Немного о современном опыте воцерковления ребёнка: размышления русской женщины, которой посчастливилось стать верующей и привести к вере сына.
…сынове твои, яко новосаждения масличная, окрест трапезы твоея. Се тако благословится человек бояйся Господа…
Ребенок заявил о себе как-то неожиданно. Настырно «постучав изнутри», он сначала перепугал меня, но когда я поняла, что произошло, страх прошел. Через мгновение придя в себя, я почему-то подумала: это мальчик. И дальше уже сомнений не возникало: будет сын.
Надо сказать, что время рождения Кирилла пришлось на начало 80-х годов, когда в храме стояли в основном одни старушки, и молодая женщина, пришедшая в храм, тем более «в положении», вызывала у кого удивление, а у кого-то радостное умиление. Я помню, как бабушки все хотели меня усадить, по очереди уступая мне место на лавочке. Давали какие-то советы и страшно смущали, приговаривая: «Какая молодец, в «церкву» пришла».
Потом только через много лет я поняла это «молодец» — что важно причащать младенца, еще нося его во чреве. А тогда я приходила в храм, потому что мне сказали: «В твоем положении надо причащаться, потому что вместе с тобой причащается твой ребенок».
С тех пор, как ребенок «отозвался во чреве моем», и до сегодняшнего дня моя жизнь перестала принадлежать мне одной. Я стала замечать за собой, что все, что бы я ни делала, я делала вместе с ним и для него. Наверное, этот момент и есть чудо. Как будто встреча еще не с самим ребенком, а с новой жизнью. Какая-то тайна живет внутри тебя, ты замираешь и, почти не дыша, начинаешь слушать. Как музыкант настраивает инструмент на нужный ему звук, чтобы потом зазвучала музыка, так и ты настраиваешь свое сердце на звук новой жизни, живущей внутри тебя.
Это и есть рождение женщины как матери, для которой вся жизнь становится любовью и служением, это тайна ее превращения в нового человека.
Мои крестины
Крестная моя (родная сестра моей мамы), была единственным на моей памяти верующим человеком из нашей семьи. Ее крестила бабушка тайком от родителей, когда она была еще маленькой, но она пришла домой и рассказала, где они с бабушкой были. Отец (мой дедушка) был недоволен и сделал бабушке выговор. Так моя мама осталась некрещеной.
Крестилась мама, когда ей было уже 40 лет вместе с моим братом на «Троицу». Я в то время была у бабушки на даче, а брат мой сдавал школьные выпускные экзамены, поэтому меня тогда не окрестили. Когда я обо всем узнала, мне стало очень обидно, я чувствовала себя чем-то обделенной и вообще какой-то неправильной, как будто во мне чего-то недоставало. Особенно я переживала, когда на Пасху мне не давали есть освященный кулич, разрешали есть только «простой» куличик, который не носили в храм освящать. Я боялась ослушаться старших, как-то не принято было у нас в семье своевольничать, и никогда не брала то, что мне не разрешали.
Наконец меня крестили. Это было что называется в уже сознательном возрасте, и я хорошо запомнила эту разницу «до» и «после». В храме крестить побоялись: мне было 14 лет, и я была «комсомолка». Крестили дома у знакомых. После школы я пришла домой. Дома уже ждала меня моя крестная, я только сняла фартук с комсомольским значком, и мы пошли. Была ранняя весна. Под ногами «каша» из воды и снега. Сыро, слякотно и холодно. Я волновалась — что-то должно было совершиться очень важное в моей жизни. Было немного страшно, наверное, от неизвестности и таинственности происходящего.
Сразу после крестин батюшка сказал мне «Приходи в воскресенье в церковь, надо причаститься». Воскресенье было «Вербное». Так я и стала приходить в храм поначалу «Великим постом».
Рядом с домом у нас храма не было, и приходилось добираться на двух автобусах до ближайшей деревенской церкви. Этот храм не был разрушен и осквернен как другие. Он всегда был действующим, однажды его хотели закрыть, но местные жители как-то отстояли. Построен он был сравнительно недавно — в конце 19 века, примерно 100 лет тому назад. Перед этим там стояла старая церковь, говорят, деревянная. На месте алтаря позже была построена каменная часовня, там теперь кладбище, а рядом вот этот храм, освященный в честь Архангела Михаила.
Надо было скрывать, что «веришь в Бога» и ходишь в церковь. Прямо меня об этом в школе не спрашивали, но я знала, что афишировать это не нужно. Крестик носила, но так чтобы никто не видел. Как-то на уроке физкультуры он выпал у меня из-под футболки, с тех пор я стала прикалывать его булавкой.
Однажды моя подруга спросила меня: «Ты что, веришь в Бога?». Я ответила: «Верю». — «Тогда покажи крестик». Я показала. Больше разговоров на эту тему у нас не было. Через некоторое время я заметила у нее на шее цепочку.
Крестины сына
Кирилла крестили в младенчестве. Не сразу нашли крестных родителей. Крестной мамы так и не было. Батюшка сказал, что достаточно одного восприемника: мальчику — крестного отца, а девочке — крестной мамы.
Летом мы уезжали на дачу, там, неподалеку в деревне, в старом деревянном храме и окрестили сына.
Добираться до храма было долго. Надо было ехать на электричке, а от станции еще идти пешком. Кирилл сидел у папы на плечах и был рад путешествию.
Детей для крещения собралось много. Долго, ждали батюшку. Он уехал в соседнюю деревню кого-то причащать. Кирилл начал капризничать. Ему уже пора было есть и спать. Но вот батюшка вернулся. Крестные взяли своих детишек и пошли. Родители остались ждать. Через некоторое время выходит к нам мужчина и говорит: «Чей-то малыш очень плачет». Я сразу поняла, что мой, и побежала. Крестильная оказалась небольшой комнатой с одним окном, которое было закрыто. Народу много. Душно. Когда я взяла ребенка на руки, он был весь мокрый и красный от духоты и крика. На руках у меня он сразу успокоился. Так я и держала его во время крещения.
Все закончилось. Сын сладко заснул. Священник подходил к каждому, что-то говорил, детей прикладывали к кресту. Мы робко стояли в стороне. Я боялась пошелохнуться и разбудить сына. «Да-а…» — сказал батюшка, подходя к нам, и покачал головой. На меня он посмотрел строго и сильно «приложил» к Кириллу крест. Сын крепко спал и даже не шелохнулся.
Возвращение
Зачастую со времени первого причастия и до сознательного воцерковления проходят годы. Увы, но жизнь диктует свои закон, изменить которые порой нет ни желания, ни умения, ни сил. Так сложились обстоятельства, что мы уехали жить в другой город. Когда вернулись, крестная меня спросила: «Ты давно причащалась?» — «Давно». — «Кирилла причащала?» — «Нет». — «Сына надо причащать, — строго сказала она. — А. ты готовься к подробной исповеди». До этого я, как все в храме, приходила на общую исповедь и понятия не имела, что нужно Говорить о своих грехах священнику. И что? Теперь надо рассказывать о себе постороннему человеку?! О, ужас! Я сказала крестной: «Я не смогу». — «Сможешь. И корона с твоей головы не свалится!» Это выражение было мне хорошо знакомо — так говорила моя бабушка, и это означало, что деваться мне было некуда.
Сразу нашлись какие-то более важные дела: работа, учеба. Я искала и находила, как мне казалось, причины, по которым не шла в храм. Куда идти? И, главное, к кому идти? Как найти того, кому ты можешь доверить свою больную душу? Кто поймет и не осудит? В таких мучениях и поисках прошло еще пять лет.
Все случилось как-то вдруг и неожиданно для меня. Как-то раз моя подруга попросила ей помочь — нужны певчие на клиросе. В детстве я окончила музыкальную школу. Я взяла сына за руку, и мы поехали.
Подходя к храму, я ахнула: «Это же клуб?!» Однажды я была в нем на танцах. Нам с подругой тогда в нем не понравилось: мрачно, стены выкрашены какой-то темной краской; было не по себе. Мы быстро уехали и больше в этот «клуб» никогда не приезжали. Мне и в голову тогда не пришло, что это была церковь.
Храм этот был построен в XVII веке .имеретинским царем. Именно он подал прошение о дозволении ему выполнить «обещание сына моего построить в Московском уезде, в своей подмосковной вотчине… церковь каменную…»
В 1812 году церковь была разорена французами, но, к счастью, не была подожжена, как другие храмы. Примерно через 100 лет церковь окончательно закрыли. Кресты были свергнуты, колокольня разрушена. И перестала возноситься в храме молитва. Только через 60 лет после закрытия была совершена, первая Божественная литургия.
…Итак, все надо было начинать .сначала. И вроде все было знакомо, и запах ладана был тот же, и свечи горели также…
Люди были другие. Как-то «помолодела» церковь и оживилась детскими голосами, словно переживала она свое новое рождение. Пришли мы, внуки и правнуки тех бабушек-старушек, которые ходили и молились тогда, несмотря ни на что, за всех нас, заплутавших и заблудших, ходивших по жизни и не видевших той дороги, которая ведет к храму.
Мы пришли в храм всей семьей, и каждому нашлось дело по душе: я училась петь на клиросе, муж помогал восстанавливать церковь. Мы обрели дом, отца, которого у нас обоих не было с раннего детства (мы с мужем выросли в неполных семьях). Храм помог нашей семье выжить в тяжелые годы начавшейся «перестройки», когда на прилавках было пусто, а наши зарплаты в один миг превратились в ничто. Прихожанам раздавали «гуманитарную помощь». Это была огромная поддержка для наших семей и всех нуждающихся, кто приходил в храм.
Сейчас я вспоминаю эти годы с радостью. Сын рос в храме, и это было самое главное.
Удивительно наше время, когда люди, измученные атеизмом, «возвращаются» в Церковь. Многие идут туда не столько по вере, сколько от отсутствия опоры в жизни с желанием обрести хоть какую-то уверенность. Некоторые идут с надеждой на спасение, желая получить его уже здесь и сейчас. И сколько ложных и несбывшихся надежд. И не все получается сразу, и не так, как хотелось бы. И начинаются годы мучений, сомнений и поиска, доводящие до отчаяния и безверия.
Что делать, когда столько лет учили только «потреблять», когда и речи не было о том; что прежде всего надо работать над собой, трудиться душой и сердцем. Еще Спаситель говорил: «Царство Божие силою нудится».
Но неумение совместить воцерковление с современной жизнью рождает множество вопросов, возникающих почти у каждого начинающего христианина.
Как-то я спросила у батюшки:
— Как мне быть? Как совместить в своей жизни, не лукавя и не двуличествуя, с одной стороны христианство, с другой — светскую жизнь?
— Живи и благодари Бога, — ответил он, — за то, что Он дает тебе в этой жизни. За саму возможность жить и познавать Его и за возможность быть благодарной.
Но «застывшее сердце» сначала должно оттаять (и на это уходят годы), преодолеть броню многолетнего нечувствия и грехов, а потом познать Бога, и на это уйдет вся жизнь.
Для меня наше время знаменательно еще и потому, что мы пришли в Церковь вместе с сыном и оба стали учениками. В чем-то мы оказались равны, и это сближало нас еще больше. Скорее всего, это как раз и было время зарождения не только нашей дружбы, но и время, когда мы оба учились послушанию. Послушанию Богу, с одной стороны, и послушанию родителям, с другой. И это та школа, в которой урок длится вечно.
В храме
Кириллу повезло по сравнению с другими детьми, пришедшими в храм, тем, что неофитствующие родители не донимали его своими бесконечными придирками. Я, кроме основной работы, пела на клиросе, и это занимало много времени и сил и не давало возможности на службе быть рядом с сыном. Но привычка следить за тем, как и что делает Кирилл, которая выработалась еще с тех пор, когда он стал самостоятельно передвигаться, приучила меня находиться в состоянии непрерывного внимания к своему ребенку.
Не многие родители могут порадоваться за своих детей, что они стоят на службе, как «свечки». В основном детям бывает трудно выстоять службу, и они бегают вокруг храма, как правило «сколачивая» себе компанию, или донимают своих родителей во время службы, изводя при этом всех окружающих.
Помню такой случай. Шла служба. Священник читал Евангелие. Мать стояла «как положено», а дитя изнывало, ерзая и крутясь вокруг нее и мешая тем, кто стоял рядом. Раздражение вызывал не ребенок, а мама, которой, видно, было все равно, что кроме нее в храме еще стоят люди, которые пришли помолиться, а не слушать капризы детей во время службы. Евангелие тогда я так и не услышала, но случай этот запомнила.
Кирилл мой рос довольно подвижным непоседливым мальчиком. На литургии я видела его только, когда он исповедовался, причащался и подходил к кресту. Иногда он появлялся рядом со мной на клиросе, но и здесь его хватало ненадолго. Что же касается исследований окрестностей храма, то с этим как раз все было в полном порядке. Надо сказать, что многие церкви тогда, да и теперь еще, либо восстанавливаются, либо находятся в полуразрушенном состоянии. Для мальчишек все эти «развалины», естественно, представляют огромный интерес. Наш храм тоже не был исключением. Поэтому все было исхожено, исползано, исследовано. Как-то Кирилл увел детей на полуразрушенную колокольню. Детям попало. Досталось и мне за шалости сына.
Зато вечерними службами, когда в церкви особенно тихо и торжественно, Кирилл стоял у подсвечника, вернее, это была металлическая коробка с песком, куда ставились свечи. Надо сказать, что горящие свечи — это первое, что привлекает детей в храме. Они тянутся к ним своими ручонками, сидя еще на руках у своих родителей. Подрастая, они любят ставить их самостоятельно, забавно приподнимаясь при этом на цыпочки.
Кирилл ставил и зажигал заранее приготовленные свечи одна о другую, а догоравшие тушил и складывал в рядом стоящую баночку. Время от времени эти свечные огарки превращались у него в машинки, и он начинал возить их по песку. Тогда его прогоняли от «подсвечника». Но через некоторое время он опять тихонько подкрадывался на прежнее место, и все начиналось сначала. Я никогда не ругала сына за эти его шалости, хватало и того, что это делали другие. Кто знает, может, именно в этот момент, как свеча от свечи, в детской душе разгорался огонь веры. Не от наставлений и указаний, а от окружающего его духа веры и любви.
Эти вечерние службы запомнились нам обоим особой тишиной и строгостью. На дворе был Великий пост.
При посещении детьми храма иногда не обходится без курьезов. Важно не спешить их ругать и стыдить за оплошности, особенно когда не было злого умысла. Вспоминаю случай, который произошел на Пасху. Мы собирались на службу. Ночь. Я взяла с собой одеяла, и сын спал во время службы в уголке на клиросе. К причастию я его разбудила, и он пошел вместе со всеми, привычно сложив руки на груди. Было видно, что он еще не совсем проснулся, но шел уверенно. Я взглядом следила за сыном. Он причастился, пошел запивать «теплотой». Я стала ждать его, что он вернется на клирос в свой уголок досыпать. Народу полный храм. Причастников почти столько же. Кирилла не видно. Я стала волноваться: вдруг уснул где-нибудь по дороге в другом углу, пол каменный, еще простудится. Каково же было мое удивление, когда я увидела своего сына среди причастников опять в той же очереди спокойно, как ни в чем не бывало в очередной раз подходящим к Чаше. «Пошел по кругу», — подумала я. Клирос тихонько хихикал. Я «выудила» сына и уложила спать. Когда наутро мы рассказывали ему о его похождении, он ничего не помнил, но смеялся вместе с нами.
Другой случай. Кириллу было лет 10, ему уже в который раз доверили нести фонарь во время крестного хода. Известно, что тот, кто несет фонарь, идет во главе процессии, остальные идут следом. И вот, когда батюшка вслед за всеми вышел из храма, крестный ход уже заворачивал за угол совсем в противоположную сторону. Был переполох, процессию вернули, крестный ход все-таки состоялся, как положено по канонам Православной Церкви. Но фонарь Кириллу больше носить не давали.
Когда сын подрос, он уже мог ходить на службу один. Я объясняла, как надо вести себя в храме. Прежде всего я учила, что свечи надо ставить до начала службы. В крайнем случае, если опоздал, то можно в начале службы передать, но не ходить самому по храму и не мешать другим. Существует мнение, что свечу надо ставить только своей рукой. Но, возможно, это мнение возникает от гордости, свеча -это наша жертва на храм, и, может, ты сам еще недостоин принести эту жертву своей рукой, и даже лучше, если в этом будет участвовать другой человек. А вот передавать только правой рукой через правое плечо свечу — это суеверие.
К иконам надо подходить, как учат церковные правила, очень осторожно, плотно сжав губы и затаив дыхание, прикоснутся к иконе губами и лбом, быстро отойти, чтобы дать возможность подойти другим. Ведь церковь — это общественное место. К иконе надо прикладываться один раз, независимо от того, сколько ликов изображено на ней. Как-то ребенок спрашивал меня, почему эта бабушка громко чмокает и много раз целует икону? Я отвечала, что она приехала из деревни, где храм давно разрушен, и не знает, как надо прикладываться к иконе.
Не надо вставать на колени во время Херувимской, в воскресные дни и в большие праздники. После Причастия не нужно прикладываться к иконам и целовать руку священника, когда подходишь к кресту.
Однажды во время службы вошла в храм женщина и громко стала спрашивать, где здесь икона Николая Чудотворца. Все оглядываются, объясняют, где икона. Она проходит, ставит свечи, не обращая внимания, что идет служба, что Царские врата открыты, стоит к ним спиной и молится своему святому. Я все это запоминала, чтобы объяснить своему ребенку, что так вести себя нельзя.
Ходить в церковь Кирилла никогда не заставляли. Если он по каким-то причинам отказывался: хотел спать или плохо себя чувствовал, я никогда не настаивала, но следила за тем, что бы его «прогулы» не носили затяжной характер.
Первое время исповедоваться и причащаться мы ходили вместе. Позже, когда Кирилл стал старше, он сам решал этот вопрос. Я только напоминала ему, что скоро праздник, и рассказывала, что знала о предстоящем празднике или о святом, в честь которого он совершается. Когда Кирилл учился в православной школе, то уже он мне рассказывал о праздниках, о службе и много еще интересного, чего мы в свое время в школе не проходили.
Размышления
Потребительское отношение к жизни — не только наших детей, но и взрослых, и потребительское, на уровне суеверий, отношение к Церкви приводит к тому, что они уходят из храма, не получив «желаемого результата». А зачем ходить, зачем молиться, когда новый магнитофон «с неба не падает»?! И проблем вроде бы меньше не становится. А где-то даже и больше: требования поста и воздержания, аскетического отношения к внешности и одежде идут вразрез с общественными взглядами. Иные говорят: «Ваша вера очень трудная — много правил». — «А как же без правил, — отвечаешь, — вся наша жизнь держится на правилах. Подходишь к плите, чтобы приготовить еду — правила, пользуешься электроприборами -опять правила, выходишь на улицу — и здесь правила, работаешь за компьютером — поди, попробуй без правил. Тогда почему в духовной жизни, в Церкви не должно быть правил? Они есть и их надо исполнять, потому как исполняем мы их во всей нашей жизни».
В монастыре
Когда мы собирались на Соловки, казалось, что едем на «край света». Но вот миновали сутки пути на поезде, и мы в Кеми. Ночь. Светло, и нас уже везут на машине на подворье, далее путь лежал по Белому морю до Соловецкого монастыря. В отличие от моря северная земля приняла нас ласково, теплым солнечным днем.
Каждый, кто хоть раз побывал на Соловках, мечтает вернуться туда снова и снова. Эта удивительная земля своей неповторимой красотой и трагической историей никого не оставляет равнодушным.
Поселили нас в рыбацком домике на берегу моря, но целыми днями мы проводили в монастыре — трудились, ходили на службы, там нас и кормили.
Монастырские службы долгие и отличаются особой строгостью. Мужчины в стоят храме по правую сторону, женщины — по левую. Никто не мешает друг другу молиться, никто не разговаривает, не ходит по храму, не передает свечи во время службы. Кирилл стоял на мужской половине вместе с папой, стоял не шелохнувшись. И как-то , сразу повзрослел мой мальчик. Никто из детей не бегал, не шумел, не дергал взрослых. Если кто уставал стоять, то тихонько садился тут же на пол, один ребенок у нас даже заснул во время службы, свернувшись на полу «калачиком». Дети сразу почувствовали эту тишину и порядок, им не нужно было это объяснять — это была сама жизнь. И как-то стало легко молиться — ничто не раздражало твоего взора, и не смущало твоего слуха.
После, когда мы уже вернулись домой, первое, что в храме на службе бросилось мне в глаза — это бесконечные хождения и разговоры, уже не замечаемые прихожанами. «Какие же мы несчастные, — подумала я, — что даже в храме не можем остановиться».
Святые отцы учат нас, что в храме нельзя разговаривать, иначе будут скорби, потому что мы своими разговорами оскорбляем Святого Духа, Который находится в храме. Нельзя ходить и прикладываться к иконам во время службы. Петр I, в свое время, издал указ о том, чтобы «бить нещадно кнутом» тех, кто ходит, прикладывается к иконам и производит всякий шум во время богослужения, исключая дворянское сословие — с них за провинность брали большой денежный штраф.
В последний день нашего пребывания на Соловках батюшка благословил всех нас причащаться. Мы готовились. Вставать надо было рано. Те, кому было не трудно, проснулись и пошли на братский молебен. Кирилл с бабушкой (моей мамой) должны были прийти на литургию. Стоя в очереди на исповедь, Кирилл шепнул мне: «Я съел сухарик»; Я опешила. Какой может быть сухарик, когда он собирался причащаться вместе со всеми? Ему уже почти 10 лет, он не первый раз причащается и знает, как следует себя вести. Хотелось отругать сына, сделать выговор матери. Вместо этого я сказала: «Обязательно скажи об этом священнику». И зачем винить кого-то, когда только ты несешь ответственность перед Богом за своего ребенка. Я смотрела на Кирилла — стоит мой мальчик грустный, чуть не плачет и надеется, что батюшка ему разрешит причаститься. Честно говоря — я тоже надеялась вместе с ним.
Мы привыкли делать себе бесконечные поблажки, цинично оправдывая при этом свою лень и душевную расслабленность духовной или физической немощью.
…К причастию Кирилла не допустили. Он стоял в уголке и плакал. У меня разрывалось сердце, глядя на сына; и я утешала его, как могла, но по опыту знала, что этот урок запомнится и мне и ему на всю жизнь.
Кто в ответе за детей?
Однажды в монастыре мы разговорились с одним послушником. Говорили о детях, об их воспитании. Я тогда спросила: «Нельзя ли присылать к вам в монастырь — наших детей на лето? Поживут, потрудятся, поучатся послушанию». — «Вам отвечать за своих детей перед Ботом, вам их и растить, — ответил он. — А у нас здесь не исправительная колония»
Желание переложить ответственность и труд по воспитанию своих детей на чьи-то плечи — издержки советского времени, когда детей растили ясли, сады, школы и пионерские лагеря. Тогда сама традиция семейного воспитания во многих семьях была уничтожена.
И теперь довольно часто можно встретить семьи, где дети в своей внутренней жизни предоставлены сами себе, где забота о ребенке зачастую проявляется в том, чтобы он был одет и накормлен, а общение порой ограничивается указаниями и оплеухами.
Как-то у нас с моей дальней родственницей зашел разговор о детях. Они с мужем большие труженики. Гостеприимные, «хлебосольные хозяева». Дом в деревне, огород, даже скотину держат. У них двое взрослых сыновей: один женился, другой собирается. У каждого из них своя жизнь. Она стала рассказывать, что остались они со своим хозяйством одни, что дети приезжают только за готовыми продуктами, а помочь никто не хочет. Тяжело. И как бы в оправдание всему сказанному добавила: «Ну что тут поделаешь? Дети сами растут. Какие родились, такие теперь и выросли». Я тут же вспомнила, что когда-то читала, что французский ученый-энциклопедист Руссо тоже полагал, что «дитя появляется на свет совершенно добрым и ничуть не испорченным», и поэтому его надо предоставить самому себе. С такой позицией в действительной жизни я сталкивалась впервые. «Как же сами растут, — удивилась я. — Даже у тебя в огороде из того, что ты посадила, ничего само не растет, все требует прополки. Вот ты и трудишься целыми днями. А не будешь трудиться, зарастут твои грядки сорной травой, и плода доброго не будет». И рассказала случай, который произошел у меня с Кириллом, когда ему было года 3-4.
Мы пришли в магазин, я делала покупки. Кирилл увидел на прилавке игрушку и начал просить. Я объяснила, что эту игрушку мы сейчас покупать не будем: в другой раз. Он стал настаивать. Я попыталась как-то отвлечь, увести сына, но он начал топать ножками, упал на пол и зарыдал. Я неоднократно наблюдала детские истерики в магазинах и всегда мне было как-то неловко за родителей. В магазине на людях я разбираться не стала. Я собрала с пола своего рыдающего сына и повела домой. Па дороге он еще плакал и пытался вырваться у меня из рук Дом был рядом. Когда мы пришли, я взяла в руки ремень и что называется «всыпала ему по первое число». При этом пояснила, что если подобная выходка повторится, то попадет еще сильней. Больше истерик никогда не было.
Отец никогда не наказывал сына. Он как-то воспитывал его своим присутствием. Со мной Кирилл был просто ребенком, а когда я смотрела на сына рядом с отцом, я видела в нем маленького мужчину. Не всегда гладко складывались мои отношения с мужем, но я помнила, что он отец моего сына и они оба нужны друг другу.
Также я не раз была свидетелем того; как родители потакают своим детям, а спустя время жалуются, что они становятся совершенно неуправляемыми и своенравными, Например, бывает, что иная мама говорит. — «Артем, прекрати баловаться», а Артем мамины слова пропускает мимо ушей, будто вообще не к нему обращаются. И продолжает делать по-своему. Мама одернет сына раз, другой, а потом «смиряется»: ладно, мол, это все мелочи, ведь он же несмышленый. И так сын, проявив своеволие в малом, перестает слушаться родителей вообще, и потом, когда он подрастет, они уже ничего не могут с ним сделать. Поначалу я тоже не очень обращала внимания на маленькие непослушания Кирилла: ну он же еще ребенок Но, видя капризы и настырность моего сына, моя крестная однажды мне сказала: «Ты с ним пропадешь, если будешь ему потакать». И я перестала уступать ребенку в его капризах.
Я никогда не жалела ни времени, ни сил на то, чтобы добиться от Кирилла выполнения той или иной моей просьбы. Например: надо собрать игрушки, а он не хочет. Он уже наигрался, устал или ему лень. Иногда мы собирали его игрушки вместе, и я что-нибудь рассказывала сыну интересное в этот момент, чтобы отвлечь его от его «нежелания» и сделать это занятие более приятным. Зачастую у родителей просто не хватает терпения, чтобы добиваться от детей послушания. А они сразу же чувствуют, не допускают ли родители «слабину», не относятся ли сами легковесно к своим словам, — ну вот тогда можно и не послушаться, и поупрямится, если не хочется чего-то делать. Но дети также очень чувствуют во взрослых внутреннюю решимость добиться выполнения своих слов. Ребенку надо твердо дать понять: что сказано взрослыми, то нужно исполнять. Не обязательно добиваться этого категорическими приказами. Приходится проявлять много терпения, любви и даже находчивости, чтобы ребенок слушался. И порой случается от чего-то отказаться: от интересного кино, например, или разговоров с подругой, от домашних дел, в конце концов, и переключиться на ребенка, чтобы довести до его понимания свою просьбу и все-таки добиться послушания.
Девочки и мальчики
Как-то мы с Кириллом гостили у моей подруги. У нее дочка на несколько лет младше Кирилла. Мы сидели на кухне пили чай, разговаривали. Наши дети играли в комнате. Вдруг услышали возмущенный плач девочки. Пошли разбираться — что произошло и кто кого обидел. Оказалось: дети играли в кубики, и Кирилл во время игры стал запихивать кубики Оле (так звали дочку моей подруги) за пазуху. Девочку успокоили, а подруга мне сказала: «Мальчик не должен трогать девочку, а тем более запихивать ей что-либо за пазуху». Я все поняла и строго-настрого наказала сыну никогда не трогать девочек руками — ни во время игр, ни нечаянно; ни тем более нарочно. Пока Кирилл учился в школе, я строго следила за его поведением и очень внимательно относилась к тому, что говорили о моем сыне учителя, родители детей, с которыми он дружит, и все, кто видит моего ребенка вне дома. Дети иначе раскрываются среди своих сверстников, и если не прислушиваться к тому что говорят о них другие, то велика вероятность так и не узнать своего ребенка до конца.
Телевизор: возможна ли «золотая середина»?
Отношение к телевизору в православных семьях разное, Конечно, каждая семья сама выбирает то, что ей представляется наилучшим и полезным для детей, многие сообразуются с благословением духовников или просто опираются на свой опыт и степень ревности в духовной жизни. Но иногда это реализуется столь жестко, что детей просто «ломают» и не задумываются над тем, а что же происходит у них в душе. И вот ради удаления из дома соблазнов, «выбрасывается с шестнадцатого» этажа телевизор, следом отправляется магнитофон и кассеты с рок-музыкой. — «Так надо», и все! Но останутся ли повзрослевшие дети в этом доме, а тем более будут ли потом ходить с родителями в храм?
Некоторые родители исходят из того, что необходимо считаться с современными условиями жизни. Они не хотят подражать тем семьям, в которых порой существуют авторитарные взаимоотношения между взрослыми и детьми. Например, знакомая мне семья купила видеомагнитофон и собрание хороших детских фильмов, сказок и мультиков. Раз-другой в неделю они ставят детям какую-нибудь кассету, а сам телевизор у них давно отключен от антенны.
Еще одна моя подруга смотрит выборочно фильмы и передачи вместе с дочкой и делает необходимые комментарии, а потом разбирает то, что они увидели, под христианским углом зрения. Еще это очень помогает приучить ребенка критически воспринимать то, что он смотрит по телевизору. Когда показывают какую-нибудь хорошую картину, она сама зовет девочку, чтобы сформировать у нее вкус, и потом все равно дает объяснения, чему полезному может научить этот фильм.
Если просто что-то запрещать родительской властью, то это будет действовать, лишь пока дети маленькие. А потом просто начнут обманывать, чтобы у друзей бесконтрольно смотреть то, что им запрещали дома. И наверняка это могут оказаться самые низкопробные фильмы. И нет гарантии, что он, тайком посмотрев подобные кассеты, не взбунтуется против «предков», ничего не понимающих в современной жизни, Это может привести к конфликту с подрастающим ребенком, который начнет протестовать против своего дальнейшего сознательного воцерковления. Я знаю случаи, когда дети после бесконечных запретов и непонимания просто уходили на улицу, в компанию, и со временем самые родные люди на свете — мать и дитя, становились просто чужими.
Но поскольку невозможно оградить детей от соблазнов современного мира, надо постараться выработать у детей своего рода «духовный иммунитет». Лучше вместо категорических запретов стараться контролировать то, что смотрит ребенок, больше с ним общаться самим взрослым, следить, чтобы у него было какое-то дело, обязанность в семье, любимые увлечения, — словом, чтобы не телевизор был главным наполнением и смыслом его жизни. Если детям удастся в период взросления остаться верующими людьми, то потом они сами смогут установить свою степень воцерковленности, которая будет по их душевным силам.
У нас в семье отношение к телевизору было спокойное, мы его смотрели мало, и Кирилл тоже никогда не сидел около него как приклеенный/Вообще я старалась с сыном больше общаться, много ему рассказывала обо всем, часто читала. А телевизор однажды нам очень помог.
Дело в том, что первые пять лет Кирилл рос, практически не отходя от меня. Мне не было нужды оставлять его с кем-то, тем более что и оставлять было не на кого, Позже я устроилась на работу — два, три дня в неделю. В детском садике не было пока свободного места. Кириллу приходилось оставаться дома одному, и каждый раз доходило до слез. Я пыталась уговорить сына: ставила ему часы, показывала цифру, до которой должна добежать стрелка, когда я приду. Кирилл соглашался меня ждать, но когда я возвращалась, он был весь в слезах, и было понятно, что плачет он уже давно. Однажды мы с мужем посмотрели фильм «Один дома». Нам понравилось кино: мы от души смеялись, и мальчик этот был чем-то похож на сына. Мы решили показать фильм Кириллу. После просмотра, а посмотрел он его не один раз, сын стал отпускать меня из дома с большой охотой. Уходя, я спрашивала: «Ну, что, к обороне готов?» — «Готов», — отвечал сын, и я спокойно могла идти
на работу. У нас больше не возникало проблем с тем, что Кирилл оставался дома один.
Играем вместе
В детстве Кирилл любил играть в машинки. Строил города с мостами и дорогами. Все эти строения занимали порой целую комнату, так что негде было ногой ступить. Играл он в машинки и в школе во время уроков, Учительница в первом классе весь год жаловалась: «На уроках играет», или: «Сегодня мы летали весь урок математики». Машинкой или самолетиком у Кирилла становилось все, что, попадалось ему под руку. Дома мы иногда играли с ним вместе. Я аккуратно, что бы ничего не разрушить, размещалась в его «городе» среди строений, он выделял мне транспорт и рассказывал, что и как я должна была делать. И вот я уже мчалась по дорогам «города» в его страну под названием «Детство». Всегда легче понять ребенка, когда играешь с ним вместе в его игрушки. И не страшно, что тебе «два года», когда ему два, и «шестнадцать», когда ему шестнадцать. Детям труднее понять нас, взрослых, всегда проще нам вспомнить свое детство и хоть на какое-то время стать ребенком. Просто прожить все этапы взросления ребенка вместе с ним и быть ему верным другом, а значит, видеть его таким, какой он есть, а не таким, каким нам хочется, сострадать и сочувствовать, и все делить пополам — и радость, и горе.
Мое внимание и любовь к сыну в свою очередь рождало отклик и в его сердце. Такое чувство, что пуповина не была обрезана при рождении, она просто стала невидимой, но ощутимой только для нас двоих.
Рок-музыка: соблазны взросления
Почти всегда наступает время, когда свои детские представления о чем-либо подрастающий ребенок начинает считать наивным заблуждением. И наступает момент выбора авторитетов: между авторитетом верующих родителей, обществом и влиянием так называемой молодежной культуры. Этот конфликт, на мой взгляд, вечен — он всегда был и будет. Но когда-то надо определить границу между нашими обязанностями по отношению к обществу и нашим долгом по отношению к Богу.
Подрастающее дети часто ставят родителей в очень затруднительное положение. И взрослым нужно проявить не только максимум такта, но и мудрости, чтобы, с одной стороны, направить ребенка в правильное русло, а с другой — нейтрализовать вредное влияние какого-нибудь нового увлечения. Нужно понять, насколько опасно оно для души сына или дочери, случайность это, или нет. Но главное — исправить ребенка так, чтобы не разрушить взаимопонимания между собой и им, не подорвать его доверия. Ведь иначе, в дальнейшем, будет очень трудно находить общий язык, а это может помешать предостеречь его от серьезной жизненной ошибки.
Мне очень запомнился один случай. Были летние каникулы, собрались дети из разных школ, разных приходов, кое-кто из родителей и поехали в монастырь. В основном все были знакомы. Поехали трудиться и просто отдохнуть. Поехал и мой сын. К тому времени вожделенный плеер был уже приобретен. Вернулся оттуда Кирилл с кассетой рок-музыки.
«Послушай, мама, какая музыка». Я послушала. Честно говоря, я не была к этому готова и испытала чувство, похожее на шок. Оправившись, начала думать Вспомнила себя, когда мне была 16 лет. Мы с братом тоже слушали рок-музыку, которая взрослым казалась ужасной. Я не помню, чтобы нам запрещали слушать современную музыку, брату носить потертые джинсы, которые бабушке очень не нравились. Родные как-то мирились с нашими увлечениями, я мы были им за это благодарны. У нас никогда не возникало протеста и не приходилось ничего доказывать взрослым — они и так все понимали, хотя следили у нас в семье за детьми зорко и обращались строго. Послушание взрослым было нормой.
Сейчас музыка нас окружает почти везде включаешь радио, телевизор, идешь по улице, везде мы слышим музыку. Мне не хотелось, чтобы Кирилл слушал все подряд, а тем более то, что модно, и потому, что это нравится большинству. Одно время мы слушали вместе мои старые записи, которые до сих пор сохранились. Особенно Кириллу нравится хор Троице-Сергиевой лавры, песнопения Валаамского монастыря. Я пыталась привить музыкальный вкус сыну, показать красоту звука, его возможность влиять на состояние и даже сознание человека. «Поэтому, — объясняла я, — совсем не безвредно слушать все подряд».
«Ну, что ж, — подумала я, когда Кирилл огорошил меня известием о своем новом увлечении, — значит, теперь мы будем вместе слушать «тяжелый рок»». Когда я слушала его рок-музыку мне хотелось понять, что именно в этой музыке нравится моему сыну? Я заметила, что он выбирает самые красивые композиции. Все, что резало слух, не нравилось ни ему, ни мне.
Сейчас мне невозможно даже представить, что я могла бы принять какое-то другое решение, сказав, например, что-то вроде «Ты верующий человек Выключи эту гадость, и больше это никогда не слушай».
Любовь сына, его дружба и доверие — вот что мне было дороже всего на свете. Потому что все пройдет: машинки, рок-музыка, джинсы с разводами. Родительская любовь — это останется навсегда с нашими детьми.
Сейчас по воспитанию детей написано много книг. Бери да читай. Можно даже выучить наизусть основные «правила». Только научиться любить своих детей вряд ли можно по книгам. И зачастую бывает так — правила выучили, а грамотности все нет.
Праздники
Однажды мы были в гостях у знакомых, когда у них гостили две американки-протестантки. Был обед: борщ со сметаной, на второе жирный плов и торт к чаю. Американки все считали калории и уже на торт, посмотрев, сказали — ни за что. Поскольку у них нет постов, то они очень удивлялись тому, что русские так обильно питаются, а мы им объясняли, что мы соблюдаем посты, воздерживаемся от пищи, а когда поста нет, мы радуемся вкусной еде, особенно в праздники.
Праздников всегда ждешь с нетерпением, они всегда повторяются в церковной жизни, и мы живем вместе с ними. И чем они долгожданней для нас, тем дороже. Невозможно представить себе жизнь православного христианина без этих светлых и радостных дней. Как-то однажды батюшка сказал: «Мы, православные, живем от праздника к празднику, а между ними труд, пост и молитва»…
Дома вкусно пахнет пирогами, и сразу как-то теплей и уютней становится в доме, радостное возбуждение витает в воздухе, приходят друзья, все в ожидании счастья, веселья, подарков и угощенья. Хорошо, когда есть с кем разделить сию радость. В жизни уже проверено, что она вопреки математическим законам только увеличивается, когда ее делишь с близкими и любимыми тобою людьми. И мне хотелось, чтобы праздники остались в памяти у сына прежде всего как духовная радость, а не как повод отметить или, как часто говорят, «обмыть» какую-либо покупку. Чтобы запомнил он мамины пироги, праздник и эту радость в доме прежде всего как живой опыт церковной жизни. Чтобы передал это своей будущей семье, будущим детям как моменты «благого вдохновения», которые освещают нашу жизнь особой радостью и любовью. Я по себе знаю, как благотворно действуют на детскую душу такие светлые семейные торжества.
У меня до сих пор остались особые переживания, связанные с церковными праздниками, когда я была ребенком. Впечатления от них во многом помогли мне в дальнейшем самой прийти к вере.
Один год я проболела почти всю зиму. Мне было тогда 11 лет. Меня забрали из школы пораньше, и отправили к знакомым в деревню на месяц, чтобы я окрепла. Был май. Цвели нарциссы. Баба Аня, так звали нашу знакомую, рано утром уезжала с полной корзиной цветов на рынок и возвращалась к завтраку уже с продуктами. Растапливался самовар. Самовар был настоящий и топился щепками и углем. Я сидела рядом с ним на ступеньках веранды, подбрасывала щепки и ждала, пока закипит. Потом мы пили чай с баранками. Дом у бабы Ани был небольшой: одна комната, кухня и терраса с двумя верандами на обе стороны. В комнате в правом углу были три большие иконы в красивых окладах: икона Спасителя, Богородицы и Николая Чудотворца, возле них висела лампада. Перед иконами молились перед едой и после.
Однажды к бабе Ане приехала ее сестра, тоже Анна, все звали ее Нюра чтобы их не путать. Заговорили о празднике. Дома стали все мыть, убирать, почистили иконы, баба Аня достала белое вышитое полотенце, сказала: «К празднику», принесла большое гусиное яйцо и замесила тесто. Все делали спокойно, без суеты и лишних разговоров.
Все ждали праздника с пирогами, куличами и крашеными яйцами. Я вспоминала рассказы бабы Анны, что сейчас «строгие дни»: распяли Христа, что на третий день Он воскрес, это и есть праздник Пасхи: Светлое Христово Воскресение.
Куличи пекли в русской печке. Таких вкусных куличей я больше никогда не ела. На следующий день бабушки засобирались в церковь: куличи завязали в белые платочки и положили в корзину, в другое лукошко положили крашеные яйца и ушли. Ночью пошли на всеношную. До храма было 3 км пути. Шли с горящими свечами. Взрослые пели. В храм меня не пустили. У входа стояли молодые ребята с красными повязками на рукаве. Пропускали только пожилых людей. Меня спросили: «Ты пионерка?». Я ответила: «Да». — «Тогда уходи и чтобы больше мы тебя здесь не видели!» От обиды наворачивались слезы.
Крестный ход мы ждали около храма. Зазвонили в колокола, и стали выходить с иконами и хоругвями. Мы присоединились к молящимся и пошли. В это время неподалеку в клубе были танцы. Как только стали звонить, молодежь высыпала на улицу и устремилась к храму. Мне стало страшно, когда я увидела эту вопящую, полупьяную толпу, но они добежали до ограды и остановились. Кое-кто пытался перелезть, но милиция эти попытки пресекала. Так мы оказались, как на острове, Мы шли крестным ходом под смех и улюлюканье подгулявшей молодежи.
Радостно звонили в колокола, и вдруг — «ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!» И как будто грянуло все вокруг: «ВОИСТИНУ ВОСКРЕСЕ!» У меня мороз по коже пошел. И какая радость, какие лица у людей были просветленные, все поздравляли друг друга, как будто именно в эту минуту Воскрес Христос.
В этом храме я впервые причащалась на «Вербное воскресенье». В нем же впервые причащался и мой сын.
…До сих пор праздничные пироги мы стараемся печь всей семьей, и каждый должен вылепить свой пирожок Кирилл поначалу лепил «нечто» малосъедобное и совсем не похожее на пирожки. Глядя на это «произведение», с уверенностью можно было сказать только одно, что когда-то, это было тестом. Зато сейчас у него выходят вполне полноценные плюшки.
Кирилл о себе
Однажды я спросила у повзрослевшего сына: «Почему ты ходишь в храм?» — «Потому, что я верующий человек», — сказал он. Зная своего ребенка, я была почти уверена, что он ответит именно так.
«Первый раз я пришел в храм с родителями. Как обычно, мама взяла меня за руку, и мы пошли куда-то. Куда — мне было не важно. Главное я был с родителями, и мне было хорошо и спокойно. Это первое посещение храма осталось в моей памяти до сих пор. Мне это удивительно, так как прошло довольно много времени, а в том возрасте в памяти остаются только внешне яркие события. В первый день моего пребывания в храме ничего внешне яркого и удивительного не происходило. День был пасмурный с редкими проблесками солнца. Храм был полуразрушен. Служили в одном пределе, остальные представляли собой нечто, мало напоминающее то место, где должны были проходить богослужения. Когда мы вошли, шла служба. Стояла одна бабушка и несколько человек певчих.
Будучи подростком, я почти никогда не стоял на службе, Приходил в храм, исповедовался и исчезал. В том возрасте, а было мне 8 лет, для меня стоять в храме, сосредоточенно молиться было решительно невозможно. Я почти ничего не понимал из того, что пелось или читалось и от того мне становилось скучно. Еще мешала детская непоседливость и жажда открытий. А если кто-то из детей мог составить мне компанию, тогда уж ничто не могло удержать нас в храме. Но удивительно — я никогда не прогуливал причастие, всегда возвращался вовремя.
Со временем, взрослея, я стал превозмогать свое желание гулять во время службы. Появилось чувство ответственности и понимание того, что тебе уже, например, 12, а не 8 лет, и ты не можешь носиться вокруг храма как оголтелый, что надо исполнять правила поведения в храме.
Так я стал стоять всю службу, читать правило перед причастием и благодарственные молитвы после. Порой мне было лень и не хотелось это делать, но я знал, что нельзя не прочитать. Со временем я стал понимать службу, стало интересно.
Не всегда просто строились отношения со сверстниками. Бытует мнение, что если ты верующий, то ты не такой, как все остальные. Отсюда насмешки, было неприятно, и общаться с такими ребятами мне совсем не хотелось».
Птенцы «становятся на крыло»
Однажды я рассказывала сыну, как была на приеме у окулиста, и он сказал мне: «Через пару лет придете ко мне за очками — развивается дальнозоркость». Кирилл тогда сразу пошутил: «Ну, все правильно. Сын уходит из дома все дальше, а у мамы развивается дальнозоркость».
Рано или поздно наши дети становятся взрослыми и все дальше уходят из отчего дома. Какими мы выпустим их в самостоятельную «большую жизнь»? Что дадим мы им с собой, чем защитим их от невзгод и бурь?
Нам остается только молиться за своих детей. Как говорила мне моя крестная, когда Кирилл у меня был еще совсем маленький: «Молитва матери со дна моря достанет и высушит».
Взрослеют дети, уходят из-под родительского крыла. Дальше они должны плыть сами. Дай Бог, чтобы проросло заложенное в детстве доброе зерно, чтобы полученный опыт помог им и в дальнейшем жить по-Божьи.
Вот и Кирилл окончил православную школу. Прекрасно было ее завершение в храме Христа Спасителя и с подарком от Святейшего Патриарха. Впереди у него самостоятельная жизнь, и я очень надеюсь, что милость Господня поможет сыну быть православным всегда.
Мария Государова
Комментировать