За год в России фиксируется порядка полумиллиона случаев инсульта, и 99% людей не знают, что в этот момент делать
Что такое инсульт?
Это когда тебе 37 лет, ты сидишь на диване, говоришь по телефону — и вдруг в голове происходит чпок, перед глазами возникает пресловутый черный туннель и ты начинаешь бессвязно бормотать что-то типа: «Нет, я не хочу… Нет, только не сейчас… Пожалуйста, не надо…»
Это когда ты вдруг внезапно смертельно устаешь, долго-долго пытаешься набрать номер жены, не видя клавиш, чтобы сказать в трубку: «Что-то случилось… Мне плохо… Да, я попробую открыть дверь…», потом сползаешь с дивана и начинаешь долгий путь к входной двери, на животе, потому что в голове ад, перед глазами тьма, а руки и ноги перестали быть твоими.
Это скорая, реанимация, капельницы, кусок синего неба в окне и острая зависть ко всем, кто может держаться вертикально.
Это бодрый голос врача: «Повезло вам, если бы чуть-чуть в сторону ударило, мы бы с вами не разговаривали. А так — только гемианопсия».
Гемианопсия — это выпадение полей зрения, одно из следствий инсульта. Или, как его по-научному называют врачи, острого нарушения мозгового кровообращения. В моем случае — ишемического типа: это когда сосуд закупоривается. А бывает геморрагического — когда сосуд разрывается. Если бы в том месте, где он у меня закупорился, он разорвался, я бы с врачом тоже не разговаривал. Повезло дважды.
Повезло? Я не вижу ничего от центра и направо. Представьте: вы едете в машине, а половина лобового стекла и все боковые окна с одной стороны зарисованы черной краской. Это повезло?
Повезло. Если бы удар пришелся в другую зону мозга, я бы мог потерять речь или способность двигаться или просто умереть. А я жив, говорю, двигаюсь. Только вижу не все. И не буду видеть, как раньше, никогда.
Что было дальше? После реанимации — просто отделение, три недели лечения, потом домой, ВТЭК, инвалидность. И необходимость как-то приучаться жить с дефектом, о котором окружающие и не подозревают. Ведь гемианопсию не видно снаружи.
Весьма неприятный дефект: я могу налететь на кого-то или что-то, что справа от меня. Очень непросто в толпе, в метро, в транспорте. Сначала я думал, что надо надеть черные очки, как слепому, и взять трость. Типа «осторожно, не вижу». Потом решил, что нет, буду учиться, осваиваться, придумывать лайфхаки. Даже выгоду стал извлекать из своей особенности: повернешься к чему-то неприятному зоной гемианопсии — и вроде как это неприятное исчезло. Ну и опять же — бесплатный проезд в транспорте поди плохо?
На самом деле годы после инсульта оказались одними из самых насыщенных в моей жизни. Я объездил полмира, пошел танцевать танго… Столько ярких чувств, мне кажется, я не переживал никогда. Может быть, потому, что помнил тот мгновенный чпок, туннель и собственное жалкое лепетание: «Нет, не сейчас… Пожалуйста, не надо…».
Перечитал начало этого абзаца и понял, что надо вставить в него одно важное слово: насыщенными оказались годы после первого инсульта. Потому что со мной случился и второй. Эта болезнь имеет неприятное свойство возвращаться. У кого когда. У меня — через шесть лет.
Я опять был дома. Проснулся ранним утром и подумал: «О, как прикольно!» Не вижу не только справа, но и кусками в оставшейся левой части. Теперь я уже был в курсе, что это и что делать.
Опять больничка, капельницы, опять месяцы на бюллетене. И опять повезло. Второй инсульт ударил в ту же зону мозга. Я опять хожу, говорю — только вижу действительность совсем уже кусочками. Не могу прочитать слово — одни буквы есть, другие во тьме. Не могу увидеть курсор на экране. Не могу найти на пустом столе вилку…
А еще у меня началась депрессия. Потому что я не знал (и не знаю) причин моего инсульта. Не знают их и медики, несмотря на колоссальные усилия узнать. Количество специалистов, анализов, исследований, версий, предположений и затраченных на все это денег не хочу даже суммировать. А определенности ноль. Где и когда ударит в следующий раз? А если я буду не дома? А в транспорте? Если я упаду на улице? Меня будут обходить — как пьяного, как бомжа? А если я умру прямо на уроке, перед своими учениками?
Я стал бояться. Мир скукожился вокруг меня безнадежно сдутым пузырем. Мне потребовался психолог, антидепрессанты, умный невролог, остеопат и много месяцев, чтобы я снова распрямил плечи, сел в самолет, вышел на танцпол…
Мне опять повезло. Мне вообще везет — на людей прежде всего. Я никогда не оставался один. После первого инсульта выпускники и ученики собрали огромную сумму денег, чтобы я мог лечиться и жить. Рядом со мной всегда была моя семья. Я живу в Москве, где много врачей и медицинских центров с хорошим оборудованием. Мне сделали сложную операцию на сердце, найдя открытое овальное окно — возможный источник микротромбов в мозг. И все время ко мне стучатся люди с вопросами «как помочь?», «что для вас сделать?».
Как определить инсульт у близкого человека? Как распознать инсульт у сидящего напротив пассажира в транспорте?
Но так везет не всем. Внезапно провалившийся в болезнь человек нуждается в самой разнообразной поддержке: и лечебной, и реабилитационной, и психологической, и материальной. А главное, что его жизнь на полном ходу налетает на глухую стену — и останавливается. Он выбит из седла, обескуражен, раздавлен, беспомощен. Окружающие люди, те, чей черед еще не пришел, должны об этом знать.
А еще они должны знать, что делать. Куда бежать, кого просить, где взять. Они — особенно близкие — тоже нуждаются в помощи. У них — своя мера отчаяния и одиночества.
Поэтому всеми силами надо приветствовать возникновение таких организаций, как ОРБИ — фонд по борьбе с инсультом. Важно, что у нас в стране появилась горячая линия, куда может обратиться каждый, столкнувшийся с этой болезнью. Когда приходит инсульт, часто все решают минуты. В идеале любой человек должен знать, на что эти минуты должны быть потрачены. Но это в идеале — а в реальности? Мы ленивы, нелюбопытны и опоминаемся, только когда нас клюнет жареный петух.
Не ждите петуха. Запишите сейчас нужные телефоны и положите их в кошелек, в паспорт, в карман. Почитайте о симптомах инсульта, о правилах первой помощи. И помогите фонду, чем можете.
А он потом поможет вам. Если, не дай Бог, вам это потребуется.
Фонду ОРБИ необходимо оплатить обучение консультантов горячей линии. Нужны деньги на зарплаты четырех операторов-психологов на телефоне, психолога группы поддержи, супервизора для операторов-психологов, оплату услуг двух медицинских консультантов и одного юриста. Средства нужны и на оплату телефонных расходов, техподдержку колл-центра и на административные расходы фонда. Очень важно поддерживать работу горячей линии из месяца в месяц: даже самое небольшое регулярное пожертвование поможет тысячам людей.
Автор: Сергей Волков
Источник: takiedela.ru
Комментировать