игумен Авраам (Рейдман)
Евангельские поучения. Часть II

Подготовительные Недели к Великому посту

Неделя о мытаре и фарисее

(Лк., 89 зач., XVIII, 10-14)

Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю. Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне грешнику! Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится.

Покаяние — высшая добродетель

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня, братья и сестры, в канун Великого поста, читается знаменитая, если можно так выразиться, евангельская притча о мытаре и фарисее, которая внутренне подготавливает православных христиан к вступлению на поприще покаяния. Смысл ее вкратце можно выразить в нескольких словах: покаяние выше всех добродетелей.

Господь Иисус Христос сказал: «Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь» (ст. 10). Так начинается сегодняшнее евангельское чтение, но мы вернемся на один стих назад, для того чтобы понять, зачем эта притча говорилась, к кому она была обращена. «Сказал также к некоторым, которые уверены были о себе, что они праведны, и уничижали других, следующую притчу» (Лк.18:9). «К некоторым, которые уверены были о себе, что они праведны», — то есть к тем людям, которые думают, что они лучше других и потому имеют право уничижать людей, кажущихся им худшими и грешными. Если мы обратимся к самим себе, то увидим, что мы все так о себе думаем, считаем себя праведными. Когда мы сравниваем себя с лучшими нас, то находим возможность оправдать себя: либо нас плохо воспитали и потому мы не виноваты, либо мы жили в такое тяжелое время, когда религия была запрещена. Мы отыскиваем какую-нибудь более или менее основательную причину и оправдываем себя. Когда же мы сравниваем себя с худшими нас, то не находим этим людям никакого оправдания и осуждаем их смело, не рассуждая, без всякой оговорки. Потому ко всякому из нас относится притча о мытаре и фарисее. Всякий из нас имеет в себе фарисея и в какой-то степени является им, то есть праведником, думающим о себе, что он имеет право уничижать других, потому что он лучше их.

«Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь». Ветхозаветный храм представлял собой прямоугольное здание, внутри разделенное завесой на две части: Святое и Святая Святых. Обыкновенные верующие, те, кого мы сейчас называем мирянами, не могли туда входить никогда, ни при каких обстоятельствах. Перед храмом было несколько площадей, где люди стояли и молились под открытым небом. Они словно созерцали творение Божие, видели Божие величие, окружающее их. В особенности небо было открыто их глазам: со всех сторон храм окружали стены, и только небо было отверсто. И все окружающее как бы говорило: обрати свой взор в небо, забудь о всем земном — Бог есть Творец всего, Он невидим, не имеет образа, не подобен никакому сотворенному существу (как это представлялось язычникам). Смотри в небо, которое не имеет никакого конкретного вида и образа, устреми к нему свой мысленный взор.

«Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю» (ст. 11-12). Из последующего евангельского повествования можно сделать вывод, что фарисей молился, именно устремив свой взор к небу, может быть, дерзновенно воздев руки, и, как ему казалось, искренне благодарил Бога. Как будто бы не себе, но Богу он приписывал все присущи! ему добродетели. «Благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди». Но в этих слов есть презрение и осуждение. Он считает себя лучше других людей. Он считает, что он не грабитель, не обидчик, не прелюбодей, и дерзает даже себя сравнивать с рядом стоящим человеком, о котором он ничего не знает, кроме рода его занятий. Этот человек -мытарь, сборщик податей, и потому уже, раз занимается таким делом, как будто не может не согрешать. Но на самом деле, если бы фарисей был действительно внимательным, рассудительным, духовно опытным, он бы не посмел сказать о себе: «Я не грабитель и не прелюбодей».

Даже некоторые из древних языческих мудрецов понимали, что грех состоит не только в делах, но и в мыслях. Один завистник стал поносить в глаза знаменитого древ негреческого философа Сократа. Он приписывал ему всякие страшные грехи, вплоть до деторастления. Находившиеся при этом ученики Сократа и его почитатели хоте, избить клеветника. Но Сократ запретил им, сказав: «Не нужно, дети, этого делать, потому что я внутренне точно таков». Мудрейшие из язычников понимали, что грех проявляется не только в делах, но и в мыслях. Если я не граблю на деле, то разве нет во мне зависти к чужому богатству, к чужому благополучию? Пусть я не обидчик и не смею, может быть, человека внешне оскорбить или причинить ему зло (возможно, потому/ что просто боюсь отмщения или наказания со стороны закона), но разве внутренне я не гневаюсь на многих и многих людей? И разве не обидел бы никого, если бы не боялся? Да, я не прелюбодей, потому что знаю какие-то границы, удерживаю себя в рамках и храню свое тело в чистоте. Но храню ли я в чистоте свои ум и душу? Нет, они оскверняются многочисленными отвратительными, мерзкими помыслами, о которых стыдно даже вспомнить, а не то что рассказать кому-то другому, даже и на исповеди.

Итак, фарисей этот, если бы был внимательным, понял бы, что не имеет права говорить так о себе. Благодарить еще не за что, если ты только на деле удерживаешься от страшных смертных грехов, а сердце твое нечисто. Нечистота фарисея выражается и обнаруживается через гордость, через презрение мытаря, о котором он ничего не знает, но уже дерзает сравнивать себя с ним и считать себя лучшим его. И это не перед людьми, а перед самим Богом. Значит, в глубине души фарисей самым искренним образом считает, что он лучше многих людей, в том числе лучше рядом стоящего неизвестного ему человека.

«Мытарь же, стоя вдали (то есть не приближаясь близко к Святилищу, но став где-то в углу того двора, где молились верующие. — Игум. А.), не смел даже поднять глаз на небо» (ст. 13). Он считал себя недостойным взирать на прекрасное голубое небо, за которым как бы скрывалось Царство Божие. Недаром Спаситель сравнивает Царство Духа с небом, называя его Царствием Небесным. И вот мытарь не смел поднять глаза на видимое небо, являющееся символом неба духовного, Небесного Царствия, но, «ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне грешнику!» (ст. 13) Он не перечисляет никаких своих добрых дел, никаких добродетелей, но видит в себе только один грех. Это не значит, что нужно обязательно быть грешником, чтобы смиряться. Но внимательный человек видит в себе тьму грехов, сливающихся в одну сплошную греховность. Созерцание своей греховности заслоняет пред ним его добродетели и добрые дела, которые всякий человек делает. Нет человека, который был бы совершено зол и ничего доброго не делал бы. Мы любим хотя бы своих родных, проявляем доброе чувство хотя бы к домашним животным. Но созерцающий свою греховность не видит этого в себе. Он, подобно апостолу Павлу, «забывая заднее, простирается вперед» (см. Фил.3:13). Он забывает о том, что уже сделал доброго, и видит в себе только одни недостатки, прегрешения, ошибки и стремится вновь и вновь их исправлять. Человек, пребывающий в постоянной борьбе с собой, в постоянном покаянии (что одно и то же, покаяние — это не только плач о грехах, но и борьба с грехом), действительно не может подумать о себе ничего доброго.

Фарисей искренне перед Богом считал себя добродетельным: в молитве человек наиболее искренне проявляет свои чувства, ибо его никто, кроме Бога, не видит и не слышит. Так же и мытарь преискреннейшим образом называл себя грешником. Замечательно говорит преподобный Исаак Сирин: «Начало человеческого спасения состоит в том, чтобы человек искренне считал себя грешником». Не думайте, что это просто. Одно дело — в уме своем осознавать эту вполне очевидную вещь, другое дело — почувствовать это всем сердцем так, чтобы это стало нашим внутренним чувством, которое естественно и легко выражалось бы в молитве. Мы говорим многочисленные слова покаянных молитв, мы повторяем иногда и слова мытаря: «Боже, милостив буди мне грешнику». Но думаем о себе, как фарисеи: «Благодарю тебя, Господи, что я не таков, как прочие человецы». Иногда доходит до абсурда. Мы думаем даже так: «Благодарю тебя, Господи, что я не таков, как прочие человецы, потому что я имею покаяние». Но это значит, что покаяния нет, потому что я считаю себя лучше других.

Спаситель заканчивает эту притчу следующим выводом: «Сказываю вам, что сей (мытарь. — Игум. А.) пошел оправданным в дом свой более, нежели тот (фарисей. — Игум. А)» (ст. 14). Оказывается, и тот и другой нуждались в оправдании. Если мытарь пошел в дом свой оправданным более, значит, и фарисей нуждался в оправдании, то есть в очищении. Но он не видел этого и не понимал. Он считал, что уже чист, уже оправдан и спасен. А что же он великого сделал? Он только исполнял закон и не совершал никаких страшных преступлений. Чем же было ему гордиться? Тем, что он не грабитель и не прелюбодей? Тем, что он соблюдал пост и давал десятую часть на храм, как это положено было? В сущности, он ничего особенного не делал, а соблюдал только внешнюю сторону закона, что и сделало его гордецом и не дало ему оправдаться пред Богом — молитва его осталась бесплодной. А он нуждался в оправдании не меньше, чем мытарь, потому что все мы грешники. Только одни свои грехи видят, а другие нет. «Ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится» (ст. 14). Фарисей, смотрящий на небо и, может быть, руки свои дерзновенно к нему поднимающий, не увидел за ним ничего. Небо осталось для него, по выражению Священного Писания, некой «твердью», не пробиваемой из-за гордости фарисея, закрывающей своей твердыней Царствие Небесное, Царство Духовное. Мытарь же, не смея глаза поднять на небо и не дерзая простирать к нему руки, но ударяя ими в свою грудь, увидел небо внутри себя, ибо Спаситель сказал: «Царствие Божие (что является синонимом Царствия Небесного. — Игум. А.) внутрь вас есть» (Лк.17:21). Преподобный Исаак Сирин говорит: «Если хочешь найти лествицу в Царствие Небесное, ищи ее внутри себя». Вот что делает смирение, что совершает покаяние!

Но это не значит, братья и сестры, что человек, в наше время соблюдающий внешние предписания Православной Церкви, обязательно должен быть гордым, а человек, ничего не делающий, грешный — смиренным. Нужно понимать, что притча — это не повествование о действительном событии. Но она преподает нам урок, не охватывая всю духовную жизнь, а только изъясняя некую ее часть. Смысл этой притчи в том, что покаяние — высшая добродетель. Даже если человек не имеет никаких добродетелей, но имеет покаяние, он больше того, кто имеет все добродетели, и вместе с ними гордость. В действительности же чаще бывает так, что добродетельные люди, подвизаясь за стяжание добродетелей, пребывая в постоянной, мучительной борьбе со своим греховным естеством, осознавая свою глубочайшую немощь, — именно они смиряются, именно они каются. Мы знаем, что преподобные отцы-пустынники проливали день и ночь слезы. Они так плакали о своих грехах, что, как говорит Исаак Сирин, «одежды истлевали от их плача». Но эти же люди и мертвых воскрешали, и обладали даром пророчества, и исцеляли от неисцелимых болезней, и в целом тем, как жили, равны были Ангелам. А мы и подобные нам люди, живя в миру, грешим тьмочисленно каждый день и не можем даже осознать и увидеть всех своих грехов. Но кажемся себе сравнительно хорошими, потому что нас якобы окружают еще худшие люди.

Тот, кто совершает добродетели, кто понуждает себя изо всех сил к исполнению евангельских заповедей, именно тот приобретает вместе с этим и покаяние, и смирение. Он действительно, по словам Спасителя, унижая себя, возвышается и, не смея глаз поднять на небо, видит небо внутри себя. А тот, кто дерзновенно устремляется к небу, дерзает размышлять о райских обителях и считает себя уже спасенным, тот бывает унижен — унижен тем, что подвергается действию всевозможных страстей, порабощается ими, падает и встать не может. Великий подвижник нашего времени преподобный старец Силуан Афонский, на собственном опыте познав всю борьбу за спасение души, говорил так: «Наша брань с диаволом бывает до тех пор, пока мы не смиримся». Древний учитель благочестия преподобный Иоанн Лествичник сказал: «Смирение есть искоренительница всех страстей». Но не нужно думать, что оно приобретается одним только усилием воли или желанием, — истинное смирение приобретается за добродетели. Когда мы, исполнив все внешнее, идем дальше, устремляемся на свои внутренние пороки, ведем борьбу внутри себя — тогда мы все более и более смиряемся и молитва: «Боже, милостив буди мне грешнику» становится кратким словесным выражением нашего душевного состояния. Мы от всей души, искренне считаем себя грешниками и понимаем, что невозможно спастись собственными силами, собственными добродетелями. Мы понимаем, что только Бог может нас помиловать. Тогда и молитва наша становится внимательной, искренней, мы осознаем Бога как милующего Отца. Тогда мы можем от всей души, искренне воскликнуть: «Боже, милостив буди мне грешнику!» Аминь.

31 января 1999 года

О духовной близорукости

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Для тех, кто уверен в собственной праведности и уничижает остальных, Господь сказал такую притчу. «Два человека вошли в храм помолиться, один — фарисей, а другой — мытарь»* (ст. 10). Когда мы слышим слова «два человека вошли в храм», то мы, естественно, привыкли представлять этот храм подобным нашей православной церкви. Но иудейский храм был устроен по-другому, и в данной притче это имеет значение. Поэтому нужно уделить этому некоторое внимание. Иудейский храм был сравнительно небольшим зданием, разделенным внутри на Святая Святых и Святое, или Святилище. Даже в ту часть, которая называлась Святое, священники входили только иногда, а в Святая Святых могли входить только первосвященники, и лишь один раз в год. Перед Святилищем был двор, где совершали священнодействия только священники. Далее был двор, в котором молились мужчины, еще дальше — двор, где молились женщины. Потом, в более позднее время, были устроены дворы, где молились те из язычников, которые обратились к истинной вере (потому что именно вера евреев была тогда единственной истинной верой), но не принимали все обряды, положенные для иудеев. Может быть, потому, что считали их в какой-то мере унизительными, непривычными и неприличными (такими они казались, например, эллинам или римлянам). Итак, когда говорится, что «два человека вошли в храм помолиться», то имеется в виду, что они вошли во двор для мужчин, где стояли и молились под открытым небом. Я думаю, открытое небо имело значение по той причине, что, если бы иудеи молились в закрытом храме, они начали бы обожествлять какие-либо предметы, имеющие отношение к богопочитанию. Всякое изображение тогда запрещалось, чтобы не дать повода к идолопоклонству. Поэтому в древние времена и не было никаких иконописных изображений. И именно поэтому ветхозаветные люди молились под открытым небом, так что волей-неволей взор человека обращался к небесам и он понимал, что Бог есть дух, Бог неизобразим и Он есть Творец всего видимого окружающего мира, который человеку можно было созерцать даже в храме во время молитвы.

«Два человека вошли в храм помолиться, один — фарисей, а другой — мытарь». Фарисей — это человек, принадлежавший к особенному течению в религиозной жизни того времени, тщательно исполнявший не только предписания Моисеева закона, но и предания старцев. Фарисеи придавали большое значение изучению закона и устного предания, впоследствии в течение веков записанного в книгу, которая получила название Талмуд. Некоторая часть этой книги в виде устных преданий, по-видимому, существовала уже тогда, а последующей ее частью стали своего рода комментарии к древнейшему преданию старцев, то есть еврейских раввинов, учителей. Тщательно все исполняя, не только заповеданное Самим Богом, но и справедливо или несправедливо, кстати или некстати предлагаемое людьми, фарисеи считали себя особенными, не такими, как все, а тех, кто не знал закона, презирали как людей, погибающих в невежестве. Естественно, что человек, пусть о себе лично и думающий скромно, но приписывающий себя к какой-то особенной группе людей, едва ли сможет не поддаться гордости. Мытарь же в глазах людей того времени был самым низким, падшим человеком и считался предателем, так как занимался собиранием податей в пользу римского правительства. Кроме того, мытари часто вынуждены были прибегать к каким-нибудь насильственным мерам, чтобы собрать необходимые подати, и злоупотребляли своим положением ради собственной выгоды. Бывало, естественно (как это бывает и сейчас), что богатый человек имел возможность благодаря своему влиянию оградить себя от внесения положенного налога, а с бедного человека взималось все до последней копейки. Жестокость, свойственная, можно сказать, самой профессии этих людей, вызывала по отношению к ним чрезвычайное презрение и ненависть. Поэтому Спаситель и воспользовался этими образами: «один — фарисей, а другой — мытарь». Сразу всем Его слушателям стало в общем понятно, что представляли собой эти люди. Может быть, слушатели представили себе даже внешность горделивого, благообразного фарисея и облик мытаря, который, возможно, и богато был одет, но, зная о всеобщем презрении, старался пройти по улице быстро, незаметно, чтобы не быть осыпанным насмешками или не удостоиться презрительного взгляда.

«Фарисей, став, молился про себя так: «Боже, благодарю Тебя, что я не как прочие люди: грабители, обманщики, прелюбодеи, или даже как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятину от всего, что приобретаю»» (ст. 11-12). Хотя фарисей молился про себя и никто не слышал слов его молитвы, но по его виду можно было заключить, что этот человек не только Бога благодарит, но и собой доволен. Даже глядя на него издалека, нетрудно было увидеть, что он стоит прямо, спокойно, поднимает глаза, а может быть, и руки к небу и таким образом показывает, что он — истинный молитвенник. Слова же, которые он говорил, тем паче обличают его: «Боже, благодарю Тебя, что я не как прочие люди». Если бы он благодарил Бога за то, что Он помиловал его, несмотря на все его грехи, даровал ему возможность, способность жить праведно и укрепил его в этом, то здесь еще, может быть, и не было бы гордости. Но когда человек сразу благодарит Бога за то, что он не таков, как прочие люди, перечисляя их: «грабители, обманщики, прелюбодеи, или даже как этот мытарь», — то этим самым он показывает, что презирает вообще всех прочих людей. Он осуждает не только тех, кого нет рядом и кто, может быть, действительно по-человечески достоин осуждения, но и стоящего недалеко мытаря. Совершенно не зная, что происходит внутри этого человека, фарисей осуждает его по одному внешнему виду, только потому, что догадывается, что это мытарь. Кроме того, он благодарит Бога за отсутствие в себе лишь страшных пороков, за то, что не совершает на деле тяжких смертных грехов. Не за то, что он целомудренный, что в нем никогда не бывает нечистых мыслей или вообще нет никакого лукавства и зависти, а только за то, что он не грабитель, не обманщик, не прелюбодей. Отсюда можно понять, что он не видит в себе никаких страстей. Из-за этой слепоты духовной близорукости — он воображает себя праведным, считая, что достиг такого состояния, когда ему уже нужно Бога благодарить, а не просить о помиловании. И при этом, как я говорил, фарисей осуждает мытаря, который стоит рядом. Он считает чем-то великим даже ту малость, которую обязан был исполнять всякий верующий человек того времени: «Пощусь два раза в неделю, даю десятину от всего, что приобретаю». Нет ничего особенного в том, что человек два раза в неделю соблюдает постные дни, как и мы сейчас делаем, или дает десятую часть из того, что он приобретает, тогда как мы знаем, что в наше христианское время многие подвижники отдавали не только десятую часть, но раздавали нищим все свое имение, сами становились нищими и при помощи этой нищеты достигали безмятежности, безмолвия и таким образом угождали Богу. Фарисей видит нечто великое уже в том, что не предается страшным порокам, что имеет такие скромные, самые обычные добродетели, и этим он показывает, что не знает настоящей, истинной внутренней жизни, не имеет опыта борьбы со страстями и не понимает той бездны греховности, в которую ниспал всякий человек. Пророк Давид говорит следующие слова: «Господи, не вниди в суд с рабом Твоим, яко не оправдится пред Тобою всяк живый» (Пс.142:2). Царь Давид понимал, что всякий живущий человек, хотя бы он в глазах других людей казался праведником, на самом деле не может оправдаться перед Богом. Фарисей же, который, как истинно верующий, казалось бы, должен был читать или слушать во время богослужения псалмы пророка Давида, не понимал таких простых вещей. Поэтому, когда при чтении этой притчи нам кажется, что он действительно праведный человек, то, значит, мы поверхностно смотрим на вещи и сами не понимаем, в чем состоит истинная праведность. Тот, кто действительно стремится жить по совести, угождать Богу не напоказ, а внутренне, нелицемерно, тот всегда видит в себе некоторые неисправности и уклонения. Поэтому угодники Божий, достигшие возвышенного духовного состояния, всегда почитали себя великими грешниками. Они не наговаривали на себя, но в борьбе с грехом познали свою необыкновенную человеческую немощь и ограниченность — то, что не может человек до конца исполнить никакую заповедь, что в каждом человеке есть наклонность ко всем вообще грехам и самым страшным преступлениям. Они ощущали это в себе как некую возможность греха и потому горько плакали и каялись. Именно эта возвышенная, настоящая, если так можно выразиться, глубокая, полная праведность сопровождается одновременно и глубочайшим, самым искренним покаянием. Святые отцы, называя себя великими грешниками, не рисовались, говорили это не потому, что так нужно говорить и так думать, но потому, что от всего сердца — по словам Спасителя, сказавшего, что нужно смиряться сердцем (см. Мф.11:29), — считали себя падшими, последними людьми. Именно это один из признаков истинной, а не показной, внешней праведности.

«Мытарь же, стоя вдали, не смел даже глаз поднять на небо» (ст. 13). Он стоял под открытым небом, и, казалось бы, это располагало к тому, чтобы поднять глаза ввысь и искренне обратиться к Богу. Ведь стены молитвенного двора, окружавшие мытаря, не имели никаких изображений и взгляд, собственно, остановить было не на чем: либо устремить его прямо перед собой на Святилище, либо поднять глаза к небу, как обычно делали тогда верующие. Мытарь «не смел даже глаз поднять на небо», потому что считал себя недостойным этого, но, видимо, опустив голову, устремив взор на землю, как описывает Евангелие, «бил себя в грудь и говорил: «Боже, будь милостив ко мне, грешнику»» (ст. 13). Он не повторял многочисленных слов о своей праведности и добрых делах, хотя они, наверное, у него были, так как справедливо сказал некто, что нет ни одного праведника, который не имел бы грехов, и ни одного грешника, который не имел хотя бы одного доброго дела. Но мытарь не вспоминает о них, а бьет себя в грудь, показывая этим свое чрезвычайное сокрушение, осознание своей греховности. Как предполагает притча, он был вымогателем, жестокосердным человеком (а эта жестокость, наверное, самая неприятная для нас черта в других людях, тем более если они лишают нас имущества и тем самым подвергают многим испытаниям и скорбям), но, несмотря на эту самую страшную черту, он имел покаяние. Он опустил взор в землю и говорил: «Боже, будь милостив ко мне, грешнику». Поэтому, когда мы увидим самого падшего, самого неприятного для нас человека, да не посмеем его осуждать! Потому что не знаем, как он кается и что произойдет с ним через минуту. Возможно, он, дойдя до крайности, до последней черты, увидит свое падение, свое каменносердечие, бесчеловечность и раскается настолько сильно и искренне, что благодаря своему смирению достигнет такой чистоты, какой мы никогда не достигнем посредством своих добрых дел и особенно ревностной христианской жизни.

«Мытарь же, стоя вдали…» Если фарисей максимально, насколько это было возможно, приблизился к Святилищу, то мытарь считал себя недостойным такого положения и удалился в самый конец двора, где стоял, опустив голову, и не один раз, а многократно повторял одни и те же слова. Повторял все с большим и большим сокрушением, смирением и, наверное, со слезами, прося у Бога даже не прощения, а только одного милосердия: «Боже, будь милостив ко мне, грешнику». Он не посмел просить окончательного, совершенного прощения, но просил только милосердия: «Боже, будь милостив ко мне, грешнику». И Господь Иисус Христос, Который, как Сын Божий и Бог, слышал многие-многие молитвы разных людей (и в то время, когда говорил эту притчу, и до воплощения Своего, и ныне), открывает нам тайну того, как нам нужно молиться, чтобы молитва наша была спасительной, чтобы молитва нас оправдывала, очищала, а не делала еще более виновными пред Богом. Эту тайну открывает для нас не обыкновенный человек и не подвижник, имеющий молитвенный опыт, и даже не пророк, но Тот, Кто Сам слышит, как я уже сказал, многие и многие тысячи, даже миллионы молитв самых разных людей: православных христиан, еретиков, магометан, иудеев, язычников. Может, и безбожник иногда, в крайней нужде, скажет что-нибудь искренне, от всего сердца. Мы удивляемся подчас, почему Бог исполняет молитву неверующего человека или еретика и не слышит молитву православного христианина. Здесь открывается эта тайна: потому что необходимо смирение, потому что смиренный, как сказал Спаситель, оправдывается, а гордый, хотя бы и имел справедливый повод для гордости, осуждается.

«Говорю вам: этот пришел в дом свой оправданным, а не тот (то есть не фарисей. —Игум. А.). Ибо всякий, возносящий себя, смирён будет, а смиряющий себя вознесён будет» (ст. 14). Иными словами, кто сам себя возносит, будет смирен и останется безблагодатным, пустым, и, может быть, после такой горделивой молитвы душа его почувствует чрезвычайную тоску и уныние. А тот, кто смиряет себя, считает себя недостойным даже прощения грехов и просит только одной милости, вознесен будет Богом — в том смысле, что ум его очистится и он сможет созерцать Божественную славу. Конечно, если я сказал, что Бог иногда слышит молитвы еретиков или безбожников и не сдышит молитвы православных христиан, то это не значит, что безбожники имеют какое-то преимущество перед нами, но значит, что смирение делает молитву иногда даже недостойного человека такой, что она доходит до Бога. Гордость же молитву человека, даже имеющего благодать Крещения и других Таинств, оставляет неуслышанной.

Я читал о таком случае: в одном селении случился пожар. Когда загорается постройка в деревнях, то огонь перекидывается с избы на избу и его практически невозможно остановить, пока все не выгорит. Конечно, когда начался пожар, все бросились его тушить. А одна женщина, старуха-еврейка, прежде всего стала молиться Святителю Николаю, хотя и была некрещеная. Она, наверное, просто слышала о том, что он помогает, и имела какую-то веру. Остальные, православные, суетились и делали все для того, чтобы спасти свои дома: заливали огонь водой, растаскивали бревна и делали прочее, что в таких случаях делается. Вся слобода выгорела, а ее дом остался невредим. Потому что она молилась с верой и, конечно же, со смирением.

Поэтому мы, православные, не должны гордиться своей молитвой и думать, что только оттого, что мы православные, Бог обязательно нас слышит. Конечно, притча эта не превозносит греховность, не имеет своей целью показать, что грешник, который молится, бывает услышан, а праведник не получает пользы от молитвы и не оправдывается Богом. Здесь говорится о гордости и о смирении. И я также привел пример не для того, чтобы показать, что иудейка была услышана, а православные — нет (православные в тот момент вовсе не молились). Я хочу сказать, что смирение и вера, проснувшиеся всего лишь на мгновение в человеке даже как будто неверующем, делают его достойным того, чтобы Бог услышал его просьбу и исполнил ее. Потому мы должны приобрести и смирение, и праведность, только не одну внешнюю, потому что она почти ничего не значит, но и внутреннюю. Приобретая же эту истинную праведность — чистоту не только от тяжких грехов, но и от страстей, — мы вместе с ней приобретаем и мытарево смирение. И в этом смирении будем вознесены Богом. Аминь.

20 февраля 2000 года

О покаянном духе молитвы мытаря

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

По Церковному Уставу сегодня — первое воскресенье из тех, которые готовят нас к вхождению в Великий пост. На первый взгляд кажется странным то, что перед строгим ограничением в принятии пищи, поведении, общении — во всем, что входит в православное понятие поста, Церковь говорит, что внешняя сторона поста не является столь уж важной, гораздо значительнее внутренняя, что составляет сущность, смысл поста. И для того, чтобы это было нам ясно, Церковный Устав на следующей неделе даже отменяет пост в среду и пятницу — бывает так называемая сплошная седмица.

Сегодня за богослужением читается притча о мытаре и фарисее, которая чрезвычайно важна для нас не только сейчас, в преддверии Великого поста, но и вообще — для объяснения сущности любых духовных подвигов и добродетелей. Для того чтобы было легче понять содержание этой притчи, я прочитаю евангельский стих, который предваряет сегодняшнее евангельское повествование.

Господь Иисус Христос «сказал также к некоторым, которые уверены были о себе, что они праведны, и уничижали других, следующую притчу»; по-славянски: «рече же и ко другим уповаюшым собою, яко суть праведницы, и уничижающым прочих, притчу сию» (Лк.18:9). Это очень важное вступление. Для кого сказана эта притча? Для «уповающих собою, яко суть праведницы, и уничижающих прочих». Конечно, мы, как православные христиане, знакомы с учением Церкви и святых отцов о духовной жизни и понимаем, что первейшей добродетелью, может быть не самой главной, такой как, например, любовь, но первейшей добродетелью — средством для начала духовной жизни — является покаяние и происходящее от него смирение. Мы понимаем это умом, но перевоспитать свое сердце, к сожалению, бывает чрезвычайно трудно, а пока человек не убедился в какой-либо мысли в своем сердце, можно сказать, что это только некое умственное понятие, а не твердый принцип, в котором человек совершенно уверен. Хотя мы и понимаем, что мы грешники, но, внимательно присмотревшись к себе, заметим, что кажемся самим себе по сравнению с многими другими людьми праведниками. Мы надеемся, что мы праведники. Часто случается даже так, что лукавый обманывает нас самым смешным образом: человек говорит, что он грешник, предполагая, что таким образом он ведет себя по-православному и потому достоин названия праведника. Он гордится этим и думает, что он праведник именно потому, что называет себя грешником. Понятно, что такой человек имеет только умственное представление о своей греховности, которое ни в коем случае нельзя назвать сердечным убеждением. Если бы в нашем сердце было искреннее смирение, то, может быть, и не произнося никаких смиренных о себе слов, мы бы чувствовали себя великими грешниками. Многих мы уничижаем, думая о себе, что мы верующие, считаем себя грешниками, исполняем некоторые добродетели, что-то соблюдаем из того, что положено христианину. И выходит, что, как будто бы понимая необходимость и важность покаяния и смиренного о себе мнения (или, как говорят святые отцы, смиренномудрия — смиренных о себе мыслей, размышлений), мы, тем не менее, — если быть строгими, щепетильными к себе — обнаруживаем свою гордость. Поэтому притча о мытаре и фарисее относится ко всем нам, а не только к тем, кто явно, открыто, наподобие каких-то сектантов, утверждает, что находится в числе спасенных, и потому мнит, что он праведник. Церковь обращает к нам эту притчу для того, чтобы напомнить о правильном душевном состоянии.

«Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь» (ст. 10). Если внимательно вдуматься в этот стих, то уже здесь мы можем встретить некоторые неожиданные для себя вещи. Как бы между прочим Спаситель указывает, что эти два человека были право верующими и молились, то есть не может быть смирения и покаяния без молитвы, истинного смирения — без истинной веры. Не обращая внимания, мы пробегаем глазами этот стих, который, как нам кажется, является введением в суть притчи, но и здесь уже содержится важный смысл. Это действительно введение, но только не в сюжет рассказа, а введение-пояснение, показывающее, что настоящее покаяние и смирение должны предваряться истинной верой и молитвой.

«Вошли в храм помолиться…» Для того чтобы лучше понимать эти слова, требуется некоторое знание истории. Святилище ветхозаветного храма представляло собой сравнительно небольшое прямоугольное здание, которое было по своему значению подобно нашему алтарю. Туда входили лишь священники, а в самую главную часть храма, Святая Святых, — только первосвященник раз в год. Остальные же люди молились во дворах храма, поэтому есть такое выражение: «Блаженны пребывающие во дворах Твоих, Господи» (см. Пс.133:1; 134, 2). Вот в этих дворах Господних, как называли их иудеи, и молились фарисей и мытарь, хотя, конечно, это — притча и в действительности такого случая в жизни не происходило.

Все это вполне было понятно непосредственным слушателям Спасителя, Его современникам. Но как представляется это нам? Нам кажется, что фарисей не только мнил себя праведником, но и, наверное, был человеком богатым, роскошно, одетым и так далее. Но это совсем не обязательно. Тот, кто считал себя праведником и старался исполнять все предписания Моисеева закона, вероятно, иногда должен был, ограничиваемый собственными принципами, испытывать бедность или некоторую нужду. Для иудеев того времени, как и сейчас для истово верующих евреев, самым важным занятием считалось изучение Священного Писания (а в наши дни — еще и Талмуда). Такие люди часто пренебрегали земными попечениями, жили на подаяние своих родственников или уважающих их верующих людей, и потому очень может быть, что фарисей из притчи был отнюдь не богатым, а бедным, а мытарь, наоборот, — человеком обеспеченным. Это вполне вероятно по той причине, что мытари занимались вымогательством и их заработком был сбор податей. В древности система сбора податей была следующей: у римского государства брали на откуп право собирать подати в той или иной местности, часто вносили всю требуемую сумму вперед, а потом уже требовали с людей столько, сколько хотели, себя, конечно, при этом не обижая. Например, Закхей, евангельское чтение о котором мы слышали в прошлое воскресенье, был человеком богатым, правда, он был начальником мытарей. И вот создается неожиданная картина: два истинно верующих человека (как бы мы сейчас сказали — два православно, правильно верующих человека) вошли в храм, стояли во дворе Господнем и молились. Один из них был горд своей праведностью и, может быть, бедностью, происходящей от щепетильной, строгой нравственности. А другой, вероятно богатый, человек, был грешником. Это я говорю для того, чтобы мы понимали: суть состоит во внутреннем и притча Спасителя не так примитивно разделяет людей, как нам представляется, — богатые плохие, а бедные хорошие. И бедный человек может гордиться своей бедностью, и богатый — смиряться от того, что его богатство добыто не совсем справедливо и чисто.

«Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь» (ст. 11). По-славянски слово «грабители» звучит более впечатляюще — «хищники», то есть этот человек гордился тем, что не добывал деньги несправедливо. Можно сказать, что в этих словах содержится намек опять-таки на его горделивую бедность. «Пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю» (ст. 12). «Пусть я приобретаю и не много, но строго исполняю закон в этом отношении» — фарисей гордится тем, что все делает как положено и, может быть, даже терпит некоторые скорби из-за своего щепетильного следования закону Моисееву. «Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо» (ст. 13). Вы помните, что они стояли во дворе под открытым небом. (Нам может показаться странным такое устройство храма, у нас осадки выпадают часто. На Святой же Земле это бывает чрезвычайно редко, и, если даже пройдет дождь, солнце мгновенно все высушивает.) Мытарь стоял вдали, то есть не приблизился ко Святая Святых, а остался в конце двора, у входа, и «не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне, грешнику!» — по-славянски: «Боже, милостив буди мне грешнику» (ст. 13). Мытарь молился кратко, немногословно, ни о ком не думая и потому не развлекаясь мыслью, но полностью сосредоточившись.

«Сказываю вам, — заканчивает Свою притчу Спаситель, — что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится» (ст. 14). Мытарь повторял краткую молитву, которая, по мнению некоторых святых отцов, послужила образцом для молитвы Иисусовой. Святитель Игнатий (Брянчанинов) объясняет, что молитва Иисусова — это та же самая молитва мытаря, но только уже соединенная с новозаветным откровением о воплощении Сына Божия. Другие учителя молитвы, знаменитые духовные писатели Каллист и Игнатий Ксанфопулы, творения которых содержатся в Добротолюбии, рассуждают о ней следующим образом: когда человек только начинает упражняться в молитве Иисусовой, тогда прибавление ее второй части — «помилуй меня грешного» — ему необходимо, потому что эти слова вновь и вновь возвращают ум человека к самому себе и делают его собранным. Когда же человек преуспевает и доходит до возвышенных духовных состояний, тогда он уже не нуждается в повторении этой второй части (хотя едва ли кто-то из нас этого достигнет). Ум такого подвижника беспрестанно устремляется к Богу, и человек только повторяет: «Господи Иисусе Христе» — без всякой просьбы, созерцая в этих словах Самого Бога, являющегося через Свои Божественные действия. Про такого человека действительно можно сказать, что на нем в самом буквальном смысле исполняются слова Спасителя: «Всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится». Бесконечно смиряя себя, можно сказать, каясь каждое мгновение — святитель Григорий Богослов говорит, что наша молитва должна быть чаще дыхания, — человек постепенно приходит в такое благодатное состояние, что действием Святого Духа его ум из сердца возносится к Богу. Иногда это возвышение ума бывает столь великим, что человек даже не осознает, с телом ли он пребывал в небесных обителях или без тела, как рассказывал об этом апостол Павел или наш великий русский святой гораздо более позднего времени — преподобный Серафим Саровский. Многие другие подвижники, жившие в разные периоды почти двухтысячелетнего существования Церкви, испытывали это необыкновенное состояние — восхищение ума. Но возвышаются умом не только люди, достигшие столь необыкновенного, а для нас и невозможного, преуспеяния. Всякий из нас, если будет каяться, бесконечно уничижать себя, смиряться — мы уже даже забыли и не понимаем смысл слова «смирение», — возвысится, по крайней мере, над своими страстями и немощами, познает действие благодати Божией и ощутит если не полную свободу от греха, то некоторый покой. Он будет верить не только умом, но и сердцем; всей своей душой познает богооткровенные истины, преподанные нам святыми отцами в учении Церкви. Он станет сопереживателем, соучастником Божественного Евангелия. Но для этого нужно стяжать покаяние, приводящее к смирению, нужно постоянно себя смирять. Само слово «смирение», поскольку оно часто употребляется в христианской среде, стало для нас как бы затертым. Что же оно обозначает? То, что мы себя с чем-то примиряем, с чем-то смиряем. Например, нас кто-то обидел, унизил, оскорбил, а мы себя с этим смирили. Мы занимаем в обществе какое-то низкое, неприятное положение, но с этим примирились. У нас, как нам кажется, ограниченные возможности — умственные, физические, может быть, экономические, которые сейчас ценятся несправедливо высоко, словно единственно они имеют какое-то значение, — а мы смирились и признали себя вполне достойными такого скромного состояния, своей неспособности к благополучной, обеспеченной и богатой жизни. Вот примеры того, что такое смирение.

Конечно, человек благоразумный понимает: все, что происходит в этом мире с каждым из нас, бывает или по попущению Божию, или по Божией воле, и поэтому в любом случае, во всех отношениях, кроме греха, мы должны с происходящим примириться. Это как раз и будет означать, что мы смирились перед Богом, потому что все от Него; как сказал апостол Павел, все от Него, Им и к Нему (см. 1 Кор.8:6). А человек, который возвышает себя — «всяк возносяйся», — обязательно смирится. Всякий — не только тот, кому возноситься нечем, кто несправедливо гордится какими-то надуманными добродетелями, но и истинно имеющий добродетели; если и он вознесется, то и он не будет исключением: он смирится поневоле, подвергаясь преткновениям или даже каким-то тяжким греховным падениям. И это будет продолжаться до тех пор, пока человек не осознает своей немощи и своего грехолюбия, не почувствует, что такое смирение, не поймет, что спасение возможно только с помощью Божией. Обратите внимание: мытарь молился — значит, он не надеялся на себя. Поскольку совесть мытаря говорила ему о том, что он грешный человек, мытарь считал, что только Господь может его помиловать, а сам по себе он ничего сделать не способен и ничего перед Богом не заслужил. От смирения в каждом человеке естественно возникает следующее душевное состояние: чем больше он смиряется, тем истовее, непрерывнее и искреннее становится его молитва. И наоборот, когда мы возносимся, молитва бывает формальной, внешней, невнимательной, подобно многословной молитве фарисея, — не думаю, что он был чрезвычайно сосредоточен. Из слов фарисея: «Благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь» — видно, что он озирался по сторонам и рассматривал, что происходит вокруг него, а это признак рассеянности. В мытаре же ничего подобного не было: он весь был собран в себе, даже бил себя в грудь, не обращая внимания на то, что другим это может показаться странным, — то есть совсем не думал об окружающих.

Итак, всякий человек, возносящийся добродетелями или даже какими-то естественными способностями — творческими или практическими (например, умением разные житейские дела исполнять лучше, чем другие люди), гордящийся происхождением от богатых и знатных родителей (хотя сейчас таких людей мало, но и это возможно) или своей внешностью, как бывает у женщин, — всякий возносящий себя (то есть без какого-либо исключения) обязательно смирится. И мы должны это понимать и бояться превозношения. Ведь из этой притчи следует, что даже безупречному праведнику (каковыми, к сожалению, мы не являемся), если он будет возноситься, придется смириться и уйти из храма неоправданным. Благодать Божия не коснется сердца человека по той простой причине, что он не чувствует в ней нужды, может быть, даже считает, что не нуждается в оправдании, и предполагает, что своими добрыми делами он оправдался уже до того, как пришел в храм. Но кающийся, смиряющийся, молящийся, не замечающий в людях ничего дурного и думающий только о своих грехах — такой человек действительно уходит из храма оправданным. Благодать Божия, изливающаяся с места явления славы Божией, каковым является храм, очищает человека, даже если его грехи будут такими же отталкивающими, как у этого мытаря, который занимался вымогательством и разорял людей, доводя их до нищеты. Отвратительнее этого ничего не может быть, но и такой человек может очиститься своим смирением и покаянием.

Конечно, я должен сделать оговорку, что это притча и не нужно думать, будто всякий делающий добрые дела непременно становится подобным фарисею грешником, а творящий тяжкие грехи — уподобляется мытарю. Евангелие показывает, что даже если мы безупречно праведны, но не попрали и не отсекли свою гордость, то эта праведность не принесет нам никакой пользы, и, наоборот, если бы мы даже были тяжкими грешниками, то покаяние может нас спасти. Но мы должны понимать, что, конечно же, гораздо лучше быть праведником и иметь при этом покаяние. Как такое возможно? Это кажется нам странным. Но на самом деле, кто хотя бы читал святых отцов — я уже не говорю, пытался приложить их наставления к своей жизни, — тот, безусловно, испытывал и осознавал, что по мере того, как в нас растет желание исполнять евангельские и святоотеческие наставления, внутри себя мы видим все больше и больше грехов. Пусть мы не совершаем тяжких греховных поступков, но в своей душе находим «море», где «гади, их же несть числа», как сказано в псалмах (Пс.103:25) (а святые отцы толкуют эти слова именно как описание нашего внутреннего состояния). Признак настоящего духовного здоровья, говорят учители Церкви, состоит в том, что мы начинаем видеть свои грехи во множестве, подобном морскому песку. Это бывает, когда мы заставляем себя исполнять заповеди Божий по-настоящему, а не только формально, подобно фарисею из притчи. Если мы исполняем их не только внешне, но, так сказать, налагаем узду и на свои чувства и мысли, то обнаруживается наше страшное, могучее, непокорное нам грехолюбие, которое можно сравнить с неким диким зверем. Может быть, даже целое множество таких зверей живет в человеческой душе, и мы не можем их укротить, хотя искренне этого желаем. Отсюда и возникает настоящее, искреннее покаяние, которое должно быть у каждого из нас. Может, один преуспеет в нем больше, другой меньше — с монашествующих спрос больший, с мирян несколько меньший. Но если и мирянин будет приносить покаяние в той мере, какая требуется от монаха, то никто его, конечно же, за это не осудит, напротив, будет ему большая похвала.

Когда мы приходим в настоящее здравое душевное состояние, тогда мы можем искренне вопить к Богу, подобно мытарю: «Боже, милостив буди мне грешному», потому что осознаем свою всепоглощающую греховность и нам уже нет дела до грехов других людей. Мы понимаем, что все внешние добродетели, в том числе такая очевидная и восхваляемая людьми, как пост, по сравнению с покаянием — ничто. Пост — это выражение, средство покаяния, а отнюдь не какая-то цель. Поэтому Святая Православная Церковь при вступлении в Великий пост настраивает нас на приобретение прежде всего этого мытарева покаяния, смиренного сокрушения духа — тогда пост для нас оживится. Это все равно, как если бы в мертвое тело вошла душа и человек воскрес. Без покаянного же духа пост воспитывает в нас гордость, особенный повод для которой — если кто-то постится строго. Это, однако же, не значит, что если мы не чувствуем в себе глубокого покаяния, то можно пренебрегать и постом; нужно лишь понимать, что сам по себе пост является только средством приобретения покаяния, а не какой-то самостоятельной ценностью. Итак, давайте войдем в поприще Великого поста, вдохновившись примером мытаря, подражая ему в непрестанной покаянной молитве и, самое главное, приобретя смиренный, покаянный дух. И тогда выйдем мы из поста действительно оправданными, подобно тому как мытарь вышел из храма более оправданным, чем горделивый фарисей. Аминь.

24 февраля 2002 года

О том, что гордость удаляет нас от Бога

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Прежде чем говорить о той притче, которую все мы только что слышали, нам нужно прочитать предшествующий ей евангельский стих, для того чтобы стало понятно, кому она адресована. Господь Иисус Христос «сказал также к некоторым, которые уверены были о себе, что они праведны, и уничижали других, следующую притчу» (Лк.18:9). Или по-славянски: «Рече же и ко другим уповающим собою, яко суть праведницы», то есть уверенным в своей праведности.

Вот кому адресована эта притча. Тем, кто, исполняя нечто и проявляя в чем-то старательность и щепетильность, находит в этом повод считать себя праведным. Тем, кто надеется на свою праведность и уничижает тех, которые кажутся по сравнению с ним грешными.

«Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь» (ст. 10). Фарисейство — это особое религиозное течение того времени в израильском народе. Фарисеи считали себя людьми просвещенными, щепетильными исполнителями закона Моисеева, они надеялись, что безупречное поведение делает их праведными. Да и народ почитал их такими.

Очень часто мнение о себе как о праведнике возникает по той причине, что человек не знает, в чем, собственно, эта праведность состоит. Он предполагает, будто одного соблюдения некоторых предписаний, касающихся внешнего поведения, вполне достаточно, и этим ограничивает понятие о праведности. О том же, что происходит в его душе, такой человек, как правило, не имеет никакого представления. Не знает он ничего ни о действии страстей, ни о греховных помыслах, ни о немощи душевной. Более того, ему подчас даже не приходит в голову, что та или иная мысль является греховной. Например, в человеке действует гордость, а ему кажется, что у него справедливый, здравый взгляд на вещи. Порок гордости столь ужасен, во-первых, потому, что ослепляет человека, а во-вторых, потому, что от него происходят все прочие пороки. Благодать Божия оставляет гордеца и предоставляет его действию темных сил, никак уже его не защищая и не покрывая. От гордыни проистекают подчас самые ужасные пороки, вплоть до блуда (хотя и блуд по сравнению с гордостью является меньшим злом). Господь попускает впасть человеку в подобную мерзость для того, чтобы он смирился. Если же гордец и не имеет таких очевидных для всех пороков, как блуд, пьянство, необузданная гневливость, то по той только причине, что диавол не искушает и не тревожит его этими страстями, дабы у человека не поколебались самомнение и гордость. Таким образом, как выражается преподобный Иоанн Лествичник, у иных людей «бесстрастие» основано на действии одной страсти, заменяющей все прочие. Действия же этой единственной страсти, гордости, человек не замечает. И несмотря на то что он всячески осуждает, уничижает, оскорбляет людей и в уме, и на словах, и на деле, то есть предается в действительности тяжким грехам и порокам, гордец мнит о себе, будто он совершенно справедлив, будто он достоин похвалы и уважения. Весь он преисполнен законного, как ему кажется, чувства собственного достоинства, и другие рядом с ним не имеют, по его мнению, никакого права претендовать даже на равное, тем паче большее, уважение.

Так думали о себе фарисеи. Господь обличал их, называя «гробами (то есть гробницами. — Игум. А.) украшенными» (см. Мф.23:27). Известно, что в древности иудеи для погребения усопших у страивали склепы. У людей богатых это были большие, иногда родовые, склепы, у бедных — малые. Для склепов использовали или вытесанные в скалах, или природные пещеры (Иудея — страна каменистая, а потому изобилует скалами, в которых бывает множество естественных углублений). Иногда нечто наподобие склепа выкладывали из камня. И гробницы эти снаружи старались украсить из почтения к усопшим. Внутри же склепов находились разлагавшиеся по естественному закону смерти человеческие тела. Подобное происходило и с фарисеями: снаружи они были украшены, подобно гробницам, а внутри царило тление.

Фарисеи, упоминаемые в Евангелии, гордость, надменность, презрение к ближним делали нормой своего поведения, поскольку имели ложное представление о духовности, святости, праведности. Часто и мы поддаемся такому настроению. В особенности когда исполняем внешние предписания теперь уже не Моисеева закона, а Православного Предания: регулярно ходим в храм, соблюдаем посты, воздерживаемся от сквернословия, винопития, блудных и других смертных грехов. Мы полагаем, будто этого уже достаточно для нашего спасения, и осуждаем, презираем тех, кто внешних предписаний не исполняет. Вместе с тем мы совершенно не замечаем в себе движения страстей и греховных помыслов, многократно в течение дня оскверняющих нашу душу (а если и замечаем, то не придаем им значения).

Господь изобразил в притче именно фарисея потому, что такие, как он, люди не только сами себя почитали праведниками, но и в глазах других людей выглядели такими. Простые, невежественные в теоретических духовных вопросах люди, которые сами зачастую были лучше этих фарисеев, все же смотрели на них с уважением, как на тех, кто знает закон и строго его придерживается. Вспомним апостола Петра. После чудесной ловли рыбы на море Тивериадском он сказал Спасителю: «Выйди от меня, Господи! Ибо я человек грешный» (см. Лк.5:8). Апостол Петр, будучи простым рыбаком, неграмотным, необразованным, невежественным в законе, уже только по одной этой причине почитал себя грешником, хотя в действительности был искренним и чистым человеком. Можно предположить, что было много и других простых людей, также почитавших себя ничтожными только потому, что они не знали подробностей закона и не могли применить их в своей жизни. Такие люди часто, видя себя недостойными, осуждают себя и, поскольку их не ослепляет гордость, замечают множество погрешностей в своем поведении и особенно в своей внутренней жизни, даже если они воздерживаются от тяжких грехов. И это естественно и правильно. Не нужно думать, что грешником можно назвать только того, кто прелюбодействует, вымогает деньги, не соблюдает постов и прочих внешних предписаний. Многие страсти мы в себе даже не замечаем. Когда в нас действуют плотская страсть, гнев, чревоугодие, тогда мы еще ощущаем уничижение, которое они нам приносят, осознаем себя людьми падшими. Но кто из нас настолько мудр, настолько внимателен к себе, чтобы сразу увидеть действие гордости, тщеславия? Часто мы замечаем, что согрешили гордостью, лишь по той причине, что обнаружились последствия греха. Например, мы чувствуем оставление благодати, чувствуем, что тяжко чем-то прегрешили и оскорбили Господа, осквернили совесть. Тогда мы начинаем искать, в чем же причина, и, исследуя свою совесть, видим: изначальная причина была в том, что мы поддались гордости. Непосредственно же в момент искушения мы совершенно этого не осознаем и считаем себя праведниками, подобно фарисею, говорившему: «Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь» (ст. 11).

Как часто мы поддаемся тщеславию, совершенно того не замечая! Мы ожидаем похвалы от людей и испытываем искреннее огорчение, когда лишаемся заслуженного, как нам кажется, одобрения. Это значит, что мы совершаем добро не бескорыстно, а ради человеческой похвалы. Страсти печали и уныния тоже воспринимаются нами как нечто совершенно само собой разумеющееся, справедливое, а отнюдь не как грех. Например, с нами случаются какие-либо неприятности: болеют наши родные или мы сами, у нас возникают материальные трудности и тому подобное. Как часто мы поддаемся ропоту, негодованию, иногда доходим до кощунства, говоря: «Господи, зачем Ты попускаешь такие скорби, за что это наказание?» При этом мы считаем, что наша реакция на произошедшее событие справедлива и естественна, что иначе и быть не может. Как часто мы поддаемся унынию из-за неудач и трудностей, стоящих на нашем пути, и также считаем свои рассуждения совершенно справедливыми, не осознавая греховности такого внутреннего состояния. А страсть сребролюбия? Разве мы не оправдываем ее тем, что якобы нуждаемся в материальном обеспечении и что имеющихся у нас средств недостаточно для того, чтобы жить так, как мы хотим, и исполнять свои естественные, по нашему мнению, желания. «А чем мы хуже других?» — говорят часто. Таким образом, ничего в себе не замечая, мы, тем не менее, почитаем себя людьми праведными лишь по той причине, что у нас нет самых грубых грехов.

Мы не чисты от блудных помыслов, у нас нет лишь блуда на деле. Мы не свободны от зависти, но всего лишь не грабим и не обижаем других людей. Но уже это одно мы считаем достаточным для того, чтобы превознестись над другими людьми. Таким образом, мы уподобляемся фарисею. Мы молимся Богу, оскверняя свою молитву горделивыми помыслами, но едва ли Бог нас слышит, ибо Дух Святой не содействует нам в таком молении, не возносит нашей просьбы к Богу, не соединяет нас с Ним. Попросту говоря, такая молитва не может быть услышана. И пусть даже человек произносит смиреннословную молитву, но если она сопровождается некими горделивыми мыслями, то он молится не Богу, а самому себе: себя обожествляет, перед собой преклоняется, сам себе возносит молитвы. Если такой человек чувствует духовное, как ему кажется, утешение, то это действие отнюдь не благодати, о которой он не имеет никакого представления, а тщеславия и гордости. Эти страсти, как мудро говорит святитель Игнатий (Брянчанинов), возбуждают в человеке то или иное движение крови, и возникшие телесные ощущения он принимает за благодатное действие, поскольку не знает вкуса истинной благодати, то есть Божественного действия. И вот человек молится (молится фактически самому себе), утешается мнимой благодатью, а в действительности пребывает в прелести. Иногда впадает в прелесть самую грубую: представляет, что общается с Богом и удостаивается видений и откровений, воображает, что он какой-то особенный. На самом же деле гордость, как высокая непреодолимая стена, совершенно отделяет его от Бога.

«Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь». Мы представляем себе двух этих людей совершенно не так, как они могли выглядеть на самом деле. Нам представляется, что мытарь, как человек грешный, должен был иметь жалкий и убогий вид. А фарисей, как мнящий себя праведным, — вид величественный. В действительности же все могло быть совершенно иначе, и мы не должны судить о людях по их внешнему виду. Посмотрите, что говорит о себе фарисей: «Благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю» (ст. 11-12). Мы видим, что фарисей не приобретал себе средств прибытком неправедным. Значит, он мог быть и человеком бедным. Мытарь же занимался сбором податей в пользу римского государства. Человек, занимавшийся таким промыслом, вполне мог быть весьма обеспеченным и богатым.

Итак, картина, которая рисуется перед нашими глазами (вот стоит в храме хорошо одетый, величающийся, надменный фарисей, а где-то рядом — убогий нищий мытарь), может совершенно перемениться. Мы увидим бедного, но гордящегося своей бедностью фарисея и богато одетого, но смиряющегося и кающегося мытаря. Значит, внешность и внешняя деятельность человека часто не соотносятся с его внутренним состоянием.

«Мытарь же, — говорит Евангелие, — стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне грешнику!» (ст. 13). Храм иудейский состоял из святилища (разделенного на Святая Святых и Святое, куда могли входить только священнослужители в определенные моменты года) и нескольких дворов под открытым небом, где стояли и молились верующие. Естественно, что во время молитвы они поднимали глаза к небу, поскольку имели представление о том, что Бог живет на небесах, что Он пребывает везде, а не в каком-то определенном месте. И вот мытарь не смел глаз возвести на небо, но бил себя кулаком в грудь и говорил: «Боже, милостив буди мне грешнику» Его молитва была краткой, собранной. Он не перечислял никаких своих добрых дел, потому что считал, что не имеет их. С сознанием того, что он грешит, обижая людей, отнимая у них имущество и подвергая их скорбям (такое поведение и сейчас строго осуждается), мытарь бил себя в грудь и говорил: «Боже! Милостив буди мне грешному!» Он просил лишь одной милости и отнюдь не считал, что он кроме милости еще чего-то достоин. Он даже не смел сказать, в чем должна состоять эта милость, понимая, что Бог подаст ему то, что Сам захочет дать, а его просьбы не могут иметь дерзновения и он не может ни на что рассчитывать.

Представьте себе человека, от которого мы в чем-то зависим. Человек этот, находясь в добром настроении и испытывая к нам в данный момент расположение, раскрывает нам тайну своего характера: «Я хочу открыть тебе секрет. Когда тебе от меня что-то будет нужно, обратись ко мне следующим образом, и я не смогу воспротивиться и обязательно твою просьбу исполню, все тебе прощу, все тебе дам, потому что такой у меня характер». Конечно же, мы этим воспользуемся. Ведь и сами мы часто, подмечая в характере своего начальника некоторые черты, стараемся ими воспользоваться, чтобы получить просимое, касается ли то лично нас или нашей работы.

Подобное происходит и здесь. Господь Иисус Христос открывает нам некую тайну: «Если вы хотите получить от Меня прощение, подойдите ко Мне со смирением, и Я не смогу вам отказать. Я всегда вас помилую и прощу. Не говорите о своих добрых делах, ибо они ничего не значат. Но какими бы тяжкими ни были ваши грехи, смиритесь, всем сердцем осознайте себя грешниками, и Я не смогу вас не простить». Но мы, несмотря на то что многократно перечитываем Евангелие и знаем этот «секрет», тем не менее им не пользуемся, пренебрегаем им. И не приобретаем того самого необходимого, самого важного душевного настроения, которое должно перейти в наше постоянное состояние и стать направлением нашей духовной жизни. Таким образом, мы остаемся без всякой душевной пользы и не получаем того единственного, что всем нам необходимо, — прощения грехов. Но вновь и вновь поддаемся фарисейской гордости, вновь и вновь кичимся самыми ничтожными своими делами, вновь и вновь забываем о том, что мы грешники. Едва исправившись после того или иного нравственного проступка, едва избавившись от какого-то порока, мы тут же начинаем всех осуждать, забывая, что еще вчера были точно такими же. (Об этом говорит преподобный авва Дорофей.) Нет в нас того покаяния, которое единственно необходимо для нашего спасения.

Проходят дни за днями, проходят годы, жизнь проносится стремительно. Мы знаем, что время движется только в одну сторону и что вернуть утраченное невозможно. Однако же мы не перестаем пренебрегать покаянием и не стремимся стяжать это самое важное духовное ощущение, не стремимся в сердце своем познать, что мы грешные. Да, умом мы все понимаем. Едва ли есть такой безумный человек, который будет говорить о себе, что он святой, разве что впавший в сатанинскую гордость и находящийся в состоянии бесовской прелести. Умом каждый из нас осознает, что он грешный, но сердце наше не принимает этого умственного понимания. Сердце наше кичится, и, когда мы подвергаемся каким-то уничижениям, обнаруживается наша гордость, которая проявляется в гневе, негодовании, уверенности, что мы не заслужили этих уничижений. До тех пор пока человек не почувствует чего-то сердцем, он не убедится в том до конца. Поэтому если бы мы действительно в сердце своем осознали себя грешниками, почувствовали это всем своим существом, тогда и мы так же искренне, как этот мытарь, со смирением опустили бы глаза долу, внутренне взывали к Богу и вопили Ему словами молитвы евангельского мытаря или аналогичной ей молитвы Иисусовой. Мы непрестанно просили бы о помиловании, ударяя себя в грудь, — иногда в буквальном смысле, а иногда мысленно, вызывая сердечное сокрушение постоянным биением себя в грудь и сердце молитвой Иисусовой. Тогда появились бы у нас и слезы покаяния, и печальные вздохи, и смирение перед всевозможными уничижениями, и мы перестали бы осуждать других людей. Тогда мы думали бы обо всех людях, что они лучше нас, и не смели бы ни в ком заметить никакого недостатка. И все фарисейское самомнение удалилось бы от нас, как дым рассеивается от дуновения сильного свежего ветра.

Господь Иисус Христос заканчивает притчу так: «Сказываю вам, что сей (мытарь. — Игум. А.) пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится» (ст. 14). Здесь говорится о праведности. Но не сам человек должен себя оправдывать, стремясь в своих глазах или в глазах людей выглядеть праведником. Оправдывает человека, то есть очищает его от грехов, Бог. Ибо тогда Божественная правда проникает в нашу душу, уничтожает нашу греховность, нашу виновность. И только такие люди могут считаться подлинно праведными, подлинно оправданными. Праведник не тот, кто делает добрые дела, а тот, кто, будучи грешником, оправдан Богом. Потому молитва в христианском Предании приобретает первостепенное значение. Посредством ее мы упрашиваем Бога о прощении и получаем его, мы спасаемся именно через покаяние, хотя бы и делали какие-то добрые дела.

«Всякий, возвышающий сам себя, унижен будет…» Если мы сами себя станем возвышать, будем представлять, что мы что-то значим, станем стремиться к самоутверждению, то Господь нас унизит: благодать Божия нас покинет и бесчисленные страсти ворвутся в нашу душу, как разбойники в неохраняемый дом, разграбят и унесут из нее все, что в ней было, возможно, и доброго. Оставят нас нищими, унылыми, отчаянными и бессильными. Если же мы будем смирять себя перед Богом или, как сказано в русском переводе Евангелия, унижать, тогда, вопреки всякой логике, сподобимся того, что возвысимся пред Богом. Возвысимся не в том смысле, что в нас появится некая гордость и мы утвердимся в высоком о себе мнении, а в том, что ум наш возвысится к Богу и соединится с Ним. И Божественное оправдание, то есть очищающая Божественная благодать, будет непрестанно проникать в нашу душу, поддерживая ее в состоянии праведности. Без общения же с Богом, без непрестанной Его помощи человек ничего доброго сделать не может, как сказал Господь Иисус Христос: «Без Мене не можете творити ничесоже» (Ин.15:5). Итак, осознаем это, будем смиряться, уничижать себя, надеясь вместе с тем на милость Божию.

Когда мы каемся, очень важно не поддаться унынию. Должно быть покаяние, то есть глубочайшее осознание своих грехов, но должна быть и надежда на милость Божию, что ясно выражено в молитве мытаря, оставленной нам Спасителем как учение о правильном душевном состоянии: «Боже, милостив буди мне грешному». — «Да, я грешник, но Ты будь милостив». И вот, всем сердцем надеясь на милость Божию и почитая себя грешниками (хотя бы мы и совершили много добрых дел), мы сподобимся милости, благодати Божией, приобретем то главное, что необходимо для нашего спасения, — истинное покаяние, а вместе с ним и прощение наших грехов, и надежду на спасение в вечности. Аминь.

16 февраля 2003 года

Неделя о блудном сыне

(Лк., 79 зач., XV, 11-32)

У некоторого человека было два сына; и сказал младший из них отцу: отче! дай мне следующую мне часть имения. И отец разделил им имение. По прошествии немногих дней младший сын, собрав всё, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно. Когда же он прожил всё, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться; и пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней; и он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему. Придя же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода; встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих. Встал и пошел к отцу своему. И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его. Сын же сказал ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим. А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка, и заколите; станем есть и веселиться! ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся. И начали веселиться. Старший же сын его был на поле; и возвращаясь, когда приблизился к дому, услышал пение и ликование; и, призвав одного из слуг, спросил: что это такое? Он сказал ему: брат твой пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, потому что принял его здоровым. Он осердился и не хотел войти. Отец же его, выйдя, звал его. Но он сказал в ответ отцу: вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козлёнка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими; а когда этот сын твой, расточивший имение своё с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка. Он же сказал ему: сын мой! ты всегда со мною, и всё мое твое, а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся.

Об удалении от Бога

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

До Великого поста осталось всего две недели. Церковь заблаговременно готовит нас к этому поприщу покаяния, к тому, чтоб мы отдали десятину своей жизни Богу, потому что покаяние — это и есть жертва Богу. Как сказал святитель Игнатий (Брянчанинов), от сердца человеческого, от падшего человека Господь принимает только одну жертву — дух сокрушенный. Подготавливая нас к этому жертвоприношению, Святая Церковь предлагает нам все новые и новые образцы покаяния из Священного Евангелия, особенно в воскресные дни, когда все христиане приходят в церковь и все православные обязаны быть на богослужении. Сегодня предлагается нам притча о блудном сыне.

Притча — это не рассказ о действительном событии, а образное, вымышленное повествование, которое изображает тайны Царства Небесного, то, что необходимо человеку для спасения. Спаситель использовал в своих притчах образы, взятые из жизни и потому убедительные. Вместо обычных доказательств — жизненные примеры, типичные ситуации, которые действуют на слушателей, взывая, так сказать, к их здравому смыслу. Если в обыденной жизни вы относитесь к этому так-то и так-то, то почему же вы не относитесь так же к подобным вещам в жизни духовной, в деле своего спасения?

«У некоторого человека было два сына; и сказал младший из них отцу: отче! дай мне следующую мне часть имения. И отец разделил им имение. По прошествии немногих дней младший сын, собрав всё, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно» (ст. 11-13), то есть по-славянски «блудно». В наше время сами эти образы несколько потускнели. Мы живем столь греховно, столь опустились, что обьино все дети оставляют своих родителей и буквально блудно живут. Когда же они возвращаются, то никто не воспринимает это как нечто особенное, потому что родители и сами недостойные, сами утопают в грехах Поэтому нам непонятен пафос этого повествования. Нам кажется: что тут такого? Пришел сын, жил блудно, все сейчас так живут. Никого это не удивляет, ничего особенного в этом не видят. Почему родители должны огорчаться тем, что дети их так живут? Родители почти и не огорчаются. То, что в давние времена евреям, жившим по закону и заповедям Моисеевым, казалось диким, невозможным, страшным преступлением (например, прелюбодеяние, непочтение к родителям), для нас почти ничего не значит.

Для того чтобы эта притча дошла до нашего сердца, мы должны почувствовать, что значит для праведного человека, живущего свято и желающего своим детям прежде всего духовных благ, нравственной чистоты, а потом уже благополучия земного, может значить нравственное падение, такой страшный, отвратительный грех, как блуд. Про него апостол Павел говорит, что «всякий грех… есть вне тела, а блудник грешит против собственного тела» (1 Кор.6:18). Святые отцы называли блуд не просто грехом, а падением. Иоанн Лествичник задает вопрос: «Почему еретика после покаяния (а ересь считается самым страшным грехом, потому что это хула на Духа Святого. — Игум. А.) сразу принимают в лоно Церкви, а блудника нет?» И не может дать на это ответ. Если блудник покается, то по церковным правилам (которые, правда, сейчас не соблюдаются из снисхождения, но их никто не отменил и, я надеюсь, никогда не отменит) человек, впавший в блуд, отлучается от Церкви на семь лет, а если он состоял в браке и совершил подобный грех, то на пятнадцать. Вот как Церковь осуждает грех блуда, как он тяжек! По Моисееву закону, человека, жившего распутно, полагалось побивать камнями. Все общество израильское закидывало блудника камнями насмерть, чтобы таким образом каждый, бросив хотя бы один камень, осудил этот отвратительный, оскверняющий все существо человека грех и чтобы все устрашились блудить.

Я говорю это не потому, что притча эта о блуде. Притча совсем о другом, но она использует такой образ. Мы привыкли к блуду как к чему-то повседневному и если сами не грешим, то снисходительно смотрим на других людей, совершающих этот грех. Он пронизал все наше общество, все мы живем в этом дурмане, хотя сами, может быть, и воздерживаемся от греха. Для того чтобы мы поняли, сколь тяжек этот грех и почему Господь именно его привел в пример, я и рассказываю об отношении к нему Церкви как в Новом Завете, так и в Ветхом.

«У некоторого человека было два сына; и сказал младший из них отцу: отче! дай мне следующую мне часть имения. И отец разделил им имение». Конечно, это притча, условность. На самом деле речь идет о духовных благах, о благодати. Конечно, никто никогда не может отдать какую-то часть благодати одному, другую часть оставить другому. Но притча изображает духовное не точно, а приблизительно, с определенной долей условности. «По прошествии немногих дней младший сын, собрав всё, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно». Опять здесь условность: что значит «по прошествии нескольких дней собрал всё»? Благодать Божия дарована нам от Бога (ибо под отцом изображен Бог), ее нельзя собрать и унести. Но для того чтобы непостижимые духовные вещи стали нам понятны, они изображаются приблизительно при помощи таких образов. «Пошел в дальнюю сторону…» Мы удаляемся от Бога не только тогда, когда отходим от храма или просто перестаем ходить в церковь. Удаление от Бога есть духовное удаление. Рядом с нашим храмом живет много людей, а как немного из них приходят на службу! Эти люди, находящиеся вблизи храма, может быть, каждый день видят его в окно или проходят мимо него, однако же весьма далеки от Бога. Я говорю это не ради осуждения, а ради того, чтобы вы поняли: удаление от Бога происходит внутренне. Для этих людей церкви как будто не существует. Когда мы были на Святой Земле, мы не могли найти некоторые святыни. Мы были без гида, сами искали их по путеводителю. В Яффе, а потом в Иерусалиме нам никто не мог указать дорогу к святыням, потому что их как бы не существует для тех евреев, которые живут вокруг. А для православных христиан это великая святыня, они едут со всех концов земли, чтоб поклониться, допустим, могиле праведной Тавифы. В Яффе мы искали ее несколько часов, а рядом живущие люди не знали, что там стоит монастырь, в котором находится такая святыня. Вот это и значит, что человек удаляется от Бога внутренне.

Так, подобно блудному сыну, люди, удаляясь от Бога, расточают свое имение. Как только мы удаляемся от Бога, благодать Божия очень быстро иссякает. Она может присутствовать в человеке только тогда, когда он пребывает в общении, в единении с Богом. Как только это общение прерывается, благодать уходит, подобно тому как солнечный луч тогда только проникает в окно и светит в нашем доме, когда стекла прозрачные или окно открыто. Как только мы окно свое закрываем, в нашем доме становится темно.

Так же и в душе человека. Когда мы удаляемся от Бога, как сказано в этой притче, сразу имение благодати расточается. И слова эти — «живый блудно» — обозначают на самом деле не блуд, а отступление от Бога. Вместо того чтобы пребывать в духовном браке с Господом (в акафисте ко Причащению Господь Иисус Христос назван Избранным Женихом душ и сердец), человек блудодействует с миром, услаждается общением не с Богом, а с различными страстями и даже с демонами. Святые отцы отождествляли страсти с демонами, они говорили: страсти суть демоны.

«По прошествии немногих дней младший сын, собрав всё, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно. Когда же он прожил всё, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться» (ст. 13-14). Для человека действительно наступает голод тогда, когда он теряет благодать, — великий голод. И пусть вокруг него люди самые святые и благодатные, пусть он живет возле храма или у великих святынь на Святой Земле — если он удалился от Бога, то его не может насытить близость к святыням или духовным людям. Он алчет так, что душа его изнывает. Один из ветхозаветных пророков сказал, что Господь пошлет на землю страшное наказание — не мор, и не войну, и не голод, но голод слова Божия (см. Ам.8:11 по славянскому переводу). Прекрасные юноши и девушки пойдут от моря и до моря в поисках слова Божия и не найдут его. Разве мы не видим, как, допустим, западная молодежь скитается по всему миру и, оставляя христианские по видимости страны, едет в Индию, Китай, на Восток? Почему? Потому что они ищут слова Божия. Ищут его и не могут найти. Голод духовный послан на землю как самое страшное наказание. Мы должны благодарить Бога за то, что имеем возможность жить в православной стране (по крайней мере, в значительной степени сохранившей православные традиции), обратиться к Православной Церкви и этот изнурительный, мучительный для духовного существа голод слова Божия удовлетворить и насытиться. Но когда человек удаляется от Бога, он не видит своими глазами как будто бы очевидного. Он не видит храма, не видит, что там он может насытить свою душу. Вот что значат слова: настал «великий голод в той стране» — в стране людей, отступивших от Бога, где бы они ни находились: в храме (потому что можно в храм ходить формально и испытывать такой голод), вне храма и Церкви, в православной стране или среди иноверных.

«Когда же он прожил всё, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться; и пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней» (ст. 14-15). Когда человек совершенно опускается, теряет всякую благодать, тогда он приходит к одному из жителей той страны — а кто это? Диавол, демоны — вот жители страны вне Бога, вне веры, вне Церкви. И они настолько повелевают человеком, что тот пасет свои помыслы, как свиней. И хорошо, если он опомнится, как этот блудный сын, но многие считают это своим нормальным состоянием и даже чем-то достойным, великим, услаждаются и гордятся этим. Хорошо, если бы и мы, ходя в храм и будучи как будто верующими людьми, не лишились благодати и сами не уподобились бы людям, живущим в стране отступников, в стране безбожия, не пасли бы греховные помыслы, как свиней.

«И он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему» (ст. 16). Он желал насытить свое чрево отрубями, которыми кормили свиней. Это не нужно понимать буквально — что живущий без Бога человек голодает. Иногда такие люди живут в изобилии. Но они мечтают насытить, усладить свою душу греховными наслаждениями, которым, однако, никогда не может быть конца. Возьмите, напри мер, пьянство. Казалось бы, человек уже опьянел до того, что ничего не понимает, не пьет и пьет еще. Зачем? Ведь он уже добился всего, чего хотел. Но он не может остановиться. Душа человека может насытиться только Богом, только Божественной благодатью, и никогда — грехом. Люди, подверженные другим страстям, например блуду, тоже никогда не могут остановиться. А живущие целомудренно, борющиеся со своими страстями обходятся без этой стороны человеческой жизни, пусть даже и естественной. Эти примеры достаточно выпуклые, хотя в жизни не всегда все так самоочевидно. Но можно понять, насколько страсти обманывают человека: он никогда не насытится грехом, никогда не будет конца насыщению страсти. Иногда люди на смертном одре или в глубокой старости, когда уже не могут грешить на деле, все еще мечтают о чем-то греховном.

«И он рад был наполнить свое чрево рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему. Придя же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода; встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою» (ст. 16-18). Пришел этот человек в себя, то есть вспомнил о том блаженном состоянии, когда он еще не пал, когда еще не забыл Бога и пребывал в общении с Ним. Все пребывающие в общении с Богом, даже если они Ему не как дети, то есть особенно близкие, а как наемники и трудятся ради награды, не бескорыстно, — и те избыточествуют хлебами. Бог изобилует Божественной благодатью. Богатство Божественной благодати, Божественной сладости безгранично. Его хватит не только на всех живущих людей, но и вообще на все времена, на все бесконечные веки. Бог есть существо совершенное, источник совершенства, Он бесконечно источает из себя любовь, услаждающую всякое духовное существо: и Ангелов, и людей.

«Придя же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода; встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих» (ст. 17-19). Вместе с покаянием, с осознанием своего падения здесь проявилось и смирение. Он хочет уже не прежнего высочайшего достоинства — усыновления Богом, но хотя бы работы наемника за плату. Между этими духовными состояниями существует разница. Сын — тот, кто усыновлен Богу, — пребывает совершенно беспечальным, как и дети у своих родителей. Дети знают, что родители всегда их накормят, утешат, поддержат, а наемник знает, что он должен выполнить определенную работу и за это получит ограниченную плату. Поэтому в духовном отношении существует громадная разница, которую необходимо осознавать: наемник боится лишиться благодати, сын знает, что отец ему все простит, даже если он, может быть, нечаянно что-нибудь не так сделает. У святых отцов есть глубокомысленные рассуждения о трех степенях духовного служения Богу: сыновнем, наемническом и рабском.

«Встал и пошел к отцу своему» (ст. 20). Как только человек осознает, что он пал, осознает свое недостоинство, тотчас самим этим духовным деланием он начинает приближаться к Богу. «И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его» (ст. 20). Здесь изображается безграничная, всепрощающая Божественная любовь. Еще когда человек был далеко от Бога и своей нравственностью не приблизился к Нему, не исправился окончательно, Бог, видя его стремление к Нему, его приближение, идет ему навстречу и, как любящий отец, бросается ему на шею. Всего себя отдает этому человеку только за то, что он начал возвращаться, за то, что он осознал свое недостоинство.

«Встал и пошел к отцу своему» — это глубоко символические слова. Так и мы, осознав свое падение, встаем и, ощущая свое недостоинство, приближаемся к Богу. «И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его». Славянский текст гораздо более емкий, он более приспособлен к тому, чтобы передать смысл греческого оригинала. По-славянски: «И востав иде ко отцу своему. Еще же ему далече сущу, узре его отец его, и мил ему бысть». По-русски сказано «сжалился», а по-славянски — гораздо более трогательные слова: «И мил ему бысть, и тек нападе на выю его и облобыза его». «Сын же сказал ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим» (ст. 21). Он вновь повторяет слова покаяния, но не успевает досказать их до конца. Может быть, он хотел сказать: «Прими меня в число наемников твоих». Но за то только, что он признал себя недостойным называться его сыном, все ему прощается и дается еще больше, чем он имел прежде.

«А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка, и заколите; станем есть и веселиться! ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся. И начали веселиться» (ст. 22-24). Наша Святая Православная Церковь, храм Божий — как раз и есть то самое место, где совершается этот духовный пир, где преподаются, подобно упитанному теленку, духовные яства каждому пришедшему покаявшемуся блудному сыну. Все мы блудные дети, вернувшиеся к Богу Отцу, и богослужения наши — это то самое ликование, которое приточно изображено в Евангелии.

«Старший же сын его был на поле; и возвращаясь, когда приблизился к дому, услышал пение и ликование; и, призвав одного из слуг, спросил: что это такое?» (ст. 25-26). Старший сын, как будто бы преданный своему отцу, трудился на его поле, то есть трудился ради своего спасения, исполнял долг верующего человека. Но когда он приблизился к дому и услышал пение и ликование, это вызвало в нем зависть. Для того чтобы приобрести духовные блага, стяжать Божественную благодать, необходимы, конечно, и добрые дела, и подвиги, но более всего необходимо покаяние. Поэтому падший и покаявшийся блудный сын приобрел большую милость Божию, чем тот, который трудился, но, видимо, пребывал в некоторой холодности и исполнял все только по долгу. Может быть, под словами «он приблизился к дому» подразумевается, что и старший сын не был еще в дому, не был так близок к Богу. Он трудился, но, вероятно, более надеялся на свои труды, чем на отчую любовь, и поэтому не имел той благодати, которой позавидовал.

«И, призвав одного из слуг, спросил: что это такое? Он сказал ему: брат твой пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, потому что принял его здоровым. Он осердился и не хотел войти. Отец же его, выйдя, звал его» (ст. 26-28). (По-славянски: «Раз-гневася же, и не хотяше внити. Отец же его исшед моляше его».) Отец умоляет сына войти — Бог умоляет человека прийти к нему. Умоляет того, который как будто бы трудился, но только из одного долга, холодно, внешне, без ревности, без любви. «Но он сказал в ответ отцу: вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козлёнка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими; а когда этот сын твой, расточивший имение своё с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка» (ст. 29-30). Он выказывает чувства, которых не должно быть у истинно верующего человека, у того, который действительно любит своего отца. Если ты любишь отца, почему ты не любишь брата? Почему ты не радуешься вместе с отцом, ведь это твой родной брат, сын твоего отца, такой же, как и ты?

«Он же сказал ему: сын мой! ты всегда со мною, и всё моё .твое, а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся» (ст. 31-32). Если мы истинно верующие люди, то, согрешив, должны каяться, а когда видим другого кающегося, должны радоваться его покаянию, радоваться о взаимном преуспеянии друг друга. Вот истинная вера — вера, в которой есть любовь. Но бывает так, что человек, как будто долго служащий Богу, почти ничего не получает. Не потому, что ему не дают — все его, — но он сам не берет. Он сам ведет себя так, что не может воспользоваться предоставленными ему благами. Подчас мы много лет посещаем храм Божий. Но если делаем это с холодком, если не боремся за исполнение заповедей, не понуждаем себя постоянно к молитве, к борьбе с греховными помыслами, не пытаемся каждый день вновь и вновь вступить на поприще покаяния, то мы почти ничего не получаем. Мы остаемся позади тех людей, которые только-только пришли к Богу, отстав, может быть, от самых тяжких грехов, но которые проявили ревность. Вина в этом наша. Спаситель сказал в притче: «Ты всегда со мною, и всё мое твое», то есть ты мог взять, но не взял, потому что не имел ревности, не трудился и не понуждал себя до конца. Поэтому будем каяться и, покаявшись, не успокоимся, не начнем жить теплохладно, как будто все уже позади. Получив в начале много, подобно блудному сыну, мы можем потом все потерять и перейти в состояние старшего сына, который много трудился, а ничего почти не имел. Извлечем урок из этой притчи, уподобимся в покаянии блудному сыну. Но к этому нужно понуждать себя каждый день, потому что каждый день и даже много раз в течение дня мы отпадаем от Бога. Сколько раз мы отпали, столько раз должны покаяться и вновь вернуться к Нему, чтобы Он заколол тельца упитанного и чтобы мы вместе с Ним возвеселились о примирении. Аминь.

23 февраля 1997 года

О пороках зависти и осуждения

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы читаем хорошо известное всем евангельское зачало о блудном сыне. Обычно оно воспринимается нами как образец покаяния, как пример того, что, по учению Господа Иисуса Христа, даже самого падшего человека, если только он смирится и захочет вернуться к Богу, Господь с радостью принимает и прощает ему все грехи. Более того, человек этот испытывает такую благодать, ощущает такую милость Божию, что со стороны иногда кажется, что он получил после своего покаяния честь бблыпую, чем та, которую он имел до своего падения. Это евангельское зачало можно воспринимать и как рассуждение о том, что никакого человека нельзя осуждать, да и вообще невозможно судить о человеке по внешности. Притча о блудном сыне рассказана Спасителем в ответ на осуждение Его фарисеями: «Приближались же к Нему все мытари и грешники слушать Его. И роптали фарисеи и книжники, говоря: Он принимает грешников и ест с ними»* (Лк.15:1-2). Фарисеи, которые почитали себя праведниками и которых такими почитал народ, неоднократно осуждали и порицали Спасителя за то, что Он общается с падшими людьми. Мы с трудом можем это вообразить себе, даже не представляем, как это выглядело на самом деле. Мы не понимаем, почему так смело, так открыто дерзали роптать фарисеи и книжники, упрекая Спасителя, что Он принимает грешников и ест с ними.

Мытари были в глазах народа предателями и вымогателями. Пользуясь тем, что за их спиной стояла могущественная римская власть, они, собирая подати, злоупотребляли своим положением. Используя страх перед этой жестокой, твердой и многие столетия непобедимой властью, мытари вымогали средства не у одних богатых, но и у бедных, и не только для Римской империи, но и в свою пользу. Поэтому они встречали чрезвычайную ненависть и презрение. Всякий приличный человек брезговал общаться с мытарями, которые, действительно, допускали жестокости и были причиной многих человеческих горестей и несчастий. Мы не знаем точно, кто здесь назван грешниками, но, с точки зрения иудеев, это, скорее всего, люди, нарушавшие закон Моисеев: может быть, блудники, пьяницы, нарушители субботы или люди, принявшие римские языческие обычаи. Хотя иудеи ничего не смели им сделать, потому что их, возможно, защищала римская власть, но также презирали их как изменников отеческим обычаям. Эти падшие люди, в общем-то, по-человечески справедливо вызывали народное презрение, в особенности со стороны фарисеев и книжников, которые сами жили праведно и считали, что! имеют все основания осуждать грешников. Внешняя праведность действительно была присуща фарисеям и книжникам, досконально знавшим закон. Спаситель, не желая оправдывать. Самого Себя, но удерживая тех, кто Его окружал, от порицания и осуждения ближних по одному только внешнему виду, сказал притчу о блудном сыне.

Любовь к своим детям присуща вообще всем людям, не исключая самых черствых, I самых грубых, жестоких и вероломных. Все своих детей, своих потомков любят. И даже совершенно бесчеловечные разбойники часто совершают преступления ради своих’ детей, чтобы, как они считают, сделать их счастливыми и обеспечить им будущее. Спаситель привел такой пример, который должен был затронуть слушателей и волей-неволей заставить их признать правоту притчи. «У одного человека было два сына, и сказал младший из них отцу: «отец, дай мне причитающуюся мне часть состояния». И он разделил между ними имение. И спустя немного дней, собрав всё, младший сын уехал в страну далекую и там расточил свое состояние, живя разгульно. И когда он истратил всё, настал сильный голод в той стране, и он начал нуждаться; и пошел, пристал к одному из граждан той страны, и тот послал его на свои поля пасти свиней. И он рад был бы наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, и никто не давал ему» (ст. 11-16). Под образом блудного сына изображен всякий человек и, можно сказать, ум человеческий. Когда мы начинаем гордиться, требовать того, что нам будто бы справедливо положено, мы постепенно удаляемся от Бога. Внешне мы остаемся такими же, какими были и раньше, занимаем то же положение в обществе, но внутренне мы совершенно удаляемся от Бога. Вместо того чтобы общаться с Богом и наслаждаться тем Божественным действием, которое Бог источает на любящих Его и пребывающих в молитве, наш ум как будто забывает о бытии Божием, желая насытиться греховными помыслами, получить удовлетворение от действия страстей. Но это невозможно. В конце концов ум человеческий отрезвляется и вспоминает то состояние, в котором он пребывал прежде. Со стороны этого не видно. Это изменение — как отпадение наше, так и покаяние — чаще всего, может быть за исключением редчайших случаев, никем не замечается, потому что человеку свойственно скрывать свою внутреннюю жизнь. Происходит пока еще внутреннее восстание — осознание своего состояния.

«И придя в себя, он сказал: «у скольких работников отца моего хлеб в изобилии, а я здесь погибаю от голода. Встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отец, согрешил я против неба и пред тобою; я больше не достоин называться твоим сыном; поступи со мной, как с любым из твоих работников»» (ст. 17-19). Человеческий ум смиряется настолько, что уже не ждет особенных милостей. Он желает всего лишь скромного душевного состояния, некоего малого покоя и уже не хочет, правильнее сказать не смеет, думать об изобилии благодати. Когда же человеческий ум так смиряется, то происходит возрождение, как сказано в притче: «И он встал и пошел к отцу своему» (ст. 20). Начинается возвращение ума человеческого к Богу. Конечно, это происходит не в несколько часов и не в один день, хотя изредка случается и такое. Как правило, на это уходят годы. «И когда он был еще далеко…» Легко пасть, но трудно вернуть свое прежнее душевное состояние, трудно восстановить в себе общение с Богом. «И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился, и побежав, пал на шею ему и поцеловал его» (ст. 20). Ум человеческий только еще проявляет некое расположение к тому, чтобы вернуться к Богу, только начинает свое возвращение, а милосердный Бог уже Сам преодолевает большую часть пути. Он «выходит» навстречу человеку и соединяет его с Собой, что изображено под словами «пал на шею ему и поцеловал его». И слушатели Спасителя, несомненно, не могли не сочувствовать этому образу.

«И сказал ему сын: «отец, согрешил я против неба и пред тобою; я больше не достоин называться твоим сыном»» (ст. 21). Когда в нас проявляется такое смирение, когда мы искренне считаем себя недостойными называться детьми Божиими, тогда обильная благодать изливается, как от отца к детям, от Бога на наш кающийся ум, наш сокрушенный дух, по слову пророка Давида (см. Пс.50:19).

«И сказал отец рабам своим: «скорее достаньте лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги, и приведите нашего откормленного теленка, заколите, будем есть и веселиться, ибо этот сын мой мертв был и ожил, пропадал и нашелся»» (ст. 22-24). Действительно, когда человек удаляется от своих родителей и забывает о них, то сначала наслаждается грехом, а потом испытывает нужду. Никаких известий от этого сына не было, отец почитал его уже умершим. Как говорят в таких случаях, уже похоронил его. И вдруг тот, кого уже не надеялись видеть, оказывается живым. Более того, его душевное состояние, проявляющееся в смирении и осознании своей вины, стало гораздо лучше, чем было до этого видимого падения. Внутреннее его падение совершилось раньше, чем он ушел от отца, то есть от Бога.

То же самое происходит и с умом человеческим. Он так удаляется от Бога в своей гордости и грехолюбии, что становится как бы уже мертвым, почти не способным действовать. А после покаяния начинается обильное действие благодати, и в душу человека нисходит Божественная радость. Это изображено в притче под такими словами: «И начали веселиться. А сын его старший был в поле; и когда, возвращаясь, приблизился к дому, услышал он музыку и пляску; и призвав одного из слуг, он спрашивал, что бы это могло значить. И тот сказал ему: «брат твой пришел, и заколол отец твой нашего откормленного теленка, так как принял его здоровым»» (ст. 24-27). Под образом второго сына изображен человек, с осуждением относящийся к тому, что Бог дарует благодать кающемуся грешнику. Но ведь мы видим только внешнюю сторону. Мы не видим того внутреннего возрождения, глубокого осознания своего недостоинства, которое в этой притче изображено под видом возвращения, и судим только по внешности. Нам кажется: что особенного сделал этот человек и чем заслужил такую милость Божию? Ведь он так тяжко согрешил! По большей части видны именно грехи, а вот покаяние замечается редко. Да покаянию и не свойственно выставлять себя напоказ. Когда мы судим по внешности, мы от зависти, ропота и огорчения впадаем в то же состояние, в каком был блудный сын, хотя и осуждаем его. Теперь от этой зависти и осуждения мы сами не желаем войти к Богу. Нельзя судить по внешности человека: она обманчива, мы можем только догадываться о том, что у него внутри. Апостол Павел сказал: «Никто не знает того, что в человеке, только дух человеческий» (см. 1 Кор. 2, И), то есть дух самого этого человека. Потому мы легко обманываемся, не замечаем покаяния, того необыкновенного, великого, можно сказать, подвига, который совершил в своей душе человек и который привел его обратно к Богу. И, не замечая этого, мы впадаем в осуждение, неприязнь к ближнему и через это сами препятствуем себе войти в радость Божию, на этот Божественный пир, и лишаем себя той великой Божией милости, которой сподобляются кающиеся.

Спаситель сказал про человека, впадающего в осуждение: «Он рассердился и не хотел войти. И отец его вышел и стал просить его. А он ответил отцу: «вот, я столько лет служу тебе, и никогда заповеди твоей не преступал, и мне ты никогда не дал козленка, чтобы повеселиться мне с друзьями моими. А когда пришел сын твой этот, проевший! твое имение с блудницами, ты заколол для него откормленного теленка». Он же сказал! ему: «дитя мое, ты всегда со мною, и все мое — твое, но надо было возвеселиться и возрадоваться тому, что брат твой этот мертв был и ожил, пропадал и нашелся»» (ст. 28-32). Кто может осудить отца за его любовь? И, видя эту жизненную правду, волей-неволей слушатели Спасителя соглашались, что любовь Божия все прощает. Любовь Божия распространяется не только на блудного, но и на мнимо праведного сына. Однако че-1 рез гордость и осуждение, через презрение к ближним, которых он почитает грешниками, этот сын сам лишает себя Божественной благодати, о чем и свидетельствует притча. Если бы, как и положено брату — ведь все люди братья, — он радовался о спасении | своего ближайшего родственника (ибо нет никого роднее братьев и сестер), то он легко вошел бы на этот пир и сподобился еще большей радости, такой же Божественной радости, которой отец радовался о сыне, падшем и восставшем, мертвом и ожившем. Тогда | старший сын в этой благородной, бескорыстной радости о спасенном грешнике, можно сказать, уподобился бы Богу.

Эта притча учит нас не только покаянию, но и неосуждению. Даже если бы мы во всем были безупречны, но только неприязненно судили бы о человеке по его внешности, не зная, что, может быть, внутри у него происходит какая-то духовная буря или совершается возрождение, как говорят святые отцы — воскрешение, души, то этим неприязненным, неразумным, правильнее сказать — безумным, отношением мы сами себя лишили бы благодати. Мы сами себе, как изображено здесь в притче, воспрепятствовали бы войти на этот Божественный пир. Поэтому будем весьма осторожны: будем каяться сами, не будем осуждать ближних и никогда не позволим себе судить по внешности. Нам видны по большей части грехи, а покаяние — тайна между Богом и человеком. Аминь.

27 февраля 2000 года

О Божией любви к человеку

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня по Церковному Уставу вспоминается притча о блудном сыне. Размышлением над ней мы готовим себя к Великому посту — тому времени, которое каждый из нас, даже если он и немощен своим произволением, обязан посвятить покаянию. Мы жертвуем Господу Богу десятую часть года, отдаем десятину своего времени, как выражаются святые отцы. Сегодняшнее евангельское чтение представляет нам и образец покаяния, и пример того, как мы должны относиться к людям, которые через покаяние приходят в Церковь, возвращаются к добродетельной жизни. Евангелие учит нас, что должно радоваться этому и принимать их как родных, близких, а отнюдь не завидовать им и не удивляться тому, что человек, только что пришедший в Церковь, может иметь большую благодать, чем мы, постоянно посещающие храм Божий и исполняющие, как нам кажется, все, что необходимо.

Для того чтобы это объяснить, Господь наш Иисус Христос использовал жизненную ситуацию, к сожалению, весьма частую как в древности, так и в наши дни. Безнравственные начала в человеческой душе, ставшие для нас естественными после грехопадения прародителей, действовали во все времена — и тогда, когда Спаситель говорил эту притчу Своим непосредственным слушателям, и в наши дни, когда Его слова входят в наше сознание через чтение Евангелия. Очень часто дети, находясь при родителях, которые их растят и воспитывают, тяготятся родительской волей и опекой, поскольку в человеке есть жажда греховной свободы. Многие из них, видя в родительской заботе не любовь, а только запреты, тяжесть, какое-то рабство, мечтают вырваться наконец на свободу и удовлетворить свои желания, которые им кажутся естественными, законными. Иногда человек, даже не осознавая того, что желает грешить, объясняет это свое стремление какими-то благими намерениями: например, говорит сам себе, что тогда он сможет лучше осуществить свои жизненные планы. Но когда таким лукавым образом — лукавя прежде всего перед своей совестью — человек приобретает вожделенную свободу, вдруг обнаруживается его настоящее произволение — то, что на самом деле он желал лишь греховной сладости. Бывает, что человек погружается в это грехолюбие — сластолюбие, понимаемое в широком смысле, — на всю свою жизнь и никак не может опомниться. Гораздо реже случается, что он приходит в себя, раскаивается, вспоминает добрые советы родителей и вздыхает, может быть, даже уже после их смерти, о том, что не слушал их в свое время. Примерно такой случай, как нам кажется типичный для всех времен, Господь Иисус Христос избрал для того, чтобы объяснить, какой должна быть любовь к кающимся грешникам и каково должно быть покаяние самого согрешившего.

Притча показывает нам любовь Божественную на примере родительской любви и изображает, как Божественное всепрощение покрывает любой грех, сколь бы велик он ни был. В другом месте Евангелия Господом нашим Иисусом Христом сказано: «Если мы, будучи лукавыми, умеем добрые даяния давать детям нашим, то неужели Отец Небесный не даст благо просящему у Него» (см. Лк.11:13; Мф.7:11). И в этой притче на примере семьи — отца и двух сыновей — изображена как раз эта необыкновенная, неизреченная, всепоглощающая любовь Божия. Во всех людях, за редчайшим исключением каких-нибудь немногих извергов, сохраняется любовь к своим родственникам — детям, родителям, братьям. Если ко всем другим людям человек испытывает полную холодность и бесчувствие, то, по крайней мере, к своим родным он не может быть безразличным. Господь взывает к этому малому остатку в наших душах любви, всем знакомого чувства, для того чтобы возбудить в нас правильное отношение и к Богу, если мы согрешили сами, и к ближнему, если увидели согрешающими наших братьев во Христе или вообще любого человека

«У некоторого человека было два сына; и сказал младший из них отцу: отче! дай мне следующую мне часть имения. И отец разделил им имение» (ст. 11-12). Отец поступил по обычаям того времени, то есть дал сыну положенную ему часть имения, чтобы он мог начать самостоятельную жизнь. В этом не было ничего плохого, потому что внешне просьба была законная, хотя, как я уже говорил, часто с виду простым и законным желанием прикрывается стремление ко греху.

«По прошествии немногих дней младший сын, собрав всё, пошел в дальнюю сторону и там расточил имение свое, живя распутно» (ст. 13). Показанное на примере этой приточной семьи происходит почти с каждым из людей, и не нужно говорить, что мы некогда не знали Божественного закона и учения о нравственной жизни и потому грешили в неведении. Может быть, до некоторой степени это извиняет нас, но не полностью. Апостол Павел говорит, что всякий человек мог познавать Бога из рассматривания Его творений (см. Рим 1, 20). Кроме того, в каждом из нас, несмотря на какие-то заблуждения, присутствует и действует совесть. Когда мы поступаем вопреки ее внутреннему голосу, то совершаем именно то, что сделал младший сын. Мы используем дарованное нам Богом от рождения (или позднее — по Промыслу Божию) для того, чтобы жить сластолюбиво, для себя. Мы берем от жизни положенную нам часть имения: здоровье, способности, то великое богатство, которое содержит в себе все наше человеческое существо, — и удаляемся от Бога. Мы забываем Его до такой степени, что уже в безумии своем говорим: «Несть Бог», по выражению псалмопевца (Пс.13:1; 52, 2). И это является только обличением нашей слепоты, внутренней, душевной удаленности от нашего Творца и Отца Небесного. Вот что означает «уйти в дальнюю сторону» — не расстоянием мы удаляемся от Бога, а душевным расположением, своим внутренним состоянием и произволением.

«И там расточил имение свое, живя распутно». (По-славянски: «живый блудно».) Вместо того чтобы пребывать в единении с Богом и наслаждаться общением с Ним, мы прелюбодействуем, нарушаем этот духовный брак человеческой души с Господом и предаемся распутству, наслаждаясь всевозможными земными благами. Мы ищем утешения, радости, счастья, блаженства в чем угодно, кроме своего Творца, и таким образом проявляем свое величайшее распутство, величайший блуд. Собственно блуд — только малая часть, одно из проявлений этого духовного прелюбодеяния. Мы расточаем все, что нам было дано от Бога, и прежде всего стремление к нравственной жизни, оскверняем свою совесть, порабощаем себя греху до такой степени, что, как иногда кажется, становимся уже не способны ни к какому нравственному поступку, даже если и желаем возвратиться к своему прежнему доброму состоянию.

«Когда же он прожил всё, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться» (ст. 14). Притча не должна совершенно точно совпадать с жизненной ситуацией, потому что она представляет собой образное повествование, в основных чертах описывающее духовные истины. Притча, конечно же, не может с точностью отобразить действительность в каких-то второстепенных мелочах. Когда мы удаляемся от Бога и проживаем все полученное от Него, наступает голод, голод слова Божия. Как блуд духовный — это всеобъемлющий грех, а те или иные согрешения есть только его проявления, так и голод духовный — это также голод всеобъемлющий. Он лишает человека возможности укрепить свою бессмертную душу в нравственной жизни. Он отнимает у человека вообще всякие ориентиры и является одновременно и следствием, и причиной многих грехов. Когда мы начинаем чувствовать духовный голод, то по неведению, по своей грубости и неопытности пытаемся насытить свою душу чем-то земным. Это могут быть так называемые культурные ценности или общение с людьми, вероятно, иногда весьма достойными, но все это можно назвать желанием насытить себя рожками, как говорит притча.

«И пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней; и он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему» (ст. 15-16). Для того чтобы правильнее понять то, о чем говорит притча, надо представлять, как воспринимали слова Спасителя Его слушатели. Для нас свиньи — это обыкновенные животные, мясо которых христиане употребляют в пищу. Для верующих иудеев — это животные нечистые и отвратительные. Пасти свиней означало нечто совершенно унизительное и оскорбительное, последнюю степень падения. Человек опустился до самого дна — вот как воспринимали этот эпизод иудеи. Рожки — это семена деревьев, которые росли в Палестине, их употребляли для изготовления своего рода вина, а оставшийся от этого жмых отдавали на корм животным. Конечно, этот образ был всем понятен, поскольку слушатели Спасителя знали, как кормят животных. Если бы мы узнали, что человек хочет насытиться пищей, которую ест скот, мы бы весьма посочувствовали тому, что он дошел до столь крайней нищеты. Но у блудного сына не было возможности насытиться даже и этим, потому что грех и вообще все земное — и возвышенное, как, например, произведения искусства или философские творения, и низменное, как какие-то грубые грехи, — не могут насытить душу человека. Он никогда не найдет себе покоя, пока не возвратится к Богу. В притче изображен как раз такой случай, когда в конце концов человек — хотя и вынужденно — осознает, что у него нет другого выхода. Как бы трудно ему ни было (а обычно так и бывает: когда мы делаем ошибку, то не хотим в этом признаваться), но нет другого выхода, как только вернуться к отцу, то есть вернуться к Богу.

«Придя же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода» (ст. 17). Вот до какой крайности он дошел — не просто голодал или недоедал, но уже умирал от голода. Действительно, всякая человеческая душа, не питающаяся словом Божиим, не живущая в общении с Богом, умирает от голода. Умереть буквально душа никогда не сможет, потому что она бессмертна, но она перестает жить духовной жизнью и начинает служить телу и раболепствовать его страстям.

«Встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих» (ст. 18-19). Этот человек сознается в грехе, прежде всего, перед самим собою, осознает свое недостоинство и смиряется. Он уже не желает вернуться в прежнее состояние и жить как сын у отца, пользуясь всем отцовским достоянием и имуществом как своим, но мечтает хотя бы служить за плату, быть наемником, получающим за конкретный труд определенное вознаграждение. Тогда в человеке происходит перерождение: ради его смирения и осознания греховности ему вдруг снова даются силы для того, чтобы совершить покаянный путь, возвратиться к Богу. Человек восстает из своего низкого, падшего состояния. Благодать Божия укрепляет его для того, чтобы он своим умом, душой, внутренним состоянием и расположением начал приближаться к Богу.

«Встал и пошел к отцу своему. И когда он был еще далеко, увидел его отец его и сжалился; и, побежав, пал ему на шею, и целовал его» (ст. 20). По-славянски: «И восстав иде ко отцу своему. Еще же ему далече сушу, узре его отец его, и мил ему бысть, и нападе на выю его, и облобыза его». Еще когда мы далеко от Бога — только внутрь расположение в нас переменилось, а свою жизнь мы еще не изменили, потому что это выше наших сил, — Бог, презирая наше внутреннее изменение, приближается к нам подобно отцу из этой притчи. И не просто приближается, а как бы бежит нам навстречу, стремительно обнимает нас Своей благодатью, лобызает Своими милостями, потому что своим покаянием мы вновь стали ему милы и дороги.

«Сын же сказал ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин] называться сыном твоим» (ст. 21). И не успел он сказать заготовленную фразу, что готов быть и в числе наемников, как отец прервал его. Отец принял своего сына ради того, что он смирился и понял — как и мы, к сожалению, лишь с годами понимаем, — что для ] человека нет людей дороже и ближе, чем его родители. Никто не может нас любить так, как они, и их любовь незыблема, потому Спаситель и использовал в своей притче этот образ. В пророческих откровениях сказано: «Разве разлюбит мать дитя свое? Но если бы и мать разлюбила дитя свое, — говорит Господь, — то Я не разлюблю вас» (см. Ис.49:15). Но притча о блудном сыне — только образ любви Бога к людям. На самом деле Бог любит человека неизмеримо глубже и сильнее, чем родители — своих детей.

«Сын же сказал ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим. А отец (прервав его. — Игум. А) сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги» (ст. 21-22). На этом человеке уже не было ни верхней одежды, ни обуви, но отец все возвращает своему сыну и даже дает ему перстень, который в старину был символом власти. Часто на перстне носили печать, которой пользовались при скреплении документов, и носитель этой печати был доверенным лицом у господина. «И приведите откормленного теленка, и заколите; станем есть и веселиться! ибо этот сын мой был мертв и ожил, пропадал и нашелся. И начали веселиться» (ст. 23-24). Эта радость — от того, что нашелся сын. Совершенно забываются все грехи, все падения, все, что было сотворено им по своей воле, — так бывает и с нами, Господь вменяет нам все это в небывшее, когда мы каемся искренне.

«И начали веселиться. Старший же сын его был на поле; и возвращаясь, когда приблизился к дому, услышал пение и ликование» (ст. 24-25). По-славянски переведено «пение и лики», а точный перевод с греческого — «музыка и танцы». Это было необыкновенно радостное пиршество, сопровождаемое всем, что обычно сопутствует человеческому веселью. Это образ того, какая радость бывает у Бога, Его святых, Ангелов Божиих, когда кто-то из людей кается. «И, призвав одного из слуг, спросил: что это такое? Он сказал ему: брат твой пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, потому что принял его здоровым» (ст. 26-27). Откормленный теленок — символ обилия Божественной благодати, даруемой нам на Божественном, церковном пире. Под пиром подразумевается прежде всего наша жизнь в Церкви (не только собственно то время, которое мы пребываем в храме, но и вообще вся наша жизнь в Церкви, где бы мы ни находились, богослужение, участие в Таинствах). «Он осердился и не хотел войти». По-славянски: «Разгневася же и не хотяше внити». «Отец же его, выйдя, звал его» (ст. 28). Вот что делает зависть даже между родными братьями! Старший брат должен бы любить младшего и снисходить к нему, как это обычно бывает в семьях, но зависть ослепила его, и он разгневался, потому что, как ему казалось, к нему самому отнеслись несправедливо. Таким образом, зависть отлучает человека от благодати, от Бога, хотя, может быть, христианин по своим делам и заслуживает награды. Если бы старший сын зашел в дом, то участвовал бы в пире так же, как и младший, покаявшийся. Однако старшему было важно не столько участие в пире, сколько то, ради кого этот пир затеян. И это отлучило его от обилия благодати, которая изливается на всех, кто входит в Церковь, ради их покаяния.

Отец любит всех: и тех, кто прельщается сладостью мира и грешит грубыми грехами, и тех, кто предается гордости и зависти. И как к младшему сыну он побежал навстречу, так и на старшего не разгневался, вышел и стал звать его. «Но он сказал в ответ отцу: вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козлёнка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими; а когда этот сын твой, расточивший имение своё с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка» (ст. 29-30). Зависть, гнев, гордость ослепляют человека. Старший сын забыл, что он не только за одной трапезой вкушает обильную пищу, но и всегда, каждый день пользуется всеми отеческими благами. Для него же была важна не возможность наслаждаться Божественными благами, а желание, чтобы этот пир был устроен именно ради него. Это обличает его гордость, а кто горд — тот не получает благодати. «Он же сказал ему: сын мой! ты всегда со мною, и всё мое твое, а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся» (ст. 31-32). Отец взывает к нему: «Я отец, а ты его старший брат — и мы должны бы равно радоваться его возвращению. Но если в тебе нет радости, то этим ты обличаешь в себе тайный грех, мешающий тебе наслаждаться общением со мной» — мешающий всем нам наслаждаться общением с Богом.

Таким образом, эта притча изображает очень важные для нас истины, связанные с покаянием. Во-первых, Бог — наш истинный Отец, Который помилует нас, что бы мы ни сделали, как бы далеки мы ни оказались от Него. Он радуется нашему покаянию так же, как и добрым делам, и все нам простит, если наше покаяние будет искренним и осознание греховности и ничтожества — полным и глубоким. Во-вторых, притча учит нас тому, что мы, удалившись от Бога, начинаем возвращаться к Нему именно через глубочайшее осознание своей греховности, а иначе у нас нет возможности и сил подняться от греха. Это осознание привлекает к нам Божественную силу для того, чтобы мы могли совершить путь от того места, куда мы удалились душой, как бы вернуться в отчий дом к Богу. И, наконец, Евангелие учит нас радоваться преуспеянию других людей, той благодати и благам, которые они получают, потому что они наши братья. Если бы даже мы и были в чем-то добрыми, может быть, в последние годы действительно вели христианскую жизнь, то это не значит, что мы имеем право кому-то завидовать или презирать тех, кто грешен. Ведь и мы когда-то грешили, но, к сожалению, не помним этого и мним, что мы праведники, забыв о том, что только милость Божия сделала нас христианами.

Вот с какими чувствами, мыслями, с каким настроением мы должны вступить в Великий пост. Мы должны иметь покаяние и надежду, подобно блудному сыну, и вразумиться, видя, как был обличен старший сын, не поддаться зависти и гордости. Тогда Великий пост будет для нас не формальностью, не только таким временем, в которое мы по христианскому долгу воздерживаемся от определенной пищи, но и временем, когда мы очищаемся от той скверны, которую приобрели в мирской суете, предаваясь сластолюбию. Мы войдем в празднование Пасхи — Воскресения Христова—подготовленными подвигом поста духовного, а не только внешнего. Можно было бы бесконечно рассуждать об этой мудрой евангельской притче и из каждого стиха Евангелия извлекать бесчисленные толкования, потому что это живое слово Божие, говорящее душе каждого человека то, что соответствует его потребностям и нуждам. Но основной и важнейший смысл притчи о блудном сыне состоит в этих трех истинах: Бог милостив, необходимо каяться и радоваться преуспеянию нашего ближнего. Аминь.

3 марта 2002 года

О важности поминовения усопших

Сегодня мы молимся за всех от века усопших православных христиан. Многие и|| многие поколения людей отошли в мир иной и в зависимости от того, как они пребывают в местах блаженных или страшных и мучительных. Так же, как сейчас щ] молимся за усопших, эти люди когда-то тоже молились за своих духовных и кровных, ] предков. Наступит время, когда будут молиться и о нашем упокоении. Хорошо, если [ будет кому молиться… Вера оскудевает. Господь Иисус Христос сказал: «Когда приду, ,] найду ли веру на земле?» (см. Лк.18:8) и «По причине умножения беззакония, во:] многих охладеет любовь» (Мф.24:12). Потому мы должны усердно молиться за людей, которые отошли в мир иной. Если они помилованы Богом и наши немощные мо-[ | литвы им не нужны, тогда благодать возвратится к нам, а они, имея дерзновение пред¹ Богом, ради нашей любви к ним помолятся о нас. ‘

Мы молимся о разных людях. Среди них есть люди, о которых мы почти наверняка знаем, что они святые. И есть те, участи которых мы не знаем. Поминаем мы, например, инокинь нашего монастыря, а какой они были жизни? Если и они имеют дерзновение пред Богом, то, молясь за них, мы приносим пользу себе. Молясь же за тех, кто за грехи свои, совершенные по немощи человеческой, терпит какое-то наказание, мы также получаем награду от Бога. Ведь если мы оказываем благодеяние людям живым, помогаем им милостыней или просто добрым, утешительным словом и это вменяется нам в дело любви и милосердия, то тем паче нам вменится молитва за усопших. Это также, а может быть даже и в большей степени, дело любви. Но мы, как люди, плохо представляющие, что такое мир иной, что такое будущая жизнь и вообще предметы духовного мира, не до конца осознаем, мало понимаем, что происходит в потустороннем мире. Для нас умершие люди теряют свою значимость. Но великие подвижники благочестия, например преподобный Силуан Афонский и его ученик Софроний Сахаров, понимали, что усопшие гораздо больше нуждаются в нашей помощи, чем живые, и особенно усердно молились за людей умерших, которых гораздо больше, чем живых. Я привел в пример подвижников, живших в недавние времена, а сколько таких было в древности, да и в наши дни, наверное, есть неизвестные подвижники, молящиеся о всем мире.

Конечно, мы не имеем такой благодати от Бога, чтобы дерзать молиться о всем мире, но в те дни, которые отведены Церковью для поминовения усопших, мы это делать обязаны. Вся земная Церковь сейчас молится о своих умерших братьях и сестрах вне зависимости от того, праведниками они были или грешниками. Сегодня мы молимся об упокоении какого-то человека, а завтра, быть может, будем его же просить, чтобы он умолил о нас Бога. Приснопамятный игумен Андрей* имел такое дерзновение, что молился за всех людей. Не только на панихидах или в особые дни поминовения усопших, в родительские субботы, но и всегда за всех молился: и за живых, и за умерших. Он об этом говорил немного, вообще был человеком немногословным и простым (может быть, потому, что не умел выразить свои чувства и ясно пересказать свои мысли), но имел любовь ко всем людям. Отошедшие в мир иной люди были для него столь же значимыми, столь же нуждающимися в помощи, как и живые. Он осознавал, чувствовал, что они не исчезли, не ушли безвозвратно, как думают об этом люди неверующие. Иногда, к сожалению, и мы, будучи верующими, умом понимаем, а сердцем не чувствуем, что отошедшие от нас люди эти где-то живут — в ином, таинственном, недоступном пока для нас месте — и нуждаются в нашей духовной помощи.

Осознание их нужды подается нам за собственное наше покаяние и очищение сердца. Человек кающийся, очищающий свое сердце, все больше и больше исполняется любовью. Сначала эта любовь распространяется на окружающих его людей, потом на единоверцев, затем на всех живых и далее — за пределы видимого мира. Любовь проникает в мир потусторонний и обнимает всех когда-либо живших на земле людей. Мы, по немощи своей, молимся только за верующих, ушедших в иной мир. Но подвижники молятся вообще за всех людей, поскольку имеют пламенную любовь ко всему человеческому роду. Они непрестанно взывают к Господу о всех людях в одной краткой Иисусовой молитве: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных». Так они исполняют две величайшие заповеди, на которых, как выразился Господь наш Иисус Христос, «весь закон и пророцы висят», то есть «утверждается весь закон и пророки» (Мф.22:40), — заповеди любви к Богу и любви к ближнему. Подвижники не просто непрестанно повторяют слова Иисусовой молитвы, но ум их и душа полностью пребывают в этих словах. Всем своим существом, до самой последней частицы, они вполне осознают то, что произносят. И Господь внимает молитвам этих, может быть, никому не известных, а иногда даже презираемых людей.

Если вы читали недавно вышедшие книги о преподобном Иосифе Исихасте, великом подвижнике нашего времени (еще не причисленном к лику святых), то вы знаете, что многие годы его и близких к нему людей принимали за прельщенных. Многие афонские монахи, считающиеся у нас, так сказать, цветом, солью монашества, относились к ним как к людям заблуждающимся. Сами ученики Иосифа Исихаста рассказывают еще об одном старце, непрестанно молившемся. Каждую ночь он совершал всенощное бдение и Божественную литургию и пол под ногами своими орошал обильными слезами. Литургия у него продолжалась не менее четырех часов. И его также считали прельщенным. Человеческое мнение часто играет с людьми. Пока человек жив, к нему относятся с недоумением и презрением. Потом он умирает, проходят годы — и этого человека прославляют и молятся ему. Почти на наших глазах подобное случилось с преподобным Кукшей. Еще живы люди, которые, как известно, досаждали ему при жизни. А теперь они стараются это скрыть, не хотят в этом признаться. Поэтому мы! должны взирать не на мнение человеческое, а на самого человека. Не на лица смотреть, ] а праведный суд судить. Мы можем составить о человеке правильное мнение тогда, когда сравниваем его жизнь и его учение (которое иногда может выражаться в нескольких словах, но основанных на глубоком опыте, как это было у приснопамятного отца Андрея) с тем, чему учили святые отцы. Вот непогрешимый критерий. В ином мире, в будущей жизни, когда мы предстанем пред судом, будет иметь значение не образование наше и не приобретенная нами человеческая слава, а то, жили мы по Преданию святых отцов, то есть по учению Христову, или жили по человеческому преданию, которое Господь наш Иисус Христос осудил, ибо оно устраняет заповеди Божий.

Много значит молитва живых за умерших. И, наверное, еще больше значит молитва усопших святых за живых. Мы имеем связь с миром иным, которую не всегда ясно осознаем из-за малодуховности и маловерия. Но эта связь действительна, и мы иногда ощущаем ее — либо когда сами молимся за усопших, либо когда чувствуем с их стороны какую-то необыкновенную помощь. Когда почил отец Андрей, так случилось, что я не имел возможности к нему приехать. Но приблизительно за месяц-полтора до этого я стал почему-то о нем все время думать, и ко мне приходили странные мысли: «А ведь он когда-то может умереть». Видимо, это было душевное предчувствие. Мне не удалось увидеться с ним перед смертью, и сама кончина его оказалась неожиданной. Он всю жизнь тяжело болел, но вдруг оказалось, что к смерти его привели не те болезни, которые у него были всегда, а другие — неожиданно появившиеся и быстро развившиеся. Когда я поделился своими переживаниями с одним священником, он сказал мне: «Ну что же теперь делать? Зато будете иметь заступника на небесах. Через сорок дней это станет ясно». Не знаю, почему он так сказал: то ли знал, что так бывает, то ли внушил ему это Господь, Который иногда внушает священникам ответы людям, к ним обращающимся… Действительно, по прошествии сорока дней по благословению покойного ныне протоиерея Николая Гурьянова мы начали предпринимать попытки открыть женский монастырь. Против всякого ожидания они увенчались успехом. Не знаю, что будет дальше, но пока вроде бы успех в основном сопутствует — есть благословение Божие. Не могу говорить точно, ибо не обладаю знанием таких таинственных предметов, но догадываюсь, что все это благодаря молитвам ныне поминаемого отца Андрея. Особенно знаменательно, что в этом году день его кончины совпал с родительской субботой, почему мне и вспомнилось что-то об отце Андрее. Конечно, и в любой другой день мы бы совершили богослужение о его упокоении.

В этом случае обнаружилась связь, существующая между миром живых и миром усопших. Мы молимся за них, а они молятся за нас. Много было праведных людей и среди самых простых, никому не известных верующих. Святитель Димитрий Ростовский рассказывает, что было ему открыто о поселянах (так тогда называли крестьян), подходивших к Чаше и причащавшихся: он видел, что после Причащения лица их сияли Божественным светом. Мы молимся и за этих людей тоже. А среди них, может быть, есть святые, скрывавшиеся под самым обыкновенным, будничным образом жизни и не помышлявшие о своей святости и чистоте. Митрополит Вениамин (Федченков) прекрасно рассуждает о простых людях и видит во многих из них святость или духовность, даже не осознаваемую ими. Возьмем другой пример — из записок старца Силуана. Старец Силуан происходил из простой крестьянской семьи, отец его был многодетным, как и большинство крестьян того времени. Он трудился, испытывал скорби, например, однажды у них сгорел дом. Но при этом он проявлял необыкновенные христианские добродетели. Сам старец Силуан, который достиг высочайшего духовного преуспеяния и не раз был восхищен умом на небеса во время своей пламенной молитвы за весь мир, говорил, что не достигнет меры веры своего отца. Поэтому, молясь за людей с поминовением их имен или просто за всех православных христиан, от века усопших, мы молимся и за простых людей, имевших немощи и грехи, и за тех святых, которые никому не были и не будут известны. Но они имеют дерзновение пред Богом и молятся за нас, если мы оказываем им любовь, поминая их в своих молитвах.

Велико значение молитвы и заупокойной литургии! Один афонский подвижник, когда его только рукоположили в священный сан, имел следующее видение. Архиерей, рукоположивший его, попросил, чтобы он в течение сорокоуста читал записочку с именами людей. По благословению своего старца он согласился это делать. И каждую ночь он видел во сне, что эту записку кто-то опускает в Чашу с Кровью Христовой и затем вынимает. В конце концов, на сороковой день он увидел, что все имена смыты Кровью Христовой, — записка была чистая. Тогда он понял, какое значение имеет поминовение людей на проскомидии за Божественной литургией. Может быть, в этой записке были имена живых людей. Для нас в данном случае это неважно. Отсюда ясно необыкновенное значение поминовения усопших за литургией, в келейных молитвах, на панихидах, литиях. Огромно значение взаимной связи между нами, пока еще живыми, и умершими. Один Бог, наверное, знает, кто в чьей помощи больше нуждается: умершие — в нашей или живые — в помощи усопших. Будем усердно совершать память об усопших отцах, братьях и сестрах наших, в особенности о близких нам по духу людях, понимая, что этим мы оказываем им любовь. И они всегда нам будут благодарны и, если имеют дерзновение пред Богом, также окажут нам любовь и умолят Бога о нас, помогут нам в наших земных скор-бях, в наших бранях. Аминь.

1 марта 2003 года

Неделя мясопустная, о Страшном суде

(Мф., зач. 106, XXV, 31-46)

Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а козлов — по левую. Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне. Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе? И Царь скажет им в ответ.’ истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне. Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня. Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе? Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне. И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную.

О необходимости жить по Евангелию

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня Церковь вспоминает событие, которое еще не произошло, и время, когда оно произойдет, нам в точности неизвестно. Время Страшного Суда сокрыто от умов человеческих, оно не было открыто даже святым апостолам, и мы знаем о нем лишь то, что оно наступит обязательно. Человек, имеющий страх Божий, при мысли о Страшном Суде должен приходить в трепет, однако, к сожалению, по своей теплохладности мы относимся к этому событию весьма равнодушно.

Рассказ о Суде — это притча, но вместе с тем Спаситель почти отказывается от приточного языка, прямо излагая то, как будут проходить эти страшные для нас мгновения.

«Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей» (ст. 31).

«Сын Человеческий во славе Своей…» Конечно, Господь Иисус Христос говорит о Себе. Желавшие Его понять верили, воспринимали сердцем, что Он говорит о Себе, а те, кто не желал, возможно, недоумевали: «Что же значит Сын Человеческий?» Этими словами Спаситель подчеркивает истину Своего воплощения, вочеловечения.

«Во славе Своей» — это означает, что Он придет во славе Своей как Бог. Ибо когда Он жил на земле и проповедовал, тогда внешне ничем не отличался от остальных людей, и хотя Он творил чудеса, однако же из-за черствости, окаменелости сердечной многие думали, что Христос всего лишь один из пророков, а иные даже считали Его богохульником. Во Второе же Свое пришествие Он явится во всей Своей славе. Эта Божественная слава была явлена на горе Фавор, когда Он преобразился перед избранными учениками, но тогда ее видели только три человека. Во время же Страшного Суда Господь явит всю полноту Своей славы перед всем человечеством. И все мы увидим своими глазами, почувствуем своим существом эту славу (хотя бы сейчас мы относились к этому теплохладно). Спаситель явится тогда всему человечеству во славе и в сопровождении бесчисленных сонмов Ангелов и Небесных Сил, о которых подавляющее большинство из нас знает только по книгам (может быть, лишь иногда мы догадываемся о том, что нам помогает Ангел Хранитель). Господь «сядет на престоле славы Своей», то есть воссядет не как обыкновенный человек, но как Царь.

«И соберутся пред Ним все народы» (ст. 32) — и те, кто окажется в то время в числе живых, и те, кто будет воскрешен из мертвых. Есть предание о том, что во время Суда вся поверхность земли превратится в твердь и земля будет наполнена толпой людей, стоящих вплотную друг к другу. Об этом в прикровенной форме и говорит Евангелие. Сказано: «все народы», хотя к настоящему времени многие народы уже вымерли, например жившие в Италии этруски, а также палестинские народы (филистимляне, аммонитяне) и другие. Но все народы: и живущие ныне, и те, которые будут существовать во время Второго пришествия Христова, и те, которые уже вымерли, — все они восстанут и увидят это страшное, потрясающее зрелище.

«И отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов» (ст. 32). Обычно пастух пасет всех животных вместе: и овец, и коз, и даже крупный рогатый скот. Но когда пастух вечером загоняет стадо в загон, он отделяет одних животных от других. Используя этот образ, Господь Иисус Христос говорит, что в конце мира истинные служители Божий будут отделены от лицемеров и врагов Божиих. Ведь лицемеры -это те же самые враги Божий, лишь принявшие на себя вид Его служителей.

«И поставит овец по правую Свою сторону, а козлов — по левую» (ст. 33). Считается, что овцы — животные очень покорные, смирные, послушные, а козлы — упрямые и своевольные, они постоянно разбредаются и оказываются в труднодоступных местах, отчего согнать их в одно стадо бывает нелегко. Так и люди делятся на тех, кто повинуется Богу, и тех, кто Ему противится.

«Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его…» (ст. 34). Конечно же, здесь говорится не о земном царе, а о Царе, обладающем совершенной полнотой власти. На земле царь владеет другими людьми лишь отчасти, а истинный Царь Господь Иисус Христос явит всю полноту Своего владычества, так что даже и враги Его будут вынуждены покориться и признать Его безграничную власть.

«Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира» (ст. 34). Эти слова Спасителя открывают нам, что Царство Божие, вечная блаженная жизнь не являются для людей чем-то неожиданным, они предназначались нам изначала. Мы были созданы для того, чтобы блаженствовать, однако из-за грехопадения время вступления в это Царство отодвинулось. «Благословенные» — это те, кто имеет благословение, помощь, освящение от самого Бога Отца.

«Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне» (ст. 35-36). Не нужно думать, что здесь перечислены все виды добродетелей и что только так, как тут сказано, следует поступать. Под этими простейшими видами добродетелей, перечисленными в приточной форме, подразумевается доброе отношение к людям вообще, ибо исчислить все многообразие нашего благого расположения к людям невозможно. Добрым делом можно назвать и духовный совет, и просто доброе слово, и заступничество перед сильными мира сего. Иногда добро совершается невидимо для других, и некоторым оно кажется непонятным, а потому почти несуществующим. Я имею в виду молитву за других людей. На самом же деле этот вид добродетели, особенно когда молятся люди, обладающие духовной силой и дерзновением перед Богом, оказывается самым могущественным.

Итак, перечисленные Спасителем виды добрых поступков — это только образ, и не всегда это нужно воспринимать буквально. Мои слова не означают, что мы не должны помогать людям, нуждающимся, например, в одежде, я просто хочу сказать, что добро состоит не только в этом. Перенести обиду и оскорбление, ответить добром на зло — это также добро. Терпеливо относиться к тем людям, которые причиняют тебе всевозможные скорби, — также добро. Слова Спасителя нужно понимать более широко. Не пугайтесь слов Спасителя и не думайте, что мы, а в особенности те, кто избрал монашеский путь, напрасно проводим время в покаянии, когда на самом-то деле нужно идти и помогать людям.

«Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе?» (ст. 37-39). Праведники отвечают так по своему смирению. Бог может всех и накормить, и напоить, и одеть, но Он одним попустил терпеть скорби, а другим предоставил возможность помогать скорбящим, чтобы таким образом проявились наши добродетели и преданность Богу. Праведники, проводя земную жизнь добродетельно, по смирению думали, что делают нечто незначительное, как бы само собой разумеющееся. Поэтому, когда Царь, то есть Сам Спаситель, скажет им, что они Его одели, посетили и прочее, тогда они удивятся. В то же время здесь преподан урок для всех нас, научающий тому, что всякий человек, нуждающийся в помощи (в той, о которой здесь говорится или в какой-нибудь другой), должен быть для нас как Христос. Мы должны служить человеку и делать ему добро не так, как господин дает что-то какому-то низкому, презренному человеку, но, наоборот, как слуги служат господину; мы должны видеть в человеке Самого Христа. Вот та цель, к которой мы должны стремиться в делании добра: нужно делать добро с глубочайшим смирением. Это, конечно же, трудно, но это заповедь Спасителя. Если мы будем понуждать себя соблюдать ее, хотя, может быть, не всегда у нас будет это получаться, то все же наш труд вменится нам в исполнение заповеди. А если мы милосердие к ближнему соединим с презрением, гордостью, то наше добро уже не будет евангельским. Может ли не гордиться тот человек, который оказывает ближнему милосердие, одновременно его презирая?! Но если мы подаем милостьшю человеку так, словно служим Христу, то мы не можем гордиться, потому что мы поступаем как должники. А должник, зная, что долг его перед Христом неоплатен, сколько бы ни сделал добра Самому Христу, все время чувствует, что он остается должен неизмеримо больше. При таком отношении к ближнему мы действительно получаем пользу от наших добрых дел.

«И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (ст. 40). Спаситель называет нуждающихся, скорбящих людей своими меньшими братьями. Нужно обратить на это внимание. Обычно такие люди кажутся нам ничтожными, тем не менее мы никого не должны презирать, но в самом по видимости ничего не значащем человеке стараться увидеть Самого Христа, своего Господа. Многие спрашивают: «Как же увидеть в человеке образ Божий, как этому научиться?» Спаситель преподает нам такой урок: необходимо видеть в каждом человеке Господа Иисуса Христа, видеть Того, Кому мы обязаны служить.

«Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня» (ст. 41-43). Посмотрите, здесь сказано: «В темнице был, и вы не посетили Меня». Значит, даже осужденных за какие-то преступления мы не должны презирать. По учению Спасителя, мы должны видеть Христа даже в преступнике.

«Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе?» (ст. 44). То, что праведники сказали из смирения, эти говорят из лукавства, оправдывая себя. «Если бы мы знали, что тот странник или нуждающийся, скорбящий человек — это Ты, мы бы послужили. Но мы ведь этого не знали». Так оправдывают себя изображенные под видом козлищ и поставленные ошуюю, то есть слева, от Господа. Из-за своей гордости они не хотели видеть в ближнем образ Божий.

«Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне» (ст. 45). — «Каждый меньший, каждый, кого вы почитали ничтожным, презренным, недостойным вашего внимания, — это и был Я. Вот кому нужно было делать добро. Не надо было ждать каких-то особенных обстоятельств, при которых вы исполнили бы заповедь, совершили бы какой-нибудь подвиг». В своей повседневной жизни, каждый день сталкиваясь с людьми, мы обязаны оказывать им милосердие в том или ином виде: подавать нуждающимся милостыню, смиряться перед людьми и молиться за них, когда они нас обижают. Это здесь и имеется в виду. А мы, желая совершить нечто великое, особенное, пренебрегаем ежедневными, многочисленными случаями, предоставляющими нам возможность показать себя христианами.

Я говорю это не для того, чтобы вы впали в уныние и отчаяние: «Вот, мы ничего не делаем правильно», но для того, чтобы вы осознали свой грех и, придя в сокрушение сердечное, по крайней мере — начали каяться, а в лучшем случае — понудили себя и хотя бы несколько исправились. Я совсем не хочу привести вас к выводу о том, что мы во всем виноваты, что никто из нас ничего не делает правильно и что все мы погибнем. Приходится мне раскрывать перед всеми то, что происходит внутри нас, говорить жесткие слова, потому что даже простое осознание своей греховности дает нам надежду на спасение. Если хоть какие-то изменения в нас происходят, значит, проповедь приносит пользу. Действительно, грядет Страшный Суд, Царство Небесное приближается, а вместе с ним для некоторых, может быть даже для большей части человечества, и геенна огненная. И поэтому всякий должен торопиться, беречь время, заботиться о своем спасении. Некоторые же ограничиваются тем, что уделяют религии полчаса в день: утром и вечером помолятся по десять-пятнадцать минут, полагая, что в этом и состоит все христианство.

«Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне. И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную» (ст. 45-46). Некоторым неразумным людям кажется (была даже такая ересь), что поскольку Бог милосерден, постольку Он не может подвергнуть людей вечной муке. Ведь если «Бог есть любовь» (1 Ин.4:8), то как же может быть, чтобы Он наказал людей вечной мукой? Но наказывает не Бог, наказываем себя мы сами. Мы сами делаем себя неспособными к блаженству. Мы сами своей жизнью извергаем себя во тьму. Слепой не способен видеть свет. Если мы своей мрачной жизнью, так сказать, ослепили себя окончательно, то имеем ли мы право роптать на Бога за то, будто это Он нас его лишил? Действительно, Бог есть любовь, но эта любовь одних услаждает, насыщает, утешает, других же изнуряет, истязает и мучает. Преподобный Исаак Сирин сказал, что один и тот же Божественный свет будет услаждать праведников и нестерпимо жечь огнем неугасающим грешников.

Святитель Иоанн Златоуст учит, что страсти, которые нас мучили, владели нами в этой жизни и которые мы удовлетворяли своими злыми делами, в будущей жизни, не получая никакой пищи (поскольку у нас не будет возможности грешить), обратятся на нас самих и начнут терзать нашу душу невыразимыми мучениями. Мы сами развили их своей греховной жизнью, сделали из них каких-то гигантских лютых зверей, живущих в нас. И совесть наша, если мы не примиримся с ней, пока живем на земле, станет тем неусыпающим червем, который будет грызть нашу душу. Этого достаточно, чтобы объяснить сомневающимся происхождение мук. Бог не только милосердный, но и правосудный. Совершенство Божие состоит не только в любви, но и в справедливости. Мы требуем справедливости по отношению к себе и возмущаемся, когда с нами поступают несправедливо. Когда мы сами оказываемся преступниками, то ищем снисхождения, но в будущей жизни справедливость Божественного Суда будет настолько очевидна для всех, что и осужденные на самые невыносимые, непостижимые для ума мучения признают наказание заслуженным. Поэтому сейчас, пока еще есть время (а его у нас немного!), позаботимся о своем спасении.

Мы не знаем, когда произойдет Второе пришествие, может быть, это случится через несколько сотен лет, или через какой-то другой срок, или во время нашей земной жизни… Однако для каждого время Суда наступит после его смерти. Пророк Давид сказал: «Что есть жизнь человека? Семьдесят лет. Если же в силах, то восемьдесят лет, а что сверх того, то страдания и болезнь» (см. Пс.89:10). Итак, пока еще есть возможность каяться, будем признаваться в своих грехах, исповедовать их, а главное — понуждать себя жить по Евангелию. Будем понуждать себя служить всем тем людям, которые нас окружают, как Христу, как Господу, хотя бы мы и не имели в душе искреннего чувства любви. И тогда, быть может, не замечаемое нами по своей незначительности малое добро принесет нам великую пользу и мы вместе с праведниками войдем в жизнь вечную. Аминь.

22 февраля 1998 года

О том, что любовь к Богу проявляется в любви к ближнему

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

«Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет Он на престоле славы Своей» (ст. 31). Господь Иисус Христос открывает, правильнее сказать несколько приоткрывает, тайну Страшного Суда и научает нас, что нужно сделать, чтобы получить помилование, прощение от Бога и спастись. «Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним…» — здесь уже не в форме притчи, а почти откровенно Господь говорит о Себе, что Он придет «во славе Своей», славе, конечно, не человеческой, но Божественной. Он уже показал Свою славу на Фаворе, когда преобразился пред учениками, которые от сладости ощущения этой Божественной славы, света, воссиявшего от Господа Иисуса Христа, потеряли представление обо всем земном. Апостол Петр, как человек наиболее простой и порывистый, сказал: «Хорошо нам, Господи, здесь быть, давай сделаем три шатра: один Тебе, один Моисею и один Илии» (см. Мф.17:4). Ничего земного он уже не хотел ни знать, ни слышать, только — бесконечно созерцать Господа. Когда же с умножением славы Божией на апостолов сошло облако, из которого прозвучал голос Небесного Бога Отца: «Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение; Его слушайте» (Мф.17:5), тогда от благоговейного ужаса ученики пали ниц и были без чувств, пока Господь Иисус Христос не прикоснулся к ним и они не увидели Его в обычном человеческом виде. Вот как, по свидетельству Евангелия, Господь явил Свою славу. Именно эту славу подразумевает Он, говоря, что «приидет во славе Своей». Если там, на Фаворе, даже достойные любви Господа ближайшие Его ученики в ужасе и трепете пали ниц и пребывали без чувств, то что будет во время Второго пришествия с Его врагами, что будет с людьми, совесть которых отягощена различными грехами, с теми, кто совершенно чужд Бога и не имеет опыта богообщения? Божественная слава будет для них неким ослепляющим светом, вихрем, сметающим на своем пути всякое сопротивление.

«И все святые Ангелы с Ним…» — Спаситель явится в сопровождении всех Небесных Сил. Заметим, не многие Ангелы, не легион, о котором говорил Спаситель перед Своими страданиями, а все Ангелы. Слава Спасителя будет столь велика, что все человечество, как некое стадо, покорное пастуху, соберется пред Ним и в трепете и страхе будет ожидать решения своей судьбы. «Тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы» (ст. 31 -32). Под словами «престол славы» можно понимать либо некое непостижимое для нас действие благодати Божией, либо седалище, на котором Господь Иисус Христос сядет, как Человек, а скорее всего, под ними нужно понимать и то и другое, ибо это седалище действительно станет престолом славы и источником Божественного величия, осиявающего народы, которые предстанут пред Господом.

«И соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов» (ст. 32). Господь Иисус Христос, желая показать Своим слушателям наглядно и ясно, как будет происходить то или иное духовное событие, приоткрывая ту или иную тайну Царства Небесного, часто обращается к простым образам. Так и в этом случае, на примере того, как пастух вечером, сгоняя свое стадо в овчарню, отделяет одних животных от других, Он показывает, как будет проходить Страшный Суд. Так произойдет и с нами: все мы вместе пребываем в этой земной жизни, и все мы вместе пребываем в Православной Церкви, но когда придет вечер этого мира, тогда овцы, то есть люди, угождающие Богу, будут отделены от козлищ, то есть тех, кто противится Ему. «И поставит овец по правую Свою сторону, а козлов — по левую. Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира» (ст. 33-34). Это пророчество Спасителя о Страшном Суде обращено не только к тем, кто непосредственно слушал Спасителя, но и ко всем читателям Божественного Евангелия, ко всем тем, которые считают себя последователями Господа. Люди изображены в этой притче в таком состоянии, в каком они обычно пребывают, то есть в состоянии духовного неведения. «Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне. Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе?» (ст. 35-39). Так обычно поступаем и мы: делаем добро из сочувствия, из-за того, что видим какую-то нужду у других людей, и находим для себя возможным как-то помочь им. Мы часто не понимаем великого значения всякого доброго дела, которое может состоять даже в простом посещении человека в тяжелых обстоятельствах и утешении его своим присутствием. Когда мы совершаем все эти, как нам кажется, само собой разумеющиеся поступки, мы делаем добро Самому Господу Иисусу Христу.

Все мы стараемся угодить Богу и показать, что мы Его любим. Мы стараемся приобрести любовь к Богу, справедливо считая ее наивысшей добродетелью. Но оказывается, что любовь к Богу, как правило, проявляется в любви к ближнему, о чем и говорит Спаситель в Своем поучении. Может быть, этот ближний имеет самый обыкновенный вид, является грешным человеком, однако, оказывая ему помощь, мы служим Самому Господу. Это не значит, что мы должны гордиться тем, что помогаем ближнему, будто в этом есть что-то особенное, но это значит, что мы должны служить человеку, нуждающемуся в нашей помощи, с великим благоговением, потому что в его лице мы служим Самому Господу Иисусу Христу. «Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (ст. 40). Мы часто делаем человеку добро как бы в форме одолжения, некоторым образом его уничижая, смотрим на нуждающегося в нашей помощи сверху вниз. Нам кажется, что если мы имеем возможность ему помочь, значит, у нас есть некое преимущество перед ним и он является «меньшим» по сравнению с нами, как назвал нуждающегося в помощи Спаситель в этой притче. Но это меньший брат не наш, а Самого Господа Иисуса Христа. Мы должны делать добро с уважением к человеку, с благоговением перед ним, потому что наш ближний — это образ Божий. Так мы будем совершать некое богослужение перед образом Спасителя. Кто дерзнет уничижать рукотворную икону Спасителя, пусть даже изображение будет не совсем удачное, тот погрешит перед Богом. Тем более ясно, что уничижающий нерукотворенный, созданный Самим Господом образ Божий — человека — погрешает.

«Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня» (ст. 41-43). Обратите внимание: среди людей, нуждающихся в нашей помощи, Спаситель перечисляет и тех, которые в наших глазах выглядят презренными, то есть и странников, лишившихся дома, и заключенных в тюрьму, причем здесь не оговаривается, что люди эти пострадали несправедливо, возможно, это произошло по их вине, быть может, они совершили какое-то преступление. Тем не менее мы должны проявлять свою любовь по отношению и к таким людям. Когда-то это было принято на Руси. Об этом прекрасно рассказывает, например, Ф.М. Достоевский. Он говорит о том, какую любовь простые русские люди проявляли к заключенным, каторжникам (в народе их обычно называли «несчастненькими»). Этим людям, которые были, возможно, страшными преступниками, в праздники, да и в другие дни, приносили подарки, праздничную пищу и, вероятно, помогали деньгами, делясь иногда последним. Известно, например, что святитель Тихон Задонский, одевшись в одежду простого монаха, посещал тюрьмы и помогал заключенным. В старину для людей православных, истинно верующих это считалось чем-то само собой разумеющимся, и, конечно, в этом проявлялся дух истинного христианства. Люди понимали, что нельзя презирать никого.

Когда Господь Иисус Христос в Своем поучении упрекает тех, кто не оказал Ему милости, они говорят: «Мы не имели возможности сделать добро Тебе, Господи, потому что мы никогда Тебя не видели». Действительно, кто мог напитать Иисуса Христа, когда Он был голоден, утолить Его жажду, помочь Ему во всех Его нуждах? Конечно, только Его современники. Надо сказать, что и среди них немногие оказывали Ему помощь. За Ним следовали женщины, служившие Ему от имений своих; в свой дом Его принимали Марфа и Мария. А как же сделать добро Господу Иисусу Христу нам, если мы живем почти две тысячи лет после того, как Он жил и проповедовал на земле? Быть может, и мы захотим сказать на Страшном Суде: «Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе?» «Тогда скажет им в ответ (скажет всем тем, кто оправдывает себя тем, что не было у них возможности послужить Господу, а если бы была, то, конечно, послужили бы. — Игум. А.): истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне» (ст. 44-45). Сам Господь Иисус Христос находится в том человеке, которого мы презираем, считая ничтожным или, как здесь он назван, «меньшим». Послужив этому человеку, хотя бы это был преступник, находящийся в тюрьме, мы бы послужили Самому Спасителю.

«И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную» (ст. 46). Посмотрите, как Господь наш Иисус Христос говорит о Царстве Небесном: «Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира». Царство Божие, блаженная вечная жизнь, уготовано всем людям от основания мира. Для этого Царства предназначен всякий человек, если он будет вести себя достойно, жить по евангельским заповедям. О вечных муках сказано иначе: «Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его». Вечная мука уготована не людям, но «диаволу и ангелам его», и люди попадают туда по собственной вине. Поэтому не будем оправдывать себя тем, что одни являются избранниками Божиими, а другие как бы отвержены Богом и не имеют возможности спастись. Своим безразличием к близким, своей недоброй, эгоистичной жизнью мы уподобляемся демонам, и если наказываемся, то не потому, что это было нам предназначено, но потому, что сами сделали себя отверженными.

Может быть, в ответ на это кто-то искренне скажет: «Что же мне делать, если я не имею такой любви к ближнему, если я на самом деле не чувствую и не вижу, как говорит Спаситель, в моем ближнем Господа Иисуса Христа? Для меня это действительно обыкновенный, презренный человек, даже достойный, как мне кажется, тех наказании, бед, лишений, которые он терпит. Наверное, он заслужил и нищету, и голод, и наготу, и даже болезни или тюрьму своей ленью и грехами. Почему я должен помогать этому грешному человеку, если его ничтожество и греховность очевидны? Я не могу видеть в нем Господа Иисуса Христа, не могу послужить ему, как Господу. Если я иногда и делаю ему добро, то через силу, как бы нехотя, испытывая к нему презрение». К сожалению, сердце наше настолько окаменело, что мы себя видим достойными снисхождения и со стороны Бога, и со стороны людей, а своего ближнего — заслужившим презрение и справедливо терпящим всевозможные бедствия. Что же нам делать, если мы действительно хотим исполнить спасительный совет Спасителя, открывшего нам, что ждет нас в случае, если будем вести себя неправедно? Мы должны понуждать себя делать добро человеку, который, может быть, с житейской точки зрения «достоин» всякого презрения и уничижения, наперекор тому, что говорит нам наше окаменевшее злое сердце. Мы должны заставлять себя даже в мелочах относиться к человеку по-доброму: по-доброму смотреть, по-доброму улыбаться, по-доброму жестикулировать. Нам надо понудить себя, как говорит в ином месте Спаситель, подать человеку хотя бы «чашу холодной воды», и тогда награда наша тоже не отнимется. Мы должны изгонять из своего сердца те чувства презрения, негодования или злобы, которые чаще всего живут в нашем сердце даже по отношению к людям, которые являются действительно нашими близкими, которые сделали нам, быть может, немало доброго. Когда мы знаем, что необходимо исполнить, например, какую-то однообразную ручную работу, мы понуждаем свои руки делать это. Подобным образом мы должны заставлять трудиться и свой ум, и свое сердце, и свою душу. Нельзя оправдывать себя и говорить: «Во мне так сильно действуют страсти, что я уже обречен. Положение у меня безвыходное». По-нашему, Евангелие оказывается как бы несправедливым. Нет, это не так. Человек способен понуждать себя не только к телесным трудам, но и к духовным. Понуждение к физическому труду всем кажется чем-то само собой разумеющимся, оно никого не удивляет. Редко человек исполняет работу с воодушевлением, с удовольствием на протяжении всего требующегося для нее времени. Большинство людей исполняет тот или иной труд просто потому, что это необходимо, для того чтобы заработать хлеб насущный, прокормить себя и свою семью. Человек понимает, что в противном случае он будет терпеть тяжелые лишения. Если бы потребность в вещах духовной жизни мы чувствовали так же, как в вещах жизни земной, то так же неусыпно и усердно трудились бы, понуждали себя, по заповеди Спасителя. Мы не верим в Страшный Суд как должно, не понимаем, что когда-то и мы предстанем пред Господом: или среди овец (и тогда, конечно, будем благодарить Бога и славить Его), или среди козлищ, по левую сторону, то есть среди осужденных Богом, и тогда будем плакать и скрежетать зубами от бесплодного раскаяния. Если бы мы живо представляли себе это и сознавали, что это будет обязательно, если бы в нашей душе жил этот страх (для чего Святая Церковь и напоминает нам сегодня о дне Страшного Суда), тогда мы усердно трудились бы, то есть заставляли и душу свою, и сердце (хотя это и кажется странным) против воли чувствовать то, что положено чувствовать истинному христианину.

Святые отцы для определения такого духовного труда употребляют даже особое терминологическое выражение: «умное делание». Оно стало уже привычным, не воспринимается нами живо, но означает действительно работу — труд ума. Мы должны духовно трудиться умом, то есть замещать в себе злые помыслы и чувства чувствами евангельскими, призывая, конечно, на помощь Господа. Постепенно сердце наше начнет смягчаться и вместо каменного станет, как сказано у пророка, плотяным (см. Иез. И, 19), и мь начнем сочувствовать друг другу, как это положено людям — образу и подобию Божию. Аминь.

5 марта 2000 год

Как мы можем отблагодарить Бога

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Боговдохновенный Церковный Устав составлен святыми отцами так, чтобы постепенно подготовить душу человека ко входу в поприще Великого поста. Сначала мы вспоминали повествование о мытаре Закхее как явный, действительный пример покаяния. Затем притча о мытаре и фарисее сказала нам о том, что человека, лишенного смирения, не оправдывают даже добрые дела и пост: они приносят ему меньше пользы, чем искреннее покаяние. В прошлое воскресенье притча о блудном сыне учила нас, каким образом должно каяться. Не нужно отчаиваться, даже когда ты очень далеко ушел от Бога, когда душой своей, делами и поступками — всем существом своим отпал от Него, потому что, как только ты смиришься и покаешься, Господь простит тебе все. Одновременно мы усвоили урок: не надо завидовать кающимся, нужно смотреть на них с радостью и благодушием. И, наконец, сегодня читалось Евангелие о Страшном Суде. Наша окаменевшая, очерствевшая душа должна испытать страх перед будущим Судом, истрезвиться, восстать от духовного сна и устремиться на добрые дела. Сегодняшнее повествование Спасителя хотя и изложено в приточной форме, но уже не является притчей. Спаситель говорит о действительно предстоящем событии, может быть, далеком, но неминуемом, которое обязательно наступит в свое время и пока скрыто от нас.

Во время Божественной литургии, перед моментом преложения хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы, священник произносит такие слова: «Поминающе убо спасительную сию заповедь (то есть заповедь о Причащении Тела и Крови Христовых. — Игум. А.) и вся яже о нас бывшая». Далее в молитве говорится о Кресте и Гробе, о тридневном Воскресении, о восхождении на небеса и «седении одесную». Эти слова понятны: после мучительной смерти на Кресте Спаситель был погребен, в третий день воскрес, потом вознесся на небеса и сел одесную Бога Отца. Последнее даже было открыто некоторым подвижникам: например, первомученник Стефан видел Господа сидящим одесную Бога (см. Деян.7:56). Но в этой молитве есть и такие необыкновенные слова: «Поминающе убо спасительную сию заповедь и вся яже о нас бывшая… второе и славное паки пришествие». Обратите внимание: здесь говорится в прошедшем времени о событии, которое только должно наступить, но думаем и говорим мы о нем так, как будто оно уже состоялось. Это событие столь неминуемо, что, можно сказать, уже произошло, и в самых сокровенных и важных молитвах Святая Церковь учит нас правильно относиться к Страшному Суду. Такую веру мы должны иметь и видеть Второе пришествие Христово как бы уже совершившимся, чувствовать себя предстоящими пред Судией. Святые угодники, преуспевшие в молитвенном делании, говорят, что истинная молитва—это и есть предстояние на Страшном Суде Христовом. Человек настолько собирается внутренне, настолько возносится благодатью Духа Святого к Богу, что как бы предстоит перед Ним в трепете и страхе, ожидая приговора. Человек, испытывающий такие чувства, научившийся так молиться, будет трезвенным и внимательным даже к своим словам и мыслям, а не только к поступкам.

«Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей» (ст. 31). Господь говорит ученикам о Страшном Суде уже не в приточной форме, а просто и ясно: «Когда приидет Сын Человеческий во славе Своей». Слава Господа неописуема, страшна и велика. Она исполняет сладости Его друзей, а врагов — невыносимой муки. Для первых — это благоухание и свет. Для вторых — мучение и огонь. Все зависит от нашего собственного состояния. «И соберутся пред Ним все народы» (ст. 32). Как это будет происходить, мы в точности не знаем, но каждый из нас это переживет, думает он об этом или нет, заботится или небрежет. Близко или далеко время Пришествия Христова, но оно обязательно наступит. На Страшный Суд будет собрано, подобно некоему великому стаду, все человечество, жившее от сотворения и до кончины мира, до последнего мгновения бытия Земли.

«И соберутся пред ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов» (ст. 32). Овцы и козы пасутся на пастбище вместе, а на ночь в загоне их, как правило, отделяют друг от друга. Господь наш Иисус Христос использует этот всем известный и понятный образ, чтобы мы осознали неминуемость отделения. Сейчас благочестивые люди и грешники находятся на земле все вместе. Господь «дает пастбища», то есть питает всех. Грешники, не заботящиеся о своем спасении, наравне с праведниками наслаждаются дарованными Богом благами. В будущей жизни этого не будет — произойдет разделение. Люди, которые были подобны овцам по своей простоте и кротости, а в особенности по послушанию, войдут в вечную жизнь и унаследуют Царство Небесное, уготованное им от сложения мира. А те, кто противились воле Бо-жией и были упрямы подобно козлищам, — понесут наказание. Конечно, это только образ. Овцы и козы, обладающие теми или иными свойствами, не достойны ни похвалы, ни порицания — ведь это всего лишь их природа. Нельзя даже сказать, что овцы послушны в полном смысле слова, а козлы упрямы. Но люди становятся подобны тем или другим произвольно и потому отвечают и за свое послушание воле Божиеи, и за сопротивление.

«И поставит овец по правую Свою сторону, а козлов — по левую. Тогда скажет Цар! тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одел] Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне» (ст. 33-36′ Обратите внимание: притча говорит о Страшном Суде, но речь в ней идет преимущественно о любви — о любви к ближнему. Люди будут судиться преимущественно поэтому признаку, по наличию или отсутствию этой добродетели. Конечно, на Страшном Суде будут учитываться и правая вера, и другие добродетели. Но Спаситель подчеркивает самый главный, самый важный для нас критерий, по которому можно отличить истинного христианина от ложного, так сказать, мнимого, показного. В этом н ничего удивительного: кто имеет истинную любовь к Богу, тот, естественно, люби ближнего. Любовь к Богу не может не сопровождаться этим внешним проявлением не говорю: этой добродетелью, потому что любовь к Богу и любовь к ближнему — это та же добродетель. Когда мы обращаемся горе — проявляется любовь к Богу. Иже добродетель любви проявляется в обращении с ближними, когда мы, так сказать; опускаем внимание долу, к земле.

«Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе?» (ст. 37-39). Недоуменные вопросы праведников говорят об их смирении, что изъясняет нам, каким должно быть внутреннее состояние истинного христианина. «И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (ст. 40). Когда мы делаем добро ближним («меньшим братьям» Спасителя, как сказано в Евангелии), мы делаем добро Ему. Конечно, это не значит, что все добродетельные люди созерцают в каждом человеке Христа (хотя именно это — идеал), но то же чувство любви, которое они испытывают во время молитвы к Господу Иисусу Христу, к Богу, действует и по отношению к ближнему. Подобно некоему сиянию, свету, лучу, эта любовь падает на ближнего и согревает его. И таким образом эти люди, если и не видят ясно, определенно в каждом ближнем Христа, но они чувствуют Его в ближнем, пусть смутно и неопределенно. Душа их, с любовью стремящаяся к Господу, то же чувство испытывает и к человеку. Может произойти и наоборот. Когда по отношению к ближнему мы начинаем чувствовать некоторую холодность или неприязнь, а затем обращаем оскверненный этим злым чувством ум к Богу, тогда и в молитве мы испытываем лишь холодность и безразличие. Мы не только не можем извлечь из молитвы пользу, но даже помолиться внимательно у нас не получается. Это состояние многим из нас известно, и, значит, мы можем понять истину: любовь к Богу действительно проявляется в нашем отношении к ближнему. А отсутствие любви к ближнему проявляется в безразличии к молитве и в отсутствии любви к Богу, хотя, казалось бы, мы ее ищем и понуждаем себя к ней.

«Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня. Тогда и они скажут ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили тебе?» (ст. 41-44). Праведники по смирению не видят за собой добрых дел, потому и говорят, что они ничего доброго не сделали, а грешники, изображенные под видом козлищ, оправдываются из-за безразличия, холодности: мы, мол, не видели Тебя на самом деле. Этим они как раз доказывают истину, о которой я только что говорил: не имея любви к ближнему, мы не имеем и никакого стремления, никакой любви к Богу и не понуждаем себя угождать Ему. Быть может, эти люди и не совершали тяжких грехов, а только лишь проявляли холодность, безразличие и сухость по отношению к окружающим, но именно из-за этого они оказываются чуждыми Богу.

«Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне» (ст. 45). «Одному из сих меньших» — то есть тому, кто по разным причинам кажется нам меньшим: или, по нашему мнению, он грешит больше, чем мы, или занимает ничтожное по сравнению с нами положение в обществе, или беднее, или глупее, или несчастнее нас. Таким человеком мы пренебрегаем. Более того, мы, может быть, без всякого повода возвеличиваем себя в собственных глазах и считаем себя чем-то значимым — служим сами себе, как некоему идолу. А ближний для нас умален, уничижен и как бы не существует: он меньше. Мы не замечаем, что Спаситель называет каждого человека братом Своим меньшим, как бы делая его родным Себе. Мы презираем человека за его мнимую ничтожность, а Господь наш Иисус Христос говорил, что такие малые, ничтожные люди близки к Богу, потому что Ангелы их, предстоящие пред лицом Божиим, всегда молятся о них и являются их заступниками (см. Мф.18:10). Кроме того, ни одного человека нельзя считать ничтожным, потому что все люди — это меньшие братья Господа.

Бывает, желая оказать благодеяние человеку, которому мы всем обязаны, мы не имеем возможности сделать это, потому что он ни в чем не нуждается. Тогда мы стараемся сделать добро его родственникам, зная, что они расскажут об этом и мы хотя бы таким образом проявим благодарность. Человек искренний, добрый, благородный, не имея возможности отблагодарить своего благодетеля, переносит благодарность на людей, хоть как-то с ним связанных, тем самым стараясь отблагодарить человека, сделавшего ему добро. Приведу знакомый для всех пример. Когда мы приходим к кому-нибудь в гости, то дарим подарки не только самим хозяевам, но часто и их детям. Если подарок понравится детям, то бывают довольны и их родители, к которым мы пришли в гости. Это кажется нам простым и естественным. Каждый разумный человек старается ублажить своих друзей всеми возможными способами, в том числе и так.

Чем же мы можем отблагодарить Бога за все великие благодеяния, которые Он излил на нас? Он даровал нам жизнь и, несмотря на все наши грехи, — надежду на спасение, Он уготовал Царство Небесное, распялся за нас, искупил наши грехи Своей кровью, страданием и неописуемым, неизъяснимым уничижением и смирением. Будучи Богом, Он не только вочеловечился, но и унизил Себя как человек. «И был умален, — говорит пророк Исайя, — паче всех сынов человеческих» (см. Ис.53:3). Даже если бы мы день и ночь истово благодарили Его из самой глубины сердца, то и это было бы даром Божиим. Ведь эта возможность тоже дана нам Богом. Благодарить Бога — это великая милость, дарованная свыше и приносящая великое утешение и радость. Таким образом, мы оказываемся еще большими должниками пред Богом.

Единственное, чем мы действительно можем отблагодарить Его, — это помочь окружающим нас людям, нуждающимся в нашей помощи, которые кажутся нам малыми. Великими и значимыми в наших глазах являются наши родственники и мы сами, но мы должны обратить внимание на всех, кто нас окружает. Пусть они как будто бы меньше нас, но они являются нашими братьями, и все мы — меньшие братья Господа Иисуса Христа. Во всех людях мы должны увидеть Его, как в детях видят родителей. Если мы будем понуждать себя благодарить Бога через благодеяния людям, будем любить ближнего, желая тем самым приобрести любовь к Богу, тогда мы можем надеяться, что на Страшном Суде или на том суде, который ожидает нас раньше, сразу после нашей смерти, милость Божия покроет нас. Бог простит нам все грехи ради того, что мы сумели и захотели (а если не получалось, то понуждали себя) любить наших ближних, ради того, что мы понуждали себя видеть в каждом человеке Господа Иисуса Христа, служили человеку как образу Божию и, не побоюсь этого слова, поклонялись ему. Конечно, мы не обожествляли человека, но поклонялись Тому, Кого он изображает, потому что человек — это нерукотворенный образ Божий, икона Божия, созданная самим Богом.

«Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне. И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную» (ст. 45-46). Конечно, вечная жизнь в точном смысле слова ожидает и праведников, и грешников. Но будущее наказание столь страшно, что даже сам Господь Иисус Христос называет его не вечной жизнью, а вечной мукой. Например, когда мы спрашиваем какого-нибудь человека, как он поживает, а у него в это время неприятности, он отвечает нам: «Да разве это жизнь!» Если мы так говорим даже о земных скорбях и ] страданиях, то тем паче так можно сказать о будущих вечных муках. Нам непонятно сейчас, что это будут за муки. Но если мы останемся вне любви Божией из-за того, что не любили ближнего, отвергли его, пренебрегли им и тем показали, что мы пусты и не имеем этой благодати, этого дарования от Бога, то нам будет приносить невыносимые мучения сама Слава Божия, изливающаяся на грешников так же, как на праведников. Не только будем бесконечно сожалеть о том, что не исполняли заповеди о любви к ближнему, и скрежетать зубами, не только совесть нас будет мучить, подобно неусыпающему червю, но и Божественная Слава, Божия благодать будет для нас всесожигающим огнем. Ибо мы не имеем в себе ничего, чтобы воспринять благодать и наслаждаться ею. Мы сами исказили свою природу так, что лишились возможности радоваться славе Божией. Однако в вечной жизни Бог будет везде и кроме Бога ничего не будет. Пребывая в Боге, и отторгаясь от Него, и мучительно переживая свое отторжение, мы будем бесконечно страдать.

Те же самые благодать и слава Божия, изливающиеся на людей, которые во время земной жизни изменили себя, уподобились Богу в любви к ближнему, в котором увидели образ Божий, сделают их способными в будущей жизни наслаждаться всеизобильной, бесконечной любовью Божией. Эти благость, слава и милость Божия будут столь велики, непостижимы и многообразны, что сделают человека счастливым во веки веков. В этой жизни мы наслаждаемся разнообразием удовольствий — как невинных, так и греховных. В жизни же будущей наслаждение, благость и счастье от общения с Богом будут столь многообразны, что они, можно сказать, будут бесконечны. Человеку, который общается с Богом, вошел в единение с Ним, это общение никогда не покажется надоевшим, уже испытанным. Он будет им вновь наслаждаться и вновь жаждать большего, потому что не сможет им насытиться. Бог, как Существо бесконечное, изливающее Свою непостижимую благость на сотворенные Им существа, будет познаваться человеком безгранично, во веки веков. И Царству Небесному не будет конца. Аминь.

18 февраля 2001 года

Что необходимо сделать, чтобы Господь простил нас?

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодняшний воскресный день называется «Неделя о Страшном Суде», сегодня Церковь напоминает нам о событии, грядущем на вселенную. Это событие не минует никого, как бы человек к нему ни относился — может быть, легкомысленно или даже вовсе в него не веруя. По выражению Евангелия, оно, как сеть, найдет на всех живущих во вселенной (см. Лк.21:35). Хотим мы или не хотим, думаем об этом страшном дне или нет, верим ли во Христа или, допустим, в Будду, нас будет судить Христос. Господь наш Иисус Христос, преисполненный неизреченной, безграничной, Божественной любви, будучи воистину Единым Человеколюбцем, заранее открывает нам, что должно делать, чтобы приговор на этом Суде оказался для нас благоприятным.

Представьте себе, что у человека возникает необходимость с кем-то судиться. Судья ему говорит: «Чтобы у тебя все было хорошо, ты сделай заранее вот что, и тогда ты выиграешь процесс». Конечно же, человек с радостью согласился бы исполнить подсказку человека, от которого зависит решение его вопроса. Так и в этом случае: Господь Сам говорит, что нам нужно сделать для того, чтобы Он нас простил. Исполнение Его подсказки необычайно важно: ради этого будут прощены все наши грехи.

Заслужить милость Божию и получить Царство Небесное достойно, то есть по своим делам, невозможно, всякий из нас войдет туда только будучи помилован Богом. Наши добрые дела в конечном счете являются лишь выражением нашего покаяния. Грехов у нас гораздо больше, чем добродетелей, но ради покаяния добрые дела нам «засчитываются», а злые (то есть грехи) предаются забвению. Итак, Спаситель заблаговременно открывает нам секрет того, по какому принципу будет происходить Суд, что необходимо сделать, чтобы Он, как Судья, простил нас.

«Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов» (ст. 31-32). Это повествование не является притчей в полном смысле слова, потому что в ней почти в прямой форме говорится о предстоящем событии. В то же самое время пророчество о Страшном Суде содержит некоторые образы, которые в действительности, конечно, не будут иметь места. Например, образ отделения пастырем овец от козлов. Господь Иисус Христос упрощает повествование о Страшном Суде, излагая его с помощью приточных образов, поскольку это событие непостижимо для человеческого разума.

«И соберутся пред Ним все народы». Не будет никакого человека, народа или государства, кого бы ни постиг Страшный Суд. Все народы: и те, которые уже исчезли, и те, которые, может быть, еще появятся, и существующие сейчас, и верующие во Христа, отпавшие от Него, то есть исповедующие какую-то другую религию, — все без исключения предстанут перед Господом Иисусом Христом, и Он «отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов».

Для людей того времени, имевших представление о скотоводстве, этот образ был! весьма понятен. Козлы и овцы часто пасутся вместе, а в загоне пастух отделяет их друг от друга. Подобное этому произойдет и на Страшном Суде. «И поставит овец по правую Свою сторону, а козлов — по левую» (ст. 33). Овцы — символ покорности, послушания, а козлы — упрямства и своеволия. Эти свойства особенно важны в деле спасения, они приближают или удаляют нас от него.

«Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его…» (ст. 34). Предсказание о Страшном Суде началось словами о том, что «приидет Сын Человеческий», а в этом стихе Господь называет Себя уже Царем. В первое Свое пришествие Он явился как один из людей, более того, был совершенно бесправным, жил подаянием, как нищий, и не имел над людьми никакой власти, кроме тех случаев, когда они сами добровольно предавали себя Ему в подчинение. На Страшном же Суде Спаситель будет действовать как Царь, то есть уже с полной властью, совершенно независимо.

«Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне» (ст. 34-36). Представьте себе, что мы живем во время пребывания на земле Господа Иисуса Христа. Конечно, каждый из нас, любой верующий человек считал бы необыкновенной, великой честью сделать что-то для Самого Господа. Однако мы понимаем, что это невозможно, эти времена уже не вернутся, а потому подчас говорим, что никак не можем Ему послужить. Мы, мол, не делаем добрых дел или не живем по-евангельски по той причине, что не имеем возможности слышать проповедь прямо из уст Спасителя, как слышали ее Его современники, видеть Его чудеса своими глазами. Господь опровергает такое неправильное мнение и открывает нам тайну: когда мы служим ближнему, то этим оказываем благодеяние непосредственно Ему. Как это возвышенно и одновременно как страшно! Как мы, к сожалению, далеки от такого понимания служения ближним!

Это повествование кажется нам чересчур образным, даже натянутым, но возражать Евангелию и сомневаться в нем нельзя по той причине, что это слова Самого Господа Иисуса Христа. Например, в хлебе и вине, освященных евхаристическими молитвами священника или епископа, оком веры мы видим уже не хлеб и вино, а Тело и Кровь Христовы, потому что Господь на Тайной вечере сказал: «Приимите, ядите: сие есть Тело Мое» и «Пиите от нея: сия есть Кровь Моя» (см. Мф.26:26-28; Лк.22:19-20). И раз Он так сказал, то мы верим в эту Божественную истину. Так и здесь: мы должны верить Господу, говорящему, что всякий, делающий добро ближнему, делает его Самому Христу, а потому этот ближний и есть Христос. Подавая милостыню или даже просто сочувствуя человеку (если не имеем возможности помочь материально), мы помогаем и сочувствуем Самому Господу Иисусу Христу.

«Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе? И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (ст. 37-40). Христос всех людей сделал Своими братьями — конечно, в первую очередь православных христиан, но не только их, потому что всякий человек имеет в себе образ Божий. Господь же Иисус Христос есть истинный образ Бога Отца и истинный Человек, имеющий в Себе всю полноту неискаженного образа Божия, и потому всякий человек есть образ Христов.

Эта истина настолько жива, что Господь говорит даже не так: «Когда вы делали добро, делали его одному из тех, кто подобен Мне», но прямо: «Вы делали это Мне». Когда мы молимся, мы порой унываем от того, что не можем умом приблизиться к Господу. Наше внимание рассеивается, мешают посторонние мысли, и, хотя мы стремимся духовно, в молитве приблизиться к Господу Иисусу Христу (в особенности это ясно при занятии молитвой Иисусовой, но и при чтении других молитв тоже), мы не можем этого сделать, как будто нам что-то препятствует. Все наши усилия бывают бесплодны и напрасны, и мы приходим в недоумение и, может быть, иногда даже ропщем, думая, что желаем совершить как будто бы богоугодное дело, а благодать Божия нам не содействует.

Но когда нужно приблизиться к Господу Иисусу Христу не в молитве, а в делах милосердия, тогда мы не хотим исполнять свой долг. Спаситель сказал: «Я был болен, и вы посетили Меня», значит, когда мы приходим к больному или заключенному в темнице (а в Евангелии не говорится, что человек заключен туда несправедливо — может быть, напротив, за какие-то свои грехи, действительные преступления), то, оказывается, мы приходим к Самому Господу Иисусу Христу. Когда мы принимаем странника — мы принимаем Самого Господа Иисуса Христа. Вот какова Божественная тайна открытая нам сейчас! А если мы всего этого не делаем, то получается, что умом мы ищем Господа, а в действительности Его отвергаем. Как же мы можем почувствовав Его близость, объять Его своим умом, ощутить Его пришествие в наше сердце или при близиться к Нему в молитве, когда на деле мы удаляемся от Него своим холодные безразличным к людям сердцем?

Преподобные отцы знали эту истину, и, хотя пространственно удалялись от люде они понимали, что от любви к ближнему удалиться невозможно. Преподобный Антоний Великий, будучи основателем пустынножительства и отцом отцов, как называет его православная традиция, говорил пустынникам, отшельникам, что наш ближний это наша жизнь и смерть. Значит, тот, кто стремится к Господу истинно, а не лицемерно, будет искать приближения к Нему не только в молитве, но и в любви к ближней проявляющейся в добрых делах.

Человек, имеющий в себе благодать Божию, действительно видит в каждом человеке Христа. Общаясь с людьми, он не тяготится ими, потому что общается со Христом оказывая помощь ближнему, не думает, что теряет время, потому что помогает Само Господу Иисусу Христу, как бы страшно и даже непостижимо для человеческого разума это ни звучало, как бы нас ни ужасало. Человек, устремляющийся к Богу в конкретных делах милосердия, конечно, не почувствует препятствия, когда устремится к Не своим духом в молитве.

«Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в ог вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; ж дал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не од Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня. Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, шип больным, или в темнице, и не послужили Тебе?» (ст. 41-44). Такими доводами и мы себя часто оправдываем, отказываясь от добрых дел и помощи людям по той причине, I что, как нам кажется, они этого недостойны, а это то же самое, что сказать: «Мы не! видели Тебя нуждающимся, Господи, и потому не помогали Тебе». Нам кажется, что³ если бы мы видели какое-нибудь достоинство в человеке — может быть, праведность’ или что-то другое, выглядящее в наших глазах каким-то преимуществом, — то помогли бы ему. Но Господь заранее пресекает подобное настроение. Как я уже говорил, Он открывает нам тайну того, как будет происходить Суд. Мы должны усвоить Его слова и руководствоваться ими в каждую минуту своей жизни. Может быть, не всегда мы имеем возможность сделать что-то существенное, иногда даже сами нуждаемся в посторонней помощи, но доброе расположение, сочувствие, сострадание, притом соединенные с благоговением, стремлением почитать ближнего высшим себя, точно так же, как мы, несомненно, считаем Господа Иисуса Христа высшим нас, — это должно быть в каждом человеке всегда. Может быть, иногда нашей помощью будет доброе слово или вздох сочувствия тому, что у человека произошла какая-то неприятность. Иногда мы сделаем что-нибудь ничтожное, так что человек этого даже не почувствует, но мы сделаем это добро, потому что не можем не помочь ближнему и осознаем, что делаем добро Господу Иисусу Христу. Тот, кто любит Господа, как говорит опыт духовных людей, не может не любить ближнего.

Некий подвижник нашего времени, греческий старец, сказал: «Кто хочет найти любовь, пусть ищет ее в Иисусе». Что это значит? Кто хочет любить ближнего — а всякий христианин должен прежде всего стремиться к любви, потому что в этом, можно сказать, суть Евангелия и христианства, — тот должен через Иисусову молитву возлюбить Господа Иисуса Христа. Тогда сердце человека оживет — перестанет быть каменным и превратится в плотяное, как говорит пророк Иезекииль (см. Иез.11:19; 36, 26). Вот тогда мы будем видеть и любить в ближнем Христа. Можно сказать, что любовь ко Христу в молитве и любовь к ближнему — это одно и то же. Мы думаем, что это как будто бы вещи противоположные и некоторая привязанность, сочувствие к человеку отвлекают нас от духовной жизни. Но так нам кажется по недостатку духовного опыта или потому, что мы не пережили истинной любви к Богу. Оттого мы и оправдываем себя, подобно этим грешникам из притчи, которые говорили: «Когда мы видели Тебя нуждающимся?» Если бы мы имели любовь к Господу Иисусу Христу, то в каждом человеке видели бы Христа, и, можно даже сказать, обожествляли бы его. Конечно, не так, как это делают гуманисты, которые оправдывают человека со всеми его страстями и пороками и считают, что он достоин чуть ли не поклонения. Их ошибка состоит в том, что они отделяют человека от Христа, от Бога, а мы, наоборот, соединяем: служа человеку, служим Христу. Потому в нашем служении не может быть ничего чуждого Евангелию. Таким образом мы исполняем это предупреждение Спасителя о том, что нам нужно сделать, чтобы оказаться оправданными на Суде.

Трудно полюбить человека, для этого нужно преодолеть себя, сделать свое сердце из каменного плотяным, живым. Господь открывает нам некоторые тайны, облегчающие этот подвиг. Он говорит, что надо любить ближнего, как самого себя (см. Мф.19:19; 22, 39; Мк.12:31; Лк.10:27), то есть дает нам некий критерий: мы должны полюбить другого человека не меньше, чем самих себя, потому что он такой же, как и мы (именно так нужно понимать эту заповедь). Господь говорит: «Относись к другим так, как хочешь, чтобы относились к тебе» (см. Мф.7:12; Лк.6:31) — и нам, людям, у которых нет любви, дает для этой добродетели некоторое основание внутри нашего собственного естества. Себя мы любим, но должны понимать умом, что наш ближний такой же, как и мы, — вот почему мы должны любить и ближнего, как самих себя. Мы хотим, чтобы нам делали добро, снисходили к нам, прощали наши грехи, забывали то зло, которое мы когда-то причинили людям, — значит, должны и сами так относиться к другим. И, наконец, Господь открывает истину, невероятную для здравого смысла, но бесспорную для веры: в каждом ближнем Христос, а потому, служа ближнему, я служу Христу; любя ближнего, я люблю Христа. Если даже после такого откровения мы останемся безразличны и не начнем сбрасывать со своего каменного сердца нарост жестокости, равнодушия и холодности, тогда, наверное, можно сделать вывод о том, что мы просто не хотим исполнять заповеди, ибо это откровение Спасителя, эта истина должна тронуть всякого человека, даже почти мертвого душою.

«Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне» (ст. 45). Мы часто презираем людей, они нам кажутся меньшими нас и потому недостойными, презренными, не стоящими даже внимания, а не только добрых дел. Но Господь говорит, что и в таком презренном в наших глазах человеке, кто бы он ни был, Сам Христос: «Этот человек — Я Сам, Господь Иисус Христос. Презирая его, ты презираешь Меня, проявив безразличие к нему, ты безразличен и ко Мне».

«И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную» (ст. 46). Праведник — это тот, кто истинно, нелицемерно любит Господа Иисуса Христа, то есть видит Христа в каждом человеке. Грешник же — это тот, кто, может быть, и исполняет требуемое заповедями, но исполняет формально, ближний для него — совершенно чужое, постороннее существо. Выслушав это предсказание Спасителя о том, что будет с нами на Страшном Суде, это предупреждение, как мы должны себя вести, чтобы быть помилованными и приобрести жизнь вечную, мы должны отнестись к этому, по крайней мере, без легкомыслия.

Надо всячески понуждать себя — даже и против воли, противясь своему окаменевшему сердцу, — делать добро каждому человеку с благоговейным уважением, а не с презрением, служить ему так, как будто это Сам Бог. Выражаясь просто, мы должны молиться на каждого человека. Когда мы хотим сказать, что любим кого-то, то говорим: «Я молюсь на него». Вот так мы должны относиться не только к христианам, но и к любому нашему ближнему. А наш ближний — каждый нуждающийся в помощи: пище, одежде, крове, лекарствах, утешении, сочувствии, добром слове. Всякий человек является нашим ближним, и в нем — Сам Господь Иисус Христос, Сын Божий. Аминь.

10 марта 2002 года

Неделя сыропустная. Воспоминание Адамова изгнания

(Мф., 17 зач., VI, 14-21)

Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный, а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших.

Также, когда поститесь, не будьте унылы, как лицемеры, ибо они принимают на себя мрачные лица, чтобы показаться людям постящимися. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. А ты, когда постишься, помажь голову твою и умой лице твое, чтобы явиться постящимся не пред людьми, но пред Отцом твоим, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно.

Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше.

О благоразумном соблюдении поста

Дорогие братья и сестры, мы вступаем на поприще Великого поста. Сегодня вечером будет совершаться первая постовая служба. По старинному православному обычаю, перед вступлением в пост мы испрашиваем друг у друга прощения. Этот обычай основан на сегодняшнем евангельском чтении, в котором сказано, что мы должны прощать ближним совершенные против нас грехи, чтобы иметь право с дерзновением просить у Господа о прощении собственных грехов. Каждый год мы просим друг у друга прощения в этот день и, казалось бы, должны были привыкнуть совершать этот общепринятый ритуал. Однако обычай просить прощения всегда трогает сердца людей. Это происходит оттого, что мы чувствуем, что согрешили не только против Бога, но и против наших близких — всех тех, с кем мы общаемся. Сознание грехов отягощает душу, и мы хотим от этого избавиться, испросив прощения у Бога. При этом мы понимаем, что можем просить у Бога прощения только тогда, когда сами простим другим. Много прекрасных слов сказано по этому поводу подвижниками благочестия. Самое главное, чтобы мы простили друг другу все, в чем мы виноваты, искренне, от всего сердца, потому что Господь взирает прежде всего на наше сердце. Нужно просить прощения не только за сознаваемые нами грехи, но и за те, которых мы, может быть, по своей немощи и не чувствуем. Мы можем даже не заметить, что обидели человека, вызвали в его душе подозрение или неприязнь. Нужно постараться и самим искренне всех простить.

В Евангелии много говорится о необходимости прощать друг друга. В этом и состоит истинное христианство. Молитва «Отче наш», которую мы повторяем каждый день по несколько раз, содержит в себе такие слова: «И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим». Таким образом, мы просим Господа простить нас при том условии, что сами прощаем. Поэтому тот, кто имеет зло на ближнего и не прощает его, тот, повторяя слова молитвы, как бы говорит следующее: «Не оставляй мне моих долгов, потому что я не оставляю моим должникам».

Как священнослужитель и духовник, я хочу исполнить свой христианский долг и с искренним сердечным чувством прошу прощения у всех, кого я своими человеческими недостатками, может быть, нечаянно обидел или соблазнил. Прежде всего у своих собратьев священнослужителей. Потом у своих самых близких духовных чад, которым иногда, может быть, кажется, что я к ним невнимателен и уделяю им мало времени. А в широком смысле я считаю своими духовными чадами всех прихожан, потому что через проповедь и наставления своих собратьев священнослужителей я вместе с ними окормляю всех вас. Прошу прощения у братии монастыря и у всех прихожан. Молитесь обо мне, грешном и немощном. Бог вас всех простит!

Мне хотелось бы сказать несколько слов о неправильном отношении некоторых людей к своим духовным отцам. Случается, что люди, движимые искренними благочестивыми чувствами, преувеличивают благочестие и праведность своих духовников. Когда мы общаемся с действительно духоносным старцем, имеющим явные признаки святости, то можем без преувеличений приписывать такому человеку истинную праведность и ревность. Но в подавляющем большинстве случаев духовники — это самые обыкновенные люди, не обладающие благодатными дарами, которые им иногда приписывает молва. Бывает, что христианин сначала безмерно возвеличивает своего духовного наставника, но, заметив в нем какую-нибудь слабость, испытывает разочарование и теряет к нему доверие. Таким образом он наносит вред своей душе. Поэтому давайте будем смотреть друг на друга просто, без всякой экзальтации или, напротив, подозрительности, чтобы не прельститься и не впасть в осуждение. Призываю всех искать прежде всего духовной пользы, научиться снисходить к недостаткам духовных наставников и испытывать к ним доверие. Без доверия трудно повиноваться и принимать наставления.

Теперь, братья и сестры, кратко скажу о соблюдении поста. Прежде всего, пост должен быть во всех отношениях благоразумным. Существуют уставные правила соблюдения поста, но, к сожалению, мы не можем следовать им во всей строгости. По русской пословице: нельзя всех стричь под одну гребенку. Один человек крепкий, как железо, а другой немощный, как солома. Для каждого человека есть свои границы поста. Если человек выходит за одну границу, то пост перестает быть постом. Если за другую, пост становится самоубийством. Поэтому нужно посоветоваться с духовником и найти для себя золотую середину.

В нашем монастыре братия будет поститься так: первую седмицу — сухоядение, то есть трапеза без масла, кроме субботы и воскресенья, когда масло разрешается. В прочие седмицы, кроме Крестопоклонной и Страстной, — сухоядение в среду и пятницу, а в остальные дни — с маслом. На Крестопоклонной и на Страстной седмицах также сухоядение. На Страстной седмице разрешается вкушать масло в четверг, когда вспоминается установление Господом Таинства Евхаристии.

Вы можете поститься строже, а кто-то, может быть, нуждается в послаблении. Живущим в миру, скорее, необходимо послабление, потому что поездки в общественном транспорте, работа и заботы о семье утомляют и изнуряют человека. Но молочное есть нельзя — это уже не пост. Пост с рыбой — это пост очень ослабленный. Постоянное употребление пищи с маслом — несколько ослабленный, но допустимый пост.

Строгость соблюдения поста можно рассматривать в трех отношениях: в отношении качества, количества и времени принятия пищи. Есть, например, люди с больным желудком, которым необходимо вкушать пищу через каждые несколько часов, а здоровые могут есть один или два раза в день. Мы должны быть благоразумными, чтобы не стать самоубийцами. Нужно иметь в виду, что и подвижники постились по-разному. Например, один подвижник вкушал каждый день только молоко оленихи: другой пищи у него не было. Каждый день к нему приходила олениха и чудесным образом давала себя доить. Пост это был или не пост? Казалось бы, он вкушал молоко, но пусть кто-нибудь попробует так попоститься!

Пост должен быть не только телесным, но и духовным. Духовная сторона поста состоит в покаянии, частом посещении богослужений и усиленной домашней молитве. Например, к обычному молитвенному правилу можно добавить чтение покаянного канона или акафиста Иисусу Сладчайшему, можно читать Псалтирь или проводить больше времени в уединении, чтобы молиться Иисусовой молитвой. Нужно выбрать то, что приносит вам бблыпую пользу. Один подвижник сказал: «Лучше я в церкви один раз скажу: «Господи, помилуй», чем дома всю Псалтирь прочитаю». Только великие подвижники, безмолвники достигали такого духовного преуспеяния, что могли молиться в уединении с большей пользой, чем во время церковного богослужения. Для мирян, вероятно, усиление молитвы должно выражаться в более частом посещении богослужений. При этом нужно воздерживаться общения, многословия, от встреч, если их можно отложить. В особенности это касается первой седмицы поста, в течение которой желательно посещать все службы. Если это очень трудно, то нужно посещать храм хотя бы в первые четыре вечера поста, потому что будет читаться Покаянный канон Андрея Критского, и, по благочестивому обычаю, на этих службах нужно обязательно помолиться. В течение первой недели нужно исповедоваться и причаститься в субботу или воскресенье. Можно причаститься в среду или в пятницу, когда совершается Литургия Преждеосвященных даров. Вообще, в течение поста нужно стараться причащаться чаще, чем обычно, желательно приступать к Таинству каждую неделю. Если такой возможности нет, то постарайтесь причаститься хотя бы на первой седмице, затем приблизительно в середине поста и на Страстной седмице. Конечно, можно причащаться и чаще, чем раз в неделю, особенно в праздничные дни: например, на Благовещение или в день установления Тайной вечери.

Итак, братья и сестры, с Божией помощью за время Великого поста постараемся очистить свое сердце и душу! Приблизимся к вечности в это благоприятное для покаяния и спасения души время, которое Церковь выделила из всего времени года для спасительного и очистительного подвига поста. Аминь.

21 февраля 1999 года

О тайном совершении добродетелей

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня, братья и сестры, мы вспоминаем древнейшее событие человеческой истории, печальное и страшное, — катастрофу, превосходящую все известные человечеству бедствия: и общественные, и стихийные природные. Эта катастрофа — падение наших прародителей Адама и Евы и изгнание их из рая. Мы вспоминаем это событие, чтобы покаянием и постом вернуть себе райское блаженство. Все мы уже с рождения несем на себе печать греха, и даже после Крещения — отчасти по нашему нерадению, отчасти по злобе и зависти бесовской — должны вести борьбу с грехом для того, чтобы вернуть утерянный и, к несчастью, забытый нами рай. Наши прародители, первобытные люди — не в том смысле, который подразумевается под этим словом в учебниках биологии, а «бывшие исперва» (см. 2 Пет.3:5), то есть изначала, — Адам и Ева согрешили, преступив заповедь Божию о посте. Запрещение вкушать с древа познания добра и зла было своего рода постом, потому что постом называется ограничение в пище. Это первое ограничение было весьма щадящим и снисходительным, но наши прародители его нарушили: дерзновенно протянули свои руки, сорвали плод с этого древа, вкусили его и лишились Божественной благодати. Глаза их открылись, Адам и Ева потеряли младенческую невинность, увидели свою наготу, устыдились и от листьев этого же дерева (по мнению святых отцов, это была смоковница) сделали себе опоясания. Не раскаявшиеся в своем грехе перед Богом, наши прародители были изгнаны из рая.

Выдающийся богослов и учитель Церкви блаженный Августин, наблюдая за младенцами, увидел, что даже в недавно родившихся и еще не научившихся говорить детях начинают действовать страсти, только дети не могут привести их в исполнение, поскольку этих страстей не понимают. В них действуют и гнев, ибо они плачут, когда им не дают пищи, и даже блудная страсть (в неосознанном поведении младенца наблюдательный человек увидит и многое другое). Дерзну добавить к этому еще одну, как мне кажется, примечательную деталь: конечно, вы замечали, что младенцы, в отличие от детенышей животных, тянут в рот любой предмет, который попадается им под руки. В отличие от человека, животным не приходится наблюдать за своими детенышами, чтобы те не совершили столь опрометчивого и, может быть, пагубного для них поступка — взять в рот предмет, который может даже убить, а человек вынужден смотреть за своим ребенком. Разве это не свидетельство того греховного поступка, который совершили наши прародители, когда дерзновенно протянули руку к плоду и вкусили его? Этот бессознательный вредный навык в младенцах, как мне кажется, является знаком, печатью того, что все мы в лице своих прародителей когда-то протянули руку к запрещенному плоду и его вкусили. Не нужно думать, что согрешили только два человека, а теперь страдают их бесчисленные потомки, — нет, согрешило все человечество, которое в то время состояло из двух человек. Если бы человечество состояло из того бесчисленного количества людей, которые родились после грехопадения и еще появятся на свет до кончины мира, то, я думаю, падение оказалось бы более страшным — всеобщим, возможности спасения не было бы, а сейчас мы можем покаяться и спастись, и желающие достигают спасения. В этом состоит человеколюбие Божие, мы же, пользуясь им, лукаво оправдываем себя. Разве своими грехами мы не подтверждаем того, что и мы бы согрешили, если бы жили тогда? Разве мы ни в чем не повинны? Прародители совершили один грех и были строго наказаны. Мы же каждый день многократно нарушаем повеления Божий и вкушаем запрещенный плод, только не в виде собственно плода с древа познания добра и зла, а в виде всех тех греховных дел, которые запрещены евангельскими заповедями.

Святая Церковь предлагает нам поучение Господа Иисуса Христа, которое может настроить нас на правильное проведение Великого поста: такое, при котором пост принесет нам пользу и поможет вернуть дарованную в Таинстве Крещения благодать, которую мы необдуманно потеряли, подобно тому как лишились райского жительства наши прародители.

Господь наш Иисус Христос говорит: «Если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный, а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших» (ст. 14-15). В течение поста мы должны, во-первых, позаботиться о том, чтобы принести покаяние, во-вторых, понять, что истинное покаяние и прощение Богом наших грехов возможны только в том случае, если мы будем прощать тем, кто виноват по отношению к нам. Мы виноваты перед Богом, но Он прощает нам грехи, а потому и мы должны простить нашим обидчикам все, в чем бы их вина перед нами ни состояла. Только тогда, когда мы будем каяться и прощать других грешников, наш пост будет угоден Господу и приобретет смысл. Без покаяния, в особенности без покаянной молитвы, пост будет лишь ограничением в пище, чем-то вроде диеты, а отнюдь не духовным занятием. Пост, не сопровождаемый сердечным сокрушением, ради которого он и предпринимается, превращается в некое физическое упражнение, принося пользу, может быть, нашему здоровью, но никак не душе.

«Также, когда поститесь, не будьте унылы, как лицемеры, ибо они принимают на себя мрачные лица, чтобы показаться людям постящимися. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою» (ст. 16). Лицемеры соблюдают пост ради человеческой славы: они напускают на себя унылый вид, и, видя их изможденные, печальные лица, неопытные христиане начинают прославлять таких людей за их как будто бы строгий пост. На самом деле может случиться так, что человек и поститься-то не будет или станет соблюдать пост очень слабо, нерадиво, но из-за напускной печали покажется нам особенным подвижником. Некоторые настолько преуспевают в таком лицемерии, что, подобно артистам, могут изобразить из себя великих подвижников и молитвенников, на самом деле весьма мало подвизаясь. Мы должны поступать наоборот и по возможности скрывать свой пост. Если он становится виден для других против нашей воли, например, станет заметно, что мы похудели или наше лицо осунулось и мы стали более строги и серьезны, — это уже не наша вина. Мы стараемся по возможности свой подвиг утаить, но если против нашей воли что-то проникает наружу, за это мы не ответим. Человек может поститься очень строго, но только нечто малое поневоле обнаружится перед людьми. Конечно, это не значит, что мы должны на самом деле помазать нашу голову и умыть лицо, как говорится в Евангелии (см. ст. 17), ибо это образное выражение. Спаситель говорит о том, что мы должны не напускать на себя печаль, а выглядеть обыкновенно, и даже радостно и приветливо. Нужно сказать, что приветливое отношение к людям, радостное настроение — это признак присутствия в душе человека благодати. Кто искренне кается, в том начинает действовать Божественная благодать и сразу вслед за печалью возникает тихая, ровная, спокойная, неземная радость. Она поневоле будет видна на лице человека и в его поступках. Под словами «помажь голову» и «умой лице» как раз и подразумевается проявление этой блаженной, благодатной радости, которая является естественным и даже, я бы сказал, обязательным следствием истинного покаяния. Недаром великий древний подвижник и учитель преподобный Иоанн Лествичник называет покаянный плач радостотворным, то есть творящим радость.

«А ты, когда постишься, помажь голову твою и умой лице твое, чтобы явиться постящимся не пред людьми, но пред Отцом твоим, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (ст. 17-18). Мы не должны стараться показать, что постимся, хотя невозможно и совершенно это утаить. Если кто-то постится помимо обязательных постов: Великого, Успенского, Петрова и Филиппова, он, конечно, должен утаивать свой подвиг, но общепринятые посты утаить невозможно, разве что несколько скрыть степень их строгости. Главное, чтобы мы делали это не напоказ, не для людей, а для своей души. Мы обязаны совершать добродетели, и скрыть их часто невозможно. Великий праведник святой Иоанн Кронштадтский как-то спросил у игумений Таисии, подвижницы святой жизни: «Что, по-твоему, значит давать милостыню втайне?» Она ответила: «Чтобы никто не знал». «Нет, — возразил отец Иоанн, — это значит творить ее нетщеславно, потому что если мы и утаимся от других людей, то не утаимся от самих себя, а надымаясь гордостью и высоким о себе мнением в душе, получим самый страшный вред из возможного». Странно слышать: вред, который можно получить от добродетели… Но это так. Поэтому настоящей добродетелью, будь то пост, молитва или милостыня, считается добродетель, совершенная именно нетщеславно, втайне от самого себя. Когда мы постимся ради Бога, ради прощения грехов, а не ради того, чтобы люди имели о нас доброе мнение, тогда мы получаем награду от Бога, потому что Он видит тайное, а явным как бы пренебрегает. За наше намерение совершать подвиг поста ради нашего спасения, ради Бога, а не ради людей Он воздает нам явно, но явно не перед другими, а для нас самих. Наши ближние, может быть, и не приметят, есть ли в нас благодать, появилась ли в нашей душе духовная радость, — главное, чтобы мы сами ощутили действие благодати в своей душе, очищение ее Божественным действием.

«Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут» (ст. 19-20). Эти слова не означают, что где-то на небесах нам копится некая награда. Собирать себе сокровища на небе — это значит искать Божественную благодать, желать только небесного, иметь корысть, если можно так выразиться, только к духовному. Действительно, можно так сказать, что мы копим сокровища и имеем корысть. Но какую? Эта корысть заключается, прежде всего, в том, чтобы получить вечную жизнь, прощение грехов, стяжать благодать, милость Божию, близость к Богу, приобрести евангельские добродетели. Все это называется «собирать себе сокровища на небесах». Под молью, ржавчиной и ворами подразумеваются наши грехи, в особенности тщеславие и гордость, которые, подобно ворам, расхищают все доброе, душеполезное, что нам удалось стяжать, накопить. Если мы совершали добродетели ради людей, тогда все нами собранное расхищается, и в конечном счете мы остаемся пустыми.

«Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (ст. 21). Действительно, если мы все делаем ради Бога, спасения души, евангельской чистоты, то с Богом будет и наше сердце и мы будем думать только о небесном, вечном, совершенно пренебрегая человеческим мнением. К сожалению, в наше время грех часто почитается добром, а добро — злом, поэтому, совершая добродетели ради людей, а не ради Бога, может случиться, мы будем стараться выглядеть перед людьми добродетельными даже ценою лицемерия или греха. Таким образом, наше сердце будет на земле, с людьми, и оно будет непостоянно, ибо один человек одобряет одно, другой — другое, один хвалит сегодня это, а завтра — то. Мы никогда не найдем постоянства и, желая угождать всем, на самом деле не угодим никому и подвергнемся осуждению как от Бога, так и от людей, которым хотели польстить и перед которыми лицемерили.

Итак, будем собирать себе сокровища на небе, то есть будем думать только о небесном, и тогда там окажется наше сердце. Бог, Который, по словам апостола Павла, «вчера и сегодня и во веки Тот же» (Евр.13:8), даст нам силы и возможность постоянно копить это духовное богатство, будет непрестанно утешать нас Своей благодатью и сделает нас достойными имени христиан.

Святая Церковь устроила все для того, чтобы мы готовились к вечности: для этого установлены посты, христианские праздники. Мы часто смотрим на все это как на что-то обычное, свидетельствующее о привычном ходе вещей. Нам кажется: что тут такого, все как всегда — день сменяет день, за годом идет год?.. По своей ограниченности, по немощи ума мы недопонимаем, что происходит. Каждый пост, и в особенности Великий, покаянием готовит нас к вечности. Если же мы постом пренебрегаем, проводим его нерадиво, неразумно, с тщеславием, а не со смирением — тогда мы от Бога удаляемся. Из года в год мы думаем, как бы поскорее пост кончился и мы бы радостно отпраздновали Пасху, — • и забываем, что речь вдет не о воздержании от скоромной пищи и приятной встрече Пасхи, а о нашем спасении или погибели. Поэтому давайте отнесемся к посту ревностно, правильно, будем поститься по-евангельски. Вспомним наших прародителей, которые из-за пренебрежения легчайшей заповедью лишились райского блаженства. Не будем пренебрегать такими простыми и легко исполнимыми делами, как воздержание от пищи и усиленная молитва о прощении грехов (что само по себе, даже без награды, радостно и приятно), не будем лишать себя надежды на вечную жизнь. Не будем уподобляться нашим прародителям в их грехе нерадения, которое привело к такому страшному исходу, но станем подражать им же, Адаму и Еве, в том покаянии, которое они имели после изгнания из рая, ибо плач стал всегдашним их спутником. Церковное предание говорит, что первый хлеб Адам приготовил, смешивая истираемые камнями зерна пшеницы со слезами. Подобно кающемуся праотцу Адаму мы тоже должны вкушать свою постную пищу, смешивая ее со слезами или, по крайней мере, с сокрушением сердечным. Тогда Господь наш Иисус Христос действительно подаст нам свою благодать и мы сподобимся чистым сердцем с верой встретить великий христианский праздник — Воскресение Христово, которое само по себе является величайшим свидетельством истинности учения Господа нашего Иисуса Христа. Аминь.

21 февраля 1999 года

Отчего в нашей душе нет мира?

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Спаситель поучает нас: «Если вы простите людям согрешения их, простит и вам Отец ваш Небесный; если же вы не простите людям согрешений их, то и Отец ваш не простит согрешений ваших»* (ст. 14-15). Церковь предлагает для нашего размышления перед началом Великого поста это евангельское поучение для того, чтобы мы, вразумленные Самим Господом Иисусом Христом, совершали путь поста правильно и достигли его завершения с пользой для души.

«Если вы простите людям согрешения их, простит и вам Отец ваш Небесный». Итак, прощение наших грехов поставлено в зависимость от того, как мы сами прощаем проступки другим людям. Мы можем наложить на себя суровые подвиги: очень строго поститься, совершать множество поклонов, много и внимательно молиться со слезами, искренне просить у Бога прощения — и, как нам кажется, стяжать благодать Божию. Но если при всем этом мы не захотим или не сможем (мы часто говорим, что не можем) простить тем людям, которые против нас согрешили или как-то нас обидели, тогда, несмотря на все наши подвиги, несмотря на самое искреннее и глубокое покаяние, Отец Небесный не простит нам наши грехи. Потому что Он — Отец всех людей: и нас, и «должников наших».

«Если же вы не простите людям согрешений их, то и Отец ваш не простит согрешений ваших». Все наши подвиги, слезы и умиление при внимательной молитве окажутся бесполезными, если мы не будем снисходить к окружающим нас людям и не научимся прощать им все те неприятности, мнимые и действительные, которые они нам доставляют. К сожалению, если взглянуть на свою жизнь, на свое поведение беспристрастно, то можно увидеть, что мы не только не снисходительны, но и, напротив, чрезвычайно придирчивы к людям. Конечно, нам кажется, что зла на людей мы не держим, но сколько неудовольствия, неприязни мы испытываем в течение дня от того, что и самые близкие люди делают что-либо не так, как нам хочется или нравится. Мы проявляем это неудовольствие по отношению к тем, с кем общаемся в течение дня, а потом об этом забываем. Забываем не потому, что прощаем ближних, а потому, что уверены в их неправоте, но, поскольку причиняемые нам неприятности, так сказать, терпимы, мы никак на них не реагируем. В душе же неудовольствие остается, а значит, мы не прощаем людям их согрешений. Часто мы удивляемся: почему в нашей душе нет мира, почему мы испытываем какое-то беспокойство, а иногда и опустошение, ведь мы ничего особенного не сделали, никакого большого греха не совершили, даже не прогневались в течение дня? Происходит же это от того, что в нашем сердце живет неприязнь по отношению ко всем тем, кто творит не нашу, а свою собственную волю. И выходит, что когда мы читаем молитву «Отче наш», то навлекаем сами на себя осуждение Божие, потому что в ней условием прощения долгов (то есть грехов) определено то, как человек прощает других людей: «И остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим».

Вот что прежде всего говорит Церковь словами Самого Спасителя в напутствие нам перед вступлением в Великий пост, рекомендуя помнить об этом в течение всего поста.

«Когда же поститесь, не делайтесь как лицемеры сумрачными; ибо они искажают лица свои, чтобы показать себя людям постящимися» (ст. 16). Это поучение относится непосредственно к посту: мы не должны поститься напоказ. Это не значит, что пост надо утаивать, потому что на практике скрыть пост невозможно. Если в эти дни постится вся Церковь, то как мы скроем свой пост? Если станем делать вид, будто не воздерживаемся в пище, тогда, скорее всего, просто соблазним людей. Важно не скрывать пост, а исполнять добродетель поста ради Бога, а не ради людей. «Ибо они искажают лица свои» — так поступают лицемеры, думающие о человеческой похвале и желающие показать, что они постятся. «Истинно говорю вам, они получили награду свою» (ст. 16). Люди, которые желают похвалы от людей и, может быть, даже совершают какие-то особенные подвиги ради человеческого одобрения, уже получают свою награду. Нужно сказать, что тщеславие — это столь коварная и могущественная страсть, что она заставляет иногда некоторых своих приверженцев, своих рабов совершать великие подвиги, выделяться каким-то особенным благочестием. Такой человек не только видом своим показьшает, что постится, но может очень строго воздерживаться и на самом деле, ему придает сил тщеславие. Тщеславие, ожидание похвалы от людей, может дать силы совершать множество поклонов, сохранять глубокое уединение, проливать слезы. Даже внутреннее желание получить одобрение от других уже придает человеку силы и питает его тщеславие. Когда же подобный мотив для подвигов исчезает, тогда вдруг человек чувствует необыкновенное изнеможение, становится едва-едва способным сохранить самый ослабленный пост, с большим трудом может сделать несколько поклонов и не может выдержать не только уединенной жизни, но и краткого времени совершения своего молитвенного правила. Потому необходимо тщательно внимать себе, чтобы не лишиться небесной награды, ожидая похвалы от людей.

В Евангелии не говорится о том, что не должно, чтобы люди видели наш пост. Наверное, чрезвычайно наивно было бы есть свою скромную постную пищу при других с той целью, чтобы они нас заметили. Но по тщеславию можно желать показать последствия поста, являя перед всеми лицо сумрачным, как бы изможденным от пощения, или, может быть, каким-либо другим образом сделать явными результаты своих подвигов. Такой человек получает награду от людей, от Бога же он не получит ничего. Никакой благодати не будет ему дано за его, пусть даже и чрезвычайно строгие, сугубые подвиги.

«Ты же, постясь, помажь твою голову и лицо твое умой, чтобы показать себя постящимся не людям, но Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий втайне, воздаст тебе» (ст. 17-18). Эти слова, конечно, не означают, что мы должны буквально принимать какой-то нарочито радостный вид, чтобы вести себя противоположно тем лицемерам. Действительно, мы не можем утаить поста по многим причинам. Одна из них заключается в том, что пост, безусловно, отражается на внешности: лицо может побледнеть или похудеть. Это естественное, не зависящее от нас явление. Древние отцы говорили, что бледность и худоба лица являются украшением монаха. Поститься мы должны с радостью, ради Господа и ради своего спасения, а не с таким настроением, что делаем что-то тяжкое, исполняем некое наказание.

«Помажь твою голову и лицо твое умой, чтобы показать себя постящимся не людям, но Отцу твоему». Нам заповедуется не показывать перед людьми, будто мы страдаем из-за усиленного воздержания, а открывать пред Богом свою радость о том, что можем угодить Ему хотя бы чем-то малым. Совершая подвиг поста не ради людей, а ради Господа, мы получим от Него награду — очищение души и прощение грехов. В душе нашей водворится мир, и мы действительно сподобимся вкушения Божественной благодати.

«Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и тля разрушают, и где воры подкапывают и крадут» (ст. 19). Конечно, здесь говорится не об имуществе и каких-то сокровищах в прямом смысле слова, а опять же о тщеславии. «Не собирайте себе сокровищ на земле», то есть не ищите себе похвалы от людей, не ищите земной славы. Потому что на земле «моль и тля» — то есть тщеславие и гордость — «разрушают все» и «воры подкапывают и крадут» — то есть демоны уничтожают все наши труды, совершаемые ради людей. Некоторые подвижники помыслы тщеславия называли «ворами» и «разбойниками». Некий современный подвижник, чувствуя приближение помыслов тщеславия, которые, как он знал, лишат его умиления и благодати, падал на колени, плакал, молился и говорил: «Господи, воры пришли, помоги мне!» Поэтому будем прилежать добродетели не ради человеческого одобрения, но исключительно ради спасения своей души, ради вечности.

«Но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни тля не разрушают, и где воры не подкапывают и не крадут» (ст. 20). Размышляя о милости Божией, изливаемой на всех людей, утверждаясь в той мысли, что благодать дана нашей душе как бы в долг, незаслуженно и что мы должны будем отчитаться и воздать Богу ответ за все, от Него полученное, мы начинаем все совершать ради Бога и тогда действительно собираем себе сокровища на небе.

Если же помышляем о человеческом одобрении, мечтаем чего-то достигнуть, сравниваем себя с какими-нибудь подвижниками, стремясь быть подобными им, а о том, что ждет нас за гробом, не думаем вовсе, тогда мы собираем себе сокровища на земле. В этом случае гордость и тщеславие («моль и тля») и демоны («воры») подкапывают, крадут и разрушают все, приобретенное нами. Мы много трудимся, но в конечном счете остаемся нищими.

Человек начинает помышлять об одном небесном лишь в том случае, если думает о спасении души, размышляет о вечности и смерти, осознает, что любые труды недостаточны для спасения и прощения тех бесчисленных грехов, которые он непрестанно совершает. Тогда ничто земное более уже не может его привлечь, никакие земные страсти не способны лишить человека благодати.

Вот какое назидание Церковь предлагает, вот что считает особенно важным при вступлении в Великий пост: прощать людям все их согрешения, поститься радостно, ради Бога, а не ради человеческого одобрения, и при этом думать о вечности, всегда помышлять о небесном. Только таким образом совершая свой подвиг, мы вынесем из поста нечто спасительное для своей души, приложим нечто к тому сокровищу, которое всякий из нас должен собирать себе на небе и которое является залогом нашего спасения в вечности. Аминь.

12 марта 2000 года

О чистоте внутренней и внешней

Дорогие сестры, мы вступаем в поприще Великого поста. Можно сказать, стоим на его пороге. Принято считать, что после двенадцати часов ночи уже наступает следующий день. Осталось несколько часов — чуть больше четырех — и начнется Великий пост.

В сегодняшнем евангельском чтении на литургии есть слова о том, что если мы хотим, дабы Отец наш Небесный простил нам грехи, то мы сами должны простить всех своих ближних. В ином месте Господь Иисус Христос говорит, что мы должны прощать ближним прегрешения против нас «от сердец наших» (см. Мф.18:35), то есть всем сердцем. Не внешне только, не поклоном, а именно сердцем—внутренне. Потому что сердце — это источник духовной и умственной жизни человека. Если из этого источника исходят чистые струи, тогда и человек как бы омывается этими струями, омывается изнутри. А если исходят скверные греховные помыслы, тогда мы внутренне оскверняемся; как говорит об этом Спаситель — человека оскверняет исходящее из его сердца (см. Мф.15:18). Можно быть чистым внешне — не только от грязи, но даже и от нравственной скверны, — а внутренне оказаться нечистым, быть, так сказать, грязным изнутри. Есть даже такое выражение: «грязные мысли». Конечно, мы его употребляем в узком смысле слова. Но значение его возможно расширить: не только явно развратный, но и всякий греховный помысел можно назвать грязной мыслью, потому что он грязнит душу человека. Подобных помыслов у всех нас очень много. Так много, что едва ли мы делаем что-нибудь чисто, по-евангельски. Все оскверняется примесью какой-либо страсти. Иногда (как правило) к чему-то доброму примешиваются тщеславие, гордость. Иногда—уныние и лень. Тогда мы нехотя делаем что-либо, заповеданное Спасителем. Порой мы исполняем как будто бы доброе дело, но к этому примешивается гнев, если мы видим перед собой какое-либо препятствие. Можно было бы привести еще много примеров того, как добро в нас смешивается со злом. А сколько есть в нас откровенно злого! Сколько поступков, которые мотивируются лишь исключительно нашими страстями! Иногда мы по гордости делаем что-то ради славы, иногда делаем что-то не ради Христа, не потому, что это заповедует Евангелие, но потому что нас движет к этому какая-либо страсть, и мы только прикрываем движение страсти видом добра. Однако и это еще не все. Иногда мы творим просто откровенное зло, как говорится, Бога не боясь и людей не стыдясь. Вот как много в нас грехов! Всякий наш шаг бывает нечист, всякое движение мысли осквернено страстями. Каждый искренний, нелукавый человек, более или менее внимательный к себе, должен это признать. И с таким нечистым сердцем, являющимся источником наших греховных дел и слов, мы приступаем к Богу и хотим испросить у Него прощения. Приступаем всегда — ежедневно и, можно сказать, ежемгновенно, — когда призываем Его в Иисусовой молитве и умоляем, чтобы Он помиловал нас, грешных. И в особенности в дни Великого поста ибо мы, как это свойственно немощи человеческой, не способны всегда сохранять одно и то же напряженное усилие в духовном делании и потому прилагаем особенное старание, употребляем сильнейшее понуждение, чтобы хоть в эти дни принести Богу положенную жертву — некую десятину своей жизни, подобно тому как в ветхозаветные времена приносили десятину Богу правоверные иудеи. Конечно, надо всю жизнь проводить так, как требует от нас Великий пост, — совершая евангельские заповеди в полноте покаяния и внимания к себе, с чрезвычайным самопонуждением, — но у нас не хватает силы духа, ревности, мало в нас простоты. И потому Святая Церковь, снисходя к нашей немощи, предлагает хотя бы во время поста приложить усилия и приобрести что-либо для своей души, для своего сердца. Стяжать духовное сокровище на небесах, чтобы сердце наше было там, с Господом, уже сейчас, в этой жизни, и по возможности сохранить, не потерять этого сокровища в дни радости и как бы некоего ослабления подвига, в дни отдыха… Да, это немощь наша… Какой может быть отдых в деле спасения? Но человек так устроен, что не в состоянии всегда сохранять одно и то же напряжение душевных сил.

Приступая к покаянию, к подвигу поста, принимаемого как воздержание и от излишней пищи, и от ненужных, вредных помыслов (вредных не только потому, что они явно греховные, но и потому, что они лишние), мы должны простить друг другу взаимные прегрешения. Нам нужно забыть обиды, неприязнь, иногда, может быть, и постоянно действующую в отношении какого-то человека. Часто, к сожалению, бывает так, что и причины никакой нет, а просто не нравится нам человек — и мы не хотим с ним общаться, нам неприятен его вид, даже голос. Один человек кажется слишком строгим, другой — безразличным, иной, старающийся помочь, — навязчивым. Можно найти множество причин для неприязни во всех ее видах. Неприязнь — это не только явная вражда и злопамятство, но и осуждение, и гнев, и мстительность, и неприятие человека, и даже безразличие. Если мы хотим приобрести сердце, способное воспринять очищающую от грехов благодать, то должны прежде изгнать оттуда неприязнь по отношению к нашему ближнему, тому человеку, с которым мы волей или неволей общаемся, с которым вместе живем. Ближним нужно считать не только того, кто рядом с нами (хотя прежде всего нужно думать именно так), но и того, о ком мы думаем, кого мы приближаем в своих мыслях, а думаем мы не только о тех, кого любим, но и о тех, кого ненавидим, ведь у нас постоянно возникают помыслы злопамятства. Страсть гнева заставляет нас постоянно содержать в уме этого человека, беспокоит нас, смущает и не дает умиротвориться.

Мы должны понять простую истину: каково наше сердце по отношению к ближнему, таким оно будет и по отношению к Богу, потому что сердце у нас одно. Если мы в молитве к Богу приобрели любовь, значит, эта же любовь будет обращена и на человека, потому что у нас одно сердце, а не два или три. Одно-единственное, цельное, можно было бы, выражаясь богословски, сказать «односущное». Это же сердце должно любить и человека. Если мы отвратимся от ближнего, то потеряем приобретенную в молитве любовь к Богу и, молясь, уже не найдем этой любви, увидим, что душа наша пуста, мы потеряли благодать. И, наоборот, если понудим себя смириться перед ближним, понудим себя против воли, противясь действию нашего развращенного сердца, с любовью, снисхождением, всепрощением отнестись к нашим братьям и сестрам, тогда увидим, что при молитве сердце наше окажется чистым и «руки» нашей души будут подняты к Богу, взор душевный устремится к Нему и ничто земное не будет нас отвлекать. Одно у нас сердце. Если мы хотим получить прощение грехов, то должны устранить страшное препятствие, стену, непроницаемый мрак, который не дает Божию свету проникнуть в горницу нашей души и осветить ее. Этот мрак — неприязнь к человеку во всех ее многообразных проявлениях. Прощая друг другу действительные и мнимые прегрешения, мы как бы привлекаем Божественный свет в наше сердце, нашу душу и уже этим самым приобретаем душевный мир. С этим чувством, которое отнюдь не противоречит покаянию, но, наоборот, удивительным образом сочетается с сердечным сокрушением, мы должны входить в поприще Великого поста, чтобы совершить его правильно, полезно и многоплодно. Поэтому премудро святыми отцами установлен такой особенный день — Прощеное воскресенье, когда определено читать и соответствующие евангельские слова, о которых я сказал вначале. Конечно, так относиться друг к другу нужно каждый день и каждое мгновение, но по немощи мы не можем этого сделать, нам трудно преодолеть свое лукавое, развращенное естество. И потому нам предлагается специальный день, в который мы обязательно должны сделать то, что должны делать всегда. Благодать Божия как бы против нашей воли заставляет нас простить друг другу взаимные прегрешения, действительные или только воображаемые, ведь по большей части все они мнимые.

Итак, мы должны внутренне, от сердца, все друг другу простить: и тем, у кого можно попросить прощения лично, поклоном или словом покаяния, и тем, кого мы не можем увидеть, — в мыслях, внутренне необходимо примириться со всеми людьми. Это могут быть и какие-то великие люди, которых мы никогда близко не узнаем и никогда не увидим, однако которых мы всегда осуждаем. Это могут быть какие-то давние наши обидчики или враги, наши завистники. Всех мы должны простить и со всеми примириться. Вспомним приведенные в Евангелии слова, которые Господь сказал ученикам Своим на Тайной вечере: «Мир Мой даю вам; не так, как мир дает, Я даю вам» (Ин.14:27). Мир — это Божественное действие, дар Господа Иисуса Христа. Когда Спаситель явился ученикам после Своего Воскресения, первыми Его словами были слова: «Мир вам!» (Ин.20:19). Восстановив в душе своей мир с ближними, мы можем получить и мир Божий. Если с этим миром, этим духовным спокойствием мы вступим в поприще поста, то пост действительно явится для нас временем духовного, нравственного и евангельского плодоношения.

Дорогие сестры, я прошу прощения у вас от себя, от матушки-настоятельницы, от лица духовенства нашей обители и от старших сестер. Хотя, честно сказать, я надеюсь, что никто из вас на меня не обижается. Но если окажется, что кто-то из вас на меня сердится или меня осуждает, быть может по той причине, что я недостаточно уделяю вам внимания (здесь я, может быть, и виноват, но часто действительно просто не имею для этого физической возможности), или будто бы я к кому-то из вас безразличен (но это не так), или еще по какой другой причине, — за все прошу прощения.

Бог всех простит и благословит! Бог да благословит вас, сестры, на Великий пост! Однако помните, что все надо делать с благословения: строже ли, слабее ли проводить пост — все с благословения. По своей воле ничего не совершать, но все исполнять так, как принято в обители — хорошо то или плохо. Если хочешь сделать что-то особенное, обязательно в каждой мелочи посоветуйся со старицей. В отношении принятия какого-то усиленного молитвенного подвига — также ничего нельзя творить по своей воле, ни полшага, потому что диавол может уловить нас ложной ревностью и от этого будет грех Хотя, с другой стороны, нельзя и всякое желание сделать что-либо особенное непремен но сразу осуждать: может быть, что-то из того будет и полезно для нас. Про послабление же я не стану говорить — в Великий пост можно быть к себе более строгим. Но, если ест какие-то болезни, немощи, обязательно нужно посоветоваться — не с врачами, а со ста рицей, конечно, изложив ей и мнение врача о болезни. Все — с благословения. Бог вас благословит!

12 февраля 2001 г.

О правильном прохождении Великого поста

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня Прощеное воскресенье. Евангельское чтение в этот день начинается с рассуждения о прощении: нам необходимо прощать друг друга, если мы хотим, чтобы Бог простил нас. Евангелие можно уподобить необыкновенному окну, через которое мы из обыкновенного, временного и суетного мира можем взглянуть на нечто совершенно непривычное, возвышенное, вечное. Читая Евангелие, мы с удивлением, благоговейным ужасом и духовным вожделением взираем на тайны будущего века. Евангелие написано на обычном человеческом языке, но через него мы видим совершенно иную реальность: новую, удивительную, чудесную. Евангелие так насыщено благодатью, что иногда кажется, будто сквозь написанные слова, сквозь буквы и знаки препинания мы видим вечность. Сегодня особенно важный для нас день — преддверие духовного поприща Великого поста. Мы должны понять, как нужно поститься и подвизаться в эти дни для того, чтобы еще теперь, находясь на земле, предвкусить вечность и стяжать ее в будущем, потому что второе невозможно без первого.

«Если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный, а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших» (ст. 14-15). О чем нужно прежде всего подумать, когда мы читаем эти стихи? О том, что мы нуждаемся в прощении грехов. Нет такого человека, который бы не имел согрешений, больших и малых. Об одних грехах мы забываем или снисходительно их себе прощаем. Другие уязвляют нашу совесть и не дают покоя. Человек ежедневно совершает бесконечное множество нравственных преступлений. Не замечает этого только тот, кто относится к себе слишком снисходительно или вовсе не предъявляет к себе никаких требований, считая естественным каждый свой поступок и находя оправдание любому греху, например, тем, что он должен отстаивать свои интересы и исполнять свои желания. Но тот, кто имеет некоторые нравственные принципы, а в особенности тот, кто следует Евангелию, постоянно обнаруживает, что согрешениям его нет числа. Прошлое, настоящее, сиюминутное — все полно грехами, и даже будущее угрожает многими преткновениями и падениями. Нравственного человека это устрашает и заставляет, не надеясь на себя, умолять Бога о помощи и просить прощения за уже содеянные грехи. Для того чтобы Бог простил нам наши бесконечные и бесчисленные прегрешения, мы должны сами простить всем людям, виноватым перед нами. Прощение не должно быть формальным — недостаточно просто не желать отмщения людям за их вину (хотя это тоже чрезвычайно важно), нужно прощать, как сказано в Евангелии, от сердца нашего. В душе не должно оставаться никакого зла, даже никакой неприязни — так, как будто бы не произошло ничего досадного или обидного для нас.

«Если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный, а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших». Этот закон действует незаметно, но естественно и постоянно: когда мы всей душой человека прощаем, то сразу же чувствуем некое благодатное изменение в себе — умиротворение, покой, любовь и смирение, а когда в нас вкрадывается хотя бы помысел неприязни, душевный мир тут же нарушается и мы никак не можем вернуться в прежнее мирное состояние. Мы надолго лишаемся благодати из-за какого-то мимолетного и ничтожного, как нам кажется, помысла. При молитве мы уже не можем обрести внимания, покаяния и умиления, которые казались нам приобретенными навсегда. Конечно, это понятно только тем, кто молится. Человек, который не принуждает себя к молитве, не придает ей значения, молится без усердия, формально, только чтобы исполнить свой долг, — он, как правило, в молитве не чувствует никаких перемен. Для того чтобы понять, как важно правильное отношение к ближнему в деле спасения, нужно, прежде всего, почувствовать в себе благодать, а она естественнее и быстрее всего приобретается добродетелью молитвы.

Сегодняшнее евангельское чтение предупреждает нас о том, что, вступая на поприще Великого поста, мы должны думать о прощении грехов, а не о достижении какой-то особой духовности, святости или совершенства. Некоторые люди настолько неразумны, что думают постом приобрести сверхъестественные дарования вроде прозорливости или чудотворения. Но не для этого мы постимся, а для того, чтобы Бог простил нам грехи, условием чего является прощение грехов ближним с нашей стороны. Это спасительное условие открыто нам не святым человеком или пророком, но Самим воплотившимся Сыном Божиим, а потому — это истина, вечный Божественный закон, в котором нет ничего частичного или временного, и мы не имеем возможности им пренебречь. Если бы даже мы сделали такую самонадеянную попытку, то из этого ничего бы не вышло. Неприязненно относясь к человеку, мы сразу чувствуем, если выражаться приземленно, неприязнь к нам со стороны Божией. Этот закон действует постоянно, нет такого мгновения, в которое мы могли бы остановиться и отдохнуть от духовной брани. Внутренняя жизнь человека подобна неостанавливающемуся потоку, и таким же постоянным должно быть его внимание и следование Божественным заповедям.

«Также, когда поститесь, не будьте унылы, как лицемеры, ибо они принимают на себя мрачные лица, чтобы показаться людям постящимися. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою» (ст. 16). Каждый стих Евангелия является глубочайшим и полезнейшим назиданием. В этом стихе тоже заключена бездна смысла. Когда мы постимся, мы должны не сетовать, роптать и унывать, а радоваться тому, что взяли на себя этот подвиг. Есть очень точное и мудрое выражение: Великий пост — это духовная весна. Весной, когда оживает и расцветает природа, человек не может грустить. Тем более не может он сетовать, когда сам духовно оживает. Покаяние удивительным образом сочетается с радостью, как это ни покажется странным людям, не имеющим духовного опыта. Преподобный Григорий Синаит сказал о покаянном плаче, что это плач радостотворный, то есть творящий радость. Действительно, никто бы не выдержал многих и горьких слез, если бы они не приносили душе благодатное утешение и радость.

Но, оказывается, люди могут унывать еще и напоказ. В славянском переводе говорится, что они «помрачают лица свои», а в подстрочном переводе с греческого сказано «обезображивают». Мы обезображиваем, искажаем свои лица ради похвалы, ради того, чтобы люди подумали, что мы совершаем нечто необыкновенное, невыносимое для человека, от чего внутренне страдаем, мучаемся так, что даже лицо наше искажается от поста. Конечно, это признак лицемерия. Мы должны поститься не ради людей, а ради Бога. Желание показаться постящимися людям, приобрести награду в виде похвалы, одобрения, уважения — и греховно, и безумно. К сожалению, несправедливость действительно часто торжествует: лицемеры пользуются большей славой и уважением, чем люди искренние. Господь Иисус Христос обличал иудеев, говоря: «Ваш отец диавол, и он есть отец лжи. И потому вы верите лжи. А как Я истину говорю, вы не веруете Мне» (см. Ин.8:44-45). Так уж устроен человек: тот, кто привык лгать, верит лжи, а правду не принимает, потому что она кажется ему неестественной. Простота не воспринимается лукавым человеком. Но мы не должны искать одобрения человеческого, иначе мы получим награду свою в виде похвалы. Нам нужно, если можно так выразиться, одобрение Божие. Некоторые люди считают, что нужно быть совершенно бескорыстными и даже от Бога ничего не ждать. Да, вероятно, это и есть высочайшее духовное состояние человека. Но большинство людей устроены так, что за свои поступки и жертвы хотят получить награду. Господь не отвергает такое устроение, наоборот, призывает нас к некой корысти, поощряет к подвигам, обещая награду. Однако в том случае, если наши подвиги будут показными, то мы получим награду от людей и не получим воздаяния от Бога.

«А ты, когда постишься, помажь голову твою и умой лице твое, чтобы явиться постящимся не пред людьми, но пред Отцом твоим, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (ст. 17-18). Не стоит понимать эти слова буквально: будто нужно умастить голову благовониями и нарядиться. Эти слова означают, что мы должны исполнять подвиг поста радостно, без уныния. Унывает даже поневоле тот, кто постится ради людей, потому что он делает это без желания, но тот, кто совершает пост ради Бога, радуется, что может получить от Него награду. И если человек постится правильно, он действительно ее получает. Конечно, не всегда пост можно скрыть от людей, да и не всегда это уместно. Православные христиане по всему миру с завтрашнего дня вступают в Великий пост, и не нужно это скрывать. Если мы будем говорить другим людям, что не постимся, то можем таким образом соблазнить их, подтолкнуть пренебречь церковным установлением. Подвиг поста нужно совершать втайне от самого себя, то есть нетщеславно, не придавая этому никакого значения, не думая, будто мы делаем нечто великое и, значит, достойны награды. Награда наша состоит в прощении грехов. Мы должники пред Богом, и пост — это попытка возвратить Ему хотя бы малую часть долга, а точнее, показать, что мы желаем это сделать, хотя и не можем. Тогда Бог, Существо духовное, скрытое от людей, живущих по страстям, открывается и воздает нам явно. Явно не для других людей, а для нас самих. Если мы этого не чувствуем, значит, делаем что-то неправильно: скорее всего, постимся тщеславно или не простили нашим братьям грехов, совершенных ими против нас. Всегда есть какая-нибудь причина. Иначе мы почувствовали бы это явное благодатное воздаяние: близость Божию, любовь к Богу и ближним, прощение грехов, умиление, душевный мир, смирение. Неизъяснимое действие благодати доставляет душе сверхъестественное утешение, мир, не колеблемый никакими земными скорбями, не зависящий ни от чего внешнего, земного. Очень важно помнить во время Великого поста, что Бог воздает нам явно, то есть мы должны не просто почувствовать удовлетворение от сознания исполненного долга, но явно пережить действие благодати, может быть, незаметное для других людей, но совершенно реальное для нас.

«Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут» (ст. 19-20). Сокровища на земле собирает тот, кто совершает добродетели, и пост в том числе, ради одобрения, похвалы от людей, ради славы и утверждения среди других людей или, как сейчас говорят, ради самореализации. Но на земле «моль и ржа истребляют». Что такое «моль и ржа»? Это забвение. Отношение людей постепенно меняется, и слава, которой мы так дорожили, начинает забываться, пропадать, иногда даже превращается в свою противоположность. То, что вчера казалось нам весьма славным, сегодня превратится в наш позор, и нам будет стыдно за это во все время нашей жизни на земле. Ценить славу, приобретенную среди людей, — неразумно. На земле все временно и суетно. «Воры подкапывают и крадут, моль и ржа истребляют» — этими словами Евангелие говорит о зависти, неприязни, ненависти. «Но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут», — где ничего не меняется, а потому, если мы угодили Богу, то на небесах не потеряем ничего и никогда. Как бы ни переменилась наша жизнь — сегодня нас уважают, завтра над нами будут смеяться, сегодня нам кланяются, завтра будут с презрением отворачиваться, — но на небе ничего не изменится. Если мы приобрели сокровище на небесах, то оно останется нашим достоянием в вечности, потому что там нет земного зла и суеты.

«Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (ст. 21). Если у человека есть какое-либо имущество, он не может о нем не думать, боясь его потерять. Человек заботится о своем сокровище, и мысли его всегда с ним. Если нашим сокровищем станет человеческая слава, то мы постоянно будем думать о том, как бы нам ее поддержать. Иногда люди одобряют действительно хорошие поступки, но нередко (а может быть, и чаще всего) в наше время хвалят то, что на самом деле грешно и отвратительно. Добиваясь славы человеческой, мы в конце концов придем к тому, что будем грешить, желая угодить людям. Иногда человек готов сделать зло или даже подлость только для того, чтобы показать, что он может за себя постоять, что он мужественный, стойкий и хитрый, а не какой-то слабый, беспомощный. Можно привести бесчисленное количество примеров, когда человекоугодие приводит ко греху. Но если сокровище наше будет на небесах, если мы будем искать только славы Божией (а слава Божия — это Божественная благодать, милость), тогда там будет и наше сердце и мы будем пренебрегать земными преимуществами. Мы будем всей душой стремиться к тому, чтобы овладеть своими сокровищами, которыми сейчас не имеем возможности пользоваться. Представьте себе, что человек стремится разбогатеть, но все его деньги находятся за границей. И вот он копит и копит, но не может воспользоваться своим богатством, пока не выедет за пределы страны. Нечто подобное происходит и с человеком, который копит себе сокровище на небесах. Он знает, что оно есть, и уже в этом мире предвкушает благодатное утешение, но овладеть своим сокровищем в полной мере, жить в изобилии духовных благ он еще не может, потому что для человека, живущего на земле, это невозможно. И потому тот, кто достиг истинно христианского состояния, кто думает только об угождении Богу, тот всей душой стремится на небеса, и для него сама смерть становится радостным (хотя и трудным) переходом от временной, суетной и скорбной жизни к вечному блаженству.

Спаситель говорит, что нужно прощать людям грехи и в то же время не заниматься человекоугодием. Об этом мы должны всегда помнить: следуя заповедям, живя по совести, желая всех любить, мы не должны поступаться своими принципами. Мы должны всех прощать, но это не значит, что мы должны повиноваться людям, которые навязывают нам свою волю, противную Евангелию. Вот с каким настроением и какими мыслями мы должны вступать на поприще Великого поста. Нужно пройти его богоугодно, чтобы почувствовать, что мы действительно нечто явное приобрели покаянием, прощением и снисхождением к ближним, нетщеславным прохождением времени Великого поста. Аминь.

17 марта 2002 года