Великий пост

Проповеди на Великий канон Андрея Критского. Понедельник

О том, что святые искренне считали себя хуже всех

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Великий канон преподобного Андрея Критского является необыкновенной, возвышенной, богомудрой проповедью покаяния и образцом высочайшего богомыслия. Преподобный Андрей на многочисленных примерах из Ветхого и Нового Заветов показывает нам, как, размышляя над Священным Писанием, мы находим бесконечное число образцов покаяния и возвышенных уроков деятельной и созерцательной жизни. Но ради нашей немощи, ради того даже, что мы не совсем правильно понимаем церковно-славянский язык, мы остановим свое внимание только на некоторых тропарях из канона преподобного Андрея Критского и попытаемся объяснить их душеполезный смысл.

Во второй песне Великого канона преподобный Андрей говорит: «Согреших паче всех человек, един согреших Тебе, но ущедри яко Бог, Спасе, творение Твое». Когда святые отцы, подражая апостолу Павлу, говорят, что они грешнее «паче всех человек», то есть более всех людей, то это вызывает у нас некоторое недоумение, конечно, если мы искренне и просто подходим к таким их мыслям и чувствам, их душевному состоянию. «Как может человек праведной жизни, — думаем мы, — иногда даже творящий великие чудеса (как апостол Павел и многие преподобные отцы), считать себя грешным более всех людей?» Невозможно, чтобы такая мысль, такое чувство пребывали в нем по-настоящему. Он говорит это, как нам кажется, не от чистого сердца, но лишь использует литературный прием. Человек не способен искренне полагать, что согрешил один только он и больше никто нигде не грешил. Однако вспомним поучения святых отцов, вспомним их душевное состояние. Они понуждали себя к тому, чтобы на самом деле иметь в душе такое ощущение, ибо понимали, что считать себя худшим всех и даже единственным грешником на земле есть величайшая и нужнейшая для нашего спасения добродетель.

Всем вам известно, что отцы говорили о необходимости понуждать себя к этой мысли. Конечно, не всякий способен сразу поднять столь тяжелый груз, и к этому нужно подходить постепенно. В том, чтобы видеть себя хуже всех людей и ниже всей твари, отцы полагали идеал монашеской жизни. Вы знаете, что преподобный старец Силуан Афонский говорил о себе: «Когда я умру, то душа моя сойдет во ад и я буду там один плакать и искать моего Господа». Обратите внимание на его слова: «Я буду там один». Известно о так называемом помысле преподобного Антония Великого, который он перенял ни много ни мало от простого кожевника, сапожника, жившего как будто бы мирской суетной жизнью и притом стяжавшего глубочайшее смирение, а ради него — великую благодать. Сапожник этот говорил: «Все в этом городе спасутся за свои добрые дела, один я за свои грехи погибну». И Антонию в откровении было сказано: «Ты совершил много подвигов и немало имеешь добродетелей, но такого смирения, как у того кожевника, у тебя нет». Тогда Антоний, который не брезговал учиться даже у мирян, если видел в них что-то доброе, постарался перенять у кожевника этот помысел и усвоил его себе. С тех пор добродетель такого чрезвычайного смирения стали называть «помыслом Антония». Преподобный Пимен Великий говорил о себе: «Поверьте, чада, где сатана, там и я буду», то есть пытался уверить своих духовных чад, которые смотрели на него с любовью, благоговением и вполне справедливо видели в нем пример святости, что он столь же грешен, как и сам диавол, и будет там же, где диавол. Вспоминая многие другие примеры чрезвычайного смирения, мы изумляемся: кик возможно человеку искренне так о себе думать? Конечно, мы можем объяснить это просто: сказать, что это действие Божественной благодати, которая, когда приходит в душу человека, так смиряет его сердце, что часто он даже сам не понимает, каким образом в нем появляется и пребывает такое чувство.

Известно повествование преподобного аввы Дорофея о том, как он был свидетелем беседы знаменитого в те времена и в тех краях подвижника, преподобного Зосимы, с одним философом, или, как их тогда называли, софистом. Софист пытался постичь добродетель смирения при помощи разума и спрашивал у аввы Зосимы: «Как ты можешь считать себя грешным, когда ты видишь в себе явные добродетели?» Тот не смог ему ответить. Тогда преподобный авва Дорофей, присутствовавший там, пытаясь выручить старца, сказал софисту, что когда у человека в каком-нибудь деле появляется навык, то он сам бывает не в состоянии объяснить, почему он совершает это дело тем или иным образом, почему у него получается, допустим, какое-то ремесло. Однако у него есть навык, и он действует согласно ему. Так и смирение, приобретаемое подвижником, как некий благодатный навык, присутствует в человеке. Он воистину смиренный, хотя и сам, возможно, этого не понимает. В приведенном рассказе об авве Зосиме нет объяснения, как приходит смирение, но говорится о другой существенной вещи: важно, чтобы смирение было не только в уме, но — главное — в сердце, в душе человека. Он должен быть смирен потому, что сердце его смирилось; и не всякий способен объяснить, какова причина смирения и откуда оно приходит, однако необходимо его иметь. Есть люди, которые разбираются, например, в экономике, много о ней рассуждают, в действительности же являются всего лишь рядовыми сотрудниками в каких-либо экономических институтах. И есть люди, которые не имеют никаких ученых степеней, но, занимаясь делом, приобретают большое состояние и становятся богатыми. Нечто подобное происходит и в духовной жизни. Можно прекрасно рассуждать о смирении, но не иметь этой добродетели — и можно не понимать, не уметь объяснить, как она появляется, но стяжать эту великую и необходимейшую добродетель в своем сердце.

В тропаре другой песни Великого канона Андрея Критского есть слова, вероятно, до некоторой степени объясняющие, каким образом в душу подвижника Христова приходит такое глубочайшее, искреннее смирение. Андрей Критский говорит: «Не бысть в житии греха, ни деяния, ни злобы, яже аз, Спасе, не согреших, умом и словом, и произволением и предложением, и мыслию и деянием согрешив, яко ин никтоже когда». Когда мы читаем первые слова тропаря, нам кажется странным то, что человек заявляет о себе: «Не бысть в житии греха, ни деяния, ни злобы, еяже аз, Спасе, не согреших…» Как же может человек согрешить всеми грехами, какими только грешат люди на земле, и достигнуть самой великой злобы, какая только возможна? Но далее Андрей Критский поясняет, как это происходит: «Умом и словом, и произволением и предложением, и мыслию и деянием согрешив…» Деяние, то есть дело, он ставит на последнее место.

Быть может, согрешений делом было немного, а вот умом, словом, произволением и мыслью человек действительно способен сделать все самое страшное, что возможно на земле. Иногда нам на ум приходят такие чудовищные и отвратительные мысли, что мы смущаемся и приходим в ужас, но, если мы смогли это помыслить, значит, в нас есть такая страсть. Когда человек внимает себе, следит за своей душой и при содействии благодати Божией, которая, словно некий луч света, проникает в душу, начинает видеть все то, что в нем происходит, тогда он так же, как и преподобный Андрей Критский, как многие другие подвижники, в самом деле понимает, что нет такого греха, какого бы он ни сотворил «умом и словом, и произволением и предложением, и мыслию». От сознания того, что в нем живут все грехи и страсти, все чудовищное и бесконечное зло, изобретенное диаволом и последовавшему ему людьми, человек начинает смиряться. Он приходит в такое состояние, что уже не видит в окружающих его людях никаких грехов, но бывает так поглощен созерцанием бесконечной бездны зла, обнаруженной им в себе, что от всей души может сказать, что он один согрешил — «един согреших Тебе». Он уже не замечает, что рядом кто-то делает что-либо плохое не только по отношению к нему, но и вообще, в принципе. И от этого осознания, от этого опыта он действительно приобретает такое душевное расположение, что может сказать: «Согреших паче всех человек, един согреших Тебе…»

Нужно лишь помнить, что такое познание самого себя приходит не только при помощи нашего собственного понуждения, но и, в особенности, при содействии Божественной благодати. Как правило, это постепенное духовное изменение, а не какое-то молниеносное открытие и мгновенное перерождение человека. Если бы не было утешающей и укрепляющей человека благодати Божией, никто не смог бы выдержать этого страшного зрелища — своей бесконечной греховности, того ада, который видит в своей душе подвижник, всеми силами, с чрезвычайным напряжением стремящийся исполнить всякую заповедь. Поэтому преподобный Андрей Критский тропарь заканчивает словами: «Но ущедри яко Бог, Спасе, творение Твое». Да, преподобный Андрей считает себя грешнейшим паче всех людей, более того, единственным грешником, но в то же самое время надеется, что Бог его «ущедрит». И не потому, что он имеет какую-либо заслугу перед Богом, а потому, что он Его творение. Аминь.

О том, как стяжать дух покаяния

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Братья и сестры, мы только что прослушали первую часть Великого канона Андрея Критского. Каждый его тропарь есть великая проповедь, вернее, глубочайшее богомыслие. Для внимательно слушающего или читающего Великий канон — это бездна премудрости, заключающая в себе покаянный дух. Мы же, для того чтобы лучше понять хотя бы некоторую часть канона, обратим внимание лишь на несколько его тропарей и подумаем над их смыслом. Конечно, после слушания столь красноречивого глубокого богомыслия, каким является Великий канон, мое убогое, бледное слово будет подобно скудной пище бедняка после пиршества в доме богатого человека. Однако ради собственной пользы попытаемся все же понять смысл некоторых тропарей Великого канона, весьма полезных для нас именно сейчас.

«Приближается, душе, конец, приближается, и нерадиши, не готовишися; время сокращается, восстали — близ при дверех Судия есть. Яко сон, яко цвет время жития течет; что всуе мятемся?» Когда мы спим, наши сновидения кажутся нам действительностью. Мы радуемся во сне так, как будто переживаем эту действительность наяву, огорчаемся или пугаемся каких-нибудь ночных кошмаров так, будто они происходят на самом деле. Когда мы просыпаемся, то сожалеем, что какое-то счастливое событие нам только приснилось, и, , наоборот, с радостью и некоторым успокоением осознаем, что кошмар остался только сном. Святитель Андрей уподобляет нашу жизнь сну. Действительно, когда пройдет время нашей жизни — пусть даже мы доживем до глубокой старости, хотя это еще неизвестно, — мы восстанем от этой жизни, как ото сна. Все, что мы в ней переживали и что казалось нам главным, важным и серьезным, покажется таким же эфемерным, как сон.

Но есть существенная разница между нашим пробуждением от сна и пробуждением в вечности. Когда мы просыпаемся, совершив во сне что-то греховное, то радуемся, что на самом деле ничего подобного не было, и понимаем, что и сами себе можем в этом случае снизойти, и Господь нам простит, потому что сон — это бессознательная работа ума, правда, открывающая наше душевное состояние. Но не нужно думать, что, проснувшись от этой временной, земной жизни, которую можно сравнить со сном по ее быстротечности и мимолетности, мы точно так же получим прощение всех своих грехов. Наоборот, наша теперешняя жизнь и все наши поступки в это время как бы рождают для нас вечность — блаженную или страшную, вечную жизнь или вечную смерть.

Представьте себе такую ситуацию: мы совершили во сне что-нибудь отвратительное, а когда проснулись, то этот ужасный поступок кардинальным образом изменил бы нашу жизнь. Как это было бы невыносимо страшно! Во сне мы собой не владеем. Но неужели как спящие не контролируют свои сновидения, так и мы в этой земной жизни не контролируем свои поступки? Мы должны с пристальным вниманием изучать не только свои дела, но и слова, и даже мысли, — изучать не снисходя к себе, а строго и требовательно, потому что от этих внутренних переживаний, иногда даже никому не известных, невидимых для других людей, зависит наша будущая жизнь.

Часто мы задаемся вопросом: откуда у святых отцов, живших, например, в пустыне, исполнявших все заповеди, творивших чудеса, было такое глубокое покаяние? Почему они проливали потоки слез и оплакивали себя в этой жизни покаянным плачем, омывали свою душу покаянными слезами? Почему у нас, грешных людей, которые на самом деле — что очевидно для всякого здравомыслящего человека — должны плакать о себе, нет должного покаяния? А у подвижников, которые должны были бы радоваться, такое покаяние было? Это недоумение связано с непониманием того, что такое внутренняя жизнь и истинное смирение. Вот как говорит о себе преподобный Андрей Критский (а он повторяет то, что думали и заявляли о себе и все прочие святые отцы): «Не бысть в житии греха, ни деяния, ни злобы, еяже аз, Спасе, не согреших». Казалось бы, страшные, немыслимые слова! Ведь мы знаем, что святые каноны, которые в древности соблюдались очень строго, запрещают рукополагать человека, который совершил хотя бы один блудный грех. Значит, преподобный Андрей был человек праведной и чистой жизни. Как же он мог заявить такое о себе? Откуда у него это мнение о себе? Неужели это просто какое-то красноречие, употребленное ради нас, посторонних людей, неужели он произносил эти слова не от души? Но даже из опыта чтения светской литературы мы знаем, что если автор не переживает того, о чем пишет, то его произведения, как правило, оказываются неудачными и не производят на читателя никакого впечатления. И совершенно противоположное нужно сказать о чувстве покаяния в каноне Андрея Критского — чувстве, которое столь редко можно встретить в людях. Значит, святой Андрей все это переживал искренне. Где же разгадка? В этом же тропаре он и поясняет свои слова: «Не бысть в житии греха, ни деяния, ни злобы, еяже аз, Спасе, не согреших, умом и словом, и произволением и предложением, и мыслию и деянием согрешив, яко ин никтоже когда».

Итак, этот человек судил себя строго — не только за деяния, которые он поставил на последнем месте. Перед этим преподобный Андрей говорит, что согрешил умом, словом, произволением, предложением и мыслью, то есть оценивает с нравственной точки зрения все свои многообразные душевные переживания. Он не боится этого суда над собой и совершает его не только перед своей совестью, но и перед Господом, Которому открыто об этом говорит. Он знает, что если признается в своих грехах Господу, то может ожидать от Него прощения и милости. Если же попытается оправдаться перед Ним, то как раз и будет осужден: и в этой жизни лишится благодати, и в будущей потеряет надежду на спасение.

Есть много грехов, которые человек с радостью совершил бы, если бы не страшился наказания или скорбей от людей в этой жизни. Если бы мы знали, что останемся безнаказанными, то, может быть, отомстили бы своим обидчикам или поддались бы каким-то другим греховным чувствам, о которых сейчас не хочется подробно говорить. Значит, произволением мы уже согрешили, и только страх, притом страх перед людьми, удержал нас от совершения греха на деле.

Но бывает, что людей удерживает от греха страх быть наказанными в будущей жизни. Это, конечно, более высокое состояние. Тем не менее, если бы мы не боялись того, что Господь нас накажет, и того, что нераскаянного грешника ждут вечные муки, то, может, мы также согрешили бы. Это говорит о нашем грехолюбии, нас удерживает только страх вечных мук. У нас нет любви к Богу, нет бескорыстной добродетели, бескорыстного, нравственного служения Ему. Если мы строго оценим движения нашей души, то увидим, что почти каждое из них есть движение ко греху. В самом лучшем случае мы стремимся к чему-то доброму и исполняем это, имея добрые мотивы, но и тогда примешивается какая-либо страсть и добро, совершаемое нами, как бы загрязняется. Но это еще наилучшее состояние, а бывает и так, что мы совершаем добрые поступки по страстным мотивам: делаем добро для вида, а по сути грешим перед Богом. Но ведь Господь взирает на сердце человека. Мы видим внешнее поведение, а Господь видит сердце. Например, наше сердце избирает славу, ради которой мы и совершаем нечто похвальное. Люди наш поступок одобряют и считают нас добродетельными, но мы согрешили. Все нас хвалят, а Бог осудил.

Можно было бы привести много других примеров того, как мы под воздействием тех или иных страстных мотивов на самом деле не добро совершаем, а грешим. Если мы начнем следить за собой строго и внимательно, то увидим, что чистого, евангельского добра в нас почти нет. Иногда мы делаем добро из страха, иногда — ожидая награды, и если бы не было награды в вечной жизни, то мы бы и не исполняли добродетели, так что бескорыстного и чистого в нас ничего нет. Иногда мы совершаем добро с примесью зла, а иногда творим и явное зло — и тому достаточно примеров в нашей жизни и в нашей душе. И если мы так внимательно рассмотрим свою жизнь, то увидим, что поводов для покаяния у нас не меньше, а гораздо больше, чем у святых отцов и преподобного Андрея Критского. Но из-за нашей невнимательности, из-за того, что мы пренебрегаем своей внутренней жизнью, мы закрываем глаза на то, что происходит в нашей душе. Иногда нам становится просто страшно, не хочется обо всем этом думать, и даже на исповеди мы иной раз с трудом сознаемся в некоторых прегрешениях. Мы погружаемся в некий сон, о котором и говорит преподобный Андрей. Душа наша заснула и вместо действительности видит сновидения и призраки. Иногда такое наше состояние можно уподобить сонному бреду, лишенному всякой логики и последовательности, но удовлетворяющему нашу страсть. Потому святой Андрей взывает к нам словами кондака, правильнее сказать, взывает именно к своей душе, — но люди отличаются друг от друга не столь сильно, чтобы сказанное им самому себе не относилось бы и к нам. Мы слишком высокого о себе мнения, поэтому и преувеличиваем значение своей индивидуальности. Но на самом деле все мы очень похожи, хотя живем спустя более чем тысячелетие после того, как был составлен Великий канон.

«Душе моя, душе моя, восстани, что спиши? Конец приближается, и имаши смутитися. Воспряни убо, да пощадит тя Христос Бог, везде сый и вся исполняли». Мы должны воспрянуть от сна, подобно человеку, который, когда его будят, понимает, что ему нужно немедленно встать и приняться за какое-то срочное дело. Так и мы должны были бы вести себя сейчас, в дни Великого поста: воспрянуть от этого греховного сна, в который нас погрузили наши страсти. Бывает, что человек плохо себя чувствует, переутомился и, зная, что нужно вставать, даже во сне об этом помня, не может прорвать пелену сна, с трудом делает над собой усилие, чтобы открыть глаза и встать с постели. Так происходит и с человеком, погрузившимся в сон греховный. Поэтому преподобный Андрей Критский не просто говорит: «Встань» («восстани» — по-славянски), но добавляет потом и: «Воспряни» — «не лежи в постели, не услаждайся этим греховным сном, очнись, быстро вскочи, потому что опять погрузишься в сон, если будешь медлить».

Приближается конец, и нам нужно проснуться прежде того момента, когда мы все проснемся поневоле, ибо смерть есть пробуждение для души. Тогда мы увидим все таким, каково оно на самом деле. Призраки и мечтания исчезнут. Лучше нам уже сейчас восстать от греховного сна и глазами, просвещенными евангельским светом, взглянуть на нынешнюю нашу жизнь — пока не поздно, пока есть возможность что-то переменить или хотя бы признаться Богу в том, что мы виноваты. Тогда, конечно, мы можем надеяться, что Христос Бог нас пощадит, ибо Он недалек от нас. Да, Своей плотью Он от нас удалился и пребывает одесную Бога Отца, но Своим Божеством Он присутствует везде. Он близ наших глаз, уст, ушей, Он проникает даже в наше существо, в те глубины души, куда не может проникнуть наш ум, — и там находится Христос Бог, Который везде, «все и вся исполняет», то есть наполняет. Поэтому не будем думать, что Господь удалился от нас за наши грехи настолько, что покаяние уже невозможно. Обратим к Нему наш умственный взор, нашу душу. Господь рядом, возле нас, Он в нас самих. Он пощадит нас, очистит и поможет восстать от греховного сна прежде, чем нас пробудит от него смерть. Аминь.

26 февраля 2001 года

О первородном грехе и покаянии

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня первый день Великого поста. Только что мы слышали начало Великого канона святого Андрея Критского. Этот канон преисполнен глубочайшим покаянием, но в то же время, хотя это и кажется противоречием, он необыкновенно возвышенный. В повседневной жизни, когда мы себя осуждаем и укоряем, то нас такое настроение как бы унижает. И наоборот, когда нас посещают возвышенные, духовные (как нам кажется) мысли, то это часто сопровождается гордостью. Но в каноне, который стал плодом духовной жизни великого подвижника благочестия Андрея Критского, самоукорение сочетается с высотою духа. Таким и должно быть подлинное духовное состояние, и таким оно было у святых отцов. Святой Андрей Критский составил Великий канон, чтобы назидать нас самыми разными духовными размышлениями, основанными на Священном Писании, повествование которого истолковано святым Андреем как изображение нашего нравственного состояния. Великий канон, пожалуй, не нуждается ни в каком дополнении. Нужно лишь внимательно слушать, и все необходимое нашей душе сообщится богатством мыслей канона. Но ради нашей немощи и ради того, чтобы нам было проще разобраться в своем духовном состоянии, дерзнем истолковать один только тропарь канона Андрея Критского.

«Первозданнаго Адама преступлению поревновав, познах себе обнажена от Бога и присносущнаго Царствия и сладости, грех ради моих». Если вдруг на мгновение забыть об истинах христианства, содержащихся в нашей памяти, то рассуждение святого Андрея покажется весьма странным. «Первозданнаго Адама преступлению поревновав». Как мы можем ревновать преступлению Адама? В повседневной жизни мы едва вспоминаем, а скорее всего, и вовсе не думаем о существовании этого человека, нашего прародителя. Следующее изречение еще более таинственно и непонятно: «Познах себе обнажена от Бога». Здесь явно содержится намек на наше нравственное состояние. Но что значит быть обнаженным от Бога? Человека, не знающего святоотеческого толкования Священного Писания, это выражение должно изумлять. «Познах себе обнажена от Бога и присносущнаго Царствия». Присносущное — это существующее всегда. Но какое же это вечное Царствие, где оно? Даже самые могучие государства появляются и исчезают, целые цивилизации погибают, о некоторых народах мы узнаем только по осколкам каких-нибудь кувшинов и другим археологическим находкам. Странное сочетание как будто совсем несовместимых вещей: «Познах себя обнажена от Бога и присносущнаго Царствия и сладости, грех ради моих». Как можно быть одетым в Бога? Как можно быть обнаженным «от Бога и присносущнаго (то есть вечного. — Игум. А.) Царствия и сладости»? Но для того и читается Великий канон, чтобы каждый из нас, вслушиваясь в его слова, молился ими Богу как бы от себя или, правильнее сказать, размышлял пред Богом такими словами.

Сознание современного человека переполнено всевозможными так называемыми научными истинами. Мы имеем превратный взгляд на вещи, но сами этого не замечаем. Даже самые скудные научные знания формируют сознание определенным образом. То, что не соответствует этому образу мыслей, кажется нам чем-то сказочным, мифическим. Нам нужны числа, атомы, молекулы, галактики. Мы верим тому, что говорят о мире ученые, хотя никто из нас не видел доказательств того, что они говорят, и никто из ученых не видел, и является все это чистой фантазией, или, как говорят сами ученые, гипотезами и теориями. Сознание наше так искажено таким подходом к действительности, что когда мы читаем в Священном Писании о сотворении мира и грехопадении Адама, то нам представляется это неким мифом. Даже если мы и принимаем на веру это повествование, то хотим истолковать его в научном ключе. Скудны наши научные познания или глубоки, мы привлекаем их, чтобы интерпретировать священное повествование в угоду современному, неправильному, предвзятому взгляду. В результате Адам становится для нас символом, а не реальным человеком. Священное Писание превращается в символы и аллегории — и мы утрачиваем живое восприятие его истин, перестаем ему сопереживать. Древние люди, тоже увлеченные науками своего времени, дерзновенно пренебрегали истинами Священного Писания или отвергали их. Святитель Григорий Палама, не смущаясь, говорит, что древние философы противоречат Божественному Откровению почти во всем. Он не пытается примирить мнение философов со Священным Писанием, но отвергает их точку зрения как несостоятельную, считая, что уже одним только противоречием с Откровением философы себя дискредитировали. В таких людях, как святитель Григорий Палама, была благодатная вера — та вера, которая происходит не столько от ума, сколько от действия благодати в душе. Такая вера и просвещает ум, и укрепляет сердце, и очищает душу и тело от скверных страстей, в том числе от страсти маловерия.

Андрей Критский тоже был преисполнен такой веры. Он выразил ее в простых словах: «Первозданного Адама преступлению поревновав». Первозданный Адам преступил, не исполнил заповедь Божию, состоявшую в запрете вкушать плоды от древа познания добра и зла. Искушенный змием, а точнее диаволом, действовавшим через змия, Адам пал. Это падение, казалось бы, малое, по сравнению с нашими теперешними грехами, оказалось катастрофическим: оно лишило его первозданной одежды (как сказано в другом тропаре — «боготканной одежды»), той благодати, которой он был окутан от самого своего сотворения. Тяжесть преступления усугубилась тем, что Адам не имел никакой предрасположенности ко греху. Его падение было совершенно произвольным, хотя он и был обманут диаволом. Адам обладал проницательностью и должен был догадаться, что с ним говорит не змей, а диавол. Но в своей самонадеянности он был уверен, что никто не может лишить его того состояния, в котором он пребывает, — «боготканной одежды». Конечно, это образ. «Боготканная» — значит «созданная Богом». Человек, согрешив, лишился Божественного света, в котором пребывал от сотворения. Он вдруг узрел свою наготу — свою телесную природу — и, чтобы прикрыть ее, сделал опоясание из смоковничных листьев.

Мы подражаем преступлению Адама, хотя, может быть, даже не знаем о самом существовании Адама. Мы можем осуждать нашего прародителя, говоря, что если бы он не согрешил, то мы бы сейчас блаженствовали. Но в действительности многими грехами, гораздо более тяжкими, грубыми и лукавыми, чем грех Адама, мы показываем, что ревнуем его преступлению. Мы фактически его повторяем. Представим себя на месте Адама и Евы. Каждый из нас сделает печальный и страшный вывод: мы бы тоже обязательно согрешили. Поэтому мы не имеем права осуждать своего прародителя и оправдывать себя.

Может быть, нам покажется, что сейчас об этом рассуждать невозможно. Но вспомним о Пресвятой Деве. Она, как и все люди, имела в себе первородный грех, то есть наклонность ко греху. Но она никогда не привела эту наклонность в исполнение, никогда не согрешила даже мыслью — и потому сподобилась стать Матерью Божией. Значит, и для нас возможно жить безгрешно, если бы мы только захотели этого. Но даже после получения Божественной благодати в Таинствах Крещения и Миропомазания и соединения с Богом в Таинстве Причащения мы деятельно показываем и утверждаем, что хотим грешить. Мы преступаем заповеди Божий, как наши прародители, и лишаемся «боготканной» одежды, становимся обнаженными от Бога.

Каждый из нас может вернуть себе то естественное состояние, в котором человек был сотворен Богом и о котором нам говорит Священное Писание. Это состояние человека заключается в единении с Господом. Бог — существо недоступное и непостижимое для нас, и сущность Его непознаваема для тварей, то есть существ сотворенных. Но в Нем существует Божественная энергия, или, в переводе с греческого, действие, которое должно облекать душу человека и соединять его с Богом. Чем больше человек стремится к Богу, тем больше погружается в Его бесконечную благость (можно сказать, в пучину благости). Это и есть та самая «боготканная одежда», одеяние Божества. Но когда мы грешим, то лишаемся единения с Богом, лишаемся благодати. От этого мы чувствуем пустоту и неудовлетворенность и, чтобы заглушить горечь от потери рая, ищем всевозможных развлечений и услаждения грехами. Каждый из нас, если он хоть сколько-то чувствовал благодать, обязательно должен почувствовать и горечь от ее утраты. Вот что значит «познах себе обнажена от Бога и присносущнаго Царствия и сладости». Ничто не может заменить этой сладости, ничто не может заменить славы Царства Божия. Наши попытки приобрести славу среди людей или насладиться грехом — это бесполезные усилия заглушить естественное стремление души к единению с Богом. Все это происходит ради наших грехов, и мы обязаны стремиться к тому, чтобы через покаяние восстановить благодатное единение с Богом.

Некоторые подвижники благочестия доходили почти до такого состояния, в каком пребывал Адам до падения. Преподобный Серафим Саровский однажды во время беседы со своим учеником-мирянином, помещиком Мотовиловым, вдруг изменился внешне: лицо его засияло, как солнце, а из глаз, как говорил потом Мотовилов, будто молнии стали сыпаться. Вокруг него разлился свет, и, хотя был сильный мороз, собеседники не чувствовали никакого холода. Эта благодать сошла по молитвам преподобного Серафима и на его ученика.

Один подвижник, ученик знаменитого старца Паисия Величковского, иногда приходил в селение, где днем беседовал со знакомым мирянином на душеполезные темы, а ночью молился. Однажды этому мирянину случилось выйти ночью на улицу, и он увидел, что подвижник молится и при этом весь окружен сиянием. Он спросил его, что это такое. Но подвижник, заметив, что его состояние обнаружили, стал говорить: «Не верь, не верь, это прелесть». Но мирянин не принял такого объяснения, и подвижник велел ему молчать до самой смерти, открыв, что это действие Божественной благодати, действие молитвы Иисусовой.

Некий древний подвижник пришел как-то к знаменитому великому угоднику Божию Арсению. Заглянув к нему в келию, он увидел его стоящим на молитве и погруженным в созерцание. При этом лицо и тело Арсения и его воздетые руки были как огонь, как горящие свечи. Подвижник вышел из келий, подождал некоторое время, потом снова постучался и застал Арсения уже в обычном состоянии. Испугавшись, что тот видел его молитвенный восторг, Арсений спросил: «Когда ты пришел?» Подвижник, чтобы не рассказывать о видении, ответил: «Только что».

О многих подвижниках нам ничего неизвестно, потому что они скрывали свои благодатные состояния. Но такие состояния возможны. А если это так, значит, нет оправдания нашему нерадению. Конечно, нужно иметь здравый смысл и понимать, что мы обыкновенные люди, живущие в суете и грехах. Мы не можем стремиться к тому возвышенному состоянию, которое было у преподобного Серафима или у Арсения Великого. Но в то же время мы должны восстановить благодатное общение с Богом. Нам необходимо приобрести благодать хотя бы до такой степени, чтобы чувствовать себя грешниками, — это тоже действие благодати. Одновременно мы должны ощущать мир в душе, оказывать снисхождение нашим близким, прощать врага, испытывать любовь к молитве и богослужению, радоваться посту. Все это самые обыкновенные, но необходимые признаки присутствия в нашей душе благодати. Если в нас этого нет, значит, нужно каяться, понуждать себя, усердно молиться — и вернуть себе утерянный рай. Тогда мы уже будем ревновать не преступлению Адама, а его покаянию. Как говорят Церковное Предание и богослужебные тексты, Адам плакал день и ночь, взирая на утерянный рай. Он был великим пророком: согрешив однажды, он всю жизнь каялся и передал память об утерянном рае своим потомкам. Через многие поколения она дошла до праведного Авраама, затем до Моисея и была записана в книгах Священного Писания. Не будем осуждать нашего прародителя за то, что якобы по его вине мы страдаем. Будем подражать его покаянию и вернем себе благодать, утерянную нами за бесчисленные грехи, за нерадение. Будем каяться, чтобы в будущей жизни, неминуемо надвигающейся на нас, приобрести присносущное Царство, уготованное нам от сложения мира Господом Иисусом Христом. Аминь.

10 марта 2003 года

Вторник

О том, что и мы причастны греху Адама

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Второй день мы читаем Великий канон Андрея Критского. Ради того, чтобы нам можно было внимательнее вникнуть в него, канон разделен на четыре части, и мы читаем его в первые четыре дня Великого поста на великом повечерии. Как я говорил во вчерашней проповеди, сам этот канон без всяких рассуждений и толкований является самой сильной и проникновенной проповедью, какую только можно себе представить. Но по причине нашей немощи, по причине того, что в духовном отношении мы, быть может, недостаточно образованы и не обладаем необходимой для совершенного понимания этого канона глубиной мысли, мы внимательнее рассмотрим и разъясним хотя бы некоторые его слова, чтобы покаянное чувство сильнее отпечатлелось в нашей душе и настроило нас с самых первых дней Великого поста стяжать сокрушенное и смиренное сердце, которое сожалеет о своих грехах и которое Господь не уничижит. Тогда пост действительно принесет нам пользу.

Во второй песне Великого канона есть такие слова: «Сшиваше кожныя ризы грех мне, обнаживый мя первыя боготканныя одежды». Автор канона отсылает нас к повествованию Книги Бытия о грехопадении Адама и в немногих лаконичных словах, как он это часто делает, на основе библейского повествования и святоотеческого толкования на него изображает обширную картину: «Сшиваше кожныя ризы грех мне, обнаживый мя первыя боготканныя одежды». Наши прародители Адам и Ева, нарушив заповедь Божию, вкусили от древа познания добра и зла. Древо это носит такое название не потому, что оно по своему существу и происхождению представляло из себя что-то особенное, но потому, что Господь назвал его так пророчески. Он, как всеведущий, знал, что после вкушения от этого древа Адам и Ева из-за преслушания отпадут от одного бесконечного и безраздельного Добра и увидят разницу между добром и злом, ибо до грехопадения зла еще не существовало в человеческом мире. Итак, Адам и Ева должны были около этого дерева опытно, а не теоретически (как следовало бы человеку, желающему угождать Богу) познать добро и зло. Опытно же познать зло — значит согрешить. Я сказал «должны были» не в том смысле, что это было необходимостью, но в том, что Господь предвидел, что это произойдет, хотя Он предупредил Адама и заповедал ему не вкушать от древа познания добра и зла. Когда Адам нарушил эту наилегчайшую и, можно сказать, почти условную заповедь — запрещение, данное только для того, чтобы человек помнил о своей ограниченности и надобности хоть в чем-то себя удерживать, — тогда грех обнажил его «первыя боготканныя одежды», как говорит Андрей Критский. Эти слова он относит к себе, но каждый из нас уподобляется Адаму в падении и потому должен подражать ему и в покаянии.

Что же это была за первая боготканная одежда и как понимать это загадочное, символическое выражение? Библия повествует, что Адам и Ева были нагими и не стыдились этого. Не нужно думать, как полагают некоторые наивные люди, что наши прародители, подобно детям, в умственном отношении были еще совершенно неразвиты и поэтому чувство стыда было им незнакомо. Именно в этом тропаре Андрей Критский говорит, что человек был облечен в боготканную одежду. Конечно, Бог не может ткать, и боготканная одежда — это благодать Божия, Божественный свет, окутывавший тела Адама и Евы. Вспомним повествование Божественного Евангелия о том, как Господь наш Иисус Христос преобразился на Фаворе. Не только преобразились Его Лик и Тело, но и одежды Его изменились, стали белыми, точно свет или снег (евангелисты немного по-разному описывают это впечатление), и так же испускали из себя сияние, как и Лик Спасителя, хотя, возможно, и в меньшей степени. На Фаворе Господь показал, каким был человек до своего грехопадения: он был облечен в одежду из света, он весь сиял, и потому его телесная природа была скрыта действием пребывавшего в человеке Святого Духа. Человек не знал своей телесной природы и телесной немощи. Чтобы сравнить это с чем-то знакомым нам по опыту, приведу такой пример: мы не задумываемся, как функционируют наши внутренние органы, однако же это не мешает нам заниматься обычной деятельностью. Только тогда мы начинаем вспоминать о том, что у нас есть тот или иной внутренний орган, когда он начинает болеть и мы бываем вынуждены обратиться к врачу. Здоровый же человек как будто и не помнит о своем теле. Нечто подобное было и с первыми людьми: они совершенно не задумывались о своей телесной природе, потому что жили только духовной жизнью. Они были уверены, что для них благодать Божия является чем-то совершенно естественным, как бы самой их природой. Ведь действительно Дух Святой — это есть Душа души человеческой, как говорят святые отцы, например Симеон Новый Богослов. Адаму и Еве пребывание Духа Святого в их душе казалось естественным и неотъемлемым, так что они впали в беспечность, не думая, что через нарушение заповеди могут подвергнуться разительному изменению, названному Господом смертью. В самом деле, это была душевная смерть. Если смерть телесная есть разлучение души с телом, то смерть душевная есть разлучение благодати Святого Духа с человеческой душой. Душа становится мертвой и обращается к жизни телесной, вместо того чтобы быть устремленной горе, к Богу.

Когда Адам согрешил и грех обнажил его от «первыя боготканныя одежды», Господь сшил ему «кожныя ризы» для того, чтобы прикрыть его наготу, и для того, чтобы он помнил о своем падении. Первую одежду Адам и Ева сделали себе сразу по падении. Это было опоясание из смоковничных листьев, в связи с чем некоторые отцы предполагают, что деревом познания добра и зла была смоква. Поскольку же эта одежда была недостаточно целомудренной, Господь создал кожаные ризы. Некоторые толкователи Священного Писания предполагают, что Господь на глазах Адама умертвил нескольких животных, для того чтобы на их примере он увидел, что такое смерть и что его ждет. Действительно, Адам мог неправильно истолковать произошедшее с ним, ибо ему было сказано, что в тот день, в какой он вкусит от древа познания добра и зла, он «смертью умрет». Но в тот день он умер не телесно, а только духовно, и для того чтобы показать, что Адама в конечном счете ждет и телесная смерть, Бог умертвил на его глазах животных, а из их шкур сделал первозданным людям более целомудренные ризы.

Для нас все это — далекая и непонятная история, иногда кажущаяся даже наивной и детской, но вот как рассуждает преподобный Андрей Критский: «Сшиваше кожныя ризы грех мне, обнаживый мя первыя боготканныя одежды». Он глубоко проник чувством в это повествование и понял, что с ним неоднократно происходило то же самое и что каждый человек таким образом повторил грех Адама. За всю историю человечества мы знаем только одного человека, который, как учит Церковь, никогда не сотворил никакого греха, — это Пресвятая Дева Мария. Она ни разу не поддалась пребывавшей в Ней, как и в прочих людях, наклонности ко злу и греху, той наклонности, которую мы называем первородным грехом. Поэтому Она сделалась способной принять в Себя Сына Божия и еще на земле столь очистилась действием Святого Духа, что удостоилась, подобно Спасителю, воскресения из мертвых прежде всеобщего воскресения и Страшного Суда. Все же остальные люди так или иначе — жизнью, поступками, внутренним состоянием, мыслями, словами — показывали, что они такие же, как Адам, и, оказавшись на его месте, тоже совершили бы грех, вкусив от запрещенного древа, поскольку и они поступали в своих жизненных обстоятельствах подобным образом. И потому преподобный Андрей Критский, как человек духоносный, справедливо и премудро рассуждая о себе, говорит и о каждом из нас: «Сшиваше кожныя ризы грех мне, обнаживый мя первыя боготканныя одежды». Разве мы не были вновь облечены в боготканную одежду церковными Таинствами? Но ведь мы видим, что на нас не сбываются предсказания Спасителя о том, что истинно верующие должны будут изгонять демонов и говорить новыми языками и что если они выпьют какой-нибудь смертельный яд, то он никак им не повредит (см. Мк.16:17-18). Разве мы не видим, что не можем даже заповеди соблюсти, в особенности заповедь о смирении и любви, тогда как их исполнение является обязательным для всякого христианина? И потому слова этого тропаря относятся к нам, действительно, в полной мере.

Мы сами сознательно собственной своей жизнью повторили грех Адама, и грех этот обнажил нас, лишил «первыя боготканныя одежды», то есть той благодати Божией, которая даруется всем в Таинствах Крещения, Миропомазания, Исповеди и Причащения Святых Христовых Тайн. Впадая в такое состояние, то есть лишаясь благодатной одежды, мы можем сказать тропарем, который в каноне Андрея Критского помещен вслед за только что нами рассмотренным: «Обложен есмь одеянием студа, якоже листвием смоковным, во обличение моих самовластных страстей». Когда Адам пал, он сделал себе опоясание из смоковничных листьев и тем самым показал, что в нем появился стыд, ибо он согрешил и лишился благодати. Стыд — это доказательство того, что был совершен первородный грех и что теперь он живет во всех нас.

Желая усугубить наше покаяние и призвать нас к большему стыду, к большему осознанию того глубокого падения, в каком мы оказались, преподобный Андрей Критский не брезгует прибегнуть к самому, казалось бы, постыдному и неприятному сравнению. И в следующем тропаре он развивает мысль об одежде и наготе человеческой еще дальше, ведь бывает одежда более постыдная, чем сама нагота. Вот как говорит преподобный Андрей: «Одеяхся в срамную ризу, и окровавленную студно, течением страстнаго и любосластнаго живота». С чем он сравнивает наше поведение и наш внутренний облик? Со «срамной ризой, окровавленной студно», то есть с непристойной одеждой, окровавленной бесстыдным образом — «течением страстнаго и любосластнаго живота». То есть Андрей Критский сравнивает наше состояние с одеждой, оскверненной нечистотой. Вот как дерзновенно, мудро, точно изображает наше падшее состояние преподобный Андрей. В этом он уподобляется пророку Исайи, который, ради того чтобы как-то задеть наше сердце и заставить нас опомниться, также употребляет дерзкие образы. О них, может быть, стыдно даже и говорить, но, тем не менее, они содержатся в Священном Писании, поскольку Библия открывает нам правду не только об истории, но и о нашем внутреннем состоянии. Пророк Исайя говорит, что наша праведность — как порт жены-блудницы (см. Ис.64:6). Еще более дерзновенны обличения пророка Иезекииля, пользующегося образами, о которых я даже не посмею сейчас говорить вслух.

Все это нужно для того, чтобы мы с нашим окаменевшим сердцем, нашей привычкой к жизни суетной и поверхностной, безразличием к собственному спасению опомнились или хотя бы немного пришли в себя, чтобы посмотрели на себя трезво и увидели, что мы действительно ведем себя так, будто мы одеты, как говорится в этом сравнении, в «срамную ризу, и окровавленную студно, течением страстнаго и любосластнаго живота». Что может быть позорнее и стыднее? Но такова наша жизнь. Конечно, Андрей Критский говорит все это не для того, чтобы мы пришли в крайнее уныние, отчаялись и оставили все наши, может быть и немногие, добрые дела, но для того, чтобы заставить нас искренне прибегнуть к Богу, внутренне пообещать Ему, что мы изменим свою жизнь во всем, в чем ведем себя нерадиво или лукаво. Восстанем из этого страшного, постыдного состояния, в каком мы находимся, но не ради того, чтобы нас оценили люди, а ради Единого Бога и своей собственной совести. И тогда, возможно, милость Божия — не наши труды, а именно милость Божия — вернет нам ту первую боготканную одежду, которой мы обнажились своими собственными грехами. Аминь.

14 марта 2000 года

Глубина богословия в Великом каноне (о догмате Пресвятой Троицы)

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Когда читаешь воистину Божественный канон преподобного Андрея Критского, написанный (что, несомненно, ощущается при его слушании и чтении) человеком богопросвещенным (люди светские сказали бы — гениальным), конечно же, смущаешься: тебе, немощному, придется говорить проповедь, добавлять какие-то слова к его духоносным, божественным размышлениям, к которым ничего добавить невозможно. Теряешься, видя бесконечное разнообразие душеполезных мыслей. Не только каждый тропарь, но и несколько слов канона уже являются истолкованием Священного Писания, изложением важнейших богословских истин или глубокомысленным аскетическим учением.

Как человек, питавшийся скудно и бедно и вдруг оказавшийся перед накрытым пиршественным столом с разнообразнейшими яствами, пребывает в растерянности и смущении, не зная, что попробовать и в каком порядке вкушаются эти блюда, так и мы смущаемся, когда наша обязанность заставляет нас истолковывать слова этого великого человека — преподобного Андрея Критского. Слова его необыкновенно мудры и точны, и каждый слушатель канона в меру своего понимания воспринимает их так, как будто бы это крик его собственной души и он сам хотел их высказать, но не знал, как это сделать. Нет ничего выше такого искусства слова, и оно есть не только человеческая способность, гений человека, но и благодать Божия, посетившая этого духоносного писателя, святого Андрея Критского.

Обратим внимание на следующую особенность канона: он весь написан в духе покаяния. В нем приводятся примеры и положительные, укоряющие нас, потому что мы им не подражаем, и отрицательные, осуждающие нас, потому что наши дела подобны делам нравственных преступников или подобны преступлениям, совершенным некоторыми праведниками, о которых напоминает в своем каноне преподобный Андрей Критский. Все здесь проникнуто покаянием. И в то же самое время преподобный Андрей в конце каждой песни обращается к Пресвятой Троице и говорит о Пресвятой Деве Богородице, тем самым многообразно и точно напоминая нам о воплощении Сына Божия и заставляя нас постоянно держать в памяти эти истины.

Красота слова и образов совмещается здесь с математической точностью в изложении православных догматов. Этим преподобный Андрей Критский говорит нам, что невозможно каяться, если мы не имеем правой веры. Преподобный Иоанн Лествичник в древности сказал, что смирение — это добродетель, которая возможна только у одних православных. Такое выражение кажется странным: мы видим много добродетелей у людей, не только верующих неправославно, но и маловерующих и не верующих совсем. Можно даже согласиться, что у них есть такие христианские добродетели, которых нет и у нас, истинно верующих в Господа. Но смирения у них быть не может, потому что если бы эти люди были смиренны (то есть в них действовало бы истинное смирение, а не только его видимость), тогда бы они, конечно, смирили свой разум перед истинным Православием или, говоря просто, перед истиной.

Нет истины Православия, истины католичества или истины буддизма. Истина одна, и она содержится в Православной Церкви. В ком нет смирения, тот не может это понять, отказаться от собственного горделивого ума, от своих горделивых притязаний и принять учение Церкви. Преподобный Андрей Критский показывает, что покаяние должно всегда совмещаться с Православием, что истинная вера бывает верой правильной не только в отношении нравственности, но и в отношении умственных воззрений человека. Православие и покаяние должны естественно совмещаться, они, так сказать, минимально необходимы для спасения. И сейчас мы попробуем прикоснуться к тем догматическим истинам, которые раскрывает преподобный Андрей в своих Троичнах и Богородичнах.

«Пресущная Троице, во Единице покланяемая, возми бремя от мене тяжкое греховное, и яко благоутробна, даждь ми слезы умиления». Уже здесь содержится то, что современные богословы, рассуждая о творениях святых отцов, называют антиномией — противопоставлением двух несовместимых в человеческом, земном рассуждении понятий — Троицы и Единицы. Святой Андрей дерзновенно подчеркивает эту истину, не боится ее исповедовать и как бы выпукло показать нам. «Пресущная Троице, во Единице покланяемая…» Разве Троица и Единица, три и один — это одно и то же? Конечно, мы понимаем, что это абсурдно: три человека — не один человек, три вещи — не одна вещь. Но все же Три — это Одно, а Одно — это Три, потому что Пресущная Троица — то есть высшая всякого существа, высшая всего сущего — заключает в себе единое Божеское естество, в равной мере принадлежащее всем Трем Лицам Пресвятой Троицы.

Безначальный Отец через рождение и изведение дарует Сыну и Духу Святому полноту естества. Здесь, в самом начале канона, в первом Троичне, преподобный Андрей Критский прежде всего исповедует именно эту истину, одновременно обращаясь к Самой непостижимой для нас, но истинной Троице. Невозможность что-то постигнуть не означает, что непонимаемое нами не существует. Многие из предметов даже земного, человеческого мира для нас совершенно непонятны, но люди живут, пользуются законами, которые установлены Творцом, и наслаждаются благами жизни. Кто из нас, например, понимает, как пища превращается в тело человека? Или почему растения, животные, человек рождают себе подобных? Каким образом из малого семени вырастает целое существо? И много других непостижимых для человека вещей можно было бы перечислить, однако мы не рассуждаем о них, а принимаем эти вещи такими, каковы они есть. Мы живем и наслаждаемся даром жизни. Так и Божественные истины, кажущиеся нам далекими из-за нашей малодуховности, мы должны принимать как высшую реальность, непостижимую для человеческого ума, тем не менее истолкованную святыми отцами — не произвольно, не по собственному разумению, а на основании евангельского повествования, евангельского учения Господа Иисуса Христа. Православные догматы справедливо называются догматами евангельскими.

Таким образом, уже в первом тропаре мы видим, что покаяние совмещается с правой верой в Пресвятую Троицу. Далее в Богородичне преподобный Андрей обращается к Божией Матери с такими словами: «Богородице, надежде и предстательство Тебе поющих, возми бремя от мене тяжкое греховное, и яко Владычица Чистая, кающася приими мя». Казалось бы, обычные слова, но само именование Девы Марии Богородицей — это также есть догмат, заключающийся в одном слове, догмат о том, что от Пресвятой Девы воплотился и родился Сын Божий и Бог. Он родился от Нее только по человеческому естеству, но человеческое естество было соединено с ипостасью Сына Божия, и поэтому родился Сам Сын Божий и Бог.

На Третьем Вселенском Соборе святые отцы, отстаивая истину Православия, ради этого догмата рисковали жизнью, так как государственная власть покровительствовала в то время еретическому учению Нестория. Несторий бесчувственно именовал Пресвятую Деву иногда человекородицей, подчеркивая этим, что Она родила лишь человека, а иногда — Христородицей, как бы найдя некий компромисс, а по сути по-прежнему искажая истину. Ведь таким образом он утверждал, что Христос, родившийся от Пресвятой Девы, не был Сыном Божиим, но был лишь каким-то особенным, избранным человеком. В самом слове «Богородица» уже заключена истина Православия о домостроительстве Божием (догматическое богословие делится на две основные части: собственно богословие, то есть учение о Боге, и домостроительство, то есть учение о Воплощении Сына Божия ради нашего спасения, что по-гречески звучит как «икономия»).

Переходим к следующему Троичну: «Единаго Тя в Триех Лицах, Бога всех пою, Отца и Сына и Духа Святаго». Мы верим в Единого Бога и одновременно — верим в Троицу. Не в трех богов мы веруем, а в Единого Бога, Который есть Отец, Сын и Святой Дух в едином Существе, един в Трех Лицах. Слово «Лица» нужно понимать образно, не как точное соотношение с человеческим существом, потому что Бог есть Существо совершенно безобразное, не имеющее никакого вида, духовное и безграничное. А то, что безгранично, не может быть облечено в какой-то образ или иметь какой-либо вид, и выражения канона нужно понимать, как говорят святые отцы, богоприлично. Мы верим в одного Бога, в Единого Бога, но Он един в Трех Лицах.

В следующем Троичне преподобный Андрей рассуждает о Существе Божием: «Троице простая, несозданная, безначальное естество, в Троице певаемая Ипостасей, спаси ны, верою покланяющыяся державе Твоей». «Троица простая» — то есть Троица есть не сложение Трех Существ, но Одно совершенно простое Существо. Представьте себе три одинаково ярких света, повсюду распространяющихся, которые одновременно естественным образом сливаются в один свет и между которыми не может быть никакого разделения. Хотя и это также лишь образ, только до некоторой степени намекающий нам на тайну Божественного бытия Пресущной — то есть вышеестественной, сверхсущественной — Троицы.

«Троице простая, несозданная» — в этих словах подчеркивается, что Бог безначален, никогда не имел никакого начала и существовал прежде всех веков, всего видимого и невидимого творения, всего духовного и телесного, вещественного и умственного. Естество Божие безначально, и хотя мы говорим о том, что Сын и Дух через рождение и исхождение берут начало в Отце, но это начало не по времени, а по образу бытия, по времени же Сын и Дух также собезначальны Отцу. Поэтому Божественное Естество справедливо названо Естеством безначальным. «В Троице певаемая ипостасей» — мы воспеваем одного Бога в Трех Ипостасях. Если ранее употреблялось слово «Лицо» и Андрей Критский говорил, что поет Бога единого в Трех Лицах, то здесь уже речь идет о Трех Ипостасях. Что такое Ипостась?

Это греческое слово настолько точно показывает и объясняет нам образ бытия Трех Личностей Святой Троицы, что его даже не смогли перевести с греческого, и во всех языках это слово так и звучит — ипостась. Ипостась есть отдельное существо какого-либо вида, например, каждый человек представляет собой ипостась человеческого вида. Но человеческие ипостаси во многом отличаются друг от друга по разным признакам, случайным в философском смысле слова: по нахождению во времени и пространстве, по уму, способностям, воспитанию — и можно было бы найти много разных признаков, нравственных, физических, умственных и духовных. Лица же Пресвятой Троицы, Ее Ипостаси, во всем совершенно подобны друг другу, и все свойства у Них общие. Например, когда мы говорим, что Бог есть любовь или Бог есть благо, то это относится и к Отцу, и к Сыну, и к Святому Духу — ко всем Лицам Пресвятой Троицы. Называя Бога Всемогущим и Вездесущим или Премудростью, мы произносим имена, также общие для всех Лиц Пресвятой Троицы. Только в одном Ее Лица отличаются — в образе бытия: Отец безначален, потому что Он ни в ком ином не берет начало, Сын — рожден, Дух Святой — исходит. Безначалие, рождение, исхождение (иначе еще говорят: отцовство, сыновство и исхождение) — только этим и отличаются лица Пресвятой Троицы. Слово «Ипостась» объемлет образ бытия, непостижимый для ограниченного человеческого существа.

Поэтому не будем говорить, что это слишком мало или слишком много, не будем пускаться своим умом в исследования, для нас опасные, поскольку мы люди приземленные и наш ум не способен самостоятельно созерцать Божественные истины. Святые отцы, изъяснившие евангельские догматы — подчеркиваю, не создавшие, а изъяснившие, — были настолько просвещены разумом, что в откровениях, видениях, единении своего ума с Богом созерцали истины Божественного бытия и говорили о них, пережив их на опыте. Один из величайших учителей Православной Церкви, который вслед за апостолом Иоанном Зеведеевым получил имя Богослова, святой Григорий Богослов, сказал: «Хорошо рассуждать о Боге, но лучше очищать себя ради Него». И вот эти люди, очистившие себя ради Бога, говорили о том, что видели своими духовными глазами, что совершенно явственно и реально ощущали и переживали. Мы же только следуем за ними, как малые дети за своими взрослыми и опытными родителями.

«Троице простая, несозданная, безначальное естество, в Троице певаемая Ипостасей, спаси ны, верою покланяющыяся державе Твоей». Держава Пресвятой Троицы, Единого Бога — одна. Нельзя сказать, чтобы было Царство Отца, или Сына, или Святого Духа, хотя иногда такие выражения и употребляются в Священном Писании — ради нашей немощи, чтобы мы хотя бы таким образом приняли Божественные истины. Когда, например, в молитве «Отче наш» говорится: «Да приидет Царствие Твое», это не значит, что Царствие принадлежит исключительно Богу Отцу. Оно равно принадлежит и Сыну, и Святому Духу, и держава у Них общая.

Следующий Богородичен: «От Отца бездетна Сына, в лето, Богородительнице, неискусомужно родила еси, странное чудо, пребывши Дева доящи». «От Отца бездетна Сына», то есть безвременно, вне времени Сын был рожден от Отца, и «в лето», что значит в переводе со славянского «во времени», Он был рожден Богородительницей. Здесь подчеркивается вещь неизъяснимая: «От Отца без матери Рожденный прежде всех веков в последние времена родился от Матери без отца», как сказано в другом церковном песнопении. Тот, Кто был Сыном Божиим, стал Сыном Человеческим. Тот, Кто от Бога Отца принимает Божественное Естество, усвоил Себе естество человеческое от Пресвятой Девы Марии. И удивляется великий писатель, преподобный Андрей Критский: «Странное чудо, пребывши Дева доящи», «неискусомужно родила», — то есть не познав того, что является обычным для женщины при рождении детей. Он восхищается и изумляется не с неверием, а с глубочайшей верой. «Странное чудо, пребывши Дева доящи» — непостижимая вещь: Дева молоком питает Богомладенца.

«Тя, Троице, славим, Единаго Бога: Свят, Свят, Свят еси, Отче, Сыне и Душе, простое Существо, Единице присно покланяемая». Славим одного Бога, но эти слава и святость принадлежат Пресвятой Троице, Которая есть Отец, Сын и Дух — и одновременно простое Существо, Троица в Единице, присно (то есть всегда) покланяемая.

В Богородичне сказано: «Из Тебе облечеся в мое смешение, нетленная безмужная Мати Дево, Бог, создавый веки, и соедини Себе человеческое существо». Словами «мое смешение» преподобный Андрей подчеркивает, что Господь наш Иисус Христос воспринял полностью (конечно, кроме греха) все человеческое естество — разумную душу, дух и тело, а не только тело и неразумную душу, как безумствовал еретик Аполлинарий, утверждавший, что во Христе место человеческого разума заняла Ипостась Сына Божия. Если бы Он не воспринял какой-нибудь части человеческого естества, то и не искупил бы ее. Не воспринял бы ума — и наиважнейшая часть человеческой души осталась бы не очищенной, не искупленной, не освобожденной от власти греха и диавола. «Бог, создавый веки», стал человеком, «соедини Себе человеческое существо» — Творец навеки, непреложно, как сказано в песнопении, соединился со Своим творением, то есть с человеком, и показал этим чрезвычайную любовь к нему. Человеколюбие Божие безгранично, бесконечно, ибо Вездесущий, Всемогущий, Вечный Бог воспринял на Себя человеческое естество, чтобы спасти нас, Свое падшее творение, оказавшееся неверным, отступившее от Него.

«Троице простая, нераздельная, единосущная, и естество едино, Светове, и Свет, и свята Три, и Едино свято поется Бог Троица; но воспой, прослави живот и животы, душе, всех Бога». В этом тропаре подчеркивается, что Троица одновременно есть простая и нераздельная, и даже мысленно мы не можем Ее разделять или говорить о некотором подобии троебожия. Троица простая, нераздельная, единосущная. Как говорит Афанасий Великий, не односущная, то есть одно существо, но единосущная, потому что быть единым и быть одним — это разные понятия. «Светове, и Свет» — это три Света и одновременно один Свет. «Свята Три, и Едино Свято» — три святости и одновременно одна святость, Бог в Троице. Преподобный Андрей восклицает: «Воспой, прослави живот и животы», то есть жизнь и жизни. Вот в таком напряжении держит наш ум преподобный Андрей для того, чтобы наша вера была правильной, удерживалась на золотой середине между крайностями человеческого разума.

Мы должны отречься от веры в свой разум и воспринять эту Божественную истину, нашу правую веру, как она есть, как она была открыта Самим Сыном Божиим, Господом Иисусом Христом. Восприняв ее, мы должны следовать ей, не уклоняясь, хотя бы нам и было что-либо непонятно. Нам нужно смириться, и тогда мы можем надеяться на милость Божию — если, пребывая в правой вере и покаянии, мы до конца сохраним их, если будем беречь правую веру, которая единственно дает нам возможность в покаянии совершить свой земной путь, очиститься от грехов и надеяться, что Пресвятая Троица по молитвам Пресвятой Девы Богородицы нас спасет, очистит от грехов и помилует в этой жизни и будущей. Аминь.

27 февраля 2001 года

О добродетели трезвения

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня, как и вчера, мы рассмотрим только один тропарь Великого канона преподобного Андрея Критского. Этот тропарь напоминает нам о необыкновенном событии, описанном в Святом Евангелии, — о том, как Господь Иисус Христос, Сын Божий, воплотившийся Бог, допустил, чтобы диавол в пустыне искушал Его.

«Христос искушашеся, диавол искушаше, показуя камение, да хлеби будут; на гору возведе видети вся царствия мира во мгновении; убойся, о душе, ловления, трезвися, молися на всякий час Богу». Андрей Критский изумляется действительно непостижимому событию. Даже мысль о том, что Господь мог искушаться, нас пугает. Думая об этом, мы как будто переходим некую грань, за которой кончается благоговение и появляется некая тень кощунства. Конечно, Его искушение не было подобно нашему: Он не склонился к соблазну и не отступил от воли Божией. Но нельзя эту ситуацию рассматривать и так, что Христу как человеку вовсе невозможно было искуситься. Иначе диавол и не подступился бы к Нему, Господь не допустил бы этого. Диавол, как существо неверующее по своей расположенности, видел в Иисусе только человека и не хотел признавать в Нем Сына Божия. Он решил испытать Его: точно ли это так? Христос боролся с искушением как человек, но борьба была неизмеримо более тяжелой и страшной, чем у обычных людей. Можно сказать, что это была титаническая борьба.

Господь Иисус Христос сорок дней и ночей пребывал без пищи и пития. Напоследок же Он «взалкал», то есть почувствовал голод (см. Мф.4:1-2; Лк.4:1-2). Значит, до последних дней поста Он голода не испытывал. Это едва укладывается в нашем сознании, поскольку кажется невозможным. Но, как известно, некоторые подвижники христианства совершали подобные подвиги. Например, преподобный Симеон Столпник во время Великого поста не вкушал никакой пищи и не пил воды. Первые двадцать дней он стоял, в последующие дни, обессилев, сидел. Он совершал это каждый год (конечно, не без помощи благодати Божией). Если обыкновенный грешный человек способен на такое, то тем паче Сьш Божий. Хотя и облеченный человеческой плотью, он был чист и безгрешен. Его человеческое естество не было искажено никаким грехом, поэтому Он смог совершить такой подвиг. Но на сороковой день Иисус Христос все же почувствовал голод.

Тогда диавол, воспользовавшись естественным свойством человека желать пищи, приступил к нему и стал искушать. К нам диавол приступает через наши мысли. Согрешив, наши прародители вступили в противозаконное общение с ним и дали ему доступ к человеческому уму. Нам трудно восстановить единение ума с Богом, но мы легко соединяемся и общаемся с диаволом через всевозможные греховные помыслы и ощущения, которые он нам внушает. К Господу Иисусу Христу диавол таким образом приступить не мог, потому что Он был не только Сын Божий, но и безгрешный человек. Он был новым Адамом — таким, каким был первый человек до грехопадения. Поэтому диавол приступил к Иисусу непосредственно. В храме монастыря Хора в Константинополе есть замечательные мозаики, посвященные этому событию. В древних храмах часто изображалось искушение Господа — сюжет, волнующий всех верующих. Искушение Самого Спасителя казалось людям чем-то превосходящим разум. «Христос искушашеся». Если диавол дерзнул соблазнять Самого Бога, то как же должны быть осторожны мы, грешные люди! Как должны быть внимательны к себе, как трепетать за свое спасение! Но почему-то нам кажется, что в виде какого-то необыкновенного исключения беда нас минует и диавол либо вовсе не будет нас искушать, либо чересчур соблазнительные и сильные искушения нас обойдут. Нам представляется, что существует способ выйти сухими из воды.

Преподобный Андрей Критский говорит в этом тропаре: «Убойся, о душе, ловле-ния, трезвися, молися на всякий час Богу». Мы должны бояться диавола, но наш страх должен быть подобен страху воина перед битвой. Страх заставляет бойца бодрствовать, соблюдать осторожность, проявлять искусность в борьбе с врагами. Когда воины совершенно не боятся, как это бывает с молодыми и легкомысленными солдатами, враг легко уничтожает таких самонадеянных противников. Опытный и искусный боец не стыдится признаться в своем страхе. Но этот страх не столь силен, чтобы лишить его мужества и заставить нарушить воинский долг. Страх делает человека осторожным, собранным и внимательным. Такой человек не только избежит бессмысленной гибели, но и, может быть, совершит подвиги, которые принесут пользу всему воинству.

«Убойся, о душе, ловления» — то есть опасайся соблазниться, попасть в дьявольские сети. Нелепо полагать, будто соблазны нас минуют. Если сатана дерзнул искушать Сына Божия, Самого Бога, то какие многообразные соблазны он может представить нам! Конечно, Господь не допускает, чтобы эти испытания были выше наших сил. Единственное исключение составляет случай, если человек впадает в гордость, из-за чего ему попускается впасть в такие ситуации, когда искушения превышают его силы. Но во всех остальных случаях, при всех жизненных трудностях мы должны понимать, что искушаемся, соблазняемся, спотыкаемся только потому, что не употребляем достаточных усилий для победы над грехом. Мы недостаточно каемся и смиряемся — и таким образом выводим себя из-под крова Божественной благодати. Беспечность и недостаток понуждения делают нас удоборанимыми для греха. Поэтому преподобный Андрей Критский, вспоминая необыкновенное евангельское повествование об искушении диаволом Христа, призывает нас к осторожности, собранности, трезвению.

«Убойся, о душе, ловления, трезвися, молися на всякий час Богу». Как избежать соблазнов? Можем ли мы вести себя так, чтобы диавол забыл о нас и никогда к нам не приступал? Пример, приведенный преподобным Андреем, говорит как раз о том, что мы не должны на это надеяться, и указывает нам не на то, как избежать соблазна, а на то, как не поддаться его действию: «Молися на всякий час Богу». Вот в чем состоит трезвение. Мы не знаем, когда придет враг и чем будет нас искушать. Может быть, он станет возбуждать в нас ту страсть, которая наиболее могущественно в нас действует. А может быть, воспользовавшись нашей успокоенностью и самонадеянностью, ввергнет в такую брань, которой мы не ожидаем. Бывает, что человек, как будто бы совершенно не склонный к пьянству, вдруг поддается как раз этой страсти. Человек чистый и целомудренный, не желающий и не ожидающий греха, попадает в такую ситуацию, что едва-едва может устоять. О подобных случаях рассказывает и святитель Игнатий. Поэтому нам необходимо всегда трезвиться и молиться, всегда просить Бога о помощи. Мы не знаем, в какой миг жизни эта помощь может нам понадобиться. Соблазны могут быть такими сильными, что потрясут все наше существо. Даже Господь вынужден был отвечать диаволу, чтобы отвергнуть его соблазнительные предложения. Тем паче это будет трудно для нас.

Нам кажется, что Богу все легко. Но о чем говорит Евангельское повествование? Когда приступил диавол и сказал: «Скажи, чтобы эти камни стали хлебами», Спаситель отвечал ему: «Не хлебом единым будет жить человек, но всяким глаголом (т. е. словом. — Игум. А.), исходящим из уст Божиих» (см. Мф.4:3-4; Лк.4:3-4). Происходила борьба: Христос искушался, но не искусился. Диавол искушал, но не смог стать победителем в этой необыкновенной, непостижимой борьбе.

Затем он показал Спасителю все царства мира (см. Мф.4:8; Лк.4:5), то есть все, что вообще может привлекать человека. Почему мы думаем, что это ничего не значило для Господа Иисуса Христа как для человека? Неужели Он не понимал всего величия и сладости земных благ, которые предлагал ему диавол, требуя взамен поклонения себе? Но Он отверг и этот соблазн: «Господу Богу твоему поклонися, и тому одному послужишь. Отойди от меня, сатана» (см. Мф.4:9-10; Лк.4:7-8). Но диавол и после этого не отступил. Так бывает и в нашей жизни. Диавол не отступает от нас сразу, даже если мы решительно готовы отвергнуть его. Он вновь и вновь дерзновенно и нагло вторгается в наш ум.

Искушая Спасителя, диавол предложил Ему новый соблазн. Он принес Его на стену Иерусалимского храма и сказал Ему: «Если Ты Сын Божий, бросься вниз. Тогда Ангелы на руках понесут Тебя» (см. Мф.4:5-6; Лк.4:9-11). Диавол искушал, наверное, для того чтобы Спаситель, когда Ангелы Его подхватили бы, соблазнился человеческой славой. Необыкновенно искусительно уже и то, что диавол перемещал Спасителя в пространстве. Представьте себе: он владел самим телом Спасителя — сначала вознес Христа на высокую гору, потом перенес на стену храма. Господь допустил это ради того, чтобы мы в искушениях всегда были поддерживаемы Его примером, живым и подлинным, и могли бы, верой соединившись с Ним, устоять Его силой. И в третий раз Спаситель с глубоким смирением отверг соблазнительное предложение диавола, сказав: «Не искушай Господа Бога твоего» (см. Мф.4:7; Лк.4:12). Следуя за Спасителем, за Начальником нашего спасения (см. Евр.2:10), или, по выражению святых отцов, за нашим Подвигоположником, то есть тем, кто начал подвиг борьбы с диаволом, мы должны Ему подражать. Мы должны всегда быть готовыми к борьбе, трезвиться, молиться, чтобы всегда быть укрепленными силой победившего все искушения Господа Иисуса Христа. Аминь.

11 марта 2003 года

Среда

Как мы можем подражать подвигу праведных Авраама и Исаака

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня, как и в предыдущие два дня, читая прекрасный, глубокомысленный канон Андрея Критского, мы выбираем лишь один тропарь, для того чтобы попытаться извлечь из него нравственный урок.

В третьей песне той части канона, которая читается сегодня на повечерии, есть тропарь: «Исаака, окаянная душе моя, разумевши новую жертву, тайно всесожженную Господеви, подражай его произволению». В этих кратких словах содержится отсылка к библейскому повествованию о жертве, которую должен был принести праведный Авраам. Господь, желая испытать его веру, велел ему принести в жертву своего сына Исаака. Само зачатие и рождение Исаака было чудом, потому что произошло тогда, когда Аврааму было сто лет, а его супруге Сарре — девяносто. Когда Сарра зачала в старости, она была так изумлена этим великим и непостижимым чудом, что сказала: «Всякий, кто услышит об этом, рассмеется» (см. Быт.21:6). Потому новорожденному сыну и было дано имя «Исаак», что в переводе означает «радость» или «смех». Шло время, и Аврааму, казалось, следовало бы только радоваться, что его возлюбленный сын, которого он, твердо веря в исполнение обетования Божия, ждал десятки лет, взрослеет и оправдывает родительские чаяния или, по крайней мере, подает надежды на то, что со временем станет человеком праведной, святой жизни и будет преуспевать как в духовном, так и в земном отношениях. Но вдруг Господь является Аврааму и повелевает ему принести в жертву того сына, о котором прежде сказал: «В Исааке наречется тебе семя» (Быт.21:12) (хотя у Авраама были и другие дети, «внебрачные», как мы теперь сказали бы, ибо в то время не было тех строгих предписаний на этот счет, которые существуют сейчас). Исаак был тем потомком Авраама, от которого должен был произойти великий народ, а самое главное — явиться в мир Мессия, Христос, что и произошло. Господь наш Иисус Христос по плоти является потомком Авраама именно через Исаака, между тем у Авраама был и другой знаменитый впоследствии сын — Измаил, ставший родоначальником арабских народов.

Того, от кого Авраам ждал рождения Мессии (ибо для праведного Авраама прежде всего имела значение именно духовная сторона дела, а потом уже и земное благополучие сына), следовало принести в жертву. По словам апостола Павла, Авраам решился исполнить это повеление потому, что Бог может, если Ему угодно, и из мертвых воскресить (см. Евр.11:17-19). Столь глубока была вера Авраама! Авраам пошел на гору Мориа (сейчас она находится, как вы знаете, в Иерусалиме, но в то время там была пустынная местность) и на скале, где в древнейшие времена принято было совершать жертвоприношения, намеревался заклать своего сына Исаака. Он уже занес над ним нож, но Ангел Господень остановил его и сказал: «Вот, вместо сына своего Исаака принеси в жертву овна» (см. Быт.22:10-13), то есть барана, который запутался рогами в кустарнике неподалеку от того места, и Авраам принес его во всесожжение. Поступок праведного Авраама стал предзнаменованием того, что Господь Иисус Христос будет принесен в жертву за всех нас, а Исаак прообразовал собой Крестную Жертву. Как Авраам выразил готовность принести в жертву своего сына, так и Небесный Отец принес в жертву за всех нас Своего возлюбленного Сына — Господа нашего Иисуса Христа.

Когда мы вспоминаем или перечитываем это повествование, то у нас создается впечатление, что все внимание в нем уделено лишь вере праведного Авраама, но ничего не говорится об Исааке, — мы не видим никаких подробностей, касающихся его поведения. В этом умалчивании есть глубокий смысл, ведь если бы Исаак проявлял какую-то непокорность или несогласие, то Библия, конечно, изобразила бы это. Но Библия молчит, а значит, Исаак вел себя смиренно и покорно, хотя и мог бы оказать сопротивление своему отцу. Вычисления, какие можно сделать исходя из текста Библии, показывают, что Исааку в то время было около двадцати пяти лет, а Аврааму — сто двадцать пять или более. Юноша, полный сил, разумеется, мог бы дать отпор старику, но не сделал ничего подобного. Таким образом, мы убеждаемся в необычайном смирении и послушании праведного Исаака, хотя о нем в Библии ничего особенного не говорится, он не совершал никаких необыкновенных добрых дел. Мы знаем даже, что впоследствии он, по-человечески ошибаясь, больше любил недостойного отеческой любви Исава, чем Иакова, человека праведной и благочестивой жизни (см. Быт.25:21-34). Но одно то событие, когда Авраам хотел принести Исаака в жертву, позволяет убедиться в праведности последнего: послушание, смирение, покорность и безоглядная вера отцу были у Исаака столь глубоки, что стяжали ему великую благодать и освятили его, исполнив силы Божией на всю дальнейшую жизнь. Премудрый автор канона — преподобный Андрей Критский — это понимал, потому он и сказал так: «Исаака, окаянная душе моя, разумевши новую жертву, тайно всесожженную Господеви, подражай его произволению». Жертвоприношение Исаака не состоялось, однако преподобный Андрей указывает, что это не так, потому что внутренне, в душе, что единственно ценно пред Богом, Исаак согласился быть принесенным в жертву, раз это нужно Богу и угодно его праведному отцу, который был праведником и совершал все по воле Божией. Поэтому преподобный Андрей и говорит: «Жертву, тайно всесожженную Господеви».

Вспомним, как повествует об этом событии Книга Бытия. У подножия горы Авраам взвалил на Исаака вязанку дров, которую везло вьючное животное, и когда они направились к месту жертвоприношения, Исаак спросил: «А что же мы принесем во всесожжение?» Авраам ответил ему: «Бог усмотрит Себе агнца для всесожжения» (см. Быт.22:7-8), и Исаак больше ничего не спрашивал. Можно представить, как Исаак, наподобие агнца, был связан и положен на камень, а Авраам уже занес руку с ножом и должен был перерезать горло своему возлюбленному сыну (так изображается эта сцена на некоторых иконах). Библия не говорит ни о каком сопротивлении или протесте со стороны Исаака, он смиренно подчинился той страшной участи, которая казалась неизбежной, ведь Авраам был остановлен только тогда, когда уже занес нож. Как Авраам, так и Исаак были уверены, что жертвоприношение должно совершиться, поэтому как один внутренне уже принес в жертву Богу своего любимого сына, потому что ему повелел это Бог, так и другой внутренне уже соделал себя этой жертвой. Исаак понимал, что нужно смириться с тем, что делает его отец, хотя это противоестественно и страшно, к тому же человеческие жертвы не одобрялись праведными людьми.

Преподобный Андрей Критский призывает самого себя: «Окаянная душе моя, подражай его произволению». Произволение этих праведников, не приведенное в исполнение по милости Божией, будучи испытано таким страшным образом, возвело Авраама на новую степень святости, а Исаака освятило и облагодатствовало. Читая канон Андрея Критского, мы, естественно, произносим слова этого канона от своего лица и, стало быть, обращаемся сами к себе: «Окаянная душе моя, подражай его произволению». Действительно, есть ли в нас такое произволение, такое послушание воле Божией, чтобы мы, исполняя заповеди, готовы были при необходимости умереть ради них? Если в нас такой готовности нет, то благодать Божия не сойдет в нашу душу, потому что Господь есть сердцеведец и знает наше истинное произволение, а не то, что видят в нас со стороны. Наше настоящее произволение, может быть, и нам самим не всегда известно по той причине, что мы не понимаем сами себя.

Один современный подвижник, схиархимандрит Софроний Сахаров, сказал, что, когда человек принуждает себя к исполнению заповедей, это возводит его на крест. Иногда, понуждая себя к исполнению той или иной заповеди, мы встречаем со стороны людей даже благодарность, нам это бывает приятно, и мы считаем, что все происходит, как должно. А порой сталкиваемся со всеобщим неодобрением, негодованием, протестом, осуждением, скорбями и едва ли не остаемся одни, без всякой помощи со стороны близких людей. Но нужно иметь мужество любить Господа Иисуса Христа больше, чем… я не буду говорить «жизнь», потому что, может быть, для нас это слишком высокая мера и такого испытания в нашей жизни никогда не будет. Но будем любить Его, по крайней мере, больше своего благополучия и покоя. И тогда в этом отношении мы действительно будем подражать праведному Исааку, поистине будем приносить «новую жертву, тайно всесожженную Господеви». Тайную, потому что она не видна посторонним людям или непонятна им, они, быть может, даже оценивают наше поведение как неразумное и непрактичное. Но все же мы исполняем заповедь — приносим «тайное всесожжение Господеви», приносим «новую жертву» — самих себя.

Мы сможем исполнить евангельские заповеди только тогда, когда в нас будет такое произволение, подражать которому призывает нас преподобный Андрей Критский. Если же мы не идем до конца и думаем, что, возможно, не будет никакой скорби, Господь помилует и нас минует испытание, которое следует в иные моменты жизни за исполнением Евангелия, то, не имея произволения Исаака, мы не получим и той благодати. Наша жертва будет только игрой, а не полной внутренней решимостью. Нам следует помнить, что и Авраам, и Исаак до последнего мгновения были уверены, что один должен принести жертву, а другой — пасть жертвой послушания. У нас же, к сожалению, получается так, что мы не только в каких-то особенных жизненных обстоятельствах, когда нам действительно грозят тяжкие испытания и великие скорби, но и в мелочах, из-за мелких неприятностей, даже из-за мелких неудовольствий, отказываемся от исполнения заповедей и предпочитаем каким-либо образом увернуться от прямого пути послушания Богу. И, конечно же, по причине того, что у нас нет необходимого произволения, нет у нас и благодати, нам не удается исполнять заповеди, и мы остаемся пустыми. Виноваты же в этом не окружающие нас люди, не обстоятельства, не духовник, не недостаток каких-то иных средств к спасению, а мы сами. Мы сами повинны в том, что не имеем должной твердости в отношении к евангельским заповедям и не подражаем праведному Исааку.

Если ветхозаветный праведник, живший до пришествия в мир Христа Спасителя, из послушания воле Божией, которая была явлена через его праведного отца, готов был лишиться и жизни, то к гораздо большему надлежало бы быть готовыми нам — людям новозаветного времени, когда жертва Христова уже принесена. Но, увы, этого нет. Поэтому вместе с преподобным Андреем Критским будем осуждать себя, смиримся, понудим себя хоть к чему-то, и тогда, может быть, милость Божия произведет в нашей душе чудесное изменение. Аминь.

15 марта 2000 года

Спасительный ковчег церковный

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Третий день мы слушаем Божественные песнопения святого преподобного Андрея Критского, желая, подобно псам, насытиться хотя бы крохами со стола господ, как сказано в Евангелии (см. Мф.15:27; Мк.7:28). Пусть объять умом весь этот канон, прочувствовать его сердцем, насытить душу всем этим обильным пиршеством — выше наших духовных сил, но хотя бы некую малую часть, крохи этих возвышенных рассуждений, мыслей, образов преподобного Андрея постараемся применить к себе, чтобы получить некоторую, пусть малую, пользу.

«От юности, Христе, заповеди Твоя преступих, всестрастно небрегий, унынием иреидох житие; темже зову Ти, Спасе: поне на конец спаси мя». Сказанное относится к каждому человеку. Многие из нас о заповедях узнали уже в среднем, зрелом возрасте. А те, кто были крещены в детстве и воспитаны в христианском духе своими верующими родителями, то ли из-за недостатков в воспитании, то ли из-за собственного нерадения остались бесплодными, чем показали свое пренебрежение к известным им заповедям. Но даже тем, кто поздно узнал о вере, о христианских православных истинах, нет извинения, потому что Христос, как сказано в Евангелии, «просвещает всякого человека, приходящего в мир» (Ин.1:9). Душа, как говорит Тертуллиан, по природе христианка. Если бы мы прислушивались к голосу своей совести, то избежали бы многих страшных, отвратительных поступков и даже мыслей и жили бы чисто. Подготовленные своей совестью и как бы водимые ею, мы пришли бы к Христу чистыми и способными воспринять евангельские истины, потому что они не есть нечто постороннее, данное нам извне.

Евангелие — не просто книга, оно напоминает нам о том, что вложено Богом в душу человека при его сотворении. Евангельские заповеди соответствуют природе, естеству человека. Преступая их и пренебрегая ими, мы поступаем против собственного естества, противоестественно, пусть даже мы ничего не знаем о них и никто не учил нас вере. Не случайно, даже и не зная ничего о заповедях, мы мучаемся от воспоминаний о некоторых наших отвратительных поступках. Это свидетельство того, что совесть нас учила, говорила нам, как нужно было делать, но мы ей противились. И потому ко всем нам относятся эти слова: «От юности, Христе, заповеди Твоя преступих, всестрастно небрегий» — то есть поддавшись всем страстям, впав в небрежение заповедями.

Обратите внимание на следующие слова тропаря канона: «Унынием преидох житие». Что мы понимаем под словом «уныние»? Обычно — грусть, печаль, состояние души человека, иногда доводящее до отчаяния. Но не так понимали его святые отцы. Наше привычное понимание — это лишь некая часть смысла, входящего в святоотеческое понятие уныния. Преподобный Григорий Синаит, рассуждая о восьми главных страстях человека, употребляет вместо слова «уныние» неожиданное для нас наименование — «лень». Уныние — это лень к духовной жизни. Бывает лень к труду, обычным повседневным делам, и мы на ленивых людей смотрим, как правило, с презрением. Трудолюбие ценится всегда, так же необходимо оно и в вопросах нравственных и духовных, в вопросах спасения своей души. Если мы посмотрим на свою жизнь трезво и без предубеждения, не пытаясь оправдаться, но желая обвинить и укорить себя, для того чтобы исправиться, то действительно поймем, что к нам весьма подходят эти слова. «Унынием преидох житие» — то есть в лености. Поддавшись такому состоянию (по видимости это печаль, а по сути — оправдание нашего нерадения), мы перестаем трудиться над тем, чтобы провести свою жизнь правильно, по-евангельски.

В другом тропаре преподобный Андрей напоминает нам о чуде, случившемся во время перехода еврейского народа через пустыню в Землю обетованную. Священники с ковчегом Завета подошли к реке Иордан, ее течение неожиданно остановилось, вода встала стеной, и евреи посуху перешли реку и вошли в Землю обетованную. Преподобный Андрей, напоминая нам об этом событии, находит и для нас возможность ему подражать. Вот что он говорит: «Прейди времене текущее естество, яко прежде ковчег, и земли оныя буди во одержании обетования, душе: Бог повелевает» — то есть сравнивает реку Иордан с текущим естеством времени.

Казалось бы, действительно, время не останавливается ни на одно мгновение. Но когда в нашей душе есть залог вечности, залог благодатной жизни, то есть твердая вера (подобно хранившимся в ковчеге Божественным святыням), тогда мы не плывем, так сказать, по течению, не поддаемся текущему естеству времени, оно не увлекает нас неудержимым потоком, но, наоборот, мы останавливаем его, «переходим» его и вступаем в вечность. И тогда еще в этой жизни мы овладеваем Землей обетованной, то есть тем, что нас ждет в жизни будущей — небесными благами. Некоторые оправдывают себя и говорят: «Что мы можем сделать, если жизнь такая, что нельзя вести себя по-христиански?» Если бы в нас была вера, как у ветхозаветных евреев, в то древнее время единственного истинно верующего народа на земле, мы должны были бы по повелению Божию перейти «времени текущее естество».

В каноне есть еще один образ, напоминающий нам уже об ином ковчеге, Ноевом, и о водной стихии в ином смысле. Если в предыдущем тропаре, который мы рассматривали, говорилось, что мы должны преодолеть текущее естество времени, то теперь преподобный Андрей говорит, что греховный потоп затопил нашу душу. «Едина отверзла еси хляби гнева Бога твоего, душе моя, и потопила еси всю, якоже землю, плоть» — то есть потоп греховный объял всю нашу плоть, подобно тому, как в древности всемирный потоп погубил всю землю. «И деяния, и житие, и пребыла еси вне спасительнаго ковчега». Своим противоестественным по отношению к Евангелию поведением мы вызвали гнев Божий, и этот гнев, это Божие наказание состоит в том, что грех настолько вжился в нас, что, можно сказать, мы полностью в него погрузились, как бы всемирным потопом погубив все свое естество. «И деяния, и житие…» Мы погубили и все наши дела, и всю нашу жизнь, потому что пребыли вне спасительного ковчега. Что же это за спасительный ковчег, в котором мы можем спастись? Казалось бы, сейчас совершенно другие обстоятельства, и то, что было в глубокой древности, в дни Ноя, никак не может в точности повториться в наше время и конкретно с нами.

Но, тем не менее, дерзая, преподобный Андрей говорит так: «Едина отверзла еси хляби гнева» — то есть каждый из нас один виноват. Это значит, что мы не должны оправдываться тем, что грешим по какой-то посторонней причине, из-за каких-либо обстоятельств или людей. Каждый должен думать: «Я один виноват в том, что согрешил и погрузил все свое естество, подобно земле, в греховный потоп». Мы сами виноваты в том, что пребыли вне спасительного ковчега, которым является, конечно, в первую очередь Святая Церковь. А в ней мы пребываем не только тогда, когда телом находимся в храме и участвуем в Таинствах, но когда мы живем по учению Церкви и пребываем в ней своей волей, своим умом, где бы мы ни находились. Трудимся ли мы где-нибудь в миру, или занимаемся домашней работой, или даже отдыхаем с друзьями — везде и всюду, в любое время мы должны пребывать в Церкви, в этом спасительном Ноевом ковчеге, то есть все и всегда делать так, как учит Церковь, и ни в чем не преступать ее учения.

Но под ковчегом можно понимать еще и исключительно внутреннее состояние человека. Когда поток греха овладевает душой, постепенно как бы заполняя все существо человека, так что в нем не остается ни одного места, куда можно было бы взойти, как на высокую гору, и спастись от потопа, — тогда мы должны войти в ковчег, которым является молитва. Мы входим в ковчег молитвы и укрываемся в ней, как будто бы закрываем двери души так, что не видим, что происходит снаружи, подобно тому как Ной не видел страшного потопа, уничтожившего все живое на земле. Мы пребываем в молитве, как в ковчеге, замкнувшись вниманием внутри нее, и можем надеяться на милость Божию, пусть даже потоп греховный будет длиться долгие дни и месяцы. Хотя нам и тяжело, хотя в нашей душе и происходит борьба, хотя и носится наш ковчег по греховным волнам, но наш ум пребывает неповрежденным, как Ной с семейством в своем ковчеге.

Можно даже провести такую аналогию: как в ковчеге Ной находился с семью членами своего семейства, то есть человечество спаслось в количестве лишь восьми человек, так и мы спасаемся от, казалось бы, неминуемой, всепоглощающей гибели словами Иисусовой молитвы, которых также восемь. Главное, чтобы мы имели веру и знали, что молитва, если мы ее не оставим, не даст нам погибнуть. Господь печется о нас, когда мы совершенно во всем предаемся в Его волю и сами ни о чем не заботимся. Во время тяжелой внутренней борьбы с грехом человек не имеет возможности самостоятельно противиться диаволу. Он должен уподобиться Ною: как тот не усомнился, что простой корабль, это примитивное сооружение, может спасти человечество, и при очень простых технических средствах на протяжении более чем ста лет строил свой ковчег, так и мы должны терпеливо заботиться о молитве, веря в то, что она нам поможет, и в случае опасности, прежде всего опасности погибнуть в потопе греха, устремляться именно к ней.

Если мы будем поступать подобно Ною, то Господь нас помилует — вот чему учит великий, богомудрый гимнотворец, преподобный Андрей Критский. Подчас в одном тропаре его канона содержится множество великих и мудрых мыслей, совершенно неожиданных духовных толкований Священного Писания. И, конечно, чтобы понять и прочувствовать Великий канон, необходимо не только покаяние, но и знание Священного Писания и православных догматов. Святые отцы не унижаются, подобно сектантам, до того, чтобы сделать христианское учение доступным и понятным для невежественных людей, но, наоборот, преодолевают это невежество и в некоторой степени возвышают людей до своего духовного совершенства. Они заставляют нас трудиться не только над покаянием, но и над своим образованием. Для того чтобы правильно понять канон преподобного Андрея, нужно хорошо знать Священное Писание Ветхого и Нового Завета, нужно знать православное вероучение — и тогда возвышенная, поэтическая речь, удивительным образом сочетающаяся с самыми искренними покаянными чувствами, станет как бы воплем нашей кающейся души. Тогда мы получим пользу, тогда мы насытим свою душу, тогда действительно одно или два слова Великого канона будут вызывать в нас воздыхание и даже слезы покаяния. Аминь.

28 февраля 2001 года

О покаянном плаче

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

К Великому канону Андрея Критского нельзя добавить ни одной мысли, которая могла бы его обогатить. Благодаря просвещенному Божественной благодатью уму, а также необыкновенным, гениальным способностям преподобный Андрей в немногих словах выразил возвышенные и прекрасные истины. Едва ли мы, обыкновенные люди, можем чем-то дополнить это великое духовное произведение. Мы остановимся на одном тропаре канона и постараемся получить назидание, хотя и не столь возвышенное и утонченное, как от всего канона, но более простое и понятное для нашего немощного ума.

От лица всех православных христиан преподобный Андрей восклицает: «Яко разбойник вопию Ти, помяни мя; яко Петр плачу горце, ослаби ми, Спасе; зову яко мытарь, слезю яко блудница; приими мое рыдание, якоже иногда хананеино». Судя по последним словам тропаря — «приими мое рыдание», — для преподобного Андрея этот канон был плодом внутренних потрясающих переживаний. К сожалению, мы воспринимаем эти слова лишь как некий художественный образ. В самом деле, у кого из нас вырывается рыдание при покаянии? Едва-едва слеза выступит — и мы считаем, что наша душа размягчилась. А преподобный Андрей, подвизаясь и каясь, приходил в особенное состояние, о котором нам известно из житий других подвижников благочестия: день и ночь они плакали о своих грехах. Покаянный плач — проявление самой высокой духовности. Люди, очерствевшие, окаменевшие сердцем, утопающие в грехах, как правило, не могут и слезы проронить о своем нравственном убожестве. В гордыне своей они считают слезы слабостью и если плачут, то лишь о потерянных земных благах, о болезнях, о бедах близких им людей. Хуже того: иногда они плачут от злобы, ненависти, злопамятства, уязвленной гордости. Кто из них может плакать о своих грехах? Благодатный, радостотворный плач преподобного Андрея породил прекрасные и одновременно приводящие в покаяние слова Великого канона. Они смиряют человека, но они же его и возвышают. Смиряют — сознанием нравственного убожества, возвышают — надеждой на милость Божию.

В этом тропаре в краткой форме приводятся несколько примеров проявлений милосердия Божия, напоминаются поучительные притчи Спасителя о покаянии и о милости Бога к кающемуся грешнику.

«Яко разбойник вопию Ти, помяни мя». Всего несколько слов, но в них содержится важная мысль: мы должны каяться так, как каялся разбойник, распятый на кресте рядом с Христом. В Евангелии от Луки приводятся слова разбойника: «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!» (Лк.23:42). Он говорил это Тому, Кто в муках умирал рядом с ним на Кресте; Тому, Кто был предан и оставлен всеми, даже Своими учениками; Тому, над Кем все смеялись, в том числе и страдавший на кресте другой разбойник. Сказавший эти слова своими глазами видел, как Христа поили уксусом и желчью, как вместо царского венца на Него надели венец терновый и для насмешки облачили в багряницу, царскую одежду. Но, несмотря на это, несмотря на всеобщее неверие и предательство, несмотря на унизительные страдания Спасителя, в этом разбойнике вдруг проявляется необъяснимая, непостижимая для человеческого разума вера. Он говорит Тому, Кто умирает на Кресте: «Помяни меня, когда приидешь в Царствие Твое».

Перед этим исповеданием разбойник вступил в необыкновенный спор со своим товарищем по несчастью. Безумный разбойник (так его называют в отличие от первого, благоразумного) стал в отчаянии, увлекшись общим настроением, с насмешкой говорить: «Если ты Христос, спаси себя и нас». Благоразумный разбойник, считая, что, и находясь при смерти, нужно бояться Бога, унимал его: «Или ты не боишься Бога?» (см. Лк.23:39-40). Казалось бы, чего страшиться, когда мы умираем? Какие еще могут случиться несчастья, если самое плохое уже произошло? Но в душе благоразумного разбойника, несмотря на совершенные им преступления, среди которых, возможно, были и убийства, все-таки жил страх Божий.

«Или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? и мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал» (Лк.23:40-41) — так сказал разбойник о Спасителе. Я думаю, именно благодаря смирению, осознанию своего глубочайшего недостоинства и греховности, признанию того, что он страдает справедливо, в душе разбойника родилась непостижимая, непонятная при таких обстоятельствах вера. Уверовав в то, что умирающий Иисус придет когда-то в Царствие Свое, разбойник просит не спасения здесь и сейчас, как его безумный товарищ, и даже не прощения грехов, а с глубочайшим смирением просит только одного: «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое» — «Вспомни меня». Сейчас мы вкладываем в эти слова духовный смысл: если Господь вспомнит — значит, помилует. Но в тот момент разбойник едва ли осознавал, что Иисус может даровать ему спасение. Он лишь просил, чтобы его вспомнили. «Вспомни, как я страдал вместе с Тобой. В отличие от Тебя, я заслужил это страдание, но вспомни меня!» Канон преподобного Андрея Критского говорит нам о необходимости приобрести такое же смирение. Мы молимся этими словами за каждой литургией Василия Великого и Иоанна Златоуста, потому что словами: «Помяни нас, Господи, егда приидеши во Царствии Твоем» начинается пение заповедей блаженств на малом входе. Если бы мы приобрели подобное смирение и покаяние, то есть осознали свое полное недостоинство и то, что терпим скорби заслуженно, — тогда бы и у нас родилась вера, подобная вере благоразумного разбойника. И если бы мы просили только о том, чтобы нас вспомнили, у нас родилось бы еще более глубокое смирение.

Что же услышал разбойник в ответ на свои слова, исполненные превосходящих человеческий разум смирения и веры? — «Ныне же будешь со Мною в раю» (Лк.23:43). — «Ты думаешь, что когда-то, в Царствии Своем, Я, может быть, вспомню тебя. А Я говорю тебе здесь и сейчас: ныне же, сегодня же ты будешь со Мной в раю». Спустя немного времени разбойник разрешился от уз своей плоти: пришли стражники, перебили распятым голени, и они в судорогах задохнулись на кресте, потому что, повиснув на руках, уже не могли ни вдохнуть, ни выдохнуть. После этой страшной муки душа разбойника вошла в рай, где Сам Господь Иисус Христос встретил его и принял, конечно, уже не как Человек, но как Бог. Благоразумный разбойник был первым спасенным человеком из всех уверовавших во Христа. Самый страшный грешник, убийца, грабитель (имевший, возможно, и другие пороки) первым вошел в рай ради своего смирения, от которого родилась вера. Вот какой смысл содержится в нескольких словах тропаря Великого канона: «Яко разбойник вопию Ти…»

Далее в каноне говорится: «Яко Петр плачу горце, ослаби ми, Спасе». Эти слова напоминают о тяжком грехопадении, которое случилось с самым пламенным учеником Спасителя — апостолом Петром. Он первый исповедовал Его Сыном Бога Живого, обещал ради Него пойти в темницу и на смерть, видел Спасителя преобразившимся на Фаворе, во всей славе Его Божества, и он же троекратно отрекся от Спасителя перед лицом немощных женщин. Для раскаяния в этом ему не понадобилось даже слова упрека. Всего один взгляд Спасителя, как повествует об этом евангелист Лука, — и Петр сразу осознал совершенный им грех (см. Лк.22:61). Он горячо любил Спасителя, Господа Иисуса Христа, своего Учителя и Наставника, и после отречения страдания его были ужасны. Впоследствии Петру был прощен его грех, он был восстановлен в апостольском служении. Это произошло после Воскресения Спасителя, на озере Ге-нисаретском, когда Господь троекратно вопросил: «Любишь ли ты Меня?», и Петр отвечал: «Ей, Господи, Ты знаешь, что я люблю Тебя» (см. Ин.21:15-17). Но, несмотря на это, Церковное Предание говорит, что апостол Петр начинал плакать всякий раз, когда слышал пение петуха. На древних иконах его изображают с бороздами на щеках от слез. Всю жизнь плакал Петр из-за своего падения. Он не боялся наказания: его наказывало, укоряло и мучило собственное сердце. Он словно бы сам не мог понять, почему он так поступил. Не испугавшись выйти с одним мечом против целой толпы, через короткое время он отрекся перед лицом какой-то женщины-служанки. Произошло это оттого, что он слишком надеялся на себя, слишком был уверен в том, что никогда не отступит от Спасителя. Даже когда Господь предрек Петру, что он трижды от Него отречется, тот посмел Ему возражать: «Этого не будет никогда. С Тобою я готов в темницу и на смерть» (см. Лк.22:33). И мы вновь должны отождествить себя с Петром, как отождествляли с разбойником. Не для того, чтобы впасть в уныние, но чтобы приобрести надежду. Разбойник, убийца, грабитель, насильник вошли в Царствие Небесное; Петр, отрекшийся от своего Спасителя, получил прощение и даже был восстановлен в апостольском служении. Проявив подобное покаяние, и мы имеем право надеяться на то, что Бог по милости Своей снизойдет к нашей немощи.

Далее в тропаре следуют слова из притчи о мытаре и фарисее: «Зову яко мытарь». В притче Спасителя фарисей хвалил себя, говоря: «Благодарю Тебя, Господи, что я не таков, как прочие люди» (см. Л к. 18, И), а мытарь только повторял: «Боже, милостив буди мне грешнику» (Лк.18:13). Нам необходимо приобрести такие же смирение, веру и покаяние. И, конечно, молитву, без которой все остальное невозможно. Если мы верим, то почему не молимся? Если смиренны, почему не считаем себя грешниками? Мы должны взывать к Богу, как мытарь: «Боже, милостив буди мне грешнику». Не обязательно молиться именно этими словами. Тот же смысл, что и молитва мытаря, имеет Иисусова молитва, которая одновременно содержит в себе откровение о воплощении Сына Божия. За две тысячи лет существования Христовой Церкви святые отцы составили много прекрасных молитвословий, но молитвенный дух, который должен пронизывать всю нашу внутреннюю жизнь, содержится именно в этой краткой молитве: «Боже, милостив буди мне грешнику». Если человек не хочет и не любит молиться, значит, в нем нет настоящей веры, и он не ищет соединения с Богом. Кто не молится о прощении своих грехов, тот считает себя грешником только в уме, но не в сердце. Если мы сердцем убеждены в том, что мы грешники, тогда из наших уст искренне возносится любая, и в особенности покаянная Иисусова, молитва. В ней мы всегда будем искать соединения с Богом и прощения своих бесчисленных грехов.

Следующие слова тропаря: «Слезю яко блудница» напоминают нам о том, как некая грешница вошла в дом Симона фарисея, где за трапезой возлежал Спаситель, и, подойдя к Нему, плакала столь обильно, что своими слезами омыла Его ноги (см. Лк.7:37-38). Представьте, какие потоки слез она изливала, какие вздохи вырывались из ее груди, даже если она сдерживала рыдания. Она не постыдилась войти в дом фарисея, хотя всякий человек в городе знал, кто она такая. Хозяин дома, Симон, даже осудил Господа, сказав про себя: «Если бы Он был пророк, то знал бы, кто и какая женщина прикасается к Нему, ибо она грешница» (Лк.7:39), то есть не позволил бы, чтобы она к Нему прикасалась. Но Господь пришел призвать к покаянию не праведников, а грешников, иначе говоря, не тех, кто считает себя праведниками, а тех, кто осознает свою греховность. Эта грешница, каясь, омывала обильными слезами ноги Спасителя, вытирала их своими волосами, лобызала и мазала драгоценным миром. Так же, как эта блудница, должны плакать и мы. Если у нас нет таких слез, нет подлинного, глубокого покаяния, то хотя бы укорим себя за это. Будем вздыхать о своей черствости, о каменносердечии, о безразличии к собственной участи в вечности. Это уже будет некоторым малым шагом к тому покаянию, которое мы должны были бы иметь.

Далее тропарь канона вновь отсылает нас к евангельскому событию: «Приими мое рыдание, якоже иногда хананеино». Когда Спаситель проходил через землю хананейскую, граничащую с Иудеей, к Нему подошла женщина и просила об исцелении своей дочери от беснования, говоря: «Дочь моя жестоко беснуется». Спаситель не отвечал и как бы пренебрегал ею, но она не отступала (см. Мф.15:22-25). Тогда Он сказал: «Нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам» (Мф.15:26). Представьте себе, что какой-нибудь священник ответит вам так грубо. Какое оскорбление, какое возмущение было бы в душе у любого обыкновенного человека! Но хананеянка сказала: «Так, Господи! но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их» (Мф.15:27). Она признала, что достойна такого именования и такого отношения к себе. И себя, и свою дочь она признала как бы нечистыми животными и просила получить кроху со стола правоверующих людей, какими были в то время иудеи. В тропаре не говорится, что ответил женщине Господь, но мы сразу вспоминаем об этом. Господь сказал: «О, женщина! велики вера твоя; да будет тебе по желанию твоему. И исцелилась дочь ее в тот час» (Мф.15:28). Нужно просить об исцелении своей души, которая подобна беснующейся дочери хананеянки. Мы в такой же степени, как она, одержимы страстями и не владеем собой. Дочь хананеянки была неспособна ни к какой деятельности, потому что демон лишил ее разума. То же происходит и с нами. Воспринимая действительность искаженно, мы обычно и поступаем неправильно, и видим все в свете своих страстей: блуда, гнева, уныния, отчаяния, чревоугодия, злопамятства, мстительности, осуждения. Из-за этого мы видим мир не таким, какой он есть, а таким, каким видят его лишенные разума люди. Точнее, наверное, сказать, как видят его по представлению демонов бесноватые: во всех людях они видят врагов, везде им чудятся страшные чудовища, весь мир на них ополчается, и реагируют они соответствующим образом…

«Приими мое рыдание, якоже иногда хананеино». Неотступно умоляя Спасителя о прощении грехов, мы получим исцеление, хотя бы нам казалось это уже невозможным.

Итак, в этом небольшом тропаре содержится огромный смысл. «Яко разбойник вопию Ти, помяни мя». Необходимо приобрести смирение, веру и глубокое сознание того, что мы достойны страданий, которые мы терпим в земной жизни. «Яко Петр плачу горце, ослаби ми, Спасе». Своими делами мы отрекаемся от веры, своей жизнью показываем, что мы не христиане, и потому мы должны плакать так же горько, как Петр. «Зову яко мытарь». Но плакать нужно молитвенно, а не так, как это делают люди, не понимающие значения покаяния. Мы должны молитвенно взывать Богу: «Боже, буди милостив мне грешнику» — «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». «Слезю яко блудница». Мы должны плакать, как блудница, а если у нас нет таких слез, то хотя бы укорять себя за это, вздыхать с покаянием или проявлять покаянное чувство как-то иначе, лишь бы искренне и неподдельно. Мы должны неотступно умолять Господа о прощении, как хананеянка, получившая просимое — исцеление своей бесноватой дочери. Так и мы получим облегчение от страстей, иногда действующих в нас сильнее, чем демоны в беснующихся.

В этом тропаре используется прием, часто использующийся в литературе, — отсылка к другому произведению. Писатели отсылают своих читателей к более или менее известным литературным творениям, а преподобный Андрей Критский отсылает нас к Евангелию, которое всегда должно быть в нашем уме. При упоминании даже нескольких слов из Евангелия в нашей памяти и воображении должны оживать события и поучения, о которых повествуется в Четвероевангелии. Ум наш, как выразился преподобный Серафим Саровский, «должен плавать в законе Господнем», и в таком случае, в любой жизненной ситуации избирая необходимое из Евангелия, мы будем руководствоваться им в своей повседневной жизни. Только таким образом, живя по Евангелик), мы и можем спастись. Таким должно быть настроение у человека, стремящегося к спасению, о чем вновь и вновь напоминает нам Великий канон Андрея Критского. Аминь.

12 марта 2003 года

Четверг

О нашем безумии и о бегстве от греха

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня, в четвертый день Великого поста, мы читали последнюю часть канона преподобного Андрея Критского. По обыкновению, и сегодня мы остановимся лишь на двух тропарях, из второй и третьей песней канона.

«Столп умудрила еси создати, о душе, и утверждение водрузити твоими похотьми, аще не бы Зиждитель удержал советы твоя, и низвергл на землю ухищрения твоя», — размышляет преподобный Андрей. Здесь он сравнивает свое душевное состояние со столпом, то есть с Вавилонской башней. И не только свое душевное состояние, но и состояние каждого читающего или слушающего этот канон, ибо у всех людей одна природа. Человеческие грехи столь схожи, что тот, кто проник в сущность человеческой жизни, в смысл грехопадения и уклонения от заповедей, может говорить от лица всякого человека. И его слова окажутся более искренними, чем слова человека, неопытного в духовном отношении, который попытался бы сказать что-то о своем внутреннем состоянии.

«Столп умудрила еси создати, о душе, и утверждение водрузити твоими похоть-ми», — то есть уподобилась древним людям, которые решили построить башню, чтобы посредством этого деяния, казавшегося им великим, прославиться и утвердиться в своих собственных глазах, почувствовать, будто они собой представляют нечто. Иначе говоря, через такое безумное и неосуществимое предприятие эти люди искали самоутверждения. Сейчас мы смотрим на повествование о вавилонском столпотворении почти с насмешкой, оно представляется нам до такой степени странным и нелепым, что мы сомневаемся в реальности или вовсе его отрицаем, считая его некой притчей. Нам кажется невозможным, чтобы все человечество того времени, за исключением, может быть, немногих благоразумных людей, желало совершить такое безумное деяние — построить башню до самых небес. Но мы и сами недалеко ушли от тех людей. Господь, видя расположение людей к подобного рода злым делам, разделил народы, чтобы не позволить осуществиться их намерениям.

Действительно, люди скоро и легко объединяются для совершения злых и безумных поступков, а в добром деле и два человека с трудом находят между собой согласие. Если бы сейчас человечество объединилось, то опять на злое дело, пусть уже не для постройки Вавилонской башни, а для чего-то другого, безумного и неосуществимого. Например, наш ученый, а правильнее сказать — мечтатель, Циолковский задумывался над тем, как освоить космическое пространство, хотя на самом деле это совершенно не исполнимо и никому не нужно. Можно привести множество других примеров — из общественной и политической жизни, из экономики, научной деятельности или искусства — того, как люди объединялись, чтобы совершить какой-нибудь злой и безумный поступок, иногда абсолютно невероятный. Причем современникам всех этих событий всегда казалось, что еще чуть-чуть и безумный замысел удастся осуществить, например построить справедливое общество, но через одно два поколения это уже выглядело смешным и нелепым. Поэтому не надо слишком скептически относиться к повествованию о строительстве Вавилонской башни. То, что нам, с точки зрения наших познаний, кажется нелепым, людям того времени с их знаниями казалось весьма вероятным и возможным.

Какое же отношение все это имеет к нам и к душе каждого человека? Мы также, желая исполнить какие-то свои греховные, безумные планы и намерения, прикладываем к этому огромные усилия, напрягаем все свои силы. Нам кажется, что нас вдохновляют какие-то благие мысли, а на самом деле — это страсти и похоти. В широком смысле слова всякую страсть, всякое греховное чувство, которым мы не в состоянии владеть — будь то гнев, тщеславие или другие страсти, — можно назвать похотью. Движимые этими греховными чувствами, мы совершаем безумные поступки для исполнения своих греховных пожеланий. Часто мы лукаво скрываем свои страсти, облекая их в какую-нибудь приличную, иногда даже возвышенную, форму и сознательно или бессознательно выдавая их чуть ли не за вдохновение. Подчас мы даже создаем целые проекты, строим огромные и разработанные планы действий, если хотим удовлетворить порывы не одной какой-то страсти, а нескольких страстей. По прошествии некоторого времени мы отрезвляемся, поскольку Господь ради нас самих не допускает исполниться нашим нелепым и вредным желаниям. Мы начинаем думать, что это мы сами благоразумно поступили, отказавшись от своего злого замысла, а на самом деле это Промысл Божий не позволил нам осуществить его ради нашего же спасения и ради того, чтобы мы не погрязли в грехе окончательно.

То, что в древности пытались совершить все люди вместе, сейчас стремится сделать каждый из нас. И мы действительно погубили бы себя, совершив тот или иной безумный поступок, «аще не бы Зиждитель удержал советы твоя (то есть замыслы, планы, намерения. — Игум. А.), и низвергл на землю ухищрения твоя», как говорится в этом тропаре. Когда произошло вавилонское смешение, то есть люди перестали понимать друг друга, поскольку начали говорить на разных языках, то люди не смогли исполнить своего замысла и разошлись в разные стороны, расселившись по всей земле. Так возникли разные национальности. Непонимание, подобное тому, которое было вызвано вавилонским смешением языков, происходит и внутри каждого из нас. Благая мысль как будто бы ясно подсказывает нам, что необходимо делать, а дурная, или иначе — страсть, борется с ней, так что мы ничего не можем довести до конца. И при этом мы ставим себе в заслугу, если нам удается удерживаться от греха, от зла! Да если бы Господь не расстраивал наши планы, сколько бы зла мы наделали, сколько вреда принесли бы и другим людям, и себе! В какую бездну зашли бы, из которой никто бы нас не спас! Мы должны всегда помнить об этом, всегда сознавать это и каяться, благодарить Бога за то, что Он не дает осуществиться нашим неразумным, душевредным и пагубным, прежде всего для нас самих, планам.

В каноне есть и еще один тропарь, в котором говорится о столпе, но уже о другом: «Не буди столп сланый, душе, возвратившися вспять: образ да устрашит тя содомский, горе в Сигор спасайся». Здесь преподобный Андрей напоминает нам о жене Лотовой. Сам Спаситель, когда говорит о кончине мира, обращается к этому примеру. «Вспоминайте жену Лотову», — говорит Он (Лк.17:32). Почему? Это пример того, чего ни в коем случае нельзя делать. Когда Лот со своей женой и дочерьми был выведен из Содома, на город пал огненный дождь. Лоту и его родственникам было сказано, чтобы они не смели оглядываться назад, и они исполнили приказание вьшодивших их из города Ангелов, только жена Лотова оглянулась. Оглянулась не потому, что жалела погибавших там людей, а потому, что жалела о том благополучии, о той роскоши и наслаждениях городской жизни, которые они оставили вместе с Содомом. Оглянувшись с сожалением, она превратилась в соляной столб, то есть окаменела — в самом буквальном смысле слова. Мы не можем объяснить это явление: чудесное ли оно было или сугубо физическое, но даже в четвертом столетии по Рождестве Христовом некоторые духовные писатели, бывшие в Палестине, видели этот соляной столп, и им указывали, что это — окаменевшая жена Лота. Итак, Спаситель предостерегает нас, чтобы мы не оглядывались назад, когда убегаем от греха. Может быть, мы чуть ли не силой спасаемся от погибели, может быть, даже с явной помощью Божией. Не будем оглядываться и сожалеть о том, что мы оставляем! Ведь если Лот еще до какой-то степени сознательно покинул Содом, потому что верил Ангелам, то его жена и дочери сделали это исключительно из послушания своему мужу и отцу, совершенно не понимая, что происходит.

«Не буди столп сланый, душе, возвратившися вспять» — то есть озираясь и разглядывая то, от чего ты отреклась. Когда мы оглядываемся и сожалеем об оставленном, тогда наша душа заражается каменносердечием и мы становимся безразличными и бесчувственными ко всему духовному. Из Содома мы как будто бы вышли, но ничего не можем приобрести, наша душа стала неподвижной и неспособной воспринимать что-либо духовное. Она остается в таком положении, оставив Содом, но не дойдя до Сигора, того места, где спасся Лот. Значит, она ничего не получила от своего бегства.

Поэтому не будем, с одной стороны, слишком хвалиться тем, что мы избегаем каких-то грехов, так как по большей части нас не допускает впасть в них Промысл Божий, и в то же самое время не будем оглядываться назад, не будем сожалеть об оставленном нами, потому что иначе бегство от мира, отречение от мира, от грехов и мирских страстей не принесет нам никакой пользы. Аминь.

16 марта 2000 года

Жертва Богу — сокрушенный дух

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы читали последнюю часть Великого канона Андрея Критского. Это воистину великое произведение — не столько по размеру, сколько по своему глубочайшему значению и по высоте литературного достоинства. В каждом тропаре канона заключена какая-либо мудрость, иногда в одном тропаре содержится даже несколько мыслей, столь глубоких и значительных, что к истолкованию этого великого произведения приступаешь с некоторым смущением. Но давайте пренебрежем нашей немощью и ради пользы нашей души постараемся разъяснить и усвоить себе хотя бы некоторые мысли канона, тропари которого в действительности не нуждаются ни в каких добавлениях и не требуют дополнительных рассуждений.

«Уязвихся, уранихся; се стрелы вражия, уязвившыя мою душу и тело: се струни, гноения, омрачения, вопиют раны самовольных моих страстей». Так говорит о себе преподобный Андрей, но тем паче это относится к каждому из нас. Разница между этим угодником Божиим и нами состоит, прежде всего, в том, что мы не видим своих грехов. Всевозможные житейские неудачи и обычные неприятности мы всегда остро переживаем и стараемся их устранить, особенно это касается болезней. Если бы мы так же относились и к своему внутреннему состоянию, то, конечно, подобно Андрею Критскому, увидели бы, что и здесь мы уязвлены, что вражьи стрелы изранили нашу душу, а не только тело. Тело страдает не от телесных болезней, а от страстей. Мы же заботимся только о телесном благополучии и не обращаем внимания на свое внутреннее состояние.

Между тем нас можно было бы уподобить воину, который не просто пострадал в бою, а изранен до такой степени, что едва жив. Он перестает думать даже о цели сражения и заботится только о своих ранах, которые, как сказано здесь, покрылись струпьями и гноем. Душа человека омрачена и изранена, и эти раны, «раны самовольных страстей», которые человек нанес самому себе добровольно, а не по какой-то нужде (хотя мы часто оправдываем свои страсти таким нелепым образом), — «вопиют к Богу». Если бы мы сумели увидеть свою душу такой, какая она есть, то, как преподобный Андрей, ужаснулись бы. Он показывает нам, в каком состоянии находится наша душа, а мы, глядя на свое бедственное положение, должны позаботиться о ее исцелении. С той же ревностью и усердием, с какими мы стремимся избежать житейских скорбей и неприятностей, мы должны позаботиться и о нашем душевном здравии. Однако мы пренебрегаем этим, и порой проходит уже много времени после того, как мы впадем в какие-нибудь грехи видимые, совершенные делом, или же никому не известные, соделанные умом и ведомые только одному Богу, — но наши душевные раны все еще болят и ноют, как это бывает и с ранами телесными. Иногда наша душа так сильно страдает от прежних грехов, что мы забываем об окружающей действительности. Хорошо, если у нас есть сожаление и сокрушение сердечное, но часто душевные раны, напоминая нам о прежних согрешениях, заставляют нас вновь омрачаться, и страстное гноение в нашей душе как бы возобновляется.

Долго мы не можем исцелиться от этого ужасного состояния. В своих мучениях мы как будто бы не имеем ниоткуда никакой помощи и поддержки, словно бы конца не будет нашим страданиям. Надо бы нам остерегаться греха, зная, что нас ждет в будущем, однако мы впадаем в забвение и вновь подвергаем себя опасности получить рану от стрел вражьих, то есть от демонских, сатанинских стрел. Так что страдают и наша душа, и тело, потому что страсти развращают и, подобно ржавчине, разъедают и телесный, и душевный состав человека, порабощают его греху. Но если мы делаем из нашего падения правильный вывод, то есть смиряемся и не обращаемся умом к мысленному услаждению нашими прежними грехами, то можем извлечь из него пользу. Господь чудесным образом устраивает так, что вред, нанесенный нам грехом, обращается во благо.

«Достойных покаяния плодов не истяжи от мене», — говорит преподобный Андрей. «Не жди и не требуй от меня добрых дел», которые, собственно, и есть достойные покаяния плоды. «Не требуй от меня добродетелей, потому что они не могут покрыть всего множества моих согрешений». Есть грехи, которые мы помним, есть грехи, которые мы забыли, есть, которые мы творим неосознанно или же считая их добрыми делами. Но перед Богом они являются тяжкими грехами, потому что мы совершили их из гордости или какой-то другой страсти. Мы не можем дать Богу «достойных покаяния плодов», потому что у нас нет настоящих добрых дел. Если даже и есть какие-то малые добрые дела, покрыть ими бесчисленное множество наших грехов невозможно. И потому было бы разумно вместе с преподобным Андреем молиться о том, чтобы Господь не ждал, не требовал от нас достойных покаяния плодов, потому что, как говорит преподобный Андрей Критский, «крепость моя во мне оскуде».

У нас нет сил противостоять греху, как должно, и совершать добродетели, противоположные нашим грехам, то есть мы не можем принести достойные плоды покаяния, как учит нас Евангелие, как проповедовал святой Иоанн Креститель (см. Мф.3:8; Лк.3:8). Истинное покаяние — это не только сокрушение и сожаление о своих нравственных преступлениях, но и совершение добродетелей. Мы не можем ничего этого дать Господу. Крепость наша оскудела, мы не имеем сил для настоящей добродетельной жизни. Преподобный Андрей как бы подсказывает нам, что нам нужно делать, потому что он описывает эту внутреннюю борьбу не со стороны, но как испытавший ее и сам переживший такое состояние. Изучив свою внутреннюю, духовную жизнь, он говорит нам о себе, но его слова относятся ко всякому человеку, потому что все люди чрезвычайно похожи в этом отношении друг на друга.

«Сердце мне даруй присно сокрушенное». Так как мы не имеем сил принести достойные плоды покаяния, то должны просить у Бога, чтобы иметь нам, по крайней мере, сокрушенное сердце, причем «присно сокрушенное», всегда сокрушенное, подчеркивает Андрей Критский. Но и это тоже плод не нашего усилия. Казалось бы, все люди должны сожалеть о своих грехах, но в действительности редко можно встретить человека, по-настоящему смиренного, сокрушающегося о своих грехах, тем паче имеющего постоянное сокрушение. «Сердце мне даруй присно сокрушенное», — молится преподобный Андрей, потому что человеку трудно все время чувствовать в сердце такую печаль от осознания своих грехов. Воистину, это есть дар Божий, действие благодати в человеке. И поэтому весьма уместно просить Бога, чтобы нам было даровано свыше сердце сокрушенное как некое величайшее и важнейшее для нашего спасения дарование, как некая награда и залог нашего спасения.

Что значит «сердце сокрушенное»? Представим себе, что у человека был прекрасный драгоценный сосуд, которым он дорожил больше всего на свете, и вдруг этот сосуд был сокрушен. Как человек сожалеет об этом, как ему горько, в особенности если он сознает, что он сам, а не кто-то другой виноват в этом! Наше сердце должно быть постоянно исполнено такой печали. Оно должно из гордого, надмевающегося и довольного своей мнимой красотой стать сокрушенным и ни на что не годным, дорогим только для нас, потому что оно наше сердце.

«Сердце мне даруй присно сокрушенное, нищету же духовную; да сия Тебе принесу, яко приятную жертву, Едине Спасе». Нищета духовная — это глубочайшее смирение, при котором человек не имеет о себе никакого мнения. Он обнищал в отношении самомнения, гордости, возношения и самодовольства. Подобно нищему, который ничего не имеет, такой человек нищ духовно, не имея никакого превозношения. Он не просто беден, но совершенно лишен всякого богатства, то есть самомнения, ведь человек чувствует себя как бы богатым, то есть спокойным и удовлетворенным, прежде всего, тогда, когда мнит о себе что-то. Многие люди даже стремятся как-то утвердиться в этой жизни, чтобы достигнуть некоторого житейского спокойствия. Но Церковь и Евангелие учат нас отвергать это приятное состояние и стремиться к прямо противоположному. И не просто к скромному о себе мнению, но и к тому вообще, чтобы мы не имели никакого о себе суждения и считали себя совершенно ничтожными, ничего не значащими. Это и значит иметь нищету духовную. Мы должны принести в жертву Богу наше сокрушенное сердце и духовную нищету. Может быть, одно и то же внутреннее состояние человека пророк Давид называет сердцем сокрушенным (см. Пс.50:19), а Сам Господь Иисус Христос — нищетой духовной (см. Мф.5:3).

Как необыкновенно мудры слова преподобного Андрея! Сначала он просит Господа даровать ему «сердце присно сокрушенное, нищету же духовную», а потом добавляет: «Сия Тебе принесу, яко приятную жертву, Едине Спасе». Значит, прежде Господь нам дает внутреннее, искреннее сердечное смирение, а потом мы его же приносим в жертву Богу. Если же мы его не получим, то и не сможем вознести как приятную, то есть принятую, жертву Господу. Как велика милость Божия! Мы согрешаем, наше естество уязвилось, в нем одни струпья, гноения и разрушения, наши раны вопиют. Но если мы делаем из этого ужасного состояния верные выводы, то есть никого не обвиняем, но причину своих падений и душевных мучений ищем единственно в самих себе, только себя считаем виноватыми и при этом умоляем Бога, то взамен мы получаем сердце присно сокрушенное и нищету духовную.

Господь не наказывает нас, но дает нам то, что единственно может спасти нас и помочь при столь низком падении. Тогда мы приносим Богу приятную жертву — жертву смирения, «дух сокрушен», как говорит пророк Давид (Пс.50:19). Вот что, оказывается, каждый из нас должен иметь прежде всего, хотя это не значит, конечно, что мы должны грешить произвольно. Апостол Павел осуждает людей, говорящих, что если не делать зла, то не будет и добра, если не будем грешить — не будет и покаяния (см. Рим.6:1; 15). Это дерзость и цинизм. Если мы увидим себя такими, какие мы есть, то нам будет достаточно и прожитой нами жизни, чтобы сокрушаться и плакать о ней и о своем противоестественном, страшном внутреннем мире, в котором нам так тяжело пребывать, что порой мы даже пытаемся заняться чем-то посторонним, чтобы никогда не оставаться наедине с самим собой.

Вот как Промысл Божий, заботясь о нас, устраивает наше спасение: сначала мы познаем свою ужасную, неисцелимую, мучительную греховность и от наших падений приходим в смирение, а потом это смирение приносим в приятнейшую жертву Богу. Так учили и преподобные отцы, например Григорий Синаит, который говорит, что всякому человеку, ревнующему о своем спасении, необходимо пережить такое состояние, когда он всегда и всюду будет побеждаться демонами, ни от кого и ни в чем не получая помощи. От этого он придет в смирение и тогда может ожидать и освобождения от мучительного действия страстей. Вот какова великая милость, великое человеколюбие Божие к каждому из нас! От самих грехов и падений нам дается повод для спасения через смирение. И мы не должны терять эту возможность, не должны забывать о своей греховности и каждый раз думать, что мы согрешили случайно и больше никогда уже не будем так согрешать. Наоборот, нужно увидеть в этом печальную закономерность, познать свое убожество и нищету, смириться. И только тогда, когда наше смирение, эта благоприятная жертва будет принята Богом, мы можем ожидать умиротворения, очищения и милости от Бога. Аминь.

1 марта 2001 года

«И вижду Тя умно, Света превечна…»

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Канон преподобного Андрея Критского исполнен глубоких мыслей. В лаконичной и возвышенной форме преподобный Андрей обращает наш ум к различным эпизодам Священного Писания и одновременно в нескольких словах истолковывает их так, чтобы они соотносились с нашим внутренним состоянием, вызывали в нас покаяние, сердечное сокрушение и ревность о своем нравственном изменении. Этот канон настолько глубок, что если бы мы предприняли дерзкую попытку интерпретировать каждый тропарь или каждое песнопение канона, то вынуждены были бы заниматься этим много часов или даже дней. Ведь один припев канона: «Помилуй мя, Боже, помилуй мя» можно истолковать так, чтобы получить большую духовную пользу и раскрыть сущность покаяния. Всего несколько слов, но как они значимы! Правильное и глубокое понимание этих слов было бы для нас хорошим назиданием. Но мы обратим внимание только на один тропарь канона, который посвящен памятному евангельскому эпизоду.

«Силоам да будут ми слезы моя, Владыко Господи, да умыю и аз зеницы сердца, и вижду Тя умно, Света Превечна». В этом тропаре содержится одновременно напоминание о евангельском событии и его истолкование. Преподобный Андрей в нескольких словах пересказывает довольно-таки пространное повествование Евангелия о том, как Господь Иисус Христос исцелил слепорожденного. Увидев этого человека, сидящего у дороги, ученики спросили Спасителя: почему он слеп? За свои ли грехи? Но ведь слепым он родился. Тогда, может быть, за грехи своих родителей? На что Господь Иисус Христос ответил: «Не за свои и не за родителей своих, но это для того, чтобы явилась на нем слава Божия». «Сказав это, Он плюнул на землю, сделал брение из плюновения и помазал брением глаза слепому, и сказал ему: пойди, умойся в купальне Силоам». И тот умылся и прозрел (см. Ин.9:1-7). Купель Силоамская известна и по сей день, она является почитаемой святыней для христиан, хотя сейчас находится в руках у мусульман. Напоминая нам о Силоамской купели, преподобный Андрей одновременно открывает тайный смысл евангельского повествования: «Силоам да будут ми слезы моя, Владыко Господи». Мы должны духовно прозреть, омыть свои умные очи, чтобы увидеть истину, увидеть действительность, как она есть, увидеть то, что скрыто от нас из-за наших грехов. Все мы слепорожденные в духовном отношении, как был слепорожденным в буквальном смысле исцеленный Господом человек. Нам нужна Силоамская купель, образующаяся из наших собственных слез от нашего покаянного плача. В покаянии омывая свое умное зрение, или свой дух, мы прозреваем. «Да умыю и аз зеницы сердца», — говорит преподобный Андрей. Оказывается, у нас есть не только телесные глаза, но и зеницы сердца, духовное зрение, которым мы созерцаем истины нравственные и духовные. Понимает ли человек, что подобное зрение существует, или пренебрегает этим знанием, тем не менее духовное зрение существует. И куда направлено духовное око, туда стремится и весь человек. Когда человек смотрит на некую вещь, а думает и переживает совсем о другом, то глаза его практически ничего не видят, потому что его сочувствие направлено в это время к другой вещи. Иначе говоря, зеницы сердца смотрят в другую сторону, куда и устремлен весь человек.

Если же человек слеп сердцем, то он не постигнет тех истин, которые необходимы для его спасения. Но не нужно думать, что преподобный Андрей искусственно использует это повествование, которое на самом деле не имеет такого смысла. Он говорит о внутренней стороне описанного в Евангелии события, лишь кратко напомнив о внешней. Ведь этот слепорожденный прозрел также и духовно, когда, выйдя от фарисеев, отлучивших его от синагоги, он поклонился Господу и сказал, что верит в Него (см. Ин.9:34-38). Конечно, мы не можем прозреть в буквальном смысле от прикосновения Господа, но внутреннее прозрение возможно для нас, более того, оно является нашим долгом, и к нему мы должны стремиться. Об этом во всеуслышание заявляет преподобный Андрей, и голос его звучит на протяжении почти полутора тысяч лет — с тех пор как Великий канон употребляется в богослужениях Православной Церкви.

«Силоам да будут ми слезы моя, Владыко Господи, да умыю и аз зеницы сердца, и вижду Тя умно». Слово «ум» употребляется здесь в непривычном для нас смысле. Когда мы говорим об уме, разуме, рассудке, то, как правило, имеем в виду способность человека рассуждать — способность ума следовать от одной вещи к другой, делать какие-то выводы об этом и составлять представления о внешнем мире, в котором проходит наша телесная жизнь. Но мы редко устремляем свой ум к вопросам отвлеченным и еще реже — к духовным. Даже если мы используем способность рассуждения при обсуждении духовных вопросов, то это еще не значит, что мы постигаем те истины, те тайны Царства Божия, которые открываются лишь в непосредственном опыте человека. Андрей Критский подразумевает под умом не рассудок, а созерцательную способность человека — то, что названо несколько ранее «зеницами сердца». Ведь в русском языке одно слово может выражать различные понятия, так и здесь умным назьшается то, что невещественно. Преподобный Андрей противопоставляет вещи, созерцаемые умом, духом, вещам чувственного, материального мира.

«И вижду Тя умно, Света Превечна». Бог назван Светом Превечным, конечно, не в том смысле, что свет — это нечто особенно прекрасное. Тот вещественный свет, который доступен нашему зрению, который мы знаем по своему опыту, хотя и прекрасен (и все в нем становится прекрасным, а без него — погружается во тьму), является лишь образом света духовного, как и вообще все сотворенное является образом благости Божией, Божественных премудрости и совершенства. Слово «свет» здесь говорит о некой невещественной славе Божества, непрестанно и вечно истекающей из Его сущности. Когда мы созерцаем Бога как свет, мы видим Его таким, как Он есть, — конечно, насколько это доступно для нашего ограниченного человеческого существа, для сотворенного существа вообще.

Это и есть подлинное знание, которое выше всякого рассуждения, догадок, сомнений и других умственных затруднений, которые встречаются на обычном пути познания. Человек, познающий Бога таким образом, не нуждается ни в каких доказательствах или доводах. Его вера — это уже не просто «доверие», а знание. Знание, которое приобретается не чтением, не из слухов и не путем догадок или логических заключений, а из непосредственного опыта единения и общения с Богом. Тот, кто прозревает зеницами сердца, созерцает Господа как некую умную сущность, как Превечный Свет. И хотя это образное выражение, но оно соответствует тем ощущениям, которые испытывают подвижники благочестия при глубокой внимательной молитве и единении ума с Богом. Они действительно видят некий свет, который проникает в сердце и, начиная, как правило, действовать оттуда, распространяется по всей душе и даже как бы просвещает все тело. Эта слава иногда бывает так велика, что другие люди видят человека как бы просвещенным Превечным Светом. Таким Мотовилов видел преподобного Серафима Саровского. А некий египетский монах видел преподобного Арсения, молившегося в своей келий, как бы всего огненного. Подобных случаев история Церкви знает много. Люди не раз явно созерцали славу Божию, изливающуюся из святых. Конечно, это происходило не потому, что святые имели в себе собственный источник света, но потому, что они стяжали в себе Самого Господа. Господь, просвещая ум, душу и даже тело человека, как бы изливается из него, как прекрасная благоухающая влага изливается через край драгоценной чаши.

«Силоам да будут ми слезы моя, Владыко Господи, да умыю и аз зеницы сердца». Приобрести настоящие покаянные слезы очень трудно. Нередко вместе с покаянием из Силоамской купели мы нечаянно зачерпываем и тщеславие, которое скрадывает наш плач. Потому нам нужно быть чрезвычайно осторожными. Господь иногда и слез не дает человеку ради того, чтобы не проявилась гордость — самая страшная и опасная из всех страстей. Иные не могут иметь слез из-за телесной немощи, потому что для того, чтобы изливать покаянные слезы, нужна особая крепость. Может быть, многие из вас замечали, что после долгого скорбного плача человек обессиливает. Хотя обычный человеческий плач едва ли можно заменить на плач покаянный. Эти слезы одинаковы только по видимости, а по сути — противоположны. Людям, которые склонны к сентиментальности и чувствительности (особенно это касается женского пола), оказывается очень трудно перемениться, когда дело доходит до покаяния. Сентиментальный человек с трудом приобретает истинный молитвенный плач, который сопровождает молитву и усугубляет ее, являясь в то же время и ее следствием. Существует и более высокое состояние, чем плач. Молитвенные слезы являются как бы некой пограничной добродетелью, перешагнув которую человек восходит в ту область, где погружается в созерцание Превечного Света, о котором говорит преподобный Андрей. В этой сфере уже никакие внешние проявления не могут иметь места, даже такая добродетель, как плач. Приобретя это состояние, человек прозревает подобно тому, как прозрел Силоамский слепец.

Когда перед фарисеями предстал прозревший слепец, они стали говорить ему: «Прославь Бога, мы знаем, что Этот Человек грешный» (то есть они не желали, чтобы он прославлял Господа Иисуса Христа). Но прозревший ответил им: «Не знаю, грешный ли Он, но знаю, что я был слепым, а ныне вижу» (см. Ин.9:24-25). Так и мы если постигаем истину таким образом, если созерцаем Бога непосредственно и входим в общение с Ним, если опытно переживаем единение с Господом, то никто и никогда не переубедит нас и не смутит. Если нам предложат прославить Бога, прославить Его лицемерно, потому что Иисусова молитва и тот опыт, который мы приобрели, подвизаясь в ней, не имеют будто бы никакого значения, то мы ответим, подобно евангельскому слепцу: «Раньше мы были слепыми, а ныне видим». Что мы знаем — то знаем точно, а что вы говорите — для нас не имеет значения». Нас могут смущать тем, что мы якобы неправильно верим, не знаем доктрин современной науки или философии. Нам могут говорить, что мы неправильно молимся, что назидательные молитвословия полезнее краткой Иисусовой молитвы. Но что бы ни говорили противники духовного просвещения (понимаемого не в переносном смысле, как это сейчас принято, а в самом буквальном и точном), если мы омыли зеницы сердца в слезах покаяния и прозрели, то мы можем сказать им: «Ничего этого я не знаю, а знаю, что раньше я был слепым, а теперь вижу Владыку Моего Господа, Света Превечного». Аминь.

13 марта 2003 года

Неделя 1-я Великого поста, Торжество Православия

(Ин.1:43-51)

На другой день Иисус восхотел идти в Галилею, и находит Филиппа и говорит ему: иди за Мною. Филипп же был из Вифсаиды, из одного города с Андреем и Петром. Филипп находит Нафанаила и говорит ему: мы нашли Того, о Котором писали Моисей в законе и пророки, Иисуса, сына Иосифова, из Назарета. Но Нафанаил сказал ему: из Назарета может ли быть что доброе? Филипп говорит ему: пойди и посмотри. Иисус, увидев идущего к Нему Нафанаила, говорит о нем: вот подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства. Нафанаил говорит Ему: почему Ты знаешь меня? Иисус сказал ему в ответ: прежде нежели позвал тебя Филипп, когда ты был под смоковницею, Я видел тебя. Нафанаил отвечал Ему: Равви! Ты Сын Божий, Ты Царь Израилев. Иисус сказал ему в ответ: ты веришь, потому что Я тебе сказал: Я видел тебя под смоковницею; увидишь больше сего. И говорит ему: истинно, истинно говорю вам: отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому.

«Предание сохрани…»

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодняшний день называется днем Торжества Православия. Этот праздник связан с победой Православия над иконоборческой ересью, преследовавшей Церковь около ста лет и исходившей от лиц, которые занимали императорский престол. Вся мощь государственной машины Византийской империи (на той территории, где тогда еще была власть Византии) обрушилась на православное христианство. Церковь терпела необычайные притеснения. Иконы изымались и уничтожались, над ними совершались кощунства. Иконоборцы, руководствуясь как будто бы здравым смыслом, утверждали, что нельзя поклоняться иконописным изображениям, потому что это идолы. Они ненавидели и монашество — отчасти потому, что монахи были самыми твердыми ревнителями и защитниками иконопочитания и самыми верными хранителями Церковного Предания, а отчасти потому, что само монашество есть ангельский образ. Безбрачный образ жизни иконоборцы считали противоестественным, а монахов — изуверами. Они закрывали монастыри, их насельников преследовали и уничтожали. Большая часть мучеников того времени — это монахи, защищавшие святые иконы.

Хотя на Седьмом Вселенском соборе иконоборческая ересь была уже осуждена, однако, благодаря покровительству императоров и давлению государства на Церковь, она все еще продолжала властвовать. Почти столетние гонения на Церковь были прекращены императрицей Феодорой. Ради того что она восстановила истинное благочестие — почитание святых икон, Господь простил ее мужа, императора-иконоборца Фе-офила, показав это чудесным образом. Это произошло в первое воскресенье Великого поста, в которое с тех пор и отмечается Торжество Православия.

В евангельском чтении, которое мы сейчас слышали на литургии, нет прямого соответствия вспоминаемому сегодня событию. Евангелие повествует о том, как Господь наш Иисус Христос через апостола Филиппа призвал на проповедь и апостольское служение еще одного из своих двенадцати учеников, Нафанаила. «Филипп находит Нафанаила и говорит ему: мы нашли Того, о Котором писали Моисей в законе и пророки, Иисуса, сына Иосифова, из Назарета. Но Нафанаил сказал ему: из Назарета может ли быть что доброе? Филипп говорит ему: пойди и посмотри» (ст. 45-46). По-славянски: «Прииди и виждь». Вот в этих словах и заключается смысл сегодняшнего праздника, объяснение его сути.

Что такое икона? Изображение Спасителя не зависит от фантазии человека, от того, каким он представляет себе Бога, — так бывает в других религиях, где существуют изображения различных ложных божеств. Икона — это подлинный облик воплотившегося Сына Божия, который сохранен для нас Преданием Православной Церкви.

Наряду с устным преданием существует предание живописное, которое хранится в Православной Церкви уже две тысячи лет. И когда мы взираем на облик Спасителя на иконах, в особенности на тех, которые написаны хорошо, максимально приближаются к древним образцам, на тех иконах, где иконописец хотя бы немного проник в дух изображения (как художнику нужно понять характер человека, портрет которого он пишет, так и иконописец по возможности должен проникнуться духом Христовым), — то и с нами происходит то, что произошло с Нафанаилом. Мы смотрим на образ Спасителя и в чертах Его лика видим, что в Иисусе Христе пребывает не одно человечество, но присутствует и Божество. За человеческим лицом скрывается Божественная Ипостась Сына Божия. Каждый из нас бывает тронут изображением Спасителя, пусть бы даже мы мало что понимали в богословии и недостаточно изучили Священное Писание. В чертах лица любого человека в той или иной степени отражается его характер (хотя бы он даже и старался его скрыть, делал каменное лицо) или, по крайней мере, его внутреннее состояние. А в человеческих чертах Спасителя не может не отражаться Его Божественная природа. Поэтому, взирая на облик Господа Иисуса Христа, мы видим то, что увидеть невозможно: мы видим Божество, ощущаем Его неким внутренним духовным чувством.

Древние иконописцы знали, какой благоговейный ужас охватывает христианина, взирающего на лик Спасителя, в особенности если икона значительного размера и прекрасно, духовно написана. Поэтому они старались писать глаза Спасителя так, чтобы Его взор казался отведенным несколько в сторону, иначе молиться пред иконой было тяжело. Это еще одно доказательство того, что в чертах лица Спасителя, изображенного на иконах, видно Его Божество, Его Божественная Личность. Не только черты лица, но и сама фигура человека несет на себе отпечаток его внутреннего состояния, его характера. Во всем облике Спасителя, где бы Его ни изображали — допустим на иконах праздников Входа Господня в Иерусалим, или Преображения на горе Фавор, или на иконе Распятия, — не только в лике, но и в фигуре, в одеждах Иисуса Христа, во всей Его внешности, если только иконописец хоть сколько-то чувствует и понимает духовное, имеет в себе дух Христов, видно Божество Спасителя. Именно ради этого мы пишем Господа Иисуса Христа на святых иконах. А изображая Богородицу, мы пишем на иконах Ту, Которая воистину родила Бога.

К сожалению, начиная с XVIII столетия тот иконописный стиль, который является удобнейшим для изображения святых и для сохранения живописного предания о внешности Спасителя, Божией Матери и угодников Божиих, был искажен. На древних же иконах в лике Божией Матери, несомненно, отражается то, что это необыкновенно возвышенный и смиренный человек, что эта Дева действительно родила Бога и Она воистину, как говорим мы в молитве, сущая Богородица — истинная, действительная Богородица. В ликах святых, в особенности когда черты лица сохранены для нас Преданием — не всегда, к сожалению, так бывает, — отражается Божественная благодать, которая присутствовала в сердцах этих людей. Иконописец даже старается написать лик святого именно так, чтобы незамеченное окружающими при жизни угодника Божия было выявлено в иконе. Может быть, из-за какой-нибудь болезни, которая искажала его внешность, из-за старости или, может быть, из-за того, что подвижник умело скрывал свою внутреннюю жизнь, не все видели пребывавшую внутри человека святость, обильно действовавшую в нем благодать. А иконописец изображает святого так, чтобы мы увидели то, что не видели современники святого при его жизни, а это возможно благодаря особому иконописному стилю, душевной и духовной чуткости иконописца, его мастерству.

«Прииди и виждь», — сказал Филипп Нафанаилу. «Иисус, увидев идущего к Нему Нафанаила, говорит о нем: вот подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства. Нафанаил говорит Ему: почему Ты знаешь меня? Иисус сказал ему в ответ: прежде нежели позвал тебя Филипп, когда ты был под смоковницею, Я видел тебя. Нафанаил отвечал Ему: Равви! Ты Сын Божий, Ты Царь Израилев. Иисус сказал ему в ответ: ты веришь, потому что Я тебе сказал: Я видел тебя под смоковницею; увидишь больше сего. И говорит ему: истинно, истинно говорю вам: отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому» (ст. 47-51). Есть поговорка — очень мудрая, как и большинство всех русских поговорок: «Лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать». Знакомясь с человеком, мы прежде всего смотрим на него и только потом начинаем с ним общаться, беседовать, он нам о себе что-то рассказывает, и мы узнаем его ближе. Бывают очень чуткие люди, которые с первого взгляда узнают характер другого человека и больше верят своему первому впечатлению, поскольку потом человек, прибегая к своей мудрости, опытности, иногда, может быть, хитрости, создает другое мнение о себе, изменяя то, первое, впечатление. Отсюда уже можно сделать вывод о том, какое большое значение имеет зрение в душевной жизни человека. В нашей душе господствуют два чувства — зрение и слух, причем главным из них обычно является зрение. И потому люди, которые говорят, что нельзя изображать святые иконы, и называют их идолами, хулят создание Божие. Ведь Бог создал человека существом совершенным, и ничто в нем не может быть злом само по себе. Так и человеческое зрение, одно из господствующих чувств, не может быть злом.

Зачем же отрицать, что через зрение в душу человека может проникнуть много полезного? Ведь, взирая на лики Спасителя или угодников Божиих и поклоняясь им, мы поклоняемся им, в сущности, так же, как их современники. Редко кто дотрагивался до Спасителя, не все могли слышать Его голос, но видеть Его и поклониться Ему — могли. Поэтому, почитая изображения Спасителя, дошедшие до нашего времени, мы поклоняемся Тому же Господу Иисусу Христу и делаем это так же, как делали Его современники, например апостолы.

Тот, кто отрицает, что можно изображать Господа Иисуса Христа, отрицает, таким образом, истинность Его воплощения. Ведь если Он воплотился действительно, а не призрачно и воспринял на Себя человеческое естество, то Он, безусловно, воспринял и человеческий облик. Если же Его нельзя изображать, то, значит, у Него не было такого же тела, как у всех людей. И, значит, иконоборцы, отрицавшие поклонение в первую очередь иконам Господа Иисуса Христа, а вслед за этим — и всем прочим иконам, на деле отрицали реальность воплощения Сына Божия.

Получается, что люди, которые как будто бы являются христианами, на самом деле отрицают воплощение Сына Божия точно так же, как язычники и безбожники, прямо и откровенно не признающие его. В этом и состоит сатанинское лукавство, чтобы тех людей, которые уже пришли ко Христу, лишить Его. Одни говорят, что Христос вовсе не приходил в мир, а другие говорят, что Он пришел, но изображать Его нельзя, — и тем самым как бы удаляют Его из нашей жизни: «Мы не можем Его видеть, мы не знаем, как Ему поклоняться» — и все это возводится на философский уровень. Получается, что во Христа мы верим, но Христа не имеем. Вот что делают иконоборцы — и жившие в древности, и их современные подражатели: всевозможные сектанты, протестанты, баптисты, пятидесятники и прочие, которым уже несть числа. Поэтому, братья и сестры, не думайте, что почитание святых икон и поклонение им — дело маловажное. Где нет икон — там нет Православия, где нет икон — там нет действительной веры в воплощение и явление в мир Сына Божия. А где нет действительной веры, там не присутствует Христос. В жизни человека нет Христа, если он в Него верит, а поклоняться Ему не хочет, ведь и бесы веруют.

Вот в чем смысл сегодняшнего праздника. В этот день более тысячи лет тому назад окончательно восторжествовало Православие, и все ереси, которые восставали на правую веру с древнейших времен — с первых же веков христианства, и в особенности во времена Вселенских Соборов, — были окончательно побеждены. Можно сказать, что с тех пор все последующие еретические течения только по-разному варьировали древние заблуждения, вновь и вновь по диавольскому наущению стараясь их возродить и таким образом погубить людей.

Первый и Второй Вселенские Соборы определили, как должно почитать Пресвятую Троицу. Третий Вселенский Собор учил правильно понимать воплощение Сына Божия — учил о том, что действительно Он был и Сын Божий, и Человек. В одном Человеке, Иисусе Христе, Который был Сыном Божиим, воспринявшим на Себя человеческое естество, совместились две природы: человеческая и Божественная. Четвертый Вселенский Собор опроверг монофизитскую ересь, утверждавшую, что во Христе человеческое естество как бы растворилось в Божеском и потеряло свои человеческие свойства. Пятый Вселенский Собор осудил предшественников несторианской ереси и оригенизм (неразумное учение о всепрощающем милосердии Божием и о том, что мир когда-то развоплотится и все существа, живущие в нем, вернутся в духовное состояние). Это учение отрицало значение творения Божия, воплощения Сына Божия и искупления нас Крестной Жертвой. Шестой Вселенский Собор учил тому, что в Сыне Божием было не только две природы и одна Ипостась, но каждая природа обладала и своей волей: природа Божественная, естественно, — Божественной волей, а природа человеческая — человеческой. И, наконец, Седьмой Вселенский Собор осудил иконоборческую ересь, которая отрицала действительное почитание Господа Иисуса Христа, истинное поклонение Ему как Богу и таким образом скрыто, тайно, лукаво отвергала действительность воплощения Сына Божия.

Апостол Иоанн Богослов говорит: «Если кто не исповедует Господа Иисуса Христа, пришедшего во плоти, тот есть антихрист» (см. 1 Ин.4:3). Поэтому и тот, кто отрицает святые иконы, есть антихрист. Святые отцы, основываясь на Апокалипсисе, говорят, что явившийся антихрист будет кротким и любезным, вызовет всеобщее восхищение человечества своей добротой и любовью ко всем, сочувствием, своими мудрыми социальными преобразованиями, так что люди будут восклицать: «Кто подобен ему!» — а потом он обнаружит свои звериные повадки. Так и люди, отрицающие иконопочитание, хотя и имеют вид агнцев, и одеты в овечью шкуру, но внутри суть волки хищные, которые расхищают и пожирают словесное стадо Христово (см. Мф.7:15). Ничего общего со Христом они не имеют и не могут иметь. Они думают, что верят в Него, но под Христом они подразумевают совсем не Того, Кто был Им, и на самом деле верят совсем в другого. У них совершенно иное внутреннее представление о Христе. Если бы они воочию увидели Христа, то не приняли бы Его. А когда придет антихрист, то по уже привычному внутреннему чувству они узнают в нем «своего» — того, в которого они верил и, называя его Христом.

Если эти несчастные, убогие люди и изображают Христа, то эти изображения заимствованы из православного иконописного предания. Однако в наше время некоторые безумцы, может быть, как им кажется, с благой целью, снимают о Спасителе художественные фильмы. Я очень не советую своим чадам и, я бы даже сказал, не благословляю их смотреть эти художественные фильмы, где один несчастный человек, кощунник, дерзает изображать Христа, а другие — апостолов. Они искажают лик Спасителя, внося в изображение Господа свои представления. В особенности это искажение можно увидеть в Библиях западных изданий (сейчас у нас много появилось таких книг). По сравнению с тем, как изображается Спаситель на древних иконах, в таких книгах Его лик значительно искажен: в нем есть нечто человеческое, чуждое, слащавое, пустое. Люди, отрицающие иконопочитание, представляют себе Господа Иисуса Христа не таким, каков Он был, а таким, каким им хочется Его видеть.

Я рекомендую поинтересоваться древними иконами, написанными до XV, в крайнем случае — до XVI, столетия, посмотреть, как там изображался Господь Иисус Христос, чтобы узнать, каковы должны быть настоящие изображения Спасителя, и через них почувствовать дух Христов. Глядя же на слащавые картинки в протестантских изданиях, человек будет наполняться нелепыми, отвратительными, недуховными чувствами и мешать своей внутренней жизни — православной, правильной, молитвенной. В таком случае человек будет и молиться неправильно, и относиться к ближним неверно, даже не поймет, что есть любовь к ближнему и, тем паче, что есть любовь к Богу. Поэтому мы должны понуждать себя любить древние иконы, несмотря на то что нам, возможно, они и не нравятся, потому что мы отвыкли от таких изображений. Нам, может быть, и заповеди не нравятся, потому что мы привыкли жить развращенно, но должны же мы их соблюдать? Должны! Так и во всем остальном, так сказать во всем объеме, мы должны принимать Предание Православной Церкви, ибо в нем содержится истина. В том числе нужно принимать и предание об иконописи, и в особенности — о правильном изображении Господа нашего Иисуса Христа, Сына Божия, ибо это немаловажно. Вот тогда мы не только внешне пребудем внутри Святой Православной Церкви, но и станем ее истинными чадами, духом своим соединимся с Преданием святых отцов и таким образом получим надежду на спасение. Аминь.

16 марта 1997 года

О канонических и неканонических изображениях в Церкви

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы отмечаем праздник, который называется Торжеством Православия. Мы празднуем окончательное восстановление почитания святых икон и победу Православия в VIII веке после почти столетнего иконоборческого гонения на Константинопольскую Церковь. Хотя ранее Седьмой Вселенский Собор осудил иконоборцев и утвердил иконопочитание, но из-за того, что иконоборческой ереси покровительствовали императоры, гонение продолжалось очень долго. Было много исповедников и мучеников. В других же Церквях — Александрийской, Антиохийской и Иерусалимской — иконоборчество не распространилось по той причине, что территории, на которых они располагались, находились уже под владычеством магометан. Именно магометане, как это ни странно, оградили Православную Церковь от преследований христиан-иконоборцев. Не была подвержена этой ереси и Римская Церковь, в то время еще являвшаяся оплотом Православия, потому что и она не зависела от византийского императора.

Прошло пятьдесят пять лет после Седьмого Вселенского Собора. Умер последний император-иконоборец Феофил. Его супруга, царица Феодора, сама держалась Православия и перед смертью императора склонила его к тому, чтобы прекратить преследования иконопочитателей. Она и восстановила почитание святых икон. Призвав патриарха и архиереев, Феодора просила их молиться о своем почившем супруге, надеясь на то, что ради прекращения гонений Господь, по молитвам Своих угодников, помилует Феофила. И действительно, после того как о нем молились многие знаменитые подвижники и она сама, ей приснился сон, будто она предстала перед каким-то светлым Мужем, Который возвещает ей, что ради молитв всех Его рабов Феофил прощается. «Возьми его себе», — говорит Он и как бы передает ей покойного мужа, императора Феофила. Феодора с радостью проснулась. В это же время и патриарх Константинопольский, написав имена всех императоров-иконоборцев на хартии, положил ее под покров на святом престоле (самом святом месте, какое есть в церкви) и также начал молиться. Во сне и ему было возвещено, что ради Феодоры, ради ее ревности о Православии грехи ее мужа прощаются и имя его изглаживается из хартии. Когда, проснувшись, патриарх поспешил в церковь, то, взяв бумагу, увидел, что имени императора Феофила в ней действительно нет, оно чудесно исчезло. Таким образом все поняли, что он был прощен Богом. Это произошло в первое воскресенье Великого поста, и в этот день было установлено отмечать Торжество Православия, то есть фактически торжество иконопочитания.

Однако к этому торжеству Святая Церковь присоединила и воспоминание о победе Православия вообще над всеми ересями. В этот день она торжественно предает всех еретиков проклятию. Нельзя думать, что Церковь кого-то ненавидит. Она анафематствует еретиков для того, чтобы стало понятно, что люди, исказившие ее учение, сами навлекли на себя проклятие. Церковь показывает нам это только ради того, чтобы мы устрашились и избегали их заблуждений, чтобы мы не погибли вместе с этими людьми, которые отвержены Богом и Церковью, а правильнее сказать, которые сами себя отторгли от Бога и Церкви.

Почему сегодня читается евангельское зачало, которое, на первый взгляд, как будто бы совсем не имеет отношения к празднику? «На другой день Иисус восхотел идти в Галилею, и находит Филиппа и говорит ему: иди за Мною. Филипп же был из Вифсаиды, из одного города с Андреем и Петром. Филипп находит Нафанаила и говорит ему: мы нашли Того, о Котором писали Моисей в законе и пророки, Иисуса, сына Иосифова, из Назарета. Но Нафанаил сказал ему: из Назарета может ли быть что доброе? Филипп говорит ему: пойди и посмотри» (ст. 43-46). Славянский перевод Евангелия, как это обычно бывает, звучит гораздо красивее и имеет более глубокий смысл, потому что он ближе к греческому оригиналу, чем русский. Если можно так выразиться, славянский перевод является более духоносным, и я советую всем приучить себя по возможности читать Евангелие по-славянски. «Прииди и виждь», — говорит Филипп Нафанаилу. В этих словах: «Прииди и виждь» — и заключается тот смысл, ради которого в день Торжества Православия читается именно это евангельское зачало. Увиденное своими глазами бывает убедительнее многих объяснений, о чем говорит и русская поговорка: «Лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать».

По этой причине Святая Церковь с первого столетия до наших дней хранила изображения Господа Иисуса Христа, Пресвятой Богородицы и некоторых величайших угодников Божиих: апостолов Иоанна Богослова, Петра и Павла. Первые иконы этих великих святых были написаны их современниками (первым иконописцем стал апостол Лука) и сохраняют портретные черты лица. Хотя до нас дошли изображения не всех апостолов, иконы некоторых пишут лишь по приблизительному словесному описанию, но и то, что сохранилось, — уже немало. Если бы Святая Церковь в лице своего первого иконописца, евангелиста Луки, не изобразила Господа, Божию Матерь и некоторых апостолов, то мы бы и не знали, как они выглядели. Подумайте: как бы представляли себе Господа Иисуса Христа мы — люди, живущие в XX столетии, спустя две тысячи лет после Его проповеди? Даже многие сектанты, отрицая поклонение иконам, пользуются теми изображениями лика Спасителя, которые были донесены до нашего времени именно канонической православной иконописью. Пример тому — пусть даже и несколько искаженные изображения Спасителя в западных изданиях детских Библий или в иллюстрациях к Священному Писанию Гюстава Доре.

«Прииди и виждь». Многие люди, взирая в храме на образ Спасителя, возгораются духом, в них возбуждается вера, любовь к Богу. Если мы это у них отнимем, то отнимем часть жизни во Христе. Почитание икон является не чем-то второстепенным и маловажным, а одним из основных догматов православного вероучения. Недаром апостол Нафанаил уверовал именно тогда, когда сам увидел Господа. «Иисус, увидев идущего к Нему Нафанаила, говорит о нем. вот подлинно Израильтянин, в котором нет лукавства. Нафанаил говорит Ему: почему Ты знаешь меня? Иисус сказал ему в ответ: прежде нежели позвал тебя Филипп, когда ты был под смоковницею, Я видел тебя. Нафанаил отвечал Ему: Равви! Ты Сын Божий, Ты Царь Израилев. Иисус сказал ему в ответ: ты веришь, потому что Я тебе сказал: Я видел тебя под смоковницею; увидишь больше сего» (ст. 47-50). Снова сказано: «Увидишь». Зрение в человеке является господствующим чувством, даже более важным, чем слух. Мы, желая в чем-либо разобраться, предпочитаем прийти и увидеть своими глазами то, что произошло. Мы стремимся сами убедиться в том, правильно ли нам рассказали о событии. Значит, мы больше всего верим зрению.

Если мы отвергнем почитание святых икон, то тем самым покажем, что наша вера -это нечто абстрактное, отвлеченное от жизни, можно сказать, безжизненное, не основанное на реальных событиях. В действительности же, как учит нас Евангелие и как чувствуем мы сами при его чтении, наша вера хотя и чрезвычайно возвышенна, но в то же время и очень жизненна. Все, о чем повествует Евангелие, люди видели своими глазами. Это не какие-то философские отвлеченные рассуждения. Описанное в Евангелии видели и люди очень умные, тонко мыслящие, как, допустим, апостол Лука, и люди чрезвычайно простые, совершенно необразованные, как, например, апостол Петр, который до призвания к апостольству был рыбаком. Мы никогда не должны отказываться от «конкретности» своей веры, это чрезвычайно важно. Не нужно бояться, что от соприкосновения с действительностью наша вера потерпит ущерб или будет опровергнута, и по этой причине делать ее какой-то недоступной, абстрактной, никак не связанной с жизнью. Иконописные изображения как раз и показывают нам, что все, описанное в Евангелии, происходило действительно на земле. Как говорят некоторые богословы, небо сошло на землю.

Вот какое жизненно важное значение имеет иконопочитание для нас, православных. Когда мы взираем на образ Спасителя, мы чувствуем, что за человеческой внешностью скрывается Его Божество. Мы видим лицо Человека, но понимаем, что этот облик принадлежит Богу Сыну, и соприкасаемся с вечностью, с чем-то надмирным. Взирая на то, что относится к этому миру (то есть человеческую внешность), мы через человеческое видим Божественное. Через черты лица Спасителя просвечивает Его над-мирная сущность — то, что это был одновременно и Человек, и Бог. Глядя на многочисленные, очень любимые православным народом иконы Божией Матери, мы также понимаем, что это была не обыкновенная женщина, а воистину Богородица. Это тоже как бы просвечивает в Ее неизреченно благодатном облике. И, взирая на лики угодников Божиих: апостолов, святителей, преподобных, — мы видим, что эти люди были освящены Духом Божиим. Для того чтобы показать нам это лучше, Церковь выработала особый иконописный язык.

К сожалению, сейчас в Православной Церкви под влиянием западной культуры получили распространение искаженные иконописные изображения. Однако благодать Божия действует, конечно, и через неканонические изображения ради того, что они изображают. По свидетельству святителя Германа, патриарха Константинопольского, защитника и ревнителя иконопочитания, еще в IV столетии была известна медная скульптура Госмода. Женщина, исцеленная Им от кровотечения, поставила ее на том самом месте, где произошло исцеление. И вот, когда необыкновенная трава, какой нигде больше не было, дорастала до края одежды Спасителя, она приобретала способность исцелять женщин от кровотечения. Святитель Герман говорит, что хотя эта статуя была сделана но языческому обычаю, но Господь все равно даровал через нее чудо — ради душевного расположения создавшей ее женщины. Однако мы, продолжает патриарх Герман, научились изображать Господа и Его святых богоприлично.

Итак, каноническая иконопись — это богоприличное, то есть соответствующее церковному духу, изображение Спасителя, Пресвятой Богородицы и Божиих угодников. Такой иконописный стиль помогает нам через человеческое созерцать Божественное. С одной стороны, мы видим изображение реального события, с другой — чего-то необыкновенного. Например, на канонических Распятиях Господь пишется как будто бы вовсе и не страдающим, а как бы парящим на Кресте. Почему? Неужели мы не почитаем Его страдания? Все изображено столь красиво, что кажется, будто бы смотришь не на умирающего на Кресте Человека, а на некий образец изящества. Для чего так пишут Распятие Господне? Для того, чтобы за человеческими страданиями мы видели Божественную Искупительную Жертву.

Бога нужно почитать богоприлично, оказывая Ему честь не такую, какую мы хотим, а такую, какую Он Сам требует. Нужно поклоняться Ему так, чтобы во время этого поклонения очищать свою душу. Если Господь иногда снисходит и творит чудеса даже через неканонические иконы, то это не ради того, как изображено, а ради того, что изображено. Так происходит сейчас, например, в храме на Фаворе, где бумажная, даже не цветная, литография источает миро. Чудеса исцеления, мироточения и различные другие — это не главное. Самое важное и необходимое чудо — это преображение нашей души, перевоспитание нашего внутреннего человека, которое совершается и через наши чувства. Ради этого Церковь и выработала особый язык обрядов, частью которых и является каноническая иконопись. Когда же мы заменяем каноническую иконопись на натуралистическое или академическое изображение, а древнее знаменное пение — на партесное, мы искажаем православный обряд.

Не нужно думать, что мы, современные люди, только поэтому умнее, чем апостол Лука, великие византийские иконописцы, расписавшие, например, храм Софии Константинопольской, или иконописцы русские, такие как Андрей Рублев и другие, что пользуемся достижениями цивилизации. Конечно же, нет. По сравнению с ними мы духовно обнищали, стали совершенно убогими, и именно по причине своего убожества мы стремимся заменить духовное восприятие плотским. У нас нет духовных чувств, и вместо них мы внедряем чувствительность. Конечно, и в иконописи, и в пении должны присутствовать чувства, но чистые. Мы же вводим в церковное искусство сентиментальность, воздействуем на плоть, плачем над Господом подобно тому, как плакали следовавшие за Ним иерусалимские жены — не испытывая духовных переживаний, а жалея Его как Человека. Господь же Иисус Христос сказал им: «Не плачьте обо Мне, жены иерусалимские, а плачьте о себе и о детях ваших» (см. Лк.23:28). Богу не угодна такая человеческая жалость. Когда апостол Петр по-человечески пожалел Господа и сказал о Крестной смерти: «Господи, да не будет Тебе сего», — Он ответил ему: «Отойди от Меня, сатана, ибо ты думаешь не о том, что Божеское, а о том, что человеческое» (см. Мф.16:23). Мы не должны допускать в Церковь ничего человеческого, потому что через это часто действует и сатанинское. Конечно, это не значит, что к тем неканоническим иконам, которые есть у нас в храме, мы должны относиться без почтения. Нет, мы должны взирать на то, что на них изображено. Неканоническую икону, созданную в академическом или барочном стиле, мы должны воспринимать, как хоть и плохо написанную, но все же икону. Ведь бывает, что человек плохо пишет потому, что не умеет, а бывает — лишь потому, что у него неправильная установка.

Вот каким образом мы должны относиться к неканонической иконописи. В нас же, во-первых, действует привычка к ней, а во-вторых, жив плотской человек, жаждущий развлечения и удовольствия. Многие из нас замечали, что, когда мы молимся, допустим, Иисусовой молитвой или исполняем келейное правило, в нас возникают различные помыслы. Начинают обуревать лень, раздражительность, какие-то нелепые, совершенно до этого не беспокоившие воспоминания, заботы о каком-либо деле, которые также перед этим нас совсем не тревожили, и вообще появляется нежелание внимательно молиться, даже страх перед необходимостью внимания. Это, по учению святителя Игнатия, говорит о том, что во время молитвы умирает наш ветхий человек. Молитва убивает в нас человека плотского, искаженного и воскрешает человека духовного, евангельского, а потому плотский человек, с которым мы часто сами себя отождествляем, ей противится. То же происходит в отношении не только молитвы, но и вообще всего церковного. Мы противимся церковному пению, потому что оно нас не услаждает, а заставляет молиться, чего мы не хотим. Мы противимся церковной иконописи, потому что она не щекочет наши нервы, не развлекает, а побуждает возвыситься над земным, через нечто обычное увидеть необыкновенное, через человеческое — Божественное. Наше падшее, ветхое естество сопротивляется всему духовному (духовному в буквальном смысле слова — ведь хотя все это сделано людьми, но под влиянием благодати Святого Духа). Благодаря же воздействию на слух, зрение, обоняние и осязание (разве благоухание ладана или елея, да и само крестное знамение не действуют на наши чувства?) вся православная обрядность облегчает человеку правильное отношение к христианскому учению в целом.

Таким образом, братья и сестры, нужно стремиться к тому, чтобы смирить свой разум перед разумом Церкви. Не надо думать, что если в иконе нам что-то не нравится, то это обязательно вина плохого иконописца, и что нужно любой ценой угождать вкусам человека. Да, необходимо любить человека и угождать ему, но лишь до такой степени, чтобы не унизить евангельскую проповедь, а лучше — постараться самого человека возвысить до уровня этой проповеди. Вот для этого и предназначено православное иконописание, и именно такое, какое одобряли святые отцы. Ведь они защищали не любые изображения, не думайте, что в то время не умели иначе писать. Была тогда и очень хорошая портретная живопись, были и скульптурные изображения. Если кто-то из вас интересуется древним искусством и видел, например, фаюмские портреты, созданные в первом столетии или несколько раньше, то он согласится, что они написаны очень изящно, с необыкновенным мастерством. Церковные художники могли бы при желании это мастерство перенять, но они сознательно этого не делали, Церковь этого избегала. Святые отцы защищали не такую иконопись, какую мы сейчас везде видим, а иную — богоприличную, как выразился в VII столетии патриарх Герман. Мы же в XX столетии как раз уже разучились изображать все так, как это было бы прилично для Церкви, и должны вновь этому учиться и все заново восстанавливать. Хотя бы это было для нас непривычно, странно и чуждо, но мы должны самих себя смирять, потому что на самом деле этому противится наш ветхий человек, который чувствует, что он погибает, что уничтожается его сентиментальность, приземленность.

Итак, братья и сестры, мне пришлось сегодня говорить не об иконопочитании вообще, потому что оно, я думаю, стало для нас чем-то само собой разумеющимся, а о том, как почитать иконы, какие изображения являются настоящими иконами. Это для нас, вообще для Православной Церкви и, в частности, для Русской, чрезвычайно актуально, потому что везде вкралось влияние западных христиан, которые отступили от

Православия и заменили истинные духовные ощущения плотскими, истинную религиозность — чувственной, прелестной. Если мы канонической иконописи и знаменному пению предпочитаем натуралистическую живопись и партесное пение, то мы истинной духовности предпочитаем прелесть. Значит, мы предрасположены к прелести, и нужно в этом себе сознаться и изменить свою жизнь. Аминь.

8 марта 1998 года

О почитании святых икон

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодняшний день называется днем Торжества Православия. Ныне мы вспоминаем, как в Византийской империи восторжествовало Православие после почти столетнего господства иконоборческой ереси, которой покровительствовала императорская власть.

Хотя прошло много лет после Седьмого Вселенского Собора, утвердившего истинное иконоиочитание, в Византийской империи все еще главенствовала, благодаря государственному покровительству и наперекор народному неприятию, ересь иконоборчества. Лишь спустя долгое время, когда воцарился император Михаил со своей матерью Феодорой, окончательно победило Православие.

Когда мы читаем Священное Писание, в частности Божественное Евангелие, то как будто бы не находим там непосредственных ясных свидетельств того, что нужно почитать святые иконы. Пользуясь подобным поверхностным, примитивным, неправильным взглядом на Священное Писание, иконоборцы утверждали, что иконопочитание — это идолопоклонство и заблуждение, вкравшееся в христианство в поздние годы его существования, что изначально почитание икон ему не было присуще. Однако святые отцы и в самом Священном Писании, не обращаясь даже к Преданию, находят для людей, желающих познать истину, свидетельства того, что иконопочитание является истиной древней, и показывают, что Евангелие подтверждает и оправдывает необходимость поклоняться святым иконам: образам Господа, Божией Матери и святых. Какие же это свидетельства? В Деяниях апостольских рассказывается, что, когда апостол Петр проходил через толпы верующих, люди старались положить больных так, чтоб на них падала его тень (см. Деян.5:15). Почему это делалось? Потому что и сама тень апостола Петра исцеляла тех, кто прибегал к нему с верой. Что же такое тень? Тень — это не что-то вещественное, но всего лишь отсутствие света, только контур человека или какого-нибудь предмета, образовавшийся благодаря тому, что через предмет этот не проходит свет. Тень апостола Петра — это совсем не то, что пропитанная его потом повязка, которая исцеляла людей. А что же есть от самого человека в его тени? Конечно, его образ, его очертания, хотя и примитивные и грубые. И именно образ апостола Петра, как бы нарисованный солнечными лучами, обладал силой чудотворений.

Это одно из мест Священного Писания, подтверждающих то, что не только какая-нибудь вещь, непосредственно принадлежащая святому человеку, но и самый образ его также обладает чудодейственной силой. И это понятно. Почему мы должны верить лишь таким чувствам, как вкус, осязание, слух, а зрение отвергать как нечто второстепенное, неважное? На самом деле зрение, как и слух, является одним из главнейших наших чувств. Вполне естественно, чтобы благодать Божия действовала на человека и проникала в него также и при помощи зрения.

Кроме того, в Евангелии есть изречение Господа Иисуса Христа, которое, если глубоко вдуматься, можно понимать как относящееся к иконопочитанию. Слова эти были сказаны фарисеям и иродианам, искушавшим Господа. Они спросили Его, позволительно ли давать подать кесарю, и Господь ответил им: «Воздайте Божие Богу и кесарю кесарево» (см. Мф.22:21). Это прямой смысл. Но у этих слов есть и более глубокий смысл. Преподобный Максим Исповедник говорит, что, если мы понимаем Священное Писание исключительно в буквальном его смысле, тогда мы похожи на фарисеев, которые замечали одно внешнее, а внутреннее проходило мимо их внимания. Фарисеи видели в Господе только человека, но не понимали, что это есть Сын Божий. Так и Священное Писание, если мы воспринимаем его лишь буквально, является для нас лишь чем-то внешним, а внутренний его смысл остается от нас сокрытым. Смысл приведенного изречения святые отцы понимают так. Вспомним это повествование: Спаситель сказал, чтобы Ему принесли пенязь, то есть ту монету, которой платится подать кесарю. И когда принесли, Он спросил: «Какое там изображение?» Фарисеи ответили: «Кесарево», то есть цезаря, императора. (На монетах обычно чеканились изображения правителей того времени, когда эта монета употреблялась.) Тогда-то Он сказал: «Воздайте Божие Богу и кесарево кесарю» (см. Мф.22:15-22). То есть кесарю мы воздаем монету с его изображением, а Богу должны воздать почитание, также связанное с Его изображением. Но изобразить Бога как Бога невозможно, а воплотившегося Сына Божия, Господа Иисуса Христа, — возможно. И потому, почитая святые иконы, мы «воздаем Божие Богу».

Действительно, мы видим, что изображения присутствуют не только на денежных знаках (на которых помещаются портреты правителей или каких-то знаменитых людей), но и повсюду. Есть скульптуры, статуи, посвященные каким-то знаменитым людям, историческим деятелям, великим государственным мужам; есть и живописные картины. Благодаря всем этим изображениям либо конкретных лиц, либо исторических событий, мы живее и яснее понимаем светскую историю. И это дозволяется, ничего предосудительного тут никто не видит, никакой сектант здесь не найдет повода для критики. Но почему же мы должны отвергать Божественные изображения, на которых запечатлен облик лиц, прославившихся святой жизнью? Действительно, мы «воздаем кесарю кесарево» в широком смысле, то есть воздаем положенное не только кесарю, но и вообще власти и мирской жизни при помощи всевозможных памятников, книг, иллюстраций и т. д. Таким же образом, и даже с большей ревностью, мы должны «воздать Божие Богу» и прославить Его священными Его изображениями. Вот так истолковывается изречение Господа о том, что нужно воздавать «Божие Богу, а кесарево кесарю».

И, наконец, подтверждает для нас истину иконопочитания и сегодняшнее евангельское чтение. Оно также доказывает, что мы должны поклоняться святым иконам, или в переводе с греческого языка — образам, на которых запечатлены воплотившийся Господь, Божия Матерь и святые. В сегодняшнем евангельском повествовании прославляется одно из самых прекрасных чувств человека — зрение, благодаря которому мы познаем очень многое. Через зрение мы получаем большую часть наших знаний, той информации, которая поступает в наш ум и которой, как пищей, питается наша душа. Ведь и чтение, как правило, также является действием этого чувства, и без него едва ли кто сможет читать, во всяком случае — это чрезвычайно затруднительно.

«На другой день захотел Он (Господь. — Игум. А.) идти в Галилею и находит Филиппа. И говорит ему Иисус: следуй за Мною. Был же Филипп из Вифсаиды, из города Андрея и Петра. Находит Филипп Нафанаила и говорит ему: Того, о Ком написал Моисей в Законе и Пророки, мы нашли: Иисуса, сына Иосифа, из Назарета. И сказал ему Нафанаил: из Назарета может ли быть что доброе?»* (ст. 43-46). Действительно, такое презрение к Назарету было оправдано. В этом городе благочестивые люди старались не селиться, он находился в местности, где благочестия почти не было. Мы знаем, что праведный Иосиф Обручник с Божией Матерью и Богомладенцем Христом поселился там потому, что боялся преследования со стороны потомков Ирода, то есть поселение их там было вынужденное. Претензии и подозрения Нафанаила были справедливы. Но вот что ответил ему Филипп: «Иди и посмотри» (ст. 46). Эти слова прекрасно звучат по-славянски: «Прииди и виждь». «Ты не веришь, и, может быть, есть тому основание (в самом деле, Филиппу было трудно возразить, потому что Назарет действительно в то время пользовался дурной славой. — Игум. А.), но ты приди и посмотри — и тогда увидишь, что человек этот никак не может быть опорочен дурной славой города Назарета. Для этого достаточно только увидеть его… Приди и посмотри… Прииди и виждь».

«Увидел Иисус Нафанаила, идущего к Нему, и говорит о нем: вот, воистину, Израильтянин, в котором нет притворства» (ст. 47). В этих словах: «Прииди и виждь» («Иди и посмотри») — как раз и заключается еще одно доказательство того, что необходимо почитать святые иконы и что можно поклоняться Богу и при помощи, если так можно выразиться, зрения. «Прииди и виждь» («Иди и посмотри»). Простое общение с Иисусом удостоверило апостола Нафанаила в том, что Он действительно есть Мессия, что Он есть Сын Божий, Царь Израилев, как сказал сам Нафанаил. Мы, поклоняясь святым иконам, изображениям Господа Иисуса Христа, тоже «приходим и смотрим». Наше зрение помогает нам увериться в том, что Тот, Кому мы поклоняемся, воистину есть Сын Божий.

Почему так? Господь Иисус Христос — это воплотившийся, то есть воспринявший на Себя человеческое естество, Сын Божий. В одном Божественном Лице, в одной Ипостаси Второго Лица Пресвятой Троицы — Сына Божия, соединены были две природы: Божественная и человеческая. Выражаясь современным языком, может быть несколько неточным, но более понятным нам, чем древние богословские термины, Господь Иисус Христос имел одну Личность — Божественную и две природы — человеческую и Божественную. Люди созерцали Его как Человека, но через Его человеческую природу и человеческую сущность, безусловно, видна была Его Божественная Личность. Ведь и наше внутреннее состояние видно по лицу, в особенности по глазам, и мы хотя иногда, может быть, и ошибаемся, но все же часто угадываем, в добром ли человек настроении или в плохом. Некоторые пытаются по лицу человека узнать даже его характер. И это при том, что мы стараемся скрыть свое состояние, поскольку боимся, чтобы окружающие не узнали о каких-то наших греховных страстях, которые могут проявиться на нашем лице. Иногда причиной этого страха бывает тщеславие, челове-коугодие, а иногда мы скрываем свою внутреннюю борьбу с грехом, боясь соблазнить другого человека. Мы прячем какие-то свои чувства и мысли и потому, что боимся, что люди, относящиеся к нам неприязненно, могут их угадать и потом, пользуясь знанием нашего внутреннего состояния, наших мыслей, принести нам вред. У нас есть много причин — справедливых или несправедливых, разумных, добрых или греховных — для того, чтобы скрывать свое внутреннее состояние. И потому угадать его бывает трудно, и тем не менее оно все же отражается на нашем лице, да и не только на лице, но и вообще во всем: в жестах, походке, манерах. Этого не может не быть, это естественно, никто не станет с этим спорить. Другое дело, как это истолковывать. Не все по внешним проявлениям могут угадать, что происходит в душе человека.

Но Господу Иисусу Христу не было никакой нужды скрывать Свое внутреннее состояние: в Нем все было свято и совершенно. Кроме того, сила Божества, которая в Нем пребывала, подобно тому как вода пребывает в источнике, не могла удержаться внутри, но постоянно изливалась, как и источник воды не может не источать постоянно из себя воду. И вот эти Божественные сила, слава, святость, мудрость и прочие Божественные свойства отражались прежде всего, конечно, в святом лике Господа Иисуса Христа. Но не только. Я думаю, что это было видно и в Его манерах, жестах, движениях, — во всем сквозило Его Божественное величие. А то, что и Его тело освящалось присутствием в нем Божества, очевидно из многочисленных свидетельств о том, что Он прикосновением руки и даже плюновением исцелял неизлечимых больных. И если в слюне была Божественная сила столь могущественная, что благодаря ей даже слепорожденный исцелился, то почему мы должны отрицать то, что эти Божественные сила, слава, вообще все Божественные свойства, проявлялись в Его внешности? Если они были в слюне, то почему их не было в Его глазах, руках, ногах, движениях? Конечно же, такое отрицание было бы совершенно непоследовательным, неразумным. Люди проницательные и искренние, простые душой, созерцая Господа, видели, что это не просто человек. (Обратите внимание на такую подробность, упоминаемую в Священном Евангелии: многие приходили, чтобы только посмотреть на Спасителя.) Апостол Нафанаил, общавшийся с Ним, также был поражен. И мы, созерцая черты лица Господа Иисуса Христа, запечатленные иконописцами многих и многих веков, видим сквозь это человеческое лицо Божество, соединенное с человечеством. Даже люди, отрицающие иконы, протестанты, сектанты, прибегают к древним изображениям, чтобы иметь хоть какое-то представление о том, каким был Господь Иисус Христос. Таким образом, они, пусть косвенно, нехотя, признают, что через эти изображения можно познать, почувствовать Его Божество. Но некоторые из них заходят слишком далеко и, пытаясь иллюстрировать Священное Писание, в частности Евангелие, нарушают Предание Церкви о том, как выглядел Господь наш Иисус Христос, хотя им и кажется, что они изображают Его правильно. В особенности это касается разных американских сект: адвентистов, иеговистов и других. Они изображают Господа кощунственно, придают Ему облик почти что современного человека. И, желая передать ту радость, которую Он принес в мир, они совершенно искажают представление о Нем и вместо Сына Божия изображают какого-то благополучного американца, который несет на себе отпечаток земной радости и земного благополучия, а никак не Божественной истины, не Святого Благовествования, Святого Евангелия, учения о Царствии Небесном. Мы же уподобляемся Нафанаилу, общавшемуся с Господом Иисусом Христом в действительности, когда вступаем в общение с Господом в Церкви, созерцая Его образ, поклоняясь ему, лобызая его и, в особенности, молясь перед ним. Однако мы на этом не останавливаемся. В нашей душе происходит чудесное, необыкновенное изменение: мы ощущаем, что дух наш соединяется с Господом. Конечно, мы испытываем это не так явственно, как апостол Нафанаил, не слышим мы и слов Господа: «Вот, воистину, Израильтянин, в котором нет притворства». Но мы действительно уподобляемся апостолу Нафанаилу и становимся израильтянами, в которых нет лукавства, то есть истинными христианами, если приходим и поклоняемся Сыну Божию, совершая поклонение Его образу. Честь, воздаваемая образу, как говорит святитель Василий Великий, возносится к Первообразу, то есть к Тому, Кто изображен на иконе.

Вступая в общение с Господом через поклонение Ему, созерцание Его лика и, прежде всего, через молитву, которую возбуждают в нас иконы, мы начинаем удостоверяться в Его Божественности. Настоящая, хорошая икона, в особенности древнего письма, не просто изображает Спасителя, но приоткрывает нам некую тайну и заставляет человека молиться, как бы вытягивает из него молитву, побуждает его к ней. Христианин, созерцая какую-нибудь прекрасно написанную икону, испытывает невольно желание поклониться ей, произнести перед ней молитву. И тогда Божественная благодать нас вразумляет и мы уже понимаем, что созерцаемый нами на иконе лик — это лик Божественный. Мы осознаем, что, глядя на него, мы каким-то непонятным, непостижимым для нас образом, действием благодати соединяемся с Духом Божиим и Сыном Божиим. Мы беседуем с Богом, вразумляемся и действительно сердцем своим чувствуем, что общаемся с Богом. Вот какую великую практическую пользу приносит иконопочитание. Икона — это не просто своеобразное украшение Церкви, как думают некоторые. Нет, иконопочитание представляет собой насущную потребность. Тот, кто сначала, может быть, только внешне осознает необходимость поклонения иконам, потом уже на своем опыте ощущает пользу, полученную от этого поклонения, потому что через него он вступает в богообщение. С ним происходит то, что произошло с апостолом Нафанаилом. «Говорит Ему Нафанаил: откуда Ты меня знаешь? Ответил Иисус и сказал ему: прежде чем позвал тебя Филипп, когда ты был под смоковницей, Я видел тебя» (ст. 48), то есть «когда ты уединенно молился, еще не созерцая Меня, Я тебя видел, а теперь ты увидел Меня».

«Ответил Ему Нафанаил: Равви, Ты Сын Божий, Ты Царь Израилев. Ответил Иисус и сказа.’! ему: оттого что Я сказал тебе: «Я видел тебя под смоковницей», ты веришь? Увидишь больше этого. И говорит ему: истинно, истинно говорю вам: увидите небо отверстым, и ангелов Божиих восходящих и нисходящих на Сына Человеческого» (ст. 49-51). Итак, начинается с простого поклонения иконам, а заканчивается созерцанием духовных предметов. Наверно, большинство из нас не знают этого опытно, поэтому приведу пример из книги «Старец Силуан» (может быть, некоторые из вас ее читали). В начале своего подвига преподобный Силуан усиленно молился о том, чтобы Господь его помиловал, простил ему грехи. Молитва его была столь напряженной, переживания столь сильными, что он даже несколько отчаялся и в душе у него мелькнула мысль: «Господи, Ты неумолим». И вот когда преподобный Силуан был уже на грани отчаяния, то вдруг заметил, что икона Спасителя преобразилась, и он увидел живого Господа Иисуса Христа. Благодать исполнила преподобного столь обильно, что всю остальную жизнь он старался лишь вернуть то, что испытал в тот момент.

Не истолкуйте мои слова неправильно и не подумайте, братья и сестры, будто я призываю вас пережить что-либо подобное. Это удел избранников Божиих и бывает весьма редко. Я лишь привожу пример того, как через созерцание иконы человек вступает в действительное, а не мнимое, в живое общение с Господом. И не только с Господом, но и с другими святыми личностями, изображенными на иконах: с Божией Матерью, Ангелами и святыми. Это поистине так. И мы, православные христиане, должны быть благодарны тем подвижникам благочестия, которые на протяжении почти целого столетия боролись с иконоборчеством, жертвовали своей жизнью, терпели многие поругания и унижения. Особенно ревностными сторонниками, почитателями и защитниками икон были монашествующие, бывшие неким оплотом борьбы с иконоборцами. Наконец истина восторжествовала. Православие сохранено для нас во всей его чистоте, и сегодня мы вспоминаем тот день, когда окончательно была попрана эта нелепая ересь иконоборцев. Тогда их называли иначе — христоклеветники, потому что они клеветали на Церковь Христову, на Православную Церковь, говорили, будто в ней имеет место идолопоклонство. Ныне мы празднуем день, когда эта христоклеветническая ересь была совершенно побеждена и восторжествовало Православие. Мы должны с любовью поклоняться святым иконам и быть благодарными святым отцам за то, что именно их стараниями и подвигами до нас донесены изображения святых ликов Спасителя, Божией Матери и святых угодников Божиих — их образ и внешний вид, столь драгоценный для всякого человека, любящего Господа. Аминь.

4 марта 2001 года

Неделя 2-я Великого поста, святителя Григория Паламы

(Мк., 7 зач.)

Через несколько дней опять пришел Он в Капернаум; и слышно стало, что Он в доме. Тотчас собрались многие, так что уже и у дверей не было места; и Он говорил им слово. И пришли к Нему с расслабленным, которого несли четверо; и, не имея возможности приблизиться к Нему за многолюдством, раскрыли кровлю дома, где Он находился, и, прокопав ее, спустили постель, на которой лежал расслабленный. Иисус, видя веру их, говорит расслабленному: чадо! прощаются тебе грехи твои. Тут сидели некоторые из книжников и помышляли в сердцах своих: что Он так богохульствует? кто может прощать грехи, кроме одного Бога? Иисус, тотчас узнав духом Своим, что они так помышляют в себе, сказал им: для чего так помышляете в сердцах ваших? Что легче? сказать ли расслабленному: прощаются тебе грехи? или сказать: встань, возьми свою постель и ходи? Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи, — говорит расслабленному: тебе говорю: встань, возьми постель твою и иди в дом твой. Он тотчас встал и, взяв постель, вышел перед всеми, так что все изумлялись и прославляли Бога, говоря: никогда ничего такого мы не видали.

Я семь дверь: кто войдет Мною, тот спасется, и войдет, и выйдет, и пажить найдет. Вор приходит только для того, чтобы украсть, убить и погубить. Я пришел для того, чтобы имели жизнь и имели с избытком. Я есмь пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец. А наемник, не пастырь, которому овцы не свои, видит приходящего волка, и оставляет овец, и бежит; и волк расхищает овец, и разгоняет их. А наемник бежит, потому что наемник, и нерадит об овцах. Я есмь пастырь добрый; и знаю Моих, и Мои знают Меня. Как Отец знает Меня, так и Я знаю Отца; и жизнь Мою полагаю за овец. Есть у Меня и другие овцы, которые не сего двора, и тех надлежит Мне привести: и они услышат голос Мой, и будет одно стадо и один Пастырь.

Поздравляю вас, братья и сестры, со вторым воскресеньем Великого поста, которое посвящено памяти святителя Григория Паламы.

Каждое воскресенье Великого поста помимо собственно того, что это воскресный день, имеет еще и свой особенный смысл. Прошлое воскресенье было посвящено Торжеству Православия, а именно воспоминанию того события, когда при содействии необыкновенного чуда Православие окончательно восторжествовало и иконопочитание одержало победу над иконоборческой ересью. Сегодня же мы празднуем память святителя Григория Паламы и вспоминаем не только его благочестивое житие, но и, прежде всего, его возвышенное учение. Этот подвижник благочестия происходил из знатного рода. Его отец, министр при дворе византийского императора, будучи мирянином, необыкновенно преуспевал в умном делании. Надо думать, что и всех своих детей он наставлял соответствующим образом. Известно, что сам святой Григорий Палама — он упоминает об этом в своих писаниях, так же говорят и другие источники — был учеником митрополита Феолипта, знаменитого святителя и наставника умного делания. После смерти отца Григорий Палама, даже не окончив обучения (хотя он мог бы получить блестящее по тем временам образование), уговорил всю свою семью разойтись по монастырям. Он все оставил и ушел с братьями на Афон, а свою мать с сестрами определил в девичий монастырь. Казалось бы, этот человек, искавший только уединения, должен был так и окончить свои дни в покаянии. Почти сразу после своего пришествия на Афон он предал себя в послушание духоносным старцам и подвизался в отшельничестве. Но случилось так, что этому пустыннику и подвижнику понадобилось выступить на защиту Православия, а именно на защиту православных монахов-безмолвников от мирских мудрецов века сего, имевших ложные представления об умном делании.

В Солуни — это недалеко от Афона, нынешние Салоники, — жил некий философ Варлаам. Он был грек, происходил из южной области Италии, заселенной греками, и находился под влиянием западного католичества, хотя как будто бы принял Православие. Пользуясь тем почетом и уважением, которое ему как человеку, обратившемуся в Православие, оказали в Византии, в особенности при царском дворе, Варлаам, обладавший исключительным честолюбием, стал проповедовать свое учение. Он сравнивал светскую философию и вообще все мирские науки и искусства с подвижнической жизнью и говорил, что не только подвижники, но и сами пророки ничем не отличаются от языческих философов. Он утверждал, что познание, данное нам Богом через Откровение, равно знаниям, добытым естественным путем — через рассуждения и исследования. Кроме того, Варлаам сомневался в учении православных о благодати и в особенности критиковал то утверждение, что возможно непосредственно ее ощущать. А именно это испытывали подвижники во время глубочайшего погружения в молитву, то есть созерцали Божественный свет.

Григорий Палама вынужден был защищать Православие. Сначала против ереси Варлаама он стал писать письма, потом особые произведения, которые назвал «Триадами», поскольку каждое из них состояло из трех частей. Всего было написано три «Триады». Впоследствии на соборах, созванных в Константинополе, эта ересь была осуждена, хотя и Григорий Палама завершил свое дело не без скорбей, ибо сначала осудили ересь Варлаама, а потом усомнились и в одном из положений учения самого святителя Григория. Его осудили как еретика, и он даже пробыл несколько лет в тюремном заключении. Но впоследствии новые соборы установили истину и учение Григория Паламы — а правильнее сказать, древнее учение святых отцов и всей Православной Церкви — восторжествовало.

В чем же оно состоит? В том, что познание, преподанное нам Духом Святым, является единственно истинным. Все остальное — это догадки, в лучшем случае подтверждающие богооткровенное учение, а в худшем — ничего собой не представляющие, ничего для нас не значащие. Все внешние учения для нас, скорее, какие-то призраки, чем действительность. Таким образом, святитель Григорий Палама предвосхитил борьбу с рационализмом, которая предстояла Церкви в последующие столетия. Начиная с XIV-XV веков на Западе происходило так называемое Возрождение, то есть возобновление языческого подхода к жизни, языческого отношения к познанию. Возникло сомнение в Божественном христианском откровении, а в конечном счете произошло и отвержение его. На протяжении многих столетий Церковь вела борьбу с самонадеянностью и даже обоготворением человеческого разума.

Святитель Григорий Палама также отстаивал учение о том, что Божественный свет, который подвижники — конечно, не все, но достигшие высочайшего преуспеяния — созерцают при своих высочайших духовных состояниях, есть слава и действие Божества. По учению же еретика Варлаама, Бог является совершенно непознаваемым, как бы замкнутым в Самом Себе, и мы знаем о Нем только то, что Он существует, знаем Его только из того, что Он Сам открыл о Себе. Непосредственного же, опытного знания о Боге мы как будто бы не можем иметь, потому что между Богом и творением, по учению Варлаама, как и по учению западной католической Церкви, — бесконечная пропасть. Отчасти это правильно, действительно пропасть между творением и Творцом бесконечна. Но она преодолевается той славой и тем Божественным действием, которые изливаются из Сущности Божией на всякое творение, в особенности творение разумное. Да и само творение — это Божественное действие. Все мы, как сказано в Священном Писании, в Боге живем, и движемся, и существуем (см. Деян.17:28). И потому это учение о Божественном свете, очень возвышенное и касающееся как будто бы только немногих высокопреуспевших подвижников благочестия, в действительности имеет значение для всякого самого простого, обыкновенного верующего, каждого православного христианина. Например, простой, по сравнению с образованными богословами, невежественный и ничего не понимающий человек, не знающий, может быть, ничего, кроме Символа Веры, тем не менее от всей души исповедует Пресвятую Троицу и искренне в своем сердце принимает это краткое учение. И эта вера есть также действие Божественной благодати.

Наша вера не плод нашего ума, каких-то рассуждений, приведших нас к правильным выводам, но Божественное действие. И наши мысли о вере — это нечто происходящее из той благодати, которая действует в нашей душе. Не будь непосредственного общения человека с Богом, этого преодоления Божеством пропасти между Ним и сотворенными существами, мы не знали бы и не могли ничего знать о Боге. Но все святые отцы, все угодники Божий: и ветхозаветные пророки, и апостолы, и подвижники благочестия, и православные богословы, и святители — познали Бога. И пророки получали откровения и пророчествовали именно этим Божественным действием — благодаря непосредственному общению с Божеством, прикосновению Божества к их душе и разуму.

Поэтому не нужно думать, во-первых, что учение святителя Григория Паламы является чем-то оригинальным — это учение древнейшее, идущее из апостольских времен; во-вторых — что к нам оно не имеет никакого отношения, потому что мы люди обыкновенные и это нас не касается. Не будь в нашей жизни того, о чем говорит это как будто бы отвлеченное учение, мы потеряли бы все: мы не чувствовали бы в своей душе никакого утешения ни во время молитвы, ни во время совершения над нами обрядов и Таинств Православной Церкви, и даже после самого Причащения мы оставались бы пустыми. Мы — люди грешные, даже многогрешные, недостойные называться православными, но благодать Божия касается и нас. Как она действует, мы часто видим в себе самих, в особенности по изменению, которое происходит в нашей душе после исповеди, причащения или усердной молитвы, или в других людях, наблюдая, допустим, как меняется лицо человека молящегося или причастившегося Святых Христовых Тайн. Но посмотрите на западных христиан. Я не хочу никого осуждать, в том числе и людей заблуждающихся, и говорю это совсем не для того, чтобы над ними смеяться или их уничижать. Посмотрите, какие лица у православных: на них, может быть, и страсти отображаются, но и свет благодати тоже. И какие лица у католиков: холодные, равнодушные, все у них аккуратно, как положено, точно, но совершенно сухо. Если кто-нибудь когда-то заходил в католический храм (хотя этого делать не нужно), то и душевное ощущение, наверное, испытывал соответствующее. Нечто подобное мы видим и на лицах сектантов: вроде бы, лица добрые, даже кроткие, но какие-то пустые и холодные. Мы хотя и грешим по немощи, но все-таки живем в благодати. У людей же, исповедующих иную веру, может быть, и меньше каких-то страшных грехов — по той причине, что и диавол их меньше искушает, и внешняя дисциплина у них имеет большее значение, — но у них нет и жизни в Духе Святом. Приведенный пример, конечно же, не является серьезным доказательством правоты учения Православной Церкви, но он взят именно из жизни и показывает, как благодать действует в православных христианах.

Что было бы с нами, если бы мы отвергли это учение и жили только одними заповедями, понимаемыми как некое предписание, как нравственный, моральный кодекс? Мы исполняем заповеди не для того только, чтобы быть нравственными, добрыми, ради собственно нравственности или добра, но ради Христа, то есть ради общения с Ним и через Него — с Пресвятой Троицей. И если в нас не будет благодатной жизни, то мы уже и не христиане. Апостол Павел говорит, что в последние времена будут люди, «имеющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся» (2 Тим.3:5).

Божество на самом деле недостижимо, непознаваемо и бесконечно далеко от нас, но мы можем прикоснуться к Нему через ту благодать, то действие (по-гречески «энергия», правильнее перевести — «действование»), которое всегда изливается из Него, как из переполненной чаши. И если мы отвергнем учение о том, что непосредственное общение с Богом возможно, значит, мы превратимся именно в тех, которые имеют вид благочестия, а силы его отреклись. Тогда мы станем пустыми. Эту пустоту испытывают не только те, кто живет вне Православной Церкви, но и те, кто, пребывая в Церкви, на деле пренебрегает ее учением. Мы декларируем, что мы православные, мы номинально признаем православное учение, но в жизни им пренебрегаем. Но если мы будем исповедовать Православие и вместе с тем жить православно, тогда эти догматы — как будто бы отвлеченные, кажущиеся нам сейчас чем-то совершенно ненужным и не имеющим отношения к нам, людям, погруженным в житейскую суету, — станут нашей жизнью. И мы поймем, что они отнюдь не какая-то теория, но именно путь ко спасению и приобщению к Богу, путь к вечной жизни. Аминь.

7 марта 1999 года

О благочестии искреннем и лицемерном

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня, во второе воскресенье Великого поста, мы совершаем память святителя Григория Паламы, который был защитником учения о благодати, защитником подвижнической жизни и исихазма.

В сегодняшнем евангельском чтении приведены слова Спасителя, в которых Он называет Себя Истинным Пастырем и дверью. Это зачало предлагается нам для того, чтобы в образе Единого Истинного Пастыря мы увидели каждого пастыря, на деле подражающего Господу Иисусу Христу. Таким был и святитель Григорий. Образ несет на себе черты Первообраза, и потому всякий истинный священник или архиерей, будучи образом Господа, отображает в себе Его черты.

Вот что говорит Спаситель: «Я есмь дверь: кто войдет Мною, тот спасется, и войдет, и выйдет, и пажить найдет. Вор приходит только для того, чтобы украсть, убить и погубить. Я пришел для того, чтобы имели жизнь и имели с избытком. Я есмь пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец» (ст. 9-11).

Несколько странные слова: «Я есмь дверь: кто войдет Мною, тот спасется, и войдет, и выйдет, и пажить найдет». Кто через Господа Иисуса Христа входит в Церковь, тот через Него восходит к высшим духовным состояниям и как бы обретает пастбища, подобно тому как как овцы, поднимаясь в горы, находят там богатые травами луга.

«Пастырь добрый душу свою полагает за овцы». И таким добрым пастырем, даже, можно сказать, такой дверью, для своих словесных овец явился святитель Григорий Палама. Он выступил на подвиг защиты православного учения о Божественных энергиях, когда был еще священником и отшельничал на Афонской Горе. Как кажется, он не должен был иметь какого-либо отношения к тому, что происходило в миру и волновало умы людей в больших городах. Но он не смог остаться безразличным к тому, что попирается Истина, и выступил на ее защиту.

Казалось бы, какое отношение к спасению людей и вообще к жизни большинства православных христиан имело то учение, те догматы, которые защищал святитель Григорий? Ведь они по большей части касались жизни безмолвников. И предметом обсуждения в тех богословских спорах являлся опыт только немногих из безмолвников (по-гречески «исихастов»). Однако, как говорит святитель Василий Великий, если мы исказим веру в чем-то малом, то потом незаметно дойдем и до искажений в самом главном. А богословские споры велись совсем не о малом предмете, речь шла о принципах христианской жизни. Пусть даже и немногие достигают тех возвышеннейших духовных состояний, о которых спорили Варлаам и святитель Григорий Палама, но принципы духовной жизни одинаковы для всех: и для обыкновенного мирянина, живущего как будто бы в суете, и для подвижника-безмолвника.

Дело происходило следующим образом. Некий Варлаам Калабрийский, итальянский грек (на юге Италии в то время проживало множество греков), приехал как некий ревнитель Православия из Италии в Грецию. Он сумел войти в доверие к византийскому императору, с некоторыми его дипломатическими поручениями ездил в Италию и мечтал прославиться как философ. Но образованность византийской интеллигенции (если можно здесь употребить это современное слово) в то время была, конечно же, неизмеримо выше, чем образованность людей на Западе. Пытаясь блеснуть на философском поприще в Константинополе, Варлаам потерпел поражение перед другим знаменитым византийским философом.

Не вынося позора и не желая быть вторым в столице, он удалился в Солунь, второй по своему значению город Византийской империи, пытаясь и там как-то показать себя. Войдя в доверие к некоторым простым афонским монахам, он под предлогом того, что хочет подвизаться ради спасения, стал выпытывать у них учение об умном делании, или, как иногда говорят, об исихии, то есть безмолвии. (Имеется в виду безмолвие не только как уединение, но и как некое состояние ума, так называемое «умное безмолвие».) Выспросив и разузнав самые простые, элементарные вещи, касающиеся некоторых подвижнических приемов сосредоточения внимания, он извратил их, изобразил все в искаженном виде и стал высмеивать. Одновременно он превозносил мирскую философию, светское знание, принадлежавшее в то время по большей части языческим, так сказать, внешним по отношению к Церкви писателям. Он говорил, что для познания Бога и для спасения эта светская образованность имеет не меньшее значение, чем то, что преподано нам в Священном Писании пророками и апостолами. Он нападал на Истину, унижал подлинно духовное знание, с презрением отзывался о непосредственном богопознании, считая все это мечтательностью и фантазией. Подвижников благочестия — афонских безмолвников, исихастов — Варлаам называл «фантазиастами», полагая, что они предавались фантазиям, мечтательности и не имели непосредственного духовного опыта. Вместе с тем он считал себя весьма преуспевшим в том самом светском знании, которое превозносил. Конечно же, к этому его побуждало желание унизить людей, возвысившихся духовно, и превознести не столько светское знание вообще, сколько себя как носителя этого знания.

Святитель Григорий Палама, узнав о таком его кощунстве, о хуле на умное делание и в целом на учение о благодати, Божественном действии, выступил на защиту этого. Сначала он переписывался со своими противниками, а потом создал самый знаменитый свой полемический труд — «Триады в защиту священнобезмолвствующих». Писались «Триады» постепенно, и по мере того, как развивался этот диспут, святитель Григорий отвечал все более и более утонченно и продуманно. Ведь произведения создавались в споре и, как часто бывает в полемике, мысль прояснялась постепенно, с течением времени. В защиту священнобезмолвствующих святителем написаны три триады, каждая из которых в свою очередь состоит из трех частей, направленных против определенных положений лжеучения Варлаама. Первая часть всех триад посвящена, в основном, опровержению «лжеименного знания», как выражается апостол Павел (1 Тим.6:20). Вторая — учению об умном делании, то есть той практике духовной жизни, которой придерживались афонские исихасты. Третья — учению о Божественных энергиях, о Божественном действии.

В то время существовало официальное мнение, что рассуждать на богословские и догматические темы имеют право только епископы. Григорий Палама был тогда еще пресвитером. Несмотря на это, движимый желанием защитить Истину, он начал писать свои труды. Обоих, Варлаама и Григория, пытались заставить замолчать, примириться, но святитель Григорий считал, что никакой мир не уместен тогда, когда попирается Истина. Он не считал для себя возможным отмолчаться, уйти, так сказать, в сторону ради спокойной жизни и даже, может быть, ради безмолвия в отшельничестве.

В Константинополе был созван собор, на котором святитель Григорий весьма мудро опроверг Варлаама. Но неожиданно у святителя Григория появился новый противник — его бывший друг и ученик Григорий Акиндин. Акиндин поддерживал учение святителя (я не буду сейчас излагать полностью это учение из-за его догматической сложности), пока не счел, что тот уже переступил некую границу, и после этого Акиндин стал его противником. В результате получилось так, что осудили и Варлаама, и святителя Григория Паламу, потому что не сумели или не пожелали разобраться в истинном православном учении. Отчасти это произошло из-за неожиданного протеста бывшего друга и соратника святителя Григория по борьбе с варлаамитской ересью. На некоторое время Григорий Палама даже был заключен под стражу. Но потом, спустя несколько лет, Истина стала очевидной и его учение было торжественно провозглашено православным.

В подвиге Григория Паламы очень интересно следующее. Он встал на защиту не каких-то отвлеченных, умственных истин, далеких от жизни, —он защищал непосредственный опыт, практику внутренней жизни православных подвижников. На примере этого события, происходившего в XIV столетии, относительно близкого к нам по времени (в сравнении, например, с арианскими спорами IV века), мы видим, что богословские истины не являются отвлеченной философией. Это не часть какой-то философской системы, не имеющей к жизни никакого отношения. Нет, богословские истины — это непосредственная жизнь, пусть даже подавляющее большинство христиан в своем духовном опыте и не доходит до созерцания догматов. Каждый из нас должен понимать, что любой догмат, который для нас сейчас как бы не существует (поскольку мы догматами совершенно не интересуемся, ничего о них не читаем и почти ничего не знаем), не становится от этого какой-то ненужной вещью. Ибо догматы Православной Церкви — это истины, открытые апостолам, святым отцам и всем подвижникам благочестия, это опыт, приобретенный людьми, подобными нам. В идеале и мы должны были бы переживать все так же, как они. Поэтому если мы откажемся от этих возвышенных ориентиров, столь далеких для нас из-за нашей суетной, можно сказать низменной, жизни, то в конечном счете потеряем вехи, показывающие нам путь в Царствие Небесное.

Многие современные люди рассуждают о том, что догматы не имеют никакого значения. Они говорят: «Лишь бы человек был нравственный, а как исповедовать Пресвятую Троицу, или исхождение Святого Духа, или Божественное действие — это не так важно. Мы этого не понимаем, да и не нужно обязательно всем это знать. Не станем обращать на догматы особого внимания, ведь различие в их исповедании вносит вражду и разделение между христианами. Поэтому и надо ими пренебречь — лишь бы все мы исполняли основные евангельские принципы». Если и мы станем рассуждать подобным образом, то, может быть, какую-то нравственность и доброжелательность друг к другу и приобретем, но все это будет сугубо земным. Путь же в Царствие Небесное для нас останется закрытым и просто неизвестным.

Догматы, которые мы по своей немощи и нерадению не можем постигнуть сейчас, в земной жизни, в жизни вечной будут открыты всякому христианину, даже самому умственно недалекому или нерадивому в духовном отношении, если он сподобится милости Божией, приобретя ее сугубым покаянием. Догматы для большинства христиан есть как бы те самые тайны Царствия Небесного, которые открывал апостолам Спаситель. Многиэд они были непонятны, и только ближайшие ученики смогли постигнуть их. Но, следуя этими ближайшими учениками, и мы когда-нибудь достигнем познания Истины. Если же! мы откажемся от этого следования, откажемся от высоты догматов как ненужной, Царство Небесное превратится для нас просто в какую-то аллегорию. А ведь это действительность, реальность, которую православные подвижники, пусть и немногие, познают уже | в земной жизни, и все мы должны сподобиться этого познания в жизни будущей.

Все, что преподали верующим апостолы, пребывает в Церкви неизменным с древнейших времен. Но время от времени появлялись лжеучителя, желавшие внести нечто новое в древнее апостольское учение. И тогда часть верующих смущалась, предполагая, что новое учение, может быть, как раз и является забытым древним (как обычно пытались убедить их еретики) или, по крайней мере, не противоречит учению апостолов. Для других же новое заблуждение становилось поводом к глубокому и четкому осознанию и пониманию учения, которое преподается Церковью и хранится с самых первых апостольских времен в ее Предании. Святитель Григорий Палама встал на защиту Истины, учения о Божественных действиях. Древние отцы Церкви учили, что Бог есть Существо совершенно непознаваемое и, как пишет священномученик Дионисий Ареопагит, сущность Его настолько превыше постижения не только людей, но и Ангелов, что познается лишь через отрицание. Мы, отрицая в Боге все мыслимые качества, приходим к Его абсолютной непознаваемости, и ум наш умолкает перед тайной сущности Божества. Но в то же самое время можно сказать, что Бог и познаваем, поскольку вступает в общение с людьми. Как же разрешить такое противоречие?

Варлаам считал, что противоречие это неразрешимо, что Бог есть Существо совершенно непознаваемое. Понять Его и рассуждать о Нем можно лишь по Его проявлениям, под которыми Варлаам имел в виду дела Божий, например сотворение мира, но никак не через непосредственное общение с Ним. А святитель Григорий Палама сформулировал учение о Божественном действии, благодаря которому мы стали более ясно и отчетливо, чем в древности (хотя ничего нового святитель Григорий не привнес), понимать, как нужно рассматривать учение о Божестве, получили описание образа бытия Божия. Бог непознаваем в Своей Сущности, но Он познается в Своих действиях, общих всем Лицам Пресвятой Троицы. Чаще всего эти действия мы называем Божественной благодатью. Итак, в Боге есть природа, ипостаси и действие. В Господе Иисусе Христе есть две природы, Божественная и человеческая, в единой Ипостаси Второго Лица Пресвятой Троицы. Есть в Нем два действия и две воли: Божеские, свойственные природе Божественной, и человеческие, свойственные природе человека, которая в Нем была совершенной. Спаситель воспринял всю полноту человеческой природы, а не лишь некоторую ее часть.

По учению святителя Григория Паламы, Бог познается именно через Свои действия. В молитве умом приближаемся к Богу, а правильнее сказать, Он бесконечно приближается к нам Своим действием, которое нельзя изъяснить и понять, которое невозможно описать рациональным образом. Всесовершенная Сущность Его безгранична и необъятна, и мы никогда не приходим в полное познание Истины, не способны вместить в себя полноту Божества, не можем сказать о себе, что познали Бога до конца. И в то же самое время мы приобщаемся к Истине, она в нас живет, действует и открывает нам тайну Божества, открывает тайны бытия Божия. Аминь.

26 марта 2000 года

О расслаблении нашего ума

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Божественное Евангелие — повествование о Господе Иисусе Христе, Его преслав-ном Рождестве, чудесах, совершенных Им во время трехлетней проповеди, и, в особенности, Его тридневном Воскресении из мертвых — нужно понимать, прежде всего, буквально. Однако ничто не мешает нам эти события уподоблять тому, что происходит в нашей внутренней жизни, лишь бы мы делали это с благоразумием, не переступая границ здравого смысла.

В сегодняшнем евангельском чтении говорится об исцелении расслабленного, иначе говоря парализованного, человека. Это повествование всем нам хорошо знакомо. Когда Господь наш Иисус Христос пришел в Капернаум, «слышно стало, что Он в доме. Тотчас собрались многие, так что уже и у дверей не было места; и Он говорил им слово. И пришли к Нему с расслабленным, которого несли четверо; и, не имея возможности приблизиться к Нему за многолюдством, раскрыли кровлю дома, где Он находился» (ст. 1-4). Из слов Евангелия о том, что этого расслабленного «несли четверо», можно сделать вывод: он был до того болен, что даже, как говорится, пальцем пошевелить не мог. Его несли четверо человек, и он, будучи совершенно беспомощным, находился полностью на их попечении. Но вера этого человека, его желание получить прощение грехов и усердие несших его (родственники то были или друзья) были столь велики, что, не видя возможности проникнуть через толпу, помогавшие ему решились на необыкновенный, очень дерзкий поступок.

«Раскрыли кровлю дома, где Он находился, и, прокопав ее, спустили постель, на которой лежал расслабленный» (ст. 4). На это можно было решиться, конечно, лишь имея твердую веру в то, что Человек, к помощи Которого они хотели прибегнуть, действительно великий Чудотворец, Который может все.

«Иисус, видя веру их, говорит расслабленному…» (ст. 5). Обычно бывает так, что мы свою веру только декларируем, никак не проявляя ее на деле. Здесь же Господь увидел веру, которая проявилась без всяких слов в необыкновенном поступке этих людей. «Иисус, видя веру их, говорит расслабленному: чадо! прощаются тебе грехи твои. Тут сидели некоторые из книжников и помышляли в сердцах своих: что Он так богохульствует? кто может прощать грехи, кроме одного Бога?» (ст. 5-7). Эти слова справедливы. Никто, кроме Бога, не может прощать грехи. Но обвинение Господа Иисуса Христа в богохульстве в действительности и было настоящим богохульством. Богохульствовали сами книжники и фарисеи, потому что в великом Чудотворце, прославленном уже многими чудесами, которых никто и никогда от сотворения мира, по словам Самого Господа (см. Ин.15:24), не совершал, они не захотели признать Сына Божия.

Однако Господь поступил не так, как обычно поступаем мы. Он не разгневался, не пренебрег этими злонамеренными и упрямыми людьми, но снизошел к ним, для того чтобы если и не спасти их, то, по крайней мере, сделать для этого все от Него зависящее.

«Иисус, тотчас узнав духом Своим, что они так помышляют в себе, сказал им: для чего так помышляете в сердцах ваших? Что легче? сказать ли расслабленному: прощаются тебе грехи? или сказать: встань, возьми свою постель и ходи?» (ст. 8-9). Конечно, сказать: «Прощаются грехи», как нам кажется, легче, потому что никто не видит и не знает, произошло ли это в действительности. Но расслабленный, безусловно, почувствовал прощение грехов, ощутив необыкновенное облегчение в своей душе. Ведь и с нами часто случается так, что, усердно помолившись или исповедовавшись и причастившись, мы чувствуем, что душа наша освободилась от бремени грехов. В особенности бывает такое во время исповеди, так что даже иногда после разрешительной молитвы, прочитанной священником, из нашей груди непроизвольно вырывается вздох облегчения, говорящий о том, что с нас спала греховная тяжесть, словно некий груз с плеч. Тем паче должен был почувствовать такое облегчение расслабленный, ведь о прощении сказал ему Сам Господь Иисус Христос — Тот, Кто даровал священникам власть оставлять грехи.

Однако книжники или не были наблюдательными, или нарочно закрыли глаза на очевидное и не захотели увидеть необыкновенную перемену, которая, несомненно, должна была отразиться и на внешности расслабленного. Они не захотели услышать голос своей совести, прислушаться, так сказать, внутренним слухом к своим духовным переживаниям, но закрыли духовные очи и уши. И для того чтобы спасти этих людей, вознаградить за веру и усердие в деле любви к ближнему тех, кто нес расслабленного, и исцелить его самого, Господь и сказал эти удивительные слова. «Что легче? сказать ли расслабленному: прощаются тебе грехи? или сказать: встань, возьми свою постель и ходи? Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи, — говорит расслабленному: тебе говорю: встань, возьми постель твою и иди в дом твой. Он тотчас встал (и не только встал, но и совершенно выздоровел и окреп настолько, что смог сам взять кровать и перед всеми ее понести. — Игум. А.) и, взяв постель, вышел перед всеми, так что все изумлялись и прославляли Бога, говоря: никогда ничего такого мы не видали» (ст. 9-12).

Однако в этом евангельском чтении можно усмотреть и исключительно духовный смысл (о чем я говорил вначале), уподобляя евангельские события тому, что происходит внутри нас. Если мы проведем эту аналогию разумно и тонко, не будет никакой натяжки, никакой фальши. Наш ум можно уподобить расслабленному. Каждый из нас, трезво посмотрев если и не на свои поступки, то на мысли и чувства, увидит, что в отношении духовной жизни он является расслабленным. Иными словами, парализованным, как бы не способным ни на какие добрые дела. Если внешне мы, принудив себя, что-то еще делаем, то как трудно бывает нам заставить себя внимательно, истово помолиться! Молитва кажется чем-то совершенно невозможным, почти недостижимым для нас, особенно когда мы читаем повествования о святых отцах и их поучения об истинной молитве. Однако хотя бы Господь и скрылся от нас, став для нас совершенно недоступным, хотя бы и отделяла нас от Него толпа суетных или греховных помыслов, препятствующих нам сосредоточиться, существуют четыре добродетели, которые могут нас к Нему приблизить. Они как бы носят наш ум, подобно тому как четыре человека носили расслабленного. Этими добродетелями являются внимание, непрестанность молитвы, память смертная и покаяние. Внимание необходимо нам всегда, но в особенности во время нашего молитвенного правила. Непрестанность молитвы — это постоянное, насколько это в наших силах, понуждение себя к ней. Память смертная очищает нас от тщеславия, суетных пристрастий и отвратительных нечистых страстей и как бы отрезвляет нас. А покаяние дает нам правильное духовное направление при совершении молитвы. Если мы стяжаем эти четыре добродетели, то они, бережно храня наш расслабленный ум, как бы прокопают кровлю и спустят его в закрытое и недоступное сейчас для нас сердце. Там мы обретем Господа Иисуса Христа, Который, очистив нас и освободив от рабства греху (а оно простирается иногда до того, что человек совершенно не владеет собой), исцелит нас от нашей расслабленности.

Но что такое здравие ума? Что такое естественное состояние человека? Говоря об этом, мы чаще всего делаем ошибку, понимая под естественным то, что присуще всем. Святая же Церковь учит иначе. Естественным состоянием человеческого ума является такое, в каком он был у первых людей до грехопадения, а не такое, в каком он у всех нас оказался после этой нравственной катастрофы. Естественное состояние ума — это его предстояние перед Богом, его единение с Господом. Святые отцы говорят, что под смертью, которая постигла Адама после грехопадения, нужно понимать прежде всего смерть духовную. Ему было сказано, что в тот день, в который он вкусит от древа познания добра и зла, он «смертью умрет» (см. Быт.2:17). Но обыкновенная человеческая смерть постигла его лишь спустя девятьсот лет — при поверхностном взгляде получается, что Священное Писание нас как бы обманывает. На самом деле в то же мгновение, как Адам вкусил запретный плод, он действительно умер. Умер душевно. Естественное состояние, которое было дано Богом человеку при его сотворении, нарушилось. Ум Адама, находившийся всегда в общении с Богом, созерцавший Его и получавший от Него откровения, отпал от единства с Божией благодатью, как бы замкнулся в себе. Таким образом, то состояние ума, которое сейчас мы все имеем и которое кажется нам естественным, на самом деле противоестественно. Если человек им довольствуется, то он никогда не познает, что такое Божия благодать, что такое общение с Богом.

Сегодня мы совершаем память великого святителя, великого учителя Церкви — Григория Паламы, который на основе собственного опыта и опыта многих афонских монахов-исихастов учил именно тому, что человеческий ум должен всегда пребывать в общении с Богом. При высших состояниях этого единения он может озаряться Божественным светом, подобно тому как озарились им апостолы на горе Фавор во время Преображения Господа нашего Иисуса Христа. И мы не должны бояться и смущаться того, что это трудно, что это невозможно для нас, потому что мы — люди простые, не имеем молитвенного опыта и живем в мирской суете. Все это — хула на благодать Святого Духа. Евангелие говорит, что «Дух дышит, где хочет» (Ин.3:8). Благодать Божия может посетить всякого человека. И это зависит не от его внешнего образа жизни, а от его сердечного намерения, его душевного устроения и стремлений. У большинства людей ум пребывает в состоянии противоестественном. К сожалению, это так и у нас, православных христиан, с которыми не должно бы происходить такого. Если же человек, даже живущий среди суеты, не устрашается и дерзает восстановить это правильное состояние единения своего ума с Богом, то есть понуждает себя к непрестанной молитве Иисусовой, то его расслабленный ум, озаряясь Божественной благодатью, постепенно исцеляется и приходит в свое естественное состояние.

Если вам кажется это невозможным, то в доказательство приведу пример из жития самого Григория Паламы. Его отец, Константин, имевший семью и нескольких детей, был приближенным царя, принимал участие в царских советах. Однако он так преуспел в умном делании, что иногда даже во время беседы с царем, увлекаемый благодатью, погружался в Иисусову молитву и как бы забывал об императоре. Некоторые придворные замечали это его состояние и, не понимая, в чем причина, видимо, из зависти желали ему досадить. Они говорили императору: «Посмотри, он даже не обращает внимания на тебя, Государь, он пренебрегает тобой». Царь же был человеком благочестивым и, зная о тайном делании этого человека, отвечал: «Константин имеет другого Со беседника, гораздо лучшего, чем мы», то есть Господа Иисуса Христа.

Преподобный Паисий (Величковский) приводит в пример святителя Фотия, патриарха Константинопольского, который из мирского звания в течение очень короткого времени, всего нескольких недель, был последовательно рукоположен во все степени священства и возведен на патриарший престол. Занимая столь ответственную и многотрудную должность, он заботился о благе многих Церквей, вел борьбу с еретиками и непомерными притязаниями римских епископов, ум его был постоянно занят все возможными попечениями. К тому же, будучи человеком высокоинтеллектуальным, все время занимаясь чтением книг и никогда не прекращая свое образование, он и во время патриаршества постоянно учил тех людей, которые к нему прибегали, желая, получить хотя бы частицу его знаний. И, несмотря на все это, он стяжал дар непрестанной молитвы. Ничто ему не помешало, потому что он хотел непрестанно молиться.

Мы знаем, что, когда нас занимает какая-нибудь, чаще всего греховная, мысль, допустим обида, ничто не может нас от нее отвлечь. Мы можем, испытав столь же сильное действие какой-либо другой страсти, впасть в чрезмерное уныние. Иногда люди доходят до того, что прибегают к врачам, называя это состояние депрессией, пытаясь отождествить его с психической болезнью и как-то исцелить. Действительно, мы можем увлечься чем-то до такой степени, что уже ничто не в силах нас от этого отвратить. Но так происходит с нами лишь потому, что мы легко увлекаемся греховными помыслами, страстями и не имеем такого влечения ко Господу, какое имеем ко грехам. Мы не боголюбивы, а грехолюбивы. Если бы мы были боголюбивыми, ничто не могло бы отвлечь нас от мыслей о Господе, от непрестанной молитвы. Мы всегда содержали бы Его в своем уме, в душе и сердце и каждое мгновение думали бы только о том, как бы Его не прогневать. Поэтому не будем оправдывать себя тем, что такое состояние ума неестественно и невозможно, что присущая нам расслабленность — это неизбежное следствие нашего времени, что достичь того, чтобы Господь постоянно пребывал в нашем уме, — это выше наших сил. А лучше, укоряя и вместе с тем понуждая себя, всегда будем видеть в нашем духовном расслаблении только свою вину.

Прибегая к будто бы простым, но очень важным для нашего молитвенного преуспеяния — нашего духовного выздоровления — добродетелям, то есть вниманию и непрестанности в молитве, покаянию и памяти смертной, мы научимся молиться и предстанем умом перед Господом. Благодать Божия исцелит наш ум, который больше не будет отвращаться от молитвы, но станет всегда стремиться к ней и сделает молитву нашей жизнью, нашим естественным состоянием. Доказательством того, что это возможно, являются примеры многих подвижников, живших в самых неподходящих, суетных условиях, и даже наших современников, обыкновенных мирян, которые, несмотря ни на что, стяжали этот дар. Во времена недавних гонений на Церковь один священник, находясь в самых страшных, невыносимых условиях лагерной жизни, испытывал необыкновенную Божию благодать, чувствовал, что душой он находится в раю. Тогда же он написал, может быть, несколько неискусное, но искреннее и точно изображающее его состояние стихотворение, в котором есть такие слова: «Среди хулы, кощунств, матерщины, визга пилы я чувствую, что я нахожусь в раю». И это он ощущал потому, что с ним был Господь. Если ему даже при таких страшных обстоятельствах ничто не помешало стяжать в своем сердце Господа, то тем паче для нас неизвинительно нерадение об этом.

Будем же усердно стремиться к тому, чтобы через понуждение себя к непрестанной Иисусовой молитве стяжать благодать Божию, Божественный свет. И тогда учение святителя Григория Паламы, чью память мы сегодня празднуем, не покажется нам ненужным. Хотя бы в малой степени просветим свои души и сердца, ибо без благодати Божией никакого очищения от грехов быть не может. Аминь.

11 марта 2001 года

Неделя 3-я Великого поста, Крестопоклонная

(Мк., 37 зач., VIII, 34 — IX, 1)

Кто хочет идти за Мною, отвертись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною. Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее. Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою? Ибо кто постыдится Меня и Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном, того постыдится и Сын Человеческий, когда приидет в славе Отца Своего со святыми Ангелами. И сказал им: истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие, пришедшее в силе.

О следовании за Господом

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня третья неделя Великого поста, которая называется Крестопоклонной. Приблизительно в середине поста по Уставу Святая Церковь, чтобы духовно укрепить своих чад, предлагает им поклонение Кресту. Когда человек подвергается житейским скорбям, болезням или испытывает другие какие-нибудь неприятности и несчастья, то самым утешительным для него, когда уже ничто не помогает, бывает рассказ о том, что кто-то испытывал нечто подобное и, может быть, страдал еще тяжелее. При напоминании о чужих несчастьях становится легче терпеть собственную скорбь: мы видим, что и другие также страдают, и примиряемся со своей участью. Но для православного христианина особенно утешительным бывает воспоминание о страданиях Спасителя. Некоторые подвижники советуют вспоминать страдания Господа, когда мы испытываем скорбь или обиду, и таким образом смиряться. Например, преподобный Иоанн Кассиан Римлянин считает это одним из могущественнейших средств для достижения смирения. Все наши неприятности и скорби оказываются малыми в сравнении с теми унижениями и скорбями, которые вытерпел Спаситель и которых мы даже не можем вместить в свой разум. В размышлениях о страдании Спасителя наши скорби, можно сказать, угасают, подобно тому как слабый свет свечи исчезает с восходом солнца, растворяется в дневном свете.

Сегодня мы слышали слова Спасителя, которыми Он призывает Своих последователей к терпению скорбей и, образно выражаясь, к несению креста. Что значит «несение креста»? Древние римляне обычно казнили через распятие самых страшных преступников, и притом тех, кто не имел римского гражданства, то есть находился вне закона. Одной из составляющих (если можно так выразиться) этой казни было бичевание. Это мы видим из Евангелия: Спасителя сначала бичевали, а потом Он, уже приговоренный к казни, Сам нес Крест к месту Своего распятия. Это было, конечно же, нелегко и, кроме того, унизительно: обнаженный или полуобнаженный человек, имевший самый уничиженный вид, нес на своей спине целый брус или бревно. В этом проявлялась, прежде всего, его обреченность, потому что для того, кто нес крест, уже не было обратной дороги. Спаситель призывает нас именно к такому крестоношению, то есть к согласию принять все скорби, какие должен вытерпеть христианин ради угождения Богу.

«И, подозвав народ с учениками Своими, сказал им: кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (ст. 34). Именно тот, кто хочет, потому что Спаситель никого не принуждает. Слова «идти за Мною» надо понимать не в прямом смысле, потому что даже во времена земной жизни Спасителя это нельзя было исполнить буквально. Ученики Господа, следовавшие за Ним, не носили на своих плечах крест. Речь идет о духовном следовании за Господом, о том, чтобы жить так, как Он Сам жил и учил. Человек, который хочет быть духовным последователем Господа Иисуса Христа, должен, во-первых, отречься от самого себя. Это значит не думать о сохранении своей жизни, о благополучии, комфорте или покое, вообще о земном счастье. Иначе следовать за Господом невозможно. Однако мало отвергнуть все собственные интересы, которые обычно называют эгоистичными и в которые входит желание блага не только себе, но и своим близким только потому, что они наши близкие. Мы должны отказаться от всего, что составляет, так сказать, земное счастье. Нужно взять крест и следовать за Господом, то есть быть готовым к всевозможным страданиям.

«Возьми крест свой». Некоторые толкователи Евангелия обращают особенное внимание именно на эти слова: у каждого христианина свой крест, свои скорби. Мы же, испытывая какие-либо скорби, болезни или материальные лишения — что угодно, часто ропщем — внутренне, а иногда и вслух: «Почему я должен испытывать именно эти несчастья? Не могу я это терпеть. Пусть лучше будет другая болезнь, вот ее бы я вытерпел». Иногда неопытный человек, не имеющий духовного рассуждения, думает, что он мог бы даже пострадать за Христа, но при этом не может терпеть своего грубого соседа. Дескать, эта скорбь не имеет отношения к христианству и Евангелию. Или, например, за Христа человек пострадал бы, а переносить болезнь не может, потому что у него нет сил молиться и в церкви ему трудно стоять. Разве Богу это угодно, думает он? И мы начинаем выбирать: хотим избрать другой крест и отвергнуть собственный, оправдывая себя тем, что другое мы потерпели бы чуть ли не с удовольствием. На самом деле мы отвергаем то, что предоставил нам Промысл Божий для нашего спасения, то есть не хотим нести именно свой крест.

Мы должны отвергнуть себя и следовать за Господом, взяв свой крест, то есть быть готовыми терпеть все скорби — и не просто их терпеть, а ради исполнения заповедей, потому что иногда мы испытываем скорби по неразумию или даже по своим грехам. Например, я простудился оттого, что легко оделся в холодную погоду, значит, виной болезни является мое неразумие и чрезмерное упование на Бога, Которого я таким образом искушаю. Если я что-то украл, а потом подвергаюсь аресту, суду и лишению свободы и заслуженно терплю наказание, то это опять же скорбь не за Христа, а за мои грехи. Я нарочно привожу самые простые и яркие примеры. В жизни, конечно, все бывает более сложно и запутанно. Итак, твой крест будет действительно приносить тебе пользу, будет для тебя спасительным тогда, когда ты последуешь за Господом. Как говорит святитель Игнатий (Брянчанинов), для того чтобы крест твой стал спасительным, его нужно приложить ко Кресту Христову, от которого он заимствует силу. Иначе говоря, надо, чтобы твои скорби как бы соединились с теми скорбями, которые претерпел ради тебя Христос.

«Ибо кто хочет душу свою сберечь (по-славянски «спасти». — Игум. А.), тот потеряет («погубит». — Игум. А.) ее, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее» (ст. 35). Что значит: «кто хочет душу свою спасти»? Речь, конечно, идет не о спасении в вечности, иначе получится, будто тот, кто хочет спасти свою душу для вечной жизни, тот погубит ее. Это не так. Под душой подразумевается жизнь. Кто хочет жить для себя и в свое удовольствие, тот погубит, то есть потеряет, свою душу как для вечности, так и для этой жизни, ибо и здесь он не обретет истинного счастья, не найдет того блаженства, стремление к которому вложено в нашу природу Творцом. А кто погубит душу свою, тот сбережет ее. Погубит душу не своим неразумным образом жизни и грехами, не ради близких людей, которых он любит, а ради Господа и Евангелия. «И Евангелия» — это уточнение евангелиста Марка очень важно и существенно. У других евангелистов такой подробности нет. Иным кажется, что они любят Господа и готовы ради Него погубить свою душу, но в то же самое время они пренебрегают Его Евангелием, то есть Его учением. Эти люди находятся в некой прелести, они только мечтают, будто жертвуют своей жизнью ради Христа, а на деле не хотят лишиться земного счастья и всех тех радостей, которые мешают жизни по Евангелию. У них нет желания погубить свою душу ради Евангелия, они преступают заповеди и, значит, не любят Господа. Есть, как мы знаем, вещи невинные, которые часто не вступают в противоречие с Евангелием, но бывают такие ситуации, когда ради исполнения евангельской заповеди нужно отречься и от них. В этом и состоит смысл выражения: «Погубить свою душу ради Христа и Евангелия». И не нужно забывать, что мы должны делать все именно ради спасения души в вечности, а спасение, как говорит святитель Игнатий (Брянчанинов), необходимо для погибающих.

Однако мы спасаем душу не только от вечных мук, но и от растления, от внутренней тоски, отчаяния и пустоты в этой жизни. «Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (ст. 36). Славянский текст Евангелия более емкий, более близкий к греческому оригиналу: «Кая бо польза человеку, аще приобрящет мир весь, и отщетит душу свою?» — правильнее сказать, лишится своей души. Действительно, какая нам будет польза, если мы станем обладателями всех благ, которые может предоставить это земное существование, будем наслаждаться ими в течение самой долгой, счастливой и здоровой жизни, а потом будем вечно страдать? (Хотя на самом деле такого и не бывает, чтобы человек был всегда счастлив земным счастьем.) Нам не будет никакой пользы ни в вечности, ни во временной жизни.

«Или какой выкуп даст человек за душу свою?» (ст. 37). Каким бы ты ни был богатым, какими бы земными благами ни обладал, пусть в твоей власти все царства мира — когда придет смерть, ничем ты не сможешь выкупить свою душу или хотя бы несколько отсрочить мгновение смерти. Хорошие врачи, конечно, помогут нам исцелиться от опасной болезни и продлят нашу жизнь. Но в конечном счете все наше имущество и вся наша власть все равно окажутся бесполезными, мы никак не сможем отдалить от себя смерть. Когда демоны берут душу человека и несут ее в адскую бездну, тогда от них ничем не откупишься. Поэтому мы должны еще во время земной жизни совершать добрые дела. В первую очередь к ним относятся любовь к Богу и к ближним, потом — милостыня, покаянная молитва, кротость, целомудрие, смиренномудрие и прочие добродетели. Совершив все это вовремя, мы действительно сможем выкупить свою душу, а в момент смерти нам уже ничего не поможет, тем паче какие-либо земные блага.

«Ибо кто постыдится Меня и Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном, того постыдится и Сын Человеческий, когда приидет в славе Отца Своего со святыми Ангелами» (ст. 38). Мы часто стыдимся Господа и Его слов, хотя иногда и не осознаем этого. Из-за ложного стыда люди доходят до крайности и отрекаются от Христа. Если даже мы и не совершаем этого самого тяжкого и страшного греха, то часто стыдимся показать своим поведением, что мы христиане. Например, в нашем присутствии люди говорят всякие скабрезности, а мы поддерживаем этот разговор или, может быть, молча присутствуем, не прерываем говорящих и не удаляемся от них. Среди людей, которые нецензурно бранятся, нам бывает стыдно вести себя просто, целомудренно. Нам неловко на обиду отвечать кротостью, мы боимся, что люди нас осудят за беззащитность и беспомощность, и отвечаем на обиду обидой, чтобы показать, что мы тоже, как говорится, не лыком шиты. Из-за человекоугодия мы стыдимся показать, что соблюдаем пост, и поэтому с людьми, которые не постятся, вкушаем скоромную пищу. И многое другое мы совершаем именно потому, что опасаемся осуждения со стороны людей, чуждых Христа. Получается, что мы стыдимся Спасителя и Его слов.

Иногда этот ложный стыд проникает более глубоко. С детских лет в нас воспитываются всевозможные понятия о том, как правильно жить. Они могут касаться и отношений между людьми, и даже таких мелочей, как внешний вид. Мы называем эти буквально въевшиеся в нас понятия здравым смыслом и предпочитаем его Евангелию. По большей части мы руководствуемся этим «здравым смыслом», а заповедями пренебрегаем как малозначащими. Евангелие перестает быть для нас руководством к жизни, о котором мы должны помнить каждое мгновение и по которому должны настраивать все свои мысли, чувства и поступки. Мы относимся к чтению Евангелия так же, как к выполнению утреннего или вечернего правила: как к ритуалу. Помолились Богу, прочитали одну или несколько глав Евангелия — и все, наше усвоение Евангелия этим заканчивается. Мы никак не применяем его к своей жизни. Такое поведение как раз и обличает Спаситель: «Кто постыдится Меня и Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном, того постыдится и Сын Человеческий». Под родом прелюбодейным и грешным имеется в виду не только еврейский народ, среди которого жил и проповедовал Иисус Христос и из которого Он избрал Своих учеников, но и все человечество. А родом прелюбодейным он назван, как я думаю, не только потому, что в человечестве, словно какая-то страшная чума, господствует грех прелюбодеяния и блуда, но и потому, что существует еще и духовное прелюбодеяние. Наша душа должна быть предана Богу, она — невеста Небесного Жениха, как называется Господь Иисус Христос в акафисте ко Причастию («Избранный Женише душ и сердец»). А когда мы обращаемся ко греху и ко всему мирскому, то совершаем прелюбодеяние по отношению к Богу.

Бог создал человека для того, чтобы он наслаждался и блаженствовал в таинственном богообщении. Поэтому тот, кто отказывается от этого, избирает противоестественный образ жизни, ищет счастья в чем-то другом, а не в Боге, становится членом прелюбодейного рода. И таких «постыдится и Сын Человеческий, когда приидет в славе Отца Своего со святыми Ангелами». Постыдится, конечно, не так, как мы обычно стыдимся неприятных знакомых и, находясь в приличном обществе, стесняемся признаться, что какой-нибудь грязно одетый и опустившийся пьяница — наш старый приятель. Господь возгнушается нами потому, что мы будем совершенно чужды Ему: не последуем за Ним, неся свой крест, будем стыдиться Его и Евангелия. Формально мы будем называть себя христианами, а по сути составим часть рода прелюбодейного и грешного.

Господь Иисус Христос придет во славе Отца Своего. Это не образ, а действительность, описанная словами простыми и краткими, но непонятными людям недуховным. Мы верим, что когда-то Господь Иисус Христос придет не в уничижении, не под видом обыкновенного человека, а во славе Небесного Бога Отца. Слава эта будет непостижимой и столь великой, что даже Его враги нехотя будут вынуждены признать Его Божество и поклониться Ему. Тогда все увидят и узнают, что Иисус есть воистину Сын Божий и Бог. Но для тех, кто не хотел исполнять Его заповеди, будет уже поздно. Зато христиане, которые пожелали жить по Евангелию и не отчасти, а всеми силами понуждали себя следовать за Господом, уже в этой жизни, не вкусив смерти, испытают славу Царствия Божия, по словам Спасителя. «И сказал им: истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царствие Божие, пришедшее в силе» (ст. 1). Тот, кто, подобно апостолам и истинным подвижникам, бывает последователен в своем подвиге до конца, видит славу Божию еще в этой жизни. Не все могут созерцать ее так откровенно, как апостолы на Фаворе во время Преображения Спасителя. Бывает, что человек познает славу Божества, но не видит преобразившегося Спасителя. Однако каждому человеку доступно в своей мере почувствовать благодать и на своем опыте удостовериться, что следующие за Господом действительно уже в этой жизни предвкушают славу и силу Царствия Божия. Не только монахи, отрекшиеся от мира, но и миряне, если они до конца следуют в своей жизни Евангелию и ищут только Господа. Можно привести немало примеров, когда миряне имели благодать не меньшую, чем у иных монахов.

Господь нелицеприятен. Люди, которые не хотят строго применять к себе Евангелие, прибегают к лукавству под видом смирения. Если человек говорит, что у него семья, работа, что он живет в суете и поэтому не может не грешить, не может строго исполнять Евангелие, то он просто оправдывает себя. Сказать, что у меня ничего не может получиться, — это не смирение, а лукавство. Оно позволяет людям считать, что они могут не исполнять Евангелие, потому что оно к ним не относится. Конечно же, такой человек в этой жизни славы Царствия Божия не испытает, а про будущую даже страшно говорить. Если мы хотя бы в какой-то степени не ощущаем в своей душе эту силу Царствия Божия, славу Господа Иисуса Христа, пришедшего в силе, то мы не можем быть истинными христианами.

Поэтому всякий из нас должен ревностно стремиться к стяжанию Божественной благодати — не для того, чтобы стать святым, а для того, чтобы, как говорит апостол Павел, получить «обручение Духа» (2 Кор.5:5). Мы узнаём друг друга по лицу, походке и манере одеваться, а Господь узнаёт Своих не в тех, кто имеет благочестивый вид, крестится и кланяется, а в тех, в ком присутствует Его благодать. Итак, братья и сестры, для того чтобы стяжать благодать Святого Духа, чтобы стать воистину Христовы-. ми, мы должны доказать на деле, что хотим следовать за Господом. А это значит взять свой крест и нести его, как бы тяжело это ни было. Аминь.

22 марта 1998 года

О христианском мужестве

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

С сегодняшнего воскресенья, которое называется Неделей Крестопоклонной, начинается Крестопоклонная седмица. И поскольку мы совершаем поклонение Кресту, святые отцы предлагают нам во время литургии такое евангельское чтение, которое объясняет смысл этого знаменательного обычая.

Для чего мы износим на середину храма крест, для чего мы ему поклоняемся? Какой урок должны мы извлечь из этого богослужебного чина?

Господь Иисус Христос сказал: «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною» (ст. 34). «Кто хочет идти» за Господом — Он никого не принуждает, за Ним идет тот, кто хочет. Во время земной жизни Спасителя Его ученики не только духовно следовали за Ним, но и в самом точном смысле слова путешествовали вместе с Ним по всем городам и весям Палестины. Они слушали Его проповедь, созерцали Его чудеса. В наше время, уже после Вознесения Господа Иисуса Христа на небеса, слова о следовании за Ним подразумевают, конечно, нравственное подражание: следование Его учению, духовное единение с Ним. Это подобно некоему путешествию по заповедям, которые Он оставил нам.

«Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною». Иные говорят, что хотят быть учениками Спасителя, но на деле не принимают условия, необходимого для того, чтобы быть истинным Его учеником, пренебрегают им. Вот что необходимо сделать, чтобы стать действительным последователем Господа Иисуса Христа, — отвергнутые себя, и взять крест свой, и следовать за Ним.

В каком смысле необходимо отречься от себя? Ведь в саму нашу природу вложена любовь к себе. И даже Господь Иисус Христос, когда учил нас любви к ближнему, сказал: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф.22:39; Мк.12:31; Лк.10:27). Любовь к себе есть постоянное, заключенное в нас самих, естественное мерило того, как мы должны относиться к другим людям. И еще Он сказал: «Как хочешь, чтобы поступали с тобой, так поступай и с другими» (см. Лк.6:31). Поэтому отречение от себя не подразумевает совершенной ненависти к себе, уничтожения своей личности, чему учат, например, буддисты. Они говорят, что личность — это иллюзия, призрак, «майя», что нужно этот призрак уничтожить, и иллюзия рассеется. Они считают человеческую жизнь самообманом: человек только воображает, будто представляет из себя некоторую отдельную сущность. Учение буддистов говорит о ненависти к себе, действительно об отречении от себя в самом полном, глубоком, онтологическом, как сказали бы философы, смысле слова. Но Спаситель проповедует нам об отречении от своей греховности, об отречении от своей воли. Он учит иной ненависти к себе. В нас есть как бы два человека: один — еще сохранивший в себе остатки образа и подобия Божия, другой — состоящий из наших грехов, дурных наклонностей, порочных привычек. А мы настолько прельщены, что думаем, будто этот второй человек и есть, собственно, мы сами. Мы очень дорожим своей греховной индивидуальностью. Поскольку почти все считают эту вторую личность своей настоящей, за исключением самых мудрых, в особенности духовных людей, Господь и вынужден был сказать нам: «Отвертись себя, и возьми крест свой».

Что обозначают эти слова: «Возьми крест свой» в историческом контексте? Они были сказаны Спасителем еще до Его страданий, и поэтому, я думаю, слушатели Господа Иисуса Христа воспринимали их несколько иначе, чем мы. Для нас крест — это Крест Христов. Для людей того времени крест был символом самой страшной казни, которой подвергались люди, не имевшие римского гражданства, — казни столь жестокой, мучительной и бесчеловечной, что лучшие представители римского общества даже выступали за ее отмену. Однако же она просуществовала до самого падения язычества в Римской империи, до тех пор пока император Константин не сделал христианство государственной религией. После этого самые жестокие языческие обычаи, такие как крестная казнь, были отменены сразу, а остальные смягчались постепенно, с течением веков. Крест для современников Господа, а тем более для тех, кто непосредственно слышал голос Спасителя, для апостолов, обозначал эту мучительную, позорную казнь. Пред ней трепетали все, особенно иудеи, так как они были бесправными перед господствовавшими в их стране римлянами и поэтому за какое-либо более или менее тяжелое преступление ожидали крестной казни.

Эта казнь, несмотря на свою жестокость и бесчеловечность, была довольно распространенной. Припомните хотя бы описанное в Евангелии распятие Господа Иисуса Христа. Ведь вместе с Ним казнили еще двух человек — разбойников, то есть самых настоящих уголовных преступников. Отсюда видно, что эта казнь была делом обычным. Обязательным элементом этого жестокого, бесчеловечного, мучительного способа умерщвления являлось несение креста. После приговора осужденный подвергался бичеванию, потом брал крест (два огромных бруса или бревна), взваливал на свои плечи и под наблюдением воинов нес к месту казни. Поэтому слова Господа: «Возьми крест свой, и следуй за Мною» подразумевают согласие вытерпеть самое страшное, что только мог представить себе современник Иисуса Христа, — крестную казнь. Они указывают на то, что человек, если он хочет быть истинным учеником Христовым, должен сам себя как бы приговорить к самой страшной участи. Но этого мало — он должен следовать за Господом. А куда идет Господь? Конечно, на Голгофу. «Возьми крест свой, и следуй за Мною, как ты следовал бы за другим приговоренным к смерти или за воином, который вел бы тебя к месту казни». Вот какая готовность необходима христианину, чтобы стать истинным последователем Господа Иисуса Христа, настоящим Его учеником, а не только носить одно имя христианина! По-славянски этот многозначительный стих звучит более красиво и емко: «Иже хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой, и по Мне грядет».

«Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее» (ст. 35). Под словом «душа» подразумевается не та духовная сущность человека, которая является одной из составляющих его бытия, но все то, что мы имеем: наслаждения этой жизни, желания, своя воля, собственное представление о счастье, может быть, даже и сама жизнь, земная, телесная. Кто хочет свою телесную жизнь со всеми ее желаниями и прихотями сохранить, тот ее потеряет. В конечном счете мы все равно оставляем землю и все, что на ней приобрели и чем наслаждались, и с пустыми руками переходим в вечную жизнь. Наша душа может устремляться в противоположные стороны: как к наслаждению земными благами, так и к духовному, небесному, хотя мы находимся еще здесь, на земле. Тот, кто хочет сберечь душу для земного существования, погубит ее для жизни бессмертной и духовной. А кто погубит ее для жизни земной, телесной, временной, тот приобретет ее для вечного блаженства.

Но нужно свою душу потерять или погубить не только ради Самого Господа, то есть ради веры в Него, но и ради Евангелия, ради всего учения Господа Иисуса Христа, как сказано по-славянски: «Иже бо аще хощет душу свою спасти, погубит ю: а иже погубит душу свою Мене ради и Евангелиа, той спасет ю». Иные считают, что ради нашей веры, ради того, что мы носим имя христиан, мы уже спасаемся. Но это не значит «погубить свою душу». А погубим мы ее, иначе говоря, погубим в ней все телесное, земное, временное тогда, когда понудим себя жить по Евангелию. Если каждый день, может быть, каждый час и даже каждое мгновение мы будем отрекаться от телесного ради духовного, от греховного ради евангельского и христианского, этим мы и погубим свою душу, а на самом деле — погубим то, что является как бы ядом, заключенным в ее сущности и умерщвляющим человека.

«Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» (ст. 36). В этом стихе, пусть и не так явно, поясняется предыдущий стих Евангелия: кто хочет душу свою сберечь, тот приобретает весь мир, потому что под любовью к своей душе здесь подразумевается именно любовь к миру. Человек, возможно, и не приобретет всего мира как царь или завоеватель (хотя иногда человеческое безумие покушается и на это), но он оставляет себе весь мир для наслаждения, он хочет жить им. Вот это и значит, что человек приобретает для себя весь мир. Однако даже если бы он мог наслаждаться всеми земными благами, наслаждаться бесконечно и безгранично, в конечном счете душу свою он потеряет. Душа его из госпожи превратится в служанку, в рабу плоти. Человек лишится вечного блаженства и Божественного утешения, обречет себя на вечную муку. «Ибо какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?» По-славянски, мне кажется, сказано более точно и мудро: «Кая бо польза человеку, аще приобрящет мир весь, и отщетит душу свою?» — в конце концов лишится души, «отщетит» ее, то есть соделает пустой, суетной.

«Или какой выкуп даст человек задушу свою?» (ст. 37). Действительно, когда придет день смерти, неизбежный момент разлучения души с телом, тогда даже тот, кто приобрел весь или почти весь мир в самом буквальном смысле слова (какой-нибудь богач, завоеватель или политик, управляющий огромной страной и влияющий на события во всем мире) и наслаждается своей безграничной, как ему кажется, властью, — какой он сможет дать выкуп и кто ему поможет? Да и в этой жизни кто поможет человеку, пристрастившемуся к земному, почувствовать хоть малую толику того духовного утешения, которое испытывают подвижники благочестия? Они не имеют ничего, кроме убогой одежды, скромного жилища и скудной пищи, но воистину приобрели свою душу еще на земле, во время земной жизни. Какие деньги заплатит человек и кому, чтобы познать великое благо богообщения, ради которого люди удалялись в пустыни, вертепы и пропасти земные (см. Евр.11:38), затворяли себя в пещеры на десятки лет, лишаясь дневного света, изнуряли себя необыкновенными подвигами: многолетним стоянием на столпах, пребыванием в таких тесных жилищах, что никогда невозможно было выпрямить свое тело? Какой выкуп даст человек, чтобы воспринять это благо — ни с чем не сравнимое благо богообщения, непостижимое, но в то же время познаваемое опытно? Что он даст, чтобы испытать то, что испытывают нищие, убогие и презренные люди, которые ничего не значат и в безвестности проводят свою жизнь, которые зависят от окружающих их людей, боятся зверей и стихийных бедствий, оказываются совершенно беззащитными перед всем миром? Никакие земные блага не могут заменить или приобрести для нас хотя малую часть того, что испытывают истинные христиане. И самое лучшее, самое мудрое, что может сделать человек, обладающий какими-либо земными благами, будь то власть или богатство, — это обратиться опять же к такому нищему, убогому, беззащитному на вид человеку, но истинному христианину и попросить его, чтобы он за него помолился.

«Ибо кто постыдится Меня и Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном, того постыдится и Сын Человеческий, когда приидет в славе Отца Своего со святыми Ангелами» (ст. 38). Мы все, в большей или меньшей степени, стыдимся учения Христова. Иные доходят до того, что не хотят объявить себя верующими, потому что боятся или гонений, или позора от людей неверующих, от иноверцев, от своего окружения. Другие, формально исповедуя христианство, стыдятся жить по-христиански, стыдятся выглядеть глупыми перед так называемыми «мудрецами века сего» (см. 1 Кор.1:20). Стыдятся своей веры, опасаясь показаться отсталыми, необразованными, неучеными, и либо вовсе отказываются от своих убеждений, либо стыдятся верить так, как учит Библия. Иные же, веруя правильно, стыдятся вести христианский образ жизни, быть целомудренными, трезвенными, воздержанными в пище, стыдятся быть простыми, честными, беззлобными. Им кажется позором то, что они не могут за себя постоять и добровольно становятся беззащитными и беспомощными.

Ни в каком отношении мы не должны стыдиться Господа Иисуса Христа — ни Его Самого, ни Его слов, Его учения (как догматического, так и нравственного) — в этом «прелюбодейном и грешном роде», названном так не только потому, что человечество в особенности предано греху блуда, но и потому, что оно постоянно отвращается от Бога и как бы прелюбодействует со всеми земными страстями, похотями и грехами. Это духовное прелюбодеяние разрушает духовный брак души с Богом. Если мы постыдимся Господа посреди этого рода, совершающего грехами своими столь страшное, можно сказать мистическое, прелюбодеяние, тогда и Господь Иисус Христос постыдится нас. И уже, наверное, стыдится. Не только «когда приидет в славе Отца Своего со святыми Ангелами», Он отвернется от нас, но уже и ныне от нас отвращается. Потому душа наша пуста и сердце наше окаменело. Мы, стыдясь Спасителя, заставляем и Его стыдиться нас. И Он Своей благодатью, Своим Божественным сверхъестественным действием удаляется от нас настолько, насколько мы таинственным образом внутренне удаляемся от Него.

Мы не должны надеяться на то, что наша жизнь окажется долгой, — «дни лукавы», как говорит апостол Павел (Еф.5:16). Нельзя полагать, что мы еще найдем время для покаяния. Ведь мы не знаем, сколько времени нам понадобится для него. Может быть, для того чтобы прийти в обычное свойственное христианину состояние, нам потребуются многие годы, а мы само начало покаяния откладываем на неопределенное время. Но если мы опомнимся и поймем, что истинный ученик Христов, истинный Его последователь должен отречься от себя, от своего греховного, ложного «я», от своей мнимой индивидуальности, если поймем, что нам необходимо иметь такую преданность учению Спасителя, чтобы быть готовыми на любой позор и мучения (как приговоренным к страшной казни на кресте), тогда, исполнившись решимости, мы сможем начать новую жизнь. Пусть даже это будет сопровождаться некоторыми преткновениями. Не нужно думать, что все произойдет от одного нашего осознания, — требуется понуждение себя.

Вот пример из жизни. Человек, который боится, например, увольнения с работы, уже не позволит себе сказать своему начальнику (для пользы дела или по другой причине) любую, может быть и неприятную, правду. Тот же, кто примирился с тем, что его могут строго наказать и уволить, готов на все. Он ничего не побоится сказать и будет вести себя так, как подсказывает ему совесть или здравый смысл.

Так же и в духовной жизни. Если мы внутренне приговорим себя к самым страшным бедствиям и скорбям, которые, возможно, придется пережить из-за того, что мы следуем Евангелию, тогда мы сможем мужественно и бесстрашно идти по евангельскому пути, изображенному святыми апостолами по внушению Святого Духа. Если же не приговорим себя к крестоношению и распятию ради Господа Иисуса Христа, тогда мы не найдем в себе силы духа, для того чтобы проявить истинное мужество и самоотвержение. Мы должны молиться и изо всех сил понуждать себя к тому, чтобы взять на себя крест и следовать за Господом. Потому и предлагает нам Святая Церковь в середине Великого поста поклониться Кресту, чтобы пример Господа Иисуса Христа, Который ради искупления нас от всех грехов взошел на Голгофу, вознесся на Крест и в мучительных страданиях предал дух Свой Богу Отцу, воодушевил нас следовать по пути христианскому. Следовать не только во время Великого поста (ибо сам пост — это средство воодушевления человека, восстановления его упавших, ослабевших духовных сил), но и во все дни нашей жизни. Вдохновляясь примером Господа, мы будем как бы из некоего источника пить Божественную благодать, пить терпение. А источник этот — лежащий перед нами для всеобщего поклонения Крест Спасителя нашего.

Крестопоклонная Неделя — это время воспоминания мужественного подвига Господа Иисуса Христа и время нашего восстания для подражания этому подвигу — ради самих себя, ради спасения собственной души в вечности. Аминь.

14 марта 1999 года

О крестоношении

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня, в Крестопоклонную Неделю, наша сестра А. приняла постриг в мантию. Это кажется мне промыслительным: евангельское чтение, посвященное Кресту, правильнее сказать крестоношению, совпало сегодня с тем чтением, которое мы всегда слышим во время пострига.

В чтении на литургии приводилось поучение Спасителя: «Если кто хочет за Мною пойти, да отречется от самого себя и возьмет крест свой и следует за Мною»’ (ст. 34). А во время пострига мы слышали такие Его слова: «Иже любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин: и иже любит сына или дщерь паче Мене, несть Мене достоин: и иже не приимет креста своего и вслед Мене грядет, несть Мене достоин» (Мф.10:37-38). Желающий идти за Господом должен отречься от самого себя и взять свой крест. А кто хочет идти за Господом, но своего креста нести не желает, тот Господа недостоин.

Что значит «нести крест»? Распятие — одна из самых страшных и мучительных смертных казней, которую когда-либо изобретали люди. Осужденного привязывали или пригвождали к кресту, и он в течение нескольких дней мучительно умирал в таком неестественном положении. По древнеримским законам, одним из элементов этой казни было так называемое крестоношение. Преступник сам нес свой крест к месту распятия — а это было отнюдь нелегко даже крепкому и здоровому человеку. Спаситель не смог донести крест, ибо был уже изможден, и потому крест Его возложили на Симона Киринеянина. Крест несли и разбойники, приговоренные к казни вместе с Ним.

Мы должны проявить готовность умереть за Господа, умереть ради вечной жизни, а готовность выражается в крестоношении. Мы не достойны Господа, если желаем быть Его учениками, но не хотим за Него страдать. В чем же заключается это страдание? Иногда, в исключительных случаях, приходится и в буквальном смысле слова пострадать, подобно мученикам Христовым или новомученикам российским. Иногда приходится терпеть какие-то скорби за исповедание Христа. Но чаще всего человек (в особенности это касается монашествующих) во время жизни терпит страдания в борьбе с собственными страстями — ради Христа. Он отрекается не только от мира и родных, но и от самого себя. Известно изречение, что человек — враг самому себе, и никто не является для него врагом ббльшим, чем он сам.

Мы вступаем в спасительную вражду с самими собой. Мы отрекаемся от той части нашего существа, которая противится Евангелию. Мы распинаем самих себя внутри собственной души. Кто этого делать не желает, о том Спаситель сказал: «Несть Мене достоин». Не Спаситель его отвергает, а сам он делает себя недостойным, ибо, действуя по страстям, следуя своим греховным навыкам, которые жили в нем и владели его душой еще прежде отречения от мира, он является христианином только по видимости. По сути же остается тем, кем был прежде: служителем миру и греху, тем, кто волей-неволей, зачастую бессознательно, продолжает служить диаволу. И поэтому такой человек не может быть достоин Господа Иисуса Христа.

Господь, как Всеведущий, взирает не на внешность человека, подобно нам, людям (мы можем лишь догадываться о мыслях и душевном состоянии ближнего), но на его сердце. В Священном Писании говорится: «Очи Господа в десять тысяч крат светлее солнца» (Сир.23:27). Они презирают самую сущность человека, даже те извивы его души, те проявления его внутренней жизни, о которых сам человек не всегда имеет правильное понятие, не всегда даже их видит. Мы должны распять себя внутри самих себя. Распять для мира, чтобы жить для Господа.

Возвращаюсь к словам сегодняшнего евангельского чтения. Спаситель сказал: «Ибо, кто хочет душу свою спасти, тот погубит ее; кто же погубит душу свою ради Меня и Евангелия, тот спасет ее» (ст. 35). Когда мы хотим спасти свою жизнь, свою душу, то есть оградить себя от всевозможных неприятностей, бед, от всяких переживаний, внутренних смущений и даже смерти — словом, от всевозможных скорбен душевных и телесных, тогда мы готовы ради своего покоя отказаться от всего. Иногда мы неправильно относимся даже к некоторым явлениям церковной жизни. Некоторые угодники Божий: Афанасий Великий, Максим Грек, Максим Исповедник, патриарх Никон (человек действительно святой жизни, незаслуженно оклеветанный историей) — можно было бы привести и другие имена — подвергались несправедливому наказанию от церковных властей. Их даже лишали Причастия и отлучали от Церкви, они претерпевали многолетние страдания, иные умирали в ссылке. Но, несмотря на все это, они продолжали отстаивать истину. А мы иногда думаем, что ради участия в Церковных Таинствах и обрядах (ибо и в этом мы также видим свой покой) мы должны пойти против своей совести. Но даже причащение Святых Христовых Тайн не принесет нам пользы, если мы попрали свою совесть. Не Максим Исповедник оказался отлучен, когда его оклеветали в ереси и приговорили к мучительному наказанию — отсечению руки и языка, а отлучили себя от Церкви и, может быть, еще прежде того были отлучены те самые еретики-монофелиты, которые его оклеветали и осудили. Когда они сказали ему: «Вся вселенная с нами», он ответил: «Пусть и вся вселенная будет с вами, но я с вами не буду». И Церковь прославила его, хотя и после смерти. Если мы действительно верим в вечную жизнь и бессмертие души, то не должны смущаться подобными случаями. Святой Максим Исповедник еще прежде церковного прославления был прославлен на небесах и во время своего подвига имел в себе великую, могущественно действующую благодать. Ибо иначе он не смог бы так дерзновенно защищать истину, исповедовать Христа и пострадать за Него.

Вот другой святой — Максим Грек. Он приехал в Россию для того, чтобы переводить Священное Писание и другие книги на славянский язык, поскольку в России тогда очень не хватало людей образованных. Он был оклеветан и осужден, двадцать лет просидел в вынужденном затворе. Сначала его держали на цепи, морили дымом, лишь в последние годы по некоторому снисхождению цепи с него сняли. Все двадцать лет преподобный Максим был лишен Причащения Святых Христовых Тайн, что для христианина является самым страшным наказанием. Но он остался верным самому себе, не проявил какого-то ложного смирения, ложного покаяния. Известно, что он написал углем на стенах своей келий канон Святому Духу. О чем это говорит? О том, что в нем действовала благодать и он желал прославить Бога, Который пребывал с ним, несмотря на то что Максим лишен был церковного общения, считался отверженным и приговоренным к смерти. Кто знает, может быть, такое мучительное пребывание в заточении хуже смерти. Правда, Господь прославил его еще при жизни: он вышел из заточения и жил в Троице-Сергиевой Лавре, почитаемый всеми как старец и духовный авторитет. Можно было бы привести и многие другие примеры.

Когда мы следуем за истиной, за Господом Иисусом Христом, ничто не должно становиться для нас препятствием, ничто не должно нас смущать. Потому что истина — это Сам Христос. «Я есмь путь и истина и жизнь», — сказал Господь о Себе (Ин.14:6). Мы должны следовать этим путем, мы должны исповедовать истину, содержать ее в себе, мы должны жить Христом.

Евангелие, читаемое во время совершения пострига, говорит: «Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы» (Мф.11:28). В чем труждающиеся? Чем обремененные? Труждающиеся в борьбе с грехом и обремененные тяжестью греховной. Мы должны прийти ко Господу Иисусу Христу и только в Нем искать свой покой. Это, собственно, тождественно тому, что сказано в евангельском чтении Крестопоклонной Недели. «Кто хочет душу свою спасти, тот погубит ее, кто же погубит душу свою ради Меня и Евангелия, — сказал Господь, — тот спасет ее». Итак, покой, спасение мы найдем только во Христе. И вот как это нужно сделать. Сам Господь говорит нам: «Возмите иго Мое на себе и научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем» (Мф.11:29). Какое иго? Иго — это евангельские заповеди. Объяснение простое, ясное, хотя и очень трудно принимаемое нашим сердцем. Да, заповеди кажутся нам тяжким, неисполнимым игом, невыносимым рабством (иго и значит рабство). Мы становимся рабами Христа, теми, кто не может иметь своей воли, кто беспрекословно должен слушать Господина своего во всем. Хотя это тяжело понять, даже и в уме тяжело согласиться с этим (если мы, конечно, искренни перед собой), но мы должны это сделать. Только такой путь у нас есть — другого нет. И здесь в нашей душевной, внутренней жизни неожиданно происходит то, что можно назвать чудом. Мы берем иго Господа на себя и, почти ничего еще не исполнив из Его повелений, научаемся от Него кротости и смирению. Примеряя к себе эти, если так можно выразиться, воинские доспехи, как царь Давид перед выходом на битву с Голиафом, мы чувствуем свою немощь и неспособность к сражению, ибо не привыкли сражаться подобным образом, и от этого приходим в смирение.

Один мудрый подвижник — Антоний Великий — из своего глубокого опыта сказал, что исполнение евангельских заповедей прежде всего научает нас собственной немощи. Именно это и является тем неожиданным утешением, которое приходит к нам, прежде чем мы что-либо успеем сделать.

Мы губим душу свою ради Христа и Его Евангелия, ради Его учения. Мы смиряемся не внешне, не на словах, но сердцем, так как познаем, прежде всего, свою собственную немощь. Конечно же, происходит это только с тем, кто действительно хотя бы несколько понуждает себя, кто на фоне евангельского учения созерцает свою слабость и ограниченность. Лишь таким образом, повторяю, мы обретаем покой душам нашим, даже еще ничего не исполнив. И это смирение имеет такую силу и действенность, что неожиданно делает нас способными к тому, что раньше нам казалось немыслимым, чего не могло принять наше сердце и размышляя над чем, мы порой приходили в уныние. Смирение укрепляет человека, привлекая к нему благодать Божию, и он, сам того не замечая, начинает исполнять заповеди. И в какой-то момент, взглянув на себя со стороны, изумляется.

«Иго бо Мое благо, и бремя Мое легко есть» (Мф.11:30). Воистину рабство Христу — это благо. И бремя служения Господу, которое мы на себя берем, облегчает нашу душу, в отличие от бремени постоянно совершаемых нами грехов и действующих в нас страстей. Испытывая одного подвижника благочестия, Господь явился ему в виде нищего и просил перенести Себя на другое место. Когда монах взвалил нищего на плечи и понес (можно представить, как тяжело это было для человека, изможденного суровым постом и подвигом в пустыне), то по мере того, как он шел с этой ношей, он чувствовал все большее и большее облегчение. Наконец груз с его плеч совершенно спал и мнимый нищий исчез, а он услышал благословение от Господа за свое милосердие.

Нечто подобное происходит и с «несением» заповедей (то есть с их исполнением), и со всяким иным трудом ради Господа. Да, иго заповедей тяжело для нас вначале, но оно постепенно облегчается. И, более того, оно облегчает нас самих и из бремени становится, если так можно выразиться, нашими крыльями, которые возносят нас над всем земным и суетным, над собственными нашими страстями, грехами и немощами. Вот что постепенно дает человеку крестоношение, отречение от себя, от своей души, подъятие на себя ига Христова. Через смирение крестоношение облегчает душу человека, окрыляет ее и уподобляет Господу.

Многие рассуждают о таком возвышенном предмете, как подражание Господу. Один знаменитый католический автор, Фома Кемпийский, написал даже книгу о подражании Христу, которая, по мнению святителя Игнатия (Брянчанинова), написана «духом прелестным». Сам же Спаситель учит подражать Ему в кротости и смирении: «На-учитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем». Если мы только этому научимся, то этого уже достаточно будет для нашего спасения. Аминь.

2 апреля 2000 года

О самоотречении и твердости в вере

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодняшний воскресный день называется Неделей Крестопоклонной. Мы совершаем поклонение Кресту для воспоминания о том, что всякий из нас должен нести свой крест и быть преданным Господу нашему Иисусу Христу, вплоть до готовности испытать ради Него самые страшные, казалось бы, непосильные, невозможные скорби. Читая Евангелие, Священное Писание, святых отцов, многие из нас соглашаются с этим утверждением, никто не дерзнет отрицать его вслух, но своей жизнью, поступками, образом мыслей мы показываем нечто совершенно противоположное евангельскому и святоотеческому учению. Где найти человека, который бы молился о том, чтобы Господь даровал ему силу терпеть скорби? Но очень часто можно встретить православного христианина, который от всей души, искренне, с напряжением всех умственных сил просит Бога об избавлении от скорбей.

Мы молимся Богу и ищем общения с Ним более ради того, чтобы получить от Него помощь, облегчение, поддержку в наших трудностях или вовсе избавиться от них, но почти никто не имеет в себе силы духа молиться о том, чтобы ради спасения своей души эти скорби терпеть. Часто мы осознаем, что скорби посланы нам Богом потому, что мы тяжко согрешили в прошлом, и теперь Он наказывает нас для того, чтобы смирить, вызвать в нашей душе искреннее покаяние и таким образом подготовить нас к переходу в вечную жизнь. Господь очищает нас скорбями здесь, чтобы в будущей жизни мы не подверглись справедливому осуждению. Но и в тех случаях, когда все это мы теоретически понимаем, тем не менее мы искренне (здесь у нас всегда есть и искренность, и напряжение всех наших душевных сил) молимся Богу о том, чтобы избавиться от скорбных переживаний, печали, душевной муки.

Любая скорбь еще более усиливается нашим неправильным отношением к ней. Если скорбь внешнюю мы, так сказать, поддерживаем внутренним переживанием — огорчаемся, печалимся, — она усугубляется. Если бы мы — как и должно вести себя всякому христианину — эту скорбь растворяли, наоборот, благодарением Богу, радостью, молитвой, которая часто в таких случаях может соединяться с благодатным утешением, тогда она приобрела бы для нас совсем другой характер. Подвижники благочестия относились ко всем невзгодам, посещавшим их, так мудро, что земные скорби становились для них средством для стяжания благ небесных, духовных, и они радовались тому, чего другие боялись.

Один монах тяжело заболел, и долгое время собратья не посещали его, как бы забыв о нем. Это можно объяснить тем, что монахи-пустынники жили уединенно и редко виделись друг с другом, а потому могли и не обратить внимания на то, что кто-то из них долгое время не приходит в храм, где они собирались только раз в неделю. И вот месяц или более никто не посещал этого человека, хотя он и нуждался в помощи. Наконец его собратья догадались, что он болен, и пришли к нему. Вдруг, когда они еще только входили в его келию, этот монах закричал: «Братья, прошу вас, уйдите от меня». Они изумились и спросили, почему он так странно себя ведет. Поскольку они настаивали, он был вынужден открыть им истину и сказал: «Когда вас не было и никто из людей мне не помогал, тогда мне служил Ангел. Как только вы открыли дверь келий и зашли, Ангел меня покинул». Вот почему, желая, чтобы Ангел и далее ему служил, этот монах вскрикнул: «Братья, уйдите от меня». Это была непосредственная, необдуманная, как бы мы сейчас сказали, реакция. И с любым человеком, правильно переносящим скорби, по сути, происходит то же самое, хотя, может быть, помощь Божия проявляется и не так явно.

В сегодняшнем евангельском чтении Господь как раз учит нас терпеть скорби ради Него. Мы не можем переносить, как я уже говорил, обычные мелкие, житейские неприятности, страдания, болезни, посланные нам и нашим близким за наши грехи. Тем более нам совершенно непонятно, если мы терпим скорби, как кажется, незаслуженно, только из-за того, что стремимся жить по-христиански, добродетельно, стремимся иметь правую веру и чистую нравственную жизнь. А ведь именно таков удел истинных христиан. Господь сказал: «Если кто хочет за Мною пойти, да отречется от самого себя и возьмет крест свой и следует за Мною»* (ст. 34). Что это значит? Можем ли мы отречься от себя полностью, как бы возненавидеть самих себя? Конечно, если понимать слова Спасителя буквально, то исполнить их невозможно. Ведь все мы любим себя, что доказывают и законы человеческой природы, действующие в каждом из нас. Но любить себя нужно правильно: любить свою душу в вечности, а не во времени. Нужно, так сказать, не любить себя на земле. В другом месте Евангелия Господь Иисус Христос сказал: «Кто возненавидит душу свою в мире этом, тот спасет ее» (см. Ин.12:25). Не просто возненавидит, а возненавидит «в мире этом» — в мирской, суетной жизни.

Что же значит отречься от самого себя? Это значит, как говорят святые отцы, отказаться от самой страшной страсти, правильнее сказать от корня всех страстей, — себялюбия. Это слово опять же нужно понимать правильно. Себялюбие, если говорить о нем отвлеченно, свойственно человеку: каждый из нас любит себя. Но святые отцы, употребляя это слово как термин, имеют в виду неправильную любовь к себе: любовь к своей плоти, к своим страстям, слабостям, немощам — себялюбие, удаляющее нас от любви к ближнему и к Богу. Речь идет не о той любви к себе, о которой сказано в заповеди: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф.22:39; Мк.12:31; Лк.10:27), — здесь мерилом любви к ближнему служит как раз любовь к себе. Именно неправильная, плотская, земная, суетная, страстная любовь к себе — вот что осуждается Господом Иисусом Христом, сказавшим, что мы должны от себя отречься.

Если мы необходимость отречения от себя понимаем только теоретически, признаем ее лишь умом, то мы не лучше неверующих людей. Многие из тех, которые стремятся достигнуть каких-то успехов в науке, искусстве, в любой другой земной деятельности, понимают, что для этого нужно в какой-то степени отречься от себя. Как православные христиане, мы должны сделать и следующий шаг, практический: взять крест и следовать за Господом, то есть быть готовыми исполнять заповеди. Ведь следование за Господом Иисусом Христом для нас, уверовавших спустя уже почти две тысячи лет после Его земной жизни, выражается не в том, в чем оно выражалось для апостолов или других современников Спасителя. Мы следуем за Господом не буквально, а духовно, нравственно: исполняя заповеди, подчиняясь Его учению и подражая Его жизненному пути.

Это следование возможно тогда, когда мы будем готовы ради исполнения заповедей терпеть скорби. В жизни так часто и бывает. Перед нами встает выбор: либо нарушить заповедь, проявив, может быть, человекоугодие или поддавшись какой-либо другой страсти, и, так сказать, удобно устроиться в жизни, приспособиться к жизненным обстоятельствам; либо поступить противоположным образом — исполнить заповедь, несмотря на то что из-за этого мы должны будем потерпеть какое-то лишение или страдание. К сожалению, нужно сказать, что, как правило, мы находим извинение своей готовности пойти на компромисс с совестью, оправдывая себя так: это мелочь, ничего, мол, страшного тут нет, пустяк какой-то. И очень часто, почти всегда, под тем предлогом, что нарушение заповеди в данном случае — это пустяк, мы идем на компромисс с совестью. Наша жизнь состоит из бесконечных компромиссов. Мы поддаемся лукавым, нечистым страстям: блудной страсти, гневу, человекоугодию, сребролюбию, чревоугодию — и все объясняем таким, казалось бы, глупым, примитивным образом: это мелочь. Когда мы с вами сейчас об этом говорим вслух, наши оправдания кажутся нелепыми. Когда же доходит до дела и бывает необходимо проявить мужество и немного пострадать ради Евангелия, мы находим какой-то довод, кажущийся нам в тот момент необыкновенно, как бы непобедимо убедительным. И мы уступаем жизненным обстоятельствам, оправдываясь тем, что невозможно жить и не согрешить. Часто мы извиняем себя и тем, что не нарушаем заповедей в чем-то великом: не отрекаемся от Бога, остаемся православными христианами, исполняем церковные обряды. Мы как бы объясняем самим себе: в самом главном мы остались христианами, и поэтому ничего страшного, необыкновенного, ужасного мы не сделали.

Большинству из нас никогда не придется — дай Бог, чтобы так и было, — переживать какие-то тяжелые испытания. Едва ли нас будут заставлять отречься от Христа — сейчас не такое время — или как-то грубо нарушить заповедь (если только мы сами этого не захотим). Таким образом, наши маленькие компромиссы и составят всю нашу жизнь. И вот мы оглянемся на нее: а когда же мы должны были исполнять заповеди, в том числе и заповедь о том, чтобы следовать за Господом и нести свой крест? И окажется, что не было такого случая. Мы, как нам думается, и исполнили бы заповеди, но не представлялось удобных случаев для этого, и мы проспали, прозевали всю нашу жизнь. Но если, не дай Бог, настало бы такое время, когда пришлось бы переживать тяжелые испытания, когда Промысл Божий испытывал бы нашу веру, — то человек, который шел на маленькие уступки себе, вполне вероятно, согласился бы и на большой компромисс.

Я приведу вам примеры из недавнего исторического прошлого — времени гонения на Церковь при советской власти. Казалось бы, в России до революции было очень много истово верующих людей. Но, когда пришло время испытаний, эти искренние, верующие люди, не отпавшие от Церкви и от веры даже после того, как власть объявила себя богоборческой, в искушениях проявили малодушие. Вспомним, например, екатеринбургского митрополита Григория, родоначальника раскола, названного по его имени григорианским. Спустя некоторое время после революции он произнес пламенную проповедь о том, что Россия восходит на Голгофу и пришло время испытаний. Потом он был арестован, пробыл некоторое время в заключении и вышел оттуда, как говорится, другим человеком: он пошел на компромисс с советской властью, по наущению НКВД организовал раскол, сопротивлялся сначала Патриарху Тихону, потом заместителю местоблюстителя митрополиту Сергию и таким образом многих людей соблазнил и увел от Церкви. Были и другие люди, может быть, достойные и хорошие, но, когда пришло время испытаний, арестов, допросов, они проявили малодушие. Многие из священников, монахов, монахинь, хотя и не отрекались от Христа, когда на них оказывали давление или избивали их, но предавали друг друга, и притом так, что иногда горько об этом читать и думать. Не будем их осуждать. Мы вспоминаем все это для того, чтобы отрезвиться, чтобы их печальный пример послужил нам поводом для правильного, трезвого взгляда на себя. И только немногие, часто неизвестные до того времени люди, жившие как бы в тени, вели себя твердо. Недавно к лику святых как исповедник был причислен иеросхимонах Иоанн (Кевролетин). Он дал показания только два раза. На одном из допросов он сказал, что ценит монашество выше советской власти. На другом — что к советской власти относится враждебно, но каяться в этом не будет и ничего больше говорить не будет. Таковы были его показания, он ни про кого ничего не рассказал.

У одной монахини, арестованной с группой других инокинь в 1937 году, спросили, знает ли она кого-нибудь из духовенства. Конечно же, она знала всех, потому что ходила в храм, молилась, а священников и храмов в то время было немного. Монахиня ответила: «Нет, не знаю», хотя это был явный абсурд, — и была за это приговорена к расстрелу, но сохранила свою совесть чистой. Другая монахиня, подвизавшаяся в подпольном монастыре, где был обычай вслух читать Евангелие, на допросе была спрошена, кто стоял рядом с ней, когда она читала Евангелие. Она сказала: «Не помню», хотя это тоже был явный абсурд. Так вели себя люди мужественные, люди, которые имели в себе благодать и не превозносились, не кичились.

Одна подвижница, про которую мы мало что знаем и которая очень мужественно вела себя на допросах, имела духовное дарование, косвенно указывающее на ее внутреннее состояние. Она мужественно перенесла все скорби, все тяжелые испытания, допросы, может быть и пытки, и заключение. Некая монахиня, жившая с ней в последние годы, рассказывала, что эта подвижница, когда молилась по четкам, всегда плакала, то есть она имела дар слез, благодатную молитву. Вот что давала людям благодать — силы выдержать все тяжелые испытания. Люди, которые не шли на компромисс и в малом, боролись за свою праведность, имели в себе духовную, сверхъестественную силу — Божественное действие в своей душе, — только благодаря этому смогли выдержать и тяжкие испытания, выпавшие на их долю. А те, кто думал, что достаточно одной только веры и, так сказать, более или менее приличной жизни, спотыкались и падали. Не будем их осуждать. Может быть, они и покаялись, но свой крест донести все-таки не смогли.

Поэтому мы не имеем права оправдывать себя тем, что мы обыкновенные люди и потому должны, так сказать, жить компромиссами. Никто нас не освобождал и никогда не освободит от обязанности исполнять Евангелие. Если бы какой-нибудь безумный человек сказал: «Можете не исполнять Евангелие» или: «Можете оставить какую-нибудь заповедь и пренебречь ею», то его надо было бы посчитать достойным всякого осуждения, даже проклятия. Мы не имеем права давать себе такую свободу — свободу от Евангелия — ни в чем: ни в великом, ни в малом. Компромисс в малом, если на нашу долю выпадет какое-то испытание, может привести нас к тяжелой, страшной катастрофе. Если же ничего и не произойдет, то мы просто останемся бесплодными.

«Кто хочет душу свою спасти (то есть кто захочет спасти свою жизнь. — Игум. А.), тот погубит ее» (ст. 35). Кто из священников, монахов, епископов, мирян, которых допрашивали во времена гонений, желали сохранить свою жизнь, боялись за себя или за своих близких (может быть, и этим их шантажировали), те губили свою душу для вечности. А те, которые были готовы ради Господа свою жизнь погубить, для вечности душу спасали. «Кто же погубит душу свою ради Меня и Евангелия, тот спасет ее» (ст. 35). Не только ради веры в Господа (как мы себя оправдываем: мы ведь верим!), но и ради Евангелия, то есть ради жизни по учению Спасителя.

«Ибо какая выгода человеку весь мир приобрести и повредить душе своей?» (ст. 36). Действительно, если мы не только станем богатыми, обеспеченными, благополучными, но и приобретем весь мир, а свою душу погубим для вечности, повредим своей душе — что за выгода нам будет? Приведу простой пример: представьте себе богатого человека, который очень болен. Он не может воспользоваться своим богатством: не может есть то, что ему хочется и что позволяют его средства, не может развлекаться, как желал бы, хотя теоретически и такая возможность у него есть. Он ничем не отличается от самого убогого, нищего человека и так же, как какой-нибудь больной бедняк, думает только о здоровье. Однако если богатый человек может себе позволить купить дорогие лекарства, найти хороших, опытных врачей и в этом все же имеет перед бедным преимущество, то в духовном отношении ни перед кем никаких преимуществ у него нет, потому что душе может помочь только Единый Врач, Господь Иисус Христос. Поэтому если мы повредим своей душе, то, хотя бы мы и всем миром обладали, это обладание ничего нам не даст и никакого утешения от него не будет.

«Ибо что даст человек в обмен за душу свою?» (ст. 37). Что дороже души? Чем мы можем заплатить за душу, которую мы, так сказать, растратили в мелких грехах (про тяжкие я не говорю, хотя часто бывает, что мелкие грехи прокладывают дорогу и к большим)? «Ибо, кто постыдится Меня и Моих слов в роде этом прелюбодейном и грешном, того постыдится и Сын Человеческий, когда придет во славе Отца Своего с ангелами святыми» (ст. 38). Не будем оправдывать себя тем, что мы не стыдимся веры, — мы стыдимся праведной жизни. Мы стыдимся быть святыми, не хотим быть такими, считаем, что это невозможно для нас, нам не нужно. Что бы мы ни делали, думаем мы, все равно у пас ничего не получится, мы должны быть как все или, по крайней мере, внешне никак не отличаться от других людей. И вот эта наша установка: мы не можем жить по Евангелию и должны быть как все люди, которые нас окружают, — лишает нас дерзновения, ревности к тому, чтобы всегда и всюду бескомпромиссно исполнять Евангелие, жить по заповедям Господа нашего Иисуса Христа. По крайней мере, если у нас не получается исполнять заповеди, надо плакать об этом, а не относиться к этому, как у нас бывает, спокойно и безразлично. Таким образом мы показываем, что в своей повседневной жизни стыдимся Господа. Если нас спросят, христиане ли мы, то, наверное, мы ответим: «Да, мы верующие люди». Но свою веру мы не проявляем на деле: допустим, не желаем вести себя целомудренно и стыдливо среди людей бесстыдных и развратных или поступить кротко, когда на нас гневаются. Напротив, мы хотим защитить свое достоинство, показать, что можем за себя постоять. Много можно было бы привести подобных примеров, и каждый из нас, если заглянет в свою совесть, увидит те случаи, когда мы из-за человекоугодия, из-за стыда быть истинными христианами потакаем людям грешным, чуждым Христовой Церкви и, по крайней мере внешне и в мелочах, следуем за ними. Если мы так стыдимся Господа, если не хотим бескомпромиссно следовать Евангелию, нести свой крест, то и к нам относятся слова Спасителя, что Он постыдится нас, «когда придет во славе Отца Своего с ангелами святыми», то есть когда будет Второе славное Его пришествие.

Если бы мы всей душой принимали предсказание Спасителя о Страшном Суде и верили в него так, чтобы очами веры видеть этот Суд как бы уже совершающимся, а себя — предстоящими на нем! Если бы мы видели бесконечную славу Божию и сонмы, мириады Ангелов, идущих со Спасителем! Конечно, мы устрашились бы, а может быть, наоборот, с любовью и вожделением устремились бы к этой славе, попрали и отрясли с наших ног этот прах — все земное, не только греховное, но и суетное, ненужное. Это не значит, что мы обязательно должны уйти из мира, оставить все и таким примитивным образом исполнить веление нашего сердца. Речь идет о том, что в каждом своем поступке, каждом движении мысли, каждом слове нам следует помнить об одном — что мы последователи Христа. Мы должны каждое свое жизненное движение соизмерять с Евангелием. И тогда мы были бы не такими, какими сейчас себя представляем (и уже примирились с этим) — убогими людьми, живущими во времена, когда нет чудес и давно не слышно проповеди Спасителя. Нет, мы были бы подобны первым христианам, которые считали наградой, милостью и даром Божиим возможность пострадать за Господа Иисуса Христа, возможность своими собственными страданиями и своей кровью присоединиться к Его спасительным страданиям. Только праведная жизнь делает человека способным по-настоящему исповедовать Христа и при тяжелых испытаниях. К этому необходимо готовиться, для этого надо развиваться. Неправильно относиться к испытаниям как к какой-то случайности. Не нужно думать, что одному выпало на долю быть праведником, святым, а другому — обыкновенным человеком и что с этим следует примириться. Я, конечно, призываю вас стремиться не к каким-то сверхъестественным дарам — чудотворению, прозорливости и тому подобному, но к самому главному, высшему дарованию, которое апостол Павел назвал «совокупностью совершенства» (Кол.3:14), — к любви к Богу и по Боге к нашим ближним, потому что в этом состоит истинное христианство. Аминь.

18 марта 2001 года

Неделя 4-я Великого поста, преподобного Иоанна Лествичника

(Мк., 40 зач., IХ, 17-31)

Один из народа сказал в ответ: Учитель! я привел к Тебе сына моего, одержимого духом немым: где ни схватывает его, повергает его на землю, и он испускает пену, и скрежещет зубами своими, и цепенеет. Говорил я ученикам Твоим, чтобы изгнали его, и они не могли. Отвечая ему, Иисус сказал: о, род неверный! доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас? Приведите его ко Мне. И привели его к Нему. Как скоро бесноватый увидел Его, дух сотряс его; он упал на землю и валялся, испуская пену. И спросил Иисус отца его: как давно это сделалось с ним? Он сказал: с детства; и многократно дух бросал его и в огонь и в воду, чтобы погубить его; но, если что можешь, сжалься над нами и помоги нам. Иисус сказал ему: если сколько-нибудь можешь веровать, всё возможно верующему. И тотчас отец отрока воскликнул со слезами: верую, Господи! помоги моему неверию. Иисус, видя, что сбегается народ, запретил духу нечистому, сказав ему: дух немой и глухой! Я повелеваю тебе, выйди из него и впредь не входи в него. И, вскрикнув и сильно сотрясши его, вышел; и он сделался, как мертвый, так что многие говорили, что он умер. Но Иисус, взяв его за руку, поднял его; и он встал. И как вошел Иисус в дом, ученики Его спрашивали Его наедине: почему мы не могли изгнать его? И сказал им: сей род не может выйти иначе, как от молитвы и поста. Выйдя оттуда, проходили через Галилею; и Он не хотел, чтобы кто узнал. Ибо учил Своих учеников и говорил им, что Сын Человеческий предан будет в руки человеческие и убьют Его, и, по убиении, в третий день воскреснет.

Как преодолеть страстность?

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сейчас мы слышали чтение из Евангелия от Марка. Евангелист Марк очень кратко, короче всех евангелистов, рассказывает о том, что происходило с момента выхода Спасителя на проповедь до Воскресения Его из мертвых. Но те события, на которых он останавливает свое внимание, он, наоборот, передает гораздо более подробно. В этом отношении не уступает ему, пожалуй, только Иоанн Богослов. И вот как описывает евангелист Марк — очень живо, правдоподобно — исцеление Господом Иисусом Христом бесноватого юноши.

Когда Господь вместе с Петром, Иаковом и Иоанном сошел с Фавора, о чем в Евангелии говорилось ранее, Он увидел, что книжники в толпе спорят с Его учениками. Книжники, как мы поймем из дальнейшего повествования, воспользовались неудачей учеников Спасителя и стали упрекать их в бессилии и в том, что их учение сомнительно, а Учитель их недостоин такого доверия, какое они к Нему испытывают. Ученики эти, может быть, находились в некотором смятении, толпа же, безусловно, следила за спором с интересом и жадностью.

Господь наш Иисус Христос спросил книжников: «О чем вы спорите с ними?»* (ст. 16). Но спросил так не потому, что не знал причины спора, не знал, что вообще здесь сейчас происходит, а потому, что хотел сделать эту причину очевидной для всех. И тогда отвечать вызвался не кто-либо из книжников, но сам тот человек, из-за которого началось это смятение: «Учитель, я привел к Тебе сына моего, имеющего духа немого. И где он на него ни нападет, бросает его на землю, и он испускает пену и скрежещет зубами и коченеет, и сказал я ученикам Твоим, чтобы изгнали его, и они не смогли» (ст. 17-18). Конечно, этот человек повел своего сына к Господу Иисусу Христу потому, что слышал о многих сотворенных Им чудесах, в том числе об изгнании бесов из душевнобольных. Но случилось так, что в то время Его не было с учениками, и тогда человек тот обратился с просьбой к ним, ибо они по благословению Спасителя также творили чудеса, проповедуя скорое наступление Царствия Небесного. Но здесь учеников постигла неудача. Произошло нечто такое, чего они не ожидали. И кто знает, может быть, в этом была совсем не их вина, ведь сам отец больного юноши не имел веры или она была нетвердой, малой. Однако не исключено, что и вера учеников была недостаточна, как рассуждают некоторые толкователи. Самые преданные, самые ревностные ученики Спасителя, апостолы Петр, Иаков и Иоанн, в то время были с Ним на Фаворе, а остальные, возможно, не имели той надежды на Бога, которая была необходима, чтобы сотворить такое великое чудо.

В ответ на краткий рассказ отца отрока Спаситель сказал: «О, род неверный! Доколе с вами буду? Доколе буду выносить вас?» (ст. 19). Господь сразу указал на истинную причину того, что чудо не произошло, — неверие. Это касалось не только самого того человека, но и окружавших его. Может быть, сам он пришел туда с верой, но потом, услышав возражения и споры книжников, высказывавших свои сомнения, потерял твердую веру, которая необходима для совершения чуда. И потому Спаситель обращается не только к нему, но и ко всем присутствующим: «О, род неверный! Доколе с вами буду? Доколе буду выносить вас?» Здесь Он проявляет человеческое чувство негодования. Но негодование не такое, какое бывает у нас, то есть смешанное с неприязнью к ближнему, а негодование, происходящее от любви к этим самым заблуждающимся людям. Подобное негодование проявляет, например, человек по отношению к своему больному близкому родственнику, который почему-то не бережет свое здоровье, не уделяет ему достаточного внимания. Можно было бы привести и другие похожие примеры.

«Доколе с вами буду? Доколе буду выносить вас? Приведите его ко Мне. И привели его к Нему» (ст. 19-20). Этот юноша даже не мог самостоятельно передвигаться, потому что испытывал непреодолимую слабость, или же, как мы и сами замечали за бесноватыми и слышали из рассказов о них, злой дух не допускал его к Спасителю, как бы противился тому, чтобы юношу привели к Нему. И потому, видимо, несколько человек были вынуждены тащить его силой.

«И увидев Его, дух тотчас свел его сильной судорогой; и упав на землю, он катался, испуская пену» (ст. 20). Близость к Источнику благодати, Источнику Божественной слава! и святости заставила демона, находившегося в юноше, прийти в смятение и напасть на страдальца с большей силой. Демон либо имел намерение показать, что здесь уже ничто не в силах помочь — болезнь слишком серьезна, либо, сам мучаясь, он мучал и того, в ком находился.

«И Иисус спросил отца его: сколько времени, как это случилось с ним? Он же сказал: с детства» (ст. 21). В этих словах, хотя и кратких, очень много смысла. Что значит «с детства»? Это значит, что тот отрок не был виноват в своем бесновании, но вина его ужасной болезни и страданий лежала на родителях. За грехи родителей ребенок, будучи сам еще невинным, оказался в такой страшной беде. Далее это подтвердится из уже более откровенных и потому более понятных и ясных слов отца юноши: «И часто в огонь бросал его дух и в воду, чтобы погубить его; но, если что можешь, помоги нам, сжалься над нами» (ст. 22). Здесь сомнение этого человека обнаруживается еще больше. Сначала он упрекает учеников Спасителя в том, что они не смогли этого сделать, а своей вины не видит. Потом показывает, что сомневается уже и в том, что Сам Спаситель может что-либо сделать, обращается к Господу с такими словами: «Но, если что можешь…». Говорит не так: «Если можешь, исцели его», но так: «Если что можешь», иными словами «помоги нам хоть в чем-нибудь; если Ты что-то можешь, так в этом (даже малом) помоги нам». Отец отрока не доверяет Спасителю, не надеется, что Он может сотворить это чудо — полностью исцелить его сына.

«Иисус же сказал ему: ты сказал — «если что можешь». Всё возможно верующему» (ст. 23). Этот перевод Евангелия для нас несколько непривычен, но он, как мне кажется, является наиболее точным. «Ты сказал — «если что можешь». Всё возможно верующему», то есть: «Ты сомневаешься в том, что Я могу что-то, но на самом деле все зависит от тебя; если бы ты был истинно верующим, тогда для тебя все было бы возможно». Вдруг до глубины сердца этого человека дошло осознание того, что вина в болезни сына на нем, что у него самого не хватает веры и что, может быть, за его неверие или маловерие с детских лет страдает его сын.

И тут он вскричал: «Верую, помоги моему неверию» (ст. 24). Эти слова противоречивы с точки зрения логики: «Верую, помоги моему неверию», но они глубоко жизненны и искренни. Здесь отец отрока уже признался в своей немощи, в своем страшном душевном недуге, который был причиной болезни ребенка и воспрепятствовал тому, чтобы ученики Спасителя его исцелили. Возможно, кто-то возразит, что нам точно неизвестно, неверие или какой-либо другой порок был причиной душевной болезни сына этого человека. Однако мы точно знаем, что грехи по большей части происходят от неверия и маловерия. И если даже из-за какого-нибудь другого греха, какой-либо другой страсти родители были наказаны через их ребенка, то это не является опровержением нашей мысли: если бы была истинная вера, то была бы и праведная жизнь. Где маловерие, там и жизнь нерадивая или греховная.

«И тотчас вскричал отец ребенка: верую, помоги моему неверию. Иисус же, увидев, что сбегается толпа, возбранил духу нечистому, говоря ему: дух немой и глухой! Я повелеваю тебе, выйди из него и более не входи в него» (ст. 24-25). Странные вопросы, которые задавал Спаситель в ходе этого необыкновенного разговора, а также Его упрек, что Он находится среди рода неверного, уже вызвали интерес у людей. Затем внимание было еще более привлечено тем, что отрок упал и стал биться в судорогах, истекая пеной. И, наконец, откровенное признание, крик души этого человека: «Верую, помоги моему неверию» — заставил людей сбегаться к тому месту, так что образовалась толпа. И думали они: «Что же, сможет Иисус сотворить это чудо или нет? Справедливо ли сомневался отец болящего в том, что Спаситель может исцелить его, или все же из-за неверия самого этого человека ученики не в силах были совершить чудо?» И Спаситель сказал, обращаясь не к отроку, а к находящемуся в нем духу нечистому: «Дух немой и глухой! Я повелеваю тебе, выйди из него и более не входи в него». Под «глухотой» и «немотой» духа нужно понимать не то, что он на самом деле был немым и глухим, но то, что он своим бесовским действием сделал отрока не только подверженным таким страшным припадкам, которые могли его погубить и в воде, и в огне, но и лишил его дара речи и слуха.

«Я повелеваю тебе, выйди из него и более не входи в него». Обратите внимание: Спаситель не только повелевает демону выйти из отрока, но и более не входить в него. Потому что бывает так, что бесы выходят из человека, но если он продолжает грешить, ведет нерадивый образ жизни и не исправляется, тогда они вновь входят и еще более его мучают. Сам Спаситель говорил об этом: «Когда нечистый дух исходит из человека, скитается по безводным местам, не находя себе покоя, возвращается, видит, что горница пуста и чиста (то есть в ней нет благодати. — Игум. А.) и тогда находит еще более злых семь духов и входит в человека, и бывает второе ему горше первого» (см. Мф.12:43-45; Лк.11:24-26). Потому здесь Спаситель запрещает духу злобы вновь входить в этого отрока.

«И вскрикнув и сильно сведя его судорогой, дух вышел; и сделался он, как мертвый, так что многие говорили: умер» (ст. 26). Евангелист Марк описывает это событие очень живо, подробно. Только что отрок, истекая пеной, бился в судорогах — пусть это происходило на протяжении минут пяти или десяти. Может быть, его придерживали руками, чтобы он не поранился, как это обычно делают с людьми, находящимися в припадке. И вдруг, когда его сильно свела судорога и дух вышел, он сделался совершенно неподвижным, как мертвый, так что иные из находившихся в толпе подумали, что он на самом деле умер. Возможно, книжники уже приготовились к новым, более страшным упрекам, намеревались сказать Господу: «Лучше бы он был бесноватым, но живым».

«Иисус же, взяв его за руку, поднял его, и он встал» (ст. 27). Конечно, это не было воскресением из мертвых. Мы должны обратить внимание, что евангелист не сам говорит, что отрок умер, а приписывает эти слова присутствовавшим там людям — тем самым маловерам, которые, может быть, и смутили отца отрока, говоря, что нельзя ожидать чуда от учеников Спасителя. «Иисус же, взяв его за руку, поднял его, и он встал». Таким образом Спаситель этому ослабленному юноше, изможденному многолетним пребыванием в нем нечистого духа, придал силы. И он поднялся здоровым и стал таким, как все обыкновенные люди.

«И когда вошел Иисус в дом, ученики Его отдельно от других спрашивали Его: почему мы не смогли изгнать его? И Он сказал им: этот род ничем не может быть изгнан: только молитвой» (ст. 28-29). Когда человек страдает из-за неверия, ему нельзя помочь ничем иным, кроме усиленной молитвы. Тем самым Спаситель упрекнул учеников в том, что они недостаточно уделяют внимания этой великой или даже величайшей, как называют ее некоторые отцы, добродетели.

«И выйдя оттуда, они проходили через Галилею; и Он не хотел, чтобы кто узнал. Ибо Он давал наставления Своим ученикам и говорил им, что Сын Человеческий будет предан в руки человеческие, и убьют Его, и, убитый, Он через три дня воскреснет» (ст. 30-31).

Нас тоже на протяжении многих лет мучают нечистые духи — правда, слава Богу, не так, чтобы сделать нас душевнобольными. Они не пребывают в нас, но своим действием, своей силой заставляют нас совершать такие безумные поступки, которые можно сравнить с тем, что происходило с этим душевнобольным отроком. И часто в огонь страстей нас бросают, и в воду, чтобы погубить нас, и никто и ничто помочь нам не в силах. Мы теряем веру: нам кажется, что мы никогда не исцелимся, никогда не избавимся от этого страдания. Мы впадаем в маловерие и просим Господа Иисуса Христа, чтобы Он нам помог хоть в чем-то. Причем эта наша просьба может выражаться в Иисусовой молитве. Если Он хоть что-то может, то пусть поможет нам, пусть сжалится над нами — нам кажется, что Господь нас не жалеет. Но тот укор, который Спаситель адресовал отцу отрока, можно отнести и к нам: «Ты сказал: если что можешь, то есть упрекнул Меня. Но ты подумай о себе. Все возможно верующему». Значит, в нас нет истинной веры, в нас — постоянное сомнение и смятение, колебание души. Мы должны это осознать. Необходимо найти хотя бы какую-то крупицу веры, какую-то основу, опереться на нее и, подобно этому человеку, обратиться к Богу: «Верую, помоги моему неверию». Но как это сделать? Как изгнать из себя страсти, которые делают нас подчас еще более безобразными, чем самые настоящие бесноватые? Иногда человек, одержимый страстями, оказывается способным совершить такие страшные, злые дела, какие никогда не сможет сделать бесноватый. Поэтому люди страстные, порочные бывают более опасны и страшны, чем душевнобольные. И не будем относить это к другим, посмотрим на себя трезво: чего нам не хватает? Веры. Но как приобрести ее? Мы вполне искренне можем сказать Господу: «Верую, помоги моему неверию», потому что подчас в нас больше неверия, чем веры. Внутри нас постоянно происходит борьба между верой и неверием.

Господь Иисус Христос дал ясный ответ Своим ученикам, когда они спросили: «Почему мы не смогли изгнать его?» Мы также могли бы спросить: «Почему мы не в силах изгнать из себя наши страсти?» Ответ Спасителя подходит и нам, хотя сейчас речь идет не о бесновании в собственном смысле слова, но о бесновании, связанном с действием страстей, о невольном повиновении демонам. «И Он сказал им: этот род ничем не может быть изгнан: только молитвой». Итак, усердная, непрестанная покаянная молитва может изгнать самые укоренившиеся страсти, которые действуют в нас на протяжении многих и многих лет, возможно с детства, и стали нашим естеством. Казалось бы, никто и ничто помочь нам не в силах, но если мы будем упражняться в непрестанной молитве — мы должны верить словам Спасителя, — то стяжаем достаточную веру для того, чтобы страсти эти нас покинули, чтобы демоны перестали нас унижать и мы освободились от их гибельной власти. Аминь.

9 апреля 2000 года

О недуге неверия

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Господь наш Иисус Христос, возвратившись со Своими учениками Петром, Иаковом и Иоанном с горы Фавор к остальным апостолам, увидел, что те окружены народом, среди которого заметно некое смущение, недовольство, может быть, идет спор. «Он спросил книжников: о чем спорите с ними?» (Мк.9:16). Книжники, видимо, упрекали в чем-то учеников Господа, а те пытались доказать свою правоту. «Один из народа сказал в ответ: Учитель! я привел к Тебе сына моего, одержимого духом немым: где ни схватывает его, повергает его на землю, и он испускает пену, и скрежещет зубами своими, и цепенеет. Говорил я ученикам Твоим, чтобы изгнали его, и они не могли» (ст. 17-18). Вот причина недовольства и спора: ученики не смогли исцелить бесноватого, и книжники увидели в этом предлог упрекнуть учеников в заблуждении. Немного было случаев, которые могли бы послужить поводом для упрека Господу Иисусу Христу. И Сам Он совершал многочисленные великие чудеса, и ученики Господа, по Его благословению проповедуя всюду, Его именем также изгоняли бесов и исцеляли недужных. Даже неверующий или маловерующий Ирод, преступник и человек безнравственный, — и тот, когда до него дошли слухи о Спасителе, сказал: «Наверное, это Иоанн Креститель воскрес из мертвых, и потому такие чудеса совершаются им» (см. Мф.14:2; Мк.6:14), то есть этот как будто бы воскресший Иоанн Креститель получил такую власть, что может и своим ученикам дать силу совершать чудеса. И вот предлог, чтобы упрекнуть Господа Иисуса Христа, вдруг нашелся, и можно с Ним поспорить, в Нем усомниться. Однако этот случай послужил к еще большей славе Господа Иисуса Христа и Его Божественного, Небесного учения.

«Отвечая ему, Иисус сказал: о, род неверный! доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас? Приведите его ко Мне» (ст. 19). В самих словах Спасителя виден упрек, некоторое возмущение, недовольство. Если отец бесноватого отрока пытался доказать, будто ученики оказались немощными, у них не было веры и силы, чтобы совершить чудо, то из слов Спасителя можно сделать вывод, что, наоборот, причина того, что чудо не совершилось, — неверие самого отца отрока. Господь сказал ему: «О, род неверный! доколе буду с вами?» — не упрекнул лично его, чтобы сразу не обидеть, но дал ему понять, что знает причину того, почему чудо не произошло. Упрямое, самоуверенное неверие было настолько укоренено в этом человеке, что Спаситель восклицает: «Доколе буду терпеть вас?» — то есть это неверие терпеть было невозможно. Но в то же время из человеколюбия, из любви и к отцу этого отрока, и к самому отроку, и к тем, кто присутствовал и усомнился в Господе по той причине, что Его ученики не смогли совершить чудо, и ради самих учеников, которые также смутились, — Господь велел привести этого бесноватого.

«И привели его к Нему. Как скоро бесноватый увидел Его, дух сотряс его; он упал на землю и валялся, испуская пену» (ст. 20). Тот, кто посещал святые места, наверное, видел, что у великих святынь — чудотворных икон, мощей святых угодников, — а иногда и просто во время литургии душевнобольные люди беснуются, у них начинаются припадки. Демоны, испытывая действие благодати Божией, вблизи святынь начинают сами мучаться и мучить человека, одержимого ими. Это явление известно многим верующим людям. Тем паче это должно было произойти, когда бесноватый отрок приблизился к Источнику благодати — к Тому, Кто и ныне подает эту благодать Своим святым угодникам (и она действует даже в их святых мощах по кончине этих людей) и святым иконам. Едва увидев Господа, дух почувствовал необыкновенную, безграничную, всемогущую Божественную силу, действующую в Господе Иисусе Христе и исходящую от Него, — чего люди не видели, не понимали и не чувствовали. Демон сотряс отрока, бросил его на землю и стал, мучаясь сам, мучить и этого бедного человека.

«И спросил Иисус отца его: как давно это сделалось с ним? Он сказал: с детства» (ст. 21). Для чего Господь задал этот вопрос? Конечно же, не для того, чтобы узнать как будто бы неизвестное Ему, но для того, чтобы все услышали, что отрок в своих страданиях не виноват, потому что их причина — это грехи его отца. Если отрок был мучим бесом с детства, то есть Господь попустил демону войти в него, истязать его и даже пытаться убить, то все здравомыслящие люди, присутствовавшие там, могли сделать вывод: значит, в его страданиях виновен не он сам, а его отец (что потом и обнаружится из его признания), ведь отрок не успел еще совершить ничего такого, что вызвало бы столь страшное наказание.

Далее отец продолжает описывать болезнь сына: «И многократно дух бросал его и в огонь и в воду, чтобы погубить его; но, если что можешь, сжалься над нами и помоги нам» (ст. 22). Беснование было необыкновенно сильным и выражалось не только в немоте, но и в припадках, происходивших притом в самые неподходящие, с человеческой точки зрения, моменты, когда отрок мог и утонуть или сгореть. Отрок необыкновенно мучился, и его болезнь была закоренелой. Было важно, чтобы отец отрока признался в этом перед всеми, — и стало понятно, во-первых, что именно он виноват в страданиях сына, а во-вторых, что не простое дело — изгнать демона, который уже привык жить в человеке, много лет им владеет и тиранит его. Заметьте слова отца: «Если что можешь, сжалься и помоги нам». Видя, что ученики ничего не смогли сделать, он уже сомневается и в том, что сможет помочь их Учитель. «Иисус сказал ему (объясняя, что причина прежде всего в самом отце отрока. — Игум. А.): если сколько-нибудь можешь веровать, всё возможно верующему» (ст. 23). Посмотрите, тот говорит: «Если можешь, сжалься над нами и помоги нам», а Спаситель отвечает: «Если сколько-то можешь верить, то все возможно верующему», то есть: «Я могу сделать, но ты препятствуешь, мешаешь этому своим неверием. Поэтому, чтобы Я смог что-либо сделать, ты должен хоть сколько-то веровать. Если у тебя нет этой малой веры, то ты таким образом сам отвращаешься от благодати Божией, как бы презираешь ее, и потому она не может действовать».

И тогда «отец отрока воскликнул со слезами…» — конечно, со слезами отчаяния, мольбы. Словно вырвалось из его души признание причины как страданий отрока, так и того, почему ученики не смогли исцелить болящего. «Верую, Господи! помоги моему неверию» (ст. 24). Эти слова нелогичны, противоречивы, но очень понятны всем нам, потому что в душе каждого из нас также происходит борьба между верой и неверием и нас часто мучают сомнения. Даже великие угодники Божий испытывали хульную брань, иначе говоря — брань неверия, одну из самых тяжелых и мучительных. Например, общеизвестно, что преподобный Серафим Саровский три года и ночью и днем стоял на камне, молясь с покаянием, с сокрушением сердечным: «Боже, милостив буди мне грешному». Но немногие знают, что причиной этому была хульная брань, которая его мучила. Все слышали о чудесах святого праведного Иоанна Кронштадтского, но мало кто знает, что и он также прошел через эту брань. Даже во время самой Божественной литургии, в момент высочаишего молитвенного подъема и напряжения, на него вдруг нападало неверие, он испытывал страшное оцепенение, менялся в лице, мрачнел. Святой преподобный Нифонт подвергся хульной брани до такой степени, что на четыре года лишился рассудка. В безумии он бродил по разным местам. Однажды на молитве его не оставляли хульные помыслы, и он просил Господа: «Дай мне узнать, что Ты Бог и что нет иного кроме Тебя», — и когда, подняв взор на икону, он увидел вместо нее живого Господа Иисуса Христа, тогда только успокоился и умиротворился. С того времени Нифонт стал другим человеком — великим праведником, угодником Божиим, которому было открыто даже далекое будущее. Он пророчествовал и о наших временах, о духовном состоянии людей наших дней.

Итак, мы не должны смущаться тем, что и в нас происходит подобная борьба, но должны подражать искренности отца этого отрока и молиться Господу, раскрывая перед Ним свое внутреннее состояние, со слезами покаяния, с сокрушением сердечным, а не с дерзостью и безразличием к тому, что у нас мало веры. «Верую, Господи! помоги моему неверию» — это восклицание как раз и свидетельствовало об исполнении того требования, которое Господь предъявил к этому человеку: «Если ты хоть сколько-то можешь веровать, то все возможно верующему». Именно столько оказалось у него веры, не больше, но он не солгал, не стал лицемерить. Он откровенно сказал: «Верую, Господи! помоги моему неверию». Вера и неверие боролись в отце отрока, но все же в его душе что-то жило — какая-то благодать в нем была. И ради его душевного напряжения и покаяния — ведь он воскликнул со слезами, — ради любви к этому душевно страдающему человеку, из-за неверия которого мучился и его сын, одержимый беснованием, Господь совершил чудо. Обратите внимание: сначала отец отрока как бы препирался со Спасителем и упрекал Его учеников. Но потом он произнес эти странные слова: «Верую, Господи! помоги моему неверию» — и признался в самом сокровенном, самом постыдном, в чем, может быть, боялся во время молитвы сознаться и себе самому или за что старался себя оправдать, как в начале своего разговора со Спасителем.

Господь, «видя, что сбегается народ, запретил духу нечистому» (ст. 25). Когда произошло это само по себе необыкновенное событие — проявление столь редкой искренности, — тогда стал сбегаться народ, желавший увидеть, чем закончится этот удивительный разговор между Господом и маловерующим человеком. И тогда Господь «запретил духу нечистому, сказав ему: дух немой и глухой! Я повелеваю тебе, выйди из него и впредь не входи в него. И, вскрикнув и сильно сотрясши его, вышел; и он сделался, как мертвый, так что многие говорили, что он умер» (ст. 25-26). Это было настолько страшно и мучительно, что от изнеможения после многих лет страданий юноша лежал, как мертвый, то есть был так неподвижен и бесчувствен, что всем показалось, будто он умер. Может быть, некоторые даже и желали этого, чтобы вновь позлорадствовать над Господом.

«Но Иисус, взяв его за руку, поднял его; и он встал. И как вошел Иисус в дом, ученики Его спрашивали Его наедине: почему мы не могли изгнать его?» (ст. 27-28). Апостол Матфей несколько иначе описывает это событие, и для того, чтобы правильно понять происшедшее, мы должны обратиться и к его словам. По его свидетельству, Господь сказал ученикам, что они не могли изгнать духа из-за своего неверия (см. Мф.17:20): не только неверие этого человека, но и недостаточная сила веры самих учеников послужили причинами того, что они не смогли исцелить отрока. Апостол же Марк передает слова Спасителя так: «Сей род не может выйти иначе, как от молитвы и поста» (ст. 29), то есть неверие побеждается постом и молитвой. Мы должны понимать, что неверие — это не просто наше душевное состояние, но и действие нечистых духов. Если человек живет невнимательно, рассеянно—я уже не говорю о том случае, когда он совершает тяжкие грехи, — то благодать его оставляет и в его душе возникает смущение, борьба веры с неверием. И, наоборот, если он живет ревностно, благочестиво, то вера в нем усиливается, потому что усиливается благодать. Вера также есть не только состояние человеческого ума или души, но и Божественное действие Святого Духа, присутствие в человеке благодати. Как глаза созданы для света и без него не могут видеть, так и в человеческом духе есть такие чувства, которые живут, действуют и имеют силу, только когда в них проникает Божественный свет, благодать Божия.

Из сегодняшнего евангельского повествования мы должны сделать правильный вывод, извлечь жизненно полезный урок. Надо понимать, что в борьбе с неверием, если в нас есть хотя бы малая искорка веры — пусть мы и поддаемся различным сомнениям, — нужно искренне, со слезами прибегать к Господу Иисусу Христу. Не обязательно молиться именно этими словами: «Верую, Господи! помоги моему неверию», хотя и они иногда бывают полезными. Можно с чувством, выраженным в этих словах, произносить разные молитвы, какие угодно — Иисусову молитву или другие, может быть, более пространные молитвословия, соответствующие нашему душевному настроению или полагающиеся на правиле. Напрягая все душевные силы, как бы представляя Богу свою малую веру, будем со слезами умолять Его, чтобы Он избавил нас от неверия. И тогда наконец может совершиться то, чего не происходило в течение долгих лет. Многие годы человек страдал и мучался от разных душевных болезней. Он был подобен этому бесноватому отроку, бросавшемуся и в огонь, и в воду: то страдал от пламени блудной страсти, то погружался в воду отчаяния и уныния, то мучился от других страстей, воспламеняющих человека или, наоборот, остужающих его ревность. На протяжении многих лет мы бываем одержимы как бы немотой перед Богом: мы не умеем молиться, не можем произнести молитвенных слов. Всякое понуждение себя, приближение к Евангелию, к заповедям Спасителя вызывает в нас лишь муку, подобную той, какую испытал бесноватый отрок при виде Господа Иисуса Христа, когда упал и стал испускать пену.

Но если мы, подобно отцу отрока, напряжем все силы своей души и искренне, непредвзято исповедуемся перед Богом, покажем Ему нашу душевную немощь вместе с желанием исправиться, измениться, тогда может произойти нечто необыкновенное, чудесное. Нас самих, знающих себя, это будет изумлять больше, чем чудо исцеления бесноватого отрока изумило толпу. Мы почувствуем в себе исцеление. Пройдя через борьбу, страдания, мучение, через такое страшное, даже гибельное, состояние, когда нам казалось, что мы душевно мертвы, — как и окружавшим Спасителя людям показалось, что отрок мертв, — мы вдруг восстанем и окажемся способны к духовной, евангельской жизни. От нас зависит искренность и одновременно терпение. Мы должны терпеть это свое душевное состояние, смиренно повергать себя перед Господом, искренне исповедовать Ему свою немощь — и в нас будет происходить изменение. Пусть иногда и через обострение, как это бывает при обычных телесных болезнях (если лекарства правильно назначены, болезнь сначала обостряется, а потом наступает исцеление).

Каждый из нас может почувствовать на себе действие Божественной силы. Мы же, читая или слушая Священное Евангелие, только озираемся на прошлое, смотрим в глубокую древность и думаем, что происходившее тогда ныне уже невозможно. Нет, невозможно это для нас по одной причине — той же самой, по какой для отца бесноватого юноши невозможно было, чтобы его сын исцелился. Невозможно потому, что в нас нет веры. Но даже самый немощный, самый маловерный из нас может подражать отцу отрока в той глубочайшей искренности, которую он проявил, когда воскликнул эти знаменитые, необыкновенные, нелогичные, но совершенно искренние слова: «Верую, Господи! помоги моему неверию». Аминь.

25 марта 2001 года

О правильном чтении духовных книг

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Поздравляю вас, братья и сестры, с воскресным днем. Сегодня память преподобного отца нашего Иоанна Лествичиика. Это великий аскетический учитель древности, который написал книгу, названную впоследствии «Лествицей», то есть «Лестницей». В ней описываются тридцать ступеней (отсюда и такое название), ведущих человека от начальных добродетелей к совершеннейшим. «Лествица» — книга непревзойденная и неповторимая, хотя и до нее, и после нее об аскетическом учении Церкви было написано очень много. Подвижники в наставлениях своим духовным чадам говорят то, что необходимо им именно в их время. Конечно, все эти книги нужны. Но «Лествица» преподобного Иоанна является, можно сказать, глубочайшим откровением о борьбе человека с грехом и страстями. Несмотря на то что она предназначена исключительно монашествующим, всякий благоразумный христианин может найти в ней то, что соответствует именно его образу жизни. Страсти и добродетели у всех людей общие, поэтому, как правило, людям, живущим в миру, среди суеты, во многих случаях подходят те же советы, что и отрекшимся от мира. Но нужно относиться к чтению духовных книг разумно и здраво: не пользоваться теми средствами борьбы со страстями, которые удобны только для монахов, а обращаться к общим, подходящим и мирянам. Конечно, неопытному человеку сделать это не всегда легко, тем не менее нельзя просто отказаться от чтения этой книги, сказав, что мирянам она совершенно не подходит.

Как же научиться находить в «Лествице» и других святоотеческих творениях советы, уместные и своевременные для нас, и не принимать того, что касается людей высоко преуспевших, например подвизающихся в отшельничестве? Мы только тогда можем читать книги с пользой для себя, когда приобретем некоторый опыт и научимся рассуждать здраво. Надо сказать, что неопытные христиане неправильно понимают не только святоотеческие писания, но и богодухновенное Священное Писание Ветхого и Нового Завета. Об этом говорит святой апостол Петр, рассуждая в своем послании о творениях апостола Павла: «…как и возлюбленный брат наш Павел, по данной ему премудрости, написал вам, как он говорит об этом и во всех посланиях, в которых есть нечто неудобовразумительное, что невежды и неутвержденные, к собственной своей погибели, превращают (то есть понимают превратно. — Игум. А.), как и прочие Писания» (2 Пет.3:15-16). Из слов апостола Петра мы понимаем, что в те времена были люди, которые, читая послания апостола Павла и прочие Писания, понимали их превратно. Значит, не нужно говорить, что если мы не понимаем «Лествицу» или какую-нибудь другую сложную книгу, аскетическую или догматическую, то в этом виноват автор, который непонятно изъясняется. Лучше познаем свою неопытность и постараемся приобрести рассуждение.

Что для этого нужно сделать? Читать книги писателей, близких к нам по времени: святителя Игнатия (Брянчанинова), Феофана Затворника, оптинских старцев, писателей двадцатого века, таких как игумен Никон (Воробьев), греческих и русских старцев. Сейчас много издано книг современных греческих старцев, которые также весьма полезны и назидательны. Через чтение этих книг мы, как бы с помощью некоего предисловия и предварительного объяснения, научаемся правильно понимать древние святоотеческие творения. Говоря светским языком, книга преподобного Иоанна Лествичника является гениальным произведением, но это не означает, что после нее святым отцам уже не нужно было ничего писать. Книги объясняют и дополняют друг друга, сообщая нам правильное, святоотеческое понимание аскетического учения.

Творения святых отцов нельзя понимать произвольно и читать как художественную литературу. Светские писатели стремятся к тому, чтобы их произведения производили на каждого человека свое впечатление. А аскетические и догматические писания святых отцов в этом смысле похожи, скорее, на литературу научную: автор научного труда предполагает, что его будут понимать совершенно точно и адекватно. Если у нас нет такого ясного понимания, значит, это наша вина, потому что в данном случае автор виноват быть не может. Значит, мы недостаточно подготовлены душевно и умственно к восприятию такой литературы. Поэтому прежде нам необходимо ознакомиться с аскетическими и нравственными писаниями святых отцов последнего времени, двадцатого, девятнадцатого и восемнадцатого веков. Тогда мы сможем правильно понять и древние писания, такие как знаменитая « Лествица» преподобного Иоанна Лествичника, поучения аввы Дорофея, Иоанна Кассиана Римлянина, вопросы и ответы Варсонофия и Иоанна, творения Петра Дамаскина и многие другие.

Если же мы будем проводить между святоотеческими писаниями жесткие границы и относить одни из них к книгам для монахов, другие — для мирян, а третьи — для священнослужителей (потому что есть книги, написанные специально для священнослужителей), то таким образом мы обедним свою внутреннюю жизнь, сделаем ее скудной и односторонней. Мы должны питаться всем и от всего получать пользу. Как пчела с каждого цветка собирает нектар и превращает его в мед, так и мы будем извлекать пользу для души из всех этих «кринов сельных» — из всех прекрасных цветов на ниве святоотеческих творений. Будем при помощи чтения возбуждать в себе ревность и получим душевную пользу. Может случиться, что совет какого-нибудь отшельника окажется нам полезным в ситуации, по видимости не имеющей ничего общего с тем, о чем говорится в его писании, например в отношениях с нашими сотрудниками или с семьей. Тогда мы на опыте убедимся в великой премудрости святых отцов, которая была им дарована свыше после долгих подвижнических трудов. А один из первых и славнейших святых отцов — преподобный Иоанн Лествичник, память которого мы сегодня совершаем. Аминь.

25 марта 2001 года

Похвала Пресвятой Богородицы (суббота акафиста)

(Мк., 35 зач., VIII, 27-31)

И пошел Иисус с учениками Своими в селения Кесарии Филипповой. Дорогою Он спрашивал учеников Своих: за кого почитают Меня люди? Они отвечали: за Иоанна Крестителя; другие же — за Илию; а иные — за одного из пророков. Он говорит им: а вы за кого почитаете Меня? Петр сказал Ему в ответ: Ты Христос. И запретил им, чтобы никому не говорили о Нем. И начал учить их, что Сыну Человеческому много должно пострадать, быть отвержену старейшинами, первосвященниками и книжниками, и быть убиту, и в третий день воскреснуть.

О том, ради кого Божия Матерь творит чудеса

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Акафист Пресвятой Владычице нашей Богородице был составлен в честь освобождения Константинополя, царствующего града империи ромеев, от осады аваров и славян во времена императора Ираклия и патриарха Сергия. В субботу пятой недели Великого поста он читается за богослужением также ради воспоминания о чудесной помощи Божией Матери, явленной при осадах Константинополя арабами в царствование Константина Погоната и Льва Исавра. В VII-VIII веках арабы представляли большую опасность для многих европейских народов, поскольку завоевали весь Ближний Восток, Северную Африку, Испанию, захватили некоторые острова Эгейского моря и являлись серьезной угрозой для материка, на который совершали опустошительные набеги. В такое бедственное для империи время были явлены необыкновенные чудеса заступничества Божией Матери, в честь Которой и составлен первый акафист — «Радуйся, Невесто Неневестная». Потом на протяжении нескольких столетий других акафистов не писали, считая, что это песнопение — единственное в своем роде и подобных ему быть не должно. Только в XIV веке учениками преподобного Григория Синаита был составлен акафист Иисусу Сладчайшему, в котором отражены молитвенные воздыхания и переживания человека, занимающегося умным деланием.

Интересно следующее: акафист Божией Матери читается Церковью в честь двух событий, произошедших при императорах-еретиках. Император Ираклий и патриарх Сергий, его послушное орудие, были основателями монофелитской ереси. Монофелитство утверждало, что хотя в Господе Иисусе Христе одна ипостась и две природы (в этом их учение отличалось от монофизитства), но одно действие и одна воля. Эта ересь была до некоторой степени искусственной, так как учение об одном действии и одной воле являлось компромиссным решением (или, как тогда это называли, «икономией») ради примирения монофизитов с православными, ради возвращения еретиков в лоно Православной Церкви. Однако случилась другая беда. Монофизиты оставляли свою ересь, но переходили в новую — монофелитскую. И вот в царствование еретика было явлено великое чудо заступничества Божией Матери. Другое чудо случилось во времена Льва Исавра, который стал родоначальником иконоборческой ереси, поддерживаемой и распространяемой царским домом.

Итак, почему я обращаю внимание на этот момент? Что это значит? Я отнюдь не хочу сказать, что все вероисповедания равны и не имеет значения, как человек верит, лишь бы он делал это искренне. Нет, я хочу сказать не о том. Между ложными вероисповеданиями и Православной Церковью всегда велась жестокая борьба. От монофелитов пострадали папа Мартин и знаменитый ревнитель и защитник Православия Максим Исповедник, которому были усечены правая рука и язык, чтобы он не мог ни говорить, ни писать в защиту Истины. В период иконоборческой ереси были беспрецедентные гонения на православных, особенно на монашествующих, которые были основными защитниками иконопочитания. Закрывались монастыри, совершались всевозможные кощунства над иконами, преследования и убийства православных, так что многие из них, в том числе и монахи, уходили из царствующего града и скрывались на окраинах империи. Кто бежал в Италию, кто в Крым, бывший в то время восточной окраиной Византийской империи, кто даже на Ближний Восток, желая лучше быть в рабстве у арабов-мусульман, не затрагивавших тогда догматов христианского учения, чем претерпевать от еретиков посягательства на истинную веру. Вот какие были гонения. Почему Господь все же сотворил Свое чудо? Почему Божия Матерь защитила Константинополь?

В IV веке при императоре Юлиане Отступнике Господь спас христиан от осквернения, поругания и осмеяния со стороны язычников. Юлиан велел окропить идоложертвенной кровью всю пищу, которая продавалась на рынках, с тем чтобы потом, когда православные купили бы и стали употреблять эту пищу, объявить им: «Хорошо воздерживаться от идоложертвенного» (см. Деян.15:29) — и тем смутить верующих, посмеяться над ними. Патриархом в то время был еретикарианин. Арианство — страшная ересь, отрицающая Божество Господа Иисуса Христа. И вот этому патриарху-еретику явился во сне святой Феодор Тирон и повелел объявить христианам, чтобы они не покупали пищи на рынках, а варили для еды зерна пшеницы с медом и таким образом сохранили себя от осквернения.

Итак, через патриархов-еретиков или во время их управления Церковью, при еретиках-императорах Спаситель и Божия Матерь творят такие дивные чудеса. Что же это значит? Это значит, что ради, может быть, немногих искренне правильно верующих, чтобы сохранить их от искушений и скорбей, Господь творит чудеса даже и через неверующих, и через нечестивых, и через врагов Истины — таково Его великое милосердие.

В подтверждение этого припомним повествование Книги Бытия. Когда праведный Авраам умолял Господа о помиловании Содома и Гоморры, то произносил следующие слова: «Неужели Ты погубишь город, если в нем будет пятьдесят праведников?» (см. Быт.18:24). Говорил он это дерзновенно, как бы препираясь с Господом, а Господь терпеливо выслушивал Своего угодника, потому что тот своим долготерпением, повиновением Богу и многолетним упованием на Его обетование, которое по всему казалось несбыточным, стяжал великое пред Ним дерзновение. И когда наконец Авраам сказал: «А если будет десять праведников, неужели Ты погубишь город вместе с десятью праведниками?» — Господь ответил : «Если десять будет, то не погублю» (см. Быт.18:32) и лишь после этого отошел от Авраама. Смотрите: если бы только десять праведных людей нашлось в Содоме (а там праведным оказался один лишь Лот), то ради этих десяти ужасный, погрязший в нечестии, разврате и всяких мерзостях город, о котором Священное Писание говорит: «Вопль Содомский и Гоморрский дошел до небес» (см. Быт.18:20-21), был бы помилован.

Итак, именно ради православных, которых в Константинополе во времена царствования Ираклиямонофелита и Льва-иконоборца было, пожалуй, немного, Господь по предстательству Божией Матери через еретиков сотворил чудеса и защитил Свою Церковь, Своих верных рабов. Вот какова великая милость Бога и Пресвятой Владычицы нашей Богородицы к нам, православным христианам! Аминь.

15 апреля 2000 года

О причастности к искупительной жертве

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Господь наш Иисус Христос направлялся с учениками в селения Кесарии Филипповой, и «дорогою Он спрашивал учеников Своих: за кого почитают Меня люди?» (ст. 27). Вопрос этот Спаситель задал ученикам совсем не по той причине, по которой обычно подобные вопросы задаем мы. Ведь нас, имеющих страсти тщеславия, человекоугодия, волнует человеческое мнение, и потому мы хотим знать, как о нас думают люди и что они о нас говорят. Одобрение или неодобрение с их стороны вызывают в нас соответствующие чувства: успокоения или же неудовольствия и негодования. Хотя бы мы были правы и знали, что ведем себя безупречно, но неодобрение людей вызывает в нас смущение, и душевно нам бывает очень трудно. Пророк Давид обращался к Господу с такими словами: «Избави мя от клеветы человеческия, и сохраню заповеди Твоя» (Пс.118:134) — настолько тяжело перенести отрицательное человеческое мнение и злословие. Но Господь, как бесстрастный и совершенный человек, как святой, не имеющий и тени греха, не мог руководствоваться подобными чувствами. И спросил Он учеников потому, что желал, чтобы они сами исповедали Истину и осознали ее до конца. Возможно, среди них было еще некоторое колебание и они не знали, как правильно думать о Спасителе, или не до конца были уверены в правильности своего образа мыслей о Нем.

«Они отвечали: за Иоанна Крестителя; другие же — за Илию; а иные — за одного из пророков» (ст. 28). Не в каком-то иносказательном смысле, но в самом буквальном люди почитали Господа Иисуса Христа воскресшим Иоанном Крестителем. Недаром царь Ирод, когда услышал о чудесах, творимых Спасителем и Его учениками, сказал: «Это Иоанн Креститель воскрес из мертвых, и потому чудеса делаются им» (Мк.6:14). Не думаю, чтобы Ирод был богобоязненным человеком, так что ему могла бы прийти на ум подобная мысль. Нет, вероятно, он повторял эти слова за другими, соглашаясь, что они похожи на правду. Иные принимали Его за Илию — и не в переносном, не в том таинственном смысле, в каком Спаситель, например, говорил об Иоанне Крестителе, что «он есть Илия» (Мф.11:14), то есть пришел в духе Илии, но в самом буквальном и точном. Веруя в воскресение мертвых, иудеи считали, что Христос есть воскресший Иоанн Креститель или пришедший с неба пророк Илия. Они даже не допускали мысли о том, что в их время может явиться новый пророк. Настолько они осознавали духовную скудость и пустоту, господствовавшую в израильском обществе, что никому из живущих тогда людей не могли приписать какой-либо духовности, считая, что истинно духовные люди были только в древности. «А иные — за одного из пророков». Эти слова также нужно понимать в том смысле, что иудеи видели в Христе не нового пророка, но одного из тех древних пророков, которые в давние времена являлись израильтянам и открывали им волю Божию.

«Он говорит им: а вы за кого почитаете Меня?» (ст. 29) И вот Петр, будучи человеком искренним, порывистым, нередко из-за простоты своей даже не обдумывающим своих поступков и слов, отчего порой говорил или делал что-либо неправильно, но иногда выражал и открывал волю Божию, от лица всех учеников ответил: «Ты Христос» (ст. 29). Краткие, простые слова. Несколько иначе передают их другие евангелисты. Евангелист Матфей говорит, что апостол Петр ответил: «Ты — Христос, Сын Бога Живаго» (Мф.16:16). А евангелист Лука передает, что ответом Петра Спасителю были слова: «Ты — Христос Божий» (см. Лк.9:20). Но смысл этих слов одинаковый. Сказать: «Ты — Христос, Сын Бога Живаго», или: «Ты — Христос Божий», или: «Ты Христос» — значит сказать одно и то же, потому что «Христос» в полном, единственном и исключительном смысле этого слова есть воплотившийся Сын Божий — Тот, Кто помазал Свое человечество воплотившимся Божеством. Если «христы», иначе — «помазанники Божий», какими были иудейские первосвященники или цари, помазывались действием и силой Божией, то Истинный Единственный Христос, Чьим лишь прообразом являлись эти первосвященники и цари, помазан не действием Божества, но Самим воплотившимся Божеством, вочеловечившейся Второй Ипостасью Пресвятой Троицы. И действие Божества, таким образом, пребывало во Христе не как в некоем сосуде, но, наоборот, как в источнике.

«И запретил им, чтобы никому не говорили о Нем» (ст. 30). Почему Спаситель это сделал? Потому, что время еще не пришло; потому, что еще не понимали, в чем состоит основное дело Христа, основной подвиг, который Он должен совершить. Иудейский народ видел славу Христа в Его чудесах и в пророчествах, ожидал от Него, что Он воцарится и прежде всего уничтожит всякое зло и заблуждение в израильском обществе, затем распространит Истину на все народы, покорит заблуждающихся людей Истине, заставит людей служить Богу, может быть даже и насильно. И если бы апостолы стали распространять учение о том, что Иисус есть Христос, в то время когда Ему вскоре надлежало претерпеть страдания, то это оказалось бы чрезвычайно соблазнительным и многие бы в Нем разуверились. Поэтому в тот момент Спаситель приостанавливает эту проповедь, наказывая никому не говорить о Нем, и только после Своего Воскресения, явившись ученикам, повелевает им проповедовать Истину, начиная от Иерусалима, по всему миру — всем народам.

«И начал учить их, что Сыну Человеческому много должно пострадать, быть отвержену старейшинами, первосвященниками и книжниками, и быть убиту, и в третий день воскреснуть» (ст. 31). Здесь Спаситель приоткрывает ученикам великую тайну искупления человеческого рода. Они, конечно, этого еще не понимали. И мы сейчас тоже, может быть, слышим лишь простые, как нам кажется, слова-предсказания о грядущих страшных событиях, об унижении Сына Божия, Помазанника-Христа, не до конца понимая, что в них заключена глубочайшая Истина.

Святые отцы, говоря о догматическом учении Церкви, весьма часто употребляют словосочетание «евангельские догматы». Ибо все догматическое учение Церкви со всеми его утонченными логическими, диалектическими формами, строгими определениями, имеющими философское и едва ли не математически точное значение, почерпнуто из подобных простых, на наш взгляд, евангельских текстов. Собственно, оно и является Евангелием, изъясненным для ясности в определенных философских терминах. И вот какое догматическое учение содержится в этом одном стихе. Господь Иисус Христос, Сын Божий, принявший на Себя человеческое естество, через Крестное страдание должен был искупить весь человеческий род, всех верующих в Него людей. И потенциально Он действительно искупил всех, но воспользоваться этой возможностью способен только тот, кто искренне верит Ему и следует Его учению.

Как совершилось это искупление? Сын Божий принес в жертву за нас Свое человеческое естество. Но поскольку это человеческое естество было усвоено Сыну Божию, как сказано в церковном песнопении, «непреложно», то есть навеки, неизменно, то эта жертва стала смертью не просто одного праведного человека, безвинного страдальца, но смертью Божиеи. Не в том смысле, что Бог в действительности претерпел страдания, а в том, что Сын Божий, обладая по воплощении двумя природами — Божественной и человеческой, пострадал Своей человеческой природой. А потому, как дерзновенно говорит Григорий Богослов, мы можем сказать, что пострадал Бог. Таким образом, эта жертва приобрела безграничную, бесконечную цену. Страдания и смерть Господа столь бесконечно велики, что если бы люди пожелали присоединиться к жертве и участвовать в ней, то есть с верой принять ее не только умом, но и совершением соответствующих этой вере дел, тогда всякий человек, какими бы тяжкими ни были его грехи и грехи всего человечества, был бы погружен в бездну Искупительной Жертвы, как некая песчинка в океан. И все его грехи так же были бы поглощены Божественной благостью, очистительной силой Божиеи, как песчинка, погружаясь в океан, поглощается его водами и бывает уже совершенно невидима.

Вот что приоткрыл Спаситель Своим ученикам в этих кратких словах: «Сыну Человеческому много должно пострадать, быть убиту и в третий день воскреснуть». Если до искупительного подвига Христа в мистическом таинственном смысле всякий человек (поскольку грехи имел даже и праведник) за каждый самый незначительный грех должен был умереть, хотя бы его грехи были ничтожными, так что все побеждала смерть, то теперь же Спаситель, принеся Себя в жертву, разрушил смерть, открыл дверь Царствия Небесного, сокрушил врата адовы. И хотя после Воскресения Спасителя прошло уже значительное время, а день всеобщего воскресения еще не наступил, это не дает нам повода для неверия, но говорит о долготерпении Божием, о том, что Он предоставляет людям возможность добровольно присоединиться к Его жертве и таким образом вслед за Ним Его силой (не собственными заслугами) разрушить власть смерти и вернуться к прежней праведной, святой жизни, какой обладали наши прародители в раю. Святые отцы считали, что праведники сподобятся даже гораздо большего блаженства и близости к Богу, чем имели Адам и Ева до грехопадения. После же свободного присоединения себя к Искупительной Жертве уже не будет никакого изменения, никакой возможности падения. А если и будут происходить изменения в жизни человека, то только в плане бесконечного совершенствования и насыщения благостью Божиеи.

Смерть Спасителя — это страшное, чудовищное преступление — стала радостью и избавлением для всего мира. На Кресте произошло искупление человеческого рода. И, как говорит преподобный Иоанн Лествичник, мы должны всеми силами подвизаться для того, чтобы присоединиться к этой жертве, не думая, однако, о себе, будто исполняем нечто великое, делающее нас уже достойными ее. Ибо, по его словам, одна капля крови Царя бесценнее и дороже, чем вся кровь, которую пролил бы раб. Потому, осознавая свое низкое, греховное, рабское состояние, нам необходимо понимать: если бы мы и все подвиги совершили, и даже кровь пролили за Христа (а мученичество является высочайшим христианским подвигом), то и тогда не сделали бы ничего достойного того, что Он сделал ради нас. Но мы только показали бы свою искреннюю веру, свое желание угодить Богу и присоединиться к неоценимой, бесконечной, великой, страшной жертве Христовой за нас. Аминь.

15 апреля 2000 года

О том, когда Пресвятая Богородица помогает нам

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодняшний праздник называется Похвала Божией Матери, или Суббота Акафиста. Евангельское чтение в этот день повествует о том, как некая женщина, слушая проповедь Господа нашего Иисуса Христа, от избытка чувств воскликнула: «Блаженно чрево, носившее Тебя, и сосцы, Тебя питавшие!» (Лк.11:27), восхвалив тем самым Божию Матерь. И сама Пресвятая Дева, исполненная Духом Святым, еще прежде Рождества Христова пророчески воскликнула: «Отныне будут ублажать Меня все роды» (Лк.1:48). Мы видим, что слова эти сбываются, несмотря на противление всевозможных еретиков, в разные времена хульно учивших о Пресвятой Деве. И Несторий, и иконоборцы, и нынешние протестанты, и бесчисленные сектанты оказываются посрамленными, поскольку сама жизнь, история древнейших времен и наших дней учат нас тому, как славна Божия Матерь. Она имеет великое дерзновение перед Богом не только молиться о том или ином человеке, искренне к Ней прибегающем, но и помогать целым народам и государствам.

Вот примеры тому из новейшей истории. Сила заступничества Божией Матери за нашу страну в Великой Отечественной войне по молитвам перед Казанским Ее образом была необыкновенной. А в XIX веке во время Крымской войны после молитв народа перед Касперовской чудотворной иконой Божией Матери, находящейся в Одессе, Пресвятая Богородица спасла этот, беззащитный тогда, город от неминуемой гибели. Во время той же войны наши российские полководцы, уже зараженные духом атеизма и вольнодумством, не захотели внести чудотворную икону Божией Матери в осажденный Севастополь. Только после долгих, унизительных переговоров святителя Иннокентия Херсонского с командующим лишь на одном бастионе было разрешено отслужить молебен перед Ее образом. Севастополь был позорно сдан, и только этот бастион не был взят врагами.

Нынешний же праздник установлен в честь события, бывшего в древности, в 626 году по Рождестве Христовом, когда персы, вечные противники греков, вместе со скифами осадили Константинополь. У Византии, могучего в то время государства, по разным историческим обстоятельствам не было возможности дать военный отпор. Хотя стены Константинополя славились своей неприступностью, но опасность падения города, тем не менее, была велика. Патриарх Сергий призвал народ все упование возложить на Бога и Пречистую Его Матерь. По его приказанию на воротах стен города был написан образ Богоматери с Предвечным Младенцем. Совершались всенародные моления и всенощные бдения. Патриарх, взяв чудотворную икону Владычицы, Животворящий Крест Господень и ризу Пресвятой Богородицы, по стенам обошел с этими святынями Константинополь. И Матерь Божия явила чудное Свое заступничество. На море внезапно поднялась буря и потопила вражеский флот. Осада Константинополя была снята. В честь этого события был впервые составлен акафист, что в переводе с греческого означает «неседален», то есть песнопение, во время которого нужно молиться стоя. Этот акафист долгое время был единственным в своем роде, и до сих пор многие греки считают, что составлять акафисты — как это делается, например, у нас в России — неуместно. Особенным торжественным чином акафист Божией Матери читается в пятую субботу Великого поста.

Однако не нужно думать, что Божия Матерь станет помогать нам всегда, так сказать, автоматически и что мы, однажды стяжав Ее небесное заступничество, никакими собственными греховными поступками не можем уже его лишиться — что бы мы ни делали, как бы мы себя ни вели. Знаменитый князь Андрей Боголюбский, правивший в Суздальской земле, 1 августа 1164 года, после того как от иконы Божией Матери исшел дивный свет и облистал русское войско, чудесным образом одержал победу над камскими болгарами. В тот же день подобное чудо произошло и в Византии, где император Мануил с Божией помощью также одержал победу над врагами империи. В честь этих двух событий был установлен праздник Всемилостивого Спаса и Пресвятой Богородицы. И вот прошло несколько лет, наступил 1170 год. Те же самые победоносные суздальцы, которые, быть может, уже отмечали праздник Всемилостивого Спаса и Пресвятой Богородицы, празднуя прежнюю свою победу, теперь подошли к Великому Новгороду. Они осадили своих православных соотечественников, подняли оружие на единоверных братьев. Видимо, суздальцам казалось, что после чуда 1164 года Божия Матерь пребудет с ними всегда, во всем будет им помогать, и все, что бы они ни делали, угодно Богу. Но благочестивые новгородцы, находясь в беде, в осаде, отслужили молебен перед иконой Божией Матери «Знамение» и вынесли ее на городскую стену. Может быть, они желали пристыдить врагов и показать, что Божия Матерь, Которую суздальцы почитают, является заступницей и новгородцев. Но суздальцы в своем упорстве и гордости продолжали штурм, и кто-то из них дерзновенной рукой даже пустил стрелу в святой лик. След от стрелы можно было видеть еще в конце XIX — начале XX века (когда же к власти пришли большевики, многие чудотворные иконы, в том числе и образ «Знамение», а также многие святые мощи были изъяты, уничтожены, и неизвестно, где они теперь находятся и сохранились ли вообще). И вот произошло чудо: икона сама собой отвратилась от суздальцев и обратила свой лик к новгородцам. На суздальцев, которых еще недавно вдохновляло бывшее несколько лет назад от иконы Божией Матери чудо, теперь напал страшный, панический ужас. Они потерпели сокрушительное поражение и бежали, преследуемые новгородцами.

Вот урок из истории: мы не должны надеяться на непрестанное заступничество Божией Матери. Если мы делаем что-то доброе, благородное, как суздальцы, — когда они защищали отечество от кочевников, — тогда Пресвятая Дева будет нам помогать. Если же мы обращаемся ко греху, поддаемся гневу, раздражительности, осуждению, враждуем с ближними — как суздальцы, направившие оружие против братьев по крови и единоверцев, — тогда Божия Матерь отвратит Свой лик от нас и поможет тем, кого мы обижаем.

Почитая Пресвятую Деву, мы должны наше почитание и благоговение перед Ней соединять с очищением совести, угождением Пречистой Богородице. Не только будем чтить Ее на словах в своих, может быть, искренних молитвах, но и задумаемся о наших делах: одобрит их или будет порицать нас за них Божия Матерь. Когда женщина из народа, восхищенная необыкновенной проповедью Спасителя, воскликнула: «Блаженно чрево, носившее Тебя, и сосцы, Тебя питавшие!» — Господь сказал ей в ответ: «Блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его» (Лк.11:27-28). Итак, необходимо принимать слово Божие и не только хранить его в уме, но и соблюдать в делах, во всей своей жизни. Вот тогда мы будем блаженны, поскольку станем почитать Пресвятую Деву истинно, справедливо, богоугодно — так, что это будет Ей приятно, то есть будет принято Ею. Если же мы чтим Ее иначе — одним умом, без дел, — то благочестие наше суетно и напрасно. «Блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его». Аминь.

19 апреля 2002 года

Неделя 5-я Великого поста, преподобной Марии Египетской

(Мк., 47 зач., Х, 32-45)

Подозвав двенадцать, Он опять начал им говорить о том, что будет с Ним: вот, мы восходим в Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет первосвященникам и книжникам, и осудят Его на смерть, и предадут Его язычникам, и поругаются над Ним, и будут бить Его, и оплюют Его, и убьют Его; и в третий день воскреснет. Тогда подошли к Нему сыновья Зеведеевы Иаков и Иоанн и сказали: Учитель! мы желаем, чтобы Ты сделал нам, о чем попросим. Он сказал им: что хотите, чтобы Я сделал вам? Они сказали Ему: дай нам сесть у Тебя, одному по правую сторону, а другому по левую, в славе Твоей. Но Иисус сказал им: не знаете, чего просите. Можете ли пить чашу, которую Я пью, и креститься крещением, которым Я крещусь? Они отвечали: можем. Иисус же сказал им: чашу, которую Я пью, будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься; а дать сесть у Меня по правую сторону и по левую — не от Меня зависит, но кому уготовано. И, услышав, десять начали негодовать на Иакова и Иоанна. Иисус же, подозвав их, сказал им: вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будем вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом. Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих.

Некто из фарисеев просил Его вкусить с ним пищи; и Он, войдя в дом фарисея, возлег. И вот, женщина того города, которая была грешница, узнав, что Он возлежит в доме фарисея, принесла алавастровый сосуд с миром и, став позади у ног Его и плача, начала обливать ноги Его слезами и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его, и мазала миром. Видя это, фарисей, пригласивший Его, сказал сам в себе: если бы Он был пророк, то знал бы, кто и какая женщина прикасается к Нему, ибо она грешница. Обратившись к нему, Иисус сказал: Симон! Я имею нечто сказать тебе. Он говорит: скажи, Учитель. Иисус сказал: у одного заимодавца было два должника: один должен был пятьсот динариев, а другой пятьдесят, но как они не имели чем заплатить, он простил обоим. Скажи же, который из них более возлюбит его? Симон отвечал: думаю, тот, которому более простил. Он сказал ему: правильно ты рассудил. И, обратившись к женщине, сказал Симону: видишь ли ты эту женщину? Я пришел в дом твой, и ты воды Мне на ноги не дал, а она слезами облила Мне ноги и волосами головы своей отёрла; ты целования Мне не дал, а она, с тех пор как Я пришел, не перестает целовать у Меня ноги; ты головы Мне маслом не помазал, а она миром помазала Мне ноги. А потому сказываю тебе: прощаются грехи её многие за то, что она возлюбила много, а кому мало прощается, тот мало любит. Ей же сказал: прощаются тебе грехи. И возлежавшие с Ним начали говорить про себя: кто это, что и грехи прощает? Он же сказал женщине: вера твоя спасла тебя, иди с миром.

О самооправдании и укорении себя

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы совершаем память преподобной Марии Египетской — великой древней подвижницы. Как вы знаете из ее жития, она от юности, можно сказать — с отроческих лет, до зрелого возраста была тяжкой грешницей и утопала в грехе блуда. Но потом она совершила необыкновенный подвиг покаяния и достигла такой чистоты и святости, что в ней стала явно действовать великая сила Божия. Преподобная Мария получила дарования сверхъестественные: ходила по воде, во время молитвы поднималась на воздух, обладала даром пророчества и ведения мыслей человеческих. Православная Церковь предлагает нам в Великий пост этот образец покаяния, чтобы человек, даже утопающий в беззакониях и совершивший самые тяжкие грехи, не отчаивался, но знал, что очищение и спасение зависят только от его личного произволения и ничто не может ему помешать, даже самые страшные препятствия, возникающие на пути человека ко спасению, — собственные его грехи.

В день памяти Марии Египетской читается Евангелие о покаянии грешницы, блудницы, пришедшей к Господу Иисусу Христу, когда Он возлежал в доме фарисея, то есть человека, принадлежавшего к такому течению Ветхозаветной Церкви, последователи которого заботились, главным образом, о праведности. Были среди них и лицемеры. Поэтому слово «фарисей» стало именем нарицательным. «Фарисей» — человек внешне праведный, а внутренне развращенный. Однако были и такие люди, которые действительно выделялись среди прочего народа своей ревностью и щепетильностью в исполнении нравственных требований закона.

Когда Господь наш Иисус Христос находился во время обеда в доме одного из таких праведников, «женщина того города, которая была грешница, узнав, что Он возлежит в доме фарисея, принесла алавастровый сосуд с миром» (ст. 37). Представьте себе: в дом праведника входит та, про которую весь город знает, что она блудница. Это была женщина, совершенно опозоренная в глазах не только тех, кто считали себя ревностными верующими, но и обыкновенных людей. И эта опозоренная женщина, обесчестившая сама себя порочной жизнью, дерзновенно вошла в дом фарисея, «принесла алавастровый сосуд с миром и, став позади у ног Его и плача, начала обливать ноги Его слезами и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его, и мазала миром» (ст. 37-38). Встала сзади, потому что в древности, во времена Господа Иисуса Христа, за трапезой возлежали вокруг стола на ложах головой к столу. Под левую руку подкладывалась подушка, а правой человек вкушал пищу. Столовых приборов, которые мы употребляем сейчас, тогда не было. Подойдя сзади, женщина, став «у ног Его и плача, начала обливать ноги Его слезами». По-славянски сказано более емко: «Начат умывати нозе Его слезами». Слезы ее были столь обильными, что ими она умывала ноги Господа. «И отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его, и мазала миром». В этом выражалось ее необыкновенное смирение, ибо она вытирала ноги Спасителя не какой-нибудь тканью, или полотенцем, или даже одеждой, а волосами своей головы.

«Видя это, фарисей, пригласивший Его, сказал сам в себе: если бы Он был пророк, то знал бы, кто и какая женщина прикасается к Нему, ибо она грешница» (ст. 39). Фарисей считал, что, может быть, и допустимо побеседовать с женщиной-грешницей, сказать ей слово назидания, для того чтобы она покаялась и спаслась, но Господь позволил прикоснуться к Нему той, которая была осквернена тяжкими плотскими грехами. В глазах этого праведника-фарисея такое попущение казалось невозможным. Да и мы сейчас брезгуем некоторыми людьми, например нечистоплотными, неприятными нам в каком-то отношении или опустившимися, бездомными, и избегаем того, чтобы они к нам прикасались. Мы стараемся, если находимся рядом с ними, например в общественном транспорте, как-то от них отстраниться. Поэтому брезгливость фарисея нам вполне понятна. «Он позволил к Себе прикасаться! Если бы Он был пророком, то не разрешил бы прикасаться к Себе такому человеку. Он знал бы, что она грешница». Однако Господь, как Всеведущий, не только знал грехи этой женщины, но и видел мысли фарисея.

«Обратившись к нему, Иисус сказал: Симон! Я имею нечто сказать тебе. Он говорит: скажи, Учитель. Иисус сказал: у одного заимодавца было два должника: один должен был пятьсот динариев, а другой пятьдесят, но как они не имели чем заплатить, он простил обоим. Скажи же, который из них более возлюбит его? Симон отвечал: думаю, тот, которому более простил. Он сказал ему: правильно ты рассудил» (ст. 40-43). Речь здесь, конечно, идет о грехах. Симон думал о себе, что он праведник, что у него нет грехов и перед Богом он чист. Но Господь открыл великую истину, важную для всех людей, а не только для этого искреннего, но заблуждавшегося человека, помышлявшего, что он Богу ничего не должен. Господь открыл, что все мы должники, но только одни должны более, а другие менее. Безгрешных людей нет. Пусть твой долг составляет пятьдесят динариев, но ты должен Богу. И какая разница, мал или велик долг, если ты не можешь его отдать, равно как и тот, кто должен гораздо больше тебя. Потому пусть у тебя и мало грехов, но если Бог тебя не простит, то ты окажешься в том же положении, что и великий в твоих глазах грешник.

«Симон отвечал: думаю, тот, которому более простил. Он сказал ему: правильно ты рассудил. И, обратившись к женщине, сказал Симону: видишь ли ты эту женщину? Я пришел в дом твой, и ты воды Мне на ноги не дал, а она слезами облила Мне ноги и волосами головы своей отёрла; ты целования Мне не дал (то есть не дал Мне лобзания. — Игум. А.), а она, с тех пор как Я пришел, не перестает целовать у Меня ноги; ты головы Мне маслом не помазал, а она миром помазала Мне ноги. А потому сказываю тебе: прощаются грехи её многие за то, что она возлюбила много, а кому мало прощается, тот мало любит» (ст. 43-47). Место это может показаться немного туманным. Господь сначала спросил у Симона: «Кто больше возлюбит?» — и Симон справедливо ответил: «Тот, которому более простил». А далее Иисус Христос говорит слова, имеющие смысл как будто бы противоположный: «Прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много». Не потому она много возлюбила, что ей многое простилось, но, наоборот, за многую любовь ей простились многие грехи. «Ты проявил малую любовь, не оказал Мне такого почтения, как эта женщина, и потому мало грехов тебе прощается. И, значит, в тебе мало любви». Прощение же великих и многих грехов свидетельствует о том, что в человеке любви много. Таким образом, тот, кто имеет любовь и приступает к Господу с покаянием, за эту свою великую, пламенную, искреннюю любовь получает прощение грехов, а получив прощение, приобретает еще большую любовь к Богу — чистейшую, святейшую.

«Прощаются грехи её многие за то, что она возлюбила много, а кому мало прощается, тот мало любит. Ей же сказал: прощаются тебе грехи. И возлежавшие с Ним начали говорить про себя: кто это, что и грехи прощает? Он же сказал женщине: вера твоя спасла тебя, иди с миром» (ст. 47-50). И эта порочная женщина, считавшаяся опозоренной в глазах всего города, всем известная развратница, выходит совершенно чистой, святой, с душой светлой и праведной. А праведник Симон, фарисей, который много заботился об угождении Богу в соответствии со своим пониманием, хотя и получил, может быть, некоторое прощение, но неполное — из-за того что не имел такой любви. Подобным образом, конечно, происходит с каждым из нас. И это действительное событие, описанное в Евангелии, — именно действительное событие, а не какая-то притча или образ — стало примером на все времена. То, что происходило во время земной жизни Спасителя, происходит с людьми во все века, после того как один раз это совершилось в истории.

Пусть мы не в состоянии приблизиться к Спасителю и общаться с Ним как с человеком, ибо, по словам апостола Павла, мы уже не знаем Его «телесно» (см. 2 Кор.5:16), потому что Своим человеческим естеством Он пребывает одесную Бога и Отца. Но мы имеем возможность приблизиться к Нему духовно. Духовно (то есть душою своею) мы можем вести себя по отношению к Господу или как эта возлюбившая Его много, кающаяся перед Ним блудница, или как Симонфарисей. Бывает, мы как будто бы заботимся о своей праведности, но с холодностью, без любви и без покаяния, считая, что мы все делаем правильно, что мы своей жизнью уже заслужили приблизиться к Господу. На самом деле мы, хотя и получаем некоторое прощение грехов, но малое, ограниченное. И каждый раз, исповедуясь, каясь, может быть, искренне, однако без должной ревности, мы действительно получаем какое-то облегчение, но потом вновь и вновь возвращаемся к прежним грехам, что свидетельствует о том, что полного очищения от страстей мы не обрели. Преподобная же Мария Египетская, которая с тринадцати лет вела порочный образ жизни, безудержно предавалась разврату и находила в этом смысл жизни, считая, что наслаждение блудом оправдывает жизнь человека на земле, — эта женщина в тридцать лет после бывшего ей чудесного знамения решила перемениться. Она удалилась в пустыню и на протяжении сорока (!) лет несла нечеловеческие подвиги. Трудно себе представить, что человек вообще может такое вытерпеть, тем более женщина. Этой своей многой любовью она действительно приобрела то прощение грехов, о котором сказал Спаситель: «Кто много возлюбил, тому прощается много». И преподобная Мария не удовольствовалась (как бывает со всеми нами) тем, что получила отпущение грехов после исповеди, и тем, что ее греховные дела перестали вменяться ей в вину. Вслед за этим покаянием в храме и причащением она удалилась в пустыню и стала заботиться уже не о том лишь, чтобы ей простились ее дела, но чтобы избавилась от действия страстей, живущих в каждом грешнике, и сама ее душа, ее внутренний человек. Ибо одно дело — поступки, а другое дело — привычка к греховным поступкам, которая вырабатывается у человека на протяжении его нерадивой, греховной жизни.

То, что сделала в один миг, получив за несколько минут полное очищение, эта неизвестная нам по имени кающаяся блудница, описанная в Евангелии, преподобная Мария совершала в течение многих лет. Своим примером она показала всем нам, что, каким бы падшим человек ни был, ничто не препятствует ему очиститься. Представьте себе: Мария Египетская с тринадцати лет предавалась необузданному разврату. Конечно же, для нее это стало чем-то естественным. Но она показала, что совершенно ничто не мешает человеку очиститься. Мы часто оправдываем себя, говоря: «Вот, например, преподобный Сергий Радонежский — это был избранник Божий, а мы обыкновенные люди». Так же мы можем сказать о преподобном Серафиме Саровском или любом другом угоднике Божием. Хочется нам так отозваться и о Марии Египетской. Но если мы имеем сколько-нибудь здравого смысла, то должны увидеть в ее жизни совершенно иное. Какая же это избранница Божия, если она с тринадцати лет предавалась такому страшному, безудержному блуду? Неужели мы сейчас, встретив подобную девицу или женщину, назвали бы ее избранницей Божией? Если мы люди порядочные, то, пожалуй, избегали бы и общения с ней, как и фарисей Симон. И вот это совершенно развращенное существо вдруг меняется. Мы же начинаем оправдывать себя и заявляем: «Она была избранницей Божией» — уже, как говорится, задним числом. Но так ли на нее смотрели ее современники — те люди, которые с ней общались? Когда преподобная Мария, желая попасть из Александрии в Иерусалим на поклонение Кресту Господню, спросила у одного христианина, как это сделать, он сказал ей, что нужно сесть на корабль, и полюбопытствовал, есть ли у нее деньги, чтобы оплатить путешествие. Она ответила: «А зачем мне деньги? Я буду расплачиваться своим телом». После этих слов он в ужасе от нее отпрянул. Вот как воспринимали Марию люди, с ней общавшиеся, они отнюдь не видели в ней избранницу Бо-жию. Потому не будем себя оправдывать ничем: ни своим дурным воспитанием, ни тем, что раньше, как мы часто говорим, церквей не было, в храм ходить было нельзя, ничему нас такому не учили. Не станем себя извинять ни нашим окружением, ни неблагоприятными обстоятельствами, ни тем, что нам приходится находиться среди людей неверующих. Не будем себя оправдывать и своими грехами — тем, что мы уже так нагрешили, что теперь не способны встать из этой грязи, потому что в нашей душе произошли уже, так сказать, необратимые изменения. Все это — самооправдание.

Можно сказать, что самооправдание сводится к следующему: человек утверждает, что он не живет по-евангельски, не кается по каким-то внешним причинам. И к этим внешним причинам можно отнести не только обстоятельства, но и воспитание, и даже греховную жизнь или слабое здоровье. Самоукорение же состоит в том, что человек всегда видит свою вину: один лишь он виноват, а не кто-то другой в том, что он живет не по-евангельски, не приносит такого покаяния, какое приносили угодники Божий. Вот как нужно на себя смотреть! Должно избегать самооправдания и стремиться к самоукорению — не к тому, чтобы называть себя разными унизительными именами, а к тому, чтобы видеть свою и только свою вину в нашем отнюдь не евангельском жительстве.

Преподобная Мария Египетская является для нас вечным, прекрасным, светлым примером того, что из самого падшего состояния можно взойти на вершину добредетели. Пусть мы и не достигнем этой вершины, но, по крайней мере, избавимся от уныния, отчаяния, нерадения и лукавства, которые мешают нам стать добрыми христианами -пусть не великими подвижниками, но людьми, поистине стремящимися всеми силами своей души к тому, чтобы Евангелие было не книгой для чтения, а руководством к жизни. Аминь.

28 марта 1999 года

О том, что покаяние творит великие чудеса

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы совершаем память преподобной Марии Египетской. Житие ее Церковь напоминает нам каждый год на богослужении, называемом обычно «Стоянием Марии Египетской», во время которого полностью читается канон преподобного Андрея Критского. Поэтому житие это на слуху у всех и, по крайней мере в общих чертах, все его знают.

Преподобная Мария в отроческие годы ушла из дома от своих родителей в Александрию, бывшую в то время одним из самых великих, самых славных, культурных и богатых городов Римской империи. Кто знает, по какой причине это произошло — по внушению ли сатанинскому или по собственному ее произволению, — но, так или иначе, там она начала предаваться безудержному сладострастию. И не потому, как она говорила после, что нуждалась в каких-то средствах для существования, а исключительно потому, что считала, будто именно в подобном наслаждении плотскими удовольствиями и состоит смысл жизни человека.

В философии существует направление, называемое «гедонизмом», смысл которого состоит в том, что нужно наслаждаться всевозможными земными благами. Много философов строили свои теории на подобной основе, лишь в некоторых моментах их мнения различались. На практике все, кто исповедовал такую философию, стремились, сознательно или нет, взять от жизни всё. Есть даже нехорошая поговорка: «Живем один раз». Собственно, философия происходит из чувств сердца, и любая теория является только оправданием внутреннего состояния того или иного человека. Люди, сознательно или бессознательно исповедуя философию гедонизма, думают, что счастливы, когда получают как можно больше наслаждений. Причем одно из самых страшных, гибельных для человека и одновременно одно из самых распространенных убеждений состоит в том, что наибольшее наслаждение приносит человеку страсть блуда.

Преподобная Мария с отроческого возраста, с тринадцати лет, безудержно предавалась страшному разврату, проводя дни свои в пирах и оргиях. Это продолжалось до тридцати лет — возраста, когда у человека окончательно формируются все его душевные и телесные силы. Поскольку она вела такой образ жизни, можно предполагать, что развращенность стала ее естеством. И в это самое, казалось бы, страшное время, когда Мария и не помышляла о спасении души и вообще о чем-либо духовном, неожиданно ее посетил Господь. Как вы знаете, она приплыла из Александрии в Иерусалим, оплатив свой проезд на корабле ужасным способом — развратом. Когда же она захотела войти в храм Святого Города, чтобы поклониться Кресту, невидимая сила Божия ее не пустила. И только после молитвы к Божией Матери, после обещания исправить свою жизнь она смогла войти. Потом Мария ушла в пустыню, где пребывала в подвиге сорок лет. Подвизалась она необыкновенно строго и достигла такого благодатного состояния, что обрела дар прозорливости. Будучи неграмотным человеком, она знала Священное Писание, во время молитвы поднималась на воздух, ходила по воде, за кратчайшее время силой Божией могла преодолевать огромные расстояния. И это — то немногое, что видел преподобный Зосима и что было признаком ее духовности. О внутреннем же состоянии подвижницы, ее близости к Богу мы можем только догадываться, судя по этим, отнюдь не самым главным и важным, однако очевидным внешним признакам.

Преподобная Мария была великой грешницей. Если мы взглянем на себя, то, конечно же, увидим, что каждый из нас боится, как бы грехи наши не стали известны другим людям, и весьма стыдится их. Часто на Исповеди мы, с трудом преодолевая этот естественный стыд, являющийся следствием нашей греховности, едва-едва можем что-нибудь откровенно рассказать о себе духовнику, который нас хорошо знает. И больше всего желаем, чтобы наши грехи были преданы полному забвению людьми, а в особенности Богом. Но взгляните на Марию Египетскую. О ее страшной греховности, о ее безудержном, даже, можно сказать, жестоком, противоестественном разврате, начавшемся с детских лет, знает весь мир. Вся вселенная знает о том, что эта женщина была развращенной в чрезвычайной степени, о ее греховности проповедуется в Церкви. Но что за чудо: покаяние превратило самое страшное бесславие, самый низкий позор в славу! И по-настоящему понять святость преподобной Марии можно, лишь сравнив приобретенную ею чистоту с прежней ее порочностью. На все времена, для всех народов, исповедующих Православие, Мария Египетская стала образцом покаяния, образцом надежды на Бога. Она показала, что даже самый падший и низкий человек имеет надежду не только на прощение грехов, но и на то, чтобы стать особенно близким к Богу, соделаться как бы любимцем Божиим, стать даже равноангельным. И если мы не достигаем подобного состояния, не освящаемся в такой степени, как преподобная Мария, то в этом наша вина. Может быть, мы не способны поститься или подвизаться в пустыне так, как она. Но покаяние заключено не столько во внешних подвигах, сколько в нашем внутреннем состоянии. Лишь потому, что мы не имеем такой ревности, какую имела эта великая подвижница, мы не приобретаем и такой благодати.

В честь преподобной Марии Египетской на литургии читается евангельское зачало, в котором также говорится о кающейся грешнице. Грешнице, кающейся у ног Спасителя.

Некто из фарисеев просил Господа, чтобы Он вошел вкусить с ним. «И войдя в дом фарисея, Он возлег»* (ст. 36). В то время вкушали пищу лежа головой к столу: левой рукой и левым боком опирались на подушку, а правой рукой брали еду.

«И вот, женщина, которая была известна в городе, как грешница, узнав, что Он возлежит в доме фарисея, принесла алебастровый сосуд с миром и, став сзади у ног Его, начала, плача, обливать ноги Его слезами и волосами головы своей отирала и целовала ноги Его и мазала миром» (ст. 37-38). Здесь не говорится определенно, в чем состояли ее грехи, но представления людей того времени были таковы, что на гневливость человека или склонность его к осуждению, я думаю, не обращали особенного внимания и под словом «грешник» подразумевали человека развращенного, живущего в блуде. Слово это имело по большей части лишь такое узкое значение. Обратите внимание: уже в этих словах — «известна в городе как грешница» — обнаруживается нечто общее между евангельской блудницей и преподобной Марией. Евангелие проповедует о грехах человека, можно сказать, бесславит его перед всей вселенной. Пусть мы и не знаем имени этой женщины, но — представьте себе — кто-то о наших грехах рассказывает всем подряд: «Вот этот — развратник, он сделал то-то и то-то». Наверное, мы захотели бы лучше умереть, чем испытать такое. Но Евангелие и Церковь проповедуют о грехах человека для того, чтобы показать и степень его покаяния, и потому эти грехи благодаря покаянию становятся не бесславием со делавшего их, а, наоборот, самой великой славой.

Женщина встала в стороне от стола, в ногах у возлежавших за трапезой. Не спрашивая ничего, дерзновенно приступила она к Спасителю и плакала так сильно (такой вывод можно сделать из евангельского повествования), что умывала Его ноги слезами. И вместо полотенца волосами своими отирала ноги Его, и лобызала их, и мазала миром, считая себя недостойной прикоснуться к голове Его или другим частям тела. Ибо ее грехи делали ее смиренной, хотя желание получить прощение придавало этой женщине мужество и дерзновение, и потому она осмелилась приступить к Господу.

«Увидев это, фарисей, пригласивший Его, сказал самому себе: Этот, если бы Он был пророк, знал бы, кто и какая женщина прикасается к Нему, потому что она грешница» (ст. 39). Фарисей подумал так, ибо судил по себе, но он не посмел высказать свои мысли. На самом деле он тоже был грешником, как и все люди. Может быть, фарисей и не имел явных тяжких грехов, но согрешал многими помыслами и чувствами. Однако он считал себя настолько праведным, что не позволил бы такой женщине общаться с собой и прикасаться к себе. И потому ему казалось совершенно очевидным, что праведник, если бы знал о ней всю истину, поступил бы так же. Фарисей думал: «Я бы не позволил, значит, и Он не должен был разрешать. А потому Он, может быть, и праведник, но не пророк, так как не знает, кто она такая». Фарисей не осудил Господа как недостойного человека, но, казалось ему, здраво рассудил о том, что Он не пророк, хотя, возможно, чистый и праведный человек.

Господь же показал ему Свое всеведение. Он ответил фарисею: «Симон, Я имею нечто сказать тебе. Он говорит: скажи, Учитель» (ст. 40). Итак, Симон называет Его Учителем и испытывает к Нему уважение. «У некоего заимодавца, — говорит Господь, — было два должника: один должен был пятьсот динариев, а другой пятьдесят. Так как им нечем было заплатить, он простил обоим. Кто же из них больше возлюбит его?» (ст. 41-42). Симон/как человек здравомыслящий (таковым он себя и считал, отчего и позволил себе составить собственное мнение о Господе Иисусе Христе), ответил: «Полагаю, что тот, кому он больше простил». «Он же сказал ему: ты правильно рассудил» (ст. 43). Как Всеведущий Бог, Господь Иисус Христос знал о здравом рассуждении Симона и задал ему этот вопрос, ожидая, что тот, конечно же, даст правильный ответ. «И обратившись к женщине, сказал Симону (видимо, указывая на нее, потому что она стояла поодаль стола. — Игум. А.): видишь ли ты эту женщину? Я вошел к тебе в дом: ты воды Мне на ноги не дал, она же слезами облила Мне ноги и отерла волосами своими; ты целования (то есть приветствия. — Игум. А.) Мне не дал, она же, с тех пор, как Я вошел, не переставала целовать Мне ноги; ты елеем головы Моей не помазал, она же миром помазала ноги Мои. Поэтому говорю тебе: прощены грехи ее многие за то, что она возлюбила много. А кому мало прощается, тот мало любит» (ст. 44-47). Здесь Господь Иисус Христос открыл необыкновенный закон: если человек кается во многих своих грехах, признает их, это является признаком его любви к Богу — и грехи его прощаются.

«А кому мало прощается, тот мало любит». Казалось бы, получается некая несправедливость: будто бы многогрешный человек имеет возможность больше любить Бога, — но это не так. Истинный праведник, как говорят святые отцы, хотя бы и не имел явных и тяжких смертных грехов, видит, что грехи его множеством своим подобны песку морскому, ибо его просвещает благодать Божия. Он много кается в своих грехах, и они прощаются ему за его многую любовь, великую любовь к Господу, признаком которой и является это покаяние. «А кому мало прощается» — не потому, что у него мало грехов, а потому, что он мало их в себе видит, — тот, по словам Спасителя, «мало любит».

«И Он сказал ей: прощены твои грехи. И начали возлежавшие с Ним говорить самим себе: кто это, что и грехи прощает? Он же сказал женщине: вера твоя спасла тебя, иди с миром» (ст. 48-50). Господь не только простил грехи, но и пообещал этой падшей женщине, что она будет спасена: «Вера твоя спасла тебя». Сколь многие из нас желали бы услышать такой твердый и ясный ответ, что мы спасены, но немногие сподобляются такого откровения.

Здесь уместно вспомнить и иные подобные случаи, описанные в Евангелии (см. Мф.26:6-13; Ин.12:3-8). Когда другие женщины также помазывали Господа миром, ученики по простоте своей, а Иуда Искариотский от зависти и сребролюбия в каждом из этих случаев спрашивали Спасителя: «Зачем это она тратит миро, можно было продать его за триста динариев и раздать нищим». Но Спаситель запрещал им так говорить, отвечая: «Не удручайте эту женщину. То, что она сделала, будет проповедано по всему миру».

Для чего я напомнил этот эпизод? Людям недуховным или малодуховным кажется, что эти женщины, помазавшие Господа миром, ничего доброго не сделали. Лучше было бы помочь нищим, нуждающимся, чем бесполезно тратить такие деньги. Действительно, что сделали эти женщины? Омыли ноги Спасителя слезами, помазали их и голову Его миром. Какая в этом польза? Зачем это было нужно? Не лучше ли было послужить людям? Но Господь прославил этих мироносиц — так можно их назвать. Прославил Своих служительниц, несмотря на то, что, с точки зрения обычного человеческого здравого смысла, ничего полезного в их служении не было. И эти женщины услышали слова, подобные тем, какие прозвучали в сегодняшнем евангельском чтении: «Вера твоя спасла тебя, иди с миром». В другом случае Спаситель сказал: «Где ни будет проповедано Евангелие сие в целом мире, сказано будет, в память ее, и о том, что она сделала» (Мк.14:9). Господь прославил их как образец для подражания.

Преподобная мать Мария именно таким образом послужила Богу. Что доброго она сделала? Кому она принесла пользу? Удалившись в пустыню, преподобная жила там на протяжении сорока лет, питалась травой, подобно дикому зверю, никого не видела, ни с кем не общалась. «Напрасно провела она там сорок лет», — сказали бы сейчас люди, настроенные думать о добре по-мирски, так, как учит нас современная гуманистическая культура. Однако таких великих даров, как молиться, стоя на воздухе, ходить по воде, знать будущее, — сподобляются, как правило, не те, кто служит людям, но те, кто угождает Богу в безвестности и уединении, втайне совершает свой подвиг по учению Спасителя: «Сотвори молитву твою втайне, и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (см. Мф.6:6). Вот кому подражают истинные подвижники благочестия, справедливо названные угодниками Божиими. И вот кому стараемся подражать мы — монашествующие. Мы также как будто бы ничего доброго не делаем и если занимаемся какими-то делами, то служим более самим себе. Суть же нашего подвига должна заключаться в невидимом, тайном угождении Богу. Втайне мы должны омывать ноги Спасителя слезами, смиряться перед Ним. То, что женщина волосами головы своей отирала ноги Спасителя и целовала их, означает ее смиренную любовь к Нему. И мы также должны любить не горделиво и дерзновенно, но смиренно. А мазать ноги миром — значит приносить Богу благоуханные молитвы. Поступая так, мы подражаем и евангельской жене, и преподобной Марии Египетской. И именно за эту нашу смиренную любовь, покаяние и молитву благодать Божия сходит в наши души и Господь прощает наши грехи. Покаяние совершает великое чудо. То, что было для человека позором, оно делает величайшей, даже всемирной, славой, как мы видим и из сегодняшнего евангельского повествования, и из жития Марии Египетской.

Итак, подвизаясь во внутреннем, молитвенном, невидимом покаянии, мы исполняем волю Божию, мы угождаем Богу. Это становится ясным как из слов Спасителя, обращенных к грешнице: «Вера твоя спасла тебя, иди с миром», так и из тех великих чудес, тех благодатных дарований, которыми Господь наградил преподобную Марию Египетскую. Аминь.

16 апреля 2000 года

О подражании Господу

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Приближается время, когда мы будем вновь сопереживать Спасителю в предательстве Его Иудой, страданиях и Крестной смерти. Божественное Евангелие, которое читается в субботние и воскресные дни Великого поста, уже готовит нас к этому. Сегодня мы слышали, как Господь наш Иисус Христос предупреждал Своих учеников о том, что должно с Ним произойти. Хотя, конечно, как всеведущий Бог, Он знал, что они еще не способны правильно воспринять Его предсказание, но говорил это для того, чтобы в будущем — когда все совершится и когда по Воскресении Господа апостолы вспомнят Его слова — доказать им Свое Божественное всеведение, лишний раз удостоверить их в истинности Своего учения и, в особенности, Своего Божественного происхождения.

«Когда были они на пути, восходя в Иерусалим, Иисус шел впереди их, а они ужасались и, следуя за Ним, были в страхе» (ст. 32). Апостолы еще не понимали, что должно произойти, но смутно что-то предчувствовали, зная, что ненависть фарисеев, книжников, архиереев достигла своего предела. Господь неоднократно скрывался от их гнева и козней, для того чтобы всему дать совершиться в свое время, — и апостолы боялись нового преследования. В то же время они не смели возразить Господу, Который каждый год в положенное время, на Пасху, как всякий правоверный иудей, посещал храм Господень.

«Подозвав двенадцать, Он опять начал им говорить о том, что будет с Ним» (ст. 32). Может быть, с Господом были и другие Его ученики, поэтому в евангельском тексте отмечено, что Он подозвал именно двенадцать, то есть ближайших Своих учеников. «Вот, мы восходим в Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет первосвященникам и книжникам, и осудят Его на смерть, и предадут Его язычникам, и поругаются над Ним, и будут бить Его, и оплюют Его, и убьют Его; и в третий день воскреснет» (ст. 33-34). Но ученики были еще не способны понять слова Спасителя. Они думали, что Господь Иисус Христос, как всемогущий, как великий чудотворец, никогда не допустит того, чтобы над Ним было совершено поругание, которое Он предсказывал. Может быть, им казалось, что это какая-то особенная притча, они желали увидеть в словах Спасителя иносказание и не могли воспринять их в точности по той причине, что их мнение о Мессии — о Христе — было таким же, как и у всех иудеев. Они ожидали, что Господь станет царем израильским. И хотя апостолы не отрицали, что Его царствие будет духовным, но, видимо, считали, что противоречия между духовным и земным в данном случае быть не должно. Вспоминая великих древних царей — Давида и, в особенности, Соломона, — апостолы полагали, что былое величие Израиля возродится благодаря тем чудесным способностям, которые они видели в Господе Иисусе Христе. Они ожидали, что израильское государство из уничиженного станет вновь славным и столь великим, каким оно не бывало до сих пор за всю свою историю.

Именно поэтому «подошли к Нему сыновья Зеведеевы Иаков и Иоанн и сказали: Учитель! мы желаем, чтобы Ты сделал нам, о чем попросим» (ст. 35). Может быть, они имели такое дерзновение, потому что считали себя родственниками Господа Иисуса Христа. Есть мнение, что они были сыновьями или дочери Иосифа Обручника от его первого брака, или, если так можно выразиться, двоюродной сестры Господа — то есть либо родными, либо двоюродными племянниками Спасителя по плоти. Из-за этого ли обстоятельства или из-за того, что Иаков и Иоанн пламенели ревностью, хотя и неразумной в данном случае, они дерзнули приступить к Господу с такой необычной просьбой. «Он сказал им: что хотите, чтобы Я сделал вам?» (ст. 36). Господь спросил их, конечно, не потому, что не знал этого. Он хотел, чтобы, высказав свое желание вслух, Иаков и Иоанн окончательно определили его сами для себя и, кроме того, чтобы их внутреннее стремление стало явным для всех остальных учеников, видимо, находившихся недалеко. Из предыдущих слов «Господь подозвал двенадцать» можно предположить, что апостолы стояли близ Господа и, воспользовавшись случаем, двое из них, Иаков и Иоанн, обратились со своей просьбой.

«Они сказали Ему: дай нам сесть у Тебя, одному по правую сторону, а другому по левую, в славе Твоей» (ст. 37). Они не понимали, о чем говорят. Под славой ученики Спасителя подразумевали царское величие. Если бы они осознавали, что значит слава Господа Иисуса Христа как Сына Божия, и подумали бы, кто способен в ней пребывать, они ужаснулись бы и в трепете умолкли. Хотя апостолы Иаков и Иоанн были свидетелями Преображения Спасителя на Фаворе, но им не пришло в голову, что есть истинная слава Божия. Разве можно было восседать одесную и ошуюю Спасителя в то время, когда Он преобразился, когда явилась Его Божественная слава и с Ним собеседовали Моисей и Илия? Апостолы не только не думали тогда об этом, но и упали ниц в страхе и трепете, не смея даже взирать на это вышеестественное явление. Но здесь, видимо, предполагая, что слава Господа заключается в славе человеческой и царской, славе перед людьми, они попросили, чтобы Господь сподобил их такого преимущества.

«Но Иисус сказал им: не знаете, чего просите» (ст. 38) — «потому что не понимаете, что такое Моя слава». Она неизмеримо выше земной славы и вообще всего земного, так что и все человеческие преимущества, и бесславие можно счесть одинаково ничтожными. Господь Иисус Христос не преобразил видимого, земного мира так, чтобы в нем воцарились духовные законы, именно потому, что любой несправедливостью, всеми скорбями и бедами земной жизни можно пренебречь как ничего не значащими по сравнению с духовными благами и Божественными дарованиями. И различие полов, и власть, и зависимость, и богатство, и нищета — все это, по сравнению с небесным, с Божественной славой, ничто, и потому Господь сказал апостолам: «Не знаете, чего просите».

Далее Спаситель говорит о том, что должен испытать Он Сам и те, кто хочет сподобиться Его славы и пребывать в ней, пусть и не пользуясь таким преимуществом, какого по своему неразумию и неведению желали Иаков и Иоанн — сесть одесную и ошуюю Спасителя, то есть справа и слева. Он говорит о том, что нужно сделать и как следует себя вести, чтобы сподобиться этой славы и ощутить ее хотя бы в малой степени. Иначе едва ли мы сможем считаться истинными учениками Иисуса Христа.

«Можете ли пить чашу, которую Я пью, и креститься крещением, которым Я крещусь?» (ст. 38). Конечно, чаша и крещение — это страдания Спасителя: Господь Иисус Христос испил чашу унижений и крестился необыкновенным крещением. Унижения, которые Он претерпел, поразительны, непостижимы для человеческого разума. Обычный человек едва ли вынес бы такие страшные, беспощадные издевательства: избиение, оплевание и прочее, что претерпел Господь. Но если мы при этом вспомним, что Спаситель есть Царь царей и Господь господей, Сын Божий и Бог, то Его унижение окажется бесконечным, беспредельным. Можно сказать, что это была бездна уничижения, потому что тварь пыталась унизить своего Творца. Вот та чаша, которую испил Господь. А крещение, которым Он крестился? Крещение в точном переводе с греческого обозначает «погружение». Господь Своей душою, соединенной с Божественной Ипостасью, как бы погрузился до ада. И поэтому крещение, которым Он омыл наши прегрешения, также беспредельно, в особенности если мы снова вспомним ту Божественную высоту, с которой Он спустился на землю. Это Божественное схождение уже есть унижение и начало крещения. Тем удивительнее глубина Божественного схождения с Божественных высот до адской бездны! Кто из людей способен вынести такие скорби, перенести такие унижения, так пострадать, чтобы не от своих грехов очиститься — нам хотя бы этого сподобиться, — но воспринять на Себя грехи всего человечества и омыть их столь необыкновенным крещением?

Вопрос, который Спаситель задал апостолам, как бы мы сейчас сказали, риторический — на него нет ответа. Но ученики, не понимая этого и пылая ревностью, имея дерзкий разум, в то время еще не просвещенный наитием Святого Духа, отвечали: «Можем» (ст. 39). «Можете ли пить чашу, которую Я пью, и креститься крещением, которым Я крещусь?» — «Можем». Тогда Господь, снисходя к их недопониманию, в котором в то же время не было никакого лукавства, но лишь детская простота и искренняя ревность, ответил им: «Чашу, которую Я пью, будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься» (ст. 39). — «В той степени, в какой для вас доступно, вы испытаете это в свое время, не сейчас». Буквально через несколько дней, когда Спасителя арестовали в Гефсиманском саду, большинство учеников разбежались. Правда, Иоанн следовал за Господом, но молча, а остальные апостолы, в том числе и Иаков, несколько позже Петр, проявили малодушие. Поэтому слова Спасителя предсказывают далекое будущее апостолов: когда они проповедовали Евангелие и благовествовали пб всему миру о явлении в мир Христа, их действительно гнали, уничижали, преследовали, как об этом говорил апостол Павел (см. 2 Кор.4:9).

Говоря о будущем Своих учеников, Спаситель в то же время предостерегает их от высокоумия: «А дать сесть у Меня по правую сторону и по левую — не от Меня зависит, но кому уготовано» (ст. 40). Так сказано не потому, что есть какие-то особые избранники Божий, хотя и можно предположить, что речь здесь идет об апостолах Петре и Павле или о Пресвятой Деве и Иоанне Крестителе, а потому, что не нужно об этом думать. Наше дело — следовать за Господом и подражать Ему в меру наших скудных сил. Подражать в первую очередь в смирении — не в проявлениях Его Божественного величия, а именно в Его Божественном и человеческом смирении, в том, что нам по силам и что нам доступно. Спаситель одобряет такое подражание, хотя при этом оказывает нам и некоторое снисхождение, потому что в полной мере мы не способны повторить Его подвиг.

«И, услышав, десять начали негодовать на Иакова и Иоанна. Иисус же, подозвав их, сказал им: вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими» (ст. 41-42). Обратите внимание на эти слова, особенно яркие и понятные именно по-славянски: «Яко мнящийся владети языки, соодолевают им, и велицыи их обладают ими». Иначе говоря, правители только мнят, что владеют народами, и так же мнят о них подвластные им люди, но на самом деле владеет народами Единый Бог, а люди являются лишь слепыми орудиями Промысла Божия. Например, кесарь Август повелел провести перепись по всей земле, и для участия в ней Иосиф Обручник с непраздной Девой Марией прибыли в Вифлеем. Таким образом исполнилось пророчество о том, что Мессия должен родиться именно в Вифлееме, а кесарь Август явился слепым орудием Промысла Божия. Обстоятельства были устроены Богом так, чтобы все совершилось как должно. Можно было бы привести много других примеров, более или менее ярких. А «мнящийся владети языки» на самом деле ошибаются. Они пытаются, как сказано по-славянски, «соодолевать», то есть приобретать власть при помощи различных ухищрений, усилий, коварства, лести, иногда самыми бесчестными способами. Даже сравнительно безобидная современная избирательная кампания какого-нибудь государственного деятеля часто изобилует всевозможной ложью и лестью, потому что он пытается любыми способами увлечь людей за собой, чтобы добиться власти. Тем более так было в древности, когда люди еще меньше, так сказать, стеснялись проявлять свои страсти и потому коварство и жестокость были повседневными явлениями.

«Но между вами, — говорит Господь, — да не будет так» (ст. 43). Мы не должны стремиться к власти, вынуждающей человека прибегать к бесчестным способам для ее приобретения и идти на компромисс со своей совестью, а тем более на страшные преступления. В русской истории есть многие примеры того, как князья уже в христианское время в своем стремлении к власти шли на предательства, убийства, вероломства и часто проявляли бесчеловечную жестокость даже к своим близким родственникам. «Между вами да не будет так» — то есть мы вообще не должны желать властвовать, потому что, стремясь к этому, мы приводим в движение свои страсти: гнев, жестокость, лукавство и многие другие.

«А кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою». По-славянски: «Иже аще хощет в вас вящший быти, да будет вам слуга» (ст. 43). Тот, кто хочет быть большим в Церкви, тот должен перед всеми смиряться и считать, что он каждому человеку обязан прислуживать. Представьте себе положение слуги: он обязан своему господину всячески угождать, исполнять его желания. Так и мы должны друг другу угождать — конечно же, в том, что не противоречит христианской нравственности. И стать ббльшим — это не значит получить сан, допустим, священника или епископа, занять какую-нибудь должность в Церкви или, если говорить о временах апостолов, каким-либо образом превзойти прочих учеников Спасителя. Речь идет о духовном возвышении: если человек истинно смирится, то будет награжден от Бога духовными дарованиями, будет облаго датствован, станет избранным сосудом Божественной благодати. Из церковной истории мы знаем, что самые великие чудотворцы были, как правило, необыкновенно смиренными людьми, с готовностью терпели всякие уничижения и считали себя самым! последними. Пимен Великий, смиряясь, так говорил о себе: «Поверьте, дети: где сатана, там и я буду», то есть осуждал себя на страшные вечные муки, считая себя достойным их. А ведь он был чудотворцем, хотя и избегал совершать чудеса. Например, же лая, чтобы Пимен исцелил одного больного человека, преподобные отцы, которые подвизались вместе с ним и знали, что он откажется это сделать, прибегли к хитрости и сказали: «Пусть каждый из здесь присутствующих этого человека благословит И Пимен, не имея возможности отказаться, потому что иначе его обвинили бы в непослушании и гордости, был вынужден это сделать вместе с прочими отцами, и от его благе Словения больной исцелился. Вот яркий пример того, как человек за свое смирение, 5 мнение о себе как о последнем сподобился быть большим, но большим не во внешне, потому что внешнее ничего не значит перед Христом. Оно настолько ничтожно, что им можно пренебречь. Представьте себе, что двое нищих стали хвалиться друг перед другом тем, что один из них сегодня насобирал двадцать копеек, а второй десять. Богатый! человек лад ними посмеялся бы: «Какая разница — двадцать копеек или десять?» Так и наши земные различия в должностях, в положении, во влиянии столь же ничтожны перед благодатью Божией, как эти споры нищих о том, кто из них богаче.

«Между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом» (ст. 43-44). Здесь Господь усугубляет использованный Им образ. Кто хочет быть первым, тот пусть будет не просто слугой, который на определенное время нанят прислуживать, а потом ( может отдыхать и заниматься своими делами. Пусть он станет рабом. Мы обязаны полностью принадлежать друг другу, служить ближним так, словно мы совсем не имеем своей воли и должны совершенно подчиняться нашим братьям во Христе. Конечно, ненужно понимать это так, будто необходимо исполнять любые, даже греховные, желания ближних. Но во всем, что служит ко спасению, мы должны быть друг другу не только слугами, но даже и рабами, которые не имеют ничего своего: ни своей воли, ни своей жизни, но служат и принадлежат друг другу, живут не для себя, а только для ближних. Человек, поступающий так, и бывает большим. Причем нужно сказать, что эта любовь к ближним — не надменная, она выражается не в том, что один человек помогает другому как хозяин. Это любовь слуги и раба. Преподобные отцы правильно учат, что без смирения невозможно удержать и любви. Святитель Игнатий еще углубляет эту мысль, говоря, что любовь к ближнему приобретается через смирение. Может быть, кто-то даже испытывал это на себе: когда человек помолится с искренним покаянием, с искренним чувством своей греховности, совсем не размышляя и не вспоминая о своих ближних, а пытаясь сосредоточиться в молитве только ради того, чтобы Бог очистил его и простил его собственные грехи, то сразу вслед за этим настоящим покаянием следует некое доброе, снисходительное, я бы сказал, ласковое чувство по отношению к ближним. После такой внимательной покаянной молитвы некоторое время мы бываем более добрыми и мягкими в общении с людьми, пока, к сожалению, вновь не поддадимся своим страстям. Это явление, которое, я думаю, должно быть многим знакомо, доказывает, что, когда мы смиряемся, тогда и приобретаем любовь.

«И кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом. Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (ст. 44-45). Эти слова Господа нужно понимать так: «Если вы хотите быть ближе ко Мне, значит, должны Мне подражать. А Я пришел не для того, чтобы Мне служили, но чтобы послужить делу спасения всех людей, каждого из вас. И если вы хотите, чтобы Я вас любил, вы должны быть Мне подобны». Мы прощаем людям те недостатки, которые есть и у нас, а за те недостатки, которых у нас нет, мы жестоко осуждаем, то есть мы любим подобных нам людей, с ними нам легче общаться. Тем более так должно быть в отношении добродетелей, здесь действует тот же закон. Если мы хотим быть ближе к Господу, то нам необходимо подражать Ему и, подобно Ему, заботиться о спасении ближних, служить друг другу, быть слугами и рабами. Если уж мы не способны за спасение других людей отдать свою душу, как это делали апостолы, подвижники благочестия, мученики, преподобные, то, по крайней мере, в своей повседневной, обыкновенной жизни постараемся снисходить друг к другу, имея перед глазами пример Самого Господа Иисуса Христа. Не будем рассуждать, что наша жизнь и наши поступки по сравнению с подвигом Господа Иисуса Христа ничтожны. Если мы в быту, в мелочах начнем исполнять евангельские заповеди, то окажемся в меру своих сил подражателями Господу Иисусу Христу. Наше старание жить по Евангелию не останется без награды, не окажется забытым. Благодать Божия — это смирение. За смиренную любовь к нашим братьям и сестрам во Христе благодать посетит нас и пребудет с нами. Тогда мы действительно можем стать большими, но так, что этого не будет видеть и знать никто, кроме нас самих. Мы окажемся большими не в том смысле, что займем высшую должность или нам будет повиноваться большее число людей, а станем большими в смирении и любви. Когда мы испытаем такое душевное состояние, тогда по-настоящему сможем понять и почувствовать сердцем, в чем состоит значение подвига Спасителя, потому что познаем это на своем непосредственном сердечном, внутреннем опыте. Тогда мы постигнем смысл Искупительной Жертвы, поймем переживания Господа, Его любовь, мотивы Его поступков и слов, потому что благодать Божия, или, что то же самое, — Божественная любовь и смирение, пребудет с нами, и мы сделаемся по благодати подобными Спасителю. Уподобившись же Ему, мы поймем и то, как совершился Крестный подвиг ради нашего спасения. Аминь.

1 апреля 2001 года

Лазарева суббота. Воскрешение праведного Лазаря

(Ин., 39 зач., XI, 1-45)

Был болен некто Лазарь из Вифании, из селения, где жили Мария и Марфа, сестра ее. Мария же, которой брат Лазарь был болен, была та, которая помазала Господа миром и отерла ноги Его волосами своими. Сестры послали сказать Ему: Господи! вот, кого Ты любишь, болен. Иисус, услышав то, сказал: эта болезнь не к смерти, но к славе Божией, да прославится через нее Сын Божий. Иисус же любил Марфу и сестру ее и Лазаря. Когда же услышал, что он болен, то пробыл два дня на том месте, где находился. После этого сказал ученикам: пойдем опять в Иудею. Ученики сказали Ему: Раввй! давно ли Иудеи искали побить Тебя камнями, и Ты опять идешь туда? Иисус отвечал: не двенадцать ли часов во дне? кто ходит днем, тот не спотыкается, потому что видит свет мира сего; а кто ходит ночью, спотыкается, потому что нет света с ним. Сказав это, говорит им потом: Лазарь, друг наш, уснул; но Я иду разбудить его. Ученики Его сказали: Господи! если уснул, то выздоровеет. Иисус говорил о смерти его, а они думали, что Он говорит о сне обыкновенном. Тогда Иисус сказал им прямо: Лазарь умер; и радуюсь за вас, что Меня не было там, дабы вы уверовали; но пойдем к нему. Тогда Фома, иначе называемый Близнец, сказал ученикам: пойдем и мы умрем с ним. Иисус, придя, нашел, что он уже четыре дня в гробе. Вифания же была близ Иерусалима, стадиях в пятнадцати; и многие из Иудеев пришли к Марфе и Марии утешать их в печали о брате их. Марфа, услышав, что идет Иисус, пошла навстречу Ему; Мария же сидела дома. Тогда Марфа сказала Иисусу: Господи! если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой. Ио и теперь знаю, что чего Ты попросишь у Бога, даст Тебе Бог. Иисус говорит ей: воскреснет брат твой. Марфа сказала Ему: знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день. Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек. Веришь ли сему? Она говорит Ему: так, Господи! я верую, что Ты Христос, Сын Божий, грядущий в мир. Сказав это, пошла и позвала тайно Марию, сестру свою, говоря: Учитель здесь и зовет тебя. Она, как скоро услышала, поспешно встала и пошла к Нему. Иисус еще не входил в селение, но был на том месте, где встретила Его Марфа. Иудеи, которые были с нею в доме и утешали ее, видя, что Мария поспешно встала и вышла, пошли за нею, полагая, что она пошла на гроб — плакать там. Мария же, придя туда, где был Иисус, и увидев Его, пала к ногам Его и сказала Ему: Господи! если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой. Иисус, когда увидел ее плачущую и пришедших с нею Иудеев плачущих, Сам восскорбел духом и возмутился и сказал: где вы положили его? Говорят Ему: Господи! пойди и посмотри. Иисус прослезился. Тогда Иудеи говорили: смотри, как Он любил его. А некоторые из них сказали: не мог ли Сей, отверзший очи слепому, сделать, чтобы и этот не умер? Иисус же, опять скорбя внутренне, приходит ко гробу. То была пещера, и камень лежал на ней. Иисус говорит: отнимите камень. Сестра умершего, Марфа, говорит Ему: Господи! уже смердит; ибо четыре дня, как он во гробе. Иисус говорит ей: не сказал ли Я тебе, что, если будешь веровать, увидишь славу Божию? Итак отняли камень от пещеры, где лежал умерший. Иисус же возвел очи к небу и сказал: Отче! благодарю Тебя, что Ты услышал Меня. Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня. Сказав это, Он воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лице его обвязано было платком. Иисус говорит им: развяжите его, пусть идет. Тогда многие из Иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в Него.

Непостижимое чудо Спасителя

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

В богослужебных песнопениях сегодняшнего праздника говорится, что перед Своими Страданиями Господь наш Иисус Христос уверял учеников в действительности будущего всеобщего воскресения чудом воскрешения из мертвых Лазаря Четверодневного. Прежде Своего Воскресения и отшествия из мира Иисус Христос показал, что Он — Тот Самый, Кто воскресит из мертвых всех от века умерших людей.

О чуде воскрешения Лазаря повествует евангелист Иоанн Богослов. Произошло оно так. «Был болен один человек, Лазарь из Вифании, из селения Марии и Марфы, сестры се. Мария же была та, которая помазала Господа миром и отерла ноги Его волосами своими; ее брат Лазарь был болен»* (ст. 1-2). Почему евангелист Иоанн упоминает о событии, которое в его же Евангелии будет рассматриваться позднее? Потому что читатели, которым было адресовано его Евангелие, вероятно, были знакомы с Марией и знали об этом ее поступке. Прежде чем повествовать о Лазаре, Евангелист о нем напоминает. Видимо, в то время когда писалось Евангелие, чудо воскресения Лазаря из мертвых не было так широко известно, как случай с Марией, помазавшей ноги Спасителя миром и отершей их волосами. Если мы вспомним предыдущие три Евангелия — от Матфея, Марка и Луки, написанные много ранее, чем Евангелие от Иоанна, то увидим, что в них повествования о воскрешении Лазаря нет. Дополняя то, что опустили другие евангелисты, апостол Иоанн говорит, что Мария, о которой вы, читатели, уже знаете, была сестрой Лазаря. По Преданию (что тоже можно проследить по богослужебным песнопениям), Мария, Марфа и Лазарь были детьми Симона прокаженного, по вероисповеданию фарисея, который был исцелен Господом от проказы.

«Послали сестры сказать Ему: Господи, вот тот, кого Ты любишь, болен. Услышав это, Иисус сказал: болезнь эта не к смерти, но во славу Божию, чтобы прославлен был Сын Божий чрез нее. Любил Иисус Марфу и сестру ее и Лазаря. А когда услышал, что Лазарь болен, тогда остался Он два дня на том месте, где был» (ст. 3-6). Евангелист Иоанн замечает: «Любил Иисус Марфу и сестру ее и Лазаря» для того, чтобы мы поняли: Господь Иисус Христос задержался не потому, что относился к судьбе Своего друга безразлично, а потому что хотел еще больше явить Свою славу. Возможно — по-человечески — Он медлил и по той причине, что знал, что все равно не успел бы прийти и исцелить Лазаря, как Его просили: и Лазарь умер бы раньше, чем Он пришел.

«Затем, после этого, Он говорит ученикам: идем снова в Иудею. Говорят Ему ученики: Равви, только что искали Иудеи побить Тебя камнями, и Ты снова идешь туда? Ответил Иисус: не двенадцать ли часов в дне? Кто ходит днем, не спотыкается, потому что видит свет мира сего. А кто ходит ночью, спотыкается, потому что нет света в нем» (ст. 7-10). Спаситель сказал это ученикам для того, чтобы они понимали, что, пока не пришло время, пока еще длится день, ничего не страшно; а когда придет время, тогда человек, подобно шествующему ночью, начнет спотыкаться и испытывать разные скорби.

«Сказал Он это, и говорит им потом: Лазарь, друг наш, уснул; но Я иду разбудить его. Сказали Ему ученики: Господи, если уснул, будет спасен. Но сказал Иисус о смерти его, а они подумали, что говорит Он о простом сне» (ст. 11-13). Говоря это, Спаситель имел намерение уверить их, показать им, что Он может всех умерших восставить от смерти, подобно тому как кто-либо пробуждает спящего человека. «Тогда и сказал им Иисус прямо: Лазарь умер. И Я радуюсь за вас, что Я не был там, дабы вы уверовали. Но идем к нему». Тогда Фома, называемый Близнец, сказал другим ученикам: «Идем и мы, чтобы умереть с Ним» (ст. 14-16). Ученики только что напоминали Спасителю, что Его хотели побить камнями. Как повествует евангелист Марк, по дороге в Иерусалим они ужасались — вероятно, не только от неизвестности своего будущего, но и от того, что ожидали гонений, скорбен, а может быть, и смерти от рук иудеев. Потому Фома, исполнившись решимости, и сказал: «Идем и мы, чтобы умереть с Ним». Фома как будто бы проявил послушание Спасителю и был готов даже умереть за Господа Иисуса Христа, но, как показали дальнейшие события, малодушие проявили все ученики.

«Придя, Иисус нашел, что он уже четыре дня в гробнице. Была же Вифания близ Иерусалима, стадиях в пятнадцати» (ст. 17-18). Это, конечно, говорится для тех, кто не знает расположения городов и местностей в Святой Земле, ведь Евангелие от Иоанна было написано уже после разрушения Иерусалима и предназначалось более для христиан из язычников, которые нуждались в таком объяснении. Как Иисус «нашел», что Лазарь уже четыре дня в гробнице? Видимо, Он встретил каких-то людей и расспросил их, или они сами рассказали Ему об этом.

«И многие из Иудеев пришли к Марфе и Марии утешить их в горе о брате. Марфа, когда услышала, что Иисус идет, вышла к Нему навстречу» (ст. 19-20). Как она «услышала»? Вероятно, те, кто встретил Господа, пришли и сказали об этом Марфе. Она, как нам известно, была старше Марии, и поэтому сообщили прежде всего ей. Отец тогда, наверное, был крайне удручен горем, Мария же, о чем мы знаем из евангельского повествования, имела склонность к созерцанию, к молитве и потому, как часто бывает с такими людьми, переживала больше, чем ее сестра. А Марфа, будучи человеком хозяйственным — в чем мы могли убедиться, читая Евангелие от Луки, — видимо, заботилась о всех тех вещах, которыми обычно сопровождаются похороны. И поэтому ее знакомые сочли нужным сказать о приходе Иисуса именно ей — той, которая взяла на себя все внешние заботы и до какой-то степени владела собой во время этого страшного для всей семьи горя.

«Марфа, когда услышала, что Иисус идет, вышла к Нему навстречу; Мария же сидела у себя в доме. Сказала тогда Марфа Иисусу: Господи, если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой. Я и теперь знаю, что о чем бы Ты ни попросил Бога, даст Тебе Бог» (ст. 20-22). Марфа сказала эти слова с сожалением, она не понимала, что Господь может сотворить великое чудо — воскресить из мертвых ее брата. Сожаление ее было вызвано той мыслью, что если бы Спаситель был здесь, то, может быть, помолился бы или, как Он часто делал, прикоснулся бы рукой к болящему, и тогда Лазарь, как и многие другие больные, исцеленные Господом, не умер бы, а выздоровел. Однако одновременно Марфа исповедует и веру в Спасителя. Она говорит: «Несмотря на то что Ты какому-то стечению обстоятельств не смог спасти моего брата, я знаю, что Ты можешь о чем угодно попросить Бога и Он даст Тебе; я не потеряла веру в Тебя». Она говор это не потому, что ожидает, что Господь Иисус Христос что-то сделает для ее умерше брата, — как становится ясно из дальнейшего повествования, Марфа совершенно 1 могла этого предвидеть, а тем самым она как бы говорит: «Хотя я и огорчена, что Те здесь не было, но я продолжаю в Тебя верить и Тебя почитать».

«Говорит ей Иисус: воскреснет брат твой. Говорит Ему Марфа: знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день» (ст. 23-24). Что значат эти слова Спасителя и ответ Марфы? Спаситель говорит ей о воскресении, предсказывая чудо, которое Он хочет совершить. А Марфа понимает это как утешение: «Не огорчайся, не скорби: наступит такой день, когда твой брат воскреснет, и потому мы должны с верой, с упованием относиться к этому грядущему событию, ожидать его и надеяться на милость Божию». Марф в таком смысле и отвечает: «Да, я знаю, что воскреснет — в воскресение, в последний день». Тогда Иисус говорит ей более прямо. «Сказал ей Иисус: Я — воскресение и жизни верующий в Меня, если и умрет, оживет; и всякий живущий и верующий в Меня и умрет вовек. Веришь ли ты в это? Говорит она Ему: да, Господи, я уверовала и верую, что Ты — Христос, Сын Божий, грядущий в мир» (ст. 25-27). Она не поняла глубочайшей смысла Его слов. Спаситель сказал, что Он является Воскресением и Жизнью и что тому кому хочет, Он может даровать эту жизнь, когда пожелает, — не только в день всеобщей: воскресения, но и сейчас. Он говорит, что всякий живущий и верующий в Него не вкушает смерти в обычном для всех людей смысле, то есть для такого человека смерть является не величайшей скорбью, не трагедией, а, скорее, радостью, поскольку, умирая, человек переходит из скорбной земной жизни в блаженную вечную.

Спаситель спрашивает Марфу: «Веришь ли ты в это?» Она отвечает, что верит, но в то же самое время по ее словам можно понять, что она верит вообще, не понимая, что конкретно означают эти слова. «Да, Господи, я уверовала и верую, что Ты — Христос, Сын Божий, грядущий в мир». «И сказав это, она пошла и позвала Марию, сестру свою, сказав тайно: Учитель здесь и зовет тебя» (ст. 28). Может быть, Сам Господь попросил Марфу позвать Марию, о чем Евангелие умалчивает, а может быть, Марфа посчитала, что Спаситель, любивший и ее, и Марию, и Лазаря, хотел бы видеть ее сестру. К тому же Марфа, конечно, знала, что и ее сестра чрезвычайно любит Спасителя (мы знаем, что некогда она сидела у Его ног и не желала даже заниматься приготовлением обеда, так как внимала каждому Его слову). Для того чтобы Мария увидела Господа и этим утешилась в своей тяжкой скорби, Марфа позвала ее.

«Учитель здесь и зовет тебя. Она же, когда услышала, встала поспешно и пошла к Нему» (ст. 28-29). Эти слова — «встала поспешно» — также свидетельствуют о ее искреннем расположении к Господу Иисусу Христу, о ее любви и жажде видеть Спасителя. Несмотря на то что она пребывала в такой скорби, при которой человеку все безразлично, когда он не воспринимает ничего внешнего, — Мария поспешно встала и пошла к Господу на окраину селения. И далее описывается, как происходило чудо воскрешения.

«Еще не вошел Иисус в селение, но всё еще был на том месте, где встретила Его Марфа. Тогда Иудеи, бывшие с ней в доме и утешавшие ее, увидев, как Мария поспешно встала и вышла, последовали за ней, думая, что она идет к гробнице, чтобы плакать там» (ст. 30-31). Видимо, гробница находилась на окраине селения, раз они могли так подумать. В ходе археологических раскопок, проведенных на Святой Земле, были обнаружены остатки дома Симона прокаженного. Судя по всему, его дом находился буквально в нескольких десятках метров от гробницы. Возможно, выйдя из дома и двигаясь к окраине селения, Мария одновременно шла и в сторону гроба Лазаря.

«Тогда Иудеи, бывшие с ней в доме и утешавшие ее, увидев, как Мария поспешно встала и вышла, последовали за ней, думая, что она идет к гробнице, чтобы плакать там. А Мария, когда пришла туда, где был Иисус, увидев Его, пала к Его ногам и сказала Ему. Господи, если бы Ты был здесь, не умер бы мой брат» (ст. 31-32). Мария, как женщина более порывистая, отличалась от сдержанной, рассудительной, здравомыслящей Марфы более искренним проявлением чувств. Увидев Спасителя, она «пала к Его ногам» и произнесла, в общем-то, те же слова, что и Марфа: «Если бы Ты был здесь, не умер бы мой брат».

«Иисус, когда увидел ее плачущую и пришедших с ней Иудеев плачущих, возмутился духом и пришел в волнение» (ст. 33). Так бывает часто. Многие из вас знают, что когда совершается прощание с умершим, то слезы иногда вызывает даже не вид умершего родственника, а плач о нем других людей. Человек, казалось бы, успокоился, но посмотрит на других и вновь начинает плакать, как бы вспоминая о том, что произошло. Так и Господь Иисус Христос, увидев плачущих иудеев, плачущую Марию, «возмутился духом». Эти слова понимают в разных смыслах. Иные говорят, что речь идет о некоем внутреннем состоянии, о человеческом духе в христианском смысле этого слова. Но мне представляется более правдоподобным, что это просто означает учащенность, прерывистость дыхания Спасителя, как у человека, который подавляет рыдания, пытается сдержать свои чувства.

«Возмутился духом и пришел в волнение, и сказал: где вы положили его?» (ст. 33-34). Обратите внимание на эти слова. Спаситель проявил всеведение, когда, находясь на далеком расстоянии, сказал ученикам о смерти Лазаря. А в этом случае Он спрашивает: «Где он лежит?» Для чего Он задает такой вопрос? Как это понимать? Спаситель спрашивает это у находившихся там людей: Марфы, Марии, иудеев, чтобы они привели Его ко гробу, хотя они еще не совсем понимали, что Он хочет сделать. Он говорит: «Где его гроб?» — в смысле: «Пойдем ко гробу». А они, вероятно, поняли этот вопрос в том смысле, что Он спрашивает: «Где это место?» «Говорят Ему: Господи, иди и посмотри» (ст. 34). Видимо, Его привели ко гробу (для краткости об этом не сказано), потому что далее говорится: «Прослезился Иисус» (ст. 35). Сначала Он «возмутился духом» — дыхание Его стало учащенным, прерывистым, — но Он сдерживал Свои чувства, а когда Его привели ко гробу, Он не смог сдержаться и прослезился. Конечно же, здесь в полной мере проявилось человеческое естество Господа Иисуса Христа. Он был «обыкновенным» Человеком, не в смысле «как все» — со своими слабостями и немощами, а в том смысле, что Он был, как говорят богословы, «совершенным Человеком». Под «совершенством» в данном случае имеется в виду не столько то, что Спаситель не имел никакого греха, сколько то, что Он обладал всей полнотой человеческой природы и, разумеется, испытывал обыкновенные человеческие чувства — те, какие испьпъшают люди в тех или иных ситуациях. При этом Он ни в коем случае не согрешал, потому что давал Своим чувствам свободно действовать до тех пор, пока они были невинными, чистыми. Бесстрастие — это не какое-то бесчувствие как полное отсутствие всяких переживаний (как люди иногда себе это представляют), здесь нам это показано совершенно ясно, откровенно и неоспоримо.

«Прослезился Иисус. Говорили тогда иудеи: вот, как Он любил его. А некоторые из них сказали: не мог ли Он, открывший глаза слепому, сделать, чтобы и этот не умер?» (ст. 35-37). Иудеи, жившие в Иерусалиме, помнили о величайшем чуде, которое еще недавно сотворил Спаситель, — о чуде исцеления слепорожденного (см. Ин.9:1-38). Они думали так: «Если Он сделал зрячим слепорожденного, то есть того, кто вообще никогда не видел, Он мог бы исцелить и этого больного». Тем самым они высказывали сомнение в том, что Он на самом деле может сделать все, что захочет, что Он чудотворец, и ранее сотворенные Им чудеса приписывали какому-то случаю.

«Иисус, снова возмущаясь в Себе, приходит к гробнице». Он борется с Собой, пытается сдержать Свои чувства, но они вновь и вновь проявляются. «Снова возмущаясь в Себе, приходит к гробнице: это была пещера, и камень закрывал ее» (ст. 38). Иудеи хоронили усопших в искусственных или естественных склепах, то есть в пещерах, которые определенным образом подготавливались и ко входу которых приваливался огромный ! камень. Такого способа погребения, какое принято в наших краях, у иудеев не существовало (или оно было редкостью). Иудея — очень каменистая, гористая страна, пещер там чрезвычайно много, а пригодной для обработки земли — весьма мало. Потому естественно, что иудеи избрали такой способ погребения. Мы знаем, что и Авраам — родоначальник еврейского народа — похоронил свою жену Сарру в пещере. С тех пор, видимо, этот обычай сохранялся.

«Иисус, снова возмущаясь в Себе, приходит к гробнице: это была пещера, и камень закрывал ее. Говорит Иисус: возьмите камень. Говорит Ему сестра умершего, Марфа: Господи, уже смердит: ведь ему четвертый день» (ст. 38-39). Марфа, конечно, не понимала, что желает совершить Спаситель. Может быть, ей казалось, что Господь хочет попрощаться с Лазарем, отдать ему, как говорят, последний долг. И поэтому она Его предупреждает, что делать это уже поздно — идет четвертый день. По иудейским обычаям положено хоронить человека на второй день после смерти. Вероятно, делают так по той причине, что в тех жарких странах тело умершего не может долго пребывать без погребения и быстро предается тлению. А здесь был уже четвертый день! Даже при нашем климате на четвертый день смерти на теле видны некоторые признаки тления, от тела исходит трупный запах, истекает влага, иногда начинают раздуваться, расплываться черты лица… При всей любви к умершему мы поневоле начинаем испытывать отвращение к разлагающемуся телу. В гораздо большей степени все эти процессы должны были начаться с телом Лазаря.

Марфа говорит: «Господи, уже смердит: ведь ему четвертый день». Она показывает себя человеком практичным, деятельным, всегда здраво судящим о тех или иных вещах, житейски опытным. «Говорит ей Иисус: не сказал ли Я тебе, что, если уверуешь, увидишь славу Божию?» (ст. 40). Конечно, кроме Марфы и Марии, никто ничего не понял. Как мы видим из повествования, распоряжалась всем, вероятно, Марфа, и она приказала отодвинуть камень от входа в пещеру. Она настолько верила Спасителю, что считала необходимым повиноваться Ему во всем, что бы Он ни сказал — понятно это или непонятно. «Тогда взяли камень. Иисус же поднял глаза ввысь и сказал: Отче, благодарю Тебя, что Ты услышал Меня. Я знал, что Ты всегда Меня слышишь, но сказал ради народа, стоящего кругом, чтобы они уверовали, что Ты Меня послал» (ст. 41-42). Эти слова очень важны. Спаситель не молится Богу Отцу о том, чтобы Лазарь был воскрешен, но благодарит Его так, как будто Он Его уже услышал. Это не была какая-то тайная молитва, и не нужно Богу Сыну молиться Богу Отцу: никакого расстояния между Ипостасями Пресвятой Троицы нет. Поэтому Спаситель говорит: «Я знал, что Ты всегда Меня слышишь (то есть: «Ты всегда знаешь, чего Я желаю». — Игум. А.), но сказа/1 ради народа, стоящего кругом, чтобы они уверовали, что Ты Меня посла!».

Спаситель произносил молитвы или обращался к Богу всегда для того, чтобы люди уверовали, что Он есть истинный Посланник Божий, что Он есть истинный Христос. «И сказав это, воззвал громким голосом: Лазарь, выходи» (ст. 43). Или, как очень выразительно сказано по-славянски: «Лазаре, гряди вон».

Пещера, в которой похоронили Лазаря, была глубока. Во время паломничества по Святой Земле мы побывали в том месте. Правда, вход в нее сейчас расположен с другой стороны, но известно, где он был раньше (теперь это место заложено камнями). Войдя в пещеру, нужно еще по узкому входу спуститься во вторую, более глубокую, пещеру. И потому, может быть, действительно необходимо было «воззвать громким голосом». Что это значит? Возможно, эти слова — «Лазарь, выходи» — произнесены были не только для того, чтобы Лазарь, находившийся в пещере, из нее вышел, но и для того, чтобы вызвать из преисподней его душу, которая должна была войти в тело умершего. Мы не знаем, так это было, или в то время, когда Спаситель благодарил Бога Отца, Лазарь уже воскрес, но еще пребывал на месте своего погребения в нерешительности, растерянности и смущении, вполне естественных для человека, пережившего смерть и воскресение. От громкого возгласа Спасителя: «Лазарь, выходи» — «вышел умерший, связанный по рукам и ногам погребальными перевязями, и лицо его было обернуто платком. Говорит им Иисус: развяжите его и пустите его идти» (ст. 44). На глазах у всех произошло чудо: Лазарь, про которого говорили, что он четверодневный мертвец, от которого уже смердит, вышел, обвитый погребальными пеленами (из-за чего он, естественно, не мог свободно передвигаться). Когда его развязали, то увидели, что на нем не было не только следов тления, но даже и тени болезни, от которой он, собственно, и умер.

Это самое великое, непостижимое чудо, сотворенное Господом Иисусом Христом. Чем ближе подступало время Его Искупительной Жертвы, тем более славные чудеса Он совершал, для того чтобы сделать все для спасения маловерных и лукавых иудеев.

Обратим внимание на следующие слова Евангелия. Спаситель, как человек, «прослезился». Он и смущался, и пытался удерживать свои чувства, и переживал, как обыкновенный человек. Он подошел к гробнице, велел отвалить камень. Во всем этом проявлялась Его человеческая природа. Но тут же Спаситель показывает и Свое Божество: когда дерзновенно обращается к Богу Отцу и благодарит за то, что Он всегда Его слышит; когда по Его повелению выходит четверодневный мертвец. В этом проявляется безграничное всемогущество Господа Иисуса Христа: мы видим, что сама смерть повинуется Ему и отступает по Его повелению. Обычный человек не может совершать таких поступков. Это чудо особенно ясно показывает, что Иисус есть Сын Божий и Бог и что, как Он воскресил из мертвых Лазаря Четверодневного, подобным образом Он силен воскресить и любого человека — полностью истлевшего или даже того, чей прах развеян по ветру. Ибо нет никакой разницы между четверодневным трупом и тем человеком, тело которого разложилось сотни или тысячи лет назад.

Итак, воскресение мертвых—это евангельский догмат. Наша вера основана на Евангелии. Отвлеченные, утонченные рассуждения святых отцов представляют собой евангельский опыт; они происходят от внимательного, искреннего, непредвзятого чтения Святого Евангелия. Мы видим проявления человеческого и Божественного естества Спасителя и исповедуем Господа Иисуса Христа Богочеловеком. На этих евангельских событиях — чудесах, совершенных Спасителем, — гораздо более, чем на всевозможных словах, учении и какой-либо логике, основывается наша Православная вера. Аминь.

22 апреля 2000 года

Воскрешение праведного Лазаря — образ будущего Воскресения из мертвых

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Братья и сестры, сегодня, в Лазареву субботу, мы вспоминаем событие, бывшее незадолго перед страданиями и Воскресением Господа нашего Иисуса Христа, — воскрешение Им из мертвых Лазаря Четверодневного.

За время Своей земной проповеди Спаситель сотворил чудо воскрешения из мертвых трижды. Сначала Он воскресил сына наинской вдовицы, которого уже несли погребать. Нужно думать, что это было на второй день после смерти юноши. У иудеев был обычай, сохранившийся и доныне, — хоронить усопшего на следующий день после его кончины (не так, как принято у нас — погребать на третий день после смерти). Долго предаваться печали над телом умершего не позволяет жаркий климат Палестины — тело быстро подвергается тлению. Второе чудо воскрешения было совершено Господом над двенадцатилетней дочерью Иаира. И, наконец, третье — то, которое мы сегодня вспоминаем, — чудо воскрешения из мертвых Лазаря Четверодневного.

В сегодняшнем тропаре есть такие слова: «Общее воскресение прежде Твоея страсти уверяя, из мертвых воздвигл еси Лазаря». Обратите внимание на эти слова: «Общее воскресение прежде Твоея страсти уверяя». Воскрешение Лазаря не было для Господа каким-то, так сказать, этапом духовного развития, как бывает у святых людей и подвижников, которые, восходя «от силы в силу» (Пс.83:8), достигают особенного духовного состояния и становятся способны творить великие чудеса. Спаситель совершил это чудо ради нашего уверения в том, что когда-то будет всеобщее воскресение из мертвых. Конечно, из этого не следует, что Он не испытывал никаких человеческих чувств. Например, Господь умилосердился над наинской вдовицей, Он пожалел не столько ее умершего сына, сколько ее саму. Все мы когда-то умрем и предстанем перед Богом, а в последний день все воскреснем. Тот, Кто знает о предстоящем воскресении столь же хорошо, как мы осведомлены об обычных житейских предметах, конечно, не может жалеть об умерших, но Он сочувствует людям, испытывающим грусть, тоску от разлуки со своими любимыми и родными. Такие же человеческие чувства — жалость, милосердие — Господь испытывал в случае воскрешения единственной дочери Иаира. Конечно же, «Бог есть любовь» всегда (1 Ин.4:8; 16), но нельзя отрицать в Господе Иисусе Христе и человеческих чувств, потому что по Своему человеческому естеству Он был совершенным, святым, если так можно выразиться — идеальным, но — Человеком.

Обратите внимание, что случаи воскресения происходили на глазах многих очевидцев. Например, при воскрешении Спасителем сына наинской вдовицы вместе с ней из города шла целая погребальная процессия. В маленьких городах часто все друг друга знают. Может быть, и тогда чуть ли не все жители Наина вышли провожать умершего, желая тем самым поддержать эту ставшую одинокой женщину. Кроме того, и за Самим Спасителем следовало много народа, поэтому свидетелями чуда были сотни людей. Свидетельства нескольких сотен человек более чем достаточно, чтобы увериться в истинности того, что описано в Евангелии.

При чуде воскрешения дочери Иаира также было много людей, потому что и за Господом следовала большая толпа, и у дома умершую девочку оплакивало множество близких и знакомых. Когда Господь, желая на некоторое время скрыть чудо ее воскресения, сказал, что она не умерла, но спит, — все они начали над Ним смеяться, настолько очевидной им казалась смерть этой девочки. Обратите внимание: при воскрешении сына наинской вдовицы шел второй день после его кончины, и уже никто не мог сомневаться, что он умер. В этом случае смерть отроковицы также была настолько очевидна, что над Господом стали смеяться, как над человеком, говорящим что-то абсурдное.

Сразу же после своего воскресения она захотела есть — эта подробность говорит о том, что перед Спасителем была маленькая девочка, еще не понимавшая, что произошло. Она не только стала полностью здорова, но и, как к выздоровевшему ребенку, к ней сразу вернулся аппетит.

Из Евангелия мы знаем и другие подробности совершения этих чудес: название местности, где был воскрешен юноша, — город Наин; имя отца отроковицы — Иаир. Вполне может быть, что эти люди были известны первым христианам.

И, наконец, самое великое чудо — воскрешение из мертвых Лазаря Четверодневного. Он умер за четыре дня до того, как Господь пришел к его гробу. Поскольку Палестина — страна скалистая, то у иудеев был обычай хоронить усопших не в могилах, как у нас, а в пещерах. Тело праведного Лазаря подверглось тлению, поэтому его сестра Марфа сказала: «Господи, уже смердит, потому что он уже четверодневен» (см. ст. 39). Марфе представлялось, что Спаситель желает попрощаться с ее братом, которого она горячо любила, — она не понимала, что Он на самом деле хочет сделать, и поэтому предостерегла отваливать камень от пещеры. Трудно говорить такие слова о родном человеке, но Марфа, как мы знаем из других евангельских повествований, была здравомыслящим, хозяйственным человеком.

При чуде воскрешения Лазаря также присутствовало много людей: ученики Спасителя, иудеи, пришедшие из Иерусалима, для того чтобы утешить Марфу и Марию и посочувствовать их горю. Видимо, их семья была известна, а Лазарь был молодым человеком, потому что, по Преданию, после своего воскресения он прожил еще многие годы и даже стал Кипрским епископом. И вот вся эта огромная толпа, среди которой находились не только друзья Спасителя, но и Его враги, предвзято настроенные люди, — все они стали свидетелями воскрешения Лазаря. Когда он, подобно кокону, обвитый погребальными пеленами — как изображается на наших иконах, — вышел из пещеры, Спаситель сказал: «Развяжите его и оставьте идти» (см. ст. 44). Видимо, Лазарь испытал такое необычайное потрясение от пребывания в преисподней и возвращения к жизни, что в тот момент не мог ни с кем общаться и должен был уединиться. Впоследствии же, спустя немного времени, он возлежал с Господом Иисусом Христом за трапезой и вкушал пищу, что доказывало действительность его воскресения. Потому впоследствии иудеи хотели убить не только Господа Иисуса Христа, но и Лазаря, ставшего живым свидетельством Божественного происхождения Господа Иисуса Христа.

Обращает на себя внимание еще одна особенность евангельского повествования: 1 некоторые чудеса Господь наш Иисус Христос творил дважды или трижды, чтобы этим показать, что чудеса эти произошли не случайно, не «сами по себе», а по Его повелению. Например, дважды Спаситель насытил хлебами людей; несколько раз по Его приказанию совершился чудесный лов рыбы; чудо воскрешения из мертвых было совершено трижды. Этим Господь показал нам, что Он — Бог, Который может совершить чудо воскрешения и во время земной Своей жизни, и в будущем, в последний день, когда Он воскресит каждого из нас. Бесчисленная вереница поколений от Адама до кончины мира, миллионы и миллиарды людей — все они восстанут так же, как воскрес Лазарь Четверодневный. Тогда все мы восстанем перед Ним и увидим всех людей, живших на земле от начала века: и праведников, и грешников. Если в этой жизни мы покаемся, то там возрадуемся и будем общаться с праведными, святыми людьми. В противном случае в будущей жизни нам придется горько сожалеть, скрежеща зубами от бесплодного раскаяния в том, что не сумели стяжать милость Божию, а правильнее сказать — не захотели этого сделать. То, что муки будут действительными, учит не только Евангелие, но и простой здравый смысл. Человек состоит из души и тела. Он согрешает и творит добрые дела не только душой, но и телом. Поэтому и ответственность за свои поступки он должен нести и душой, и телом. И муки, и блаженство будут не только для души, но и для тела. (Когда речь идет о блаженстве, то подразумеваются не те телесные наслаждения, которые привычны для нас сейчас, а иные.)

Представьте себе какого-нибудь изобретателя или просто механика, который собрал некий механизм, допустим автомобиль. В памяти он содержит все этапы создания этого механизма, поэтому при необходимости он может сделать его заново. Даже если мы не только разберем автомобиль на отдельные части, но и полностью их разрушим, этот человек знает, что необходимо для того, чтобы воссоздать машину: как выплавить металл и обработать его, как создать те или иные детали механизма и так далее, — по той причине, что в человеческом уме содержится некая схема того, как сделать механизм от начала и до конца. Таким образом, если уж человек способен ту или иную вещь воссоздать, то тем паче Бог, создавший человека, может воскресить его из мертвых. Ведь Он знает все о «составных частях» человека: не только о душе, которая неделима и бессмертна, но и о теле, которое после нашей кончины распадается, превращается как будто бы совсем в другие вещества — такие, что и следов от тела никаких не остается (особенно, если смерть наступила несколько тысяч лет назад). Но всеведущий Бог при наступлении последнего дня сумеет воззвать из состояния этой разрозненности все частицы нашего тела. Они соединятся вокруг души, и это вновь будет именно наше тело — не какое-то чужое или «вообще» человеческое тело, не имеющее никаких индивидуальных особенностей, а именно наше. Мы видим, что тело человека принципиально отличается от тел животных, потому что оно создано и существует для того, чтобы вмещать в себя разумную душу. Каждая его часть говорит о том, что это тело разумного и бессмертного существа. Точно так же каждая частичка нашего тела несет отпечаток личности человека, и личность — бессмертная душа — в свое время соединится с телом, каждую частичку, каждый волос которого Господь воззовет из распыленного состояния. Мы воскреснем для того, чтобы предстать перед Господом и ответить за все.

В отличие от механизма, схема которого задана извне, человек может сам повлиять на свою, если так можно выразиться, схему — на душу. Он может ее улучшить или ухудшить, и в последнем случае тело его по воскресении будет нести отпечаток его безнравственности. В жизни встречаются люди благообразные, с красивой внешностью, но с оскверненной душой. И, наоборот, бывают люди с заурядными или даже неприятными чертами лица, но душа у них святая. Внутреннее состояние отчасти отражается на внешности, но кардинально она не меняется. В будущей жизни будет не так: красоту тела определит красота души. У людей святых тело будет сиять благодатью в прямом смысле — своим сиянием оно уподобится солнцу, или луне, или звездам, оно станет прекрасным. Сейчас мы говорим в переносном смысле о том, что у человека светится лицо, когда он счастлив или переживает какое-то возвышенное молитвенное состояние, но в будущей жизни не только лица людей, но и их тела будут светиться в самом буквальном смысле слова. И, наоборот, лица и тела грешников будут темными и издающими смрад. Поэтому каждый день, читая Символ веры и повторяя слова: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущаго века», — мы должны произносить их не механически, а сознательно, понимая, что когда-то будущий век действительно наступит. В это мы не только верим, но, как сказано, «чаем» — то есть надеемся на это, ожидаем наступления этого времени.

Празднуя сегодня воскрешение из мертвых праведного Лазаря, мы укрепляем свою веру воспоминанием этого чуда. Веру в будущее воскресение мы должны не просто содержать в уме как некое отвлеченное знание, но и жить ею, понимая, что благодаря нашей жизни, доброй или злой, наше воскрешение будет или «воскрешением живота», или «воскрешением суда» (см. Ин.5:29). Аминь.

7 апреля 2001 года

Неделя 6-я Великого поста, Ваий. Вход Господень в Иерусалим

(Ин., 41 зач., XII, 1-18)

За шесть дней до Пасхи пришел Иисус в Вифанию, где был Лазарь умерший, которого Он воскресил из мертвых. Там приготовили Ему вечерю, и Марфа служила, и Лазарь был одним из возлежавших с Ним. Мария же, взяв фунт нардового чистого драгоценного мира, помазала ноги Иисуса и отерла волосами своими ноги Его; и дом наполнился благоуханием от мира. Тогда один из учеников Его, Иуда Симонов Искариот, который хотел предать Его, сказал: Для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим? Сказал же он это не потому, чтобы заботился о нищих, но потому что был вор. Он имел при себе денежный ящик и носил, что туда опускали. Иисус же сказал: оставьте ее; она сберегла это на день погребения Моего. Ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда. Многие из Иудеев узнали, что Он там, и пришли не только для Иисуса, но чтобы видеть и Лазаря, которого Он воскресил из мертвых. Первосвященники же положили убить и Лазаря, потому что ради него многие из Иудеев приходили и веровали в Иисуса. На другой день множество народа, пришедшего на праздник, услышав, что Иисус идет в Иерусалим, взяли пальмовые ветви, вышли навстречу Ему и восклицали: осанна! благословен грядущий во имя Господне, Царь Израилев! Иисус же, найдя молодого осла, сел на него, как написано: Не бойся, дщерь Сионова! се, Царь твой грядет, сидя на молодом осле. Ученики Его сперва не поняли этого; но когда прославился Иисус, тогда вспомнили, что так было о Нем написано, и это сделали Ему. Народ, бывший с Ним прежде, свидетельствовал, что Он вызвал из гроба Лазаря и воскресил его из мертвых. Потому и встретил Его народ, ибо слышал, что Он сотворил это чудо.

О покорении себя истине Христовой

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Вчера мы вспоминали воскрешение из мертвых Лазаря Четверодневного — одно из последних величайших чудес, сотворенных Господом Иисусом Христом незадолго до Его страданий. Сегодня же вспоминаем о том, как триумфально за шесть дней до Пасхи Спаситель вошел в Иерусалим. Из Евангелия не совсем понятно, когда именно произошло воскресение Лазаря и через сколько времени совершился вход Господень в Иерусалим. Но, исходя из Предания и древнего обычая, Церковь установила праздновать воскрешение праведного Лазаря в субботу, а вход Господень в Иерусалим — на следующий день, в воскресенье, ради того чтобы два этих важных и по своему влиянию на ход дела действительно связанных между собой события мы понимали как причину и следствие. Вот как описывает вход Господень в Иерусалим евангелист Иоанн. (Для того чтобы было более ясно, как все это происходило, мы вынуждены совместить чтение из Евангелия от Иоанна, которое прозвучало сегодня на литургии, и вчерашнее чтение на утрени из Евангелия от Матфея.) «За шесть дней до Пасхи пришел Иисус в Вифанию, где был Лазарь умерший, которого Он воскресил из мертвых. Там приготовили Ему вечерю, и Марфа служила, и Лазарь был одним из возлежавших с Ним. Мария же, взяв фунт нардового чистого драгоценного мира, помазала ноги Иисуса и отерла волосами своими ноги Его; и дом наполнился благоуханием от мира» (ст. 1-3). Может быть, Мария поступила так, подражая той женщине, которая почтила Господа подобным же образом, что описывает евангелист Лука (см. Лк.7:37-38). И в этом смысле подражание ее было весьма похвально. Во время трапезы она также подошла к возлежавшему Господу Иисусу и совершила поступок, который показался ученикам (о чем пишут другие евангелисты) необыкновенным и ненужным расточительством. Подобно тому как Мария следовала примеру другой женщины или, может быть, двух других женщин, так и Иуда Искариотский подражал ученикам Спасителя, которые по простоте своей не понимали, что такое почитание со стороны Марии угоднее Богу, чем раздача нищим стоимости этого мира. И если Мария помазала ноги Господа миром, желая смиренно почтить таким образом Господа Иисуса Христа и показать всем, что Он достоин Божеского поклонения (сознательно она действовала или не вполне, но, безусловно, искренне), то Иуда Искариотский заботой о нищих прикрывал свою страсть, свое сребролюбие. На самом деле он этой заботы не имел, но лишь заимствовал такое поведение у искренних и действительно имевших любовь к ближнему учеников Спасителя — апостолов. «Тогда один из учеников Его, Иуда Симонов Искариот, который хотел предать Его, сказал: Для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим? Сказал же он это не потому, чтобы заботился с нищих, но потому что был вор. Он имел при себе денежный ящик и носил, что туда опус кали. Иисус же сказал: оставьте ее; она сберегла это на день погребения Моего. Ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда» (ст. 4-8). Спаситель отвечает ему так же, как и ученикам, и не обличает тайный мотив его поступка — сребролюбие. Это делает евангелист Иоанн, написавший свое Евангелие спустя много времени. Наверное, только впоследствии он разобрался, почему Иуда Искариотский, по видимости имевший любовь к ближнему, совершил такой лукавый поступок, столь лицемерно себя повел. На самом деле он был вором и им двигало сребролюбие.

«Многие из Иудеев узнали, что Он там, и пришли не только для Иисуса, но чтобы видеть и Лазаря, которого Он воскресил из мертвых» (ст. 9). Сам Лазарь был живым доказательством всесильное™ Спасителя и того, что Он явился победителем смерти. Люди приходили, смотрели на Лазаря, имели, вероятно, возможность и осязать его, чтобы убедиться, что он действительно совершенно здоровый, полноценный человек и что на нем нет никаких следов не только смерти, но и болезни, приведшей его к кончине. Глядя на него, они уверялись в том, что Спаситель есть Мессия, что Он есть истинный Посланник Божий.

«Первосвященники же положили убить и Лазаря, потому что ради него многие из Иудеев приходили и веровали в Иисуса» (ст. 10-11). Первосвященники же упорствовали, потому что не желали терять влияние на народ, который они использовали ради собственной выгоды: манипулируя его мнением и притворяясь благочестивыми, они могли жить, наслаждаясь земными благами. Надо отметить, что первосвященники принадлежали к саддукеискои ереси и отрицали все духовное: как существование души и ее бессмертие, так и существование Ангелов и духов. Это доказывает то, что они более всего уповали на земное преуспеяние и поэтому считали, что если благословение Божие и существует, то выражается оно только в том, что человек, имеющий его, живет на земле лучше других. Можно сказать, что саддукейская ересь представляла собой некую разновидность безбожия с той лишь поправкой, что в то время люди еще не осмеливались отрицать бытие Божие полностью, ибо такое отрицание казалось отсутствием здравого смысла и полным безумием. Но по сути саддукеи уже не имели настоящей веры. Итак, первосвященники, эти древние безбожники, упорствовали, задумав убить не только Господа Иисуса Христа — как они твердо решили, посовещавшись после воскрешения Лазаря из мертвых, — но и самого Лазаря, потому что считали, что общение с ним также усиливает в людях веру в Иисуса и подрывает их собственное влияние на народ.

Теперь мы обратимся к Евангелию от Матфея. Вот как оно рассказывает о входе Господнем в Иерусалим. «И когда приблизились к Иерусалиму и пришли в Виффагию к горе Елеонской, тогда Иисус послал двух учеников, сказав им: пойдите в селение, которое прямо перед вами; и тотчас найдете ослицу привязанную и молодого осла с нею; отвязав, приведите ко Мне; и если кто скажет вам что-нибудь, отвечайте, что они надобны Господу; и тотчас пошлет их. Всё же сие было, да сбудется реченное через пророка, который говорит: Скажите дщери Сионовой: се, Царь твой грядет к тебе кроткий, сидя на ослице и молодом осле, сыне подъяремной. Ученики пошли и поступили так, как повелел им Иисус: привели ослицу и молодого осла и положили на них одежды свои, и Он сел поверх их» (Мф.21:1-7). По словам евангелиста Иоанна, о чем мы прочтем далее, в то время ученики не понимали, что они исполнили древнее пророчество. И евангелист Матфей повествует о входе Господнем в Иерусалим уже спустя годы после этого события и после Воскресения Спасителя и сошествия Святого Духа на апостолов, когда им было дано правильное понимание Священного Писания, в том числе и пророчеств. И потому евангелист уже ясно осознавал, что произошло тогда. «Множество же народа постилали свои одежды по дороге, а другие резали ветви с дерев и постилали по дороге; народ же, предшествовавший и сопровождавший, восклицал: осанна Сыну Давидову! благословен Грядущий во имя Господне! осанна в вышних! И когда вошел Он в Иерусалим, весь город пришел в движение и говорил: кто Сей? Народ же говорил: Сей есть Иисус, Пророк из Назарета Галилейского». (Мф.21:8-11).

А вот как повествует об этом событии евангелист Иоанн: «На другой день множество народа, пришедшего на праздник, услышав, что Иисус идет в Иерусалим, взяли пальмовые ветви, вышли навстречу Ему и восклицали: осанна! благословен грядущий во имя Господне, Царь Израилев! Иисус же, найдя молодого осла, сел на него, как написано: Не бойся, дщерь Сионова! се, Царь твой грядет, сидя на молодом осле» (ст. 12-15). Это пророчество обозначает, что истинные израильтяне, то есть те, которые желали принять Мессию и стать Его учениками и последователями, не должны были бояться, хотя по грехам своим достойны были всякого наказания и Царю Израилеву следовало бы, наверное, жестоко наказать их за их отступление от Бога, нерадение и греховную жизнь. Но вход Господа в Иерусалим на молодом осле, или осленке, знаменовал Его кротость. Он въезжал не на боевой колеснице и не на боевом коне, но на животном совершенно мирном, не использовавшемся на войне.

«Ученики Его сперва не поняли этого; но когда прославился Иисус, тогда вспомнили, что так было о Нем написано, и это сделали Ему» (ст. 16). Ученики исполнили пророчество по приказанию Спасителя, не понимая, однако, что делают; сделали это из послушания. Это пример всем христианам, пример того, что, оказывая послушание Церкви, может быть, даже и не понимая какого-либо момента святоотеческого учения, мы тем самым исполняем волю Божию. И когда вслед за тем нас посещает благодать Божия, то мы осознаем, в чем заключался смысл того или иного действия, мотивированного просто уважением к авторитету святых отцов и Преданию Православной Церкви.

«Народ, бывший с Ним прежде, свидетельствовал, что Он вызвал из гроба Лазаря и воскресил его из мертвых» (ст. 17). Люди приветствовали Господа Иисуса Христа, может быть, также не понимая того, что они делают, движимые, скорее, сердечным чувством, а не сознательной верой. Весь Иерусалим «пришел в движение»: одни приветствовали Спасителя, другие просто с любопытством смотрели, поддавшись общему праздничному, восторженному настроению. Причиной этого «движения» было величайшее чудо, совершенное Господом, — воскресение из мертвых Лазаря Четверодневного. Люди не могли не признать величия Иисуса и как бы поневоле прославляли Его: «Народ, бывший с Ним прежде, свидетельствовал, что Он вызвал из гроба Лазаря и воскресил его из мертвых».

Когда Господь входил в Иерусалим, то непосредственные свидетели воскрешения Лазаря объясняли причину своего ликования всем, кто пришел, чтобы увидеть это необыкновенное торжественное шествие, всем любопытствующим, стекавшимся с разных сторон Иерусалима (в Иерусалиме в то время было много богомольцев, пришедших на Пасху из разных стран). Люди свидетельствовали о том, что своими глазами видели, как Лазарь вышел из гробницы, как Господь воздвиг его из мертвых. Нам неизвестно, участвовал ли в этом шествии сам Лазарь, но свидетели его воскресения, как мы узнаем из Евангелия, там были. Притом, видимо, их было много, потому что и в Евангелии от Иоанна мы читаем, что «многие из Иудеев пришли к Марфе и Марии утешать их» (Ин.11:19). И все эти «многие» были, сознательно или несознательно, также живым доказательством великого чуда.

«Потому и встретил Его народ, ибо слышал, что Он сотворил это чудо» (ст. 18). Истинное духовное величие состоит не в том, чтобы Господь торжественно вошел в город как некий полководец или победоносный воин, не в том, чтобы Он покорил врагов, которые притесняли иудеев уже на протяжении многих столетий. И даже не в том что Господь чудесным образом накормил тысячи нуждающихся голодных людей (см Мф.14:14-21). Мы помним, что когда народ после чудесного умножения хлебов собрался прославить Христа и объявить Его Царем Израилевым, то Он скрылся, отвергнув такое поклонение. Господь не хотел, чтобы люди почитали Его Царем по такому житейскому человеческому мотиву, то есть за то, что Он их накормил. Конечно, они видели чудо и потому намеревались возвеличить Христа, но, с другой стороны, ими руководило и желание всегда пользоваться вещественными благами. Они хотели сделать Христа своим Царем, чтобы никогда не испытывать никаких земных нужд, потому Господь и не захотел, чтобы Его прославили за это, пусть и великое, чудо. Но вот Он воскресил из мертвых Лазаря Четверодневного и явился победителем смерти, Он пренебрег всеми остальными скорбями и бедами человеческой жизни, не обратил внимания на таких врагов израильского народа (в то время единственного правоверующего народа на земле), как римляне, или персы, или другие народности Востока и Запада, время от времени вот уже на протяжении нескольких столетий притеснявших Ветхозаветную Церковь. Пренебрег всем этим как несущественным и не имеющим значения, потому что все земные нужды и скорби, происходящие от людей или от стихийных бедствий, в конечном счете приводят к смерти. Тот, Кто сокрушил смерть, избавил людей от страха подвергнуться земным скорбям. Победив смерть, Господь захотел, чтобы именно тогда Его и прославили как Израильского Царя — не как победителя врагов или избавителя от разных земных лишений, а как победителя смерти.

Были чудеса, которые Господь сотворил уже после входа в Иерусалим. Можно их перечислить — их немного. Он иссушил смоковницу, чтобы показать Свое могущество не только в отношении милосердия, но и если бы Он захотел, то и в отношении гнева и наказания (см. Мф.21:19). Тем самым Господь засвидетельствовал, что предается Своим врагам добровольно. Когда намеревавшиеся Его арестовать — а с ними был и Иуда -пришли в Гефсиманский сад и объявили, Кого они ищут, Спаситель сказал: «Это Я» — и все они пали на землю (см. Ин.18:6). Таким образом Он обнаружил перед ними Свое могущество, а Своим ученикам дал понять, что по Своей воле идет на страдания для принесения Искупительной Жертвы. Другим чудом было исцеление Малха, одного из рабов, пришедших взять Господа под стражу. Исцеляя его, Спаситель учит нас любить своих врагов, даже в тот самый момент, когда они откровенно желают нам зла. Вот те чудеса, которые сотворил Господь до Своих страданий.

Во время Его Крестных Страстей также совершались необыкновенные знамения и явления (см. Лк.23:45). Разорвалась завеса, отделявшая Святое от Святая Святых, а это означало, что иудейский Храм опустел, его оставила благодать. Произошло затмение солнца, то есть и сама природа содрогнулась от такого страшного преступления иудеев и от величия Той Жертвы, которую Иисус Христос принес за всех нас. И, наконец, Воскрешение из мертвых Самого Спасителя — это самое великое чудо, явившееся как бы завершением Его миссии на земле. Кроме того, Господь еще и воззвал из гробов многих умерших праведников, которые явились верующим людям и свидетельствовали о Его грядущем Воскресении (см. Мф.27:52-53). Нам известно и о многих чудесных явлениях Спасителя по Его Воскресении, сопровождавшихся необыкновенными событиями. Например, мы знаем о чудесном лове рыбы на Генисаретском озере (см. Ин.21:1-14), о том, как Господь вошел в горницу, где находились Его ученики, через запертую дверь (см. Ин.20:19). Однако до Крестных страданий Господа Иисуса Христа чудо воскресения из мертвых Лазаря Четверодневного было величайшим и потрясло весь Иерусалим, так как произошло оно недалеко от города и весть о нем разнеслась среди всех иерусалимлян. Это было последней попыткой Спасителя обратить к истине упрямых, лукавых и своенравных иудеев, чтобы они познали в Нем Христа.

Но мы видим, что ликование народа, сопровождавшее вход Господень в Иерусалим, очень скоро угасло. Наверное, уже к концу того же дня люди забыли о произошедшем чуде. Это был лишь мгновенный всплеск их восторга и радости. Ведь они ожидали увидеть какое-то внешнее торжество: ликующих воинов, окружающих Спасителя и выступающих на Его стороне, низверженных Им иудейских правителей, в первую очередь римских чиновников и воинов, находившихся в Иерусалиме. Не увидев всего этого и не понимая или не понимая до конца именно духовную победу Господа, люди разошлись, и все успокоилось. А через несколько дней эти люди имели уже совсем другое настроение. Может быть, в душе они имели какую-то веру, но, боясь своих начальников, своих первосвященников, они поддались человекоугодию, из-за которого люди хотят выглядеть здравомыслящими в глазах своих ближних, соседей и друзей и не желают быть какими-то особенными. Поддавшись этому чувству, они отреклись от Спасителя, и как несколько дней назад многие из них говорили: «Осанна!» — так потом кричали: «Распни, распни Его!»

Мы, православные христиане, вспоминая в назидание себе это евангельское повествование, уверяемся в Божественном происхождении Господа нашего Иисуса Христа. Но в то же самое время мы должны укорять самих себя и извлекать для себя, может быть, и печальные уроки. Мы увидели, как человекоугодие привело иудеев в конечном счете к душевной катастрофе. Но и мы иногда прославляем Бога из человекоугодия, прославляем Его, потому что «все» это делают. Когда все увлечены энтузиазмом к совершению добрых дел, служению Богу, каким-то частным проявлениям благочестия, тогда и мы вместе со всеми готовы на это. Когда же мы сталкиваемся с людьми, противящимися истине, то так же легко поддаемся нерадению и маловерию, так что выражение пламенной веры через несколько дней сменяется глубочайшими сомнениями. В значительной степени все эти беды происходят с нами из-за страшной страсти человекоугодия, из-за того, что мы хотим быть «как все». Но мы не должны руководствоваться этим принципом, для нас главное — это Истина. Если все будут за Истину, то и мы будем со всеми, если же все будут против Истины, то мы должны остаться с ней, пусть даже мы будем одни или в малом числе. Ведь лишь немногие ученики Спасителя, которые сохранили преданность Ему и в душе все же не утратили веру, хотя и проявили малодушие и, отрекшись, бежали, за одну свою веру и внутреннюю преданность сподобились стать проповедниками Истины. Они не только сами исповедовали ее, но были ее проповедниками и свидетелями по всей земле. Своими, как говорит пророк, «прекрасными ногами» (см. Ис.52:7; Рим.10:15) они покорили Истине Христовой весь мир. Не мечом, не силой, не государственным могуществом, как делали, например, магометане, завоевывавшие разные народы, но исключительно проповедью и силой своей веры. Аминь.

23 апреля 2000 года

О лени и трудолюбии в духовной жизни

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы вспоминаем торжественный вход Господа нашего Иисуса Христа в Иерусалим, когда после воскрешения праведного Лазаря — а об этом чуде узнали уже многие жители Иерусалима — Господь со славой, при народном ликовании вошел во врата Святого Града. И по сей день известно то место, где находились так называемые Златые врата, через которые Спаситель прошел в город. Сейчас городские стены там совершенно другие: они построены в XVI веке, но, тем не менее, это место на них отмечено (ныне оно заложено камнем). Кроме того, совсем недавно, в конце XIX века, были проведены раскопки на Елеонской горе, которая находится между Вифанией и Иерусалимом, где были найдены остатки той самой древней дороги, вымощенной камнем, по которой Спаситель спускался из Вифании и при народном ликовании шел в Святой Град.

Как говорит Евангелие, толпа, бывшая со Спасителем, свидетельствовала, что Господь наш Иисус Христос «вызвал из гроба Лазаря и воскресил его из мертвых» (ст. 17). «Потому и встретил Его народ, ибо слышал, что Он сотворил это чудо» (ст. 18), — то есть воскрешение четверодневного мертвеца. Это событие было необыкновенным, непостижимым и одновременно настолько реальным и ощутимым, что народ с ликованием встретил Госиода Иисуса Христа, воспевая его и выкрикивая: «Осанна! благословен грядущий во имя Господне, Царь Израилев!» (ст. 13). Этот крик как бы невольно вырывался из сердец людей. Мы не знаем точно, кто так прославлял Спасителя, может, даже и те, кто недавно относился к Нему враждебно. Но несомненно, что любящие Спасителя и верующие в Него восклицали именно так, а Его непримиримые враги не смели в это время даже возвысить голоса и высказывали свое неудовольствие тихо, потому что всеобщее ликование вызвало в них страх. Они боялись, что, если скажут что-либо против Иисуса, народ возмутится, отринет их, и авторитет их окончательно упадет; может быть, боялись даже и физической расправы.

К сожалению, страх их оказался напрасным. Прошло совсем немного времени, и те же толпы народа, которые с такой славой и восторгом встречали Спасителя, забыли о Нем, а некоторые даже переменили свое радостное настроение на враждебное отношение, поддавшись интригам и внушению фарисеев и архиереев. Последние же были лицемерами и хотели избавиться от Господа, потому что завидовали и потому что боялись лишиться почета и материальных выгод, которые они имели благодаря народному почитанию и уважению. Какие же размышления это у нас вызывает? Вот люди видят необыкновеннейшее, непостижимое чудо: воскрешен четверодневный мертвец, плоть которого уже распадалась, в особенности если учитывать, что все это происходило в жарком климате Палестины. Казалось бы, слава этого чуда столь велика, что уже никто не должен сомневаться в том, что Иисус есть Сын Божий и действительно Царь Израиля — Царь духовный, вечный. Не такой царь, чей престол после его смерти займет другой, как это обычно бывает в жизни. Ведь даже члены одной царской династии сменяют друг друга, образуя при этом более или менее длинную череду монархов до тех пор, пока и сама династия не сменится другой. Значит, никого из людей нельзя назвать истинным царем избранного народа Израиля. В то время таким избранным народом был еврейский, а ныне — всякий православный народ, будь то русские, румыны или греки, ибо Православная Церковь есть новый Израиль. И этим чудом воскрешения Лазаря Господь Иисус Христос показал, что именно Он и есть истинный Царь Израилев — Царь вечный.

Но прошло, повторяю, совсем немного времени, все было забыто, и, может быть, та же самая толпа кричала Пилату: «Распни, распни Его!» (Лк.23:21; Ин.19:15). Хотя Пилат больше думал о своем благополучии и карьере, он, тем не менее, не хотел наказывать человека, который очевидно ни в чем не был повинен, и потому желал отпустить Спасителя. Он стал возражать иудеям, говоря: «Невиновен я в крови Праведника Сего», на что они восклицали: «Кровь Его на нас и на детях наших» (Мф.27:24-25) — то есть призвали проклятие не только на себя, но и на своих потомков. Как же это объяснить? Вера в величайшее чудо воскресения из мертвых, которого никакой «чудотворец», а тем паче ученый, мудрец или государственный деятель никогда не мог совершить и не совершит, — и тут же забвение! Оказывается, что веры как состояния ума еще недостаточно для нашего спасения.

В Евангелии есть и другой пример человека, который верил в воскресение мертвых, но был при этом тяжким грешником, усугублял свои грехи все новыми и новыми согрешениями и умер без раскаяния. Это Ирод. Услышав о чудесах, которые творили ученики Спасителя, — а к тому времени Ирод уже казнил Иоанна Крестителя — Ирод, несмотря на то что ему пытались возражать, с уверенностью сказал: «Это Иоанн Креститель воскрес из мертвых, и потому такие чудеса совершаются им и его учениками» (см. Мф.14:2; Мк.6:14-16; Лк.9:7-9). Конечно, Ирод ошибался — это ученики Спасителя творили чудеса. Но для нас важно то, что он твердо верил в воскресение из мертвых, — и, тем не менее, эта вера никак не удерживала его от совершения всех его беззаконных дел, в том числе и по отношению к Спасителю. Мы помним, что Понтий Пилат, желая снять с себя ответственность за суд над Спасителем и узнав, что Он родом из Галилее и как бы состоит под властью Ирода, послал Спасителя к нему. Ирод же, вместо тоге чтобы отпустить невиновного человека, решил польстить Пилату и проявил свое по добострастие. Ирод и Пилат до того времени были в плохих отношениях, и теперь Ирод решил воспользоваться случаем извлечь из происходящего политические выгоды 1 примириться с Пилатом ради собственного блага и блага своего крошечного государства. Он отослал Иисуса обратно к Пилату, вместо того чтобы взять на себя ответственность за справедливое освобождение совершенно невиновного человека, пусть он да» и не считал Его пророком.

Итак, мы видим, что вера в воскресение из мертвых ничего не принесла ни Ирод ни евреям, которые уже не просто верили, но даже точно знали, что Лазарь воскрес из мертвых. Мы должны ужаснуться от этих примеров и посмотреть на себя, что( проверить, живем ли мы согласно своей вере в то, что Иисус есть пришедший в м Сын Божий, Одно из Трех Лиц Пресвятой Троицы. Мы веруем в то, что Он пришел спасти грешников от их грехов и погибели, что Он явится и в последний день, когда не должен сомневаться в том, что Иисус есть Сын Божий и действительно Царь Израиля — Царь духовный, вечный. Не такой царь, чей престол после его смерти займет другой, как это обычно бывает в жизни. Ведь даже члены одной царской династии сменяют друг друга, образуя при этом более или менее длинную череду монархов до тех пор, пока и сама династия не сменится другой. Значит, никого из людей нельзя назвать истинным царем избранного народа Израиля. В то время таким избранным народом был еврейский, а ныне — всякий православный народ, будь то русские, румыны или греки, ибо Православная Церковь есть новый Израиль. И этим чудом воскрешения Лазаря Господь Иисус Христос показал, что именно Он и есть истинный Царь Израилев — Царь вечный.

В Евангелии есть и другой пример человека, который верил в воскресение мертвых, но был при этом тяжким грешником, усугублял свои грехи все новыми и новыми согрешениями и умер без раскаяния. Это Ирод. Услышав о чудесах, которые творили ученики Спасителя, — а к тому времени Ирод уже казнил Иоанна Крестителя — Ирод, несмотря на то что ему пытались возражать, с уверенностью сказал: «Это Иоанн Креститель воскрес из мертвых, и потому такие чудеса совершаются им и его учениками» (см. Мф.14:2; Мк.6:14-16; Лк.9:7-9). Конечно, Ирод ошибался — это ученики Спасителя творили чудеса. Но для нас важно то, что он твердо верил в воскресение из мертвых, — и, тем не менее, эта вера никак не удерживала его от совершения всех его беззаконных дел, в том числе и по отношению к Спасителю. Мы помним, что Понтий Пилат, желая снять с себя ответственность за суд над Спасителем и узнав, что Он родом из Галилеи и как бы состоит под властью Ирода, послал Спасителя к нему. Ирод же, вместо того чтобы отпустить невиновного человека, решил польстить Пилату и проявил свое подобострастие. Ирод и Пилат до того времени были в плохих отношениях, и теперь Ирод решил воспользоваться случаем извлечь из происходящего политические выгоды и примириться с Пилатом ради собственного блага и блага своего крошечного государства. Он отослал Иисуса обратно к Пилату, вместо того чтобы взять на себя ответственность за справедливое освобождение совершенно невиновного человека, пусть он даже и не считал Его пророком.

Итак, мы видим, что вера в воскресение из мертвых ничего не принесла ни Ироду, ни евреям, которые уже не просто верили, но даже точно знали, что Лазарь воскрешен из мертвых. Мы должны ужаснуться от этих примеров и посмотреть на себя, чтобы проверить, живем ли мы согласно своей вере в то, что Иисус есть пришедший в мир Сын Божий, Одно из Трех Лиц Пресвятой Троицы. Мы веруем в то, что Он пришел спасти грешников от их грехов и погибели, что Он явится и в последний день, когда все по Его зову восстанут из мертвых и Он будет судить каждого по его делам. Мы верим, но наша вера нас мало к чему обязывает: не потому, что она ошибочна, — умом мы веруем правильно, но потому, что сердце наше либо вовсе холодно, либо испытывает религиозный восторг лишь в какие-то мгновения, подобно тому как происходило с евреями, современниками Спасителя. Проходит немного времени, этот восторг исчезает, и мы вновь погружаемся в суету. Пусть на словах мы не отрекаемся от Господа, но своими делами показываем, что мы ничем не лучше людей неверующих, а подчас и хуже их. Наша вера настолько слаба, что может дать нам силы лишь для какого-то краткого религиозного взлета. Например, пришел праздник — Вербное воскресенье, Пасха или Крещение. Мы хотим приобщиться к святыням, которыми Церковь благословляет своих чад. Может быть, кто-то раз в году — в Великий пост — исповедуется, искренне кается и причащается. Но потом этот небольшой религиозный подъем проходит, и человек испытывает душевное состояние, которое подобно тому, что моряки называют «мертвой зыбью»: нет никакого движения, никакого ветра, который бы наполнил паруса ладьи нашей души, чтобы она устремилась к Богу. Поэтому постараемся предаться нынешнему искреннему взлету нашей души и увлечься им.

Кроме того, мы должны иметь терпение и трудиться духовно. Все понимают, что такое лень, и общеизвестно, что трудолюбивого человека окружающие уважают, а ленивого — презирают. Но есть и духовная лень, которая обычно святыми отцами называется унынием: лень к молитве, к посещению храма Божия, к чтению Священного Писания и святоотеческих книг. Мы знаем, что все это нужно сделать, но все откладываем и откладываем и сами себя доводим до такого противоестественного душевного состояния, что уже и совесть перестает нас укорять, настолько мы к нему привыкаем. Душа наша окаменела, однако это не значит, что мы уже не способны к покаянию. Даже и в таком состоянии мы обязаны себя заставить делать то, что положено, хотя бы нам и не хотелось. Вы прекрасно понимаете, что и в обыденной жизни не все делают то, что нравится, — не всякий занимается таким трудом, который ему по душе. Даже если мы исполняем какое-то любимое, приятное нам дело, то и тогда бывают периоды каких-либо трудностей, возникают препятствия, и в это время мы испытываем неудовольствие. Однако никто не бросает начатого предприятия, но доводит его до конца, потому что знает, что иначе он просто не получит хлеба насущного. Человек трудится, невзирая на то, нравится ему это или нет, несмотря на то, что периоды удовольствия от труда сменяются неприятными ощущениями. Здравый смысл говорит ему, что его труд необходим для содержания его самого и его семьи.

Тот же здравый смысл должен руководить нами и при духовном служении. Мы должны принуждать себя духовно трудиться, хотя бы нам это и не нравилось. Ведь Спаситель сказал: «Царствие Небесное нудится, и нуждницы восхищают е» — по-русски: «Усилием берется, и употребляющие усилие приобретают его» (см. Мф.11:12). Усилие нужно во всем: и в телесном, и в духовном. После падения первых людей Господь сказал Адаму: «В поте лица твоего будешь есть хлеб» (Быт.3:19). Мы видим, что эти слова сбываются на всех людях, и жить иначе нам невозможно, — и при своих духовных занятиях мы также должны проливать пот, пот духовный. Преподобный Исаак Сирин премудро рассуждает, что Господь наш Иисус Христос, пролив кровавый пот во время молитвы в Гефсиманском саду, заменил пот телесных трудов потом молитвенным. И отныне для того, чтобы насытить свою душу небесными, духовными благами — благодатью Божией, мы должны также проливать молитвенный пот. Трудиться необходимо для поддержания не только нашего телесного существования, но и нашей духовной жизни. Иначе с нами может случиться то же, что произошло с иудеями, современниками Спасителя: после воскрешения Им праведного Лазаря они восторженно встречали Господа Иисуса Христа, когда Он входил в Иерусалим, а через некоторое время отвернулись от Него и впали в полное безразличие и равнодушие к Его судьбе. Некоторые из них, может быть, даже участвовали в том страшном осуждении Спасителя на смерть, когда толпа кричала Пилату: «Распни, распни Его!» Пилат желал отпустить Спасителя, сначала наказав Его, но иудеям этого было мало, они желали Ему смерти, и притом смерти мучительной и позорной.

И мы так же: сначала приходим в религиозный восторг, а потом остываем и, пренебрегая заповедями Божиими, становимся распинателями Спасителя. Чтобы такого с нами не происходило, мы должны этот восторг, охватывающий нас в праздники, — а правильнее, эту благодать Божию, как бы простирающуюся из храма и привлекающую в Церковь даже тех, кто почти никогда не думал о вере, — сохранить и трудами укоренить в своем сердце. Вот тогда наша жизнь преобразится и мы, несмотря на свои греховные немощи, станем людьми искренно верующими, а не такими, которые сначала восторженно приветствуют Спасителя, а спустя некоторое время совершенно забывают о том, как еще недавно с восторгом восклицали: «Осанна! Благословен грядущий во имя Господне, Царь Израилев!» (см. Мф.21:9; Мк.11:9-10; Ин.12:13). Аминь.

8 апреля 2001 года

О восприятии евангельских событий сердцем

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы собрались в храм Божий, чтобы отпраздновать событие, произошедшее очень давно, без малого две тысячи лет назад. Мы должны уяснить для самих себя значение этого праздника, не только понять его умом, но и, главное, почувствовать сердцем.

В сегодняшнем евангельском чтении есть слова, объясняющие, почему народ столь торжественно, с ликованием встречал входившего в Иерусалим Господа Иисуса Христа. Вот как говорит об этом евангелист Иоанн: «Народ, бывший с Ним прежде, свидетельствовал, что Он вызвал из гроба Лазаря и воскресил его из мертвых. Потому и встретил Его народ, ибо слышал, что Он сотворил это чудо» (ст. 17-18). Стечение народа из всего Иерусалима, пальмовые ветви, одежды, постилаемые под ноги осла, на котором восседал Господь Иисус Христос, ликующие возгласы «Осанна в вышних!» — вся эта торжественная встреча была устроена потому, что всех поразило непостижимое, не вмещающееся в человеческий разум чудо — воскрешение из мертвых четвероднсвного мертвеца.

В наше время находятся люди, которые, стремясь, так сказать, «свести на нет» чудеса Спасителя, говорят, что случаи воскрешения из мертвых дочери Иаира и сына наинской вдовицы были «кажущимися». Вероятно, говорят они, здесь имел место просто сон или глубокий обморок. Но можно ли подобное сказать о воскрешении почти разложившегося Лазаря Четверодневного?

Ведь представьте, до какой степени разложился (не побоюсь, может быть, не вполне уместного здесь слова) труп праведного Лазаря на четвертый день, если мы знаем, что даже в наших северных странах принято предавать тело погребению не позднее чем на третий день. У иудеев же и магометан до сих пор существует обычай погребать покойника на следующий день после смерти, потому что в жарких странах тело разлагается еще быстрее, так что даже человек, любивший умершего, не может долго предаваться печали над его телом.

И вот люди, потрясенные тем, что совершил Спаситель, встречали Его с пальмовыми ветвями. В подражание им и мы сейчас держим в руках ветви вербы или ивы (потому что в наших краях, да еще в такое время года, нельзя найти других цветущих ветвей, а пальмы у нас не растут). Тем самым мы показываем, что если бы мы жили в то время, то находились бы среди тех, кто встречал Спасителя с ликованием, кто встречал Его с пальмовыми ветвями, кто от всей души восклицал: «Осанна в вышних! Благословен грядый во имя Господне!» (см. Мф.21:9). Мы отождествляем себя с учениками Спасителя, с теми, кто принял воскрешение праведного Лазаря как действительность.

Но среди тех, кто признавал это чудо, некоторые, как нам это ни покажется странным на первый взгляд, остались враждебно настроенными к Господу Иисусу Христу. Это были архиереи и фарисеи. Они понимали, что Господь пользуется все большей и большей славой и любовью у народа и народ может, оставив их, последовать за Спасителем. Хотя они и не отрицали это великое знамение, которое прямо называли чудом, тем не менее составили заговор, с тем чтобы убить Спасителя. Значит, мало просто признать действительность чуда, нужно сделать выводы из него и стать учениками Спасителя. Нужно познать, что чудо воскрешения праведного Лазаря свидетельствует о Божественном происхождении Господа Иисуса Христа, что Он был не просто необыкновенный Человек, проповедовавший добро (по словам некоторых людей, только в этом и заключалось Его достоинство), но Он есть Сын Божий, сошедший с неба на землю, воспринявший на Себя человеческое естество и спасший род человеческий. А для этого нужно верить в чудо не только умом, не только проявляя доверие, то есть признавая сам факт этого события, но верить в него сердцем, то есть осознавать его значение для нашей жизни.

Сейчас мы стоим с ветвями верб, как бы с пальмовыми ветвями, подражая тем людям, которые с ликованием встречали Господа Иисуса Христа. Значит, мы должны быть и Его учениками. Но спросим сами себя честно: до какой степени мы верим в действительность хотя бы одного только этого чуда? Я уж не говорю обо всех тех чудесах, которые совершил Спаситель до этого, и о Воскресении из мертвых Самого Господа Иисуса Христа, потому что еще не пришло время Пасхи. Давайте остановимся на этом только чуде, ради которого иудеи с ликованием встречали Спасителя, а мы пришли в храм и подражаем их ликованию. Верим ли мы в полной мере в воскрешение праведного Лазаря, осознаем ли необыкновенность, непостижимость и вместе с тем реальность этого события? Если бы мы приняли его всем сердцем, то, я думаю, мы пришли бы в необыкновенное потрясение, нас охватил бы благоговейный ужас, одновременно восторг и страх. И это, наверное, самое меньшее из того, что с нами произошло бы. Однако по тому, какую жизнь мы ведем, по равнодушию, в котором пребываем даже во время богослужения, можно видеть, что размышление об этом событии не действует на нас так, как оно должно было бы действовать, между тем как событие это потрясало тех, кто встречал Спасителя. К кому же в таком случае мы можем себя отнести? К тем ли, кто прибежал на это необыкновенное зрелище только ради любопытства? К тем ли, кто наблюдал за происходившим с некоторой враждебностью, упрекая Спасителя: «Зачем Ты разрешаешь им говорить, что Ты Сын Давидов, запрети им!» (см. Лк.19:39)? Или все же мы относим себя к тем, кто с искренним ликованием встречал Спасителя, держа в руках пальмовые ветви?

Нужно осознать свое духовное состояние, понять, на какой ступени духовного развития мы находимся. И если мы видим, что в нас недостаточно веры, что наша вера, казалось бы искренняя, не влияет на нашу жизнь, значит, чудо воскресения из мертвых Лазаря Четверодневного не подействовало на нас должным образом. Мы не сделали из него вывода о том, что Иисус есть Сын Божий и что Тот, Кто воскресил Лазаря, когда-нибудь воскресит и нас, и всех от века живших людей, хотя бы и праха их не сохранилось. Действительно, нет никакой разницы между тем, чтобы воскресить четверодневного мертвеца, тело которого уже распалось, или умершего тысячу лет назад, потому что и здесь и там все человеческие усилия бессильны, и здесь и там законы смерти необратимы.

В Евангелии говорится: «Народ, бывший с Ним прежде, свидетельствовал, что Он вызвал из гроба Лазаря и воскресил его из мертвых». И сейчас все свидетельствуют нам о том, что Господь Иисус Христос воскресил из мертвых праведного Лазаря: и этот «народ, бывший с Ним прежде», то есть описанные евангелистами люди, и сами евангелисты. Мы собрались в храме именно ради этого события, а не ради какого-то русского обычая. Обычай хорош тогда, когда он наполнен смыслом и когда мы этот смысл постигаем, а если мы принимаем только его внешнюю сторону, то обычай становится для нас лишь обрядом, как бы пустым сосудом, в котором была драгоценная жидкость, но пролилась по нашей невнимательности, рассеянности и маловерию. Внешнюю сторону обычая мы принимаем, а внутреннюю постичь не можем. Мы празднуем, но в нас нет глубокой веры, мы не прониклись тем, что вспоминаем в этот день.

Пусть сегодняшний праздник станет для нас неким внутренним событием, которое даст нам еще один толчок для приобретения такой веры, какая была у людей, встречавших Спасителя в Иерусалиме, как описывают это евангелисты. Не будем оправдывать себя тем, что мы отстоим слишком далеко от времени этого события, что все это в прошлом, а прошлого не существует. Это отговорки. Ведь и всех встречавших Спасителя в те времена можно условно разделить на три группы: одни воспринимали все происходившее с верой, другие пришли из любопытства, а третьи были даже враждебно настроены. Значит, дело не в том, чтобы видеть чудеса Спасителя собственными глазами и воспринимать происходящее своими чувствами. Ведь то, что человек видит, он может истолковывать по-разному. Даже воскрешение праведного Лазаря для фарисеев, архиереев и иудейских старцев явилось поводом к тому, чтобы ускорить развязку и наконец погубить Господа.

Значит, важно не только восприятие чувствами, недоступностью которого для нас мы часто оправдываемся, но и, главное, восприятие душой, умом, духовным взором, то есть сердцем, как говорит Евангелие и как мы назовем это просто, одним словом, не пытаясь никоим образом истолковывать. Воспримем это как данное, как то, что известно нам всем из собственного опыта. Мы должны увидеть событие сердцем, потому что если человек не воспринял что-то сердцем, не прочувствовал, значит, он в это и не верит. Если человек сердцем не принимает каких-то слов, значит, он не согласен с ними. Если человек не чувствует любви к другому человеку сердцем, значит, он и вовсе ее не чувствует.

Воззрим сердцем на чудо воскрешения праведного Лазаря и с сердечным ликованием встретим Господа Иисуса Христа, как будто присутствуя при Его входе в Иерусалим: «Осанна в вышних! Благословен грядый во имя Господне!» Аминь.

20 апреля 2003 года

Страстная седмица

Великая Среда. О духовном и телесном служении Богу

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

В сегодняшнем евангельском чтении вспоминается, как Господь наш Иисус Христос незадолго перед Своими страданиями возлежал за трапезой «в Вифании, в доме Симона прокаженного» (Мф.26:6). В древности за трапезой не сидели, а лежали: ложа были расположены вокруг стола, изголовьями к нему, человек полулежал на левом боку, левой рукой облокачивался на подушку, а правой ел. Именно так Спаситель возлежал в Вифании в доме Симона, который, как можно предположить, был одним из исцеленных Господом больных проказой. Эта болезнь и в наше время практически неизлечима, а тогда была совершенно неисцелима, и только чудесным образом человек мог быть избавлен от нее.

«Приступила к Нему женщина с алавастровым сосудом мира драгоценного и возливала Ему возлежащему на голову» (Мф.26:7). Миро — это благоухающая жидкость, приготовляемая из елея и вкладываемых в него более двадцати видов благовонных трав. Оно варится чрезвычайно медленно, и благоухание от него очень стойкое. Церковь употребляет миро для Таинства Миропомазания, которое и получило от него свое название, и для его варения мы берем древние рецепты (правда, в Церковном Таинстве миро становится действенным не само по себе, но низводит благодать, будучи освященным особыми молитвами и священнодействиями). И вот женщина взяла это благовоние, приступила к Спасителю и начала возливать Ему на голову.

«Увидев это, ученики Его вознегодовали и говорили: к чему такая трата? Ибо можно было бы продать это миро за большую цену и дать нищим» (Мф.26:8-9). Наученные Господом милосердию, апостолы не желали никакой роскоши, избегали ее, поскольку видели, что Спаситель был прост в поведении, а также соблюдал простоту в одежде, в пище и вообще в быту. Хотя, казалось бы, как Царь — а они верили, что Господь является Царем, — Он должен был требовать Себе царских почестей от людей, особой одежды и пищи, но Господь вел Себя чрезвычайно просто, смиренно и был, как Сам Он о Себе сказал, для всех слугой и рабом (см. Мк.10:45; Л к. 22, 27). Привыкнув к этому, ученики подумали по-человечески: такая трата денег напрасна, это миро можно было бы продать, а деньги раздать нищим. Однако в данном случае их мысль была совершенно неуместной.

«Но Иисус, уразумев сие, сказал им…» (Мф.26:10). Почему сказано: «Уразумев сие»? Апостолы боялись сказать об этом Спасителю напрямую, поскольку уже многократно случалось, что они, пытаясь о чем-то рассуждать, бывали порицаемы Им. Поэтому и сейчас они говорили лишь между собой, однако Господь, как всеведущий Бог, все знал. «Уразумев сие, сказал им: что смущаете женщину? она доброе дело сделала для Меня» (Мф.26:10). То есть женщина совершила дело не напрасное, не пустое, но доброе, которое и нужно было исполнить.

Может быть, ученики не понимали, о чем идет речь, или видели в словах Господа некую притчу, поэтому далее Он объясняет им: «Ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда имеете» (Мф.26:11). В тот момент и этого объяснения они также по-настоящему не постигли, но впоследствии, когда пришло время, вспомнили слова Спасителя и поняли их пророческое значение. «Возлив миро сие на тело Мое, она приготовила Меня к погребению» (Мф.26:12). Этим Господь Иисус Христос предсказал, что Его погребение будет настолько спешным, что Его тело не успеют помазать миром, как полагается по обычаям, и поэтому Он нуждается в помазании заранее, прежде смерти. Так и нам, братья и сестры, память смертная необходима не тогда, когда смерть уже придет. Нет, мы заранее должны себя готовить к этому неминуемому страшному событию, жить, имея его перед глазами. Нам необходимо себя очистить, сделать достойными милости Божией, как бы помазать себя духовным драгоценным миром и быть готовыми к переходу в вечную жизнь.

«Истинно говорю вам: где ни будет проповедано Евангелие сие в целом мире, сказано будет в память ее и о том, что она сделала» (Мф.26:13). И действительно, братья и сестры, мы видим, что всюду во всем мире с того времени, как это событие произошло, о помазавшей Господа миром женщине говорится как о совершившей нечто похвальное. Всем нам она ставится как пример того, что нужно думать не только о вещах житейских и что добро состоит не в одной лишь помощи людям делами милосердия: накормить кого-то, дать одежду и т. п. Добрым делом, и в не меньшей степени, является также возжигание лампад, светильников, свечей в храме, курение фимиама, постройка благолепных храмовых сооружений и украшение их драгоценной утварью, иконами, священническими ризами, достойными великих Таинств Церкви.

Однако женщине, возливавшей на главу Господа миро, уподобляются не только те, которые украшают храмы Божий, но и те, которые внешнему служению предпочитают молитву. В нашей жизни часто бывает, что, когда мы становимся на молитву, диавол внушает нам следующую мысль: «Зачем ты напрасно тратишь время на такое долгое правило? Лучше б ты пошел и сделал то или другое дело, полезное для тебя, для твоих-близких, для нуждающихся». И мы, подобно неразумным (в то время) ученикам Спасителя, пытаемся удержать свою душу от того, к чему она стремится, что, собственно, является смыслом ее существования, — от общения с Богом. Мы препятствуем этому под предлогом помощи ближним и исполнения необходимых дел. Молитва, в нашем понимании, — это нечто эфемерное, малозначащее, потому что плодов ее никто не видит, никаких изменений от нее как будто бы не происходит, тогда как от совершенных нами внешних добрых дел польза, по нашему мнению, очевидна. Однако Спаситель заповедует нам подражать этой женщине. Она для нас пример того, что духовное общение с Господом Иисусом Христом нужно предпочитать телесным занятиям. Ради этого до сих пор по всему миру проповедуется о том, что она сделала.

«Тогда один из двенадцати, называемый Иуда Искариот, пошел к первосвященникам и сказал: что вы дадите мне, и я вам предам Его? Они предложили ему тридцать сребренников» (Мф.26:14-15). В Евангелии не говорится прямо, но можно догадаться, что Иуда Искариотский, одержимый страстью сребролюбия, весьма вознегодовал на слова Спасителя о том, что не нужно продавать миро, поскольку это помазание есть приготовление Его к погребению. Вознегодовал он по той причине, что надеялся эти деньги украсть. Из Евангелия от Иоанна нам известно, что Иуда был казнохранителем, носил пожертвования, предназначенные на пропитание Господу и Его ученикам, и из этих денег крал (см. Ин.12:6). Так, за несколько дней до этого помазания, когда Мария, сестра Лазаря, также подошла к Господу и помазала Его ноги нардовым миром, Иуда, жалея об упущенной возможности обогатиться, стал упрекать ее. Но тогда Спаситель в ответ похвалил поступок Марии. И сейчас во второй раз Иуда сам уже не посмел что-либо возразить; это сделали ученики, искренне убежденные в том, что нищим нужно помогать. В отличие от них Иуда лишь притворялся милосердным, а на самом деле стремился единственно к обогащению. Увидев, что Учитель так «понапрасну» тратит деньги, Иуда понял, что с Господом он не сможет стать тем, кем хочет, зря проводит время рядом с Ним. Тогда он решил обогатиться за счет предательства и пошел к первосвященникам, чтобы за деньги предать Учителя.

Так предательски поступает и с нами наш собственный ум, когда заставляет нас вместо благ духовных искать житейских. Когда мы, как нам кажется, не получаем того, о чем молимся, — а просим мы, к сожалению, по большей части не духовных благ, а телесных, которые Господь нам не дает потому, что они нам не нужны, не полезны и даже вредны для спасения, — тогда мы, думая, что молитва не приносит пользы, хотим из житейских занятий извлечь то, чего не получаем от Бога. Но не будем в этом уподобляться Иуде, этому несчастному человеку, а, наоборот, постараемся стать подобными женщине, помазавшей Спасителя.

«И сказал: что вы дадите мне, и я вам предам Его? Они предложили ему тридцать сребренников; и с того времени он искал удобного случая предать Его» (Мф.26:15-16). Нам кажется странным: как Иуда мог предать Сына Божия и Бога за тридцать сребренников? Некоторые толкователи спорят о том, какой была эта сумма — более или менее значительной? Но это не имеет никакого значения: пусть она оказалась бы и большой, однако перед величием Сына Божия любое богатство ничтожно. Мы удивляемся: как же Иуда за деньги продал своего Учителя? Но когда человек ослеплен страстью, он не понимает того, что делает, его цель — удовлетворить эту страсть, а о том, как ужасен и велик его грех, он не думает.

«И с того времени он искал удобного случая предать Его». Другие евангелисты говорят, что первосвященники, услышав слова Иуды, возрадовались (см. Мк.14:11; Лк.22:5). Как страшна их радость! Значит, не всегда это чувство бывает хорошим. Иногда и дружба становится проклятой. Как страшна радость первосвященников, узнавших о том, что им хотят предать Спасителя, так страшна и дружба между Иродом и Пилатом, которые сдружились именно в тот день, когда осудили Господа Иисуса Христа. Поэтому такие человеческие чувства, как дружба, радость и им подобные, становятся добрыми лишь тогда, когда соединяют нас с Богом, а не тогда, когда делают нас Его врагами.

Итак, братья и сестры, будем же бодрствовать над собой, чтобы, вспоминая женщину, помазавшую Господа миром, всегда разумно предпочитать духовное служение Богу служению телесному. Аминь.

15 апреля 1998 года

Великий Четверток. О достойном и недостойном Причащении

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня, братья и сестры, во время утрени и соединенной с вечерней литургии мы вспоминаем события Великого Четверга, в особенности — установление Господом перед Своими Крестными страданиями Таинства Евхаристии.

Вот как говорит об этом апостол Павел: «Я от Самого Господа принял то, что и вам передал, что Господь Иисус в ту ночь, в которую предан был, взял хлеб и, возблагодарив, преломил и сказал: приимите, ядите, сие есть Тело Мое, за вас ломимое; сие творите в Мое воспоминание. Также и чашу после вечери, и сказал: сия чаша есть новый завет в Моей Крови; сие творите, когда только будете пить, в Мое воспоминание» (1 Кор.11:23-25). Так было установлено Таинство Евхаристии. С тех пор все верные христиане на протяжении уже почти двух тысячелетий совершают это Таинство.

«Сия чаша есть новый завет». Что это означает? В древности, когда был заключен завет между Богом и израильским народом, все израильтяне были окроплены кровью принесенных в жертву животных и таким образом стали посвященными Богу. Мы, принимая в себя Тело и Кровь Христову, становимся участниками нового завета — также заключаем свой завет с Богом. И если мы соблюдаем его условия, то сподобляемся благословения Божия, а если преступаем какие-то из них — подвергаемся наказанию; когда же нарушаем полностью, тогда вовсе расторгаем этот завет.

«Ибо всякий раз, когда вы едите хлеб сей и пьете чашу сию, смерть Господню возвещаете, доколе Он придет» (1 Кор.11:26). Господь наш Иисус Христос прежде Своего страдания в символическом действии преломления хлеба и благословения чаши со словами, что хлеб — это Его Тело, а вино — это Его Кровь, показал ученикам, что вскоре Он должен за них умереть.

«Тело, которое за вас ломится… Кровь, которая за вас изливается…». Вкушая их, мы присоединяемся к спасительной Жертве Христовой. Какими бы праведными и святыми мы себе ни казались, если не станем участвовать в этой Жертве, не будем вкушать Тело и Кровь Христовы, то останемся вне искупления. Своими силами, своей волей человек не может себя спасти, ибо имеет в себе залог смерти: яд греха. Очиститься от этого яда и избавиться от власти греха собственными усилиями невозможно.

«Посему, кто будет есть хлеб сей или пить чашу Господню недостойно, виновен будет против Тела и Крови Господней» (1 Кор.11:27). Если мы будем вкушать Святые Тайны недостойно, это для нас явится тяжким грехом. Если мы исповедуемся не откровенно, что-то скроем, если не подготовимся к Причащению, не прочитаем положенное правило, нерадиво отнесемся к молитве, то мы окажемся виновны не перед священником, но перед самими Телом и Кровью Господней. Если бы эти хлеб и вино являлись только символом, а не истинным Телом и Кровью, тогда, конечно же, подобной страшной вины с нашей стороны не было бы, и апостол Павел не предупреждал бы коринфян, а вместе с ними всех нас об особенном внимании к Таинству, потому что это воистину Тело и Кровь Господа.

Подумайте, как это страшно! Чего мы сподобляемся? Под видом малого кусочка хлеба, смоченного вином, мы вкушаем Самого Христа, ибо в каждой такой частичке содержится весь Христос. Если разбить на мелкие осколки зеркало, то в каждом из них будет отражаться не часть солнца, а все солнце. Прекрасный образ приводит святитель Игнатий (Брянчанинов): в каждой капле росы отражается все солнце. Так происходит и при раздроблении для всех причащающихся Агнца, Тела Христова: в каждой частичке, преподаваемой во время Причащения, содержится весь Христос. Даже если бы мы не могли привести никаких подобных примеров и объяснить это Таинство, было бы достаточно самих слов Спасителя: «Сие есть Тело Мое». Пусть это совершенно непостижимо для человеческого разума, но Тот, Кто сказал эти слова, отнюдь не лгал, Своим словом Он творил непостижимые и великие чудеса, даже мертвых воскрешал, а потому может совершить и это чудо.

Он создал весь мир из ничего, а значит, может и из хлеба и вина сотворить Свои Тело и Кровь. Конечно, хлеб и вино не становятся, как учат некоторые еретики, телом и кровью по своей сущности. Нет, вещество остается тем же самым, мы чувствуем вкус хлеба и вина, когда принимаем Святые Тайны. Духовная суть Таинства состоит в том, что Господь усваивает Себе вещество, делая его Своим Телом и Кровью. Если Бог смог сделать Своим Телом человеческое тело, то и хлеб и вино Он может сделать Своими Телом и Кровью — ведь эти вещества не более отдалены от Бога, чем вещество человеческого тела. И если мы в это верим — а всякий православный христианин обязан в это верить, — то с каким благоговением, каким страхом, каким покаянием должны мы приступать к столь великой святыне!

В истории Церкви бывали случаи, когда из-за маловерия тех или иных людей или ради укрепления кого-то в вере, хлеб и вино буквально превращались в Тело и Кровь. Господь не допускает этому быть всегда только потому, что знает немощь нашего естества: представьте себе, как было бы нам страшно вкушать окровавленную частицу человеческой плоти. Ради этого Святые Тайны преподаются нам в виде таких веществ, как хлеб и вино, — несколько напоминающих внешне тело и кровь, однако же имеющих иную сущность.

В свое время Ф.М. Достоевский издавал свои «Дневники писателя», где описывал невыдуманные случаи, с которыми сталкивался в жизни. Рассуждая о покаянии русского человека и в целом о характере русского народа, он рассказывает в этой книге о таком страшном случае. Два простых мужика в деревне поспорили между собой, и дошло до крайности: один из них сказал, что, когда будет причащаться, возьмет частицу в рот, чтобы потом выстрелить в нее из ружья. Почему он решился на такое отчаянное кощунство — непонятно, может быть, желал показать, что ничего не боится. На литургии он принял частицу, но не проглотил ее, а вынес из храма во рту. Воткнул в землю деревянный кол, положил сверху частицу и взял ружье, чтобы в нее выстрелить. Когда же он прицелился, то увидел перед собой распятого Христа. От этого видения в его душе все перевернулось настолько, что он оставил семью, имущество и всю жизнь ходил по монастырям, каясь в том, что хотел совершить.

Можно было бы вспомнить множество других случаев. Достаточно даже того, что в «Известии учительном» (так сказать, инструкции для священников, содержащейся в «Служебнике») есть предписание о том, как должен вести себя иерей в случае, если хлеб и вино ради нашего маловерия или каких-то иных грехов примут самый вид тела и крови. Отсюда можно сделать вывод о том, что время от времени подобное в Церкви происходило. Поэтому мы должны относиться к причащению, как говорит апостол Павел, с чрезвычайным благоговением, с рассуждением, причащаться достойно. В чем же заключается достоинство?

«Да испытывает же себя человек, и таким образом пусть ест от хлеба сего и пьет из чаши сей» (1 Кор.11:28). Испытание, на которое указывает апостол, состоит в исповеди. Без этого испытания приступать к Чаше нельзя. Конечно, древние христиане не всегда имели возможность исповедоваться, а причащались порой каждый день (в особенности во время гонений), для чего хранили Святые Дары дома. Но сейчас времена переменились. По сравнению с ними мы стали гораздо более холодными и нерадивыми, поэтому Церковь не разрешает нам поступать так же. Желая помочь нам в этом испытании самих себя, она предписывает, чтобы причащению обязательно предшествовала исповедь, во время которой мы и испытываем, достойны мы принятия Тайн или нет. И если священник считает, что мы не достойны, не нужно впадать в некую детскую легкомысленность и всеми правдами и неправдами уговаривать его допустить нас к Чаше. Священник, допускающий недостойного человека до Причастия, собирает, по выражению преподобного Симеона Нового Богослова, себе на голову горящие угли. К тому же он еще оказывается виновным в погибели человека.

Если иногда священник колеблется, снизойти ли к тому или иному человеку или все же проявить к нему ту строгость, которой он заслуживает, и, в конце концов, чаще всего склоняется к снисхождению, то это происходит именно оттого, что он понимает: люди сейчас немощны, не способны вынести ни малейшей строгости. Древние христиане, впадшие в тяжкие грехи, отлучались от Церкви на многие годы, а сейчас отлучение человека даже на месяц воспринимается людьми как несправедливость, хотя фактически это даже не является отлучением, поскольку иные причащаются реже, чем раз в месяц. А человек возмущается: «Вы, мол, не имеете права, вы поступаете жестоко, а Бог милосерден». Он не понимает, что священник делает это отнюдь не ради какой-то формальной жестокости, но — из любви к ближнему. Ведь любовь не всегда выражается только в том, чтобы человеку во всем потакать, но часто проявляется и в строгости. Если мы наказываем своих детей, то это не означает, что мы их ненавидим. Иные неразумные родители (а таких сейчас, думаю, много) своих детей всегда только жалеют, никогда ни за что их не наказывают — и из этих детей, как правило, вырастают порочные люди, совершенно неспособные собой владеть, всегда следующие единственно своим греховным желаниям.

«Ибо, кто ест и пьет недостойно, — говорит апостол Павел, — тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем» (1 Кор.11:29). Мы думаем, что в любом случае Причастие идет нам на пользу, однако оно может оказаться для нас и в осуждение, ибо мы не рассуждаем о том, что такое Тело Господне. Мы не хотим понять этого как должно, не хотим воспринять Таинство всей душой, а относимся к нему как к обязательному обряду. Некоторые считают, что если они причащаются раз в год, например в Великий пост, или несколько раз в году, например в четыре поста и в день своего Ангела, то таким образом, благодаря редкому причащению, становятся его достойны. Святитель Иоанн Златоуст говорит примерно так: «Если ты достоин причащаться, значит, достоин причащаться часто; если же недостоин, значит, вовсе никогда недостоин». Редкое причащение не делает человека достойным этого Таинства. Скорее наоборот, те люди, которые причащаются часто, лучше видят свои грехи, лучше за собой следят.

Ведь если человек причащается и бывает на исповеди лишь раз в год, то что он вспомнит из своих грехов, совершенных за целый год?

Апостол Павел говорит и о тех наказаниях, которые ждут недостойно причащающихся: «Оттого многие из вас немощны и больны и немало умирает» (1 Кор.11:30). Мы приходим к Богу и по немощи своей просим у Него чаще всего лишь одних телесных благ, о благах же духовных, о спасении почти не думаем. Например, молимся, чтобы и мы, и родные наши были здоровы. Однако некоторые из нас, оттого что причащаются недостойно, заболевают и даже преждевременно умирают.

«Ибо если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы» (1 Кор.11:31). Если бы мы сами себя осудили, сами себе вынесли приговор и исполнили бы его, то есть покаялись по-настоящему, не просто перечислив грехи (хотя и это сейчас мало кто умеет делать), но еще исправив свою жизнь, — тогда бы Господь нас не судил. Тогда причащение действительно было бы нам во освящение и исцеление души и тела и в жизнь вечную.

«Будучи же судимы, наказываемся от Господа, чтоб не быть осужденными с миром» (1 Кор.11:32). Все-таки даже подобное не вполне достойное причащение, с наказаниями в виде болезней и иных неприятностей, — лучше, чем отсутствие причащения, потому что мы, хотя и подвергнемся в этой жизни наказанию от Бога, но, по крайней мере, не будем осуждены со всем миром, который живет вне Церкви, вне ее спасительных Таинств. По словам одного современного греческого старца, перед Причастием в душе должно быть чувство страха, благоговения, покаяния, осознания своего недостоинства, после же Причастия — мир и тихая радость. Вот основные признаки того, как человек должен причащаться и что при этом должен чувствовать. Правда, иногда бывает, как об этом пишет святитель Игнатий (в особенности у людей больных, немощных), что после Причастия от усталости человек не сразу испытывает подобное духовное чувство — тишину в своей душе. Однако после незначительного отдыха оно обязательно начинает в нем действовать.

Сегодня, в Великий Четверг, вспоминая установление Таинства Тела и Крови Христовых, мы служим в красных ризах. Мы должны и готовиться к этому Таинству с чрезвычайным благоговением, и любить Божественную литургию. Замечательно говорил великий угодник Божий, святой праведный Иоанн Кронштадтский: «Братья, возлюбите литургию, как я ее возлюбил». А он служил Божественную литургию каждый день на протяжении пятидесяти лет. Сама совершаемая им служба была необыкновенно благодатной. Когда же он причащался Тела и Крови Христовых, то видимым образом преображался. Его усталость, изнуренный вид (в пастырских трудах он постоянно переутомлялся) сменялись живостью в глазах и румянцем. Господь укреплял его не только духовно, но и телесно.

Благодать, которой сподобляются достойные причастники Тела и Крови Христовых, чрезвычайно велика: в причастившемся человеке все пронизано Христом.

Некоторые святые отцы пишут и о том, что бывает при недостойном причащении. Один из греческих старцев, во время литургии сподоблявшийся различных видений, рассказывал, что как-то раз он взглянул на лица причащающихся и увидел, что к Чаше подходят люди с мордами разных животных. У одного — морда обезьяны, у другого — собаки и т. д. Он изумился: «Господи, почему же так, ведь это люди?» Иные же подходили к Чаше с обычными человеческими лицами, а когда принимали частицу, лица их просветлялись. Вот что значит достойное и недостойное причащение!

Еще один случай. Один мальчик в храме во время Причастия стал смеяться. Его спросили, почему он смеется, и он ответил: «Когда люди подходят к Чаше и священник протягивает им на лжице частицу, вдруг подлетает голубь и эту частицу выклевывает. Люди облизывают пустую ложечку, вот я и смеюсь». Людям казалось, будто они причащаются, а на самом деле никакой благодати они не принимали. Частичку мы все же вкушаем, но есть ли от этого польза или нет, зависит уже от нас самих. Преподобный Симеон Новый Богослов говорит, что когда к Чаше приступает человек недостойный, то Дух Святой от частицы как бы отлетает. Во время Божественной литургии святого Василия Великого священник в алтаре, молясь после совершения Таинства, тихо или про себя произносит такие слова: «Да не моих ради грехов возбраниши благодати Святаго Твоего Духа от предлежащих Даров». Если по вине священника, из-за его грехов, благодать может не действовать, то это тем более возможно и по вине любого человека. Бог дает Свою благодать тому, кому хочет. Во время земной жизни Господа к Нему приходили разные люди: одни получали исцеление от прикосновения к Нему, другие не получали ничего, третьи же приближались к Нему с тем, чтобы Его заушить и оплевать. Так же и мы, принимая в себя частицу Тела и Крови Христовых, можем оказаться среди этих трех категорий людей: или истинно верующих, или безразличных, маловерных, или врагов.

Итак, причащаясь Святых Тайн, мы действительно принимаем Тело и Кровь Христовы — верит человек в это или не верит, кощунственно к этому относится или с благоговением. Но то, как воздействует на нас Христос, зависит от нашего достоинства или недостоинства, от того, рассуждаем ли мы о том, что принимаем, готовимся ли к Таинству, как требуют Церковь и собственная наша совесть, или нет. Если мы последуем велению своей совести и с покаянием, сокрушением, искренним намерением исправиться приступим к Чаше, то будем очищены. А если подобного устроения у нас не окажется, то будем осуждены и наказаны. Поэтому, по словам апостола Павла, «да испытывает же себя человек, и таким образом пусть ест от хлеба сего и пьет из чаши сей». Аминь.

16 апреля 1998 года

Великое Таинство Евхаристии

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня, в Великий Четверток, мы совершаем воспоминание Тайной вечери и всех тех событий, о которых мы слышали в сегодняшнем Евангелии. Обширность, многозначительность, содержательность этих событий не поддается краткому объяснению. Евангельское и апостольское чтения, как и каноны, и стихиры сегодняшнего богослужения, сами по себе достаточны для проповеди. Все богослужение в совокупности является самой лучшей проповедью, составленной, о чем можно судить по самому тексту, богодухновенными святыми отцами. И надо иметь великое дерзновение, чтобы попытаться добавить к этому еще что-либо полезное, назидательное. Можно было бы, как мы это делали при чтении канона Андрея Критского, взять тот или иной тропарь канона и истолковать его, что было бы весьма полезно и поучительно. Но я выскажу несколько мыслей об учреждении Господом Иисусом Христом Таинства Евхаристии, которое сегодня мы вспоминаем.

Я прочту только несколько стихов сегодняшнего евангельского чтения, относящихся к Таинству Евхаристии, совершенному Господом нашим Иисусом Христом в первый раз. «И когда они ели, Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите: сие есть Тело Мое. И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов» (Мф.26:26-28). Так об этом говорит Евангелист Матфей. В других Евангелиях есть слова: «Сие творите в Мое воспоминание» (Лк.22:19). В тех храмах, где богослужения совершаются ежедневно, каждый день вспоминается вся жизнь Господа Иисуса Христа. Литургия построена таким образом, что является символическим изображением жизни Спасителя: от тайного Его Рождества, воспоминанием которого начинается проскомидия, до Его Вознесения, которое вспоминается, когда священник выносит Чашу, благословляет ею народ со словами: «Всегда, ныне и присно и во веки веков» и относит ее на жертвенник. Советую вам прочесть толкования литургии; самое простое из них — толкование И. Дмитриевского, более научное — архимандрита Киприана (Керна). От чтения вы получите, конечно, гораздо больше пользы, чем от моих скромных и убогих слов. Но все же я хочу привести несколько интересных изречений о Таинстве Евхаристии, принадлежащих разным подвижникам и святым отцам.

Архимандрит Софроний (Сахаров) говорит, что литургия — это та же самая Тайная вечеря, которая в древности была совершена Господом Иисусом Христом. Мы по своей немощи, маловерию и, как следствие, малой благодати, не осознаем этого. Тем не менее и мы так же участвуем в Тайной вечере, как участвовали в ней и апостолы. Нам кажется удивительным и странным то, что иногда даже во время литургии нас искушают всевозможные, иногда самые отвратительные, греховные помыслы, и, может быть, сильнее, чем в другое время (бывает и такая брань). Но вспомним, что говорит евангелист Иоанн: когда Господь Иисус Христос дал Иуде Искариотскому хлеб, омоченный в солило, то в него вошел диавол. Он уже и до этого искушал Иуду, который действовал по его наущению, а здесь совершенно им овладел. Мы видим, что рядом со Спасителем и Его учениками (не каким-либо священником или архиереем, но Самим Сыном Божиим) во время совершения Им столь великого Таинства дерзает присутствовать диавол. И того, кто невнимателен к себе, неискрен, скрытен (в этом, с аскетической точки зрения, состояла ошибка апостола Иуды Искариотского), он искушает и губит. Другие же непостижимым образом освящаются, хотя понятно, что и они недостойны сего Таинства. Конечно, кто дерзнет сказать, что он достоин принять в себя Сына Божия? Только человек безумный. Однако, ощущая свое недостоинство, сохраняя веру, благоговение, преданность Спасителю, все истинные христиане во все времена, как когда-то апостолы, освящаются настолько, что становятся христоподобными.

Одно из толкований евангельского повествования объясняет, почему Иуде Искариотскому понадобилось на Христа указать, хотя Он и был на виду в течение трех с половиной лет, и все Его знали. Толкователь говорит, что апостолы, причастившись Тела и Крови Христовых, стали Христоподобными. Конечно, черты их лица сохранились, но внутренний свет, действующая в них благодать, непостижимым образом проявившаяся и во внешности, сделали их неразличимыми для людей, недостаточно хорошо знавших Спасителя. И поэтому Иуда — тот, кто очень хорошо знал Спасителя, должен был своим предательским поцелуем указать на Него воинам и народу, которые пришли с оружием и кольями схватить Господа Иисуса Христа как разбойника. Вот как велика сила Таинства, хотя мы ее не осознаем или чувствуем лишь в малой степени!

Некий подвижник спрашивал бесноватых, а правильнее сказать, бесов, в них находящихся, чего они больше всего боятся. И те говорили ему: «Больше всего мы боимся причащения Тела и Крови Христовых. Если бы вы умели хранить ту благодать, которую при этом получаете, то мы не смели бы к вам подступиться».

Доказательством того, что наша литургия является той же самой Тайной вечерей, которая была совершена Спасителем, приведу дерзновенные и мудрые слова святителя Симеона Солунского. Он сказал, что престол, на котором совершается литургия, — это рука Господа Иисуса Христа. Своим апостолам Спаситель преподал освященный Хлеб собственной рукой, сказав: «Возьмите, вкусите: это есть Тело Мое», так и ныне Он Сам, а не мы, священники, подает этот Хлеб. Священник является, скорее, свидетелем, соучастником Таинства, а совершает Преложение хлеба и вина таинственным, непостижимым образом Сам Господь Иисус Христос. Хлеб и вино на святом престоле священник благословляет рукой, изображающей имя Иисуса Христа, чем показывает, что освящает Дары Сам Господь. Престол символизирует связанного и распятого Господа Иисуса Христа. При полном чине освящения храма престол обматывается веревкой, что символизирует пленение Спасителя; крышка престола прибивается гвоздями — символ Распятия. Престол омывается сначала водой, затем смешанным с благовонной водой вином — этим символизируется пролитие Крови Спасителем. Таким образом, престол — это мистическое, символическое обозначение присутствия Господа Иисуса Христа. Он Сам предстоит во время Таинства, Сам его совершает, Сам преподает нам Свои Пречистые Тело и Кровь.

Мы — немощные, маловерные, но Господь снисходит нашему маловерию. Святые отцы ради укрепления нашей веры постановили совершать воспоминание знаменательных событий, имеющих отношение к нашему спасению. Это великие двунадесятые праздники: Рождество, Благовещение и другие. Ради укрепления нашей веры святыми отцами установлен и богослужебный чин Великого Четверга, внимая которому, мы вспоминаем о Тайной вечере и чувствуем ее значимость для нашего спасения. Задумайтесь над словами: «Тайная вечеря». «Тайный праздничный ужин» — так мы сказали бы повседневным, невозвышенным языком. Выразимся так для того, чтобы понять, что она собой представляла. Ужин был тайным, ради того чтобы враги не знали о нем и раньше времени не пленили Спасителя. Даже ученики не знали, где должна была совершиться Тайная вечеря. Спаситель послал Петра и Иоанна и сказал им: «Вот вы встретите человека, несущего сосуд. Идите за ним и скажите хозяину дома: где Мне совершить Пасху с учениками Своими?» (см. Мк.14:13-14; Лк.22:10-11). Иуда в то время уже имел намерение предать Спасителя, и нужно было найти возможность совершить Тайную вечерю и установить на ней Евхаристию, что в переводе означает «благодарение». Это высшее благодарение Богу, на какое мы только способны. Таким образом, совершаемая теперь Евхаристия — это не символическое, но самое действительное воспоминание Господа Иисуса Христа, при котором мы вкушаем Его истинное Тело и истинную Кровь.

Необычно для нас и даже дерзновенно говорит о Причащении в своих Божественных гимнах преподобный Симеон Новый Богослов. Он был делателем умной молитвы и преуспел в этом монашеском занятии необычайно: до такой степени, что, когда его рукополагали во пресвитеры, на него сошла благодать в виде Божественного света, он увидел, что алтарь наполнен светом. При этом он сказал сам себе: «Господи, что это?» И услышал ответ: «Я — Господь Бог Дух Святой, Я всегда так сходил на пророков, апостолов и всех рабов Божиих». С тех пор преподобный Симеон Новый Богослов, когда совершал литургию, всегда был в Божественном свете.

После Причащения он, взирая на свое тело, изумлялся тому, что в каждом его члене — даже и в тайных удах (не знаю, как это могут воспринять современные люди; он же был необыкновенно чистый и благодатный человек) — присутствует Христос. С нами происходит то же самое, но мы не видим этого из-за своей безблагодатности. Если бы мы ревновали об очищении своего ума и сердца так, как это делали преподобный Симеон и другие подобные ему подвижники, то и мы бы видели то, что видел он. Например, если подслеповатый человек каким-то образом восстановит свое зрение, то он ясно увидит, как прекрасен мир, сотворенный Богом. Так и мы увидели бы, познали то, что происходит с причастниками Тела и Крови Христовых всегда.

Святитель Димитрий Ростовский рассказывает, что когда он причащал простых людей, крестьян, то видел, что у иных, после того как они брали с лжицы частицу Тела и Крови, лица начинали светиться и неким образом внутренне изменялись. Я думаю, что он говорит о свете не в каком-либо переносном смысле — иначе это было бы недостойно внимания, — но в самом точном и буквальном.

Некоторым людям было открыто, что преподобный Сергий служил, весь окутанный огнем, перед Причащением этот огонь нисходил в Чашу, и так Преподобный причащался.

И в заключение перескажу пример, приведенный святителем Игнатием (Брянчаниновым). Некий человек, воспитанник пажеского корпуса, причащавшийся Тела и Крови Христовых один или несколько раз в году по обязанности, перед литургией рассказал своему товарищу, что не верит в действительность этого Таинства, то есть не верит, что хлеб и вино — это Истинные Тело и Кровь Христовы. Может быть, он и имел некоторую веру, но в его душу уже проникли рационализм, растление, и в действительность именно этого Таинства он не мог поверить, о чем и сказал откровенно близкому другу. И, когда этот юноша причащался, он почувствовал, что у него во рту вместо частицы — камень, который, конечно, невозможно было проглотить. Произошло это потому, что за свое неверие он был недостоин принимать Таинство Причащения. Священник, заметив, что лицо причастника изменилось, отвел его в алтарь и с частицей во рту юноша исповедал свой грех. Священник прочитал разрешительную молитву, после чего частица приняла обыкновенный вкус и он смог ее проглотить. Известен случай, когда одна женщина, усомнившаяся в том же, по принятии Тайн почувствовала, будто бы держит во рту камень, и тоже не могла проглотить частицу, пока не исповедала свой грех хулы и неверия.

Бывало и так, что люди чувствовали во рту вместо хлеба и вина плоть и кровь, и это также происходило из-за маловерия. За всю историю Церкви было еще много великих знамений, удостоверяющих подлинность великого Таинства Евхаристии. И мы должны эту благодать, эту веру, данную нам сегодня через воспоминание Тайной вечери, укрепить в себе, укоренить, сохранить на весь год и даже на всю нашу жизнь. Сохранить с тем, чтобы на каждой литургии понимать, что мы причащаемся истинного Тела и Крови Христовых, что Сам Христос совершает это Таинство, что Сам Христос нам его преподает — во оставление грехов и в жизнь вечную. Аминь.

27 апреля 2000 года

Невозможное человеку возможно Богу

Братья и сестры, поздравляю вас с принятием Святых Христовых Тайн в этот достопамятный день воспоминания страданий Спасителя, предательства Его Иудой, воспоминания Тайной вечери, на которой Господь наш Иисус Христос учредил Таинство Евхаристии и богослужение, называемое сейчас нами Божественной литургией. Мы слышали умилительные песнопения и Божественное Евангелие, повествующие о том, что происходило в этот день. Мы, немощные, не в силах добавить от себя что-либо к тому, что уже сказано святыми отцами. Человеческий язык здесь бессилен.

Поэтому кратко скажу лишь следующее: подвижник нашего времени, схиархимандрит Софроний (Сахаров), говорит, что Божественная литургия и Причащение на ней — это есть та же самая Тайная вечеря, на которой причастились святые апостолы. Само песнопение, которое сегодня многократно повторялось во время богослужения и даже пелось вместо Херувимской песни, как раз и свидетельствует об этом. Его слова нужно понимать буквально: «Вечери Твоея Тайныя днесь (то есть сегодня. — Игум. А.), Сыне Божий, причастника мя приими. Не бо врагом Твоим тайну повем, ни лобзания Ти дам, яко Иуда, но яко разбойник исповедую Тя, помяни мя, Господи, во Царствии Твоем».

Итак, мы становимся причастниками этой Тайной вечери. Становимся потому, что Бог всемогущ и может сделать то, что человеческий разум не в силах постичь. Бог может хлеб и вино претворить в Тело и Кровь Христовы, Он может таинственным, неизъяснимым образом перенести нас назад, через тысячелетия, и ввести в Сионскую горницу, где собрались ближайшие ученики Христовы. Господь искренне и просто говорил тогда с ними, открывая тайны Царства Небесного, и преподал им прежде Своих страданий Свои жертвенные Тело и Кровь. Осознавая все значение этого Таинства, мы молимся о том, чтобы не стать подобными Иуде, — ведь и он, по мнению некоторых святых отцов, причастился. Мы просим, чтобы Господь Иисус Христос простил и помиловал нас, подобно тому, как простил разбойника — этого уголовного преступника, наверное, убийцу и вора, предававшегося разным порокам, но покаявшегося на кресте и со смирением воскликнувшего: «Помяни мя, Господи, во Царствии Твоем» (см. Лк.23:42).

«То, что невозможно человеку, возможно Богу», — сказал Спаситель (см. Мф.19:26). Невозможно вернуть совершенное в прошлом, потому что прошлое уже не может быть изменено. Однако через покаяние мы как бы возвращаем прошлое и изменяем его, исправляя свои злые поступки, о которых порой стыдно даже и вспомнить, а тем более рассказать. Благодаря покаянию мы переменяем свою жизнь и как бы заново ее проживаем. Более того, мы живем той жизнью, которая длится многие века и тысячелетия, потому что, участвуя в Евхаристии, которую совершил Сам Господь наш Иисус Христос, мы возвращаемся в неизмеримо далекое прошлое. Мы причащаемся Тела и Крови Христовых во оставление грехов и в жизнь вечную, и наша нынешняя краткая жизнь, простершись одним концом в далекое прошлое, другим простирается в неизмеримое, бесконечное будущее, ибо мы причастились в жизнь вечную. Причастились для того, чтобы войти в блаженное Царство Христово, Царство Небесное. Для нас, немощных, ограниченных, грешных людей, это — будущее, но для Бога нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего, для Него есть одна, как бы простирающаяся во все стороны, вечность. И поэтому мы, исполнившись Духа Христова, исполнившись того знания, которое происходит от общения и единения с Богом, приобретаем ощущение того, что вечность для нас уже наступила, что мы уже находимся в Царстве Небесном. Мы это чувствуем, хотя и не можем объяснить себе это. И это ощущение вечности мы получаем, вкушая под видом маленькой крошки хлеба, смоченной в вине, Тело и Кровь Самого Господа нашего Иисуса Христа, Который есть Источник премудрости, Родоначальник и Творец вечности, Искупитель всей твари, Учредитель Божественной Евхаристии, наш Спаситель. Аминь.

24 апреля 2003 года

Великий Пяток. Воспоминания Святых спасительных Страстей Господа нашего Иисуса Христа

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

В сегодняшних евангельских чтениях и молитвословиях вспоминается о разбойнике — человеке, который, как сказано в тропарях, омочил свои руки в крови. Кто такой разбойник? Это сейчас мы так романтически воспринимаем слово «разбойник», а не дай Бог нам в жизни столкнуться с одним из подобных людей, попросту говоря, с бандитом, убийцей. Что может быть страшнее? Кого мы больше всего боимся, к кому испытываем ненависть — не к тому ли человеку, перед которым в каких-то страшных ситуациях бываем совершенно беззащитны? Мы часто считаем, что те или иные убийцы, разбойники, совершившие множество страшных преступлений, достойны даже высшей меры наказания — смертной казни, что справедливость состоит в том, чтобы этот человек получил достойное возмездие и дальше не продолжал свои злодеяния. Я говорю это, чтобы вы поняли, кем были те разбойники, о которых повествуется в Евангелии. Нужно сказать, что римский закон в то время был самым справедливым из законодательных систем. Более того, и по сей день основой юриспруденции, то есть отношений между людьми и государством, является римское право — те самые законы, по которым судились люди и во времена Спасителя. Правда, римское право устанавливало некоторые жестокие виды казни, например распятие, но к этой казни никого случайно не приговаривали. То, что оклеветали Иисуса, и Пилат из человекоугодия и боязни потерять расположение императора осудил Его на несправедливую казнь, было все же исключением. Есть исторические, правда не вполне достоверные, сведения о том, что император Тиверий, узнав от Марии Магдалины о несправедливой казни Иисуса, наказал Пилата и сослал его в ссылку, где тот и умер. Место ссылки Пилата находилось на территории Испании, которая в то время представляла собой далекую провинцию Рима, дикую варварскую страну.

Итак, если мы понимаем, кем был евангельский разбойник, иначе говоря убийца, у которого руки были обагрены кровью, если мы понимаем, что его не напрасно приговорили к столь ужасной смертной казни, то как не удивиться, что этот человек первым вошел в рай? Вошел в него за то, что на кресте уверовал в Господа, покаялся и признал себя достойным страшного наказания, которому подвергся. А ведь мы, когда нам приходится плохо, всегда считаем, что к нам нужно было бы проявить милость, а то и вовсе простить, мы считаем себя, равно как и своих детей, достойными всякого снисхождения. Например, если совершил преступление посторонний человек, то мы думаем, что его обязательно нужно наказать, если же преступником оказался кто-то из наших близких или мы сами, то мы хотим, чтобы нам оказали снисхождение, — так мы себя любим (ведь и любовь к нашим близким — это та же любовь к себе, только несколько видоизмененная).

За то, что разбойник, убийца поверил, что Христос придет во Царствии Своем, и сказал: «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!» (Лк.23:42), он первым вошел в рай. Он не просил, подобно ученикам: «Посади меня справа или слева», не просил: «Награди меня или сделай мне что-то доброе», он даже не ожидал для себя никакой награды, а просто сказал: «Вспомни меня». Произнося молитву: «Помяни нас, Господи…», мы вкладываем в эти слова более глубокий смысл, а тогда, когда их сказал разбойник, за ними стояло только скромное желание того, чтобы о нем вспомнили. «Вспомни, что в то время, когда Тебя все поносили, я Тебя не поносил». Может быть, разбойник этот думал: «Хоть Ты один меня вспомнишь по-доброму, потому что многие-многие люди будут меня вспоминать как самого страшного злодея». И ради этих слов и той веры, тех чувств, которые эти слова наполняли, ради искреннего смирения Господь сказал ему нечто совершенно непостижимое и неожиданное для всех: «Ныне же будешь со Мною в раю» (Лк.23:43). Притом Господь еще уверил разбойника, чтобы он не сомневался: «Истинно говорю тебе (то есть: «Не сомневайся, это не пустые слова, Я говорю не просто так, ради твоего утешения». — Игум. А): ныне же будешь со Мною в раю». И мы, православные христиане, верим и даже знаем, что этот человек первым вошел в рай, раньше всех великих праведников! Есть иконы, изображающие сошествие Спасителя во ад, которые показывают все, что происходило в этот момент в мироздании — начиная от небес и заканчивая преисподней. Есть иконы, изображающие сошествие Спасителя во ад, сюжет которых, восходя (возводя) к небесам и нисходя (низводя) в преисподнюю, показывает все, что происходило в этот момент в мироздании. На них изображается небо и райский сад, где Енох и Илия встречают входящего туда разбойника. Не вкусив смерти по плоти, эти ветхозаветные праведники пребывали в раю с того времени, как Господь их туда восхитил. Но из умерших никто в рай не попадал.

С другой стороны, мы видим при Кресте людей, почитавшихся в своем народе праведными, которые жили по закону, исполняли все его предписания, но в тот момент они издевались над Господом и говорили Ему: «Если Ты — Сын Божий, сойди с Креста. Спасающий других, помоги Себе Самому. Ты оказался беспомощным, где ж Твоя сила чудотворения? Как выяснилось, мы сильнее Тебя, Себе-то Ты помочь не можешь». И люди эти, конечно же, остались вне Царствия Христова, Царства Божия.

Итак, нам нужно уподобиться разбойнику, уподобиться не совершением нравственных или еще каких-либо преступлений, а верой и покаянием. В чем состояла вера разбойника? Когда все разуверились, он сказал: «Помяни меня, когда приидешь в Царствие Твое!». Значит, он верил. Покаяние же его состояло в том, что он, обратившись к другому разбойнику, произнес такие слова: «Достойное по делам нашим принимаем». Вот где истинное покаяние: человек считал скорби достойным наказанием за его грехи. А в чем было его смирение? В том, что он ничего не хотел от Господа, только чтобы о нем вспомнили: «Помяни меня, Господи, во Царствии Твоем». Ради веры, покаяния и смирения он был спасен. Поэтому нам нужно не оглядываться на свои добрые дела, не замечать их, а забывать о них и понимать, что выше всего — твердая вера, глубокое покаяние и искреннее смирение. Аминь.

16 апреля 1998 года

О принятии Крестной Жертвы

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Сегодня мы с верой вспоминаем события глубокой древности — то, как много лет назад Господь наш Иисус Христос пострадал ради нас: был распят на Кресте и погребен. Молитвы, которые произносились ныне на богослужении, священные песнопения, обряды, символизирующие погребение Спасителя, — все это установлено святыми отцами, чтобы возбудить и укрепить в нас веру в то, что Господь искупил нас Своею Крестною смертью.

Если мы желаем по-настоящему понять, какое значение имеет для нас Искупление, нам нужно, насколько это возможно для немощного человеческого ума, перенестись воображением в то время, когда еще не было времени, то есть в вечность, когда в Уме Божием от века содержались мысли о сотворении нашего мира и всех нас. Бог — Существо, не подверженное никакому изменению (иначе в Нем не было бы совершенства), потому и сами мысли не могут возникнуть у Него так, как они возникают у нас по поводу того или иного предприятия. Мысли о сотворении мира от века пребывали в Боге.

Мы не знаем, почему Бог восхотел сотворить мир именно тогда, когда Он его сотворил. Если воспользоваться образами человеческого языка, то можно сказать так: когда в Предвечном Совете Божием Лица Пресвятой Троицы намеревались сотворить видимый мир, Они знали, что человеку нужно даровать свободу. Иначе в человеке не было бы образа и подобия Божия, он бы не был разумным, бессмертным существом. По Своему предведению Бог знал и то, что этой свободой человек воспользуется во зло. И тогда же было решено, что Второе Лицо Пресвятой Троицы — Сын, Слово Божие — воплотится в тот момент, когда наступит определенное для этого время, воспримет на Себя естество сотворенного Им человека и искупит всех людей — всех, кто должен был появиться в мире, всех, кто, подобно Адаму, согрешил. Ведь своими делами мы доказываем, что если бы мы жили в то время, когда жил Адам, и нам бы предстояло испытание, то мы бы согрешили точно так же, как и он, потому что и сейчас грешим. Для нас не может служить оправданием то, что мы тогда не существовали. В первое время человечество состояло из двух людей, и оба эти человека согрешили, поэтому нет никакого основания думать, что если бы тогда человечество состояло из миллиарда или нескольких миллиардов людей, то история человеческого рода была бы иной.

Когда это определенное время наступило, Господь Иисус Христос воспринял на Себя человеческое естество — воплотился. Он совершил Свой жизненный подвиг, проповедовал, творил великие чудеса. Его пребывание на земле, и в особенности время проповедования, были очень краткими: проповедь Его длилась лишь три с половиной года. Но за это очень краткое время Он совершил такие дела, которых никто никогда от создания мира не мог сотворить, и преподал такое учение, которому никто никогда не учил. Наконец, пришло время совершить самое великое дело, ради которого Спаситель и пришел. Пришло время Крестных страданий, и Господь Иисус Христос добровольно предал Себя на муки.

Как мог Один Человек, недоумеваем мы, искупить всех людей? Ведь можно сказать, что человечество бесчисленно — миллиарды и миллиарды людей. Как же мог Один Человек Свою Искупительную Жертву распространить на всех нас — и тех, кто живет сейчас, и тех, кто уже отошел из этой жизни, и тех, кто еще только должен родиться?

Адам — первый человек — был, как говорят святые отцы, всечеловек, потому что в нем одном заключалось все человечество, от него произошли все люди, и поэтому когда Адам согрешил, то грех его распространился на всех людей. Для того чтобы искупить всех нас, Господь Иисус Христос также должен был быть Всечеловеком. Но как Он мог оказаться таким Существом, если Он родился, как все люди, хотя и был зачат бессеменно и сверхъестественно? Но именно в этом бессеменном зачатии, в этом таинственном Боговоплощении и состоит тайна всечеловечества Господа Иисуса Христа. Он воспринял на Себя человеческое естество, которое обладало всей полнотой человеческой природы, но не имело своей Ипостаси, потому что Ипостасью, или, как сейчас принято говорить (что вообще-то неточно), Личностью Его, Лицом, была Вторая Ипостась Пресвятой Троицы — Ипостась Сына Божия. Итак, в одной Ипостаси присутствовали две природы — Божеская и человеческая. И поскольку в Господе Иисусе Христе человеческая природа сама по себе была безличной, то Он Своей Крестной Жертвой искупил чистую человеческую природу. Чистую — в том смысле, что в ней не было чего-то особенного, индивидуального. Таким образом, всякий, кто ныне верой приобщается к Крестной Жертве Спасителя, тем самым приобщается к чистой, искупленной, обновленной человеческой природе. Благодать Божия благодаря Крестным заслугам Господа Иисуса Христа как Человека изливается на всякого верующего, всякого соединившегося с Ним через веру. Соединяемся с Ним сейчас и мы с вами, потому что каждое наше богослужение, в особенности богослужения памятных дней, тем паче дней Страстной седмицы, усугубляют нашу веру и вновь и вновь соединяют нас с Господом. Ведь наш немощный ум постоянно удаляется от Него, когда мы предаемся какой-либо земной суете и делам, которые кажутся нам необходимо важными для поддержания нашей временной жизни. Через Таинства Крещения, Миропомазания, Исповеди и, в особенности, Причащения Святых Христовых Тайн мы деятельно — не в уме только или воображении (воображение — только вспомогательное средство для того, чтобы постичь Таинство веры), но действительно и в то же самое время таинственно — соединяемся с Богом. Мы проникаем в Тайны Божий всем своим существом, соединяемся с ними, созерцаем Крестную смерть, погребение Спасителя, незримо присутствуем при этих священных событиях, произошедших в глубокой древности.

Для нас это не просто воспоминание какого-то давнего, значительного и удивительного события, не касающегося нас. Нет, Крестная смерть Спасителя — событие, действительное и для нас. Своей сверхъестественной силой через толщу времен оно простирается и к нам, людям, живущим в начале двадцать первого века. Может быть, древние христиане и не думали, что человечество будет так долго существовать, а представляли, что скоро наступит кончина мира. Но, пока будет существовать человечество, милость Божия к людям будет изливаться из этого события, подобно сияющим лучам от яркого светила.

Только от нас, братья и сестры, зависит, чтобы Крестная Жертва Господа Иисуса Христа принесла нам пользу. Если мы не просто вспоминаем это событие, но принимаем его всей своей жизнью, понимая, что вера в него должна изменить нашу жизнь, упорядочить ее согласно с евангельским учением Спасителя, тогда благодать Божия проникнет в нашу душу. Вера станет в нас столь твердой и ясной, будто мы видели евангельские события своими глазами. Если же мы начнем оправдывать себя, извинять разными обстоятельствами, которые как будто препятствуют переменить нашу жизнь, тогда в той мере, в какой мы лукавим, благодать Божия отдалится от нас, она не проникнет в наше сердце, не преобразит нашу душу. Господь искупил все человечество, но мы видим, что многие люди далеки от спасительной веры, далеки от Церкви. Это происходит отнюдь не потому, что будто бы ограничена сила Крестной Жертвы Господа Иисуса Христа, а потому, что сами люди, будучи свободными существами, добровольно удаляются от Бога. Так происходит и в Церкви: вспоминаем мучеников Христовых, с радостью шедших на страдания, созерцаем преподобных отцов и матерей, просиявших подвигами и чудесами, а сами мы, верующие православные христиане, остаемся обыкновенными немощными людьми. Мы видим в Церкви даже людей, одержимых тяжкими страстями, впадающих в смертные грехи, и все это потому, что человек, где бы он ни находился, остается свободным: может приблизиться к Богу, а может отдалиться от Него или вовсе отпасть. От нас самих зависит, чтобы всемогущая, вседеятельная Божественная сила, излившаяся через Крестную Жертву на все человечество, оказалась спасительной и для каждого из нас, чтобы своим нерадением, гордостью, сластолюбием мы бы не воспрепятствовали Господу спасти нас. Аминь.

25 апреля 2003 года

Великая Суббота. О Божественном смирении

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Читая Евангелие, мы встречаем такие повествования, которые кажутся нам несовместимыми с нашим представлением (поверхностным в своей сущности) о том, что такое смирение. Мы видим, как Господь гневался и прогонял бичом торгующих из храма, как Он с негодованием смотрел на заблуждающихся жестоковыйных фарисеев. И многое другое мы могли бы найти в Его действиях, где, казалось бы, смирения нет. В последние дни Своей земной жизни, когда уже начинались Его страдания, молясь в Гефсиманском саду, Он говорил: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия» (Мф.26:39). Когда человокоугодливый слуга архиерея ударил Господа по щеке за то, что Он ответил архиерею якобы оскорбительно, то Спаситель сказал будто с обидой: «Если Я сказал зло, то покажи, в чем состоит это зло; если же правильно, то за что Меня бьешь?» (см. Ин.18:23). Мы взираем на все это, руководствуясь своим примитивным, узким представлением о смирении, понимаемом нами как некая подавленность, скованность, приниженность, и — недоумеваем.

Для того чтобы постигнуть, в чем же состоит Божественное смирение, не нужно человеческим поступкам безгрешного Господа Иисуса Христа приписывать те мотивы, какие обычно побуждают к действию нас, грешных и падших людей, но должно взглянуть на все дело Божия домостроительства, или Божественную икономию.

Господь, как рассуждают некоторые богословы, смирился прежде всего тогда, когда ограничил, если так можно выразиться, Свою свободу и славу, создав видимый и невидимый мир и предоставив сотворенным Им разумным существам свободу, которую они могли употребить как на добро, так и на зло, как на прославление своего Создателя, так и на хуление Его.

Когда же род человеческий пал, Господь в предопределенное Им время совершил гораздо более великий подвиг смирения — Он сошел с неба на землю. Сошел, или, правильнее сказать, явился, из безграничной, бесконечной славы Божией, вместился в девическую утробу и воспринял на Себя человеческое естество. И в этом также есть непостижимое для нас Божественное смирение. Если мы сравним бесконечную славу, величие Божие и наше человеческое ничтожество, то изумимся таинству воплощения, тому, что Господь облекся в человеческую немощь.

Но и родившись, Спаситель вновь смиряется, ибо возлежит не на материнском ложе, как обычный младенец, а в яслях, где обычно кладут пищу для скота. И на этом не прекращается, не пресекается смирение Господне. Он предает Себя добровольно позорную смерть. И после вознесения на Крест — да, это вознесение, но едва ли его можно назвать превозношением над людьми, ибо сопряжено оно со страданием и уни чижением, — Господь заключает Свое тело, оставленное душой, в пещере, в малом: тесном гробе, в таком месте, какого мы гнушаемся, поскольку всякому человеку естественно гнушаться мертвых тел.

Но и здесь еще не иссякло Божественное смирение. Оставив тело во фобе, Господь сходит Своей человеческой душой и Божественной Ипостасью в «преисподняя земли». Будучи безгрешным, сходит туда, как всякий грешный человек. Будучи бессмертным Богом, сходит туда, как всякий смертный. Вот бесконечная лестница смирения и уничижения Божественного — не потому, что нет конца, но потому что бесконечно начало. Справедливо и премудро говорит преподобный Исаак Сирин, что смирение — это одеяние Божества.

Однако Господь наш Иисус Христос расторг узы смертные, «вереи вечные», как сказано в богослужебных песнопениях, и соединился душой с Пречистым Своим телом, воскрес из мертвых и не только прославил Себя как Бога, но и возвеличил человеческое естество. А вместе с тем прославил и всех нас. Казалось бы, в соответствии с нашим ложным представлением о смирении, о величии и славе Божией, Ему надо было бы оставить это бренное тело на земле, вознестись Своим Божественным естеством и скрыться в безграничной славе Пресвятой Троицы. Но происходит великое и непостижимое чудо: Господь не только исходит душой из ада, но и возносится вместе со Своим телом на небеса и восседает одесную Величия Божия. Он прославил человеческое естество превыше всех умных сил, превыше тех, кого святитель Григорий Богослов называет «вторыми светами» после первого Света, каковым является Пресвятая Троица.

Вот, братья и сестры, в чем состоит глубочайшее смирение Господа нашего Иисуса Христа! Мы не должны судить о Божественном смирении по тем словам и поступкам Спасителя, которые кажутся нам противоположными этой добродетели, ибо любовь иногда заставляет ради спасения ближнего вести себя так, что кажется, будто смирения здесь нет. Но судить о смирении Господнем должно по Его непостижимым, великим и страшным делам. Аминь.

29 апреля 2000 года

Пред. страница К оглавлению След. страница

Великий пост

Проповеди на Великий канон Андрея Критского. Понедельник

О том, что святые искренне считали себя хуже всех

О том, как стяжать дух покаяния

О первородном грехе и покаянии

Вторник

О том, что и мы причастны греху Адама

Глубина богословия в Великом каноне (о догмате Пресвятой Троицы)

О добродетели трезвения

Среда

Как мы можем подражать подвигу праведных Авраама и Исаака

Спасительный ковчег церковный

О покаянном плаче

Четверг

О нашем безумии и о бегстве от греха

Жертва Богу — сокрушенный дух

«И вижду Тя умно, Света превечна…»

Неделя 1-я Великого поста, Торжество Православия

«Предание сохрани…»

О канонических и неканонических изображениях в Церкви

О почитании святых икон

Неделя 2-я Великого поста, святителя Григория Паламы

О благочестии искреннем и лицемерном

О расслаблении нашего ума

Неделя 3-я Великого поста, Крестопоклонная

О следовании за Господом

О христианском мужестве

О крестоношении

О самоотречении и твердости в вере

Неделя 4-я Великого поста, преподобного Иоанна Лествичника

Как преодолеть страстность?

О недуге неверия

О правильном чтении духовных книг

Похвала Пресвятой Богородицы (суббота акафиста)

О том, ради кого Божия Матерь творит чудеса

О причастности к искупительной жертве

О том, когда Пресвятая Богородица помогает нам

Неделя 5-я Великого поста, преподобной Марии Египетской

О самооправдании и укорении себя

О том, что покаяние творит великие чудеса

О подражании Господу

Лазарева суббота. Воскрешение праведного Лазаря

Непостижимое чудо Спасителя

Воскрешение праведного Лазаря — образ будущего Воскресения из мертвых

Неделя 6-я Великого поста, Ваий. Вход Господень в Иерусалим

О покорении себя истине Христовой

О лени и трудолюбии в духовной жизни

О восприятии евангельских событий сердцем

Страстная седмица

Великая Среда. О духовном и телесном служении Богу

Великий Четверток. О достойном и недостойном Причащении

Великое Таинство Евхаристии

Невозможное человеку возможно Богу

Великий Пяток. Воспоминания Святых спасительных Страстей Господа нашего Иисуса Христа

О принятии Крестной Жертвы

Великая Суббота. О Божественном смирении

Другие проповеди

Комментировать

Отменить ответ