Октябрь

—161—

на торжище смотрит на царский образ и говорит, что изображаемое на картине есть царь, тот не двух царей признает, то есть образ и того, чей образ; и, если, указав на писанного на картине скажет: „это царь“, не лишит первообраз царского именования; вернее же сказать, чрез признание образа подтверждает честь, воздаваемую царю. Ибо если образ-царь, то тем более следует быть царем тому, кто послужил причиной образа. Но здесь дерево и воск, и искусство живописца производят образ тленный – подражание тленному, и искусственный – подражание сотворенному. А там, когда слышишь слово образ, разумей сияние славы. Что же за сияние? И что за слава? Апостол сам тотчас истолковал сие, присовокупив: и образ ипостаси (Евр.1:3). Раз установлен такой взгляд на образы, по которому они имеют подобие во всем с первообразами в известной мере и известным способом, что неуместного будет, изменяя порядок, сказать, что как поношение против Сына со стороны нечестивых переходит на Отца, как первообраз, так бесчестие, наносимое искусственному образу Христа, явно переходит на Христа, как первообраз? Что может быть яснее и очевиднее этих слов для защищения и укрепления истины, правого учения и церковного священного предания? Кто даже из неразумных и тупых не поймет, что богоносный отец искусственный образ, о котором главным образом и шла речь, как сейчас сказано, приводить в качестве подходящего, понятного и удобного примера для естественного образа в раскрытия и разъяснения божестве? Тот, кто полагает, что это не так, как сейчас приведено и истолковано, далек от мысли и намерения святого

—162—

отца и в полном непонимании заблуждается касательно истинного смысла его слов.

23. Но христоборцы, утаивая это и желая обмануть простецов, предполагают, что им удалось скрыть свою злобу и борьбу с истиной. До того омрачились души их, что даже ясно сказанное и многим известное они хранят в тайне, откуда еще более становится явным их злоумышление. Затем призовем равного этому святому отцу и по жизни, и по взглядам Великого Григория, который в своем богословии утверждает тоже о том же. „А образ, говорит он, есть как бы единосущие. И Сын от Отца, но не Отец от Него, ибо самая природа образа состоит в том, чтобы быть подобием первообраза, в отношении к которому он есть образ. Но здесь более, ибо там неподвижный образ подвижного человека, а здесь живой образ живого, и более подобен, чем Сиф Адаму или рождаемое рождающему. Ибо такова природа простого, что она не есть отчасти похожее, а отчасти непохожее, но всецелое отображение всего и скорее тожественно, чем подобно“. Таковы слова отца. Что его мысль таже, это мы видим из следующего: сказав, что природа образа состоит в том, чтобы быть подражанием первообраза, он показывает, что ведет речь о всяком образе вообще, чтобы таким образом найти искомое; ибо более частное доказывается более общим, и это есть самый главный и самый лучший способ доказательства. Следующие его слова показывают, что он имеет в виду чувственный и искусственный образ. Прибавив „но здесь более“, он отметил возвышенность предмета своей речи, касающегося божества, посредством сопоставления отличив одно от другого. Присоединив

—163—

,,там неподвижный образ подвижного человека, а здесь живой образ живого“, он тем выясняет, какое различие между ними, и как бы говорит: особенность искусственного образа состоит в том, что он есть неподвижный образ подвижного, а свойство естественного образа то, что он есть живой образ живого. После этого он делает сравнение и самых естественных образов с несравнимыми, прибавляя упоминание об Адаме и Сифе и то, что говорится у него о природе простого существа. Здесь нужно обратить внимание на то, что богоносный отец, устраняя из своего богословия все ему чуждое, ибо это богословие далеко от всего такого, однако не отвергает это рукотворное (чувственный образ), напротив, как бы с благоговением принимает его (для сравнения).

24. Богоносный Кирилл, предстоятель великой Александрии и великий учитель, также присоединяется к предшествующим и говорит с ними, утверждая касательно нашего предмета следующее: „как если бы кто увидел хорошо написанную картину, подивился бы виду царя и его украшениям и, при возможности наблюдать все это на картине, пожелал бы видеть самого царя, а картина ему сказала бы: видевший меня видел царя, – и затем: я в царе и царь во мне по внешнему виду, картина совершенно представляет вид царя, а царь удерживает вид картины. Так и Сын, когда говорит: видевый мене виде Отца и: Аз и Отец едино есма. Следуют ли иконоборцы этим словам или и да и нет, как подскажет им злой умысел действующего в них беса? Если они желают уверить нас, согласно словам учителя, они считают Сына единосущным Родившему, как образ

—164—

Отца, и исповедуют и чтут Его царем, воспринявшим наш облик, то согласно предложенному примеру пусть покланяются с нами покланяемой иконе Его, которая как бы говорит: видевший меня видел Царя всех Господа Иисуса Христа и Бога. Если же они этого не делают, то не считают Сына единосущным Отцу, лишают Его царства и явно выказывают себя чуждыми этого царства и нашей веры.

25. С этими богомудрыми отцами пусть говорит глубокий богослов и божественный учитель Дионисий. „Как приготовляя картину, живописец постоянно смотрит на первообраз, не отвлекаясь ничем видимым и не рассеиваясь, удвояет так сказать того, кого изображает, и представляет истину в подобии, первообраз в образе, одного в другом, кроме различия по существу: так добролюбивым живописцам в уме постоянное и неуклонное созерцание чудной и тайной красоты дарует верное и богоподобное изображение.“ Признают ли это сыны противления и чтут ли этих богословов? Допускают ли они, что существуют и чувственные иконы-образы? Исповедуют ли они описуемым умножаемого (путем живописи)? Поклоняются ли они одному видимому в другом, разумея изображаемого и изображение, как мы славим Христа и честную икону Христа? Или же одно уничижают в другом, бесчестят Христа в иконе Его, а вместе бесчестят и священного учителя и тем убеждают нас, что они нисколько не причастны сокровенной красоте, гнусны, скверны и чужды божественного образа?

26. Так дело представляется и Клименту Александрийскому, который в сочинении „О законной

—165—

пасхе» говорит: „как если бы чей образ в отсутствие первообраза принимал одинаковые с ним почести, и пред лицом истины образ освещается ею, ибо он пребывает её подобием и обозначает истину.“ Таковы слова богоносных отцов. Следует отметить, что они говорят не ограничительно и не особо о таком-то образе или такой-то форме, но усвояют каждому образу просто (безотносительно) одно и тоже значение и силу и согласно утверждают, что он имеет отношение и сродство с первообразом. Яснее это показывают слова Дионисия, хотя некоторые отцы вследствие господствовавшего тогда обычая выставлять и воздавать поклонение изображениям царей пользовались примером царя, как более других приличествующим царю царствующих и Господу всяческих, так как из всех достоинств на земле царское всех выше и превосходнее. Так (дело представляется) и по ходу речи, ибо земное, поскольку это возможно, открывает премирное, а более низкое – более возвышенное. А что совершаемое над образом восходит к первообразу, это легко видеть из священного Писания.

27. Так нечто подобное желает сказать история блаженного Самуила. Будучи обещан Богу прежде рождения боголюбивою материю, он был посвящен уже в пеленах. Таким образом, сподобившись служить Богу, он был и образом божиим, как священник. В этом нас убеждает то, что поется в псалмах: ты еси иерей по чину Мелхиседекову (Пс.109:4). Тому же научает нас глас премудрого Павла: уподоблен Сыну Божию, пребывает священник выну (Евр.7:3). Итак, священствуя, Самуил изображает Бога. Когда Израильтяне увидели его стареющим и возбудили важные обвинения

—166—

против его детей, то пришли к нему старейшины их и потребовали поставить над ними царя, как это они видели у других народов. Что же говорит (по этому поводу) Писание? Лукавым это требование справедливо показалось и самому пророку. А каков был ответ божественный? Послушай, говорить Бог всяческих, гласа людей, якоже глаголют к тебе: яко не тебе уничижила, но мене уничижила (1Цар.8:7). Отсюда становится совершенно ясным, что поношение пророка, как человека, посвященного Богу и представлявшего божество, как бы от образа перешло на Бога, как на первообраз. Это мы знаем и по достоверным описаниям Евангелий. Мы слышим в Евангелиях Спасителя Бога, вещающего божественным ученикам: иже вас приемлет, Мене приемлет (Мф.10:40). Соответственно этому, преступления против церкви Христовой, учиняемые над священными изображениями и над предметами Богу принесенными и посвященными, переходят на самого Христа. И что же? Разве не гневается и не негодует на это Бог? Конечно, гневается и весьма сильно, но отсрочивает свой гнев как на древних, так и на теперешних хулителей, хотя они презирают Его неизреченное долготерпение и благость. Как не поймут безумцы, что приведенные слова сказаны в их обличение? Надлежало, чтобы этим они были приведены к постижению истины.

28. Итак, что же нужно сказать? Если бы они не знали, что дело так обстоит у христиан теперь, то почему издревле изготовлявшиеся язычниками и предлагавшиеся для почитания и поклонения изображения они считали скверными и гнусными? С божественною ревностию и всяким тщанием христиане благочестиво ниспровергали и разрушали их, пре-

—167—

давали их огню и другими путями старались их уничтожить. Почему они так действовали? Не по ненависти ли и отвращению к богам, в честь которых были воздвигнуты изображения? С другой стороны и язычники, когда хотели изготовить изображения каких-либо лиц, неразумно посвящали их богоненавистным, гнусным, стяжавшим постыдную славу, или же совершившим в жизни что-либо похвальное и мужественное. Существовали также у язычников изображения чтимых ими бесов, которые можно назвать идолами, чудовищными созданиями, исполненными лжи. Раз это так, то почему непозволительно воздавать почтение самим святыням по вере в первообразы и благоговению к ним, если только мы признаем их достойными почтения? Что честнее и достопокланяемее тела Господня, которое в качестве причастия освящает приемлющих его с верою, а будучи изображено исполняет благодати? Все это покланяемо и чтимо среди христиан вместе с другими святынями. Но нечестивцы на эти непререкаемые положения возражают: „язычники мыслили по-язычески; это их изобретение; христианам же делать это непозволительно». Они не понимают, что это говорит скорее против них и напротив весьма свидетельствует в нашу пользу. Ибо почему христианам не почитать христианских святынь? У язычников все было исполнено лжи и обмана; наше же мы считаем и признаем истинным и действительно совершенным. Насколько истина выше лжи, настолько почитание наших святынь должно быть ревностнее и теплее. Речь о чувственных образах имеет такую достоверность или самодостоверность, что боговдохновенные отцы пользуются ею для изображения и наглядного уяснения других

—168—

вещей и между прочим – божественной, преестественной и высочайшей всего премирной природы. Итак, не в приложении только к Богу честь, воздаваемая иконе, восходит к первообразу, но, как видно, и в приложении ко всему, что изображается. А если это так, то достойно и должно, чтобы христиане воздавали честь иконам Христа и святых, как досточтимым.

29. Если свойство подлежать изображению приложимо к вещам простым и несложным, и если сущность и достоинство образа таковы, что он проявляется и в божественной неизреченной природе и может представлять и уяснять сыновнее и естественное отношение Сына, чрез которое Он, изображая Отца и по существу, пребывает для Него своим близким, то почему оно неприложимо к сложному, т. е. к сложной ипостаси Христовой? Именно в виду этого для нас становятся понятнее и доступнее условия спасительного Его к людям пришествия, ибо мы сами сложны, материальны, перстны, и вследствие этого нуждаемся в материальном и чувственном, как привычном и близком нам, для яснейшего изучения и руководствования к тому, что выше нас. Если бы это было недопустимо, то славные вожди церкви не считали бы дозволительным, не сделали бы таких постановлений и определений и отвергли бы поклонение иконам. И зачем говорить о поклонении? Они не допустили бы совершенно изготовления изображений.

30. Из них некоторые даже сами воздвигали священные домы и устрояли священные кимелии, где, как видим, они начертывали и писали изображения. Так это было в их время. Даже определениями и божественными канонами они установили, что

—169—

бы устроялись иконы Христа, – и скорее в человеческом виде, как более близком к действительности, чем в виде агнца. Этому мы можем научиться у древних богомудрых отцов, составивших шестой священный и святой собор, Презрев всех их, нечестивцы обращаются к главе безбожия нечестивому Евсевию и к отцам, сочинения которых они извратили. Разжигаемые аппетитами безбожия, они собирают бредни из Манихейской и Арианской грязи, – отдельные места и отрывки, исполненные всякой скверны и нечистоты, (из писаний) таких изгнанных из церковного сонма и с давних пор лишенных божественной славы, считавших Христа неописуемым, ровно как и чуждым и иносущным в отношении к Родившему Его. К упомянутым мы прибавим Кирилла, защитника нашего дела и истины, и посмотрим, куда приводят их рассуждения об образе. Для меня было странно, если бы они не отвергли этого святого отца. В толковании на послание Апостола к Римлянам он говорит следующее: „Сына Своего, который родился от семени Давида по плоти, нарек, говорить апостол, Сыном Божиим в силе, по Духу Святыни, чрез воскресение из мертвых (Рим.1:3–4). И мы наречены сынами, но не в силе, а удостоены сего звания по благодати; и только одною волею Бога Отца мы получили это благодеяние. Но с Эммануилом не так. Хотя Он родился от семени Давида по плоти и как один из нас считается Сыном Божиим по человечеству, однако Он есть сын по естеству в силе и истине; чрез Него всыновляемся и мы. И истинно говорится, что мы, обогатившись Духом Его во святом крещении, неукоризненно взываем к Нему: Авва Отче! Итак,

—170—

в каком отношении образы стоят к первообразам, в таком и мы, сыны по всыновлению, стоим к Сыну по естеству, в силе, истинно свидетельствуемому в этом Отцом“.

31. Следует особенно отметить, что пример образа в данном случае приводится не как раньше в приложении к выяснению отношения Сына к Отцу, а для объяснения того, в каком отношении мы сыны по усыновлению и благодати стоим к Сыну по естеству и силе и для доказательства того, каким образом мы удостоились всыновления; именно (мы стоим к Сыну в таком же отношении), как образы к первообразам вообще и без ограничения а не как образы того или иного лица или такого-то достоинства, напр. царского, как в предыдущей речи. А как относятся образы к первообразам, об этом говорят общие мнения и взгляды, и в этом согласны и единомысленны все здравомыслящие, ибо приобрели знание это от природы, без научения. Итак, в отношении к Сыну по естеству, истине и силе мы сыны по всыновлению; ибо всякий пример берется как нечто хорошо известное, дабы неясное и сложное получило достоверность и подтверждение из более известного и ясного. В разбираемом случае предполагается двойной способ всыновления Отцу. Адам есть и называется всыновлением по естеству и истине; этот способ приложим к Богу Сыну; точнее его надо бы назвать не всыновлением, а сыновством. Другой способ по усыновлению и благодати; он приложим к нам верующим. Как же второй способ относится к первому? Как образы, говорит отец, к первообразам. И якоже облекохомся, говорить апостольское изречение, во образы перстного, да облечемся

—171—

во образ небесного (1Кор.15:49). Это же говорит тот же самый блаженный Кирилл в другом месте, рассуждая так: „Когда чувственный человек преклонился ко греху и по плотоугождению занемог вкоренившимся в него грехом, то тем самым он отложил от себя сообразность божественному образу и Духа, пребывавшего на нем на подобие печати, и оказался тленным и безобразным. Но так как Творец всяческих восхотел возвести погибшего в начальное состояние невинности и красоты, то Он снова послал удалившегося от него божественного и Святого Духа, изменяя таким образом человека по премирному образу и получив возможность чрез Него преобразовать нас по своему подобию“. Но всего важнее то, что этот же учитель высказал, что Сын существует в образе Отца. Именно священное изречение отца гласит, что Он есть образ и отображение Родившего. Образы же суть как первообразы. Что можно сказать против этого? Разве иконоборцы не должны уйти отсюда обличенные и постыженные? Когда слово-образ отец употребляет в приложении к божеству, он говорит, что Сын есть образ Отца, согласно приведенному изречению. Когда же дело касается икон вообще и только их, он это отмечает уяснением при помощи множественного числа: „образы как первообразы». Неужели безумцы будут и это слово (образы) понимать в приложении к божеству; допуская многих сыновей и отцов и признавая многобожие? Не образ, говорит отец, а образы, показывая этим подобие и сходство.

32. Что может быть яснее и очевиднее этого по занимающему нам вопросу, если бы только не был ослеплен до такой степени их ум и не было

—172—

столь омрачено их духовное зрение! Что же скажут на это чуждые божественного всыновления? Неужели они в состоянии смотреть прямо на столь яркий и ясный блеска истины? Неужели они противопоставят пустые и скверные бредни, изрыгаемые нечистым и богоненавистным сердцем? Принимают ли они эти божественные слова или презирают учителя? Если не примут, то должны отстранить себя из стада Христова. Если же примут, то необходимо одно из двух: или с с нами признать отношение образов к первообразам и вместе с нами принять иконы Христа и святых для поклонения, или же если они не признают этого взаимного отношения и общения, быть явно отстраненными от всыновления, которым обогатились мы чрез Св. Духа в божественном крещении, и сопричислиться с иудеями и язычниками. Для них упраздняется крещение; они перестают быть существами по образу Творца и пребывают впредь отлученными от чад стада Христова. Таковы последствия для несчастных за поношение икон. По истине в виду всего этого можно дивиться, до какой степени безумия и тупости дошли они, имея и образ мыслей, соответствующий их деяниям.

33. Они притворяются и ложно показывают себя почитателями образа Креста, но самую сущность, т. е. спасительные страдания они отвергают. Ибо как мог Он страдать и быть распятым, если, согласно их нелепостям, Он воспринял неописуемое тело? Что могло быть распростерто на кресте и пронзено гвоздями? Каким образом входило в тело острие копья, если оно неописуемо? Или и здесь мрак докетизма омрачил отверженных? И в самом деле разве не отвержены те, которые в умственном и

—173—

духовном омрачении болтают странности? Говорит хорошее они не умеют, как люди злые и из дурного сокровища своего сердца выносящие злое. Разве не ясна их извращенность из того, что, будучи врагами Креста Христова, они с одной стороны притворяются почитателями Креста, а с другой ниспровергают и разрушают вместе с священными изображениями самый первообраз Креста?

34. Итак, что же говорят они, какие хитрые и двусмысленные изречения приводят в свое оправдание? „Изображению креста мы покланяемся ради Распятого на нем“. Безумие и тупость их совершенно ясны отсюда, ибо они гнушаются и презирают изображение освящающего и в тоже время делают вид, что почитают изображение освящаемого. Но как может быть с их точки зрения освящено изображение (креста), если Христос на самом деле не страдал телом? На эту несообразность и пустословие не следовало бы и отвечать. Не отвещай безумному по безумию его (Притч.26:4), поучает нас Писание. Но для подтверждения и раскрытия истины и для укрепления людей благочестивых мы выскажем следующее: мы признаем и исповедуем, что все, что существует в церкви, свято и освящено, и вследствие этого в наших глазах одинаково поклоняемо, почитаемо и честно, и ничего в ней нет бесславного и недостойного почтения, как мы говорили в другом месте. Для нас – верующих невозможно, а с другой стороны и наставления предстоятелей нашего учения не допускают производить каких-либо различений и исследований о том, что первое и что второе, что более честно и что менее. Это неверные и нечестивые измыслили вопросы: поклоняться этому или нет, спасительно это или не

—174—

спасительно, это лучше или то? Это именно и выказывает крайнее невежество и безумие занимающихся теперь такими вопросами. Ибо что ответят они сказавшему: иже убо весь закон соблюдет, согрешит же во едином, бысть всем повинен? (Иак.2:10). Это относится к деяниям подзаконным, а тем более к нашей непорочной и чистой вере. Итак, нам невозможно вдаваться в споры, потому что богоприлично изданные законоположения святых отцов повелевают одинаково чтить все святыни.

35. Однако в виду любви к спорам и бесстыдства безумцев мы считаем необходимым обсудить это подробнее. Мы не отвергаем почитания ни того, ни другого (креста и образа), но насколько требуется точностью исследования предмета, кратко представим, в чем заключается превосходство одного из них над другим. Итак, мы утверждаем, начнем с подобного, ибо это и есть икона:

а) Икона Христа есть Его подобие, подобна Его телу, дает нам изображение Его тела, представляет Его вид, показывает чрез подражание много из того, как Он действовал, учил и страдал. Изображение же креста не дает подобия Его тела и не показывает ничего из упомянутого. Подобное чему-либо ближе и сроднее неподобного, ибо делает его в следствие подобия с ним более очевидным, а потому и более чтимым. Итак, икона Христа, как более сродная и более ясно Его представляющая, честнее и досточтимее честного и досточтимого изображения Креста.

б) Затем икона Христа прямо и непосредственно при первом взгляде представляет нам облик Его и вызывает в памяти, потому что на ней мы видим, как в зеркале, самого изображаемого. С

—175—

крестом же не так: взирая на крест, мы направляем ум прежде на то, что пред нами и потом уже уразумеваем, что это такое, и соображаем, как он освящен и кем, и таким образом к Распятому и Освятившему его переходим уже во второй момент. Но переходящее к чему-либо прямо и делающее это что-то сразу очевидным более заслуживает почитания, чем то, что делает тоже не сразу. Посему икона Христа честнее честного креста.

Далее в) все обладающие здравым разумом признают, что освящающее выше освящаемого. Без всякого прекословия меньшее от большего благословляется (Евр.7:7). Итак, тело Христово освятило крест, когда касалось его и было пригвождено на нем, а освятив крест, оно чрез него сообщило освящение и нам. Но то, чего первообразы более чтимы, и само более чтимо. Так как и то и другое суть изобретение и изображение креста чтимо: то и изображение тела, которое освятило крест, чтимо более.

Потом г) изображение распростертых рук Христа и вида Его честно. Но насколько тело превосходит очертание, настолько же разнится и то, что от них происходить; ибо то, чего первообраз честнее, и само более честно. Очертание существует для тела, равно и протяжение, а не наоборот, тело существует для очертания. Тело есть субстанция, субстрат; а очертание есть признак, свойство. Насколько субстанция выше признака (акциденции) или насколько душа выше познания, настолько тело выше очертания. Тело есть и называется очертаемым; но никто из здравомыслящих не скажет, что очертание телесно. О теле можно сказать, что оно име-

—176—

ет цвет, но нельзя сказать: тело цвета или цвет, имеющий тело. Итак то, что принадлежит телу, выше того, что свойственно очертанию. А если это так, то и изображение тела честнее изображения очертания (креста).

Кроме того д) крест представляет нам просто и однобразно страдание Христа. Но людьми необразованными он едва ли может быть принят за символ страдания. Между тем священные изображения представляют не только различные моменты страдания и описывают их с большими подробностями, но напечатлевают пред нами также пространнее и яснее знамения и чудеса, совершенные Христом. Но то, что выказывает все это яснее и нагляднее, должно быть чтимо более, чем то, что представляет тоже не столь ясно.

Сверх сего e) крест есть символ страдания и обозначает способ, которым страдавший перенес страдания; ибо что иное означают слова: возьми крест свой и следуй за мною (Мф.16:24), как не человека, проникнутого страхом Божиим, отринувшего суету мирскую, готового претерпеть все ради любви к Господу? Также и носивший язвы Христовы на теле своем и похвалявшийся страданиями Его апостол говорит: мне же да не будет хвалитися токмо о Крест Господа нашего Иисуса Христа (Гал.6:14), и в этих словах изображает распятие или страдание Христа. Икона же есть отображение и подобие самого Страдавшего, которое представляет Его нам более приличествующим и достодолжным образом, чем очертание креста, имеющее ко Христу только внешнее отношение. Итак икона, представляющая нам Самого Христа, досточестнее креста, показывающего способ страдания Его.

—189—

В. Организация секты

В тесной связи с учением Страннической секты стоит её организация: разделение всех её членов на степени, их обязанности и юридическое самоуправление секты.

Сами странники разделяют свое общество на три „чина“: первый из них составляют, так называемые, „совершенные христиане“, т. е. те, которые „вышли в странство“ и крещены по странническому обряду; второй – составляют „оглашенные“, – это те, которые вышли в странство и живут со „старцами“, но еще не крещены, а только обучаются странническому обычаю“; третий чин составляют поучающиеся, те, которые живут в мире, устроили у себя потаенные места для Странников, содержат их и исполняют их потребности²⁶⁹⁹.

При вступлении в „чин“ действительных странников, „совершенных христиан“, не требуется отчета в прежней жизни: принимаются люди без всякого разбора – беглые крестьяне, мещане, солдаты²⁷⁰⁰, даже преступники²⁷⁰¹ и т. д.

—192—

а не „душевно“, платить подати, нести повинности, состоять на общественной службе, исправлять рекрутчину и т. д. и при всем том они не лишаются надежды получить царство небесное, вступив со временем в число действительных Странников, омывшись всеочищающим крещением²⁷⁰². И только одно елеосвящение, „как конечное запечатление антихриста, которого не смоет и семикратное перекрещивание, не допускается ни в каком случае“²⁷⁰³. А Артемьево согласие, как мы видели выше, в этом отношении идет еще далее. Чтобы не лишиться хорошего странноприимца, а с ним и удобного приюта с выходом его в действительное странство, в этом согласии не торопят странноприимца крещением даже пред страхом смерти, как это обыкновенно в других толках, но даже и пребывание его в мире не считают безнадежным в отношении спасения²⁷⁰⁴.

Прямые обязанности странноприимцев состоят: а) в тайном содержании своего отступничества под ложным наименованием себя христианами, хотя бы эти странноприимцы принадлежали к прочим раскольническим согласиям и даже к православным²⁷⁰⁵; б) избранные из них должны содержать тайно заведенные у них молельни, хотя сами они и не имеют права участвовать в общих молитвословиях со Странниками перекрещеными; в) для укрывательства действительных Странников странноприимцы обязаны иметь тайные места и оказывать им помощь в случае преследования; г) наконец, им же вменяется в непременную обязанность в последствии перекреститься „в странство“, словом умереть странником²⁷⁰⁶.

—193—

Кроме того, некоторым из них поручается: хранение адресов разных наставников и келейных, прием писем на их имя и передачу их кому следует, а также – и хранение соборных моленных совсем имуществом.

Из среды действительных, „ совершенных странников“ обыкновенно выбираются так называемые наставники²⁷⁰⁷; однако многие из них, как это можно заключить из истории разветвления секты, сами присвояют себе это звание, заводят свою паству и руководят ей по-своему. Нередко мотивами в последнем случае являлись честолюбие и корыстолюбие: та честь, с которою встречает паства своего наставника, а главное – материальные выгоды, доставляемая этим званием, соблазняли многих из сектаторов²⁷⁰⁸. Во всяком случае это уже высший разряд в состав секты. Сами себя наставники именуют апостолами с правом решить и вязать, а иногда присуждают своих учеников поклоняться им, как избранникам Божиим, и даже изображаются на иконах²⁷⁰⁹. Они совмещают в себе и власть духовную, род иерархии, и власть административную. На обязанности их лежит обозревание своей паствы, Совершение таинств и обрядов странничества, объяснение Свящ. Писания, наложение наказаний, распоряжение собранной милостыней и т. д. – словом они вполне распоряжаются делами своей паствы и пользуются между своею „братиею“ громадным авторитетом. Обыкновенно наставниками бывают мужчины, но иногда выбираются и женщины, пользующиеся

—194—

влиянием на дела²⁷¹⁰, но по назначению уже наставников²⁷¹¹; однако им дозволяется совершать богослужение только малых собраниях (человек до 10-ти) и только в крайних случаях – исполнять обряды похорон²⁷¹².

Но при всем полномочии наставников им принадлежала власть только в отношении частных дел своей паствы, дела же более важные решались на „верховном совете“, в с. Сопелках. Мы уже видели частию, в каком отношении стояло это село к секте, видели, насколько сильны были там симпатии к „новой вере“, но значение Сопелок еще важнее в смысле администрации секты. Из этого села, как из центра, радиусами расходилась секта по России и проникла даже в Сибирь, образовались сосредоточные пункты секты, отдельные паствы во главе со наставником, к этому же селу, своей столице, тянули сектанты своим судом и советом. И действительно до 1850 г. по показаниям сектаторов здесь постоянно проживали до ста человек – странников и всякий считал за честь быть принятым в это село. Все наставники имели там свои собрания и совещания²⁷¹³, а Никита Семенов, Феодор Иванов, Михаил Андреев и Иван Степанов – проводили здесь большинство времени²⁷¹⁴. По делам веры и жизни сектаторов здесь собирался из наставников совет, на котором, как показывают сектаторы, присутствовали 9 наставников²⁷¹⁵. В случаях же особенной важности созывались и особенные совещания; на них всегда председательствовал известный уже нам Никита Семенов²⁷¹⁶. Из таких необыкновенных собраний в Сопелках известен „верховный совет в 1842 году, на который стеклось 15 наставников, приезжали даже сибирские старцы, тюменские купцы, Василий Родионов и Иван Кузьмин²⁷¹⁷. После

—195—

следственно-судной комиссии, наделавшей много шуму между странниками, такие соборы стали собираться в других местах. Из них известен собор в деревне Вахрушево, Вологодского уезда, домшинской волости, в 1864 г., в июле месяце²⁷¹⁸.

Но такой порядок не удовлетворял честолюбивого наставника секты Никиту Семенова. Последний хотел придать управлению секты и вообще строю жизни странников более стройную организацию и вместе с тем еще более, чем до сих пор, возвеличить самого себя. С этою целию, по его выражению „в пример прежде бывших церковных узаконений“²⁷¹⁹, он составил 19 статей, из 84 пунктов. По этим статьям управление у странников должно принять следующий вид²⁷²⁰.

Каждое количество „христиан“ составляют особый предал (своего рода епархию“), в котором один брать должен быть определен на „старейшинство» (2 ст., 1 п.) Это „в пример епископа“ (ст. 4, п. 7 и ст. 5, п. 2). Избранный на старейшинство должен быть по своему возрасту не менее 40 лет (10 ст., 11 п.) и – „ведущим и искусным“ в св. Писании и беспорочной жизни, как того требует Писание от поставленных во епископы, пресвитеры и диаконы (3 ст. 1.). Самое избрание в старейшие предела должно совершаться „всем собором искусных и ведущих лиц братии страны» (3 ст., п. 2).

Все „христиане“, проживающие в известном пределе, находятся в подчинении у старшего предела. Частнее, без его распоряжения нельзя: „кого-либо вывести в странство и принять на приглас²⁷²¹, преподать крещение, приобрести вновь место и устроить оное, принять себе кого-либо в сожитие, творить исхождение в другие пределы, а тем более страны, хотя бы по благословным надобностям (4 ст., 10 п.) Старший предела, в свою очередь обязан наблюдать за всеми своего предела касательно поучения их

—196—

„православному“ закону и выполнению установленных обычаев кроме келейных потребностей (4 ст. 1 п.).

„В пример лиц, состоявших при епископах для посредничества и совета в некоторых делах“ у старейшего предела должны быть: „второй, в роде помощника ему или наместника, как бы сельского епископа и третий, нижайший второго, в роде подручного епископу священника“ (5 ст., 4 п.). Этот называется и духовником (19 ст. 4 п.).

Второй имеет те же права, как и старейший, но действует в зависимости от последнего (4 ст. 2 п.). Третий должен преподавать благословение, совершать крещение и исповедь; не иначе, как с разрешения старейшего и при участии второго. (4 ст. 3 п.).

В совете с этими двумя лицами старший предела и пользуется вышеупомянутыми своими правами, а в случаях особо важных, как напр. непокорство, – с совета и всего собора предела (4 ст. 4 п.), а в случае, если в известном пределе проживает и старейший страны, то иметь совет и с ним (5 ст. 5.).

Собор предела состоит: из упомянутых трех старших, из старцев, избранных на то общим советом старших из прочих достойных братий, а также старшего страны (2 ст. 2 п.).

Старший предела не только не имеет власти в других пределах, но без крайней нужды и не ходит туда и то с дозволения старейшего того предела (4 ст. 8 п.). Точно также и второй, и третий – только с разрешения первого, в пример сказанного в Писании о причетниках (4 ст. 9 п.). Два и более пределов составляют страну (2 ст. 1 п.). Во главе страны должен стоять „превышающий уважением старейших пределов“, избранный собором, для „смотрения» над всеми, живущими в стране „христианами» в сообразный пример „старейшинства над епископы (4 ст. 6 п.). Это своего рода древний митрополит. Он имеет право избирать себе местожительство в любом пределе своей страны (5 ст. 2 п.).

Стран предполагается несколько, так как старшие стран должны иметь сношения между собою по вопросам: перемещения кого-либо из одной страны в другую, о при-

—197—

нятии иноверцев, о вновь поступающих в старейшинство страны или о предании его суду за провинности и т. д. (8 ст.).

Собор страны состоит из всех старейших всех пределов, старцев, как и на соборе предела, и из братии всех, достойных уважения (2 ст. 2 п.).

Каждый из старейших предела или страны, в месте своего прожития, должен иметь, по своему выбору, брата хороших правил в роде келейника (6 ст. 1 и 2 п.).

Если окажутся какие-либо бесчиния и неисправности у второго и третьего, донести старейшему предела, а далее старейшему страны, а далее – собору страны или старшему другой страны. Судить неисправных по указанному в Писании (3 ст. 4 п.). Также поступать в случае обид от правителей (16 ст. 1 п.). Упивающиеся до пьянства, употребляющие чай и т. п. подлежат эпитимии, при упорстве же – отлучению (18 ст.).

Во главе же старейших стран должно стоять одно лицо, которое, имеет своею обязанностью входить в обсуждение всего управления Странниками (8 ст.). Это своего рода патриарх, каким при своей жизни и был сам Никита Семенов. Власть такого наставника ограничивалась только собором (19 ст. 4.).

Что касается статей Никиты Семенова, направленных к урегулированию жизни Странников, то эти статьи касаются ограждения чистоты жизни сектаторов и обеспечения их в жизненных потребностях.

В местах, где есть женщины моложе 40 лет, там не должны проживать мужчины моложе 50 лет, кроме разве необходимости и людей, „заслуживающих уважения своим поведением“ (9 ст. 1 п.).

В случае допущенного такого сожития, если окажется зазор (деторождение), таких размещать на дальнее расстояние друг от друга (9 ст. 2 п.).

Лицам, бывшим ранее брачными, при жизни супруга до 50-летнего своего возраста, в прежний свой дом не входить, кроме особой надобности и то – в присутствии постороннего лица по назначению от правителя (9 ст. 4 и 5 п.).

Каждый брать должен быть удовлетворен от старшего (род эконома) во всем, необходимом для прожития за

—198—

усмотрением старшего страны или собора в пример обителей (10 ст. 1 п.). Это своего рода общежития. Но может быть и „самопопечительное существование в пример бывших келлиотов в зависимости от старшего предела (10 ст. 2 п.).

Келлиоты должны вести свою жизнь в пример иноков (10 ст. 3 п.).

Если кто окажется „надежным попечителем“ не только себя, но и других и имеет для других подходящие помещения, таковой с усмотрения старшего, может быть допущен иметь и „не одно место в своем попечении „в роде управляющего обителью“, под покорностью старшего предела, кроме дел хозяйственных (10 ст. 4 п.).

В таких обителях частное имущество обращается в общую пользу (11 ст. 2 п.). Управляющие же пределом могут самостоятельно распоряжаться своим имуществом (11 ст. 3 п.).

Милостыня и подаяние должны доставляться старшему предела, если же даны в пользу страны, то старшему этой последней (14 ст. 1 п.). Милостыню делить так: 1 часть – в экономию общего имущества на общие расходы, 2-ю ч. „в собственное уважение старшим (из этой части ½ старшему и ½ другим обоим лицам, т. е. помощнику и духовнику), остальная часть делится поровну по рукам (19 ст. 4 п.).

В последней (19 ст.) есть общее указание относительно значения всех статей. Кто не соглашается повиноваться этим статьям, тот должен письменно и подробно заявить, „на которые статьи он не соизволяет“, высказать, как бы поступить иначе и представить свое возражение на усмотрение всеобщего собрания всех стран. Тогда уже заключить, что „правильно и согласно“ (п. 1). Кто же сопротивляется „одним буйством своего вольнодумства“, того увещевать и в крайнем случае – отлучить (2 п.). Что же по всеобщему усмотрению окажется в статьях „неправильно, или спешно, или недостаточно, или не современно“ всеобщим же советом „да исправится или уничтожится» (п. 4-й).

Эти статьи действительно обсуждались на упомянутом выше соборе, состоявшемся в 1864 году, в июле месяце,

—199—

в деревне Вахрушево, Вологодского уезда, где было не менее 100 человек Странников и утверждены подписью „руками искусных старцев разных стран“²⁷²². Хотя через два года и нашлись настолько недовольные статьями, что одни, как мы и видели выше, образовали свои толки²⁷²³, а другие, из братии Никиты Семенова, переходили в иные толки²⁷²⁴, тем не менее можно решительно утверждать, что данная Никитою Семеновым организация своим последователям, сохранилась как при жизни его самого, авторитет которого простирался до приказаний являться на созываемые им соборы²⁷²⁵, так сохраняется и при его преемниках. По крайней мере известно, что избранный преемником Никиты Семенова некто Роман Логгинов во всем держится установлений своего предшественника и в 1900 г. был на соборе в Нижнем Тагиле²⁷²⁶.

Кроме этого известно, что вышеупомянутых в статьях „пределов“ в настоящее время восемь, а именно (по времени их образования): Ярославский, Казанский, Томский, Тюменский, Тверской, Костромской, Вологодский и Пермский²⁷²⁷.

В последнее время появилась у „статейников“, т. е. руководящихся этими статьями, особая должность наблюдателя или благочинного над наставниками, на обязанность которого возлагается посещение (ревизия) порученных ему местностей²⁷²⁸.

Однако, все эти и других меньших толков узаконения на практике у Странников не имеют юридического значения, а держатся лишь на началах нравственных не стесняя свободу личности. Только последним и можно объяснить такие явления, как слишком частое возникновение разных толков, даже и во главе с женщиною²⁷²⁹, свободную полемику, решение странников Череповского уезда (в 1863 г.) „не сообщаться ни в ядении, ни в молитве с

—200—

теми, которые приняли „статьи“ Никиты Семенова²⁷³⁰, прекращение этого раздора на соборе 1864 г. и т. под.²⁷³¹ Словом – у Странников есть и уставы, и начальники, но их обычно никто не слушает и не боится²⁷³².

Г. Богослужение Странников

Доселе мы познакомились и с системою вероучения, и с организацией секты Странников, – словом, – видели те требования, какие предъявляет секта своим последователям; нам предстоит проследить выполнение всего этого сектаторами на практике, познакомиться с их богослужением и бытом.

В отношении богослужения на первом месте, конечно, стоит совершение „таинств“, которые по существу дела у них являются лишь обрядами. Как мы видели выше, из таинств Странники признают только крещение и покаяние и только некоторые из них допускают брак.

Каждый последователь Странничества должен быть крещен по Странническому обряду. К крещению приготовляют посредством испытания в вере и жизни. Затем, пред крещением в течение 40 дней готовящемуся назначают особый пост, во время которого, кроме субботы и воскресения, не дают ему ничего горячего, запрещают ходить в баню и сверх всего на каждый день назначают по 1000 поклонов. Это приготовление к Крещению именуется „приглас“, т. е. приглашение к восприятию крещения и иноческого чина. Когда кончится время „ пригласа“ новоприсоединяемого или новоприсоединяемую приводят на „собор», где они должны избрать себе крестного и крестную. Малолетним выбирают сами воспитатели и воспитательницы, и „на собор“ их не приводят. На другой день после этого совершается и крещение²⁷³³. Самое крещение (в громадном большинстве – перекрещивание) совершается обыкновенно ночью, преимущественно в лесу или в каком-либо другом уединенном месте; по примеру Спасителя,

—201—

непременно в реке²⁷³⁴ или ручейке или озере и только в особенных случаях, напр. вследствие холода или болезни, перекрещивают в новых чанах. Для больных и слабых, кроме того, сокращается и срок (6-недельный), приготовления к крещению и крестят их или в сараях, или в погребах пристанодержателей, которым, однако присутствовать при крещении не дозволяется²⁷³⁵. Самый же чин совершается по книгам, изданным до патриарха Никона²⁷³⁶. Вот как очень подробно описывает совершенное над ним крещение бывший наставник Страннической секты, а теперь православный Н.И. Касаткин. Приготовили („старцы“) место к крещению на ручейке, от келии моей расстоянием с четверть версты, пришли в келию и из среды четырех старцев назначили мне восприемника, по имени Алексея, летами сверстника мне; потом наставили на полке икон, зажгли восковые свечи, меня посадили на лавку, пред иконами положили „начал“ и заставили меня говорить с ними отрицание: отрицаюся никонианской веры и

—202—

ереси и прочих еретических вер и прихожу днесь к православной христианской вере греческого закона; обещаюсь исполнять закон христианский. Потом приказали мне благословиться у старшего отца вкупе с оглашенными ясти и пити, говоря: раб Божий, благослови меня вкупе с оглашенными христианами ясти и пити и Богу молиться; тогда же нарекли мне имя в осьмой день – Симеон; потом опять благословились у старшего ко крещению положить „начал“, и старший старец замолитвовал, а прочие отвечали; аминь: один старец читал: Царю Небесный, Трисвятое и Отче наш; тропари Богоявлению, дневной, Николе, Соловецким чудотворцам – Зосиме и Савватию. Потом, заставили меня читать символ веры трижды, по окончании которого положили три поклона, взяли с собой икону и повели меня на приготовленную иордань²⁷³⁷ два старца под руки. Пришедши к ручью, икону поставили на березу, опять положили три поклона, и старший старец раздел меня; подмышки подвязали полотном и завели меня в ручей по грудь, и старец, держа левой рукой за концы полотна, другую, правую руку положил мне на голову, и, благословившись у прочих старцев погрузить меня, погрузил трижды, с призыванием св. Троицы. Вывели меня вон из воды, одели в новую, белую срачицу, положили пред иконой опять три поклона и повели в келию. Пришедши туда, по обычаю, положили три поклона и цели трижды стих: „Ризу ми подаждь светлу“, после чего надели на меня крест с гойтоном²⁷³⁸ и заставили читать

—203—

псалом 31: Блажени, имже отпустишася беззакония. Так как я – продолжает он от изнеможения (он был болен) читать не мог, то вместо меня они читали сами этот псалом. Потом читали Апостол, к Римлянам зачало 91 и Евангелие, от Матфея зачало 116; по сем: ныне отпущаеши..., трисвятое по Отче Наш..., тропарь дневной и преподобному Симеону и отпуст. Наконец, заключает он, положив начало, все меня поцеловали, поздравили с ангелом и посадили с ними трапезовать, а уезжая приказали мне не умывать лица в течение 8 дней²⁷³⁹.

Это типичный вид перекрещивания у Странников. В других случаях он доходит иногда до крайнего формализма. Образчиком последнего является следующий случай, рассказанный тем же Косаткиным по поводу крещения его 11-ти летнего сына. Духовник, которому надлежало крестить, – говорит он был новичком в этом деле, но был при этом духовник, занимавший в нашей стране место старшего. Когда новоизбранный духовник погрузил в воду моего сына, оказалось, что у него не все волосы на голове были омочены водою, поэтому старый духовник приказал снова погрузить его трижды, чтобы вся голова скрылась в воде, а также чтобы при этом креститель никак не обмочил в воде рукавов своей одежды. Духовник начал снова погружать, левой рукой держа за концы полотна, которым был подвязан мальчик, а правой рукой погружал голову, – а как погрузил трижды, – старый духовник заметил, что при третьем погружении креститель омочил немного рукава своей одежды, и снова приказал погрузить трижды. До того заморили и затопили, замечает он, моего мальчика в воде, что он не мог и слова выговорить²⁷⁴⁰.

Случаются при таких крещениях и курьезы. Раз крестили молодую девушку, лет 20-ти, – на дворе, глубокою осенью. Потому ли, что она неохотно задумала креститься, или потому, что вода была слишком холодна, но прежде,

—304—

чем она была погружена, выскочила из кадочки и, обнаженная, забегала по двору; за нею погнались старухи с шубами и с другою одеждою: долго не могли ее нагнать, наконец поймали и увели в келию. Ее крестили уже после, спустя два года. Другой случай. В 1898 году жиловые последователи Странничества увезли из деревни для перекрещения 70-летнюю старуху, которая, видимо, креститься не желала, но находилась под влиянием своих семейных, желавших этого. В одном доме в Ягодной слободе (в Казани) приготовили уже все нужное для крещения и старуху поставили в кадку. Кадочка видимо была невысокая, так что старуха, чтобы можно было погрузить её голову, должна была пригнуть колени. Этого она сделать не захотела, или, быть может, не могла, вследствие слабости и болезненного состояния. Тогда вынули ее из кадки и, чтобы насильно заставить ее подогнуть колени, привязали за обе ноги около ступней по полотенцу и спустили снова, держа концы полотенец в руках, и потянули за них. Старуха не выдержала и... крещение не состоялось²⁷⁴¹.

Что касается перекрещивания в частных толках секты, то мы уже частию видели эти особенности. К сказанному нужно прибавить следующее: в практике некоторых толков (напр., последов. крестьянина Голенищева) крещение совершается не наставником, как мы видели сейчас, последний находится при крещении только в качестве посредника: прозелит поступает в бегунство чрез самокрещение, сам читает себе символ веры и проч.²⁷⁴² Такой же обычай, за недостатком наставников, по показанию одного сектатора, укоренился в Сибири; где Странники известны в народе под именем „самокрещеванцев“²⁷⁴³. Они боятся остаться не перекрещенными, так как таковых оплакивают, как погибших²⁷⁴⁴.

Донские Странники Киреевского хутора не крестят своих детей, а только при рождении дают им одни имена. В

—205—

случае же серьезной болезни, и они также спешат окрестить их с новым именем, но тогда навсегда водворяют их в подземельное житье. Этому подземельному житью они придают такое важное значение, что, если дитя или уже взрослый человек после крещения почему-либо не уживется в подземелье, тому нет более покаяния, „погибе таковый от Бога и от человек“²⁷⁴⁵.

Нельзя не заметить и той особенности, что странники не стесняются количеством перекрещиваний. Перейдет человек из православия или из поповщины к непоповцам перекрещенникам, его перекрестят; собьют его Странники, – нужно бросить и безпоповское крещение и имя, как отступническое, и креститься снова; захочет перейти в „безденежники“, опять нужно креститься, ибо крещение еретическое не есть крещение, также и имя, в еретическом крещении данное, неприятно, – и таким образом он получит несколько крещений и имен. Странница Любовь крестилась пять раз: имя Любовь принадлежало ей уже по третьему крещению, по четвертому она получила имя Фомаида, по пятому – Текуса²⁷⁴⁶.

Менее обрядностей имеет за собою совершение у Странников покаяния. Обыкновенно кающийся чистосердечно излагает на бумаге все свои деяния, не избегая здесь никаких подробностей, хотя бы последние были даже оскорбительны для нравственного чувства, и это изложение своих грехов представляется или наставнику или наставнице для разрешения. Образец такой исповеди имеется при деле под именем исповеди страннического наставника Александра Васильева Лубенцова²⁷⁴⁷. В ней так много самых грязных картин, состоящих в описании его грехов против 7-ой заповеди, что эта исповедь никогда не может быть в печати и сборнике Кельсиева (IV выпуск) вошла

—206—

только незначительною своею частью²⁷⁴⁸. В других случаях делается еще проще: по показанию одного сектатора „покаяние приносится, где прилучится, иногда и старухе, а не прилучиться: Господь всех будет судить²⁷⁴⁹. Поэтому по показанию другого сектатора исповедуются иногда и просто перед иконой по печатным книгам скитского покаяния: Клинцовской, Почаевской, Виленской и Московской типографий²⁷⁵⁰.

Что касается брака, признаваемого не большим числом странников, то совершение его так описывает бывший странник-брачник: собралось нас человек шесть и приказали мы брачущимся положить „начал“, потом при свидетелях дать друг другу обещание жить неразлучно, глаголя: аз поимаю тя в жену, и: аз поимаю тя в мужи²⁷⁵¹.

Интересны также у Странников и обрядности при погребении. Когда кто-либо из странников умрет, немедленно докладывают о том своему наставнику²⁷⁵², с приходом которого на умершего надевают новый саван; наставник читает молитвы, потом завертывают тело в новую рогожу и зарывают в землю без гроба²⁷⁵³. Все это всегда совершается ночью. Тело покойника зарывают или в лесу, или в роще, или в поле, или в сараях и даже дворах²⁷⁵⁴. При этом в сараях и дворах только летом. Зимою же – в лесу, роще или поле²⁷⁵⁵. Трупы зарываются

—207—

в землю не глубоко, в том соображении, чтобы антихристова земля не слишком давила „истинного христианина“, при чем – ноги зарывают несколько ниже, чем голову, чтобы, когда прозвучит труба архангела, легче было подняться²⁷⁵⁶. Сопелковцы и до сих пор хоронят своих сектаторов в отстоящей в одной версте от села роще, где находится так называемое старое кладбище, размываемое вешнею водою. Здесь прежде была церковь, но уже более 100 лет она перенесена в самое село²⁷⁵⁷. В 1850 г. здесь действительно были найдены даже свежие покойники и в большом количестве, так что менее, чем чрез полчаса было открыто 10 могил с человеческими оставами²⁷⁵⁸. Множество также было открыто тогда могил и в сараях Сопелковцев²⁷⁵⁹.

За упокой души умерших Странники совершают панихиды; напр., ежегодно, как мы выше упоминали, 20 июня совершается панихида по Евфимии. С тою же целью, т. е. чтобы побудить молиться за упокой души умершего, имение покойного, если оно оказывается, все раздается между единомышленниками – сектаторами²⁷⁶⁰.

Общественные богослужения у Странников, по показанию сектаторов, кроме литургии совершаются те же самые, что и в „великороссийской церкви“, только по другим и вышеупоминаемым книгам²⁷⁶¹. Разности состоять преимуще-

—208—

ственно в обстановке. Совершается богослужение обыкновенно в молельнях или точнее в больших избах, содержание которых, как Мы заметили выше, лежит на обязанности странноприимцев по выбору наставника или вообще по вместительности помещения известного странноприимца. Таких молелен бывает по нескольку даже в одном селении: в Сопелках, напр., их было до пяти²⁷⁶². Иногда же богослужение совершается просто в роще или глухом лесу, где на избранной для сего площадке ставят аналой, раскладывают следованную псалтирь и здесь отправляют утреню, часы и вечерню²⁷⁶³. Если богослужение совершается в молельне, то каждый приносит туда свою икону, ставить ее вместе с другими на нарочито для того устроенных полках. Кроме того, является сюда каждый сектатор со своею лестовкой и своим подручником, подкладываемым им под голову при земных поклонах. Перед иконами ставится покрытый какою-либо материей аналой, на котором разложены богослужебные книги. Впереди всех, пред аналоем ставится наставник или старший, который читает молитвы²⁷⁶⁴. Последний на время богослужения надевает особый длинный и специально для богослужения назначенный кафтан²⁷⁶⁵. За наставником становятся впереди мужчины, а за ними женщины²⁷⁶⁶. Каждую службу наставник благословляет и начинает сам. Кафизмы читают девицы, аллилуия (сугубое) поется на рас-

—209—

пев²⁷⁶⁷. По замечанию бывшего Странника службы вообще отправляются чинно, без пропусков, слушают с благоговением²⁷⁶⁸. Оттого то служба у них продолжается до четырех часов²⁷⁶⁹. Мирским (по всей вероятности, разумеются странноприимцы), приходящим на собрание во время службы, молитвы говорить не запрещается, только не позволяют „знаменаться“²⁷⁷⁰. Для безопасности и вообще из желания сохранить свое служение в тайне, Странники во время совершения богослужения ставят около молелен особых сторожей, которые обязаны доносить при первой опасности, и тогда служба прекращается²⁷⁷¹.

А бывают у Странников и особенные торжественные богослужения. Это в особенные высокоторжественные дни. Тогда странноприимцы приготовляют обширные избы, по передней стене ставят иконостас (иконы у них всегда в богато убранных киотах). У самого иконостаса поставляют два аналоя, покрытые украшенными пеленами, – один к правой стене, другой – к левой, – на первом читают псалтирь и каноны, на другом большаки читают апостол и Евангелие, а третий аналой ставят не у самого иконостаса, но ближе к народу, по средине избы: на нем кладут обиход; вокруг него стоят певчие²⁷⁷²; позади них Странники, а за ними – миряне (т. е. странноприимцы). На утренях по 6-й песни канона читают поучение в Евангелии Учительном, или в Златоустнике. По окончании молебствий мирянам делают поучение о странноприимстве, выставляя последнее, как высшую добродетель христианства. Причем мирянам – странноприимцам внушается, что милостыню подавать нищим – не следует, потому что они не христиане. Истинные же христиане в нынешние последние времена только Странники и им одним нужно помогать²⁷⁷³. Иногда

—210—

же в поучениях излагается учение об Антихристе и о последних днях мира²⁷⁷⁴. У „статейников“ за последнее время уничтожены совместные (мужского и женск. пола) торжественные богомолия: мужчины и женщины молятся отдельно²⁷⁷⁵.

Кроме того, каждый странник в своей келье совершает свое частное богослужение: „кто псалтирию читает, а кто молитвы по лестовке“²⁷⁷⁶. Перед сном и после странник кладет „начало“²⁷⁷⁷. Без этого „начала“ не полагается ни начинать, ни кончать день, ни приступать, ни кончать молитву²⁷⁷⁸.

Как относятся Странники к этому „началу“ наглядно представляет нам упоминаемая выше исповедь Александра Васильева. Очень хладнокровно описав свою грязную и пьяную оргию, он особенно скорбит, что уснул без „начала“ говоря: „тогда я без моления пребывал».

Из числа принадлежностей богослужения о некоторых, как напр., молельнях, богослужебных одеждах наставников, мы уже упоминали выше. Относительно других нужно сказать следующее. Иконы у Странников употребляются преимущественно древние, из новых же – только те, которые писаны рукою странника²⁷⁷⁹. Для этого существуют у Странников особые иконописцы, от которых требуется особая строгость жизни и которые поэтому пользуются большим почетом²⁷⁸⁰. Употребляются также иконы и меднолитные²⁷⁸¹. Свечи употребляются желтые²⁷⁸². Богослужебные книги, как замечено выше, употребляются исключительно древние: преимущественно же Иосифского издания

—211—

и типографий Почавской, Клинцовской и главным образом Виленской. Из множества отобранных книг у Странников – не мало оказалось и рукописных, – но это были тоже списки с тех же древних книг, как напр. Псалтирь, списанная с Иосифского издания (их было найдено много), рукописные каноны-выборки из старопечатных канонников, выписки из устава, вышедшего при патриархе Иосифе, рукописное „последование церковного пения и вселетнего собрания», списанное с Иосифовских изданий и мн. др.²⁷⁸³

И. Пятницкий

—212—

I. Происхождение гармонического пения. Строчное пение

Православно-русское церковное пение до XVII века не знало гармонии и было по преимуществу мелодическим одноголосным. Вопрос о том, когда именно появилось у нас многоголосное пение остается одним из самых темных в истории церковного пения. Известно только, что еще до XVII века при патриарших и архиерейских домах употреблялось так называемое „строчное пение“. Это был самый первоначальный вид русского гармонического церковного пения. Свое название строчное пение получило от того, что состояло из нескольких строк безлинейного письма над одною строкою текста.

Строчное пение изображалось так называемым казанским знаменем, представлявшим из себя смесь знаменной нотации со знаками демественного письма. Основная мелодия в нем помещалась обыкновенно не вверху, а в середине или внизу, а прочие строки служили ей гармоническим сопровождением. Сопровождающие мелодию голоса состояли из трезвучий в разных обращениях. Певчие, исполнявшие верхнюю строку по строчным безлинейным нотным книгам, назывались вершниками, среднюю –путниками, а нижнюю – нижниками. Тот же певчий, который, путем долгого изучения и естественной способности своего голоса, достигал возможности исполнять любую из трех строк и умел еще петь четвертую, известную под именем демества, назывался демественником. Указания на существование у нас на Руси этого рода церковного пения часто

—213—

встречаются в разных исторических документах. Так, при венчании царя Алексея Михайловича с Наталией Кирилловной, государевы певчие дьяки пели „строками“²⁷⁸⁴.

Строчное пение, хотя и имело все признаки гармонического пения, тем не менее весьма отличалось по своему техническому строению от современного нам многоголосного, или партесного пения. Современное партесное пение (за исключением так называемых переложений), распределяет основные звуки мелодии между несколькими партиями и для своего выполнения требует непременного участия нескольких голосов, в строчном же пении мелодия отдавалась какому-либо одному голосу, другие же голоса служили лишь вариацией главного мотива и часто переходили в основную мелодию. Эта особенность музыкального построения строчного пения по сравнению с современным партесным давала возможность, в крайнем случае, исполнять пьесу, написанную на три партии и одному голосу, т. е. строчное пение легко и свободно из гармонического могло стать мелодическим, или одноголосным. Оно заключало в себе даже более мелодических, чем гармонических свойств и составляло как бы переходную ступень от унисонного пения к многоголосному

Конечно, этот зародыш гармонического пения, возникший в то время, когда учение о гармонии было у нас в младенческом состоянии, имел много недостатков. Современный музыкант найдет в нем не одну запрещенную последовательность октав, квинт и даже секунд, но некоторым нравилась и эта, хотя и бедная, гармония наших древних напевов. Многие находили строчное пение „премудрейшим“ и называли его мусикийским, красногласным составлением“. Находились, впрочем, и такие люди, которые, сознавая недостатки этого пения, видели в нем „несогласное трегласие“. По их мнению, оно „токмо несведущим благо мнится, сведущим же неисправно положено быти разумеется“, так как в нем „подоболепного гласу несть, несть и чину гласовного“: намек на то, что неумелая гармонизация часто затемняла и нарушала осмогласие наших церковных песнопений.

—214—

В древней Руси почти совсем не существовало музыкальной науки, поэтому неудивительно, что первые попытки русских музыкантов в области гармонии были не особенно удачны, но музыкальная даровитость русского народа давала право надеяться на появление новых и лучших опытов, наиболее соответствующих музыкальным требованиям. Предоставленный сам себе наш отечественный контрапункт, несомненно, естественным бы путем развивался и совершенствовался все более и более, но исторические условия помещали русским композиторам выработать свой собственный полифонический стиль.

В конце ХVII века строчное пение стало переводиться с безлинейного нотописания на линейную систему, а XVIII в. оно было совершенно вытеснено новым видом гармонического пения, впервые появившимся в Юго-Западной Руси. В настоящее время пока не установлено: имеется ли какая связь между строчным пением и сменившим его хоровым пением не русского происхождения. Последнее явилось в Юго-Западной Руси в период возникновения унии и было допущено церковию, как противовес „сладким звуком мусикийских органов“, т. е. гармоническому пению католической церкви. Необходимость борьбы со влиянием католичества и его пропагандой заставила южнорусские братства ввести в церковное употребление партесное пение и устроить свои хоры, которые могли бы конкурировать по действию на слушателей с „органным гудением“ польского костела. С этого времени начинаются опыты приложения многоголосия и к православно-русскому церковному пению. Партесное пение появляется сначала Киеве – в Киевском Богоявленском братстве, затем его вводят у себя Львовское братство и Луцкое. Каждое из этих братств имело свою школу и хор, а в школах на ряду с другими предметами было обязательным и изучение церковного пения. В Киеве в первый раз стала употребляться и новая линейная система музыкальных знаков, которая получила здесь наименование киевского знамени. Киевское знамя мало по малу стало вытеснять господствующую до сих пор крюковую нотацию. Из киевских певцов и композиторов XVII века наибольшею известностью пользовались: архидиакон Михаил и старец Иосиф Загвой-

—215—

ский, а также Киевский „вспевак“ Иоанн Календа и автор „Мусикийской грамматики“ Николай Дилецкий (конца XVII в.) Известный пастор Гербиний – этот „усерднейший почитатель музыки“ с большой похвалой отзывался о том пении, какое он слышал в Киеве: „Греко-россияне гораздо святее и художественнее (elgantius) прославляют Бога, чем Римляне. Псалмы и другие священные песнопения отцов возглашаются в храмах на отечественном языке в музыкальном сложении, в котором в приятнейшей и звучной гармонии раздельно слышатся дискант, альт, тенор и бас“²⁷⁸⁵.

Несомненно, что этот вид гармонического пения, введенный в употребление Православно-русской церковию, был заимствован от церкви католической и имел в своем основании западноевропейскую музыкальную систему.

II. Период польского влияния на наше хоровое пение первые духовно-музыкальные произведения русских композиторов

По примеру южнорусских братств движение в пользу партесного или „многоусугубленного» пения началось и в Великороссии, где подготовили ему почву господствовавшие в Москве поляки. Вообще нужно сказать, что католическое пение и звуки органа не были совершенной новостью для русского человека в XVII в., потому что еще при Борисе Годунове в Москве был римский костел, который стоял рядом с домом патриарха Гермогена. Этот последний не выносил польского пения, говоря: „слышати не могу латинского пения“.

Партесное пение нашло себе высокого покровителя в лице архиепископа Никона, который имея „превелие прилежание до пения“ ввел новое „мусикийское художество“ в Новгороде. Сделавшись патриархом всероссийским, он еще более стал содействовать распространению у нас партесного, или многоголосного пения. Это тем легче можно было ему сделать, что он нашел поддержку своему нововведению в лице царя Алексея Михайловича. С усилением в Москве южнорусского влияния прежнее строчное

—216—

пение было признано высшим русским обществом несовершенным и потому царь пригласил к себе на службу из Киева певцов, знающих „Партесы» и тем самым побудил и своих певчих изучить этот род церковного пения. Результатом сего обучения явилось пение при царе „ирмосов и псалмов с партеса“²⁷⁸⁶. Как всякое новшество партесное пение было встречено очень неблагосклонно любителями старины, которые были воспитаны на древнем мелодическом пении, созданном веками и выработанном сообразно русскому музыкальному вкусу. Полное художественной простоты и весьма глубокое по своему внутреннему содержанию и при том чисто родное и близкое сердцу русского человека древнерусское одноголосное и так называемое строчное пение не сразу уступили место вновь появившемуся партесному пению. Многим не нравилось это „органное согласие“. „На Москве, писал протопоп Аввакум, во многих церквах поют песни, а не божественное пение, по-латыни, законы и уставы у них латинские; руками машут, главами кивают, ногами топают, как это бывает у латинян под звуки органов“²⁷⁸⁷. Но пример южнорусских братств, частые сношения России с Польшей и, наконец, симпатии царя и патриарха к „партесам“ дали перевес новому течению в церковном пении над старым и всюду началось усиленное движение и стремление к насаждению партесного пения. В то же время появилось и теоретическое руководство к композиции такого рода пения. Это „Мусикийская грамматика“ Н. Дилецкого, написанная под сильным польским влиянием. Будучи учеником, „преискуснейшего творца Замаревича“, Дилецкий в своем учебнике теории музыки главное внимание уделил „искусству творения пения концертного“ и совершенно не касается коренного русского напева. Под влиянием „Мусикийской грамматики“ и в след за ее появлением в свет появилась масса разного рода концертов и других духовно-музыкальных сочинений пера учеников Дилецкого.

—217—

Вместе с распространением многоголосного пения приобретала права господства и новая – линейная система музыкальных знаков, которая мало по малу совершенно вытеснила знаменную нотацию. В период появления нового рода церковного пения крюковое нотописание и новая линейная система существовали одновременно, так что одни и те же песнопения были обозначаемы то крюками, то нотами, но с течением времени пятилинейная нотная система начинает занимать все более и более господствующее положение, а вместе с этим совершается и решительный поворот от унисонного пения в сторону нового „мусикийского художества“, т. е. партесного пения. Замена крюкового нотописания линейным повлекла за собою шаткость знания и самого напева, а также и оснований его музыкального построения. Русские певцы, раньше отлично певшие по крюкам, с принятием новой линейной системы, постепенно стали забывать их. А „дальнейшее поколение уже совсем не знало знамен и начало легкомысленно пренебрегать самыми древними напевами, ибо было увлечено новым, еще не слыханным в России, музыкальным искусством – „премудрейшим художеством“²⁷⁸⁸.

Многоголосные духовно-музыкальные произведения южнорусских певцов не дошли до нас. Что касается их великорусских учеников и подражателей, то их музыкальные опыты имели вид так называемых переложений, т. е. представляли из себя гармонизацию древне обиходных мелодий. В большинстве переложений этого рода основной напев отдавался обыкновенно тенору, а позднее – альту. В сопровождающих мелодию голосах употреблялись часто хроматические ходы, не соответствующие диатоническому строю главной мелодии. Будучи заслоняема сильными и высокими нотами верхних голосов, основная мелодия была недостаточно оттеняема, а это лишало текст песнопений, гармонизованных таким образом, ясности и вразумительности, т. е. главных и существенных свойств истинно церковного пения. Нижний голос не редко имел весьма неестественные и игривые переходы, носившие название „экспеллентования“. Замысловатые и трудные басовые пасса-

—218—

жи мало гармонировали с тем плавным движением, какое свойственно нижнему голосу. Вообще с точки зрения современной музыкальной техники в переложениях рассматриваемого периода можно встретить неправильности и в голосоведении, и в гармонических сочетаниях (запрещенные последования квинт и октав).

Не смотря на вышеуказанные недостатки этих переложений композиторы того времени лучше однако ж понимали дух и стиль древних напевов и, следовательно, вернее могли истолковать древне-обиходную мелодию, чем многие авторы современных переложений, воспитанные на началах новейшей музыки. В этом отношении новая форма изложения древнерусского пения, по словам Ст. Вас. Смолевского, „заслуживает самого глубокого внимания и изучения, ибо нигде „отечественный контрапункт“ не высказан столь подробно и многосторонне. Конечно в массе „композиций“ того времени найдется много совершенно несообразных гармонических сочетаний и голосоведений, допущенных и тогда для вящего впечатления; так называемое „эксцеллентование“ теперь даже едва ли исполнимо по трудности басовой партии, состоявшей сплошь из быстрых и трудных пассажей, но это не уменьшает научной важности первой гармонизации знаменного распева и его серьезности. Как кажется, это есть единственно хорошее из всей музыкальной волны, нахлынувшей тогда на русское пение“²⁷⁸⁹. В конце ХVII в. под влиянием малорусских и польских регентов и композиторов появляются у русских музыкантов первые попытки создать произведения самостоятельные как в гармоническом, так и мелодическом отношениях. Русским композиторам, порвавшим связь с крюковым пением, стала с трудом даваться гармонизация древних напевов, и они ступили на путь самостоятельного творчества.

Из первых русских духовных композиторов известны: дьяк Василия Титов, Федор Редриков, Николай Бавыкин и некоторые другие²⁷⁹⁰. „Музыкальное достоинство ду-

—219—

ховно-музыкальных произведений этих авторов, говорит Ст. Смоленский, довольно слабо по мысли, но местами указывает весьма незаурядную мастерскую технику и хорошее знакомство с хоровыми эффектами. Местами эти композиции очень крикливы, заключают в себе множество самых пустых имитаций, дающим лишь правильный рисунок партитуры: местами же в них чувствуется истинное вдохновение и какая-то непривычная нашему уху торжественность и наивная простота“²⁷⁹¹.

III. Духовно-музыкальные произведения заезжих в Россию итальянских музыкантов и их последователей

То направление нашего многоголосного пения, которое явилось на Руси следствием увлечения наших певцов „польским мусикийским художеством“ продолжалось до конца царствования Петра Великого. „В царствование же достохвальные Елизаветы (Императрицы), как свидетельствует митрополит Евгений, в российское пение начала вводиться совершеннейшая итальянская гармония“²⁷⁹². С ХVIII века наши родные напевы и наше национально русское музыкальное творчество подпадают итальянскому влиянию. Наши русские композиторы должны были уступить место заезжим в Россию музыкантам из итальянцев, которые были приглашаемы в наше отечество в качестве оперных дирижеров, таковы: Цоппис, учитель Березовского, Галуппи²⁷⁹³ – учитель Бортнянского, Сарти²⁷⁹⁴ – учитель Дехтярева и Давыдова, Сапиэнци²⁷⁹⁵ и некоторые другие.

Ученым итальянцам было незнакомо и непонятно строе-

—220—

ние наших древних мелодий, они не могли оценить их художественных достоинств и преимуществ для церковного употребления и вот взамен наших родных напевов, которые были признаны монотонными и немузыкальными, они наполнили наши храмы новыми мелодиями, поражающими красотой неслыханных у нас ранее гармонических форм. Заезжие иностранцы, полагая на ноты наши церковные песнопения, заботились главным образом о внешних музыкальных эффектах, о блеске показной стороны своих произведений, опуская из виду самое главное в церковном пении; а именно: священный текст песнопений, который затемнялся в их произведениях сладкозвучной мелодией и красивой гармонической оправой. Правда, итальянские композиторы подняли наше партесное пение на высоту европейской музыкальной техники, но они же и лишили его совершенно национального колорита.

Наши доморощенные музыканты-композиторы ни в каком отношении не могли равняться с музыкально образованными иностранцами и поспешно уступили им свое место, а сами обратились в их послушных учеников и подражателей. В своих духовно-музыкальных произведениях они по примеру своих учителей, стали допускать трели, форшлаги и мотивы из опер. Можно себе представить, насколько эти и им подобные произведения были далеки от истинно церковного пения. Православные храмы обращались как бы в концертные залы, в которых можно было слышать все, что угодно, только не церковные мотивы. „Но хуже всего было то, что эта волна чужой сладкозвучной мелодии и бойких ритмов попала из рук столичных хороших мастеров в руки провинциальных неучей и, разлившись от теплого юга до крайнего севера и дальнего востока, породила подражательную литературу и множество хоров, распевающих там и до ныне, Бог знает что и Бог знает как“²⁷⁹⁶. Дворяне, имевшие своих певчих, стригли своих дворовых девушек, одевали их в мужское платье, и они пели на клиросах. Дело доходило до того, что в церквах слушатели, пленяемые изящным итальянским пением, его звуковыми эффектами,

—221—

забывались и аплодировали²⁷⁹⁷. Регенты из крепостных, „не имеющие ни знаний, ни необходимого материала для того, чтобы подражать столице, делали неумелой рукой всевозможные упрощения в сочинениях петербургских маэстро, а иногда без всякого смущения, из желания угодить своему господину, прибегали к переделкам ходячих песен, романсов и т. п. для церковных нужд и в то время услыхать в церкви какой-либо слащавый романс, положенный на молитвенный текст, было случаем обыкновенным“²⁷⁹⁸.

Даже выдающиеся русские композиторы того времени не могли освободиться от чар господствовавшей тогда итальянской музыки, таковы: Березовский, Ведель, Дехтярев и Давыдов. К чести, их, впрочем, нужно сказать, что духовно-музыкальные произведения их были чужды тех крайностей оперно-концертного итальянского стиля, в которые впадали иностранные маэстро, писавшие музыкальные произведения на православно-богослужебный текст. Композиции этих русских музыкантов отличались необыкновенной прочувствованностью и задушевностью – качествами, которые подкупали в пользу их русского человека, лишенного утехи слышать простое умилительное пение.

Максим Созонтович Березовский родился в 1745 г. в городе Глухове, Черниговской губ. Благодаря своему прекрасному голосу, он был взят в придворно-певческую капеллу, где изучал музыку у Цопписа. В 1765 г. Березовский был отправлен для пополнения своего музыкального образования на казенный счет в Италию. Возвратившись на родину с почетным званием академика, он не нашел здесь места, соответствующего его таланту, и был зачислен „в штат придворной музыки“. Березовский умер в 1777 г. на 32 году от рождения.

Отличительные черты его духовно-музыкальных произведений – это простота и изящество, соединенные с стремлением дать тексту песнопений соответствующее выражение.

—222—

Эти качества резко отличали произведения Березовского от современных ему творений итальянских композиторов, совершенно не заботившихся о соответствии музыки с текстом песнопений.

Из произведений этого композитора особенный успех имели „Верую“, которое исполняется в церквах и теперь, а также концерт: „Не отвержи мене во время старости“.²⁷⁹⁹

Артемий Лукианович Ведель (1767–1810) был самородный русский талант, не получивший специального музыкального образования. Подобно многим другим русским композиторам он отдал дань общему увлечению господствовавшей в то время итальянской музыкой, хотя так же, как и Березовский, был чужд её крайностей.

Ведель родился в Киеве в довольно достаточной мещанской семье. Мальчиком он пел в хоре при Киевской Духовной Академии, в которой он впоследствии и обучался. В бытность свою студентом, он состоял регентом академического хора и был первым скрипачом – солистом в студенческом оркестре. Вместе с этим Ведель обладал необыкновенно красивым тенором, которым он положительно увлекал Киевлян. Наибольшую известность он приобрел в бытность свою регентом хора Киевского наместника Леванидова. Рассказывают, что после исполнения этим хором концерта Веделя: „Доколе, Господи, забудеши мя до конца» под управлением самого автора, бывший в это время в храме князь Дашков снял с себя шарф и подарил его вместе с 50 червонцами Веделю²⁸⁰⁰.

Великим постом Ведель часто выходил один на амвон церкви исполнять за Литургией „Преждеосвященных Даров песнь: „Да исправится молитва моя“, импровизируя при этом чудную трогательную музыку. В это время лицо его просветлялось, слезы ручьем лились из его глаз...

—223—

что-то небесное, невыразимое было у него на лице. Все восхищались и поражались его пением²⁸⁰¹.

В своей частной жизни – это был истинный отшельник и чисто христианская душа, находившая утешение только в вере и молитве. Любимою его книгою была псалтирь, которую он знал наизусть.

С назначением Леванидова Харьковским и Воронежским наместником Ведель перешел на службу в Харьков, но через 3 года, уже по смерти своего покровителя, возвратился в Киев и принял на себя юродство, как высший подвиг самоотречения. Затем мы видим Веделя в числе послушников Киево-Печерской Лавры, где он обращал на себя внимание своими странностями. При всем этом он и здесь не прерывал своих композиторских занятий. К своим трудам он относился очень строго, и они его почти никогда не удовлетворяли. В письме к Турчанинову от 4 Декабря 1798 года он пишет: „уведомляю Вас, что я недавно сделал 2 концерта весьма сильные: первый – „Боже, законопреступницы возсташа на мя“, а второй – „ко Господу внегда скорбети“, кои и были петы в Братском и Софийском соборах, но весьма ими я недоволен, что они меня не могли тронуть, ибо ничего того не могли выразить, что там изображено“²⁸⁰².

Странности его поведения, свидетельствовавшие об его ненормальности, привели его в смирительный дом, откуда он был выпущен только за несколько дней до смерти. Скончался Ведель в 1810 году.

Из произведений Веделя наибольшею популярностью пользовались: „Покаяния отверзи ми двери“ – трио и „На реках Вавилонских“. В церковно-археологическом музее при Киевской Духовной Академии хранится собственноручная рукопись Веделя, заключающая партитуры его духовно-музыкальных произведений: Литургия (неполная) 12 концертов, из коих 12 двухорных и стихи, поемые при освящении храма: „кто есть сей царь славы“? В старых нотах (начала XIX в.) академической библиотеки встречаются также сочинения Веделя из всенощного бдения.

—224—

Все эти произведения написаны в стиле итальянской музыки. В них мелодический элемент преобладает над гармоническим: взамен гармонической полноты и самостоятельности всех голосов здесь выступает на первый план сладкозвучная мелодия, тщательно разукрашенная бравурными пассажами и фиоритурами. Концерты Веделя – это ряд арий, исполняемых то одним, то другим голосом. Эта отличительная особенность музыкального стиля Веделя объясняется тем, что ему, как композитору-самоучке доступнее и легче был именно этот стиль, чем сложные гармонические формы выражения музыкальных идей, требующие от композитора хорошего знания основ музыки. Если в произведениях Веделя и заметна бедность гармонии, то красота и певучесть мелодии его произведений, их полное соответствие с внутренним содержанием текста песнопений, наконец их глубокий лиризм, прочувствованность и задушевность вместе с религиозным воодушевлением их автора, производившие на слушателей неотразимое впечатление, покрывали этот недостаток. По словам его современников нельзя было слушать без слез произведений Веделя особенно в его собственном исполнении.

В отличие от итальянских композиторов, подчинявших текст церковных песнопений музыкальным требованиям, Ведель стремился в своих произведениях оттенить и точнее выразить именно содержание песнопений, удачно иллюстрируя своею музыкою характер церковного текста.

В том же стиле писали духовно-музыкальные произведения Дехтярев (1766–1813)²⁸⁰³, которому принадлежат около 60 композиций, проникнутых глубоким религиозным чувством, и Давыдов (1775–1825)²⁸⁰⁴. В произведениях этого последнего (четырехголосная литургия и 13 концер-

—225—

тов) уже значительно больше гармонической полноты, чем у современных ему духовных композиторов, но зато в них нет того религиозного вдохновения, как заметно в творениях Веделя и Дехтярева.

Слабую сторону духовно-музыкального творчества всех вышеупомянутых композиторов, принадлежавших к изысканно-виртуозной школе заезжих итальянцев, составляли: отсутствие в их произведениях гармонического равновесия между голосами, а также недостаток свободы в голосоведении.

IV. Начало освобождения русского церковного пения от влияния итальянских композиторов. Д.С. Бортнянский

Начиная с Бортнянского и благодаря ему, у нас стало пробуждаться более ясное представление о тех требованиях, которым должно удовлетворять церковное пение.

Дмитрий Степанович Бортнянский родился в 1751 году в г. Глухове, Черниг. губ. Благодаря своему прекрасному голосу (дисканту), он в раннем возрасте был взят в певчие придворно-певческой капеллы и здесь своим голосом обратил на себя внимание Императрицы Екатерины II, которая поручила его заботам известного в то время музыканта и композитора – Галуппи. Под его руководством Бортнянский приступил к изучению теории музыки. В 1768 году Галуппи, оставив Россию, уехал на родину – в Италию, и занятия Бортнянского под его руководством прекратились. В 1775 г., по желанию Императрицы Екатерины II, Бортнянский отправился за границу – к своему прежнему учителю Галуппи в Венецию для усовершенствования в музыкальных познаниях. Через 3 года он возвратился из Италии в Петербург и вскоре был назначен на должность „композитора придворного певческого хора“, которую он занимал до 1796 года. В 1796 году Бортнянский был назначен на высокий пост директора придворной певческой капеллы, преобразованной при Павле Петровиче из „придворного певческого хора“. Этот пост он занимал до своей смерти (1825 г.).

Состоя в должности директора Придворной певческой капеллы, Бортнянский держал в своих руках судьбы нашего церковного пения. От него зависело дать ему то или

—226—

другое направление. К чести Бортнянского нужно отнести, что он сделал многое для улучшения церковного пения и в этом отношении он оказал великую услугу Русской Церкви. Им начинается эпоха возрождения нашего православнорусского церковного пения, которое мало-помалу стало освобождаться от чуждых ему иноземных влияний. Хотя духовно-музыкальные произведения Бортнянского и носят на себе печать некоторой зависимости от пред шествующей ему школы, но в них заметны и некоторая самостоятельность и оригинальность, характеризующиеся постепенным возвращением к древнерусским церковным напевам. В этом отношении произведения его стоят несравненно выше трудов его предшественников. Об них с великим уважением отзывались известные знатоки музыки. Так известный композитор и дирижер Берлиоз говорит: „все произведения Бортнянского проникнуты истинным религиозным чувством, нередко даже некоторым мистицизмом, который заставляет впадать слушателя в глубоко-восторженное состояние; кроме того, у Бортнянского редкая опытность в группировке вокальных масс, громадное понимание оттенков, звучность гармонии“²⁸⁰⁵. Такой же блестящий отзыв о произведениях Бортнянского дал и другой знаток музыки и пения Ф.П. Львов: „все музыкальные сочинения Бортнянского, говорит он, весьма близко изображают слова и дух молитвы; при изображении молитвенных слов на языке гармонии, Бортнянский избегал таких сплетений аккордов, которые, кроме разнообразной звучности ничего не изображают, а изобретаются как будто для показания тщетной учености сочинителя, ни одной строгой дуги не допустил он в своих переложениях священных песней и, следовательно, нигде не развлекал молящегося немыми звуками и не предпочитал бездушного наслаждения слуха наслаждению сердца, внимающего пению говорящего. Бортнянский сливает хор в одно господствующее чувство, в одну господствующую мысль, и, хотя передает их то одним голосом, то другим, но заключает обыкновенно песнь свою общим единодушием в молитве“²⁸⁰⁶.

—227—

Бортнянскому принадлежит 117 духовно-музыкальных произведений: 9 трехголосных, 29 четырехголосных, 16 двухорных, 4 хвалебных песни, 10 хвалебных двухорных сочинений, 45 концертов (из них 10 на 2 хора), 4 гимна и частных молитв.

Произведения этого, хотя и великого, музыканта и композитора были, конечно, не без недостатков. Стремление Бортнянского подчинить прозаический текст церковных песнопений музыкальной симметрии, соединить его с музыкальным ритмом имело своим последствием некоторые неправильности в просодии речи, которые он по необходимости должен был допускать в своих произведениях, а иногда и искажение самого текста песнопений. Весьма умело чередуя в своих композициях мажор с минором в духе народного творчества, Бортнянский тем не менее не мог выработать такой гармонизации древних мелодий, которая носила бы характер национально-русской музыки.

Принося текст церковных песнопений в жертву музыкальным интересам, Бортнянский, очевидно, отдал дань своему времени и показал, что у него не хватило смелости совершенно освободиться от влияния старой школы, которая оказалась сильнее и этого великого музыканта. Заплатив дань своим учителям-итальянцам, он не пошел все-таки далее известных пределов в следовании за ними. Музыкальное чутье указало ему иной путь, по которому должен идти духовный композитор и о котором он писал в своем „проекте об отпечатании древнего российского крюкового пения“. В нем Бортнянский настаивал на необходимости восстановить древнее церковное пение в подлинном его виде. Средством к этому должно служить, по его мнению, издание образцов древнего российского пения в крюковой нотации. „Тогда, по его словам, – прекращены были бы и самовластные церковные переправы и тогда можно было бы иметь полный перевод древнего церковного пения, расположенный в мере, не разрушая мелодии оного, а сие было бы самым прочным основанием контрапункта отечественного. Объясненная крюковая система была бы средством составить по ней самую полную и подробную азбуку для всего церковного пения, которая была бы

—228—

самым лучшим способом познать подробнее свойства диатонического рода, в каком идет все наше церковное пение, противоположно новейшей музыкальной системе. Древнее пение, быв неисчерпаемым источником для образуемого новейшего пения, возродило бы подавленный тернием отечественный гений и от возрождения его явился бы свой собственный музыкальный мир“²⁸⁰⁷.

К сожалению, проект Бортнянского остался только проектом. Автор его предполагал сделать больше, чем сделал, но и то, что он сделал, имеет для нас громадную цену. В этом отношении его переложения имеют для нас большее значение, чем его оригинальные произведения. В своих переложениях с Киевского, Знаменного, Греческого, Болгарского и Герасимовского распевов Бортнянский брал церковную мелодию не в том виде, в каком она изложена в Богослужебных певческих книгах. Он подвергал ее некоторой обработке, оставляя в ней только основные характерные черты. Получалась мелодия, довольно отдаленная от первообраза, подчиненная сверх сего музыкальному ритмуВсе это делало переложения Бортнянского более похожими на свободное сочинение, чем на переложения в общепринятом смысле, под которыми обыкновенно разумеют гармонизацию древнецерковных мелодий в их подлинном виде.

Труды Бортнянского по переложению древних напевов тем не менее имеют громадное для нас значение, как первая попытка восстановить церковное пение в том виде, какой наиболее соответствует высоте христианского Богослужения и как первый шаг в том направлении, которое поставило целию дать православному христианину пение простое, но умилительное, чуждое внешнего блеска и искусственных красот, но доступное чувству и пониманию каждого.

V. Переложения древних напевов на основании западноевропейской музыки. Турчанинов и Львов

Ближе, чем Бортнянский, держался мелодии древних напевов в своих духовно-музыкальных произведениях Турчанинов.

—229—

Протоиерей П.И. Турчанинов (1779–1856) получил свое музыкальное образование под руководством сначала Сарти, потом Веделя, который искренно полюбил даровитого мальчика. В 1798 г. Турчанинов уже был во главе хора Киевского наместника Теплова. Затем он последовательно занимал должности регента в г. Севске, где принял и сан священства, в С.-Петербурге, управляя сначала хором митрополита Амвросия, а потом хором Дубянского при Мариинской больнице. При директоре придворной певческой капеллы Ф.П. Львове Турчанинов, как уже известный и талантливый регент, был приглашен на место учителя придворных певчих и переведен в придворное ведомство с производством в сан протоиерея. В капелле ему поручено положить древне-церковную мелодию „в простую четырехголосную гармонию“. Турчанинов усердно взялся за это дело и плодом его занятий явились известные его переложения с древних напевов на 4 голоса. В этих переложениях Турчанинов пытается сохранить обиходную мелодию в неприкосновенном виде. Отдавая ее в большинстве случаев альту, он повторял ее в параллельных терциях или сектах в другом голосе. От этого мелодия рельефнее выступала из ряда сопровождающих ее звуков и легче запоминалась и усваивалась: но эта манера музыкального письма стесняла свободу композитора в выборе тех или иных аккордов и всей гармонизации сообщала однообразный характер. К особенностям музыкального стиля Турчанинова нужно отнести и то, что он нередко переносил мелодию из одного голоса в другой, отчего иногда кажется, что гармонизованная им мелодия по местам как будто обрывается. Сверх сего обиходная мелодия в его переложениях подчинена музыкальному ритму, была, так сказать, втиснута в неподходящие для нее рамки.

Не смотря на некоторые недостатки, переложения Турчанинова пользовались и еще пользуются необыкновенною популярностью. Его задостойники, херувимские и песнопения великопостные до сих пор с любовию исполняются и слушаются в храмах и это потому, что „Турчанинов вложил в переложения всю свою теплую душу, угадал в древних напевах их грустную, умилительную, русскую

—230—

нотку и присвоил им те простые гармонические сопровождения, которые выработались сами собою у незараженных итальянщиной простых певцов Киево-Печерской Лавры. Именно по этой причине и по глубокомысленному содержанию древних напевов переложения Турчанинова, не смотря на многие их недочеты, все же остаются до сих пор любимыми и единственными в своем роде, ибо они нежно трогательны, благоговейны, звучны и очень удобны для исполнения“²⁸⁰⁸.

Новому течению в церковном пении, которое постепенно стало освобождаться от крайнего увлечения иноземной музыкой, остались чужды: Иеромонах Виктор, автор известной Симоновской херувимской и А.П. Есаулов, писавшие свои духовно-музыкальные произведения в стиле итальянской школы. Первым написано множество духовно-музыкальных произведений, которые хотя и не отличаются особенной техникой, но проникнуты истинно религиозным воодушевлением. Второй написал несколько произведений, незаурядных по музыке, но мало церковных по стилю. Из его трудов известны: „Свете тихий“, „Ныне отпущаеши“, „Хвалите имя Господне“, Херувимская восьмиголосная и концерт: „Не ввери мя“. Все эти произведения отличаются необыкновенною вычурностью и театральностью, и весьма частым употреблением диссонансов.

Весьма видное место в истории церковного пения принадлежит автору русского народного гимна – Львову. Алексей Феодорович Львов был сыном директора придворной певческой капеллы Ф.П. Львова. По смерти отца своего он унаследовал его должность в капелле. Нужно сказать, что А.Ф. Львов был вполне подготовлен к занятию этого столь ответственного поста, потому что получил прекрасное музыкальное образование и считался одним из талантливейших скрипачей своего времени.

В своем трактате: „О свободном и несимметрическом ритме он всей душей старался отстоять от покушений современной музыки ритмические особенности наших древнерусских мелодий, пытаясь вместе с тем выдвинуть на первый план священный текст песнопений, на который

—231—

многие композиторы, в погоне за звуковыми эффектами, мало обращали внимания. Подчинение древних напевов музыкальному ритму, по его мнению, влечет за собою отрешение пения от молитвы и разрушает тесную связь между словом и мелодией. Язык молитв наших, говорит Львов, имеет особенный характер: ему должен соответствовать и характер пения. Многие сочинители хотели подчинить некоторые древние напевы правильному размеру и определенным тактам. Конечно, вследствие этого, выходило пение, удовлетворяющее привычным законам музыкального ритма, но пение отрешалось от молитвы, и тесная связь между словом и пением разрушалась. Сочинители для выполнения музыкальных условий принуждены бывали прибегать к разным натяжкам, допускали излишнее повторение слов, неуместное протяжение их, а что хуже всего, неодновременное произношение их певчими, от чего их речь затемнялась, терялась не только сила, но исчезал нередко и самый смысл её, и молящийся лишался возможности уразуметь, какие слова поются. Таким образом, заблуждались те, которые думали привести древние напевы нашей церкви в единообразный такт и труд их мог способствовать разве усилению красоты речи и напева“²⁸⁰⁹.

Свои воззрения на характер нашего богослужебного пения, в которых ясно выражено глубокое понимание Львовым наших древних напевов и их ритмических особенностей, он пытался осуществить в своих переложениях.

Вступив в должность директора Придворной певческой капеллы, Львов пожелал познакомиться с положением церковно-певческого дела в России по тем духовно-музыкальным произведениям, какие исполнялись в то время в храмах. При посредстве Св. Синода он получил из разных епархий массу нот. Просмотрев их, он пришел в ужас при виде того произвола, какой царил в нашем церковном пении и решил составить новый круг простого церковного пения, в которых мелодия древних

—232—

напевов была бы сохранена в неприкосновенности и положена в правильную четырехголосную гармонию. Результатом сего явился напечатанный в 1847 году с Высочайшего соизволения „Обиход нотного церковного пения при Высочайшем дворе употребляемого“²⁸¹⁰. Над составлением обиходных переложений трудились главным образом учителя капеллы: Воротников и Ламакин. Львову же принадлежала только редакция изданий капеллы, хотя они до сих пор считаются и именуются переложениями Львова. Гармония переложений Львовского обихода очень проста и легка для исполнения, но автор их не смог все-таки освободиться здесь от приемов западноевропейской музыки, которые особенно заметны в модуляциях, т. е. переходе гармонии из пределов одного лада в другой и в заключительных музыкальных фразах. Наиболее удачны переложения с Киевского и греческого распевов. Что касается переложений большего знаменного распева, то, очевидно, Львов не проник глубоко в тайны его строя и потому не мог создать такой гармонии, которая бы вполне соответствовала характеру и строю древних напевов. Гармонизация обиходных мелодий у него также, как и у Турчанинова, покоилась на основаниях новейшей теории музыки. Вполне ценя труды в области церковного пения того и другого из названных композиторов, новое поколение музыкальной России, проснувшееся от долгого, словно летаргического народного самозабвения, в которое усыпили нас чары итальянских сладкопевцев, не могло однако же находить в этих переложениях какие либо отголоски ни вообще национального, ни специально православного церковного стиля, потому что мелодии этих гимнов, как в ритмическом, так и гармоническом отношениях, оказываются в переложениях и Турчанинова, и Львова как бы насилу втиснутыми в неподходящую иностранную одежду“²⁸¹¹. Чувствовалась нужда в такой гармонизации древних на-

—233—

певов, которая бы вполне соответствовала ритму, движению и строю их мелодий.

Из оригинальных произведений Львова лучшими признаются: Херувимская № 1, „Достойно есть“ № 2, „Вечери твоея тайные» и „Взбранной воеводе“, а из переложений – „Благослови душе моя Господа“, „Взбранной воеводе“ и „Да исправится» – киевск. росп. Все произведения его отличаются необыкновенным богатством гармонического материала и глубоким соответствием текста и музыки.

VI. Гармонизация древних напевов в строго церковном стиле. Глинка, кн. Одоевский и Потулов

Так как мелодия древних напевов была написана первоначально в диатонической гамме, то некоторые теоретики церковного пения находили, что и гармонизация обиходных мелодий должна быть построена на такой же гамме. Так явилось целое направление в гармонизации древне-обиходных мелодий, допускающее для них только диатоническую гармонию и в простейших звукосочетаниях. Родоначальником этого направления, по справедливости, можно назвать автора „Жизни за Царя“ М.И. Глинку, который вместе с кн. Одоевским положил начало у нас так называемому строго-церковному стилю гармонии, не позволяющему употреблять в церковном пении диссонирующих звукосочетаний и хроматизма.

М.И. Глинка родился 20 мая 1804 года в селе Новоспасском, Смоленской губ., в имении своего отца – Ивана Николаевича Глинки. Очень рано стал привлекать его мир звуков, а церковное пение и звон колоколов производили на малютку прямо-таки неотразимое впечатление. Не даром подражание звону на медных тазах было любимейшим его детским развлечением. К семи летам Глинка проявлял уже такой тонкий музыкальный слух, что безошибочно определял звон каждой церкви того города (Орла), в котором ему пришлось некоторое время (1812–13 гг.) жить. Воспитание Глинка получил в благо родном пансионе, при С.-Петербургском педагогическом институте. Здесь он не прерывал занятий музыкой. По окончании курса в пансионе Глинка не только не оставил

—234—

музыкальных занятий, но предался им еще с бо́льшим жаром.

Занятия Глинки церковным пением начались со времени его назначения (в 1837 г.) капельмейстером придворной капеллы. Этим своим назначением он был обязан своей знаменитой опере: „Жизнь за Царя“. В декабре месяце 1836 года Государь Император Николай Павлович, увидя однажды на спектакле Глинку, сказал ему: „Глинка, я имею к тебе просьбу и надеюсь, что ты не откажешь мне. Мои певчие известны во всей Европе и, следовательно, стоят, чтобы ты занялся ими. Только прошу, чтобы они не были у тебя итальянцами“²⁸¹². Само собою понятно, что на это предложение отказа со стороны Глинки не было. „Столь ласковые слова Государя, замечает по этому поводу Глинка в своих „Записках“ привели меня в столь приятное замешательство, что я отвечал ему лишь несколькими почтительными поклонами“. 1-го января 1837 года Глинка уже вступил в должность капельмейстера придворной певческой капеллы, директором которой в то же время был назначен автор гимна: „Боже Царя храни“ А.Ф. Львов.

В первый же год своей службы в капелле Глинка написал для своего хора шестиголосную Херувимскую – произведение высокой музыкальной ценности, но совсем не русское по своему характеру. Очевидно, Глинка не уловил еще в это время особенностей и свойств русского церковного напева. Сам автор был недоволен этим им произведением и назвал херувимскую –„неудачной“. Служба Глинки в капелле была непродолжительна. Семейные обстоятельства заставили его в 1839 году выйти в отставку. С тех пор он почти 14 лет не занимался церковным пением.

В 1833 году под влиянием исполнения Шереметьевским хором, управляемым Ламакиным, духовно-музыкальных произведений западной церкви XVI и XVII веков, Глинка занялся изучением древних церковных тонов, чтобы приложить их к нашему церковному пению. Строго диатоническая гармония, с успехом примененная Палестриной

—235—

к западной церковной музыке, подала мысль Глинке применить туже гармонию и к нашим церковным напевам. Он начал подготовлять материалы для этой цели: выписывал мелодии из обихода и гармонизовал их в духе вокальных произведений Западной церкви. Плодом этих его занятий явились: «Великая ектения“ и „Да исправится молитва моя“. Великая ектения написана для четырех голосов, но без дисканта: верхним голосом является альт. В трехголосном „Да исправится молитва моя“ – мелодия греческого распева. Она взята из Обихода и буквально выдержана в верхнем голосе (теноре). Голосоведение плавное и красивое и вообще вся пьеса может служить образцом диатонической гармонизации. Произведения эти, хотя и были очень близки к духу и характеру нашего церковного пения, тем не менее не разрешили поставленной композитором задачи: создать национально-церковную музыку.

Будучи озабочен разработкой и выяснением законов гармонии, наиболее соответствующей нашим церковным напевам, Глинка в 1856 г. отправляется в Берлин, к „музыкальному знахарю Европы“ – Дену для изучения под его руководством церковных ладов. „Как знать, писал он по этому поводу, может быть эти занятия будут с пользою применены для отечественной музыки“. „Я почту себя счастливым, если удастся проложить, хотя тропинку к нашей церковной музыке“. Поселившись в меблированных комнатах на Marienstrasse, против квартиры своего учителя, он, в то время уже всеми признанный талант и авторитет, обращается в прилежного ученика и усердно штудирует Institutioni harmoniche Царлино. „Ден навещает меня ежедневно, сообщает Глинка в одном из писем к друзьям, мы шибко работаем: главное – церковные тоны, а потом обедня Иоанна Златоуста на 3 голоса, не для хора, а для причта, а также всевозможные каноны“. „Я почти убежден, пишет он в другом письме, что можно связать фугу западную с условиями нашей музыки узами законного брака“. Но увы! мечта не осуществилась. Смерть подкралась к нашему композитору в самый разгар его работ над церковными ладами, не дав ему возможности приложить талант и знание к разработке нашего церковного пения. Простудившись на одном из кон-

—236—

цертов, на котором, между прочим, было исполнено и его трио из „Жизни за Царя“: „Ах не мне сиротинушке“, он слег в постель и уже более с нее не вставал. 3 февраля 1857 г. Глинки не стало. Глинка умер, но идея о новой гармонизации древних напевов продолжала жить. Она нашла себе целый ряд защитников среди ученых музыкантов-теоретиков и композиторов, которые в своих духовно-музыкальных работах пошли по той тропинке, к которой их привел гений великого композитора земли Русской.

Труды этого композитора в истории церковного пения замечательны не сами по себе, а тем, что открывали собою зарю нового направления в этой области, весьма различающегося в своих приемах и средствах музыкального выражения от того способа гармонизации, который существовал до Глинки. Главная заслуга Глинки заключалась в том, что он нанес удар ранее его практиковавшимся приемам гармонизации. Духовно-музыкальные опыты его не могли не повести к новым открытиям в области отечественного контрапункта. Так, действительно, и случилось. Следующие за Глинкой русские композиторы, ведущие свое родословие от автора „Жизнь за Царя“, уже не в западных тонах, а в собственном запасе русского народного творчества стали искать законов истинно-церковной и национальной музыки.

Вместе с Глинкой теоретической разработкой законов гармонии, наиболее соответствующей церковным мелодиям, много занимался также князь В.Ф. Одоевский, – неутомимый исследователь в области археологии, истории и теории церковного пения.

Князь Владимир Федорович Одоевский родился в Москве 30 Июля 1803 года. Он был потомком Рюрика и в числе своих предков по прямой линии имел Великого князя Михаила Всеволодовича Черниговского, замученного в 1246 года татарами и причисленного Православною Русскою Церковью к лику святых.

Глубоко заинтересовавшись нашей национальной музыкой, кн. Одоевский особенно полюбил наше древнерусское церковное пение – этот непочатой угол нашего национального творчества, явившегося результатом религиозно-музыкаль-

—237—

ного вдохновения нескольких поколений русских людей. Изучению этой отрасли музыкального искусства он отдался всей душей.

Кн. Одоевский первый из русских музыкантов обратил внимание на наши древние рукописи о церковном пении, которых до него не касалась рука почти ни одного исследователя. Наши древние рукописи о музыке, писал он, никогда не были разработаны и даже теперь еще считаются большею частью недоступными и для археологов, и для музыкантов; первых останавливают технические термины и условные знаки нашего древнего музыкального искусства, вторых – самое чтение рукописей, написанных и языком, и буквами, уже вышедшими из употребления“²⁸¹³. Целью его занятий над этими рукописями, по его собственным словам, было уяснение законов нашей древней музыкальной техники, как духовной, так и мирской“. Работая над ними, Одоевский в отрывках древних дидаскалов XVI и XVII в. в. – Шайдурова, Александра Мезенца и Тихона Макарьевского нашел целую определенную теорию нашей церковной мелодии и гармонии, хотя и сходную с теорией средневековых западных тонов, но в то же время и имеющую свои оригинальные отличия“²⁸¹⁴.

Князю Одоевскому принадлежит несколько ценных исследований, посвященных вопросам церковного пения²⁸¹⁵. Его многосторонняя общественная деятельность не дала ему возможности осуществить всех его глубокомысленных планов в области церковного пения. Большая часть его работ, рассеянных в разных периодических изданиях,

—238—

имеет вид заметок; они не решают намеченных вопросов во всей их полноте и требуют дальнейшей их разработки; но мысли, в них высказанные всегда новы и оригинальны. „Если исследования Одоевского не могли дать осязательных фактических результатов в сложных вопросах церковного пения, если они пения, если они не могли содержать прочных и неоспоримых более или менее выводов в этой области, что, естественно, зависело от новости дела и малой разработанности его, то неоспоримая однако же заслуга его в том, что он сумел затронуть и осветить самые существенные стороны этого дела, выяснить основные положения и указать руководящие мысли для дальнейшей разработки отечественного древнего церковного пения“²⁸¹⁶. Плодом его изысканий в области церковного пения явился ряд научных положений, имеющих громадное значение в вопросе о гармонизации древне-обиходных мелодий. Одоевский указал, что наши церковные напевы хотя и напечатаны все в один голос, но на клиросах мы всегда слышим сочетания, употребляющиеся по музыкальному гармоническому инстинкту русского народа и по преданию. Аккорды наши всегда консонансны. По свойству церковных мелодий нет и места для диссонансов, нет даже ни чистого мажорного, ни чистого минорного рода. Всякий диссонанс был бы величайшей ошибкой, и исказил бы вполне всю самобытность наших церковных напевов и их строгий, всегда величественный и спокойный характер“²⁸¹⁷. Так как главная цель церковного пения – отчетливо выговаривать слова молитвы, то в церковных напевах, по мнению кн. Одоевского, не должно быть повторения слов, которые должны быть одновременно произносимы певцами. Здесь нет места ни цветистому контрапункту, ни задержаниям или синкопам, потому что от них смешались бы слова молитвы и затемнился бы текст священных песнопений. Около Одоевского сгруппировался кружек ученых музыкантов, к которому принадлежали: Глинка, Воротников, Потулов и др. Здесь горячо обсуждали вопросы музыкаль-

—239—

ного искусства и в частности, вопрос о такой гармонизации наших древних напевов, которая бы вполне отвечала ритму, движению и строю их мелодии.

Требования, предъявляемые кн. Одоевским, к гармонизации древних напевов, нашли практическое осуществление в произведениях Потулова, который и является одним из видных представителей этого направления. По ним можно судить и о достоинстве, и о недостатках теоретических положений Одоевского относительно гармонизации древнерусских обиходных мелодий. В произведениях Потулова основная мелодия сохранена без всяких изменений в том самом виде, в каком она записана в богослужебных певческих книгах, а сопровождающие ее голоса построены на диатонической гамме в простейших трезвучиях. Проходящих нот нет ни в мелодии, ни в сопровождающих ее голосах. Князь Одоевский, выразителем идей которого был Потулов, дал такой отзыв о переложениях последнего: „труд добросовестный, священно-художественный, ибо не малая была решимость в работе столь огромной, механически тяжкой, отречься от удобств, представляемых для гармонизации музыкою светскою, отречься от желания увлечь слушателей оперным эффектом и выдержать во всей работе строгий, трезвый характер нашего церковного пения, со всеми его стеснительными для нынешнего композитора условиями“²⁸¹⁸.

Правда, произведения Потулова не пользовались особенным успехом, но причина этого лежала не в направлении, а в индивидуальных особенностях композитора. По словам Ст. Вас. Смоленского, „Потулов не был талантлив и способен к творчеству, а только умен, скромен, совершенно прилежен и доказателен в своей работе. Он совершенно не позволил себе сколько-нибудь выйти из узких рамок „чистого трезвучия“, и, строго гармонизуя, ни разу не развернулся хотя в каком-нибудь сильно прочувствованном порыве.... В этой холодности, в этом формализме Потуловских переложений скрывалась вся причина их неуспеха“²⁸¹⁹.

—240—

Мысль, положенная в основу этих переложений и принадлежащая кн. Одоевскому, тем не менее вполне верна. Церковное пение, как особая, самостоятельная отрасль музыкального искусства, требует для своего выражения и особенных мелодий, вполне отвечающих его содержанию и соответствующей гармонии. В церковном пении на первом плане должны стоять слова священных песнопений, а не красота мелодий. Здесь нет места ни замираниям голоса, ни страстным движениям мелодий, ни вообще драматическим аккордам. Музыкально-драматическое освещение священного текста, как бы оно ни было выразительно и художественно, никогда не будет гармонировать ни с духом церковного Богослужения, ни с содержанием текста церковных песнопений. В виду этого некоторые хроматические ходы и диссонирующие аккорды, а также разного рода украшения многими считаются неуместными в церковном пении, как не соответствующие его строго возвышенному характеру. Известный русский композитор П.И. Чайковский не раз высказывался о несоответствии характеру наших церковных напевов некоторых диссонирующих аккордов и о неуместности употребления в церковном пении форшлагов (маленьких, украсительных нот).

Правда, переложения древних напевов, написанные в строго церковном стиле, часто упрекают в недостатке художественности и некоторой, так сказать их сухости. Но если и признать некоторую долю справедливости в этих упреках, все же нельзя отрицать в диатонической гармонии некоторого рода торжественной простоты и величественности, сообщающей пению идеально-возвышенный характер. При более совершенном понимании духа народного творчества и большей свободе голосоведения применение принципа гармонизации в строго церковном стиле к обиходным мелодиям может приблизить нас к решению уже назревшего вопроса о национально русской церковной музыке.

Для дальнейшего успеха в этом направлении требовалась поверка самых церковных мелодий и вообще научная разработка истории и теории церковного пения. К счастию, время от времени, появлялись (и появляются) лица, которые с любовию занимались этим делом. В этом

—241—

отношении весьма драгоценны труды: Ундольского, Сахарова, Протоиерея Д.В. Разумовского, Ю.К. Арнольда, а в последнее время – И. Вознесенского и в особенности Ст. В. Смоленского и свящ. В.М. Металлова – этих талантливейших исследователей древнерусского церковного пения.

VII. Последователи европейского направления в гармоническом церковном пении

Все последующие духовные композиторы – второй половины XIX века примыкали к тому или другому из упомянутых направлений, т. е. или к европейскому (Бортнянского – Львова), или национально-русскому (Глинки Одоевского). Произведения некоторых из них носят на себе следы влияния обоих направлений.

В общеевропейском стиле писали духовно-музыкальные произведения –Воротников, Ламакин, Бахметьев, протоиерей М. Виноградов (его первые произведения), Афанасьев, Аренский, Чайковский (литургия) и некоторые другие.

Павел Максимович Воротников родился 1806 г., а умер в 1876 г. Он происходил из дворян Эстляндской губ. По окончании курса в кадетском корпусе Воротников поступил сначала в военную службу, а в 1843 г. был определен учителем пения в придворную певческую капеллу.

Мы уже говорили об участии Воротникова в составлении Обихода и других переложений древних напевов, предпринятых Придворной певческой капеллой. Оригинальные же его произведения, если не обнаруживают в нем особенной талантливости, все же свидетельствуют о хорошей технике их автора и отличаются богатством и разнообразием гармонических сочетаний. По своей конструкции они напоминают то произведения Бортнянского, то произведения Львова. Так „причастные стихи Воротникова, подобно произведениям Бортнянского, построены на имитации (повторение мелодии в других голосах и интервалах) и представляют собою гармонию, прерывающуюся в отдельных голосах со многими паузами и солами, с разнообразною модуляцией (переход гармонии из одного строя в другой) и с разновременным произношением и

—242—

повторением слов. В отношении же голосоведения, совершенства и изящества самой мелодии и гармонии они значительно уступают произведениям Бортнянского. Другие же произведения Воротникова, как напр.: „На реках Вавилонских“ и „Ныне отпущаеши“ напоминают композиции Львова, но с меньшим против них достоинством“²⁸²⁰.

Гавриил Иоакимович Ломакин (1812–1885 г.) в мелодических и гармонических приемах более приближался к Бортнянскому, но в отношении соответствия текста песнопении с музыкою был последователем Львова.

Ломакин родился 25 марта 1812 г. в имении гр. Шереметьева – Борисовке, Тульской губ., где отец его занимал должность управляющего. Десяти лет мальчик был взят в С.-Петербург в капеллу графа и скоро сделался первым солистом хора. Музыку он изучал практически – в капелле Шереметьева, а теоретически – у Сапиенца-сына. Когда Ломакину исполнилось 18 лет, он занял в графской капелле должность учителя пения. В этой своей должности Ломакин обратил особенное внимание на методику обучения пению, так как до него обучение последнему велось и в капелле, и в других учебных заведениях без всякого плана и системы. В 1848 г. он перешел на должность главного учителя придворных певчих. Вместе с другими передовыми музыкантами своего времени Ломакин много занимался вопросом о гармонии, наиболее соответствующей духу наших древних церковных напевов. По словам кн. Одоевского „этот глубокий знаток музыки в самом составе наших песнопений стремился открыть тайну их создания“. Его „Всенощное бдение“ представляет одну из попыток гармонизации обиходных мелодий в строго церковном стиле. Здесь „Ломакин пытался выбиться на собственный путь, направляясь применить к гармонизации церковных мелодий греческие лады и диатонизм, но дал опыты незначительные, не удержав и тех достоинств переложений Турчанинова, которые выражаются в своеобразных чисто русских мелодических оборотах, сопровождающих основную мелодию голосов“²⁸²¹.

—243—

Ломакиным написаны; литургия Иоанна Златоуста простого распева, всенощное бдение знаменного распева и более 60 других произведений. Все труды его отличаются простотой и вместе с тем изяществом изложения. Многие из них, как напр.: „Тебе поем“ и некоторые херувимские до сих пор не выходят из репертуара наших церковных Хоров. Гармонические сочетания во всех его произведениях красивы и сверх сего в них всюду заметна заботливость композитора о соответствии музыки с текстом песнопений и об одновременном его произношении всеми поющими.

Николай Иванович Бахметев (1807–1891 г.) был преемником Львова по должности директора Придворной певческой капеллы. Он происходил из дворян Саратовской губ. Музыкальное образование получил под руководством Бема, Швейнке и Шрейнура. В должности директора капеллы состоял с 1861 г. по 1883 год.

В своих духовно-музыкальных произведениях Бахметев держался Львовского направления. Кроме исправления и дополнения придворного напева и издания в новой редакции придворного обихода им написано довольно много оригинальных духовно-музыкальных произведений²⁸²². Бахметев, по его собственным словам, в своих музыкальных работах старался „изъяснить смысл речей звуками, более приближающимися к природе и доступными понятиям и чувствам каждого молящегося“. Произведения этого композитора более других уклоняются от тех требований, какие предъявляются к духовно-музыкальным пьесам сторонниками так называемого строго церковного стиля гармонии. Они изобилуют хроматическими и энгармоническими последованиями, поражают необыкновенной свободой и неожиданностью модуляций и допускают неодновременное произношение слов разными голосами в целях имитационной разработки мелодий. Эта последняя особенность творчества Бахметева более всего наносить ущерб церковности

—244—

его творений, которая непременно требует целости священного текста.

Протоиерей Михаил Александрович Виноградов также не мало способствовал укреплению у нас того гармонического стиля в духовно-музыкальном творчестве, который, получив начало со времени Львова, особенно отразился на произведениях Бахметева.

О. Виноградов происходил из духовного звания. Музыку и пение изучал не столько теоретически, сколько практически: посредством чтения нот и нотных партитур. Как знаток церковного пения, он был приглашен в помощники регента Рязанского архиерейского хора, а потом сделан был и регентом его. Вместе с Архиепископом Рязанским он неоднократно бывал в С.-Петербурге, где познакомился с Турчаниновым и Львовым, влияние которых, особенно последнего, весьма заметно на его духовно-музыкальном творчестве. В 1871 г. О. Виноградов оставил свои занятия в архиерейском хоре и стал уделять пению и музыкальному творчеству лишь часы досуга. В 1888 он скончался.

Всех духовно музыкальных произведений О. Виноградовым написано 37, из них 11 переложений. В трудах этого композитора часто можно встретить аккорды с повышенной квинтой и пониженной секстой („Взбранной воеводе“), а также хроматические проходящие и вспомогательные ноты („Ныне вся исполнишася света“), но голосоведение в большинстве случаев правильное, без запрещенного последования квинт и октав.

Что касается его переложений, то в них он уже старается примкнуть к направлению Потулова – Одоевского, пытаясь дать гармонию, соответствующую строю обиходной мелодии, хотя это и не совсем ему удается.

Не смотря на некоторые уклонения от требований строго церковного стиля, произведения О. Виноградова могут быть названы вполне церковными. „Слушая ее, пишет один любитель церковного пения, мы признаем, что эта Наша церковная музыка, к которой мы привыкли, которую мы слышим с детства, мы видим в ней преемственность предания, знаем, что употребление её освящено вековым существованием в Русской церкви. И так как эта му-

—245—

зыка возвышает душу, способствует молитвенному настроению, то мы признаем за ней неоспоримое право существования, видим в ней прочные задатки дальнейшего усовершенствования“²⁸²³.

В том же духе писали: Н.Я. Афанасьев (литургия), А.С. Аренский и отчасти П.И. Чайковский (литургия), в последствии перешедший к более церковному стилю, приближающемуся к типу переложений Потулова.

VIII. Позднейшие представители национально-русского направления в гармоническом церковном пении.

Национально-русское направление нашего церковного пения, получившее начало от отца русской музыки – Глинки и имевшее ревностных сторонников в лице Одоевского и Потулова, не умерло и по смерти этих лиц. Нашлось среди музыкантов много лиц, которые приложили не мало стараний и трудов к делу созидания национально-русского Богослужебного пения.

Мы уже говорили, что потуловские переложения, построенные на диатонической гармонии, в простейших консонансных звукосочетаниях, не вполне отвечали требованиям, какие можно предъявлять к художественному произведению. В виду этого, некоторые из последующих духовных композиторов, в общем следуя указанному Потуловым пути, стали употреблять диссонирующие звукосочетания – септаккорды с их обращениями, проходящие и вспомогательные ноты во всех голосах. Таковы переложения древних напевов в издании Братства Пресвятые Богородицы²⁸²⁴. Подобный способ гармонизации, нисколько не противореча характеру и мелодическому строению древних напевов, путем расширения пределов строгого стиля, избегает недостатков потуловской гармонии.

В духе переложений Братства Пресвятые Богородицы составлены переложения Архангельского. В них стиль гармонический преобладает над контрапунктическим. Почти не уклоняясь от требований строго церковного стиля и широко пользуясь септаккордами и их обращениями, а также

—246—

хроматизмом в сопровождающих голосах, Архангельский имел в своем распоряжении более средств для художественной обработки церковных мелодий, чем другие композиторы, предпочитающие не отступать от требований строго церковного стиля.

Национальный элемент в нашем церковном пении особенно утвердился, когда во главе Придворной капеллы стал известный знаток русской музыки – М. Балакирев и, в качестве его помощника, не менее известный и талантливый современный композитор – Римский Корсаков. При них в капелле началась усиленная разработка нашего церковного пения в духе народного творчества. Вместе с тем они обратили внимание и на художественную отделку церковных мелодий. Против художественного элемента в церковном пении, конечно, ничего нельзя сказать, если он не преобладает над церковным, так как художественная форма вполне соответствует характеру и достоинству церковных напевов и не противоречит религиозному чувству верующих; к сожалению, забота о художественной отделке духовно-музыкальных произведений со стороны Балакирева и Римского Корсакова доходила до крайности. В целях музыкальных церковная мелодия в их произведениях не редко приносилась в жертву художественной отделке, в которой они теряли свою индивидуальность. Более свободны от этого недостатка у Балакирева – „Херувимская“, „Достойно есть“, и „Да молчит“, а у Римского-Корсакова – „На реках Вавилонских“, „Да молчит“ и „Чертог твой“. Произведения эти при всех своих художественных достоинствах вполне церковны. В 1888 году под редакцией Римского-Корсакова было издано Придворной певческой капеллой „Всенощное бдение древних напевов“, которое было написано в диатонической гармонии, с точным сохранением основной мелодии, но только с большею, сравнительно с Потуловскими переложениями, свободой голосоведения. В переложениях капеллы септаккордов так же нет, как и у Потулова, но в отличие от последнего введены хроматические знаки в сопровождающих мелодию голосах. Гармонизация Всенощного бдения“, изданного капеллой, удовлетворяя всем требованиям истинно церковного пения, имеет сверх

—247—

сего строго национальный характер и производят весьма благоприятное впечатление на слушателя. В виду этого „книга эта имеет все преимущества подлинного церковного обихода четырехголосного и должна быть признана в церковном клире и практике образцовою в точном смысле“²⁸²⁵.

В том же церковном и национальном духе, конечно только с различным успехом, зависящим от таланта и индивидуальных особенностей композитора, писали свои произведения: Азеев, Бирюков, Копылов, Войденов, Полуэктов, Малашкин, Орлов, Смоленский, О. Метталлов, Ставровский, Гречанинов, Чесноков, Кастальский и некоторые другие. Эти трудолюбивые работники внесли много нового в понимание духа и строя наших древних напевов и в технику их гармонизации. Особенной художественной красотой и талантливостью отличаются произведения Гречанинова, Кастальского и Чеснокова, которые сумели претворить наши древне-обиходные мелодии в настоящие художественные творения, ярко окрашенные национальным колоритом и проникнутые глубоким религиозно-поэтическим настроением.

IX. Художественное направление в гармоническом церковном пении. П.И. Чайковский

Наиболее резким выразителем того направления в церковном пении, которое выдвинуло на первый план художественную сторону музыкальных произведений, был П.И. Чайковский (1840–1893 г.).

Петр Ильич Чайковский родился 25 апреля, 1840 года в Камско-Воткинском заводе, Вятской губ., начальником которого состоял его отец. Он получил образование в Императорском училище правоведения, по окончании которого поступил на службу по Министерству юстиции. Служба эта мало согласовалась с его музыкальными наклонностями и он, отдавшись своему артистическому влечению, оставил государственную службу и поступил в С.-Петербургскую консерваторию и с тех пор отдался исключительно служению музыке. Блистательно окончив курс в

—248—

1865 году, он в следующем году получил место профессора гармонии в Московской консерватории, каковую должность проходил до 1879 года. После этого он оставил профессуру и посвятил себя исключительно композиторской деятельности. Чайковский скончался 1893 года 25 октября и погребен в Александро-Невской Лавре.

Со взглядом Чайковского на наше церковное пение и на задачи композитора по отношению к нему мы можем отчасти познакомиться по одному из его писем к К. „Вопросом вашим о русском церковном пении, писал, он, вы задели мое больное место и мне бы пришлось написать целую десть бумаги, чтобы надлежащим образом ответить на ваш вопрос. Техника Бортнянского – детская, рутинная, но тем не менее это единственный из духовных композиторов, у которых она была. Все эти Ведели, Дехтеревы и пр. любили по своему музыку, но они были сущие невежды и своими произведениями причинили столько зла России, что и ста лет мало, чтобы уничтожить его... Нужен мессия, который одним ударом уничтожил бы все старое и пошел бы по новому пути, а новый путь заключается в возвращении к седой старине и в сообщении древних напевов в соответствующей гармонизации“²⁸²⁶. Мысль о необходимости создать гармонию, которая соответствовала бы характеру и строю древних напевов, не нова. Она раньше высказана была кн. Одоевским и Потуловым. Чайковский в своих последних произведениях и примкнул к этому направлению Одоевского-Потулова, стараясь осуществить требования строго церковного стиля гармонии в своей «Всенощной“.

Всенощная Чайковского представляет собою попытку придать древне-обиходным мелодиям соответствующую гармонию, причем композитор, по его словам, „старался избегать крайностей, т. е. вовсе не задавался смелою мыслью воссоздать древний способ церковного пения и выбиться из пут европеизма, но и не подчинялся установившимся со времен Бортнянского традициям итальянизирования наших напевов“²⁸²⁷.

—249—

Большая часть номеров Всенощного бдения представляет переложения с знаменного, греческого и киевского распевов. В них встречаются превосходные строки, обнаруживающие в композиторе не только хорошего мастера, но и художника. В особенности это можно сказать о „Слава в вышних Богу“ и „Свете тихий“. Не решившись вполне порвать связь с установившейся практикой церковно-музыкального сочинения, Чайковский должен был встретить и действительно встретил большие преграды полету своего творческого вдохновения в той условной форме переложений, которая была создана его предшественниками, поэтому его „Всенощное бдение“, не смотря на мастерство работы, носить печать некоторого однообразия.

В своей же Литургии Чайковский не пожелал связывать себя узами строго церковного стиля и отдался своему собственному артистическому вкусу. В этом своем произведении, замечательном по единству частей и стройности целого, по прекрасной гармонии и глубокому соответствию текста и музыки, Чайковский дал нам опыт музыкальной иллюстрации полного Богослужебного чина.

В этом отношении его Литургия заслуживает полного внимания, так как отвечает уже многими композиторами сознаваемой в настоящее время потребности писать духовную музыку не на отдельные песнопения, а на целую церковную службу. Каждая церковная служба, при всем разнообразии входящих в состав её молитв и песнопений, есть единое, проникнутое общей идеей, целое. Отсюда и церковные песнопения, относящиеся к той или другой службе, по своему музыкальному строю должны представлять собою, как в мелодическом, так и в гармоническом отношениях, одно законченное музыкальное произведение, а не сбор ник мелодий, часто весьма различных по своему характеру. До Чайковского опытов музыкального изложения полных церковных служб почти не было, за исключением Литургии Афанасьева и трехголосной обедни (не полной) Бортнянского. Причина этого, вероятно, кроется в труд. ности и сложности подобной работы, которая требует от композитора глубокого проникновения в дух церковных службе и основательного изучения текста песнопений, в связи с общим содержанием Богослужебного чина.

—250—

В своей Литургии Чайковский дал образец вдохновенно-художественного музыкального произведения, в котором текст и мелодия находятся почти везде в полной гармонии. Имея в своем распоряжении лишь одни человеческие голоса, он силою своего таланта „сумел дать молящимся необычайно высокие моменты религиозно-музыкального восторга, каких достигали западные композиторы обедни, имея под руками множество вспомогательных средств, каковы орган с обширнейшим диапазоном и массою различных по тембру звуков и оркестры-струнный и медный духовой – способные доставить тысячи оттенков и в высоте, и в силе, и в характере звуков“²⁸²⁸.

В частностях, конечно, можно найти в литургии Чайковского и некоторые недостатки. Так например: в ней далеко не все номера отвечают требованиям церковности. В Литургии Чайковского нас поражает необыкновенное разнообразие мотивов. Даже такое песнопение, как „Господи помилуй“, при многократном повторении имеет всякий раз новую мелодию. Такое мелодическое разнообразие, в общем похвальное, в применении к „Господи помилуй“ уже есть крайность, нарушающая лишь связь между прошениями и увеличивающая без особенных оснований продолжительность службы. Некоторые музыкальные критики справедливо замечают, что „разумнее дать этой мольбе самую краткую мелодию, или один какой-либо из кратких руководящих мотивов (который позже войдет в музыкальное содержание всей обедни), дабы перерывы пением ряда ектенийных прошений не нарушали в сознании богомольцев логическую последовательность их содержания. Другое дело – сугубая ектения... Она есть удвоенное-усиленное моление и ее прямо указано сопровождать после каждого прошения не единичным, а троекратным пением „Господи помилуй“. Такой усиленной мольбе совершенно законно придать продолжительную и разнообразную мелодию умилительно молитвенного характера“²⁸²⁹.

Литургия Чайковского носить преимущественно мелоди-

—251—

ческий характер: ни особенно сложных гармоний, ни хитрых сплетений контрапункта в сочинении почти не встречается, простой гомофонный склад решительно преобладает. Таковы, например, песнопения „Слава Отцу и Сыну“ и „Единородный Сыне“, где мелодическое движение верхнего голоса образует наиболее существенный элемент всего нумера, хотя в гармонических деталях видно желание по возможности ближе выразить содержание текста; вместе с тем заметно стремление к картинной изобразительности музыки. „Святый Боже“ также имеет преимущественно мелодическое значение, соединенное с простыми гармониями и роскошной звучностью хора“²⁸³⁰.

Другие оригинальные произведения Чайковского все носят на себе печать серьезности, мастерской техники и мелодической изобретательности. Наиболее известны из них: „Тебе поем и Блаженни яже избрал“. Из херувимских песней особенно оригинально „Яко да Царя всех“ № 3-й.

Все оригинальные духовно музыкальные произведения Чайковского, рассматриваемые с художественной стороны, представляют образцы глубокого соответствия текста и мелодии, словесного ритма и музыкального. Вообще, как художественные произведения, они стоят на высоте своей задачи и могут быть названы превосходными творениями. Если бы духовно-музыкальные произведения оценивались только с точки зрения музыкальной техники и художественных достоинств, то самая придирчивая критика могла бы указать лишь незначительные погрешности в отношении. Но художественный элемент хотя и составляет существенную принадлежность церковного пения, но не первостепенную. Первое и самое необходимое условие, без которого церковное пение не достигало бы вполне своих целей – это то, чтобы оно было церковно; во-вторых, оно должно быть национально, и только при этих условиях оно может иметь нравственно воспитательное значение. Не будучи церковным и национальным, богослужебное пение останется малопонятным нашему сердцу и не пробудит

—252—

в нем религиозного чувства. И уже, в-третьих, церковное пение должно быть художественно.

Надо сознаться, что церковный элемент в духовно-музыкальных произведениях Чайковского далеко не занимает того господствующего положения, какое ему по праву принадлежит в церковном пении, как части православного Богослужения. Даже в его переложениях нигде не видно стремления проникнуть в сущность мелодии, гармонии и своеобразной ритмики древних напевов. Смотря на их гармонизацию с художественной точки зрения, Чайковский обращался с церковной мелодией весьма свободно, не стесняясь ее в тех или других случаях сокращать, видоизменять, прерывать чуждыми ей вставками и размещать в разных голосах. „Допущенные Чайковским значительные изменения оригинальной церковной мелодии свидетельствуют, что он не сумел оценить ее в её первоначальной оригинальности и девственной чистоте, не сумел приспособиться, подойти к ней, а пригнул ее под свою мерку, на свой вкус, создав ей свое искусственное Прокрустово ложе“²⁸³¹.

Не особенно развит в духовно-музыкальных произведениях Чайковского и национальный элемент, хотя оттенен здесь более, чем элемент церковный. Чайковский в совершенстве изучил народную музыку и её строй, но в музыкальной своей натуре вовсе не носил элемента национального. Таким он был в светской музыке, таким остался и в своих духовно-музыкальных произведениях. Лишь в немногих номерах из „Всенощного бдения“, а именно в „Благослови душе моя Господа“, в „Блажен муж“ и в „Благословен еси Господи“ заметны следы церковно-народного творчества. „Скромность концепции этих произведений, при их художественных достоинствах, сообщает им окраску стиля церковной музыки, а разработка голосоведения в духе народного творчества сообщает им оттенок национального характера“²⁸³².

Отмеченные недостатки духовно-музыкальных произве-

—253—

дений Чайковского не могут, конечно, затушевать их крупных достоинств. Вообще, Чайковский оставил глубокий след в истории церковного пения, обратив внимание на его художественную сторону. Переложения Чайковского хотя и далеки от идеала национально-церковной музыки, все же они суть удачные опыты музыкально-художественного творчества на основе древних напевов. Под влиянием их воспитались такие почтенные музыканты и талантливые работники в деле восстановления нашего национального церковно-богослужебного пения, как Гречанинов, Кастальский, Чесноков и др., которые в значительной мере приблизились к решению вопроса о национально-русской церковной музыке. А решение этого вопроса уже не за горами. Общее внимание к древнерусским церковным напевам, начавшаяся разработка строя и характера церковных мелодий, гармонизация их на началах своеобразной народной музыки и вообще всестороннее изучение народных форм творчества – все это укрепляет в нас надежду, что, быть может, не далеко то время, когда русский музыкальный гений, освободившись от чуждых ему влияний, в собственном запасе народного творчества отыщет основания для отечественного контрапункта и когда русская церковная мелодия будет облечена в совершенно сродную ей гармонию.

Н. Соловьев

—254—

На общем собрании Особого Присутствия 1 июня был поставлен вопрос: входят ли в состав постоянного органа высшего церковного управления, Св. Синода, одни епископы или же епископы, клирики и миряне? При такой постановке я считаю вопрос о клириках и мирянах в

—255—

высшем церковном управлении не разрешенным. При возбуждении мной этого вопроса на заседании I отдела Присутствия вовсе не имелось в виду, что представители клира и мирян должны быть введены одинаково с епископами, а речь шла лишь о допущении их на свойственных им условиях. Другие члены, разделявшие мысль об участии клира и мирян в высшем церковном управлении, также не заявляли об уравнении их с епископами. Ограничиваться формулировкой вопроса, сделанной в общем собрании 1 Июня, значит заранее располагать к отрицательному ответу. Лично я мог голосовать за положительное решение вопроса лишь с большой оговоркой, а некоторые другие члены Присутствия, вовсе не склонные отвергать участие клириков и мирян, должны были, однако, ответить на поставленный вопрос отрицательно только потому, что не усматривали возможности участия клириков и мирян наравне с епископами. Поэтому в интересах более правильного разрешения вопроса он должен был подвергнуться голосованию в иной формулировке, которая соответствовала бы тому, что имели в виду члены Присутствия, поддерживающие мысль о допущении клириков и мирян.

Вопрос о введении на известных условиях представителей клира и мирян в церковное управление, по моему мнению, является одним из важнейших в деле предстоящих преобразований. Но, к сожалению, вместо достаточного обсуждения его в тесной связи с состоянием современной церковной жизни и её особенностями многие сразу отнеслись к нему с явным нерасположением. Чтобы оправдать свое нежелание с ним считаться, они прямо перешли к указанию тех причин, которыми будто бы и нужно объяснять самое возникновение данного вопроса и которые уже сами по себе должны подрывать его значение. Одни увидели здесь лишь влияние современного освободительного политического движения, направленного к демократизации всего строя русской жизни, а никак не удовлетворение внутренних потребностей самой Церкви. Другие усмотрели скрытые стремления чуть ли не посягнуть на епископский сан вообще и добиваться церковной реформы в протестантском духе. Правда, рассуждают сторонники таких соображений, некоторые из русских епископов

—256—

действительно поступали слишком деспотично и вызвали этим большие недовольства. Лица же, требующие участия клира и мирян распространили это на всех епископов и теперь стараются провести ограничение их власти вообще. Под влиянием таких соображений рассмотрение важного вопроса сразу стало на едва ли правильный путь и пошло в направлении отстаивания канонического или в данном случае чисто формального положения епископов, с игнорированием того, что происходит в действительности. Между тем в вопросах, касающихся Церкви, более чем где-либо, нужно принимать во внимание явления жизни как они есть, и не только не закрывать глаза на жизненную правду, но даже и не смягчать ее. Это самый надежный путь для плодотворных преобразований. В основании их должно лежать благо Церкви в её целом, а не права хотя бы епископов, которые одни, конечно, не составляют Церкви и сами даны для служения ей. Задачам Церкви, как живого организма, едва ли будет соответствовать, когда на первый план начинают выдвигать права иерархии. Римский католицизм навсегда останется в этом отношении печальным примером, которого должно избегать. Церковь, как предназначенная развивать свою жизнь и деятельность в земных условиях, конечно, не может не иметь и разного рода нужд в зависимости от времени и обстоятельств. В первые века, наприм., в период гонений благо Церкви требовало одного, а в эпоху после Миланского эдикта с признанием христианства государством ближайшие нужды Церкви стали другими. Подобно этому и в настоящее время церковная жизнь имеет свои особенности, отличающие ее от той, которая была 1000 лет тому назад. Только, принимая во внимание эти особенности, и возможно произвести преобразования, направленные к общему благу Церкви.

Очень характерной чертой современной жизни является особое положение епископов, не предусмотренное древними церковными правилами и во всяком случае бывшее совершенно иным в эпоху их составления. В первые века христианства, как справедливо указывает архиепископ Антоний, конечным духовным руководителем едва ли не каждой личности был епископ, являвшийся духовным

—257—

отцом небольшой сравнительно общины. Все члены последней имели к нему прямой доступ, он совершал главнейшие таинства, к нему все приходили слушать поучения; он следил вообще за религиозно-нравственной жизнью каждого пасомого. „Это делать ему было не затруднительно, так как под руководством каждого епископа находилось приблизительно столько же пасомых, сколько их находится теперь в России в ведении одного священника, если не меньше того“²⁸³⁴. Добавим к этому, что древние епископы проходили свое служение при меньшей сложности окружающей жизни вообще и церковной в частности. Небольшие размеры их епархий позволяли им принимать более деятельное участие в интересах окружающего общества и лучше знать его религиозные нужды. Им не приходилось тогда тратить столь много сил и времени на дела чисто внешние, способные рассеивать религиозную мысль и чувство и отнимать у них должную для епископа энергию и высоту. Более правильный порядок вступления на епархии, недопущение перемещения в другие и вообще возможность более близких отношений с паствой поддерживали нравственную связь с нею епископа, чему немало могло способствовать и имевшее место в истории церкви избрание епископов самим духовенством и народом. Все это не могло препятствовать главной стороне епископского служения – его чисто пастырской деятельности, благодаря чему духовный авторитет епископов высоко стоял в глазах духовенства и народа, и епископы вообще в большей или меньшей степени могли рассматриваться, как средоточие религиозных мыслей и интересов паствы и лучшие выразители современных церковных нужд и потребностей.

Вот при каких приблизительно обстоятельствах церковной жизни и положении в ней епископов были составлены древние каноны, которые, конечно, не могли не принимать во внимание тогдашних условий епископского служения. Могло ли бы, наприм. быть внесено в 7 правило Анкирского Собора предписание епископам внимательно

—258—

испытывать жизнь каждого и в зависимости от этого назначать кающимся порядок покаяния, если бы епископы не имели тогда возможности очень близко знать свою паству и входить в духовные нужды каждого. Поэтому естественно, если по древним правилам, как стараются доказать противники участия клира и мирян, епископ и мог рассматриваться как представитель своей паствы, олицетворяющий или носящий ее в своем лице²⁸³⁵. Подобное высокое положение епископа относительно своей паствы некоторые из противников допущения клира и мирян стараются обосновать лишь на одном факте присутствия в них архиерейской благодати. Но такое понимание значения благодатного дара и отношения его к человеческой природе едва ли согласно с православным учением о благодати, по которому влияние её на человека во многом зависит от его собственного отношения к полученному им благодатному дару. Это вполне ясно из известных наставлений св. ап. Павла своему ученику Тимофею (1Тим.4:6–15) и особенно из его напоминания о необходимости для Тимофея возгревать дар Божий, живущий в нем через возложение рук апостола (2Тим.1:6). При разъяснении этих слов епископ Феофан замечает, что здесь бывает тоже, как и с получившими по притче таланты: один пускает свой талант в оборот, другой зарывает в землю. Недостаточно получить дар благодати, нужно и возгревать его или развивать... „Что течение воздуха для огня, поясняет еп. Феофан, то труды по дару благодати для сего дара“²⁸³⁶. В дополнение к этому не трудно привести много соображений и указаний из сочинений св. отцов, которые и по собственному опыту разъясняли влияние благодати на человеческую природу. Таким образом можно иметь в себе благодатный дар и не быть тем, что сообщает его развитие. Да и рассуждая иначе, мы должны были бы признать представителями своих паств и их олицетворением таких епископов, как, наприм., Несторий, Диоскор Александрийский и многие другие, отступавшие от церковного учения и нарушавшие церковный мир

—259—

Не следует упускать из виду, что служение иерархии состоит, так сказать, из двух сторон. Иерархия является проводником благодатных даров в таинствах и это происходить независимо от её личных свойств. Но кроме того иерархия призвана и к той деятельности, которая требует и её собственных усилий и во многом обусловливается созданными ею самою отношениями с паствой.

Посмотрим же, каково современное положение епископа в России. Еще до Петра I, которого теперь принято обвинять за существующее церковное неустройство, у нас исторически сложилось крайне ненормальное положение епископов. Мало-помалу, как свидетельствует история, обыкновенный русский епископ обратился в сановника и даже богатого землевладельца, окруженного целым штатом светских чиновников. Эти архиерейские чиновники несли личную службу при дворе архиерея и управляли его имениями, подобно тому, как это было у какого-либо важного светского лица, но вместе с этим они занимали и разные епархиальные должности. Управление и суд архиерейских чиновников были очень тягостны для духовенства и вызывали большие недовольства, как об этом открыто заявлял, наприм., Ростовский священник Георгий Скрипица на соборе 1503 года²⁸³⁷. По разъяснению историков, самое управление епархиями со стороны епископов получило частновладельческий характер²⁸³⁸. – Вот какими чертами стало отличаться епископское служение в России, и разве этим не разрушалось его нравственно-духовное пастырское назначение, в лице патриарха русский епископ сановник дошел и до звания великого государя, почти равного царю. С этих же, несвойственных приемникам апостолов, земных высот со времени Петра епископы, естественно, ниспали почти до обыкновенного государственного чиновника. Управление епархиями пошло в направлении бюрократическом, напоминающем разные другие ведомства с стоящими во главе их чиновниками. Епископ сделался в глазах духовенства и народа скорее администратором

—260—

известного церковного округа, чем пастырем человеческих душ. В сознании очень многих уже давно укоренилось представление об епископах, как о лицах по табели о рангах, соответствующих генералам, и мы невольно приравниваем епархиального начальника к губернатору, а викарного архиерея к вице-губернатору. Громадные размеры епархий с миллионным населением и тысячами церквей и духовенства, вверяемых попечению епископов, заставляют их заниматься лишь делами внешнего церковного порядка и притом самым кабинетным образом. Близкие и жизненные отношения епископа к пастве уже давно совершенно подавлены началом бюрократическим. Епископы оказываются обыкновенно окруженными целым морем бумаг, из-за которого до них доходят только самые отдаленные и слабые отблески сложной действительной жизни. К этому следует еще добавить, что современное церковное управление требует умелого распоряжения разными земными средствами и чисто мирских знаний и опытности. При таких условиях нужно обладать особыми дарами и быть гораздо выше обыкновенного среднего человека, чтобы еще возможно было должное исполнение главных пастырских обязанностей, направленных к возрождению человеческих душ и соединению их с Богом. И действительно, обыкновенно мы видим, что административная деятельность епископов почти парализовала у них чисто пастырскую. Пребывание в молитве и служении слова, – в чем сами апостолы полагали свою первую пастырскую обязанность, для епископов стало встречать большие препятствия и сделалось едва ли и возможным. Завет апостола пасти Церковь Господа и Бога, которую Он приобрел Себе Кровию Своею (Деян.20:28), оказался сведенным к управлению ею, да еще на подобие чисто бюрократической деятельности. Замечательно, что такие лица, как св. Тихон Задонский, Феофан затворник и друг., обнаружившие истинно пастырскую деятельность, удалялись от заведывания епархиями. Русский народ и общество уже давно не слышат из уст епископов-управителей слово о жизни, приспособленное к их духовному состоянию и потребностям. Этот недостаток и многие другие неправильности церковной жизни, естественно, стали толкать их

—261—

на удовлетворение своих религиозных интересов вне влияния духовенства или же способствовать распространению религиозного индифферентизма. Сколько образовалось, наприм., разного рода сект в России, и как много народа следуют за ними! Сколь далеко русское интеллигентное общество отошло от Церкви и как усиленно отыскивает оно для себя разные идеалы жизни помимо их сокровищницы – Православной Церкви! Как слабо стало пастырское сознание в духовенстве и в каком оторванном и ненормальном положении чувствует оно себя по отношению к епископам! Все это ясно свидетельствует, что управлять церковными делами, как это принято у нас, еще не значит пасти Церковь по заповеди апостолов. „Архиерей по своей идее, справедливо замечает проф. Голубинский, не есть только административно-судебный чиновник над духовенством большего или меньшего округа, не имеющий никакого отношения к его мирскому населению, но есть совершенно такой же его пастырь, сколько всякий приходской священник есть пастырь своих прихожан с тем только различием, что он есть не только пастырь, но и архипастырь. По этой идее первоначально каждая отдельная церковная община, малая или большая, или каждый отдельный приход имел непременно своего епископа“. В уничтожении епископов сельских и оставлении только городских с образованием епископских округов или приходов, обнимающих города с уездами, проф. Голубинский усматривает посягательство на архиерейство, как на пастырство. Только в Греции, по его разъяснению, при незначительности уездов епархии были очень невелики, приблизительно не более наших благочиний. Поэтому и посягательство не пошло слишком далеко. Архиерей такого малого округа еще в значительной степени сохранял возможность оставаться истинным пастырем своей паствы. Он мог ежегодно обходить свою епархию и останавливаться в каждом селении более или менее продолжительное время, так что мог посетить дома своих пасомых, не исключая и хижин бедняков, чтобы с каждым пастырски обо всем побеседовать и каждого поставить на путь благочестия²⁸³⁹.

—262—

Сознание, что епископ должен поступать именно так, в качестве архипастыря и преемника апостолов, ясно жило в Византии. В известной новелле императора Алексея Комнина 1107 года прямо сказано, что архиерей по примеру апостолов, обходивших вселенную для проповеди всем, унаследовавший их честь, должен делать то же самое. Не к обиде архиерея, а напротив, к величайшей чести, его будет служить, если он войдет в хижину убогого и исследует то, что касается его, и возведет его к благочестию. Ибо такой архиерей делается подражателем учеников Христовых и самого Христа. Этим в особенности он и выполняет обязанности архиерейского достоинства. Для этой цели определена архиереям и пошлина, чтобы каждый, путешествуя и уча питался от нее. Итак, пусть будет известно всякому архиерею, что означенной духовной пошлине должен соответствовать труд и каждый обязан выполнять это, как делали это при жизни блаженнейшие оные отцы и сами божественные апостолы²⁸⁴⁰.

Указания новеллы Алексея Комнина не потеряли силы и по отношению к русским епископам. Недостаток у них чисто пастырской деятельности, естественно, способствовал ненормальному положению их относительно паствы. Окружающая жизнь, как я уже неоднократно обращал внимание Особого Присутствия, ясно показывает на глубокое нравственно-духовное разъединение епископов с народом и духовенством²⁸⁴¹. Они чувствуют епископов далекими от себя и чуждыми их интересам. По вопросу об отношениях между клиром и епископами близко знавший русскую церковную жизнь и служивший хорошим выразителем и руководителем общественного мнения своего времени Н.П. Гиляров-Платонов еще в 1871 году свидетельствовал, что если бы решились спросить об этом из конца в конец по всей России, всех членов клира, чтоб они высказались чистосердечно и беспристрастно, как

—263—

перед Богом и совестью, то результаты поразили бы публику, ужаснули епископов²⁸⁴². Очень характерно рисует положение в России епископа проф. Голубинский в своей известной „Истории Русской Церкви“. Обширность наших епархий, разъясняет он, должна была приводить к тому, чтобы с одной стороны архиереи наши поддались духу властительства или высоковластия, а с другой стороны, чтобы подчиненное им духовенство исполнилось духа особенного смирения и рабства. Следствием того и другого у нас было то, что архиереи, как начальники священников, стали по отношению к ним слишком высоко и недоступно, что священники, как подчиненные архиерея, стали по отношению к нему слишком низко и приниженно... „Не имея возможности быть действительными пастырями для всех, архиереи наши все меньше и меньше заботились о том, чтобы быть таковыми пастырями некоторых и кончили тем, что совсем перестали быть ими, став как бы не существующими для паствы и оставшись только высшими церковными чиновниками, окружными начальниками приходских духовен“²⁸⁴³. Признание ненормальности положения епископов, препятствующего их пастырской деятельности и должному отношению к пастве, в той или иной форме ясно обнаруживается и у некоторых из самих епархиальных архиереев, которые находили нужным затрагивать и этот вопрос. В известных „Отзывах епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе“ один из преосвященных прямо заявляет, что „одни епископы без участия духовенства епархии не могут быть на соборе выразителями церковного сознания, устами своей верующей паствы. Они, по причине обширности своих епархии и многочисленности пасомых, поставлены в невозможность близко знать свою паству и даже подведомственное им духовенство, не имеют по той же причине тесной связи со своею паствою. Поэтому они не могут быть сами по себе выразителями голоса своих паств²⁸⁴⁴. Или

—264—

вот замечание другого епархиального епископа: „При необычайной обширности епархий и большом числе их населения не было в древней Руси, нет и в современной России, непосредственных близких отношений архиереев к их пастве и духовенству, вследствие чего они были и по днесь являются, не столько архипастырями, сколько высшими начальниками, окружными чиновниками“²⁸⁴⁵.

Как странно при таких условиях по вопросам предстоящих церковных преобразований брать в основание положение, что епископы тесно связаны с паствой и олицетворяют ее в себе! Ведь это значит уже совершенно не считаться с действительной жизнью и её прямыми указаниями, а лишь внешне копировать то, что было в Церкви в прежнее время. Сначала еще необходимо постараться восстановить более нормальное положение епископов, которое имели в виду церковные правила, и уже после этого можно добиваться полного применения к современному устройству древних канонов. Иначе мы будем отстаивать известный церковный порядок ради него самого с пренебрежением жизнью, для спасения которой предназначен и самый этот порядок. В настоящее время, при утрате пастырями духовного влияния на общество и закравшимся духе взаимного недоверия между духовенством и народом, особенно необходимо возможно чистое выступление епископов перед сознанием людей в качестве служителей Божиих. Теперь для епископов особенно нужно следовать заповеди апостола быть учительну (1Тим.3:2) и по примеру апостола уметь приспособляться в этом отношении к потребностям окружающих людей (Дн.17:22–23), сознанию которых угрожает большая опасность быть захваченным разного рода учениями и взглядами, лишь по форме кажущимися христианскими. Неисполнение же со стороны архиереев их обязанности – быть духовными учителями паствы – древние церковные правила, признают полным нарушением задач епископского служения, и недостаток этого не может быть пополнен никаким формальным пользованием епископскими правами и властью. Епископ, не радящий о причте и о людях и не учащий их благочестию,

—265—

на основании 58 правила апостолов должен быть отлучен. А если останется в сем нерадении и лености да будет извержен. По поводу этого правила Зонара, обращая внимание, что на всяком епископе лежат непременный долг учить народ догматам благочестия и приводить его к правой вере и честной жизни, справедливо замечает: Ведь и Бог через пророка говорить предстоятелям народов: если не возвестиши, ни возглаголещи, беззаконник той в беззаконии своем умрет, кровеже его от руки твоея взыщу (Иез.3:18)²⁸⁴⁶. Об этой же важной обязанности епископов напоминает и 19 правило Трулльского Собора, постановляющее, что „предстоятели церквей должны по вся дни, наипаче же во дни воскресные поучати весь клир и народ словесам благочестия“.

Теперь, более чем когда-либо, Россия нуждается в добрых пастырях, нравственно-духовно тесно связанных с своими овцами, зовущих своих овец по имени и перед ними идущих (Ин.10:3–4). Но истинное и плодотворное пастырство разве возможно без восстановления близких отношении с паствой, без уменья понимать её запросы и отдавать себе ясный отчет в духовном состоянии людей, среди которых предстоит действовать. Вот какие соображения об этом можно найти и в отзывах епархиальных архиереев: „Об оздоровлении христианской жизни, – пишет один из преосвященных, – без частого и любвеобильного общения архиерея с пасомыми и духовенством, без его частого и личного благодатного воздействия на устроение христианской жизни в приходах и благочиниях, в которых бы архипастырь являлся не столько начальником, сколько отцом пастырей и христиан, связанным с ними на жизнь и на смерть, временно и вечно, – и думать невозможно. Пока архипастыри будут для духовенства и народа почти чуждыми им чиновными властителями в роде начальников губерний, – деятельная любовь и христианские добродетели не могут быть восстановлены в духовенстве и народе²⁸⁴⁷.

—266—

При столь печальном состоянии церковной жизни, какое обнаруживается теперь в России, разве возможно удовлетворить потребностям реформы и разрешить главные вопросы преобразований выдвиганием на первое место власти и резким выделением их положения в Церкви с низведением роли клира и мирян в делах церковных лишь к обязанности чуть ли не внешнего повиновения власти епископов? Полагать в наше время в основание устройства тех или иных учреждений по церковному управлению одну власть епископов, по моему мнению, значит повредить всему делу предстоящих преобразований. Усиление и без того лишь внешне, а иногда и прямо как гнет, ощущаемой власти епископов, при разъединении их с клиром и народом, еще более увеличить расстояние между епископами и паствой, которая прежде всего жаждет от них руководства к спасению души, а вовсе не выступления в роли начальников духовного ведомства или строгих карателей людей, внешне не исполняющих их распоряжений. Кроме того церковное управление, построенное на власти разъединенных с паствой епископов, легко может с одной стороны способствовать развитию деспотизма, а с другой вызывать враждебные чувства и склонность поступать произвольно без единодушия с епископами или даже вести к отрицанию самой епископской власти, как это уже и произошло во многих странах западной Европы вследствие стремлений римского католицизма сосредоточить все церковное управление в руках одной иерархии и внешне подчинить ей паству. Усматривать путь к правильному устройству управления в отстаивании власти и прав епископов, как это делают противники допущения клира и мирян, это помимо еще большего закрепления разделения церковного организма, едва ли соответствует и самому значению власти и прав в области Церкви, понимание которых здесь должно быть отлично от существующих в области государства. Св. Иоанн Златоуст, наприм., находит нужным отметить, что „царю вверено попечение о телах, а священнику о душах: царь принуждает, а священник увещевает; у одного – необходимость, у другого – свободная воля; один располагает оружием вещественным, другой – оружием духовным“...

—267—

Лет 35 тому назад в России, как известно, был возбужден вопрос о духовно-судебной реформе. При разработке этой реформы обнаружились разные течения. Одни, по свидетельству Гилярова-Платонова, занялись отстаиванием архиерейского полновластия, другие пошли против него. Заметим здесь кстати, что таким образом вопрос о ненормальном положении епископов в Русской Церкви и необходимости более активного участия в её делах других членов Церкви поднимался и прежде и, конечно, уж не под влиянием современного освободительного политического движения. Причину этого, очевидно, нужно искать не в каких-либо посторонних для Церкви случайных политических обстоятельствах, а в ненормальном состоянии самой церковной жизни, которая, как мы видим, не изменилась еще и в наше время.

По поводу указанных течений при разработке церковно-судебной реформы Гиляров-Платонов сделал русскому обществу соответствующее разъяснение, которое обращает на себя внимание и которое не бесполезно иметь теперь в виду и нам: „Вот и спор о непогрешимости, – писал он 10 октября 1871 года. Слово не произносится, но защитники архиерейской власти должны, по совести, признаться, что они защищают непогрешимость, если не желают быть обличены в худшем. Полновластие, основанное на непогрешимости, будет иметь по крайней мере нравственную благовидность. Архиерейское полновластие, говорят его щитники, имеет основание в церковных правилах. Но церковные правила (каноны), в собственном смысле взятые не могут утверждать ничьего и ни в чем полновластия. Они определяют отношения внутри самой церкви независимо от соотношений её с другими общественными телами, каково, наприм., государство. А внутренние отношения церкви все добровольны, жизнь Церкви есть выражение веры и любви, т. е. свободы в обоих её применениях, умозрительном и деятельном. Вера есть свободное восприятие истины, любовь – свободное её применение.... Эти понятия Гиляров считает коренными, касающимися сущности христианства и его выражения через Церковь. Церковные же правила, по его убеждению, не могут противоречить основаниям христианства и Церкви. Епископ, если угодно, дей-

—268—

ствительно полновластен, но вместе и безвластен; полновластен над теми, кто его слушает добровольно, не имеет никакой власти – над теми, кто его не принимает. Самое понятие о власти, Гиляров-Платонов находит применимым к иерархическим отношениям лишь в несобственном смысле. Власти в том смысле, к которому приучили нас мирские отношения и которым предполагается повиновение, независимое от доброй воли, по физической невозможности противиться или по страху предвидимой кары, – такой власти совсем нет в Церкви. „И епископский чин есть, по его выражению, не власть, а дар и служение; дар, получаемый преемственным рукоположением от апостолов, при содействующей молитве верующих, и сохраняемый чрез верность апостольскому учению при содействии опять общения же верующих в молитве и таинствах. Епископ, лишенный общения верующих, перестает быть епископом, – не по своему праву (в строгом смысле право есть понятие еще менее церковное, чем понятие власть), а по существу. С лишением общения он теряет дар, им принятый через рукоположение, как равно теряет его и отступничеством от апостольского учения“. Но верность апостольскому учению, как поясняет Гиляров, сама судится собранием же верующих, хранящих предание и благодать целым своим составом, единодушным в вере и любви, а не одним составом епископов. Равно наоборот: верующие миряне хранят предание и принадлежат к Церкви при содействии епископского служения. Оно связывает их с остальными членами Церкви: в прошедшем и будущем непрерывностью рукоположения, в настоящем – таинствами и учением, преподаваемыми непосредственно и через рукополагаемых пресвитеров, и взаимообщением чрез прочих епископов с прочими церквами вселенной. В этом-то обоюдном, можно сказать, круговоротном взаимно содействии духовного общения и состоит церковная жизнь; в нем и есть основание для иерархии, в нем смысл таинств. Если бы возможно было представить Церковь вне общения с епископом или епископа вне общения с верующими, то было бы злоупотребление словами: тони Церковь, ни епископ. Собрание, отвергнутое епископом, с которым согласилось все епи-

—269—

скопство и с ним остальные верующие, отлучено. Епископ, оставленный своею паствою, с которою согласились все остальные паствы с своими епископами, извержен“. Епископ полновластный, по существу, будет епископ, не нуждающийся в общении верующих, или же общение верующих должно будет признать не нуждающимся в их доброй воле. Тогда их молитва за епископа будет не дар любви вспомогающей и терпящей, а повинность; соучастие в таинствах – не духовное единение, а пожалование с одной и знак подданства с другой стороны, – что и обнаруживается во взглядах западных вероисповеданий, которые в этом случае оба стоять на одном начале, несмотря на свою противоположность... Сторонники архиерейского полновластия нередко стараются оградить себя от напоминаний о их сходстве с католицизмом или протестанством указанием, что римские католики признают не только епископов, но и папу, и что ослабление епископской власти близится с протестантством. Но Гиляров считает эти указания не имеющими значения в отношении общего направления мыслей. Указываемыми особенностями западных исповеданий, по его мнению, доказывается лишь одно, что оба они рассуждают последовательнее православных ревнителей епископского самовластия, – каждое в свою сторону. Догмат папства, по справедливому замечанию Гилярова, есть только завершение власти, нравственно уединенной от состава верующих: отрицание иерархии с таинствами есть только завершение уединенности верующих, обязанных к безучастному повиновению. Когда епископ есть владыка для своей паствы, церковные веления которого безусловно обязательны, тогда он есть глава своей Церкви. Видимым образом он замещает ей невидимого Главу, дарами Которого единственно располагает. Но видимым главой, по существу, рассуждают католики, должен быть один, как один невидимый, и вот они приходят к учению о папе.

Наоборот, рассуждают протестанты: Если епископство есть власть, не нуждающаяся для своей силы в духовном соучастии верующих, следовательно оно имеет дело с внешностью и есть внешнее установление, за каковую ее и признаем. Духовная же связь с невидимой главой остается

—270—

у каждого непосредственно. Отсюда полное отвержение священства с большинством таинств и извращение смысла остальных. Таковы выводы обоих исповеданий из неправильного понимания значения епископа в Церкви. Но можно в этом отношении не доходить до конца и останавливаться как бы на полдороге, что Гиляров считает уже прямо непоследовательным. Иные утверждают, что церковные веления епископа не безусловно обязательны. Относительно пасомых он полновластен, но сам подчинен собору епископов, который есть высшая власть и над ним, и над всеми верующими, сюда в случае нужды и могут прибегать желающие. Эти рассуждения Гиляров считает до буквальной тождественности общими нашим ревнителям епископской власти с западными противниками непогрешимости, не решающимися принять законных выводов из своих же, начал. Когда соборность всех верующих не прибавляет им духовной силы сравнительно с каждым отдельно, в силу чего у собора епископов, спрашивает Гиляров, оказываются лишние дары против каждого отдельного епископа? Соборность усугубляет епископам дар тайнодействия, восполняет духовную силу. Отчего то же начало бездействует в приложении ко всему составу верующих, который есть соборность еще более полная, – „Либо соборность, отвечает он, и тогда не одних епископов, а всех верующих с епископами включительно, и это будет круговое кольцеобразное движение и тогда этот круг будет истинным образом церкви, которому тело с его кругообращением соков останется действительным подобием, чем обыкновенно и объясняют устроение церкви. – Либо одиночность, – и вот рассеянные точки протестантского мира с личностями каждая по себе. Или же наконец церковь нужно представлять в виде конуса, где папа на вершине является для всех единственным источником небесного света и силы. Во всяком случае по основным понятиям о церкви она должна быть представляема как тело, где есть круговращение соков, а не как машина, где от главного привода вертится все остальное.“ „Собору епископов, замечает Гиляров-Платонов, не придавалось значения военных советов, где генералы рассуждают, потому что они командуют.

—271—

Соборами проверялось лишь предание, хранимое всею церковью во всем её составе. Если обычай ввел потом наименование „отцов – архипастырей“ и „владык“, то даже в худшие времена не усваивалось епископами названия „отцов-командиров“²⁸⁴⁸. Остановить внимание на соображениях Гилярова-Платонова я считал нужным и для того, чтобы показать, насколько осторожно следует поступать в деле церковных преобразований, чтобы не уклониться от апостольской идеи Церкви, и как опасно руководствоваться по отношению к ним формальными понятиями о власти и правах. То или иное церковное устройство является как бы затвердевшей мыслью или принципом, лежащими в его основании, и в зависимости от этого оно будет влиять на жизнь и на сознание людей. Если основная мысль или принцип церковного устройства окажется неправильным и несогласным с апостольской идеей Церкви, а лишь рассчитанным на поддержание прав и власти епископов, то подобное устройство легко может подать повод к дальнейшим последовательным, но вредным для блага Церкви, выводам из неправильного основания, как это мы и видим на примерах римского католицизма и порождения его протестантства.

Если в области Церкви и возможно говорить о власти и правах, то уже никак нельзя отделять их от представления известного нравственно-духовного состояния тех, по отношению к кому они простирают свое действие. С понятием власти в других областях жизни мы соединяем возможность принуждения и действования ради общественной пользы, в интересах чего-то коллективного, при чем личность, подвергающаяся действию власти, как таковая, теряет свое значение. В сфере же церковной жизни власть выступает с иным характером. Она, наприм., тем выше и действительнее, чем более носитель её обнаруживает не внешней силы и принуждения, а внутреннего самоотречения на пользу других. Спаситель ясно высказал своим ученикам: вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними и вельможи их властвуют

—272—

ими, но между вами да не будет так, а кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугой, и кто хочет быть первый между вами, да будет всем рабом“ (Мк.10:42–44). Церковная власть является таковой для людей лишь насколько они признают от нее свою зависимость и готовы ей подчиняться. Отстаивание же этой власти внешними способами или ради общего порядка с пренебрежением духовными интересами отдельных личностей не соответствовало бы христианским задачам. Она прежде всего должна быть проникнута христианским духом, а дух этот требует не погибели человеческих личностей, а их спасения (Лк.9:52–56), и при потере из 100 овец даже одной побуждает оставить 99 и идти за одной пропавшей, пока её не найдет, а по отыскании радоваться о ней, приглашая к участию в этом и других (Лк.15:4–7).

Подобно этому и понятие права, заимствуемое из области государства, служащее к разграничению различных интересов, не может быть применяемо в том же смысле и к Церкви, представляющей из себя целостный организм, объединяющий людей одними интересами. В Церкви отдельные члены связываются в одно нравственно-духовное общение и как одно целое работают над продолжающимся насаждением и созиданием Царства Божия в их собственной среде и в человечестве вне его стоящем.

Таким образом понятием го власти епископов отнюдь не следует оперировать без неразрывно связанного с нею понятия о нравственно-пастырском авторитете. Иначе это легко может вести к смешению на практике формальных прав епископов с их чисто-пастырской деятельностью и к значительному ослаблению и даже вытеснению последней. Опыт жизни ясно показывает, что нередко при усилении внешней власти и внешнего почета духовенства вместе с тем внутреннее уважение к нему понижается и его духовное влияние теряет силу.

Для нас затемнилась самая идея Церкви. Мы не чувствуем исходящего от нее духовного света и силы. Мы не имеем сознания необходимости участвовать в её нравственно-духовном общении и относиться к ней подобно живому члену к своему общему организму. Мы привыкли встречать в епископах чиновников, требующих пови-

—273—

новения их чуждым нам начальственным наставлениям и распоряжениям, а нам необходимы пастыри, близкие к нашим духовным нуждам и ясно указывающие нам жизненный путь среди взбаламученного моря современной жизни... – В таком направлении русское общество, если и не рассуждает по недостатку у него интереса к вопросам церковным, то по крайней мере предъявляет бессознательные требования к духовенству. А все это, без сомнения, должно быть принято во внимание при изменении нашего церковного строя. И разве можно ответить на столь вопиющие современные церковные нужды, когда нам по поводу них как бы говорят: Дайте побольше власти епископам и признайте их положение, которое имели в виду древние каноны, хотя бы это положение и противоречило указываемому действительной жизнью. Тогда церковная жизнь потечет иначе. Сами епископы, очевидно, сделаются „правилом веры, образом кротости и воздержания учителем“, в пастве зацветет духовная жизнь и люди ближе станут к Церкви. Но представлять ход вещей в таком порядке – значит как раз и выдвигать на первый план формальную власть епископов и разделять ее от неразрывно связанного с нею их нравственно-духовного авторитета. В наше время лишь путем высокой духовной деятельности, способной светить всем и требующей, может быть, даже прямого исповедничества со стороны духовенства, только и возможно восстановить перед сознанием общества слишком пошатнувшийся пастырский авторитет. Возвышением же власти епископов при разрыве их с паствой и ссылками в оправдание этого на древние каноны делу не поможешь.

Итак, одну из главных задач предстоящих преобразований ясно составляет создание таких условий, которые способствовали бы объединению разрозненных членов Церкви, епископов, клира и мирян и возрождению чисто пастырского авторитета епископов, с предоставлением епископам большей возможности для их духовной деятельности, прежде всего и требующейся от них как преемников апостолов. По поводу этого, может быть, скажут, что подобная деятельность епископов зависит от их внутренних стремлений и решимости воли. Конечно, об этом

—274—

не нужно забывать, но значительное влияние на выполнение епископами своего служения самых порядков управления открыто признается, в разных формах, как мы видели, и ими самими. Вспомним, наприм., как много жалоб раздается со стороны епископов на то, что близкое участие Обер-Прокурора Св. Синода в церковном управлении препятствует им выполнять свое назначение. Таким образом даже и такое, казалось бы, внешнее для Церкви обстоятельство, как участие Обер-Прокурора, по утверждению самих епископов, может мешать их пастырской деятельности. Что же остается сказать о многих других условиях, с которыми приходится сталкиваться епископам, и которые, по моему мнению, уже против воли епископов способны затруднять и даже вовсе вытеснять их пастырскую деятельность?

Попробуйте отдать себе отчет, что такое современное церковное управление в России. Выше я уже обращал внимание, в какое положение стали под его влиянием русские епископы. Очевидно, в церковное управление входят элементы, далеко не вполне гармонирующие с высшей духовной деятельностью и даже способные понижать её энергию. Ведь в России более 40000 приходов, десятки тысяч духовенства, монашествующих, множество духовно-учебных школ и т. п. Все это, естественно, делает русскую церковную жизнь очень обширной и сложной и с её внешней стороны. Для удовлетворения церковных нужд необходимы большие издержки и умелое их распределение и вообще пользование разного рода земными средствами и условиями, что не может не требовать особых знаний и опытности. Церковное управление преследует и интересы, так сказать, земного благоустройства Церкви и во многом соприкасается с теми сторонами жизни, в которых Церковь выступает как видимое земное общество.

Управление её в этом отношении не заключает в себе ничего таинственного, догматического и напоминает то, что свойственно и другим видимым обществам. Поэтому не удивительно, что епископы завалены делами, касающимися внешних порядков Церкви. В течение года их нарастает громадное количество и у епархиальных архиереев и в консисториях и Св. Синоде. Избежать возникновения

—275—

подобных дел едва ли будет возможно по условиям русской церковной жизни, как бы мы ни перемещали центры её управления и какие бы новые порядки для их решения ни вводили. Изменения можно достигнуть только в ускорении разрешения дел и уничтожении излишних инстанций. Ведь не следует забывать, что в России в виду особых отношений Церкви и государства церковное управление тесно связано с государственным, что в свою очередь еще более внешне его усложняет. Если епископы сами будут заниматься всеми частями церковного управления, то по-прежнему внимание их будет сосредоточиваться на вопросах внешнего управления, а не пастырства, которое в наше время требует от епископов особенных усилий и высоты христианского настроения. Благодатный дар, получаемый епископами в качестве преемников апостолов, опять не будет получать должного развития в своем главном назначении-пасти Церковь и спасать погибающих в море житейском людей. Теперь для плодотворного пастырского влияния на общество епископу необходимо понимать многие тонкости настроения общественной мысли и чувства и внимательно следить в этом за своей паствой, чтобы иметь возможность по заповеди апостола быть всем для всех (1Кор.9:22). „Нарождающиеся с необыкновенной быстротой новые течения и веяния жизни, как справедливо замечает епископ Могилевский Стефан, требуют силы и новизны церковного слова“²⁸⁴⁹. Теперь для епископов особенно необходимо, по выражению архиепископа Волынского Антония, „не только воспринять внутрь себя начало апостольского духа, но и облечься им перед лицом мира“. Что-же, неужели развитию всех этих важных сторон современного епископского служения может способствовать сосредоточение всех отраслей церковного управления в руках одной высшей иерархии и отстаивание в деле предстоящей реформы формальных прав и власти епископов? Напротив, продолжительный опыт русской церковной жизни ясно показывает необходимость такого устройства управления, чтобы епископы не растрачивали на него все свое внимание и силу, и чтобы многие части упра-

—276—

вления были переданы деятельному участию других членов Церкви, для чего они по своему положению, знаниям и опытности могут быть и гораздо полезнее. Ведь и сами апостолы для сохранения возможности свой высшей деятельности – пребывания в молитве и служении слову, лишь только церковная жизнь стала усложняться, заведывание теми её сторонами, в которых пользуются земными средствами и условиями, передали другим членам Церкви (Дн.6:2–4). Не выше же апостолов современные епископы! Соображения эти находят полное подтверждение и в сознании некоторых преосвященных. В отзыве одного из них мы можем прочесть: „По примеру времен апостольских и по образцу древнерусских братств, мирянам должно быть предоставлено деятельное в своей мере участие во всех сторонах церковной жизни – в выборе духовенства до патриарха включительно, в церковном управлении, суде и учительстве; им должно быть передано заведывание, под наблюдением диаконов и контролем священников и епископов церковным имуществом и хозяйством, благотворительными и просветительными церковными учреждениями: мы же – пресвитеры и епископы, – по примеру апостолов, в молитве и служении слову пребудем.“ „В частности епископы должны быть поставлены так, чтобы они по примеру апостолов были свободны от всяких хозяйственных и канцелярских дел и пребывали только в молитве и служении слова, чтобы они были всем вся, первые последними и большие рабами и служители всех, велики не по высоте своей власти, а своим внутренним религиозно-нравственным авторитетом, чтобы они архипастыри знали свою паству и глашали своих овец по имени (уменьшение епархий по древнему примеру), чтобы они были первыми миссионерами, учителями и руководителями в религиозно-нравственной жизни и пастырей и мирян, чтобы к ним имели свободный во вся кое время доступ не только всякий клирик, но и мирянин“²⁸⁵⁰.

Таким образом, когда церковное управление получило новый и очень сложный характер внешней деятельности

—277—

сравнительно с тем, как было в древности, когда понятия пасти церковь и управлять ею отнюдь не покрывают одно другое и на практике не могут быть совмещаемы, когда нравственно-духовная связь епископов с паствой разорвана, вследствие чего власть их получила чисто внешний характер, благо Церкви требует привлечения к активному участию в церковном управлении клириков и мирян.

Необходимость участия клира и мирян в церковном управлении вообще и выступление мирян в более активной роли в церковной жизни можно сказать уже достаточно проникло в современное церковное сознание. Здесь я не буду говорить о практике многих других православных церквей, о взглядах, все более и более распространяющихся в русском духовенстве и светском обществе. Я обращаю лишь внимание, что и сознание очень многих из самих епархиальных архиереев, затронутое вопросами предстоящих преобразований, должно было отметить нужду для Церкви в допущении клира и мирян к участию в церковном управлении. Большинство преосвященных ясно высказывают это, когда заходит речь о составе Поместного Собора Русской Церкви. По глубоко справедливому, наприм., разъяснению архиепископа Владимирского Никона, многие нужды Церкви известны только пастве и способ удовлетворения их ощутительнее и понятнее пасомым, чем пастырям, подобно тому как голод понятнее для алчущего, чем для его благотворителя, степень действия лекарств и облегчения болезни осязательнее для больного, чем для врача, который по заявлению больного на бесполезность лекарства меняет их и побуждается к этому часто не своими знаниями, а только заявлениями больного на бессилие лекарств. Пастыри могут просмотреть многие действительные и важные нужды паствы, выработать меры для удовлетворения нужд менее пригодные, чем какие может указать сама паства²⁸⁵¹. По соображению другого преосвященного участие в церковном управлении всех членов Церкви, без сомнения, может способствовать полному, твердому выражению мысли и всестороннему раскры-

—278—

тию жизни церковной“²⁸⁵². Многие епархиальные епископы свидетельствуют также, что допущение достаточно активного участия мирян в церковное управление послужить к сближению их с духовенством и будет способствовать развитию в народе интересов к делам церковным²⁸⁵³. Вот как рассуждает по этому поводу Олонецкая Духовная Консистория, которой за отсутствием на кафедре архиерея было поручено Св. Синодом представить свои заключения по вопросам церковной реформы: „Сила и крепость Церкви заключаются в живом непосредственном общении между всеми её членами и потому всякое разобщение между последними, особенно теперь, когда организация враждебных Церкви сил поражает своею сплоченностью и энергиею, непременно поведет церковную жизнь к большему ослаблению и дальнейшей расшатанности и к еще более резкому разъединению епископов с клиром и мирянами, из коих между последними нередко встречаются лица с большим интересом к вопросам веры и Церкви Христовой. Дать возможность клиру и мирянам принимать живое участие чрез своих представителей на соборах – значило бы приблизить их к духовенству и объединить всех в едино стадо Христово для полной церковной жизни“²⁸⁵⁴.

А сближение клира и мирян с епископами необходимо, конечно, и для самого осуществления в церковном управлении начала соборности, – главной основы и задачи всех предстоящих преобразований. „Проведение принципа соборности, состоящего в широком взаимодействии и живом общении всех членов церковного организма, по сознанию епископа Могилевского Стефана, указывает на необходимость правильно организованного представительства мирян“²⁸⁵⁵. Рассуждая об участии на соборе клира и мирян и признавая его не противным древним канопам, епископ Стефан вполне правильно замечает, что по условиям современной жизни паствы русской Церкви оно бо-

—279—

лее чем благовременно. „При сильном возбужденном ныне во всех классах русского народа стремлении к общественности и самоуправлению, клерикальный принцип может, по его справедливому разъяснению, повести к тому, что не только наша интеллигенция, наполовину уже отшатнувшаяся от Церкви, но и те еще православно-русские слои, которые не потеряли связей с Церковью, охотнее будут искать удовлетворения своим религиозным потребностям в разного рода сектантских общинах, с их широким самоуправлением и компактной организацией, чем в изолирующей их от себя Церкви“²⁸⁵⁶. Наконец и само Особое Присутствие в I отделе и на общих собраниях признало, что клир и миряне для блага Церкви должны войти в состав Поместного Собора.

Допущение же клира и мирян в качестве нужных членов Собора естественно предрешает и введение их на известных условиях в церковное управление вообще. Для меня по крайней мере совершенно непонятно, каким же образом можно рассуждать иначе. Ожидаемому собору придется разрешать важнейшие вопросы церковного управления и устройства. Почему же участие клира и мирян неполезно и не допустимо в постоянном органе церковного управления Св. Синоде? Ведь и этот орган должен быть организован по соборному типу, епископы в нем будут те же, что и на соборе, ведению его будет подлежать по существу то же церковное управление, но преимущественно лишь по его текущим делам. Вообще же сравнительно с Собором Св. Синод будет иметь меньшее значение. Если клир и миряне требуются на Соборе, почему же их нужно исключить из состава менее важного органа управления?

Соображения эти находят подтверждение и в сознании некоторых епархиальных преосвященных. „Принципы, которые будут положены в организацию Собора, говорит один из них, должны лечь в основу организации центрального церковного и епархиального управления, а также в основу организации церковно-приходской жизни. Правильное разрешение вопроса об организации Собора будет

—280—

правильным предрешением всех фундаментальных вопросов, касающихся церковной реформы“²⁸⁵⁷.

При таких условиях отрицательное решение вопроса об участии клира и мирян в высшем церковном учреждении и Св. Синоде, мне кажется, является противлением с постановлением о составе Собора и уже одним этим оно разрушает само себя.

Защитники отрицательного решения вопроса стараются оправдать его тем, будто бы участие клира и мирян в высшем церковном управлении, несогласно с основным устройством Церкви и древними канонами. Но значение этого указания подрывается их же признанием необходимости допущения представителей клира и мирян на Собор, который сам не только входит как важный элемент в церковное устройство, но и явится для него органом законодательным и сосредоточием высшей духовной власти в Русской Церкви. Кроме того, во избежание недоразумений необходимо раз навсегда запомнить, что настаивающие на допущении клира и мирян в высшее церковное управление не стремятся уравнивать их во всем с епископами. Клир и миряне должны участвовать на свойственных им основаниях и в тех частях церковного управления, в которых они могут быть полезны. Без сомнения, миряне не могут решать по существу вопросы управления чисто духовные, связанные с таинственной стороной епископского служения, но в многочисленных и сложных вопросах управления, касающихся Церкви, как видимого общества, в которых клир и миряне по современным условиям могут быть даже полезнее епископов, нет оснований лишать их возможности разделять с епископами заботы об интересах Церкви. Подобное участие клира и мирян составляет даже их современную обязанность в силу апостольской идеи Церкви и их принадлежности к Церкви в качестве ее живых членов (1Кор.12), в судьбе которой они должны быть заинтересованы отнюдь не менее епископов. Церковь, по разъяснению св. Киприана Карфагенского, обитает в епископе, клире и верном народе.

—281—

Она есть народ соединенный с своим пастырем²⁸⁵⁸. Таким образом и по мысли св. Киприана сосредоточение всех забот о благе Церкви в епископах и сведение роли клира и мирян лишь к повиновению их распоряжениям не соответствовало бы самой церковной идее и, как показывает, наприм., состояние русской церковной жизни, оно может быть даже прямо вредно для Церкви. Поэтому естественно, что св. Киприан в одном из своих писем к пресвитерам и Диаконам нашел нужным высказать: „С самого начала моего епископства я положил за правило ничего не делать по одному моему усмотрению без совета вашего и без согласия народа“²⁸⁵⁹. Вот как поступал один из великих пастырей Православной Церкви, положивший душу свою за паству. Что же, он нарушал принципы церковного устройства и требование канонов? О необходимости подтверждения церковных постановлений народом и его сознательного к ним отношения находятся указания и в сочинениях св. Василия Великого²⁸⁶⁰. Очень хорошо рассуждает об этом и св. Иоанн Златоуст. Обращая внимание на примеры совокупного действия всех членов Церкви, св. Иоанн Златоуст говорит, что он поступает так, чтобы мы знали, что все мы едино тело, и столь же различаемся один от другого, сколько член от члена и чтобы мы не все возлагали на одних священников, но и сами пеклись о всей Церкви, как о теле всем над общем. Это послужит и к большему утверждению, и нас побудит к большему преуспеянию. Послушай, как иногда и апостолы привлекали к участию в своих решениях подчиненных. Так, когда они поставляли семь диаконов, то сообщили об этом прежде народу. Когда Петр избрал Матфия, то предложил о том всем тогда с ним бывшим – и мужам и женам. И это потому, что здесь (в Церкви) нет ни высокомерия начальствующих, ни раболепства подчиненных... В Церкви должно жить, как в одном доме...

—282—

Слез достойно настоящее наше состояние. Так далеко мы отторглись друг от друга, между тем как надлежало бы изображать собою одно тело. Тогда бы и меньший мог приносить пользу большему. И ныне, если один не говорит полезного, пусть другой встает и говорит. Хотя бы он был и меньший, но, если предлагает что-нибудь полезное, предпочти и его мнение; хотя бы он был даже последний, – не оставь без внимания... Не будем непременно почитать достойным предпочтения то, что предлагаем сами, но то, что окажется полезным, это пусть и одобряется всеми. Многие при слабом зрении распознают иное лучше, имеющих острое зрение, потому что тщательно и внимательно рассматривают“.... Так, созидаясь, и Церковь получить большее приращение, прибавляет св. И. Златоуст²⁸⁶¹.

Правда, в древних канонах не говорится об участии клира и мирян в церковном управлении, но почему же этот отрицательный факт должно непременно понимать как запрещение? Я уже обращал внимание, что во время составления древних правил положение епископа было совершенно иное. Он стоял близко к пастве и, не разрушая своей чисто пастырской деятельности, сам мог справляться с несложным церковным управлением. Необходимость участия в нем еще клира и мирян не могла ощущаться столь настоятельно. Кроме того, не следует забывать, что участие в церковном управлении народа вполне заменяло очень активное участие в нем императоров, воплощавших в себе по-тогдашнему воззрению весь народ²⁸⁶². Поэтому, естественно, что вопрос об участии клира и мирян не мог в то время подниматься за отсутствием к этому достаточных оснований, и среди древних канонов по поводу него не могло возникнуть тех или иных церковных правил. Вообще каноническим правилами не предусмотрено очень многое, что вызвано, однако позд-

—283—

нейшею церковною жизнью. В них мы не найдем ничего касающегося, наприм., организации нашей приходской жизни и даже епархиального строя. Во всем этом нам приходится поступать самостоятельно, не руководясь готовыми формулами, и конструировать управление лишь в согласии с общими принципами церковной жизни и её современными задачами и потребностями.

Если отдать себе отчет в тех факторах, под влиянием которых вызывалось образование древних канонов, то становится еще яснее, что отсутствие правил, нормирующих участие клира и мирян, вовсе не может быть рассматриваемо, как свидетельство против такого участия. Еще в послании Варнавы задача собора определяется, как исследование того, что прилично и полезно всем возлюбленным вообще²⁸⁶³. Из актов III Вселенского Собора видно, что соборы заботились о том, что „полезно и необходимо для согласия и общения и благоустройства“²⁸⁶⁴. Особенно же ясно выступают мотивы, которыми руководились соборы при составлении дисциплинарных канонов, наприм., в 12 правиле Трулльского Собора. Когда до сведения Собора дошло, что в Африке, Ливии и других местах епископы и после совершения над ними хиротонии не отказываются жить с своими женами, то Собор усмотрел в этом „претыкание и соблазн народом“ и пожелал воспретить это. Но как быть с известным указанием апостола, что епископ должен быть одной жены муж, хорошо управляющий своим домом, детей содержащий в послушании со всякою честностью (1Тим.3:2, 4)? И вот Трулльский Собор рассуждает так: „Имея великое попечение о том, чтобы все устроять к пользе порученных паств, мы постановили, чтобы отныне отнюдь не было ничего такого. Говорим это не в смысле непризнания или извращения того, что узаконено прежде апостолами, но прилагая попечение о спасении и преуспеянии народов к лучшему

—284—

и о том, чтобы не дать места какому-нибудь нареканию на священное состояние“²⁸⁶⁵.

Таким образом польза современной паствы, забота об её преуспевании на лучшее и удаление поводов к нареканию на духовенство, – вот под влиянием каких оснований возникали многие древние каноны. А подобные причины, конечно, не относятся к постоянным, долженствующим действовать в церковной жизни во все времена. С изменением условий жизни и состояния паствы, очевидно, возможны и прямо требуются новые правила и даже отмена прежних. Соборы ставили на первый план попечение о спасении окружающих людей и их преуспевание на лучшее, а вовсе не отстаивание известного церковного порядка ради него самого, который составляет, конечно, лишь вспомогательное средство для развития христианской жизни. Члены соборов не теряли чувства современной им действительности и под его влиянием не останавливались даже перед отменой ясного апостольского правила. Ведь Церковь предназначена к распространению во всем мире, она должна продолжаться во все времена и охватить в своем общении все народы земли при самых разнообразных условиях жизни. Поэтому совершенно непонятно, каким образом этот постоянно движущийся и расширяющийся процесс нравственно-духовной жизни должно непременно рассматривать лишь с точки зрения положения дел бывшего в древней Византии и стремиться, чтобы он, так сказать, окаменел в формах и правилах, которыми и сами составители вовсе не имели в виду создать какие-либо общие и неизбежные нормы для церковной жизни всех времен и народов. По вопросу о значении древних дисциплинарных канонов пользующийся в церковных кругах большим авторитетом Митрополит Московский Филарет рассуждает так: „Каноны или правила св. Писания составляют право непременное или каноническое в строжайшем смысле. Определения Соборов и мнения отцов Церкви, если не суть непременные следствия правил св. Писания, но токмо некоторые применения оных к известным обстоятельствам подобно сим обстоятельствам не

—285—

суть неизменяемы и называются в особенности правом церковным, которое заимствует свою силу не столько от Божественной власти Св. Писания, сколько от церковного согласия и постановления“²⁸⁶⁶. Второстепенное значение древних канонов сравнительно со Св. Писанием должен был отметить и Московский Митрополит Платон, вызванный на это ответом старообрядцев на составленную под его руководством книгу: „Увещание Вселенской Церкви ко всем от нее отлучившимся“. Правила Соборов, по его утверждению, относились к прежним временам и совершенно не могут быть почитаемы за равносильные слову Божию, как думают старообрядцы, запутывая этим сами себя²⁸⁶⁷. И наука церковного права, подвергающая вопрос о древних канонах возможно широкому обсуждению, свидетельствует, что дисциплинарные нормы, относящиеся к порядку церковного управления, как сообразующиеся с конкретными отношениями места и времени, не могут быть устанавливаемы на вечные времена, не могут претендовать ни на непогрешимость, ни на неизменность. Как всякое законодательство, направляющееся к устроению юридического порядка, дисциплинарное церковное законодательство должно двигаться вперед вместе с движением церковной жизни и соответствовать её потребностям²⁸⁶⁸. Если таким образом обстоятельства времени влияли на содержание древних канонов, то вполне согласно будет именно с духом древних канонов в виду предстоящих преобразований принять во внимание условия современной действительной жизни и её новые потребности, что я и пытался сделать выше, и на что постоянно обращал внимание Особого Присутствия²⁸⁶⁹.

Следуя как раз примеру Трулльского Собора – стараться

—286—

устроять все к пользе паствы, прилагать попечение о спасении и преуспевании народа к лучшему и устранять поводы к нареканию на епископов, мы и приходим к заключению о необходимости допущения клира и мирян к участию в церковном управлении. Польза русской паствы, как было указано, прежде всего требует, чтобы епископы выступали перед нею в качестве добрых пастырей, а не администраторов известного церковного округа, которым некогда и невозможно оказывать на общество еще и должное влияние. Русская паства очень нуждается и в нравственно-духовном объединении с епископами. Только при этих условиях для епископов и откроется возможность прилагать попечение о спасении и преуспевании народа к лучшему. Только тогда будут уничтожены и поводы к тяжелому нареканию на епископов, что они стали лишь чиновниками, сосредоточившими свои заботы на внешних делах церковного управления с пренебрежением своими главными чисто пастырскими обязанностями. Чтобы помочь всему этому охранителям прав епископов следовало бы по крайней мере стараться о восстановлении того положения архиереев, которое было во время составления древних правил, для чего требуется значительное сокращение размеров епархий и увеличение числа епископов в России. Епархии никак не должны превышать, наприм., теперешние уезды. К необходимости подобного строя склоняются и мысли некоторых епархиальных преосвященных. Но противники допущения клира и мирян в церковное управление вовсе не расположены решать вопрос и в таком самом естественном для них направлении. Одни из них ссылаются на возможность недостатка средств для содержания стольких епископов, как будто улучшение положения епископов относительно паствы может зависеть от траты на них достаточного количества денег. Другие выражают опасение, чтобы громадное увеличение числа епископов не повело к умалению их авторитета и престижа власти, и этим лишний раз показывают, что у них на первом плане охранение формальных прав и власти епископов.

Конечно, значительное увеличение числа епархиальных архиереев во многом могло бы способствовать устранению

—287—

недостатков в положении епископов. Но одним этим по крайней мере в настоящее время едва ли было бы возможно ограничиться. Разъединение между духовенством и народом зашло уже очень далеко, и восстановление между ними правильных отношений возможно только в будущем и притом путем высокой духовной деятельности духовенства, доходящей в некоторых случаях, может быть, и до исповедничества. Пока же все это не произойдет, в интересах улучшения церковной жизни необходимы и другие меры, а из них главная – призыв епископов, клира и мирян к общим заботам о благе Церкви и привлечение клира и мирян к церковному управлению в тех его частях, которые касаются Церкви, как видимого общества. Выступление же клира и мирян в делах церковных в более активной роли, чем теперь, послужит, по убеждению многих, и к самому сближению епископов, клира и мирян. Без достаточного же увеличения числа епархий, введение клира и мирян в церковное управление является еще необходимее.

Охранители архиерейской власти на основании все того же не оправдываемого действительностью положения, что епископ тесно связан с паствой и потому является естественным её представителем, возражают, что допущение представителей клира и мирян в церковное управление будет вредным разделением живого организма епархии²⁸⁷⁰. О чем же заботятся, делая такое возражение? О сохранении того, что есть? Но едва ли можно произвести еще большее разделение в церковном организме, чем существующее теперь и именно вследствие удовлетворения формальным положением епископов, которое слишком резко выставило их в качестве высших духовных чиновников и слишком мало оставило у них чисто пастырской деятельности. Это-то вредное разделение между епископами и паствой и нужно уничтожить, а уже потом можно будет руководиться в деле церковных преобразований и положением о неразрывной связи епископа с паствой. Самая же идея представительства, как и все в области Церкви, вовсе не вы-

—288—

ражается в том формальном характере, как в общежитии гражданском. Здесь на первом плане элемент духовно-нравственный. Представитель должен быть и сознавать себя нравственно-духовно связанным с теми, чьи мысли и нужды он призван выражать²⁸⁷¹. При обсуждении вопроса о составе Синода нужно также помнить, что подобный постоянный орган высшего церковного управления вообще не установлен древними канонами и ссылкой на них вопрос не может быть решаем. Правила Вселенских Соборов: 5 Никейского, 19 Халкидонского, 8 Трулльского и 6 Седьмого предписывают в каждой области или митрополии созывать ежегодно соборы и вовсе ничего не говорят о Синоде, как учреждении постоянном, да еще центральным для всей Церкви. Задачей предписываемых канонами соборов было разрешать общим советом возникающие в митрополии спорные церковные вопросы и дела. По своему составу и организации соборы эти были близко связаны с церковной жизнью митрополии и предназначались к ясному отражению в себе её потребностей. Между тем предполагаемый Синод явится постоянным, а не периодическим, органом управления и притом центральным для всей Русской Церкви с более или менее определенным составом членов. Здесь будет сосредоточено высшее церковное управление и задачи его оказываются гораздо шире и разнообразнее тех, которые преследовали древние соборы в митрополиях. Поэтому основывать устройство Синода на правилах, относящихся к этим соборам, как пытаются некоторые²⁸⁷², невозможно. Это было бы таким произвольным толкованием и применением канонов, которое давало бы повод к отнятию у них всякого значения по их буквальному смыслу. Прототипом нашего Синода может служить лишь, так называемый, Византийский συνοδος ενδημουσα, организация которого однако вовсе не нормирована древними церковными правилами. Это лишь факт в истории Церкви, который можно рассматривать как прецедент, а отнюдь не норму, определяющую собой составы всех синодов.

—289—

Кроме того, ведь и самые задачи предполагаемого в России Синода и круг его деятельности далеко не умещаются в рамки древних канонов и не совпадают ни с какими его византийскими прототипами. А с задачами Синода и предметами его деятельности, выходящими за пределы чисто пастырских обязанностей, – должна сообразоваться и самая его организация.

Наконец не следует упускать из виду, что мысль о необходимости введения в состав Синода представителей белого духовенства и мирян разделяется и некоторыми епархиальными преосвященными²⁸⁷³. Таким образом она вовсе не чужда и сознанию самих русских епископов.

Не допускающие введения клира и мирян в высшее церковное управление все-таки находят, по-видимому, нужным деятельное участие их в разных вспомогательных учреждениях, которые могут быть образованы при Св. Синоде. Этого в их глазах и будет вполне достаточно. Но при таком положении клира и мирян, по моему мнению, сразу отнимается возможность провести в устройство церковного управления основной принцип учения о Церкви, как о живом организме, развивающемся совокупным усилием всех его членов, и вытекающее отсюда начало соборности, признанное главной задачей всех преобразований. Ограничение участия клира и мирян во вспомогательных учреждениях при Синоде поставить их в разряд обыкновенных чиновников, подчиненных Синоду и во многом от него зависимых. Вместо живой связи с окружающим обществом и отражения в себе его мыслей и потребностей между этими лицами и обществом будут стоять служебные отношения их к Синоду. Где же в таком случае будет повод для нравственно-духовного объединения в общих заботах о Церкви епископов, клира и мирян в качестве живых членов церковного организма? Чем будет обеспечено по отношению клира и мирян вполне свободное и, по совести, свидетельство их о нуждах Церкви, столь необходимое в постоянном органе церковного управления? Может ли при таких условиях быть достаточно гаранти-

—290—

рован у людей из клира и мирян приток из глубины их души внутренней энергии для служения Церкви, если они будут действовать лишь в роли подчиненных чиновников, соображения и работы которых могут не получить никакого значения без всяких объяснений. Подобное положение людей из белого духовенства и мирян только еще яснее подчеркнет, что в России епископы суть высшие чиновники в сфере церковного управления и допущение клира и мирян к общим заботам о Церкви возможно лишь в роли низших чиновников, обязанных к подчинению высшим. А ведь устранение этого-то как раз и составляет одну из задач церковных преобразований.

Но если обратиться к истории Церкви, то на её протяжении роль клира и мирян в делах церковных ясно обнаруживалась вовсе не только в качестве подчиненных епископам чиновников, но и самодействующих членов церкви, когда, по выражению св. Иоанна Златоустого, если один не говорит полезного, должен был вставать и говорить другой, хотя бы он был и меньший. Мы разумеем здесь, наприм., известную деятельность св. Афанасия Великого в сане диакона на Первом Вселенском Соборе, пресвитера. Мальхиона на Соборе для разбора учения Павла Самосатского, мирянина Евсевия, адвоката Константинопольского, начавшего обличать Константинопольского патриарха Нестория и т. д. Но и на подобное участие многие смотрят из за архиерейской власти и прав и для охарактеризования его пользуются понятием каких-то экспертов или сведущих людей, заимствуемых из иной области жизни, преимущественно порядка юридического, где это понятие является типическим. Даже такие лица, как св. Афанасий Великий, пресвитер Мальхион и друг, должны быть рассматриваемы, по их взгляду, лишь как авторитетные эксперты²⁸⁷⁴.

Я уже обращал внимание общего собрания Особого Присутствия на несоответствие апостольскому учению о Церкви определения роли клира и мирян в делах церковных лишь в качестве экспертов²⁸⁷⁵. Добавлю здесь, что оно

—291—

подрывает и отстаиваемое значение епископов. Если клиру и мирянам в качестве сведущих лиц будет поручено лишь составление наприм., планов и смет построек для нужд Церкви, устанавливание ценности её имущества и т. п., то ведь это еще не значит привлекать их к управлению церковному и заставлять их объединяться с епископами в общих заботах о благе Церкви и, конечно, не о такой роли идет здесь речь. Но участие людей из клира и мирян, как показывает опыт жизни, бывает необходимо и по вопросам, касающимся самой Церкви, наприм., для разъяснения смысла Св. Писания в виду разных запутанных учений, распространяющихся в обществе, и вообще для наиболее яркого выражения церковного самосознания. Особенно ясно это обнаружилось во время арианских смут в лице св. Афанасия Великого и при разборе учения епископа Павла Самосатского в лице пресвитера Мальхиона, в отсутствии которого одни епископы не могли вполне ясно обличить неправильности учения своего собрата²⁸⁷⁶. Если подобные лица должны быть рассматриваемы, как эксперты, т. е. люди по своей специальности, обладающие наилучшим знанием и пониманием предмета; то оказывается, что епископы одни являющиеся с точки зрения защитников их власти истинными хранителями православного учения и выразителями церковного, сознания, нуждаются, однако, для выполнения этого в экспертах.... Очевидно, участие клира и мирян в делах церковных и с этой точки зрения напрасно приравнивается к роли каких-то экспертов.

Итак, необходимость призыва представителей клира и мирян в высшее церковное управление и его постоянный орган Св. Синод вытекает из внутренних потребностей самой церковной жизни.

Наконец нельзя забывать, что в настоящее время государственный строй в России резко изменился, а это не может не отразиться и на формах отношений между Церковью и государством. Если связь между ними не будет разорвана, то естественно новый государственный строй должен будет повлиять и на устройство церковного управления. В виду привлечения народа к управлению государ-

—292—

ством, то же самое для блага церкви должно в известной степени произойти и в делах церковных уже по одному тому, что теперь в лице монарха не воплощаются все права народа, как это было в древней Византии и ранее у нас. Если же в России последует разрыв между Православной Церковью и государством, тогда тем более необходимо возможно близкое участие народа в делах церковных. Не говоря здесь уже о другом, этого прямо требуют интересы Церкви, как видимого общества. Во всяком случае по обстоятельствам времени рано или поздно, по моему мнению, придется стараться, чтобы миряне сами принимали возможно деятельное участие в делах церковных, и гораздо лучше, если при церковных преобразованиях будут подготовлены для этого соответствующие формы и оно произойдет путем принципиальным и мирным.

Процесс привлечения клира и мирян к делам церковным с предоставлением им значительной активной роли в высшем церковном управлении уже произошел во многих других православных церквах, где не существует тесной связи православной церкви с государством.

Вот как устроено, наприм., в этом отношении управление в Карловицкой митрополии в Австро-Венгрии: Согласно действующему уставу 1875 года церковное управление по делам, касающимся стороны догматической и чистодуховной (dogmatica et pure spiritualia) принадлежит архиерейскому Синоду из карловицкого митрополита председателя и 6 епархиальных епископов, созываемому митрополитом с согласия императора один раз в год. Другие же многочисленные дела церковного управления относятся к ведению народно-церковного собора. Естественными членами этого собора состоять епископы в силу самого их положения, а председателем митрополит. В состав его тем входят от всех епархий 25 выборных членов из духовенства и 50 из мирян. Собор созывается митрополитом через каждые три года, а также и в случаях чрезвычайных. К кругу ведения собора, как указано в уставе, относятся: 1) Заботы о сохранении независимости Церкви. 2) Сношения с архиерейским Синодом по вопро-

—293—

сам о числе и границах приходов, благочиний, епископств, организации духовных консисторий и митрополичьего церковного совета для апелляций по делам духовно-судебным. 3) Организация народно-церковного собора, утверждение избранных депутатов, распределение порядка его занятий, выбор светского вице-президента и секретарей. 4) Избрание митрополита и назначение ему содержания. 5) Организация соборного совета, который ведает текущими делами, рассматриваемыми собором, выборы его членов, требование от него предварительных соображений по делам, подлежащим решению собора и отчета в его деятельности. 6) Организация митрополичьего совета, избрание его членов за исключением двух епископов. 7) Организация народно-церковного школьного совета, избрание его членов и требование от него отчета. 8) Дела, касающиеся епархиального управления: организация епархий, определение их числа и границ, назначение содержания епископам, организация епархиальных собраний и других вспомогательных учреждений. 9) Организация приходов, определение их числа и границ, назначение содержания духовенству. 10) Дела, касающиеся церковных имуществ: высший надзор и распоряжение ими, установление правил по их управлению, приобретению, отчуждению, и т. п., определение ежегодного бюджета на общие нужды, входящие в круг ведения собора. 11) Дела, касающиеся организации школ, избрание главного школьного „референта“ и епархиальных школьных „референтов“²⁸⁷⁷.

Таким образом мы видим, что в Карловицкой митрополии народу и духовенству отведено большое участие в высшем церковном управлении, как раз по всем тем делам, которые и в России до сих пор подлежат церковно-государственному управлению и решаются далеко не одними епископами. Карловицкая митрополия в Австро-Венгрии представляет из себя как бы остров православия среди моря римского католицизма. По-видимому, именно столь активной роли народа в делах церковных она во

—294—

многом и обязана, что до сих пор еще не залита враждебным православию морем римского-католицизма.

Будем также помнить, что в Константинопольской Церкви на ряду с Синодом уже 50 лет существует народный постоянный Смешанный Совет, состоящий из 12 членов, 4 архиереев и 8 мирян, избираемых на 2 года на особых собраниях. Совет действует под председательством одного из духовных членов или самого патриарха, когда он присутствует на заседаниях Совета. К ведению Совета относятся церковные дела, касающиеся имуществ, школ, разных благотворительных учреждений, и т. п. Но кроме того по Уставу Смешанного Совета члены его обязаны обращать внимание и на то, чтобы патриарх прилагал попечение и ревность к хорошему устройству православных святых мест в пределах Турции и к прекрасному управлению их имуществом... Каждый из членов Совета, как и всякий православный христианин, узнав о каких-либо уклонениях клира должен сообщить об этом патриарху и Синоду, чтобы были приняты необходимые меры. Самая печать, употребляемая Смешанным Советом, состоит из трех частей. Одна из них находится в распоряжении духовных членов Совета, а две в распоряжении его светских членов. Ключ же от нее находится у патриарха. Членам смешанного Совета и другим представителям мирян отведена значительная роль и в деле избрания Константинопольского патриарха²⁸⁷⁸. Подобно этому в Антиохийской Церкви существуют смешанные Советы во всех её епархиях при чем особенное значение естественно получил Смешанный Совет в епархии патриарха в г. Дамаске. Во время патриаршества недавно умершего Мелетия был составлен проект преобразования устройства церковного управления. На ряду с патриаршим Синодом, который под председательством патриарха составляют два епархиальных архиерея (митрополиты), сменяющиеся в известный срок, и два архимандрита или епископа, живущие при патриархе, в Антиохийской Церкви дол-

—295—

жен быть центральный Смешанный Совет. В состав этого совета входят 4 духовных лица члены Синода и 8 светских, из коих 4 представителя православного населения г. Дамаска, а 4 от других епархий. Эти последние избираются всеми 12 епархиями Антиохийской Церкви от каждой по одному, но в заседаниях смешанного Совета они участвуют лишь в количестве 4 в 3 смены по очереди от каждых четырех епархий. Председательствует в Совете старший из митрополитов по рукоположению, а иногда и сам патриарх. Из церковных дел к кругу ведения Совета относятся дела, касающиеся церковного имущества, доходов и расходов всех монастырей и церквей, забота о разных благотворительных учреждениях и вообще о внешнем благоустройстве Церкви. После смерти патриарха Смешанный Совет участвует в избрании его местоблюстителя, а затем и самого патриарха. По отношению к Антиохийской Церкви можно сказать, что вообще в делах, церковных значение мирян далеко не мало²⁸⁷⁹.

В Церкви Черногорской, как видно из Устава её Синода 30 декабря 1903 г. главы 1 § 10, кроме епископов не. посредственно в состав Св. Синода в качестве его членов входят два архимандрита, три протопресвитера и синодальный секретарь²⁸⁸⁰.

В Болгарской Церкви на ряду с Синодом действует Экзархийский Совет под председательством экзарха из 6 мирян, избираемых на 4 года клиром и народом всех епархий. Ведению Совета подлежат дела о школах, построений церквей и приютов, по управлению церковным имуществом, контроль годовых счетов всех церквей и монастырей и рассмотрение гражданской стороны в брачных спорах. Члены Экзархийского Совета и другие представители епархий участвуют и в избрании Болгарского экзарха²⁸⁸¹.

—296—

В православной Сибинской митрополии в Австро-Венгрии высшее церковное управление принадлежит Народно-церковному собору, Митрополичьей Консистории и архиерейскому Синоду. Собор собирается через каждые три года под председательством митрополита из всех епископов, 30 духовных и 60 светских представителей от епархий. Ведению собора подлежат заботы об охранении свободы вероисповедания и независимости Церкви, управление всеми делами, касающимися церкви, школ и их имуществ, избрание митрополита и председателя Митрополичьей Консистории. Консистория эта состоит из митрополита, епархиальных архиереев и известного числа духовных и светских членов, избираемых Собором из своего состава. Она разделяется на три отделения, из которых заведующее чисто-церковными делами состоит исключительно из духовных членов. Архиерейский же Синод ведает делами лишь чисто-духовными²⁸⁸².

В 1905 году епископами, клиром и представителями мирян был выработан Устав об устройстве церковно-школьного управления сербско-православных епархий в Боснии и Герцеговине. 31 мая 1905 года устав этот получил одобрение Константинопольского патриарха и Синода, а 31 Июля 1905 г. утвержден Австрийским Императором. Как видно из Устава главы 201, центральным органом по управлению православными сербскими церквами в Боснии и Герцеговине является Великий Административный и Просветительный Совет в городе Сараево. В состав Великого Совета входят все митрополиты Боснии и Герцеговины и выборные на 3 года члены: по одному пресвитеру и по 4 мирян от каждой епархии, а также и по одному преподавателю средней школы из каждой епархии (§ 202). Председателями Великого Совета состоять митрополиты, сменяющиеся каждые два года в порядке их рукоположения (§ 205). К ведению Великого Совета относятся рассмотрение дел, восходящих в него по апелляциям на постановления епархиальных административным и просветительных Советов, дела касаю-

—297—

щиеся школ церковно-просветительных учреждений и т. п. дела по надзору и управлению имуществом, назначенным для церквей, школ, духовенства, учителей и т. д. (§ 210)²⁸⁸³. Участие клира и мирян в высшем церковном управлении разных других православных церквей сосредоточивается обыкновенно в особом учреждении, которое стоить на ряду с архиерейским Синодом, ведающим дела чисто духовные, и носить иное название. Конечно, и по отношению к России можно будет в известной степени следовать тому же порядку. Но пока я не затрагиваю вопроса о подробностях организации, так как речь идет еще о самом принципе.

Итак, положение о необходимости известного участия клира и народа в церковном управлении, по-моему мнению, является простым выводом из апостольского учения о церкви, теперешних задач церковного управления, современных условий и потребностей жизни, и великой нужды в чисто-пастырской деятельности русских епископов. Осуществление этого положения и может послужить к укреплению влияния Православной Церкви в России. Между тем как отвержение его во имя охранения формальных прав и власти епископов легко может повести к еще большему ослаблению в народе интереса к делам церковным и его связи с духовенством, и, – кто знает? – оно может быть подготовит и поводы для возникновения каких-либо новых разделений в Русской Церкви, на что уже и теперь начинают обнаруживаться некоторые намеки...

Н. Кузнецов

—298—

22 февраля 1848 года в Петербурге было получено известие о провозглашении французской республики, а 27-го был уже составлен комитет для рассмотрения „правильности действий цензуры по части журналистики“. Этот временный ревизионный Меншиковский комитет чрез месяц уступил место постоянному „Комитету 2 апреля 1848 г.“, существовавшему до 1855 г.

Цель, характер и полномочия комитета определялись следующими тремя положениями:

Цель комитета есть высший, в нравственном и политическом отношении надзор за духом и направлением нашего книгопечатания.

Комитет, не касаясь предварительной цензуры, рассматри-

—299—

вает единственно то, что уже вошло в печать, и о всех наблюдениях своих доводит до высочайшего сведения.

Комитет, как установление неофициальное и негласное, не имеет сам по себе никакой власти, и все его заключения вступают в силу лишь чрез высочайшее их утверждение²⁸⁸⁵.

Надзору верховного секретного комитета, по прямому смыслу положения, была подчинена и область духовного книгопечатания. Так и было в действительности. Комитет 2 апреля начал совершать свои террористические акты над книгами и авторами ведомства православного исповедания. Но это вмешательство (не дух его, а самый факт) начало все более и более тяготить ревнивого к власти тогдашнего синодального обер-прокурора Протасова. Он стал предпринимать попытки к более точному разграничению сфер влияния. И, в результате, спустя три года после возникновения комитета 2 апреля, ведомство православного исповедания обзавелось собственным и вполне аналогичным ему комитетом 4 апреля 1851 года.

Остановимся сначала на генезисе этого комитета, -на тех причинах, которые побудили синодальных деятелей установить сначала такое или иное отношение к комитету 2 апреля, а затем и обособиться в своем секретном комитете.

В самый период западных событий, когда даже Уваров был признан отсталым, и представителю духовного ведомства не улыбалась перспектива принимать на себя ответственность за политическую, благонамеренность духовной цензуры. И Протасов в этом случае предпочел следовать примеру начальника III-го Отделения Орлова, „которому, по выражению М. Лемке, приходилось серьезно подумать о том, как бы сложить с себя обещавшие стать и очень тяжелыми, и очень хлопотливыми обязанности по надзору за литературой и цензурой, принятые ΙΙΙ Отделением еще при самом своем основании в 1826 году.... В результате – твердое желание Орлова уступить эту последнюю кому-нибудь другому“²⁸⁸⁶.

—300—

В начале 1849 года Протасов обратился с следующим всеподданнейшим докладом. „Преосвященный Херсонский просит о разрешении напечатать сочиненное им „Слово на день Рождества Христова и воспоминания избавления Церкви и Державы Российские от нашествия Галлов и с ними двадесяти язык“. Оно применено к обстоятельствам нынешнего времени и направлено к утверждению читателей в вере и преданности Престолу и к вразумлению в гибельные последствия уклонения от сих спасительных начал. Политические смуты западных государств возбудили и в других духовных пастырях ревность к ограждению паствы своей от вредных внушений и нет сомнения, что подобные внушения имеют на народ самое благодетельное действие по тому уважению, коим у нас пользуется Архипастырский сан. Между тем в подробностях изложения может вкрадываться иногда и неверность взгляда на события Европы, или недостаток точности по предмету, вовсе не входящему в круг чисто духовных обязанностей. Духовная цензура, столь же малознакомая с политикой, не может также принять на себя ответственности за верность и точность изложения в гражданско-политическом смысле.

По сим соображениям обязанным себя считаю всеподданнейше представить В. И. Величеству, не благоугодно ли будет, в ограждение общей пользы, Высочайше повелеть, чтобы из выходящих в здешней столице духовных сочинений, те, кои заключают в себе места гражданско-политического содержания, были, сверх духовной цензуры, предоставляемы рассмотрению опытных и сведущих светских сановников, кого В. В-ству благоугодно будет для сего назначить“.

Результатом этого доклада был следующий доклад Протасова Синоду: Государь Император соизволил предоставить мне отправлять подобные сочинения на рассмотрение существующего по части цензуры Комитета под председательством д. т. с. Бутурлина²⁸⁸⁷.

На проповедях Иннокентия, после разбора их секретным комитетом, была положена высочайшая резолюция:

—301—

„прекрасно, кроме вычеркнутого“. Благонамеренный их дух поразил даже Погодина, который нашел притом основания ставить их в связь с наградами, вскоре полученными Иннокентием.

Немного спустя на предварительное рассмотрение секретному комитету были представлены три „политические“ речи епископа рижского Платона. Последний, будучи еще цензором спб. духовного цензурного комитета, достаточно показал свое крайнее усердие именно в очистке сочинений от всего неблагоприятного с государственной точки зрения. Нечего и говорить, поэтому, насколько благонамеренны были его теперешние проповеди, о которых и сам верховный трибунал прежде всего счел долгом засвидетельствовать, что „они написаны в духе чистейшей любви и самой искренней преданности к Престолу и Отечеству“. И тем не менее, Комитет не мог не заметить во второй и третьей из них некоторых суждений о политических собственно обстоятельствах, которые в печати могут подать легкомысленным читателям повод к неблаговидным и превратным толкованиям. Например, помещенные во второй речи намеки на совершающиеся во Франции достойные сожаления перевороты могут в глазах читателей казаться приготовлением к близкому разрыву с сим Государством, с которым однакож Правительство наше остается в добрых отношениях; а в третьей – встречаются слова, никакими фактами недоказанные, которые выражают, будто бы внешние враги нашего Отечества желают найти в России предателей и отторгнуть западную её часть.

,,С другой стороны Комитет находил, что хотя проповедники наши и прежде говаривали о политическом положении Отечества, но при этом строго всегда придерживались лишь современных событий и намерений Правительства, гласно обнародованных, приводя оные в речах своих только для того, чтобы присоединить к ним свои молитвы..; выходящие же из сих пределов рассуждения о политических обстоятельствах, по мнению Комитета, отнюдь не должны быть предметом учений или проповедей Богослова. По сим соображениям Комитет признал более осторожным обе эти речи не предавать печатанию, допустив издать одну только первую проповедь, которая

—302—

основана именно на намерении правительственном, гласно обнародованном.

Для характеристики направления и тона проповедей и отношения к ним комитета 2 апреля следует привести несколько выписок, сделанных самим комитетом.

Чтобы мы, Русские, восклицал оратор, сыны славного Отечества, решились предать его в жертву мятежа и гибельных последствий оного? (чтобы мы подданные, Великого Монарха захотели подло изменить ему?) чтобы мы, православные, захотели нарушить заповедь Божию о повиновении властям“ ...? Против слов, взятых в скобки, комитетом поставлен вопросительный знак и краткое замечание: „Даже и не упоминать бы об этом“.

В критике проповедников коммунизма против выражений, отмеченных курсивом, комитетом поставлен знак вопроса:

„Они умышляют ниспровергнуть власти, отринуть законы, уничтожить право, на коих держится весь общественный порядок“.

Представьте, братие, что какой-либо наглец вошел бы в ваш дом и начал самовластно распоряжаться в нем, ломать и перестраивать. Представьте, что, не ограничиваясь сим, он расхищает ваше имущество, собранное многолетними трудами вашими, и берет оное себе или отдает какому-нибудь другому негодяю, потому только, что вы богаты, а он беден по своей вине..., что он возмущает против вас подчиненных ваших и не только лишает вас власти, но еще заставляет вас повиноваться бывшему слуге вашему – и скажите, что было бы с вашим домом, каково было бы и ваше собственное положение, если бы такое наглое самоуправство осуществилось... А крамольники действительно хотят осуществить это, вторгшись во всякий дом отечества нашего“²⁸⁸⁸.

Однако не в духе неограниченной власти комитета 2 апреля было ведать выдержки из политических проповедей. Как призванный к надзору за литературой и „в нравственном отношении“ он начал своего рода наступательные действия на область ведомства православного

—303—

исповедания. В ноябре 1849 года в Синод поступило следующее отношение Анненкова, заместившего в комитете Бутурлина. В недавнем времени на рассмотрение комитета 2 апреля поступили две напечатанные в московской синодальной типографии книжки духовного содержания: служба святителю Иннокентию Иркутскому – 2) молитвы при божественной литургии. Так как при издании сих книжек не соблюдено изображенного в уставе о цензуре (§ 23, п. б. 41) правила, коим постановлено на каждой печатаемой книге означать позволение просматривавшего ее цензора, – то я счел нужным обстоятельство сие сообщить на усмотрение Вашего Сиятельства... Покорнейше прошу почтить уведомлением: не имеется ли по духовному ведомству какого либо особого постановления по сему предмету, составляющего изъятие из приведенного здесь общего цензурного закона?

Ответь на этот раз был вполне успокоителен. Св. Синод, писал Протасов, поручил ответствовать, что Богослужебные книги, печатаемые в типографиях Св. Синода, не подлежат рассмотрению цензурных комитетов, как издаваемые, собственно, от Церкви и на ответственности Синода, и что по сей причине и не выставляется на них одобрения цензуры²⁸⁸⁹.

Спустя, однако, несколько дней был получен новый отзыв секретного комитета, который, задев Протасова, побудил его мужественно выступить на защиту и достигнуть значительного успеха.

Найдя в труде архиеп. Игнатия Воронежского „О таинствах единой, святой, соборной и апостольской церкви“ сомнительные места, комитет почтил Протасова следующим конфиденциальным отношением... При всем уважении к сану и лицу ученого и благонамеренного автора книги, комитет не мог не ощутить печального впечатления от того резкого и едва ли совершенно приличного тона, в котором он опровергает тут некоторые разномыслия с нами протестантов. Со словами „подивитесь“ сочинитель приводит целый ряд учений Лютера и потом в опровержениях своих называя его „Господин Доктор,

—304—

г. Лютер“, перемешивает все это следующими выражениями: „сохрани Боже, ужасно помыслить“, „удивительное, непостижимое забвение“; не Евангельское учение называющихся Евангеликов“, и, наконец, в заключение прибавляет: „Не вижу ничего, столь явно и опасно несообразного с Божиим словом, как два первые, самые главные члены учения Лютера“.

Не входя в вопрос: необходимо и полезно ли к подтверждению истин святой нашей веры привлекать полемику, допускающую возможность сравнений и критического разбора в том, что должно быть превыше всяких срав-нений и разборов, комитет признавал, что приведенные выражения сами по себе несвойственны важности предмета и духу кротости и терпимости, всегда отличавших православную Церковь; с другой же стороны, они не могут не быть огорчительны для многочисленного населения, исповедующего у нас Лютерово учение и даже могут вызвать такие прения, которых Правительству ни в каком случае не возможно бы было допустить, и коих запрещение, между тем, оставляя право порицания, в делах совести и веры за одною господствующею церковью, усилило бы еще более меру сего огорчения.

„Вследствие сего комитет полагал, не обращаясь к цензору (архим. Иоанну) поставить вышеизложенные рассуждения в виду пр. Игнатия для предостережения его в сем смысле на будущее время, исполнение чего негласным образом поручить Вашему Сиятельству, как Обер-Прокуpopy Св. Синода.

„Государь Император, удостоив изложенное здесь заключение Высочайшего утверждения, изволил с вместе собственноручною на журнале комитета резолюцией повелеть предоставить Вам, Милостивый Государь, донести Его Императорскому Величеству, зачем духовная цензура пропускает подобные сочинения“.

На этот вызов Протасов ответил двумя всеподданнейшими контр-докладами. Первый имел в виду „сомнительную“ книгу, второй носить характер объяснительной записки.

...Упомянутая книга, писал обер-прокурор, содержит изложение учения нашей Церкви о св. Таинствах, сравни-

—305—

тельно с учением Римско-Католиков, Протестантов и раскольников. Посему она, как догматическая, по предварительном в 1845 г. рассмотрении и одобрении сперва Цензором, а потом Духовным Цензурным Комитетом была от него представлена в Св. Синод, по указу коего вновь рассмотрена конференцией Спб. Духовной Академии и ею вполне одобрена, как назидательная для православных, способная предохранить их от уклонения в иноверие, и особенно полезная для тех священников, коих паства находится среди христиан разных исповеданий. Засим она окончательно получила разрешение в текущем году по определению Св. Синода 6 мая. Из сего видно, что цензор, коего имя выставлено на книге, был только исполнителем распоряжений всего высшего Духовного Начальства.

В исполнение Высочайшей воли В. И. В., долгом считаю всеподданнейше представить относительно замеченных комитетом выражений нижеследующее соображение.

Все они находятся только на четырех страницах (207–210), отмеченных чертою в подносимом при сем экземпляре, и если Ваше Императорское Величество соблаговолите удостоить взглянуть на них, то изволите усмотреть, что они комитетом выписаны отрывочно, имеют же настоящий смысл только в связи с речью, откуда взяты. Говоря о таинстве Евхаристии, различно понимаемом, сочинитель неминуемо должен был коснуться первых двух членов Лютерова учения, из коих первый есть известное отрицание необходимости добрых дел к спасению, потому что „человек оправдывается якобы с своей стороны единою верою“, а во втором Литургия именуется „крайнею и ужасною мерзостию, идолослужением, опасным изобретением человеческим“ и пр.

После сего даже могла ли Духовная Цензура посягнуть на исключение слов Православного пастыря: „удивительное непостижимое забвение“, или: „Не вижу ничего, столь явно и опасно несообразного с Словом Божиим, как два первые самые главные члены учения Лютера“, равно как и не должна ли она была, после упомянутой хулы на священнодействие Божественной Литургии, согласиться, что это „не Евангельское учение“ и признать весьма справедли-

—306—

выми прочие замеченные комитетом выражения. И хотя Лютер говорить о Литургии Римской, потому что имел дело с Римом, но тем не менее осуждение его падает прямо на установление Литургии вообще, следственно и на нашу Литургию, имеющую одно основание с Римскою, положенную Спасителем и Апостолами. Обе они целые девять веков совершались в Восточной и Западной Церкви единомысленно.

Признавая опасность, заключал обер-прокурор, даже самой тени какого-либо со стороны гражданской ограничения в изъяснении православных догматов, ограничения, могущего, хотя косвенным образом, произойти от сделанных Комитетом замечаний на Богословский труд Архипастыря, весьма известного благочестивым Русским читателям ревностью против раскола, и чрез то дать повод к превратным толкам в Духовенстве и народе, – вменяю себе, по долгу звания моего, в обязанность, как верный подданный и проникнутый убеждением не только в святости всего учения Православной Церкви, но и в величайшей важности его для Престола и Государства, – всеподданнейше испрашивать, не соизволите ли Высочайше одобрить мысль, чтобы означенный Комитет, по книгам, подлежащим Духовной Цензуре, во избежание недоразумений и односторонних мнений, приглашал к общему о них суждению кого-либо из Высших Духовных сановников – достойного и Высочайшего доверия, как и прочие члены Комитета, но в то же время имеющего более специальных познаний Духовной части: для чего мог бы быть назначен или один из присутствующих в Св. Синоде. Архиереев или постоянный Член оного, духовник Вашего Императорского Величества, протопресвитер Бажанов.

Основные идеи второго доклада Протасова – более общего характера. Сначала здесь идет защита полемической части Богословия, столь важной и столь необходимой, что без нее и догматическая теряет силу. В православной полемике идет дело не о суетных тонкостях схоластических прений средних веков, но о существенных основаниях веры и о жизненных началах самой Церкви. Особенно необходима она в настоящее время. Чем более знаком-

307–

ства с Европою, тем неизбежнее сравнение чужих мнений с нашими и тем легче, по врожденной человеку слабости, дается предпочтение тому учению, в правилах его менее строгости и более свободы для жизни.

Хотя законы государства Российского, при всей веротерпимости, строго воспрещают совращение из православия; но для совести нет закона выше внутреннего убеждения. Кроме того, не пользуясь в России правом публично или печатно защищать и распространять свое вероучение, с опровержением православия, – иноверцы с избытком вознаграждаются теми пособиями, кои выписываются из-за границы для их богословских факультетов.

Этими именно причинами, при недостаточном, к сожалению, знании различных вер, обусловливается охлаждение к родной вере. От неутверждения в догматах православия происходили все совращения в латинство, „кои однакож, никогда не были столь опасны, как безразличный образ мыслей, внушаемый духом Протестантизма. Первое (латинство) тотчас обличает своих последователей явным их отпадением от веры отцов, которое преследуется (хотя только для формы) государственным законом. Влияние же протестантизма распространяется без всяких видимых, преследуемых законом отпадений. Реформация, продолжает доклад, дав свободу уму, почти во всей Европе переродилось в рационализм и революцию. Православная же Церковь, хранительница предания, соблюдает чад своих в единстве веры и создала дивную силу Самодержавия. От воспрещения и ограничения права сочинять или издавать „православно-полемические книги непременно постраждeт Православие, а еще более Государство, коего благоденствие зависит от теснейшей связи с Православною Церковью“.

Это ограничение („ныне совершенно неожиданное и противоположное всем прежним распоряжениям, особенно же в нынешнее Царствование“), может лишь смутить пастырей и усилить пропаганду. „Латинство всего успешнее действует на колеблющиеся умы православных теми убеждениями, будто Церковь Российская не тверда в своих основаниях и будто с начала прошлого века наклоняется Правительством к реформе“.

—308—

Раскольники также уважают лишь тех пастырей и те мероприятия правительства, которые защищают священную древность. Напротив, из каждого ограничения действий Церкви раскол извлекает повод для упрека и Церкви и Правительству к вящему ожесточению своих последователей.

„Самостоятельность же, к которой раскол стремится и внутри и вне Государства, и которой достигнув, он непременно – расторгнул бы духовную и даже политическую связь целых миллионов православного населения России, составляет только одну сторону неисчислимого вреда, могущего произойти для Государства от ослабления Церкви. Не меньшей опасности ожидать должно, когда, при продолжающемся влиянии европейского образования на Отечество наше и при недостатке противодействия Протестантизму, разные отдельные секты раскола ознакомятся с иноземным свободомыслием, встретятся с подобными же сектами других вер, от учения коих, в Россию занесенного, многие косвенно происходят (Духоборцы, Перекрещиванцы и пр.), и хотя с ними не сольются, но займут от них отвагу действий, которой еще не имеют.

Против всех сих опасностей, заключал доклад, единственный оплот Церковь, когда ей всемерно споспешествует Государство, в исключительно нераздельном быте их. По мере убедительного для Православных отражения его протестантского духа, возрастает её сила пред Латинством и Расколом, а жизнь и сила Церкви есть жизнь и сила Отечества; воспитываемый ею народ есть народ безусловно послушный власти самодержавной, Богоучрежденной по смыслу догмата нашей Церкви о таинстве Священного Царского Миропомазания“.

Предположения Протасова были высочайше одобрены, поставление на вид автору некоторых выражений отменено. Мало того, доклады произвели эффект, несколько неожиданный и для самого обер-прокурора. Десятого декабря 1849 г. было „изъявлено высочайшее соизволение, чтобы в подобных случаях, когда, при рассматривании книг и сочинений духовного содержания, представятся предметы к замечаниям или возникнут недоумения, приглашаем был

—309—

в Комитет Обер-Прокурор Св. Синода“²⁸⁹⁰. „Высшим духовным сановником, достойным высочайшего доверия и имеющим специальные познания духовной части“, был признан, следовательно, не кто иной, как граф Протасов.

Но такой исход дела мог явиться и действительно явился лишь компромиссом. Мобилизация всех цензурных комитетов²⁸⁹¹, повлекла за собой и новые указания недочетов духовной цензуры. Указания были иногда правы, иногда неправы; во всяком случае они заставили Протасова исподволь стремиться к сепаратизму, путем организации собственного секретного комитета.

В те же дни, когда обер-прокурор введен был в Комитет, состоялось строжайшее подтверждение по всем ведомствам правил о неуклонной присылке в СПБ, публичную библиотеку по два экземпляра всего, издающегося в империи²⁸⁹². Один из этих экземпляров передавался в Комитет 2 апреля, и он, таким образом, мог расширить свой кругозор, оставаясь, как и прежде, невидимым.

В результате, участилось препровождение на суд Синода сомнительных выдержек, из одобренных духовной цензурой книг. Одинаково стали привлекать внимание комитета и заметки хроникеров губернских ведомостей и учено-исторические исследования. Наблюдал он за благонравием переводов из отеческих творений и за благонамеренностью цитат из св. Писания²⁸⁹³.

Однако, к этим представлениям в духовном ведомстве стали относиться далеко не с прежнею предупредительностью. Замечания комитета уже чаще стали встречать антикритику, для составления которой Протасов старался привлекать специалистов. Даже в тех случаях, когда прямо оспаривать точку зрения верховного комитета было неудобно, подыскивались смягчающие обстоятельства. Приведем несколько примеров.

—310—

В Костромских ведомостях (№ 20), сообщал комитет Протасову, напечатано описание прибытия в Кострому пр. Леонида. Комитет, находясь в недоумении: вполне ли соответствует это описание самому событию, поручил мне сообщить Вам“... В ответе Синода читаем следующее: Св. Синод не находит достаточного повода к исследованию правильности описания встречи подчиненным духовенством и воспитанниками своего нового архипастыря, происходившей согласно с древними церковными обычаями, в виду и при участии многочисленных посетителей, стекавшихся на сию встречу по благочестивым чувствованиям. Притом статья и не содержит ничего такого, что, по существовавшим доселе правилам, могло бы подлежать замечанию со стороны цензуры²⁸⁹⁴.

Не менее обеспокоен был комитет и актовой речью ректора Могилевской семинарии Серафима о свободе воли²⁸⁹⁵. В общей её благонамеренности он нимало не сомневался. Читая замеченные места в порядке речи, писал он, можно видеть, что сочинитель не хотел ни защищать, ни высказывать неточных мыслей, и написал их только от недосмотра. Однако это нисколько не помешало комитету, читая места „вне порядка речи“, тотчас сопровождать их своими внушительными комментариями. Вот три таких отрывка из речи. 1) „Великие действователи-благотворители человечества, перечислял оратор, это Солон, Ликург, Н. Помпилий, М. Аврелий, Тит, Альфред, Петр В., Александр Благословенный“... 2) „Деспотизм исключительно принадлежит Азии, и она не способна иметь другого образа правления“. 3) „Свобода, поскольку она есть свобода, всегда готова воспротивиться влиянию сил сторонних и действовать по своему произволу“.

Первый отрывок вызвал следующее замечание: „Такое сопоставление или смешение лиц из язычества и христианства невыгодно для истины и особенно неприлично сочинителю статьи по его сану“. Второму был противопоставлен довод: „Если выражение принимать в прямом смысле, то смысл выходить не согласный ни с здравым рассу-

—311—

ждением, ни с историей, особенно священною“. По поводу третьего положения комитет разразился длинной тирадой на тему, что существо нравственной свободы не состоит, чтобы противиться постороннему влиянию, а в том, что воля, под руководством рассуждения, непринужденно избирает или предписываемое законом, или внушаемое превратным самолюбием. В первом случае и т. д.

Тонкие вопросы и мотивировка оказали свое действие, хотя и не полное. В упомянутой речи, соглашался Синод, есть происшедшая от недосмотра неясность изложения в разных местах, неточность выражений и некоторая напыщенность слога. Все сии недостатки свойственны большей части подобных сочинений, исключая разве весьма немногих образцовых авторов, и не могут ни мало быть соблазнительны для воспитанников семинарских, достаточно приготовленных к слушанию наук отвлеченных, тем более, что они знакомятся с сими предметами не из одной речи, а из совокупности всего того, что о них говорить им наставник в течение всего курса. Но что понятно для них, то не может быть еще понятно для всех, особенно же для малознакомых с языком ученого развития предметов чисто духовных. Такие читатели, конечно, могут одно принять за другое и то, что говорится о внутренней свободе человеческой воли, понять в смысле внешних её проявлений, и потому и не следует подобных речей печатать в Губернских ведомостях, без особенного рассмотрения их Духовною Цензурою, что доселе не наблюдалось.

Практическим результатом этого эпизода явилось, во-первых, распоряжение, чтобы проповеди, слова и речи духовных лиц не печатались в губернских ведомостях без особого рассмотрения духовно-цензурных комитетов; во-вторых, предписание этим комитетам при рассматривании подобных статей усугублять все внимание к тому, дабы в них не были допускаемы рассуждения, которые по отвлеченности и не удобопонятности могут возбуждать в читателях превратные мысли и толки и, в-третьих, – подтверждение им же усугубить внимание и осторожность и относительно прочих сочинений, строго держась всех

—312—

правил, преподанных к наблюдению при рассмотрении оных²⁸⁹⁶.

Несмотря, однако, на все эти грозные прещения, из самого тона синодальных рассуждений видно, что духовная власть не особенно приветствовала появление Комитета 2 апреля в актовых залах рассадников православия.

Совершенно аналогичную постановку дела можно наблюдать и в других инцидентах того же 1850 года, когда те или иные обстоятельства побуждали к дипломатической осторожности. Таков был случай с Историческим описанием Могилевской губернии, печатавшимся в губернских ведомостях преподавателем местной семинарий Соколовым.

По мнению комитета, подобные статьи, печатаемые в ведомостях, возвращенных от Польши губерний, должны бы иметь главною целью сближать и, так сказать, сдружать этот край с коренною Россией, а не давать повод к толкам и нерасположению... Некоторые же места этой статьи по необдуманности изложения едва ли соответствуют означенной цели, например: „Ни одно из племен, обитавших в древности в нынешней Могилевской губернии, не участвовало в призвании в Россию князей из Варягов... и эти племена, волею или неволею, должны были признать над собою власть Варягоруссов“. „Далее в № 7 за 1850 год, на стр. 109, автор рассказывает в четырех сухих и бесцветных строках взятие Смоленска в 1514 г. Великим Князем Василием Иоанновичем, а потом на трех страницах описывает гибельное для Русских сражение под Оршею; причем, в повествовании между прочим сказано: „когда в Русском стане узнали, что половина неприятелей уже на сей стороне реки (Днепра), и прочие воеводы советовали ударить на эту половину, гордый боярин Челяднин сказал: „мне мало половины, жду их всех, и тогда одним разом управлюсь с ними“. За эту самонадеянность воеводы, Россия заплатила стыдом и кровию“.

Доведя о таких сепаратистских замыслах Соколова до Высочайшего сведения и сообщив министру внутренних

—313—

дел, Анненков уведомил и духовное ведомство „на тот конец, не признает ли оно полезным привести в известность все, относящееся до личности автора статьи..., для удостоверения, довольно ли он благонадежен, чтобы оставаться при занимаемом им месте учителя в Могилевской семинарии“.

Получив соответствующий запрос и. д. обер-прокурора Карасевского, епископ Могилевский Анатолий сделал прежде всего Соколову „строжайший словесный выговор за необдуманность употребленных им в той статье слово-выражений, не объявляя ему особенных к тому побуждений, а как бы по собственному усмотрению и от своего имени“. Но вместе с тем, сам имевши случаи испытать „наглую злобу“ духовных цензоров²⁸⁹⁷, Анатолий приложил все старания к оправданию Соколова. „Что касается до личности учителя А. Соколова, рапортовал Анатолий, то он коренной Русский, родом из Кашина Тверской губ., характера откровенного, общительного, доброго, простосердечен, незлопамятен, поведения благочестивого и потому состоит помощником инспектора семинарии; в исполнении возлагаемых на него обязанностей аккуратен, преподает предмет свой с ревностным усердием, и считается наставником семинарии не только полезным, но даже одним из лучших.

Вместе с сим, продолжал Анатолий, смею удостоверить Ваше Высокопревосходительство, что здесь те, коих желательно было бы сблизить с Россией, во все не читают Губернских ведомостей, а напитываются сочинениями на французском и польском языке,... где с такою тонкостью скрываются пагубные цели, для которых они издаются, что никакая цензура не найдет в них повода к запрещению.

Наконец, Анатолий в подлиннике приложил весьма обстоятельное объяснение Соколова, где почти все места, соблазнявшие комитет, оказались точными цитатами из карамзинской „истории Государства Российского, напечатанной по Высочайшему повелению“.

Синод уважил заступничество Анатолия и оставил Со-

—314—

колова на месте. Тем не менее последнему было рекомендовано содействовать вящему сближению края с древним отечеством Россией путем исторических наведений и –осторожно пользоваться историками. Духовно-цензурным же комитетом вновь предписано „об усугублении в подобных случаях внимания“²⁸⁹⁸.

И в деле Соколова, таким образом, – деле политическом, – духовное ведомство не решилось на цельное однотонное заключение. Зато вскоре явилась для него возможность давать Комитету более сильный отпор на собственной богословской территории. В качестве примера приведем два отзыва, принадлежащие (судя по почерку черновика), перу ректора академии Макария (Булгакова).

В „Поучительных словах“ Зилантовского архимандрита Гавриила комитет 2 апреля нашел и представил Синоду сомнительные места, полагая, „не может ли подать повода к превратным суждениям неуместное применение текстов, в пунктах 2 и 6 указанное“. Приводим вкратце эти и другие пункты в непосредственной связи с заключениями о них эксперта-специалиста:

1) „Как наследник престола терпеливо переносит все труды и неприятности, доколе не обладает царством, так всякий христианин..., дабы наследовать царство, уготованное ему от сложения мира“.

Сравнение, возражал Макарий, весьма обыкновенное у проповедников, потому что христианин есть наследник царства Божия (Кор.6:9) и сказано: „побеждающему дам сесть на престоле“ (Апок.3:21).

2) Повергайтесь, говорить проповедник христианам, в распростертые на кресте объятия Иисуса Христа. Здесь и самые громы небесного правосудия не могут поразить вас.

Точно „гром небесного правосудия“ не может поразить грешника, притекающего к заслугам Христовым, коими умилостивляется Бог. На сем основано все христианское учение о покаянии.

3) Святые будут судить нас в страшный день пришествия Иисуса Христа.

Апостол Павел говорит: яко святии мирови судити

—315—

имуть; яко ангелов судити имамы...; сядете на обоюнадесяти престолу...

4) Кто обыкновенно называется в мире великим? Тот, кто происходит от Знаменитых предков, кто имеет силу в народе, кто может похвалиться своею независимостью. Христос величественнее всех сынов мира и по происхождению, и по силе, и по независимости.

Совершенно согласно с учением Евангелия... Но из этого не следует еще, чтобы знаменитый, сильный, независимый в мире не мог быть и чадом Божиим, и, следственно, еще знаменитее, независимее, нежели просто в смысле мира сего... И сами языческие мудрецы вменяли всю мирскую славу, самую знаменитость в ничто, если при них нет добрых дел. Можно ли же запретить это Церкви?

5) Сыны мира сего обыкновенно полагают силу свою или в многочисленности войска....

Так действительно: a сыны Благодати полагают всю силу в помощи Божией. Сии на колесницех и сии на конех (Ис.19). (Не спасется царь многою силою, и исполин не спасется множеством крепости своей (Ис.32). Какое же из этого заключение? То, что многочисленность войска важна только при помощи Божией. А разве не то у нас? Разве не призываем Бога в помощь? Ясно, что сказанное о сынах мира не может относиться к воинству христолюбивому

6) Истинная независимость – в свободном исполнении Закона Божия, когда человек обратил в свою деятельность заповеди Божии, когда он может похвалиться, что ни скорбь, ни теснота, ни гонение, ни голод..., ни меч ни смерть, ни жизнь, ни ангелы, ни Начальства ни власти, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить его от любви Божией.

Это точные слова Русского перевода Н. Зав.

Тот же полемический, неуступчивый характер можно наблюдать и в других отзывах, главным образом о проповедях, одобренных духовной цензурой. Подчеркнутые Комитетом, как не совсем верные или не совсем

—316—

прилично выраженные“ мысли: „Ангелы посылаются на служение человеку“, „ангелы имеют полное право участвовать в деле суда Божия“, „мы обожествились и стали сами яко боги“, „И. Христос придет неожиданно, как тать в нощи“, оказывались вполне достаточно обоснованными на первоисточниках²⁸⁹⁹. Наконец, та же судьба постигла и представленную комитетом рецензию на перевод творений Тертуллиана. В сочинении этом, разъяснял Анненков, содержащем превосходные изъяснения христианских истин и учения веры, обратили однако же внимание Комитета 2 апреля 1848 г. в изложении учения еретиков некоторые подробности, едва ли уместные в сочинении христианского писателя, и сверх того и резкость выражений, переходящих границы должного приличия, хотя русский переводчик и предупреждает в предисловии, что Тертуллиан, увлекшись страстями и мечтами, заблуждался и даже впал в ересь монтанистов... Не следует ли, заключал Комитет, избегать по возможности пропуска в печать подобных неприличий“.

Синод (согласно с запиской м. Никанора) признал, что выписанные Комитетом места приводятся в тексте творений, как мысли языческие, или еретические, чуждые учению Церкви и приводятся сочинителем для обличения нелепости их; потому, читаемые в контексте, не представляются противными исторической истине... Вообще, всякое учение, которое противно Церкви, признается ею неприличным и даже пагубным; тем не менее отцы Церкви, для опровержения противных, неприличных учений, изъясняли их, и в столь важном вопросе не столько заботились о выборе слов, сколько о самой сущности вопроса. С другой стороны, известно, что древность отличается от нашего утонченного времени иногда такою простотою выражений, которая в наше время показалась бы грубостью и неприличием. Такие места и выражения находятся даже у самых благонамеренных писателей, никого в свое время не могли вводить в соблазн, не должны также вводить и ныне, если, где встретятся в древних духовных творениях.

—317—

И лишь заключение Синода не гармонировало с высказанными им принципами. При всем том, однако, говорится там, принимая во внимание, что Тертуллиан не принадлежит к числу св. отцов, ни даже к числу учителей, после того, как отпал к монтанизму, должно согласиться, что цензор Аввакум, (уже в прошлом году отрешенный за замеченную Св. Синодом слабость в исполнении своей должности) не должен был стесняться авторитетом заблуждавшегося писателя и имел право и обязанность исключить замеченные места²⁹⁰⁰.

Во всех этих пререканиях бесспорно самая неудобная роль выпала на долю Протасова, который так неожиданно, по высочайшей воле, очутился в роли знатока духовной части. Даже запасаясь по каждому случаю тем или иным мнением Синода, обер-прокурор все же чувствовал себя лишь докладчиком в Комитете 2 апреля, передаточной инстанцией. Не могло быть, затем, ему приятным и общее подозрительное, сопровождавшееся поспешными докладами, отношение Комитета в степени благонадежности лиц, принадлежащих к его ведомству.

Как бы то ни было, в марте 1851 г. Протасов вошел со всеподданнейшим докладом следующего содержания: „По Высочайшему повелению 2 апреля 1848 года учрежден особый Комитет, из светских лиц, для высшего надзора в нравственном и политическом отношении за духом и направлением всех произведений нашего книгопечатания.

10 декабря 1849 года объявлено сему Комитету, чтобы в случаях, когда, при рассмотрении книг и сочинений духовного содержания, представятся предметы к замечаниям или возникнут недоумения, приглашаем был в Комитет Обер-Прокурор Св. Синода.

С тех пор сообщались мне Комитетом выписки из рассмотренных в нем книг, заключающиеся в себе, по мнению оного, мысли не согласные с надлежащими понятиями о разных духовно-нравственных предметах. Как лице светское, я не могу окончательно судить о предметах богословских, а потому должен был встречаемые Коми-

—318—

тетом сомнения относить на уважение членов Святейшего Синода, которые, признавая основательность некоторых сомнений, по всем прочим замечаниям Комитета не находили по учению Православной Церкви (основанному на Отеческих писаниях), никаких причин к сомнениям, а между тем в тех же рассмотренных Комитетом книгах не одобряли таких мыслей и выражений, на которые и Комитет не обратил внимания. Все сие привело к заключению, что в видах строгого и вместе правильного, по духу Православной Церкви, наблюдения за произведениями, в пропуске коих участвуют местные Духовно-Цензурные Комитеты, не только полезно, но даже необходимо иметь Святейшему Синоду достаточные способы, какими пользуется Комитет 2 апреля 1848 года, но которых Синод не имеет в своем распоряжении. Тогда не только можно было бы вполне достигать предположенной Правительством цели, но и в особенности усилить полезное на правление Духовной словесности, имеющей столь важное влияние на читателей. По сему долгом считаю испрашивать Высочайшего Вашего Императорского Величества соизволения на учреждение с сею целию при Святейшем Синоде особого Комитета (по примеру Комитета 2 апреля 1848 года) для высшего надзора за направлением всех произведений нашего книгопечатания, в пропуске коих участвует Духовная Цензура, и на постановление нижеследующих правил, кои с учреждением оного, представляются необходимыми:

1) Комитету сему состоять из нескольких, по назначению Святейшего Синода, высших духовных Сановников (не причастных к действиям Духовной Цензуры, но имеющих надлежащую опытность в делах её и все свойства, нужные для надзора за нею) и из одного или нескольких старших чиновников Духовного ведомства, по назначению Обер-Прокурора.

2) Святейшему Синоду, по замечаниям Комитета о упущениях Духовной Цензуры, принимать зависящими от него распоряжениями должные меры ко взысканию с виновных и исправлению замеченного. (Если же Комитет по предмету наблюдений своих в духовном отношении усмот-

—319—

рить что-либо касающееся изданий иных ведомств, то представлять о сем на Высочайшее усмотрение).

3) Как в духовную Цензуру передаются на рассмотрение из Гражданской некоторые касающиеся духовных предметов места или статьи из книг светских, то для доставления Комитету возможности поверять все действия Духовной Цензуры, установить, чтобы сверх книг, его исключительно одобренных, и на основании § 52 Устава о Цензуре представляемых Типографиями по напечатании в известном количестве экземпляров в Духовно-Цензурные Комитеты, было доставляемо в сии же Комитеты по одному экземпляру и тех книг, или статей, в коих некоторые места рассмотрены Духовною Цензурою, и чтобы сей экземпляр был также немедленно препровождаем в Святейший Синод.

4) Все канцелярские издержки по Комитету, а также и вознаграждение сотрудников за занятия по рассмотрению книг, относить насчет духовно-учебных капиталов по усмотрению Святейшего Синода, применительно к другим подобным учреждениям²⁹⁰¹.

Доклад этот 4 апреля 1851 года был утвержден, причем определились и некоторые детали. Так,

„Его Императорскому Величеству благоугодно было Высочайше повелеть, чтобы всегда первоначальный пересмотр книг не духовного содержания делаем был в Комитете 2 апреля, и от него уже, в случае сомнения, передаваемы были книги в учреждаемый при Святейшем Синоде Комитет; собственно же книги духовного содержания рассматривать прямо в сем последнем Комитете“. В конце концов было принято за правило, чтобы все печатные произведения, пропущенные Духовною Цензурою, не были уже подвергаемы никакому в Комитете 2 апреля рассмотрению и, напротив, из числа сочинений, пропущенных Цензурою светскою, в Комитете при Святейшем Синоде рассматривались только те, которые в случае сомнения, будут переданы в оный из Комитета 2 апреля. Засим наблюдение Комитета 2 апреля за исполнением Устава о Духовной Цензуре заключалось бы единственно в том,

—320—

чтобы светская Цензура не принимала на себя рассмотрение тех сочинений и переводов, которые, по сущности своей должны подлежать Цензуре Духовной».

Видную в Комитете роль играли сподвижники Протасова Сербинович и Войцехович, которых он сразу же предложил зачислить в члены комитата, наряду с духовными особами: арх. Григорием казанским, протопресвитером В.Б. Божановым и Христофором, епископом Ревельским.

Какой же характер получила работа нового секретного Комитета? Мог ли он иметь достаточное количество материала для занятий, мог ли он, затем, находить слишком важные упущения со стороны ригористических духовных цензоров, которые достойны бы были высочайшего внимания.

В духовном ведомстве не было Современника, или хотя бы Отечественных Записок, не было Салтыкова, Даля, кружка пяти „открыто неблагонамеренных“ славянофилов, – издателей Московского сборника (Хомякова, двух Аксаковых, Киреевского и Черкасского), не было и достаточной опытности в печатании и чтении между строк. Неудивительно, поэтому, что отчеты Комитета и доклады Протасова, в значительной мере уступают яркости докладов Комитета 2 апреля.

Но зато тем интенсивнее на первых порах было стремление Комитета и его учредителя время от времени представлять доказательства неусыпной бдительности, импонировать при возможности цифрами, блеснуть при случае чистотою своих критериев.

Спустя три-четыре месяца со времени учреждения Комитета, Протасов представил первый доклад о его деятельности. „Поступило и рассмотрено, заявлял он, 86 книг, из коих некоторые подвергнулись и замечаниям“. Гвоздем доклада служила критика народных изданий Майера (Иверсена), из которой выписываем здесь лишь следующее заключение. „Чтение подобных книг, указывающих путь независимый от Православной Церкви и тем внушающих равнодушие к её учению, Иерархии, Таинствам, Уставам, обрядам и преданиям, не безопасно для Русского простого народа тем более, что он, незнакомый ни с так-на-

—321—

зываемыми общими понятиями о христианстве, ни с догматами иноземных вероучений, может охлаждение свое к Иерархии Церкви выразить только прямым участием или в духоборческой секте, именующей себя Духовными Христианами, или в других толках раскола, где наставники-миряне, или так называемые начетчики, заменяют собою законных Духовных Пастырей.

Сознавая грозящую опасность, Комитет находил необходимым как все сии, так и прочие издаваемые книгопродавцем Мейером на Русском языке духовно-нравственные книжки подвергнуть самому строгому и внимательному пересмотру Духовной Цензуры, с тем, чтобы о каждой из них представлено было Синоду особое мнение, вновь же допускаемы были к печатанию только те, которые или составлены в духе Православия или будут переделаны согласно учению Православной Церкви.

Там же изложены были постановления Комитета II относительно еще двух книг. Это Библейско-Биографический словарь Яцкевича и Благовещенского и История Русской Церкви (т. V Синодальное управление, М. 1848) Филарета епископа Харьковского. В первой еще Комитет 2 апреля нашел разные „излишности и неуместные суждения“ (как то сравнение учения философа Сенеки с учением Апостола Павла, ссылки на Руссов защиту Св. Писания). Комитет при Синоде, на основании отзыва спб. духовно цензурного комитета обусловил новое издание исправлением всех погрешностей.

Переделать всю книгу вновь было рекомендовано и историку Филарету. При этом Синод поставил ему на вид, что и вообще во всяком сочинении, а тем более при составлении книги такой важности, какова История Церкви ближайшего к нашему времени, неприлично допускать подобную поспешность и неосновательность, вводящую читателей в заблуждения, тогда как сей предмет требует возможной зрелости труда, равно как и неприлично употреблять выражения насмешливые, колкие, несоответственные ни достоинству Церковной Истории, ни тону Духовного Писателя.

—322—

В следующей группе рассмотренных Комитетом 2 апреля книг особенное внимание обратили „Письма“ архим. Макария (Глухарева). Хотя, говорится в отзыве, эта книга принадлежит к числу доставляющих назидательное чтение, но, при ближайшем рассмотрении, оказалось в ней не мало мест, несогласных с правилами духовной цензуры, и между прочим таких, которые в неопытном читателе могут рождать вопросы и недоумения. – Так между прочим приводятся в ней некоторые тексты Библии по немецкому переводу; превозносятся похвалами иностранные книги: „Об истинном христианстве“, Иоанна Арндта и другие, принадлежащие к числу мистических; в некоторых местах допущено неправильное объяснение событий из Священной Истории.

Некоторые неправые мнения были отмечены в Кратком обозрении Богослужения, прот. Дебольского (напр. римско-католический оттенок в изъяснении смысла епитимий, недостаток ссылок на свв. отцов Церкви, изъяснивших обряды Богослужения и т. д.²⁹⁰²

В том же 1852 г. секретный синодальный комитет доложил, что им рассмотрено еще 272 рукописи и печатные книги. Некоторые, содержащиеся здесь отзывы, напр. о давно изданном переводе „Часы благоговения» о „Мыслях, извлеченных из Евангелистов» Миляева, довольно обширны (хотя, впрочем, и не всегда составлены самим Комитетом) и содержать то же старание изгнать всякое проявление духа протестантизма. Подвергались замечаниям и снимки с картин европейских художников, как „несогласные с духом и преданием Православной Церкви и религиозные стихотворения, писанные легким размером. Со всею скрупулёзностью очищались догматические определения, так что, например, не допускалось выражение „Троичность лиц в Боге составляет основной догмат христианства“, а ограничивалось: один из основных догматов христианства“... Выражение: „Церковь новозаветная есть собрание верующих в Иисуса Христа“ признавалось не-правильным, „ибо и ветхозаветная также верила в него, яко грядущего Мессию“.

—323—

Не приводя более всех этих, в общем очень однообразных замечаний, необходимо обратить внимание на то, что собою стал представлять синодальный комитет среди учреждений духовной цензуры.

В то время, как комитет 2 апреля более последовательно выдерживал свой характер карательной цензуры, его отрасль – Комитет 4 апреля обнаружил сильную тенденцию к тому, чтобы вместе стать и органом предвари тельного надзора. Это не трудно объяснить. Первый стоял совершенно вне и над ведомством министерства народного просвещения. Второй же, отчасти за недостатком деятельности, в значительной мере принимая на себя цензурные функции Синода, почти без различия стал рассматривать не только уже изданные книги, но и предназначавшиеся к печати рукописи. Синод лишь утверждал его заключения. С постепенным же выбытием из состава Комитета членов, поступавшие в него бумаги непосредственно представляемы были в Св. Синод и, по докладе оному, разрешались тем же порядком, как и прочие бумаги, поступавшие на имя Св. Синода, и особых производств по ним в Комитете заводимо не было“²⁹⁰³.

По инициативе секретного Комитета было введено правило, в значительной мере его облегчавшее. Всем цензурным комитетам было предписано, чтобы они о представляемых в Синод рукописях и книгах „не полагали впредь общего суждения своего до тех пор, пока каждый из членов не обратить надлежащего внимания на представляемое сочинение со всеми сделанными в нем цензором исправлениями, дабы таким образом представление Комитета имело надлежащую полноту и благонадежность“. Кроме того, цензорам было вменено в обязанность, чтобы они красными чернилами делали положительные указания, какие именно места в представляемом сочинении следует исключить, но никак не обводили бы чернилами сомнительные места, предоставляя исключение оных на произвол сочинителя или издателя“²⁹⁰⁴.

В своих отношениях к подведомственным ему учре-

—324—

ждениям секретный Комитет при Синоде копировал строгость секретного комитета, наблюдавшего за гражданской цензурой. Как синодальный комитет в своих отчетах, так и Протасов в своих докладах любили отмечать, что за преступлением тотчас последовало и наказание.

Более всего случаев поставления на вид комитетам разного рода упущений произошло в 1852 году. Как высшую меру предупреждения и пресечения Комитет употреблял отрешение от должности. Ей именно подвергся один из членов московского духовно-цензурного комитета.

В учредительном положении о синодальном цензурном комитете, как было выше указано, строго разграничивались сферы наблюдения обоих верховных цензурных учреждений на основании принципа невмешательства. Как общее правило это соблюдалось, но были и нарушения. Например, московскому дух.-цензурному комитету было поставлено синодальным комитетом на вид одобрение биографии Пожарского, как книги чисто-исторической и вместе предписано всем прочим комитетам не принимать на рассмотрение книги не духовного содержания²⁹⁰⁵.

Но зато, когда, напр., в Киеве в 1854 году была издана книга „О числе, мысль Порфирия Гоствило-Корниловича“ на комитет 2-го апреля было оказано со стороны духовной власти давление. Когда в книге оказались многие рассуждения, касающиеся догматов веры, Комитет 2 апреля объявил по гражданской цензуре следующее распоряжение светская цензура должна входить в сношение с цензурою духовною всякий раз, когда может возникнуть сомнение, Не подлежит ли книга, в целости или отчасти, рассмотрению той цензуры, хотя бы по прямому закону, как в настоящем случае, она и должна была поступить на раз-смотрение одной светской цензуры²⁹⁰⁶.

Чрез несколько месяцев (6 декабря 1855 г.) после восшествия на престол имп. Александра II, комитет 2 апреля прекратил свое существование. Видя наступление новых времен, сам его председатель барон Корф представил доклад на тему, что „Комитет в настоящее время не

—325—

только перестал быть полезным, но и сделался вредным“. Секретный Комитет при Синоде не сразу решился на такое самоубийство, хотя состоял уже лишь из двух членов. Он еще, вероятно, „выжидал“ и лишь в 1860 году прекратил свое существование²⁹⁰⁷.

Интересен довод, которым Синод мотивировал свое предположение о закрытии Комитета. Он дипломатичнее, чем соображения Корфа. „Св. Синод, говорится здесь, имея в виду, что в течение слишком семилетнего наблюдения сего Комитета за произведениями печатной духовной литературы не замечено им в действиях Духовной Цензуры ни одного случая, который бы указывал на необходимость продолжения подобного наблюдения на будущее время, полагает: означенный Секретный Комитет упразднить“²⁹⁰⁸.

Ал. Котович

—326—

XVI и XVII столетия нашей истории невольно обращают на себя внимание обилием соборов не только земских, для которых особенно первая половина XVII века считается золотым временем, но и соборов церковных, которые были в указанные столетия особенно часты, а потом, со времени учреждения Св. Синода, прекратились вплоть до настоящего времени, когда церковно-соборной жизни суждено по-видимому возродиться вновь. В общественно-политической жизни сейчас совершается великий важный переворот, все последствия и все значение которого трудно и предвидеть. Новые возникшие у нас общественные течения, проявившиеся с такою необычайною силою, естественно и неизбежно затронули и нашу церковную жизнь, так тесно всегда связанную у нас со всею жизнию общественною и государственною. Пробудившееся общественное самосознание, в лице верующих и преданных интересам церкви её сынов, обратило внимание на наши церковные порядки и стало находить, что наш современный церковный строй, все наше церковное управление, наша церковная жизнь вообще, во многом ненормальны, несогласны с духом и характером истинной церковной жизни, что и тут, как и в сфере общественно-политической, многое нужно изменить, исправить и прямо перестроить на новых истинно-церковных началах, и что обновление нашей церковной жизни должно совершиться как можно скорее. Высшая государственная власть признала Полную законность и справедливость стремлений общества обновить

—327—

и перестроить нашу церковную жизнь, только предоставила это сделать не современному Св. Синоду или наспех собранному из одних епископов собору, а настоящему всероссийскому будущему собору.

Итак, параллельно переустройству нашей общественно-политической жизни, должно совершиться обновление и переустройство всей нашей церковной жизни на будущем всероссийском соборе, это вопрос уже решенный. Естественно, как только вопрос о созыве будущего всероссийского собора окончательно был решен, немедленно явился другой вопрос: на каких основаниях и как именно будет перестраивать нашу церковную жизнь будущий всероссийский церковный собор? Ответом на этот вопрос и было устройство при Св. Синоде предсоборных комиссий, в состав которых вступили лица, вызванные по усмотрению обер-прокурора и по указаниям и рекомендациям членов Св. Синода, намечавших при выборе конечно только лиц им желанных, нужных и угодных, могущих, по характеру, направлению и свойству их работ и настроенности, служить отражением и подкреплением тех желаний, стремлений и интересов, какими воодушевлены высшие правительственные церковные сферы, в настоящее время заправляющие делами церкви.

Переустройство нашей церковной жизни и, прежде всего, переустройство нашего церковного управления, должно совершиться, заявляют, на прочных канонических началах, которые не были, по крайней мере во всей полноте, соблюдены при учреждении нашего Св. Синода. С этим согласны все, и потому предсоборные комиссии исходной точкой своих работ прежде всего полагают извлечение канонических основ и начал из постановлений и правил вселенских и поместных соборов, руководственное значение которых признано православною церковию, чтобы на этих началах и основах построить все наше будущее церковное управление и всю церковную жизнь. Но здесь сей час же встречаются и серьезные затруднения. Древние каноны можно понимать и толковать очень различно, почему они даже в старой Византии имели нужду в особых толкователях и передатчиках их применительно к пониманию и требованиям позднейшей жизни. Вполне

—328—

естественно поэтому, что и наши современные канонисты не редко очень расходятся между собою в понимании и толковании различных канонов и особенно в решении того, что нужно и можно по канонам и что нет, а это, конечно, сильно колеблет безусловное доверие к извлечению ими незыблемых канонических начал. Для перестройки современного строя нашей церковной жизни. С другой стороны, все древние каноны возникли и известным образом формулировались по требованию известных обстоятельств, известного времени, имели в виду удовлетворить определенные нужды и запросы современной им церковной жизни. Служа по своему общему характеру и направлению выражением духа и разума вселенской Христовой Церкви, они в то же время были не отвлеченные формулы и схемы, лишенные реального исторического содержания, а для данной жизни и времени – живые, реальные, действительные законы, рассчитанные на то, чтобы упорядочить и устроить современную им, определенную церковную жизнь. С этой стороны они являлись продуктом известного момента церковно-исторической жизни, порождением известных исторических условий и обстоятельств, а потому они, особенно в своих частностях и подробностях, своим так сказать историческим содержанием, конечно, не могут быть во всем и точно прилагаемы к совершенно другому времени, к другим совсем историческим обстоятельствам и условиям, к другим запросам, нуждам и т. под. Это соображение следует иметь в виду тем более, что внешние особенно формы строя своего управления, своих учреждений, их взаимоотношений и орудий деятельности, церковь всегда устрояет в соответствии с формами и строем того государства, среди которого она существует и действует, так что не государство приспособляет свой строй, отношения и пр. к порядкам церковным, а наоборот: порядки и учреждения церковные приспособляются к порядкам и учреждения государственным, почему перемены в последнем, всегда вызывают соответствующие перемены и в порядках церковных. И это понятно. Если в известном, например, государстве строго последовательно, сверху до низу, проведен всюду демократический принцип, если в нем всюду царить избиратель-

—329—

ное начало, а в то же время в церковном управлении и во всей церковной жизни всецело господствует принцип бюрократический, то несомненно эти два порядка не могут долго существовать рядом, и один из них обязательно должен уступить место другому, причем обыкновенно церковный строй всегда уступает государственному. В виду этого недостаточно еще, для реформы нашей современной церковной жизни, извлечь из соборных правил и постановлений канонические начала и основы, те нормы, по которым мы должны строить нашу церковную жизнь, а необходимо еще предварительно посмотреть: подойдут ли эти нормы под нашу современную жизнь. Ведь русский народ, его прошлая историческая и настоящая современная жизнь, условия его духовного и самого религиозно-церковного развития, вся его культура и пр. могут быть совершенно иные, нежели какие были в старой Византии, и то, что хорошо и пригодно было там, может быть не совсем хорошо и не вполне пригодно для нас. Нельзя же в самом деле хорошо сшить платье человеку по мерке, снятой с другого, не подходящего к нему ни по росту, ни по дородству, – ведь так сшитое платье нельзя будет и надеть.

Конечно извлечение принципов, начал и норм из древних канонов для благоустроения нашей современной церковной жизни, дело само по себе хорошее и совсем не лишнее, но под тем лишь необходимым и обязательным условием, если тщательно и по возможности всесторонне будет изучена и русская церковная жизнь в её историческом прошлом и современном настоящем, чтобы всем было очевидно и понятно, насколько и в каком виде нормы, созданные жизнью другого народа за тысячу слишком лет до нас, действительно пригодны и приложимы к нашей жизни. Никак нельзя опускать из виду и того немаловажного обстоятельства, что наша собственная церковная жизнь началась не сей час, а имеет свою очень длинную почти тысячелетнюю историю, в которой она тоже строила свое церковное управление, свои церковные нормы и отношения, при которых она жила и действовала как истинная церковь Христова, как неразрывная часть православной вселенской церкви, вела ко спасе-

—330—

нию во Христе души своих многочисленных пасомых, вносила свет Христова учения в среду неверующих племен и т. под. В виду этого, казалось бы, ближе и естественнее начать реформу нашей современной церковной жизни с изучения именно её собственного прошлого, и в нем прежде всего искать указаний как на наши сильные, так и на наши слабые церковные стороны, вскрыть истинные причины этих явлений, чтобы избегнуть повторения прежних ошибок, и найти верные пути неблагоустроенное заменить благоустроенным, отжившее новым здоровым и сильным, и чтобы в ней т. е. в самой же русской церковной жизни найти и развить силы, способные создать христиански цветущую народную церковную жизнь. Во всяком случае при добросовестном и не тенденциозном знакомстве с нашим собственным церковным прошлым, оно многому и очень многому может научить нас при реформе современной церковной жизни, может предохранить нас от тех невольных ошибок, в которые мы иногда впадаем единственно только в силу нашего недостаточного знакомства с нашим же собственным прошлым.

К сказанному следует прибавить и то, что Дух Святой, действовавший на соборах древней Византии, был присущ и тысячелетней почти жизни русской церкви, что Он присущ ей и сей час, и что поэтому она, руководясь общим духом и разумом вселенских канонов, воодушевляемая тем же вечно живым и действующим Духом Божиим, который, конечно, не закончил на всегда своей творческой зиждительной деятельности на созданном им в древней Византии, – русская церковь и сама может на своих соборах создавать для себя нужные, полезные и необходимые ей, по условиям данного времени и обстоятельств, церковные нормы и правила, пусть не всегда и не во всем согласные с нормами и правилами отжившей древности, но за то согласные с учением Христа и Апостолов, с общим духом и разумом вселенских канонов, и вполне удовлетворяющие религиозно-церковным нуждам и потребностям нашей современной жизни. Если бы наша современная церковная жизнь была во всем только копией и точным воспроизведением жизни древней Византии, то тогда конечно все созданное для благоустроения

—331—

тогдашней византийской церковной жизни целиком можно было бы прилагать и к нам. Но раз этого нет, то и нельзя без особого насилия над своею собственною церковною жизнию, и может быть во вред ей, только копировать в своих реформах отжившую византийскую старину.

Одною из самых поучительных для настоящего времени страниц родной нашей церковной старины служат церковные московские соборы XVI и XVII столетий, которые, по-видимому, в полной мере осуществляли собою идею соборного церковного управления, а в тоже время с замечательною наглядностью убеждают в том, чего нужно избегать и что нужно делать, что бы наш будущий всероссийский собор был истинным настоящим собором, а не одною только формою и видимостью собора.

Церковные соборы московской Руси XVI и XVII столетий можно подразделить на три группы: на соборы избирательные, на соборы неполные с их подразделением на меньшие и большие, и на соборы в собственном смысле или истинные, как их иногда называли современники²⁹⁰⁹.

—332—

Указанные три группы соборов различаются между собою по предметам их занятий и по их значению в церкви, и только отчасти по своему составу, так как последний для различных групп мог быть, в известных случаях, одинаков, почему состав собора не всегда может служить точным критерием для отличия одной группы соборов от другой.

Мы выделяем прежде всего в особую группу соборы, которые имели своею исключительною задачею выбор и поставление первоиерарха русской церкви, а также выбор и поставление епархиальных архиереев, почему и называем эту группу соборов избирательною. Признать эти соборы особою группою побуждает нас то обстоятельство, что они были в действительности одною лишь формою, не имевшею никакого соборного содержания, т. е. соборной собственно деятельности, так как на них не было никаких обсуждении и рассуждений, не делалось никаких соборных постановлений, не писалось никаких соборных актов, – это были соборы только по названию. Но это еще не все. На избирательных соборах в действительности не было никаких выборов, так как первоиерархов и всех вообще епископов у нас избирал только государь, а не собор. Если на дело выборов, на пример в патриархи, смотреть только чисто с внешней и формальной стороны, то покажется, что в патриархи как будто избирал собор, так как сохранились известия, что сначала освященный собор избирал кандидатов в патриархи, обыкновенно трех, а потом уже отправлялся к царю и предлагал ему из трех намеченных лиц избрать одно по своему усмотрению. Такой именно характер избрания патриарха собором и царем, по-видимому, подтверждается некоторыми даже соборными свидетельствами. В 1665 году патриарх Никон выразил желание добровольно оставить патриаршество и соглашался на поставление ему преемника, если приняты будут предлагаемые им условия, между которыми находилось и такое, чтобы его преемник был избран „не по власти мира сего“ т. е. не царем, а церковным собором, независимо от царя. На это щекотливое предложение Никона, хорошо знавшего дело, собор епископов, созванный для рассмотрения предложений Никона и составления на

—333—

них ответов, сказал следующее: „священный собор на сие отвеща: яко же древле содевашеся о избраний патриарха московского, – царское величество некроме священного собора избираше, такоже и священный собор помощи требоваше у царского величества о избраний патриаршеском, – тако и ныне; егда благоволит Бог избранию быти святейшего патриарха московского; тогда благочестивый царь и священный собор купно да изберут мужа верна, суща в православии“²⁹¹⁰. Ответ собора очень дипломатичен и представляет дело так, что патриарх всегда избирался „купно“ царем и священным собором, при чем ни одна сторона при избрании не перевешивала другой. Но неумолимые исторические факты решительно говорят против такого идиллического представления о выборе у нас патриархов – купно благочестивым царем и священным собором. Так первый патриарх Иов, еще ранее собрания церковного собора, был предъизбран государем и боярскою думою, и уже в предварительных с константинопольском патриархом Иеремиею переговорах выставлялся как будущий московский патриарх. Собранный же потом церковный собор, на предложение царя избрать патриарха, ответил та ким характерным заявлением: „что они (отцы собора) полагаются на волю его – благочестивого государя“, т. е. собор формально отказался от выборов патриарха, предоставив это дело исключительно усмотрению и воле государя, как это всегда потом и было. Лжедимитрий низложил патриарха Иова и на его место велел поставить своего избранника-грека Игнатия. Шуйский, низвергнув Лжедимитрия, низложил Игнатия, и на его место поставил патриархом своего сторонника – Гермогена. Польская боярская партия низложила Шуйского и вместе его ставленника патриарха Гермогена, и на место его снова возвела ранее низложенного Игнатия, но тот скоро совсем бежал из Москвы. Тогда патриарший престол в течение нескольких лет оставался не занятым, пока не возвратился из плена отец государя Филарет Никитич, который и сделался патриархом. Никон, как известно, избран был в патриархи царем Алексеем Михайловичем, что подтверждает и следующая современная событию заметка; того ж (1652) году,

—334—

июля в 25 день, по изволению Божию и по избранию государя царя и великого князя Алексея Михайловича самодержца всея Русии з’бояры и совсем вселенским собором поставлен бысть в царствующем граде Москве в патриархи ноугородцкий и великолутцкий митрополит Никон“²⁹¹¹. Собор 1660 года постановил низложить Никона и немедленно назначить ему преемника, как скоро на избрание нового патриарха государь даст свое богомудрое и преимущественное согласие с своим преизящным сигклитом“²⁹¹². Очевидно, патриархи избирались только царем, который об этом деле советовался и с своим преизящным синклитом, т. е. с боярскою думою. Впрочем, собор архиереев открыто и прямо отказывался от выбора патриарха, предоставляя это дело исключительно государю, и так поступал он не только в указанном нами случае: при выборе первого патриарха Иова, но и в последующее время. Когда в 1672 году умер патриарх Иоасаф II, то 5 июля государь велел, ранее им созванным в Москву епископам и другим властям, явиться к нему в столовую палату. Когда они пришли, „великий государь изволил властям говорить, что бы на патриаршеский престол избрали они кого всем освященным собором. И власти, встав, великому государю говорили: что о таком великом деле как ты, великий государь, укажешь“. В виду такого ответа властей государь заявил собору, что „мы соблаговоляем и соизволяем“ быть патриархом новгородскому митрополиту Питириму, которого собор и поставил в патриархи. Когда в 1690 году, 17 марта, умер патриарх Иоаким, то 23 августа государи пригласили к себе архиереев, архимандритов и весь освященный собор, т. е. белое духовенство: „и великие государи говорили архиереем, о избрании патриарши. И власти великим государем говорили: что о таком великом деле как они, великие государи, укажут: Государи, посоветовавшись с архиереями, указали на Казанского митрополита Адриана, который и был поставлен патриархом²⁹¹³.

—335—

Понятно почему древнерусские епископы даже сами так решительно отказывались от соборного избрания патриархов и предоставляли это дело всецело государю и его боярской думе. Московский патриарх был тогда слишком важное, видное и влиятельное лицо, не только церковное, но и государственное. Он был одним из самых близких к царю лиц, с которым государь советовался как о делах церковных, так и государственных. Царь и патриарх виделись почти постоянно, так как царь обязательно присутствовал на всех торжественных патриарших службах. Никон как на одну из причин неожиданного оставления им патриаршего престола указывал на то обстоятельство, что царь не стал ходить к тем службам, которые совершал патриарх, откуда он – Никон и заключил, что царь на него гневается. Цари очень часто приглашали на свои обеды патриархов, а патриархи царей. В Дворцовых разрядах постоянно встречаются такие заметки: „того ж дни ел у государя царя и великого князя Алексея Михайловича всея Русии святейший Иосиф патриарх московский и всея Русии, а с ним власти, а стол был по Грановитой палате, а у стола велел государь быть боярам и окольничим всем без мест“; или: „того ж дни ел у государя святейший Иосиф патриарх московский и всея Руссии, а стол был по столовой избе“. Такие же записи встречаются, когда государь обедал у патриарха: „того ж дни государь царь и великий князь Алексей Михайлович всея Русии ел у святейшего Иосифа патриарха московского и всея Русии, а у стола были бояре и окольничие, все без мест“; или: „того ж дни государь царь и великий князь Алексей Михайлович всея Русии ел у святейшего Никона патриарха московского и всея Русии“²⁹¹⁴. При такой так сказать постоянной и исключительной личной близости царя и патриарха, при их почти ежедневном взаимообщении естественно было, что кандидата в патриархи всегда избирал царь, избирал лицо ему хорошо известное и приятное. Странно было бы, при таких условиях, предо-

—336—

ставить выбор в патриархи собору, а не царю, так как собор мог выбрать такое лицо, с которым бы царь не мог и не пожелал бы иметь того постоянного близкого общения, какое он обычно имел с патриархом. А это могло бы повести даже к неожиданным осложнениям и столкновениям, как это и случилось, когда патриарх Никон разошелся с царем, причем недоразумения между царем и патриархом несомненно неблагоприятно отражались бы на всем ходе церковных дел, а в известной степени и на делах государственных. Вообще патриарх, не пользовавшийся личным расположением и доверием государя, не имел бы, сам по себе, должного значения и влияния и в церкви, и в государстве. Как ненормально тяжело было положение патриарха, не пользовавшегося расположением царя, это хорошо видно из тех горьких заявлений, какие своим приближенным делал патриарх Иосиф в последнее время своего патриаршества: „переменить меня, говорил он, скинуть меня хотят; а буде и не отставят, я сам за сором об отставке стану бить челом». При таких условиях, очевидно, патриарха мог избирать не собор, а только государь, при том из лиц, которые ему были нужны и которые ему нравились; собору вмешиваться в это дело было неудобно и на его долю только приходилось смиренно заявлять: „что о таком великом деле (выборе патриарха) как ты, великий государь, укажешь“.

Но если патриарха всегда избирал только царь, то что же значат те известия, которые говорят, что кандидаты в патриархи избирались на соборах, а царь избирал только из числа лиц, намеченных собором? Дело тут происходило, по нашему мнению, так: царь, заранее наметивши известное лицо в патриархи, сообщал об этом, до собрания собора, одному или нескольким архиереям, которые на соборе обязательно и вносили в число кандидатов указанное царем лицо, а к нему, ради соблюдения формальности, присоединяли еще двух лиц, и этих трех кандидатов собор представлял государю с тем, чтобы он выбрал из них одного по своему усмотрению. Понятно, что государи всегда избирали то именно лицо, какое они уже ранее предназначили в патриархи, благодаря чему

—337—

и получалось такое впечатление, как будто в патриархи избирал собор купно с государем, тогда как в действительности избирал только один государь. Все дело соборов в этих случаях состояло в том, чтобы соборно признать и церковно поставить в патриархи то именно лицо, которое изберет государь.

Не только патриархи, но и все епархиальные архиереи московской Руси тоже избирались не собором, не патриархом, не паствою, а государем. Известный протопоп московского Казанского собора Иоанн Неронов говорил Никону патриарху: „прежде сего совет имел ты с протопопом Стефаном (царским духовником), и которые советники и любимы были, и на дом ты к протопопу Стефану часто приезжал и любезно о всяком добром деле беседовал, когда ты был в игуменах, и в архимандритах, и в митрополитах. А которые богомольцы посланы государем блаженные памяти ко Иосифу патриарху, чтоб ему поставити, по его государеву совету, оных в митрополиты, и во архиепископы и епископы, иных в архимандриты, и игумены и протопопы, а ты с государем духовником протопопом Стефаном тогда был в советех и не прекословил нигде, а на поставлении их не говорил: „не-аксиос, сиречь недостоин“²⁹¹⁵. Из этих слов Неронова ясно видно, что кандидатов на митрополичьи, архиепископские и епископские кафедры, даже кандидатов в архимандриты, игумены и протопопы, конечно, на более видные и влиятельные места, избирал царь, а патриарху только приходилось посвящать указанных или присланных к нему царем лиц. Про свое время патриарх Никон так писал константинопольскому патриарху Дионисию: „ныне бывает (на Руси) вся царским хотением: егда повелить царь быти собору, тогда бывает; и ково велить избирати и поставити архиереем, – избирают и поставляют; и ково велить судити и обсуждати, – и они судят и обсуждают и отлучают.“ В своих ответах Паисию Лигариду Никон заявляет, что царь велить избирать и поставлять в архиереи только тех, „его ж любить“²⁹¹⁶. Благовещенского мо-

—338—

сковского собора дьякон Федор, как очевидец, рассказывает, что в московском Успенском соборе, в присутствии царя Алексея Михайловича, ставили в архиереи на Вологду Симона, игумена Свирского монастыря. Его рекомендовал царю митрополит Крутицкий Павел. Во время поставления Симон, при чтении им Символа веры, прочел по-старому „рожденна, а не сотворенна“. Тогда, раcсказывает Федор, „не хоте его царь поставити во архиепископы; озрелся, стоя, на Павла митрополита оного, и с яростию пыхнул, рек: ты мне хвалил его; не хощу его аз! И пойде с места своего. Павел же льстец припаде к нему и рече ему с клятвою: никако, государь, несть в нем того, но промолвился. И повелеша Симону паки символ глаголати. Он же справил речь ту по-новому речению, царь же возвратился на место, и поставиша его во архиепископы.“²⁹¹⁷ Очевидно, выбор и поставление епархиальных архиереев в древней Руси зависел от царя, который мог остановить даже самый начавшийся акт церковного поставления, если почему-нибудь поставляемое лицо показалось ему неудобным.

Причины почему государи московской Руси держали в своих руках выбор епархиальных архиереев, объясняются тем особым своеобразным положением, какое епископат занимал в древней Руси, и которое необходимо ставило его в полную безусловную зависимость во всем от государя.

Епископы московской Руси не были только духовными архипастырями, заботившимися о спасении душ своих пасомых, но и очень важными, с обширными правами и полномочиями, государственными чиновниками, управлявшими целыми обширными областями, владевшими с соподчиненными им монастырями очень значительными землями и множеством крестьян, причем им, на основании царских жалованных грамот, принадлежала в их земельных владениях власть административная, судебная и финансовая, и царские чиновники не имели даже права въезжать в архиерейские владения. Двор и вся обстановка архиерея московской Руси напоминали скорее владетельного

—339—

князя, чем смиренного духовного архипастыря и преемника Апостолов, так как у него, подобно князьям, были свои бояре, дети боярские, дворяне. Целый огромный штат разных чинов из служилых людей постоянно наполнял его двор и окружал его при всех входах и выходах. В его распоряжении, как органы его архиерейской власти, были, его собственные бояре, дворецкие, дьяки, тиуны, десятильники, недельщики, праветчики, доводчики, волостели, кравчие, чашники. В старое время у московского митрополита был даже свой полк, который являлся на войну вместе с княжескими войсками и имел своего особого – митрополичьего воеводу. Полк новгородского владыки составлял нечто самостоятельное и, кажется, навсегда подчинялся общему главнокомандующему. Подобно владетельному князю епископ московской Руси, чрез своих светских служилых людей, управлял не только своим домом совсем его обширным и сложным хозяйством, своими обширными землями, судил и рядил своих многочисленных крестьян, но чрез них же управлял и своею громадною епархией, всем подчиненным ему духовенством, которое, по отношению к своему епархиальному архиерею, было тяглым, податным сословием, так как оно облагалось в пользу епископа известными податями, которые собирали с него архиерейские служилые люди, творившие при этом суд и расправу над самым духовенством по всем делам. Словом, епископ московской Руси из архипастыря церкви, по всей обстановке и характеру своей жизни и деятельности, превратился в большего, богатого и очень властного мирского чиновника, и притом так, что чиновник почти совсем затирал в нем образ духовного архипастыря. Естественно было поэтому, что высшая светская правительственная власть т. е. государь, уступая епископу свои административные, судебные и финансовые права над известными землями и крестьянами, Дозволяя ему облагать податями в свою пользу все епархиальное духовенство, судить его во всем и управлять им, как тяглым сословием, дозволяя ему, как владетельному князю, иметь своих собственных бояр, детей боярских и дворян и вообще светских служилых людей, приглашая его, как важного сановника, на заседания бояр-

—340—

ской думы для решения мирских государственных дел, – не могла предоставить выбор и замещение кафедр епархиальных епископов собору иерархов, т. е. признать автономной епископскую коллегию, которая бы сама, только по своим видам и усмотрению, замещала угодными ей лицами вакантные места епископов и самую патриаршую кафедру. Это бы значило создать из епископата, при его тогдашней постановке, такую сильную во всех отношениях и тесно сплоченную своими интересами правительственную автономную коллегию, которая по своему могуществу и влиянию могла сделаться, в известных случаях, опасною силою и для государя. Поэтому простое благоразумие необходимо требовало от государей, чтобы епископы, наряду со всеми другими государственными чиновниками, назначались единственно государем, во всем зависели от его милости и усмотрения, во всем подчинялись ему безусловно. Если епископы очень тяготились этою своею всецелою зависимостью от светской власти и даже делали попытки освободиться от нее, то им, очевидно, для достижения этой цели, следовало прежде всего самим освободить себя от всего, что им дала государственная власть, и остаться только при том, что им дали св. Апостолы т. е. им следовало прежде всего перестать быть чиновниками и стать только духовными архипастырями, заботящимися не o мирских выгодах, высоком государственном положении, об исключительных мирских правах и привилегиях, а единственно о спасении душ своих пасомых, достигающими своих высоких христианских целей не мирскими государственными средствами, а только духовно-нравственным воздействием на своих пасомых, влияя на их совесть и убеждения мерами чисто-духовными, в духе евангельской любви и свободы. Апостолы по отношению к своей пастве не были „владыками“ И „великими господами“, как называли себя древне-русские епископы, не были они и чиновниками, наделенными от государей особыми правами и привилегиями; все это епископы получили не от Апостолов, а от государей, которые поэтому и смотрели на них не только как на архипастырей, но и как на своих чиновников, обязанных им безусловным повиновением. Попытка Никона и сочувствовавших ему русских архие-

—341—

реев освободиться из под зависимости светской власти, сделать епископскую коллегию автономною, и даже признать духовную власть высшею, чем светская, и – в то же время сохранить за епископами все исторически приобретенные ими от государей права, все те мирские выгоды и преимущества, какими их наделила та самая мирская государственная власть, против которой они восстали, – была, очевидно, совершенно несостоятельная затея, по самому своему существу.

К сказанному нужно прибавить и то, что московские государи, единолично избирая епископов, хорошо знали тех лиц, которых они назначали на кафедры. Как великие церковники, наши московские государи находились в постоянном общении с разными духовными лицами, особенно настоятелями и властями разных монастырей, из которых они обыкновенно избирали архиереев. Принимая их у себя, когда они являлись к ним в известные дни с поздравлениями и монастырскими подношениями, присутствуя на торжественных церковных службах, в которых всегда участвовали и монастырские власти, приглашая их вместе с архиереями к своему царскому столу в разные торжественные и праздничные дни, государи имели полную возможность лично познакомиться и узнать кандидатов в архиереи и заранее намечать тех лиц, которых они находили более подходящими для занятия архиерейских кафедр, которых к тому же в древней Руси было очень не много.

Итак, соборы, названные нами избирательными, которые, предполагается, должны бы были избирать патриархов и всех епархиальных архиереев, в действительности их вовсе не избирали, а собирались они только для того, чтобы торжественно признать царский выбор и торжественно посвятить в патриархи или епископы лиц, избранных государем. Очевидно, эти соборы не были соборами в собственном смысле, почему мы и снесли их в особую группу.

Вторую группу церковных соборов московской Руси XVI и XVII столетий составляют соборы не полные из так называемых „прилучившихся“ архиереев, причем эти

—342—

соборы подразделяются на два вида: на соборы меньшие и большие.

Неполные соборы составлялись из так называемых „прилучившихся“ архиереев, т. е. тех, которые в данное время случились в Москве, так что нарочитых вызовов других епархиальных архиереев на собор в этих случаях не было. „Прилучившиеся“ архиереи, однако вовсе не означало того, что архиереи попали в Москву случайно, по своим личным каким-либо нуждам и по своей воле. Этого не было и не могло быть. Архиереи древней Руси не смели по своему усмотрению оставлять своих епархий, и тем более по-своему только желанию появляться и жить в столице. Они являлись в Москву обязательно по-особому вызову и разрешению государя и патриарха, и только с их особого разрешения могли оставить столицу и возвратиться в свою епархию. „Прилучившимися“ они называются том смысле, что состав вызываемых в Москву архиереев чрез известные сроки постоянно изменялся, и ныне „прилучились“ в Москве одни архиереи, а завтра могли прилучиться уже другие, сменившие первых, но при этом они никогда не были случайными²⁹¹⁸. Термин „прилучившиеся“ в смысле случайности можно еще, пожалуй прилагать к иностранным восточным архиереям, которые, приезжая в Москву за милостынею, нередко надолго оставались в Москве и здесь, особенно со второй половины

—343—

ХVІІ века, приглашались на русские соборы, так что бывали даже такие случаи, что на некоторых неполных соборах иностранные архиереи составляли большинство сравнительно с русскими.

Необходимость частого присутствия в Москве большего или меньшего количества епархиальных архиереев вызывалась несколькими причинами.

Архиереи древней Руси, вместе с монастырями, были у нас богатыми землевладельцами, и имели на своих землях много крестьян. Они, как и другие помещики, должны были с своих земель отбывать разные государственные повинности: доставлять даточных людей на войну, доставлять определенные денежные налоги на военные издержки, доставлять провиант на государевых служилых людей, давать нуждающемуся государству взаймы деньги и т. под. Естественно, что государство, когда оно находилось в стесненных обстоятельствах и нуждалось в помощи и содействии всей земли, не могло обойтись без содействия духовных властей, которых оно всегда и призывало на совет, вместе с другими представителями земли, на свои земские соборы. И так как земские соборы, особенно, например, в первой половине XVII века, были очень часты и продолжались иногда очень долго, то и епархиальные архиереи, являвшиеся на земские соборы, по необходимости должны были подолгу жить в Москве. И помимо земских соборов присутствие архиереев в Москве всегда признавалось необходимым при обсуждении всех вообще важнейших государственных дел, так как архиереи с монастырями, представляя из себя одну из крупных финансовых и экономических сил страны, в то же время были царскими и всеобщими богомольцами, без благословения и одобрения которых считалось неудобным начинать и совершать какое либо важное общегосударственное дело, почему архиереи приглашались не только на земские соборы, но и на важнейшие заседания боярской думы. Даже по таким делам, которые, по видимому, к архиереям уже не имели решительно никакого отношения, государи однако советовались с ними. Например, мы встречаем такую заметку: „того ж числа (30 апр. 1675 г.) был у великого государя, после соборной обедни, великий господин свя-

—344—

тейший Иоаким, патриарх московский и всея России, со властями в верху в передней и сидели о посольском деле; а пошел от великого государя в восьмом часу дни“²⁹¹⁹.

Русские государи считали себя обязанными управлять не только делами государственными, но и церковными, руководя ими и направляя их согласно своим намерениям и целям. И если в делах государственных они проводили свою волю и свои предначертания чрез боярскую думу, то для проведения своих мер в церковной сфере они желали иметь, помимо митрополита, а потом патриарха, такой орган, который бы, подобно боярской думе, мог, по мере нужды и надобности, функционировать по делам церковно-религиозным, в качестве духовного совета при них. Для удовлетворения этой потребности и вызывались в Москву так называемые „прилучившиеся архиереи, с которыми царь мог всегда посоветоваться не только по делам государственным, но и по всем вопросам церковно-религиозным.

Присутствия в Москве нескольких архиереев требовали и текущие церковные дела, которые хотя бы и не имели общецерковного значения, но не могли, однако, быть решены властию одного митрополита или патриарха, а только архиерейскою коллегией, каковы, например, все судебные дела над епископами.

„Прилучившиеся“ архиереи, вызываемые на известное время в Москву, во второй половине XVII века получают другое название, сохранившееся за ними и в настоящее время, именно: „чередные“ или очередные. Когда умер патриарх Иоаким, то государи „посылают свои царские указы по архиереев разных градов епархий... чередным же тогда присутствующим архиереом, во время жизни и правления блаженного успения святейшего Иоакима патриарха, и по смерти его оставльшимся и сущим в царствующем градно Москве... дабы собор, яко архиерей православнии и их царского пресветлого величества богомольцы, купно вси сотворили и совет изнесли“ об избрании преемника Иоакиму²⁹²⁰.

—345—

„Чередные“ епархиальные архиереи вызывались в Москву всегда по особому указу государя, без которого они ни под каким видом не могли явиться в столицу²⁹²¹.

Очередной архиерей, прибыв в Москву и заявив о своем приезде начальнику большего дворца, в назначенный ему срок прежде всего являлся к государю или, как тогда говорили, был „на приезде у руки великого государя“, а затем являлся к патриарху, от которого получал благословение. В Дворцовых разрядах мы читаем; „того ж году (1675) были на приезде, на праздник – Богоявление в день, у руки великого государя и у благословения святейшего Иоакима“ Филарет митрополит нижегородский и Варсонофий архиепископ смоленский. Прослужив назначенный срок в Москве, очередной архиерей просил государя и патриарха об отпуске в епархию, и, получив его, являлся „на отпуске“ к государю и патриарху. „Того ж году (1674). декабря в 26 день, говорят дворцовые разряды, пожаловал великий государь и святейший Иоаким, патриарх московский и всея России, отпустили властей с Москвы (Корнилия митрополита новгородского, Иоасафа митрополита казанского и Иону епископа вятского) и у руки на отпуске у великого государя и у благословения святейшего Иоакима, патриарха московского и всея России, были“. Или: „того ж году (1675), генваря в „день пожаловали великий государь и святейший Иоаким, патриарх московский и всея России, отпустили с Москвы домой Иосифа митрополита рязанского и муромского, к себе на Рязань». Или: „того ж числа (24 февр.1675 г.) пожаловали великий государь и святейший

—346—

Иоаким патриарх московский и всея Русии на отпуске: великий государь к руке, а святейший Иоаким патриарх к благословению Симона архиепископа вологодского и белозерского“²⁹²².

На какой срок вызывались в Москву очередные архиереи, это видно из грамоты государей 1685 года киевскому митрополиту Гедеону Четвертинскому, утверждающей права и преимущества киевского митрополита, где между прочим говорится: „а по обыкновению великороссийских преосвященных митрополитов, в наш царствующий град Москву на годовое и полугодовое время его не вызывати.“²⁹²³Значит, в Москве сложился такой обычай, что епархиальных архиереев вызывали на очередь или на полгода или на год, по истечение которых их отпускали в епархию, а на место отбывших свою очередь вызывали других. Это подтверждается и теми записями, какие дошли до нас об участии очередных архиереев в церковных службах в Москве, из которых мы можем видеть: кто, когда и сколько времени из епархиальных архиереев был в Москве. К сожалению, такие записи без перерывов и в подробном виде, т. е. с именным перечислением служащих архиереев сохранились только за 1673, 1674 и 1675 года. Но все-таки и они дают нам некоторую возможность, хотя бы отчасти, осветить фактически интересующий нас вопрос. В 1672 году мы встречаем в Москве очередных митрополитов: Питирима новгородского, Парфения астраханского, Илариона рязанского и Филарета нижегородского; архиепископов: Варсанофия смоленского, Стефана суздальского и Иосифа коломенского и того: семерых очередных архиереев. К сентябрю 1673 года все они уже оставили Москву и на место их явились новые, которые и выступают в церковной службе 11-го сентября. Это были митрополиты: Иоаким новгородский, Корнилий казанский, Иона ростовский; архиепископы: Иоасаф тверской и Арсений псковский и того: пять архиереев. Из них Иоаким новгородский 23 июля 1674 года избирается в патриархи; второй Корнилий казанский, переведенный в Новгород, пробыл в Москве с

—347—

11-го сентября 1673 года до 26 декабря 1674 года, – значит пробыл на очереди год и три месяца; Иона ростовский пробыл в Москве с сентября 1673 года по 7 января 1675 года, – значит пробыл в Москве на очереди год и четыре месяца; архиепископы: Иоасаф тверской пробыл в Москве с сентября 1673 г. до начала марта 1674 г. т. е. полгода; Арсений псковский пробыл в Москве с сентября 1673 г. до начала апреля 1674 г. т. е. семь месяцев; Симон вологодский, прибывший в Москву в марте 1674 г., отпущен из Москвы 25 февраля 1675 года т. е. пробыл в Москве на очереди почти год; Стефан суздальский прибыл в Москву 17 августа 1674 года, а уже 21 ноября в службах более не участвует и значит, почему то был отпущен из Москвы только после трехмесячного пребывания в ней. Что такой краткий срок пребывания архиерея на очереди считался ненормальным, это видно из того, что тот же Стефан, уже чрез восемь месяцев – в августе 1675 года, снова был вызван в Москву на очередь. Иосиф коломенский явился в Москву 1-го сентября 1674 г., а был отпущен 29 мая 1675 г. т. е. пробыл девять месяцев. Иона, епископ вятский, помечается присутствующим в Москве17 августа, а 26 декабря был уже отпущен в свою епархию и в Москве значит пробыл с небольшим четыре месяца.

Из приведенных данных, какие только сейчас доступны нам (говорим за себя), видно, что митрополиты, являясь в Москву на очередь, проживали здесь более года, а архиепископы одни по году, другие по полгоду, а некоторые даже и того менее. Значит, показание грамоты государей Гедеону Четвертинскому, что в Москве существует обычай вызывать епархиальных архиереев в Москву на полугодовые и годовые сроки в существе вполне верно, только эти полугодовые и годовые сроки строго не выдерживались, а иногда были несколько длиннее, иногда несколько короче, смотря, очевидно, по тем или другим обстоятельствам. Но во всяком случае самый факт вызова епархиальных архиереев на очередь в Москву не подлежит ни малейшему сомнению.

Соблюдался ли какой-либо раз строго определенный порядок или определенная очередь при вызове епархиаль-

—348—

ных архиереев в Москву, по неимению у нас (говорим за себя) данных, сказать не можем. Только одно можно заметить, что архиереи отдаленных епархий реже вызывались в Москву, чем ближайших, а сибирский, например, архиепископ, а потом митрополит, конечно, вследствие отдаленности его епархии, почти и совсем не вызывался в Москву. По крайней мере мы встречаем его в Москве только два раза.

Относительно промежутков времени, чрез какие один и тот же архиерей призывался на очередь в Москву, мы можем отметить такой факт: Филарет митрополит нижегородский был на очереди в 1672 году и затем снова вызван в январе 1675 года; Варсонофий архиепископ смоленский был на очереди в 1672 году, а в первых числах января 1675 года был вызван вновь; Иосиф архиепископ коломенский был на очереди тоже в 1672 г., а снова был вызван в январе 1875 года. Значить, все указанные архиереи вызывались на очередь чрез два года. Держались ли этого правила при вызове в Москву очередных архиереев всегда и относительно всех вообще архиереев, кроме указанных, не знаем. Очень возможно, что и всех других архиереев вызывали на очередь не ранее как чрез два года.

Что касается количества вызываемых на очередь архиереев, то в этом отношении не было чего-либо строго определенного, число их в разное время было не одинаково и постоянно изменялось. Так летом 1672 года в Москве очередных митрополитов было четыре, архиепископов три, всего 7. В 1673 году митрополитов было три, архиепископов два, всего – 5. В 1674 года, до 12 апреля, состав очередных архиереев оставался тот же, что и в 1673 году; но с 12 апреля 1674 года уходит один архиепископ, так что архиереев очередных остается в Москве только – 4. 19 апреля новгородский митрополит Иоаким делается патриархом, так что очередных остается два митрополита и один архиепископ, всего – 3. 17 августа появляется новый митрополит, новый архиепископ и один епископ, всего становится – 6. 1-го сентября появляется еще новый архиепископ и всех становится-7. 14 сентября появляется еще новый очередной митрополит и всех ста-

—349—

новится – 8. 21 ноября уходит один архиепископ, а 26 декабря сразу отпускают двух митрополитов и епископа, так что всех очередных остается – 4. Января 6-го 1675 г. являются вновь один митрополит и один архиепископ, но за то 7-го января отпускается в епархию один митрополит, а около 12 числа другой, так что всего остается – 4. Но 7 февраля является новый митрополит и всего становится – 5. Очевидно количество очередных архиереев в Москве было в разное время не одинаково и постоянно изменялось: иногда число доходило до восьми, а иногда падало даже до трех.

Постоянною обязанностью и занятием проживавших в Москве очередных архиереев было, кроме участия в соборных заседаниях, совершение торжественных церковных служб, по назначению патриарха. Каждый архиерей являлся в Москву с своим собственным протодиаконом и с своим хором певчих. Когда они назначались совершать службы в разные соборы, монастыри и приходские церкви (в их престольные праздники), тогда обыкновенно пел хор архиерея, который первенствовал на службе²⁹²⁴.

—350—

Торжественные службы в Москве тогда были очень часты: торжественно служили в дни рождений и именин государя, государыни и всех членов царской семьи; по умершим служили заупокойные и поминовенные службы, и все такие службы заканчивались обыкновенно торжественными царскими обедами, на которых присутствовать архиереям было обязательно. Торжественными службами праздновали все церковные праздники, не только общие, но частные храмовые, так что служб набиралось очень и очень много. К этим частым службам присоединились еще очень частые крестные ходы, в которых обязательно участвовали назначаемые в них очередные архиереи. Самовольно, без назначения патриарха, архиерей никогда в Москве служить не мог. Но все-таки и в те дни, когда он нигде не служил по назначению, для него обязательно было присутствовать на всех церковных службах в соборе, где был патриарх, и уклонение от этой обязанности могло вызвать порицание со стороны патриарха. В Дворцовых

—351—

разрядах мы встречаем такую заметку: „того ж числа (8 авг. 1675 г.) указал святейший Иоаким, патриарх московский и всея Русии, Стефану, архиепископу суздальскому и юрьевскому, ездить в соборную церковь к себе беспрестанно, а служить ему, архиепископу, без своего благословения святительского не указал“²⁹²⁵.

Несомненно, что отбывание епархиальными архиереями своей очереди в царствующем граде Москве, было для них обязанностью очень тяжелою. В Москве епархиальный архиерей находился под постоянным, очень бдительным и крайне стеснительным для него надзором патриарха и светского правительства, он должен был соразмерять здесь каждый свой шаг и поступок, чтобы как-нибудь не вызвать неудовольствия, а то и прямо замечания начальства. Большая часть его времени была занята очень длинными, утомительными церковными службами, крестными ходами, деловыми заседаниями, парадными обедами, – уклоняться от исполнения всех этих обязанностей он не имел возможности. В своей епархии „великий господин“, неограниченный „владыка“ и бесконтрольный распорядитель не только своих личных поступков и деятельности, но жизни и деятельности множества подчиненных ему и зависящих от него лиц, в Москве он становился в подчиненное зависимое положение, и не мог сделать ни единого самостоятельного шага; – великий господин дома, в Москве превращался в очень маленького господина, обязанного заискивать и угодничать пред сильнейшими и большими его господами; ему в Москве приходилось в мороз, по часу и по два дожидаться на крыльце, пока больший его владыка и великий господин велить впустить его в свою переднюю. Епархиальный очередной архиерей прекрасно понимал, что пребывание в Москве было для него экзаменом, искусом, который он должен во чтобы то ни стало пройти с успехом, чтобы не испортить своей архиерейской карьеры. Естественно, что очередной епархиальный архиерей напрягал в Москве все свои силы, пускал вход все свое уменье, чтобы с успехом выдержать экзамен благополучно возвратиться в свою епархию. Вероятно, боль-

—352—

шинство епархиальных архиереев ехало в Москву не особенно охотно; но зато, исполнив успешно хлопотливую и тяжелую повинность, с удовольствием спешило возвратиться в свои епархии.

Когда и как сложился и развивался у нас институт „чередных“ епископов, которых мы отождествляем с „прилучившимися“, не знаем, но несомненно он существовал уже в XV веке. Первый в Москве, поставленный независимо от константинопольского патриарха митрополит – Иона, в своей прощальной грамоте владимирскому и берестийскому епископу Даниилу, говорит: „мы простихом его и благословихом, с всеми нашими детми и с служебникы, с архиепископом и епископы рускыми на шия митрополия, елиции в сие время прилучишася при нас“²⁹²⁶. Потребность иметь в Москве хотя бы не многих очередных архиереев для советов и решения возникавших разных церковных дел, которые не мог решить один митрополит или патриарх, была так естественна и настоятельна, в виду особых территориальных условий древней Руси, что к этому средству правительство должно было прибегнуть очень рано. Русские епархии занимали тогда собою огромные пространства, многие из них были крайне далеки от столицы, дороги в то время были чрезвычайно плохи, а в некоторые времена года и совсем не проездны. Чтобы архиерею более или менее отдаленной епархии попасть в Москву с целою свитою и даже хором певчих, требовалось много сборов, хлопот, времени, и то только под условием, что состояние пути допускает поездку. В виду этого обсуждение неожиданно возникавших и требовавших немедленного или во всяком случае скорого решения дел, не могло бы состояться при указанных условиях, приходилось и дела неотложные отлагать на очень долгое время, пока вызванные епархиальные архиереи, получив предварительное извещение, могут приехать в Москву. Все эти неудобства и неизбежные затруднения, которые могли иногда иметь серьезные неблагоприятные последствия для правильного и беспрепятственного течения дел, уничтожались сами собою, когда в Москву

—353—

стали, более или менее правильно, вызывать очередных архиереев. Мы не можем сказать, когда этот обычай сложился окончательно и стал действовать непрерывно, так что менявшиеся в своей очереди архиереи всегда, без перерывов, в том или другом количестве, находились в Москве. Одно только несомненно, что к семидесятым годам XVII века, этот обычай уже окончательно сложился и действовал вплоть до учреждения Св. Синода. Вероятно дело шло так: сначала очередные архиереи, конечно из ближайших епархий, вызывались в Москву только в особых случаях и, по решении ими известных дел, возвращались в свои епархии и немедленно не заменялись другими, вновь вызываемыми архиереями, так что между их вызовами в Москву были, смотря по обстоятельствам, более или менее продолжительные промежутки. Но с течением времени жизнь все более усложнялась, все настоятельнее и чаще являлась потребность в соборах прилучившихся епископов, и они все чаще и чаще стали появляться в Москве, пока наконец не пришли к мысли постоянно иметь в Москве нескольких епархиальных архиереев, удерживая их на более или менее продолжительное время. А чтобы надолго одних и тех же архиереев не отрывать от их епархий, стали вызывать на известные сроки по очереди: ныне одних, завтра других, и таким образом к семидесятым годам XVII века прилучившиеся архиереи превратились в очередных. Значит, у нас до Петра 1-го самой практикой церковной жизни уже создано было особое церковно-правительственное учреждение, ведущее текущие церковные дела и состоящее из нескольких вызываемых на известные сроки в Москву епископов, т. е. создано было нечто вроде Св. Синода. В виду этого думать, что Петр, учреждая Синод, сделал в церковном управлении что-то у нас невиданное, новое, небывалое, им сочиненное чуть не по иноверному ино странному образцу, есть чистое недоразумение, основанное на недостаточном ознакомлении с своею собственною церковною стариною; в действительности Петр, учреждая Синод, взял, известным образом приспособил и узаконил то, что уже ранее существовало, что создано было нашею же собственною церковною жизнию.

—354—

Соборы из прилучившихся или очередных архиереев занимались рассмотрением и решением только текущих дел, не имевших общецерковного характера и значения, они не устанавливали общецерковных норм, не издавали распоряжений, касающихся всей церкви, не решали вопросов веры и благочестия, а только обсуждали и решали относительно частные случаи, входившие в специальную архиерейскую компетенцию, почему эти соборы по большей части состояли из одних только епископов и только иногда, по особым обстоятельствам, к ним присоединяли еще несколько архимандритов, игуменов и представителей белого духовенства. На этих соборах рассматривались и решались дела главным образом касающиеся проступков и неправильных действий как самих епископов, так и разных членов клира, почему на такие соборы можно смотреть как на высшее судебное духовное учреждение, только действовавшее не постоянно, а по временам; причем когда судился епископ, – архимандриты, игумены и белое духовенство на соборе не присутствовали, когда судился низший член клира, и притом чем либо выдающийся и популярный, на собор, кроме епископов, приглашались еще архимандриты, игумены и белое духовенство. На этих соборах царь лично не присутствовал, не присутствовал, не присутствовали на них и члены боярской думы, но царь имел на них своих представителей – кого-либо из своих бояр и дьяка.

Соборы из прилучившихся епископов, с половины XVII века, нередко называются в документах, да и сами себя называют „преосвященный собор“, „святительский собор“, „архиерейский собор“, „архиерейское собрание“, причем все эти названия имеют в виду выразить одну и туже мысль, что такой собор в большинстве случаев составлялся из одних архиереев, и потому был собором неполным, ненастоящим, так как, с одной стороны, на нем не было всех архиереев страны, с другой – ему не доставало необходимых членов настоящего собора: монашества, белого духовенства и мирян.

„Преосвященные“ или неполные соборы древней Руси были нечто в роде нынешнего св. Синода, состоящего тоже не из всех архиереев, а только из вызываемых на очередь и потому постоянно меняющихся. Но между ними было

—355—

и важное различие, как в учреждении судебном. Все судебные решения Синода, как высшей инстанции, есть окончательные и обжалованию не подлежать; тогда как судебные решения древнерусского собора из прилучившихся епископов были не окончательные. Недовольный их решением, находя, что оно неправильно и не законно, всегда мог апеллировать к другому, так называемому большему собору, который обязан был пересмотреть вновь все дело, и постановить свое решение независимо от состоявшегося ранее. Этот другой – больший собор образовывался обыкновенно таким образом, что к прежнему составу собора из прилучившихся епископов, чрез особый царский вызов, присоединяли несколько новых архиереев и, смотря по лицу и важности обвинения, к архиереям присоединяли еще иногда нескольких представителей из белого и черного духовенства. Этот-то второй собор, с увеличенным составом членов, и назывался, по отношению к первому – меньшему, „большим“ собором, „совершенным собором“, а иногда даже „великим собором“, и представлял из себя высшую судебную инстанцию, куда апеллировали лица не довольные решением первого – меньшего собора.

O разделении неполных соборов на меньшие и большие, в смысле низшей и высшей судебной инстанций, мы находим прямые и ясные указания. „В нынешнем, господа, 7171 году (1663 г.), июля в 17 день, посланы вы (газский митрополит Паисий Лигарид и астраханский архиепископ Иосиф) от великого государя и от нас – всего преосвященного собора в Воскресенский монастырь к бывшему патриарху Никону говорити, что ведомо учинилось великому государю и нам – преосвященному собору“, что Никон будто бы проклинал царя. „И ныне нам – преосвященному собору... ведомо учинилось“, что Никон не хотел выслушать посланных „от великого государя и от нас – преосвященного собора“. „И мы, преосвященный собор, сих ради всех дерзновений его (Никона) вышеписанных, приговорили, что ему, Никону патриарху, быти в Воскресенском монастыре, в который он сам, оставя патриаршество, пришел своею волею, не исходну до совершенного собору. А и большему собору употребилось быти его же ради Никонова дерзновения, что

—356—

он Никон, бывший патриарх, ни во что вменил прежде бывшее собрание архиерейское о его патриаршем оставлении²⁹²⁷. Или например: „в прошлом во 168 году (1660 г.), по божественному повелению благочестивейшего государя, собравшися преосвященный собор в богохранимый царствующий град Москву, и снидохомся в крестовую патриаршу палату: митрополити, архиепископи и епископи. И в то время великий государь прислал к нам, преосвященному собору, обыскные речи с боярином Петром Михайловичем Салтыковым, да с думным диаком Алмазом Ивановым, о Стефане, архиепископе суздальском, по челобитью и извету того же суздальского града соборного попа Никиты, и чтоб нам по тем обыскным речам правильно об этом Стефане архиепископе поразсудить; и у того дела великий государь указал с нами, архиереями, быть боярину своему Петру Михаиловичу Салтыкову, да думному диаку Алмазу Иванову. И тех обыскных речей мы соборне с боярином и диаком слушали, и по тем обыскам и речам познали“, что архиепископ Стефан попом Никитою оклеветан. И тогда, т. е. в 1660 году преосвященный собор в виду того, что архиепископ Стефан „возненавиден того града людьми“, перевел его из суздальской епархии в Москву, в Архангельский собор, а поп Никита за клевету подвергнуть был запрещению. Но в 1661 году, февраля 5-го, архиепископ Стефан „ту соборную архангельскую церковь оставил, и в ней служить не стал самовольно. И в нынешнем 171 году (1661 г.), маия в 26 день, по указу великого государя преосвященный собор: Лаврентий митрополит казанский и свияжский, Питирим митрополит сарский и подонский, Паисий митрополит газский, Феодосий митрополит сербской земли вершацкий, Филарет архиепископ смоленский и дорогобужский, Иларион архиепископ рязанский и муромский, Иосиф архиепископ астраханский и терский,

—357—

Нектарий архиепископ погониатский, Александр епископ Вятский и великопермский – в крестовой патриарховой палате Стефана архиепископа допрашивали“, почему он не стал служить и самовольно оставил архангельский собор? На это архиепископ отвечал: „потому-де я не служу у архангельские соборные церкви, что-де я от свого престола, к которому поставлен сперва – в Суздаль, изгнан, и то её ради скорби никогда в ней с чистою совестию не служил, и впредь в той церкви за тем же не могу служити до совершенного собора“. Преосвященный собор приговорил архиепископа Стефана на житье в монастырь, какой укажет государь. Чрез несколько времени архиепископ Стефан подал государю челобитную, в которой объясняет, что за ослушание государю „и святительского собора приговору“, он сослан в ростовский Борисо-Глебский монастырь, „под запрещением от святительского собору“ и теперь, в виду его тяжской болезни, просить дать ему от собора разрешение. С своей стороны суздальский поп Никита, запрещенный собором за ложный извет на архиепископа Стефана в 1666 году подавал государю о разрешении челобитную, в которой запретивший его собор называет „архиерейским собором“²⁹²⁸.

Чтобы лучше видеть, что такое были у нас соборы меньшие и большие, приведем несколько фактических данных. В 1653 году патриарх Никон собрал собор для суда над протопопом московского Казанского собора Иоанном Нероновым. На соборе, кроме председателя, патриарха Никона, были архиереи, архимандриты, игумены, протопопы и священники, так что собор был очень разнообразного состава. Собор произнес запрещение на Неронова и сослал его на смирение в монастырь. Но Неронов счел себя неправильно осужденным и публично стал заявлять в челобитных царю, царице, в письмах к царскому духовнику и всюду, что Никон осудил его неправильно, пристрастно, беззаконно. Тогда патриарх Никон, в виду протестов Неронова, в 1656 году собрал на него новый – больший собор, на котором, кроме самого Никона, были: антиохийский патриарх Макарий, пять митрополитов.

—358—

из них два иностранца, четыре архиепископа и один епископ, восемнадцать архимандритов, десять игуменов, восемь протопопов и, кроме того, говорить соборное деяние, „священницы и диакони мнози, еслико их случися быти“. Этот новый – больший, чем в 1653 году, собор на Неронова, поясняет соборное деяние, созван в силу 12 правила антиохийского собора, „глаголющему сице: извержен быв из сана, аще притужает церкви, возвещая о себе, да просить к большему собору приступити и судитися: и каков суд тии изнесут нань, в том да пребывает. Аще же и потом противу глаголет, да не имать оправдания. Толкование. Аще который епископ, или презвитер, или диакон, извержен быв от сана собором, и мнит, яко без правды извержен бысть, се правило не возбраняет, на паче повелевает ему к большему собору приступити и судитися, и от того исправитися, в них же мнится прав быти, на превращение изнесенного нань суда от собора того“²⁹²⁹. 18 декабря 1664 года патриарх Никон неожиданно прибыл из Воскресенского монастыря в Москву, явился, во время службы, в Успенский собор, где местоблюститель патриаршего престола, ростовский митрополит Иона, принял от него благословение. По поводу этого поступка митрополита Ионы, который, по заявлению государя, „до большего собора сообщения с ним (Никоном) не должен иметь“, по повелению царя 22 декабря, в патриаршей крестовой палате, собрался собор из прилучившихся“ в то время в Москве митрополитов: Павла сарского, Паисия газского, Космы амасийского, Макария гревенского, Феодосия сербского и архиепископа погоянинского Нектория. Собор этот временно отстранил митрополита Иону от местоблюстительства патриаршего престола и даже совершения служб, но в то же время признал, что окончательное решение этого дела требует созвания большего собора. Действительно 10 февраля 1665 года, по делу митрополита Ионы, собрался новый – больший собор из одиннадцати архиереев, на котором Иона принес покаяние в своем проступке, оставлен был по-прежнему митрополитом ростовским, но лишен был звания патриаршего местоблюстителя²⁹³⁰. В 1660 году госу-

—359—

дарь собрал собор, чтобы окончательно решить вопрос о Никоне и выборе ему преемника. На этом соборе, в качестве присутствовавших членов подписалось 16 архиереев, между которыми были три греческих и один сербский, 29 архимандритов, 13 игуменов, 5 протопов и старец Епифаний Славинецкий. Кроме подписавшихся на соборе были конечно и другие лица, которые не подписывались под соборными деяниями. Собор, значит, был очень многочисленный и разнообразный по своему составу. Продолжался он очень долго, именно; открыт был 17 марта, а закончился 14 августа, т. е. тянулся почти пять месяцев. На нем подробно исследовано было все дело оставления Никоном патриаршей кафедры, делались и русскими и греческими архиереями выписки из всевозможных правил применительно к случаю, и наконец собор пришел к единодушному решению на место Никона избрать и немедленно поставить нового патриарха. Это свое решение члены собора ради торжественности подписали в Успенском соборе в присутствии царя и всего царского синклита²⁹³¹. Таким образом этим собором, который, собственно, был судом над Никоном, последний был признан виновным в своевольном оставлении патриаршей кафедры и потому соборно присужден был к лишению патриаршества, а на его место решено было немедленно избрать нового патриарха. Но Никон не признал правильным состоявшегося о нем соборного постановления, решительно и энергично, заявлял, что собор 1660 года не имел права судить его, что это был не собор, „а сонмище иудейское“, как выражался он, так как судить его – Никона имеет право только константинопольский патриарх, а не подчиненные ему и, в большинстве, им же поставленные русские епископы. Этот протест Никона царь принужден был признать заслуживающим полного внимания, и потому требующим созвания нового – большего собора для окончательного суда над Никоном т. е. признал, что должна быть образована новая высшая судебная инстанция для суда над Никоном, которая вновь рассмотрит все дело и так или иначе порешить его окончательно. В силу такого положе-

—360—

ния дела приговор собора 1660 года о лишении Никона патриаршества и немедленном избрании на его место другого лица, не был приведен в исполнение, а отложен до созвания нового – большего собора, на который, как известно, приглашены были греческие восточные патриархи. В их присутствии, в 1666 году, и состоялся больший, сравнительно с 1660 годом, собор, который вновь пересмотрел все дело Никона и окончательно осудил его, после чего немедленно был избран и поставлен новый патриарх, преемник Никона. Значит в деле суда над Никоном собор 1660 года, несмотря на свой очень большой и разнообразный состав, играл роль низшей судебной инстанции, собор же 1666 года с восточными патриархами, роль высшей апелляционной инстанции, один был меньшим, другой сравнительно с ним большим. Поэтому название собора 1666–1667 года, на котором присутствовали восточные патриархи, большим собором, как обыкновенно называют, неправильно. Это не большой собор, а больший. Но больший собор, покончивши судебное дело, по поводу которого он созывался, мог потом, если был полного состава, заниматься и решением всех других уже общецерковных имевшихся тогда дел, т. е. из высшей судебной инстанции он превращался в истинный или настоящий соборе.

(Продолжение следует).

Н. Каптерев

—361—

Когда вы входите в базилику св. Петра в Риме, то охваченные её величием и роскошью, вы принимаетесь осматривать прежде всего все то, что импонирует вашему взору, вашему чувству эстетическому и религиозному.

Овладев первым чувством удивления и даже какой-то растерянности, какая охватывает вас едва вы переступите порог церкви при виде грандиозности самого храма, вы направляетесь затем к самому центру, который, притягивает вас тысячами огней, мерцающих в красивых бронзовых лампадках.

Здесь, под великолепным балдахином из темной бронзы находится алтарь, воздвигнутый над гробницей св. апостола Петра. Вы преклоняете колена и идете затем к его знаменитой черной статуи; её правая нога, стертая от благоговейных прикосновений к ней многомиллионной толпы заставляет думать вас о длинном ряде веков, в продолжении которых проходило пред нею столько народов.

Вы любуетесь великолепными иконами из мозаики, воспроизведенными с картин величайших художников Италии в лучший рассвет её искусства, вы останавливаетесь пред грандиозными памятниками пап, гордо восседающих на своих тронах, с простертыми для благословения руками, в которых чувствуется не столько благословение, сколько гордое сознание власти.

Странное и разнородное чувство вызывают в вас эти папские памятники, эти гордые властные фигуры, превратив-

—362—

щие величайший в мире храм, посвященный бедному рыбаку, в свой мавзолей, в символ своей несокрушимой власти.

Но впечатление это со временем, когда вы остаетесь в Риме и проникаетесь глубже в суть католичества, в его историю, становится для вас более понятным и перестает неприятно поражать вас, как при первом посещении св. Петра.

Вы продолжаете осматривать алтари, роскошный мрамор, где есть столько прекрасных деталей, которые вы не скоро заметите, поглощенные тем, что прежде всего бросается в глаза, а этого здесь так много, что, осмотрев лишь часть храма, вы уже употребили на него много времени.

Вы возвращаетесь еще и еще много нового открываете в нем. Наконец вы уходите, унося с собою огромное эстетическое наслаждение; но оно не соответствует чувству религиозному, которое, если вы православный, остается в вас неудовлетворенным. Это папский мавзолей, а не церковь, повторяете вы; здесь Богу отведено мало места, и нам, православному славянству все это чуждо, хотя и прекрасно; здесь нет ничего связующего нас с Римом; никакого воспоминания, которое говорило бы „нашему“ чувству.

Под этим впечатлением вы оставляете Церковь. Но вы проходите мимо маленькой капеллы, находящейся с правой стороны от входа, рядом с притвором, где находится знаменитое, милосердие“ (Pieta) Микеланджело.

Капеллу эту заметить трудно. К ней ведет небольшая дверь под памятником Льва XII, но она за редкими исключениями больших праздников, всегда закрыта. Это так называемая капелла реликвий (capella delle reliquie).

Вот здесь то и находится та святыня, которая не только служить связью нас с Римом, но непосредственно говорит нашему славянскому чувству.

Эта святыня есть древнейшая икона, изображающая святых апостолов Петра и Павла со славянскою надписью на ней. Икона эта была завещана нашими апостолами Кириллом и Мефодием церкви св. Петра для возложения её на гроб апостола.

О существовании этой иконы я узнал совершенно слу-

—363—

чайно. В одном знакомом доме, а именно у нашего гостеприимного консула, мне показали меленькую картинку с изображением на ней св. Петра и Павла и славянской надписью на верху. Это был приблизительный снимок (теперь его почти невозможно достать) древней иконы наших славянских апостолов, находящейся в храме Св. Петра. Существование подобной иконы быть может мало кому известной в России, меня очень заинтересовало, тем более что на ней была еще и славянская надпись. Я захотел увидеть оригинал и получить о нем все необходимые сведения. Но кого я ни расспрашивал об иконе, никто не мог мне ничего сказать о ней. Она даже малоизвестна в самом храме Петра.

Чрез одного знакомого прелата я добился наконец позволения открыть мне капеллу и дать возможность хорошо осмотреть интересующую меня икону.

В сопровождении ризничего и одного монаха я вошел в заветную капеллу. Небольшого размера, в форме креста, полутемная вследствие цветных стекол окна, она вся наполнена разного рода реликвиями, которые хранятся во вделанных в стену, особо приспособленных для этого, помещениях, с закрытыми на ключ дверцами, которые открываются для публики лишь в день больших праздников.

В капелле находятся два алтаря. На левом я тотчас же заметил интересовавшую меня икону. Одно присутствие её в капелле реликвий, всегда запертых на ключ, указывает на сколько она почитаема. Один только раз в году, а именно в день св. ап. Петра и Павла в храмовой праздник римской базилики, она торжественно выносится из капеллы и ставится у гроба св. Петра в воспоминание о завещанной воле святых братьев.

Чтобы хорошо осмотреть ее нам пришлось снять ее с алтаря.

Вставленная в большую металлическую раму, она так тяжела, не смотря на свой небольшой размер (88 сан. длины и 55 ширины без рамы) что снять ее пришлось с известным усилием.

Вооружившись тут же стоящей на алтаре свечей, я принялся, на сколько позволял её слабый свет, осматривать

—364—

эту древнейшую святыню. Много пришлось ей претерпеть за более нежели тысячелетнее существование свое.

Она на столько почернела и от времени, и в особенности от неумелой реставрации, что многое в ней уже трудно рассмотреть.

Но все же лик св. Петра прекрасно сохранился, чего нельзя сказать относительно св. Павла. Вообще все изображенное по левой стороне яснее видно, нежели по правой. Так, например черты св. Кирилла лучше можно разобрать нежели черты св. Мефодия, помещающегося по правую сторону иконы. Главные фигуры (поясные) св. Петра и св. Павла занимают большую часть пространства. Над ними в небольшом полукруге, отделенном более темной краской фона, нежели на всей иконе, находится тоже поясное изображение Христа с благословляющей десницей. С правой и с левой стороны от нее, как раз над головами обоих апостолов славянская надпись; с правой стороны СТЫ ПЕТРЪ, с левой СТЫ ПАВЬЛЪ. Наконец внизу под изображениями апостолов, апостолов, отделенная чертою, изображена целая сцена из четырех лиц: она то и составляет для нас, вместе с выше указанной славянской надписью, главный интерес всей иконы. По правую и по левую сторону стоят с молитвенно сложенными руками две фигуры: направо – св. Кирилл без бороды, налево св. Мефодий с бородой – оба в епископских облачениях и с епископской короной на голове, какая употреблялась до митры.

Центральная сцена, отделенная аркой от обеих фигур, изображает римского папу, благословляющего склоненного пред ним, с протянутыми руками, св. Мефодия т. к. фигура эта с бородой и тождественна изображению св. Мефодия. Но в продолжении долгих веков изображенная на иконе сцена толковалась совершенно иначе.

Фигуры святых братьев были приняты за греческих монахов, которые явились во сне императору Константину. Склоненная в центре фигура считалась за его собственное изображение, а папа его благословляющий был признан за папу Сильвестра, совершающего над ним обряд крещения.

Вот как описывается она в каталоге реликвий, сделанном неким Джакомо Гримальди в 1617 r., тщательно записывавшем Ватиканские памятники.

—365—

„Древнейшая доска (tavola) вышиною в три с половиною пяди; на ней написаны изображения Спасителя нашего и апостолов Петра и Павла, которые явились императору Константину во сне, когда под влиянием божественной благодати, он решил принять христианство. В верхней части иконы, в круге находится изображение нашего Спасителя Иисуса Христа. По правую сторону от него находится св. Петр, держащий в руке сверток на подобие папируса, а полевую – св. Павел, в левой руке которого находится книга, а правая поднята вверх как бы для проповеди: над их головами можно прочесть имена обоих апостолов, написанные красной краской по-руссински, как это утверждали, в моем присутствии, руссинские епископы, прибывшие в Рим при Клименте VII для присоединения к Церкви. Внизу (иконы) можно видеть Константина Великого, склоненного пред св. Сильвестром, его благословляющем; по его обе стороны видны изображения двух благородных лиц в греческом одеянии. Икона эта есть драгоценнейшая реликвия и чрезвычайно знаменитая во всем христианском мире“. – Затем следует описание реликвий, окружающих икону, но мы опускаем его.

Помимо Гримальди об иконе этой упоминает также и Канчельери (De sacrariis Basilicae Yaticanae) делая почти тождественное с предыдущим описание ее. Но еще ранее двух названных авторов икону эту описывает некий Romanus, в 1192 г. называя ее „venerabilem imaginem aposto-lorum Petri et Pauli guambeatus Silvester papa ostenderat Constantino at raprae sentandam formam eorum quos aute laptisma in visione viderat²⁹³².

Таким образом начиная с XII в. икона св. Петра и Павла признавалась римского происхождения времен Константина и по словам Гримальди, духовенство базилики Петра называло ее „Доска с изображением святых апостолов Петра и Павла, явившихся императору Константину“. С таким наименованием она возвещалась народу, когда на второй день Пасхи ее выносили из капеллы и показывали молящимся с высоты внутреннего балкона базилики.

—366—

Таково было представление об этой древнейшей иконе вплоть до нашего века, когда ученый славянин Иван Кукулевич, посетил Рим, совершенно случайно нашел у одного антиквара старую гравюру с изображением Петра и Павла и со славянской надписью, которая сразу привлекла на себя его внимание²⁹³³.

Вот как пишет он сам об этом в „Архиве южно-славянской истории 1857 г. „Среди важнейших сокровищ и священных предметов, сохраняемых в великолепной базилике св. Петра в Риме, в хранилище священных реликвий, находится икона святых апостолов Петра и Павла, которая, судя по благочестивой традиции, как и по списку святых реликвий базилики считается греческой иконой, данной в дар базилике, императором Константином. На ней изображены истинные лики вышеназванных св. апостолов, какими они явились самому Константину во время сна, а под ними сам император в сопровождении двух лиц, принимающей благословение от св. папы Сильвестра“. „Отправляясь за поисками книг, рукописей, образов и т. п. у римских антикваров, я совершенно случайно наткнулся на гравюру по меди 1771 г. вышеописанной иконы, на верху которой над головами святых находилась ошибочно переданная Кирилицей надпись: „святой Петр“, „святой Павел“, а под нею латинская: sanctus Petrus, sanctus Paulus. – Первое что мне бросилось в глаза это надпись Кирилицей и я купив это изображение за пол Байокка“ (пол саидо т. е. копейки) решил при первой же возможности разыскать оригинал“.

„И действительно на другой же день вместе со священником славянской (иллирийской) церкви св. Иеронима Георгием Бензия я отправился в Ватиканскую базилику св. Петра, где после многих переговоров с канониками я с трудом получил разрешение войти в секретную капеллу, где сохраняются святые реликвии вместе с названной иконой. В глубине шкафа со стеклянной дверью, позади золотых и серебряных ваз разного вида, хранящих реликвии и украшенных драгоценными камнями, жемчу-

—367—

гами и т. д. я заметил икону, почти совсем почерневшую от времени“.

„Я попросил вынуть ее из угла, откуда быть может ее не трогали в продолжении многих веков. Икона вставлена в большую серебряную раму и столь тяжелую, что мы могли едва удержать ее вдвоем. Когда ее поднесли к окну, тогда только я мог подробно осмотреть ее“. (Следует описание иконы, которое я не передаю, как уже знакомое читателям).

„Осмотрев затем с большим энтузиазмом икону, продолжает далее Кукулевич, я объявил стоящим круг меня римским священникам прежде всего, что Икона эта не греческая, но славянская и что это не мог быть царь императора Константина, так как в его время Кириллица еще не была изобретена“.

„Теперь возникают два вопроса: 1) что означает изображаемая внизу сцена с папой, благословляющим священника с двумя иноками восточной церкви? 2) каким образом подобная икона с изображенными на ней предметами полувосточными, полу-западными, христианская и славянская попала в главнейшую церковь католичества и в место, где сохраняются священные предметы западной церкви»?

Вот наше мнение: священник, стоящий склоненным пред папою, получая его благословение должен быть или св. Мефодий или один из священников его сопровождавших, которые папою Адрианом II были рукоположены во епископы Паннонии, а оба инока восточной церкви, воздевающие кверху руки с мольбою к Петру и Павлу – святые Кирилл и Мефодий, которые в 867 г. привезли в Рим мощи св. Климента в дар папе Адриану II, чем заслужили благословение и большие почести“.

Если допустить возможность что в вышеназванном изображении римской иконы представлено воспоминание главнейшей эпохи в жизни славянских апостолов Мефодия и Константина, названного Кириллом, то с некоторой вероятностью мы можем поддержать наше мнение, т. е. что икона была завещана церкви св. Петра обоими славянскими епископами в воспоминание о их первом посещении Рима. Подобное предположение может вполне гармонировать с

—368—

благочестивой традицией церкви, т. е. что икона была дана Константином, но только не императором, а Константином философом, названным Кириллом; допустимо также и предположение, что икона могла быть написана самим Мефодием, так как судя по некоторым сказаниям, он был живописцем и с помощью написанного им Страшного суда, обратил в христианство Болгарского царя Бориса. Предположив даже, что святые Константин философ и его брать Мефодий не самолично дали икону церкви св. Петра и что она не была написана св. Мефодием, то и то может быть признано вполне вероятным, что икона могла быть сделана в воспоминание их путешествия в Рим и как по изображенному сюжету, так и по стилю и виду, если даже она и не может быть признана, как мы находим, самым древним памятником славянского христианства, тем не менее принадлежит к числу самых древних произведений славяно-христианского искусства.“²⁹³⁴

Таким образом Кукулевич является первым, открывшим настоящий смысл этой интересной иконы и её славянское происхождение. После него другой ученый славянин Рацкий, во время своего пребывания в Риме, тщательно занимается той же иконой, останавливаясь главным образом на определении её эпохи.

Его мнение в этом отношении не сходится с предположением Кукулевича. Он считает ее более позднейшего периода, судя по языку и орфографии славянской надписи. „СТ҃Ы по отношению к СТ҃ЫИ, ПЕТРЪ и ПАВЬЛЬ по отношению к и наводят нас на эпоху гораздо более позднейшую; употребление Ь, вместо говорят о племени, к которому принадлежал художник. Известно, что рукописи, где вместо древнеславянских и употребляется лишь одно Ь, „приписываются народности Сербской“.

„Ввиду такой приметы происхождение Ватиканской иконы надо приписать южно-славянским землям и именно судя по их сербскому характеру. Если это так, то она не должна быть древнее ХI или XIV вв., что подтверждается самим рисунком; но по этому поводу я обращаюсь к эк-

—369—

спертам искусства; на иконе без сомнения отражается влияние западного искусства, которое как это уже признано, влияло на все древне-сербские произведения искусства. Что же касается пути, каким проникла икона в Рим, то вспомним каковы были сношения Сербии с Римом, начиная со Стефана Неменка и его сына св. Саввы. Характер письма исключает всякое другое происхождение“²⁹³⁵.

Таким образом Рацкий положительно отрицает современное святым Кириллу и Мефодию происхождение иконы, опираясь на филологические особенности славянской надписи и признавая за нею сербское происхождение.

Но третий исследователь иконы кардинал Бартолини²⁹³⁶ разделяет мнение Кукулевича и вот по каким причинам. Он осматривал икону в присутствии нескольких каноников славян при церкви св. Иеронима, Ватиканского архитектора Фонтона, эксперта живописи Лаиса и нескольких каноников св. Петра.

По тщательному осмотру её, была признана её глубокая древность; её стиль –византийским и похожим на древние мозаичные произведения римских базилик; нарисована она темперой на золотом фоне, но рисунок много пострадал от позднейших плохих реставраций масляною краской, затемнившей очень изображения апостолов Петра и Павла. Много повредили живописи золотые короны, наложенные впоследствии на головы апостолов и И. Хр. (при чем на голове св. Петра Тиара) отчего прикрепляя их пришлось пробить гвоздями дерево иконы. Корона И. Хр. покрывает часть надписи ІС. ХС. (этой надписи теперь почти совсем не видно. Мне по крайней мере не удалось рассмотреть ее).

По мнению эксперта пр. Лаиса икона принадлежит очень Древнему византийскому письму ІХ в. и ни в коем случае к ХIII или XIV в. Что же касается орфографии, указанной (выше) Рацким, то по всему вероятию в период реставраций иконы, она могла быть изменена против оригинальной испорченной временем и написана кем-нибудь, мало

—370—

опытным в древнем славянском писании, вследствие чего могли вкрасться и некоторые орфографические ошибки. Славянские священники с этим мнением, однако не вполне соглашались, придерживаясь мнения Рацкого и выразили желание, чтобы икона была вынута из большой рамы со стеклом, предполагая, что под скрытыми под нею краями иконы можно будет найти какое-нибудь новое указание и, быть может, надпись автора надписи. Но этому желанию воспротивились Ватиканские каноники, опасаясь, что в силу столь глубокой древности, вынутая из рамы икона может превратиться в пепел. Вместо этого они предложили ознакомиться с очень интересным документом, проливающим новый свет на историю этой драгоценной иконы подтверждающем мнение Кукулевича о толковании сюжета её и её эпохи.

В 1859 г. по распоряжению Капитула св. Петра были вычищены короны, рама и металлические украшения иконы, вследствие чего было сделано подробное описание её, которое мы здесь и приводим. „Так как по причине приведения в порядок означенной рамы были замечены в этой иконе многие вещи до сего времени неизвестные, то они заслуживают упоминания о них и вот почему решено сделать их краткое описание, которое послужит к дополнению того, чего не достает в описании Гримальди и в тоже время дает понятие о настоящем состоянии иконы“.

„Доска, на которой находятся изображения Спасителя и святых Апостолов из простого дерева, называемого На простом языке albuccio.“

„На доске натянуто полотно, пропитанное гипсом, на котором по желтому фону написаны фресками на верху в полукруге по средине изображение Спасителя по пояс; по середине доски полу фигуры святых Апостолов Петра и Павла, над головами их надписи красным, славяно-руссинского шрифта, с именами Апостолов и Спасителя; в нижней части – первосвященник, быть может Адриан II, в папском облачении, благословляет св. Константина философа, или св. Кирилла Архиепископа Моравии и Паннонин, стоящего пред ним на коленях; оба они обведены аркой: по бокам этой арки находятся две фигуры в восточном

—371—

одеянии, быть может св. Мефодия, брата и приемника епископского сана Кирилла, и одного из учеников; оба с поднятыми с мольбою по направлению к Апостолам руками. Изображение Спасителя и святых Апостолов имеют над головами ореол из очень старинной опаковой пластинки и над головой каждого корона из золота современного рисунка: короны Спасителя и св. Павла имеют царскую форму, корона же св. Петра изображает папскую тиару. Икона покрыта сверху стеклом для предохранения ее от порчи, а снизу подклеено красное сукно, вышитое золотом, дабы предохранить дерево от тли, на это сукно натянуто еще другое. Рама сделана из орехового дерева, имеет форму, так называемую Сальвадор Роза, покрыта сверху тонкой серебряной пластинкой“.

На обратной стороне рамы была сделана надпись, сильно поврежденная временем, по которой можно было судить кем была сделана рама. Вот её текст:

„In honorem ss. Apostolorum Petri et Pavli

Paulus Bisonius Romanus

Huius sacrosanctae Basilicae olim canonicus

Exornavit anno Dni MDCXXXIX.

Таким образом по исследованию вышеназванных экспертов и ученых, занимавшихся этой иконой, последняя признана древнейшей, причем по мнению вышеназванного лица ее можно отнести к византийскому стилю IX в.

Наконец последнее, более точное и самое интересное для нас исследование иконы делает ученый славянин Лука Уелич²⁹³⁷.

После подробного описания содержания изображенной на иконе сцены, уже известной читателю, Уелич рисует нам состояние иконы за длинный ряд пережитых ею веков и испытанные ею реставрации и из этого анализа делает выводы о её происхождении и эпохе.

По его мнению, икона была написана на дереве (пятью красками), покрытом тонким пергаментом и судя по состоянию в каком находится, должна была вынести много превратностей судьбы на протяжении долгих веков сво-

—372—

его существования. На ней заметны три главных реставрации с продолжительными промежутками между ними.

К самой древней реставрации принадлежит рамка шириною в три сантиметра, которая покрывает четыре края иконы. Она деревянная, покрыта полотном и выкрашена красной темперой на желтом фоне из гипса. Её плохое состояние по причине ветхости и облезший гипс позволяет видеть полотно, отчего и явилось предположение у некоторых исследователей её, что и вся икона была написана на полотне, а не на пергаменте. Рама была сделана позже, на что указывает разница в красках и плохое наложение ее на картину: она покрывает отчасти изображенное на иконе и можно предположить что под нею скрывается еще что-нибудь.

К этому периоду относится украшение иконы дорогими металлическими пластинками прибитыми гвоздями, т. к. след их виден на внутреннем крае рамки и вокруг фигур, отчего место под ними лучше сохранилось относительно прежнего фона, тогда как места, не покрытые ими, заметно выцвели.

Первая реставрация, судя по технике рамки принадлежит XII веку и к ней можно отнести и славянскую надпись, судя по характеру письма и по краске букв, тождественной с цветом рамки.

В 1527 году, когда Рим пережил столь смутное время и базилика Петра подвергалась варварскому разграблению, славянской иконе пришлось в свою очередь подвергнуться общей участи. Драгоценные пластинки были сорваны с нее и попорчен и исцарапан её гипсовый фон, что вызвало необходимость второй реставрации. Вся картина была вымыта оливой с небольшой примесью уксуса и поцарапанные места покрыты темной краской, кроме того, над головами апостолов было прибавлено сияние из вызолоченных металлических пластинок, а над головою Христа таковое же, но в форме креста. Вследствие плохого и неумелого мытья иконы оливой, она вся потемнела и пропитанные ею лица изменили свой первоначальный цвет. Такое изменение колорита иконы было приписано реставраций ее масляными красками.

После этой второй реставрации икона была выставлена на

—373—

поклонение в продолжение долгого времени, на что указывают пятна воска, кот. она была закапана.

Последняя реставрация была сделана в 1639 г. на что указывает надпись на обратной стороне доски (Мы ее привели выше). Над головой Христа и св. Павла были сделаны венцы, а над головою ап. Петра – тиара. Икона была вложена затем в тяжелую медную раму с толстым стеклом. В этом виде она находится и до сих пор. Что же касается трех надписей по-славянски в верхней части иконы, то вот какого мнения о них Уелич.

Надпись ІС ХС едва заметная на коричневом фоне по правую и левую сторону на высоте головы Спасителя, на столько попорчена (теперь ее не видно), что трудно судить о характере её; она могла бы быть славянской, которая в то время мало отличалась от греческой написана она киноварью, какая употреблялась и для фигур. Простота надписи и украшение точками дают предположить о её подлинности. Что же касается надписи СТЫ ПЕТР с правой стороны иконы и СТЫ ПАВЕЛ с левой то они написаны краской, которая не встречается в других частях иконы и на особо сделанном фоне в виде желтой пластинки, для чего был выцарапан оригинальный фон, что доказывает их позднейшее происхождение. К тому же они различаются от оригинальной надписи ІС. ХС. и формой своей и степенью сохранности их. Судя по орфографии их они принадлежат XII в. и их надо отнести ко времени первой реставрации иконы, т. к. их фон желтых пластинок одинаков с цветами рамы, сделанной во время первой реставрации.

В нижней части иконы изображены две сцены: по бокам иконы в молитвенной позе стоять два человека: один по левой стороне с овальным лицом без бороды, другой по правой стороне с бородою – жертвователи иконы; оба они епископы на что указывает их облачение и головной убор, какой употреблялся до появления митры. Между этими двумя фигурами под аркой, отделяющей их от центральных двух фигур изображен стоящий, в позе благословляющего, римский папа в своем облачении с овальной камилавкой на голове без короны, а пред ним

—374—

коленопреклоненная фигура человека с бородою, тождественная с фигурой стоящей по правую сторону за чертою арки, т. е. епископа с бородою, одного из жертвователей иконы. Из этой сцены явствует литургический характер иконы столько раз изображаемой на древних христианских памятниках: Спаситель, апостолы Петр и Павел: в честь которых была сделана икона и в нижней части ее: сами жертвователи с поднятыми с мольбою руками к Спасителю и апостолам, чем объясняется посвящение иконы и цель этого посвящения т. е. рукоположение обоих жертвователей иконы во епископы самим папою, что изображено в сцене в середине под аркой.

Таким образом икона эта была завещана ватиканской базилике св. св. Кириллом и Мефодием в воспоминание о их епископском рукоположении папою, или возложенной им на них миссии. В том что изображенные на иконе епископы суть именно св. св. Кирилл и Мефодий Уелич ссылается на то, что стиль и техника иконы указывают на её византийское происхождение эпохи IХ века судя по облачению епископов и папы. К тому же из исследования выше названного Romanui, видно, что уже в 1192 г. икона была настолько древней, что её приписывали Константиновскому времени и она требовала уже реставрации.

В том что она есть икона дарованная св. братьями убеждает еще и то обстоятельство, что в древней церкви св. Климента есть фреска 867 г. сделанная св. Кириллом и Мефодием, на которой они изображены в таком же самом облачении, как и на иконе и лица их тождественны с написанными на иконе. Между стилем иконы и фреской настолько сильное сходство, что можно приписать их кисти одного и того же автора. Судя по традиции Мефодий был живописцем, а потому можно предположить, что как икона, так и фреска в церкви св. Климента работы самого Мефодия. С церковью Климента оба брата имели большую связь, так как в ней погребены мощи св. Климента, перенесенные ими в Рим из Херсонеса.

Таким образом в знак особого почитания апостолов и в воспоминание посвящения их в епископы папою Адрианом II, Кирилл и Мефодий повесили свою икону у гроба св. Петра в его базилике, в силу обычая того времени.

—375—

На этом месте икона находилась в продолжении долгих веков, причем о ней было совершенно забыто, так как никто из описывавших достопримечательности базилики до Romanus'a, не упоминает о ней.

Спустя три века по неизвестной причине икона была перенесена в капеллу креста на поклонение. Но вероятно ее состояние было уже настолько плохое, что потребовалась ел реставрация прежде нежели она была возложена на алтарь капеллы. Это и была та первая реставрация иконы, о которой говорилось выше. К этому надо прибавить и то объяснение почему первоначально она была приписана императору Константину, какое дает об этом Уелич. Известно, что в IX в. иконописцы помимо посвящения внизу иконы, делали на ней надпись у изображаемых фигур, ограничиваясь одним лишь именем их. Так сделано на вышесказанной фреске в св. Клименте: внизу фрески – посвящение латинскими стихами, а по бокам её – имена святых, изображенных на фреске. Тоже должно было быть и на иконе. Но теперь осталась лишь надпись по обеим сторонам Спасителя. Исчезновение других надписей надо приписать положением во время первой реставрации рамы, под которой скрылись надписи. Они по всему вероятию должны были содержать имена апостолов, посвящение с именами обоих жертвователей и причина дара. Когда была наложена рама, то находившиеся под нею имена апостолов были заменены новой надписью, которую мы видим теперь над головами их. Надпись сделана Кириллицей и как видно лицом, понимающим славянский язык, из чего можно заключить, что и первоначальная надпись была сделана алфавитом, составленным св. Кириллом. Остальные надписи не были воспроизведены за недостатком места по причине рамы, а может быть и потому, что вследствие ветхости их нельзя было разобрать. Это предположение может допустить толкование традиции. Уже было сделано предположение что традиция спутала епископа Константина или Кирилла с императором Константином. Во время реставрации иконы было забыто время и происхождение ее, быть может, в силу того что посвящение на иконе было написано по-славянски, или часть его уже трудно было разобрать, те кто извлек из забвения икону, прочли на ней

—376—

лишь одно имя Константина. Смешать же имя его с именем императора Константина в особенности если это касалось древней иконы с изображением апостолов Петра и Павла было весьма легко для Ватиканского клира, тем более что подобного рода иконы и встречались часто.

Уелич предполагает даже, что именно потому то икона и была извлечена из забвения и поставлена в место особого почитания, что кто-то прочел на ней имя Константина и принял его за посвящение императору Константину.

Кроме того, есть еще и другие приметы в самом облачении (головном) как у папы Адриана II, так и у епископа Константина (Кирилла) в центральной сцене. Они были дополнены потом, на что указывают следы от гвоздей, тех металлических пластинок, которые были сделаны при первой реставрации иконы, как замечено выше; и по этим следам видно, что над головою Константина было сделано украшение из пластинок квадратной формы, в виде короны, над головою папы Адриана II – украшение круглой формы; фигура же Мефодия не имела такого украшения. Таким образом во время первой реставрации изображение епископа Константина было принято за изображение императора Константина, фигура папы Адриана, за фигуру папы Сильвестра. К тому же в Х в. в Риме на многих памятниках видели во всем изображение императора Константина, с которым он не имел ничего общего. Тоже вероятно случилось и с иконой, о которой идет речь.

Вот все те сведения, какие я мог собрать здесь в Риме об этой интересной для нас славянской иконе.

В день св. Петра и Павла я мог воочию убедиться, насколько заповеданная святыми братьями традиция соблюдается и до наших дней.

Присутствуя на торжественном богослужении в день храмового праздника города Рима, я увидел знакомую мне икону, повешенной с правой стороны гробницы св. Петра. Пред нею стояли две большие зажженные свечи и великолепный букет из белых благоухающих лилий.

И эта потемневшая от древности икона со свежими, благоухающими цветами пред нею, как символ жизни, красноречиво говорила о том времени, когда обе церкви

—377—

были едины и не знали распрей, заставивших их забыть друг друга и стать чужими.

Кто знает, не прийдется ли этой славянской святыне, пережившей столько веков, быть еще раз свидетельницей возрождения мира и единения между обеими церквами. Не будет ли это лучшей молитвой пред иконою наших славянских апостолов.

В. Белен

Рим 29 июня 1906 г.

в день святых апостолов Петра и Павла

—378—

Прежде всего представляется настоятельно необходимым, чтобы живое дело воспитания и обучения было отдано в руки корпораций и власть над духовной школой была, по возможности, децентрализована.

Учебно-воспитательное дело – живое дело. В нем такое бесконечное разнообразие своеобразных комбинаций, вызываемое сотнями еще формирующихся индивидов, что весьма вредно и опасно регламентировать эту жизнь раз навсегда определенными трафаретами. Заведовать школой, направлять её жизнь по намеченному руслу могут только люди, стоящие близь этой школы, при ней самой. Глубокая ошибка. что школой можно управлять, зная ее на бумаге, издалека, – что можно предвидеть все те комбинации, которые возможны в жизни каждого ученика. Школа должна быть отдана в руки учителя; он знает, что и как он может и должен сделать в каждую данную минуту; он следить за жизнью школы и каждого отдельного её питомца; видит, что полезно в данную минуту каждому и всей школе; он не будет думать, что школа – шахматная доска, а ученики фигуры, которых можно безнаказанно ставить в любое положение и в любую комбинацию: он знает, что неправильный ход влечет за собой не только личное его самого поражение, но тяжело отзовется и на фигурах-учениках.

—379—

Между тем духовная школа в этом отношении находится в особенно благоприятных условиях: при каждом училище и семинарии – десяток учителей, имеющих дипломы высших учебных заведений, поставивших педагогическую деятельность своей жизненной задачей. Как стоящие при школе, они близко знают ее, – знают условия её жизни, знают каждого ученика. Этой педагогической корпорации и нужно отдать ближайшее распорядительство в школе. Корпорации не нужен постоянный надзор в лице ректора и смотрителя: последние не ограничатся надзором, они отстранять корпорацию от учебно-воспитательного дела, и школа будет опять отдана в руки одного лица, не могущего быть компетентным во всех областях школьной жизни. Педагогическая корпорация сама должна решать все вопросы, касающиеся данной школы; в этом отношении она не нуждается в указках со стороны.

Для объединения деятельности педагогического Правления, для сношений с различными лицами и учреждениями, для ближайшего надзора за исполнением каждым из служащих своих обязанностей Правление избирает из педагогического персонала данной школы Председателя, сроком на пять лет, с оставлением в занимаемой им должности учителя или воспитателя; на таковой же срок избирается и заместитель Председателя на случай временной отлучки последнего.

Правление избирает всех лиц, состоящих на службе при данной школе: учителей, воспитателей, помощников последних, врача, эконома, священника и т. д. Большинство избирательных постановлений Правления представляется на утверждение Учебного Комитета.

Для объединения деятельности духовных школ каждой епархии, по окончании каждого учебного года в губернском городе собирается съезд, на который приезжают не только желающие из педагогов и вообще состоящих при духовных школах лиц, но и желающие из родителей для совместного обсуждения школьно-педагогических вопросов. Эти ежегодные съезды внесут необходимое единение в педагогическое дело, послужат для школьного деятеля лучшей школой, чем вся педагогическая литература, взятая вместе, и дадут родителям возможность под-

—380—

вергнуть обсуждению те вопросы, которые, по их мнению, стали настоятельно необходимыми. Каждый преподаватель, воспитатель, врач и т. д., встречая различные затруднения в своей деятельности, услышит на этом съезде практические советы людей опыта, – своих товарищей по преподаваемому предмету, таких же воспитателей, врачей и проч. Многие родители найдут на этих съездах посильное решение мучивших их вопросов школьно-педагогического дела. Решения этого съезда не должны быть обязательными для всех. Этот съезд не с законодательными, а с чисто совещательными функциями.

Для объединения духовно-педагогического дела всей России, раз в три года собирается всероссийский съезд деятелей духовной школы. Для участия в этом съезде каждым епархиальным съездом избирается представитель. На всероссийском съезде происходить пересмотр действующего устава и учебных программ, а равно и обсуждение всякого рода вопросов, внесенных на съезд епархиальными съездами и различными лицами и учреждениями. Благодаря этому съезду, будет вестись постоянная разработка школьно-педагогических вопросов, устав не будет чем-то неподвижным, а постоянно будет приспособляться к выводам педагогического опыта и требованиям жизни. Компетентность этого съезда, конечно, не подлежит сомнению: члены его люди непосредственного опыта и притом признанные авторитетами на епархиальных съездах. Постановления этого всероссийского съезда получают обязательную силу по утверждении их Святейшим Синодом.

Для постоянного руководства и наблюдения за жизнью духовно-учебных заведений всероссийский съезд избирает из лиц, известных своей педагогической деятельностью в духовных школах, Учебный Комитет при Святейшем Синоде. Последний рассматривает и утверждает избирательные постановления Правлений духовно-учебных заведений; разрешает, в случае надобности, встречающиеся в школьной жизни недоумения; рекомендует учебные пособия: рассматривает годичные отчеты и сметы, которые и представляет с своим заключением в Святейший Синод: представляет к наградам; ревизует чрез своих нов те из духовно-учебных заведений, какие признает

—381—

необходимым и т. п. Члены Учебного Комитета избираются на десять лет; на место выбывающих всероссийскими съездами избираются новые, при чем десятилетний срок службы считается для каждого отдельного члена. Члены Учебного Комитета не могут занимать никаких других должностей, сохраняют пенсии, если выслужили их на педагогической службе, – и получают достаточное для жизни в Петербурге содержание.

Во главе всего духовно-школьного строя стоит высший органы управления русской церковью Святейший Синод. Он определяет основы школьного дела; всякие изменения в этих основах принадлежать его власти: он издает уставы, штаты; утверждает учебные курсы и программы; учреждает и закрывает духовно-учебные заведения и т. п.²⁹³⁹

Нам думается, что при таком устройстве административной части духовно-учебных заведений будет вполне обеспечена жизнеспособность последних, соответствие их требованиям жизни и указаниям педагогического опыта. Руководство школой возьмут на себя педагоги, – люди опыта и знаний, авторитет которых будет признан всем педагогическим миром духовной школы. С другой стороны, церковь, в лице главного своего органа, будет направлять духовную школу по тому руслу, которое наиболее отвечает Современным запросам церковной жизни.

Воспитание в духовной школе должно носить индивидуальный характер. Каждый ученик должен быть рассматриваем, как вполне самостоятельный воспитательный объекты. Должна быть изучена природа каждого ученика со всеми её своеобразными особенностями, а задачей школьного воспитания должно быть поставлено раскрытие и укрепление лучших сторон этой индивидуальности и постепенное ослабление и уничтожение худших. Этим мы не отрицаем известных норм внешнего благоповедения, обязательных для всех учеников. Они должны иметь законное место в школе, как и во всяком собраний людей. Но это внешнее благоповедение не должно занимать первенствующего места в школьном воспитании: в послед-

—382—

нем на первом плане должна стоять душевная жизнь каждого в отдельности ученика.

Такая задача воспитания, конечно, требует, чтобы воспитателями были опытные люди, любящие свое дело, – с другой стороны, чтобы на каждого воспитателя падало возможно небольшое количество воспитанников. В целях объединения воспитательного дела в каждом учебном заведении должен быть воспитатель, главная и единственная задача которого – воспитание учеников. Поэтому воспитатель должен преподавать никакого предмета. Воспитатель ведет свое дело самостоятельно под руководством Правления. В помощь воспитателю учреждается должность классного наставника по одному на каждый класс. Классные наставники избираются Правлением на определенный срок из наличных учителей, как лиц, близко знающих учеников. На обязанность классного наставника возлагается: воспитательное воздействие на воспитанников своего класса, наблюдение за их занятиями, успехами и поведением; для этого классный наставник ведет журнал, в который и вносить свои наблюдения за учениками. Он посещает ученические квартиры и общежития, следить за питанием и вообще внешним содержанием учеников, за состоянием здоровья и т. п. Так как все эти дирекции входят и в обязанность воспитателя, то классные наставники являются естественными помощниками последнего в трудном деле воспитания. Классные наставники под председательством воспитателя составляют воспитательный совет, на котором решаются все вопросы, касающиеся воспитательных мер по отношению ко всем воспитанникам. Так как классные наставники по должности преподавателей имеют сравнительно небольшое количество свободного времени, то на особенную интенсивность их деятельности рассчитывать нельзя. Поэтому главная забота о воспитании и внешнем поведении учеников должна лежать на воспитателе, который и является главным ответственным лицом за воспитательную часть. Классные же наставники должны быть рассматриваемы только, как помощники воспитателя, обязанные исполнять его указания в каждом отдельном случае. Воспитатель ведет журнал, в котором о каждом ученике со дня его поступления и до выхода из школы

—383—

записывает наблюдения как свои, так и классных наставников. Этот журнал служит для Правления и родителей основанием для суждения об учениках. Краткие характеристики ученика посылаются родителям его при отпуске ученика на каникулы. Отметка поведения баллами уничтожается, как совершенно случайная и не указывающая, чем она вызвана.

Система наказаний за проступки определяется Правлением. Во всяком случае необходимо, чтобы все наказания, рассчитанные на самолюбие ученика, были уничтожены, как в высшей степени вредные в педагогическом отношении.

Теперешние общежития должны быть решительно уничтожены. Но так как общежития вообще имеют серьезное экономическое значение, как наиболее дешевый способ содержания учеников, то они могут быть оставлены при духовных школах в совершенно реформированном виде. Прежде всего, вся хозяйственная часть общежития должна быть отдана в руки Комитета, избранного духовенством, как главным представителем родителей учеников. Со стороны Правления в этот Комитет входят лишь двое представителей, по избранию Правления. Воспитательный строй этих общежитий устанавливается Правлением. Общежития должны иметь чисто экономическую основу, т. е. ставить задачей представление возможности беднейшим родителями прилично содержать своих детей-учеников при наименьшей затрате средств. В виду этого, стеснения учеников должны касаться только распорядка времени, т. е. ученики, живущие в общежитии, должны в определенные часы пить чай, обедать и ужинать, гулять, заниматься и спать. Каких-либо частных стеснений свободы ученика должно всемерно избегать. При каждом общежитии для тех учеников, которые уже окончили свои вечерние занятия и имеют свободное время, должны быть устроены особые комнаты, где указанные ученики могли бы отдохнуть от занятий в разговорах между собой. По внутреннему убранству комнаты общежития должны наиболее напоминать частные квартиры и наименее казенную обстановку классов: цветы, картины, зеркала должны иметь место в этих общежитиях. Нужно всячески заботиться, чтобы обстановка

—384—

служила к облагорожению воспитанников, чтобы столовые, занятные, спальни были чужды казарменного духа. Для помощи воспитателю в надзоре за учениками общежития, в случае если надзор воспитателя и классных наставников будет недостаточен, – могут быть учреждены должности помощников воспитателя, по очереди дежурящих в общежитии. Весьма желательно, чтобы эти помощники воспитателя были обеспечены приличным содержанием, так чтобы для оканчивающих курс семинарий содержание помощника было вполне достаточным. Таким путем можно привлечь на эту должность таких лиц, которые будут занимать ее много лет и приобретут достаточную опытность.

Далее – духовная школа должна ясно и точно указать свои конечные цели. Первая и главная из них – приготовление достойных пастырей – священников²⁹⁴⁰. Совершенное обще-

—385—

ство требует от священников, чтобы они стояли на возможной высоте специально-пастырских знаний и чтобы, с другой стороны, были людьми, имеющими вполне приличное общее образование. Таким образом, в задачу духовной школы должны входить и специально-пастырское, и общее образование, и то, и другое вполне достаточном объеме.

С другой стороны, нельзя не считаться с тем историческим явлением, что известные корпорации, сословия, профессии стараются дать детям тоже образование и наметить им тот же жизненный путь, каким шли и идут их родители. Отсюда понятны любовь крестьянина к земле и желание приохотить к ней и своих детей, любовь духовенства к церкви и желание видеть своих детей на службе той же церкви; отсюда понятно, что купец воспитывает купца, ремесленник – ремесленника и т. д. Конечно, и в этом историческом явлении, как и в других, есть исключения, иногда и не мало их, но явление все-таки остается в полной силе.

Мы знаем, что в массе наше духовенство учит и желает учить своих детей в духовной школе, хотя и имеет полную возможность учить их и в других школах. Если за последнее время как будто увеличились случаи, что дети духовных получают образование в светских учебных заведениях, то это объясняется лишь тем, что духовная школа слишком упала в мнении общества, получила нежелательную тенденцию и закрыла для тех из своих питомцев, которые не получили в ней расположения к служению церкви, – выход в высшие светские учебные заведения.

Поэтому, нам думается, духовная школа должна быть вместе и школой специально для детей духовенства, Должна давать им надлежащее общее образование и выход для нежелающих служить Церкви в высшие светские учебные заведения. Это тем более легко сделать, что в идею современного пастырского образования необходимо входить требование надлежащего общего образования.

Нам не следует отрывать духовную школу от духовенства.

Ведь в приготовлении к достойному пастырству школа

—386—

не все, – весьма много значат те навыки, которые даются в семье.

Где же, как не в семьях духовенства, искать этих добрых навыков, располагающих к принятию на себя сана! Если мы оторвем духовную школу от духовенства, сделаем ее общесословной, то дети духовенства легко могут быть вытеснены из нее детьми других сословий. Последние пойдут туда, потому что духовная школа будет давать выход в высшие светские учебные заведения, потому что она будет пополнять крайне недостаточное количество светских школ. Нужда в образовании растет не по дням, а по часам; школы же растут очень медленно. Откройте двери духовной школы для всех сословий и увидите, что она быстро заполниться желающими учиться. Мы подчеркиваем последнее слово; в духовную школу, именно, пойдут желающие учиться, а не готовиться к служению Церкви. Многие ли из них пойдут в священники? – Мы уверены, что очень и очень немногие. Все усилия школы приохотить их к пастырству будут парализоваться настроением семьи, влиянием семейной обстановки.

Семья будет смотреть на духовную школу, лишь на путь к высшей светской школе. Светская семья так расположена к духовному званию, как семья духовного лица. Конечно, и здесь есть исключения, но мы говорим об общем направлении. Кандидатов священства естественнее всего искать среди детей духовенства. Могут быть, конечно, они и среди светских семей, но не в массе, а в виде единичных исключений.

Пусть нас не упрекают в стремлении создать касту.

Мы слишком далеки от этого и не желаем этого. Мы желаем обновления состава нашего духовенства, но не путем обособления духовной школы от духовенства, а чрез поднятие пастырского и общего образования в духовной школе, чрез предоставление детям духовенства свободного выхода из духовной школы и, наконец, чрез открытие большего доступа в духовные школы для детей других сословий. Иначе мы рискуем остаться без образованного духовенства или чрез повышение материального благосостояния духовенства ввести в состав последнего массу лиц, гонящихся лишь за материальными благами.

—387—

Напрашивается еще исход из этого положения. Не лучше ли общеобразовательные классы духовной школы совершенно закрыть; оставивши только два или три специально-богословских, на которые и принимать юношей всех сословий, окончивших среднюю школу любого типа. Тогда-де в священники пойдут лишь чувствующие призвание к этому и определившие его в сравнительно сознательном возрасте. – Мысль симпатичная, но только с одной стороны. Воспитательного значения средней школы никто, конечно, отрицать не будет. Она, несомненно, дает то или иное направление миросозерцанию мальчика и потом юноши. Школа чисто-светского направления и характера, как показал нам длинный опыт, не воспитывает в своих питомцах наклонности к служению Церкви. Что было раньше, тоже будет и впредь, – иначе и быть не может; иначе мы должны будем констатировать, что светская школа потеряла свое влияние на питомцев. Откуда же явится у окончившего светскую школу призвание к священству? У единиц и было, и будет, но у многих – никогда. И будут пустовать наши богословские институты, и мы останемся без образованных пастырей.

Нет, духовная школа должна давать не только специально-богословское, но и общее образование: должна воспитывать в своих питомцах расположение к идеальному пастырскому служению, но, как предохранительный клапан, должна иметь свободный выход для тех, в ком воспитательное воздействие духовной школы почему-либо сказалось слабо.

Вместе с тем мы должны помнить, что духовная школа – могучее средство в руках Церкви для проведения в общество религиозных знаний и религиозной настроенности. Воспитанники её, хотя и не оставшиеся на прямом служении Церкви, явятся естественными проводниками для церковного влияния на жизнь. И школьные связи, и богословские знания, и направление школы – все это создает такую атмосферу, оставаясь в которой бывший воспитанник духовной школы явится наиболее деятельным и наиболее сознательным сыном Церкви сравнительно с питомцами чисто светских школ. Уже одно это обстоятельство может послужить достаточным основанием для су-

—388—

ществования духовной школы с общеобразовательным курсом.

Таким образом, по нашему искреннему убеждению, духовная школа должна существовать, как школа для приготовления достойных священников и в тоже время как школа для детей духовенства.

Эта школа должна быть единой. Существующее деление духовной школы на семинарию и училище потеряло всякий смысл. Только единая школа даст возможность расположить её учебный курс правильно, без искусных повторений и напрасной траты дорогого времени; только единая школа будет иметь вполне определенное влияние на своего питомца. Отсюда желательным представляется, чтобы духовная школа принимала в свои стены мальчика и выпускала его из тех же стен. Кроме того, она обеспечивала бы руководство старших братьев для младших и доброе влияние старших воспитанников на младших вообще. Поэтому желательным является развертывание наших училищ в десятиклассные семинарии. Этим, между прочим, в достаточной степени решен бы был вопрос и о достаточном количестве пастырей, и о предоставлении иносословным большей возможности получать образование в духовной школе. Устройство восьмиклассных школ и отдельных двуклассных (чисто богословских) уже потому нежелательно, что тогда восьмиклассные школы лишены бы были доброго влияния юношей, имеющих призвание к пастырскому служению.

Но пока единство школы может в достаточной степени выразиться в единстве учебного курса и устава как для училищ, так и для семинарий. Училища будут представлять собой четыре низших, а семинарии – шесть высших классов единой духовной школы.

Какой курс должна иметь эта десятиклассная школа? Если духовная школа будет иметь целью дать специально-пастырское и общее образование, то она должна включать в себя не только специально-пастырские, но и общеобразовательные предметы. При этом так как духовная школа должна дать своим питомцам возможность выйти из нее до окончания курса, – общеобразовательный курс её должен быть достаточно обширен и близок к курсу наибо-

—389—

лее распространенного типа светских средних школ – гимназии. Десятилетний (против восьмилетнего гимназического) курс нашей школы даст возможность с достаточным успехом достигнуть этих целей.

Но недостаточно будет ввести в духовной школе те же предметы, которые проходятся в гимназиях; необходимо сравнить, по возможности, с гимназическими учебные программы и дать на прохождение их достаточное количество учебных часов. Сокращенные программы с необходимостью создадут верхоглядство, – конечно, нежелательное с любой точки зрения. Введя же подробные программы с сокращенным количеством уроков, можно создать непреодолимое препятствие для ученика с средними способностями, а таких в школах – большинство.

С другой стороны, вполне естественно желать, чтобы специально-пастырские науки были поставлены, по возможности, широко и имели бы для себя вполне достаточное количество учебных часов. В настоящее время желают видеть в священнике не простого ремесленника, но человека богословски-образованного, способного быть действительным руководителем своей паствы.

Рассматривая предметы, которые изучаются и могут быть изучаемы в средних школах всех типов, мы можем разделить их на три категории: безусловно–необходимые для известного типа школы, весьма полезные для того же типа и просто полезные. Духовная школа, в виду сложности своей задачи, должна взять только две первых категории, а третью решительно откинуть. При этом, в целях ослабления бремени среднего ученика, только первая категория предметов должна быть признана обязательной для всех учеников, а вторая предоставлена лишь желающим расширить свои познания. Сокращение круга обязательных предметов поможет среднему ученику благополучно окончить полный курс; предметы необязательные дадут желающему (какими, несомненно, явятся более способные) возможность и право на поступление в высшие учебные заведения.

К безусловно-необходимым мы, прежде всего, относим предметы специально-пастырского знания: 1) Священное Писание Ветхого и Нового Завета, 2) Священную Историю, 3) Церковную историю общую и русскую, 4) Литургику с церков-

—390—

ной археологией, 5) Гомилетику, 6) Церковное право, 7) Историю естественных религий, 8) Православное богословие, 9) Церковное пение. Что пастырь Церкви должен быть знаком с историей богооткровенной религии и христианской Церкви – это не подлежит сомнению. Равно не подлежит сомнению и то, что пастырь должен быть основательно знаком с христианским веро- и правоучением, не только православным, но и инославным, причем первым по преимуществу. Значение гомилетики, литургики и церковного права и церковного пения тоже – вне сомнений: эти предметы дают знания, необходимые для пастыря, как представителя известной профессии. Историю естественных религий мы включили в число предметов безусловно-обязательных для пастыря на том основании, что пастырю необходимо знать, в чем выражалось и выражается религиозное сознание целых трех четвертей населения земного шара.

Относительно прохождения этих предметов нужно заметить следующее.

1) Священное Писание Ветхого Завета должно быть изучаемо главным образом со стороны исагогической; экзегезис должен быть допускаем лишь для наиболее важных мест, напр., первой главы Бытия, мессианских пророчеств и проч. Но каждая книга должна быть прочитана в классе под руководством учителя по русскому тексту. Этим путем ученики ознакомятся со совсем текстом ветхозаветной библии и наиболее обстоятельно с особо важными местами её. Большего знания можно не требовать от кандидата священства. Этих же знаний будет вполне достаточно, чтобы священник впоследствии мог самостоятельно восполнить их. Священное писание Нового Завета, как главный источник христианского учения, должно быть, напротив, изучено с возможной тщательностью как исагогической, так и с экзегетической стороны (конечно, в пределах понимания воспитанников). Изучение Св. Писания должно предшествовать изучению Богословия; так как для последнего оно служит первоисточником. 2) В настоящее время изучение ветхозаветной истории (в училищах и семинариях) сводится к подробному изучению гражданской и церковной истории Еврейского народа. Если

—391—

изучение последней представляет собою необходимость, то изучение первой (гражданской) совершенно излишне. Для истории богооткровенной религии гражданская история Еврейского народа имеет сравнительно небольшой интерес. Св. история Нового Завета должна быть изучаема с большей подробностью, как историческое начало христианства. Но моралистическая тенденция в изучении её должна быть совершенно откинута, как неуместная в исторической науке. Предметом изучения должен быть лишь исторический элемент во всех возможных подробностях.

3) Церковная история должна быть изучаема вполне основательно, так как она служит историческим фоном для христианской религии. В виду массы церковно-исторического материала, является необходимость выделить из него в программу школьного курса лишь то, что действительно важно и наиболее полезно для понимания христианства, как религии. Например, первоначальная жизнь христианства должна быть полно очерчена лишь с точки зрения развития христианских начал, – история же гонений должна быть изложена очень кратко; вселенские и поместные соборы, должны быть изучены с наибольшей обстоятельностью, как наиболее крупные факты церковного сознания, отделение и догматико-каноническое обособление католичества, появление протестантства и новейшая история христианства вне России, как православного (по преимуществу), так и инославного должны также остановить особое внимание учащихся. – История русской церкви должна быть, понятно, изучена с большей подробностью, но и здесь существенно-необходимое должно быть строго выделено. Например, существенными представляются: русско-славянское язычество и принятие христианства Русью; история церковного управления; соборы; история раскола и сект; новейшая история.

4) В программу Литургики должно входить обстоятельное изучение современных форм и действий богослужебных; исторический элемент должен привходить в небольшом количестве и то в случаях необходимости. Изучение церковного устава должно вестись практическим путем, так чтобы ученик приобрел навык, имея в руках богослужебные книги, указать порядок каждого богослужения.

—392—

Такая постановка вызывается необходимостью. Окончивший духовную школу вскоре становится священником и с первых же шагов сталкивается с необходимостью отчетливо и подробно знать церковный устав. К Литургике мы присоединили Церковную археологию. Основные сведения этой науки необходимы для священника, так как он ведает весь храм со всеми его принадлежностями.

5) Гомилетика должна совершенно изменить свою программу. Изучение истории проповедничества и устарелой теории его должно быть совершенно отброшено. В составлении поучений ученики должны руководиться исключительно общими законами литературной и устной речи, устанавливаемыми теорией словесности. Главной и исключительной задачей преподавания Гомилетики должна быть выработка в учащихся навыка к письменному и устному составлению проповедей и ораторскому произношению их. История проповедничества в том неполном объеме, к каком она принята и может быть принята в средней школе, – представляется совершенно излишним балластом для памяти учащегося; из учения её воспитанник может вынести только одно заключение, что вот-де были такие-то церковные витии, имена их рек, а в чем заключается особенность и ценность каждого из них в отдельности, какие практические уроки можно отсюда вывести, – все это остается туманным, неясным, а потому и излишним. Эти знания – приобретение лишь высшей школы, или самостоятельного подробного знакомства с поучениями известных проповедников.

6) Церковное право должно быть тщательно изучаемо в духовной школе, конечно, только действующее. Выходя из школы, священник с первого же дня своей службы сталкивается с необходимостью иметь наибольший запас церковноправовых знаний, и духовная школа должна дать ему их. Историческая часть должна быть изучаема лишь в общих чертах и в частных отделах должна привходить лишь постольку, поскольку она необходима для уяснения вопросов действующего права.

7) История естественных религий должна поставить себе задачей дать краткую историю всех вообще естественных религий и более подробную тех из них, которые существуют и особенно распространены и в настоящее время

—393—

(магометанства, буддизма и т. п.). Сюда же должна быть включена и история еврейской религии, так как в настоящее время она более примыкает к разряду естественных религий.

8) Под именем Православного Богословия мы объединили доселе отдельно существовавшие науки: Догматическое богословие, Нравственное богословие и Обличительное богословие. Если эти науки и имеют право на отдельное. существование в академиях, то в средней школе они такового права решительно не имеют: кроме путаницы и излишних повторений из этого ничего не выходит. Православное Богословие должно содержать в себе лишь общецерковное учение, а не частные мнения отцов и учителей Церкви. План его должен быть такой. Должно быть подробно и точно изложено известное православное учение. В подтверждение его должны быть указаны главнейшие библейские основания и соборные постановления, на которых раскрыто и принято это учение, как общецерковное. Библейские тексты, не признаваемые главнейшими источниками для данного учения, а равно разнообразные мнения отцов и учителей Церкви не должны иметь места в программе средней школы, как затемняющие основные источники христианского богословия. Параллельно с изложением православного учения должны быть излагаемы заблуждения католиков, протестантов и проч. Параллельное изучение православного и инославных учений даст учащемуся возможность ясно представить действительную разницу между учениями, твердость и чистоту православия и заблуждения инославия.

9) Церковное Пение, как основная форма христианского богослужения, должно быть более основательно изучаемо в духовной школе. Для более прочного обоснования его должны быть изучены основные законы пения вообще. Если духовная школа выпускает из своих стен совершителей богослужения, то она должна позаботиться и о том, чтобы эти совершители стояли на возможной высоте и не уродовали-бы прекрасного православного богослужения неправильным и несогласным пением.

Нам думается, этот цикл наук, при возможно-подробных программах и при достаточном количестве учебных

—394—

часов, даст кандидату священства довольно полное специально-пастырское образование. При этом мы, конечно, рассчитываем на то, что достойный пастырь не ограничится теми знаниями, которые он вынесет из школы, а путем чтения будет расширять и усовершенствовать их.

Из общеобразовательных предметов мы считаем необходимыми для воспитанника духовной школы: 1) русский и церковно-славянский языки, 2) Теорию словесности, 3) Историю литературы, 4) Математику, 5) Естествознание, 6) Географию, 7) Космографию, 8) Физику, 9) Гражданскую историю, 10) Логику, Психологию и 12) Философию.

О преподавании этих предметов мы должны заметить следующее.

1) Русский язык, как родной, должен занять видное место в системе общего образования. Кроме твердого усвоения законов и норм языка, воспитанник должен приобрести навык к письменному и устному изложению своих мыслей в вполне правильной и изящной форме. – Церковно-славянский язык имеет значение и для специально-пастырского образования, как язык богослужебный, так и для общего, как основной для современного русского. В силу тесной связи его с русским, оба языка должны составлять нечто целое.

2) Теория словесности должна быть изучаема больше по образцам и примерам, чтобы учащийся ясно представлял себе конкретное выражение известных теоретических положений.

3) Изучению Истории литературы должно быть отведено центральное место в системе общего образования. Литература, как выразительница культурной жизни человечества, имеет громадное образовательное и развивающее значение. Преимущественное внимание должно быть уделено, конечно, русской литературе. Но и литература других народов должна быть обязательно изучаема в средней школе, так как западноевропейская, напр., литература всегда шла впереди нашей русской, имеет у нас широкое распространение и читается совершенно наряду с русской. Преимущественное внимание должно быть сосредоточено на новейшей литературе как русской, так и иностранной, по-

—395—

тому что новейшие авторы наиболее близки к нам по духу и наиболее читаются в настоящее время. В виду сложности, программа Истории литературы должна быть выработана с особенной тщательностью; в нее должны быть внесены лишь наиболее крупные литературные эпохи и наиболее видные литературные деятели. Вместе с тем особенное внимание должно быть обращено на то, чтобы учащиеся, под руководством преподавателя, знакомились в внеклассное время с наиболее видными писателями всех времен и народов. В виду этого, нам представляется особенно важным поставить за правило, чтобы воспитанники, при отпусках в дома родителей, снабжались литературными произведениями из школьной библиотеки. Во время пребывания в школе средние по способностям ученики с значительным трудом одолевают научные предметы; учителя замечают, что многие из таких учеников совершенно или почти совсем не читают изящной литературы. Если же начинают усердно читать, то из-за этого чтения очень часто понижаются качество и количество их занятий по научным предметам. В свободное же от занятий время все ученики с удовольствием и должным вниманием прочтут многое из рекомендованного им учителем и товарищами. У учеников потребность в чтении значительная, нужно дать только подходящий материал для него.

4) Математические науки, в силу общепризнанного значения их для общего образования и развития, должны занять соответствующее место в системе школьного образования. При этом существующие программы их должны быть расширены и расположены по классам с большей целесообразностью, чем это сделано теперь. Тригонометрия, естественно, пополняет цикл математических наук и без нее математическое образование было бы искусственно урезанным.

5) Введение Естествознания в курс общего образования безусловно необходимо. Стыдно образованному человеку не знать, что совершается вокруг него и в нем самом; стыдно, как слепому, смотреть на мир Божий! Кроме того, естественно-научные знания дадут общему образованию тот фундамент, которого оно лишено было до настоящего вре-

—396—

мени. Поэтому необходимо ввести краткие и элементарные курсы ботаники, зоологии, физиологии и минералогии.

6) Программа Географии должна быть безусловно изменена. То, что в настоящее время преподается под именем географии в духовных училищах, представляет жалкую пародию на науку. Она не дает почти никаких сведений, кроме необходимых для почтово-телеграфного чиновника, т. е. номенклатуры государств, городов и географических границ отдельных стране. Обязательно должны быть увеличены сведения о природе, населении, образовании, бытовом устройстве, промышленности, истории и т. д. отдельных стран и государств. Отдел астрономической географии точно также должен быть пополнен более подробными сведениями, собственно, о земле, как мировом теле, и о других телах вселенной. Отдел физической географии должен быть значительно пополнен геологическими, метеорологически и антропологическими данными. Для лучшего усвоения географических данных, как и естественнонаучных и физических, должны быть обязательно устроены естественнонаучный, географический и физический кабинеты.

7) Введение Космографии в систему общего образования безусловно необходимо потому, что без основных космографических познаний общее образование будет не полно, искусственно урезано.

8) Программа Физики должна быть расширена и самое изучение её должно быть поставлено на более научную почву, чем теперь.

9) Современная постановка Гражданской Истории в духовных семинариях совершенно неудовлетворительна. Изучение истории сводится к изучению имен правителей и их бесконечных походов. Эти знания для общего образования почти не имеют никакого значения. Для общего образования необходимо изучение культурной истории человечества, – роста образованности и политического, социального и экономического устройства. Особенное внимание должна остановить на себе, конечно, новейшая история человечества, как наиболее близкая к нам. – История России должна составлять особый предмет и на ней должно быть остановлено особенное внимание. Учащиеся должны тщательно

—397—

ознакомиться с главнейшими моментами политического, просветительного, общественного и экономического роста России, особенно в новейший её период.

10, 11 и 12) Изучение Логики, Психологии и Философии должно быть поставлено более научно, чем теперь. Существующие тенденции при изучении двух последних наук должны быть безусловно откинуты, как вредные для постановки самых наук и совершенно бесполезные в отношении направления развития учащихся.

В качестве вспомогательных предметов для обязательного изучения в духовной школе могут быть указаны Чистописание и Черчение. О практической полезности их говорить нечего.

В качестве обязательного предмета в курс духовной школы должна быть введена Дидактика, потому что священники – почти все – являются законоучителями в различных школах. Изучение Дидактики и должно быть поставлено применительно к указанной цели.

Из предметов весьма полезных для пастырского и общего образования заслуживают внимания языки: еврейский, греческий, латинский, французский и немецкий, гигиена и обличение раскола и сект.

Относительно мертвых языков следует заметить, что значение их весьма различно. Еврейский язык полезен для более научного понимания ветхозаветного библейского текста, но для общего образования он не имеет никакого значения. Но в задачу пастырского образования в средней школе не может быть введено совершенно научное изучение ветхозаветного текста; последнее имеет место в высшей школе-академии. Поэтому еврейский язык, бесполезный для общего образования, является мало полезным для пастырского, но необходимым для академического.

Греческий язык необходим для научного изучения библейского текста; для общего образования он имеет несколько больше значения, чем еврейский, в виду большего богатства древнегреческой культуры сравнительно с древнееврейской. Поэтому он является необходимым для высшего образования, но мало полезным для среднего.

Латинский язык для пастырского образования почти не имеет значения; для общего такое же, как и греческий.

—398—

Для высшего же он необходим, потому что дает возможность подробно ознакомиться с культурными приобретениями древнего Рима и с научной литературой той эпохи, которая ознаменовала себя пристрастием к латинскому языку.

Все эти языки могут быть введены в духовную школу, лишь как необязательные; ими могут и будут заниматься только те из учеников, у которых хватает времени и сил для изучения не только обязательных, но и необязательных предметов. Во всяком случае постановка этих языков должна быть по возможности серьезной. Новые языки –французский и немецкий – имеют большее значение для общего образования, чем древние, потому что дают возможность приобщиться к культурным приобретениям двух великих народов Западной Европы – Германии и Франции. Для специально-пастырского образования эти языки имеют весьма небольшое значение, – во всяком случае – такое, которое совершенно не дает нам права признать их безусловно-необходимыми для современного пастыря. Но и общее образование не безусловно нуждается в знании этих языков. Русская жизнь за последнее столетие так близко стала к западноевропейской, что последняя решительно не меньше нам известна, чем русская. Все наиболее видные культурные приобретения Запада быстро становятся достоянием чисто-русской литературы и науки, так что можно быть сравнительно весьма образованным человеком, владея одним исключительно русским языком. Во всяком случае в программу общего образования ставить новые языки нужно без излишней торопливости. Для духовной же школы, в качестве обязательных, они будут совершенно неосновательным бременем. – Поэтому и новые языки, как и древние, могут быть только необязательными предметами, но должны быть поставлены также серьезно.

О пользе гигиенических знаний говорить не будем; она понятна и очевидна для каждого мало-мальски образованного человека. Но введение гигиены в разряд обязательных предметов мы находим излишним, так как преподавание её должно носить более лекционный, чем урочный характер.

—399—

История русского раскола и сект должна быть изучаема на уроках русской церковной истории. Обличение же этих исповеданий – дело специальных миссионеров, и достаточное знание этого „обличения“ совершенно не под силу для духовной школы. Но так как для священника необходимо иногда бывает быть более или менее осведомленным в разборе основных положений раскола и сектантства, нам думается, полезно ввести разбор раскольнических и сектантских учений на необязательных уроках. При этом занятия должны вестись в форме собеседований, а не урочным или лекционным способом.

Для успешного прохождения этих предметов необходимо ввести пятиурочный учебный день. Последние пятые уроки и будут назначены для изучения необязательных предметов. Чтобы не увеличивать без нужды продолжительность нахождения ученика в классах, необходимо продолжительность урока определить в 50 минут, с 10 минутными переменами и одной большой перемены между третьим и четвертым уроком в 25 минут. Начинаясь в 9 часов, уроки по обязательным предметам будут продолжаться до 1 ч. 15 м., а по необязательным до 2 ч. 25 м. п. Таким образом, продолжительность обязательного нахождения ученика в классе уменьшится на 30 м., а для более способных увеличится на 30 минут. Введение более продолжительной перемены между третьим и четвертым уроками вызывается необходимостью дать отдых ученику в средине занятий. При этом весьма желательно, чтобы в эту перемену ученики могли иметь завтрак, потому что mens sana in corpore sano.

Школьная библиотека, как незаменимое средство для образования и развития учеников, должна быть широко поставлена и освобождена от всяких излишних ограничений. Безусловно – необходимо, чтобы фундаментальная и ученическая библиотеки были соединены в одну, доступную для пользования как учащих, так и учащихся; от этого увеличится книжное богатство и библиотечные средства будут расходуемы более целесообразно.

Физическое воспитание учащихся должно обратить на себя особенное внимание со стороны педагогического персонала. Умственное напряжение должно сопровождаться, как про-

—400—

тивовесом, физическим трудом. Физическая гимнастика не должна быть насильственно-обязательной; в противном случае она потеряет свой естественный интерес и сделается бессмысленным и вредным мучением. Заниматься ей должны только желающие, а школа с своей стороны должна представить для этих занятий все доступные удобства: помещение, приборы, учителя, время и т. д. Занятия его должны иметь место лишь в внеучебные часы.

Для наблюдения за здоровьем учеников, санитарным состоянием школьных зданий, для лечения заболевших при школе должен быть особый школьный врач, который вводится в состав Правления на правах члена. При школе должна быть своя больница с необходимым персоналом низших служащих. Больница находится в непосредственном заведывании школьного врача.

Все семинарии и училища должны содержаться исключительно на средства Св. Синода. Материальная зависимость духовных школ от окружного или епархиального духовенства должна быть решительно уничтожена. Благодаря этой зависимости, многие духовные училища, содержимые бедными округами, влачат нищенское существование. Да и вообще округ с величайшими трудностями может сделать какие-нибудь крупные затраты на свое училище, напр., произвести коренной ремонт, построить новое здание и т. п. Между тем если все православное духовенство и церкви обложить специальным сбором на содержание духовно-учебных заведений и привлечь к этому делу монастыри; – в распоряжении Св. Синода будет сумма, достаточная не только для содержания духовно-учебных заведений, но и для всяких единовременных крупных затрат на ту или другую школу.

По вопросу о материальном обеспечении служащих при духовно-учебных заведениях необходимо заметить следующее. Так как от служащих при духовной школе лиц требуется вполне добросовестное отношение к делу, требуется, чтобы они всю свою энергию, способности и силы употребили на служение школьному делу, то будет актом справедливости, если Церковное Управление обеспечит им безбедное существование, освободит их от гнетущего влияния материальной нужды и остановить их естественную по-

—401—

гоню за посторонними школьному делу заработками. Служащие при духовной школе не ищут роскоши, – они желают только, чтобы жизнь их шла соответственно их положению и запросам образованного человека, чтобы они могли всецело отдать себя, свое время и силы на служение одной школе. А так как экономические потребности учителя (мы говорим главным образом о них) расширяется лишь с годами, то справедливыми являются периодические прибавки к содержанию. В начале своей педагогической службы учитель не так нуждается, потому что или одинок, или малосемейный. С годами семья растет, растет и потребность в увеличении средств. Со вступлением детей в школьный возраст, расходы на них сразу и значительно увеличиваются. С другой стороны, учитель обречен на служебную неподвижность. Это вызывается условиями его службы и даже желательно, потому что вырабатывает педагогов-специалистов. И в жизни чем опытнее человек, тем выше расценивается его труд, что, конечно, вполне справедливо: труд его значительно продуктивнее, чем труд молодого, малоопытного человека. Этот масштаб в приложении к учителю также требует периодического увеличения его содержания. И по личному опыту, и по долголетним многочисленным наблюдениям мы решительно утверждаем, что нормальным вознаграждением для учителя нужно признать: в первые пять лет службы 80 руб. за недельный урок, после пяти лет – 90 руб. за урок и 10 лет – 100 руб. за урок. Но увеличение получаемого учителем содержания может иметь полную силу лишь тогда, когда 1) оклады будут уничтожены, как несправедливые, и вознаграждение будет стоять в полной зависимости от количества уроков, и 2) учителю будет предоставлено право иметь такое количество уроков, какое он сам и Правление данной школы находит ему по силам. Опасаться того, что учитель, в погоне за деньгами, наберет непосильное количество уроков, не следует: во-первых, нужно же признавать у учителей известную степень добросовестности; во-вторых, Правление всегда остановить искания такого учителя, раз увидит, что он берет ношу не по плечу. При тех штатах, какие у нас указаны в III-й главе, в среднем на каждого учителя

—402—

падает не свыше 20 недельных уроков как по обязательным, так и по необязательным предметам. При 20 уроках в неделю, у учителя ежедневно будет занято 3 1/3 часа утром и около 2 часов вечером. Это составит всего пять-шесть часов ежедневного умственного труда, при отдыхах в праздничные дни и каникулы. Правда, учительский труд тяжел, но зато он имеет и достаточное время для полного отдыха.

Необязательные предметы привлекут к себе более способных учеников и во всяком случае желающих трудиться. Занятия с такими учениками, конечно, значительно легче, чем с учениками всяких способностей и всякого прилежания. Поэтому справедливо будет уменьшить плату за уроки по необязательным предметам до 50 руб. за недельный урок.

Остальные заметки о желательной реформе духовной школы см. в следующей III-и главе, где мы делаем попытку дать проект устава для средней духовной школы.

Е. Воскресенский

—289—

1884 г.

библиотеку. 1857 г. 17 февраля снова был взят из библиотеки чрез соборного иеромонаха Мелетия кожаный портфель и 12 №№ запечатанных пакетов с бумагами Его Высокопреосвященства. После этого остались и хранятся в библиотеке, но уже незапечатанными, в рукописи 1 рассуждение о св. иконах 1847 г., 1 рукопись, касающаяся изменения архиерейской присяги, и 14 слов на разные дни: 1) Слово в день обретения мощей преподобного Сергия, 2) Слово по освящении храма св. Равноапостольной Марии Магдалины в градской больнице, 3) Слово 25 июня 1842 года в Успенском соборе: стойте в вере Кор.16:13, 14; 4) Слово в день св. Пасхи 1824 года, 5) Слово, говоренное в Универ-ситете 1887 г., 6) Слово марта 25 1843 года, 7) Слово пред присягою дворянства Московской губернии 1835 года, 8) Слово февраля 12 1847 года, 9) Слово на память Преподобного Сергия 1836 года, 10) Слово февраля 12 1835 года, 11) Слово сентября 20 1836 г., 12) Слово марта 25 1836 г., 13) Слово 15 сентября 1823 г., 14) Слово в день рождения Государя Цесаревича Великого Князя Александра Николаевича апреля 17 1535 r.

Трудно определенно сказать, когда и кем переданы были слова и рассуждения в библиотеку, – можно думать, что раньше 1857 года. О рукописи же, касающейся изменения присяги Архиерейской, ясно сказано: 1857 г. октября 11 дня. Что касается писем, таковых в библиотеке не оказалось“.

Отзыв этот был передан мне 10-го августа, при письме г. Обер-Прокурора от 9-го числа за № 3713.

7-го ч. получил я письмо из Витебска от кафедрального протоиерея В.И. Волкова, который писал от 5-го числа:

„Громко говорят, что нашему архиерею²⁹⁴¹ назначено место члена в Московской Синодальной Конторе. Говоря пред Вами, как пред отцом и Богом, я должен сказать, что мы, лишаясь его, не пожалеем, как архиерея, но очень пожалеем о нем, как о прекрасном, предобром человеке. Боюсь я, чтобы такое суровое отношение к нему Начальства не отозвалось вредно на деле воссоединения Уни-

—290—

1884 г.

атов в Галиции и в самом даже Холме, где сочувствующие ему могут пожалеть о нем, а несочувствующие – упрекнуть, сказав, что он, присоединяясь, худо сделал себе и им, тем более что нынешний Холмский архиерей²⁹⁴² не пользуется там уважением, как неумеющий жить с воссоединёнными. Чтобы управлять нововоссоединённою епархией, много требуется опытности и уменья... Молим Вас, давайте нам архиерея, если действительно отбираете от нас Маркелла, кого угодно, но только не А.......я: это тяжелейший человек. Пожалейте, Владыка, вашего первенца.... Он взирает на Вас и обращает свои мольбы к Вам, как к родному отцу“...

16-го ч. получено было мною письмо из Вильны от Н.А. Сергиевского. От 14-го ч. он писал мне:

„Я получил окончательный ответ от доктора Милютина о той переписке между покойными Митрополитом Филаретом и А. П. Ахматовым, о которой я Вам говорил²⁹⁴³. Переписка эта, по объяснению доктора Милютина, передана им Елизавете Николаевне Ахматовой, живущей в С.-Петербурге (Рыночная улица, дом № 4), а г-жа Ахматова имеет намерение передать эту переписку Его Высокопревосходительству Константину Петровичу Победоносцеву. Если намерение это не приведено еще в исполнение, то, по моему мнению, полезно было бы поскорее сделать это. Переписка, о которой идет речь, весьма интересна: она касается весьма важных сторон церковного управления за время обер-Прокурорства Алексея Петровича и составит весьма ценное приобретение для печатаемого под вашим руководством Сборника материалов“.

17-го ч. получил я письмо из Одессы от Преосвящ. Никанора, еп. Херсонского. Он писал от 13-го ч., в ответ на мое письмо от 31-го июля:

„Приношу Вашему Высокопреосвященству мою сердечную благодарность за честь получения от Вас писем великого святителя Московского к почившему в Бозе архиепископу Алексию. Эта книга будет у меня настольною, пока не перечту все письма.

Относительно представления экземпляров второго изда-

—291—

1884 г.

ния моих поучений мною были сделаны распоряжения, соответственные тому, как я писал Вашему Высокопреосвященству. Но исполнители распорядились по-своему.

Теперь крепко работаю в виду поездки в богоспасаемый Киев.

Смиренно прошу Ваших, Милостивейший Отец, святительских молитв. И с глубоким сердечным уважением есть и пребуду“...

23-го ч. получил я письмо из Сергеева Посада от Ректора Московской академии, протоиерея С. К. Смирнова. Вот что он писал:

„Простите меня великодушно, что так долго, именно с 24-го мая, не писал я Вам.

Я получил от И.А. Ненарокомова отношение, в котором он, по поручению Обер-Прокурора, просить меня сообщить сведение о бумагах Митрополита Филарета, сданных им в Академическую библиотеку. В бытность вашу ректором Академии, Вы, без сомнения, видели некоторые из них, именно те, которые сданы были в 1858 году, но есть два пакета с бумагами, сданные в 1866 году, и они содержать в себе дела этого и предыдущего года. Опись их всех мною составлена. Любопытного весьма много. Я писал Константину Петровичу, что все эти бумаги могут быть посланы в подлинниках. Чтение их не затруднительно. Многие переписаны. Но я думаю, что Вы еще не скоро дойдете до них. Дела начинаются с 1826 года и кончаются 1866 годом.

В скитский праздник, 17 августа, Константин Петрович с Саблером стояли всенощную и обедню в скиту. Служил Митрополит, а я участвовал в крестном ходе. Вечером, в 4 часа Константин Петрович был у меня и кушал чай. Были собраны, по его желанию, наставники, и он беседовал более часа. Беседа направлена была преимущественно против А.П. Лебедева²⁹⁴⁴ и Е.Е. Голубинского²⁹⁴⁵; кроме того, он говорил о программе истории философии для семинарий, о преподавании древних языков, о Киевской Академии и т. п. Говорил он увлекательно, с одушевлением. После него и по уходе наставников посе-

—292—

1884 г.

тил меня В. К. Саблер, с которым я встретился в прошлом году у Митрополита. К. Н. поехал от чрез Смоленск в Киев и будет гостить некоторое время в Ливадии.

12-го июня удостоил посещения Академию В. К. Сергий Александрович с молодою супругою; были они и в моих келиях, в актовой зале и в церкви, и в аудиториях. Я удостоился обедать с ними.

В зданиях академии спешат окончить работы. Аудитории будут обширные и помещаются в новом этаже, надстроенном над классным корпусом. И над больницею возведен новый этаж.

Простите за многоглаголание после многого молчания“.

В тот же день писала мне и описывала свое шестинедельное пребывание на Валааме Варвара Александровна Иордан в следующих чертах:

„Прожила я, Владыко Святый, 6 недель в святой обители и все мне было мало; последние дни я не осушала глаз, все плакала при мысли, что надо уехать. Меня ни что не тяготило: ни суровая пища (почти весь Успенский пост без масла), ни раннее вставание (в 2 часа ночи), ни отсутствие привычного комфорта, газет и общества, мне все было по душе. Будь я мужчина, осталась бы там последним из последних послушников. Строгость устава, которая тяготит и соблазняет многих из богомольцев, напротив пленяет меня. Я не видела людей с более счастливым лицом, как схимники, живущие на Предтеченском острове. Это самый строгий из скитов; там не полагается ни чай, ни даже постное масло, а одни сырые овощи. Женщин не пускают туда и в храмовые праздники. Дикая природа, горы и скалы возносили душу мою к Творцу вселенной, и тогда земля со всей её пестротой и утехами не существовала для меня.

Я говела там, подчиняясь всей строгости устава; между прочим, ходила на вечернее братское правило, очень продолжительное. Успенский пост начался поклонами „Господи, Владыко живота моего“.

Преосв. Леонтию я описала все подробно, потому что любить Валаам, от него я имела там два письма. Он вернулся 13-го в Варшаву с своей дачи.

—293—

1884 г.

Вы можете себе представить, Владыко Святый, как тяжело мне было вернуться в мир, я приехала третьего дня вечером, и Петербургская суета охватила меня разом.“

25-го ч. писал я в Тверь преосвящ. Антонину, в ответ на его письмо от 26-го июля:

„Да благословит Вас Господь на предстоящий Вам путь и да благопоспешит Вам в сем пути!

Я буду мысленно сопутствовать Вам и молиться купно с Вами.

Если Вы не поздно выедете 31-го ч., в пятницу, из Твери, то, вероятно, в тот же день будете в Старице. Следующий день, субботу, без сомнения, употребите на обозрение городских церквей, не оставивши без посещения и духов. училище; в воскресенье совершите литургию в монастыре, или в соборе, а после трапезы в этот день не можете ли посетить Мариинскую Общину, о которой Вам говорил К.П. Победоносцев? Община эта от города верстах в пяти.

Если в понедельник, 3-го числа, порану выедете из Старицы, то, обозревши лежащие на пути к Зубцову церкви, и посетивши этот град, к вечеру, думаю, приедете во Ржев. В Зубцове можно и не служить.

Во Ржеве совершить богослужение следует.

Если, таким образом, служения ваши будут только в Старице и Ржеве, то есть ли надобность всей вашей свите сопровождать Вас в экипажах? Не лучше ли ей отправиться в Старицу и Ржев по железной дороге, а равно и обратно оттуда?

Для управления в дороге крестьянскими, непривычными к каретной упряжи, конями и для охранения экипажа, Вам не излишне взять с собою своего кучера.

Это мои мысли и советы, а Вы действуйте по своим соображениям“.

В тот же день получено было мною письмо из Москвы от о. протоиерея Предтеченской под Бором церкви, И.Н. Рождественского. Он писал мне от 23-го числа:

„Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивейший Архипастырь!

По стечению разных обстоятельств, я доселе не мог обратиться к Вашему Высокопреосвященству с выражением

—294—

1884 г.

глубочайшей благодарности за Высочайшую милость ко мне в день пятидесятилетнего юбилея моего священства, исходатайствованную Св. Синодом, который в то время едва ли не в Вашем Высокопреосвященстве сосредоточивался.

Августейшая милость ко мне за пятидесятилетнее заурядное мое служение выходит из ряда, и благодарность моя за нее и за ходатайство о ней не имеет меры.

Примите ее, Высокопреосвященнейший Владыко, хотя по обстоятельствам, от меня не зависевшим, очень запоздавшую, но из глубины души исходящую и сопровождаемую всегдашнею молитвою о Вас.

Испрашивая святительского благословения вашего себе и семейству моему, имею честь и долг быть всегда“...

На письмо это я отвечал 28-го числа, и вот что писал:

„Ваше почтеннейшее письмо от 23-го сего августа совсем пристыдило меня. Мне совестно принимать от Вас благодарность, совершенно мною незаслуженную. Напротив, я должен просить у Вас извинения. В награждении Вас высоким, вполне заслуженным Вами, знаком Монаршего благоволения я не принимал и не мог принять никакого предварительного участия (это было сделано мимо Синода): мое участие было только уже, так сказать, сопутствующее, то есть, я выразил искреннюю радость и живейшее сочувствие к вашей награде, когда за трапезою в Сергеевой Пустыни, по случаю освящения храма в день вашего юбилея, узнал от Константина Петровича (Победоносцева) о всемилостивейшем пожаловании Вас орденом Св. Владимира, и думал, по возвращении в город, тотчас послать Вам приветственную телеграмму, но по каким-то, не помню, обстоятельствам, исполнить сие не мог. Затем, ежедневно, с утра до ночи, занятый служебными делами, забыл о сем, и только уже чрез несколько дней в беседе с известным Вам о. Пименом (Благово) вспомнил о своей вине пред Вами и просил его от себя и от меня принести Вам запоздалое поздравление с совершившимся пятидесятилетием вашего благоплодного служения в пресвитерском сане и с высокою Монаршею наградою.

И так, простите, досточтимейший о. Протоиерей, мою вину

—295—

1884 г.

пред Вами и примите уверение в моем всегдашнем и 1884 г. глубоком к Вам почтении и преданности.

Вслед за вашим письмом я имел удовольствие получить брошюру с описанием празднования пятидесятилетия вашего служения в священстве и прочитал ее с истинным утешением и сердечным умилением.

Поручая себя вашим святым старческим молитвам, имею честь быть“.

27-го ч. писал я Ректору Моск. дух. академии, протоиерею С.К. Смирнову, в ответ на его письмо, мною полученное 23-го числа:

„За пространное письмо ваше приношу Вам искреннюю благодарность, но из него не вижу я, получили ли Вы мое краткое писание от 9-го июня, в котором я, между прочим, писал о бумагах М. Филарета, хранящихся в Вифанской библиотеке.

Теперь Вы сообщаете, что и в вашей академической библиотеке таких бумаг немало, и что они начинаются с 1826 года. Поспешите, пожалуйста, доставлением нам этих бумаг. – Так как за первые годы служения в СПб. в Бозе почившего Святителя (с 1809–1819) сохранившихся с его именем бумаг не слишком много, так что все они помещены будут в первом томе, который уже начать печатанием, то бумаги 1826 г. должны войти во второй том, который мы должны сформировать заблаговременно, чтобы иначе не остановить печатания, которым Конст. Петрович, спасибо ему, очень озабочен, в виду чрезвычайной важности предпринятого издания. Притом нам нужно каждую бумагу переписать на отдельном листе и сделать к ней нужные примечания. – И так Бога ради не замедлите доставлением означенных бумаг.

Я прочитал уже более 600 записок разного содержания и не могу надивиться уму и премудрости великого Филарета.

Посылаю Вам при сем pro secreto (только для Вас) образчик нашего труда. Скажите о нем ваше мнение.

Уставы – Семинарский и Училищный, недавно нами под писанные, теперь, вероятно, уже утверждены Государем.

У нас теперь по Синоду затишье: ничего нет особенного.

—296—

1884 г.

Все, или, по крайней мере, многие заняты ожиданием результатов предстоящего собора иерархов в Киеве. Мне недавно писал преосвященный Херсонский²⁹⁴⁶, что он „теперь крепко работает в виду поездки в богоспасаемый Киев“.

А как Вы и другие у вас смотрите на историю с ксендзом Моравичем?

Но довольно на сей раз. Простите.

Об упомянутом в письме моем ксендзе Моравиче стоит сказать здесь особо несколько слов.

Случившийся с этим ксендзом инцидент возбудил целую бурю в римско-католической иерархии и подал повод к многочисленным журнальным и газетным статьям в русской, как духовной, так и светской литературе²⁹⁴⁷.

Дело вот в чем.

Преосвященный Платон, митрополит Киевский, обозревая свою епархию, прибыл в местечко Коростышева, где, кроме православной церкви, существует римско-католический костел. Совершивши 14-го июня литургию в православной церкви, Владыка на другой день, по приглашению ксендза Моравича, посетил костел, где Моравич в церковном облачении, с крестом и св. водою, встретил православного (архиерея) митрополита и затем, при игре костельного органа, совершил молебствие. Митрополит, выслушав молебствие и приложившись к чудотворной иконе Божией Матери, обратился к находившемуся тут народу с речью, которую произнес, без всякого приготовления, по какому-то, как пишет сам оратор, вдохновению и забыв, что он находится в костеле. Присутствовавшие в костеле прихожане, между которыми немало было православных, с умилением выслушали назидательную речь красноречивого оратора и одобрили поступок ксендза, оказавшего такую почесть маститому Иерарху, хотя и иного вероисповедания. Но не так взглянул на дело епархиальный начальник Моравича Луцко-Житомирский епископ Козловский. Он,

—297—

1884 г.

усмотревши в поступке Моравича явное нарушение канонического права Римской церкви, подверг его строгому взысканию: подверг его двухнедельному запрещению, а консистория присудила послать Моравича в монастырь на покаяние. Мало того, епископ Козловский задумал будто бы подвергнуть ответственности самого митрополита Платона и принес жалобу нашему Правительству.

И можно ли совершенно оправдать митрополита за его поступок в костеле, когда православному епископу 20-е правило VI Вселенского собора воспрещает всенародно учить в ином граде, ему не принадлежащем, тем более в храме иного вероисповедания?²⁹⁴⁸

30 ч., в праздник Св. Благоверного В. Князя Александра Невского, мне поручено было Владыкою Митрополитом встретить пред вратами Лавры крестный ход из Исаакиевского собора и затем Высочайших Особ, присутствующих обыкновенно в этот день при литургии в Лаврском соборе. Из Высочайших Особ на этот раз были В. Кн. Алексий Александрович, В. Княг. Александра Иосифовна и др. – Литургию совершал сам митрополит, и после литургии в его покоях предложен был обычный завтрак.

4-го сентября получено было мною письмо из Москвы от А.П. Ушаковой, которая писала мне от 3-го числа:

„Напутствуйте меня святительским вашим благословением, многоуважаемый Владыка: еду в Киев! Неожиданно собралась я к Преподобным великим Аввам нашим Антонию и Феодосию. Давно у меня было желание съездить помолиться, да за хворью и разными невзгодами житейскими не могла. Тут же сын подарил билет; ну, как же не воспользоваться?

Ко Дню 25-го, т. е. препод. Сергия, должна я, если Богу угодно, быть уже дома. Тогда поделюсь с Вами впечатлениями и рассказами. А теперь простите, благословите и помолитесь за грешную, чтущую Вас глубоко, А. Ушакову“.

—298—

1884 г.

5-го ч. получил я письмо от Ректора Московской академии, прот. С.К. Смирнова. От 3-го числа он писал мне: „Примите мою глубокую благодарность за послание ваше от 27 августа, с приложением листа обширного труда вашего, и за телеграмму

Первый лист вашего труда прочитал я с истинным наслаждением. Вижу, что это не один простой сборник материалов, но ученая систематическая работа, – и изумляюсь обширности и трудности этого драгоценного труда. Да дарует Вам Господь крепость сил для ведения этого прекрасного дела так, как Вы его начали! Вы воздвигаете великолепный памятник великому Святителю.

Я послал Вам бумаги Митрополита Филарета за 1826–29 годы. Распорядитесь, чтобы из канцелярии Обер-Прокурора, которая присылала ко мне запрос об этих бумагах, было послано сюда требование всех находящихся здесь бумаг Филарета. Если Вам угодно, я пришлю Вам предварительно их опись, составленную библиотекарем Корсунским.

Ныне у нас оканчиваются приемные экзамены и завтра будет конференция. Придется отослать назад более 50 человек, вследствие запрещения жить своекоштным на квартирах.

Лекции будут открыты после 9-го числа в новых обширных и светлых аудиториях вновь выстроенного на классном корпусе этажа. Изменения в помещениях этого корпуса произошли значительные. Я буду читать о новозаветном греческом языке, о чем, кажется, я писал уже Вам.

Егор Васильич²⁹⁴⁹ должен оставить службу, но мы не хочем его отпускать из Академии, и я уже просил Владыку дозволить ему читать эстетику за вознаграждение в 900 рублей из сумм Московской кафедры. Владыка приказал провести это дело чрез Совет.

Письма вашего от 9-го июня я не получал. Вы в последнем письме упоминаете о бумагах М. Филарета в библиотеке Вифанской Семинарии. Наведу справки и дам Вам ответ“.

—299—

1884 г.

В ответ на это писал 24-го числа:

„Примите от меня искреннейшее сердечное поздравление с днем вашего ангела. Преподобный и Богоносный отец наш Сергий да хранит Вас и присных вам во здравии и благоденствии на многие лета.

Посланные вами бумаги Митр. Филарета с 1826–29 г. мною получены и отданы помощнику моему Н.И. Григоровичу для переписки.

Вслед за этими бумагами получил я чрез канцелярию Обер-Прокурора две бумаги из Вифанской библиотеки; но одна из них – собственноручная проповедь на день Успения Б. Матери „о значении икон в церкви Христианской“ была уже не раз напечатана, и потому перепечатывать ее мы не будем; другая же – подлинное дело о исправлении чина архиерейского исповедания достойна внимания.

Канцелярия Обер-Прокурора, вероятно, уже отнеслась к Вам насчет доставления прочих бумаг Владыки Филарета, а я покорнейше просил бы Вас поспешить доставлением обещанной Вами описи этих бумаг.

Нами из разных архивов столько уже собрано бумаг с именем М. Филарета, что выйдет, по кр. мере, 10-ть, если не больше, печатных объемистых томов. Но на сих днях я получил из частных рук более 100 собственноручных писем Святителя к покойному А.П. Ахматову. Письма эти одно другого интереснее, в особенности для меня, потому что все, сообщаемое в них с 1862 по 1865 г., происходило на моих глазах. К драгоценным письмам этим я могу составить самые верные и обстоятельные примечания.

К предстоящему в ноябре 50-летнему юбилею Епископства Первенствующего Члена Св. Синода ожидается немалый съезд иерархов, вероятно, не меньший, чем какой был на днях в Киеве. Киевский Владыка, как слышно, в половине Октября выезжает из Киева в Ригу, для освящения новосозданного кафедрального собора. Туда же отправится, по возвращении из Крыма, и Константин Петрович“.

6-го ч. Я совершал в Исаакиевском соборе обряд отпевания над усопшим настоятелем оного, протоиереем Петром Алексеевичем Лебедевым, скончавшимся 2-го ч. в

—300—

1884 г.

Ораниенбауме. В отпевании участвовали со мною преосвященные: Ярославский Ионафан, Тамбовский Палладий и оба петербургские викарии; много было при этом и из петербургского духовенства. Собор наполнен был молящимися. Усопший о. протоиерей, за добрые нравственные качества и за кроткий характер свой, пользовался общим уважением и любовию.

Почивший протоиерей был сын сельского священника Нижегородской епархии; род. в 1807 г.; получил высшее образование в СПб. д. академии, где окончил курс в 1831 г. с правом на получение чрез год степени магистра. В звании Настоятеля Исаакиевского собора состоял с 30 сент. 1870 г.²⁹⁵⁰

8-го ч. получил я письмо из Ржева от преосвящ. Антонина, находившегося там для обозрения церквей, по Моему поручению. Вот что он писал мне от 6-го числа: „Долгом считаю принести Вашему Высокопреосвященству нижайшую благодарность за милостивейшее письмо Вашего Высокопреосвященства, которое я имел утешение получить ныне (6-го сентября) в городе Ржеве,

Ныне (6-го сентября) я служил Литургию в Соборе. После Литургии я успел осмотреть три церкви и Мазуринское Училище; здесь побывал в Училищной церкви и посетил классы, где собраны были ученицы. Наставники Училища при мне спрашивали учениц по Закону Божию, по Истории священной и церковной, и Русской гражданской, по Географии и русскому языку. Ученицы отвечали удовлетворительно. Поют они в церкви стройно. Ведут себя, по отзывам Начальницы, прекрасно. Делами своими занимаются весьма усердно. Приучаются к рукодельям и к домашнему хозяйству. В содержании, одежде и во всей обстановке учениц видна аккуратность, даже изящество. В классах, в спальнях и в столовой – безукоризненная чистота и опрятность. Библиотека богата книгами полезными и для учениц, и для наставников. В церковной ризнице есть несколько свящ. облачений, драгоценных по своему изделию. Это труды учениц.

В г. Ржеве мне придется пробыть до 9-го сентября.

—301—

1884 г.

9-го же числа уеду в гор. Старицу. Там предположено 10-го числа совершить церковное торжество по случаю перемещения духовного училища в приобретенный духовенством и приспособленный к училищным потребностям дом. К 10-му сентября окончатся все работы в нем. Общество Старицкое, принимавшее искреннее участие в этом деле, желает принять участие и в церковном торжестве. По милости Господа Бога, все идет хорошо и мирно.

Приношу нижайшую благодарность Вашему Высокопреосвященству за милостивое отеческое попечение ваше об Отроческой обители. Полторы тысячи рублей, приносящие 60 рублей процентов, – значительное пособие для нее, при малых её средствах. Будем молить Господа Бога о здравии и спасении Вашего Высокопреосвященства“.

1500 р., о коих упоминается в письме, получены мною из суммы, завещанной каким-то, не помню, Тайным Советником на поминовение свое и своих родственников, в пользу трех монастырей, по усмотрению Св. Синода. Из этой-то суммы мне и досталось, по моему настоянию, 1500 р., которые я отдал в Отроч монастырь, для пособия к содержанию моего викария и братии.

В тот же день, т. е. 8-го числа, мне довелось просмотреть № 17 Полоцких Епархиальных Ведомостей, с 1-го сентября поступивших под редакцию нового ректора Витебской семинарии, архимандрита Паисия²⁹⁵¹. Начало дела – весьма неудачное и в отношении к содержанию нумера и особенно в отношении корректурном: чуть не на каждой строке опечатка.

12-го ч. получил я письмо из Новочеркасска от новоназначенного Директора Молодечненской учительской семинарии, А.Л. Крылова²⁹⁵². От 7-го ч. он писал мне:

„Почтительно прошу извинить меня в том, что я не имел возможности ответить на вашу телеграмму глубокою благодарностью в свое время, ибо прочел телеграмму Вашего Высокопреосвященства только вчера, по возвращении из Одессы, где имел честь принимать участие в VI Ap-

—302—

1884 г.

хеологическом Съезде, как кажется, с заметным успехом. По крайней мере Преосвященнейший Никанор, присутствовавший при чтении мною реферата, выразил мне свое глубокое сочувствие; г. г. Бычков (президент Императорской Публичной Библиотеки), Самоквасов и др. выразили, по-моему, даже сверхдолжную оценку моих, скромных трудов по Археологии. Таким образом, мои скромные труды оценены генералами от Археологии, собравшимися со всей матушки России. Кроме этого, в Одессе пришлось познакомиться со многими профессорами и учеными, собравшимися из различных университетских городов. Во всяком случае, поездка в Одессу для меня лично была весьма полезна и интересна. Ежедневно я имел честь пользоваться беседою высокочтимого мною Владыки Преосвященнейшего Никанора. Случаю угодно было сделать то, что в книжке – сборник рефератов членов Археологического Съезда на первом месте поставлено слово Преосвященнейшего Никанора, сказанное им при открытии Съезда; последним рефератом поставлен мой; таким образом Преосвященнейший явился альфою собранных ученых, а я – скромнейший – омегою. Сегодня только и обратил внимание на эту случайность, просматривая сштив рефератов²⁹⁵³. Но простите меня, Ваше Высокопреосвященство, что я утруждаю Вас чтением своего многоглаголания.

Теперь же, уже по прочтении приказа Господина Министра Народного Просвещения об утверждении в должности Директора Молодечненской учительской семинарии, считаю долгом своим принести Вашему Высокопреосвященству глубокую благодарность за ваше внимание ко мне и всегдашнее расположение, по которым Вы не преминули поздравить меня с весьма важною переменою в моей жизни.

От души желаю Вашему Высокопреосвященству продления жизни на многая и многая лета на благо нашей православно-кафолической и Апостольской Церкви и благополучного окончания всех ваших начинаний“.

13-г. ч. я получил от Действительного Члена Академии наук, ординарного академика, Тайн. Сов. Як. Карл. Грота

—303—

1884 г.

XXXIII т. Сборника отд. русск. яз. и словесн., при следующем любезном письме от 12-го ч. за № 85:

„Высокопреосвященный Владыка, Милостивый Архипастырь!

Узнав о желании Вашего Высокопреосвященства иметь XXXIII-й том Сборника отделения русского языка и словесности, в особое удовольствие поставляю себе препроводить при сем для библиотеки вашей экземпляр означенного тома, на днях вышедшего из печати.

Прося Архипастырского благословения вашего, с глубочайшим почтением и совершенной преданностию имею честь быть“...

Означенный в письме Сборник для меня весьма интересен по многим отзывам о моих археологических и особенно палеографических трудах.

В ответ на письмо г. Грота я писал 15-го ч. за № 2526:

„Ваше Превосходительство, Милостивый Государь, Яков Карлович!

Получив препровожденный ко мне при почтеннейшем письме вашем от 12-го сего сентября, № 85, XXXIII том Сборника отделения русского языка и словесности, долгом поставляю принести Вашему Превосходительству за этот дар мою душевную благодарность.

С своей стороны, покорнейше прошу принять и от меня посылаемый при сем экземпляр изданной мною книги, под заглавием: „Письма митрополита Московского Филарета к архиепископу Тверскому Алексию“.

С истинным почтением и преданностию имею честь быть“...

16-го ч. получил я от Директора Канцелярии Обер-Прокурора Св. Синода, И.А. Ненарокомова письмо за № 4401 следующего содержания:

„Имею честь препроводить к Вашему Высокопреосвященству полученные ныне от ректора Вифанской духовной семинарии рукописи блаженной памяти Московского митрополита Филарета: 1) рассуждение о св. иконах и 2) чин исповедания и обещания архиерейского (по вопросу об изменении архиерейской присяги) с приложениями к послед-

—304—

1884 г.

ней: а) двух писем от графа А. Толстого²⁹⁵⁴ и покойного митрополита С.-Петербургского Никанора²⁹⁵⁵ б) исповедания и в) чина присяги архиерейские, изд. 1850 года“.

Присланные рукописи вошли в наше издание бумаг митр. Филарета.

Председатель Педагогического Совета высших женских курсов, профессор Университета, Тайный Советник Андр. Ник. Бекетов²⁹⁵⁶ письмом от 17-го ч., за № 782, приглашал меня на имеющий быть 20-го числа акт в этих курсах. На акте предполагалось читать, кроме Отчета, речь профессора О. Ф. Миллера „Императрица Екатерина II и Дидро“. Но мне не довелось быть на акте, не помню, по какой причине.

19-го ч. я получил от вдовы Ротмистра Елис. Николаевны Ахматовой 129. собственноручных писем Митрополита Московского Филарета к бывшему Обер-Прокурору Св. Синода, Генерал-лейтенанту Алексею Петровичу Ахматову. За драгоценные письма эти мною заплачено было (11-го Окт.) 200 рублей.

25-го ч. писал я в Вильну Н.А. Сергиевскому – в ответ на его письмо от 14 августа:

„Поздравьте меня с благоприобретением драгоценного сокровища. 19-го числа сего месяца я получил от Е.Н. Ахматовой более 100 писем покойного Владыки Филарета к А.П. Ахматову, хотя и не безусловно. Не знаю, примет ли Синод предлагаемое г-жею Ахматовою условие: она просит за письма некоторое денежное вознаграждение (до 450 р.), для устройства над могилою своей дочери, коей принадлежали письма, памятника. Во всяком однакож случае я уже не выпущу из своих рук этих драгоценных автографов. Более половины писем я успел уже прочитать и нашел в них чрезвычайно много интересного, в особенности для меня, так как все, в них сообщаемое, происходило на моих глазах и твердо сохраняется в моей памяти. Когда дойдет очередь до печата-

—305—

1884 г.

ния этих писем, я могу сделать к ним самые точные и обстоятельные примечания²⁹⁵⁷.

Так как приобретением этого сокровища я обязан прежде всего Вашему Превосходительству, то и поставляю долгом принести Вам искреннейшую благодарность.

Материалов у нас теперь собрано уже столько, что выйдет не менее, если не более, 10-ти объемистых печатных томов. Мы приступили к печатанию, и листов десять уже напечатано.

P. S. Мне известно из уст самого покойного Митрополита Киевского Филофея, что у него хранилось более ста, весьма интересных, писем блаженной памяти Митр. Филарета. Куда девались по смерти Владыки Филофея эти сокровища? Мне сказывали, что один из наследников его состоит на службе в Литовской семинарии; фамилии его не знаю. Не можете ли, любезнейший Н. А., поручить кому-нибудь разве дать о нем и спросить, где и у кого хранятся бумаги после преосв. Филофея, и о последующем меня уведомить. Кстати: я вспомнил, что обещал Вам доставить статью защитительную²⁹⁵⁸ в пользу Преосв. Филофея. При сем препровождаю ее“.

В сентябре месяце, с разрешения Св. Синода (от 31-го июля, за № 2490), был в Киеве съезд нескольких архиереев из южных и юго-западных епархий, для совещания о том, какие могут быть приняты действительнейшие меры к ослаблению существующего в юго-западном крае иноверия и пресечению пагубного влияния штундизма на православных местных жителей, а также к развитию и укреплению православия в народе. Там, под председательством Митрополита Киевского Платона, были иерархи: архиепископ Кишиневский Сергий²⁹⁵⁹, архиепископ Волынский Тихон²⁹⁶⁰, епископы Екатеринославский Феодосий²⁹⁶¹.

—306—

1884 г.

Херсонский Никанор, Подольский Иустин²⁹⁶², Черниговский Вениамин²⁹⁶³, Могилевский Виталий²⁹⁶⁴, Чигиринский Виталий²⁹⁶⁵, Уманский Поликарп²⁹⁶⁶ (оба Викарии Киевской митрополии) и Прилуцкий Иларион²⁹⁶⁷, Викарий Полтавской епархии. Результатом совещаний были постановления в нескольких пунктах и пастырское послание присутствовавших иерархов к своим паствам.

27-го ч. я писал в Новгород Преосвящ. Анастасию²⁹⁶⁸, еп. Старорусскому, Викарию Новгородской епархии:

„Преосвященный Ярославский²⁹⁶⁹ передавал мне о вашем желании иметь меня у себя в качестве гостя. И вот Я исполняю доброе желание.

Мне пришло на мысль провести предстоящий день моего ангела в обители, где почивают св. мощи моего небесного покровителя, преп. Саввы Вишерского. С соизволения Высокопреосвященнейшего Митрополита, я намерен выехать из Петербурга в пятницу, вечером, по железной дороге, и на другой день, в субботу в я часу утра, надеюсь быть в Новгороде. Если к этому времени Вы прикажете выслать для меня какой-нибудь экипаж на станцию, я буду очень благодарен.

В случае, если какая-либо неожиданность расстроить план моей поездки, я извещу Вас телеграммой.

В Новгороде я рассчитывал иметь пристанище под вашим, мне знакомым уже, кровом, но Владыке угодно, чтоб я имел помещение в его владычных покоях. Впрочем, это не помешает нам иметь взаимное общение и собеседование во всякое, свободное для Вас, время.

Итак, до приятного свидания“.

28-го ч., испросив соизволение у Высокопреосвященнейшего Исидора, Митрополита Новгородского, я отправился в 104/2 ч. вечера по Николаевской железной дороге в

—307—

1884 г.

Новгород, для празднования своих именин (1-го Окт.) 1884 г. при мощах своего небесного покровителя, преподобного Саввы Вишерского, почивающего в Вишерском монастыре, в 7 верстах от Новгорода. В 4 часа утра с Чудовской станции пересел я на Новгородскую-Старорусскую дорогу, и в 7 ч. утра 29-го числа прибыл в Новгород. Здесь, на станции, к удивлению моему, встретил меня сам Преосвященный Анастасий, с четвернею цугом и каретою Митрополичьею. Со станции подъехали к Софийскому собору, где я, при входе в собор, поражен был еще большею неожиданностью: все соборяне, в облачениях, ожидают меня с крестом и иподиаконы подают мне митрополичью мантию. Это до того меня удивило, что я не знал, что делать. Принять такую встречу в кафедральном соборе старейшего иерарха и первенствующего члена Святейшего Синода – я никак не мог себе позволить. Отстранивши от себя мантию, я вошел в алтарь и стал жаловаться преосвящ. Анастасию на сделанную мне неподлежащую встречу; но он говорить: „так приказано Владыкою Митрополитом“. Тогда я заметил Преосвященному, почему он не предупредил меня об этом? И так, вот какую, неожиданную для меня, почесть угодно было Его Высокопреосвященству приказать воздать мне в первопрестольном храме великого Новограда! Да воздаст ему за сие сторицею великий Архиерей Господь Иисус Христос в пренебесном царствии Своем!

Поклонившись великой и древней святыне в Софийском соборе, я привезен был в Митрополичий дом, где и водворился на все время пребывания моего в Новгороде. Такого обширного архиерейского помещения, как здесь, я нигде в других епархиях, не исключая и столиц, не видал.

В 9 часов я пошел опять в собор к литургии, которую совершал довольно поспешно какой-то заштатный басистый священник; соборяне пели изрядно.

Настоящий Новгородский Софийский собор, заложенный благоверным князем Владимиром Ярославичем в 1045 г., освящен был 14 сент. 1052 г. Вместе с построением собора он украшен был иконописью и Мозаикою. Иконопись произведена была вызванными из Царьграда

—308—

1884 г.

иконными писцами. В куполе собора сделано было изображение Спасителя, благословляющего десницею. Об этом изображении сохранилось в Летописи²⁹⁷⁰ следующее сказание. На другой день после написания Спасителя благословляющая десница Его оказалась сжатою. По приказанию епископа Луки, до трех раз исправляли икону; но каждый раз Спаситель чудесно являлся на ней с сжатою десницею. Наконец в 4-й день от образа Спасителя был голос к иконописцам: „писари, писари, о писари! не пишите Мя благословляющею рукою, напишите Мя с сжатою рукою: Аз бо в сей руце Моей сей Великий Новград держу; а когда сия рука Моя распространится, тогда будет граду сему скончание“. В продолжение слишком 800-летнего существования собор Новгородский не раз подвергался переменам от разорений, пожаров и разного рода возобновлений²⁹⁷¹.

После литургии я зашел к Преосвященному Анастасию, помещающемуся близ собора в небольшом здании, принадлежащем архиерейскому дому Преосвященный знаком мне с давнего времени. При моем управлении Полоцкою епархией, он был законоучителем в Полоцкой военной гимназии. С приятностью воспоминали мы с ним о Полоцкой старине. Между тем, доложили о приезде начальника губернии А.Н. Мосолова. Явился предо мною довольно молодой, болезненный человек; оказался родственником одному, знакомому мне по Харькову, помещику Мосолову. А.Н. до назначения на настоящую должность был посланником в Риме и участвовал в заключение последнего конкордата с папою.

Отпустивши гостя, мы с преосвященным отправились в город для осмотра достопамятностей. Были в соборах Николо-Городищском и Знаменском, в часовне Владимирской Б. Матери. Отсюда, по пути в Антониев монастырь, заехали к Губернатору, но не нашли его дома. В Анто-

—309—

1884 г.

ниеве монастыре архимандритом Корнилием²⁹⁷² сделана была мне торжественная встреча. В монастыре находилась еще тогда Духовная семинария. Ректор, прот. Евгр. Ив. Мегорский²⁹⁷³, убедил меня посетить семинарию; я склонился на просьбу и был в двух высших классах в учебные часы. Из семинарии зашли в покои архимандрита, где нам предложен был чай.

Обедали с Преосвященным у меня в квартире.

После малой вечерни я осматривал ризницу Софийского собора. В ней хранится много древних и драгоценных предметов, как, напр., облачения святителей Никиты († 31 янв. 1108 г.), Иоанна († 7 сент. 1186 г.) и Моисея († 25 янв. 1363 г.); вериги железные Св. Никиты, Моисея и Евфимия, белый клобук архиеп. Василия и много других древних священных предметов. К сожалению, по причине позднего времени, я не мог ясно многое рассмотреть.

30-го ч. воскресенье. В 9 часов слушал литургию в кафедральном соборе, которую совершал Преосв. Анастасий. Протодиакон по книге читал проповедь вместо чередного проповедника. К обеду в моей квартире приглашен был приехавший из Пб-га, для обозрения новгородских достопамятностей, молодой адъютант Военного Министра, граф Н.Ф. Гейден, староста Казанского собора в Пб-ге.

Вечером ездили мы с Преосвященным в Деревяницкий женский монастырь²⁹⁷⁴ (верстах в трех от города), где помещаются три старших класса Новгородского епархиального женского училища. Начальницею этих классов состоит игумения Валентина. Она дворянского происхождения, из Одессы, дочь атамана; в детстве воспитывалась в Женеве у бабушки; училась затем в Институте и получила музыкальное образование в Петербургской Кон-

—310—

1884 г.

серватории. В 1888 г. переведена настоятельницею в С.-Петербургский Новодевичий Воскресенский монастырь²⁹⁷⁵.

Возвратившись из Деревяницкого монастыря, вечером я слушал всенощную в домовой митрополичьей церкви. 1-го Октября Праздник Покрова Пресв. Богородицы и памяти преп. Саввы Вишерского чудотворца – моего небесного покровителя. Около 9-ти часов утра я отправился из Новгорода в Савво-Вишерский монастырь. Слушал там литургию и молебен преп. Савве. По распоряжению Преосвященного Анастасия, пели архиерейские певчие. К литургии приехали из города начальник губернии А.Н. Мосолов, Директор народных училищ Ф.Н. Павлинский (бывш. Инсп. Влад. сем.), два полковника и др. После литургии все заходили к настоятелю, архимандриту Аркадию на чай и завтрак.

На память посещения моего, я принес в дар обители, небольшого формата, Евангелие²⁹⁷⁶ в сребропозлащенном окладе, поднесенное мне в 1861 г. наставниками Московской дух. академии, при вступлении в должность ректора академии. Сверх сего оставил в пользу монастыря и братии два пятипроцентных билета, по 50-ти рублей.

В 1 ч. 30 минут пополудни возвратился в город и после обеда в 3 часа отправились с Преосвященным в его Хутынский монастырь.

Хутынский-Преображенский монастырь 1-го класса, в 10-ти верстах от Новгорода, на правом берегу р. Волхова; основан в конце ХІІ в. преп. Варлаамом. Местоположение монастыря очень живописное. В монастыре 5 церквей. Мощи преп. Варлаама почивают в богатой сребропозлащенной раке под спудом. Близ мощей, из стены выходит деревянная рука с тростью, а в ризнице хранится посох, принадлежавший В. Князю Иоанну Васильевичу. Рассказывают, что Иоанн, посетив однажды обитель, хотел открыть гробницу св. Варлаама, но показавшиеся оттуда

—311—

1884 г.

дым и пламя так устрашили великого князя, что он, забыв свой посох, немедленно удалился из монастыря. На древней иконе изображено видение пономарю казни, угрожающей Новгороду. В монастырской ризнице, сверх драгоценных утварей, хранятся следующие древние вещи преп. Варлаама: мухояровый фелонь, подризник, власяница и вериги²⁹⁷⁷.

В приделе соборной церкви погребен в 1816 г. поэт-министр Гавриил Романович Державин.

В 7 часов возвратился в город.

2-го ч. В 8 часов утра отправился в Юрьев монастырь, находящийся от Новгорода в 3-х верстах. Монастырь этот основан В. Кн. Ярославом Владимировичем I, в 1030 г. В нем ныне три церкви; из них Георгиевская сооружена в 1119 г. Настоящим благоустройством и благолепием монастырь этот обязан особенному усердию графини Анны Алексеевны Орловой-Чесменской – духовной дочери архимандрита этой обители Фотия Спасского²⁹⁷⁸ (1822–1838 г.). В Георгиевской церкви почивают мощи св. Феоктиста, архиеп. Новгородского († 1310 г.), перенесенные сюда в 1786 г. из Благовещенского монастыря. В монастырской ризнице хранятся и древние предметы, как, напр., плащаница 1449 г., шитая супругою князя Димитрия Шемяки Софиею, и множество новых драгоценных утварей и разных вещей, пожертвованных помянутою графинею Орловою-Чесменскою († 5 Окт. 1848 г.).

В монастыре имеется особое помещение для приезда Митрополита. Из него красивый вид на озеро Ильмень. В настоятельских покоях особая комната занята библиотекою, где между печатными книгами хранятся в рукописях сочинения архимандрита Фотия, между прочим, его автобиография.

Нынешний настоятель монастыря, архим. Исаия – уроженец Калязинского уезда, Тверской еп.; по окончании курса в Вифанской семинарии, был священником в Звенигород-

—312—

1884 г.

ском уезде Московской еп. Овдовевши, поступил в Московский Новоспасский монастырь. Оттуда перешел в Новгородскую епархию.

Напившись у него чаю, я возвратился домой и в 1 ч. пополудни выехал из Новгорода. В 10 ч. вечера я был уже в Пб-ге.

3 ч. По возвращении из Новгорода, я нашел у себя 28 поздравительных телеграмм, в том числе 9 из Твери, и 46 писем с разных сторон.

Помещаю здесь несколько писем, более или менее интересных по своему содержанию. Располагаю их местностям, откуда они писаны, и на первом плане поставляю письма из Твери.

Отсюда писали мне:

Преосвященный Антонин, епископ Старицкий, который приветствовал меня от 30-го сентября в следующих выражениях:

„Глубоко чувствуя отеческие милости Вашего Высокопреосвященства, которыми много раз я имел счастие пользоваться в продолжение немногого моего служения под покровительством Вашего Высокопреосвященства, священным долгом моим считаю принести Вашему Высокопреосвященству в день тезоименитства почтительнейшее мое приветствие, сопровождаемое самым искренним желанием Вашему Высокопреосвященству многолетнего здравия и всех милостей от всевышнего Господа Бога, о чем всегда молю и буду молить Его милосердие“.

Управляющий Тверскою Казенною Палатою Авг. Казим. Жизневский от 30-го сент. писал:

„Прошу Ваше Высокопреосвященство благосклонно принять мое душевное поздравление со днем Вашего ангела, вместе с усерднейшим пожеланием Вам Божиих милостей. Целый месяц я поджидал этого повода, чтобы выразить Вам, что, не взирая и на ваше отсутствие, мы почерпаем силу духа и отраду в воспоминаниях о времени пребывания Вашего среди нас, тверитян. Не можем, однако и умолчать о том сердечном сожалении, что лишены и радости Вас видеть и возможности укрепляться духовно“.

Из Москвы писали:

—313—

1884 г.

Преосвящен. Алексий, епископ Дмитровский:

„Приспе день светлого торжества памяти Преподобного и Богоносного Отца нашего Саввы, иже на Вишере реце; и чтители тезоименитого Преподобному Святителя Тверского спешат принести ему приветствие в день его тезоименитства. Примите, Высокопреосвященнейший Владыко, вместе с прочими и мое смиренное и искреннейшее приветствие в день Ангела Вашего. Да хранить Вас Господь во здравии, крепости и во всяком благополучии на лета множайшая для блага паствы Тверские и всея Российские Церкви!

От Пасхи не писал я Вашему Высокопреосвященству, но известия о вашем здравии имел. Слышал и о том, что труд ваш по изданию бумаг в Бозе почившего Владыки Филарета движется успешно. Дай Боже скорее видеть его в печати и прочесть с назиданием.

Великое дело было недавно в Киеве, и, вероятно, скоро Святейшему Синоду будут представлены труды Собора Киевского. От результатов деятельности его будет зависеть, будут или не будут у нас соборы. И в Петербурге скоро имеет быть великое торжество – юбилей Высокопреосвященнейшего Исидора. Вероятно, это торжество будет еще блистательнее Московского торжества 1867 года²⁹⁷⁹. Наибольшая часть ныне здравствующих архиереев приняли хиротонию от Владыки Новгородского.

У нас ныне торжество освящения обновленной Вифанской семинарии и открытие общежития, т. е. содержание всех учеников вифанских бесплатно. Средства к этому доставит свечной завод. Там Владыка²⁹⁸⁰ и Преосвящ. Мисаил; они будут и на академическом празднике, а я оставлен праздновать в Покровском соборе.

Смиреннейше испрашивая себе архипастырского благословения и святительских молитв, с глубочайшим почитанием и совершеннейшею преданностию имею счастие пребыть“...

Секретарь Синодальной конторы С.П. Славолюбов, после обычного поздравления с днем ангела, продолжал:

—314—

1884 г.

,,В Москве от некоторых приходилось мне слышать что ожидают с великим интересом издания переписки митрополита Филарета с Синодом и другими властями. Но приходилось слышать и другое. Именно заметно, что для водворившихся в Москве пришельцев от Тифлиса града память о митрополите Филарете есть как бы какая большая язва, лишающая покоя, сна и пищи. Впрочем, не происходит ли сие от того, что москвичи, может быть, неумеренно часто упоминают в разговоре имя почившего великого святителя.

Распоряжение Свят. Синода о подчинении Успенского собора власти митрополита не произвело в Москве благо приятного впечатления. Ревнители говорят, что некоторая грубость Успенских сакеллариев не есть достаточная причина к такому важному решению, отменяющему давние привилегии собора. Притом, что же выходить? Собор подчиняется митрополиту для сохранения и поддержания древнего порядка, а митрополит вводить новую для собора Киевскую службу на Успение. И об этой службе ревнители имеют сомнение, не католического ли она происхождения“.

Рясофорная послушница Рождественского монастыря А.П. Ушакова от 29-го сент. писала:

„Полная самых лучших впечатлений души, только что вернувшись из Киева, приветствую Вас, дорогой, многоуважаемый Владыка, с днем ангела. Искренно молясь пред иконою Владычицы неба и земли в Её небеси подобной церкви, просила я, да покроет Она и Вас Своим дивным матерним покровом, да Ризою Своею защитить! Господи! как хорош Киев! Как хорошо было мне там! Жалела об одном, что там не умерла.

Выехала я за 3 дня до нашего праздника, скорбная и смущенная духом. Нехорошо стало в нашей мирной, древней обители... И не мне одной нехорошо, а всем поголовно. Вознегодовал исконный враг Христа, что у нас в монастыре, с незапамятных времен, ни с кем и никогда никакой истории не случалось. Дивилась не я одна, а все, как кротко, благочестиво и богобоязливо жили сестры монастыря, молясь и трудясь неустанно. В мае получен был Циркулярный Указ (кажется, перепечатанный митр. Филарета 53-го или 54-го года, с некотор. пополне-

—315—

1884 г.

ниями) общий для всех монастырей. Наша игумения, всегда смиренная и добрая, вдруг воспылала ревностию все переломать на строгий общежительный лад, не принимая во внимание, что хотя дается трапеза, но остальное все существование сестер получается от родных, благодетелей и набранных ими заказных работ. Явилась мать игумения в трапезу и строго и резко заявила, что с другого же дня ни отца, ни брата, ни родных, ни заказчиков в келии пускать не будут, а в приемную (комнату в 8 шагов длины и ширины для 220 челов.). В св. воротах посадили штатных (служителей) – не пускать никого. Просвещенные стражи ревностно стали загонять всех входящих в приемную, живописно называя ее будкой. Набравшихся родных, заказчиц, вызванных монашенок и проч. недовольство, говор, слезы, протесты, объяснения – все это слилось в невозможный хаос и вызывало печальные, невольно грешные и трагикомические эпизоды. Раздражение недовольных росло, а игумения мученически стояла за нововведение, между тем как ни в одном Моск. монастыре никаких перемен не происходило. Тяжело было у меня на душе... Любовию, я думаю, кротостию и личным подвижническим примером можно женщину душевно тронуть и довести до самопожертвования; но никогда не возжешь веры палкой и тяжелым запором! Эти меры строгости могут разве быть применяемы в мужских монастырях.

Я поехала в Киев. Утром, 8-го сентября взошла я в великую церковь. Три святителя совершали богослужение. Когда потом начался молебен, и тихо, тихо спускалась с выси Богоматерь в Её чудотворном образе Успения, я все забыла: земля сделалась для меня небом; мне казалось, что Ангелы пели во храме; сердце охватила такая радость, такая надежда, такое счастие, что померкли и исчезли все скорби, все заботы земные. Забыла я свою немощь, свое бессилие: да и сон отнеслись у меня как бы на второй план. Отдохну немного в гостинице, поем что попало и снова, хотя, задыхаясь, бреду по горам Первозванного или в великую церковь к препод. Феодосию, или ползу в ближние пещеры к Преподобному Антонию. 14 сентября приобщалась св. Христовых Таин, а 17-го сент. была у Меня заказная заздравная обедня в Пещерной церкви бо-

—316—

1884 г.

гоносного основателя Лавры. Стоя одна у раки преп. Антония, глядя на эти черные стены – следы мощных трудов Его и слыша, как в Его храме поминались за здравие все мои дорогие и присные (конечно, и Вы – тут же), Господи! как я была счастлива и как мне было хорошо!

В лавре оживление: собор иерархов. Каждый день заседания с 10 до 2-х, а потом общая трапеза у о. наместника Ювеналия²⁹⁸¹. Маститый Первоседатель²⁹⁸² добр и весел, но 82 года, конечно, невольно сказываются.

Везде была и налюбовалась Киевом, его святыней, его дивными видами и исполинскими тополями“.

Из Сергиева Посада писал мне от 29-го сент. Ректор Моск. академии, прот. С. К. Смирнов:

„Приятнейшим для себя долгом считаю принести Вам усерднейшее поздравление со днем Ангела Вашего и от всей преданной Вам души желаю Вам здравия, долголетия и благопоспешения в многочисленных трудах ваших для нашей святой Церкви.

Дела Митрополита Филарета на днях посылаю в Канцелярию Обер-Прокурора по полученному мною требованию от И.А. Ненарокомова. Приложена будет и опись дел, которая переписывается. Радуюсь приобретению писем покойного Святителя к А.П. Ахматову.

Митрополит гостит здесь с 22-го числа и завтра будет служить в Вифании, где будет освящение вновь от деланных зданий семинарии, а 1-го октября будет служить в Академии и присутствовать на акте.

В четверг и пятницу Владыка был и ныне будет в Академии на лекциях, которые теперь читаются в новых прекрасных и обширных аудиториях в новом верхнем этаже классного корпуса. Я его сопровождаю.

Егора Васильича²⁹⁸³ Владыка согласился оставить в Академии сверхштатным преподавателем с вознаграждением из сумм Московской кафедры по 900 р. в год“.

Из Орла писал мне от 28-го сент. преосвящ. Симеон²⁹⁸⁴, еп. Орловский:

—317—

1884 г.

Нижайше приветствую Ваше Высокопреосвященство со днем тезоименитства и молю Господа, да выну хранить Ваше Святительство в мире и здравии на многая лета во славу Святые Своей Церкви.

Обращаюсь с нижайшею просьбою к Вашему Высокопреосвященству, присовокупите свое мощное слово в Святейшем Синоде по моим просьбам: 1) о разрешении мне прибыть в С.-Петербург для личного приветствия в день 50-летия Епископства Высокопреосвященнейшего Исидора; 2) о назначении дополнительного содержания Орловскому Архиерейскому Дому, крайне скудному средствами содержания, и 3) о предоставлении в личное управление Орловского Архиерея Площанской Пустыни, в которой ныне, за смертию Настоятеля, место настоятельское праздно. По сим трем просьбам я писал Высокопреосвященнейшему Владыке Исидору и имею на сие его милостивое благословение; прошу и Ваше Высокопреосвященство поддержать мою просьбу вашим милостивым словом, ибо дело крайней нужды, а никакого либо излишка.

Испрашиваю себе первосвятительских молитв и архипастырского благословения“.

Из Владимира от 28-го сент. писал преосвящ. Иаков, еп. Муромский:

„Еще Господь милует нас и дает любящим Его праздновать первое октября. С чувством благодарности иду к Вашему Высокопреосвященству в северную столицу, чтобы вместе праздновать ваш день по преимуществу. Примите меня в общение молитвы и позвольте Вас обнять со словом: поздравляю и желаю Вам всего наилучшего и, во первых, доброго здоровья и Господня спасения.

Как живется Вашему Высокопреосвященству в Питере? Другие не очень-то довольны были вызовом для заседаний в Синоде; я это слыхал. Преосв. Антоний²⁹⁸⁵ Владимирский говаривал, что, если бы его стали вызывать, он тотчас подал бы на покой. Так противен ему был Питер... Начато ли издание записок М. Филарета и как идет печатание, если начато? Какое счастье выпало на вашу долю: послужить покойному Владыке и по смерти его... За эту

—318—

1884 г.

посмертную службу он не оставить Вас своею молитвою и благословением с горних миров.

Я на покое не покоюсь. Хожу в церковь, начиная утрени; принимаю почти каждый день разных посетителей; по воскресным и праздничным дням за ранней говорю поучения, а вечером читаю что-нибудь для братии и сторонних посетителей в монаст. гостинице попеременно с одним из иеромонахов. Время идет быстро. Хлопочу по Монастырскому хозяйству и едва нахожу свободный час прочитать что-нибудь про себя.

Слышу, что Новгородский Владыка собирается свой ноябрьский юбилей праздновать среди собора иерархов и ознаменовать этот день особым совещанием по делам Церкви. Помоги Бог совершиться его благим предположениям. Давно пора войти нашим владыкам в ближайшие сношения между собою. Это личное общение обновить, оживит, укрепить и утвердить нашу Церковь. Надо сломить рога Папе с его К°; надо прибрать к рукам наших раскольников и принять меры против вольномыслия и нечестия... Куда не загляните, всюду найдете гниение и тлю... В семействах нестроение; на фабриках и заводах разврат и пьянство, в обществе брожение... Сладу нету. Помогите, заступитесь, положите какой либо оплот потоку нечестия... Станите убо... Господь поборет по Вас... Мы помолимся о Вас и за Вас особою молитвой“.

Из Казани писал от 28-го сентября Преосвященный Кирилл²⁹⁸⁶, епископ Чебоксарский, Викарий Казанской епархии:

Сыновним долгом своим почитаю приветствовать Ваше Высокопреосвященство со днем Вашего тезоименитства. Усердно молю Господа, да сохранит Он Вас на многая лета в добром здравии и непременяемом благополучии для блага Святой Православной Церкви.

Высокопреосвященнейший Архипастырь Казанский²⁹⁸⁷ имеет намерение и желание быть в Петербурге на юбилее Первосвятителя Российской Церкви и уже получил на это путешествие согласие от Его Высокопреосвященства, но беспо-

—319—

1884 г.

коить его мысль о пути из Казани в такое время, когда путешествие от нас сопряжено с большими затруднениями.

Горячо мы принялись за дело об открытии церковно-приходских школ и построении новых церквей. Казанская епархия имеет особенную нужду в тех и других; это обстоятельство, между прочим, побуждает Высокопреосвященного Палладия предпринять путешествие в Петербург, чтобы лично ходатайствовать, пред кем следует, по делу о церковно-просветительных нуждах Казанской епархии. Казанская епархия нуждается в сооружении по крайней мере тридцати новых церквей, а о церковно-приходских школах и говорить нечего. Да и какая епархия в них не нуждается? Дай-то Господи, чтобы наше русское первоначальное народное образование вышло на свой родной и истинный путь!

Еще раз испрашивая у Вас прощения и святительского благословения и молитв о мне недостойном, честь имею быть“...

Из Харькова писали протоиереи Иларионов и Щелкунов. Вот что писал от 23-го сентября о. протоиерей С.А. Иларионов:

„Настоящее письмо пишу из Ялты, на южном берегу Крыма. Из Харькова выехал я 12-го августа и сопровождал Владыку²⁹⁸⁸ по епархии, а 23-го на обратном пути, не заезжая в Харьков, по Донецкой дороге направился прямо в Крым, испросив в дороге разрешение Владыки. Вот живу уже в Ялте три недели и жду, по пословице, у моря погоды. Море, величественные горы Крыма и блага его неприветливо приняли меня: море волнуется, горы пропущают северные тучи, а сии падают на Ялту проливными дождями и не дают созревать винограду. Головная боль, про которую я и забыл было, опять начала проявляться; морское купанье и виноград года два назад освободили меня, а теперь купаюсь с промежутками и виноградом пользуюсь далеко не тем, как в прежние годы, незрелым и водянистым; но все-таки чувствую себя лучше, и доктора обещают несомненную пользу.

—320—

1884 г.

Сентября 12-го в Ялту приехали князь Долгоруков Московский и Его Высокопревосходительство Обер-Прокурор Св. Синода; последний предполагает прожить три недели. 17-го числа я имел честь представляться ему в Дворце Цесаревича в Ливадии; был принят приветливо и удостоился беседовать с ним полчаса. Его Высокопревосходительство расспрашивал про дела Харькова и, между прочим, предложил вопрос: „а куда девались те женщины, как бишь их фамилия, не вспомню, что жили в Куряжском монастыре?“ – На этот вопрос я ответил вопросом: неужели и это Вашему Высокопревосходительству известно? Обер-Прокурор рассмеялся и сказал: „О, нам все известно“. Тогда я добавил: семья эта бродит по Харькову и говор о ней прекратился. Затем начата была речь о церковном пении; но в это время вошел Преосвященнейший Гермоген²⁹⁸⁹, и я откланялся.

Владыка Гермоген нарочито приехал из Симферополя для свидания с Обер-Прокурором и просидел у него более часа, а вечером Его Высокопревосходительство отдал визит Владыке в Ялте.

В Ялте пришлось мне видеться с священниками Киевской, Полтавской, Екатеринославской и Таврической губерний, и при разговоре о церковно-приходских школах оказывается, что разрешение открывать школы и новые правила о них приняты духовенством везде сочувственно. Школьный вопрос одинаково обострился для духовенства. Директоры и Инспекторы земских школ угнетали и изгоняли духовенство из школ по предначертанному плану, и очернение духовенства, и клевета, самая наглая, на него доходили везде до широких размеров. Посмотрим, каково будет теперь целование? Под указами Св. Синода о разрешении открывать школы напечатано Ваше святительское имя, и духовенство харьковское благословляет Вас и радуется, что в настоящее тяжелое время Господь призвал Вас стоять среди высших Иерархов; оно глубоко убеждено в ваших отеческих заботах об интересах Церкви п духовенства.

Отпуск я имею до 4-го октября и хочу воспользоваться

—321—

1884 г.

им до конца. Где Господь благословит провести мне 1-е октября, не знаю; а потому смиреннейше прошу принять мое сердечное поздравление с наступающим днем Вашего Ангела и искреннейшее желание Вам здравия и долголетия.

Посылаю Ялтинского винограду разных сортов; может быть какой из них счастливо пройдет дальний путь от Черного до Балтийского моря и удостоится в знаменательный день Вашего Ангела занять место в числе местных фруктов.

Прикажите выложить его из ящика и разложить ветки отдельно, но мыть водою только, когда подавать на стол“. О. протоиерей А.Е. Щелкунов писал от 26-го сентября: ,,Имею счастье и радость поздравить Вас с днем Вашего Ангела, непрестанно моля Жизнодавца, да продлит Он драгоценную жизнь вашу на многая, многая лета!

Владыка наш подвизается не только в деле управления епархией, но и на поприще „Веры и Разума“, а в последнее время особенно – на поприще открытия церковно-приходских школ. За это дело он берется весьма ревностно. – По отношению ко мне он видимо милостив: еще сегодня утвердила меня в должности законоучителя 1-й женской гимназии на место о. Якова Булгакова (священника Детского Приюта), которого Вы звали намалеванным попом“. Сей намалеванный, увы, размалевался: у него жестокая чахотка и.. дни его сочтены. – На сих днях известный Вам протоиерей нашего кафедрального собора Николай Павлов²⁹⁹⁰ (unoculus) уволился от службы после почти четырехлетней болезни. На его место Владыка перевел известного Вам, Вами облагодетельствованного и Вами же рукоположенного Буткевича, бывшего воспитанника (а ныне магистранта) Московской Д. Академии.

С 18–23 был у нас Епархиальный Съезд духовенства, ущедривший, между прочим, редакцию „Веры и Разума“ субсидией в 3000 рублей. Владыка наш этим, а равно и всеми деяниями съезда, остался очень доволен“.

Наконец, из Уфы писал мне от 24-го сентября законоучитель гимназии, священник Еве. Никол. Соловьев:

—322—

1884 г.

„Приветствую Вашу святыню с днем Вашего Ангела. Молю Бога, да пошлет Вам долгоденствие и крепость сил на многая лета!

Вчера был у меня Преосвященнейший Дионисий²⁹⁹¹ и посидел от 5 часов вечера до 9-ти, по моему приглашению. С ним посидеть и провести время приглашал я о. ректора и прекраснейшего нашего директора. Владыка бодрый, практичный и умный, он всех нас занял разговором о сибирской жизни, тамошней природе, правах и обычаях; юморист и остряк, а вместе с тем и благочестивейший архипастырь. В городе полюбили его беспристрастно и духовные и светские люди; с губернатором в отличных отношениях. Владыка помнит Вас, когда Вы были ризничим; он приезжал в Москву в сане еще протоиерея, несколько раз бывал у покойного митрополита Филарета и обедывал.

Благословите Высокопреосвященнейший Владыко меня и сироток моих.“

3-го ч. получил я письмо из Москвы от протоиерея Ст. Ив. Зернова. Он писал от 30-го сентября:

„Стыдно сказать, сколько прошло времени, и я не собрался написать к Вам. И помышлял писать, но всякий раз оказывалось, что не о чем. В Москве мы обыкновенно узнаем что-нибудь только обыкновенное, о чем и писать не стоит. Более же, или особенно интересное сокрыто от нас. И так простите меня Высокопреосвященнейший Владыко. „Ты веси, яко люблю Тя“. Во свидетельство Сей любви и от плода её приношу Вам искреннее сердечное поздравление со днем Вашего Ангела, и в престольный наш праздник Покрова Пресвятые Богородицы усердно буду молиться о Вас. О! много молитв пойдет к Престолу Божию в этот день за Владыку Тверского!

Как ваше здравие? О прочем не спрашиваю, зная, что жизнь ваша есть непрестанная работа, и что труды не страшны для Вас. Да даст Вам Господь потребные для вашего великого служения Церкви Божией силы! Если бы я был петербургский житель, с каким бы желанием просил Вас принять меня в какое-нибудь участие ваших

—323—

1884 г.

трудов по возложенному на Вас изданию бумаг нашего незабвенного Филарета. Знал Св. Синод, кому поручить это трудное и важное дело. Да поможет Вам Бог совершить оное на благо Церкви, во славу Святителя нашего вселенского! А мне дозвольте иметь надежду, что Ваше Высокопреосвященство не забудете уделить мне это драгоценное издание, по мере его выхода, если только ему предназначено быть доступным для частных лиц.

Мы, Вифанцы, все теперь находимся под впечатлением вифанского общежития. Вам не безызвестно, я думаю, что Владыка наш устроил в Вифанской семинарий для всех воспитанников общежитие с безмездным содержанием. Сегодня оно и открывается. Я бы непременно поехал на это торжество, если бы не свой престольный завтра праздник. Несказанное благодеяние для братии нашей. Как не молиться нам за такого попечительного и милостивейшего Отца?! Я ныне отслужу в своей церкви молебен с многолетствованием Владыке. Надлежало бы это сделать по всей Епархии. Может быть, отцы наши собраться догадаются поблагодарить своего благодетеля и сами. Такое же общежитие готовится и в Московской семинарии. Уже возникает второе Епархиальное женское училище, конечно, главным образом на средства кафедры. Говорят, впрочем, что некоторая часть доходов свечного завода будет обращена на содержание возникающего женского училища. А Преосв. Мисаил на средства Богоявленского монастыря устрояет общежитие с безмездным содержанием в Марфине, близ Останкина, для мальчиков приготовительного класса, которого при училищах по штату не полагается. Тоже великое благодеяние! Но, слава Богу, Москва и средствами изобилует. Богоявленский монастырь получает арендного дохода более 80,000 р. А устроил такой изобильный источник блаженные памяти Преосвящ. Никодим²⁹⁹².

В газетах пишут, что у нас восстановлены будут поместные соборы, подобно Киевскому, с небольшим количеством лиц.

Несколько слов позвольте мне и о своем житье бытье сказать. Продолжаю давать уроки в Институте Николаев-

—324—

1884 г.

ском, хотя за службу в нем получаю уже второй год пенсию. Служу там теперь нештатно. Цензура тоже дает мне иногда довольно дел, особенно, когда появляется на страницах Правосл. Обозрения наш парадоксалист Вл. Соловьев²⁹⁹³. А он вот вздумал напечатать статью под заглавием, Еврейство и Христианский вопрос“.

5-го числа передана была мне К.П. Победоносцевым копия с отношения к нему Директора Московского Публичного и Румянцовского музеев, Д. Т. Сов., Василия Андр. Дашкова, от 1-го окт. за № 552, следующего содержания:

„Только что возвратившись из заграничного отпуска, я спешу отвечать на почтеннейшее письмо Вашего Высоко-превосходительства от 12 июля за № 3295, полученное в Мое отсутствие.

По справкам, наведенным в отделении рукописей Московского Публичного и Румянцовского музеев, оказывается, что у нас хранятся под № 2632 (см. Отчет Музеев за 1879–82 г., стр. 17) документы и дела Московского секретного совещательного Комитета о раскольниках, в двух томах. Между этими документами есть одно собственноручное письмо митрополита Филарета к председателю Комитета Муравьеву и в копиях несколько отношений митрополита к другим членам Комитета. Но все эти документы, весьма интересные для истории борьбы правительства с расколом в нашей Церкви в первой половине настоящего столетия, едва ли могут представить серьезные данные для выяснения деятельности знаменитого Иерарха. Документы эти видел, между прочим, библиотекарь Св. Синода А.Н. Львов²⁹⁹⁴.

Впрочем, если б В. В. нашли необходимым, чтобы эти документы были доставлены для временного пользования в Св. Синод, благоволите сообщить мне о том, дабы я, на основании § 24 Устава Музеев, вошел с представлением к г. министру народного просвещения об исходатайствовании Высочайшего разрешения на высылку означенных документов“.

Из Осташкова писал мне от 2-го числа священник Преображенской церкви Влад. Успенский:

—325—

1884 г.

„Милостивое внимание Вашего Высокопреосвященства к 1884 г. составленной мною в недавних годах статье о Преосвященном Нектарии Теляшине, бывшем архиепископе Сибирском и Тобольском, которому Нилова пустынь обязана первыми прочными основами своего благосостояния и процветания, и который и погребен в пустыни, внушило мне мысль написать, что можно, и о другом иерархе, погребенном в пустыни Преосвященном Аароне Еропкине, епископе Карельском и Ладожском, бывшем в течение пяти лет (1716–1720 годах) администратором обширной Новгородской епархии, а прежде и после, по несколько лет, коадъютором настоящих Новгородских архипастырей, которому пустынь тоже много обязана поддержанием и охранением её благосостояния во все трудное для монастыря время (1708–1740 годов).

Данных к осуществлению этой мысли в бывших известными уже мне письменных памятниках Ниловой пустыни оказывалось весьма недостаточно; но, к счастию, нашлась как-то в пустыни книга писем Аарона за 1718–1719 годы, которая несколько пролила свет на деятельность его Во время пятилетнего управления его Новгородскою епархией. Остававшиеся еще и за сим пробелы удалось восполнить из некоторых печатных источников, особенно же из статьи Чистовича: „Феофан Прокопович и его время“ изд. 1868 года. Эта же последняя статья помогла несколько связать последние события из жизни Аарона с общим ходом событий Российской Церковной иерархии.

Хорошо понимаю, что взятый мною на себя труд был не по моим силам и бывшим в моем распоряжении данным, и что статья не может выдержать строгой научной критики; но обнадеживаю себя тем, что в пользу моей статьи могут служить воодушевлявшие меня любовь и уважение к избранному мною для нее предмету, руководившая мною при составлении её строгая осмотрительность, чтобы и не погрешить против истины и по возможности не выйти из пределов скромности, и усердие к довершению начатого непосильного труда.

Как статью о Преосвященном Нектарии писал я для Ниловой пустыни, так и эту статью о Преосвященном Аароне составил я для нее же, так как оба эти иерарха

—326—

1884 г.

упокоились и погребены в оной пустыни; но предварительно, ободряемый вашим милостивым вниманием к моим письменным трудам, приемлю смелость представить этот слабый мой труд на милостивое воззрение Вашего Высокопреосвященства и на благоугодное Вам о нем распоряжение к отсечению излишнего, если оно окажется, и к восполнению недостающего и к указанию ему соответствующего назначения“.

В ответ на это писал я от 15-го числа:

„Почтенный о Господе о. Владимир!

Присланное Вами при письме от 2-го сего октября сочинение о Преосвященном Аароне Еропкине достойно внимания. Но если бы Вы захотели дополнить или исправить свой литературный труд, приезжайте сюда, в Петербург. Здесь, в Синодском архиве Вы найдете очень важные бумаги и целые дела, а частию и печатные сведения, касающиеся еп. Аарона. Указание на эти дела и печатные издания при сем посылаю Вам.

Если угодно, возьмите из Консистории паспорт недели на две и приезжайте. Переговорите с о. архимандритом Арсением, чтобы он снабдил Вас потребным на путевые издержки; а квартира и трапеза для Вас будут у меня на подворье.

О том, решитесь ли Вы ехать в Пб., или нет, уведомьте меня без замедления.

Мир Вам и Божие благословение призываю“.

По возвращении из Новгорода я почел долгом явиться к Высокопреосвященнейшему Митрополиту Исидору и выразить Его Высокопреосвященству глубокую благодарность за оказанное мне в его древнем кафедральном граде гостеприимство и внимание. При этом я сказал Владыке: „по русской пословице, худой именинник бывает до трех дней, а хороший – до семи“. – „Ну, так желаю вам, сказал он в ответ, быть хорошим именинником“. – „А если так, продолжал я, то благоволите пожаловать ко мне 7-го числа, в воскресенье, на именинный пирог“.

– Хорошо, был ответ, – да в каком же часу приезжать?

– Если угодно, во 2-м часу пополудни.

—327—

1884 г.

Таким образом, 7-го числа у меня уготована была именинная трапеза, к которой, кроме Новгородского Владыки, приглашены были прочие Члены Св. Синода, синодские светские чины, начальствующие и некоторые из старших профессоров духовной академии и др. Всех гостей было до 40 человек

10-го числа писал я в Харьков протоиерею С.А. Иларионову, в ответ на его письмо от 23-го сентября:

„Сердечно благодарю Вас за приветственное послание, сопровожденное вкусными и приятными гроздами виноградных лоз благословенного Крыма. Присланные Вами грозды, за небольшим изъятием, достигли до Петрограда в целости и невредимости.

Вы адресовали мне свое письмо на Ярославское подворье, но я с мая месяца обитаю на другом уже подворье, именно Митрофановском, на углу Кабинетской и Звенигородской улиц.

Новая моя квартира имеет значительные преимущества пред прежнею; но в ней есть некоторые и невыгоды. Преимущества в том, что здесь помещение и для меня, и особенно для моей свиты, просторнее; здесь две довольно обширных церкви, доставляющие моей братии изрядные доходы; положение этого подворья центральнее, что представляет особенное удобство для меня в сношениях моих и официальных, и частных. Но эта же центральность служит вместе с тем и источником некоторых для меня неудобств: здесь у меня стало больше приемов и посещений, что сопряжено с некоторым ущербом для моих занятий. А занятий у меня в Пб. несравненно больше, чем в Твери или в Харькове. Здесь кроме дел епархиальных и синодских, у меня на руках два Комитета и особая комиссия по изданию бумаг блаженной памяти М. Филарета. Последнее дело всего более меня занимает и интересует, хотя оно столько же интересно, сколько и многообъятно. У меня теперь уже под руками столько материалов, что выйдет в печати более 10-ти объемистых томов. Помолитесь, чтоб Господь дал мне силы и крепость благоуспешно довести до конца предпринятый труд.

Чрез месяц, если Бог благословить, будем торжественно праздновать 50-тилетний юбилей епископства Пер-

—328—

1884 г.

венствующего Члена Св. Синода. К этому торжеству собирается мног собор иерархов: уже 13, если не более, преосвященных заявили о своем намерении прибыть в Пб. к 11-му ноября. Если ваш владыка сам не вздумает приехать на предстоящее юбилейное торжество, то не рассудить ли Вас послать в качестве депутата? – Как бы я рад был видеть Вас здесь! Квартира для Вас будет у меня готова“.

11-го ч. Директор Канцелярии Обер-Прокурора Св. Синода, И.А. Ненарокомов, за № 4830, писал мне:

„Имею честь препроводить к Вашему Высокопреосвященству полученные ныне от ректора Московской духовной академии, в четырех пакетах, вместе с описью, бумаги блаженной памяти Московского Митрополита Филарета, переданные сим Святителем в библиотеку означенной академии, для хранения“.

15-го ч. писал мне (собственноручно) К.П. Победоносцев:

„Без сомнения, Преосвященный Владыка, Вы получаете Прибавл. Тв. Св. Отцов; но вероятно последняя книжка еще не дошла до Вас. А в ней есть любопытная часть записок А.В. Горского о Филарете. Тут указание и на две записки его, которые, не знаю, известны ли Вам. На всякий случай посылаю Вам книжку, прося возвратить по миновании надобности.“

В тот же день я сам писал Его Высокопревосходительству:

„Не без известно мне, что в архиве Московской Синодальной Конторы немало хранится между делами достойных внимания и напечатания предложений и резолюций в Бозе почившего Митрополита Московского Филарета.

Посему не изволите ли признать возможным и благо потребным, в виду предпринятого издания мнений и записок М. Филарета, сделать распоряжение об истребовании из архива Синодальной Конторы подлинных бумаг, в коих заключаются резолюции и предложения блаженной памяти Святителя, в последовательном порядке, начиная с 1821 года“.

На это письмо мною получен был ответ от Директора Канцелярии Обер-Прокурора Св. Синода И.А. Нена-

—329—

1884 г.

рокомова 8-го декабря, за № 5806. Вот что писал мне г. Ненарокомов:

„Вследствие письма Вашего от 15-го минувшего октября об истребовании из архива Московской Святейшего Синода Конторы подлинных бумаг, в коих заключаются резолюции и предложения блаженной памяти Московского Митрополита Филарета, сделано было, согласно приказанию Г. Синодального Обер-Прокурора, сношение по сему предмету с Прокурором означенной Конторы. Ныне действительный Статский Советник Нейдгарт, препроводив 18-ть дел Конторы за 1821–1826 г. г., сообщает мне, что другие дела синодальной Конторы, в коих заключаются резолюции и предложения приснопамятного Московского Святителя, будут высылаться постепенно и в последовательном порядке, так что к 1-му января будущего года все требуемые дела могут быть в С.-Петербурге.

К сему г. Нейдгарт присовокупляет, что, по направлению делопроизводства Синодальной Конторы, весьма часто встречается надобность в справках с делами прежних лет; посему он просить, не признано ли будет возможным возвращать вышеозначенные дела постепенно и без задержек, дабы не замедлялось текущее делопроизводство Конторы.

Долгом поставляю сообщить о вышеизложенном Вашему Высокопреосвященству, и препроводить первую серию самых дел Конторы в том виде, как оные получены из Москвы“.

17-го ч. получил я записку от Помпея Николаевича Батюшкова следующего содержания:

„В Почаевской Лавре находится портрет Епископа Гедеона²⁹⁹⁵ Болабана, без подписи его имени. Святитель представлен в белом клобуке и потому некоторые думают, что это портрет не Гедеона, а Митрополита Дионисия²⁹⁹⁶ Болабана. Но, во-первых, нет никакого сходства с изображениями Дионисия, находящимися в Киево-Печерской Лавре и др. местностях и, во-вторых, по преданию, это портрет Гедеона б. м. единственный, который не уничтожен униатами,

—330—

1884 г.

а замаскирован ими белым клобуком. Весьма было бы желательно поместить изображение этого Святителя, как ревностного поборника и защитника православия, во времена насильственного введения унии в западной окраине России, в альбом издания „Памятники русской старины в Холмской Руси“, которое выйдет в свет в начале 1885 года по Высочайшему повелению. В этих видах писано в Житомир Волынскому Высокопреосвященному Тихону.

Расходы на снятие фотография редакция „Памятников“ примет с благодарностью, на счет суммы, отпускаемой на издание. Желательно только, чтобы фотографический снимок был получен здесь не позднее первой половины ноября.

П.Н. Батюшков покорнейше просить Высокопреосвященного Савву помочь ему в этом деле, написав, с своей стороны, Волынскому Преосвященному

16 окт. 84 г.“.

20-го ч. получил я письмо из Сергиева Посада от Ректора Моск. ак., протоиерея С.К. Смирнова. Он писал от

18-го числа:

„Праздник 1-го октября в настоящем году прошел в Академии весьма оживленно, благодаря благодушному настроению духа Митрополита. Я напомнил ему и о дне Вашего Ангела, и он с любовию побеседовал о Вас. Посещение Митрополитом академических лекций оставило в нем доброе впечатление.

Расскажу Вам на ухо один любопытный эпизод из его пребывания здесь. Сентября 28, когда я доложил ему о последовавшем накануне в собрании Совета избрании новых почетных Членов, он меня спросил: А все ли бывшие ректоры Академии вашей имеют это звание? Я отвечал все, за исключением Преосвященного Сергия Кишиневского²⁹⁹⁷, который, к сожалению, был забаллотирован назад тому 4 года. Тогда Владыка сказал: это нехорошо. А как он будет Митрополитом Московским²⁹⁹⁸, как он тогда будет смотреть на Московскую Академию? Я промолчал. Владыка прибавил: „разве вы не думаете, что он может быть Московским Митрополитом? Теперь, про-

—331—

1884 г.

должал он, закрытых баллотировок нет. Предложим его в Члены“. По этому случаю 1-го октября после обедни, когда Владыка отдыхал у меня в спальне, я собрал отдельно Членов Совета и предложил избрать Преосв. Сергия, и он был избран.

Увы! сказал я самому себе после беседы со Владыкой, неужели Сергий будет Митрополитом Московским? Мысль моя и мысль духовенства Московского, сколько мне известно, почивает на вашем имени. Да исполнить Господь общее доброе желание!

Получили ли Вы бумаги покойного Святителя? Благоволите меня уведомить“.

На письмо это я отвечал 30-го числа:

„Сорадуюсь Вам, что праздник ваш академический отпразднован радостно и торжественно. Поздравляю Вас с новыми почетными Членами. Слава Богу, что наконец дошла очередь и до Преосвященного Сергия. При докладе в Синоде дела о ваших новых Членах некоторые из нашей братии не без удивления услышали между ними имя M....a.

Без сомнения, от вашей ученой корпорации будет командирован кто-нибудь в качестве депутата на предстоящий юбилей Новгородского Владыки?! Не рассудите ли пожаловать сюда Вы сами? – Как был бы я рад с Вами видеться. Тогда я лично поблагодарил бы Вас за благую о мне мысль, хотя эта мысль чужда моему сердцу и не особенно вожделенна для меня.

Посланные от Вас бумаги покойного Святителя Филарета переданы мне из Канцелярии Обер-Прокурора, а мною постепенно передаются моему сотруднику для переписки. Как ни много уже собрано нами таких бумаг, но все еще немало их имеется в виду. Я указал К. П-чу на архив Московской Синодальной Конторы, где между делами немало должно быть предложений и резолюций Филарета, и он сделал распоряжение о высылке нужных нам дел. Ожидаем также несколько секретных бумаг по части раскола из Московского Публичного Музея, но об этих бумагах должно быть испрошено Высочайшее разрешение. Печатание наше мало-помалу подвигается вперед: оттиснуто уже листов 15-ть.

—332—

1884 г.

Получены наконец в Синоде плоды месячных трудов Киевского собора; присланы постановления сего собора и проект окружного Послания к паствам. Последний утвержден и одобрен к напечатанию, а первые будут рассматриваться в полном собрании Синода.

Из многих грядущих сюда на юбилейное торжество иерархов некоторые несут с собою разные вопросы, требующие синодального, и, может быть, и соборного разрешения. Знаменательные для Северной Столицы приближаются дни! Такого собрания архиереев, какое ожидается к 11-му числу ноября, Петербург никогда не видал, и, м. б., не увидит. Из архиереев, присутствовавших на юбилее покойного Владыки Филарета, в настоящее время остаются в живых только двое: Тульский²⁹⁹⁹ и я“.

22-го ч. получено было мною письмо из Осташкова от священника Влад. Успенского. Он писал в ответ на мое письмо:

„Милостивое предложение Вашего Высокопреосвященства о дополнении и исправлении моей статьи о преосвященном Аароне Еропкине из бумаг Синодского архива и о приезде для этого в Петербург я имел счастие получить 20 сего октября и по вашему приказанию ездил в тот же день в Нилову пустынь, чтобы переговорить с о. архимандритом³⁰⁰⁰, не благоволит ли он снабдить меня потребным на путевые издержки. Хотя я при этом и не улучил возможности видеть его; но, не имея повода сомневаться из-за этого в его сочувствии к предлагаемой лучшей постановке статьи и особенно ободряемый вашим архипастырским вниманием к ней и милостивым предложением, не обинуясь, с полною благодарностью и сыновнею покорностью изъявляю Вашему Высокопреосвященству решимость приехать в Петербург при первой возможности, которую буду стараться снискать всеми зависящими от меня средствами“.

Отпустив 17-го числа, заведовавшего моею свитою в Петербурге архимандрита Агафангела во вверенный ему Старицкий Успенский монастырь, я поручил своему домаш-

—333—

1884 г.

нему секретарю спросить игумена Николо-Столпенской пустыни Феофана, захочет ли он быть у меня в той же должности, в какой был Агафангел. И вот какой ответ был получен от него 24-го числа:

„Ваше Высокопреосвященство, Милостивейший архипастырь и отец!

Домашний секретарь Вашего Высокопреосвященства Петр Иванович Успенский письмом своим ко мне от 20-го сего октября спрашивает меня, по поручению Вашему, желаю ли я поступить на жительство при свите Вашего Высокопреосвященства, в С.-Петербурге, в Синодальном подворье и не буду ли иметь к тому препятствия со стороны монастыря? На сие честь имею почтительнейше доложить Вашему Высокопреосвященству, что, признавая в этом назначении волю Божию, я не могу быть ослушником Вашего Архипастырского распоряжения и готов служить там, где будет мне указано, если только окажусь способным к делу, в чем, впрочем, много сомневаюсь по Моей малоучености и неспособности вести дела письменные. Препятствия со стороны монастыря никакого не имею.

Если же Вашему Высокопреосвященству благоугодно будет непременно вызвать меня на предназначаемое служение, то осмеливаюсь всепочтительнейше изложить мое мнение касательно управления монастырем по моем отсутствии и покорнейше прошу: 1) оставить за мною должность настоятеля Столпенского монастыря, если это возможно; 2) поручить управление им и сдать все имущество и документы монастырские по описи, при посредстве благочинного монастырей, старшему иеромонаху пустыни с братиею, с тем, чтоб он наблюдал за порядками монастыря церковным и хозяйственным и вел все подлежащие документы точно и неопустительно, от своего лица с братиею без моего участия и под своею ответственностью, кроме особенных случаев; 3) на таковую должность осмеливаюсь рекомендовать иеромонаха нашей пустыни Иону.

Почтительнейше изложив сие на благоусмотрение Вашего Высокопреосвященства, всепокорно предоставляю себя в ваше архипастырское распоряжение“.

Получив этот отзыв, я на другой же день дал консистории предложение за № 2931 следующего содержания:

—334—

1884 г.

„Заведывавший до сего времени свитою, находящуюся при мне в С.-Петербурге, архимандрит Агафангел отпущен ныне мною во вверенный ему Успенский, в г. Старице, монастырь.

На его место, для заведывания свитою, признаю возможным и удобным вызвать в Петербург настоятеля Николаевской Столпенской пустыни, игумена Феофана.

Посему предлагаю консистории учинить следующие распоряжения:

1) Игумена Феофана снабдить узаконенным видом для проезда в С.-Петербург и для проживания в столице.

2) На время его отсутствия из пустыни заведывание обителью во всех отношениях поручить иеромонаху Ионе, при участии старшей братии, под ближайшим руководством благочинного монастырей, которому предписать время от времени посещать пустынь.

3) Имущество монастырское и документы передать по описи, при посредстве о. благочинного, помянутому иеромонаху Ионе с братиею, возложив на него обязанность вести и представлять начальству надлежащую во всем отчетность; в случаях же особенной важности он должен обращаться за указаниями к настоятелю, игумену Феофану“.

25-го ч. писал я в Москву секретарю Синодальной конторы Сергею Петровичу Славолюбову:

„Вспомнивши, что в делах Моск. Синодальной конторы должно быть немало предложений и резолюций блаженной памяти митрополита Филарета, я просил К. П. Победоносцева сделать распоряжение о доставлении мне тех дел, в коих заключаются эти предложения и резолюции, для помещения их в предпринятом мною, по поручению Св. Синода, издании. И, вероятно, К. П-ч сделал уже надлежащее по сему распоряжение. Между тем, он рекомендовал мне самому непосредственно обратиться к Вам за содействием в этом деле. Содействие с вашей стороны может состоять в том, что Вы поручите кому-либо из ваших чиновников пересмотреть дела конторского архива, начиная с 1821 года, т. е. со времени вступления на Моск. кафедру митр. Филарета, и те дела, в коих встретится какое-либо предложение конторе или достойная внимания резолюция покойного Владыки, пусть откладываются и по-

—335—

1884 г.

степенно пересылаются в канцелярию г. Обер-Прокурора, а оттуда они будут поступать ко мне. Прошу Вас, любезнейший С. П-ч, без замедления уведомить меня, может ли быть без особенного затруднения исполнено мое желание“.

25-го же числа я получил письмо из Ярославля от губернатора Влад. Дм. Левшина³⁰⁰¹. Он писал от 18-го числа:

„Ваше Высокопреосвященство, Милостивый Архипастырь.

В г. Ростове готовится 28 сего месяца церковно-археологическое торжество, программа которого видна из препровождаемого к Вам при сем приглашения.

Уведомляя о сем Ваше Высокопреосвященство, позволяю себе надеяться, что известие о предстоящем торжестве, как имеющем отрадное значение для почитателей родной старины, будет встречено Вами сочувственно.

Испрашивая ваших архипастырских молитв и благословения, с истинным почтением и совершенною преданностию имею честь быть“...

На другой день (26-го ч.) я отвечал Его Превосходительству в следующих выражениях:

„Милостивый Государь, Владимир Дмитриевич!

Приношу Вашему Превосходительству искреннюю благодарность за честь, оказанную мне приглашением на освящение возобновленного храма и открытие книгохранилища в княжих теремах г. Ростове.

К сожалению, служебные обязанности не позволяют мне оставить Петербург, чтоб воспользоваться вашим любезным приглашением. Но и в отсутствии я буду мысленно соприсутствовать с Вами при церковном торжестве и разделять вашу духовную радость о восстановлении и благо украшении древнего святилища в граде Ростове.

Для открываемого же в древних княжих теремах книгохранилища благоволите принять от меня некоторые, вместе с сим посылаемые, мои издания, как-то: 1) Указатель для обозрения Моск. Патриаршей Ризницы; 2) Воспо-

—336—

1884 г.

минания о Высокопреосвящ. Леониде, архиепископе Ярославском и Ростовском, и 3) Письма Моск. Митрополита Филарета к архиепископу Тверскому Алексию.

Призывая на Вас и на соучастников ваших в священном торжестве Божие благословение, с истинным почтением и преданностию имею честь быть“...

Подробное описание церковно-археологического торжества в г. Ростове, на которое мною получено было приглашение, помещено в №№ 303 и 304 Московск. Вед. 1884 г.

Вот краткие извлечения из этого описания.

„Ростовский Кремль, заключающий в себе пять церквей, построен в XVII в. митрополитом Ионою Сысоевичем... Лишившись с переводом архиерейской кафедры в Ярославль (1786 г.) пастырского надзора и средств, пришел в страшное запустение и близился к совершенному разрушению...

...В 1883 г. на средства, пожертвованные ростовскими гражданами, братьями Королевыми, восстановлено одно из важнейших зданий Кремля-Белая Палата. Открытие её было 28-го октября того же года...

В 1884 г. Ростовская археологическая комиссия, состоящая под председательством начальника Ярославской губернии Вл. Дм. Левшина, возобновила церковь древнего Григорьевского монастыря – Затвора, переходы, связывающие эту церковь с Белою Палатою „Княжие Терема“ и часть сломанного уже здания, Красной Палаты“.

Освящение церкви Григорьевского монастыря и открытие Княжих Теремов, в которых имеет быть помещено книгохранилище музея древностей, происходило 28-го октября и совершено по заранее составленному комиссией церемониалу.

По совершении церковного торжества и молебствия в Ионинской галерее Княжих Теремов, состоялось торжественное заседание в Белой Палате под председательством начальника губернии, посвященное местной истории и древностям. Здесь произнесены были речи секретарем Комиссии А.А. Титовым, секретарем Общ. Ист. и Древн. Росс. Е.В. Барсовым и др. Речи Титова и Барсова весьма интересны.

На прошение протоиерея Тверской Христорождественской

(Продолжение следует).

—1—

Присутствовали, под председательством Ректора Академии Евдокима, Епископа Волоколамского, члены Совета, кроме о. Инспектора Архимандрита Иосифа и профессоров: П.И. Цветкова, Н.А. Заозерского, А.И. Введенского, М.М. Тареева, В.Н. Мышцына, И.Д. Андреева и П.В. Тихомирова, и прочие преподаватели Академии, кроме исправляющих должность доцента: П.П. Соколова, Е.А. Воронцова и иеромонаха Серафима (Остроумова).

Слушали: Предложение Преосвященного Ректора Академии: „Нормальный порядок академической жизни, нарушенный 5 октября минувшего 1905 года, сего 13 января восстановился: студенты, возвратившиеся из отпуска (до сего дня в количестве 125 человек), приступили к слушанию лекций. – Доводя о сем до сведения Совета Академии, считаю долгом предложить Совету войти в обсуждение вопроса о назначении студентам первых трех курсов письменных работ на настоящий учебный год, так как состоявшееся по этому предмету постановление Совета от 15 сентября 1905 года не могло быть приведено в исполнение в виду прекращения в первом полугодии учебных занятий“.

Справка: 1) По определению Совета Академии от 15 сен-

—2—

тября 1905 года студентам первых трех курсов назначено было на 1905–1906 учебный год по три семестровых сочинения, при чем для написания их определены были следующие сроки: для первого с 19 сентября по 5 ноября, для второго – с 7 ноября по 22 декабря 1905 года и для третьего – с 15 января по 1 апреля 1906 года. Кроме того, на студентов всех четырех курсов возложена была обязанность представить в течение учебного года по одной проповеди. – 2) § 123 устава духовных академий: „В течение года в первых трех курсах студентам назначается не менее трех сочинений. Кроме того, для студентов всех курсов обязательно составление проповедей в том количестве, какое будет определено Советом Академии“.

Определили: 1) Принимая во внимание, что, вследствие сокращения учебного года на половину, предъявление к студентам первых трех курсов требования представить в оставшийся до конца года срок непременно по три семестровых сочинения неминуемо отразится на понижении качества письменных работ, – просить ходатайства Его Высокопреосвященства пред Святейшим Синодом о разрешении назначить студентам первых трех курсов в настоящем учебном году лишь по два семестровых сочинения, определив для написания их следующие сроки: для первого-с 15 января по 28 февраля и для второго 1-го марта по 25 апреля 1906 года. – 2) В случае удовлетворения означенного ходатайства, – темы для сочинений поручить дать г. г. преподавателям следующих предметов:

В I курсе:

а) теории словесности и истории иностранных литератур (для студентов первой группы) и новой гражданской истории (для студентов второй группы);

б) введения в круг богословских наук.

Во II курсе:

а) еврейского языка и библейской археологии;

6) психологии.

В III курсе:

a) нравственного богословия;

б) истории и обличения русского раскола.

в) Поручить Преосвященному Ректору Академии избрать

—3—

в конце учебного года удобный день для одновременного написания студентами всех четырех курсов, в определенные часы, одной проповеди на заданную им тему.

На сем журнале резолюция Его Высокопреосвященства: „1906 г. Янв. 23. Утверждается“.

23 января 1906 года. № 2

Присутствовали, под председательством Ректора Академии Евдокима, Епископа Волоколамского, члены Совета, кроме о. Инспектора Архимандрита Иосифа и профессоров: В.О. Ключевского, В.Н. Мышцына, И.Д. Андреева и П.В. Тихомирова, и прочие преподаватели Академии, кроме исправляющих должность доцента: П.П. Соколова, И.М. Громогласова, Е.А. Воронцова, Д.Г. Коновалова и иеромонаха Серафима (Остроумова).

Слушали: I. а) Резолюции Его Высокопреосвященства, последовавшие на двух журналах собрания Совета Академии 15 сентября минувшего 1905 года:

a) на первом – за № 5345:1905 г. Окт. 12. По ст. II. Макова разрешается, в виде изъятия из общего правила, допустить к сдаче приемных испытаний по тем предметам, по коим не сдал он в свое время по причине болезни. По ст. III. Зверева разрешается принять в число своекошных студентов без вторичного конкурсного испытания. Разрешается также принять в число своекоштных студентов 1-го курса и прошедшего университетский курс Либермана (ст. IV). Прочее смотрено и утверждается“.

b) на втором – за № 5349: „По ст. VI и VII. Постановления по сим статьям представить (и представлены) на усмотрение Св. Синода. Прочее утверждается“.

Справка: В журналах собрания Совета 15 сентября минувшего 1905 года на Архипастырское утверждение Его Высокопреосвященства представлены были нижеследующие определения Совета Академии: а) в первом журнале: 1) о приеме воспитанников духовных семинарий в состав I академического курса (ст. I); 2) о разрешении допустить студента Рязанской духовной семинарии Василия Макова к сдаче устных приемных испытаний по четы-

—4—

рем предметам (ст. II); 3) о разрешении принять в число студентов I курса, без вторичного конкурсного испытания, надзирателя Московской духовной семинарии Александра Зверева (ст. III); 4) о разрешении принять без экзамена в число студентов I курса окончившего университетский курс Владимира Либермана (ст. IV); 6) во втором журнале: 1) о переводе и. д. доцента Академии Дмитрия Коновалова на кафедру, истории и разбора русского сектантства“ (ст. VI); 2) о поручении заслуженному ординарному профессору Николаю Каптереву временного (с 15 сентября до конца 1905–1906 уч. года) преподавания древней гражданской истории (ст. VII); 3) о допущении и. д. доцента Павла Соколова к защите его диссертации на степень магистра богословия (ст. VIIІ); 4) об утверждении учителя церковно-приходской школы Николая Боткина исправляющим должность помощника библиотекаря Академии (ст. ХIIІ); 5) о разрешении кандидату богословия Алексею Шарапову переработать его кандидатское сочинение для соискания степени магистра богословия (ст. XIV); 6) об утверждении действительных студентов Академии Иосифа Жиромского и Симона Саввича в степени кандидата богословия (стт. XV и XVI).

6) Заявление Преосвященного Ректора Академии:

„В дополнение к резолюциям Его Высокопреосвященства на журналах собрания Совета Академии 15 сентября минувшего 1905 года считаю долгом довести до сведения Совета, что:

1) Студент Рязанской духовной семинарий Василий Маков 21 и 23 числа текущего января месяца сдал, пред особо для сего назначенными комиссиями из г. г. наставников Академии, поверочные испытания по четырем предметам, указанным в определении Святейшего Синода от 2–22 марта 1904 года за № 1186 (по пятому предмету – Священному Писанию Нового Завета студент Маков сдал экзамены своевременно, в августе месяце минувшего 1905 года, получив балл 5 – ; тогда же представлены были им и все три письменные работы, отмеченные баллами 4, 3½, 3½), и получил следующие баллы: по Священному Писанию Ветхого Завета – 4½, по общей церковной истории – 4+, по догматическому богословию и латинскому языку – 4.

2) Бывший воспитанник VI класса Вифанской духовной

—5—

семинарии, имеющий свидетельство на звание учителя церковно-приходской школы, Николай Боткин явился в Академию и вступил, с моего разрешения, в отправление должности помощника библиотекаря 4 октября минувшего 1905 года“.

Определили: 1) Ходатайствовать пред Его Высокопреосвященством о разрешении принять студента Рязанской духовной семинарии Василия Макова, вполне удовлетворительно сдавшего приемные испытания, в число своекоштных студентов 1 курса Академии. – 2) Студента Московской духовной семинарии Александра Зверева и окончившего университетский курс Владимира Либермана внести в список студентов I курса Академии. – 3) И. д. доцента Академии П.П. Соколову и помощнику инспектора Харьковской духовной семинарии Алексею Шарапову объявить об утверждении Его Высокопреосвященством состоявшихся относительно их определений Совета Академии. – 4) Уведомить Учебный Комитет при Святейшем Синоде об утверждении действительных студентов Академии Симона Саввича (выпуска 1902 года) и Иосифа Жиромского (выпуска 1904 года) в степени кандидата богословия. – Кандидатский диплом Саввича выслать по принадлежности, а диплом Жиромского – препроводить в Учебный Комитет при Святейшем Синоде. – 5) В виду того, что резолюция Его Высокопреосвященства на втором журнале собрания Совета Академии 15 сентября 1905 года не помечена определенным числом, считать г. Боткина утвержденным исправляющим должность помощника библиотекаря Академии и начать ему производство содержания по сей должности со дня его действительного вступления в службу, т. е. с 4 октября 1905 года, о чем и представить на Архипастырское утверждение Его Высокопреосвященства.

II. Сданный Его Высокопреосвященством с надписью: „1906 г. Янв. 10. В Совет Московской Духовной Академии“ – указ на имя Его имя Его Высокопреосвященства из Святейшего Синода от 3 января за № 19:

„По указу Его Императорского Величества, Святейший Правительствующий Синод слушали: донесение Вашего Преосвященства, от 7 Декабря 1905 года за № 411, в

—6—

коем, объясняя, что Совет Московской Духовной Академии предположил поручить временное исполнение преподавательских обязанностей по кафедре древней гражданской истории в 1905–6 учебном году бывшему заслуженному ординарному профессору по кафедре сего предмета Николаю Каптереву, изъявившему на то согласие, с производством ему вознаграждения в размере 864 рублей в год, начиная с 15 сентября 1905 года, испрашиваете руководственного указания на то, настоит ли надобность в допущении профессора Каптерева, за указанное вознаграждение, к несению преподавательских обязанностей, когда занятий в академии до сего времени еще не начиналось. И, по справке, приказали: В разрешение означенного вопроса, уведомить Ваше Преосвященство указом, что Святейший Синод признает справедливым производить бывшему заслуженному ординарному профессору Московской духовной академии Николаю Каптереву, в случае поручения ему временного преподавания в Академии древней гражданской истории, вознаграждение, из положенного для сего по пар. 60 Уст. дух. академий оклада, со времени открытия в Академии учебных занятий“.

Определили: Выдачу заслуженному ординарному профессору Академии Н. Ф. Каптереву вознаграждения за исправление преподавательских обязанностей по кафедре древней гражданской истории (из оклада 864 р. в год) начать с 13 января сего 1906 года дня, в который восстановился нормальный порядок и открылись учебные занятия в Московской Духовной Академии, о чем и сообщить академическому Правлению.

III. Прошение на имя Преосвященного Ректора бывшего студента IV курса Московской Духовной Академии Алексея Лебедева:

„Безвыходностью своего положения, я, как бесправный юридически, вынужден был уволиться из числа студентов академии, чтобы вступить в брак. Это был единственно возможный для меня легальный путь. Мой поспешный брак обусловился целым рядом обстоятельств. Я не буду говорить о личных мотивах, заставивших меня воспользоваться в данном случае правом выхода из академии, не окончив академического курса. Решающее

—7—

значение имели другие соображения. Академическая жизнь с самого начала учебного года пошла ненормально и нельзя было предвидеть, как скоро войдет она в свою обычную колею. Было опасение, что текущий учебный год пропадет и академия не возобновит занятий. В последнем случае, согласно определению Святейшего Синода от 22 декабря 1905 года, академия должна быть закрытой до начала 1906–7 года, если она не начнет занятий к 15 января 1906 г. Всё это невольно вызывало в сознаний грустную картину полуторагоднего ожидания до окончания курса, с возможностью всяких осложнений. Неопределенность будущего безнадежного ручательства за правильный ход общественной, а вместе с тем и школьной жизни подсказали мне мысль о браке, которую, я сознаю, слишком скоро поспешил привести в исполнение. Я поступил не совсем благоразумно, не взвесив обстоятельств, не рассчитав последствий своего поступка. Но знай я, что обстоятельства так скоро изменятся к лучшему в жизни нашей академии, я, несомненно, повременил бы браком. Право на брак куплено мной слишком дорогою ценой. Мне жаль академии, которой я отдал лучшие годы: мне не хотелось бы покидать учебного заведения тогда, когда остается несколько месяцев до окончания академического курса. Но роковой факт на лицо и с ним приходится считаться, сознательно сожалея о происшедшем, как недостаточно продуманном.

Ваше Преосвященство! Обращая Ваше благосклонное внимание на мои соображения, объясняющие поспешность моего брака, я имею честь покорнейше просить Вас о возможном ходатайстве перед Святейшим Синодом о снисхождении ко мне и милостивом внимании к моей просьбе возвратить меня в число студентов Академии. Недавний случай принятия в число студентов академии студента II курса В. Лисицына женатым дает мне некоторое основание обратиться к Вашему Преосвященству с просьбой о вышепоименованном ходатайстве“.

Определили: Обращая справедливое внимание на отлично-хорошие успехи и поведение уволенного, по прошению, с IV курса студента Алексея Лебедева за первые три года академического образования и принимая во внимание указ

—8—

Святейшего Синода от 22 сентября минувшего 1905 года за № 9462, коим разрешено бывшему студенту II курса Московской же Духовной Академии Вячеславу Лисицыну, хотя и не в пример прочим, по вниманию к особым ходатайствам о нем и обнаруженной им на театре военных действий похвальной деятельности в качестве брата милосердия, – вновь поступить в число студентов Академии, не смотря на последовавшее вступление его в брак, – просить ходатайства Его Высокопреосвященства пред Святейшим Синодом об оказании бывшему студенту IV курса Алексею Лебедеву милости разрешением ему вновь поступить в Академию на полгода для окончания академического курса, с дозволением жить на частной квартире.

IV. Заявление Преосвященного Ректора Академии:

„Оставленные по определениям Совета Академии от 29 мая и 13 августа 1905 года, вследствие болезни, на второй год в I курсе студенты Алексей Попов, Михаил Сныткин и Ипполит Красновский, представившие в минувшем 1904–1905 учебном году по два семестровых сочи. нения (по метафизике и библейской истории), отмеченные удовлетворительными баллами (у Попова – 4+, 4; у Сныткина – 3½, 4+; у Красновского – 3, 3+), обратились ко мне с просьбою о зачете им означенных сочинений и об освобождении их от обязанности представлять в текущем учебном году письменные работы наравне с их новыми товарищами, только что поступившими на 1 курс. Представляя эту просьбу на усмотрение Совета Академии, считаю, с своей стороны, долгом заявить, что ни один из поименованных студентов не оправился вполне от болезни, вынудившей его прекратить в конце минувшего учебного года занятия и остаться на второй год в том же курсе, и они действительно нуждаются в снисхождении“.

Определили: Во внимание к действительно болезненному состоянию оставленных на второй год в I курсе студентов Алексея Попова, Михаила Сныткина и Ипполита Красновского, – освободить их от обязанности представления в текущем учебном году назначенных студентам I курса семестровых сочинений, приняв, при соста

—9—

влении списка, в зачет письменные работы, представленные ими в минувшем учебном году.

На сем журнале резолюция Его Высокопреосвященства: „1906 г. Янв. 30. По ст. I. Макова разрешается принять в число студентов Академии. Прочее утверждается“.

31 января 1906 года. № 3

Присутствовали, под председательством Ректора Академии Евдокима, Епископа Волоколамского, члены Совета, кроме о. Инспектора Архимандрита Иосифа и профессоров: В.О. Ключевского, А.И. Введенского, И.А. Андреева и П.В. Тихомирова, и прочие преподаватели Академии, кроме исправляющих должность доцента: П.П. Соколова, Е.А. Воронцова, Д.Г. Коновалова и иеромонаха Серафима (Остроумова).

Слушали: I. Прошение на имя Преосвященного Ректора Академии студента II курса Казанской Духовной Академии (осетина Терской области) Петра Хадзарагова:

„Климатические условия города Казани, весьма неблагоприятные для моего здоровья, заставляют меня по совету академического врача (свидетельство коего приложено к сему прошению) – перейти в другую Академию, а потому осмеливаюсь прибегнуть к Вашему Преосвященству с покорнейшею просьбою о представлении в Совет Московской Духовной Академии сего моего прошения, о зачислении меня в число студентов вверенной Вам Академии.

При сем имею честь присовокупить, что я, как студент из Александровской Миссионерской Духовной Семинарии, в коей из числа предметов семинарского курса исключены древние языки, – лишен права без знания таковых поступать на какое-либо другое отделение Академии, кроме миссионерского, но сие препятствие мною уже устранено тем, что я, намереваясь перейти в другую Академию (после долговременной подготовки) еще в конце прошлого 1904 года сдал экзамен по латинскому языку в объеме семинарского курса при Казанской Духовной Семинарии (балл полученный мною утвержден Высокопреосвященнейшим Димитрием, Архиепископом Казан-

—10—

ским). Кроме того, имея в виду переход в другую Академию, я держал по латыни же переходный на 2-й курс экзамен, не смотря на то, что я, как студент из Александровской Миссионерской Духовной Семинарии, был освобожден от сдачи экзамена по древнему языку до окончания курса Академии, и получил также очень хороший балл (удостоверение от ректора Казанской Духовной Академии об успехах моих при переходе на 2-й курс прилагается за № 593). Но, если сдача по одному только древнему языку латинскому окажется недостаточной без греческого языка (который знаю в объеме курса Духовного Училища), то прошу дать мне льготу студентов некоторых других семинарий, как например Тифлисской, в коей проходится только один древний язык, или же обязать меня сдачей экзамена по греческому языку при окончании курса Академии.

К сему прилагаю еще удостоверение об успехах моих на конкурсных экзаменах, при поступлении в Казанскую Академию, в которую я держал наравне с прочими семинаристами (приложение под № 1325).

На основании вышеизложенного имею надежду, что Ваше Преосвященство и Совет вверенной Вам Академии не оставите без милостивого внимания мое настоящее ходатайство и тем будет дарована мне возможность не пресечь своего дальнейшего богословского образования“.

Определили: Принимая во внимание, 1) что, по отзыву Преосвященного Ректора Казанской Духовной Академии, студент Петр Хадзарагов по своим умственным и нравственным качествам признан благонадежным и способным к продолжению академического образования и к переходу его из Казанской Духовной Академии в какую-либо другую указано только формальное препятствие, именно – указ Святейшего Синода от 10 февраля 1899 года за № 673, на основании которого воспитанники Александровской (Ардонской) семинарии, где проходятся не все науки семинарского курса, могут обучаться только в Казанской Академии и именно на миссионерском отделении, и 2) что в выданном Хадзарагову Советом Казанской Духовной Академии свидетельстве, как познания его по одному из древних языков (латинскому) на переводном испытании

—11—

с I курса на II, так и семестровое сочинение по тому же языку отмечены баллом 4, – просить ходатайства Его Высокопреосвященства пред Святейшим Синодом о разрешении принять студента II курса Казанской Духовной Академии Петра Хадзарагова в число студентов того же курса Московской Духовной Академии, с освобождением его от обязанности изучения в течение академического курса греческого языка.

II. Прошение на имя Преосвященного Ректора Академии бывшего студента I курса Академии священника Иоанна Васильева:

„Прекращение учебных занятий в Академии в октябре минувшего года поставило меня в необходимость поступить на прежний приход, для чего я вынужден был уволиться из Академии до начала следующего учебного года. Теперь, когда академические занятия возобновились, я, не желая отставать от своего курса, сим покорнейше прошу Ваше Преосвященство восстановить меня в правах студента I курса вверенной Вам Академии“.

Справка: По § 81 лит. б. п. 1 устава духовных академий „зачисление в студенты Академии“ значится в числе дел Совета Академии, представляемых на утверждение Епархиального Преосвященного.

Определили: Ходатайствовать пред Его Высокопреосвященством о разрешении принять священника Иоанна Васильева обратно в число студентов I курса Академии. На сем журнале резолюция Его Высокопреосвященства: „1906 г. Февр. 14. Священника Иоанна Васильева разрешается принять обратно в Академию“.

3 февраля 1906 года. № 4

Присутствовали под председательством Ректора Академии Евдокима, Епископа Волоколамского, ординарные и экстраординарные профессоры Академии, кроме о. Инспектора Академии Архимандрита Иосифа, М.Д. Муретова, А.И. Введенского, С.С. Глаголева, М.М. Тареева, А.П. Голубцова, А.А. Спасского и В.Н. Мышцына, и исправляющие

—12—

должность доцента Академии, кроме иеромонаха Серафима (Остроумова).

1. В собрании этом, в закрытом заседании, выслушан был нижеследующий, сданный Его Высокопреосвященством с надписью: „1906 г. Янв. 30. В Совет Московской Духовной Академии“ – указ на имя Его Высокопреосвященства из Святейшего Синода от 27 января 1906 года за № 937:

,,По указу Его Императорского Величества, Святейший Правительствующий Синод слушали: предложение Г. Синодального Обер-Прокурора, от 21 января сего года за № 457, коим объявляет, что Его Императорскому Величеству, по всеподданнейшему докладу его, Г. Обер-Прокурора, в 20-й день текущего января, благоугодно было Высочайше соизволить на предоставление Святейшему Синоду права изъясненные в определении Святейшего Синода, от 26 ноября 1905 г. за № 6081, предположения применять к академической жизни, в виде временных мер, до созыва Церковного Собора, в зависимости от хода дел в духовных академиях, без испрошения на сие особого Высочайшего соизволения. Справка: В заботах об устроении духовного просвещения и в виду предстоящего пересмотра ныне действующего устава духовных академий, Святейший Синод, по определению, от 26 ноября 1905 года за № 6081, признал целесообразным установить ныне же главные основания, которые должны быть при сем приняты к руководству. Основания сии заключаются в нижеследующем: 1) духовные академии находятся в подчинении высшей церковной власти в лице Святейшего Синода и состоят под попечительным наблюдением местного епархиального преосвященного; 2) ректор и инспектор академии избираются академическою корпорацией и утверждаются в должности Святейшим Синодом. Ректор академии состоит в духовном сане и должен иметь ученую степень не ниже магистра богословия. Если бы оказалась необходимость временно допустить к исправлению должности ректора лицо, не имеющее духовного сана, то такое временное исполнение обязанностей ректора не может продолжаться долее 6 месяцев; 3) в состав академического Совета должны входить все ординарные и экстраординарные профес-

—13—

сора и доценты, а в случае признанной Советом надобности принимают участие в собрании Совета и прочие преподаватели академии; 4) Совету должно быть предоставлено окончательное утверждение в ученых академических степенях и самостоятельное в пределах, установленных законом, разрешение учебных и воспитательных вопросов. Означенные правила Святейший Синод предположил применить к академической жизни, по испрошении на сие Высочайшего Его Императорского Величества соизволения, если правильный порядок учебных занятий в духовных академиях, временно прерванных, будет восстановлен и с тем, чтобы изображенный в п. 2 порядок избрания ректора и инспектора академий был осуществлен лишь по освобождении вакансий на сих местах после занимающих их ныне лиц. Приказали: Ныне, с утешением осведомясь из донесений Вашего Преосвященства, Митрополитов С.-Петербургского, Киевского и архиепископа Казанского, что с начала сего года учебные занятия в духовных академиях возобновились и продолжают идти в нормальном порядке, и относя этот добрый пример для всех духовно-учебных заведений к добровольному подчинению церковной власти и преданности как преподавателей, так и студентов академий богословской науке, Святейший Синод определяет: 1) изъясненные в Синодальном постановлении, от 26 ноября 1905 года за № 6081, основные начала устройства духовных академий ныне же привести в действие в виде временной меры до созыва Поместного Собора, и 2) поручить Учебному Комитету, сообразно с вышеизложенным определением Святейшего Синода, произвести в ныне действующем Уставе духовных академий необходимые согласования, о чем и представить Святейшему Синоду. Об изложенном послать Вашему Преосвященству указ“.

Определили: Указ Святейшего Синода принять к сведению и руководству.

II. Затем, уже в открытом заседании, в присутствии приглашенных Советом, на основании § 136 академического устава, сторонних лиц, исправляющий должность доцента Академии по кафедре психологии, кандидат богословия, П.П. Соколов защищал представленную им на

—14—

соискание степени магистра богословия диссертацию под заглавием: „Вера. Психологический очерк. Москва. 1902 г.“, при чем официальными оппонентами были: заслуженный ординарный профессор Академии по кафедре церковного права Н.А. Заозерский и экстраординарный профессор по кафедре истории философии П.В. Тихомиров.

По окончании коллоквиума, Ректор Академии, собрав голоса, объявил, что Совет единогласно признал защиту Магистрантом его диссертации удовлетворительною.

Определили: 1) Исправляющего должность доцента Академии по кафедре психологии, кандидата богословия, П.П. Соколова, вследствие признанной Советом удовлетворительности как представленной им диссертации (определение Совета от 15 сентября 1905 года), так и её защиты, – на основание п. 4 приведенных в действие вышеизложенным указом Святейшего Синода от 27 января 1906 года за № 937 основных начал устройства духовных академий, утвердить в ученой степени магистра богословия и выдать ему установленный диплом на означенную степень. – 2) Экземпляр диссертации и. д. доцента П. П. Соколова представить при журнале настоящего собрания Его Высокопреосвященству.

На сем журнале резолюция Его Высокопреосвященства: „1906 г. Февр. 14. Принято к сведению“.

19, 23, 26 и 31 января и 4 февраля 1906 года. № 5

В собраниях этих подвергнут был обсуждению и изменению выработанный, по поручению Совета Академии от 14 декабря 1905 года, особо назначенною комиссией – проект устава православных духовных академий и препроводительной к нему записки на имя Святейшего Синода. По приглашению Преосвященного Ректора Академии, в собраниях присутствовали и принимали участие в обсуждении вопросов все члены академической корпорации, как состоящие на действительной службе (кроме о. Инспектора Академии Архимандрита Иосифа и исправляющего должность доцента иеромонаха Серафима, не присутствовавших ни на одном заседании), так и г. г. Почетные

—15—

Члены Академии из вышедших в отставку заслуженных ординарных профессоров оной (по тем или другим обстоятельствам состав присутствовавших на каждом собрании менялся). – В начале первого же заседания возбужден был вопрос о том, какой голос (решающий или совещательный) должен быть предоставлен лицам, приглашенным в собрание, но не состоящим по действующему академическому уставу полноправными членами Совета, при чем последними единогласно постановлено было: г. г. Почетным Членам и преподавателям, занимающим штатные кафедры, предоставить право решающего голоса по всем вопросам, а прочим должностным лицам Академии – лишь по вопросам, их непосредственно касающимся. Выработанный комиссией проект устава обсуждался в последовательном порядке его отдельных параграфов, при чем большинство из них были приняты в той редакции, какая дана была им комиссией. – При возникавших разногласиях вопрос о сохранении, уничтожении или изменении редакции того или другого параграфа ставился на баллотировку и решался большинством голосов.

Заслуженный ординарный профессор по кафедре Священного Писания Нового Завета М.Д. Муретов, участвовавший в обсуждении проекта комиссии и подававший при решении спорных вопросов голос наравне с прочими, представил, вместе с тем, собственный проект устава православных духовных академий (в печатном виде), с просьбою представить и его на благоусмотрение Святейшего Синода. Проект этот, разосланный профессором М.Д. Муретовым 18 января всем членам академической корпорации, в собраниях Совета обсуждаем не был; было заслушано лишь в собрании 31 января дополнительное к проекту, особое мнение профессора М.Д. Муретова по вопросу о представлении четвертого года академического курса для самостоятельно-научной разработки студентами свободно избираемых предметов в кругу сотоварищей по специальности и под руководством соответственных наставников.

Заслуженный ординарный профессор по кафедре догматического богословия А.Д. Беляев в конце последнего заседания (4 февраля) заявил, что он согласен с проек-

—16—

том устава не во всем его объеме, о чем им будет представлена особая докладная записка.

В ответ на это член комиссии – экстраординарный профессор по кафедре теории словесности и истории иностранных литературы Н.Г. Городенский заявил, что он, с своей стороны, сочтет долгом сделать возражения на некоторые пункты проекта устава профессора М.Д. Муретова и сохраняет за собою право представить особое мнение по поводу записки профессора А.Д. Беляева. – Побуждает его к сему, главным образом, то обстоятельство, что и проект, и докладная записка явятся мнениями подробно мотивированными, проект же устава, выработанный Советом Академии, будет представлен Святейшему Синоду лишь в окончательность, виде, без указания мотивов, которые приводили Совет Академии, иногда после продолжительных прений, к принятию известного параграфа в той или иной редакции.

Определили: 1) Во исполнение указа Святейшего Синода от 30 ноября 1905 года за № 12049, просить Его Высокопреосвященство выработанный Советом Академии проект устава православных духовных академий представить (по напечатании) на благоусмотрение Святейшего Синода с приложением проекта устава и копии дополнительного к нему „особого мнения“ профессора М.Д. Муретова. – 2) Во избежание замедления в исполнении распоряжения Святейшего Синода, копии с докладной записки заслуженного ординарного профессора А.Д. Беляева и особого мнения экстраординарного профессора Н.Г. Городенского представить Святейшему Синоду особо, по их составлении, не задерживая отсылки печатных проектов устава.

Особое мнение заслуженного ординарного профессора М.Д. Муретова.

„К сказанному в моем проекте об изучении студентами профессорских курсов и обязательных письменных работах их с кандидатским сочинением включительно, в течение трех лет, и о предоставлении четвертого года для самостоятельно-научной разработки свободно избираемых предметов в кругу сотоварищей по специальности и под руководством соответственных наставников, – считаю должным добавить:

—17—

Первое. В рассуждении об этом едва ли справедливо сравнивать Академии, как школы закрытые и с казенным для большинства студентов содержанием, с Университетами, где каждый может учиться сколько ему угодно и чему угодно, без всякой, предопределяемой самою школою, непосредственно практической и ближайшей цели этого учения. Для проучившегося четыре года университанта, конечно, ничего не стоит, если у него есть средства и охота, употребить еще год или более на самостоятельно-научные работы по избранной специальности. Напротив академисты, в огромном большинстве неимущие сами и пекущиеся о таких же неимущих ближних своих, волей-неволей должны, немедленно по окончании школы, искать службы, – самостоятельно-научные работы по излюбленной специальности для них навсегда останутся только приятною мечтою о вожделенной стране, куда вход прегражден им огнем нужды и бедности.

Главное же. Окончившие в Академии курс, если бы даже, предположим невероятное, все они или большинство пожелали употребить еще год на самостоятельно-научные работы по избранным предметам, – окажутся не в состоянии пользоваться академическими пособиями столь же беспрепятственно и удобно, как сами академические преподаватели и студенты. Нужды последних всегда необходимо будут удовлетворяться прежде и преимущественнее первых.

И еще главнее. При таком предположительном желании, если не всех, то хоть многих окончивших курс академистов, – посвятить себя, примерно еще в течение одного года, самостоятельно-научной работе по излюбленной специальности, преподаватель однакож не будет обязан обременять себя сверхдолжными трудами по руководствованию этими добровольцами научной специализации. Да и в какой форме, где и как он может вести это руководство, если бы даже и решил самоотверженно пожертвовать своими силами, досугом и личными интересами в пользу таких молодых добровольцев науки?!

Наконец самое главное. Четвертый год, посвящаемый академистами на самостоятельно-научные работы по избранным специальностям в сообществе товарищей по этим

—18—

специальностям и под руководством наставника соответственной специальности, послужит наивернейшим и действительнейшим средством для научного самоконтроля Академии над своими преподавателями, для скорейшего и простейшего способа самоудаления из Академии её неработоспособных членов и для замены их более жизнедеятельными силами. Это ведь будет совсем не то, что читать занятные лекции без посторонней их критики и самодеятельной проверки слушателями. По изучению, например библейского текста нельзя будет ограничиваться простыми упоминаниями таких-то рукописей или переводов, – напротив, всегда может возникать надобность в научной проверке и самоудостоверении каждого по первотекстам, кои обязан будет знать руководитель. Точно также по литературе, положим, всегда может возникнуть надобность в проверке по оригиналам – Гомера, Данте, Шекспира. Равно по религиям могут быть предъявляемы требования на их первоисточники, по патристике и философии отцов и философов и т. д. При таких условиях неработоспособный руководитель по известной специальности едва ли окажется в состоянии оставаться на кафедре более двух-трех лет. Волей-неволей и сам собою, без всяких посторонних вмешательств, улей академической науки будет освобождаться от своих трутней, – если бы таковые могли когда-либо оказаться в наставнической корпорации, по каким-либо причинам – болезни, семейным и домашним обстоятельствам и пр., для более свежих сил и работоспособных пчел. Этот четвертый год для всех академических преподавателей послужит тем волшебным зеркалом, где каждый постоянно будет видеть свое преподавательство и проверять свою научную совесть, не позволяя ей заснуть на лаврах казенщины.

Представить это мнение мое считаю тем более необходимым, что в комиссионном проекте студенты Академии в деле изучения ими наук, на протяжении всех четырех лет, как в изучении курсов, так и письменных работах отданы в полное почти распоряжение преподавателей, а между тем сами преподаватели в своей учено-преподавательской работоспособности оставлены почти без всякого контроля“.

—19—

На сем журнале резолюция Его Высокопреосвященства: „1906 г. Марта 3. Проект Устава ныне же представляется в Св. Синод“.

4 февраля 1906 года. № 6

Присутствовали, под председательством Преосвященного Ректора Академии Евдокима, Епископа Волоколамского, ординарные и экстраординарные профессоры Академии, кроме о. Инспектора Архимандрита Иосифа, В.О. Ключевского, А.И. Введенского, А.П. Голубцова, В.Н. Мышцына, П.В. Тихомирова, и исправляющие должность доцента Академии, кроме П.П. Соколова, И.М. Громогласова, Е.А. Воронцова и иеромонаха Серафима (Остроумова).

В собраний сем Совет Академии, – окончив обсуждение выработанного назначенною Советом комиссией проекта устава православных духовных академий и постановив представить, по напечатании, означенный проект с внесенными поправками от имени Совета Академии на благо усмотрение Святейшего Синода, во исполнение указа оного от 30 ноября 1905 года за № 12049, имел суждение о необходимости возбудить ходатайство пред Святейшим Синодом относительно созыва в С.-Петербурге съезда делегатов от всех четырех академий для совместного обсуждения вопросов о новом уставе.

Советом руководили при этом следующие соображения: 1) Корпорация одной академии при обсуждении различных вопросов могла оказаться в некоторой мере одностороннею. Съезд представителей академий, которые знают все мотивы и основания предлагаемых проектов, устранил бы эту возможную односторонность.

2) Между проектами академий могут оказаться разногласия не по принципиальному различию взглядов корпораций различных академий, а по каким-либо недоразумениям, которые легко могут быть устранены при совместном обсуждении разногласий делегатами.

3) У каждой академии есть и свои традиции, и свои местные условия, вследствие чего в некоторых пунктах (составе учебных курсов, плане преподавания) у каждой

—20—

академии может быть свой устав. Это без труда выяснится на делегатских совещаниях.

Определили: Признавая, на основании изложенного, в высшей степени целесообразным, чтобы представляемые ныне академиями проекты нового академического устава подвергнуты были совместному обсуждению на съезде избранных академиями делегатов, которые могли бы прийти к соглашению по некоторым пунктам и мотивировать пункты разногласия, – просить Его Высокопреосвященство представить на благоусмотрение Святейшего Синода почтительнейшее ходатайство Совета Академии о созыве такового съезда в городе С.-Петербурге.

На сем журнале резолюция Его Высокопреосвященства „1906 г. Февр. 26. Согласен представить (и представлено уже)“.

4 февраля 1906 года. № 7

Присутствовали, под председательством Ректора Академии Евдокима, Епископа Волоколамского, ординарные и экстраординарные профессоры Академии, кроме о. Инспектора Архимандрита Иосифа, В.О. Ключевского, А.И. Введенского, А.П. Голубцова, В.Н. Мышцына и П.В. Тихомирова, и исправляющие должность доцента Академии, кроме П.П. Соколова, И.М. Громогласова, Е.А. Воронцова и иеромонаха Серафима (Остроумова).

Слушали: I. Резолюции Его Высокопреосвященства, последовавшие на журналах собраний Совета Академии:

а) 5 ноября 1905 года: „1905 г. Декаб. 7. Читал“.

б) 5 ноября 1905 года: „1905 г. Декаб. 9. Утверждается“.

в) 29 ноября 1905 года: „1905 г. Декаб. 22. По ст. II. Впредь до объявления правил по наблюдению за духовной печатью рекомендую издавать академический журнал по-прежнему. Прочее читано“.

г) 14 декабря 1905 года: „1906 г. Янв. 29. По ст. II. Согласен ходатайствовать. Прочее смотрено и утверждается“.

д) 28 декабря 1905 года: „1906 г. Янв. 14. Смотрено“.

e) 13 января 1906 года: „1906 г. Янв. 23. Утверждается“.

ж) 23 января 1906 года: „1906 г. Янв. 30. По ст. І. Макова

—21—

разрешается принять в число студентов Академии. Прочее утверждается“.

Определили: „Принять к сведению.

II. Сданное Его Высокопреосвященством с надписью: „1906 г. Янв. 24. В Совет Московской Д. Академии“ – отношение на имя Его Высокопреосвященства Г. Обер-Прокурора Святейшего Синода от 21 января 3а № 584:

„Государь Император, в 5 день января сего года, Всемилостивейше повелеть соизволил: предоставить студенту Московской духовной академии Павлу Попову отсрочку по отбыванию воинской повинности для окончания образования.

О таковой высочайшей воле, сообщенной Министерством Внутренних Дел Вологодскому Губернатору, для исполнения, а мне для сведения, имею честь уведомить Ваше Высокопреосвященство“.

Определили: Принять к сведению.

III. Письмо заслуженного ординарного профессора Киевской Духовной Академии, Действительного Статского Советника Василия Федоровича Певницкого:

„9 января я имел удовольствие получить диплом на звание почетного члена Московской Духовной Академии.

Приношу Совету Академии глубокую благодарность за высокую честь, мне оказанную.

Воспитанник семинарии, входившей в состав прежнего духовно-учебного Московского Округа, я издавна проникнут чувством глубокого уважения к славной Московской Академии, долгое время охраняемой и руководимой знаменитым и мудрым святителем Филаретом. В бытность мою учеником семинарии, известные нам имена Голубинского, Делицына и Горского внушали нам высокое представление о научной деятельности тогдашних представителей академии. По „Творениям святых отцов“, издававшимся Московскою Академией, я еще в семинарии первоначально знакомился с произведениями вселенских учителей церкви, которые впоследствии подробно я должен был изучать на профессорской кафедре.

Я предназначаем был семинарским начальством к отправлению для окончательного образования в Московскую

—22—

Академию. Но по особенным обстоятельствам должен был просить ректора семинарии отправить меня в Киевскую Академию, куда, за два года до моего отправления в Академию, послан был брат мой, единственный мой близкий родственник, ныне протоиерей церкви Гребневской Божией Матери в Москве, и моя просьба была исполнена.

Но и переселившись в Киев, и служа здесь, я не прерывал своего общения с Московскою Академией, и всегда внимательно изучал все ученые издания, выходившие от деятелей Московской Академии.

С особенным удовольствием могу засвидетельствовать, что, когда мне пришлось работать вместе с славным представителем Московской Академии В. Дм. Кудрявцевым в особом Комитете для обсуждения соображений об изменениях в существующей организации духовных академий, в его направлении и суждениях мне почувствовалось нечто родное, тесно сблизившее меня с ним, и во мне осталось навсегда полное глубокого уважения сочувственное отношение к нему, не только как к высокоученому профессору, но и как к человеку, родственному мне по духу.

Изобилует и ныне Московская Академия богатыми талантами, высоко держащими знамя богословской науки, и я отношусь с глубоким уважением к их литературным трудам даже тогда, когда их воззрения не совпадают с суждениями старого человека, принадлежащего к поколению, уже отжившему свой век.

Вместе с благодарностью прошу Совет Академии принять от меня пожелание процветания Московской Академии и всем деятелям её доблестного служения науке, в духе веры и добрых преданий, которыми так богата Московская Академия“.

Определили: Письмо хранить при делах Совета Академия.

IV. Отношение Императорского Московского Археологического Общества от 16 января за № 48:

„Императорское Московское Археологическое Общество покорнейше просить Московскую Духовную Академию командировать в Москву 7 февраля текущего года депутатов для выработки Программы предварительных работ для

—23—

XIV Археологического Съезда, созываемого в гор. Чернигове в 1908 г., и Правил будущего Съезда“.

Определили: Депутатом от Академии для выработки Программы предварительных работ для XIV Археологического Съезда, созываемого в г. Чернигове в 1908 году, и Правил будущего Съезда назначить экстраординарного профессора Академии по кафедре церковной археологии и литургики А.П. Голубцова, изъявившего на то свое согласие, – о чем и уведомить Императорское Московское Археологическое Общество.

V. Отношение на имя Преосвященного Ректора Академии Г. Управляющего Московскою Синодальною Типографией от 25 января за № 990:

„Для составления предназначенных к изданию во вверенной мне Типографий житий русских святых необходимо воспользоваться временно принадлежащими библиотеке Московской Духовной Академии рукописями за №№ 185 и 492.

Вследствие сего имею честь обратиться к Вашему Преосвященству с покорнейшею просьбою не отказать в высылке в Библиотеку Типографии названных рукописей, которые, по миновании надобности, тотчас же будут возвращены по принадлежности“.

Определили: Выслать Г. Управляющему Московскою Синодальною Типографией указанные в отношении рукописи академической библиотеки за № 185 и 492.

VI. Отношения:

а) Совета Казанской Духовной Академии от 3 декабря 1905 года за № 1576:

„ В дополнение к отношению от 25 ноября сего года за № 1553, Совет Казанской Духовной Академии честь имеет препроводить при сем в Совет Московской Духовной Академии для научных занятий и. д. доцента Д.Г. Коновалова брошюру Сырцова „Сибирские квакеры в XVIII в. сроком на три месяца. О получении брошюры ХVIII Совет просить не оставить его уведомлением“.

6) Управления Императорской Публичной Библиотеки от 30 января за № 151:

„Управление Императорской Публичной Библиотеки имеет честь препроводить при сем в Совет Москов-

—24—

ской Духовной Академии, для научных занятий экстраординарного профессора А.А. Спасского, сроком на 3 месяца, следующие издания:

1) Libanii. Orationes et declamationes. Ed. Reisae. Vol. 1– 3.

2) Themistii (rationes. Ed. Dindorfio. 1832.

с тем, чтобы во все время пользования ими они хранились в Библиотеке Московской Духовной Академии, что же касается издания Jahn. Basilius Magnus plotinizanz, 1847, то такового в Библиотеке не имеется“.

Определили: Присланные книги и брошюру сдать (и сданы) для хранения и пользования ими, в фундаментальную академическую библиотеку.

VII. Прошение исправляющего должность доцента Академии Д.Г. Коновалова:

Честь имею просить Совет Академии выписать для меня на трехмесячный срок следующие рукописи, необходимые для моих научных занятий:

1) Из Архива Оренбургского Окружного Суда:

Дело Оренбургского Окружного Суда о хлыстах Утицких и других, производившееся в 1895–1897г.г. (все томы)“.

2) Из Архива Орловского Окружного Суда:

„Дело Орловского Окружного Суда о хлыстах Супоневской волости, Брянского уезда, Орловской г., производившееся в конце 90-х г. г. XIX стол. и в начале текущего столетия“.

3) Из Архива Амурского Окружного Суда (в Благовещенске):

„Дело Амурского Окружного Суда об экзальтированном состоянии крестьянина дер. Ново-Астраханки Василия Попова, законченное в 1865 году“.

4) Из Архива Казанского Окружного Суда:

„Дело Казанского Окружного Суда о скопцах (штабс-капитане Неверове, Алексееве, купцах Бекетовых и др.), слушанное в мае 1874 года“.

5) Из Архива Нижегородского Губернского Правления:

„Следственное дело об Арзамасских хлыстах, производившееся в 1850–1854 г. г. чиновником Хотяинцовым“, с приложением „Секретного журнала Нижегородского губ. Правления по делу об Арзамасских хлыстах, с письмами и посланиями вожака сектантов В. Радаева“.

—25—

6) Из Архива Тобольской Духовной Консистории:

„Дело Тобольской дух. Консистории о квакерах (Р. Сажине, Меденинове и др.“ по арх. описи за 1760 год под № 181).

7) Из Архива Казанской Духовной Консистории:

a) „Дело означенной Консистории о вновь открывшейся в 1852 году в пригороде Новошешминске, Чистопольского у., ереси кантовщиков (людей Божиих)“ и б) „Дело 1832 года о пророке этих кантовщиков – пономаре Степане Ильине, заточенном впоследствии в Суздальский монастырь, с приложением писем этого пророка“.

Определили: Просить г. г. Председателей Оренбургского, Орловского, Амурского и Казанского окружных судов, Нижегородское Губернское Правление, Тобольскую и Казанскую духовные Консистории – о высылке в Академию на трехмесячный срок перечисленных в прошении и. д. до-цента Д.Г. Коновалова дел“.

VIII. Отношения:

a) О. Настоятеля Козельской Введенской Оптиной Пустыни Архимандрита Ксенофонта от 8 января за № 22:

„,Согласно предложения Совета, от 30 ноября 1905 года, за № 1100, вместе с сим отправлены мною в Совет, по железной дороге, книги почившего Архимандрита Серапиона, в количестве 300 экземпляров.

Дубликат накладной (большой скорости) за № 603 при сем прилагается“.

6) Совета Казанской Духовной Академии от 31 декабря 1905 года за № 1851:

„Совет Казанской Духовной Академии имеет честь препроводить при этом в Совет Московской Духовной Академии в 2-х экземплярах (для Преосвященного Ректора и для Библиотеки) Годичный Акт в Казанской Духовной Академии 8 ноября 1905 года.

в) Совета Киевской Духовной Академии от 21 января за № 48:

„Совет Киевской Духовной Академии имеет честь препроводить при сем для Вашего Преосвященства и для академической библиотеки по экземпляру Речи и Отчета о состоянии Киевской Академии за 1904/5 уч. год, Извлечений из журналов Совета Академии за тот же уч. год, дис-

—26—

сертаций протоиерея Ф. Титова, А. Крыловского и В. Чеховского“.

Определили: Книги и брошюры сдать в фундаментальную академическую библиотеку, а о. Настоятелю Оптиной Пустыни Архимандриту Ксенофонту и Советам Казанской и Киевской Духовных Академий выразить за присылку их искреннейшую благодарность.

IX. Отношение Северо-Американского Духовного Правления от 4 января за № 23:

„Северо-Американское Духовное Правление сим честь имеет покорнейше просить Совет Московской Духовной Академии выслать ему документы состоящего ныне на службе в Северо-Американской Епархии кандидата Московской Духовной Академии, выпуска 1905 г., Василия Митрофановича Бензина“.

Определили: Уведомить Северо-Американское Духовное Правление, что документы кандидата Академии выпуска 1905 г. Василия Бензина препровождены Советом Академии, на основании циркулярного указа Святейшего Синода от 8 апреля 1904 года за № 3, в Учебный Комитет при Святейшем Синоде, при отношении от 11 июня 1905 года за № 640.

X. Прошение законоучителя Харьковской Александро-Невской двухклассной школы. Прохора Даниленко (от 29 декабря 1905 года):

„В истекающем 1905 году я окончил курс Томской Духовной Семинарии и, как студент, был рекомендован семинарским Правлением в Московскую Духовную Академию. Но, в виду того, что летние вакации мне пришлось проводить вдали от г. Томска – в одной из деревень Екатеринославской губ., – у брата учителя, – поездка моя в Академию не состоялась: во 1-х, известие о посылке меня на казенный счет в Московскую Духовную Академию пришло из Томска очень поздно, так что у меня не было достаточно времени для серьезной подготовки; во 2-х, Семинарским Начальством мне было предписано взять с собой три документа, за двумя из которых требовалось ехать на родину в Полтавскую губ., что едва ли можно было выполнить к назначенному сроку, не говоря уже о том, что такая поездка была бы прямым ущербом в мо-

—27—

их занятиях. А так как ехать в Академию, по смыслу присланного извещения (которое в подтверждение сказанного здесь прилагаю), без документов нельзя было, то, при всем своем желании, я не мог воспользоваться предоставленным мне правом и решил отложить свою поездку в Москву до будущего учебного года, о чем своевременно мною было заявлено Правлению Томской Семинарии. Теперь же у меня явилась надежда поступить в Академию в нынешнем учебном году. Дело в том, что не далее месяца тому назад в газетах проскользнуло известие, будто Московская Академия, ныне закрытая, с февраля 1906 года возобновить свои занятия и продолжит их далее обычного времени. Предполагая, что до закрытия Академии чтение лекций не могло далеко подвинуться вперед, что, в свою очередь, не может служить серьезным препятствием к дальнейшему слушанию академических лекций, я почтительнейше осмеливаюсь просить Совет Московской Духовной Академии принять меня в число студентов Академии в нынешнем 1905/6 в учебном году и, если возможно, принять без предварительных испытаний, так как мои законоучительские обязанности, а, главное, отсутствие надлежащих пособий лишают меня возможности достаточно подготовиться. В этом случае я просил бы Совет Академии довериться Семинарскому Правлению, которое, рекомендовав меня в Академию, тем самым признало достойным Академии. В крайнем случае я просил бы Совет Академии, приняв меня в Академию, дать мне известный срок, в течение которого на ряду со слушанием лекций я мог бы готовиться и к поверочным испытаниям.

При сем долгом считаю присовокупить, что мои обязанности по преподаванию Закона Божия легко могут быть распределены между наличным составом учителей Александро-Невской школы“.

Определили: Просьбу законоучителя Харьковской Александро-Невской двухклассной школы Прохора Даниленко, в виду несоответствия её с требованиями ныне действующего академического устава, отклонить, о чем и уведомить его чрез Канцелярию, с возвращением приложенного к прошению документа.

—28—

XI. а) Доклад секретаря Совета Н.Д. Всехсвятского:

„Честь имею доложить Совету Академии, что в настоящее время в распоряжении Совета имеются: 1) полная премия Митрополита Московского Макария в 485 рублей – за лучшие печатные труды наставников академии; 2) таковая же половинная премия в 242 р. 50 к., присужденная Советом в собрании 17 марта 1905 года экстраординарному (ныне ординарному) профессору Академии М.М. Тарееву за сочинение „Истина и символы в области духа“ (на журнале сего собрания последовала таковая резолюция Его Высокопреосвященства: „1905 г. Апр. 6.... По ст. ХV. Присуждение премии в 242 р. 50 к. профессору Тарееву оставляется до времени без утверждения“....); 3) премия Митрополита Макария в 291 р. – за лучшие магистерские сочинения воспитанников Академии и 4) премия Епископа Курского Михаила в 201 р. – за лучшие печатные труды наставников и воспитанников Академии по Священному Писанию“.

6) Представление экстраординарного профессора А.П. Шостьина:

„На соискание премии покойного Епископа Михаила имею честь представить Совету Академии книгу заслуженного ординарного профессора Митрофана Дмитриевича Муретова под заглавием: „Древнееврейские молитвы под именем Апостола Петра, с приложениями: о литературных особенностях творений Ап. Петра и о значении термина „καθολιλος“. (Свято-Троицкая Сергиева Лавра. 1905 г.).

Книга эта представляет уже вторую, после „Апокрифической переписки Ап. Павла с Коринфянами“, попытку автора научно разобраться в усвояемых новозаветным писателям многочисленных неканонических или апокрифических произведениях литературных. Из многих других апокрифов с именем Ап. Петра (евангелие, апокалипсис, литургия, многочисленные речи в апокрифических „актах“ апостольских) автор избрал те, что сохранились в еврейском богослужении и на древнееврейском (библейском) языке, – именно три молитвы, составленные в поэтически-стихотворной форме, из коих первые две и поныне употребляются в еврейском синагогальном богослужении.

Научно-ценные особенности этой книги следующие:

—29—

1) Автор первый возымел мысль использовать древне-иудейское предание о литературной деятельности Ап. Петра в составлении богослужебных поэтических творений еврейских (пийютим’ов) для целей новозаветной исагогики, извлекши из этого предания доказательство в пользу достоверности церковного предания о литературной деятельности Апостола по составлению двух канонических соборных посланий.

2) Исследуя древнееврейские молитвы под именем Ап. Петра с точки зрения вопроса о возможной степени их подлинности, автор сравнил их текст с библейски-ветхозаветным и с литературными особенностями канонических творений Ап. Петра (двух соборных посланий и речей Апостола в книге Деяний Апостольских). И здесь, при определении литературных особенностей творений Ап. Петра, автор не только воспользовался всеми более или менее научно-значительными новейшими работами Вейсса, Гольтцмана, Цана и др., но также внес некоторые свои выводы и наблюдения.

3) Важно издание автором текста третьей молитвы, представляющего библиографическую редкость. По пунктуации и переводу этой молитвы автор, сколько нам известно, не имел предшественников. Первые же две молитвы, как входящие в состав праздничного еврейского богослужения (Махзор), хотя и часто издавались с параллельными переводами на разных европейских языках, но и их перевод сделан нашим автором самостоятельно, после тщательной проверки прежних переводов.

Наконец 4) в обширном приложении о значении термина „καθολικος“ автор собрал и подверг самостоятельной разработке довольно значительный материал из древне-христианских писателей, особенно первых трех веков, также Серапиона Тмуитского, Дионисия Ареопагита, бл. Августина, Иеронима и др., и из многочисленных символов и литургий восточных и западных, – прийдя к некоторым небезынтересным выводам по истории понимания термина в разные эпохи и у разных народов.

В виду всего сказанного, полагаю, было бы делом справедливости со стороны Совета Академии увенчать труд профессора Муретова премией покойного епископа Михаила,

—30—

тем более, что целая половина его книги (из 170 стр.) не могла найти себе помещения в академическом журнале и была издана автором на собственные средства“.

в) Представление экстраординарного профессора Н.Г. Городенского:

„В виду предстоящего присуждения премии преосв. Макария честь имею рекомендовать вниманию Совета Академии книгу проф. С.С. Глаголева: „Из чтений о религии“. Обширный труд проф. Глаголева состоит из 4 частей: 1) религия как основа жизни, где кратко устанавливается философская и психологическая необходимость религии; 1) религия в её исторических формах – ряд очерков по истории религий; 3) религия в философском понимании – ряд очерков по истории философских учений о религии, начиная с Галилея до настоящего времени; 4) религия и естествознание – собрание статей об отношении богословия к естествознанию по разным вопросам.

Книга проф. Глаголева отличается разносторонним изучением предмета, стремлением согласовать интересы веры с выводами точной науки, часто новизною суждений и всегда общедоступностью, живостью и изящною легкостью изложения».

Справка: 1) Правил о присуждении премий Митрополита Московского Макария, утвержденных Святейшим Синодом, – a) п. 4-й: „Второй премии (в 291 р.) удостаиваются лучшие из сочинений, написанных на степень магистра, если эта степень получена в Московской Духовной Академии, и если автор сочинения окончил курс в сей же Академии. Воспитанники Академии, получившие за свое кандидатское сочинение премию Преосвященного Митрополита Литовского Иосифа (в 165 р.) или премию протоиерея Невоструева (в 200 р.), уже не имеют права на получение премий Преосвященного Митрополита Макария за свое магистерское сочинение, если оно составляет только переделку кандидатского“. б) п. п. 10–11: „Ежегодно в январском заседании Совета каждый член Совета может предложить, какое из сочинений, напечатанных наставниками Московской Духовной Академии в прошедшем году, он считает заслуживающим премии, при чем он должен представить письменное указание главнейших достоинств сочинения. В том же заседании

—31—

решается вопрос, какие из сочинений, за которые в прошедшем году авторы их удостоены в Московской Духовной Академии степени магистра, могут быть, сообразно с изложенными в 4 и 5 §§ условиями, допущены к соисканию премии“. – 2) Из бывших воспитанников Московской Духовной Академии в 1905 году утвержден Святейшим Синодом в ученой степени магистра богословия, согласно удостоению Совета Академии, священник Московской Сергиевской, в Рогожской, церкви Иоанн Орфанитский, представивший и удовлетворительно защитивший диссертацию под заглавием: „Историческое изложение догмата об искупительной жертве Господа нашего Иисуса Христа“, Москва, 1904 г. – Диссертация эта представляет собою переработку его кандидатского сочинения на тему: „Первосвященническое служение Иисуса Христа“, за которое о. Орфанитскому, по определению Совета Академии от 8 декабря 1878 года, присуждена была премия Митрополита Литовского Иосифа в 165 рублей. – 3) Положения о премии Епископа Курского Михаила § 7: „Сочинения поступают на соискание премии только следующим порядком: ежегодно, ко времени январского заседания Совета, каждый преподаватель Академии может внести в Совет, чрез председателя Совета, предложение, какое из сочинений, напечатанных в прошедшем году, он находит заслуживающим премии, причем представляет письменное указание достоинств сочинения“.

Определили: 1) Труды заслуженного ординарного професссора Академии М.Д. Муретова („Древнееврейские молитвы под именем Апостола Петра“) и ординарного профессора С.С. Глаголева („Из чтений о религии“) иметь в виду при назначении в мартовском собрании Совета премий Епископа Курского Михаила и Митрополита Московского Макария – за лучшие печатные труды наставников Академии. 2) Присуждение премии Митрополита Московского Макария за лучшие магистерские сочинения воспитанников Академии в 291 рубль отложить до следующего года.

XII. Предложение Преосвященного Ректора Академии:

„Определением Совета Академии от 3-го сего февраля исправляющий должность доцента Академии по кафедре психологии П.П. Соколов, по удовлетворительном защищении представленной им диссертации, утвержден в ученой сте-

—32—

пени магистра богословия. – Принимая во внимание долговременную, полезную службу и. д. доцента П.П. Соколова (с 16 августа 1888 года по 16 августа 1889 года – в звании профессорского стипендиата; с 15 сентября 1889 года и до настоящего времени – в должности доцента по кафедре психологии), считаю долгом предложить Совету избрать его на свободную ныне в Академии (за назначением экстра-ординарного профессора М.М. Тареева ординарным профессором) вакансию экстраординарного профессора.

Справка: 1) По § 46 устава духовных академий: „Экстра-ординарными профессорами могут быть и имеющие степень магистра богословия“. 2) По § 81 лит. в п. 4 того же устава „избрание кандидатов на должности профессоров“ значится в числе дел Совета Академии, представляемых, чрез Епархиального Преосвященного, на утверждение Святейшего Синода.

Определили: Избрать и просить ходатайства Его Высокопреосвященства пред Святейшим Синодом об утверждении со дня избрания, т. е. 4 февраля 1906 года, исправляющего должность доцента Академии по кафедре психологии, магистра богословия, П.П. Соколова в звании экстра-ординарного профессора Академии.

На сем журнале резолюция Его Высокопреосвященства: „1906 г. Февр.22. Утверждается“.

21 февраля 1906 года. № 8

Присутствовали, под председательством Ректора Академии Евдокима, Епископа Волоколамского, ординарные и экстраординарные профессоры и прочие преподаватели Академии, кроме: о. Инспектора Академии Архимандрита Иосифа, ординарного профессора М.Д. Муретова, экстраординарных профессоров – В.Н. Мышцына, И.Д. Андреева и П.В. Тихомирова, исправляющих должность доцента – Е.А. Воронцова и иеромонаха Серафима (Остроумова) и временного преподавателя – заслуженного ординарного профессора Н.Ф. Каптерева.

Слушали: I. Сданный Его Высокопреосвященством с надписью: „1906 г. Февр. 16. В Совет Московской Ду-

(Продолжение следует).

—33—

—34—

—35—

—36—

—37—

—38—

—39—

—40—

2) Из духовно-учебных заведений:

3) Единовременные пожертвования:

4) От почетных членов:

—41—

5) От пожизненных членов:

6) Список остальных жертвователей на нужды Братства³⁰⁰²

—42—

—43—

—44—

—45—

—46—

—47—

—48—

—49—

В числе взносов действительных членов оказалось при печатании отчета пропущенным в надлежащем месте пожертвование в количестве 5 рублей на бывших воспитанников Академии – законоучителя 2-го Московского кадетского корпуса о. протоиерея Михаила Михайловича Воздвиженского, по шнуровой книги прихода на 1905 год казначея Братства значащееся под № 75-м, по шнуровой книги для записи действительных Членов секретаря Братства – под № 12-м.