Слово перед панихидой, по получении известия из Петербурга о кончине там Преосвященнейшего Кирилла. Архиепископа Подольского;

сказано в Каменец-Подольском соборе 10 апреля 1841 г.

Поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие ихже взирающе на скончание жительства, подражайте вере их

(Евр. 13:7)

Недавно мы воспоминали здесь смерть Христову, источившую всем жизнь и нетление: а ангел смерти в ту самую минуту²⁷ восхитил от нас нашего ангела, дабы переселить его из мира дольнего в мир иной. Недавно, поклоняясь славному воскресению Жизнодавца, мы воспевали дарование жизни всем сущим во гробех, и торжественно восклицали с Церковью: где ти смерте жало (Кор. 15:55): а наш отец и пастырь, уязвленный жалом смерти, лежал во гробе бездыханный и уже тридневный²⁸. Какое неожиданное извращение надежд и ожиданий! Мы думали, что наш святитель возвестит нам радость воскресения Христова и преподаст мир Воскресшего, хотя издалече, но сый еще на земле, а он препосылает нам благодать и мир уже с неба от Сущего, и Иже бе, и Грядущего (Апок. 1:4). Мы надеялись, что наш отец, оставив сонм иерархов-первосвятителей, поспешит возвратиться в свой град к оставленным чадам, а он ускорил отшествием к Отцу духов и всякой плоти, переселился в Иерусалим небесный и присоединился к лику святителей, блаженствующих пред лицом Божиим.

Итак, сетующая паства Подольская, не стало у тебя Кирилла, – сего доблестнейшего архипастыря, ynacaвшего тебя жезлом кротости на воде покойне. Ты не узришь более светлых очей кроткого лица его; не услышишь из сладкоглаголивых уст его святых истин откровения; не облобызаешь преподобной десницы, которую он возносил к престолу благодати, дабы низводить на тебя благословение Божие. Не напрасно же ты, подобно дщери Сионовой в годину пленения, была вся в слезах и сетовании, когда он, в последний раз, глаголил к тебе слово, это предсмертное завещание²⁹. Твои мрачные предчувствия сбылись, и тебе ничего не остается в утешение, как творить о нем память с похвалами и среди благословений, – творить память и следовать тем внушениям, которые он завещал тебе, как неоцененное наследие. Сего требует от тебя и долг признательности к блаженно-почившему, и заповедь Апостольская: Поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие, ихже взирающе на скончание жительства, подражайте вере их.

И одной ли вере мы должны подражать, братия, в достоублажаемом архипастыре? Одной ли вере, которая сияла в нем, как чистый свет, могущий не только просветить, но и утвердить и умудрить на пути к царствию Божию? Одной ли вере, которая, будучи в нем тверда, как камень, соделывала его столпом Церкви и оплотом православия? Одной ли вере, живой и деятельной, которая поддерживала и укрепляла его среди всех болезней, сколько мучительных, столько же и непрерывных³⁰. О, если кто, то сей подвижник веры, мог повторять слова св. Павла, прилагая их к себе в известном отношении: аз язвы Господа Иисуса на теле моем ношу (Гал. 6:10), и между тем присно радуюся во страдании моем (2Кор. 6:10), ибо нектому аз живу, но живет во мне Христос; a еже ныне живу, верою живу в Сына Божия (Гал. 2:20). Припомните, братия, его девятилетнее святительство среди нас, и вы согласитесь, что вера, сопровождаемая иными добродетелями Евангельскими, по преимуществу соделывала его тем образом для верных, который начертывал, и которого требовал св. Павел от Тимофея, пиша к нему: образ буди верным словом, житием, любовью, духом, верою, чистотою (1Тим. 4:12).

Образ словом. Нужно ли говорить о сем? Кому неизвестно, что высокое дарование слова, растворенного солью благодати (Кол. 4:6), и проистекающего из внутреннего помазания, есть такая черта образа почившего иepapxa, которая возводит его на степень добрословеснейших витий Церкви отечественной? Кому неизвестно, что почивший о Господе, вскормленный от пелен матерних словесы веры и добрым учением (1Тим. 4:6), до того не нерадел о своем даровании, жившем (1 Тил. 4:14) в нем, что несмотря на свою болезненность, не совершал, почти ни одной службы Божией, без произнесения слова. Его природное слово, присно пропитываемое Словом Божиим и умащаемое помазанием от Святого (1Иоан. 2:20), до того развилось и усовершилось в нем от непрерывного прилежания слову и учению (1Тим. 5:17), что нередко достаточно было для него нескольких минут, между правилом и литургией, чтобы приготовить и сказать слово самое полное и назидательное. И не одна страна Подолии повсеместно была орошаема и напояема от него животворными струями слова и учения Евангельского: область Вятская, в меньший период святительства там сего человека Божия, но не в меньшем обилии, питалась от уст его глаголами живота вечного. Да и для всех сынов веры не составляют ли его слова и поучения обильный и чистый источник назидания духовного? Вся жизнь покойного посвящена была слову и учению. Посему-то, будучи для верных образ словом, вместе с тем он был образ и житием.

И было чему поучиться в мирной и безмятежной жизни приснопамятного пастыря. Кто не помнит, с какой неутомимостью заботился он о благе паствы своей и о спасении пасомых? С каким терпением и мудростью воспитывал и утверждал он чистую и св. веру среди православных, не нарушая мира и единения и с неправославными? С какой ревностью побуждал он к сооружению св. храмов и к боголепному украшению их во славу Божию? С каким сочувствием и любовью облегчал он тяжкую долю вдов и сирот? Но я не говорю о сем, потому что все подобные черты жизни святителя более или менее общи ему почти со всеми иерархами нашей Церкви. Между тем, в светлой жизни его отражалось много особенностей. Кто, например, не помятует, с кикой готовностью и беспристрастием помогал он бедным и страждущим, и не только ближним, по выражению Апостола, но и дальним (Еф. 2:17), не только своим по духу веры Христовой, но и чуждым, – тем, иже не суть от двора (Иоан. 10:16), Христова³¹? С какой опытностью руководил он в воспитании духовного юношества и в приготовлении его на дело служения Господеви? С какой приветливостью и дружелюбием принимал он всех и каждого без различия званий и отличий внешних? Но если что особенно поучительно для нас в отшедшем пастыре, не только как в святителе, но и в христианине: то по преимуществу его безыскусственная простота и трезвенность в образе жизни, его беспримерная кротость и незлобие и наконец его молитвенное настроение духа, и непрерывное углубление в св. тайну искупления. Евангелие, – эта книга неизреченной любви и милосердия Божия к роду человеческому, – всегда было, не в уме только и сердце его, но и в устах, и в руках. Как любил он прочитывать от начала до конца это слово жизни и спасения, сопровождая чтение благоговейным размышлением и молитвенным воздыханием! И не виды земные, свойственные сынам века сего, побуждали его к такой богоугодной деятельности, не дух любочестия и суетной славы двигала его сердце к столь подвижническому житию, но любовь к Богу и ближнему, любовь чистая, как злато, искушенное седмерицей.

С каким самоотвержением предавал он всего себя в волю Божию при всех обстоятельствах жизни³²! С какой любовью лобызал он десницу Господню и благословлял имя Отца небесного не только в здравии и благоденствии, но и среди недугов и озлоблении! Сами стенания его в крайнем изнеможении плоти были не что иное, как молитвенные возношения сердца его, проникнутого всецелой любовью к сладчайшему Иисусу. Как олень на источники водные во дни зноя, так бессмертный дух его всегда желал и устремлялся во дворы Господин, к Богу крепкому и живому. Внимательному оку нельзя было не видеть, с каким услаждением и радостью приготовлялся он к совершению бескровного священнодействия, какой внутренний, благодатный мир осенял чело его, исполненное святых мыслей и чувств. А в минуту приобщения пречистых таин, когда он истее соединился с возлюбленным Господом – в эту минуту – и невнимательное око могло усматривать на лице его, подобно как на лице Моисея, некое отражение внутренней полноты благодатной, некий как бы отблеск того огня любви божественной, которым горело в нем сердце его.

Удивительно ли после того, что ублажаемый святитель, являя в себе образ словом, житием, любовью, был в тоже время образ, для нас и духом, и чистотой. Лютый недуг, как некий ангел сатанин, с ранних лет не преставал озлоблять его до самой кончины. Но по мере того как страдала и изнемогла уязвляемая сим недугом скудная плоть его, бессмертный дух его как бы выгорал и очищался, более и более отрешаясь от суетной привязанности к чувственным наслаждениям и прилепляясь Господеви. И не от того ли, блаженная душа его так ясно зрела и возвещала нам Бога и тайны царствия Божия, что, живя по плоти, не по плоти ходила и мудрствовала, –не от того ли, что плоть и сердце его благоукрашены были одной из высочайших добродетелей Евангельских – чистотой? Согласен, братия, что сердце человека глубоко, и кто познает его (Иер. 17:9); согласен, что советы души нашей суть тайна, запечатленная для нас самих и доведомая одну лишь Всеведущему: за всем тем, нельзя же было не применить, какой чистотой исполнены были все дела и намерения почившего в Бозе иерарха, каким незлобием и девственностью отзывались все его беседы и разглагольствия, каким бесстрастием сеяли все его мысли и чувствования. А посему отнюдь не оскорбим св. истины, если с уверенностью скажем, что присноблаженный архипастырь стяжал, по благодати Божией, сердце чисто и совесть непорочну предо Богом же и человеки.

Такова была жизнь, или лучше, некоторые черты жизни последнего из Ангелов Церкви Подольской! Она кратка, но светла и поучительна. Светла, как стезя, образуемая в небе падением звезды; поучительна, как живая книга, исписанная примерами благочестия и завещанная нам в наше спасение. Действительно, мы для того и припоминаем о ней, чтобы подражать святой вере, кротости, терпению, незлобию, любви, бесстрастию и чистоте незабвенного святителя. При отшествии своем от нас, он обещал, подобно Апостолу Петру, памятовать о нас присно и по исходе своем (2Петр. 1:15), и – верно – исполнить обещанное, если мы будем достойны сего памятования, идя по следам его. Так любивший нас в мире сем, конечно, не престанет любить и в мире горнем, если сами мы возлюбим елика суть истина и честна, елика праведна и доброхвальна (Филип. 4:8). Для любви, как и для духа, нет ни смерти, ни разъединения. Бессмертный дух усопшего, тем с большим дерзновением теперь будет ходатайствовать о наших грехах и о людских невежествиях, чем ближе к престолу благодати. И как это утешительно для сердца, пораженного горестью, но исполненного веры в бессмертие и заслуги Искупителя! Сим-то утешением мне и надлежало бы заключить наше печальное слово. Но увы! Я заключаю его тем, что должно усугубить нашу скорбь и сетование, заключаю извещением, что и другой архипастырь наш, преосвященейший Евгений, скончался³³.

Да, братия, в этот святитель Божий по долговременной болезни, оставил скорбную юдоль мира сего и переселился с миром в обители наднебесья. Лишение неожиданное и ужасное! И что это значит? Испытание ли только веры нашей, или гневное напоминание нам об умножении наших грехов, или же и само проявление гнева Божия открывающегося с небесе на наши неправды (Рим. 1:18)? Да, св. судьбы неисследимы. Но во всяком случае бояться должно, не есть ли это и над нами исполнение той страшной угрозы, коей претил некогда Бог через Пророка народу Иудейскому; се владыка Господь сил отъимет от Иерусалима и от Иудеи крепкого, и судию, и пророка, а смотреливаго и старца (Ис. 3:1,2). В тринадцать дней у одной паствы отъемлются два архипастыря. Очевидно, что такое быстрое и неожиданное отъятие не может быть знамением благоволения Божия к пасомым: за поражением пастырей следует распужение и расточение овец стада.

Что же сотворим, братия? Поспешим, поспешим воспрянуть от той убийственной греховной дремоты, от коей св. Промысл хочет возбудить нас случившимися событиями. Приникнем к себе самим, всмотримся со светильником совести и слова Божия в тайную клеть сердца нашего и подумаем, не наши ли грехи особенно взошли на небо, и не они ли движут правду Божию к развитию над этой страной бичей гнева небесного?

Древний Израиль при подобных случаях раздирал ризы свои, и повергаясь в прах перед лицом Бога вышнего, взывал к нему: согрешихом Господи, и беззаконновахом, отступивши от Тебе: но не предаждь нас до конца и не остави милости Твоея om нас, Авраама ради возлюбленного Тобою (Дан. 3:29,34,36).

И нам, возлюбленная братия, ничего более не предлежит, как смириться под крепкую руку Божию (1Петр. 5:6) и вознести из глубины сердца сокрушенного подобное же моление: Мы согрешили пред Тобой, Премилосердный Господи! Помилуй нас и пощади Твое создание. Мы согрешили и недостойны Твоей милости, но помилуй нас за молитвы отшедших к Тебе отцов наших. Упокой и ублажи их во светлостях святых Твоих; а на оставленный ими виноград призри с небесе, Боже сил, посети (Псал. 79:15.) его милостью Твоей, и изведи скорее на эту духовную ниву делателей мудрых, мирных, здравых, долгоденствующих. Аминь.