Слово перед присягой, в день Преполовения, по случаю открытия земских учреждений и избрания для них членов; произнесено в Херсонском соборе в 1867 г.
Явление ваше, возлюбленная о Христе братия, в этом святилище молитвы, –явление в необычном количестве нарочитых мужей, нарочито призванных из всех сословий губернии, заставляет предполагать, что оно, кроме обычного молитвословия, подобающего настоящему дню и месту, имеет целью нечто необычное. Действительно. Вам предлежит дело, с одной стороны, доброе и святое, а с другой, новое и весьма важное по своим последствиям.
И вот вы, как силы света и благодати, первее всего прибегаете ко храму святому, чтобы здесь, перед лицом Отца светов, самое начало дела благого освятить молитвой, и молитвой же испросить на себя и на него благословение от самого Престола благодати.
Затем, вы имеете, здесь же, изречь клятвенное обещание, призывая во свидетели Бога, Творца вселенной, что в предлежащем вам деле вы хотите и должны поступать не по влечению страстей, присущих сердцу неотрожденному, не по духу мира лукавого, действующему в сынах века сего, и не по корыстным видам благ временных и тленных; но по духу Евангелия Христова, по духу этой святой книги вечного завета, или же лучше, по духу самого Христа, который вселяясь верою в сердца наша (Еф. 3:17), живет и действует во всех присных Богу и святых.
Очевидно, что такая цель вашего пришествия под кров сего дома Божия, не только сугуба, но и сугубо свята и назидательна. И если когда, то конечно в час сей, не умедлит Святой Израилев приосенит вас от высоты небесной и миром, и благословением, если только сами вы изыщете сего дара небесного, с тем же чувством веры, которое и сердца, и стопы ваши подвигло и направило к подножию сих св. алтарей.
Благословение, ниспосылаемое земнородным свыше, есть плод крестных заслуг Единородного Сына Божия. И как, кроме имени Иисуса Христа, нет иного имени под небесем, о нем же подобает спастися (Деян. 4:12): так это же имя Христа Спасителя есть единственное, о коем благословлялись и благословляются все языки и племена земные (Гал. 3:14). Итак, чем непоколебимее, искреннее и живее будут в вас вера в заслуги Искупителя, тем любвеобильнее благой Отец поможет нам в начинаемом деле: тем неукоснительнее излиет Он на вас от Духа своего (Иоил. 2:28.), чтобы озарить в вас умы к созерцанию истины, укрепить волю в стремлении к доброму и святому, и водворить в сердцах ваших мир, согласие и взаимную любовь, столь необходимые в устроении общественного блага.
Да, братия мои! Живая вера есть приемный орган благословения Божия (Гал. 3:14), особенно когда она сопровождается смирением и преданностью в волю Господню. Глубокое смирение, – эта Евангельская нищета духа, собственно говоря, составляет прямое условие на получение блаженства в небе царствия Божия: блажени нищие духом, яко тех есть царствие небесное (Мф. 5:3), но посему же самому, смирение есть неотъемлемое условие и всякого Евангельского дела, коим приобретается царствие; при нем и сама вера в нас возвышается и становится действеннее и спасительнее. Святое смирение есть как бы некая сила, незримо привлекающая на землю благоволение неба и благодать Всесвятого.
Мир природы и царство благодати составляют одно царство Божие, а между тем, они во многом различны и противоположны. Там, в царстве природы, и громы небесные и дожди плодотворные привлекаются высотами и пиками гор и утесов, а здесь как бы наоборот. Здесь благодать Божия и благословение преимущественно нисходит на одни лишь глубины и удолия земные. Здесь, в царстве Христовом, не таланты блестящие и знания тайн сокровенных, не род знатный и громкие титулы, не власть высокая, и не красота величавая, а крепкая вера в Господа Спасителя мира, глубокое смирение перед Его неисповедимыми судьбами. Евангельская простота и незлобие, благодушное терпение правды ради, и всецелая преданность в волю Отца небесного, – вот что низводит от небесе святого милость и благословение Божие, и низводит в обилии росы Ермонской, сходящей на горы Сионския (Псал. 132:3). На кого воззрю, говорит Господь у Пророка, и как бы Сам же ответствует; токмо на кроткого и молчаливого, и трепещущего словес Моих (Ис. 66:2). И опыт всех веков свидетельствует, что действительно, очи Господни и взор благоволения небесного приникают только на боящихся Господа (Ис. 32:53).
О, да приникнет любвеобильный взор Отца небесного и на вас возлюбленные братия, да приникнет, но мере того, как и ваши очи и сердца будут устремлены к Нему молитвенно, в духе веры и смирения. Живой и смиренномудрый дух веры, сердечного умиления и преданности в волю Божию пусть воспламенит в вас молитву нашу, и исправит ее, яко кадило пред Господом; тогда благословение пренебесное почиет на вас и на главах ваших, – почиет на наших входах и исходах, на ваших предприятиях и делах.
Но призвав благословение Господа сил, вы имеете изречь во всеуслышание клятвенное обещание. Что сказать об этом обете клятвы, совершаемом при таком, торжественно знаменательном обряде? По духу Евангелия, для христианина, и не клятвенное обещание, не присяга, чинимая всенародно и перед Евангелием, а простое слово да или нет вполне обязательно и непреложно. Нравственно- обязательна сила наших слов, а тем паче, наших клятв и обетов, первее всего, должна исходить из качества самих действий, подлежащих подтверждению и отрицанию, обещаниям и клятвам. Дело доброе и святое, дело сообразное с законами вечной правды, дело, направленное во славу Божию и во благо ближнего, и без клятв вполне обязательно для каждого из нас, лишь бы оно было доступно. Но дело порочное и безнравственное, при всех обязательствах и клятвах, настолько же остается не обязательным, насколько и сами клятвы безрассудны и богопротивны.
Что ж это за дело, составляющее предмет нашей присяги? Что за дело, которое вы клятвенно обещаете выполнить во всей чистоте вашей совести? Это есть избрание из среды вас самих достойных деятелей, не говорю, более благонамеренных, но более способных и готовых к тому новому поприщу общественной службы, которое призвано необходимым, чтобы расширить, возвысить и упрочить благоденствие России. Может ли же быть что выше, благороднее и святее подобного дела для нас, русских?
Итак, доблие мужи, мы имеем право думать, что нравственная сила, движущая вас к решимости добросовестной, честной и благородной, уже извлечена нами прямо из сущности самого дела, – извлечена потому, что сама череда нового служения, указуемая богомудрой волей Монарха нашего, конечно уже рассмотрена вами, взвешена, измерена и найдена вполне законной, благотворной, и даже необходимой в общем строю государственного управления. Если же польза и необходимость нововводимого учреждения для нас несомненны; то можете ли вы, оставаясь верными своему званию, не желать и не стремиться споспешествовать всеми силами благим намерениям Царя-Самодержца? Итак, опять, мы не без права думаем, что сознание верноподданического долга, на нас лежащего, так в вас живо, глубоко и обязательно, что вы уже произнесли в себе самих св. обет действовать в будущих собраниях с полным самоотвержением, имея в виду благо отечества, волю Цареву и славу Божию. Но еще более мы думаем, и даже уповаем, что тот св. обет, который изречен вами в глубине сердца, уже созрел в вашей совести в воле, в вашем духе и стремлениях, созрел до того, что вам ничего теперь не остается, как только высказать его вслух Церкви, и затем приступить к делу.
Вот чем, собственно, должна быть в устах ваших та присяга, к которой вы готовитесь! Она должна быть в вас открытой исповедью, свободным изнесением из сердца и заявлением, во услышание всех, тех святых чувств и решимости, которые, с избытком наполняя вашу душу, должны излиться из ней как бы сами собой. Она должна быть внешним дополнением, через слово устное, той присяги внутренней, которая в глубине духа вашего уже изречена перед очами и слухом Сердцеведца. Скажу более: она должна быть для вас чем-то в роде особенного завета между вами и Богом, – завета частного и кратковременного, но тем не менее святого и досточтимого, – завета, с одной стороны, налагающего на вас новое обязательство и новую ответственность, а с другой, – дающего вам новое освящение, новый дух и новые силы к точнейшему выполнению обещанного.
Кто не испытал, что клятвенное призывание страшного имени Бога духов и всякой плоти, само собой и как бы невольно возбуждает в душе верующей молитвенное движение, направленное к умилостивлению Владыки живота и смерти и к испрошению от Него помощи в ограждение от клятвопреступления? А что благой Отец, при столь напряженном возношении к Нему ума и сердца, не укоснит предварить своей благостыней вопиющих к Нему о подкреплении в деле святом: это столько же не подлежит сомнению, сколько и то, что христианская клятва всегда имела и имеет весьма высокое значение в деле Евангельского поклонения Богу в духе и истине. Ибо, что такое клятва? Клятва благоговейно данная и свято хранимая, есть хвала Богу вышнему, славословие имени Его, торжественная проповедь о его невидимых совершенствах; но клятва даемая презорственно и только для того, чтобы достигнуть через нее известных целей, есть дерзкое посягательство на уничижение боголепной славы Господа Вседержителя, – есть нечестивое отрицание в Нем могущества и святости, и наконец, явное оскорбление величества Божия как бы в самом существе Его. Дивно ли после сего, что не только суд Божий страшно претит клянущимся во лжу и угрожает им отмщением до смерти (Зах. 5:3), но и суд человеческий немилосердно преследует и карает бесчестных клятвопреступников? Да! Сего требует святость законов: сего требует ограждение общественной безопасности и благоденствия; сего требует величие имени Божия.
Вознесем же, братия, молитвы и моления к премудрому Промыслителю мира и судеб человеческих, да благословит Он – Благой вас самих и ваши благие начинания, и да увенчает их исходом вожделенным. Да сподобит вас с подобающим благоговением, и как бы едиными устами и единым сердцем, изречь, а потом и исполнить слово клятвенное, – исполнить не по внешней только букве и форме, но и по внутреннему духу его, и по всему благому и премудрому намерению Благочестивейшего Государя нашего, Августейшего Отца народа Русского. Аминь.