Глава 4. Исправление богослужебных книг

В главе 2-й мы рассматривали дискуссию о языке богослужения главным образом в аспекте спора «славянский или русский». Как уже упоминалось (см. выше, с. 90), большинство тех участников дискуссии, которых мы условно называли «консерваторами», считали необходимым полное или частичное исправление существующего текста богослужебных книг. На предложениях такого рода, а в особенности на практических мероприятиях церковной власти в этой области, предпринятых в предсоборный период, мы подробнее остановимся в настоящей главе.

Известно, что необходимость исправления, а то и нового перевода богослужебных книг признавали многие русские церковные деятели XIX века. В их числе – святители Феофан Затворник и Иннокентий Московский, епископ Екатеринославский Августин (Гуляницкий), протоиереи Александр Невоструев, Тарасий Серединский, Михаил Боголюбский, Сергий Смирнов, профессор МДА А.П. Голубцов и другие⁴⁸². Предпринимались и практические шаги к исправлению книг со стороны Высшей церковной власти – но столь вяло и нерешительно (ввиду настороженного отношения консервативной части иерархии и верующих), что многолетняя деятельность Комитета, учрежденного в Москве святителем Иннокентием в 1869 году, а потом Особой комиссии в Санкт-Петербурге (1881–1885) не увенчалась заметными результатами (см. выше, с. 85). Продолжительные труды частных лиц по выявлению мест, нуждающихся в исправлении (о. А. Невоструева) или по созданию новых церковнославянских переводов (епископ Августин⁴⁸³) не получили никакого официального церковного отклика и потому фактически были похоронены.

Кроме того, даже среди сторонников исправления отсутствовала ясность относительно программы книжной справы. Протоиерей Невоструев видел главную задачу исправления в устранении ошибок перевода с греческого подлинника. Епископ Августин и одобривший его переводы святитель Феофан больше думали о повышении удобопонятности славянского текста для русского богомольца за счет упрощения и некоторой русификации синтаксиса, удаления «устарелых» слов, то есть не находящих параллелей в русской лексике или имеющих в русском языке другое значение. Н.И. Ильминский, напротив, считал желательным возвращение к древнейшим формам славянского языка, восходящим ко временам святых Кирилла и Мефодия.

В начале XX века дискуссия о книжной справе получила новый импульс в связи с началом подготовки Собора.

Самыми заметными публикациями, появившимися еще до начала собственно предсоборного периода, были статьи о. Иакова Извекова, М.В. Добронравова и протоиерея Димитрия Мегорского, которые стремились привлечь внимание церковной общественности к неудовлетворительному состоянию текста богослужебных книг.

Извеков, ссылаясь на программную статью епископа Августина1, вполне соглашался с предложенной в ней программой исправления перевода богослужебных книг (замена архаичных слов, отказ от «неприятного смешения греческого синтаксиса с славянскими оборотами речи и даже преобладания первого» и устранение многочисленных неточностей, искажающих смысл перевода) и призывал поскорее приступить к новой книжной справе, предлагая и некоторые образцы возможных исправлений2.

В опубликованной анонимно год спустя статье преподавателя Харьковской духовной семинарии М.В. Добронравова также повторялись ссылки на епископа Августина и Феофана Затворника и предлагалась методика книжного исправления, в общих чертах схожая с извековской:

1 Августин, еп.

2 Извеков. Неотложное дело. В статьях 1902 года о. Извеков выступал только за исправление славянского перевода; позднее он предлагал допустить в богослужение и русские переводы наиболее трудных для понимания текстов (см. выше, с. 115).

1) исправить ошибки перевода с греческого;

2) «чисто славянские слова, редко встречающиеся и потому непонятные нам, а также и слова, употребляющиеся у нас, русских, в ином значении, чем в славянском языке, можно заменить синонимическими словами, общими русскому и славянскому языку и для нас понятными»;

3) «несколько изменить расположение слов в церковном тексте, сообразно с русской конструкцией речи»;

4) в некоторых местах заменить двойной винительный и двойной именительный творительным падежом;

5) полные и краткие прилагательные выбирать вне зависимости от наличия члена в греческом оригинале;

6) дательный самостоятельный в некоторых случаях передавать придаточным предложением;

7) повсеместно опустить местоимения иже, яже, елее в значении греческого члена⁴⁸⁴.

Программу Добронравова можно назвать некоторым синтезом воззрений епископа Августина и Н.И. Ильминского. У последнего был позаимствован тезис о замене церковнославянских слов и форм русскими как «порче» славянского языка, который, будучи языком мертвым «не допускает в себе каких-либо особенных изменений, сравнительно с его прежним видом». Августин иногда допускал подобную правку. По мнению Добронравова, слова, нововведенные епископом Екатеринославским в церковнославянский язык (например, замены вредныя увечным, работа рабство, удобрение украшение, преимущ превосходящ, ум разумение и т.п.), должны восприниматься как «руссизмы, имеющие право существовать в церковнославянском языке не в большей степени, чем барбаризмы», к каковым он относит греческие слова (есмирнисмено вино, иматисма, сударь, епендит). Практической реализацией этой программы стала серия исправленных переводов, опубликованных Добронравовым в 1903–1910 гг.⁴⁸⁵ К сожалению, эти тексты, как и переводы Августина, не стали предметом широкого обсуждения⁴⁸⁶. Церковная власть никак не откликнулась на их появление.

В 1904 г. была опубликована статья о. Д. Мегорского, в которой автор пытался убедить церковную общественность в необходимости «сознаться, «гордость всякую отложше», что в этих [славянских богослужебных. – Н.Б.] книгах не все обстоит благополучно»⁴⁸⁷. Аргументы в основном совпадали с доводами Извекова и Добронравова. Длинный список ошибочно переведенных или не поддающихся уразумению мест из богослужебных книг и прежде всего из Постной Триоди завершался словами:

Представленного материала, думаем, вполне достаточно, чтобы придти к тому заключению, что пересмотр и исправление нашей Постной Триоди – дело неотложное и пренеобходимое!⁴⁸⁸

Статья не осталась незамеченной. Между прочим, высказанное в ней замечание о смысле Херувимской песни – что глагол δορυφορέω означает вовсе не носить на копье (копьях), но ходить (охранять, сопровождать) с копьем, а потому как само слово дориносимый, так и его расхожее толкование (про воинов, которые будто бы поднимали на копьях и щите императора) являют яркий пример вкравшейся по недоразумению нелепицы⁴⁸⁹ – облетело страницы многих духовных журналов и послужило причиной немалого конфуза для законоучителей⁴⁹⁰.

В 1905 г., в ходе дискуссии о предстоящем Соборе, публикации в пользу исправления богослужебных книг, естественно, активизируются. Выдающийся петербургский миссионер, создатель Александро-Невского общества трезвости священник Александр Васильевич Рождественский (1872–1905) заявил на страницах редактируемого им журнала:

Большое горе Православной Церкви заключается и в том, что до сих пор мы принуждены петь каноны, стихиры и другие церковные песнопения в таком дурном славянском переводе, что большинство молящихся ничего не понимает. Надо исправить текст, приблизить его к пониманию молящихся⁴⁹¹.

Сочувственные отзывы критики встретила опубликованная в 1905 г. под псевдонимом София Благодушная повесть «Как он пошел в народ»⁴⁹². Слабая в художественном отношении, книга, однако, привлекла внимание читателей благодаря тем рассуждениям о церковных реформах, которые автор вложил в уста главного героя повести псаломщика Андрея Одинокого. Затронут здесь и вопрос о богослужебных книгах:

Наше богослужение слабо действует на народ. (...) Прежде всего (...) тут играет роль то обстоятельство, что наши богослужебные книги заключают в себе много слов и выражений, не только непонятных народу, но непонятных нам самим, церковнослужителям. (...) Если мы многих выражений не понимаем, то каково же верующему народу слушать все это? Ведь подумайте только, что значит стоять в церкви и не понимать больше половины того, что там говорится! Неудивительно, что народ скучает в церкви. (...) Но зачем же никто не исправит наших богослужебных книг? Почему Церковь наша, российская, так долго держит этот вопрос под спудом? (...) Неужели нельзя поручить это дело нашим духовным академиям или правщикам при синодальных типографиях (...)? Сколько столетий нам еще придется ждать ясного и понятного для всех богослужения? (...) Ведь мы таким образом теряем интеллигенцию, теряем наиболее размышляющих людей из народа⁴⁹³.

Особый интерес представляют суждения об исправлении богослужебных книг, напечатанные в 1906 г. в составе четырехтомного собрания Отзывов епархиальных архиереев по вопросу о церковной реформе⁴⁹⁴.

Наиболее подробную программу действий предложил епископ Нижегородский Назарий, для убедительности поместивший в своем отзыве пространный перечень не поддающихся разумению или неверно переведенных мест из наших богослужебных книг. Далее владыка писал:

После патриарха Никона, книжные исправления которого кончились так печально для Русской Церкви, дело книжной справы как будто совсем упразднено; по крайней мере, об нем никому ничего не известно. Да и на деле видно, что нет ныне организованной справы. Правда, замечаются исправления в некоторых новых изданиях; но видно, что они делаются случайно, по чьему-то личному усмотрению и произволу, без определенного плана и системы и весьма разнообразно. Такими исправлениями церковно-богослужебные книги не улучшаются, а несходство их все более и более увеличивается.

Ввиду всего изложенного, признается настоятельно необходимым безотлагательно организовать дело исправления церковно-богослужебных книг, поставив его на широких и свободных научных началах и вверив ученым профессорам, пастырям Церкви и просвещенным благочестивым мирянам. Исправления эти должны иметь ту главную цель, чтобы церковно-богослужебные книги сделать вполне удобопонятными современному православному русскому народу. Руководясь этой целью, справщики должны совершенно отрешиться от прежнего пристрастия к строю греческой речи и изложить церковные чтения и песнопения применительно к строю и складу современной русской речи, не нарушая, однако, общего склада славянской речи и свойственной ей музыкальности. (...) Справщики едва ли обратят внимание на все то, что подлежит исправлению в церковно-богослужебных книгах со стороны их содержания. Поэтому признается необходимым, чтобы предварительно были опрашиваемы относительно этого предмета приходские священники и чтобы исправления, прежде окончательного утверждения и издания, публиковались для возможной критической проверки обществом⁴⁹⁵.

Следом за Отзывами в 1906 г. появился целый ряд публикаций, призывающих безотлагательно приступить к исправлению богослужебных книг⁴⁹⁶. Во многом они служили ответом авторов более консервативного направления на возбуждение в печати и на епархиальных съездах вопроса о литургическом употреблении русского языка. В частности, профессор Н.В. Покровский (см. выше, с. 76) предлагал:

Нужно исправить славянский текст богослужебных книг и устранить его неудобовразумительность там, где это необходимо. Это не будет реформа в строгом смысле слова, а лишь исправление неправильностей и неясностей в языке. (Для этой цели) при нашем центральном духовном управлении должны быть учреждены ученые конгрегации или ученый комитет, заключающий в своем составе представителей всех научных дисциплин, имеющих тесное отношение к церковной жизни⁴⁹⁷.

С подобной инициативой почти одновременно выступил также начальник Архива и Библиотеки Святейшего Синода К.Я. Здравомыслов. Еще в 1902 г. его предшественник на этом посту А.А. Завьялов представил Синоду проект положения об Издательском комитете, который, в частности, занимался бы «постепенным и последовательным исправлением в новых изданиях языка книг Св(ященного) Писания, а затем и книг церковно-богослужебных»⁴⁹⁸. Проект, несомненно, был подготовлен Здравомысловым, который занимал тогда должность архивариуса. В 1906 г. он решил напомнить об этом предложении в анонимной статье, которая была помещена на страницах «Церковных ведомостей». Повторяя содержавшиеся в отчете Архива Святейшего Синода за 1901 г. критические замечания о непоследовательных и несогласованных исправлениях, которые вносятся в текст богослужебных книг типографскими справщиками⁴⁹⁹, Здравомыслов отмечал:

Много говорилось и говорится о малопонятных словах и выражениях в тексте богослужебных книг. Но никогда эти толки так не усиливались, и никогда вопрос о пересмотре текста священных и богослужебных книг не выступал с такою настойчивостию, как теперь. Это и понятно. От церковного Собора все ждут решения и этого важного и назревшего вопроса. Одни предлагают совсем устранить из богослужения славянский язык, заменив его русским; другие рекомендуют только упростить славянский язык, для чего – иначе и более правильно перевести непонятные по прежнему переводу слова и выражения в священных и богослужебных книгах. Так или иначе, а сделать теперь что-нибудь нужно будет⁵⁰⁰.

Критика существующей практики внесения исправлений в богослужебные книги вызвала возражения со стороны заинтересованных лиц. Спустя несколько дней после выхода номера со статьей Здравомыслова в редакцию «Церковных ведомостей» поступила заметка старшего помощника справщика Санкт-Петербургской синодальной типографии (СПбСТ) Д. Соколова «Об издании священных и богослужебных книг по благословению Святейшего Синода»⁵⁰¹. Следом за ней из Москвы пришла другая заметка, к которой управляющий Московской синодальной типографией С.Д. Войт приложил письмо с требованием немедленной публикации данного ответа⁵⁰². Представители обеих типографий отрицали произвол справщиков и утверждали, что без тщательного контроля со стороны Синода или уполномоченных Синодом лиц никакие поправки в текст не вносятся. В записке, поступившей из МСТ, кроме того, излагалась точка зрения ее управляющего на вопрос исправления богослужебных книг:

Едва ли кто будет оспаривать, что вопрос о пересмотре богослужебных и священных книг – вопрос назревший; совершенно верно, что вопрос этот чрезвычайно важен и требует серьезного, кропотливого и продолжительного труда. (...) Что касается рассуждений об учреждении Комитета для пересмотра священных и богослужебных текстов, то (...) здесь возникают серьезные возражения. Прежде всего, такой Комитет может быть учрежден при Московской синодальной типографии, которая есть колыбель и доселе главнейшее место печатания священных книг. Москва не только имеет на это полное историческое право, но и представляет все удобства для занятий членов этого будущего Комитета. Ее синодальные книгохранилища (типографское и б(ывшее) Патриаршее) заключают в себе наиболее полное собрание книг старопечатных и, что всего важнее, в них хранятся корректурные экземпляры этих изданий и древние греческие богослужебные рукописи. Будущий Комитет не должен играть роли и даже должен совершенно отказаться от мысли преобразоваться в какое-то главное управление по делам духовной печати. Его единственная задача – пересмотреть все книги библейские и богослужебные и произвести в них необходимые исправления, на основании древних памятников, старопечатных книг и новейших трудов по изучению церковно-библейской истории и археологии. Возлагать же на Комитет какое-то предварительное рассмотрение книг, подлежащих печатанию «по благословению Святейшего Синода», значит бесполезно тормозить и усложнять его занятия и вносить в живое дело мертвый формализм. И за это типографии должны еще взять на себя бремя ежегодного вознаграждения неограниченного количества членов Комитета.

Мотивы С.Д. Войта очевидны: он прежде всего стремился оградить от критики подведомственное ему учреждение и не допустить образования нового органа, который мог бы в чем-то ограничивать его самостоятельность. Комитет по исправлению книг, считал он, вообще-то можно учредить, но ни в коем случае не над Синодальной типографией, а при ней, то есть под контролем ее руководства. Забегая вперед, отметим, что те же соображения и в дальнейшем определяли отношение управляющего МСТ к делу книжной справы. Однако решающего значения позиция Войта уже не имела: прошли те времена, когда он мог опираться, по его собственным словам, на «постоянное, неограниченное доверие и поддержку К.П. Победоносцева»⁵⁰³.

Ни записка Соколова, ни опровержение из МСТ не были опубликованы в «Церковных ведомостях». Сохранились лишь черновые заметки Здравомыслова к ответу на эти критические отклики:

Возвращаемая статья (...) ровно ничего не говорит о необходимости общего пересмотра текста всех священных и богослужебных книг. Между тем этот-то вопрос и стоит теперь перед собором русской церкви. Справиться с этим великим и неотложным делом только и может целое общество ученых, литургистов, филологов и др(угих) специалистов, об организации которого главным образом и говорится в статье № 11-го. (...) Для этого необходим ученый издательский Комитет в Петербурге или в Москве – это безразлично.(...) Помогите двинуть дело общего пересмотра текста всех священных и богослужебных книг и организовать его, – это единогласная просьба и желание всех верующих, это необходимо для блага церкви и для общенародного просвещения⁵⁰⁴.

Вслед за Извековым, Добронравовым и Мегорским, другие авторы также начали выступать с конкретными предложениями по исправлению погрешностей славянского перевода. Например, известный филолог-классик, профессор Московского университета С.И.Соболевский (1864–1963) указывал в 1906 году, что невразумительное диаконское возглашение «премудростию вонмем» представляет собою неверный перевод греческого ἐν σοφίᾳ πρόσχωμεν – нужно: «премудрости вонмем"⁵⁰⁵. В том же году крупнейший церковный историк академик Е.Е. Голубинский (1834–1912) отпечатал на свои средства 100 экземпляров брошюры «К вопросу о церковной реформе»⁵⁰⁶, в которой предлагал, в числе прочего, исправить хотя бы «бросающиеся в глаза частности» в богослужебных книгах, пока не будет предпринят их всеобъемлющий пересмотр (необходимый, с точки зрения автора). Вот некоторые замечания Голубинского:

Ектении диаконские начинаются выражением: «Миром Господу помолимся», – и это «миром» есть собственно бессмыслица, ибо слово «мир» значит тут не общество людей, а согласие, любовь. По-гречески: ἐν εἰρήνῃ τοῦ Κυρίον δεηθῶμεν, и по-русски должно быть: «В мире Господу помолимся» (то есть в мире, в любви между собой...).

Вместо «благодарим Господа» нужно «возблагодарим Господа», ибо по-гречески: Εὐχαριστήσωμεν τῷ Κυρίῳ. (...) «Твоя от Твоих Тебе приносяще о всех и за вся» – нужно: «Твоя от Твоих Тебе приносим всецело (всесовершенно; διὰ πάντα = διαπάντος) и за все. (По-гречески: Τὰ σὰ έκ τῶν σῶν σοὶ προσφέρωμεν κατά πντα καὶ διὰ πάντα). (...) «Возлюбим друг друга...» нужно: «Облобызаем друг друга» (ἀγαπήσωμεν ἀλλήλους).

В пасхальном светильне: «Плотию уснув яко мертв» слово «мертв» опять представляет бессмыслицу, ибо выходит: плотию умерши как мертвый, нужно: «плотию уснув яко смертен» (по-гречески: ὡς θνητός)⁵⁰⁷.

Из других частных инициатив можно отметить систему упорядочения орфографии богослужебных книг, разработанную священником Н.А. Романским⁵⁰⁸, и поправки к «похвалам» Великой Субботы, предложенные А. Зверевым⁵⁰⁹.

У истоков создания Комиссии стоят труды уже упоминавшегося выше настоятеля столичной Входоиерусалимской Знаменской церкви, а с 1904 г. – Казанского собора протоиерея Димитрия Тимофеевича Мегорского (1841–1909), много лет преподававшего греческий язык в Санкт-Петербургской духовной семинарии⁵¹¹.

Настоятельство, преподавание и активная деятельность в области церковной благотворительности не помешали ему посвящать долгие часы кропотливому труду по сличению славянского и греческого текста богослужебных книг. Возможно, именно желание продолжать этот труд побуждало о. Мегорского дважды просить епархиальное начальство об освобождении его от обязанностей благочинного и долгое время отказываться от престижного и выгодного назначения настоятелем Казанского собора⁵¹².

24 октября 1903 г. протоиерей Димитрий обратился к митрополиту Санкт-Петербургскому Антонию (Вадковскому) с запиской о неудовлетворительном состоянии текста богослужебных книг. Приведенные здесь примеры в которой приводились примеры разнообразных погрешностей славянского перевода⁵¹³ во многом совпадали с теми, что перечислены в уже цитированной статье Мегорского (см. выше, с. 186). К записке была приложена 20-стра-ничная тетрадь с перечнем ошибок, обнаруженных в первой половине Постной Триоди (до пятой недели Великого поста). При помощи специальной системы обозначений о. Димитрий выделял:

1) «слова, исправление которых могло бы быть произведено в самом тексте» (в эту группу вошли наиболее грубые погрешности);

2) слова, которые «неудобно исправлять в тексте» – предлагалась поправка «на брезе» (т.е. на полях) или внизу страницы;

3) «слова, подлежащие исключению» и

4) слова, которые «могли бы пока остаться без исправления».

Многочисленные погрешности в передаче глагольных форм, как отмечал податель записки, большей частью были оставлены без указания⁵¹⁴. Доклад Мегорского заканчивался словами: «Прилагаемый при сем в особой тетради скорбный список погрешностей, замеченных в нашем славянском Триодионе, может быть много продолжен, если на то воспоследует соизволение Вашего Высокопреосвященства»⁵¹⁵.

Владыка Антоний благословил продолжение работы, а рукопись о. Димитрия 31 декабря с приложением собственного рапорта направил на рассмотрение в Синод⁵¹⁶, который два месяца спустя принял следующее определение:

Признавая предпринятый протоиереем Знаменской церкви гор. Санкт-Петербурга Димитрием Мегорским труд по сличению славянского и греческого текстов церковно-богослужебных книг полезным, Святейший Синод определяет: преподать протоиерею Мегорскому благословение на продолжение начатого труда, а представленную им рукопись передать на рассмотрение заслуженному профессору Санкт-Петербургской Духовной Академии Ловягину⁵¹⁷.

Тем временем Мегорский представил митрополиту и вторую тетрадь на 24 страницах с указанием погрешностей в оставшейся части Триоди⁵¹⁸. Поэтому профессор греческого языка Евграф Иванович Ловягин (1822–1909), известный переводчик на русский язык богослужебных канонов и литургийных текстов⁵¹⁹, в своем донесении правлению СПбДА от 14 апреля 1904 г. анализировал уже обе рукописи:

Изречения славянского текста Триоди, выписанные о. Протоиереем в двух тетрадях, действительно требуют исправления, потому что они неудобопонятны по своей устарелости или ошибочны по неисправности перевода с греческого языка или по несообразности со смыслом песнопений, или по типографским опечаткам; объяснения о. Протоиерея (...) вообще правильны и показывают опытность его в этом деле.

Однако у Ловягина вызвала возражения предложенная о. Димитрием система маргинальных поправок, которая, по справедливому замечанию профессора,

по крайней мере бесполезна; в богослужебной книге, употребляемой в церкви, чтец никогда не будет читать этих дополнительных слов, которые только пестрили бы страницы книги, а молящийся слушатель никогда не услышит их.

Кроме того, Ловягин указывал, что в материалах для исправления Мегорский подчас приводил от двух до четырех синонимических вариантов.

Это доказывает, что для одного человека трудно избрать подлежащее выражение из многих синонимов или взять на себя ответственность за удачный выбор такого выражения; для этого дела следует составить Комитет из лиц опытных и знающих греческий и церковнославянский языки, который по общему согласию своих членов избрал бы для замены прежнего слово самое точное, удобопонятное, не из числа слов новейшей русской словесности, а соответственно характеру церковнославянских песнопений. (...) Тот же Комитет мог бы собрать большее количество греческих изданий богослужебных книг (...) и таким образом в исправленной Триоди сохранилась бы целость ее древнего перевода⁵²⁰.

7 мая тетради Мегорского вместе с отзывом Ловягина были вновь представлены на благоусмотрение Синода⁵²¹.

В том же месяце о. Димитрий доставил митрополиту Антонию свой новый труд – замечания на Пентикостарион, составленные по аналогичному образцу⁵²². Пролежав полгода в канцелярии Синода, эта тетрадь также была направлена на отзыв Ловягину. Второе донесение профессора, в котором повторялись ранее высказанные оценки и предложения, поступило в синодальную канцелярию 17 января 1905 г., после чего рассмотрение дела приостановилось на два года⁵²³. Возможно, отложить его в сторону заставили революционные события и возбуждение вопроса о созыве Собора.

К началу 1907 г. были закончены подготовительные труды Предсоборного Присутствия, но Собор за этим, как известно, не последовал. Теперь появилась возможность вернуться к рассмотрению приостановленного дела о книжной справе. Публичная дискуссия 1905–1906 гг. не оставляла сомнений в своевременности этого начинания. По-видимому, нужда «двинуть дело», о которой незадолго до этого писал Здравомыслов⁵²⁴, была уже осознана членами Святейшего Синода, что и выразилось в определении от 15 февраля – 2 марта 1907 г.:

Признавая предпринятый протоиереем Мегорским труд исправления богослужебных книг отвечающим потребностям времени, а предложенный профессором Ловягиным порядок его исполнения правильным, Святейший Синод определяет:

1) образовать под председательством Преосвященного Финляндского Комиссию в составе членов: Тайного Советника Евграфа Ловягина, протоиерея Димитрия Мегорского, профессора С(анкт-)Петербургской Духовной Академии статского советника Николая Глубоковского и справщика С(анкт-)-Петербургской Синодальной Типографии коллежского советника Николая Чуриловского, с предоставлением Преосвященному Председателю в случае надобности приглашать в эту Комиссию сведущих лиц по своему усмотрению, и

2) поручить сей Комиссии рассмотреть представленные протоиереем Мегорским рукописи и свое заключение, с возвращением рукописей, представить Святейшему Синоду⁵²⁵.

Отметим, что Синод приведенным определением создавал, собственно, комиссию ad hoc по рассмотрению рукописей о. Д. Мегорского, а не постоянную Комиссию по исправлению [славянского текста] богослужебных книг, как стали называть ее позднее. Такое наименование, подразумевающее расширение компетенции, впервые появляется в заглавии первого доклада Святейшему Синоду, подготовленного Комиссией в конце 1907 г. В исходящих же от Синода документах новое название Комиссии встречается лишь начиная с 1909 г.⁵²⁶ В статье известного церковно-общественного деятеля А.А. Папкова, которая была напечатана в официальном органе Синода в сентябре 1907 г. и стала первым публичным упоминанием о деятельности Комиссии, последняя именуется «временным учреждением для пересмотра и исправления некоторых из наших богослужебных книг»⁵²⁷.

Из уже упоминавшегося доклада, датированного 18 декабря 1907 г., известно, что Комиссия приступила к работе 27 марта, и, заседая трижды в неделю (с перерывом на три летних месяца), к концу года в основном завершила пересмотр и исправление текста Постной Триоди. Е.И. Ловягин, к тому времени уже 85-летний, судя по отчету, не принимал участия в заседаниях. Зато архиепископ Сергий, воспользовавшись предоставленным ему правом, привлек к работе ряд других ученых. Таким образом, постоянными участниками заседаний Комиссии в 1907 г. были: протоиерей Димитрий Тимофеевич Мегорский; профессор СПбДА Николай Никанорович Глубоковский (1863–1937)⁵²⁸; справщик СПбСТ Николай Фавстович Чуриловский⁵²⁹; начальник Архива и Библиотеки Святейшего Синода Константин Яковлевич Здравомыслов (1863–1933)⁵³⁰; помощник библиотекаря Императорской Публичной библиотеки Хрисанф Мефодьевич Лопарев (1862–1918)⁵³¹; исправляющий должность доцента СПбДА по кафедре литургики Иван Алексеевич Карабинов (1878–ок. 1932)⁵³².

Кроме указанных лиц, в трудах Комиссии в 1907 г. принимали участие: академики Алексей Иванович Соболевский (1856–1929) и Василий Васильевич Латышев (1855–1921); профессора СПбДА Иван Евсеевич Евсеев (1868–1921), Дмитрий Иванович Абрамович (1873–1955)⁵³³ и Владимир Николаевич Бенешевич (1874–1938)⁵³⁴; член Санкт-Петербургского духовного цензурного комитета архимандрит Мефодий (Великанов, 1852–1914)⁵³⁵; заведующий богословским отделением Императорской Публичной библиотеки Афанасий Иванович Пападопуло-Керамевс (1856–1912)⁵³⁶, а также (в самом конце года) уволившийся от академической службы и переехавший на жительство в Петербург Алексей Афанасьевич Дмитриевский (1856–1929)⁵³⁷.

В докладе от 18 декабря 1907 г., который был подписан всеми постоянными участниками заседаний, кроме о. Димитрия Мегорского⁵³⁸, содержится развернутое изложение задач Комиссии в понимании ее председателя и членов, а также текстологических и редакторских принципов, положенных в основу труда справщиков⁵³⁹:

О характере работ Комиссии нужно сказать следующее:

1. Созванная не для нового перевода богослужебных книг, а лишь для исправления существующего, Комиссия считала себя свободной от задачи: предварительно критическим путем установить подлинный текст богослужебных книг, что потребовало бы весьма сложной научной работы, сличения разных греческих рукописей и т.п. Комиссия видела пред собою гораздо более скромную задачу: исправить принятый в богослужебную практику нашей Церкви церковнославянский (Никоновский) перевод, устранить его неточности и ошибки, а главным образом, сделать его возможно понятным не только для читающего (для него наш перевод и теперь почти везде понятен), но и для слушающего. Для этой же цели представлялось вполне достаточным сличить наши богослужебные книги с существующими печатными греческими, что Комиссия и делала, пользуясь для Постной Триоди венецианскими изданиями 1768, 1839 и 1901 годов; униатскими Римским 1879 и Болонским 1724 годов; и для Страстной Седмицы Константинопольским патриаршим изданием 1906 года и «Чином» по рукописи Иерусалимской библиотеки (по изд(анию) Керамевса СПб. 1894 г.) Под руками Комиссии были также старопечатные Триоди патриархов Иова (1589 г.), Гермогена и Иосифа (1648 г.); киевские митр(ополита) Петра Могилы 1640 и 1631 г., рукописные славянские: XII века с нотами № 423 из Моск(овской) Синодальной Библиотеки; XV и XVI веков из Библиотеки Архива Св(ятейшего) Синода. [Старые славянские переводы были особенно полезны в тех случаях, когда приходилось подыскивать более понятный оборот или слово для замены иногда слишком еллинствующего принятого у нас перевода.] В некоторых же случаях Комиссия чрез своих членов (А.И. Соболевского, К.Я. Здравомыслова, Х.М. Лопарева и др.) обращалась за справками и к древним греческим рукописям, хранящимся в библиотеках Публичной и Академии наук, а также и в Москву в Синодальную типографию.

2. При сличении разных текстов основным всегда считался принятый у нас Никоновский, и от него Комиссия позволяла себе отступать в пользу греческого лишь тогда, когда были основания предполагать недосмотр или неточность, и из греческих редакций давала предпочтение всегда той, которая совпадает с нашим текстом. Иногда этот последний предпочитался даже согласному указанию всех греческих изданий: это – там, где он находил себе столь же согласную поддержку в славянских рукописях и старопечатных изданиях (особенно одновременную и в московских, и в киевском) и где были все основания предполагать в славянском тексте особую редакцию, может быть столь же авторитетную, как и те, на которых основаны греческие издания. В исключительных же, очень редких случаях отдавалось предпочтение старому переводу не только пред греческими, но и пред принятым нашим переводом, когда старое чтение явно имело на своей стороне и логику, и естественный контекст речи. Напр(имер), 38-й стих Похвал на Непорочнах в Великую Субботу: «Якоже лев, Спасе, уснув плотию, яко некий скимен мертв возстаеши, отложив старость плотскую». Здесь слово «мертв» заменено словом »млад», как в старых славянских изданиях. Несомненно, здесь более уместно прежнее чтение и по противоположению «старости», и по естественному ходу речи (возстаеши мертв...).

3. Непонятность текста наших богослужебных книг зависит, не считая присутствия в нем некоторых уже архаических оборотов и выражений, главным образом, от излишней буквальности перевода. Невыгодно для себя отличаясь в этом отношении от переводчиков древних, умевших, не боясь отступить от буквы, с замечательным искусством чистой славянской речью передавать иногда самые тонкие извороты и идиотизмы (идиомы. – Н.Б.) греческой речи, – наши новые переводчики задались целию передать греческий текст так, как он стоит, со всеми его особенными оборотами и даже с расположением слов, которое в стихотворных греческих канонах, по требованию стиха, бывает весьма произвольно. Этим буквализмом объясняется и появление в нашем богослужебном тексте новых искусственно сочиненных слов, которые, с фотографической точностью воспроизводя греческие слова, в то же время или не дают никакого ясного представления на славянском языке, или же выражают совсем не то, что хочет сказать греческое слово. Напр(имер), известное: «Самоистукан бех» (в старых: «Кумира ся себе сотворих»); «Странствия Владычня» (учреждения или угощения Владычня); благоутробие (вм(есто) милосердие), не ктому (уже не) и т.п. Соответственно этому, стремясь сделать наш богослужебный текст возможно более понятным, Комиссия старалась удалять из текста слова и речения архаические («оброщение», «оляденевший») и искусственно сочиненные с греческого; заменяла прямой речью такие обороты, как винительный с неопределенным, родительный самостоятельный; наконец, наиболее широко пользовалась случаем, не заменяя слов, изменить их расстановку. Особенно часто применялся последний прием в читаемых, а не поемых частях богослужения (тропари канонов, седальны и пр(очие)). Там, где в богослужебном тексте встречалось выражение, заимствованное из Св(ященного) Писания, особенно из Нового Завета, Комиссия обыкновенно старалась, по возможности, буквально повторить евангельский и вообще библейский текст. Поэтому, напр(имер), молитва мытаря, систематически передаваемая в наших богослужебных книгах как: «Боже, очисти мя грешнаго», Комиссией проектирована согласно принятому евангельскому славянскому тексту: «Боже, милостив буди ми грешному». Чем вернее в богослужебных книгах будут воспроизводиться библейские слова и выражения, тем прочнее будет ассоциация в уме слушателя и тем понятнее для него будет то или другое место богослужебной песни или тропаря.

4. В тех же видах сделать наш богослужебный текст наиболее понятным, проф. А.А. Дмитриевский возбудил вопрос, нельзя ли в наших богослужебных книгах ввести обычную, а не славянскую пунктуацию (т.е. знаки ? / и пр(очие)) или, по крайней мере, расставить знаки препинания соответственно смыслу речи. Теперешняя наша пунктуация часто воспроизводит греческую, имевшую целью отметить лишь стихотворные строки, и, конечно, иногда может скорее затемнить речь, чем облегчить ее понимание. Вполне присоединяясь к мысли о необходимости обратить должное внимание на расстановку знаков препинания в наших богослужебных книгах, как на одно из средств к правильному пониманию их смысла, а отсюда к правильному чтению и пению, Комиссия решила вопрос о введении русской пунктуации представить на рассмотрение Высшей церковной власти, полагая, что если такое введение признано будет желательным, то его может сделать легко сама типография при печатании.

5. Комиссией рассмотрен и исправлен текст всей Постной Триоди. Остались неисправленными лишь следующие части:

а. Каноны на утрени 1-й в Неделю 2-ю Вел(икого) Поста, на повечерии в Неделю православия, в Вел(икие) Четверг и Пятницу, п(отому) ч(то) ни в греческих, ни в славянских триодях прежних редакций, доступных Комиссии, этих канонов не оказалось.

б. Все синаксари. По мнению Комиссии, синаксари не представляют из себя в собственном смысле богослужебного текста. Это лишь просто назидательное чтение, подобное чтению толкового Евангелия, проповедей и т.п. Нет особенной цели, ни оснований удерживать для синаксарей славянского языка, а прямо перевести их на современный русский (может быть, в некоторых местах переделав их) и издать в виде особой книжки или печатать в виде приложения к Триоди и славянским шрифтом. Тогда, может быть, само собой восстановилось бы чтение синаксарей за богослужением (почти всюду забытое) и приносило бы слушающим несомненную пользу. Некоторым прецедентом для нас мог бы служить пример Петра Могилы, в Триоди которого синаксари все переведены на местный западно-русский говор.

в. Тексты, целиком взятые из Св(ященного) Писания, как-то псалмы, паремии, прокимны. Дело в том, что текст Св(ященного) Писания, употребляемый в наших богослужебных книгах, значительно разнится от текста обычной нашей славянской Библии[, приближаясь более к Лукиановской редакции⁵⁴⁰]. В некоторых местах богослужебный текст распространеннее, в других сокращеннее издаваемого Святейшим Синодом. Ввиду этого, прежде чем приступить к какому-либо исправлению библейского текста в богослужебных книгах, необходимо решить принципиальный вопрос, которая из двух редакций: синодальная или богослужебная заслуживает наибольшего уважения и должна быть положена в основу всяких исправлений. Притом, исправления эти должны уже тогда простираться не одни богослужебные книги, но и на славянскую Библию, так как существование на практике двух славянских текстов, несомненно, очень неудобно во многих отношениях. Конечно, решение этого принципиального вопроса требует многолетней и весьма сложной работы, но нового издания богослужебных книг задерживать оно не должно. Все библейские тексты могут быть вынесены в особые книги (паримийники, псалтири и пр(очие)); богослужебные же тексты в собственном смысле могут издаваться независимо от них.

[6. Наконец, Комиссия [по инициативе] ввиду частного мнения профессора А.А. Дмитриевского представляет на благоусмотрение Высшей церковной власти вопрос, не благовременно ли, вместе с изданием нового перевода Постной Триоди, восстановить и древнее деление двух Триодей. Постная Триодь прежде кончалась пятком шестой седмицы, когда, действительно, и поется: «Душеполезную совершивше четыредесятницу», Цветная же начиналась с субботы Лазаревой и недели Цветоносной.]

г) Приложение в конце Триоди (песни Троичны, седальны из Октоиха, повесть о неседальном, главы Марковы и пр(очее)) как не принадлежащее к составу Триоди. Исправить эти части необходимо одновременно с Октоихом и Типиконом.

Представляя при сем правленый экземпляр Триоди Постной, Комиссия покорнейше просит Святейший Синод указать ей, признаются ли правильными начала, на которых Комиссия вела свой труд, и должна ли она продолжать свои работы в том же духе, приступив теперь же к исправлению Пентикостариона?⁵⁴¹

Ответа на поставленные вопросы Комиссия ожидала в течение года: Синод не спешил с рассмотрением представленного доклада. Лишь 11–18 декабря 1908 г. было принято синодальное определение, проект которого подготовил председатель Комиссии⁵⁴²:

Принятые Комиссией общие начала исправления текста одобрить и благословить ее продолжать свою работу в том же направлении;

пунктуацию оставить прежнего славянского образца, изменив лишь расстановку знаков препинания сообразно смыслу речи;

синаксари оставить на славянском языке, исправив их текст до возможной удобопонятности;

не касаясь пока общего вопроса о сравнительном достоинстве библейского славянского текста Синодального и находящегося в богослужебных книгах, предложить Комиссии исправить библейский текст богослужебных книг так, как он есть, сличив его лишь с богослужебными текстами греческими и старопечатными;

изготовленные Комиссией труды передавать в СПб. Синодальную Типографию для напечатания, предоставив г. Обер-Прокурору указать формат издания и продажную цену его; объявить председателю Комиссии Преосвященному Финляндскому, членам Комиссии и всем принимавшим участие в ее работах благодарность Святейшего Синода за их труды; о чем и послать Преосвященному Финляндскому указ⁵⁴³.

Вскоре последовало дополнительное определение Синода от 31 января–3 февраля 1909 г., предписывающее окончательно изготовленные корректурные листы Триоди перед сдачей в типографию представлять на рассмотрение митрополиту Санкт-Петербургскому⁵⁴⁴.

Занятия Комиссии возобновились 21 января 1909 г.; до 27 апреля, когда члены Комиссии разошлись на летние каникулы, состоялось 17 заседаний. Их постоянными участниками, кроме председателя, были Дмитриевский, Здравомыслов, Чуриловский и Лопарев; на двух заседаниях присутствовал также Пападопуло-Керамевс, лишь на одном – Карабинов⁵⁴⁵. О. Димитрий Мегорский скоропостижно скончался 26 января, вернувшись домой после второго в 1909 году заседания Комиссии⁵⁴⁶. Так и не довелось ему ни подержать в руках издание исправленной Триоди, ни принять личное участие в рассмотрении составленных им замечаний к переводу Пентикостариона. Зима 1909 года ушла на исправление синаксарей Триоди, в храмах практически не читавшихся.

18 апреля 1909 г. архиепископ Сергий обратился в Святейший Синод с представлением, в котором – несомненно, по настоянию И.Е. Евсеева⁵⁴⁷ – вновь поставил вопрос о паримийном тексте Постной Триоди. Дело в том, что подготовленное самим же архиепископом Сергием и принятое Синодом определение от 11–18 декабря 1908 г. содержало в себе противоречие. С одной стороны, паримийный текст предлагалось исправить «так, как он есть» – стало быть, сохранить внесенные после 1672 г. изменения, сделанные под влиянием «четьей» редакции, зафиксированной в Московской Библии 1663 г. С другой же стороны, при исправлении было рекомендовано сличать паримийный текст «с богослужебными текстами греческими и старопечатными», основанными на иной редакции. Надо было сделать выбор: либо возвратить «прежнюю богослужебную редакцию паримийного текста, что поставило бы нашу Триодь в полное согласие с греческими и старопечатными книгами», либо «примириться с фактом уже состоявшейся замены прежнего текста библейным»⁵⁴⁸.

Другое предложение, содержавшееся в этом представлении – внести в богослужение Великого Пятка и Великой Субботы уставные указания о чине выноса плащаницы – было выдвинуто, вероятно, по просьбе А.А. Дмитриевского, который в 1907 году уже затрагивал этот вопрос в публичной лекции⁵⁴⁹.

Кроме того, владыка Сергий предлагал ради сокращения объема Триоди исключить из ее состава Марковы главы, имеющиеся и в Типиконе, а также «Повесть о неседальном», которая в основном повторяет синаксарь субботы Акафиста (последний в таком случае предлагалось несколько расширить).

На сей раз ответ Синода последовал быстро. В определении от 30 апреля – 21 мая 1909 г. все предложения архиепископа Сергия отклонялись, поскольку принять их «Святейший Синод не находит достаточных оснований»⁵⁵⁰.

Таким образом, к весне 1909 года работа Комиссии по исправлению Триоди Постной была в основном завершена. Весенние заседания были посвящены пересмотру Пентикостариона. Успели исправить службы первых двух седмиц – Светлой и Фоминой⁵⁵¹.

При чтении архивных документов создается впечатление, что, несмотря на поддержку митрополита Антония, Святейший Синод в целом относился к трудам Комиссии с большой осторожностью, стараясь не привлекать к ним излишнего внимания, а также, по возможности, свести к минимуму все отличия новоисправленных книг от старого их текста. Характер правки, которую архиепископ Сергий вносил в доклад Комиссии от 18 декабря 1907 г., позволяет предположить, что эти настроения членов Синода были ему известны. Объяснялись они, вероятно, общим усилением консервативных тенденций в церковной жизни, наблюдавшимся (параллельно с аналогичными изменениями в государственной политике) уже в течение 1907 г. и нараставшим в последующий период. Требования церковных преобразований, связанные с ожидавшимся созывом Собора и открыто высказывавшиеся в 1905–1906 гг., постепенно затихали. В этих условиях были предприняты некоторые попытки наиболее консервативных кругов если не остановить, то хотя бы ограничить, насколько возможно, деятельность Комиссии по исправлению богослужебных книг.

Мы уже упоминали о резкой реакции управляющего МСТ в марте 1906 г. на предложение о создании Издательского комитета или Комитета по исправлению книг. Дальнейшие события еще не раз причиняли С.Д. Войту серьезное беспокойство.

В конце 1906 г. Контроль при Святейшем Синоде провел проверку финансовой отчетности МСТ и выявил понижение доходов по типографскому капиталу вследствие непродуманной издательской политики. В связи с этим Комиссия для предварительного рассмотрения сметы специальных средств Святейшего Синода на 1907 г. предложила учредить Особый наблюдательный комитет, который осуществлял бы контроль за работой Синодальных типографий⁵⁵². В этом комитете, по мысли Сметной комиссии, могло бы сосредоточиться руководство всей издательской деятельностью Святейшего Синода. При обсуждении вопроса в заседании Синода 18 декабря, митрополит Антоний предложил поручить Наблюдательному комитету и заботу о справе священных и богослужебных книг⁵⁵³ (напомним, что Комиссия архиепископа Сергия была учреждена двумя месяцами позже). Синодальным определением от 20 декабря 1906 г. Хозяйственному управлению совместно с Контролем при Святейшем Синоде было поручено представить проект положения о новом Комитете.

С.Д. Войт был официально уведомлен об этом решении 10 января⁵⁵⁴. Однако уже 22 декабря, опираясь на сведения своих информаторов в Петербурге, он отправил директору Хозяйственного управления СВ. Праведникову энергичный протест против «проекта, придуманного в бюрократическом кабинете», который будто бы угрожает развалом всей издательской деятельности Синода. В случае осуществления этого замысла неминуемо произойдет «крах всего дела, сопряженный с опасностью никогда не наладить его снова», так как «все синодальные издания отойдут в руки частных предпринимателей и самые Синодальные типографии в ближайшем будущем придется упразднить»⁵⁵⁵. В столь же угрожающем духе выдержаны и последующие письма Войта к Праведникову от 28 декабря, 9 января и 1 февраля, а также официальная докладная записка от 23 января⁵⁵⁶. По словам последней, МСТ «искони представляла собою, так сказать, религиозную, духовную и научную в православном смысле Академию книгопечатания»; попытки взять под контроль ее деятельность – не что иное, как политическая диверсия:

Если (...) стеснение свободы действий Типографии повлечет за собой уменьшение производства и сбыта религиозных и духовно-нравственных изданий, то это всецело надо считать могучей помощью в развращении масс, к которому стремятся революционные агитаторы⁵⁵⁷.

Ответа на свои послания Войт не получил. Мало того, 27 февраля 1907 г. «Биржевые ведомости» поместили заметку «Дело о неправедной отчетности в Синоде», которая затем была перепечатана в ряде других изданий⁵⁵⁸. Речь в ней шла о «растратах и неправильной отчетности заведующего Московской синодальной типографией Войта». «Вот каков результат возбуждения Контролем при Св. Синоде неосновательных вопросов о моей деятельности во вверенной мне Типографии», – с возмущением писал Войт С.В. Праведникову, требуя официального опровержения и привлечения клеветников к ответственности⁵⁵⁹. Управляющий Контролем при Святейшем Синоде П.С. Даманский официально уведомил об отсутствии в его производстве дела о растратах в МСТ, директор Хозяйственного управления засвидетельствовал Войту крайнее возмущение ложью газетчиков, а «Правительственный вестник» вскоре поместил требуемое опровержение⁵⁶⁰. Впрочем, пересуды все же не утихали⁵⁶¹. В такой обстановке управляющий попытался возвысить значение своей типографии и одновременно привлечь немалые средства из государственного бюджета (52 000 рублей в год), выдвинув масштабную программу «противодействия революционной заразе» путем бесплатного распространения в народе духовно-нравственных изданий МСТ и литографических портретов царской семьи.

Для этой цели при МСТ предполагалось учредить особую Издательскую комиссию с номинальным главою в лице викарного архиерея. Фактическим руководителем, конечно же, оставался бы С.Д. Войт: «Товарищем (председателя) явится Управляющий Московской Синодальной Типографией), коему вверяется главное руководство всеми работами»⁵⁶². Но и эта затея в конце концов, несмотря на поддержку Хозяйственного управления при Синоде и будто бы обещанное содействие Столыпина, кончилась неудачей. Войту еще раз пришлось убедиться, что петербургское начальство холодно относится к его инициативам⁵⁶³.

Тем временем Хозяйственное управление, в соответствии с определением Синода, разработало проект Положения о Наблюдательном комитете по делам синодальных типографий. На этот документ С.Д. Войт отозвался разгромным отзывом, который 24 августа 1907 г. был направлен обер-прокурору. Здесь повторяются все прежние аргументы, уже фигурировавшие в письмах к СВ. Праведникову. Особый интерес для нас представляют те страницы отзыва, которые прямо связаны с вопросом исправления богослужебных книг. Любопытны и пометки, оставленные на полях отзыва (по всей видимости, они принадлежат товарищу обер-прокурора Святейшего Синода А.П. Роговичу):

Войт расточал свои аргументы понапрасну: ввиду учреждения Комиссии, возглавляемой архиепископом Сергием, функции контроля за исправлением текста синодальных изданий не были предусмотрены окончательным вариантом проекта Положения о Наблюдательном комитете⁵⁶⁴. Вскоре и вся затея с комитетом была отложена в долгий ящик⁵⁶⁵.

Однако 15 октября 1908 г., немногим более года после отзыва, в котором книжная справа объявлялась начинанием несвоевременным и опасным, управляющий МСТ по собственному почину обратился в Хозяйственное управление при Святейшем Синоде с донесением совсем иного содержания:

В числе современных церковных вопросов не последнее место занимает вопрос о пересмотре и исправлении церковно-богослужебных книг. Исправление этих книг имеет вековую историю, но и доселе нельзя утверждать, что церковно-богослужебные тексты не нуждаются в поправках. Напротив, с распространением научного образования (...) возникают новые требования в отношении к исправлению упомянутых книг. Является особенный повод и прямое побуждение исследовать, не накопилось ли в ученых изысканиях таких ценных показаний, с коими необходимо считаться при каждом печатном повторении священного текста, достаточно ли вразумителен сей текст для бесконечно растущего круга новых читателей, и в самом печатании повсюду ли соблюдается должная осмотрительность⁵⁶⁶.

Что же побудило С.Д. Войта изменить свою позицию? Дело исправления книг, независимо от его пожеланий, все же началось, и никакой возможности влиять на его ход у честолюбивого управляющего МСТ не оставалось. Выход из неприятной ситуации можно было видеть в том, чтобы вернуться к предложениям 1906 года о создании подконтрольного Войту нового органа, который заменил бы комиссию архиепископа Сергия либо занял главенствующее по отношению к ней положение. Автор донесения предлагает «образовать в ведении церковного правительства особое учреждение», имеющее целью «собирание различных трудов по исследованию священных текстов и правильное пользование сими трудами при повторении изданий». По мнению Войта, тот факт, что комиссия с такой же задачей уже действует в Петербурге,

не уменьшает необходимости в настоящее время устройства особого Комитета и именно в Москве. Напротив, ввиду исторического права и неоспоримых удобств весьма желательно было бы организовать такое учреждение на Старом Печатном Дворе, при Московской Синодальной Типографии. Здесь сосредоточено печатание всех богослужебных книг, имеется под руками богатое хранилище книг старопечатных и архивных документов, относящихся к истории исправления книг, сюда издавна привыкли обращаться ревнители духовного просвещения и грамотеи с различными вопросами. Такой Комитет беспрепятственно мог бы действовать и при существовании Комиссии при Святейшем Синоде. Труды по пересмотру книг могли бы быть по взаимному согласию разделены между ними и идти одновременно, от чего дело, столь важное, быстрее бы двигалось вперед.

Членами предполагаемого комитета, согласно представленному проекту Положения о нем, стали бы прежде всего управляющий МСТ и ее служащие, при (достаточно формальном) председательстве какого-нибудь епископа (кандидатуру которого вызывался подобрать сам же Войт)⁵⁶⁷.

Попытка не удалась. В предложении Хозяйственного управления Святейшему Синоду от 20 января 1909 г. (вероятно, согласованном с архиепископом Сергием), говорилось:

Дело исправления богослужебных книг (...) уже начато особой Комиссией, учрежденной при Святейшем Синоде, где, по важности сего дела, оно и должно быть сосредоточено, дабы постоянно находиться под ближайшим и непосредственным наблюдением Святейшего Синода. Эта Комиссия естественно и должна стоять во главе дела исправления и улучшения текста церковно-богослужебных и библейских книг. Посему вопрос о потребности в учреждении для сего дела еще особого Комитета при Московской Синодальной Типографии, а равно о целесообразности проектированного Управляющим этою Типографиею Положения о сем Комитете подлежит предварительному обсуждению означенной Комиссии при Святейшем Синоде⁵⁶⁸.

Синод заслушал дело 24 октября 1909 г. и приказал в ходатайстве Войта отказать⁵⁶⁹. А через три месяца, после подведения итогов финансовой ревизии МСТ, ее управляющему предложено было незамедлительно подать в отставку.

Интересно, однако, что спустя еще три года, при новом обер-прокуроре В.К. Саблере и первоприсутствующем члене Святейшего Синода митрополите Владимире (Богоявленском), который сменил сочувствовавшего деятельности Комиссии митрополита Антония († 1912), идея отставленного Войта обрела новую жизнь.

25 января 1913 г. Саблер подал на рассмотрение Синода обширную записку, подготовленную директором Хозяйственного управления А.А. Осецким, с обоснованием необходимости нового церковного учреждения, которое сосредоточило бы в одних руках все дела, касающиеся издательской деятельности Церкви⁵⁷⁰. Затронут в записке и вопрос об исправлении богослужебных книг, ошибки и погрешности которых «не только затрудняют пользование ими как учительным материалом, но, при неопытном употреблении этого материала, могут привести к несогласным с православным учением выводам»⁵⁷¹. В историческом обзоре ранее предпринимавшихся мероприятий упоминается деятельность Комиссии по исправлению богослужебных книг, равно как и неудавшаяся попытка Войта создать альтернативный ей Особый комитет при МСТ. На сей раз автор записки предлагает «расширить круг ведения Комиссии, распространив таковое на книги Священного Писания, учительные и символические», для чего следует образовать «особое учреждение, ближайшей задачей которого должно быть собирание различных трудов по исследованию священных текстов и правильное пользование сими трудами при повторении изданий»⁵⁷².

По-видимому, новое учреждение должно было сменить собою действующую Комиссию архиепископа Сергия. Такому выводу, во всяком случае, соответствует разработанное на основании записки Положение об Издательском совете при Святейшем Синоде, высочайше утвержденное 21 марта 1913 г. и вскоре опубликованное в официальном органе Синода на основании синодального определения от 26 марта – 4 апреля⁵⁷³. Согласно § 6 Положения, к ведению Совета относятся, в частности, все дела по изданию богослужебных книг и их исправлению:

Издательский совет приводит к единообразию тексты различных изданий книг библейских и богослужебных, производит в них необходимые улучшения на основании древних памятников, старопечатных книг и новейших исследований в области библейской истории, археологии и филологии⁵⁷⁴.

Как уже отмечал Б.И. Сове⁵⁷⁵, этот параграф почти дословно повторяет пассаж из упомянутого выше проекта Положения об Особом комитете при МСТ, представленного С.Д. Войтом в 1909 г. Тогда проект был отвергнут Святейшим Синодом и расценен как недолжное посягательство на область компетенции существующей Комиссии по исправлению богослужебных книг. Теперь, при изменившихся обстоятельствах, аналогичный проект был принят и даже удостоен высочайшего утверждения. Вероятно, согласовывалась с Царским Селом и кандидатура председателя Издательского совета. На эту должность 4 апреля был назначен член Святейшего Синода и Государственного Совета преосвященный Никон (Рождественский, 1851–1918), бывший Вологодский⁵⁷⁶. Высшего богословского образования владыка Никон не имел, зато пользовался (в отличие от архиепископа Сергия) репутацией крайне правого по политическим убеждениям поборника самодержавия⁵⁷⁷.

Вскоре, 6 мая, владыка Никон был возведен в сан архиепископа, при этом в высочайшем рескрипте была особо отмечена важность задач Издательского совета⁵⁷⁸.

Казалось, можно было ожидать окончательного упразднения, прежней Комиссии и перехода ее дела в руки Издательского совета. Однако в ближайшие после назначения месяцы архиепископ Никон был занят исполнением другого высочайшего повеления, находясь в командировке на Афоне для усмирения имяславцев. Да и впоследствии Издательский совет, собравшийся на свое первое заседание 25 ноября 1913 г.⁵⁷⁹, так и не приступил к осуществлению объявленной задачи по производству необходимых улучшений в богослужебных книгах – ни под руководством архиепископа Никона, ни в период председательства сменившего его с июля 1916 г. епископа Черниговского Василия (Богоявленского, 1867–1919)⁵⁸⁰. Быть может, «отодвинуть в сторону» архиепископа Сергия с его Комиссией не удалось отчасти и по той причине, что вскоре после назначения владыка Никон тоже впал в немилость⁵⁸¹.

По справедливой оценке о. А.П. Рождественского, «дальнейшее существование Издательского совета ясно показало безжизненность начал, положенных в основание его деятельности. (...) Десяток книг и брошюр, изданных Советом за четыре года его существования, едва ли стоят тех затрат, какие были на него сделаны Св. Синодом»⁵⁸².

После годичной задержки, связанной с ожиданием решения Синода, Комиссия, как уже было сказано, быстро завершила работу над первоначальной правкой Триоди. Первые 16 листов, в соответствии с определениями Синода, 12 марта 1909 г. поступили в СПбСТ для напечатания корректурных экземпляров. Оставалось определить формат издания (богослужебные книги обычно печатались либо листовым форматом, либо в ¹/₈ долю листа). Для выяснения наличных остатков Триоди того и другого формата управляющий СПбСТ А.В. Гаврилов, готовый немедленно приступить к новой и, по-видимому, интересной для него работе, 20 марта обратился с запросом в Московскую типографию⁵⁸³. Несмотря на то, что старых Триодей листового формата оставалось на складах вдвое больше, чем экземпляров издания в ¹/₈ долю (2998 и 1352 соответственно)⁵⁸⁴, Гаврилов предлагал Хозяйственному управлению все же выпустить новоисправленную книгу в наиболее удобном формате in folio и притом повышенным пятитысячным тиражом, «в предположении, что названная книга с исправленным текстом будет иметь на первый раз со стороны монастырей и состоятельных церквей значительный спрос»⁵⁸⁵ – хотя уже известно было, что «обязательной рассылки нового издания по церквам не предполагается»⁵⁸⁶. К отношению прилагались . и уже отпечатанные образцы набора трех видов – в лист, в четвертую и в восьмую долю.

С.Д. Войт тем временем предпринял срочные усилия, чтобы перехватить эту работу. Его ходатайство о передаче печатания Триоди в Москву, кроме прежних аргументов от исторического права, было мотивировано и финансовыми соображениями. Издание книги в Петербурге потребовало бы отливки дополнительных шрифтов. А для МСТ этот труд «является своим, привычным и исполняемым более быстро и более дешево», – докладывал директор Хозяйственного управления С.В. Праведников обер-прокурору Святейшего Синода С.М. Лукьянову. Правда, довод о быстроте печатания входит в странное противоречие со следующим предложением доклада:

Что же касается ведения корректуры, то оно представляло бы неудобства при печатании книги в Москве лишь в том случае, если бы издание обусловлено было кратким сроком. При отсутствии же спешности, корректуры могут пересылаться для просмотра в Петербург по почте.

А спешность с хозяйственной точки зрения как раз и не желательна – ведь если экземпляры старой Триоди останутся нераспроданными, типография понесет убытки. Поэтому следовало бы

постановить правилом, чтобы новые исправленные издания богослужебных книг выпускались в продажу не прежде, как по распродаже всех экземпляров старого издания, к чему не может быть препятствия по существу дела, так как исправленными книгами не предполагается сразу же заменить книги прежних изданий, с изъятием из обращения последних, но замена книг будет происходить постепенно, по мере того, как старые книги будут выходить из обращения по ветхости⁵⁸⁷.

Одобренное Лукьяновым, это предложение 30 апреля было внесено в канцелярию Синода и утверждено определением от 25 августа–24 сентября 1909 г.⁵⁸⁸ При этом Московская типография была предупреждена, «чтобы на заглавных листах книг, печатаемых в исправленной редакции, не делалось никаких отметок о произведенном их исправлении». Как мы увидим далее, такое решение, закреплявшее полусекретный характер книжной справы, оказало негативное влияние на процесс церковной рецепции исправленных книг.

Архиепископ Сергий, по его собственным словам, узнал о состоявшемся определении случайно. В докладной записке от 15 октября 1909 г. владыка настоятельно просил Синод пересмотреть весьма нежелательное для Комиссии решение о переносе печатания Триоди в МСТ, которое сулило множество затруднений в работе. Ведь в случае издания книги в Петербурге корректорское наблюдение предполагалось возложить на члена Комиссии Н.Ф. Чуриловского. «Главное же, – писал архиепископ Сергий, – печатание в Москве страшно и без всякой пользы замедлит дело»⁵⁸⁹.

Ходатайство председателя Комиссии было отклонено. Правда, СПбСТ в конце концов согласилась предоставить Чуриловскому достаточно времени для выполнения «чужой» работы, да и качество набора у московских печатников оказалось достаточно высоким⁵⁹⁰. Но опасения архиепископа Сергия о задержке издания оказались вполне основательными.

После семимесячной проволочки в связи с переменой типографии, в ноябре-декабре 1909 г. в Москву была выслана примерно половина листов, исправленных в ходе коллегиальной заседаний Комиссии в 1907 г. и в январе-апреле 1909 г.⁵⁹¹ Постепенно выработалась следующая методика работы Комиссии над издаваемым текстом Триоди. Набранные корректурные листы направлялись в Архив Святейшего Синода, который стал центром координации всей дальнейшей деятельности Комиссии (а начальник Архива К.Я. Здравомыслов фактически принял на себя обязанности ее секретаря). Отсюда отпечатанные листы рассылались членам Комиссии, в составе которой остались к этому времени Здравомыслов, Дмитриевский, Лопарев и Чуриловский. С 26 ноября 1911 г. (когда большая часть работы была уже выполнена) к ним присоединился Н.Ч. Зайончковский⁵⁹². По настоянию председателя, каждому из них на дополнительную правку полученной из Москвы порции текста, обычно составлявшей 2–3 печатных листа, отводилось не более трех дней (что вызывало особенное неудовольствие профессора Дмитриевского⁵⁹³). Срок был действительно очень сжатым, поскольку вносившаяся на этом этапе правка, как показывают сохранившиеся корректурные экземпляры Дмитриевского, Лопарева и Чуриловского, имела не только корректорский, но в значительной степени и содержательный характер⁵⁹⁴.

Исправленные листы отсылались архиепископу Сергию в Выборг (если владыка в это время не присутствовал в Синоде). Председатель Комиссии принимал или отвергал предложенную ее членами правку, нередко вносил собственную, затем листы возвращались Чуриловскому. На последнего возлагалась окончательная проверка орфографии и пунктуации, а также обеспечение единообразия при повторениях исправленного текста в других местах Триоди и контроль за систематическим проведением по всей книге принятых Комиссией исправлений: например, «благоутробие» повсеместно заменялось на «благосердие», «живот» на «жизнь»⁵⁹⁵. Сверенный таким образом текст пересылался в Москву для белового набора, затем вновь вычитывался председателем и направлялся митрополиту Антонию (первые восемь листов ввиду отсутствия первосвятителя, находившегося на лечении, подписывал митрополит Киевский Флавиан (Городецкий). Митрополит Санкт-Петербургский в отдельных случаях оставлял на корректуре свои пометки. Архиепископ Сергий представлял необходимые объяснения или вносил дополнительную правку. И лишь затем в МСТ окончательно возвращались подписанные к печати листы.

Понятно, что такая многоступенчатая работа продвигалась довольно медленно. Но все же самые значительные задержки возникали по вине работников МСТ. Так, изготовление первоначальной корректуры первых двух листов книги, отправленных в Москву 5 ноября 1909 г., заняло пять месяцев. На получение их 6 апреля 1910 г. владыка Сергий откликнулся из Выборга в письме Здравомыслову:

С великой радостию получил я сегодня первые листы нашей Триоди. Будем молиться, чтобы дожить нам и до последних⁵⁹⁶.

Шестью днями позже он вновь писал тому же адресату:

Все-таки, Московская Типография к Пасхе поднесла нам нечто вроде красного яичка⁵⁹⁷.

Еще месяц ушел на внесение правки и почти полтора месяца – на печать беловой корректуры, которая в окончательно утвержденном виде вернулась в Москву лишь 18 июня⁵⁹⁸. Не менее четырех раз председатель Комиссии обращался в МСТ – лично и через К.Я. Здравомыслова – с просьбами ускорить работу⁵⁹⁹. Типография обыкновенно отвечала, что уж теперь-то «дело пойдет быстро и регулярно»⁶⁰⁰. О переживаниях владыки Сергия, связанных с задержками в работе, свидетельствуют его письма Здравомыслову из Выборга:

16 декабря 1910 г.: Вот уже две недели, как посланы листы к м(итрополиту) Антонию (...) и – ни слуху ни духу. Хорошо, если время уходит на проверку нашей работы. Но я боюсь, что посланные листы просто (нрзб) завалились в кабинете среди старых газет, а еще вероятнее – покоятся в канцелярии, так как секретарь не может тратить время на такие мелочи. Между тем, если и впредь утверждение пойдет таким темпом, тогда мы и в 1921 году не кончим Триоди. Нельзя ли сделать какого-ниб(удь) обходного движения для выручки злополучных листов? (...) Очень хотелось бы иметь своевременно хотя бы исправленный текст великого канона⁶⁰¹.

8 января 1911 г. [вслед за поздравлением с Новым годом]: Да даст нам Бог увидеть в продолжение его напечатанной нашу «Триодь». Что-то она очень не торопится расстаться с нашей Комиссией⁶⁰².

3 марта 1911 г.: Очень у нас медленно дело идет. Просто отчаяние берет⁶⁰³.

Наконец, к 1 сентября 1912 г. были отпечатаны все 72 листа новой Триоди⁶⁰⁴. Однако некоторые из них, по настоянию Чуриловского, пришлось перепечатывать⁶⁰⁵. Лишь 24 декабря 1912 г. восемь сброшюрованных экземпляров Постной Триоди – только для членов Комиссии – были, наконец, высланы из МСТ⁶⁰⁶. Получив посланную ему в Выборг книгу, архиепископ Сергий 5 января ответил Здравомыслову:

Сейчас получил с почты новорожденный наш «Триодион». Благодарю Вас за эту посылку и, вместе, взаимно поздравляю Вас с сим радостным событием в нашей Комиссионной жизни⁶⁰⁷.

Но в спешке изготовленные к празднику экземпляры оказались дефектными и были заменены исправными 6 февраля 1913 г. На другой день отправили с нарочным в Петербург и подносные экземпляры, которые владыка Сергий вручил членам Святейшего Синода перед началом заседания 11 февраля⁶⁰⁸ – вместе с представлением о поощрении безмездных трудов членов Комиссии и о выделении денег для приобретения нужных ей книг⁶⁰⁹. Оба ходатайства были удовлетворены⁶¹⁰. А старый запас Триоди в V долю листа к этому времени был практически исчерпан⁶¹¹, так что книга, отпечатанная тиражом в 3000 экземпляров, по-видимому, немедленно поступила в продажу.

В феврале 1915 г. вышло в свет новое издание Триоди – на этот раз in folio, в той же исправленной редакции и таким же трехтысячным тиражом⁶¹². На 1916 г. было намечено и повторение издания 1912 г. in octavo⁶¹³ – прежний запас постепенно подходил к концу. Соответствующая смета была утверждена⁶¹⁴. Но обстоятельства военного времени привели к резкому подорожанию издательской деятельности и снижению спроса на книги; начатую уже в 1917 г. работу по печатанию нового издания из-за революционных событий так и не удалось завершить⁶¹⁵. К февралю 1917г., согласно данным ревизии имущества МСТ, было продано более 2500 экземпляров Триодиона 1912 г. и лишь около сотни экземпляров более дорогого издания 1915 г.⁶¹⁶.

На основе исправленного Триодиона в 1913 г. МСТ выпустила новый тираж (5000 экземпляров) книги «Службы на каждый день Страстныя седмицы Великаго Поста» (Ч. 1–2). Это – единственная из богослужебных книг с исправленным Комиссией текстом, которая была переиздана за послереволюционный период (кажется, скорее по недоразумению, чем по сознательному выбору новых издателей)⁶¹⁷.

В 1916 г. планировалось выпустить исправленное издание «Служб на первую седмицу Великого поста» в двух книгах, но из-за трудностей военного периода осуществить это намерение не удалось⁶¹⁸.

Работа Комиссии над славянским текстом Пентикостариона началась на весенних заседаниях 1909 г. До летних каникул успели исправить службы первых двух седмиц – Светлой и Фоминой. Затем правка Триоди Цветной долгое время не продвигалась в связи с затяжкой печати Постной Триоди, а также из-за отсутствия председателя Комиссии в Петербурге, что сделало невозможным проведение общих заседаний. 6 апреля 1910 г. архиепископ Сергий с большим сожалением писал К.Я. Здравомыслову:

Пентикостарион, очевидно, будет ждать еще неопределенное время. Какая досада, что такое важное дело у нас делается кое-как, подвержено всяким случайностям⁶¹⁹.

16 декабря 1910 г. в письме к тому же адресату владыка Сергий высказал следующее предложение:

Мною просмотрен и исправлен (применительно к принятым в Комиссии началам) почти весь Пентикостарион (остались недели 1¹/₂). Я сравнил текст с тремя греческими изданиями (...) и старопечатным Киевским. Если всю эту работу, которую я сделал, мы будем вторично делать в Комиссии, – то потребуется по меньшей мере год (притом, еще неизвестно, когда мне придется снова быть в Петербурге). Потом, год наша работа будет дожидаться рассмотрения в Синоде. И, наконец, года два-три уйдет на печатание, при чем все мы будем снова перерабатывать свою работу, вносить новые исправления и под(обное). Не лучше ли дело несколько сократить? М(ожет) б(ыть), остальные члены Комиссии согласятся, чтобы я представил свою работу прямо в Синод, и, после разрешения, мы стали бы печатать тем же порядком, как и теперь, т. е. корректура рассылалась бы по всем членам Комиссии, а если бы я случился в Синоде, то мы бы стали просматривать корректуру в общем заседании. В конце концов работа принадлежала бы всей Комиссии и по существу ничего бы не потеряла, а между тем выигрыш во времени получился бы значительный. Не переговорите ли вы об этом с остальными членами Комиссии?⁶²⁰

Через две недели Здравомыслов сообщил владыке о положительном результате переговоров. Заручившись согласием своих помощников и запросив из Петербурга Пентикостарион с исправлениями, внесенными весной 1909 г., архиепископ Сергий в очень сжатый срок завершил правку и 26 января 1911 г. отослал в Святейший Синод беловой экземпляр. В сопроводительном представлении владыка Сергий указывал:

При своих исправлениях я имел под руками два венецианские печатные греческие издания (1801 и 1860 гг.; две разные редакции) и одно римское 1884 г. (особенно авторитетное в отношении исправности текста). В случаях же необходимости (правда, такие случаи были очень редки) обращался за справками и к нашим старопечатным славянским изданиям. Те же издания имела у себя и Комиссия, обращаясь иногда чрез своих членов (профессора Дмитриевского и г. Лопарева) к рукописям и изданиям, хранящимся в Публичной библиотеке и др(угих) книгохранилищах. Но привлекать к своим работам весь научный аппарат постоянно и систематически мы не имели никакой нужды, так как в задачу Комиссии не входило установить редакцию исправленного текста: эта редакция нам была уже дана в принятом в богослужебную практику церковнославянском тексте. Поэтому вышеупомянутые справки приходилось делать только или в случаях очевидной неисправности церковнославянского перевода (напр(имер), в службе Живоносному Источнику), или в случаях каких-либо недоумений⁶²¹.

Текст 15 паремий, входящих в состав Пентикостариона в старой богослужебной редакции, архиепископ предлагал для единообразия с Постной Триодью заменить «библейным». Профессор Евсеев больше не участвовал в работе Комиссии, так что отстаивать достоинство восточной Вульгаты, как называл он славянскую богослужебную редакцию Библии, было теперь некому.

Прошло еще восемь месяцев, прежде, чем Синод определением от 16 сентября–13 октября 1911 г. разрешил печатание корректурных листов Пентикостариона, вновь объявив владыке и членам Комиссии благодарность за труды⁶²².

9 ноября корректура Пентикостариона была отправлена для набора в МСТ, которая, несмотря на многократные напоминания, не спешила приступить к этой работе⁶²³. Более года корректура пролежала в Москве без движения, и лишь 16 февраля 1913 г., после окончательного завершения дела с изданием Постной Триоди, в Петербург начали поступать отпечатанные листы Триоди Цветной. Теперь архиепископ Сергий, присутствуя в Святейшем Синоде, проводил большую часть времени в столице, поэтому правка частично обсуждалась в регулярных заседаниях Комиссии. Работа не прекращалась и в каникулярный период: даже уезжая на отдых или в командировки, члены Комиссии оставляли Здравомыслову свой адрес для высылки новых листов Пентикостариона⁶²⁴. Состав Комиссии к этому времени несколько изменился. В работе над корректурой Цветной Триоди уже не принимал участия А.А. Дмитриевский, зато к прежним членам присоединились П.П. Мироносицкий⁶²⁵ и Л.Д. Аксенов⁶²⁶. Возможно, в правке участвовал и ректор СПб ДА епископ Анастасий, со 2 октября 1913 г. посещавший заседания Комиссии⁶²⁷. Из-за бесконечных задержек по вине МСТ⁶²⁸ правка была завершена лишь в июне, а печатание Пентикостариона – в августе 1914 г.⁶²⁹. Первые экземпляры книги были выпущены из типографии 8 октября⁶³⁰.

О содержательной стороне той правки, которая вносилась в текст Пентикостариона на заключительном этапе работы, дают представление сохранившиеся корректурные экземпляры Мироносицкого и Чуриловского⁶³¹.

В корректуре Н.Ф. Чуриловского (как и в его же экземпляре Триодиона) содержится правка двоякого характера. Преобладает по объему чисто корректорская работа, а также правка, связанная с согласованием редакции повторяющихся текстов. Эти исправления, внесенные чернилами, практически полностью перешли в окончательный текст. Но кроме них, в корректуре есть и стилистические поправки, выполненные карандашом, часто – отмеченные вопросительным знаком, иногда – с предложением нескольких вариантов и со ссылками на греческий оригинал. Такие исправления были использованы далеко не во всех случаях. Работу над корректурой Чуриловский вел с 19 февраля 1913 по 13 июня 1914г.

П.П. Мироносицкий, судя по его пометам на листах корректуры, участвовал в исправлении Пентикостариона с 18 мая 1913 по 9 марта 1914 г. Правки он вносил значительно меньше, чем Чуриловский. На начальных стадиях работы Мироносицкий еще не слишком хорошо освоил принятые в Комиссии методы, и его поправки в значительной части были отвергнуты председателем. Потом ему удалось более плодотворно включиться в общий труд. Правка иногда сопровождалась пометой: удобнее для пения. Порой Мироносицкий предлагал инверсии слов; нередко указывал на содержащиеся в тексте библейские аллюзии, чтобы уточнить смысл и обосновать предлагаемый перевод. Как и Дмитриевский, Мироносицкий был склонен настаивать на более строгом соответствии перевода греческому оригиналу. Видно, что председатель Комиссии, отвергая или «смягчая» в ряде случаев предложения Мироносицкого, руководствовался скорее противоположным соображением: он предпочитал держаться поближе к существующему славянскому тексту, отступая от него лишь в тех случаях, когда это представлялось вполне обоснованным.

Ниже приводятся некоторые варианты правки Чуриловского и Мироносицкого – как вошедшие в окончательный текст, так и не использованные в нем.

Уже через год, в сентябре 1915 г. МСТ выпустила тиражом 5000 экземпляров еще одно издание исправленного Пентикостариона – на этот раз в формате in octavo⁶³². Кроме того, исправленный текст лег в основу нового издания «Последования во святую и великую неделю Пасхи и во всю Светлую седмицу», которое было отпечатано той же типографией в январе 1915 г. в количестве 10 000 экземпляров⁶³³. В изданный МСТ в марте 1915 г. сборник «Молитвы, чтомыя от предстоятеля во дни различных праздников и молений церковных» (тираж – 1500) молитвы из Постной и Цветной Триодей вошли также в новой, исправленной редакции⁶³⁴.

Выпуском в свет исправленных Триодиона и Пентикостариона была завершена та работа, для которой, согласно определению Синода, и была учреждена в 1907 г. Комиссия во главе с архиепископом Сергием. Однако 28 января 1911г., через день после представления в Святейший Синод вчерне исправленного Пентикостариона, председатель Комиссии обратился к митрополиту Антонию с письмом, в котором просил возбудить в Синоде рассмотрение вопроса о продолжении начатого дела. Намеченная архиепископом Сергием и доныне, к сожалению, не реализованная программа работы в этой области сохраняет, как нам представляется, высокую значимость для Русской Православной Церкви:

Оканчивается послушание, данное нам Святейшим Синодом (теперь останется только наблюдение за печатанием разрешенного текста). Но очень не хотелось бы думать, что вместе с этим оканчивается и все вообще дело исправления наших богослужебных книг, так своевременно начатое и так необходимое для нашей Церкви. Если давно нуждались в исправлении Триодь Постная и Пентикостарион, то не менее их нуждаются в исправлениях и остальные наши богослужебные книги. И в них часто славянский текст неудобовразумителен (особенно, если не самому читать, а слушать чтение, притом довольно беглое, какое чаще всего бывает в церкви). Притом, эта неудобовразумительность также часто зависит не от трудности самой материи, а от причин совсем случайных, ничтожных и легко устранимых: от устарелых выражений, от не совсем исправного перевода, а всего больше от расстановки слов (так как наши переводчики обыкновенно следовали греческой расстановке, которая в произведениях стихотворных бывает иногда очень произвольна). По временам за богослужением приходится испытывать чувство искреннего сожаления, что высокое и в высшей степени назидательное содержание церковных песнопений или канонов остается запечатанной книгой для простых (да и не для простых только) богомольцев, которые, между тем, богослужебными чтением и пением, главным образом, и питаются духовно. Но это явление не только достойно сожаления, оно и прямо вредно для Церкви, особенно в настоящее время всевозможных шатаний и колебаний. Охлаждение к православной вере и церкви чаще всего начинается с охлаждения к православному богослужению, а это последнее нередко мотивируется непонятностью богослужения. Было бы поэтому в высшей степени полезно и своевременно пересмотреть и исправить славянский текст и остальных церковно-богослужебных книг и, именно, на тех же началах и основаниях, какими, с одобрения и утверждения Св(ятейшего) Синода, руководствовалась наша Комиссия и, в частности, я при своей единоличной работе; т.е. не вновь переводить богослужение (для чего потребовалась бы громадная предварительная работа установки текста), а, принимая за данное существующий в богослужебной практике славянский перевод и сохраняя его по возможности неприкосновенным (особенно в местах, наиболее привычных уху богомольца и наиболее ему дорогих), устранить из этого перевода лишь то, что явно мешает его удобовразумительности, исправить расстановку слов, очевидные ошибки перевода, заменить особо устарелые обороты и слова более новыми, и под(обное). Да иного исправления в нашем богослужении едва ли и можно желать и даже допустить.

Что касается вопроса о том, в каком порядке или очереди исправлять богослужебные книги, то обыкновенно указывают или на типикон, требник, служебник, псальтирь [так в тексте. – Н.Б.] с восследованием, или же на октоих и минею месячную. Со своей стороны я бы всецело склонился ко второй группе, и на следующих основаниях. Нам нужно и важно сделать понятным прежде всего наше общественное богослужение, потому что оно касается без исключения всех христиан, недостатки перевода там чувствуются всеми, вред от промедления с исправлениями, а равно и польза от последних наиболее заметны именно здесь. Между тем, служебник и типикон всегда останутся лишь в руках совершителей богослужения или же уставщиков; с требником рядовому мирянину приходится встречаться только в случаях треб, то есть довольно редко и далеко не всем. Псальтирь же со восследованием содержит, наоборот, повседневное богослужение, текст которого настолько привычен для всякого более или менее постоянного богомольца, что едва ли даже и удобно вносить в этот текст какие-либо изменения, особенно прежде, чем будут исправлены другие части богослужения. Необходимо, следов(ательно), начать со второй группы: с октоиха (1-я и 2-я части) и минеи (12 книг месячных, праздничная и общая). Очередь между этими книгами всего удобнее установить сообразно нужде в новом издании каждой из них: исправлять раньше ту книгу, которой меньше всего на складе и которую раньше других предполагается печатать⁶³⁵ (...)

Приобретя некий практический навык в этой работе, а вместе с тем, располагая некоторыми необходимыми для нее знаниями и достаточным теперь свободным временем для кабинетных занятий, я бы с величайшей готовностью предоставил себя в распоряжение церковной власти для продолжения дела исправления книг, в крайней необходимости которого для Церкви я твердо убежден⁶³⁶.

Митрополит Антоний 31 января направил отношение архиепископа Сергия в Синод⁶³⁷. Определение по нему было принято 16 сентября – 13 октября 1911г., одновременно с разрешением на печатание Пентикостариона:

Признавая (...) продолжение работ Комиссии по исправлению славянского текста богослужебных книг желательным, Святейший Синод определяет: 1) поручить названной Комиссии рассмотреть и исправить текст нижеследующих книг в таком порядке: а) Октоих, б) Минея общая и в) Минея месячная, и представить свои работы Святейшему Синоду на утверждение, и 2) об исправлении текста прочих богослужебных книг иметь суждение по исполнении Комиссией порученной ей работы⁶³⁸.

Работа Комиссии над исправлением Октоиха началась 9 ноября 1911 г. Исправление первой части Октоиха (гласы 1–4) продолжалось до 16 апреля 1914 г., за это время в Архиве Святейшего Синода состоялось 60 заседаний Комиссии. В них регулярно участвовали архиепископ Сергий, Здравомыслов, Чуриловский, Лопарев и Мироносицкий; несколько реже посещали заседания Аксенов, Зайончковский, Дмитриевский и епископ Анастасий. Всеми заседаниях (с декабря 1911 по март 1912г.) участвовал Б.А. Тураев⁶³⁹. Однажды присутствовал епископ Омский Владимир (Путята). Приглашали на заседание Комиссии и А.А. Папкова, который еще в 1907 г. выступал в поддержку исправления богослужебных книг⁶⁴⁰, однако он не принял участия в работе. Над исправлением служб 1 гласа трудились на 26 заседаниях Комиссии⁶⁴¹, но дальше дело шло все быстрее и быстрее: 4 глас исправили за 9 рабочих дней, а правка служб 8 гласа потребовала всего четырех заседаний.

Об окончании предварительной работы над первой частью Октоиха председатель Комиссии 19 апреля 1914 г. доложил Синоду и получил разрешение напечатать в МСТ первую часть Октоиха в исправленном виде⁶⁴². Оригинал выслали в типографию 25 апреля с указанием архиепископа Сергия «ныне же приступить к печатанию», однако корректурные листы начали поступать в Петроград лишь 10 ноября⁶⁴³. Несмотря на бесконечные напоминания и просьбы ускорить дело, печатание корректуры продолжалось до января 1916 г. К этому времени был уже подготовлен текст второй части Октоиха, исправленный за год в 22 заседаниях Комиссии с 24 апреля 1914 по 24 апреля 1915 г. при участии архиепископа Сергия, епископа Анастасия, Здравомыслова, Чуриловского Мироносицкого, Лопарева и Аксенова⁶⁴⁴. По-видимому, вторая часть так и не была набрана в типографии, которая не сумела завершить набор и части первой, намеченной к печати в 1916 г. тиражом 5000 экземпляров при формате infolio⁶⁴⁵. Хотя печатание окончательно исправленных листов и началось еще в 1915 г., одновременно с набором первоначальной корректуры, продолжить эту работу в 1916 г. не удалось из-за трудностей военного времени – «частию вследствие недостатка искусных наборщиков и частию вследствие недостатка в данном сорте бумаги», как объяснял в своем отчете управляющий МСТ А.С. Орлов⁶⁴⁶, Ни резкое письмо последнему от Здравомыслова в январе 1917 г. с просьбой «в возможной скорости уведомить (...) о причине такого замедления в предпринятом с благословения Св(ятейшего) Синода деле», ни обращение в Синод архиепископа Сергия по тому же вопросу, написанное тремя месяцами позже, не помогли делу⁶⁴⁷.

К сожалению, обнаружить подготовленные Комиссией корректурные экземпляры Октоиха не удалось. В исследованных архивных делах отсутствуют также указания относительно методики работы, использованных для исправления изданий Октоиха и т.п.

Более подробные сведения сохранились о работе над исправлением Миней. Исправление Праздничной Минеи заняло 24 заседания с 1 мая 1915 по 30 марта 1916 г. и было выполнено силами тех же лиц, которые правили вторую часть Октоиха. Для справок употреблялись пять различных изданий греческого Ανθολόγιον'α (Рим, 1598 и 1888; Венеция, 1788 и 1848; Афины, 1905); использовались также славянская рукописная Минея 1542 г. и печатные 1650 и 1750 гг.⁶⁴⁸

Минею сентябрьскую Комиссия в том же составе исправляла с октября 1916 по январь 1917 г.; на эту работу потребовалось 13 заседаний. Незамедлительно приступили и к правке октябрьской Минеи. Работа остановилась 3 мая в связи с занятостью архиепископа Сергия делами по подготовке Поместного Собора. На последнем заседании Комиссии правили канон из службы апостола Иакова Алфеева (9 октября)⁶⁴⁹.

О работе Комиссии на этом этапе дают представление записи заседания, состоявшегося 12 октября 1916 г. Это нечто вроде наброска будущей программной записки, в который позднее вносились многочисленные дополнения.

Приступив к пересмотру славянского текста «Минеи – месяц сентябрь», члены Комиссии имели под руками издание означенной книги на греческом языке – римское 1888 г. и два афинских 1904 и 1905 гг., рукопись Синодального архива XV в. № 394 и перепечатанную с Иосифовского издания 1645 г.

Постановили: а) включать в месячные минеи в соответствующих местах службы святым, помещенные в дополнительной минее (...).

б) Места, хотя и несоответствующие греческому печатному тексту, но по смыслу и контексту речи вполне допустимые, а равно и места не поддающиеся исправлению без греческого текста, – иметь в виду для проверки с греческими рукописями⁶⁵⁰.

Несоответствия славянского текста богослужебных книг редакции печатных греческих изданий выявлялись Комиссией и раньше, при работе над Триодями. Однако прежде к греческим богослужебным рукописям обращались лишь в редких случаях, поскольку было решено, что исправление текста основывается на существующей славянской редакции. По-видимому, при работе над Минеями случаев такого несоответствия оказалось значительно больше, что побудило расширить источниковую базу справы. С этой целью Н.Ф. Чуриловский в начале 1917 г. был на две недели командирован в Москву, где изучал славянские и греческие рукописные Минеи в библиотеках МСТ, Патриаршей и Румянцевского музея. Из Москвы он 13 января писал Здравомыслову:

Я (...) пришел к довольно серьезным заключениям. Пришлось лишний раз убедиться, что наш славянский богослужебный текст образовался не случайно и даже не в Никоновское время, а пришел к нам из глубины веков и явился результатом упорного, опытного и проникнутого любовию к Христовой вере труда многих поколений. Представляя собою большую духовную и историческую ценность, он требует большой осторожности в обращении с ним. Всего менее, при исправлении его, наша Комиссия может доверяться греческим печатным изданиям; теперь уже всем известно, что все эти издания в свое время были обработаны и отпечатаны для «грекосов» разными католическими монахами, не без участия и лукавой Конгрегации пропаганды. Вчера и сегодня я рассматривал по греч(еским) рукописям все сомнительные места, встречавшиеся нам при чтении сентябрьской минеи и в конце минеи праздничной; оказалось, что во всех случаях, за исключением одного (...) наш славянский текст находит для себя подтверждение в греческих харатейных списках. При этом замечательно, что чем древнее греч(еский) текст, тем ближе он подходит к нашему слав(янскому) тексту. Но известные греческие минейные рукописи не восходят далее XII в.; между тем в той же Патриаршей Библиотеке имеется круг наших славянских миней также XII в. Для нашего дела этот круг имеет немаловажное значение, так как дает довольно ясное понятие о греческих текстах еще более раннего времени, не дошедших до нас⁶⁵¹.

В Петербург Чуриловский вернулся с четырьмя греческими рукописными Минеями. В дальнейшем к работе по сверке исправляемого текста с греческими и славянскими богослужебными рукописями предполагалось привлечь архимандрита Никольского единоверческого монастыря в Москве Никанора⁶⁵², с включением его в состав Комиссии, однако осуществить этот план, видимо, уже не удалось⁶⁵³.

Не ограничиваясь проверкой существующего славянского текста, справщики на сей раз решили дополнять его заново переведенными недостающими песнопениями из греческих Миней.

В процессе правки прежде всего устранялись очевидные ошибки и опечатки. Вот некоторые примеры из сентябрьской Минеи⁶⁵⁴:

Далее, заменялись «устаревшие», по выражению справщиков, славянские слова, например:

тезоименне соименне; вечнующую вечную; рачением любовию; кратир сосуд; на руку во объятиях; целений исцелений; сопряжение двоица; низоревностных долу влекущих; преестественно паче естества; утварь царская украшение царское; агкира якорь; окормление управление; одождение излияние; реть рвение; во уметы ни во что; вжиляемь укрепляемь; дхне вдохнул; озареньми лучами; возбнув воспрянув; неятна непленена; невредно непорочно; легание лежание; отнюд вся; приятелище вместилище⁶⁵⁵.

В большинстве случаев, как мы видим, справщики либо искали синонимические замены для славянских слов, вызывающих ложные ассоциации у слушателей ввиду наличия русских паронимов, либо подбирали синонимы с корнями, известными слушателям церковнославянского текста благодаря их употреблению в русском языке. Как бы в оправдание подобных замен члены Комиссии выписывали места, подтверждавшие, что «вводимые выражения встречаются в старых книгах» (например, отмечено, что в Минеях употребляется не только слово «живот», но и «жизнь»; встречается слово «древле», а не только «иногда», попадается прилагательное «мысленный», которым можно заменить слово «умный»). Целый ряд примеров особо выписан под рубрикой: «Иногда в старинных книгах лучше сказано»⁶⁵⁶.

Этими черновыми заметками исчерпываются известные нам данные о работе Комиссии над исправлением Миней. Правленый текст, по-видимому, не был отправлен в типографию; подготовленные материалы хранились в Синодальном архиве, но судьба их после революции остается неизвестной.

Вскоре после Февральской революции, 7 марта, указом Святейшего Синода Комиссии было поручено произвести «исправление богослужебных чинов и молений ввиду происшедшей перемены в государственном управлении»⁶⁵⁷, то есть попросту удалить молитвы об императоре и царствующем доме, предложив образцы для замены соответствующих текстов в богослужебных книгах. На эту работу потребовалось лишь одно заседание⁶⁵⁸. Упоминания о не существующем более императоре заменили на христолюбивое воинство, (богохранимую) Державу Российскую (и благоверное Временное правительство ея), крестоносныя люди или крестоносное Отечество наше; в некоторых молитвенных обращениях место императора заняли выражения верные рабы Твои или наследие Твое.

«Теперь подождем, как нас будут ругать одни за дерзость, другие за трусость. Мы же будем утешать себя, что сделали для Церкви полезное дело, за которое со временем, м(ожет) б(ыть), кто-ниб(удь) из христолюбцев и поблагодарит нас», – писал владыка Сергий К.Я. Здравомыслову 5 января 1913 г., по получении экземпляра новоисправленной Постной Триоди⁶⁵⁹.

Отклики современников на издание исправленных Триодей оказались немногочисленными. В значительной степени причиной тому был негласный характер работы Комиссии. Правда, отдельные упоминания о ее деятельности все же проникали в печать⁶⁶⁰. Нередко они появлялись с запозданием, а то и в искаженном виде – например, в Колоколе председателем Комиссии назван почему-то еп. Феофан (уж не Затворник ли?), Калужский церковно-общественный вестник лишь в феврале 1908 г. сообщил, что «в Синоде поднят вопрос о пересмотре богослужебных книг», Вера и жизнь поместила информацию о начале работы новой Комиссии только в 1914 г., а автор другого журнала летом 1915 г. полагал, что работа Комиссии уже прекратилась⁶⁶¹. За время деятельности Комиссии в печати появилось немало новых публикаций, авторы которых указывали на необходимость исправления богослужебного текста, но в большинстве случаев, похоже, не знали, что такая работа уже ведется.

Заслуженный профессор Киевской духовной академии В.Ф. Певницкий в середине 1908 г. выражал сожаление о том, что деятельность комиссий, занимавшихся тем же делом во второй половине XIX в., имела негласный характер – «вероятно, от излишнего опасения, как бы известие о предпринимаемом исправлении богослужебных книг не произвело неблагоприятного впечатления на известную часть православного русского народа»⁶⁶². Было ли автору в то время известно о продолжающейся уже около года в Санкт-Петербурге работе аналогичной комиссии и об участии в этой работе его бывшего коллеги по академии А.А. Дмитриевского? Похоже, что нет; во всяком случае, в тексте статьи нет на то никаких указаний.

Три года спустя востоковед Д.М. Позднеев, указывая на необходимость пересмотреть перевод богослужебных книг, ссылался лишь на неопределенные слухи, что «существует где-то и с какого-то времени комиссия, занимающаяся этим делом... Но в церкви до сих пор читаются такие переводы, которые совершенно не выдерживают никакой критики»⁶⁶³. С призывом к исправлению богослужебных книг один из авторов выступал на страницах церковной газеты и в 1917г., по-видимому, также ничего не зная о существовании Комиссии архиепископа Сергия⁶⁶⁴.

Увы, Святейший Синод не последовал призыву преосвященного Назария организовать дело исправления книг «на широких и свободных научных началах», с предоставлением церковному сообществу возможности критической проверки исправлений прежде их окончательного утверждения и издания (см. выше, сс. 188–189). По прошествии времени стало ясно, что скрытность в деле богослужебных исправлений не принесла желаемых результатов. Она не могла избавить Синод от ожидавшихся нареканий как из лагеря старообрядцев, так и со стороны приверженцев буквы из среды православных верующих.

Образцом критики со стороны последних может служить поступившее в Синод анонимное заявление, автору которого «Господь ясно сказал посредством жребия, что исправлять церковные книги нет надобности», так как на них «лежит благодать Божия, которая до того чувствительна, что малейшая неосторожность (...) удаляет благодать». Поэтому «истинно духовный человек никогда не осмелится посягнуть на такую святыню: такой человек, видя какую-либо простую опечатку, не решится ее тронуть, не спросивши Господа» (видимо, опять же посредством жребия?)⁶⁶⁵.

А в старообрядческом журнале был помещен ядовитый отзыв о новой Триоди, в котором особое внимание было обращено как раз на отсутствие указаний о произведенных исправлениях: «Через это достигается то, что книжные изменения не получают никакой гласности, и новые книги сходят за самые обыкновенные. Какая цель преследуется этой таинственностью, мы не знаем»⁶⁶⁶.

Отсутствие объяснений при выпуске исправленных изданий лишь порождало неизбежные недоумения (вплоть до анекдотических случаев, когда на клиросе певцы пытались исполнять какое-либо песнопение, глядя при этом в книги с разными редакциями текста), а порой и вызывало тяжкие смущения совести у людей церковных⁶⁶⁷.

Даже сторонники исправления богослужебных книг испытывали чувство подозрительности к делу, почему-то совершаемому втайне, несмотря на его очевидную общецерковную значимость.

В 1914 г. профессор Киевской духовной академии по кафедре литургики священник Василий Прилуцкий⁶⁶⁸ читал в Церковно-историческом и археологическом обществе при академии доклад «О новоисправленной Постной Триоди»⁶⁶⁹, содержание которого известно нам лишь в позднейшем кратком пересказе автора:

Я (...) старался объективно показать, чем была Триодь раньше и чем стала теперь. И многие сказали, что нужно поторопиться купить старую Триодь⁶⁷⁰.

С другой стороны, полтавский учитель М. Кедров одобрял тот взгляд на дело исправления, которого придерживалась Комиссия – «исправлять лишь темные места славянского текста, изменять словорасположение, сохраняя красоты богослужебного языка»; действуя в том же духе, он предложил вниманию читателей собственный опыт исправления сретенского канона⁶⁷¹.

Несколько позднее, в 1917 году, была опубликована и вполне хвалебная рецензия на новоисправленную Постную Триодь:

В настоящее время Триодь Постная уже исправлена. (...) Пишущему это данный факт принес самую искреннюю радость. Сделанные исправления совпали с его заветными думами и желаниями относительно церковно-богослужебных книг.

Приведя ряд примеров произведенных в тексте Триоди замен, рецензент заключает:

Того, что мною отмечено, думаю, вполне достаточно, чтобы ясно видеть, как сильно приближены перлы восточно-православной поэзии к мысли и совести христиан. Вот один из образцов истинно-православной реформы!⁶⁷²

Дискуссия об исправлении богослужебных книг и о дальнейшей деятельности Комиссии имела место также в богослужебном отделе Поместного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 гг. При этом высказывались и критические замечания. Так, Б.А. Тураев, одно время принимавший участие в работе Комиссии, сказал:

Что касается исправлений существующего славянского перевода, то это дело крайне трудное, требующее первоклассных ученых сил и большого количества времени и, может быть, десятилетий; причем оно не всегда бывает исполнено безупречно. Пример действующей при Св(ятейшем) Синоде Комиссии дает в этом отношении поучительный урок⁶⁷³.

А о. Василий Прилуцкий выразил Комиссии пожелание «более обращать внимание на поэтическую сторону произведений, на дух их»⁶⁷⁴.

Однако продолжение работы по исправлению богослужебных книг считали необходимым практически все члены Собора, выступавшие по этому вопросу⁶⁷⁵.

Организацию дальнейшей деятельности Комиссии затрагивали два доклада отдела о богослужении, проповедничестве и храме, переданные Совещанием епископов на усмотрение Высшего церковного управления. В одном из них (О церковно-богослужебном языке) предлагалось расширить полномочия Комиссии, поручив ей не только исправление славянского текста богослужебных книг, но и работу по переводу богослужения на русский, украинский и другие употребляемые в Русской Православной Церкви языки⁶⁷⁶. В другом докладе (Об упорядочении богослужения) сферу деятельности Комиссии наметили еще более широко, включив в нее все вообще богослужебные вопросы⁶⁷⁷.

, В соответствии с предложением Собора, Священный Синод Православной Российской Церкви под председательством святителя Тихона 11 ноября 1918 г. поручил владыке Сергию (теперь митрополиту Владимирскому) рассмотреть вопрос о создании при Синоде «постоянного учреждения для заведывания богослужебными делами»⁶⁷⁸. Однако усиливающиеся преследования Церкви не позволили тогда осуществить этот замысел. Реквизиция синодальных типографий сделала невозможным издание уже исправленных Октоиха и Миней.

После войны, в новых и относительно благоприятных условиях существования Церкви попытка возобновить деятельность по исправлению богослужебных книг была предпринята бывшим членом Поместного Собора 1917–1918 гг. епископом Афанасием (Сахаровым)⁶⁷⁹. В 1957 году он возглавил учрежденную по благословению патриарха Алексия I (резолюция от 6 ноября 1956 г.) постоянно действующую Календарно-богослужебную комиссию. Из документов, опубликованных А.Г. Кравецким и А.А. Плетневой, видно, что владыка Афанасий рассматривал создание этой комиссии как осуществление – с задержкой на сорок лет – предложения Собора. Дело исправления богослужебных книг епископ Афанасий считал «чрезвычайно важным, настоятельно необходимым и неотложным», посвятив ему многолетние труды⁶⁸⁰. Однако, проведя семь заседаний, комиссия в 1958 году прекратила свою деятельность. По-видимому, при тогдашних условиях церковной жизни взгляды и намерения ее председателя не могли найти полной поддержки со стороны священноначалия. В письме от 8 сентября 1958 г. владыка признавался: «Я очень болезненно переживаю разгон комиссии, очень скорблю, что из-за моего неумения подлаживаться, неумения держать нос по ветру, ликвидировано очень нужное дело»⁶⁸¹.

Возобновились заседания комиссии лишь в 1969 году, спустя семь лет после смерти преосвященного Афанасия. Теперь ее возглавил председатель Издательского отдела Московской Патриархии епископ (ныне митрополит) Волоколамский Питирим (Нечаев). На второй день работы, 11 февраля, комиссия рассматривала вопрос о подготовке издания Постной Триоди⁶⁸². Покойный епископ Афанасий в свое время настаивал на том, что изданная по благословению Святейшего Синода исправленная редакция Постной и Цветной Триодей «теперь является единственно узаконенной и потому обязательной для всех храмов Русского Патриархата»⁶⁸³. Предложение «исходить из Триоди, исправленной архиепископом Финляндским Сергием» – с «чисткой отдельных мест» (вероятнее всего, упоминаний императора), объяснением трудных оборотов, приложением словаря и некоторых других дополнений – было высказано и на заседании возобновленной комиссии. Епископ Питирим задал, однако, следующие вопросы:

1) Почему Минеи и Триоди архиепископа Сергия не получили признания?

2) Нельзя ли найти архивы, узнать методы его работы?

Н.Д. Успенский ответил, что «люди привыкли к прежней редакции песнопений Постной Триоди (...) а изменения нарушали музыкальный ритм песнопений». Архивных материалов о работе архиепископа Сергия, как полагал профессор, не сохранилось.

Окончательное решение вопроса в протоколе не зафиксировано. Но в 1974 году, когда Издательский отдел Московской Патриархии выпустил в свет фототипическое издание Триоди Постной, прототипом была избрана неисправленная редакция. В неисправленном виде была переиздана и Цветная Триодь (1975). Едва ли можно сомневаться, что если бы патриарху Сергию было суждено дожить до времени, когда Московская Патриархия смогла возобновить издание богослужебных книг, решение оказалось бы другим! К сожалению, результат десятилетнего подвижнического труда квалифицированных специалистов, заслуживший в свое время одобрение и благословение Святейшего Синода, оказался таким образом утраченным для церковного употребления – хотелось бы надеяться, что лишь временно.

Будут ли наследие Сергиевской комиссии, работы епископа Афанасия и других тружеников книжного исправления, наконец, востребованы нашей Церковью? Удастся ли нам реализовать ту программу дальнейшей работы, которая была намечена владыкой Сергием в 1911 году, и завершить дело, «так необходимое для нашей Церкви», по словам почившего Первосвятителя?⁶⁸⁴ Спустя 83 года Святейший Патриарх и Архиерейский Собор Русской Православной Церкви признали важность и своевременность этой задачи в сегодняшних условиях в связи с развитием миссии Церкви в современном обществе⁶⁸⁵. Однако мы все еще не видим зримых результатов, которые могли бы свидетельствовать, что задача не только осознана Церковью, но и успешно решается. Синодальная богослужебная комиссия год спустя была учреждена, хотя состав ее оказался более узким и однородным, чем предусматривалось в соборном решении⁶⁸⁶. Из отчетов, публикуемых в церковной печати, видно, что комиссия провела немало заседаний. Проделана и полезная работа по составлению и редактированию служб новопрославленным русским святым. Обсуждались и некоторые другие частные вопросы богослужебной практики. Но до сих пор ничего не слышно о практических шагах комиссии к осуществлению главного поручения Собора: сделать более доступным пониманию смысл богослужебных текстов.

На пути к реализации определения Архиерейского Собора 1994 года, очевидно, встречаются препятствия двоякого рода. С одной стороны, исправление богослужебных книг, как признавал один из его участников, «дело крайне трудное, требующее первоклассных ученых сил и большого количества времени»⁶⁸⁷. Из этого бесспорного утверждения иногда делают необоснованный вывод, будто на сегодняшний день нашей Церкви не под силу приниматься за такой труд. Неужели в деле, столь важном для духовного возрастания паствы, у нас меньше оснований надеяться на помощь Божию и на выявление талантливых, подвижнически настроенных тружеников, чем, скажем, в деле восстановления внешнего благолепия церковных зданий?

С другой стороны, любым изменениям в богослужебных книгах препятствует резкая критика со стороны тех, кто, по словам Святейшего Патриарха Алексия II, воспринимает «употребляемые в Церкви культурные средства, относящиеся к прошлым векам (...) как нечто имеющее ценность, сопоставимую с ценностью неизменных вероучительных истин»⁶⁸⁸.

Примеров такой абсолютизации всего привычного очень много. Достаточно представительным в этом плане стал уже упоминавшийся во Введении сборник «Богослужебный язык Русской Церкви: История. Попытки реформации», ответственный редактор – архимандрит Тихон (Шевкунов)⁶⁸⁹. Нападки его авторов обращены прежде всего против патриарха Сергия как, якобы, «одного из немногих сторонников радикальной русификации богослужения"^), предтечи «современных обновленцев», или, более сдержанно, «одного из ведущих реформаторов в неудавшейся реформе богослужебного языка». Известный факт недолговременного уклонения митрополита Сергия в обновленческий раскол в 1922 году здесь рассматривается как «вполне закономерное следствие его многолетней деятельности именно на поприще исправления богослужебных текстов, одним из проявлений которой была работа в Комиссии по исправлению богослужебных книг»⁶⁹⁰. Покаявшись в расколе, владыка Сергий, по мнению авторов, заодно отрекся от своих дореволюционных взглядов на исправление книг, что подтверждается странным аргументом: «В Патриаршей Церкви богослужебных книг с реформаторской правкой не издавалось»⁶⁹¹, – можно подумать, что без правки они издавались при жизни патриарха Сергия. При этом «конечную цель реформаторов» начала XX века (протагонистом которых объявлен будущий патриарх) усматривают даже «не в языке», а в том, чтобы, ни много ни мало, «разрушить единство Церкви»⁶⁹².

Главными обвинениями против членов Комиссии по исправлению богослужебных книг называются «реформаторство», пренебрежение Священным Преданием Церкви и нарушение некоего «святоотеческого правила (? – Н.Б.) о том, что нельзя тронуть даже один камушек, чтобы не рухнуло все здание»⁶⁹³. Говорится также о «неприятии новых «исправленных» книг православным народом, хранителем Священного Предания»⁶⁹⁴. Опирается этот довод лишь на свидетельство Б.И. Сове, согласно которому «исправленные издания богослужебных книг (...) распространялись довольно медленно, встречая во многих местах (например в Валаамском монастыре) оппозицию. Исправленный текст ирмосов почти нигде не привился, так как певчие пользовались старыми нотными книгами»⁶⁹⁵.

Однако приведенные выше⁶⁹⁶ архивные данные свидетельствуют, что за четыре года с 1913 по 1917 были проданы 2500 экземпляров из трехтысячного тиража новоисправленной Постной Триоди, в то время как продажа аналогичного неисправленного издания за такой же период с 1909 по 1913 г. составила менее 1400 книг. И это несмотря на экономические трудности военного времени! Те экземпляры исправленных Комиссией книг, которые мне случалось видеть не в библиотеках, а на церковных клиросах, носили явные следы длительного употребления. Певчие, привыкшие к старым текстам, действительно испытывали неудобства, поскольку исправленный текст не успели издать в нотной редакции, а произведенные изменения не решились официально объяснить. Но клиросные певчие – это еще не весь народ Божий, а Валаамский монастырь, при всем уважении к этой замечательной обители – еще не вся Церковь. Насколько известно, никакой «оппозиции» не вызвали и неплохо разошлись по храмам недавно переизданные Псково-Печерским монастырем «Службы на каждый день Страстныя седмицы» в исправленной Комиссией редакции⁶⁹⁷. Хочется надеяться, что будут переизданы в полном объеме, ставшие библиографической редкостью, исправленные Триодион и Пентикостарион. Санкция Высшей церковной власти на их употребление дана уже давным-давно. Желательно было бы не повторять ошибок прошлого и снабдить эти издания внятным и авторитетным разъяснением характера и целей произведенных в них исправлений. А далее «усилие соборного церковного разума», к которому призвал в 1994 году Святейший Патриарх, рано или поздно проложит путь к продолжению начатого труда.