220–221. На опасном пути

К сожалению, приходится отметить, что вождь имебожников А. Булатович не подает надежды к смиренному сознанию своего заблуждения. Вступив на путь самочинного мудрования, он стал на почву полемики с церковною властью, уже воображая себя вполне правоспособным богословом для такой полемики и для формулирования новых, в богословской науке еще неизвестных догматов. Почва опасная и Церковью не благословляемая! А что это так, что он на опасном пути, видно из того, что ведь не может же он отказаться от заявления схимонаха Илариона, что ими открыт “новый догмат», доселе как бы незамеченный, именно – что “имя Божие есть Сам Бог». А святые отцы, учители подвижничества, Иоанн Лествичник, Варсонофий Великий и другие, строго запрещают рядовым монахам заниматься исследованием догматов, указывая им смиренный путь послушания и предоставляя “догматствование» епископам.

Ныне Булатович заявляет в своем “прошении» Святейшему Синоду, что “по одному своему званию схимонаха будучи всегда готов “смириться» (это слово он почему-то ставит во вносные знаки, что производит странное впечатление, как будто призыв Святейшего Синода к смирению по адресу инока носит какой-то специфический характер), да и вообще никогда не стыдясь сознать свою ошибку, в особенности если эта ошибка может иметь пагубные последствия не только для него, но и для многих других», он “с радостью готов и смириться и отстать от заблуждения, но»...

Но прежде, чем читать его условия, на каких он “готов смириться», я не могу не напомнить ему нашей беседы в больнице, в Петербурге: г. Троицкий и я довели его до сознания, что он неправильно перевел из греческой Постной Триоди слово Бог, для понятия “Бог» у греков есть специальное слово. Мы предложили ему немедленно, теперь же, напечатать в “Колоколе» или в каком угодно издании, что он исправляет свою ошибку. На это он не согласился, сказав, что исправит во втором издании своей “Апологии». Правда, он дал на бумаге нечто вроде такой поправки для представления Святейшему Синоду, но когда я прочитал эту поправку в Синоде, то она была признана довольно двусмысленною и недостаточной, да притом автор все же меня не уполномочил ее напечатать. Итак: мы вправе сомневаться и теперь, что он действительно “готов» сознаться в своем заблуждении.

Однако же, какие его условия покаяния?

“Но, говорит он, прежде нежели это сделать, я должен знать, в чем должно заключаться сие “смирение» (заметьте: опять как бы ирония – знаки вносные) и от каких заблуждений подобает мне отстать?» – И затем, на 27 страницах в лист (по 62 строки!), в 9 пунктах, разбирает, точнее – критикует, все послание Святейшего Синода, доказывая несправедливость предъявленных ему обвинений, обвиняя, в свою очередь, архиепископа Антония и меня в богохульстве, повторяя все те подмены и искажения, в коих он изобличен уже и мною, и С. В. Троицким, не обращая ни малейшего внимания на эти изобличения, как будто их и не было, и в заключение категорически заявляя: “Судите нас или совсем отлучите, но отступаться от святоотеческой православной веры во имя Божие – мы не можем!» Другими словами: он, от лица своих единомышленников, заявляет, что отступиться от лжеучения, признанного и Святейшим Синодом, и двумя Вселенскими Патриархами – ересью, они не могут, а требуют – это само собою подразумевается, – чтобы сам Святейший Синод отрекся от своего приговора над их ересью, признал нас, архиепископов Антония и Никона, богохульниками, а поскольку Святейший Синод является единомысленным с нами, то и себя пусть признает погрешившим, если уж не еретичествующим. Таково “смирение» (вот уже поистине, смирение в вносных знаках!) А. Булатовича!

Разбирать все 1600 строк сего прошения значило бы писать целую книгу: а главное, сии строки представляют собой не что иное, как пересказ, повторение все той же знаменитой “Апологии» Булатовича, которая была тщательно разобрана уже и в докладах Святейшему Синоду, и в статьях, и в брошюрах наших; автор с спокойной совестью повторяет, как я сейчас сказал, все свои ошибки, цитирует искаженные места из св. отцов, толкует по своему смышлению тексты из Священного Писания, причем на каждой почти строке, иногда даже не раз, пестреет “имя Божие», так что читатель, наконец, испытывает какой-то тяжелый гипноз и бросает чтение “прошения» так же, как он вынужден был откладывать и чтение “Апологии».

Он обвиняет нас в нежелании понимать его. В свою очередь, мы вправе обвинять его не только в нежелании понимать нас, но и в перетолковании наших слов. Например, совершенно произвольно он утверждает, что под выражением “самое имя» в синодальном послании – очевидно (?) подразумевается именачертание и имезвучие». Но откуда же это – “очевидно»? Послание разумеет, конечно, не одни звуки, не о дне буквы имени, но и мысленное умопредставление, или, как говорят, идею, все то, что Булатович называет тварною оболочкою имени Божия. Впрочем, еще может быть, Булатович именно идею-то и разумеет, когда говорит об имени, что оно есть Бог.

Читая его тезисы, в коих он излагает свое мудрование, и те пространные, но весьма туманные объяснения, какие он дает в своем “прошении», лучше бы сказать – полемическом послании, на имя Святейшего Синода, ясно видишь, что человек путает понятия, пускается в область богословия и метафизики и, не зная, как выйти из этой путаницы, прибегает к высокопарным выражениям, смысл коих едва ли понятен и ему самому. Еще в самом начале полемики моей с ним писал я ему, что прежде всего надобно твердо установить два понятия: что такое “имя» и что такое “Бог»? Какие признаки сих понятий? В своем ответе он уклонился от определенного ответа на эти два вопроса. Уклоняется и теперь. В самом деле, на вопрос: что такое “имя»? – в своем “прошении» он отвечает: “Имя Божие, в самом обширном и таинственном смысле этого слова, понимается во святом Писании и у св. отцов равнозначащим с именем “Слово Божие», то есть “имя Божие» означает “Сын Божий».

Хотя это и бездоказательно и не может быть признано верным, что в слове Божием и у святых отцов под именем Божием “разумеется, означается», именно Второе Лицо Святой Троицы – Сын Божий, согласимся на минуту, что это так: но ведь из сего следует, что под “именем Божиим» уже не должно разуметь Первое и Третие Лица Святой Троицы – Отца и Святого Духа. Иначе выйдет само собою заключение, что и Отец и Святой Дух – суть Сын Божий. Явная нелепость! А во-вторых, и мы говорим, что термином “имя Божие» мы “означаем» Бога, что имя Его есть символ, или, как у греков принято говорить, – икона Бога. Казалось бы, А. Булатович согласен с нами? Отнюдь нет: он говорит, что “имя Божие есть Сам Бог». Но что-нибудь одно: или имя “есть» Бог, или же только “означает» Бога: ведь это два понятия, отстоящая одно от другого, как небо от земли.

А. Булатович понимает, что такое определение имени Божия, как “Сын Божий», многих не удовлетворит, а потому он дает еще другое: “имя Божие, в более тесном смысле, говорит он, означает различные именования Божия, открытые Богом человеку, коими мы именуем Бога по богооткровенным свойствам Его». Кажется, ясно, что тут уже разуметь надобно имена – слова. Да он далее и сам говорит: “в этом смысле понимаемое имя Божие равночестно Глаголам Божиим, которые таинственно заключают в себе Дух и Жизнь, то есть Божественную деятельность Божества, которая, будучи растворена верою воспринимающих сии Глаголы, освящает их и просвещает ко спасению и причащает Божеству».

Действительно, тут что-то “таинственно». Прежде всего, почему-то Булатович все эти слова “Глаголы», “Дух», “Жизнь», пишет с прописных букв: значит, надо в эти слова влагать какой-то особый, таинственный смысл, ибо ведь это – не собственные имена, чтобы писать их с большой буквы. Во-вторых, как понимать, что сии “именования Божии», сии “Глаголы Божии» причащают нас Божеству? А Булатович еще прибавляет: “в сем смысле мы имеем право называть имя Божие Богом, ибо в нем (в имени, конечно?) мы восприемлем Божество Божественной энергии, а в сей энергии Божества непостижимо и недомыслимо вселяем (сами?) в себя Самого Бога». Что же это такое? Новое учение о причащении посредством имени Божия? Не в этом ли разгадка, почему слова: “Глаголы», “Жизнь», “Дух», пишутся с большой буквы? Не потому ли мне еще на Афоне имебожники заявляли, что если у них не будет иерархии, не будет совершителей Таинств, то они будут причащаться именем Божиим? Сколько известно, ведь и молокане проповедуют духовное причащение и крещение словом Божиим. Православно ли это? Мы знаем учение о посещении достойных благодатью Божией чрез молитву, исполнение заповедей Божиих, а наипаче чрез Таинства Церкви, из коих только одно делает нас причастниками Божества Христова – святая Евхаристия, но во всех 8-ми “положениях», или исповедуемых Булатовичем тезисах, ни разу не упомянуто слово “благодать», столь обычное в церковном языке, когда идет речь об отношениях между Богом и спасаемым человеком. По его мудрованию, имена Божие, оболочкою коих служат слова, воспринимаются с верою и причащают воспринимающего Божеству, ибо “произносящий их вселяет в себя Самого Бога». Логическое ударение ставится не на слове “благодать», которое как будто намеренно избегается, а опять-таки на “имени Божием», которое, по словам Булатовича, “в строго догматическом смысле, в смысле Божественного откровения есть энергия Божества и Божество». “Имя Божие, говорит он далее, есть Божественная сила, Господственно (опять большая буква) действующая. Имя Божие в Боге и Бог в имени Своем».

Итак, в нескольких строках читаем: имя Божие есть Сын Божий. Имя Божие есть сила Божия. Имя Божие есть энергия Божества, есть деятельность Божества. Имя Божие – глаголы Божии, именования Божии, открытия Богом человеку... Кроме первого определения (“Сын Божий»), которое не может быть признано верным, ибо очевидно смешивает совершенно различные понятия: идет ряд отвлеченных понятия: Слово – Λόγος и – имя – ὅνωμα: “сила», “энергия», “деятельность», “именования», “глаголы». И все это – Бог! Пусть специалисты по богословию разберутся в этой путанице, смешении понятий. Булатович как будто боится сознаться, что, в сущности, обожает звуки и идеи, однако же, когда говорит об имени “Иисус», что “оно есть самое совершенное наименование Сына Божия, имеющее величайший сокровенный смысл», то неизбежно ведь говорит о звуках, ибо как же без звуков именовать какое бы то ни было имя?.. Правда, в другом месте он говорит, что “приписывает Божественные свойства не тем буквам, которыми условно выражается Божественная истина, но лишь самому слову истины». Но что же это за “слово истины»? В чем он полагает самую сущность имени? “Конечно, говорит он, буквы и звуки суть условные знаки, разные на разных языках, но та истина, которая сими буквами и звуками выражается на всех языках и во всех выражениях, всегда одна и та же, и сия истина есть происхождения Божественного, всегда пребывает в Боге, и Бог в ней пребывает. Вот что называем мы “именем Божиим», отличая имя от именачертания и имезвучия». Что вы, автор “прошения», отличаете свое понятие об имени от именачертания и имезвучия это понятно, но все же остается непонятным: что такое, по вашему учению, “имя» в своей сущности? Дело в том, что слово “имя» имеет такое свойство по своей логической природе, что требует непременно звукового сочетания, дабы отметить тот или другой предмет для нашего мышления, и если отнять от имени звук, то остается только предмет, им означаемый, или умопредставление о нем, но уже темное, обычно мыслимое посредством звукового сочетания. Самую “идею» трудно мыслить без звукового имени, хотя бы это имя и не было произносимо устами: таков закон нашего мышления. Но что это за “слово истины»? Когда мы делаем предположение, что вы имя Божие отождествляете с Самым Существом Божиим, вы говорите: “Имя “Иисус» по самому существу своему есть Сам Бог, но не есть оно Самая неименуемая Сущность Божия – прочь такое хуление, – но оно есть истина единосущная Триипостасной Истине». Значит, имя, по- вашему, по самому существу своему есть Сам Бог, но в то же время оно не есть Сущность Божия. Значит, оно есть нечто отличное от Бога. Значит, оно не есть Бог. Так требует неумолимый закон логики. А если так, то что же это за “нечто», которое вы исповедуете Богом? Что это за “объективное бытие», в котором, “по неотделимости деятельности Божией от Существа Его, Сам всемогущий и вездесущий Бог, Сама всесовершенная Личность со всеми Своими свойствами», но опять-таки – без Существа Божия, ибо вы говорите и это подчеркиваете, что “имя не есть самая Сущность Божества»?.. “Имя Божие, говорите вы, есть непрестающее светоизлияние Божества, озаряющее человека Боговедением, которое неизменно всегда существует само в себе и в Церкви с тех пор, как существует Церковь Ангелов и человеков». Но тогда – причем же тут самое слово – “имя»? Ведь говорим же мы, что Господь есть свет истинный, просвещающий всякого человека? С равным правом можно бы при этом назвать и другое свойство Божие, например, – премудрость Божию, а вам почему-то нужно именно – “имя»?.. Вы признаете бытие имени – именно “имени», даже объективно, как свет Божества, как всегда Божество. Вы говорите, что “объективно истина Божия, выражаемая (словесно) именем Божиим, есть Сам Бог». Но Бог есть всесовершенная Личность, следовательно, по-вашему, истина Божия, выражаемая в имени Божиим, есть личность? Но сия истина, говорите вы, только выражается в имени, следовательно, самое-то имя уже не есть Бог? “Имя Божие, говорят имебожники, есть энергия Божества». Заметим: лучше сказать: энергия Божия, а не энергия Божества. Это необходимо для того, чтобы в наше время, когда естественные науки так много говорят о разных энергиях, не всеять в мысли читателя представление о Самом Боге, как бы источающем энергию из Себя подобно некоторым физическим телам, источающим из себя эманацию непроизвольно. Итак, по-вашему, имя – энергия. Но что есть энергия? Это – свойства Божий: всемогущество, премудрость и благость в их действии. В этом смысле энергия Божия сотворила мир. В этом смысле, перенося понятие действия на Деятеля – Творца, должно сказать: Бог сотворил мир. В этом смысле и энергию Божию можно называть Богом. Но что такое имя? Допустим, что оно – плод действия энергии Божией в духе человека. Но ведь мир – плод действия той же энергии. Следовательно, имя есть нечто тварное. Бог вложил в духе человека семя, инстинкт, потребность, идею веры. Это уже творение Божие. Дух человека данными ему способностями образовал “имя», отметил в своем мышлении это семя веры неким знаком, символом, необходимым для его мышления. Это уже не энергия Бога, а лишь последствие первоначального воздействия Божией энергии в духе человека. Но даже если бы Бог Сам, без содействия духа человеческого, вложил в дух сей тот мысленный знак, умопредставление о Себе, что именуется именем Божиим, все же это было бы только творением Божиим, но не Богом. Но святые отцы ясно учат, что имя Божие “измышлено» самим человеком. Поэтому уже никак нельзя называть имя Божие “энергией Божества». Во всяком случае, имя есть нечто тварное, а не Сам Бог.

Говорят: “истина», а не звуки, не умопредставление есть имя. Но тогда и слово “имя» уже не должно употреблять: оно неизбежно требует того или иного мысленного знака, символа, выражаемого в слове. Вот почему отнюдь нельзя допускать такого смешения понятий, какое допускают имебожники.

Но я утомляю читателя, водя его по лабиринту мудрований имебожника. Чтобы выйти из этого лабиринта, пытаюсь установить некоторые необходимые понятия более определенно.

У греков есть два слова, коим в русском языке соответствуют три. Одно слово соответствует русскому – Бог, а слово того же корня – русским – Божество и Божественность. Первое слово заключает в себе понятие, по преимуществу, личности, второе – качественности. Русские слова божество и божественность имеют свои оттенки: слово божество может быть употребляемо и в смысле личности – “Бог», но большею частью в применении к языческим богам, и в смысле качественного понятия: Божество Христово – природа Божественная. А слово Божественность – только в смысле качества и относительности: Божественные свойства: премудрость, благость и пр. и Божие промышление, а затем – святость предмета: имена Божии, Богу принадлежащие, Ему единому свойственные, приличествующие, – божественны.

Имебожники, не зная греческого языка, не умели как следует разобраться в этих оттенках понятий и перепутали их. Так, например, в подлинном греческом тексте о действии Божием (об энергии) употреблено слово божественность, а они перевели его как – Бог, и получилось учение, что самая деятельность Божия есть Бог как личность, как “Сам Бог». А так как они имена Божии считают “энергией» Божией (в чем и есть их главное заблуждение), то, понятно, по их понятиям и выходит, что они – Бог, Сам Бог. Имена Божии, как иконы, конечно, суть святыня; их должно называть Божественными, как мы и называем; но для имебожников этого мало: они называют нас имеборцами, как будто мы отвергаем сии имена, отрекаемся от них.

Но Булатович, – страшно сказать, – дерзает клеветать на самого апостола Павла, будто он разные виды деятельности Божества именует Богом: “Прочтите, пишет он, главу 12-ю 1го послания к Коринфянам, в которой говорится о разных видах деятельности Божества, – в ней сия деятельность именуется “Той же Бог», или иначе сказать: “Тот же Самый Бог», или, как мы (имебожннки) говорим – “Сам Бог». Читатель с изумлением останавливается на таком толковании, но Булатович, нимало не смущаясь, продолжает выписку, вставляя, по своему обычаю, в нее свои толкования: “Разделение же дарований суть (то есть благодатных дарований Божиих), а Той же Дух; и разделение служений (то есть даров служения Богу), а Той же Господь; и разделение действ (или различных видов Энергии Божества, поясняет Булатович), а Той же есть Бог, действуяй вся во всех. Вся же сия действует един и той же Дух, разделяяй властию коемуждо, якоже хощет». “Итак, какое свидетельство, восклицает Булатович, непреложнее этого может дать нам право называть Энергию Божественной Истины в Именах и Глаголах Божиих – “Самим Богом», то есть Тем же Самим Богом, Который неотделим от Энергии Своей, Который есть препростый Дух и в Котором нет ничего ни неодушевленного, ни отвлеченного, ни вещественного, но Который есть и всесовершенная Личность Бог и в Котором все есть Лично, ибо препросто и претесно соединено с Сущностью Его».

Это торжествующее восклицание вызывает только крайнее недоумение. Ужели Булатович настолько невежествен в славянском языке, что не может разобраться в священном тексте, где подлежащее и где сказуемое? Всякий видит, что слова “Той же Бог» не есть сказуемое к подлежащему “действия», а все это выражение Апостола есть самостоятельное предложение, в котором подлежащее – “Бог», а сказуемое – “один и тот же». Если встретилось недоразумение, то Булатович мог бы прочитать в русском переводе тот же текст, и тогда для него ясно стало бы что тут и намека нет на то, будто Апостол называет действия Божии Самим Богом. И не было бы повода с таким пафосом восклицать: “какое свидетельство непреложнее» и проч. Теперь же мы вправе видеть в этом случае свидетельство только – или невежества, или же недобросовестности Булатовича. Можно даже думать, что он нарочито приводит это место Апостола Павла по-славянски: некоторая темнота славянской речи дает ему удобство прикрыть свое неправое мудрование. Ведь то же самое он делает и с выписками из святых отцов, приводя славянский текст вместо русского.

Я сказал, что Булатович смешал понятия: Бог, Божество, Божественность. Он также смешал и понятия: свойство, качество, сила, действие, имя. Ясно, что и понятие благодати он подводит под ту же категорию. Для него, в его мышлении, существует только две категории, без всяких подразделений: Творец и творение,

Бог и тварное бытие. Все, что не тварное, бытие – есть Сам Бог. Поэтому все свойства Божии, действия, силу, благодать, он относит к понятию Бог: “энергия Божия – Сам Бог, имя Божие – Сам Бог». Мало того: уже не мысль, но самые слова, “оболочка мысли», по выражению Булатовича, – “Евангелие, сие слово Воплощенного и действия Его, в нем описанный, – суть Сам Он Бог Слово». “Полагается Евангелие, т. е. слова Иисусовы, которые и суть Сам Бог». “Всякое слово молитвы есть Бог, а имя Божие тем более – Бог». Это “тем более» показывает, что у имебожников есть и – “тем менее» Бог. Это – уж простите – отзывается чем- то хлыстовским. Только в хлыстовщине понятие о Боге употребляется в степенях сравнения: более Бог, менее Бог. Так постепенно, незаметно для самих себя, имебожники переносили понятия из области тварного – в область понятия о Боге, смешивали “божественное» с “Богом» и пришли к обожанию имен Божиих, вопреки учению святых отцов, признавая имена действиями Божиими вместо того, чтобы почитать их только “божественными». Это смешение понятий: “Бог» и “Божественность» и стало камнем претыкания для малосведущих в тонкостях святоотеческого богословия монахов. Благоприятною почвою для такого смешения понятий являлось и библейское словоупотребление, по крайней мере, в отношении к слову “имя»¹. Раз уклонившись на путь самочинного, не окормляемого руководством иерархии как хранительницы церковных преданий, мудрования, они от имени перешли уже к учению о том, что имя Божие есть некое реальное, объективное бытие, есть духовное существо, есть Сам Бог.

Явилось учение о боголепном поклонении имени Божию как Богу. А поскольку слова Евангелия Седьмым Вселенским Собором приравнены только к св. иконам, а богоподобное поклонение иконам запрещено под угрозою анафемы, то пусть имебожники сами сделают вывод, какая угрожает им опасность от их обоготворения имени, как бы они его ни толковали. Допущенное ими вначале, вероятно, по недоразумению, а потом уже защищаемое сознательно смешение понятий привело их с одной стороны к обоготворению имен Божиих, имен Божественных, но не более как икон, следовательно, к обоготворению тварного начала, а с другой, – к принижению и искажению понятия о Боге до какого-то идейного пантеизма.

А все это удаляет их от Церкви, лишает благодати, в ней сущей, и ведет к вечной погибели.

Имеяй уши слышати да слышит!