78–80. Поездка по епархии
Приглашаю моих добрых читателей мысленно сопутствовать мне по епархии. Пишу эти строки в Ульяновом монастыре, в 1183-х верстах от Вологды. Было время, когда такой путь требовал и трудов нелегких, и потери времени; теперь он совершается на пароходе в течение 5–6 дней, да еще с большими остановками у городов.
Еду по Вычегде. Эта река помнит апостольские подвиги святителя Стефана. Начиная от Яренска и даже ранее слышится зырянская речь. По берегам красуются высокие белые храмы Божии. Зыряне любят строить такие храмы: они не доросли еще до того, чтобы любоваться внутренним благолепием храмов Божиих, и потому внутри храмы лишены живописи: белые стены как-то однообразно смотрят на вас, в то время как снаружи храм иногда прямо поражает вас своим величием. Кстати, любовь к построению храмов иногда доходит до излишества: при одном священнике, например, в Устькуломе (1210 верст от Вологды), в одной ограде теснится три каменных храма с несколькими престолами в каждом, и ни один из них внутри не украшен стенописью.
В Устькулом пришел пароход в 5 часов утра 17 июня. Несмотря на ранний час, собралась масса народу. Я говорил поучение о том, как жить, чтобы душу спасти, всячески стараясь упростить речи для этих простецов. Мужчины почти все говорят по-русски, женщины больше по-зырянски. Священник говорит с ними по-зырянски.
Из Устькулома мы вернулись в Ульянов в тот же день утром. Это – лавра зырянского края, отросток Соловецкого монастыря. Величественный храм и своеобразная, с четырьмя башнями по углам колокольня, несколько корпусов, обнесенных каменной оградой, по которой можно совершать крестные ходы, – все это расположено на высоком холме, с вершины которого, особенно с колокольни, открывается вид на безбрежное море лесов, на сотни верст расстилающихся вокруг обители, и на долину реки Вычегды, прихотливо извивающейся среди этой дремучей тайги северо-восточной Европы. Говорят, чем дальше к Печоре и Уралу, тем природа суровее, леса дремучее, болота непроходимее. И вот в такой обстановке приютилась обитель иноков с ее строгим, можно сказать, суровым уставом. Братия большею частью зыряне. Подобно Соловкам, здесь живет до сотни годовиков – мальчиков по обету. Их обучают главным образом тому, чем занимаются сами иноки – сельскому хозяйству.
Здесь я совершил Божественную литургию в воскресенье, 19 числа. Поют дружно, но о нотах, о гармонизации и понятия не имеют. Зато звон – единственный в крае. Большой колокол весит 1012 пудов. Это радость и утешение велие для простеца-зырянина. С удовольствием прислушался и я к могучим звукам, разносившимся в воздушном океане над вершинами беспредельных лесных пространств.
Здесь мне очень понездоровилось. Однако все же я побеседовал с братией о сущности монашеского подвига. Слушали внимательно. Подростков-годовиков оделил я Троицкими образками.
20-го ждали парохода, но он запоздал, и мы двинулись вниз по Вычегде на двух больших лодках. Верстах в десяти нам встретился пароход, идущий к Устькулому. Мы спросили: когда он будет обратно в ближайшем селе Деревянске? Ответ был: в 9 часов вечера. Мы заказали себе каюты и направились вниз – к Деревянску. Здесь второклассная школа. В храм собралось множество народа. Я побеседовал с ними, благословил их, оделил Троицкими книжками. Затем зашел в школу. Там был один сторож, но вслед за нами собрались дети-подростки.
К сожалению, немногие из них могли мне ответить на самые простые вопросы по Закону Божию, и то при помощи взрослых крестьян, служивших переводчиками на зырянский язык. Помогала и матушка, жена священника, хорошо знающая зырянский язык. А местный отец диакон подбадривал детей: «Гора, гора!» – громче, смелее!
Местный священник по должности благочинного, с моего разрешения, был в отлучке. Его заменила матушка – тип старинных не ученых в школе, но «толченых» жизнью матушек – добрых спутниц сельских пастырей. Многому могли бы научиться у таких простушек современные молодые матушки из епархиалок. Чтобы не смущать ее смирения и христианской простоты, я не буду здесь распространяться о ее деятельности в качестве помощницы мужу по приходу; скажу только, что благодаря ее заботам построена и в некоторой степени обеспечена приходская богадельня, в которой призирается пять-шесть старушек, а иногда принимают и бесприютных круглых сирот. Матушка тут и начальница, и попечительница, и кормилица. Она даром доставляет сюда и молочко и все, что Бог ей пошлет. Дай Боже побольше таких тружениц – помощниц нашим пастырям. Вековой опыт показывает, что им не столько нужно школьное образование ума, сколько доброе воспитание христианского сердца и закаление воли в добре. Увы! Ныне моду предпочитают здравому смыслу, и ради этой моды бедные священники в ниточку тянутся, чтобы дать своим дочкам «научное» образование – не только в епархиальных училищах – это бы еще добро, но и высшее, на каких-то высших курсах, откуда чаще всего выходят существа неопределенного пола с искаженною до неузнаваемости душою. Больно то, что не могут устоять против сего искушения и очень почтенные батюшки и матушки и уступают просьбам своих неразумных умниц-дочек, во что бы то ни стало стремящихся в столицы на разные курсы.
В Устьсысольске мы пристали вместо 20-го – только 21-го к вечеру. Город очень красиво расположен на слиянии с Вычегдою Сысолы. Краса города – Стефановская церковь. В ней я и решил 23-го совершить литургию, 22-го же была устроена, в здании духовного училища, беседа с духовенством. Об этих моих беседах скажу следующее.
И по громадным расстояниям, и по немощам моим я не могу объезжать свою епархию так, как делают другие архиереи: от села до села. Посему я собираю священников в пункты моих остановок и беседую с ними, сколько позволит время и силы. Говорю о всем, что подскажут мне архиерейская совесть, наблюдения над жизнью епархии и опыт пастырского служения. Говорю о том, что мы, служители Церкви – сотрудники Самого Господа в деле спасения душ человеческих, в деле воспитания чад Царствия Божия. Говорю о том, какое в этом счастье для нас, с каким благоговением должны мы проходить свое святое служение. Напоминаю обетование Господа не забыть наши нужды, если мы будем пещись о деле Его. Даю советы, как бороться с народными пороками, пьянством, распутством, сквернословием, бессовестностью. Как составлять поучения без записи оных на бумагу, вести беседы вне храма, в семьях, на дому, в школах с детьми. Как пользоваться святоотеческой и старческой литературой, дабы использовать святой опыт духовной жизни, в ней заключающийся. Касаюсь пороков самого духовенства: нетрезвости, немирства, сутяжничества и умоляю отцов бегать всего этого. Иногда священники сами предлагают вопросы и дают темы для беседы. Не знаю, много ли пользы от таких бесед; но мне думается, что такие свидания с архиереем, хотя малое с ним знакомство для священников полезно: в свою очередь, и я выношу с таких бесед чувство сближения с Богоданными мне сотрудниками, узнаю их лично и составляю себе понятие о духовенстве моей епархии не по бумагам уже, а из личных наблюдений. И слава Богу, среди них немало смиренных тружеников на Божией ниве, с верою в помощь Божию, не ища похвалы людской, делающих свое дело. Касаюсь в беседах и современных опасностей, угрожающих Церкви Божией от ее заклятых врагов, коим и числа нет в наше многоскорбное время. Не хочу оскорблять собратий моих во Христе подозрением в лести, нет, они искренно благодарят меня за такие беседы, и мы расстаемся по-родному. В Устьсысольске даже упросили меня сняться с ними на общей карточке.
Я посетил женскую прогимназию, где оказались и ученики мужской прогимназии, и побеседовал с учащимися о том, в чем счастье для человека. Всех оделил Троицкими образками. Был в приходском и городском училищах и там беседовал с детьми и оделял образками.
Посещая школы, я думаю: дети так редко в жизни видят архиерея лицом к лицу, что грешно было бы целым сердцем не приласкать их. Ведь у них на всю жизнь останется воспоминание о том, что делал, что говорил им архиерей: как же не воспользоваться случаем посеять в их души, в их открытые в то время сердца семечко благодатного Христова учения? И вот пользуешься сими посещениями школ, чтобы сказать деткам то, что в эти минуты общения с ними подскажет совесть пастырская, сказать в духе горячей любви к этим еще неиспорченным душам, показать им светлый, любящий Лик Христов, тронуть их нежное сердечко красотою добродетели, указать им простейшие средства общения с Богом в молитве, в доброделании. И надо видеть, с каким иногда вниманием они слушают простое слово архипастыря! Глазки блестят, уста открыты, личико как-то преображается, одухотворяется. После приходится слышать от их родителей, что детки по частям пересказывали дома, о чем говорил архиерей. Разве это не великая награда сеятелю слова Божия? Разве не счастье быть такими сеятелями? Иногда думаешь: что мог бы сделать хороший законоучитель среди малых сих!
Ездил в село Вильгорт, верстах в семи от города. Здесь строится церковь. Беседовал с народом, посетил школу, долго беседовал с детьми.
23-го июня я служил и говорил слово о непобедимости Церкви вратами ада и о кознях ада в наше время. Обширный Стефановский храм был полон народа. 24-го выехали на пароходе в Устьвым, а оттуда на лошадях, в женский Крестовоздвиженский монастырь, в четырнадцати верстах от Серегово.
Лишь только мы вышли из лодки, переправившей нас на левый берег Выми, как нас облепила всякая мошкара, начиная с мошки-невидимки, комаров и слепней и кончая оводами, не уступавшими по величине майским жукам. Сопровождаемые этими докучливыми насекомыми и обороняясь от них всякими способами, мы ехали лесной просекой, проложенной напрямик к монастырю. Был уже 12-й час ночи, когда впереди открылась в полусвете северной белой ночи красивая панорама обители. Монастырь расположен на возвышении, прямо пред вами – в глубине картины – временный деревянный храм с такою же колокольней; влево – каменный пятиглавый трапезный храм, еще с неоконченной отделкой, тут же деревянные кельи, а кругом, точно темно-зеленая рама, – хвойный лес и лес...
«Обитель тружениц» – вот лучшее название для этого монастыря. Во главе сестер – почтенная старица-игуменья Филарета и одиннадцать монахинь, всех живущих в обители до 150-ти. Основал эту обитель и обеспечил ее существование известный в этом крае купец А. Булычев, скончавшийся иноком в Соловецком монастыре; его дочь А.А. Беляевская свято блюдет заветы своего отца, продолжая благотворить юной обители. Она строит теперь трапезный храм и корпус для сестер и в скором времени предполагает начать постройку собора и колокольни. Теперешний временный храм очень тесен и не вмещает даже всех обитательниц монастыря, а обитель посещают многие богомольцы из Яренского и Устьсысольского уездов.
С раннего утра до поздней ночи, исключая время богослужения, сестры трудятся: кто ткет и шьет, кто пишет иконы, кто делает обувь, кто работает на гончарном, смоляном и скипидарном заводах; на гончарном черноризица при мне сделала несколько чашечек и молочник, на котором я, по просьбе монахинь, собственноручно надписал на мягкой глине: «Будь послушен Богу, как глина горшечнику». Видел и великий труд этих отшельниц – корчевание огромных пней для расчистки поля под пашню: пни выворачиваются при помощи рычагов, коими служат целыя бревна; за каждый вывороченный пень, смотря по величине, сестры получают гонорар в виде сухих баранок, которые здесь почему-то зовутся калачами, почему и поле, разработанное таким способом, именуется «Калашниковым».
Здесь я служил литургию и говорил поучение народу, а с сестрами беседовал особо накануне пред всенощной. С отрадным чувством душевного отдыха я покинул обитель. Старица-игуменья провожала меня до 7-й версты по пути в Серегово.
В это большое торговое село, мы прибыли вечером и прямо в церковь. Беседа с народом и благословение заняли немало времени. Пришлось ночевать. Рано утром в двух больших лодках мы спустились по Выми до Устьвыми. Тут меня уже ожидали священники со всего благочиния, и я отслужил соборне с ними молебен святителю Стефану Пермскому, который 13 лет жил здесь (почему Устьвым и называлась «Владычным городом»), и трем его преемникам: Герасиму, Ионе и Питириму, почивающим здесь под спудом. После молебна я довольно долго беседовал с народом. В этом селении особенно живы предания о святителе – просветителе зырян: храмы, по преданию, построены на холмах, насыпанных по его повелению; указывают места, где был его владычный дом, где росла волшебная прокудливая (проказливая, пакостная. – Ред.) береза, им срубленная. К сожалению, вещественных памятников после него никаких не сохранилось.
После беседы с священниками я отправился на пароходе в захудалый городок Яренск.
И здесь служил, говорил поучение народу о том, что есть Церковь и почему должно повиноваться ей; вел беседу со священниками, посетил школу, где собрались дети из разных школ и прогимназий города. Стоит отметить особенную любовь детей к местному отцу протоиерею: где бы ни показался на улице этот почтенный старец, священствующий уже 52-й год, дети, как только завидят его, бегут к нему, чтобы принять его благословение. Чем он заслужил эту любовь детскую? Конечно – лаской и отеческой добротой. Всегда я говорю ставленникам-иереям: не опускайте случая приласкать ребенка, хотя бы то был еще несмышленый малютка на руках матери. Пусть в его детском воображении рядом с дорогим ему образом матери запечатлеется и ваш облик, ваша духовная одежда, блистающий на вашей груди крест. Не худо для таких малюток иметь при себе какие-либо грошовые лакомства: верьте, что это привлечет к вам любовь не только сих маленьких будущих прихожан ваших, но и их родителей, особенно матерей. Лишь только покажетесь вы в деревне, как детишки побегут к вам со всех концов навстречу, чтобы принять ваше благословение. А вы пользуйтесь этими встречами, чтобы побеседовать с ними, чтобы заронить в их чистые сердца семечко учения Христова. Коли есть у вас свободная минутка, то присядьте где-нибудь у избы на завалинке или на бревнах и поведите отеческую беседу с детьми – о том, что Бог на душу положит: к вам непременно подойдут матери их. А может быть, и отцы, и вот устроится у вас сама собою беседа – «набревная», по подобию беседы Христовой, именуемой «нагорною». Ведь для таких бесед не нужно никакой обстановки, никаких помещений. Зато посмотрите, какою любовью отплатят вам простые души слушателей ваших: ведь русская душа жаждет «божественного» и тоскует по нем.
Из Яренска мы спустились до Коряжемского монастыря. Здесь почивают под спудом мощи преподобного Лонгина, одного из духовных потомков великого аввы Сергия Радонежского. Монастырь расположен на крутом высоком берегу Вычегды. В нем всего до 50-ти человек братии, общежительный. Строится новый храм с трапезою и кельями. У самого монастыря – кедровая роща. Иноки рассаживают это дерево с любовью.
Здесь я беседовал с братией, осматривал хозяйство и ночевал. Утром рано отправился в Сольвычегодск на пароходике, присланном из сего города почтенным Я.В. Хаминовым.
Сольвычегодск известен своим собором, который представляет собою наиболее уцелевший тип храмов Божиих XVI столетия. Это – целый музей священных древностей того века. Лишь войдете в него, как на вас повеет седою стариной: старинный иконостас, узорчатые со слюдой царские врата, старые фрески на стенах, древние иконы в иконостасе, на стенах; кругом всего собора по стенам тянется пояс из древних икон. В ризнице множество шитых пелен такой чудной работы, что знатоки затрудняются указать что-либо подобное. Здесь была куплена за 500 р. древняя плащаница, перекупленная потом в Париже Императором Александром II за 25 000 р. Все эти сокровища древности – дары создателей храма, предков графов Строгановых.
В этом храме я совершил литургию 3 июля. В пении приняли участие дети всех учебных заведений города, с которыми я накануне провел беседу. Приятно было молиться в этом святилище Божием: его древности будили в сердце те струны, которые некогда звучали в сердцах наших благочестивых предков, и душа чувствовала, что значит наша Русь Православная в ее прошлом. Когда видишь ее как бы лицом к лицу в этих остатках древности, сохранившихся в такой неприкосновенности, то начинаешь понимать не только религиозные, но и эстетические идеалы ее, сердцем ощущать духовную красоту этих идеалов, сравнивать их с занесенными к нам с латинского Запада чужими идеалами и любить, крепко любить нашу родную старину за эти, так сказать, переживания, оживляющие в нас наше народное самочувствие, народное самосознание. И невольно повторяешь кем-то давно сказанные слова: «О Русь моя родная! Нет-то тебя в мире краше, нет сердцу милее». Счастливы художники, вроде В.М. Васнецова, умеющие читать в памятниках старины родной заветы этой старины и воплощать эти заветы в своих поистине бессмертных произведениях искусства! Счастливы писатели и поэты, являющиеся истолкователями этих заветов в своих словесных творениях! Но еще более счастливы те носители духа народного благочестия, которые воплощают эти заветы в жизни.
Из Сольвычегодска мы отправились вниз по Большой Двине до села Черевкова. Здесь три священника и больше 12 000 жителей. Мы прибыли в 2 часа ночи; 4-го июля в 8 часов утра в обширный храм собралось множество народа. Я долго беседовал с ним, благословлял, оделял книжками и образками. Ввиду близости раскольников, особенно раскрывал учение о Церкви, о послушании пастырям Церкви, предостерегая от раскольничьих заблуждений. Зашел в часовню, на могилку страдальца иерея Петра, убитого поляками в 1610 году. Местные обыватели чтут его память как угодника Божия, невинно пострадавшего за Веру и Отечество. В часовне на могиле стоит столик для совершения панихид. У меня просили разрешения поставить надгробие.
В полдень пришел снизу пароход, на котором мы и отправились обратно вверх до Красноборска. Этот небольшой заштатный городок весною пострадал от пожара. Храм Божий уцелел, и я совершил в нем всенощное бдение по случаю праздника преподобного Сергия. После всенощной в местной школе я долго беседовал с собравшимся из соседних сел духовенством, а на другой день совершил литургию и говорил слово о преподобном Сергии.
В этом храме очень изящный, в стиле рококо, иконостас, но неприятно поражает глаз изваяния крылатых существ, рассаженные по карнизу этого иконостаса, а в алтаре, около престола, по углам сени стоящие фигуры ангелов со свечами в руках. Я сказал: «изваяния крылатых существ», не желая назвать их херувимами, ибо понятие херувима как-то не вяжется с изображением обнаженных детей, хотя и с крыльями. А у алтарных ангелов руки безобразно толсты. Тела раскрашены и производят антихудожественное впечатление. Приходилось встречать такие изображения и в некоторых других церквах: в Тотьме, например, в Предтеченской церкви сень над престолом поддерживается четырьмя фигурами ангелов с обнаженными ногами, а у царских дверей с одной стороны стоит Ангел-Хранитель с младенцем, которому показывает рукою на небо, а с другой Архангел Михаил, поражающий сатану. Но копье Архангела давно сломано, осталась только поднятая рука, а сатана с рогами, оскалив зубы, смотрит на молящихся и будто смеется. Я приказал немедленно убрать эти фигуры, а обнаженные ноги ангелов, держащих сень, прикрыть парчою. В Красноборске над самым престолом, на плафоне сени, резное изображение Бога Отца с простертыми вниз руками, тоже раскрашенное, я также велел снять. Уж очень тяжелое впечатление производят такие фигуры на молящихся: по крайней мере, я это испытал на себе. Церковная власть не раз делала распоряжение, чтоб не допускать резных изображений, кроме распятий искусной резьбы; и однакоже эти распоряжения часто нарушаются, и даже находятся защитники «елисаветинской старины», которые обращаются к архиереям с просьбами беречь эту «старину». Пусть бы это были еще художественные изображения, без всякой раскраски: можно бы их за «старину» потерпеть, но когда такое изображение раскрашено, когда оно, как вышеупомянутое изображение сатаны, граничит с кощунством, по крайней мере, вызывает шутки у зрителей, то, пусть гг. археологи простят мне это, я требую убрать их с иконостаса. Закон художества говорит, что два искусства – ваяние и живопись не терпят смешения: возьмите статую великого неподражаемого ваятеля древности Фидия и поручите ее раскрасить не менее великому живописцу Рафаэлю – получится безобразие. Зачем же допускать такое безобразие в наших святых храмах? Ваяние и без раскраски слишком плотяно, слишком грубо вещественно, чтоб служить Православной Церкви: оно усвоено латинской церковью как наследство времен языческих (известно, например, что одна фигура Юпитера в Риме превращена в изображение Апостола Петра: только вместо перунов в руку его даны ключи). Нам нужно помнить, что в церковном искусстве наша Церковь полагает в основу одухотворение, а латинская – оплотянение; отсюда у нас идеал иконы – иконопись, а на Западе – живопись, у нас – иконы, а там – статуи, у нас – дивный обряд, а там – театральная церемония. Восемнадцатый век, век измены родным идеалам старины православной, без всякого разбора насаждал у нас и вносил во святая святых – в наши св. храмы плотяной реализм западного искусства, и вот – его плоды: эта портретная живопись с натурщиков и натурщиц, эти статуи почти топорной работы, эти обнаженные фигуры у самого престола Господня, эти обнаженные дети, сидящие на карнизах иконостасов. Ужели все это надо охранять как «елисаветинскую старину»? Ужели беречь и этого сатану, злобно-насмешливо выглядывавшего в открытых царских дверях? Думаю, что ни один православный археолог не станет защищать все это. Я не говорю, что нужно уничтожать, а просто убрать из Божьего храма: если угодно – берегите это в музеях как памятник неразумного увлечения наших предков западными реалистическими идеалами и пренебрежения высокими, чистыми, духовными идеалами старой Руси, вследствие непонимания их. Кстати сказать: в Сольвычегодске под историческим собором есть целый музей таких статуй, особенно статуй Христа в темнице: все они производят очень тяжелое впечатление. А в нашем Вологодском древлехранилище есть даже гроб с резным изображением Христа. Что же: ужели и это все оставлять в церквах?
В Красноборске мы сели на пароход до Устюга, куда и прибыли утром 6-го числа. Два дня посвятил я осмотру монастырей, училищ, некоторых церквей, беседовал с духовенством, а 8-го числа, в день праведного Прокопия юродивого, служил у его святых мощей вместе с преосвященным Алексием, викарием Великоустюжским. Слово было сказано мною о том, храним ли мы заветы праведника и не грозит ли нам туча гнева Божия, которую некогда предвидел великий святитель Московский Митрополит Филарет?
Устюг – самый красивый город во всей Вологодской губернии. Подъезжая к нему на пароходе – только и видишь: церкви, церкви и церкви. На одной площади пять приходских церквей! Невольно задумываешься над этой любовью наших предков к постройке церквей: казалось бы, какая нужда была строить их столько? Что в Устюге, то и в Тотьме, и в Сольвычегодске, и даже в некоторых селах. Теперь при некоторых приходских есть даже по две, по три приписных церкви. Видно, церковное строение было в старину потребностью русской души; видно, наши предки почитали это дело, независимо от того, нужен или не нужен храм для прихода, делом Богу угодным, душеспасительным. И почти в каждом храме имеется по нескольку приделов. Когда осматриваешь эти храмы, когда переходишь от одного к другому, то будто переносишься духом в старые добрые времена, когда все эти храмы были полны народа, когда все они, без сомнения, имели свои причты, когда благочестие народное питалось богослужением в этих храмах. И грустно становится, когда ту старину сравниваешь с нашим временем, когда и в храмах стало просторно, хотя, без сомнения, народонаселение значительно увеличилось, когда и служба Божия совершается уж не так истово, как было во дни оны древние.
Вот скорбь велия и забота неотложная: большинство храмов (в Устюге, например, одиннадцать) стоит на берегу капризной Сухоны, которая каждый год подмывает их беспощадно. В Устюге один храм уже перенесен саженей на 50 выше, и прежнее место его под водою. В древних храмах появляются трещины, свидетельствующие о том, что берег оползает, а чтобы укрепить берег, нужно полмиллиона. Вычегда также грозит разрушением знаменитому Сольвычегодскому собору, берег песчаный, говорят, каждый год отмывает на сажень. До сего времени обращаемые ходатайства оказывались безуспешными: казне нужны деньги на постройки новых дорог да таких рассадников «просвещения», как университеты. Да и не такова нынешняя Дума, чтоб ожидать от нее заботы о храмах Божиих.
8-го июля к вечеру мы расстались с Устюгом и направились вверх по Сухоне к Тотьме, куда и прибыли 9-го ко всенощной. 10-го я с трудом отслужил литургию в тотемском Богоявленском соборе и весь день лежал больной. Вечером едва поднялся, чтоб провести беседу с собравшимся духовенством. 11-го посетил духовное училище, куда собралось до 300 учащихся из разных учебных заведений города, с коими провел две беседы, а вечером сел на пароход до села Шуйского, куда прибыли рано утром 12-го. Здесь уже ждало меня собранное духовенство, с коим я побеседовал часа полтора, и отправился в Вологду.
Наконец-то я дома. Вот итоги моего путешествия по епархии: посетил 5 городов, 9 монастырей, до 50 церквей; провел более 30 бесед с народом, со священниками, с учащимися; видел до 150 священников. Видел многих добрых пастырей и утешался беседою с ними, видел любовь народную к носителю Божией благодати – епископу, любовь к Церкви святой, к богослужению, совершаемому благолепно. Слышал трогательный отзыв одного старца-иерея о простецах-зырянах, об их благоговении к сану иерея: «Когда идет батюшка после обедни, то следует целовать следы ног его: ведь он Христа в себе несет». Не правда ли, поучительно не для простых только, но и для так называемых интеллигентов? Как трогательно это усердие простецов, жаждущих архиерейского благословения! Многие с крестным знамением подходят под благословение архиерея и снова крестятся, получив благословение. Многие матери подносят и подводят своих детей к архиерею. Младенец на руках да две-три малютки держатся за платье матери: как тут не призвать от всего сердца Божия благословения на сих чад царствия Божия? Кажется, не ушел бы из церкви, если бы не немощь моя, если бы не необходимость спешить дальше к таким же верным чадам Церкви Божией, ожидающим меня в другом месте. Как жаль, что архиереи не имеют возможности быть в постоянном общении со своею паствою вот при такой обстановке! Надо, чтоб архиерей был для своей паствы не каким-то неземным, витающим в недоступных для простецов палатах, а истинным пастырем, отцом, к которому был бы открыт доступ всякому пасомому, который жил бы среди пасомых, по крайней мере, возможно чаще посещал бы все приходы своей епархии. Волки-хищники, еретические наставники часто объезжают своих единомышленников, а мы, архиереи, далеко не всегда имеем к тому возможность. Причин к тому слишком много, чтобы перечислить их.