1881-й год

Наша переписка за этот год начинается следующим письмом о. Павла:

«Честь имею поздравить вас с новым годом. Новое лето да благословит Господь успехом ваших трудов, здравием и благоденствием.

30-го числа вечером был у меня Игнатий Александрыч с писарем Антония Шутова, Леонтием Трофимовым, который порешил идти вслед сотоварища своего Егора Антоныча, уже не быть слугою Антония, но присоединиться ко св. Церкви. Помолитесь, чтобы споспешил Бог исполнить благое намерение его. Он предполагает написать коротенькое письмо Шутову, – поблагодарить его за бывшие его милости и потом высказать, почему дальше не может пользоваться этими его милостями».

Через день, 2-го января, о. Павел снова писал мне:

«Леонтий Трофимов написал прощальное письмо к своему бывшему «владыке Антонию, где, поблагодарив его за бывшие благодеяния, изъявляет, почему более не может ими пользоваться. Прежде подачи оного письма Антонию, мы рассудили послать его к вам на исправление, так как может-быть впоследствии оно угодит в печать. Простите меня, в таких недосугах ваших не дающего вам покоя. Эта смелость от уверенности в вашей любви к пользе церковной».

Собственноручно написанное Леонтием Трофимовым письмо к Антонию было составлено очень хорошо. Причину своего перехода в церковь он указал в том, что, находясь в канцелярии Антония, сам видел совершенно напрасные старания его и главного при нем раскольнического богослова Онисима Швецова – ответить на многочисленные поданные ему вопросы: Егора Антонова, Ивана Федорова и др., то есть оправдать раскол за его отделение от Церкви и доказать законность белокриницкой иерархии, особенно же ясно убедился в невозможности оправдать раскол и австрийскую иерархию из последней сделанной Швецовым попытки к тому, – из придуманного им странного учения о безнародной церкви.

3-го января я отвечал о. Павлу на оба письма его:

«Благодарю вас за поздравление с новым годом. Взаимно приветствую и вас, желая вам в новом лете новых милостей от Творца времен и Подателя всех благ.

Праздник провели мы и новый год встретили не весело: жена и в церкви быть не могла по болезни. Прискорбно это; но с терпением приемлю Божия испытания. Помолитесь о нас.

Радуюсь о приобретении нового члена православной Церкви. Письмо его исправил и при сем препровождаю обратно. Если одобрите мою редакцию, пустите в дело. Напечатать его нужно будет при особой статье, которую не излишне будет написать после присоединения Леонтия Трофимыча: к тому времени сообщите мне некоторые нужные для сей цели сведения о нем. Еще, что это за новое учение о безнародной церкви, придуманное Швецовым, и где он изложил его? Об этом интересно знать и написать в той же статье, где будет речь о присоединении Леонтия Трофимыча и поместится его письмо к Антонию.

Отчет по Братству за прошлый год у меня приготовлен для печати. Собирался сам привезти его, да обстоятельства не позволяют и на несколько часов отлучиться из дому. Постараюсь прислать и не замедлю, чтобы можно было поместить во вторую книжку «Душеполезного Чтения». Посылать отчет к митрополиту до напечатания я раздумал: лишний труд, как показал это прошлогодний опыт. Надобно только поскорее послать ему печатный».

О. Павел отвечал мне 5-го января:

«Благодарю вас за исправление письма Леонтия Трофимова к Антонию Шутову: он постарается подать его.

Отчет посылать по почте не беспокойтесь: на другой день праздника Богоявления намерен быть у вас отец Ипполит.

О безнародной, или безлюдной Церкви учение Швецова состоит в следующем. Он проповедует церковь без людей, – учит, что церковь не есть общество людей, соединенных между собою единством веры и законов церковных, а что самая вера и законы церковные, хотя бы никем не содержимые, суть церковь; что церковь также не есть общество, получающее благодатные дары чрез посредство таинств, совершаемых законными их строителями, а самые благодатные дары и таинства без тех, кто их преподает и кому они преподаются, составляют церковь. При таких убеждениях о церкви старообрядческое общество, хотя бы не имело совершения и совершителей таинств, может говорить, что оно, не имея их, ничего не лишалось, так как самые таинства, и без совершения и без совершителей, будто бы у него имелись. У Швецова говорится об этом в некоторых его сочинениях; однако многие из самих поповцев не согласны с таким его учением ⁹².

Присоединение Леонтия Трофимова предполагается совершить после праздника Богоявления. Тогда мы известим вас; тогда можно написать о нем и в Ведомостях.

Я предупреждал Леонтия о средствах материальных, чтобы он в этом на Братство не надеялся, – Братство и само бедно. Но он ответил мне: что Бог даст, пусть так и будет; а я больше терпеть не могу, чтобы оставаться в расколе. Хоть я и отказал ему в помощи, а помочь сколько-нибудь надо.

Жаль, что супруга ваша больна; но утешает меня то, что вы переносите наказание Божие с долготерпением. Это одно из вящших от нас к Богу приношений. Господь да подаст вам и силу в терпении, и ослабу в наказании, а по наказании и милость.

Праздник св. Богоявления да будет для вас днём утешения в скорби и для болящей днем ослабления болезни.»

Отец Ипполит действительно был у меня, и с ним я послал о. Павлу отчет по Братству, исправленные мною начальные статьи его «Беседы о свидетельствах и святоподобиях, приводимых поповцами в защиту их глаголемого священства»; послал еще новое издание о беседе Макария Египетского в дар от меня. О разборе «свидетельств и святоподобий», назначавшемся для «Душеполезного Чтения», я писал о. Павлу, что, будучи, при своей краткости, весьма обстоятельным, он имеет особенную важность для миссионеров против раскола и потому было бы весьма полезно издать его от Братства особою книжкою⁹³.

О. Павел отвечал мне 13-ю января:

«Весьма благодарю вас за присланную вами мне в подарок книгу преподобного Макария Египетского. Вы этим желаете возвести сколько-нибудь ум мой от земли к небесным понятиям.

Благодарю также за исправление статей моих. Действительно, их нужно издать особою книжкою. У меня написаны еще три статьи: об 8-м правиле первого вселенного собора, 69-м собора Карфагенского и 15-м Двукратного. Я вам пришлю их, и когда вам будет посвободнее и Бог поможет, вы их исправите. Тогда можно будет приступить и к печатанию их особою книжкою. А между тем и отец Василий (Нечаев ) может ими воспользоваться для своего журнала. Он любит наши статьи, и мне желательно, чтобы они распространялись и чрез «Душеполезное Чтение»⁹⁴.

Нынешний год наш добрый казначей, я думаю, опять нам не откажет своими благодеяниями. Нужно поэтому нам что-нибудь печатать: подумайте.

Благодарю за статью о братском празднике в «Московских Ведомостях. Статья хороша, полна, написана в сдержанном духе и ко времени.

«Братский отчет о. В. Нечаеву отвезли: обещался напечатать в феврале, а оттиски приготовить пораньше, если будет возможно.

Леонтий Трофимов начал говеть. Присоединение его назначается на будущее воскресенье, 18-го числа, на Саввинском подворье, если только преосвященный не отвлечен будет куда-нибудь служить. Должен и я служить с преосвященным. Если дело не будет отложено, мы вас уведомим. С Леонтием будет присоединяться его сын.

В Москву приехали и теперь находятся у нас двое старообрядцев из Бердянска, Таврической губернии, – люди начитанные и близкие к Церкви, приехали осмотреть древности, то есть лично удостовериться в справедливости указаний, сделанных в книге Озерского. Не зная нашего монастыря, они угодили сначала в Чудов, к о. Пафнутию, и были весьма удивлены его беседой. Об этом нужно поговорить с вами лично, – что тут делать? Он многих людей, хотящих познать истину, отталкивает обратно в раскол.

Призываю на вас Божие благословение, да будете вы и семейство ваше, молитвами святых, здравы и благополучны».

16-го января о. Павел снова писал мне:

“Совершить присоединение Леонтия Трофимова на Саввинском подворье 18-го числа препятствий никаких доcеле не имеется. Посылаю вам отказное письмо его к Антонию, вами составленное и уже поданное по назначению. Прошу в свое время написать по сему поводу статейку. Притом еще мое к вам прошение: когда будете писать о присоединении Леонтия, нельзя ли будет умолчать о моем при том сослужении. Какая тому причина, я поясню вам после, а пожалуй скажу и теперь: мне не хочется выдвигаться одному из всего нашего Братства; умолчать о мне будет скромнее, полезнее и ближе к общебратской любви, а нужды упоминать никакой на этот раз нет».

Приезжавшие в Москву бердянские старообрядцы, поживши у о. Павла, после Беседы с ним не только сами решились присоединиться к Церкви, но изъявили желание присоединить и свои семейства, для чего, равно как для Беседы с местными старообрядцами, просили о. Павла приехать к ним в Бердянск. Отец Павел никогда не отказывал в таких просьбах. Заручившись его согласием, бердянцы подали просьбу митрополиту Макарию о дозволении о. Павлу отправиться к ним. Желая пред отъездом помолиться в Лавре и повидаться со мной, чтобы поговорить о братских делах, на другой же день по присоединении Леонтия Трофимова, 19-го января, о. Павел посетил меня. А возвратившись в Москву, узнал о совершенно неожиданном для нас решении типографского дела, и на другой же день, 20-го января, писал мне:

«Приехавши от вас вчера вечером, нашел присланное от митрополита разрешение мне ехать в Бердянск. Утром на другой день поехал по приглашению к Рыжкову за получением денег на монастырь, и от него узнал о решении дела о типографии. В Святейшем Синоде рассуждали о нем 14-го числа, a решение последовало 16-го. Решено так: типографию оставить при Троицкой церкви, монастырю выдавать вместо трех – шесть тысяч, и Братству по тысяче руб. в год. Как вы на это взглянете? О монастыре я не говорю, – монастырю достаточно; но что будет с Братством и нашим делом по изданию книг против раскола? Я опасаюсь, не изменил бы Алексей Иваныч свое расположение к Братству. Это будет не без радости расколу. Прошу вас, поддержите пред Алексеем Иванычем дело Братства.

Митрополит выражал единоверцам опасение, как бы раскольники не провели в комитет министров дело свое о распечатании рогожских олтарей. Единоверцы придумали подать от себя прошение, чтобы правительство не дозволяло открытия этих олтарей, ибо это будет способствовать успехам раскола и послужить ко вреду единоверия. Их намерение в Синоде одобрили. Теперь они ищут человека, кто бы мог написать им Прошение: одни указывают о. И. Виноградова, другие о. Пафнутия, – а обоими не довольны. Хотят спрашивать моего мнения; а я недоумею, на кого указать. К вам они едва ли склонят сердце теперь, после вашего горячего участия в деле о типографии.

Благодарю за гостеприимство вас и добрую супругу вашу. Бог да воздаст вам своею милостию!»

Через день, 23-го января, о. Павел снова писал:

«О деле типографском что слышал, скажу вам поподробнее.

Попечители типографии после праздника Крещения были предуведомлены, что скоро будет обсуждаться в Синоде их дело, и отправились в Петербург. Явились к митрополиту Макарию. Владыка уже был предрасположен в их пользу и встретил их ласково. Спросил о цели прихода; они поскромничали, – сказали, что пришли поздравить с новым годом. Тут сам владыка стал им говорить, что решил уже оставить типографию в их ведении, но с тем, чтобы они назначили сумму на монастырь и на Братство. На монастырь они предложили выдавать по четыре тысячи, а на Братство по тысяче руб. Владыка сказал: на монастырь надо прибавить еще. 16-го числа попечители были приглашены в заседание Синода. Владыка настоял, чтобы на монастырь выдавать по шести тысяч руб. в год и на Братство по тысяче. На этом дело и кончено.

Я опасался, не огорчился бы Алексей Иваныч известием об этом решении типографского дела; но он, слава Богу, принял легко и к Братству, кажется, будет относиться по прежнему.

Еще слышал , и писал уже вам, что владыка скорбит, зная, как рогожцы сыплют деньгами в Петербурге, чтобы добиться распечатания олтарей на их Кладбище. Одобрив намерение единоверцев подать прошение по сему поводу, он прибавил: пусть-де и о. Павел подает о том заявление, – это будет вам поддержкой. Как мне поступить и что сказать, не знаю. Требуется ваш Совет. И То это, когда Бог велит возвратиться из путешествия.

Я в дорогу почти совсем собрался; но получил уведомление от отца Вениамина, что преосвященный Гурий (Таврический) будет в Москве через день или два. Мне лучше повидаться с ним здесь: потому решил дождаться его.

Помяните меня в ваших молитвах, чтобы Бог исправил путь мой и благословил успехом во славу святая имени Его и в пользу святой Церкви».

В тот же день, 23-го января, еще не получив этого второго письма, я отвечал о. Павлу на первое:

«Очень грустно было мне читать ваше письмо об исходе дела о типографии, и особенно читать, что владыка уступил как будто даже и с охотою. Зачем же было и начинать дело? Зачем было обременять нас сочинением разных бумаг? Вы знаете, сколько времени и труда они взяли у меня. За судьбу Братства и особенно за участие в нем Алексея Иваныча и я опасаюсь. Да, признаться, и у меня опускаются руки, – не хочется работать при таких условиях. Вообще, в первую пору я был сильно огорчен, и только ныне, размыслив по спокойнее, прихожу к убеждению, что святое дело ни в каком случае бросать не должно. Будем делать, что можем; а там да будет воля Божия. «Утверждение на Тя надеющихся, утверди Господи Церковь, юже стяжал еси честною Твоею кровию»!

Пишете, что единоверцы хотят подать просьбу против распечатания рогожских олтарей. Хорошо, если бы это помогло. Но что касается моего участия в составлении их просьбы, я отказался бы от него, если бы и стали просить. Пусть пишет Пафнутий, достойный их сотрудник!

Хочется как можно поскорее кончить порученную мне записку о сущности и значении раскола. Не лестно писать, когда наши писания остаются втуне!

Написал я и послал для напечатания статью о присоединениях. Не зная, что дело о типографии уже решено, я опять высказался, и очень решительно, за необходимость отдать ее монастырю и Братству. Пусть так и останется.

Когда же вы отправляетесь в путь? Да устроит Господь сей путь ваш в мире! Не забывайте и нас в молитвах. Особенно жена просит вас об этом. Она все в постеле “.

Вот что отвечал на это письмо о. Павел :

«Благодарю вас за написанные вами слова: «святое дело ни в каком случае бросать не должно; будем делать, что можем». Это слова в борьбе без помощи человеческой одолевающего. Действительно, бросить дело – значило бы сделать ущерб пользе церковной, расколу же доставить радость и торжество, и себя показать малодушными. А когда будем делать, что можем, привлечем и от Господа помощь, которая даст силу нашему делу. Но по правде надобно сказать, что сделана ошибка в решении дела о типографии. Не давши Братству нужных средств для противодействия расколу, этим самым оказали пользу расколу. Дело однако сделано, и пусть будет так. А мы не станем изнемогать, а будем продолжать наше дело, сколько можем. Помните, мы с такою же мыслию и Братство основали, не видя помощи от властей, и Бог помог сделать столько, сколько и не надеялись. И теперь будем уповать на Бога. Он видит наши нужды и своим манием, откуду Сам весть, подаст нам помощь. А может и полезно, чтобы мы потерпели искушение не от чужих, а от своих.

Вы писали, что хочете поскорее кончить с порученным вам делом. Действительно, по нашим запискам мало делают; да и будут ли вникать в них? Но подумайте с другой стороны: если дело раскола получит успех, не будет ли это касаться вашей совести? Не станете ли думать и беспокоиться, что вот-де я не все сделал, что мог, для противодействия злу, а если бы сделал, этого, может, не случилось бы? Думается мне, что вам и нужно по порученному делу написать возможно краткое объяснение или изложение; а пространно входить во все подробности и я не Советую. Из этого едва ли что выйдет полезное. Если не обратят внимания на самые сильные доказательства и указания, то на подробности и частности обратят еще менее. В кратком же составлении будет больше удовлетворения. Простите, что я, мало понимающий дело, говорю это и даю вам Советы: ваши слова меня к тому вызвали.

Преосвященный Гурий приехал в Москву и я с ним виделся. Это мне облегчение труда, – не нужно ехать к нему в Симферополь за благословением на предлежащее мне дело в Бердянске.

Супруге вашей передайте от меня почтение. В воскресенье на сугубой ектении братия помолились за нее, да даст ей Господь здравие.

Господь да вразумит вас, да поможет вам и да укрепит вас в делах ваших!»

Наше огорчение, вызванное неожиданным для нас исходом дела о типографии, постепенно улеглось. Притом же наши труды по этому делу не остались и без плода: средства на содержание монастыря были увеличены, а тысяча рублей, с тех пор ежегодно получаемая Братством из единоверческой типографии, доселе служит для него значительным пособием на покрытие необходимых расходов. Между тем о. Павел отправился в путь, и более месяца я не получал от него известия. Наконец , утром 1-го марта, в страшный день цареубийства, еще не зная о совершившемся небывалом на Руси злодеянии, я решился написать о.Павлу:

“Очень скучно нам стало, что доселе не имеем от вас никакой вести. Я прихожу к предположеню, не пропадают ли ваши письма на почте; но не чужд и опасения – не заболели ли вы, не случилось ли с вами чего недоброго. Да спасет вас Бог. Правда, из Москвы имею известие, что вы добрались до Бердянска, хотя не без препятствий; но это известие уже давнее, а от вас жду вести каждый день, и все напрасно. «Об нас ведать извольте, что мы, по милости Божьей и за ваши молитвы, живы и благополучны, хотя жена все еще не поправилась как следует. Дела мои не шибко, но идут. Записку, порученную обер-прокурором, кончил, отослал и уже имею известие, что принята благосклонно и сдана для напечатания. Дай Бог, чтобы послужила на пользу!⁹⁵ Теперь надо приняться за предисловие к сочинениям дьякона Федора⁹⁶. А там нужно бы поработать и для Братства; но без вас эти дела плохо делаются.

Появилась печатная книга: «Исторические разыскания, служащие к оправданию старообрядцев». Цензура задержала ее; но мне прислали ее из Петербурга для просмотра. Это большею известные нам, исполненные злых ругательств на Церковь, сочинения Верховского, а напечатали их в несколько искаженном виде какой-то жид , агент раскольников ⁹⁷.

В Москву приезжал на последние дни масленицы Т. И. Филиппов. Был, Разумеется, у Пафнутия и дал ему, должно-быть нарочно для него привезенные из Петербурга, наши записки, составленные по поручению бывшего обер-прокурора Д. А. Толстого и напечатанным по его распоряжению только для правительственных лиц⁹⁸. Пафнутий разъезжал с ними по Москве по знакомым, даже раскольникам, читал их, резко критиковал, похваляясь вместе и тем , что может получать такие секретные вещи. Хорошо ли так поступает г-н Филиппов? Я не утерпел, – пожаловался на него в Петербург. Будет ли толк из этого, не знаю; но думаю, что молчать не следовало.

Поздравляем вас со святой четыредесятницей и, желая вам здоровья и всяких благ, просим не оставить уведомлением о себе».

Письма о. Павла, действительно, были затеряны на почте. Первое, полученное мною, было написано уже 7-го марта:

«Честь имею уведомить вас, что я, слава Богу, благополучен. Как вас Бог хранит?

Дела свои здесь я кончил; присоединил к Церкви 15 человек. Более здесь нечего делать; но выехать из города нельзя: дороги нет ни сушей, ни морем. Почту к нам привозят верхом, а иначе и проехать невозможно: таковы здесь теперь грязи! Погода ни зима ни лето, – хмурая и сырая. И в самом городе грязь непроходная. Только вчера, слава Богу, увидели солнышко.

По случаю такого трудного почтового сообщения и письма мои к вам едва ли дошли; также и вашим дойти сюда трудно.

О постигшем Россию несчастии здесь узнали уже на третий день, – получили известие по телеграфу, а других известий еще никаких нет.

Помолитесь, чтобы возвратиться нам благополучно в Москву. Господь да сохранит вас и семейство ваше в здравии и благополучии!

Слава Богу! Сейчас получил письмо ваше от 1-го марта. Благодарю Господа, что вы здоровы и что супруга ваша получила облегчение болезни.

Письмо это пишу вам третие. По здешней почте пропадать письмам не диво».

Потом 14-го марта, как видно, по получении и в Бердянске более полных известий о кончине императора Александра II, о. Павел снова писал мне:

“ Какое Россию постигло небывалое несчастье! Враги успели совершить свои замыслы! Как теперь нужны молитвы, чтобы Бог утолил свой праведный гнев и утишил эту бурю, дабы она впредь не продолжалась, чтобы искушение это миновало, чтобы корни и причины этого искушения исторглись! Дай Боже, чтобы мы исцелели от главы и до ног!

Радуюсь, что порученное вам дело кончили. Дай Боже, чтобы оно принесло пользу св. Церкви.

И с изданием сочинений дьякона Феодора, думаю, скоро кончите.

Здесь с 15-го марта откроется морской путь, и я думаю до Таганрога ехать на пароходе по Азовскому морю: тут пути только несколько часов. А от Таганрога есть железная дорога на Харьков и на Воронеж. Я думаю, после 15-го числа собраться в Москву. Если решусь повидаться с новочеркасскими знакомцами то поеду на Воронеж. В Новочеркасске пробуду не более двух дней. Помолитесь, дабы Господь устроил путь мой.

И вас да хранит Бог в здравии и благополучии и да поможет во всех делах ваших!»

Перед самым отъездом из Бердянска, 18-го марта, о. Павел снова писал мне:

“15-го числа я служил святую литургию в соборе, в приделе на хорах. Пели новоприсоединенные, a ектении сказывал соборный диакон о. Тимофей. Слушателей было много, и православных и старообрядцев. На Буди имя Господне я сказал коротенькую проповедь, которую при сем письме и прилагаю. Важно и Утешительно для меня единение новоприсоединенных с православными сынами Церкви.

Собираюсь ехать в Москву. Помолитесь за путешествующего».

Так постоянно и тщательно заботился о. Павел об утверждении в новоприсоединяющихся к Церкви единоверцах правильного понятия о единоверии, т.е. об истинном единении их с православными. В этом духе составлена и произнесенная им за литургией проповедь. Так как за неимением тогда своего собственного, братского, печатного органа она осталась ненапечатанною, то пользуюсь случаем привести ее здесь.

Господь наш И. Христос, хотя показати человеколюбие Отца своего Небесного к кающимся грешникам, сказал причту о блудном сыне, которою показал, как приемлет грешника, обращающаяся от греха, Отец Его Небесный. В притче отец, напав на выю возвратившегося с раскаянием сына, облобызал его, велел слугам принести для него первую одежду, дать перстень на руку его и сапоги на нозе и на учреждение ему заклать тельца упитанного, каковое великое благоутробие к нему отца привело даже во гневе его старейшего брата.

И матерь наша, святая Церковь, невеста Христова, подражая Отцу Небесному, такое же человеколюбие показует к обращающимся от заблуждений раскола и кающимся: она не только дарует им прощение, но сподобляет их своего сыновства и даров благодатных, а притом еще разрешает содержать и любимые ими, так именуемые, старые обряды. Правда, они не соединяют с сими обрядами никакого ложная или неправая толкования о догматах веры; но для Церкви важно и единство обрядов. Однакоже, она почитает присоединение обращающихся к телу церковному и единство их веры с нею паче единства обрядов, потому и дает им разрешение сохранять и в общении с нею свои особые обряды. А притом многажды показует им еще и такое человеколюбие, что разрешает употребление ими сих обрядов не только в храмах, ими самими построенных, но и созданных её чадами, неотступно пребывающими в православии, что и днесь совершилось в сем святом храме. Таково чадолюбие матери нашей, святой Церкви, и её пастырей к возвращающимся из страны далече, из раскола, в её матернее лоно.

Братие, новоприсоединенные ко св. Церкви! Видя таковое к вам чадолюбие её, что воздадите вы ей за её матерною любовь? Вот какого воздаяния требует от вас св. Церковь: пребывайте неотлучно в её единении и в послушании ей, наслаждаясь её матерней любовию и изобилием даруемых ею духовных благ, исполняйте во всем волю её жениха – Христа, и соделаетесь наследниками обещанных Им вечных благ.

И вы, братие, неразлучно пребывшие в соединении церковном, не гневайтесь за оказанную новообратившимся к общей матери Церкви любовь и особое благоснисхождение, как разгневался некогда старший сын на отца за оказанное к блудному его сыну чадолюбие, но совокупно с ними возрадуйтесь и возвеселитесь о их обращении в лоно святой церкви, воздадите благодарение чадолюбивому Отцу Небесному, призвавшему заблудших, ублажите любовь и чадолюбивой матери-Церкви, приявшей обратившихся. Аминь.»

В Москву о. Павел возвратился 23-го марта и в тот же день писал мне:

«Честь имею уведомить вас: я сегодня, слава Богу, благополучно прибыл в свою обитель. Помолитесь, чтобы Бог помог с пути оправиться силами. И вас и ваше семейство Бог да укрепит!»

26-го марта я отвечал о. Павлу:

«Чрезвычайно обрадован известием, что вы, наконец, возвратились восвояси из далекого и трудного путешествия. Слава Богу! Я начинал уже беспокоиться о вас, хотя ваши последние письма, которые получал уже исправно, и были довольно успокоительны.

Да, с тех пор, как мы не видались, что случилось в нашем бедном отечестве! Какое Божие посещение! В Москве вы, конечно, уже слышали, как раскольники воспользовались и этим скорбным событием для своих целей, – открыли торжественные службы на Рогожском Кладбище под предлогом молитвы о царе-мученике, между тем как не помянули его ни разу, да и не думали поминать. Какая бессовестность и дерзость! Наши друзья просят меня, чтобы написал об этом. Доселе как-то совестно было и сообщать читателям о таком возмутительном поведении раскольников, когда все заняты страшным событием, поразившим Россию; но теперь постараюсь найти время, чтобы написать что-нибудь. А предварительно думаю чрез преосвященного Амвросия подать записку князю Долгорукову⁹⁹ с разъяснением, как незаконно то, что делается теперь на Кладбище. Одобрите ли вы это мое намерение?

Записка моя О сущности и значении раскола уже напечатана; несколько экземпляров прислано и мне, – один я препроводил к вам. Очень желаю знать ваше мнение. Предисловие к 6-му тому «Материалов наконец отдал в цензуру¹⁰⁰. Вот и все, что я сделал в ваше отсутствие. Простите ради Бога, – ваших тетрадок не успел прочитать и исправить. Совсем не вижу, как проходит время, хотя и тяжелое время.

Из Московских Епархиальных Известий случайно узнал, – что в Синоде кончено дело об открытии кафедры по расколу в Московской семинарии согласно нашим предначертаниям, и что X. К. Максимов назначен на эту кафедру. Хорошо, что удалось по крайней мере это.

Хотелось бы повидаться с вами. Быть может на следующей неделе удосужусь приехать в Москву и в таком случае предуведомлю вас.

По милости Божией, за молитвы ваши, мы существуем; но жена все нездорова, не выходит из дому».

28-го марта о. Павел отве чал мне:

«Сейчас, после заутрени, получил ваше послание от 26-го числа. Благодарю за уведомления.

Книжку вашу О сущности раскола получил. Благодарю за присылку. Составление её весьма одобряю по двум причинам. Первое – в ней ясно изложено или показано различие старообрядцев от лиц прочих исповеданий и указана их враждебность Церкви, почему они и не могут иметь притязаний на одинаковую с последними равноправность; второе – в ней ясно и коротко изложена история старообрядчества, так что даже и совершенно незнакомому с расколом из вашей записки все ясно; а без истории раскола для этих, не знающих раскола, прочие доводы ваши были бы неясны.

Бессовестный обман рогожских толь дерзок, что превосходит слово. Но вы хорошо сделали, что удержались писать в такое время. После сорока дней Императору об этом сказать будет приличнее.

Относительно записки генерал-губернатору думаю – не худо его уведомить, чтобы знал, как его обманули старообрядцы Рогожского Кладбища, то есть что они совсем не молились об Императоре: может чрез это его взгляд на них будет поправильнее. Но только не следует в записке упоминать о данном от него дозволении допустить раскольнических попов на Кладбище, а указать лишь на обман со стороны раскольников, которым все православные, знающие дело, смущаются.

О моих тетрадях не заботьтесь, – они к сроку не нужны. Вы хорошо сделали, что из-за них не оставляли нужнейших дел.

Когда решитесь приехать в Москву, уведомьте меня, чтобы иметь утешение видеть вас.

Весьма жаль, что супруга ваша нездорова столь долгое время. Авось, наступающая весна принесет ей облегчение. Бог да споспешит вам во всех делах ваших»!

Дело, о котором идет здесь речь, было очень прискорбное. По кончине императора Александра II, московские раскольники австрийского согласия обратились к начальству с просьбою – дозволить им принести присягу на верность новому государю пред своими лжепопами в часовне Рогожского Кладбища, под тем предлогом, что только такая-де присяга может быть для них обязательна; указывали и на то, что желают-де, чтоб их духовенство совершило для них там же поминовение по скончавшемся государе. Это им было дозволено, т.е. разрешено было ввести своих попов на Кладбище только на этот исключительный случай – для принесения присяги и для поминовения. Между тем их лжепопы не совершили ни одной панихиды по убитом императоре, чего, по их правилам, и не могли сделать, ибо за живых царей, чтобы они обратились в раскол, признают дозволительным молиться, а молиться об умерших в православии, по их мнению в ереси, правила воспрещают; попов же своих, раз введши на Кладбище, оставили там навсегда (даже и доселе их существуешь там целый большой штат) и открыли торжественные служения, к великому соблазну православных , то есть именно людей преданных православной Церкви. Этот-то возмутительный обман их, прежде нежели говорить о нем печатно, я и решился объяснить московскому генерал-губернатору чрез посредство лица, стоявшего за отсутствием митрополита во главе московского духовенства. Составив докладную записку, я действительно послал ее при письме преосвященному Амвросию. А вслед затем, собираясь в Москву, послал черновую и о. Павлу вместе с обещанным известием о моей поездке. По странной, доселе непонятной для меня, случайности, это письмо мое к о. Павлу, со столь интересным для раскольников документом, пропало на почте, и о. Павел не приехал повидаться со мною. Возвратившись домой, 1-го апреля, – я нашел ожидавшее меня следующее письмо о. Павла от 31-го марта:

«Вчера я заехал к преосвященному Амвросию явиться по приезде и получить благословение. После первых приветствий преосвященный сказал мне: «вот прочтите по секрету», а сам в приемной стал заниматься делами. Я был в гостиной и начал читать. Это было ваше письмо к преосвященному и докладная записка князю Долгорукову. Прочитавши, дожидаюсь, что скажет преосвященный, и думаю – с какой целью он дал мне это читать. Подошел он ко мне и начал обвинять рогожцев, как нехорошо они поступили, да еще клевещут на князя и самого преосвященного в это дело замешивают. Затем рассказал как все происходило: приехал ко мне Козлов¹⁰¹и просит распоряжения, как поступить относительно присяги на Рогожском Кладбище; я ему сказал, что пусть присяга совершится в Рогожской часовне, при закрытых алтарях, при том богослужении, какое у них существует , то есть имел в виду, что будут отправлять службу одни дьячки, как у них всегда бывает; потом спросил меня князь: как я распорядился? – я сказал, и князь это одобрил. Вот и все; а они теперь пользуются именем князя и меня мешают . Я поеду к князю, – прибавил преосвященный, – и все ему расскажу: он их поучит.

Потом преосвященный показал мне вашу книжку О сущности и значении раскола, – спросил, имею ли я, и весьма хвалил ее, даже откровенно сказал, что она дала ему надлежащее понятие о расколе, что только теперь понял его цель – низложить православную Церковь и поставить себя на её место. Очевидно, – прибавил преосвященный, – раскольники составляют самое враждебное для Церкви общество и сравнивать раскол с иностранными религиями ни как нельзя. Я подтвердил все это и со своей стороны прибавил, что православные весьма обижаются и соблазняются службами раскольнических попов на Рогожском Кладбище и что соблазн будет еще сильнее, если службы там будут продолжаться и в Пасху.

Вот моя беседа с преосвященным, которую спешу передать вам на утешение в ваших трудах для Церкви. Слава Богу, что дело принимает такой оборот. Господь да устроит все в пользу святой своей Церкви, а вам да воздаст мзду, трудящемуся для неё!»

1-го апреля я отвечал о. Павлу:

«Очень жалею, что не видал вас в Москве: видно письмо, которым я извещал вас о моей поездке, не дошло до вас, или очень запоздало, или вы были заняты. Жаль особенно, если письмо пропало: к нему была приложена та самая записка, которую дал вам прочесть преосвященный Амвросий¹⁰². За уведомление о вашей с ним беседе благодарю вас. И я нашел время побывать у него. Он сказал, что с князем Долгоруковым уже виделся, прочитал ему мое письмо и оставил мою записку. Как поступит князь, еще не известно. Преосвященный хотел наведаться; прошу и вас наведаться, не будет ли толков с раскольнической стороны. Дай Бог, чтобы мое предприятие не осталось без пользы для св. Церкви, ради которой единственно я и предпринял его.

Отец Филарет прислал мне для прочтения изданную жидом книгу творений Верховского. Спасибо; но я уже знаю эту книгу: мне прислали ее из Петербурга. Читали ли ее вы? До какой наглости доходит ложь защитников раскола! И долго ли будут терпеть Верховскому? “

Отец Павел замедлил ответом на это письмо. 8 го апреля я снова писал ему:

«Приветствую вас с наступившими великими днями страстей Христовых. Да сподобить вас Господь быть причастником оных и да введет в радость своего воскресения!

Желанием желаю, вместе с детьми, быть завтра причастником тайной вечери Христовой, хотя и недостойнейшим. Жена же, к великому её и нашему огорчению, не разделяет с нами сих утешений духовных. Болезнь, нимало не ослабевающая, не дозволяет ей выйти из комнаты, да и по комнатам ходить через силу. Помолитесь о нас . Скорбь эта чувствительна.

Не знаю, получили ли вы два письма мои, – одно с запиской кн. Долгорукову о раскольнических деяниях, другое ответное на ваше последнее письмо. Вышел ли какой-нибудь толк из моей записки? – Должно быть, никакого¹⁰³.

Ныне получил новоотпечатанный шестой том «Материалов». Поблагодарите от меня о. Филарета и о. Ипполита за хлопоты. Слава Богу, что дело это кончено.»

Через день, «утром великого пятка» о. Павел отвечал мне:

«Благодарение Богу, вложившему вам желание приобщиться святых тайн в великий четверток! К этому располагает нас и самый день установления таинства, и вся служба церковная содействует тогда вящему вниманию. Господь да сподобит вас и истее приобщитися Его, истинные Пасхи нашея, в невечернем дни царствия Его! Особенно приятно и полезно сподобиться вседомовно того святого таинства. И закон требовал, чтобы агнца образного все семейные совокупно снедали. Жаль, что болезнь воспрепятствовала супруге вашей участвовать с вами в сей радости; но я уверен, что вера её и любовь сопутствовали вам. Господь Иисус, пострадавший за нас и понесший болезни наши, да дарует ей здравие молитвами святых своих!

Письмо ваше, которым вы извещали о приезде в Москву, я не получил, а ожидал его, желая с вами повидаться; другое же, посланное за тем, получил, но виноват, что по лености моей не поспешил ответить, а к тому при службе страстной недели маленько поддался и немощи: в среду на часах при чтении св.Евангелия почувствовал боль в голове и она продержала меня целые сутки; но, слава Богу, была посильная, не помешала службе в страстную неделю. По сие время, благодарение Богу мог служить.

И вам да подаст Господь благополучно окончить подвиги святых страстей и сподобиться встретить в духовной радости святую Пасху, перейти из умилительного положения в утешительное, насладиться радости воскресения Христова»

В праздник мы обменялись, как и всегда, приветствиями. Отец Павел писал мне:

«По милости Божией, достигли мы и радостного дня Воскресения Христова. Отстояв утреню, делюсь с вами сею радостью, которая есть радость всего мира. И если память воскресения Христова и глас Его радуйтесь таковым веселием исполняет сердца наши, то какого веселия и утешения сподобятся те, кто по общем воскресении услышит глас: приидите блогословении Отца Моего! Бог да сподобит и вас получить ту радость молитвами Богородицы и меня недостойного своего служителя да избавит шуяго стояния»!

14-го апреля я отвечал о. Павлу:

«От всей души благодарю вас за приветствия, которые получил после приобщения святых тайн и встретив светлый праздник. Взаимно желаю и вам укрепления сил, мира и радости духовной, обильно изливаемой от гроба Христа – Жизнодавца. В наши тяжелые дни душа верующего невольно устремляется за утешением и подкреплением к Нему единому».

Но не успев еще получить этого письма, о. Павел, по обычаю, на большом листе написал мне следующее приветствие по случаю Высочайшей награды, пожалованной мне ко дню Пасхи:

«Достопочтеннейший и возлюбленнейший о Господе Николай Иваныч.

«В первый день святыя Пасхи я имел утешение поздравить вас с праздником, а теперь имею утешение поздравить с Царской милостью, достойно вам дарованной, с искренним желанием вам преспевать и в предняя на пользу Церкви и на утешение Братству св. Петра митрополита, для которых сколько положено вами трудов. Награда вам особенно радует меня, ибо я, более десяти лет всегда вас утруждающий и денно и нощно исправлением моих сочинений (которые без вашего исправления не были бы приятны для чтения, а потому и полезны) и не имущий чем воздать за ваши труды (хотя вы того и не требуете, напротив всегда с усердием трудитесь для меня), тяготился совестию; а теперь, по случаю вашей награды, сорадуясь вам, утешаюсь и совестию, видя в ней как бы воздаяние и за ваши труды для меня.

Все члены Братства св.Петра митрополита также утешены наградою вам. От отца председателя получил вчера поздравление сицевого содержания: «Поздравляю вас с новым генералом, – это наша общая радость: секретарь Братства, досточтимейший, глубокоуважаемый, получил чин действительного статского Советника. Слава Богу! Достойно и праведно носить сей чин труженику нашему, возлюбленнейшему Николаю Иванычу! Потом и от всех членов Братства глубочайшее сочувствие вашей награде.

Дай вам Бог с земными наградами получить и небесные, вечные, в Церкви первородных на небеси!

Искренно уважающий вас, осыпанный благодеяниями ваших трудов, покорный ваш слуга

Архимандрит Павел».

19-го апреля я отвечал о.Павлу:

«Получил письмо ваше с поздравлением по случаю Высочайше пожалованной мне награды. Сердечно благодарю вас за все, что пишете. Награда особенно дорога мне потому, что известие об ней так сочувственно встретили многие люди, искренно мною любимые и чтимые. Большое всем им спасибо. Их расположение подкрепляет меня.

Пред вами я виноват, – доселе не просмотрел ваши тетради. Дело вот в чем, – спешу кончить статью о мерзостном сочинении некоего Мордовцева, под названием : «Великий раскол». Оно произвело впечатление на публику, не понимающую дела, и я давно уже задумал обличить его ложь, невежество и кощунство. На сих днях это дело кончу и примус за ваши статьи.

Посылаю вам отдельный оттиск напечатанной в «Русском Вестнике» речи моей на диспуте Голубинского¹⁰⁴.

Низко кланяемся вам и просим ваших молитв. Особенно просит об них жена, все еще болеющая и сильно ослабевшая от болезни».

Отец Павел отвечал:

«Чувствительно благодарю за статью о книге Голубинского. Эту небольшую статью не знаю как назвать. Она, как мне думается, составлена не в духе возражения, а в качестве наставления, в кротком духе излагающая правило, с какою умеренностью и осторожностью должно писать такого рода сочинения, как история русской Церкви. Такая статья особенно нужна и имеет важность для нынешнего времени, когда по большей части для ученых не осталось уже святого, не подлежащая критике. Бог да поможет вам и в прочих ваших писаниях на пользу святой Церкви, воюемой от духа времени!»

Вскоре потом, получив от меня исправленную статью о 8-м правиле первого вселенского собора, которым особенно тщатся раскольники-поповцы оправдать принятие беглых попов и беглого митрополита Амвросия вторым чином, о. Павел писал мне:

“За статью о 8-м правиле благодарю. Теперь нужно из разных статей составить одну книжку. Нужно бы нам и еще что-нибудь издать, чтобы не скуден был 1881-й год братскими изданиями. Можно быть уверенным, что добрый казначей в средствах не откажет нам.

Мы взяли у о. Александра Бриллиантова, единоверческого благочинного, указ Святейшего Синода о типографии для снятия с него копии. В нем интересно особенно, то, что типография оставляется на прежнем месте, при Троицкой церкви, лишь до времени, по неимению места в нашем монастыре, где можно было бы поместить типографию, а между тем прекратить печатание книг нельзя, ибо иначе они будут издаваться в раскольнических типографиях¹⁰⁵. Со временем мы доставим вам копию этого указа.

Прискорбно слышать о столь продолжительной болезни вашей супруги. Но пусть она не изнемогает духом, а то изнеможение духа много действует во вред и телесного организма. Нужно уповать на Бога: по милости Божией иногда болезни и сами собою облегчеваются.

Скоро ли переедете в Пушкино? Там для больной климат станет вспоможением. Только, думается, нужно ехать не прежде, как установится теплая погода, а иначе, если нет теплых покоев на даче, можно простудиться и больше получить вреда».

Крайне озабоченный тяжкою болезнию жены, не поддававшеюся никаким лечениям, я продолжал, однако, хотя и с трудом, свои академические и прочие дела, – окончил и пересмотр статей о. Павла, долженствовавших составить книжку «О свидетельствах и святоподобиях, приводимых поповцами в защиту их мнимого священства», и отправив эти статьи, писал ему в начале мая:

«Благодарю вас за сочувствие нашим скорбям. Больная плохо себя чувствует, слабость сил нимало не уменьшается, не знаем , что и делать. На дачу хотелось бы ехать поскорее, как только установится хорошая погода. Что будет? – не знаю. Полагаюсь на волю Божию; но живется не легко.

Вчера я послал вам исправленные беседы о соборных правилах . В июньскую книжку Душеполезного Чтения оне, конечно, успеют попасть. Хорошо бы в то же время начать печатание отдельной книжки. Для этого нужно только сделать коротенькое предисловие и общее заглавие книжки: то и другое я не замедлю прислать вам. Расположить статьи нужно, я думаю, так: сначала Беседы о правилах, потом об отеческих изречениях, a затем о примерах или святоподобиях. Я попросил бы вас в таком порядке собрать статьи и прислать ко мне: еще раз пересмотрев, я отдам их в цензуру. Печатать же, или по крайней мере набирать, можно и до цензурного одобрения, если типография согласится.

Отец Павел немедленно исполнил эту просьбу. «Посылаю вам, – писал он, – с о. Ипполитом копию синодского указа о единоверческой типографии и оттиски из Душеполезного Чтения, кроме последних трех статей о правилах соборных: их не получил еще, – будут готовы к концу месяца. В двух статьях: «О Иоанне Маркионове» и «О временах нуждных» , я сделал небольшие добавления, которые вы со временем, как будет вам свободно, просмотрите. Прошу вас написать и предисловие.

Когда поедете на дачу, уведомьте. Мне желательно у вас побывать».

14-го мая о. Павел снова писал мне.

«Вчера встречали владыку-митрополита в Чудове. В числе других был и я. Тут он сказал мне, что дело о единоверии о прошении единоверцев решено в Синоде пред самым его отъездом, по его настоянию: а как решено, об этом я не почел уместным спрашивать. А вам считаю не лишним сообщить об этих словах владыки».

17-го мая я отвечал о. Павлу:

«Благодарю за извещение о разговоре с вами митрополита; но что собственно имел он в виду, не совсем понимаю.

Егор Антоныч прислал мне № Русских Ведомостей со статьей о коломенских беседах о. Пафнутия. Нелепая статья.

И проповедник и восхвалитель достойны друг друга. Вижу, что необходимо бы написать о текущих событиях в расколе и разоблачить ложь и недобросовестность его радетелей; но не имею минуты свободного времени: экзамены, студенческие сочинения, хлопоты по семейным делам не дают отдыха. Ныне приехал сюда преосвященный Амвросий, с которым завтра целый день буду на экзаменах в Доме Призрения.

Простите и не забывайте нас в молитвах ваших» .

Вскоре после этого мы переехали на дачу, в Пушкино, и о. Павел посетил нас здесь неоднократно. Когда вышла книжка «Русского Вестника» с моей статьей о гнусном романе Мордовцева¹⁰⁶, на которую я просил о. Павла обратить внимание, он писал мне в половине июня:

«Статью о Мордовцеве я имел случай прочитать. Благодарю вас за защиту патриарха Никона и в лице его самой Церкви, которой был он первосвятителем, за требование честности и правды в литературе. Да поможет вам Бог и впредь обличать таковые нелепые, гадкие и кощунственные над святынею нынешние сочинения!

Я с воскресенья думал собираться в Петербург – просить о наделе монастыря лесом. Спрашивал о том владыку-митрополита и он посоветовал ехать, а также и преосвященный Алексий.

Как здоровье супруги вашей? Есть ли поправление в слабости сил?»

Отец Павел вскоре потом действительно уехал в Петербург и пробыл там довольно долго. Ко дню именин его, еще не зная, возвратился ли он, 28-го июня, я писал ему:

«Приветствую вас со днем ангела. Молитвами великого Апостола языков да подаст вам Господь укрепление душевных и телесных сил на служение святой Его Церкви!

Из Петербурга казанский владыка¹⁰⁷ писал мне, что вы едва ли скоро возвратитесь: поэтому и письмо посылаю не в полной уверенности, что оно найдет вас в Москве.

Мы все в том же тяжелом, томительном положении: моей больной не только не лучше, а как будто хуже. Доктора совсем не лечат ее. Вчера, к великому моему утешению, она приобщилась святых тайн. Мой день проходит в заботах, суетах и внутреннем томлении. Заняться чем либо нет времени и сил.

Прошу вашего благословения и молитв, особенно о болящей.»

Наступила пора самая тяжелая в моей жизни, вторая половина июля и первая августа. Здоровье моей жены таяло не переставая, и она приближалась к роковому концу. С о. Павлом в это тяжелое для меня время приходилось переписываться редко, и все только о моем семейном горе. 25-го июля я писал ему из Пушкина:

«У нас перемены к лучшему нет, а, кажется, есть перемена к худшему. Ночи больная проводит очень тревожно.

К великому нашему сожалению, бурная погода воспрепятствовала быть ныне в церкви, чтобы приобщиться больной святых тайн. Отложили до понедельника. Сподобил бы Господь! Тогда будем собираться восвояси. По возвращении домой уведомлю вас.

Помолитесь о нас ко Господу, милующему грешников».

31-го июля действительно извещал я о. Павла:

«Вчера, в 7-м часу пополудни, мы возвратились в Сергиев посад. Во время сборов и особенно пред отъездом больная моя чувствовала себя очень плохо, доходило до дурноты; но поездку вынесла довольно хорошо, – была покойна, только чувствовала большую слабость; в квартиру, чтоб не подыматься по лестнице, внесли на кресле; что будет дальше, ведомо Богу, которому предаю и ее и всех нас: да будет воля Его!

Жена вместе со мною кланяется вам и просит у вас благословения и молитв».

Узнав о нашем возвращении, о. Павел поспешил навестить нас, чтобы еще раз повидать больную жену мою, – и это было последнее его свидание с ней. 6-го августа я писал ему:

«Моя больная все больше и больше слабеет. Утро и день еще довольно спокойна; но вечера и ночи для неё очень тяжелы. Вчера мы утешены были посещением преподобного Сергия во святой его иконе: молитвами его да помилует нас Господь! Помолитесь и вы о нас».

Еще не получив этого письма моего, о. Павел послал мне известие о последовавшем присоединении к Церкви петербургского старообрядческого священника Ермила Яковлевича Ершова, пользовавшегося большим уважением в расколе, – он состоял в дружеских отношениях к Ксеносу, автору Окружного Послания. О том, что должно последовать это присоединение, о. Павел говорил мне, бывши у нас в посаде. 8-го августа он писал:

«Отца Ермила Бог помог присоединить. Присоединял в Чудове преосвященный Алексий. Я просил Егора Антоныча в тот же день передать вам подробности. По присоединении отец Ермил столь был радостен, что не знал, как своей радости и выразить, – говорит, что какая-то тяжесть с него свалилась. Он написал пред своим присоединением письмо к Антонию Шутову, – копию его я велел Егору Антонычу к вам послать.

Как ваша больная? Дай Бог, чтобы она укреплялась силами.

С отцом Ермилом мы ходили вчера благодарить владыку митрополита: принял нас весьма ласково».

11-го августа я отвечал о. Павлу:

«Получил письмо ваше с известием о присоединении о. Ермила, а раньше о том же письмо Егора Антоныча. Событие это, столь отрадное для Церкви, стоит описания и опубликования. Я, по моим семейным обстоятельствам, не вижу возможности это сделать; надеюсь, что сделает это Егор Антоныч. Письмо к Антонию Шутову написано очень хорошо, – его непременно следует напечатать вполне . Возвращаю его с сею целью, переменив в нем два-три выражения.

Больная моя все слабеет. Теперь уже и с постели не встает. Видно, близок для неё страшный час, неизбежный каждому человеку по заповеди Божией...

Простите, и молитесь о нас» .

На другой день, 11-го августа, о. Павел писал мне

«Вчера был у меня проездом из Петербурга Н. И. Ивановский, казанский профессор. Мы с ним часочик поговорили. Он намерен был к вам ехать в Пушкино, кое о чем нужном с вами поговорить; но в Посад к вам ехать не решился и вчера выехал из Москвы. От преосвященного Сергия¹⁰⁸ с ним было послано вам почтение. О чём Ивановский намерен был с вами говорить, это я передам вам лично, когда Бог велит видеться; а в письме описать его суждения и толки мне, слабому писцу, трудно, – это по вопросу о клятвах собора 1667 года.

Весьма я утешен, что у вас была икона преподобного Сергия, ибо когда помощь святого посетит душу, тогда телесные болезни, если по каким неизвестным нам Божиим судьбам и не прекращаются, то бывают удобь переносимы. А это коль велие облегчение больному!

Дай Бог, чтобы вашей больной было облегчение болезни, а вам утешение.

Но не успел еще я получить это письмо, как давно грозившее мне тяжкое посещение Божие совершилось: утром 13-го августа Господь взял душу моей страдалицы-жены. Немедленно я известил об этом о.Павла по телеграфу; a вслед затем писал ему:

Я уже известил вас телеграммой о моем несчастии. Теперь пишу, чтобы просить вас оказать последнюю услугу моей дорогой покойнице: мне желательно и ей, думаю, будет утешительно, чтобы вы совершили её погребение, которое имеет быть 16-го числа, в воскресенье, т.е. чтобы совершили заупокойную литургию и отпевание. Если прибудете сюда в субботу вечером, это будет благовременно. Если же что будет вам препятствовать, не откажите известить. Так как в доме у меня и беспорядок и толпа, то приют на ночь, думаю, не откажут дать вам в лавре.

Молите Господа, да подаст мне крепость».

Просьбу мою о. Павел исполнил со всею готовностию, хотя накануне, 15-го числа, в храмовой праздник его обители, должен был служить и значительно утомился. Вообще, в эту тяжелую пору, как и в другие подобные, он был для меня истинным утешителем, другом и отцом.

Между тем ему предстояло далекое и продолжительное путешествие: он решился исполнить свое давнее желание – посетить снятия места Востока, a вместе и побывать у майносских единоверцев, которые приглашали его на освящение их церкви. Он получил уже дозволение на это путешествие и собирался отправиться в путь. Мне он также советовал – для облегчения горя съездить куда-нибудь не на долгое время. Я предположил отправиться в Петербург, где желательно было повидаться с присутствовавшим тогда в Синоде казанским архиепископом преосвященным Сергием, всегда принимавшим во мне живое участие, и похлопотать о помещении в институт оставшейся на моем попечении сироты-дочери (падчерицы). Отец Павел очень одобрил это намерение, и так как мне нужно было повидаться предварительно с митрополитом, чтобы получить отпуск, то я обещал о. Павлу, что по пути в Черкизово сначала заеду к нему, о времени же моей поездки к митрополиту извещу его заблаговременно,. 18-го августа я действительно писал ему:

«Имею намерение в четверток с первым поездом отправиться в Москву и со станции прямо к вам, чтобы от вас съездить ко владыке. Согласно условию извещаю вас об этом.

Не могу утерпеть, чтобы не повторить вам еще раз моей благодарности за вашу любовь ко мне и почившей супруге моей: да воздаст вам Бог своею великою милостию за добро, сотворенное и творимое мне! “

В тот же самый день и о. Павел писал мне:

«При разговоре с вами о вашей поездке в Москву я забыл вам передать, чтобы вы не выбирали для неё четверг: в этот день митрополит ездит в Синодальную контору, и с ним беседовать будет для вас не весьма удобно, а, пожалуй, случится, что и не застанете его.

В понедельник был я у Алексея Иваныча, передал ему о вашем и

несчастии, и он от сожалительной любви к вам не удержался от слез.

Бог да облегчит сердца вашего печаль своим утешением и да вложит в сердце ваше на Него упование!»

Избрав другой день, я съездил в Москву, повидался с митрополитом Макарием и посетил о. Павла в его обители. Здесь простился с ним: он вскоре после этого отправился в свое путешествие, а я, совершив поминовение в 9-й день по кончине жены, уехал в Петербург.

1-го сентября о. Павел писал мне из Одессы:

«Как вы съездили в Петербург? Получили ли какое утешение, которое могло бы хотя несколько принести вам облегчение вашей печали?

А я в 20-й день поминовение достопоминаемыя Екатерины Ивановны совершил в Одессе. Где то Бог приведет быть в 40-й день?

Прошу вас не изнурять себя безмерной печалью, но положиться на промысл Божий, и утешать себя памятью о Боге: ибо ничто так не может утешить, как памятование Бога: помянух Бога, и возвеселихся.

Мы в Одессу прибыли 30-го августа¹⁰⁹ и поспели в собор к литургии. По благословению преосвященнейшего Платона, на царский молебен и я облачился. Преосвященный Платон меня пригласил квартировать к себе, в архиерейский дом, и утешает своими собеседованиями. У него проживает другой месяц и наш архимандрит Модест, бывший настоятель Андрониева монастыря¹¹⁰.

Пароходы из Одессы прямым сообщением в Константинополь отходят два раза в неделю, во вторник и субботу. Мы предполагаем, если Бог повелит, отправиться сегодня, т.е. во вторник, в 4 часа пополудни. Помолитесь о путешествующем“.

Не зная, куда писать о. Павлу, я однако же послал ему 7-го сентября в Константинополь, в посольство, на имя состоявшего при посольской церкви архимандрита Смарагда, следующее письмо:

«Получил ваше письмецо из Одессы и решаюсь написать вам ответ, хотя не знаю, когда и где найдет он вас.

Благодарю вас за память о мне и неизменную ко мне любовь: да воздаст вам Бог за нее, и наипаче да сохранит вас на далеком и новом пути, вами предпринятом!

Я, милостию Божиею, существую, как ни тяжело бывает по временам. Поездка в Петербург не осталась без пользы для меня: новые места, встречи и беседы с разными лицами, ко мне расположенными, невольно отвлекали меня от моей скорби и освежали душу.

Все, начиная с преосвященного Сергия и К. П., приняли меня с большим участием и радушием. У последнего был два раза и говорил с ним о многом и подолгу. Даже сделал по его поручению одно дело, о котором поговорю с вами при свидании, аще Господь изволит и живи будем. Дело касалось новой, только что поданной тогда раскольниками, просьбы о распечатании рогожских алтарей. Предположено дать, в решительном тоне, мнение против исполнения просьбы. Что будет затем? – Бог весть.

В семейном моем деле – о помещении дочери в институт приняли живое участие многие добрые люди и обещали успех. Был у главного лица, от которого все зависит в этом деле, И. Д. Делянова: принял внимательно и обнадежил. Затем да будет воля Божия: приму за лучшее то, что Бог устроит.

Из Петербурга возвратился 31-го августа и 1-го числа сентября правил двадцатый день по дорогой покойнице. Будете на месте искупительных страданий нашего Спасителя, помолитесь о ней и о нас. Знаю, впрочем, что и без просьбы моей любовь ваша сотворит сие.

В доме опять стала чувствительнее скорбь. Хуже всего то, что не могу приняться за дело. Но пора же наконец.

Все мы, по милости Божией, здоровы, чего и вам желаем искренно».

Из путешествия, время от времени, о. Павел писал мне. Получено было пять писем, которые помещаю здесь в хронологическом порядке. В них ясно отразились и высокое духовное настроение о. Павла, в каком находился он во все время путешествия по святым местам, и его наблюдательность, и его истинно отеческое, не покидавшее его и там, в такой дали, при таких необычайных впечатлениях, попечение о мне в то тяжелое для меня время.

Вот первое письмо от 5-го сентября:

«Пишу вам из Константинополя, в который прибыль благополучно 3-го сентября, в 8 часов утра. По морю из Одессы до Константинополя шествовали 40 часов. В Константинополе остановились на Афонском подворье.

Того же дня, как приехали, отправились в посольство, на дачу, по Босфору на пароходе, – верст 20 от Константинополя,– видеться с о. архимандритом Смарагдом . Он представил меня посланнику, который со мною несколько поговорил. В посольстве мы остались ночевать и вечером погуляли в саду, – сад посланника почти самородная роща; из него любовались тамошними горами и природой. Отец Смарагд посоветовал мне отправиться сначала в Иерусалим, а потом уже побывать у майносцев, – так и решил я поступить.

По утру, в 7 часов, возвратился я из посольства на Афонское подворье, и в сопровождены отца Паисия, управляющего Афонским подворьем, отправились посмотреть Константинополь.

Во-первых, был в храме св. Софии, который невольно пробуждают в посетителе и воспоминание первой греческой славы и поражающее прискорбие, что столь великое христианское святилище стало мусульманскою мечетью: храм сей служит уроком всем православным, чтобы удалялись всего, что противно воле Божией и не надеялись на свое могущество.

Оттоле отправились посмотреть один древний же храм, стоящий у развалившихся городских стен. В этом храме сохранились древние мозаические и фресковые изображения. В первом притворе, или на паперти, есть изображение Спасителя, мозаическое, с именословным перстосложением, а во втором притворе – изображение Спасителя же с двуперстным сложением. Нa паперти в углу изображено исцеление расслабленного, носимого четырьмя: у Спасителя персты благословящей десницы изображены именословно. В приделе у св. мучеников в руках кресты четвероконечные.

Отсюда отправились к месту Живоносного Источника; тут пили воду, – она весьма хороша. Зашли на место, где была Влахернская церковь, – и тут есть источник. Наконец пошли в патриархию.

При патриархии церковь порядочной величины, но не большая. В ней видели древнюю патриаршую кафедру, которая, по преданию, была ещё при св. Златоусте. На ней по средине действительно древнее изображение Спасителя: благословящая рука изображена именословно. В самой церкви, в боковом пределе, по правую сторону царских врат стоит икона Пресвятой Богородицы, большого размера, около двух аршин, похожая на икону Похвалы Богородицы, – икона эта древняя византийского письма, и на ней весьма явственно сохранилось изображение именословного сложения руки у Спасителя.

Из церкви мы пошли в патриархию. Здесь сказали, что патриарх занят, что у него заседание совета, и надо будет пождать не менее часа. Мы остались дожидаться. На моё счастье, тут неподалеку находится национальное греческое училище, в котором ректором Григорий Палама, мне знакомый, – я с ним познакомился на Дону у преосвященного Платона. Я пошел к нему, и он согласился сопутствовать мне к патриарху, чтобы быть моим переводчиком. Когда кончилось заседание, к нам вошел халкидонский митрополит: от него мы узнали, что патриарх стал читать вечерню. Мы еще пождали, и спустя немного времени нас ввели к патриарху. Я попросил благословения. Благословляя, патриарх сказал по русски: Бог простит и благословит. Потом через переводчика я передал приветствие патриарху от московского митрополита; а он через переводчика же приказал передать митрополиту, что взаимно приветствует его. За сим я объяснил, что имею давнее желание получить от патриарха благословение потому, что был в отчуждении от Церкви и патриархов полагал неправославными, а теперь, сделавшись членом православной Церкви, взамен того особенно прошу его благословения. Патриарх ответил утешительной речью и снова благословил меня, сказав по-русски: «Бог простит и благословит, отец Павел! Переводчик объяснил, о моем предполагаемом путешествии, и когда речь зашла о моем намерении съездить в Майнос, патриарх сказал, что теперь благословляет меня в путь к Иерусалиму, а о поездке в Майнос будет говорить по моем оттуда возвращении.

Вот вам весь отчет о моем путешествии. Теперь скажу несколько о впечатлении, какое произвело на меня морское плавание.

Плывя по Черному морю, в полночь я проснулся. Голова от качки не болела, на пароходе все было тихо, – все спали. Я нарочно не сел в каюту, чтобы ближе испытать плавание. Море шумело слегка мирными волнами, точно тихо распевая; месяц светил светло; звезды сияли, хотя изредка и покрывались белыми прозрачными облачками; воздух чистый, морской, ничем неблагоприятным не растворенный. Эта среди моря уединенность и тишина и вся благоприятность произвели на ум и душу особое удовольственное впечатление. Во-первых, помянулся любимый Николай Иванович, – что, если бы он разделял со мною это путешествие! Потом пришло на мысль плавание в море жития сего святой Церкви: если бы ее Бог управил плавать в такой тишине и благоприятности! Далее впечатлелась в уме Геннисаретская буря и в тишину обратившееся море силою по нем Плававшая, потом некоторые о море Давыдовы изречения. И соединяя все сие во единое целое, помолился на море: Господи! Твое есть великое сие и пространное море и Ты сотворил еси е; в нем путие Твои и стези Твоя в водах многих и стопы Твоя не познаются; Ты владычествуеши его державою, и возмущение волн его Ты укротиши! Ты блоговолил еси плавати по морю со ученики Твоими, и возмущение волн его укротил еси. И ныне блогостройно управи плавание корабля Твоего, святыяТвоея Церкви, и нас, в нем плавающих, сподоби достигнути пристанища незыблемая в небесном Твоем царствии, едине многомилостиве! Вот как мне Утешительно было первое мое плавание по Черному морю. А что будет впредь, – буди воля Божия!

Хотя и тихо было море, но к приближению суток многие стали страдать морскою болезнию. Мы, славу Богу, не страдали. С нами были и некоторые лекарства и мы приметили, что они пользуют, ибо страдающим человекам двум дали, и те скоро оправились.

Помолитесь, дабы с такими же благоприятными впечатлениями или хотя безбедно, Бог устроил и дальнейший путь наш. И вам да утишит Бог те волны печали, которые теперь восстали на вас.

Сего 5-го числа, в 4 часа, отправляемся в Иерусалим, если Бог поможет».

Письмо из Иерусалима от 19-го сентября:

«Я, слава Богу, вашими молитвами пребываю в путешествии благополучен. 15-го числа прибыли в Яффу; 16-го из Яффы отправились в Иерусалим ; 17-го прибыли на иерусалимскую русскую постройку, которая недалече от Сиона. 18-го ходили поклониться гробу Господню и святой Голгофе, также к патриарху получить благословение на служения. С 18-го на 19-е ночевали в храме св. Воскресения, и 19-го с епископом Иорданским¹¹¹ служил литургию.

Все это какое произвело впечатление на чувства, высказать трудно. Одно, как другу, скажу: сбылось на мне евангельское слово: «вино ново просаждает ветхие мехи»; мой телесный сосуд изнемогал от духовных чувств. Особенно подействовала на меня святая Голгофа, близ которой мы ночевали; а пред утреней читали на ней канон Кресту.

Во святом храме Воскросения Христова обычай таков: около 7 часов пополудни врата храма затворяются, – поклонники, хотящие остаться ночевать, затворяются в храме до утра. По вечеру греки на св. Голгофе поют повечерие; поклонники, желающие причаститься св. таин, вычитывают правила ко св. причащению и каноне на св. Голгофе, или у гроба Господня. Утреня начинается в греческой церкви с одиннадцати часов, и под ряд следует литургия во гробе Христове: кончается в три часа. Тут, на литургии во гробе Господнем, я попросил преосвященного епископа иорданского Епифания помянуть и Екатерину Ивановну блаженной памяти.

Сколько я пробуду во св. граде и сколько потребуется времени на поклонение св. местам, я и сам не знаю; только излишнего времени проводить даром не намерен . Уведомьте меня. Я думаю, что ваше письмо меня еще захватит здесь, если поскорее ответите. Адрес пишите на имя здешнего генерального российского консула В.Ф.Кожевникова для передачи мне.

Если случится быть в Москве, передайте от меня почтение доброму нашему казначею Алексею Иванычу, скажите, – что я не забыл его, служа на гробе Господнем».

Третье письмо от 15-го октября:

«Как вы пребываете начальные дни одинокой вашей жизни? Я уверен, что расположение на Бога облегчает вам печаль и дает утешение сердцу. Дай Бог, чтобы то было в преизобилии!

О себе я вас уведомлял, что я прибыл во святый град благополучно. Затем в один месяц едва мог осмотреть ближайшие окрестности его, а именно: Гефсиманию, Елеон, Вифанию, Горняя, село Скудельниче, Силоамский источник, гробы царей и пророков, Хеврон, Мамрийский дуб, св. Вифлеем, место пастырей, пруды Соломона, источник Филиппа, где он крестил каженика, святый Иордан, четыредесятную гору, обители св. Герасима на Иордане, Иоанна Предтечи, Георгия Хозевита, Мертвое море, место храма Соломонова. С Елеона смотрел на Иерусалим, как он весь виден до самого Сиона, – отсюда, с Елеона, за 50 верст видно и долину Иордана и Мертвое море.

Теперь намереваюсь 17-го октября оставить святый град, хотя и жалко, – ехать на пароходе чрез Яффу до Кайфы и оттоле в Назарет, на Фавор, на Тивериадское море, в Кану Галилейскую, в Гору блаженств. Этот чрез море путь здесь считают удобнейшим по теперешним обстоятельствам.

Что касается моего пребывания в Иерусалиме, я спокоен и утешением изобилую более, чем требуется. Особенно меня утешает своим приветствием блаженнейший патриарх святого града Иерофей. Один был сначала труд, – обучиться ездить верхом на осляти, – а иначе Здесь нет езды, и пришлось бы ходить пешим. Иерихонская долина потомила жаром, да и в самом Иерусалиме в полдень и с зонтиком ходить не нежарко, несмотря, что месяц октябрь. Я благодарю Бога, что поехал в сентябре: иначе более пришлось бы потерпеть от жару. Иордан так меня привлек к себе, что не легко его было оставить. Питье его воды и купанье в ней столь меня утешили, что кажись, несмотря на трехдневный путь на осляти, еще бы съездил посетить Иордан, если бы позволяло время. О святой Голгофе и гробе Господнем, каково утешение видеть их, это может знать только сердце верующего поклонника.

Помолитесь о путешествующем, как и я вас поминаю на всяком святом месте».

Письмо из Константинополя от 16-го ноября:

«Я, милостию Божиею, окончил свое путешествие к Назарету, на Фаворе и по Тивериаде. Теперь благополучно прибыл в Константинополь. Остается побывать у майносцев. Один благотворитель из Москвы прислал им колокол в 35 пудов: это их утешит.

Письмо ваше, посланное на имя о. архимандрита Смарагда, в котором извещаете о вашем путешествии или, истовее сказать, о вашем пребывании в Петербург, по приезде в Константинополь получил. Благодарю за уведомление. Радуюсь, что вы в Петербурге получили некое утешение в вашей печали и были потребны для церковной нужды. Когда умолкнуть эти лисы старообрядцы! Они не умолкнут никогда, пока дают им повод к искательствам, принимают их ласково с их прошениями, полагают, что решение дела от них зависит. Буди воля Божия! Вы со своей стороны сделали что требовалось.

Вот что у меня ежедневно с ума не сходит, о чем и вы сами в своем письмеце упомянули, говоря, что когда возвратились из Петербурга домой, опять стала чувствительна скорбь, – то есть не сходит с ума положение вашей жизни: кроме печали о лишении супруги, все теперешние неудобства вашей жизни в том и другом, как они будут вами переносимы и как нападает печаль на одиночество! Я осуждаю себя, что не отложил поездку до другого года: если бы был дома, хотя временно мог бы вас навестить и дать вам некое развлечение. Только одно мне дает надежду, в чем и уверен, – что может вас поддерживать и утешать расположение ваше на волю Божию и вера, что терпите не без особого промысла Божия, в котором всегда есть нечто сокровенное, неведомое нам, ведущее нас к полезному. Молю Бога, чтобы Он укрепил ваше к Нему упование, чтобы волнами печалей, наносимых вам, оно оставалось непобедимо и окормляло нас на все полезное. А паче в будущем все возлагайте на промысл Божий, который и вам самим даст разум все устроить к полезному.

Отец Филарет уведомил меня, что и Алексей Иваныч путешествует: дай Бог, чтобы путь его был благополучен и с утешением¹¹².

Возвратившись из Иерусалима, я не был еще у патриарха константинопольского, потому что дожидаюсь майносского священника о. Иоанна, чтобы быть у патриарха с ним вкупе.

По дороге из Иерусалима два дня гостил я у бейрутского митрополита. Он мне знаком с тех пор, когда был еще в Москве на Антиохийском подворье архимандритом. Человек весьма хороший. От него я познакомился с делами Антиохийской патриархии, о чем, Бог даст, при свидании поговорим с вами лично. Бейрут первый город в Антиохийском патриархате».

Между тем в тот же самый день, 16-го ноября, решился и я написать о. Павлу, опять в Константинополь, чтобы письмо мое могло встретить его там. Я сообщал ему и о себе и о некоторых братских делах, которые мы успели сделать в его отсутствие, – между прочим о том, что вошли, как предполагалось еще при нем, с представлением к митрополиту о ходатайстве пред Синодом о рассылке по епархиям, во все приходы, где есть раскол, необходимо нужных священникам этих приходов книг о расколе, из которых они могли бы получить сведения и руководственные наставления для собеседований со старообрядцами, при чем указаны были и наиболее нужные и полезные из этих книг, – что представление принято митрополитом благосклонно и он приказал нам же составить представление об этом в Синод. Извещал также о важном в расколе событии – смерти раскольнического архиепископа Антония Шутова¹¹³.

23-го ноября о. Павел отвечал мне из Константинополя:

«На обратном пути из Иерусалима я достиг до Цареграда благополучно, как уже писал вам, и письмо ваше первое, ждавшее меня, Здесь получил. Священник из Майноса прибыл, и 22-го числа мы пошли к патриарху просить благословения. По милости Божией патриарх меня благословил ехать в Майнос без всяких формальностей, и освятить там церковь для единоверцев разрешил. И только сбираюсь отправиться в путь к майносцам, получаю ваше письмо от 16-го ноября, которое меня так утешило, что не знаю как и сказать.

Рад, что имею теперь известие о вашем здравии, и как вы переносите свою печаль. Надеюсь, что упование ваше на Бога поможет вам.

Благодарю, что сделали представление владыке о книгах против раскола. Спасибо и владыке-митрополиту за внимание к Братству.

Смерть Антония едва ли не сделает в обществе раскольников какого переворота и едва ли останется не ощутительною. Важно, кто заступит его место, – окружник, или сторонник противоокружников. Швецову теперь едва ли будет такая воля, как при Антонии.

К празднику¹¹⁴ возвращусь, или нет, но знаю что сказать. Как позволят майносские дела. Возвращусь ли, или не возвращусь к празднику, дай Бог вам благополучно отпраздновать его!

Прошу ваших молитв и призываю на вас Божие благословение».

Успешно окончив свое дело в Майносе, о. Павел немедленно выехал из Константинополя и 12-го декабря прибыл в Одессу, откуда в тот же день писал мне:

«Я по милости Божией сегодня прибыл на берега России, в Одессу. Намереваюсь дня на два заехать в Киев. Авось поможет Бог прибыть хотя к молебну на братский праздник и к слушанию отчета.»

Желание о. Павла исполнилось: в Москву он приехал еще за два дня до братского праздника. Праздник и на сей раз праздновался с обычной торжественностью. В собрании, которое происходило как и всегда, в роскошном доме A.И. Хлудова и, к прискорбию, последний раз в его присутствии, я прочел девятый отчет свой по Братству, в котором нашел себя вынужденным сказать: «Крайне прискорбные семейные обстоятельства, в течение нескольких месяцев поглощавшие все мое внимание и все мои заботы, лишили меня возможности принимать близкое участие в издательских и других делах Братства, какое я всегда принимал и желал принимать, так что и самый желанный для меня труд, которым всегда занимался с особенной любовью, – труд издания «Материалов для истории раскола» был вынужден прекратить: VII том этого издания, который при благоприятных обстоятельствах я должен бы представить теперь вашему вниманию, не только не начат печатанием, но даже и не вполне приготовлен к изданию». Затем, говоря о сделанных в отчетном году братских изданиях, я обратил особое внимание на изданную перед этим, в количестве 6000 экземпляров, книжку о. Павла: «Беседы о свидетельствах и святоподобиях, приводимых поповцами в защиту их глаголемого священства. В этой книжке, – говорил я, – «с достаточной полнотой и твердой основательностью, но кратко и в общедоступной форме бесед, изложены (и опровергнуты) те основания, заимствованные из церковных правил, отеческих писаний и церковной истории, которыми поповцы тщились и тщатся оправдать свое «бегствующее» священство и священство австрийское, ведущее начало от “беглого» же митрополита Амвросия».

Отчет я заключил тогда следующими словами:

«Так наше Братство тихими, незаметными шагами подошло к десятому году своего существования: да подаст Бог нам, первым начинателям братского дела, свидетелям и непосредственным участникам первых братских трудов, отпраздновать достойным образом десятилетие Братства, и осеняемое Божиим благословением, да живет оно и трудится на пользу св. Церкви!.»

И говоря это, я как будто предчувствовал, что одному из «начинателей братского дела,» особенно нужному и полезному для Братства, не суждено было дождаться его десятилетия...

Братский праздник 1881 года, совершенно неожиданно для меня ознаменован был знаком особенного внимания ко мне со стороны Братства: в уважение моих девятилетних трудов, а также, вероятно, в виду постигших меня семейных несчастий и ожесточенных нападений от либеральной печати, мне вручена была в благословение от Братства дорогая древняя икона святителя Николая с адресом. Смущенный этою неожиданностию, я даже несколько посетовал на о. Павла, что и он не предупредил меня о предстоящем подношении, и спрашивал, как все это устроилось. 24-го декабря о. Павел писал мне :

«Честь имею поздравить вас с праздником Рождества Христова. Слава Господня, осиявшая пастырей (и слава Господня осия их ) да осияет и ваше сердце в радость и утешение духовное, неотъемлемое вовеки!

Благодарю вас за написание братского отчета и за всю прошлогоднюю деятельность; а особенно приношу вам мою благодарность за труд ваш по изданию моей книжицы. Бог да воздаст вам мзду! Признаюсь, умирать не хотелось прежде издания этой книжицы, потому что лежало на совести –оставить без рассмотрения столь нужные предметы.

Начальная мысль об иконе святителя Николая и адресе никому иному не принадлежала, как Алекеею Иванычу, и открыта была первому мне, еще до отъезда моего ко святым местам, – Алексей Иваныч испрашивал у меня на то благословение. А как потом дело делалось, я, по отсутствию, не знаю, и моего содействия тут не было. И про вторичный адрес я тоже ничего не знал, – узнал уже по приезде моем, и самого адреса не видал до его подачи. Мысль о нем принадлежит Игнатию Александрычу, – он имел в виду посрамить восстающих на вас газетными статьями.

Буду стараться видеться с вами, чтобы на свободе поговорить и утешиться вашим собеседованием.»

Вслед за тем, в самый день праздника, 25-го декабря, о. Павел написал мне следующее пространное и во многих отношениях замечательное письмо:

«Писал я вам краткое поздравление с праздником Рождества Христова. Теперь, если не прискучите читать, опишу вам мою бессонницу. Не стесняюсь писать вам, как другу.

В навечерии праздника, по отпусте литургии, весьма болела у меня голова, и я был вынужден принять порошки, которые мне в головной боли помогают. Болезнь действительно прекратилась. Я начал читать правило, готовиться к служению. По прочтении правила лег спать, желая себя до утрени успокоить, – а вставать назначено было в двенадцать часов. Мне, по слабости здоровья, трудно бороться со сном, и сплю я много; но на этот раз поспал всего несколько минут и проснулся. Голове было легко; но уснуть уже никак не мог.

И вот, когда лежал я на постели, ум мой перенесся на виденные в путешествии места, именно по причине праздника в долину пастырей. Эта долина от Вифлеема к востоку; в ней много масличных садов: она весьма и плодородна. Нa окраине садов находится пещера пастырей и место, где они стерегли стадо и свиряли. Эта пещера – теперь православная церковь. Недалеко от пещеры и деревня, в которой, по преданию, жили пастыри, – имя пастырей она и носит теперь.

В эту-то долину унесся мой ум, и помышляя бывшее здесь явление ангела пастырям, я привел на память и слова ангела, им сказанные: не бойтеся, се бо благовествую вам радость велию, яже будет всем людем : яко родися вам днесь Спас, иже есть Христос Господь, во граде Давидове. И ее вам знамение: обрящете, младенец повит, лежащ в яслях (Лук. гл.2,ст. 10–12). Вспомнилось и толкование отцов, почему ангел не явился в Иерусалиме архиереям, а явился пастырям, – что архиереи лишены того за лукавство, а пастыри сподоблены за простоту и незлобие. К этому толкованию отцов приложились и свои помыслы. По человечески, чрез архиереев удобнее, казалось бы, нежели через пастырей, могло быть проповедано Боговочеловечение. И я так решил себе этот вопрос: пастыри, как потом и апостолы, также немудрые и смиренные, предызбраны быть проповедниками потому, что и вообще благодать избирает своими орудиями не сильных умом и знанием, но простых и смиренных: она сама сила, и сила её в немощи совершается, немощных творит сильными.

Потом пришли на ум слова пастырей: прейдем до Вифлеема, и видим глагол сей бывший, егоже Господь сказа нам. И приидоша поспешшеся (ст. 15 и 16). При этом невольно вообразил ту дорогу, которая идет от вертепа пастырей к Вифлеему в стороне от деревни. И пришли поспешно пастыри, – и обретоша Мариам же и Иосифа, и младенец лежащ в яслях; идвивше же, сказаша о глоголе глоголанном им о отрочати сем (ст. 16 и 17).

После сего мысль перенеслась к сказанному у евангелиста Матфея, как после убогих пастырей явились не убогие посетители, но со славою царскою и богатыми дарами. И воздал я славу Приемлющему с убогими и богатых, с нищетою и славу царскую.

Далее взошли на ум слова Евангелия: Мариам же соблюдаше вся глаголы сия, слагающи в сердце своем. Какие глаголы Богородица слагала в сердце Своем? Благовестие ангела о бессеменном зачатии, самое то зачатие бессеменное, Елисаветино пророчество, Иоанново неестественное взыграние во чреве, уверение ангелом Иосифа, безболезненное рождество, благовествование ангела пастырем о отрочати сем, наставление волхвов звездою. Все это, слагаемое Ею, т.е. соединяемое воедино, показует Ей, яко рожденный от Нея плотоносец, аще и смиренно лежит во яслех, но есть Господь ангелов, которые служат рождеству Его и прославляют Его, ибо Он аще и пеленами повит, но Творец есть неба, которое по Его манию звездою призвало волхвов. И не только в слагании сих мыслей упражнялась Дева Богородица, но из глубины души, смиряясь, поминала и слова песни Своей: яко призри на смирение рабы Своея: сотвори мне величие Сильный.

Потом перенесся ум мой на тот иный путь, коим волхвы возвратились во страну свою. Они шли обратно, по преданию, чрез то место, где была обитель преподобного Феодосия. И взошло на мысль, почему тогда Ирод за злобу свою, что вознамерился убить Богочеловека, не наказан смертию и злоба его не прекращена, а Сам Бого-младенец для сохранения жизни бежит в Египет. Так, думал, бывает и с Его церковию. Беды, на ию воздвизаемые, не возбраняются, но среди бед промыслом Божиим она цела сохраняется. Почему же бывает так? Потому, что чрез сие паче является сила Божия, могущая и среди опасных бед соблюсти Церковь непреклонну и недвижиму.

Такими мыслями занят был ум мой. Ночь длилась, а сон не приходил. Я поопасался, чтобы какие из сих мыслей не ускользнули и чтобы ум не обратился в какие-либо другие помыслы: по сему для лучшего охранения ума решился записать передуманное. Встаю, беру бумагу и перо, – и лишь только взял перо, вы пришли на ум, и начал я излагать свои мысли в виде письма к вам. Пока я писал, приходит привратник, – говорит, что время звонить к утрени. Утреня кончилась в пять часов. После утрени, окончивши правило ко святому причащению, лег я уснуть. Уснул немного; но сна опять нет. Встал, и написанное начал переписывать набело. После обеда письмо кончил, и думаю: послать ли его, кому написано? Решил – послать. Вот и посылаю.

Думаю, что побуждением на такие размышления послужили недавно виденные мною святые места. Значит, и чувственное зрение сих мест приносит духовную пользу, как и молитва в храме Божием, пред престолом Божиим, особое имеет на человека влияние, если только с видимым он помышляет и невидимое.

Кончивши славление, если Бог повелит, намереваюсь быть у вас.»

Этим примечательным письмом и заключилась наша переписка за 1881-й год, столь памятный для меня горькими потерями и иными печалями, a вместе и многими, вознаграждавшими и смягчавшими их, утешениями...