Введение

Предметом настоящего сочинения будет история христианской проповеди от её начала до IV века. Считаем необходимым предварительно дать понятие: 1) о проповеди, 2) об истории проповеди и её видах вообще, 3) о порядке изучения истории проповедничества, а также о материалах и пособиях для неё.

Под именем христианской проповеди разумеется открыто предлагаемое пред многими (1Тим. 6:12; 2Тим. 2:2) слово или учение о Христе, которое бывает или 1) возвещением (κήρυγμα, μαρτυρία, μαθητεία, ἐυαγγέλειον) глагола Веры – ρῆμα τῆς πίστεος – Рим. 10:8), т. е. предварительным кратким сообщением людям о неведомой им дотоле единой истинной религии – Иисуса Христа, устрояющей в мире царствие Божие (Мк. 1:14), царствие духа и истины (Ин. 4:23), или 2) изложением и объяснением (διδαχή, διδασκαλία, ὁμιλία) самого Божественного учения Иисуса Христа, соединенное с наставлением и руководством людей в жизни, согласной с Его заповедями и учением. Первое – возвещение людям Иисуса Христа, как Спасителя мира, образует проповедь миссионерскую, огласительную, обращенную к неведущим дотоле Христа; второе – изложение и объяснение Его учения составляет проповедь внутреннюю, церковную, обращенную к чадам Церкви.

Из сказанного видно, что мы считаем ошибочным мнение тех гомилетов (а таких большинство)¹ которые понятие о проповеди ограничивают изложением и объяснением (ὁμιλία, διδασκαλία) учения Иисуса Христа, обращенным к верующим. В первоначальной заповеди Иисуса Христа апостолам о проповеди оба её вида представляются неразрывно один с другим: шедше, сказано в ней, научите (μαθητεύσατε) вся языки... учаще (διδάσκοντες) их блюсти вся, елика заповедах вам (Мф. 28:19–20). Назначение церкви в мире, по учению Иисуса Христа, состоит не в том только, да вси верующие приидут в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова (Еф. 4:13), но и в том, чтобы и ины овцы, яже не суть от двора сего, были приведены в ограду церкви, да будет во всем мире едино стадо и един пастырь (Ин. 10:15). Но како уверуют, говорит апостол, его же не услышат, како услышат без проповедующаго (χώρις κηρύσσοντος – Рим. 10:14)? По сему самим Господом предназначено, чтобы и проповедь огласительная или миссионерская продолжалась чрез все время существования Церкви в мире, до скончания века, которое и последует не ранее, как проповедано будет евангелие во всем мире (Мф. 24:14; Мк. 13:10; Лк. 24:47; 1Тим. 3:16). А отсюда следует, что оба вида проповеди, как проповедь миссионерская – апостольская, так и проповедь внутренняя – церковная в равной мере могут и должны быть предметом как теоретических наставлений, так и исторического изучения. Главные руководственные наставления о проповеди внутренней или осноположения учения о ней извлекаются теорией проповеди не из иных каких-либо источников, как из наставлений о проповеди миссионерской, данных Иисусом Христом апостолам.

Затем во все времена церкви её великие учители останавливали свое внимание на том обстоятельстве, что между самими верующими, как это указано неоднократно и в слове Божием (Ин. 9:38; Лк. 17:5; 1Кор. 2:14; Иуд. 19; Иак. 3:15 и др.) замечаются два рода людей, настолько различных один от другого по степени духовной восприемлемости и уровню естественного развития, что и учительство внутреннее – церковное должно образовать в себе два особых вида, разнящихся между собою как по предметам, так в особенности по способам учения. Поэтому полный состав науки о проповедничестве образуют три части: 1) кериктика (от κηρύσσω), не в смысле учения о проповеди вообще, как определяет Штир (Stier) задачу своей Keryktik, а в смысле учения о проповеди собственно миссионерской; 2) катехетики – учение о проповеди как оглашенным, но еще не вступившим в церковь, так и тем простым людям, которые принадлежа к церкви от рождения, не обучены в необходимой мере истинам веры, по недостатку способов к образованию вообще, так что будучи христианами по имени, нередко имеют антропоморфические понятия о Боге, сохраняют языческие верования и нравы (такое понятие о катехетике близко подходит к тому, какое устанавливает о ней Пальмер в своей kathechetik), и 3) собственно гомилетики или учения о проповеди, предлагаемой людям, стоящим по естественному развитию умственных и духовных сил на более или менее нормальном уровне и измлада обученным истинам Веры, нуждающимся поэтому не столько в сообщении им положительного религиозного познания, сколько в правильном направлении и руководстве в жизни и в разъяснении религиозного мировоззрения по отношению его к разнообразным сферам жизни естественной, какова, например, область научных знаний. Этот последний вид проповеди образует по преимуществу проповедь храмовую, церковную; тогда как два первые вида составляют область учительства и внецерковного, для которого в христианском в особенности обществе представляются многие и разнообразные способы, например обучение религии в школах и по домам. История Церкви Христовой и её литература не только указывают на этот тройственный состав учения о проповедничестве или учительстве церковном, на необходимость разграничения и разделения этих трех видов его, но и представляют обильный материал и руководства для каждого из них как в творениях св. отцов церкви и церковных учителей древних времен, так и в произведениях пастырей церкви нового и новейшего времени, каковы например, в нашей отечественной литературе «Труды благовестников слова Божия в Китае», письма протоиерея Ландышева, архимандрита Макария Глухарева, а в особенности проповедническая практика преосвященного Иннокентия Вениаминова, изложенная им в его официальных и неофициальных письмах и в материалах для его биографии, обильные корреспонденции позднейших миссионеров, а всего больше миссионерская литература западных христианских вероисповеданий, ведущих миссионерские журналы, имеющих особые весьма деятельные и хорошо организованные конгрегации и миссии. У нас в России в настоящее время имеет в этом отношении полную цену научная и учебная литература миссии противумусульманской. Не меньший материал существует для катехетики. Не говоря об огласительных поучениях святого Кирилла Иерусалимского, творении блаженного Августина о том, как оглашать людей необразованных (de cathechisandis rudibus) и других позднейших памятниках учительства, в роде слова св. Тихона Задонского «о Яриле», в последнее время наша духовная литература много трактует о проповеди специально для народа; обстоятельства времени указывают на необходимость систематизации этого материала и сформирование особой теории этой проповеди. Наконец, направление современной цивилизованной жизни, к сожалению, чем далее, тем более складывающееся в смысле апокалипсической теплохладности и полного разделения мысли и жизни или даже полного негласного отрицания христианства самими христианами, настоятельно требует существенного видоизменения в проповеди к этим классам, в её содержании и методе, такого видоизменения, которое делает эту проповедь предметом самостоятельной части науки. На практике эта отрасль проповеди давно уже вступила на новый путь у всех христианских исповеданий; поэтому и время теоретизировать эту практику также наступило. Современный религиозный кризис, представляющий много сходного с положением церкви Христовой в великий IV-й век, век не меньших, по напряжению и силе, чем нынешнее, рационалистических движений, представляет современному учительству христианскому великие образцы в этом роде.

Все три указанные вида проповеди объединяются в понятии учения о вере Христианской конфессионального, т. е. содержимого церковью, иначе – учения о вере церковной, в противоположность спекулятивно-философской концепции предметов этого учения, известной в древней церкви под именем гнозиса, которого хотя апостол и не отрицает безусловно, тем не менее исключает его из непосредственной сферы пастырского учительства, имеющего своею целью просвещение людей лишь необходимою для их вечного спасения верою в Иисуса Христа, удобовосприемлемою для всех, а не для некоторых лишь избранных, как гнозис. Потому-то святые отцы церкви, например Василий Великий, отказывались в своих проповедях трактовать о предметах веры по образцу арианства, которое представляло не что иное, как вид спекулятивных изысканий и рассуждений о предметах веры, генетически восходящих к гностическим спекуляциям Оригена, в свою очередь находившихся в отношениях если не генезиса, то аналогии к гностицизму I и II веков, памятниками которого в области проповеди служат отрывки из гомилий Валентина, известные по строматам Климента Александрийского.

Выходя из понятия о проповеди, как наставлении в истинах веры и нравственности христианской, обоснованном непосредственно на символическом учении церкви, и обращенном ко всему обществу верующих во Христа, ко всем людям, ищущим спасения в Его церкви чрез веру и жизнь по вере, нельзя признать, вопреки установившемуся у гомилетов понятию, существенным признаком проповеди её назначение лишь для устного произношения. Хотя христианское пастырское учительное слово, в соответствие заповеди апостола поучать благовременно и безвременно, чаще устно лишь произносилось, чем прежде или после произнесения вместе с тем и письменно излагалось; но и на оборот весьма не редко вовсе не произнесенное изустно и не предназначаясь для такого произнесения, оно предлагалось в письменном изложении, сохраняя однако при этом все те свойства, какие требовались от общественного христианского учительного слова по самому понятию о проповеди, внутренние и внешние. В первые три века христианства бедственные обстоятельства церкви нередко делали невозможной устную проповедь в собраниях христиан и она вполне успешно и с избытком заменялась письменными сочинениями, которые были первыми произведениями христианской литературы: таковы послания предстоятелей более замечательных церквей к другим церквам, таковы «слова» – λόγοι первых христианских учителей, начиная с λόγος παραινετικός Ермия или ὑποτυπόσεων λόγοι Климента Александрийского. Самые апологии первых веков могут быть рассматриваемы как вид миссионерской – огласительной проповеди к язычникам. Те, другие и третьи сочинения имели все свойства проповеди, за исключением назначения для устного произношения: предлагались от лица церкви, содержа её учение – наставление в вере и увещание к жизни по вере; по изложению отличались качествами истинно ораторской убедительности и доказательности. Это обстоятельство необходимо иметь в виду историку христианской проповеди для того, чтобы не сознавать себя в необходимости в каждом данном случае доискиваться, был-ли тот или другой памятник церковного учительства словом устно произнесенным, чтобы признать его проповедью и дать ему место в истории проповедничества. Церковность слова, его общественность или назначение для всего общества христиан, наставительность и назидательность для верующих – этих одних признаков достаточно для того, чтобы тот или другой сохранившийся до нас памятник мог быть предметом изучения в истории проповедничества. В этом смысле в область проповедничества входят исторические сказания о мученичествах (например послание смирнской церкви о мученичестве св. Поликарпа), большая част пасхальных посланий св. Дионисия, Александра и Афанасия Александрийских (за исключением посланий канонических, относящихся к области дисциплины церковной). С той же точки зрения нет надобности доискиваться, были-ли сначала устно произнесены трактаты Киприана и ряд сочинений, известных под именем книг (libri), как например liber exhortatorius Виктриция. Все произведения подобного рода могут быть рассматриваемы, независимо от вопроса о том, были-ли они произнесены, как памятники учительства церковного. Являясь пред христианами своего времени в виде памятников письменных, они получали для них чрез то лишь большую цену, в виду неудобоусвоимости их теоретически-аргументированного содержания, в случае одного устного произношения, при слабом интеллектуальном развитии «церковного народа» того времени. Вспомним, что λόγοι – слова, подобные словам Афанасия «о воплощении Бога-Слова» и «против язычников» как и вообще учительство наиболее содержательное и доказательное, а равно проповедь наиболее убедительная ораторская, практиковавшая принципиальные и формальные требования ораторского искусства, то, что апостол называет словом премудрости и словом разума (λόγος τῆς σοφίας и λόγος τῆς γνώσεως) долго были возможны для устного произношения в немногих случаях, лишь в интеллигентных центрах греко-римского мира, и сделались явлением обычным и общецерковным не ранее, как с IV века. До того времени и во всей церкви при устном произношении вполне целесообразною была лишь дидаскалия огласительная и катехетическая, да гомилия экзегетическая.

Следуя заповеди Господа Иисуса (Мф. 28:19–20) церковь Христова от времен св. апостолов и даже до сего дня не перестает благовествовать Спасителя мира неведующим Его и наставлять в вере и жизни тех, которые сподобились уже быть её чадами. На пространстве всей новой истории человечества, которая от Иисуса Христа и Его учения получила и свой внутренний характер и внешнее определение, непрерывно совершается в великом изобилии эта вероучительная деятельность церкви Христовой, составляя одну из трех Богоустановленных должностей в деятельности Богоучрежденного сословия пастырей церкви, посему именующихся учителями, а в общем составе деятелей исторической жизни человечества образуя великую духовно-нравственную, охранительно-зиждительную силу. Сила эта видоизменяется в своих проявлениях, сообразно внутреннему росту (Еф. 4:13) Церкви, осложняясь и нарастая в своем содержании, под влиянием разных условий разнообразясь в своей внешней форме; то, в иные моменты исторической жизни человечества, заправляя всем её ходом и направлением, то иногда ослабевая в своем воздействии на неё, вообще-же совместно с прочими дарованными церкви силами, яже к животу и благочестию, созидая (ὀικοδομήσας) царствие Божие в мире.

Таким образом христианская проповедь имеет весь характер и все признаки явления вполне исторического, и притом явления мирового или всемирно-исторического. Следовательно она может и должна быть предметом исторического научного изучения на ряду с другими великими деятелями всемирной истории, иначе – может иметь свою историю во всем объеме научного смысла и значения этого слова.

История человечества и отдельных народов, равно как история частных отраслей жизни человечества и отдельных народов, как известно, имеет три главных вида: история фактическая или хронологическая (летописная), история прагматическая или генетическая, и история философская. Первая имеет предметом простую хронологическую последовательность событий, без классификации их по родам и не следя их взаимных отношений. Вторая группирует их по родам и видам, указывая последовательную связь между отдельными фактами каждого рода явлений и между родами явлений по периодам. Философская история, иначе история цивилизации и культуры, предполагая известными частные факты и их хронологическую и генетическую последовательность, исследует общие законы исторических судеб народов и человечества. Во всех трех родах, как по всемирной истории и истории отдельных народов, так и в истории частных сторон жизни человечества и народов, существуют обширные литературы. Но в этой колоссальной исторической работе людей науки, история развития христианского сознания человечества, иначе – история воздействия христианского учения на жизнь людей доселе не получила должного значения и развития... Как ни велико число сочинений в наличной, особенно западноевропейской, литературе – социологических, исторических, философских, специальных историй христианства и церкви, и монографически и эпизодически трактующих об историческом значении христианства и отмечающих различные факты его воздействия на те или другие стороны жизни человечества: доселе еще нет настоящей истории христианской цивилизации, истории осуществления и проявлений христианского учения в жизни человеческого общества и государства, которая в полной наглядной картине изобразила бы почти двухтысячелетний процесс постепенного перерождения человечества под влиянием христианства и правдиво указала в современной жизни цивилизованного человечества все то, что дано ей христианством, что возникало под воздействием его – в области теоретических идей, внешнего быта, установлений общественных, гражданских, государственных и т. д. Дело в том, что в науке слишком рано появилось отрицательное отношение к христианству; начавшееся под влиянием такого отношения обособление её от области жизни церковно-религиозной, усилившееся в следствие совершенно неправильного отождествления учеными запада христианства с римским католицизмом, повлекло за собою игнорирование самых крупных фактов из истории христианского учения и его проявлений в жизни цивилизованного человечества, извращение их смысла применительно к предвзятым идеям и теориям, а нередко и полное невежество в отношении к необъятной области духовного творчества и словесной производительности христианства. Таким образом произошло, что, подводя итоги приобретениям человечества на поприще духовно-нравственного и культурного развития, много говорят о цивилизациях древне-арийской, индийской, греко-римской, семитической, магометанской, и т. д., но, иногда и не отрицая самого факта всестороннего и всеобъемлющего воздействия христианства на жизнь человечества, забывают отметить, что именно дано христианством и его учением человечеству, определить так сказать процентное содержание христианских идей и фактов в общем итоге современной цивилизации, забывают проследить со вниманием и тщательностью в подробностях тот процесс, каким в продолжение двух почти тысячелетий христианство видоизменяло нравственную физиономию личности и общества, перестраивало общественный быт, нравы и учреждения. А бывает иногда, именно в тех случаях, когда исследователи обнаруживают особенную наклонность и симпатию к философским учениям новейшего времени – позитивизму, утилитаризму и т. д., что и самый факт воздействия христианства на жизнь человечества, бессознательно или преднамеренно, стушевывается при историческом изучении прошлых судеб человечества. Таким образом едва не с самого момента зарождения философской истории человечества (в трудах Нибура, Вико, Гердера) является «история падения западной римской империи» Гиббона, проникнутая отрицательным отношением к христианству, затем сочинения французских энциклопедистов и английских философов конца прошедшего столетия, предпринявших войну по-видимому против римского католицизма, а в сущности против христианской церкви вообще. Позже едва явились сочинения Гизо («История цивилизации в Европе» и «История цивилизации во Франции»), как не замедлили последовать за ними сочинения Лорана,² Бокля,³ Дрэпера, Гексли, Лекки, Лейбокка, Тайлора; и т. д., оканчивая сочинением Лявеле о социализме. И в настоящее время, чем дальше, тем больше входит в обычай при оценке исторического значения христианства игнорировать его первоисточники и памятники его литературы, изучение которых, непосредственное и тщательное, одно только и может дать правильное понятие о предмете, – и щеголять ученым невежеством по отношению к ним.⁴ Несколько больше, чем в истории цивилизации, обращается внимания на словесные памятники христианства в истории всеобщей литературы, где нельзя миновать их по самой задаче такой истории. Но и здесь непосредственное изучение памятников христианской – церковной литературы можно встретить разве в монографиях, исследующих какую-либо одну личность или эпоху; в целых же системах или курсах истории литературы можно находить лишь поверхностные обзоры, иногда проникнутые отрицательной тенденцией и непониманием самой сущности дела. В большинстве случаев область христианской литературы считают здесь не подлежащей изучению на том основании, что это собственно область Богословия. А заниматься Богословием в истории всеобщей литературы считается неуместным. «Область латинских писателей (западных церковных писателей II и III веков), говорится например в одной «истории всеобщей литературы», издаваемой у нас целой корпорацией весьма почтенных ученых исследователей-специалистов, до того исключительная, их литературные интересы до того малы, их идеи до того противоречат культурному развитию греко-римского мира, что изучение их может быть всецело возложено на патристику и изъято из ведения литературного обозревателя».⁵ В великом литературном и умственном христианском движении, вызванном ересями IV и V вв., приведшем в напряжение все лучшие умственные силы всего христианского мира и давшем столь обильные результаты в области христианской мысли, почтенный историк Курц видит значение лишь отрицательное: «едва ли, говорит он, христианство выдержало бы напор переселения народов и последовавшего за ним варварства, если бы оно не могло опереться на твердо определенную догму и резко обозначенное единство кафолической церкви».⁶ Всего замечательнее, что при таком отношении современной истории к памятникам христианского духовного творчества наши ученые преусердно изучают богословие – чистое богословие, т. е., символические и богослужебные сочинения, гимны и т. д. – древних индусов, арийцев, иранцев, китайцев и т. д. и т. д., как это мы видим в той же цитированной выше «всеобщей истории литературы», и, нужно сознаться, изучают превосходно. Значит, по установившемуся в науке воззрению, богословие этих народов ближе к современной цивилизации и культуре и больше для неё значит, чем произведения литературы церковной – христианской. Такая антинаучная постановка этого дела не есть-ли несправедливость по отношению к христианству? Неужели в самом деде историческое значение такого колоссального явления, как христианство и его литература, должно быть всецело предметом изучения лишь духовной школы и не имеет значения для науки исторической вообще?

В виду вышесказанного наука богословская вообще и в частности наука, имеющая своим предметом историческое изучение памятников христианской литературы и учительства письменного и устного, не в праве отклонить от себя возлагаемой на неё наукой мирской задачи: изучать памятники христианского учительства с целью, между прочим, по ним проследить историю христианского развития современного человечества, иначе – историю воздействия Богооткровенного учения Евангелия на жизнь человечества – бытовую, общественную, гражданскую, государственную, политическую, на сколько такое воздействие совершалось путем церковно-учительного слова, – историю того участия, какое церковь и её учение непосредственно или посредственно принимали в поступательном движении человеческой мысли и переустройстве самой жизни. Такая задача истории проповедничества вполне достижима по свойству её предмета, потому что именно в памятниках церковного учительства и отразился со всею рельефностью этот исторический процесс, и всякий, кто вздумал-бы изучать этот процесс и вне науки богословской, помимо непосредственного изучения этих памятников, едва-ли может вполне достигнуть своей цели. Эта задача истории проповедничества сближает её с историей цивилизации и культуры как часть с целым, и таким образом история проповедничества в своем полном научном значении есть прежде всего часть истории христианской цивилизации. В этом направлении наша наука, можно сказать, не заявляла себя в литературе, хотя для того делается и уже сделана в ней в значительной мере подготовка. Как в изучении христианства вообще, так в частности в изучении его литературной и церковно-учительной производительности, церковь доселе ограничивалась своими непосредственными и, так сказать, насущными – внутренними церковными задачами. В церковной истории и её отраслях христианство изучается более само в себе, в своем внутреннем содержании и устройстве, чем со стороны его влияния на так называемую естественную жизнь человечества. Как гражданская наша история доселе изучает главным образом внешнюю жизнь государства, политическую и гражданскую, а не внутренний духовный рост народов в интеллектуальных и бытовых проявлениях их духовно-нравственного бытия, так и история церкви не дошла даже у протестантов далее истории догматов, т. е. хотя высших, но все-таки внешних продуктов духовного творчества церкви, хотя для всякого ясно, что и история христианского развития человечества, проявлений воздействия христианства на бытовую, общественную, гражданскую и государственную жизнь человечества и народов, отнюдь не должна быть чуждою её задаче, потому что для этого воздействия собственно и установлена Господом в мире церковь с её учреждениями и деятельностью.

Представляя собою великого двигателя судеб нового человечества в его духовно-нравственном и культурном развитии, отражая в себе более или менее все шаги и степени этого развития, христианское церковно-учительное слово само в себе тем не менее есть главным образом вместилище и выражение христианских идей, последовательного раскрытия и нарастания христианского теоретического-догматического и нравственного учения. Понимаемая в этом смысле история христианской проповеди, очевидно, более непосредственно соприкасается с историей церкви и входит в состав её, представляя внутреннюю, т. е., наиболее существенную часть этой истории. Но независимо от этого так сказать филиального отношения к истории всеобщей и церковной, история христианского проповедничества имеет и вполне самостоятельное значение, свой самостоятельный круг предметов и свои задачи. В этом смысле она может быть и историей фактической – летописной, когда имеет своим предметом лишь ознакомление с фактами проповеди в их хронологической последовательности, и прагматической историей проповеди, когда, кроме того, озабочивается выяснением взаимных отношений между отдельными фактами, равно как их родами и видами, а главным образом – историей генетического развития типов проповеди, т. е.; последовательных изменений в её норме со стороны содержания, формы и – её отношений к тем деятелям истории, которые хотя находятся и вне её, но, в общем ходе развития цивилизации и культуры действуют совместно, одновременно и параллельно с проповедью, то в союзе и внутренней гармонии с нею, под её руководством или импонирующим влиянием, то совершенно вне её воздействия и нередко в духе противодействия ей и отрицательного отношения к её христиански-просветительной и образовательной тенденции. В этом отношении в судьбах и последовательном ходе видоизменений церковного или общественного учительства христианского замечается та мудрая целесообразность и преемственность явлений, которая присуща всем великим историческим функциям общечеловеческой жизни, которая характеризуется генетическим образованием особей, видов и родов явлений из основных законов бытия предмета.

Определяя историю проповедничества в её тесном смысле, как историю генетического развития типов проповеди, мы должны здесь сказать подробнее о том, что такое тип вообще и в частности – тип проповеди, что такое генетическое развитие вообще и в частности – генетическое развитие типов проповеди.

Каждый единичный предмет, как известно, кроме основных его свойств, составляющих его природу, имеет троякого рода признаки: единичные, видовые и родовые. Фактическая история изображает каждый отдельный факт в нераздельной совокупности всех его признаков, составляющих его индивидуальный образ. Её задача сгруппировать и расположить в прагматической последовательности все, по возможности, явления, имевшие значение в истории. Но за частным, детальным изучением отдельных фактов и явлений может и должен следовать логический процесс обобщения, чрез отвлечение от частных явлений их видовых и родовых признаков, завершающийся определением общих законов известного рода явлений. Путем анализа отдельных фактов, чрез отвлечение и объединение в один образ из группы или агрегата частных явлений признаков родовых и видовых, получается нормальный образ предмета, т, е., стройная совокупность его признаков, соответствующих существу предмета, основным законам его бытия, притом признаков, существующих в действительности. Этот образ предмета и есть то, что называется типом, подобно тому, как из черт предмета, создаваемых творческою силою духа или фантазией, возникает идеал предмета, которого поэтому не следует смешивать с типом. В сфере предметов, не подлежащих изменению, этот нормальный образ или тип всегда один и тот-же;⁷ но в области предметов исторических, подлежащих изменению и усовершению, он разнообразится и видоизменяется под разнообразными условиями, как внешними так и субъективными, а потому здесь возможна история, и притом история не только последовательных отдельных явлений, но и история типов.

К числу такого рода явлений, конечно, принадлежит и христианская проповедь. Существование в её области, независимо от последовательного хода частных явлений, типов или нормальных форм и видов, устанавливает еще апостол Павел: (2Тим. 1:13) образ (ὑποτυπόσιν) имей здравых словес, их же слышал еси от мене, говорит он Тимофею (сн. Ин. 13:15). Эти типы проповеди и должны составлять преимущественно предмет гомилетического изучения. Много представляет фактическая история проповеди лжесловий и бабьих басен, но изучение их имеет лишь отрицательное значение и выходит за пределы Богословского образования, представляя непосредственный интерес разве историческому дилетантизму, и в самом крайнем случае для истории аномалий в духовной жизни человечества.

Как мы уже заметили, тип проповеди слагается из признаков её основных, родовых и видовых. Основные признаки суть основные законы проповеди, данные законоположниками христианского учительства и изложенные в Божественном откровении или слове Божием. Родовые признаки типа проповеди возникают главным образом из совокупности внутренних – церковных условий существования проповеди в данный момент, каковы: общий характер церковной жизни в тот или другой период, положение проповеди в общем составе религиозно-богослужебного культа, церковно-канонические постановления относительно проповеди и теоретические правила и ней, господствующие в данное время, и т. д. Видовые признаки типа проповеди возникают главным образом из местных условий проповеди и из её внешних отношений, т. е., зависят от степени развития религиозного сознания в человечестве в данный период, от степени духовной, умственной и нравственной, зрелости того или другого церковного общества, и из характера отношений к церковному учению развивающихся вне непосредственного воздействия церкви деятелей исторической жизни человечества.

За всем тем и единичные признаки, характеризующие проповедь отдельного лица, и возникающие из субъективных качеств того или другого проповедника, не остаются совершенно вне всякого соотношения и воздействия при образовании типов проповеди: образование типов проповеди, совершалось путем как синтетическим – от общего к частному, от закона к явлению, так и аналитическим, от частного к общему; т. е. в одних случаях из общих законов и правил проповеди, преподанных законоположителями проповеднического служения, возникали единичные факты, образующие деятельность того или другого отдельного проповедника, в других из примера единичной деятельности развивалось общее правило и возникал тип проповеди. Достаточно вспомнить такие явления, как проповедь Оригена и Златоуста, а в новое время – Лютера и Мозгейма, Массильона и Боссюэта, Филарета и Иннокентия. При таком типическом значении единичной проповеднической деятельности отдельного лица неизбежно и в истории образования типов проповеди входить в рассмотрение единичной деятельности многих отдельных проповедников.

Вообще говоря, генезис означает органическое образование последующих явлений известного рода из предыдущих того же рода по законам родотворения и видотворения. Он имеет место не только в образовании существ мира, но и в образовании ноуменов или явлений умственной духовной жизни, и следовательно, явлений человеческого слова. Во всякой вообще истории, как последовательном ряде явлений, нет ничего случайного; последующие явления с органическою необходимостью генетически вытекают из предыдущих, хотя большею частью и без осязательной для простого наблюдателя очевидности. Случайное, как привходящее от внешних по отношению к природе предмета причин, составляет в жизни предмета нечто преходящее и не переходит в последующую генерацию явлении в предмете, не составляет ни родового, ни видового его признака, а признак разве лишь единичный, характеризующий особь. Должен быть и есть действительно генезис и в последовательном развитии проповеди. Последующие роды и виды её возникают и развиваются в непосредственном соотношении с предыдущими. Принцип и факт генезиса в мировой жизни составляют основание и источник консервативной стихии жизни вообще, а в отношении к проповеди он устанавливает для неё обязательность её существенных признаков, лежащих в самой её природе, без которых она перестает быть явлением своего рода и вида. Генезис в церковном учении для проповеди узаконяет права предания церковного, делает обязательным пример представителей и выразителей консервативного начала церковной жизни, сдерживая и регулируя субъективное творчество, являющееся свободным производителем в области естественной жизни человечества, но не имеющее такого значения в Богословии и в деятельности, на нем основанной. Вот почему факты проповеди, стоящие вне генетического отношения к родам и видам предыдущим, получившие начало под влиянием причин случайных, стоящих вне генетической процедуры христианского учительства в его целом составе, стоять и вне истории и нормального хода церковной жизни. Таковы, например, многочисленные проповеди католические предреформационного периода, равно как некоторые протестантские проповеди XVII столетия, занимавшиеся толкованием то Аристотеля и Виргиния, то какой-либо современной поэмы и уличных шансонеток, считавшие излишним пользоваться евангельскими текстами и упоминать самое имя Христа: они – не проповеди, потому что по причине вне-генетического их происхождения в них отсутствуют существенные родовые, и видовые признаки нормальной церковной речи.⁸ Нормальная проповедь та, новые явления которой возникают из существенных элементов однородных явлений предшествующих, имея главным импульсом и первоисточником основоположения христианского учительства, содержащиеся в евангелии. Но служа ручательством верности проповеди её первооснованиям, генезис её есть в тоже время гарантия и поступательного движения её в меру совершающегося развития и потребностей христианского общества. Созидаемая на основании апостол и пророк, сущу краеугольну самому Иисусу Христу, проповедь, развиваясь по законам родотворения и видотворения, проявляет, с течением времени, бесконечное разнообразие частных форм и видов; из евангельского зерна горчишна таким образом созревает то широковетвистое древо учительства церкви, которое обнимает собою все сферы духовно-нравственного существования и внешнего житейского быта людей, согласно словам апостола (Кол. 1:28): проповедуем, наказующе всякаго человека и учаще всякой премудрости, да представим всякаго человека совершенна о Христе Иисусе (καταγγελλόμεν, νουθετόυντες πάντα ἄνθρωπον καὶ διδάσκοντες πάντα ἀνθρώπον ἐν πάσῃ σοφίᾳ ἵνα παραστήσωμεν πάντα ἀνθρώπον τέλειον ἐν Χριστῷ Ἰησοῦ).

Наблюдая общий ход образования, по законам генезиса, типов проповеди на всем пространстве её истории, мы замечаем, что в этом образовании принимают участие три главных деятеля: 1) психологический источник или внутренняя творческая сила проповедника; с этой стороны начало христианского учительства характеризуется полным отсутствием личной самодеятельности человеческого духа, полным тождеством преподаваемого учения с Божественным откровением. Так проповедь Иисуса Христа есть само Божественное слово; равным образом в лице апостолов говорил сам Дух Святый (ни бо волею бысть когда человеком пророчество, но от Св. Духа просвещаеми, глаголаша святии). Здесь-же находит себе объяснение экстатическая проповедь глоссолалов, а равно речи профетов первого христианского века. Личная самодеятельность церковных учителей возникает, прежде всего, из энтузиастического напряжения и преобладания в учителе чувства. Затем уже следует сознательная деятельность мысли, сначала в полной зависимости от откровения письменного и символического учения церкви, но чем далее, тем более принимая самостоятельный характер и разнообразясь до бесконечности под влиянием индивидуального строя духовных сил отдельных личностей и от разнообразных комбинаций личных умственных способностей и образования учителей, завершаясь спекулятивным богословствованием и исключительною деятельностью рассудочно-диалектической резонирующей силы; 2) материальное начало проповеди. Здесь начинается дело полнейшим объективизмом содержания учительных речей, доходящим до того, что все это содержание состоит в чтении св. писания (а отчасти и творений отеческих) – ἀναγνὼσις προφιτῶν καὶ ἑναγγελείου κηρυκεὶα. Но чем дальше, тем больше содержание проповеди является произведением личного мыслительного творчества учителя: сначала состоя в гомилийном объяснении библейского текста, затем в извлечении лишь мыслей из Св. Писания и наконец в совершенно свободном выборе предмета учительной речи из всех областей мысли и жизни; завершается же развитие проповеди в этом направлении наибольшею долею субъективизма проповеднического, выражающегося со стороны содержания – не только в своеобразном толковании символического учения церкви и применении его к обстоятельствам и потребностям слушателей, но и в изобилии так называемых частных мнений по вопросам, не предусмотренным и не предрешенным церковью символически, а со стороны внешней – не только в своеобразной ораторской концепции предмета, но и в полной самобытности формы, каковы, например, формы гимнологическая и поэтически-метрическая, какие находим в проповедях Ефрема Сирина и фалиях еретика Ария. 3) Формальное начало проповеди. Здесь все определяется пониманием существа христианской проповеди и её отношениями к мирской риторике, сначала совершенно отсутствующей в проповеди, потом, чем дальше, тем больше, оказывающей свое воздействие на неё до тех пор, пока не составилось определение ораторства собственно христианского, призывавшего на служение проповедничеству и дарования и знания, но все-таки не мирившегося вполне с античною риторикой. От разнообразного размещения этих трех деятелей в проповедническом деле, от большей или меньшей степени участия то того, то другого в создании проповеди, возникают те разновидности в проповеди, из которых как образцы выделяются её типы.⁹

Если строго держаться хронологической схемы истории, то общая программа истории проповедничества может быть представлена в следующем виде. Вся эта история делится на четыре главные части:

Часть первая: от начала христианства до Феодора Студита и Алкуина (1–810 гг. по Р. X.):

I. период первый: от Р. X. до Златоуста и Августина включительно:

Глава 1-я: от Р. X. до мужей апостольских (1–70 гг.).

Глава 2-я: от мужей апостольских до Оригена и Киприана (70–220 и 250 гг.):

а) церковь восточная: от мужей апостольских до Оригена (70–220 гг.),

б) церковь западная: от апостольских мужей до Киприана (70–250 гг.).

Глава 3-я: от Оригена и Киприана до Евсевия Кесарийского и Илария Пуатьерского:

а) церковь восточная: от Оригена до Евсевия (220–325 г.),

б) церковь западная: от Киприана до Илария (225–350 г.).

Глава 4-я: от Евсевия и Илария до Златоуста и Августина:

а) церковь восточная: от Евсевия до Златоуста (325–407 г.),

б) церковь западная: от Илария до Августина (350– 430 г.).

II. период второй: от Златоуста и Августина до Феодора Студита и Алкуина:

Глава 1-я: от Златоуста и Августина до Анастасия Синаита и Григория Великого:

а) церковь восточная: от Златоуста до Анастасия (407–561 г.),

б) церковь западная: от Августина до Григория Великого (430–590 г.).

Глава 2-я: от Анастасия и Григория до Феодора Студита и Алкуина:

а) церковь восточная: от Анастасия до Феодора (561– 810 г.),

б) церковь западная: от Григория Великого до Алкуина (590–800 г.).

Часть вторая: Средние века. От Феодора Студита и Алкуина до Лютера и Цвингли.

Глава 1-я: от Феодора Студита и Алкуина до разделения церквей и Бернарда Клервоского:

а) церковь восточная: от Феодора Студита до разделения церквей при Керулларии (810–1054 г.),

б) церковь западная: от Алкуина до Бернарда (800–1153 г.).

Глава 2-я: от разделения церквей и Бернарда до Георгия Схолария и Лютера:

а) от разделения церквей и Бернарда до Германа II-го, патриарха Константинопольского и Фомы Аквината (1054– 1250 г.):

аа) восточная церковь: от разделения церквей до Германа II-го (105–1250 г.),

бб) западная церковь: от Бернарда до Фомы Аквината (1152–1250 г.);

б) от Германа II-го и Фомы Аквината до Григория Паламы и Таулера:

аа) восточная церковь: от Германа II-го до Григория Паламы (1250–1350 г.),

бб) западная церковь: от Фомы Аквината до Таулера 1250–1350 г.);

в) от Григория Паламы и Таулера до Георгия Схолария и Лютера:

аа) церковь восточная: от Григория до Георгия (1350–1460 г.),

бб) церковь западная: от Таулера до Лютера (1350–1517 г.).

Часть третья: Новое время. От Георгия Схолария и Лютера до Боссюэта, Тиллотсона и Мозгейма.

Отд. 1-е: римско-католическая церковь: от начала реформации до Боссюэта (1517–1700 г.);

Отд. 2-е: протестантство и кальвинизм: от Лютера и Цвингли до Серена и Мозгейма (1517–1700 г.):

а) От Лютера и Цвингли до Арндта и Шпенера (1517–1680 г.),

б) от Арндта и Шпенера до Тиллотсона, Сорена и Мозгейма (1680–1726 г.).

Глава 2-я: от Боссюэта, Тиллотсона и Мозгейма до Шлейермахера (1726–1830 г.).

Часть четвертая: история русской проповеди.

I. Древний период – до Петровский:

1. Русская проповедь по святоотеческим и византийским образцам (X–XV века).

2. Русская проповедь на Юго-Западе под влиянием католической и протестантской гомилетики (XV, XVI и XVII века).

3. Учительство церковное в Великороссии в период патриаршества, до Петра Великого (XVI и XVII века).

4. Эпоха Петра Великого: реформа гомилетической теории в русской церкви. Феофан Прокопович. Стефан Яворский, Димитрий Ростовский, Гавриил Бужинский, Симон Кохановский и др.

5. Проповедники эпохи императрицы Елизаветы.

6. Проповедники времен Екатерины II и Павла. Св. Тихон, Георгий Конисский, Анастасий, Леванда, Амвросий Серебряков.

7. Митрополит Платон и его школа.

8. Митрополиты: Филарет Московский и Филарет Киевский, архиеп. Иннокентий Борисов, два Амвросия, Протасов и Подобедов, митр. Григорий Постников.

9. Иоанн, епископ Смоленский и проповедники новейшего времени.

Изложенная программа, в трех первых своих частях более или менее общепринятая для прагматической истории проповеди, представляя известные достоинства в смысле правильности хронологической схемы и равномерности частей, имеет и некоторые существенные неудобства: многие части её, при современном состоянии науки, не могут быть выполнены по недостатку или и по совершенному отсутствию материала (таковы те отделы, в которых имеется в виду изучение византийской проповеднической литературы, начиная с IX века: недавние немногочисленные изыскания в этой области преосвященного Порфирия Успенского и несколько весьма серьезных статей архимандрита Арсения Иващенко еще недостаточно восполняют этот пробел). С другой стороны, эта программа вызывает более на фактическую – детальную разработку предмета, чем сколько допускает обобщений и синтеза, необходимого в виду выяснения генезиса типов проповеди, составляющего для нас главную задачу. Во многих отделах этой программы такой синтез несколько преждевременен (по недостатку фактической разработки материала) и едва-ли может быть успешным. А одно фактическое изложение (разумеется – подробное) предмета на всем пространстве программы при современном состоянии науки едва-ли было-бы по силам одному человеку. Так как наша задача в настоящем случае – не столько изложение и анализ фактов проповеди, сколько их синтез, отвлечение от частных фактов их общих черт, образующих типы проповедей, то мы предпочитаем для своего изложения следующий, более краткий и компактный план:

1) Часть первая, вступительная. Проповедь и учение о проповеди Господа Иисуса Христа и святых апостолов: основоположения христианского учительства. Проповедь Иисуса Христа и апостолов к последующему христианскому учительству находится в таком-же отношении, как Божественное откровение или св. Писание к последующей христианской литературе: по своему Божественному достоинству первая сравнительно с вторым представляет величину несоизмеримую; это законоположительный период в истории христианской проповеди и должен предшествовать собственно истории проповеди, как отдельная часть. Он делится на две главы: а) проповедь и учение о проповеди Господа Иисуса Христа и б) проповедь и учение о проповеди святых апостолов.

2) Часть вторая. – Проповедь в период патристический или до разделения церквей. Это эпоха первоначального зарождения, постепенного развития и полного образования, а затем постепенного упадка и вырождения древних типов христианской проповеди. Эта часть: а) начинается изучением внутренней или церковной (в отличие от огласительной или миссионерской – κηριγμα апостолов) проповеди (ὁμιλία, διδασκαλία) в век апостольский и при мужах апостольских до времени отделения агап от священнодействия Евхаристии, или до возведения проповеди на степень богослужебной принадлежности и как-бы составной части установившегося священного чина литургии; б) проповедь во II и III веках до Оригена; в) проповедь Оригена, его реформа проповеди, новые принципы и новый тип проповеди – Оригеновская гомилия; развитие искусственности в проповеди – школа Оригена; г) проповедь IV века: время полного образования и высшего развития всех древних типов проповеди, в особенности экзегетического, нравственно-аскетического, догматико-полемического, практически-ораторского, типа Амвросианского и других смешанных. В каждом из этих отделов проповедь восточная рассматривается отдельно от западной в виду особых условий исторической жизни в той и другой половине христианского мира; д) восточная проповедь: аа., от Прокла до патриарха Фотия и бб., от Фотия до завоевания Константинополя турками и вв., в позднейшее время. Вырождение и упадок древних святоотеческих типов проповеди, начало, развитие и безусловное господство гимнологических, риторических и диалектических (восточно-схоластических) методов учительства; редкие светлые проблески и случаи возвращения проповеди к лучшим образцам древней эпохи; д) западная проповедь в V–VIII веках: Максим Туринский и папа Лев Великий; Григорианский (Григория Двоеслова) тип проповеди; е) очерк истории теоретического учения о проповеди в патристический период: учение о проповеди Златоуста., Амвросия, Иеронима, Августина и Григория Двоеслова; ж) синтетическое обозрение всех древних святоотеческих типов проповеди на основании теории и практики проповедничества в патристический период.

3) Часть третья: проповедь на Западе от Григория Двоеслова до реформации: проповедь под влиянием мистики (Бернард Клервоский и Таулер) схоластики (Абеляр, Бонавентура, Фома Аквинат), возрождения наук и искусств и гуманизма. Период постепенных отступлений от нормальных типов проповеди христианской, возникновение новых элементов содержания проповеди, новых псевдо-искусственных форм построения и изложения (схоластически-риторических и стихотворных) и – совершенного извращения основных черт учительства христианского.

4) Часть четвертая: значение реформации в истории проповеди и история типов проповеди в протестантстве и реформатстве, и, под влиянием протестантства, в католичестве. Период выработки формальной христианской гомилетики и образование новых типов проповеди (Лютер, его постиллы и Tischreden, его Pastorale; Меланхтон, Бренд и Бухенгаген; Шпенер – его pia desideria и collegia pietatis; Арндт; Мозгейм. Значение XVII и XVIII века в истории проповеди на Западе. Художественно-ораторский тип проповеди католической (Боссюэт, Массильон, Бурдалу, Флешье и др.). Типы проповеди реформатской: Кальвин, Сорен, Тиллотсон. Позднейшие типы проповеди на Западе: Шлейермахер, Лямене, Вентура, Лякордер, Вине, Моно, Прессансе, Спуржон.

5. Часть пятая. Типы проповеди отечественной – русской. 1) Проповедь в древней России под влиянием образцов святоотеческих и византийских; 2) проповедь под влиянием латино-польских образцов и западной – протестантской и католической – гомилетики XVII и XVIII века (южно-русская проповедь, Стефан Яворский и Феофан Прокопович); 3) проповедь времен Императрицы Елизаветы и Екатерины II (публицистический и социологический тип проповеди в древней вселенской церкви, на Западе и в проповеди русской; его теория и история; его норма и злоупотребления); 4) тип проповедей св. Тихона и Леванды; 5) ораторски-художественный тип проповеди (Гедеон Криновский, Георгий Конисский, Анастасий Братановский, митрополит Платон, митрополит Филарет Московский, митрополит Филарет Киевский, Иннокентий); в) типы проповеди, существующие в настоящее время в православной церкви, – их отношение к типам святоотеческим и западно-европейским.

Из этого краткого перечня предметов, входящих в состав нашего курса, видно, что мы различаем собственно два вида типов проповеди– древние (от II века до Григория Двоеслова) и новые (от Реформации до наших дней). Первые характеризуются с одной стороны непосредственностью своего происхождения, являясь более как продукты личного творчества представителей церковно-учительного слова, чем воздействия теории; с другой – преобладанием материального начала проповеди над формальным, осложнениями в содержании более, чем видоизменениями в форме; отрицанием формы ради качеств содержания. Печать отрицательного отношения к ораторскому искусству языческой древности лежит как на проповеднической практике отцов церкви, так и на их гомилетической теории, настаивающей на нормальных внутренних качествах проповедника и на нормальном содержании проповеди, – то отрицающих, то игнорирующих, то лишь терпящих некоторое воздействие классической формальной риторики, и лишь в лице величайших представителей проповеди патристического периода представляющих начало, самобытного, собственно христианского, ораторства, с своеобразными, отличными от античных, формами речи, приемами построения и изложения. Новое время представляет историю развития формальной стороны проповеди, создание типов речи по началам ораторского искусства, понимаемого не в специально-античном, а в общечеловеческом смысле слова, возникающего не из рабского воспроизведения ранее существовавших форм, а из общечеловеческих эстетических принципов, формально примененных к изложению христианского учения с церковной кафедры.

Между этими двумя, столь отдаленными одна от другой хронологически, эпохами, лежит многовековой период переходного времени – от Григория Великого до Реформации, оставшийся совершенно бесплодным для нового времени, период форм проповеди своеобразных, но ненормальных, уродливых, отвергаемых современною гомилетикою всех исповеданий, потому не сохранившихся, исчезнувших бесследно в истории. В своем курсе мы касаемся их как фактов истории, имеющих отрицательное значение, объясняющих собою, какою проповедь, верная своим первооснованиям, не должна и не может быть, – и как явления, характеризующего эпоху, а потому и имеющего историческое значение. Подобные ненормальные явления в области проповеди имели место в виде редких исключений, иногда и в патристический период, как и в новое и новейшее время. Но в истории генетического развития типов проповеди, т. е., её нормальных видов, как имеющей назначение между прочим и дидактическое – значение исторической гомилетики, в некотором смысле заменяющей гомилетику теоретическую, мы их обходим или же упоминаем мимоходом, с возможною краткостью.

Окончить свои предварительные замечания нам следовало бы полным изложением литературы предмета. Но эта литература так обширна, что сама по себе может составить предмет особой книги. Главнейшее из неё исчислено, впрочем, во введениях в тех сочинениях, которые служили и для нас, между прочим, ближайшими пособиями, именно: 1) Paniel: progmatische Geschichte der christlichen Beredsamkeit, Leipzig, 1839–1841. 2) Lenz: Geschichte der christlichen Homiletik, Braunschweig, 1839. 3) Nesselmann, Buch der Predigten, собственно в ней Uebersicht über die Entwickelungsgeschichte der christlichen Predigt, Elbing, 1858. 4) Harnak, Th., Praktische Theologie, band 2, Theorie und Geschichte der Predigt, 1878. 5) Lutz, Handbuch der Katholischen Kanzelberedsamkeit. Tubingen, 1851. 6) Dr. Rich. Rothe’s: Geschichte der Predigt... Bremen, 1881. и др. Прочие статьи и монографии предпочитаем указывать в надлежащих местах в самом сочинении, в примечаниях. Позволяем себе заметить, что ко всем вообще пособиям мы относились отнюдь не рабски. Много приходилось нам работать по первоисточникам, которые, к счастью, все собраны у Миня, в его известном Patrologiae cursus cempletus, почти не оставляющем надобности обращаться к прежним изданиям святоотеческих творений. Патрологией Миня мы лично для себя и находили возможным довольствоваться: у него собран такой богатый научный аппарат, в виде исследований об отцах-проповедниках из предшествующих изданий их творений, какого достаточно и для более специального изучения этих творений, чем какое предполагаем мы. Но мы нашли необходимым в своем обзоре указывать в надлежащих местах и старые, почти все без исключения, издания святоотеческих проповедей, в виду того соображения, что дорогое издание Миня составляет библиографическую редкость и имеется далеко не во всех даже главных библиотеках, так что на всю Россию едва ли придется и десять полных экземпляров этого издания. Между тем издания, предшествовавшие патрологии Миня, имеются большею частью и в семинарских, и в университетских, и во многих частных и публичных библиотеках, и мы думаем, что ученые силы, имеющиеся уже у нас не в малом количестве и в провинции, которые могли бы быть направлены к самостоятельному изучению предмета, не будут в претензии на нас за эти указания в нашем компендиуме.¹⁰ Что касается русских переводов святоотеческих творении, то хотя они значительно облегчали нам работу, тем не менее во многих местах проверка их по подлинникам, с целью более точного определения смысла речи, оказалась далеко не излишнею. Что касается вышеуказанных и других иноязычных пособий, то кроме того, что приходилось отбрасывать многие из находящихся в них устаревшие уже, или вовсе не научные, воззрения, поправлять взгляды протестантские и католические, нам приходилось дополнять содержащиеся в них указания и сведения нашими личными изысканиями. До какой степени недостаточны были для нас в этом отношении те пособия, какими нам пришлось пользоваться, видно из того, что лучшее, относительно, сочинение в этом роде (не смотря на то, что написано пятьдесят лет тому назад), лучшее в том смысле, что ближе всех стоит к первоисточникам и к ученому аппарату, собранному предшественниками Миня, Geschichte Паниля, кроме тех многочисленных фактических пробелов, какие могли быть пополнены только на основании следовавших за ним изданий, страдает постоянно протестантской тенденцией, в которой легко узнается горячий сторонник Неандера: тенденция эта сказывается и в усилиях автора поставить христианское учительство в генетические отношения то к юдаизму (в вопросах о епископстве и пресвитерстве по отношению к праву учительства и др.), то к язычеству (происхождение епископата в христианской церкви, отношение христианского эксотеризма и мистагогии к мистериям), в протестантском желании не различать у Тертуллиана православных сочинений от монтанистических, в односторонней тенденции при самом выборе проповедей и при оценке их и т. д. и т. д. Во всем сочинении Паниля трудно найти главу, в которой объективную научную истину не приходилось бы высвобождать от примесей и наростов, происходящих из личных понятий автора.

Не мало имеется исследований о св. отцах-проповедниках и в русской литературе, особенно в журналах: «Христианское Чтение», «Воскресное Чтение», «Православный Собеседник» и «Прибавления к творениям св. отцов, издаваемым Московскою Духовною Академией» (смотри по указателям к этим журналам). Лучшие из этих исследований находятся в издании Московской Академии (особенно заслуживают внимания статьи, принадлежащие многоученому перу протоиерея А. В. Горского); но и здесь эти биографии, предпосланные изданию сочинений св. отцов, во-первых вовсе, большею частью, не содержат в себе необходимых библиографических исследований о проповеднических произведениях св. отцов, – что совершенно непонятно в сочинениях, прилагаемых к изданию самих творений; во-вторых по содержанию все они – патристические, а отнюдь не гомилетические. Статьями собственно по истории проповедничества богаты «Труды Киевской Духовной Академии», где много уже лет печатает свои эпизоды из истории христианской проповеди достойный преемник Я. К. Амфитеатрова, досточтимый профессор В. Ф. Певницкий. которого вполне справедливо можно назвать первым русским гомилетом нашего времени. «Историческое учение об отцах Церкви» преосвященного Филарета Черниговского – необходимая справочная книга, но не более; содержащиеся в этом сочинении этюды большею частью представляет не что иное, как составленные на скорую руку компиляции, в которых автор говорит нередко словами статей, которыми он пользовался, не упоминая о том, и выбирая из них не всегда удачно, так что при чтении его книги знакомство с другими русскими сочинениями, которыми он пользовался, отнюдь неизлишне. Лучшее в этой книге – библиографический аппарат, страдающий, впрочем, весьма нередко ошибками в цитатах.