Вопрос о жизни на Марсе

Два противоречивых положения утверждаются в настоящее время очень часто и очень многими. С одной стороны утверждают, что нет высшего мира – нет Бога, нет ангелов, нет святых; с другой стороны говорят, что напрасно человек считает себя венцом создания, напрасно он думает, что все создано для него, для его услаждения, для удовлетворения его потребностей. Человек есть ничтожество, случайно он занял высшее положение на земле, но со временем обратится в ничто. Эти два положения, что нет мира выше человеческого и что человек – ничтожество, утверждаются одними и теми же лицами, хотя они и несовместимы. Если нет Бога, то человек не знает никого выше человека. Случайно или не случайно он занял высшее место в известном мире, он во всяком случае его занимает, он постепенно подчиняет себе мир, он заставляет цветы благоухать для него, он овладевает минералами, растениями, животными, он овладевает природой и даже постепенно пересоздает ее. Культивированные растения и домашние животные только создание природы, они отчасти и создание человека. Когда человечество обратится в ничто, это никому неизвестно, но теперь мы видим, человечество не только овладевает бытием, оно постепенно овладевает тайнами бытия. Человек еще не встретил во всей вселенной существа, которое подобно ему могло бы пользоваться огнем и обладало бы даром слова. Если человек и произошел от животных предков, он во всяком случае теперь порвал связь с своими животными родичами. Между ним и ими – непереходимая бездна.

Многим мыслителям настоящего представляется, что человек слишком переоценивал себя в прошедшем, и вот они стараются выяснить, что человек ни по своему происхождению, ни по своему положению в мире не может претендовать на то, что он есть нечто высшее, для которого все существует. Человек, говорят, произошел от животных и в конце концов в числе своих предков он должен признать и такие ничтожества, как амебу и протамебу. Миров во вселенной бесчисленное множество и на многих из них несомненно живут существа, стоящие по своему развитию неизмеримо выше человека. Мыслители, рассуждая так, показывают, что они в сущности не понимают ни того, что утверждают, ни того, что отрицают. Они утверждают, что человек ничтожен, что в экономии природы он то же, что муха или дождевой червь, но в тоже время они призывают, что не знают никого выше человека и что человек по своим духовным качествам стоит бесконечно выше непосредственно за ним следующих существ – человекообразных обезьян. Они отрицают взгляд древних на человека, но они не понимают этого взгляда. Они думают, что люди из прошлых веков ставили человека безмерно высоко. Это – не так. Вот, что читаем мы в 143 псалме: « Господи! что есть человек, что Ты знаешь о нем, и сын человеческий, что обращаешь на него внимание? Человек подобен дуновению; дни его – как уклоняющаяся тень» (3–4). В этих словах утверждается, что человек есть ничтожество, но что хотя он и ничтожество – он служит предметом божественного попечения. Если мы от Библии обратимся к языческим суждениям о человеке, то встретимся ещѳ с менее высокою оценкою венца создания. Вот – стихотворение приписываемое Конфуцию –

Пред вселенной – ничто человек!

Он – песчинка на дне океана:

Перед вечностью – миг его век,

Это – дым пред лицом урагана.

Исчезает все в мире навек

Вместе с жизнью, и только порою

Холмик сорной покрытый травою

Нам напомнит, что жил человек.

Если мы от языческого мира и ветхого завета обратимся к завету новому, то там встретим такие слова: « Что значит человек, что Ты помнишь его? или сын человеческий, что Ты посещаешь его? Немного Ты унизил его пред Ангелами; славою и честью увенчал его, и поставил его над делами рук Твоих, все покорил под ноги его“ (Евреям 2, 6–8). Слова взяты из ветхого завета, но им дано, так сказать, новозаветное освещение.

По религиозным представлениям человек двойственен – и ничтожен и велик: ничтожен сам по себе („прах ты и в прах возвратишься“. Быт. 3:19) и велик при помощи Божией – обращающийся к Богу он поставляется над делами рук Божиих.

Трудно понять, что такое есть в знаниях современного человека, что должно поколебать такой взгляд на человека. Говорят о низком содержании человека. Этот вопрос автор настоящего рассуждения трактовал в своей работе « О происхождении человека» Сергеев Посад. 1912). Говорят о низком положении человека, утверждая, что на бесчисленных мирах вселенной обитают существа, стоящие в культурном отношении неизмеримо выше человека. Разбор и оценка этого утверждения будет предметом настоящего исследования. Прежде это утверждение основывалось на дедукции: из понятия о Боге выводили, что Он должен был не только создать бесчисленное множество миров, но и населить их. С конца семидесятых годов это утверждение основывают на наблюдении, так сказать, на факте. На Марсе, говорят, открыты сооружения свидетельствующие, что там обитают существа стоящие в культурном отношении неизмеримо выше человека.

Возникают два вопроса: 1) совместимо ли это утверждение с христианскими представлениями о человеке и 2) действительно ли это утверждение основывается на факте? Я интересовался этими вопросами со времени их возникновения. Двенадцатилетним ребенком я в первый раз увидал изображение каналов на Марсе и в первый раз слушал рассуждения взрослых о том – верить этому открытию или нет? Одиннадцать лет спустя, сидя на студенческой скамье, я написал маленькую статью «Каналы на планете Марс» и ею дебютировал в печати Русские Ведомости, № 823, 23 ноября 1888 г.). С тех пор много воды утекло. Многократно и многими производились наблюдения над Марсом. Много писалось о нем. Появились и романы, героями в которых выступают жители Марса – марсиане (Уэльс – борьба миров). В настоящем рассуждении я хотел бы изложить в хронологической преемственности то, что по моему мнению наиболее интересного писалось о Марсе с астрономической и богословской точек зрения и закончить изложением своих взглядов на этот предмет. Я начну с того, что я писал сам в 1888 году.

В ряду планет солнечной системы Марс представляет наибольший интерес для обитателей земли. Из внешних планет он ближе всех к земле; по своему физическому строению он обнаруживает большое сходство с землею и потому издавна подавал повод к догадкам о том, не существует ли на нем жизнь, подобно той, которую мы наблюдаем нa нашей планете. Его экватор наклонен к орбите под углом 27'16‘ (немного более чем экватор земли – 21°), время обращения его около оси равно 24 час. 37 мин. 23 сек.) опять немного более, чем время обращения земли). Из величины угла наклонения его экватора следует, что его поверхность разделяется на 5 климатических поясов, как и поверхность земная. Далее наблюдения показали, что на Марсе существует атмосфера, подобная земной.

В 1877 г. Скиапарелли, миланский астроном, производя наблюдения над Марсом, открыл на нем черные полосы, которые по своей форме весьма напоминали каналы. Он и усвоил им это имя. В 1886 г. благодаря хорошему состоянию атмосферы и удобному положению Марса он изучил эти каналы весьма тщательно и издал карту Марса. Людям с богатым воображением виды гигантских каналов подсказывали самые фантастические картины. Им рисовалась высокая культура жителей Марса, в сравнении с которой современная европейская культура являлась тем же, чем является в сравнении с последнею культура жителей Огненной земли или Таити. Принимая во внимание, что по гипотезе Лапласа Марс старше земли, мысль о высшем развитии обитателей Марса, чем обитателей земли, находил весьма вероятною. Но вот наблюдения 1888 г., пролив много света на любопытный вопрос о физическом строении Марса, принесли вместе разочарование всем мечтавшим о высоком образовании туземцев на Марсе.

Сообщить об этих наблюдениях и их результатах мы и имеем своею задачею.

Директор Ниццкой обсерватории Перротен наблюдал в этом году часть каналов Марса: вид их вообще был тот же самый, какой они имеют на карте Скиапарелли 1886 г,; но некоторые из них сделались значительно меньше, другие отчасти исчезли.

Три важные изменения произошли па поверхности Марса, с 1886 г. Материк, названный Скиапарелли на его карте Libya, простиравшийся на значительное расстояние по обе стороны экватора, исчез (пространство, которое он занимал прежде, приблизительно равно 600,000 квадратных километров, что составляет немного более, чем поверхность Франции). Надвигаясь на материк, соседнее море покинуло на юге те области, которые оно занимало прежде и которые являются теперь с светло-голубою окраскою – среднею между бледно-розовой окраской материков и темно-голубою окраскою морей Марса. «Это наводнение (или что иное), – говорит Перротен по поводу исчезновения Libya, – если довериться изображениям Марса в 1881 г., может быть представляет собою явление периодическое. Если это так, то наблюдения будущего времени дадут закон его». Второе изменение представляет собою образование к северу от исчезнувшего материка, под 25° широты, канала, который не обозначен на карте Скиапарелли, хотя им были нанесены на нее и каналы гораздо меньшей величины. Этот канал Перротен увидел только в последнее наблюдение. Он занимает в длину около 20° и в ширину 1 – 1,5 градуса направляется параллельно экватору и является ветвью уже известного двойного канала, который приводится им в сообщение с морем.

Наконец, третье изменение состоит в присутствии на белой поверхности северного полюса чего-то подобного каналу. Этот канал соединяет, кажется по прямой линии сквозь полярные льды два соседних полярных моря. Он обрисовывается весьма резко на севере Марса, перерезывая сферическую белую поверхность по хорде, соответствующей дуге около 30°.

О своих наблюдениях Перротен сделал сообщение в мае парижской академии наук. После этого он продолжал свои наблюдения и в июне сообщил о новых изменениях на Марсе – опять на Libya. Море, покрывавшее ее, значительно отступило назад, и ее вид сделался средним между тем, каким он был в 1886 г. и в мае 1888 г. Далее Перротен констатировал существование каналов (отчасти двойных) направляющихся из областей близких к экватору и достигающих северного полюса. Особенно странным оказалось то, что можно проследить направление этих каналов сквозь моря, окружающие популярную поверхность, до самой этой поверхности.

Из наблюдений Перротена таким образом открылось:

1) что поверхность моря подвержена частым и весьма значительным изменениям; 2) что каналы Марса – не искусственные водяные пути, а нечто другое. Но что же такое эти каналы? Ответ на этот вопрос попытался дать Физо. В Comptes rendus от 28-го июня он изложил весьма остроумные соображения относительно этого предмета. Каналы Марса, более темные, чем остальная часть поверхности планеты, тянущиеся по прямым линиям, часто параллельно, иногда пересекаясь под большими или меньшими углами между собою, появляющиеся, исчезающие и постоянно изменяющиеся, напомнили Физо параллельные трещины, расщелины, прямолинейные провалы, простирающиеся на значительную длину и перерезывающиеся под различными углами – одним словом, все столь изменчивые явления, которые происходят на нашей земле на поверхности ледников, каковы, например, Mег de glase (на Монблан), ледник Роны и особенно обширная ледяная область Гренландии. Это сближение привело к гипотезе существования на поверхности Марса громадных ледников, подобных тем, которые существуют у нас, но только занимающих гораздо большее пространство, и движения, разрывы и трещины в которых имеют несравненно более грандиозные размеры. Должно заметить, что продолжительность времен года па Марсе вдвое больше, чем продолжительность времен года па земле (686 дн. 23 час. 30 мин.), а это благоприятствует периодическому образованию ледников и быстрым и значительным изменениям их под влиянием перемены температуры.

Эта гипотеза весьма хорошо согласуется с тем, что неизвестно о физическом строении Марса. На его поверхности замечают присутствие воды и допускают, что она играет важную роль в наблюдаемых на нем переменах, между прочим, в изменении полярных пятен, в снеговом цвете некоторых частей, который распространяется и уменьшается сообразно с изменением времен года.

Далее, если расстояние земли от солнца мы обозначим через 20,029, то расстояние Марса от солнца будет равно 30,58. Количество теплоты, получаемой им, следовательно, будет приблизительно равно 4/9. Уже из этого видно, что температура соответствующих мест Марса должна быть равна не более, чем 4/9 температуры таковых мест (на одинаковых широтах) земли, но некоторые обстоятельства заставляют полагать ее значительно ниже. Дело в том, что на Марсе атмосфера несомненно развита меньше, чем на земле; за это уже говорит ее поразительная прозрачность. Таким образом, поверхность Марса менее предохранена от излучения теплоты, чем поверхность земли, и Марс теряет гораздо больше своей теплоты в пространстве. Вследствие своего малого объема и (почти в 10 раз меньше земли) он также должен охладевать скорее чем земля. Температура на нем следовательно, весьма низка. Он покрыт людьми. Все это возбуждает сильное сомнение в возможности жизни на Марсе.

Теория каналов на Марсе естественно должна была поднять вопрос о том, в каком отношении находится христианское учение о Боге, мире и человеке, об искуплении человека и о конечной судьбе мира к новым астрономическим данным. Католический богословский факультет в Париже (теперь уже не существующий) назначил премию Гюйгенса за лучшее сочинение на эту тему. Премия была присуждена Ортолану за его книгу „Astronomie et Théologie. 1894“.

Астрономическая теория, рассуждает Ортолан, лишившая землю значения центрального светила и выяснившая, что размеры нашей планеты крайне ничтожны по сравнению с размерами других небесных тел, естественно должна была привести к мысли, что и обитатели земли не представляют собою высших и исключительных созданий во вселенной, что на других мирах могут жить иные разумные существа, может быть несравненно более культурные, чем люди. Это предположение стали развивать, и в настоящее время оно имеет многих горячих защитников. Особенно ревностно на многочисленности обитаемых миров настаивает Фламмарион. Поэты, говорит Фламмарион, одною силою своего воображения создали множество видов фантастических существ, не имеющих никакой реальности и живущих лишь в их душе, но, конечно, поэты менее могущественны, чем природа. Следовательно, звезды обитаемы. Этот силлогизм является у Фламмариона главным аргументом, доказывающим обитаемость небесных миров. Исходя из него, он утверждает, что жизнь распространена во вселенной повсюду. Микроскоп открывает целый мир организмов в капле воды, тем более организмы должны существовать на громадных мирах. Но апеллируя к микроскопу, Фламмарион забывает о телескопе. Между тем телескоп дает непоколебимые основания утверждать, что жизнь во вселенной распространена далеко не так широко, как это предполагает французский астроном. Для возникновения и поддержания жизни требуются условия, которые далеко не всегда оказываются налицо. Семена погибают, когда температура становится выше 50° (по Цельсию) или когда она опускается немного ниже нуля. Температура большей части небесных тел несомненно находится далеко вне этих пределов. Говорят, что на других мирах могут быть иные условия и иные формы жизни. Но это предположение не выдерживает решительно никакой критики. Атмосфера, вода, благоприятная, температура, пища необходимые всем видам организмов и когда этих условий нет, нет и жизни. Напрасно говорят, что жизнь распространена повсюду. В полярных странах, на высоких горах, в пустынях жизнь отсутствует на земле. Обращаясь к геологическому прошлому нашей планеты, видим, что в прошедшем видов жизни на земле было несравненно меньше, и что раньше Лаврентьевской эпохи – когда температура на земле была значительно выше, жизни не существовало совсем. Земной шар совершенно необитаемый двигался в пространстве.

Несколько десятилетий тому назад еще можно было говорить об обитаемости звезд. Тогда в науке держалась гипотеза Гершелей и Араго, которые представляли, что солнце собственно есть тело темное, окруженное двумя оболочками – внешней светящейся и раскаленной, и внутренней, имеющей для солнца значение экрана, пропускающего к нему лишь умеренное количество теплоты и света. При таком представлении можно было предполагать, что солнце обитаемо, и это предположение можно было распространять и на другие звезды, считая их строение аналогичным строению солнца. Но спектральный анализ разрушил эту гипотезу. Несомненно, что солнце и звезды суть тела, находящиеся в раскаленном состоянии, и температуру их нужно считать в миллионы градусов. При таких условиях материя там находится уже и не в газообразном состоянии но в состоянии крайней диссоциации. Ни о какой жизни здесь не может быть и речи. Не может быть речи и о существовании жизни на туманностях или кометах, вещество в них крайне разрежено, химический состав их чрезвычайно прост. Остается еще предположение, что на необитаемых ныне мирах жизнь возникнет в будущем. Солнце и другие звезды охладеют, покроются твердою корою подобно, как ею покрыта земля, и тогда на них возникнет жизнь. Но и это предположение не может быть допущено. Для того, чтобы на солнце явились организмы, нужно не только, чтобы оно охладилось, но чтобы явился еще какой-нибудь источник, который посылал бы ему тепло и свет. Такого источника нет. Ближайшая звезда к солнцу суть а Центавра и 61-я созвездия Лебедя – первая отстоит от солнца на расстоянии восьми триллионов лье (расстояние это в 210000 раз больше среднего радиуса земной орбиты), другая находится на расстоянии 15 триллионов лье. Они не дадут солнцу ни тепла, ни света. Не явятся ниоткуда тепло и свет и для других звезд. Таким образом звездные миры были и останутся безжизненными. Но если это так, то, значит, теория распространения. жизни по всей вселенной оказывается совершенно несостоятельной. Материя, образующая звезды, представляет собою наибольшую часть всей материи вселенной (солнце в 700 раз больше всех тел своей системы), и эта наибольшая часть, оказывается, не носит в себе никакой жизни.

Можно ли предполагать существование жизни на спутниках звезд – планетах? Вопрос этот нам возможно решать только по отношению к солнечной системе и нельзя сказать, чтобы наблюдения над планетами нашего мира, предоставляли данные для положительного ответа. Ближе всего из тел солнечного мира к нам находится наш спутник – Луна. На ней констатируют полное отсутствие атмосферы. Это доказывают многие явления, наблюдаемые на лупе резкость и абсолютная темнота теней лунных гор, мгновенное исчезновение и появление звезд во время закрытия их лунною, то обстоятельство, что края лупы видны так же отчетливо, как и середина ее диска; наконец, то, что спектр лупы совершенно совпадает со спектром солнца. Точно также на луне нет и морей. День на нашем спутнике продолжается около 15 наших суток и столько же времени продолжается ночь. В течение дня температура поднимается выше температуры кипения воды и в течение ночи она опускается более, чем на сто градусов ниже нуля. От таких перемен температуры разрушаются даже скалы, тем менее, конечно, их могут выносить какие то ни было организмы. Несомненно, что на поверхности луны в настоящее время нет жизни; некоторые говорят, что такая жизнь скрыта в ее глубинах, но это – совершенно фантастическое, ничем неоправданное и много имеющее против себя предположение. Могла ли быть па луне жизнь в прошедшем? Гипотезы, предложенные относительно того, как она приобрела свой настоящий вид и свое настоящее движение (гипотеза Фая, объясняющая происхождение лунных гор и имеющихся в них углублений) устраняют возможность и этого предположения.

Ближайшею внутреннею планетою к земле является Венеpa. Несмотря на свой ослепительный блеск, на свою близость к солнцу и плотную атмосферу, она представляет не более благоприятных условий для обитаемости, чем и наш несчастный спутник. Большое наклонение ее оси вращения (55°) сообщает крайне суровый характер ее временам года. Умеренные климаты там неизвестны, потому что полярный круг ниспускается до 35° к экватору, и жаркий пояс в свою очередь поднимается на столько же градусов к полюсу. Тропическая область проникает там в области ледниковых и наоборот. Перемены года происходят чрезвычайно быстро. Лета отличаются необыкновенным жаром, который не вынесли бы никакие обитатели наших экваториальных областей, и в течение зим там царствует холод более суровый, чем холод наших полярных стран. Быстрые смены жары и холодов должны производить на Венере непрерывные и страшные бури, с которыми совершенно несравнимы наши ураганы и смерчи. Hо при таких условиях на Венере невозможна жизнь, подобная земной.

За Венерой по направлению к солнцу следует Меркурий. Окиапарелли после восьмилетних исследований установил что Меркурий обращается вокруг своей оси во столько же времени, во сколько и вокруг солнца (87 наших дней), т. е. что он обращен к солнцу всегда одной стороной. Значит, на одной стороне Меркурия вечный день, на другой – вечная ночь, на одной страшная жара, па другой – страшный холод. Но наука не знает организмов, которые могли бы существовать при температуре выше 100° или ниже 0°.

Из внешних планет (Меркурий и Венера находятся между солнцем и землей, их орбиты находятся внутри земной орбиты, поэтому они называются внутренними, планеты более отдаленные от солнца, чем земля, называются внешними) ближайшая к земле есть Марс. Во многих отношениях он похож на землю. Времена года у него такие же, как и на земле, наклонение оси к эклиптике почти то же самое, продолжительность дней и ночей близко подходит к нашей, атмосфера существует несомненно. Но год на Марсе почти два раза длиннее нашего. Вследствие большей отдаленности от солнца, чем земля, Марс получает от центрального светила лишь 4/9 того тепла, которое получает наша планета. Будучи значительно меньше земли, Марс, по теории, должен быть значительно более охлажден, чем она. Доселе недостаточно выяснена причина красной окраски его континентов. Некоторые ученые полагают, что это происходит от присутствия в почве в большом количестве одноокиси железа. Но если это так, то, значит, жизнь на Марсе абсолютно отсутствует: если бы на Марсе была растительность, то она перевела бы одноокись железа в двуокись, имеющую черную окраску но если нет растений то нет и животных.

Далее за Марсом следуют астероиды – маленькие мирки, вес которых крайне ничтожен и которые крайне неустойчивы. Предположения, что они обитаемы, обыкновенно не делают даже самые ревностные сторонники теории многочисленности обитаемых миров. Но тем охотнее делают – это предположение о двигающемся за астероидами Юпитер – самой большой планете солнечного мира. Он в тысячу двести раз больше земли. Но при такой громадной величине он имеет очень малую плотность, его плотность не много больше плотности воды, или, говоря иначе, в пять раз менее плотности земли. Астрономы вообще полагают, что он еще не отвердел и что если он представляет собою не вполне жидкое тело, то по крайней мере тестообразен. Многие заключают, что он доселе еще окружен полураскаленной массою. Но если это так, то, конечно, жизнь на нем невозможна в настоящем. Говорят, что она возможна в будущем. Юпитер охладеет, покроется твердою корою и растениями и, вместе с тем, на нем задвигаются животные. Но, говоря это, упускают из вида, что Юпитер отстоит от солнца в пять раз далее, чем земля, и что, следовательно теплота, получаемая им, чрезвычайно незначительна. Что же в таком случае может оживить его застывшую поверхность?

Планеты, находящиеся далее за Юпитером (Сатурн, Уран и Нептун), представляют также мало благоприятных условий для жизни, как и этот последний. Сатурн по своему объему в 700 раз больше земли, но его масса отличается чрезвычайно ничтожною плотностью (меньшею, чем плотность воды) так, что большинство астрономов полагает, что он находится в состоянии газообразном.

Но никто еще не видал и не знает существ, для жизни которых довольно одной газообразной среды. Некоторые из сторонников многочисленности обитаемых миров говорят, что жители Сатурна должны наслаждаться великолепием видом восьми лун и колец Сатурна. К сожалению, они упускают из вида, что этот великолепный вид навсегда скрыт от сатурианцев: Сатурн всегда покрыт густыми облаками, скрывающими от нас его поверхность, а от его проблематических жителей вид звездного неба.

Говорить об обитаемости отдаленнейших планет солнечной системы – Урана и Нептуна по меньшей мере страшно. Их плотность так ничтожна, что астрономы вообще полагают, что они суть тела газообразные. Количество тепла, получаемого ими от солнца, вследствие их отдаленности, крайне ничтожно. Времена года на них крайне продолжительны (Уран обращается вокруг солнца в 84 земных года, Нептун – в 165).

Нептун – самая отдаленная планета солнечного мира и на всем протяжении от этого крайнего пункта системы до центрального светила мы встречаем благоприятные условия жизни лишь на одной земле. Не нужно удивляться этому, условия жизни сложны, многообразны и многие из них независимы один от других. Удивительнее гораздо то, что это сложное и своеобразное сочетание условий все-таки встречается, чем то, что оно встречается только один раз.

Но если и есть миры, на которых имеются все благоприятные условия для развития жизни, то следует ли отсюда, что на них есть и жизнь? На этот вопрос нужно отвечать отрицательным образом. Жизнь не есть необходимое следствие сочетания молекул и комбинаций атомов. Между существом живим и бытием мертвым есть существенное различие, которого химия не может определить, потому что элементарный состав организма не изменяется после смерти. Есть принцип высший, чем материя, и материя сама по себе, одна – никогда не произведет жизни. Вот, почему недостаточно того, что астрономия нам покажет миры, на которых осуществлены все климатические и метеорологические условия нужные для жизни, чтобы признать эти миры обитаемыми.

Oни все-таки будут необитаемы, если Творец не произнесет своего творческого „да будет“. Материя не производит точно так же жизни, как мозговые функции не рождают мысли. Поэтому мы никогда не узнаем, живут ли на звездах, даже способных к обитанию, существа разумные, если особое откровение не возвестит нам об этом, ибо долженствующее призвать их к жизни „да будет“ есть свободное деяние Всемогущего.

Но современная наука не знает не только обитаемых миров, но и миров способных к обитанию. Отсюда однако не следует, что их и не существует. Наука не может не признавать, ни отрицать, их существования. Не предрешает ли вопрос об обитаемости миров религия. Говорят, что догмат воплощения Сына Божия па земле не может быть согласован с учением о многочисленности обитаемых миров. Это утверждение должно признать несостоятельным. Бог воплотился между нами, это-истина. Но какое отношение имеет это воплощение к другим мирам, мы не знаем этого. Их обитатели, если они существуют, были ли созданы в том состоянии, которое Богословие называет состоянием чистой природы, или они были созданы с природой неповрежденной? Приготовляются ли они настоящею жизнью для мира сверхчувственного? Сохранили ли они первоначальную невинность или пали, и в последнем случае Бог простил ли их и как? Открыта ли им тайна воплощения и вменены ли им плоди великой голгофской жертвы? Или они оставлены без надежды на прощение жертвами Божественного правосудия все равно, как павшие ангелы? Ни одного из этих вопросов человек никогда не решит своими силами. Астрономия никогда не даст на них ответа, откровение молчит о них. Высочайший сохраняет их в тайне. Когда явится свет будущего века, когда мы будем созерцать Бога лицом к лицу, когда истина без покровов явится нашей восхищенной душе, тогда пред вами откроются эти тайны.

Ну а теперь? Нельзя ли найти в св. Писании и предании каких-нибудь указаний на это учение о многочисленности обитаемых миров, которое так волнует умы в нашу эпоху? Конечно, мы не претендуем на то, чтобы утверждать, что об этой многочисленности учит Евангелие, но мы склонны думать, что многие страницы богодухновеннаго текста хорошо согласуются с нею. Господь сказал: „есть у Меня и другие овцы, которые не сего двора; и тех надлёжит Мне привести: и они услышат голос Мой, и будет одно стадо и один Пастырь“ (Ин. 10:16). Древний экзегезис прилагал эти слова к призванию язычников, которые должны были соединиться с оставшимися в церкви иудеями; но новые богословы применяют их к населению звезд, для которых, равно как и для земли, Христос является царем. Воплотившееся Слово сравнивается с добрым пастырем, который для того, чтобы спасти заблудившуюся овцу оставляет прочих девяносто девять на горах, отправляется за несчастною заблудившеюся и когда наконец находит ее, берет ее к себе на плечи, чтобы избавить от трудностей обратного пути. „Так, сказал об этом Господь, на небесах и, более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяносто девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии“ (Лук. 15:7, Ср. предыд и Мф. 18:12). Папа Григорий понимал под девяносто девятью овцами, покинутыми на горах ради спасения одной бесчисленное множество ангелов, которые не имели нужды в искуплении, потому что пребыли в благодати. Сын Божий оставляет их на их вечных высотах и нисходит в эту долину скорбей, чтобы найти здесь человечество, заблудившееся на пути к погибели. Он берет его на свои плечи чрез воплощение и возводит его на небо чрез свою кровавую жертву и славное вознесение. Это объяснение прекрасно, но нельзя ли так же, как делает это современная апологетика, понимать под девяносто девятью овцами все звездные человечества, для которых Божественное Слово не воплощалось, может быть, потому что они не пали. Но Оно снизошло на нашу бедную землю – этот незаметный шар, затерявшийся в неизмеримом пространстве, для того, чтобы влить новую кровь в вены несчастного потомства Адама.

Господь говорит еще: „в доме Отца Моего обителей много“ (Ин. 16:2). Имел ли Он сказать этим, как верили древние, только то, что избранные на небе будут иметь различные степени славы сообразно с степенью заслуг каждого из них? Или Он желал нам внушить, что эта земля, которую Он имел оставить, чтобы взойти ко Отцу, есть только одно из многочисленных жилищ созданных Богом для разумных существ призванных к жизни, хвалебные песни которых во славу Высочайшего звучат на тысячах миров, вращающихся вокруг отдаленнейших солнце. Точно также, когда св. Павел на своем блестящем языке учит нас, что Богу Отцу угодно все восстановить во Иисусе Христе, не только то, что на земле, но и то, что на небесах (Ефес. 1:10, Колос. 1:20), не хочет ли Он показать нам, что благодеяния искупления, совершавшегося здесь внизу, может быть распространятся далеко за пределы нашего маленького мира?

Мы не настаиваем на том, что приведенные тексты – несомненно – содержат указания на многочисленность обитаемых миров. Мы не утверждаем этого. Но мы думаем, что если бы справедливость учения об этой многочисленности была когда-нибудь действительно доказана, то, не представляя собою ничего противного вере и откровению, это учение дало бы полную возможность истолковать приведенные тексты в представленном широком смысле.

Не оказалось бы учение о многочисленности обитаемых миров в несогласии и с духом и буквою святоотеческих писаний. Во многих из них говорится, что кроме хоров ангельских, о которых учит св. Писание, существуют еще небеса других созданий, о которых Писание не говорит ничего и самое имя которых нам неизвестно, хотя число их неизмеримо. Так у св. Иоанна Златоуста в одной из его бесед говорится: „ангелы, архангелы, престолы, начала, власти и господства – не единственные обитатели небес, кроме них существуют еще неисчислимые нации, имя которых нам неизвестно“. (ὦν οὐδἐ τὰ ορόματα ἰςμερ) Он высказывает этот взгляд во многих местах своих творений. То же самое говорят Феодорит (в толковании на послание к Ефесянам), Феофилакт, Ориген и Дионисий Ареопагит. Многие из других церковных писателей держались того же мнения. Все они держались убеждения, что ангельское воинство не ограничивается девятью известными кругами. Многие из них, несомненно, были убеждены, что ангелы не были духами безусловно лишенными материального начала, и что они имели тело, только более тонкое, чем наше. Но, конечно, их словам нельзя придавать того значения, что они думали, что предполагаемые ими разумные существа жили на звездах. Нужно полагать, что они считали их ангелами и помещали вместе с последними. Но вот что замечательно. Св. Василий Великий, перечисляя существа, которые могли жить до образования нашего мира, говорит не об одних только ангелах и всем небесном воинстве, но еще и о иных разумных созданиях, которые может быть жили в свете и блаженстве. Ориген выражается еще более ясно. Он прямо говорит в περἰ ἀρχὦν о множестве обитаемых миров. Только он не считает их совместно существующими, а предполагает, что Бог творил их последовательно: один после уничтожения другого. Он держался этого мнения, по тому что думал, что нельзя представить творца без тварей, и он, очевидно, был убежден, что мысль о последовательном возникновении и уничтожении миров не стоит не в каком противоречии с догматом искупления.

Но он держался еще и другого, представляющегося в настоящее время крайне странным, учения. Он считал звезды живыми, одушевленными существами. Он следовал в этом „Тимею“ Платона, и в его творениях мы часто встречаем рассуждения о душе солнца и звезд. Он спрашивает – разумны ли их души, существовали ли они ранее тех блестящих сфер, с которыми соединились теперь, способны ли они грешить, умер ли Сын Божий и за них и что станет с ними в день последнего суда? Церковная литература первых веков показывает, что эти вопросы занимали не его одного. Блаженный Августин их часто повторяет в своих творениях. В своем „буквальном толковании кн. Бытия“ он еще не решается высказать относительно их окончательное суждение и обещает сделать это в дальнейших комментариях на писание. В ХIII книге своего сочинения „о царстве Божием“ (гл. 16, по 2) он по-видимому склоняется к отрицательному ответу, но в „Энхиридионе“ (Enchiridion, сар. 58) он говорит следующее: я не знаю, чем различаются ангелы, архангелы, господства и силы, я не знаю также, „нужно ли помещать в их ряд небесные духи – солнце, луну и звезды“. Исидор Севильский в вопросах об одушевленности звезд склонялся к положительному ответу. Но замечательно, что, давая на вопрос и положительные и отрицательные ответы, церковные писатели никогда не говорили, что то или другое решение его стоит в противоречии с учением веры. Они допускали распространение жизни во вселенной гораздо более в широких размерах, чем современные ученые, говорящие, что во вселенной всюду царствует жизнь, и однако они не находили в откровении ничего несогласного с их мнениями, и Церковь не осуждает их взглядов.

Отцы и учители Церкви, полагая вообще, что число обитателей земли чрезвычайно ничтожно по сравнению с числом всех обитателей неба, никогда не затруднялись вопросом, почему же Сын Божий воплотился на земле? Но современным мыслителям представляется, что мысль о ничтожности земли не может быть согласована с учением, что Сам Сын Божий родился, жил и страдал на этой ничтожной песчинке мира. Они обнаруживают этим, что имеют чрезвычайно недостойное понятие о Божестве. Догмат воплощения не заключает в себе мысли, что Бог стал Богом лишь для одного человека. Откровение учит нас, что существуют бесчисленные мириады разумных созданий, блаженных духов, которым Бог открывается неизреченным образом, допуская их до блаженного восхищения Его созерцанием. Обитателям нашей земли Бог явил такие свидетельства Своей благости и любви, о возможности или вероятности которых наш слабый разум не осмеливался и помыслить. Если другие небесные шары точно также представляют собою жилища для интеллектуальной жизни, в чем бы хотело убедить нас наше сердце, то Бог мог проявить на них Свое милосердие, Свою благость, Свою любовь бесконечно разнообразными способами, которых наше воображение не может представить. Если деятельность Его в мире физическом превосходит все наши вычисления, то бездны Его сердца не менее не измеримы, они заключают в себе глубочайшие тайны и неистощимые богатства непостижимой любви.

Бесконечно великое может проявиться в бесконечно малом. Бесконечное милосердие, правосудие и любовь Божии проявились в воплощении на земле Сына Божия. Кто знает – может быть жители других миров имеют откровение об этой тайне воплощения, и наша маленькая земля вследствие этого не кажется уже им ничтожною. Может быть голгофская жертва принесла богатые плоды и для них? Нет ничего неразумного в таком предположении. Мы видим, что между всеми мирами существует физическая связь. Они связаны взаимным притяжением. Но может быть между обитателями миров есть еще связь нравственная. Тогда всякий нравственный факт, где бы он ни совершился, имеет значение для всех разумно-нравственных существ вселенной, и плоды голгофской жертвы могут быть бесконечно велики не для одних ничтожных обитателей ничтожной планеты, но и для высоко-разумных жителей каких-либо великих миров.

В настоящее время мы не чувствуем своей солидарности с обитателями миров вселенной. Так ли будет в будущем? Что ждет нашу землю и другие миры? Ученые, враждебные церкви, в последнее время возвратились к древнему учению метемпсихозиса, только в измененной форме: они представляют себе, что наши души будут переселяться в тела обитателей других планет, и Фламмарион наивно представляет, что наиболее завидное и блестящее будущее ожидает астрономов. Ученые, руководствующиеся в своих воззрениях догматами веры, тоже предложили в текущем столетии несколько своеобразных гипотез о будущем чувственно-разумных существ вселенной. Из таких попыток по своей своеобразности наиболее останавливают на себе внимание взгляды аббата Гратри, аббата Шаботи и Делетра.

Гратри (о месте бессмертия) полагает, что Господь по Своем воскресении вознесся на солнце. Согласно гипотезе Гершеля он представляет солнце телом темным, окруженным светящейся оболочкой и допускающим на своей поверхности возможность жизни. Там, по его предположению, вместе с Богочеловеком находятся Пресвятая Дева и другие святые. Когда Господь испустил дух „гробы отверзлись: и многие тела усопших святых воскресли; и вышедши из гробов по воскресении Его, вошли во святой град и явились многим“ (Мф. 27:52–53). Эти святые с своими вошли в царство Божие. Солнце в настоящее время является божественною скиниею, на которой правит Господь со Своим небесным двором, но это – скиния только временная, это только образ вечности. Солнце угаснет, звезды рассеются во мраке, тогда наступит истинный конец мира, произойдет преобразование неба и земли, и вся вселенная станет местом бессмертия.

Миры тогда начнут устремляться к общему центру тяготения – к Богу и в том центре они получат новый вид и новую форму, и там начнется новая жизнь. Там всегда все будут вместе со всеми и в то же время в единении с Богом. Где ночь? где холод? где суетливое движение? где возможность одиночества? где смерть при этом непрестанном полном свете? что сталось со временем? кто замечает его продолжительность? Тела там будут прославлены и одухотворены. Какая жизнь! какие потоки света и любви! какое расширение всякого сердца, всякого духа, всякой жизни!

Шаботи (об обновлении) несколько иначе представляет будущее праведников. Когда волны потопа покрыли землю, человечество погибло не все, оно спаслось в лице Ноя и его сыновей, точно также не погибнет все человечество и тогда, когда волны огненного потопа в конце времен покроют землю. Бог средствами известными Ему одному спасет праведных, они избавятся от действия карающего огня и на обновленной земле положат начало новому человечеству. Это человечество станет жить блаженною жизнью, оно будет пребывать в состоянии невинности, пользоваться всеми преимуществами, которые потеряли Адам и Ева – бессмертием, неповрежденною природою, внутренним стремлением к Богу и благу, вкушением плодов древа жизни, они не будетъ испытывать никакого страдания. Люди будут жить на земле по тысяче лет или даже более и затем после легкого испытания, из которого они все будут выходить победителями, они последовательно будут переселяться на небо. Конец этой земной жизни не будет омрачаем печалью, он будет самым светлым праздником: прошедшие земной путь во славе будут подниматься на небо созерцаемые восхищенными глазами их остающихся друзей и родственников. Человечество будет вечно жить на земле, но его члены – один за другим будут переселяться на небо. Сатана, лишенный силы, будет заключен. Но так как искупление должно дать более, чем сколько отнял сатана, то поэтому людям будут даны дары новые, которых они не имели. Церковь будет продолжать существовать на земле, будут существовать священство, таинства вообще, особенно Евхаристия. Так земля и небо соединятся на веки, чтобы петь вечно гимн признательности, славы и любви в честь трисвятого Бога.

Шаботи – богослов и выстраивает свою теорию, опираясь на тексты св. Писания. Делетр – математик по профессии, в учение о Боге, ангелах, месте обитания душ (в сочинении, о телоцентрическом небе“) он пожелал ввести представления механики и физики. Во имя своеобразных аргументов он отвергает всеми признаваемую в настоящее время теорию строения неба и предлагает свою собственную. Он отрицает движение земли вокруг солнца, признает твердый небесный свод, кроме видимого солнца признает существование другого, находящегося за видимым (земля и оба солнца – являющаяся во время затмений солнечная корона принадлежит второму солнцу – по его представлению, всегда находятся на одной прямой). Второе солнце есть место обитания Бога, вокруг Него двигаются херувимы, серафимы, вообще все девять чинов ангельских, двигаются тем ближе к солнцу, чем выше стоят они в иерархическом ряду. К этому солнцу устремляются и души праведников. Делетр пытается дать такое строение вселенной, которое буквально бы отвечало повести Моисея и определениям вселенских соборов (например, словам первого вселенского собора о Христе „свет от света“). Но его концепции странны, противоречат положительным данным знания и не имеют для себя никаких оснований.

Всеми этими авторами, без сомнения, двигало благочестивое чувство, но их опыты примирения веры и действительных данных науки не могут быть признаны удачными. Положительные данные науки ведут к другим заключениям. Несомненно, что земля представляет собою только неизмеримо малый атом в неизмеримо громадной вселенной. Если бы она была разрушена, то во вселенной это событие прошло бы совершенно незамеченным, его не обнаружила бы даже делая половина тел нашей солнечной системы. Это было бы только исчезновением блестящей точки среди тех, мириады которых сияют на небе. Можно сказать более: если бы вся видимая нашими глазами вселенная,. если бы все звезды, которые различает наш глаз в телескопе, включая и звезды млечного пути, если бы все они внезапно исчезли, то исчезновение стольких солнц по отношению ко всей вселенной едва-ли было бы чем-либо большим, чем падение одного листа в обширном лесу. Это ничтожество нашей планеты по сравнению со всем миром заставляет думать, что ее гибель не будет гибелью вселенной. Как вероятное, должно предполагать, что есть другие обитаемые миры, которые будут продолжать существовать и после преобразования нашего. Будут существовать и необитаемые миры. И их бытие имеет цель. Ошпіа propter electos. Они будут предметом созерцания праведных душ, своею красотою они будут доставлять наслаждение им. Может быть, по своему характеру они воспроизводят геологическую историю земли в различных стадиях ее прошлого. Земля некогда не носила на себе органической жизни; как раскаленный шар, она носилась в пространство. Подобно ей в том ее прошлом существуют миры, которые представляют собою одно минеральное царство; такие миры своею своеобразною красотою будут услаждать праведников так же, как услаждают нас драгоценные камни. На других мирах, может быть, существуют только растения; они будут услаждать праведников, как нас услаждают цветы. На третьих праведники будут созерцать животную жизнь. Миры, населенные существами разумными, имеют цель в себе.

Но вообще все миры будут открыты взорам праведников. Прославленные тела их будут владычествовать над временем и пространством. Христианское учение о свойствах прославленных тел обыкновенно возбуждало и возбуждает насмешки среди неверующих. Но наука своими открытиями побуждает глумящихся быть осторожными. Наука открыла в материи такие свойства, которые не грезились мудрецам прежнего времени – наука открыла междупланетную среду, материальную и однако не оказывающую никакого сопротивления двигающимся в ней телам (эфир). Эта среда проникает сквозь тела точно так же, как прославленное тело Господа проходило сквозь затворенные двери. Наука открыла, что действие притяжения распространяется мгновенно. Притягивающая сила, так сказать, луч притяжения не проходит в секунду 280 тысяч верст как свет, нет, он сразу проявляет свое действие во всей вселенной. Должно полагать, что подобно тому, как притяжение владычествует над пространством, так будут владычествовать над пространством и прославленные тела праведников. Праведники будут наслаждаться созерцанием вселенной, но они не будут подчинены тем законам, которыми она управляется.

Неверие часто иронически предлагало вопрос, как будут восстановлены тела праведников? Они истлели, разрушились; как и из чего они могут быть образованы снова? Наука показывает, что в учении о воскресении тел нет ничего, чтобы могло дать материал для иронии. Частицы материи, входящие в организм, представляют собою по отношению к организму не что либо существенное, а нечто случайное, они входят в организм и выходят из него, а организм остается тем же самым. Наше настоящее тело есть в сущности то же, которое мы имели в детстве и которое мы будем иметь, когда станем умирать. Атомы углерода, кислорода, водорода, азота и других элементов могут замещаться одни другими, но наше тело остается тожественным самому себе. Существует некоторый принцип тождества. Какой этот принцип? Душа? Некоторые предполагают это, но с этим едва ли можно согласиться. Если бы свойства тела обусловливались воздействием души на материю, тогда в день последнего суда душа, значит, могла бы соединиться с каким угодно телом, чтобы получить то, что она имела в течение жизни. Это недопустимо. Не представляет ли собою этот принцип тождества некоторого организма тонкого и неразрушимого, отличного от видимого и осязаемого тела, организма, являющегося, может быть соединительным звеном между душою и телом, тою таинственною средою, посредством которой дух воздействует на тело? Может быть, этот принцип родственен тому эфирному веществу, посредством которого распространяются световые волны и происходят все доселе еще представляющиеся столь темными явления электричества, притяжения, магнетизма. Этот таинственный и тонкий организм обусловливает собою все свойства и индивидуальные особенности тела. После смерти, когда тело разрушается, он, без сомнения, остается неизменным и не сообщающимся ни с какою материею; Божественным Провидением он будет сохраняться до последнего дня, когда станет снова основанием для воскресшего тела.

Где эти воскресшие тела найдут свой новый Иерусалим? Когда совершится воскресение? Откровение ничего не говорит об этом, наука не имеет данных для решения этих вопросов. Всякие предположения о них будут произвольными и бесполезными.

На рубеже двух столетий – в 1900 году католический писатель Жуан издал книгу – La Qnestion de l’habitabilite des mondes etudiee au point de vue de l’Histoire, de la Science, de la Raison et de la Foi – Вопрос об обитаемости миров исследованный с точки зрения истории, науки, разума и веры. Автор выступает решительным защитником обитаемости миров. В своей книге он неоднократно и резко нападает на Ортолана. Жуан – преподаватель математических и естественных наук, Ортолан – доктор богословия и канонического права; Жуан постоянно иронизирует над канонистом, трактующим астрономические проблемы. Но из книги Жуана не видно, чтобы его астрономические познания значительно возвышались над знаниями канониста. Его книга интересна в других отношениях.

Первую часть книги Жуан посвящает историческому исследованию вопроса об обитаемости миров и начинает историю с допотопного периода.

Каким образом можно узнать воззрения и взгляды допотопных людей? Жуан говорит, что это также возможно, как возможно знание животных и растений существовавших до нас. Палеонтология изучает их по оставленным ими следам. Точно также и история изучает допотопных людей по оставленным ими следам. Если у послепотопных людей вы находите знания, которых они сами не могли приобрести, так как не располагали нужными средствами для-этого, то какое заключение нужно сделать? То, что эти знания приобретены ими по традиции. История астрономии представляет нам ряд фактов необъяснимых без этого предположения. У народов, происхождение которых восходит к самой отдаленной древности, находят следы астрономии не менее развитой по отношению к основным фактам, чем астрономия наших дней, и несомненно восходящей ко временам допотопным. Гелиоцентрическая система, помещающая солнце в центре мира, оказывается самою древнею. Система Птоломея, помещающая в центре нашего мира землю, явилась только в первые века нашей эры. Плутарх в своей „жизни Платона“ сообщает, что некоторые ученики Пифагора, между которыми был Филолай помещали солнце в центре мира и заставляли землю вращаться вокруг этого центра. Коперник в предисловии к своей книге De revolutionibus orbium coelestium. 1543, посвященной папе Павлу Ш, говорит, что одна страница из Цицерона Academica priora. С.ХХХІХ и другая аналогичная ей из Плутарха подсказали ему первую мысль о его системе и указали на ложность системы древних. „Inde igitur occasionem nactus, coepi et ego de terrae mobititate cogitare“ – так подтолкнутый случаем и я стал размышлять о движении земли.

Пифагор, посетивший древние народы Азии, принес гелиоцентрическую систему в Европу. По мнению некоторых авторов постоянная войны римлян и потом нашествие северных авторов повергли эту систему в забвение. Не отрицая этих влияний, можно однако показать, что римские ученые увлекались гелиоцентрическою системою и теориею обитаемости миров. Европейские астрономические воззрения изменились под влиянием Аристотеля, знание которого распространили арабы.

Геометрические познания эпохи Пифагора были слишком недостаточны, чтобы выяснить и обосновать гелиоцентрическую систему. Авторов ее нужно искать в допотопном мире, потому что до нового времени никто не владел нужными для ее создания познаниями. Ученики Пифагора говорили, что неподвижные звезды – такие же солнце, как и наше, и также, как и оно, имеют свои планеты. Но открытие спутников у звезд – дело можно сказать вчерашнего, дня, оно могло совершиться только благодаря громадным телескопам нашего времени.

Народы, существование которых восходит к началу времен, оказывается, имели еще и другие не менее необыкновенные познания. Таково учение о шестисотлетнем периоде или о великом годе, в конце которого новолуния возвращаются к тому же числу месяца и к тому же самому часу. Иосиф Флавий, рассказывая (Древности иудейские, кн. 1, гл. 3) о патриархах, говорит, что „Бог продолжил их жизнь как по причине их добродетели, так и для того, чтобы дать возможность усовершенствовать имевшиеся у них геометрические и астрономические познания. Они не могли бы этого сделать, если бы жили менее 600 лет, потому что только но истечении шести веков заканчивается великий год“.¹

У древних был еще период в 19 лет, потому что после 19 лет новолуния возвращаются к тем же числам месяца, к которым они приурочивались в начале периода. В конце 18 лет, если бы они имели на 11 дней меньше, соответствие имело бы место. Но точно 12 лун или 354–4–11-=365, что представляет собою продолжительность солнечного года.

У китайцев был период в 18 лет 11 дней, которым они пользовались для определения дней лунных затмений, и период в 19 лет для определения праздничных дней. Байи обращает внимание на предание сохраненное индейцами, по которому существуют две звезды, расположенные диаметрально противоположно и совёршающие свое обращение вокруг земли в 144 года. Байи отмечает, что год – родовое понятие у древних и мог заключать в себе цикл годов. С другой стороны не существует никаких планет отвечающих этому преданию. У татар существует период в 180 лет называемый „Ван“ 144х180=25920. Эта цифра обозначает собою совершенно точно период, в который равноденственные точки совершают свой полный оборот. Вследствие притяжения луны и солнца точка весеннего равноденствия (понятно, точка фиктивная) движется навстречу земле. От этого происходит предварение равноденствий и через 25910 лет равноденствия возвращаются к исходному моменту. У Байи получается, что одна часть предания сохранилась у индийцев, другая – у татар, но ни Байи, ни Жуап этим не смущаются.

Вычисление окружности земли, данное Аристотелем не могло быть сделано греками, очень мало сведущими в этой области и никаким другим народом древности. Между тем градус по этому вычислению отличается всего лишь на шесть туазов (туаз немного менее русской сажени) от того, который был измерен в Париже и который соответствует 49° широты. Определение окружности земли существовало у различных народов древности. Сами они не могли произвести его. Они должны были заимствовать его у народа более искусного, и мысль Жуана направляется ко временам допотопным. Знание зодиака восходит к ним же.

Но вопрос об обитаемости? Браманы допускали эту обитаемость. Бюрнэ, доказавши множеством цитат, что Орфей, Музей и Лин признавали множественность миров, добавляет: „это учение восходит не только к грекам, но ко временам потопа. И все, что таким образом предшествовало времени греков и их писаний и что находится у варварских народов, я называю догматом ноахидов. Таковым догматом называется принцип обитаемости миров. Для христианина нет ничего удивительного в том, что точные астрономические познания и вера в обитаемость миров восходят к таким отдаленным временам. Адам, нарекший имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым, мог обладать и астрономическими познаниями. Но для материалиста эти изумительные астрономические познания древних являются необъяснимыми.

Аммиан Марцеллин дает сообщения о потоп подобных темах, которые находятся у Иосифа и у египтян (?). Люди озабоченные сохранением священных обрядов и церемоний выгравировали на стенах скал с великим трудом различные иероглифы, в которых изложили свое знание. Они сделали это, когда потоп угрожал им гибелью. Кассиан, сообщивши, что Сиф получил естественнонаучные познания от Адама, обвиняет потомство Каина в том, что оно эти знания извратило. Софроним и Моисей газский также говорят о преданиях, которые Сиф получил от своего отца и передал детям. Св. Епифаний (Haereses, contra Setheanos, η°ό) также говорит нам о семи книгах которые еретики приписывали Сифу и из которых по-видимому заимствовали свои основные положения восточные писатели. Наконец, Иосиф Флавий (Antiqu. I, C. II) так резюмирует все эти предания в следующих словах. „Было бы слишком долго, если бы я стал говорить о всех сыновьях Адама, я ограничусь тем, что скажу кое-что об одном из них, именуемом Сифом. Он был воспитан своим отцом и был совершен в добродетели. Он оставил детей таких же, как и они. Они жили в своей стране очень счастливо и в совершенном единстве. Их разуму и труду мы обязаны существованием науки о небесах и их украшениях. И так как они узнали от Адама, что мир погибнет от воды и огня, опасение, чтобы не погибла наука раньше, чем люди будут ей научены, заставила их воздвигнуть две колонны – одну из кирпича другую из камня, на которых они выгравировали приобретенные ими знания так, что если бы во время потопа разрушилась кирпичная колонна, то каменная колонна сохранила бы для потомства память о том, что они написали. Их предвидение оправдалось. Уверяют, что каменную колонну можно видеть еще и теперь в земле сериадической.

После Сифа восточные авторы цитируют нам его сына Еноса, как продолжавшего дело отца. Библия говорит нам, что при Еносе начали призывать имя Господне. Жуан склоняется к воззрению Онкелоса, по которому при Еносе начали писать имя Господне (четырьмя буквами). Таблички с написанием имени Божия помещались в храмах, в семьях, а в Китае он употребляются с незапамятных времен. За Еносом внимание Жуана останавливается на Енохе. Книга Еноха существовала еще во времена Христа. Ап. Иуда в своем послании цитирует его. «О них (о нечестивцах), пишет он, пророчествовал и Енох, седьмой от Адама, говоря: се, идет Господь со тьмами святых ангелов Своих сотворить суд над всеми и обличить всех между ними нечестивых» (14–15). Тертуллиан говорил, что эта книга была сохранена в ковчеге Ноя. Августин, Аѳинагор, Климент Александрийский, Лактанций цитировали ее. Но по-видимому она рано была испорчена, ни синагога, ни церковь не приняла ее в свой канон. Арабы называют Еноха Едрис; они представляют, что он получил книжное и научное наследство после Сифа и первый после него сам писал книги. Кассиан объясняет, каким образом плоды культуры Каинова племени сохранились после потопа. Хам, зная, что не может сохранить Канновых писаний в ковчеге, выгравировал их преступные знания и изобретения на пластинках разных металлов и на крепких скалах. Климент римский говорит о книгах приписываемых патриархам. Климент Александрийский утверждал, что Ферекид заимствовал свое богословие у Хама (Строматы, 6). Августин говорит о колоннах, на которых писал Хам (Civit. Dei. Lib. XVIII). ІІетр Коместор говорит о четырнадцати колоннах воздвигнутых Хамом (7 – из бронзы, 7 – из кирпича) Синкелл утверждает относительно Манетона, что он писал свою историю, пользуясь надписями на колоннах, находящихся в земле сериадической, на которых писал иероглифами Тот, первый Меркурий. Кедрен сообщает, что ангел Уриил наставлял Еноха относительно того, что такое месяц, солнцестояние, год и что год состоит из 52 нёдель. Заключение Жуана то, что астрономические знания древних превосходили те средства, которыми они располагали для приобретения знаний. Отсюда – вывод, что эти знания получены ими из допотопной традиции.

В последующем изложении Жуан пытается показать, что в Индии, Китае, у персов, египтян, скандинавов, кельтов, греков, латинян и в школе александрийской вплоть до средних веков существовали предположения об обитаемости миров. Он находит веру в обитаемость миров и у отцов церкви – у Иоанна Златоуста в его толковании на послание к Ефесянам, где св. отец говорит, что ангелы, архангелы, престолы, начала, господства и силы не суть единственные обитатели небес, есть еще иные бесчисленные племена, самое имя которых нам неизвестно. Ту же мысль Жуан отмечает у Василия Великого (2-ая беседа на ІІІестодиев, гл. 5), у Фодорита в его толковании на послание к Ефесянам. Амвросий Медиоланский, оказывается, развивал теорию – Terra minima mundi portio est (In Psalm. 1. Enarratio, n9. – Ис. 40:15) и сообразно с этим предполагал бесчисленное количество созданий помимо земных. Августин много раз говорит о созданиях, населяющих высшие небеса. Нам трудящимся на земле, эти создания неизвестны. Все наши предположения о небесах и их обитателях гипотетичны (In Psalm. 32. v. 6; iri Psalm. 101, v. 13).

Важнейшие из арабских писателей, обсуждавших вопрос о мирах вселенной, все допускали обитаемость миров. Средневековые христианские писатели также склонялись к положительному решению этого вопроса. Так Исидор севильский ставил вопрос, какое место в божественном плане занимают существа, которые звезды могут носить на своей поверхности. Патер Виргилий, ставший впоследствии епископом, утверждал, что есть другой мир, другие люди, другие солнца, другие луны. Признание обитаемости миров Жуан находит и у мистиков.

Чем ближе мы подвигаемся к настоящему времени, тем более выступает сторонников обитаемости мира. Великие умы эпохи возрождения – Николай Кузанский, Рейхлшг, ІІик де Мирандол, Парацельс, Джиордано Бруно, Монтэн и другие верили в обитаемость миров. В новое время число таких сторонников умножается. В настоящее время их невозможно перечислить. Общие выводы автора из исторического обозрения вопроса об обитаемости миров таковы: 1) гипотеза обитаемости миров современна человечеству. 2) Эта гипотеза во все времена и во всех местах принималась лучшею частью человечества. 3) Единодушие в решении вопроса об обитаемости миров имеет такое же значение, какое имеет согласие всех народов по тому или иному вопросу. 4) Мнение об обитаемости нельзя представить ни для какой эпохи, как новое, и нельзя появление его рассматривать, как вывод из каких-либо ошибочных данных.

Вторую часть своей книги Жуан посвящает вопросу об обитаемости миров с точки зрения науки.

Жуан полагает, что существует какой-то мистический голос, который всегда говорил человечеству: есть иные миры. Человечество верило в это. Наука подтверждает эту истину. Наука выяснила единство вселенной, единство вещества образующего миры, единство законов управляющих вселенной. Для того, чтобы на планете могла существовать жизнь, нужна атмосфера (но понятно, не требуется, чтобы она была тождественна с земною), некоторое количество влажности, теплоты и света. Жизнь характеризуется пластичностью и приспособляемостью, она может возникать и существовать при самых различных условиях.

Жуан допускает, что есть миры, на которых жизнь еще не возникла. Таковы по его мнению кометы. Но жизнь, он верит, еще возникнет на них. Точно также Жуан допускает, что на многих мирах жизнь уже исчезла. В мировом пространстве как и на земле меньше колыбелей и брачных кроватей, чем гробниц, Жуан не присоединяется к тем, которые считают безусловно необитаемыми Луну и Солнце. Для него еще вопрос – обитаемы они или нет?

Много места отводит Жуан вопросу об обитаемости Марса. Марс владеет атмосферою и в последнее время на нем замечены движущиеся облака. Его полюсы покрыты снегом, количество которого изменяется сообразно с временами года. У него есть ручьи, реки, моря, кажущиеся канализированными. Географическая (?) поверхность Марса распределена более равномерно, чем наша: на нем немного более земель, чем морей. Метеорология Марса почти та же что и земная. Вода имеется на нем в том же физическом и химическом состоянии как и на земле. Все показывает на этой планете более, чем на всякой другой, органические условия мало отличные от тех, которые управляют жизненными явлениями на земле. Правда, Марс получает только 4/о или 0,444 того количества света и теплоты, которое получает земля от солнца. Но этого количества совершенно достаточно для существования жизни. Затем, весна и лето имеют на Марсе 380 дней, а осень и зима – 307, следовательно имеется 73 более теплых и светлых дней. Наклонение оси также благоприятно. В известные периоды у полюсов замечается таяние снегов. Жуан чрезвычайно презрительно относится к соображению Ортолана о том, что красная окраска Марса, свидетельствующая о присутствии одноокиси железа на Марсе, говорит об абсолютном отсутствии на нем жизни. Это соображение, правда не имеет значения, но совершенно непонятным является злобно иронический тон, с которым Жуан трактует суждения Ортолана. Далее Жуан готов признать, что морей на Марсе собственно нет. Если бы были моря, они отражали бы солнце. Этого нет, И каналы Марса не суть действительно каналы. Это – линии указывающие места культивируемые жителями Марса. Это, так сказать, оазисы жизни на Марсе. Но оказывается, что некоторые каналы иногда являются удвоенными. Жуан говорит, что это – явление субъективное. Скиапарелли видел удвоенные каналы. Это диплопия глаз. Конечно, каждый знаком с этим явлением, когда предмет представляется вдвойне.

Кроме Ортолана Жуан обрушивается еще на другого своего единоверца – Лигондэ. По Лигондэ Марс теперь находится в состоянии подобном тому, в котором была земля в первичную геологическую эру. Для земли эта эра явилась зарею долгого дня, в полдень явился человек. Но на Марсе дело обстоит иначе. Его теперешнее состояние является бледною вечернею зарею короткого зимнего дня. Лигондэ делает вывод, что на Марсе не может быть существ по своему развитию подобных человеку. Жуан отказывается присоединиться к этому выводу. В заключение своей статьи он приводит ряд противоречивых предположений о Марсе, сделанных разными учеными и говорит: в виду этих противоречий остается лишь одно разумное заключение, что Марс действительно обитаем.

Жуан даже касается вопроса об обитаемости Вулкана – планеты, существование которой предположил Леверье и даже вычислил ее орбиту. Но Леверье давно умер, а Вулкана никто не видал.

Как должен смотреть разум на проблему обитаемости миров? Жуан дает ответ на этот вопрос в третьей части своей книги. Но напрасно Жуан создал эту часть. Что такое разум сам по себе? Разум судит о вещах, исходя из знания или из веры, и Жуан, говоря о разуме, привлекает на самом деле данные знания и положения веры.

Библия и наука, по Жуану, находятся в полном согласии по вопросу об образовании мира. Библия говорит, что Бог сотворил небо и землю, и земля была безводна и пуста, и наука говорит, что земля в начале была неизмеримою туманностью. Единство начала, вещества и законов предполагает единство свойств. Земля рождает, и другие миры должны рождать. Неизмеримость вселенной, бесчисленное количество звезд и их спутников заставляют предполагать жизнь. Здравый смысл говорит нам, что другие миры обитаемы. Странно представить, что вселенная характеризуется абсолютным бесплодием, когда достаточно одного слова, чтобы распространить в ней красоту и плодородие. Человечеству было бы тяжело и ужасно жить при представлении, что оно живет в абсолютной пустыне. В сущности не на сторонниках обитаемости миров лежит обязанность доказывать их тезис, а на их противниках. Все божественные свойства – всемогущество, премудрость, любовь, особенно любовь заставляют предполагать, что миры обитаемы. Жизнь трепещет повсюду. Если миры не обитаемы, то творение представляет собою как бы противоречие. Идея творения предполагает собою: цель, средства для достижения этой цели и соответствие между целью и средствами. Бог сотворил все „Себе ради“, т. е. ради Своей славы, цель творения в том, чтобы Бога познали и открыли в мире. Но кто же будет познавать и прославлять Бога, если мир пустынен? Великие авторитеты мысли и науки сходились в том, что миры обитаемы. Но в конце концов Жуан все-таки заключает свою третью часть положением, что обитаемость миров не есть необходимое требование ни разума, ни науки.

Четвертую часть своей книги, являющуюся последней, Жуан посвящает вопросу о взаимоотношении христианских догматов и гипотезы об обитаемости миров. Как католик, Жуан готов поднять вопрос об отношении папы к обитателям других миров. Общие положения его таковы, что догматы воплощения и искупления вполне согласимы с обитаемостью других миров. Значительное место отводит Жуан вопросу об отношении Священного Писания к учению о многочисленных мирах населенных живыми существами, Лица, пытающиеся на основании Священного Писания отрицать обитаемость миров, по его мнению допускают тройную ошибку. Во 1) они не читают в тексте того, что в нем написано; во 2) они читают в тексте то, что в нем не написано и в 3) они читают в тексте совершенно противоположное тому, что он утверждает. Иллюстрацией такого отношения к Библии Жуан представляет попытку слова Вилдада Савхеяинина из книги Иова (XXV, 5): „и звезды нечисты пред очами Его“ (Бога) представить, как доказательство необитаемости миров. Разумеется, из этого текста гораздо легче вывести обратное заключение: или что сами звезды одушевлены или что на них живутъ одушевленные существа, и хотя эти существа являются небесными обитателями, они нечисты в очах Божиих.

Жуан обращает внимание на то, что нигде в Священном Писанин не сказано, что звезды сотворены для земли. Могут писать и утверждать, что папа есть верховный первосвященник всей вселенной, в частности и обитателей Луны, если у нашего спутника есть обитатели. Но земная церковь рассуждает, Жуан, есть только часть церкви, есть еще церковь небесная, церковь ангельская, ни в каком подчинении папе эта церковь не находится. Папа есть глава только земной церкви. Но здесь именно для католика возникают затруднения. Папа считается наместником Христа, наместником воплотившегося Сына Божия. Как же можно говорить, что наместник Сына Божия может не иметь отношения к созданиям вызванным к бытию Сыном Божиим? Жуан говорит что в Священном Писании нет учения о великом единстве мира. Жуан допускает, что догмат о Богочеловеке может быть неизвестен другим мирам. Он идет далее и по-видимому готов допустить возможность Боговоплощений и на других мирах.

Священное Писание, по Жуану, правильно понятое благоприятствует учению об обитаемости миров. В защите своего взгляда он руководствуется соображениями Бревстера. Священное Писание, рассуждает Бревстер, обозначает словом „небеса“ нечто независимое от Луны и звезд, какое-то материальное создание, дело рук Божиих и вовсе не пустое пространство, относительно которого можно предполагать, что оно населено существами чисто духовными. Писатели Завета обозначают словом „небо“ материальное творение, отделенное от земли, и у них можно найти строки, которые, кажется, ясно указывают, что это творение есть жилище жизни. Когда Исаия говорит нам о Боге: „Он распростер небеса, как тонкую ткань, и раскинул их как шатер для житья“ (XL, 22), когда Иов говорит, что Бог распростерший небеса, сотворил Ас, Кесиль и Хима (Медведицу, Ориона и Плеяды) и тайники неба (IX, 9)², когда Амос говорит: „Он (Бог) устроил/горние чертоги Свои на небесах (IX, 6; Жуан: дома со многими жилищами), выражения, которыми пользуются эти писатели, ясно указывают, что небесные тела служат обиталищами жизни. Даже в книге Бытия сказано: „так совершены (сотворены Богом) небо и земля и все воинство их (II, 1). В книге Неемии читаем: „Ты, Господи, един, Ты создал небо, небеса небес и все воинство их, землю и все, что в ней, моря и все, что в них, и Ты живишь все сие, и небесные воинства Тебе поклоняются“ (IX, 6). ІІсалмопевец говорит: „Словом Господа сотворены небеса, и духом уст его – все воинство их (XXXII, 6). Это тоже самое выражение, которое употреблено в повествовании о творении Адама (вдунул в лице его дыхание жизни. Быт. 2:7). Исаия представляет замечательное место, в котором обитатели неба и земли описываются раздельно. „Я создал землю и сотворил на ней человека; Я – мои руки распростерли небеса, и всему воинству их дал закон Я“ (XLV, 12). К этим словам нужно присоединить следующие также находящиеся у Исайи. „Так говорит Господь, сотворивший небеса, Он, Бог, образовавший землю и создавший ее; Он утвердил ее; не напрасно сотворил ее, Он образовал ее для жительства (XLV, 18). В этом заявлении вдохновенного пророка не заключается ли та мысль, что земля была бы создана напрасно, если бы она не была способна к обитанию и не была бы обитаема? Не должно ли заключать отсюда, что если Создатель не мог создать напрасно миры нашей системы, то Он также не мог создать напрасно и миры системы звездной, и что следовательно нужно признать, что эти миры созданы для обитания?

Тот же дух истолкования находит в Новом Завете места которые оказываются не только в полной гармонии с учением об обитаемости миров, но которых и нельзя объяснить без него. Когда апостол св. Иоанн говорит, что миры были созданы Словом Божиим, когда св. Павел учит, что миры суть создание Божие, нельзя предполагать, что здесь речь идет о шарах инертной материи, на которых нет и не будет населения.

Мы можем сказать, что священные книги далекие от того, чтобы осуждать мнение об обитаемости миров по-видимому подтверждают это мнение.

Постараемся получше понять вдохновенные обращения псалмопевца. „Благо есть славить Господа!.. Ибо Ты возвеселил меня, Господи, творением Твоим: я восхищаюсь делам рук Твоих. Как велики дела Твои, Господи! дивно глубоки помышления Твои! человек несмышленый не знает, и невежда не разумеет того» (ХСІ, 1, 5 – 7).

Под человеком несмышленым и невеждою Жуан довольно прозрачно разумеет всякого, кто не разделяет его веры в обитаемость миров. Оценка этой веры будет произведена автором настоящего трактата после обзора всех важнейших мнений об обитаемости миров вообще и Марса в особенности, но теперь позволительно и, думаю, полезно указать несколько черт в рассуждениях Жуана, которые делают очень рискованным в его устах употребление слова „невежда“. Об одном его арифметическом расчете я уже говорил в примечании. Должно еще отметить следующее. Жуан предполагает, что на кометах когда-либо возникнет жизнь, что это – будущие обитаемые миры. Но как же ни на чем может возникнуть жизнь? Массы комет чрезвычайно малы, астрономы называют кометы видимым „ничто“. Материя комет может быть притянута Солнцем, Юпитером, Землею и на Земле может дать материал для органической жизни, но никто из действительно знающих астрономию не скажет, что комета Энке или Галлея может стать обитаемым миром. Далее Жуан сообщает, что на Марсе в году на 73 дня более теплых, чем холодных (весна и лето имеют на 73 дня более, чем осень и зима). Совершенно верно, что на земле в северном полушарии на несколько дней весна и лето длиннее, чем осень и зима. Но это – не на земле, а на северном полушарии земли. На южном полушарии дело обстоит наоборот. И следовательно, на земле в общем теплые и холодные времена года по количеству дней равны. И на Марсе в том полушарии, которое отстоит дальше от Солнца, когда у него весна и лето, эти времена длиннее, а в противоположном полушарии наоборот. Наконец, Жуан зачем-то толкует о Вулкане. Занимающемуся астрономией должно быть известно, что более, чем полувековые наблюдения полных солнечных затмений при самых благоприятных условиях дают основание отнестись отрицательно к гипотезе Леверье. Теперь охотнее склоняются к предположению, что имеются планеты за Нептуном, которые вращаются около Солнца.

Странным представляется тезис Жуана, что Св. Писание не учит о великом единстве миров. Как же не учит, когда оно говорить, что все эти миры суть создание одного Создателя? Да, и зачем Жуану обращаться в данном случае к Священному Писанию? он сам знает и при· знает единство вселенной, единство материи, сил и законов. А если так, то Боговоплощение есть соединение Божества не только с земною, но и со всею вещественною природою. Боговоплощение, это – новый момент в мировой, а не только в земной истории.

Согласно воззрениям Жуана Библия, а затем, следовательно, и христианская религия учит нас, что миры обитаемы. Мы должны держаться учения о многочисленности обитаемых миров. Жуан не говорит, что это для нас обязательно, но требование обязательности веры в обитаемости миров на самом деле у него необходимо предполагается. ІІоучительно противопоставить Жуану Альфреда Росселя Уоллэса, который во имя науки отрицает обитаемость миров. Прежде во имя религии отрицали обитаемость миров и во имя науки ее утверждали. В данном случае мы видим обратное отношение. Этот факт естественно подсказывает два вывода: 1) что наука не располагает достаточными данными для доказательства обитаемости миров; 2) что связь вопроса об обитаемости или необитаемости миров с христианскими религиозными воззрениями не выяснена с несомненностью. Верны ли эти выводы? Мы будем обсуждать их впоследствии. Теперь обратимся к воззрениям Уоллэса.

A. Р. Уоллэса, которому теперь идет уже десятый десяток лет (он родился в 1822 г. 8 января, а по нашему стилю 27-го декабря 1821 г.) нельзя заподозрить в подчинении авторитету Библии. Вместе с Дарвином Уоллэс есть творец дарвинизма, да и в некоторых частностях своей астрономической теории он нисколько не смущается отступать от воззрений, установившихся на основании Библии. Но раз Уоллэс не боится не соглашаться с Библиею, то тем более ценю, что логика и сила вещей заставляют его идти ей навстречу. Нет нужды излагать всю книгу Уоллэса. Она имеется на русском языке. Поучительно рассмотреть выводы, к которым он приходит.

1) Современная астрономия установила факт единства вселенной, т. е. что между всеми мирами существует связь, в своей совокупности они – одно целое. Раньше предполагали, что различные системы миров совершенно независимы одни от других. Заметим об этом тезисе Уоллэса, что признание единства материальной вселенной есть признание того, что уже тысячелетия утверждает Библия.

2) Наука приходит к заключению, что вселенная не безконечна. Это доказывается слабостью света звезд. Свет от всех звезд равен лишь одной сороковой света луны³, а свет луны равен лишь одной полумиллионной света солнца. Но безконечное число звезд должно давать безконечный свет. Чем же может быть погашен этот свет? Расстоянием? Но насколько расстояние ослабляет свет, настолько должно возрастать число звезд с расстоянием. Нужно, ведь, предполагать, что звезды более или менее равномерно рассеяны в пространстве. Но в таком случае, если на расстоянии R от земли число звезд равно S, то на расстоянии двух R число звезд должно быть равно 4S (поверхности растут, как квадраты радиусов). В первом случае сила звездного света будет равна во втором т. е. тому же самому. Значит, расстояние не должно уменьшать количества света, посылаемого звездами. Точно также по вычислениям лорда Кельвшиа (Томсона), если бы число звезд было бесконечно, то у звезд должны бы были встречаться скорости несравненно больше наблюдаемых. Конечно, многими и философскими основаниями и соображениями естественно научного характера можно подкрепить этот довод о конечности материального мира, но в данном случае важны не его основании, а его значение. Если мир конечен, то понятно, что он не существует вечно, значит он сотворен⁴.

3) Вселенная имеет чечевицеобразную форму, на своей территории она ограничивается млечным путем. Все астрономы согласны в том, что солнечная система находится почти в центре вселенной. Далеко не все астрономы согласны, но Уоллзс считает и это имеющим за собой много оснований, что солнечная система окружена звездным роем (скоплением звезд), за которым количество звезд быстро и сильно уменьшается. (Между звездным роем и млечным путем пространство почти пусто). Это скопление, по его мысли, сообщает устойчивость положению солнечной системы, обусловливает собою отсутствие резких изменений ее температур. Если бы солнце вышло из-под защиты этого роя и пошло бы по безпредельным небесным пространствам, оно могло бы оказаться в самых различных термических условиях и подвергаться притяжениям встречающихся светил, каковые притяжения могли бы производить революцию в нашей системе. Мы знаем, что тезис о центральности нашего положения в мире еще более, чем за полтораста лет до Уоллэса, высказал его соотечественник Урайт. С тех пор его постоянно повторяли астрономы. Но замечательно, что во весь этот период очень многие на основании данных астрономии старались разъяснять, что древние притязания людей на центральное положение в мире наивны, нелепы, стоят в противоречии с здравым смыслом. Как же они нелепы, когда они находятся в согласии со всем тем, что доселе знает наука? Может быть впоследствии окажется, что они ложны, но, ведь, доселе никто не доказал этого. Некоторые даже пытались из уничиженного положения земли делать какие-то апологетические выводы о величии Божием. Но величие Божие так велико, что пред ним одинаково ничто – как маленький метеорит, сгорающий в земном воздухе, так и вся система млечного пути. Для величия Божия живые души могут иметь большую ценность, чем вся система млечного пути.

4) Физические и химические свойства вселенной однообразны.

5) Физиологические условия для возникновения (всякой возможной) жизни крайне сложны.

6) Для того, чтобы на планете возникла жизнь, нужны определенные свет, теплота, периодические изменения в их силе, нужно распространение воды по всей планете, достаточно плотная и сложная атмосфера и т. д.

7) Все эти условия необыкновенно благоприятным образом скомбинированы на земле.

8) Ни на какой другой планете, кроме земли, в солнечной системе жизнь невозможна.

9) Относительно звезд, которые уже изучены, выяснилось, что они не могут дать планетам, если таковые у них есть, нужных условий для возникновения и существования жизни. В высшей степени вероятным представляется, что то же самое должно будет утверждать о всех звездах, которые будут изучены.

10) Звездный мир может иметь важное влияние на растительную и животную земную жизнь. Выяснены уже химические, световые, тепловые и электрические влияния звезд. Если звезды сильно действуют на фотографическую пластинку, то, ведь, также и еще более сложным образом они должны действовать на поверхность листьев. Постоянно открываются новые и новые радиации (излучения) от предметов (например, рентгеновские). Такие радиации, имеющие важное значение, должны идти и от звезд. Но кроме того, что звездный мир воздействует своими силами на органическую жизнь земли, он своим устройством сообщает земле такое благоприятное положение в центре вселенной, при котором оказывается возможным то богатое разнообразие жизни, которое мы на ней наблюдаем.

Из своих тезисов Уоллэс подсказывает вывод, что вся вселенная явилась для того, чтобы явился человек.

Процесс развития вселенной имел своею единственною целью рождение человека. Какою страшною ересью должны показаться эти слова не только многим неверующим ученым, но даже и некоторым богословам, кажется, уже собирающимся вступить в церковное общение с жителями Марса. Не должно, конечно, преувеличивать силы доводов Уоллэса. Последнее свое положение, что вся вселенная существует лишь для человека, он не доказал с несомненностью, но он лишний раз показал, что мы не знаем и не можем представить никого другого, для кого бы существовала эта вселенная. При оценке соображений Уоллэса нужно иметь в виду, что у него идет речь лишь о материальной вселенной. Он не только допускает, но прямо признает, что кроме этой вселенной существуют еще иные невидимые миры, как признаем это и мы, говоря о мирах ангельских⁵. Книга Уоллэса есть итог астрономических познаний человечества. Его книгою утверждается, что душа человеческая имеет великую ценность, так как вся вселенная лишь человека имеет своею целью. Действительно, поскольку мы знаем вселенную, она служит лишь для человека. Правда, мы часто не умеем управлять ею, но мы часто не умеем управлять и собственным телом. Неужели отсюда должно делать вывод, что и оно – не наше и не для нас? Уоллэс авторитетно напомнил о факте, который не только хотели забыть, но упрямо отрицают вопреки очевидности. Последние страницы книги Уоллэса можно прямо назвать изложением библейского учения о человеке и его положении во вселенной. Правда, вместо восьмого псалма, говорящего о человеке немного умаленном пред ангелами, Уоллэс говорит словами поэта, что человек „по действиям подобен ангелу“. Вместо Библии он утверждается на астрономии. Но во всяком случае, в его лице астрономия к началу XX столетия подошла очень близко к пониманию истинности Библии.

Небесные миры должны иметь обитателей, и небесные миры не могут иметь обитателей, вот – два тезиса, с которыми мы встречаемся постоянно при вопросе об обитаемости миров. Но и слово „должны“ и слово „не могут“ указывают на дедуктивный характер утверждения. Каналы на Марсе своим видом и данным им Скиапарелли названием призывают проверить спорные решения вопроса путем наблюдения. Марс сделался предметом усиленных наблюдений и исследований. Нашелся богатый американец, который исследование Марса, можно сказать, сделал делом своей жизни. Это – Персивал Лоуэл. Среди пустыни в штате Аризана (к востоку от Калифорнии, приблизительно между 37 – 32 градусами широты) на высоком плато он построил великолепную обсерваторию, и этою обсерваторией уже около двадцати лет изучается Марс. Результат исследований Лоуэля тот, что обитаемость Марса не есть гипотеза, а есть неподлежащий сомнению факт. Hipotheses non i'ingo, говорит американец. В настоящее время книга Лоуэля „Марс и жизнь на нем“ (издание Mathesis) имеется на русском языке. Содержание книги шире ее заглавия. По поводу Марса автор обсуждает мировые проблемы и высказывает взгляды, обнимающие прошедшее и будущее миров. Вот – сущность его рассуждений.

Лоуэл верует (нельзя назвать это знанием), что солнечная система произошла вследствие катастрофы. Два больших тела приблизились одно к другому, и результатом их приближения и могучего взаимного притяжения явилось то, что тела раздробились на миллионы обломков – метеоритов, и из этих метеоритов потом постепенно стала образовываться наша система. Процесс этого образования он изображает так, как обыкновенно рисуют его авторы космогонических гипотез. При этом Лоуэл развивает теорию планетологических эр, стоящую у него в прямой связи с его теориею жизни на планетах.

„В последовательном развитии планеты от солнца до холодного тела, пишет он, удобно различить шесть стадий; планета проходит все эти стадии, если она достаточно велика. Если она имеет размеры астероида, то она может не знать ни одной из этих стадий, оставаясь метеоритом от начала до конца. Этим шести периодам мы можем дать следующие наименования. I. Стадия солнца. Тело накалено настолько, что испускает свет. II. Расплавленная стадия. Тело нагрето, но дает мало света. III. Стадия отвердевания. Образовалась твердая поверхность, и определились бассейны океана. Эра метаморфических пород. IV. Земноводная стадия. Эра осадочных пород. V. Безводная стадия. Океаны исчезли. VI. Безжизненная стадия. Воздух покинул тело. Хотя вследствие кратковременности нашей жизни мы не в состоянии увидеть, как планета проходит чрез эти различные стадии своей жизни, мы тем не менее можем познакомиться с этим процессом. изучая современное состояние различных планет и соединяя полученные данные в одно целое. Конечные результаты будут столь же убедительны, как если бы ботаник для изучения леса тщательно наблюдали состояние отдельных деревьев в их различных возрастах, начиная побегом и кончая патриархом леса. Так в настоящее время Нептун, Уран, Сатурн и Юпитер находятся в стадии II; земля в состоянии IV, Марс в состоянии V, луна же и большие спутники других планет находятся в стадии VI“ (стр. 12 – 13).

По Лоуэлю на планетах должна являться жизнь, как только явится место жизни. Он, очевидно, думает что, раз существует квартира, должен существовать и жилец. Для жизни необходима вода, и когда она явилась, возникла жизнь. Явилась молекула живого существа, из которой путем эволюции произошли все растения и животные. Сначала жизнь существовала лишь в воде, потом, когда суша стала годною для обитания, жизнь распространилась и по суше. Лоуэль является как бы защитником телеологии и апеллирует к „великому французскому геологу Лаппарану“ указавшему, что растения годные для пищи и травоядные животные явились одновременно на земле в миоценовую эпоху. Земная жизнь источник теплоты для себя находила сначала главным образом в теплоте самой земли, но потом главным источником теплоты для земли стало солнце.

Существование жизни неразрывно связано с существованием воды. Именно с нею Лоуэл связывает органическую историю. Изучение Марса с его точки зрения дает основания для того, чтобы судить о будущем земли. Маленький Марс проходит свой жизненный путь быстрее земли, он опередил землю на целую эпоху. Вода постепенно должна исчезать с планеты. Частью она просачивается в ее внутренность, частью испаряется в пространство. Марс потерял свои океаны. Углубления, имеющиеся на его поверхности, это – дно бывших морей. Телескоп учит нас, что красноватые пятна Марса представляют собою пустыни и что этих пустынь на Марсе гораздо больше, чем на земле. Но вода на Марсе еще есть. Спектральный анализ (138 – 139 стр) показывает, что в атмосфере Марса имеются водяные пары. Непосредственное изучение планеты в телескопе открывает существование у ней снежных шапок на полюсах, варьирующих по размерам своего протяжения сообразно с временами года. И на земле количество воды идет убыль. В северном полушарии суша захватывает все большее и большее пространство. На земле исчезнут океаны, на Марсе они уже исчезли.

Скиапарелли открыл на Марсе каналы – линии представляющиеся земному наблюдателю прямыми. Лоуэл находит несомненным, что это – геодезические линии, в данном случае дуги больших кругом – кратчайшие линии соединяющие между собою точки на сферической поверхности. Ширина каналов различна, самые узкие из них имеют не более 2 километров ширины, средний канал имеет в ширину около 15 километров. Длина каналов в общем колеблется между 400 и 4000 километров, но и последняя величина не является предельной. Канал Eumeni-des Orcus имеет протяжение в 5500 километров. В настоящее время на Марсе насчитывают 437 каналов. Они покрывают собою всю поверхность планеты, доходя до границ полярных шапок. Лоуэл настаивает на том, что странная геометричность марсовых линий теперь запечатлена на фотографической пластинке (Лампландом). Каналы, по Лоуэлю, соединяют все выдающиеся пункты поверхности так, что если такие пункты на карте соединить прямыми, то и получится система каналов. Отсюда Лоуэль делает вывод, что каналы явились на Чарсе после образования главных особенностей его поверхности. Каналы проходят и по бывшим морям.

После каналов на Марсе обращают на себя внимание оазисы. Впервые они были замечены ІІикерингом в 1892 году. ІІикеринг назвал их озерами. Это обыкновенно круглые темные пятна, к которым подходит система каналов. Они представляют собою как бы узлы в сети каналов. Где увидели озеро, там нужно искать соединение каналов. Где имеется на лицо соединение каналов, там нужно искать озера.

В каналах исследование открыло еще одну подробность. Некоторые каналы оказались двойными. Из 437 каналов открытых доныне 51 обнаружили удвоение. Нельзя думать, что мы здесь имеем дело с оптической иллюзией. Тогда все каналы казались бы двойными, или по крайней мере признак двойственности переходил бы от одних каналов к другим. Затем ширина раздвоения, т. е. расстояние между составными частями пары каналов, оказывается очень разнообразной. Это также устраняет мысль об иллюзии. Двойные каналы главным образом находятся в тропических областях планеты.

Каналы, как одиночные, так и двойные, постоянны по своему положению и непостоянны по своему характеру. Каналы изменяются, многие из них порою оказываются невидимыми, степень видимости их также варьирует.

Что все это значит? Что на самом деле представляют собою эти каналы и озера? Лоуэль полагает, что ответ на это подсказывается сам собою. Ответ представляет не догадку, а простое констатирование факта. Каналы выходят из снеговых полярных шапок, они становятся видимыми особенно через некоторое время после таяния снегов. Их видимость распространяется от полюсов к экваторам. Каналы, говорит Лоуэль, это – области растительности, питаемые руслами, к которым они прилегают и вода в которых образуется от таяния полярных снегов. Приняв это, получим ключ к объяснению всего. Распространение растительности от полюсов к экватору (обратное, чем на земле), периодичное появление и исчезновение каналов. Каналы и озера на самом деле – не водные каналы и не водные озера, а области растительности примыкающие к водным бассейнам, которые по своей незначительности неуловимы для телескопа. Это настоящее положение Марса говорит о будущем состоянии земли. Придет время, и на ней не будет морей и океанов и для того, чтобы поддерживать растительность, придется обратиться к эксплуатации полярных снегов.

Поверхность Марса, как это следует из генезиса миров и как это открывается наблюдению, оказывается более ровною, чем земная. Океанов на нем нет. Атмосфера разреженнее земной. Марс имеет воду и получает тепло от солнца. В отношении температуры Марс – планета резких крайностей, жаркого лета и суровой зимы. Но холод имеет решающее значение лишь для жизни растений, животные могут укрываться от холода. Им грозит опасность от высоких температур. Непосредственное наблюдение открывает существование растительности на Марсе. Жизнь животная не может открыться непосредственному наблюдению, но она может проявить себя в действиях и творчестве разума, если они наложат свой отпечаток на лицо планеты.

Каналы Марса поражают своею неестественною правильностью. Реки не могут быть прямолинейными, не могут быть прямолинейными и трещины. Высказывалось предположение, что метеориты своим мгновенным притяжением произвели поднятие линий, но это не сходится с изменчивостью каналов в различные времена года. Невозможно естественное объяснение происхождения каналов. Невозможно естественное объяснение и происхождения кругообразных оазисов.

Только разумные существа могли создать эти каналы и оазисы, и эти разумные существа, оказывается, стоят на высокой ступени развития. Каналы проведены по кратчайшим линиям, и на земле теперь постепенно спрямляют пути (припомним нашу Николаевскую дорогу), но на Марсе дело спрямления, видно, доведено до идеального совершенства. Точно также оазисы являются имеющими кругообразную фигуру. Круг из всех фигур с равными поверхностями имеет наименьший периметр, и из всех фигур его крайние точки наименее удалены от центра. Отсюда обработка круговой поверхности дает возможность достигать наибольших результатов с наименьшей затратой силы. Как в проведении каналов, так и в устроении оазисов сказывается этот принцип сохранения силы. Затем на Марсе видно господство единой координированной силы. Сеть каналов охватывает собою всю планету и представляет собою единую целостную систему. Это показывает, что один род разумных существ владеет Марсом, и что члены всего этого рода находятся между собою в согласии и единстве.

Но как ни высоко разумны жители Марса, им не удастся при помощи своего разума обеспечить благополучие и счастье своих потомков. Жизнь планеты идет к концу. Запасы воды будут постепенно исчезать. Ничто не может предотвратить гибели марсиан, и для позднейших обитателей земли Марс явится мертвой планетой, эволюция которой навсегда закончена.

В Брюсселе издается небольшой астрономический журнал Bulletin de la Societe Beige d’ Astronomie (Ciel et Terrej. От времени до времени этот журнал посвящает статьи Марсу. Смерть Скиапарелли (4 июля – нов. ст, – 1910 г.) естественно вызвала статьи посвященные памяти этого замечательного астронома и связанным с его именем каналам Марса (Novembre et Decembre, 1910). Но еще раньше этого (Janvier, 1910) Жан Макарт дал статью Les РгоЫё-mes de Mars, в которой предостерегает читателей, чтобы они не спешили с решением вопроса о каналах Марса. Его статья снабжена изображениями Марса, на которых совершенно отсутствует как бы то ни было намек на каналы. На рисунках, которыми снабжена книга Лоуэля, каналы поражают своей изумительной прямолинейностью. После Макарта Гастонъ Фреръ дал статью „о наблюдениях над Марсом во время противостояния в 1909 году“ (Novembre, 1910) и наконецъ Киньонъ – „о некоторых наблюдениях над Марсом в 1911 году (Septembre, 1912). Bet) эти наблюдения неблагоприятны для теории каналов. Но решительным противником взглядов Лоуэля выступает в журнале Антопиади – астроном астрофизической обсерватории в Медоне близь Парижа. В статье L’ Aspect physique ile la plane te Mars – физические виды планет Марс – он развил свои воззрения.

Антониади в некоторой мере отнимает у Скиапарелли приматство в деле употребления термина „канал“ и в открытии каналов на Марсе. Термин „канал“ был употреблен Секки еще в 1859 году, и на изображениях планеты Марс (у Терби, у Фламарриона) до 1877 года отмечались черточки, которые теперь носят имя каналов открытых Скиапарелли.

Скиапарелли начал свой труд о Марсе в 1877 году и окончил в 1890. Каналы, по Скиапарелли, представлял» собою сеть, покрывающую всю планету. Своими концами они входят или в озеро или в другой канал или в пункт пересечения каналов. Перротен и Лоуэл подтвердили эти наблюдения. Но Греен, Нобль, Трувело и многие другие видят здесь лишь широкие рассеянные тени. «Деннинг, Бюртон, Терби, Сганлей, Вильямс, Лоз, Нистен, Кеелер и я – сам (Антониади) констатировали громадное различие в виде каналов... Что касается до меня, то ощущения тонких лиш всегда были мимолетными».

В 1886 году один из величайших наблюдателей всех времен, Деинииг из Бристоля основательно заметил, что рисунки Скиапарелли сообщали копалам характер слишком определенный, слишком большую правильность и однообразие тонов, которые не подтверждаются наблюдениями. Сам Деннинг описывал тогда каналы, как линейные тени очень слабые, с явными градациями тона я с неправильностями, производящими в разных местах разрывы и сгущения. И теперь ничего нельзя сказать лучше,. потому что самые сильные инструменты нашего времени буквально подтвердили заключения английского астронома.

В 1892 году Юнг заявил, что он не нашел на Марсе каналов, так ясно начерченных на картах Скиапарелли. В 1895 г. Барнар писал, что он не видел на континентах Марса прямых, устойчивых и чистых линий, которые обыкновенно изображаются на рисунках Марса последних годов. В 1897 году Церулли высказал гипотезу, что каналы на самом деле представляют собой группы маленьких темных областей. Во время противостояния 1898–1899, 1900–1901 и 1908 Молесворт, с Цейлона признал многих каналов узловатую структуру. Наконец в 1903 г. Кальвер разложил два канала на составные части. Таковы главные результаты наблюдений до 1909 года.

Греек еще в 1879 году высказал гипотезу, что может быть многие из каналов являются границами очень слабых и, так сказать, невидимых пятен. Пятнадцатью годами позднее в 1894–1895 годах, Мондер, астроном гринвичской обсерватории, формулировал следующие возражения против каналов Скиапарелли 1) их узость, приближающаяся к теоретическому пределу видимости; 2) факт, что увеличение расстояния не влияет на их восприятие; 3) громадное разногласие, существующее в опасениях разных наблюдателей; 4) протяжение каналов и замечаемая в них быстрота перемен; 5) то обстоятельство, что они являются прямыми около краев Марса. Потом пораженный тем обстоятельством, что продолговатые солнечные пятна имеют вид каналов, он высказал предположение, что каналы на самом деле представляют собою просто сумму комплекса деталей. Церулли в 1898 году развил теорию подобную монденовской. Каналы, по его взгляду, суть линии, образуемые глазом утилизирующим темные элементы, встречаемые им в некоторых направлениях; каналы, это – конгломераты естественных пятен, которые не в силах разделить телескоп. Церулли потом открыл, что в бинокле можно видеть каналы на Луне. Так каналы по-видимому сводятся к оптической иллюзии, и Дугласс, помощник Лоуэля на флагстафской обсерватории, писал в 1907 году, что „каналы, это – иллюзии, серьезно препятствовавшие нашим наблюдениям“. Директор лионской обсерватории Андрэ писал в 1909 году, что каналы представляют собою синтез последовательных видов, они являются продуктом операций духа, комбинирующего различные явления, в этом синтезе решение определяется не глазом, а воображением и часто сильным желанием видеть то, относительно чего люди с известным именем заявили, что они это видели.

Деландр, директор медонской обсерватории, представил Антониади возможность изучать Марс во время перигелического противостояния в 1909 году. Антониади пользовался телескопом, имеющим объектив в 83 сантиметра (объектив телескопа у Лоуэля имеет 60 сантиметров). Медонский инструмент – самый могущественный в Европе. Результат своих наблюдений Антониади резюмировал таким образом. Термин «канал» вовсе не обнимает собою аспекты одного только вида, им называются самые разнообразные пятна: 1) узкие, черные, излучистые и короткие полосы; 2) неправильные, широкие, более пли менее короткие и рассеянные полосы; 3) сложные и узловатые полосы;

4) группы пятен, неправильных по форме, величине и тону, расположенных волнистыми путями; 5) группы извилин и разных пятен; 6) группы рассеянных, очень бледных сгущений; 6) узкие тени около „морских бухт“, дальше расширяющиеся в обширные области; 7) широкие области без определенной формы; 9) края более или менее изрезанные слабыми полутонами; 10) простые, изолированные „озера“.

Антониади снабдил свою статью о Марсе прекрасным цветным рисунком Марса, на котором нет следов никаких каналов и дал два рисунка, изображающих один и тот же пункт на Марсе: первый рисунок сделал Скиапарелли в 1883 – 1884 годах, второй – в Медоне в 1909. На первом рисунке – великолепнейшие прямолинейные каналы, на втором рисунке – ни малейшего намека на каналы, и только внимательное и продолжительное рассмотрение открывает сходство очертаний на обоих рисунках; нужно иметь в виду, что объектив Скиапарелли имел менее 22 сантиметров. В медонском телескопе Марс был виден так, как виден он был бы и в. Милане Скиапарелли, если бы расстояние его от земли уменьшилось вчетверо.

Упуская из виду явления дифракции, некоторые авторы предполагали, что в слабые инструменты Марс можно видеть также хорошо или даже лучше, чем в сильные. Но рисунки, получавшиеся при помощи слабых инструментов, не выдерживают испытания при сравнении с фотографиями, попросту, они не похожи на фотографии, и такое представление о значении слабых инструментов стоит ниже всякой критики и его нужно отвергнуть раз и навсегда. Двойные звезды в инструментах средней величины вследствие дифракции, которую не может преодолеть телескоп, кажутся одною. Их различают сильные телескопы. Тоже самое явление имеет место и в планетных деталях. Два маленькие неправильные пятна на Марсе, лежащие по соседству, хорошо наблюдаемые в телескопе S3 сантиметров, представятся как одно пятно в объективе 37 сантиметров. Тонкие детали, хорошо видимые в сильном инструменте, не могут быть определены при пользовании телескопом средней величины.

Антониади замечает, что многие придают при наблюдении Марса преувеличенное значение атмосферным условиям местности, но на самом деле на всех астрономических станциях бывают моменты благоприятные для наблюдений.

Предполагаемое существование геометрической сети каналов получило возражение, которое никто не опроверг, в благоприятных наблюдениях 1909 года. Самые могущественные инструменты нашего времени не открыли никакого следа этой сети тогда, когда детали гораздо более тонкие, чем прямолинейные каналы, были хорошо видны. Это, Антониади, было установлено почти одновременно и независимо друг от друга Галем и мною“. Галь писал: „я равным образом (т. е. как и Вы) убежден в том факте, что с точки зрения оптической шестидесятидюймовой рефлектор есть инструмент существенно совершенный и для наблюдения зрением и для фотографических изысканий. Сложность деталей, открываемая этим инструментом на Марсе, так велика, что нельзя доверять никакой попытке их нарисовать. При таких обстоятельствах совершенно естественный вид планеты и полное отсутствие прямых линий и таких конфигураций, какие рисует Лоуэл, представляются мне имеющими важное значение“.

Антониади отмечает, что в сильных телескопах аналои и их геометрическая сеть должны бы были не исчезать, а наоборот становиться яснее и отчетливее. Кассиневское деление в кольце Сатурна только заставляет себя подозревать при пользовании телескопом 0ιη075, оно является тонким и сероватым в зеркале 0,п22, но его вид преобразуется в Медон, где оно представляется черною, широкою полосою. С каналами дело обстоит наоборот: они исчезают в сильных телескопах

„Основываясь на моих собственных наблюдениях, обнимающих одиннадцать противостоящих с 1888 года и производившихся различными инструментами, я, говорит Антониади, нахожу возможным отдать себе отчет в явлениях открытых Скиапарелли и сделать это, так сказать, не составляя теорий. В невидимых рытвинах бледных полутонов, в сложных пятнах и в узловатых, неправильных следах, показывающих континентальные области Марса, усталый глаз, пользующийся инструментом средней силы, увидит беглым способом геометрическое строение: впечатление простых линий будут от времени до времени являться у него на протяжении какого-нибудь сложного и неправильного пути (подтверждение теорий Мондера и Церулли) или на выемчатом краю какого-нибудь полутона (подтверждение теории Греена), между тем как параллельные двойные линии явятся на месте какого-нибудь более широкого пути. В тоже время серые неправильные пятна будут представляться черными кругами, ускользающими от перспективы. И так зрелище прямых тонких линий, что можно рассматривать, как идеал определения, есть только опасная иллюзия, которая ввела в заблуждение уже не одного выдающегося астронома“.

Итоги своих наблюдений над Марсом Антониади формулирует так:

I. „Истинный вид планеты Марс есть естественный (без искусственных прямых линий), подобный виду земли или луны. II. При хороших условиях наблюдения на Марсе не обнаруживается никакого следа геометрической сети. III. Континентальные области планеты покрыты бесчисленным количеством темных пятен с очень различными контурами и интенсивностью. Спорадические группировки этих пятен имеющих тенденцию к агломерации, в малых инструментах дают вид системы каналов Скиапарелли“.

Если под каналами Марса разуметь прямые линии, каналы не существуют. Если каналами обозначают неправильные, естественные, сложные пути, каналы существуют. Несомненно, что мы не видали ни одного действительного, искусственного канала на Марсе, как мы не видали такового на Фобосе, его первом спутнике.

Установив такие положения, Антониади считает нужным закончить свой трактат, воздав должное исследованиям Скиапарелли. „Знаменитый миланский астроном, заканчивает он свою статью, превзошел всех планетных наблюдателей своими удивительными марсовскими открытиями, и он сумел реализировать все, что только было возможно для человека с теми скромными инструментами которые были в его распоряжении. Для нас является честью смотреть на него, как на нашего учителя. Удивительные результаты его трудолюбивых бодрствований были вполне подтверждены, потому что большинство астрономов. Проводивших ночи в изучении Марса с обыкновенными средствами, получали самые ощущения простых или двойных линий, бороздивших марсовскую поверхность, но Скиапарелли может быть слишком доверился свидетельству чувств. Он по-видимому думал, что всякая видимая им линия действительно соответствовала на планете темной полосе с параллельным краями. Между тем данные наблюдения могут отвечать объективной реальности, только будучи освобождены от иллюзий, которые подстерегают непредусмотрительного наблюдателя. Даже самое постоянство, с которым он приковывался к физическому виду этого соседнего мира, должно было иметь свои благоприятные следствия между тем как он видел все возрастающее число линий, его усталая ретина становилась нечувствительною к бледным полутонам и к действительной пятнистой структуре так называемых континентальных областей Марса. Однако если его геометрическая сеть не отвечает действительности, то тем не менее ее нельзя рассматривать, как лишенную всякого объективного основания, потому что на месте этих прямолинейных каналов почва планеты открывает сложные группы пятен с тенденциею к неправильному распределению, – вероятный результат конвульсий марсовской коры.

Вывод, который следует из всех работ и наблюдений Антониади тот, что существование жизни на Марсе не доказано и что на самом деле на нем не найдено следов деятельности разумных существ. В этом направлении идут еще далее. Лоуэль выставил тезис, что для жизни необходима вода и что присутствие водяных паров в атмосфере Марса доказано с несомненностью. Г. Орбинский в своем предисловии к сделанному под его редакцией переводу лоуэллевского Марса (проф. II. Ловеллъ – Марс и жизнь на нем) указывает, что при вопросе о воде на Марсе дело обстоит не так благополучно, как это представляется Лоуэлю. „Директор ликской обсерватории проф. Кампбелл решил сфотографировать спектр Марса с одной из самых высоких гор Соединенных Штатов (Mount Whitney); ее высота приблизительно равна высоте Монблана).В самом деле при таком наблюдении мы рассматриваем свет солнца, прошедший через атмосферу Марса дважды, до и после отражения его поверхностью, и чрез ту толщу земной атмосферы, которая лежит между ее внешним пределом и наблюдателем. И чем меньше будет поглощение света последнею, тем больше сравнительно должно появляться поглощение атмосферою Марса. Кампбелл, как и Ловелл, брал параллельно спектры Луны и Марса при одинаковой высоте их над горизонтом. Не смотря на чрезвычайно благоприятные условия наблюдения (большую сухость воздуха), разницы между спектрами Луны и Марса не оказалось никакой. Ловелл возразил однако, что в начале осени – наблюдения Кампбелла были сделаны в сентябре месяце – может быть мало паров у почвы, но много в верхних слоях, что и могло замаскировать разницу. Тогда Кампбелл произвел спектральные наблюдения иного рода, в такое время, когда паров и в верхних слоях меньше всего, именно в феврале (1910 года) на Ликской обсерватории, которые снова не дали никаких различий между спектрами Луны и Марса. Из них Кампбелл определил, что количество паров в атмосфере Марса не могло составлять свыше одной пятой того количества, которое было в атмосфере над Ликской обсерваторией во время наблюдений произведенных при очень сухой атмосфере“ (XI – XII).

Но что на самом деле, если на Марсе нет не только каналов, а и воды для каналов? По поводу неясных фотографических изображений поверхности Марса Лоуэл говорит, что в этих неясностях только посвященные усматривают каналы. Не напоминает ли это знаменитой сказки Андерсена, по которой одежду на короле видели только умные?

На предыдущих страницах было изложено все существенное, что сказано по вопросу об обитаемости Марса. Нужно быть очень предубежденным, чтобы не видеть, что эта обитаемость есть проблема, а не факт. Доказательств обитаемости Марса на самом деле не имеется. Отсюда, разумеется, не следует, что Марс необитаем. Нельзя отрицать возможности не только обитаемости Марса, но и Луны. Фламмарион в последнем издании своей популярной астрономии, выходящей теперь на русском языке, настаивает на этой возможности, он допускает и существование атмосферы на Луне и вместе с тем допускает возможность жизни и без атмосферы. Но область возможностей бесконечна. Хотелось бы знать не то, что может быть, а то, что есть. Католик Жуан знает это без исследования, утверждая а priori, что миры обитаемы. Свободомыслящий Уоллэс после исследования приходит к заключению, что миры необитаемы. При чем тот и другой утверждают, что миры нужны: по первому – для их обитателей; по второму – для сообщения устойчивости солнечной системе. К этой телеологии присоединяются утверждения, что христианская религия предполагает обитаемость миров и что христианскою религиею отрицается обитаемость миров.

Во всем этом нужно теперь разобраться. Из всех изученных нами авторов Ортолан является наиболее полным и объективным. Правда, его книга вышла уже давно (1894 r.), но с тех пор в науке не появилось ничего существенно нового по данному вопросу, а Священное Писание, понятно, осталось неизменным. Вот почему, сосредотачивая разбор главным образом на ней, думается, лучше всего можно осветить исследуемый вопрос.

Ортолан сумел сделать изложение своей книги интересным даже в тех ее местах, где должно бы было веять холодом алгебраических формул и где должны бы царствовать сухие арифметические вычисления. Без сомнения, он мог бы быть более краток, но читатель охотно простит ему его лирические длинноты и порою даже отступления, потому что они не только не утомляют, но напротив, оживляют книгу и более приковывают к ней читателя.

Такова внешняя сторона книги. Ее содержание свидетельствует о широком и разностороннем образовании автора. Доктор богословия и канонического права автор обнаруживает основательное знакомство с св. Писанием и творениями св. отцов. Некоторые из его выписок из отеческих творений приведены нами. Он обнаруживает и некоторую начитанность в астрономии и физике. Во всяком случае элементами этих наук он овладел настолько, что во всей его книге на протяжении более 450 страниц нельзя указать ни одного промаха по отношению к общепризнанным истинам науки о небе. Скажут, что это – похвала отрицательная, но скажем мы, какою бы она не была, она может выпасть на долю далеко не всех апологетов, даже запада. У католиков, к которым принадлежит Ортолан есть два рода апологетов: богословы и натуралисты, первые часто обнаруживают незнакомство с наукою, против разрушительных выводов которой направляют свое оружие, вторые – иногда совершенно незнакомые с богословием (это бывает и с аббатами, напр., с Буржуа, Делонэ) – делают такие уступки гаданиям ученых, на которые не может пойди богослов. Ортолан чужд этих крайностей, он – богослов, но не отворачивается спиною и от естествознания. Однако нельзя сказать, чтобы путь естественно-научный багаж, которым он пользовался при написании своей книги, был очень обилен и чтобы он по отношению к нему не обнаруживал некоторого чрезмерного увлечения, которое невыгодным образом отразилось на его книге.

Главными пособиями Ортолана были „астрономия“ Ньюкомба и Энгельмана и книга Фая „о происхождении мира“. Астропомии Ньюкомба Ортолан мог довериться вполне, и он напрасно также безусловно доверился и предположениям Фая. Критика Фая вполне основательна, но его собственные взгляды очень гипотетичны. Ортолан, по-видимому, следует Фаю, когда доказывает, что все планеты нашей системы кроме земли должно представлять необитаемыми, и аргументация этого тезиса, как у Фая, так и у Ортолана, является очень сильной. Но Ортолан напрасно следует Фаю, когда говорит о возрасте планет, о происхождении миров, о возникновении солнечной системы. Утверждения Фая Ортолан называет „современной наукой», но это – не наука, а только гипотезы одного из служителей науки, гипотезы, кстати нужно заметить, среди ученых вовсе не имеющие последователей. Это смешение гипотез с общепризнанными истинами производить невыгодное впечатление. Оно особенно неудобно в сочинении богословскоапологическом, менее чем кто-либо, богослов должен увлекаться всяким ветром учения. Но у Ортолана есть эта слабость. Увлекаясь гаданиями Фая, он увлекается еще гипотезою мирового эфира. Из этой гипотезы он, как мы видели, готов объяснить и взаимодействие душ с телом, и воскресение тел, и их прославление. Но, ведь, эфир только физическая гипотеза, которая – кто знает – может быть, скоро станет ненужной. Гипотеза эфира состоит в предположении, что пространство между телами и пустоты в телах наполнены атомами особого рода. Эти атомы невесомы, абсолютно тверды пли абсолютно упруги не оказывают сопротивления двигающимся в среде их телам и обусловливают собою свет, теплоту, электричество, а по мнению многих (по-видимому, и Ортолана) и притяжение. Нетрудно видеть, что в представлении этих атомов заключается много противоречивого: твердость тела – удобно объясняется, как следствие частичного притяжения, здесь, наоборот, явления притяжения хотят объяснить толчками твердых тел. Эфиру приписывают способность своими толчками сообщать движение телам и отказывают ему в способности сопротивляться их движению. Эта необходимость приписывать эфиру противоречивые свойства побудила многих компетентных физиков отрицать реальность его существования. Эфир отрицал Клаузиус. В настоящее время Оствальд (химик) с своею гипотезою энергетизма тоже идет против эфира. У физиков и химиков начинает вырабатываться убеждение, что для объяснения явлений нет нужды прибегать к проблематическому эфиру, что механическую связь между явлениями можно выразить математической формулой, вообще не обращаясь к гипотезам. Правда, имеются и горячие приверженцы теории эфира (у нас таким был покойный Столетов), но их число далеко не так велико, чтобы Ортоланъ в своих смелых суждениях о преобразовании тел праведников мог опереться на них.

Для раскрытия мысли, что учение о воскресении и прославлении тел не заключает в себе ничего противоречивого и логически и фактически невозможного, Ортолану нужно было обращаться не к научным предположениям, а к тому, что наука действительно знает о веществе, его различных состояниях и преобразовании его свойств в этих состояниях. То, что мы называем твердыми, жидкими или газообразными телами, представляет собою лишь частное проявление нам в своей сущности неведомого субстрата, который при других условиях может явиться совсем под другими формами, и мы знаем массу явлений, которые доказывают, что такие формы возможны и действительно существуют. Уже Крукс своими работами над разреженными газами показал это. Материя может являться не только под образом темной, инертной массы, но и в виде светоносного, обладающего абсолютною проницаемость начала. Лучи Рентгена, излучения радия подтверждают это. Наконец, распространившийся недавно слух о том, что Рамзаю удалось при помощи электрических разрядов получить из водорода гелий, а из соединения гелия и кислорода – неон (атомный вес гелия = 4, 0; кислорода =16, 0; неона 19-, 9 = в сущности сумме двух первых) также подсказывает мысль о возможности таких преобразований материи, которые и не снились нашим мудрецам. Разумеется, на всех этих фактах нельзя построить научной теории воскресения тел, но они совершенно заграждают уста тем, которые говорят: «это невозможно“, они не открывают истины, но они указывают уму в ту далекую сторону, где находится истина предчувствуемая сердцем.

Увлекаясь гипотезами, Ортолан готов искать подтверждения их в св. Писании. Указание на существование эфира он видит в книге Иова (XXVI, 7). Прошедшее должно бы было его научить, как опасно утверждать гипотезы на авторитете Библии, но он не хочет вразумиться этим. После прекрасных рассуждений о том, что в Библии не может быть научно, а непременно должно быть человекообразно изложено учение о мире и его происхождении, он начинает усердно искать в Библии указаний на сферичность земли, ее движение вокруг оси и вокруг солнца. Но если в Библии описываются явления так, как они представляются чувственному взору простого человека, а не умственному взору ученого, то тогда, кажется, совершенно напрасно искать в ней указаний на то, как на самом деле совершаются события и явления. Язык Библии, это – язык, которым говорило и всегда будет говорить человечество. „Солнце взошло, луна зашла“, это – выражение, от которых не могут отделаться не только люди простые, но и ученые. Астрономы говорят: „солнце вступило в меридиан“, „прямое восхождение звезды“, никто не сомневается относительно смысла этих терминов и не упрекает астрономов за неточность выражения. Астрономы однако, если бы захотели, могли заменить их другими более правильно выражающимн их мысль, но в Библии не могут быть поставлены другие выражения: она предназначена для всех людей, а не для одних только тех, которые получили астрономическое образование. Библия поэтому описывает явления так, как они кажутся, представляя мудрым и простым – каждому по своему – определять их действительный характер. „И остановилось солнце, и луна стояла“ (Иис. Нав. X, 13), читаем мы в Библии. Сторонник птолемеевой теории поймет эти слова буквально, последователь Коперника истолкует их в том смысле, что земля на время прекратила свое движение вокруг оси, кто-нибудь, может быть, предложит теорию по· степенного усиления реакции, вследствие которого, хотя земля и продолжала свое движение, усиливающаяся преломляемость атмосферы заставляла жителей Палестины видеть солнце все на одном месте. Могут предложить и другие объяснения. Что было на самом деле, известно одному Богу. Но в чем состояло явление с внешней стороны, это из описания Библии понятно всякому, и для религиозных целей это только и нужно. Ортолан находит в Библии указания на полюсы, ось земли и ее вращения, но древность с теми выражениями, на которые указывает он, соединяла совсем другой смысл, и ему или нужно было доказать, что богодухновенные писатели употребляли эти выражения в том смысле, в каком употребляем их мы, или совсем не ссылаться на них. Древние думали, что небо вращается на твердой оси, концы которой вертелись в неподвижных гнездах. У Витрувия есть описание всего этого небесного механизма, имеющего не только гнезда для оконечностей оси, но еще спицы, подобные спицам колеса, служащие для вращения неба, Анаксагор полагал, что в начале все светила обращались около зенита (значит, они не знали, что каждое место имеет свой зенит), следовательно, ось неба была вертикальна по отношению к земле, впоследствии она наклонилась⁶. Должно признать, что эти концепции – теперь безусловно отвергнутые – гораздо ближе подходят к Библейскому тексту, чем новые теории. Это понятно. Ученые древних исходили из того начала, что ведь на самом деле таковы, каким они кажутся. Библия описывает то, что кажется, отсюда совпадение Библейских описаний с древними космогоническими и космологическими представлениями.

Библия не отрицает теорию Коперника точно так же, как эту теорию не отрицают наблюдаемые нами явления (движения солнца, звезд, планет), но если изучение явлений дает основания для признания коперниковской системы, то вовсе нельзя сказать, чтобы изучение Библии вело к тому же выводу. Еще ни один богослов не сделал открытия на основании Библии. На самом деле, если бы Библия в своих повествованиях о природе представляла бы точно действительность, то тогда она не могла бы описывать ее не только в выражениях Птоломея, но и Коперника, Философия учит нас, что материя, движение, пространство и время, совсем не то и не таковы, какими они нам кажутся. Все это только образы вещей невидимых. Миропостроение Коперника так же субъективно, как и миропостроение Птоломея. Здесь только изменена точка зрения. Библия – независимо от теории – описывает нам кажущуюся вселенную, вселенная действительная откроется нам по исполнении времен.

Ортолан по отношению к научным предположениям любит употреблять такой прием. Библия, у него, уже учит о том, что лишь предполагает наука. Он утверждает это относительно обитаемости миров. Наука не имеет оснований настаивать на этой обитаемости, но некоторые тексты Библии, по Ортолану, заставляют предполагать ее. Мы думаем, что современное знание – именно современное – должно бы было воспрепятствовать Ортолану держаться высказанных им предположений. Совершенно верно его утверждение, что св. Писание учит, что число всех разумных существ вселенной неизмеримо больше числа обитателей земли. Но несомненно также, что св. Писание кроме людей признает еще лишь один род разумных существ – ангелов, духов бесплотных, и имеющих природу, совершенно отличную от нашей. Древние могли помешать ангелов на солнце и звездах, ибо могли предполагать, что природа этих светил совершенно иная, чем природа нашей земли. Но спектральный анализ учит нас, что весь материальный мир создан по единому образу и подобию, что все множество миров образовано из одних и тех же 70–80 химических элементов, которые мы находим на земле (до 90-х годов XIX века на земле не был найден гелий – элемент открытый при помощи спектрального анализа на солнце, – но потом нашли и его в клевеите, в эманциях радия наконец в водороде) и что природа существ, если таковые существуют на других мирах, должна быть подобна земной. Жители небесных миров должны быть весомы точно так же, как и обитатели земли, они не могут переходить из одного пункта в другой, не проходя посредствующего пространства. Отожествлять их с ангелами или относить к ним слова Откровения относительно ангелов невозможно. Должно признать, что Библия ничего не говорит ни об обитаемости, ни о необитаемости небесных светил. Ничего них в сущности не говорит и наука. Вопрос этот доселе обыкновенно решают сердцем, а не умом. Так решает его и Ортолан.

Настаивая на том, что в Библии излагается учение о мире, которое только в настоящее время становится достоянием науки, Ортолан, нам кажется, руководился некоторымн ошибочными предвзятыми положениями, которые нередко в западной апологетической печати высказывались в последнее время. Именно, Ортолан руководился убеждением, что в глубокой древности культура стояла очень высоко, что многие завоевания нового времени были достоянием древности. Это убеждение явилось, как реакция противоположной крайности – высокомерно-пренебрежительному отношению к знаниям древних. Оставляя в стороне вопрос о допотопной мудрости поднятый Жуаном, мы вполне согласны с Ортоланом и другими, что это высокомерное отношение свидетельствует о крайне невысоком умственном и нравственном уровне так относящихся. Мы всем обязаны древним, и древние ничем не обязаны нам. Не говоря уже о философии, при помощи самых ничтожных средств древние совершили великие открытия в области точных наук, которые легли в основание наших суждений о природе. Но потомки были бы недостойны предков, если бы не пошли далее их. Постройки египтян, их практические (но не научные) познания в области медицины и химии заслуживают законного удивления и нет никакой нужды приписывать еще египтянам знания в области космографии и математики, которыми они на самом деле не владели. Но Ортолан, настаивая на высоком образовании Моисея, воспитанного во всей мудрости египетской, смело превращает эту мудрость в совокупность обширных точных познаний. Нельзя последовать за ним. Современная египтология располагает, достаточным материалом, чтобы определить круг и границы познаний египтян во времена Моисея. Они оказываются далеко не обширными.

Прежде всего Ортолан не прав, утверждая, что Моисей воспитывался при дворе фараона в самое цветущее время египетской культуры. Цветущее время отступает далеко назад к эпохе XII династии, а Моисей жил по всей вероятности при XIX. Говорим: по всей вероятности, потому что при имеющихся данных нельзя точно определигь время Моисёя и дату исхода. Прежде Рамзеса II называли фараоном преследования и полагали, что исход произошел при его преемнике Меренфте. Теперь это мнение должно быть отвергнуто. Таблицы открытые в Тельэль-амарна показывают, что во времена Меренфты евреи жили уже в Палестине. Но во всяком случае отодвигать дату их исхода на значительное время от Меренфты нельзя. Чему же мог научиться в это время Моисеей в Египте? Египтяне представляли страну свою средоточением мира, сердцем Кеба, обращенного головой к священному югу, Нил они представляли вытекающим из двух дыр. Было у них еще представление, что мир есть огромный остров, имеющий форму параллелепипеда, окруженный горами, поддерживающими железный небесный свод. При таких представлениях, конечно, они никаким образом не могли вычислить правильно объема земли не ее веса.

Египтяне много занимались астрономией. У них во многих городах были обсерватории (в Дендерах, Тини, Мемфисе, Гелиополисе и др.), на которых жрецы внимательно наблюдали за всеми явлениями, происходившими на небе. Но эти наблюдения представляли собою скорее эстетическое созерцание, чем образцы научного исследования. Лучшим доказательством ограниченности астрономических познаний египтян служит их календарь. В глубокой древности они делили год на 12 месяцев по 30 дней в каждом. Неверность этого счисления не замедлила обнаружиться. Тогда они к 360 дням года прибавили еще 5 сверхгодичных или эпагоменных дней. Об этой прибавке у них сложился такой миф. Богиня Нут имела связь с Себом. Ра (бог солнца), узнав об этом, околдовал ее так, что она не могла разрешиться от бремени ни в один из месяцев какого бы то ни было года. Но Тот, любивший богиню, стал играть в кости с Луною и выиграл у ней шестидесятую часть каждого дня, из чего составили 5 дней и прибавили их к 360. Однако и эта романтическая прибавка, уменьшив разницу между гражданским годом египтяне и годом астрономическим, не уничтожила ее совсем: гражданский год у них был на 4 суток меньше астрономического, и 1461 год гражданский равнялся 1460 годам астрономическим. Времена года, время разлива Нила, посева и жатвы должны были у египтян передвигаться с одних месяцев на другие. Если бы они действительно умели производить астрономические вычисления и обладали астрономическими познаниями, у них не случилось бы этого.

Развитие астрономии обусловливается степенью развития математики. От XIX династии до нашего времени дошел математический трактат, показывающий что египтяне в области чистой математики не сделали больших успехов. Они были хорошими практическими геометрами, как об этом свидетельствуют их пирамиды и храмы, но они были недалекими теоретиками. Их меры были менее совершенны, чем, например меры вавилонян. В области теории они не возвысились даже до признания в общем виде теоремы Пифагора (квадрат, построенный на гипотенузе, равен сумме квадратов, построенных на катетах). С благоговейным изумлением они открыли, что если один катет будет равен – 3, другой – 4, то гипотенуза будет равна 5. (3х3+4х4=5х5), они признали этот треугольник священным, и у них стало означать Озириса, – 4 – Изиду, 5 – Гора, но они не подумали обобщить это открытие⁷.

Египтяне были народ практики, они не совершали отдаленных путешествий на земле и не проникали далеко в областях моря. Моисей немного мог приобрести у них космографических познаний. Влияние египетского образования должно было бы сказаться на его произведениях фантастическими представлениями устройства мира и его происхождения. Но он писал не под диктовку египетских жрецов, а под водительством Святого Духа. Св. Дух не открыл ему тайн земли и неба, но, водимый Им, он не написал ничего ошибочного ни о небе, ни о земле.

Сверхъестественное воздействие охранило Моисея от естественных заблуждений. Но это божественное воздействие не охранило толкователей повести Моисея. Св. отцы, толковавшие книгу – Бытия, руководились познаниями о природе своих современников и повторяли многие их заблуждения. Ортолан пытался представить, что астрономические и космологические познания в первые века христианской эры стояли высоко, что тогда господствовали гелиоцентрические идеи. Это – неправда. Мысль о сферичности земли, возникшая за сотни лет до P. X. и смутно высказывавшаяся уже многими, со времени Аристотеля приняла форму научной теории, но идеи движения земли тогда совсем не существовало в философском и научном обиходе. Вот сущность космологии, которою руководились мыслители в отеческую эпоху. Мир делился на две обособленные системы: небо с равномерными круговыми движениями эфира и земля с изменчивыми прямолинейными взаимопротивоположными движениями элементов; первое – средоточие всего совершенного, соразмерного и неизменного, последняя – вместилище несовершенства и вечно изменчивого разнообразия. В то время, как земные единичные существа возникают и исчезают, и приобретают и теряют качества, увеличиваются и убывают, созвездия не возникают и не исчезают; подобно небесным богам, они не подвергаются никакому изменению и движутся в неизменном вращении но раз навсегда определенным путем. Вокруг неподвижной земли вращаются шарообразные сферы, на ближайшей из них укреплена луна, на следующих – солнце, пять планет и, наконец, на самой отдаленной – неподвижные звезды. Принимая во внимание, что взаимное положение звезд остается неизменным, для них полагали одну общую сферу. Напротив, для объяснения уклонения планет от правильного пути приписывали каждой из них множество сфер, зависящих друг от друга, причем представляли, что данная планета всегда прикреплена к низшей из этих сфер. При развитии этой теории Аристотель насчитал в общем 55 сфер⁸. Впоследствии теория Аристотеля уступила место эпициклам Птоломея.

Св. отцы в своих толкованиях Библейского учения о природе руководились несамостоятельными исследованиями природы, но сочинениями о природе греческих философов. Св. Василий Великий руководился Аристотелем. Вследствие этого многие заблуждения Стагирита мы видим повторенными в шестодневе. Учение о произвольном зарождении, возникновении ужей из тины, мышей и жаб от дождя, о своеобразных свойствах льва, все это св. Василий излагает, доверяясь на слово греческим зоологам, и ошибки, в которые он при этом впадает, так велики, что даже русский переводчик восемнадцатого столетия счел нужным оговорить их, заметив, что ответственность за них должна быть сложена с св. Василия, так как „его обманули греческие писатели“. Последующие отцы и вообще многие церковные писатели поступили еще проще: они не читали греческих философов, они только читали св. Василия. Никто не посмеет упрекать их за то, что они от своего великого дела – религиозно – нравственного перевоспитания человечества не отнимали часов, чтобы рассматривать звезды или цветы. Они не имели времени изучать природу, но вследствие этого они и мало знали ее. Они брали истовое (языческое) учение о природе, но они освещали его христианским светом. Все то, что им казалось в философских учениях несогласным с христианскою верою, они отбрасывали, как заблуждение. Они настойчиво развивали в своих творениях мысль о ІІромысле в мировой жизни, о целесообразности. В их рассуждениях о природе имеет незыблемое значение та религиозно-нравственная точка зрения, с которой они оценивали явления, но их описания и объяснения явлений не имеют значения. Ортолан выдергивает из их творений отдельные места, которые взятые вне контекста являются в сущности неясными, но он толкует их в желательном для себя смысле, и у него получается, что св. Василий разделял гипотезу мирового эфира, а бл. Августинъ учил о движении земли. И тот и другой писатель, прозревая может быть многое в судьбах человечества, едва ли предвидели, что когда-нибудь появятся те учения, сторонниками которых называет их Ортолан. Но Ортолан верно отметил, как замечательное достоинство св. отцов, что они никогда не догматизировали своих воззрений на природу или своих толкований библейского учения о природе. В этом отношении они стоят неизмеримо выше многих философов наших дней. Последние самые смелые естественнонаучные гипотезы провозглашают истинами, добытыми наукой, и на них, как на непоколебимом фундаменте, построят свои системы.

Св. отцы проявляли необычайную осторожность. Весьма различно толковали они Моисеево повествование о творении мира, но они не порицали друг друга за различие взглядов (св. Григорий Нисский, св. Афанасий Александрийский отрицали буквальное понимание 1-й главы книги Бытия, напротив богословы антиохийской школы – и во главе их св. Златоуст – настаивали на нем) и не препятствовали никому производить самостоятельные исследования природы. Результаты этих исследований они принимали и приветствовали. Живи они во времена Коперника или Галилея, они несомненно приняли бы новое гелиоцентрическое учение и своим авторитетом освятили бы его и облегчили его распространение. Ведь, своим авторитетом они поддерживали геоцентрическую космологию. При этом замечательно, что св. отцы никогда не принимали гипотезу во всех тех мелочных и странных подробностях. Та пестрота и сложность миропостроения, которую, например, предполагал в своей космологической системе Аристотель, их умам всегда представлялась подозрительной. Св. отцы глубоко выяснили себе идею всемогущества и премудрости Божией. С этой идеей неразрывно связана мысль, что Бог наилучших целей достигает наипростейшими средствами. Премудрость проявляется в простоте. Это положение проходит чрез весь шестоднев свят. Василия, его можно найти в творениях св. Кирилла иерусалимского (напр., при рассуждении о размножении рода человеческого) и у других отцов. Вот почему они должны были думать, что 55 сфер Аристотеля слишком много, и что Господь Бог управляет движением небесного механизма при помощи гораздо меньшего числа начал. Так, у отцов если и не было многих и правильных знаний о природе, то у них были глубоко верные руководящие взгляды на исследование природы. Они догадывались, что в природе должен действовать принцип наименьшего действия. И этим обстоятельством не только опровергается тот взгляд, что религия враждебна положительному знанию, но утверждается, что религия освящает и благословляет истинную науку и способствует ей.

Этот тезис всецело утверждается и Ортоланом. С ним согласится и всякое верующее сердце. Мы позволили себе только отметить, что при рассуждении о взаимоотношениях астрономии и богословия. Ортолан придает преувеличенное значение некоторым гипотезам и преувеличивает познания древних в области точных наук. Но эти недостатки его книги не могут быть признаны имеющими важное значение. Гипотезы, которым он следует, не заключают в себе ничего враждебного религии, а его преувеличенная оценка знаний древних во всяком случае лучше и благоугоднее допускаемого многими глумления над представлениями древних. Это глумление более позорно, чем глумление Хама над отцом и оно дает основание и повод детям глумящихся смеяться над убеждениями и теориями своих отцов. Вот почему мы нерасположены ставить Ортолану в серьезную вину указанные недостатки его книги. В его исследовании есть недостатки более серьезные и эти промахи неверные утверждения и ошибочные воззрения, имеющие, по нашему мнению, гораздо более важное значение. К разбору их мы теперь и обратимся.

Одним из достоинств книги Ортолана является ее благородный тон. Будучи западником, он с уважением цитирует восточных писателей и, полемизируя с писателями враждебным христианской религии, он, по его собственному выражению, идет только против учений, но и против лиц; по отношению к последним он не позволяет себе никаких оскорбительных и резких выражений. Но за всем тем особенности католического исповедания налагают особый отпечаток на книгу Ортолана, заставляют его в некоторых пунктах отступать от правды в беспристрастии следовать мнениям неосновательным и странным.

Сознательно, или бессознательно, но Ортолал представляет далеко не в верном свете процесс Галилея. Ортолан говорит, что Галилей плохо обосновал свою теорию и имел смелость предложить свое толкование Библии, чем раздражил конгрегацию; папа, по представлению Ортолана, был в этом деле не причем. Процесс Галилея изучен в настоящее время во всех подробностях. Дело было не совсем так. Преследование и осуждение Галллея совершалось и совершилось по воле и желанию папы, и мы лично думаем, что на месте папы и каждый, имеющий силу, поступал бы также с Галллеем, а может быть многие поступили бы и гораздо хуже. Гений Галилен стоял неизмеримо выше его нравственного мужества; менее, чем кто-либо, Галилей был способен бросить в лицо суду знаменитую, но легендарную фразу „е pur si muove“, но он был очень способен действовать хитростью, лукавством и дурачить тех и насмехаться над теми, которые были к нему искренно расположены, хотя и не разделяли его воззрений, Галилей родился в 1564 году и до 1632 г. жил в чести и славе и не подвергался преследованию: Его взгляды не были тайною, и однако даже папа Павел V, глубоко не сочувствовавший этим взглядам, оставлял его в покое. Преследование на Галилея воздвиг папа Урбан VIII (ранее кардинал Маффео Барберини) – личный друг Галилея. Как это случилось? Когда Урбан VIII вступил на престол, Галилею представилось что теперь наступило удобное время для того, чтобы хлопотать об отмене наложенного запрещения на книгу Коперника „De revolutionibus orbium coelestium“, запрещения, должен заметить, наложенного, благодаря резкой полемике Галилея с противниками. С этою целью он путешествовал к папе из Флоренции в Рим. Он был принят весьма любезно, его осыпали подарками, к его покровителю, тосканскому герцогу Фердинанду IIапа отправил письмо, в котором восхвалял не только дарования Галилея в науке, но и его любовь к благочестию. Но естественно, что папа не обнаружил особенной охоты к астрономическим диспутам; должно быть он одинаково не знал как теории ІІтоломея, так и Коперника: Галилею в спорах с ним он добродушно возражал, что ангелы легко могут двигать звезды так, как они кажутся нам двигающимися, что Бог Всемогущ и Его нельзя подчинять закону необходимости. Галилей не добился снятия запрещения с книги Коперника, но сам остался у папы в полной милости. Что же он сделал после этого? Он написал книгу „Dialogo intorno ai massimi sistemi dei mondo», в которой два лица – Сагредо и Сальвиати (имена действительных друзей Галилея) излагают и объясняют воззрения Галилея третьему собеседнику Симпличио (простак, дурак), который их оспаривает. Диалогическая форма сочинения оставляла в тени автора. Читателю представлялось самому оценить аргументы собеседников, а книга последнее слово оставляла за Симпличио, который изрекал, что „Бог Всемогущ, и Его нельзя подчинять закону необходимости“. Галилею, к его несчастью, удалось напечатать книгу (цензор не понял ее и впоследствии пострадал за свое непонимание). Заинтересованные читатели без труда узнали в Симпличио Урбана VIII и донесли о книге Галилея последнему. Папа был раздражен, и Галилей был предан суду. Насколько можно судить по всему, ему не столько пришлось претерпеть лишений и страданий, сколько нравственного унижения. Астроном, насмехавшийся над Симпличио, должен был торжественно, стоя на коленах, произнести пред священной конгрегацией, между прочим, следующие слова: ...я „был сильно подозреваем в еретическом мнении, что солнце стоит неподвижно в центре мира, а не земля, которая движется. Поэтому, желая изгладить из мысли ваших преосвященств и всякого католика такое сильное, но справедливое против меня подозрение, с чистым сердцем и искреннею верою, я отрицаюсь, проклинаю и ненавижу вышеупомянутые ереси и заблуждения, и вообще всякое другое заблуждение, противное учению св. римско-католической церкви; я клянусь, что впредь не скажу и не буду утверждать ни словесно, ни письменно ничего, могущего возбудить против меня подобные подозрения, и если узнаю о каком-либо еретике или подозреваемом в ереси, то донесу о нем сему святому судилищу – инквизиции али инквизитору того места, в котором буду находиться⁹. Должно полагать, что это печальное отречение вполне удовлетворило Урбана. Галилей был осужден на заключение в тюрьму, но по воле папы был освобожден из нее, не пробыв в ней и двух суток. Обсуждая теперь, два с половиною столетия спустя, этот процесс, нельзя признать, что папа поступилъ в этом деле с крайнею жестокостью, или что Галилей был безусловно прав. Но Ортолан устраняет из этого процесса папу, потому что ему хочется, чтобы римский первосвященник сохранил престиж непогрешимости. Папа, мстящий за личное оскорбление, этот образ не по душе католическому богослову. Ортолан является в своем рассуждении о Галилее более католиком, чем что требуется от католика. Некоторые выражения Ортолана о непогрешимости можно понять в том смысле, что папа непогрешим и в научных вопросах, но этого не признает и ватиканское вероучение 70-го года.

Вообще разбирающий sine ira et studio самые странные гипотезы и теории, Ортолан только однажды изменяет своему спокойному тону. Это, когда он говорит о космологических представлениях Козьмы Индикоплевста. Он сильно иронизирует над монахом-географом и даже изложению его взглядов предпосылает слова Горация: „risum teneatis, amici“. Мы думаем, что Ортолан не прав в этом случае. Воззрения Гратри, Паботи и Делетра, к которым Ортолан относится благосклонно, заслуживают гораздо более порицания и смеха, чем учение Козьмы. Эти католические писатели, предложившие свои фантастические теории, обнаружили самомнение, нисколько не оправдываемое, их по-видимому, небогатыми дарованиями, они обнаружили претензии знать и видеть то, чего не знали и не видали другие, и они показали, что они не могут усвоить ни христианской веры, ни данных науки. Что касается до Делетра, то его теория настойчиво внушает мысль, что он был душевно больным человеком. Однако Ортолан ко всем этим писателям относится с почтением и не находит достаточно выражений, чтобы поглумиться над Козьмою. Но мы думаем, что на нем лежала обязанность показать неосновательность глумлений над Козьмою историков географии. Этот смелый и предприимчивый мореплаватель оказал землеведению очень много услуг и во всяком случае его нельзя сравнивать с иронизирующими над ним жалкими географами, вся заслуга которых заключается в том, что они знают о чужих исследованиях и открытиях. В своей „христианской топографии“ Козьма сообщил много новых точных и чрезвычайно ценных сведений об Индии, Эфиопии, об африканской и индийской фауне. Из Александрии, откуда он был родом (вследствие этого его иногда и называют египтянином), он совершал отдаленные путешествия во все известные страны древние о мира и обо всем, что он видел и слышал, он передавал с безусловною правдивостью. В его сочинении находятся важные указания на отношения Египта, Индии и Китая к Римской империи (наприм. описание двух надписей на памятнике в Эфиопском городе Адулис, ныне Зулла, несколько к югу от Массовы). Его язык, по отзыву специалистов, отличается ясностью и легкостью необычайными для византийца VI столетия. Свою книгу Козьма снабдил рисунками¹⁰. Теоретические представления Козьмы, конечно, не имеют значения. Но думаем, что в VI столетии они стояли не ниже многих других гипотез и что на них нельзя смотреть, как на ничем не управляемый полет Фантазии. Самое представление земли в виде продолговатого четырехугольника для географа VI столетия имело основание не в своеобразно только истолкованных посланиях ев. Иавла, но и в собственных наблюдениях. Александрийский путешественник того времени гораздо более и далее ездил на восток и на запад от своей родины, чем на север и на юг. Пространство от Гибралтара до Китая, ведь, несравненно значительнее расстояние от Дуная до Эфиопии. Предположение Козьмы, что на западе и севере мира находятся возвышения, за которыми солнце скрывается и при своем движении по небу, есть примитивное объяснение восхода и заката, для своего времени не лишенное правдоподобия. Его предположение, что на евере есть громадная конусообразная гора, за вершиною которой солнце ходит летом, за основанием (гораздо на большее время скрывающим солнце чем вершина) зимою, когда оно движется ниже, является остроумным объяснением различной продолжительности дней и ночей в различные времена года. Его гипотезы очень просто и ясно объясняли астрономические явления. Они оказались неверными, но сколько еще гипотез, которые существуют теперь в науке, окажутся совершенно несостоятельными. Неужели они заслужат только глумление?

Но во всяком случае если над кем смеяться, то более заслуживает смеха не тот, кто предложил несостоятельное объяснение, а тот, кто ему поверил. В этом отношении любопытно, что космологические концепции Козьмы не встретили сочувствия в Византии. За то на католическом западе они пользовались большим распространением. Любили и на Руси почитать „книги о Христе объемлюща весь мир“ или „книги Козьмы нарицаемаго Индикоплова, избраны от божественных писаний благочестивым и повсюду славимим мир Козьмою“, но на Руси было не много книг, и образование стояло низко. Неудивительно, что и книги Козьмы были здесь жадно глотаемою духовною пищею. Но почему запад тяготел к его космографическим идеям? – мы ответим на этот вопрос немного ниже.

Теперь отметим еще одну и последнюю погрешность Ортолана в исторической части его труда. Говоря о том, где св. отцы помещали ад и рай, и отмечая, что ад они обыкновенно предполагали находящимся в центре земли, Ортолан прибавляет (р. 123), что рядом с адом они помещали чистилище. Но кто из восточных отцов дал ему такую топографию? Он не приводит ни одного цитата, но вообще для ознакомления с эсхатологическими доктринами отцов отсылает читателя к курсу Догматики Суареца. Однако не обращаясь к Суарецу, уже из книги и Ортолана можно узнать, почему он приписал изложенные представления св. отцам. „Рядом с адом, говорит, они (св. отцы и вообще церковные писатели) помещали чистилище, потому что большинство отождествляло его очистительное пламя с тем, которое будет жечь в жилище вечных мучений“, т. е., говоря иначе, св. отцы славали чистилище с адом, потому что не предполагали существования никакого чистилища. Как католик, Ортолан ищет у восточных отцов учение о чистилище и думает, что они ставили и решали вопрос о том, где оно находится. Не найдя у них этих изысканий, он по своим соображениям определяет, как они должны были решить вопрос, и свое собственное решение выдает за отеческое. Здесь мы наглядно видим, как конфессиональные убеждения препятствовали автору оставаться безусловно верным правде.

В воззрениях и суждениях Ортолана есть общий недостаток, который отражается на содержании всей его книги и который обусловлен его католическими убеждениями. Особенности католицизма издавна характеризуются термином «вещественность». Католики – крайние реалисты в делах веры. Они любят ощупывать и, так сказать, материализовать самые духовные предметы и вопросы. Второе пришествие Сына человеческого, будущий суд, области ада и рая католические богословы живописали такими яркими красками, как будто все эти события и места они созерцали собственными глазами. И все они описывали по образу и подобию того, что представляет собою земля и ее жизнь. Они в своих представлениях материализовали духов, как добрых, так и злых, они блаженство святых стремились представлять по образцу земного счастья, и мы видим, что католическое искусство изображало праведников и праведниц в виде красивых, здоровых людей, от которых веяло земным благополучием, но которые вовсе не направляли мысли к небу. Вот, почему и «христианская топография» Козьмы встретила сочувственный отклик на западе и усердно читалась католиками. Козьма крайне реально представляет себе то, что должно мыслиться духовно (полагают, что его космографические представления имеют в основе сирийские воззрения). Звезды у него приводятся в движение ангелами (как и у папы Урбана). Над фирмаментом (твердию, небом) у него поднимался другой этаж мира, на котором находятся избранные, а над этим этажом возвышается царство небесное, глава которого Иисус Христос указывает в него путь верующим. Все в описаниях Козьмы просто, ясно и вещественно, и католики – эти религиозные материалисты – должны были увлекаться его писаниями. Но вследствие этих же свойств в Византии не увлекались произведением Индикоялевста. Праославные богословы всегда твердо помнили, что духовное нельзя представлять по образцу земного. Как в византийском искусстве не было реализма, и византийские изображения святых говорят об умерщвлении плоти, победе над земным и тленным и исключительной жизни духа, так и в религиозных представлениях восточных богословов все материальное изгонялось и «духовное сразу ждалось духовно». Ортолан, излагая учения церковных писателей об эсхатологических вопросах, аде, рае и др., не хочет заметить, что великие светочи востока – св. Василий Великий, Григорий Богослов. Иоанн Златоуст – учили, что по этим вопросам нельзя сказать ничего верного и что совершенно безрассудно в ответ на них давать точные определения. Писатели запада не вняли этому предостережению. На все вопросы относительно предметов веры, которые вызываются праздным любопытством, и решение которых нисколько не полезно для духовного развития и усовершѳнствования человека, они попытались дать самые полные и обстоятельные ответы. Ответы эти были совершенно фантастическими. Позднейшие богословы запада должны были отвергнуть их, но замечательно, что, отвергнув ответы, они не перестали заниматься вопросами, вследствие этого стали появляться ответы новые. Таковые предлагаетъ и Ортолан. На вопрос о втором пришествии он, мы видели, склоняется к ответу, что земля может погибнуть от падения на нее массы метеоритов, и что конец земли не будет концом видимой вселенной. Он представляет себе, что праведники будут любоваться звездным небом точно так же, как мы любуемся им теперь в звездные ночи. Он развивает теорию восстановления тел, причем вопрос о взаимоотношении духа и тела готов решить так, что посредствующим началом между материею и душою является эфир (но эфир – материя; что же такое душа?). Он сочувственно относится к воззрениям Гратри, Шаботи и Делетра и, опровергая их больные грезы, не говорит, что самые их попытки решить постановленные ими эсхатологические вопросы нелепы, а только ограничивается утверждением, что их решения несостоятельны. Между тем, в св. Писании он мог бы найти ясные указания, что все попытки представить это отдаленное будущее будет безуспешными. «Возлюбленные! – говорит св. Иоанн Богослов, – мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть» (1Ин. 3:2). Одному чѳловеку было отчасти открыто это будущее. «Знаю человека во Христе, говорить св. ап. Павел, который назад тому четырнадцать лет (в теле ли – не знаю, вне ли тела – не знаю: Бог знает) восхищен был до третьего неба. И знаю о таком человеке (только не знаю – в теле или вне тела: Бог знает), что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя сказать» (2Кор. 12:2–4). Таким образом видение, которое созерцал св. Павел, неописуемо, и откровение, которое он получил, непередаваемо. Но если видевший говорит, что на человеческом языке нельзя передать виденного и слышанного, то как же не видевшие хотят нам нарисовать эту неописуемую картину блаженного будущего.

Наука в этом деле не может оказать помощи. Мы думаем, что ее значение по отношению к вопросу о многочисленных мирах и их судьбе должно быть иным. Она не решает недоумений, но она устраняет возражения, которые против религиозных представлений выставляли неверующие мыслители. Прежде всего она показывает полную несостоятельность рассуждений о несовместимости ничтожества земли с ее великим назначением. У Ортолана написано много прекрасных страниц о том, что признание ничтожности размеров земли не может нисколько колебать веру в воплощение на земле Сына Божия. Но со своим реалистическим взглядом на вещи Ортолан опускает из вида, что говорит глубокая наука о ничтожестве, неизмеримости, вообще пространстве; в своих суждениях о размере звезд и расстояниях между ними он стоит на той точке зрения, которая допускает реальность пространства, размеров и расстояний в том виде, в каком они нам представляются.

Но современная геометрия учит нас, что наши рассуждения о громадном, неизмеримом имеют субъективный характер, что нам и безконечно малое может показаться бесконечно – большим и что вообще действительные размеры вещей нам неизвестны. Постараемся по возможности проще и короче изложить это учение. В геометрии Эвклида есть теория, имеющая очень важное значение на практике, это – теория подобных фигур и тел. Две фигуры или два тела называются подобными, когда взаимоотношение элементов в одном из них совершенно тождественно с взаимоотношением соответствующих элементов в другом. Так, если мы представим себе один треугольник, стороны которого равны 4, 5 и 6 аршинам и затем другой, стороны которого равны 8, 10, 12, то такие треугольники будут подобными, взаимоотношение элементов у них будет тождественным (4 : 5 = 8 : 10; 5 : 6 = 10 : 12), углы между равно взаимно – относящимися элементами будут равны (угол, заключенный в одном треугольнике между сторонами в 4 и 5 аршин, будет равен углу в другом треугольнике, заключенном между сторонами в 8 и 10 аршин; вообще в подобных фигурах и телах углы, заключенные между взаимно – подобными элементами, равны). Точно также, если мы представим себе два цилиндра, отношения осей у которых к диаметрам оснований равны (8 : 7 – 6 : 14), то такие цилиндры тоже называются подобными. На теории подобных тел и фигур основывается устройство моделей, снятие планов и т. п. Так, глобус есть модель земного шара. Если мы представим себе глобус, имеющим 2 аршина в диаметре, и припомним, что диаметр земного шара равен 12 тысяч верстам (мы берем приблизительную цифру), то получим, что все обозначения длины на нашем глобусе соответственно меньше обозначенных ими расстояний на земном шаре в 9 миллионов раз, т. е. во столько же, во сколько 2 аршина менее 12 тысяч верст. В подобных телах отношение поверхностей равно отношению квадратов линейных расстояний. Так, поверхность нашего глобуса будет не в 9 миллионов раз меньше поверхности земного шара, но в 9 миллионов раз в квадрате (9.000.0002). Таково будет отношение поверхности Европы на глобусе к действительной Европе, таково будет отношение поверхностей островов, материков, озер и морей на глобусе к соответствующим пространствам земли. Отношение объемов подобных тел равно кубу отношений их линейных расстояний. Так, наш глобус по объему окажется в 9 миллионов раз в кубе меньше земного шара (9.000.000«).

Теперь представим себе, что какое-нибудь существо с сверхчеловеческими силами и способностями, руководясь изложенною нами теориею, захотело бы построить модель всего видимого мира. Положим, модель настолько малую, что ее легко могла бы зажать рука ребенка. Положим, далее, что наше воображаемое существо обладало бы способностями произвести подобных нам людей, животных, произвести растения, причем все эти организмы жили бы жизнью совершенно тождественною с нашей и отличались бы от нас только своими микроскопическими размерами. Действия всех физических законов в нашем новом мире должны быть аналогичными действию их в том мире, в котором мы живем, изменились бы только законы об абсолютных (но не об относительных) расстояниях. Так, луч солнца в нашем новом мире должен пробегать в секунду 280 тысяч верст тамошних, а не наших, и световая волна там должна быть во столько раз меньше нашей, во сколько там расстояние между солнцем и землею меньше чем у нас. Теперь перенесемся мысленно на эту воображаемую систему мира. Перед нами человек с той земли – земли настолько малой, что при помещении ее от нас на расстояние наилучшего зрения '(12 дюймов) она не может быть видима ни в какие микроскопы. Но мы и без микроскопа легко можем представить себе, как рассуждает, чувствует и оценивает вещи проблематический человек нашего воображаемого мира. Совершенно так же, как и мы. Его земля для него так же велика, как и для нас наша; его солнце от него так же далеко, как и от нас наше. Он с такою же гордостью, как и мы, говорит о величии сил человека, создавшего железные дороги, в короткое время переносящие путешественников на громадные расстояния, он гордится телескопом при помощи которого ему удалось наблюдать удивительные явления на солнце, гордится микроскопом, при помощи которого открыл удивительный мир микроорганизмов. Он так же, как и мы, говорил бы о бесконечности пространства. Сделаем еще одно предположение. Допустим, что какой-нибудь человек с нашей земли незаметным для него образом был бы перенесен на ту землю, при чем размеры его соответственно бы уменьшились. Так как между тою землею и нашею мы предполагаем полное соответствие, то допустим, что лицо, соответствующее нашему человеку перенесенному туда, было бы перенесено оттуда на нашу землю, причем размеры его увеличились бы соответствующим образом. Заметили ли бы наши лица происшедшие с ними перемены? Нет, они этого не могли бы заметить: их отношения к окружающим их предметам и лицам остались бы неизменными. Отсюда следует вывод, что в какое бы количество раз не уменьшилась (или все равно и увеличилась) вселенная, мы этого бы не заметили, раз отношения между предметами остались бы прежние. Если бы сейчас, вот в это самое мгновение, вся вселенная свелась бы к размерам одной точки, мы по-прежнему бы удивлялись ее величию и говорили бы о громадном расстоянии между звездами. Пифагор говорил, что человек есть мера всех вещей, и это выражение справедливо и в геометрическом (измерение расстояний) и в физическом (измерение сил) смысле. Между – звездные пространства кажутся нам громадными, потому что число, выражающие отношение нашей собственной величины к этим пространствам, превышает наше разумение. Совокупность сил действующих в мире оценивается человеком также и по той же причине. Но будучи мерою всех вещей, человек не имеет меры для измерения самого себя. Таким образом, он познает лишь отношение между вещами, но не вещи. Он знает, во сколько раз расстояние между солнцем и землею меньше расстояния между солнцем и Нептуном, он знает, во сколько раз солнце сильнее притягивает землю, чем земля солнце, но он не знает действительных размеров ни одного предмета, не знает действительной величины притягивающей или отталкивающей силы ни одного тела. Размышление приводит к выводу, что из какого угодно малого количества пространства, материи и сил и вообще тех элементов, из которых образуется существующее, можно построить мир, который для существ в нем живущих, будет казаться таким же, каким для нас кажется наш. Этот вывод подсказывает другой, что может быть, и наша вселенная в сущности бесконечно мала и что только то обстоятельство, что мы сами представляем собою бесконечно малую часть этого безконечно-малаго целого, заставляет нас смотреть па вселенную как на нечто бесконечно большое.

Итак, мы не знаем, какова вселенная в действительности, мы знаем только, что в геометрическом и физическом отношениях она неизмеримо больше нас и нашей планеты. Мы ее можем отсюда делать никаких унизительных выводов для нашей духовной природы, по крайней мере, умные люди никогда не делали их. Когда Гамлету скорбно говорившему, что свет представляет собою тюрьму, льстивый придворный возразил: «может быть, свет тесен для великой души вашей и потому кажется тюрьмою», он ответил: «о Боже мой! моя великая душа поместилась бы в ореховой скорлупе, и я считал бы себя владыкою беспредельного пространства...» Значение духа вовсе не обусловливается размерами заключающего его в себе тела. Слон больше человека и однако не умнее его, система Альп несравненно больше всех слонов мира и однако во всей их каменной громаде скрыто менее жизни и разума, чем в теле последнего дикаря. Говорят о ничтожестве земли по сравнению с звездными мирами, пускай – земля ничтожна, но человек, живущий на земле, не ничтожен. Еще Паскаль говорил, что человек выше вселенной. Вселенная может сокрушить человека, но ее стихийные силы, уничтожая хрупкого носителя разума, не будут сознавать, что они уничтожают его, а человек будет сознавать, что его убивает сила стихий. La randeur de 1’homme est grande en ce qu'il se connait miserable. Un arbre ne se connait pas miserable. Но не только дерево не сознает своего ничтожества, его не сознает и солнце, между тем как и солнце есть только ничтожная песчинка по сравнению со всею системою млечного пути. У Вольтера в одном из его произведений два гигантских представителя двух гигантских миров ведут между собою разговор о назначении звезд, в разговор вмешалось маленькое животное в черненькой шапочке, заплутавшееся на мизинце одного из собеседников (собеседник прибыл с земли), и сказало, что все создано для людей (к которым принадлежало и это животное) и что об этом можно узнать в сокращенном издании сочинений св. Фомы. Без сомнения, если бы на других мирах существовали чувственно – разумные обитатели, то отсюда бы следовало, что физическая вселенная создана не для одного человечества. Но мы не знаем таких обитателей. Только, вопреки Вольтеру, мы можем решительно утверждать, что на солнце и Сириусе их нет, и что если существование солнца имеет какую-либо цель, то эта цель заключается не в нем самом, а скорее в тех маленьких животных, которые живут на земле и над которыми так иронизировал фернейский философ.

В Божественном откровении мы находим прекрасное разъяснение двоякого отношения человека к вселенной. «Когда взираю я на небеса Твои, – дело Твоих перстов, на луну и звезды, которые Ты поставил, говорит псалмопевец, то что есть человек, что Ты помнишь его, и Сын человеческий, что Ты посещаешь его». (Псал. 8:4–5)? Человек так мал и ничтожен в сравнении со всем тем, что создано Всемогущим, что представляется не понятным, почем Бог проявляет о нем особенное попечение. Но псалмопевец не оставляет поставленного им вопроса безответным. В дальнейших стихах своего псалма он дает этот ответ. «Немного Ты умалил его пред ангелами: славою и честью увенчал его; и поставил его владыкою над делами рук Твоих; все положил под ноги его» (6–7)... Ничтожный физически, человек, созданный по образу Божию, велик духовно, вследствие этого все то безмерное количество физической энергии (по сравнению с его физическими силами), которое заключает в себе вселенная, должно быть подчинено ему. Как совершится это, мы не знаем, но, зная непреложность Божественных обетований, мы твердо веруем этому. Ученые, отрицающие существование целей в природе, говорят, что если признать, что обитаема только земля, то тогда существование бесчисленных миров (нельзя сомневаться, что многие миры никогда не будут усмотрены даже в телескоп) окажется совершенно бесцельным. Это рассуждение дважды несостоятельно. Во 1) если вообще целей нет, то нечего удивляться и бесцельному существованию миров; во 2) существование этих миров может иметь и ближайшие и отдаленные цели. О ближайших целях нас ясно учит Писание «Егда (сотворены) были звезды, говорил Сам Бог Иову, восхвалиша Мя гласом велием вси ангели мои». (Иов. 38:7)¹¹. Красота новосозданной вселенной вызвала ликование среди ангелов. Значит, созерцание ее служит источником радости и для небожителей. Мы не знаем, какою она представляется им, но думаем, что она представляется иною и несравненно более прекрасною, чем какою созерцаем ее мы. Ведь, мы видим только тени вещей, но не вещи, однако и нас небо пленяет своею чарующею красотою. На юге небо прекраснее, чем у нас, вот почему у народов древности, живших на юге, астрономические представления имели такое большое значение в религии и жизни.

«Нужно видеть, говорит Вейс, в прекрасную восточную Ночь, как в глубинах темно-голубого неба сияют звезды с блеском неизвестным в Европе, нужно видеть это, чтобы понять, почему восточный человек в их восходе и закате признавал особенное действие Божественного могущества. В блеске их лучей, светящих из таинственной глубины, на него как бы смотрело Божество своими бесчисленными очами, их пламенное писание являлось для него вестью о Бесконечном, темные увещания которого он принимал в свое сердце. А когда он замечал, что жизнь и умирание в природе, весна и осень находятся в строгой связи с движением известных светил, то он еще, убеждение рассматривал их, как могущественные силы жизни¹² ». Но и человек востока и юга мог видеть на небе только то, что доступно взору человека. Для ангелов в глубинах неба должно открываться το, о чем мы не можем и помыслить и чего не можем и представить. У св. Ефрема Сирина есть толкование слов Спасителя: «в доме Отца Моего обителей много» (Ин. 14:2). Ортолан произвольно хочет видеть в этих словах указание на многочисленность обитаемых миров и под обителями готов разуметь обитаемые планеты. Св. Ефрем относит эти слова и к ангелам и к праведникам, вообще ко всем, кому принадлежит участие в царстве славы, но его толкование несравненно более глубоко, и из его толкования мы, между прочим, можем понять, как должно быть различно впечатление, производимое вселенною на различные созерцающие существа. «Многими обителями у Отца, говорит он, Спаситель называет меры разумения водворяемых в оной стране (царстве небесном), разумею же те различия и разности, с какими наслаждаются там, сообразно с своим разумением. Ибо Господь наименовал многие обители не по разности мест, но по степени дарования.

Как лучами солнца чувственного наслаждается всякий, по мере чистоты зрительной силы и впечатления, и как от одного светильника, освещающего один дом, каждый луч бывает различен, между тем, как свет не делится на многие светильники: так в будущий век все праведные водворяются нераздельно, в единой радости. Но каждый в своей мере озаряется единым мысленным солнцем, и по степени достоинства почерпает радость и веселие, как бы в одном воздухе и месте, седалище, созерцание и образ. И никто не видит меры и высшего и низшего, чтобы, смотря на превосходящую благодать другого и на свое лишение, не иметь в этом для себя причины к скорби и беспокойству. Да не будет сего там, где нег ни печали, ни воздыхания, но всякий, по данной ему благодати, в своей мере веселиться внутренне, а по внешности у всех одно созерцание и одна радость¹³ ». Следуя толкованию св. Ефрема, мы должны предположить, что и различным чинам ангельским в различной мере открывается красота мировой сущности и назначение отдельных миров.

Но, без сомнения, все они в некоторой мере прозревают, в чем заключается это назначение. Мы не знаем этого относительно многих миров, но мы веруем, что их бытие не останется бесцельным. Наш разум не может допустить, чтобы высший разум произвел что-нибудь напрасное. Необитаемые и неведомые миры, может быть, представляют собою материал, который по исполнении времен окажется нужным. Библия и Церковь учат нас о воскресении тел. Значит, физическая природа будет существовать и в будущем веке. Она будет преобразована и, без сомнения, праведники будут владычествовать над ней безраздельно. Это владычество будет благим и вещество и силы миров оно будет направлять ко благу. Мы не знаем, как это будет, мы не можем представить этого, но присущая нашему духу вера в целесообразность существующего заставляет нас верить этому.

Эту веру в целесообразность доселе еще не поколебал ни один факт. Только опыт научил нас, что мы в редких случаях можем разгадывать цели природы, эти цели иногда бывают столь отдаленными, что усмотреть их совершенно не в состоянии человеческое зрение. Перенесемся мысленно в отдаленное геологическое прошлое нашей планеты, положим, в каменноугольную эпоху. Людей, млекопитающих, птиц тогда еще не существовало на земле. Но положим, что где-нибудь, на каких-нибудь мирах жили существа подобные людям, обладавшие разумом и ставившие себе вопросы о причине и цели явлений. Положим, что какой-нибудь представитель таких существ оказался случайно на нашей земле. Без сомнения, ландшафт, развернувшийся пред ним, он нашел бы унылым и однообразным. Каламиты, сигиллярии, ликоподиевые, лепидодендроны – растения подобные нашим хвощам, плаунам, только гигантских размеров, древовидные папоротники, хвойные и саговые, вот все, что бы он встретил. Очень естественно, что нашему предполагаемому посетителю земли пришли бы в голову следующие соображения: зачем, для чего растут эти унылые чешуйчатые и звездчатые растения? Если даже допустить, что в них есть своеобразная красота, то этою красотою никто не наслаждается и не будет наслаждаться; пользы они никому не приносят, они даже не могут служить пищею для тех организмов, которые населяют землю. Несомненно, что природа производит много бесцельного, она произвела их, и она их уничтожит, никому они не были полезны и никому не принесет пользы их смерть. Рассуждая так, наш мыслитель впал бы в глубокое заблуждение. Эти – по его мнению – бесполезные деревья природа впоследствии превратила в каменный уголь, который так нужен современному человечеству. Но и в этом их еще не главное значение. В филогенетическом процессе мировой жизни они были необходимыми посредствующими звеньями между низшими растительными формами девонской и силурийской эпох и разнообразными высшими видами растений, которые даны в обладание человеку. В ту отдаленную эпоху они уже таили в себе потенцию высших форм жизни, которые явились потом, как их отдаленнейшее потомство, через бесчисленное количество поколений. Господь ведет мир к совершенствованию, но пути, которыми Он ведет в большей части случаев остаются загадочными и непонятными для человека. «Непостижимы судьбы Его и не исследимы пути Его» (Рим. 11:33)

Людей, настаивающих на ничтожестве земли и, следовательно, своем собственном, сильно смущают отдаленные по времени цели точно так же, как и миры отдаленные по пространству. Зачем Бог достигает намеченных целей в течение долгих веков, а не мгновенно, зачем миры, если не навсегда, то в течение тысячелетий остаются никому ненужными и бесполезными? Но кто им сказал, что эти миры не нужны и бесполезны? Может быть, они нужны для устойчивости нашей системы, может быть, для чего-нибудь другого. Зачем эта речь о тысячелетиях так же наивна, как и речь о громадных пространствах. «У Господа один день, как тысяча лег, и тысяча лег, как один день» (2Петр. 3:8 ср. Псал. 89:5). Что такое время и его продолжительность? Не может ли нам бесконечно малое время показаться безмерно громадным, как это, мы видели, может случиться с бесконечно малым пространством? Для измерения времени, как и для измерения протяжения, мы не имеем объективной единицы. Продолжительность протекшего времени мы измеряем количеством перемен протекших в это время. Единицею времени мы считаем период обращения земли вокруг своей оси, двадцать четвертую часть этого периода мы называем часом. Но представим себе, что земля стала бы вращаться вокруг своей оси в миллион раз быстрее, в миллион раз быстрее понеслась бы она по своей орбите вокруг солнца, соответствующим образом изменилось бы ускорение, сообщаемое телам силою тяжести, в миллион раз быстрее стали бы совершаться в нас физиологические и психологические процессы. Заметили ли бы мы происшедшее ускорение? Нет, тысячелетия, которые тогда в действительности были бы менее продолжительны чем 1/2 наших суток, казались бы нам по прежнему громадным количеством времени. Можно допустить ускорение и большее, чем в миллион раз, и тогда получится вывод, что всю многовековую историю мира, совершавшуюся в безконечных междузвездных пространствах, можно представить протекшею в течение секунды времени в районе, имеющем радиус в один миллиметр. Эти размеры можно сокращать до бесконечности, и однако история мира будет оставаться тою же, какою мы не знаем – бесконечно сложною и бесконечно чреватою событиями.

Время, пространство, материя, мы не знаем, что они представляют собою в своей сущности, но мы знаем только один род разумных существ, живущих в условиях пространства и времени, облеченных в материю. Эти существа – люди. Если кажущуюся действительность считать действительностью истинною и если принять, что во всей вселенной обитаема только земля, то получится впечатление, что вселенная есть бесконечно громадная пустыня, в безконечно-малом уголке которой затерялось несколько ничтожных живых существ. Но если отрешиться от этого наивного миропонимания, если принять, – а принять это необходимо, – что на какой-то орган нашего духа накинута повязка, скрывающая от его созерцания действительный вид вещей, тогда эта громадность мира не должна смущать нас. Представим себе шар изолированный в пространстве, имеющий верст 10 в диаметре, поверхность его приблизительно будет равна 1256 квадратным верстам (4 π R = 4. з, 14. 102 1256)представим себе, что какой-нибудь слепец, помещенный на этом шаре, стал бы исследовать его поверхность; двигаясь по линии большого круга (как ходим и мы по земле) и совершая в день по 30 верст он чрез двое суток вернулся бы к своему исходному пункту; но он не догадался бы об этом и мог бы вечно кружиться по кругу, имеющему 62,8 верст длины (2 π R= 2.3,14. 10 = 62,8 в), предполагая, что движется в бесконечность. Если бы он стал исследовать шар в различных направлениях, то пришел бы к заключению, что он находится на некоторой плоскости, тянущейся по всем направлениям в бесконечность. Не происходит ли нечто подобное и с нами? Не кажется ли нам вселенная такою громадною и в сравнении с нею мы такими ничтожными только вследствие того, что наши духовные глаза неоткрыты? Новая, неэвклидовская геометрия намекает нам на это.

Ортолан говорит, что его сердце хочет, чтобы эти миры, светящиеся над нами, были обитаемы, чтобы и на них жили разумно нравственные существа, чтобы между ними и нами была духовная связь. Но разве наше сердце не находит уже отрады и успокоения в мысли о существования бесчисленного мира духов. Разве вера в ангелов хранителей, постоянно пребывающих близ нас и охраняющих нас на всех наших путях, не говорит гораздо более нашему сердцу, чем предположение о существовании жителей на Марсе, проводящих каналы на своих материках. Наше сердце ищет жизни, разума и любви, и Писание учит нас о полноте жизни небожителей на небе.

У человека есть стремление к бесконечному, но не к фиктивно-безконечному пространству или миру, а к действительно бесконечному – Богу, и бесконечный Бог (пришел на землю и приобщился человечеству и земной природе. Рассуждения о том, что Бог не мог воплотиться на земле, потому что она слишком ничтожна, представляют собою слишком плохую философию. Мы видели уже, что самое рассуждение о ничтожности земли основано на плохом знании природы. Теперь обратим внимание на другое. Современная наука раскрыла нам, что физическая и химическая природа всей вселенной совершенно тождественна с земною, и уже давно мы знаем, что вся материя вселенной связана связью притяжения, что свойства каждого атома обусловливаются не его собственной природой, но воздействием на него всей материи вселенной. Отсюда соединение какой бы то ни было малой части материи с высшим началом есть соединение с этим началом всей материи и имеет своим следствием преобразование всего материального мира. Когда Господь Бог вдунул в первого человека «дыхание жизни; и стал человек душою живою» (Быт. 2:7), вся материя вселенной приобщилась к новому началу, и в истории мира начался новый период. Он продолжался до того времени, когда Сам Бог сошел на землю и соединил с Своим Божеством физическую и духовную природу человека. С этого времени у человека явились все средства, чтобы восстановить в себе поврежденный образ Божий, чтобы преобразовать и совершенствовать свою духовную природу. Когда процесс возрождения и совершенствования достигает конца, тогда и физическая природа должна будет преобразоваться, чтобы стать достойным жилищем праведных сынов Божиих.

«Тогда придет конец» (Мф. 24:14). Ортолан высказывает предположение, что, можег быть, преобразование земли и воскресение тел произойдет уже много спустя после того, как последний человек испустит последнее дыхание на земле. Он предполагает, что земля может быть в течение веков будет носиться по пространству в виде унылого оледеневшего кладбища. Но против этого предположения, по-видимому, решительно направляются слова св. Павла: «не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока при последней трубе: ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся; ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему «Облечься в бессмертие». (1Кор. 15:51–53): Тоже самое святой апостол говорит в послании к Фессалоникийцам (1 Фесс. 4:16–17). Правда, слова св. Павла не могут быть понимаемы буквально во всем их объеме.

В выражениях «мы изменимся» или «мы, оставшиеся в живых ........ восхищены будем на облаках»... или в понятие «мы» не должно заключать употреблявшего его св. Павла или под «живыми» должно разуметь не пребывающих на земле во плоти, а может быть живых духом. Но если даже по отношению к приведенным стихам принять последнее толкование, то вообще и речи св. Павла, и речи Господа утверждают в той мысли, что конец мира наступит раньше когда человечества. Ортолан не касается этих мест Писания, он высказывает свое предположение, не опираясь ни на какие данные.

За то он обнаруживает упорное желание обосновать другое свое предположение, что конец и обновление земли не будет концом и преобразованием всей вселенной. Но он не мог найти никаких аргументов для подтверждения этого тезиса кроме того, что его уже высказывали некоторые церковные писатели, и что, может быть, звезды сохранятся для того, чтобы созерцание их доставляло наслаждение праведникам. Мы безусловно отрицаем это предположение Ортолана. Наука и вера, по нашему мнению одинаково идут против него. Наука говорит нам, что звезды не сохранятся. Процесс мировой жизни обусловливается неравенством движений различных тел или что в сущности тоже неравенством их температур. Движения и температуры стремятся стать равными. Нет ничего в мире, чтобы препятствовало осуществлению этого стремления. Если и происходят постоянно нарушения равновесия температур и равенства движений, то они всегда обусловливаются тем, что в иных местах совершается уравнение температур и движений в гораздо большем количестве. Вселенная, и, следовательно, и звездная система, стремится к некоторому предельному состоянию, которого когда она достигнет, то не будет уже ни солнца, ни планет, ни темно-голубого неба.

Уча о конце вселенной, наука вместе с тем предлагает такое учение о физической природе мира, которое при сопоставлении его с учением наяіей верьп о будущей судьбе земли необходимо ведет к выводу, что вместе с землею должно произойти преобразование всей вселенной. Физическая природа всего мира тождественна. В последствии земля должна подвергнуться решительному преобразованию: тленное должно облечься в нетление, сила притяжения не будет препятствовать нашим телам подниматься на воздух, самая природа тел изменится (преображение Господне, Мф. 7:2; Мк. 9:3; Лук. 9:29). Этот местный переход вещества в совершенно новое состояние мы можем мыслить возможным, лишь предполагая, что и все остальное вещество вселенной перейдет в это состояние. Иначе невозможно представить себе положение новой земли в системе старого мира. Но этого старого мира и не будет.

Апостол ждет не только новой земли, но и нового неба. (2Петр. 3:13). Ортолан и другие сравнивают будущее очищение земли огнем с прошедшим очищением ее водою и ссылаются на св. Петра, у которого находится это сравнение. Но в прошедшем было не преобразование, а наказание мира, и св. Петр совершенно ясно и решительно устраняет мысль, что будущий пожар будет подобен прошедшему потопу. В будущем «небеса с шумом прейдут, стихии же разгоревшись разрушатся, земля и все дела на ней сгорят». (2Петр. 3:10).

Ортолан слишком вещественно и по земному представляет себе будущую жизнь праведников. Тоже небо и тот же мир и в сущности та же земля измененная (может быть только немного) огнем. Но нельзя допустить подобного представления. Праведников ожидает блаженство, а в этом мире блаженство невозможно. Если преобразование не коснется миров неба и если эти миры обитаемы, то значит тление и смерть будут существовать и в будущем веке. Но если бы даже тление и смерть и вообще страдания исчезли, то и тогда земное благополучие не могло бы удовлетворить людей. Этот мир скрывает от нас и действительную сущность вещей и последнюю цель бытия. Мы жаждем откровения тайн и лучшим людям они откроются, когда в последний день земля и небо сбросят с себя окутывающие их покровы и явятся обновленными и светоносными для прославленных сынов земли.

Великий Платон предчувствовал это будущее созерцание божественной славы и красоты избранными сынами человечества. В его диалоге «пир» Диотема, чужестранка из Мантинеи, наставив Сократа, что есть красота абсолютная, не заключающая в себе ничего чувственного и телесного, красота сама в себе, от которой происходит все прекрасное, причем возникновение и уничтожение всех новых видов прекрасного не увеличивает, не уменьшает и ни в чем не изменяет ее, наставив Сократа в этом, говорит ему: «только созерцание абсолютной красоты сообщает цену жизни человека... Что мы должны предполагать о том смертном, который получил бы в удел созерцание чистой, простой и беспримесной красоты, не облеченной в человеческое тело и краски, не имеющей в себе ничего изменчивого и исчезающего, божественной, однородной и абсолютной? Думаешь ли ты, что человек, созерцающий такую красоту и услаждающийся ее созерцанием будет несчастлив? Не представляется ли, напротив, тебе, что такой человек – единственный на земле, воспринимающий прекрасное органом, которому доступно это прекрасное может рождать не образы (ἐίδωλα) добродетели, так как он воспринимает не образы, но истинную добродетель, так как он приобщился к самой истине? Производящий же и питающий истинную добродетель должен быть любимым Богом и, если кто, то конечно, он должен быть бессмертным» ¹⁴.

То, что смутно предчувствовал Платон, ясно обещано верующему человечеству. Праведники будут созерцать славу и красоту Божию. Для того, чтобы приобрести духовное зрение способное к этому созерцанию, нужно воспитать и совершить свой дух. Богословие учит, как должно происходить это воспитание, но и астрономия не должна оставаться и не оставалась безучастною к этому великому дел. «Есть две вещи, сказал Кант, которые наполняют душу все новым, возрастающим удивлением и благоговением, чем чаще и дольше занимается ими ум: звездное небо над нами и нравственный закон в нас».

Кант был рационалистом, но в этих его словах слышится мистический оттенок. Небо, видно, воздействовало на душу кенигсбергского философа и наполняло ее сладким трепетом и смутным ощущением бесконечного. Житель Кенигсберга, Кант никогда не видал разгневанного океана, ни непоколебимых снежных горных цепей, ни нежно-прекрасной растительности южной Европы. Но этими словами он показал, что самое прекрасное в природе открыто всему человечеству. Закономерность, гармония, красота и бесконечность звездного мира вещает нам тайну бесконечного. Не мысль о марсианах и селенитах наполняет умилением наше сердце, а мысль о бесконечном творце и властителе этой поэтической бесконечности. И в поисках за словами для выражения чувств вызываемых небом мысль естественнее всего обращаться к псалмам, к Библии. Библия лучше всех книг мира показала человеку эстетическую сторону вселенной, и лучше всех книг мира она открыла этическую правду. Остается вопрос о теоретической истине. Я думаю, что по мере того, как человек приближается к истине, он приближается к пониманию Библии. Если обратиться к истории астрономии и посмотреть, какие гипотезы отбрасывались в ней на пространстве веков, как ошибочные, то можно увидеть, что эти гипотезы противоречили и букве Библии и, главным образом, ее основному положению, что Творец всемогущ и премудр. И в настоящее время тайны неба остаются тайнами, но что небесные светила водятся премудрою рукою, это уже не тайна. Явления неба представляют нам сочетание красоты и разума, красоту чувствует всякий, о разумности небесных явлений может много сказать каждый порядочный школьник. Вслед за школьником несравненно больше скажет ученый. И наука повторяет слова псалмопевца: «небеса поведают славу Божию».