Отдел II. Статьи по вопросам церковно – общественной жизни Казанской епархии

А. Общее церковно-гражданское и учебное торжество в г. Казани.

Б. Торжество в Казанской Духовной Академии.

В. Торжество в Казанской Духовной Семинарии.

Г. Торжество в Казанском Духовном Училище.

Д. Торжество в Императорском Казанском Университете.

Е. Торжество во 2-й Казанской Гимназии.

Ж. Торжество в Казанском 4-х классном городском училище.

Т. Торжество в г. Тетюшах и училищах оного.

У. Торжество в училищах города Свияжска.

К. Торжество в Казанском Реальном Училище.

Л. Торжество в Казанском женском монастыре.

М. Торжество в женском духовном училище.

Н. Торжество в доме Городской Думы.

О. Торжество в Варламиевской церковно-приходской школе в г. Казани.

П. Торжество в Чистопольской женской прогимназии.

Р. Торжество в г. Чистополе и городском училище.

С. Торжество в Чистопольском Духовном училище.

Т. Торжество в г. Тетюшах и училищах оного.

У. Торжество в училищах города Свияжска.

Ф. Торжество в Ядринском уездном училище.

Х. Торжество в Мамадышском городском трехклассном училище.

Ц. Торжество в Красногорском сельском училище, Мамадышского уезда.

Ч. Торжество в Акулевском сельском училище, Чебоксарского уезда.

Ш. Торжество в Нижне-Казыльском сельском училище, Лаишевского уезда.

Щ. Торжество в селе Салмани, Спасского уезда.

Э. Торжество в г. Спасске и двух-классном городском училище.

Ы. Торжество в селе Мансурове, Лаишевского уезда, и школе этого села.

Ь. Торжество в Ташкирменьском инородческом училище.

Э. Торжество в Шаминской церковно-приходской школе, близ пригорода Билярска.

З. Торжество в Мариинском Посадском училище.

Ю. Торжество в двухклассном Лаишевском училище.

Z. Торжество в церковно-приходской школе села Воскресенского, Казанского уезда.

X. Торжество в Яндашевском сельском училище, Чебоксарского уезда.

P. Торжество в Улановском сельском училище, Свияжского уезда.

F. Торжество в Багаевском сельском училище.

V. Торжество в учреждениях

Казанского попечительного о бедных Комитета Ведомства Императорского Человеколюбивого Общества.

Казанская пресса 6 апреля.

Заключение.

26 июня в г. Казани происходила торжественная встреча иконы Богоматери (Смоленской), принесенной из Седмиозерного монастыря, находящегося в 17 верстах от Казани, когда-то дикой лесистой местности, при слиянии семи озер в одно большое. Ныне от прежних густых лесов здесь осталась лишь одна роща, в которой казанцы любят проводить минуты отдыха, освежаясь свежей влагою из колодца, устроенного здесь монастырем, так как озеро осталось лишь одно, да несколько ломжин. Основанный при Михаиле Феодоровиче уроженцем Устюга Евфимием, Седмиозерный монастырь имел большое значение по отношению к язычникам, среди жилищ которых он находился. Черемисы, когда-то закалавшие волов и коней и вешавшие кожи их на дубе, стоявшем на том месте, где ныне находятся святые ворота Седмиозерного монастыря, уже давно не исправляют своих языческих треб под тенью дубов, растущих далеко во все стороны от монастыря. Но в особенности Седмиозерный монастырь получил громадное религиозное значение для всего казанского края и даже для многих других соседних краев чрез избавление жителей Казани от страшной моровой язвы, свирепствовавшей в 1654 году, заступничеством Богоматери, Смоленская икона которой была взята оттуда и носима по Казани в продолжении целого месяца. На следующий год, говорят, было сделано тоже, и Казань опять была спасена от гибели. Но затем этот благочестивый подвиг не был совершен, и язва опять посетила Казань. И вот с этих пор 26-го июня ежегодно приносят в Казань чудотворную икону Седмиозерной Смоленской Богородицы.

В настоящем году, не смотря на сильный жар и страшную пыль, еще задолго до 26-го июня мало по малу стекались в Седмиозерную пустынь десятки тысяч народа, шедшие и ехавшие из близких и далеких мест, сел и городов. 25-го июня эти тысячи народа, после торжественно совершенной литургии, направились, сопровождая св. икону, в Кизический монастырь. Прослушавши здесь всенощную и литургию, эти тысячи народа шествуют на другой день в Казань, отстоящую от Кизического монастыря версты три. Между тем из Казанского Собора после литургии выходят новые тысячи народа, сопровождая кресты и иконы святителей Казанских: Гурия, Германа и Варсонофия и Казанской Богородицы. Пройдя Кремль кратчайшим путем, народ останавливается пред палаткой за Казанкой. Духовенство, во главе со своим Архипастырем, вместе с иконами входит в палатку, которая всегда бывает великолепно украшена зеленью и разнообразными цветами. Здесь духовенство остается, с разными светскими властями и чинами вместе, до тех пор, пока покажется блестящая киот чудотворной иконы. Киот эта громадных размеров, несется на древках множеством всяких лиц, которые стремятся наперерыв сменять друг друга. Пред палаткой чудотворная икона, осыпанная жемчугом, древней живописи и несколько осыпавшаяся³⁰³, в позлащенной рамке, была вынута из киоти, и подобно другим иконам поддерживалась священниками, образовавшими собою полукружие.

После краткого молебна, под дождем и по грязи, все множество народа отправилось в соборный храм. Несколько полков, расставленных в два ряда и образовавших из себя громадную по длине улицу, давали возможность совершиться шествию от Казанки до самого собора чрез Кремль. Шествие совершалось под крепостью, но поднимающаяся здесь на несколько сажень гора представляла лучший амфитеатр, с которого каждому можно было любоваться величественною картиною шествия. Сначала шествие сопровождалось отличным пением архиерейского хора, сменявшимся игрою военной музыки, разнообразные хоры которой размещены были на всем пространстве более чем в десяти местах. Когда вошли в Кремль, то здесь звуки музыки смешались с звоном колоколов. Но все это смолкло, когда святые иконы были внесены в собор и начался молебен.

После молебна в соборе, чудотворные иконы были взяты в дом Преосвященного, начальника губернии и затем стали переходить из храма в храм, из дома в дом и будут путешествовать, постоянно сопровождаемые множеством народа, в продолжении целого месяца, пока не побывают в домах всех желающих казанцев. И в продолжении целого месяца в разных частях города будет слышаться днем и ночью перезвон. С этими же иконами 2-го и 20-го июля будут совершаться крестные ходы кругом старого города, или по тем улицам, которыя во время первого принесения Смоленской иконы Богоматери в 1654 году были загородными местностями, причем для литий будут останавливаться на местах ворот прежней городской крепости, где ныне большею частью воздвигнуты церкви или монастыри, именно: мон. Иоанновский, церкви-Успенская и Владимирская и монастыри-Варлаамов, Богоявленский и Феодоровский.

Торжество проводов чтимой в Казани иконы в 1908 году было довольно обычное. После всенощного бдения и литургии, отслуженных Архиепископом Никанором вкупе с Епископом Михаилом и многочисленным духовенством, было обычное шествие церковной процессии, с музыкою и пением, до моста через реку Казанку, где по окончании молебна Архиепископ Никанор осенил город и все великое множество народа высоко поднятою святою иконою. Шествие с иконою мимо Кизического монастыря и попутных сел тоже было обычное. Народа, сопровождавшего и встречавшего икону, было по обычаю много. Но встреча Её при вратах монастыря была необычна. Кроме монастырского духовенства и народа, здесь встречали Её юнкера Казанского Училища, умилявшие взоры многим своим благоговением, стройностью и особенно приятною музыкой, исполнявшейся в высшей степени нежно, умилительно. Жаль только, что усердные звонари нередко заглушали эту дивную музыку своим оглушительным звоном, который, впрочем, был совершаем тоже с полною виртуозностью.

Вместе с своим начальством юнкера присутствовали потом на вечернем служении, совершавшемся Архиепископом Никанором.

Выступая в свои лагерные помещения, юнкера опять усладили слух многих своею прекрасною музыкой.

Думается, что таковое их отношение к великой Казанской Святыне было и для них самих отрадно и особенно приятно для народа, наглядно видевшего, в каком благоприятном духе воспитывается будущее молодое офицерство. Дай Бог, чтобы этот добрый почин не остался без подражания и повторения.

После поздней Литургии, совершенной Архиепископом Никанором, сказано было им воодушевленное слово об апостольстве, к которому он призывал иноков обители и всех православных по силе возможности каждого, для чего Его Превосходительство И. Г. г. Чиннов устроил сбор на благовестническое труженичество Братства Св. Гурия. Сбор этот дал несколько десятков рублей, которые и переданы Братству.

Выходя из храма, Архиепископ Никанор раздавал духовно-нравственные листки десятками и сотнями, говоря получавшим: „шедше, научите…”. Эти слова были текстом его проповеди, которая, можно думать, вскоре явится в печати³⁰⁵.

Жизнь монастыря, по уходе провожавших святыню, как бы замерла. Но она возродилась на следующее утро, когда явились новые богомольцы, чтобы сопутствовать св. иконе в новом шествии, а именно за Волгу-в Услон и другие пригородные местности.

В Казанском Университете происходит годичный акт. После обыкновенного начала была сказана г. Виноградовым речь о лечении лихорадки водою. Речь вызвана была кризисом царствования лихорадки в Казани при прежних источниках воды, бывших зараженными в большую часть года. Теперь, говорил лектор, с проведением давно жданного водопровода лихорадка должна терять прежнюю свою силу в Казани. А в случаях заболевания лихорадкой лучшее средство исцеления лектор указал в той же воде, которую Казанцы будут пить, особенно в ее холодном виде. Темперическое водолечение лектором не особенно было одобрено.

После речи г. Виноградова читался годичный отчет, из которого видно, что количество студентов, сравнительно с прошлым учебным годом, в отчетном году несколько увеличилось. В прошлом году всех студентов на всех факультетах было 522, ныне же 537. Трое из этих студентов, из которых один сын портного, получили медали. Число профессоров остается почти прежнее.

Вскоре после университетского акта, именно 8-го ноября был публичный акт в Духовной Академии. День архистр. Михаила, кроме того, есть день храмового праздника Казанской Духовной Академии. Ради такого двойного торжества литургия в академической церкви была совершена самим архипастырем Казанским, Высокопреосвященным Антонием, в сослужении о. ректора академии, профессоров-священников и священников-студентов. Во время литургии о. ректором протоиереем Владимирским сказано было слово, приличное празднику. В назидательной части своего слова о. ректор говорил о борьбе с злыми духами века сего, с которыми должны бороться и все христиане, а те, пред кем говорилось слово, в особенности. При этом оружие к борьбе указывалось в тех средствах, которыми располагает православная церковь и в особенности в указанном апостолом: „иже есть глагол Божий». После молебна его Высокопреосвященство отправился в академический зал, который уже раньше был наполнен посетителями. В числе их было много высокопоставленных лиц как учебного ведомства, так даже и военного. Не мало было также здесь и духовенства. Студенчество помещалось на хорах. После молитвы акт открылся речью экстраординарного профессора академии В. А. Снегирева: „О вере в сны и снотолкование». В ясно слышимой и в высшей степени отчетливой речи, г. профессор сначала сказал несколько слов о сне вообще, как явлении, состоящем в ослаблении всей жизнедеятельности нашего организма и о том громадном не только практическом, но, как выражался г. профессор, и культурно-историческом значении той деятельности души во время сна, которая называется сновидением. „Нет такой невозможности, которая не могла бы явиться во сне человеку, как нечто весьма разумное и естественное, говорил г. лектор, а между тем все это, будучи продуктом чисто только душевной деятельности, кажется действительным, реальным. И вот вследствие этой обманчивости, сновидения, как всегда казались, так многим и теперь кажутся, имеющими знаменательное значение и даже признаются за сообщения высшего мира». А от всего этого, и особенно последнего, сновидения часто служат основанием многих религиозных верований и особенно относительно будущей жизни, которые в свою очередь служат часто основанием и всей настоящей жизни.

После этого лектор в прекрасном изложении показал, как произошла такая вера в сновидения и насколько состоятельна эта вера. Сделал он это путем научного исследования всех фактов, относящихся сюда во всей истории человечества. Исполняя такое нелегкое дело, лектор два раза прошел по всей истории человечества. В первый раз он показал, как возникла вера в сновидения и как она жила во всем древнем мире, начиная с народов древнего Востока, у греческих философов Пифагора, Сократа, Платона и Ямвлиха, как древне языческое учение о сновидениях выразилось в сочинении Синезия, бывшего потом христианским епископом, как вера в сновидения существовала в Ветхом Завете и в христианском мире у отцов Церкви, в средние века, когда особенно развилась наука о сновидениях, под влиянием арабов, не умевших сдерживать своей пылкой фантазии и стоявших в самом близком сношении с Востоком, где хранилась вера в сновидения со всеми ее громадными последствиями; как наконец она перешла и в новое время, даже к философам Гегелю, особенно Шеллингу, и как яро теперь проповедуется вера в сновидения спиритами: Юнгом, Шталмином, Кардеком и т. п. Особенное условие к зарождению веры в сновидения, как внушения высшего мира, лектор видел в аналогии сна с смертью, по которой не только дикари, но и образованные люди очень легко могли прийти к мысли, что и во сне душа также отрешается, выделяется из тела, как по смерти. А отсюда уже самый небольшой шаг до того, чтобы признать, что и во сне душа также входит в общение со всем духовным миром, как и по смерти. От этого остроумного соображения г. лектор пришел к другой замечательной мысли, что многие были созданы во сне.

Из всего множества веровавших в сновидения интереснее всего остановиться на ветхозаветных и на христианских лицах, взгляд которых на сновидения резко выделяется из всех языческих и грубо невежественных воззрений. По Ветхому Завету сновидения, хотя и признавались одним из способов божественного откровения, но при этом сонная жизнь признавалась несравненно низшею, менее удобною для сообщения откровений, а потому видения на яву ставил выше видений во сне, и от этого важнейшие откровения давались пророкам в бодрственном состоянии; так напр. дан был закон Моисею на Синае. Кроме этого, такие сновидения представляются не как явления обыкновенной сонной жизни, а как чисто чудесное воздействие Бога на человека, и таких сновидений, поэтому, удостаивались только избранные лица и притом с целями, касавшимися судьбы целой Церкви; и по характеру своему эти сновидения были высокие, а не как языческие сновидения, касавшиеся частных лиц и носившие часто очень тривиальный характер. Вообще же на сновидения, т. е. на сновидения простых смертных, на обыкновенно являющиеся сновидения-Ветхий Завет смотрел низко. Псалмопевец Давид и премудрый Соломон сравнивают их с пустою болтовней. „Не слушайтесь снов ваших"-говорил пр. Иеремия.

В Новом Завете сны в сущности имеют значение такое же. Откровенное учение о сновидениях и вообще сонной жизни удерживается и у св. отцов Церкви, напр. у Григория Нисского сновидения признаются часто только душевными явлениями, и притом несравненно низшими, нежели явления бодрственной души. В православной Церкви остался такой же взгляд на сновидения и потому она в лице своих лучших представителей всегда преследовала веру в сны и к снотолкователям относилась одинаково, как и к волшебникам. На сон церковь смотрит как на состояние в высшей степени небезопасное, или беззащитное и потому внушает своим последователям молиться Богу, отходя ко сну. Эта опасность за жизнь во сне, эта боязнь сна у некоторых аскетов доходила до излишества. В средние века, в период господства над умом христианского мира монашества и под влиянием развития черной и белой магии, особенно сильно развилась эта боязнь за сонную жизнь, а вместе и снотолкование. Ночь была отдана почти во всецелое владение диавола, особенно первая ее половина. Влияние средних веков остается очень заметным и теперь. Но теперь вера в сны особенно процветает в среде спиритов и месмеристов.

Всю область фактов, на которых зиждется вера в сновидения спиритов и месмеристов, г. профессор объяснил неправильным пониманием сна и сновидений болезненных личностей разного рода, именно слабонервных и лунатиков. К состоянию сна он отнес и экстатическое состояние. На слабонервных он допустил действие других. Но многих прорицателей во сне он признал чисто шарлатанами, из сотни раз попадающими в цель, потому что стреляющий когда-нибудь должен же попасть во что-нибудь. В заключение же он сказал, что безусловная вера в сонную жизнь, как в состояние, высшее бодрственного состояния, столь-же нелепа, как нелепо предпочитать неразумность пред разумностью, бессознательность ставить выше сознательности. Что в сновидениях может говорить Господь, в этом нет ничего особенного, но верить в знаменательность всех снов, и сонную жизнь предпочитать действительной, или по сновидениям определять сознательную деятельность-это столь же неразумно, как неразумно в критическую минуту оставить руководство своего разума и идти просить руководства у дитяти.

Правильный взгляд на сонную жизнь также не чужд был и прежнему человечеству, или некоторым личностям из среды его. И история таких лиц с их мнениями г. лектором рассказана была с философа Ксенофана, циника Диогена и до психологов наших дней. И все это богатство мыслей, вся широта их и подробность, представлено было удивленным умам слушателей, все более и более приковавших свое внимание к словам лектора, к какой-нибудь час или два. Впечатление от речи было превосходное; видно было, что все с величайшим удовольствием провели эти минуты в стенах здешнего высшего духовного заведения.

За речью г. профессора Снегирева академическими певчими был пропет концерт, который, как излияние благодарственного чувства, был выполнен небольшим хором очень недурно. Большинство публики не дождалось чтения отчета, что объясняется тем обстоятельством, что отчет был роздан публике в печатном виде, в значительном количестве экземпляров. Из отчета видно, что академия трудилась по-прежнему очень добросовестно как в лице своих профессоров, которые в отчетном году дали двух докторов и одного магистра, так и в лице студентов, которые дали 19 магистров и 5 простых кандидатов. Прочие студенты, перешедшие из курса в курс, написали более 200 курсовых и третных сочинений.

Казань с некоторого времени становится по преимуществу учебным городом. Что ни год, то здесь открываются все новые и новые учебные заведения. В нынешнем году открыто два женских учебных заведения: гимназия и высшие курсы и два специально-учительских. Одно из последних для мусульман-татар, с преобладающим русским образованием, которым, однако, что весьма замечательно, будут руководить исключительно татары мусульмане. При таком широком развитии учебного дела Казань, естественно, не может не интересоваться самым живым образом публичными актами высших своих рассадников просвещения. День университетского акта бывает праздничным днем почти для всех учебных заведении. 5-го ноября, по обыкновению, спешат в обширное университетское зало отцы и дети, наставники и наставляемые. Главный интерес, конечно, представляет для всех актовая речь. В настоящий раз речь говорил профессор Ковалевский на тему: „Об отношении физиологии к жизни человека вообще и психической в особенности». Речь эта, интересная по внешности, производила однако же не совсем приятное впечатление, так как от начала и до конца пропитана была самым крайним материализмом, бесцеремонно вталкивавшим излюбленную профессором физиологию и в те сферы явлений, где она, по крайней мере при теперешнем состоянии ее, совершенно бессильна. Правда, профессор из приличия сознавался, что физиология не только теперь, но и долго спустя, и даже, пожалуй, никогда не объяснит сознания, а тем более уже рассудка и других так называемых высших явлений психических, и однако же он не захотел удовольствоваться тем немногим, что дается положительными данными излюбленной физиологии. Он громко и прямо заявил, что все так называемые высшие явления личного духа суть не больше, как свойство нервной системы. И эта грубо-материалистическая фантасмагория заявлялась публично между прочим и пред юношеством, еще нисколько нетронутым ветром разных антихристианских и антирелигиозных учений. Если бы это произносилось с кафедры студенческой аудитории, к лицам, которые бы могли отличить положительно добытое наукою от произвольных гипотез, это было бы сносно, терпимо. Но вот грубый материализм проповедуется среди массы с разнообразным образованием.

Мы думаем, что этот факт, это печальное знамение нашего времени, не может пройти бесследно или, по крайней мере, не может остаться незаявленным пред обществом „Церковным Вестником», так зорко следящим за всеми фазисами и перипетиями русской умственно-моральной жизни.

Речь закончилась громом студенческих рукоплесканий, не прекращавшихся весьма долго, а потому трудно было разобрать чтение отчета.

Не то представлял скромный академический акт, бывший 8-го ноября.

Здесь читалась речь экстраординарным профессором А. К. Волковым тоже о весьма интересном предмете: „Очерк современной пессимистической философии». В глубоко интересной философской речи академического профессора пессимизм явился очерченным и исторически, и критически очень полно.

Был представлен пессимизм аристократа Шопенгауэра-первого проповедника пессимизма, любившего говорить о ничтожестве и бедствиях жизни, захлебывая горечь своих внутренних созерцаний, свою мировую скорбь, глотками ароматического вина. Потом раскрыт был пессимизм корифея современной пессимистической философии, храброго офицера Гартмана. Историческое изложение развития пессимизма сопровождалось глубоким критическим анализом его основ и уяснением причин его происхождения. Мрачный взгляд на жизнь, по мнению профессора, обусловливается особенностями внешней жизни и субъективной настроенности как отдельных лиц, так и народов. Замечено, говорил оратор, что пессимистами бывают меланхолики, люди тщеславные, которые не удовлетворяются почестями, выпадающими на долю их; но в особенности люди чувствительные, одаренные высокою нежностью чувств, например, поэты, художники. Холостая жизнь также очень располагает к пессимизму. Интересно было замечание, что пессимизм, несостоятельный в своих принципах и не составляющий даже философии, так как стремится к указанию счастья, а не истины, менее гармонирует с христианством, нежели оптимизм. Сначала ошибочно думали, что пессимизм, проповедующий о горестях и печалях жизни, может сослужить некоторую службу обуреваемому христианству. Но в сущности оказывается, что он противоположен христианству, потому что христианство не имеющим счастья здесь указывает на возможность высшего счастья, блаженства за пределами настоящей скорбной жизни, а именно на небе, в будущей жизни; пессимизм же указывает, как на убежище от мировых скорбей и горечи жизни, или на погружение в браминскую нирвану посредством безграничной апатии к жизни и заглушения всех стремлений воли, или же в самом полном, самом беспечном и грубом эвдемонизме, в сравнении с которым весьма умеренным должен показаться древний эпикуреизм. Для большей части публики остались особенно памятными нападки Шопенгауэра на женщин, которых он представляет в очень мрачном свете. Женщина, по Шопенгауэру, самою природою не предназначена к каким-либо трудам. Красота женщин-вот средство для их существования, которым природа наделила их так же, как львов острыми когтями и зубами, быков рогами. К этому природа дала им еще хитрость и лживость. Все это говорено было при разборе любви, как одного из явлений счастливой жизни и которая, конечно, Шопенгауэром представлялась вовсе не счастьем, а напротив самым мучительным и неотвратимым злом.

В опровержение такого пессимистического взгляда на женщин профессор между прочим указал на великое значение женщины, как супруги и матери семейства, истинной виновницы семейного счастья, которого между тем не привелось испытать бездомному Шопенгауэру. Речь профессора Волкова вызвала дружные аплодисменты публики и студентов в особенности.

В отчете, прочитанном в сокращении, было заявлено, что состояние Академии процветает, число студентов увеличилось. Всех студентов теперь 110, окончило курс 28. Студенты отличались необыкновенным усердием к своему делу, в особенности обратило на себя внимание усердие студентов 3-го курса, из которых иные удостоены были публичного одобрения за свои кандидатские сочинения. Некоторые из преподавателей Академии состояли членами различных ученых учреждений. Затем многие из профессоров напечатали ряд статей по научным вопросам, как в своем журнале „Православный Собеседник”, так и в других ученых периодических изданиях, и издавали свои труды особыми книгами. В прошлом же 1874–75 учебном году Высокопреосвященнейший Макарий, Архиепископ Литовский, ревизовавший в 1874 году Академию, заявил Святейшему Синоду, что некоторыми из преподавателей академии предложено сделать ученое описание рукописей Соловецкой библиотеки, хранящихся в Казанской Академии, и издать это описание в свет при „Православном Собеседнике”, но что редакция этого журнала бедна средствами и не может дать приличного вознаграждения за означенный труд. Вследствие сего Святейший Синод принял расход на этот предмет на счет духовно-учебного капитала, так чтобы за каждый печатный лист описания платилось 50 рублей, и чтобы расход вообще на этот предмет не превышал 1000 р. в год, в продолжение времени не свыше четырех лет.

Комиссия, составленная в отчетном году из преподавателей Академии, после предварительного разбора Соловецких рукописей, приступила уже к их описанию³⁰⁸.

3 февраля, в публичном зале Казанской Духовной Академии, происходил первый магистерский диспут. Приват-доцент метафизики г. Милославский защищал на степень магистра богословия свое сочинение под заглавием: „Древне-языческое учение о странствованиях и переселениях душ и следы его в первые века христианства”. К назначенному времени, именно к 12¹/₂ часам, в зале собралась довольно многочисленная публика, большая часть которой состояла из учащих, учащихся и так или иначе близко поставленных к тем и другим. С приездом Преосвященного Антония, по молитве, о. ректор в немногих словах познакомил публику с магистрантом. Он сообщил, что г. Милославский сын священника, первоначальное образование получил в Самарской Семинарии, в 1872 году кончил курс в Казанской Академии, знает три новейших языка, в непродолжительное время заявил себя несколькими литературными трудами и вообще подает блестящие надежды. Это последнее особенно живо было выражено теми громкими аплодисментами, которыми студенты приветствовали магистранта, при его входе на кафедру. Глубоко сосредоточенный магистрант начал свою речь тихо, но как-то симпатично, привлекательно. Все потянулись к нему. Он говорил о невозможности сообщить многое, о трудностях его работы, еще более об обстоятельствах, оправдывающих некоторые несовершенства его труда. Он познакомил публику посредством короткого, но живого очерка с содержанием и интересом своего исследования. Особенно отчетливо было представлено то, как человечество пришло к учению о душе-переселении чрез свое стремление жить, и притом жить счастливо и вечно, чрез наблюдение повсюдного круговращения жизни и смерти, причем жизнь представляется возникающею из смерти, а смерть из жизни.

Первым оппонентом был профессор психологии и логики г. Снегирев. Отдавши полную честь магистранту за его труды, он указал почти на все пункты исследования об этом предмете. Но вместе и заметил о трудностях исследования о предметах подобного рода. Диспутант спросил: „больше ли он сделал из того, что можно было сделать, или меньше, и как нужно было ему сделать то, чего он не сделал?” Оппонент на это ответил, что он говорил об идеальной, не достижимой в настоящее время форме исследования о подобного рода вопросах, где все сокрыто во мраке времен, все заключается в коротких и часто весьма сомнительных источниках и потому все должно строиться на одних предположениях, или, как выразился г. Снегирев, на песке. Г. Снегиревым было, напр., замечено, что иероглифы ныне читаются так, завтра иначе, что нельзя верить вполне древним греческим путешественникам, почти также, как и новым в известиях их о подобного рода предметах. Он говорил далее, что нельзя судить о действительности верования в душе-переселение каких-нибудь современных дикарей, даже по известиям миссионеров, так как эти известия часто основываются на показаниях одного дикаря. Анализируя частности исследования, оппонент особенно восставал против утверждения диспутанта, что одним из главных факторов, вызывавших учение о душе-переселении у некультурных народов (мерилом воззрений которых магистрант считает современных некультурных народов, как Тейлор и др. исследователи древности), было усмотрение круговорота жизни и смерти. Этот круговорот, по словам его, вовсе не представляется дикарям. Они могли видеть, как из жизни возникала жизнь, но что из смерти возникает жизнь-это они едва ли могли видеть. Как психолог г. Снегирев, вместо этого положения, находил несравненно лучшим представить, как психологически появилось и развилось учение о душе-переселении. Диспутант ответил на это, что, в таком случае, едва ли не пришлось бы писать целую историю о душе и что он находит невозможным, чтобы дикарь, напр. при взгляде на зарождение живых существ, или разлагающегося организма, мог прийти к отвлечению понятия о возникновении из смерти жизни. Оппонент заметил еще, что хорошо было бы обратить внимание на учение о душе-переселении в новое и даже в самое последнее время. Диспутант, в своей речи говоривший, что веруют в душе-переселение почти ²/₃ из всех обитателей земного шара, и что они находятся не только в Азии, но и в среде образованных парижан, где еще весьма недавно вышло 4-томное сочинение, утверждающее истинность учения о душе-переселении, не мог не согласиться с этим, хотя и заметил, что это было слишком великим трудом. Г. Снегирев представил еще несколько таких же важных возражений и на все получил со стороны диспутанта более или менее удовлетворительные ответы, хотя большею частью выражавшие спокойное согласие с оппонентом, что особенно было заметно, когда говорилось о философии Платона и в частности о его учении о душе-переселении.

Не так велась речь с другим оппонентом, профессором нравственного богословия Гренковым. Последний хотел просто поговорить с магистрантом относительно того, что ему, как человеку образованному, показалось в исследовании диспутанта наводящим на некоторые вопросы и недоумения. Этих вопросов и недоумений у г. Гренкова оказалось немало. Ему казалось, что магистрант не сделал точного, прямого определения учения о метемпсихозе, без чего душе-переселение представляется и нравственно-религиозною доктриною, и философским учением и просто вульгарным поверием. Диспутант отвечал, что учение o душе-переселении было всем этим и потому он считал невозможным сделать такое определение, какое бы желалось оппоненту. Г. Гренков говорил еще, что ему кажется, что учение древних о душе-переселении было не более как аллегорией и что вообще магистрант придал ему большее значение, чем оно имело в действительности. На последнее диспутант заметил, что это вообще удел всех, занимающихся чем-либо специально, а в опровержение первого указал несколько фактов. Г. Гренков спрашивал еще диспутанта, почему он не воспользовался сведениями о погребальных обрядах, в которых заключается весьма много, касающегося до учения о душе-переселении. Диспутант отвечал на это, что тогда его сочинение должно бы сделаться слишком громадным и, пожалуй, наполниться хламом, не могущим иметь никакого научного значения. Оппонент заметил, что можно было бы многое оставить из того, что теперь имеется в исследовании диспутанта, напр. представление полных мировоззрений индейцев, египтян, персов и проч. полных философских систем. Но за необходимость представления учения о душе-переселении в связи с цельным мировоззрением древних народов и философов вступились даже многие другие профессора, между прочим, и г. Снегирев. Повидимому удовлетворяемый ответами диспутанта, г. Гренков, не давая ничего положительного со своей стороны для разрешения предлагаемых им вопросов, быстро переходил от одного вопроса к другому, более глубокому. По поводу заметки об отсутствии критики учения о душе-переселении, он, напр., возбудил вопрос об отношении христианского учения о мытарствах к древнему языческому учению о душе-переселении. Но вопрос остался неразрешенным так же, как и вопрос о веровании Оригена в душе-переселение и многие другие, которые бы желал поднять г. Гренков, но не поднял, видя, что их беседа может продлиться уже слишком долго. Диспутант, впрочем, заметил, что учение о душе-переселении нечто совершенно иное, чем учение о мытарствах, и что нельзя не верить отцам Церкви, судившим Оригена между прочим и за учение о душе-переселении. В заключение другой оппонент совершенно согласился с г. Снегиревым, что исследование г. Милославского дельно, солидно, стоило большого труда, а потому вполне заслуживает того, к чему представлено. Но также, как и г. Снегирев, он умолчал, что профессора наших духовных академий и в частности профессора всемирной истории, доселе не сознавали своей первой обязанности- заняться, как возможно ближе, всем касающимся до религий всех народов, особенно древних, а посвящали последним, напр. в чтении о Египте, столько же, сколько истории Псамметиха, Сезостриса и т. д., так что гораздо больше сделано по этой части профессорами не академий, особенно если не брать во внимание недавно явившихся трудов г. Чистовича и арх. Хрисанфа. Таким образом, кажется, оба оппонента не обратили должного внимания на одно весьма важное достоинство исследования г. Милославского-на новизну дела, совершенного им, на удачное положение нового метода разработки богословия в широком смысле, метода, могущего влить в богословскую науку дух и жизнь и сообщить ей общечеловеческий интерес.

Но приветствуя исследование г. Милославского, как зарю новой жизни в богословской науке, нельзя не пожалеть, что г. Милославский, пользуясь множеством иностранных пособий, не мог воспользоваться сочинением Тейлора „Первобытная культура», где бы он нашел немало необходимых для него фактов, а главное, нашел бы совершенно иное отношение к ним. Если к таким книгам, как „Первобытная культура» Тейлора, будут равнодушно относиться теологи по профессии, то кто-же, после этого, может служить оплотом здравого богословствования русской мысли? Но мы не сказали о результате диспута. По окончании диспута г. Милославский единогласно признан достойным степени магистра. Затем раздались дружные аплодисменты, долго не умолкавшие и после молитвы.

26-го марта в Казанской духовной академии происходил второй магистерский диспут со времени преобразования академии в 1870 году, в присутствии значительной части местной просвещенной публики. Этот диспут почтили своим посещением: г. попечитель казанского учебного округа, его помощник, профессор богословия в здешнем университете с некоторыми другими профессорами университета, о. ректор семинарии с некоторыми учителями семинарии, учителя гимназий с законоучителями и несколько военных. Когда вошел в зал высокопреосвященный Антоний и пропета была молитва, помощник ректора по церковно-историческому отделению, профессор П. В. Знаменский прочел краткий curriculum vitae диспутанта Якова Ивановича Алфионова. Диспутант-сын священника, образование получил в Саратовской семинарии и высшее в Казанской академии, в которой он был оставлен после окончания курса в качестве приват-доцента по кафедре всеобщей древней истории и теперь представил сочинение на степень магистра, на тему: „Император Юлиан и его отношение к христианству».

Затем взошел на кафедру диспутант и сказал речь. В этой речи диспутант указал ту цель и ту задачу, которые он преследовал в своем исследовании об императоре Юлиане. Он говорил, что ему хотелось представить возможно полный очерк западных церковно-исторических трудов об императоре Юлиане, в его отношении к христианству. По словам магистранта, на Западе было чрезвычайно много исследований об Юлиане, и они появляются почти ежегодно, так что два очень солидные исследования явились в то самое время, когда печаталось исследование магистранта. Задачею магистранта было далее провести самостоятельный взгляд на императора Юлиана на основании первоначальных источников: его собственных сочинений и известий древних церковных историков, так как западные историки часто представляют императора Юлиана далеко не в истинном его виде. Потом много и справедливо было говорено магистрантом о трудностях дела, взятого им на себя, потому что, кроме историко-богословского обследования всех известий об Юлиане и критического отношения к разнообразным взглядам на все эти известия со стороны современных западных ученых, он еще должен был заниматься сличением различных текстов сочинений Юлиана, переводить их. Г. Алфионов говорил, что он хотел было приложить к своему сочинению перевод произведений императора Юлиана, в чем можно было бы видеть документальное подтверждение трудности его ученой работы, но он встретил в издании перевода некоторые неизбежные препятствия. Содержание сочинения г. Алфионова означено в помещаемых ниже тезисах к его исследованию. Скажем несколько слов об ученых прениях, происходивших в диспуте. Первый оппонент магистранта, доцент церковной истории г. Курганов, начал свои возражения заявлением, что магистрант при всем старании все-таки не с достаточною полнотою изложил исследование о пособиях и источниках. Диспутант отвечал, что полное исследование всех сочинений об Юлиане может быть предметом докторского сочинения. Оппонент разъяснил свое требование, ограничив его тем, что магистранту нужно было указать общее направление каждого писавшего об Юлиане, так чтобы, видя общее миросозерцание того или другого писателя, сразу можно было видеть его взгляд на императора Юлиана и его отношение к христианству. Диспутант на это заметил, что и такое историко-философское обозрение источников повело бы его слишком далеко, так что он должен бы был написать об источниках столько, сколько написал о самом Юлиане. Потом г. оппонент говорил о значении почти каждого историка и пособия в отдельности, начиная с Св. Григория Богослова, Сократа, Созомента и оканчивая новейшими иностранными историками-Неандером и даже Бауром, который написал об Юлиане хотя и очень немного, но и в немногом сказал нечто заслуживающее внимания. Относительно Св. Григория Богослова, Сократа и Созомента был спор между магистрантом и оппонентом о том, кто из означенных церковных писателей достовернее. Оппонент особенно стоял за Созомента, а диспутант за Св. Григория Богослова и Сократа, который, по его словам, читал сочинения Юлиана.

Беседа между оппонентом и магистрантом была очень оживленная и продолжалась больше часа об одних источниках. Диспутант поддерживал эту беседу с достоинством и весьма одушевленно, так что все казались очень заинтересованными, не исключая присутствовавших многих дам. В заключении оппонент признал труд диспутанта достойным магистерской степени, но выразил надежду, что может быть этим трудом будет вызван еще более совершенный.

Второй оппонент, приват-доцент по древней церковной истории г. Терновский, к сожалению, говорил очень тихо, так что многие из его возражений не было возможности расслышать и приходилось судить о них по ответам магистранта. Слышно было, что г. Терновский касался источников, причем ссылался на возражения своего предшественника. Потом он говорил о некоторых географических и хронологических неточностях, впрочем, неважных. Диспутант, соглашаясь отчасти с оппонентом, говорил, что хронология дело весьма трудное, и показал, что одна географическая неточность была несколько преувеличена оппонентом. Наконец, г. Терновский нашел некоторую поспешность в работе магистранта, в чем нашел соответствие с поспешностью в работах императора Юлиана. Против этого интересного сопоставления диспутант, кажется, не нашелся дать подходящего ответа.

В конце диспута было предложено возражение профессором церковной истории в здешнем университете г. Добротворским, который попросил диспутанта объяснить ему, почему он, диспутант, называет Юлиана жестоким гонителем и почему он относится к Юлиану вообще неблагосклонно. Были примеры самого гуманного отношения Юлиана к христианам, наносившим ему публичное оскорбление. Высокопреосвященный напомнил здесь о мучениках при Юлиане, диспутант отчасти воспользовался этим, а потом говорил, что он, представляя Юлиана жестоким гонителем христианства, находился под влиянием Григория Богослова и др. церковных историков. Когда г. Добротворский заметил, что Григорий Богослов был не историк, а борец за христианство, то диспутант заявил еще, что Юлиан может считаться жестоким за свое коварство и за то, что он подвергал христианство жестокой участи, хотя это ему и не удалось. Г. Алфионов удостоен степени магистра богословия.

Уже около двух месяцев в Казани идут публичные лекции в обществе приказчиков. Лекции читаются почти по всем предметам среднего общеобразовательного курса. Из лекций особенно обращают на себя внимание почтенной публики-лекции по русской истории профессора Казанской духовной академии г. Знаменского. Хотя чтения происходят и в обществе приказчиков, но слушателями г. Знаменского бывают далеко не одни приказчики. На многих лекциях г. Знаменского бывали и бывают профессора университета, академии, директора и директрисы многих средних учебных заведений, множество учителей гимназий, семинарии, не меньше учительниц всякого рода, так что г. профессор Знаменский вполне мог быть в роли профессора в обществе приказчиков. Г. Знаменский сумел непостижимым образом сочетать научность в содержании и популярность в изложении. Вот почему не только г.г. приказчики, но и профессора были почти постоянными слушателями Знаменского, а не случайными гостями, приходившими посмотреть на Казанскую духовно-ученую знаменитость. Все лекции г. Знаменского-профессора-художника были великолепны, все они оканчивались дружными аплодисментами г. лектору. Но хотелось-бы по многим побуждениям сообщить кое-что о тех двух, трех лекциях г. Знаменского, о которых реферат может быть особенно интересен для читателей „Церковного Вестника», именно о лекциях, в которых говорилось о религиозном быте древнерусского народа. Г. Знаменский отдал должную дань обрисовке всей древнеславянской мифологии. В немногих словах одной лекции он очертил характер всех стихийных божеств, поставив эти верования славянские в связь со всеми арийскими верованиями. Он при этом представил и историю развития мифологии русской, смену монотеизма политеизмом и борьбу богов древнего космического периода с новыми олицетворениями разных частных сил и явлений природы. Особенно исполненною жизни была его речь о культе этих богов, и как потом он перешел в христианство. Разоблачена была грубость простонародных верований, смешавших представления о Свароге, Даж-боге, Перуне, сварожичах, заре-зарянице, ладо-с христианскими представлениями о Богородице, Илье Пророке, Николае Угоднике, Кузьме-Демьяне (считавшихся за одного) и т. п. Людей, знающих несколько мифологию славянскую, г. Знаменский особенно поражал глубиною своего взгляда на эти кажущиеся бредни мифологические и не менее смелостью и неожиданностью сопоставления фактов, объяснявших многое со всею ясностью и правдивостью. Филология обще-арийская также послушно являлась к услугам талантливейшего профессора, как и русская. Самая прозаическая вещь-деготь наводила г. профессора на мысль об остатке древнеславянских мифологических понятий. Даже из этого горючего материала он выводил мысль о боге огня, света (деготь-как-то производился из санскр. див, дива, Deus-лат. и т. д.). Не менее интересна была лекция и о праздниках славянских, приуроченных к временам года и след. к теоретическим верованиям, и в особенности к представлениям о борьбе светлых, добрых или белых богов с злыми марами, кощеями и т. п. олицетворениями зимы, ветров, болезней и т. п. Но прекраснее всего г. Знаменский очертил богов домашней и общинной жизни. Приземистый, широкоплечий, бородатый, седой дедушка домовой, весь обросший шерстью, грубый на слова, суровый по виду, с надвинувшимися бровями, обрисован был г. Знаменским как живой. Хлопотун-дедушка домовой, самый завзятый эгоист своего дома-это олицетворение родоначальника праотца, всеми силами заботящегося о своем роде. Живя на печке и от того черный, как трубочист, он тем не менее-любезен до безконечности. То подсобит, то предупредит хозяина; то сенца украдет от соседей для своей скотинушки-вот его дело, которому он верен до конца. Только весною, когда ему захочется олешиться, он несколько поблажит над скотиною. За пределами дома, даже очага, для домового все чужое. Печка тоже составляла нечто очень важное в религиозной жизни древнерусского народа. Оттуда и теперь ведут свое начало вспрыскивание с уголька и т. п. Печка была святынею. Прикоснувшийся к печке чужеземец был неприкосновенен. За двором начиналось царство иных домовых, леших, водяных. На конце света жила, по представлению древних славян, баба-яга, олицетворение зимы, метелей, смерти. Она живет в русской хате за забором из костей; вместо замка на двери хаты на куриных ножках висят челюсти. Баба-яга костяная нога- предлинная, так что она лежит вовсю длину своей хаты, поднявши костяную ногу на полку. Когда она преследует кого-то, путь помелом заметает (т. е. метелью). Сродни яге-бабе кикимора, или симмимора, соответствующая французскому кашемару.

Космогония представлена также кратко и ясно. Остров Буян, старый дуб мокрецкий-отцы и матери всего; алатырь-камень, стратин-птица, даже всем петухам петух, словом все и все космогонические достопримечательности получили самую лучшую обрисовку и основательное научное объяснение в пантеистическом взгляде славян на всю природу. От этого стало совершенно понятно, почему звезды частые производятся от очей Божиих, корни древесные-от жил Божиих, камни-от костей-даже и в существующих теперь колядных песнях. И при всем этом говорилось бесконечное множество таких фактов, сопоставлений, что, например, не обойден был и такой курьез, как объяснение слов ку-курику, воспеваемого петухами после того, как на острове Буяне встрепенется всем отец петух, за крылья которого задевает солнце, когда подымется с острова Буяна – этого славянского Олимпа. Ку-курику, по объяснению грамматиков, значит, кажется: слава Тебе, Господи, подателю света.

Конечно, мы представили из всего богатства мыслей, пересказанных г. профессором, лишь самую малую толику; но и из этого, кажется, можно догадаться, как чрезвычайно интересны были лекции г. Знаменского. По отзыву г.г. приказчиков на них производят не малое впечатление и другие лекции, например, по географии. Но позвольте, г.г. читатели „Церковного Вестника», после радостного известия о блестящем успехе профессора духовной академии и добром его влиянии на развитие многих, высказать еще скорбь о том, что для общества г.г. приказчиков не читаются лекции по Закону Божию. Слышно, что будто-бы один из священников г. Казани из студентов семинарии получил честь читать с таким опытнейшим профессором, как г. Знаменский, и другие лица, все люди высокого образования.

Конечно, в немощах сила Божия совершается, но, кажется, не через всякого немощного сила Божия должна обязательно действовать. И потому, дорожа интересами веры и религиозного просвещения, нельзя для этого употреблять слабо-мерцающие светильники, но лучше было-бы взять светильник не из-под спуда, а из храмины, где таковой светит ярко, чисто, светло. Таких лиц в академии найти было-бы не трудно³¹².

Достопамятный для Казанской Семинарии день 20-го октября, день её основания, праздновался в сем году особенно достопамятно, так как празднество началось чином обновления храма, устроенного и освященного ровно за пять лет перед сим.

Как устроение храма, так и обновление его производилось исключительно на пожертвования. Мысль о тесноте храма не раз высказывалась многими посетителями его, и Высокопреосвященным Палладием рекомендовалось его возможное расширение. Начальство Семинарии вполне, конечно, разделяло эти мысли и предложения, и зная по памятному еще опыту, как Казанцы с живым участием относятся к его заботам об устроении семинарской церкви, верило в возможность сего, однако не легкого дела.

Но его озабочивало решение высшей власти относительно существования Семинарии в настоящем его здании. Получив совет о расширении церкви от господина Обер-Прокурора Святейшего Синода, посетившего Казанскую Семинарию в приезд свой по случаю съезда в Казани десяти иерархов, начальство Семинарии энергично взялось за осуществление благого дела, став во главе церковного попечительства, принявшего на себя инициативу.

Между тем как шли всяческие работы по устроению сводчатого потолка, который должен был придать храму более церковный вид, а также хор и других дел по расширению храма, многими жертвовались на сие дело значительные суммы. После первого пожертвования, сделанного почетным блюстителем Семинарии Д. М. Лаврентьевым (400 р.), сделаны были крупные пожертвования: И. Н. Журавлевым (200 р.), Μ. М. Даниловым (150 р.), Е. С. Прибытковою (100 р.), А. А. Ометьевским (50 р.). Все служащие в Семинарии и многие другие лица вносили свои лепты, передававшиеся в правление попечительства, которое к общей сумме пожертвований, простирающейся почти до 1200 рублей, присоединило и свою долю³¹⁴. Предвидя скорый отъезд Архипастыря для присутствования в Святейшем Синоде, поспешили привести все работы к возможно-немедленному окончанию, но Высокопреосвященнейший святитель казанский должен был поспешить из Казани, поручив освящение обновленного храма Преосвященному Кириллу, Епископу Чебоксарскому.

Бывшие за всенощною не узнавали семинарского храма, представлявшегося теперь несравненно обширнее, выше и вообще величественнее, нежели был прежний, напоминавший о себе только иконостасом, оказавшимся весьма малым, и потому требующим увеличения. Прежде других это замечено было г. почетным блюстителем семинарии, который потому и заказал в свой счет увеличить и обновить иконостас.

Чин обновления храма совершен был Преосвященным Кириллом с возможною полнотою. Сослужащими в литургии были о. ректор Академии, протоиерей А. П. Владимирский, о. архимандрит Сергий, ректор Семинарии, духовник священник Ф. В. Тихомиров, преподаватель семинарии В. Г. Соколов и свящ. К. Е. Добросердов. Два ученика семинарии посвящены были в стихарь и кроме того совершены были посвящения в диакона и священника. Ректором Семинарии прот. Н. Каменским было сказано слово, на текст: „идеже есть сокровище ваше, ту будет и сердце ваше”. После слова был сбор пожертвований, который оказался довольно значительным. На молебне было возглашено многолетие, между прочим, всем благотворителям храма.

После молебна был акт, состоявший в чтении отчета о состоянии Семинарии, отчета о состоянии попечительства бедных учеников Семинарии и раздаче лучшим ученикам наград.

Пред сообщением разных обычных отчетных сведений, ректор Семинарии между прочим сказал: „минувший год был выдающимся годом в жизни Семинарии. В прошлом году, при чтении отчета о Семинарии, мне привелось закончить свою речь сообщением о том, что готовится новый устав духовных Семинарий и высказать предположение и желание, чтобы новым уставом было устранено то разделение семинарского курса, которое оставалось не имеющим значения после известного распоряжения марта 1879 года и неблагоприятно влиявшим на склад и стремления многих питомцев рассадников клириков и пастырей церковных. Вышедшим вскоре потом новым уставом определено было ввести в низшие классы Семинарии такие богословские и церковно-исторические науки, преподаванием которых действительно вводится возможное единение духа и направления образования. И административному строю новым уставом придан характер более сообразный с церковно-иерархическим духом управления. Сия последняя часть была введена уже в минувшем году; это совершилось в сей достопамятный день.

В сей же достопамятный день последовало Высочайшее утверждение при Казанской Семинарии стипендии имени Его Высочества, Государя Наследника Цесаревича Николая Александровича, учрежденной в ознаменование исполнившегося совершеннолетия Его, на капитал в 1800 рублей, пожертвованный почетным блюстителем при Семинарии Д. М. Лаврентьевым, которому незадолго перед сим преподано было Святейшим Синодом благословение с выдачею грамоты за его благостное попечение о Семинарии. Затем во второй половине учебного года Семинария подвергалась ревизии г. члена Учебного Комитета при Свят. Синоде Μ. X. Григоревского, сделавшего некоторые устные наставления и указания, которые приняты к должному руководству и исполнению.

Учреждение при Семинарии образцовой церковно-приходской школы на средства (на 326 р.) того же добрейшего Д. М-ча было тоже выдающимся обстоятельством в жизни Семинарии, и весьма благоприятным для достодолжного приготовления питомцев ее к многоразличным пастырским обязанностям.

Наконец Семинария принимала возможное горячее участие в всеславянском торжестве по случаю 1000-летняго юбилея со дня блаженной кончины старшего из свв. братьев-просветителей славян.

Что касается обычного хода учебного дела, то он вообще совершался правильно, без всяких неблагоприятных обстоятельств.

Личный состав начальствующих учащих и служащих состоял из прежних 20 лиц.

Вследствие введения в действие административной части нового устава резолюцией Высокопреосвященнейшего назначены были членами правления от Семинарии преподаватели В. Голубинский, А. Репьев и П. Смирнов, от духовенства же прот. П. Малов и свящ. В. Курганов.

Всемилостивейше пожалованы орденами св. Анны 3 ст. преподаватели П. Смирнов и И. Горизонтов. Преподаватели А. Гусев, А. Царевский, В. Арбеков, П. Смирнов и И. Горизонтов произведены в коллежские советники, а Ф. Краснорецкий в надворные советники. Свящ. В. Соколов награжден наперсным крестом за службу епархиальную. К началу сего учебного года вместо П. Смирнова, переведенного по прошению в Симферополь, назначен Ф. Краснорецкий и вместо В. Миртова, переведенного в смотрителя Чистопольского училища, назначен учитель Чебоксарского училища В. Яблоков.

Как поведение, так и успехи учеников вообще были удовлетворительны. В поведении учеников разных классов не замечалось существенной разности, однако более солидно вели себя ученики высшего класса и менее низшего. В общем поведении учеников отмечалось очень и весьма хорошо (б. 4³/₄). На экзаменах ученики отвечали в общем выводе: в первом классе на 3-, во втором на 3¹/₃, в третьем на 3¹/₂, в четвертом на 3²/₃, в пятом на 3³/₄ и в шестом на 4-. В успехах по письменным упражнениям не вполне соблюдается подобная прогрессия, однако и здесь более успешны были занятия учеников VI класса (в общем на 3¹/₂) и менее учеников I класса (на 2⁵/₆).

Окончили в Семинарии полный курс 25 учеников, в числе коих 9 удостоены степени студента, из которых трое (М. Источников, Д. Давыдов и Н. Васильков) поступили в Казанскую Академию на казенное содержание.

К началу сего учебного года состоит в VI классе 27 учеников, в V-26, в IV-24, в III-26, во II-39 и в I-50, а всего 192.

В бюджете семинарском не было ничего особенного, кроме только колебания в количестве казеннокоштных стипендий, которые сокращены были на 15, а потом, по ходатайству милостивого Архипастыря нашего, увеличены на 8, так что теперь имеется 66 полнокоштных стипендий (в 90 рублей каждая) и 34 полукоштных (по 70 рублей), а всего 100. Один ученик пользовался стипендией имени Его Высочества Государя Цесаревича (М. Источников), один стипендией городского общества (болгарин Д. Тодоров); 18 учеников жили в семинарском корпусе, а остальные ученики жили на 40 квартирах, платя за свое содержание от 3 до 12 р. в месяц.

Озабочиваясь устроением жизни беднейших учеников, правление попечительства пришло к мысли об учреждении общей квартиры для них. Духовенство отпустило на сие дело 300 рублей и теперь учреждена общая квартира для 10 учеников, с платою за каждого по 5 рублей в месяц. На первый раз квартира эта снабжена кроватями и другими постельными принадлежностями, а также, по возможности, и учебными пособиями.

Видя в даровании нового устава заботливое попечение высшего начальства об исторических судьбах и жизни Духовных Семинарий, сообразных с их исконным назначением, нельзя не питать надежды, что все, кому вверено руководство в воспитании и обучении будущих тружеников на великой ниве церкви Божией, равно как и воспитывающиеся здесь, потщатся быть достойными, как сих, так и новых забот о всех интересах их, как духовных, так и материальных, все с большею и большею силою возрастающих из года в год».

Затем был прочтен отчет попечительства. Акт закончился пением „Боже Царя храни» и молитвою. После акта служащим и гостям предложена была скромная трапеза в комнатах ректора.

Учреждение образцовых начальных школ при Семинариях требуется новым уставом духовных Семинарий, в штатах, приложенных к которому, однако не указано ассигнования на содержание оных какой-либо суммы. Между тем необходимость неотложного учреждения образцовой школы, особенно в виду постоянного увеличения и учреждения новых церковно-приходских школ, сознавалась как правлением Семинарии, так и особенно рекомендовалась Высокопреосвященнейшим Палладием, Архиепископом Казанским. Не крепкая надежда на отыскание необходимых средств для школы довольно долго удерживала от учреждения ее. Но вероятно суждено быть образцовой школе примерною и в этом отношении. Учреждение школы и зачисление в нее законоучителем священника Н. Сердобольского и учителем окончившего курс Каз. Дух. семинарии и бывшего сельского учителя А. Сунгурова состоялось тогда, когда на содержание школы не имелось почти ни копейки. Попечительство, состоящее при семинарской церкви, назначило от себя на первый раз на школу около 20 р., а г. почетный блюститель семинарии, купец Д. М. Лаврентьев, пожертвовал на школу 328 р., и так. обр. школа сразу оказалась достаточно на первый год обеспеченною. Закончены работы по внешнему приспособлению одной из семинарских комнат к школе. Все имение Воскресной школы, очень богатой наследием от времен министра нар. просвещ. графа Д. А. Толстого, переведено в образцовую школу, и она сразу оказалась весьма приличною и в достаточной мере всем необходимым обставленною.

После объявления, сделанного в ближайших церквах и в Губернских Ведомостях, стали приводить детей в школу, и в день открытия их набралось до 13.

Путеводимые учителем и сопровождаемые родителями, в 11¹/₂ часов 8 января они пришли из школы в семинарскую церковь, куда вскоре потом собрались ученики Семинарии и многие преподаватели. Ректор положил на аналой икону трех Святителей казанских, которою благословил вновь учреждаемую школу Высокопреосвященнейший Архипастырь Казанский, и начался молебен. Многие юные школяры, молясь, нередко упадали на колени. После чтения Евангелия ректор Семинарии, протоиерей Н. Каменский сказал речь, в которой, обращаясь к ученикам Семинарии и ко всем вообще заинтересованным учреждением церковно-приходских школ, предначертывал дух и характер этих школ и образ ведения занятий в них. В конце речи он обратился к ученикам, и, благословив их иконою от лица Казанского Архипастыря, преподал им наставление учиться усердно, а родителей их просил содействовать обучению детей и научению их вере и благочестию.

После молебна ученики школы в прежнем порядке возвратились в школу; вскоре сюда пришли наставники Семинарии и воспитанники V и VI класса, для практики которых собственно и учреждена школа. Когда вошел в школу ректор, была пропета молитва, и о. ректор, раздавая всем ученикам школы крестики, которые сейчас же и надевались, преподал первый урок о значении крестов, носимых христианами на груди, а также о том, почему мы называемся христианами, в связи с сим ученики научены были двум кратким молитвословиям: „Господи помилуй” и „Господи Иисусе Христе»...

После сего, учителем преподаны были некоторые дисциплинарные правила и сказано было о времени занятий. На другой день набралось учеников до 20, а через неделю уже до 40, из которых большинство не знающих грамоты нисколько, а 8–10 умеют только читать.

14 января посетил школу Высокопреосвященнейший Палладий и, раздавая ученикам образки, учил их многократно крестному знамению. 18 января Высокопреосвященный Архипастырь вторично посетил школу и опять учил детей молиться.

В Казани, 1872 года 30 октября, в зале дома Городского Общества, в 6 часов вечера, происходило публичное годичное заседание членов Братства Св. Гурия. „Братство, как говорил Высокопреосвященный Архиепископ Антоний, вступило в седьмой год своего существования, который должен быть, по его ожиданиям и желаниям, годом субботствования, праздничным, так как прежние шесть лет были для Братства, перенесшего в эти годы много разнообразных критических обстоятельств и совершенных им трудных дел в многом поте, было поистине годами будничными”. В своей речи, которою было открыто заседание Братства после молитв, пропетых на двух языках, Высокопреосвященный далее разъяснил, почему именно прошедшие годы были для Братства годами неусыпных работ, намекая на отпадение крещеных татар от Православия, при чем, между прочим, коснулся несколько и охлаждения общества к делу Братства в нынешнем году, и увещевал общество и особенно братчиков быть возможно усердными к делу Братства. Но от его слов, растворенных какою-то необыкновенною теплотою, все-таки получалось некоторое успокоение за будущее Братства. Не то совершенно вызывалось в душе большою, во всех отношениях прекрасною, речью Председателя Братства, Преосвященного Викторина. Как более близко поставленный к делу Братства, он так очертил его задачи, положение, в котором оно находится, что трудно было после его слов проникнуться мыслью о возможности субботствования Братства в следующем году. По его словам, Братство Св. Гурия в Казани имеет своею задачею утверждение веры Христовой между христианами и распространение её среди нехристиан, живущих в Казанской губернии. „Казанская губерния, говорил он, есть единственная в своем роде по разнообразию народностей, населяющих ее и особенно по разнообразию религий этих народностей и силе, которою они держатся». И затем он живо, отчетливо и весьма характеристично очертил весь этот разнонародный люд Казанской губернии, как вообще, так и каждую народность в частности, выставив особенно на вид их численность по исповеданиям и религиозно-умственное образование. После Русских он на первом плане поставил Татар, которых здесь, по его словам, около полумиллиона. Из числа этих Татар 400 тыс. твердо, до фанатизма держатся мусульманства, имея прочные опоры для этого в своих многочисленных и вполне обеспеченных муллах, с которыми разделяют их труды, как по делу народного просвещения, так и по предстоятельству в богослужении, затем в разнообразных школах, элементарных, средних и высших, особенно повсюду строящихся при мечетях, в муфтиях и, наконец, во всеобщем содействии их друг другу, проявляемом в учреждении богаделен и домов для сирот, в усердном, достойном подражания, распространении нравственно-религиозных книг, выходящих не только из Казани, но и из Консантинополя, где мусульманские ученые имеют обыкновение довершать свое образование, или вернее, откуда они приносят авторитет свой для народа.

Остальные татары-христиане, но только трех градаций. Первая из этих градаций старо-крещеные татары, ведущие свой род от татар, крещенных около времен царя Иоанна Грозного. Повидимому, они настоящие христиане, так как они ходят в храмы, носят кресты, не бреют голов, не носят тюбетеек и т. п. символов принадлежности к мусульманству. И даже по своему поведению резко отличаются от мусульман-татар, потому что они высматривают как-то робко, представляются забитыми, смиренными, тогда как татары-мусульмане заносчивы, смелы и пронырливы. Вторая градация-христиане, новокрещенные при Императрицах Анне Иоанновне, Елизавете Петровне, Екатерине Великой и при Императоре Николае Павловиче. Эти христиане-татары еще менее представляют утешительное зрелище и по внешности, и по внутреннему своему настроению. Третья градация даже едва-ли может быть причислена к христианам: они не столько христиане, сколько требожники, или лучше троеверцы, потому что столько же держатся христианства, сколько и мусульманства с древним, ныне живущим в них, язычеством. Только мусульманство, кажется, всего больше преобладает в них. Но это еще далеко не вся трудно поддающаяся к возделыванию нива, на которой предстоит работать Братству Св. Гурия. После татар Преосвященный обратил опечаленные взоры слушателей на еще более печальное зрелище, на еще менее развитых и еще более погруженных во тьму религиозных заблуждений – Черемис, Вотяков, Чуваш, хотя и не представляющих таких трудностей к просвещению их светом Евангельского учения и христианской образованности, как мусульмане.

Эти народности, за исключением, разумеется, христиан, которых среди них не мало, еще крепко держатся политеизма и особенно фетишизма. Главным их фетишем служит почти для всех их страшная и ужасная „кереметь». Преосвященный очертил характер почти всех добрых и злых богов этих народностей и нашел, что в общем религиозное учение всех этих народностей чрезвычайно подходит под дуализм Зороастра. Христианского населения и в частности раскольнического Преосвященный касался мало. Но вообще, и в частности по выводам, очерк нивы Братства Св. Гурия сделал Преосвященный Викторин чрезвычайно удачно, и весьма желательно было бы видеть его богатую речь в печати. Но, конечно, читатели (публики, особенно за исключением братчиков, было чрезвычайно немного) уже не будут иметь счастья так глубоко прочувствовать тяжесть того дела, над которым трудится Братство св. Гурия, и прочувствовать ту скорбь, которая заметно резко напечатлелась в душе Председателя Братства, скорбь о том, что жатвы много, а делателей мало. „Конечно, говорил он, обязанность заботиться о просвещении Евангелием всех (этих) наших соседей и потом братьев по вере лежит первее всего на Епархиальной власти, и она делает свое дело своими попечениями и распоряжениями. Воздаем честь очень усердно трудящимся в этом деле и священникам инородческих приходов. Но что могут сделать они, часто не зная языка своих пасомых?!» Затем Преосвященный Председатель Братства, указавши на деятельность Братства св. Гурия в этом направлении и отославши за сведениями на этот счет к делопроизводителю-профессору Казанской Академии Г. Остроумову и казначею-протоиерею N . . . , окончил свою блестящую, но грустную речь. Монотонное тихое чтение отчета, дельно составленного, а главное, чрезвычайно утешительного, мало-по-малу рассеяло нашу грусть, и мы стали убеждаться что действительно можно ожидать, что будущий год может быть уже праздничным в том смысле, что можно будет несколько утешиться плодами тяжелых трудов предшествующих лет. Здесь мы узнали, что Братство св. Гурия представляет довольно значительный противовес мусульманскому догматическому стремлению влиять на все народности Казанской губернии, но особенно на крещеных татар³¹⁷, и далее способно действовать наступательно не только по отношению к грубым и темным язычникам, но и по отношению к очень образованным, сравнительно, татарам. Братство борется со своим противником тем же, чем действует и он, т. е. глубоким внедрением христианства в души просвещенных верою, что делается через постройку храмов, заведение школ, которых в отчетном году под ведением Братства состояло до 112 с 2000 учеников и учениц³¹⁸; затем изданием книг нравственно-религиозного содержания на всех местных языках. И на все это истрачено лишь 5000 рублей³¹⁹. Главными деятелями Братства, после Председателя, названы Директор Учительской Семинарии Николай Иванович Ильминский, профессора Академии: Ивановский, О. Малов и г. Остроумов, священник Тимофеев и еще несколько лиц. Вообще деятельных лиц оказалось не много, даже и таких, которые бы участвовали только вкладами, да и из них после оказалось немало неисправных.

Вносившими вклады оказались более лица духовные, хотя несомненно и светские, как это было видно из горячего участия в деле, оказанного напр. Г. Попечителем Казанского Учебного Округа Шестаковым и др., также деятельны и усердны к великому делу в лице нескольких своих членов, преимущество людей интеллигенции, и меньше всего из купечества, от которого можно было-бы ждать самой большей поддержки, так как Братство главным образом стеснено со стороны материальной. По прочтении отчета Высокопреосвященный Антоний предложил приступить к избранию Председателя и членов Братства, советуя некоторых оставить неизменными. Прежде, впрочем, он просил высказаться желающим заявить что-либо лично. На это первый откликнулся г. Шестаков и разделил скорбь с Председателем, которую, говорил он, когда-то он и сам, будучи Председателем Братства св. Гурия, глубоко испытывал, и, высказав сожаление о забывчивости некоторых членов, не внесших вклады, он предложил пропечатать в отчете отдельно имена их. С его мнением согласились все. Такое же единодушное согласие братчиков последовало и на предложение Предводителя дворянства г. Осокина выразить благодарность Председателю и всем членам Братства. На предложение г. Ильминского оставить поддержку Братства нескольким школам, находящимся в Симбирской губернии, Высокопреосвященный Антоний отвечал предложением открыть подобные школы в Казани. Г. Ильминский указывал на трудность этого дела. Решение этого вопроса, кажется, дал г. Шестаков, предложивший об учреждении таких школ заботиться, а связи с Симбирскими всетаки не прерывать. Заседание закончилось в 6 часов избранием Председателя.

4 октября 1892 г.

К 25-летнему своему юбилею Братство св. Гурия стало готовиться уже давно. Характер этого празднества определен был скромный и деловой, каковыми чертами отличается и вся вообще многоплодная деятельность Братства на пользу инородцев Волжско-Камского края.

Еще в феврале месяце, когда еще ничем не завеяло свежую могилу приснопамятного основателя Братства достолюбезного Николая Ивановича Ильминского († 27 декабря 1891 г.), братчик, заслуженный ординарный профессор Казанской Духовной Академии Петр В. Знаменский, представил в Совет Братства солидную книгу под заглавием: „На память о Николае Ивановиче Ильминском к 25-летию Братства Св. Гурия». Эту книгу П. В. Знаменский всецело пожертвовал в Братство. И должно сказать, что лучшего дара, как по личным талантам автора, так и по предмету, которому посвящена книга, нельзя было и представить. Совет Братства принял предложенное с величайшей радостью и определил издать ее в количестве 2000 экземпляров, поручив дело это Председателю Совета и члену Совета Профессору Н. А. Осокину. Месяца через два эта книга вышла из печати и была снабжена портретом и факсимиле Н. И. Ильминского. Портрет был приготовлен по фотографии Шапиро и сделан весьма изящно в типолитографии Гоппе. Вскоре потом солидная книга эта в 400 страниц выпущена была в продажу по 1 руб. 75 коп., с пересылкой по 2 руб.

Здесь симпатичная личность Николая Ивановича и многообразная его деятельность обрисованы в возможной полноте и совершенстве. Особенно много страниц автор посвятил обозрению деятельности миссионерской вообще и в частности в Казанском крае, где Николай Иванович в продолжении многих лет был самым главным центром и движущей это святое дело силою, мощно опиравшеюся на людей, стоящих официально во главе разных благотворных движений нашего времени на пользу миссионерского дела.

Почти все органы духовной печати дали самый прекрасный отзыв об этой книге. Г. Обер-Прокурор Святейшего Синода К. П. Победоносцев, сам благовременно сказавший о Николае Ивановиче правдивое глубоко-симпатичное слово, сделал распоряжение о приобретении книги проф. Знаменского во все библиотеки духовно-учебных заведений.

Г. Министр Народного Просвещения Граф И. Д. Делянов в письме на имя Преосвященного Никанора от 29 августа между прочим писал: „долгом считаю принести Вашему Преосвященству искреннюю мою благодарность за доставление означенного издания, в высшей степени интересного и верно характеризующего деятельность этого избранника Божия и действительно, как сказано в предисловии к книге, лучшего из всех добрых людей, каких нам в свете приводилось видеть на своем веку. К сему считаю нужным присовокупить, что вместе с сим мною предложено Попечителем учебных округов обратить внимание начальников средних учебных заведений на означенное сочинение, на предмет приобретения оного для ученических библиотек средних учебных заведений». И вот уже есть последствия сего распоряжения. Напр. Инспектор училищ Астраханской губернии выписал 14 экземпляров этой книги.

Другой почтенный братчик М. А. Машанов взял на себя труд составления подробной исторической записки о 25-летней деятельности Братства. И проведши за этою работою почти полгода, он вскоре выпустит в свет свой солидный труд, из которого теперь уже отпечатано около десяти печатных листов.

Совет Братства очень был озабочен своим экономическим состоянием, которое хотя и нельзя назвать недостаточным, однако можно сказать, что оно было, как и всегда есть, довольно нетвердое, как условливающееся большею частью случайными поступлениями. Между тем расходы неизбежны и ежегодно они увеличиваются, а средства уменьшаются, почему Совет принужден был ежегодно затрачивать основной капитал, который должен быть неприкосновенным. Определено было обратиться за помощью к Миссионерскому Обществу. Казначей Совета и член его профессор Н. А. Осокин представил обстоятельно изображенные экономические данные о движении сумм, и Председатель Совета Преосвященный Никанор послал в Совет Миссионерского Общества следующее отношение:

„В октябре сего года исполнится 25-летие просветительной деятельности Братства св. Гурия. Начав свое миссионерское служение в 1867 году, Братство тогда же поспешило оказать посильное пособие небольшому числу крещено-татарских, чувашских и черемисских школ, открывшихся в пределах Казанской епархии благодаря частному почину. Эти немногие школы в первые же дни существования Братства получили от него пособие от 20 до 50 рублей каждая, соответственно тем скудным средствам, коими тогда Братство располагало.

С течением времени эти школы перешли на полное иждивение Братства, при чем число их возрастало с возрастающей быстротой.

В настоящее время Братство содержит исключительно на свои средства 122 инородческих и русских училищ в пределах Казанской епархии, не считая денежных пособий, ассигнуемых на содержание центральной крещено-татарской школы, которая была основана почином и на средства покойного Н. И. Ильминского, и которая разрослась в обширное учебное заведение, благодаря между прочим постоянной и щедрой поддержке Братства.

Но содержанием инородческих разноплеменных школ не ограничиваются деятельность Братства и его ежегодные расходы.

По уставу своему оно ведет миссионерское дело, не останавливаясь перед издержками; оно оказывает постоянные пособия мусульманам, язычникам и сектантам, обращающимся в православие и приявшим св. Крещение; оно воспособляет бедным церквам; оно помогает неимущим.

Между тем средства, коими оно располагает, крайне скудны. Эта скудость особенно сказывается в последние годы, когда расходы Братства силою времени и вещей значительно возросли.

Постоянным источником существования Братства служат: суммы св. Синода, выдаваемые чрез посредство Православного Миссионерского Общества³²¹ на воспособление по содержанию крещено-татарских школ в количестве 5050 руб. в год и ассигнуемые св. Синодом на них же 2000 рублей от Хозяйственного управления оного. Все эти суммы расходуются всецело на 60 крещено-татарских школ. Но Братство содержит в настоящее время почти таковое-же число, а именно 55 чувашских, черемисских и вотских школ, не говоря про 7 противораскольнических (содержимых всецело и субсидируемых) школ, расходуя на них сумму около 5000 рублей ежегодно, помимо постройки зданий, ремонта помещений, случайных субсидий учителям, приобретения учебных пособий и других издержек, имеющих связь с миссионерским и учебным делом. Нельзя скрыть того обстоятельства, что по обстановке своей, при крайней ограниченности средств, эти школы не могут находиться в удовлетворительном состоянии. Учителя, получающие в год от 20 до 100 рублей и иногда уплачивающие из этого за помещение под училище, не могут считаться обеспеченными.

Прочие источники Братства, потребные на содержание как этих инородческих школ, так и на разные миссионерские цели, на пособия новокрещенным и прочие расходы, -имеют случайный характер и не представляют собою что-либо надежное и прочное. Таковы случайные пособия Губернского Земства, пожертвования пожизненных членов, зачисляемые обыкновенно в неприкосновенный капитал, взносы братчиков, которые не дают и 500 рублей в год, кружечный сбор в неделю Православия, подписные миссионерские листы, сбор по Казанской епархии на распространение православия между язычниками, понизившийся теперь до 250 рублей. Все эти поступления, вместе взятые могут дать от 2500 до 3000 рублей. Проценты с неприкосновенного капитала, доведенного в настоящее время до 15300 рублей, составляют около 600 рублей, из коих часть идет на содержание стипендиатов в центральной крещено-татарской школе.

Из приведенных данных представляется очевидным, что денежные средства Братства далеко не обеспечивают содержание инородческих чувашских, черемисских, вотских школ и субсидий противораскольническим русским училищам.

Не взирая на это, Братство тем не менее, раз задавшись целью вести миссионерское и просветительное дело в крае, не может отказаться от расходов в высокой степени производительных и ставших для него нравственно-обязательными.

Такое положение финансовых средств, хронический из года в год перевес расхода над приходом заставляет Совет Братства из части сумм, ассигнуемых ему на предстоящие миссионерские расходы, уплачивать расходы минувшего полугодия.

Следующая таблица, составленная на основании официальных данных последнего десятилетия, показывает, как усиливаются расходы Братства на содержание возрастающего числа школ. Эти цифры заимствованы из ежегодных печатных отчетов Братства, своевременно доставленных Совету Миссионер. общества.

В XV братском году (с 4 октября 1881 года по 4 октября 1882 года) на 56 школ, не считая центральной (которой выдавалось и выдается особо 600 рублей ежегодно, кроме 3508 рублей из других источников), было израсходовано 5377 р.82 к.

Между тем из случайных источников в XV братском году, когда содержалась половина нынешнего числа школ, поступило пожертвований, взносов, сборов почти столько же как за последний год, а именно в XV братском году 2110 руб. 4 коп., а в XXIV братском году 2746 р. 98 коп., т. е. лишь на 20% более.

Отсюда следует, что Совет Братства только тогда может поставить в правильное обеспеченное положение ведение учебного и миссионерского дела, когда будет иметь постоянный дополнительный источник из каких – либо сторонних средств.

Вполне сознавая, что Православное Миссионерское общество сообразует свои ежегодные ассигнования с основными и текущими определенными средствами, Совет Братства не позволяет себе обратиться к оному с таким крайне желательным ходатайством, не рассчитывая, в виду затруднений, на возможность его удовлетворения.

Но, находясь в затруднительном положении и не рассчитывая на приток пожертвований в губернии, постигнутой неурожаем и значительно потрясенной в экономическом отношении, Совет Братства постановил единогласно: обратиться с почтительнейшим ходатайством к Совету Православного Миссионерского Общества об оказании единовременного пособия из специальных источников, коими Совет Общества располагает, -в сумме от пяти до шести тысяч рублей. Такое пособие, предоставленное к окончанию 25-го года служения Братства,-судить о коем можно по живым фактическим данным, проявившимся в истории христианского просвещения местных инородцев,-поставит денежную роспись оного в нормальное положение, уравновесит бюджет и даст возможность продолжить просветительную деятельность и плодотворное существование инородческих школ, число коих в противном случае, к величайшему прискорбию Братства, должно быть сокращено, так как при незначительном числе пожертвований и братских взносов, при крайне ограниченной Синодальной и земской субсидиях, на которые также нельзя постоянно разсчитывать, содержание столь значительного числа школ не соответствует средствам Братства.

Имею честь покорнейше просить почтить настоящее почтительнейшее представление благоволительным уведомлением, дабы в сентябре месяце, при составлении смет, совет Братства мог бы принять в соображение те источники, коими он в состоянии будет располагать”.

Миссионерское общество живо и весьма реально откликнулось на зов о необходимой помощи. Оно прислало Братству для восполнения собственно его недочетов три тысячи рублей и несколько тысяч выдало для уплаты долгов переводческой комиссии, находящейся при Братстве Св. Гурия. Эта благовременная помощь комиссии дала ей возможность в минувшем лете отпечатать множество переводов, которые давно лежали, не имея возможности явиться в свет по неимению средств.

Кроме того, миссионерское общество прислало в Казань своего члена-делопроизводителя священника А. В. Никольского, который привез Братству приветствие, изложенное в юбилейном адресе Академии и Св. икону преподобного Сергия Радонежского Чудотворца, имеющего для Казани то особенное значение, что Первосвятители и просветители Казанские были воспитанниками святых обителей, основанных учениками Преподобного Сергия.

Пред присланною из Москвы иконою Преподобного Сергия (богато и изящно украшенною) служился в Кафедральном соборе молебен Преподобному Сергию в достопамятный день торжества по поводу свершившегося 500-летия памяти Преподобного. Молебен этот был отслужен Высокопреосвященным Владимиром, Архиепископом Казанским, в сослужении Преосвященного Никанора и множества духовенства, среди коего находился и представитель Миссионерского Общества, весьма порадованный общением Казани с Москвой. И для продолжения этого общения он дал слово исхлопотать на устроение приюта для Черемис около 200 рублей.

В августовском заседании Совета Братства было заслушано предложение священника с. Арняш Мамадышского уезда, Алексея Тихомирова о том, что он в ознаменование совершившегося 25-летия плодотворной деятельности Братства жертвует два здания для братских школ, а именно в Средних Арняшах и Большом Арташе.

Приняв такое благоденное предложение, Совет определил зачислить о. Тихомирова в пожизненные братчики и о просветительной его ревности доложить Его Высокопреосвященству.

Сентябрьскому заседанию Совета Братства Председателем его и Центрального Строительного Комитета по постройке школ и церквей-школ Преосвященным Никанором представлен был доклад об устроении на правительственный счет в настоящее время братских школ: 1) в селе Дюсьметьеве, Мамадышского уезда и церквей-школ: 2) в дер. Тенеевой, Цивильского уезда, 3) в дер. Бондыревой, Казанского уезда, 4) в дерев. Черабатыревой, Чистопольского уезда и 5) в дер. Алдиаровой, Цивильского уезда. Кроме того, он, как управляющий Спасо-Преображенским монастырем, просил принять под покровительство Братства школу, устрояемую им при Спасском монастыре, в которой имеют обучаться окончившие курс в начальных училищах, из коих инородцы и особенно Черемисы будут приниматься на полное содержание. Курс учения будет две зимы, по программе 3 и 4 отделений двухклассной церковно-приходской школы.

Помещающийся рядом с этою школою Миссионерский приют, состоящий при Братстве Св. Гурия, ныне летом старанием заведующего оным, протоиерея Е. А. Малова, значительно расширен, ублагоустроен и капитально отремонтирован.

Кроме сего, достопочтенный о. протоиерей Е. А-ч к 21 сентября издал солидный сборник своих статей по миссионерству, под заглавием: „Миссионерство среди мухаммедан и крещеных татар». Книга посвящена Казанской духовной Академии по случаю ее юбилея. Но предмет, о котором многосторонне ведется речь в книге, по преимуществу такой, который составляет насущное дело Братства, а потому Братство охотно и с великим удовольствием может включить его в перечень того, что сделано к 25-летнему юбилею Братства Св. Гурия.

Наконец еще должно упомянуть, что миссионерский стипендиат Н. Одигитриевский написал довольно обстоятельный обзор 25-л. деятельности Братства. Обзор этот помещен в Августовской книжке Чтения Любителей Духовного Просвещения. Статья эта вышла и в отдельных оттисках.

„Из обзора этого видно, говорит в своем заключении автор, как много сделано Казанскими деятелями миссионерами в развитии и прочной постановке миссионерского дела среди инородческого населения Казанского края и вообще всего Поволжья, благодаря их трудам по переводу христианской литературы и по введению Богослужения на инородческих языках; видно, какой прочный фундамент для инородческого образования положен этими рассадниками духовного просвещения, которое, подобно сильным и многочисленным побегам крепкого живого дерева, принявши в себя жизненный дух Христова учения, широкою сетью протянулось и распространилось от Казани до крайних концов нашего севера и юга и даже Сибири.

Впрочем, и при всем том, что сделано доселе для упрочения и развития миссионерства в Казанском крае, впереди предстоит Казанскому Братству сделать еще много новых трудов, сообразно с настоящими нуждами и потребностями инородцев.

В большинстве случаев и теперь чувствуется недостаток во многих местах Казанской губернии в церквах и особенно в школах; доселе остаются в полной почти необеспеченности в материальном отношении лица, занимающиеся народным в инородческих школах образованием и миссионерскими трудами; доселе еще не установлено прочной организации для оказания вспомошествования и устройства быта лиц, переходящих в христианство из мухаммеданства и пр. и пр.

„Мы видели, какой идеал обучения поставила себе братская школа, видели также, насколько велики были ее успехи в благотворном влиянии на темную и невежественную инородческую среду. Вообще деятельность братских школ с качественной стороны не оставляет желать ничего лучшего..., но мы с сожалением должны указать на крайнюю бедность в материальном отношении большинства братских школ и их учителей.

Братство Св. Гурия, это святое и много благодетельное Братство... делало и делает свое великое дело с полным старанием... Но у нас на святой Руси, в русском православном обществе вообще мало развиты понятия о миссионерских задачах, вследствие чего и бывает, что голос, призывающий к служению миссионерскому делу лиц, имеющих возможность быть полезными чем-нибудь (напр. хотя бы матер. средствами) тому делу, остается без отклика... Между тем, вникая в задачи, предназначенные Братством, задачи, имеющие государственное и общественное значение, можно было бы вправе рассчитывать на иное отношение со стороны русского общества, поскольку оно живет жизнью своей церкви и государства».

4 октября 1892 года.

Празднование это, как и предполагалось, совершилось скромно и деловито. Так как день 4 октября в Казани всегда чествуется как праздничный, по случаю обретения в этот день мощей Св. Чудотворцев Казанских и Святителей Гурия и Варсонофия, то накануне было совершено в соборе архиерейским служением всенощное бдение, при весьма большом стечении молящихся. По случаю болезни Высокопреосвященного Владимира, Архиепископа Казанского, литургию совершал Преосвященный Никанор-Председатель Совета Братства Св. Гурия, в сослужении товарищей Председателя: о. Ректора Академии Протоиерея А. П. Владимирского, о. Протоиерея Е. А. Малова и других членов Братства Св. Гурия.

Пели за литургией два хора-архиерейский и хор центральной крещено-татарской школы. В обычное время провозглашена была вечная память почившим Архипастырям Казанским, принимавшим участие в деятельности Братства Св. Гурия и другим почившим членам его, начиная с приснопамятного Николая Ивановича Ильминского.

В конце литургии Преосвященный Никанор сказал поучение на текст: „иже сотворит и научит, сей велий наречется в Царствии небеснем”, приурочив слова эти к Св. Гурию, как рано взявшемуся за народное просвещение и особенно много потрудившемуся в деле научения людей в то время, когда он сделался первосвятителем Казанским, когда он просветил светом веры Христовой множество инородцев Казанского края, бывших во тьме и сени смертной.

Возбуждая к следованию по стопам своего первоучителя и Архипастыря всех сынов Церкви Казанской, Преосвященный всех призывал к участию в Братском деле, кто чем может: кто своими талантами и силами, кто средствами, причем было высказано убеждение, что все верные сыны паствы Казанской не могут не быть членами Братства Св. Гурия, ибо никто не может иметь оснований не встать под знамя Св. Гурия, особенно из тех, кто из года в год с великою верою и многою любовию является сюда, чтобы поклониться святым нетленным мощам Казанского первосвятителя, обретенным в этот светлый день почти 300 лет тому назад. Чтущие Святителя Гурия должны любить и дело его, дело просвещения инородцев св. верою, за что 25 лет тому назад взялось Братство и потрудилось не безуспешно, как показывают всеми видимые плоды, а именно те дети-инородцы, которые так приятно и единым сердцем ныне славят с нами Бога, радующиеся сами и утешающие нас глубоко. Призвавши затем на помощь Бога и покров Св. Гурия на всех, труждающихся под знаменем его, Преосвященный положил начало сбору в пользу Братства.

По окончании литургии отслужен был молебен Св. Гурию Пред ракою мощей его, причем помянуты были поименно пожизненные члены Братства, а по окончании молебна возглашено многолетие всем братчикам и сестрам Братства Св. Гурия и всем ревнителям Православной веры.

Около часа дня все члены Совета Братства Св. Гурия и многие Члены Братства собрались в покоях Высокопреосвященного, куда была представлена икона, присланная Братству от Православного Миссионерского Общества. После написания ответной телеграммы Обществу, открыто было заседание Братства молитвою Св. Духу, пропетой всем наличным составом членов Братства. Затем член Братства и делопроизводитель Совета профессор М. А. Машанов прочел историческую записку о 25-летней деятельности Братства.

Особенно интересны были сообщения его об отзывах духовенства на циркулярные запросы, которые были разосланы пред учреждением Братства. Вместе с весьма разумными мерами некоторые из членов духовенства тогда рекомендовали такие меры, предложение коих ныне вызывает невольную улыбку. Так напр. один священник рекомендовал не продавать инородцам чугуны, потому что они в них варят пищу и моют белье. Другой рекомендовал запретить продажу гусей и уток, потому что некоторые инородцы покупают этих птиц для жертвоприношений.

Вообще же в записке М. А. Машанова очерчивается исторически развитие всех сторон деятельности Братства, причем было сообщено как о постепенном возрастании числа школ, так и о количестве изданий и экземпляров духовно-нравственных и учебных книг, изданных Братством в течении 25 лет. Оказывается, что всех экземпляров было отпечатано около полумиллиона.

Так как в записке г. Машанова все данные представляются в общей массе и разных вытекающих из них обобщениях, то следующее чтение одного из старейших членов Братства Св. Гурия, директора Реального Училища Илиодора А. Износкова было весьма приличным дополнением к сказанному до него. Он преимущественно остановился на обозрении деятельности первых по времени и усерднейших тружеников в духе Братства Св. Гурия. Как таковые лица были названы о. протоиерей Василий Е. Пеньковский, о. Глеб Ляпидовский, о. Алексей Тихомиров, о. протоиерей Михаил А. Рождественский и многие другие. Наконец упомянуты были деятели и из инородцев, начиная с о. Василия Т. Тимофеева, И. Я. Яковлева и оканчивая о. Гавриилом Яковлевым и основателями Козмодемьянского Черемисского монастыря. Между прочим, И. А. Износков высказал пожелание, чтобы восстановился прежний обычай посылать членов Совета для наблюдения за ходом школьного дела в разных братских школах.

В качестве заключения, Преосвященный Никанор, в своей речи наметил некоторые черты предстоящей деятельности Братства, выводя их из общей 25-летней практики жизни и деятельности Братства. Он все сводил к трем предметам, на которых теперь Братство должно по преимуществу сосредоточить свою дальнейшую деятельность. Эти предметы следующие: учреждение для инородцев школ, устройство церквей и обеспечение лучших учеников из инородцев чрез помещение их в приюты при школах. И так как в монастырях имеются все благоприятные условия для осуществления предначертываемого дела во всей его полноте, то в заключении внимание и останавливалось на монастырях, как готовых учреждениях, где имеются и храмы, и места для школ-приютов.

Заключительное слово было высказано Высокопреосвященнейшим Владимиром. Указав на необходимость краткости своей речи, он выразил свою полнейшую готовность содействовать деятелям Братства, которых он назвал своими сотрудниками. И затем, давши ответ на существенные мысли всех трех лекторов, пожелал Братству тихой, но вполне благоуспешной деятельности впереди и призвал на деятелей оной благословение Господне и содействие Св. Гурия. Заседание окончилось общим пением молитвы за Царя и обычным многолетствованием Владыке.

Потом в Спасском монастыре, в помещении для новой Братской школы отслужен был молебен о. Ректором Семинарии Архимандритом Филаретом, в сослужении монашествующих, при пении монастырского хора. На открытии школы, кроме Председателя Совета и некоторых членов Братства Св. Гурия присутствовали еще г. Инспектор народных училищ В. Ф. Люстрицкий, снабдивший школу разными книгами, географическими картами, а также Попечитель школы Η. Н. Хлопин, наделивший учеников разными сластями и давший на первоначальное обзаведение школьными принадлежностями 25 рублей. От неизвестного передано на тот же предмет 20 рублей. Преосвященный Никанор пожертвовал на школу 34 руб. и подарил школе до 100 разных житий Святых, а книгопродавцев А. А. Дубровин прислал безплатно множество священно-исторических картин и книг для чтения. При открытии школы присутствовало до 18 учеников, из коих 7 было инородцев, а именно 6 черемис и 1 чувашенин. Черемисы спели на своем языке „Отче наш» и этим закончилось торжество 25-летия и сделано приличное вступление в новый период жизни.

После сего Председатель Совета получил несколько приветственных телеграмм. Так напр. Г. Казанский Губернатор, досточтимый покровитель Братства Св. Гурия П. А. Полтарацкий из Лаишева телеграфировал: „приношу Братству Св. Гурия усерднейшее поздравление с совершившимся двадцатипятилетием его плодотворной просветительной деятельности». Телеграмма Преосвященного Гурия Епископа Камчатского, присутствующего члена Св. Синода гласила: „вполне искренно разделяю радостное торжество Казанского Православного Братства Святителя Гурия по случаю двадцатипятилетнего юбилея своей усердной деятельности на пользу церкви Христовой».

От Г. Городского Головы, пользующегося отпуском, получилось приветственное письмо, в котором он между прочим писал: „высоко ценя и преклоняясь пред великими, плодотворными трудами Братства на поприще миссионерской и просветительной деятельности, я усердно прошу Ваше Превосходительство, как одно из ревностных этого почтенного Общества сподвижников, передать Преосвященному Председателю Братства и остальным членам оного мое глубоко-сердечное поздравление и самое горячее пожелание дальнейшего преуспеяния и блестящего достижения его святых и бесконечно благих целей».

От того же дня Советом Братства получена бумага Высокопреосвященнейшего Владимира, в которой он собственноручно писал: „в день совершившегося 25-летнего служения Братства распространению света Христова и утверждению православной веры и христианского благочестия, во славу Единосущной Троицы, в пределах и за пределами Казанской епархии, покорнейше прошу Совет Братства принять и мою посильную жертву-триста (300) рублей.

Вседушевно призывая Божие благословение на предстоящие в наступающем втором 25-летии труды Братского Совета и на всех братчиков, свидетельствую свою полную готовность быть для Братства покорнейшим слугой».

I.

II.

III.

В Казани 30 марта (1875 г.) происходило освящение храма во имя Праведн. Захарии и Елизаветы, построенного в здании Казанской Учительской Семинарии. Этот домовый храм помещается почти совершенно на том месте, где в 1749 году епископ казанский Лука Конашевич построил „не без усилия», как выражается еп. Платон Любарский, каменную церковь Св. и Праведных Захарии и Елизаветы, т. е. в Татарской слободе, в местечке хотя и окруженном повсюду татарскими домами, мечетями и школами, но за то дорогом по воспоминаниям историческим и очень недурном по положению, по красоте вида, открывающегося отсюда, с высокого берега озера Кабана на все главнейшие части города. При Захарие-Елизаветинской церкви Лука Конашевич построил деревянные школы для новокрещенных учеников. А теперь школа назначена для двух третей инородцев юношей вместе с храмом, помещающимся в центре 4-х этажного дома, и представляет более крепкое и величественное здание. „На зачатии и освящении Захарие-Елизаветинской церкви”, при Луке Конашевиче, „из соборных и приходских церквей и монастырей, со крестами, и иконами, и хоругвями, со множеством народа крестное хождение было со звоном всех церквей, на досаду по близости живущих татар“. Но досадовать татарам пришлось не особенно долго. Начальная инородческая школа, основанная Лукою Конашевичем при Зах.-Елизаветинской церкви вместо 4-х инородческих школ, помещающихся в разных концах Казанской епархии, после Луки Конашевича влачила свое существование только до начала нынешнего столетия. А в 1825 году, когда ждали в Казань Императора Александра Павловича, сломали и самую церковь Пр. Захарии и Елизаветы и продали ее камни и пр., большей частью, татарам.

Теперь, милостию Государя, воскрешены и школа, и церковь и всему даны более прочные и постоянные средства к существованию, более цветущему и более широкому по значению для христианского образования здешнего инородческого края. Пред освящением храма теперь не было никаких шумных процессий по татарским улицам. Но все совершено было внутри здания с подобающей торжественностью. Священнодействие освящения, а потом литургию служил Преосв. Антоний, Архиепископ Казанский, в сослужении нескольких священников, из которых некоторые ближайшим образом поставлены к христианскому образованию казанского края. Преосвященный во время литургии сказал проповедь, в которой сделал приложение слов пророка Аггея о славе 2-го Иерусалимского храма к настоящему храму св. Захарии и Елизаветы, сравнительно с прежним. Кроме воспитанников Семинарии, из которых очень многие составляли прекрасный хор, в храме находилось не мало и разнообразных посетителей, особенно из близко поставленных к народному образованию Казанской губернии. Здесь присутствовали попечитель Казанского учебн. округа, его помощник, инспектор народных школ, директор Учительской Семинарии, учителя и др.

Торжество праздника закончилось приличною трапезою с тостами за Государя Императора, причем семинарский хор пел „Боже Царя храни». Хор этот, несмотря на свою усталость, пел с тем же одушевлением и искусством, с каким он пел и во время всего богослужения, на удивление предстоящих, знавших, что это поют не архиерейские певчие, а дети большею частью крестьян и притом юноши разноплеменные.

Пасхальное богослужение в домовой церкви Казанской инородческой учительской семинарии представляло не мало особенностей. Эти особенности начались с самой утрени. При крестном выходе из церкви весь многочисленный хор семинарский запел „Воскресение Твое Христе Спасе, Ангели поют на небесех». Потом этот хор разделился по национальностям. К певчим присоединились единородцы не певчие, и таким образом устроилось несколько хоров, которые чередовались в пении „Воскресение Твое Спасе"-всякий на своем родном языке и напоследок ту же песню снова весь хор спел по-славянски. Родная речь заметно воодушевляла певчих юношей и приводила в удивление посторонних. Тут слышались то мягкие звуки черемис, то твердые татар; за ними пели чуваши, вотяки и мордва. В пении ирмосов канона повторилось тоже. Начинал и заканчивал весь хор по-славянски, а потом пели татары, чуваши, черемисы и т. д. „Христос Воскресе» пелось также поочередно и просто и партесно. Часы пелись в таком порядке: 1-й час был пропет черемисами, 3-й татарами, 6-й чувашами. За литургией Апостол был прочтен на трех языках: на славянском, чувашском и татарском. Такого рода пение устроено было по инициативе директора каз. Учит. Семинарии, известного лингвиста и просветителя татар Ник. Ив. Ильминского. Ирмосы пасхального канона на чувашском языке только, кажется, в нынешнем году, переведены сколько с славянского, греческого и русского, столько и с татарского перевода, сделанного Ник. Ив. Ильминским. Это делалось потому, что чувашский язык также близок к татарскому, как славянский древний к настоящему русскому, потому что конструкция того и другого языка сходна между собою.

Так, говорят, делаются и прочие переводы на чувашский язык. На вотский и мордовский языки ирмосы переводились перед самым праздником воспитанниками семинарии при личном участии г. Ильминского, причем опять татарский перевод служил образцом.

Следует надеяться, что семинаристы-инородцы, сделавшись учителями, побуждаясь примером только что описанного богослужения, постараются доставить своим единоплеменникам удовольствие слышать родную речь в богослужебном употреблении на Пасху.

В Казани 21 января в 1-й Казанской Императорской Гимназии происходил годичный акт. Еще задолго казанская публика узнала, что на акте будет чтение речи о. законоучителем этой гимназии Переверзевым, священником гимназической церкви. Слышно было еще, что о. Переверзев года три тому назад взялся за составление своей речи. И действительно лектор показал наглядно, что он не мало потрудился над ее составлением. Речь была „о теологии классических поэтов и философов древнего греко-римского мира». О. лектор начал ее указанием на существование различных взглядов на современное классическое образование. При этом он упомянул, что древние св. отцы и вселенские учители Василий Великий, Григорий Богослов, Златоуст и др. так были далеки в греческом образовании, что даже знаменитейшие ученые язычники нередко обращались к некоторым из них за филологическими справками.

Показавши таким образом на полную противоположность греческой образованности с христианством, о. лектор хотел разъяснить, что и целое мировоззрение, или всесозерцание лучших людей древнего классического мира, произведения которых всячески теперь изучаются, само по себе очень не безполезно как предмет изучения, так, как и у этих людей можно найдти многое сообразное с нашей религией и полезное для нашей нравственной жизни. О. лектор представил взгляд классических писателей на бытие Существа Высочайшего, на необходимость этого существа, Его творчество, промышление на мир, на человека в особенности, на его душу и ее бессмертие. Жаль, что лектор не указал насколько ниже религиозно-нравственное созерцание классических писателей сравнительно с христианским, чтобы таким образом было очевидно, что все получающие классическое образование, почерпая все полезное из древних писателей, имели последним руководительным принципом высший христианский религиозно-нравственный закон. В конце своей речи о. лектор, обратившись к ученикам, без всяких ограничений советовал им подражать Сократу, Платону, Цицерону и др. классикам, одному в кротости, другому в великодушии и т. п., совершенно позабыв о высшем образце и идеале нашем Иисусе Христе, или даже о таких лицах, как Василий Великий, Григорий Богослов и т. п., которые совершеннейшим образом совмещали в себе древне-классическое просвещение с христианством.

Из прочитанного затем годового отчета мы узнали, что 1-я Казанская Императорская Гимназия в настоящем учебном году вступила в 107-й год своего существования, что число учеников ее в отчетном году несколько уменьшилось сравнительно с предшествующим по случаю открытия многих новых гимназий в самой Казани и окрестных городах. 380 учеников всех настоящих 8-ми гимназических курсов в общем почти одинаково учились с прошлогодним курсом и если никто не удостоился из них золотой медали, то это объяснялось широтою требований от гимназического образования. Этим же объяснилось и то, что из 11 посторонних лиц, державших экзамен зрелости, не выдержал его ни один.

„Ильминский-лучший из всех добрых людей, каких нам приводилось видеть на своем веку, и заслуженнейший общественный деятель по части христианского просвещения инородцев Казанского, да и всего вообще края России».

Так характеризует покойного директора инородческой Учительской Семинарии профессор П. В. Знаменский, хорошо знавший его более 30 лет.

Почти тоже свидетельствует о нем и другой досточтимый биограф-К. П. Победоносцев.

Он говорил: „другой такой ясной и чистой души не приходилось мне встречать в жизни. Отрадно было смотреть в глубокие, добрые и умные глаза его, светившие в душу внутренним душевным светом, а беседа его была ни с чем несравненная, всегда с солью, всегда в простоте, чуждой всякой аффектации, но исполненной поэтических образов».

Далее почтенный биограф в кратких, но сильных чертах обрисовывает центральное положение в миссионерском деле Н. Ив., стоявшего на этом посту около 50 лет. Он говорит: „на самом исходе года взят у нас последним муж великой силы и великого дела Николай Иванович Ильминский. Немногие знали его в верхних слоях общества, там, где передаются из уст в уста громкие имена политических деятелей, прославленных писателей, полководцев и министров, а Ильминский значится в списках только директором Казанской Учительской Семинарии. Но имя этого человека-родное и знакомое повсюду в восточной половине России и в далекой Сибири: там тысячи простых русских людей и инородцев оплакивают его кончину, тысячи богобоязненных сердец умиленно поминают его в молитвах, как великого просветителя и человеколюбца».

Подготовка Н. Ив. к сказанному делу началась еще в Пензенской Д. Семинарии. Окончательное же расположение в нем к сему делу явилось в средине курса академического, когда в Казанской Академии открывались уроки арабского и татарского языков, преподаваемые известным профессором – ориенталистом Казем-Беком, который глубоко и сердечно полюбился Н. И-чу.

В среде сотоварищей Н. Ив. пользовался репутацией человека приятнейшего и почти святого. Начальство аттестовало его как безгранично любознательного, а известный знаток языков преосв. Афанасий (Дроздов-ректор С.-Петер. Академии), будучи ревизором Академии Казанской, прозвал его полиглотом. -И вот этому-то человеку, одаренному великим даром языков, выпал жребий изучать множество языков не только по охоте, но и по обязанности. И он исполнил свой долг в совершенстве, не смотря на бездну затруднений. Он самоотверженно пускался в экскурсии по татарам в самое смутное время-отпадений многих крещеных. Будучи профессором, жил в татарской избе у татарина. Был в двухгодичном научном путешествии по Востоку, почти вовремя Крымской войны; служил среди киргизов; имел дело с курдами, текинцами, иомудами.

Специальная профессорская служба его в Академии долго не налаживалась по независящим от него причинам. Ему поручались в Академии профессура естественных наук, физики, математики, философии, и редакторство „Собеседника».

По выражению г. Знаменского, ему часто приходилось сидеть между двух стульев, а иногда и между трех, а потом-и нигде, так что он, ученейший профессор, принужден был занять в Оренбургском округе место простого переводчика, пока не сделался вновь профессором Академии и потом Университета. И эти невзгоды, и мытарства не охладили в нем ревности к делу дара его. И Провидение наконец привело его к делу так близко и поставило на нем так крепко, что он уже не мог оторваться от него ни на день, ни на час. Это случилось почти через 30 лет его занятия восточными языками, а именно в 1872 году, когда он сделан был директором Казанской Учительской инородческой Семинарии и председателем переводческой комиссии от Православного Миссионерского Общества. Теперь его приглашали быть членом Академии Наук, но он желал пребывать всей душой там, где было все его духовное сокровище, т. е. инородцы, христианским образованием которых он так усердно стремился заняться давно.

Из почтенного труда г. Знаменского видно, что переводческая деятельность Н. И. началась еще в 40 годах, когда многое сделано было астраханским знатоком татарского языка Ив. С. Лебедевым, проектировавшим печатать татарские книги русским шрифтом, Казем-Беком, Саблуковым и др. Но тогда Н. И. ходил как-бы в полутьме. Он критиковал проект Лебедева, и священнику Александрову диктовал отказ от участия в переводах по незнанию арабского языка. Но впоследствии он принял проект Лебедева и совершенно отказался от всех красот арабского языка, признав за лучший и удобнейший язык татарский, чистый народный, совершенно чуждый исламизма. И он в течении 20 лет совершенно установил христианскую терминологию для татарского языка, а по сходству и единообразию в конструкции и для других казанских наречий инородческих: чувашского, черемисского, вотяцкого, мордовского и др.

Поэтому, чем далее, тем с большею и большею легкостью он производил переводы, как на татарский язык, так и на другие, пользуясь помощью природных знатоков этих языков, из которых некоторые тоже успели освоиться с его переводческою методикою. Вот почему в последние годы сделано было множество переводов почти на все казанские и сибирские инородческие языки. На татарский-же язык переведены все воскресные богослужебные книги (оканчиваясь псалтирью, как труднейшею для перевода) и множество поучительных и учебных книг, из которых многие выдержали несколько изданий. Не менее того успешно шло и дело просвещения инородцев, особенно чрез школы, из которых 60 было для одних крещеных татар. И среди такого успеха дела Божия ревнитель его мирно почил о Господе, как пахарь на бразде своей. Дай Бог, чтобы нива его также благоуспешно разрабатывалась преемниками его! Благо, он оставил многое множество наилучших семян для дальнейшего сеяния их на безграничной ниве Божией.

Человек трех культур: европейской, азиатской и африканской (арабской-в Каире), видевший во время путешествия своего и жизни в Египте и Сирии дипломатов и миссионеров всякого рода, Николай Иванович был неусыпным и весьма искусным предстателем за инородческое дело. За ревность его иногда ему приводилось испытывать весьма чувствительные „реприманды», как говорит профессор Знаменский, а также терпеть „афронты», как это случилось пред преосвященным Афанасием, к которому он радостно явился, по приглашению его, чтобы исправить его астрономическую трубу и с тем вместе оправдаться во взведенном на него пристрастии к исламу, вследствие того, что он не останавливался в своих академических чтениях на подробной полемике с магометанством, считая, что студентам, как людям достаточно богословски образованным, сами собою понятны нелепости ислама. Увы, преосв. Афанасий не только не выслушал его, но и не принял как должно. Так оговор был силен! Но чем далее, тем более прислушивались к его миссионерскому взгляду и голосу. А в конце он имел такое громадное влияние на дела инородческие, что напр. по его представлению обменивались кредитки, давно вышедшие из употребления и сохранившиеся в захолустьях инородческих. Понятно, что инородцам долго не нажить такого доброго и умного предстателя. Но, слава Богу, теперь инородческое дело стоит высоко, как в сознании правящих лиц, так и на деле. Остается преемникам дела Николая Ивановича возносить вечные молитвы за него, и своим непокладыванием рук и разумным отношением к своему делу возбуждать к нему общие симпатии так же, как умел делать это неусыпный труженик, истинно верный работник и слуга Господень, в Бозе почивший, приснопамятный Николай Иванович Ильминский³²⁸.

К сказанному следует еще присовокупить, что Николай Иванович был паломник, каких мало. Он любил странствовать пешком, опираясь легонько на свою крючковатую палку. С нею кажется он странствовал и по Востоку, и по Оренбургским степям. На Востоке он обыкновенно облачался в местный костюм, а на голове имел шляпу европейскую. Когда, во время одной из его экскурсий из маронитского монастыря на Антиливане, его застигли в поле близ древних развалин храма Друзы, то они, сошедши с коней и остановивши его, спросили: „почему он носит столь разную одежду?» Он ответил им: „широкий костюм ваш мне очень нравится, как подходящий к климату, а ношу шляпу я, чтобы показать, что я москов». И они, вполне удовлетворившись, долго и приятно беседовали с ним.

Основные педагогические взгляды Н. И. Ильминского³³².

Воспитание означает развитие и увеличение. Увеличение бывает двух родов: во-первых, внешнее, которое принадлежит безжизненным и мертвым предметам. Оно отличается тем, что можно большим и большим внешним приложением материала увеличивать данный предмет в какой угодно форме. Так строится, например, дом из кирпичей. Другой род увеличения принадлежит предметам живым-растениям и животным. Растение уже в малом семени точно определено относительно своей породы, формы и величины. Оно увеличивается постепенно и извнутри, деятельностью внутренних сил и органов; причем внешние условия-почва с заключающимися в ней питательными веществами, воздух и свет-служат только материалами, которые растение принимает в себя, перерабатывает деятельностью своих органов и тем растет. Еще яснее это видно в животном: животное извне принимает пищу, которую оно внутри себя перерабатывает, и таким образом растет всегда по определенному типу и в предназначенный ему природою рост и величину. При этом воспитатель оказывает услугу растительному, или животному организму тем, что дает ему надлежащие его природе условия и материалы и охраняет от вредных или задерживающих влияний.

Из этих двух способов увеличения и развития душе человеческой принадлежит второй способ. Поэтому воспитание народной школы должно состоять в том, чтобы она возбуждала, поддерживала и питала в учащихся детях душевную жизнь; содействовала бы органическому, внутреннему развитию и росту душевных сил и способностей в прежде указанном нами, т. е. добром, нравственно-религиозном направлении.

В силах душевных должно различать законы действования и их содержание. Так, например, рассудок человеческий составляет свои понятия, суждения, заключения и другие действия всегда по одним определенным формам и законам; точно так по определенным законам действует память, воображение. В этом отношении образование и воспитание может только укрепить и усилить способности, сделать их более тонкими и оборотливыми или подвижными, но не может существенно изменить природу способностей. В отношении природы и законов душевных способностей и сил люди так же одинаковы, как в отношении своего телесного состава, различаясь друг от друга лишь тем что один повыше, другой пониже, один сильнее, другой слабее. Но другое дело-содержание этих способностей: в области умственной различаются понятия и знания, в которых между невежественными и просвещенными, между научными и верными с одной стороны и превратными, и неосновательными с другой-большое расстояние. Но неизмеримо большее расстояние, в нравственном отношении, от благодетеля человечества до изверга и злодея, от подвижника, который на земле уподобляется ангелам, до самого грязного развратника. Воспитание, содействуя укреплению душевных сил, особенным образом и преимущественно должно направить свои усилия на нравственное облагорожение и возвышение человека.

Нужно сказать, что природа человека, как она создана Богом, даже и теперь не безразлична в отношении добра и зла. Есть в ней естественное предрасположение к добру и истине; даже в падшем и грешном человеке эти добрые предрасположения существуют как малые искры под пеплом. Особенно же в детстве добрые расположения еще не загромождены дурными и злыми навыками, и юное детское сердце восприимчиво ко всему доброму. Таким образом, начальная школа застает в своих питомцах возраст еще более или менее благоприятный для благотворного на них воздействия, и этим она должна пользоваться.

В растениях и животных возрастание и развитие идет постепенно по возрастам. И эти возрасты имеют определенное время и продолжение. Каждый период в отдельности и все вместе довольно точно определены в своей продолжительности. В птицах резко различают два периода жизни: жизнь в яйце и по выходе из него.

В жизни человека существуют три периода, решительно отличающиеся между собою: в утробе матери, по рождении в теле и, наконец, после смерти в особом обновленном состоянии. Первый период продолжается девять месяцев; второй, по указанию пророка Давида, семьдесят лет, аще же в силах осмьдесят лет, третий продолжится безконечные веки. И во втором периоде человеческой жизни, когда человек по рождении существует на земле в этом смертном теле, также усматриваются постепенно идущие и сменяющиеся периоды или возрасты: младенчество, юношество, мужество и старчество. Границы этих возрастов сливаются до неразличимости; но если взять в каждом возрасте его срединное или особо выдающееся состояние, то мы заметим резкое различие одного возраста от другого. Каждый возраст имеет свои потребности, формы и условия жизни, свои способы развития, свои заботы и занятия, свои радости и печали. Каждый возраст имеет более или менее точно определенное время и продолжение. Правильный, следовательно-здоровый и благонадежный ход жизни состоит в том, когда каждый возраст проходит свою стадию назначенным ему от Создателя порядком и сроком. Если же замечается иногда в детях склонность ускорять переход к следующему возрасту, то это нетерпение всегда наказывается более или менее очевидным, иногда весьма важным и непоправимым вредом для здоровья.

Так как душа есть в такой же степени, только в ином духовном роде, живое существо, то и ее жизнь возникает во времени, развивается постепенно и должна проходить своего рода периоды или возрасты. И душевные возрасты должны отличаться один от другого своими потребностями и способами их удовлетворения, своею деятельностью, интересами и заботами и т. д. Народная школа имеет дело собственно с возрастом детским, который, при своеобразной особенности, паче всех последующих возрастов нуждается в посторонней помощи и заботливой охране. Поэтому народная школа для правильного и должного исполнения воспитательной задачи должна строго сообразоваться с возрастом своих питомцев, соблюдать продолжительность возрастного времени и применять свойственные и потребные этому возрасту способы и материалы воспитательные.

Ускорение же воспитательного процесса и употребление способов приличных более старшему возрасту естественно и непременно должны привести к печальным последствиям, потому что расстроят правильный ход развития души.

Душа во всех своих действиях должна являться вся целиком. Если в ней замечают три области и разные способности, то это разделение придумано для удобства рассмотрения душевной деятельности. Три душевные области суть: ум, воля и сердце; ум обнимает деятельность познавательную и мыслительную, воля-желательную и действовательную, сердце-чувствительную. Как из корня, скрытого под землею, вырастают стебель и ветви с листьями, цветами и плодами, на украшение земли и на радость людям, так из бессознательных, в глубине души сокрытых зачатков постепенно вырабатываются и выясняются уже ясно сознаваемые чувства, побуждения и мысли, которые тем крепче и жизненнее, чем более и глубже оставались в зачаточном периоде. В детском возрасте единство всех душевных сил самое живое. Но тем не менее совместная деятельность душевных сил должна и в детском возрасте выступать какой-нибудь определенною стороною: либо сердцем, либо волею, либо умом. Какою же именно стороною выступает душевная деятельность в детском возрасте? В какой области начинается и пробуждается жизнь душевная?

Первый проблеск понимания и разумности младенца есть первая улыбка его матери: он узнал свою мать и с радостью улыбается ей. Но не сейчас же возникла и созрела такая высокая для младенца степень понимания. Она подготовлялась еще раньше. Лишь только родится младенец, он испытывает сильный холод и раздирающее ощущение в груди; скоро он должен познакомиться и с голодом-другим не менее сильным и жестоким ощущением. Его согреет и напитает мать. После этого младенец спит; но вот его пробудил опять холод и голод. Такая смена ощущений голода и холода с одной стороны, теплоты и насыщения с другой, смена скорби и страдания с ощущением благополучия и радости, повторяющаяся однообразно и в небольшие, приблизительно одинаковые, сроки в продолжении недель и месяцев, должна пробудить и развить в младенце чувство счастья и радости и чувство скорби. И эту радость, это счастье он постоянно находит на груди своей матери. Мать нежно смотрит на свое дитя, отражение лица матери постоянно входит в его зрачки и падает на сетчатую оболочку его глаз. Это впечатление материнского лица для младенца соединено с приятным и удовлетворенным ощущением и в тоже время в глазах матерних блестит такая любовь. Это исходящая из материнского сердца струя любви западает и в сердце младенца и пробуждает в его душе деятельность и жизнь душевную, как луч восходящего солнца, падая на глаза спящего человека, пробуждает его. Постепенно и нескоро, но всегда верно и неизменно, это душевное взаимодействие и как бы соприкосновение матери и младенца разрешается к концу нескольких недель улыбкой и осмысленным взглядом: младенец узнал свою мать и свою радость, и счастье выразил улыбкой.

Таким образом, первая душевная деятельность начинается в области сердца; но так как в начале все области нераздельно соединены между собою, то вместе с сердцем пробуждаются и другие силы душевной деятельности -желание и смысл, только в виде бессознательных зачатков. Такое совместное и цельное движение жизни всей души с преобладающей или выдающеюся стороною сердца и составляет отличительную черту детского возраста: к ней и должна примениться в своем воспитательном воздействии народная школа.

По учению Спасителя, сущность и содержание всего закона и пророков заключается в двух заповедях- любви к Богу и любви к ближнему. Первая заповедь есть основа и сущность религии, вторая заповедь-основа и сущность нравственности. Таким образом, первый же шаг, как шаг необходимый и естественный, т. е. Самим Творцом человеческой душе, предначертанный в ее природе, -первый шаг ставит человека на прямой и светлый путь любви, которая „николиже отпадает», но должна продолжиться всю земную жизнь и вступить в нескончаемую вечность. Как солнечный луч в призме разлагается на семь цветов со множеством промежуточных переливов и оттенков, так и любовь в жизни разлагается на множество чувств, разнообразных по проявлению и применению, но однородных по сущности. Любовь к Богу разлагается на стремление души к соединению с Богом, усердную заботу угодить Богу, благоговение, молитвенную теплоту, страх Божий и проч. Любовь к ближнему проявляется и осуществляется искренним участием в радости и горе ближнего, усердием помочь ближнему, самоотвержением и честностью и проч.; словом, виды и проявления любви должны быть многочисленны и разнообразны, воплощаясь во всех качествах и действиях, „елика суть истинна, елика честна, елика праведна, елика пречиста, елика прелюбезна, елика доброхвальна, аще кая добродетель и аще кая похвала” (Филип. 4, 8).

Господь, -Творец и Спаситель, -так и предназначил человека к большему и большему исполнению любви, но растление и грех не медлят привнести самолюбие, своекорыстие, всякую скаредность и плотоугодие, которые вопреки любви насаждают злые качества, к сожалению, чаще добрых качеств встречающиеся в человеческом обществе и более знакомые нам и над нами властные. Это, по евангельской притче, есть плевелы или терния, которые не только заглушают все доброе, но заполоняют душу всяким злом, развратом и безбожием.

В этой столь тяжкой, борьбе добра со злом воспитание и должно придти на помощь добру, должно во имя любви и с любовью „ускорить» и „предварить», чтобы застигнуть человека в детском возрасте, -чем раньше, тем лучше, -и охранять его не часы или дни, а годы. Таким образом, воспитательная задача начальной народной школы должна состоять в развитии и укреплении любви к Богу и ближнему во всех по возможности ее проявлениях.

Каким образом произвести прочное и живое развитие религиозности и нравственности, основанных на любви? Центральная и движущая сила в среде познавательных способностей принадлежит рассудку. В нем лежит дух пытливости, как некий духовный голод, который может удовлетворяться только знанием; рассудку же принадлежит, главным образом, дело построительного мышления. Но он работает над готовым материалом: он не создает сам материалов и сам не добывает их; это принадлежит внешним чувствам, которые непосредственно соприкасаются, так сказать, с предметами. Известно, что каждое чувство воспринимает только ему свойственные стороны и качества предметов в виде отдельных и разрозненных впечатлений и представлений. Эти отдельные и разрозненные восприятия и впечатления и составляют материал, который рассудок обрабатывает и строит из него знание: отдельные представления соединяет в понятия, из понятий строит суждения, из суждений-целые рассуждения. Рассудок силой своего мышления, по свойству и содержанию непосредственных материалов, может усматривать их неполноту и неправильность, или неясность и может поставить, и придумать новые способы наблюдения и опыта, но он ставит только вопрос, строит предположения, а верно оно или нет-на это должно ответить то или другое внешнее чувство. Впечатление чувств сразу ясны, определенны и для всех в равной степени убедительны. Например, если будут смотреть на белое здание тысячи людей, все они единогласно назовут его белым. Напротив, в рассуждениях же и мыслях рассудка люди могут расходиться и спорить: одно и то же рассуждение для одного убедительно, для другого нет, одному представляется истинным и несомненным, а другому ложным, или сомнительным. Поэтому решительная очевидность и несомненная убедительность, не допускающая никаких противоречий, и составляют характерный признак непосредственных впечатлений внешних чувств. Кроме мира вещественного, есть мир духовный, столь же обширный или даже бесконечный. Есть духовные существа: Бог, Ангелы, души человеческие. Есть мир нравственный, который обнимает нравственные свойства и действия. Если человеку для материальной жизни необходимо познание вещественного мира, то познание мира духовного и нравственного еще более необходимо для жизни духовной, которая гораздо выше и дороже, незаменимее жизни тела. Спаситель сказал: „кая польза человеку, аще мир весь приобрящет, душу же свою отщетит»? (Матф, 16, 26). И в другом месте: „ищите прежде царствия Божия и правды Его, и сия вся приложатся вам”.

Как же человек познает предметы духовные и нравственные? По вышеизложенной аналогии мира вещественного мы утверждаем, что рассудок понятия о духовных и нравственных предметах обрабатывает и постраивает, приводит в систему, создает целые науки; но непосредственного восприятия или соприкосновения с этими предметами сам рассудок иметь не может. Для этого в душе должны существовать особые стороны, как бы органы чувств. Древние называли ум, как силу происхождения Божественного, непосредственно соприкасающуюся с Богом и с нравственным миром и проводящую в душу человека духовное озарение. У нас ум-синоним рассудка или общее название познавательной, области. Мы теперь положим-ли способность непосредственного восприятия духовных и нравственных предметов в совести, или в сердце, или в ином более глубоком и таинственном уголке души, но только эта драгоценная способность непременно должна быть в душе человеческой: без нее человек был бы слеп и глух к духовным предметам, и никакое образование, никакая ученость не могла бы вознаградить этого недостатка. В существовании подобной непосредственно воспринимающей способности в душе мы убеждаемся вышепоставленными признаками-очевидностью и несомненною убедительностью. Такая несомненная убедительность и всеобщая очевидность принадлежит и впечатлениям духовным и нравственным. Это всего лучше проявляется в таких действиях, когда человек, например, для спасения других решается жертвовать жизнью и проявляет особенную силу и доблесть духа. Представим себе пожар. Пылает огромный пятиэтажный дом. В сумятице остался забытый ребенок. И вот человек по подставной лестнице быстро взбирается на второй или третий этаж и сквозь дым и пламя выносит дитя. Пусть смотрят на это дело тысячи людей. Взоры всех прикованы будут к этому человеку; замолкнут разговоры; дыхание притаится; все будут следить за отважными движениями этого человека. И если ему Бог поможет благополучно совершить свой подвиг, все тысячи народа с одинаковой силою и искренностью одобрят этот поступок; а если он в этом огне погибнет, все с такою же опять одинаково сильною искренностью пожалеют его. Все назовут его поступок высоким и святым. Другой род впечатлений, имеющих такую же неотразимую и общедействительную силу, относится к неповинному страданию. Эти впечатления мне очень памятны. Нас было в семье шесть человек детей. Иногда по вечерам оставалась с нами старушка, вдова дьяконица Васильевна, мастерица рассказывать сказки. Нас неотразимо трогало повествование о том, как брат с сестрой, по проискам лихой мачехи, терпели всякие напасти и чуть-было не были зарезаны. Мы все навзрыд плакали; но мы были очень удовлетворены жестоким наказанием мачехи. Это такое же неотразимое и строго определенное впечатление невинного страдания с одной стороны и явной несправедливости, и злости с другой. И кто внушает детям такое сильное и живое правосудие, которое сделало бы честь ученому законоведу? Впечатление нравственное, зависящее от свежести и восприимчивости сердца или совести, особенно сильно действует в возрасте юном, детском и грубеет более и более с возмужалыми годами. Это явление объясняет слова Спасителя: „Исповедаю Ти ся, Отче Господи небесе и земли, яко утаил еси сия от премудрых и разумных и открыл еси та младенцем. Ей Отче, яко тако бысть благоволение Пред Тобою» (Матф, 11, 25). Все отрицатели были более или менее образованные, даже ученые люди; но не должно смущаться их учёным авторитетом, потому что они слепы и глухи в делах веры и нравственности, и каждый младенец больше их в царствии небесном, потому что искреннее верует и горячее любит.

В природе существует тот общий повсеместный закон, что самые необходимые для существования и жизни, действия совершаются по непосредственному и непререкаемому побуждению природы, или, как говорят, инстинкту, притом всегда так общеобязательно, целесообразно и безошибочно, что жизнь чрез это ограждается от случайностей и ошибок произвола. В животных и насекомых этот закон особенно действителен и очевиден. Обратим внимание, например, на многочисленное, согласное и трудолюбивое общежитие и изумительно точные работы пчел, на устройство жизни муравьев, на периодические путешествия перелетных птиц, которые от летних тропических жаров улетают в умеренные страны и здесь за лето успевают свить гнезда, вывести птенцов и вырастить их до такой степени, что осенью они способны вместе со старыми лететь в теплые страны. Это есть премудрость Создателя, вложенная в природу Его тварей с необходимостью естественного закона. В человеке также есть ряд действий, которые постоянно необходимы для его телесной жизни и исполняются им так же неотменно, целесообразно, всегда вполне безошибочно и действительно; например, младенец, лишь только явился на свет, уже сосет грудь матери, исполняет весьма сложные движения приспособления губ и всего рта, дыхательного и пищеприемного горла, без всякого научения и упражнения, а сразу вполне умело. Это необходимо младенцу для его жизни; иначе он мог бы умереть с голоду, прежде чем научился бы питаться молоком матери. Это походит на тот факт, что в нашем организме мышцы и нервы, управляющие существенно необходимыми для жизни и безостановочно совершающимися движениями: пищеварением, кровообращением и дыханием, изъяты из нашего управления и произвола, даже из нашего сознания. И это благодетельно для нашей жизни, направляя ход ее с такою же неуклонною точностью и исполнительностью, с какою, например, текут по своим путям небесные тела.

И в душе человеческой есть такие глубокие и для жизни души необходимые процессы или действия и расположения: их точно также Создатель, Отец Небесный, насадил в самом существе души, как необходимый закон и движущую силу душевной жизни. Тут в душе человека творятся истинные чудеса, -еще раньше, чем он станет понимать и чувствовать себя, следовательно-помимо его рассуждения и произвола. К таким непосредственным действиям души относится факт языка. Нет ни одного народа даже самого дикого, который бы не обладал языком. Языки весьма разнообразны, иные богаты, другие бедны, но в своем построении и системе все в равной степени удивительны и мудры. Как создался язык, когда это случилось, этого никто не знает, а откровение Божие нам прямо говорит, что человек, как только был сотворен Богом, уже владел языком и мог дать имена всем животным, которых Господь привел к нему.

Непосредственною и непререкаемою точностью и действительностью должны быть запечатлены и первые возбуждения, и внутренние действия и расположения в душе, составляющие процесс ее развития и жизни, ибо они существенно необходимы для жизни духовной, в такой же степени необходимы, как для тела кровообращение, дыхание, пищеварение. Сюда именно относится возбуждение религиозное и нравственное, о непременном возникновении которого с самого раннего детства мы уже сказали выше. Чтобы сколько-нибудь хотя уподобительно уяснить себе ход развития в детской душе религиозных и нравственных чувств, воспользуемся аналогией растительного зародыша. Семя может пролежать без прозябания тысячи лет; в египетских мумиях находили пшеничные зерна современные фараонам, которые были посеяны, взошли и уродили прекрасную пшеницу. Для того, чтобы семя прозябло, на него должны совне подействовать возбуждающие средства и питательные вещества: свет и теплота, воздух и влажность. Под влиянием этих средств пробуждается жизнь в зародыше, и он развивается и растет. Подобно этому и в душе младенца с самого первого момента его бытия, как только начинает существовать душа, так должен быть в ней зародыш религиозно-нравственных чувств и расположений; но требуются для его возбуждения и развития внешние средства. Тут место луча солнечного занимает, как мы видели, для всех видимая и ощутимая любовь матери и невидимая, таинственная, но для младенческой души, надо веровать, осязательная, любовь Божия. Дальнейшее же развитие в детях религиозности совершается примерами матери и отца и других взрослых людей.

Для аналогического уяснения хода детского развития мы обратимся опять к языку. В простых и сельских семьях, незнакомых с искусственными способами и приемами обучения, с детьми никто не занимается, не толкует, а тем не менее дети выучиваются языку. Они слушают слова и разговоры. И вот мало-помалу ребенок заучивает несколько названий видимых и подручных предметов, узнавая их значение по наглядности. В предметах отвлеченных, в названиях качеств младенцев усваивает значение их, -полагаю, -лишь, в общих чертах, но по тону и выражению, с каким подобные названия произносятся взрослыми. Слова-умный, хороший, как одобрительные, произносятся тоном ласковым и симпатичным; слово-глупый и тому подобные порицательные выражения произносятся тоном резким, бранчивым, с сердитым или недовольным выражением лица, с нетерпеливыми и резкими порывами всего тела. Подобные тонкие и более или менее быстрые черты и тоны ребенок схватывает на лету. Иногда кажется, будто он не слушает вас и не смотрит, занятый своими игрушками, а между тем всякую мелочь замечает и после при случае повторяет. Если сравнить это детское изучение родного языка с тою заботливостью, продолжительностью и разными нарочитыми толкованиями, при помощи которых мы взрослые научаемся другим языкам, то детская находчивость и проницательность, быстрота понимания и верность определения изумительны и несомненно доказывают, что сила мысли с самого детства существуют в душе человеческой, как некая живородящая и восприимчивая сила, которой достаточно самого ничтожного намека, чтобы в ней возникло и зародилось понятие и знание.

Теперь я желал бы показать, в каком, примерно, порядке совершается развитие душевной жизни, и какими особенностями оно обозначается. В детском возрасте можно подразделить три части: первая-младенчество, когда беспомощное дитя нуждается в непрестанном попечении матери; оно постоянно на руках и только понемногу начинает ходить. Это приблизительно продолжается до полутора годов или до двух лет. К этой части детского возраста относятся те первые впечатления и восприятия любви, которые изображены в предыдущей беседе. Дар слова в это время только что начинает упражняться в самых простых и любимых детских словах: мама, папа, баба.

Вторая часть детского возраста-приблизительно от двух до четырех или пяти лет. Ребенок свободно ходит, может питаться всякою пищей наравне со взрослыми. Душевные силы ожидают дальнейшего движения и развития, но дитя еще не выходит из пределов своей родной семьи и пассивно воспринимает внешние впечатления. Этот период детской жизни отличается подражательностью. Дитя старается делать то, что делают его родители или старшие в семействе. В семействе, образованном и грамотном, где часто читают и пишут, ребенок берет книгу, иногда вверх ногами, и озабоченно бормочет-это он читает; или возьмет листок бумаги и карандаш и ведет каракули-это он пишет.

Маленький сын кучера, насмотревшись, как его отец правит конями, запряженными в экипаж, привязывает бичевочки к ножкам стула, или стола, важно усаживается на пол, забравши в руки эти бичевочки, как вожжи, и начинает править, как будто лошадьми, дергает вожжами, подхлестывает воображаемых лошадей и горячится, как настоящий кучер. В семействе духовных, священно-и церковнослужителей, дети подражают службам церковным-поют, возглашают ектении, кадят и т. п. Девочки подражают занятиям своих матерей: стряпают, потчуют гостей, учат и наказывают детей и т. п. Вообще, дети подражают старшим членам семьи, особенно своим родителям; но здесь то замечательно, что детское подражание не ограничивается только внешними молчаливыми занятиями или действиями, а непременно сопровождается разговорами, выражениями и волнениями. Заметен явный перевес внутреннего состояния над внешним действием. Внутреннее одушевление ребенка до такой степени одолевает им, что в запряженном стуле, или в кусочках глиняного теста, вообще в предметах, которые даже никакого сходства не имеют с действительными вещами, ребенок видит настоящих коней, настоящие пироги, настоящую утварь, настоящее дело. А что он по-своему делает действительное дело, а не играет, это видно из его продолжительного и серьезного, углубленного занятия. Отсюда надо заключить, что вторую ступень развития детской души обусловливают явления действительной жизни, какие находятся в данном семействе по его состоянию, быту и роду занятий. И тем возбудительнее для ребенка явления семейной жизни, чем более в них искренности, глубины душевной, жизненной необходимости, настойчивости и силы; чем более в них проявляется душевная сила. Душевная-тο сила старших и передается в душу ребенка и возбуждает ее, а не внешние действия сами по себе. В этот, главным образом, период детской жизни полагаются начала божественного чувства и молитвы. Это также происходит путем подражания, но возбуждающая религиозно-молитвенная сила родственнее для души ребенку, доступнее и действительнее. Мать, или бабушка, накануне праздника, затеплив пред св. иконой лампадку, молится, кладет на себе крестное знамение, кланяется, становится на колени; в лице ее отражается умиление; твердит она молитвы не многословные, но голосом искренним и умиленным. Бывают в семействах несчастия: заболит, умрет кто-нибудь, -та же родная женщина еще с большей горячностью и слезами молится Богу. Подобная молитва сильно действует на ребенка, и душа его непосредственно и живо проникается тем религиозным умилением и искренним богопочтением, которые проявляются в выражении лица и особенно в голосе, исходящем из души и звучащем глубокими и сердечными ощущениями. В добрых русских семействах имя Божие и молитва постоянно на устах, постоянно творится крестное знамение.

Ребенок имеет ежедневно много случаев воспринимать молитвы и благочестивые действия и расположения. Приносят младенца в церковь, здесь он видит святые иконы, священнослужителей в облачениях, народ молящийся, слышит пение. Он не понимает слов, но вся совокупность того, что он видит и слышит в церкви, производит на него впечатление, постепенно пробуждающее в нем религиозное чувство и расположение.

Третья часть детского возраста-преддверие отрочества, от пяти до десяти лет. Теперь он бежит в поле, в лес, взбирается на деревья, на горы, отваживается плавать, любопытствует слушать разговоры и проч. Здесь, следовательно, поле восприятий для ребенка гораздо шире, предметов и явлений больше, они разнообразнее. Детская душа не на все, впрочем, эти явления и предметы сразу набрасывается с одинаковою силою и стремительностью, но делает выбор между предметами и явлениями- вдохновляется и проникается наиболее потребными и сочувственными ему. В этот период продолжается усвоение и развитие религиозных и нравственных впечатлений. Ребенок такого возраста уже чаще может бывать в церкви, более может вслушиваться в возгласы, эктении и напевы, всматриваться в усердную и умиленную молитву предстоящих; может встречать и даже учаственно сопровождать или разделять такие сильные и глубоко действующие явления, как похороны; может видеть и встречать разного рода несчастных, больных, слепых, голодных и холодных, сирот и вдов, оборванных и беспомощных. Эти явления возбуждают в ребенке глубокую и искреннюю жалость и участие. Он готов отдать все свое, чтобы помочь страждущему; он страдает так же сильно и болезненно, как будто сам испытывает это несчастье. Случается, ребенку того же возраста видеть в своем-ли, или чужом семействе семейные радости, церковные праздники, -в нем развиваются и воспитываются чувства радости, счастья, бескорыстного сочувствия к ближним, участия в чужих радостях. Кроме того, сельские дети непосредственно видят великолепные явления природы и настоящие леса, поля, луга, стада и табуны.

Но так как дети воспринимают внешние впечатления более или менее пассивно, хотя и не без выбора и самодействия со стороны собственной души, то в душу ребенка могут западать и дурные впечатления и заражать юную душу. Нерассудительно делают иногда старшие братья и члены семьи, что дразнят ребенка, забавляясь его досадой и раздражением: это раздраженное и досадное чувство легко может укорениться в сердце и станет зародышем гнева, злобы, мстительности. Но несравненно вреднее влияние тех людей, которые умышленно и неумышленно научают их сквернословию, разврату, кощунству и богохульству; к таким развратителям вполне идут слова Спасителя, которые Господь сказал, указывая на отроча: „иже аще соблазнит единаго малых сих верующих в Мя, уне есть ему, да обесится жернов оселский на выи его и потонет в пучине морстей”. Потом Господь воскликнул: „Горе миру от соблазн: нужда бо есть приити соблазном: обаче горе человеку тому, имже соблазн приходит (Матф. 18, 6 и 7).

Из семьи дети, в возрасте 8–10 лет, вступают в начальную школу. Разница между предыдущим семейным воспитанием детей и школьным теперь их образованием такая, как между непосредственно-естественным и научно-придуманным. Непосредственно-естественное воспитание, ограничиваясь более или менее тесным кругом умений и понятий, принадлежащих целой семье, или даже целому народу (кочевому, земледельческому, звероловному и т. п.), отличается за то своею крепостью, непременною и всеобщею удачностью и несомненностью: благодаря непосредственно-естественному воспитанию, всякий член такой семьи, или народа все умеет сделать, умеет поддержать свой быт и образ жизни, вполне приучен к своим местным и климатическим, иногда очень тягостным, условиям, глубоко и искренно пропитан верованиями, понятиями, преданиями и знаниями своей семьи и своего народа. Напротив того, школа, и именно новая, обладает массой научных сведений и понятий, и вооруженная педагогическими и дидактическими средствами, она готова бы вложить в сельское юношество все то доброе, светлое, разумное и высокое, что выработано научными трудами всего человечества. Но, задаваясь такими широкими целями, нередко она далеко уступает тому непосредственному воспитанию в прочности, жизненности и силе. Школа, как место воспитания человека, должна уподобляться садовнику, который прививает к дикому дереву облагороженный и улучшенный сорт: улучшенная ветка так прилаживается к дичку, что срастается с ним, из него получает соки, ими растет и развивается, и все дерево, в живом единении, приносит уже не терпкие и кислые, а нежные и сладкие плоды. Начальная народная школа должна твердо помнить свою задачу органического, живого развития и воспитания детей. Помня это, она, без сомнения, наблюдает в своем воздействии принадлежащие душевному возрасту детей свойства и соразмерность с их развитием. Существующие у нас виды народной школы: министерская, земская и церковно-приходская должны иметь, и в сущности имеют, одну цель, одну задачу-воспитательную, нравственно-религиозную. Во всех них преподаются приблизительно одни и те же предметы, и по всем у нас действующим положениям первый главный предмет начальной школы составляет Закон Божий; он же есть и наиболее действительное средство для исполнения нравственно-религиозной задачи народной школы, и так как все предшествующее воспитание и развитие душевной жизни ребенка в семье шло в религиозно-нравственном направлении, то школа должна продолжить дело семейного воспитания, расширить его и осмыслить. Кроме того, школа должна направляться в духе тех же семейных привычек, с какими дети поступают в нее.

Сельские жители посторонних людей называют родственными именами: старика-дедушкой, пожилого человека-дядюшкой, ровесника-братом; женщин-бабушкой, тетушкой и т. под. И народный учитель должен называться не „господин учитель», а смотря по его возрасту, -дедушкой, дядюшкой и т. под., или по имени и отчеству.

По идеалу старой школы, не только русской или греческой, но и европейской-знаменитого педагога Амоса Коменского, учитель должен быть пожилой человек. Нужно обратить внимание и на то, что ученики старой школы относились к учебным книгам серьезно и почтительно; и книги были священныя-Часовник и Псалтирь. Ученик раскрывал книгу и начинал читать книгу перекрестившись и помолившись; по окончании урока целовал книжку, свертывал ее и честно клал на свое место; пример очевидно взят с священника, который по прочтении Евангелия, целует прочитанное место, потом складывает Евангелие и полагает его на престол. Если в человеке есть глубокое религиозное чувство, благоговение к святыне, почтение к священным книгам, то внутреннее одушевление само собою выразится в обращении с священными предметами и книгами. Педагогика внушает детям обращаться с книгами бережно и опрятно, ради приучения их вообще к порядку и чистоте; но с книгами и предметами священными нужно обращаться, сверх того, благоговейно и религиозно.

Религиозное чувство ребенка воспитывалось, главным образом, в церкви; здесь постепенно накоплялись в детской душе божественные впечатления и набожные расположения. Школа должна обратиться к церкви же и под ее священною сенью вести дальнейшее развитие религиозных впечатлений и вероучительных понятий.

Православная русская церковь отличается обилием икон и священных изображений как на иконостасе, так и на стенах. Для учеников школы и вообще для сельского юношества нужно, так сказать, оживить эти изображения. Нужно, хотя кратко на первых порах, сказать содержание каждой иконы: назвать по имени изображенное лицо, или событие и в двух-трех словах пояснить существенное значение того или другого. Объяснить икону нужно перед ней самой, став благоговейно и сделав поклон с крестным знамением-молитвенно. Вместе с объяснением икон, которое может быть исполнено не за один раз, а в несколько раз в свободное от церковной службы время, нужно дать детям понять и почувствовать, что с написанными ликами Спасителя, Божией Матери и всех угодников соединена благодатная сила этих лиц, что при них стоят и в церкви невидимо, но действительно присутствуют Сам Бог, Христос Спаситель, Матерь Божия, Ангелы небесные и души праведных.

Наше православное богослужение в избытке содержит в себе все религиозные элементы: молитвенные, догматические, нравственные и церковно-исторические; но они озарены общим характером-молитвенным и богослужебным. Церковь есть дом молитвы, дом Божий. В обыкновенном крестьянском доме или семействе собственно на молитву посвящается весьма малая часть суточного времени и то как бы между делом; а в церковь за тем и ходят, чтобы молиться, в церкви христианин стоит Перед Богом; здесь происходит и совершается действительная религиозная жизнь. В церкви воспитывается страх Божий и любовь к Богу-священное и благоговейное чувство. В церкви слышит и на слух изучает ребенок и молитвы и символ веры, следовательно-все основные источники начального катехизиса; но он изучает их здесь живым и религиозным способом, -произносит и молится, а не твердит по школьному. Одним словом, в церкви у христианина с малолетства тексты молитв сливаются с молитвенными действиями и положениями и со всей церковной обстановкой. Итак, православный христианин учится молиться именно в церкви, а не в школе, а в школе ему только разъясняют, или напоминают молитвенные тексты и священные предметы, и это школьное разъяснение и напоминание может иметь религиозно-воспитательное действие в такой только степени, насколько оно пробуждает и разрабатывает священные и молитвенные чувства, приобретенные в церкви. Отсюда следует, что приходские священники и пастыри должны нарочито и заботливо устроить священную обстановку богослужения, а равно и благочиние предстоящих так, чтобы все это в сложности производило на воспитывающееся поколение самое лучшее, назидательное и священное впечатление, чтобы произношение, чтение и пение были внятны, раздельны и благоговейны, -потому что, если дети в церкви не научатся молитве и страху Божию, то в школе тем более не научатся.