16-я ГЛ. ЕВАНГЕЛИЯ ОТ ЛУКИ

(Лк. 16:1–13)

«Духовная беседа», 1868

Повод, по коему притча сказана

Более года протекло, как Спасителем избраны были из среды Своих последователей двенадцать апостолов; следственно, более года было, как Иуда носил небольшую корзинку с деньгами, принадлежавшими ученикам, заведывая ею, конечно, бесконтрольно. Отзыв об Иуде евангелиста Иоанна пред наступлением последней Пасхи (12:6) заставляет думать, что поползновение к утайке открылось в несчастном ученике вскоре по приставлении его к денежному ящику. Господь не мог не знать сего и не желать исправить ученика, уклонившегося от своего долга. В видах сего давно, быть может, выжидаем был случай сделать внушение Иуде, но так, чтобы оглашением тайны не унизить и еще более не ожесточить его. Наконец случай представился.

Однажды Иисус Христос был на вечери в доме одного начальника фарисеев и говорил там разные нравоучения, применительно к обстоятельствам времени и лиц. Толпа народа, вероятно, уже ожидала Его, и потому, лишь только вышел Он из дома, обступила Его и пошла за Ним (Лк. 14:25). В ней, по обыкновению, находились фарисеи и книжники, как всегдашние наблюдатели Его слов и дел, а затем – и всякого рода грешники, между коими особенно видны были мытари. Мысль об Иуде, всегда близкая любящему сердцу Богочеловека, теперь с появлением последних возбудилась в Нем живее и с особенною силою. Лучшего случая к вразумлению ученика неверного без обнаружения его неверности не могло быть. Личностью, хотя и собирательною, присоединявшихся мытарей – приставников тоже неправедных – вполне прикрывалась личность Иуды Вследствие сего Спаситель начинает говорить о признаках или условиях истинного последования за Ним, несмотря на то, что об этом предмете незадолго перед сим уже было говорено³. Учение это было предложено сначала прямо, открыто, а потом в двух небольших иносказаниях, и заключено так: Тако убо всяк от вас иже не отречется всего своего умения, не может быти Мой ученик (14:33). Судя по такому выводу, сказанному в конце притчи о царе, идущем на войну (ст. 31–32), уже можно было предугадывать, что Иисус Христос, повторяя учение об отречении от всего мирского, намеревался высказать что-то особенное и важное, что-то вроде урока против любостяжания и сребролюбия, тем паче что такой урок теперь, при виде сборщиков податей, был весьма благонамерен и кстати и что не без назидания могли слышать его и все сопровождавшие Спасителя, не исключая и апостолов, хотя всею силою своею этот урок должен был пасть на сердце одного из них – Иуды. А что Спаситель, изображая признаки последователей Своих, действительно имел какое-то особенное намерение, это видно из Его воззвания, которым возбуждалось всеобщее внимание в слушателях и которое употреблялось в случаях только особенно важных: имеяй уши слышати да слышит (ст. 35).

Но в толпе народа при сем обнаружились особенные движения, изменившие ход начатой речи. Мытари и грешники, будучи возбуждены к вниманию известным для них возглашением и желая лучше слышать Учителя, стали тесниться, стараясь подойти к Нему как можно ближе: бяху же приближающеся к Нему вси мытарие и грешницы послушати Его (15:1). Господь не отревал их и не останавливал. Это возбудило негодование в фарисеях, роптавших, что Учитель до того позволял Себе сближение с явными грешниками, что иногда и ел с ними (Лк. 15:2).

Ропот фарисеев не отклонил Спасителя от Его намерения относительно предположенного внушения Иуде и мытарям, а только вызвал Его сделать предварительно внушение самим негодователям, чтобы, с одной стороны, показать им безмерную благость Отца Небесного, а с другой – вразумить их, как дороги в очах милосердия Божия кающиеся грешники. Вразумление это сделано тремя вводными притчами: о заблудшей овце, о потерянной драхме и о блудном сыне (гл. 15). С окончанием их Господу благовременно было сделать внушение Иуде под видом урока мытарям, или, что то же, начать притчу о приставнике. Слушателями притчи, конечно, оставались по-прежнему и фарисеи, но они теперь отступили уже на второй план. Теперь их место пред очами Господа заняли Иуда с мытарями и апостолы с теми из массы народной, кои выказывали готовность внимать Ему и к коим притча могла иметь практическое приложение. Святой Лука именует их общим названием учеников Христовых: глаголаше же ко учеником Своим.

Цель притчи, различная по различию слушателей

Что касается до цели притчи, то как она ни различна, по различию и разнородности слушателей, но довольно понятна. К ее уразумению ведет самое свойство тех личностей, которые поименованы нами как слушатели притчи. Святые апостолы в то время, конечно, не имели ничего; но их будущее служебное поприще не устраняло их от соприкосновения с благами мира. Там ожидала их встреча лицом к лицу с серебром (Деян. 8:18), столь ослепительным для сынов века сего; там надлежало им принимать на себя должность как бы приставников имений чужих, делающихся потом общими им с верующими (Деян. 2:34–35); там предстояла им необходимость делать разные денежные сборы в пользу беднейших церквей и распределять их по своему усмотрению (1Кор. 16:34). Все это ведомо было прежде их Божественному Наставнику. Его отеческая предусмотрительность не могла оставить Своих учеников – Своих детей – без должного предостережения от искусительных приражений со стороны мамоны. И вот в предупреждение, чтобы в будущих проповедниках Евангелия видимые блага мира не извратили как-нибудь добрых чувств и стремлений, не ослабили в сердцах их веры и самоотвержения, а что всего гибельнее – чтобы не сделались для них целью всех трудов и подвигов, Иисус Христос предварительно внушает апостолам, что забота и попечения о стяжаниях земных несвойственны для них как благовестников Царствия Божия и что служение золотому тельцу – этому кумиру мира – ни в каком случае не совместимо с тем высоким служением, к коему они призваны. Иуда, с одной стороны, как ученик Христов, облеченный властью чудотворения (Мф. 10:8) и, следственно, близкий к Господу, а с другой – как неправедный приставник, обличаемый своею совестью, тем паче не мог не уразуметь сего урока и не извлечь из него побуждения для себя – оставить преступное попечение о земных интересах, как всецело ниспровергавшее в нем достоинство апостола.

Относительно мытарей цель притчи еще виднее. Чем необразованнее, грубее и грешнее был этот класс народа Божия, тем чаще и действительнее могла пробуждаться в нем совесть. Слова Христовы к книжникам и фарисеям, что мытари упреждают их на пути к Царствию Божию (Мф. 21:31). и пример быстрого и решительного обращения ко Христу Закхея (Лк. 19:2–10) служат ручательством, что в среде сборщиков податей, и кроме старшины их, всегда много было таких, кои, сознавая свою греховную жизнь, хотели бы выйти из греховной бездны, но не находили средств к тому; хотели бы для облегчения своей совести не пожалеть подчас и своих сокровищ, но недоумевали, что можно, да и можно ли что сделать во спасение души своей от мамона неправды? Понятно, что при таком направлении этих людей, которых и самое богатство не спасло от презрения со стороны ученой знати иудейской, но которые в то же время не оставляли случаев слышать Слово Божие и, следственно, думали о благовествуемом Царствии и искали пути к примирению с Богом, учение Христово о том, что неправедным богатством можно умилостивить правду Божию и стяжать вечные кровы, долженствовало послужить дверью к выходу из того мрака скорби и уныния, в котором томились их души, ища света Божия.

В том же смысле и с одинаковою целью притча могла относиться к толпе книжников и фарисеев. Спасительное слово Небесного Учителя, конечно, и теперь не оказало спасительного действия на огрубевшую совесть сих лживых понимателей и кривотолков Царства Мессии. Дух надмения и упорства всегда поддерживался в них лишь пустым ханжеством и алчностью к обогащению, даже до жестокости к ближним. За всем тем это приточное учение о наилучшем употреблении богатства, нажитого неправдою, и для сего гордого класса слушателей было необходимо, если не в том отношении, чтобы им обратиться ко Господу и исцелеть; то в том, да оправдится через них премудрость от чад своих (Мф. 11:19). Без него последняя обличительная речь Спасителя к книжникам и фарисеям, изложенная в Евангелии от Матфея (23:36), могла бы показаться слишком строгою и грозною.

Наконец, и не фарисеи – богатые, но обогащавшиеся, подобно фарисеям и мытарям, средствами богопротивными, точно такое же могли извлечь для себя назидание из притчи, как и явные грешники, и мнимые праведники. Что же касается до тех из богачей слушателей, кои приобретали земные блага честным трудом и воздержною жизнью, то для них притча служила к евангельскому милосердию и состраданию относительно бедных не прямо, а через вывод и заключение от меньшего к большему и от худшего к лучшему. Если и неправедно нажитым богатством, через уделение его бедным и неимущим, можно приобретать вечные обители в дому Отца Небесного, то тем скорее и вернее можно наследовать эти обители и удостоиться блаженного возлежания со Авраамом через разделение с немощною убогою братиею богатства, приобретаемого благословенным трудолюбием и вообще средствами, одобряемыми законом и совестью.

Конечный предел притчи и ее нравоучение

Заключение учения, имеющего не одно, а многие цели, не могло быть выражено в одном месте и одним стихом. Это служит причиною, что толковники не согласны между собою в том, где именно настоящий конец притчи. Нет нужды приводить здесь эти разные мнения; но во всяком случае не лишним будет относительно окончания притчи заметить следующее.

Наибольшая часть комментаторов видят конец притчи в 9 стихе: и Я говорю вам: приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители. Надобно признаться, что это не без основания. Приведенный стих всего скорее можно принять за обыкновенное заключение, как потому, что он, заканчивал собою иносказание, содержит в себе практическое приложение или нравоучение, прямо выведенное из содержания притчи, так и потому, что это нравоучение и внешнею своею формою сходно с таковыми же нравоучениями во многих других притчах; таковы, например: о царе, состязающемся с своими рабами (Мф. 18:35), о человеке домовитом (Мф. 20:16), о десяти девах (Мф. 25:13) и другие, где краткие нравоучения, по согласному мнению всех, составляют решительный конец притчей. Однако заключение 9 стиха не есть вполне окончательное. Оно объемлет собою всех зажиточных людей вообще, всех фарисеев и мытарей, всех фарисеев и простолюдинов и, наконец, Иуду; но оно не имеет ни малейшего применения к лику прочих апостолов и, следственно, во всяком случае, есть не более как заключение частное, необходимо предполагающее таковое же другое. Иначе притча осталась бы без полного конца.

Это заключение действительно есть и находится в трех следующих затем стихах: Итак, если вы в неправедном богатстве не были верны: кто поверит вам истинное? И если в чужом не были верны: кто даст вам ваше? Никакой слуга не может служить двум господам: или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет упорствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и мамоне. В нем содержится прямое приложение притчи не только к апостолам как будущим провозвестникам Царства Христова, но и к Иуде как ученику Христову, уже прельстившемуся блеском златиц и сребренников, но еще не отпадшему от лика апостольского. По внешней форме это приложение имеет вид условной энтимемы и может быть выражено так: «Кто не верен в малом, тому не поверят многого: итак, если вы неверны будете в распоряжении имением малым и скоропреходящим, то не поверят и не дадут вам вечного, истинного, многоценного». Само собой следует, что это заключение частное, как и быть должно. Нравоучение, в нем содержащееся, до того не всеобъемлюще, до того относится к одним апостолам, что как первое (нравоучение), направленное к мытарям и фарисеям, не приложимо к ученикам Христовым, так и это последнее решительно неприменимо ни к кому другому, кроме апостолов. Это служит базисом той мысли, что нельзя, как мы видели, принять за слушателей притчи ни апостолов одних, с исключением фарисеев и мытарей, ни сих последних, с устранением учеников Христовых.

Но и двенадцатый стих не есть последний термин притчи. Должно заметить, что на следующий за ним 13 стих почти все западные толковники смотрят как на что-то лишнее, не имеющее никакой связи с контекстом, так что и лучшие из них ничего более не находят сказать о нем, как только то, что он взят из Евангелия Матфея (6:24). Между тем названный стих скорее необходим для полноты заключения притчи. Обнимая всех слушателей притчи, без отношения к нравственной стороне их жизни, а также и к тому положению, которое одни из них занимали, а другие готовились занять в среде людской, он служит объединением и обобщением обоих предыдущих частных заключений. Мысль его такова: «Служение двум противным началам, каковы Бог и мамона, не может совместиться в одном лице служащем». Здесь самый краткий и окончательный вывод и предел притчи.

Что же касается собственно до порядка, в коем нравственное приложение притчи относится ко всему составу слушателей, то его можно определить так. Нравоучение первее всего направлено было к мытарям, как потому, что они подали повод к произнесению притчи в настоящую минуту, так и потому, что они служили прикровением личности, составлявшей последнюю цель ее – прикровением Иуды. При этом нельзя отвергать мнения некоторых, что самый образ изложения притчи, то есть образ суждений и действий домоприставника, взят с образа мыслей и поступков мытарей. Если где, то в основном в мытницах, или таможнях, могли быть в употреблении подобные сделки при взимании пошлин с товаров. Там и количество, и вес, и мера – не масла только и пшеницы, но и всего, что ввозилось и вывозилось, – могли быть умаляемы в видах получения известных за то благодарностей. Затем нравоучение относилось к фарисеям и ко всем богатым. Это нравоучение находится в 9 стихе.

Далее Спаситель имел в виду Иуду, для которого нарочито притча и была сказана и который, сделавшись приставником неверным, оставался еще в числе ближайших учеников Его. Как неверный хранитель ковчежца, Иуда не мог не сознавать, что притча близко касалась его как содержанием, так и нравоучением, из него выведенным. И в самом деле, при звуках слов Христовых «мамона неправды» и «вечные кровы» голос собственной совести его – совести, омраченной недугом, но еще не утратившей жизненной силы и не огрубевшей в противлении добру, – этот голос не мог не напомнить Иуде, что нравоучение относилось и к нему и содержало в себе прямое указание, как поступить ему с утаиваемою суммою, чтобы, покончив навсегда с этою мамоною неправды, возвратить себе утраченную вечность и спокойствие духа, удержать вполне достоинство апостола и приобрести не временное убежище на земле, как ему думалось, а вечные блага на небе.

Но, указав спасительный выход из ненормального положения Иуде как блюстителю общественного ящика, Господь вслед за сим присовокупляет и то, что должно относиться к нему же (Иуде), но уже как к благовестнику Царствия Божия, побуждая его в то же время и к неотложному заглаждению неверности в прошедшем и к сохранению неукоризненной верности в будущем (ст. 10). А чтобы и теперь прикрыть обличаемую неверность Иуды, как она доселе прикрываема была мытарями, Иисус Христос обращается ко всем апостолам (ст. 11–12), чтобы, с другой стороны, оградить и укрепить в них святую верность против ожидавших их прилогов и искушений и через то сделать их вполне достойными тех истинных и многоценных благ, тех духовных и благодатных сокровищ, которые им, по преимуществу, предназначены были как бы в собственность и которыми они в свое время имели обогатиться «не в меру»; чтобы, в свою чреду, обогатить истинным боговедением и богочестием обнищавшее человечество.

Отличительные особенности притчи

Заключая все, что доселе было сказано нами, с целью уяснить подлинный смысл притчи, справедливым находим заметить, что «притча о приставнике», видимо, выделяется из ряда прочих притчей, более или менее похожих одна на другую, и носит на себе особый и своеобразный тип.

К этой особенности притчи можно отнести: а) то, о чем мы частью уже сказали, то есть что учение, здесь содержащееся, преследует разные цели, по разнородности слушателей; а потому не могло заключиться, подобно другим притчам, разом и категорически, а требовало соответственно разным состояниям поучаемых окончания постепенного, по частям; и выраженного не одним стихом, а многими; б) то, что в основание евангельского нравоучения положены действия человека, коего житейская ловкость и догадливость в устроении судьбы своей хотя и похвалены господином притчи, но тем не менее нравственного настроения души его, обнаружившегося в поступке явно нечестном и несправедливом, никто похвалить не может.

Впрочем, об этих двух особенностях должно сказать, что они как ни характерны, но вовсе не таковы, чтобы через них рассматриваемая притча резкою чертою отличалась от прочих, потому что они, хотя очень не во многих, и не обе вместе, однако встречаются и в других евангельских иносказаниях. Так, например, многостишное заключение мы видим в притче о человеке домовитом, отдавшем виноград свой делателям (Мф. 21:42–44). В притче о том, како подобает молитися и не стужати (Лк. 18:1–3), представляется судия слишком невысокой набожности, потому что он ни Бога не боялся, ни людей не стыдился: за всем тем его решение положить конец докукам вдовы – служит мало того, что воодушевлением к непрестанной молитве для всех избранных Божиих, но и основанием того, что Сам Бог, преблагий и святой Промыслитель, ставится как бы в параллель с судьею столь недостойным.

Особый тип этой притчи отразился на самом ее изложении. Чтобы учению, прикрытому иносказанием и имеющему при том разные цели, из коих одни открыты, а другие сокровенны и ведомы только для некоторых, – чтобы такому учению сообщить относительно слушавших субъектов, наибольший объем и широту, конечно, невозможно было обойтись без таких слов и выражений, которые, одновременно касаясь разнородных личностей, должны были применительно к их неодинаковой нравственной цели содержать в себе и смысл неодинаковый. Само собою следует, что такого рода речь, и не иносказательная, не свободна от некоторой неопределенности в слоге и даже темноты; а эта неопределенность, встречаясь и в содержании притчи, и в самом нравоучении, служит, в свою чреду, одною из немаловажных причин, почему в трактуемой притче гораздо более усматривается трудностей и недоразумений в отыскании подлинного смысла и значения, чем во всех других.

Коснувшись трудностей в понимании притчи, в заключение не излишним находим присовокупить, что обыкновенные человеческие средства и пособия толкования, конечно, и здесь, как и везде, благотворны и необходимы; но они одни еще недостаточны к истолкованию учения свыше человеческого. Просвещение научное и школьное, как бы ни казалось основательным и обширным, но в деле изъяснения слов небесной истины дотоле не будет вполне плодотворно и истинно, доколе не соединится с просвещением опытно-духовным и благодатным. Последнее, проистекая из непоколебимой веры в Господа Иисуса Христа как Сына Бога живаго (Ин. 6:60) и в Его глаголы как глаголы живота вечного (Ин. 6:68) и сопровождаемое жизнью святою и благочестивою, образуется под осенением Духа Божия, испытующаго и глубины Божия (1Кор. 2:10). Такое просвещение не обымается греховною тьмою, а, напротив, само может разгонять и осиявать всякую тьму (Ин. 1:5). В соединении с ним и земная наука, несмотря на свою предельность и временность, много, очень много может привнести света в область истин, хотя бы они были и небесны и вечны.

Свт. Филарет, митр. Московский. Из Беседы о милосердии к бедным

И Аз вам глаголю: сотворите себе други от мамоны неправды, да, егда оскудеете, приимут вы в вечныя кровы (Лк. 16:9). Божественный Учитель милосердия не оставляет без особого наставления приближавшихся послушати Его (Лк. 15:1) и таких учеников (Лк. 16:1), как мытари и грешницы, которые как в приобретении, так и в употреблении богатства руководствовались только мирскою мудростью, полагаемою в том, чтобы ловко приобрести, пожертвовать только для большей выгоды, обеспечить себя от недостатка. От их мудрования, подобно как и прежде в доме угостителя от угощения, заимствует Он для них образ учения и предлагает притчу о неправедном приставнике имения, и сопровождает ее наставлением: Сотворите себе други от мамоны неправды, да, егда оскудеете, приимут вы в вечныя кровы.

Видно, слышавшие сие наставление догадались понять оное не в смысле мирского мудрования, которому никогда не учил Божественный Наставник, но в разуме чистой духовной мудрости, потому что Наставник Сердцеведец не нашел нужным прибавить что-либо для ограждения Своего наставления от неправого истолкования. Но между христианами случается слышать вопросы: что значит притча о неверном приставнике? что значит сотворить себе други от мамоны неправды? Неужели собравший себе богатство неправдою, подав милостыню из неправедно приобретенного, может тем приготовить себе добрую обитель в вечности?

Полагаю, что надобно устранить сие недоумение, а для сего нужно яснее иметь в виду содержание притчи.

Некто имел приставника сельского имения и, узнав, что он расточает вверенное, вознамерился отнять у него должность, и для того потребовал у него отчета в управлении. Управитель, видя, что должен остаться без места и без содержания, призвал людей, которым от управляемого имения хлеб и масло были отпущены в долг и, велев переписать долговые записи с уменьшением долга, подарил таким образом одному пятьдесят мер масла, другому двадцать мер пшеницы, в той надежде, что, лишась места и содержания, из благодарности будет принят ими в дома их. И похвали Господь дому строителя неправедного, яко мудре сотвори. Примечайте, что неправедный строитель похвален не за неправду, которая не может быть предметом похвалы и за которую он уже сужден прежде и осужден на отрешение от должности, но за то, что мудре сотвори, что искусно распорядился.

Для правильного разумения сей притчи надлежит взять в соображение общее правило, что как видимый предмет притчи, по свойству вещей, не во всем может быть сходен с предметом, означаемым притчею, то не все, что принадлежит к повествованию притчи, может принадлежать к ее уподобительному значение и толкованию. Например, в притче о судии не праведном, Бога не боящемся и человек не срамляющемся (Лк. 18:2), который вдове, долго, ежедневно неотступно просившей защиты, наконец оказывает просимую справедливость, к уподобительному толкованию принадлежит, во-первых, самое имя судии, во-вторых, последняя часть повествования, и сим иносказанием означается, что Бог усердную и неотступную молитву наконец приемлет и исполняет, а подобные черты первой части повествования, изображающие судию неправедным, Бога не боящемся и человек не срамляющемся, не принадлежат к уподобительному толкованию притчи, потому что в сих чертах являются человеческие свойства, очевидно, несообразные со святостью Судии Бога. Подобно сему и в притче о неправедном приставнике неправда и неверность входят только в повествование притчи для его полноты, а к уподобительному значению притчи не принадлежат, как черты, несовместные с духом учения Христова.

Истинное же значение притчи определяется следующими чертами. Приставник управляет чужим имением: подобно сему всякий человек в настоящей жизни пользуется богатством и другими дарами Божия творения и провидения, не как независимый обладатель, никому не обязанный отчетом, но как приставник, обязанный отчетом Богу, Которому единому первоначально и существенно все принадлежит. Приставник наконец должен оставить управление и дать в нем отчет: подобно и всякий человек с окончанием земной жизни должен оставить то, чем распоряжал на земле, и дать в своих действиях отчет пред судом Божиим. Отставляемый приставник видит, что останется скудным и бездомным: подобно сему преставляемые от земной жизни иные благовременно в смиренном самопознании открывают, а иные поздно усматривают, что они скудны подвигами и добродетелями, что не стяжали довольно веры и любви к Богу, не довольно укрепились в молитве, не совершили достаточных подвигов воздержания и самоотвержения или страдания за истину, которые отверзли бы для них одну из обителей небесных. Что делать бедному приставнику? Что делать скудной душе? Приставник имеет надежду быть принят в дома тех, которым он от избытка вверенного ему управления сделал одолжение. Душа, при недостатке совершенства, имеет надежду, что бедствующие и скорбящие, которым она от своего земного благосостояния подавала помощь и утешение, благодарною молитвою веры помогут и ей отворить дверь вечного крова, которую себе отверзают верностью в подвиге терпения.

Конечно, слово притчи ясно показывает, что она, употребляя мирское мудрование в подобие духовной мудрости, отнюдь их не смешивает: Сынове века сего мудрейши паче сынов света в роде своем суть. То есть: как жаль, что чада мудрости мирской имеют довольно искусства среди самого разрушения темными средствами устроить свое временное благосостояние, а чада света, ученики мудрости Божественной часто не употребляют довольно тщания, чтобы при ее свете, с ее силою уравнять и управить свой путь в вечные кровы!

Остается изъяснить выражение мамоны неправды, чтобы неясно понимаемые слова не закрывали чистоты учения.

У сирийцев был идол, который назывался мамона и суеверно почитался покровителем богатства. От сего и к самому богатству перенесено то же название: мамона. Господь, конечно, не без причины вместо простого названия богатства употребил слово мамона, в котором с понятием богатства соединяется понятие идолослужения: и причину сего не иную можно предположить, как ту, что хотел означить не просто богатство, но богатство, с пристрастием собираемое, с пристрастием обладаемое, делающееся идолом сердца.

Таким образом определяется смысл и целого выражения мамона неправды. Это значит богатство, которое чрез пристрастие к нему сделалось неправедным или порочным; ибо в священном языке неправда может означать вообще порок, подобно как и правда – вообще добродетель.

Что же посему значит наставление: сотворите себе други от мамоны неправды? Это значит: богатство, которое чрез пристрастие легко становится у вас мамоною неправды, веществом порока, идолом, обратите в доброе стяжание чрез благотворение бедным и приобретите в них духовных друзей и молитвенников за вас. Что касается до тех богатых, которые не только не свободны от неправды пристрастия к богатству, но и отягчены неправдою злоприобретения, – они напрасно ищут легкого способа прикрыть свою неправду в притче о неправедном приставнике. Но если хотят истинного, собственно к ним относящегося наставления, то найдут оное в истории мытаря Закхея. Он неправду пристрастия к богатству очищает милостынею: се пол-имения моего, Господи, дам нищим; другую, более тяжкую, неправду злоприобретения заглаждает справедливым удовлетворением обиженных: аще кого чим обидех, возвращу четверицею (Лк. 16:8).

(Лк. 16:1–8)

Свт. Феофан. «Странник», 1869

Приточная история (ст. 1–8) ясна сама по себе. Требуют не объяснения, а больше указания некоторые невысказанные частности, чтобы само собою обозначилось, что как в приточной истории неопределенны точные границы всех обстоятельств, то никак не следует иносказательного толкования проводить по всей этой истории.

Ст. 1. Глаголаше же ко учеником Своим: человек некий бе богат, иже имяше приставника: и той оклеветан бысть к нему, яко расточает имения его.

Когда святой евангелист говорит, что Спаситель, поговорив к фарисеям и книжникам, обратился с речью к ученикам, то разумеет под сими не одних 12 апостолов, но всех, кои собрались слушать Его с готовностью следовать Его урокам. Таких всегда было много. В Евангелии от Иоанна (6:66) говорится, что многие из учеников Господа оставили Его и больше за Ним не ходили. Стало быть, все ходившие за Ним и внимавшие Ему считались учениками Его. Святой Лука в слушавших Спасителя видит целый народ учеников (Лк. 6:17). Были они и в эту пору. О мытарях именно говорится, что они приблизились к Спасителю, чтобы послушать Его (15:1).

Богатый человек не обозначается никакими особенностями, как делается в следующей притче (ст. 19 и далее), потому что не он главное лицо притчи, а приставник. Он был богат настолько, что нужно было приставника. Были ли другие приставники, не поминается. Дело не в мере богатства господина, а в житейской практичности сынов века, которая может быть вполне выражена и в одном примере, в распоряжении и незначительным имением. Приставниками бывали большею частью доверенные из своих рабов, какой обычай и доселе держится на востоке. Но приглашались иногда на это место и свободные лица и служили на условиях. Приставник притчи, как видно, принадлежал к числу свободных; потому что от господина, у которого служил, боится не побоев, темницы или другого какого наказания за худое управление имением, а только отставки от места и из-за того бедности и нужды.

Приставник оклеветан, что расточает имение. Слово оклеветан (διεβλήθη, от διαβάλλω, откуда διάβολος – клеветник) указывает будто на ложный донос – клевету; но слово сие означает и справедливый донос. В настоящем случае донос, видимо, был правый, клеветой же назван он, может быть, потому, что сделан не открыто, а на ухо. Все течение речи показывает, что приставник был виноват; и сам против обвинения господина ничего не говорит, верно, потому, что нечего было сказать. Расточение имения в отношении к управителю ближе всего значит: худо управляет, распустил имение, ни за чем не смотрит, все идет не впрок. Не видно, чтобы он корыстовался прежде хозяйским добром; иначе по устранении от управления он не должен был ожидать крайней бедности, разве только предположить, что, корыстуясь, все проматывал. Прямая мысль – приставник оказался таким, что от его управления не было пользы ни господину, ни ему самому.

Ст. 2. И пригласив его рече ему: что се слышу о тебе? воздаждь ответ о приставлении домовнем: не возможеши бо ктому дому строити.

Господин только услышал и верит – и на основании слуха делает определение отставить приставника, не оправдавшего доверия. Верно – вина была так очевидна, что нечего было удостоверяться в истине ее и наводить справки. Господин прямо решает: не может более править домом и хозяйством; дай ответ: не дай объяснение или оправдание против того, что слышу, а приготовь все к сдаче, сведи счеты и сдай имение, а затем оставь мой дом и иди, куда хочешь.

Ст. 3. Рече же в себе приставник дому: что сотворю, яко господь мой отъемлет строение дому от Мене? Копати не могу, просити стыжуся.

Слово господина было так решительно, что не оставляло приставнику никакой надежды удержаться на прежнем месте. Между тем он не видит себя теснимым или окруженным надзором; имеет полный простор – приготовить отчетность. Этою свободою и воспользовался он, чтобы промыслить о себе на будущее время. Открылась крайность его положения: ему оставалось одно из двух: или умереть с голоду, или вести жизнь скорбную и унизительную – идти в работники, на поденщину или просить милостыню. Копати, то есть работать заступом в садах, огородах и полях, – самый обширный способ добывания пропитания для рабочего класса на востоке, – копать, говорит, не могу, или потому, что стар уже, или потому, что непривычен; просити стыжуся – верно был известен в своем месте.

Ст. 4. Разумех, что сотворю. Догадался, как выпутаться, пришла счастливая мысль, исполнение которой – нетрудное и бывшее вполне в его руках – обещало ему и кров, и содержание, и защиту. Что именно придумано, не высказывается наперед; но план был хорош, и приставник с уверенностью мог обещать себе: Да егда отставлен буду, приимут мя в домы своя.

Ст. 5–7. Что придумано, видно уже из дела, но как вздумано, так тотчас и делается. План приводится в исполнение с поспешностью: может быть, времени не было, а может быть, имелось в виду нечаянностью одолжительного предложения поразить должников и тем больше расположить их в свою пользу. К этой же цели направлены и вопросы: ты сколько должен, а ты сколько? Он знал, сколько кто должен, но хотел резче выставить одолжение, говоря как бы так вот какую я делаю тебе уступку, а тебе вот какую. Согласие на это должников предполагалось, о нем и речи нет; потому что действие шло в духе их. Ясно, верно, для них было и то, чего ради это делалось, равно как для приставника не подлежало сомнению, что он не будет забыт. Почему не поминается о секретной какой-либо относительно сего сделке. Сущность плана состояла в том, что приставник при сведении счетов вздумал сделать должникам господина своего значительное одолжение – скидкою со счетов их, у одного 50, а у другого 20 частей со ста, – чтобы из благодарности они после приняли его в дома свои. Что значит та и другая мера, чего ради одному уступлено 50, а другому 20, было ли только два должника или больше – определение этих частностей для притчи ничего не значит. Имелось в виду только указать, что приставником предположенная цель достигнута: он умудрился обеспечить себя на будущее.

Ст. 8. И похвали Господь дому строителя неправедного, яко мудре сотвори.

Приставник не размножал речей не только со сторонними, но и с самими должниками: все делалось молча – умственно, как математические выкладки. Уж итог, следствие, само дело показало, как все придумано хорошо. Предположить надобно, что приставник оставил уже дом господина и принят в домах должников его. Господин или догадался, или допытался, почему и как это сделано, и похвалил приставника, не за неправду, а за то, как искусно он сумел обеспечить себя на будущее время, находясь в такой крайности, и дело свое провел так, что к нему пристать нельзя.

Похвали Господь – κύριος – относится не к Господу Спасителю, а к господину, богатому человеку. Если допустить, что Спаситель похвалил неправедного приставника, то вместе надо признать, что слова сии вносит святой евангелист. Но этим возмутится все сказание: история приточная останется без конца; слова яко сынове века сего мудрейши суть и проч. будут относиться к святому евангелисту – и чтобы их отнести к Спасителю, надо пред ними прибавить: «говоря», на что никакого нет основания. Очевидно, к тому же, что речь с 1 стиха по 13 идет непрерывно, в естественной связи, и должна быть признана исходящею из уст Спасителя – вся в целости. Следовательно, Он же сказал: похвали господь, – и стало быть, не о Себе сказал, а о том уже, кого господом κύριος – назвал в 3 стихе и господином – κύριος (у нас по-русски) в 5. Это замечание нужно для тех, которые, относя слова похвали Господь к Спасителю, сами на себя наводят смущающее недоумение: как похвалил Господь неправедного? Хвалит не Господь, а господин.

(Лк. 16:8–13)

Н. Розанов. «Странник», 1860

Господин не только не требует от приставника растраченного им имущества, не только не подвергает его наказанию за неверность, как поступает господин в другой Евангельской притче (Мф. 18:24–25, 34; 24:48–51; 25:26–30), но еще хвалит его: и похвали Господь дому строителя неправедного (ст. 8), – хвалит, конечно, не за расточение имущества, не за обман и вероломство, а за его находчивость, за изобретательность ума, какую он показал в своем последнем поступке, за то именно, что он мудре (φρονίμως) сотвори (ст. 8). Беспечный к своей будущности во все время своего управления, он сумел воспользоваться последнею возможностью, чтобы избежать тяжкой участи – копать землю или просить милостыню, и поступил при этом действительно очень мудро, сообразительно: он не утаил от господина своего всего, что роздано им было в долг, чтобы тем удобнее скрыть обман свой и в случае обличения не подвергнуться слишком большой ответственности; он и не присвоил себе той части долга, которую простил должникам: тогда господин мог бы отобрать у него все, что имел он (Мф. 18:25), а если бы и не отобрал, то, во всяком случае, такое незначительное имущество, какое он оставил задолжниками (ст. 6–7), ненадолго бы обеспечило его; между тем как в руках должников оно было в безопасности, и должники, обязанные ему признательностью, сделавшись его друзьями, могли доставить ему гораздо большую пользу, чем какую он мог бы извлечь из утаенных им остатков имущества своего господина. Эту-то сообразительность, независимо от ее нравственного достоинства, и похвалил господин в приставнике. Он похвалил приставника, говорит блаженный Августин, обращая внимание не на вред, который он причинял ему, а на его ум (ingenium). Так мы, когда слышим о каком-нибудь ловком, остроумном, хотя бы и худом, поступке, осуждая самый поступок, удивляемся изобретательности ума, с какою он совершен был, и невольно хвалим ее, сожалея только о том, что она направлена была не на хорошее дело. Так Сам Спаситель, говоря Своим последователям: будите мудри, яко змия (Мф. 10:16), – не злобу и ядовитость змеи, конечно, представляет в пример верующим, от которых требует, чтобы они были просты, как голуби; но указывает на ту мудрость, догадливость и изобретательность, какую змеи, мудрейшие из всех зверей земных (ср. Быт. 3:1), обнаруживают в своих действиях.

Сказав о том, что господин похвалил приставника за его мудрый поступок, Господь замечает при этом, что сыны века сего мудрейши паче сынов света в роде своем суть (ст. 8). Сей век (иначе время или мир), по употреблению этого выражения в Священном Писании, в противоположность будущему веку или вечности (Ин. 8 и др.), означает вообще настоящую земную жизнь, ограничиваемую временными пределами и исполненную забот, обольщений и всякого рода неправды (Мф. 13:22; Рим. 12:2; 1Кор. 2:6; Гал. 1:4; 2Тим. 4 и др.). Сыны века сего – это люди, преданные миру, которые нисколько не пекутся о будущем веке и заботятся только об удобствах настоящей временной жизни. Именем света, в противоположность тме века сего (Еф. 6:12; Ин. 3:19; 12:46; Деян. 26:18), часто в слове Божием называется Сам Бог (Ин. 8:12; 1Ин. 1:5), свет истинный, просвещающий всякого человека (Ин. 1:9), пришедший в мир (12:46) и давший нам свет и разум, да познаем Бога истинного и да будем во истиннем Сыне Его Иисусе Христе (1Ин. 5:20). А сынами света (Еф. 5:9; 1Фес. 5:5) называются люди, просвещенные светом истинного богопознания, которые служение Богу предпочитают служению миру и спасением души своей дорожат более, нежели временными удобствами земной жизни. В обширном смысле такое название может относиться в подзаконном мире к иудеям, избранному народу Божию (Втор. 14:1–2; Мф. 8:10–12), а в христианском – ко всем вообще христианам (Ин. 1:12; 1Ин. 3 и др.); в собственном же смысле оно принадлежит избраннейшим из христиан, сравнительно с другими людьми, христианами и не христианами, сынами века сего.

В чем же состоит та мудрость, которою, по слову Спасителя, сыны века сего превосходят сынов света? В том, очевидно, в чем показал мудрость свою неправедный приставник – в заботах о своей будущей (временной) судьбе и в изобретении средств для устройства ее. Сыны века сего действительно обнаруживают в этом отношении много мудрости и могут служить примером для сынов света. Сыны света, если глубоко преданы своему высокому званию, не представляют такой мудрости в своих житейских делах – ни таких забот, ни такой находчивости. Многие из них и в отношении к небесному своему отечеству не представляют такой мудрости, какую представляют сыны века сего по отношению к земной своей жизни, – не представляют они (говоря вообще) ни таких постоянных, неусыпных забот о будущей своей жизни, ни таких усилий ума и воли, такой предусмотрительности, изобретательности, разнообразия средств к достижению своей цели и т. п. По общему повреждению человеческой природы, и они бывают к худому более склонны, нежели к доброму, – к чувственному, очевидному и близкому более чувствительны, нежели к духовному, отдаленному и неизвестному. «Люди, приставляемые к управлению человеческими делами, – говорит блаженный Феофилакт, – стараются всеми силами о том, чтобы иметь какое-нибудь утешение, если будут оставлены от своей должности. А те, которые удостаиваются звания сынов света, то есть которым вверяется строение духовных дел, не думают о том, как бы после настоящей жизни получить вознаграждение… При человеческом приставничестве мы заботимся о том, чтобы иметь убежище, если лишимся должности; а в делах Божеских мы не оказываем попечения о том, какой дадим отчет по оставлении настоящей жизни. Поэтому и называемся неразумными, потому что не размышляем о том, что полезно нам после этой жизни».

Но не во всех отношениях сыны века сего мудрее сынов света, а только в роде своем (εις την γενεάν την έαυτών). Выражение в роде своем придано здесь как бы для ограничения похвалы мудрости сынов века сего, для определения ее степени и достоинства. Они мудрее сынов света, однако не безотносительно, не во всем вообще, в чем может и должна проявляться мудрость человека, а только в одном отношении, в том именно, что они весьма много и с величайшим терпением и искусством заботятся о своих житейских делах, о том, что есть и пить и во что одеться. Всех бо сих язы́цы (сыны века сего) ищут (Мф. 6:30–31). В этом только отношении они и превосходят сынов света, и только по своей заботливости, а не по предмету ее, могут служить примером для сынов света. В этом только отношении и неправедный приставник представляется в образец для верующих, а отнюдь не в том, чтобы мы, подобно ему, употребляли неправду для своих выгод. По мнению блаженного Августина, «Господь представляет здесь довод от меньшего к большему, то есть если приставник так тщательно старался об обеспечении своей временной жизни, то тем более мы должны заботиться о жизни вечной. И если он, будучи неправедным и исполненным хитрости, получил похвалу от господина своего за свою заботливость, то гораздо большей похвалы удостоимся мы от Господа, когда, поступая праведным образом, никому не нанесем вреда, а многим принесем пользу». То же говорят святой Киприан, святой Амвросий Медиоланский, блаженный Иероним, Евфимий Зигабен.

В следующих затем словах Спаситель научает Своих последователей, каким именно образом они могут подражать мудрости приставника, представленного в притче. И Аз глаголю вам, говорит он, сотворите себе други от мамоны неправды… (ст. 9). Мамона, по общему мнению толкователей Писания, значит богатство. Богатство могут составлять собою предметы различного рода. Но в настоящем месте, как можно видеть из хода всей речи Спасителя, разумеется не духовное богатство, а богатство мира сего (1Ин. 3:17), земные блага, которые у людей обыкновенно считаются единственным богатством (Лк. 12:15), – золото, серебро, драгоценные камни, жемчуг, виссон, порфир шелк, багряница и всякое благовонное дерево и всякия изделия из слоновой кости, из дорогих деревьев, меди, железа и мрамора… вино, елей, мука, пшеницам т. п. (Откр. 18:12–14, 16), все, что, удовлетворяя потребностям телесной природы, доставляет людям наслаждение в жизни и питает их похоти. О таком именно богатстве говорится и в притче о блудном сыне (Лк. 15:12; 12:30), и в притче о неправедном приставнике (16:6–7), и в следующей за тем притче о богатом человеке, облачавшемся в порфиру и виссон (ст. 19–25). Так поняли слова Спасителя и фарисеи, о которых евангелист замечает, что они, слушая речь Господа, ругались Ему, потому что были сребролюбивы (φιλάργυροι, ст. 14). Мамона – богатство нужно понимать здесь в собственном, обыкновенном значении, а не в переносном.

Выражения неправда и противоположное правда, встречающиеся весьма часто в Священном Писании, подобно тому, как и название богатства, употребляются в различном смысле. Неправдою называется все то, что противно святости и воле Божией, что нарушает законы правды или отступает от ее требований. Отсюда неправдою называется вообще всякий грех и беззаконие, или нечестие (1Ин. 3:4; 5:17; Лк. 13:27; ср. Мф. 7:23; Рим. 1 и мн. др.), а в частности – нарушение правосудия (Пс. 81:2; Лк. 18:6), справедливости (Рим. 3:5; 9:14), верности (Лк. 16:8, 10) и т. п. Под неправдою (αδικία) разумеется все ложное, пустое, суетное, ничтожное и временное, все, что не составляет истины, которая одна пребывает и возмогает, во веки живет и обладает во век века (2Ездр. 4:38). Неправду (αδικία) составляет, наконец, по учению слова Божия, все земное и чувственное, все, что составляет принадлежность ветхого человека, тлеющаго в похотех прелестных (Еф. 4:22–24) и что не свойственно человеку обновленному, служителю Нового Завета, не письмени, но духа (2Кор. 3:6–9), члену благодатного Царства Божия, которое несть брашно и питие (βρακης και πόσις), но правда (δικαιοσύνη) и мир и радость о Дусе Святе (Рим. 14:17; ср. 2Ездр. 4:37–38; 2Пет. 3:13; 1Ин. 2:29; 3:10; Флп. 4:6, 8; 1Тим. 6:9–11; 2Тим. 2:19, 28; Тит. 2:12).

Богатство в рассматриваемой нами притче называется неправедным, или (как объясняют исследователи по свойствам еврейского образа речи) богатством неправды (μαμωνά τής άδικίας, mamona iniquitatis), потому что таким именем назван представленный в притче приставник (οικονόμος τήζ άδικίας, dispensator iniquitatis) и что речь Спасителя ближайшим образом обращена была к мытарям, грешникам и фарисеям, людям неправедным, обладавшим богатствами, собранными неправдою. Но и независимо от этих частных обстоятельств, богатство может быть названо неправедным:

1. По способу приобретения, потому что оно весьма часто приобретается неправедными или по крайней мере не вполне справедливыми, чистыми и безукоризненными средствами – обманом, коварством, хищением, присвоением чужой собственности, неправедным ростом (Пс. 14:5), несправедливыми договорами, нечистыми связями и многими другими подобными способами, которые нередко употребляются при собрании богатства, если не самими обладателями его, то родителями и предками. Иногда сын или наследник богача сам не может знать, каким образом приобретено богатство, которым обладает он, всегда ли и во всем собиратели его были совершенно безукоризненны пред своею совестью и пред судом Божиим, и если никогда не употребляли неправды при собирании его, то всегда ли руководились одною строгою правдою. «Хорошо сказано: богатство неправды, – замечает блаженный Иероним, – потому что все богатства от неправды происходят, и если бы один не потерял, другой не мог бы найти. Почему мне кажется весьма верным общеизвестное изречение: богатый или сам неправеден, или наследник неправедного».

2. Богатство может быть названо неправедным и по самой цели приобретения, и по способу употребления его. Оно, как и всякий Божий дар, дается нам от Бога для того, чтобы мы употребляли его на добрые дела, во славу Божию, на пользу ближних и во спасение своей души. «Богатство дается нам от Бога, – говорит блаженный Феофилакт, – для того, чтобы мы употребляли его во благо, так, как Он повелевает. Если же мы не употребляем его по воле Божией и злоупотребляем им в свою пользу, то делаемся виновными; ибо воля Божия требует, чтобы мы употребляли вверенное нам богатство на пользу ближних, а не в свое удовольствие… «Богатство называется неправедным, – говорит Евфимий Зигабен, – потому что неправдою собирается и потому что избыток его не разделяется бедным».

3. Неправедным может быть названо богатство и потому еще, что нередко бывает соблазном для нас, поводом к неправде в разных отношениях – удаляет нас от правого пути Господня (Деян. 13:10; 2Пет. 2:15) и делает виновными пред верным и праведным Судиею (1Ин. 1:9; 2Тим. 4:8). «Прекрасно названо богатство неправедною мамоною, – замечает святой Амвросий Медиоланский, – потому что любостяжание склоняет нас различными соблазнами, чтобы мы служили ему».

4. Неправедным, наконец, может быть названо внешнее богатство и потому, что оно суетно, непрочно, обманчиво, что оно удовлетворяет только чувственным потребностям человека, но не доставляет никакого удовлетворения существенным духовным его требованиям, почему и самый богатый человек может быть и жалок, и беден, и нищ… и наг (Откр. 3:17). Богатство неправедно – это тоже, что брашно гиблющее (погибающее άπολλυμένην, Ин. 6:27), сокровище, которое червь и тля тлит, и татие подкапывают и крадут (Мф. 6:19), или, как говорит апостол Павел, богатство погибающее (ненадежное, неизвестное, 1Тим. 6:17). Блаженный Августин, сказав, что выражение мамона неправды значит богатство, приобретенное неправедными средствами, говорит далее: «Есть и другое объяснение – мамона неправды значит вообще богатство мира, какое бы то ни было».

Итак, богатство называется неправедным, или неправдою, потому что нередко (как у мытарей и фарисеев) приобретается неправедными средствами, не для праведных и святых целей, а для временных, чувственных наслаждений, употребляется только на одни эти наслаждения, служит поводом ко греху и вообще питает только одно тело, вместе с которым истлевает на земле, ничего не доставляя для нашей духовной, истинной и вечной жизни. Это последнее объяснение может быть принято преимущественно пред другими, потому что имеет в виду все роды земного богатства (как бы ни было оно приобретено) и более других соответствует дальнейшим словам Спасителя.

Приставник мудро поступил, когда часть вверенного ему имущества передал своим ближним для того, чтобы вместе с дружбою приобрести у них приют себе по удалении от своего приставничества. Так по заповеди Господа должны поступать и мы! Имущество свое, которое Господь, верховный Владыка всего, дает нам как Своим приставникам и которое нередко в руках наших становится богатством неправды, мы должны употреблять на приобретение друзей себе. Но мы должны приобретать себе таких друзей, которые при нашем оскудении могли бы принять нас в вечные кровы. Сотворите себе други от мамоны неправды, заповедует Господь, да егда оскудеет, приимут вы в вечные кровы (ст. 9). Оскудеете, то есть окончите свою жизнь, умрете и вместе с тем лишитесь всякой возможности пользоваться земными богатствами.

Вечные кровы (ανώνιαι σκηναί) – это те обители, которые уготованы на небесах любящим Господа (Ин. 14:2), лоно Авраамово, на котором находился блаженный Лазарь (Лк. 16:22–23), Царство Небесное, уготованное от сложения мира, в котором вместе с Авраамом, Исааком и Иаковом возлягут все праведники и наследят живот вечный (Мф. 8:11; 19:30; 25:34).

Кто же те друзья, которые сами обитают и могут другим давать приют не в бренных земных жилищах, а в нерукотворенных и вечных обителях на небесах (Деян. 17:24; 2Кор. 5:1), и каким образом мы можем соделать их своими друзьями? По общему мнению толкователей Писания, совершенно согласному с учением слова Божия, под именем друзей разумеются здесь те, которых Сам Господь удостаивает названия Своих меньших братьев (Мф. 25:40), – бедные земными благами и богатые верою (Иак. 2:5). Их избрал Бог наследниками Своего Небесного Царства, им Он дал его как бы в собственность (Мф. 5:2, 10), в награду за их лишения и скорби, каким они, при живой вере и любви к Богу, подвергаются в жизни. Уделяя им от избытков своего имущества на необходимые их житейские нужды и помогая им таким или другим способом в их подвигах богоугождения, мы делаем их чрез это своими друзьями; а они в вознаграждение за наше участие к ним могут ввести нас с собою в уготованное для них вечное Царство. «Кто имеет вечные кровы, как не святые Божии? – говорит блаженный Августин. – И кто может быть принят ими в вечные кровы, какие те, которые помогают и охотно служат им в их нуждах?»

Не все бедные – наследники Царства Небесного, не все они и сами войдут в него; да и те, которые войдут, не могут принимать в него других, сродников и друзей своих по непосредственной своей силе и власти. Но они могут возносить за нас молитвы к Богу: Господь по Своей благости усвояет Самому Себе те благодеяния, которые оказываются меньшим Его братьям, и Он-то примет в вечные кровы тех, которые употребляют свое богатство на благотворение ближним. После этого если в числе требующих помощи будут люди и недостойные Царства Небесного, которые не только не могут принять своих благодетелей в вечные кровы, но не будут и молиться за них, – благодеяние от того не потеряет своего достоинства и не лишится заслуженной награды, потому что оно принимается Самим Богом. И притом, как узнать, кто может ходатайствовать за нас пред Богом и кто не может?

Надобно помнить при этом, что дела благотворительности тогда только могут быть спасительными, когда они соединяются с другими добрыми делами, с верою, любовью и покаянием.

Тем менее можно ожидать спасительных плодов от милостыни в том случае, когда приносят ее от имущества, приобретенного неправдою, не думая о покаянии и исправлении, когда подражают неправедному приставнику не только в употреблении имущества, но и в способе приобретения его неправдою, в том или другом роде. По свидетельству блаженного Августина, еще в его время были люди, которые, ложно понимая притчу о неправедном приставнике, похищали чужое и, из похищенного уделяя несколько бедным, думали, что они поступают по заповеди Господа. Они говорили, что выражение сотворите себе други от мамоны неправды значит именно приобретать себе имущество неправдою и уделять из него нечто нуждающимся. Такое мнение, скажем вместе с блаженным Августином, должно быть совершенно отвергнуто как оскорбительное для святости и правосудия Божия. И по нашим понятиям нельзя одобрить того человека, который бы одною рукою подавал, а другою брал. Господь не принимает и такого дара, который приносится ему прежде примирения с ближним, когда брат наш имать нечто на нас (Мф. 5:23–24); так можно ли, не оскорбляя Его величия и святости, думать, что Ему приятна будет жертва, приносимая от имущества, приобретенного с явною обидою ближнему – неправдою, обманом, хищением, насилием, убийством и т. п., будь то милостыня меньшим Его братьям, или свеча, поставленная пред святою Его иконою, или другой какой-нибудь, более или менее значительный дар, принесенный пред Его алтарь? Если Анания и Сапфира, по свидетельству книги Деяний Апостольских, подверглись такой строгой казн и за то одно, что посвящая свое имущество Богу, утаили некоторую часть цены его (Деян. 5:1–11); то чего может ожидать себе тот, кто похищает чужое и только часть его посвящает Богу, оскорбляя Его самым посвящением (кое бо причастие правде к беззаконию или кое общение свету ко тьме – 2Кор. 6:14–15)? По Божеским и человеческим законам для оправдания человека, сделавшего неправду, необходимо совершенное исправление сделанной неправды по примеру Закхея, который говорил Господу: Се пол-имения моего дам нищим: и аще кого чим обидех, возвращу четверицею (Лк. 19:8; ср. Исх. 22:1–5; 2. Цар. 12:6). Если похищенного нельзя возвратить по принадлежности (по случаю смерти или неизвестности владельца), то с глубоким раскаянием нужно употребить его на дела богоугодные. «Доколе, так или иначе, не возвратится похищенное, дотоле и не отпустится грех».

Не можем не привести здесь прекрасного рассуждения святого Иоанна Златоуста из его толкования на повествование евангелиста Матфея о покупке иудейскими архиереями села скудельнича в погребание странным, на деньги, возвращенные Иудою предателем (Мф. 27:3–10). «Внимайте вы, – говорит святой отец, – которые убийствами думаете благотворить ближним и принимаете на себя цену душ человеческих. Это милостыни иудейские, или, лучше сказать, сатанинские! Есть, подлинно есть, и ныне такие, которые, ограбив весьма многих, считают себя совершенно правыми, если бросят (нищим) десять или сто златниц. О сих-то пророк говорит: И сия яже ненанавидех, твористе: покрываете слезами алтарь Господень (Мал. 2:13). Не хочет Христос питаться плодами любостяжания, не приемлет сей пищи. Зачем ты оскорбляешь Владыку, принося ему нечистое? Лучше презреть томимого гладом, нежели кормить такою пищею. То дело немилостивого, а сие и немилостивого, и обидчика. Лучше ничего не давать, нежели давать чужое. Скажи мне, если бы ты увидел одного нагого, а другого в одежде и, раздев последнего, одел первого, то неправда ли, что поступил бы неправо? Если же, отдавая и все взятое у другого, ты обижаешь только, а не милуешь, то тогда, когда из похищенного лишь малейшую часть даешь и называешь это милостынею, какого не заслуживаешь наказания? Если приносившие хромое животное подвергались суду, то ты, делая хуже, какого можешь ожидать прощения? В Ветхом Завете хищник, возвращавший самому владельцу похищенное, все еще не прав был и даже тогда едва смывал свою вину, когда вчетверо уплачивал против похищенного. Подумай же, какой огонь собирает на главу свою тот, кто не только похищает, но делает еще насилие и не возвращает ограбленному, а вместо его отдает другому, и не только вчетверо, но и половины не возвращает, живя притом не в Ветхом, а в Новом Завете. Он собирает себе тягчайший гнев, если не покается. Думаете ли вы, говорил Спаситель, что только те одни грешники, на которых упал столп? Ни, глаголю вам: но аще не покаетеся, вси такожде погибнете (Лк. 13:3). Итак, покаемся, – заключает святой отец, – и дадим милостыню не из прибытков любостяжания».

Таким образом, притча о неправедном приставнике ни в каком случае не может служить оправданием для любящих неправду. В ней не неправде учит нас Господь, в Котором Самом нет никакой неправды (Ин. 7:18), а тому только, чтобы мы, не подражая неправедности приставника, подражали, в отношении к нашей духовной жизни, житейской его мудрости (ст. 8); чтобы, не обращая даров Божиих в неправду, из самой неправды извлекали правду, от недостойного изводили честное (Иер. 15:19), чтобы употребляли свое имущество, поскольку кто имать (2Кор. 8:12), согласно с волею Верховного Владыки, на приобретение себе не временных, земных, а вечных, небесных кровов и таким образом чрез праведное исполнение своих обязанностей в отношении к временным, малоценным вещам показали себя верными приставниками Господа, достойными Его высших милостей (Мф. 25:15–30; Лк. 19:12–26). Поэтому-то Господь и говорит далее: Верный в мале, и во мнозе верен есть; а неправедный в мале, и во мнозе неправеден есть (Лк. 16:10).

Верный – тот, кто честно и правильно, согласно с волею высшего Распорядителя, исполняет возложенную на него обязанность – качество, необходимо требующееся от всякого приставника (1Кор. 4:2; ср. Лк. 12:42–46; Тит. 1:7–9). Обыкновенно приставники испытываются сначала в поручениях малых по значению и кругу деятельности, и, если они окажутся при этом испытании способными, верными, тогда поручают им дела более обширные и важные. Правда, не всегда можно безошибочно заключить от малого к большему; в большем больше соблазна, чем в малом, и потому-то случается иногда, что люди, которые в маловажных делах были верными, в делах более значительных оказываются неверными. Но по большей части бывает так, что кто оказывает себя верным в малом, тот верен бывает и в большом, во многом; по крайней мере такому человеку можно с большею доверенностью поручить более важные дела, чем тому, кто и в малых делах оказывается неправедным, то есть неверным (Мф. 24:45–51; 25:21–30; Лк. 19:16–26). Такой человек, можно безусловно сказать, и в более важных делах не будет верен. Если и пустые, незначительные вещи соблазняют его, то можно ли положиться на него в обстоятельствах более важных? И можно ли награждать того высшею доверенностью, кто заслужил не награду, а наказание? Кто награждает за неспособность и злоупотребления, доказанные на опыте? Вот почему Господь и внушает Своим последователям, чтобы они благоразумно и праведно пользовались своим богатством неправды – употребляли его именно на дела благотворительности, потому что правильное пользование им служит для нас залогом на получение богатства истинного.

Аще убо в неправеднем имении (ἐν τῷ άδίκῷ μαμωνᾷ) верни не бысте, во истиннем кто вам веру имать (τό αληθινόν (то есть μαμωνάν) τις ὑμῖν πιστεύσει; ст. 11)? И аще в чужем (ἐν τῷ άλλοτρίῷ, то есть μαμωνᾷ) верни не бысте, ваше кто вам даст (τό ὑμέτερον τίς ὑμῖν δώσει; ст. 12)? Под именем неправедного и чужого имения или богатства, очевидно, разумеется здесь то же самое, что выше, в 9 стихе, называется богатством неправды, то есть внешние, чувственные предметы, богатство мира сего (1Ин. 3:17). Оно называется неправедным, как можно видеть из противоположения его богатству истинному, в том смысле, что оно неистинно, ложно (ψευδής), и называется так, без сомнения, потому, что оно чувственно, обманчиво, временно и тленно, не имеет настоящей цены для высокого и бессмертного существа человеческого, созданного по Богу, в правде и преподобии истины (Еф. 4:21), а обольщает людей только ложным блеском. Следовательно, название богатства неправедным или неистинным значит в настоящем месте то же, что суетное, ничтожное.

Чужим может быть названо видимое, внешнее богатство, потому что оно чуждо нашей разумной, духовной природе, принадлежит более миру, нежели человеку; почему человек как при рождении ничего не имеет при себе, так и при смерти ничего не уносит с собою, оставляя все миру. Чужим может быть названо всякое богатство и потому, во-вторых, что оно принадлежит собственно одному Богу, верховному Владыке всего, а мы пользуемся им только как приставники. Все, что бы не имели мы, все это, в собственном смысле, не наше, а Божие; потому что Богом сотворено, Им сохраняется и от Него подается нам. Что имаши, егоже неси приял? – говорит апостол Павел (1Кор. 4:7). Господня земля и все наполняющее ее, вселенная и все, живущие на ней, говорит псалмопевец (Пс. 23:1). «Скажи мне, – спрашивает святой Василий Великий, – что у тебя собственного? Откуда ты взял и принес с собою жизнь?» И, показав затем, что имущество дается нам Богом, и для того именно, чтобы мы «могли получить мзду» за доброту и верное домостроительство, – святой отец говорит далее: «Алчущему принадлежит хлеб, который ты у себя удерживаешь; обнаженному – одежда, которую хранишь ты в своих кладовых; необутому – обувь, которая гниет у тебя; нуждающемуся – серебро, которое зарыто у тебя. Поэтому всем тем делаешь ты обиду, кого мог бы снабдить». «Ты только распорядитель своего имущества, – говорит святой Иоанн Златоуст, – точно так же, как служитель Церкви, распоряжающийся ее стяжанием. Как последний не имеет власти расточать сокровищ, даруемых в пользу бедных, по своей воле и без разбора; так и ты не можешь расточать своих сокровищ по своей воле. Хотя ты получил родительское наследство и, таким образом, все имущество, казалось бы, твоя собственность; однако помни, что все это принадлежит Богу… Он для того тебе и вверил богатство, чтобы ты давал другим пищу в надлежащее время (Мф. 24:45)… Оно принадлежит бедным, а тебе только вверено, хотя бы это было наследство отцовское, хотя бы оно приобретено было собственными трудами… Тебе все это дал Бог заимообразно для того, чтобы данное ты мог употребить с пользою… Бог дал тебе богатство с тем, чтобы ты купил им небо».

Если под именем неправедного и чужого богатства разумеется богатство чувственное, временное и суетное, чуждое человеку и по природе, и по праву обладания; то под именем истинного и нашего богатства должно разуметь, в противоположность первому, богатство духовное, существенно необходимое для человека, всегда пребывающее с ним. Богатство это такого рода, однако, что как оно ни сродно человеку, оно не находится в его собственном распоряжении, а дается ему другими (кто вам веру имет? кто вам даст?). Само собою очевидно, что здесь ни в каком отношении нельзя разуметь богатства внешнего – неправедного и чужого. Нельзя разуметь, вместе с блаженным Иеронимом и некоторыми другими толкователями Писания, и тех особенных даров Божиих, которые сообщены были апостолам и сообщаются другим избранным членам Церкви, каковы: преподавание закона, наставления народа, совершение общественного Богослужения, попечение о вере, распространение ее и т. п. Все это – не общие, существенно необходимые для каждого и вечные дары, а особенные, которые даются только некоторым лицам на известное время (1Кор. 13:8–9; 15:24; Еф. 2:15; Евр. 7:12) и не всегда зависят от нравственного достоинства лиц приемлющих (Мф. 7:21–23; Деян. 19:15–16 и др.). Истинным нашим богатством, по всей справедливости, может быть названо богатство правды: а) призвание нас к оправданию и соединению с Богом (Ин. 14:17, 23; 17:21; 1Пет. 2:9); благодать Господа нашего Иисуса Христа, любовь Бога Отца, общение Духа Святого (2Кор. 13:13) и те Божественные силы, которые подаются нам от Бога к животу и благочестию (2Пет. 1:3); б) все добрые дела наши и плоды духовной жизни: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание (Гал. 5:22; Флп. 1:11; Кол. 3:12; 1Тим. 6:11; 2Тим. 2:22) и, наконец, в) вход в вечное Царство Господа нашего Иисуса Христа и те честные (драгоценные) и великие обетования (2Пет. 1:4, 11), ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку, не взыдоша (1Кор. 2:9). Богатство это наше – не потому, что оно принадлежит нам, но потому, что оно в высшей степени сродно нашей природе и совершенно необходимо для нее.

Так понимают истинное наше богатство и отцы и учители Церкви. «Богатства (внешние) чужды нам, – говорит святой Амвросий, – Христос же наш, потому что Он есть жизнь». По мнению Василия Великого, «и добродетели можно считать нашим достоянием потому, что они, будучи тесно соединены с нашею природою, не оставляют нас и утружденных на земле, если только мы сами насильно не отгоним их введением худшего, и предваряют нас на небесах, вчиняют стяжавшего их с ангелами и вечно сияют пред очами Творца». Блаженный Августин разумеет здесь вообще духовные и небесные богатства. В другом месте тот же учитель Церкви говорит, что наши богатства там, где наш вечный дом, на небе. Блаженный Феофилакт говорит: «Наше составляют небесные и Божественные блага; там (то есть на небе) наша собственность, потому что человек сотворен по образу Божию. А деньги и имущества чужды, потому что в них нет ничего подобного ему. Наше достояние (составляют) пользование Божественными благами и причастие Богу». Евфимий Зигабен истинным нашим богатством называет небесные богатства Царства Божия, которые вечно пребывают у того, кто приобрел их.

Но кто не верен в малом, тот не может получить и большего. Если мы не будем верны во внешнем богатстве, которое так ничтожно, так мало имеет отношения к нашему духовно-разумному и бессмертному существу, что мы по одному этому уже не должны были бы соблазняться и злоупотреблять им, то кто поверит нам необходимое для нас истинное и многоценное богатство? Кто нам сообщит его? Если мы не будем верны в том, что чуждо нам по самой природе, что принадлежит не нам, а Богу и ближним, и что, следовательно, по праву чужой собственности должно было бы оставаться в руках наших совершенно чистым от всяких злоупотреблений, – кто даст нам наше? Один Бог только может сообщить нам истинное наше богатство; но Он не даст нам его не потому, чтобы опасно было, что мы и там, во мнозе, будем неправедны (ст. 19) – неправедные и не войдут в Царство Божие (1Кор. 6:9), но потому, что мы недостойны его. Истинное, небесное богатство дается тем, которые обладают земным богатством, только тогда, когда они бывают верны в отношении к своему настоящему богатству, когда они, по объяснению святого Киприана, «бывают милостивыми и плодоносными», употребляют свое имущество, сообразно с волею Господа, не на свои собственные удовольствия, тем менее на удовольствия порочные, но на пользу ближних и во славу Божию; не зарывают даров Божиих в землю, подобно тому лукавому и ленивому рабу, о котором говорится в Евангелии (Мф. 25:24–25), не заключают их в свои житницы для того, чтобы самим только с друзьями своими есть, пить и веселиться (Лк. 12:18–19; 16:19), но разделяют их со своими меньшими братьями, отдают их торжникам – своим ближним, чтобы доставить им более средств к угождению Богу и вместе с ними, совокупными силами, умножить плоды даров Божиих. Только при этом условии и можно богатому земными благами получить богатство истинное, небесное (Мф. 19:16, 21).

А чтобы быть верными строителями Господа и не лишиться мзды своей (Мф. 6:1; 10:42; Лк. 6:35), для этого необходимо быть совершенно свободными от всякого пристрастия к земному богатству. Так никто не может работать и Богу и мамоне (то есть богатству) (ст. 13), потому что «Бог и мамона – два господина различного свойства и дают противоположные приказания». «Не говори, что служение Богу и мамоне может быть соединено вместе, – говорит святой Иоанн Златоуст в толковании на Евангелие Матфея. – Ибо, когда мамона повелевает похищать чужое, а Бог повелевает отдавать и собственное имущество; когда Бог повелевает вести жизнь целомудренную, а мамона жить блудно; когда мамона повелевает упиваться и пресыщаться, а Бог, напротив, обуздывать чрево; когда Бог повелевает презирать настоящие мирские блага, а мамона прилепляться к оным; как же после сего ты говоришь, что служение Богу и мамоне может быть соединено вместе?» Кто хочет служить и Богу и мамоне, тот по необходимости, или, любя Бога и посвящая на угождение Ему все свои силы, будет пренебрегать житейскими своими выгодами или, прилепившись к богатству, вознерадит о своих обязанностях в отношении к Богу, будет более собирать себе, нежели богатеть в Бога (Мф. 13:22; Лк. 12:1; 21:16, 25; ср. Флп. 3:7–8; Кол. 3:1–2).

(Лк. 16:9–13)

«Христианское чтение», 1826

И Аз вам глаголю: сотворите себе други от мамоны неправды, да егда оскудеете, приимут вы в вечныя кровы (ст. 9). Кто суть те благодетельные други, коих сердца мы должны привлекать к себе? Из притчи видно, что сии други суть вообще те, которые имеют нужду в нашей помощи (ст. 5–7), и нужду такую, что, принимая от других милость, никак не могут оставаться хладнокровными и неблагодарными к своим благодетелям. Это те несчастные ближние наши, которые по все дни и алчут, и жаждут, не имеют нужной одежды, ни надежного крова, словом, это нищие. Об них всегда заботился Господь наш, хотя и Сам не имел, где главу подклонить. Их бедственную участь повелевает Он облегчать от мамоны неправды.

Сотворите себе други от мамоны неправды. Слово мамона на сирийском языке значит богатство или вообще все то, что составляет имущество человека; ибо в том же месте (ст. 11) мамона называется имением. Выражение богатство неправды, по свойству еврейского языка, значит то же, что богатство неправедное. Основываясь на простом и обыкновенном значении сих слов, можно разуметь здесь богатство, неправедно приобретенное. Самая притча, по-видимому, приготовляет нас к тому же понятию. Впрочем, мы не можем согласиться на то, чтобы Иисус Христос говорил здесь о богатстве неправедно приобретенном. Предположим, что смысл Его изречения такой: неправильным образом приобретшие богатство должны по крайней мере сделать правильное из него употребление. Но иудеи, к которым первоначально были направлены слова сии, знали из закона, что чужое имущество должно возвратить законному их владетелю (Исх. 22:3), а благотворить только от имения, честными трудами приобретенного. И Господь наш не только не хотел уничтожать столь благодетельного закона, но еще утверждал его, одобрив поступок Закхея, который обещал обиженным воздать четверицею и от собственного имущества отдать половину бедным (Лк. 19:8–9). Несообразно и с понятием о Боге, чтобы Он мог требовать от людей такой Себе жертвы. Он свят и потому любит и одобряет только святое и ненавидит все нечистое, неправедное. Он знает все сокровенные движения сердца человеческого, и потому та только добродетель Ему приятна, которая происходит от чистого сердца и основана на побуждениях, сообразных с законом. Что же будет значить в глазах Его благотворительность от неправедно приобретенного богатства? Не значит ли это одною рукою грабить, чтобы другою уделить ближнему часть от неправедной добычи, – на бедствии одного созидать счастье другого? И стоит ли это той вечной награды, которая обещается в словах Господа? Он дарит не свое, а чужое; дарит, может быть, тем самых бедным, которых корыстолюбием свел до бедности. Ибо всякое приобретение, превышающее необходимые наши потребности, есть похищение собственности у тех, которые лишены необходимого.

Итак, что мы должны разуметь под словами мамона или богатство неправды? Слово неправедный (ἄδικος), употребленное в подлинном греческом тексте, имеет обширное значение, которое определяется смотря по тому, к лицу ли прилагается, или к неодушевленной вещи. Если прилагается к существу разумному, например, человеку, то выражает свойство испорченного сердца, злоупотребляющего своею свободою и избирающего ложь вместо истины, неправду вместо добродетели. В сем смысле приставник, упоминаемый в притче, называется неправедным; потому что он располагал имуществом господина своего не так, как должен располагать им эконом честный, помнящий свою обязанность. Вообще неправедным человеком называется тот, кто не исполняет своих обязанностей к Богу и ближним. Если же слово неправедный прилагается к вещи неодушевленной, как например, к богатству или вещам, оное составляющим, то выражает такое свойство вещи, по которому она бывает не такова сама по себе, каковою нам представляется.

Посему богатство неправедное есть то же, что богатство обманчивое, тленное, не соответствующее своему имени и тем надеждам, какие полагает в нем человек естественный, не могущий проникать в истинное свойство вещей.

Чтобы увериться, точно ли Иисус Христос соединял со Своими словами такое, а не другое понятие, вникнем в связь Его речи. В 11 стихе слово неправедный (ἄδικος) противополагается слову истинный (ἀληθινός): аще в неправедном имении верни не бысте: во истиннем кто вам веру имет? Следственно, неправедное имение есть имение неистинное, ложное; потому что оно есть чужое: аще в чужем верни не бысте, ваше кто вам даст? (ст. 12). Как бы так было сказано: Бог даровал вам земные сокровища для того, чтобы вы, как верные Его приставники, располагали оными сообразно с волею Господина – Владыки всех сокровищ; что же делает тот, кто употребляет их только для своей роскоши и сладострастия? Посмотрите, как хитры сыны века сего. Приставник, не имеющий совсем честности, расточает имение господина своего не на балы, не на одежды, не на увеселения, но для приобретения себе друзей, дабы, пришедши в немилость у господина, не лишиться дневного пропитания. И Я вам говорю: если хотите быть Моими учениками и заслужить доверенность в большем – сотворите себе други от тленных сокровищ, продадите имения ваша и дадите милостыню, сотворите влагалища неветшающа, сокровище неоскудеемо на небесех, идеже тать не приближается, ни моль растлевает (Лк. 12:33). Такое распоряжение богатством будет сообразно с волею Давшего вам оное. Если же вы и сего малого поручения не можете исполнить с надлежащею точностью и верностью; если же не умеете тленным добром пользоваться, как должно: кто же поверит вам богатство истинное, нетленное?

Далее Господь говорит: не можете Богу работати и мамоне (ст. 13). В сих словах заключается новое доказательство того, что мамона неправды не означает богатства, неправедно приобретенного, но значит богатство ложное, обманчивое, недостойное того, чтобы мы к нему прилеплялись. Здесь ничего не говорится о способе приобретения, но показывается только невозможность совместить привязанность к богатству (как бы оно ни было приобретено) с истинным служением Богу. Из сего видно, с какой стороны смотрит Иисус Христос на богатство во всем отделении и какая цель Его притчи о неправедном приставнике. Он имеет в виду не известный какой-нибудь род богатства, а всякое вообще; а потому цель как притчи, так и нравственного в ней приложения есть та, чтобы внушить Своим последователям, что желающий быть Его учеником и служителем Богу истинному должен все мысли свои устремлять туда, где есть истинное Его сокровище, предмет всякого почитания и любви, то есть на небо; должен во всех вещах поступать, как прилично верному рабу Божию, и, если течет богатство, не привязывать к нему своего сердца, но употреблять оное как средство к достижению богатства истинного, небесного.

Могут, конечно, возразить против сего: почему же в самой притче, из которой извлечены упомянутые слова, нет такого понятия, которое приготовило бы нас к уразумению нравственного правила о ложном богатстве; напротив, вся притча ведет нас к понятию о богатстве, неправедно приобретенном? Действительно, пример приставника может служить основанием для такого возражения. Но если внимательнее рассмотрим его, то увидим, что пример сей не только не опровергает, но еще подтверждает избранное нами значение. Приставник называется неправедным потому, что не был таков, каким бы ему надлежало быть сообразно желанию и надежде господина и качеству возложенной на него должности. И богатство называется неправедным потому, что не таково само по себе, каким хотел бы видеть его человек корыстолюбивый. Господин, вверивший свои сокровища эконому, не мог ли надеяться, что его имение будет цело? Но он обманулся в своей надежде. Он не мог и приметить, что его сокровища расхищены. Вот первый признак непостоянства благ земных! Почему эконом заботился о приобретении себе друзей? Он знал, что его счастье может перемениться. Вот второй признак суетности земного благополучия! Итак, самая притча ведет меня к понятию о ложном, тленном богатстве.

В следующих словах: да егда оскудеет, приимут вы в вечные кровы – представляется плод истинной благотворительности и время, когда благотворитель может наслаждаться оным. Погрешительно было бы толкование, если бы мы, приняв за образец неправедного приставника, который заботился о пристанище временном, стали изъяснять вечные кровы об убежище в сей жизни. Таковое значение было бы без всякого основания; ибо в Новом Завете нет ни одного места, где выражение вечный кров означало бы временное убежище. Оно несообразно и с духом учения Христова; ибо тогда Иисус Христос внушал бы благотворительность, основанную на побуждениях корысти. Но христианская благотворительность требует, чтобы мы давали бедным, ничего обратно от них не ожидая. Это есть правило Иисуса Христа, которое Он внушает нам повсюду, повелевая ожидать награды в будущей жизни за добродетель. То же правило повторяет Он и в настоящем месте.

В притче представляется пример, как сын века сего употреблял вверенные ему сокровища, дабы из сего примера сыны света извлекали для себя правило жизни. Заключение оной – сынове века сего мудрейши паче сынов света в роде своем суть – ясно открывает, чего желает Учитель от Своих после последователей. Он желает, чтобы сыны света были мудрее сынов века; посему присовокупляет: и Аз вам глаголю: сотворите себе други от мамоны неправды, да егда оскудеете, приимут вы в вечныя кровы. Итак, что здесь должно быть общее у сынов света с сынами века сего и чем должны первые превосходить последних? Сын века сего употреблял сокровища для приготовления себе счастья в будущее время; и сыны света должны употреблять их как средство для приобретения благ будущих; тот искал благосклонности у бедных, и сии должны искать благосклонности также у бедных. Вот что у них должно быть общее! Но тот старался уготовать себе пристанище будущее в сей жизни, а сии должны уготовлять себе кров вечный в будущей жизни. Вот чем сыны света должны доказать, что они мудрее сынов века сего! И поскольку им повелевается ожидать награды за благотворительность от одного Бога в будущей жизни; то из сего явствует, что добродетель, которой Иисус Христос требует от учеников Своих, чужда всякой корысти и основывается только на побуждениях веры. Итак, вечные кровы, в словах Иисуса Христа, означают Царствие Божие, обители Отца Небесного, в которых избранные Его будут вечно наслаждаться покоем и радостью.

Что же могут сделать нищие, облагодетельствованные нами? Как они приимут нас в вечные кровы, когда ключ Давидов находится в руках вечного Царя, Сына Давидова, и никто не отверзет, если Он затворит? Если ты благотворишь по чистым и святым побуждениям веры и любви; если знаешь, сколько сильны бывают те благословения, которые призывает на тебя бедный от полноты благодарного чувства, и те молитвы, в которых он и явно и тайно умоляет Иисуса Христа заплатить тебе долг свой; если веришь, что Всеведущий видит искренность любви твоей к ближним и не может забыть ни одного случая, когда ты облегчал тяжкую участь брата, то для тебя не нужно больше доказательств, могут ли нищие уготовать тебе место в обителях блаженной вечности. Та же вера, которая побуждает тебя к милосердию, объяснит и то, что говорит Учитель милосердия.

Впрочем, и для разума нет здесь основательной причины сомневаться и прибегать к произвольным догадкам. В языке священном часто приписывается какому-нибудь лицу или вещи такое действие, к произведению которого они или служат только поводом (см. Мф. 16:34–35), или несколько со своей стороны способствуют (Ин. 12:48; 2Кор. 4:4; Деян. 13:46), или, наконец, соглашаются на справедливость дела, совершаемого другим (1Кор. 6:2). Но каким образом нищие могут способствовать к принятию нас в Царствие Божие, это для всякого понятно. В настоящей жизни они доставляют нам удобнейший случай упражнять свою веру и укореняться в любви, – случай доказать нашу покорность Иисусу Христу, Который, действуя Сам чрез все продолжения земной жизни, не просил у людей помощи для Себя, но, дав им разуметь, что всегда будет бедствовать в лице меньших братий Своих, убеждал не оставлять сих несчастных, подобно Ему, лишенных на земле всех удовольствий. В будущей жизни пред Судиею мира, оправдывающим токмо веру и венчающим любовь, нищие, облагодетельствованные нами, будут живым свидетельством нашей веры и любви. В сем-то состоит споспешествование их к нашему блаженству. Время, когда благотворительность должна получить обещанную награду, определяется словами: егда оскудеете.

Первая мысль, рождающаяся при чтении сих слов, есть такая: когда сами обнищаете, подобно приставнику, у которого отнято строение дома (ст. 3). Но какая здесь разумеется скудость? Те, которые не хотят согласиться, чтобы в нравственном приложении заключалось более понятий, нежели сколько находится их в притче, разумеют здесь лишение богатства по каким-нибудь непредвиденным случаям, зависящим от перемены обстоятельств. В некоторых отношениях сие справедливо; ибо слова приставника егда отставлен буду от строения дому поставлены в соответствии со словами егда оскудеете. Следственно, те и другие слова по значению своему должны быть сходны; приставник, отставленный от своей должности, лишился прежнего счастья, и христианину-благотворителю угрожает скудость. Но сим вопрос еще не разрешается. Рассмотрим упомянутые слова в связи с целою мыслью, и тогда откроется, о каком оскудении говорит Иисус Христос нам. В притче сказано: да егда отставлен буду от строения дому, приимут мя в домы своя; в нравственном приложении: да егда оскудеете, приимут вы в вечныя кровы. Здесь временному убежищу, которого искал приставник, противополагаются вечные кровы, которых мы должны надеяться. Следственно, смысл нравственного приложения нельзя строго ограничивать смыслом притчи. Если оно имеет смысл высокий, то и в словах егда оскудеете надобно искать значения обширнейшего.

Богатый, кто бы он ни был, по учению Иисуса Христа, есть только приставник, коему на время Бог поручил земные сокровища. Посему он может лишиться своего богатства, подобно приставнику, упоминаемому в притче, лишиться навсегда, ибо сие богатство находится в распоряжении у человека дотоле, пока не снята с него должность приставника. Это последует в тот роковой час, когда мы должны будем расстаться с самим миром и при дверях гроба отдать ему все, чем в продолжение жизни от него пользовались. Вот на какую нищету указывает Господь наш, когда говорит: егда оскудеете.

Смысл всего нравоучения такой: «И Я вам говорю: снискивайте себе благосклонность бедных посредством тленных сокровищ, дабы они приняли вас в вечные обители Отца Небесного, когда вам нужно будет оставить все, что теперь льстит вашей чувственности».

(Лк. 16:19–21)

«Воскресное чтение», 1874 г., т. 1

Некоторый человек был богат; одевался в порфиру и виссон, и каждый день пиршествовал блистательно. Был также некоторый нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот его в струпьях и желал напитаться крошками, падающими со стола богача, и псы, приходя, лизали струпья его (Лк. 16:19–21).

Обилие нищих – дело обыкновенное на Востоке. В Сирии и теперь у ворот богачей часто можно встретить толпы нищих, располагающихся здесь в ожидании милостыни от входящих и выходящих из дома. Особенно много собирается их в праздничные дни, когда в Сирии приготовляют пищу в большем против обыкновенного количестве. Так как вследствие жаркого климата пища не может там долго сохраняться, то остаток ее раздается нищим. В ожидании подачи нищие толпятся у ворот в таком множестве, что запоздавшему приходится воспользоваться разве только крошками. На это-то обстоятельство и указывают приведенные слова Евангелия: «и желал напитаться крошками, падающими со стола богача», одевавшегося в порфиру и виссон.

Порфирою или пурпуром называлась материя блестящего цвета и столь дорогая, что ее носили только знатные лица и управители. Цвет пурпура весьма разнообразен, он бывает бледно-розовый, или малиновый, фиолетовый или цвета запекшейся крови. Пурпуровая краска лучшего качества привозилась из Финикийского города Тира и называлась Тирскою краскою. Она добывалась из двух сортов раковин. Одни из них назывались buccinum: их находили на скалах и утесах; другие – purpura или telazia – добывались на дне морском. Тирский пурпур ценился очень дорого, так как он добывался в незначительном количестве и приготовление его соединялось с большими трудностями. В настоящее время эта краска в продаже встречается очень редко. Пурпуровая, голубая и красная краски ценились и евреями очень высоко, потому что материи других цветов у них почти не употреблялись. Евреи сами не умели приготовлять чисто и ярко окрашенных тканей, и потому яркие материи, привозимые к ним из других стран, считались признаком роскоши. Римляне добывали пурпур темно-красного цвета из особой породы моллюсков – каракатицы (octopus или seрia). Материи, окрашенные им, имели яркий цвет. Другого употребления этой краски римляне не знали. В продаже материя этого цвета известна была под именем багряницы. Об одной из продавиц багряницы упоминается в Деяниях Апостольских (16:14). Багряницу носили только цари и вельможи. Пред крестною смертию Спасителя также одели в багряницу, желая тем выставить на посмеяние народа Того, Кто называл Себя Царем Иудейским.

Что касается виссона, его носили только богатые и знатные. Бедные носили одежду из грубого полотна или другого материала. Богачи же носили рубашку из тонкой материи, а сверху ее надевали пурпуровый плащ. Эта-то рубашка и называлась у евреев виссоном. Иосиф, живя в Египте, получил такую рубашку, или виссон, в дар от фараона. В виссон одевались также Аарон, Давид, Мардохей. Иосиф Аримафейский, «почтенный член синедриона», выпросив у Пилата позволение снять тело Иисуса с креста, покрыл его виссоном.

Вообще, виссон – самая тонкая и мягкая ткань, которая с особенным искусством приготовлялась только в древнем Египте и продавалась чрезвычайно дорого. По мнению некоторых, ее собирали с какого-то индийского дерева; а по другим, выделывали из тончайшего пуха. По-еврейски «виссон» значит белизна, но виссон был не белого, а пурпурового цвета и ценился на вес золота. В Апокалипсисе виссон считается в числе драгоценных предметов (18:12, 16).

(Лк. 16:26)

Сергий, архиеп. Курский. «Душеполезное чтение», 1878

И над всеми сими между нами и вами пропасть велика утвердися, яко да хотящии прейти отсюда к вам не возмогут, ни иже оттуду к нам преходят. Жизнь за гробом не есть жизнь уединенная. Тайнозритель Иоанн видел под алтарем небесным души убиенных за слово Божие, которым дано было успокоиться в надежде, что их сотрудники и братия дополнят их число (Откр. 6:9, 11). Потом видел он еще, что пред престолом и пред Агнцем стояло великое множество людей из всех племен, колен и народов, все в белых одеждах. На вопрос, кто они и откуда пришли, ему объяснено, что они пришли, претерпев скорби великие, и за сие ныне они пред престолом Божиим и служат Богу день и ночь (7 и след.). Сам Спаситель ученикам и всем верным последователям Своим обещал: пойму вы к Себе. Идеже есмь Аз, ту и слуга Мой будет (Ин. 14:3; 12:26). Следовательно, души, Богу угодившие, по смерти телесной входя в единение с Ним, не разъединены и между собою.

Притчею о богатом и Лазаре Христос вразумляет нас, что для душ отшедших уготованы в другом мире различные места, темные и светлые, между которыми великая пропасть, и хотящие перейти из одних в другие, из худших в лучшие, не могут.

Из сих наставлений Спасителя следует отнюдь не то, чтобы свидание душ по смерти телесной было невозможно, но то, что их соединение для совместного сопребывания в другом мире подлежит ограничениям; для одних нежелательно, для других неудободостижимо, а для иных весьма затруднено. Кем же или чем оно бывает затруднено? И самими отходящими из сей жизни, и остающимися в живых. Их вера и нравы, их образ жизни и дела, их взаимная любовь или ненависть служат предуказанием, будут ли они вместе в мире загробном. Богатый, во аде сый в муках, узре Авраама издалеча и Лазаря на лоне его; имел он также уверенность, что увидит подле себя и пять братьев своих, еще оставшихся на земле. Но свидание с Авраамом и Лазарем было для него бесполезно, а переселение к ним оказалось невозможно; соединение же с братьями для него самого не желательно, ибо он предчувствовал, что чрез их мучение увеличится его собственное томление; почему, боясь, что придут они к нему, просил Авраама послать к ним Лазаря для предостережения. А многочисленность обителей в доме Отца Небесного означает то, что блаженство вечное будет в преизбытке и неистощимо для всех праведников, от века Богу угодивших, сколько бы их ни было. Но как в большом доме хотя и много отделений или комнат, члены семейства и домочадцы свободны, чтобы видеть друг друга; так и в дому Отца Небесного все обители составляют нераздельное Царство Небесное, и души, в них водворенные, единое, соутешающееся в блаженстве, общество. Теряют там силу узы плотского родства и суетные, земные привязанности; но нет сомнения, что люди, здесь чистое расположение друг к другу питавшие, в разных подвигах добра потрудившиеся, одинаковые скорби перенесшие, в тех же святых внушениях веры себе утешений искавшие, встретятся в одних и тех же святых обителях.

Некто из подвижников заболел и, ожидая конца себе, пригласил к себе старца, с которым жил в духовном союзе. Тот, уверенный, что увидится с ним в будущей жизни, послал ему сказать: «Если ты проживешь до субботы, то приду; а если отойдешь, увидим друг друга в том мире».

Итак, где и с кем быть в будущей жизни, о том надлежит заботиться здесь на земле. Вы поминайте прежде отшедших наставников ваших, веруя, что их души в Царстве Небесном. Взирающе на скончание их жительства, подражайте вере их (Евр. 13:7). Лишился отец доброго и непорочного сына, и не оставляет желания, чтобы увидеть его. «Живи, – поучает его святой Иоанн Златоуст, – живи подобно ему, и ты вскоре достигнешь священного оного видения. Помышляй не о том, что он никогда не возвратится в дом твой, но что и сам ты скоро переселишься к нему». Плачет вдовица о муже умершем, который был истинный христианин, уважаемый в обществе за многие добродетели. Но да слышит она, что советует ей святой Василий Великий: «От настоящего обратись душою к попечению о будущем, чтобы и тебе за добрые дела получить одинаковое с ним упокоение». Доколе вы на земле, приобретайте себе друзей на небе, да егда оскудеете в беспомощный смертный час, приимут вы в вечные кровы (Лк. 16:9).

(Лк. 16:26)

Творения свв. отцов, т. 34. Тв. Исидора Пелусиота, ч. 1

Авраам отвечал, что великая пропасть утвердилась между ним и страждущим в муках богачом, показывая различие между праведными и грешными. Ибо Авраам был страннолюбив и нищелюбив, принимал приходящих издалека, а богач немилосердно отвращался от лежащего в язвах при вратах его. Посему как расположения противоположны, так и места переселения раздельны; одним – покой, другим – мучение.