Христианского катехизиса часть вторая. О надежде

Отношение второй части Катехизиса к первой; значение христианской надежды в ряду трёх основных начал христианской жизни, необходимость тщательного воспитания её в нас; понятие о христианской надежде, её основание и средства к приобретению её

Доселе мы имели дело с так называемой теоретической частью Катехизиса, с учением о том, во что мы должны веровать, согласно с божественным Откровением, заключающимся в священном Писании и священном Предании, и что в кратких, но точных словах изложено в Никео-Цареградском Символе. Содержа в себе изложение нашей веры, Символ не касается прямо предмета нашей деятельности, нашего поведения; он говорит только: вот Кто Господь Бог – Отец, Сын и Дух Святой, вот Его Церковь, вот Таинства Церкви, вот каково назначение человека и прочее. Короче: в Символе веры преподаются догматы веры, но не излагаются правила нашей деятельности, хотя всякий из догматов кладет свойственную ему печать и на деятельность христианскую, в пример чего можно указать на только что пройденный нами догмат о жизни будущего века⁸³.

Теперь мы переходим ко второй части Катехизиса, к учению о надежде христианской.

Учение о надежде христианской составляет как бы средину или связующее звено между теоретической частью Катехизиса, учением о вере, и собственно деятельной или практической, т.е. учением о добрых делах или учением о любви. Мы в своем месте указывали на тесную связь, какая по существу дела должна находиться между верой, надеждой и любовью, этими тремя основными началами христианской жизни⁸⁴; мы говорили, что где есть вера там необходимо есть надежда и любовь, и наоборот, где есть любовь, там необходимо есть и вера с надеждой. Но, несмотря на полнейшую естественность самой глубокой связи между верой, надеждой и любовью, в нравственно расстроенной природе человека возможны отступления от этой естественности. Апостол Иаков в послании своем пишет: и бесы веруют и трепещут (Иак. 2:19): следовательно вера может быть и без надежды любви, так как бесы не имеют ни надежды на Бога, ни тем паче любви к Нему. Хотя нравственная природа бесов развращена несравненно более, чем человеческая, она сделалась природой одного зла и потому в ней ни в чем не может быть гармонии; но слова Апостола Иакова имеют полное приложение и к греховной человеческой природе, тем более, что сам Апостол высказывает их в подтверждение своего учения по отношение к человеку. Ты веруешь, – обращается он не к кому иному, как именно к человеку, – ты веруешь, что Бог един: хорошо делаешь; и бесы веруют и трепещут. Но... вера без дел мертва.

Что действительно и человек может иметь веру в Бога и между тем не надеяться на Него, по крайней мере истинной надеждой, доказательства на сие мы встречаем, можно сказать, на каждом шагу. Ибо кто из нас не видит, что многие даже из тех людей, которые отлично изучили богословие, хорошо понимают все догматы веры и сознают их истинность, иногда, при малейшем толчке в жизни, как бы совершенно забывают все изученное и сознаваемое ими за истину из области веры? Чуть какая-нибудь неудача в жизни, какое-нибудь неприятное приключение, и они готовы совсем растеряться, как будто, кроме их самих, нет иного вышнего Промыслителя и Деятеля – Бога!.. И вообще, мы говорим: «Бог, Бог»...; но при этом как бы тяготимся получше сознать, что этот Бог, как Бог личный и живой, все знает, все видит, что Он всегда готов помочь нам в наших добрых намерениях и наоборот. Он не терпит ничего худого, что Он вот близ каждого из нас, что с Богом мы можем беседовать, просить Его точно так же, как мы беседуем и просим друг друга, положим в сию самую минуту, и что беседа наша с Богом, всякое наше сердечное обращение к Нему не проходит даром; что Он видит не только наши дела, но и самые сокровенные движения нашего сердца. Говоря короче и яснее: мы как будто тяготимся прочувствовать отношения Бога к нам и наши к Богу; а это – то же, что мы не имеем истинной надежды на Бога. Отсюда, для того, чтобы нашей вере всегда соответствовали дела, нам необходимо воспитывать в себе истинную христианскую надежду на Бога, которая и является таким образом связующим звеном между верой и делами, как мы выше сказали и как это иначе и быть не может. Оправдавшись верою, – пишет Св. Апостол Павел, – мы хвалимся надеждой славы Божией, и надежда не постыжает (Рим. 5:1–2, 5); еще: упованием бо спасохомся (Рим. 8:24). Теперь, что же именно есть надежда христианская? На чем она основывается? И какие средства к приобретению её?

По учению православного Катехизиса, надежда христианская есть «Успокоение сердца в Боге с уверением, что Он непрестанно печется о нашем спасении и дарует нам обещанное блаженство». Такое понятие о христианской надежде естественно вытекает из христианского понятия о Боге, как именно о Боге личном и живом. Если бы мы все передаваемые нам Откровением понятия о Боге проводили в глубину нашего духа, в наше сердце, а не изучали бы их подобно вокабулам каким-либо или подобно арифметическим числам, т.е. сухо, бёз особенного участия сердца; то каждый из нас далеко не обеспокоивал бы себя так много, как мы обыкновенно привыкли беспокоиться, полагаясь во всем на одних себя самих. Имеющий отчетливое понятие о Боге и проведший это понятие в свою жизнь, не может упасть духом никогда; он знает, что у него есть Помощник и Защитник, Который не даст ему погибнуть, хотя бы все земное было против него. Этим-то успокоением сердца в Боге, этой-то уверенностью, что Бог непрестанно печется о нашем спасении и что Он верен в Своих обещаниях и объясняется то удивительное мужество всех мучеников за веру, – мужество, с которым страдальцы за веру и правду не страшатся ни огня, ни воды, ни различных зверских пыток и даже радуются идя на казнь; так живо они видят пред собой Бога и Его обещания о спасении!

Основанием для такой спасительной надежды на Бога и, так сказать, наглядным свидетельством или ручательством того, что эта надежда не посрамит, не окажется напрасной, служит Господь наш Иисус Христос. «Господь Иисус Христос – упование наше, или основание надежды нашей (1Тим. 1:1)», говорит Катехизис словами Апостола Павла в ответ на вопрос: «На чем основывается христианская надежда?», – и еще словами Апостола Петра: «Совершенно уповайте на приносимую вам благодать откровением Иисус Христовым (современное: совершенно уповайте на подаваемую вам благодать в явлении Иисуса Христа) (1Петр. 1:13)». Спаситель, Который во время Своей земной жизни исцелял больных, насыщал голодных, воскрешал мертвых, словом – в каждую минуту готов был помочь страждущему, не оставляет Своей всесильной помощью и теперь каждого уповающего на Него; Он, как говорит Св. Апостол Павел, вчера и днесь той же и во веки (Евр. 13:8); т.е. Иисус Христос неизменяем; Он, Сам в Себе, не может, подобно человеку, сегодня быть более милостивым, завтра – менее, и т. д.; Он всегда один и тот же. И Св. Апостол Петр, призывая нас в совершенному упованию на подаваемую нам благодать в явлении Иисуса Христа, увещевает: зная, что не тленным серебром или золотом искуплены вы от суетной жизни, преданной вам от отцов, но драгоценною кровью Христа, как непорочного и чистого Агнца (1Петр. 1:18–19); т.е. что искупление, принесенное за нас Спасителем Христом, есть умилостивительная жертва Божественному Правосудию за всех людей и на все времена. Если некоторые из людей, по-видимому, не испытывают на себе милостей Божиих, если иногда наши желания остаются без удовлетворения, то это бывает или до времени, подобно тому как Спаситель не вдруг исполнил просьбу жены хананейской, чтобы тем самым воспитать в нас более веры и, по мере увеличения нашей веры, богаче даровать нам просимые нами блага; или потому, что желания наши не всегда бывают полезны для нас, а напротив гибельны. Например, почти каждый из нас желает себе лучшего положения в обществе, лучшего места, высшей должности, и многие иногда сильно сетуют, что они, яко бы достойнейшие других, забыты на своем невыгодном посту. Между тем как часто показывает опыт, что многие всходят на высший пьедестал служебного ранга как бы затем только, чтобы чувствительнее упасть с него, потому что их силы не соответствуют новому назначению! Спрашивается: что полезнее было бы для таких: остаться на прежнем, по-видимому невыгодном посту или занять новый высший пост и потом лишиться на нем всего? Ответ понятен; и таких примеров можно найти в жизни людей бесчисленное множество. А следовательно всего безопаснее предавать себя во всем и всегда на волю Божию и на Господа одного возлагать свою надежду. Благость Божия поистине неисчерпаема! Представьте себе, например, семейство, состоящее из 6-ти или 8-ми малолетних детей, у которых умирает отец и они лишаются вместе с ним положительно всего: по-видимому голод или по крайней мер нищета и невежество – неизбежный их удел. А между тем Бог, именно Бог воспитывает всех, – все возрастают и потом получают даже то, на что никогда не могли рассчитывать при жизни своего отца. Таким образом стоит только искренно веровать в Христа Спасителя, памятовать Его крестные за нас страдания и быть внимательными ко всему окружающему нас; тогда и испытывая бедствия в жизни, мы будем видеть, что Иисус Христос и для нас всех есть то же упование, каким Он был для мытарей и грешников евангельских.

Остается указать средства для приобретения спасительной надежды. Как мы видели из определения христианской надежды, главным органом её в человеческом духе служит сердце наше: надежда христианская есть «успокоение сердца в Боге». И вера, учили мы, принадлежит преимущественно сердцу и состоит, между прочим, в том, чтобы «всем сердцем принимать откровенное слово Божие о спасении рода человеческого»; но под такою сердечной верой Катехизис дает нам разуметь веру живую, деятельную, обнимающую все существо человека, словом, веру спасительную, с которой нераздельны и надежда и добрые дела. Между тем вера может быть рассматриваема еще отрешенно от надежды и добрых дел, как только перечень и обсуждение тех истин, или догматов, которые составляют её содержание. Рассматриваемая с такой своей стороны отрешенно, вера, очевидно, принадлежит исключительно уму, о чем свидетельствуют и самые термины, усвояемые часто ей: «вера умозрительная», а особенно: «богословие умозрительное». Надежда же христианская всецело принадлежит нашему сердцу. Отсюда вопрос о средствах для приобретения спасительной надежды сводится к вопросу о природе нашего сердца: чтобы воспитать в себе истинно христианскую надежду, надобно знать свойства и потребности воспитания нашего сердца. Природа человеческого сердца, как и других способностей нашего духа (ума и воли), такова, что для образования его требуется непрерывный ряд усиленных упражнений; как для развития нашего ума недостаточно одного намерения обучаться тем или другим наукам, а нужно обучение самым делом, так и для образования сердца мало того, что оно по временам, пожалуй, порывается к Богу и ко всему святому (инстинктивно); но требуется серьезно сознательное направление его к Богу и к Его святой воле, словом, требуется обучение же⁸⁵. Все доброе в нашем сердце, хотя оно прирожденно нам, не есть нечто готовое данное, само собою развивающееся в здравом направлении без всякого старания о том с нашей стороны. Особенно же это должно сказать о христианской надежде на Бога, которая хотя по своему существу ближе всего к человеческому сердцу, тем не менее может навсегда остаться не развитой, будучи подавляема впечатлениями от мира сего. Но, требуя, как и ум с волей, самого энергического действия для своего образования, сердце человеческое вместе с тем требует особенно глубокого умения в его образовании. Дело образования ума, а отчасти и воли, может совершаться иногда чисто механически. Возьмем любого воспитанника какой угодно школы. Весьма многие из его познаний, какими он впоследствии гордится, приобретаются им путем принуждения как с его лично стороны, так особенно со стороны его воспитателей и наставников: последними назначаются обыкновенно известные часы для занятий, распределяются так или иначе уроки и воспитанник волей-неволей изучает эти уроки; следовательно, его умственное, а также формально практическое развитие совершается как бы чрез напластование в его голове и воле известных познаний и правил. Но нельзя таким же образом образовывать сердце человека; чтобы воспитанник хорошо чувствовал вместе с изучением известных наук и выполнением известных правил, иначе – чтобы он развивался постепенно и по сердцу, – этого невозможно достигнуть, принуждая или заставляя. Отсюда-то мы сплошь и рядом встречаем людей с весьма развитым умом и с весьма стойкой волей, но в то же время с крайне злым сердцем; отсюда же, в частности, и в религиозном отношении мы нередко встречаем людей, которые отчетливо знают все догматы веры и даже строго исполняют правила этой веры, но не имеют христианской надежды, будучи готовы при малейшем толчке в жизни в конец растеряться. А между тем есть самые простые и самые действительные средства к образованию нашего сердца и к приобретению спасительной надежды. Именно средства эти, как учит Катехизис, суть: «во-первых, молитва, и во-вторых истинное учение о блаженстве и действительное последование сему учению». Понятно, с каким усердием мы должны изучать эти средства, которые дают возможность правильно образовывать самый центр нашей нравственной жизни, т.е. наше сердце и которые составляют содержание второй части Катехизиса. Говоря иначе: понятно, что и вторая часть Катехизиса заслуживает такого же ревностного внимания к себе с нашей стороны, какое требовалось при изучении первой, пройденной нами.

О молитве, как первом средстве к приобретению спасительной надежды; Свидетельства слова Божия о том, что молитва есть средство для приобретения спасительной надежды; понятие о молитве, объясняющее силу её и дающее урок к должному совершению молитвы; три главных рода молитвословий и объяснение каждого из них; понятие о внешней и внутренней молитве; предосудительность одной наружной молитвы без внутренней; недостаточность одной внутренней молитвы без наружной; примечание о том, как следует поступать, когда нет расположения молиться

Перейдя в прошлый раз к учению о христианской надежде, мы успели показать высокое значение её в ряду двух других основных начал нашей жизни, веры и любви, и оттуда – необходимость тщательного воспитания её в нас; видели, какое, по учению Катехизиса, мы должны иметь понятие о христианской надежде и из чего вытекает это понятие; сказали об основании, на котором утверждается христианская надежда, и наконец вступили в самое главное в учении о христианской надежде, что составляет «руководство для учения о надежде» (слова Катехизиса; см. «состав катехизиса»), именно указали средства для приобретения спасительной надежды, каковы суть: во-первых молитва, во-вторых истинное учение о блаженстве и действительное последование сему учению. Следует теперь с большей или меньшей обстоятельностью изложить учение Катехизиса об этих средствах. Мы должны начать с учения о молитве.

"Сам Иисус Христос, – так начинает Катехизис свое учение о молитве, как средстве для приобретения спасительной надежды, – Сам Иисус Христос с молитвой соединяет надежду получить желаемое: еже аще что просите от Отца во имя Мое, то сотворю, да прославится Отец в Сыне (Ин. 14:13)». Кроме приведенного в Катехизисе Евангельского места, можно указать еще: просите, и дано будет вам ; ищите, и найдете; стучите, и отворять вам (Mф. 7:7), а также: если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим; тем более Отец ваш небесный даст блага просящим у Него (Мф. 7:11). И таких мест в Евангелии много. Много в Писании имеется и живых примеров, свидетельствующих о силе молитвы. Кому не известна, например, молитва Моисея, отвратившая праведный гнев Божий на нечестие сынов израилевых (Исх. 32)? Молитва Илии пророка, на которую обращает наше внимание св. Апостол Иаков, говоря: Илия был человек подобный нам, и молитвою помолился, чтобы не было дождя: и не было дождя на землю три года и шесть месяцев. И опять помолился и небо дало дождь, и земля произрастила плод свой (Иак. 5:17–18)? Молитва Езекии царя, возвратившая ему жизнь на пятнадцать лет (4Цар. 20:1 и далее)? Молитва св. Апостола Петра, воскресившая умершую Тавифу (Деян. 9:36–40) и многих других праведников Ветхого и Нового Завета, совершавших молитвой великие чудеса? Наконец, молитва искушенного по всяческим (Евр. 2:14–18) Спасителя нашего, Который молился до кровавого пота, и явился Ему Ангел с небес, и укреплял Его (Лк. 22:43)?... Даже молитвы язычников велики пред Богом (Mф. 15:22–28; Деян. 10:4)⁸⁶.

Но откуда, является вопрос, столь великая сила у молитвы? Что есть молитва?

Молитва, говорит Катехизис, есть «возношение ума и сердца к Богу, являемое благоговейным словом человека к Богу». Иначе это можно выразить так: что молитва есть благоговейная «беседа человека с Богом». Сего краткого, но многосодержательного понятия о молитве уже достаточно для того, чтобы уразуметь силу молитвы. Всякая добрая беседа людей даже между собой всегда приводит к важным последствиям. Чему обязаны все успехи наших наук, искусств, ремесел и прочее, как не своего рода беседе людей между собой? Разве один человек в состоянии был бы достигнуть всего того, что достигнуто теперь и что будет достигаться человечеством в следующие за нами века, хотя бы этот один человек прожил столько же, сколько прожило и имеет прожить все человечество вообще? Одна сила никогда не может равняться целым биллионам других подобных ей сил. Если же взаимная беседа людей между собой способна приводить к поражающим иногда последствиям, то что же сказать о беседе человека с Самим Богом, источником всего великого и чудесного? Как ей не вести за собой более нежели двенадцать легионов Ангелов (Mф. 26:53) и с ними все блага в сей и в будущей жизни? Как ей не отвращать праведного гнева Божия на грешника? Как не затворить и отворить небо с дождем, когда это нужно? Как не исцелять болезней и не воскрешать даже мертвых? Аще Бог по нас, кто на ны?...

Живое сознание того, что молитва есть беседа с Богом, может, с другой стороны, весьма много содействовать искоренению холодности к молитве, какой мы обыкновенно страдаем. Ибо если для каждого из нас весьма дорого проводить время со знакомыми и друзьями, в преданности которых к нам мы уверены, то тем более мы должны дорожить, еще более должны желать проводить время с Самим Богом, Который есть первый Друг наш, Отец и Покровитель. Вы друзья Мои, говорит Спаситель Апостолам (Ин. 15:14), один у вас Отец, Который на небесах, учить Спаситель же (Mф. 23:9), и Он же говорит: если траву полевую, которая сегодня есть, а завтра будет брошена в печь, Бог так одевает; кольми паче вас, маловеры (Mф. 6:30)! Все это такие слова, которые для сердца не закрытого к призыву благодати, сердца не грубого, не каменного, составляют совершеннейшее пробуждение к тому, чтобы, по Апостолу, всякою молитвою и прошением молиться во всякое время (Еф. 6:18; 1Фес. 5:17; Лк. 18:1). Это не значит, впрочем, что мы должны быть постоянно в Церкви и кроме молитвы не делать ничего. Бог не требует сего от нас. Он Сам для людей, обремененных житейскими делами, назначает шесть дней делания и только седьмой – субботу – Господу Богу. Но, с одной стороны, как говорит Св. Златоуст, можно молиться и «сидя за прялкой» (т.е. внутренней молитвой, о которой речь будет ниже), а с другой – по крайней мере в часы свободные и определенные для молитвы следует более или менее сосредоточиваться в себе, знать, что мы молимся, а не исполняем простой только обычай, хотя и всякий обычай, нужно заметить, не позволительно делать с рассеянностью, тем более с небрежением.

«Что должен делать Христианин, вознося ум и сердце к Богу?» Другими словами: о чем мы можем и должны молиться? Или: каких родов бывает молитва?

"Во-первых, – учит Катехизис, – христианин должен прославлять Бога за Его Божественные совершенства; во-вторых благодарить Его, за Его благодеяния; в третьих просить Его о своих нуждах. Посему, – заключает, – три главных рода молитвословий: Славословие, Благодарение, Прошение«. Объясним каждое из них.

Во-первых – Славословие. Мы и подобных себе людей прославляем, когда видим в них те или другие достоинства, например, высокий ум, доброе сердце, твердую волю. Это желание прославления великих людей возникает в нашей душе как-то невольно. Невольно чувствуется благоговение и от всего сердца восхваляешь человека, который и умен, и добр, и правдив; только крайний эгоист или человек не развитой не ценит достоинств ближнего своего. Именно общечеловеческим законам прославлять добрые качества наших ближних объясняется, между прочим, тот факт, что еще с древних времен, можно сказать, с самой колыбели человечества, люди имеют обычай воздвигать в честь различных героев драгоценные монументы и прочее и таким образом передавать о них память даже отдаленному потомству, причем замечательно, что многие из героев, которые не были оценены своими современниками, оцениваются по достоинству их потомками. Если же человечество относится таким образом к людям, которые при всех своих совершенствах все-таки не бывают чужды тех или других недостатков: то понятно, как обязательно, как свойственно, как законно нам прославлять Бога, Существо всесовершеннейшее; а с другой стороны, – как не свойственно, как противно самой нашей природе быть холодными и равнодушными к совершенствам Божиим, о которых вся вселенная говорит нам, Небеса поведают славу Божию, воспевает Псалмопевец (Пс. 18:1). Правда, Бог со Своей стороны не требует или, правильнее сказать, не нуждается в нашем прославлении Его, потому что наше прославление Бога ничего Ему не прибавляет, – Он выше всякой славы; но для нас самих это необходимо, – наша природа требует сего. Невозможно, чтобы луч солнца не отражался в чистой воде: так точно не должно быть по естественному порядку вещей, чтобы высочайшие Божии совершенства не действовали на чистую душу, не производили, так сказать, в ней движения, отклика себе. Поэтому-то наши молитвы должны быть прежде всего молитвами прославления высочайших совершенств Божиих. В чем состоят Божественные совершенства, это должно быть известно из уроков по первой части Катехизиса.

Второй род молитвословий составляет Благодарение. Насколько важно и обязательно для нас приносить Богу благодарственные молитвы, это лучше всего можно понять из своего собственного опыта. Каждому из нас – много ли, мало ли – приходится иногда сделать доброе дело для ближнего своего, и если этот ближний нисколько не бывает тронут сделанным ему добром, а напротив еще более кичится после оказанной ему услуги, то может ли такое поведение человека не возмущать нашу душу, когда и всякое животное, если оно видит, что его кормят и ласкают, привязывается к своему господину и служит ему? Очевидно, неблагодарность – такое свойство, которое противно природе не только существа разумного – человека, но и животных бессловесных. Конечно, по отношению к Богу мы не в состоянии воздать должной благодарности никогда и ничем, так как Божии благодеяния к нам неоценимы; они до того велики, что нет возможности определить их, – вся наша жизнь есть дар Божий. А если к этому присоединить ту бесконечную любовь Божию к нам, которая самые грехи наши прощает, любовь, ради которой Сам Сын Божий приходил на землю для нашего спасения: то благость Божия к нам, очевидно, превышает всяк ум, как говорит Апостол (Еф. 3:19). Но чем выше благость Божия к нам, тем естественнее нам чувствовать ее и за все благодарить Бога, а не считать каждый наш успех своим личным делом. После сего – не правда ли, как жаль смотреть на тех людей, для которых как будто ничего Божьего не существует, как будто они не пользуются ни жизнью, ни здоровьем, ничем... и Спасителя как будто на земле не бывало?!..

Третий род молитвословий есть Прошение. В Катехизисе не без мысли поставлены сначала Славословие, потом Благодарение и затем уже Прошение. Порядок этот указывает на относительное достоинство всех трех родов молитвословий. Славословие – это молитва вполне бескорыстная. Предмет Славословия есть один Бог; здесь наша собственная личность как бы исчезает, и как Бог выше всего, так и Славословие выше прочих родов молитвословий. Благодарение имеет в основе своей наш личный интерес; всякое наше благодарение Богу есть молитва за благодеяния Божии к нам; поэтому Благодарение занимает второе место после Славословия. Прошение по справедливости занимает третье место, потому что в Прошении менее чем в других молитвословиях, участвует собственная воля человека. Так, например, настает засуха – человек молится; нет ее – и молитва не совершается; или: есть в человеке страх за свои грехи – он молится о прощении их; нет сего страха – он не молится. Т.е. при Прошении центр тяжести молитвы составляет всегда какой-либо внешний толчок, внешнее побуждение, а не чисто духовное влечение человека к Богу, как созданного по образу и по подобно Божию. Правда и Благодарение совершается также по внешнему побуждению, равным образом и в Славословии мы вызываемся на молитву сознанием высочайших Божиих совершенств, т.е. имеем мотив к молитве, вне же нас находящейся: но, во-первых, побуждение к Благодарению имеет характер прошлого, – всякая благодарность приносится за то, что уже было с нами, а так как прошлое вообще не так живо ценится нами, как настоящее или имеющее быть (от чего люди и не всегда бывают благодарны), то побуждения для благодарственных молитв, как именно побуждения внешние, должны считаться менее сильными, чем побуждения для молитв просительных, – в последних случаях причина, вызывающая к молитве, часто висит, как говорится, над головой; во-вторых, что касается побуждения к Славословию, то, как мы уже заметили, Славословие есть молитва вполне бескорыстная, следовательно бескорыстны и мотивы к нему, и как такие, они далеко превосходят побуждения для Прошения и Благодарения и плохо предносятся нашему греховному сознанию. От этого-то наши молитвы суть по большей части молитвы просительные: редко когда человек воздает славу Богу; равно не часто мы и благодарим Бога, хотя следовало бы наоборот, – больше всего славословить и благодарить Бога, а потом уже просить Его.

По своему обнаружению молитва, как учит Катехизис, бывает внутренняя и внешняя. Внешняя молитва, иначе называемая устной или наружной, есть та, говорит он, которая «произносится словами и сопровождается другими знаками благоговения»; а внутренняя молитва, иначе называемая духовной или умной и сердечной, совершается тогда, когда мы «молимся без слов, только умом и сердцем». "Пример сего, – поясняет Катехизис (т.е. пример внутренней молитвы), – можно видеть в Моисее, пред переходом чрез Чермное море«. Из присутствовавших тогда при Моисее никто не думал, чтобы он молился, вследствие чего народ еще сильнее страшился приближавшегося к нему фараонова воинства. Но между тем Господь говорит к Моисею: что вопиеши ко Мне? рцы сыном израилевым, и да путешествуют (Исх. 14:15). Что вопиеши? – ясный знак того, что Моисей внутренне молился Богу. Внутренняя молитва имеет в себе то преимущество, что с ней можно всегда обращаться к Богу. Ибо часто бывают случаи, когда неудобно совершать молитву, сопровождаемую словами или другими знаками благоговения, как, например, во время занятий или в присутствии посторонних лиц, не расположенных к молитве, и вот здесь можно молиться Богу умом и сердцем. Впрочем, всецелое отрешение внутренней молитвы от наружной, как и отделение наружной молитвы от внутренней, невозможно, и если кем допускается, то такое поведение свидетельствует об отсутствии действительной молитвы. Полнейшая отрешенность внутреннего моления от внешнего возможна разве на несколько минут, да и в эти несколько минут теплая внутренняя молитва невольно высказывается или в глубоком вздохе молящегося, или в таком и ином движении глаз, а непременно – в общем благоговейном выражении лица молящегося, хотя бы это выражение не замечалось или, лучше, не понималось со стороны других, тут же присутствующих лиц. Но мы скажем сначала о предосудительности одной наружной молитвы без внутренней.

«Может ли быть наружная молитва без внутренней?» – спрашивает Катехизис и отвечает: «Может, когда кто произносит слова молитвы без внимания и усердия». Затем, вопрос: «Довольно ли одной наружной молитвы для получения благодати?» –Ответ: "Не только не довольно для получения благодати; напротив того, одна наружная молитва без внутренней, прогневляет Бога. – Сам Бог изъявляет негодование на таковую молитву: приближаются Мне люде сии усты своими, и устами чтут Мя, сердце же их далече отстоит от Мене; всуе же чтут Мя (Mф. 15:8–9)». Этих слов Катехизиса достаточно для того, чтобы быть вполне убежденными в тщетности и предосудительности одной наружной молитвы без внутренней, тем более, что за такого рода молитву никто не ратует. Есть, напротив, не мало людей (из протестантов), которые совсем отрицают внешнюю молитву и говорят, что для христианина вполне достаточно одной внутренней молитвы без наружной. Мало сего: некоторые из них тех христиан, которые вместе с внутренней молитвой соединяют внешние поклоны и прочее, готовы называть невеждами, лицемерами и т. п. Изучаемый нами Катехизис имеет в виду и этот, не менее первого предосудительный взгляд на дело молитвы, и говорит против него в особенно сильных выражениях. Он предлагает вопрос:

"Не довольно ли одной внутренней молитвы без наружной?« – и отвечает на него таким образом: »Сей вопрос походит на то, как если бы кто спросил: не довольно ли человеку одной души без тела? Бесполезно спрашивать о сем, когда Бог благоволил составить человека из души и тела: так же бесполезно спрашивать и о том, не довольно ли одной внутренней молитвы без наружной. Имея душуи мы должны прославлять Бога в телесех нашпх, и в душах наших яже суть Божия; так как естественно, чтобы от избытка сердца уста говорили. Господь наш Иисус Христос был духовен в высочайшей степени: но и Он духовную молитву Свою изображал и словами, и благоговейными движениями тела, иногда, например, возведением очей на небо, а иногда преклонением колен и лица на землю (1Кор. 6:20; Mф. 12:34; Ин. 17:1. Лк. 22:41; Mф. 26:39)». Т.е., изучаемый нами Православный Катехизис обличает неправильность всяких толков о достаточности будто бы для христианина одной внутренней молитвы без наружной, во-первых, свойством нашей природы, по которой внутренняя жизнь человека, по крайней мере сердечная, неизбежно отражается и во внешнем его поведении. Невозможно, в самом деле, чтобы, например, во время большой радости не было никакого отпечатка на лице и даже в движениях тела или чтобы во время глубокой скорби не было па глазах слез. Только разве чисто умственные движения нашего духа могут не открываться во вне, отчего, между прочим, мы замечаем ту разность, что мужчина, у которого преобладает вообще рассудочная сторона духа, способен сдерживать себя иногда при самой грустной вести; тогда как женщина, у которой развитее сердце, не может удержаться от слез и других внешних обнаружений грусти (скорого хождения по комнате, например и прочее) и при гораздо меньшей печали. Движения сердца, и особенно движения сильные, не могут не обнаруживать себя в тех или других внешних знаках. Молитва же, как мы знаем, есть возношение к Богу не ума только, но и сердца и сердца по преимуществу; следовательно, и она не может не выражаться так или иначе и во вне, и, следовательно, те, которые отрицают необходимость внешней молитвы, не понимают сущности молитвы, – они имеют в виду только умную, а не сердечную молитву, т.е. молитву сухую. Что же это за молитва? Во-вторых, неправильность толков о мнимой достаточности для христианина одной внутренней молитвы без наружной Катехизис опровергает той мыслью, что наша молитва к Богу должна быть вместе и подвигом с нашей стороны. И действительно, не великое будет дело, если, например, я, сидя за столом, положим вот хотя здесь, буду про себя молиться; надо вместе с этим несколько и потрудиться, показать свое усердие к Богу. Желая получить что-нибудь от человека, мы не бываем же невежливы к нему, не просим его как-нибудь: тем более мы должны сопровождать теми или другими знаками благоговения нашу молитву к Богу, живо представляя себе Его присутствие с нами.

В заключение настоящего урока скажем два-три слова по поводу недоумения, как нужно поступать в том случае, когда нет расположения молиться: следует ли тогда становиться на молитву? Многие на том основании, что у них нет расположения молиться, совершенно оставляют молитву; но так поступать не должно. Люди опытные в духовной жизни советуют в подобных случаях даже принуждать себя молиться,, обращая наше внимание на то, что человек, становясь на молитву иногда без расположения молиться, во время самой молитвы вдруг получает истинно молитвенное настроение⁸⁷; между тем как дожидаясь со дня на день расположения молиться, мы, как живущие под влиянием только окружающих нас впечатлений, можем дождаться до того, что у нас даже мысли о молитве не станет возникать. Вообще надобно быть терпеливыми и знать, что с нашей стороны требуется главным образом хотение молиться; если доброе хотение с нашей стороны будет, то Сам Бог поможет в нашей молитве. Должно всегда молиться и не унывать, – говорит Сам Спаситель: – Бог ли не защитит избранных Своих, вопиющих к Нему день и ночь, хотя и медлит защищать их (Лк. 18:1, 7)? Собственно богопротивна молитва фарисейская, молитва на показ, а равно та молитва, когда молятся со смехом, рассеянно и т. д.

О молитве Господней, как образце для всех христианских молитв; Потребность такого образца в наших молитвах; понятие о молитве Господней и текст её; ближайший повод или случай её произнесения Господом; отношение молитвы Господней к прочим молитвам церковным и молитвам каждого христианина в отдельности; составные части молитвы Господней и примечание о мудром расположении или порядке её прошений

Потребность молиться есть потребность самой нашей природы, ограниченной и слабой. Как все в мире сотворенном находится в тесной связи между собой и одно без другого не может существовать, – земля, например, не может существовать без солнца, солнце обусловливается в своем течении влиянием на него других мировых тел: так и человек не может жить правильной жизнью, будучи предоставлен одному себе. Напротив, он, как существо нравственно свободное, еще более нуждается в постороннем содействии; жизнь каждого из людей не есть какая-либо машина, которая, будучи однажды заведена, продолжает свое действие, пока не окончится её завод; круг деятельности человека гораздо обширнее и разнообразнее, чем других окружающих его тварей. А между тем всякая его деятельность может встречать тысячи препятствий для своего осуществления; всякое предприятие человека, хотя бы оно было прекраснейшее из прекрасных, может быть остановлено или другими подобными ему людьми, или неблагоприятной погодой, или всеистребляющим огнем и водой, или зверем, – словом всем, что только нас окружает. Апостол Павел пишет: беды в реках, беды от разбойник, беды в пустыни, беды в мори, беды во лжебратии (2Кор. 11:26). Даже малейшая птичка может обезоружить человека на пути его деятельности, как это было, например, с праведным Товитом (Тов. 2:10). Отсюда вся жизнь человека естественно должна быть непрестанным обращением его к Богу, который есть Альфа и Омега, начало и конец всякой правильной жизни (Откр. 1:8).

Против молитвенного обращения человека к Богу не может служить возражением то, что Бог, со Своей стороны, знает все наши нужды прежде прошения нашего. Ибо всеведение Божие не может и не должно заглушать в нас чувства нашей ограниченности и нашего бессилия; а коль скоро имеется это чувство, то оно неизбежно вызывает нас на молитву. С другой стороны, всеведение Божие, по самому свойству своему, должно лишь укреплять нашу молитву. Молясь Богу я тогда только могу быть уверенным в успехе своей молитвы, когда хорошо сознаю, что молитва моя приносится такому Существу, Которое понимает мои нужды, знает мою ограниченность, мои недостатки и прочее, – словом, – когда я сознаю, что Бог есть именно Существо всеведущее: без такого сознания о Боге немыслима истинная молитва к Нему. Мы и от человека чаем помощи, обыкновенно, в том только случае, когда уверены, что он понимает всю важность нашей просьбы. Не даром говорит пословица: «сытый о голодном не рассуждает». Это означает, что человек тогда только может быть внимателен к просьбе другого, когда он сам так или иначе испытал на себе то, о чем его просят, – что для того, чтобы вполне внимать нуждам другого и по справедливости взвешивать их, необходимо самому пережить их или, по крайней мере, видеть их лицом к лицу, другими словами: нужно хорошо знать их. А не зная, что такое человеческая нужда, очевидно нельзя и сочувствовать ей. Таким образом то, что Бог знает наши нужды еще прежде прошения нашего, не только не должно ослаблять нашей молитвы к Нему, а, напротив, еще более укреплять ее. Святитель Иоанн Златоуст и блаженный Феофилакт сопоставляя слова Спасителя: «просите, и дастся вам», – со словами: «знает отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него», – говорят: «молиться должно не для того, чтобы известить Его, но для того, чтобы преклонить Его, дабы чрез непрестанное моление соединиться с Ним, дабы смириться пред Ним, дабы вспомнить грехи свои»⁸⁸. Но в силу той же ограниченности нашей, по которой мы неизбежно имеем нужду молиться Богу, каждый из нас сам по себе не всегда может знать, чего именно он должен просить себе у Бога. Даже многие из самых естественных желаний наших могут, вместо пользы, принести вред как нам, так и другим в случае их исполнения по одной воле человека. Так, например, каждому отцу или матери естественно желать и просить у Бога жизни и здоровья для их дорогих сердцу детей; а между тем исполнение и этого святого желания может впоследствии иметь горькие результаты; ибо никакой отец и никакая мать не могут знать, какова будет судьба их сына или дочери, если последние проживут полный человеческий век. При этом нечего уже говорить о желаниях человека, которые имеют своим источником различные наши страсти и вообще проистекают из испорченности нашей природы: тут положительно должно сказать, что если бы нам предоставлено было следовать в молитвах нашей воле, то мы просили бы у Бога всегда того, что нам вредно. И вот бесконечно благий и премудрый Бог предупредил эту опасность с нашей стороны. Чтобы мы имели возможность всегда молиться правильной молитвой, Господь Иисус не только оставил нам пример молитвы в Своем лице и разные наставления касательно сего предмета в Евангелии, но дал саму форму или образец молитвы; Он оставил нам самые слова, которыми мы должны молится и излагать пред Отцом небесным наши нужды и прошения. «Нет ли такой молитвы, которая бы могла быть общей христианской молитвой и образцом для всех молитв?» – спрашивает Катехизис и отвечает: «Такова есть молитва Господня». "Что такое молитва Господня?» – следует далее вопрос. Ответ: «Молитва, которой Господь наш Иисус Христос научил Апостолов и которую они предали всем верующим». За сим Катехизис передает самый текст молитвы Господней: Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое: да приидет царствие Твое: да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь: и остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим: и не введи нас во искушение: но избави нас от лукавого. Яко Твое есть царство, и сила, и слава во веки, аминь (Mф. 6:9–13). В настоящем уроке мы скажем, во-первых, о ближайшем побуждении или случае, по которому изречена сия молитва Господом Иисусом; во вторых, о её отношении к прочим молитвам, совершаемым Церковью и каждым христианином в отдельности, и в-третьих, о составных частях молитвы Господней.

Спасителе не раз, в присутствии Своих учеников, высказывался о предосудительности молитв, какие совершались в то время народом. С одной стороны, молитвы того времени совершались лицемерно, затем только, чтобы получить похвалу от людей, а с другой – сила молитвы поставлялась исключительно в продолжительности её, только в том, чтобы побольше произнести слов, хотя бы сердце нисколько не участвовало в их произнесении. Против такого рода молитв Спаситель говорил: когда молишься, не будь, как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц останавливаясь молиться, чтобы показаться пред людьми. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. Ты же, когда молишься, войди в комнату свою, и, затворив дверь свою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно. А молясь, не говорите лишнего, как язычники; ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны. Не уподобляйтесь им (Mф. 6:5–9). Ученики Спасителя понимали бесполезность молитвы фарисейской и то, что пустое и бездушное многословие в молитве не может быть угодно Богу, но с другой стороны, они сознавали, что и без определенных слов и выражений молитва не мыслима; и вот один из них обращается однажды к своему Учителю с просьбой научить их молиться: Случилось, – говорится в Евангелии (Лк. 11:1), – что, когда Он (Иисус Христос) в одном месте молился, и перестал, один из учеников Его сказал Ему: Господи! научи нас молиться, как и Иоанн (Креститель) научил учеников своих⁸⁹. Тогда Иисус, находя просьбу ученика вполне законной, и преподал для всех Своих последователей вышеприведенную молитву.

Само собой разумеется, что, предлагая Свою молитву, Господь предлагает лишь образец христианской молитвы, и потому это не значит, что христианин сими только словами молитвы Господней и должен всегда молиться, не произнося других молитвословий. Сам Спаситель, как известно, молился не одной и той же молитвой везде и во всякое время. Для примера можно указать на Его Гефсиманскую молитву и на молитву на кресте: в саду Гефсиманском Господь молился о Себе (как о человеке), затем о друзьях Своих, и всех Апостолах, и о всех верующих в Него, чтобы все они были там, где и Он, и чтобы все были едино; на кресте молился за врагов Своих, чтобы Отец небесный отпустил им их грехи: в обоих случаях слова молитвы различны, как различны самые предметы молитвы. Святые Апостолы, равно, молились не одной молитвой Господней; но в их писаниях мы находим не мало таких молитв, которые или выражены другими словами, или расположены в другом порядке, нежели та молитва, которой они научились из уст небесного своего Учителя (Деян. 4:24–30; Еф. 3:14–19). По примеру Апостолов и вся Церковь Христова всегда пользовалась и пользуется той же свободой в молитве, как это известно всем имеющим хотя некоторое сведение о её богослужениях. А отсюда и всякий христианин в частности может молиться различными словами молитвы, применительно к различным случаям своей жизни. Но хотя ни один христианин не обязывается молиться исключительно и единственно молитвой Господней, а может и должен совершать и другие молитвословия, какие предлагаются нам нашей Церковью или которые непосредственно исходят из нашего сердца: тем не менее молитва Господня должна всегда предноситься сознанию молящегося, дабы никакая наша молитва не могла уклониться от смысла молитвы Господней. Несмотря на свою краткость, молитва Господня заключает в себе совершенно все желания, достойные истинно христианской души, обнимает все стороны молящегося духа человеческого, так что все не подходящее к её содержанию будет уже, по слову Евангелия, от неприязни. Это мы увидим сейчас из рассмотрения составных частей молитвы Господней.

По составу своему молитва Господня разделяется, – как учит Катехизис, – «на призывание, семь прошений и славословий». Призывание, заключающееся в словах: «Отче наш, Иже еси на небесех!» – обращает наш ум и сердце к Богу и выражает нашу уверенность в благости и могуществе Божием, по которым Господь дарует нам просимое у Него. Прошения молитвы Господней заключают в себе два отделения: первое отделение, состоящее из первых трех прошений: 1) «Да святится имя Твое»; 2) «Да приидет царствие Твое»; и 3) «Да будет водя Твоя, яко на небеси и на земли», относится исключительно к славословию имени Божия, хотя со славою Божией тесно связывается и наша собственная слава. Во втором отделении, которое составляют остальные четыре прошения: 4) «Хлеб наш насущный даждь нам днесь»; 5) «И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим»; 6) «И не введи нас во искушение»; 7) «Но избави нас от лукавого», мы испрашиваем у Бога благ, относящихся к нашей личной пользе, хотя, опять, дарование нам этой пользы есть вместе и слава имени Божия. Заключение, состоящее из слов: «Яко Твое есть царство, и сила, и слава во веки, аминь», есть как бы верх и венец всей молитвы: в нем мы воздаем Богу славу и благодарение, которые принадлежат Ему, как Царю и Верховному Владыке всех вещей. Таким образом, молитва Господня обнимает собой все, что должен делать христианин, вознося ум и сердце к Богу, т.е. и Славословие, и Благодарение, и Прошение. Но следует еще обратить внимание на то мудрое расположение или порядок, в каком излагаются прошения молитвы Господней. Известно, что благо существует прежде зла, ибо зло есть только отсутствие блага: молитва Господня расположена так, что в первых четырех прошениях её заключается моление о даровании блага, а в последних трех – моление об избавлении от зла. Затем, из необходимых для нашей жизни благ одни относятся к жизни духовной и небесной, а другие – к жизни телесной и земной; а из зол, или бедствий, постигающих человека, одни суть настоящие, которые уже угнетают и мучают нас, а другие – будущие, которые еще только нам угрожают: в молитве Господней примечается строгое применение и к этому всему. Так, соответственно превосходству духовных и небесных благ пред телесными и земными, в молитве Господней сначала излагаются прошения о благах духовных, которые состоят в том, чтобы святилось имя Божие, чтобы пришло царство Божие и творилась во всем святая воля Божия, а потом предлагается прошение (четвертое), имеющее своим предметом временное счастье человека, и при этом, замечательно, молитва Господня научает нас просить временных благ постольку, поскольку они составляют предмет необходимости, а не роскоши и излишества. С таким же строгим соответствием существу дела молитва Господня является и в отношении к злу или бедствиям, постигающим человека. Величайшие из зол суть те, которые заключают в себе причину или источник всех зол, каковы именно грехи наши, а что касается до зол и бедствий телесных и вообще физических, то они настолько суть бедствия, насколько имеют отношение к причине и находятся в связи с ней. Отсюда в молитве Господней испрашивается собственно только избавление от первых, от грехов; всякое же физическое бедствие должно, по смыслу молитвы Господней, внушать в себе отвращение лишь по степени своей связи с грехом и подразумевается в нем. С другой стороны, так как настоящее предшествует будущему, то в молитве прошение об избавлении от грехов, уже совершенных нами, предшествует прошениям об избавлении от грехов, из могущих быть совершенными, вследствие различных искушений.

Остается после всего сказанного лишь сердечно благоговеть к столь величественной, во истину Божественной молитве, которая не более, как в 50 – 60-ти словах заключает все необходимое для нашего истинного счастья и блага, и временного и вечного, и сознавать, что она действительно есть образец для всякой нашей молитвы. В силу сего-то Божественного достоинства своего молитва Господня и произносится в нашей православной Церкви за каждым её Богослужением непременно.

О призывании в молитве Господней; Предварительное примечание по поводу объяснений на молитву Господню; значение имени «Отец», избранного Спасителем для Его молитвы; значение слова «наш», и смысл выражения «Иже еси на небесех»

Первую часть молитвы Господней, иначе «призывание», составляют слова: Отче наш, Иже еси на небесех! Несмотря на свою краткость призывание молитвы Господней заключает в себе весьма много мыслей, обращая надлежащим образом, как мы уже заметили в предыдущем уроке, наш ум и сердце к Богу и выражая нашу уверенность в благости и могуществе Божием, по которым Господь дарует нам просимое у Него.

Но прежде чем мы рассмотрим более или менее подробно этот смысл призывания, как предмет настоящего урока, считаем не лишним сделать здесь одно примечание, котороеможет относиться и вообще к предлагаемым нами объяснениям на Катехизис, но особенно уместно при объяснении именно молитвы Господней⁹⁰. Мы хотим обратить внимание на тот факт, что многие из предлагаемых нами объяснений на Катехизис так или иначе могло быть преподано и действительно преподается еще в самом раннем детстве учащихся; а молитва Господня безусловно составляет первый (по времени) предмет для нашего религиозного изучения. В странах, называемых христианскими, мало есть таких людей, которые бы с самого младенчества не научились лепетать сию высокую и истинно Божественную молитву, которую преподал нам Сам Единородный Сын Божий. При этом несомненно, по крайней мере по отношению к некоторым, что еще детям предлагается и объяснение молитвы Господней, как бы ни кратко было это объяснение. Но между тем, едва ли кто из нас помнит отчетливо все то, что нам объяснялось вместе с первым изучением нами молитвы Господней, как и настоящие наши объяснения, конечно, со временем забудутся. Отсюда является вопрос: какая же польза от того, что мы постоянно учимся и притом иногда одному и тому же, и потом забываем? Не напрасен ли наш труд?

Нет, не напрасен и польза несомненная. Буква, имена, годы, подлинные рассказы, например. из священной истории или из истории гражданской, подробности различного рода объяснений, исследований и рассуждений легко могут забываться нами; но самый смысл или дух всего слышимого или изучаемого нами непременно оставляет в нашем сердце свою неизгладимую печать. Например, положим, что мы забыли историю Иосифа, забыли даже когда он жил, какие были с ним приключения, словом всю историю его; но нравственная сторона этой истории, как-то: Иосифово послушание, его твердая надежда на Бога и его полная преданность воле Божией и т. д., непременно оставит свои глубокие следы в душе изучавшего ее. При встрече с обстоятельствами, подобными Иосифовым, такой человек уже тверже будет бороться с ними, хотя бы при этом совсем не имел в виду историю Иосифа; пример Иосифа, когда-то изучаемого им, раз подействовавши на его душу тем самым уже дал ему свою долю направления, которая вошла, так сказать, в состав его характера, сделалась его собственностью навсегда. А если изучение Иосифовой истории повторится и в другой и в третий раз, то излагаемое в ней содержание еще более укрепит нравственный характер изучавшего, хотя бы подробности сей истории, по-прежнему не удерживались в памяти. Это касательно исторических священных рассказов. То же нужно сказать и относительно изучаемого нами Катехизиса и, в частности, о молитве Господней в нем, и вообще о всяком предмете, о котором нам приходится читать или который мы изучаем. Без сомнения, текст изучаемого нами Катехизиса и, в частности, те слова, которые в нем объясняют молитву Господню, со временем забудутся; но самое содержание Катехизиса, то, о чем в нем говорится, оставит свои следы; изучавший Катехизис не скажет, например, что в Иисусе Христе одно естество, или что не нужно крестить младенцев и т. д.; равно яснее будет сознавать, какие правила требуются по отношению к молитве и прочее, и чем чаще будет повторяться такое изучение, тем устойчивее сделается умственное и нравственное настроение человека. Таким образом, всякое наше изучение, всякое доброе собеседование, чтение и т. д., приносят нам несомненную пользу. Поэтому-то, между прочим, кто много читает, тот всегда бывает развитее: чтение дает нам и готовый материал для нашей мысли и в то же время вызывает мысль читателя на её собственную работу, так что любящий читать становится именно мыслящим человеком. Итак, заключим, если нам и приходится многое забывать из того, что мы изучаем или о чем беседуем, или что читаем, забывать даже при неоднократном повторении изучаемого или читаемого, – сетовать слишком нет побуждений, – польза во всяком случае остается при нас, и тем большая, чем чаще повторяется забываемое⁹¹. Теперь перейдем к прямому предмету настоящего урока.

Первое внимание наше по отношению к призыванию или предисловию молитвы Господней должно быть обращено, как указывает и Катехизис, на то, почему Господь Иисус в Своей молитве к Богу избрал имя Отца, а не другое какое-либо, например имя Творца, Искупителя или просто Бога? И как нам осмелиться назвать Бога Отцом?

Отвечая на первый из этих двух вопросов, мы должны прежде всего сказать, что Иисус Христос не имеет здесь намерения заставить нас непременно произносить имя «Отец» во всех наших молитвах, так как бы было грешно для верующего употреблять другое имя. В Священном Писании имеется много молитв, в которых даются Богу другие имена. Но Иисус Христос в избрании и употреблении имени «Отец» дает нам наставление, как вообще надобно молиться Богу, чтобы наша молитва была угодна Ему, т.е. что мы должны молиться с благоговением, любовью и надеждой, ибо имя «Отец» лучше всего внушает нам эти чувства, необходимые для истинной молитвы. Никакой благовоспитанный сын не просит своего отца рассеянно, без почтения к нему, без любви и без надежды на его внимание к приносимой ему просьбе: тем более каждый христианин должен просить Бога с верой, надеждой и любовью. Яко же щедрит отец сына, – говорит псалмопевец Давид, – ущедрит Господь боящихся Его (Пс. 102:13). Святой Апостол также пишет: да приступаем с дерзновением к престолу благодати, чтобы получить милость и обрести благодать для благовременной помощи (Евр. 4:16). Наконец, Сам Спаситель говорит: если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец ваш небесный даст блага просящим у Него (Mф. 7:11). Вот к каким чувствам и душевному расположению должно приводить нас произносимое нами в молитве Господней имя «Отец» и вот почему это имя избрано Спасителем в Его Молитве.

Что касается второго вопроса: как осмелиться назвать Бога Отцом? – то Катехизис отвечает на него следующими словами: «По вере в Иисуса Христа и по благодати возрождения». При этом приводится текст из Евангелия Иоанна Богослова: елицы (которые) прияша Его (Иисуса Христа), даде им область (власть) чадом Божиим быти, верующим во имя Его: иже не от крове, ни от похоти (хотения) плотския, ни от похоти мужеския, но от Бога родишася (Ин. 1:12, 13). Т.е. через веру во Иисуса Христа и благодать возрождения мы обновляемся в нашей, поврежденной грехом, природе, делаемся чистыми пред Богом и потому угодными Ему как дети. Бог есть Отец и всех людей, как Творец и первый Виновник происхождения каждого из нас, и как Хранитель всего рода человеческого; но по преимуществу Он есть Отец всех христиан, которые через воплощение, страдания и смерть Спасителя, соделываются, как говорит Апостол Петр, причастниками Божеского естества, удаляясь от господствующего в мире растления похотью (2Петр. 1:4). Только принявший чрез Христа Духа усыновления имеет право взывать: Авва, Отче (Рим. 8:15)!

Далее наше внимание по отношению к призыванию молитвы Господней должно быть обращено на выражение: наш. «Всегда ли должно говорить: Отче наш, хотя кто и один молится?« – спрашивает Катехизис, и отвечает: »Непременно». – »Почему так?« – следует затем вопрос. Ответ: «По христианскому братолюбию должно призывать Бога и просить от Него благ, сколько для себя, столько же и для всех». Т.е. выражение «наш» указывает на то, что мы должны возносить молитвы за весь род человеческий и никогда не иметь в виду только собственных выгод, но всегда стараться и о выгодах ближнего. Если строго разобрать поведение того человека, который заботится только о своих собственных выгодах, то мы увидим, что такая эгоистическая забота лишь о себе отзывается вредом для самого же эгоиста. Представим себе общество, например, ученых, среди которых имеется эгоист, т.е. человек, который думает о том, как бы ему больше других прославиться своею ученостью, и вследствие этого всячески старается скрывать от других тружеников науки те источники, которыми он сам пользуется; понятно, что от такой эгоистической скрытности разработка известного ученого вопроса должна тормозиться, так как один человек не в состоянии сделать чего бы то ни было с такой же скоростью, с какой обыкновенно дело совершается общими силами; а отсюда и сам тормозящей неизбежно оказывается в общем застое: вместо того, чтобы разработавши один вопрос, перейти к другому, приведенный ученый эгоист должен сидеть над одним первым вопросом. То же нужно сказать и о всяком человеческом обществе. Несчастье, неуспех другого непременно отзывается болезненным образом на всех. Если, например, у земледельца не зародится хлеб, то этот неурожай отзывается печальным образом и на всем соседнем ему округе. Страдает ли один член, – говорит Апостол, – страдают с ним все члены; славится ли один член, с ним радуются все члены (1Кор. 12:26). Таким образом даже в видах собственной корысти мы должны желать столько же благ для других, сколько желаем для себя. Но мы обязаны молиться сколько о себе, столько же и о других именно еще по христианскому братолюбию. Мы все имеем одно тело и один дух (Еф. 4:4); все происходим от одной крови (Деян. 17:26). Отсюда, если нашему телу от чего больно, то так же больно от этого «чего» и телу всякого другого человека, и если наш дух страдает, например, при всякой напрасной обиде, то также страдает и душа каждого другого человека, когда ему причиняется зло. А посему ни одно мало-мальски развитое сердце даже не может не просить столько же благ другим, сколько просит себе; напротив, горячо любящее сердце все свои желания сосредоточивает исключительно на других: уста наши отверсты к вам, сердце наше расширено; вам не тесно в нас, – так свидетельствовал, например, св. Апостол Павел о своих сердечных отношениях к Коринфянам (2Кор. 6:11, 12).

Наконец, глубочайший смысл содержат в себе и слова призывания: Иже еси на небесех. "Их должно говорить, – учит Катехизис, – для того, чтобы при вступлении в молитву, оставить все земное и тленное и вознести ум и сердце к небесному, вечному и Божественному«. Бог, как известно, находится везде; но тем не менее мысль о пребывании Его на небесах весьма много помогает нашему уму и сердцу возноситься к Богу с истинной молитвой. Небо есть жилище святости, бессмертия и блаженства, тогда как земля есть страна греха, смерти и несчастья. На земле люди обыкновенно противятся Богу и презирают Его законы; на небе, напротив, все небожители повинуются Его святой воле, так что желания и мысли их никогда не отклоняются от любви к Богу никаким предметом. Отсюда для нас самый действительный урок к неуклонному повиновению единой и святой воле Божией.

Но независимо от сего, мысль о пребывании Бога на небесах уясняет нам понятие о Боге, истинность которого, т.е понятия, разумеется есть первейшее условие для совершения истинных же молитв к Богу. В самом деле, что значит, когда мы говорим: »на небесах»? Выражение такое, сознательно или несознательно для нас, говорит нам, что Бог –не то, что видимый нами мир. Ибо небеса для нашего представления суть как бы последний предел вселенной, которым заканчивается круг творения; и, следовательно, Существо, Которое обитает на небесах, иначе сказать – выше того предела, которым заканчивается ряд творений (выше – не в смысле пространства конечно, – Бог вездесущ, и вне мира пространство немыслимо, а по отношению именно к Своей сущности), – следовательно, такое Существо не есть уже творение, Оно не смешивается с последним, а есть самобытное Существо. И мы, действительно, когда хотим представить Божию вечность, то представляем ее не иначе, как выходя нашими мыслями из пределов времени; равно как желая представить Божию беспредельность, возводим наши мысли превыше всех тварей и останавливаем их только там, где нет больше никакого творения. А таким образом выражение, что Бог обитает «на небесах», точно соответствует нашему христианскому понятию о Боге, как вечном и беспредельном Духе и в свою очередь возводит нашу мысль именно к этой вечности и беспредельности Божественного Существа, – вразумляет нас молиться Ему как Духу. При таком твердом понятии о Боге, как сущем на небесах, иначе – о Боге, как вечном и беспредельном Духе, молящийся не будет привязываться к известным местам для своих молитв, так как бы Бог не везде слышал молитвы, хотя сознание такое не должно исключать особенной святости некоторых мест на земле, каковы, например, святые храмы, в которых совершаются благодатные таинства Церкви и приносятся Богу общие молитвы, часовни с иконами и прочее. Далее, не привязываясь для своих молитв к определенным местам, поскольку Бог есть Дух, молящийся Ему, как вездесущему Духу, будет иметь твердое упование, что молитва, приносимая Богу, всегда и везде может иметь силу; другими словами: он твердо будет надеяться, что Бог всемогущ, что Господь, принимающий наши молитвы, сидит горе, на небесах, на вечном престоле, с которого Он зрит ясно все происходящее на небе и на земле, имея над всеми тварями беспредельную власть, с которой Он управляет всеми происшествиями мира и всеми обстоятельствами каждого человека, по Своему благоизволению; так что ничто не может противиться Его силе или остановить сколько-нибудь исполнение того, что Он определил. А отсюда, как слово «Отец» указывает на благость Божию, так слова «Иже еси на небесех» говорят о всемогуществе Божием, и таким образом в призывании содержится все, что только нужно для правильного вступления в молитву, дабы эта молитва совершалась в истинно христианском духе.

О первом, втором и третьем прошениях молитвы Господней; Содержание первого прошения и объяснение того, как может имя Божие святиться в человеках; объяснение «царствия» Божия, о котором говорится во втором прошении; неужели оно не пришло ещё, и как приходит; не может ли христианин чего ещё просить под именем царствия Божия кроме царства благодати; содержание третьего прошения: «да будет воля Твоя», почему мы должны сего просить, и какое значение имеют в нём слова: «яко на небеси и на земли»

За призыванием в молитве Господней следуют семь прошений. В настоящем уроке мы скажем о первых трех из них, которые все относятся к славословию имени Божия.

Первое прошение молитвы Господней читается так: да святится имя Твое; иначе: «пусть имя Твое будет свято!» Чтобы яснее понять содержание сего прошения молитвы Господней, нужно прежде всего раскрыть значение слов: «святить» и «имя». Слово «святить» по значению то же, что и «святой», а «святой» (по-еврейски «cadosch») собственно значит: «чистый», «опрятный», затем – «ясный», «светлый», «непорочный»; а отсюда – «прославленный»⁹². Когда мы говорим: «святой человек», то выражаем мысль, что этот человек выделяется из ряда других людей, отличается от них. Таким образом слова: «да святится имя Твое», можно перефразировать так: «пусть имя Твое будет ясным у всех; пусть оно выделяется из ряда всех имен; пусть оно прославляется!». Под «именем» разумеется все, что составляет Божие существо, Божия совершенства и свойства, открытые людям для познания и прославления их; короче имя – вместо сущности. Так в слове Божием нередко говорится, что имя Божие велико и чудно, что верные воспевают, восхваляют, благословляют и призывают Его имя, т.е. под словом «имя» говорится о могуществе Божием, о Его благости и других Божественных свойствах. Отсюда более полный парафраз слов; «да святится имя Твое», может быть такой: «пусть у всех нас будет особенным то, что составляет Твои высочайшие совершенства, пусть эти совершенства проникают все наше существо, так, чтобы мы были истинным образом и подобием Твоим! пусть все Твое выделяется из ряда всех других сторон нашей жизни! пусть наша жизнь во всем сообразуется с Твоей жизнью!».

Согласно разобранному значению слов: «святить» и «имя», предлагается объяснение первого прошения молитвы Господней и в Катехизисе. Вот оно:

Вопрос: Имя Божие не есть ли свято?

Ответ: Без сомнения свято само в себе. Свято имя Его (так восклицала Преблагословенная Дева Мария в ответ на приветствие Ей праведной Елисаветы (Лк. 1:49).

В. Как же может оно еще святиться?

О. Оно может святиться в человеках, то есть вечная святость Его в них являться может. 

В. Каким образом? 

О. Во-первых, когда мы, имея в мыслях и в сердце имя Божие, так живем, как требует Его святость и такой жизнью прославляем Бога; во-вторых, когда, смотря на нашу добрую жизнь, и другие прославляют Бога. 

"Тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят (чтобы они видели) ваша добрая дела и прославят (и прославляли) Отца вашего, Иже на небесех (Mф. 5:16)».

Итак, святое само в себе имя Божие может святиться еще в верующих и верующими, именно тогда, когда они и словом и делом прославляют имя Божие, отличают его от всех других имен, благоговеют пред ним, живут так, что имя Божие проявляется у них во всем, и когда другие, смотря на их добрую жизнь, также прославляют Бога. Хотя мы всей жизнью своей обязаны единому Богу и без Него ничего доброго не можем сотворить; тем не менее мы не должны оставаться беспечными, не прилагая со своей стороны никаких подвигов и трудов. Благоразумный земледелец, хотя сознает, что без благословения неба все усилия его будут напрасны, так как один Бог произращает, возращает и приводит в зрелость посеянный хлеб: однако ж он и сам не остается без труда; он пашет свою землю, перепахивает её, удобряет её, засеивает зернами и принимает другие попечения о ней. Также должны поступать мы и в духовном делании нашем. По словам Апостола Павла, христиане суть соработники у Бога (1Кор. 3:9); сердца наши суть земли или поля, данные нам от Бога для того, чтобы мы возделывали их (1Кор. 3:9). Если мы искренне веруем в Бога, то непрестанно должны святить имя Его в словах и делах наших. Освящение или прославление имени Божия есть цель всего нашего бытия; мы, как уже знаем, с тем и сотворены Господом, чтобы познавать Его, любить и прославлять Его, и чрез то вечно блаженствовать.

Но так как после греха естественные силы и средства человека сделались почвой неблагоприятной для того, чтобы на ней и в ней святилось имя Божие, так как для сего каждому из нас необходимо, по слову Спасителя, родиться свыше (Ин. 3:3), т.е. необходимо иметь благодатную помощь; то Господь Иисус, вслед за прошением об освящении в нас имени Божия, предлагает второе прошение, о наискорейшем возрождении всех людей.

Это второе прошение молитвы Господней читается так: да приидет царствие Твое. Царствие Божие есть, во-первых, весь мир, во-вторых все верующие на земле, в-третьих все блаженные на небеси. Первое называется царством природы, второе – царством благодати, а третье – царством славы⁹³. В молитве Господней под царством Божиим разумеется, как учит Катехизис, царство благодати, которое, по Апостолу, есть правда и мир и радость о Дусе Святе (Рим. 14:17) и которое осуществляется в Церкви Христовой, святой и непорочной (Еф. 5:27). Об этом благодатном царстве молились еще иудеи. Это была самая задушевная молитва их, особенно со времени плена вавилонского, чтобы скорее настало царство Мессии: «пусть царствует царство Твое; пусть скорее придет искупление», так молились иудеи (у Мейера – Comment⁹⁴). Христианин, будучи сам членом сего царства, произнося слова сии, молится – а) чтобы царство Христово стояло и распространялось по всей вселенной, чтобы неверных Господь вывел из тьмы неверия и нечестивых обратил к благочестию, расширяя таким образом царство Свое на земле и уменьшая тем царство лжи и греха; б) чтобы Он царствовал в душах верующих, воспламеняя в них веру, надежду и любовь. Т.е. во втором прошении молитвы Господней мы молимся именно о благодатном возрождении, которое необходимо для освящения в нас и в других имени Божия. И если бы благодатное царство Христово, царство правды, мира и радости господствовало среди людей; то по истине еще теперешняя наша жизнь была бы жизнью рая, где нет ни плача, ни вопля, ни болезни, где скиния Бога с человеками (Откр. 21:2–4), иначе – где на всем и во всем святится имя Божие. Представим себе общество людей, члены которого все до одного относятся друг к другу и к своему делу честно, искренно, с усердием, которые не стараются только казаться людьми добрыми и благонамеренными, но служат правде из-за правды, которые не стесняются сознаваться в некоторых невольных своих недостатках, а равно не кичатся своими достоинствами, словом, – у которых нет ни гордости, ни лицемерия, но между всеми мир и любовь, и, как следствие сего мира и любви, всегдашняя духовная радость и единодушное прославление Божественных совершенств: понятно, что жизнь такого общества была бы истинным предвкушением райского блаженства, имеющего также состоять в вечной правде, мире и любви всех небожителей и в вечном прославлении имени Божия. Правда в настоящем веке неизбежны для человека скорби и страдания, но самые эти скорби и страдания среди искренних и преданных нам людей значительно облегчаются; а с другой стороны, при правильном образе жизни, при жизни Евангельской – если бы все так жили – человек, наверное, не испытывал бы весьма многих из тех скорбей, которые он обыкновенно переносит. Ибо от чего у нас бывают скорби и страдания? Или от нашего собственного неправильного образа жизни или от дурного отношения к нам других людей. Но вообразим себе, что и мы сами живем хорошо, по совести, и другие люди поступают с нами также по совести; сколько было бы тогда устранено различных неприятных столкновений, ссор, зависти и т. д., столь болезненно отравляющих нашу земную жизнь... а о грабежах, убийствах и других грубых злодействах не имелось бы и понятия. Непреложны слова Спасителя: ищите прежде всего царствия Божия и правды Его, и сия вся (т.е. все блага мира) приложатся вам (Mф. 6:33). Не только душевных скорбей не было бы тогда, но и по телу своему, со стороны материальной, ищущий царства Божия обеспечивается по слову Спасителя. Эту истину несомненно же подтверждают нам многие примеры праведников и Святых, которые, несмотря на великие подвиги и труды, наслаждаются постоянным здоровьем и счастьем и при самой смерти, когда тело неизбежно подвергается потрясению, не испытывают лютости её. Только смерть грешников люта, по слову Божию (Пс. 33:22). После всего сказанного, если у иудеев молитва о царстве Мессии, царстве мира, была задушевной молитвой, то у нас, христиан, уже познавших это царство и в то же время видящих, как оно мало еще развивается среди людей, у которых, по Апостолу, еще царствует грех в смертном теле их, чтобы повиноваться ему в похотях его (Рим. 6:12); то у нас, христиан, тем более должно быть задушевно прошение: «да приидет царствие Твое!».

Существенную надобность в сем прошении, которая, следует заметить, далеко не всеми молящимися сознается в полном её значении, старается внушить нам и изучаемый нами Катехизис. «Неужели не пришло еще сие Царствие?», – как бы с недоумением спрашивает он, очевидно желая такой постановкой вопроса вызвать в нас особенное внимание к смыслу второго прошения, и вот ответ его: «Для некоторых не пришло еще во всей силе, а для некоторых и совсем не пришло, если еще царствует грех в мертвенном теле их, во еже послушати его в похотех его (Рим. 6:12)».

Как приходит царствие Божие? «Оно», – учит Катехизис, – «приходит сокровенно и внутренне». Это оттого, что царствие Божие не есть какое-либо политическое и внешнее государство, оно внутрь нас: правда, мир и радость составляют принадлежность сердца человеческого, которое сокровенно. Не придет царствие Божие приметным образом, говорит Сам Спаситель, и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там. Ибо царствие Божие внутрь вас (Лк. 17:20, 21). Текст сей приводится в Катехизисе.

Прося во втором прошении молитвы Господней о царстве благодатном, Христианин, по учению Катехизиса, «может в то же время просить под именем царствия Божия царства славы, т.е. совершенного блаженства верующих, как и Апостол говорит: имею желание разрешиться (от тела) и быть со Христом, потому что это несравненно лучше (Фил. 1:23)». Последнее не значит, впрочем, что мы должны просить себе смерти, как некоторые просят её, например, во время каких-либо тяжелых обстоятельств жизни, высказывая тем своё малодушие и нетерпеливость: такое прошение не согласно с нашей верой в Промысел Божий. Праведный Иов, когда жена его советовала ему испросить себе у Бога смерти, отвечал ей: что ты говоришь мне, как одна из неразумных женщин? Если мы любили принимать от Бога добро, то почему же не принять и зла (Иов. 2:10)? Просить царства славы мы должны в том смысле, чтобы быть достойными его, и выражая этим нашу полную готовность войти в него, как в такое царство, где верующие совершеннейшим образом соединяются со Христом, а во Христе с Богом Отцом и Святым Духом, т.е. где выполняется назначение человека, предустановленное Творцом при самом сотворении его: сотворим человека по образу Нашему и по подобию, говорил Господь при сотворении человека, указывая тем на его единение с Самим Собою. Перейдем к третьему прошению молитвы Господней.

Третье прошение молитвы Господней читается так: да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Можно сказать смело, что нет ничего хуже и несноснее анархии или безначалия, когда каждый почитает себя господином и делает, что хочет, не подчиняясь никакому общему правилу и закону. Вследствие преобладающей в нас наклонности ко злу люди, не управляемые никаким положительным законом, неизбежно делают взаимные насилия, обиды, грабежи, разбой и другие подобные несправедливости. Таково именно было, например, нравственное состояние Израиля, в то время, когда у него не было царя: в тыя дни не бяше царя во израили: кийждо муж, еже право видяшеся пред очима его, творяше (Суд. 17:6; 18:1; 21:25 и др.), и от такого беспорядочного образа жизни израильтяне сего времени постоянно подпадали под иго соседних народов. Но если безусловное повиновение власти человеческой, какова власть царей и вообще начальников, необходимо для счастья людей; то тем более для нас обязательно повиновение воле Самого Бога, Который один есть верховный Царь всей вселенной и Царь бесконечно благий и премудрый. Господь Иисус в божественной Своей молитве, заключающей в себе все законные желания, которые мы можем и должны иметь и выражать пред Богом, не преминул научить нас молиться и об исполнении этой святой обязанности нашей по отношению к Отцу небесному. «Да будет воля Твоя», предлагает Он нам молиться в третьем прошении Своей божественной молитвы. «Чрез сие прошение, – учит Катехизис, – должно просить Бога, чтобы все, что мы делаем и что с нами случается, происходило не так, как мы желаем, но как угодно Богу». "Потому что, – продолжает далее, – мы часто согрешаем в наших желаниях; а Бог непогрешительно и без сравнения более, нежели мы сами, желает нам всякого блага и всегда готов оное даровать, если тому не препятствует наше своеволие и упрямство». При этом приводятся слова Апостола Павла, который пишет в послании к Ефесянам: «Тому, кто действующей в нас силой может сделать несравненно больше всего, чего мы просим или о чем помышляем, Тому слава в Церкви во Христе Иисусе во все роды, от века до века (Еф. 3:20, 21)». Впрочем, на необходимости для нас безусловного повиновения воле Божией нет нужды долго останавливаться: святость воли Божией и Его бесконечная любовь к нам должны быть хорошо известны каждому христианину; отрицать или сомневаться в святости воли Божией может разве тот, кто не сознает ясной истины, что Бог лучше нас знает, что нам нужно, и несравненно более нас самих желает нам всякого блага. Мы должны главным образом сожалеть о том, что человек очень часто поступает вопреки своему ясному сознанию. Примеров таких поступков человека, вопреки его ясному сознанию, великое множество, и к числу их должно отнести и то, что мы, хорошо сознавая, что преданность воле Божией должна быть для нас непреложным законом, на деле весьма мало покоряемся ей и почти нисколько не полагаемся на нее. Для того, чтобы избегнуть этого зла, необходимо каждому еще с детства стараться ограничивать свои капризы и нетерпеливые желания, что само собою приучит и к послушанию воле Божией. В этом отношении человека справедливо сравнивают с растущим деревом. Как всякое деревцо, с направлением, которое оно принимает в начале своего роста, остается и потом (если оно вначале растет криво, то кривым остается и потом; если прямо, то прямым растет и всегда), сделавшись большим деревом, уже не может быть выправляемо по желанию человека: так и человек, с тем направлением характера, которое он приобретает в своем детстве, остается на всю свою жизнь, и, навыкши известным привычкам, уже не может оставить их никогда, хотя бы впоследствии сознал пагубную сторону некоторых из них. При этом у нас не должно быть и тени той мысли, что, покоряясь безусловно во всем воле Божией, мы чрез то разрушаем и уничтожаем свою свободу: напротив, только вместе с покорностью всеблагой воле Божией мы и можем быть свободны, так как эта воля есть самый источник нашей свободы. Разве нарушается, если можно так выразиться, свобода цветочка, когда он раскрывается, растет и цветет под влиянием солнечного света и теплоты? Точно так же и все верующие души суть растения, насажденные в саду Божием. Все Бог возращающий, говорит Апостол Павел (1Кор. 3:7); все мы растем, цветем и приносим плоды единственно под влиянием Солнца правды, или Того, Кто говорит о Себе: Аз есмь свет миру (Ин. 9:5).

Желая утвердить нас в послушании воле Божией, Спаситель обращает наше внимание на жизнь небожителей: «да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли». Небесный мир или Ангелы со всеми Святыми служат для нас, действительно, наилучшим примером и руководителями в деле нашей преданности воле Божией. Все Ангелы небесные имели возможность ослушаться воли Божией, так как и они одарены свободной волей, и многие из них действительно отпали от Бога вместе с дьяволом; но они теперь уже не могут ослушаться воли Божией, потому что направление, которое они дали себе в самом начале своего бытия, сделалось как бы их привычкой, или, лучше, постоянной природой их нравственной жизни. Точно так же и все Святые уже не могут сделаться грешниками, потому что нравственное направление их окрепло в одном добре. «На небеси, – учит нас Катехизис, – святые Ангелы и блаженные человеки, все без изъятия, всегда и во всем исполняют волю Божию». Это Катехизис говорит в ответ на вопрос: «Почему просим исполнения воли Божией на земли именно так, яко на небеси?».

О четвертом прошении молитвы Господней; Значение сего прошения в ряду других прошений; понятие о «хлебе насущном»; с какими мыслями должно приносить Богу прошение о хлебе насущном; значение слова «днесь» и соглашение с ним обязательности постоянного труда; о том, что под именем насущного хлеба можно и должно просить духовной пищи для души и в чем состоит сия пища

Нам следует говорить о четвертом прошении молитвы Господней.

Четвертое прошение молитвы Господней читается так: Хлеб наш насущный даждь нам днесь. Спаситель, научая нас молиться о благах душевных, не оставил без внимания и телесную нашу сторону. Было бы ошибочно думать, что о теле мы не должны иметь никакого попечения. Тело есть существенная принадлежность человеческой природы и наша непременная обязанность заботиться о его здоровье и довольстве, как части нашего существа. Только последователи дуализма, которые смотрят на тело, как на произведение злого начала, могут думать, что забота о теле излишняя. Находясь в самой тесной связи с нашей душой, тело, смотря по своему состоянию, может иметь на неё как хорошее, так и самое дурное влияние. Так, например, о чем может человек рассуждать, когда у него болит голова? Или как он может пойти утешить печального, когда у него страдает нога? Посему-то Спаситель, как Сам, во время Своей земной жизни, исцелял больных, насыщал голодных, очищал прокаженных, на браке в Кане Галилейской претворил воду в вино и вообще не пренебрегал нуждами тела, так и каждого из нас научает не презирать свои телесные блага, а молиться об их даровании, насколько это необходимо для нас.

Под хлебом в молитве Господней разумеется не хлеб в тесном смысле понимаемый, который приготовляется из муки, ржаной или пшеничной или другой какой, но пища вообще, или – еще общее – все вещи, необходимые для нашей жизни. На это указывает стоящее при слове «хлеб» слово «насущный», которое, по объяснению Катехизиса, значит: «чтобы существовать или жить»; а для существования или жизни требуется не один хлеб, но и одежда, и жилище, и прочее. Спаситель употребляет в молитве слово «хлеб» применительно к выражениям Ветхого Завета. Так, например, в истории трех странников, которых пригласил к себе Авраам и угостил их, Бытописатель рассказывает, что когда Авраам увидел стоявших против него трех мужей, то тотчас подбежал к ним, поклонился до земли и сказал старшему из них: «Государь мой! если я угодил тебе, не пройди мимо раба твоего. Позволь принести немного воды и обмыть ноги ваши, потом отдохните под этим деревом. А я принесу хлеба, чтобы подкрепиться вам на дорогу (Быт. 18:3–5). Здесь под хлебом ясно разумеется вообще пища, как и действительно Авраам угостил странников, кроме хлеба, еще тучным теленком, маслом и молоком (Быт. 18:8). В книге Второзакония Моисей также говорит: не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком слове, исходящем из уст Божиих, жив будет человек (Втор. 8:3), где под хлебом, как видно из контекста речи, он разумеет и манну, которой евреи питались во время своего странствования по пустыне, и перепелов, которых им посылал Господь, и самую одежду, в которой они странствовали и которая, несмотря на продолжительность времени, целые сорок лет, не износилась на них, – словом, все необходимое для жизни человека (Быт. 28:20–21; 3Цар. 8:35–37; Притчи, 30:8).

Таким образом несомненно, что под именем хлеба насущного Спаситель научает нас просить Отца нашего небесного обо всем, что необходимо для нашего существования или жизни; но только, что необходимо. «С какими мыслями должно приносить Богу прошение о хлебе насущном?», – спрашивает далее Катехизис, и отвечает: – «Согласно с наставлением Господа нашего Иисуса Христа, должно просить не более, как насущного хлеба, т.е. необходимого пропитания и также необходимого для жизни одеяния и жилища; а что сверх сего и служит не столько для нужды, сколько для удовольствия, то продать в волю Божию, и если дано будет, благодарить Бога, если не будет дано, не заботиться». Собственно для жизни человека требуется весьма и весьма не много. Каждому из нас весьма не много требуется пищи, не много одежды и не много помещения. В одно время человек не может, например, занимать двух комнат зараз; не носит, равно, он двух одежд вместе (т.е. одного рода и потребности, например, двух шляп и подобно) и не может принимать сверх потребного для него количества пищи. Так что, если строго рассудить, то у самого бедного из нас найдется не мало вещей излишних в собственном смысле сего слова; а отсюда каждый из нас тем более должен быть умерен в своих желаниях, которые относятся к телесной нашей стороне.

"Для чего повелевается просить насущного хлеба только днесь, т.е. на нынешний день?».

На этот вопрос Катехизис отвечает следующими словами: «Для того, чтобы мы не заботились о будущем чрезмерно, а надеялись в том на Бога. Не пецытеся убо на утрей (о завтрашнем дне), утрений бо собою печется; довлеет дневи злоба (забота) его (Mф. 6:34). Весть бо Отец ваш небесный, яко требуете сих всех (Мф. 6:32)». Среди людей не мало имеется таких, которые, еще не видя для себя ничего бедственного, ничего ужасающего, постоянно между тем чего-то страшатся, постоянно думают и говорят: «что-то будет с ними впереди... не остаться бы им без куска хлеба», и прочее тому подобное. Понятно, что такими заботами и беспокойствами за будущее эти люди отравляют только свою жизнь, так что для них и настоящее, вполне счастливое время, является мрачным, благодаря ежеминутному изныванию сердца. И вот Спаситель и научает нас в Своей божественной молитве не заботиться чрезмерно о будущем, не предаваться непрестанной тоске и страху из-за этого будущего, но возлагать живую надежду на Бога, Который знает, в чем мы имеем нужду. Кроме мест из Евангелия, приведенных в Катехизисе в подтверждение сего учения, можно указать еще на следующее: в той же главе Евангелия от Матфея Спаситель говорит: кто из вас, заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть (Mф. 6:27)? Т.е. при всей своей заботливости человек не в силах произвести какую-либо существенную перемену в своей жизни, как, например, увеличить свой рост, если он мал, или уменьшить, если велик. Рост или возраст означает также продолжение жизни человеческой (Ин. 9:21, 23); посему выражение: «прибавить росту», может означать также – продолжить время жизни своей. Бог определил человеку известное время жизни, положив ей известный предел; и никакая заботливость человеческая не может продлить сей жизни долее назначенного ей предела. «Если Бог оставит нас, то ни попечение, ни заботливость, ни труд, словом, ничто не поможет нам, но все будет» говорит св. Златоуст в одной из своих бесед.

Но, предостерегая нас от заботливости чрезмерной, Спаситель отнюдь не запрещает нам заботиться вообще, в законных пределах и трудиться. Напротив, собственный наш труд поставляется везде в Писании в непременную обязанность нашу. Труд этот определен нам Божественным законом еще в лице прародителя нашего Адама: в поте лица твоего снеси хлеб твой, сказано было Богом нашему праотцу Адаму (Быт. 3:19). Ту же заповедь напоминает нам и Апостол, говоря: если кто не хочет трудиться, тот и не ешь. Слышим, что некоторые у нас поступают бесчинно, ничего не делают, а суетятся. Таковых увещаваем и убеждаем Господом нашим Иисусом Христом, чтобы они, работая в безмолвии, ели свой хлеб (2Фес. 3:10–12). Спаситель в одной из Своих притчей людей, не употребляющих в пользу дарованных им от Бога способностей и сил, называет лукавыми и ленивыми (Мф. 25:24–30). Отсюда, хотя Сам Бог назначает, например, человеку известный предел жизни и никакие усилия с нашей стороны не могут изменить сего предела; но это не значит, что мы безразлично должны относиться к своему поведению, не обращая, например, внимания ни на что нас окружающее и влияющее на наше здоровье, как-то: не заботясь о доброкачественности пищи, о хорошем воздухе и прочее, а живя как придется, без всякого приложения труда. Бог устраивает жизнь каждого из людей, сообразуясь с нашей свободной волей; Он наперед видит, как мы будем пользоваться дарованными нам от Него силами и средствами и сообразно с тем благословляет нас, или не благословляет. И опыт показывает нам, что в тех, например, больницах, где и воздух чище, и пища питательнее, и уход за больными исправнее, словом, где усердный труд и попечение, там всегда процент умирающих гораздо меньше, чем в больницах неопрятных, в которых нет должного усердия к делу. Предосудительна забота о жизни и благополучии самонадеянная, когда человек полагается во всем только на себя, нисколько не думая о Боге.

К несчастно, таких самонадеянных между нами не мало, а потому не лишне сказать против них несколько слов.

Лучшим наставником, поучающим нас непременной обязанности нашей за всем обращаться к небесной помощи и свидетельствующим о полнейшей несостоятельности самонадеянного отношения к труду, служит нам ежедневный опыт. Сколько всякий день мы видим в общественной жизни хороших и разумных работников или мастеров, к которым не обращается никто! Сколько превосходных художников, которые разоряются и томятся голодом, вместо того чтобы приобретать и обогащаться! Сколько людей ученых, которые едва пропитывают себя и свои семейства; между тем как миллионы неграмотных наслаждаются полным довольством! Из этих примеров очевидно, что для того, чтобы снискать необходимое к нашему пропитание, не довольно иметь искусство или способность, не довольно употреблять их тщательно и постоянно в сем намерении, но потребно еще, чтобы Бог ниспослал Свое благословение на наш труд; потребно, чтобы Он направил его Своим Провидением к действительной цели. Без сего нельзя иметь желанного успеха в труде. Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущие; аще не Господь сохранит град, всуе бде стрегий, говорит Псалмопевец (Пс. 126:1). И Премудрый свидетельствует, что он видел под солнцем, яко не легким течение, ниже сильным брань, ниже самому мудрому хлеб, ниже разумным богатство, ниже ведущим благодать (Еккл. 9:11); т.е. он видел, что от сил и способностей самого человека не может быть ни в чем успеха, если не будет на то благословения свыше. К сему должно прибавить еще то, что даже тогда как благословение Божие излилось на наши труды и послало нам хлеб в самые руки наши, мы имеем нужду в продолжении сего благословения, чтобы оно сохранялось во все время пользования нами хлебом. Всякая пища, какого бы она качества ни была и в каком бы количестве мы ее ни принимали, может питать нас только постольку, поскольку угодно Богу сопровождать её Своей сокровенной силой и Своим тайным благословением. Вся, столь чудесная сила, по которой принимаемая нами пища изменяется в нашу плоть и кровь, зависит единственно от Божественного Провидения, от Божьего благословения. Чтобы дать нам познать это, Бог отнимает иногда у принимаемой нами пищи свойственную ей силу и тогда случается то, чем некогда угрожал Господь непостоянному и самонадеянному народу еврейскому: и ясти будете, и не насытитеся (Лев. 26:26). Недостаточно того, чтобы у нас был хлеб, но потребно еще, чтобы он питал нас. Пословица говорит, что иногда и «сквозь золото льются слезы»; равно само Писание хлеб называет для иных хлебом болезни и воду водою печали (2Пар. 18:26). Можно сказать смело, что как силой Божьего благословения камни могут делаться хлебом и каменные скалы превращаются в источники вод (Пс. 113:8; Ис. 41:18), так, напротив, силой Его неблагословения хлеб делается камнем и источник водный изменяется в скалу. Хлеб, повторим еще раз, есть хлеб лишь постольку, поскольку он питает нас; без сего он есть образ хлеба, который имеет только вид его, а не действительность, он является для человека тем же, что земля, полевая трава и прочее, не дающие нам никакой питательной силы. То же нужно сказать и об одежде и жилище нашем. Одежда и дом, как бы они ни были пышны, только тогда имеют свое полное значение для человека, когда действительно способствуют его здоровью, или, лучше, когда в человеке есть восприимчивость по отношению ко всему тому, что нам могут доставлять собой одежда и дом; для человека, например, больного, а тем более умирающего, не красны и золотые одежды и чертоги. Итак, без содействия и хранения Божия всуе нам есть утреневати, как говорит слово Божие (Пс. 126:2). В изучаемом нами прошении необходимость с нашей стороны труда выражается словом: наш («хлеб наш насущный...»), которое именно говорит нам, чтобы мы не желали иметь достояния чужого, не были бы тунеядцами, а все приобретали бы своими собственными, дарованными нам от Бога силами и средствами; а необходимость Божественной помощи, отрицающей всякую самонадеянность, выражается словом »даждь", которое показывает безусловную нужду в обращении за всем к единому Богу.

Кроме потребностей телесных, пищи, одежды, жилища, мы под именем хлеба должны, по учению Катехизиса, просить в четвертом прошение и потребностей для жизни духовной. «Поскольку, – учит он, – человек состоит из телесного и духовного существа, и существо души гораздо важнее тела: то можно и должно просить и для души насущного хлеба, без которого внутренне человек умирает с голода» (цит. Кирил. Поуч. Тайнов. IV , 15. Иерусал. и Правосл. Исповед. ч. 2, вопр. 19). Душа наша, так же как и тело, развивается под влиянием на неё различных внешних сил и различных впечатлений. От чего дикари так и остаются дикарями? Разумеется от того, что души их ниоткуда не получают свойственной себе пищи. Живя в лесах, в вертепах, дикарь ничего хорошего не видит, ничего не слышит и потому живет как зверь, одной животной жизнью.

Самой, если можно так выразиться, питательной пищей для души служит, во-первых, слово Божие, и во-вторых, – Тело и Кровь Христова. «Какой может быть насущный хлеб для души?», – спрашивает Катехизис и отвечает: «Слово Божие, и Тело и Кровь Христова»; причем приводятся следующие места Писания: Не о хлебе едином (не хлебом одним) жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем изоуст Божиих (но всяким словом, исходящим из уст Божиих), – так отвечал Спаситель Своему искусителю словами Ветхого Завета (Mф. 4:4); потом: Плоть Моя истинно есть брашно (пища), и Кровь Моя истинно есть пиво (питие), говорит Спаситель же (Ин. 6:55). Человек, который большую часть времени проводит в обществах людей легкомысленных и недеятельных, и сам незаметно становится существом легкомысленным и недеятельным; а легкомыслие и бездеятельность не могут быть названы жизнью души в собственном смысле сего слова, потому что никакое легкомыслие и бездействие не дают человеку внутреннего мира; скука, тоска, незнание, как провести день, – вот обыкновенные плоды праздности и рассеянности. Только человек, с полным вниманием слушающий слово Божие и благодаря этому вниманию поступающий во всем согласно учению Христа, т.е. по долгу и справедливости, только такой человек живет истинной жизнью. Как бы ни были велики его занятия, но коль скоро он выполняет их с сознанием своего долга, честно и добросовестно, то никогда не может устать в душе своей, а напротив, чем больше ему приходится сделать, тем, так сказать, жизненнее у него на душе, – человек тогда чувствует в себе какую-то особенную силу, чувствует, что он именно живет, так как жизнь-то в том и состоит, чтобы быть деятельным. Еще более сия жизненность чувствуется, когда мы приобщаемся Телу и Крови Христовой, поскольку здесь мы теснейшим образом соединяемся с самым Источником жизни, со своим Спасителем. О плодах Святого Причащения мы уже говорили в свое время и потому теперь излишне повторять о сем. Говорили также не раз и о том, что сила слова Божия и благодать Святого Причащения могут действовать только на человека, который сам имеет готовность принять их. В настоящем случае кстати воспользоваться сравнением. Как телесная наша пища может быть принимаема нами только тогда, когда наш организм имеет расположение к тому, когда у нас есть аппетит: так и духовная наша пища может быть принимаема нами только тогда, когда мы сами чувствуем потребность в ней, когда мы желаем её. Без желания, без расположения цена духовной пищи не может быть узнана нами, точно так же как больному лихорадкой и хорошая пища кажется горькой и неприятной. Но Бог, говорит Апостол, поругаем не бывает. Что посеет человек, то и пожнёт. Сеющий в плоть свою от плоти пожнёт тление; а сеющий в дух от духа пожнёт жизнь вечную (Гал. 6:7, 8).

О пятом прошении молитвы Господней; связь его с предыдущими прошениями, что должно понимать в молитве Господней под именем «долгов и должников наших», и почему Спаситель употребил такой образ выражения; соглашение безвозмездного оставления нам грехов с правосудием Божиим; значение слов: «якоже и мы оставляем должником нашим» и обязанность, налагаемая ими на нас

Переходим к пятому прошению молитвы Господней, которое читается так: и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим.

Для того, чтобы видеть и получить человеку столь высокие блага, каковы: прославление в нем святого имени Божия, большее и большее распространение на земле царства Божия, т.е. правды, мира и радости, полное согласие всего и во всем с волей Божией, и наконец, обеспечение во всем необходимом для человека со стороны его телесного и духовного существования, – для получения всего этого необходимо, чтобы просящий был достоин того. Но человек, как давно известно, сколь бы мало он ни жил на земле, далеко не заслуживает любви Божией к нему: никтоже чист от скверны, аще и един день житие его на земли, говорит праведный Иов (Иов, 14:4, 5). Отсюда Спаситель в Своей молитве предлагает новое прошение, об оставлении долгов наших, т.е. об оставлении наших грехов.

Что под именем долгов в молитве Господней разумеются грехи наши, как о сем учит и Катехизис в самом первом вопросе своем на пятое прошение (Вопрос: «Что должно понимать в молитве Господней под именем долгов наших?». Ответ: «Грехи наши»), – об этом свидетельствуют, как слова самой молитвы, смысл которых для нас был бы непонятен, если бы в них под именем «долгов» разумелось что-либо другое, помимо грехов, так и все слово Божие. На языке св. Писания слово должник именно значит виновный или грешный. Так, например, Спаситель в одном месте Евангелия говорит: мните ли, яко они осмьнадесяте, на нихже паде столп Силоамский, и поби их, яко тии должнейши бяху паче всех живущих во Иерусалиме? Ей, глаголю вам: но аще не покается, еси такожде погибнете (Лк. 13:4, 5). Здесь слово должнейши (όφειλέται…παρα), очевидно означает виновных или грешных, как оно и переведено в нашем русском Завете – виновные. Значение такое особенно подтверждается выражением: аще не покаетеся, вси такожде погибнете. Точно так же и в молитве Господней под именем долгов несомненно разумеются грехи наши и название грехов долгами заключает в себе весьма глубокий смысл.

Прежде всего, название сие показывает нам, в чем состоит прощение грехов, которое дарует нам Отец небесный и о котором мы просим в пятом прошении молитвы Господней. Оставить долг на обыкновенном языке значит простить его даром, без требования уплаты. Мы не говорим никогда, что тот оставляет долг, кто принуждает своего должника заплатить ему оный каким-либо образом. А посему и Господь, называя прощения грехов, которое дарует нам Бог, оставлением долга, очевидно показывает нам, что сие прощение дается туне, или даром (Рим. 3:24); т.е. что Отец небесный не требует или, вернее, не получает от нас никакого удовлетворения для избавления нас от вины и наказания за наши беззакония и грехи. Это, между прочим, одно из яснейших доказательств против католиков, которые учат, что грехи людей изглаждаются пред Богом в силу каких-то заслуг пред Ним со стороны грешника⁹⁵. Если такое учение допустить, то, очевидно, Бог не оставляет нам долгов наших, т.е. не прощает нам грехов туне или даром и требует удовлетворения за оные; и непонятно, с какой мыслью такие люди читают молитву Господню; всякий раз, когда они произносят: остави нам долги наша, они противоречат сами себе очевиднейшем образом. Во-вторых, название грехов долгами выясняет сущность самых грехов наших, о прощении которых мы молимся в молитве Господней. «Мы», – учит Катехизис, отвечая на вопрос: «почему грехи называются долгами?» – «мы, как все получили от Бога, так и должны все отдать Богу, то есть все покорить Его воле и закону; если же не исполняем сего, то и остаемся должниками пред Его правосудием». Из этого понятно, что всякий грех наш по самому существу своему не может быть искупаем ничем со стороны самого человека; все, что мы имеем – от Бога и наше дело состоит лишь в том, чтобы отдавать Божие Богу (Mф. 22:21). Кроме того, как мы уже замечали прежде, всякий грех наш, всякое наше нарушение воли Божией такого рода, что сами собой мы никогда и никак не можем уничтожить их: если, например, я сказал кому-либо какое обидное слово, то оно уже навеки невозвратимо. Итак, единственное, на что мы можем надеяться, как на средство к заглаждению наших грехов и в силу чего грехи сии называются в молитве Господней долгами, – это то, чтобы просить Бога, дабы Он простил нам грехи наши, подобно тому как заимодавец может простить долг своему неоплатному должнику, и только чрез прошение искать общения с Богом, а вместе с тем надеяться на получение от Него всего того, что составляет предмет всех вообще законных желаний наших.

Но при таком понятии о грехе, как неоплатном с нашей стороны долге, естественно должен возникать вопрос о соглашении оставления нам грехов с правосудием Божиим; поэтому в Катехизисе далее спрашивается: «каким образом, при правосудии Божием, можем мы надеяться на прощение долгов наших?».

Ответ на этот вопрос, конечно, должен быть один, именно что прощения грехов мы можем надеяться «чрез ходатайство Иисуса Христа». Един бо есть Бог, и един ходатай Бога и человеков, человек Христос Иисус, давый Себе избавление за всех, говорит Апостол Павел (1Тим. 2:5, 6). Сей самый ответ дается нам и в Катехизисе. На все частнейшие вопросы, которые могут возбуждаться в нас по поводу совершенно безвозмездного с нашей стороны оставления нам грехов наших, мы только можем восклицать вместе с тем же Апостолом: о, глубина богатства и премудрости, и разума Божия! яко не испытани судо- ве Его, и неизследовани путие Его (Рим. 11:33). Т.е., нам остается только удивляться и благоговеть пред бесконечной премудростью Божией, которая находит средства миловать существа, подобные нашему. Долготерпеливе, Многомилостиве, Многоблагоутробне, Иже праведныя любяй, и грешныя милуяй, Иже вся зовый ко спасению... вот что только мы можем и должны мыслить и чувствовать вместе с Святой нашей Церковью, всякий раз, когда обращаемся ко Господу с молитвой о прощении нам наших грехов!

С другой стороны, понятие о грехе, как неоплатном человеческом долге, не исключает некоторых условий и со стороны самого человека, необходимых в деле оставления нам наших грехов. Хотя собственно прощение грехов дается нам от Бога совершенно даром, единственно по заслугами Искупителя нашего – Христа, тем не менее для усвоения этого прощения, как и вообще для усвоения всего дела нашего спасения, от нас требуется большая или меньшая способность или восприимчивость к тому. Земля, которая вся превратилась в тундры или каменистую скалу, сколько бы ни была очищаема от растущих на ней сорных трав, никогда не может быть от них очищена: так и человек, который не имеет в своем сердце восприимчивости к прощению грехов, не может быть разрешен от них никогда. Этот пункт говорит против учения протестантов, которые все дело оправдания человека относят исключительно к благодати Божией, а в самом человеке видят лишь нравственно мертвое орудие сей благодати⁹⁶.

Главнейшим условием для получения прощения грехов служит с нашей стороны то, чтобы мы сами прощали других, согрешающих против нас. «И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим», учит нас молиться Спаситель. Здесь под должниками, как объясняет Катехизис, разумеются именно «люди, которые не отдали нам того, что должны были отдать по закону Божию, как, например, не оказали любви, а вражду». Если всем таким людям мы не прощаем, то не получим и сами прощения. Аще бо, – приводит Катехизис в подтверждение сей истины слова Самого Спасителя, – аще бо отпущаете человеком согрешения их, отпустит и вам Отец ваш небесный: аще ли не отпущаете человеком согрешения их, ни Отец ваш отпустит вам согрешений ваших (Mф. 6:14. 15).

Трудно прощать наносимые нам людьми оскорбления; но чем труднее подвиг, тем выше награда или, лучше, тем приятнее плоды этого подвига. Христианин тем и отличается от других людей, что он должен иметь любовь всеобъемлющую: если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? – говорит Христос. Не то же ли делают и мытари? И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники? Будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный (Mф. 5:46–48). И не заслугу какую-либо мы совершаем, когда прощаем нашему ближнему, – прощение ближнего есть такое дело, которое мы должны делать, т. е. к чему мы обязаны правом Божеским и человеческим; но, прощая других, мы именно делаемся способными к восприятию нашего собственного прощения, которое всегда готов даровать нам Господь; тогда как непрощение других лишает нас сей способности. «Бог», – говорит далее Катехизис на особо предлагаемый им по сему предмету вопрос, – «не прощает нас, когда мы не прощаем других, потому что мы чрез сие оказываемся злыми; а тем и удаляем от себя благость и милосердие Божие». Т. е. не прощающий других оказывается в высшей степени развращенным в своей нравственной природе, так что любовь Божия уже не может иметь в нем места, как пшеница не растет на тундрах или на скале. И действительно, представим себе человека, не прощающего своему ближнему: что мы находим в его нравственном складе? Как бы ни были маловажны оскорбления, которые ему причиняются, он ничего не хочет упустить из них без взыскания, удовлетворения и мщения. Он беспокоит и мучит оскорбивших его столько, сколько лишь может. Ни страдания, ни мольбы, ни слезы обидевших его, хотя бы такие обиды произошли совершенно невольно, нисколько не трогают его душу. И хотя бы он успел уже довольно наделать зла своему обидчику, но его сердце постоянно желает еще большего мщения. Если бы его сила и власть простирались так же далеко, как его развращенная и злая воля, то он губил бы и душил совершенно каждого оскорбившего его. Спрашивается: какое же может быть от Бога прощение грехов так настроенной душе? Не ясно ли, что всякая такая душа, когда она молится, чтобы Бог оставил ей грехи так же, как и она поступает, в сущности молится о том, чтобы Бог не оставлял ей грехов так же, как и она сама не оставляет другим? А посему, если что, то именно непрощение другим удаляет от нас благость и милосердие Божие, и наоборот, мир со всеми и любовь более всего, если не единственно, низводят на человека Божие благословение.

Имея в виду столь великое значение прощения и непрощения нами наших ближних в деле оставления Богом наших собственных грехов, Катехизис заключает свое учение о пятом прошении вопросом: «Посему какого расположения требуют от молящихся слова молитвы Господней: и мы оставляем должником нашим?» На который (вопрос) отвечает следующим образом: «Они требуют непременно, чтобы молящийся никакой не имел вражды и гнева, но имел со всеми мир и любовь. Аще убо принесеши дар твой ко алтарю, и ту помянеши, яко брат твой имать нечто на тя : остави ту дар твой пред алтарем, и шед, прежде смирися с братом твоим, и тогда пришед, принеси дар твой (Mф. 5:23. 24)». Не только тогда, когда мы имеем нечто на брата; но и тогда, когда брат наш имать нечто на нас, т.е. когда это нечто могло произойти помимо нашей воли или нашего желания, и в этом последнем случае Бог отвращается от приношений наших. «Бог отказывается от собственной чести, лишь бы мы хранили любовь», говорит в объяснение приведенного текста блаженный Феофилакт. При этом само собой разумеется, что для получения Божией благодати недостаточно прощения холодного, неохотного, и только, так сказать, вполовину. Бог не прощает никому грехов без того, чтобы не любил прощенного, чтобы не делал ему добра и не сообщал ему Своих благ: так и мы, если прощаем наших ближних истинно, должны иметь истинную же любовь к ним, не оставаясь при одном прощении на словах, а желая и самым делом совершая все доброе для них.

Примечание. Если того, кто имеет что-либо на нас, нельзя найти вскоре или если он окажется нерасположенным к примирению: в таком случае довольно, по учению Катехизиса, примириться с ним в сердце, пред очами Всевидящего Бога. Аще возможно, еже от вас, со всеми человеки мир имейте (Рим. 12:18).

О шестом и седьмом прошениях молитвы Господней и Заключении или Славословии; Отношение шестого и седьмого прошений молитвы Господней к предыдущим; понятие об искушении, о котором говорится в шестом прошении, и откуда происходят такие искушения; смысл выражения: «не введи» или о чем именно мы просим в шестом прошении; содержание и смысл седьмого прошения; значение в молитве Господней Славословия, и для чего прилагается к последнему слово «Аминь».

Остается сказать о шестом и седьмом прошениях молитвы Господней и заключении.

Всякое благо, составляющее предмет наших желаний и молитвы, требует для своего осуществления не только усилий к приобретению его, но еще забот о его сохранении, и последнее даже более должно быть близко нашему сердцу, чем первое. Опыт свидетельствует, что мы удобнее обходимся без таких вещей, которых никогда не имели, нежели без тех, которыми некогда наслаждались; лишиться того, что мы уже имеем всегда прискорбнее, чем не иметь его вовсе. Особенно эта скорбь о потере приобретенного должна иметь место по отношению к благам небесным и благодатным, которых нельзя терять безнаказанно. Нерадение о сохранении сих благ не только лишает человека наслаждения ими, что составляет истинное его спасение, но еще подвергает его строжайшему наказанию; потому что потеря духовных благ есть не несчастье только, но и грех. Это есть преступление, и притом величайшее, какое только может учинить когда-либо творение против своего Творца. В сем-то смысле Апостол Петр говорит; лучше бы им не познать пути правды, нежели познав возвратиться назад от преданной им святой заповеди (2Петр. 2:21). Имея в виду возможность таких потерь с нашей стороны, Спаситель в преподанной Им нам молитве научает нас, чтобы мы, испрашивая себе у Бога ниспослания различных благ, вместе с тем просили Его о сохранении нам сих благ во все дни нашей жизни. Именно этого сохранения мы просим в последних двух – шестом и седьмом – прошениях молитвы Господней. Вникнем в текст сих прошений.

Шестое прошение молитвы Господней читается так: и не введи нас во искушение. Искушение есть вообще влечение к какому-либо не нравственному действию. Искушать, в тесном смысле сего слова, значит соблазнять людей, склонять их к чему-либо недоброму, выставлять привлекательную сторону этого недоброго. Или, как говорит Катехизис, искушение есть «такое стечение обстоятельств, в котором есть близкая опасность потерять веру или впасть в тяжкий грех». Следовательно, искушение есть именно такое явление, которое может служить поводом или причиной потери того или иного блага, уже приобретенного нами, и потому должно быть для нас предметом нежелательным: «не введи нас во искушение».

Главные источники такого искушения, по указанию Катехизиса, суть плоть наша, мир или другие люди, и диавол⁹⁷.

Во-первых, плоть наша. При сотворении человеческого тела Господь Бог вложил в него, как и в тела всех других животных, известные потребности или инстинкты, которые бы служили к его развитию и сохранению. Но, даровавши нашему телу, как и телам животных, известные инстинкты, Творец отправление этих инстинктов подчинил условиям или законам, различным у человека и у животных. Инстинкты тел животных, как не имеющих разумных душ, подчинены единственно материальному закону, вследствие чего каждое неразумное животное может более или менее безопасно следовать требованиям своего тела без особенного высшего руководства. Так, например, когда оно требует себе пищи, то такое требование свое может исполнять совершенно правильно в силу одного физического закона, – ему не нужно, как иногда человеку, еще подсказывать при этом, чтобы оно, например, не обременило себя пищей излишней или не съело бы пищи вредной для его здоровья; тот же инстинкт, который требует пищи, говорит ему и о том, сколько и какая пища потребна. Но требования человеческого тела должны, по намерению Творца, управлять главным образом нашей душой. Это для того, чтобы из двухчастного состава человека выходили не два существа, а одно. И вот, доколе человек не согрешал, потребности его тела находились в полном подчинении своему духу, но когда, вследствие греха, способности нашей души помрачились и чувственность взяла верх над всем нематериальным, тогда дух не в силах стал управлять своим телом. И, поскольку в нашем теле, как мы сказали, нет той жизненной, если можно так выразиться, автономии, какая имеется в телах животных неразумных; поскольку оно может жить правильной жизнью лишь под руководством соединенного с ним духа: то, лишившись сего руководства, оно стало требовать того, что противно не только требованиям духа, но и его собственному здоровью и все законные инстинкты его превратились в одни лишь страсти, т.е. в требования без меры. Отсюда-то со стороны тела для нашей души открылся целый полк искушений, против которых мы должны постоянно бороться и просить Бога о помощи в этой борьба. Для того, чтобы побеждать искушения нашей плоти, лучшее средство, без сомнения, состоит в том, чтобы всесторонне обдумывать предмет искушения, а главное, не упускать из виду его пагубных сторон и стараться искоренять его в самом начала. После того как в человеке окрепнет известная страсть, ему уже трудно отучить от неё свой организм.

Не меньший источник искушений составляет для нас, во-вторых, мир или другие люди. Человек живет вообще под влиянием впечатлений, и впечатления, получаемые им извне, гораздо сильнее действуют на него, чем внутренние, которые в нем самом. Очень часто бывает, что человек совершает грех только потому, что видит других совершающих его. Хотя повод или основание к этому греху имеются и в нем самом, но без внешнего, так сказать, напоминания сей повод или основание могут оставаться не замеченными в его природе. Так, дикари, которые не знают жизни других народов, весьма многих грехов, известных сим народам, не совершают, хотя телесная природа у них одинакова со всеми людьми. Во всех искушениях от мира требуется большое терпение, чтобы, под влиянием минутного впечатления, не повредить ни себе, ни другим. Спаситель говорит: если правое око твое соблазняет тебя; вырви его, и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну. И если правая твоя рука соблазняет тебя; отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было вверженно в геенну (Mф. 5:29, 30). Правый глаз и правая рука суть самые полезные и самые дорогие органы нашего тела и они служат в словах Спасителя символами всего драгоценного для нас, которыми мы должны жертвовать, лишь бы только не впасть в искушение. Пусть, например, злословят нас; но надобно с большой осмотрительностью защищать свою честь, как она ни дорога для нас, лучше иногда пожертвовать своей честью на время, чтобы потом не лишиться её навсегда, потому что часто преждевременная вступчивость за честь только больше обесславливает человека, больше раздражает его и вообще вызывает большие неприятности, которые совершенно отдаляют от него царство Божие, состоящее в правде, мире и радости. С другой стороны пусть люди, увлекающие нас в соблазн, будут для нас самые дорогие люди, и пусть удовольствия, предлагаемые ими нам, суть самый приятные для нас удовольствия, как приятны и дороги нам правый глаз и правая рука; но если они ведут к соблазну и падениям, их должно удалить, ими надобно пожертвовать для искоренения страсти. Лучше, чтобы погиб один из членов, т.е. лучше пожертвовать самым дорогим для нас здесь, чем потворствовать чрез это дорогое страсти. Иначе все тело будет ввержено в геенну, т.е. иначе весь человек сделается страстью и уже не будет способен к жизни в царстве Божием.

Кроме плоти и мира источник наших искушений составляет, наконец, диавол, это исконный враг человеческого рода. Апостол Петр говорит: трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища кого поглотить (1Петр. 5:8). Апостол Павел также пишет: наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесной (Еф. 6, 12). Правда диавол связан после того, как пришел на землю Спаситель и здесь пострадал и умер за нас: ныне суд миру сему; ныне князь мира сего изгнан будет вон, говорил Спаситель накануне Своих страданий (Ин. 12:31); после пришествия Иисуса Христа онемели идолы, замолкли оракулы и предсказатели языческие, уменьшились бесноватые; словом, сила «князя власти воздушныя» ограничена. Но диавол может действовать на нас своими коварными искушениями и теперь, т.е. когда он связан Христом, если мы сами приблизимся к нему. Собака, привязанная на цепь, конечно, ограничена в кругу своего действия, она не может дотронуться до тех, которые вдали от неё; но если к собаке подойти близко, то она не преминет укусить и притом укусить еще с большей силой, нежели с какой кусается собака, пользующаяся свободой. Так точно и диавол. Он не может теперь вредить нам, если мы сами не приближаемся к нему своими худыми делами; но коль скоро наша деятельность не сообразна с учением Христа, тогда диавол может иметь доступ к нам свободный. Будучи духом, он удобно может сообщать нам свои злые умышления и возбуждать, разжигать в нас злые мысли; подобно, как и дух человека иногда без слов, одной внутренней своей силой действует на сердца других людей⁹⁸, диавол может представлять нам грех простительным и маловажным, чтобы тем скорее вовлечь в преступление, а когда человек согрешит, изображать преступление великим и непростительным, чтобы предать согрешившего отчаянию. Оттого-то происходят самоубийства и другие страшные последствия отчаяния. Чем избавиться от искушений диавола? Противустойте ему твердою верою, говорит Апостол Петр (1Петр. 5:9). Паче всего возьмите щит веры, которым возможете угасить все раскаленные стрелы лукавого, говорит Апостол Павел; и шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть слово Божие; всякою молитвою и прошением молитесь во всякое время духом (Еф. 6:16–18): вот оружие против козней диавольских.

Прося Бога не вводить во искушение, христианин не просит избавления от искушений безусловного, так, чтобы Бог не попускал нам ни одного из них, – это как мы увидим сейчас, было бы желание слишком неприличное тем, которые призываются к победам. Главная мысль шестого прошения состоит в том, чтобы нам не быть побежденными от искушений, чего довольно для нашего спасения и что нужно для нашей славы. Такое понимание дела внушает нам самый текст шестого прошения, а именно самое слово: не введи. Быть введену во искушение, очевидно, не то же, что быть только искушаемому. Быть введену значит оказаться уже окруженному со всех сторон силой вражеской, явиться в самых руках врага или в его власти, словом быть побежденным искушением; между тем как быть только искушаемому еще не значит быть побежденным искушением, как это мы видим в Самом Спасителе нашем, терпевшем искушение от диавола, но не побежденным от него (Mф. 4:1–11). Таким образом, говорим, прося Бога не вводить нас во искушение, мы не просим совершенного освобождения от искушений. В этом же смысле объясняет содержание шестого прошения и Катехизис. На вопрос: «О чем просим в сих словах молитвы: не введи нас во искушение?», – он отвечает: «Во-первых, о том, чтобы Бог не допустил нас до искушения; во-вторых, о том, чтобы Он, если нужно нам быть испытанными и очищенными посредством искушения, не предал нас искушению совершенно и не допустил нас до падения». Искушения сами по себе весьма полезны нам или, по крайней мере, могут быть полезны. Апостол Иаков говорит: с великою радостью принимайте, братия мои, когда впадаете в различные искушения, зная что испытание вашей веры производит терпение; терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка. Блажен человек, который переносит искушение: потому что он, усовершаясь искушением, получит венец жизни, который обещал Господь любящим Его (Иак. 1:2–4, 12). Мы не даром восхваляем и более полагаемся на того человека, который, как говорится, «прошел огонь и воду», т.е. который подвергался в своей жизни различным испытаниям. Такой человек всегда опытнее других, отличается большей твердостью характера и большей, сравнительно, дальновидностью. Если бы наши прародители устояли против искушения змия, то они тем самым раз и навсегда утвердили бы себя на пути правды и всецелой преданности воле Божией, подобно добрым ангелам, и грех для человека сделался бы нравственной невозможностью. Вообще свобода, как и всякая другая сила физическая или духовная, требует для своего развития упражнения. Чтобы развить силы телесного организма человека, существует, например, гимнастика, которая составляет не что другое, как борьбу наших телесных сил с силами природы, и чем более бывает такой борьбы, тем крепче становится телесный организм человека. Точно так же и в нравственном отношении, чем больше человеку приходится бороться с искушениями, этими чуждыми нам силами, тем больше укрепляется его дух, тем могущественнее становится его характер. Нужно, как сказано выше, страшиться только искушений, превышающих силы нашего духа, как и в физическом отношении непосильная, например, работа, неумеренное подымание тяжестей расстраивает только здоровье или и совсем убивает человека. Кроме сего, не следует никогда быть самонадеянными во время искушений, хотя бы эти искушения казались для нас маловажными, а должно всегда и во всем иметь смирение. Адам и Ева, разумеется, победили бы искушение змия, если бы они научились смирению пред Богом, если бы диавол не успел внушить им, что они, вкусивши от запрещенного плода, сделаются как боги. И мы теперь тогда только можем опасаться быть вовлеченными в искушение, когда будем полагаться на одни свои собственные силы; но с смиренной преданностью в волю Божию немыслима никакая опасность. Верен Бог, – говорит Апостол, – Который не попустит вам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так чтобы вы могли перенести (1Кор. 10:13).

С шестым прошением молитвы Господней тождественно по своему содержанию седьмое, которое читается так: но избави нас от лукавого. Частица «но» в этом прошении не только не означает противоположности, но еще более изъясняет и определяет значение предыдущего прошения. Подобные однозначащие выражения, служащие к большему уяснению мысли, бывают и в обыкновенном нашем разговоре, и они не составляют какого-либо скучного тождесловия. Так, например, если бы кто сказал нам: «не предавайте меня этому врагу, но избавьте меня от него»; то сии два выражения: не предавайте и избавьте означали бы одно и то же и последнее поясняло бы первое. В этом смысле объясняет нам содержание седьмого прошения и Катехизис. На вопрос: «Чего просим в сих словах молитвы: избави нас от лукавого?» – он отвечает: «Просим избавления от всякого зла, какое может нас постигнуть в мире, который со времени первого греха весь во зле лежит (1Ин. 5:19). В особенности же от зла греха и от лукавых внушений и наветов духа злобы диавола». Очевидно в этом ответе заключается и ответ, данный прежде на вопрос: «откуда происходят искушения?» О не введении в которые мы молимся в шестом прошении. Только седьмое прошение еще более усиливает просьбу о не введении в сии искушения и как бы обобщает предмет речи, – в нем мы молимся, чтобы Бог избавил нас вообще от всего злого для нас, что только может приносить нам вред. Со времени первого греха все в мире может причинить нам вред или даже смерть. Самый воздух, которым мы дышим, вместо того чтобы оживлять наш организм, может сделаться и делается часто смертоносным, когда, например, появляются различные повальные болезни, огонь часто истребляет самые дорогие сокровища и делает богача бедняком; вода также не мало причиняет вреда. Сколько, равно, несчастий может испытать человек в дороге, когда от малейшей неосторожности может произойти ужасное зло! И вообще на каждом шагу человек не безопасен⁹⁹. Особенно в нравственном отношении мы постоянно находимся в опасности согрешить, так как грех лежит в самой поврежденной природе нашей и так как исконный враг наш диавол постоянно ищет нам зла. Вот об избавлении от всякого такого зла, как духовного, так и телесного, мы и молимся в седьмом прошении молитвы Господней.

К молитве Господней присоединяется в конце славословие: Яко Твое есть царство, и сила, и слава во веки, аминь¹⁰⁰. Славословие это, вместе с прославлением небесного Отца и воздаянием справедливого Ему почитания, укрепляет нас в надежде, что Он дарует нам просимое. «Для чего к молитве Господней присоединено Славословие?», – спрашивает Катехизис, и отвечает: «Во-первых, для того, чтобы мы, прося себе от Отца небесного милостей, в то же время воздавали Ему справедливое почтение; во-вторых, для того, чтобы мыслью о Его вечном царстве, силе и славе более и более утверждались в надежде, что Он дарует нам просимое, потому что сие в Его власти и относится к Его славе». Господь, во-первых, научает нас исповедать, что Отцу небесному принадлежат царство, т.е. владычество над всей вселенной вообще и в благодатном царстве Его, в святой Церкви, в особенности. Следовательно от Отца небесного все зависит; Он управляет и законами мира физического, и законами мира нравственного; Он – как виновник этих законов, так и их распорядитель; Он властен и зной превратить в холод, и холод в сильный зной; Он и мертвого воскрешает, и посекает жизнь самого здорового организма; Он прощает грехи самых великих грешников, когда последние искренно раскаиваются пред Ним. Словом, Он – Царь всего. Далее Спаситель научает нас исповедовать, что небесному Отцу принадлежит сила, т.е. могущество исполнить или не исполнить все, чего мы просим в молитве. Царство небесного Отца не есть какое-либо ограниченное; Он не может стесняться какими либо внешними законами, подобно человеку; человек, обладающий известной силой власти, например назначать других на места, должен всегда иметь пред собой закон и строго следовать ему: но для Бога нет таких законов, Он Сам Себе закон; Он может и недостойного человека сделать достойным; Он и неразумного делает разумным. Одно только противно Богу – нераскаянный грех человека. Таким образом искренно молящийся Богу может получить от Него все, если только смиренно и с раскаянием будет просить Его. Богу небесному принадлежит, наконец, по наставлению Спасителя, слава. Это значит, что, прося себе у Бога различных благ, мы должны иметь в виду не свою собственную славу, но единственно славу Божию. Если Бог не будет прославляться в нас и чрез нас, то слава наша, как бы она ни казалась громкой, рано ли, поздно ли обратится в ничто. Возьмем в пример царя Соломона. Доколе он имел в виду только славу Божию, доколе заботился о сохранении правды и любви между своими подданными, дотоле и его собственная слава была действительно велика: царица южной Аравии не находила слов для изображения его величия. Но вот Соломон перестал иметь в виду славу Божию; упоенный счастьем, он обращается только к чувственным удовольствиям. Что же? Соломон по-прежнему, если не больше, наслаждается своим счастьем, но счастье это до сего времени служит не к славе, а к осуждению Соломона и еще в его время подданные заявляли о тяжести налогов, которые делал Соломон для покрытия расходов на свои чрезмерные удовольствия. Под конец своей жизни Соломон сам сознал всю суету счастья, не основанного на славе Божией, на исполнении правды и любви, в которых прославляется имя Божие. Его книга Екклесиаст составляет драгоценный памятник и свидетельство того, как суетно счастье человека, коль скоро оно основывается на одних выгодах земных. Итак, имеющееся в молитве Господней Славословие заключает в себе глубокий смысл.

К Славословию прилагается слово: Аминь. Значение сего слова нам уже известно, а именно, оно означает (с еврейского) «так», «действительно», «истинно», «да будет», «непреложно и неизменно во веки веков»¹⁰¹. Оно было произносимо народом еврейским в синагогах при известных семейных религиозных торжествах, например, в праздники, когда отец семейства или старший в доме заканчивал положенное на сии праздники молитвословие. Каждый раз произнесение слова «аминь» означало у евреев подтверждение и усвоение себе того, что говорилось другими, иначе сказать – полное согласие с речью другого. И к Славословию прилагается слово «аминь», по объяснению Катехизиса для того, чтобы показать, «что молитва произносится с верою и без всякого сомнения, как учит Апостол (Иак. 1:6)»; другими словами: что молящийся не двоедушничает, произнося языком одно, а в уме и сердце помышляя и ожидая другое, что каждое молитвенное слово есть именно его слово, а не как только слово молитвенного текста, данного как бы для других, а не для него. Цитируемый в Катехизисе Св. Апостол Иаков о необходимости твердой веры при молитве говорит следующим образом: Если у кого из вас недостает мудрости, да просит у Бога, дающего всем просто и без упреков: и дастся ему. Но да просит с верою, ни мало не сомневаясь, потому что сомневающийся подобен морской волне, ветром поднимаемой и развеваемой. Да не думает такой человек получить что-нибудь от Господа. Человек с двоящимися мыслями не тверд во всех путях своих (Иак. 1:5–8).

ОБ УЧЕНИИ БЛАЖЕНСТВА¹⁰²; Необходимость при молитве собственного подвига для утверждения себя в надежде спасения и блаженства; руководительное начало сего подвига, предлагаемое Спасителем в Его девяти изречениях о блаженстве; точное соответствие сих изречений лествице нравственного самоусовершенствования человека; примечание о способе, каким предлагает Господь Свое учение о блаженстве и двойственность отсюда сторон в каждом изречении о блаженстве.

Научив нас истинной молитве, в которой заключается несомненное средство к приобретению спасительной надежды, Господь Иисус, во-вторых, учит, чтобы мы, как говорится в Катехизисе, «присоединяли к молитве еще собственный подвиг, необходимый для нашего утверждения в надежде спасения и блаженства». Полагаться на одну только молитву или что то же, на одного Бога, на Его бесконечное милосердие, благость, а самому человеку нисколько не трудиться, вовсе не думать о себе, – это значило бы оскорблять любовь Божию к нам и поступать вопреки всякому закону. Нам даны от Бога силы; мы имеем ум, сердце и волю; мы обладаем также силами физическими; следовательно, долг справедливости требует, чтобы мы не оставались бездеятельными и сами в отношении к предмету нашей надежды и нашему спасению. Да нельзя и представить, чтобы человек, живо сознающий нужду в помощи Божией и надеющийся на Бога, не прилагал в то же время посильного старания со своей стороны в деле собственной же пользы. Когда, например, утопающий в реке или в море видит приближающуюся к нему спасительную лодку и таким образом получает надежду на избавление от смерти, тогда он с особенной энергией начинает бороться с волнами водными, и чем ближе становится к нему лодка, тем больше напрягает он свои силы: так и всякий человек, утопающий в своих грехах, тем с большей энергией должен сам бороться с грехом, чем яснее для него опасность и чем живее его надежда на помилование; противное сему не естественно. На этом-то основании, т.е. на основании естественности, на основании требования самой природы нашей, Спаситель учит нас, чтобы мы молились и в то же время сами трудились. Без этого, без подвига с нашей стороны, все наши молитвы не угодны Богу, как и вообще не угодно Богу всякое дело, противное нашей природе. Что вы зовете Меня Господи! Господи! и не делаете того, что Я говорю (Лк. 6:46)? Не всякий, говорящий Мне: Господи! Господи! войдет в царство небесное, но исполняющий волю Отца Моего небесного (Mф. 7:21); – вот только кто, по учению Спасителя, может надеяться на спасение¹⁰³! И много других таких мест в Евангелии. Но – какое учение может руководствовать нас в нашем подвиге для утверждения себя в надежде спасения и достижения блаженства?

Для нравственного усовершенствования человека Богом еще в Ветхом Завете даны были десять заповедей, в которых излагаются обязанности человека во-первых, в отношении к Богу, а во-вторых, – в отношении к ближним. Конечно, ревностное и точное исполнение этих обязанностей может составлять наш подвиг. Но – только может. Человек еще не много сделает в нравственном отношении, если он по внешности и досконально соблюдет все заповеди Божии, но будет чужд внутреннего перерождения. Внешне исполнить закон не трудно. Заповедь говорит, например: «не убей»: – что особенно трудного в исполнении этой заповеди с внешней её стороны, когда т.е. человек только не поднимает на другого палки или иного какого оружия, а в душе между тем скрежещет на него зубами? Или заповедь говорит: «не укради»: – опять, не касаться имущества ближнего еще не великий подвиг. Собственно подвиг состоит в том, чтобы внутренне настроить себя к деланию добра, когда бы и на мысль не приходило причинение или желание другому зла, – это будет действительный подвиг с нашей стороны. Вот учение об этом внутренне добром настроении нашей души и должно служить нам руководством для нашего утверждения в надежде спасения и достижения блаженства.

"Учение такое, – говорит нам Катехизис, – сокращенно предложено Спасителем в Его девяти изречениях о Блаженстве«. Когда Господь вступил на общественное служение роду человеческому и вокруг Него собрались первые слушатели Евангелия, то прежде всего Он обратил внимание сих слушателей на внутреннее самоусовершенствование их. И следовало за ним, – повествует Св. Евангелист Матфей, – множество народа из Галилеи и Десятиградия, и Иерусалима, и Иудеи, и из-за Иордана. Увидев народ, Он взошел на гору; и, когда сел... отверзши уста Свои, учил их, говоря: блаженны нищие духом; ибо их есть царство небесное (первое блаженство). Блаженны плачущие; ибо они утешатся (второе блаженство). Блаженны кроткие; ибо они наследуют землю (третье блаженство). Блаженны алчущие и жаждущие правды; ибо они насытятся (четвертое блаженство). Блаженны милостивые; ибо они помилованы будут (пятое блаженство). Блаженны, чистые сердцем; ибо они Бога узрят (шестое блаженство). Блаженны миротворцы; ибо они будут наречены сынами Божьими (седьмое блаженство). Блаженны изгнанные за правду; ибо их есть царство небесное (восьмое блаженство). Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать, и всячески неправедно злословить за меня. Радуйтесь и веселитесь; ибо велика ваша награда на небесах (девятое блаженство) (Mф. 4:25–5:12). Вследствие того, что Спаситель для настоящего учения Своего взошел на гору, вся эта беседа называется обыкновенно нагорной беседой или проповедью Спасителя. Предание указывает эту, так называемую, «гору блаженства» недалеко от Капернаума. Христос взошел на гору, без сомнения потому, что с горы удобнее было проповедовать множеству народа, нежели оставаясь с ним в равнине. Нагорная проповедь Христова так велика, что она обнимает собой в Евангелии Матфея целые три главы – 5-ю, 6-ю и 7-ю; но все, что говорится в ней вслед за девятью, приведенными сейчас, изречениями о блаженстве, составляет только более подробное разъяснение этих изречений; лествица нравственного усовершенствования человека изображена вполне в означенных девяти изречениях о Блаженстве. Именно:

Спаситель начинает Свое учение ублажением нищих духом: блажени нищие духом, яко тех есть царствие небесное. Гордые и самонадеянные иудеи считали себя ближе всех других людей к Богу; они воображали себя богатыми по душе и потому несомненно достойными блаженства. «Мы Моисеевы ученики», – так обыкновенно величались они (Ин. 9:28). Но такой кичливостью своей они только закрывали для себя врата царства небесного. Заглядываясь на свои мнимые достоинства, они не видели своих недостатков, которые между тем более и более росли в их душах. Чтобы войти в небесное царство, человек, наоборот, должен, по учению Спасителя, всегда сознавать, что он беден добрыми делами, нищ по своей душе, нищ духом. Только тогда он будет иметь возможность начать свое исправление, которое, безусловно, необходимо для его спасения и в котором нуждаются все люди без изъятия, когда будет видеть свои грехи; без сего никакое исправление немыслимо. И так, как человек, сознающий нищету своей души, называется смиренным, то первая ступень на пути к блаженству, или, что то же, на пути к царствию небесному, есть смирение. Это именно есть первая противоположная ступень тому пути, по которому пошли наши прародители в нарушении заповеди Божией. К падению наших прародителей первая преступная ступень была гордость: «вы будете, как боги, знать доброе и лукавое», говорил им обольститель. Естественно, что обратный путь к потерянному блаженству есть прежде всего путь смирения и сознания своих недостатков. «Поскольку Адам пал от гордости, возмечтав быть Богом: то Христос восставляет нас посредством смирения», – говорит блаженный Феофилакт¹⁰⁴. Этот путь смирения показал нам Спаситель, кроме Своего учения и Своим собственным примером. Вся земная жизнь Христа была жизнью уничиженной, в которой Он не имел где главы преклонить.. Но к чему послужило такое уничижение Спасителя? Он, говорит Апостол, будучи образом Божиим, смирил Себя, быв послушным даже до смерти, и смерти крестной. Посему и Бог превознес Его, и дал Ему имя выше всякого имени; дабы пред именем Иисуса преклонилось всякое колено небесных, земных и преисподних (Фил. 2:6, 8–10). Уничижение Спасителя доставило самой человеческой Его природе такую славу, по которой Он воссел одесную престола величества Божия на небесах, так что и человеческая Его природа удостоилась Боголепного поклонения. Подобно своему Спасителю и каждый последователь Его путем смирения может сделаться сонаследником Его в царстве Отца небесного. Мы, учит тот же Апостол, наследники Божии, сонаследники же Христу, если только с Ним страдаем, чтобы с Ним и прославиться (Рим. 8:17).

Далее Спаситель говорит: блажени плачущие, яко тии утешатся. Гордые своей праведностью иудеи были самодовольны; они воображали, что с их стороны все имеется для того, чтобы наследовать царство Мессии; они далеки были и от мысли о каком-либо своем недостатке: «мы чада Авраама», рассуждали они и больше ничего не хотели знать. Не таков человек смиренный. Замечая в себе недостатки, он искренно скорбит в своей душе, плачет о своих грехах; он недоволен настоящим своим состоянием, а ищет лучшей жизни; он стремится к большему и большему нравственному совершенству. И понятно, что по мере своей скорби о грехах, человек постепенно изгоняет из своего сердца все худое; удаляя же от себя все худое, мы естественно поселяем в душе своей чувство радости, иначе – блаженство. Таким образом со смирением неразрывно соединена скорбь о грехах; а за скорбью о грехах непременно следует чувство радости, утешения, предвкушение блаженства. И, следовательно, плач о грехах есть вторая ступень на пути к блаженству.

Третья ступень на пути к царству небесному есть, по учению Спасителя, кротость: блажени кротцыи, яко тии наследят землю. Гордый своей праведностью, самодовольный иудей с презрением смотрел на другого грешника; он жесток был в суде над ним. Не таков человек смиренный. Сознавая свои недостатки и скорбя о них, смиренный человек делается снисходительным к слабостям и недостаткам других. Обвиняя себя, он умеет прощать и оправдывать других; он делается кротким и способным к милости и любви, способным, следовательно, и к жизни в небесном царстве, которое есть одна любовь.

Но, снисходя к другим, смиренный человек строг к самому себе, потому что он ясно видит свои неправды, свои недостатки, свое бедствие. Человек гордый умеет замечать только чужие неправды, а своих не видит, и чем дальше идет время, тем дальше он уходит от царства Божия, потому что тем больше у него накопляется грехов. Но человек, постоянно обращающий внимание на самого себя, естественно стремится к возможному усовершенствованию и действительно усовершенствуется; он желает этого усовершенствования так же сильно, как голодный желает пищи; он алчет и жаждет совершенства, алчет и жаждет одной правды. Таким образом, стремление к правде или оправданию есть четвертая ступень на пути к блаженству: блажени алчущие и жаждущие правды, яко тии насытятся.

Достигая оправдания и чувствуя все блаженство, которое происходит от сего, ощущая в своей душе мир и гармонию, человек не может не желать того же и другим; он делается другом всех, он всем хочет одного добра; душа его так и просится на дело благотворительности. Хотя быть может и редко, но каждому из нас приходится более или менее испытывать такие счастливые минуты, именно, когда мы, как говорится, бываем в хорошем расположении духа, т.е. когда силы нашей души и нашего тела находятся в гармоническом состоянии. И что же мы замечаем в себе при таком гармоническом состоянии? В эти минуты человек именно способен на одно только добро, так что то самое, что в другое время воспламенило бы его страшным гневом, теперь как будто для него не существует, как будто все идет хорошо. Для примера возьмем различное действие на нашу душу окружающей нас прислуги и вообще меньшей братии нашей. Иногда пустой и невольный промах со стороны прислуги до крайности взволновывает нашу душу, а в другой раз, именно когда мы находимся в хорошем расположении духа, и крупный проступок нашей прислуги нисколько не обеспокоивает нас. Но еще более, разумеется, в сем последнем случае, т.е. при добром расположении духа, бываем мы способны оказывать любовь к людям, угодным нам; задушевное слово так и льется тогда из нашего сердца ко всем им; мы бываем готовы делать для них все, что только служит к их пользе и не чувствуем никакой усталости, хотя бы дело любви нашей к ним требовало от нас не малых трудов. Судя по такому собственному своему опыту, можно теперь понять настроение в отношении к другим тех людей, которые постоянно ощущают в своей душе мир и согласие вследствие живущей в них правды. Такие люди постоянно готовы делать дела милости, дела любви по отношению к своим ближним и они никогда не могут ощутить в себе усталости в совершении дел милости; напротив, чем больше открывается для них случаев к делам благотворительности, тем более ими чувствуется в себе энергии, тем живее их жизнь, подобно тому как огонь чем больше охватывает горючих материалов, тем сильнее становится его пламя. Итак, пятая ступень на пути к блаженству есть милосердие к ближним; блажени милостивые, яко тии помилованы будут.

Шестую степень к блаженству составляет чистота сердца: блажени чистые сердцем, яко тии Бога узрят. Коль скоро в сердце человека поселяются правда и милость, то, значит, в нем поселяется Сам Бог, источник чистоты, в Котором нет и тени греха.

Седьмую ступень на пути к блаженству составляет, по учению Спасителя, миротворение или отвращение от вражды: блажени миротворцы, яко тии сынове Божии нарекутся. В чистом сердце не может жить вражда, как не может быть тьмы в свете. А не имеющий вражды в своем сердце не любит видеть ее и между другими; он везде желает видеть один мир, согласие, везде старается уничтожить неприязни, словом, – делается миротворцем.

Итак, не происхождение от Авраама, как думали иудеи, и не внешнее исполнение предписаний закона, а перевоспитание всей души делает человека, по учению Спасителя, достойным войти в царство Божие. Без смирения и сердечного сокрушения о грехах, без кротости, правдивости, милосердия, чистосердечия и отвращения от вражды нельзя войти в это царство. И эти качества так тесно между собой связаны, что развитие одного влечет за собой развитие другого, и потеря одного ослабляет другие; все эти качества – ступени одной лестницы.

Но люди, развившие в своей душе такие высокие качества, – эти члены царствия Божия, – чего могут ожидать для себя от царства лжи и неправды, господствующего на земле? Иудеи ожидали, что они будут обладать и богатством, и всеми благами мира, когда войдут в царство Мессии. Но Христос не это главным образом обещает Своим последователям. Он знал, что учение правды и любви, принесенное Им на землю, будет худо встречено теми, которые привыкли жить среди вражды, лжи, себялюбия; Он знал, что люди самолюбивые, думающие только о своих выгодах, восстанут против Его учения, которое проповедует пожертвование своими выгодами для блага других. За правду гнали прежде времени Христа; так многие пророки пролили за нее даже кровь свою. Ничего, кроме поношений и гонений, не может ожидать себе правда и после Христа со стороны развращенных. Как Сам Христос пострадал и умер из-за правды, так ничего другого, кроме скорби и страданий, не могут, по Его учению, ожидать для себя со стороны мира сего и все последователи Его. Ложь будет всегда восставать на правду; жестокость и себялюбие будут всегда давить обнаружения кротости и милосердия. И вот Иисус Христос, перечислив качества истинных членов царства Его и указав высокие плоды этих качеств, из которых (плодов) весьма многие относятся еще к теперешней жизни, не преминул также предсказать и преследования, могущие постигнуть членов Его царства, а за терпеливое перенесение преследований величайшую будущую их славу; блажени изгнаны правды ради, яко тех есть царствие небесное. Блажени есте, егда поносят вам, ижденут, и рекут всяк зол глагол, на вы лжуще Мене ради. Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех. Это самоотвержение последователя Христова, эта готовность потерпеть изгнание за правду и поношение за Христа составляют восьмую и девятую ступени на пути к царству Божию. Человек, дошедший до готовности положить душу свою за правду и Христа, непобедим на своем пути к блаженству. Последнее, т.е. блаженство, составляет для него никогда и ничем неотъемлемый удел его жизни. Кто отлучит нас от любви Божией, восклицает Апостол, достигший наивысшей ступени нравственного совершенства: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч? Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем (Рим. 8:35, 38, 39). Все почитаю тщетою ради превосходства познания Христа Иисуса, Господа моего. Для Него я от всего отказался, и все почитаю за сор, чтобы прибрести Христа (Фил. 3:8).

Вот пути блаженства, идя по которым каждый верующий несомненно может надеяться на свое спасение; и таким образом учение о блаженстве и действительное последование сему учению составляют, вместе с молитвой, самое верное средство к приобретению спасительной надежды, что нам и нужно было видеть. При этом надобно еще заметить способ, каким предлагает Господь Свое учение о блаженстве. «Господь, – учит Катехизис, – предложил в означенных девяти изречениях учение о достижении блаженства, как именно говорит Евангелие, отверз уста Своя учаше», чем показал, что слова Его обязательны для всех и каждого из Его последователей. «Когда слышишь слова: учил их, – говорит св. Златоуст, – не думай, что Он говорит только к ученикам Своим, но что чрез учеников говорит ко всем»¹⁰⁵. Но с другой стороны, продолжает Катехизис, «будучи кроток и смирен сердцем, Господь предлагает учение Свое не повелевая, а ублажая тех, которые свободно примут и будут исполнять оное». Это вообще составляет отличительный характер Христова учения. Христос никого не принуждает быть Своим последователем, Он предоставляет сие свободе каждого. Магомет, например, как сам распространял, так и другим заповедал распространять его учение огнем и мечом: Спаситель Христос действует на Своих слушателей одной лишь нравственной силой, и такой способ Христов как нельзя более свидетельствует о высоте и чистоте Его учения. Его учение таково, что оно само за себя говорит, само влечет к себе каждого внимающего ему. Где потребны внешние силы, там ясно чувствуется недостаток в силе собственной, в силе самого учения. Не по христиански поступают, следовательно, те, которые думают распространить учение Христово посредством каких-либо насилий и принуждений, как это делалось, например, в средние века. На основании того, что Иисус Христос предлагает Свое учение о блаженстве с одной стороны именно уча, а с другой – не повелевая, а ублажая, – "в каждом изречении о блаженстве, – заключает Катехизис, – рассматривать должно, во-первых, учение или заповедь: во-вторых, ублажение или обещание награды«. Это частное рассмотрение Господних изречений о блаженстве мы начнем с следующего урока.

О первой заповеди блаженства; Содержание её; что значит быть «нищим духом»; могут ли быть нищими духом и богатые; значение нищеты телесной по отношению к нищете духовной; обещаемая награда нищим духом, и каким образом она принадлежит им.

Первая заповедь Господня для достижения блаженства следующая: Блажени нищие духом, яко тех есть царствие небесное. Какое блаженство здесь разумеется, – показывают объяснения, следующие за каждым изречением: блажени, т.е. блаженство царства Мессии. Нищие духом, т.е. бедные духом. Быть нищим или бедным духом значит иметь смиренное понятие о своих духовных качествах, уничижать себя, видеть себя грешником; вообще: сознание духовной нищеты есть качество противоположное гордости, тщеславию и самолюбию. «Быть нищими духом, – говорится в Катехизисе, – значит иметь духовное убеждение, что мы ничего своего не имеем, а имеем только то, что дарует Бог и что ничего доброго не можем сделать без Божией помощи и благодати и таким образом вменять себя за ничто, во всём прибегать к милосердию Божию. Кратко, по изъяснению Святого Златоуста, нищета духовная есть смиренномудрие (Толкование на Евангелие от Матфея, беседа 15)». Научиться смиренномудрию не трудно, если мы будем надлежащим образом вникать в себя и рассматривать все те качества, которые имеет каждый из нас. Совершенно верно, что не все люди одинаковы по своим качествам, как телесным, так и духовным: один, например, более умен, другой – менее, один образован, другой – неуч, один тих и вежлив, другой – дерзок и груб, один имеет способность больше трудиться, другой – меньше, один красив, другой – безобразен и т. д.; но это не дает никакого права первым гордиться пред последними. Ибо кому мы обязаны своим умом, образованием, умением обходиться с другими, своей способностью трудиться больше других и прочее, – если только мы все это имеем, – кому, спрашивается, мы обязаны этим – себе ли самим, или Богу? Без сомнения – Богу. От одного Бога зависело дать нам бытие в той, а не в другой стране, в том, а не в другом народе, в этом, а не в ином семействе, и мы, сообразно с тем, приобретаем те, а не другие качества нашей души. Родись, например, я от негров, то, конечно, и был бы негром. Так, все наши достоинства, если какие мы имеем, даются нам вместе с нашим бытием, которое зависит единственно от Бога. И если мы теперь хорошенько рассмотрим свою жизнь, то не только гордиться, но даже утешаться своими качествами не найдем основания, а напротив, каждый из нас найдёт тысячу оснований сожалеть о том, что он приобрел только эти качества. В самом деле, сколько каждый из нас теряет напрасно времени, которое он мог бы провести с величайшей для себя пользой? Это особенно чувствуется, между прочим, по выходе из школы. В школе, как известно, каждый ученик имеет, более или менее, все средства к обогащению себя познаниями, а между тем весьма многие из этих учеников, если не все, не приобретают и наполовину того, что могли бы приобрести, а некоторые не выносят из школы почти ничего Понятно, что сознавая подобные утраты из-за нерадения к имеющимся у нас для нашего воспитания средствам, мы при встрече с каждым необразованным мужиком, которого иные как будто не считают и за человека, невольно должны призадумываться: «а что, если бы этот самый мужичок был на нашем месте и воспользовался бы всеми теми средствами к образованию, которые имели и имеем мы... быть может, он на нашем месте был бы образованнейшим человеком»... и, конечно, тогда никакая гордость не найдет у нас места.

При искреннем убеждении, что мы ничего своего не имеем, а имеем только то, что дарует Бог и что ничего доброго не можем сделать без Божией помощи и благодати, все, что бы ни случалось с нами в этом мире, счастье или несчастье, изобилие или бедность, – все может служить к нашему нравственному совершенству. Катехизис, во-первых, спрашивает: «Могут ли быть нищими духом и богатые?», – и отвечает: – «Без сомнения могут, если помыслят, что видимое богатство есть тленное и скоропреходящее и что оно не заменяет недостатка благ духовных». То самое богатство, которое евангельскому богачу внушало только есть, пить, веселиться: душе, имаши многа блага, лежаща на лета многа: почивай, яждь, пей, веселися (Лк. 12:19), – это самое богатство для людей благоразумных может служить вернейшим средством к приобретению царствия Божия. Приидите, блогославеннии Отца Моего, – скажет Спаситель на суде Своем стоящим одесную Его, – наследуйте уготованное вам царствие от сложения мира. Взалкахся бо, и дасте Ми ясти; возжадахся, и напоисте Мя; странен бех, и введосте Мене; наг, и одеясте Мя; болен, и посетисте Мене; в темнице бех, и приидосте ко Мне (Mф. 25:34–36). Очевидно для того, чтобы алчущего напитать, жаждущего напоить, странника приютить, нагого одеть, больному и заключенному в темнице помочь, – для этого всего нужно иметь у себя лишний кусок хлеба, нужно содержать сосуды, в которых бы сохранялась чистая вода, а в местах безводных потребны и более значительные средства для того, чтобы иметь у себя воду; нужно иметь дом, лишнюю одежду, лишнюю копейку денег, и, следовательно, чем кто богаче, тем более имеет у себя средств для оказания помощи ближнему своему. Предосудительно быть только пристрастным к богатству, когда человек все свои мысли и желания сосредоточивает единственно на приобретении земных сокровищ и на изобилии сих сокровищ основывает всю свою надежду, а духовные его нужды остаются без всякого удовлетворения и попечения. Кая бо польза человеку, аще приобрящет мир весь, душу же свою отщетит (а душе своей повредит)? Или что даст человек измену на души своей (или какой выкуп даст человек за душу свою) (Mф. 16:26)? – приводит Катехизис слова Спасителя в подтверждение того, что видимое богатство не заменяет собой недостатка благ духовных, а потому грешно иметь пристрастие к нему¹⁰⁶. Душа наша не то, что, например, вот этот стол, который может быть заменен другим, даже лучшим его; наша душа не заменима ничем; никакие блага земные не могут восполнить собой недостатка её добрых качеств. Потерять душу, т.е. лишить ее доброго настроения и дать ей характер злой, значит то же, что лишить себя, например, руки или ноги. У кого отрублена рука или нога, тот уже не может нажить другой руки, или ноги, – новая рука и нога не вырастут, – они потеряны для него навсегда, и ничто не может заменить их собой, как действительную руку или ногу¹⁰⁷. Так точно и потерявший душу уже не может заменить ее ничем. Это тем более невозможно, что блага земные совершенно иной природы, чем наша душа.

В виду неспособности некоторых пользоваться земными благами без вреда для своей души Господь предлагает желающим из них спасения себе совершенно отказаться от этих благ: если хочешь быть совершенным, – говорил Иисус Христос юноше, желавшему иметь жизнь вечную, но пристрастному к большому имению, – пойди, продай имение свое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи, и следуй за Мною (Mф. 19:21). На основании таких слов Спасителя, Катехизис далее учит, что и «нищета телесная (т.е. бедность) может служить к совершенству нищеты духовной». Но может, – добавляет, – «если христианин избирает ее добровольно ради Бога». Господь не обязывает каждого и непременно продавать свое имение и делаться нищим: если бы всякий обязывался продавать свое имение, тогда некому было бы и продавать. Спаситель предлагает нищету телесную именно в виду пристрастия к земным благам, когда, действительно, лучше отказаться от всего земного, чем все свое внимание сосредоточивать на одном этом земном и на нем полагать всю свою надежду, так как бы оно было богом каким. Само же по себе всякое богатство, как мы видели, может, напротив, способствовать нравственному преуспеянию человека. Между прочим вот как выяснял своим слушателям учение Спасителя о нашем отношении к земным благам покойный преосвященный Иоанн Смоленский, бывший ректор и профессор догматики в Санкт-Петербургской духовной академии. Цитируя слова Евангелия: не скрывайте себе сокровищ на земли и далее (Mф. 6:19–21, 26, 31, 33), он предлагал вопрос: «Из какого источника вытекает такой моральный взгляд на жизнь человека?» и отвечал, в главных чертах, следующим образом: «Углубляясь в учение Иисуса Христа и Его характер, нельзя допустить здесь чего-либо похожего на презрение к жизни. Учитель был так близок к человеку, что оказывал величайшее снисхождение ко всем его немощам, и целью Своего учения поставлял восстановить, а не подавить человечество. Поэтому в учении Его следует искать начал положительных и существенных. Нравственная жизнь, как мы неоднократно говорили, должна проистекать изнутри человека, а не извне; и следовательно человек должен быть сколько возможно, более присущ себе и углублен в себя, «а не привязываться к внешним предметам; стало быть Спаситель, когда говорит о необходимых нуждах человека, то не отрицаешь их совсем, а хочет сказать только, чтобы эти нужды были подчинены нравственным началам, жизни духовной... Нравственность составляет существенную сторону жизни человеческой; и у неё должны быть свои непреложные законы и твердые правила, по которым человек должен стоять вне случайностей и быть вполне самостоятелен в своих нравственных действиях... Нравственность нельзя понимать как кодекс известных правил, почва её – человеческий дух, в силу чего она не есть что-либо безжизненное и материальное; она также свободна и жизненна, как самый дух; её развитие безусловно и самосовершенствование бесконечно; а поэтому человек не должен предаваться необходимым житейским нуждам до того, чтобы они могли ограничивать развитие нравственной жизни; крепкая же привязанность к естественным нуждам очевидно ограничивала бы нравственную жизнь»¹⁰⁸. Таким образом, все дело в том, как пользуется человек благами земными, хотя бы то были и самые существенные потребности человеческой жизни; но само по себе все земное не есть что-либо непозволительное человеку. «Иисус Христос, – заключает свое объяснение преосвященный Иоанн, – не имел в виду отвлечь человека от жизни. Он везде – и Своими действиями и учением – только подчиняет жизнь мирскую духовной». Кроме того, само собой понятно, нищета телесная может служить к совершенству нищеты духовной только тогда, когда она не сопровождается никаким ропотом (разумеем нищету телесную или бедность не произвольно избранную, а составляющую удел человека независимо от его собственной воли): всякая бедность, сопровождаемая ропотом на свою судьбу, не приближает, а напротив, удаляет от нас спасение. Будьте долготерпеливы, учит Апостол Иаков (Иак. 5:7).

«Что обещает Господь нищим духом?» 

«Царствие небесное». Смиренный, сознавая свою греховность и недостоинство, естественно, весь предается водительству Божественной благодати; он не полагается на свои собственные духовные силы, а благодать только и может, или в том и состоит, что приводит к небесному царствию. При этом надобно строго отличать христианское смирение от так называемого смиренниченья, когда человек рабски следует всему, что ему ни скажут, хотя бы такое следование было явным нарушением закона и вполне сознавалось как незаконное, – когда на самом лице сего человека выражается какая-то плаксивость и как бы искание того, чтобы к делу и не к делу подслужиться, когда, вообще, у него как будто нет совершенно того высокого достоинства человека, которое составляет дарованная ему Самим Богом свобода. Христианское смирение есть в то же время и высота. Внешняя пассивность смиренного человека христианина отнюдь не свидетельствует о слабости человеческого духа, напротив, под внешним бессилием скрывается высокая степень нравственной силы; ибо какая сила духа должна быть для того, чтобы подавить в себе даже мысль самолюбивую? С другой стороны, истинно смиренный христианин, хотя не величается своими духовными силами, но он и не позволяет никому распоряжаться ими по произволу, разумеется, в духовно – нравственном отношении. Напротив, его силы сами распоряжаются силами других; христианское смирение, как и всякое вообще духовное совершенство – чистота ума, доброта сердца, святость воли – безусловно подчиняет себе всех и каждого, исключая, разумеется, людей, огрубевших в нравственном зле. Так, все святые угодники Божии были в высокой степени смиренны, но между тем их нравственное влияние на других было величайшее. Например, преп. Антоний египетский, как известно из истории Христианской церкви, одним появлением своим в Александрии, где происходили тогда волнения со стороны ариан, в несколько дней обратил ко Христу язычников и еретиков более, нежели сколько их обращалось в год. А Святые Апостолы? Разве они гордились?... А между тем какое сильное действие на сердца людей имела их проповедь и вся вообще их жизнь? Сам Спаситель в высшей степени был смирен, но Он в такой же степени был и высок: Он учил, как власть имеющий, а не как книжники, замечает Евангелист (Мк. 1:22). Говоря короче: смиренный человек, хотя видит в себе одни недостатки и никогда не старается выказывать своих добродетелей, но тем не менее эти добродетели замечаются другими и ценятся. Смиренный подобен колосу, наполненному зернами, который, хотя клонится всегда книзу, но тем не менее ценится по достоинству; а колос пустой, несмотря на то, что он всегда торчит кверху, всеми пренебрегается; даже птицы пролетают мимо него. Так точно и все пустые добродетелью люди не нравятся никому, хотя бы они выставляли себя впереди всех.

Удостаиваясь царствия небесного, нищие духом, или смиренные, еще в этой жизни предвкушают сие царствие; а именно, сама вера и надежда на это царствие уже доставляют им блаженство. Когда, например, кто надеется скоро видеться со своим любимым родственником или другом, то уже сама эта надежда доставляет ему приятность; он заранее ощущает в своем сердце и живет той радостью, которая обыкновенно происходит при самом свидании с родственником или другом. Так точно и смиренные. Удостаиваемые царства небесного они еще в этой жизни предвкушают сие царствие как говорит Катехизис, «внутренне и начинательно, посредством веры и надежды»; т.е., ощущают еще здесь в душе своей тот мир совести, который составляет следствие добродетельной жизни. Но в будущей жизни они будут наслаждаться им «совершительно, посредством самого участия в блаженстве вечном», где это блаженство уже не будет нарушаться скорбями мира сего.

О второй и третьей заповедях блаженства; Понятие о «плаче», о котором говорится во второй заповеди блаженства, и отличие сего плача от скорби и «печали мира сего», что обещает Господь плачущим, содержание сего обещания и цель его; понятие о «кротости», о которой говорится в третьей заповеди блаженства, действия христианской кротости и учение о награде кротким.

Вторая заповедь Господня для блаженства говорит: блажени плачущии, яко тии утешатся. Под именем плачущих разумеются все те, которые сокрушаются о своих и чужих грехах и недостоинстве (Василий Великий, Иоанн Златоуст и Феофил); или, как говорит Катехизис, – «под именем плача должно разуметь печаль и сокрушение сердца и действительные слезы о том, что мы несовершенно и недостойно служим Господу или даже заслуживаем гнев Его нашими грехами». Можно также под именем плачущих разуметь вообще угнетаемых в жизни, утесняемых и скорбящих (см. в Толков. Евангелии на это место).

Печаль и сокрушение о грехах, равно скорбь сердца вследствие несправедливых притеснений со стороны других, если в этом последнем случае скорбящий помнит Бога, не то. что печаль и скорбь мира сего, происходящая, например, вследствие зависти, досады и прочего. Печаль бо яже по Бозе, – приводит Катехизис слова Апостола Павла в пояснение плача, указываемого заповедью для Блаженства, – печаль бо яже по Бозе, покаяние нераскаянно во спасение соделовает: а сего мира печаль смерть соделовает (2Кор. 7:10)¹⁰⁹. Кто искренно сокрушается пред Богом о соделанном грехе, тот уже не может снова повторять сего греха, – последний делается для него ненавистным, а возненавидевши один грех, человек отвращается и от других грехов; ибо как совершение одного греха влечет за собой совершение другого, по тесной связи их между собой, так, наоборот, и оставление одного греха имеет своим последствием оставление других грехов. Отсюда и происходит, что печаль по Бозе приводит человека ко спасению. Напротив, скорбь мира сего только изнуряет человека; она лишает его спокойного сна, постоянно терзает его сердце и доводит его, наконец, до того, что он заболевает и умирает. Это от того, что мир, со своей стороны, как весь во зле лежащий, не может доставить человеку утешения; напротив, в мире «самые друзья, – как говорит пословица, – до черного дня». Люди мира сего (под людьми мира разумеются недобросовестные, не имеющие в себе христианской любви) тогда только бывают благосклонны и внимательны к нам, когда видят в нас какую-либо пользу для себя, но едва заметят в нас ту или другую неудачу, какую-либо перемену в обстоятельствах нашей жизни (не говоря уже о переменах, касающихся личных отношений с ними), тогда, вместо того чтобы поддержать несчастного, наставить его на путь истинный, подкрепить, утешить, – вместо всего этого, стараются отшатнуться от него и прекращают с ним всякие связи. Само собой разумеется, что при таком отношении к себе прежних своих друзей человек еще более вдается в скорбь и изнывание сердца. Один Бог, желающий всем спасения и в разум истины приити, может даровать и дарует истинное утешение всем скорбящим или плачущим пред Ним, как и обещает Спаситель: «блажени плачущии, яко тии утешатся».

"Утешение сие, – учит Катехизис, – есть «благодатное, состоящее в прощении грехов и в мире совести». Его, например, испытал на себе Апостол Петр, который совершил величайший грех по отношению к Иисусу Христу, отрекшись от Него трижды, и потом горько плакал о таком своем грехе. Предание говорит, что от сильных слез у Петра постоянно глаза были в красноте; но тем не менее плач Апостола Петра о своем грехе не надорвал его здоровья; напротив, чем больше он сокрушался о своем грехе, тем больше укреплялся его дух, а с укреплением духа не чувствовало усталости и его тело.

Не то мы видим в примере Иуды Искариотского, который, предавши Иисуса Христа Иудейским первосвященникам, в сущности согрешил, пожалуй, не больше Петра, но который не имел в своем сердце печали, яже по Бозе, и потому не получил благодатного утешения. Никогда не погиб бы этот человек, если бы он не был предан корыстолюбию, т.е. если бы не успел воспитать в душе своей исключительной надежды на блага земные, забывши Бога. На Иуде вполне оправдались слова Апостола: сего мира печаль смерть соделовает. Иуда, как надобно заключать из всего его поведения, предал Иисуса Христа Иудейским первосвященникам и книжникам не по злобе какой-нибудь на Иисуса Христа, а единственно по корыстолюбию. Он видел неоднократно, как Иисус Христос чудесным образом избегал от рук злодеев. Так, Евангелие свидетельствует нам, что когда Иисус Христос однажды обличал в храме неверие Иудеев и раскрывал им Свое единосущие со Отцем, то раздраженные Его учением Иудеи взяли камни, чтобы бросить на Него; но Иисус скрылся и вышел из храма, прошедши посреди их; и пошел далее (Ин. 8, 59). В другой раз иудейские первосвященники и фарисеи, услышав, что многие из народа уверовали в Иисуса Христа, послали служителей схватить Его; но никто не наложил на Него рук и служители на вопрос первосвященников и фарисеев: Для чего вы не привели Его? отвечали: никогда человек не говорил так, как этот человек (Ин. 7:32, 45, 46). На основании таких примеров, Иуда, без сомнения, полагал, что Иисус Христос и теперь, когда он (Иуда) приведет к Нему первосвященническую стражу, точно так же избежит их рук, а между тем сам он воспользуется деньгами, но в расчете своем ошибся. Хотя деньги он получил, но получил не так, как хотел: вопреки его ожиданию оказалось, что Иисус Христос добровольно предал Себя в руки врагов, потому что пришел час Его. Эта ошибка на получение денег даром повергла Иуду в ту печаль, которая соделала ему смерть. Сердце Иуды, не находя в себе ничего отрадного, не находя ни твердой веры, ни любви, требовало по крайней мере высказаться пред другими. И вот он пошел в храм, явился там к первосвященникам и старейшинам и, возвращая им деньги, сказал: «согрешил я, предав кровь неповинную». Одно слово сострадания, сочувствия, слово милосердия, и может быть, искра любви возгорелась бы в сердце Иуды, надежда на благость Божию умирила бы его душу. Но первосвященники были людьми от мира сего; они ласкали Иуду только тогда, когда видели в нем средство к осуществление своих злых замыслов против Иисуса Христа; теперь же, когда цель их была достигнута, Иуда сделался для них человеком чуждым; они отнеслись к нему с самым холодным сердцем: «что нам до того, смотри сам», – отвечали ему его прежние друзья; т.е. нам какое до этого дело; сам согрешил, сам и отвечай. Холод отчаяния, холод смерти обдал душу Иуды. Он бросил на пол сребренники, выбежал из храма и удавился на первом попавшемся дереве. В предотвращение подобного отчаяния, Спаситель и предлагает в Своей второй заповеди блаженства обещание утешения всякому грешнику в случае его раскаяния. «Сие обещание, – учит Катехизис, – соединено с заповедью о плаче для того, чтобы печаль о грехах не простиралась до отчаяния».

Переходим к третьей заповеди блаженства.

Третья заповедь Господня для блаженства говорит: блажени кротцыи, яко тии наследят землю. По определению Катехизиса, кротость христианская есть «тихое расположение духа, соединенное с осторожностью, чтобы никого не раздражать и ничем не раздражаться». Её действия, – говорит далее Катехизис, – состоят в том, чтобы «не роптать не только на Бога, но и на людей, когда происходит что-либо противное желаниям нашим, не предаваться гневу, не превозноситься». Особенно христианская кротость выражается в терпеливом перенесении обид, причиняемых другими. Это не слабость характера, не пренебрежение своими правами законными, не трусость, но свойство именно противоположное гневу, злобе, превозношению и мстительности. В законных пределах никому из христиан не воспрещается отражать нападения или насилия, причиняемые нам со стороны других, но следуем только, чтобы мы, отражая то или другое зло, причиняемое нам, не питали в себе чувства гнева, мстительности и прочее к обидевшему, а имели в виду его же пользу и пользу других наших ближних. Так, например, положим, что кто-нибудь злословит нас: не будет несправедливостью сказать об этом кому следует, с тем, чтобы злословящий оставил свое дурное обращение с нами, а вместе, чтобы он не осмеливался злословить других. Этим мы сделаем урок и самому злословившему нас, к его же, разумеется, нравственной пользе, и предупредим неприятности, могущие последовать от него для других. Особенно такое отношение к делу важно в крупных преступлениях и обидах, каковы, например, воровство, убийство и прочее. Если, ища своих законных прав, мы и не успеем подействовать благотворно на самого преступника, который может дойти до закоснения во зле, то во всяком случае избавим от его злодейства других наших ближних, когда, например, он будет заключен в тюрьму и таким образом лишится возможности повторять свои злодейства. Так что на нас, напротив, лежит священный долг всеми мерами преграждать злодейства и не щадить преступника под видом желания оказать к нему свою любовь и, опираясь на то, что христианин должен отличаться кротостью и незлобием, не любовь мы оказываем преступнику, когда щадим его, а, напротив, губим его, позволяя ему более и более усовершенствоваться во зле и таким образом более и более отдаляя его от царствия Божия; и не кротостью христианской должно назвать то поведение христианина, когда он не обращает никакого внимания на причиняемые ему злодейства, а, напротив, эгоистической уклончивостью или непохвальным равнодушием к тому. Христианская кротость есть именно лишь незлобие, нераздражительность, немстительность, так чтобы мы, как уже сказано, и ища своих прав, не питали в себе злобы к обидевшему, а желали бы его же собственной пользы и были бы готовы сейчас же принять его в свои объятия, если только он искренно раскается в своем грехе. В сем то смысле Апостол Павел говорит: не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Ибо написано: Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь (Рим. 12:19).

Кроме сейчас сказанного о необходимости кроткого перенесения обид, нам должно, для утверждения этой истины, еще иметь в виду то, что человек, получающий обиду от другого, очень может преувеличить свою обиду. Люди, как замечено еще древними мудрецами, не легко сознают свои собственные преступления, а видят лишь чужие вины. Между тем, если строго будем разбирать, то едва ли не во всякой обиде, причиняемой нам другими, найдется частичка и нашей собственной вины. Это лучше всего заметно со стороны; кому приходится разбирать взаимные жалобы других, то тут можно видеть, как человек, нисколько не признающий себя виновным и не признающий не с целью запираться в своей вине, а по убеждению, потому, что ему так кажется, – как часто такой человек оказывается сам виновным в известной ссоре, хотя бы только и отчасти. Ибо иногда одно неуместное слово может возбудить в другом сильный гнев. Пусть это слово будет справедливо само в себе; но следует еще знать, когда и как нужно сказать его. Многие, например, без разбора высказывают разные увещания и делают упреки в то время, когда человек раздражен, и на том основании, что их увещания и упреки правдивы, не признают себя виновными в происходящих обыкновенно отсюда ссорах; но понятно, что при раздражении и добрые увещания и правдивые упреки не могут приносить никакой пользы, а только еще более раздражают человека; это значит «подливать масла к огню». А посему правдивее дать время успокоиться встревоженному и потом уже делать ему назидание: тогда это назидание может принести пользу. Апостол говорит: если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напой его: ибо, делая сие, ты соберешь ему на голову горящия уголья (Рим. 12:20): вот наилучшее средство к предупреждению всяких неприятностей и к победе над самыми врагами!

«Что обещает Господь кротким»? – «То, что они наследуют землю». Выражение: «наследуют землю» – образное. Оно, вероятно, заимствовано от наследования Иудеями земли обетованной. Обетование наследовать землю Ханаанскую было выражением благоволения и благословения Божия евреям. Потому выражение: «наследовать землю», – стало равнозначно выражению «получить высокие благословения», «высокие блага» и таким образом это выражение, в рассматриваемой заповеди блаженства, означает то, что кроткие получат в наследие высшие благословения, высшие блага, особенно в будущей жизни. Не исключаются, впрочем, здесь и блага чувственные в сей жизни. «Так как кроткий человек может подумать, что он теряет все свое имущество, – говорит Златоуст, – то Христос обещает противное, говоря, что кроткий безопасно владеет своим имуществом, он ни дерзок, ни тщеславен: кто же, напротив, будет таковым, тот лишится и наследственного имения и даже погубит саму душу»¹¹⁰. Изучаемый нами Катехизис обетование: яко тии наследят землю, – относит, равным образом, как к будущей, так и к теперешней нашей жизни. Ставя особый вопрос: «Как разуметь сие обещание (что кроткие наследуют землю)?», – он отвечает: – «В отношении к последователям Христовым вообще оно есть предсказание, которое исполнилось буквально: ибо постоянно кроткие христиане, вместо того, чтобы истребленными быть яростью язычников, наследовали вселенную, которой прежде обладали язычники. Дальнейшее же значение сего обетования в отношении к христианам вообще и порознь есть то, что они получат наследие, по выражению Псалмопевца, на земли живых, там, где живут и не умирают, то есть получат вечное блаженство (Пс. 26:13» (верую видети благая Господня на земли живых).

О четвертой заповеди блаженства; Примечание об образе выражения этой заповеди; понятие о «правде», указываемой в ней; понятие об «алчущих и жаждущих правды»; что Господь обещает алчущим и жаждущим правды и как следует разуметь сие обещание.

Четвертая заповедь Господня для блаженства говорит: блажени алчущии и жаждущии правды, яко тии насытятся. Алчба и жажда служат образом сильного желания получить то или другое благо духовное: имже образом желает елень на источники водныя: сице желает душа моя к Тебе, Боже, – говорит, например, Псалмопевец. Возжада душа моя к Богу крепкому и живому (Пс. 41:1, 2). Т.е. «как олень с быстротою стремится к источнику водному, когда хочет пить, так и моя душа стремится к Тебе, Боже, всеми силами своими; я жажду быть с Тобою, Богом крепким и живым, как жаждет воды всякий хотящий пить». Чтобы понять всю силу выражения: «алчущии и жаждущии правды», надобно смотреть на него с точки зрения той местности, где оно было сказано. Спаситель изрек слова эти в Палестине; местность Палестинская отличается, как известно, довольно жарким климатом и недостатком воды; Иакову, например, нужно было вырыть колодец, чтобы иметь воду для себя и для своего скота (Ин. 4:12). Посему все путешественники в Палестине (народ там ходит, по большей части, пешком) не раз испытывали на своем пути самую сильную жажду, вследствие палящих лучей солнца и за недостатком изобильной воды. И. вот Спаситель, имея в виду такой неоднократный опыт Своих слушателей, употребил означенное выражение, которое вполне ясно показывало им силу стремления к правде¹¹¹. Таким образом алкать и жаждать правды означает особенно сильное, подобное телесной алчбе и жажде, желание правды.

«Что должно разуметь под именем правды?«

»Хотя, – отвечает Катехизис, – можно под сим именем разуметь всякую добродетель, которая должна быть вожделенна христианину, как пища и питие, но преимущественно должно разуметь ту правду, о которой в пророчестве Даниила сказано: приведется правда вечная, т.-е. человека, повинного пред Богом, оправдание посредством благодати и веры в Иисуса Христа (Дан. 9:24)».

Будучи созданы Богом на дела благая (Еф. 2:10), во образе и подобие Его, мы, что бы ни делали, как бы ни поступали, делаем и поступаем единственно для Бога или против Бога. Весь мир – Божий; следовательно и все совершаемое нами в этом мире совершается или для Бога, или против Бога. Представим себе прекрасный сад, насажденный каким-либо домохозяином; представим, что в этом саду имеются рабочие, которые призваны домохозяином затем, чтобы они смотрели за садом, поливали деревья и прочее. Если рабочие исполняют свое дело честно, то кому, спрашивается, они угождают – саду или домохозяину? Конечно, домохозяину. И наоборот, – если приставники относятся к своему делу худо, то против кого они погрешают? Опять против домохозяина. Точно так же и всякое наше дело, которое мы совершаем в мире Божием, – этом прекрасном насаждении или деле рук Творца, – есть или добродетель, угодная Богу, или грехи, оскорбляющие Бога. Я, положим, обидел своего ближнего: эта обида есть прежде всего и главным образом грех против Бога; ибо всякий ближний наш есть творение Божие, которому Бог дал бытие не затем, чтобы он страдал от меня; а потому, понятно, причиняя своему ближнему страдание, я тем самыми согрешаю против Бога. Кто ест, не уничижай того, кто не ест, говорит Апостол Павел; и кто не ест, не осуждай того, кто ест: потому что Бог принял его. К то ты, осуждающий чужого раба? Пред своим Господом стоит он, или падает. И будет восставлен: ибо силен Бог восставить его. Не губи того, за кого Христос умер (Рим. 14:3, 4, 15). Наоборот, если кому мы оказываем добро, то угождаем Самому Богу: истинно говорю вам, – утверждает Спаситель, – поскольку вы сделали сие одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне (Mф. 25:40). Таким образом алкать и жаждать правды может означать вообще то, чтобы человек делал угодное Богу, поступал по правде, жил так, как заповедует и чего хочет Сам Господь Бог. Но поскольку человек сам собой не в силах жить по заповеди Божией, то под именем правды, указываемой Спасителем в четвертом Блаженстве, преимущественно должно разуметь ту правду, которую мы имеем во Христе, именно оправдание посредством благодати и веры в Иисуса Христа, как о сем учит Апостол: Правда Божия, – говорит он, – чрез веру в Иисуса Христа, во всех и на всех верующих; ибо нет различия: потому что все согрешили и лишены славы Божией, получая оправдание даром, по благодати Его, искуплением во Христе Иисусе, Которого Бог предложил в жертву умилостивления в крови Его чрез веру, для показания правды Его в прощении грехов, соделанных прежде (Рим. 3:22–25)¹¹². Иудеи, пред которыми говорил Спаситель: «блажени алчущии и жаждущии правды», свое спасение основывали единственно на их происхождении от Авраама и на соблюдении обрядового закона Моисеева; Господь, напротив, учит, что только тот спасается, который имеет веру в Него, который в Нем ищет своего оправдания: иже веру имет и крестится, спасет будет, а иже не имет ве- ры, осужден будет (Мк. 16:16), как и действительно, – все те, которые пошли вслед за Христом, которые с жаждой слушали слово Его, которые не отходили от Него по целым дням и ночам, – все эти, не говоря уже об Апостолах, неотступных спутниках Христовых во все время Его торжественного служения человеческому роду, все вошли в царство Его. В наши дни Спаситель не присутствует с нами видимым образом, но невидимо Он и теперь с нами. А с другой стороны, мы можем и видеть Его, это – в Его святом Евангелии и в установленных Им Таинствах Церкви. Слова, которые были говоримы Спасителем Его очевидцам, те же самые слова возвещаются теперь и нам; равно сила Его исцелений, возвращавшая больным здравие и благодать, сообщавшая грешным оставление грехов, преподается и теперь в Святых Таинствах Церкви. И, следовательно, и теперь каждый может видеть Спасителя, если того пожелает. Пусть, во-первых, всякий читает Евангелие Христово: это то же, как если бы он (читающий) жил во дни земной жизни Иисуса Христа. Получая от кого-нибудь письмо, мы, чрез чтение его, как бы лично беседуем с написавшим к нам; так точно и читая Святое Евангелие, мы беседуем с Самим Иисусом Христом; и если кто алчет и жаждет этой беседы, если для кого Святое Евангелие не есть обыкновенная книга, а ценится дороже всего на свете: то такое сердечное отношение к Евангелию будет свидетельствовать о нашей алчбе и жажде правды Христовой; потому что благоговейное чтение Евангелия раскрывает пред нами все наши духовные нужды и указывает в лице Христа Иисуса наше единственное оправдание. А в Святых Таинствах Церкви мы, во-вторых, действительным образом усвояем себе оправдание Христово.

Стремясь к оправданию во Христе и в Нем одном ища и ожидая себе спасения, человек тем самым не полагается на свои добрые дела, а всегда имеет глубокое убеждение, что сам по себе он грешник и повинен пред Богом, что хотя бы его душа была украшена многими действительными добродетелями, и тогда он, не будучи во всяком случае свободен от наследственной порчи греха, сам по себе все-таки нечист пред Богом и не угоден Ему; подобно тому, как если в сосуд с медом влить хотя одну каплю какой-либо дурно пахнущей жидкости, то весь мед потеряет свое достоинство и уже не годится к употреблению¹¹³. Отсюда Катехизис, объясняя далее, кто суть алчущие и жаждущие правды, говорит, что алчущие и жаждущие правды суть «те, которые, любя делать добро, не почитают себя праведниками, не полагаются на свои добрые дела, но признают себя грешными и повинными пред Богом; и которые желанием и молитвой веры, как духовной пищи и пития, алчут и жаждут благодатного оправдания чрез Иисуса Христа».

«Что Господь обещает алчущим и жаждущим правды?». 

«То, что они насытятся», т.е. правды. Обещание соответствует подвигу. Как неприятно для нас чувство голода и жажды, так, наоборот, приятно для нас насыщение, и чем сильнее было чувство голода и жажды, тем приятнее их утоление, – голодный, известно, с большим аппетитом кушает и больше чувствует наслаждения от принимаемой им пищи, нежели не голодный; первому и невкусная даже пища кажется хорошей. Подобное же только еще в высшей степени приятное чувство будут испытывать алчущие и жаждущие правды: они насытятся ею, они получат ее вполне. Насыщение сею правдой алчущие и жаждущие её получают еще здесь, когда чувствуют внутреннее успокоение совести, вследствие примирения с Богом и приобретают новые силы к деланию добра, которые подаются благодатью оправдывающей. Это, опять, подобно насыщению телесному. «Как насыщение телесное приносит, во-первых, прекращение чувства голода и жажды, во-вторых, подкрепление тела пищей, т.е. обновляет его силы; так и насыщение духовное означает, во-первых, внутреннее успокоение помилованного грешника, во-вторых, приобретение силы к деланию добра, подаваемой благодатью оправдывающей» (слова Катехизиса). Но полное и совершенное насыщение души последует в будущей жизни. «Впрочем совершенное насыщение души, сотворенной для наслаждения бесконечным благом, последует, – говорит Катехизис, – в жизни вечной, по изречению Псалмопевца: насыщуся, внегда явитися славе Твоей»; т.е. насыщусь, когда явлюсь, когда предстану пред Твою славу и сделаюсь участником её (Пс. 16:15). Если разуметь под правдой, о которой говорит Спаситель в четвертой заповеди для блаженства, правду в тесном смысле слова, как тот вид правды, которой противоположен любостяжанию, когда т.е. человек живет, как у нас и выражаются иногда – «праведным трудом»; то под насыщением можно разуметь и чувственную награду. «Ибо кто любит справедливость, – говорит Златоуст, – тот владеет всем безопасно». «Они насытятся и здесь, – говорит другой Отец Церкви (Афанасий Великий), – потому что довольны малым, а гораздо более в жизни будущей»¹¹⁴.

Примечание. В «Православном исповедании веры» учение о четвертой заповеди блаженства излагается еще следующим образом: «Сие блаженство, –говорится там, – учит тому, что блаженны те люди, которые, быв неправедно обижены, не могут защищать своего права ни в каком судилище или по благочестию своему, или по бедности, или по неспособности, или по причине отлучки, или силы противника, или по другой какой-нибудь несправедливой причине. Посему председательствующие в судебных местах и имеющие власть разбирать дела человеческие должны в совести своей обращать всякое внимание на то, чтобы бедные, вдовицы и сироты не были притеснены противозаконно и неправосудно. Писание говорит к ним: научишеся добро творити, взыщите суда, избавите обидимого, судите сиру, и оправдите вдовицу (Ис. 1:17). Если же они о сем ни мало не пекутся, то угнетаемые – алчущие и жаждущие правды – получат блаженство, а судей оных постигнет гнев Божий». Ч. II. Вопр. 37.

О пятой заповеди блаженства; Общий смысл этой заповеди – милостивая помощь ближним и особенно высокое значение её в христианстве; средства к исполнению пятой заповеди блаженства, т.е. «дела милости» и разделение их; краткое объяснение каждого дела милости, телесного и духовного; соглашение с заповедью о милости наказаний, совершаемых над виновными; что Господь обещает милостивым и в чем именно сие обещание состоит.

Пятая заповедь Господня для блаженства говорит: блажени милостивые, яко тии помиловани будут. Под милостивыми разумеются все те люди, которые, будучи тронуты несчастьями, бедствиями и вообще страданиями других, помогают им чем могут, своими стяжаниями, т.е. имением своим, своими советами или благоснисхождением к их немощам и вообще всем тем, в чем ближний имеет нужду. Св. Златоуст, замечает Катехизис, говорит: различен милования образ и широка заповедь сия (на Mф. Беседа 15).

Дохристианский мир не знал высоких нравственных истин и законов по отношению к ближнему. Главным началом деятельности человеческой в языческом мире был эгоизм. Под влиянием его каждый из язычников, преследуя в жизни только свои личные интересы и цели, неминуемо нарушал человеческие права и достоинства другого. Отсюда в языческом мире злоба человека к человеку, вражда отдельных личностей и обществ; отсюда же разного рода злодеяния, преступления, пороки и т. д. Но христианство принесло в жизнь новое начало, не известное дотоле миру; это – учение о братстве и любви всех людей между собой. Сообщая об этом новом начале Своим ученикам, Спаситель заповедал, чтобы оно было отличительным признаком Его последователей. Потому узнают вас, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою (Ин. 13:35). И действительно, христиане еще Апостольского века не замедлили осуществить в себе это начало; взаимная братская любовь была первой отличительной чертой в их жизни: у множества уверовавших, – замечается в книге Деяний Апостольских, – было одно сердце и одна душа (Деян. 4:32). Люди, образовавшие собою церковь Христову, несмотря на различие по происхождению, общественному положению и состоянию, считали друг друга братьями и любили друг друга, как братьев. Название «братьев» и «сестер», которое было в употреблении между христианами первого времени, не было пустым звуком; равно как и братья целования, которые верующие давали друг другу при Богослужении, не были пустой формой. На первых же порах жизни Церкви братская любовь христиан во всей полноте выразилась общением в имуществе. В иерусалимской церкви никто ничего из имения своего не называл своим, но все было общее; из общественных средств каждому давалось то, в чем кто имел нужду, так что между верующими не было никого нуждающегося (Деян. 4:32, 34, 35). Далее выражением той же братской любви христиан служили общие трапезы, состоявшие в тесной связи с общением в имуществе; они даже и назывались «вечерями любви» (агапами). Если с течением времени общение в имуществе и общие трапезы прекратились вследствие умножения числа верующих, то взамен того всякого рода вспомоществования христиан друг другу получили самое широкое развитие. Странники, путешествовавшие из одной церкви в другую, бедные вообще, больные, старые, вдовицы, сироты и все страждущие – все находили себе помощь и поддержку у христиан. Христианские женщины особенно отличались благотворительностью: они первые отзывались на всякое страдание; посещение больных и уход за ними было их любимым делом. Общественные бедствия особенно вызывали проявление христианской любви. Так св. Дионисий Александрийский (отец III в.) описывает в привлекательном свете полное Евангельской любви поведение христиан во время моровой язвы, свирепствовавшей в Александрии, сопоставляя его с поведением язычников: «Весьма многие, – говорит он¹¹⁵, – от избытка любви и братолюбия не щадили самих себя, но поддерживали друг друга, безбоязненно посещали больных, неутомимо ходили за ними и, служа им ради Христа, вместе с ними радостно умирали, потому что исполняясь страданиями других, привлекали к себе болезни от своих ближних и добровольно принимали их мучения. Таким-то именно образом оставляли жизнь лучшие из наших братий, некоторые пресвитеры и диаконы и многие весьма похваляемые от народа. Они принимали тела святых на распростертые руки и перси, закрывали им глаза и заключали уста, несли их на своих плечах и потом полагали, прижимали их к себе и обнимали, украшали их умываниями и одеждами, а вскоре и сами сподоблялись того же; потому что оставшиеся в живых всегда следовали по стопам своих предшественников. Совершенно напротив поступали язычники: они прогоняли начавших хворать, убегали от самых любезных, выбрасывали на улицу полумертвых, оставляли без погребения мертвых и таким образом старались избавиться от передаваемой и сообщающейся смерти, которую, однако ж, при всех их усилиях не легко было им отклонить от себя». Так велика была братская любовь христиан первых веков! Римская церковь в половине III века содержала на общественные приношения более тысячи пятисот вдовиц и всяких немощных. Кроме того, как церковь, имевшая в своей среде богатых членов, она посылала всегда пожертвования в другие церкви бедствующим от чего бы то ни было братиям. Известна также благотворительность церкви Карфагенской. Св. Киприан во время нашествия варваров на Нумидию, когда они захватили многих христиан в плен, собрал со своих клириков и народа деньги и выкупил пленных. Такая братская любовь христиан простиралась и на язычников. Самым лучшим доказательством осуществления христианами заповеди о любви к врагам язычникам служит один случай в Карфагене же и при Киприане же во время бывшей там язвы. Язычники здесь, так же как и в Александрии, бросали на улицы тела больных и умерших от язвы; никто не хотел прибирать их; язва усиливалась. Мало сего: язычники стали обвинять христиан в том, что они прогневали богов и за них боги посылают язву. Но христиане, несмотря на то, проявляли любовь свою и к ним. Киприан увещевал своих пасомых помогать не только своим собратиям, но и язычникам, так как и они братья и дети одного Отца небесного. И по слову его христиане одни, без помощи язычников, очистили городские улицы от трупов и тем спасли город от дальнейшего распространения заразы¹¹⁶. В наши дни, благодаря Бога, не мало также существует разных благотворительных обществ, различных благотворительных заведений, школ, больниц и прочее. Христиане и нынешних времен с участием относятся к бедствиям своих ближних во время, например, голода, в случаях пожаров, войны и прочего. А таким образом милостивая помощь ближним есть именно отличительная черта христианского мира, хотя бы то и в лице немногих членов его.

Соответственно двухчастному составу человека дела милости разделяются, по учению Катехизиса, на телесные и духовные. «Посредством дел милости, телесных и духовных» должно исполнять пятую заповедь для блаженства, говорит он.

Дела милости телесные, указываемые Катехизисом, исчисляются Спасителем в Его изображении будущего суда над нами. Это – «алчущего напитать; жаждущего напоить; одеть нагого или имеющего недостаток в необходимой и приличной одежде; посетить находящегося в темнице; посетить больного, послужить ему и помочь его выздоровлению или христианскому приготовлению к смерти; странника принять в дом и упокоить». К этому в Катехизисе прибавлено еще: «погребать умерших в убожестве», т.е. в крайней бедности. Все эти дела милости, очевидно, весьма великие, как велики самые нужды, вызывающие их. Рассмотрим сии дела милости по порядку.

Что касается первых трех из них, то надобно быть крайне бесчувственным, чтобы не понимать высокой важности всех их. Так, если больно смотреть на голодающую птичку, то как не пожалеть алчущего и жаждущего человека? И если грустно видеть трясущееся от холода животное, то как не позаботиться о доставлении необходимой одежды раздетому человеку?

Неясным может показаться четвертое дело милости телесной. По-видимому люди, заключаемые в темницу, не должны заслуживать с нашей стороны никакой любви к ним, так как обыкновенно в темницу препровождают людей провинившихся в чем-либо. Но если человек, заключенный в темницу, есть один из величайших преступников и тогда мы не должны отказывать в сострадании к нему. Напротив, такой человек еще более должен обращать на себя наше любвеобильное внимание, как именно человек погибающий. Кто знает, быть может один ласковый взгляд, одно задушевное слово переродит его всецело. Разве нет примеров, что из великих грешников делались столь же великие праведники? Кто была, например, Мария Магдалина до своего обращения ко Христу? Великая грешница, так что семь бесов овладевали ею (Мк. 16:9), а потом – первая, удостоившаяся увидеть воскресшего Господа. Кто, также, была Мария Египетская? Опять величайшая грешница, а потом – сделавшаяся святой. И таких примеров бесчисленное множество в жизнеописании Святых. Следовательно долг каждого – не презирать грешника и злодея, а идти к нему на встречу, и кто чем может, помогать ему. Иному не удобно лично посещать заключенных в темнице, да и не всякому позволят войти туда, так как некоторые, под предлогом дел милости, могут входить к заключенным с преступной целью. Но, если лично нельзя посетить заключенных в темнице, то каждый может содействовать благу преступников заочно различными вещественными пожертвованиями в пользу их, а особенно распространением между ними грамотности, доставлением им нравственных книг и прочее. И если таким образом хотя один преступник вразумится и спасется, то дело сделается великое: на небесах больше радости бывает об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии, учит Спаситель (Лк. 15:7). При этом надобно иметь виду, что среди действительных преступников могут быть и бывают и такие, которые незаслуженно попадают в тюрьму по одному лишь подозрению. Для таких несчастных лиц всякое радушное сочувствие принесет несомненную пользу. Итак, и дело милосердия к заключенным в темнице есть великое дело.

Не меньшее, если не большее дело милости к ближнему составляет, в-пятых, то, чтобы посетить больного, послужить ему и помочь его выздоровлению или христианскому приготовлению к смерти. Если когда, то именно во время болезни человек нуждается в сторонней помощи: иной больной, как известно, не в состоянии бывает сам встать с постели даже затем, чтобы достать себе глоток воды. А каково бывает душевное настроение у человека больного? Его может устрашать решительно все: и его бывшие грехи, которые во время болезни являются сознанию во всем безотрадном виде, и боязнь за судьбу своих близких, за судьбу детей, если он отец семейства, или за безотрадные слезы всех любивших его, если он только член семейства, и прочее и прочее. Понятно, что для человека в таком состоянии дорого всякое малейшее участие в его положении со стороны других; даже одно присутствие у его постели других людей служит для него великим ободрением. А, следовательно, ясно, как велика та добродетель, которая состоит в посещении больных и в уходе за ними.

Касательно шестого телесного дела милости, по которому странника должно принять в дом и упокоить, нужно сказать то же, что мы заметили относительно алчущего и жаждущего и нагого. Странник, если он странствует не потому, что не хочет честным трудом зарабатывать себе хлеб, а вследствие каких-либо несчастных обстоятельств в своей жизни или желая подвигом странничества очистить свои грехи, – такой странник может испытывать и алчбу, и жажду, а равно также недостаток в одежде; следовательно, участие в нем мы также должны иметь самое живое, помня, что и все мы странники и пришельцы на земли, по слову наших Праотцев и Апостола (Евр. 11:13).

Наконец последнее дело милости телесной есть погребение умерших в убожестве. Если мы обязаны благодетельствовать живым нашим братьям и эта обязанность лежит в глубине нашей природы, то тем более мы не должны отказывать в нашем участии умершим, даже по отношению к их праху, когда они вызывают сие участие в нас. Правда тело умершего уже не чувствует ничего и для него все равно, так или иначе оно предается своему разложению; но любовь, которую ощущает человек к покойнику вообще, хотя бы к самому близкому ему, подсказывает нам, что и благотворить праху умершего есть долг, лежащий в природе же нашей. В самом деле, что означает тот факт, что даже бедный старается почтить приличным образом прах усопшего друга или родственника? Так, например, кто не знает, что иные несчастные вдовы, теряющие в лице своих умерших мужей всю надежду на мало-мальски терпимое свое существование, – как эти вдовы, у которых иногда остается много сирот, не жалеют последних своих копеек, даже продают различные свои вещи затем только, чтобы справить погребение своего мужа прилично? Нередко им замечают: «зачем вы так много расходуете на похороны?» и получается всегда такой ответ: «для него я ничего не жалею». Спрашивается: что значит такая самоотверженная любовь к праху умершего? Ясно, что эта любовь выходит из глубины человеческого духа, сознающего в себе, что самый прах усопшего некогда оживет и восчувствует всю ту любовь, которую оказывают ему, точно так же, как он восчувствует все те дела, в которых участвовал во время своей первой жизни с душой (2Кор. 5:10), что и в настоящую минуту, хотя тело усопшего не чувствует, но душа его живет и видит все, совершаемое над бездыханным телом; словом, что любовь, по Апостолу, николиже отпадает (1Кор. 13:8). Но христианская любовь не ограничивается, как известно, только родными и близкими нам. По христианскому учению и всякий человек вообще должен пользоваться нашей любовью так же, как мы любим самих себя или близких нам (Деян. 15:20 и известные слова Христовы в Евангелии от Матфея 5, 44–48). Следовательно если в человеке усматривается естественная любовь к усопшему родному, то она должна быть также естественна и по отношению к каждому усопшему вообще и стало быть дело погребения умерших в убожестве такое же имеет значение по своей важности, как и все предыдущие дела милости телесные, рассмотренные нами.

После всего сказанного понятно, каким тяжелым камнем должно чувствоваться для каждого развитого и религиозного человека то грубое обращение людей неразвитых, которое замечается в последних по отношению к ближним. Но чем тяжелее это чувство, тем сильнее мы должны возбуждаться к новым подвигам для блага ближних, тем обязательнее для нас новые дела милости, именно, дела милости духовные. Вот эти духовные дела милости, по указанию Катехизиса:

Во-первых, «увещанием обратить грешника от заблуждения пути его» (Иак. 5:20). Обращение грешников на истинный путь есть дело прежде всего пастырей Церкви: заклинаю тебя пред Богом и Господом нашим Иисусом Христом, – пишет Апостол Павел к Тимофею, епископу Ефесскому: – проповедуй слово, настой во время и не во время, обличай, запрещай, увещевай со всяким долготерпением и назиданием (2Тим. 4:1, 2). Но так же обязан вразумлять грешника и каждый верующий во Христа. Апостол Иаков без ограничения говорит: братия, если кто из вас уклонится от истины, и обратит кто его: пусть тот знает, что обративший грешника от ложного пути его спасет душу от смерти и покроет множество грехов (Иак. 5:19, 20). Трудно иногда приступить к грешнику с увещанием, особенно если он вовсе незнаком нам; но тем не менее непохвально оставаться совершенно равнодушным, когда на глазах делается грех; истинный христианин не может воздержаться от того, чтобы хотя попытать то или другое средство к вразумлению заблуждающегося, если не лично, то чрез других. А с другой стороны, у каждого из нас могут найтись и такие грешники, с которыми мы можем говорить без затруднения. И нет никакого сомнения, что задушевное увещание всегда подействует на согрешающего; у всякого из людей есть внутренняя способность отличать искренние слова от холодных фраз, хотя бы последние облечены были во всю пышность красноречия. Так что пусть иной и не владеет силой красноречия или вообще знанием внешних приемов; но если его наставительные действия в отношении к другому будут искренни, то успех несомненен; и нескладная, но задушевная речь глубоко проникает в сердце человека.

Второе духовное дело милости состоит в том, чтобы «неведущего научить истине и добру». Несомненен факт, что многие из грехов совершаются человеком по неведению. Так, например, никто не станет спорить, что простой крестьянин не всякий понимает хорошо то, что в день праздничный по преимуществу должно стараться проводить жизнь свято; напротив, многих убеждение таково, что в праздник-то и следует повеселиться, что иначе они как бы опечалят сам праздник; и вот в каждый праздничный день в особенности приходится встречать людей нетрезвых, вследствие чего возникают разные ссоры, драки и другие более или менее крупные грехи. Нет сомнения, что если разъяснить хорошенько нашему крестьянину значение праздника, показать, как нетрезвое поведение нарушает его святость и как гибельна невоздержность сама по себе, то много бы зла уменьшилось в среде неграмотных (как это и показывают неоднократные примеры из современной практики сельского проповедничества), много бы человеческих душ не доходили до той степени нравственного падения, до которой они, к несчастью, доходят иногда. Или не мало также встречается из них таких, которые считают непозволительным для себя ежегодно приобщаться Святых Таин Христовых на том воображаемом ими основании, что человек – как они выражаются – «не может снести» ежегодного причащения, так как у него много грехов (как будто с откладыванием приобщения грехи наши могут уменьшиться?!). Очевидно все дело зависит опять от неведения; опять, следовательно, необходимо наставление. Да и не среди только «темных» людей, как называют себя все простолюдины, замечаются подобные сказочным заблуждения, – в человеке развитом могут быть уклонения на путь зла вследствие неясного понимания им сего последнего. Разве не могут наши взгляды на вещи быть крайне односторонними и ошибочными? Итак, второе духовное дело милости есть то, чтобы научить неведущего истине и добру, чтобы раскрыть пред ним всю силу зла, которой он не примечает, и указать то добро, которое составляет его единственное счастье.

Третье духовное дело милости состоит в том, чтобы «подать ближнему добрый и благовременный совет в затруднении или не примечаемой им опасности». Добродетель эта противоположна чувству злорадства, по которому человек, видя ближнего своего в опасности, радуется такому обстоятельству его и желает, чтобы открывшаяся опасность еще более увеличилась. Не того требует от нас любовь христианская. Если мы должны любить грешников и желать им спасения, тем более должны оказывать свою помощь человеку, который становится в безвыходное положение и не знает, как ему избавиться от него, становится – или по своей неопытности, или по нерасположению к нему других и т.д. Подать благовременный совет такому человеку значит спасти его от отчаяния со всеми ужасными последствиями сего отчаяния.

Дальнейшие духовные дела милости состоят в том, чтобы «молиться за ближнего Богу; утешить печального; не воздавать за зло, которое сделали нам другие и от сердца прощать обиды». Все эти дела милости сами собой вызываются любовью христианской, которая объемлет всех и каждого.

Заповеди о милости нисколько не противно то, когда по правосудию наказывают виновного. Мы об этом уже имели случай заметить¹¹⁷ и здесь подтвердим только, что наказание виновного делается для его же пользы, затем, чтобы отучить его от делания зла; справедливое наказание есть та же любовь, только проявляющаяся в ином виде. Сам Бог наказывает нас за наши грехи; но кто же может сказать, что Бог желает нам зла? Напротив, наказание Божие есть одно из свидетельств любви Божией к нам: его же (которого или кого) любит Господь, наказует, биет же всякого сына, его же приемлет, – говорит премудрый Соломон (Притчи 3:12). Если наказание не вразумит преступника, то по крайней мере оно может предохранить других от его преступлений: видя, что за известный поступок карает закон, другой не решится сделать его; равным образом, ссылая, например, убийцу в отдаленные места, закон тем самым избавляет от насильственной смерти людей невинных; следовательно, во всяком случае законное наказание есть та же любовь, или то же дело милости к ближним. Так учит нас и Катехизис. «Заповеди о милости не противно ли то, когда по правосудию наказывают виновного?», – предлагает он вопрос и отвечает: – «Нимало, если делают сие по долгу и с добрым намерением, то есть, чтобы исправить его или чтобы предохранить невинных от его преступлений». В награду милостивым обещается то, что они и сами помилованы будут, – помилованы, т.е. по объяснению изучаемого нами Катехизиса, «от вечного за грехи осуждения на суде Божием». Впрочем, они помилованы будут еще «и здесь – от людей», как замечает блаженный Феофилакт: «ибо, – поясняет он, – кто вчера оказывал милость, а сегодня пришел в бедность, тому все будут оказывать милость»¹¹⁸.

О шестой и седьмой заповедях блаженства; Понятие о «чистоте сердца», о которой говорится в шестой заповеди блаженства, и отличие чистоты сердца от чистосердечия или искренности; награда, обещаемая чистым сердцем, и объяснение её; понятие о «миротворцах» в седьмой заповеди блаженства, и тесная связь миротворения с чистотою сердца; что Господь обещает миротворцам, и значение сего обещания.

Шестая заповедь Господня для достижения блаженства говорит: блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят. Чистые сердцем, о коих говорится в сей заповеди, суть те люди, которых действия, мысли, намерения и нравственные правила деятельности чисты, бескорыстны, правдивы, или как учит Св. Златоуст «которые приобрели всецелую добродетель и не сознают за собой никакого лукавства, которые в целомудрии проводят жизнь»¹¹⁹.

"Чистоту сердца надобно, по указанию Катехизиса, отличать от чистосердечия или искренности, по которой человек не показывает лицемерно добрых расположений, не имея оных в сердце, но добрые расположения сердца являет в добрых поступках«. Без сомнения, высокое нравственное качество составляет и чистосердечие. Мы уже видели, что нет ничего опаснее, как иметь дело с человеком неискренним, лицемерным, лукавым, который на словах кажется ангелом, а на деле чистейший враг и злодей¹²⁰. Правда, в человеке есть, как мы тоже недавно замечали, внутренняя способность или чутье, по которому он может видеть, сколь искренно говорят с ним; на самом лице неискренно говорящего отражается его внутреннее лукавство; но чутье это не у всех бывает одинаково развито; а с другой стороны, многие из лукавых и лицемерных людей изощряют свое лукавство до того, что трудно бывает его подметить. Надобно много иметь наблюдений над другими и самим собой, чтобы быть хорошим психологом, т.е. чтобы тотчас же отличить подложное от подлинного. Только Святые, которые имеют глубокое наблюдение над душой человека, могут безошибочно и вполне распознавать людей, как, например, Св. Апостол Петр тогда же уразумел лукавство Анании и Сапфиры (Деян. 5:3–9). Обыкновенные же люди могут и не отличить лукавого от искреннего, и, следовательно, не безопасны от того, чтобы впасть в сети своих мнимых благожелателей. Таким образом, повторим, чистосердечие, или искренность, неоспоримо составляет высокое нравственное качество человека. Но тем не менее чистосердечие, как учит Катехизис, «есть только низшая степень чистоты сердца», о которой говорит Господь в шестой заповеди для блаженства. Чистосердечие есть главным образом свойство, противоположное лицемерию или двоедушию и оно еще не исключает собой возможности других грехов, более или менее важных. Я, например, могу быть человеком вполне искренним, вполне откровенным, но рядом с этим тот же я могу быть и человеком слабым, легко поддающимся тому или другому искушению, тому или другому соблазну. Между тем как чистота сердца, о которой говорит Спаситель, есть, как мы видели, добродетель, всецело обнимающая человека, все вообще его мысли, чувствования и дела; она есть всесторонняя чистота души человека: ибо, как от сердца исходят, по учению Спасителя, помышления злые, убийства, кражи, лжесвидетельства, хуления и прочее (Mф. 15:19), так сердце же есть, так сказать, резервуар всех добродетелей человека: сердце чисто – и весь человек чист. Этой последней чистоты сердца достигает человек, по учению Катехизиса, «постоянным и неослабным подвигом бдения над самим собой, отвергая от сердца своего всякое незаконное желание и помышление и всякое пристрастие к земным предметам, и непрестанно соблюдая в сердце памятование о Боге и Господе Иисусе Христе с верой и любовью».

Соответственно величию подвига Господь обещает чистым сердцем, "что они Бога узрят«. Это потому, что сердце человеческое есть как бы зеркало, в котором могут отражаться высочайшие совершенства Божии, или око, которым душа наша может видеть Бога. «Слово Божие», – учит Катехизис, в ответ на вопрос: «как должно разуметь обещание, что чистые сердцем Бога узрят?», – «Слово Божие уподобляет сердце человеческое оку и приписывает совершенным христианам просвященна очеса сердца (Еф. 1:18). Как чистое око способно видеть свет, так чистое сердце способно созерцать Бога». Каким именно образом или почему сердце человеческое называется оком, могущим видеть Бога, это понятно. Будучи исполнено всех добродетелей, оно чрез то самое является выражением совершенств Самого Бога и, следовательно, становится сродным Богу; а все сродное и близкое нам понимается нами отчетливо, хотя бы оно было вне нас. Так, например, мы очень хорошо можем обсудить степень той или другой болезни, которой страдает наш ближний, хотя бы в себе самих мы в данный момент не ощущали сей болезни. Но почему можем обсудить хорошо? Потому что всякий другой человек – одной с нами природы, он сроден нам и мы на основании такого единства природы и судим о болезни ближнего. Точно так же и по отношению к Богу; коль скоро сердце человеческое уподобляется ему, делается ему сродным чрез свою чистоту, то оно также получает способность знать Бога, или видеть Его своими духовными очами. И не только духовными, но и очами телесными, чистый сердцем может видеть Бога в Его явлениях, как это было с Патриархами, например, и со многими другими Святыми Божьими¹²¹. «Поскольку же, – заканчивает Катехизис свой ответ о созерцании Бога, – лицезрение Божие есть источник вечного блаженства, то обещание зреть Бога есть обещание высокого степени блаженства вечного».

С шестой заповедью для блаженства особенно тесно связывается седьмая, которая говорит: блажени миротворцы, яко тии сынове Божии нарекутся. Под миротворцами разумеются люди, которые, живя сами в мире со всеми, употребляют свои средства, свое влияние, свои усилия и для умиротворения других людей, в каких бы то ни было отношениях, именно – предотвращают распри, раздоры, мирят противников и прочее тому подобное. «Мы», – говорится в Катехизисе на вопросы «как должны исполнять седьмую заповедь Господню для блаженства?», – «мы должны поступать со всеми дружелюбно и не подавать причины к несогласию; случившееся несогласие всевозможно прекращать, даже с уступкой нашего права, если только сие не противно долгу и ни для кого не вредно; стараться и других враждующих между собой примирять, постольку, поскольку имеем возможность, а когда не можем, молить Бога об их примирении».

Такое примирительное отношение к случающимся несогласиям есть именно результат сердечной чистоты, достигаемой чрез постоянный и неослабный подвиг бдения над самим собой. Человек, который путем самоиспытания хорошо познал силу греха и все пагубные следствия его и который, наоборот, ясно видит, какое высокое счастье для человека составляет добродетель, – такой человек не может равнодушно смотреть на грех, в ком бы его ни замечал – в себе ли самом или в других. В высшей степени неприятно человеку трезвому смотреть на человека нетрезвого, или несносно привыкшему к чистоте и опрятности видеть людей небрежных и неопрятных: так и человеку, всегда трезвому в нравственном отношении и более или менее чистому в своей душе, крайне грустно смотреть на всякие безнравственные и грязные поступки, в ком бы и какого бы рода они ни были. Особенно он не может терпеть вражды – этого источника великих зол. Ибо чего не бывает от вражды? Питавший в себе злобу к другому способен наделать последнему тысячи неприятностей. И вот человек с светлой душой, который умеет обсуждать всякое дело здраво, человек незапальчивый, постоянно помнящий Бога, никогда не решится быть причиной раздора и несогласия; он отказывается даже от своих прав, чтобы только предотвратить раздор; он всячески старается мирить и других враждующих между собой и если не успевает или не имеет к тому возможности, то в душе его невольно ощущается глубокая скорбь о существующей вражде и сама собой возгорается усердная молитва к Богу об их примирении¹²².

Не легко человеку исполнять заповедь Господню о миротворении; особенно тяжело нам делать уступки друг другу, с тем, чтобы предотвратить вражду; напротив, мы часто готовы ратовать из за ничтожнейшей вещи, чтобы только, как говорится, поставить на своем. Но за то и блаженство, обещаемое миротворцам, особенно велико: им говорится, "что они нарекутся сынами Божиими». Сынами Божиими называются и все верующие, как дети одного Отца небесного. Апостол Павел говорит в послании к Римлянам: все водимые Духом Божиим, суть сыны Божии. Потому что вы не приняли духа рабства, чтобы опять жить в страхе, но приняли Духа усыновления, Которым взываем: Авва, Отче! Сей самый Дух свидетельствует духу нашему, что мы дети Божии (Рим. 8:14–16). Но особенно высокое имя сынов Божиих принадлежит миротворцам. Бог, по учению того же Апостола, не есть Бог неустройства, но мира (1Кор. 14:33); следовательно тот, кто совершает мир между людьми, особенно уподобляется Богу и потому в особенности достоин быть назван сыном Божиим. Миротворцы особенно уподобляются и Богочеловеку Спасителю Христу, приходившему на землю именно для того, чтобы примирить Бога и людей. Спаситель Христос для того, чтобы воссоединить падшее человечество с Богом, отказался от всех прав, которые принадлежали Ему как Богу и как безгрешному человеку. Он, по известным уже нам словам Апостола, будучи образом Божиим, уничижил Себя самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек; смирил Себя, быв послушным даже до смерти и смерти крестной (Фил. 2:6–8). Он во все время Своей земной жизни не имел, где главы приклонить (Лк. 9:58). Будучи Господом неба и земли, Спаситель Христос терпеливо переносил отказ Самарян в принятии Его, и на гнев по сему случаю Своих учеников отвечал, что Сын человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать (Лк. 9:54–56). Понятно отсюда, что всякий, кто добровольно отказывается даже от своих прав, чтобы только не дать места возгореться вражде, по преимуществу заслуживает название последователя Христова, а вместе с тем и названия сына Божия, как Сам Христос есть Единородный Сын Божий.

Не надобно, впрочем, забывать наставления Катехизиса, что отказываться от своих прав мы должны в том только случае, «когда сие не противно долгу и ни для кого не вредно». Безрассудно было бы, например, отказываться от честного исполнения дела потому именно, что оно не нравится известному лицу и поселяет в нем вражду к нам; или: грешно оставаться безгласным и не делать никакого замечания при явном уклонении другого на худую сторону, хотя бы это замечание казалось неприятным для него. Спаситель всенародно обличал, например, лицемерие книжников и фарисеев и не взирал на то, что это обличение воспламеняло в них жестокую злобу против Него, и Он вообще никогда не делал уступки Своим правам в деле научения и назидания. Так и всякий наследователь Его не должен пренебрегать своими правами, когда этого требуют долг и польза ближнего; он не должен иметь в себе только духа оскорбленного самолюбия.

Обещая миротворцам наименование сынов Божиих, Спаситель говорит, что они нарекутся сынами Божиими. Выражение: нарекутся, означает то, что они действительно будут таковыми. "Оно, – учит Катехизис, – знаменует высоту подвига миротворцев и уготованной им награды. Поскольку они подвигом своим подражают Единородному Сыну Божию, пришедшему на землю примирить согрешившего человека с правосудием Божиим, то им обещается благодатное имя сынов Божиих, и, без сомнения, достойную сего имени степень блаженства».

О восьмой и девятой заповедях блаженства; Содержание восьмой заповеди блаженства; качества, требуемые этой заповедью; приложение её к нашему времени и награда, обещаемая исполнителям её; примечание о том, что не должно нарочито изыскивать гонения себе; содержание девятой заповеди блаженства; название подвига, требуемого сей заповедью; различие мужества Христовых страдальцев от мужества некоторых казнимых преступников и от фанатизма; учение о награде страдающим за имя Христово; общий взгляд на дальнейшие изречения нагорной проповеди Христовой и переход к третьей части Катехизиса.

Остается сказать о последних двух заповедях Господних для блаженства – восьмой и девятой.

Восьмая заповедь Господня для достижения блаженства говорит: блажени изгнании правды ради, яко тех есть царствие небесное. "Изгонять« значить лишать общения с собой, преследовать, угнетать; изгонять »за правду« – то же, что вообще за добродетель, за покровительство другим, за благочестие; ибо правдой обыкновенно всегда называет Спаситель полное благочестие души. Так объясняют восьмую заповедь блаженства Св. Златоуст и блаж. Феофилакт¹²³. В этом же смысле объясняет сию заповедь блаженства и Катехизис. По учению Катехизиса от христианина восьмой заповедью Господней для блаженства требуются: «правдолюбие, постоянство и твердость в добродетели, мужество и терпение, когда кто подвергается бедствиям или опасности за то, что не хочет изменить истине и добродетели».

В наши дни не представляется опасности терпеть открытое гонение за правду (разумеем по преимуществу свое отечество), как это было во времена язычества и грубого невежества людей; напротив, ныне ищут людей честных и правдивых и всячески поощряют их. Но нельзя сказать, чтобы и теперь не встречались примеры преследования за правду, хотя бы преследования такие и не всегда были открытые. Мы уже указывали на пословицу, которая говорит, что «правда глаза колет» и по смыслу, или – лучше – по свидетельству, по указанию которой, любители правды всегда могут встретить и испытать величайшие неприятности для себя¹²⁴. И вот тут-то необходимо иметь мужество и терпение, чтобы не упасть духом и не изменить истине и добродетели. За честное и ревностное отстаивание правды можно лишиться и дружбы, и имущества, и всего, что дорого человеку здесь на земле. Но за то и награда великая обещается гонимым за правду: их есть царствие небесное. Господь обещает гонимым за правду царствие небесное, по словам Катехизиса, «как бы взамен того, чего лишаются они чрез гонение, подобно как оное обещано нищим духом в восполнение чувства недостатка и скудости». Тогда-то оправдаются слова Апостола, который говорит, что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с той славой, которая откроется в нас (Рим. 8:18).

Но христианин, следует заметить, не должен изыскивать того, чтобы его преследовали и как бы нарочито вызывать себе неприятности. Когда будут гнать вас в одном городе, бегите в другой, говорил Спаситель Своим ученикам (Mф. 10:23). Не следует оставаться в том месте, где, кроме неприятности, ничего не видит человек; лучше удалиться оттуда, чем и себя беспокоить и других вводить в грех. Апостолы Павел и Варнава, после того как их проповедь в Антиохии Писидийской возбудила негодование против них со стороны иудеев и последние воздвигли на них гонение, отрясши на них (т.е. на иудеев) прах от ног своих, пошли в Иконию (Деян. 13:51); затем, когда и в Иконии язычники и иудеи со своими начальниками устремились на них, чтобы посрамить и побить их камнями, они, узнав о сем, убежали в Ликаонские города, Листру и Дервию и в окрестности их; и там благовествовали (Деян. 14:5–7). По примеру Апостолов поступали и христиане первых веков. Так, во время гонения Декия Траяна (249 – 252 гг.) св. Киприан, епископ Карфагенский и Дионисий, епископ Александрийский, удалились из тех мест, где они жили, издали управляли пасомыми. А св. Григорий Неокесарийский собрал всех уверовавших из своей паствы и удалился с ними на время гонения в пустыни, вследствие чего у него не было отпадших, которых во время гонения Декия оказалось немало. Таким образом весьма позволительно избегать преследований за правду. Но если это бегство почему-либо невозможно, тогда должно все переносить за правду в надежде обещанного за то блаженства. Апостол Петр говорит: кто сделает вам зло, если вы будете ревнителями доброго? Но если и страдаете за правду, то вы блаженны. Ибо, продолжает, если угодно воле Божией, лучше пострадать за добрые дела, нежели за злые; потому что и Христос, чтобы привести нас к Богу, однажды пострадал за грехи (наши) праведник за неправедных (1Петр. 3:13, 14, 17, 18).

Самый высший подвиг христианский изображается в девятой заповеди блаженства.

Девятая заповедь Господня для блаженства говорит: блажени есте, егда поносят вам, и ижденут, и рекут всяк зол глагол, на вы лжуще Мене ради. Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех. Выражение: «поносить» означает: бранить, насмехаться, издеваться; «вам», т.е. христианам. Так поносили иудеи Самого Христа, называя Его самарянином и беснующимся (Ин. 7:20; 8:48, 52); так поносили Его и насмехались над Ним книжники, первосвященники и фарисеи, кивая головами и произнося разного рода дерзости, когда он для спасения людей висел на кресте. Также могут поносить и действительно поносили и поносят и истинных последователей Христовых, когда заставляют их поступать вопреки учению Христову, и не соглашающихся предают всевозможным поруганиям, насмешкам и жестокостям. Но для человека нет ничего дороже честного имени христианина; только отверженец или потерявший совесть не может возмущаться, когда бесчестят это святое его имя; а отсюда поношение за имя христианина или, что тоже, за имя Христово, есть величайшее оскорбление и терпеливое перенесение этого оскорбления есть высочайший подвиг. Дальнейшие слова служат выражением усиления поношения за имя Христово. Спаситель продолжает: и ижденут, т.е. изгонят, и рекут всяк зол глагол, на вы лжуще Мене ради, т.е. и будут всячески неправедно злословить вас за Меня. Поношение человека или презрение к ближнему может принять самые крайние размеры: поносящий может изречь последний «зол глагол», последнее злое слово, именно требовать поносимому смерти за имя Христово, как это и было во времена языческих императоров, гнавших христиан. Всё сие христианин должен переносить не только с терпением и мужеством (что, как мы видели, составляет отличительную черту подвижников восьмой заповеди блаженства, хотя, конечно, должно иметь место и в подвиге мученическом), но и с радостью: радуйтеся и веселитеся. «Желающие блаженства» (указываемого девятой заповедью для блаженства) "должны, – учит Катехизис, – быть готовы с радостью принять поношение, гонение, биение и самую смерть за имя Христово и за истинную Православную веру».

«Подвиг, требуемый девятой заповедью для блаженства, называется подвигом мученическим», – учит далее Катехизис. Чтобы иметь истинное понятие о сем подвиге, следует строго отличать мужество христианских страдальцев от того равнодушия, с которым идут иногда на саму казнь некоторые из преступников; равно не должно смешивать радости христианских мучеников с исступленным самодовольством преследуемых фанатиков. Не раз приходится читать в судебных хрониках, что иным преступником самый страшный приговор выслушивается с полнейшим видимым равнодушием; равным образом история сект и религий говорит нам, что наиболее закоренелые фанатики с полнейшей готовностью отдают себя на всевозможные истязания и мучения, чтобы только не отказаться от своих ложных правил и убеждений: кому, например, неизвестны самоотверженные страдания наших расколоучителей или потрясающие душу самоистязания индийцев и других языческих народов? Но подобного великодушия и самоотвержения одобрить нельзя; они суть результат или крайнего ожесточения и гордости, как у преступников: пусть-де посмотрят, как я невозмутим духом, рассуждает, конечно, всякий такой, идущий на казнь преступник, хотя в сердце, без сомнения, проклинает день своего рождения, или крайнего религиозно нравственного исступления, ослепления, дикого упрямства и злобы, как у фанатиков, в силу чего последние теряют всякую способность различать истину от лжи, добродетель от порока: «пристрастие недальновидно, а ненависть и совсем ничего не видит», говорил Св. Исидор Пелусиот по поводу бывших в его время религиозных распрей, возбужденных Несторием (V в.). Истинный христианин не станет двоедушничать, не будет сгорать внутри и казаться снаружи холодным, нечувствительным к своему страданию. Он не раз воззовет в душе своей к Отцу небесному, подобно Учителю своему: «Отче! если возможно, да мимо идет от меня чаша сия», – только с прибавлением, сделанным тем же Учителем: «однако не как я хочу, но как Ты: да будет воля Твоя!» И только тогда, когда Отец небесный услышит такую молитву, – а Он услышит непременно, – в сердце страждущего водворяется спокойствие совести и он даже с радостью идет на самые лютые мучения. Так что результат спокойствия страждущего христианина есть плод его усиленной молитвы к Богу и крепкой веры в Него, а не плод ожесточения и гордого презрения к страданию. Равным образом истинный христианин, претерпевая мучение, с ясностью сознает то благо, из-за которого он страдает, благо это не самые страдания, как у фанатиков, а истина, добро и совершенство; главное же, – истинный христианин и при страдании имеет в сердце своем любовь ко всем; он, подобно же небесному Учителю своему, и в страдании говорит: «Отче! прости им; ибо не знают, что делают». Достаточно прочитать два – три описания христианского мученичества, чтобы увидеть это все, тогда как отличительная черта фанатизма – религиозная нетерпимость и отсутствие человеколюбия; но св. Апостол Павел пишет: если я отдам тело мое на сожжение, а любви не имею; нет мне в том никакой пользы (1Кор. 13:3). Резкое различие между мужеством Христовых страдальцев и мнимым мужеством казнимых иных преступников и самоотверженностью фанатиков ясно видно на самых лицах тех и других: человек, страдающий за святую истину, за веру и преданность Божественному учению, по самому внешнему виду своему спокоен, как ангел (Деян. 6, и5); не даром многие из христианских мучеников поражали своим кротким терпением и любовью самих палачей своих и обращали их ко Христу. Ничего подобного не бывает со страждущими за неправду, хотя бы они старались казаться великодушнейшими из великодушных. Как ни прикрывай преступник свое внутреннее волнение или как бы самоотверженно не истязал себя фанатик, непременно волнение одного и изуверство другого сказываются на самых их лицах, и это сказывание во вне отталкивает от себя каждого невольно. Правда и преступник страждущий возбуждает в нашей душе скорбь о нем, и фанатик самоистязующийся вызывает невольную к нему жалость, но именно скорбь и сожаление, а не последование их примеру.

Страдающим за имя Христово обещается Спасителем великая награда на небесах: Радуйтеся и веселитеся яко мзда ваша многа на небесех. Выражение это, по объяснению Катехизиса, показывает «преимущественную и высокую степень блаженства». Известно, что все наши радости особенно бывают велики тогда, когда им предшествует какое-либо особенно же большое горе и большой труд. Так, например, по выздоровлению нашего друга, бывшего тяжело и опасно больным, мы радуемся несравненно больше, чем когда он выздоравливает от болезни легкой, потому что в первом случае мы несравненно больше трудились, больше ходили за ним, чем в последнем. Теперь: поскольку выше подвига мученического нет ничего на этом свете; другими словами: поскольку подвиг мученический есть самая высокая жертва, то и блаженство по принесении такой жертвы будет самым высоким блаженством.

Чтобы еще лучше уразуметь дух учения Спасителя о блаженстве, не лишне в заключении бросить общий взгляд на дальнейшие изречения нагорной проповеди Христовой. Показав, какие качества должны иметь Его последователи, чтобы приобрести надежду на спасение, и предсказав, как встретит их мир, т.е. те люди, которые не принадлежат к царству Мессии, Иисус Христос раскрыл затем, какое действие они должны произвести на этот мир. Добрые качества последователей Христовых не должны оставаться их мертвым достоянием; они должны обнаружиться в их жизни, должны оказать благотворное влияние не только на тех, которые находятся в царстве Мессии, но и на тех, которые еще не вошли в это царство. При таком только обнаружении в жизни эти качества сохранят свою силу, будут действительными качествами. А без сего они даже могут принести вред тому, кто ими желает владеть. Так смирение или духовная нищета, может обратиться в смиренничанье; скорбь о грехах – в слезливость; кротость может сделаться ленью (апатией); правдивость и милосердие – лицемерием; чистота сердца – глупой простотой; миротворение – вмешательством в чужие дела; страдание за истину и веру Христову – фанатизмом. Владея добрыми качествами члены царства Мессии должны быть солью для мира и светом его. Как соль предохраняет пищу от гниения и придает ей вкус, так и последователи Мессии своим примером, своей деятельностью должны и другим сообщать животворное начало правды и любви; и как свет разгоняет мрак, так и правда и любовь христианская должны прогонять тьму лжи и самолюбия человеческого и привлекать к себе всех ищущих спасения. Вы соль земли, сказал Иисус Христос. Если же соль потеряет силу; то чем сделаешь её соленой? Она уже ни к чему не годна, как разве выбросить ее вон на попрание людям. Вы свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И зажегши свечу, не ставят её под сосудом, но на подсвечник, и светит всем в доме. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела, и прославляли Отца вашего небесного (Mф. 5:13–16). Далее Иисус Христос раскрывает в частных примерах как именно последователи Его могут и должны сделать себя достойными того, чтобы называться светом мира, солью земли. Что должен делать человек, это уже изложено было в Ветхом Завете, в законе и писаниях пророков. Но иудейские учители, книжники и фарисеи, перетолковывали закон по своему. Они, во-первых, делили заповеди на главные и неглавные, как будто не один и тот же Бог дал эти заповеди, как будто все заповеди не составляют волю одного и того же Бога, и учили, что для спасения необходимо исполнять только главные заповеди, малые же заповеди могут быть нарушены без вреда для спасения души¹²⁵. А между тем в разделении своем заповедей сами же учители иудейские не были между собой согласны: одна и та же заповедь, главная по учению одного, была малой в глазах другого; так что если бы собрать все их учения, то оказалось бы, что все заповеди не важны и могут быть нарушены без вреда для души. Во-вторых, и те заповеди закона, исполнение которых книжники и фарисеи считали необходимыми для спасения души, они, как давно известно, выполняли только внешним образом, т.е. обращали внимание только на самое дело и оставляли без внимания мысли, чувства и желания. Иисус Христос, во-первых, объявил разделение заповедей Божиих на главные и неглавные делом незаконным: истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все. Итак, кто нарушит одну из заповедей сих (по вашему мнению) малейших и научит так людей; тот малейшим наречется в царствии небесном¹²⁶, а кто (сам) сотворит и (других тому же) научит; тот великим наречется в царстве небесном, т.е. тот получит несомненную награду в царстве небесном (Mф. 5:18, 19). Во-вторых, Иисус Христос объясняет истинный смысл заповедей Божиих, как то: шестой, седьмой, третий, которые преимущественно были перетолковываемы иудейскими учеными по своему мудрствованию (Mф. 5:21–37), и вообще раскрывает истинное учение о любви к ближнему (Мф. 5:38–48). Наконец, Иисус Христос предостерегает Своих последователей от фарисейства и лицемерия (Mф. 6:1–18), от пристрастия к земным удовольствиям (Мф. 6:19–34), от пересудов (Мф. 7:1–5) и научает нас обращаться в своих нуждах с усердной молитвой к Отцу небесному и различать вообще доброе от худого (Мф. 7:6–27). Таким образом Иисус Христос указал верное средство к тому, чтобы добрые качества, внушаемые Им нам в учении о блаженстве, были именно качествами добрыми, т.е. приносили достойный себя плод, а не могли обратиться в бесплодное ханжество. Вместе с этим Он указал нам истинный смысл самих добрых дел наших, которые предписываются в десяти заповедях Закона Божия и к изучению которых мы теперь должны перейти, именно со следующего урока.