Ересь папизма

Наша Святая Православная Церковь осознает, что она одна является Единой Святой Соборной и Апостольской Церковью; она чувствует всегда большую ответственность за сохранение неизменной и неподдельной апостольской веры и предания. Поэтому по отношению к различным ересям она сохранила строгое отношение, не соглашаясь и не договариваясь с ними даже в небольших и второстепенных вопросах, считая, что если вера будет нарушена в малом, то это неизбежно отразится и на большом. По святителю Григорию Нисскому, «не христианин тот, кто не принимает всего таинства истинного образа благочестия»⁷, а по святителю Василию Великому, «и в малом отступлении большой грех»⁸. Уклонения в вере не только изменяют богословие Церкви, но нарушают и саму духовную и церковную жизнь и поэтому ставят под угрозу и спасение человека. Вера и жизнь взаимосвязаны, поэтому, если будет нарушена вера, это неизбежно отразится и на жизни. Церковь, отвращаясь от ереси, любит еретиков, относится к ним милостиво и предпринимает различные усилия к их обращению. И если они раскаются, то использует самую широкую икономию⁹, чтобы облегчить их возвращение в лоно Церкви.

Такую же позицию заняла изначально Церковь и в отношении папизма. Церковь ощущала, что уклонение в папизме состоит не только в наличии иной системы церковного управления или иных церковных обычаев, но что происходит глубинная подмена евангельского духа. Византийские богословы не были фанатиками или экстремистами, когда в опровержении ереси Filioque¹⁰ писали толстые труды. Добавка «и Сына» к исхождению Святого Духа вводит во Святую Троицу два начала, или полусавеллианство¹¹, принижает значение Святого Духа и искажает всю триадологию, как правильно заметил Владимир Лосский: «Если в первом случае (Filioque) вера ищет уразумения, чтобы перенести Откровение в сферу философии, то во втором (в православной триадологии) – уразумение устремляется к реальностям веры, чтобы преобразиться во все большем и большем раскрытии себя навстречу тайнам Откровения. Ибо если Троичный догмат есть столп и утверждение всякого богословия и принадлежит той области, которую греческие отцы называли областью θεολογία – богословия по преимуществу, то понятно, почему разногласие по этому вопросу – каким бы незначительным оно ни казалось на первый взгляд – имеет столь решающее значение»¹².

Это «философский антропоморфизм, не имеющий ничего общего с теофаническим антропоморфизмом Библии»¹³. «Догмат Filioque вводит бога философов и ученых в лоно Бога Живого и замещает им «Бога сокрытого, который мрак соделал покровом Своим» (Deus ab-sconditus, qui posuit tenebras latibulum suum)¹⁴. Непостижимая сущность Отца, Сына и Духа Святого получает положительную, определяющую ее квалификацию. Она становится объектом вполне «естественного» богословия: это «вообще Бог», который может быть и Богом Декарта, и Богом Лейбница, и – как знать? – может быть даже и Богом Вольтера и дехристианизированных деистов XVIII века»¹⁵. .

Посредством догмата Filioque Запад попытался «логически» постигнуть таинство Святой Троицы, упраздняя антиномию троичного таинства и проявляя слишком человеческий, антропоцентричный характер своего богословия.

Ересь Filioque имеет последствия в церковной и личной жизни. Последствия эти также антропоцентричные.

Святой Дух и Тот, о Котором Он свидетельствует, отходят на второй план. Человеческому усилию придается больше значения, нежели Божественной благодати; организации и системе – больше, нежели животворящей благодати Божией. Непогрешимый папа Римский во много заменяет Христа и видится «источником единства» Церкви. Подвиг, подвижничество ради спасения христианина принимает также антропоцентрический характер. «Духовные упражнения» Игнатия Лойолы – характерный пример этого духа. Одного лишь сравнения этой книги с «Семью словами о жизни во Христе» Николая Кавасилы достаточно для того, чтобы увидеть всю огромную разницу в подходе к подвигу спасения, чтобы увидеть антропоцентричное западное спасение и теоцентричное и поистине соборное спасение в Православии. В первом случае – упор на делах человеческих, во втором – синергия человеческих усилий и Божественной благодати.

Поскольку Дух Святой перестал просвещать и животворить пастырей и богословов папизма, то, как следствие, одно искажение последовало за другим.

Их сотериология¹⁶ имеет юридический характер и основана на ошибочном учении о падении человека, потому что проводит резкое различие между природой и благодатью. Спасение в православном святоотеческом предании означает прощение, оживотворение и обожение умерщвленного грехом человека посредством домостроительства воплощения Сына Божия. На Западе спасение ограничивается лишь юридическим оправданием Божественной справедливостью поврежденного грехом человека, оправданием по причине Крестной смерти Христа. Христу нужно было пострадать, чтобы удовлетворить Божественную справедливость.

Вся проблема заключается в том, как разгневанный преслушанием человека Бог умилостивится к нему и обратит к нему Свое благоволение. Вопрос не стоит о том, как разлученному с Богом и потому мертвому человеку вновь соединиться с Богом, оживотвориться и получить дар обожения. Обожение как цель человеческой жизни на Западе потерялось и было предано забвению. На первый план выступает «оправдание», которое воспринимается с юридической точки зрения. Болезненное внимание к крестному древу без параллельного воззрения на воскресение и преображение делают все западное христианство «крестным». В нем отсутствует «кресто-воскресный» характер Православия.

Нам представляется, что «стресс» и «безнадежность» западного человека происходят из такой «крестной» односторонности. Западный философ-экзистенциалист Кьеркегор¹⁷ делает некоторые выводы по поводу стрессового состояния западного христианства. Он говорит, что человек только тогда является человеком, когда охвачен стрессом. Напротив, православную «кресто-воскресную» жизнь очень характерно выражает преподобный Серафим Саровский, который после тяжелого подвига стал причастником света Божественного Преображения и переживал радость воскресения. Эту радость он передавал приходящим к нему, приветствуя их словами: «Радость моя, Христос воскресе!»

Отсутствие у западных людей опыта Фаворского света и нетварных энергий, которыми человек обоживается и приобщается к Святой Троице, приводит их к ошибочному учению о том, что Божественная благодать тварна и, следовательно, непосредственный опыт общения с Богом невозможен, невозможно зрение Его славы. Широко известна история сопротивления Православия новой ереси в XIV веке. Представителем Православия в тех спорах выступал святитель Григорий Палама. Если благодать тварна, христианин обречен на непричастность обожению. Как может обожить человека тварная благодать? Так, перед нами новый тип арианства, с которым так героически боролся познавший на личном опыте благодать обожения святогорец святитель Григорий Палама. Запад до сего дня упорствует в этой ошибке, в результате чего человек и мир пребывают вне Божественной жизни.

Связь Бога с человеком и миром для западных людей может быть лишь нравственной, но не связью благодати и жизни. Таинства, главным образом Евхаристия, Крещение, Священство, становятся юридическими средствами спасения. Церковь ниспадает до юридического учреждения, подающего спасение и тварную благодать. В Церкви на первый план выходит юридическая институция и лишь потом – мистериальная составляющая. В Православии, наоборот, мистериальная составляющая на первом плане. Она охраняется и выражается каноническими установлениями. Из этого вытекает и каноническое право в Православии, которое, как и все православные догматы, богочеловечно. В западном папизме, напротив, церковное право четко разделено на Божественное право (Jus Divinum) и человеческое (Jus Humanum). Ярким примером юридического понимания спасения является совершение у католиков Таинства Покаяния. Покаяние и исповедь напоминают суд. Исповедающийся отделен от духовника, неизвестен ему. Духовник находится в известной деревянной кабинке. Исповедующийся говорит о своих грехах, получает епитимью и разрешение от греха. Нет никаких личных отношений между пастырем и паствой, церковного общества не существует, а лишь юридические и безличные отношения. На первое место выходит юридическое оправдание грешника, а не прощение, не возведение и восстановление в отчем доме (Церкви) и отеческих объятиях. Почти все догматы и предания Церкви на Западе были искажены.

Православное учение о Богоматери на Западе ниспадает до «Мариологии». Богородица отделяется от всего человечества в догмате о «непорочном зачатии». Это уже не славный плод избранного остатка человеческого рода, а нечто отделенное от всего человечества. Она теряет свое родство с нами и отчуждается от человеческого рода.

Даже эсхатология¹⁸ не осталась неповрежденной. В учении о чистилище и индульгенциях хорошо виден юридический характер католического богословия.

Насколько антропоцентричен Запад, свидетельствуют его искусство, музыка, архитектура и особенно изобразительное искусство. Достаточно сравнить какую-нибудь византийскую икону с одной из западных религиозных картин или статуй, чтобы увидеть, насколько они антропоцентричны. Православный «образ» поистине отображает Богочеловека Христа, преображенные лики Богородицы и святых, которые создаются тоже в мире, преображенном нетварной благодатью. Напротив, в западном изобразительном искусстве Христос изображается как человек, а Богородица и святые – как обычные, непреображенные люди. И природа изображается натуралистично, без всякого намека на причастие нетварному свету.

Но наиболее выпукло юридический и антропоцентричный характер папизма проявляется в системе церковного управления.

Известно, что Православная Соборная Церковь следует переданной от апостолов системе управления, выражающей таинство Церкви как таинство троичного и богочеловеческого общения во Христе – определяет 34-е апостольское правило: «Ибо тако будет единомыслие, и прославится Бог о Господе во Святом Духе, Отец, и Сын, и Святый Дух».

Церковь – это образ Святой Троицы. Церковь живет во всех измерениях (Вселенский Собор, Патриархии, Поместные Соборы, епископы, приходы, монастыри) соборно, то есть переживает троично таинство Церкви. А случайные отклонения от этого правила не были приняты Церковью и не стали догматами веры, необходимыми для спасения верующих. Непогрешимым в Православии является не один человек, а Церковь. Напротив, на Западе троичное соборное начало было заменено антитроичной папской централизацией. Римский понтифик с поистине люциферовской гордыней был провозглашен «непогрешимой» и высшей властью в Церкви.

Своим дерзким языком папа Пий IX на Первом Ватиканском Соборе провозгласил папскую «непогрешимость» и «примат»: «Если кто-либо говорит, что папа Римский имеет лишь обязанность контроля или указания (inspec-tionis vel directionis), а не полную и верховную юрисдикцию (iurisdictionis) надо всей Церковью не только в том, что касается веры и нравственности, но и в том, что касается порядка и управления Церковью, распространенной по всему миру, или что он обладает лишь одной важной частью этой власти, а не всей ее полнотой, или что его власть не является ни обычной, ни непосредственной надо всеми Церквами и каждой в отдельности, как надо всеми и каждым в отдельности пастырями и верными, да будет отлучен от сообщества верных... учим и определяем как богооткровенное учение, что, когда римский первосвященник говорит со своей кафедры (cum ex cathedra loquitur), то есть когда, исполняя свое служение как пастырь и учитель всех христиан, он в силу своей высшей апостольской власти определяет учение о вере или нравственности, которое должна содержать вся Церковь, он через Божественную помощь, обещаемую ему в лице блаженного Петра, обладает той непогрешимостью (infallibilitate), которою Божественный Спаситель благоволил наделить Свою Церковь для определения учения относительно веры и нравственности, и что поэтому такого рода определения римского первосвященника сами по себе, а не с согласия Церкви, неизменны (ex sese, поп autem ex consensus ecclesiae irreforma-biles). Если же бы кто дерзнул противоречить этому нашему определению, от чего да хранит Господь, то да будет анафема»¹⁹.

Имея всесильного папу, католицизм стремится завоевать весь мир. Обязательное безбрачие духовенства и различные «общественные» монашеские ордена служат этой цели. Православие, наоборот, нацелеваясь не на завоевание, а на преображение мира, не ввела обязательного безбрачия, не стала преобразовывать монашества из исихастского в социальное. В «обоживающей» исихии монах преображается и таинственно преображает мир. Через него не придет Царствие Божие приметным образом (Лк.17:20).

Очевидно, что все неправильное истолкование христианства папизмом оказало влияние на историю, культуру, на всю жизнь и ориентацию многих и многих народов, с которыми он сохранял свои связи. Все мы знаем, сколько пострадал Запад от папоцезаристских притязаний, которые привели к непрерывной цепи войн на протяжении приблизительно 200 лет. Войны начались при папе Григории VII и известны как войны за господство папства. Папоцезаристские притязания сосредоточены в слове папы Иннокентия III (1198–1216) при интронизации: «Имеющий невесту есть жених. Но эта невеста (Церковь) при брачном сочетании была не с пустыми руками, но принесла мне несравненное и бесценное приданое – полноту духовных благ и широту мирских, величие и изобилие обоих... Как символ мирских благ она дала мне корону; митру – как символ священства, корону – как символ царства и поставила меня представителем Того, на одежде и бедре Которого написано: Царь царствующих и Господь господствующих»²⁰.

Плодом тоталитарного и антиевангельского духа папства стала священная инквизиция, которая замучала и сожгла тех христиан-клириков и мирян, которые посмели возразить против папства.

Достоевский в легенде «О Великом Инквизиторе» раскрывает несвободный дух папства.

Папство дошло до того, что стало мирским государством со своей армией, экономикой и дипломатией. До сегодняшнего дня Ватикан – это государство, проводящее свою политику, влияющее на международную экономику своим участием в предпринимательстве.

Из противодействия папству возник протестантизм, перенесший «непогрешимость» с папы на каждого протестанта, потому что каждый протестант, как они считают, может правильно истолковывать Священное Писание, невзирая на Предание Церкви. Таким образом, антропоцентризм папства был целиком перенят протестантизмом.

Сравнивая Западную Церковь с протестантизмом, иже во святых отец наш Нектарий Пентаиольский находит у них одну общую деталь – индивидуализм. «Единственное различие между этими двумя системами заключается в следующем: в Западной Церкви индивидуум, то есть папа, сосредотачивает вокруг себя множество немых и несвободных лиц, каждый из которых сообразуется с властью и мировоззрением своего председателя. А в протестантизме Церковь сосредотачивается вокруг индивидуума. Таким образом, Западная Церковь представляет из себя индивидуум и ничего более. Но кто может нам гарантировать единомыслие всех пап? И поскольку каждый папа судит, истолковывает Писание и высказывается так, как пожелает и как ему это представляется правильным, то чем отличается он от всевозможных догматистов протестантской Церкви? Возможно, у протестантов каждый индивидуум составляет одну Церковь; в Западной же Церкви всю церковь составляет один индивидуум, и не один и тот же, а всегда разный»²¹.

Но и Восток не меньше пострадал от папы, чем сам Запад. Вспомним крестовые походы, насильственный прозелитизм и уничтожение православных народов, вспомним позорную унию, которая обманом привлекала православных в папство. Не так давно уния, основав различные униатские «церкви», поглотила большую часть Антиохийского патриархата. Множество православных славян было насильно уведено в папство, насколько это позволяли Ватикану складывавшиеся политические условия. Во время Второй мировой войны 800 тысяч православных сербов были убиты папистами только за то, что отказались перейти в католицизм. Спасшиеся от смерти сербы с ужасом рассказывали мне о страшном геноциде православных сербов. Н все это во имя «непогрешимого местоблюстителя» Христа на земле²².

Кроме того, сам атеизм, бичующий сегодня западный мир, рассматривается как плод противоборства искаженному западному учению о Боге. Само папство находится в духовном тупике и страшном внутреннем кризисе, который выражается в том, что многие клирики сами снимают с себя сан.