Глава 11. Начало присоединения сиро-халдейских несториан к русской православной церкви, при участии преосв. Кирилла Наумова³⁰²

В 1898 году, 25 марта, в праздник Благовещения Пресвятой Богородицы совершилось в Петербургской Александро-Невской Лавре, радостное для всего православно-христианского мира событие. Разумеем присоединение сиро-халдейских несториан к русской православной церкви, в лице нарочито явившейся депутации от сиро-халдейского несторианского общества во главе с епископом Мар-Ионою. Наша церковно-историческая литература тогда же признала это событие имеющим весьма важное значение³⁰³. И последствия этого события, без сомнения, могут быть великими, и русской православной церкви, в лице миссионеров ее, предстоит еще весьма широкое и плодотворное поприще среди новоприсоединенного общества.

Но событие это вместе с тем, как и все вообще исторические явления, совершилось не неожиданно, не без предварительной – продолжительной и серьезной – подготовки. Русская православная церковь, хотя и позже других христианских инославных обществ, но все-таки давно уже вступила в непосредственные сношения с сиро-сирийскими несторианами. Так что событие 25 марта 1898 года явилось только вполне естественным следствием этих сношений³⁰⁴.

Начало этим сношениям положили сами же сиро-халдейцы, которые, подобно всем христианским народам Востока, всегда смотрели на Россию, как на самую надежную и желательную покровительницу и защитницу их от окружающих их со всех сторон фанатичных, нередко к тому же диких последователей ислама. Еще в конце XVIII в. сиро-халдейские несториане искали покровительства себе у России, но бесплодно, так как русскому правительству, занятому тогда внешними войнами, было не до сиро-халдейцев. Но эта неудача нисколько не ослабила в несторианах сиро-халдейских сочувствия к России. После персидской воины в 1829 году стремление сиро-халдейских несториан найти покровительство у России приняло более реальную форму, выразившись в заявленном ими желании присоединиться к русской православной церкви. Это желание было настолько сильно, что часть несториан тогда же, под влиянием именно подобного стремления к церковному соединению с русским народом, переселилась из Персии в Россию и здесь, действительно, приняла православие. Эти новообращенные переселенцы, без сомнения, еще более содействовали оживлению давней склонности сиро-халдейских несториан к соединению с русскою православною церковью. При их некотором участии в конце 1850 годов возникла новая попытка со стороны сиро-халдейцев найти себе защиту и покровительство у России и, прежде всего, соединиться с русскою православною церковью. Попытка эта, хотя и не сопровождалась полным благоприятным исходом, но, без сомнения, имела весьма важное значение в общей истории воссоединения сиро-халдейских несториан с русской православною церковью. Об этом моменте истории сношений между русскою церковью и сиро-халдейцами у нас и будет речь.

Сношения сиро-халдейских несториан c русским правительством – церковным и гражданским – на сей раз началось через посредство начальника русской второй духовной миссии в Иерусалиме преосв. Кирилла Наумова, имя которого и особенно благоприятное впечатление, произведенное им на всех христианских обитателей Востока – не только православных, но даже и инославных, также без сомнения, немало содействовало возникновению в это именно время среди сиро-халдейских несториан стремления к соединению с русскою православною церковью.

Перед праздником Пасхи, в 1859 году, явился в Иерусалим из Константинополя один сиро-халдейский священник, по имени Михаил. Принятый ласково и радушно начальником русской духовной миссии в Иерусалиме, халдейский священник Михаил объявил ему, что он прибыл сюда, по совету трех патриархов – вселенского, антиохийского и иерусалимского, для переговоров с преосв. Кириллом по поводу предпринятого им дела – присоединения к православной церкви 30 000 семейств, находящихся в персидской провинции, называемой Руми-сехир (῾Ρουμι-σεχιρ, т. е. место греков, место православных). Священник Михаил уверял, что эти семейства, как и он сам, православного исповедания, по несчастию только отпавшие от видимого общения с православною церковью, что продолжалось уже 400 лет.

Иерусалимский патриарх (Кирилл II), бывший в то время в Иерусалиме, с своей стороны, подтвердил заявление сиро-халдейского священника, сказав, что священник Михаил, действительно, получил в Константинополе совет отправиться в Иерусалим для свидания и переговоров с начальником русской духовной миссии. Патриарх при этом от себя прибавил, что дело, начатое священником Михаилом, заслуживает полного внимания и его может взять на себя только русская Церковь. Но в то же самое время патриарх иерусалимский высказался, что он не верит православию ни священника Михаила, ни названных им 30 000 семейств, считая их несторианами. почему он и не разрешил священнику Михаилу участвовать в богослужении и приобщаться св. Таин в праздник Пасхи.

Беседы самого начальника русской миссии в Иерусалиме с халдейским священником Михаилом не приводили ни к каким положительным результатам ни по отношению к определению его вероисповедания, ни в отношении уяснения его желаний. Тогда преосв. Кирилл Наумов предложил халдейскому священнику Михаилу изложить историю и сущность своего дела на бумаге. Бумага эта (на греческом языке) скоро была представлена. В ней заключалось следующее.

«В епархии, называемой Руми-Сехир, принадлежащей ныне Персии, – писал халдейский священник Михаил, – находится 30 000 христиан, пасомых четырьмя архиереями и двумя митрополитами и двумя епископами (митрополии называются – ердисеи (ердисейская) и гевилен (гевиленская), a епископии – ада (адасская) и гкиутафа (гкиутафская). Такие же христиане есть и в русской Персии, в епархии Эриванской, в трех селениях: Куласар, Дуиун и Гкиоли.

К этим христианам принадлежу и я, носящий у них звание священника. Отправившись из своего отечества для поклонения свв. местам и посещая во многих странах православные церкви, я нашел много сходства (πολλὴν ὁμοιοτητα) между священнодействиями, который в них совершаются, и между нашими священнодействиями и чиноположением. Размысливши, с другой стороны, о том, каким опасностям подвергаются наши христиане от католиков и протестантов, различными способами усиливающихся распространить среди нас свое исповедание, я возжелал обратить внимание православной восточной церкви на бедствия нашего народа, точнее же – исходатайствовать покровительство ему со стороны всероссийского Святейшего Правительствующего Синода, который имеет возможность восстановить опять сиявшую некогда в Персии восточно-православную церковь, по несчастным обстоятельствам упадшую и угрожаемую скорым уничтожением, если какая-либо рука не прострется, чтобы спасти ее от надлежащих бед.

Так как в продолжение четырехсот и более лет мы не входили в общение с другими православными церквами, то легко может быть, что в наших священнодействиях и обрядах иное потерпело какую-либо перемену в отношении к образу совершения, или в отношении к благолепию. Сюда должно отнести недостаток богослужебных книг и необразованность церковных предстоятелей нашего народа. Если бы церковь русская благоволила соединить нас с православными, то у нас удобно были бы исправлены изменения и отступления, и церковь наша была бы возведена в состояние первоначальной своей чистоты».

В заключение всего священник Михаил просил преосв. Кирилла довести об этом до сведения Св. Синода и ходатайствовать, чтобы он, обратив внимание на бедственное положение халдейского народа, с свойственною ему апостольскою ревностно принял его под свое покровительство и на будущее время оградил его от наветов вражеских известными ему и доступными для него пастырскими средствами.

Получив письменное заявление, преосв. Кирилл, через посредство иерусалимского патриарха Кирилла II-го, довел дело халдейского священника Михаила до сведения великого князя Константина Николаевича, бывшего тогда в Иерусалиме. Великий князь изволил выразить желание, чтобы от халдейского священника была взята записка о его деле.

Тогда священник Михаил 7 мая 1859 года подал великому князю прошение следующего содержания.

«С давнего времени, – писал он, – существует под державою персидского государства одна епархия, называемая Руми-Сехир, в которой живет около 30 000 единоплеменных православных христиан, остающихся однако же вне всяких сношений с прочими православными церквами. Единоплеменники и единоверцы их находятся и в русской Персии, занимая три селения близ Эривани, называемые: Куласар, Дугиун и Гкиоли. Хотя эти православные христиане персидской епархии отделены от других, лишены всякого высшего духовного покровительства и естественно, в продолжение столь долгого времени, много потерпели и перестрадали, – однако же, Божиею милостию, они и доселе сохранили свою православную веру неповрежденною, совершая церковные чинопоследования на родном своем (халдейском) языке. Пасутся они двумя митрополитами и двумя епископами... С некоторого же времени, частию не имея сил терпеть дальше отчуждение и отдаление от прочих единоверных церквей, частию же слыша о пропаганде католических и протестантских миссионеров, и опасаясь, как бы они, проникнув, наконец, и в их страну, не распространили ереси и среди них и не совратили народа их, христиане указанной епархии начали с более горячим усердием молиться Богу и пламеннее желать церковного соединения с какою-либо из православных церквей, от которой бы могли они получить духовную помощь и покровительство. Но так как ни один из находящихся в Турции патриархов не имеет удобства простереть к ним руку помощи и только одна церковь русская может принять их под свою сень и оказать им действительное покровительство, то, со слезами прибегая к Вашему Императорскому Высочеству чрез меня смиренного предстоящего, соплеменного им иерея, христиане умоляют Вас именем всемилостивого Бога Господа нашего Иисуса Христа, чтобы, сжалившись над бедственным их состоянием, Ваше Высочество сообщили эту усердную просьбу Св. Синоду всероссийскому, дабы он, с апостольскою его попечительностию обратив внимательный взор на это дело, исследовал доступными ему средствами обстоятельства их и благоволил принять их под духовное свое покровительство и таким образом оградить от всякой опасности духовной это беззащитное немалочисленное общество христиан».

Великий князь передал это прошение и все дело начальнику же русской миссии в Иерусалиме для дознания, что можно и должно сделать по нему.

Тогда преосв. Кирилл приступил к всестороннему обсуждению прошений халдейского священника Михаила, причем его особенно заняли следующие три вопроса: 1) в отношении к нему самому, как ходатаю от лица целого общества христиан – достаточно ли было его посредничества для начала такого дела, какое он предпринял и, в частности, чем он мог засвидетельствовать данные ему от общества полномочия? В прошении, поданном преосв. Кириллу, он выражался, что пришел к желанию сблизить свою церковь с одною из православных церквей во время уже путешествия по Востоку, а в прошении, представленном великому князю, он говорил уже о желании всего народа и выражал мольбу народную, как уполномоченный представитель всего общества; 2) в отношении к исповеданию общества, от лица которого действовал священник Михаил: было ли это православное исповедание, как уверял священник Михаил, или же несторианское, как думал иерусалимский патриарх, который и в прощальной своей беседе с начальником русской миссии, пред выездом из Яффы в Константинополь, решительно утверждал, что халдейский священник Михаил – несторианин, или же это исповедание было православным в основе и только в частностях было искажено, на что намекал и сам священник Михаил в своем прошении к преосв. Кириллу? Наконец, 3) в отношении к будущему положению епархии сиро-халдейской, именно: вступив в общение с православною церковью, к какому из центров православия могло бы примкнуть это общество христиан, не имевшее возможности (по мнению преосв. Кирилла) составить самостоятельную церковь? По поводу этого последнего недоумения преосв. Кирилл говорил и с патриархом иерусалимским, поставляя ему на вид, с одной стороны, необходимость подчинения новоприсоединяемого общества христиан какому-либо из православных центров, а с другой – кажущееся право антиохийского патриарха на власть над этим обществом, так как пределы антиохийского патриархата доходили, по крайней мере, в прежние времена до тех мест, где жили сиро-халдейцы. Но иерусалимский патриарх, с своей стороны, решительно высказался против мысли о подчинении сиро-халдейских христиан антиохийскому, или другому какому-либо восточному патриаршему престолу, признавая это даже невозможным. С такою же решительностью он выразил мысль, что сиро-халдейские христиане, если бы они соединились с православною церковью, должны были состоять в зависимости от Св. Синода всероссийского.

По зрелом обсуждении всех этих вопросов, преосв. Кирилл, с одобрения иерусалимского патриарха, дал такой ответ халдейскому священнику Михаилу: «просьба ваша будет доведена до сведения Св. Синода. И я уверен, что ради святой веры и спасения 30 000 душ, церковь русская готова будет сделать все возможное. Но для правильного начала дела необходимо, чтобы управляющие вашею паствою архипастыри сами вошли в сношение с Св. Синодом, изложив письменно как свои нужды и желания, так и свое исповедание веры».

И, действительно, преосв. Кирилл донес обо всем этом деле Св. Синоду 16 июня 1859 года. Св. Синод, по обсуждении всего дела, 17 июля/6 августа 1859 года решил сообщить о содержании донесения преосв. Кирилла министру иностранных дел с просьбою о том, чтобы все, изложенные начальником иерусалимской миссии, обстоятельства дела были расследованы, и чтобы, в особенности, были отобраны положительные сведения от всех названных халдейским священником Михаилом архиереев о вероисповедании урмийских христиан и о том, какой высшей иерархии они желали бы быть подчинены после присоединении к православной церкви.

Министерство иностранных дел 23 ноября 1859 года сообщило Св. Синоду, чрез обер-прокурора, что оно, вследствие отношении обер-прокурора Св. Синода от 12 августа 1859 г. поручало русскому генеральному консулу в Тавризе собрать возможно более точные и подробные сведения о находившихся около города Урмии несторианах. Генеральный консул исполнил это поручение и донес министерству следующее.

«Около Урмии, – писал он 23 ноября 1859 года, – в 50 или 60 деревнях живет до 8000 семейств несториан; но, вероятно, являвшийся к преосв. Кириллу священник Михаил подразумевал и несториан, живущих в турецких пределах. Около 4000 семейств урмийских несториан находятся под влиянием американских протестантских миссионеров, около 100 семейств – под влиянием миссионеров католических, а остальные подчинены своему патриарху и епископам. Протестанты в особенности обязаны своими успехами заведенной ими типографии для печатания евангелий, а также заботливости своей о материальном благосостоянии народа».

Тоговременный несторианский патриарх Мар-Шелак, по донесению консула, жил в турецких владениях, близ города Джумамерга; названия четырех епархий, кроме одной, вполне соответствовали показаниям священника Михаила.

По окончании последней персидской войны, около 80 семейств урмийских несториан, действительно, переселились в Эриванскую губернию и присоединились к православию, продолжая и после того поддерживать постоянные сношения с своими соотечественниками.

В последнее время, по справкам, наведенным консулом, между урмийскими несторианами проявилось желание присоединиться к православной русской церкви, с каковою целью они и намеревались вызвать в Урмию нескольких духовных лиц из эриванских новообращенных своих соотечественников.

К этому консул наш прибавлял, что все сведения о сиро-халдеях он должен был собирать с крайнею осторожностью, а потому и не мог еще пока навести справки о сношениях священника Михаила с несторианскими архиереями и о том, в чем собственно заключается их отступление от православной церкви.

На основании этих сведений, полученных от консула, министерство иностранных Дел, с своей стороны, признало наиболее целесообразным и необходимым отправить в Персию, для собрания основательных и точных сведений о сиро-халдеях урминских и их единоверцах, живших в пределах Турции, доверенное духовное лицо, которое могло бы навлечь на себя меньше подозрений от персидского и турецкого правительств, чем гражданский чиновник. Это духовное лицо, пользуясь полным содействием агентов русского правительства, могло бы, по мнению министерства, с наибольшею пользою и успехом совершить это дело, отправившись через закавказский наш край и сблизившись с эриванскими новообращенными сиро-халдеями, что облегчило бы миссионеру заведение сношений с их прежними единоверцами. Отправление же православного русского миссионера к урмийским несторианам министерство во всяком случае находило безусловно необходимым, опасаясь, в противном случае, чтобы протестантские миссионеры не распространили своего влияния на всех несториан.

Вслед за тем в ходе дела, так, по-видимому, успешно начавшегося, произошла остановка, продолжавшаяся около двух лет... Чем она была вызвана, не можем сказать. Мы имеем только сведения, что в это время в С.-Петербург приезжал халдейский священник Михаил, который и начал все дело в 1859 году. Но мы ничего не знаем об обстоятельствах, при которых совершилось это путешествие священника Михаила с далекого Востока в северную столицу России: сам ли он предпринял его, или же, быть может, он являлся в Россию по вызову Св. Синода, переданному ему чрез начальника русской миссии в Иерусалиме, или чрез кого другого.

Несомненно, повторяем, только то, что халдейский священник Михаил был в С.-Петербурге в 1861 году и уверял здесь наше правительство в том, что не только персидские несториане, но и те, которые жили в азиатской Турции, числом до 20 000 семейств, с патриархом и со всею подчиненною ему иерархиею во главе, расположены к соединению и, действительно, соединятся с православною церковью, если русское правительство пошлет к ним избранное и доверенное лицо для предварительных переговоров³⁰⁵.

Тогда Св. Синод, приняв во внимание то, что за явленное халдейским священником Михаилом всеобщее расположение несторианского общества соединиться с православною церковью требует точнейшего удостоверения и приведения в ясность и известность всех обстоятельств, относящихся к столь важному и серьезному делу 15/27 сентября 1861 года решил послать на Восток, согласно с мнением министерства иностранных дел, архимандрита Софонию, отправив вместе с ним и сиро-халдейского священника Михаила.

Архим. Софонии³⁰⁶, пред отправлением его на Восток, была вручена петербургским митрополитом Исидором 1 октября 1861 года особая инструкция, нарочито составленная в министерстве иностранных дел.

По смыслу этой инструкции, главною целью миссии архим. Софонии было собрание предварительных сведений об урмийских несторианах, выразивших желание соединиться с православною церковью. Местом постоянного его пребывания, во время исполнения возложенного на него поручения, был назначен г. Эривань как пункт наиболее удобный по близости к нему местечка Кюйлассар, населенного сиро-халдейцами, выселившимися из Персии, и принявшими православие, и по беспрепятственности сношений с экзархом Грузии, в ведении которая состояла миссия, и с сиро-халдейскими несторианами.

В частности, архим. Софонии поручалось, негласно и с возможною осторожностью, для того, чтобы ни в ком не возбудить подозрения – ни в персах, опасавшихся влияния России, ни в инославных миссионерах, с давнего времени действовавших среди урмийских несториан, собрать следующие, возможно более верные и подробные сведения:

1) точно ли иерархия урмийских несториан, священники и народ имели расположение к принятию православия, и если это справедливо, до какой степени созрела эта готовность? Кто из епископов и вообще высших духовных лиц разделял это желание, и кто не разделял, и знал ли об этом желании патриарх несторианский?

2) не соединяли ли несториане с таким желанием каких-либо политических видов, напр., переселения в пределы России, чего они прежде домогались и не могли достигнуть, потому что дополнительными статьями к туркмангойскому трактату с Персиею воспрещалось всякое переселение из России в Персию и наоборот, без согласия местных правительств?

3) не рассчитывают ли несториане, по принятии православия, просить у России материального пособия на устройство церквей, содержание духовенства, заведение школ и т. п.?

4) какого они держались исповедания веры, т. е. кроме коренного пункта учения Несториева, осужденного вселенским собором, не усвоены ли этою сектою с течением времени еще какие-либо мнения, несогласные с православною догматикою; для этого желательно было бы знать: а) символ веры, употреблявшийся в несторианской церкви; б) толкование символа общепринятое или по преданию устно передаваемое; в) обрядность и соединявшееся с нею значение, как выражение исповедуемой веры; г) учение о почитании святых, поклонении св. иконам, постах, праздниках, таинствах – материи их, числе и порядке совершения, о порядке вседневных служб церковных;

5) сколько было у несториан степеней иерархии, какая существовала у них организация церковного управления, сколько было епархий и кто ими управлял?

6) на каком языке совершалось у несториан богослужение и какие y них употреблялись богослужебные книги;

7) были ли у несториан духовные училища, какие преподавались в них науки и в каких епархиях они находились?

8) сколько в урмийской области было заведено училищ миссионерами североамериканскими и западноевропейскими, имели ли несториане доверие к ним, или же отдавали туда детей только потому, что не имели других способов для воспитания детей? На каких условиях принимались несторианские дети в училища, с платою за содержание и обучение, или без платы, и какие науки преподавались в них;

9) каковы были вообще успехи католической и протестантской миссии в Урмии, как действовали эти миссионеры – тайно, или же открыто и с ведома и дозволения правительства, и были ли среди обращенных ими духовные лица несторианские?

Так широка и сложна была задача, возложенная на архим. Софонию. Без сомнения, исполнить эту задачу одному человеку и притом еще в сравнительно короткий – шестимесячный – промежуток времени было весьма трудно, даже едва ли возможно, особенно если принять во внимание то, что архим. Софония был незнаком ни с местом, ни с людьми, среди которых он должен был действовать, и даже совсем не знал сиро-халдейского языка, которому он стал учиться уже на пути в Эривань³⁰⁷.

Это сознавало, по-видимому, и само начальство, которое назначило в помощь архим. Софонии двух лиц: халдейского священника Михаила и обратившегося из несторианства кюйлассарскаго священника Иоанна Ильина.

Первый из них, т. е. халдейский священник Михаил, должен был, под руководством и по указаниям архим. Софонии, войти в сношения с несторианскими епископами с целью узнать их расположение к принятию православной веры и условия, на которых они желали бы присоединиться к православной церкви; от второго же, т. е священника Иоанна Ильина, архим. Софония должен был незаметно, под видом человека желающего узнать это для себя лично, получить сведения о вере, богослужении, обрядности и внутреннем устройстве несторианского сиро-халдейского общества.

К сожалению, оба эти помощника архим. Софонии, к тому же назначенные не официально, а только частным образом прикомандированные к миссии архим. Софонии, оказались не вполне подготовленными и пригодными дли того важного дела, для которого пришлось им потрудиться, как это видно и из переписки между архим. Софонием и нашим генеральным консулом в Тавризе г. Черняевым.

От священника Иоанна Ильина сам Софоний ожидал мало пользы для дела, о чем он прямо говорит в письме к консулу от 28 декабря 1861 г. Что же касается несторианского священника Михаила, то, по отзыву консула Черняева, ему нельзя было отказать в живости и предприимчивости характера, но зато в нем были два качества весьма нежелательные в человеке, призванном участвовать в столь важном деле, как миссия архим. Софонии, а именно: излишняя торопливость и невоздержность на язык, доходившая до хвастливости. «Он, – говорит консул Черняев в своем письме к архим. Софонии от 20 января 1862 года, – слишком много болтал здесь (т.е. в Тавризе) везде и при всех случаях о внимании, оказанном ему высокими особами в Петербурге, слишком явно провозглашал себя новообращенным из несторианства в православие духовным лицом», т. е. другими словами, действовал совершенно вопреки тому, как требовалось инструкциею, данною архим. Софонии, о чем ему вынужден был заметить наш генеральный консул в Тавризе.

Это обстоятельство, т. е неподготовленность и ненадежность помощников, указанных самим правительством, заставило архим. Софонию искать себе содействия у других лиц. Такими сотрудниками его были, прежде всего, упомянутый выше генеральный консул наш в Тавризе и затем два жителя м. Кюйлассар братья Мелики – Саяд и Николай, обращенные из несторианства в православие.

Первый своими советами и нравственною поддержкою, а последние – самым делом значительно облегчили архим. Софонии выполнение весьма трудного и ответственного поручения, данного ему правительством, особенно на первых порах, когда пришлось ему жить и действовать в совершенно незнакомой местности и среди совершенно новых людей.

В частности, кюйлассарские жители, братья Мелики оказались весьма полезными для архим. Софонии при собирании им сведений касательно расположения всего несторианского общества к переходу в православие. С этою целью Софония посылал Меликов в самую Урмию, центр несторианского поселения, при чем поручал им, в частности, собрать сведения касательно, с одной стороны, расположения несториан к переходу в православие и, с другой стороны, деятельности инославных миссионеров среди сиро-халдеев. При этом, хотя инструкция, данная архим. Софонии, ограничивала круг его деятельности собственно только урмийскими, т. е. персидскими несторианами, но архим. Софония решился несколько расширить на сей раз круг своей деятельности, поручив Меликам узнать о степени расположения к переходу в православие и среди турецких несториан.

Поводом к этому последнему действию архим. Софонии послужили следующие два обстоятельства: 1) уверение одного из несторианских епископов, Мар-Денхи³⁰⁸, приходившего из Турции, где он был викарием при матране (митрополите), в Кюйлассар в декабре 1861 года, – уверение его в том, что несториане, жившие в пределах восточной Турции, были весьма расположены к принятию православия и что он сам, Мар-Денха, между прочим, затем и прибыл к архим. Софонии, чтобы, согласно с волею своих матранов (митрополитов), заявить ему об этом; и 2) письмо, полученное архим. Софониею 25 января 1862 года от матранов Мар-Хнанишу и Мар-Иосифа, в котором они умоляли именем Иисуса Христа и страшным судом Его вступиться за них и верить словам викария их (т. е. Мар-Денхи) до того, что «уста его пусть будут устами их», хотя они не говорили ясно о том, в чем именно нужно было верить Мар-Денхе. Поэтому, Мелики, собрав сведения об урмийских несторианах, должны были, по указанию архим. Софонии, отправиться в Азиатскую Турцию для личных объяснений с обоими матранами и даже, если возможно будет, с самим Мар-Шимоном, т. е. несторианским патриархом.

Но выполнив данное им поручение относительно урмийских несториан, Мелики не могли проникнуть в Турцию, по причине множества снегов на горах, через которые им необходимо было переезжать, и отправили туда вместо себя пешими двух айсоров урмийских и одного священника (Лазаря, из самого города Урмии) с письменным известием матранам, что вся Урмия изъявила согласие на принятие православия и что, если и они желают того же, то пусть дадут знать об этом.

Ответ на это письмо от матранов должны были принести в Кюйлассар урмийские айсоры, а священник Лазарь имел идти далее, к несторианскому патриарху Мар-Шимону, чтобы выведать образ мыслей и расположение к православию как его самого, так и окружавшей его родни, об этом дать знать в Кюйлассар письменно, или лично архим. Софонии. 10 апреля 1862 года архим. Софонии сообщили, что в Кюйлассар пришли урмийские айсоры и принесли от несторианских матранов в Турции письменные известия. Прибыв туда 11 апреля, архим. Софония, действительно, нашел там айсоров и два письма, принесенные ими: одно от матранов, а другое от несторианского епископа гяверской епархии в Турции – Мар-Слывы³⁰⁹.

Содержание того и другого письма было следующее. Матраны, после обычного приветствия и благожелания, извещали, что осенью (в ноябрь) прошедшего года они послали в Россию доверенного от себя, епископа Мар-Денху с тем, чтобы верили его словам, как их собственным, и затем сообщали краткие сведения о том, сколько всех христиан жило в их участке Ноджио. «В нашем участке, – писали они, – до 2000 домов христианских, а если соединимся все вместе, то будет в шесть раз больше. Церквей у нас около 300, митрополитов 2, епископов 4, священников и диаконов очень много». Наконец, после описания насилий и притеснений со стороны мусульман и просьбы как можно скорее придти к ним «в силе Божией» и освободить их из рук врагов, несторианские матраны вручали себя и своих пасомых всецело в волю русских, говоря: «освободите ли только нас из рук врагов, оставя на прежнем месте жительства, или возьмете к себе, т. е. переселите в Россию? Как вы захотите и как положите, так мы и сделаем»³¹⁰.

Письмо ото было скреплено двумя печатями – большою матрана Иосифа, приложенною в двух местах, и малою – матрана Мар-Хнанишу. На правой стороне текста, на полулисте было написано другою рукою: «мы оба митрополита турецкой страны, Мар-Хнанишу и Мар-Иосиф в согласии принятия нами православной веры, Меликам Саяду и Николаю, которые присылали к нам бумагу из Эривани, дали руку…».

В письме от епископа Мар-Слывы заключался, главным образом, перечень домов (3600), селений (62) и церквей (105, но из них 60 были разорены и обращены в домы мусульманские), находившихся в его епархии³¹¹, а в конце письма, не скрепленного ни печатью, ни подписью, было сказано: «а о принятии нами православия мы дали слово Меликам – Саяду и Николаю».

Вообще, по сведениям, собранным архим. Софониею чрез посланных им сотрудников оказывалось, что на присоединение к православной русской церкви были согласны в урмийском (в Персии) несторианском округе матран Гавриил, подчиненные ему епископы: Мар-Иоанн, Мар-Иосиф и Мар-Илия и кандидат на епископство Мар-Иона, и в сурдийском (в Турции) несторианском округе: матраны Мар-Хнанишу и Мар-Иосиф, епископы их: Мар-Слыва и Мар-Саркис; викарии: Мар-Денха и Мар-Иоанн, т. е. три матрана, шесть епархиальных епископов (со включением сюда Мар-Ионы) и 2 викария, а всего 11 абун, или, что то же, все несторианские архиереи со всем их клиром и народом, исключая пока патриарха несторианского Мар-Шимона и его епархии.

Впрочем скоро было выяснено более или менее достаточно и отношение Мар-Шимона, патриарха несторианского, к делу соединения несторианской общины с православною церковью. Выше было сказано, что кюйлассарскими братьями Меликами, пред выездом их из Урмии в первых числах марта 1862 года, был отправлен в Турцию один священник (Лазарь) с тем, чтобы он побывал и переговорил о деле сначала с матранами, а потом и с самим Мар-Шимоном. С другой стороны, почти в то же самое время и архим. Софония отправил из Эривани своего особого посла прямо в Кудганус к Мар-Шимону. Поводом к отправлению особого посольства в резиденцию несторианского патриарха послужило стечение следующих обстоятельств.

Прежде всего, взять на себя миссию к Мар-Шимону вызвался сын православного айсора, бывшего когда-то диаконом в Урмии, а в то время проживавшего в Кюйлассаре, по имени Илия. Этот Илия выдавал себя за священника, рукоположенного, будто бы, самим патриархом Мар-Шимоном, в бытность сего последнего еще коадъютором при прежнем патриархе, дяде его, но грамоты на поставление не имел. Экзарх Грузии³¹² знал об этом Илии по письмам архим. Софонии и, имея в виду дать ему между православными айсорами Эриванской губернии какое-либо место, требовал, чтобы он представил свою ставленническую грамоту. С другой стороны, синодальный обер-прокурор препроводил незадолго перед тем (8 февраля) к архим. Софонии прошение двух несторианских священников – Даниила и Шимуна, поданное ими на имя московского митрополита Филарета, и поручал ему собрать точные сведения о просителях. Но так как ни епископ Мар-Денха, ни священник Иоанн Ильин и никто другой в Эривани и Кюйлассаре не знали и даже не слышали о вышеупомянутых священниках, то не оставалось никакого другого средства собрать о них сведения, как только на месте их жительства через какого-либо посланца.

В виду сейчас сказанного, архим. Софония и решился послать к Мар-Шимону вышеупомянутого Илию, который должен был получить от патриарха несторианского грамоту о своем поставлении, разузнать о священниках – Данииле и Шимуне, которые, по соображениям Мар-Денхи, должны были принадлежать к епархии патриаршей, и, главным образом, собрать возможно более точные и подробные сведения об образе мыслей патриарха и расположении его к православию.

Оба посланные к несторианскому патриарху, т. е. Лазарь и Илия должны были, по расчетам архим. Софонии, возвратиться к нему в последних числах марта 1862 года. Между тем проходил уже и апрель, а их не было. Так как приближался срок, назначенный для исполнения поручения, данного архим. Софонии, то он решился выехать и, действительно, 27 апреля выехал из Эривани, распорядившись, чтобы, если посланные возвратятся скоро по его отъезде, то бумаги, который они принесут с собою, выслать к нему в Тифлис; если же не скоро, то прислать в Петербург.

Между тем, 11 мая 1862 года, когда архим. Софония находился еще в Тифлисе, к нему явился сам священник Лазарь и сообщил следующее. Несторианский патриарх Мар-Шимон принял его весьма радушно и, когда узнал о цели его прихода в Кудчанус, то заплакал и, воздев руки, сказал: «наконец, наступает время избавления нашего от врагов наших». Но письменного отзыва о своем согласии присоединиться к православной церкви несторианский патриарх не дал никакого, сказав, что он боится, как бы его печать не попала в руки мусульман. Впрочем, он обещал, что, если найдет удобный повод и случай, то постарается прислать свое письменное согласие с кем-либо из своих.

Наконец, вскоре после того, именно 24 мая 1862 года три кюйлассарских айсора принесли архим. Софонии в Тифлис письмо от несторианского епископа Мар-Денхи, который извещал его, что вышеупомянутый Илия возвратился от Мар-Шимона и потому все ожидают Софонию в Кюйлассар; но никаких точных сведений о том, что́ принес с собою Илия от несторианского патриарха, в письме не сообщалось; архим. Софония, который в то время предполагал скоро выехать в Петербург, не нашел для себя возможным возвратиться в Кюйлассар...

Итак, по сведениям, собранным архим. Софониею различными путями, дело по вопросу о расположении несториан к принятию православия представлялось в следующем виде. Все несторианские митрополиты и епископы, священники и старшины приходов и большая часть несторианского народа, состоявшего в их заведывании и жившего в пределах Персии и Турции, были согласны принять православие и присоединиться к русской церкви. Несторианский сиро-халдейский патриарх не только знал об этом, но, по уверению некоторых, и сам был согласен вступить в общение с православною русскою церковью, а чрез нее и со всею вселенскою.

Выше было сказано, что архим. Софония, чрез посланных своих и особенно чрез братьев Меликов из Кюйлассара, старался собрать точные сведения не только о степени расположения сиро-халдейских несториан к принятию православия, но также и о деятельности инославных миссионеров среди айсоров. Сведения об этом последнем предмете, доставленные архим. Софонии, были такого рода, что заставляли Софонию ходатайствовать пред нашим правительством о возможно скорейшем удовлетворении стремления сиро-халдейцев к соединению с православною церковью.

Оказывалось, что в персидских владениях протестантские и католические миссионеры поселились еще в конце сороковых годов XIX в. и жили постоянно в самом городе Урмии. Персидское правительство знало как об их пребывании в пределах Персии, так и о цели их деятельности среди сиро-халдейцев. Миссионеры протестантские действовали энергичнее и успешнее, чем католические. Главная причина их больших успехов заключалась в том, что они свою деятельность сопровождали широкою благотворительностью. Обладая большими материальными средствами, они входили в семейные и вообще житейские нужды бедных несториан: за одних платили подати, другим помогали в содержании и прокормлении семьи, осиротевших девиц выдавали в замужество, престарелых и больных снабжали пищею и лекарствами и пр.

Но кроме этих видов, так сказать, частной благотворительности, у них были виды благотворения более общие и более замечательные. Сюда относилось заведение ими типографий, аптек и школ.

Типография была заведена ими в Урмии. В ней печатались книги на языках персидском, арабском, сиро-халдейском старом и новом, всякого рода: библии, евангелия, исторические синопсисы, священные истории, грамматики, арифметики, географии, логики, философии, разные рассказы и брошюрки нравственно-исторического содержания, в роде рассказа «Араб – невольник», наконец, прописи и буквари. По множеству заготовленных и еще не употребленных в дело запасов всякого рода книг, в то время, о котором у нас идет речь, книгопечатание ограничивалось одними учебниками, букварями, историями, арифметиками и т. п., которые непрерывно раздавались всем учащимся бесплатно; точно также бесплатно раздавались всем айсорам библии, евангелия и т. п.

Аптек, устроенных североамериканскими миссионерами, было тогда две: одна в самом городе Урмии, а другая в селении Сира. При каждой из них, кроме аптекарей, было еще по одному врачу. Как лекарство, так и лечение всем сиро-халдейцам предлагались даром. Больниц не было ни одной, и все больные были приходящими, или же лечились на дому.

Элементарных школ теми же протестантскими миссионерами было заведено в 1840–50 годах, в разных местах урмийского округа, около 50. Они разделялись на два участка, из коих каждый заключал в себе по 25 училищ и находился в заведывании особого смотрителя из грамотных айсоров. Получая хорошее содержание и жалованье, смотрители наблюдали за действиями преподавателей айсоров и зданиями, а за успехами учащихся следили сами миссионеры. Одним из таких наблюдателей был некогда кюйлассарский священник Ильин, в бытность его в Урмии. В школы принимались безмездно и мальчики и девочки (первых всегда было больше), но учились те и другие отдельно. В школах было по два класса, из коих в одном обучались собственно грамотности, т. е. читать и писать, а в другом преподавались и некоторые предметы, как то: священная история, арифметика и грамматика. Кроме того, в селении Сардаге было заведено училище, в роде высшего или центрального, в котором предполагали преподавать ученикам географию, гражданскую историю, логику и философию. В этом училище предполагалось воспитывать тех из молодых айсоров, которые предназначались в учителя для других школ.

Впрочем так дело обстояло с школами только в начале деятельности инославных миссионеров среди сиро-халдейских несториан. Вскоре все это стало слабеть и падать. В то время, о котором у нас идет речь, из вышеупомянутого числа школ едва ли осталась и половина. Круг самых предметов обучения в школах несторианских настолько сократился, что в большей части их стали обучать только чтению, письму и священной истории, или арифметике, все же прочее было оставлено и заменилось чтением пророческих и новозаветных книг. Сардагское училище, правда, еще продолжало существовать, но у айсоров, видимо, было мало охоты изучать заморскую мудрость.

Главнейшая причина охлаждения сиро-халдейцев к школам и обучению детей заключалась в том, что в начале открытия школ многие из айсоров не понимали тайных целей, с какими они собственно заводились, и потому, не имея никаких других средств к обучению детей, отдавали их туда охотно и во множестве. Когда же они увидели, что молодые школьники мало-помалу теряли в миссионерских школах народный дух и верования отеческие и становились протестантами, все, кто не желал протестантизма ни для себя, ни для своего потомства, тотчас же перестали отдавать детей своих в школы, в которых остались только дети айсоров, уже совратившихся в протестантство.

Впрочем, многие из этих последних с течением времени начали разочаровываться и охладевать к своим наставникам и принятой от них вере. Иные же и вовсе оставляли протестантство и возвращались к вере своих отцов и это делали не только простолюдины, но и священники, из коих иные состояли даже на содержании миссионеров. Таковы были, напр. священник Израиль из селения Широбат и священник Юхана из селения Чамакии. Оба они немалое время были протестантами и пользовались особенным вниманием миссионеров – своих руководителей, а один из них – Израиль имел даже и должность при типографии с получением хорошего содержания; но, поняв ближе сущность новой веры и стремления миссионеров, оба они отказались от всего и возвратились к родной вере. Оба они, будучи священниками на прежних своих приходах, заявили архим. Софонии согласие на принятие православия.

Замечательно, что протестантские миссионеры пытались было совратить даже одного из несторианских епископов, но безуспешно. Известный уже нам халдейский священник Михаил, в бытность свою в Петербурге, утверждал, что один из несторианских епископов, по имени Иоанн (Мар-Юханан) сделался протестантом, женился и, оставив свою прежнюю паству, поселился в г. Урмии. Но по собранным архим. Софониею точным справкам, оказалось, что Иоанн, действительно, был обольщаем миссионерами и хотел принять протестантство; но затем раздумал и не принял его (по крайней мере, до 1862 года), а тем более не женился, не оставлял своей епархии и не переезжал в Урмию. Замечателен отзыв этого епископа о протестантстве, показывающий, между прочим, и то, к каким средствам прибегали иногда протестантские миссионеры для пропаганды своего исповедания между обитателями далекого Востока. Отзыв этот был сделан им в присутствии священника халдейского Михаила, двух протестантских миссионеров и братьев Меликов, пред которыми Мар-Юханан как бы жаловался. «Они меня уверили, – говорил Мар-Юханан, указывая на своих недавних друзей, – что их вера – совершенно та же, что и православно-русская. Между тем оказалось, что у них нет ни икон, ни постов, ни молитвословий». Из этого видно, что миссионеры, привлекая в свои сети неопытных и необразованных несториан, между прочими убеждениями, не пренебрегали и тем, что выдавали свое вероисповедание за православно-русское.

Не менее замечателен и отзыв матрана (митрополита) Гавриила о протестантских миссионерах и их действиях между айсорами. По уверению Меликов, матран Гавриил неоднократно повторял перед ними, что протестантство, видимо, слабеет и падает между их народом, сами миссионеры протестантские давно уже заметили, что едва ли не напрасно усиливаются насадить между айсорами свое вероучение, слишком далекое от них по началам религиозным и слишком недоступное по духу страны, скованной деспотизмом. А потому, – продолжал матран, – сами же миссионеры нередко говорили и говорят, что как только явятся здесь русские миссионеры, то протестантство и католичество падут совершенно. «До какой степени истинны и верны суждения миссионеров о самих себе и о деле рук своих, покажет время, – замечает, с своей стороны, архим. Софония, – но уже и ныне можно видеть как бы проявление того, о чем они прорекают». Действительно, как только посланные архим. Софонии, братья Мелики появились среди айсоров, то несмотря на то, что они всячески и тщательно скрывали от всех истинную цель своего путешествия, айсоры-протестанты узнали об этом и иногда целыми селениями заявляли свое согласие и желание принять православие.

Что же касается католических миссионеров, то деятельность их среди айсоров была много слабее и менее успешна, чем деятельность протестантов. Католическая миссия не имела здесь ни школ, ни больниц, ни аптек, ни типографий. К тому же католические миссионеры были не так и щедры на дела благотворительности, как их соперники. А потому католики были весьма нелюбимы всем вообще айсорским народом, среди которого жива еще была память о тех жестоких насилиях, при помощи которых католические миссионеры обратили в латинство около 100 семейств несториан, живших в долине при подошве Курдских гор. Собственных храмов не было ни у протестантов, ни у католиков, занимавшихся пропагандою среди айсоров. Но у католиков зато было два ксендза, которые совершали иногда свои мессы и говорили даже проповеди в храмах несторианских, за что у них нередко возникали с несторианским духовенством прения, оканчивавшиеся иногда даже рукопашным боем.

Таковы были собранные архим. Софониею сведения о расположении сиро-халдейских несториан к соединению с православною церковью и о деятельности инославных миссионеров среди них. Сведения эти, как сказано, архим. Софония собирал преимущественно чрез своих сотрудников, особенно двух братьев Меликов, Кюйлассарских жителей, и только отчасти сам путем беседы с некоторыми несторианами, посещавшими его в Эривани и Кюйлассаре.

Особенное же внимание сам архим. Софония обратил на изучение вероучения, богослужения, обрядности и церковного устройства несторианской общины. Он много потрудился над этим и собрал обширные сведения, имеющие ныне, когда обращение несториан сиро-халдейских собственно говоря еще только началось, весьма важное значение и представляющие большой интерес.

К речи об этом мы и переходим, при чем оговариваемся наперед, что везде мы будем иметь в виду время начала шестидесятых годов XIX в. и что сведения об айсорах-несторианах, ниже излагаемые, тщательно проверены нами при посредстве одного из членов сиро-халдейского духовенства, обратившегося в православие и воспитывающегося ныне в одном из наших высших духовно-учебных заведений.

Состояние несторианской сиро-халдейской церкви, по сведениям, собранным архим. Софониею, было таково.

Иерархию ее составляли патриарх, митрополиты и епископы, которые все называются у сиро-халдеев общим именем абун³¹³.

Патриарх был высшим правительственным лицом. Решения его в делах веры и церкви признавались окончательными и не подлежали ни пересмотру, ни изменению. Он всегда был один и назывался Мар³¹⁴ Шимоном³¹⁵, точно так же, как иаковитский патриарх Мар-Игнатием. Имя Шимона принималось несторианскими патриархами при вступлении их на патриаршество. Оно не заменяло, a тем более не унижало прежнего их имени, но, соединяясь с ним, предшествовало ему в полном титуле, причем собственное имя служило к различению каждого отдельного Мар-Шимона от всех других – его предшественников. В то время сиро-халдейским патриархом был Мар Шимон Рувим, а предшественник его и вместе родной дядя назывался Мар Шимоном Авраамом.

Мар Шимон Рувим патриаршествовал с 1861 года и имел около 20 лет от роду. Причина столь юного возраста патриарха заключалась в том, что сан епископа, митрополита и патриарха у несториан большею частию переходит но наследству. Всякий архиерей у них может выбирать себе преемника из родственников и представляет его патриарху на утверждение и даже иногда для рукоположения на место свое при жизни. Таким образом, и патриарх Мар Шимон Рувим за два года до смерти дяди своего был рукоположен им во епископа, с правом наследования патриаршества.

Обыкновенным местом пребывания несторианского патриарха служило небольшое селение Кудганус, находившееся в участке Джулаберга, в пределах восточной Турции. Селение Кудганус состояло из одних служителей патриарха, вроде бывших у нас штатных монастырских и архиерейских сел, и имело три церкви. Одна из них, во имя Мар-Шалиты, была первопрестольною: в ней находилась кафедра патриарха; в ней рукополагались все епископы; в ней же происходило и поставление самого патриарха и совершалось мироварение. Свита патриарха Мар Шимона Рувима, жившая частию в одном с ним доме, частию в отдельных, между церквами, состояла из трех священников и шести диаконов, из этих последних трое были его дяди, а четвертый – отец.

Управление патриарха было общее и частное. Первое обнимало всю церковь и состояло в том, что патриарх 1) утверждал представлявшихся ему епархиальными архиереями кандидатов на епископство; в случае же непредставления кандидата, или неодобрения представленного, 2) сам избирал, кого признавал достойным и способным к тому, и рукополагал его; 3) возводил епископов в достоинство митрополитов; 4) награждал особенно заслуженных из них наперсными крестами; 5) расширял, или же сокращал пределы епархий и даже открывал новые; назначал время для мироварения, созывал для этого епископов и священников и освящал миро, и, наконец 7) утверждал расторжение браков, по представлениям епископов.

Частное управление патриарха простиралось на одну его епархию, состоявшую в упомянутом участке Джулаберга, и ничем не отличалось от управления других епископов.

Второе место в иерархии сиро-халдейской несторианской церкви занимали митрополиты, называвшиеся обыкновенно матранами. Их было два: один в турецких владениях, другой в персидских. Оба они, кроме своих епархий, которыми управляли, как местные епископы, более или менее заведывали еще целыми округами, которых было также два – сардийский (в Турции) и урмийский (в Персии). Матраны относительно подчиненных им епископов и епархий занимали почти такое же положение, как митрополиты эфоры в константинопольском патриархате.

Матран сардийский, кроме общих ему с матраном урмийским прав и преимуществ, пользовался еще особенными правами, состоявшими в том, что он 1) поставлял самого патриарха и находился к нему, по понятиям сиро-хаддейцев, в таком же отношении как Иоанн Предтеча к Иисусу Христу; 2) делаясь матраном, он, как и патриарх, принимал особое имя и назывался Мар Хнанишу³¹⁶, 3) имел особую круглую печать, которая, по объему своему, почти равнялась печати патриарха и в которой он титуловался начальником, или главным (Шаман) восточных христиан Сарда; наконец, 4) ему одному было предоставлено право иметь при себе викариев.

Означенные преимущества матрана сардийского служили причиною того, что всякий Мар-Хнанишу имел большее пред другими влияние на управление церковью, а потому пользовался и большим почетом между своими соплеменниками.

Но тоговременный Мар-Хнанишу, как маститый старец, как сверстник и друг покойного патриарха и как кроткий и благочестивый архипастырь, имел особенное влияние на дела церковные и пользовался непререкаемым уважением не только в народе, но и среди самых епископов. По преклонности лет своих, он уже не управлял своею епархиею, а имел при себе, кроме двух викариев, еще особого коадъютора, племянника своего, который, будучи рукоположен во епископа еще в 1857 году, был возведен даже и в достоинство митрополита, но не принял еще имени Мар-Хнанишу, а назывался просто Мар Иосиф.

Епархию матрана Мар-Хнанишу составлял участок поджийский, а кафедра его находилась в селении Беджеви. Один из викариев матрана – Мар Денха прежде имел местопребывание в селении Тисс (в том же участке), но с разграблением и опустошением в 1861 году этого селения мусульманами, Мар Денха оставил родину и с 22 декабря 1861 года стал жить в русских пределах селения Кюйлассар Эриванской губернии. Другой викарий, епископ Мар Юханан имел свою кафедру в селении Дериа, где и жил постоянно.

Епархия матрана урмийского обнимала весь участок Барендуг и заключала в себе более 50 селений и часть г. Урмии, называемую Гель Паталихан; но кафедра и постоянное местопребывание его находились в селении Ардышай.

За матранами следовали епископы, коих было семь: пять епархиальных, из коих два были в Турции и три в Персии, и два викария, состоявших при матране Мар Хнанишу.

В Турции находились несторианские епископы: Мар-Слыва и Мар-Саркис; первый имел епархию в участке Гявер, а кафедру и местопребывание в селении Бажерья; епархия второго находилась в участке Джилюй, а кафедра – в селении Храмнус. В Персии жили епископы: Мар-Юханан, Мар-Иосиф и Мар-Илия; епархия Мар Юханана была одною из обширнейших, так как в ней находилось более 30 селений, а кафедру он имел в селении Гявилан. Епископы: Мар-Иосиф и Мар-Илия имели в своем ведении по одному только селению, которые и составляли их епархии: селение Ада, в участке Назлучай, управлялось Мар Иосифом, a селение Гюйтана, том же участке, Мар Илиею; первое имело 184, а второе 200 домов.

Главная причина неравномерности несторианских епархий заключалась в том, что пространство и объем всякой епархии определялись достоинством епарха, а достоинство этого последнего, в свою очередь, определялось числом предшествовавших ему епископов из его рода. Епископы Иосиф и Илия первые из своего рода сделались абунами, а к тому же их епархии наиболее пострадали от распространения в них протестантизма; епископ же Мар-Юханан насчитывал в своем роде более 10 абун.

Кроме означенных несторианских епископов в то время, о котором идет у нас речь, готовился к рукоположению в сан епископа аркян (т. е. архимандрит) Баба, с принятием нового имени Мар Ионы³¹⁷. Ему имела быть дана особая епархия, но какая, – еще не было решено. В то время он жил в селении Супарган, принадлежавшем к епархии патриарха, и управлял им в качестве епарха³¹⁸.

Итак, высшую иерархию сиро-халдейской несторианской церкви составляли в данное время следующие лица: один патриарх Мар-Шимон-Рувим, три матрана: Мар-Хнанишу, Мар-Иосиф и Мар-Гавриил, шесть епархиальных епископов: Мар-Слыва, Мар-Саркис, Мар-Юханан, Мар-Иосиф, Мар-Илия и Мар-Иона; два епископа викарных: Мар-Денха и Мар-Иоанн и один кандидат на епископский сан – аркян Иона.

Низшую иерархию сиро-халдейской несторианской церкви составляли: священники, архидиаконы и диаконы. Архимандритов и игуменов у несториан сиро-халдейских не было, потому что с давнего времени у них не существовало ни одного монастыря. Монастыри были упразднены не вследствие какого-либо канонического постановления церкви, которая всегда их почитала и почитает, но по невозможности их существования, вследствие непрерывных мусульманских нападений и разграблений, которым всегда подвергались прежде всего монастыри. Впрочем, архимандритов не было у сиро-халдейских несториан только как настоятелей монастырских; звание же архимандрита у них сохранилось и давалось некоторым заслуженным духовным лицам.

Все низшее духовенство несторианское должно было находиться в брачном состоянии, причем, если у священника или диакона умирала жена, то ему позволялось вступать не только во второй, но и в третий и четвертый брак, лишь бы только он всегда был единыя жены мужем. Но из этого правила исключались те родственники абун (иногда даже и не родственники), которые назначались ими в преемники. Такие заблаговременно отделялись от своих семейств и воспитывались особо под наблюдением самих абун, и, если оказывались способными к жизни духовной, то производились в диаконы и священники без вступления в брак. Им-то незадолго до рукоположения во епископа давался титул аркяна, что, по понятиям айсоров, означало человека, ведущего монашескую жизнь и готовящегося быть епископом, так что всякий аркян был уже утвержденным кандидатом на епископство, и наименование аркяном у них было то же, что у нас наречение во епископа.

Между священниками несторианскими не было ни степени, ни звания протоиерея. Все они без различия называются каша или кашиша (по книжному «кяна», что значит преподобный).

Между диаконами (шамшана) различались первенствующие, которые назывались архидиаконами. А так как архидиаконами делались большею частию родственники, или приближенные абун, то естественно, что они всегда и от владык пользовались особенным вниманием к себе и от клира большим почетом. Отсюда образовалось в народе понятие, что архидиаконы в несторианской церкви выше и важнее священников и что они занимают в ней место протоиереев и архимандритов в греческой и русской церкви.

Священство у сиро-халдейских несториан пользовалось очень большим почетом и потому большею частию удерживалось в роде, передаваясь по прямой линии, как это было прежде и у нас. Поставление священника из посторонних бывало очень редким явлением, вызывавшимся какими-либо особенно уважительными обстоятельствами. Из мирян во священники могли поступать только благородные (мелики), или учившиеся особенно и много. Священники, дети священников, или меликов старались обозначать это даже в титулах своих, напр. каша Орагам, сын каши Лазаря, или каша Иедгер-мелик.

Звание диаконов³¹⁹, за исключением тех, которые были при абунах, не пользовалось у сиро-халдейских несториан особенным значением и уважением. Но как достижение диаконского звания было невозможно для простолюдинов, хотя бы и грамотных, так и сделавшиеся диаконами почти не возвышались над классом чернорабочих. Архим. Софония лично видел в Эривани урмийского диакона Ошану, который ежегодно приходил в Эривань для заработков и целую зиму плотничал, как обыкновенный чернорабочий, за малую цену.

Отличительные особенности вероучения сиро-халдейских несториан, насколько мог узнать их архим. Софония, заключались в следующем.

Основанием вероучения сиро-халдейских несториан служил никейский символ, или, говоря словами их, «верование, составленное 318 отцами, епископами, собранными в Никее, городе вифинском, во времена Константина благочестивого, противу Ария еретика». Но как никейский символ впоследствии был дополнен изложением православного вероучения о Третьем Лице Пресв. Троицы на втором вселенском соборе, бывшем в Константинополе, то и сиро-хаддеи нашли необходимым сделать восполнение того же члена, и сделали это, только не совсем точными словами собора, a изменив их, по своему разумению, так: «и во единого Духа Святого, Духа истинного, иже от Отца исходяша, Духа животворящего». Отсюда произошла первая и более ощутительная разность между символом православным и несторианским.

Другие разности в символе, состоящие частию в прибавлении, частию в опущении некоторых слов и выражений, a частию в отличном (от православного) выражении одного и того же, явились, как следствие влияния на сирийских и месопотамских христиан со стороны разных символов, долго ходивших в древности по Востоку, особенно же символа св. Афанасия Александрийского, поборника православия. Посему все эти разности были неважны и тем более не содержали в себе чего-либо еретического³²⁰.

Что касается толкований и более пространного изложения этого вероучения, то их, насколько мог убедиться в этом архим. Софония путем нарочитых бесед с епископом Мар-Денха и урмийским священником Михаилом, совсем не было у сиро-халдейских несториан.

Догмат воплощения Сына Божия исповедывался сиро-халдеями в общих выражениях, т. е. что Иисус Христос есть истинный Бог и истинный человек. Что же касается того, когда и как соединились в Нем Божество человечество, а также и того, сколько воли и действий в лице Богочеловека, то в подобные богословские вопросы сиро-халдейские несториане, по крайней мере, в то время, котором у нас идет речь, совсем не входили, довольствуясь тем, что они ни в чем не противоречили никейскому символу веры. Архим. Софония полагал, что и те несогласия в веровании, которые так сильно волновали некогда христианский Восток и послужили средостением между несторианским обществом и православно-вселенскою церковью, были забыты, или, по крайней мере, оставлены к тому времени несторианами, среди которых просвещение совершенно упало. Этим объяснялось, по его мнению, и то, почему с такою уверенностью и, без сомнения, по совести, утверждали несторианские епископы: Мар-Иосиф (в беседе с экзархом Грузии Исидором, впоследствии петербургским митрополитом) и Мар-Денха (в беседах с архим. Софониею), что несториане сиро-халдейские так же православны, как и русские, и что между теми и другими нет никакого различия.

Но это было справедливо только субъективно, т. е. относительно убеждений сиро-халдейцев. На самом деле сиро-халдейцы и в то время, о котором у нас речь идет, с настойчивостью утверждали, что пресв. Дева Мария, родив Христа Иисуса, не рождала Бога Слова, рождающегося предвечно от Отца, и потому есть Христородица, а не Богородица. В то же самое время сиро-халдейцы употребление икон и поклонение им считали противными второй заповеди, чествование ангелов и святых допускали, но призывание их на помощь и молитву им, как ходатаям нашим пред Богом, признавали излишними, так как, по их убеждению, един есть ходатай Бога и человеков – Иисус Христос.

Таинств сиро-халдейские несториане признавали и содержали семь и те же самые, какие признает и православно-вселенская церковь. Крещение у них совершалось над младенцами, чрез троекратное погружение, во имя Отца и Сына и Святого Духа. При крещении бывали и восприемники. Новокрещенный помазывался св. миром с произнесением слов: «печать дара Духа Святого».

Миро приготовлялось не из кунжутного масла, но из елейного. Мироварение происходило не в определенные сроки, но по усмотрению, как того требовала действительная нужда. Вообще оно совершалось редко и всегда в кафедральной патриаршей церкви. Освящение мира состояло в том, что в новосоставленное миро вливалось несколько старого, что сопровождалось известным молитвословием.

Покаяние предшествовало причащению, но оно было не устное, как у нас, а сердечное, так что кающийся не высказывал своих грехов пред священником, а исповедывал их в тайне души своей пред Богом. Устная исповедь у сиро-халдейцев прежде существовала, но потом была отменена, по следующей причине.

Бывали примеры, что священники, недовольные за что-либо на прихожан, злоупотребляли вверенными им тайнами, но большею частию сами мусульмане, зная, что священникам известна вся сокровенная жизнь их прихожан, в случае подозрений, падавших на айсоров, истязали священников и муками вынуждали их открывать и выдавать тайны, открытые им на исповеди.

Евхаристия у сиро-халдейских несториан совершалась на квасном хлебе и вине, растворенном водою. Хлеб всегда приготовлялся самими служащими и более походил на просфору армянскую, или яковитскую, чем нашу, русскую. На лицевой ее стороне, вместо печати, было четыре крестика. Таковых просфор употреблялось три: одна для вынутия Агнца, другая в честь Владычицы Марии, а третья за живых и умерших.

Причащение св. таин подавалось под обоими видами и мирянам, которым, впрочем, тело Христово, обагренное кровию, преподавалось с дискоса рукою священника, а не лжицею из потира. К таинству причащения допускались только здоровые, по надлежащем приготовлении, и в храме, больные и умирающие не напутствовались св. евхаристиею. Поэтому, и св. дары не запасались у сиро-халдеев, как это делается в православной церкви.

Вместо напутствования св. тайнами, у сиро-халдеев совершалось над больными таинство елеосвящения.

Брак у них благословлялся только в седьмом колене и допускался второй, третий, четвертый и более. Совершеннолетие определялось возрастом и развитием телесного организма брачущихся.

Таинство священства у сиро-халдейских несториан отличалось от нашего тем, что рукополагаемый мог проходить все степени священства в одно богослужение.

Таинство елеосвящения было в большом употреблении у сиро-халдеев, по вышеуказанной причине; веществом его служило то же, что и у нас, а сущность состояла в молитвословии, чтении Слова Божия и помазании больного освященным елеем.

Постов сиро-халдейские несториане имели более, чем православная церковь, и содержали их строже, не разрешая ни в один из них ни на рыбу, ни на икру³²¹, а только на масло и то не во все дни. Пост пред праздником Рождества Христова начинался с 1 декабря и продолжался, таким образом, 24 дня.

Айсоры имели следующие три особенные поста, из которых каждый продолжался три дня, а именно: 1) в честь и память св. Иоанна Златоустого; он бывал в понедельник, вторник и среду между праздниками Рождества Христова и Богоявления; 2) в память священномученика Харлампия, в те же дни на неделе, после праздника Богоявления; и 3) в память пророка Ионы, в те же дни, на неделе мытаря и фарисея.

В среду и пяток сиро-халдеи постились круглый год и никогда не разрешали поста в эти дни, кроме пасхальной недели.

Но они не содержали поста в день Воздвижения Животворящего Креста и в день усекновения главы св. Иоанна Предтечи. Кроме того, так как они вообще считали день не с полуночи до полуночи, а с вечера до вечера, то и пост по средам и пяткам начинали с вечера вторника четвертка и оканчивали вечером же в среду и пяток.

Праздники господские у сиро-халдейских несториан были те же самые, что и в православной церкви, и падали они у них на одни и те же дни и числа. Но из богородичных праздновались только рождество Владычицы Марии и Успение; праздника введения во храм Богоматери не было, праздник Благовещения был, но назывался различно: «Ангел сошел в Назарет», или «радуйся, Благодатная» и праздновался не торжественно и не строго, так что почти не выделялся из ряда работных дней.

Святые, чествуемые сиро-халдейскими несторианами, не назывались собственно святыми (каддиша) и не различались между собою ни по образу подвижничества, ни но образу кончины. Таким образом в святцах айсорских не было ни мучеников, ни преподобных, ни постников, ни святителей, но ко всем прилагалось одно и то же обращение: «Мар» (Мар Соришу, Мар Рамзай). Апостолы именовались Шлиха, пророки Нвиа, Божия Матерь – Марта Мариам (Владычица Мария), только к святым духовным писателям, известным сиро-халдейской общине или поучениями, или составлением молитв, песнопений и литургий, прибавлялось к иным слово: Малпана (учитель), а к иным Тешкана (проповедник).

Богослужение, совершавшееся у сиро-халдейских несториан, разделялось на постоянное и повременное.

К первому относились службы суточные, или вседневные, недельные, усвоявшиеся каждому дню недели, и годовые.

Суточное богослужение состояло из вечерни, утрени и литургии. Повечерий и полунощниц у них не было. Часы были и состояли в чтении псалмов, молитв и тропарей, как и у нас; они пелись не отдельно, a вместе с другими службами, как и у нас, именно: первый час – после утрени, третий и шестой часы – пред литургиею, девятый – пред вечернею.

Таким образом, сиро-халдейцы собирались в храм на богослужение три раза в сутки: вечер, утро и полудне, а отдельных славословий или служб они совершали семь, подражая Давиду, седмерицею днем возсылавшему хвалу Богу.

В состав служб вечерних и утренних входили псалмы, молитвы, песнопения и ектении. У них употреблялись молитвы и песнопения, принадлежавшие следующим их церковным учителям и проповедникам: Мар-Ефрему Малпане, Мар-Нерсею Малпане и Мар-Теодорусу Тешкане.

Об ектениях неизвестно, кем они составлены; но должно думать, что теми же лицами и еще Мар-Диодорусом и Мар-Несториусом, как составителями литургий. Несторианские ектении (каразуйта – чтение вслух), по внешнему своему составу, очень похожи на наши. Они состояли не из цельных молений, но из отдельных прошений, возносившихся священником, или диаконом и оканчивавшихся призыванием: «помолимся», причем на каждое прошение поющие или народ отвечали: «Господи помилуй». Что же касается внутреннего содержания, то с этой стороны несторианские ектении немало замечательны. В сообразность самых служб, на которых они читались, ектении эти, по содержанию своему, разделялись на вседневные, седмичные, годовые и повременные.

Ко вседневным ектениям принадлежали те, который читались на литургиях; содержание их несколько сходно с содержанием наших ектений – великой, сугубой и просительной.

Седмичные ектении читались каждый день недели на утрени; их – семь, по числу дней недели, и они каждую седмицу повторяются. Ектении годовые, или праздничные, читались по одному разу в год. Содержанием их служила сущность каждого праздника, т. е. в них высказывалось диаконом среди церкви почти все то, что у нас поется на клиросе в праздничных стихирах и канонах. К годовым ектениям относились ектении великопостные. Их несколько: одни из них возглашались по воскресным дням, другие – в простые дни, и при том одни на утрени, a другие на вечерне, в продолжение всего поста, за исключением последней недели, в которую на каждый день положены особый ектении, выражающие сущность воспоминаемых событий³²².

Все ектении имели одно и то же начало: «станем добре, станем со умилением» и т. д и затем несколько прошений общих, который неизменно возносились в конце всякой ектении, именно: о патриархе, епархиальном епископе, и всех епархиотах, о царе (имени нет), о предержащих властях и о всем мире; первое прошение всех ектений в праздники изменялось в том отношении, что вместо слова: «со умилением» читалось: «в радости».

Литургий у сиро-халдейских несториан было в употреблении три. Одна совершалась ежедневно и называлась диилихи – апостольскою. Сиро-халдейцы веровали, что литургия эта составлена Апостолами, когда они были все вместе в Иерусалиме, и там начала совершаться ими до исшествия их на всемирную проповедь. Другая литургия – Григория Двоеслова; она была составлена, по мнению сиро-халдейцев, Мар-Теодорусом (т. е. Феодором Мопсуетским) и Мар-Диодорусом (т. е. Диодором Тарсийским). Третья литургия была составлена Мар-Несториусом и пелась 4 раза в год: в день Богоявления, в один из дней поста после Богоявления, в один из дней поста пророка Ионы и в великий четверток.

Недельных служб, по словам урминского священника Михаила, у сиро-халдейских несториан не было; но, по мнению архим. Софонии, они должны были существовать, судя но недельным ектениям, только неизвестно, в чем эти недельные службы состояли.

Годовые службы совершались во дни праздников господских, богородичных и святых (напр Апостолов Петра и Павла) и отличались от служб обыкновенных, кроме ектений, некоторыми чтениями из книг пророческих и песнопениями, относившимися к воспоминаемому событию, или к памяти святых, наподобие наших тропарей и величаний. То же самое должно сказать и о службах великопостных, особенно в великие дни последней седмицы, когда воспоминаются страдание, смерть и погребение Спасителя.

К службам повременным принадлежали, кроме совершения таинств, разные чинопоследования, напр. чин водоосвящения, погребения, освящения храма, поставления патриарха и др. Отличительную особенность всех их составляло то, что, при совершении их, употреблялись особенные ектении, особенные молитвословия и песнопения.

Храмы у сиро-халдейских несториан, были большею частию каменные (встречались иногда земляные, по деревянных не было), всегда обращенные на восток, и разделялись главным образом на две части: собственно храм и алтарь. Алтарь отделяется от храма не иконостасом, но преградою, в которой три входа: две боковые двери и врата посредине. Престол помещается обыкновенно против средних врат, но не на средине алтаря, а у восточной стены его, на которой поверх престола находится распятие. Жертвенника в несторианских храмах нет, ибо вся литургия совершается на престоле; но есть по одну сторону алтаря умывальница, а по другую тандуль (круглое углубление четверти на три в землю) для печения просфор. Престол состоит из четыреугольной каменной доски на каменной же тумбе и покрывается одеждою. Антиминсов с илитонами нет, a вместо них служат четыре небольших креста, делаемых выпукло и квадратом посредине престольной доски и ближе к тому краю, где стоит священнодействующий. Эти кресты обозначаются и на одежде напрестольной особенною вышивкою; самая же одежда не отличается от нашей.

Утварь церковную сиро-халдейского несторианского храма составляют: потир, дискос и лжица, крест, евангелие, кадило и подсвещники. Потир и дискос металлические и большею частию оловянные, хотя встречаются и серебряные, тот и другой с крестами, но без всяких изображений, рукоятий и пьедесталов, так что первый похож на большой стакан, а второй – на небольшую тарелку. При совершении литургии, они ставились в квадрат между крестами (что на престоле) рядом и покрывались воздухами, сначала тот и другой особыми, а потом оба одним.

Ни звездицы, ни копия у сиро-халдейцев не употребляется, но лжица имеется и иногда похожа на нашу, а большею частию имеет вид простой ложечки. Напрестольный крест большею частию с распятием и употребляется как металлический, так и деревянный. Евангелие употребляется большею частию без оправы и небольшого формата, евангельские чтения в церковных евангелиях располагались не по евангелистам, а по дням года.

Облачение архиерейское состояло из белого подризника (большею частию льняного), епитрахили, пояса, омофора и фелони; поручей, палицы, митры и панагии не употреблялось. Один только патриарх носил крест наперсный и в служении и вне службы, но не на цепочке, как у нас, а на шелковом шнурке, или ленточке. Омофор употребляется обыкновенно с крестами, длиною около двух аршин с половиною, но у́же нашего и носится не так, как у нас. На средине, по длине его, делается прорез, или вырез овальный, наподобие наших епитрахилей, и через этот прорез омофор надевается на голову, поверх епитрахили и пояса, и, таким образом, производит вид двух епитрахилей, имеющих одну иордань, и висящих одна спереди, а другая позади. Фелонь представляет более длинный, чем широкий кусок материи шелковой, или парчевой с крестом посредине. Этот четыреугольник накладывается, как широкий шарф, и лежит большею частию на плечах священнодействующего, иногда же приподнимается и поверх головы, покрывая ее, как иаковитское увясло. Посему несторианская фелонь не прикрепляется на груди ни застопками, ни завязками. Подризник, епитрахиль и пояс не отличались от наших.

Это архиерейское облачение было вместе с тем и священническим, с тем только различием, что омофор священнический гораздо короче епископского и виден только спереди, а сзади из-под фелони его совсем было не видно. Набедренников священники не имеют. Диаконское облачение составляют стихарь и орарь, похожие во всем на наши.

Что касается церковного управления, то оно у сиро-халдейских несториан было не многосложно и едва ли имело особое систематическое устройство, применительное к особенному положению их церковной общины.

Главнейшие предметы церковного управления названы нами выше. Круг их был сравнительно очень ограничен. Иных предметов управления вовсе не было, как, напр. училищ, типографий и всего, что было соединено с ними; другие были раздроблены по частям, как, напр. наблюдение за целостию кафедр и непрерывностию наличных епархов. Во всякой епархии за кафедрою наблюдали родственники абуны, чтобы она не переходила в чужой род, а преемника себе избирал сам абуна. Патриарху оставалось послать только избранному кандидату титул аркяна и потом рукоположить его. Остальные затем части духовного управления сиро-халдейскою церковною общиною сосредоточивались в руках Мар-Шимона, как верховного иерарха ее.

Мар-Шимон для управления подчиненною ему общиною не имел при себе ни коллегий, наподобие синодов и консисторий, ни лиц официальных, каковы суть протосинкелы и грамматикосы (на Востоке), или благочинные и секретари (у нас). При обычном течении дел, он управлял единолично, а келейными советниками и помощниками его были ближайшие родственники его, диаконы и священники, при нем служившие. Их он употреблял и в качестве секретарей, когда нужно было написать что-либо, и в качестве курьеров, когда требовалось отвезти к какому-нибудь абуне указ, или предписание и т. п, что все у них было известно под одним названием: «кьтава». Эти «кьтава» не имели никаких признаков формальности; на них не было ни номеров наших, ни скреп, ни подписей, их не записывали ни в какие книги; словом, при патриархе несторианском, так же, как и при всяком абуне, не было ничего, отзывающегося нашею канцелярщиною и бюрократией.

Но если бы произошли события особенной важности, то патриарх мог приглашать к себе матрана Мар-Хнанишу, как ближайшего своего сотрудника по управлению всею общиною, мог также вызывать, по своему усмотрению, других абун и составлять из них как бы временный собор; но все это, вследствие стесненного положения сиро-халдеев, едва ли когда бывало, по крайней мере, во времена, ближайшие к нам. Замечательно, что даже и такое первостепенной важности событие, как окончательное решение вопроса о присоединении сиро-халдейских несториан к русской православной церкви, совершилось без предварительного обсуждения его на соборе несторианских абун епископов³²³.

Епархиальное управление у сиро-халдейцев было еще проще. Всякий несторианский епископ был не более (если только не менее), как наш благочинный; благодаря малой величине епархии, он знал всех своих священников и диаконов и по имени и по образу жизни. Особенно это должно разуметь о тех абунах, епархии которых ограничивались одним селением. В случае какой-либо жалобы на священника, абуна тотчас же призывал его к себе, делал дознание и тут же окончательно решал всякое дело на словах. Как не было наград для поощрения к трудолюбию и соревнованию, так не было и наказаний, состоящих в запрещении, низведении священника на причетническую должность и лишении сана.

Вся должностная деятельность абун вращалась около двух предметов: рукоположения и совершения, или, правильнее, разрешения на совершение браков.

Дел ставленических, как у нас, не было. Всякий, ищущий священства, или диаконства, лично являлся к своему абуне и словесно просил его о поставлении. Абуна приказывал ему идти в церковь, где он должен был читать вечерню и утреню и, если он оказывался умеющим делать это, то на следующей же литургии рукополагался в иподиакона, диакона и священника. Грамоты ставленные в иных епархиях давались, а в других нет.

Браки в шестом колене, или неясные, по запутанности родства, представлялись абуне приходским священником, или же родственниками брачуюшихся. Абуна, по выслушании и рассмотрении всех связей и отношений родства, или благословлял брак тут же, или отказывал. Разводы среди сиро-халдейцев бывали очень редко. Абуна обыкновенно уговаривал и мирил поссорившихся между собою супругов, в случае же невозможности примирения, представлял при своей записке, или отсылал с своим диаконом разводящихся к Мар-Шимону, который и решал это дело окончательно.

Что лежало в основании подобного церковного управления, существовавшего у сиро-халдейских несториан, трудно было сказать, по мнению архим. Софонии, немало потрудившегося над решением сего вопроса. Из слов абуны Мар-Денхи, в беседе его с архим. Софониею сказанных, последний заключал, что сиро-халдейские несториане, по-видимому, не отрицали «Постановлений Апостольских» и определений соборных; но сколько соборов и какие именно они принимали, была ли у них какая-либо кормчая, как у нас, или номоканон, или что-либо в этом роде, он не знал и говорил только, что у них всякий Мар-Шимон и всякий абуна управлял и действовал так, как и предместники их; следов., руководился преданием и практикою.

Это и понятно. Известно, что ни, 496 г. на несторианском соборе, бывшем в Едесси при несторианском патриархе Бабее, несториане, установивши более или менее полное устройство своей общины, получили и известное уложение для управления делами церкви. Нет сомнения, что этим уложением они руководились до несчастия великого, постигшего их при Тамерлане. С этого времени, лишившись гражданской свободы, они, конечно, не могли удержать за собою и свободы в управлении церковном. Воля поработителей сделалась во многих случаях законом и вопреки церковным установлениям и обыкновениям. Таким образом, по мере продолжения рабства, непрерывно убивавшего дух и изнурявшего силы несторианской общины, она мало-помалу стала забывать свои канонические правила и сообразоваться с духом и обстоятельствами времени, а потом опираться на предшествующие примеры, как на норму управления, так что во времена позднейшие законом в управлении паствою для Мар-Шимона и абун стало служить не уложение церковное, a управление ближайших предместников их.

Несторианская община, с самого начала отпадения своего от православно-вселенской церкви, всегда отличалась присутствием в ней богословской учености. Этой последней она была обязана главным образом твердостью своего положения среди разных и многих переворотов политических, потрясавших Восток. Аравийские завоеватели не могли уничтожить несторианство, a багдадские калифы относились к несторианам даже с большим доверием именно за их образованность. Учености багдадских несториан и вселенская церковь обязана сохранением многих памятников греческой письменности. Даже по завоевании Багдада татарами, сиро-халдейские несториане, благодаря главным образом своей учености, сохраняли некоторое время свое положение, пока, наконец, Тамерлан не нанес решительного удара несторианству. Этот удар положил конец, можно сказать, навсегда и самой образованности несторианской. Несчастный народец, спасшийся от истребления в небольшом остатке, жившем в горах Курдских, возник после того под прежним названием, но образованность, тем более прежняя богословская ученость уже не возрождались в нем.

Иго порабощения, под которое подпали сиро-халдеи, поселившиеся в Персии и Турции, решительно заглушало и подавляло в них всякое стремление к любознательности, так как с того времени все ученые занятия их заменились одною думою и одною заботою о сохранении своей жизни. С того времени сиро-халдейский народ стал и стоит почти неподвижно, на одной и той же ступени умственного развития; с того времени в нем не было и, кажется, доселе нет ни при патриархе, ни при митрополитах и епископах, ни в городах и селах ни одной школы духовной, или гражданской в духе народном, ни одного училища духовного, с удержанием начал своего вероисповедания. Дай Бог, чтобы теперь, с присоединением сиро-халдейских несториан к русской православной церкви, под покровом и при содействии этой последней, явились школы и возродилась образованность среди сиро-халдеев православных! Обязанность возрождения образованности среди сиро-халдеев в духе православной веры лежит прежде всего на тех представителях сиро-халдейской общины, которые с такою эиергиею и самоотвержением трудились для святого дела присоединения своего народа к православной церкви. И мы думаем, что это так будет...

В 1860-х годах, о которых у нас идет речь, все, что только можно было назвать образованием, заключалось в одной простой грамотности, т. е. умении читать и писать на современном родном языке и в понимании древнего, доселе сохраняющегося в богослужении, языка. Но и это образование, сколько ни скудно оно было, не распространялось на все сиро-халдейское народонаселение, а ограничивалось почти одним только духовенством и переходило от отца к сыну посредством домашнего обучения. Книгопечатания у айсоров не было и церковно-богослужебные книги, заключающие в себе почти всю их мудрость и все просвещение, сохранялись через переписку с большими трудностями.

Правда, в конце сороковых годов XIX в. между айсорами урмийскими появилось было просвещение, но не родное, не из недр парода возникшее, по общему чувству потребности образования, а чуждое, занесенное с запада и несродное почве восточной. Поэтому, оно не привилось на сиро-халдейской почве и не принесло существенной пользы айсорскому народу. Большая часть его скоро приметила раскинутые сети и, не прельстившись ни бесплатностью школьного образования, ни значительностью других благотворений, которыми хотели завлечь айсорских детей в школы, отвергла и просветителей (т. е. протестантских миссионеров) и самое просвещение. С заведением школ в Урмии, теми же миссионерами была открыта в самом городе и типография для печатания книг на всех языках, известных восточным христианам. Из этой типографии выпущено было множество книг всякого рода, начиная с букваря до новейшей философии, но не напечатано ни одной богослужебной книги, ни одного церковного поучения, тем более ни одного творения отцов сирийских. Сиро-халдейская несторианская община не решилась, очевидно, вверить единственное свое сокровище в руки обтекающих вселенную пришельцев и, хотя, по причине возрастающего оскудения и умаления рукописных экземпляров, не отвергла употребления напечатанных библий и евангелий на старо- и ново-сирийском языке, однако же пользовалась ими с большою осторожностью, так что благонамереннейшие из айсоров предпочитали огромный труд переписывания имевшихся у них манускриптов даровому приобретению книг печатных.

Следствия подобной необразованности сиро-халдеев отражались на всем их быте и, в особенности, на состоянии церковной дисциплины и природного языка их.

Дисциплина в несторианской сиро-халдейской церковной общине, по наблюдениям и отзыву архим. Софонии, почти не существовала. Патриарх, следуя установившемуся обычаю, рукополагал представляемых ему кандидатов во епископа, нисколько не вникая, способны ли они были к надлежащему прохождению того служении, которому посвящали себя. И впоследствии, по рукоположении епископов, патриарх не старался наблюдать за тем, как они пасли вверенное им стадо Христово. Абуны, в свою очередь, поставляя священников и диаконов, также не считали необходимым ни наставлять их в истинах веры, ни разъяснять им лежащие на них обязанности, ни следить за исполнением ими этих последних. Отсюда происходило то, что священники и диаконы большею частию исполняли свои пастырские обязанности небрежно и совершали даже самую литургию без должного приготовлении и страха Божия, вообще читали и пели в храме спешно и невнятно, пели иногда просто безобразно, заимствуя все тоны пения и переливы их от турок, а – что еще хуже – обыкновенно позволяли себе во время служения говор и смех, стояние нечистое и моление рассеянное. Немало было беспорядков и своеволия и в других отношениях, напр. при разделе доходов. Священники почти все, что попадало им в руки, считали своею неотъемлемою собственностью. Вообще упадок дисциплины и своеволие среди низшего сиро-халдейского духовенства были таковы, что, напр. диаконы без позволения своего священника и священники без позволения и благословения своего абуны нередко оставляли свою церковь и паству, отлучались, куда и насколько хотели, и проживали иногда с фальшивыми видами от мусульманского начальства в разных местах то в виде чернорабочих, то под образом сборщиков пожертвований на построение монастырей (которых не существовало) и церквей. Само собою разумеется, что подобное отсутствие церковной дисциплины у сиро-халдейского духовенства производило крайне неблагоприятное влияние и на паству.

Сиро-халдейский язык, несмотря на то, что существовал непрерывно в живом употреблении, почти не получил никакого развития. Неопределенность форм языка, обороты речи без частиц, показывающих взаимное отношение слов и выражаемых ими понятий, неизменяемость выражений, употребляемых с глубокой древности, – все это, по мнению архим. Софонии, показывало видимый застой и даже отсутствие всякой жизни в языке сиро-халдейском. Всякое письмо, напр., сиро-халдейского духовного лица непременно начинается словами: милость и мир из уст такого-то к такому-то, и почти всякое оканчивалось следующими словами: для мудрого и малого довольно.

Самая письменность сиро-халдейская как бы низошла на ту ступень, на которой она стояла в начале, когда только формировалась и устанавливалась. В несторианских книгах позднейшего выхода не было ни заглавий, ни заглавных букв, ни знаков препинания, ни разделения статей. Бравший в руки такую книгу долго не мог узнать, что это за книга, а потом, когда начинал читать ее, крайне затруднялся в отыскании смысла речи то по отсутствий строчных знаков, то по нераздельности статей. Сиро-халдейская книга, как бы ни была велика, всегда состояла, от начала до конца, из одного отделения. Только протестантские миссионеры, начав печатать в своей типографии книги для сиро-халдеев, ввели заглавия и надписи, красную строку, показывавшую начало отделения, и знаки препинания, которых, как сказано, почти совсем не было у сиро-халдеев, довольствовавшихся одним только двоеточием.

Средства, какими содержалось сиро-халдейское духовенство, были почти те же самые, какими содержалось православное греческое духовенство, напр., в Константинопольском патриархате.

Ближайшим образом, служившие алтарю от алтаря и питались. Священники, диаконы и низшие члены сиро-халдейского несторианского клира пользовались кружечными доходами, получая от своих прихожан, как и у нас, плату за исправление различных треб. Кроме кружечных доходов, все они владели пахотною землею и занимались возделыванием садов и огородов, с тем, впрочем, различием от нашего духовенства, что у сиро-халдейцев духовные лица сами никогда не занимались обработкою земли, а отдавали ее в наем. С другой стороны, т. наз. церковных земель не было у сиро-халдейского духовенства, которое наравне со всеми мирянами платило местному правительству как поземельный сбор, так и налог за все, чем владело и чем пользовалось.

Кроме сейчас указанных средств содержания, общих всему клиру, были и особенные; так напр., некоторые священники сиро-халдейские занимались овцеводством, a диаконы и причетники разными мастерствами и чаще всего плотничеством. Абуны сиро-халдейские не пользовались никакими доходами, ни кружечными, предоставляя их сполна причтам, ни церковными, употребляя их на поддержку храмов; не пользовались они также и емватикионом, т. е. сбором денежным с священников и диаконов за выдававшиеся ими ежегодно в апреле месяце грамоты на право служения в продолжение года в известной церкви, как это делалось в константинопольском патриархате, потому что в сиро-халдейской несторианской общине и при самом рукоположении священников и диаконов не во всех епархиях выдавались рукополагаемым виды на поставление, тем более они нигде не возобновлялись.

Но абуны сиро-халдейские пользовались т. н. решитою, т. е. сбором со всей епархии денег и всякого рода провизии натурою. Деньги собирались в два срока, от 20 до 50 к. в год с души работающей; натурою же – хлеб, рис, масло постное и скоромное, вино, плоды, шелк, хлопок, – словом паства сиро-халдейская делилась с своими архипастырями всем, что имела сама. Кроме того, абуны имели в своем распоряжении огороды, сады и виноградники, отделявшиеся для них состоятельными мирянами. Впрочем, все это было условно и неопределенно. Как плата, дававшаяся причтам за требоисправление, так и решита, собиравшаяся абунами, даже в одной и той же епархии были весьма неодинаковы в каждом году, потому что то и другое зависело от возможности и усердия дававших, a тем более они были различны в разных епархиях.

Что касается сиро-халдейского патриарха, то источниками содержания его самого, а также и церквей, свиты и служителей, при нем находившихся, служили: 1) обыкновенная решита, собиравшаяся патриархом деньгами и натурою с своей епархии; 2) добровольный сбор, подобный тому, какой был известен в константинопольском патриархате под именем филотимо и каким подчиненные епископы благодарили патриарха за рукоположение их, и 3) по мнению некоторых, сиро-халдейский патриарх получал ежегодное жалованье от турецкого правительства, которое прекратило будто бы уплату сего жалованья с открытием крымской войны с Россиею. Только в марте 1862 года распространился слух, дошедший и до архим. Софонии, будто тоговременный турецкий султан прислал Мар-Шимону пешкеш, состоявший из 300 туманов (туман = около 10 рублей) деньгами и некоторых вещей. Говорили, что этот пешкеш был именно жалованьем, которое султан возобновил Мар-Шимону по тому поводу, что и сам сиро-халдейский патриарх около этого времени возобновил подать с своего парода, жившего в турецких пределах. Впрочем, архим. Софония не имел возможности проверить этих слухов.

Что касается, наконец, сиро-халдейских храмов, то они содержались всецело прихожанами или посредством добровольных денежных пожертвований, или же посредством земельных наделов, отводившихся в пользу и на нужды церквей.

Таковы были сведения, собранные, по поручению русского – церковного и гражданского – правительства, архим. Софониею о сиро-халдейских несторианах, заявивших чрез своего представителя начальнику нашей второй духовной миссии о своем желании принять православие в Иерусалиме. Цель, какая имелась в виду при собирании этих сведений, была, как мы знаем, двоякая: в 1) узнать доподлинно современное состояние сиро-халдейской несторианской общины со стороны ее вероучения, богослужения и устройства, и во 2)  проверить степень и искренность расположения несториан к принятию православия. То и другое было необходимо знать нашему правительству для решения вопроса о том, можно ли, действительно, принять сиро-халдейцев в общение с русскою православною церковью и если можно, то как именно это сделать.

Сведения, собранные архим. Софониею, по-видимому, должны были склонять наше правительство в пользу положительного решения сейчас поставленного вопроса.

Догматических и обрядословных разностей между православною церковью и сиро-халдейскою несторианскою общиною было, по мнению архим. Софони, очень немного и все они были не существенно важны³²⁴. Впрочем, архим. Софония допускал предположение, что разностей этих в действительности могло быть больше, чем сколько он успел установить; но все говорило за то, что и эти разности не должны быть важнее тех, какие сделались ему известными. «При тех средствах, кои были мне предоставлены, – говорит об этом сам архим. Софония, – я не мог узнать больше. Даже и то, что узнал и передал, не все одинаково достоверно: иное требовало бы поверки на месте, или лучших свидетелей. Вообще разности догматические и обрядословные таковы, что происходят или от причин случайных, или от недоразумений. Следовательно, с устранением случайностей и при надлежащем разъяснении существа дела, многое умирилось бы само собою и тотчас же, а прочее следовало бы предоставить времени».

С другой стороны, расположение всего сиро-халдейского несторианского населения к принятию православия не подлежало ни малейшему сомнению. Несторианский патриарх хотя не выразил письменно своего согласия на принятие православия, но, по увереннию видевших его, желал быть православным, и только боязнь турецкого правительства, зорко следившего за его движениями, заставляла его до времени молчать об этом. Наконец, и со стороны восточных патриархов иерусалимского, антиохийского и константинопольского не предвиделось никаких затруднений, а тем более препятствий к присоединению сиро-халдейских несториан к русской православной церкви; наоборот, все они прямо выражали желание, чтобы русская церковь взяла в свои руки это важное дело.

На основании всего этого и принимая во внимание, что дошедший до персидского правительства слух о желании айсоров присоединиться к русской православной церкви вызвал уже со стороны правительства ряд принудительных мер против айсоров, архим. Софония советовал, сколько возможно, поспешить с принятием сиро-халдейцев в православную церковь. В видах ускорения дела, он советовал принять айсоров не чрез миропомазание, что должно было занять очень много времени, а по одному только акту, который или сам Святейший Синод составил бы, или же предоставил бы сделать это уполномоченному, под которым бы подписались все представители несторианской общины, желавшей принять православие³²⁵.

Наше церковное правительство сначала энергично взялось было за это дело. В том же 1862 году Св. Синод спрашивал мнения по делу о присоединении сиро-халдейских несториан к русской православной церкви у митрополита Филарета (Дроздова). Митрополит Филарет отнесся к этому делу с обычною, свойственною ему, осторожною мудростью и глубокою проницательностью. В своем отзыве об этом деле он подвергал сомнению искренность расположения всех айсоров к принятию православия, признавал невыясненным вопрос о вероучении несторианской сиро-халдейской общины, не соглашался с мнением, что несториан можно принять в православие не чрез акт миропомазания и вообще советовал отнестись к этому делу с возможно большею осторожностью³²⁶. Это было 1 октября 1862 г.

В следующем 1863 г. снова поднимался и обсуждался вопрос в Св. Синоде о присоединении несториан, причем и теперь обращались за советом к мудрому московскому святителю, который по-прежнему отнесся к этому делу весьма осторожно и, между прочим, советовал «потребовать сведения и мнения» от преосв. Кирилла, начальника духовной русской миссии в Иерусалиме³²⁷. Не знаем, обращались ли, действительно, за отзывом о столь важном деле к тому, чрез кого началось оно и кто, даже по отзыву митрополита Филарета, мог «несколько ближе других видеть дело»³²⁸. Думаем, что не обращались, так как в то время уже был почти решен вопрос об отозвании преосв. Кирилла с Востока.

Вскоре за тем наступили такие политические события, как, напр., покорение Кавказа и война с Турцией, которые совершенно отвлекли внимание нашего правительства от вопроса о присоединении сиро-халдейских несториан к православной русской церкви.

Но лишь только закончилась последняя русско-турецкая война, приблизившая границу нашего государства к самому местожительству сиро-халдейских несториан, как среди этих последних с новою силою пробудилось давнее желание и стремление принять православие и стать под защиту русской церкви и русского государства. Снова начались переговоры, переписка и обсуждение такого важного дела, как присоединение к нашей церкви целого, хотя и маленького, народа. Св. Синод, отнесшийся и на сей раз к этому важному вопросу с глубоким вниманием и серьезностью, спрашивал мнения многих преосвященных архипастырей русской церкви по этому делу. И несмотря на то, что сами сиро-халдейцы усиленно стремились к соединению с православною церковью, обращались с горячими и слезными молениями о скорейшем принятии их в православие и под покров великой русской церкви и великого русского государства, причем один из сиро-халдейских епископов (Мар-Гавриил) приезжал лично в Россию хлопотать об этом, тем не менее подготовление всего необходимого для окончательного решения столь важного вопроса заняло более 10 лет³²⁹. Присоединение сиро-халдейских несториан по особо, нарочито составленному для сего, чину, «како приимати приходящих к православной церкви от несторианского вероисповедания», совершилось, как сказано, только 25 марта 1898 г., т. е. ровно чрез 40 лет после того, как оно началось в виде обращения сиро-халдейских несториан с просьбою об этом к Св. Синоду чрез преосв. Кирилла Наумова.