Глава 10. Воссоединение сирийско-египетских униатов с православною церковью, при участии начальника второй иерусалимской русской миссии

Мы выше видели, что в антиохийском патриархате особенное внимание преосвященного Кирилла остановило на себе униатское дело²⁶⁹. Этим делом он решил заняться прежде и больше всего, так как придавал ему в высшей степени важное значение, тем более, что и самая инструкция, данная миссии, обращала внимание последней на униатское дело в Сирии²⁷⁰.

Обстоятельства времени или, точнее, тоговременное состояние сирийской унии, в свою очередь, располагало начальника русской миссии в Иерусалиме энергично взяться за это дело и вместе с тем значительно облегчало и ему и его сотрудникам достижение положительной доброй цели.

Из предыдущей нашей речи нам известно, что уния не имела прочных оснований для себя в Сирии. Она, по выражению архимандрита Порфирия (Успенского), «сама в себе носила зародыши разрушения»²⁷¹. Уния возникла и утвердилась в Сирии преимущественно на почве разлада между высшим духовенством, греческим по происхождение, и паствою – арабскою. Достаточно было только устранить или, по крайней мере, ослабить этот разлад, и уния в Сирии теряла всякую почву для дальнейшего развития и даже для самого существования своего здесь. Вот почему преосв. Кирилл, во время своего посещения антиохийского патриархата и путешествия по Сирии в 1858 году, особенно заботился о примирении местной высшей православной иерархии и представителей униатской общины.

С другой стороны, уния в Сирии распространялась отчасти еще и потому, что здешний простой народ долгое время не различал строго между православною и униатскою церквами, который были совершенно согласны между собою в догматах и обрядах, равно как и между православным и униатским духовенством, которое, по внешности, ничем не отличалось одно от другого. «Простой народ, – говорит Базили, – не видя никакого внешнего отличия (разумеется, униатов от православных), легко вдавался в обман, вверяясь униатам, которые выдавали себя за истинных представителей православия»²⁷². Многие из попадавших в сети униатские были в действительности ревностными последователями православной веры и в унии и униатской общине видели не более, как протест против греческой иерархии, против греческого духовного господства в Сирии. Тот же Базили, имевший возможность близко и непосредственно наблюдать сирийских униатов, говорит: «в существе мирян можно считать православными и весьма приверженными к своей церкви, но отложившимися от греческого духовенства»²⁷³.

Таким смешением понятий у простого православного населения антиохийского патриархата весьма ловко пользовались деятели католической пропаганды, старавшиеся тех из православных сирийцев, которые не желали переходить прямо в католичество, завлечь, по крайней мере, в унию.

Последнее обстоятельство не было тайною и для некоторых из среды православных, в частности, для православной иерархии антиохийского патриархата. Для того, чтобы разоблачить козни деятелей католической пропаганды и явно в глазах народа отличить унию от православия, антиохийский патриарх Мефодий в 40-х годах истекающего столетия задумал было добиться пред египетским турецким правительством, которому тогда была подчинена Сирия, установления особого клобука для униатского духовенства²⁷⁴. Но по совершенно противоположным побуждениям, тоговременный униатский патриарх Максим всячески усиливался отстоять одежду и клобук, присвоенные греческому православному духовенству и принятые униатами с того времени, когда они были признаны Портою, между тем как прежде того они носили в городах черную чалму. Спор о форме клобука, важность которого может вполне понять только тот, кто хорошо знаком с внутренним управлением народов в Оттоманской империи и с образом народного миросозерцания здесь, затянулся надолго и, только благодаря посредничеству русского и французского посольств в Константинополе, окончился установлением особого восьмиугольного клобука для униатского духовенства.

С того времени, равно как и вообще со времени нетактичной деятельности униатского патриарха Максима, видимо для всех стремившегося к полному превращению сирийской унии в чистое католичество, особенно когда, не без участия патр. Максима, в 1858 году было обнародовано папское распоряжение о введении в Сирии григорианского календаря и других отступлений римской церкви от православия²⁷⁵, уния в Сирии начала заметно падать. Униаты сирийские, как видим, искусственно попавшие в унию, ожидали только благоприятного повода к тому, чтобы бросить унию, на которую теперь они и сами смотрели, как на мост, через который желали перевести их в ненавистную им католическую церковь, и воссоединиться с православною церковью.

Таким благоприятным поводом и было прибытие второй русской миссии на Восток и, в частности, путешествие преосв. Кирилла по Сирии, вызвавшее, как мы видели, сильный энтузиазм среди всего вообще сирийского населения и, между прочим, среди сирийских униатов.

Пред самым прибытием преосв. Кирилла в Сирию началось сильное брожение среди сирийских униатов, вызванное, кроме, обнародования вышеуказанных католических нововведений, быть может, еще и деятельностью тайного общества никодимитов, о котором у нас была речь выше²⁷⁶. Одним из следствий этого брожения было отречение тоговременного униатского патриарха Климента от своего престола. Это последнее обстоятельство, разумеется, не могло не повлиять благоприятно на обнаружившееся стремление униатов к воссоединению с православною церковью. Это прекрасно понимал и сам преосв. Кирилл, который решился действовать как можно энергичнее и настойчивее, чему, как увидим сейчас, сочувствовало и наше высшее правительство. Уже в своем первом донесении кн. Лобанову-Ростовскому о своем путешествии по Сирии от 30 декабря 1858 года преосв. Кирилл писал, между прочим, следующее: «в Дамаске... главным образом внимание мое было обращено на дело греко-униатов. Успех дела в руках Божиих. Но что требовалось с нашей стороны, сделано все: вся партия восточная, примиренная мною и с патриархиею, привязалась ко мне с полным доверием и трогательною любовью. Избранный склонными к православию пятью архиереями наместник патриарший в Дамаске – умный священник, состоит на моем жалованье и в моем распоряжении, чего хотел и патриарх Иерофей, сказавший мне прямо: «отдаю вам этого Гури-Ханну и все дело греко-униатское»²⁷⁷.

Из других мест того же самого донесения преосв. Кирилла видно, что сами сирийские униаты проявляли восторженное сочувствие русскому архиерею и с полною готовностью решались вручить ему свою судьбу и свое дело воссоединения с православною церковью, причем их, видимо, располагала к тому тайная надежда найти в лице русского архиерея защитника от устрашавшего их гнета со стороны греческой иерархии. «В Набатее, – писал, между прочим, преосв. Кирилл, – греко-униаты силою взяли мой поезд и заставили меня ночевать у них. Скрепив там связь их с благонамеренным эмиром, который со мною подружился, я имел утешение вывезти оттуда приятную надежду, что 160 семейств скоро сделаются православными».

Считаем необходимым здесь отметить высокой важности факт, именно тот, что на настоящем донесении преосв. Кирилла о его путешествии по Сирии и сношениях его с униатами Государь Император Александр II изволил собственноручно написать: «дай Бог ему успеха в обращении униатов». Несомненно, что такое Высочайшее одобрение деятельности преосв. Кирилла по вопросу униатскому в Сирии побудило и наше гражданское правительство обратить свое особенное внимание на это дело, и начальнику русской духовной миссии в Иерусалиме придало больше энергии в деятельности.

В официальном своем отчете от 10 февраля 1859 года преосв. Кирилл сообщал русскому правительству более подробные сведения о положении униатского дела в Сирии и о своих собственных соображениях по этому вопросу. «Ко времени моего приезда в Бейрут, – писал он здесь, – начинался кризис в этом трудном и многосложном деле. Лапши употребили свои меры к восстановлению отрекшегося от сана греко-униатского патриарха Климента и, по получении папских приказаний, решились торжественно возвратить его пастве, для чего и латинский патриарх Валерга отправился из Иерусалима в Бейрут. Дело не удалось: вся партия так называемых «восточных», т. е. не принявших западного календаря, решительно отказалась от всяких сношений с экс-патриархом. Он удалился на Кармил. А между его защитниками – патриархом Валергою, кардиналом Бруно и французским консулом в Бейруте, и его противниками – архиереями и мирянами восточной партии начались споры, доходившие до раздражения и крайностей с обеих сторон: самые горячие конференции у патриарха Валерги с бейрутским греко-униатским архиереем происходили в то время, когда я был в Бейруте. Этот преосвященный, как и его партия, не замедлил познакомиться со мною в доме нашего консула. Не входя в дело, я не мог однако же не выразить пред преосвященным сочувствия твердости его убеждений послал в его церковь, па память моего посещения, напрестольный крест.

С этой стороны дело шло хорошо; дурно – с другой. Патриарх антиохийский (православный), сначала взявшийся было за греко-униатский вопрос с пастырским усердием и надлежащею энергиею, к этому времени уже остыл и запутал дело. По личным расчетам и побуждениям, он удалил из Дамаска преосвященного Герасима, в котором «восточные» имели сильную опору, и, несмотря ни на какие просьбы, не хотел возвращать его в Дамаск: это произвело недоброе впечатление на восточных. В довершение всех бед патриарх не сдержал своего слова и, отказав в обещанной прежде ничтожной сумме, издержанной по делу в с. Махре, предубедил против себя окончательно приматов восточной партии; а брат его, управляющий патриархиею, делал между тем личные оскорбления этим приматам. Все это повело к тому, что доверия между патриархом и восточными уже не стало, а возродилась, вместо него, непримиримая ненависть к духовенству православному во всех членах партии восточных.

Когда я заговорил с патриархом об этом деле, ясно было видно, что совесть его была не совсем спокойна, а должное участие в деле чем-то затруднялось. Последующие наблюдения в Дамаске привели меня к убежденно, что вся беда была во внушениях г. Спартали, греческого агента, и патриаршего племянника по жене, который действовал под влиянием французского консула и просто застращал патриарха. Как бы то ни было, но только патриарх, прежде еще рекомендовавший приматам восточным обратиться ко мне за уплатою 2000 пиастров, израсходованных по махрскому делу, хотя я не принимал в этом деле ни малейшего участия, чуть не на третьем слове нашей беседы «сдал мне на руки все греко-униатское дело». Повторив ту же самую фразу еще дважды, он отдал на мое попечение и в мое распоряжение преосвященного Герасима и Гури-Ханну (греко-униатского священника, главного двигателя дела).

Когда я прибыл в Дамаск, в сопровождении преосв. Герасима и Гури-Ханны, энтузиазм партии «восточных» не знал границ: так, впрочем, было и в Захле, где также трудно было определить, чей восторг был сильнее – православных ли, или греко-униатов. С первого же мгновения вся партия сгруппировалась около меня. Беседы мои с приматами показали мне, что 1) по внутреннему убеждению, восточная партия готова принять православие; но 2) образ действий патриархии по отношению уже к принявшим православие и вообще поведение ее во всем этом деле служить решительным препятствием к воссоединению, почему вся партия боялась подпасть под мертвящее влияние управляемой архидиаконом Парфением патриархии и слишком мало заботившейся о деле веры, и считала за лучшее оставаться в состоянии колебания совести, нежели вносить в православную церковь сознательно вместе с клятвою верности ей непреодолимую ненависть к ее иерархии»²⁷⁸.

Тем не менее, по мнению преосв. Кирилла, дело греко-униатское не было еще совсем потеряно. Все «восточные» из сирийских униатов в душе желали воссоединения с с православною церковью. Для того, чтоб избежать пугавшего их гнета со стороны греческой иерархии, они умоляли преосв. Кирилла, чтоб он принял, или содействовал принятию, всех, желавших и искавших воссоединения, под защиту и покровительство русского правительства и русской церкви. Они поставляли это необходимым условием, под которым считали возможным воссоединение свое с православною церковью. «На первый раз, – говорит сам преосв. Кирилл в своем отчете, – я принял участие в деле, какое мне и должно было принять, помня единственно то, что здесь дело идет о спасении нескольких десятков тысяч душ и о сохранении, может быть, самого патриархата антиохийского, который так уже оскудел, что, не будь участия со стороны России, может и совсем исчезнуть».

Руководясь такими соображениями и согласно с желаниями патриарха, начальник русской миссии в Иерусалиме взял на свое попечение и преосв. Герасима и Гури-Ханну, положив тому и другому пособие на содержание, условился с приматами на счет издержек по делу греко-униатскому; наконец, по указанию нашего генерального консула в Бейруте, назначил пособие архимандриту Гавриилу и его брату, которые самоотверженно действовали в Сайде в пользу воссоединения сирийских униатов с православною церковью.

Все такие действия и распоряжения преосв. Кирилла по униатскому делу в Сирии сопровождались успехами. Еще во время пребывания его в Сирии, вышеупомянутый Гури-Ханна успел привлечь к себе общее доверие и от пяти униатских архиереев получить согласие на то, чтобы он был патриаршим место-блюстителем, в Дамаске и от лица всего общества заведывал делами всей партии «восточных».

На пути из Дамаска в Иерусалим преосв. Кириллу пришлось наблюдать несколько поразительных случаев проявления симпатии и доверия сирийских униатов к России, что, с одной стороны, было ближайшим результатом его поездки по Сирии, а, с другой стороны, еще более пробуждало его энергию. По дороге из Хазбеи в Сайду селение Набатея, населенное исключительно униатами, восторженно приняло русского архиерея и умоляло его принять их под свое покровительство и содействовать их воссоединению с православною церковью. В других местах происходило то же самое, или что-либо подобное сему.

Одним словом, одно только путешествие преосв. Кирилла по Сирии, его ласковое и простое обращение как вообще со всем населением Cирии, так и, в частности, с униатами весьма много и сильно содействовало благоприятному течению униатского вопроса. Самым красноречивым свидетельством об этом служила та чрезвычайная тревога, какую вызвала поездка преосв. Кирилла по Сирии и его деятельность там во враждебном лагере, среди деятелей католической пропаганды. «Не удивляюсь, – писал преосв. Кирилл в заключение своей речи об униатском вопросе в Сирии, – что все это подняло тревогу в стане проповедников латинства и вызвало тысячи разнообразных воплей и донесений у врагов православия. Но с народом договариваться нельзя, нельзя и пренебрегать чувствами народа»²⁷⁹.

Скорому положительному разрешению обнаружившегося среди сирийских униатов стремления к воссоединению с православною церковью больше всего препятствовала вражда между иерархиею – греческою и паствою – арабскою. Вражда эта была настолько сильная, что униаты сирийские изъявляли желание возвратиться в православную церковь под единственным условием, чтобы им не быть в подчинении у антиохийского патриарха, и, наоборот, быть в союзе и под покровительством всероссийского Св. Синода.

Исполнение этого желания сирийских униатов, разумеется, было невозможно, так как это могло бы быть истолковано в смысле противоканонического вмешательства русской церкви во внутренние дела другой самостоятельной церкви – антиохийской. Вот почему не без смущения и боязни подходил к делу воссоединения сирийских униатов с православною церковью преосв. Кирилл, всей душой сочувствовавший ему, но в то же время предвидевший возможность обвинения его самого в нарушении церковных канонов. «Я считаю себя обязанным, – писал он в отчете 10 февраля 1859 года, – употребить все меры к тому, чтобы не упустить этих 15–20, 100 душ, который видят для себя единственный залог спасения в союзе с церковью русскою. Напрасно стал бы кто-либо опасаться нарушения мною правил церковных, которые умел я уважать прежде еще, чем их узнал и изучил. Сохраню и церковные правила и не нарушу долга пред Государем. Я уже примирил восточную партию с антиохийскою патриархией, насколько мог: она дала мне слово терпеть все от патриархии, лишь бы только знать, что над ними бдит внимательное око. Больше требовать нельзя: для этого нужно бы пересоздать весь Восток. Новоприсоединяющиеся никогда не составят особой епархии и какого-либо отдельного управления, всегда будут чадами антиохийского престола, но никогда не видать их у своего подножия антиохийскому престолу, если Святейший Синод Всероссийский не возьмет на себя посредничества между ними и патриархиею, которой не верить имеют они полное право, не даст покровительства и защиты, в случае притеснений, обид и злоупотреблений, которые, по принятому здесь порядку, не замедлят явиться»²⁸⁰.

Из последних слов преосв. Кирилла можно заключить, что он и сам в душе сочувствовал желанию сирийских униатов стать под покровительство русской церкви, не выходя из-под непосредственной зависимости от антиохийского патриарха. К такому сочувствию его располагали, по всей вероятности, его личные наблюдения над антиохийским патриархатом, которые делали для него совершенно очевидною невозможность полного примирения между греческою иерархиею и арабскою паствою, без существенной перемены в отношениях между ними.

Мы должны здесь сказать, что точно также думали и другие агенты русского правительства, бывшие на Востоке и имевшие возможность близко и непосредственно наблюдать взаимные отношения между греческой иерархиею и арабскою паствою не только в антиохийском патриархате, но и в других местах православного Востока. Так, напр., по мнению нашего генерального консула в Египте А. Е. Лаговского воссоединение египетских униатов, о которых у нас сейчас будет особая речь, с православною церковью совершилось бы скоро и беспрепятственно, если бы греческая высшая иерархия отдавала должную честь национальному арабскому элементу. «К сожалению, – замечает он в своем донесении кн. Лобанову-Ростовскому от 15–27 октября 1859 года, – до сих пор греческая иерархия, как кажется, держалась диаметрально противоположного образа действия»²⁸¹. На этом основании и Лаговский сочувствовал восточным униатам, искавшим покровительства русской церкви.

Между тем наше правительство – и духовное и гражданское – не разделяло подобных воззрений и безусловно отклоняло от себя малейшее вмешательство во внутренние дела и жизнь антиохийского патриархата, опасаясь этим самым еще более запутать и без того крайне осложнившееся дело воссоединения сирийских униатов с православною церковью. Таким это дело считал, впрочем, и сам преосв. Кирилл, когда ближе познакомился с ним. 16 июля 1859 года, не получив еще ответа от министерства на свое донесение от 10 февраля того же года, – ответа, который бы мог служить для него руководством в дальнейшей деятельности по отношению к униатскому делу в Сирии, преосв. Кирилл так изображал ход этого дела в одном из своих писем: «Дело греко-униатское – крайней важности, разве только веками повторяющееся, но теперь оно так запутано со всех сторон, что не знаешь иногда, за что взяться и что делать. Путают его и латины в нашу пользу, возобновляя систему угнетения и преследования, которая окончательно ожесточает иерархию и паству так называемой восточной партии греко-униатов. Путает дело и православная антиохийская патриархия – ко вреду православия²⁸². Невольным чутьем и православные и ищущие православия греко-униаты понимают, что единственная надежда на установление лучшего порядка заключается в посредничестве русской церкви и, на этой только надежде основываясь, первые не отрекаются еще от своей иерархии, а вторые продолжают искать соединения с православною церковью. К несчастью, и тут враг всеял немало плевел. И с нашей стороны возникают затруднения, особенно чувствительные для меня и особенно усилившиеся в последнее время.

Силою неотразимых обстоятельств вовлечены мы в это вековое дело – греко-униатское, – думаю, что по особенному действию Промысла Божия, ко благу отечественной нашей церкви. Обстоятельства нам благоприятствуют: сам патриарх антиохийский сдал на мои руки это важное дело, вместе с несколькими архиереями и другими двигателями дела, которые и состоят теперь на моем иждивении. Я должен был пользоваться этими обстоятельствами, вполне благоприятствовавшими моей инструкции, и направлял дело так, чтобы, оказывая помощь и услугу греческой иерархии, найти почву и для своих действий впоследствии – в пользу угнетенной национальности, близкой к отпадению от православной церкви. Мне удалось, насколько это возможно, примирить православное дамасское население с патриархом, который был уже не тверд на своем престоле; мне удалось склонить греко-униатов к готовности забыть прежде того внушенные им патриархиею чувства и присоединиться к антиохийской пастве. Тут уже был зародыш посредничества русской иерархии в восточном деле, одинаково признанного и принятого с благодарностью и православными и греко-униатами, и греками и арабами. И вдруг начинают возникать слухи (повторенные мне в глаза в самом Иерусалиме) о том, что я ссорюсь с греками, я, который единственно своими личными отношениями поддерживаю еще доверие греков к русским здесь; зарождаются опасения, как бы я не перевернул вверх дном церковные правила, тревога по поводу, будто бы, мечтаний греко-униатов составить особую церковь арабско-русскую; возникает мысль, будто вековую вражду между племенами можно угасить увещаниями, – будто двадцати тысячам народа, свободного в избрании веры, можно закрыть глаза, или показать вековые беспорядки и злоупотребления небесным совершенством и райским блаженством. Невозможно! Этот народ не по слуху знает все горе страны; помнит, что он терпел 70 лет назад, когда нашелся вынужденным стать под сень папской тиары; на православных он видит, как мало изменило время страдания народа. Я уже писал однажды и опять повторю: если русская церковь, своим посредничеством, не обеспечит спокойствия и безопасности этих новоприсоединяющихся в недра православной церкви, они никогда не сделаются православными, предпочитая мучения колеблющейся совести искусительным страданиям от своих пастырей, слишком уже известным и знакомым здесь каждому. Что бы ни говорили, я не перестану твердить одно и то же, слагая с себя всякую ответственность за дурной исход дела: вопли 20 000 душ найдут виноватого пред Богом. Пока буду здесь, я останусь верен своим обязанностям до конца, по крайней мере, словом своим»²⁸³.

Ввиду всего этого, особенно ввиду того, что в Петербурге не знали доподлинно настоящего положения дела в Сирии, преосв. Кирилл выражал желание и даже прямо просил позволения приехать в Россию, чтобы, как он сам выражается в том же письме, «предстать лично живым свидетелем фактов и событий пред теми, кто призракам страха готов был жертвовать совестью и спасением десятков тысяч людей, желавших возвратиться в истинную церковь». Нельзя не пожалеть о том, что это путешествие преосв. Кирилла в Петербург не было ему разрешено, так как сам он желал быть в России преимущественно с целью возможно большего уяснения «данных ему инструкций».

Между тем вскоре, в том же самом 1859 году дело воссоединения сирийских униатов значительно осложнилось. Осложнение произошло от того, что к движению собственно сирийских униатов в пользу воссоединения с православною церковью примкнули также и египетские униаты²⁸⁴, которые привнесли в это дело новые стремления и новые требования. Об этом, равно как и вообще о ходе униатского дела на Востоке, мы получаем подробные сведения, между прочим, из переписки нашего посланника в Константинополе кн. Лобанова-Ростовского с русским генеральным консулом в Египте²⁸⁵.

Из этой переписки мы, прежде всего, узнаем, что желание сирийских униатов быть принятыми под покровительство и защиту русской церкви было безусловно отклонено нашим правительством – духовным и гражданским. С другой стороны, отсюда видно, что в то время, как сирийские униаты желали образования церкви, находящейся под покровительством русской православной церкви, египетские униаты стремились к образованию особой самостоятельной церкви, которая бы имела своего представителя у Порты.

«Гавриил Джибара, викарный и президент греко-униатский в Египте, – писал 25 сентября 1859 года кн. Лобанов-Ростовский Лаговскому, – только что передал мне прошение, которое представители нации мельхитов подают султану с тем, чтобы получить разрешение выбрать нового патриарха вместо Климента, авторитет которого они не хотят более признавать. Вам не безызвестна точка зрения, с которой наше правительство смотрит на этот важный греко-униатский вопрос в Сирии и в Египте. Оно не желает оказывать официальной поддержки пред Портою, ни прямо вмешиваться в раздоры, которые возникли в среде членов этой общины, благодаря латинским тенденциям патриарха Климента. Действия наших политических агентов на Востоке должны ограничиваться оказанием народу и духовенству греко-униатскому официальной помощи более или менее существенной, сообразно обстоятельствам времени имея в виду преимущественно покровительствовать стремлениям их к соединению с православною церковью, которые обнаружились раньше всего в восточной фракции этой общины.

Теперь греко-униаты, отрешившись от своего первого порыва, который, если бы был поддержан, имел бы своим результатом полное соединение их с православною церковью, кажется, питают тайную надежду образовать отдельную церковь как от Рима, так и от восточных греческих патриархов. Различные проекты, которые они представляли в последнее время, вели к этой именно цели. Сначала у них была мысль основаться в Сирии под непосредственным покровительством русского Св. Синода с признанием исключительного главенства русской церкви. В этом смысле они делали предложения как начальнику нашей духовной миссии в Иерусалиме, так и генеральному консулу в Бейруте, которые были отклонены, как несогласные с каноническими правами патриархов и братским союзом, соединяющим нашу церковь с восточною.

Принужденные отказаться от этого проекта, делегаты мельхитов в Сирии придумали другую комбинацию, которая состоит в том, чтобы не выбирать нового патриарха, но поручить управление вакантных епархий четырем епископам: бейрутскому, сайдскому, захлскому и дамасскому, и вместе с тем получить разрешение иметь представителя их церкви при Порте. Для достижения этой цели они желали бы избрать пятого епископа, который бы был представителем нации в Константинополе и был бы снабжен бератом от Порты»²⁸⁶.

Далее кн. Лобанов-Ростовский поручал генеральному консулу в Египте разъяснить викарию Джибаре, представителю египетских униатов, что русское правительство и агенты его на Востоке не могут содействовать стремлениям униатов, противоречащим традиционной примирительной миссии России на православном Востоке. Кроме того, консулу внушалось указать представителю египетских униатов на странный разлад, замечавшийся в самой греко-униатской восточной общине, ибо в то время как их делегаты в Сирии отклоняли выбор нового патриарха во имя своих единоверцев в Александрии, Каире, Сауре и Дамаске²⁸⁷, представители этих же епархий в Египте изъявляют желание диаметрально противоположное их соотечественникам в Сирии. Ввиду все более и более наступательного положения, какое принимала католическая церковь относительно восточных униатов, равно как и в виду разногласий, какие начали возникать среди их общины, единственным нашим средством обеспечить их будущее на законном основании было подчинение их православной восточной церкви, в лоне которой они могли бы найти и покровительство русской церкви, и самую верную защиту от латинства. Вне самого тесного и полного единения с восточною православною церковью, от которой они некогда отделились, им трудно было спасти истинные догматы и отеческие предания, к которым так легко относится римская курия... По всему этому проект установления автокефальной греко-униатской церкви должен быть совершенно и безусловно оставлен, как неисполнимая мечта, и униатам необходимо было откровенно избрать между католичеством, куда их влечет латинская пропаганда, и православием, куда их призывает их совесть и вся прошедшая история, т. е. между угнетением и свободою веры. Такой совет русской императорской миссии па Востоке должен быть рассматриваем униатами, как совершенно верный отголосок чувств живого попечения, какое русский Монарх непрестанно оказывал и оказывает православным народностям Оттоманской империи.

Все это должен был русский генеральный консул в Египте выяснить викарию Джибаре, представителю египетских униатов, причем консулу внушалось от русского посланника в Константинополе горячо отстаивать дело греко-униатов пред православным духовенством, обращая его внимание на неисправимый вред, который был бы причинен церкви, если бы излишнею нетерпимостью были отчуждены и потеряны навсегда для православной церкви тысячи верующих, желавших возвратиться к вере своих предков²⁸⁸.

Исполняя поручение русского посланника в Константинополе, генеральный консул Лаговский виделся с представителем египетских униатов и долго беседовал с ним по вопросу о воссоединении его единоверцев с православною церковью. Об этих переговорах Лаговскаго с викарием Гавриилом Джибарою мы узнаем из донесения первого кн. Лобанову-Ростовскому от 15/27 октября 1859 года.

Указав Джибаре на полную невозможность осуществления желания униатов образовать автокефальную церковь, генеральный консул Лаговский сказал ему: «наша община исповедует те же догматы, что и православная церковь, от которой вы отделились когда-то вследствие несчастных политических обстоятельств, ныне более не существующих. Ваша община добровольно надумала обратиться к посредничеству России: почему бы вам не последовать ее дружественному совету и не воссоединиться искренно с православною церковью, что дало бы России прямое право принять вас под свое покровительство?». При этом Лаговский указал своему собеседнику на разногласие, возникшее в среде самих униатов, и прибавил, что русское правительство, в лице своих политических агентов на Востоке, хорошо понимало и знало всю бесполезность стремления униатов образовать независимую церковь и не желало отклонять их от этого единственно с тою целью, чтобы дать им возможность самим убедиться в необходимости избрать между восточною и западною церковью.

В ответ на это Гавриил Джибара, прежде всего, поспешил заметить, что между сирийскими и египетскими греко-униатами не существует разногласия, что прошение египетских униатов турецкому правительству было подписано прежде решения сирийских епископов, и сам он избран, как представитель мельхитов, для того, чтобы ходатайствовать в Константинополе по делу всей общины их. По утверждению Гавриила Джибары, все восточные униаты тогда (т. е. в 1859 году) желали одного и того же, т. е чтобы быть им под протекцией России, в каком смысле они заявили свое желание и великому князю Константину Николаевичу, во время его пребывания в Иерусалиме. Ко всему этому Гавриил Джибара прибавлял, что, если униаты восточные колеблются слиться с православною церковью, то единственно из боязни, что исчезнет их национальный элемент. «Когда мы соединимся с православною церковью, – спрашивал Гавриил Джибара своего собеседника, – то будем ли мы иметь своих епископов, своих священников и свои церкви?»

Стараясь успокоить его, генеральный консул Лаговский сказал, что православная церковь далека от нетерпимого отношения к национальному элементу племен, которые пребывают в ее лоне, даже, напротив, она покровительствует развитию национального начала, дозволяя перевод Св. Писания и совершение богослужения на местных народных языках; а если доселе высшие духовные должности на Востоке замещались исключительно греками, то это делалось не преднамеренно, а вызывалось необходимостью, так как высшее духовенство набиралось из лиц, обучавшихся в духовных школах, которые существовали в местностях, где преобладал греческий элемент.

В заключение своей беседы с нашим генеральным консулом в Египте представитель египетских униатов сказал, что он должен будет переговорить с сирийскими епископами, после чего обещал дать письменный отзыв консулу о результате своих переговоров²⁸⁹.

Получив подробное донесение от русского генерального консула обо всем этом, наш посланник в Константинополе кн. Лобанов-Ростовский, зная, что антиохийский патриарх и вообще высшее духовенство антиохийского патриархата не особенно сочувствовали воссоединению униатов с православною церковью²⁹⁰, поручил первому драгоману своего посольства Аргиропуло объясниться с александрийским патриархом Калинником, находившимся тогда в Константинополе, и узнать его мнение об условиях, на которых александрийская церковь согласилась бы принять египетских униатов в свое лоно и до какой степени, по мнению александрийского патриарха, можно было бы удовлетворить желание мельхитов сохранить свое народное духовенство, по воссоединении с православною церковью. Обратиться с подобными вопросами именно к александрийскому, а не другому какому-либо патриарху, побуждало кн. Лобанова-Ростовского главным образом то соображение, что пример александрийского патриарха, если бы он оказался склонным к некоторым уступкам в пользу униатов, мог бы благотворно подействовать и на других его собратов, между прочим, и на антиохийского патриарха, так что представитель униатов, викарий Гавриил Джибара, имевший прибыть в Константинополь для переговоров по этому делу, не встретил бы уже тех непреодолимых затруднений к воссоединению униатов с православною церковью, какие дотоле препятствовали исполнению этого благочестивого дела. Надежды нашего посланника в Константинополе на александрийского патриарха вполне оправдались. Блаженнейший Калинник, в беседе с Аргиропуло, выразил свою полную готовность даровать униатам все уступки, совместные с достоинством церкви и неприкосновенностью ее догматического учения. При этом патриарх Калинник напомнил о том, что он, еще в бытность свою в Египте, заботился о возможном облегчении участи гонимых мельхитов и не без успеха ходатайствовал пред французским генеральным консулом Собатье о прекращении насильственных мер, к которым западные агенты в Александрии прибегали для побуждения униатов к принятию нового (разумеется, григорианского) календаря.

Выразив, таким образом, свое полное сочувствие желанию униатов воссоединиться с православною церковью, патриарх Калинник высказался далее в том смысле, что вопрос об условиях принятия униатов в лоно православной церкви может быть окончательно решен только вселенскою патриархиею. Сущность воззрения самого блаженнейшего Калинника на этот предмет заключалась в следующем.

Когда представители сирийских и египетских униатов прибудут в Константинополь и предъявят полномочия от своего народа на искреннее и совершенное воссоединение с православною церковью, без всякого упоминания о независимой мельхитской церкви, то восточные патриархи должны будут прибегнуть к посредничеству русской императорской миссии для довершения этого благого дела.

Тогда, прежде всего, нужно будет рассмотреть, до какой степени униатская община могла уклониться и отступить от догматов и основных уставов православной церкви. Не допуская ни малейшего уклонения и послабления в догматах, восточная церковь, по мнению александрийского патриарха, могла дать униатам, при их воссоединении, значительные льготы и облегчения в церковных обрядах и обычаях, несвязанных с сущностью православия, ибо церковь, строго разборчивая в отношении к частным лицам, ищущим обращения в православную веру, оказывает несравненно большую терпимость, когда дело идет о принятии в лоно церкви православной целых народов.

Поэтому, патриарх Калинник полагал, что, если только униаты не отступили от чистоты православно-догматического учения, то они могли бы быть приняты без всякого ограничения их наличных прав, с их епископами и прочим духовенством, при том, однако же, непременном условии чтобы, после воссоединения с православною церковью, они не заявляли уже своих притязаний на сохранение своих отличий от православной вселенской церкви. Так, например, за наличными униатскими священниками могли бы быть признаны все их права; но зато когда впредь будет предстоять надобность в поставлении священников для униатов, то посвящение их может совершаться безразлично арабским или греческим епископом, но во всяком случае не иначе, как по чину православной церкви. Точно также, если бы в чине совершения таинства крещения в общине униатов вкрались какие-либо отступления от практики православной церкви, то на будущее время все, имевшие вновь рождаться, дети должны быть крещаемы по чинопоследованию православной церкви без всяких отступлений. Условие это, по мнению патриарха Калинника, было решительно необходимо для ограждения единства церкви и предупреждения раскола.

В заключение своей беседы с драгоманом русского посольства в Константинополе патриарх Калинник высказал, впрочем, как свое личное мнение, пожелание, чтобы в совещаниях синода великой константинопольской церкви, имевших открыться по столь важному делу, присутствовал и принимал участие представитель русской церкви и именно преосв. Кирилл мелитопольский, так как он, по мнению патриарха, был ближе всего знаком с греко-униатским вопросом²⁹¹.

Заручившись таким ответом александрийского патриарха, кн. Лобанов-Ростовский обратился к министру иностранных дел за советом и указаниями на тот раз, если бы восточные униаты, действительно, пожелали воссоединиться с православною церковью на условиях, какие признавал возможными патриарх Калинник. Министр иностранных Дел, кн. А. М. Горчаков передал всю переписку по делу восточных униатов, для сведения и отзыва, тоговременному обер-прокурору Св. Синода гр. А. П. Толстому. Этот последний, в свою очередь, находя участие представителя русской церкви в совещаниях вселенской патриархии о присоединении греко-униатов небывалым для русской церкви, а также затрудняясь, по разным причинам²⁹², допустить преосв. Кирилла мелитопольского, как того желал патриарх Калинник, к участию в совещаниях синода восточных иерархов по греко-униатскому делу, просил 6 декабря 1859 года «весьма конфиденциальным» письмом московского митрополита Филарета высказать свое мнение по этому делу на тот случай, если бы министерство иностранных дел пожелало знать мнение Св. Синода по тому же вопросу.

М. Филарет отвечал (вероятно, в январе 1860 г. ) на этот запрос очень обстоятельным и подробным отзывом, в котором сначала высказывал свои суждения по вопросу о воссоединении восточных униатов и в заключение давал ответ на тот вопрос, с которым собственно обращался к нему обер-прокурор Св. Синода. Любопытно мнение мудрого архипастыря по такому важному делу, каким было подготовлявшееся с великими затруднениями воссоединение восточных униатов с православною церковью.

М. Филарет очень скептически относился к этому делу, которое он называл в своем отзыве прямо «странным», «неудобным», «ненадежным», усматривая в нем даже «темные стороны». Темные стороны дела м. Филарет видел в том, что, с одной стороны, между самими мельхитами не было полного единомыслия в понимании цели, к осуществлению которой они стремились, а с другой стороны, православная иерархия восточная, особенно антиохийского патриархата мало проявляла сочувствия к делу греко-униатскому, причем опасение мельхитов за возможность стеснения их национальных прав м. Филарет признавал вполне основательным. Посредничеству александрийского патриарха, который изъявил готовность даровать униатам все уступки, совместные с достоинством церкви и неприкосновенностью ее догматов, м. Филарет придавал мало значения, так как оно было сделано только на словах и притом в выражениях крайне неопределенных и в некоторых пунктах даже совсем непонятно.

С своей стороны, м. Филарет единственно благоприятный исход дела представлял в следующем виде. Мельхитов, как скоро они признали бы все догматы, соборные постановления и существенные в таинствах обряды православной церкви, можно было бы принять в общение православной вселенской церкви, с сохранением нераздельности их частной церкви в Сирии и Египте, под главенством митрополита, который должен быть признан αὐτοκέφαλος, применительно к 8 правилу III вселенского собора, с предоставлением их церкви внутреннего избрания и рукоположения епископов и самого митрополита, который, по своем рукоположении, должен был бы послать к патриархам и всероссийскому синоду свое исповедание веры и послание общения церковного. Что же касается назначения официального представителя русской церкви в деле воссоединения восточных униатов, то м. Филарет признал это неудобным и советовал частным образом употребить в этом деле «кроткую меру которая однако, могла бы быть действительна и при том безопасна», в виде поручения архим. Антонину (Капустину) неофициально и частным образом действовать примирительно по отношению к восточным патриархам, с одной стороны, и мельхитам, с другой. Об участии же преосв. Кирилла в деле греко-униатском, равно как и о всей вообще деятельности его на Востоке м. Филарет отзывался не совсем благоприятно, даже, можно сказать, резко. «Преосвященный мелитопольский, – писал он в своем отзыве гр. А. П. Толстому, – с сирийскими униатами вошел в сношение на месте. Вместо того, чтобы действовать скромно и, по возможности, сокрыто, по сведениям, достойным доверия, он старался дать своему действованию гласность и даже торжественность; и, с одной стороны, в униатах возбудил преувеличенные надежды, а с другой – в западных там агентах, духовных и светских, возбудил усиленное противодействие против сих униатов. Теперь России затруднительно войти в их дело: и если не войдет, сие может произвести неблагоприятное для нее впечатление на Востоке между православными»²⁹³.

В то время, когда шла вся эта переписка между русским правительством и его агентами на православном Востоке по делу греко-униатскому, сам преосв. Кирилл, который хотя, быть может, и ошибался иногда, но во всяком случае больше, чем кто-нибудь, другой, содействовал сколько-нибудь благоприятному течению греко-униатского вопроса на Востоке, находился в крайне неопределенном положении. Как видно из письма его к министру иностранных дел кн. А. М. Горчакову от 30 мая 1860 года, он еще в это время не получил ответа на свой отчет от 10 февраля 1859 года, и, следовательно, все это время оставался без всяких начальственных указаний на счет дальнейшей его деятельности в греко-униатском вопросе.

Между тем греко-униаты, которых преосв. Кирилл, действительно, успел привлечь к себе своею добротою и простотою своего обращения с ними, по-прежнему со всеми своими нуждами обращались именно к начальнику русской миссии в Иерусалиме. 19 февраля 1860 года преосв. Кирилла посетил в Иерусалиме Гавриил Джибара, представитель египетских униатов, побывав предварительно в Сирии, где, как он обещал в свое время русскому консулу в Египте, совещался с представителями сирийских униатов по общему их делу. Свидание представителя египетских униатов с начальником русской миссии в Иерусалиме имело весьма важное значение в истории воссоединения восточных униатов с православною церковью, как это показало и ближайшее будущее.

«Продолжительные беседы наши с о. Джибарою, – писал преосв. Кирилл кн. Горчакову об этом свидании, – уяснили для меня и дали мне возможность прояснить всю несостоятельность новопридуманного плана устройства греко-униатской общины²⁹⁴. По возвращении Джибары в Бейрут, дело пошло быстро, меняя, впрочем, свой вид с каждым днем. Результатом было представленное мне и генеральному консулу нашему в Бейруте прошение от 14 апреля соединении униатов c православием. К прошению от лица общины бейрутской присоединила свое и сурская. Прошения эти имеют важное значение, как первое письменное изъявление желания греко-униатов соединиться с православною церковью»²⁹⁵.

Но так как условия, на которых греко-униаты выражали желание воссоединиться с православною церковью, в прошениях их излагались очень неопределенно, то преосв. Кирилл, по соглашению с русским генеральным консулом в Бейруте, решить отправиться в Сирию, чтобы лично, по соглашению с консулом, вести переговоры с греко-униатами.

Положение, в каком нашел теперь преосв. Кирилл сирийскую униатскую общину, было весьма печальное. С одной стороны, ее угнетали и преследовали деятели римско-католической пропаганды, а с другой – народ никак не мог, очевидно, изгнать из своей памяти прежних злоупотреблений и гнета греческой православной иерархии, равно как опасения за будущее. Угрожала даже опасность, что тысячи людей, отделившихся от одной церкви и не приставших к другой, потеряв всякое терпение, уйдут в протестантство. Начальник русской духовной миссии в Иерусалиме и бейрутский консул употребляли все меры увещания и убеждения к тому, чтобы, сколько возможно, примирить крайности. Усилия их увенчались хотя некоторым успехом. Прежде всего, была выяснена догматическая сторона вопроса, причем униатская община решила положительно отречься от заблуждений папства и признать символическою книгою своего вероисповедания православный катихизис, напечатанный в Бейруте на арабском языке (перевод с русского), по благословению антиохийского православного патриарха Мефодия.

С другой стороны, хотя униатская община и просила себе независимости управления, т. е. права выбора и рукоположения своих епископов и митрополита, но митрополита она согласилась поставить в связь с православными патриархами, имена которых он был обязан поминать при богослужении. В таком смысле 12 мая 1860 года было представлено преосв. Кириллу и русскому генеральному консулу в Бейруте, от лица греко-униатской общины, прошение.

Такой исход своего путешествия в Сирию и личных переговоров с униатами преосв. Кирилл считал значительным успехом, особенно при тоговременных обстоятельствах в Сирии, о которых будет сейчас сказано и которые могли дать делу совершенно обратное направление.

Кроме того, преосв. Кирилл выражал надежду, что дальнейшие переговоры с православными патриархами, для чего, между прочим, отправился тогда же в Константинополь представитель дамасской униатской общины, священник Гури-Ханна, пользовавшийся расположением и антиохийского патриарха, а с другой стороны, время и события могли смягчить и предложенные униатскою общиною условия воссоединения ее с православною церковью²⁹⁶.

Вспыхнувшее в Сирии в марте 1860 года избиение христиан мусульманами, без сомнения, задержало благоприятное течение греко-униатского вопроса²⁹⁷. Отчасти вследствие этого печального события, а еще больше для того, что бы иметь ближайшее наблюдение за дальнейшим ходом греко-униатского дела, преосв. Кирилл в сентябре 1860 года снова решился предпринять путешествие в Сирию, где в то время находился наш чрезвычайный комиссар и где, на бейрутском рейде, было сосредоточено несколько русских военных судов. Преосв. Кирилл в путешествии по Сирии провел время с 18 сентября по 13 октября 1860 года, причем большую часть этого времени посвятил именно греко-униатскому делу.

25 сентября он совершил богослужение на фрегате «Генерал-Адмирал», в присутствии не только команды этого фрегата, равно как и части команды фрегата «Громобой», но и значительного количества местных жителей, между прочим, и греко-униатов, на которых служение русского православного архиерея произвело сильное и весьма благоприятное для дела их воссоединения с православною церковью впечатление.

За несколько времени до приезда преосв. Кирилла в Бейрут, бывший греко-униатский патриарх Климент насильственно занял, при помощи французского консула, церковь и митрополичье подворье. Обстоятельство это, при общем смутном положении страны, могло иметь многоразличные последствия. Тем не менее преосв. Кирилл, к своему утешению, при первых же своих сношениях с греко-униатами убедился, что настроение умов в бейрутской общине было гораздо более благоприятно для православия, чем можно было ожидать. Община перенесла причиненное ей оскорбление сравнительно спокойно и тотчас же по приезде преосв. Кирилла в Бейрут, при посредстве его и генерального консула нашего в Бейруте, вошла в сношения с греческим митрополитом и православною общиною, которые, в свою очередь, действовали в духе истинной христианской любви. Преосв. Кирилл больше всего опасался излишних притязаний со стороны греко-униатской общины на устройство особой церкви и особенного богослужения. Но подобных притязаний не оказалось с первого же раза вовсе. В первый же воскресный день несколько десятков лиц греко-униатского исповедания присутствовали при богослужении в православной церкви, между тем как другие слушали литургию на фрегате «Генерал-Адмирал», совершенную преосв. Кириллом. В следующее воскресенье во время литургии в православной церкви было уже больше 100 человек из греко-униатской общины и более знатные из них после службы посетили митрополита вместе с православными. Один только раз небольшая депутация от греко-униатской общины обратилась к преосв. Кириллу с словом об особой церкви, т. е. храме. Но и на этот раз речь была ведена весьма скромно, условно, в виде только совещания с преосв. Кириллом. Особенно замечательно было при этом то, что, как узнал потом преосв. Кирилл, депутация выражала желание иметь особую церковь с согласия местного православного митрополита и с условием, чтобы при богослужении было поминаемо имя митрополита. По мнению начальника русской духовной миссии в Иерусалиме, это было весьма значительным шагом вперед в отношении условий соединения греко-униатов с православною церковью сравнительно с тем, что было в мае 1860 года, когда преосв. Кирилл и наш генеральный консул в Бейруте получили первое письменное заявление о желании греко-униатской общины соединиться с православною церковью²⁹⁸. Преосв. Кириллу, как сам он говорит о том в письме кн. Горчакову от 8 ноября 1860 года, небольшого труда стоило убедить депутацию греко-униатов в неблаговременности и бесполезности устройства особого храма.

Вообще, пользуясь благоприятным настроением умов, начальник русской духовной миссии в Иерусалиме и русский генеральный консул в Бейруте всячески старались сближать греко-униатов с православными и, сколько было возможно, ослаблять силу условий присоединения, заявленных им греко-унитами в мае 1860 года.

Значительное содействие себе и пособие они нашли, прежде всего, в участии приматов греко-униатской дамасской общины, которые, собравшись в Бейруте, и сами были склонны к безусловному соединению с православною церковью и других старались усердно склонять к тому же. Один из этих приматов, отправлявшийся, по своим делам, в Александрию, охотно принял просьбу преосв. Кирилла о том, чтобы он попытался побеседовать в духе совершенного примирения с представителями египетской греко-униатской общины, и, действительно, как оказалось потом, с большою пользою для дела воссоединения греко-униатов, провел некоторое время в Александрии.

С другой стороны, успехам преосв. Кирилла и нашего генерального консула в Бейруте, направленным к скорейшему желательному решению греко-униатского вопроса, немало содействовала благодушная готовность местного православного митрополита сделать все, возможное для него, к облегчению входа греко-униатов в православную церковь. Во время своего последнего пребывания в Бейруте, преосв. Кирилл успел особенно сблизиться с митрополитом здешним Иерофеем, согласившимся даже вместе с преосв. Кириллом отправиться в Иерусалим и провести у него несколько дней. Продолжительные, исполненные братского доверия и искренности, беседы начальника русской духовной миссии с бейрутским митрополитом совершенно рассеяли подозрения этого последнего на счет будущности греко-униатов, имевших воссоединиться с православною церковью, и еще более оживили его ревность, с какою он и прежде относился к этому делу.

Наконец, успеху дела, о котором с таким усердием заботился преосв. Кирилл вместе с бейрутским генеральным консулом, немало содействовало также, с одной стороны, отпадение большей части греко-униатских епископов от своих паств, нежелавших принимать католических нововведений, благодаря чему вопрос клерикальный – о правах духовенства делался вопросом народным – о вере, а с другой стороны, упорство латинского патриарха Иосифа Валерга, не допускавшего восточной партии греко-униатов в униатскую церковь без принятия ею западного календаря.

Рассказав о всех этих своих заботах и трудах на пользу православной церкви и греко-униатской общины, преосв. Кирилл так заканчивал свой доклад об этом деле министру иностранных дел: «теперь дальнейший успех дела зависит от отеческой благоснисходительности православных патриархов и сговорчивости представителей греко-униатской общины в Константинополе»²⁹⁹.

Ко благу церкви и к радости преосв. Кирилла, который горько сожалел только об одном, что он не мог быть непосредственным свидетелем завершительного акта в значительной части подготовленного им дела, вопрос греко-униатский решился благоприятно и так скоро, как даже трудно было ожидать. 13 октября 1860 года преосв. Кирилл оставил Сирию, а 23 октября представители восточных униатов были уже в Константинополе и вручили православным патриархам свои условия, на которых они желали воссоединиться с православною церковью. Главнейшим из этих условий было то, чтобы в сирийских церквах епископы и священники ставились из арабов, а не из греков. 9 ноября патриархи и синод вселенской патриархии приняли эти условия и одобрили. 26 ноября 1860 года представители греко-униатских общин, от имени пяти тысяч бывших униатов, в присутствии 4 патриархов: Иоакима константинопольского, Калинника александрийского, Иерофея антиохийского и Кирилла иерусалимского, патриаршего синода и многочисленного собрания народа, торжественно произнесли православное исповедание веры и прочитали акт отречения своего от католических заблуждений и своего воссоединения с православною церковью. Прочитанный акт гласил следующее: «Во имя Отца, и Сына и Святого Духа. Нижеподписавшиеся, после подобающей сердечной нашей благодарности всеблагому Богу, смиренно изъявляем признательность и досточтимому собору вашему, святейшие четыре патриарха и всесвященнейшие архиереи! По несомненному внушению Святого Духа, соизволение святого собора в 9 число настоящего месяца на принятие представленных нами в 23 день прошлого октября требований исполнило сердце наше величайшею радостью и несказанным утешением. Потому и восклицаем пред честным собором сим: возвеличи Господь сотворити с нами, и быхом утешени! Поскольку же святому и священному собору угодно было, чтобы все мы воссоединяющиеся были помазаны святым миром для большего освящения и действительного показания единства нашего с членами Восточной церкви, то мы как от себя лично, так и во имя единомысленного с нами народа, с величайшею радостию приемлем и это. Затем, взирая на настоящее дело, как на дело Господа, которым управляются стопы всякого человека, теперь мы спешно притекаем со всякою искренностью, и чрез настоящее наше рукописание велегласно исповедуем пред сим честным собранием: 1) что всесовершенно отрекаемся от общения с епископом ветхого Рима, никоим образом не признаем его верховнейшею и единственною главою Церкви, коей глава, по апостолу, есть Господь наш Иисус Христос, и с неизреченным желанием приемлем навсегда все священные догматы православной восточной церкви, подчиняясь законным (каноническим) ее духовным вождям; 2) сохраняем неизменным и неповрежденным символ веры, то есть – без всякого прибавления или убавления, как он составлен святыми великими соборами, первым и вторым, и подтвержден прочими пятью святыми вселенскими соборами. Почему, отвергая сделанную латинскою церковью кощунственную оную и противоевангельскую прибавку – и от Сына – подвергаем анафеме всякого, дерзающего приложить что или убавить от священного сего символа, как подвергают такового и боговдохновенные отцы наши; 3) твердо блюдем постановления божественных и священных канонов апостольских святых семи вселенских соборов, так же мысля, как и православная восточная церковь, а противное сему отвергая. И таким образом с готовностью и добровольно, по собственному желанию, приемлем написанное нами, обещая, что желаем блюсти то непоколебимо и исповедывать до последнего нашего издыхания. Посему для достовернейшего подтверждения сего всего мы написали настоящее рукописание (ἒγγραφον) собственноручно нами надписанное, с приложением собственной печати каждого, по образцу святой великой церкви Христовой, да хранится оно в патриарших священных кодексах»³⁰⁰.

Акт этот был подписан уже известными нам Ханною Хабибом и Гавриилом Джибаром, которые были главными деятелями по воссоединению восточных униатов и, при воссоединении, были сделаны архимандритами. В письме от 6 февраля 1861 года к кн. Горчакову преосв. Кирилл ходатайствовал о награждении их, по хиротонии во епископов, бриллиантовыми панагиями, «в вознаграждение за понесенные ими труды и для ободрения к будущим заслугам»³⁰¹.