Глава V. Влахерны

Никифорово Ж. Феофана Сигрианского. – Ж. царицы Феофании.

Знаменитейшим, после св. Софии, храмом в Константинополе был Влахернский, в северо-западном углу столицы, воздвигнутый в V веке и прославленный своею чудотворною иконою Богоматери. Уже в VII в. Влахернский храм соперничал по богатству украшений со св. Софией. В иконоборческий период он был лишен благолепия, иконы были или убраны, или заштукатурены и вместо их появились изображения птиц, растений и т. д. С половины IX в. храм снова приведен был в прежний вид и установлена ежегодная церковная процессия из св. Софии во Влахерны в воспоминание торжества православия. Надобно думать, что и здесь находилась хорошая школа для образования духовенства, ибо из неё вышло несколько литературно образованных лиц, известных своею агиографическою деятельностью.

«Житие с похвалою Феофана-Исаакия» Сигрианского, написанное Никифором, скевофилаксом Влахернской церкви,³²¹ составляет следующий пересказ Мефодиева сочинения. Биограф, по-видимому, не имел ничего общего ни со святым, ни с его монастырем, но вот его постигло какое-то несчастие, и Никифор по чьему-то поручению решился написать житие с похвалою этому скорому помощнику в бедах, о чем он говорит в начале и в конце своего труда. Архиеп. Сергий полагал, что до сего времени не существовало еще житий Феофана, что Никифор первый взялся за его биографию, но уже Крумбахер отверг это заключение.³²² Блестящий язык с несколькими излюбленными оборотами, риторическая, описательная речь, доходящая иногда до темноты, и сравнительная скудость биографических данных, – таковы особенности разбираемого жития. Крумбахер, довольно строго отнесшийся к этому сочинению, замечает, что Никифор пишет как юноша, обрабатывающий школьную тему по определенным правилам. Но ученик не мог бы быть скевофилаксом знаменитейшего после св. Софии храма (не дворца, как полагает немецкий ученый); ясно, что здесь мы имеем дело с хорошо образованным человеком, к которому люди более высокого положения обращаются с литературным заказом. Отожествлять его с тем философом и монахом Никифором, с которым до 867 года переписывался патр. Фотий по вопросам литературным, однако нет достаточно оснований. Подобно Анне Комниной и Киннаму, Никифор не охотно вносить в сочинение имена прозаические, как бы боясь, что появление этих имен внесет разлад в его поэтическую прозу. Болландисты восстают против двуименности автора, полагая, что вместо τοῦ καὶ Ἰσαακίου следует почему-то читать υἱοῦ Ἰσαακίου. В общем, этот пересказ все-таки прибавляет кое-что такое, чего мы не находим в текстах Мефодиевской группы.³²³

В предисловии автор превосходно сравнивает жизнь с морем: как купцы, переплывая море, подвергаются бурям, непогоде и мраку, с радостью устремляют взоры на звезды и держат путь прямо, – тоже испытывают и люди, желающие переплыть море жизни: они подвергаются бурям искушений, с упованием останавливаются на людях святых и прогоняют мрак их лучезарностью. Одни из них прославились одними подвигами, другие – другими: тот воздержанием, этот целомудрием, третий добродетелями, четвертый презрением жизни, пятый презрением тщетной славы. В делах Феофана ты увидел бы идею прекрасного, как бы насажденную в цветущем саду (§ 1). Приглашенный описать эти деяния по закону похвал (ἐγκωμίων νόμοις), я охотно уступил просьбе, будучи уверен, что получу помощь в молитвах его. Никифор заявляет, что пишет не для славы святого, ибо речь его слишком недостойна для главных его подвигов, а для того, чтобы читатели и слушатели получили пользу, подражая святому. К прославлению его взывает и родина, и род, и природа, и его добродетель. По закону похвал, отечество ради его вооружается, желает удержать за собою первенство перед всеми и умоляет с клятвою, что оно не перенесет лишения собственной красоты; родители, украшаясь его воспитанием, образуют бухту в виду отечества: добродетели подымают выю и громко взывают: «смотрите на его одно стремление и легко познайте поражение»; но будучи судьей дел, не могущих противостоять, зачем я устрою поражение? (§ 2). – Любопытно, что и в XV в. имп. Мануил Палеолог, описывая жизнь своего брата, деспота Феодора, все еще ссылается на тот же «закон похвального слова»; «закон похвал (ὁ νόμος τῶν ἐγκωμίων), говорит он, требует, прежде украшения восхваляемого, объявить всем родину и его, и родителей».³²⁴

Родиною Феофана был Константинополь, который в житии назван очень образно. – Из «служебной» редакции памяти, о которой речь ниже, видно, что в год смерти Льва Хазара (780) Феофану был 21 год от роду, стало быть он родился в 759 году. Болландисты, имея в виду, что святой перед смертью (ок. 818 г.) жаловался на свою старость, полагают, что в «памяти» ошибка, что вместо κα´ следует читать λα´, что Феофан родился в 749 году. Однако это рискованно. Положим, что 58-ми летний не очень стар, но ведь все зависит от состояния организма, а организм Феофана изнурен был нефритом и каменною болезнью; поэтому он мог чувствовать свою старость и в 58 лет. – Родители его Исаакий и Феодота были знатны и богаты, состояли в сане стратигов (στρατηγίᾳ λαμπόμενοι) и при тиранах и царях отличались добродетелями. – Не упомянуто, что Исаакий был стратигом островов Эгейского моря, из чего можно пожалуй заключить, что известие в Мефодиевом житии не точно. – Наследником их имущества был Феофан, эта звезда материнской утробы, соединявший красоту души с благолепием тела. «Надлежало, повторяет агиограф вслед за Гомером, чтобы не у мужа-родителя, а у бога был сын»,³²⁵ «от пелен освященный», по выражению прор. Иеремии (§ 3). Отец его, пожив немного в стране зол, покинул её среди забот, в должности стратига, и умер, когда Феофану исполнилось три года (в 762 г.). – Здесь подобно тому, как и в Мефодиевом Житии, недостает многих подробностей биографии, которые могут быть восстановлены из пересказа Симеона Метафраста. – Отпраздновав свою свадьбу, Феофан был всецело занят божественным. – Хотя в «служебной» редакции памяти и сказано, что он женился 12 лет от рода, но болландисты, находя, что по римским законам нельзя было вступать в брак так рано, полагают, что 12 лет Феофан был только помолвлен, а свадьба его состоялась в 766 г., т. е. когда ему было 17 лет. – Ночью он подошел к постели своей супруги, сел и начал говорить: Жена! настоящая жизнь коротка, как всем известно, и обдержима неизвестностью будущего; никто не знает, когда придет смерть и позовет на общий суд; неготовому человеку, исполненному грехов, грозит вечный огнь; напротив, благие дела уготовляют кончину лучшею; богатство, дурно управляемое, более слуга зла, нежели добродетели; красота тела не вечна и погибает от времени и болезни; слава человеческая преходяща по сравнению её с вечною славою; поэтому, если хочешь, мы немного послужим законам природы, а потом сделаемся выше самих себя (§ 4). Жена, превзошедшая любовью ко Христу супругу мученика Мардария,³²⁶ ответила ему: Милый! насколько справедливее навсегда сохранить красоту девства! кто поручится, что для служащих жизни и призванных к деторождению надежды не оправдаются? – Само собою разумеется, что эти речи сочинены агиографом; несомненно, что если бы они были у Мефодия, они читались бы иначе, как они читаются опять иначе у Метафраста. Прототипом этого рассказа может служить повесть Палладия (IV в.) о св. Амуне, который сказал своей новобрачной: «приди сюда, госпожа и сестра моя, я поговорю с тобою; в браке нашем особенно хорошего ничего нет; так хорошо мы сделаем, ежели с нынешнего же дня станем спать порознь; сохраняя таким образом девство свое неприкосновенным, мы угодим и Христу... Молодая ему ответила: «и я, господин мой, решилась с радостью проводить святую жизнь, и буду делать все, что повелишь мне», и т. д.³²⁷ Феофан был поражен словами жены: он пал на землю, возблагодарила. Бога и затем заключил с нею условие, что будет иметь её во всю жизнь сообщницею всякого добра. Оба они сделались монашествующими, хотя жили и в мире (§ 5). Ночь провели в псалмопении. Бог принял их решение и украсил их своим присутствием. Супруги, повергшись на пол, молили его о милости. Когда знамение скрылось, они роздали богатство бедным. Однако в тестя водворилась зависть дьявола, и он подвиг царя на гнев. Тогда царствовал Лев, сын Копронима, болевший о молодых и ценивший своего друга; он с клятвою грозил, что лишит зрения молодого человека, если он не прекратить задуманного дела (вероятно полной раздачи денег и намерения уйти в монастырь). Он отправил его в Кизик, вручив ему управление (тамошними) делами, как будто бы он занимался, по замечанию агиографа, тщетным и преходящим и забывал красоту вечно сущего. Феофан по пути в Сигриану (ἐπὶ Σιγριανήν) прибыл к дивному старцу Григорию, обладавшему даром пророчества, который освободил его сердце от страстей и заметил: тебе нет надобности в бегстве: скоро твое отшествие (в пустыню) сделается беспрепятственным, ибо твой тесть и царь умрут (§ 6). – По болландистам, Феофан явился к Григорию в 776 г.; этого Григория они отожествляют с тем игуменом Агаврского монастыря, о котором рассказывается в житии Иоанникия. – Феофан более служил под началом старца, нежели отправлял царскую службу по части коней. Он опоздал возвращением домой и остановился со свитою в случайно попавшем местечке, где принужден был переносить зной и жажду в виду отсутствия воды. Вознеся обычные молитвы к Богу, он лег на свой ковер, заснул и был удостоен чудотворения: источник, находившийся около его ковра, неожиданно забил; водою его святой утолил жажду народа и возблагодарил Бога-подателя. Ночью источник скрылся, к утру не осталось от него и следа (§ 7).

Не прошло и трех лет, как тесть Феофанов и царь Лев умерли (780 г.). На престол вступила Ирина. Иконоборчество кончилось и заблистало солнце православия. Феофан с женою роздали свое богатство. Она ушла в монастырь на о. Принкипо³²⁸ (в 30 или 40,000 шагах от Византии), а он – к «великому» Стратигию в Сигрианском предместье, где и был им пострижен. – Одни помещали Сигрианскую гору в Мидии, другие в Митилине, близь Мидии, где, по словам святогорца Никодима, есть Σίγρι и гора с монастырем Иоанна Богослова, в котором будто бы находился Феофан. Однако с большею уверенностью мы должны присоединиться к мнению болландистов, что Сигрианская гора лежала недалеко от Кизика (в 22,000 шагах), реки Великой (Риндака) и от моря (тоже в 22,000 шагах). – Здесь святой пожертвовал много денег на монастырь, по совету Стратигия переправился на о. Калоним (или по Никодиму, Калолимн, древний Бесбик) и здесь поставил на отцовские средства монастырь, собрал в него монахов из обители Феодора Монохерария, добродетели которого «вошли в народную поговорку», наделил монастырь владениями, поставил игумена и предался подвигам: ежедневно занимался св. писанием, ночью молился, получил власть над демонами и страстьми; мягкостью походил на Моисея; о мужестве, силе воли и презрении к бедам свидетельствуют особенно последние его годы (§ 8). – Что касается Стратигия, то болландисты насчитывают трех лиц этого имени, страдавших за иконопочитание: доместика экскувитов (765 г.), двоюродного его внука и узника Претория (780 г.); по-видимому, здесь – новое лицо, которое Метафраст называет Христофором. Об основателе монастыря Феодоре Монахерарии (Монохире), а равно о местоположении этой обители не имеется сведений в других источниках. – По смерти игумена братия просила Феофана принять настоятельство, но он отказался, взял посох и отправился в Сигрианскую гору. Здесь он купил у одного земледельца местечко, по имени Село (Αγρός, Поле), где и поселился, занимаясь трудами рук; через несколько времени он уже уплатил долг (§ 9). Далее следует риторическая характеристика святого (§ 10). Феофан отправился по монастырям Вифинии и других стран, собирал, как розы, подвиги тамошних братий и приносил к себе. «Едва не позабыл сказать о самом главном»: когда состоялся вторично в Никеи собор, с другими отцами был приглашен и Феофан. Все являлись на изрядных конях, блистали великолепными одеждами, а он украшался обычною власяницею и охотно (ἀσμένως) прибыл на вьючном животном женского пола. Увидев его в таком наряде, все исполнились всяческого добродушия; а он, прикрываясь истиною и поразив заблуждение, вернулся восвояси (§ 11). Демоны в виде дикой свиньи искусали ему руку; он помазал её миром Древ Честных, и больное место зажило. «Если я стану говорить обо всем, что даровала, ему божественная милость, замечает автор, я нарушу законы похвального слова»: разрешенное слово пойдет как судно в великом море; а если я многое опушу и вспомню только немногое, то речь, как бы опирающаяся на базис, приобретет крепость и остальное из сказанного получит точнейшую ясность (§ 12). Один, одержимый злым духом, стал пожирать свое тело, как чужое, и сделался страшным для всех посетителей. Он был связан и заключен под стражу; но однажды вечером после молитвы у него спали с тела оковы, и он пришел в церковь здоровыми. Некая нужда требовала присутствия святого в предместье. Дорогою настала зима, море сильно бушевало и мешало ехать далее. Тогда Феофан обратился к корабельнику со словами: скажи сорабыне, что буря свирепствует, а нам нужно, чтобы море было тихо, дабы мы могли ехать домой спокойно, – и море тотчас утихло. Феофан особенно заботился о бедных, любил братию, всегда подавал спасительную руку и однажды в течении четырех месяцев раздавал без разбора монастырский хлеб, хотя его и для себя было недостаточно. Эконом был недоволен этим и принялся считать его; но и после раздачи из общего количества не убыло и медимна (§ 13).

До сих пор церковь наслаждалась спокойствием: цари были благочестивы, патриархи сияли добродетелями, архиереи примерно пасли свою паству, настоятели монастырей учили братию пути, ведущему к небу. Но враг-дьявол позавидовал церковной красоте и воздвиг Льва, родом армянина и ассирийца, как некоего зверя. Способный быть обманутым, доверчивый к обманутым, считая обман добродетелью и пользуясь им в отношении к своим приближенным, он восстал против империи, изгнал из церкви патриарха и почти всех архиереев, восстал против подобия божественной плоти Христовой, Богоматери и всех святых; по беззаконию он превзошел древнего Рапсака и вооружился на град Божий – святую церковь. Одни умерли в борьбе с ним, другие страдали от голода, третьи от ремней, а были и такие, которые были брошены ночью в море (§ 14). Тогда был вызван и Феофан – «не насильственною рукою, но лестью»; царь писал ему: «мне предстоит поход на врагов, и необходимо сначала вооружиться твоими молитвами и таким образом сразиться с врагами». Феофан, страдавший застарелым нефритом (νεφρῷ πολυχρονίῳ) и задержанием мочи (δυσουρίᾳ), приехал в столицу. Царь через посланного велел ему передать, что желает его видеть: если, говорил он, ты послушаешься моей просьбы и придешь, я тебя награжу всеми благами, одарю твой монастырь, возвышу твоих родственников, и сам ты будешь у меня первым другом; в противном случае ты будешь повинен в великом стыде (§ 15). Феофан ответил через посланного: я не нуждаюсь в деньгах и имениях, от которых я отказался еще в юности: о монастыре и родственниках позаботится Бог, который надежнее царей и князей; если же ты хочешь действовать угрозами против больного старика, как учителя неблагородно действуют палкой против детей,³²⁹ то готовь огни и пытки, я сам пойду на костер (§ 16). – Умолчание здесь об иконопочитании дало повод проф. Крумбахеру заключить, что житие это написано вскоре после окончания иконоборчества (S. 592). Но неубедительность этого соображения видна хотя бы из того, что Никифор и без того три раза говорит об этом движении. – Царь был поражен ответом Феофана; затея его не удалась: «осел был пойман за пением на лире». Святой был заключен в крепчайшую тюрьму Елевфериева дворца (τοῖς τῶν Ἐλευθερίου ἀνακτόροις); его морили голодом; он страдал от своих болезней, но был непреклонен; ангелы радовались его мужеству, а демоны были в страхе (§ 17). Через два года он был переведен в тюрьму на о. Самофраки, где предсказал кончину царя и где через 23 дня скончался. – Бароний приурочивал его кончину к 816-му, Гоар к 818 году. Болландисты после сложных, но недостаточно обоснованных соображений нашли, что святой мог жить до марта 820 года. Факт тот, что Феофан умер в царствование имп. Льва Армянина (813–820), через 2 года и 1 месяц после того, как был вызван в Константинополь. Но в столицу он был вызван вскоре после беседы царя во дворце с иконопочитателями (около февраля 815 г.); стало быть кончина Феофана может быть отнесена к 12 марта 817 или 818 года. – Тело его руками боголюбивых людей было положено в деревянный гроб и с песнопениями предано земле. Когда язва распространилась на островном скоте и животные стали гибнуть, владельцы их брали воду от гроба его, кропили скот и таким образом спасали его (§ 18). Наконец дикий зверь погиб в священном месте, и заблистало солнце свободы. Почитатели святого явились в лодке на остров, взяли раку с его телом и перевезли в место Иерию (Ἱέρεια), отстоящее от монастыря (по болландистам: от Кизика) в 12 стадиях (§ 19). Бог прославил своего угодника чудесами: болезни исцелялись, буря морская утихала, сумасшедшие (δαιμονῶντες) получали исцеление у его гроба, паралитики, приносимые на носилках, возвращались назад с благодарением; выздоравливали слепые, хромые и немые, а также кровоточивые жены; «рукописание, полное тяжелых случаев, оказалось припечатанным к гробнице, и никто не знал, кем оно написано»; но всего, замечает автор, пересказать не возможно (§ 20). Целый год народ посещал храм св. Прокопия (где очевидно лежали мощи святого), с трудом шли по прямому пути монастыря его и становились около раки на четыре группы. Избранные из отцов, подняв кивот на плечи, понесли его (здесь в рукописи новый пропуск, § 21). Житие оканчивается общею характеристикою святого, в которой Никифор молит Феофана даровать ему освобождение от приключившихся обстояний, дабы можно было приступить к описанию его подвигов (§ 22).

Похвальное слово царице Феофании, написанное современником её, живописцем Михаилом Влахернитом, как видно из Ватиканского Минолога,³³⁰ до нас не сохранилось, но, как кажется, им еще пользовался в XIV веке Никифор Григора. В Обряднике византийского двора сказано, что первая супруга имп. Льва погребена в ἡρῷον Константина Великого вместе с дочерью Евдокиею: λάρναξ πράσινος θετταλός, ἐν ᾧ ἀπόκειται Θεοφανὼ ἡ πρώτη γυνὴ τοῦ μακαρίου Λέοντος.³³¹