Глава вторая
Целесообразность а) в неорганическом мире, – Несостоятельность атомистической гипотезы. – Цель в мировой жизни по учению Аристотеля. – Фактическое доказательство господства целей в неорганическом царстве. – Мера видимого произвола, – Трансцендентальный закон чувственности и целесообразности.
После того, как Всемогущий сотворил совокупность действующих причин, книга Бытия добавляет: к чему все сотворено, и первое слово гласит: «да будет свет!» (Быт. 1, 1–3).
Итак, цель есть «свет», делающий понятным содержание принципов бытия и форму его законов. Пока не усмотрены цель, смысл, достоинство, значение в отдельном существе и в целом бытии, дотоле все остается непонятным. Не отрицая фактической целесообразности в природе, монисты упорно стоят на том, что первая не есть намеренная, а только необходимый результат причинной связи вещей и явлений.
Насколько несостоятельна механическая теория монизма, – это видно с первых же ее попыток объяснить самые элементарные явления природы. Начнем с первоначального движения атомов. По монистическому толкованию оно должно иметь определенную причину и притом находящуюся в этом мире. Мировая материя, говорят монисты, вначале была совершенно неподвижна, но, по причине неодинакового распределения в ней силы и чрез то образовавшейся неодинаковости напряжения, произошло начало движения. – Теперь спрашивается, откуда же появилось неравное разделение и это, именно, неравное разделение, из которого с роковою необходимостью, по истечении длинного ряда веков, произошел видимый мир? И почему, именно, вначале спокойное состояние, а потом движение? В самом деле, если еще с самого начала было неравномерное разделение сил, то и движение тогда необходимо признать безначальным, если же последнее явилось только впоследствии, то его причина заключается отнюдь не в неравномерном разделении сил. Спенсер тщетно ссылается на то, что равномерное распределение материи необходимо должно было оказаться непостоянным, и что, следовательно, в ней, без посторонней причины, могло произойти движение. Очевидность petitio principii в соображении Спенсера несомненна, и потому соображение опровергает само себя. Как и во многих других случаях, так и в данном, монисты не решают затруднения, а только догматически утверждают вечность мирового движения. Научная ценность такого догматизма не нуждается в критике (Steude, Die monistische Weltanschauung. Gtersloh. 1898. S. 63–70).
He озабочиваяеь, впрочем, бездоказательностью упомянутого положения, монизм декретирует еще второе, по которому отдельные, образующие мир, атомы действуют друг на друга, благодаря повсюду разлитому эфиру. Но и эфирная гипотеза не решает трудного вопроса о взаимодействии атомов, потому что, как бы ни были ничтожно-малы частички эфира, они все-таки отделены друг от друга известным расстоянием. Отрицать это последнее значило бы отрицать и движение атомов, из которого произошло все живущее, а признание расстояния между эфирными частичками равносильно признанию беспомощности монизма в оправдании его гипотезы. Напрасно Геккель (Der Monismus als Band zwischen Religion und Wissenschaft, von Ernst Haeckel. Bonn. 1900. S. 13 ff.) думает выпутаться из этого затруднения различением между эфиром и едва заметными частицами мировой материи, приписывая последним атомистическую, а первому динамическую структуру и голословно утверждая, что разбросанные в эфире материальные атомы представляют собою отдельные оплотненные центры эфирной субстанции, что они произошли из нее и ею управляются. А так как, по признанию самого Геккеля, эфиру свойственна известная плотность, то имеется достаточное основание считать последний состоящим, как и мировую материю, из отдельных частиц, или из атомов; и так как эфир постоянно находится в колебательном движении, то необходимо допустить для последнего пустое пространство и действие на расстоянии, – решительно необъяснимое из данных в природе сил. Следовательно, даже самомалейшее и едва уловимое явление в мире требует для своего объяснения, кроме атомов, еще некоторой силы, находящейся за пределами видимого мира.
Чтобы увериться в бытии или в отсутствии естественной цели в мире, Аристотель в одном месте своей физики спрашивает: хлеб растет потому ли, что идет дождь? или дождь идет для того, чтобы рос хлеб? Т. е.: наблюдаемое нами целесообразное явление в природе есть ли слепой и малозначащий продукт механической необходимости? Или цель представляет собою такое «нечто», которым механическая причинность принуждается действовать в пользу некоторого X, лежащего за пределами названной причинности?
По мнению философа, каждый мыслящий человек приходит, в конце концов, к заключению о естественной необходимости, как о последнем основании, как бы ни объяснял он себе явление цели. Одни говорят: не ради цели, не для лучшего производит природа, но по слепой необходимости. Так и дождь падает с неба не для того, чтобы произрастали плоды, а потому, что охлажденные испарения должны упасть на землю в виде дождя. Произрастете злаков поэтому можно назвать столько же случайным сопутствующим явлением, сколько и дождь, проливший на гумно, имеет последствием, а не целью гибель хлеба. Целевые формы представляют собою только устойчивые явления того, что само собою так, именно, складывается и устрояется, как если бы кто действовал с известною целью. Таким образом, случайно, но пришедшееся кстати, пережило те формы, которые должны были погибнуть вследствие того, что с самого начала части их не соответствовали друг другу.
Однако, в таком направлении, по мнению других (с которыми согласен и сам Аристотель), не может действовать природа. Ибо природа в целом есть или совершенное, или почти точное повторение прежнего. В случайных явлениях не встречается ничего подобного. Так, напр., ни один человек не подумает о случайности, или о том, что облака разрядились сами собою, когда зимою идет снег, а летом палит зной; но другое дело, если бы зимою у нас было знойно, а летом шел бы снег: это было бы случайным и необъяснимым явлением. Все происходит или случайно, или по велению слепой необходимости, или же ради цели. Две первых возможности исключаются правильностью и последовательностью в действиях природы; следовательно, необходимо признать третью возможность, именно, целесообразность. В каждом произведении природы можно видеть нечто творимое (πράττεσ SEQ CHAPTER \h \r 1τηαι) на известный конец.
Так, наприм., катящийся камень остановится не прежде, чем найдет опору центру своей тяжести. Но труд и бытие в существующем точно соответствуют друг другу: предмет как делает, так и существует; и как он существует, так и делает при том условии, когда ничто ему не препятствует. Творчество всегда имеет цель, следовательно, и бытие в сущем. Если бы дом был естественным произведением, то он должен был бы происходить так же, как теперь возникают дома в виде произведений искусства. Но раз естественные предметы возникают не только из природы́, но и посредством искусства, то, в последнем случае, они должны быть точно такими, какими произошли бы по образу естественного действия. Искусство и природа по своему взаимоотношению суть аналогии: у них одно должно быть приспособлено к другому, последующее к предшествующему ради конечного результата (Zeller Ed. Dr. Die Philosophic der Griechen in ihrer geschichtlichen Entwicklung. Zweit. Th. zw. Abtheil. Dritte Autl. Leipzig. 1879. S 423 ff.).
Возбуждение и стремление к цели живых существ совершенно очевидно, так что инстинкт – целесообразное употребление средств без знания цели – у пауков, муравьев, пчел и птиц может показаться иному рассудком. Даже, напр., цветочные лепестки растений не служат ли охраною плода? Деревья корнями сидят в земле, а не поднимают их кверху не для того ли, чтобы добывать себе влагу? Каждая вещь в природе двоякосоставна, потому что слагается из материи и формы. Форма служит целью, ради которой существует все остальное. Следовательно, совершенная форма сущего есть имманентная ему конечная причина.
Земля со своею атмосферою образует единое целое, состоящее из небольшого числа неразложимых веществ. Равно как и сидерические тела составлены из тех же самых веществ, так что, по свидетельству спектрального анализа, мировая материя, вообще, представляет собою не что иное, как смесь из – приблизительно – семидесяти элементов. Подобно тому, как небольшое число алфавитных знаков, посредством разнообразных сочетаний, может образовать бесконечное множество слов на различных языках, так одни и те же вещества, будучи соединены в различные группы, образуют все то, что представляет собою какую-либо часть материи в известном виде и роде и что может только быть каким-либо предметом чувственного восприятия.
Движение материи проявляется или в движении масс, или в движении молекул. В первом случае движутся и образуются нераздельные массы тел, без изменения своих химических свойств, а во втором случае мельчайшие частички тел до того изменяют свое внутреннее расположение и строение, что изменяются их кристаллическая форма и химические свойства.
Сделанное в 1774 году Пристлеем открытие кислорода расширило поприще науки по части исследования дивного хозяйства природы. Разложением сложных тел дошли до открытия ряда веществ, которые далее не разлагаются. Тела, которые не могут быть разложены на свои составные части при помощи доступных нам средств, называются простыми телами, или основными химическими веществами. Вместо прежних четырех элементов известны ныне 64 основных химических вещества, из которых состоят все земные тела.
Подобно тому, как мы из немногих знаков алфавита образуем бесчисленное множество слов на различных языках, точно так же и основные химические тела, соединяясь в различные группы, образуют без исключения все, что на нашей земле известно под общим названием материи.
Даже самая малая частица материи не может быть совершенно уничтожена или бесследно пропасть в хозяйстве вселенной; напротив, каждая частица имеет в этом хозяйстве свое определенное назначение, которое и должно быть непременно выполнено ею. Частичка золота, железа или серы может скрыться от нас в бесчисленном множестве соединений; но как только выделим мы ее из соединения, то она снова выступит со всеми своими свойствами. – Однако, из 64 известных нам основных веществ только 15 распространены в значительном количестве. Эти- то немногие вещества и образуют своим соединением неисчерпаемое разнообразие всех земных тел.
Кислород, совершенно прозрачный газ, составляет в своих соединениях, по крайней мере, третью часть всей массы тел нашей планеты. Он образует, в соединении с азотом, нашу атмосферу (089N11), с водородом – воду (НО), с твердыми телами-составные части скал и почв. Четыре так называемых органических элемента: кислород, азот, водород и углерод преимущественно доставляют материал для всех растительных и животных организмов. Например, тростниковый сахар, древесина, крахмал, камедь и хлопчатая бумага состоят почти из одинаковых количеств углерода, кислорода и водорода. Различные свойства этих веществ вытекают не из различия их составных частей, но единственно из различного внутреннего расположения атомов (так называемые «изомерные тела»).
Алмаз, графит и бесформенный уголь состоят из одного и того же углерода, но, по причине различной плотности в расположении атомов, каждый из них обладает особенными качествами. Известковый шпат и аррагонит содержат одинаковое количество извести и углекислоты; тем не менее группы их атомов расположены до того различно, что первый кристаллизуется в форме ромбоедров, а другой – в форме шестисторонних столбиков. Одним действием теплоты аррагонит превращается в массу кристаллов известкового шпата.
Человеческое тело состоит из 14 основных веществ. Четыре органических элемента: углерод, водород, кислород и азот составляют большую часть организма; другие же составные тела находятся в нем только в незначительных количествах. Это именно: фосфор, сера, известь, кремний, магний, железо, калий, натрий, хлор и фтор (в эмали зубов). Все эти вещества, однако, не всегда пребывают в человеческом теле, но постоянно входят и выходят из него, подобно водяным частичкам волны, посредством эндосмоса и экзосмоса, так что каждый живой организм человека в продолжение 6–8 лет совершенно изменяет свой вещественный состав. И только душа, превращающая этот поток земной материи в живой организм, по законам сродства между веществами, образует в человеке неизменное сознание своего «я».
Два вещества: хлор и натрий, из которых каждое, взятое отдельно, составляет смертельный яд для людей и животных, в своем химическом соединении образуют поваренную соль, служащую приправой почти во всех кушаньях. Поваренная соль, в свою очередь, может быть разложена на свои составные части: хлор и натрий. – Хлор образует с другими телами множество химических соединений, совершенно отличающихся от хлора своими свойствами. Соединяясь с водородом, он образует хлористо-водородный газ, а с серебром – хлористое серебро.
Химическое соединение или увеличивает, или уменьшает удельный вес, смотря по тому, уменьшается или увеличивается объем этих тел при соединении их. Вступая в химическое соединение, некоторые жидкости делаются твердыми, как камень, а некоторые твердые тела, наоборот, превращаются в жидкости. Уголь и сера, наприм., два непрозрачные твердые тела, соединяясь, образуют сернистый углерод (CS), прозрачную жидкость, которая необыкновенно сильно преломляет свет. Таким образом, сила химического сродства, множеством способов, растворяет, соединяет и видоизменяет все земные вещества с тем, чтобы служить цели дивного божественного хозяйства.
Химическое соединение веществ существенно различается от каждой механической смеси. При механическом соединении малейшие частички смешанных тел сохраняют свои прирожденные свойства даже после соединения; в химическом же соединении группируются атомы соединившихся тел в точно определенных отношениях веса и объема, так что образуется новое тело, обладающее новыми свойствами и новою кристаллическою формой.
Химия представляет нам каждое тело, как соединение неизмеримо-малых элементарных частиц, которые пользуются совершенною равноправностью относительно друг друга, – могут отдельно от других сливаться с эквивалентными частицами другого тела и образовывать новое соединение. Химические простые тела состоят из совершенно одинаковых атомов, которые, соединяясь различным образом, по расположению частиц и по плотности образуют определенные кристаллические формы и аггрегации. Сложные тела состоят из равноправных групп атомов (молекул), состав и образ соединения которых распределяются по математическим пропорциям. Каждая из мириад первобытных частиц какого-либо тела имеет свое определенное значение, каждая действует с относительною самостоятельностью, своеобразно, на своем месте, – и служит одновременно и цели целого.
Никогда два тела не соединяются химически в нерациональных или несоизмеримых отношениях, но всегда в точно определенном объеме и весе, так что масса одного тела или равняется массе другого, или же составляет ее кратное. Это определенное отношение объема и веса соединяющихся тел так постоянно и неизменно, что в каждом соединении можно по весу одной составной части с точностью определить вес другой и даже всего соединения. Наука о правильных отношениях объема и веса химических соединений называется стехиометрией.
Как в астрономии, основываясь на несомненных законах, посредством одних вычислений, открываются неизвестные миры, точно так же можно и в химии вперед и с точностью определить всевозможные соединения тел на основании законных отношений, существующих между их весом, объемом и свойствами соединения.
Если бы все простые тела одинаково сильно притягивали друг друга, то они должны были бы соединиться в одну однородную массу. В таком случае мы не имели бы понятия ни о каком различии веществ, и богатое разнообразие тел и естественных форм оказалось бы невозможным. Но высшая творческая мысль, проникающая всю природу, наделяет вещества различными степенями их взаимного сродства и подчиняет всю совокупность их своему святому закону, который положительно рассчитан на правильное, согласное плану, расчленение всех атомов, соответственно великому предназначению целого.
Случайно соединившаяся куча атомов никогда бы не могла быть приведена в движение собственною внутренней силой, не говоря уже о том, что она не могла бы сложиться в симметрическую форму кристалла, в органическую ячейку и, в особенности, в одаренный жизнью член живого творения. Это может совершиться только по всемогущей высшей воле, которою целесообразно проникнута вся вселенная. Чтоб получить представление о всепроникающем целесообразном соотношении самых тонких частиц материи и о внутренней зависимости всех физических явлений от единого центра творческой воли, сомневающийся в существовании провидения должен обратить внимание на то, что каждое простое вещество соединяется с каждым другим, для образования тела высшего порядка, вовсе не случайно и не произвольно, но с соблюдением строго определенных отношений меры и веса, – что средние теплоемкости всех тел обратно пропорциональны весу их атомов,-что каждое тело, от кристалла до снежинки, принимает симметрическую форму, если только не нарушается процесс сгущения, и что химические притяжение и отталкивание находятся для цели целого в совершенно таком же отношении с сущностью теплоты и электричества, которое вполне соответствует строению как звездной системы, так и живых организмов.
Определяющее нечто, то, чем регулируются химические элементы в их соединениях и растворениях, и чем при этом используются физические законы в качестве орудий, лежит вне естественной материи. Оно воздействует на них как бы из-за волшебной потусторонней области, подобно непостижимой тайне. «Избирательным сродством» называется поэтому в химии степень взаимного притяжения элементов. Что упомянутое сродство элементов выражается в определенном направлении, под непрестанно однородным воздействием данных физических сил с их законами, под влиянием механического удара, тяжести, сил сцепления и притяжения, теплоты, света, электричества, магнетизма, – последнее основание для этого не может находиться нигде, как только в необходимости, по которой каждое отдельное соединение частиц должно в своем месте прилаживаться к целому. Следовательно, трансцендентальною необходимостью целого, его законченностью и самосохранением, определяется единичное; в ней покоится «зачем», causa finalis единичного. Но чем же, в свою очередь, определяется эта самая необходимость? Что или кто вызвал ее к бытию?
Общепризнанный факт, по которому для природы возможны многие пути к одной цели, открывает именно то, что заключается в понятии целии что составляет отличительный критерий целевого явления. Это есть некоторая мера видимого произвола внутри и вне естественно-законной необходимости. Касательно этого опыт показывает, что одни элементы обнаруживают необыкновенно сильное сродство по отношению ко всем прочим; другие-менее склонны входить в химические соединения. Для такого произвольного и случайного отношения материальных частиц наука не в состоянии отыскать действующую причину в самих элементах. Следовательно, оно может быть объяснено только из находящихся выше данных элементов конечных причин, которые так определяют закономерное стремление материальных частичек, что они образуют здесь одни, а там другие соединения (ближайшая цель), смотря по тому, как это требуется смыслом и состоянием целого (конечною целью).
Мы не можем проследить все химические законы. Но с самого начала видно: как химические силы указуют механико-физическим нормам определенные цели, равно как и самые силы следуют повелению чего-то, детерминирующего их «случайное» положение. В данном случае ничего не прилагая к материи, мы только выражаем ее состояние в следующих словах: она находится под трансцендентальным законом «чувственности» и целесообразности.
Цель, как завершительное следствие всякой материальной деятельности, яснее выражается в сфере действия «элементов», употребляя это слово в его древнем значении. Круговращение теплоты, воды и воздуха упорядочено так, что составные части земли находятся в процессе постоянного разложения, дающем возможность появлению организмов и уготовляющем для этого соответствующие условия. Вода имеет наибольшую плотность при 4° Ц. Вследствие этого менее плотный лед плавает на ее поверхности, холод (0° Ц.) является охранителем тепла, и промерзание вод до самого дна устраняется даже в наиболее суровые зимы. Правда, неуместно было бы утверждать, что в упомянутом обстоятельстве, как будто в случаях действия разума, преследуется «цель» – поддержание жизни в водных глубинах... Но самая возможность достижения важнейших целей в экономии природы, однако, обусловливается различною степенью температуры и плотности воды. Этот факт нимало не изменяется утверждением: будто бы указанное отношение воды есть «чисто случайное»; потому что и висмут, хотя и без доказуемой цели, обнаруживается в одинаковых проявлениях. Именно, местонахождение известного «произвола» внутри круга действия естественных законов природы есть то, что мы имеем наперед доказать, и что является совершенно удовлетворительным для развития завершительного действия. И не лежит ли открытым это местонахождение в указанном замечательном факте? Не лежит ли оно в том феномене, что вода должна замерзать не при всех обстоятельствах, что она, наприм., при совершенном покое, в своем обыкновенном состоянии, может, «если это нужно», охлаждаться до 8° и до 12° Ц. ниже точки замерзания, без образования, хотя бы тончайшей, ледяной коры?
Если бы кто захотел возразить, что в большинстве случаев это – искусственный эксперимент, и что, следовательно, необходимо требуется целесознательный рассудок исследователя, чтобы из материальных элементов сублимировать или дистиллировать определенные цели,-то он этим наиболее сильно подтвердил бы справедливость, именно, нашего требования, ибо мы хотим не иного чего, а также и не меньшего, как только признания бесспорного факта, что материя, уже в силу своей химической конституции, есть такой субстрат, который способен к образованию по известным целям и внутри определенного круга – к произвольному принятию известной формы,– что материя есть так называемая пассивная целесообразность.