Профессор Борис Михайлович Мелиоранский (1870–1906)¹

1-го августа 1906 г., в хирургической лечебнице д-ра Клемма в Риге, скончался и.д. экстраординарного профессора С.-Петербургского университета и Высших женских курсов по кафедре истории Церкви, магистр богословия Борис Михайлович Мелиоранский.

Сын почтенного Михаила Ивановича Мелиоранского, бывшего в последнее время в Университете секретарем Совета, и брат умершего 16 мая текущего же года профессора С.-Петербургского университета по кафедре турецко-татарской словесности Платона Михайловича Мелиоранского, Борис Михайлович происходил из духовной и в то же время из ученой среды. Со стороны отца – внук протоиерея церкви Екатерины Великомученицы на Васильевском острове в С.-Петербурге, а со стороны матери – профессора уголовного права (1845–1855) Дерптского университета А.С. Жиряева (в декабре 1855 всего 43 г. от роду, состоя профессором С.-Петербургского университета), бывшего питомцем Главного педагогического института из воспитанников Вологодской духовной семинарии, Борис Михайлович родился 19 октября 1870 г. в Петербурге. Первоначальное воспитание и образование он получил под руководством своей матери, которая отдавала всю свою душу, все знания и способности воспитанию своих детей. Десяти лет от роду Б. М. был помещен в первый класс Реформатского училища, а затем переведен в Училище при лютеранской церкви св. Екатерины, где и кончил курс по классическому отделению в 1888 году. Занятия в училищ под руководством директора, инспектора и учителя латинского языка Глезера и греческого языка Шмидта, при отличной постановке преподавания и крайней малочисленности учеников (Борис Михайлович был в числе 3–4 в класс), дали Б. М. прочную основу элементарного образования и хорошее знакомство как с новыми, так и с древними языками. Греческим языком он интересовался настолько, что, случалось, спорил и возражал учителю, а немецким владел, как родным, и еще в это время перечитал в подлиннике большую часть германской классической литературы. Впоследствии Б. М. познакомился с английским, коптским, отчасти с еврейским и армянским языками и таким образом был знаком в конце жизни с девятью языками.

В том же 1888 г. осенью Б. М. поступил на историко- филологический факультет С.-Петербургского университета, где занимался, главным образом, под руководством В.К. Ернштедта, В.Г. Васильевского, А.И. Введенского, П.В. Никитина, С.Ф. Платонова и И.Е. Троицкого, кафедру которого он впоследствии наследовал. От студенческого времени в бумагах Б. М. сохранились два его реферата по Русской истории: 1) Из истории церковной жизни в области Великого Новгорода и Пскова, 2) История литературной полемики по поводу монастырского землевладения с 1503–1531 гг.

По окончании в 1892 г. университета с дипломом первой степени по историческому отделению Б. М. с 1-го ноября 1892 г. был оставлен при университете по кафедре Русской истории, первоначально на 2 года без стипендии, хотя с единовременным пособием в 300 руб. Б. М. тогда же избрал своею специальностью историю Церкви, но так как университет не имеет права готовить молодых ученых к этой кафедре, занимаемой всегда богословами, то Б. М., оставленный на кафедре Русской истории, с особого разрешения Св. Синода поступил в С.-Петербургскую духовную академию вольнослушателем и 29 октября 1895 г. получил степень кандидата богословия с правом, без нового устного испытания, представить диссертацию на степень магистра. Ученик И.Е. Троицкого по университету и приготовлению к кафедре, в Духовной академии Б. М. был учеником главным образом того же И.Е. Троицкого, читавшего там историю и разбор Западных исповеданий, и В.В. Болотова, читавшего историю Церкви, а также А.Л. Катанского и Н.Н. Глубоковского.

Об обоих своих почивших учителях-историках, которых он высоко ценил, как ученых, профессоров и людей, Б. М. сохранил самую теплую и благодарную память, выразившуюся в написанных им некрологах: И.Е. Троицкого в Журнале М. Н. Пр. (за 1901 г. декабрь) и В.В. Болотова в Византийском Временнике (1900 г., т. VII, №3).

Находясь в Академии Б. М. не порывал связей с университетом, где срок его оставления при кафедре ежегодно продолжался вплоть до 1-го ноября 1897 г. Однако, кроме нравственной, университет не давал Б. М. никакой поддержки, вследствие чего Б. М. принял предложение академика А.А. Куника заняться изучением источников византийской истории и по его поручению составлял перечень византийских грамот и писем VIII–XIV веков².

Плодом этих занятий была его первая напечатанная научная статья: «К истории противоцерковных движений в Македонии в XIV веке» помещенная в 1895 году в сборнике «Венок» (Stephanos) в честь 30-летия ученой деятельности Ф.Ф. Соколова, и работа о рукописях и сборниках писем преп. Феодора Студита, доложенная в заседании Историко-филологического отделения Академии Наук 10 апреля 1896 г. и впоследствии напечатанная в Записках Императорской Академии Наук по Историко-филологическому отделению VIII серия, т. IV, №5, 1899 г. 62 стр. in 4° с V таблицами под заглавием: «Перечень Византийских грамот и писем». Выпуск I. Документы 784–850 годов. Введение. Несколько слов о рукописях и изданиях писем преп. Феодора Студита.

В 1894 г. при Академии Наук начался изданием «Византийский Временник». По приглашению В.Г. Васильевского и В.Э. Регеля В. М. принял на себя составление библиографических отчетов по текущей германской ученой литературе о Византии, и не оставлял этой работы целых десять лет, аккуратно представляя ее трижды в год, начиная со 2-й книги.

Кроме библиографии Б. М. поместил затем в «Византийском Временнике» одну самостоятельную статью, две рецензии и один некролог и, состоя в составе редакции, принимал в издании деятельное участие. Б. М. давал библиографические сведения также в журнале Krumbachet'a «Byzantinische Zeitschrift».

Вероятно в связи с занятиями византийской литературой VIII– IX веков для издания, предпринятого Академией, Б. М. впервые глубоко погрузился в историю и сущность иконоборчества, над которым затем не переставал работать до конца своей жизни признавая, что спор иконоборцев с православными представляет «глубокий философский интерес», о чем он говорил уже в своей магистерской диссертации (см. выноску на стр. 29). Тогда же, надо думать, и указал Б. М. В. г. Васильевский на неизданную рукопись: Νουθεσία γέροντος περί τωναγίων εικόνων («Наставление старца о св. иконах»), и посоветовал позаняться ей, как интересным образчиком популярного проповедничества в защиту икон и монашества. С этой целью с 6 марта по 1 ноября 1897 г. Б. М. был командирован университетом в Москву в Синодальную Библиотеку и хранящуюся там рукопись Νουθεσία (под № 197) сделал предметом своей магистерской диссертации.

Весной того же 1897 г. в заседании Историко-филологического факультета С.-Петербургского университета Б. М. прочитал две пробные лекции на право чтения лекций в качестве приват- доцента и с 1 июля был зачислен в состав приват-доцентов с правом начать лекции с осени 1897 г. Здоровье занимавшего кафедру истории Церкви в Университете И.Е. Троицкого в это время сильно расстроилось и Б. М. был приглашен Факультетом читать общий курс истории Церкви в помощь Ивану Егоровичу.

Свою профессорскую деятельность Б. М. открыл 3-го октября 1897 г. вступительной лекцией на тему: «Новооткрытый Λόγια Ιησου, как церковно-исторический источник», в которой исследовал недавно открытый недалеко от Каира папирусный фрагмент с апокрифическими изречениями Спасителя (напечатана в Ж.М. Н.Пр. за 1897 г.). С тех пор Б. М. не прекращал чтения общего курса истории вселенской и истории русской церкви вплоть до 1904 г. включительно. Первый и второй учебные годы 1897–1899 были посвящены истории вселенской Церкви с самого её начала до IX века. В 1899–1900 Б. М. читал два общих курса: осенью историю вселенской Церкви до разделения церквей; весной историю русской Церкви до Патриарха Никона. Кроме того Б. М. особо читал историю евреев от Маккавеев до восстания Бар-Кохбы. На текущий 1906–1907 г. им были объявлены: курс Истории русской Церкви до учреждения Патриаршества, а также разбор источников по истории древней Церкви. Но их не суждено было начать покойному.

Необходимость усиленно работать над составлением лекций замедлила приготовление магистерской диссертации, которая появилась в начале 1901 г. под заглавием: «Георгий Кипрянин и Иоанн Иерусалимлянин, два малоизвестных борца за православие в VIII веке» (СПБ. 1901, 8,0 стр. I–XXXIX – издание Νουθεσία и 131 стр. объяснительного текста и выводов). 1-го марта диссертация была представлена в совет С.-Петербургской духовной академии. Официальными оппонентами были назначены: э.-о. профессор по кафедре патристики свящ. Т.А. Налимов и доцент по кафедре общей истории Церкви А.И. Бриллиантов и оба дали самые хорошие отзывы о работе Б. М. (см. Журнал Совета СПБ.Д.А. за 1900–1901 г., стр. 261–273). Диспут состоялся в С.-Петербургской духовной академии 5 июня 1901 года и 26 июня Б. М. был утвержден Св. Синодом в степени магистра богословия, без предварительной проверки профессорских отзывов кем либо из епархиальных архиереев, как это обыкновенно делается, лишь по словесному заявлению о качествах диссертации митрополита Антония (Дело 2 ст. I отд. Канцелярии Св. Синода 1901 года №283). Речь пред защитой диссертации напечатана Б. М. в «Христианском чтении» за 1901 год под заглавием «К истории иконоборчества» – 5 ноября 1901 г. Б. М. был назначен и.д. экстраординарного профессора, в каковом звании остался до смерти.

Несколько ранее, в Ж.М.Н.Пр. Б. М. напечатал отрывок из своего университетского курса «Вопрос о древности канонических евангелий», а также начал принимать участие в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона.

В 1900 году Б. М. вступил в число действительных членов Филологического и Философского обществ, и в заседании первого из них 20 марта 1900 г. прочитал свой первый публичный доклад «О переводах Фауста на русский язык» и предложил опыт своего стихотворного перевода двух отрывков (более 300 стихов) первой части этой трагедии, чем обнаружил, что он не был лишен и поэтического дарования. Сравнением переводов с оригиналом Б. М. доказывал, что нет русских переводов вполне и целиком удовлетворительных, но в каждом из них есть очень удачные места; чтобы издать Фауста по-русски следовало бы таким образом собрать лучшее у многих переводчиков. В Философском обществе 11 октября 1901 г. Б. М. прочитал доклад: «Философская сторона иконоборчества». В нем Б. М. указал, что теоретическое разногласие иконоборцев и православных сводится к вопросу: совместима ли вера в изобразимость Богочеловека с учением о Его Существе IV–VI Вселенских соборов; т.о. разногласие их было не метафизико-богословского, а философско-гносеологического характера, причем оказалось, что в своих опровержениях иконоборческих доводов о неописуемости и неизобразимости Христа православные, не сознавая того, в сущности стояли на точке зрения той гносеологии, которая, со времени Канта, носит название критической гносеологии. Доклад этот имел для самого Б. М. большое значение и тогда же обратил на себя внимание, но Б. М. уклонился от его напечатания, несмотря на полную его обработанность, желая прежде найти новые данные для подтверждения своей мысли о значении критической философии для православного святоотеческого богословия периода Вселенских соборов. С тех пор Б. М. был постоянно занят этой мыслью и, собирая материалы, часть их предложил тому же Философскому обществу и Христианскому содружеству учащейся молодежи в виде доклада «о догмате св. Троицы». Эта мысль должна была составить сущность его докторской диссертации, написать которую он не успел.

Рядом с этими работами Б. М. напечатал в 1901 г. в «Сборнике статей по классической филологии в честь П.В. Никитина по поводу 30-летия служения его русскому просвещению (Commentationes Nikitinianae)» СПБ. 1901 г. статью: «Беседа на обретение нерукотворенного Камулианского образа, приписываемая св. Григорию Нисскому» (стр. 317–328) и в 8 томе (вып. 1–2, стр. 1–30) «Византийского Временника» – статью: «Из семейной истории аморийской династии», – результат кропотливого изучения некоторых источников по византийской истории IX века.

Между прочим первая статья, о Камулианском образе, представляет из себя издание греческого текста беседы по рукописи Московской Синодальной Библиотеки (Mosq. №197 л. л. 177ъ– 182ъ), с которой ему пришлось познакомиться при изучении рукописей для диссертации. Беседа эта была напечатана Э. Добшютцом, в его: Christusbilder. Untersuchungen zur christlischen Legende (Texte u. Unters. N. F. В. III, Hefte 1–4) с очень неисправного текста рукописи Vatic, reg. suec, gr. 49 (L). Богословский и церковно-исторический анализ этой беседы, относимой им в магистерской диссертации к X в., а в статье о ней – к началу X в. или концу IX, Б. М. отложил до другого раза, которого вновь не представилось. Занятый исследованием идейно-религиозной стороны иконоборчества, ради изучения армянского языка и армянских и грузинских древностей, а также ради личного ознакомления с догматическими воззрениями современных армяно-григориан, летом 1902 г. Б. М. посетил в Закавказье г. Эчмиадзин. При этом Б. М. проехал чрез Кавказский хребет по редко посещаемой военно-имеретинской дороге и сфотографировал множество видов живописной и дикой природы ледников, ущелий и горных рек. Путешествие это доставило большое удовлетворение эстетическому чувству Б. М., который вместе с тем не преминул извлечь из него и реальную пользу. Свои фотографии он передал В.П. Семенову для помещения их в ближайшем, посвященном Кавказу томе «Описания России», издаваемого А.Ф. Девриеном, под редакцией В.П. Семенова и под общим руководством П.П. Семенова и В.И. Ламанского.

Из Эчмиадзина Б. М. вывез несколько неизданных сочинений, оригинальных армянских и переводных, и предполагал издание их в 1904 году. В том же 1902 году Б. М. был приглашен читать историю Церкви на Высших женских курсах и с тех пор читал там свои лекции по университетскому плану. Приблизительно в ноябре 1904 г. по инициативе некоторых оставленных при Курсах и слушательниц создался небольшой кружок для занятий теорией познания. Кружок искал себе руководителя в занятиях и с приглашением председательствовать обратился к Б. М. По своей скромности он принял на себя эту роль лишь под условием участия в кружке проф. А.И. Введенского и бывал в нем постоянно. Можно сказать, что Б. М. сделался душой кружка, придав его занятиям теоретической философией характер замечательной теплоты и жизненности. Он умел всегда оттенять религиозно-нравственную сторону и значение философских проблем (особенно заметно это было при занятиях кружка Лейбницем) и, обладая с одной стороны обширными богословско-философскими сведениями, а с другой – редкой способностью острого анализа и смелого синтеза суждений, он приходил на помощь в вопросах, вызывавших недоумения, и способствовал рассеянию религиозных сомнений. Рядом с этим Б. М. никогда не отказывал в советах, в рекомендации и даже в доставлении собственных и библиотечных книг, и в смутные дни летаргии учебных заведений собирал кружок в своей квартире. В течение почти двух лет своей деятельности кружок успел заняться лишь рационализмом и эмпиризмом – до Канта. Теперь именно предстояло Б. М. развернуть во всю ширь свою эрудицию относительно Канта, которым он занимался. Но сделать этого не было ему суждено.

С самого основания Б. М. участвовал в Христианском содружестве университетской молодежи. Он был одним из немногих профессоров университета, к которым основатели Содружества могли обратиться за поддержкой и руководством в занятиях, и Б. М. со свойственной ему отзывчивостью сразу откликнулся и стал деятельным членом как самого Содружества, так и его Комитета. Б. М. был уже на открытии Содружества 11-го апреля 1903 г. и с тех пор часто присутствовал на его заседаниях, скромно сторонясь от какой либо видной роли. Его едва удалось уговорить быть председателем одиннадцатого собрания 7 апреля 1904 г. на реферате А.З. Кунцевича «Существенные элементы понятия Церкви Христовой воинствующей» и после того он был председателем 12-го собрания 12 октября 1904 г. на реферате барона М.Ф. Тау бе «Объяснение В.Соловьевым догмата о filioque», и 21-го собрания 29 марта 1905 г. по поводу прений о реферате Б.А. Надеждина: «Церковь и светское образованное общество». Последний раз он председательствовал на собрании 21 февраля 1906 г. на реферате М.Н. Захарова «Христианство и социализм», при чем высказался за несовместимость того и другого между собой. В качестве председателя Б. М. прекрасно руководил прениями, примирял противников и в своих заключениях давал такие освещения затронутых вопросов, открывал такие новые стороны и добавлял необходимые научные сведения, что присутствовавшим многое становилось ясным и они расходились с расширенным умственным и нравственным кругозором. Здесь как и в других кружках и в Университете он умел влиять на слушателей и в частности на молодежь своими основательными богословско-философскими сведениями, ясным сознанием, строгой логикой и увлекательной искренностью. Б. М. одинаково живо отозвался на открытие специального Женского христианского содружества и один раз на собрании его председательствовал. Живое участие принимал Б. М. и в заседаниях Комитета христианского содружества и в последний раз уже мучимый болезнью был на нем пред публичным собранием в память Ф.М. Достоевского (26 февраля 1906 г.), на котором он даже думал принять участие, но затем по нездоровью принужден был отказаться. Дважды Б. М. выступил в Содружестве в качестве докладчика. На 14 и 15 собраниях 16 и 30 ноября 1904 г., состоявшихся под председательством Преосвященного Антония Волынского, Б. М. сделал доклад о догмате Св. Троицы. Он явился плодом его занятий в 1904 г. творениями св. Отцов и среди них сочинениями, приписываемыми Дионисию Ареопагиту, которые успешно подтверждали его давнишнюю мысль о значении критической философии для православного богословия святоотеческого периода. Доклад о Троице был прочитан Б. М. в 1904 году сначала в Философском обществе, а затем повторен в Содружестве. В нем Б. М. доказывал, что вера сама по себе не обязывает христианина примыкать к тому или иному типу гносеологии (рационализму или критицизму) и что критическая теория познания сама по себе не только не исключается православием, но с многих точек зрения составляет для него выгодную и давно предчувственную философскую позицию, и что догматы могут быть переформулированы в терминах современной философии, и сам Б. М. понятие ипостаси в учении о св. Троице предлагал заменить термином «самосознание». Чтение доклада длилось около трех часов с перерывами и произвело сильное впечатление не только новизной выставленного положения, но также чрезвычайно объективной критикой воззрений Льва Толстого и недавно умершего Узенера на догмат Троицы и учение о троичности. И этот доклад как и доклад об иконоборцах Б. М. отказался напечатать, желая сделать его частью докторской диссертации, которой думал посвятить 1905 год. В 1904 г. Б. М. был занят также ознакомлением с сочинениями и жизнеописаниями палестинских и египетских монахов первых веков христианства и предполагал сделать о восточном монашестве доклад в Историческом обществе при С.-Петербургском университете. При этом Б. М. предполагал подвергнуть проверке взгляд на монашество А.Гарнака, выраженный им в его брошюре «Das Munchtum, seine Ideale und seine Geschichte» (шестое изд. 1903), и характеризовать отличие восточного монашества от западного по тем задачам, которые ставили себе аскеты. Эта работа была еще в стадии собирания материала, который Б. М. и завещал для обработки одному из своих учеников. Но в это время события во внутренней жизни России и в ее университетах приобрели слишком острый характер. Университет был закрыт и вопрос об его открытии на весеннее полугодие 1905 г. горячо оспаривался всеми. Политика широкой струей ворвалась в учебные заведения и охватила не только студентов, но и профессоров. События очень повлияли на отзывчивую натуру Б. М., который, дорожа достоинством высших учебных заведений, счел своим долгом принимать самое деятельное участие в заседаниях Совета Университета, [а также Высших женских курсов]. Здесь он горячо отстаивал (вместе с старшим братом своим Пл. Мих. Мелиоранским) ту мысль, что учебные занятия должны продолжаться в учебных заведениях, несмотря ни на какие политические обстоятельства, и что вносить политику в учебные заведения крайне опасно и вредно для учащихся и для просвещения, а стало быть – и для России. Скромный Б. М. вдруг выступил на общественное поприще, составлял резолюции, привлекал себе единомышленников из почтенных ученых и заявил в «Новом Времени» о несостоятельности легенды о профессорской забастовке. Б. М. и не подозревал, что его горячая заметка прозвучит иронией над теми из профессоров, кто действительно, под прикрытием неблагоприятных для занятий обстоятельств в сущности заявляли свой собственный протест правительству.

В сентябре 1905 г. Б. М. впервые почувствовал припадки той болезни, которая так преждевременно свела его в могилу. Это были сначала слабые, а потом становившиеся все более и более жестокими боли в копчиковой и крестцовой части позвоночника, в правой половине таза и в правой ноге. Болезнь эта оставалась неопределенной врачами до последних недель его жизни. Все, к кому только он ни обращался, признавали, что это копчиковая и седалищная невралгия и как ни мучительна эта болезнь, но она должна пройти. Хирурги, к которым он обращался для контроля, не находили никаких признаков какой либо опухоли, присутствие которой можно было подозревать в виду упорства и жестокости болей. В таком состоянии Б. М. прожил всю осень и зиму 1905–1906 г. В начале мая в сопровождении младшего брата Б. М. отправился для лечения в Погулянку, курорт для нервных больных близ Двинска, с большой надеждой на выздоровление, так как в эти дни ему стало настолько лучше, что, принужденный прежде для заглушения болей принимать фенокол дважды и более в день, в это время он принимал его 2–3 раза в неделю. Но 16 мая скоропостижно скончался его старший брат, профессор-ориенталист Платон Михайлович это семейное горе страшно потрясло Б. М., немедленно возвратившегося в Петербург и хотя в конце мая он снова уехал в Погулянку в сопровождении младшего брата, но там стал уже чувствовать себя хуже и хуже. 10 июня он был перевезен своим братом в Ригу в специальную лечебницу доктора Кизерицкого для нервных больных, в которой пробыл до половины июля, когда перемещен был в другую лечебницу, там же Соколовского. В это время он уже почти не владел ногами, но врачи все еще утверждали, что это не органическое, а нерво-функциональное расстройство. В течение лета 1906 г. во время болезни он дважды приобщался св. Таин. Только во второй половине июля явилось подозрение о каком то органическом поражении, и на консилиуме с участием хирурга была констатирована опухоль около прямой кишки. Решено было оперировать в предположении, что это гнойный нарыв, хотя, увы, быть может и туберкулезный. Для операции Б. М. был перемещен в конце июля в хирургическую лечебницу д-ра Клемма в Риге. Опухоль быстро росла. Обнадеженный новым заключением врачей, в силу которого следовало предпринять новый, более энергичный метод лечения, после долговременного утомительного и бесплодного пользования водолечением и электричеством, Б. М. просил ускорить операцию. Она была сделана 1-го августа утром. Оказалось, что опухоль – есть студенистая саркома, первоначально образовавшаяся на внутренней поверхности крестцовой кости и медленно разраставшаяся в полости таза. У истощенного 11 месячной мучительной болезнью организма не достало сил для борьбы со смертью. Не пробуждаясь от наркоза, по окончании тщательно сделанной операции Б. М. скончался.

Несмотря на мучительную болезнь, не позволявшую сидеть, Б. М., не оставлял своих любимых занятий. Осенью 1905 г., лежа в постели он изучал сочинения кн. С.Н. Трубецкого и написал свой последний труд: «Теоретическая философия С.Н. Трубецкого», прочитанный им затем 28 февраля 1906 г. в годичном собрании Философского общества при С.-Петербургском университете, посвященном памяти С.Н. Трубецкого, и напечатанный в 82 кн. «Вопросов философии и психологии» за 1906 г.

Не задолго до самой смерти, уже глубоко сомневаясь в выздоровлении, на полулисте почтовой бумаги, в постели, карандашом, нетвердой рукой, Б. М. сделал набросок плана своей докторской диссертации, которую он предполагал озаглавить: «Догмат о Богочеловечестве Иисуса Христа и его философско-историческое значение». В этой работе должны были найти свое полное раскрытие и подтверждение его мысли о соотношении критической философии и христианской догматики, которыми он был занять в течение всей своей ученой деятельности столь даровитой, хотя страшно кратковременной.

Б. М. Мелиоранский умер в самом расцвете сил – не полных 36 лет от роду. Обладая большими дарованиями, разносторонними талантами и широкими научными сведениями, Б. М. успел подготовить, обработать и передать науке очень немногое из того, что им было задумано. Окружающие с любовью и вниманием следили за его работами, в которых было все ново, и ждали от его деятельности больших приобретений. Богу было угодно пресечь его жизнь совсем неожиданно...

Основательный ученый Б. М. был редким человеком и убежденным общественным деятелем. Вместе с разносторонними недюжинными способностями, с самого детства Б. М. обладал нежной и впечатлительной душой. Рассказывают, что однажды, гуляя с родными в возрасте лет восьми, он услышал разговор о возможном когда-нибудь падении земли на солнце, вследствие предполагаемого движения ее около него по спиральной линии. Б. М. вдруг громко и безутешно разрыдался и, когда его спрашивали о причине неожиданных слез, он с трепетом воскликнул: «Господи, что с землей то будет!..» Другой раз, тоже во время прогулки, он вдруг вырвался из рук няни и бросился в сторону бежать чрез канавы и рытвины. Когда окружающие задержали его и в недоумении спрашивали о причинах его поступка, разъясняя, что перескакивая чрез рытвины он мог повредить себе ноги, Б. М. с одушевлением воскликнул: «для бабочки, я жизни не пожалею»! Эта то впечатлительность и была основой его живого интереса ко всему окружающему. Он увлекался ловлей бабочек, усердно и успешно занимался их определением и восторгался их красотой. Вместе с братьями он составил большую коллекцию их, одну из лучших в Петербурге. В юности он также много читал по естествознанию и в бытность свою на кондициях в Крыму занимался ботаникой и составлением гербария. Любя природу и любуясь ею как человек с развитым эстетическим чувством, он рано начал рисовать и рисовал так недурно, что известный русский жанрист А.И. Корзухин, семья которого была близка к семье Б. М., даже советовал ему поступить в Академию Художеств. После Б. М. остались рисунки и среди них прекрасно исполненные копии с фотографических карточек его матери, П.И. Чайковского и других, а также и эскизы икон, навеянные работами В.Васнецова. На каждой выставке картин можно было встретить Б. М. с каталогами в руках, внимательно рассматривающего, не смотря на свою близорукость, картины, которые он понимал и умел ценить. Б. М. не был чужд также и музыке и поэзии, хотя стихов своих никогда не печатал, а только однажды, как было сказано, публично читал свой перевод отрывков из первой части Фауста. Разносторонность Б. М. сохранял в течение всей своей жизни и никогда не замыкался в своей специальности.

Характеристика Б. М. была бы совершенно не полной, если бы не было сказано, что он был человеком верующим и православно настроенным. Работая в области истории Церкви, как ученый, он был всегда строго объективен в своих заключениях; однако для его слушателей было очевидно, что к предмету своей науки он относится с той особенной теплотой, какая свойственна только людям верующим. Вчитываясь в литературу своей науки, он постепенно приходил к убеждению в объективной истинности православия и существенных элементов церковного предания, и надо было видеть, как Б. М. радовался этим своим выводам...

Б. М. любил людей и жизнь, на которую смотрел, как на поприще нравственного подвига. Поэтому, между прочим, он никогда не отказывался от работы, от участия в кружках и обществах, если только чувствовал, что его участие может быть полезно. При всем нерасположении своем, в силу своего психического склада, к политической деятельности, он счел своим долгом отстаивать высшие учебные заведения для науки. Будучи человеком очень скромным, до искренней обидчивости за похвалу, Б. М. очень тяготился публично выступать с докладами. Тем не менее, он не находил возможным отказываться от этого, когда его побуждали к этому близкие ему люди, которых он ценил и уважал. При этом он не жалел ни здоровья, ни времени. Особенно тепло он относился к своим ученикам и ученицам, в которых он старался поддержать и развить любовь к науке, веру в торжество добра и истины, утешить их в личном горе.

Б. М. Мелиоранский был одним из очень редких людей нашего времени. Утрата его для русского просвещения и для всех, кто его лично знал и любил, – очень ощутительна и не легко вознаградима.

Павел Верховской