Член 1. О Боге-Предустроителе человеческого спасения

Хотя Бог, предвидя падение человека, еще от вечности положил спасти его через Своего Сына, но, как сейчас мы заметили, Искупителя – Сына Своего послал Он в мир не тотчас, и даже не вскоре по падении человека, а по исполнении многих и многих веков. Где же причина этому, столь нескорому пришествию на землю Искупителя рода человеческого? Таковая причина, понятно, заключалась не столько в Боге, в одно мгновение могшем совершить все, зависящее от одной Его воли, сколько в самом же человеке, который, быв создан Богом существом свободно-разумным, и мог быть спасен Им не иначе, как только при своем собственном, добровольном желании, а, следовательно, и под условием только возникновения и развития в нем самом нужной восприимчивости к подаваемому спасению, для чего требовалось немалое время. Эту, конечно, а не иную имел в виду мысль и апостол Павел, когда утверждал о Боге, что Он прежде, чем стал говорить в Своем Сыне, многократно и многообразно говорил издревле Отцам в Пророках (Евр. 1:1, 2), так как все это, понятно, нужно было не для Самого Бога, а только для людей, нуждавшихся в постоянном и постепенном воспитании и укреплении в них веры в, имеющего некогда прийти к ним, Сына Божия. Свою мысль, тот же Апостол, еще прямее выражает, когда Ветхозаветный закон называет детоводителем ко Христу (Гал. 3:24).

Так учили и древние Отцы, и Учители Церкви, причину не скорого пришествия Спасителя тоже полагая в том, что слабым и немощным людям необходимо было сперва пройти через многие и длинные ступени в своем духовно-нравственном развитии, чтобы впоследствии стать способными к достойному принятию, как своего Спасителя, так и, даруемого Им, спасения. По Григорию Богослову, например, не только Новый, но и Ветхий Завет вводились Богом постепенно, а не вдруг, по первому приему за дело, и это делалось для того, чтобы видно было, что нас не принуждают, а убеждают, так как это одно и свойственно правосудию Божию, никого насильно не принуждающему к добру, но сообщающему его одним желающим его¹. И по Василию Великому, не вдруг открылся людям Божественный свет христианства, потому что он мог бы собою ослепить их больные духовные очи, но, вместо этого, Божественный Домостроитель с самой благоразумной постепенностью вводил их в общение с тем же самым Светом, приучая их смотреть на него, как бы, в воде, в его тенях и отображениях, для чего, между прочим, были даны и закон, бывший сенью грядущих благ, и предуказания пророческие – эти гадания истины, служащие к обучению наших очей сердечных и, делающие для нас более удобным, переход от них к Божественной премудрости, в тайне сокровенной². Эту же мысль, только в другой форме, бл. Августин выражает так: «Господь знал, когда Ему надо было явиться. Прежде же этого, необходимо было через длинный ряд времен и лет о Нем предвозвещать, потому что немаловажное что-либо имело явиться. Всегда нужно было Его ожидать и долго о Нем предвозвещать, наподобие того, как, чем более важный явился когда-либо судья, тем большее ему предшествовало число провозвестников»³.

 Итак, в Божественном плане домостроительства в тех, именно, намерениях, положено было только в конце веков прийти на землю Сыну Божию, чтобы, прежде этого, нужным образом предуготовить людей к достойному Его принятию и к таковому же усвоению, имеющего быть Им совершенным, великого дела спасения.

Как же и с какого времени стал Бог приготовлять людей к пришествию их Избавителя? Должно думать, что с самого же падения человека начались и никогда не прерывались, такого рода, промыслительные, о людях, действия Божии, которые во всякое время и все судьбы человечества направляли прямо к тому, что имело стать средоточным пунктом всемирной истории, т. е. к пришествию в мир Сына Божия, верой в Которого, имели спасаться все, имевшие уверовать в Него, и, как в грядущего, и, как в пришедшего. А, между тем, прямым подтверждением этому служит данное на первых же порах людям обетование, или, как по справедливости его называют, Первоевангелие об Избавителе мира, на котором, прежде всего, мы и остановим свое внимание.

Бог во время приговора над павшими прародителями Своего грозного суда, обратившись в присутствии их к главному виновнику их грехопадения – к обольстителю их – змию, сказал следующее: «И вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим, и между семенем ее; оно поразит тебя в голову, а ты ужалишь его в пяту» (Быт. 3:15). Что под змием здесь разумеется, вселившийся в него диавол, это не подлежит никакому сомнению, так как Сам Спаситель исконным человекоубийцей назвал диавола (Ин. 8:44), и в Апокалипсисе последний прямо назван древним змием (Откр. 12:9; 20:2). Но, спрашивается, что нужно разуметь под семенем диавола, а, также, под семенем жены, ставимым с ним в параллель и ему противополагаемым? Так как диавол не может физически производить из себя потомства, то, понятно, что под его семенем нужно разуметь не что иное, как, вследствие его губительного влияния имевших, по подобию злых духов, входить в духовное с ним родство и подпадать под его власть, порочных людей, в самом же Св. Писании называемых, то порождениями ехидны (Мф. 3:7), то детьми диавола (Ин. 8:44). Под семенем же жены, если, в параллель с означенным смыслом семени диавола, можно разуметь и многих лучших ее потомков, как, например, Сифа (ею самою названного семенем своим. Быт. 4:25), Еноха, Ноя, Авраама и всех тех, которые, по слову Апостола, были не по плоти только, а и по духу детьми обетований (Рим. 9:8), то, совместно с сим, необходимо подразумевать здесь в заключительном их ряде и одного особеннейшего одноличного Потомка жены, так как, в сем последнем случае, семя жены противопоставляется не многому семени диавола, а одному только диаволу. Смысл, поэтому, обращенных Богом к диаволу слов, будет таков: тогда, как ты успел на время склонить на свою сторону жену, подчинив ее непорочную волю своей злой воле, Я устрою так, что жена восстанет против тебя и в состоянии будет вести борьбу с тобой, кроме того, и ее семя, в лице лучших ее представителей, точно такое же противоборство будет оказывать в отношении к твоим сторонникам и рабам, а затем Один из потомков ее восстанет против тебя самого и поразит тебя во главу, тогда, как ты уязвишь его только в пяту. Кто, именно, будет этот великий Потомок, здесь с точностью не было показано, но ясно было то, что Он будет по силе Своей несравненно могущественнее высшего духа злобы. Не было, также, здесь ясно показано и того, каким образом Он поразит диавола во главу, или сокрушит его силу в самом главном ее источнике, но дан был некоторый намек, что эта победа будет соединена с некоторой, со стороны Победителя, жертвой, касающейся низшей стороны Его существа, чему эмблематически должны были поучать и, установленные Богом, жертвы. Итак, на первых же порах после падения, прародителям нашим дано было Богом положительное и определительное обетование об, имеющем некогда, прийти Избавителе, как их самих, так и их потомства, а, также, совместно с сим, довольно определенно обозначен был и самый образ тех промыслительных действий Божиих, которые имели предварить и подготовить собою пришествие этого великого Избавителя. Потому что, по заключающейся в обетовании ясной мысли, Бог Сам имел, как между женой и змием-диаволом, так и между семенем первой и последнего, проложить всегдашнюю черту нравственного разобщения и разделения с тем, конечно, чтобы истинное или доброе семя жены могло отстоять и сохранить свое самостоятельное существование, несмотря на непримиримую борьбу с ним злого семени змия. Бог, следовательно, имел, так сказать, Сам стать на стороне доброго семени жены, Сам – его сохранять и поддерживать в его борьбе со злым семенем диавола, а все это, в свою очередь, и должно было предустроить и подготовить пришествие того великого Семени жены, Которое имело поразить во главу виновника всех зол.

Между тем, история Ветхозаветного домостроительства представляет живое подтверждение тому, что в таком, именно, а не ином направлении открывала себя промыслительная попечительность Божия о лучших из потомков первой жены, – или о детях обетования. Так, когда через убийство Каиново был отнят у Евы лучший ее сын Авель, Бог восстановляет для нее доброе семя (Быт. 4:25) в Сифе. Происшедшие же от Сифа потомки, как известно, в своем нравственном отношении настолько оказались отличны и обособлены от каинитов, что они среди них являлись, как бы, сынами Божиими посреди сынов и дщерей человеческих (Быт. 6:2). Когда же, несмотря на это, зло в людях настолько умножилось, что грозило подавить собою всякое добро, Бог, посредством губительного потопа, стирает всех нечестивых с лица земли, но, в то же время, для продолжения доброго семени сохраняет Богобоязненного Ноя с его семейством. А, так как, далее, в самом семействе Ноевом появилась в Хаме злая страсть, от которой имело опять произойти и распространиться злое племя, то через пророчественное благословение Ноево, Бог ясно дает понять, что Он и теперь не перестанет так поступать, как поступал и прежде, т. е. не перестанет являть Свою милость и покровительство Своим истинным чадам обетования и благословения, тогда как, наоборот, противники их, стоящие на враждебной стороне, будут всего лишены.

Понятно, что при таковом промыслительном блюдении Божием, за благословенными потомками должны были свято и нерушимо сохраняться и передаваться ими, как самое обетование Божие о будущем великом Потомке-Избавителе, так и живая и несомненная вера в Его пришествие. А, что так было и на самом деле, подтверждением сему, может служить, между прочим, надежда Ламеха увидеть в своем сыне Ное успокоителя среди тяжелых трудов на проклятой земле (Быт. 5:29), но, более всего – пророческое благословение Ноево, которое, преподавая своему сыну Симу, он, между прочим, выразил так: «Благословен Господь Бог Симов» (Быт. 9:26), т. е. Господь Бог станет, по преимуществу, уделом Симовым и его потомства, а, также, в нем и через него станет источником благословений, в чем нельзя не приметить веры Ноевой в те благотворные для людей следствия, какие будут внутренне соединены с поражением Семенем жены во главу змия. Перешедши же через Ноя в послепотопный мир и, утвердившись в лучшей части его семейства, первообетование Божие об Избавителе, должно полагать, перешло, путем предания к дальнейшему его потомству, или ко всем, происшедшим из него и рассеянным по всей земле народам, подтверждением чему служат следы этого обетования, сохранившиеся у всех древних народов, что мы увидим в своем месте.

Между тем, и в дальнейшее время Бог, согласно со Своей волей, выраженной в первообетовании, продолжает блюсти и поддерживать доброе семя в борьбе с семенем злым и развращенным, вместе с тем, храня и поддерживая, сравнительно с прежним, более явными и видными путями веру в грядущего Избавителя, время пришествия Которого близилось. Когда после рассеяния народов нечестие и идолопоклонство настолько усилились, что угрожали совершенно затмить собою веру в истинного Бога, а, также, в обетованного Им Избавителя, Бог из среды всех избирает и призывает для Своих великих целей праведного Авраама, образует затем из него целый особенный народ и на нем сосредоточивает все планы Своего Ветхозаветного домостроительства, все направляя здесь к одной цели – к подготовлению и предустроению той великой новой эпохи, которая имела наступить с пришествием на землю Спасителя мира.

В ряду такого рода подготовительных, со стороны Бога, средств, первое и самое видное место занимают обетования и пророчества о грядущем Избавителе или Мессии, каковые замечены в Книгах Моисеевых, в псалмах и у пророков, а потому мы и остановим на них свое нужное внимание.

Хотя, как должно думать, известно было Аврааму, сделавшееся достоянием всей лучшей части человечества, первообетование Божие об Избавителе, но Бог дает его ему снова, выразив его в такой форме: «Благословятся в семени твоем все народы земли» (Быт. 22:18), и в этой же форме повторяет Исааку (Быт. 26:4) и Иакову (Быт. 28:14). Не трудно видеть, что это обетование, по существу своему, было совершенно схоже с, данным первым людям, обетованием, так как и в нем обетованный Великий Потомок представлялся под одним и тем же образом семени, но оно привнесло с собою и некоторые новые частные черты, более определяющие и пополняющие этот самый образ. Тогда, как в первообетовании говорилось о Семени жены, без всякого указания в человечестве, на род, из которого оно имеет произойти, здесь прямо уже были указаны Его родоначальники в Аврааме, Исааке и Иакове. Тогда, как там было указано на сокрушение семенем власти диавола без обозначения тех благодетельных последствий, какие имеют проистечь отсюда, здесь, эти самые последствия, прямо, хотя и в общих чертах, обозначены были через внутреннее и причинное соединение с Семенем благословения всех народов. А, что здесь под семенем разумелся Великий и необычайный Потомок, это ясно было из того, что Ему приписывалось дарование благословения всем народам, – т. е., действие столь же необычайное, как и, приписанное Ему в первообетовании поражение диавола, почему и древне-иудейское предание под семенем, обетованным Аврааму, Исааку и Иакову, равно, как и под семенем, обетованным первым людям, не иного кого-либо разумело, а только Мессию⁴.

Между тем, Иаков в своем предсмертном благословении, одного из своих сыновей – Иуды, не только свидетельствует свою живую веру в обетованное Семя, но и указывает в нем новую частную черту, назвав Его примирителем и Всемирным царем, а, также, пророчески определяет самое время Его пришествия. «Не отойдет, – говорит он, – скипетр от Иуды и законодатель от чресл Его (по-еврейски), доколе не приидет Примиритель (по 70-ти Тот, Которому отложен или, по преимуществу, принадлежит скипетр), (по-еврейски) >и Ему покорность народов» (по 70-ти – Тот – чаяние народов) (Быт. 49:10). Т. е., дотоле не прекратится в колене Иудином правительственная и законодательная власть, пока не приидет Примиритель (Шило) и царь (или чаяние) народов, так что, следовательно, если, когда последует в колене Иудином прекращение означенной власти, то это будет ясным признаком наступления времени Его пришествия. А, что Иаков разумел здесь под Примирителем и Владыкой народов никого иного, как обетованного Избавителя, это совершенно ясно видно из выделения лица Его из ряда обычных земных правителей и законодателей, а, также, усвоения Ему необычайного действия всеобщего умиротворения, при всеобщей покорности народов, почему и все древнеиудейские учители видели в Нем никого иного, как ожидаемого Мессию, и последнему прямо усвояли наименование – Шило⁵.

Моисей же, передав все вышеозначенные обетования Божии, а, также, пророчество Иакова об Избавителе мира, к этому, по определению Божию, присовокупляет и свое, о Нем, пророчество, с указанием в Нем новой особенной черты, а, именно, той, что Он будет, подобным ему, пророком (Втор. 18:15), т. е. будет пророком, самым близким к Богу, а, также, законодателем и посредником между Богом и людьми. А, что Моисей в, предсказываемом им, пророке видел не обычного какого-либо из, имевших последовать за ним, пророка, это, между прочим, подтверждается преданием и верованием древнеиудейской Церкви, которая засвидетельствовала, «что не было более у Израиля пророка такого, как Моисей» (Втор. 34:10), и в предсказываемом Моисеем признавала не кого-либо иного, как только будущего Мессию⁶.

Таким образом, во времена Моисеевы уже довольно ясным и определенным являлся, имевший стать главным предметом веры и чаяний избранного народа Божия, образ обетованного Избавителя мира, имевшего, как предсказывалось, по исполнении известного периода времени, произойти из рода Аврамова, через колено Иудино, и стать сокрушителем власти диавола, а, также, благословенным, миротворным и просветительным царем нового царства, имевшего обнять собою все народы. Между тем, этот образ в дальнейшее время, а, именно, в период написания пророческих псалмов, получает еще более определенное и полное свое развитие и очертание.

Давиду, как известно, было повторено Богом давнее обетование о Семени-Избавителе, но, как сейчас увидим, оно было пополнено новыми, более частными чертами. Через пророка Нафана Бог говорил Давиду: «Когда исполнятся дни твои, и ты почиешь с отцами своими, то Я восставлю после тебя семя твое, которое произойдет из чресл твоих, и упрочу царство его. Он построит дом имени Моему, и Я утвержу престол царства Его навеки. Я буду ему Отцом и Он будет Мне сыном; и, если он согрешит, Я накажу его жезлом мужей и ударами сынов человеческих; но милости Моей не отниму от него, как Я отнял от Саула, которого Я отверг пред лицом твоим. И будет непоколебим дом твой и царство твое на веки пред лицом Моим, и престол твой устоит во веки» (2Цар. 7:12–16). Не трудно видеть, что приведенное обетование Божие, прежде всего, касалось ближайшего потомка Давидова, имевшего продолжить собою его царственный род, – Соломона, но, вслед за сим, так как оно шло «вдаль» (2Цар. 7:19), простираясь на будущую отдаленную судьбу дома Давидова, то необходимо приводило к мысли о том великом отдаленном Потомке Давидовом, на Котором вполне должны были исполниться, приписанные Ему здесь черты, тогда как они целиком ни в каком случае не могли быть применены к Соломону. Какие же это черты? Это – во-первых, что Бог будет Ему Отцом и Он Богу будет Сыном, а, во-вторых, что царство Его будет вечно, – черты, понятно, вовсе не приложимые к какому бы то ни было царю земному, почему и древнеиудейское предание в обетованном Потомке Давидовом видело ни кого-либо иного, как Мессию⁷.

Между тем, эти самые черты, в применении к лицу Мессии, о которых еще не упоминалось в прежних обетованиях, уже с особенной силой и выразительностью изображаются в псалмах Давидовых, а, именно, в псалме 2-м, 41-м и 109-м, в которых изложены были пророческие указания на величественную сторону лица Мессии и которые, заметим мимоходом, признавались пророчественными, в отношении к Мессии, и самыми древними иудеями⁸.

Так, во 2-м псалме, Помазанник (Христос), против Которого, некогда, имели восстать цари и народы, прямо называется Сыном Божиим, так как Сам Господь сказал Ему: «Ты – Сын Мой, Я ныне родил Тебя» (Пс. 2:7), и, так как Псалмопевцем все приглашаются почтить Его, как Сына, и возложить на Него, как Бога, все свои надежды, чтобы в противном случае, в случае прогневления Сына, не погибнуть в путях своих (ст. 12). Совместно же с сим, Он представляется здесь и необычайным владыкой на земле, так как Ему, как Сыну, даются Господом в наследие народы, и во владение пределы земли (ст. 8), т. е. вся земля с населяющими ее народами.

В таких же чертах и в 44-м псалме изображается Помазанный Богом более соучастников Своих. Он сопоставляется здесь с Богом и Сам прямо называется Богом (ст. 7), а, также, представляется праведным, кротким и дивным Царем (ст. 5), Царем, перед Которым падут народы (ст. 6), Который поставит сыновей Своих князьями по всей земле (ст. 17) и Которого престол будет вовек (ст. 7), и имя сделается памятным в род и род, потому что народы будут славить Его во веки и веки (ст. 18)⁹.

Подобным же образом, в 109-м псалме Он сопоставляется с Господом и, наравне с Ним, называется Господом, а также изображается необычайным Царем-победителем, так как Господь так представляется здесь, говорящим к Нему: «Сиди одесную Меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих» (ст. 1), что равносильно соучастию в Божеской власти и могуществе, пред которыми не в состоянии устоять никакие враждебные силы.

Но в псалмах не одно только славное состояние будущего Мессии изображается со сравнительной ясностью и определенностью, в них есть довольно ясные указания и на Его уничиженное или страдальческое состояние, чего прежде, как в обетованиях, так и в пророчествах не встречалось.

Уже в 109 псалме делается общее указание на последнего рода состояние Мессии, так как здесь говорится о Нем: «Клялся Господь и не раскается: Ты – священник вовек по чину Мелхиседека» (ст. 4). Будучи же, подобно Мелхиседеку, священником, Он, что необходимо предполагалось, имел принести и даже вовек приносить за грехи других какую-то жертву, что, понятно, не могло не сопровождаться известного рода самопожертвованием и самоуничижением, хотя обо всем этом здесь ничего не говорится.

Между тем, в псалме 39-м сделано прямое указание на то, что Мессия имеет принести жертву Богу за грехи людские и что таковой жертвой, имеющей заменить собой все Ветхозаветные жертвы, будет не кто иной, как Он же Сам. Такой, именно, смысл, по изъяснению ап. Павла (Евр. 10:15), содержат в себе, обращенные здесь к Богу, слова Самого Мессии: «Жертвы и приношения Ты не восхотел; Ты открыл Мне уши (по 70-ти – уготовал Мне тело); всесожжения и жертвы за грех Ты не потребовал. Тогда Я сказал: вот иду; в свитке книжном написано о Мне: Я желаю исполнить волю Твою, Боже Мой, и закон Твой у Меня в сердце» (ст. 7–9).

Псалом же 21-й, признаваемый древнеиудейскими раввинами за песнь Мессии¹⁰, содержит в себе самое изображение тех тяжелых и мучительных страданий, какие понесет грядущий Мессия, ставши жертвой Богу, вместо прежних жертв. По этому пророческому изображению, Он на время будет оставлен Богом (ст. 2) и предан скопищу злых, которые, подобно псам, обступят Его и раскроют на Него пасть свою, как лев, рыкающий и алчущий добычи (ст. 14 и 17). Они будут ругаться над Ним, кивая головою и говоря устами; Он уповал на Господа, пусть избавит Его, пусть спасет, если Он угодил Ему (ст. 8 и 9), пронзят Ему руки и ноги¹¹, сделав из Него зрелище, чтобы можно было перечесть все Его кости; одежду же Его разделят между собою, бросивши о ней жребий (ст. 17–19). Среди такого рода мучений в Страдальце все кости рассыплются, сердце, как воск, растает посреди внутренностей Его, сила иссохнет, как черепок, язык Его прилипнет к гортани Его, и Он будет сведен к персти смертной (ст. 15 и 16). Но Господь не презрит скорби страждущего и услышит Его (ст. 25) молитву о избавлении души Его (ст. 21), а вслед за сим последует Его хвалебная Богу проповедь (ст. 23 и 26), а также обращение к Богу всех концов земли и поклонение Ему всех язычников (ст. 28).

На таковое же предание Мессии смерти и затем освобождение от ее рабства, в общих чертах указывают, также, относимые к Мессии апостолами Петром и Павлом (Деян. 2:26, 13:35), слова 15-го псалма: «Возрадовалось сердце Мое и возвеселился язык Мой, даже и плоть Моя успокоится в уповании, ибо Ты не оставишь души Моей во аде и не дашь святому Твоему увидеть тления» (ст. 9 и 10)¹².

Итак, в псалмах уже довольно ясно и даже ярко очерчен был образ будущего Мессии, как необычайного Царя, – царя по своему достоинству и власти равного Самому Богу, и царя такого царства, которое будет обнимать собою не один только какой-либо народ, а все народы, и которое не на время только возникнет, и затем, подобно всем земным царствам, исчезнет, а, напротив, навсегда останется непоколебимым и будет существовать вечно. Довольно ясно, также, предызображено было и уничиженно-страдальческое состояние Мессии, как священника, имевшего Своей жертвой заменить все прежние жертвы. Но еще оставалось, пока, в тени то, какого рода будет это вечное царство Мессии, или чем оно будет отличаться от обыкновенных земных царств. Не с достаточной, также, пока ясностью определено было и то, почему или для чего Он будет страдать, будучи по власти и силе могущественнейшим и всесильным царем. Можно еще сказать, что и пророческое служение Мессии не было пока также достаточно предуказано и уяснено. Но зато, как сейчас увидим, все эти стороны в образе ожидаемого Мессии с совершенной, по времени, достаточностью освещаются и уясняются в дальнейшее время – в период пророческий. А, между тем, нужно заметить, что, совместно с сим, пророки продолжают делать указания и на, прежде означенные, черты будущего Мессии, не только повторяя их, но большей частью и присовокупляя к ним новые частности и подробности, вследствие чего, само собой понятно, для верующих иудеев образ Мессии должен был становиться все более ясным и определенным, а, вместе с тем, все более и более должен был привлекать их к себе благоговейное внимание и веру.

Уже по времени первые из пророков Иоиль, Амос и Осия, касаясь пророчествами своими будущего царства, имеющего образоваться из уничиженного и рассеянного народа Божия под управлением восстановленного царя Давида, т. е. Мессии (Ос. 3:5)¹³, усвояют ему такого рода черты, которые заставляют видеть в нем более духовно-нравственное или благодатное, чем какое-либо политическое общество. «И будет после того (т. е. после минования бедственного времени для народа Божия), – говорит Бог через пророка Иоиля, – излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши... и также на рабов и на рабынь в те дни излию от Духа Моего... И будет всякий, кто призовет имя Господне, спасен; ибо на горе Сионе и в Иерусалиме будет спасение, как сказал Господь, и у остальных, которых призовет Господь» (Иоил. 2:28–32). Подобным образом, Бог говорил и через пророка Амоса: «В тот день Я восстановлю скинию Давидову падшую... и устрою, как в дни древние, чтобы они (оставшиеся потомки Иакова гл. 9. ст. 8) овладели остатком Едома и всеми народами, между которыми возвестится имя Мое» (Ам. 9:11, 12). «Дом Иудин, – говорит еще, через Осию, Бог, – помилую и спасу их, спасу их не луком, ни мечем, ни войною, ни конями и всадниками... И помилую не помилованную, и скажу не Моему народу: ты Мой народ, а он скажет: Ты мой Бог... После того обратятся сыны Израилевы и взыщут Господа Бога своего и Давида, царя своего, и будут благоговеть пред Господом и благостью Его в последние дни» (Ос. 1:7; 2:23; 3:5).

Излитие, с наступлением царства Мессии, Духа Божия на всех людей, помилование и спасение каждого, кто призовет имя Господне, или кто призван будет Господом, без употребления всяких внешних насильственных средств, возвещение имени Господнего между народами, а также обращение их к Богу и покорность Мессии – царю вместе с благоговейным чествованием, все это, понятно, черты такого рода, что прямо и необходимо должны были приводить к той мысли, что будущее царство Мессии, отнюдь, не будет царством земным, а духовно-благодатным.

Между тем, дальнейший пророк Исаия, с особенной ясностью и выразительностью, предызображает, как пророческое, так, в особенности, будущее первосвященническое служение Мессии, совместно с этим и через это самое косвенно определяя и особеннейший характер Его царского служения. По этому изображению, Мессия, происшедши из, пришедшего в безвестность, знаменитого дома Иессеева, подобно отрасли, возникшей из древесного пня (Ис. 11:1)¹⁴, и, происшедши через необычайное рождение от Девы (Ис. 7:14)¹⁵, а также, при этом, будучи Богом крепким (Ис. 9:6) и, следовательно, Еммануилом (Богом, в соединении с человечеством), вот в чем имеет проявить Свою посланническую деятельность в служении спасению людей. Он, будучи исполнен Духа Господня (Ис. 11:2) и помазан Господом, чтобы благовествовать народам, послан будет исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать пленным освобождение и узникам открытие темницы, проповедовать лето Господне благоприятное и день мщения Бога нашего, утешить всех сетующих (Ис. 61:1, 2). «Он поэтому возвестит народам суд... и на закон Его будут уповать острова... Он будет поставлен Господом в завете для народа и во свет для язычников» (Ис. 42:1,4 и 6). И, мало того, что Он будет рабом Господа, для восстановления колен Иаковлевых и для возвращения остатков Израиля, но Господь сделает Его светом народов, чтобы спасение Господне простерлось до концов земли (Ис. 49:6). Оттого, «народ, ходящий во тьме, увидит свет великий, на живущих в стране тени смертной свет воссияет» (Ис. 9:2), и «земля наполнится ведением Господа» (Ис. 11:9).

Но этим не ограничится посланническая деятельность Раба Иеговы, Он явит Себя еще Искупителем людей, принесши Самого Себя Богу в жертву за грехи их. Он – муж скорбей и болезней, не имеющий вида и величия, будет презрен и умален пред людьми, так что они будут отвращать от Него лицо свое и ни во что ставить Его (Ис. 53:3), причетши Его к злодеям (ст. 12) и думая, что Он поражается, наказуется и уничижается Богом (ст. 4). Но Он Сам не сделает греха, и лжи не будет в устах Его (ст. 9), возьмет же Он на Себя наши немощи и понесет наши болезни, изъязвлен будет за грехи наши и мучим за беззакония наши, чтобы принять на Себя наказание нашего мира (ст. 4 и 5), чтобы за преступления народа Своего претерпеть казнь (ст. 8) и, чтобы мы ранами Его исцелились (ст. 5). И страдать будет добровольно и безмолвно. Как овца, веден будет Он на заклание, и, как агнец пред стригущим, безгласен, Он не будет отверзать уст Своих (ст. 7), пока не будет погребен у богатого, хотя будут назначать Ему гроб со злодеями (ст. 9)¹⁶. Но зато плоды страдания и смерти, какими Господу угодно будет поразить (ст. 10) этого, сделавшегося за преступников ходатаем (ст. 12), Страдальца, будут неизмеримо важны и велики. Когда душа Его принесет жертву умилостивления, Он узрит потомство долговечное... оправдает многих и грехи их на Себе понесет (ст. 11). За то, что предаст душу Свою на смерть, Он получит часть между великими, и с сильными будет делить добычу (ст. 12)¹⁷, так что, насколько прежде многие изумлялись, смотря на Него, когда Он был обезображен паче сынов человеческих, настолько теперь Он станет предметом благоговейного изумления, чествования и надежд, как народов, так и царей (Ис. 52:13–15; 11:10).

После такого, столь характерного предызображения пророческого и первосвященнического служения Мессии, понятно, должно было становиться ясным и то, что Мессия имел быть не иным, как только духовно-благодатным царем, и, что царство Его опять имело быть не земным, а духовно-благодатным, а, именно, царством ведения Божия, правды, мира и любви, каковым и представлял его пророк Исаия (Ис. 11:2–4, 6 и 8, 9 и 13), хотя, в своих частных изображениях Его, чтобы быть понятным для своего грубо-чувственного народа, неоднократно обращался к образам земных царств.

В подобных же чувственных образах предызображал будущее духовное царство Мессии и современник Исаии пророк Михей, который, между прочим, как на характеристическую черту этого царства, предуказывал на истребление в Израиле всякого суеверия (Мих. 5:12–14), а также на то, что будущий царь Израиля, имея произойти из Вифлеема, в то же время, будет иметь происхождение вечное, как выразил это через пророков Сам Господь в следующем Своем обращении к Вифлеему: «И ты, Вифлеем-Ефрафа, мал ли ты между тысячами Иудиными? Из тебя произойдет Мне Тот, Который должен быть Владыкой в Израиле, и Которого происхождение из начала, от дней вечных» (Мих. 5:2)¹⁸.

Но с большей, сравнительно, ясностью и определенностью будущее царство Мессии в его внутреннем и существенном духе предызобразили дальнейшие, а, именно, жившие во время плена вавилонского, пророки Иеремия и Иезекииль. Вот как Иеремия определяет дух этого царства, которого царем будет восстановленный Богом Давид, имевший быть названным: Господь оправдание наше (Иер. 23:5 и 6; 30:9)¹⁹: «Вот наступают дни, говорит Господь, когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды Новый Завет, не такой завет, какой Я заключал с отцами их... Но вот завет, который Я заключу с домом Израилевым, говорит Господь: вложу закон Мой во внутренность их, и на сердцах их напишу его, и буду им Богом, а они будут Моим народом. И уже не будут учить друг друга, брат брата, и говорить: познайте Господа, ибо все сами будут знать Меня от малого до большого, говорит Господь, потому что Я прощу беззакония их, и грехов их уже не вспомяну более (Иер. 31:31–34). И дам им одно сердце и один путь, чтобы боялись Меня во все дни жизни, ко благу своему и благу детей своих после них. И заключу с ними вечный завет, по которому Я не отвращусь от них, чтобы благотворить им, и страх Мой вложу в сердца их, чтобы они не отступали от Меня» (Иер. 32:39 и 40).

В таких же точно чертах и Иезекииль изображает будущие благотворные действия Мессии Давида, как царя и пастыря всех (Иез. 34:23–31), говоря от лица Иеговы следующее: «Вот Я возьму сынов Израилевых из среды народов... и сделаю их одним народом... А раб Мой Давид будет царем над ними и Пастырем всех их, и они будут ходить в заповедях Моих, и уставы Мои будут соблюдать и выполнять их. И будет у них жилище Мое, и буду их Богом, и они будут Моим народом; и узнают народы, что Я Господь, освящающий Израиля, когда святилище Мое будет среди их вовеки (Иез. 37:21, 24, 27 и 28). И дам им сердце единое, дух новый вложу в них, и возьму из плоти их сердце каменное, и дам им сердце плотяное, чтобы они ходили по заповедям Моим и соблюдали уставы Мои и выполнили их» (Иез. 11:19 и 20)²⁰. Все это настолько ясные и характерные черты будущего духовного Царства Божия на земле, что чего-либо большего нельзя было и желать в Ветхозаветные времена.

Между тем, пророком Даниилом с большей, сравнительно с прежним, определенностью и даже исторической точностью предуказано было самое время наступления этого царства с кратким повторением прежних его существенных черт. Так, Даниил, объясняя Навуходоносору виденный им о разнородном истукане сон в том смысле, что за его царством преемственно последуют еще три разновидные царства, к этому присовокупил следующее: «И во дни тех царств, Бог небесный воздвигнет царство, которое во веки не разрушится, и царство это не будет передано другому народу; оно сокрушит и разрушит все царства, а само будет стоять вечно, так как ты видел, что камень отторгнут был от горы не руками, и раздробил железо, медь, глину, серебро и золото» (Дан. 2:44, 45). Такое же чередование и исчезновение четырех земных царств, имевших предварить собою наступление вечного и непреходящего царства, с таковым же его царем, и в другой раз видено было Даниилом в своем ночном видении, под образом четырех зверей, олицетворявших собой царей, означенных четырех царств, по истреблении и исчезновении которых, наступило новое вечное царство с царем в лице Некоего, как бы, сына человеческого, получившего от Ветхого Днями власть господства над всеми племенами и народами (Дан. 7:3–17)²¹.

Но еще с большей и, можно сказать, математической точностью предуказано было время наступления будущего царства Мессии в, открытом через архангела Гавриила, Даниилу пророчестве о седминах, которое заключалось в следующем: «Семьдесят седмин определены для народа твоего и святого города твоего, чтобы покрыто было преступление, запечатаны были грехи, и заглажены беззакония, и, чтобы приведена была правда вечная, и запечатаны были видения и пророк, и помазан был Святый Святых. Итак, знай и разумей: с того времени, как выйдет повеление о восстановлении Иерусалима, до Христа Владыки, семь седмин и шестьдесят две седмины; и возвратится народ, и обстроятся улицы и стены, но в трудные времена. И, по истечении шестидесяти двух седмин, предан будет смерти Христос, и не будет; а город и святилище разрушены будут народом вождя... И утвердит завет для многих одна седмина, а в половине седмины прекратится жертва и приношение, и на крыше святилища будет мерзость запустения» (Дан. 9:24–27). То есть: до наступления того времени, когда имеют быть покрыты и заглажены беззакония людей, с водворением вместо них праведности, и когда имеет прийти Помазанный на это великое дело Святый Святых, Христос Владыка, вместе с чем, должны будут закончиться видение и пророк, – определено семьдесят седмин или седмилетий²², начиная с выхода повеления или указа о восстановлении Иерусалима²³. В частности, в течение первых седми седмин обстроится город с его стенами, хотя среди трудных обстоятельств, по истечении же дальнейших шестидесяти двух седмин, предан будет смерти Христос, и не будет, после чего последует разрушение города и святилища, при крайне опустошительных действиях, имеющих произойти от народа вождя. Но эти опустошительные разрушения не помешают возникновению и возрастанию того нового порядка вещей, какой предопределен Богом; потому что утвердит завет для многих одна последняя седмина, в половине которой прекратятся прежние жертвы и приношения, с преданием святилища на мерзость запустения²⁴.

Можно ли было желать в Ветхозаветные времена более ясных и определенных предуказаний на время наступления будущего царства Мессии, имевшего, несмотря на предание смерти его Владыки-Христа, стать царством Нового Завета, при прекращении прежних жертв и приношений, царством благодатного заглажения грехов людских и водворения на земле всегдашней неоскудевающей праведности? Итак, во время плена вавилонского уже настолько ясно и всесторонне был предначертан образ будущего Мессии, что дальнейшим пророкам, чтобы быть понятными иудеям, достаточно было ограничиваться одними краткими напоминаниями о давнем предмете их чаяния, чем и на самом деле они ограничиваются, присовокупляя, впрочем, к этим и некоторые новые, частные мессианские черты.

Так, пр. Захария, уже не касаясь того, кто по Своему происхождению будет Мессия, когда придет и в чем будет состоять Его служение, предуказывает только в Его жизни и служении человечеству на некоторые частные, хотя, в то же время, весьма характерные обстоятельства, а, именно: на Его, как праведного и кроткого царя, торжественный вход в Иерусалим, при восседании на ослице и молодом осле, сыне подъяремной (Зах. 9:9)²⁵, на Его оценение в тридцать сребреников, при поступлении их в дом Божий – для горшечника (Зах. 11:12–13), и на Его пронзение, имевшее возбуждать сокрушенную скорбь в тех, которые будут взирать на Него, пронзенного, а также на совместное с сим излитие на дом Давидов и жителей Иерусалима духа благодати и открытие источника, для омытия греха и нечистоты (Зах. 12:10; 13:1)²⁶.

Пророк же Аггей предуказывал только на скорое пришествие Мессии, ставя его в связи с судьбой восстановленного или второго Иерусалимского храма, и, говоря от лица Иеговы, следующее: «Еще раз, и это будет скоро, Я потрясу небо и землю, море и сушу, и потрясу все народы, придет, желаемый всеми народами, и наполню дом сей славою... слава сего последнего храма будет больше, нежели прежнего» (Агг. 2:6–7,9). Этим же пророческим предуказанием, с присовокуплением только еще указания на Предтечу Мессии, ограничивается и последний из пророков Малахия, обращаясь к иудейскому народу от лица Иеговы со следующим утешительным обетованием: «Вот Я посылаю Ангела Моего, и он приготовит путь предо Мною, и внезапно приидет в храм Свой Господь, Которого вы ищете, и Ангел завета, Которого вы желаете; вот Он идет» (Мал. 3:1)²⁷.

К сказанному, остается присовокупить, что в деле приготовления избранного народа Божия к пришествию Мессии весьма важное значение имела и вся историческая судьба его, которая, быв направляема Богом к новому порядку вещей, имеющему возникнуть с пришествием Христовым, естественно подготовляла и предызображала собой в выдающихся лицах, событиях и разных религиозно-нравственных учреждениях, этот будущий порядок. Так, например, в Ветхозаветном Писании Мессия называется, то священником по чину Мелхиседекову (Пс. 109:4), то царем Давидом (Иер. 30, 9; Иез. 34:24; 37:24–25), что служит ясным знаком того, что, по его мысли, как священник Мелхиседек и царь Давид, так и другие, подобные им, лица, были предуказательными прообразами будущего Мессии. Между тем, и сам Иисус Христос подтвердил эту самую мысль, сославшись на тридневное пребывание во чреве китовом пророка Ионы, как прообраз Своего тридневного пребывания в земле (Мф. 12:40). Апостол же Павел, касаясь некоторых, давно прошедших многознаменательных событий в судьбе еврейского народа, делает такое замечание по сему поводу: «Все же сие происходило с ними, как образы, а описано в наставление нам, достигшим последних веков» (1Кор. 10:11. Сравн. Гал. 4:22–31). Кроме того, тот же Апостол все обрядовые установления Ветхого Завета называет тенью будущего, а Христа – телом, дававшим тень (Кол. 2:17; Евр. 10:1). Апостол же Иоанн, в частности, такое, именно, значение усвояет одному из Ветхозаветных установлений о несокрушимости костей пасхального агнца в отношении к тому Новозаветному обстоятельству, что, после смерти Христовой, Ему не были перебиты воинами голени, почему и говорит: беша бо сия, да сбудется писание: кость не сокрушится от Него (Ин. 19:36. Сравн. Исх. 12:10).

Что касается, наконец, нравственного положительного закона, то он естественно и необходимо должен был предрасположить к вере в милующего и спасающего Искупителя тем самым, что своей строгой требовательностью и грозным судом приводил каждого внимательного к себе иудея к сознанию своей, пред Богом, греховной виновности и духовного бессилия в деле нравственного самоусовершенствования, а, вслед за сим, естественно, вызывал в нем чувство безусловной нужды в сверхъестественной помощи и Божественной милости.

Приготовлял ли Бог к пришествию и принятию будущего Избавителя мира язычников? Если, по слову ап. Павла, Бог никогда не переставал свидетельствовать о Себе через Свои (общепромыслительные) благодеяния и тем, которые по Его попущению ходили своими путями, т. е. язычникам, то должно думать, что Он не оставил язычников без всякого свидетельствования Своего и о Том, к Кому направлены были Им все судьбы Ветхозаветного человечества, и Кто, некогда, имел прийти на землю, чтобы спасти не одних только иудеев, но и язычников. Это тем необходимее предположить, что, как мы знаем, язычники во время пришествия Христова не только не оказались совершенно неготовыми к вере в Него, но, напротив, с большей даже готовностью и охотою обращались к Нему, чем самые иудеи, а это, в свою очередь, служило ясным знаком того, что им вовсе не были чужды верования в грядущего Избавителя мира и чаяния Его пришествия.

Откуда же, спрашивается, у язычников появились такого рода верования и чаяния? Ответом на это могут послужить следующие соображения, основывающиеся на событиях, представляемых самой Священной историей. Данное Богом прародителям первообетование об Искупителе дано было, конечно, не с иной, как с той целью, чтобы оно не только ими самими с верой и надеждой было принято, но, чтобы и их потомству было передано, для непрерывного поддержания в нем той же веры и надежды. И нет сомнения, что, согласно с намерениями Божиими, оно, если не всеми, то лучшими или богобоязнейшими из потомков, то непрерывно принималось от своих предков, то, в свою очередь, с той же непрерывностью передавалось своим дальнейшим преемникам. Так было, благодаря непрерывающемуся ряду благочестивых патриархов, до потопа, так должно было быть и после потопа, начиная с Ноя, до рассеяния по всей земле, произошедших от него народов, и после их рассеяния, потому что, как свидетельствует ап. Петр, во всяком народе могли быть боящиеся Бога и поступающие по правде Его (Деян. 10:35) и, следовательно, способные, как к принятию, так и распространению веры в грядущего Избавителя, а, как показывает Священная история, и на самом деле, вне избранного народа были такого рода мужи, которые удостаивались даже непосредственных, от Бога, наставлений, как, например, Авимелех Герарский (Быт. 20:3–18), Мелхиседек Салимский (Быт. 14:18–20), Иов Идумейский, Иофор Мадиамский (Исх. 18:1), Валаам пророк (Чис. 22:9) и волхвы восточные (Мф. 2:1)²⁸.

Между тем, если Бог, начиная с Авраама, исключительно на одном, произошедшем от него, избранном народе сосредоточил весь план Своего домостроительства, то не должно при этом забывать, что этим самим планом не исключались совершенно, а косвенно захватывались и язычники, так как в дальнейшем своем развитии и осуществлении он направлялся к подготовлению и устроению спасения не для одних иудеев, но и язычников. И все это, как мы знаем, не скрывалось, а открыто говорилось и неоднократно подтверждалось Самим Богом, Который через патриархов и пророков о будущем Избавителе людей предвозвещал, что, хотя Он произойдет от семени Авраамова, но будет благословением для всех народов земли (Быт. 12:3; 26:4; 28:12), Владыкой или чаянием народов (Быт. 49:10), упованием и светом для язычников (Исх. 11:10; 42:4–6), и т. п. Можно здесь спросить только: могли ли знать об этом сами язычники? Но на это не трудно ответить в совершенно положительном смысле, если принять во внимание, что евреи не составляли какой-либо совершенно изолированной и замкнутой в себя нации, а, напротив, находились во всегдашних и близких политических и торговых сношениях, как с окружающими их, так и с более отдаленными народами. При, такого рода, отношениях евреев к другим иноплеменным народам, понятно, для последних могло представиться весьма немало случаев и поводов к тому, чтобы более или менее ознакомиться с религиозными верованиями первых, тем более, что их внимание вызывали, между прочим, и самые иудейские пророки, то своими, невольно поражающими их, чудесными действиями (как Елисей), то прямо обращенными к ним от Иеговы и приводимыми в исполнение грозными пророческими речами (как Иона и Исаия). А, что язычники, в некоторых случаях, действительно обращали свое серьезное внимание на религию иудеев в лице высших ее представителей и исповедников, подтверждением этому служит царица Савская, издалека приходившая слушать мудрость Соломонову (3Цар. 10:1), сирский вельможа Нееман, с верой и благоговением просивший помощи у пророка Бога Израилева (4Цар. 5:1), и, также, вавилонский царь Навуходоносор, везде искавший, но только в пророке Данииле нашедший истолкователя своего, весьма многознаменательного для язычников, сна, в котором, как известно, символически предызображена была будущая судьба, как вавилонского, так и других дальнейших царств, имевших уступить свое место вечному и непреходящему царству Мессии (Дан. 2:26).

Если же к сказанному присовокупим, что к концу древнего мира под владычеством римлян последовало политическое объединение главнейших народов Запада и Востока, не исключая и иудейского, а, также, что сделан был перевод на общеупотребительный греческий язык священных еврейских книг, то должно будет оказаться еще более вероятным то, что язычники очень немало имели возможности для того, чтобы познакомиться, если не со всеми, то с главнейшими и существеннейшими верованиями иудеев, каковые всецело вращались около грядущего Мессии или Избавителя мира.

Между тем, что весьма важно, мы немало имеем исторических указаний на то, что и, на самом деле, у всех известных в древности народов существовали верования в, бывшего чаянием языков, верования, хотя большей частью, то неопределенные, то слишком видоизмененные и обезображенные, но, тем не менее, как сейчас увидим, немало сохранившие такого, что ясно свидетельствует о внутреннем их сродстве с подобными верованиями евреев.

Так, например, по свидетельству Плутарха, у, весьма близких к евреям, египтян существовало, между прочим, сохранившееся через предания (в басне об Изиде и Тифоне) такое верование, что, тогда как Тифон – злой дух (представляемый под образом змия) «по своей злобе и ненависти совершил много злых дел, – привел все в смятение и наполнил море и землю злом и бедствиями... и потом был подвергнут огненной казни, жена и сестра Озириса отомстила ему, укрощая и делая безвредными его ярость и неистовство, каковому делу, собственно, послужил или имел послужить один из ее потомков по имени Орус, который, по изображениям в преданиях народных, не окончательно убивает Тифона, а только отнимает у него силу и поставляет его в невозможность причинять вред»²⁹.

Подобное же, только с другими новыми чертами верование сохранялось и в преданиях греков, подтверждением чему может служить Эсхилово предание: Прометей, скованный цепями, где, на основании их, автор, пораженному за свое, против Зевса, преступление необычайными бедствиями Прометею (прототипу человечества), между прочим, влагает в уста такого рода полную уверенность, что, некогда, в далеком будущем от, страждущей, наравне с ним, жены (Jo), родится через одно божественное прикосновение к челу ее потомок (Епафа или Дотрога, от ’επαφάν – легко касаться), который положит конец, как его страданиям, так и жены, а, также, в уста, явившегося на сцене и обратившегося с речью к Прометею, Меркурия влагает такие слова: «Ты не жди конца твоего горя до тех пор, пока кто-либо из богов не явится преемником твоих трудов и не дерзнет сойти в бессолнечный аид, сойти туда, где кромешный мрак, тьма бездн тартара»³⁰.

Между тем, нужно заметить, что, существовавшее у греков чаяние некоего Избавителя людей, от, претерпеваемых ими зол, было достоянием не одного только простого и необразованного народа, но и такого рода возвышеннейших мыслителей, каковы, например, были Сократ и Платон. В подтверждение этого, выписываем следующее, само за себя говорящее, место из разговора Платонова, Алкивиад второй, где Сократ и Алкивиад, встретившись с недоумением, следует ли сейчас принести жертву богам, что собирался сделать Алкивиад, или же лучше задержаться, из опасения не сделать чего-либо неугодного богам, так продолжают свою беседу: Сократ. Итак, необходимо ожидать, пока кто не научит, как должно располагать себя в отношении к Богу и людям. Алкивиад. Когда же наступит это время, и кто будет наставником? Я бы сильно желал увидеть этого человека и узнать, кто он. Сокр. Это – тот, который печется о тебе. Но, мне кажется, что, как, по сказанию Омира, Афина прогнала мрак от очей Диомида, чтобы он хорошо мог распознать Бога и человека, так и у тебя, сперва надобно прогнать мрак от души, которым она покрыта, а потом уже показать ей то, через что имеешь познать зло и добро, к чему, как мне кажется, теперь ты не способен. Алкив. Пусть прогонит, мрак ли это будет, или что другое. Я готов, и ни в каком случае не убегу от его повелений, кто бы ни был тот человек, лишь бы мне сделаться лучшим. Сокр. Да и он дивное какое-то имеет о тебе попечение. Алкив. Тогда-то, мне кажется, всего лучше будет и принесть жертву. Сокр. Ты прав, потому что это благоразумнее, чем рисковать подвергнуться столь великой опасности. Алкив. Но как же, Сократ? В таком случае, венок за то, что ты, как кажется, дал мне прекрасный совет, я возложу на тебя, а богам и венки, и все прочее, обычное, поднесем тогда, когда увижу наступление того дня, – наступит же он не через долгое время, если это будет угодно им»³¹.

Персы, по свидетельству Плутарха, тоже чаяли получить в будущем избавление от всех зол и бедствий, и чаяния свои кроме верховного и доброго Бога (Оромазена) сосредоточивали на Митре, как своем посреднике и ходатае, веря, что, некогда, «наступит роковое и определенное время, когда (виновник зол) Ариман, низведший в мир скудость хлеба, а также заразу и мор, будет совершенно низложен и изгнан из пределов земли, и, когда станет вся земля гладкая и ровная, и на ней будет одна только жизнь и один образ управления людьми, которые будут говорить между собою только одним языком и жить блаженной жизнью»³².

А, чем был для персов Митра, тем для индийцев был Кришна, имевший, по их преданиям, воплотиться, между прочим, для того, чтобы положить конец тому злу и бедствиям, какие произведены были на земле Калаянау, или великим и страшным змием³³.

Не чуждо было также, как свидетельствуют позднейшие ориенталисты (например, Рамзай, Ремюза), и китайцам, то, возникшее из древних преданий верование, что, некогда, должен был кто-то прийти, и, именно, с Запада, кто имел произвести большой переворот к лучшему в религии и жизни людей, и кого называли, то пастырем и князем, то высочайшим учителем, то святым³⁴.

Если же примем во внимание то политическое и религиозно-нравственное объединение Востока с Западом, которое в последнее время древнего мира произошло вследствие всемирного владычества римлян, то необходимо будет предположить, что и западным народам с римским во главе не были в это время безызвестны те верования и чаяния, какие воодушевляли и волновали восточные народы. Между тем, это предположение оправдывается и историческими свидетельствами. Так, например, Цицерон упоминает о древних или, сохранившихся у римлян с древнего времени, предсказаниях Сивиллы, и заметив, что они предвозвещали пришествие царя, которого нужно было признавать, чтобы спастись, а также, считая временем этого события то время, в которое он жил, спрашивает: к кому же из людей и к какому времени относится это предсказание³⁵?

Виргилий же, как известно, даже сделал попытку применить к одному из принцев своего времени те черты, в которых, предсказаниями Сивиллы (кумейской), предызображался этот царь, хотя попытка оказалась совершенно неуместной и неудачной, потому что не представлялось никакой возможности без прямого противоречия приложить к какому-либо земному или смертному властелину такого рода черты, какие усвоялись здесь предвещаемому царю, как то: рождение его от Божества и превосходство пред всеми небожителями, его посольство с высоты небес, произведение им необычайного и благотворного переворота на земле и его власть над всем миром и управление им³⁶. Тем не менее, это служит весьма важным подтверждением того, что и на Западе были верования в грядущего Избавителя мира, представлявшие в себе немало схожего и даже генетически родственного с верованиями иудеев, и, что их разделял не только простой народ, но интересовались ими и образованные люди. И, нужно заметить, чем более близилось время пришествия на землю обетованного Избавителя, ставши мало-помалу переходить из будущего в настоящее, тем более, стали возрастать и, все громче и настойчивее, среди народов, высказываться Его чаяния, и, что особенно замечательно, все народы, как Востока, так и Запада нетерпеливые взоры свои обращали на Иудею и оттуда ждали всемирного и необычайного царя, несмотря на то, что это не вполне сходилось с их национальными стремлениями. Тацит свидетельствует, что на основании древних священных «сказаний было общее убеждение, что восток достигнет преобладания, и около того же времени из Иудеи произойдут те, которые приобретут власть над событиями»³⁷. То же самое подтверждает и Светоний, выражаясь почти теми же словами, а, именно, он говорит: «По всему Востоку распространилось древнее и постоянное мнение, что, по предопределению свыше, около этого времени вышедшие из Иудеи приобретут власть над событиями»³⁸. Иосиф же Флавий свидетельствует, что, даже, одной из главных причин к войне с римлянами для Иудеев было то их, на основании некоторых мест Писания, убеждение, что «в это самое время увидят человека из их страны, который станет повелевать всей землей»³⁹.

К сказанному, можно присовокупить, что, по сохранившимся в талмуде известиям, около этих времен язычники в значительном числе приходили в Иерусалим с той, именно, целью, чтобы увидеть Избавителя мира. Важнее же всего для нас, и несомненнее, свидетельство самого евангелиста Матфея о том, что, вскоре после рождения Спасителя, пришли в Иудею с Востока, руководимые необычайной звездой, волхвы, с тем, чтобы поклониться Царю Иудейскому (Мф. 2:1), чем ясно показали, что и восточным народам не было чуждо верование в этого Царя и чаяние Его пришествия.