24 Июня. Суббота. На горе Елеонской.

В четыре часа дня, когда тропическая жара начала спадать, мы отправились на Елеонскую гору. У подъезда нового подворья уже давно стояли шесть троек, запряженных в громадные экипажи в роде русских линеек. На козлах сидели черные, загоревшие от южного солнца, арабы; рядом с ними уселись кавасы Палестинского Общества в своих красивых костюмах. На первую тройку сели Преосвященный с о. Архимандритом и профессорами, в остальных разместились мы. Марко, заведовавший поездкой, дал знак, захлопали бичи и наша кавалькада тронулась в путь, обращая на себя общее внимание, как русских паломников, так и местных жителей, которые останавливались при виде нас и долго провожали наш поезд глазами. От русских построек до Елеонской горы верст 8-мь³³, дорога идет по загороду, т. е. вне стен города, но по населенной, преимущественно иностранцами, местности. Дорога, как и все шоссейные дороги Иерусалима и его окрестностей, подновленные к приезду Германского Императора, великолепна; по сторонам ее высятся, большей частью, громадные европейские дома, принадлежащие различным консульствам и благотворительно-просветительным заведениям разных национальностей.

Марко нанял прекрасных лошадей: они бегут быстро, заволакивая густым слоем пыли встречающихся на нашем пути арабов, восседающих или на громадных верблюдах, или на маленьких осликах, иностранных туристов, красиво гарцующих на горячих арабских лошадях, турчанок, лица которых тщательно закрыты яшмаком. с кувшинами воды на головах, и сидящих по сторонам дороги нищих, жалобные возгласы которых: «э, браа-ат, давай паричку!» несутся вдогонку за нашими экипажами. У подножия Елеонской горы мы вышли из экипажей, чтобы начать осмотр ее исторических памятников.

Елеонская гора, куда Спаситель особенно любил уединяться во время своего пребывания в Иерусалиме, вся, так сказать, дышит священными воспоминаниями. Но это еще не значит, что здесь много действительных исторических памятников. По свидетельству ученых археологов, производивших раскопки Иерусалима, город времен Спасителя, подвергавшийся после Его смерти десятки раз разрушениям, находится под землей на глубине более 12 сажен, и потому здесь нет почти ни одного священного места, нет ни одного исторического памятника, подлинность которого не могла бы быть оспариваема. Лицо Иерусалима изменялось до неузнаваемости. Напрасно современный паломник стал бы искать здесь глубокий Кедронский поток времен Спасителя, разросшуюся, густолиственную рощу Гефсимании, Голгофскую гору вне стен Иерусалима. Кедронский поток высох, Гефсиманский сад вырублен, Голгофа срыта и включена в черту города. Благочестивый паломник живет в современном Иерусалиме священными воспоминаниями, которыми дышит вся атмосфера города, хотя и изменившего совершенно свой внешний вид. Особенно полна такими священными воспоминаниями Елеонская гора. С этой горы Спаситель по воскресении вознесся на небо; здесь перед Своими страданиями Он молился до кровавого поту, как человек, о том, чтобы миновала Его «сия чаша»; здесь, по преданию, Он учил Своих учеников молитве Господней; отсюда Он предсказывал о судьбе, ожидающей Иерусалим… Несколько библейских памятников находится и у подножия Елеонской горы. Из них мы прежде всего осмотрели гробницы, находящиеся в долине Иосафатовой у подножия горы, известные под именем гробниц Авессалома, Иосафата, Захарии, Иакова. Вся вообще долина Иосафатова³⁴ так же, как и большое русло потока Кедронского, испещрена каменными памятниками и может быть по справедливости названа долиной мертвых, которых здесь, по народному поверью, так много, что тут должен произойти страшный суд. Это доверие, общее христианам, евреям и магометанам, основывается вероятно на близости Иосафатовой долины к Елеонской горе, откуда вознесся Спаситель, грядущий судить живых и мертвых, и на словах пророчества (Иоил. 3:12 – и соберу вся языки и сведу я на юдоль иосафапюву, и рассуждуся с ними ту о людех моих), понимаемых буквально. Вера в это среди евреев так распространена, что многие из них, живущие в разных частях света, перед смертью приезжают в Иерусалим, чтобы умереть здесь и быть погребенным в Иосафатовой долине, откуда скорее можно предстать на страшный суд. Впрочем, это делают и не одни только евреи. Драгоман миссии рассказывал нам, что приезжают иногда из западной Европы, преимущественно из Франции, барыни покупать себе место для погребения в Иосафатовой долине. Магометане, благодаря своему живому воображению, идут дальше. Они видят даже (не все, но только избранные) волосяной мост, перекинутый через Иосафатову долину от вершины Елеонской горы до стены Иерусалима. По этому мосту, говорят они, станут переходить после страшного суда души людей, при чем души праведников, поддерживаемые Ангелами, пройдут свободно, а души грешников потеряют равновесие и полетят в Иосафатову долину, где их проглотит ад.

Некоторые из памятников Иосафатовой долины очень древни, как о том свидетельствуют надписи на них: но принадлежали ли памятники с именами Авессалома, Иосафата, Захарии и т. д. этим самым историческим лицам – это решить довольно трудно, хотя седая древность их не может быть подвержена сомнению. С этой точки зрения они и заслуживают внимания и интереса ученого наблюдателя. Памятник Авессалома представляется громадной глыбой, обделанной в виде правильного четырехугольного здания с круглой конусообразной крышей и четырьмя готическими колоннами по сторонам. По мнению евреев, это есть тот столб, который еще при жизни своей Авессалом приготовил в долине царской, как место для своей гробницы (2Цар. 18:18). Но, судя по ее архитектуре, следует предполагать, что она сооружена гораздо позже этого времени. Ионические колонны, окружающие ее основание, указывают, что ее следует причислить к сирогреческому времени³⁵. Около памятника – груда камней. Это символ презрения к непокорному сыну Давида со стороны верующих евреев, которые бросают камни в памятник, проходя мимо него. Мы знаем, что когда Авессалом был предательски убит Иоавом во время бегства с поля сражения при Маханаиме, тело его бросили в пропасть велику в дубраве, и складе над ним купу камения велику зело. (2Цар. 18:17). Это сделано было для оскорбления его тела. Каждый прохожий должен был к общей груде прибавлять еще камень, произнося проклятия сыну, восставшему против отца. Во имя этого предания евреи и теперь бросают сюда камни с проклятиями. Рядом с памятником Авессалома показывают гробницы царя Иосафата, пророка Захарии, и Иакова, первого епископа Иерусалимского, низвергнутого с кровли храма в долину Иосафатову за исповедание имени Христова. Последние две гробницы – крытые пещеры, под своды которых, согнувшись, можно проникнуть довольно далеко. Марко, вероятно сотни раз лазивший под эти своды, по настоянию неугомонных туристов, людей очень докучливых, как известно, не поощрял нашего желания проникнуть туда, говоря, что там нет ничего интересного, не стоит смотреть: однако мы поверили ему только после того, как сами побывали внутри пещеры, где, действительно, не оказалось ничего интересного. Это же обстоятельство отбило у нас желание и охоту осматривать и другие исторические памятники той долины, под которыми, по преданию, погребены еврейские цари. Поэтому, мимо многочисленных каменных плит Иосафатовой долины, осененных по местам масличными деревьями, под тенью которых виднеются кое-где полуголые арабские ребятишки, наглядно свидетельствующие своим присутствием в этой долине смерти о непрерывности жизни, мы отправились назад к Гефсимании, т. е. к тому месту, где во времена Спасителя находился густой Гефсиманский сад, от которого в настоящее время осталось лишь несколько маслин, принадлежащих католикам. Первой святыней Гефсимании является погребальный вертеп Божией Матери. Над ним еще царицей Еленой³⁶ был воздвигнут великолепный храм, который не был разрушен мусульманами потому, что и они благоговеют перед матерью «великого пророка» Христа. Но не разрушенный в течение многих веков врагами, этот храм пострадал от самой природы. Он в настоящее время засыпан с высот Иерусалима и с горы Елеонской так, что над поверхностью земли находится один только фронтон его, тяжелые камни которого, точно развалины, обросли травой; средину занимают покривившиеся крепостные ворота, обитые огромными железными гвоздями, и железный порог, истертый ногами благочестивых богомольцев. Принадлежит этот храм православным и армянам, хотя и все другие национальности имеют здесь особые места для молитвы. Широкая, каменная лестница 48-ю ступенями ведет во внутренность храма, где, не смотря на множество горящих постоянно здесь лампад, господствует такой густой полумрак, что трудно сразу ориентироваться. Среди лестницы, по бокам, показывают небольшие часовни-усыпальницы свв. Иоакима и Анны, родителей Пр. Девы и св. Иосифа-Обручника. Самый храм имеет форму креста и заключает в себе несколько алтарей, принадлежащих нациям различных вероисповеданий: грекам, коптам, сирийцам, абиссинцам, армянам. Даже турки мусульмане имеют в этом храме свой мираб, где совершают моления Ситти Мариам, т. е. Госпоже Марии, а масло из лампад этого храма считают чудодейственным. Одни только католики не имеют здесь своего алтаря. Самая гробница Богоматери находится так же, как и гроб Спасителя, в кувуклии посреди храма. Кувуклий – из цельной скалы и богато украшен мрамором и другими драгоценностями, сверху покрыт куполом. Ложе Богоматери выточено в восточной стороне скалы и покрыто мраморной плитой, на которой отражается свет, льющийся из множества висящих здесь же неугасимых лампад. Выслушав греческий молебен и воспев кондак «в молитвах неусыпающую Богородицу», мы приложились к мраморной доске, покрывающей ложе Богоматери, а затем прошли по приделам других национальностей. Некоторые из них были пусты, в других нас встречали их монахи в своих оригинальных для непривычного глаза костюмах. Везде царит могильный мрак, сквозь который в различных местах пробивается свет от сотни золотых и серебряных лампад, висящих в виде дивных сталактитов на сводчатом потолке.

В ближайшем соседстве с погребальной пещерой Богородицы находится огороженное католиками место, с историческими маслинами Гефсиманского сада³⁷. Высокая, белая, каменная ограда со всех сторон охватывает палисадник, среди которого между широкими, усыпанными песком, правильными дорожками виднеется несколько маслин молодых и 8-мь старых. Из последних, огороженных решетками, особенно замечательны две, несомненно очень древние. Объем их у корней – около трех сажен; в их дуплах свободно могут поместиться несколько человек. Древность их подтверждается и тем обстоятельством, что, по свидетельству путешественника прошлого века, Шатобриана, турки, обложившие все маслины податью, брали с Гефсиманских великанов менее, чем с других маслин. Между тем известно, что эта привилегия распространялась лишь на те маслины, которые во время первого завоевания Иерусалима халифом Омаром уже давали плоды. Католики считают принадлежащее им место Гефсиманского сада (вернее, рощи) тем самым местом, на котором, согласно евангельскому повествованию, Спаситель молился с Своими учениками пред Его крестными страданиями, и потому украсили сад вдоль его решетки изображениями Спасителя в различных положениях, соответствующих различным моментам молитвы. Эти изображения, к которым новейшими описателями путешествий принято почему-то относиться свысока (см. напр. Суворина, Палестина, стр. 30, где он называет их символическими безделушками, ср. Корженевский, по Востоку, стр. 170), имеют большое значение для простого народа, как наглядная история страданий Христа в Гефсиманском саду. Дело только в том, соответствует ли все это действительности, действительно ли Христос молился под теми самыми маслинами, которые находятся за оградой католических монахов? На этот вопрос безусловный ответ дать невозможно: но можно, и не без основания, предполагать, что Христос молился не здесь. Гефсиманский сад, судя по евангельскому повествованию, не занимал во время Христа такого небольшого пространства, какое огорожено католиками, – он был раскинут по всему склону горы.

Отправляясь на молитву перед Своими страданиями, Христос сначала был с учениками, а потом удалился от них на «вержение камня», на то место, где он любил обыкновенно молиться, созерцая Иерусалим. (См. Лк. 22:40–41; Ин. 18:2). Между тем как из Гефсиманского сада католиков не открывается широкого вида на Иерусалим, и это место, вероятно, было только местом первой остановки Спасителя с учениками, о которой говорится в евангелии (Лк. 22:40), а не местом кровавой молитвы его, которое нужно искать выше. Так думает, между прочим, проф. Олесницкий, с мнением которого вполне можно согласиться. Он считает более удобным отнести последнюю молитву Христа к тому месту, где находится теперь русская церковь во имя св. Магдалины и откуда открывается прекрасный вид на Иерусалим. Правда, там нет теперь библейского сада и древних маслин; но сад, от которого осталось несколько маслин, принадлежащих теперь католикам, как известно, был вырублен римскими легионами во время осады Иерусалима Титом и пошел на костры, у которых грелись солдаты, окоченевшие от зимней стужи. Сами католики местом последней молитвы Христа считают пещеру, находящуюся недалеко от сада. В этой пещере моления о чаше, по их словам, Спаситель и провел последние минуты перед Своими крестными страданиями. Но и с этим трудно согласиться. Во-первых, евангельское повествование не дает никакого повода заключать, что Христос в Гефсиманском саду молился в пещере; во-вторых, и сами католики ту пещеру, которую теперь называют пещерой моления о чаше, еще недавно считали пещерой Иуды, местом, куда удалился Иуда после предания Спасителя.

Когда мы выходили из сада, монах вручил нам по миниатюрному букетику на память. От Гефсиманского сада³⁸ мы поднялись по отлогому скату горы к русскому храму во имя Марии Магдалины, выстроенному на средства Великих князей Сергия и Павла Александровичей, желавших увековечить здесь память своей усопшей родительницы Императрицы Марии Александровны. Эта церковь, недавно еще освещенная (1 октября 1888 года), едва ли не лучшая на всем православном Востоке. Она стоит на откосе Елеонской горы, прямо против заложенных Золотых ворот Иерусалима, в которые, по распространенному в Иерусалиме преданию, войдет в город белый царь и избавит место крестных страданий Спасителя из-под власти мусульман. Как с внешней стороны, так и по внутренней отделке церковь не оставляет желать ничего лучшего. Церковь выстроена из местного белого камня, в два света. Пять глав красиво высятся над оригинальной сводчатой крышей. Масса изящно выточенных колонок по сторонам окон и другие изящные узоры украшают внешний фасад храма, а над юго-западным углом церкви высится небольшая, изящная колокольня. Широкая каменная лестница ведет с двух сторон под навес галереи и внутрь храма. Здесь, внутри, все поражает красотой и изяществом. Иконостас его выложен мрамором в дорогой бронзовой оправе, части его связаны между собой легкими византийскими мраморными колоннами и такими же карнизами. Помост церкви, равно как и солея – также мраморные. Иконы в иконостасе принадлежат кисти лучших художников, преимущественно Верещагина. Живопись оригинальна по замыслу и прекрасна по исполнению. Особенно бросается в глаза прекрасная большая картина над иконостасом, изображающая императора Тиверия на троне и Марию Магдалину перед ним с красным пасхальным яйцом в руке; на других стенах изображено несколько других эпизодов из жизни Марии Магдалины. Мозаический же образ, находящийся в алтаре церкви, прямо шедевр; хорош также запрестольный образ, кисти Верещагина: «Мироносицы у Гроба воскресшего Христа». Вообще церковь Марии Магдалины производит глубокое впечатление и очень жаль, что до сих пор ее внутренняя отделка не окончена совсем и сырость портит художественную живопись. Что же касается местоположения, то трудно было выбрать место лучше того, какое занимает храм: он стоит у подножия Елеонской горы, соприкасаясь с местом моления о чаше, вблизи от Гробницы Богоматери, как раз против Золотых ворот св. города. Отсюда же открывается цепь гор, окружающих Иерусалим.

От храма Марии Магдалины путь наш лежал на вершину Елеонской горы, где приютился русский храм во имя Вознесения – создание арх. Антонина. Но прежде нужно было посмотреть по пути места, где, по преданию, Спаситель научил учеников своих молиться и откуда Он вознесся на небо. На первом месте в настоящее время красуется католический монастырь кармелиток с галерей молитвы Господней. Монастырь этот основан герцогиней Бульонской, принцессой Латур д’Овернь, которая долго жила в Палестине и не жалела своих громадных средств на поддержание св. мест. Его отличительная особенность – обет вечного молчания, даваемый каждой поступающей в него, – обет, с которым, по его тяжести, могут сравниться немногие аскетические подвиги. Тело принцессы-основательницы монастыря почивает здесь же; ее гробница украшена мраморным изящным изваянием девы во весь человеческий рост.

Место, где, по преданию, Христос научил учеников молитве Господней³⁹, графиней огорожено с 4-х сторон, и на внутренних сторонах стен по мрамору, на 33-х языках, написана молитва «Отче наш», наглядно показывающая всемирное распространение религии Христа. Есть эта молитва и на славянском языке, но, как это отмечено всеми паломниками, по-славянски она написана крайне безграмотно.

Место, с которого, по преданию, вознесся Спаситель на небо, занято магометанской мечетью дервишей и не представляет ничего интересного. Единственной святыней ее считается камень с небольшим углублением посредине – как говорят мусульмане – оттиском ноги возносившегося на небо Христа. Ранее, по свидетельству Евсевия, место вознесения Христа на Елеонской горе было ознаменовано великолепным храмом, устроенным еще Константином Великим. Затем здесь был сооружен в 7-м веке круглый храм без крыши Иерус-м патр. Модестом. В настоящее время от этих построек не осталось почти никаких следов и христианское богослужение совершается 2 раза в год, в ограде мусульманской мечети, под открытым небом: в праздник Вознесения и Лазареву субботу.

Был уже почти вечер, когда мы направились к русским постройкам на горе Елеонской, к храму Вознесения, приютившемуся на гребне Галилейского холма. Церковь Вознесения господствует над всей Елеонской горой, а ее пятиярусная колокольня принадлежит к самым высоким зданиям во всей Палестине (более 20 саж. высоты); колокол на ней (в 308 пудов) – самый большой в Палестине. Самый храм – очень вместительный; он имеет форму креста и осенен большим куполом, сквозь 18-ть окон которого льются в него обильные потоки света. Место, где в настоящее время расположен храм Вознесения, вероятно, было ознаменовано какими-нибудь священно-историческими воспоминаниями в старину, так как под выкопанной для фундамента землей был найден помост древней церкви с мозаическими изображениями на нем, свидетельствующими о почтенной древности этого пола. Предполагают, что он относится к 5-му веку. На полу мозаикой изображены рыбы, птицы и другие животные; часть его находится в комнатах о. Парфения, заведующего храмом, другая – в особом здании, где хранятся и другие вещи: кости, остатки посуды и т. д., вынутые при раскопках. Храм Вознесения на Елеоне едва ли не лучший памятник неутомимой, плодотворной деятельности на пользу православия во святой земле самоотверженного работника на ниве Христовой – архимандрита Антонина⁴⁰. Место это приобретено о. Антонином еще в 60-х годах, а церковь сооружена в 1886 году. В нем нашли для себя последний покой и его кости; в левой стороне храма под камнем лежит тело почившего труженика св. земли. – На Елеоне, в русском храме Вознесения, когда мы приехали туда, шло всенощное бдение. Обширный храм – совершенно пуст. В полумраке его виднеется лишь небольшая фигурка седого священнослужителя, о. Парфения, и слышится с клироса одинокий голос пономаря. Ни в самом храме, ни на хорах больше никого нет. Мы вместе с Преосвященным встали на клирос и составили импровизованный хор. В конце всенощной в храм пришло несколько русских – богомолок, иерусалимских старожилок, прекрасно знающих пение, и их стройные, певучие голоса присоединились к нашему хору.

После богослужения, осмотрев музей и другие русские постройки, примыкающие к храму, Преосвященный отправился в корпус для богомольцев, где нам приготовили чай, а почти все остальные путешественники полезли на колокольню, откуда, по словам всех описаний, открывается чудный вид на всю окрестность. На вершину колокольни ведет винтовая лестница в 219-ть ступеней. Подъем по узкой лестнице с каждым ярусом делается все затруднительнее и затруднительнее, в виду того, что вверху свирепствует страшный, пронзительный ветер. Наконец, мы – на верхней площадке и, несмотря на сшибающий с ног ветер, не можем оторваться от чудного, развернувшегося перед нами вида на вечный святой город Иерусалим. Он кажется отсюда грудой нагроможденных друг на друга каменных зданий. Ни одного креста не блестит над городом Христа; только на полумесяце громадной мечети Омара, господствующей над городом, догорают последние лучи заходящего солнца, да в стороне, за городского стеной, на русских постройках, величаво высится пятиглавый собор во имя св. Троицы. С другой стороны вдали сверкают синие воды Мертвого моря, а за ним высятся темные силуэты Моавитских гор. Картина кажется особенно величественной потому, что кругом все словно замерло, «все полно мира и отрады вокруг тебя и над тобой», по выраженью поэта. Чудным видом на Иерусалим, как известно, не раз любовался и Сам Господь Иисус Христос и, Его святые Апостолы. Невольно припомнились в этот раз слова Господа, сказанные Им незадолго пред Своими страданиями ученикам Его при взгляде на открывавшийся вид Иерусалима: «Иерусалиме, Иерусалиме, избивый пророки и камением побиваяй посланные к тебе; колькраты восхотех собрати чада твоя, якоже собирает кокош птенцы своя под криле, и не восхотесте. Се, оставляется вам дом ваш пуст, яко не имате Мене видети отселе, дóндеже речете: благословен грядый во имя Господне» (Мф. 23:37–39). «Иерусалим – это «видение мира», – говоря словами Е. Маркова⁴¹, переживший тысячелетия крови, войны, разрушений, стоявший на этих самых горах еще во дни первых ветхозаветных патриархов, задолго до Иакова и Иосифа, бывший тысячелетним старцем в дни основания Афин и Рима, – теснился теперь у наших ног, постепенно спускаясь к провалам долин по скату двух своих прославленных гор Сиона и Мориа, видный нам почти во тьме»... Незабвенные минуты!

После чаю мы посетили жилище о. Парфения, главного помощника о. Антонина по устройству Вознесенского храма на Елеонской горе. Этот храм – заветная мечта о. Парфения: он счастлив, что она осуществилась и желает умереть на Елеонской горе. Впрочем, у него есть еще мечта – создать на Елеонской горе мужской монастырь, но на осуществление этой мечты он сам мало надеется... В то время как Преосвященный продолжал беседовать с о. Парфением, который с увлечением рассказывал свои планы относительно основания монастыря, мы разбрелись по саду, окружающему храм. Здесь трудами о. Парфения разведены масличные деревья, посажены кипарисы и виноградные лозы. Елеонская гора, названная так за обилие на ней во времена Спасителя маслин, в настоящее время почти совсем обнажена и маслины близ храма Воскресения на русском месте почти одиноки. На дворе мы встретили знаменитую палестинскую подвижницу Марину. Марина – крестьянка Тамбовской губернии; теперь она уже старушка, небольшого роста, с потемневшим от знойного южного солнца я изрезанным глубокими морщинами лицом. Почти весь век свой она прожила в Палестине и судьба ее очень поучительна, как доказательство громадной силы воли русской женщины. Давно оставила Марина родную свою губернию и поселилась в Палестине; здесь она долгое время подвизалась в Заиорданской пустыне, среди бедуинов, в такой местности, куда до сих пор не решаются проникать путешественники. Затем некоторое время жила в обители Хозевита, в пещере, питаясь приношениями богомольцев. Теперь живет близ Елеона, в маленьком домике, пожертвованном ей о. Антонином. «Вот удостоил меня Бог архиерея то увидать, – говорит она, – думала, что своего то русского и не увижу никогда. Слава Богу, сподобилась!»

Было совсем темно, когда мы оставили уютный русский уголок на Елеоне, пообещавши о. Парфению еще навестить его несколько раз до отъезда, – что действительно и исполнили. Быстро побежали застоявшиеся лошади по прекрасной дороге, поощряемые покрикиваниями Арабов-возниц: елла, елла! (скорей-вперед!). Серебряный диск луны загорелся на небосклоне, заливая всю окрестность бледным, трепещущим светом и бросая длинные тени поперек дороги. Дневная жара совершенно спала. Поднялся холодный ветер, насквозь пронизывавший согревшееся за день тело и порождающий особенную местную лихорадку, от которой сильно страдают и местные жители, и еще более приезжие. Иерусалим уже спал, когда мы приехали туда; ни души не попадается на встречу. Мертвая тишина нарушается только раздающимся по временам лаем собак, не поделивших добычу.

Наконец, мы пред воротами русских построек. Загремели ключи привратника. «Мархаба!» (Будь здоров)! Негр, скалит белые зубы и прикладывает в знак удовольствия руку ко лбу. Прислуживающие в подворье сестры заждались нас с ужином. Первый палестинский день кончился. «Затворяйте плотнее дверь, – предостерегают нас, – если не хотите слечь в постель: здесь климат опасный»! Из города доносится нарушающее мертвую тишину глухое постукивание ночного сторожа.