17 Июня. Суббота. Прощание с Афоном.

Сегодня утром литургию служил преосвященный Арсений вместе с архимандритом Андреем, местным и сопутствовавшим ему духовенством в Пантелеймоновском монастыре, в соборном храме в честь Покрова Пресвятой Богородицы. При этом Преосвященным была совершена хиротония в иеродиакона и иеромонаха. За богослужением присутствовали возвратившиеся в Пантелеймоновский монастырь из Андреевского скита почетные посетители Афона: посол Зиновьев с чиновниками посольства, Солунский консул Иларионов, г. адмирал Бирилев вместе с офицерами с броненосца Александр II-ой. После обедни был отслужен напутственный молебен. Затем до обеда всех почетных гостей пригласили в архондарик, где о. архимандрит благословлял всех иконами св. Пантелеймона и книгами – изданиями Афонского Пантелеймоновского монастыря. Вместе с тем, по существующему на Афоне во всех скитах и монастырях обычаю, предложена была «памятная» книга для внесения в нее своих записей. Книга ведется давно и является одним сплошным панегириком по адресу монастыря. Все паломники восторгаются здесь чудными видами природы и прекрасным климатом Афона, удивляются строгой подвижнической жизни иноков, благодарят за их необыкновенное радушие и гостеприимство и высказывают пожелания процветания иноческой жизни и самой обители. Мы также присоединили свои имена к панегирику, написанному Преосвященным. Посол И. А. Зиновьев благодарил за радушный прием и хвалил благоустройство обители. Характерную запись внес в эту книгу контр-адмирал Бирилев. Вот что в ней между прочим говорится: «Моя русская душа и мой русский дух, как христианина, получил полное удовлетворение в святой русской обители. Великая сила моей великой родины в том, что всякий русский остается русским, куда бы его не забросила судьба. Здесь, на чужой земле, я нашел русских людей и русский дух, поняв, что они члены великой русской семьи, ведущие свое русское дело на той высоте, что посетитель понимает, что он член великой родины. Как христианин, я удовлетворен великолепием и благолепием служения. Сила в единении, а единение русских людей – сила непобедимая. Желаю процветать великой Пантелеймоновской обители, желаю ей быть сильной духом, желаю скитам стать самостоятельными монастырями и принять в свое лоно всех русских, которые будут искать утешения в вере. Большое спасибо за радушный прием».

В ожидании обеда, гости Пантелеймоновского монастыря разбрелись по большому архондарику и балконам и кучками разговаривали. Вероятно редко приходилось видеть в монастырских стенах такое разнохарактерное собрание и слушать такие разнообразные разговоры.

После обеда, адмирал Бирилев пригласил Преосвященного и всех нас спутников его, пред отправлением на пароход, заехать к нему и осмотреть его судно, эскадренный броненосец «Александр II-ой». Поэтому вскоре после обеда, любезно простившись с гостеприимным монастырем, провожаемые монахами, напутствовавшими всяческими благопожеланиями, при неумолкаемом звоне колоколов, мы отправились к монастырской пристани. Здесь, у берегов мирного Афона, по случаю праздника в Андреевском скиту, теперь стоял целый военный флот: броненосец Александр II-ой, несколько канонерских лодок, миноноска, яхты – Черноморец, Запорожец и Колхида. Все пароходы стояли в почтительном расстоянии от берега. За нами адмирал прислал паровой катер, который в десять минут привез к броненосцу, казавшемуся издали громадным морским чудовищем. Когда мы подъезжали, с броненосца раздались звуки военной музыки: «Коль славен». Над трапом стоял сам адмирал, встречавший Преосвященного. После того, как все поднялись на палубу парохода, адмирал скомандовал на молитву и над пароходом взвился молитвенный флаг. Пока матросы собирались на молитву, мы под руководством самого адмирала осмотрели подробно весь броненосец. Осмотр гиганта-броненосца произвел на нас сильное впечатление. Это целый городок, – недаром каждый броненосец стоит несколько миллионов. Мы прошли вместе с адмиралом по всем этажам броненосца и детально осмотрели все. После осмотра броненосца, отправились в пароходную церковь, где Преосвященным в сослужении с военным священником был отслужен молебен. Пели мы вместе с матросами. За молебном присутствовали, кроме самого адмирала и офицеров, вся пароходная команда. Затем адмирал пригласил нас в свое помещение, где была предложена закуска, фрукты и шампанское. Простившись с адмиралом и поблагодарив его за радушный прием, мы на том же катере отправились к нашему пароходу «Лазарев», стоявшему против Дафны.

Провожал Преосвященного до парохода сам адмирал. На броненосце снова заиграла музыка и раздались 13-ть выстрелов, далеко разнесшихся по окрестности, которыми адмирал чествовал, по морскому уставу, Преосвященного, как «3-го флагмана русского флота». Вскоре по прибытии Преосвященного, пароход тронулся. В это же время раздались пушечные салюты с броненосца «Александр II-й» в честь г. посла, тоже одновременно с нами оставлявшего Афон, и ответные с «Черноморца» в честь адмирала Бирилева. Весь Афон заволокло густым облаком пороха многочисленных салютов. Величественное и внушительное зрелище! Так закончились дни торжеств на Афоне. Они глубоко запечатлелись в памяти участников и очевидцев их и несомненно сохранятся в истории Афона и в особенности русского монашества на Афоне.

Устроились мы на пароходе, благодаря любезности И. А. Иванова, прекрасно. Нам отвели всю общую каюту первого класса, в котором, кроме Преосвященного и македонского консула Машкова с женой, не было больше пассажиров, и предоставили в наше распоряжение кормовую часть парохода, примыкавшую к 1-му классу. Вечер этого дня закончился у нас богослужением по случаю кануна воскресения. Всенощную совершил о. Анастасий на верхней палубе парохода, обратясь лицом к св. горе, долго не скрывавшейся из виду. Пели мы вместе с Преосвященным и профессорами. На палубу собрались все пассажиры. По мере того, как мы отплывали дальше и небо темнело, Афонская гора заволакивалась туманом, но долго еще виден был вдали ее темный силуэт. Но вместо внешнего Афона, постепенно скрывавшегося с наших глаз, в наших головах с большей рельефностью стал обрисовываться мысленный Афон, как результат впечатлений, полученных и пережитых нами во время пребывания нашего там.

Афон как бы самой природой предназначен для созерцательной, монашеской жизни. И действительно, трудно найти уголок, который бы был более пригоден для монашеских подвигов, чем Афон. Изолированный от всего мира, со своими скалистыми неприступными берегами, Афон сам по себе является как бы громадным монастырем. Миряне здесь не селятся потому, что каменистая почва горы неплодородна, а берега – негостеприимны. Но на неплодородной вообще почве Афона в изобилии растет виноград и прекрасно произрастают, особенно на южной стороне горы, фруктовые деревья: каштановые, ореховые, смоковничные, оливковые, плодами которых питаются иноки. Суровость и грандиозность Афонских видов возбуждает дух к созерцанию и самоуглублению, а чудная красота морских пейзажей, вечно-зеленеющая в ущельях гор и на отлогих местах природа располагает к славословию Творца. Вот почему Афон с самых древних времен привлекал к себе особое внимание и любовь людей еще языческого, дохристианского мира. Языческие жрецы устрояли здесь свои капища, а на темени Афона стояла статуя Зевеса, который назывался Αθῶος и от которого вся эта гора, еще во время Троянской войны, почиталась высотой сего божества¹⁸. Кроме того, Афон издревле славился как место уединения некоторых греческих мудрецов, приходивших сюда для глубоких размышлений и созерцаний таинств природы. Но совсем другая слава ожидала Афон в будущем. Когда свет евангельской истины, в числе других мест, озарил и Афон; когда Бог благословил его быть уделом Божией Матери, – тогда языческие капища его заменились святыми храмами истинного Бога, игрища и ликования – молитвенными трудами, крестными лишениями и духовными песнопениями. С тех пор и доныне Афон представляет особое явление в христианском мире, как область исключительно иноческая, как средоточие жизни православно-восточного монашества, которое соблюдается тут от лет древних в неповрежденной чистоте и осуществляется в лице многих святых подвижников, которые вдали от мирского шума и житейской суеты возносят к Отцу светов непрестанные молитвы за грешный род человеческий. В этом главная заслуга Афона, который никогда не оскудевал подвижниками; в этом – громадное его значение. Закаляя дух в уединении и непрестанной молитве, совершенно отрешаясь от мира и его мелочных будничных интересов, Афонские отшельники делаются, по истине, великими людьми и более полезными для того мира, который они оставили, чем живущие в мире, но похожие на трость, колеблемую ветром, общественные деятели жизни. Чуждые мелочным интересам жизни, они так закаляют волю, что готовы в каждую минуту жизни положить свой живот за дорогую для них идею, за идею православия. В этом значение Афона, где ни одна церковь не была обращена в мечеть и где нет ни одного неправославного монастыря. Поэтому Афон вполне справедливо называют училищем благочестия и оплотом православия. Услуги, оказанные Афонскими иноками последнему, неоценимы. В X–XIV века, в золотой век монашества на Афоне, когда число монастырей здесь доходило до 150, а иноков – до 50 тысяч, последние спасли чистоту православия, горячо вооружившись против лионской и флорентийской уний и против попыток порабощения православной Церкви под власть римского первосвященника – папы. Борьба с католической пропагандой, находившей покровительство у Византийских императоров, стоила больших усилий и нередко жизни. Известно, что 26 Зографских иноков заплатили мученической смертью за верность православию, будучи сожжены в пирге своего монастыря. После падения Византии и утверждения на развалинах ее турок, исповедующих мусульманство, православные греки нашли надежный приют для себя на святой горе, которая и под турецким владычеством сумела сохранить полную независимость и не утратила ни чистоты веры, ни обрядов, ни духа истинно подвижнической жизни, ни церковного благолепия древней Византии. Предметы христианского культа и книжные сокровища древней Византии нашли здесь для себя надежный приют. Здешние ученые мужи (напр., митрополит Киприан, пр. Максим Грек, Иоанн Вышенский и др.,) своими переводами священных книг и собственными сочинениями оказали немалую услугу и России.

За продолжительное время существования Афонского монашества, поставленного природой и всей обстановкой в особые условия, сложился особенный, оригинальный тип афонского монаха. На сколько мы успели с ним познакомиться за время пребывания на Афоне, этот тип можно характеризовать следующими чертами. Прежде всего, всем афонским монахам присуща какая-то необыкновенная жизнерадостность, соединенная с радушием и любезностью. Быть может в этой жизнерадостности сказывается влияние вечно юной, вечно-зеленеющей, красивой южной природы; может быть она объясняется глубоким проникновением христианским настроением, которое жизнерадостно по самой своей природе. Во всяком случае, трудно встретить на Афоне монаха, живущего в монастыре, скиту, келье, каливе, или даже под открытым небом, и недовольного судьбой и жизнью. Другой отличительной чертой афонских иноков является их крайний субъективизм, обусловливаемый, вероятно, одинокой, созерцательной жизнью. О чем бы не заговорили вы с иноком, он непременно приведет в пример себя; никогда не сошлется ни на историю, ни на общественную жизнь, ни на опыт других, а непременно на свой собственный опыт. Наконец, афонских иноков отличает от простых русских монахов сравнительная интеллигентность. Необходимость конкурировать с греками заставляет их быть всегда на стороже и ни в чем не отставать от них. Поэтому, хотя ученых и немного на Афоне, а среди русских, кажется, нет никого, серьезно занимающегося наукой, тем не менее большинство русских афонских иноков говорит или по-гречески, или по-турецки; дорожат книжными сокровищами своих библиотек, сами издают душеспасительные и относящиеся к истории Афона сочинения.

Есть ли на современном Афоне выдающиеся подвижники, – этим вопросом как мы ни интересовались, не могли получить на него удовлетворительного ответа. «Как не быть? наверно есть, – говорили афонцы, – но только они, ведь, скрываются по пещерам и неизвестны миру; а отличающихся своей особенно строгой жизнью по разным монастырям, конечно, всегда много». Особенно указывали на одного подвижника, безмолвствующего в Андреевском скиту более 30-ти лет, но нам, к сожалению, не пришлось увидеть его, так как мы были в скиту во время торжества, по случаю которого иноки так были всегда заняты, что некому было показать келью знаменитого молчальника. Здесь же, в одной из келий, принадлежащих Андреевскому скиту, живет о. Иннокентий (бывший миллионер, крупный сибирский золотопромышленник И. М. Сибиряков), ведущий замечательно подвижнический образ жизни. В этой келье пять дней в неделю не полагается есть никакой горячей пищи, а масло и вино употребляются только по субботам и воскресеньям.

Что касается отрицательных типов монашества, то несомненно и такие встречаются в почти десятитысячном населении Афона. Сиромахи и странствующие монахи, промышляющие милостыней, ведут себя иногда так, что Пантелеймоновцы не советовали нам уходить без провожатого далеко от монастыря, в лес, где можно встретиться с этими монахами. Штатные греческие монастыри, а их около половины, путеводитель скромно называет стоящими на низшей ступени восхождения к небу; а один из недавних посетителей Афонской горы пишет про них: «не смотря на ангельский чин, греческие монахи, особенно богатых, так называемых штатных монастырей, в громадном большинстве случаев, обладают монашескими добродетелями в весьма умеренной степени, и «подвижниками» их можно назвать разве в ироническом смысле. Они допускают личную собственность монахов, не признают общей трапезы, а едят каждый отдельно в своей келье и не гнушаются ни курочкой, ни барашком. К молитвенным правилам они относятся также свободно. «Что касается многочисленных святогорских келиотов, то их подвижничеству сильно мешает вечная забота о пропитании, так как все Афонские монахи живут не плодами своих рук, а, главным образом, благочестивыми пожертвованиями, чем объясняется назойливость русских келиотов, рассыпающих по России во множестве письма с просьбой о подаянии. За то пещерников, хотя таких в настоящее время немного, и киновиотов en masse трудно упрекнуть в чем либо. Пещерники все время проводят в молитве; питаются они дикими каштанами, желудями, кореньями, травами, и только изредка употребляют хлеб. Из своих пещер выходят они редко, и то только для того, чтобы увидать своего духовника и причаститься Св. Тайн. Киновиоты на Афоне ведут также строго подвижническую жизнь. Прежде всего, они совершенно не имеют своей воли и безусловно подчинены настоятелю, слово которого для них священно; без благословения настоятеля ни один монах не может даже выйти из стен своего монастыря. Настоятель знает не только все действия и поступки иноков, но и все их скрытые, сердечные помыслы. В субботу все иноки обязаны, по здешнему уставу, исповедоваться и причащаться Св. Христовых Тайн. Собственности в киновии никто не имеет; у них все общее, все монастырское. Они все носят совершенно одинаковую, простую одежду, начиная с настоятеля и кончая последним послушником, и употребляют общую пищу. Трапезы в киновиях – очень скромные. Обычно она бывает два раза в день, – а по понедельникам, средам, пятницам и великим постом – только один раз в день. В постные дни она состоит из одних овощей и хлеба; рыба и масло постом не употребляются. Почти все время иноки киновий проводят в молитве и славословии Творца. В полночь начинается утреня; тотчас после утрени – ранняя литургия; а спустя некоторое время – поздняя. За два часа до захождения солнца начинается вечерня с повечерием. Под праздничные и воскресные дни совершаются всенощные бдения, продолжающиеся в собственном смысле всю ночь, обыкновенно 10 – 12 часов, а в престольные праздники до 14 часов. Во время бдения экклесиарх, а иногда и сам настоятель, обходит церковь и будит заснувших или задремавших. Кроме церковной молитвы существует келейная, различная для разных лиц: послушников, монахов и схимонахов. Наиболее тяжелое келейное правило – для схимонахов, которые, читая канон, должны положить 1,200 поясных и 100 земных поклонов. После последней вечерней службы инокам запрещается строго есть и пить. Нарушивший это запрещение кладет 50 поясных или земных поклонов и снова вычитывает повечерие. Запрещается также после повечерия сходиться в кельях и разговаривать. Так закаляется, очищается и возвышается дух инока в условиях истинной киновийной жизни!

Конечно, можно спорить о сравнительной высоте киновийнаго и отшельнического образа жизни, тем более, что всякий монах по идее есть прежде всего анахорет. Но если подвиг анахоретства и труден, потому что человек, созданный для общественной жизни, когда удаляется в пустыню, идет, так сказать, наперекор своей природе, то жизнь в киновии не менее трудна. Правда, человек здесь живет в среде подобных себе, но, что самое главное, отрекается от своего я, от своей воли, которую предает как бы на крестное распятие. А что стоит человеку, одаренному великим даром свободы, подчинить свою волю другому, стеснять себя в действиях и даже в самой мысли, и таким образом лишаться этого дара? Не подвиг ли это, и притом великий? Жизнь киновиатов и многие святые отцы считали слитком высокой и не всеми выносимой...

В беседе об этом, в которой живое участие приняли Преосвященный и профессора, и о других соприкосновенных вопросах, навеянных афонскими впечатлениями, затянулось время до полуночи, когда все более и более развивавшееся волнение морское начало давать себя чувствовать обычным в таких случаях «томлением» духа, особенно для некоторых, и мы один по одному разошлись на отдых.