Братский монастырь
Прежде нежели переселиться для говения в лавру, я желал еще посетить на Подоле духовную Академию Братского монастыря, первый рассадник наук в отечестве нашем, который устоял и прошел сквозь все бури неустройства южного края в течение двух с половиною столетий. Чрезвычайно замечательна судьба сего знаменитого училища, которого все перевороты недавно описаны со всевозможною подробностию одним из благочестивых его питомцев. Чувство необходимости образования духовного при жестоких гонениях унии и иезуитов внушило гражданам Киевским завести ученое братство при Богоявленской церкви на Подоле, по примеру иных духовных училищ, которые в то же время возникли в Остроге, Львове и Вильне по манию воеводы, князя Острожского и епископов православных. Первосвятитель Восточной Церкви, Патриарх Иeремия Цареградский, учредив патриаршество в Москве, благословил братство сие при самом его начале, в 1389 году, и тридцать лет спустя другой Святитель Востока, Патриарх Иерусалимский Феофан, утвердил оное своею грамотою, объявив Ставропигиальным в то самое время, когда Церковь Малороссийская, лишенная своих пастырей, страдала совершенным безначалием. Ревностный Патриарх дал и покровителей рождающемуся святилищу наук в лице рукоположенных им митрополита и епископов. Благочестивая жена маршалка Анна Гугулевич уступила Братскому училищу двор свой и несколько зданий на Подоле; гетман Петр Сагайдачный, столько лет сграшный своим оружием полякам, пожертвовал собственным имуществом обители Братской; сам он, заключившись в стенах ее, написал целую книгу в защиту православной веры. С тех пор ученое братство под покровительством гетманов Малороссии, хотя несколько раз упадало во дни жестоких битв с поляками, но опять возникало. Богдан Хмельницкий был его воспитанник и член, со всеми почетными людьми мирскими и духовными того времени. Отселе и благочестивый Царь Алексей вызвал ученых иноков для исправления книг церковных, Епифания Славинецкого и Арсения Сатановского, которые в свою чреду сделались начальниками просвещения в Москве.
Настала блестящая эпоха для училища Братского: сын воеводы Молдавского, Петр Могила, постригается в лавре и, сделавшись ее архимандритом и митрополитом Киевским, соединяет устроенную им школу Печерскую с Богоявленскою; он украшает ее людьми, посланными им для образования на Запад, и, оградив грамотами Королей Польских, снабжает средствами или содержит убогих учеников и самих учителей. Отселе школа принимает название Киево-Могилянской коллегии, в память своего благодетеля и старшего брата, митрополита Петра, но после того скоро рушится ее благосостояние. Преемник его, Сильвестр Коссов, еще несколько времени поддерживает коллегию. Патриарх Иерусалимский Паисий, посетив Киев, опять подтверждает ее своею грамотою, но вслед за присоединением Малороссии к царству Русскому начинаются жестокие войны с поляками и крамолы самих гетманов. Долго нет и законных пастырей на кафедре Киевской. Здание коллегии опустошается пожаром, и вотчины ее расхищаются врагами; убогое братство должно ходить в свободные часы и месяцы собирать подаяние пo Kиeвy и окрестным городам. Несмотря на то, страсть и нужда просвещения все одолевает, и не расторгается союз братства. Так протек для училища XVII век, доколе наконец Государи Московские не взяли его под свое покровительство. Тогда украсилось оно более громким титлом Академии, и одарило Церковь такими светильниками, каковы были: ректор его Иоанникий, архиепископы Лазарь Баранович и Иоанн Максимович, Варлаам Ясинский митрополит Киевский, знаменитый своею ученостию Феофан Прокопович, поборники православия Феофилакт Лопатинский и Георгий Конисский, Стефан Яворский, местоблюститель патриаршего престола, Святители Димитрий Ростовский и Иннокентий, первый епископ Иркутский.
Миром ознаменовался XVIII век для Академии Киевской; под сению православных Государей уже она не подвергалась беспрестанным разорениям и смутам, но еще скудны были средства к содержанию многочисленных учеников, иногда питавшихся Христовым именем для его проповедания впоследствии. Гетман Мазепа старался поддержать Академию утвердительными грамотами на ее вотчины и денежными пособиями. В 1703 году Великий Петр приветствован был красноречивым ректором ее Феофаном, при посещении Киева. Митрополит Иоасаф Кроковский и гетман Скоропадский покровительствовали также новой Академии и жертвовали ей деньгами и селами. Но величайшим благодетелем ее был знаменитейший из митрополитов Киевских, Рафаил Заборовский, который оказал ей пастырскую любовь свою не менее Петра Могилы и. подобно ему, завещал ей свое имя, ибо с тех пор она стала называться Киево-Могило-Заборовскою. Он надстроил великолепную залу с церковию над каменным зданием, сооруженным Мазепою, исходатайствовал звание архимандрита ректору Академии и воспользовался посещением Императрицы Елисаветы, чтобы снова утвердить все права, которыми искони пользовалось училище. Митрополит Арсений Могилянский подражал его благочестивому примеру и послужил усовершенствованию Академии, сделавшись третьим ее благодетелем после Петра и Рафаила. Его преемники, Гавриил, перешедший из Киева на кафедру новой столицы, и Самуил, наводнивший Киев памятию своих духовных добродетелей, были искренними сынами и отцами сей колыбели наук. Самуил испросил у императрицы Екатерины во время ее посещения Киева, чтобы Академия, которую предназначали перенести в лавру Печерскую, оставалась на древнем своем урочище, где процвела она с такою славою в бурную годину Малороссии, и с тех пор умножились ее оклады от щедрот монарших. Последующие святители шли по стопам Рафаила, Арсения и Самуила, как кокоши, собирая под крылья свои духовных птенцов, которые из сего выспреннего гнезда разлетались по всей Руси согревать ее лучами просвещения духовного. Кроме великих иерархов, нами названных, много еще других поступили отселе на все почти кафедры Российские, как некогда из глубины лавры Печерской иноки ее избирались во вновь учреждавшиеся епархии. Едва ли не можно сказать, что все училища духовные по дальним краям беспредельного отечества нашего восприяли свое начало от сего источника просвещения чрез его образованных питомцев. Таким образом, дважды из Киева истекло духовное просвещение Руси.
Достойный блюститель святилища наук, нынешний ректор, архимандрит Димитрий, благосклонно принял меня в стенах своей ученой обители и показал все, что заслуживало внимания, по воспоминаниям святыни и великих мужей, из нее возникших. Прежде всего он ввел меня в соборную церковь Богоявления Господня, благолепно сооруженную гетманом Мазепою на место той убогой церкви, при которой соединялось впервые Богоявленское братство. Там приложились мы к чудотворной иконе Братской Божией Матери, принесенной волною Днепровскою из разоренного Вышгорода. Всякую субботу при многочисленном стечении народа читается пред нею акафист Пречистой Деве, осенившей покровом Своим обитель Братскую, прошедшую чрез столько бурь и бед, ее постигших. Над царскими вратами в златом сиянии спускается для благоговейного чествования Животворящий Крест святителя Иерусалимского Феофана, которым утвердил он ставропигию Братской обители, и как некогда апостол Андрей на горах Киевских, так опять у их подошвы водрузил сей спасительный крест, как залог просвещения Руси. Другая, теплая церковь, Сошествия Святого Духа с приделом Святителя Михаила, устроена на месте древней Зачатьевской, которая называлась конгрегационною, т. е. сборною, ибо в ней производились ученые собрания прежней Академии.
Нынешняя конгрегационная церковь во имя Благовещения, устроена митрополитом Рафаилом на краю обширной великолепной залы, которая украшена портретами благодетелей и старших братьев Богоявленского братства. Первое место занимает между ними великий муж Церкви, митрополит Петр Могила, которого светлое лицо с огненным взором вполне выражает всю силу и благородство пламенной души его; потом следует весь ряд митрополитов, облагодетельствовавших Академию, а между ними особенною святостию сияют лица Рафаила, Арсения и Самуила, оставивших по себе столь отрадную память своей пастве и училищу. Там и Святитель Димитрий, коего одно имя есть уже слава не только Академии, но и всей Церкви Российской, и мужественный ее блюститель Стефан, и ученый вития Феофан, хотя и затемняемый нравственною высотою двух своих современников. Такой совет Святителей, живых и по смерти по своим великим деяниям и писаниям, собран доныне в Академической зале, их духовной колыбели, осеняющий молитвами идущих по их следам на пути науки и благочестия.
Жестокий пожар 1811 года, истребивший весь нижний город и самую обитель, по счастию не коснулся ее обширной библиотеки, собранной в течение полутораста лет тщанием ректоров и пожертвованиями митрополитов Киевских. Она находится в обширном здании, противолежащем конгрегационной церкви, там же хранится и ученый кабинет. Краткость времени не позволила мне с большим вниманием остановиться на каждом из замечательных предметов; но глубокое впечатление оставило в душе моей зрелище сего священного памятника образования нравственного и духовного в нашем отечестве. Я уже хотел проститься с почтенным отцом ректором, который столь благосклонно руководил меня по всем зданиям Академии, но он, движимый добротою своего сердца и чувством утонченной внимательности, оставовил меня и сказал: «Есть еще один предмет, достойный особенно вашего внимания, который мне желательно вам показать. Выйдем опять на двор монастырский». С возбужденным любопытством последовал я за архимандритом, и глубоко было тронуто мое сердце, когда он, подведя меня к одной каменной гробнице, уже вросшей в землю, за стеною алтаря, сказал: «Гробница сия должна быть близка вашему сердцу, потому что и вы сами ходили по следам того, кто в ней лежит. Здесь отдыхает от многих трудов своих и странствования по Европе, Азии, Америке воспитанник сего училища, пешеход Василий Барский, оставивший нам описание святых мест, которые посетил с такою любовию».
Слезы невольно навернулись на мои глаза; я стоял безмолвно над могилою, чтобы успокоить то волнение духа, какое произвело во мне нечаянное напоминание собственного моего странствия над прахом сего труженика и добродушная черта характера того, кто мне его указал. Уже почти стерлась надпись, иссеченная дружескою рукою на гробовой плите путешественника, но на стене алтарной она начертана, и с благоговением прочел я надгробные стихи, в которых изображена вся жизнь усопшего.
Того Bacилия сей покрывает камень,
В душе которого, возжегшись, веры пламень,
И луч премудрости, снизшед к его уму,
Святые посетить места влил мысль ему.
Он, вдохновениям Божественным внимая,
Чрез двадцать слишком лет ходил во край из края,
На суше и морях зла много претерпел,
И все то замечал подробно, что ни зрел.
За свято имут что и римляне, и греки,
Чем древни славились и нынешние веки.
Церквей, монастырей и градов красоту,
Удолий глубину, гор знатных высоту
Ступанием своим и пядию измерил
И чрез перо свое отечество уверил
О маловедомых в Подсолнечной вещах,
И, по бесчисленных окончив жизнь трудах,
Оставил бренные составы здесь телесны,
А дух его пришел в селения небесны.
Читатель, ты его слезами прах почти
И труд путей его с вниманием прочти.