Выдубицкий монастырь
Ниже могилы Оскольдовой по течению реки посетил я на красных берегах ее и древнюю обитель Выдубицкую, которую основал еще первый Святитель Киевский Михаил на том месте, где в последний раз низринут был в воды Перун. Слепая толпа язычников, бежавшая вслед за плывущим кумиром с дикими воплями: «Выдыбай наш боже!», здесь убедилась в суете своей веры, когда увидела конечное потопление истукана. Внук Святого Владимира Всеволод, полюбивший место сие, соорудил новую каменную церковь во имя Архангела в 1071 году, и монастырь долго носил название Всеволожа, ибо по его соседству, на высокой горе нынешнего зверинца, поставил князь красный дворец свой, где собирались сеймы княжеские при великом Мономахе. Князь–инок Рюрик, допустивший разорение Киева в свое слабое княжение, обновил церковь и обнес ее каменною оградою, чтобы защитить от набегов половецких, но не надолго – нашествие монголов обратило ее в пустыню. Когда же лавра Печерская начала восставать из своих развалин, оживился под ее сению и соседний монастырь Выдубицкий, временно отторгнутый униатами и возвращенный православию ревнителем его, Петром Могилою. Настоятели лавры обновили церковь, обрушенную отчасти подмывшим ее Днепром; другой же великолепный храм, во имя Великомученика Георгия, сооружен в исходе минувшего столетия Стародубовским полковником Миклашевским; живописное место сие избрано также для погребения некоторых почетных семейств Киевских.
В тихий благовонный вечер, какими часто дышит влажное небо Киева, спустился я верхом с одним из давних моих знакомцев мимо зверинца в глубокое ущелие Выдубицкое. Роскошная зелень садов, широко разросшихся по всей долине, овеяла нас своими ароматами. На самом дне юдоли живописно раскинулась белая обитель – мирный приют, который устроили люди в этом отрадном эдеме, насажденном рукой природы; у врат ее, казалось, кончался мир. Мы взошли в ограду, на зеленый луг монастырский; беспечно паслось малое стадо меж поросших травою гробниц; нам отворили подле церкви Архангельской беседку на краю утеса; у наших ног, зашумел синий поглотитель Перуна, плеском волн своих заглушавший здесь дикие вопли «выдыбай, выдыбай наш боже!» Жадно смотрел я на это русское море, полное жизнию предков. Везде, где только встречался я с Днепром, что-то невыразимо близкое сердцу, влекло меня к нему, ибо каждая из долин Киевских, спускающаяся в его хладные объятия, запечатлена при своем устьи каким-либо воспоминанием. Везде встречается он, наш славный Тибр, как некий давний друг, или пестун первых дней юности – то в образе мирного гостя варяжского, тихо двигающего суда греческим путем своим; то в виде бурного воителя, стремящего славянские ладьи к Царьграду; то весь одеянный голубою ризой, как восприемник целого народа русского из освященных вод своих.
Много столь же приятных прогулок совершил я по живописным окрестностям Киева, одинокий или в сопровождении присных, которые напоминали мне мое ничтожное минувшее, посреди необъятного минувшего окружавших меня развалин. Иногда, следуя по Оболонью вдоль великолепной колоннады тополей, достигал я, сквозь рассеянные слободы и дачи, очаровательной усадьбы Кинь–Грусть, вполне соответствующей сему поэтическому названию; ибо точно можно откинуть всякую грусть в прохладе ее отрадного сада, на берегу ее мирного пруда, где так мало помогло искусство природы. Там угощал некогда великую Екатерину великолепный князь Тавриды, когда посетила она Киев на пути в покоренный им Крым. Есть где и помечтать в этом отрадном приюте, когда взойдешь на высокую гору Кинь–Грусть и оттоле через вершины деревьев увидишь вдали, как некое видение иных времен, златоверхий Киев, плавающий в ясном эфире выше всего земного и без всякого отголоска человеческой жизни.
Иногда, подымаясь вверх по долине Крещатика мимо великолепного здания нового университета, посещал я на истоках летописной речки Лыбеди березовую рощу Шулявчи, где находится малое подворье Софийское и где жители Киева встречают обыкновенно весну майским гуляньем. Иногда же, обогнув Старый Киев по горам его, обнесенным валом средних и новых времен, спускался я от бывших Львовских ворот крутою тропинкою в живописный овраг, по которому раскинута слобода Кожемяки; оттоле, следуя все вверх по руслу, даже по самой струе извилистого ручья Глубочицы, выезжал я к вершине оврагов по направлению древней обители Кирилловской. Дочь Великого князя Всеволода Мария, бывшая в супружестве с королем польским Казимиром, основала монастырь сей в 1160 году, и после разорения монгольского он опять был обновлен одним благочестивым ревнителем Церкви, Кириллом, от которого сохранилось ему имя. В стенах его был пострижен Святитель Димитрий Ростовский, и там погребены его родители, в приделе древней соборной церкви, празднующей сошествию Святого Духа. Монастырь был упразднен в исходе минувшего столетия; теперь в нем помещаются Богоугодные заведения. Живописное положение – на обрыве горы, и вокруг тополевая роща, дают особенную прелесть сей замечательной обители.
Часто по шаровой улице Софийской мимо собора и развалин Святой Ирины, выезжал я в пустоту бывших Златых врат, сквозь которые как будто утекло все славное минувшее Киева, когда распахнулись они под мечом Татарским и уже не могли сомкнуть медных уст своих. Однажды поднялся я на высокую гору Олегову, где одна его могила разрослась целым кладбищем; странно видеть оное на такой высоте осеняющим дольний город, своими надгробными крестами. Оттоле также один из самых очаровательных видов на Днепр и лавру и по всему Оболонью, вдоль прибрежных утесов. Эта воздушная усыпальница достойна живописного Киева; его мертвые не могли избрать себе лучшего приюта под сению храма Всех Святых, Ангелов своих, которые наблюдали за их дольнею жизнию и собрали их наконец под свои горние крила.
Престарелый священник, украшенный сединами, стоял над свежею могилою, только что совершив панихиду. «Где здесь Олегова могила?» – спросил я. «Здесь столько могил, – отвечал старец, – где же найти ее!» – «Я спрашиваю о Князе Олеге!» – «Разве о Княгине Ольге, – возразил он. – Спросите о ней в Старом Киеве». «Но летопись и любители древности указывают могилу Олегову на горе Скавице», – сказал я опять почтенному старцу. «Итак, пусть же справятся они лучше с летописями и придут сами указать ее на этом обширном кладбище, где об Олеге нет и помину!» Мне хотелось расспросить о некоторых соседних урочищах, которые, впрочем, мало известны летописными своими именами жителям Киева.
«Позвольте мне еще побеспокоить вас одним вопросом, – сказал я. – Где здесь гора Вздыхальница?» – «Вы, верно, из столицы, – отвечал он с радушною улыбкою. – Все приезжие обыкновенно пытливы и доискиваются таких мест и имен, о которых мы, природные жители, никогда не слышим. Что за Вздыхальница? Всякая гора покажется такою, когда взберешься на нее по крутизне и не раз вздохнешь от усталости, как на нашу Скавицу». Mне очень понравились слова доброго старца, приправленные малороссийскою солью, и я спустился с горы Олеговой с приятным впечатлением, хотя и с неудовлетворенным любопытством. Но все мои прогулки обыкновенно кончал я на своем любимом месте, которое наиболее мне нравилось из всего древнего и нового Kиeвa, – на паперти Андреевской церкви. Там при закате солнца уже всегда ожидал меня добрый отец Иаков, чтобы дать мне еще какое-либо новое сведение об окрестностях, и мы долго с ним беседовали, в прохладе роскошного вечера, доколе багровое солнце, закатившись за гору Олегову, и багровая луна, поднявшись из-за дебрей Днепровских, не напоминали нам, что уже настало время покоя человеку, исшедшему на делание свое до вечера.