Рассказ из книги «Записки сельского священника» протоиерея Иоанна Суворова.
В моей первой книжице «Записки сельского священника» есть один рассказик о том, как я однажды пошел освящать одну «неблагополучную» квартиру, сам еще не подозревая, что там происходило.
Но вот недавно я случайно обнаружил затерянную рукопись, написанную мной еще много лет назад, где я по горячим следам подробно описал, как был приглашен одной старушкой освятить ей в деревне домик и заодно, как она сказала, причастить Святых Таинств. И тоже в квартире с ее слов происходит «бозна что».
Я пришел к ней, и наша беседа с ней показалась мне столь живой и оригинальной, что я тогда же, когда описывал и Схождение Благодатного Огня, оставил и ее в рукописи. Записал, распечатал и подарил некоторым друзьям, как-то не оставив себе даже одного экземпляра.
А сейчас, случайно найдя этот рассказ спустя двадцать с лишним лет, подумав, решил: пожалуй, можно и со всеми поделиться. Не знаю, насколько будет он интересен читателю, но поделюсь, тем более что и старушка та давным-давно почила, которую я же и отпевал в том самом домике в деревне Малевка, да и кончина ее, насколько я помню, была христианской.
За небольшими лишь сокращениями и корректировкой, не меняя порой жесткой разговорной лексики в нашей беседе, делюсь с читателем этой встречей.
Смешное, серьезное и грустное у меня идет вперемешку, разделять не буду. Но сначала — несколько слов о других, а потом о Малевке.
***
Просьбы к священнику бывают самые разные и непредсказуемые. Вот с чем обращались лично ко мне: благословить в дорогу, на экзамен, на покупку квартиры и автомобиля, вызов в суд и прокуратуру, призыв в армию. Помолиться о болящем, находящемся в реанимации, или благословить на операцию. Поехать и полететь по Святым местам или отслужить молебен для спецназовцев, идущих на войну в Чечню, и т. д.
Даже на зачатие или аборт (в последнем случае, разумеется, никаких благословений не преподается, а проводится беседа в обратном направлении) ну и прочее… Просьбы могут быть бесконечны, и список безграничен.
Однажды была и такая: выходя из храма Благовещения, во дворе уже, разминулся с двумя девушками, и слышу, одна другой:
— Это, наверное, батюшка пошел, давай у него спросим… Он точнее скажет, чем свечница.
И слышу, каблучками цок-цок-цок — бегут за мной. Догнали и обратились ко мне:
— Простите, вы, наверное, батюшка будете?
— Да, слушаю вас…
— А подскажите нам, какую службу в храме можно заказать или молитвы почитать? У нас умерла вчера… собачка. Понимаете, она была для нас как член семьи уже много лет. Нам всем так ее жалко! Есть какие-нибудь для них молитвы? Ну, мы не знаем точно, как это называется.
— Отпевание, что ли? — спрашиваю.
— Ну, наверное…
— Да нет, конечно, — говорю им. — Нет такого чина у нас — «отпевание собачки».
— А что нам можно для нее сделать?
— Ну… как минимум можно и даже нужно закопать ее. И все. Как-то негоже молиться об ее упокоении… А чего еще? Я не знаю.
— Ну ладно, извините, мы на всякий случай зашли просто спросить…
И мы вышли на улицу. Я пошел в машину свою, а они своей дорогой.
А ведь действительно, очень жаль умирающих домашних питомцев. Привязываешься к ним, как к родным. Собачка, кошка или попугайчик — всех жалко!
Или такая была просьба. Звонят на мобильник:
— Алло! Это батюшка?
— Да, слушаю вас.
— Батюшка, а сможете сегодня вечером на дому причастить старушку, а то завтра в час у нас ее вынос?
— Так отпеть или причастить? Я не пойму вас, — уточняю.
— Ой! Отпеть, отпеть, она уже умерла!
Ну, тут просто оговорились.
А однажды на полном серьезе просьба была и такая, вполне осмысленная.
Как-то в храме святых Двенадцати апостолов, после вечерни (мы, священники, по очереди менялись с Благовещенским храмом) подходит паренек, благословляется и тихонько говорит:
— Благословите, батюшка, отравить свою бабушку.
— Не понял, — говорю.
Просьба повторяется с уточняющими комментариями. Она-де десять лет уже лежит, страдает, а вместе с ней и мы, молодые. И из жалости к ней я решил облегчить ее страдания, а вернее, и совсем их прекратить. Исключительно из сочувствия и жалости к ней. А чтобы совесть сильно не мучила, решил вот заручиться Божиим благословением.
— Короче, благословите! — подытожил парень.
Логика — в буквальном смысле убийственная. Хотя во всем мире этот вопрос очень остро дискутируется, и разные приводятся аргументы в пользу того или иного решения.
Кратко сказать, с Божией помощью вроде удалось убедить этого молодого «благочестивого» внучка выбросить из головы эту бесовскую мысль и со смирением понести Богом посланные тяготы, предоставив Господу решать вопрос жизни и смерти, а им, ну… просто потерпеть ради Господа и не брать на душу страшный смертный грех — убийство. И это не просто грех — а сознательный, ТЯЖКИЙ грех! Мучить будет всю жизнь.
Ушедшая советская эпоха наложила на довоенном поколении такую печать безбожия, что даже в глубокой старости многие пожилые люди порой совсем не знают того, что с детства хоть в общих чертах знает каждый ребенок в верующей семье.
Что такое исповедь, то есть Покаяние, Святое Причастие, Великий пост, канон Андрея Критского или Страстная седмица и Светлая Пасхальная неделя. А также таинства Венчания и Соборования, ну и так далее.
Начиная с Великой Октябрьской революции в 1917 году и вплоть до хрущевских гонений несколько поколений и бесчисленное множество живших в Советском Союзе людей забыли — просто напрочь — о своей душе и Боге. Строили без Бога «светлое» будущее. Почти построили.
Но никогда не поздно начинать и познавать упущенное. Не надо смущаться недостатком знаний в вопросах духовной жизни, а все можно постепенно узнать, прочесть и расспросить.
Как говорил Серафим Саровский, были бы желание и решимость…
Ну, так как же началась моя треба в Малевке?
***
Окончилась литургия в Смоленском храме — это на первом городское кладбище (в народе — Мыльная гора). Прихожане не спеша подходят под крест. Смотрю, ковыляет какая-то старушка тоже к кресту, но на службе ее не было.
— Батюшка, мне поговорить надо с вами…
— Маленько обождите, я сейчас окончу и подойду к вам, — отвечаю ей. Она кивнула головой и отошла в сторонку. Закончил я, убрал священные сосуды в сейф, остались, правда, благодарственные молитвы. Выхожу к ней:
— Ну, что там у вас? Как ваше-то имя-отчество?
— Катерина, по отчеству — Палавна.
— Слушаю вас, Екатерина Павловна.
Присели с ней на лавочку, и старушка начала:
— Я живу в Малевке, это тут рядом, вот… через дорогу. Домик мой мне бы хотелось посвятить…
Слушаю я ее, а сам уже прикидываю, когда бы это сделать. Да, наверное, можно и сегодня.
— Пожалуй, сегодня после обеда смогу. Устроит?
— Устроит. А заодно и меня причастить, — продолжает она. — А то творится в доме бозна што! — подытожила старушка.
— Ну а что именно там у вас происходит?
— Ой, батюшка милай, стулья стучат, сами собой! Какие-то черные кошки бегают, а давеча положила три осиновых полена на щифонер, как научила соседка, так ночью вражья сила так вдарила меня в лицо, что искры с глаз так и полетели! А утром глянула — на шифонере только два полена. Одно полено так и пропало бесследно, я все обыскала… Исчезло непонятно куда и каким образом…
Гляжу на нее и вот о чем думаю: наверняка ничего этого нет на самом деле, а, скорей всего, это что-то в голове у нее происходит.
Нечто похожее однажды я уже встречал. Пришел на освящение к одной певчей, которая ранее занималась «белой магией», и она так уверенно мне говорит:
— Видите, отец Иоанн, какой-то туман в квартире? Или это дым тут? Видите? Не, ну вы видите, отец Иоанн? — прямо настаивает.
Смотрю, ничего нет. Даже не знаю, что и сказать ей, никакого тумана нет и в помине. А ей кажется. Оказалось, в год она освящает свою квартиру… двенадцать (!) раз. Каждый месяц. Только батюшек меняет.
Слушаю ее, а сам думаю: что-то и здесь, похоже, из той же серии. Ну, а освятить-то можно.
— В общем, приди, батюшка, освяти, не откажи, я всегда дома, в любое время, — просит Екатерина Павловна. И называет свой адрес.
Я пообещал в тот же день приехать и все покропить.
— А с Причастием давайте чуть позже, в другой раз, — посоветовал ей.
Через полтора-два часа я поехал.
Приехал. Небольшой, уютный с виду деревенский домик. Калиточка и маленький под окнами палисадник.
Екатерина Павловна встретила меня в дверях радостно и приветливо, распахнув передо мной широко дверь. Вхожу я в избу. Низкие потолки, простенькие половики и занавески, а в углу, под самым потолком, бумажный образок и лампадка. Правда, вместо обычного огонька в ней светилась малюсенькая лампочка. Между окон в простенькой рамочке черно-белая фотография совсем еще молодой, с мужем, самой Екатерины Павловны. Два телевизора, под ногами путается пушистый котенок, и повсюду валяются газеты «Слобода».
Убраться она, видимо, не успела, потому-как сама только пришла. Стол покрыт скатеркой, абажурчик тряпочный и несколько стульев.
— Садись, батюшка, садись, дорогой, — и подвинула ко мне стул. — Ой, как я рада, что вы приехали, а я грешным делом подумала: да не придет он.
Присели мы, и Екатерина Павловна начала все подробно рассказывать, что у нее происходит и какова была ее прошлая жизнь. Из всего сказанного я понял: было у нее два мужа, и обоих она похоронила, сейчас живет одна, правда, есть дочка, которая иногда ее навещает.
— А вот сестра моя — сущая колдунья! — начала она. — Во-первых, все чисто у меня ворует. Уже я и замки меняла, да она все равно подбирает ключи и все тащит и тащит из моего дома.
Тут Екатерина Павловна подробно перечислила, сколько и чего у нее за двадцать лет было украдено: сколько кусков мыла, посуды, рубашек и нижнего белья от покойного мужа, и так бы она, наверное, долго перечисляла, что у нее еще там пропало, но я предложил лучше начать освящение, коли раньше это никогда не делалось.
Собрали в кучу газеты, вынесли их на веранду. Я совершил чин освящения. Все прошло спокойно. На прощание сказал:
— Вот как в доме бывает не убрано, так и в душе человека бывает сущий бедлам, неразбериха и хаос. Нужно там, в душе, в первую очередь навести порядок, а потом и саму душу освятить святым причастием. Если хотите принять Святые Таинства, молитесь ежедневно, готовьтесь к исповеди и, главное, — продумайте, в чем будете каяться ВЫ, и сестре все простите, а тогда и причастим. Вот как вы подробно поведали мне о грехах сестры, так точно постарайтесь назвать свои. Да и попоститесь посильно… Ну, с Богом оставайтесь!
Назначив ей день и час моего приезда, радушно распрощались. Позже я понял: ни об одной из перечисленных мной рекомендаций по подготовке к таинству она не имела ни малейшего понятия.
В назначенный день я опять приехал к ней, на сей раз, как и договорились, преподать ей Святое Причастие. Как и в первый раз, Екатерина Павловна ласково и приветливо встретила меня и провела в избу.
— Ну, как поживаете, Екатерина Павловна?
— Ой, батюшка, еле тебя дождалась, так ждала, так ждала!
— А как бесы, не стучат теперь, как раньше?
— Батюшка, ты садись на стул, я все сейчас расскажу тебе подробно, и раздевайся.
Я разделся. В доме все прибрано, чистенько, видно, что поджидала. Уселись мы друг против дружки и повели такой разговор:
— Первое время, — начала Екатерина Павловна, — несколько дней было все тихо, я так радовалась, что все прошло, и сестра не приходила, и никаких стуков, и ничего такого. А потом опять ночью слышу: стул стучать начал об пол (при этом она даже показала стулом, как именно он стучал). А днем выхожу дать собаке еду, а ко-о-ошка такая огро-о-омная, че-е-ерная, как прыгнет с-под ног в сторону от меня… И сюда вот, в форточку эта пакость залазила (и рукой показала на форточку). Я ее уже не открываю… И бозна што происходит! И почему это, скажи, Господь не наказывает эту сестру, воровку и колдунью? И почему я так страдаю, а ее, собаку, ничего не берет… И Бог таких вот не наказывает? А? И когда же она издохнет… гадина! Как же я устала так жить, поверьте, как устала! Ведь двадцать с лишним лет такое творится! — сквозь слезы приговаривала Екатерина Павловна. — Все! Все у меня поворовала, а то, бывало, и вернет, но, наверное, что-нибудь там да наколдует. И зачем берет, ведь у нее детей нет, а все чужое хапает и хапает!
Тут Екатерина Павловна вновь все подробно перечислила, что у нее пропало за двадцать с лишним лет.
— Ну, как жить, скажи, дальше? А?
— Екатерина Павловна! — воспользовался паузой я. — А вот вы сами пробовали сами от сестры защититься, скажем, молитвами, таинствами… Евангелие вы читаете или нет? Вот газету «Слобода», вижу, вы любите читать. А Евангелие? Оно вообще-то хоть есть у вас в доме? — пошел уже я в наступление.
— Да знаешь, батюшка, — начала она, перестав плакать, — скажу честно, никогда не читаю… никогда не читаю. А «Слободу» люблю читать. Там ведь жизненные ситуации все пишут: как муж жене изменяет, или она ему, это ведь все из жизни взято.
— Вот смотрите, — вздыхая, говорю ей, — будете увлекаться этой газетенкой, так на старости лет, чего доброго, еще и бес блуда будет вас мучить. А на исповеди вы хоть когда-нибудь были?
— Нет, батюшка милый, на исповеди я не бываю, но езжу в храм и причащаюсь.
— А как это вы? Без исповеди, что ли?
— Я иногда приеду в городской храм и жду, когда батюшка выйдет с чашей. А кому надо на исповедь, он так и говорит: «Кто исповедаться, подойдите сюда…» А я уже жду, когда чашу вынесут, мне главное — Причастие.
— Так ведь и Причастие вам без покаяния может быть в грех и осуждение. Понимаете? В осуждение — а не во спасение, Екатерина Павловна!
Смотрит она на меня, молчит и, видимо, никак не поймет — почему в осуждение?
— Скажите, Екатерина Павловна, а вот можете вы, скажем, простить вашу сестру за то, что она у вас поворовала столько, а?
— Кого-кого? Сестру? Эту колдовку? Да ни за что! Это еето простить? Ну, вы ска-а-ажете! За то, что она меня ограбила? До нитки, можно сказать, обобрала, и за это ее простить? Ну уж не-е-ет, не прощу-у-у! Ни, ни, ни!
Да, думаю, видимо, до Причастия сегодня дело не дойдет… Никакого сознания своей вины, хоть чуточку, у нее — нет. Ну как же, Господи, ее вразумить-то, как перевернуть все ее мысли, как ей доказать, что замучила себя она сама и продолжает мучить… Господи, ну помоги!
— Послушайте, Катерина Пална, — тут я ближе подвинулся к ней. — А Новый Завет есть у вас вообще в доме? То есть Евангелие?
— Евангелия у меня нет, а Библия есть. Библию мне прислали, вон… — и рукой указала. Действительно, на полочке лежала небольшая Библия. Шрифт, правда, мелковат, но в очках вполне можно читать.
— Так вот, — говорю я ей с расстановкой, — тут в Евангелии, почитайте, как Самого Господа по зависти первосвященников осудили на мучения и смерть… И прочитайте, сколько Господь добра делал им, евреям, и ни единого греха не сотворил, а Его — убили! Распяли на кресте и убили. Вот вы все говорите: за что я так страдаю? А Господь за что страдал? Мы-то с вами хоть за свои грехи, а Он, безгрешный, за что? В насмешку воины нарядили Его «царем», а вместо царской короны надели на голову Ему венец колючий из терновника, в руки палку дали, как жезл царский, и притом стали бить Его по голове и по лицу. И плевали в лицо. А потом, насмеявшись, заставили нести крест на Голгофу и там распяли Его. Вот и вы мне ответьте — за что Его так? Ну, скажите, за что? — неспешно я ей говорил.
Екатерина Павловна задумчиво смотрела в пол, уставившись в одну точку.
— Это все ТАМ написано? — спросила она, подняв голову и показывая на Библию.
— Да, это подробно все тут описано.
— Сколько же злых людей, батюшка-а-а… — покачивая головой, отозвалась она.
— А вот как вы думаете, — продолжил я, — когда Господа мучили, что Он желал мучителям своим? Мог он пожелать им смерти или проклятия? Вы, конечно, не знаете, а я вам сейчас отвечу. Он молился Богу и Отцу, знаете, как? — тут я еще ближе к ней наклонился и почти над самым ухом ее произнес:
— Он молился и говорил: «Отче! Прости им, ибо не ведают, что творят». (Лк.23:34).
Сказал — и молча смотрю на нее. Она тоже молчит и смотрит на меня.
— Отче, — повторяю я, — прости им (то есть убийцам и всем, кто его мучил), прости им! Они не ведают, что творят! Или вы думаете, что они были лучше колдунов, что Христос так молился?
Вот и вы, Екатерина Павловна, пока вы сами не успокоитесь, пока вы сестру не простите, вы покою иметь не будете. Господь еще говорит, что если вы не прощаете согрешений ближнему своему, то и вам Отец Небесный не простит ваших согрешений.
Тут я привел и другие евангельские тексты о том, что надо не только прощать, а даже и любить врагов, и благословлять проклинающих нас, и благотворить ненавидящих нас, и всегда молиться за обижающих и гонящих нас.
Екатерина Павловна задумчиво сидела и внимательно слушала меня.
— А вот, батюшка, скажи, правда ли это, что колдуны могут в собаку или кошку превратиться? — спросила она.
— Ну, судя по житию святых мучеников Киприана и Иустины, где колдун превратил юношу в птицу, получается — правда.
— Ага, значит, правду говорят люди, что если кошке перебить лапу или по морде ее вдарить, то у колдуна будет или нога, или голова забинтована. А если я убью эту кошку?
— Да вы не ту наверняка убьете! Зачем же невинную тварь лишать жизни? Вы лучше крестите ее и себя тоже.
— Ох, старая я уже стала, батюшка, ничего этого не понимаю…
— Ничего, что старая. Тем более надо и тем быстрей все причиненное вам зло забыть и простить. И уж, конечно, сестру!
Тут я простым разговорным словом рассказал ей замечательную евангельскую притчу о работниках в винограднике доброго господина. Как вошли в него, кто с утра, кто в полдень, а кто-то пришел в последний час, но милостивый хозяин ни одного не оставил без награды. Всем дал по динарию.
Притча эта ей очень понравилась. Смягчилось сердце моей собеседницы.
— Ну, тогда так, батюшка, — решительно вдруг заявила она, — раз надо простить — прощаю. Раз надо простить — прощаю.
Потом, подумав немного, добавила:
— Ладно, я прощаю. Но одно только слово ей скажу: «Дура ты, и все!» — и хлопнула ладошкой по своему колену.
— О Господи… — невольный вздох вырвался у меня. — Геенна огненная тому, кто скажет ближнему — дурак. «Подлежит геенне» — так Господь и сказал тем, кто так обзывается. И этого не смейте ей говорить.
Сидим, молчим.
— Батюшка, милый, а вот ты скажи мне, если там все так хорошо-то написано, то почему же люди все храмы порушили и Бога-то забыли, а?
— А потому и порушили, — говорю ей, — что Бога забыли. И не жили по Евангелию, хоть и в церковь ходили, да сердцем огрубели, Крест и Евангелие целовали, а читать не читали, как должно, и не жили, как оно учит, и не кто-то ведь пришел и сделал это, а свои ведь порушили. Вот попробуйте и вы, Екатерина Павловна, поступить так, как учит Господь. Простить по-настоящему свою сестру — и не вспоминать все ее проделки. Ведь, что пропало, не вернешь уже. Лукавый все равно будет вас смущать ответить ей злом, а вы боритесь с этими мыслями и лучше себя укоряйте, что не имеете должной любви к Богу и ближнему. Пусть даже она и колдунья, как вы говорите. Вот когда будет у вас самой в сердце любовь и мир, а не зло, увидите тогда, что все станет по-другому. И стулья не будут стучать по ночам, и радость на сердце будет у вас, и бесяка убежит от вас. Точно говорю вам!
И потом — не только молитесь, а еще и посты соблюдайте. Вы хоть когда-нибудь их соблюдали?
— Кого, посты? Не-е-ет, батюшка, — улыбается, — никогда не постилась и вообще не знаю, что можно есть в пост, а чего нельзя.
Я объяснил. Опять улыбается, пожимает плечами и говорит:
— Ну, от молока еще могу воздержаться, а от мяса — нет. Люблю-ю-ю бужанинку!
— Ну, вот так у вас все и получается.
— Ой, ба-а-атюшка, ну и задал ты мне задачку… И сестру простить…
— И не только простите, а еще и молитесь за нее как за сестру, чтобы Господь душу ее не погубил.
— Батюшка, простить — прощаю, а зачем молиться за нее?
— Златоуст учит: если хочешь, чтобы Бог услышал твои молитвы, помолись сначала о врагах своих.
Замолчала Екатерина Павловна. Присмирела, притихла, сидит кротко и гонор ее куда-то пропал.
— Ну, так что, Екатерина Павловна? Если от души прощаете сестре, то и я готов вам отпустить ваши грехи.
Помолчала:
— Куда ж деваться, надо прощать.
— А давайте так, Екатерина Павловна. Пока оставим вашу сестру, и… вспомните теперь свои грехи, только СВОИ! Ну, вот первый и очевидный ваш грех: многолетняя вражда и нелюбовь к своей сестре. Второй: принятие Святых Таинств без и исповеди и покаянного чувства…
Далее я стал перечислять «многия от юности моея» грехи наши и страсти, которые «борют» нас до глубокой старости.
Хоть и с большими отклонениями и излишними подробностями, о все же исповедалась и раскаялась в своих грехах Екатерина Павловна.
Благодарю Тебя, милосердный Господи, что Ты смягчил ее сердце и разум!
Я с облегчением прочел разрешительную молитву и причастил Екатерину Павловну Святых Христовых тайн.
Настало время прощаться. Уложил я свои вещи в чемоданчик и пообещал после Крещения завезти ей крещенской святой воды, а заодно подарить крупную Псалтирь на русском языке.
Покрестившись на образок, направился к выходу.
Екатерина Павловна, очень довольная, шаркала сзади и приговаривала:
— Господи, слава те, Господи! Какой, Господи, добрый батюшка… Батюшка, а батюшка, как помру, ты отпой меня, как надо, я дочке своей Вале накажу, чтобы тебе сообщила… Не откажи уж, пожалуйста!
— Живите себе с Богом, сколько Господь даст вам, — говорю ей, — ну, а коли помирать придется, — тут мы остановились в сенях, и я повернулся к ней, — так надо подумать, с ЧЕМ предстанем-то на суд Божий… Еще раз прошу, простите свою обидчицу, не укоряйте ее и не поминайте лихом. Ну, Бог вас благословит и да сохранит Царица Небесная. До свидания!
Я благословил старушку и, отворив дверь, вышел на улицу.
Зимнее солнце ярко светило, а выпавший первый глубокий снег сказочно преобразил Малевку.
***
P. S. Не помню точно, сколько еще прожила Екатерина Павловна (год-два?), не помню, но, когда она скончалась, ее дочь Валентина пригласила меня отпеть старушку дома, что я и сделал, исполнив последнее желание почившей.
Господи, прими душу ее с миром и упокой в селениях праведников!
Хочется верить, что и она, пришедшая в «единодесятый» час, не останется без «динария», обещанного Господом.
Комментировать