«Наступит завтра. Боль утихнет. Но вы никогда не забудете своего драгоценного ребёнка. Для исцеления нужны надежда, время и любовь. Помните, что нужно принять, но не забыть», – говорит Широки Илс, автор книги «Пустые руки», мамам, чьи дети не дожили до рождения.
Многомесячное ожидание прихода малыша в мир – всегда целая волнительная эпоха. Но случаются непредвиденные осложнения, выкидыши, тяжелые роды, в результате чего ребенок так и не появляется на свет. Состояние обоих родителей можно определить как шоковое, но тяжелее всего маме
Как не оцепенеть от горя и не перестать надеяться? Автор книги, пережившая такой трагический опыт, не говорит о Боге и о вере прямо, но те смыслы, которые читаются между строк, взяты из сердцевины христианского мировоззрения.
Широки Илс ищет для себя ответы и новые точки опоры – и делится ими со всеми, кто пережил подобное.
Предварить прямую речь автора книги хотелось бы горькими, но все же глубоко верными, искренними и потому утешительными словами православного священнослужителя – архимандрита Саввы (Мажуко): «…Когда мы, священники, говорим о смерти, то слов порой не хватает, потому что каждая смерть зорко хранит свое целомудрие и каждая трагедия имеет свое лицо и неповторимый облик.
Нет смерти вообще. Каждая смерть – лична, каждое горе – конкретно. Все слова утешения бессильны и бесцветны там, где уместно одно лишь молчание.
Тяжело хоронить родителей. Бесконечно трудно пережить супруга. Невыносима утрата любимого друга. Но ребенок – это что-то совсем другое. Потому что испытать смерть ребенка – то же, что умереть самому.
Но это еще не все. Ты не просто умрешь, это было бы слишком легко, – ты будешь жить с этой смертью, с этой болью, глубокой, пронизывающей, ноющей. Она заберется в самую глубину. Смоет все краски. Отравит смех. Вой – единственная роскошь, оставленная мертвецу. Боль, которую ни с кем не разделишь.
Мне так совестно подымать глаза на моего друга, у которого умер сын. У меня нет слов утешения. Даже смотреть на эту постоянную боль невыносимо – целомудренно и неумело скрываемую муку, которая с ним навсегда.
Как он живет? Живет ли он? Не знаю. Иногда мне кажется, что его просто нет. Его заменила тень. И это не душевные страдания, не лихорадка эмоций. Боль эта – чистая физическая боль. Так болит тело на своей самой последней незримой глубине. Когда умирает друг, с ним гибнет часть души. Но твой ребенок – воистину часть тебя, продолжение твоего тела.
Каждый умерший – чей-то сын, чья-то дочь. Каждое кладбище – кладбище детей. Они все умерли и продолжают умирать, потому что смерть еще царствует в этом мире, хотя ее всевластие уже поколеблено. И будут умирать дети. А вместе с ними познают смерть оставшиеся жить родители. И всем надлежит пройти этим скорбным путем.
Чего же я хочу? Не наглость ли с моей стороны что-то говорить о смерти детей, мне, монаху, человеку, защищенному от этой невыразимой боли, неуязвимому от такого опыта умирания? Пусть я не познал вкус этой горечи, но мои глаза видят, а сердце способно сострадать, и единственное, чего я хотел бы, это плакать с моим другом.
Позвольте друзьям делить с вами вашу грусть. Не прячьтесь, они все равно все поймут и все заметят без всяких слов. Мы умеем сострадать, пусть даже глубина этой боли нам непостижима.
Каждое горе – урок от Бога. Близкие учатся состраданию и отзывчивости, но и сам скорбящий должен научиться принимать участие своих друзей. Сострадать – значит учиться делить с близкими не только чужую боль, но и своей болью делиться, а милосердие – это не только готовность помочь другому, но еще и способность принимать жалость и сочувствие от других».
Вместе с Вами читала Валентина Киденко
Илл. из открытых источников
Комментировать