Психолог Т.Г. Клещунова в интервью радио «Град Петров» рассказала о том, как правильно «взрастить» таланты своего ребенка; как сделать так, чтобы, желая лучшего, не навредить. Также свое мнение по этому поводу высказали священник Константин Пархоменко со своей супругой Елизаветой Пархоменко. Встречу вела Л. Зотова.
Тамара Клещунова: Обратим внимание на тревожность ребенка, если у него не все получается – а не получалось у него еще в детском саду; он не соответствовал тому уровню, которому должен был соответствовать, как считала воспитательница – он должен уметь рисовать, резать ножничками, наклеивать и много чего другого. А он не успевает этого сделать вместе со всеми. Со временем он начинает это делать, но вот это сознание – «я не такой, как все», «я хуже всех» – у него остается на всю оставшуюся жизнь. У него процесс миелинизации заканчивается где-то ко второму-третьему классу, а он все равно считает себя таким вот дурачком. А у него может быть интеллект необыкновенный при этом. Мы смотрели одного мальчика, у него интеллект на невербальном уровне просто зашкаливал, а он все равно учится плохо; он в пятом классе на третий год оставался, и только по той причине, что у него мнение о себе было очень хорошо сформировано воспитателями в детском саду, да и мама там добавила много чего. И вот эта тревожность в ребенке перекрывает все пути познания.
Почему же тревожный ребенок не может учиться хорошо? Почему нужно обязательно снимать эту тревожность? Процесс познания происходит таким образом: от незнания мы идем к знанию через какое-то незнание. Это незнание тревожит тревожного ребенка. Эти противоречия его очень тревожат. И для того, чтобы меня это не тревожило, лучше я вообще не буду знать ничего. Тем более, что учительница все равно будет меня ругать; мама тоже все равно будет недовольна – и происходит выучка беспомощности. А это страшное дело. Почему? Потому что ребенок уже изначально считает, что он никуда не годен, хотя у него кладезь всего, разных способностей и талантов. И более того – это влияет еще и на его иммунитет. Это доказано. Вот взяли три партии крысят. Одна партия крысят – прекрасные условия, на ручки брали, кормили лучшими вещами, всячески развивали. Вторую партию крысят поместили в обыкновенные крысиные условия, достаточно жесткие, били их слабым током и научили отключать этот ток. А третья партия крысят – их тоже били слабым током и не научили отключать этот ток. Потом все три партии заразили саркомой. Половина первой партии заболела, заболели все, которые не научились отключать ток, и ни один крысеныш не заболел из той партии, в которой научили отключать ток.
Так вот, сейчас у нас очень много – по разным причинам – ребятишек, которые проходят вот эту выучку беспомощности. Более того, они начинают болеть разными соматическими болезнями, я уж не говорю о том, что и депрессии у них могут развиваться, ведь тревожность постепенно переходит в депрессию. И это происходит уже к средней школе. И это значит, что мы не должны оставлять ребенка, что называется, один на один с тем, что ему предстоит в школе. Когда я в школах выступаю, я с учителями говорю о том, что, скажем, национальная идея наша может быть, чтобы наши детки в начальной школе учились хорошо. И я не имею в виду просто «на пятерки», потому что есть отличники, которым ставят пятерки ни за что, не за работу. А чтобы дети с удовольствием трудились, потому что начальная школа – этот тот самый латентный период, который предопределяет всю жизнь ребенка. Это прежде всего научение трудолюбию; это формирование самооценки и научение трудолюбию. В частности, и заторможенные, и гиперактивные, они обязательно этот путь проходят, к сожалению, худшим образом, и если мы не сделаем ничего для того, чтобы они нас воспринимали и научались чему-нибудь, то это крайне осложнит им их будущее. И это действительно может стать нашей национальной идеей, зачем что-то еще придумывать?
Наши дети начинают страдать уже в этом возрасте, а потом эти дети с выучкой беспомощности идут разными путями. Они ведь чаще всего отпадают от школы после девятого класса; идут служит в армию. И вот паника в военкоматах: у нас больное поколение! А кто у нас идет служить? Да как раз вот эти ребятишки, у которых иммунитет низкий; ведь те, которые более-менее хорошо учатся, идут в институты, где военные кафедры и так далее. И они-то более-менее здоровые. Так что мы, родители, должны ни в коем случае не оставлять его один на один с проблемами школы, держать ухо востро. Это касается и одаренных, и это касается вот таких тревожных детей. Вы мне поверьте.
Ведь некоторые стараются как бы и не думать о том, что у ребенка может быть такая дисфункция мозга. Что же он у меня, дурак что ли? Что же я буду об этом так уж заботиться? А как же об этом не думать? Ведь если у него нога сломанная, мы ее в лубок кладем и лечим эту ножку. Так почему же мы оставляем больную личность нашего ребенка один на один с ее проблемами? Нужно обязательно этим заниматься; есть сейчас много литературы и по гиперактивности, и по минимальной мозговой дисфункции, все это можно найти, почитать. И главное – помогать ребенку, чтобы эта тревожность не овладела ребенком настолько, что он будет полностью парализован в умственном плане, да и в физическом тоже, потому что все взаимосвязано.
Еще одна причина плохой учебы лежит в неправильном поведении нас, родителей. Она возникает тогда, когда мы на первое место ставим обучение и не думаем о том, что когда ребенок идет в первый класс, это огромная работа для его души. Я всегда учителям и психологам говорю: на первом месте должно быть эмоционально-психологическое здоровье ребенка; на втором месте – как он взаимодействует со сверстниками; а на третьем месте – как научить его учиться. Потому что если первые две темы мы с вами не реализуем как полагается, то не будет и учебы. А мы что делаем? Ребенок у нас уже сызмальства находится в состоянии постоянного стресса, даже в лучших семьях. Эмоциональное давление, родительские конфликты – и все в присутствии ребенка. Или когда с легкостью идут на разводы, потому что именно женщине кажется, что так будет лучше. Ведь в четыре раза чаще на развод подает именно женщина, в четыре раза! Потому что ей кажется, что она воспитает ребенка лучше. И если бы только знали, чем это все чревато! Но самое страшное, что эмоционально мы их очень подавляем, и физически тоже, и потребности их не удовлетворяем, потому что чувствуем себя все время очень плохо. И я понимаю, почему. Не только те, которые развелись. Я всегда говорю психологам и классным руководителям: не просто требуйте у разведенных женщин, которые воспитывают ребенка в одиночку, чтобы они занимались детьми. Очень важно, чтобы эти женщины выплакались вам, ведь им очень тяжело! Первый уровень – «как же жить дальше?», так тяжело и материально, и эмоционально, и я еще молодая, а осталась одна. Второй уровень уже – это раздражительность по поводу любой мелочи. А ребенок есть ребенок, и его воспитывать надо, естественно принимая во внимание, что он живет, он научается – а мы его без конца дергаем, ругаем, обзываем… И эта раздражительность усиливается до невозможности на третьем уровне; а на четвертом уже полный упадок сил, безразличие. И женщина начинает, допустим, попивать. Это я говорю, повторяю, о разведенных женщинах.
Но часто и так: живут вроде бы неплохо, отец и мать вместе. Он работает, она – это идеальный вариант – дома, с детьми. Я очень хорошо понимаю, насколько ей тяжело, потому что это рабочий день с утра до вечера и с вечера до утра. Поверьте, я знаю, что это такое – троих детей сама воспитала и внуков шесть человек, и все они постоянно у меня на даче вместе толкутся… Поэтому нам нужно следить за собой. За питанием, за здоровьем. Сидящие здесь, я думаю, не курят, не выпивают, да и кофе, надеюсь, не слишком много пьют. А как часто нам нужно еще иметь в виду, что иногда мама не может нормально спать, потому что она слишком много кофе пьет, много курит и так далее. А потом, невыспанная, бросается на этого ребенка, и все это заканчивается тем, что вот эти эмоциональные стрессы, которые ребенок переживает, они в конечном итоге перекрывают его желание не только учиться – иной раз и желание жить. И, кстати сказать, способствует этому еще и состояние тревожности, его снять-то как-то надо. А здесь три пути трансформации этой тревожности: или в агрессию, или в собственную лень, о чем мы сейчас говорим, или уход от реальности в какую-то фантазию. Он как бы отстраняется от семьи, от своего окружения – но ведь это же так называемое аддиктивное поведение; это же предпосылка создается для того, чтобы он ушел, например, в наркотики, что самое страшное. Или – курение, алкоголь. Они же не просто так, «от безделья», как некоторые говорят. Конечно, есть и такой момент – хотят выглядеть как взрослые, но чаще всего это для того, чтобы снять эту боль. И особенно это остро, когда они вступают в подростковый возраст. Те, кто выносил ребенка тяжело, они знают, как плохо себя в это время чувствуешь. Так вот, наши дети, наши подростки, они постоянно находятся как бы в состоянии тяжелой беременности. Когда я с психологами говорю о том, что собой представляет жизнь подростков, то просто плакать хочется. И как часто мы все их беды и проблемы еще и усугубляем. И, конечно, у них в это время учеба уходит на второй план; так уж получается, что на первый план выходит многое другое. А если еще и не ладится ничего?
Что же делать? Кто-нибудь из вас скажет: Тамара Григорьевна, вот уже все состоялось – не хочет он учиться, и что же с ним делать? Как найти рычаги воздействия? Действительно, подростковый возраст – это тот самый возраст, который есть стартовая площадка в будущее. Некоторые родители идут по такому пути: в буквальном смысле водят его на коротком поводке, проверяют у него дневник, вместе с ним занимаются до десятого класса, вместе пишут сочинения. Я очень сочувствую этим родителям, ведь, как правило, у них сил не хватает таким вот образом действовать до конца. Другие говорят: если ты не будешь хорошо учиться, я тебя лишу всего, всяких удовольствий. Или – если ты будешь хорошо учиться, то я тебе то-то и то-то куплю. Нужно в этом случае обязательно иметь в виду следующее. Есть такой закон: если какое-то действие ребенок (или подросток) совершил, и это действие закрепляется каким-то положительным элементом, ему обязательно захочется еще раз это повторить. Что это значит? Кто-то говорит: вот, на животных это сразу видно, когда мы их дрессируем. Что нужно сделать с собачкой, чтобы она что-то научилась делать? Нужно давать ей кусочек сахара за то, что у нее получается. Примерно то же самое можно сказать и о наших детях. Но, конечно, параллели проводить не следует, и вот почему. Нельзя устраивать так: вот, ты пятерку получил – я тебе дам пять рублей, четверку – четыре рубля и так далее. А единицу – рубль, что ли? На такие взаимоотношения ни в коем случае нельзя переходить. Нельзя получать плату за то, что является твоим долгом.
Но иногда бывает так: вот сидит, что угодно делает, но не учит уроки, и надо ведь еще понять, почему он не учит уроки, чтобы с места этот процесс сдвинуть. Или у него это уже полная выучка беспомощности; или он за что-то мстит родителям, ведь он не учится хорошо, значит, родителям за это попадет; или потому, что он жаждет внимания от родителей. Вот я приведу такой пример, а вы сами сделаете вывод: мой старший сын, маленький, худенький ходит в гимнастическую секцию. Естественно, его отправили туда потому, что ему надо было немножечко сил набраться. Надо было сесть на шпагат. А что такое сесть на шпагат? Надо пятьдесят раз качать шпагат так, пятьдесят – так, и пятьдесят раз – так. Как маленькому семилетнему ребенку это сделать? А сын все облизывался на игрушечную железную дорогу; она в те времена стоила рублей пятнадцать, это для нашей семьи значило бы выбиться из бюджета напрочь. Но тем не менее отец ему говорит: знаешь что, сынок, если ты подряд десять дней будешь качать эти шпагаты, я тебе покупаю эту железную дорогу. Сын, конечно, вдохновился. Назавтра встает, качает шпагаты; потом еще один день качает, еще один. А потом – устает и пропускает дни, он ведь маленький еще, ему трудно собраться. «Ну что же, ничего страшного, сынок, завтра начинаем все сначала». И вот в течение месяца на девятый день он садится на этот шпагат. Хорошо, сел. А тут сразу соревнования, и он на них получает второе место. И вот он прибегает с этим дипломом и говорит: вы мне место покажите, куда складывать эти дипломы! Он настолько вдохновился, что все теперь только от него зависит.
Так что любое вознаграждение – это когда ребенок на цыпочки поднялся и до чего-то дотянулся, до какой-то планки, выложил себя. И таким образом можно сформировать будущие взаимоотношения с ребенком. Но для того, чтобы он вас слушался, для того, чтобы он шел на такие разговоры, он должен, во-первых, подчиняться некоторым элементарным вещам. Значит, что изначально, когда он еще совсем малюсенький, мы должны кроме нашей любви, которую мы даем безмерно, это естественно, причем разными путями, мы должны ставить ограничители. Дисциплинарные меры имеют огромное значение. Формирование дисциплинарных навыков должно идти параллельно со всем остальным развитием. И на первое место нужно выводить авторитет родителей. Авторитет родителей любыми путями должен поддерживаться и укрепляться. И особенно жены, мамы должны это знать: какой бы ни был отец, далеко уже не орел, с ее точки зрения – все равно, она должна поддерживать отцовский авторитет. И, естественно, на уровне этой строгости и этой любви нужна постоянная поддержка, постоянное сочувствие, если где-то что-то у ребенка не получается.
Елизавета Пархоменко: Я хотела бы прежде всего поговорить о талантах. Для меня самой долгое время это была важная проблема, которую я решала для себя и в отношении своих детей, и в отношении детей, которые ходят к нам в воскресную школу, а так получилось, что это очень хорошие дети, так уж мы эту группу воскресной школы сформировали. Это дети очень яркие, из благополучных семей – не в материальном смысле, а именно в том смысле, что хорошие, благополучные родители. Начиналось все с детей наших знакомых, и это были дети, с которыми приятно общаться и от которых видишь отдачу. И для нас встал очень явно вопрос: как увидеть эти таланты, как помочь им раскрыться, как не загнать их внутрь, в том числе и в отношении наших детей. Я очень долго размышляла над тем, в какую школу отдавать наших детей – это ведь сейчас, действительно, проблема, потому что в современных школах, я столкнулась с этим на личном опыте, мы видим часто чудовищную ситуацию. С одной стороны, некоторые школы – это, как одна учительница сказала, «инкубатор». Не в том смысле, что это высиживание каких-то одинаковых детей, а в том смысле, что главная задача такой школы – это чтобы с детьми ничего не случилось, а сколько они там знаний получат, это уже не так важно. Другие школы имеют огромные претензии, дают огромное количество знаний, еще больше – каких-то ненужных знаний. И то, что я вижу, на примере детей моих знакомых, это то, что дети, которые ходят в такие вот «хорошие» школы, в школы с претензиями, эти дети приходят измотанные. Если они ходят при этом еще в музыкальную школу и спортивный кружок – а ведь это необходимо, не только школа должна быть в жизни ребенка – то у детей не остается ни свободного времени для размышлений, ни свободного времени для общения с родителями, ни, в конце концов, свободного времени для посещения церкви. И вот здесь, на мой взгляд, даже первая проблема стоит, потому что наша современная школа не только не учитывает того, что она дает огромное количество ненужных знаний, которые отнимают все свободное время, но она не учитывает также то, что дети в верующих семьях в воскресенье, единственный выходной сейчас день у старшей школы, встают рано и идут в церковь. Какой встает выбор перед родителями верующих детей? Либо дети опаздывают и приходят только к Причастию, потому что они действительно переутомлены и лишать их единственного выходного дня практически невозможно; либо дети переутомляются настолько, что они уже не только к знаниям становятся невосприимчивыми, но, самое ужасное, что они невосприимчивы и питают отвращение к богослужению, в свой единственный выходной день. Усталые, сонные, они приходят на службу; на службе они тоже не особенно что-то понимают, стоят в толпе народа и вместо радости, вместо благодати – хотя благодать, конечно, они получают, но вместо радостной, ощутимой благодати они часто уходят только еще более утомленные, еще более измученные. Что уже говорить дальше о радости общения с родителями, о посещении воскресной школы, где они могут получить знания о Боге, о Церкви, общение с верующими сверстниками? Как с ними говорить об этом? У них просто нет на это времени. А приоритет все-таки – это научить ребенка жить в вере. И если говорить о том, что мы хотим отдать ребенка в хорошую воскресную школу, где он получит знание о Боге и общение с верующими детьми, то, опять же, воскресенья, с моей точки зрения, недостаточно, а дети уже так загружены, что у них нет возможности посещать чаще воскресную школу. Да и в воскресенье-то нет возможности – это ведь единственный день с семьей. Здесь и речи нет о еще каких-то днях на неделе. Это, действительно, серьезная проблема. И мне кажется, что это очень большой недостаток именно современной системы образования, которая просто не оставляет времени, личного времени для семьи, для Бога. Это какая-то безбожная система, которая не учитывает потребности души в Боге и во времени на молитву.
Говоря о талантах, можно вот о чем подумать. Конечно, все мы хотим в наших детях увидеть, рассмотреть тот самый талант, который ему дал Бог и которым он послужит Богу. Ведь мы, верующие родители, с этой точки зрения смотрим на наших детей – не только, чтобы он реализовался и хорошо, уютно себя чувствовал в мире, а правильно направить его, чтобы он Богу послужил, а это значит – он будет радостно идти по жизни. И вот то, что я вижу сейчас во многих семьях, это две крайности. Одна крайность, которую часто можно встретить в православных школах, между прочим, и иногда в православных семьях, это та крайность, что, слава Богу, главное – это вера, главное – ходить в церковь, главное – быть добрым человеком, а остальное, как говорится, приложится. Это не было бы крайностью, потому что в своей сути это совершенно правильное положение. Но в то же время я не считаю, что можно совсем уже равнодушно относиться к образованию и к помощи ребенку реализовать его таланты. Потому что в каждом ребенке, как все мы знаем первое положение нашего, скажем так, богословия, в каждом из нас действует первородный грех, и лень в ребенке действует чуть ли не с его рождения, и желание пойти легким путем, это тоже во всех нас заложено, к сожалению. И если просто потакать этому, то мы увидим пагубные результаты не только в учении. Есть, конечно, исключения, но это только отдельные дети, которые действительно сызмальства показывают какие-то удивительные способности и желание учиться, есть такие. И яркая память, и проницательный ум, жаждущий познания – но это особый вид, как мне кажется, одаренности. И это исключения, единицы. А остальные, даже очень умные, способные, талантливые дети все равно чувствуют в себе это действие лени. И если оставить все, как есть, и совсем не требовать от ребенка ничего, то мы увидим, что не только в учении эта лень, скорей всего, все поборет и возьмет над ним власть, но также и в духовной жизни произойдет абсолютно та же ситуация. Вся наша жизнь едина, и точно так же молиться, самый главный труд, такой ребенок уже не захочет уже вскоре. И поэтому такая позиция – пускай он будет просто неплохим человеком, а все остальное приложится – тоже неверная. Здесь все связано. Ребенок должен с детства приучаться трудиться. И это порой родителям и неприятно, когда мы должны заставлять ребенка что-то делать, это, наверное, самая неприятная часть родительских трудов, но все-таки, мне кажется, следует признать, что часто нам приходится и требовать от ребенка, и заставлять его, и приучать его трудиться, и преодолевать какие-то препятствия, и приучать его к тому, что все-таки всякая работа, и всякое учение, и молитва в нашей жизни – это труд. А труд, он всегда тяжел. Другое дело, что нужно видеть и учить ребенка видеть в этом труде радость. Но это отдельная тема.
А другая крайность – это то, что люди сейчас неспокойно относятся к выявлению талантов в своих детях. Именно от этого идет такое жесткое давление, когда ребенка отдают в музыкальную школу и требуют, чтобы он сидел за фортепиано через слезы, через расстройство. Опять же, я хочу сказать, что я вижу на примере своего ребенка, что музыка – это труд, и опять же, без труда тут никуда не денешься, и, не заставляя ребенка, ничего не добьешься. Кроме, конечно, каких-то особых детей, гениев, можно сказать. Такой ребенок будет сам садиться за фортепиано, а обычных детей к этому нужно стимулировать, от них нужно требовать, их нужно заставлять порой. Но все же, все имеет границы. И сейчас, в современном мире, мы видим такие искажения. Первое искажение – неправильное видение, неправильная расстановка акцентов. Люди с детства средствами рекламы, средств массовой информации, телевидения получают какой-то шаблон красоты. И затем ребенок растет, и сложно потом такому человеку, даже когда он становится верующим, сложно ему перестроить свое мышление на правильный, православный взгляд – то, что внешность не так важна; что душа отражается во внешности; что есть самые разные эталоны красоты и каждый по-своему прекрасен. А то, что я вижу в современных детях – это уже заложено, это уже есть, и это заложено как такой своеобразный комплекс, и с этим ребенку потом всю жизнь нужно бороться. Почему я сейчас начала с красоты? Потому что это всем сейчас очевидно – реклама, телевизор, модели с экрана, все это закладывает в ребенка такое восприятие. Но то же самое происходит даже в большей степени в отношении таланта. В современном мире важно быть красивым, и это очень ценится, но на самом деле в среде умных интеллигентных людей еще более важно для успешной и хорошей жизни быть талантливым. И талантливый человек, человек умный, способный, развитый, яркий, человек-лидер – такой человек считается успешным, и основная часть неверующих людей стремится к этому, а также стремятся в своих детях воспитать их таланты, чтобы они стали успешными в жизни. То есть это тоже такой своеобразный сложившийся шаблон в современном мире, которому уже все стремятся соответствовать.
А я хотела бы сказать, напомнить о том, что такое таланты. И, конечно же, каждую работу нужно начинать с себя, с формирования своих представлений о мире. И я бы хотела напомнить, что такое таланты, как их увидеть, как их формировать в детях, соответственно. Что же такое таланты? Помните эту замечательную евангельскую притчу о талантах? Какая в ней суть? А суть в ней та, что все таланты, которые нам даются от Бога, не наши; это то, что нам дано во временное пользование. Со временем приходит старость, и с возрастом невольно человек отходит, вынужден отойти и искать какие-то другие ориентиры, другие акценты в жизни. А с талантами все по-другому – это всегда ценится, всегда человек стремится к этому. Но самое ценное, что мы должны осознавать в отношении наших детей – это то, что таланты, как и все в нашем мире, Бог дал нам во временное пользование. И суть здесь не в том, талантлив человек или нет, а суть в том, что кому много дано, с того и много спросится. Не знаю, смогла ли я правильно донести свою мысль.
Понятно, что каждому ребенку дано что-то, но мы в своей жизни не всегда можем сразу увидеть, какой именно талант дан нашему ребенку, только какие-то особенно яркие таланты видны сразу. Большинство же раскрываются со временем, позже, и, может быть, эти талантливы в самых разных областях. Но самое главное, что, с моей точки зрения, нужно закладывать в ребенка, это совершенно простая мысль, это то, что не то важно, кем наш ребенок станет, и не этого нужно искать, а то, каким он станет христианином он станет, и каким, соответственно, человеком он станет. И прежде всего нужно заложить в него как раз осознание того, что все, что есть, все, что нам дано, все, чем мы можем потрудиться Богу – это все не наше. Все это нам дано во временное пользование, и мы дадим ответ, отчет, как мы это приумножили.
Я все время задумываюсь о том, что в древности, в первой христианской Церкви были самые разные харизмы, дары. В том числе была харизма пророческая, которая со временем ушла. Куда она ушла? Мне кажется, что в нашем современном мире, среди неверующих людей эта харизма могла бы быть харизмой как раз талантливых людей в смысле творчества. Это могла быть харизма поэтов, музыкантов, писателей. Мне кажется, что это харизма близкая, этот дар близкий. Недаром так многие писатели говорили, можно вспомнить Набокова, который в своем романе «Дар» говорит, что писатель просто переносит из одного мира то, что там уже существует, в другой, в наш мир. Вот это яркое, казалось бы, пророческое видение. Но – куда делось то, что позволяет пророку говорить не от себя, а от Бога? Почему наши писатели, поэты, которые, с одной стороны, если вспомнить, например, Пушкина, часто отождествляли себя с какой-то ролью пророка, а в то же время мы не можем сказать, что они являются для нас пророками. Где эта грань, ярких, талантливых, явно от Бога посланных людей, которым много дано, где эта грань, которая не дала этим людям стать подлинными пророками для нашего общества? Что отделяет их так резко от пророков древности и почему мы сейчас не имеем пророков? Я думаю, что суть здесь как раз в том, что они утеряли правильное понимание таланта, как того, что дано нам от Бога во временное пользование, как того, что «не наше». Ты прекрасный певец, ты обладаешь прекрасным голосом. Или ты – писатель и можешь вдохновить людей. Или даже кулинар – но сейчас я говорю специально о таких явных дарованиях, которые мы привыкли называть талантами, то, что ценится в нашем современном обществе, что считается престижно, за что людей уважают. Но они забыли о том, что это – «не их». И вот, они из-за этого оторвались от Бога. И это напоминает историю с Денницей, помните? Тот, кому было дано больше всех, возомнил в какой-то момент, что это все – его, а не дано ему от Бога. Как будто он горит светом не от Бога, а от себя самого. И что же с ним стало? А стало с ним то, что теперь он стал во главе тех существ, которые не могут даже жить самостоятельно, которые могут только как паразиты питаться за счет того, что живет вместе с Богом.
Так что, самое главное – это просто заложить в наших детей правильное, христианское отношение и к себе, и к окружающему миру, и, естественно, развивать их с точки зрения интеллекта и всего остального, но не делать из этого кумира, ни для себя, ни для них. Потому что, если у них есть таланты, то они проявятся, и самое тогда важное будет то, чтобы они эти таланты могли правильно использовать. А правильно использовать их они смогут только в том случае, если они будут четко и глубоко внутренне осознавать то, что это – «не их», что они ничем не отличаются от других людей, абсолютно ничем, что это не их личное достояние, а то, что дано им во временное пользование. Вот тогда они смогут заговорить от Бога; тогда они смогут эти таланты реализовать. И тогда бы наши многие поэты могли бы стать действительно пророками для нас. А они, к сожалению, приписав себе или где-то в глубине почувствовав эту гордыню того, что это их собственное, что они отличаются от других людей, и они начинают говорить уже от себя, а не от Бога.
Протоиерей Константин Пархоменко: Подводя итог, я хотел бы сказать, что я полностью согласен и с замечательным психологом, и с Лизонькой. Заканчивая говорить о талантах, важно нам просто-напросто понимать, что, если говорить о школе, что перегружать ребенка не нужно; что в любви, в доброте и в нежности нужно помогать ему проходить это школьное поприще, стараться труд его превращать в радость, объясняя, что каждый человек по своему уровню имеет свой труд, и взрослый человек тоже трудится. Как я своей дочери объясняю: вот, Уля, я, может быть, и хотел бы поспать утром, но моя обязанность – вставать утром и идти в храм, чтобы служить ради людей; а твой труд, твое христианское служение пока – это занятия в школе, и оно тоже должно приносить радость. Если родители помогают видеть светлое даже в этом процессе школьного обучения, то это светлое и появляется. А если родители показывают пример в том, что они сами постоянно самообразовываются, постоянно работают над собой – то и для ребенка это будет каким-то стимулом работать над собой. Например, для меня было счастьем, что мои дети в какие-то минуты отдыха берут книгу и садятся читать, а не смотрят телевизор или какие-то журналы листают, картинки смотрят.
А что касается талантов, здесь я тоже с Лизой согласен, что необходимо всем нам осознавать: все, что у нас есть положительного, глубинно прекрасного, сверкающего – все это Божественный дар. И мы должны просто-напросто трудиться, и постепенно это в нас обнаружится, и тогда мы можем в каком-то направлении более конкретном, предметном трудиться и развивать этот дар. Но в любом случае, развивая свой дар, мы должны помнить, что это дар Божий, и что Господь спросит с нас, как мы его использовали. И какая бы у нас не была харизма, мы должны себя спрашивать: как мы можем этой харизмой, этой способностью послужить Богу и людям. И должны и наших детей этому учить. Потому что об этом мы все всегда должны помнить.
И, действительно, харизм очень много. В древней Церкви, мы знаем, как апостол Павел говорит, что все мы являемся членами одного тела, это тело одушевляется Духом Святым, Дух Святой дает каждому члену Церкви, каждому члену Тела Христова по мере его способностей, дает какие-то харизмы. А «харизма» в переводе с греческого означает «благодатный дар». Кто-то пророчествует, кто-то наставляет, учит. Вот один священник на днях мне говорит: два часа пытался подготовить проповедь, и ничего не получилось. Но тем не менее этот священник имеет замечательный дар доброжелательного общения с людьми. И очень многие люди, я знаю, со всего города приходят, чтобы побеседовать с этим батюшкой. И нужно понимать, что разные существуют харизмы, разные способности. Вот у этого священника, может быть, нет дара проповеднического, миссионерского – как, например, у отца Андрея Кураева. Но у того же Кураева нет дара, например, глубокой, духовной, внимательной беседы с людьми. У всех нас есть свои дары: дар кулинара, дар педагога и так далее. И мы должны своим детям говорить, что все это у нас от Бога, и мы должны с помощью Божией все это в себе развивать, а мы должны помогать – увидеть в ребенке какой-то дар и его развить.
Елизавета Пархоменко: Я еще только одно слово добавлю – то, что мне кажется очень важным. Если уж говорить все-таки об образовании ребенка и о том, как помочь ему выявить, максимально развить свои умственные и творческие способности. Если говорить о том, что развивать – так это прежде всего творческие способности, потому что это тот дар, который есть в каждом из нас, это часть образа Божия в нас, и в каждом человеке эти творческие способности непременно присутствуют. Другое дело, что порой они так забиты с детства, что кажется, что человек как будто нетворческий. Тем не менее человек не может быть нетворческим, это часть образа Божия в человеке. И мне кажется, что очень важные вещи в нашем образовательном процессе в школах упущены, но, с моей точки зрения, они должны присутствовать. Почему я к этому возвращаюсь? Вот мы долго разрабатывали систему нашей воскресной школы – как сделать в образовательном плане религиозный процесс интересным и важным. И есть несколько предметов помимо самого Закона Божия, который, безусловно, в воскресной школе должен быть интересным и ни в коем случае не должен быть таким вот трудом тоскливым, а должен быть радостью, к которой ребенок стремится. Уж хотя бы это не должно быть омрачено тем, что ребенка опять что-то заставляют делать и учить. А ему скучно, и он просто должен высиживать эти занятия. Но помимо этого есть предметы, которые помогают ребенку раскрыться, помогают ему снять какие-то комплексы, зажатость, то, что будет мешать потом ему всю жизнь. Эти занятия помогают ему стать свободней, увидеть в себе творческое начало. И сюда я отношу непременно, хотя это может показаться кому-то странным, не с точки зрения профессионализма, а с точки зрения своеобразной психотерапии я сюда отношу фольклорные занятия и занятия актерским мастерством. Мы в нашей воскресной школе проводим такие занятия именно для этого, потому что это то, что помогает человеку раскрыться и решить многие свои внутренние проблемы. Но это отдельная тема для разговора.
Людмила Зотова: После основного выступления гостей нашей встречи – Тамары Григорьевны Клещуновой, протоиерея Константина Пархоменко и Елизаветы Пархоменко – участники встречи имели возможность задать свои вопросы. Мы приведем лишь некоторые из них. Итак:
Протоиерей Константин Пархоменко: Вот один из наших сегодняшних слушателей пишет о том, что он четыре года как воцерковляется; до этого атеистом не был, но в храм ходил редко. Женат девятнадцать лет, две дочери, 13 и 18 лет. Вопрос такой: «Я хожу в храм, исповедуюсь, причащаюсь. Жена и мои дети в храм не ходят. Как приобщить к вере, не заставляя? Понятно, что личным примером, но все же…» Я священником являюсь недолгое время, всего семь лет, и, тем не менее, за эти семь лет я увидел совершенно очевидную тенденцию, очень четкую тенденцию, которую абсолютно элементарно можно увидеть, просчитать и понять: если человек, член семьи, воцерковляется; если он действительно всей своей жизнью свидетельствует о том, что он приобрел что-то огромное, важное; что религия – это не то, что похищает его у семьи, делает его более зажатым, каким-то несчастным, запуганным, усталым; а если окружающие видят, что религия – это то, что делает его лучше, благородней, светлее, мудрее, чище, то постепенно происходит воцерковление всей семьи. Это же говорили и старцы: личный пример является лучшим вкладом, лучшим свидетельством. Это абсолютно точное убеждение. Не так давно вышла книга в издательстве «Сатисъ», она называется «Если один из супругов неверующий». Книга состоит из ряда свидетельств жен, чьи мужья неверующие, или мужей, чьи жены неверующие. Редактор этой книги, которая готовила ее для печати – это женщина, у которой было двое детей, у которой муж был абсолютным атеистом, который препятствовал ей ходить в храм. И вот эта женщина решила написать такую книгу, решила поделиться и своим опытом – как она пытается эту проблему решить. Мы с ней встретились лет пять тому назад, и я подобрал ей людей, которые написали ей свои свидетельства – у кого-то жена неверующая, у кого-то муж неверующий. А сейчас и у этой женщины по прошествии нескольких лет, у редактора-составителя этой книги, и практически у всех, кто в этой книге участвовал, кто писал свои свидетельства для этой книги, кто писал, что он своим примером, своей добротой, своей доброжелательностью пытается ситуацию в семье изменить – у всех сейчас супруги пришли в Церковь. И сама эта женщина, редактор этой книги, обвенчалась уже два года назад своим мужем, и сейчас он еще более ревностный христианин, чем она сама, хотя был атеистом.
Так что, я повторяю: если наши ближние увидят, что наша церковная жизнь делает нас лучше, то, безусловно, спустя какое-то время они тоже пойдут в Церковь. Если, конечно, у нас есть доверие в семье, доброжелательные, открытые отношения. А если муж и жена живут своей изолированной жизнью, то тогда этого не произойдет. Но если живут они одной семьей, и кто-то из супругов приходит к вере, то постепенно потянется и его вторая половинка.
Что же касается детей, то тут сложнее, потому что в данном случае дети уже взрослые, которые уже сами по жизни идут, делают свой выбор самостоятельно. И не факт, что они, даже видя верующих родителей, придут к вере. Но во всяком случае, если они увидят, что родителей церковная жизнь делает лучше, то у них хорошее и доброе отношение к христианству останется, даже если они сами еще не войдут в него. И в будущем, в их уже взрослой жизни, если у них будет какое-то горе, какие-то колебания, какие-то вопросы, они, может быть, с помощью Божией их решат. Они уже знают, куда идти за помощью. Они придут в Церковь. Но нужно понимать, что у взрослых детей свой путь. Я думаю, что то, что касается Вашей тринадцатилетней дочери, то, может быть, глядя на родителей, она войдет в Церковь, несмотря на ее сложный возраст. Что касается восемнадцатилетней дочери – не факт, что она войдет в Церковь. Но, безусловно, положительное отношение к Церкви воспримет.
Тамара Клещунова: Вот, кстати, очень хороший вопрос: «Подросток учится очень прилично. Параллельно профессионально занимается спортом, привык делать уроки в режиме цейтнота. А если вдруг тренировки нет, и образовалось три-пять часов свободного времени, он не может собраться и теряется, не может взяться за что-то конкретное. Просто мучится этим свободным временем. Как быть?»
Знаете, наши бедные дети, особенно те, которые пристроены к делам, они действительно не умеют «просто так», а вернее, мы им не даем этого, «просто так» полежать, подумать, помечтать, расслабиться. А подросткам это необходимо. Так что если у него образовался такой временной перерыв в занятиях, не мешайте ему. Уж во всяком случае, не заставляйте его «чем-то заниматься». А мы чаще всего говорим: «В конце концов, сколько можно лежать!» Пусть он и полежит, пусть он отлежит даже все эти три-четыре часа. Завтра, если будет такой случай, он уже точно будет, если и лежать, то часа полтора, не больше, и сам займется чем-нибудь потом. Но отлежаться ему необходимо по той причине, что он постоянно этого лишен. Нельзя из них делать роботов. Они должны еще иметь время просто душой перемолоть, пережить, продумать все то, что они переживают в жизни, разложить по полочкам. Точно так же, как и школьникам. Давайте немного подумаем: мы их развиваем, мы их водим по музеям, в театры и еще, и еще… Если две бабушки, два дедушки, мать, отец – представляете, сколько на него навалилось воспитателей! И все им занимаются, не оставляют его одного! А глубина мышления (это, между прочим, исследование чешских психологов), глубина мышления у такого ребенка хуже, чем у того, который успевает разложить все по полочкам. И, кстати, у одаренных людей вырастают одаренные дети только по той причине, что эти одаренные взрослые, занимаясь своим делом очень активно, боковым зрением видят своего ребенка. Видят, что он занимается каким-то делом, и как только он начинает скучать, они моментально его направляют, подправляют – то есть опять-таки дают ему какую-то интересную игру, какое-то интересное занятие или книгу. Но они дают какой-то промежуток, чтобы он немножко даже поскучал без этого дела. Правда, у некоторых одаренных взрослых, которые занимаются глобальными вопросами, вырастают, как сказала одна бабушка, «такие бездельники»! Вот у меня есть такая семья, где оба родителя – экологи, все в своей экологии, без конца ездят в командировки. А два мальчика, шестой и седьмой класс, растут вот такими вот «бездельниками».
Протоиерей Константин Пархоменко: «У меня внуки – мальчики трех и четырех лет. Дочь часто применяет физические наказания: дергает за ухо, бьет по руками или берется за ремень. У нас с ней разногласие. Есть ведь другие методы. Как ей объяснить?» Ну, во-первых, Вам, к сожалению, не удастся ей объяснить. Вы знаете, есть поговорка, которую однажды и Христос процитировал, когда его хотели побить и прогнать из его родного города: нет пророка в своем отечестве. И, к сожалению, если бабушка будет свою дочь пытаться вразумить – это будет бесполезно. Поэтому бабушка просто должна посоветовать дочери либо прийти на беседу со священником, который ей объяснит, что так нельзя поступать, что есть другие способы воспитания, другие способы воздействия; либо к психологу прийти. И психолог, и священник это всегда объяснят. Самостоятельно пытаться – это бесполезно, только ссориться будете, ругаться и так далее.
А что касается моего мнения о физическом наказании – конечно, когда ребенок теряет голову и устраивает истерику или скандал, то применить физическое наказание можно. Но это должно быть исключительной мерой, исключительной, которая, может быть, за всю жизнь ребенка применяется один, два или три раза максимум. А в принципе – ну вот, как мы воспитываем своих детей: наши дети сызмальства знают, что у них есть детские обязанности – так же, как взрослый человек знает, что если он не пойдет на работу, его просто выгонят с работы. Сначала как-то накажут, снизят его зарплату, а потом просто выгонят. Так же и ребенок знает, что у него есть какие-то обязанности. Если он их не выполняет, например, не убирает свою комнату, не помогает маме или плохо занимается, он лишается интересного отдыха, лишается какого-то поощрения, лишается, может быть, прогулки, или на каникулах остается дополнительно заниматься и так далее. То есть ребенок знает, что если он своим поведением нарушает какие-то принятые в семье нормы поведения – что же, он сам будет нести за это ответственность, сам будет расплачиваться за это.
Елизавета Пархоменко: Я совершенно согласна с отцом Константином. Я только хочу еще единственное сказать, что все то, что здесь было перечислено, это физическими наказаниями нельзя назвать – дергает за руку, за ухо, подзатыльник дает, это уж никак не физическое наказание. Если уж в исключительных случаях, и то – если ребенок с детства воспитывается в любви, в понимании, то есть правильно воспитывается, то такому ребенку вообще физические наказания не нужны будут. Но если уж так получилось – ведь у нас и самих нелегкие характеры, поэтому нам порой не воспитать детей идеально, и раз уж так получилось, что ребенок растет трудным, то тогда, в исключительных случаях, мне кажется, можно применить физическое наказание, но это не должно быть выражением нашей раздражительности. Ребенок должен четко знать границы дозволенного. К примеру: «если ты сделаешь то-то и то-то, то я вынуждена буду (лучше, чтобы это делал папа, конечно) наказать тебя ремнем». Он должен знать, что это какая-то последняя граница…
Протоиерей Константин Пархоменко: …Да, например, если ребенок, не дай Бог, воровать начнет в семье.
Елизавета Пархоменко: Да, но мне кажется, что воровство – это вообще отдельная проблема, и она таким образом не решается. Но вот если ребенок устраивает истерику, не хочет ложиться спать, то….
Тамара Клещунова: Да, хотя советская педагогика и говорила, что детей бить нельзя, все равно поколачивали потихоньку, потом переживали. Действительно, наказывать надо за злостное неповиновение. Говоришь ему: нельзя одному через дорогу. А он бежит. Тут, конечно, надо и дать. А иногда они на это и напрашиваются. Почему они напрашиваются? Потому что парадокс детской психики заключается в том, что они хотят подчиняться, но они хотят подчиняться авторитетному человеку. И они все время как бы исследуют – а авторитетен ли отец, мать или учитель? Но здесь мы говорим о родителях. И значит, если он намеренно не слушается – да, можно его наказать, можно ему дать. Но когда мы его отлупили – причем, говорят, не рукой. Я сразу вспоминаю – ведь наши бабушки прутами обходились, и били они только прутом, если мы что-то делали не так, как надо. Но не рукой – рука должна только ласкать. И вот когда это наказание случилось, он проплакался – вот тут вступает в силу «техника безопасности». Мы его обняли и сказали, что только, чтобы ты жив был, чтобы ты здоров был, я должен научить тебя меня слушаться – для тебя же самого.
А вот когда, как сказал батюшка, он что-то украл – вот это уже крайнее неблагополучие ребенка. И мы должны понять, почему он ворует. И раз и навсегда сказать: это нельзя. И начинать взращивать противоположное качество, а противоположное качество вороватости – это честность. И поливая слезами каждый раз, как только это опять случилось. Он, может быть, уже привык к этому, и он уже не может, хоть его убей, от этой привычки отстать. Но если мы его за это просто отлупим – все, между нами уже не будет никакой связи на всю оставшуюся жизнь. Ему и так-то тяжко, что он не может от этого избавиться. Еще раз повторю: лживость и вороватость – это проявление крайнего неблагополучия ребенка. И мы должны понять причину этого и противоположное положительное качество в нем воспитывать в нем, молясь, если мы верующие люди.
Елизавета Пархоменко: А то, что касается того, что человек бьет, дает подзатыльники, толкает – это прежде всего говорит о неблагополучии самой мамы, она сама пострадавшая здесь. Это говорит о раздражительности, о состоянии депрессии, какой-то потерянности в жизни самого человека, который так с детьми обращается. И здесь, мне кажется, надо прежде всего решать внутренние, глубинные, психологические проблемы этого человека.
Источник: радио «Град Петров»
Комментировать