Тема, увы, наболевшая. Хочется нам того или нет, но дети болеют часто и много. Каждый родитель должен быть, во всяком случае, готов крепко взять свое дитя за руку, когда дорога к взрослой жизни поведет через тревожный лес физического страдания. Не бойся, я рядом, мы выберемся и нас не догонит Лесной царь.
Помочь преодолеть болезнь… Хорошо, если с болезнью можно справиться единожды. Хорошо, если ее можно оставить позади. Бывает болезнь, которую приходится преодолевать всю жизнь. Этому тоже надо уметь учить, учить жить наперекор болезни, полноценно и ярко.
Вот, собственно и вопрос, который я поставила перед собой: найдется ли что-то в помощь родителям на детской книжной полке? Чем может помочь детская литература, если вообще может? Что пишут детские писатели о ситуации детской болезни?
Когда я уже подбирала материал, приятельница задала мне каверзный вопрос: а нужны ли вообще больным детям книги о больных детях? Не лучше ли им читать об индейцах и пиратах, где все здоровы, сильны, дерутся и бегают? Да, мушкетеры и путешественники жизненно необходимы, но все же недостаточны. Потребность самоосознания и самоанализа должна реализовываться в ситуационных аналогах. Осмысленное чтение это, в том числе, и способность искать в литературе модели собственных проблем.
Попыткой небольшого обзора аналогов полезных и вредных и является эта статья. Начать мне хотелось бы с книги малоизвестной. Изданная на русском языке в 1969 году издательством «Детская литература», книга эта не привлекла внимания ни киносценаристов, ни радиопостановщиков. Это неудивительно — сюжет не особо эффектный. Ценность книги не того сорта, чтобы сразу бросаться в глаза. Это повесть английского писателя Э.Хилдика «Питер Брейн и его друзья». (Название, данное издательством, честно следует отнести к неудачным. Зато в целом перевод И.Гуровой очень хорош.)
О чем эта книга? Завязка немудрена. У лондонских школьников начинаются весенние каникулы. По этому случаю в парке устраиваются различные конкурсы и состязания. Победителей ждут призы — любой, на выбор, образец продукции крупной электронной компании. Заманчивая цель для двенадцатилетних Энди Макбета и Мориса Джонса, а также для их бывшего одноклассника Питера Брейна. Да, Питер их бывший одноклассник: вот уже несколько месяцев, как болезнь приковала его к постели.
«И, наверное, Питеру каникулы покажутся очень скучными, — с сочувствием думает школьный учитель мистер Добсон. — Его друзья примут участие в играх и перестанут его навещать. Каково-то ему будет лежать весь день в одиночестве в его маленькой комнате! А оттого, что окна этой комнаты выходят в парк, ему, пожалуй, станет только грустнее».
Но не тут-то было! Разве болезнь — помеха для участия в соревнованиях? Друзья тут же основывают команду, которую нарекают выдуманным словом «искальцы». (Тут, кстати, и извечная любовь подростков ко всякого рода «обществам»). В английском оригинале и сама книга называется этим словом — «The questors». Кроме мальчиков в команду «искальцев» входят и две сестры Питера — Ева и Руфь, младшая, как водится, в роли обременительного довеска.
На дворе — 60-е годы: желанный «любой образец» предстает в мечтах детей последним достижением техники — экспериментальной моделью «воки-токи», остроумно переведенной в русском тексте «гуляй-болтай». Сколько развлечений сулит обладание этим чудом! А главное — благодаря «гуляй-болтаю» Питер сможет принимать большее участие в жизни друзей.
Вся книга — летопись побед и поражений «искальцев» в борьбе за вожделенный приз. Но какой мощный заряд целебного веселья на этих страницах!
Первое состязание — «конкурс талантов». У Питера прекрасный дискант — выйди он на сцену, победа была бы в кармане. Но как раз выйти на сцену Питер и не может. Решение оригинально: ребята отваживаются на своего рода честное жульничество, затевая увлекательную авантюру. Расклад ролей задан. Питер поет старинную морскую балладу, Ева — аккомпанирует на флейте, Морис записывает их на свой магнитофон, то есть не на свой, а на магнитофон своего папы «но он позволит нам его взять, то есть, наверное, не позволит, но зачем ему об этом говорить?» Морис с Евой выйдут на сцену и изобразят исполнение баллады. Роль Энди особо зловеща: затаившись в темноте под эстрадой, он должен по сигналу нажать нужную клавишу магнитофона при неверном свете карманного фонарика.
Но разве могут нормальные дети приступить к работе, не наразвлекавшись вволю попавшим в их руки магнитофоном?! Выдумки следуют одна за другой.
«И уж конечно, дело дошло до самой древней английской (и французской, и русской, и американской, и всемирной) игры «Давайте обманем маму!» Как известно, в этой игре может участвовать любое число игроков, и играют в нее кто как хочет, но на этот раз в ней, кроме мамы, участвовали пять детей, один магнитофон и один гардероб.»
Вот, как протекает эта «древняя игра»:
« — Мама, мамочка, выпусти меня, они меня заперли! — простонал голос в гардеробе.
— Что? Господи!.. Что вы еще натворили? — воскликнула миссис Брейн, останавливаясь на пороге. — Кто это? Где?
— Мама! Мамочка! Выпусти меня… Они меня заперли! — повторил голос Евы.
Миссис Брейн обвела ребят суровым взглядом.
— Да как вы могли? Она же задохнется! Она и так уже еле говорит!
Подбежав к гардеробу, она дернула дверцу.
— Мама! Мамочка! Выпусти меня… Они меня заперли!
— Ключ! — потребовала миссис Брейн. — Где ключ? Ну-ка, живей давайте его сюда! — И, повернувшись к гардеробу, добавила. — Ничего, Ева, ничего. Только успокойся.
Пока она говорила это, Питер, который совсем посинел от сдерживаемого хохота, — передал ключ под кровать. Ева тихонько выползла наружу, подошла к матери, тронула ее за локоть и сказала:
— Вот ключ, мамочка!
— Давай его сюда! — воскликнула миссис Брейн, поворачиваясь к ней. — И тебе не стыдно, Ева? Запереть бедняжку…Еву…в гардеробе…
— Мама, мамочка, выпусти меня… — стонал голос в гардеробе.
Миссис Брейн, открыв рот, посмотрела на Еву, потом на гардероб.
— Та-ак! — сказала она грозно.
— Это магнитофон! — ответил ей дружный вопль.
Так завершилась эта игра. Проиграла, как всегда, мама, но она только засмеялась.»
Неудивительно, что «самые веселые крики и раздавались не на площадках и не возле туристских палаток, а в комнате Питера». Но вот комната эта превращается в «студию звукозаписи». Шутки в сторону, начинается работа — азартная, серьезная.
Победы дети добиваются только в четвертом, последнем, состязании, преодолев разочарования и провалы. Вот и весь счастливый конец: герои книги получают «воки-токи», да и то с оговорками, даже не в собственность, а «на испытания», поскольку фирма не предполагает производство аппарата для открытой продажи.
Очень скромный итог для хэппи-энда. О нет, очень честный итог. Вот если бы Питер выздоровел в конце книги… Даже с постели не встал, подумаешь, «воки-токи»… А разве скорое выздоровление гарантировано каждому больному ребенку-читателю? Приз — не только честный, но важный итог. Это крошечная, но безусловная победа над болезнью. Участие в жизни здоровых — вот лекарство, с помощью которого она достигнута. Книга Хилдика учит правильно болеть, а это тоже умение. Болен ты или здоров — живи, ставь себе цели, достигай их — вот мораль этого «простенького» произведения. Тебе не останется времени жалеть себя. И тогда «You’ll be a man, my son». А уж выздоровеешь ты или нет — тут, увы, не все зависит от тебя.
Хилдик учит и другому: как относиться к больному товарищу. Не жалеть, не выталкивать своей жалостью из жизни, а дружить как прежде — игнорировать существование болезни везде, где только это возможно.
Ну и где эта замечательная веселая книга? Без изрядных усилий вы едва ли ее добудете. Она не переиздается. Кому надо переиздавать что-то хорошее, но малоизвестное, увидевшее вдобавок свет в советское время? Издательства все еще соревнуются в поисках запретных прежде плодов.
Вот один, прямо с ветки. «Поллианна». Явилась под фанфары, впервые — в середине 90-х годов. Весьма почтенная специалистка по «взрослой» и «серьезной» англоязычной литературе провозгласила ее «эталоном» и «чистым экстрактом», непонятно правда, экстрактом чего. Не удивительно, тут не какие-нибудь школьники с конкурсами — а произведение с настоящей христианской концепцией.
Не честная и не христианская книга.
Сравним, как решает сей эталон ту же тему — тему прикованного к постели ребенка.
Повесть американской писательницы Э.Портер, вышедшая в десятых годах прошлого века, до перестроечных времен на русский язык не переводилась. За железным занавесом она успела из новинки стать классикой англоязычной детской литературы, и уже в качестве «классики» пожаловала к нам.
Завязка такова: в американское захолустье приезжает осиротевшая одиннадцатилетняя девочка, плод неравного брака. Суховатая тетка ребенка по имени Полли (пересвист из «Тома Сойера») видит «свой долг» (это понятие обыгрывается в книге в весьма ироническом и отрицательном контексте) в том, чтобы взять девочку на воспитание.
Трудно понять, чем, кроме долга, можно руководствоваться в подобном случае, и как можно «любить» человека, неважно — взрослого или ребенка, которого никогда в жизни не видел. Однако это отсутствие «любви» ставится автором в укор достойной леди. Первоначально тетка вообще жестокосердна до крайности: отводит для племянницы скромную комнату, запрещает напускать в дом мух и даже не сразу разрешает подобрать с улицы котенка и щенка. Заметим, первым делом проявляет заботу о гардеробе девочки, принимается обучать ее готовить, шить и музицировать, а в виде самого сурового наказания кладет спать у себя. Послал бы Бог всем сиротам столь жестоких теток!
Но юной Поллианне суждено растопить этот камень. Веснушчатая девочка с косичками преисполнена неразборчивой любви ко всем людям без исключения. Кроме того, отец пастор некогда научил ее играть «в радость». Игра началась с того, что жертвователи случайно прислали девочке вместо куклы костыли. Вместо того, чтобы разделить с малышкой вполне законное огорчение, отец прививает ей «истинно христианский» взгляд на вещи. Бог заповедал радоваться. А можно ли радоваться костылям вместо куклы? Ура! Можно радоваться, что костыли тебе не нужны!
Поселившись у тетки, Поллианна обучает своей игре весь городок. Прикованной к постели миссис Сноу она советует радоваться, что другие не так больны, как она, а скрюченному ревматизмом садовнику Тому — радоваться, что ему близко наклоняться к клумбам. По сути за такие советы надо бы хорошенько отшлепать, но куда там: городок умиляется вместе с автором. У богословов есть поговорка: «Из того, что Спаситель велел нам быть как голуби, не следует, что мы должны нести яйца». В этом смысле книга Портер — настоящий омлет из христианства.
«Поллианна» не просто неправильная, но вредная книга, ибо в концепции ее «радостей» заложено автоматическое отрицание одной из важнейших вещей, которым должен научаться в жизни ребенок: преодоления трудностей.
«Именно тетя Полли (уже перевоспитавшаяся — Е.Ч.) разыскала однажды рассказ о маленьких бродягах, которые нашли упавшую дверь. Несчастные дети укрылись под ней от метели, а потом принялись жалеть бездомных, у которых такой двери нет. Позже тетя Полли рассказала племяннице об одной старушке. У нее осталось всего два зуба, и все-таки старая леди нашла, чему радоваться. «Как хорошо, — говорила она, — что мои два зуба растут один над другим, и я могу ими кусать».
Если ты радуешься тому, что сидеть в грязи мягко, ты никогда не захочешь подняться. Зачем? «Игра» Поллианны это не христианство, а искаженная его обезьяна — юродство.
Любопытно, что книга сама убедительно иллюстрирует несостоятельность собственной концепции.
Девочку сбивает автомобиль. Она остается жива, но ноги ее парализованы. (Вот мы и вернулись к нашим баранам). Так приходит ли ей на помощь игра?
« — Ну вообще-то она и впрямь почти всем рассказала (об игре — Е.Ч.), — продолжала Нэнси. — Но в том и беда, что теперь она сама в нее словно бы играть разучилась. Она говорит, что, сколько ни бьется, никак не может придумать, чему радоваться, когда она не сможет ходить.
— Ну, а почему она должна радоваться? — рявкнул Джон Пендлтон.
— Да мне тоже так поначалу казалось, сэр, — испуганно переминаясь с ноги на ногу, ответила Нэнси. — А потом мне стукнуло в голову, что, сумей она снова чему-то порадоваться, и ей мигом бы полегчало. Вот я и решила ей напомнить.
— Напомнить? О чем ты там могла ей напомнить?
— О том, как она других учила играть в свою игру. Ну, там, миссис Сноу и остальных, сами ведь знаете… Но наша крошка, мой ягненочек, она только заплакала и сказала, что, когда с ней случилась эта беда, все стало как-то по-другому, чем раньше. Она, мол, теперь поняла, что одно дело учить других инвалидов на всю жизнь, как радоваться, и совсем другое — когда сама становишься инвалидом. Сколько наша крошка ни твердила себе, как рада, что другим людям легче, чем ей самой, ей отчего-то легче так и не стало. И она по-прежнему не может думать ни о чем, кроме как о том, что никогда больше не встанет и не пойдет…
Нэнси замолчала. Молчал и мистер Пендлтон. Он сидел в кресле, закрыв руками лицо.
— Ну, тогда я ей напомнила, — глухо продолжала Нэнси, — как она раньше все твердила мне, что чем труднее приходится, тем интересней игра. Но она сказала, что и на это теперь глядит по-другому. Потому, что теперь смекнула, что, когда и впрямь трудно, играть совсем не хочется.»
Итак, «солнечность» Поллианны (подчеркиваемая автором внешностью девочки — золотистые косички, рыжие веснушки), гаснет в беде.
Девочка, разумеется, делается объектом всеобщей жалости. Горожане, превратив кровать больной в место паломничества, наперебой демонстрируют ей, как они теперь замечательно научились ее игре. Поллианна пассивно принимает эти эмоциональные дары. Но ни единого мужественного движения сама она во время болезни не производит.
Реальную девочку трудно было бы в том упрекнуть, но и дельного примера в качестве книжной героини она больному ребенку не подаст.
У этой книги тоже счастливый конец. Находится кудесник-врач, который поднимает девочку с постели. Еще бы ему не найтись: истерическая необходимость выздоровления как непременного условия для дальнейшей жизни пронизывает все страницы болезни Поллианны.
Если ты болен — жалей себя и жди чудес.
Спаси Бог ваших детей от такой классики.
Небезынтересно, что ни одна страница классической «Поллианны» не вызовет такого веселого смеха, как безвестный «Питер Брейн». Еще бы — «Полианна» книга «радостная», зачем ей быть попросту веселой?..
А я позволю себе остаться при убеждении, что в болезни веселье полезнее радости, особенно — для ребенка.
Но самое обидное то, что в идее книги есть ценное зерно. Игра — Игра с большой буквы, это на самом деле полезнейший инструмент обучения жизни, преодоления трудностей. Завяжем узелок на память — разговор об Игре еще впереди. Это будет разговор о другой девочке и другой игре, хотя и жила она в те же времена и в той же американской литературе.
Я отнюдь не утверждаю, что «хэппиэнд» с выздоровлением в любом случае вреден тяжелобольному юному читателю. Слишком уж это было бы мрачно. Так что речь сейчас пойдет не о другой игре, а о другом счастливом конце, таком же, но другом. И снова из американской литературы. Книга Френсис Бернет «Таинственный сад» увидела свет одним годом раньше, чем «Полианна».
В «Таинственном саду» тоже есть прикованный к постели ребенок, десятилетний Колин Крэвен, сын йоркширского помещика. Но раньше, чем с Колином, читатель знакомится с его кузиной Мери Леннокс. Сюжет ее судьбы весьма схож с Полианниным. Она тоже осиротела и тоже приехала на воспитание, разве что не к тете, а к дяде. Даже персонажи, встречающие ее на новом месте, отчасти дублируют комплект: молодая служанка (там Нэнси, тут Марта), старый ревматик садовник, посвященный в секреты семьи (там Тот, тут Бен).
Выросла Мери в Индии. Отец ее был занят «бременем белого человека», мать — устройством светской жизни в колониальной глуши. «Маленькую мэм-сагиб» нянчит раболепная туземная прислуга. Мери может безнаказанно вцепиться няньке в волосы или надавать ей оплеух. Дурной нрав, поощряемый баловством, вызван отчасти болезненностью девочки, которой вреден тропический климат. Словом, Мери — существо прегадкое и капризное.
Дяде, мистеру Арчибальду Крэвену, еще одному пленнику долга в нашей статье, племянница безразлична. Не сама по себе, а вместе с окружающим миром, который поблек для него с гибелью жены. Он по-своему старается сделать для Мери все, что положено, препоручая ее наемным рукам.
У Портер садовник только гладит девочку мозолистой ладонью по голове и рассказывает истории о маме, «когда она была еще девочкой, а не ангелом в Раю». У Бернет же… нет, дело даже не в том, что садовник Бен не сахарный «старый слуга», а весьма брюзгливый старик.
Мери невольно наблюдает за работой старика, чьи руки подготавливают землю к весеннему возрождению. Совсем скоро ей покажется, что будущим цветам нечем дышать, и ее неумелые неумные пальчики примутся прореживать сорняки. Жизнь есть созидание. Ветер Йоркшира вдыхает в Мери жизнь.
У Бена есть и другая, мистического смысла, роль. Он — страж запертого сада. В этом саду десять лет назад упала с обломившейся ветви беременная жена Крэвена. Скрыто сказочная коллизия: юная красавица, не переставшая быть и в замужестве озорной девчонкой и чудовище — уродливый горбун Крэвен. Их связывала ослепительная любовь. Сад, где миссис Крэвен любила читать сидя на старом дереве, был их особым местом. Даже садовников туда не звали — юная леди колдовала над растениями сама. Из-за падения преждевременно появился на свет слабый и больной Колин, а его мать умерла родами. Тогда Крэвен запер на замок садовую калитку и закопал ключ. Десять лет сад стоит мертвым, в него ни ступала нога человека. Бернет исподволь подводит нас к выводу: ребенок и сад должны встретиться.
Колин не учится, потому, что его не заставляют. Как контрастно вспоминается здесь великолепный эпизод из книги Г.Мало «Без семьи».
«Чем мог заниматься этот бедный маленький больной? Я видел, что мать велела ему повторить урок, а сама следила за ним по книге. Лежа на доске, Артур отвечал — вернее, пробовал отвечать, так как он все время запинался, ошибался и не мог связно произнести трех слов. Мать терпеливо, но настойчиво поправляла его.
— Ты опять не знаешь басни, — сказала она.
— О, мама! — с огорчением произнес Артур.
— Почему ты ее не выучил?
— Не мог.
— Почему?
— Не знаю… потому, что не мог … потому, что я болен…
— Голова у тебя не болит. И я никогда не позволю тебе под предлогом болезни расти неучем. Почему ты так огорчаешь меня?
Мне казалось, что госпожа Миллиган была слишком строга, а между тем она говорила ровным и нежным голосом.
— Мама, я не могу! Уверяю тебя, не могу! — И Артур заплакал.
Его слезы не поколебали госпожу Миллиган, хотя она казалась взволнованной и огорченной.»
Заметим, как жестко мать, ведущая при этом денную и нощную борьбу за жизнь сына, пресекает попытку шантажа. Колину же предоставлена полная возможность шантажировать своей болезнью весь дом. По сути за него просто не борются, позволяя ему сращивать с болезнью свою личность, погружаться в тлетворный комфорт несчастья. Да, комфорт. Душа привыкает быть несчастной точно так же, как тело привыкает покоиться в кровати. К чему делать усилия? Его незанятый мозг отдан на растерзание болезненным фантазиям. Одна из них — горб. Мальчик все время щупает свою спину, в испуге, что горб начинает расти. Он запрещает пускать к себе посторонних, подозревая, что они тоже высматривают, не горбат ли он уже. Что и говорить, мистеру Крэвену стоило бы объяснить сыну, что горбы не передаются по наследству. Но мы уже знаем, почему он этого не делает.
Неожиданное появление в жизни Колина Мери, как и следовало ожидать, оказывает благотворное действие. Сострадательная и добрая девочка не вынудила бы Колина швыряться подушками. А это иной раз куда полезнее, чем лежать тихо. И много полезнее, чем жалеть себя.
Но Колин не собирается легко сдавать позиции: привычка манипулировать засела в нем слишком крепко. Он накручивает себя до опасного припадка — более чем естественное поведение для ребенка, которому попустительствуют в болезни.
Между тем повествование все ближе подводит нас к тому, что исцелит Колина. Исцеление его давно уже вплетено в сюжет, хотя еще не наступило. Это не некий безликий и великий врач, возникающий единственно из потребности писателя решить проблему. Заговор детей, в который — что тоже очень хорошо — приняты стоящие взрослые.
Колин не может ходить не из-за паралича, а просто потому, что мышцы его атрофированы долгим лежанием. Но в саду, где, как верят дети, обитает «волшебная сила», он делает несколько первых робких шагов. И вот к тайне сада прибавляется новая тайна — Колин начинает выздоравливать.
Но разве можно испортить себе все развлечение, не поводить глупых взрослых за нос?! Ну нет, до тех пор, пока Колин не будет совсем здоров, он должен превращаться по ту сторону калитки в прежнего инвалида! Вот беда — у него просыпается бешеный аппетит. Как быть — ведь блюда должны по-прежнему выноситься из спальни почти нетронутыми, иначе заметят, поймут, что здоровье улучшается, все пропало! На помощь приходит миссис Соуэрби: не слишком трудно, чуть поковыряв вилкой, отослать изысканную стряпню поварихи, когда ты еле дышишь после печеного в золе картофеля, запитого домашними сливками прямо из ведерка!
Сколько радости в этих уловках! Румянец можно списать на жар, округлившиеся щеки объяснить отеком. А вот характер… Начинается весьма поучительная игра — Колин принимается пародировать самого себя. Он ноет, бранится и капризничает, а Мери пытается маскировать хихиканье кашлем.
Наконец наступает час торжества детей: Колин выходит навстречу отцу из «запертого» сада — выходит уверенной походкой «как любой мальчик в Йоркшире». Двойное прозрение Крэвена: грех зарыть ключ от сада, грех забросить ребенка.
Гармония восстановлена: сад обитаем, а ребенок здоров. Вот синтез книги, за которым проступает символический подтекст — утерянный и обретенный рай.
Как она умна, эта книга, наполненная ароматными описаниями английской природы! Кажется, что страницы пахнут вереском и можжевельником. Целебные запахи. Пример справедливого «счастливого конца».
Невеселая тема — болезнь ребенка. Сколько веселья необходимо вокруг нее! Как знать, если бы всадник Гёте — Жуковского, мчась под хладною мглой с ребенком на руках, догадался рассказать что-нибудь смешное, он успел бы вовремя?..
Болезнь — не конец света, а просто жизнь, ее отнюдь не единственная трудность.
Комментировать