Радоница. Почему Христос оставил телесную смерть?

Прошла неделя после праздника Пасхи, а в памяти все еще звучат полные жизни слова «Христос Воскрес! – Воистину Воскрес». А в понедельник или во вторник следующей недели обычно ходят на кладбище и поминают усопших. Это – день радоницы, конечно же, от слова радость. Мы как бы делимся с усопшими радостью о воскресшем Христе, Который попрал смертию смерть.

Но тут-то у многих и возникает навязчивый вопрос, который задавали часто и мне: «Если Христос попрал смерть, то почему люди продолжают умирать? И не менее мучительно, чем до Его пришествия. Почему ничего не изменилось?»

Нового в этом вопросе нет ничего. Его ставили уже перед апостолами, и о нем говорит св. апостол Петр в своем втором соборном послании: «Где обетование пришествия Его? Ибо с тех пор, как стали умирать отцы, от начала творения, все остается также» (2Пет.3:4).

Те, кто так иронически спрашивали Петра, разумеется, были уверены, что христиане фантазируют. Кто может изменить могущественный и неизбежный закон смерти, действующий в природе?

Но сами христиане рассуждали по-иному. Для них Крестная смерть и Воскресение Христа были всегда непреложной истиной и основой их веры. Эту общую мысль хорошо выразил богослов 14-го века Николай Кавасила († 1371):

«Последнее средоточие – владычество смерти Спаситель совершенно изгнал из природы воскресением»^[1]. И если физическая смерть остается, то у нее должен быть какой-то высший смысл^[2]. А если его найти, то сразу отпадут и все сомнения.

Вот как на эту тему рассуждает святитель Димитрий Ростовский († 1709).

Есть три вида смерти: телесная, душевная и вечная – преисподняя.

Телесная смерть – это разлучение души от тела. О ней говорится в псалмах: «Отнимешь дух их, и умирают, и в персть свою возвращаются» (Пс.103).

Душевная смерть – разлучение благодати Божией от души. Эта смерть происходит от греха, который отгоняет благодать Божию от души, как ночь отгоняет свет. «О человек, – говорит св. Иоанн Златоуст († 407), – ты плачешь над телом, с которым разлучилась душа, но не плачешь о душе, с которой разлучился Бог»^[3] .

Ну и, наконец, вечная смерть – продолжение этого состояния разлучения с Богом в вечности.

Из этих трех видов смерти, Христос попрал только две: душевную и вечную. Достаточно человеку обратиться к Богу с раскаянием, как тотчас же происходит его воскресение от этих двух смертей.

А смерть телесную Божественная педагогика оставила на этом свете до конца веков. По нескольким причинам!

Во-первых, чтобы люди отвергали грех и гнушались им. Можно сказать, смерть – дочь греха. В послании апостола Иакова так и говорится: «Сделанный грех рождает смерть» (Иак.1:15). Каков отец – грех, такова и дочь – смерть. Не можешь ощутить в себе действие греха, посмотри на смердящий труп, и от мерзкой дочери – смерти, познавай её гнусного отца – грех.

Во-вторых, Христос оставил телесную смерть, чтобы люди не липли к мирским удовольствиям и телесной красоте. То и другое часто пленяет сердце. И потому, смотрите, что от них остается! Прах и смердящий труп^[4].

В третьих, смерть помогает нам исправлять наши нравы. Уздой смерти Бог обуздывает бесконечное расползание зла в человеческом роде^[5]. Чтобы люди не застывали во зле, Он как бы устрашает нас смертью. Так судья приказывает поставить виселицу, чтобы преступники, по крайней мере, в виду её перестали злодействовать.

В четвертых, смерть смиряет гордыню человека. Если бы её не было, люди высокомерно утвердились бы в своей самодостаточности и обожествили бы самих себя. Вспомните Александра Македонского, который не стеснялся называть себя богом. А если бы этот мнимый бог жил вечно, сколько зла он мог бы натворить? Он и так говорил, что одной рукой держит восток, а другой – запад, а тогда и подавно перестал бы считать себя человеком. Но смерть открыла ему глаза. На 32 году жизни Александр умер, как и все другие смертные (323 до Р. Хр.)^[6].

Не открывает нам Бог и время нашей смерти. И тоже не без причины. Он очень хорошо знает наше легкомыслие и беспечность.

«Никто, – говорит св. Иоанн Златоуст, – никогда не стал бы заботиться о добродетели, если бы этот день был известен, но всякий, зная свой последний день, совершал бы бесчисленные преступления. Если уж мы, не зная ни дня, ни часа своей смерти, решаемся на бесчисленные греховные поступки, то на что не решились бы, если бы знали, что проживем еще много лет на земле и не скоро умрем?»^[7].

Потому-то и полезна память о смерти и очень даже рекомендуется, чтобы постоянно бодрствовать и трезвиться (1Пет.5:8).

У Феофана Затворника есть очень хорошее сравнение. Он говорит, что тот, кто помнит о смерти, похож на ученика, которому предстоит экзамен. Что он ни делает, а экзамен не идет из головы. Для него дорога каждая минута, и все свое время он тратит на подготовку к экзамену^[8].

«Вот бы и нам так настроиться», – вздыхает он. И, правда, какую почувствовали бы пользу…!

Протоиерей Владимир Башкиров, магистр богословия

Источник: Собор.by

Примечания

^[1] Цит. по: Лосский В. Н. Очерк мистического богословия восточной Церкви. Богословские труды, № 8. М., 1978. С. 73.
Эта мысль в разных вариациях часто встречается в творениях святого Иоанна Златоуста. Вот несколько цитат:
«Сегодня наш Владыка Христос «сокрушил медные двери» (Ис.45:2) и поразил самое лицо смерти. Что я говорю лицо? Самое имя её он изменил, потому что она уже не называется смертию, но успокоением и сном. Прежде пришествия Христова и крестного домостроительства (нашего спасения) самое название смерти было страшно. Так первый человек за великое наказание услышал следующий приговор: «Ибо в день, в которой ты вкусишь от него (древа познания добра), смертию умрешь» (Быт.2:17). И блаженный Иов назвал её тем же именем, сказав: «Смерть мужу покой» (Иов.3:23). И пророк Давид сказал: «Смерть грешников люта» (Пс.33:22) …И только смертию называлось разлучение души с телом, но и адом. Послушай, что говорит праотец Иаков: «Вы сведете седину мою с печалью во гроб» (Быт.42:38). …И во многих местах Ветхого Завета найдешь, что переселение отсюда называется смертию и адом. Когда же Христос Бог наш принесен был в жертву и совершилось воскресение, то человеколюбивый Владыка отменил эти названия и ввел в нашу жизнь новое дивное устройство: переселение отсюда уже называется вместо смерти упокоением и сном» (Святитель Иоанн Златоуст. Творения. Т. 3. Книга вторая. Слово на Святую Пасху. СПб.: Репринт, 1897. С. 820, 821).
«Подивись, какое великое человеколюбие оказал нам Христос в том, что смерть, в то время страшную для самых праведных и святых, Христос сделал для нас презренною, что над той самой смертию, которой страшились мужи добродетельные, имевшие такое дерзновение перед Богом, теперь смеются юноши и девы. Смерть теперь уже не то, что была прежде, а сон, удаление и переселение из худшего мира в лучший. Смерть Господа даровала нам бессмертие; сойдя во ад, Он сокрушил силы его и разрушил его могущество; и этот ад, прежде страшный и неодолимый, Христос сделал теперь столь прехренным, что некоторые люди (не боясь его) стремятся и спешат переселиться отсюда. Так Павел и восклицает: «Имею желание разрешиться и быть со Христом» (Флп.1:23)» (Святитель Иоанн Златоуст. Творения. Т. 4. Книга вторая. Беседы на книгу Бытия. Беседа 45. СПб.: Репринт, 1898. С. 502).
«Почему смерть Христову апостол (Павел) назвал смертию, а нашу успением?… Говоря о Христе он употребил слово «смерть», чтобы показать действительность Его страданий, а о нас «успение», чтобы умерить нашу скорбь. Там, где уже совершилось воскресение, он смело употребляет слово «смерть», а там, где воскресение есть предмет надежды, употребляет слово «успение», самым названием и утешая нас и укрепляя наши надежды. Спящий, конечно встанет, а смерть есть не что иное, как продолжительный сон… Если можно сказать нечто странное, то и душа спящего как бы спит; а у умершего, напротив, бодрствует. Но умерший, скажешь, гниет и тлеет и превращается в прах и пепел… Поэтому самому и надо особенно радоваться.
Тот, кто хочет перестроить развалившийся и ветхий дом, наперед выводит из него живущих, потом разрушает этот дом и снова воздвигает в лучшем виде… Так и Бог разрушает наше тело, намереваясь создать его (вновь), и сперва изводит живущую в нем душу, как бы из какого дома, чтобы потом, воздвигнув его в лучшем виде, опять ввести в него душу с большею славою. Будем же обращать внимание не на разрушение, а на будущую славу» (Святитель Иоанн Златоуст. Творения. Т. 1. Книга вторая. Слово 5-е. О Лазаре. СПб.: Репринт, 1898. С. 839, 840).

^[2] «Вопрос о происхождении и смысле смерти, а также загробной судьбы человека является центральным для религиозного сознания… В племенных религиях после совершения погребальных обрядов умерший вступает в число духов предков, обладающих «высшей властью» и способствующих тому, чтобы он занял подобающее место в религиозном культе живых. С ним как с «живым умершим» связываются надежды и страхи сообщества живых.
Особое значение вопрос о загробном бытии приобрел в религии древних египтян. И хотя в истории Египта культ мертвых пережил много изменений, однако приготовление к будущей загробной жизни всегда занимало важнейшее место в их религиозных верованиях. Погребальные мистерии, сначала совершавшиеся только для божественного фараона, становятся со временем (приблизительно с 2000 года до Р. Хр.) общим достоянием (так называемая «Книга мертвых» как путеводитель души в царство мертвых и пособие по подготовке к суду над мертвыми).
В греческой религии архаические представления о загробной жизни в лоне семьи постепенно уступали место идее личной судьбе души, что и отразилось в мистериях. В культовых сообществах… посвященные связывали со смертью ожидания своей будущей загробной судьбы в виде то странствующей, то возносящейся к звездам души (астральный культ).
В Индии постепенно утверждалось учение о реинкарнации (карме). Сумма человеческих поступков и действий определяет посмертные виды бытия, как чреду бесконечно меняющихся форм жизни снова и снова воплощающейся души. Освобождение из цикла связанных с кармой превращений обретается различными путями, зависящими от состояния личности, которые ведут к единению души и божественного Брахмана.
Их этой традиции в буддизме возникло учение о восьмикратном пути, на котором преодолеваются связанные со страданием условия бытия, а также сама смерть и достигается конечная цель бытия – нирвана.
В древнееврейской среде бытовало мнение, что умерший продолжает жить в своем потомстве и в его памяти… Раввинская традиция описывает смерть в таких образах: благочестивые после смерти исходят из этого мира и вступают в «грядущий мир», в Едемский сад (рай), тело и душа временно разлучаются и вновь воссоединятся в воскресении… Смерть связана с тяжелыми страданиями и испытаниями, приводит к искуплению.
В народных верованиях, прежде всего в среде восточноевропейского еврейства и в каббалистических верованиях, большое место занимали представления о страданиях в могиле и в геенне.
Современное еврейство разделяло воззрения своего окружения, однако после 1945 года геноцид времен национал-социализма содействовал развитию специфически еврейского восприятия смерти (Шоа)» (Lexikon fuer Theologie und Kirche. Band 10. Freiburg – Basel – Rom – Wien, 2001. S. 68, 69, 72).

^[3] В Священном Писании о душевной смерти впервые говорится в книге пророка Иезекииля: «Ибо вот все души – Мои: как душа отца, так и душа сына – Мои; душа согрешающая, та умрет» (Иез.18:4). «Следовательно, Богу не представляется необходимости мстить на одном грехи другого: Он всегда может покарать грехи каждого в самом виновнике их. Самоценность души человеческой здесь выражена, как никогда ранее: каждая душа принадлежит Богу, т. е. Бог стоит к каждой душе в одинаковом отношении и относится к ней, как она относится к Нему… Смерть составляет противоположность той жизни, которая обещана праведнику, следовательно означает, главным образом, погибель в предстоящей катастрофе и связанное с нею исключение из будущего мессианского царства. Здесь впервые в Ветхом Завете речь о душевной смерти, но под душею разумеется скорее вообще человек, живой человек» (Толковая Библия. Издание преемников А. П. Лопухина. Книга пророка Иезекииля. Т. 6. Петербург, 1909. С. 326, 327).
Мысль о личной ответственности человека за жизнь или смерть своей души становится затем хрестоматийной и часто встречается в аскетической литературе.
Так рассуждает, например, святитель Василий Великий († 379) о причине смерти Адама:
«…Он, как согрешил по причине худого произволения, так умер по причине греха. «Ибо возмездие за грех – смерть» (Рим.6:23). В какой мере удалился от жизни, в такой приблизился к смерти, потому что от Бога – жизнь, а лишение жизни – смерть. Поэтому Адам сам себе уготовал смерть через удаление от Бога, по написанному: «Ибо вот, удаляющие себя от Тебя погибнут» (Пс.72:27). Так не Бог сотворил смерть, но мы сами навлекли её на себя лукавым соизволением. Бог не воспрепятствовал нашему разрушению, …чтобы самого недуга не сохранить в нас бессмертным, как и горшечник такого глиняного сосуда, который течет не захотел бы положить в огонь, пока переделкою не будет исправлен находящийся в нем недостаток» (Святитель Василий Великий. Творения. Т. 2. О том, что Бог не виновник зла. Беседа 9. СПб.: Репринт, 1911. С. 156).
Или такая его мысль: «Телу невозможно жить без дыхания; и душе невозможно существовать, не зная Творца; ибо неведение Бога – смерть для души» (Святитель Василий Великий. Побудительная к принятию крещения. Беседа 13. Указ. соч. С. 193).
Позднее святителю Феофану Затворнику († 1894) удалось облечь эту идею чуть ли не в форму афоризма:
«Бог всегда смотрит на сердце и так относится к человеку, как человек лежит к нему сердцем» (Святитель Феофан Затворник. Толкование первых восьми глав Послания св. апостола Павла к Римлянам. М., 1890. С. 251, 252) .
К теме душевной смерти часто обращался и преподобный Симеон Новый Богослов († 1020). Приведем несколько цитат:
«Надо знать, что как человек имеет тело и душу, то смертей у него две: одна смерть души, другая смерть тела; равно как и два бессмертия – душевное и телесное, хотя то и другое в одном человеке, ибо душа и тело – один человек. Так душею Адам умер тотчас, как только вкусил, а после, спустя девятьсот тридцать лет, умер и телом. Ибо как смерть тела есть отделение от него души, так смерть души есть отдаление от неё Святого Духа… По этой причине и весь род человеческий соделался таким, каким стал через падение праотец Адам, – смертным, т. е. по душе и телу» (Преподобный Симеон Новый Богослов. Слова. Слово первое. М.: Репринт, 1892. С. 22, 23)
«Как тело умирает, когда отделяется от него душа, так и когда от души отделяется Дух Святой, душа умирает. Жало смерти сей есть грех, потому что смерть и тление суть порождения греха. Душа через грех умерла для вечной жизни, отделившись от Духа Святого и от царства Его …Смерть телесная произошла (для того), чтобы по смерти тела, которую мы видим, мы домышлялись о смерти души, которой не видим: ибо смерть и тление тела есть подобие смерти и растления души» (Преподобный Симеон Новый Богослов. Слово четвертое. Указ. соч. С. 44. Ср. Его же Слово 73. Слова. М.: Репринт, 1890. С. 233).

^[4] О педагогическом назначении смерти рассуждает и святитель Феофан Затворник:
«Стоишь ты над гробом своего ближнего – смотри и поучайся. Вчера очи эти видели, уши слышали, уста говорили и тело было в движении, но дух жизни отошел, и что перед тобою? …Помни же всякий эту минуту и действуй так, как внушает памятование о ней. Ныне он, завтра мы: путь один. Не ищи же услад зрению и слуху – завтра око закроется и ухо перестанет слышать. Не давай воли рукам и ногам – завтра свяжет их рука смерти и тебя самого прикует к одру, с которого уже не встанешь. Не желай пышных и светлых жилищ – завтра вот в какую тебя облекут одежду и вот какой уготовят тебе дом. Не желай отличий – они поместятся лишь на время около твоего гроба, как бы посмеиваясь над твоим тщеславием. Не привязывайся к земле и ко всему земному – завтра коса смерти порежет все эти узы, и против воли и желания твоего пойдешь в иную сторону, где всё иное по сравнению с земным. Переселяйся же заблаговременно туда мыслью и сердцем, чтобы когда введут тебя в ту область, не очутиться словно в чужом месте, не знакомым с тамошними порядками» (Святитель Феофан Затворник. Урок при гробе ближнего. Размышление и созерцание. М., 1998. С. 206–207).

^[5] Мысль об обуздании зла в человеческом роде через смерть проходит через всю святоотеческую письменность. Ограничимся двумя характерными примерами.
Святитель Ириней Лионский († ок. 200): «Поэтому Он (Бог) изгнал его (Адама) из рая и удалил от древа жизни, не завидуя ему в древе жизни, как осмеливаются некоторые говорить, но милосердуя о нем, чтобы он не оставался навсегда грешником, и чтобы грех его не был бессмертен и зло бесконечно и неисцельно. Но Он задержал грех, полагая смерть и прекращая грех и делая ему конец через разрушение плоти, которая должна быть в земле, чтобы человек, некогда переставая жить для греха и умирая ему, начал жить для Бога» (Святитель Ириней, епископ Лионский. Творения. Пять книг обличения и опровержения лжеименного знания. Книга третья. Глава 23 (№6). СПб.: Репринт, 1900. С. 310) .
Святитель Григорий Нисский: «Наше естество Богом первоначально было создано как бы …сосудом, способным к восприятию совершенства; когда же через обольщение врага душ наших влилось в нас зло, то добру не стало места… Чтобы не увековечилось поселившееся в нас зло, по определению мудрого Провидения, сосуд на время разрушается смертью, чтобы по истечении зла преобразовалось человеческое естество, восстановилось к первоначальной жизни. Ибо в этом состоит воскресение – восстановление природы в первозданное состояние… Смерть есть благо, будучи для нас началом и путем изменения к лучшему» (Святитель Григорий Нисский. Творения. Часть 8. Надгробное слово Пульхерии. М.: Репринт, 1865. С. 405).

^[6] См. подробнее: Дьяченко Григорий, протоиерей. Уроки и примеры христианской веры. СПб.: Репринт, 1902. С. 349–351.

^[7] Там же. С. 627.
Эта тема казалась святителю Иоанну настолько важной, что он обращался к ней много раз. Приведем еще одно его мнение:
«Для того-то и сокрыл от нас Господь день смерти нашей, чтобы расположить нас к постоянному трезвению и бодрстованию и таким образом еще более побудит к попечению о добродетели. «Бдите, – говорит Он и трезвитесь, – ибо не знаете ним дня ни часа (Мф.25:13). Но мы делаем противное, и постоянно спим сном более крепким, ежели сон естественный. Спящий естественным сном становится неспособным делать ни зла ни добра; а мы спим другим сном, спим для дел добродетели, и бодрствуем для дел злых; злые дела совершаем неленостно, а в добрых показываем великое нерадение и сонливость…» (Святитель Иоанн Златоуст. Творения. Т. 4. Книга первая. СПб.: Репринт, 1898.. С. 548).

^[8] Святитель Феофан Затворник. Душеполезные поучения. Оптина пустынь, 2003. С. 339.