Гость первого выпуска специального проекта «Личные Связи» — российский медик, биотехнолог, специалист в области генной инженерии, биологической и экологической безопасности Николай Дурманов. Посмотрев интервью, вы узнаете, когда и почему пандемия пойдет на спад, какую роль в победе над вирусом сыграет социальное дистанцирование, сколько есть времени у России, почему Италия пострадала больше всех, как вирус устроен и как долго живет на поверхностях и многое другое. В конце концов, после просмотра вы перестанете паниковать.
Юрий Костин: Спасибо, что вы пришли сегодня, поскольку очень многие люди отказались от поездок по городу. 90% новостей сейчас — коронавирус. И самая главная тематика — это вирус, а самая главная профессия — ваша специализация. Как вы ощущаете себя в качестве представителя главной когорты в мире? Что думаете о происходящем?
Николай Дурманов: Мы не удивлены. Это то, что когда-то должно было произойти. Что удивительно – это размах паники и, конечно, экономические последствия. Тут мы не специалисты, мы разбираемся в вирусах, в генах, в ДНК, РНК. Но вот этот экономический коллапс на земном шаре, это было для всех неожиданностью.
— То, что мы с вами сегодня встречаемся, сидим друг напротив друга — это правильно мы делаем?
— Нет, мы делаем это неправильно. Но нужно, чтобы люди услышали какие-то советы, и, возможно, эти советы им помогут.
— На мой взгляд, существуют два полярных образа мышления. Это образ мышления Ангелы Меркель, которая считает, что заразится 70% населения. И мнение тех людей, которые после того, как наш президент объявил неделю нерабочей, вышли жарить шашлыки и радостно проводили время в парках. Вы придерживаетесь какой точки зрения – Меркель или тех людей, которые вышли жарить шашлыки?
— Сейчас на Земле проводится эксперимент: работают две системы борьбы с коронавирусом. Одна, условно говоря, китайская, к которой мы ближе, а вторая шведская, или англосаксонская. Китайская говорит, что мы должны максимально ограничить взаимодействие людей друг с другом. Люди должны полностью подчиняться определённым правилам, забыть про какие-то свои личные интересы. И уж тем более забыть про экономику. А потом разберёмся, когда мы справимся с инфекцией.
А шведская модель говорит: «пусть идёт, как идёт, переболеем, ничего не будем глушить. Экономика, как работала, так и работает. Ещё неизвестно, что хуже: урон от собственного вируса или урон, который последует от разрушенной экономики». Смотреть недолго. Недели через три будет ясно, что ж там у шведов получилось.
— По статистике, идёт большой рост заболеваемости, статистика грустная. Гибель одного человека – это трагедия. Заболевание полутора тысяч – это тоже беда большая. Закрытие целых городов может иметь необратимые последствия. Когда пришла идея с вами поговорить, у нас было зафиксировано 250 случаев. Сейчас цифра около 1600. Скажите, мы находимся где, с вашей точки зрения? Возможно, что мы просто не представляем реальную картину?
— Здесь довольно простая арифметика. Дело не в круглых цифрах – 5000 больных или 10000 больных. А в том, насколько существующая медицинская инфраструктура способна справляться с таким потоком больных. Если 10% людей будут тяжёлых, из них половина потребует каких-то реанимационных мероприятий, аппараты искусственного дыхания, аппараты оксигенации, квалифицированных людей, потому что человека недостаточно подключить к аппарату, за ним нужно смотреть и смотреть.
Весь смысл социального дистанцирования – то, что мы видим сейчас, в Москве, это как раз способ чуть-чуть замедлить поступление новых случаев, а значит – уменьшить нагрузку на вот эти реанимационные аппараты, на реанимационную инфраструктуру. Это называется «сгладить кривую». И в этом смысле мы находимся в зоне, неуместное слово, но скажем так, «технологического комфорта». А ещё примерно месяц, если не случится какого-то взрывообразного роста заболеваний, наша медицинская инфраструктура вполне справится с потоком больных, даже тяжёлых.
— Что случилось в Италии? С точки зрения медицины почему происходит такой коллапс? В одном из ваших интервью вы говорили, что вирусы и болезни способны уничтожать целые цивилизации, как это было во время заболеваний конкистадоров.
— Италия – возрастная страна. Много пожилых людей. Они не очень отапливают свои дома. Это их традиция. Сезон холодный. Они сидят в холодных квартирах, пожилые люди, стараются не открывать окна, потому что экономят тепло. Тепло дорогое. И вот пожилые люди в холодной атмосфере с малой вентиляцией. Это первый фактор.
Второе – итальянцы, как и испанцы, любят большие семьи, у них развиты родственные чувства. Поэтому у них постоянный обмен родственников. И часть этих родственников своим пожилым бабушкам и дедушкам приносят этот вирус. Итальянцы опоздали с тестированием. Они не знают, сколько у них больных. И можно предположить, что в три-четыре раза больше, чем показывают официальные цифры. И их инфраструктура, хотя речь идёт о Северной Италии, достаточно развитой части страны, количество аппаратов искусственной вентиляции лёгких, показалось недостаточным. Плюс выяснилось, что в Италии было очень много китайских туристов. То есть, в совокупности всё это привело к тому, что можно назвать катастрофой. И сейчас похожая катастрофа разворачивается в Испании и Соединённых Штатах Америки.
— Это предвидели? Чем отличается этот вирус от всех остальных? Много конспирологических теорий на тему SARS, что это рукотворная история. Если серьёзно отнестись к заболеванию, как к очередной эпидемии гриппа, например, на планете, то совершенно точно по статистике смертности, от обычного, условно, гриппа, можно вводить чрезвычайное положение?
— Это вопрос, на который нет ответа. У американцев каждый сезон гриппа гибнут десятки тысяч людей. Как-то это никак не отражается на фондовых рынках, на экономике и так далее. Но если говорить про этот вирус, то в каком-то смысле паника, радикальные меры – они принимаются с учётом перспективы. Потому что этот коронавирус более заразный, чем те два тяжёлых коронавируса, которые приходили за последние 17 лет. Поэтому люди перестраховываются. Но что касается «рукотворный, не рукотворный». Нет. Это натуральный вирус. Хотя убедить в этом никого невозможно. Люди предпочитают думать, что это заговорщики.
— Так проще?
— Китайцы, американцы, рептилоиды, кто угодно. Но есть генетические данные, которые говорят: «Это не рукотворный вирус. Он возник и возникает в природе. Вопрос, попадёт он в популяцию людей или не попадёт». Этот попал – вот и вся разница. Утешает только то, что по сравнению с предыдущими тяжёлыми коронавирусами, его смертность в 10 раз меньше. И она не вырастет, потому что по законам эпидемиологии, такая пандемия приведёт к тому, что вирус будет всё слабее и слабее. Но 2-3% — это всё равно гигантская цифра. Это сотни тысяч погибших людей.
— Если сравнивать его с другими болезнями, которые поражают человечество? И если сравнить с тем, что в Африке периодически происходит? Или это вопрос не очень корректный?
— На сегодняшний день он и рядом не стоял с теми эпидемиями, которые бушуют в тропической части нашей планеты. Если сравнивать с тропическими лихорадками Чикунгунья или Дека, или Зика… Там сотни миллионов больных. А смертность там побольше, чем у коронавируса. Но это проблемы тех регионов, которые не задают тон в мировой экономике. Мы беспокоимся о том, что нас касается. А то, что в этот момент десятки тысяч людей погибают на других концах нашей планеты, нас как-то мало тревожит.
— Что происходит с экономикой? Ведь связи теряются, производство останавливается. Меняется уклад жизни. Этот вирус нам показывает, что теоретически может быть запущен механизм самоуничтожения, когда ни правительства, ни отдельные граждане, ни партии не смогут остановить процесс, который приведёт к тому, что самые апокалипсические прогнозы могут сбыться. О том, что случится невероятное сокращение населения. О том, что произойдут социальные потрясения. Наверняка же у ученых есть модели развития потенциального вируса, и какой урон это может нанести не только с точки зрения реальной смертности, но и с точки зрения удара по экономикам? Вас вообще слушали?
— Ну, мы те ещё экономисты. Мы, наверное, плохо знаем экономику. Плохо знаем экономические термины. И, наверное, были неубедительны. Но на самом деле специалисты по биологической безопасности уже лет 15 говорят одно и тоже: что наша глобальная экономика, чрезвычайно подвижное население, десятки и сотни миллионов людей, которые летят в самолётах, передвигаясь из одной точки земного шара в другую точку земного шара – это неудачная основа для борьбы с неприятностью, которая может произойти в любой момент.
Что мы могли сказать? А давайте-ка прекратим глобальную экономику? Кто мы такие, чтобы делать такие заявления? Сейчас-то всем понятно, что глобальная экономика оказалась совершенно не готова к такой проблеме. Тут я должен сказать, что при всём внимании, серьёзности, к нынешнему коронавирусу, есть вещи гораздо более опасные. Всего лишь 2-3% летальности, хотя это некорректно звучит. Но есть инфекции, которые сейчас работают где-то на нашей планете, летальность гораздо больше.
Будем надеяться, что к следующей проблеме будут уже какие-то навыки на эту тему. Есть вариант, при котором нынешний коронавирус станет сезонной инфекцией. Войдёт в наш инфекционный обиход, будет, как грипп.
— Вакцина?
— Ну, смотрите: для гриппа мы каждый год делаем по три, по четыре новых вакцины. Потому что вирус мутирует. Этот вирус, к счастью, мутирует не очень сильно, но можно предположить, что он теперь надолго в нашей цивилизации. И, наверное, каждый год будут производиться вакцины. И в скором времени эта драматическая аура вокруг коронавируса утихнет, мы будем воспринимать его, как ещё один грипп. Но до этого надо ещё дожить.
— Когда это всё безобразие прекратится?
— Этот коронавирус не любит тёплый сезон. Это значит, что сейчас потеплеет через 2-3 недели. И на поверхностях этот вирус будет храниться уже не очень долго. Это значит, что один из каналов инфицирования через дверные ручки, через поручни эскалаторов, через кнопки лифтов будет уже не таким важным. Остаётся прямая передача между людьми.
Смотрите: мы увеличим социальное дистанцирование: люди отходят друг от друга на те пресловутые 2 метра. И мы ждём сезона, когда передача инфекции через промежуточное звено тоже будет ослаблена. По моему мнению, в начале-середине мая мы увидим улучшение. Другое дело, что для этого нужно постараться. Потому что есть тёплые страны, которые очень даже болеют коронавирусом, потому что там люди не очень дисциплинированы.
— Этот вирус многое изменит в нашей жизни. Может, люди будут меньше болеть инфекционными заболеваниями, руки будут мыть, дезинфицировать. Не дай Бог, конечно, перестанут здороваться.
— Это очень хорошее и очень ценное замечание. Искренне надеюсь, что дурацкая привычка трогать друг друга, будь-то пожимание рук, объятия и поцелуи, кстати, чем грешат итальянцы и испанцы, уйдёт в небытие. Потому что наша цивилизация не может себе позволить такой риск.
— Без поцелуев цивилизация продолжаться, боюсь, не сможет.
— Ну, она будет какая-то другая, менее поцелуйная. Но да, придётся от многого отказаться. Я думаю, что можно считать приговорённым к расстрелу туризм, каким мы его знаем. Когда огромное количество людей пересекает множество часовых поясов и посещает места, где великолепные коллекции всяких вирусов, бактерий, простейших возбудителей очень экзотических. И нас ожидает возврат туризма в то качество, в котором он начинался лет 100 назад. Это «домашний туризм». Это исторический туризм.
На самом деле, в ста километрах от Москвы или в 200 километрах от Санкт-Петербурга есть невероятно интересные места с исторической точки зрения, с кулинарной точки зрения, с архитектурной точки зрения. И те, кто предпочитает этим красотам Таиланд, Малайзию, Мальдивы или Вьетнам, должны понимать, что им предстоит сделать выбор: или продолжать рисковать и искать приключений на свою голову, или переключиться на тот туризм, который уже просматривается в европейском и североамериканском обиходе. В Америке около 60 миллионов американцев занимаются внутренним туризмом. Это огромная индустрия. Она называется outdoor recreation. Даже перевода на русский нету. По экономическому обороту это больше полутора триллионов долларов. Это главная индустрия Америки. Это больше, чем автопромышленность, больше чем финансовый сектор.
— Ведь эпидемии были всегда. И комары всегда опасные летали вокруг нас, но не случалось подобных ситуаций, как сейчас…
— Это аргумент, который я регулярно слышу: «Китайцы всегда ели летучих мышей. Комары всегда летали. В Африке всегда были тропические лихорадки». Были! Но не в таком масштабе, не в такой плотности, как сейчас. И, кстати, о китайцах. В отличие от многих других народов, у китайцев есть не прерывающаяся цепочка исторических записей. Так вот в одной из книг, это книга Уильяма Макнейла «Чума и люди», я на какой-то странице наткнулся на список китайских эпидемий где-то начала нашей эры. Перевернул страничку – а список продолжается. Перевернул ещё одну страничку, а список ещё продолжается. Четыреста. Четыреста эпидемий! То есть, это было всегда.
Но самолёты были не всегда. Глобальная экономика была не всегда. Если раньше в каком-то месте сверхопасная инфекция возникала, она там и заканчивалась. Либо гибелью популяции, которая попала под эту инфекцию, либо выработанным иммунитетом. И в тех редких случаях, когда этого не происходило, и инфекция вырывалась, происходили коллапсы. Например, великая чума XIV века. Чума пришла из монгольских степей. Монгольское царство (а это была единая экономическая структура) привело к тому, что не было границ. Не было замкнутых популяций. И всё это дошло до Крыма. Из Крыма попало во Францию. Из Франции всё это попало по всей Европе. Тогда погибла половина населения Европы. Но, в общем и целом, это скорее исключение, потому что раньше инфекции и эпидемии, которые возникали, они возникали в одном каком-то конкретном месте, и там происходило решение вопроса. Либо погибали люди, либо погибала инфекция. Сейчас у нас принципиально другая ситуация.
— То есть, мы живём с вами который раз уже в Эпоху перемен. Это не просто: «Мир не будет больше никогда прежним», как в красивых фильмах говорят. Мир реально изменился, по-настоящему. И то, о чём мы с вами говорим, может привести к геополитическим изменениям. Но мне всегда казалось, что в XXI веке наука достигла такого уровня, что эта глобализация не только про взаимопроникновение культур и поедание летучих мышей, это ещё и взаимопроникновение ноу-хау, технологий, знаний. Неужели у человечества ещё недостаточно сил для того, чтобы системно работать для предотвращения подобных проблем?
— Достаточно! Я внимательно слежу за тем, как научное сообщество реагирует на эту эпидемию. Смотреть на это приятно, потому что десятки, сотни лабораторий разрабатывают новые препараты, пытаются адаптировать уже имеющиеся препараты. Уже сейчас есть несколько надёжных лекарство против этой эпидемии. Надёжных! Которые принципиально меняют скорость выздоровления людей, снижают смертность. А на подходе, наверное, десятка два вакцин. Некоторые вакцины содержат такое ноу-хау, такую научную крутизну, что этого ещё раньше не было. В этом смысле эта самая пандемия продемонстрировала научную силу нашей цивилизации.
Но у нас идёт гонка: кто успеет первым – вирус или мы? Потому что у всех научных разработок, будь то разработка вакцин или новых препаратов, или новых технологий лечения, есть некие законы временные: надо изобрести, надо испытать на животных, надо испытать на людях с тем, чтобы убедиться, что лекарство не будет опаснее самой болезни. А вирус в это время не ждёт. Он на наших самолётах, на наших автомобилях, на наших кораблях продолжает распространяться по планете. И может статься так, что через 2-3 месяца у нас будет очень надёжное лекарство. И эти лекарства будут чрезвычайно доступны, потому что с самого начала мы не делаем ставку на самые дорогие лекарства. Это уже есть. Но будет уже поздно. Мы будем иметь дело с сотнями миллионов больных. Поэтому вот такая гонка идёт и дай Бог, чтобы мы победили.
Нам в помощь климат нашей части земного шара. И нам в помощь вот эта самая ситуация, в которой мы находимся. Мало какая страна со 145 миллионами населения может позволить себе то, что мы можем себе позволить: взять и сидеть по домам. А кто не сидит по домам – выявить их. И каким-то образом внушить, что они неправильно себя ведут. В этом смысле, я скорее оптимист, чем пессимист. Другое дело, что мой оптимизм не распространяется на следующие инфекции, которые будут посерьёзнее.
— Вот вы сказали по поводу вируса, что он не всесилен, что он может гибнуть на поверхности, когда там +15 и, всё-таки: он же живёт в организме, где температура тела и прочее, как это физически сопоставить?
— В нашем теле он находится там, где он находится уже сотни миллионов лет, он природой сконструирован таким образом, чтобы жить в других клетках. Вирус – это паразит. Ему нужны другие клетки. Ему нужны чужие ферменты, с тем, чтобы собраться, выйти из этой клетки, заразить другие клетки. Но, как только этот вирус попадает за пределы клетки, он становится чрезвычайно чувствителен к огромному количеству факторов, будь то температура, ультрафиолет, влажность и так далее.
Здесь счёт идёт на часы и дни. Ну, например, сейчас уже точно известно, что на картонной поверхности вирус проживёт не больше суток, а, скорей всего, меньше суток. На медной поверхности несколько часов. На пластике – три дня, но это в случае идеальных условий жизни этого вируса. То есть, мы прямо видим, как вирусу неуютно, когда он находится не в нашем организме.
Конструирование вакцины лекарств — это, скорее, инженерия. Вирус прикрепляется к клетке. Значит, нужно придумать лекарства, которые не дадут ему прикрепиться. Прикрепившись, вирус проникает внутрь клетки. Есть лекарства, которые не дают ему приникать к клетке. Хорошо, мы прозевали, он прикрепился и проник. Ему нужно воспроизвестись, сделать множество своих копий. Есть лекарства, которые не дают работать ферментам, которые делают эти копии. Потом, если мы пропустили эту стадию, вирус начинает собирать белки, из которых он потом воспроизведёт сотни новых вирионов – маленьких вирусов. Есть лекарства, которые не дают собирать эти вирионы. Допустим, мы проиграли вирусу. Он проник, он размножился, он вышел, у нас есть следующая линия обороны, мы можем работать с нашей иммунной системой. Потому что иммунная система иногда вредит больше вируса. Она нарушает систему нашего организма, больше, чем если бы это сделал вирус. У нас есть лекарства, которые успокаивают нашу именную систему.
То есть, на каждый этап у нас есть по 10-15 кандидатов. И, скорей всего, в ближайшее время у нас будут очень надёжные препараты. Собственно, они уже есть. А что касается иммунной системы, есть такое слово, которое называется цитокиновый шторм. Это иммунная система впадает в паранойю. Примерно, в такую, в которую впали наши экономические субъекты. И начинает действовать чрезмерно. Начинает нарушать структуру нашего организма больше, чем это сделал бы вирус. И гибель людей – чаще всего, неправильная работа иммунной системы. И поэтому лекарства, которые предотвращают этот цитокиновый шторм, вот эту параноидальную реакцию иммунной системы, это очень эффективные лекарства. Их много, потому что цитокиновый шторм – это не только проблема коронавируса. Огромное количество других болезней – сепсисы, ревматоидные артриты – тоже содержат в себе чрезмерную работу иммунной системы. То есть, мы совершенно не беззащитны. Вопрос только, успеем ли мы до момента, когда вирус окончательно вырвется из-под контроля, или мы его «поймаем на взлёте».
– Всё-таки, возвращаясь к вопросу живучести: получается, что наиболее эффективным способом локализации распространения инфекции является изоляция, ограничение максимальное общения и прочее. Люди, которые нас слушают — что им нужно делать, чтобы максимально снизить опасность?
— Я только могу повторить то, что вы сказали. Вы сказали абсолютно ключевые вещи. Лекарства – это важно. Вакцина – это важно. Протирать поверхности, мобильные телефоны, сидения унитазов в общественных туалетах – это крайне важно. И неплохо бы разобраться, чем протирать. Допустим, спирт? Тогда он должен быть 60 градусов. Перекись водорода? Полпроцента. Гипохлорид? 0,1%.
Но самое важное – нам нужно разойтись на два метра, а лучше больше. На два метра летают капельки, когда мы кашляем, чихаем, когда мы разговариваем. Дальше они не летят. Они крупные. Они по 100 микрометров. Это примерно в два, в полтора раза меньше, чем толщина человеческого волоса. Но любой человек производит ещё так называемые аэрозоли. Это сверхмаленькие капельки, которые висят в воздухе три часа. И для того, чтобы они появились, вовсе не обязательно кашлять и чихать. Вовсе не обязательно быть явно больным человеком. Человек без симптомов, но носитель этого вируса, тоже производит эти самые маленькие капельки, которые висят в воздухе. Это значит, что если вы заходите в лифт, а там никого нет, никаких гарантий, что вы не заразитесь, потому что там кто-то мог быть час назад, полчаса назад, пять минут назад. Маски не помогают, потому что маска задерживает, даже самая хорошая маска, 3-5 микронов, а вирусы, сверхмаленькие капельки, гораздо меньше, они пройдут через маску.
Поэтому можно только одно сказать: давайте мы избавимся от этой проблемы капелек. Давайте мы разойдёмся по домам и какое-то время там посидим. И мы увидим этот эффект. Другое дело, что мы увидим недели через 2, через 3. Но мы совершенно точно его увидим.
— То есть, терпение и ещё раз терпение?
— Терпение и ответственность. И просьба от нас, биотехнологов: дайте нам этот месяц, которого нам не хватает, и мы через месяц придём к вам с хорошим лекарством. Но сейчас у нас этого месяца нет. И будет он или нет, зависит от людей, от терпения. Если у итальянцев в Неаполе кончаются деньги, и просто не на что купить продукты питания, тут уж можно потратить всё красноречие, призывая к терпению…
— У меня ощущение, что сейчас несколько центров силы с одной стороны и центров влияния на население. Может быть, залогом безопасности в будущем будет создание единого ситуационного центра, который будет в постоянном режиме работать и сотрудничать вместе с вирусологами, изучать эти ситуации, чтобы заранее купировать проблемы? Потому как сейчас мы являемся свидетелями того, что мир, действительно, не будет прежним. А очень хотелось бы, чтобы мир во многом был прежним. Чтобы можно было гулять, чтобы можно было обниматься, чтобы можно было заходить в кафе и летать в Америку, если тебе так хочется.
— Американцы лет десять назад решили сделать такой интеграционный центр мониторинга биологических угроз. Их тревожили не эпидемии (они в них не верили), их тревожили биотеррористы. Потому что сейчас уровень науки таков, что биологическое оружие (очень сильное) могут сделать люди с минимальными познаниями. Более того, активно используя интернет и какой-то аутсорсинг. И тому есть немало примеров. И хочется спросить американцев: ну, и где ваш этот суперцентр? Где искусственный интеллект? Где датчики, которые стоят возле Капитолия и в автоматическом режиме контролируют воздух?
Всё это оказалось бессмысленным перед лицом нежного вируса, неизвестно откуда взявшегося, и перед лицом хаоса в головах людей. Мне кажется, что главное, что сейчас будет определять, кто выйдет из этой ситуации окрепшим, а кто проигравшим, это не наличие каких-то суперцентров, аналитических групп, сенсоров, датчиков, космических съёмок, полётов дронов, заборов проб в метро и так далее. А здравый смысл населения. И в этом смысле у меня самые оптимистические ожидания насчёт того, что после этой большой истории с пандемией мы будем на коне. Потому что мы где-то посерединке между европейцами, анархичными, с гипертрофированным пониманием собственного «Я». «Как так? Я что – не поеду на Мальдивы? Я больше не увижу Доминикану?». – Да, ты не поедешь на Мальдивы, больше не увидишь Доминикану. Любуйся берёзками. А по ночам – звёздами в родном небе.
— Но берёзки – это не самое…
— Это здорово. Это лучше, чем пальмы. И в то же время мы ушли от тоталитарных мотивов, которые мы можем наблюдать у соседей по Азии. Дело не в том, кто будет командовать борьбой с пандемией – силовики, либералы, медики, политики, какие-то общественные организации. А дело вот в каждом из нас, в здравом смысле, в умении терпеть. И в этом смысле у нас огромное природное преимущество. Мы не так давно стали нормально жить. Мы ещё помним голодные времена. В нашем культурном коде ещё громадные проблемы, катаклизмы, которые свалились на нашу страну в ХХ веке. Это тренировка. Это, если хотите, наш национальный иммунитет. И он нам уже помогает. Я думаю, что нас, наверное, не постигнет судьба Италии, Испании, Лос-Анджелеса, Нью-Йорка, где скупают оружие и обносят супермаркеты. Но с другой стороны перед нами проблема, предсказать которую на 100% невозможно. Будем рассчитывать на лучшее. И к тому есть все предпосылки.
— Многие говорят: «я, наверное, уже им переболел, просто не знал про это». И что этот вирус появился в ноябре, и я уже прошёл через это. Возможно ли это? Появляется ли иммунитет у человека? Возможно ли заразиться от человека, который перенёс уже этот вирус и выздоровел?
— Если в маленькую комнату поместить заражённого больного человека и человек пятнадцать, пятеро заболеют, а десять не заболеют. С чем это связано? Со многими факторами. У всех по-разному работает иммунная система. Если в комнате были гипертоники, которые принимали препараты от гипертонии, то у них возникает большая чувствительность к заражению вирусом, на их клетках появляются специальные рецепторы, как результат лечения, гипертонии, и они заболевают там, где другие не заболеют. С другой стороны, эти же самые рецепторы, когда они заболеют, не дадут им попасть на тяжёлую пневмонию, не дадут им погибнуть. То есть, такая дилемма, с одной стороны люди легче заражаются, с другой стороны легче болеют.
В этой комнате наверняка были люди, у которых была коронавирусная инфекция. Только не эта, а другая. Вообще, в нашей среде, в московской среде, есть четыре мягких коронавируса. В целом от 10 до 15 % всех простудных заболеваний, вызываются этими самыми коронавирусами. У нас есть следовой иммунитет против коронавируса. Может быть, он помогает нам противостоять этому самому SARS-2. Есть ещё очень много факторов, которые определяют, заболеет человек или не заболеет. Но на вершине всей этой проблемы всё то же самое, о чём мы говорили: лучше не ходить в маленькие комнаты. И лучше не гадать, болен этот человек, не болен, скрытая инфекция или не скрытая инфекция. Лучше не ходить. Давайте на месяц, на два раздвинемся.
Что касается иммунитета: ходили слухи, что люди, выздоровевшие от этого самого коронавируса, вновь заболели. Выясняется, что это неправильная диагностика. Как минимум, на полгода, на год, иммунитет, который возникает в процессе болезни, не даст заболеть этим самым вирусом. Другое дело, что вирус может быть другой какой-то. И подтверждается, что есть люди, которые выздоровели. Которых выписали. У них вся симптоматика прошла. Либо они вообще не заболели. Они не подозревают, что они носители вируса и могут заразить других. И, опять-таки, рекомендация только одна: не надо играть в орлянку – орёл, решка, повезёт, не повезёт. Давайте отодвинемся друг от друга на какое-то расстояние, на какое-то время. И сейчас это важнее всего, чем все вакцины, все лекарства вместе взятые. Сейчас это самое эффективное, что можно только предположить – социальное дистанцирование. То, что мы видим сегодня первый день на пустых улицах Москвы. И… слава Богу!
— Ну и, наконец, самое главное: всё же будет хорошо?
— Ни малейшего сомнения. Другое дело, что никто не даст клятву, когда именно это хорошо наступит. Большинство моих коллег считает, что конец апреля – это время, когда мы увидим, даст Бог, конечно, когда мы увидим явное улучшение ситуации.
Источник: rusplt.ru
Комментировать