– Здравствуйте, в эфире передача «Мой путь к Богу» – о тех людях, для которых на их пути к Церкви, к вере многое пришлось перенести, пережить, переосмыслить. О том, что движет этими людьми, что даёт им силы, мы беседуем с нашими гостями. Сегодня у нас в студии отец Алексей Забелин. Отец Алексей, Вы, может быть, сами о себе расскажете – о том, с чего начинались первые Ваши шаги к вере, к Богу.
– Я бы хотел рассказать не столько я себе, сколько о других людях, которые показали мне этот путь – путь мой от земли к небу, которым я до сих пор иду. Господь в Евангелии говорит, что «Я есть Путь, Истина и Жизнь». Он не говорит: «кланяйтесь Мне»; Он не говорит: «приносите Мне свечи, пишите Мне записки» – он говорит в Книге Иисуса, сына Сирахова: «дай Мне твое сердце». И вот, до недавнего времени, я не обращал внимания на эти слова, не жил ими. Путь, Истина и Жизнь: ведь Христос – это не только объект поклонения, Ему не только можно кланяться, Его можно увидеть, Его можно потрогать: «вкусите и видите», Им можно и нужно жить. И, переосмысливая жизнь, я увидел очень много моментов, о которых, действительно, на первый взгляд можно не сказать, что это чудо, а на самом деле – это кардинальное изменение, и, я полагаю, что это изменение в лучшую сторону, потому что Бог меня любит.
– Какие эти моменты?
– Можно начать по порядку, не все моменты вам расскажу (по некоторым личным причинам). Я жил в обычной семье, моя мать была доктором, отец был простым рабочим. Когда отца не стало, мама очень сильно заболела, а мы с бабушкой, чтобы как-то прокормиться, собирали милостыню на паперти в храме. Были такие высокие ступеньки, мы занимали две ступенечки, сидели и просили подаяние – на это подаяние, в общем-то, мы и жили. Мне тогда было лет 4-5-6. Бабушка свою небольшую пенсию отдавала на наше содержание, нас было шестеро в семье, я старший. И, собирая эту милостыню, я был, не скажу, что был именно там как сознательный православный христианин, но я был при Церкви, я видел образ, поведение тех людей, которые называли себя христианами, и мне этот образ нравился. Однажды я хулиганил (видимо, передалась по наследству любовь к химии) – я экспериментировал и, в общем, испортил окна в доме у своей бабули. Надо сказать, что дом этот она собирала своими собственными руками сразу после войны, она была бригадиром и участвовала во Второй мировой войне и очень много сделала, она тоже была старшей в своей семье. И вот, она собрала своими руками, при помощи односельчан, этот домик. И я испортил её окна, и когда портил ей окна, хулиганил, повредил себе палец – обжег, очень сильный шрам до сих пор остался. И вот, собирал я милостыню в воскресный день вместе с бабулей у храма, потом зашел в Церковь, и какая-то сердобольная сотрудница храма стала меня спрашивать, увидев маленького мальчика: «Ну как же так, у тебя такая ранка, не больно тебе, как ты повредил-то палец?» А я взял и соврал – вот нагло, нахально соврал, выдав себя несчастным. И все это происходило возле иконы Божией Матери, которая висела на колонне храма. И вдруг я замечаю, что по иконе какие-то капля катятся – не на стекле, а под стеклом. Я этой сотруднице говорю: «Вы смотрите, что у вас на иконе капли катятся, там вода какая-то бежит». Она ахнула, стала какие-то молитвы читать и испугалась. А я что – в порядке вещей, наверное, вода попала… Потом уже, когда я стал взрослым, я, конечно, понял, почему это произошло: полагаю, что из-за того, что я соврал перед иконой. И для меня это было очень тяжело. И это был такой момент, который показывал, что Бог меня не забыл, даже при том, что мне иногда не было что кушать. Я приходил в церковь, причащался, мальчишки – сыновья местного настоятеля, – стояли, помогали ему держать плат перед причастием. Я, причастившись, стою возле центрального подсвечника и как-то, знаете, совершенно естественно говорю Богу: «Боже, а почему у меня нет отца? Почему Ты забрал у меня отца? Вот мама лежит дома, болеет, мне бывает есть нечего, почему я не сын священника, почему так происходит, у меня нет отца?» Сказал и всё. Прошло какое-то время – я просто не могу говорить, какие-то освещать события по разным причинам внутренним, – но я попал в одну передрягу, фактически, меня выкрали из дома. Много чего повидал, и во время этих странствий случайным образом я встретился с одним иноком, который вдруг, знаете, как Дед Мороз, достал из сумки Часослов и говорит: «Давай я тебя научу церковнославянскому языку!» А я-то и читать не умел. И вдруг эти буквы оказались для меня знакомыми, и не просто это знакомство, что читал текст, ну и вот уже на автомате его читаешь – нет, это какие-то родные буквы, они такие замысловатые, интересные. Не знаю, как, но церковнославянский язык оказался, действительно, подарком Божиим, как будто Господь его подарил, я научился читать, и это меня впоследствии спасло.
Я попал в общество, которое жило по своим законам, и они готовы были там меня каждый день бить и издеваться надо мной. Но однажды принесли газету – это начало 90-х годов, и я до сих пор удивляюсь, как в газете вот такими большими буквами там объявление было написано, знаете, как, вот, в монастыре идешь, бывает, а там на кельях монахов большими буквами Иисусова молитва написана. И в газете такое же объявление церковнославянским – Иисусова молитва. Все собрались, смотрят на эту диковинку, а я так, краем глаза посмотрел, что там интересного – и вдруг вижу знакомые буквы. Я их начал вслух читать: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». Все оборачиваются, и старший: «Ты знаешь этот язык?» Я говорю: «Знаю» – и еще раз прочитал. И с тех пор меня вообще никто не бил, даже никто не трогал, тем более, а через некоторое время я вернулся домой.
И я уже ходил в школу, проходил всегда через церковь – можно было срезать наискосок через церковь, если ворота были не закрыты. Но даже не просто срезать, я как-то на автомате видел, что люди крестятся, и я тоже на автомате крестился перед храмом, и думал: «Ну, наверное, Господь мне поможет в учебе!» И там были две собачки, которые бегали возле храма, я одной из них гладил пузико. Через некоторое время один священник взял меня к себе на воспитание, фактически, усыновил, и он мне потом рассказывал, что он приехал в епархию по каким-то своим делам, и из епархиального домика как раз, когда ждал владыку, в окошко смотрел и увидел, меня как я глажу эту собаку. Он тогда подумал, что, наверное, стоит взять этого ребенка. А это был тот священник, который в свое время просто спас меня от смерти. Людям, которые меня забрали из дома я оказался больше не нужен, я болел неделю воспалением легких и фактически умирал уже. И как-то на автомате забрёл в церковь, лег на лавочку и стал умирать – наверное умирать, ну, воспаление легких не лечили, не знали, что это у меня, в общем-то, я не был никому нужен. А священник совершал службу, кадил храм. Покадил храм, потом вернулся из алтаря, посмотрел на меня, потрогал меня, взял на руки, через всю церковь пронес в пономарку, вызвал доктора. Доктор говорит: «Случай тяжелый, надо в больницу везти». Отвезли в больницу, он стал готовить для меня бульончик, выходили меня, и этот священник потом взял меня к себе на воспитание.
– И так исполнил Господь Вашу молитву детскую.
– Да, представляете, сколько прошло времени, и через какой путь это! И я не скажу, что тогда я нашел Бога – нет, наверное, просто Господь меня нашел, я нашел то место, где Он меня найдет. Но сейчас происходит тот момент, когда я ищу Бога: Господи, Ты где, покажись! Знаете, когда был на строительстве храма, для меня было важно не просто строить храм, или как-то начальствовать, как-то, что называется, рулить. Я иногда приходил в церковь и специально шел как прихожанин с другой стороны, с другого входа, по ступенькам разным, я смотрел: а как будет себя чувствовать просто рядовой прихожанин, заходя в церковь? Для меня это было важно, чтобы я переступил порог храма и увидел Христа, нашел Его там. Потому что, если я переступлю порог храма и не встречу живого Бога – это будет катастрофа моей веры. Я могу всему научиться: выучить наизусть молитвы, научиться обрядам, традициям, но, если в них нет живого Бога – это бессмысленная вера, тщетная и суетная. И в свое время, уже, наверное, будучи священником, были какие-то моменты тоже интересные в моей жизни, но все-таки я стал задумываться: а как мне ответить Богу, потому что Он-то мне всегда отвечает.
Вот совершенно недавний случай трехлетней давности: моему сыну три года, я съездил в Грузию (у меня первые две девочки) и, сделав там свои дела, за которыми ехал в Грузию, мы вместе с одним батюшкой-архимандритом заехали в монастырь святого Давида Гареджийского, этому святому молятся, когда нет детей, но у меня дети-то есть. Я так стою возле мощей и простыми словами говорю: «Дай мне сына, слушай, ну дай мне сына, что, Тебе сложно?» И что вы думаете? Возвращаюсь домой, мне жена через некоторое время говорит: «А я в положении!» Делали УЗИ плановые, но ребенок вертелся и не показывает «главную деталь», кто он, и тут вдруг на месяц раньше начались роды. Рождается мальчик в день (это был третий день после Пасхи) Иверской Грузинской Божией Матери и Давидо-Гареджийский святых. Нет, конечно, это не чудо, нет, это обычное явление православной жизни, потому что чудо на каждом шагу совершается. Я позвонил в Грузию, рассказал этот случай, и Патриарх Грузинский, который имеет традицию становиться крестным отцом каждого третьего и последующего ребенка, и ради этой традиции люди начинают рожать, не боясь, потому что у них будет такой крестный отец. У него очень много тысяч уже крестников. Он сказал: «Я крестный отец только у грузин, но этот мальчик грузин, и я буду у него тоже крестным отцом». И когда меня расспрашивают о сыне, я говорю: «Сын у меня грузин» – «Ты, что ли, грузин?» – «Нет». – «Жена?» – «Нет». – «Сын родной?» – «Родной, грузин, потому что подарили его мне там, вот». И вот это – присутствие Бога. Но при этом при всем я бы хотел сказать, что я надеюсь, что Господь меня простит, потому что Он меня любит, потому что есть вещи, за которые стоит меня простить.
Я до сих пор вспоминаю: в детстве, несмотря на то что я собирал милостыню на паперти, я хулиганил, и хулиганил неприятно. Я забирал, воровал деньги у моей матери и их проигрывал в автоматы. Мне было немного лет, 6-7 лет, я воровал последние копейки, шел и безбожно играл. Только-только поставили эти автоматы, в советское время они не разрешались, а вот здесь уже Союз рухнул, нравственные рамки упали и можно было. Мать приходила, ругалась с этими предпринимателями, а они отвечали: «А что, мы не можем ему запретить» (маленькому мальчику). И однажды Господь как-то так, знаете, ненавязчиво коснулся меня, но потом мне было очень больно от этого прикосновения. Я стащил у матери последние деньги и шел играть в автоматы, а она шла навстречу, встретила меня. И я ее обманул, я не сказал, куда. Она говорит: «Я нашла еду». Честно говоря, стыдно сказать, где она нашла эту еду – ну, где-то, вот, на мусорнике нашла, ну нечего было есть, мы стояли в очереди по талонам за пищей, это начало 90-х было, просто нечего было есть, в магазинах ничего не было. Она так ласково мне улыбалась, а я вот взял и ее обманул. Я почему об этом моменте говорю: потому что у каждого человека есть те вещи, которые, знаете, как апостол Петр – его часто с красными глазами пишут на иконах, потому что каждое утро, когда петух кукарекал, он вспоминал свое отречение от Христа, и это было его каждодневное напоминание, и плакал.
Был еще другой момент. Когда меня выкрали из дома, я встретил на своем пути в какой-то столовке, где нас кормили, старика, и я ему что-то грубо сказал и не поделился с ним пищей. И вот я помню глаза этого старика. Он ничего не ответил, но его глаза были такими говорящими, что я был неправ. То есть он не показывал мне мою неправду, а он показал, сожалел о такой несправедливости с моей стороны. И вот это сожаление как-то, вот, до сих пор, может быть, уберегает меня от некоторых ошибок. Хотя ошибки были. Были даже, когда было строительство храма – конечно, молодой, некому было подсказать, и у меня тоже есть свое «кладбище». Но сейчас я стараюсь сделать работу над ошибками, то есть выучить те уроки, которые не были выучены. Когда к тебе приходит не просто человек ради какого-то совета – он тебе вверяет свою жизнь, и нельзя относиться к человеку, как, знаете: кто-то некто пришел, а ты ему что-то нечто сказал. Нет, это живое, здесь и сейчас, если ты ему сейчас не скажешь, может, он умрет.
Я помню, когда первая стройка была, батюшка, который меня выходил, который стал меня воспитывать, он наполовину армянин, наполовину немец. Вот это немецкая педантичность и восточная горячность. Я помню, когда построили храм, уже идем вместе на службу: храм на горе, он идет и по ступенькам собирает какой-то мусор, какие-то конфетные бумажки, огрызок какой-то, что-то еще. Думаю, ну собирает, ну вместо уборщика работает. Нет, он мусор не выбросил, так в кармане и держал всю службу. Странно, думаю. Во время литургии подошел, говорю: «Вы мусор выбросили?» – «Нет, не выбросил, ты занимайся свои делом». Прошла служба, он вышел говорить проповедь, и вдруг, что вы думаете: в одной руке держит крест, другой достает из кармана подрясника вот весь этот мусор, показывает прихожанам и говорит: «Это – ваша церковь, это – не моя церковь. Я пришел сюда служить – служить вам, а церковь – ваша, вы жертвовали свои копеечки на нее, вот посмотрите: это вы намусорили, идя в церковь. Сюда больше никто не заходит, кроме вас, потому что территория закрыта, и заходят только те, кому нужна церковь. Заботьтесь о вашей церкви! Вот, вы идете в церковь, каждый из вас прошел, я сегодня специально чуть попозже пришел, чтобы после вас пройти по этому пути, и вот, видите какой он грязный, и никто из вас не обратил внимание на это».
А другой момент меня очень сильно поразил. Я уже учился в семинарии, приехал к нему, а у него на престоле вместо Дарохранительницы стоит советский грибок-копилка деревянный, там не было монет. «Это чистая копилка, я ее еще почистил, я там храню Дары, дырочка есть, они там себя прекрасно чувствуют, но у меня нет денег купить обычную Дарохранительницу, потому что я должен заплатить зарплату людям, которые работают на стройке храма». Меня это так сильно поразило! То есть вот этот акцент на человека, на человечность, прежде всего. Когда Господь пришёл на эту землю, Он не постеснялся быть человеком. И я иной раз замечаю, что когда человек приходит в церковь, учится традиции, учится обрядам, учится правильным молитвам – он потом стесняется быть человечным, он говорит: «Я православный, я все знаю, я сейчас посоветую» – а ведь не хватает именно вот этой самой человечности. И вот эта стройка храма тоже много мне дала. Это был, своего рода, тоже путь к Богу – путь какого-то становления, переосмысления каких-то вещей.
На стройке храма работали совершенно разные люди. Работал Виталий Николаевич – это бывший генеральный директор «Артека». Когда Советский Союз развалился, его «ушли» из «Артека», и он как-то заболел, его супруга пришла в церковь, был не особо и верующий, можно сказать, коммунистом был, а батюшка поехал, причастил его, поисповедовал, а потом попросил его помочь ему строить церковь. Он бы не согласился, но за день до этого он увидел сон, что едет он на своей «Волге» (у него была спец-«Волга» как у директора «Артека», такая хорошая, добротная «Волга») на какую-то гору, а на горе стоит церковь. И у него такая мысль: «Надо строить! А что же строить, она уже построена?» На следующий день к нему обращается мой батюшка: «Не поможете ли вы мне построить церковь?» – «А где?» – «А вот на горе». И он, действительно, человек большого ума, на лету схватывал строительные премудрости, то есть он был партработником, он занимал руководящую должность всесоюзного значения – генеральный директор «Артека», он выиграл этот всесоюзный конкурс. А тут пришлось, что называется, засучить рукава, в буквальном смысле, месить раствор, мешать бетон, класть кирпичную кладку, читать чертежи – и он прекрасно это все делал. И вот, он мне какие-то давал задания. Я помню, как мне не нравилось выравнивать кривые гвозди. Но пример этого человека, его совершенно бескорыстного служения, практически за какие-то копеечки на строительстве храма, дал для меня добрые какие-то всходы.
Были и другие люди на строительстве храма, и каждый из этих людей – это какая-то уникальность. Покойный Александр Петрович, мы его просто называли Петровичем. Это человек, который сидел по зонам много лет, который пропитался этим духом. Это была совершенно колоритная личность. Он пил. Пил страшно, уходил в запои, батюшка увольнял его, потом приходила его мама 90-летняя, просила, чтобы приняли ее сына обратно, батюшка принимал, ругался с ним за пьянку, он все равно пил. Был такой однажды случай. При храме была баба Люба, которая за всем следила, и она увидела, что Петровичу свадьба подарила бутылку водки. Она пошла, батюшке рассказала. Батюшка приходит и говорит: «Петрович, я знаю: у тебя заначка есть!» – «Где, батюшка?» – «Ну, пойдем в бытовку» – «Батюшка, ну пусть полежит!» – «Я знаю, как у тебя полежит, отдай обратно». – «Батюшка, может, не надо?» – «Нет». Все-таки отдал, Петрович был честным человеком. Это такой высокий человек, два метра ростом. Выходит он, чешет свою голову и думает: «Кто ж меня сдал?» А баба Люба: тык-тык-тык-тык от этого вагончика. Он говорит: «Это крыса! Когда я сидел на зоне, она на вышке стояла!» Но при этом при всем и баба Люба пришла в Церковь удивительным образом, и этот Петрович пришел в Церковь удивительным образом. Но более удивительна была кончина этого человека. Я уже учился в семинарии и приехал к батюшке некоторое время побыть у него, как раз приехали разные люди, которые тоже раньше строили эту церковь. Петрович скончался в это время, вот буквально день в день. И мы зашли на его квартиру. Знаете, что поразило в его комнате (он жил с матерью) – в его комнате практически ничего не было: стояла кровать, вот так вот раскинутое одеяло, тапочки врозь, стол, стул, крест, который ему вырезали товарищи по зоне, и одна полочка, на которой стояло несколько книг: «Добротолюбие», пара томов Иоанна Златоуста, авва Дорофей, Исаак Сирин, еще несколько книг – это серьезные книги, это не какие-то брошюрки. Он этим жил. И когда отпевали Петровича, батюшка плакал. Петрович никого не осуждал. Мы не видели, чтобы он исповедовался. Он исповедовался уже тогда, когда все уходили, и он плакал. Он плакал и говорил: «Я ничего не могу с собой поделать!» Такое ощущение было, что у него по венам вместо крови текла спиртная жидкость. Он плакал и просил у Бога прощения, не мог исправиться. И, действительно, тогда я услышал от батюшки, что Петрович не осуждал, и может быть, его Господь тоже не осудит за то, что он пьянствовал. Кончина была удивительная этого человека. И я помню один эпизод, когда мы вместе строили часовню святителя Николая Чудотворца – я там просто помогал немножко. Рыли котлован, и, вы знаете, такой камень-дикарь – бут, это очень твёрдая порода скальная, он такой огромный был, ну, наверное, метра три на три, представляете, вот такой вот валун, его без спецтехники просто вообще не поднять и не раздробить. И выходит Петрович – два метра ростом, говорит: «Вы, вообще, люди верующие, или нет, почему вы не молитесь?» Взял лом, перекрестился, как треснул по этому камню – и он раскололся просто. Мы были в шоке. Это мой путь тоже, я видел этот пример.
И для меня все время стоял вопрос проповеди, или: говорить жизненную проповедь, будучи священником; даже вот вопрос миссионерства, как мы говорим, священного апостольства. Почему не успешна миссия сейчас, и почему она была успешна, когда проповедовали апостолы? Приходил апостол и говорил: «Я это видел, я видел Христа, пойдём, я тебе покажу, какой Он, я Его видел!» А зачастую бывает так: человек что-то говорит красиво, говорит – это христианская философия, она действительно логичная и красивая, но нет никакой жизни там. И почему я рассказываю об этих людях на строительстве храма – это была реальная жизнь. Они показывали реальный пример, которым можно было следовать, и поэтому это тоже мой путь, потому что я вместе с ними был. Это не я такой хороший или плохой, а я вместе с ними, как в той песенке: «без друзей меня чуть-чуть, а с друзьями много» – скажи мне, кто твой друг, и я тебе скажу, кто ты.
– То, что Вы решили сан принимать – это тоже влияние Вашего окружения было?
– Нет, я даже не решался сан принимать.
– Может быть, так, как-то, думал об этом, где-то что-то хотелось?
– Нет, я хотел быть военным. Была идея какого-то (сейчас уже понимаю) романтического служения Родине и так далее, и тому подобное. Но было непонятное чувство, как будто тебя куда-то затягивает, в какую-то воронку – хорошую воронку. То есть там хорошо, ты входишь, знаете, как болт входит в гайку по уже намеченному пути, то есть и шаг болта и размер среза совпадают. И вот так я ввинчивался в эту семинарскую систему. Мне было достаточно легко учиться в семинарии в том плане, что дисциплина. А меня батюшка воспитывал не хуже. Ну, были там, может быть, какие-то моменты ошибок – но у кого их не бывает? Но вот это зов, которому противиться не можешь. И я помню, когда меня рукоположили, было удивительное ощущение, как будто ты снова домой вернулся.
– Когда Вы стали священником, на этом пути движение к личным отношениям с Христом помогло ли Вам или это параллельно, или, может, появились даже какие-то вещи, которые усложнили, как Вы оцениваете?
– Не знаю, я не могу сказать. Вот что хочу еще сказать: как я познакомился со своей женой. Почему я говорю о жене – знаете, ей большое спасибо и за прошлое, и за нынешнее. Если бы не моя супруга, я бы давно уже, не знаю, где был, валялся бы под канавой. Это тот человек, который меня постоянно вытаскивает, который помогает мне, который заботится обо мне, который поддерживает меня. Я не хотел жениться, абсолютно не хотел. Я поехал переводчиком на греческий остров Лемнос и там познакомился с девушкой. Мы вместе могилки раскапывали на кладбище – в прямом смысле раскапывали могилки. Там кладбище наших русских солдат-белогвардейцев, которые размещались на этом острове. Союзники, так сказать, англичане и французы устроили им такой лагерь, по сути, это очень тяжелое место было, и наши русские люди, которые там размещались очень много болели и умирали, страдали там. Кладбище уже неизвестно где было, культурный слой вырос. И вот мы искали эти могилки, буквально там 5-7 сантиметров надо было раскопать грунта, чтобы найти. Находили. В общем, познакомился я с ней, у меня сердце говорило: «Это твое», а ум говорил: «Не-не-не, никаких женитьб, свадеб, надо вот учиться, учиться и учиться!» И я после этого случая поехал на Афон, и потом как-то послушал свое сердце: раз оно говорит, что это его – мы поженились и детки появились. И тоже было много разных моментов: и негде жить было, первая дочка у нас, вообще, в вагончике родилась. Нам один хороший человек предоставил жилье – и спасибо ему за это, что как-то дал возможность пожить, не было средств, чтобы дальше снимать квартиру. Порой, знаете, ради сохранения семьи будешь жить и на пеньке, лишь бы семья была вместе и было единение. Но потом как-то все более-менее образовалось. Вообще, по жизни – я точно знаю – Господь утешает в маленьких деталях. И в свое время я не понимал одного важного момента, что как важно сказать просто «доброе утро» или сделать комплимент. Я считал, что нет, надо искать высокого служения, героического служения, а вот эти все мелочи – нет. А вот Бог в мелочах, Он постоянно человеку делает эти комплименты, постоянно ему говорит и дает какие-то приятные моменты жизни, чтобы они его поддержали. Вот это чувство локтя, когда ты знаешь, что Бог тебя точно поддерживает, определенно точно. И если остановиться немножко по своей жизни, прекратить суетиться хотя бы чуть-чуть, то начинаешь замечать вот эти детали, из которых складывается жизнь. Как мне сказал один профессор из Академии: «Не ищи служения, оно тебя само найдет, Господь тебе даст Сам те моменты, от которых ты или откажешься, или согласишься с ними. Согласишься – и тогда будешь служить».
– Вы говорили про строительство храма, которое вел еще Ваш отец – священник, который Вас усыновил, но я понимаю, что у Вас было потом и собственное какое-то строительство храма.
– Не то, что строительство храма – отчасти было и строительство. Я пришел в церковь, которая уже строилась. Но там были разные священники, которые как-то что-то советовали, помогали, но служащего священника не было. А служащий священник – это тот, кто находится на месте. Там наверху генералы могут много чего решать положительного или отрицательного, но если не будет фронта – бессмысленно наверху что-то решать. И вот я как раз на этом фронте был. Я хотел бы еще упомянуть об одном человеке, которая важную веху поставила в моей жизни – это архитектор Александра Валерьевна Петрова. Это тот архитектор, который отказывается от строительства каких-то таких развлекательных заведений, она строит только храмы, прихрамовые постройки. И она это объясняет просто и обычно, что если она начнет строить развлечения, то она не сможет жить созиданием священного. Знаете, чтобы священный текст воспроизвести, ты должен сначала очистить самого себя, чтобы этот текст был твоей жизнью. И также Церковь. Церковь – это Тело Христово, это не просто какой-то набор камней или досок. Древний византиец, принявший христианство, православие, строил следующим образом: он не насиловал предмет, он не насиловал камень или дерево, он давал ему самовыразиться, и тогда камень начинал звучать. Если в храме неуютно, этот неуют складывается из двух вещей. Первое – это те люди, которые там, это живая община, семья. Они могут быть раздраженными, могут быть неприветливыми, или наоборот, – и тогда будет уютно. И второй момент – это как архитектор поставил эти камушки. Или он отсебятину налепил и сказал: я так хочу, это мой Фостер, или он сделал в согласии с опытом Церкви, в согласии с замыслом Божиим: «Господи, а как Ты, а как ландшафт окружающий, а как окружающие люди, как их культура?» – и вот это всё должно быть выражено в церкви. Это, знаете, как ракушка морская – она асимметричная, она какая-то кривая, косая, но она красивая. Почему? Золотое сечение присутствует в ней. Также и церковь: она может быть асимметричная, я видел пещерные храмы, они абсолютно разные, но в них удивительно, они красивые, и камень там звучит. Когда молишься в такой пещерной церкви – мы с моим батюшкой ходили молодежными походами по Крыму и служили в этих пещерных церквах, когда еще и никто и не помышлял о возрождении этих храмов и монастырей. Там ничего просто не было, кроме туристов, изредка туда заходящих. Брали антиминс, брали все сосуды и принадлежности, и служили. И вот Александра Валерьевна в свое время увидела, что я интересуюсь вот этими чертежами на строительстве храма, она мне подарила мелки, я стал рисовать, и вот это была большая веха в моей жизни, с нее начался мой интерес к храмовой архитектуре, к храмовому искусству. Я могу многого не понимать, я не архитектор, но для меня очень важно, чтобы каждая деталь в храме имела свое значение и свой смысл, чтобы это не было отсебятиной, чтобы эта деталь раскрывала и показывала мне Христа.
– Дорогой отец Алексей, спасибо большое за Ваш рассказ, за Ваше свидетельство. Дай Бог, чтобы и на Вашем пути в отношениях с Господом Вы нашли то, чего желает ваше сердце, и чтобы наши зрители, для кого дорого то, о чем мы сегодня говорили, могли бы найти этот путь и найти поддержку на этом пути. Я напоминаю нашим зрителям, что вы можете присылать ваши вопросы, замечания, комментарии на наш электронный адрес. Помощи Божией вам, храни вас Господь.
Ведущий – иерей Георгий Максимов
Гость – священник Алексей Забелин
Видео-источник: Телеканал СПАС
Комментировать