№ 3. Февраль. Книга 1-я

До последнего времени лишь те старообрядческие браки признавались законными, которые были записаны, на основании закона 19 апр. 1874 г., в полицейские метрические книги, специально на этот предмет установленные и имеющиеся во всех полицейских учреждениях. При этом само совершение брака, по тому или иному старообрядческому обряду, законом игнорировалось и при том не только по форме, но и по существу: для закона было безразлично, по какому обряду брак совершён, или он был заключён без всякой религиозной формы. Такого мнения, относительно данного закона, держались и сами старообрядцы. Такой же смысл предполагается, и самой формой совершения полицейской метрической записи: при записи обращается внимание исключительно на то, принадлежат ли оба вступающие в брак от рождения к старообрядчеству, добровольно ли желают вступить в брак и не состоят ли они в родстве, при котором совершение брака, по нашим общим узаконениям, воспрещается; это с одной стороны, с другой – для записи брака решительно не требуется какого-либо предварительного действия, – в виде ли венчания по старому, или иному какому-либо обряду, или в виде простого сожития. При записи не возбуждается вопроса о существующих личных отношениях между записывающимися мужем и женой, а лишь об их взаимном и добровольном желании вступить в брак. Такое же, именно, понимание явствует и из общего правительственного взгляда на метрическую запись старообрядческого брака: существование брака раскольников считается доказанным со дня записи в метрической книге, или со времени первоначального о нём заявления (свод закон. гражд. т. X, ч. 1, ст. 78, по изд. 1887 г.). Закон 19 апр. 1874 г. не задаётся вопросом о моменте совершения самого брака, – для него безразлично, был ли этот брак в действительности совершён ранее полицейской метрической записи, или совпадает с нею, или же последует ей. Закон имел в виду исключительно практические вопросы: правительству было известно, что старообрядцы, несмотря ни на какие препятствия, заключают между собой браки и устраиваются семьями, хотя с этими семьями закон вовсе не считался, – что родятся дети, признаваемые самими старообрядцами законными, но никаких гражданских прав не имеющие. В устранении этих неустройств и был издан закон о записи раскольничьих браков, через это старообрядческая семья и дети получали вполне законное существование. Ни дальше, ни глубже этого закон 19 апр. 1874 г. не шёл и ни в какие вопросы о самом существе старообрядческого брака не вдавался. Закон имел в виду оказать старообрядческой семье и рождённым в ней детям милость, не вдаваясь ни в какие аргументации этой милости.

В настоящее время возникает иное отношение к старообрядческому браку. Правительствующий Сенат год слишком тому назад, осенью 1902 г., вынес весьма замечательное решение, свидетельствующее о желании правительства поставить вопрос о самом существе старообрядческого брака. „Сенат, находя, что, по точному смыслу закона 19 апр. 1874 г., записи браков в метрические книги не могут знаменовать собой самого совершения брака, так как старообрядчество, приемлющее священство, бесспорно принадлежит к числу христианских вероисповеданий и признаёт брак церковным таинством, иначе оказалось бы, что у старообрядцев установлен гражданский брак, – определил по делу Снетковой, что брак, совершённый по старообрядческому вероисповеданию и незаписанный в метрические книги, не может быть расторгнут самолично одним из повенчанных, если противная сторона может доказать установленным порядком факт совершения брака“.

Приведённая сенатская резолюция установляет четыре положения:

1) Полицейская метрическая запись старообрядческого брака, имеет только тот смысл, что она свидетельствует о браке, совершённом где-то в старообрядческой моленной старообрядческим попом или наставником.

2) Принадлежность к христианскому вероисповеданию и признание брака (независимо от формы его совершения) таинством служит основанием для признания брака законным, хотя бы он и был заключён вне церкви, внутри старообрядческого согласия и не был записан в метрическую книгу.

3) Гражданский брак для старообрядцев не установлен.

4) Брак, совершённый по старообрядческому обряду и незаписанный в метрическую книгу, законен и не подлежит самовольному расторжению.

Исходным пунктом этих положений служит та мысль, что полицейская метрическая запись имеет не первенствующее значение в совершении брака, а лишь служебное: она свидетельствует о браке, уже совершившемся и узаконяет его с чисто формальной гражданской стороны. По этому воззрению полицейская метрическая книга приравнивается к церковной записи, а совершение браков в старообрядческой моленной – попом или наставником, – к церковному венчанию.

Новизна этого воззрения заключается в том, что, как уже было сказано, по первоначальному пониманию закона 19 апр. 1874 г. признавалось безразличным само совершение брака, – юридическую силу, имела лишь одна полицейская запись. Законодатель, установляя полицейскую запись, только предполагал, что старообрядческий брак совершается, по само совершение, как форма его, так и отсутствие всякой формы, для него не имели значения. Для нового же толкования данного закона само совершение брака уже является фактом, с которым так или иначе приходится считаться. Для него не только само совершение брака не является безразличным, но и форма этого совершения приобретает значение. Приведённая сенатская резолюция имеет дело с браком, венчанным каким-то NN., именующимся старообрядческим священником. Сенат нашёл нужным обратить внимание на то, в каком чине ставит себя лицо, венчавшее данный брак: он венчан старообрядческим священником, – следовательно, с соблюдением какого-то религиозного обряда. Этому последнему, религиозному обряду, Сенат придаёт особое значение: важно не то, кем брак был венчан, а то, что было венчание, обряд. Так как австрийская иерархия и беглые попы не имеют никаких законных прав, то и само это „венчание“ не может быть признано законным и „брак“ – браком. И Сенат, считаясь с таким браком, обращает главное внимание не на то, кем и как именно венчан брак, а на то, что и венчавший и венчавшиеся признают брак церковным таинством. В приведённой сенатской резолюции этому, именно, признанию уделено особое внимание; Сенат нашёл в нём опорный пункт для окончательного решения дела. через это самое, можно думать, для признания старообрядческого брака законным установляется одно общее требование, чтобы этот брак самими брачущимися признавался церковным таинством: от старообрядца, следовательно, зависит, быть ли его браку законным, или незаконным; если он свой брак признаёт церковным таинством, этот брак вполне законен, если же, неизбежно предполагается, такого признания нет, то и брак не имеет законной силы.

Указанное сейчас требование вытекает из желания устранить ту мысль, что для старообрядцев установлен гражданский брак. Это желание суживает мысль закона 19 апр. 1874 г. Для этого закона были безразличны и сущность старообрядческого брака, и форма его совершения; он вовсе не имел в виду, как признавать старообрядческий брак – церковным, или гражданским, сама эта мысль для него была чужда; этого вопроса закон решительно не касался и отдавал в полную волю старообрядцев, как им относиться к браку. И в этом обнаруживается особая мудрость законодателя. В устроении семьи и в признании законными детей нуждаются все старообрядцы, но далеко не все они, по своим основным учениям, признают брак церковным таинством. Для поповца и беспоповца, приемлющего браки, – беспоповца-брачника, брак есть церковное таинство, а для беспоповца, отвергающего брак, беспоповца-без-брачпика, брак является только грехом, он – только сожитие с одной или с одним, продолжающееся более или менее продолжительное время, сожитие, наказуемое отлучением от церковной (старообрядческой) общины. Закон 19 апр. 1874 г. одинаково милостиво относился ко всем старообрядцам без всяких исключений; он узаконил все семьи и поповщинские, и беспоповщинские и приемлющих брак, и отвергающих оный. Новое же сенатское решение отдаёт преимущество одним перед другими и поставляет под сомнение значительное большинство беспоповских браков; он выдвигает вопрос, можно ли считать законными (а следовательно и вносить в полицейскую метрическую книгу) браки, заключаемые теми старообрядцами, которые не признают брак церковным таинством, а женятся, потому что этого требует сама жизнь, и записываются в полицейскую метрическую книгу, потому что необходимо обеспечить детей, сделать их своими законными наследниками. Вместе с этим указанное сенатское решение предполагает, очевидно, расширить опросные пункты, установленные при записях старообрядческих браков: помимо родственных отношений и желания вступить в брак, не нужно ли ещё осведомляться, а как желающие записаться мужем и женой признают заключаемый между ними брак – церковным таинством, или грехом, венчались ли они у старообрядческого попа или наставника, или сошлись без всякого религиозного обряда.

Положение, что законность старообрядческого брака зависит от признания его самими старообрядцами таинством, сокращает область действенности закона 19 апр. 1874 г. При этом положении, означенный закон оказывается неприменимым к беспоповцам-безбрачникам. Это уже можно видеть из дела, по которому последовала выше приведённая резолюция Сената. В данном деле фигурируют лица, приемлющие священство (австрийское, или беглое; это из резолюции не видно, но это и неважно) и, следовательно, можно предполагать, что означенные в резолюции Снетковы были венчаны старообрядческим „священником“. Благодаря именно этому последнему обстоятельству, Сенат и признал брак Снетковых нерасторжимым, хотя он и не был записан в полицейскую метрическую книгу. Как поступил бы Сенат, если бы Снетковы принадлежали к беспоповцам? или: а) к беспоповцам-брачникам или б) к беспоповцам-безбрачникам.

В первом случае Сенату пришлось бы исследовать сущность учения о браке беспоповцев-брачников и форму совершения беспоповского брака. Результатом этого исследования оказалось бы, что беспоповцы-брачники признают брак таинством, которое может совершать не только свящеппик, но и мирянин.

Далее раскрылось бы, что беспоповцами-брачниками брак совершается, приблизительно, следующим образом: жених и невеста становятся в моленной перед иконами, наставник допрашивает их, желают ли они вступить в брак, не обещались ли другим, имеют ли родительское благословение; родители жениха и невесты, находящиеся тут же, благословляют „брачущихся“ словами: Бог благословит тебя взять такую-то, – тебя выйти за такого-то; наставник говорит: Бог вас благословит класть начал на супружескую жизнь; молодые кладут семипоклонный начал, после которого, кланяясь в ноги наставнику, говорят: благослови, отче, нас на чистое супружеское житие; наставник благословляет: Бог вас благословит на чистое супружеское житие; молодые и все присутствующие снова кладут семипоклонный начал, затем поют молебен Спасителю, или Божией Матери, или какому-либо святому, смотря по местным обычаям. В некоторых местах поётся особый молебен, нарочно для такой цели составленный известным Павлом Любопытным (умер в 20-х годах прошлого столетия); во время этого молебна наставник обводит молодых вокруг аналоя. Данный молебен „брачующиеся“ относят к самому совершению брака, поющие же обычный молебен не считают его частью брачного обряда, а только благодарностью за совершившийся уже брак. – Констатируя подобный брак, Сенат по необходимости окажется вынужденным входить в общую оценку указанной брачной формы. Но можно ли установить для этого один общий несомненный критерий? С протестантской точки зрения указанная форма имеет религиозный церковный характер; с точки же зрения православной церкви она – кощунство; сами старообрядцы (имеем в виду только беспоповцев-брачников) в её оценке не могут прийти к соглашению: для одних она церковный, вполне законный, обряд, для других только семейный обычай; для последних сущность брака заключается исключительно во взаимном согласии самих „брачущихся“ жить вместе, согласии, не требующем никаких сторонних утверждений. Этот брак, с точки зрения самих старообрядцев, полуцерковный, полу-гражданский, полу-таинство, полу-грех.

Во втором случае, – при рассмотрении брака беспоповцев-безбрачников, необходимо расследовать сущность бракоборного учения. При этом выяснится, что беспоповцы-безбрачники вовсе не признают брака, что по их основным учениям в настоящее, якобы антихристово, время, брака, как таинства, решительно быть не может. Беспоповцы-безбрачники учат: всем нужно бы проводить чистое девственное житие, но страсти препятствуют этому; можно тайно грешить и грех тем будет легче, простительнее, чем чаще будут сменяться связи, потому что многочисленность связей вызывает покаяние и свидетельствует о несклонности к браку; брак же есть явный грех, позор перед обществом и от тайного греха он отличается продолжительностью связи, её внутренней крепостью и открытостью. Однако, и при таких воззрениях, „безбрачные“ женятся и записываются мужем и женой и, мало этого, начинают своё сожитие семипоклонным началом, родительским благословением и полным свадебным пиром; хотя за это сожитие супруги отлучаются от „церковной“ общины на всю жизнь, родители, давшие благословение, наказываются епитимией – строгим шестинедельным постом. Как применить указанное выше положение к таким бракам? Что они, как не гражданский брак, в полном смысле этого слова?

Не ясно ли, что указанное выше основание, для признания старообрядческих браков законными, по необходимости должно повести за собой сокращение в применении закона 19 апр. 1874 г. к жизни, что, в таком случае, оказываются вне закона все семьи и дети старообрядцев-безбрачников, и под сомнением остаются все семьи беспоповцев – брачников. Это с одной стороны; с другой – это основание, собственно объяснение закона 19 апр., имеет и другое весьма важное значение; оно неизбежно приводит к признанию административного значения старообрядческих попов и наставников, является первым и весьма серьёзным шагом к дарованию некоторым старообрядческим согласиям полных прав в государстве, наравне с православной Церковью.

Если само совершение старообрядческого брака, обряд, само по себе, помимо полицейской метрической записи, имеет юридическую силу, то кем и чем являются старообрядческие попы и наставники – брачники! Не органы ли они исполнительной власти, законом признанной? Ведь нельзя же измыслить такого компромисса, по которому оказалось бы, что действие имеет юридическую силу, а действующее лицо – ничто. В приведённой резолюции Сенат определил, чтобы был доказан „установленным порядком факт совершения брака“. Брак этот венчан старообрядческим „попом с причтом“, – следовательно, главнейшим свидетелем в данном деле является этот самый старообрядческий „поп с причтом“. В другом случае такое же значение будет иметь беспоповский „наставник с причтом“. Будет, таким образом, установлено, что такие-то повенчаны „таким-то с причтом“ и составлена соответствующая метрическая запись. По какому праву эта запись будет более полной, чем обычная запись в полицейской метрической книге, в которой (записи) о факте совершения старообрядческого брака, его венчании, вовсе не отмечается? Отсюда только один шаг, чтобы и во всех записях старообрядческих браков отмечалось: венчан тогда-то, таким-то старообрядческим „попом с причтом“, или „наставником с причтом“, – иначе, чтобы эти самые записи составлялись на основании свидетельств о повенчании, выдаваемых старообрядческими „попами и наставниками“.

Административное значение старообрядческого „духовенства“ уже определённо предполагается в приведённой сенатской резолюции признанием нерасторжимости брака, венчанного старообрядческим „попом“ и незаписанного. Но старообрядческий „священник“, допустим, повенчал и брак нерасторжим, а старообрядческий „архиерей“ развёл, тут как быть? Не согласится ли и с этим, после предварительной поверки, справедливо ли решено дело, без всякого отношения к лицу и учреждению, его совершившему? Или ещё: брак таких-то старообрядцев расторгнут окружным судом, соответствующие отметки сделаны, виновная сторона подпала под запрещение вступить в новый брак. Старообрядческие „попы“ и наставники всё это знать не обязаны, а, к тому же, старообрядческий „архиерей“ это же самое дело решит обратно – по-иному, – с отнесением вины к правому по нашему суду и с оправданием виновного. – Старообрядческий „поп“ повенчает виновного (по решению суда), – как считаться с этим фактом? В предупреждение подобных случаев не извещать ли старообрядческую „духовную власть“, – „архиереев“, или совет беспоповских наставников, о расторжении старообрядческих браков, а ещё проще и лучше, – не решать ли подобные дела сообща с ними; в том порядке, какой в настоящее время проектируется для православных? В приведённой резолюции брак Снетковой, фактически расторгнутый, Сенат признал юридически существующим, а вдруг окажется, что этот самый брак уже расторгнут старообрядческим „архиереем“? и старообрядческий „поп“ покажет: венчал Снетковых, но брак расторгнут архиереем?

Как видно, означенная сенатская резолюция возбуждает много весьма важных практических вопросов и ставит острым ребром вопрос о признании за старообрядческими „архиереями, попами, наставниками“ и разными существующими у них „духовными советами“ полных прав духовной власти.

Мы понимаем, что данная сенатская резолюция вынуждена серьёзными обстоятельствами, но ведь все эти обстоятельства могут быть устранены одним небольшим дополнением к закону 19 апр. 1874 г., дополнением параграфа, по которому, в случае, почему-либо, не внесения старообрядческого брака в полицейскую метрическую книгу, муж и жена, каждый отдельно, могли бы ходатайствовать о записи брака на основании свидетельских показаний о его действительном существовании и даже после смерти одного из супругов; чтобы подобные ходатайства могли возбуждать и дети после смерти своих родителей. Отсутствие в законе 19 апр. 1874 г. такой статьи действительно сказывается в старообрядческой жизни.

Иногда старообрядческие браки записываются через несколько месяцев или даже лет после начала супружеской жизни. За это время тароватый супруг до нитки обирает простоватого, без церемонии выгоняет обобранного и свободно вступает в новый брак; возможна и смерть одного из таких супругов (тароватого), причём живой может остаться между небом и землёй... Нечто подобное, без сомнения, произошло и с Снетковой, по делу которой дано сенатское решение. В устранение этих неустройств предполагаемое дополнение было бы весьма желательным. К тому же оно устранит необходимость в коренном изменении основного смысла закона 19 апр. 1874 г. и сделает невозможными и ненужными те конфликты, на чисто юридической почве, нашего правительства с „старообрядческими духовными властями“, которые являются решительно неизбежными, при новом объяснении закона 19 апр. 1874 г., и которые ускоренным шагом приведут нас к страшному столкновению с этими самыми „старообрядческими духовными властями“ и внесут большую дозу анархии в саму жизнь. Уже по одному только брачному вопросу явится масса властей и поповских и беспоповских, с различными, нередко крайне противоположными, кодексами и жизненными условиями; всё это составит такой сумбур, с которым никакая централизация справиться не будет в силах.

В. Сенатов

Хлыстовство продолжает расти и умножаться; его руководители всевозможными способами, тайно и явно, пропагандируют своё лжеучение среди православных. Правда, в некоторых местах оно, по-видимому, ослабевает, но зато в других – проявляет такую энергию, в пропаганде своего лжеучения, что является более опасным для православия, чем другие секты. Таким великим злом является хлыстовство, например, в Воронежской епархии, где последователи его носят различные наименования: „хлыстов“, „богомилов“, „стригунов“, „шалопутов“ и пр., и где оно в 1900 году с особенной силой распространялось хлыстом Феодором Луценковым, – пропагандистом возмутительного еретического лжеучения, соединённого с противо-нравственными и гнусными деяниями. К православной церкви и к учреждениям её (таинствам, иерархии и богослужению) хлысты относятся не только отрицательно, но и крайне враждебно, хотя по практическим побуждениям и посещают храмы Божии часто. Православную церковь они называют не иначе, как „Вавилоном“. Источники христианского учения хлысты отвергают. Так, например, один хлыст в беседе с миссионером Херсонской епархии заявил, что Библии ему не нужно: „вона мини надоила“, сказал он, а другой назвал слово Божие „тьмой, буквой мертвящей“. Вся догматика хлыстов основана на учении о перевоплощении Христа. Видимым выражением этого учения служат у хлыстов их лжехристы и лже-богородицы. Екатеринославские хлысты (или „шалопуты“, как они здесь называются) на вопрос миссионеров, что побудило их оставить православную церковь, обыкновенно отвечают: „было время, когда мы поклонялись деревянным богам (разумеются св. иконы), теперь наступило другое время: мы познали истину и должны поклоняться „живому богу, сыну божию“, т. е. хлыстовскому лжехристу. Желая совратить православного человека в свою секту, они говорят: „не должны вы, братия, ходить в церковь, а должна в вас церковь войти. Не должны зажигать лампады перед иконами, а должны зажигать их в сердце своём. То не церковь, что построена из камней, а языческое капище, а каждый из нас составляет церковь, а все вместе церковь апостольскую“.

Большинство хлыстов Херсонской епархии, по сообщению преосвященного Херсонского, имеют следующие религиозные понятия, являющиеся, как результат отрицательного отношения их к источникам христианского вероучения. „Бога нет вовсе, как нет добрых и злых духов, вне тела человеческого, ибо их никто не видел. Человек может быть и богом, и ангелом, и диаволом, смотря по степени своего нравственного совершенства“. Интересно учение одного хлыста той же Херсонской епархии о происхождении человека. По этому учению, „до Адама и Евы Бог сотворил червяков, которые превратились в людей и жили 120 веков (12.000 лет); когда они вымерли, тогда Бог создал Адама и Еву“. На вопрос миссионера, откуда взято это учение, хлыст ответил: „вы это не поймёте это дело наше, нам только открыто“.

В нравственном отношении хлысты стоят ниже других сектантов: скрытность, лукавство, лицемерие и разврат характеризуют хлыстов всех местностей.

Успех пропаганды дикого и сумасбродного учения хлыстовской секты объясняется главным образом мнимой набожностью и благочестием хлыстов. В Таврической, например, епархии свою пропаганду хлысты начинают обычно призывом к трезвости, воздержанию от мясной пищи, и этим привлекают многих, даже людей благочестивых, но мистически настроенных. А одна из пропагандисток хлыстовства в Орловской епархии, обладающая довольно значительными средствами, для большего успеха пропаганды, прибегла даже к следующему средству. На своём участке земли, находящемся в 4-х верстах от приходского храма, она построила на свои средства церковь; прикрываясь благочестивым намерением открыть при пей монашескую общину, она набрала к себе детей и девушек-сирот и деятельно повела пропаганду хлыстовства. Только случайно были открыты её преступные цели и вовремя была остановлена её пропагандистская деятельность.

Скопчество – вторая мистическая секта – наиболее распространено в Орловской епархии, где опо первоначально и появилось. Число заражённых скопчеством приходов доходит здесь до 49: в них насчитывается скопцов до 216 душ мужеского пола и до 600 – женского. Впрочем, физических скопцов в Орловской епархии мало; всего лишь 45 душ мужеского пола и 40 душ женского пола, да и те подверглись оскоплению много лет тому назад; в своё время они были судимы, но оправданы. Все остальные лица, подозреваемые в принадлежности к секте скопцов, суть только духовные скопцы и скопчихи, последние из девиц и вдовиц, по бедности, физическим недостаткам и другим причинам потерявшие надежду на выход замуж. В 1900 году скопчество заявило о своём существовании в некоторых других епархиях, главным образом в С.-Петербургской и Самарской. О скопцах С.-Петербургской губернии, проживающих в Петергофском и Царскосельском уездах, были судебные процессы, после которых скопческая пропаганда прекратилась. В Самарском окружном суде также производилось в 1900 году дело о скопце Картавцеве. Из этого дела выяснилось, что в Самаре существует прочно организованная скопческая секта, и что в последнее время ветряные мельницы, вблизи Самары, сделались настоящим притоном для этих изуверов, где в большинстве случаев происходит и само оскопление прозелитов скопческого лжеучения. Отличительную черту всех скопцов составляет страшная их скрытность, лишающая пастырей церкви возможности следить за ними и оказывать на них должное воздействие. Даже на исповеди они с клятвами уверяют священников в непричастности к скопчеству. „Радения“ скопческие обыкновенно происходят по ночам и оберегаются так ревностно, что некоторые скопцы, боясь быть застигнутыми посторонними лицами, летом собираются иногда на „радения“ свои в поле.

Совершенно особым характером в ряду сект новейшего происхождения заявляет себя секта „иеговистов“, называемая также сектой „Десного братства“ и „Сионской вестью“ и основанная штабс-капитаном Ильиным. По учению этой секты, основываемому на произвольном толковании Апокалипсиса, во всём мире происходит борьба Иеговы с сатаной. На стороне последнего стоит, по мнению сектантов, православная церковь с её таинствами и догматическо-обрядовым учением, а также и вся правительственная власть: самих же себя сектанты именуют „иеговистами“, призванными бороться с „ошуйными“ православными. Борьба эта закончится, по ожиданиям иеговистов, полной победой их над всеми, не принадлежащими к их секте, и наступлением для них здесь же на земле, в Иерусалиме, переустроенном небесными людьми, тысячелетнего царства со всеми чувственными благами, всеобщим равенством и свободой. К участию в этом царстве иеговисты приготовляются, следуя двум заповедям основателя секты о безграничной взаимопомощи и о распространении всеми мерами его лжеучения. Исполнение сектантами этих заповедей, безусловно обязательное для всех их, происходит под руководством выборного „блюстителя“, в распоряжении которого находится „братская касса“, образующаяся из обязательных взносов от каждого вступающего в секту и из добровольных пожертвований и расходуемая на дела взаимопомощи и распространения секты. Пропаганда лжеучения иеговистов ведётся весьма ревностно – и через устную беседу, и путём писанных брошюр. Дерзость и кощунственное отношение иеговистов ко всему православному не останавливаются ни перед чем: свои сектантские рисунки с богохульным текстом, преимущественно изображающие „блудницу“, под которой ими разумеется православная церковь, они выставляют на видных местах, даже и на стенах храмов и часовен, изобличённые же в этом, они нимало не смущаются и, не отрицая своей виновности, заявляют, что намерены то же делать и впредь. В виду вышеизложенного, Святейший Синод, по определению от 19-го июля–9-го августа 1900 года, признал секту иеговистов, стремящуюся к ниспровержению существующего церковного и государственного строя и усиленно распространяющую своё лжеучение в народе, особенно вредной в церковном и государственном отношении. Вскоре после того, как состоялось это синодальное определение, были получены сначала от епархиального начальства, а засим и из Министерства Юстиции сведения о покушении иеговистов Барапчинского завода Пермской губернии, при помощи разрывных снарядов, на местного священника и других ревнителей православия. Дело это, став предметом судебного разбирательства, закончилось ссылкой многих сектантов, по приговору суда, на поселение. С воззрением Святейшего Синода на секту иеговистов, как на вредную в церковном и в государственном отношениях, согласилось как Министерство Внутренних Дел, предложившее с своей стороны Пермскому губернатору сделать распоряжение о том, чтобы местная полиция имела самый бдительный надзора за последователями этой секты и оказывала, в случае совершения ими противозаконных деяний, необходимое содействие духовенству, так и Министерство Юстиции, предписавшее прокурору Казанской судебной палаты принять зависящие меры к незамедлительному и тщательному производству могущих возникнуть в округе означенной палаты дел об иеговистах.

Разливающиеся широкой волной в России всевозможные лжеучения, стремящиеся в корне подорвать основы православной церкви и русского государства, требуют от пастырей церкви, чтобы они стояли на страже блага народного, были сильны и способны наставлять в здравом учении и противящихся обличать. И пастыри церкви всемерно стараются об охранении своей паствы от сектантской пропаганды и об обращении в православие заблуждающихся. В отчётах епархиальных преосвященных содержится много известий о трудах православного духовенства по религиозно-нравственному просвещению паствы и по вразумлению сектантствующих. Из мероприятий, способствующих пастырям церкви в борьбе с сектантством, следует особенно отметить следующие: усиление церковной проповеди, заведение внебогослужебных чтений и собеседований, введение всеобщего богослужебного пения, учреждение церковно-приходских братств, школ, библиотек миссионерских, кружков и комитетов. Внебогослужебные беседы, будучи вообще весьма полезны для народа, являются, в частности, прекрасным средством противодействия влиянию на население молитвенных собраний сектантов.

Следует, далее, отметить весьма отрадный факт, что многие приходские священники являются ныне весьма деятельными помощниками епархиальным и уездным миссионерам и лично с большим успехом ведут публичные беседы с сектантами, приходя к сознанию не только важности миссионерского служения, но и необходимости его, как прямого пастырского долга. Приходское духовенство, сознавая, что духовные запросы вверенных их попечению духовных чад ныне сильно изменились, что младенчествующая вера отцов сменилась испытующей верой детей, пробудившаяся религиозная мысль которых ищет удовлетворения, и что таким настроением в народе пользуется сектантство, – проникается убеждением, что единичные труды в религиозно-просветительном и миссионерском деле недостаточны, и что лучшее средство в борьбе с отрицательными явлениями жизни – это единодушие среди пастырей, готовность поддержать друг друга, общий совет между священниками о способах воздействия на православный народ и сектантскую среду. Этой цели вполне отвечают устраиваемые в последнее время в епархиях периодические съезды духовенства для обсуждения миссионерских вопросов. Такие съезды устроялись в 1900 году в епархиях: С.-Петербургской, Харьковской, Рязанской, Самарской, Пермской и других. Кроме того, в епархиях: Астраханской, Нижегородской, Олонецкой и Вятской состоялись епархиальные съезды духовенства, а в Таврической епархии обсуждением миссионерских вопросов, по предложению преосвященного, занимался очередной епархиальный съезд депутатов духовенства. Ближайшие задачи всех этих съездов заключались во всестороннем обследовании состояния сектантства и раскола в приходах и выработке мер успешной борьбы с ними. Всеми съездами признано было необходимым поднятие в приходском духовенстве знаний по сектоведению и полемике, и сделаны постановления об учреждении епархиальных и окружных миссионерских библиотек и снабжении приходских церковных библиотек необходимыми полемическими изданиями и пособиями. Астраханский съезд, в видах подготовления будущих пастырей к миссионерской деятельности, признал желательным привлечение воспитанников 5 и 6 классов семинарии к участию в публичных собеседованиях с сектантами. Ту же цель имело и распоряжение Вятского преосвященного о допущении на некоторые заседания съездов учеников 6-го класса Вятской семинарии, чтобы познакомить их с условиями приходской миссионерской деятельности, с которыми им, по выходе из школы, придётся считаться в качестве активных деятелей.

Кроме съездов, в некоторых епархиях для успешной борьбы с сектантством учреждены миссионерские комитеты из наиболее опытных и выдающихся представителей духовенства тех местностей, где имеются сектантские пункты. Таковы комитеты Таврической, Екатеринославской и Томской епархий. В Таврической епархии миссионерские комитеты учреждены во всех благочиннических округах, под председательством благочинных. Они должны следить за состоянием сектантства в округе, вести собеседования с сектантами и т. п. Отчёт о своей деятельности окружные комитеты представляют епархиальному миссионерскому комитету, находящемуся в Симферополе. При Симферопольском комитете открыты: епархиальная миссионерская библиотека и книжный склад, из которого приобретаются книги для миссионерских библиотек при окружных комитетах. Для ограждения православия от сектантской пропаганды (а равно и для оказания материальной помощи беднякам), в приходах Таврической епархии устраиваются также братства по уставу, выработанному епархиальным миссионерским комитетом и утверждённому епархиальным начальством. Такие братства открыты в 1900 году в Симферополе, Евпатории и селе Тимошевке. В Екатеринославской епархии имеются 32 миссионерских приходских комитета, находящихся в распоряжении епархиального миссионерского комитета. Епархиальный и приходские комитеты заботятся об устройстве собеседований с сектантами, о распространении противо-сектантских сочинений, о постройке в потребных случаях церквей и т. п. Комитеты Томской епархии, не смотря на недавнее своё возникновение, успели заявить о себе возрастающею деятельностью. Они организуют публичные беседы, заблаговременно определяя их место и время и назначая участников их из состава своих членов; в видах поднятия уровня миссионерских познаний приходского духовенства, учреждают миссионерские благочиннические и приходские библиотеки, заботятся об издании духовно-нравственных брошюр и листков и распространении их в народе. В целях предупреждения совращений православных в сектантство из-за материальной помощи, получаемой от сектантов, комитеты основывают миссионерские вспомогательные капиталы; так, например, – один из комитетов постановил для образования такого капитала отчислять ежегодно ½ % из братских доходов каждого причта и, по мере увеличения капитала, 50 рублей выделять ежегодно в запасной капитал, а остальные употреблять на текущие расходы. Говоря о деятельности приходских комитетов и значении их, преосвященный Томский совершенно справедливо заявляет, что разрозненные, стоящие до времени учреждения комитетов одиноко в своей деятельности, труженики-миссионеры – ныне в единении с своими собратьями почерпают энергию, назидаются опытом и знаниями других, и действуют с большей уверенностью и постоянством, чем прежде: самая же главная заслуга комитетов, по свидетельству епископа Макария, состоит в том, что они содействовали укреплению в духовенстве любви к делу миссионерства и сознания высоты и важности этого служения, возбудили в нём желание взять в свои руки дело борьбы с религиозными заблуждениями. В той же Томской епархии весьма успешно трудится в деле борьбы с сектантством местное братство во имя св. Димитрия, митрополита Ростовского. В деятельности его заслуживает особого упоминания следующее мероприятие. В видах точного ознакомления с количественным составом сектантства в епархии, для суждения об его увеличении или ослаблении и о причинах, от которых то и другое происходит, – совет братства обращает особенное внимание на статистику сектантства. С этой целью советом составлены личные посемейные списки сектантов, по особо выработанной форме. На статистику сектантства обращено также большое внимание и в Вятской епархии. В 1900 г. здесь разосланы были через благочинных в приходы, заражённые расколом и сектантством, заготовленные бывшим в 1899 г. в Вятке миссионерским съездом географические сетки, с предписанием составить по ним карты приходов, с показанием сведений: 1) сколько в приходе православных и сектантов (с обозначением толков последних), и сколько лиц, уклонившихся в сектантство из православия; 2) сколько в приходе школ и какого типа (церковноприходские, земские, министерские); 3) сколько в приходе православных церквей и часовен и раскольнических моленных, – разрешённых правительством и не разрешённых. Статистика сектантства, доселе составлявшая самую слабую сторону в его изучении, является необходимым условием успеха миссионерской деятельности, знакомя миссионеров с количеством и силами противников церкви, и потому нельзя не пожелать, чтобы примеру Томской и Вятской последовали и другие епархии.

Весьма важными в интересах миссионерского дела в епархиях являются мероприятия Святейшего Синода в отношении обеспечения материального быта причтов в приходах, заражённых сектантством. Материальное положение приходского духовенства в таких приходах, поистине, тяжкое, – и потому жалованье из сумм государственного казначейства предпочтительно назначается, причтам таких приходов. Кроме того, изыскиваемые епархиальными начальствами местные средства для улучшения материального быта духовенства направляются также большею частью в приходы, заражённые сектантством. Таких местных средств на воспособление духовенству заражённых лжеучениями приходов в одной, например, Екатеринославской губернии расходуется более 2.000 р. Более широкое распространение этой меры в будущем, без сомнения, значительно возвысит успех приходской миссии в её борьбе с сектантством.

(Опыт философско-психологического освещения сектантства).

То же человеческое самомнение, мечта достигнуть спасения единичными свободными усилиями ещё яснее и со столь же пагубными последствиями – сказались в отношении сектантов к православным догматам о Церкви и её предании, уставе, иерархии; ибо в глубине православного учения по сим вопросам лежит та же смиряющая идея личного нравственного ничтожества, бессилия отдельного человека.

Придя на землю спасти погибающих, Христос не ограничился тем, что проповедал каждому имевшему уши слышать истину, призывал каждого к исправлению и обещал Свою помощь всякому, кто станет её искать и прибегать к Нему. Нет. Он ещё сплотил вокруг Себя из верующих в Него общину спасаемых – Церковь. В ней Он обещал невидимо пребывать, как глава в теле, поддерживать истинное боговедение и добрую жизнь, так что и врата адова её не одолеют; ей Он ниспослал Духа благодати в избранных, чтобы они потом изливали Его на других верующих и устрояли церковную жизнь, т. е. руководили общим спасением. Очевидно, спасаться можно не единолично, разрозненно, а лишь церковно, общественно. Водворение в людях на место разъединяющего их греховного самолюбия соединяющей взаимо-любви и притом силой любви к одной центральной личности Богочеловека и веры в Него – имеет необходимым последствием нравственный спор взаимо-любящих, взаимо-поддерживающих, взаимо-руководящих, – союз потом стремящийся перейти в общинную организацию со всеми её атрибутами – руководительной властью, законом – уставом, общественным мнением; иначе говоря, действительно, а не мнимо совершающийся среди людей процесс спасения необходимо должен оформиться, воплотиться в церковь и притом единую, как едина истина, едино добро, един Христос – единственное историческое, моральное и мистическое основание спасения. Личный грех – выражение более правильное, ибо грех есть начало, раздробляющее единое по природе человечество на обособленные, самодовлеющие, само-замкнутые, взаимо-враждебные личности; но единоличное спасение – это несообразность, противоречие, ибо спасение – в любви, а любовь соединяет, организует воедино. Даже наука, искусство не могут быть чисто индивидуальны: в них есть авторитеты, методы, круг добытых знаний, историческая традиция, и обыкновенно они стремятся оформиться в общество, школу. И если бы кто вздумал в этой области, игнорируя всех и всё, сам единолично сызнова создавать методы, открывать давно открытые америки, то он, конечно, далеко бы не ушёл, а имя ему было бы – безумец. Но наука не обладает безусловной и полной истиной, и ничто не гарантирует ей безошибочность, её истина есть лишь искомый X; и с этой, и только с этой, точки зрения законно её дробление на равноправные, хотя и несогласные, даже взаимовраждебные направления, общества, школы, даже единицы. Но спасение возможно лишь на почве единой вечной истины, единой святой любви, и непогрешимость первой, и неиссякаемость второй обещаны Церкви её Главой, т. е. составляя цель и искомое для каждого члена церкви, для ней всей суть вовсе не искомое, а доразу данное; поэтому, процессу спасения нет законных причин дробиться на существенно несогласные между собой течения, общины, единицы, если же это видимо случается, то эти отпавшие от исторического преемственного единства веры и любви общины или единицы, очевидно, суть уже вне единого истинного процесса спасения, вне единой спасающей истинной церкви, как нарушившие единую веру, единую любовь, общую жизнь.

Таково общее понятие о церкви. Частнее – о предании, уставе, иерархии. Хотя Христос Сам невидимо пребывает в Церкви, как её Глава, и ниспослал в неё Св. Духа, наставляющего её на всяку истину и благодатствующего всякого верного, но это не значит, чтобы каждый верующий или и вся церковь могли открывать новые истины. Весь объём, вся полнота истины нужной для спасения принесены на землю Христом в Его учении и жизни; прибавлять к ней нечего. Догматическое развитие церкви допустимо с православной точки зрения не в католическом смысле изобретения новых догматов, а лишь в смысле углубления богословского разумения раз непреложно данных догматов в соотношении со всем запасом научных и философских знаний данного времени. Если апостолы и говорят сравнительно со Христом Евангелий нечто новое, то это лишь значит, что в Евангелии записано о Христе далеко и не всё. Дух истины, почивший на апостолах, лишь помог им вспомянуть и понять всё сказанное и сделанное Христом. Так и поныне Дух Св. действует в церкви (в отношении суммы её вероучения) не творчески, а охранительно, не новое что и большее сообщая или прежнее изменяя через озарение избранных, а лишь сохраняя от свойственного людям забвения и искажения чистоту веры Христовой, преемственно нередающейся в святыне, любви церкви. Это и есть церковное предание в широком смысле слова, как единственный источник христианского боговедения. Многое из Христова устного учения и дел было скоро же после Него записало Его служителями, очевидцами и свидетелями или со слов их; затем, устрояя церковь, эти ближайшие ко Христу деятели в посланиях (письмах) по разным поводам подтверждали и разъясняли Христову веру, действуя в любви, согласии и совете между собой. Эти послания, как выражавшие сознание всей Церкви, признаны ею за истинное (хотя и не безусловно полное) выражение преданного ей Христом учения и составили Священное Писание, охраняемое от порчи и перетолкования церковью же и её Духом и являющееся, таким образом, в церкви одним из источников её вероучения, как часть, одна из форм живого, водимого Духом предания. Но на ряду с этим канонизованным церковью кодексом предания или лучше вместе с ним, не прерываясь, не оскудевая, хранится Христова и апостольская истина в преемственном живом церковном сознании, выражаясь в церковных вероопределениях, обрядах, чинах, молитвословиях, всем церковном строе; ибо Дух Истины, присущий церкви апостолов, не прекратился с их успением, но продолжает пребывать и в церкви всех времён до скончания века. Это и есть Священное предание в более тесном смысле, т. е. в отличие от Свящ. Писания; и сила, центр тяжести тут не в Писании, ни в Предании самих по себе, а в этом Духе, делающем общецерковное сознание нерушимым столпом и утверждением истины.

Устав. Связанная воедино общей верой и взаимной любовью, церковь создала некоторые формы общественной жизни в вере и любви, пути общественного спасения. В наиболее существенных, коренных, элементарных чертах они установлены ещё с первых шагов церковной жизни, если не Самим Христом, то во всяком случае апостолами; в остальном же суть плод постепенного вызываемого нуждами времени свободного творчества церкви, т. е. создание лучших её членов, принятое и одобренное затем всей церковью. Это – богослужебный культ, церковный ритуал, куда входят – богослужение, обряды, праздники, посты. Всё это в своей психологической основе есть свободное выражение религиозной жизни лучших сынов церкви, но установленное ею, как для всех обязательное, становится в её руках педагогическим средством, а для каждого её сына и питомца школой благочестия и испытанным путём к совершенству, так сказать, методом спасения.

Иерархия. Во всяком обществе должны быть руководители дела – люди наиболее постигшие (теоретически и практически) общее дело; тем более – в церкви, в важнейшем и труднейшем деле спасения. Разница лишь в том, что здесь они не простые выборные и уполномоченные от общества и не наследственный по плоти класс, фамилия правителей, а духовные наследники Христа и апостолов, носители их духа, преемники в ряде рукоположений благодати, вдохнутой Христом в апостолов, споспешествующей им в трудном деле руководства человеческими совестями и общим спасением.

Так понимаемая церковь есть для отдельной личности великая сплошная школа смирения, признания человеком своей личной слабости и нравственной беспомощности, а путь спасения в церкви есть путь самоотречения. Да иначе и быть не может: если суть греха в гордыне, самомнении, лже-свободе (а поражать его надо в самое сердце), то и спасение должно (и единственно может) быть содеваемо не иначе, как в атмосфере послушания, условиях, ведущих к смирению. Даже совершенно искренно ища спасения, сам собой без церкви с её уставом, преданием, руководственной властью человек обречён на блуждания, непоправимые ошибки, безысходные падения. Хочешь иметь истину о спасении, – такова мысль православия, бойся полагаться на один свой разум и своё сердце и тем паче – искушать Господа Бога, требуя повторения в тебе раз в истории данного во Христе великого чуда Богооткровения, или данного раз навсегда единой церкви чудесного озарения непогрешимым Духом Истины: быть Богочеловеком ты, грешный и растленный, недостоин – это было бы величайшим кощунством и насилием над тобой; твой осуетившийся разум, как и твоё страстное сердце обманут тебя; личная непогрешимость есть одна иллюзия, а признание за собой особого озарения ведет к самообману. Но дело спасения – не в одной вере; тебе предстоит ещё переродить по ней свою волю. И тут один, сам собой, ты ничего не сделаешь: нужны надёжные руководители и помощники, методы и средства исцеления, ибо ты ведь – ничтожество, и пути твои будут не выше твоего нравственного состояния. Нет, если хочешь действительно, а не мнимо и мечтательно идти ко спасению, оставь гордое суемудрие и веруй во Христа, исповедуемого в церковном предании; старайся, конечно, всеми силами ума и сердца понять Его в Его жизни и учении, читай и изучай Писания, но имей всегда перед глазами веру церкви и с ней смиренно сверяй своё разумение; оставь самоуверенность и самомнение и ищи себе нравственной поддержки и благодатной помощи у священства, на то поставленного; брось свободолюбие и самочинение и учись добродетели путём того подвига, какой указан совершеннейшими и оправдан святостью сонма на нём спасшихся. Иначе твоё спасение будет призрачно: ты можешь найти Христа, только не Того, Который содевает в церкви спасение смиренных; ты, может быть, научишься владеть собой, воспитаешь силу воли, положим, освободишься от видимых грубых пороков, пожалуй, действительно избежишь грязных страстей, но это далеко, далеко ещё не всё, и смотри, ты непременно, незаметно для самого себя, впадёшь в самообольщение гордости, которая есть самое сердце греха и семя погибели. Чтобы приобрести себя во Христе, отрекись от себя во имя церкви, иди в неё и ей вменяй всё достигнутое тобой.

Вот это-то и больно для самолюбивого человека, и он нейдёт в церковь, а если был в ней – спешит из нея, лжеумствуя о её ненужности, возможности спастись и без её предания, устава, священства. На каждом шагу жизни среди людей, отбившихся от общей церковной жизни, хотя формально ещё и принадлежащих к ней, мы слышим отрицательные суждения об иерархии, обрядах, постах, праздниках, авторитете св. отцов церкви, соборных канонов и вероопределений. Спасение, говорят, есть личное интимное дело каждого; оно – дело свободы, и никому и ничему нет нужды вмешиваться в это святое-святых личного духа; „Ты – царь: живи один“. Эти софизмы диктует уму гордость.

В том же горделивом и самонадеянном духе умствует и наше сектантство. Спасение содевается не общественно, а единолично; церковь – это два и три, собравшиеся во имя Христово, а то и каждый спасающийся верный, как храм живущего в нём Духа Божия, общник спасающему его Христу. Ни в какую общественную сокровищницу религиозной мысли и вероучения за истиной идти не надо; добивайся её своей головой, ищи в своём сердце и верь, что Христос и Дух Истины не оставят тебя в твоих усилиях. К святости иди своим свободным путём, не вверяясь стороннему водительству и чужим уставам, а надеясь на одного Спасителя: ты сам себе священник, царь, пророк. Долой священство – этих книжников и фарисеев, воссевших на Моисеевом седалище, чтобы и самим не входить в царствие Божие, и другим затворять свободный вход в него грудой бремён неудобоносимых и преданий человеческих; долой обряды, чины, праздники, посты – все эти уставы, без нужды затрудняющие и загромождающие свободный путь к духовному совершенству; долой предание, под эгидой непогрешимости выдающее за непреложную истину старинные вымыслы человеческие; долой церковь, порабощающую дух наш, подрезывающую его свободные воспарения к небу! Вот наиболее чистый и последовательный (с рассматриваемой стороны) тип сектантства, как плода самомнения и свободолюбия личности. К этому, так сказать, идеальному типу горделивого и потому крайне индивидуалистического сектантства более или менее приближаются все наши современные секты, и поскольку оне ниже этого идеала, поскольку они недоразвиты, непоследовательны, противоречивы, полны компромиссов своего мечтательного крайнего неосуществимого принципа с требованиями отрезвляющей жизни и вместе – ближе к православию.

Было бы однако утомительно излагать здесь учение каждой секты по всем указанным вопросам и следить в них (сектах) степень развития индивидуалистического принципа и его, т. сказ., изгибы.

Возьмём, для примера, вопрос об источниках вероучения. Сектантский принцип личного озарения и разумения, проведённый до крайности, ведёт к совершенному отрицанию не только исторического церковного Предания, но и Св. Писания, вообще веры чьему бы то ни было авторитету, кроме своего разума и сердца. Но практически это едва ли осуществимо, ибо должно разбить людей на самостоятельные и несогласные друг с другом единицы, и особенно не под силу всё же привыкшему к вере и послушанию русскому человеку вообще и крестьянину – в частности. Поэтому все секты стоят в этом отношении лишь на полдороге. Относительно последовательнее духовные христиане, особенно хлысты, которые отвергают наше Предание, но и Св. Писанию почти не верят, среди которых каждый может быть пророком, а то и Христом, т. е. носить в себе самостоятельный и даже непогрешимый источник истины. Но рядовой хлыст, лишь мечтающий сделаться пророком и Христом, доколе он ими не сделался, всё же слушается авторитета признанных христов, а христы в общем придерживаются друг друга и традиционного хлыстовского учения до 1-го христа Суслова и самого саваофа Данилы включительно. Таким образом даже у хлыстов всё же есть некоторый вероучительный авторитет, нечто в роде своего предания (выражающегося в ихних распевцах); хотя ни один Христос или пророк собственно не связан им в безусловное послушание, а говорит согласно традиционному учению секты (ибо-де в нём вещает тот же дух) лишь до тех пор, пока его демону не вздумается внушить ему чего-либо отличного от традиции, – тогда хлыст должен пойти уже не за последней, а за первым. Лжехристос Радаев не обинуясь⁴⁵ верил последнему, когда дух требовал от него даже прямо несогласного не только с Писанием, но и нравственностью. – Подобно хлыстам, духоборы (каждый в отдельности) также мнят себя особо просвещёнными и озарёнными и отвергают наше предание и Св. Писание, иногда договариваясь до того, что ихние старики больше самого Христа знают⁴⁶. Но однако же при этом они учат о своём предании, идущем преемственно в роде избранных от исторического Христа, составляющем (предании) так называемую „живую книгу”, т. е. множество псалмов, и притом не вмещающуюся (книгу) в памяти каждого духобора, а содержимую во всей целости и полноте лишь во всём духоборческом роде. Тут уже не только есть своё предание, но даже и нечто напоминающее православное учение о непогрешимом предании лишь всей церкви; хотя всё это стоит в грубом противоречии с другими высказываемыми более крайними положениями секты. – Переходную ступень (с данной точки зрения) между духовными христианами и библеистами займёт юродивый капитан Ильин и рядом с ним мнящийся быти мудрым Толстой. Оба они, совершенно отвергая Предание, сверх того и Писанием распоряжаются крайне свободно: первый облюбовал себе один таинственный Апокалипсис, а второй создал своё Евангелие из кое-каких обрезков Нового Завета. – ещё менее выдержан сектантский принцип у евангеликов (библеистов) – штундистов, молокан, пашковцев. Тут безусловно отвергается Предание, но признаётся (хоть и не без некоторых вольностей, напр., у штундистов) вероучительный авторитет Писания, но предоставляется каждому личная свобода при его толковании в надежде на помощь Божию и благодать Св. Духа. В Папгшковском „Руководстве к чтению Нового Завета“, распространённом и у штундистов, и молокан, как единственное вспомогательное средство к уразумению Писания, рекомендуется – молитва. „Читай, не торопясь, говорится там (23 стр.), стараясь понять каждое слово. Если какого слова не поймёшь – подумай, что бы оно значило, и внутренне помолись, чтобы Господь вразумил тебя. Если всё-таки не поймёшь, оставь и читай далее: значит, не пришло ещё время понять это слово, после поймёшь“.

Путём подобных недоразвитостей и недомолвок, ценой таких уступок и противоречий секты составили из себя общины с главарями, иногда носящими даже иерархические имена – епископов, пресвитеров и дьяконов, выработали некоторый несложный общественный культ – богослужение, обряды, праздники, псалмопение и пение духовных стихов. Но под этим зыбким, поверхностным слоем житейских отложений у них всюду чувствуется отсутствие твёрдой и глубокой почвы и проглядывает бездна личного произвола. Поэтому так легко человеку переходить из секты в секту; поэтому же секты подвержены вечным пререканиям и дроблениям. И жизнь зачастую жестоко мстит этим несчастным, сбившимся с пути истины: думая освободиться из опеки православной церковности, они подпадают под горший гнёт произвола невежественных вожаков; мня себя священниками и царями – являются положительно рабами всяких психопатов и развратников, иногда воздавая им Божеские почести и поклонение; носители, храмы наставляющего на всяку истину, непогрешимого Духа истины – они часто не смеют сказать на беседе миссионеру и единого свободного слова без того, чтобы не получить жестокого укора и угрозы вожака!

В этой сектантской свободе от смиряющих уз церкви, горделивом стремлении личности к самоволию в вере и самочинию в подвиге спасения кроется разгадка некоторых уродливых, доходящих до психопатизма черт нашего сектантства.

Человеку, воспитанному в православной церковной атмосфере сознания личного ничтожества на всём пути спасения, начиная с познания веры и кончая совершенством добродетелей, в высшей степени дико бывает слышать уверения сектантов: „я – святой, пророк, евангелист, апостол; я – жена мироносица, богородица, я – Христос, Сын Божий, саваоф“! слышать исступлённые бессмысленные их пророчества, рассказы о своих видениях и обещания судить вселенную, узнавать о попытках сектантов воскрешать мёртвых и даже самим возноситься на небо. Разумеем, конечно, не тех шарлатанов, которые часто обманывают доверчиво и экзальтированно настроенную сектантскую массу, чтобы пользоваться честью, властью и солидными даровыми доходами, а тех, несомненно, искренних людей, которые иногда платятся за эти бредни и потерей имущества и свободы и даже потерей доверия, и местью со стороны своей же сектантской братии. С выше указанной нравственно-психологической точки зрения на сектантство – всё это совершенно допустимо, понятно: это – не что иное, как хорошо известное в аскетике состояние гордого самообольщения, духовной прелести, как следствие самоволия в спасении.

Подвиг спасения, говорит аскетика, надо совершать непременно при руководстве со вне: посторонний может беспристрастнее, объективнее ставить диагноз нашему нравственному состоянию и назначат лекарственные средства. Если мы станем делать это сами (подобно как тяжко больной стал бы сам лечить себя), то наша самооценка рискует быть слишком субъективной, а при определении средств, путей исправления страсти, вооружаясь на добрую мысль и добрую волю, собьют их с истинного пути, заставят сделать себе уступки, бурей внутренней борьбы лишат человека необходимого такта и равновесия. Не говоря о мелких и частных неудачах, путь самочинного подвига почти неизбежно ведёт настойчиво и серьёзно взявшегося за спасение или к отчаянию в случае более слабой воли при силе и непреклонности страстей, или же – к гордости и самообольщению в случае видимого успеха подвижничества; т. е., либо человек преждевременно опустит руки и, подписав себе приговор погибели, отдаёт себя во власть греха, либо, производя себе преувеличенную самооценку и вменяя своей личности всякий действительный и воображаемый успех, он преждевременно самообольщённо возомнит себя совершенным и притом обязанным в этом единственно своей силе. Люди, искусившиеся в подвиге, о начинающих подвижниках говорят: „если он слишком лезет на небо, тащи его на землю“, т. е. умеряй его нетерпение, не позволяй идти на высшую ступень, не закрепив за собой твёрдо низшей, не давай ему возомнить о своих силах и достоинстве. Вот почему новопостриженника отдают непременно под руководство опытного старца. История аскетизма знает много несчастных примеров, когда подвижники, особенно одиночки – отшельники, воображали себя святыми, провидцами и чудотворцами, видели лже-видения, всякие огненные колесницы, готовые взять их живыми на небо, пытались изгонять духов или бросались со скал, думая чудесно остаться невредимыми, и были жестоко посрамляемы и даже погибали. Не дальше, как года три–четыре тому назад, в одной из Духовных Академий случился факт, проскользнувший и на страницы печати. Великим постом, предавшись усиленным подвигам поста и бдения, один молодой новопостриженный монах – студент слышал с неба голос: „если хочешь служить мне, отдай мне свои глаза“; и он взял лампадку и прижёг их, отчего чуть не ослеп⁴⁷. Всем известен выведенный (в „Братьях Карамазовых“) бессмертным нравственным психологом Достоевским, в параллель смиренному прозорливцу Зосиме, старец Ферапонт, великий аскет, но полный гордыни и зависти, мнивший себя чудотворцем и всюду видевший и гонявший бесов.

Психологически путь прелести приблизительно таков. Человеку страстно хочется святости, спасения; к этому сводятся все его помыслы, на это затрачиваются все его усилия, вся жизнь. И он трудится, молится, постится, бдит. Но путь труден и длинен; а ему хочется достигнуть вожделенного состояния поскорее: им овладевает нетерпение, он засматривает в блаженное будущее, минуя скорбное настоящее, и мечтательно видит себя в сонме святых, в раю, на небе, в обществе ангелов, или прозорливцем и чудотворцем на земле; и, при недостатке в нём действительной святости и нравственной высоты, его, может быть, пленяет в мечтах не столько это воображаемое совершенство, сколько то, что бывает его последствием – дар прозорливости и чудес и, может быть, даже слава святого. Тоже мечтательное нетерпение побуждает его непрестанно копошиться в душе, глядеться в зеркало совести, ежеминутно подводить себе итоги с целью порадоваться новому и новому приросту Совершенства. И вот он, действительно, видит в себе много хорошего, явные успехи подвижничества не яко же прочий человецы, – он мало спит, много постится, много молится, чужд привязанности к суете земной, свободен от сребролюбия, явной вражды на людей и т. д. Не мудрено, если подвижник начинает, незаметно для себя, подвизаться больше и больше уже не ради совершенства, как такового, не ради Бога, а ради себя, т.-е. ради удовольствия сознавать себя совершенным, любоваться на себя в зеркале своей совести. При этом, вменяя не кому, как одному себе, свои успехи, он естественно их преувеличивает и свои, так сказать, отрицательные добродетели принимает уже за высшие степени положительного духовного совершенства. И он самочинно налагает на себя один подвиг за другим и, минуя низшие, взваливает на свои мнимо сильные плечи самые большие и тяжёлые (подвиги), а исполнив их, впадает в тем большее и большее самообольщение. И вот, наконец, ему кажется, он достиг уже достаточной высоты, о которой мечтал, на каковой высоте уже должно бы ощущаться веяние Духа Божия и общение с горним миром: и он начинает трепетно вслушиваться в себя, ловить свои эмоции, так сказать, щупать ежеминутно свой духовный пульс. И очень понятно, если при таком настроении, он чисто телесные нервные ощущения и возбуждения примет за это Божественное наитие, обычные сны – за вещие; а навыкнув произвольно вызывать указанные эмоции, он уже воображает, что Дух овладел им, и его воля слилась с небесной. Трудно мыслью спуститься глубже в эту бездну самообольщения: мы подошли уже к моменту психопатии. Несомненно, что при этом болезненном нетерпении и мечтательности, при этом чудовищном самомнении, при этом ипохондрическом самовыслушивании, при страшном напряжении в одном направлении всех духовных сил и непомерном ослаблении неосторожным физическим подвигом сил телесных, уже возможно выступить с пророчествами, пытаться творить чудеса, видеть видения и т. д. Тут уже какое-нибудь случайное обстоятельство и совпадение, уродливо перетолкованное, может дать человеку, как idee fixe, уверенность в его апостольском или пророческом достоинстве, или христианской искупительной миссии и Божественном происхождении; а это самовнушение, в свою очередь, заставляет копировать судьбу своих оригиналов. Тут уже можно идти судить вселенную, возноситься на небо, распинаться на стене и т. д., и т. д. Тут уже тёмная область так называемой в психиатрии paranoica religiosa, аналогичная тому состоянию, когда человек возомнит себя испанским королём или китайским императором⁴⁸.

Подобное состояние прелести и надо констатировать в уверенности штундиста в своей безгрешности и сектанта – мистика – в своём пророческом и даже Божественном достоинстве. Было бы, конечно, нелепо утверждать, что в каждом данном случае в душе каждого сектанта имеет место во всей своей крайности и целости вышенамеченный аскетический процесс прелести. Может быть тут штундисту помогает его протестантское понятие о спасении, а хлысту – его пантеистическое мышление; но как бы то ни было, несомненно, что тут есть элемент самообольщения человека, мнящего своей силой без постороннего руководства соделать своё спасение. И при этом, – кто страстнее мечтает о совершенстве, выше восходит в наружном подвиге, тот естественно глубже падает, уродливее самообольщается. Штундист – не ахти какой подвижник, и он доходит лишь до мысли о своей святости: не пью, не курю, не сквернословлю, не ворую, как то делают православные (а положительный нравственный идеал у него неразвит), – вот я и святой. Хлыст – аскет; он изнуряет тело постами, бессонницами, радениями, самоистязаниями, отказывается от брака и даже разврат иногда мыслит николаитски, как умерщвление плоти или убиение в себе наличностью греха духа гордости, – и он доходит до крайних проявлений прелести. К хлысту приложимо почти всё вышесказанное о прелести; физиологическая экзальтация радений принимается за дары Духа, а потребность нервно-возбуждённой натуры за его (Духа) волю: вот вам и хлыстовская „христова любовь“ и „свальный грех“. Чтобы покончить с рассматриваемым явлением, надо добавить, что самообольщённый в высшей степени силён обольщать других, самоуверенный – возбуждать в себя веру, внушивший себе – внушать другим: этого рода сумасшествие заразительно, и idée fixe одного человека гипнотически передаётся другим. Это общее правило особенно вдвойне приложимо к сектантам, где все обольщаются на одной и той же почве и подкладке, и где каждый есть в потенции Христос или богородица. Поэтому-то становится несколько понятным, как в психопата-мужика, самозванного судию живых и мёртвых, сидящего в сумасшедшем доме, несмотря ни на какие увещания и обстоятельства, могут верить сотни и тысячи людей, готовых ради него покинуть имущество, претерпеть голод, тюрьмы, саму смерть; – как на суде бросаются на колени перед разоблачённым и обвинённым лже-христом и молят его: „Помяни мя, Господи, егда приидеши во царствии Твоем“, – или как может целая масса экзальтированных фанатиков одновременно, как один человек, видеть своего далеко сосланного Петрушу – Искупителя в облаках на белом коне и падать перед этим видением на колени⁴⁹.

Итак, самообольщение сект извратило догмат об искуплении и благодати и отвергло церковь, предание (отчасти и Писание), церковную иерархию, церковные уставы, доходя иногда до признания пггундистов святыми и хлыстов богочеловеками (вернее человеко-богами).

С религиозной областью тесно связана область политическая, по крайней мере, в своих кардинальных вопросах о власти и отношении к ней: вопрос о нравственном праве власти и меча, обуздывающего злодеев, есть, в некотором смысле, вопрос религиозный, вопрос, так сказать, прикладной религии. И не трудно угадать, что, покончив с церковью, её мнением, её властью, её законом во имя принципа личной свободы и личной святости, сектанты тем более должны покончить во имя того же принципа и с государством, его законом и властью, как стеснительной для личной произвольной свободы организацией, имеющей практическое основание своей необходимости в греховности человеческой личности, её эгоизме, гордыне. Мы видели, что этими горделивыми, свободолюбивыми тенденциями дышит история и движется её прогресс; абсолютной свободе личности поклоняется человечество, не всегда, впрочем, ясно понимая последние выводы из этого принципа.

Сектантство есть отродье того же духа произвола и разнузданности: в его основании лежит тот же крайне индивидуалистический принцип полной свободы, не стесняемой никем и ничем самостоятельности, жизни по ту сторону добра и зла. Практически неосуществимый во всей своей крайности, вследствие психологического закона симпатии и инстинкта общественности (натурального добра) в человеке, этот принцип есть больше принцип отрицания и разрушения, чем утверждения и созидания: шаг за шагом его клиенты подтачивают существующую организацию, никаким успехом не удовлетворяясь, нигде не останавливаясь. Но если приходится, на место разрушенного и подточенного они созидают себе совершенное подобие ниспровергнутого. Свободолюбия не удовлетворит ни конституция, ни парламент, ни выборы, ни республика, ни равенство сословия, ни коммуна, ни какой-угодно социализм, ни свобода слова и совести: единственный конец – это полная анархия, но и она не может дать удовлетворения, ибо есть тоже, лишь дезорганизованное, взаимостеснение, взаимонасилие. Все секты более или менее клонят в сторону этого принципа, все они стоят на пути к анархии, но не все одинаково сознательно и далеко зашли; и в этом их разница. Впрочем, справедливость требует сказать, что у хлыстов мы не находим политического учения: вероятно, это надо объяснить так, что, при их мистической духовной настроенности, им некогда думать о земном; но, думается, если бы они стали думать и о законах общежития, то непременно договорились бы до того, что власть есть зло и действие антихриста; и это им тем легче, что у них отвергнута и разрушена самая основная элементарная клеточка общественного организма и первый источник власти – семья. Более положительные скопцы уже мечтают о своём скопческом земном царстве во главе с императором скопцом Петром III Фёдоровичем (Селиванов-тож); но они не раскрывают подробно, в каких именно общественных чертах и формах они мыслят это царство. Капитан Ильин, не чуждый мистицизма или по крайней мере сумасшедшей экзальтации, но всё же человек земли, низведший и богов до человеческого образа, учит по-еврейски о земном 1000 л. царстве Миссии – еговиста и наделяет уже это царство чертами равенства, отсутствия властей, судов и т. д. В этом же роде мечтают и жидовствующие. Яснее раскрывается сектантский принцип свободы в политической области у рационалистов, думающих о небесном, но не забывающих и о земном и часто готовых предпочесть земное небесному. Духоборы, молокане, штундисты представляют собой в этом отношении стадию, наиболее типичную и господствующую для настоящего времени. Они думают, что власть от Бога и должна сдерживать существующее зло силой. Но совершенные, святые – выше закона, они сами себе не позволят зла; а они – сектанты – и суть именно совершенные: поэтому власть, пожалуй, и нужна в мире, но для них, которые не от мира, она вовсе бесполезна, а, поскольку она в руках не сектантов, т. е. несовершенных – и прямо таки вредна. Когда придёт время и совершится суд над грешниками, в земном царстве святых будут все равны, не будет суда, властей и податей, а земля будет разделена поровну. Впрочем, войну и клятву эти сектанты, по-видимому, отрицают безусловно, т. е. и для царства от мира сего. Наиболее крайне и так, что уж дальше, по-видимому, и идти некуда, развит политический сектантский принцип у Л. Толстого. Тут уже не только отрицается война и клятва, закон и власть для святых, а ниспровергается целиком и безусловно и для настоящего времени и состояния всякий государственный строй, всякая принудительная власть по общему принципу – „не противься злу силою“ – и даже существование в мире власти признаётся прямой причиной, а не следствием только всех социальных и нравственных зол. И надо добавить, что толстовщина в этом отношении протирает глаза другим более умеренным сектам и, как направление более последовательное, оказывает на них сильное влияние, одним из редких проявлений которого надо считать недавнее анархическое движение среди Закавказских, потом Американских духоборов. Нет нужды говорить о степени прямоты и мужества в проведении сектами в жизнь социальных убеждений. Большей частью они признают практическое применение их несвоевременным, невозможным при незначительной численности своих единомышленников и при силе существующей власти и государства, и обыкновенно даже прямо советуют подчиняться власти, давать присягу и отбывать воинскую повинность, оправдывая такое лицемерие и трусость исповедания своих убеждений всевозможными софизмами. Но сектантство – это тлеющая под пеплом искра сопротивления власти и анархии: и она вспыхивает при каждом подъёме его духа, при каждом усилении его пульса, как то видим и на духоборах, и на Павловских толстовцах, и на штундистах. Что же касается осуществления своих взглядов в границах дозволенного узаконенным общественным строем, то в этом отношении сектантами сделано очень мало. Была попытка в Кавказском молоканстве (в половине настоящего столетия) построить коммунистическую общину (секта общих); но развившееся в ней тунеядство и паразитизм заставили её уступить действительности и на ⁹/₁₀ ограничить коммунальные требования, т. е. в сущности почти отказаться от них. Есть в России и заграницей несколько чахлых и бедных, разъедаемых тем же паразитизмом, интеллигентных колоний толстовщины. Известны единичные случаи, когда богачи – пропагаторы толстовщины жертвовали крестьянам некоторую часть своей земли, как то сделал кн. Хилков в Павловках, но нравственное, принципиальное достоинство этих поступков подрывается тем, что они сделаны с явной целью пропаганды. Известны духоборческие социалистические коммуны на Молочных водах, достигшие было даже некоторого экономического благосостояния, но потом пережившие страшный произвол и тиранию своей династии Капустиных-Калмыковых. Некоторые поползновения на коммунизм были вначале и у штундистов, когда ещё их общины были малочисленны и горели свойственным всякому начинающему, а особенно религиозному, обществу одушевлением; но ныне эти проповедники насильственного отобрания земель и имуществ богатых предпочитают сами богатеть и приобретать земли, кто сколько может, а братьям давать лишь гроши в общественную кружку, да нести денежную повинность на плату своим пресвитерам, помощь пропагандистам и вновь совращённым. Всё это и подобное доказывает вышесказанное, что сектантский принцип больше лишь отрицательного и разрушительного, чем зиждительного свойства, а их (сектантов) мечты о коммунальной блаженной безгосударственной жизни – одна утопия, разлетающаяся в прах перед наличностью в людях самолюбия, страстей, пороков. Мечтая о журавле в небе, сектанты не в силах удержать и синицы в руках: самообольщённые святые, мнящие себя выше всякого принуждения и кары, они часто доходят даже до необходимости прибегать против своих же сочленов под защиту ими отрицаемой власти; в лице их наиболее крайнего учителя – Толстого мы видели эту, т. ск., практическую сектантскую софистику, сделавший бы честь любому жиду обход собственного учения, когда он оделся в поддёвку и смазные сапоги, стал чинить печи и пасти коров, но всё своё громадное состояние отнюдь не разделил между мужиками, а лишь перевёл на имя верной доброй жены.

Да, надо прежде всего и больше всего стремиться к святости, только, конечно, путём смирения и послушания, не впадая в прелесть, а по мере достижения её будет падать и всякое социальное и экономическое неравенство и всякие стеснения власти и закона, и будет без самопротиворечия, без насилия и крови мирно исподволь воцаряться, вслед за искренним братством, действительное равенство и истинная свобода! Но полноты всего этого чаем, по непреложному обетованию истинного Христа, лишь на новом небе и новой земле, в них же живёт одна святая правда.

Итак, наше сектантство есть явление, действительно, либеральное и прогрессивное, но только отнюдь не в хорошем смысле слова. В корне его лежит изначала свойственное грешному миру гордое стремление страстного человека к абсолютной свободе, безусловной автономии, самообожанию помимо Бога и против Его законов, и в этом отношении оно, как нельзя более, соответствует мирскому направлению мысли и жизни, заветным чаяниям сынов мира сего. Отсюда – пантеистические взгляды по вопросам общего богословия, искажение дела Христова до отрицания Бога во плоти пришедша, отрицание благодати таинств, разрушение догмата о церкви, отречение от церковного предания, а отчасти и св. Писания, ниспровержение церковного обряда, устава, иерархии, а равно – и гражданского порядка; отсюда – самонадеянная свобода в толковании Писания, вера в непосредственное озарение свыше, претензия на святость и непогрешимость, доходящая до совершенной прелести и сумасшедшего возведения себя в Божеское достоинство, чаяние земного золотого века довольства, равенства, свободы.

Не трудно теперь видеть, что за всеми этими дутыми сектантскими фразами и высокими словами о служении Богу в свободе, духе и истине, скрывается в сущности полуязыческое миросозерцание, принижение религиозно-нравственных понятий. Вздымаясь гордыней до высоты небес и самовольно воздвигая себе фиктивное подобие Божественного престола, самонадеянно требуя своей грешной воле и слабому уму совершенной свободы, сыны мира сего, от них же первые суть сектанты, стоят, как и язычники, на пути погашения и принижения во лжи и страстях и своего религиозного ведения, и своего нравственного идеала; смешивая себя с Богом, они не могут удержаться, чтобы не обоготворить и своих страстей; мнящеся быти мудри, они объюродеша и изменили или готовы изменить славу нетленного Бога во образ тленного человека; воображая сделать шаг вверх, они отступили вниз, ниспали с неба на землю и, о если бы только не низринулись в преисподнюю! Личного Бога они стремятся обезличить и Сущего в премирных владычественных сферах низвести в утробу земли, материальные недра натуры; Его премудрую всесильную свободу им хотелось бы связать необходимостью естества и отожествить со своей грешной и развращённой волей; а Его вечное царство мнится им водворить на этой же изнурённой грехом земле, среди этого же рода – суетного и развращённого. Грех – это тьма; спасение – это просто просвещение. Богу тут мешаться собственно не к чему: нужны лишь просвещённые учителя, пророки, какими и были Христос, а за Ним все эти Колесниковы, Побирохины, Сусловы, Селивановы, Толстые и пр. и пр. А что касается нравственной жизни, то в самом деле много ли человеку нужно? Верую во Христа, т. е. признаю Его своим Спасителем, говорит пашковец, а отчасти и штундист, иногда почитаю Библию и порадуюсь о своём совершившемся спасении, – и будет с меня, и за то я признан от милостивого Бога оправданным и святым. А добродетели? – они сами должны родиться во мне; да до них собственно никому и, прежде всего, мне самому нет никакого дела, и нечего мне беспокоиться и заботиться: там, в недрах моего сердца незримо, таинственно безраздельно действует Христос. Вот только бы как-нибудь не потерять выдержки, да не допустить какого-нибудь явного безобразия; а то тогда, пожалуй, братья, хоть и не лучше меня, но сохранившие наружную чистоту и благоповедение, признают, что я не верую во Христа и уж тут мне никаким исповеданием не разубедить их; ну, а, впрочем, мне что? ведь я же верую, значит и спасён, а они пусть судят и отлучают, как хотят. – Оскопись, учит скопец, употреби раз навсегда над собой усилие, убей доразу змею одним ударом, и тогда почивай в блаженном состоянии райской невинности: женская лепость уже не будет привлекать тебя, а ведь в ней или от неё весь грех. Ну, а я, думает оскоплённый с детства, слава Богу, не имею семени греха от дней юности моей, на жену я никогда не смотрел с вожделением: что ещё сотворю, да живот вечный наследую? Весь грех, это – наша плоть, рассуждает хлыст, по не трудно умертвить её и сманить в себя духа; на это есть испытанное средство: радей до упаду, до исступления, да при этом постись и не женись. Если же и при этом хочется любить женщину, то и люби, лишь бы не в браке, – это уже Христова любовь, тут лишь кажущееся потворство плоти, а в сущности самое радикальное её изнурение. Люби себя самого в ближнем твоём, т. е. люби в нём частицу вечного разума, такую же, какую носишь ты; не женись и не блуди, не воруй и не убивай, не клянись и не судись, не воюй, ну ещё, конечно, не роскошествуй, не кури, не пей, не пренебрегай чёрной работой – вот и весь – поистине – жалкий кодекс морали Толстого: любовь здесь эгоистична, а другие частные заповеди лишь отрицательны, запрещают лишь самые грубые пороки и преступления и направлены не столько внутрь настроения человека, сколько на устроение внешнего счастливого бытия⁵⁰.

Где же во всей этой сектантской морали служение Богу в свободе, духе, истине? Оно нужно лишь для того, чтобы освободить человека от трудного смиренно-послушливого церковного подвига спасения, начинающегося с обряда, внешности и восходящего до высоких степеней истинно свободного и духовного нравственного совершенства.

Итак, ясно, сектантство носит в себе черты принижения, омирщения религиозно-нравственных понятий христианства, возвышая человека на счёт Бога и нашу грешную страстную свободу на счёт послушания воле Божией и руководству церкви, чрезмерно упрощая, лениво облегчая путь спасения, по возможности подчищая, обкрадывая в догматике и нравоучении всё сверхъестественное, небесное и подставляя на его место обыденное, натуральное, земное, в виде чаяния земного царства Христова, учения по социально-политическим вопросам и т. д. Поэтому оно – своё миру, и мир любит его и стоит за его свободу и достоинство. И в этом настоящая сила сектантства.

Поэтому же оно имеет будущее и есть самый опасный враг церкви. Если сравнивать в этом отношении сектантство со старообрядством, то должна получиться картина значительной противоположности. Старообрядство, появившееся, как протест старых обрядоверов против новых, есть начало ретроградное, явление отсталое и вымирающее. Обрядоверие может держаться лишь невежеством, и за днём рождения народного просвещения на Руси, скоро последует день смерти старообрядства. Оно должно уничтожаться двумя путями: путём перехода в православие, хотя бы сначала и в форме единоверия, тех его элементов, кои ближе подходят под церковно-каноническое понятие раскола (поповщинские толки), и через слияние с сектантством элементов, уклонившихся до еретичества (толки беспоповщины). Если и может иметь некоторую относительную будущность, то лишь Австрийщина, которая при благоприятных обстоятельствах (государственная свобода) может вырасти в параллельную православной, но расколанную от неё церковь; но и эти параллельные могут потом сойтись на пути историко-канонических работ и соответственных мероприятий⁵¹. Иное дело сектантство. Оно, мы видели, существенно связано с самым либеральным и прогрессивным (хотя и ложным) течением жизни: оно бьётся за ложно понятую свободу личности, права сердца и разума и порывается покончить с традицией, сбросить опеку с личности и на свой страх, своей волей и головой пробивать свои пути спасения, гордо взирая в будущее⁵². И поэтому ему принадлежит будущее. Все те, кто теперь формально принадлежит к церкви, а в сущности стоит совершенно на сектантских принципах (значительная часть интеллигенции), должны явно отступить по мере водворения в государстве духа терпимости, т. е. религиозного индифферентизма. Нельзя предрекать вечности какой-нибудь из существующих сект; но дело не в частностях и названиях, вышеуказанный же дух сектантства, еретичества, отступления будет расти в человечестве вместе с прогрессом свободы, просвещения, культуры. Это не то, чтобы эти последние были причиной сектантства: причина – грех, гордыня, безбожие, развращение; но свобода, наука, культура, вообще развитие человека и человечества есть условие, делающее доброе и злое направление более развитыми, крайними, сознательными, устойчивыми, непримиримыми и неисправимыми. Человечество растёт и зреет подобно отдельному человеку. И вот в последний момент земной истории и совершеннолетия человечества, когда принудительная общественная власть будет сведена до минимума (будет устранено „задерживающее“), когда наука сделает величайшие открытия и культура – поразительнейшие завоевания, произойдёт полное отступление, явно, свободно, сознательно станет во всей силе то беззаконие, которое теперь тайно, незаметно растёт, как дух мира сего и дух еретичества. По причине беззакония во многих охладеет любовь. Люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержны, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщены, более сластолюбивы, нежели боголюбивы, имеющие вид благочестия, силы же его отрёкшиеся, наглые ругатели, поступающие по своим нечестивым похотям, душевные, не имеющие духа. Хотя Евангелие царствия будет проповедано по всей вселенной, но лишь во свидетельство народом (т. е., чтобы быть им безответным); многие соблазнятся и отделятся от единства веры; из-за религиозных разногласий будут предавать друг друга, и вера едва-едва останется на земле; а истинно верующие будут ненавидимы за имя Христово всеми. Как во дни перед потопом ели, пили, женились и выходили замуж до того дня, как вошёл Ной в ковчег, и не думали, пока не пришёл потоп и не истребил всех, так будет и в последние дни: люди будут нагло ругаться: „где же обетование пришествия Его? с тех пор как стали умирать отцы, от начала творения всё остаётся также!“ Тогда восстанут многие лжепророки и лжехристы и дадут великие знамения и чудеса в пустынях и потаённых комнатах. И наконец, откроется человек греха, сын погибели, противящийся и превозносящийся выше всего называемого Богом или святыней и в храме Божием сядет, как бог, выдавая себя за бога. Он будет обладать сатанинской силой знамений и чудес ложных: будет низводить с неба на землю огонь и устроит так, что портрет (образ зверя) будет говорить и действовать так, чтобы был убиваем всякий, кто ему не поклонится. И многие уверуют в него, как бога, а неверующих в него стеснят так, что им нигде ничего нельзя будет ни купить, ни продать (экономический бойкот). Из этих пророческих вещаний Нового Завета (Мф. 24–25 гл.; 2Петр. 2–3 гл.; Посл. Иуды, 2Сол. 2 гл., Апок. 13 гл. и др.) ясно, что искажение православия и отпадение от него с течением времени возрастёт до громадных размеров, так что православно верующих останется меньшинство, и они окажутся стороной вообще гонимой и бойкотируемой в обыденной экономической жизни. Отпавшее же от Христа и церкви человечество будет занято исключительно земным, будет верить лишь в человека и естественный порядок вещей. Очень вероятно, что истинно-верующие будут рассматриваемы, не только как ретрограды, но и вредные мечтатели, своими утопиями о внутреннем совершенстве, личном Боге и будущей жизни тормозящие устроение на началах исключительно науки и культуры земного человеческого социально-экономического благоденствия. Но „образ благочестия“ ещё останется, Евангелие будет на языке, и многие свои материалистические и антропо-теистические учения будут прикрывать евангельскими словами; будут являться именующие себя пророками и христами, пока, наконец, один из лжехристов, лже-богов, обладающий тайнами природы в наивысшей степени, сверхчеловек, воплощение культурного идеала века сего, не будет признан и чтим многими, как земной Бог, и объявлен владыкой земли и спасителем человечества.

На втором миссионерском съезде (в Москве 1891 г.) предполагали, что со временем господствующей формой русского сектантства будет штундо-баптизм. Милюков (134 стр. 2 т. очерков) склонен отдать будущее не народной, а интеллигентной религиозно-рационалистической доктрине, которая, разрешая вопрос веры, в тоже время не оставляла бы без ответа и социальных интересов общественной и государственной жизни. С точки зрения всего сказанного думается, что ни одна из существующих сект, как не доведшая до конца своих горделивых, безбожных, мирских принципов, не может считаться типом сектантства будущего. Будущее принадлежит наиболее материалистически – пантеистической и социалистической доктрине, которая уже не будет иметь в себе почти ничего собственно религиозного и чисто морального, кроме слов, а будет верить лишь в человека и его будущее социально-экономическое счастье. Боюсь выговорить, но может быть пока наиближе к этому „идеалу“ толстовщина.

В. Базарянинов

Духовно-пастырское учительство... какой скажут старый, избитый, неподходящий для новогодней статьи вопрос! Сколько о нём было говорено, писано и переписано в нашей духовной литературе! Ведь всякому теперь известно и понятно, что первая, наиглавнейшая и священная обязанность каждого пастыря – учить паству словесам благочестия. Зачем вновь поднимать давно решённый вопрос?

Соглашаемся, что о духовно-пастырском учительстве наговорено много. Но вместе с тем этот вопрос в последнее время стал запутываться и своеобразно решаться настолько, что в некоторых случаях признаётся возможным зачеркнуть живое слово с церковной кафедры. Это – с одной стороны. С другой, по данному предмету высказывается много теоретических соображений и мало уделяется места указаниям практического характера и в частности совсем упускается миссионерская точка зрения, вследствие чего (отчасти) так туго и подвигается вперёд дело церковного вообще, миссионерско-апологетического проповедования в частности. При этом существует вредная тенденция, усыпляющая пастыре-учительскую бдительность, что будто бы школа-панацея от всех народных церковно-просветительных дефектов и зол. Остановимся сначала на этом мнении.

Вслушиваясь в современные толки о религиозно-просветительной миссии нашей церковно-приходской школы, невольно представляешь себе такую, напр., картину. Увлечённый своей работой учёный, – положим, филолог, – сидя в своём кабинете, решает вопрос об «изначальной истории» облечённого ударения в греческом языке. Попробуйте заговорить с ним по поводу его работы: он вам ответит, что если он не решит вопроса, то вся греческая филология затрещит по швам и потеряет не только свою полноту, но чуть ли даже и не своё имя. Так одностороння бывает кабинетная мысль даже в вопросах теоретических. Но тем большая односторонность отличает эту мысль там, где последняя начинает решать вопросы характера жизненного, практического. Вот это-то кабинетное мышление и создало неправильную оценку значения церковно-приходской школы для церковного просвещения наших народных масс.

Одни говорят: школьное образование – явление громадной важности для простого народа. Оно даст крестьянину всё, что только нужно для русской души, для русского богоносного сердца. Близок уже тот час, когда деревенская Русь будет вполне сознательно исповедовать Христово имя и гарантируется от влияния чуждых сектантских внушений и сектантской пропаганды. Другие идут ещё дальше и рассуждают: на батюшек нападали за их неучительность; нападки были часто справедливы. Но теперь, слава Богу, укоры должны прекратиться: духовенство так или иначе, хотя иногда и volens-nolens, принуждено осуществлять свою пастырскую учительную задачу, воспитывая в школе под сенью Церкви подрастающее поколение; священник через школу сделался «настоящим» церковным учителем, а школа, благодаря присутствию в пей священника, – теперь прекрасная и вполне осуществляющая своё назначение церковно-учительная и миссионерская кафедра.

Так говорят и пишут наши кабинетные мыслители и публицисты. Но справедливо ли? Для решения этого вопроса прошу читателя заглянуть в историю русской школы и в деревенскую крестьянскую избу.

Когда говорят, что школа может перевернуть, преобразовать религиозно-моральную жизнь нашего народа, то забывают, что давно, очень давно основаны наши средне-учебные светские заведения, что не менее давно устроены в них кафедры закона Божия, а между тем интеллигенция доселе или не знает часто основных элементов православно-христианского учения, или если и знает, то понимает по-своему. История русского общества и летописи нашей средней школы показали и вполне подтвердили тот факт, что школа делает одно дело, а семья – другое, иногда разбивая и уничтожая то, что создаёт школа. Эту же точку зрения (конечно, с некоторым ограничением) нужно приложить и к школе церковно-приходской. Против несомненно благотворного значения последней для религиозной мысли и жизни тёмного народа никто не станет спорить, если только иметь хотя бы и самую микроскопическую способность наблюдения. Нельзя, напр., не порадоваться на такое явление. Мальчик окончил курс школы. Но этим не удовлетворился. В свободные часы, даже в летнюю страдную пору, он является к батюшке, учителю, а то и к интеллигенту-попечителю школы и просит у них книжку о Божьем законе, чтобы почитать на досуге. Однако, при всём том, не всегда есть возможность наблюдать идиллическую и глубоко симпатичную картину крестьянской семьи, чинно усевшейся за стол и слушающей чтение школьника – меньшего члена семьи. На полотно художника и под перо публициста напрашивается часто далеко не идиллия... Опять-таки тоже наблюдение живой действительности говорит нам, что тёмная крестьянская среда способна заглушать и действительно порой заглушает (большей частью пассивно, одной своей атмосферой невежества и нужды), заглушает содержание, данное школой своему питомцу. В данном случае особенно важно то, что народный мрак ещё настолько силён, что бороться с ним одной церковно-приходской школе пока далеко не под силу. Здесь нужно нечто другое, удовлетворяющее наличную просветительную нужду гораздо больше и более широко, чем школьные уроки по закону Божию и церковному пению. Но здесь мы уже подошли к церковному пастырскому учительству.

В «Мисс. Обозр.» по поводу рассуждений в чрезвычайном собрании о значении школы и миссии была высказана глубоко содержательная мысль о том, что в религиозном просвещении нуждаются не одни деревенские школьники, и что священник не должен думать, будто его обязанность учить ограничивается только уроками закона Божия в школе. Мысль бесспорно верная. На каждом шагу приходится встречаться с батюшками, которые или жалуются на бремя, взваленное на них школой, или, в лучшем случае, указывают на то, что они «теперь» много трудятся, преподавая закон Божий и руководя школой, и в силу этого не только отказываются от бесед с расколо-сектантами, но не ведут даже вне-богослужебных религиозно-нравственных чтений⁵³. И вот почему естественно новогодние думы и пожелания миссионера останавливаются на том «едином на потребу», что пора же, наконец, нашему приходскому духовенству сознать, что первый его долг – учить, учить и учить паству не в школе только, но и в храме, и вне храма; что надо ему сознать и необходимость самого основательного ознакомления с словом Божиим, и самую настоятельную нужду в передаче народу истинно-церковного понимания и толкования Библии. Народ наш страшно тёмен. Об этом много и говорить не стоит. И неужели при такой крестьянской темноте нам уповать всецело на школу и ждать, когда она сделает своё дело?

Пусть так; все это верно, ответят нам; но ведь нельзя же отрицать того, что у приходского батюшки вообще много работы: одни требы чего стоят? а школа? а сельское хозяйство, без которого при современных способах обеспечения духовенства невозможно священнику сносно жить? Одним словом, нам могут предъявить требование – показать, как приходский пастырь может наиболее лёгким способом осуществить своё призвание, свою обязанность учить народ словесам благочестия.

Мы готовы дать на это посильный ответ, на основании наблюдений и опытов «искуснейших».

Недавно мне пришлось затронуть вопрос о пастырском учительстве перед высокопреосвященным Алексием, экзархом Грузии. В беседе мы подошли и к вопросу о наиболее лёгком и доступном методе, пользуясь которым священник может в очень небольшой промежуток времени обучить весь приход краткому катехизису и молитвам. Владыка при этом обратил внимание на книжку, изданную по благословению Св. Синода Московской Синодальной типографией в 1887 г. и носящую заглавие: «Начальное учение человеком, хотящим учитися книг Божественнаго Писания». Книжка эта хороша в том отношении, что на 40 страницах заключает в себе весь материал, необходимый для «начального учения», а именно: утренние и вечерние молитвы; молитвы перед трапезой и после неё; символ веры; две главные христианские заповеди; десять синайских заповедей; исчисление главных христианских добродетелей, таинств, даров Св. Духа, плодов Св. Духа, блаженств евангельских, «дел милости внешних», «дел милости духовных», смертных грехов и «им противостоящих» добродетелей; сокращённый катехизис; разные изречения Св. Писания и краткое нравоучение. Как видит читатель, здесь в немногом заключается очень многое и многополезное. Вот это то «начальное учение», притом изложенное в своей катехизической части простым и удобопонятным русским языком, священник и может с полным удобством передать своим пасомым так, что последние наизусть будут знать «учение» веры и благочестия. При этом архипастырь рекомендовал поставить так обучение прихожан, в интересах его скорости и наибольшей целесообразности. Священник совершил в церкви богослужение и выходит на амвон, предварительно заявив прихожанам, что он желает в № день после службы побеседовать с ними во храме. Около себя он ставит мальчика-школьника, который уже знает молитвы, заповеди, символ веры, сокращённый катехизис. Обращаясь к народу, священник говорит:

– Кто знает, почему мы называемся христианами?

Большинство молчит. Кое-кто даёт неясные, неопределённые ответы. Священник обращается к мальчику, около него стоящему, и задаёт ему вопрос словами катехизиса:

– Почему ты называешься христианин?

Мальчик словами того же катехизиса отвечает:

– Я называюсь христианином потому, что я верую в Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, и содержу Его святой закон.

Священник просит мальчика сказать ещё раз это определение яснее и более громко. Мальчик повторяет, а вслед за ним и батюшка повторяет слова мальчика в такой приблизительно форме.

– Так вот, добрый слушатель, запомни: если тебя спросит кто-либо, почему ты называешься христианином, то ты должен отвечать: «потому» и т. д.

Затем священник спрашивает, кто может дать ответ на вопрос: «почему»... и т. д. Слушатели, хотя и не все, запомнили формулу. Один, а потом другой, по приглашению священника, дают ответ. Достаточно, если дано 5–10 ответов, хотя и с поправками со стороны священника. Слушатели настолько заинтересуются обучением, что, выйдя из храма, будут уже сами спрашивать друг друга и поправлять неточные ответы.

В один приём можно разучить два, три, четыре вопроса, одну, две, три, но не более, молитвы, смотря по их объёму и трудности выражения и изложения.

Указываем только общие черты метода, могущего принести действительную пользу и необременительного для священника. Разработку деталей, как, напр., порядок изучения отдельных частей, разделение на части «начального учения» предоставляем самим батюшкам, их доброму желанию и умению.

Изложенный метод чисто-школьный, катехизический. Как показал опыт, он весьма практичен, так как даёт возможность в течение одного года сделать обучение всему приходу и приучает прихожан к более исправному и частому посещению церковного богослужения. Наконец, метод вполне обеспечивает священнику надежду на то, что его проповеди будут вполне понятны и весьма действенны для народа, так как они всегда найдут прицепку и почву в точных понятиях слушателей. Хорошо было бы, если бы после обучения священник приступил к поучениям по житиями и прологам святых, приурочивая их к изложенным при обучении понятиям.

В заключение позволим остановить внимание пастырей-читателей ещё на одном соображении и пожелании, осуществление которого весьма способно, по нашему мнению, содействовать успеху церковного учительства и миссии. Всякая деятельность, чтобы быть плодотворной, предполагает не одно только увлечение. Последнее, как эстетическая эмоция, не обеспечивает ещё систематичности работы и прочных результатов деятельности. Для пользы дела порой надо закалять себя, а порой и просто, как говорят, взять себя в ежовые рукавицы, подгонять свою волю сознанием долга, укреплять себя самоограничением. Тоже самое нужно сказать и о пастырской просветительной деятельности. Когда впервые появилась в Миссионерском Обозрении «миссионерская памятка», а потом в Миссионерском Календаре примерные уставы кружков ревнителей православия, то мне пришло в голову следующее. Хорошо было бы завести по всем приходам такие кружки и дать священникам, как их естественным руководителям, такие правила. Выгода от подобного положения дела такова. Являясь руководителем кружка, священник должен поддерживать и развивать свои знания, свою начитанность, одним словом, пополнять и освежать своё богословское образование, которое, кстати сказать, иногда бывает очень скудным и малосодержательным. Вопросы, которые будут ему ставить участники кружков, заставят батюшку и больше размышлять, и побольше читать. Вместе с тем священнику представляется удобный случай и прекрасный внешний импульс посильнее задуматься и над своим внутренним миром и над своим житием: он, ведь, руководитель кружка, имеющего своей задачей поддерживать веру и благочестие. Уже это одно заставит его воздержаться от несвойственных его сану и положению желаний, увлечений, поступков. Опыт учреждения таких кружков в достаточной мере уже и теперь говорит за их многополезность как для пастырей, так и для пасомых, вообще для развития церковно-приходской жизни. И пока у нас будет восстановлен древнерусский приход со всеми ожидаемыми от него благотворными последствиями, кружки ревнителей православия будут приносить свою посильную пользу церковному делу, являясь в тоже время переходной ступенью к новому приходу на ряду с церковно-приходскими попечительствами.

Помогут кружки приходскому священнику и в деле борьбы с расколо-сектантами. Замечено, что там, где учреждаются «православные кружки», падает расколо-сектантство и прекращается сама собой пропаганда. Факт вполне естественный и понятный. Избитая истина, что с врагами нужно бороться их же оружием. Вспомните, как св. Ефрем Сирин боролся с еретиком Армонием и чем св. Иоанн Златоуст удерживал паству от увлечения арианством. И если в настоящее время непризванные руководители и просветители общественной совести пользуются в широкой степени религиозными собраниями для того, чтобы совращать слабых в вере, причём остаются почти всегда безнаказанными, то и пастырю православной церкви нужно поскорее браться за устройство внебогослужебных собраний для молитвы и богомыслия. Нет оснований пастырю и бояться этих собраний, как такого дела, которое потребует от него энергии, превышающей его силы. Напротив, – что нам и хочется подчеркнуть в данном случае, – его труд будут разделять другие кружковые члены, которые под наблюдением батюшки будут читать слово Божие, душеполезные книги, сумеют организовать хор, общенародное пение и привлекать на собрания нуждающихся в церковно-религиозном просвещении.

Нам думается, между прочим, что одна из главнейших задач современных миссионеров заключается в том, чтобы привлекать батюшек к миссионерскому делу и помогать им в устройстве кружков ревнителей православия. Задача и благодарная, и многополезная.

Грузинский епархиальный миссионер Александр Платонов

Покончив свои частные беседы с некоторыми прихожанами в «проповедном зале», Пашков подошёл к нам и благословил общую трапезу. Утомлённость вообще не давала Пашкову пока начать свою речь о чём-либо другом, кроме вновь доставленного «страсбургского пирога». Это смакование шло до тех пор, пока «двигалась холодная закуска». Но вот начали подавать горячие «блюда». Потом «стало разливаться и шампанское». Разгорячённое воображение присутствовавших живо развязало все языки их. Началась опять беседа «о задачах святого дела» Сам «апостол» на первое время ещё молчал; говорили другие. его гости.

– Я полагаю, что нашей идее предстоит огромное будущее, заявил «князь». – Думаю я так об этом потому, что среди наших прихожан всё более и более появляется интеллигентных людей. А это признак симпатии общества к нашему святому делу; признак того, что люди стали интересоваться новой мыслью, вносимой в духовную среду общества нашим почином в добром деле. Я, с своей стороны, глубоко верую в проникновение нашей идеи во все слои человеческого общества. Не только русский народ, наиболее других теперь нуждающийся в духовном обновлении своём, как прокажённый в исцелении его от заразы, но и всё человечество, говорю я, проникнется этой мыслью и станет на стороже очищения себя нашей идеей. От грехов своих люди не найдут другого избавления, кроме нашей святой проповеди. Она очищает человека настолько, что я постоянно чувствую себя совсем обновлённым, когда сподобляюсь вкусить здесь слова от Духа Святого. Лучше этого обновления для меня ничего быть не может. Всякий, кто хочет испытать тоже самое, что испытываю я здесь, должен стремиться сюда всей душей своей, чтобы сподобиться тут веры чистой, непорочной. Как Христос Бог наш через купель иорданскую хотел смыть мир греховный в теле человеческом, так и мы здесь очищаемся духовно, когда приобщаемся духа святого. Только эта вера может быть очистительна для нас, она ведёт людей к миру «блаженных духов». И я стремлюсь туда всем помыслом души моей. Пусть последуют за мной и все здесь присутствующие. Их, как и меня, ничто кроме благодати Господней не ожидает там. А разве от этого мы можем отказываться? Разве путь к истине не для всех нас приятен? Отраднее этого пути в жизни я ничего не нахожу для себя в здешнем мире. Только этот путь к вечному блаженству манит меня к себе, как путеводная звезда в небе. Только в этом стремлении вперёд я и снискиваю для себя покой в душе и отраду на земле. Другого же я ничего не ищу от здешней жизни. Всё, что занимало меня прежде, как увлечение не земной оболочкой, теперь совсем покинуло меня и, надо думать, более не вернётся ко мне. Я так полагаю, что и других моих единомышленников постигнет то же чувство. Сознание быть выше земной юдоли – это ли ещё не полное блаженство для человека. Я теперь нахожусь именно в этом лучшем для меня положении. Лучшем, говорю, потому, что оно обещает мне вечность вместо случайной жизни на земле. Случайной эту жизнь я называю потому, что её даже Сам Бог не предусмотрел для нас. Если бы это было не так, то мы знали бы свой предел на земле... Но мы его не знаем. И не знаем именно потому, что Господь Бог не предусмотрел его для нас...

– А если бы это было предусмотрено, то не хуже ли было бы оно для нас, философски заметил полковник Пашков. – Не сошли ли бы мы с ума сегодня, если бы знали, что завтра наш предел на земле кончается...? Не есть ли это предусмотрение Божие, что нам не дано знать своего предела?..

– Какая мудрость, какая мудрость!.. шептала мне моя соседка, виновница этой моей минуты жизни среди людей, мир которых дотоле мне вообще мало был знаком по его особенной абстракции и реальности... Какой великий человек он, продолжала сообщать мне изящная дама. – Я от него в восторге. Что ни слово у него – то мудрость. Я многому кое-чему научилась от него. Вот что и влекло меня сюда постоянно. Я обновилась здесь вполне: и душой, и телом...

– И телом даже? – спросил я.

– Да, и телом! язвительно ответила она; заметив мое иронизирование над предметом беседы. – Вы, очевидно, способны только язвить, а не рассуждать здраво, ещё строже заметила она и так усердно хлебнула шампанского, что даже поперхнулась. – Ну, стало быть, дома поминают меня, добавила она, – надо домой ехать. Я уже, кажется, достаточно набеседовалась...

И у неё, действительно, загорал усиленный румянец в лице, должно быть от искрящегося напитка.

– Да, я уверен, продолжал Пашков, – что Господь Бог мудростью Своею предусмотрел наше общее сумасшествие от знания своего предела и потому Он не допустил его до нас. С этим всеобщим нашим сумасшествием умерла бы и идея человеческого творчества на земле. А это, очевидно, нужно было ещё для Господа, и Он вложил в человека душу мудрую, созидательную и общительную. Вот основание, которое заставляет меня думать, что ваше мнение, князь, не имеет под собой достаточно твёрдой почвы...

– Вполне преклоняюсь перед вашей мудростью, друг мой, заявил князь, – и ещё раз сознаюсь в слабости своего надела, дарованного мне Богом...

– Ни то это сама мудрость говорит устами полковника, ни то в нём на самом деле господствует Дух Святой, ещё раз заявила мне изящная дама.

– Судить не решаюсь для вас, заявил я ей на это.

– «Для вас»!.. А точно ваше суждение для себя принесёт какую-либо пользу для других... Именно только то и полезно, что становится общим достоянием...

– Но я не могу вам сказать своего мнения...

– Это почему-же?

– Потому что оно очень строго для здешнего общества.

– А именно?

– Да я не могу, говорю же вам.

– Ну полноте. Вы видите, нас никто не слушает.

– Это всё равно.

– Так вы не доверяете мне?

– Напротив.

– Ну так отчего же не хотите сказать?

– Оттого, что не желаю разочаровывать...

– В чём?

– В нём... Вы знаете, как неприятно быть разочарованным?

– Да, это правда... Но я всё-таки хотела бы знать... Неведение тоже страшно томительно.

– Но не так, как разочарование.

– Не знаю... Не испытала... Потому и сравнения делать не могу... Так вы не скажете?..

– Нет.

– Почему?

– Жалея вас...

– Ну, как знаете...

– Да я знаю, что я больше принесу вам пользы своим молчанием.

– Но всё-таки хотелось бы...

– Лучше не просите...

– Ну вот вы какой... немилостивый.

– Несговорчивый, хотели вы сказать?

– Нет... Я сказала то, что думала.

– Едва-ли.

– Сомневаетесь?

– Да.

– Тем лучше для меня. Я по крайней мере буду знать, что отплатила вам чем-нибудь за ваше недоверие ко мне...

– Значить, расчёты покончены?

– Пусть будет так.

А между тем я имел сказать своей соседке то, что всё то, что говорил полковник Пашков уже давно было сказано Ренаном в его «Истории Христа»...

– Итак, вы думаете, что полковник неправ в том, что сказал? – продолжала дама меня допрашивать.

– Я уже перестал об этом думать, заявил я.

– Ну, как хотите... И настойчивый же вы человек.

– Вы думаете?

– Даже уверена.

– Ну и прекрасно. По крайней мере, в вас одной верой будет больше.

– Этого вы и хотели?

– Отчего же нет? Всякая вера есть новый уклад души...

– Ну не такой, какого я ищу.

– А вы разве ищете чего?

– Это так понятно... Вся жизнь наша есть одни поиски чего-то... Но чего именно, я и сама не знаю...

– Вот это то и есть жизнь. Стало быть, я, покладая в вас веру, даю вам жизнь...

– Но не ту, которой я ищу.

– А какой же вы ищете?

– Ещё неизведанной мной.

– Да, вероятно, её и нет. Ведь всё, что мы переживаем – есть именно та жизнь, которой мы ищем. А другой никакой нет.

– Ну этим я недовольна. Я жажду жизни новой.

– Напрасно вы будете искать её. Не найдёте.

– Вы думаете?

– Уверен.

– Так, вы, как новое лицо, не вносите в меня новый элемент жизни?

– Нет. Это всё повторение старой.

– Ну вот это то повторение в другом лице я и считаю новой жизнью.

– Немногого же вы хотите.

– Дайте мне ещё что другое и я буду вам признательна.

– Я не творец и создать нового, кроме того, что создано уже до меня, ничего не могу.

– А подумайте.

– И думать не буду, потому что всё обдумано до меня.

– А я рассчитывала на вас...

– Напрасно. Ваш кумир – полковник.

– Только в другом роде.

– В каком же это?

– В духовном.

– А вы ищете?..

– Того, чего не испытала.

– Ну это сказка про Белого Бычка...

– Вся жизнь такова... Вы сами же говорите, что она повторяется... Ну и я хочу повторения в другом лице...

– Уважаемый полковник вполне отвечает вашему идеалу...

– Не совсем.

– Ну ищите другого.

– Я так и делаю.

– И странное же существо эта женщина!

– А что?

– Да она вечно находится в поисках своего идеала и никогда не находит его.

– Ну этого не скажите. Я знаю женщин, которые нашли своё искомое.

– Вы думаете?

– Уверена. Примеры налицо. Их не мало у меня. Только вот мне не удаётся.

– Ну ищите. Желаю вам успеха.

– Я так и делаю, да всё не нахожу. Вы же не хотите мне сказать того, что думаете даже о полковнике.

– Но ведь это не цель вашей жизни?

– По крайней мере удовлетворение своих желаний.

– Но ведь это ничтожное удовлетворение в сравнении с жизнью, которой вы ищете...

– Однако-же... Всё-таки есть нечто... Есть успокоение своих чувств. А теперь и этого нет. Теперь и того вы меня лишаете.

– Вот те на! Так я всему причиной?

– Так как же? Вы не хотите сказать мне того, что думаете о полковнике.

– О вашем кумире?

– Хотя бы и так.

– Ну зачем же я буду разбивать ваших кумиров. Ведь это варварство. Я просил бы вас уволить меня от этого ужасного злодеяния.

– Вы уже на половину его сделали.

– Чем это?

– Поселением во мне сомнения.

– Ну простите меня за это.

– Никогда.

– Хотя бы во имя Святого Духа?

– Ни за что.

– Вы жестокая.

– Это вы заставили меня быть такой. Своим упрямством вы порождаете во мне дух сомнения...

– Отриньте его от себя и тогда будет вам благо на земле.

– А как я могу это сделать, когда во мне нет такой воли.

– О, слабая женщина! И вы ещё ищете новой жизни на земле. Когда не умеете отбрасывать от себя дух сомнения, так как же вы обретёте что-нибудь новое для себя. Это все не укладывается в одном мешке...

– «Мешке»... Фу, какое сравнение! Точно я мешок.

– Простите за выражение, но я никак не думал сравнивать вас... Это случайно сказалось... Для образности... И только для того...

– Хороша «образность»... Нечего сказать. Так еще, пожалуй, вы меня сравняете вот с этой бутылкой...

– С пустой? Никогда. Вы ещё так полны жизнью, чтобы отнимать у вас содержимое...

– Вы ловко можете выходить из своих затруднений, – это я вижу, – но только неловко впадаете в «мешок», в котором сами являетесь содержимым...

– Как, однако, далеко мы зашли в этом разговоре, что даже отстранились от общей беседы, а между тем там идёт речь о том, что нам избрать для жизни как лучшее нечто... заметил я.

– Ну вы не отлынивайте от своей мысли, поставила мне на вид дама, – я вижу, что вы уже хотите уйти от своей ошибки с «мешком». А я, напротив, хочу вас засадить в этот мешок, чтобы вы впредь не ошибались. А то что это такое «мешок»...

– Но не бутылка же по крайней мере?

– Бутылка-то, оказывается, содержательная. Это вы сами подтвердили мне. А вот «мешок-то что такое»?..

– Да... мешок и больше ничего.

– Но ведь это мужской род.

– Да, я не в женщину и произвожу его.

– Так зачем же вы в разговоре со мной допустили его?

– По ошибке. Ведь я сказал вам, что ошибся и извинился за это.

– Нет, этого мне мало.

– Так чего же вы хотите?

– Я хочу пояснений. Зачем вы допустили «мешок»... За что вы обошли бутылку?... Как содержимая, она важнее, а мешок пустой...

– Ну это ведь бесконечное...

– Что «бесконечное»? Упрёк мой вам? Да он будет бесконечен. Пока вы со мной, я не прощу вам этого...

– Так я могу уехать...

– Ну не говорите вздора... Вечер ещё далеко не кончен... Мы успеем разъехаться... А пока поболтаем... Ведь в этом и вся жизнь, что мы себя взвинчиваем... подшпориваем... Если бы не было зацеп в нашей речи, тогда бы и не было повода о чём говорить... Неужели вы думаете, что всё, что я с вами болтала, так серьёзно, что на нём нужно останавливаться? Вовсе нет. Я говорила только потому, чтобы не сидеть молча и не портить себе аппетит суровостью. А когда говоришь, тогда и кровь циркулирует сильнее и жизнь идёт легче, бьёт ключом... Что вы занятный малый, это я скажу вам прямо. Но что вы отчасти упрямый, это тоже верно.

– Но что лучше из двух?

– Для меня и то и другое ценно.

– То-есть?

– С занятным можно поболтать и с упрямым тоже. Спорить можно и с тем, и с другим.

– Но с каким интереснее?

– Сравнений не делаю. Но скажу, что занятный интереснее, а упрямый – загадочнее.

– Так что и в том, и в другом есть интерес?

– Да.

– О, какой же я интересный двойник!..

Дама рассмеялась, но так тихо, что общество наше не заметило этого...

Набросанная здесь мной картинка – есть одна из многих таких, которые прокурсировали через дом полковника Пашкова на Гагаринской набережной в течение нескольких лет, пока здесь были допущены официально «духовные беседы»...

Я не стану больше вдаваться в частности этого дела, а скажу лишь, что вечер, который я провёл в доме русского Редстока, закончился очень поздно и «князь» после этого вечера взялся провожать ту красавицу-девушку, которую он в начале «беседы», как я говорил выше, убеждал своей ласковой речью быть в их обществе «своей», потому что здесь нет никаких степеней и градаций, а существует лишь абсолютное равенство и братство. Я же был вынужден обстоятельствами, – сложившимися на этот раз так, что мне нельзя было избежать их, чтобы не быть игрушкой судьбы, – проводить свою даму до подъезда дома, где её встретил ливрейный лакей со жгутами через плечо и, подав ей салоп из чернобурой лисицы, усадил её в богатую карету с золотыми гербами, заложенную тысячными караковыми рысаками в английской упряжке и с гайдуком на козлах, державшим в правой руке длинный бич, не столько для того, чтобы ими понукать лошадей, – так как они и без того шли без удержа, не смотря на то, что были на мундштуках, – а лишь для того, чтобы это было картинно, модно и по аристократически...

– Так смотрите же, будьте здесь, на следующей «беседе», повелительно сказала мне дама из дверцы кареты, когда её закрывал «ливрейный»...

Я только было хотел ответить ей «постараюсь», но не успел и рта открыть, как уже лошади понесли карету вдоль Гагаринской набережной, по направлению к Троицкому мосту, и скрылись от меня в темноте ночной... Я на минуту задумался было над вопросом о том, что это за мистификация здесь такая, что люди, ведя между собой разговор целыми вечерами, не знают даже фамилии своих собеседников... Но потом, вернувшись в швейцарскую дома Пашкова, я спросил: – «кто эта дама»?.. Княгиня N, ответил мне Мазепа с Гагаринской набережной... Ну эта птица не нашего полёта, подумал я и решил, что мне на здешних беседах больше делать нечего и я, конечно, не пошёл сюда. Но на следующей неделе, после этого дня, я получил от княгини N письмо, полное упрёка в том, что я не сдержал своего слова – хотя, в сущности, и не давал его – и не явился на «беседу»... Меня в этом случае поражало больше всего, как она узнала мой адрес... И оказалось, что я оставил в швейцарской дома Пашкова свою визитную карточку, когда входил в него на «беседу»... Самое же письмо княгини N очень любопытно по своему содержанию и я приведу его здесь целиком.

«Вот уж поистине можно сказать, что поверить мужчине на слово, это значит за благовременно обмануть себя, писала мне княгиня N. – А я вам поверила и потому наказала себя. Ну да я с вами рассчитаюсь потом, когда-нибудь, а теперь я прошу вас не оставлять наших бесед и посещать их так же аккуратно, как и я их посещаю. Это для нас поучительно. Тут мы почерпаем новую жизнь. Это источник наших благ. Других течений жизни я пока не ищу для себя. Это было бы равносильно тому, что называется бежать от добра и искать зла. Но я не из таких, чтобы так дурно думать о благах мира сего. Для меня здесь всё так симпатично, всё благочинно, всё построено на велемудрии⁵⁵ человеческой мысли, на благочестии слова, связанного с делом, что изменять ему, это значит не блюсти истинного смысла жизни, не радеть для блага своего прямого назначения в бытии. И я вам предложила бы следовать моему примеру. Не для того, конечно, я вам это предлагаю, чтобы господствовать над мыслью другого человека, как вы можете подумать на первый раз, но для того, чтоб уразуметь истинный путь жизни. Назначение наше в сей юдоли только в том и состоит, чтобы во имя Духа Святого группировать мысли людей вокруг одной божественной идеи и давать им купное направление в строе общественного бытия. Вот моё главное мнение о наших беседах, к которым я вас приглашаю. Не для того, конечно, я это делаю, чтобы одним атомом укомплектовать наше духовное целое, а для того, чтобы дать этому атому надлежащее место в нашем духовном мире. Вот какова моя задача в этом случае. Вот почему мне вас желательно видеть среди нашего духовного целого. Другого значения я в этом не вижу. Да и было бы странно его усматривать, если его здесь не существует. Не думаю, чтобы и вы подразумевали в этом что-либо другое. Если же это в вас таится, то вы совершаете неискупимый грех. Здесь все люди честных направлений. Они сошлись между собой во имя Божественной идеи. И отводить им другое место на земле, это значит не знать их основных задач.

Так подумайте же обо всём, что я вам сказала и уверуйте в мои слова, и потом, конечно, и приобщитесь нашего духа святого. Я непременно желала бы вас видеть здесь, среди нашего общества так же ревностным сподвижником его идеи, как и многие другие мои коллеги по дому сему»...

Но я, конечно, не внял этому голосу, призывающему меня туда, где творилось что-то противное духу моему, и потому я уже воздержался от сего соблазна... Отстать от тех страстей или привычек, которые входят в обыденную жизнь человека чем-то таким, что является для него естественной потребностью, если ещё не того хуже, говорил мне голос разума, бывает не так-то легко, как просто привыкнуть к ним. Вот почему я и не хотел привыкать к тому, что смущало дух мой, где есть много такого соблазна, который не гармонирует с порядком моей мысли... И если что занимало меня в этом случае, так это разве ещё одно желание постичь больший смысл пустоты в этой идее... Для таких же ничтожных вещей я думал не следует и отводить уже много места в жизни своей... И я не отводил его. Это было бы противно духу моему...

Что думала потом обо мне изящная дама, я об этом мало заботился. Но на приглашение её к «духу святому» я отнёсся очень равнодушно... Как Моисей стёр в порошок золотого идола израиля, в Аравийской пустыне слитого, и развеял его по ветру «в прахе земном», так и я разметал в душе моей в прах то, что было создано как культ какой-то новой веры на Гагаринской набережной...

Но княгиня N, как я узнал потом, и впредь продолжала служить идее полковника Пашкова, когда его уже не было в Петербурге и когда «дух святой» с Гагаринской набережной навсегда переселился в Париж...

Мир добрый ей в этом стремлении к обобщению всех, жаждущих вкусить её «новой жизни» в одном «духе святом»...

III.

Но я этим ещё не закончил цикл обозрений деятельности полковника Пашкова в Петербурге и вне его. Напротив, эта деятельность была в то время, когда я ознакомлялся с ней, настолько обширна по-своему «пропагандному замыслу» «о духе святом», что её объять в нескольких страницах написанного мною повествования было бы совершенно невозможно. Тем более это уже должно быть так и потому ещё, что личность Пашкова, помимо столичного общества, к нему тяготевшего своим вниманием, стала интересной и для русской печати, и та начала отводить его «делам» очень много места на своих столбцах. Писалось даже и о том, как он, Пашков, «начал делать» какие-то «нововведения» у себя в имениях, привлекать к ним местных крестьян и давать им «особый род духовной окраски в жизни». Строил он также в деревнях сельские школы, открывал для бедных столовые, устраивал разные приюты для детей и стариков и содержал всё это на свой счёт. Духовенство того времени смотрело на это «дело» неизвестно чьими глазами и, конечно, ничего не видело или не хотело видеть, что тут творилось, для чего это творилось и почему так делалось. Единичные голоса духовенства, восстававшие против «идей» Пашкова, как не соответствующих своим направлением в духовном воспитании народа духу православной церкви, хотя и были, но они скоро заглушались голосами того хора, который пел где-то в унисон с русским Редстоком, и так всё замирало в пустыне невнимания к искре зла в нашем обществе, разгоравшейся всё более и более в пламенный, огромных размеров костёр. И всё это, надо заметить, при полной свободе действий этой стихии, разгоравшейся на нашей степи духовной жизни без всяких преград к её движению со стороны, без того, что называется в этом случае, «пожарного обоза», который бы должен был локализовать этот пожар. Конечно, при таком наступательном движении пашковской стихии вперёд в ней не мало погибло невинных жертв, потому что они решительно были невменяемы в этом случае и положительно не знали, за что их сжигает эта огненная геенна. А геенна эта была очень страшная для тех, кто её не знал, не понимал и никак сознавать не мог, потому что она являлась перед людьми в образе чистого духа, которому уже нужно было поклониться, перед которым требовалось благоговеть, но не сомневаться в нём, не бежать от него, как от мрачного зла, непотребного нечто... Вот чём она была опасна. Вот почему здесь погибло немало невинных жертв. И что больше всего обиднее, в этом случае, так это то, что жертвы эти были юны по возрасту своему и потому летели сюда, как мотыльки на огонь. Старые же ханжи, принимаемые, здесь как члены «своей духовной семьи», имелись лишь в виду как неизбежное зло, без которого, как и без ширм в уборной артиста, нельзя было обойтись. В отвлечение этого внимания общества с Гагаринской набережной, этим ханжам давались денежные подачки, как милостыня, будто бы, исходившая «от духа святого». И всего этого здесь понять не мог лишь тот, кто был юн возрастом, неопытен в жизни и наивен в доверии к людям там, где он не знает цели их бытия и пр. Вот что погубило здесь молодые сердца, искалечило их духовно на всю жизнь и отнимало у них, таким образом, всё святое, их собственное, врождённое, им одним Богом дарованное, навсегда, на вечные времена. Отнимите же вы своевременно от Пашкова «духа святого», на идее которого он мутил общественное море человеческой жизни, и у него не осталось бы никакого престижа, никакой притягательной силы, чтобы создать себе «большое имя», стать «мировой личностью» и быть с этой стороны известным на весь свет.

Да, он, именно, был таким. Его идеал только к тому и стремился, чтобы стать «мировой знаменитостью». Для этой цели он не жалел никаких своих денежных средств, которых, кстати сказать, у него был огромный избыток, переливавшийся через край его жизни... И этот-то «через край» и потребовал от него «новой жизни», которой он ещё не испытал, и влекло его чувство честолюбия, странного замысла и необъяснимой до сих пор преданности тому, что вовсе не нужно было современному обществу, в чём никто из нас не нуждался и нуждаться никогда не мог, потому что здесь не было ни одной здравой мысли..,. И это-то бессмыслие, при какой-то апатии столичной власти, тогда бывшей у кормила, допускалось к «популярному изданию» и распространялось в массе самым усердным образом. Изданий же этих, под видом «проповедей Пашкова», вышло в свет свыше двух сот и при количестве нескольких же миллионов экземпляров. И всё это в течение периода – от 1877 по 1884 год, когда, главным образом, укоренялась «пашковская деятельность» в русских тёмных массах... К этим же тёмным массам ещё не мало примкнуло и лиц большого света и все «они упивались» странной философией «пашковской литературы»... Так тогда и называлась эта литература «пашковской» и её можно было встретить везде, где только было известно имя этого русского Редстока, то есть, и в роскошных палатах, и в убогой хижине, до деревенской избы включительно. Словом, «пашковская литература», как и у всякого православного человека евангелие, была «настольной книгой»... Раздавалась эта «литература» везде бесплатно и в каком угодно количестве экземпляров. По преимуществу же её распространением занимались «пашковские столовые», куда масса народа стремилась и днём, и ночью на даровые обеды. А столовые эти помещались тогда на Выборгской стороне, в районе рабочего населения, где, главным образом, «пашковская проповедь» имела «разъедающее значение» и поселяла среди людей религиозную смуту, в которой, вероятно по своей беспечности, однако все наши отцы духовные не видели тогда никакого порока и потому, как будто бы, её ещё и поощряли на это пагубное дело...

Посетив в 1878 году «Пашковские столовые» на Выборгской стороне, я заметил здесь страшное движение толпы к какому-то обособлению от церкви. И всё это двигалось не самостоятельно, не под наитием «внутреннего мира» человека, а под тем давлением на него со стороны, которое производилось здесь на толпу наёмными пашковскими проповедниками, с кафедры рассуждавшими о каких-то заблуждениях человечества, из которых, однако, эти проповеди никого не выводили, а лишь только ещё более углубляли в дебри этих заблуждений...

Читались проповеди в столовых Пашкова какими-то мальчиками, студентами, нередко людьми совсем тёмными во всех отношениях, безызвестными и потому мало располагавшими к себе доверием. Но их, однако, слушали. И слушали не потому, что они были дельные проповедники, а потому что они говорили русским, простым языком, без славянских, церковных текстов, а так, как кто говорить мог, на каком языке он изъяснялся вообще. Словом, это был своеобразный народный университет, с кафедр которого говорили не профессора, знающие свой предмет, а люди, умеющие говорить всякий вздор...

И этот то вздор был включён в догму веры, религии и на нём-то построено было целое учение, напечатана целая библиотека разных изданий и пр. Но больше всего здесь обращала на себя внимание свобода слова. Речь каждого проповедника тут никем заблаговременно не одобрялась... А так вот человек «пришёл с ветру», да и начал говорить всякий вздор. Но этот вздор, говорю я, был облечён в религиозную форму и его приходили слушать со всех концов Петербурга. Также не редкость бывало встретить здесь, как и у самого дома Пашкова, на Гагаринской набережной, кареты с гербами, и лица, прибывшие в них, имели своей целью тут «духовные беседы»... Я бы назвал, с своей стороны, эти «беседы» вредным препровождением времени, чем полезным духовным назиданием, как они вообще назывались. Подстрекать же тогда на эти беседы всех и вся считалось каким-то обязательством для каждого... Что это было: турнир ли особого рода, или мания на всякую новизну, сказать трудно. Но шли сюда «на беседы» все, кто не ленив был на передвижение своё и ещё имел время на то. Популярность Пашкова, таким образом, была всеобщая. О нём говорили везде: и в палатах, и в хижине. И всё это с почётом, достойным его личности. Один, например, поминал его добрым словом за то, что он снабдил его деньгами на домашние нужды, другой благодарил за хорошие и вкусные даровые обеды на Выборгской стороне в его столовых, третий припоминал его хлеб-соль у него на дому после «пятничных бесед», когда избранные «прихожане» шли за общую трапезу «благочестивого человека», во имя «духа святого» расточавшего своё огромное состояние и т. д.

Творческой мысли в проповедях, читаемых в столовых Пашкова, никто из смыслящих людей не находил никакой, но шли сюда лишь для того, чтобы ознакомиться с тем, что тут вообще говорилось, так как об этих «беседах» чуть ли не каждый день писалось во всех столичных газетах, как о чём-то выдающемся, новом и замысловатом. На основании же этой замысловатости, прочитанной в газете, каждый провинциал, временно посетивший Петербург, считал своим долгом побывать в столовых Пашкова и послушать там духовные беседы.

Но каждый из этих слушателей выносил отсюда одно сомнение на предмет неясности смысла этих бесед, то есть, какое значение они имели и для чего, собственно, были допущены здесь.

– Если предположим, что эта столовая должна отвечать назначению монастырской трапезы, в которой, во время обеда монахов, постоянно читается житие святых отцов, говорил мне один провинциал, – то неужели же Пашков всех нас хочет обратить в монахов? И если не эта, то какая же другая цель здесь имеется в виду? Но я, говоря вам откровенно, добавил он, – не вижу в этом никакой другой цели, кроме какой-то странной моды на что-то миссионерское, на что-то чуждое нашему духу... И нет сомнения, что эта мысль, или сознание моё, скоро проникнет в понятие общества и оно уразумеет то, что с этой комедией так или иначе надо будет покончить...

И с ней, действительно, покончили в 1884 году, причём все столовые Пашкова, как притоны вредных рассуждений людей всех категорий, собиравшихся здесь не известно для каких целей, были закрыты, «беседы» его воспрещены, а самому ему было предложено выехать навсегда за границу.

Отъезд этот вызвал в обществе страшную сенсацию. Все те, которые преклонялись перед «новым пророком» из-за денег, даваемых им «на житие» людям, были возмущены каким-то насилием, совершённым над русским Редстоком... Но из этого, однако, ничего не вышло... Всё потом успокоилось, хотя и не скоро; все смирились с фактом приостановки «деятельности Пашкова», правда, не надолго... И ведь «ржа ест железо», как говорит русская пословица, – так и эта окись нашей общественной жизни положила шрамы – и довольно таки глубокие, надо заметить – на стенках русского народного корабля, залечить которые едва ли скоро придётся нашим духовным врачам, потому что они инфекционны и слишком заразительны... А профилактики на этот счёт своевременно людям не было предложено никакой... Вот почему эти пашковские язвы теперь и стали очень опасны для нашего общества вообще, а для народа в особенности, чтобы не сказать уже, что они совсем неизлечимы...

С. Глебов

XVIII.

В моей жизни совершилось важное событие: я готовился к женитьбе. Родные мои и друзья с любопытством спрашивали меня: что же будет со мной дальше?

На этот вопрос большей частью я отделывался общими, неопределёнными ответами. Но один раз мне пришлось выдержать целую беседу о своём положении и своих видах на будущее.

Это было в кругу ближайших родственников. Они заботливо давали мне советы, как устроиться по-семейному. Слушая нас, мой приятель спросил:

– Скажите, пожалуйста, служба миссионерская коронная?

– Нет, ответил я.

– Всё же служба обеспечит вас пенсией?

– Ничего не известно, сказал я. Мы живём надеждами на будущее.

– Ну, друг мой, заметил судеец, вы донкихотствуете. У вас нет прав государственной службы, нет даже частной пенсии, – на что же вы надеетесь? Вам хорошо было бы «упражняться» в идеализме одному, а теперь вы женитесь. Извольте бросить свою службу и искать тёплого угла...

Все молчали. Мне было жутко. Я как-то растерянно посматривал кругом. Просто не хотелось вередить⁵⁶ своих ран. Судеец спросил:

– Так как же, друг?

Я, наконец, сказал:

– Так: будем жить, надеясь на милость Божию. Дело наше новое. Оно только организуется. Между тем его связь с общегосударственными учреждениями не подлежит сомнению. В самом деле: наши отечественные законы созидают строй России на твёрдом основании православной церкви. Миссионеры оберегают эту твердыню своими беседами. Они, следовательно, служат своей родине не меньше государственных чиновников. И потому будущность миссионеров, мне кажется, обеспечена самой сущностью вещей. Верую, что Бог сжалится над нами и покроет нас своим попечением...

Судеец меланхолически заметил:

– На Бога надейтесь, а сами не плошайте...

Я сказал:

– Так. Но что значит «плошать» и «не плошать» в жизни? Не плошает или плошает тот, кто все силы души своей полагает на приобретение материальных удобств жизни? Кто всякие подвиги оценивает рублём и все чаяния свои сводит к обогащению. хотя бы и в ущерб ближним?..

Извините, господа, но такая своекорыстная философия кажется мне низменной и недостойной человека. Мы призваны в мир для делания добра, – для усовершенствования совести и воли своей в подвигах любви Христовой. – Так изъясняют цель человеческой жизни даже философы, кроме грубых эгоистов и утилитаристов, хотя и под другими выражениями.

И вот общечеловеческая совесть настойчиво твердит всем людям, что только в благополучии своих ближних мы найдём личное счастье, собственное душевное удовлетворение. Поэтому кто руководится такой философией, – плошает тот, по вашему выражению, или не плошает?..

Судеец был человек положительный. Он не любил «мистики». Махнув рукой, он сказал:

– Вы забрались в философию. Вы рассуждаете так, как велит Евангелие. Помилуйте, – кто же теперь последовательно живёт по Евангелию? Лично для меня евангельские идеалы, – что недоступные вершины Монблана...

Я ответил:

– Слова ваши горько слушать. Все мы, точно, мало исполняем в жизни евангельские заповеди. Но следует ли отсюда, что и миссионеры – проповедники Христовой истины – должны малодушествовать и даже не помышлять о Евангельских идеалах? Я верую, что Евангелие для нас – не тоже, что вершины Монблана. Оно есть самое дорогое достояние для нас в жизни...

Судеец завозился на стуле. Успокаивая его, я сказал:

– Да, да. Вы не трудитесь мне рассказывать об автономных моралях. Как бы красивы и содержательны они ни были, – у них конца нет. Ни один философ, помимо религии, не указал ещё разумного смысла жизни вообще. Положим, мне назовут совесть, как такое явление в нашей душе, которое властно заставляет меня жить свято.

Но что такое – сама совесть моя? Почему её голос должен быть моим руководящим законом?

Без веры в Бога – Творца совести – нет опоры для неё. В Боге же совесть людская находит для себя основание и смысл. Потому, как христианин, я признаю Евангелие, высшее откровение любви Божией, самым дорогим достоянием человечества...

Мои родичи – духовные – сочувственно следили за словами моими. Я же с волнением в голосе продолжал:

– О, конечно, я исповедую, что мы слабы, склонны ко всяким падениям. Мы боимся идеализма и цепко держимся земли. Но для своего же благополучия мы обязаны оберегать в себе веру Божию. А по этой вере не должно порабощаться «немощным и бедным стихиям мира» (Кол.2:20–23). Нужно бодро служить истине, – и она освободит нас от рабства грубой материи (Ин.8:32)...

– Так-то так, милый вы человек, да право – жаль вас. Что вы будете делать с семьёй? – грустно произнёс судеец.

Я ответил:

– Дело наше молодое. Мы надеемся трудами своими, своим мужеством обратить на себя внимание начальства и добиться служебных прав.

Один из моих родичей сочувственно спросил:

– Каких же прав вы ждёте?

Я сказал:

– Тех, которые естественно вытекают из служебного нашего положения. Мы не мечтаем о чинах и классах по службе. Но, принимая во внимание трудности нашей службы, – постоянное наше нервное напряжение и скорую, так сказать, сгораемость миссионеров, – мы мечтаем о пенсии за 20 лет беспорочной службы в тысячу рублей. Это – верх наших желаний...

Что же касается орденов, – довольно для нас и одного – Анны 3-й ст. по существующему статуту...

– Ордена, конечно, дело стороннее, сказал родич. Но что-то не слышно, мой милый, об улучшении вашей участи.

Я ответил:

– Это правда. Но вследствие того надежда наша не оскудевает. Духовенству вот сколько столетий не давали пенсии. А дали же. Дадут, Бог даст, и нам.

– Когда бы то дал Бог! – произнёс старший из наших родичей и перекрестился.

– Верую, что Бог даст, – твёрдо сказал я. Нам надобно лишь не унывать, «делая добро» (2Фес.3:13). Мы обязаны напряжённо работать, прокладывая себе и другим жизненные пути. Мы должны по-христиански увещать заблудших, – помогать пастырям церкви в борьбе с современными церковными недугами и писать, писать (Еф.5:11,13)...

– О чём же писать? – спросили меня хором.

– Прежде всего о расколо-сектантстве. Сущности его в нашем обществе многие не представляют. Не все догадываются о той разлагающей силе, которая таится в недрах его...

Особенно это надобно сказать о сектантстве. Сектантство – крайне сложное явление. Оно обнаруживается в жизни часто не таким, каково есть по существу. Надобно разогнать туман, окутывающий его, – показать людям сектантство таким, каково оно есть по своей природе. А это можно сделать только литературным путём.

Далее. Мы и свой мир православный знаем поверхностно. Не можем определить хорошенько тех жизненных условий, при которых доводится работать миссионерам. И в этой области полезно писать, освещая всё правдивым словом...

Всё общество наше сосредоточенно молчало. По лицам было видно, что родные не радостно думали о моей будущности.

Замолчал и я. Потом, очнувшись, сказал:

– – Так вот, господа, ответ на ваш вопрос: что я намерен делать дальше?.. Я буду терпеливо ждать лучших для себя дней. Пример товарищей, бегущих с миссионерской службы, меня не пугает. Я лишь жалею их и думаю, что они по особой нужде это делают. Я твержу себе слова Господа, сказанные пророку: «а ты, сын человеческий, говори и не умолкай…»

Д. Боголюбов

(Бесчинства в раскольничьих скитах и их обличитель. – Неправедный сын и правдолюбивый отец).

Один из нынешних заправил австрийского раскола в Сызрани, С. М-ков, унаследовал от своего отца, после некоего его «банкротства» отчее достояние, с условием воздать половину оного своему меньшему брату, по достижении последним совершеннолетия.

Сам глава семейства И. М-ов после удачного устроения детей вздумал покончить с миром, и уходит в раскольнические скиты. Поживши послушником одного Черемшанского скита и почувствовав себя вполне приготовленным к монашеской жизни, он даёт обет быть монахом уже в другом монастыре Нижегородской губ. села Безводного. Проживши в монашеской жизни малое время и увидев безобразие монастыря, новый монах по ревности своей творит горячие обличения своим собратьям, не исключая и своих лже-владык. Видит М-ков, что обличительные меры не укрощают братии, и прибегает к более радикальным мерам. Он просит своего лже-владыку сделать собрание братии, чтобы на нём открыть своё видение. Просьба М-кова исполняется: собираются в одну просторную колью вся братия монастыря, начинает М-ков повествовать им о своём видении, виденном им на том свете и затем приходит в какое-то неистовое состояние: он нападает с кулаками на своего лже-владыку, говоря: «мне приказано тебя удушить и представить на место, где жительствуют древние еретики». Колотит М-ков своего «владыку», где и как попало. Происходить общая свалка отрёкшихся грешного мира. И дело поступает в местную полицию.

М-ков видит, что и последняя его мера греха не уничтожает в «святых отцах». «Емлется⁵⁷ он пути» и прибывает на место первых подвигов своего послушания, в Черемшанские скиты, Сарат. губ., Хвалынского уезда; водворяется тут, как монах, и начинает тоже – искать правду и благочестие! Но, к его сожалению, здесь он видит её меньше и решил здесь постоять за правое дело. Он подбирает себе партию ревнителей старины, выступает на обличение нетерпимых зол, творящихся в скиту. Но что же? обличение его мало успевает, грехи ещё более умножаются. Он вздумал с своей партией, подействовать на вольность монахов, через верховных вождей раскола. Призываются лже-владыки со своими известными апологетами – Мельниковыми, Сюткиными, Усовыми и Перетрухиными, делают «соборы», на которых стараются «примирить» враждующие между собой партии, и в результате всё же: брань, ругань и драка. И после «примирения» образовались две партии, отнюдь непримиримые. Каждая выбрала себе своего игумена; и стали жить между собой с страшным отвращением одна к другой. Пошли бесчинства и драки между монашествующими. И в дело скита поневоле вмешалась хвалынская полиция, которой пришлось с немалым трудом водворить порядок, тишину и спокойствие в обители древнего благочестия. Некоторых арестовали и заключили в Хвалынскую тюрьму. В последней просидел несколько дней и наш герой «древнего благочестия» И. М-ков.

После погрома Черемшанского скита и отбытия тюремного заключения добровольный страдалец М-ков не находит себе спасения нигде, ни в монастырях, ни в скитах, ни в лже-владыках австрийских и бежит паки к своему старшему сыну, у которого просит спасения не души, а своего грешного тела. Сын даёт ему убогую келью на дворе, в которой и проживал бы по настоящее время подвижник «древнего благочестия». Но тут случилось неожиданное для обоих – отца и сына – обстоятельство. Отец М-ков пришёл к мысли, что старший сын его С-н несправедливо поступил по отношению к младшему, которому он должен был отдать половину унаследованного от отца имения, раз этот достиг совершеннолетия.

И вот отец М-ков решил, во что бы то ни стало, и тут постоять по правде. Он пишет письмо своему младшему сыну в г. Вольск, чтобы тот ехал в г. Сызрань за своим достоянием, унаследованным от отца. Сын рад был несказанно тому, что он избавляется от рабства и служения у разных купцов. Приезжает в г. Сызрань к отцу и брату, начинают толковать о несчастном наследстве, и до того дотолковались, что пустили в ход брань и ругань, не обошлись при этом и без драки. Как ни бились и ни ругались, всё-таки 100 р. выбилось для младшего брата. Он рад был и этому, думая, что авось со временем папа выбьет и последние деньги; с тем и отправился он восвояси, оставив отца своего обличителем старшего брата.

Не много времени пришлось жить И. М-кову у сына. Последнему тяжело было постоянное напоминание о несправедливости. Сын решил поучить отца греховодника; он начинает уменьшать ему порцию хлеба, а также и других предметов первой необходимости, и даже дрова. Старик не мог вынести подобное испытание от сына, и вздумал отправиться на постоянное жительство к своему лже-владыке Швецову (в Уральск), но беда была в том: чтобы добраться до желаемого места, нужны были на дорогу деньги, а их-то у старика, как отрёкшегося от всего, и не оказалось; кое-как, с грехом пополам, собрав на проезд до Самары, М-ков, рассчитывая на поддержку самарского лже-архиерея, приехал в Самару, является к своему лже-владыке Порфирию, просит у него денег на дорогу к Швецову; лже-владыка был предупреждён и отказывает ему в просьбе, М-ков просит настоятельно и опять получает отказ; тогда раздосадованный старец является уже в третий раз к лже-владыке в рабочий его кабинет (лже-архиерей занимается в досужее время иконописанием), хватает что попало в руки, а главное, собирает разведённые в ложечках и яичных скорлупах краски, кладёт их себе в полу, а остатки размазывает по столу и стенам кабинета, приговаривая: «это дело не архиерея, а обыкновенного маляра». – уходит с набранным в полу и бросает всё это с припевом: «Иди к со-о-о-то-о-о-не на-а-а дно к а-а-ад, вместе с своим хозяином архиереем». После этого М-ков решил вернуться обратно в гор. Сызрань: достал где-то на билет себе денег и пошёл заблаговременно на вокзал.

Сидит он спокойно в вокзале. Вдруг является пристав со станционными жандармами и с цирюльником. Позвольте, говорят, старик ваши волосы остричь! Старик, нисколько не сопротивляясь, даёт себя подстричь. Подстригли чуть не наголо. После такой операции, берут его в часть, а из неё водворяют в дом умалишённых, и старик остаётся в нём на неведомый для него срок.

Итак, сын М-ков достиг своей цели. – надоедливого обличителя он сумел усмирить и посадить в спокойное место. И это сын творил с ведома своих духовных властей и благословения лже-владыки. Отец сидел в доме умалишённых, а сын в это самое время в Самаре приносил, вместе с благочинным лже-попом Макаром, посильную свою благодарность... за содействие к усмирению своего отца обличителя.

Но вот нагрянула для сына неожиданная беда. Явился благодетель для его отца сызранец-же: едет он в конце ноября 1903 года в Самару, в дом умалишённых, и просит у директора дома разрешение взять к себе на поруки старика М-кова. Просьба сего благодетеля удовлетворяется. Привозит благодетель старика М-кова в свой дом и старик от радости берётся за прежнее своё грозное обличение. письменно и устно, при встречах в молельне, обличает он своего сына, как преступника божиих заповедей и, наконец, предаёт его проклятию и анафеме.

И думает сын М-ков, что делать теперь с таким грозным судьёй, который живёт не у него... Что будет дальше, поживём – увидим.

Любознательный

С целью миссии я посетил слободу ***, где, как я был осведомлён, проживало несколько человек сектантов; ранее они все были молоканами; в последнее же время большая часть их перешла в штундо-баптизм.

В первый приезд – я решил ограничиться частной, домашней беседой с ними, и, может быть, поэтому беседа на этот раз вышла сравнительно спокойной.

По соглашению с сектантами, беседу назначили в 6 часов вечера. Около условленного времени я, в сопровождении местного священника, о. диакона и нескольких человек православных, пожелавших послушать беседу, отправился к сектантам. В чисто убранной комнате собрались, ожидая нас, наши собеседники. Собеседовать со мной взялся штундо-баптист, довольно начитанный, с виду мягкий и вместе достаточно бойкий, типичный в своём роде сектант.

Перед началом беседы батюшка прочёл „Царю Небесный“.

Открыв Библию, я прочёл Ин.15:1–7; Рим.11:16; Еф.2:19–22 и установил ту истину, что для спасения во Христе нужно быть ветвью истинной виноградной лозы – Христа, т. е. принадлежать к Его Церкви: кто отсёкся от лозы, то, хотя бы он и имел в руках Библию, не войдёт в царство Христово (Мф15:13)!

– Чтобы войти в царство Христово, нужно родиться свыше (Ин.3:3–5), – заметил мой собеседник штундо-баптист⁵⁸.

Обратились к св. Писанию: оказалось, что „родиться свыше“ можно только после принятия проповеди от члена истинной Церкви, посланного ею (Рим.10:13–15), после веры, покаяния, крещения (Деяний 8:12–17,38–39), совершённого уже в церкви, в видимой ограде её.

– Но церквей много, возразил мой собеседник, – вы разъясните нам: какая истинная?

„В ответ собеседнику я указал, на основании слова Божия, главные признаки истинной церкви, т. е. что она есть единая – вечная (Мф.16:18), союз любви (святая) (Ин.13:35), верная апостольскому учению (Гал.1:8.)

О первых двух признаках сектанты беседовать не пожелали, а остановили своё внимание на третьем признаке Церкви.

По их словам, православная Церковь изменила апостольскому учению через введение у себя иконопочитания.

– Вот, сказали они, у пророка сказано: „не дам славы Моей иному и хвалы Моей истуканам“ (Ис.42:8).

В виду поставленного вопроса приходилось начинать беседу о почитании св. икон, к чему я и приступил с согласия присутствовавших православных и сектантов.

– В книге Исход сказано: „не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; не покланяйся им и не служи им“ (Исх.20:4–5)... Сюда же относятся и многие другие места Писания: Пс.113:11–16; Ис.44:9–20. Послание Иеремии и др. Прочитав указанные цитаты, я спросил сектантов:

– Ваши собратья часто ссылаются на эти места; – вы признаёте ли их?

– Признаём, признаём, – сказали сектанты.

– Хорошо делаете; заповедь о неделании идолов и непоклонении им, прежде всего, нужно признавать: кланяться истуканам вместо единого Бога великий и страшный грех! Когда при св. Владимире была от греков принята в России вера Христова с теми порядками, какие существуют в церковной жизни и ныне, то идолы, изваяния, кумиры повсюду были уничтожены.

– Однако нужно, ведь, признавать всё Писание. Вы веруете этому?

– Веруем, – всё Писание признаём!

– В св. Писании есть заповедь о непоклонении идолам. А есть ли в том же Писании заповедь другая о том, чтобы сделаны были св. изображения? и благочестиво ли поклоняться Богу перед ними? Заповедь о св. иконах дана в Писании ясно и определённо: „и сделай из золота двух херувимов: чеканной работы сделай их на обоих концах крышки“... там Я буду открываться тебе и говорить с тобой над крышкой, посреди двух херувимов, которые над ковчегом откровения“ (Исх.25:18,22). Иисус Навин и старейшины Израилевы кланялись Богу перед ковчегом Господним (И. Нав.7:6).

Дана заповедь о неделании идолов и непоклонении им, и эту заповедь нужно исполнять. Тот же Бог через того же Моисея дал заповедь и о том, чтобы сделаны были св. изображения. – должно неуклонно принимать и это: всё Писание свято... Однако, вы одну заповедь, видимо, принимаете, а другую – отвергаете. Выходит, что ваши слова, будто вы принимаете всё Писание, ложны и вы в сущности убавляете Писание (Втор.12:32) и учите иному, чем Писание. Ваша община, поэтому, никак не может быть названа истинной Церковью! Мы православные веруем, что слово Божие свято и дано нам для спасения нашего: что оно заповедует не делать, того не делаем, что заповедует сделать, то принимаем. Вы почему же так убавили заповедь Божию о святых изображениях?

Я сел, ожидая ответа.

Штундо-баптист встал, поднял руку и сказал:

Дорогие братья! Миссионер указывает на херувимов. Но постановления Ветхого Завета отменены. Сказано: „отменяет первое, чтобы постановить второе“ (Евр.10:9). Когда пришёл Христос, никакой святыни не осталось в ветхозаветном храме! Мы не евреи, а евангелие принимаем. Вы в Новом Завете укажите повеление от Христа или от Апостолов относительно икон! Пусть миссионер найдёт в Новом Завете заповедь почитать „иконы!“

– Сначала мы побеседуем о Ветхом Завете, а потом перейдём и к Новому!..

Вот на что прошу обратить внимание, слушатели: – странное дело! – когда речь идёт о языческих идолах сектанты признают Ветхий Завет и обычно ссылаются на места ветхозаветных писаний. Естественно, поэтому, и повеления на св. изображения искать именно там, где дано запрещение делать изображения ложных богов; а между тем, когда беседа касается св. изображений, сектанты говорят: „Ветхий Завет отменён“. Если для вас он не нужен, то не зачем вам вычитывать оттуда одни места, скрадывая другие!

Не хорошо так поступать с Писанием. Диавол, искушая Христа, ссылался на Писание и привёл его по букве верно; Господь что ему сказал? „написано также: не искушай Господа Бога твоего“ (Мф.4:6–7). Повторю: мы, православные, признаём то, что написано об языческих идолах и признаём, что „написано также“ о херувимских изображениях. „Всё Писание богодухновенно“ (2Тим.3:16), „всё, что писано было прежде, написано нам в наставление“ (Рим.15:4). Истинно-верующий должен благоговейно принимать всё, что заповедует св. Писание“...

– И обрезание?

– И обрезание: крещение для нас обрезание Христово“ (Кол.2:11).

– Вы, г. миссионер, не оттягивайте: покажите нам прямо заповедь об иконах в Новом Завете.

– Потерпите. Кончим вперёд о Ветхом Завете. Нужно довести речь по порядку, а то вы же мне можете сказать: „вот миссионер говорил, говорил, а до конца вопроса порядком не довёл“.

Вы признаёте, что идолы и херувимские изображения не одно и то же? что между ними такая же разница, как между тьмой и светом?

„Признаём! В Ветхом Завете было повеление, Сам Бог повелел сделать херувимов...“

„Вы всё-таки плохо понимаете эту разницу. Ведь, вы начали беседу указанием на то, что Бог „не даст славы Своей иному и хвалы Своей истуканам“, как сказал пророк Исаия. Это место относится, действительно, к идолам. То, что должно относить к языческим изображениям, нельзя относить к изображениям и предметам истинным, святым. Тот же, кто относит сказанное в Писании об идольских изображениях (1Кор.8:4,10,19–21; Откр.9:20) к изображениям, заповеданным Самим Богом, произносит невежественную, великую хулу на Бога. Бог не может повелевать делать то, что запретил.

Обратите внимание на то, что написано в слове Божием: идол филистимский Догон не мог стоять перед ковчегом Господним (1Цар.5:3–4); когда Соломон построил храм с изображениями херувимов (3Цар.6:27), Господь освятил сделанное (3Цар.9:3), когда же он сделал капища идолам, Господь наказал его (3Цар.11:7,11). Взирающие с правой верой на медного змея исцелялись от телесных язв (Числ.21:9. ср. Ин.3:14; Прем.16:7), а когда евреи стали чтить медного змея, как идола, царь Езекия истребил его (4Цар.18:4).

В полном и точном согласии с словом Божиим учит и св. церковь. 7-й Вселенский собор утвердил первохристианский обычай употребления св. икон, как наглядных напоминаний о Боге, предметов святых орудий милости Божией; боготворить же св. иконы собор строго запретил. И хотя у нас ныне часто место, где стоять иконы, называется „божницей“ и икона иногда именуется именем лица, изображённого на ней (Числ.10:35–36), но вы сами это знаете – никто из православных не считает св. иконы за богов. Библия – предмет святой, ибо она напоминает нам о Боге, также и иконы.

И так, у вас против Ветхого Завета два отступления; во 1-х, вы убавили заповедь Божию о св. изображениях, во 2-х, вы мешаете в одно то, что св. Писание различает: места об идолах вы ложно подводите под изображения повеленные Богом.

Перейдём теперь к Новому Завету.

Но здесь священник прочёл молитву: „Спаси, Господи, люди Твоя“ и мы устроили перерыв беседы.

В комнате стало жарко, кое кто вышел в сени.

Я подсел поближе к моему собеседнику-сектанту.

– „Не по-христиански, выходит, голубчик, вы поступаете“, сказал я ему. „В сущности вы превращаете Писание (2Пет.3:16). На вопрос: „откуда произошла ваша вера?“ Собратья ваши обыкновенно говорят: „от Писания“. Вот уж этого признать никак нельзя. Если бы вы слушали голоса Писания, то не отвергали бы того, что там написано. А если отвергаете Писание, то ясно, как оно и есть, ваша вера от людей“.

– Нам, г. миссионер, не жалко денег на икону и лампадку, – боимся, как бы лишнего не допустить, в осуждение себе!.. Скажите: без икон, ведь, можно спастись?“

– Святые подвижники в пустынях молились иногда и не имея икон. И среди нас это бывает: мы, вот, у вас молились без икон. Пророк Даниил, когда был в плену вавилонском, молился Богу, смотря в открытое окно на сторону против Иерусалима (Дан.6:10).

Отчасти об этом вопросе следует рассуждать так же, как и о старообрядческом перстосложении. Вы знаете старообрядцев?

– Видали.

– Ну вот: они не могут спастись не потому собственно, что крестятся двумя перстами (Церковь разрешает им это), а потому, что они из-за обряда отделились от Церкви, не слушают её голоса. Без икон нельзя спастись человеку не потому собственно, что он не будет видеть иконы перед глазами (Церковь повелевает молиться Богу везде и всегда, и перед иконами, и без икон), но потому, что, отвергая иконы, он тем самым отвергает св. Писание и противится Церкви. Господь в лице Апостолов сказал предстоятелям Церкви: „слушающий вас – Меня слушает, а отвергающийся вас Меня отвергается; а отвергающийся Меня отвергается Пославшего Меня“ (Лк.10:16). Отвергая иконы, вы нарушили повеление Писания и отделились от Церкви и по этому самому для вас спастись нельзя.

– Найдите в Новом Завете повеление на иконы...

Священник прочёл „Отче наш“; слушатели уселись, и беседа началась снова.

– Позвольте мне прочитать? – спросил мой собеседник.

– Можете.

Сектант прочёл 9 и 10 (ст. 1–9) главы посл. ап. Павла к евреям.

– Видите, дорогие старики, что тут сказано: „не открыт путь во святилище, доколе стоит прежняя скиния“ (Евр.9:8) и „отменяет первое, чтобы постановить второе“ (Евр.10:9). Христос сказал: „никто к ветхой одежде не приставляет заплаты из небелённой ткани; ибо вновь пришитое отдерёт от старого, и дыра будет ещё хуже. Не вливают также вина молодого в мехи ветхие; а иначе прорываются мехи, и вино вытекает, и мехи пропадают; но вино молодое вливают в новые мехи, сберегается то и другое“ (Мф.9:16–17). Некоторые, отодравши клок от ветхой одежды, думают заплатами закрыть свою ветхость. И вино новое нельзя вливать в старые мехи, тогда пропадёт то и другое.

Сектант сел.

– Вы кончили?

– Кончил.

– Вы крещены?

– Крещён.

Значит от себя, по вашему, и ответ давать должны!..

У человека бывает так: что он сказал сегодня, то завтра отменяет. У Бога, „Отца светов, нет изменения и тени перемены“ (Иак.1:17). Что Он заповедал однажды, то свято на вечные времена. Вы, по-видимому, считаете себя постигшими Писание, – скажите тогда: почему в Новом Завете Бог отменил данное в Ветхом и что именно Им отменено?

– Вы приехали, чтоб толковать! вы задали вопрос, вы и толкуйте!

– Тогда прошу слушать. Слово „завет“ означает союз Бога с человеком. „Закон“ Ветхого Завета сам в себе свят и духовен (Рим.3:2. 7, 12). Отменено теперь человеческое оправдание по ветхозаветному закону и прообразы, т. е. действия и предметы, имевшие прообразовательное значение.

Оправдание человека перед Богом в Ветхом Завете состояло в том, что Бог дал человеку заповеди, а человек должен был в точности исполнить их; за нарушение хотя одной из них человек, как нарушитель закона (Иак.2:10), подвергался проклятию (Гал.3:10). После грехопадения Адама, человек по природе был греховен, и потому он не мог исполнить закона, был бессилен для этого: „делами закона не оправдается перед Богом никакая плоть“ (Рим.3:20). И, если бы человек мог оправдаться перед Богом делами закона, ему не было бы нужды во Христе: „если законом оправдание, то Христос напрасно умер“ (Гал.2:21). Зачем же Бог дал закон? Во 1-х, чтобы обуздать грех (Гал.3:19) и, во 2-х, чтобы воспитать в людях смирение, сознание нужды в Искупителе, Избавителе от греха: „закон был детоводителем ко Христу“ (Гал.3:24).

Обряды Ветхого Завета были тенью будущих благ (Евр.10:1): жертвы, скиния, обрезание были прообразами Нового Завета.

Закон Ветхого Завета, как детоводитель ко Христу, а обряды, как тень будущих благ, имели временное значение. Но говоря об отмене Ветхого Завета, св. ап. Павел вместе с тем пишет: „итак, мы уничтожаем закон верой? Никак; но закон утверждаем“ (Рим.3:31).

Точно также нужно судить и об обрядах Ветхого Завета: „тень закона прошла, когда пришла благодать“, но, считая святым предмет, никак нельзя отвергать святость тени. „И потом обращусь“, сказано, „и воссоздам скинию Давидову падшую, и то, что в ней разрушено, воссоздам и исправлю её“ (Деян.15:16).

В послании к Евреям св. апостол Павел говорит, что Ветхий Завет отменён. Так оно и есть. Кровавых жертв нет теперь?“ – обратился я к близ сидящему сектанту.

– Нет.

– Скинии, ковчега, ветхозаветного обрезания тоже нет?

– Нет.

– Итак, ныне мехи новые. Между предметом и его тенью должно быть сходство. Так и есть в действительности, обряды и установления Нового Завета имеют сходство с ветхозаветными: там медный змей на знамени, здесь крест Христов; там скиния, храм, здесь дома молитвы, храмы; там ковчег, здесь престол; там скрижали Моисея, манна, здесь св. евангелие, св. Дары; там изображения херувимов, здесь св. иконы и т. д.

В Новом Завете для вас одинаковую силу имеет повеление и пример? – спросил я своего собеседника.

– Одинаковую.

– Господь Иисус Христос исполнял ли то, чему учит?

– Исполнял.

– Он, ведь, не приставлял к своему учению грубых заплат? Не вливал вина нового в мехи ветхие, и после Своего крещения был учителем Нового Завета? А между тем, святость ветхозаветного храма и его порядка Он утвердил для нас, сказав: „дом Мой домом молитвы наречётся для всех народов“ (Мк.11:17). Св. ап. Павел, приняв крещение, также молился в храме и видел там Господа (Деян.22:17–18). Если вы не считаете для себя святыней то, что утверждено Господом Иисусом Христом и Апостолом, то ясно – вы противники Христова и апостольского учения!

– Прочтите 17 главу Деяний, – сказал сектант.

– Закончим то, к чему пришли. Вы просили показать повеление в Новом Завете: Господь утвердил ветхозаветный храм и то, что в нём, как святыню, для всех народов; св. апостол Павел молился в нём и дал такое повеление, внушённое ему Духом Святым: „подражайте мне, как я Христу“ (1Кор.4:16).

Следуя апостольскому повелению, мы считаем святыней для себя и заповеди Моисея (десятословие), и храм с его устроением. Мы в этом случае подражаем Апостолу, как Он – Христу. Отвергающий заповеди Моисея, отвергает и заповеди евангелия, отвергающий святыни Ветхого Завета – противник Христу.

В Ветхом Завете дана 4-я заповедь о почитании субботнего дня; исполняя её, мы чтим новозаветные праздники. В Ветхом Завете дана заповедь о херувимских изображениях; исполняя её, мы имеем св. иконы.

Правда то, что „оправдание законом“ по ветхому завету отменено и доколе человек хочет оправдаться им, ему не открыт путь во святилище, к оправданию во Христе. Но Христос пришёл не нарушить закон, а исполнить (Мф.5:17) и праведность христианина должна превзойти праведность ветхозаветную (Мф.5:20), а не отвергать её.

Вы упомянули 17 гл. Деяний, разумея, конечно, 29 ст. её, там сказано: „от искусства и вымысла человеческого...“ Но разве Бог, Богоматерь, святые, изображаемые на иконах, вымысел?“

– Бога же вы не видели?!...

– Нам изображает его св. Писание“ (Ис.6:1; Дан.7:9).

– Нужно кланяться Богу в духе и истине“.

– В духе, – понятно! А что такое – в истине? Господь о иудейском богопочитании сказал: „мы знаем чему кланяемся, спасение от иудеев“ (Ин.4:22). Когда Иоанн Креститель по смирению хотел отказаться крестить Господа, то Он сказал ему: „оставь, – нужно исполнить всякую правду“ (истину – Мф.3:15). Если Сам Господь и Его Апостол уже по крещении и выступлении на новозаветную проповедь считали святыней ветхозаветный храм, следовательно, и священные изображения, бывшие в нём, то идти против церковного установления относительно св. икон значит, по смыслу Писания, идти против Евангелия, против Христа.

Есть в Писании места (напр. 2Фес.2:4), из которых видно, что храмы Божии будут в Церкви до конца века.

В заключение я повторил ход беседы и батюшка прочёл: „Достойно есть“.

Было уже за полночь, когда мы вышли с беседы.

Д. Грацианский

Идея Царствия Божия в её значении для христианского миросозерцания. – Поместный собор, как одно из средств усиления власти нашего высшего церковного управления. – Учёное разоблачение исторических и литургических подтасовок гр. Толстого. – Личность, общество и церковь. – Об отношении христиан I и II века к искусству. – Значение для миссии предмета и внешней стороны проповеди и живого слова. – Как светили миру подвижники древней Руси и в чем истинное монашество.

Духовные журналы за 1903 г. изобилуют новыми статьями по вопросам веры и жизни церковной. Все они вызваны голосом современности, а потому представляют много поучительного интереса. Среди них первое место нужно отдать органу Московской Академии („Богосл. Вест.“), наиболее живому и отзывчивому по нуждам церкви, но не менее содержательны по этим вопросам и др. журналы: „Труды Киевск. Дух. Акад.“, „Прав. Собес.“, и др.

Статьи, помещённые в указанных журналах, можно разделить на два отдела. К первому относятся статьи критического характера. Они преследуют, главным образом, цели апологетические. Этот отдел может быть подразделён на три группы, которые заключают в себе статьи на следующие темы: а) жизнь церкви православной и отношение к ней неправомыслящих; б) гомилетика, как способ оживления жизни церковной и в) значение истинного аскетизма в жизни церкви и понятие о нём. Ко второму отделу нужно отнести статьи положительного характера, преимущественно богословско-философского. Этот отдел может быть подразделён по своим предметам на четыре группы: а) на статьи о предметах экзегетики; б) – истории церковной; в) – на статьи, касающиеся жизни вне церкви и г) – на статьи, касающиеся философии и психологии в отношении предметов веры.

Займёмся пока рассмотрением первого отдела.

Первою тут нужно поставить статью проф. богословия в Киевском университете прот. П. Я. Светлова. – „Идея царства Божия в её значении для христианского миросозерцания”. Автор начинает характерными эпиграфами из Ев. Луки (Лк.9:60), далее известными стихами Надсона – „Христос!.. Где ты, Христос, сияющий лучами бессмертной истины свободы, и любви“?.. и противоположными им стихами В. С. Соловьева – „Он здесь, теперь, – средь суеты случайной“... Начав с таких противоположных положений пр. Светлов обращает взор читателя на жалкое положение европейского человечества. Оно изверилось в разум и культуру, и вот возникают среди него проекты устройства лучшего будущего. Но потеряна уже вера и в эти проекты, и старый вопрос, где спасение миру от зла, встаёт перед человечеством. Автор обращается к истории и видит, что человечество было уже в подобном затруднительном положении, и спасение миру явилось в лице Христа Спасителя. Для спасения нужно было лишь „покаяться, отречься от веры в себя, от своих бессильных кумиров, и уверовать в обновляющую силу Божью, пришедшую в мир“. Способ, которым христианство разрешило мучительные вопросы человечества, заключался не в регламентации жизни, ибо Иисус Христос не был реформатором в обычном смысле слова. Он не давал правил, как делить имущество, уничтожить рабство, или оставить его, Он дал высший принцип: „ищите прежде царствия Божия и правды его, и всё это приложится вам“. Этот принцип оказался обновителем тогдашнего человечества. Прежние убийцы, ища царствия Божия, делались кроткими агнцами. Началось возрождение человечества с семьи, которой христианство дало высокий смысл. Евангелие предоставило права женщинам и детям, бывшим бесправными существами; дало свободу рабам, сначала внутреннюю, а потом и внешнюю, ибо господа-христиане относились к рабам, как к родственникам и отпускали их на свободу.

Благодаря христианству, произведён был ряд улучшений в законодательстве с объявлением христианства государственной религией; культура христианская стала расти медленнее и с большим трудом. Но не смотря и на это, христианство незаметно делает то, что приписывает себе „прогресс“. Но, говорит автор, „творчески-созидательной деятельности христианства в истории положено только начало, хотя и хорошее. Не всё просолено солью христианской, не всё заквашено им в жизни человечества“.

Наиболее очевидно, конечно, действие христианства в морали, Оно возвестило неизвестное древнему миру смирение, любовь ко врагам; создало для них даже особые термины в греч. языке. Но начало смирения касалось только внутреннего мира души, и этот-то мир и был признан „единственной сферой деятельности христианства“.

„Христианство, говорит автор, объявляют религией исключительно личного спасения и отрицают за него значение общественной силы, ставящей себе целью преобразование не только внутреннего, но и внешнего мира человека, или общественной среды, от которой зависят судьбы личности. Забыто евангельское обетование царства Божия не только внутри душ пребывающего, но и вне их созидаемого – во внешней среде, или внешнем мире, где живёт человек! Забыто Господне обетование нам и требование от нас победы над миром!.. Хотят, чтобы царство Божие было тайно растущим, или в земле скрытым семенем без стебля, цветов и плодов”! Христианство пересоздаёт отдельные личности, „но общественная среда остаётся слегка только затронутой; нет ещё вполне пригодных для христианской личности общественных форм жизни, общественной среды; вино новое оказывается в мехах ветхих; христианству предстоит великая задача довершить преобразование обществ, народов, человечества, создать истинно-христианскую цивилизацию, перевести принесённое им царство Божие из внутреннего мира лиц во внешний мир и преобразованием общества и цивилизации в духе евангельских начал создать царство Божие на земле. В этом смысле царства Божия ещё нет на земле; оно идеал, задача будущего”.

Автор справедливо указывает на факты, что

„европейская жизнь построена на систематическом отрицании христианства на деле, официально исповедуемого на словах. Расширение территориальных границ, увеличение народного богатства и рынков сбыта есть высший идеал народов; сытость есть идеал социализма; деньги – вот движущий нерв современной жизни”.

Сами культурные улучшения современной жизни способствуют только капитализму, и машины, сокращая время труда, не дают всё-таки возможности человеку уделять времени на жизнь духа. Это породило „антагонизм капитала и труда, озлобление нищеты против богатства“. Но причина этого кроется ещё в одностороннем понимании нами христианства. Неверующий капитализм, порождающий бедность и её поощряющий, соглашается с богословами. Крайности сходятся. Богословы объясняют бедность Промыслом Божиим... Материальное первенство считается добром. Говорят, что первенство разнообразит жизнь, бедные есть живая проповедь о тленности земного и что только „разделением общества на богатых и бедных обусловлена возможность труда“. Автор не соглашается с этим. „Конечно, Бог и зло направляет к добру, но Он не творит самого зла“. Нет оснований для оправдания бедности и в Евангелии. „Евангелие не называет чёрного – белым, а белого – чёрным“. Иисус Христос посвятил всю жизнь Свою на служение бедным, голодным и больным.

Ярким доказательством того, что царства Божия ещё нет в общественной жизни, автор видит в отношениях „между государством и церковью, или что тоже христианской религией“.

Существует до 5 типов таких отношений, большей частью смешанных: протестантский, в котором государство поглотило церковь, латинский, в котором совершилось нечто обратное первому, третий господствующий тип – это византийский, тип союза церкви и государства с сохранением самостоятельности каждой стороны нарождается четвёртый тип (во Франции) – тип отделения церкви от государства, существовавший собственно в первые века христианства несколько в ином виде, и, наконец, пятый тип – это тип идеального христианского государства, в котором церковь и государство органически связаны, друг другу не противореча и находясь в полном слиянии. Последний тип есть ещё идеал, к которому должно стремиться. Для наших читателей, конечно, интереснее всего остановиться на византийском типе, который унаследован от Греции нами и сохраняется по сие время. Этот тип, начавшийся в восточной церкви с Константина Великого и узаконенный Юстинианом, „вытекает из понятия о верховной власти и её широких Божественных полномочиях“. Но „общественного значения” религия в этом типе не имеет. Её деятельность „ограничивается сферой совести“. Идея союза церкви с государством на практике оказалась неосуществимой в византийском типе, ибо „церковь не избегала искушения достигать своих духовных целей мирскими средствами, а государство своих целей – средствами духовными. Религия нередко приносилась в жертву политики и политика приобретала решающее влияние на дела церковные, даже на вероучение (вспомним хоть Льва Исавра). Вообще церкви приходилось дорого платиться за выгоды своей связи с государством в византийской системе“, замечает автор.

Типу отделения церкви от государства автор не сочувствует, ибо, согласно с В. С. Соловьевым, он верит, что «полное отделение церкви от государства принуждает церковь к одному из двух: или отказаться от всякой деятельной роли и предаться квиэтизму и равнодушию, что противно духу Христову, или, имея ревность к деятельному приготовлению царства Божия, церковь в лице своих властных представителей сама хватается за реальные орудия мирского действия, вмешивается во все земные дела» и т. д. С другой стороны, для государства теряется ценность духовных интересов, в стремлении же за ними государство должно взять на себя духовный авторитет, а это будет уже напоминать „человека беззакония“ последних дней. Автор отдаёт предпочтение пятому типу, типу органического взаимодействия государства и церкви, свободной теократии, или христианскому государству. Его цели и задачи автор рисует таким образом: а) служения царству Божию под руководством церкви, причём „церкви принадлежит безусловный принципиальный авторитет, определяющий направление воли человечества и окончательную цель исторического действия, а государству принадлежит полнота власти для соглашения законных мирских интересов с этой высшей волей и для приспособления мирских отношений и дел, как средств, или орудий этой окончательной цели“ (В. Соловьев). Вторая задача христианского государства – „согласование всей государственно-общественной жизни с требованием наивозможно-большего влияния церкви на жизнь, или организация всей государственно-общественной жизни на началах Евангелия“. Третья задача христианского государства – „согласование в особенности правовых отношений с духом христианства и с христианским характером народа“.

Затем автор обращается к литературе и в лице наших писателей, трактовавших о церкви Гоголя, Достоевского и Толстого, рассматривает идею царства Божия. Гоголь был консервативен, и в душе его идея царства Божия „не нашла полного себе выражения“, хотя он и желал „царства Божия на земле“. Гоголь ставил его в зависимость „исключительно от морального состояния отдельных лиц“. Но им была высказана важная мысль „о необходимости согласования всего строя нашей жизни с требованием Евангелия“ и эта мысль „явилась добрым семенем“, которое развил Достоевский и др.» Общее представление Достоевского о царстве Божием хорошо обрисовывается словами Алёши Карамазова: „будет правда на земле и будут все святы, и будут любить друг друга, и не будет богатых и бедных, возвышающихся и униженных, и будут все, как дети Божии, и наступит царство Христово“...

„Общественное значение церкви, говорит прот. Светлов, понято Достоевским шире и глубже Гоголя. Сфера действия церкви указывается Достоевским не во внутреннем только духовном мире человека, но и во внешней общественной среде, неизбежно видоизменяющейся в зависимости от нравов людей и признанной неизменной Гоголем“. Осуществление этой задачи Достоевский, как известно, приписывал России и русскому народу – „богоносцу“, „всечеловеку“. Но Достоевский не затронул общечеловеческих и национальных основ жизни, а также цивилизации. Этого коснулся Толстой и пришёл к отрицанию всех основ жизни и культуры. „Достоевский подвергался упрёку в рационализме, или отождествлении христианской религии с моралью, Толстой открыто отрицает всю догматическую, или мистическую сторону христианства и является типичным представителем у нас бездогматического христианства“. Мы не будем подробно останавливаться на взглядах Толстого, ибо наш журнал отводит ему много места. Достаточно указать только вместе с автором трактата, что Толстой видит корень зла „в недостаточном воздействии на жизнь христианства“. А это происходит-де оттого, что последнее искажено и подменено другим учением, церковным. Чистое христианство отрицает весь уклад современной жизни (суды, войны и т. д.). „Спасение общества заключается, поэтому, в жизни отдельных лиц, в осуществлении царства Божия внутри нас. Это, по Толстому, легко достигнуть, если исполнять только 5 заповедей: „не блуди, не сердись, не присягай, не противься злому и не воюй“. „И без любви в сердце, одним последовательным применением в жизни этих пяти правил мы легко водворим в себе и вне себя царство Божие. Где исполняют 5 заповедей, там тотчас же прекращается военная служба, исчезает войско, а с ним и государственная власть“ и т. д. Автор видит слабость взгляда Толстого в том, что он хочет устроить царство Божие путём чисто внешним, „без предшествующего духовного обновления, при помощи нескольких правил, касающихся не внутренней жизни человека, а лишь внешнего его поведения. Требовать упразднения судов и законодательств раньше, чем исчезла в нас самих злая воля, значит требовать уничтожения аптек и лекарств в самый разгар эпидемии“. Ошибка Толстого заключалась в том, что он приложил к церкви абсолютную мерку и, видя, что первая под вторую не подходит, отверг церковь. На тех же основаниях он отверг науку и всю культуру. Но это, конечно, не логично. Толстой забыл, что и церковь имеет у себя бесконечный идеал: „Будьте совершенны, как Отец ваш небесный“. Заслугу Толстого, как Гоголя и Достоевского автор видит „в проповеди личной морали, как пути общественного спасения“. Историческим обзором, от языческих философов, тоже работавших для церкви Божией, до Бухарева и Аскоченского, автор заканчивает свой трактат. И в конце его всё-таки ставит вопрос, – „Так, что же делать?“

* * *

Ответ на сей вопрос даёт, нам думается, другая статья в том же „Б. B.“ проф. Заозерского – „О средствах усиления власти нашего высшего церковного управления“. Статья эта написана как бы в ответ на статью Л. Тихомирова – „Запросы жизни и наше церковное управление“. Нам кажется, что её можно поставить в органическую связь с трактатом прот. Светлова, ибо то средство оживления церковной жизни, которое предлагается, или восстановляется проф. Заозерским есть первое условие и при том наилучшее, завещанное нам от времён Апостольских, к установлению царства Божия. Средство это – поместный собор. Нужда в поместном соборе, по мнению проф. Заозерского, является потому, что „формально власть Св. Синода и власть епархиального начальства у нас поставлены очень сильно, но они не в должной степени сильны нравственным своим влиянием на жизнь“. Заозерский пишет, что собор вселенский и поместный не есть только собрание пастырей и учителей со всей церкви или поместной, а что это есть „собрание всех лучших сил церкви, т. е. кроме епископов, – собрание клира, мирян, впоследствии – монахов и представителей государственной власти. Собор есть не коллегия епископов, а всецерковное собрание. На первом вселенском соборе присутствовали даже не принадлежавшие к церкви „язычники-философы, вступавшие в философско-богословские дебаты с отцами собора“. Проф.-автор рисует на основании подлинных документов и исследований историка проф. Лебедева картины вселенских и поместных соборов с этой именно стороны, – со стороны состава их. На Эльвирском соб. 309 г. было 19 епископов, 26 пресвитеров, диаконов и великое множество народа. На 4-м всел. соб., кроме императора и императрицы, присутствовал весь цвет тогдашней аристократии, все сановники двора. Желающих быть на соборе было так много, что было сделано распоряжение начальнику области „изгонять из г. Никеи (где первоначально предполагался IV всел. собор) и из самых этих областей, как клириков, проживающих там без (надлежащего) приглашения, или без дозволения своих епископов, так и монахов, и мирских, которых никакая причина не призывает на собор“. О самых же соборах, замечает автор, „можно сказать, что они были моментами, когда всё византийское государство вмещалось в церкви“. Автор указывает, что и во всех славянских землях, даже там, где правительство неправославное, этот древний тип соборов поместных сохраняется. В Греции, в Константинополе, кроме патриарха и его Синода, церковные дела ведает ещё Смешанный Совет, состоящий из 12 членов (4 архиереев и 8 почтенных мирян), причём как в первом, так и во втором происходит постоянный обмен членов через известный период времени. В применении к жизни русской церкви автор проектирует, чтобы „богословы, учёные, литераторы, публицисты, художники, люди житейской и юридической практики, как и лица высокой духовной опытности из белого духовенства и монашеского старчества“ получили бы „почётное место на соборе, как желательные советники. Их мнение, свободно высказанное, должно быть внимательно выслушано и обсуждено, как бы ни казалось оно необычным, странным с принятой, ортодоксальной точки зрения, как бы ни резала слух его необычная „нецерковная“ формулировка. Отцам собора нужно совершенно отрешиться от идеи предосуждения присутствующих, как „благонамеренных“ и „неблагонамеренных“ людей „церковных“ и „либералов“. В решении своих задач (удовлетворить запросам жизни) собору, по мысли автора, „может оказать незаменимую услугу присутствие представителей ортодоксальной науки. С этой силой иерархии, говорит он, не страшно будет выслушать какой угодно „либеральный доклад“, какое угодно „интеллигентное“ заявление. Затем, автор излагает предметы деятельности собора, а также на отрицательные стороны современного консисторского и церк.-приходского управления. В заключении статьи автор пишет: „Пора же нам сознать и самым делом выражать, что мы чада единой церкви и братья не только в те краткие моменты, когда стоим в храме и молимся, когда действительно составляем единообразно настроенное общество, но и по выходе из храма, когда рассыпаемся по своим домам, или по заседаниям в разных нами сочинённых обществах, совершенно забывая о своём более высшем со-членстве и братстве, связующими силами которого служит единство веры, единство духовного рождения, единство таинственного питания Телом и Кровью Христа: приход, епархия, вся русская церковь – вот общества, по которым в качестве непременных и деятельных членов должны распределяться прежде всего все православно-русские христиане“. Тогда, указывает он, „обновление“ и „полнота“ церковного организма явились бы сами собой“.

* * *

При отсутствии последних в настоящее время, а также при неавторитетности в глазах многих церковной власти, и возможно распространение таких брошюр как Л. Толстого „Разрушение ада и его восстановление“ (см. „Мисс. Об.“ 1903 г. № 19) среди некоторых, членов церкви, буквально смакующих её яд и совершенно не читающих опровержение её. В виду такого печального явления заслуживает внимания лекция проф. церк. истории Московского университета А. Лебедева, посвящённая разбору этой брошюры с точки зрения церковно-исторической. Слово авторитетного профессора, да ещё с кафедры, в аудитории – явление знаменательное в наши дни. Содержание брошюры Толстого уже известно нашим читателям. Проф. А. Лебедев основательно указывает ошибку Толстого, что падение церковной жизни началось будто бы с Апостольского собора, или с „изобретения церкви“, по выражению одного из бесов у Толстого. Автор-проф. показывает, что рознь между христианами была и до собора, и что далеко не всё так было хорошо, как рисует Л. Толстой в своей брошюре. Таких фактов рассыпано и в кн. Деяния и посланиях Апостольских очень много. Указав на них, автор заключает:

„Таким образом, мы показали, что жизнь первенствующих христиан взятую во всей её совокупности, Толстой рисует в исключительно светлых чертах; и это было бы делом похвальным, если бы он имел в виду отметить поучительные стороны первохристианской эпохи и чужд был тенденций. Но мы уже говорили и опять повторим, что всё это сделано Толстым лишь затем, чтобы поведать и убедить читателя, как далеко последующая церковь будто бы удалилась от этих идеалов, обратив царство благодати в царство сатаны. Вследствие этого, похвалы разбираемого писателя нужно признать дутыми“.

Другой профессор А. Дмитриевский в публичном чтении, обращённом к многочисленной аудитории, разбирает взгляд Толстого на кн. Служебник и церковные обряды, которые он в своём ответе Св. Синоду назвал „колдовством“. Автор с научно-исторической точки зрения освещает литургийный чин и в этом отношении его статья далеко оставляет за собой статью Голубцова („Бог. В.“) „Об особенностях архиерейского служения литургии“, в которой видно больше гаданий, чем фактического материала, и даёт объяснение очень многим сторонам нашего богослужения, литургии в особенности, забытым, или малопонятным. По отношению к вопросу о Толстом статья Дмитриевского имеет то значение, что, как и статья проф. Лебедева, она обнаруживает у гр. Л. Н. преднамеренную ложь и тенденциозное искажение фактов. Так, напр. в романе „Воскресение“, по поводу которого и был читан проф. Дмитриевским настоящий реферат, почтенный автор указывает на следующие намеренные погрешности у Толстого.

„На литургии, по описанию романиста, говорит он, священник читал „внятно место из евангелия Марка“, составляющее 70 зачало, причём с излишней обстоятельностью, не вызываемой самой сущностью дела, передаётся и всё содержание этого зачала. По справке в „сказании главам евангельским утренним, апостолам и евангелиям известно седмицам всего лета“ и в обычном напрестольном евангелии, обнаруживается, что в течение целого церковного года данное зачало ни одного раза не положено для чтения на литургии: зачало 70 указано в качестве 3 воскресного утреннего евангелия и также утреннего евангелия в праздник Воскресения. Эту ошибку, однако же, никак не следует относить на долю весьма плохого знакомства нашего писателя с православным богослужением (что и будет мной показано ниже), но она допущена им сознательно и с преднамеренной целью, чтобы иметь лишний повод поиздеваться над Евангелием и над учением православной церкви о таинствах. Л. Н. Толстой, написавший своё евангелие и выбросивший из него совершенно главы, относящиеся к жизни Господа нашего по воскресении, остановился на 70 зачале из ев. Марка потому, что здесь говорится об установлении в церкви Христовой таинства крещения, необходимого для спасения и получения царства небесного верующими, о вознесении Господнем на небо, о явлении Христа Марии Магдалине, из которой он изгнал семь бесов, и о власти над бесами, данной Христом, при посланничестве апостолов на проповедь, т. е. о том во что наш писатель не верит, и что он недавно в своей новой исповеди, или в ответе своём на постановление Св. Синода от 20–22 февраля 1901 г. публично признал „низменным, грубым, несоответствующим понятию о Боге и христианскому учению „колдовством“. Описание проскомидии у Толстого отличается такой же тенденциозной ложью. „Священник, говорит он, одевшись в особенную странную и очень неудобную парчовую одежду, вырезывал и раскладывал кусочки хлеба на блюдце и потом клал их в чашу с вином, произнося при этом различные молитвы“. „Правда, замечает автор, что на проскомидии вынимаются из просфор частицы и полагаются близ Агнца на дискосе, но в чашу эти частицы опускаются не на проскомидии, а уже в конце литургии, по приобщении св. Таин священнослужителей и мирян“.

В литургии оглашенных автор указывает у Толстого подобные же ошибки. Толстой описывает:

„Дьячок, не переставая, сначала читал (часы), а потом пел по переменно с хором из арестантов (антифоны) разные славянские, сами по себе мало понятные, а ещё менее от быстрого чтения и пения понятные молитвы. Содержание молитв заключалось преимущественно в желании благоденствия Государю Императору и его семейству. Об этом произносились молитвы много раз вместе с другими молитвами и отдельно на коленях“.

Автор-проф. справедливо критикует Толстого, ибо непонятных молитв в ектеньях и др. песнопениях литургии оглашенных нет, а моление о Царе воссылается два раза на ектеньях, а третий раз после сугубой ектеньи в молитве, читаемой вовсе не на коленях, как описывает Толстой.

Но лживая тенденциозность Л. Толстого особенно видна из следующего.

„Сущность богослужения, писал он в романе, состояла в том, что предполагалась, что вырезанные священником кусочки и положенные в вино, при известных манипуляциях и молитвах, превращаются в Тело и Кровь Бога. Манипуляции эти состояли в том, что священник равномерно, несмотря на то, что ему мешал надетый на него парчовый мешок, поднимал обе руки кверху и держал их так, потом опускался на колени и целовал стол и то, что было на нём. Самое же главное действие было то, что, когда священник, взяв обеими руками салфетку, равномерно и плавно махал ею над блюдцем и золотой чашей. Предполагалось, что в это самое время из хлеба и вина делается Тело и Кровь, и потому это место богослужения было обставлено особенной торжественностью“.

Автор статьи справедливо разоблачает дальше, что вовсе не эти моменты, соответствующие Херувимской и Символу веры, считаются самыми главными в Церкви за литургией. Дальнейшая цитата из Толстого тоже характерна.

„После этого, писал он, т. е. после „Достойно есть“, считалось, что превращение совершилось и священник, сняв салфетку с блюдца, разрезал серединный кусочек на четверо и положил его сначала в вино, а потом в рот. Предполагалось, что он съел кусочек Тела Бога и выпил глоток Его крови“. Автор статьи по этому поводу замечает. „Удивительная путаница фактов! Перед моментом причащения в действительности никакого разрезывания серединного кусочка на четверо не полагается, а в это время св. Агнец раздробляется на четыре части и часть от него с надписью: „Иисус“, полагается во св. чашу и этой частью не приобщаются ни священник, ни верующие. Священник же приобщается другой частицей с надписью „Христос“ и отдельно Тела Христова и отдельно Крови Его“.

Справедливо отмечая затем, что, при такой лживости и тенденциозности, роман возбуждает интерес к себе „тяготением к запретному плоду, без которого нам „и рай не в рай“, автор справедливо отмечает ещё в Толстом намеренную терминологию, по которой иконостас у него называется „перегородкой“; завеса – „занавеской“; царские двери – „средними дверями“; фелонь – „парчовым мешком“; потир – „золочёной чашкой“; дискос – „блюдцем“; большой покров – „салфеткой“; причастный стих – „весёлой песнью“; священнодействия – „манипуляциями“, а также что юмор романа сводится к „весёлому расположению духа, которое приобрёл священник, когда он допил всю находящуюся в чашке Кровь и съел все кусочки Тела Бога, старательно обсосав усы“, и к „поскрипыванию тонкими подошвами опойковых⁵⁹ сапог“. Автор обличает эту тенденциозность, указывая, что в XV гл. того же романа Толстой „обнаруживает знакомство с настоящей литургической терминологией; здесь у него и „золотой иконостас“, и „паникадило“, и клиросы, и священники в светлых серебряных с золотыми крестами ризах, и дьякон, и дьячки в праздничных серебряных и золотых стихарях“ и т. д. Возмущает по справедливости автора, да и не одного его, конечно, что это издевательство исходит от того писателя, „который всегда рядился в тогу защитника невинных и оскорблённых, проповедуя полную свободу совести и горячо принимая под свою защиту даже религиозный бред кавказских и американских духоборов. Самые задушевные христианские убеждения, основанные на учении Христа и разделяемые миллионами кровных соотечественников и христиан на всём земном шаре, в глазах нашего маститого писателя не имеют ровно никакой цены, и их он позволяет себе самым безжалостным образом топтать в грязь“. Поразительный факт указывается проф. Дмитриевским, что, не смотря на желание Толстого поглумиться над святейшим таинством Евхаристии, „святое святых“ литургии, или канон литургический (во время пения „Милость мира“ до „Тебе поем“ включительно), охранявшийся церковью неизменно на продолжении веков, остался и у Толстого нетронутым (ибо он, как мы видели, останавливается на Символе веры). „Провидение, говорит он, непостижимым для нас образом содействует св. церкви в выполнении указанной цели. Разительный пример чудесного охранения этой святыни Провидением от легкомысленной профанации передал нам писатель VI в. Иоанн Мосх (литургия, совершённая детьми). Не менее поразительный, а вместе с тем и глубоко поучительный пример, по нашему крайнему разумению, передаст отдалённому потомству наш современный летописец, когда поведёт речь о романе „Воскресение“ Л. Н. Толстого“.

* * *

Наши писатели в духовных журналах, как выразился один из сотрудников „Нового Пути“ (см. янв. 1904 г. „Р.-ф-ская хроника“) „откликаются“. Нам кажется, что религиозные запросы всегда находили себе отклик в духовных журналах, только решение их было не всегда таким, какого желалось бы „новопутейцам“. Но прогресс есть и в богословском мышлении, и журнальные статьи за 1903 г., особенно академических профессоров, служат наглядным этому доказательством. Во вступительной лекции проф. философии Моск. д. ак. А. Введенского отмечаются „Запросы времени“, а также делается приглашение слушателям идти на встречу этим запросам, но идти во всеоружии богословско-философской науки. Проф. Введенский отмечает тот факт, что даже люди причастные к богословскому знанию иной раз заявляют, что будто у богословов они тщетно искали разъяснения того или другого вопроса и обрели их... у Розанова и Мережковского.

„Есть, говорит он, в самом деле, в этом для богословской науки нечто в высшей степени симптоматичное и даже как бы трагичное. С хранителями, казалось бы, бесспорных „истин“ традиционной богословской науки на наших глазах иногда совершается тоже, что, говорят, особенно в старинные времена, нередко случалось с иными, слишком бережными, хранителями бумажных денежных знаков: приносит такой хранитель для размена на звонкую монету ассигнацию, но разменять не может, так как – увы! – появились уже ассигнации нового образца, а для старых прошёл даже и последний срок давности... Отсюда вывод: необходимо православному богослову, если он хочет быть активным и разумным участником в общем движении современной мысли, чутко вслушиваться в запросы времени, особенно как они отражаются в литературе и глубоко, напряжённо-пристально вдумываться в особенности духовных интересов, которыми живёт современное общество и которым оно хочет идти навстречу“.

* * *

В высшей степени ценной является статья Л. Тихомирова, помещённая в „Бог. Вестн.“ „Личность, общество и церковь“. Статья эта служит как бы продолжением первой его статьи, а отчасти её пояснением, это именно статьи „Запросы жизни и наше церковное управление“, на которую отвечал своей статьёй, выше уже нами переданной, проф. Заозерский. Тут он отчасти сходится с последним на мысли, что необходимо восстановление правильных функций церковной жизни. „Все мы, говорит он, с детства заучили догматические положения о едино-спасающей церкви, но есть разница между догматикой и популярными верованиями“. В ответ на свою первую статью автор получил разнообразные возражения.

„Одни, говорит он, мне возражали, что наши религиозные расстройства зависят не от неправильного строя церкви, а от общей мало-нравственности; другие обвиняют в религиозной расшатанности само духовенство; третьи указывали всю беду в том, что мы Русские отличаемся плохо развитым пониманием догматов... При всём различии этих замечаний, говорит автор, они имеют характеристическую общую черту: вся беда сводится к недостаткам личности мирянина, или клирика. С православной точки зрения, заключает автор, рассуждение должно бы идти совершенно обратным путём: чем ниже мы пали, чем мы стали развращённее и невежественнее, тем с большей энергией должны бы мы стараться восстановить правильное действие церкви, т. е. нашей совместной религиозной жизни, как единственный способ поднять и повысить столь низко павших людей“.

Автор далее иллюстрирует эту свою основную мысль данными из ап. посланий и книг Ерма, „учения 12 апостолов“, Варнавы, Климента римского и др. и спрашивает: „Что такое религиозная жизнь? Обыкновенно отвечают: „общение с Богом“. Но что такое это общение? Каково его содержание? Древний христианин всё это прекрасно понимал, нынешний в большинстве случаев не понимает. Однако, чем сложнее положение, тем нужнее знать, как среди него устроить свою душу, т. е. знать истинное содержание религиозной жизни, которое христианством ставится в такую тесную связь с общественностью. Что значит жить для общества – всякому кажется понятным. Но что значит жить для церкви? Значит ли это сделаться по малой мере псаломщиком, или чиновником духовного ведомства? Жизнь церковная начинает казаться каким-то специальным уголком человеческой жизни, средой „удовлетворения религиозных потребностей“, подобно тому как есть учреждения для удовлетворения эстетических потребностей и т. д. Это затирание церковной идеи общественною, справедливо заключает автор, составляет тончайший обман современности, так что, без восстановления правды, без выяснения действительных соотношений общественности и церковности в мировой жизни, нынешнему человеку почти уже нельзя понять, чем может и должна быть церковь в его религиозной жизни“. Автор ссылается на покойного В. С. Соловьева, который стремился раскрывать вопросы церковности в связи с общественными. Ту же попытку берет на себя и автор и он хочет уяснить „действительное место религиозной общественности“. Автор уясняет различие между понятиями общество и церковь. „Общество не есть, говорит он, ни организм, ни церковь, а явление особого порядка“. Сходство между организмом и обществом социологи подмечали в законах кооперации, но в обществе есть ещё и подорганические законы, ибо в организмах „происходит кооперация живого вещества, а в социологии (в обществах) – кооперация личностей“.

Отличие общества от организма заключается, по словам автора, и в том, что „социальный порядок не производит коллективной особи... В самых рабских обществах есть гордые аристократические слои, которых идеалы личности становятся рано или поздно образчиком для остальной массы народа... Церковь, поэтому, не сливается с социальным строем и является общественностью над-социальной. Различие между социально-политической средой и церковной весьма существенно. Организационное начало в обществе есть человеческая личность, элемент психологический. Организационным элементом церкви является Бог, личность Божественная, элемент духовный. Отсюда прежде всего разница в целях строения“.

Цель церкви мировая, а у обществ частнее. В церкви все друг в друге нуждаются. „Пока человек остаётся и утверждается в своей ограниченности и отдельности в нём нет Бога“ (Соловьев). Церковь, таким образом, даёт то, чего не могут дать никакие социальные законы жизни.

Автор вносит некоторые дополнения и поправки к мыслям проф. Заозерского о соборном начале в церкви. Признавая справедливость их, автор однако делает оговору, что „христианство не в форме, а в духе. Собрание даже небольшого числа лиц может выразить чувство, мысль и желание всех, если только выразит волю Христа, пребывающего в церкви и вся совокупность членов, не бывши физически на соборе, признает решение как бы своё собственное“. Автор выясняет и поставленный раньше вопрос, что значит жить в церкви. „Жизнь церковная, говорит он, есть высшая коллективная, истинно человеческая гармонизируемая и направляемая Самим Богом“. У нас больше распространено мнение, что религиозная жизнь есть отдельная от мира и людей с одним Богом. Автор указывает на ошибочность такого взгляда, ибо пустынники жили не вне церкви, а уходили только от социальной среды, как, таковой. Они даже расширяли психологию этого общения и были духом со всем миром, живя вне мира, часто входя в таинственное общение с людьми, жившими от них вдали и с незнакомыми были знакомы. Для людей обыкновенных это – непонятное чудо. Одним словом, автор и исторически, и психологически, и на основании откровения, и писаний святоотеческих показал, что суть церковной жизни – это „вместе спасаться“ и статья его заслуживает глубокого внимания.

Упрёки, ставящиеся теперь церкви, что будто бы жизнь религиозная отрешена от общественности, что церковь отрицает искусство и культуру, это можно было видеть из обзора предшествующих статей, а последней – Тихомирова в особенности, часто имеют для себя как будто бы основания в жизни древней церкви, которая отрицала искусство во II и III веках, а потому, напр., отрицала театр и зрелища и т. д. Эти упрёки…

<Текст 353-й страницы неразборчив.>

…В церкви, как в сложном обществе, есть члены, представляющие некоторый пережиток. Поэтому, по адресу Светлова посыпались нападки со стороны ревнителей, забывающих, что правило 5–6 вселенского собора о непосещении клириками зрелищ и ристалищ, касались, ведь, зрелищ языческого характера, а ныне и церковные песнопения исполняются на той же эстраде, на которой вчера играли патетическую симфонию Чайковского в коей тромбоны играют даже «Со святыми упокой»! В ввиду этого имеет значение отметить статью того же проф. Светлова «Умилённая непонятливость» («Б. В.») представляющую ответ сотруднику „Православно-русского слова“ прот. О-ву. Прот. Светлов вполне справедливо замечает О-ву, что он говорит о театре, а не о его искажениях и что он вовсе не считает современного театра вполне удовлетворяющим „высшему религиозному назначению“. „Но, если мы доживём, говорит автор, пр. Светлов, до „идеального“ театра, о котором будто бы только и говорил Гоголь, то тогда и театр вполне будет отвечать своей цели... При всём том я недоумеваю, спрашивает пр. Светлов, неужели кто-либо даже из солидарных с о. О-вым искренно может считать неудовлетворяющими вполне назначению театра „Жизнь за Царя“, „Фауст“, „Гугеноты“, „Маккавеи“, трилогию Толстого А., „Гамлета“, „Короля Лира“ и др. произведения Шекспира, драмы и комедии Ф.-Визина, Грибоедова, Гоголя, Островского и мн. др.?! Должны же быть какие-либо пределы пуританской требовательности, иначе значило бы остаться вообще совсем без театра и успокоиться на „пещных действиях“... Но и пещные действия совершались даже в храме, а из них и возник театр XVII в.; ныне же многие пастыри сомневаются, можно ли освещать здание театра. Нам думается, что если бы теперь был собран вселенский собор, то он отменил бы правила 5–6-го собора, ибо оно касалось театров совсем другого рода.

* * *

Несколько особняком в этом первом подотделе стоят две статьи, но и они имеют связь с некоторыми современными запросами – это статьи из „Прав. Соб.“ – „Учение св. Кирилла, архиеп. Александр. об Евхаристии“ П. Пономарева и „Символ Апостольский“ А. Преображенского. Вопрос об Евхаристии возбуждён Толстым и не далее, как в последнем его романе „Воскресение“, а вопрос об апостольском Символе примыкает несколько к вопросу о догматах и догматичности христианства, поднятому представителями светской мысли.

* * *

Гомилетика в наше время оживления всех сторон жизни тоже выходит из своего традиционного состояния и получает более живую разработку. Излишне говорить, насколько важна гомилетика в миссионерском деле. Но нужно сознаться вместе с автором статей „Предмет христианской проповеди“, „Внешняя сторона проповеди“, „По живому вопросу о живом слове“, проф. Тареевым (см. „Б. В.“), что проповедь в наших храмах в том виде, в каком она существует, способна чаше отвращать от неё пасомых, нежели привлекать. Находятся всё ещё пастыри, в роде о. Бабуры, которые против живого слова и стоят за чтение проповедей по сборникам и др. печатным руководствам. Но есть и такие, как о. Панормов, который в письмах к проф. Тарееву пишет любопытные строки. „У нас, пишет он, проповедями считаются теперь литературные образцы церковного слова... Литературная красота слова искусственного (т. е. записанного) это своего рода обольщения для современных проповедников... тетрадь стала средостением между проповедником и массой.“ Почтенный протоиерей, говорит Тареев, мучащийся над вопросом о проповеди, как живом слове, уже не первый десяток лет своей пастырской жизни и деятельности, распространение штунды объясняет отсутствием у нас живого проповеднического слова. „Почивающие на тетрадях, пишет о. Панормов, и сборниках не имеют побуждения умножать своё духовное богатство: эти проповедники св. Писания не читают, жизни не изучают, у них нет мудрости пастырской: нет в них, ибо она осталась в книгах... Баптисты прямо в лицо бросают обвинение нашему духовенству в том, что оно: 1) не знает св. Писания, 2) не убеждено в правоте своей веры: зачем читать по тетрадкам о том, в правоте чего ты убеждён? – говорят они. Недавно, добавляет он, один губернский статист, объехавший наш край, сообщил мне отзыв о проповедниках – чтецах готовых книг: „хлобыщет батюшка“. Да, слово найдено: проповедь по книге не есть проповедь, а „хлобыстика“. Да, добавим от себя, надо подумать об этом нашим пастырям. Полезно поэтому обращаться к деятельности таких проповедников, как, напр., Евгений Берсье, которому посвящена А. Преображенским статья в „Прав. Соб.“, ибо это было действительно церковное эхо, откликавшееся на все вопросы жизни.

* * *

Жизнь выдвинула и вопрос об аскетизме, а также указала на несоответствие, с одной стороны, жизни современного монашества его древним образцам, а также на односторонность современного понимания монашества – вообще. Первому вопросу посвящены две статьи: 1) С. Смирновым – „Как служили миру подвижники древней Руси“ и 2) Н. Каптеревым – „В чём истинное монашество по воззрениям преп. Максима Грека?“

Первая статья носит несколько полемический характер, потому что защитником современного строя монашеской жизни явился известный издатель „Троицких листков“ о. архим. Никон. Последний, основываясь на доводах „иосифлян“ (последователей св. Иосифа Волоколамского), утверждает, что монастырям и монахам нужно иметь имущество, чтобы благотворить. Но г. Смирнов возражает, что если стоять на иосифлянской точке зрения, то и тогда современное монашество непохоже на иосифлян, ибо те стояли за принцип владения имуществами, чтобы раздавать их, а нынешние монастыри собирают сокровища и только малую часть их отдают. По принципу иосифлянскому, должна быть не продажа крестиков и икон, что делается в наших монастырях, а раздача их даром, или за посильное пожертвование.

Поэтому духовная польза от „Троицких листков“ не является ещё благодеянием в смысле древних подвижников, ибо они продаются за деньги дающие большие прибыли. Автор подробно выясняет историческим путём служение древних <…> учителей, духовников, благотворителей, миротворцев, печальников, <…> „По мнению преп. Максима, монашество должно существовать во всяком христианском обществе и его отсутствие в нём указывает на очень низкий уровень всей религиозно-нравственной истинно-христианской жизни данного общества“. Истинное монашество, по Максиму Греку, должно состоять не в подвигах только личного усовершенствования, но и в публично-общественной деятельности. Монах должен быть знаком по нему и с светскими науками. К сожалению, замечает автор статьи, русские монахи думали, что они „должны раз навсегда и окончательно порвать все связи с миром. Эта грубо-эгоистическая, чуждая учению Христа, теория монашества, признаваемая за правую многими, естественно и необходимо должна была сказаться на нашем монашестве самыми печальными последствиями. Мы не будем подробно касаться содержания этой, как и предыдущей статьи, ибо они мало относятся к задачам нашего журнала, но думаем, что в них высказано много правды, и если Иосифлян-благотворителей упрекали в стяжании, то наши монастыри тем более подлежат этому упрёку. В типиконе греч. Пандократорского монастыря (X в.), открытого проф. Дмитриевским, подробнейшим образом описана благотворительная деятельность этого монастыря, больница его со всеми лечебными приспособлениями и пр. Эту деятельность можно читать теперь и представлять нашим монастырям, как идеал.

Свящ. Μ. Лисицын

(К заметке «Нового Вр.» – «Ещё по поводу термина «раскольник»).

Читателям нашего журнала, может быть, попадалась на глаза моя заметка в 2 № с. г. – „не старообрядец и не старовер, а именно „раскольник“. В заметке я имел в виду показать Н. О-ву, автору „нескольких строк“ в „Нов. Вр.“ – „Раскольник или старообрядец“, что он смотрит на дело по существу неправильно, что с богословской и каноническо-исторической точки зрения глаголемые старообрядцы должны представляться и называться не иначе как „раскольниками“. Что же касается других точек зрения – гуманности, „грозных туч на политическом горизонте“ и им подобных, то их я не касался и необинуясь заявляю, – что тут „какое хочешь имя дай“ раскольникам. Я рассуждал по существу. В 10015 № „Нов. Вр.“, 21 янв., г. Н. О-в написал „Ещё по поводу термина „раскольник“ и объяснился на чистоту по затронутому им вопросу. Новая заметка Н. О-ва („некоего“ не пишу, а то г. Н. О-в обижается) меня несколько удивила. Угрызнув меня за „всю несдержанность“, г. Н. О-в пишет, что я „обрушился на него со всем своим учёным арсеналом за его заметку в несколько строк... с усердием (на семи страницах!), какого его крохотная заметка совсем и не заслуживает“... Междустрочие понятно. „Сдержанность“ и „несдержанность“ – понятия слишком субъективные, чтобы о них рассуждать. А вот что касается „крохотной заметки в несколько строк и „семи страниц“, то тут не бесполезно для существа дела сказать два–три слова. Мне думается, что в нескольких строках можно, голословно конечно, сказать такую неправду, что на основательное поражение её из „учёного арсенала“ прямо необходимо вывозить хоть „длинный том“. И это понятно. Короткая неправда, особенно „Нов. Вр.“, может приразиться ко многим „малым“. А это не хорошо, – „несдержанно“. Поэтому и ставить восклицательные знаки при „семи страницах“, показывающих, на авторитетных данных, неправду „нескольких строк“, „едва ли уместно“. Моих „семи страниц“ не было бы на белом свете, если бы г. Н. О-в в своих „нескольких строках“ сказал откровенно, что он в своей заметке – „раскольник или старообрядец“ рассуждает с точки зрения гуманности и „политического горизонта“: тогда его „крохотная заметка“ действительно „совсем бы не заслуживала“ моего „усердия“. Но ведь г. Н. О-в писал: что „название раскольник по отношению к старообрядцам несправедливо по существу“..., что „в московской до-никоновской Руси еретиками раскольниками называли католиков, в догматах расходящихся с православными москвичами... лютеран и пр. неправославных“..., что „наших старообрядцев отнюдь (!) нельзя назвать раскольниками, так как разница между обеими правоверующими половинами Руси – была отнюдь (!) не в догматах, а только в обрядах“ и что надо бы именовать раскольников так, как они сами себя именуют – „людьми старой веры, староверами, старообрядцами“. В этих словах проглядывает уже не одна гуманность и политика, а и „учёная“ справка. Отсюда и мои „семь страниц“. Теперь г. О-в пишет: „пусть я не прав... со строго-богословской точки зрения (т. е. по существу значит?), но разве то, что я хотел сказать своей заметкой, от этого изменяется?“ Очень: вы, г. О-в, хотели сказать (=доказать), что „название „раскольник“ по отношению ко всем старообрядцам по существу не справедливое... и наших старообрядцев отнюдь нельзя назвать раскольниками“, а теперь допускаете, что по существу-то (с строго-богословской точки зрения; мы полагаем, что тут-то и есть существо, а не в политике) вы и не правы.

„Пусть учёные богословы, пишет г. Н. О-в, правы юридически, называя наших староверов раскольниками, но разве сам термин от этого становится для них, староверов, менее обидным?“ Да, – надо бы полагать, что „менее“: ибо „старообряды“ из уважаемых и ими „писаний“ могут убедиться, что они праведно называются раскольниками, а не по клевете и злобе. „Правильный с богословской стороны термин „раскольник“, осведомляет нас г. О-в, старообрядцев несомненно обижает, не нужно (?) озлобляет, как, положим, обидят всякого верующего христианина кличка „гяур“ – „христианская собака“ в устах турка, хотя ведь и турок со своей магометанской точки зрения будет тоже прав“. Воля ваша, г. О-в, а это вы сказали не к делу. Вам хорошо известно, что разница между православными и „старообрядцами“ далеко не такова, как между христианами и магометанами; „старообрядцы“ называются раскольниками на основании „писаний“, признаваемых и ими за авторитет; а „гяур“ для христианина только кличка и действительно обидная, – так как несправедливая; а если бы эта кличка и оправдывалась Кораном, в чём однако мы сомневаемся, то ведь Коран для нас – сами знаете – какая книга. В понятии обиды и обижать, думаем, непременно мыслится злобная несправедливость; в противном случае – Христос был бы обидчиком, называя книжников и фарисеев – лицемерами, и порождениями ехидны (23 гл. Мф.), – ап. Павел обижал бы первосвященника Ананию, называя его „стеной подбеленной“ (Деян.23:3), и все наши суды, объявляющие воров и мошенников, были бы учреждениями обидными.

Сравнение „раскольника“ с „незаконнорождённым“ (как обидных терминов) на паспортах мы приемлем. Тут фигурирует уже лицо, и будет рассуждение о „раскольнике“ не по существу, как о религиозном явлении и его наименовании, а о том, справедливо ли заносить на паспорт неповинного потомка грехи его предков и делать тем на всю жизнь безвинного виноватым и заставлять его носить на своём лице чужой позор? Да, – это совершенно несправедливо, и, если хотите, обидно. И мы тут стояли бы за всю снисходительность. Придумывать паспортное название для раскольников не будем. Да, правду сказать, и сомневаемся, – едва ли можно придумать тут такое наименование, которое не „обижало бы“ „старообрядцев“. Взгляните на дело с чисто-психологической стороны. Как вы ни назовёте раскольников – ну хоть „старообрядцами“, „староверами“ и т. п., всё же и в этих, снисходительных терминах будет мыслиться понятие церковного отщепенства и в ушах большинства, т. е. православных, да и самого раскольника они всё же будут звучать чем-то нехорошим, и обласканный в наименовании раскольник всё же будет, по существу своего положения, утесняться, так сказать, и „обижаться“ самой мыслью об отщепенстве. Это и понятно: важно не наименование, а мысль, которая с ним соединяется: нельзя думать, чтобы, напр., вор чувствовал себя лучше, когда его назовут не вором, а хоть бы, к примеру, „философом, тайно посягающим на чужую собственность“. Вот и для „незаконнорождённых“ придумали отметку „внебрачный“, но разве „внебрачным“-то легче от того, что их перерядили из куля в рогожу? Ведь

<Текст 360-й страницы неразборчив.>

…Что бы сказали о нас если бы мы стали рассуждать с богословско-канонической стороны о „петербургской бирже“ и „съезде мукомолов“. Сколько бы мы доставали материала для писателей тона „Стрекозы“ и „Осколков“!.. А вот другие этак и рассуждают и рассуждения их печатаются в серьёзных газетах и ничего – сходит. – Г. Н. О-в пишет: „теперь, когда <…> грязных туч, меры снисхождения к старообрядцам необходимы может быть более, чем когда-нибудь. Терпимыми со старообрядцами заставляет быть прямая выгода“... Боже мой, сколько в этих словах нехристианского смысла и прямого лицемерия и как низко представляются в них наши законодатели... Нет, г. О-в, снисходительными к старообрядцам, нашим заблудшим братьям заставляет нас быть не „прямая выгода“ („такожде и язы́цы творять“), а христианская любовь, не различающая „эллина и иудея“, „варвара и скифа“, „раба и свободного“... По вашим же словам выходит, что, когда грозные тучи сойдут с политического горизонта, так можно потосковать и „о клеймах и о рваных ноздрях“?! Не по-христиански это, – будьте уверенны.

Касательно „высокой патриотичности старообрядцев“ и ссылки на писания А. С. Супорина как основания для „снисходительности“ к раскольникам рассуждать пока не будем, и мы лично знаем напр. многих военных героев из старообрядцев-казаков Оренбургского и Уральского войска, увешанеых „георгиями“. Просим только г. О-ва вспомнить о поведении раскольников Преображенского кладбища в Москве перед Наполеоном I и почитать „Историю Белокриницкого австрийского священства“ Н. Субботина, а также обратить внимание на то, что раз „старообрядцы“, молокане, магометане и др. проч. живут в России, как верноподданные нашего Царя-Батюшки; и пользуются, и при своих религиозных особенностях всеми благами нашего государственного и общественного устройства, так патриотичными они и обязаны быть „за совесть“ и сверхдолжного они тут ничего не делают. Да будет, наконец, г. О-ву известно и то, что православная Русь не настолько слаба, чтобы из-за „грозных туч“ и „выгод“ заискивающе улыбаться, во чтобы то ни стало, перед всеми разноверцами и иноверцами, по подобию „убогой нарядной“.

Итак, по существу глаголемые старообрядцы „раскольники“, в житейском же обращении, при беседах и на паспортах, и в печати и пр. под. к ним, как нашим, хотя и заблудшим братиям, по закону Христову (а не по выгоде) должно относиться со всей снисходительностью и кротостью, – „не даст ли им Бог покаяния к познанию истины“ (2Тим.2:25).

Н. Гринякин

Профессор А. Л. Катанский – известный догматист и патролог. Его докторское исследование: „Догматическое учение о семи церковных таинствах в творениях древнейших отцов и писателей церкви до Оригена включительно“ („историко-догматическое исследование“) (СПб. 1877 г.) сразу обратило на себя внимание учёных богословов и сделало имя автора широко известным. В последнее время почтенный профессор издал другой капитальный же труд, в общем отличающийся теми же особенностями, какими отмечен и докторский, – именно труд, заглавие которого нами помещено в надписании настоящей нашей статьи. Предмет нового исследования А. Л. Катанского и чрезвычайно труден, и не менее того важен. В западной литературе мы находим некоторые попытки подробного его выяснения, но они, по понятным причинам, не могут быть прямо перенесены на православную почву, как именно таковую. В русской же литературе труд А. Л. К-го, можно сказать, пока единственный, так как нельзя же принимать в серьёзный счёт тех немногих отрывочных данных, какие по этому вопросу встречаются в различного рода учебниках.

Почтенный автор „сначала предполагал“ рассматриваемому нами „сочинению – придать характер теоретическо-систематического изложения учения о благодати Божией, сообразно с чем „им“ и предпослано введение, излагающее: Общее учение о Боге Освятителе. Предполагалось, „говорит А. Л-ч“, изложить в систематическом порядке весь круг истин, входящих в догматическое учение о благодати Божией. Но предварительно необходимо было выяснить понятие о благодати, указать различные смыслы, которые соединились с этим понятием в различные времена, и для этого представить краткий очерк раскрытия этого понятия в древнеотеческий период, а затем в средние века у западных схоластиков и в последующие времена. Однако, по мере углубления в изучение творений древних отцов оказалось такое обилие материала и возбуждён был добытыми данными такой интерес к предмету, что мы принуждены были совершенно изменить первоначальное своё намерение и придать своему труду характер историческо-догматического исследования, ограничив его, притом, периодом первых четырёх веков до бл. Августина“.

В частности, „во введении“ к настоящему исследованию раскрывается „общее учение о Боге-Освятителе“, затем „догматическое учение о благодати Божией“ и, наконец, „учение св. Писания о благодати Божией“. Введение это само по себе представляет ценное исследование. Интересно познакомиться с предлагаемой здесь „общей характеристикой раскрытия учения о благодати Божией в творениях древнейших отцов и учителей церкви до бл. Августина в сравнении с последующим раскрытием на западе после бл. Августина“. Не менее (а то и более поучительны и довольно подробные авторские рассуждения, уясняющие библейский взгляд на вопрос... и проч.

Далее следуют тринадцать глав или параграфов книги, излагающих учение по данному вопросу в творениях: „мужей апостольских (1), древних христианских апологетов (2), св. Иринея Лионского (3), Тертуллиана (4), св. Киприана Карфагенского (5), Климента Александрийского (6), Оригена (7), св. Кирилла Иерусалимского (8), св. Василия Великого (9), св. Григория Богослова (10), св. Григория Нисского (11), пр. Макария Египетского (12), наконец, св. Иоанна Златоуста (13)“. Раскрытие ведётся строго симметрично. Избегая излишних подробностей, автор в тоже время не оставляет без внимания ни одной сколько-нибудь существенной черты, характерной или для самого понятия, им уясняемого в этой книге, или для того представителя христианской церкви, с которым автор имеет дело в том или ином параграфе своего труда. Особенно подробно раскрыто учение, напр., Оригена, св. Василия Великого, а тем более – преп. Макария Египетского и св. Иоанна Златоуста. Это последнее обстоятельство красноречиво говорит о том высоком чисто научном вкусе, какой несомненно присущ автору... Наши русские исследователи, раскрывая те или иные воззрения свв. отцов, чаще всего пользуются святоотеческими творениями по русским переводам. Правда, русских переводов уже не мало, и среди них очень много высоких по своим научным качествам, но для чисто-учёного исследования ограничиваться ими ни в каком случае нельзя: всегда необходимо справляться с оригинальным текстом, так как всякий перевод – в сущности комментарий, непременно окрашенный субъективными особенностями переводчиков, и никогда математически точно не отвечает подлиннику, духу его. Вот здесь, между прочим, сказывается весьма осязательно необходимость для богослова знания классических языков, к сожалению, падающего всё более и более, чем и объясняется игнорирование некоторыми исследователями изучения творений, пока ещё не переведённых на русский язык. Наш автор поступает вполне научно, „прилежно изучая подлинные тексты отеческих творений“, но не игнорируя и „русских переводов“, как своего рода комментариев-пособий, однако, лишь второстепенных по своему для него значению. Это – одно из очень важных достоинств автора, благотворно отразившееся на его прекрасной книге.

В „заключении“ к последней даётся „свод данных для учения о благодати Божией в рассмотренных“ автором святоотеческих „творениях“. Сам автор „рекомендует читателям начать чтение“ его „книги именно с“ этого „Свода и выработанной древнеотеческой формулы учения о благодати Божией. Внимание читателя будет тогда надлежащим образом возбуждено и привлечено к многочисленным частностям исследования; впечатление эпизодичности изложения (по отдельным отцам) будет значительно ослаблено: отдельные отцы явятся тогда как бы стадиями постепенного раскрытия предмета; чтение книги явится проверкой окончательных выводов автора – в заключении“.

Знакомясь с авторскими особенностями, читатель, исследовавший вопрос и самостоятельно, видит, что одной из них весьма характерной и поучительной является самостоятельность автора в отношении к „иностранным пособиям, от пользования“ которыми он, по его словам, „намеренно устранился“, опасаясь вредного влияния их на православного богослова „особенно в этом отделе догматического богословия“.

Приступая к раскрытию учения известного христианского писателя, автор не входит в рассмотрение вопроса о подлинности его творений и проч. и прекрасно делает. То рассмотрение требует внимательного и специального изучения дела. Поэтому он мог бы совсем устранить из своей книги примеч. на 208 странице, как случайное, не стоящее в связи с принятым у него методом построения всего дела. Вопрос, какого автор мимоходом касается (не задевая ничьих выводов), был в своё время специально мною исследован. Те выводы, к каким я тогда пришёл, считаю отвечающими существу дела; позднейшие мои разыскания, не прекращавшиеся и доселе, только лишний раз убедили меня в правильности моей точки зрения и в совершенной ложности других, что мною снова будет выяснено в одном из последующих моих трудов, уже приготовленных к печати...

Отличающееся серьёзными научными достоинствами исследование проф. А. Л. Катанского, изложенное ясно и отчётливо заслуживает бесспорной похвалы. Надеемся, что высоко-учёный автор подарит русской богословской, науке ещё не мало новых трудов. Ожидая их читатели настоящей книги А. Л-ча решились бы высказать пожелания относительно пояаления в печати и всего вообще курса Догматического Богословия которое автор с большим успехом читал в СПб Дух. Академии.

Проф. А. Бронзов

С большим интересом и истинным духовным наслаждением прочитали мы набольшую книжку (в 48 стр.) с вышеозначенным заглавием. Книжка эта заключает в себе семь поучений, произнесённых прот. Орнатским в Сарове в дни светлых саровских торжеств. Вот темы этих поучений: I. Святой Серафим – идеал жизни во Христе, – II. О причащении св. Таин для соединения во Христе со святым Серафимом, – III. О любви к Матери-Церкви, породившей любимое чадо – св. Серафима, – IV. О поминовении усопших, – V. О смирении, – VI. О блаженной кончине св. старца Серафима, – VII. О значении храма на Руси.

Красноречиво и одушевлённо описывая, и прославляя жизнь и подвиги новоявленного угодника Божия, выражая глубокое благоговение к великому, дивному подвижнику саровскому, оратор не упускал во всех подходящих случаях воспеть похвалу и св. Матери нашей православной Церкви, ярко выставляя её значение как для внешнего нашего благополучия общественного и политического, так и в особенности для внутренней духовной жизни нашего народа.

Хотя и грустно, но должно сказать, что в современной нашей проповеднической литературе всё реже и реже, всё слабее и тише слышится голос, уясняющий великое значение церкви проникнутый любовью к ней и располагающий к преданности и послушанию ей. Между тем враги церкви всё громче и громче, всё резче и сильнее изрыгают хулы свои на церковь. Не оставили они без поношения и светлое торжество в Сарове и само имя великого подвижника. Грустная, тяжёлая для чувства православного человека слышится в словах Орнатского, высказанных им в 3-м его поучении: „Трудные времена мы переживаем: многие оторвались от церкви и хулят её, ещё больше холодных верующих, которые забыли свою мать и только числятся сынами её (стр. 23).

Замечательно соотношение в судьбах идей православия и нашей национальности. Разливается и укрепляется одна, растёт, пышно расцветает и другая, и, наоборот, в пренебрежении та, и эта разделяет одинаковую участь. Почтенный светский писатель и публицист г. Энгельгардт, горячо ратующий за русскую национальную идею, не особенно давно высказался так: „В области божественных симпатий национальное русское дело явно проиграно и защищается лишь казённым, официальным порядком по обязанностям службы“ (Η. Вр. № 4982).

По нашему глубокому убеждению, поучениям о. Орнатского нельзя не придавать особой и высокой цены за их истинно церковный характер, за ту горячую любовь к церкви, которой проникнуто каждое из них, за ту ясность, силу и убедительность, с которыми выясняется в них значение церкви для духовной жизни русского народа и для внешних судеб его. Каким бы неоценённым благом для нашего народа и в гражданском, политическом отношении, было, если бы пастыри-проповедники сами почаще вспоминали и пасомым своим уясняли непреложную, подтверждаемую всей историей нашей, истину следующих слов преподобн. Серафима: У нас вера православная – церковь, не имеющая никаких пороков. Сих ради добродетелей Россия будет славна и врагам страшна и непреоборима, имущая веру и благочестие в щит и в броню правду. Сих врата адова не одолеют“.

Саровские торжества закончились (21-го июля) освящением храма во имя преподобного Серафима. „Но этот конец торжеств в Сарове, как сказал о. Орнатский, есть начало их по всей Руси“. На другой день (22 ч.) предстояло освящение храма имени Серафима в Дивееве. „Мы веруем, говорил проповедник, что эти храмы на местах бывшей славы преподобного суть только предтечи многого множества храмов в честь его на всём пространстве св. Руси, славной лучшим украшением её – святыми храмами“ (стр. 42). А сколько, добавим мы, сооружено будет икон препод. Серафима, киот и лампад к ним... Во всех этих случаях пастырское поучение должно считаться не только приличным, но необходимым. На подобные случаи лучшего образца поучений, как „Саровские поучения“ прот. Орнатского, мы указать не можем.

И. Преображенский

Папа и македонские болгары. – Толстой – буддист. – Странная секта „естественных людей“. – Эфиопизм среди методистов. – Угроза Африке. – Мусульманская секта Сенуссиев.

Парижская газета „La Croix“ приводит статью из болгарской газеты: „Вечерняя Почта“, как бы указывающую на то, что Ватикан не чужд тому, что происходит в Македонии.

Болгарская газета говорит о том, что множество православных болгар, в особенности из Адрианопольского вилаета, обращаются к папе с прошениями вступиться за них против турок. По словам газеты, прошения эти вызваны Ватиканом, который будто бы „сам внушил болгарам такой образ действий через своих явных и тайных агентов“.

Разные личности не щадили усилий, чтобы побудить православных македонских болгар обратиться к авторитету папы. т. к. он на самом деле может оградить их от турецких зверств, болгарский же экзарх бессилен им помочь.

„Вечерняя Почта“ говорит, что эти слухи настойчиво распространялись среди македонских болгар и прибавляет: „воображение народа, болезненно настроенное ежедневными пытками, ухватилось за приманку, как за единственный якорь спасения“.

Болгарская газета не сочувствует католической пропаганде; она относится враждебно к обращению македонских болгар в католицизм и в то же время опасается, что Ватиканская пропаганда будет иметь успех среди людей, потерявших голову от страха, – тем более – прибавляет она, – что болгары всегда были склонны оценивать религию с практической точки зрения.

Кстати не мешает вспомнить по этому поводу о вражде, существующей между православными болгарами и православными греками; эта вражда ещё недавно выражалась с той и с другой стороны убийствами, которым духовенство обоих исповеданий не оставалось чуждым.

Экзарх и болгарские священники не в силах добиться для своей паствы заступничества католических держав, а потому ничего не будет удивительного в том, что болгарские христиане, преследуемые с одной стороны турками, с другой – греками, обратятся к Ватикану за помощью, которой, кроме него, ни от кого ожидать не могут.

Что же до главы римской церкви, то не подлежит сомнению, что он готов не только принять обращение болгарских и иных схизматиков, но и всячески ему содействовать.

Папство никогда не <…> то, что православные христиане Востока рано или поздно обратятся к нему и признают над собой его власть, чтобы добиться его защиты против турок, от которых <…>

Любезничая с Петербургом, Ватикан старается убедить восточных христиан в том, что папе легче будет выхлопотать для них покровительство русского Царя, чем их схизматическим иерархам.

<далее на этой стр. текст неразборчив>

Буддизм спустился с Гималайских гор ещё до расцвета греческого гения. Он покорил Тибет, Бирму, Непал, Сиам, Камбоджу, Анам, Китай и Японию, не пролив ни единой капли крови; он имеет в Азии 400,000.000 приверженцев.

В Европе он сделал за последние 60 лет поразительные успехи. Будучи ещё малоизвестным, он внушил выдающимся германским философам учение, влияния которого никто не оспаривает. Шопенгауерская теория воли основана на буддистской философии. Теозофы распространяют во Франции, Англии и Америке буддистские воззрения.

Сумангалла, старый жрец на Цейлоне, приветствовал, драпируясь в свою жёлтую одежду, творения Спенсера, Дарвина и Пастера, как творения буддистские потому, что и они учат мужеству, доброй воле, презрению к земным благам, милосердию. Толстой же является высоко талантливым проповедником этого учения для всех народов молодых, энергичных и властолюбивых.

Но многие из учеников не особенно надеются на то, что в конце концов справедливость воцарится на земле. Это было бы несправедливостью относительно поколений, которым пришлось страдать. Они смущены больше, чем когда-либо; эволюция, которая может быть и освободит когда-нибудь их пра-правнуков, разбивает их собственную жизнь до того, что возвращение в „ничто“ их уж больше не пугает.

Все перемены в мире происходят от столкновения личностей. Толстой ненавидит личность, требует самоотречения и проповедует неподвижность. Если, на основании этого учения, духоборы отказываются служить в царском войске и идут в изгнание, – то ведь их немного, всё же остальные русские безропотно повинуются Царю.

* * *

В Бельгийской газете „Efoile Beige“ напечатана статья, озаглавленная „Странная секта“, автор которой говорит, что эту новую секту нельзя назвать ни религиозной, ни философской; политикой или социологией она тоже не занимается. Члены секты называют себя „естественными людьми“ и утверждают, что, живя согласно со своими убеждениями, они открыли наконец истинный философский камень земного существования. Автор статьи находит, что вернее всего назвать секту: гигиенической. Последователи этого учения избрали местом жительства южный склон Сен-Готарда, пользующийся прекрасным климатом Италии и назвали своё селение „Горой истины“.

Основатель секты богатый голландец, родившийся в 1853 г., бывший консул и участник многих крупных торговых предприятий. Он называет себя: „Иосиф Саломузон – естественный человек“. Этот новый реформатор рода человеческого устал от утончённой пищи и всяческой роскоши; он испил до дна, до горького осадка, чашу наслаждений мира сего и не нашёл удовлетворения. Он не стал искать его в каком-либо религиозном учении, а обратился к природе и наконец нашёл искомое в простом образе жизни, простом в отношении не только пищи, но и одежды. Около него собралось около 40 последователей. Все они утверждают, что человек должен питаться растительной пищей, а не мясом животных. – Если мы воспитаем наших детей на такой пище – говорят они, – то добьёмся в скором времени поколения великанов. Стыд заставляет нас носить одежду; как только мы избавимся от него, нагота перестанет нас смущать. – Вот в общих чертах положения секты.

Маленькая колония построила на „Горе истины“ хижины только на случай дурной погоды. Колонисты не признают ни обуви, ни шляп и носят – как мужчины, так и женщины – только рубашку. Летом спят под открытым небом, а зимой ночуют в хижинах. Естественные люди чувствуют крайнее отвращение от мяса, которое считают вредным и довольствуются, даже не вполне сваренными, овощами. Хлеб и соль употребляют в очень ограниченном количестве; то и другое возбуждает жажду – источник лишних потребностей; всякое растение заключает в себе необходимые соки. Спирт не допускается вовсе – это великий, всемирный враг. Глава общины строго следит за исполнением установленных правил, из которых многие несомненно достойны подражания.

Не без страха смотрели местные жители на этих вегетарианцев новой породы и были особенно недовольны их манерой одеваться. Многие намекали даже на то, что под этим культом природы скрываются оскорбительные для нравственности отношения между полами. Может быть это клевета, тем не менее окрестные жители относятся к этим людям с презрением. Как бы то ни было, власти кантона не имели до сих пор повода вмешаться в дела секты и, пока не будет доказано противное, следует допустить, что на „Горе истины“ не происходит ничего противного законам и нравственности.

* * *

Калькутская газета „The Englishnian“ сообщает. В южной Африке распространяется, благодаря стараниям С-Американских методистов, ложно-религиозное движение, которое грозит опасностью стране. Движение это, не имеющее ничего общего с древней эфиопской церковью, именует себя эфиопизмом. Учение это проповедует Христа в искажённом виде, а заповеди в сокращённом; первые шесть предлагаются к исполнению со многими ограничениями, остальные же признаются хотя и прекрасными, но неисполнимыми. Эфиопизм покровительствует многожёнству и многим другим нежелательным обычаям туземцев. Всем движением руководят богатые негры. В священнослужители посвящаются исключительно чернокожие, так как „в очах Всевышнего господствующая раса не достойна вести ко спасению высшие души чёрных народов; духовные лица из белых годятся только для белых же“. Такое воззрение составляет серьёзное препятствие для распространения среди негров истинно христианских понятий и кроме того в них заключаются и политические угрозы.

* * *

Французский журнал „Revue pittiresque“ сообщает. Мусульманство разделилось, подобно всякой другой религии, на множество различных ветвей. Жители Алжира, и в особенности южного Орана, делятся на последователей различных сект, из которых особенного внимания заслуживает секта Сенуссиев.

Несмотря на то, что учение это возникло позднее других (в 1835 г.) и является в хронологическом порядке последним – оно успело уже приобрести большое влияние в мусульманском мире и, по-видимому, значение его будет всё возрастать.

Основатель секты Шейх Сенусси получил духовное образование в Феце, в Марокко. В 1829 г. он отправился в своё первое путешествие в Мекку. По пути он принял посвящение в различные монашеские ордена потому, что в голове его уже созревал план объединения всех их в один духовный орден. Он мечтал об очищении учения Магомета от искажений, допущенных различными истолкователями Корана. В сущности, это была идея теократического панисламизма, вознесённого над всяким временным владычеством.

Остановившись в Каире, Сенусси занялся было прозелитизмом, но тамошнее духовенство отнеслось к нему с такой ненавистью, что он чуть было не попал в тюрьму и поспешно отправился в дальнейший путь. В Мекке он стал уже проповедовать открыто. Но и там он восстановил против себя власть имущих, интересы которых неизбежно пострадали бы, если бы осуществилась его мечта об объединении всех мусульманских толков, так как это единение поглотило бы отдельные религиозные корпорации. Но ему удалось привлечь к себе мистиков и недовольных политическим строем; множество их пожелало сделаться его учениками, и ему удалось создать в самой Мекке свою первую общину.

Он уехал, сопровождаемый успехом и добрался до Триполи, где основал многие другие общины. Учение его проникало всё дальше на юг; но в то же время вражда, возбуждённая им против себя в Египте, в Мекке и в Турции следовала за ним по пятам и тоже проникла в Триполи. Сенусси пришлось отступать в глубь страны, и он удалился в оазис Джербуб, на границах Ливийской пустыни, где и основал свою главнейшую твердыню, так сказать „общину – мать“ Сенуссизма. Там он и скончался спустя 4 года, в 1859 г.

В настоящее время Сенуссизм имеет более ста правильно организованных общин и бесчисленное множество приверженцев во всех мусульманских странах.

Сын Сенусси Шейх-эль-Махди долго жил в Джеруде, где по словам очевидца, он воздвиг над прахом отца великолепную гробницу. Джеруд лежит почти в центре его владений. Один путешественник описывает следующим образом столицу Махди:

Это городок, имеющий от шести до семи тыс. жителей. Он обнесён высокой стеной с четырьмя воротами. В центре города возвышается „зауиа“, большое, по словам туземцев, великолепное здание, украшенное разноцветным мрамором, фарфоровыми изразцами, живописью, деревянной и металлической резьбой и цветными стёклами. Около 400 приближённых, родом из различных стран, живут в „зауне“ или прилегающих к ней зданиях. Из них всего человек 15 семейных, остальные ведут строго аскетический образ жизни. Все работы исполняются сотней чёрных невольников. Всё это вооружено с головы до ног. Кроме того, в 20-ти комнатах, стены которых увешаны полным вооружением для 3.000 человек, хранятся пули и порох. Говорят, что там спрятаны и несколько штук пушек, приобретённых в Египте. В городе живут оружейники, снабжённые всеми нужными инструментами для починки и изготовления оружия. Кроме того, в одном только округе Бен – Гози в Триполи 25.000 всадников и 1.500 пеших солдат ждут в полной боевой готовности приказаний главы секты. По всем дорогам, ведущим в Джеруб, усеянным колодцами и крепостцами, организована целая система передачи приказаний посредством особых курьеров. Наконец в некоторых крепостцах содержатся всегда наготове по 600 верблюдов, на тот случай, если бы Махди, узнав о приближении христиан, пожелал бы удалиться в Судан. –

До сих пор Сенусси держались, по-видимому, вдали от политических событий. Стремясь к осуществлению своих надежд, они не прибегают ни к насилию, ни к революционной пропаганде. Они идут к цели спокойно, сдержанно; это клин, медленно вбиваемый в гнилое здание Оттоманской Империи; это вал, которым обновлённый Ислам желал бы оградиться во имя Аллаха от вредных нововведений европейской цивилизации.

С. Вердеревская

Книгоноши-совратители и пропаганда сектантства на жел. дорогах. – Главные усилия главарей расколо-сектантства и фанатизм массы. – Религиозно-нравственные собеседования, как один из верных способов миссионерской приспособляемости. – Епископские и миссионерские посещения очагов раскола. – Знаменательные случаи присоединения. – Влияние на раскол Саровских торжеств. – К характеристике внутренней стороны раскола. – Отношение интеллигенции к миссии и сектантству.

Давно установлено, что в роли совратителей являются очень часто книгоноши Лондонского библейского общества. Таких случаев зарегистрировано в епархиальных летописях истекшего года несколько. Вот два из них очень типичных. Вагон на Николаевской жел. дор. переполненный деревенским людом. Раздаётся на ходу поезда громкий возглас: „священные книги, Евангелие, Библию не угодно ли кому приобрести? – Что-ж, господа, не хотите?“ – продолжает после некоторой паузы тот же голос, вот на „монополь“ так вы готовы последние копейки поистратить, а слова Божия вам, как видно, и даром не нужно!“ – „Милый человек, мы слово Божие завсегда и в церкви слышим“ – вырывается голос из группы крестьян. – „Что, в церкви?! Вот так-так, нашёл где слово Божие... – в церкви, у попов значит? Да разве там читают слово Божие? Там только разные выдумки поповские тарабарят, а слова Божия – Евангелия только чуточку, кусочек для виду, значит, прочитают, да и то на славянском непонятном языке, чтобы вы ничего не понимали; потому что, ежели бы вы слово Божие знали, то не платили бы попам четвертных за венчания, вы бы им рук не лизали, да отцами не называли, потому что всё это в Евангелии Самим Иисусом Христом запрещено. А что это верно, так слушайте, господа, я вам сейчас прочту, что сказано об этом в Евангелии: „А вы не называйтесь учителями, ибо один у вас Учитель – Христос, все же вы братья; и отцом себе не называйте никого на земле, ибо един у вас Отец, Который на небесах“ (Мф.23:8–9). Видите, господа, Сам Господь сказал, что все мы братья, а вы каких-то попов понаходили, да слушаете их, а они вас, простаков, обирают; а ежели бы слово Божие знали, то этого бы не было. А вот ещё слушайте, что сказано в Евангелии: „Все же дела свои делают с тем, чтобы видели их люди; расширяют хранилища свои и увеличивают воскрилия одежд своих (Мф.23:5). Вот, видите, и насчёт ряс даже поповских сказано... Крестьяне, видимо, поражены и озадачены, а „проповедник“ продолжает и дальше вести речь в том же духе, пока, наконец, не был остановлен вопросом одного из пассажиров, от какого он общества продаёт книги и какого сам вероисповедания. Оказалось, что – британского, вероисповедания же никакого, „просто евангелист“, замечает книгоноша. Но когда тот же пассажир предложил „евангелисту“ на основании Евангелия же показать, что Христос Сам учредил опорочиваемое им священство, которое, по словам самозванного „евангелиста“, будто бы совсем запрещено, то он предпочёл за лучшее поскорее удалиться из вагона, замечая, что „он с удовольствием бы побеседовал, но, к сожалению, ему некогда, он должен торговать, а не беседовать. Хорошо было бы, если бы этот „евангелист“ придерживался, конечно, на деле высказанного им правила о торговле. А то сколько он посеет лжи в сердце доброго, но простого и тёмного русского мужичка. Тут есть о чём подумать! Нужно бы поискать средств радикальных против такой пропаганды. Надобно, или давать должности книгоношей в России только православным, или же принять какие-либо другие предупредительные меры против сектантской пропаганды на железных дорогах. Третьеклассники-мужички сами были, видимо, довольны бегством сектанта. „Что же ты, молодчик, удираешь? Не хочешь поговорить с барином-то? Нас тёмных людей морочишь, а как с учёным человеком, так и ходу...“ вот с какими замечаниями провожали крестьяне книгоношу. У нас в вагонах и на вокзалах расклеиваются тысячи объявлений, предупреждающих пассажиров от всяких случайностей в дороге, но все они касаются внешних, телесных удобств. Как не позаботиться и о душах их и религиозной совести, раз вагоны и вокзалы делаются центром пропаганды!

Важно также и распространение противо-сектантских и противо-раскольнических брошюр в тех же вагонах, вокзалах и т. п. через православных книгонош. Нужда этого сознаётся самими православными книгоношами, которые своими глазами видят, как создаётся книгоношами-сектантами хитрая и тонкая пропаганда. Один из православных книгонош пишет следующее в своих письмах. „Много приходится мне встречаться с разными сектантами, особенно штундистами. Невольно входишь с ними в разговор о религии. О, какие они опасные враги нашей церкви и как умеют они завлекать в свои сети!.. О, как нужно больше книгонош, чтобы распространять побольше книжек для борьбы с сектантами, тут, в южных наших краях. И как жаль, что их мало! Удивляюсь я тому, что, несмотря на борьбу миссионеров со штундой и другими сектантами и трату денег на это, зло не уменьшается, а всё растёт и растёт. И, между тем, этого как будто бы не видят те, кому следует видеть. Скажу следующее: если кто много распространяет зловредных сект, так это – книгоноши Лондонского библейского общества. О, как хитро, ловко и почти незаметно умеют они сбивать с истинного пути особенно простодушных из наших православных россиян. Они сейчас видят, с кем им можно говорить прямо, открыто. Книгоношам очень доверяет народ, представляя их людьми всезнающими“. А указанный выше случай на Николаевской железной дороге, как нельзя лучше подтверждает это. Отсюда распространение апологетических миссионерских брошюр является прямо делом первой необходимости, как при тушении пожара нужна поливка водой.

Пропаганде сектантства служит и культура. Сектанты печатают на „Ремингтоне“ и „Гектографе“ письма и целые брошюры, направленные против церкви православной и рассылают их далеко в разные стороны нашего отечества. Так, недавно в. Ростове и Нахичевани (Обл. В. Донск.) появились брошюры – „Поклонение иконам“ и „Есть ли у Бога мать“, присланные, кажется, из северных центров; по крайней мере, почтовое клеймо свидетельствовало о трёхдневном путешествии этих брошюр.

* * *

Главные усилия вожаков расколо-сектантства направлены к тому, чтобы создать враждебные отношения к церкви православной, к её пастырям и даже простым мирянам. Это всего больше удаётся, конечно, там, где царит мрак невежества, напр., на крайнем севере, где враждебное отношение отступников к миссионерам, пастырям и т. п. составляет уже как бы установившуюся традицию; или там, где раскол свил себе прочное гнездо, напр., в Сарат. еп., где у раскольников подмечено какое-то органическое отвращение к св. церкви, объяснимое лишь воспитанием и наследственностью. – Не позвать ли, матушка, священника? – предлагает испускающей дух старухе-раскольнице её православная невестка. – Лучше живой лечь в гроб, быть заваленной в навозных кучах, чем осквернить себя общением с вашим попом, отвечает та. Конечно, такой фанатизм проявляется не всеми и в среде раскольников. „Табашники ваши попы“! – кричал один раскольничий наставник, но другой возражал: „не все, дядя... А твой брат Макар не табашник“? – „Он не поп“, возразил наставник. „Пьяницы“, закричал Макар. „А твой брат Михей“? (наставник), вопросил возражатель Макара. – „Он не поп“ – возразил Макар. – „Наставник. На той же точке стоит“. – „Щепотники“! – кричал третий, и т. д. Особенно грубое и враждебное отношение приходится встречать миссионерам и духовенству в глухих уголках Архангельской, Вятской и др. епархиях. На предложение миссионеров побеседовать о вере раскольники деревни Г. (Вятской еп.) отвечали: „Нет, нет, не надо! Убирай его! Нечего беседовать с еретиками! Закон не велит беседовать“... Но когда миссионер стал им на это возражать ссылкой на правило соборное, раскольники ещё больше закричали: „Нечего нам беседовать! Мы сами знаем. Вотяков-то лучше учите, а нас учить нечего“!.. В Архангельской епархии миссионеры встречают ещё больше враждебности к себе. Когда летом о. П-ский прибыл в Почезерье, то представитель здешнего раскола – богатый мужик М-в встретил его крайне недружелюбно. А когда о. П. стал говорить о гибельности пребывания в расколе, он закричал: „Ты меня не учи, я сам тебя поучу. Я старше тебя и слушать тебя не стану. Ты меня послушай“. Когда же вступила в беседу и старуха М-ва, то началась уже прямо брань. „Пошёл вон, слуга антихристов! Тебе нечему нас учить“ – кричала та. „Нам твоё не нужно; поди, поди от нас. Как жили, так и будем жить. Тебе нас не переучить, учи своих. Поди в вашу церковь, там только табак да щепоть... попы табатерки на престоле держат, сама видала“... и т. д. Тяжёл крест миссионерства в таких местах!

* * *

К счастью, не везде миссионеры встречают такой ожесточённый фанатизм. Подростки, вообще молодёжь относится к миссионерам мягче и охотнее вступает в разговор. Допускают грубость преимущественно старухи-раскольницы. Кажется, что в деле миссии не надо бы забывать уроков прошлого. Миссионерская деятельность свв. Леонтия Ростовского, Стефана Пермского была успешна между прочим потому, что они уделяли больше внимания молодому, подрастающему поколению, нежели закоренелому, старому. Прекрасной иллюстрацией к этому может служить опыт одного Витебского еп. миссионера. Он приехал в мест. Шмано, где живут самые рьяные раскольники, называемые „гнусинцами“, или „крепкими христианами“, чуждающиеся не только православных, но и своих другого толка. „Подъезжая к моленной и дому наставника, пишет миссионер, я думал, как и с кем из сельчан деревни начать разговор. К счастью, пришлось увидеть человека, рубящего дрова. „Помогай Бог“! милый хозяин! „А нельзя ли видеть вашего наставника“? – обратился я к нему. – „А на что он тебе“? – „Да так, хочу с ним быть знакомым и разузнать про житье-бытье ваше... Как хозяйство, посевы у вас? – да нельзя ли водицы испить хоть с колодезного ведёрка“? Слово за слово беседа стала развиваться, заинтересовала слушателя, который вызвался отыскать наставника и любезно поддерживал разговор, так что слушать нас к телеге собралось уже несколько женщин, подростков-ребятишек и взрослых. Не верилось в любезность разговаривавших, открывавших свои обычаи семейной жизни и раскольничьей общины. Явись начётчик или наставник, можно было бы начать и разговор о вере и церкви, но „никого не оказалось дома“. Молодёжь сообщала миссионеру, что отцы их ведут „иноческий“ образ жизни и разделяются на „мирских“, приемлющих „бессвященнословный брак“ и девственников, что у них есть отдельно от наставника или начётчика клирошане, или хор певцов из подростков юношей и девушек, что развлечений у них общественных никаких не полагается и т. д., и т. д. Интересный разговор был прерван старухой-раскольницей, пославшей своего сына убрать лошадь, которой, конечно, дома не оказалось. Пришлось миссионеру уехать дальше, но уже с новым выводом о филипповцах, что они в лице молодого поколения не так уж фанатичны. При умении вести дело, многое, конечно, можно сделать среди этих заблудших овец стада Христова. Беда только, что у нас не миссионерствуют приходские священники, а они могли бы войти даже в ещё более близкое общение с раскольниками, чем мимолётно заехавший миссионер. А если и бывают миссионеры из „приходских“, то частенько они бывают только „бумажными“, ограничиваясь аккуратными ежемесячными „донесениями“. При добром желании и любовном отношении к заблудшим, фанатизм раскольников растопляется, как мёд от тепла. Другой миссионер той же епархии, напр., стал вести в деревнях религиозно-нравственные чтения, чуждые острополемического характера. И что же? Они сделали большой успех в деле сближения раскольников с православным духовенством и уничтожения фанатизма. Вся деревня всполошилась, когда приехал сюда этот миссионер-священник. Раскольники, давно не видавшие православного священника, высыпали на улицу от малого до старого. Изба, в которую вошёл о. миссионер, мигом наполнилась. Началось чтение о крестном знамении. Оно понравилось, так что один старик после чтения сказал, обращаясь к женщинам: „смотрите, бабы, всё начинайте и делайте крестом“. Раскольники благодарили миссионера и просили ещё приезжать, говоря, что они никогда не слыхали таких книг и чтений, а женщины, при отъезде о. миссионера, совали ему в руки ягоды, яйца, усиленно прося принять и не обидеть их отказом. Беседы без полемики весьма полезны для сближения раскольников с миссионерами. А потом на почве установившихся связей гораздо легче уже будет начинать вразумление и обличение их заблуждений. Как бы хорошо ещё при этих чтениях было раздавать народу миссионерские листки и брошюры! Насколько опасно начинать среди фанатично настроенных раскольников собеседования прямо с полемики и обличения, можно видеть из того, что в той же епархии в дер. Жарцах женщины-раскольницы избили некоего единоверца Г-кова, помогавшего о. миссионеру в беседе.

* * *

Если большое впечатление производит на раскольников посещение их православными священниками, то ещё более силы и значения имеет посещение их православными епископами. В последнее время наши епископы стали чаще и чаще посещать глухие уголки своих епархий, населённых, большей частью, заблуждающимися. Насколько имеют важность эти поездки епископов, видно уже из того, что, где бывают православные епископы, туда стараются, если возможно, прибыть и раскольничьи лже-архиереи, чтобы своим присутствием ослабить впечатление, производимое на раскольников архипастырями православной церкви. За нынешнее лето мы имеем блестящее доказательство справедливости этого положения. Преосвященный В-ский посетил Г-ский у., в котором из 70 т. населения 20 т. раскольников, т. е., одна треть. Во многих сёлах совершены были архиерейские служения, привлекавшие и православных, и старообрядцев. Большое впечатление производили и произнесённые епископом проповеди, ко времени богослужения толпы народа запруживали села: то там, то тут слышался разговор о вере. Православные торжествовали. Епархиальные миссионеры вели с народом, ожидавшим богослужения, беседы. Были обращения раскольников в православие и т. д. Но интереснее всего, чем закончилось это движение. Совершалась в одной деревне закладка единоверческого храма и вот, на приглашение миссионера помочь единодерцам в пении при закладке и раскольники откликнулись, пели всенощную, которая была совершена строго по уставу, со всякой точностью. Сильное впечатление производило и то, что епископ полагал на себе двуперстное крестное знамение, творил перед освящением места для престола семипоклонный начал и т. п. Всё это воочию говорило старообрядцам, что тут во главе с епископом стоит часть истинной церкви Божией, готовой принять всех ищущих единения с нею, церкви, не спорящей о незначительных обрядах, а заботящейся о спасении христианских душ.

* * *

Таковые обнаружения истинно Христова духа православной церкви и приводят в конце концов менее упорных из раскольников и сектантов к познанию истины церковной. Прошедший год ознаменовался многими случаями присоединений, из которых некоторые очень характерны, а присоединение раскольницы Дарьи Ермиловой прямо знаменательно. Присоединение кр. Дарьи Ермиловой (Самар. еп.), 60-ти лет, случилось нынче в Сарове при благодатной помощи преп. Серафима Саровского. Дарья прибыла в Саров ещё в начале июля месяца и постоянно ходила к источнику преп. Серафима. При виде исцелений, совершавшихся над больными, она поняла всю ложность учения раскольников, стала горько плакать и в конце концов решилась присоединиться к православной церкви. Прот. г. Москвы о. И. Звездинский, обративший из раскола до 2.000 чел. и бывший тогда в Сарове, стал духовным руководителем кр. Дарьи, и, по истечении нескольких дней, убедившись в искренности её намерений и верований, присоединил 14-го июля к православной церкви. Обращение Дарьи было поражением для раскола, ибо она слыла среди раскольников за опытную начетчицу. Подобные же присоединения к св. церкви начётчиков имели место ещё в Полоцкой епархии, где обратился кр. Конст. Вишняков, который до того времени пользовался среди раскольников большой известностью, как человек начитанный, доброй жизни, хороший чтец и певец, а главное, как „ревностный старообрядец и защитник веры своих предков“. Не менее характерно и знаменательно также присоединение в Астраханской еп. кр. Николая Гущина, вождя еноховцев, которого последователи его считали за „истинного священника истинно-соборной, апостольской церкви“, а его слова „за слова Божия посланника“, которого Сам Бог поставил на дело служения истинной церкви. С ним присоединились и некоторые из его последователей.

* * *

Передадим здесь один очень характерный случай совращении Ижевскими старообрядцами православного крестьянина С. Чубарова, который был ревностным сыном церкви и с которым приходский священник даже близко был знаком, бывал у него в доме, беседовал с ним на религиозные темы. Но вот Чубаров познакомился с кр. соседней деревни В-вым, беспоповцем, и дело изменилось. Довольно развитой и начитанный В-н успел убедить Чубарова и тот перестал ходить в храм, исповедоваться и причащаться, а при встрече с священником стал вести беседы в беспоповщинском духе. (Кажется, на совращение Чуб-ва влияли и деньги, занятые им у богатого В-на). Но беседа с кр.-миссионером С. Филатовым вразумила С. Чуб-ва. Особенно заинтересовал его первый рассказом, что он сам видел мощи Спиридона Просфорника и его руку, сложенную троеперстно. Вот Чуб-в решил поехать в Киев и Чернигов. Но и тут не обошлось без искушения. Один из раскольников, узнав на пути о поездке Чуб-ва, стал его отговаривать. „Какие там мощи“, говорил он. „Всё это поповские выдумки“. Но, по счастью, какой-то военный, сидевший с Чуб-вым попросил того замолчать. Чуб-в приехал в Киев, где ему и была показана рука преп. Спиридона. „Слёзы радости появились у меня“, говорил потом Чуб-в и уже остальную часть пути в Чернигов и Троице-Сергиеву лавру он совершил убеждённым православным и, возвратившись домой, минувшим великим постом, присоединился к церкви православной, рассказав и своему совратителю о всём виденном.

* * *

Из присоединения раскольницы Дарьи Ермиловой уже можно видеть, что открытие мощей св. Серафима Саровского не прошло бесследно для раскола. О том же свидетельствуют толки, поднявшиеся среди старообрядцев по поводу прославления преп. Серафима. В некоторых местах, напр., в Московской еп., происходили по этому поводу совещания старообрядческих начётчиков, принимающих австрийскую иерархию. Значение последней теперь как-то сразу рухнуло среди старообрядцев в некоторых местах (дер. Берендиной и Гридина Моск. еп.). „Братцы, говорил один знаменитый начётчик из д. Мисцовой, некто, так называемый, „дядя Харлам“, ведь мы погибаем с этими самозванными пастырями. И ему вторили остальные начётчики. И вот, обуреваемые сомнениями, многие старообрядцы здешнего края отправились в Саров: одни в качестве „соглядатаев“, другие – чтобы присоединиться хоть к общему торжеству русского народа, собравшегося в Саров. При таких светлых моментах церковной жизни, раскольники невольно чувствуют своё сиротство, „будни“ у себя дома и их тянет хоть посмотреть на праздник „церковников“. Тут, вероятно, инстинктивно сказывается влечение заблудившихся детей к своей родной матери-церкви. Тоже происходило и при торжестве 900-летия крещения Руси, когда старообрядцы говорили: „Все собрались в Киеве, даже из славянских земель. Только нас теперь нет на берегах Днепра. Австрийские лже-архиереи и лже-священники, конечно, оказываются бессильными утолить это „томление“ своих чад и грозят только „анафемами“. Так, лже-епископ Даниил грозил отлучением тем, которые отправятся в Саров, но, несмотря на это, его духовные чада всё же говорили: „а всё-таки надо съездить полюбопытствовать “.

Подобные явления лучше всего свидетельствуют о внутреннем состоянии раскола и его разложении. Тоже замечается, собственно, и в сектантстве. Не говоря уже о том, что „представители разных толков (и сект) относятся друг к другу неприязненно“, та же взаимная рознь замечается и среди членов одного толка. При этом, что очень существенно, так это потеря доверия к своим вожакам. В Норове (Полоцк. еп., Невел. у.) один из раскольников даже в присутствии православного миссионера начал поносить своего „духовника“, причём его поддержали и другие, говоря, что наставник „заелся“, – меньше 10 руб. не делает проводов, а если хочешь похоронить покойника „с выносом“ (т. е. с проводами от дома до могилы), то держи в кармане четвертную (25 р.). Помимо сребролюбия наставников раскол по-прежнему одержит тьма и безнравственность. Один из обратившихся – Д. Колегов вспоминает в „Екатеринбургск. еп. вед.“, как он вместе с другими безобразничали с наставниками и „сбрачили замужнюю женщину за другого мужа“. Он же передаёт, как неграмотный у них староста распорядился, чтобы на Благовещение все местные свечи были выставлены празднику, а на Пасху, сказал он, помолимся и с огарками. „Благовещение, доказывал он, больше Пасхи. Однажды Благовещенье было в Пасху, продолжал он доказывать; старики молились Пасхе; служба уже кончилась, а всё не светает. Но как стали молиться Благовещенью, то рассвело и сделалось дальше полдней“. Понятно, что это невежество и заставляет таких смыслящих лиц, как Колегов, уходить из раскола. Праздник Рождества Пр. Богородицы раскольники той местности совсем не праздновали и лишь не особенно давно завели празднование этого дня. На пароходы раскольники смотрят как на бесовскую силу и, несмотря на это, богатые старообрядцы екатеринбургские имеют свои пароходы, но считают необходимым для очищения после проезда на них читать 5-й псалом. Таинство крещения совершается наставниками не только небрежно, но и канонически неправильно. Некий наставник Самойло Булагин крестил без отрицания от сатаны и без восприемников. Молитвы младенцам не давал, а если придут под окно и скажут ему, что родился-де младенец и надо молитву дать, он открывал святцы и, нашедши число, говорил: „назовите Анной“; – вот и вся молитва. Про другого наставника тот же Д. К. рассказывал, что он погружал при крещении с такими словами: „крещаю тебя не я, а Сам Исус Христос“, – „погружаю тебя не я, а Сама Пресв. Богородица“, при третьем – „воспринимаю тебя не я, а Иоанн Креститель“. А другие делают на каждом погружении такой вопрос: „крещаю тебя не в новую, а в самую старую веру до-иосифовскую“. Поддерживается тьма раскола и литературно, тетрадками начётчиков. Недавно появилось, по сообщ. мисс. о. Троицкого, „Слово от старчества“, в котором есть глава „Газеты из ада“. Написано это слово стихами вроде раешников. Вот, напр., из гл. „Газеты из ада“. „Привели священника озорника-болтушку, плута и мотушку; сатана головою потряс, испустил громкий глас: при церквах все пребывали, а волю мою совершали, табачищем носы набивали; вино и пиво пили, ровно воду в рот свой лили“ и т. д. В гл. „Путевой маршрут на Беловодье“ рассказывается, где найти теперь, в век антихриста, истинную церковь. Оказывается, нужно ехать на Екатеринбург, Томск, Барнаул, Красный Яр, д. Ака, через горы Алата (Алтайские), д. Дамаскую, через 40 дней пути Киженскую землю; а потом через 4 дня в Татарью, „там Восетинское государство; живут в чуде окияна моря, место называемое Беловодье и озером Лов, а на нём 100 островов, а на них горы, а в горах живут о Христе подражатели Христовой церкви, православные христиане... А там не может быть антихрист и не будет“.

Благодаря деятельности миссионеров, беседам их с заблудившимися, миссионерским курсам (достойны внимания миссионерские курсы в Палеостровском монастыре, бывшие прошлым летом), миссионерским школам (миссионерская школа устроена в минувшем году и в Сев. Америке) – дело воссоединения заблудившихся подвигается вперёд быстрее и быстрее. К сожалению, тут часто являются тормозы со стороны своих же православных „интеллигентов“, которые косвенно поддерживают религиозные заблуждения в нашей церкви, снисходительно относясь к пропаганде вредных сект и охотно защищая их на суде, причём не принимается часто в расчёт и свидетельство экспертов-миссионеров. Зачастую штундисты называют себя на суде „евангеликами“ и получают оправдание. В „Вол. Еп. Вед.“ рассказывается вопиющий случай. Некий Ф. проживать в приходе долгое время и был заподозрен в скопчестве. Затем он пропал и оказался в Чернигове, где был предан суду за оскорбление двух сотоварищей. Суд оправдал его и пустил на свободу. Теперь он возвратился в Волынь и усиленно пропагандирует скопчество, приводя в ужас односельчан и причиняя великую скорбь пастырю своего села. Один почтенный пастырь, там же на Волыни, прослуживший 50 лет церкви Божией, на-днях получил от совращённых прихожан своих мешок с иконами и при этом такой привет: „на тоби твоих богов, а у нас теперь есть други Толстой, та Хилков“. „Кто тут виноват?“ – справедливо спрашивает автор указываемой статьи епархиального органа, „пастырь ли, неусыпно работавший для просвета паствы своей, или те же радетели блага народного, подкупившие (как было в с. Павлове Харьковской губ.) мужика назваться Моисеем и объявить им исход из Египта, предварительно всё разгромив? А перенесёмся мыслью в неприветливую Канаду, где подобно мухам гибнет русский народ, отторгнутый от церкви и пастырей теми же радетелями!.. Где девались попечители и руководители этих несчастных, обещавшие им устроить рай земной? Они, совершив приятное путешествие по океану и высадив на берег жертвы тьмы, сочли за благо для себя возвратиться в свои хоромы и, быть может, забыв о поддёвках и плугах, проводят жизнь в графском и княжеском довольстве“.

Да, надо бы это глубоко и сердечно прочувствовать, и продумать нашим интеллигентам и не ратовать против церкви, а, соединившись с нею, составить действительно твёрдую и благую моральную и интеллектуальную силу.

Свящ. Μ. Лисицын

(Раскольничье беззакония и ложь).

И по божеским, и по человеческим законам гражданская власть в христианском государстве является и должна являться естественной защитницей и покровительницей Христовой церкви. Но в наше время господствования разных вольностей приходится наблюдать иногда такие факты, над которыми невольно приходится задуматься... Идеи о „свободе совести“, возвещённые среди Тобольского раскола апологетами раскольничьими – Усовым, Коноваловым и друг., приняты нашими раскольниками с велиею радостию и надеждой, что и для них грядут новые времена, когда они будут иметь возможность ненавистных православных попов, говоря их словами, „в щель загнать“. Действительность как бы подтверждает, что эти лучшие времена для них уже наступили. Без опаски раскольники творят публичное оказательство раскола на соблазн православных.

В минувшем году в нашей Тобольской епархии имели место два случая, достойные в этом отношении внимания. Первый – имел место в с. Ермутканском, Якуторовского уезда. Село это полно раскольников: австрийцев, часовенных и поморцев. Минувшей Пасхой местный священник ездил по селу со св. крестом. По другой стороне улицы, „ничтоже сумняся“, ездил австрийский „поп“ с дьячком также совершенно открыто с крестом по „своим прихожанам“. На это обращено было внимание власти. Местный становой пристав во исполнение закона 3 мая 1883 г., воспретившего публичное оказательство раскола, отобрав у „попа“ предметы, относившиеся к сему явному (на улице) оказательству отступничества, – крест, эпитрахиль, церковную утварь и книги. От попа он потребовал кроме того ставленную грамоту за подписом „смиренного Антония, епископа Тобольского“ (крестьянина Афанасия Пахомова). Дело было оформлено и представлено в Тобольское Губернское Управление для зависящих распоряжений. Поп и дьячок, напуганные таким неожиданным оборотом дела, подстригли свои длинные волосы и переменили костюмы духовенства на пиджаки. Месяца три, четыре спустя, из губернии последовало решение: „становому приставу за неправильные (?) действия строгий выговор без внесения в формулярный список, принимая во внимание, что это первая его ошибка, отобранные вещи, книги и документы всё приказано возвратить владельцам“. Ликованиям австрийцев несть конца. „Поп“, при получении вещей и документов, на радости расписался: „ставленный иерей Тапорков получил“. Между раскольниками распространились ложные толки, что австрийская вера признана Высочайшей властью правой верой наравне с православием и скрывать им её нет нужды. И надо сказать, блюститель порядка, местный становой пристав нам лично говорил, что он в этом именно смысле и понимает решение Тобольского Губернского Управления. „Сделай австрийцы крестный ход или публичные похороны с выносом, я не буду, да и не имею права теперь ввязываться в это дело“, уверял он нас не шутя. Об одном только скорбят австрийские поп и дьячок, что поторопились волосы обрезать...

Другой случай касается практики известного раскольнического начётчика „двигаловской“ веры, слепца А. А. Коновалова, с которым мы имели случай вести не одну беседу. Дело было на беседах в дер. Зырянской (Тюменского уезда) и с. Ермутлинском. В дер. Зырянской 28 мая м. Коновалов в заключение бесед высказался о своей деятельности в том смысле, что её одобряет сам Государь Император. „Я имею“, сказал он во всеуслышание при сотнях слушателей, „от Самого Государя Императора благодарственные письма, в которых он выказывает мне предпочтение перед всеми попами господствующей православной церкви“. На это нами было отвечено ему, что слова его являются ложью и клеветой на Государя. Представитель гражданской власти, бывший на беседе, заявление Коновалова пропустил мимо ушей. Чтобы сдержать подобные бесчинства и наглость Коновалова нами на беседах в с. Ермутлинском, по предложению нашего преосвященнейшего Владыки, были поставлены Коновалову с подпиской следующие условия: не хулить бранными словами православную церковь, не касаться Священной Особы Государя Императора и не называть миссионера позорными прозвищами. Возражая против этих условий, Коновалов снова повторил в с. Ермутлинском при сотне слушателей прежнюю лож, что имеет от Государя благодарственные письма и утверждал будто бы не один Государь хвалит его за деятельность, „но и Синодальный миссионер о. Крючков публично в газетах называет его „столпом и оплотом России, каковых если бы было более, то Государь мог бы быть покойным за будущность России“. На нашу просьбу подтвердить свои утверждения документами Коновалов отказал: „имею документы, но вам не покажу, так как не желаю“. Коновалов своё взял, вбил в тёмные головы наших раскольников сумбур. С одной стороны, им и хочется верить Коновалову, с другой и не верится. Одни раскольники утверждают, что Коновалова Государь Батюшка посылает отстаивать их старую веру, которой он сочувствует, другие, не потерявшие ещё последнего смысла, возражают первым, что Коновалов „не того, – говорит это не дело“...

Μ. С. Г.

В данном Орловской духовной консистории предложении, его преосвященство призывает приходских священников Орловской епархии усилить в новом году свои проповеднические труды как при богослужении, так и во вне-богослужебное время. В частности, в виду особых нужд и потребностей времени, приходские священники приглашаются на первой недели великого поста – в Неделю Православия – в своих приходских церквах произнести проповедь „о том, что только в нашей святой православной Церкви хранится истинное учение Христово и что упорно не покоряющиеся учению, заповедям и уставам её сами себя лишают вечного спасения“. Содержанием же поучений в остальные пять недель великого поста (2–6) должно быть всестороннее, подробное объяснение пятой заповеди Закона Божия. Особенное внимание при этом проповедники обратят на выяснение учения христианского и требований Закона Христова, касающихся благоустроения семейной и общественной жизни прихожан. Обстоятельства настоящего времени требуют от приходского священника поучений, уясняющих обязанности мужей к своим жёнам и жён к мужьям, родителей к детям как малолетним, так и возрастным, не исключая и семейных, а равно и обязанности детей школьного возраста и совершеннолетних к родителям. С особой обстоятельностью и тщанием священники должны изложить православное христианское учение о верховной самодержавной власти, о любви к Государю и Отечеству, начальствующим в разных отношениях, пастырям и учителям духовным, начальствующим в училищах и наставникам, благодетелям и старшим возрастом. Знание пастырями своих прихожан и наблюдение над многочастными и многообразными нарушениями в приходе пятой заповеди подскажет им, на что преимущественно необходимо обратить внимание в уяснение обязанностей, налагаемых сею заповедью.

Как уже сообщалось на страницах „Мисс. Обозр.“, 29 декабря минувшего года исполнилось 25-летие служения в священном сане и должности Синодального миссионера протоиерея Ксенофонта Никифоровича Крючкова, вышедшего, как известно, из раскола и все силы посвятившего на борьбу с ним. Этот день протоиерей Крючков проводил в излюбленном селе Поиме, Пензенской губ. Чембарского уезда, на месте своей родины, где он оставил раскол и присоединился к православной церкви и где он начал впервые свою пастырскую и миссионерскую противо-раскольническую деятельность. Сельское уединение, зимняя пора и трудности пути не послужили однако препятствием для некоторых почитателей совершить далёкий путь, чтобы лично поздравить юбиляра с знаменательным для него днём; приветствовать его в село Поим прибыли: миссионер Уральской области Мина Корнев, из Костромской епархии священник И. Чередников, представитель от Астраханских единоверцев и некоторые православные и единоверческие священники Пензенской епархии.

Как и следовало ожидать, всё празднование заключалось в чрезвычайно торжественном и продолжительном богослужении, совершённом юбиляром вместе с прибывшими священниками. Сельские жители едва ли когда видели у себя столь многочисленное духовенство, которое в богатых ризах служило всенощную и литургию. Великолепно украшенный храм, созданный трудами о. Ксенофонта, множество богомольцев и стройное единоверческое пение составляли трогательную картину торжества православия над расколом. Прибывшего со стороны зрителя поражало в особенности весьма хорошее пение многочисленного для сельской церкви хора единоверцев, которым некоторые песнопения были исполнены можно сказать образцово; явление это тем примечательнее, что пение в единоверческих церквах даже больших городов не отличается большим благозвучием, так как исполняется в унисон, без участия детских голосов и без надлежащего руководительства. За литургией во время запричастного стиха священник И. Чередников сказал речь, в которой, охарактеризовав личность о. Ксенофонта, указал на его заслуги и труды по раскольнической миссии с момента присоединения из раскола и до настоящего времени; свою речь проповедник закончил словами Премудрого Соломона „похваляемому праведнику возвеселятся людие“. После литургии был отслужен молебен, во время которого священник В. Лебедев прочитал хвалебное слово о. протоиерею Крючкову, составленное е весьма прочувствованных выражениях. Вслед за сим по окончании молебна о. И. Чередниковым были прочитаны полученные о. Ксенофонтом письменные приветствия от г. Синодального Обер-Прокурора К. П. Победоносцева и товарища его, тайного советника, В. К. Саблера. Чтение этих писем возбудило всеобщее внимание, чрезвычайно взволновало самого юбиляра, а некоторые из прихожан даже плакали. После этого был прочитан приветственный адрес от духовенства и прихожан священником Поимской единоверческой церкви В. Мокеевым и было поднесено евангелие в драгоценном окладе, тотчас же быль прочитан и адрес от Поимских единоверцев. На всех лицах отражалось особое воодушевление, заметно было, что всё читалось и говорилось от искреннего сердца и с увлечением. О. протоиерей на обращённые к нему приветствия ответил краткой речью, в которой от души благодарил присутствующих за вознесённые вместе с ним молитвы ко Господу Богу, за выраженные чувства, за драгоценное подношение, которое он тут же пожертвовал в Поимскую церковь, сказав в то же время, что если ему удалось сделать что-либо полезное для блага церкви, то этим он обязан всецело помощи Бога и содействию других лиц.

Когда о. протоиерей закончил свою речь, выступил миссионер Уральской области священник Мина Коринев и прочитал приветственный адрес от редакции журнала „Миссионерское Обозрение“, после него сказал несколько прочувствованных слов свящ. Чередников и поднёс икону с изображениями Препод. Ксенофонта и Макария Унжимского, а посреди них – Божией Матери. Затем прочитал адрес представитель от Астраханских единоверцев и поднёс икону Спасителя. На все эти приветствия и поздравления о. Ксенофонт отвечал искренней благодарностью и просил прибывших в с. Поим, по возвращении на родину, передать почтившим его своими воспоминаниями сердечную благодарность. Этим закончилось церковное торжество, продолжавшееся вместе с богослужением более 5 часов. На дому о. протоиереем получено весьма много поздравительных писем, адресов с иконами и телеграмм. Все почти поздравления присланы из тех мест, где за 25-летяюю службу побывал о. протоиерей, где потрудился на ниве Божией и где брошенное семя принесло плод свой. Собравшееся единоверческое духовенство не мало толковало о раскольнических заблуждениях, о мерах борьбы с ними, о состоянии раскола в разных местностях и о делах, касающихся единоверия.

ПРИВЕТСТВИЯ ЮБИЛЯРУ ОТ Г. ОБЕР-ПРОКУРОРА СВ. СИНОДА.

Досточтимый о. протоиерей Ксенофонт!

Истекает, милостью Божией, двадцати-пятилетие служения вашего Св. Церкви в должности синодального миссионера. Зная оное близко с первых дней его, ощущаю потребность высказать Вам признательность трудов и заслуги Вашей в порученном Вам великом деле. Знаю, как Вы сами вышли из той тьмы, в которую судьбами Божиими предоставлено Вам вносить свет правды и мира: в том и была надежда наша, что, в том же искушён быв, возможете Вы и искушаемым братиям помощи; и не была сия надежда посрамлена. В течение всего служения Вашего проходили Вы с великим трудом, безбоязненно, леса и болота, и реки по путям, едва проходимые, в гладе и в хладе, неся словеса истины от Священных Писаний и от учения Св. Отец людям, во тьме седящим. Вы являлись к ним не с палицей прещений от гражданских властей, но с мечом духовным, и потому Бог благословлял многократно слово Ваше и Вашу ревность. Вашими трудами насаждено во многих местах единоверие, и многие созданы единоверческие церкви и водворён мир там, где поселяла прежде злобу невежественная, и не слышавшая благовестия, ревность о неправой вере.

Ныне же, свидетельствуя о сём, от всего сердца желаю, да укрепит Господь силы Ваши на новые подвиги Вашего служения.

Искренно преданный К. Победоносцев.

ОТ Г. ТОВАРИЩА ОБЕР-ПРОКУРОРА СВ. СИНОДА.

Высокопочитаемый о. протоиерей Ксенофонт Никифорович!

В день двадцатипятилетнего чествования Ваших миссионерских трудов, посвящённых Святой Церкви, естественно прежде всего возблагодарить Господа Бога за великую милость, Вам явленную призванием Вас к благовестию слова истины уклонившимся от единения церковного братьям нашим. По благодати Божией Вы, под руководством приснопамятного учителя Вашего, Архимандрита Павла, познали неправоту раскола и посвятили себя всецело миссионерским трудам. Не щадя своих сил, Вы, послушный гласу, зовущему Вас, посещали иногда весьма отдалённые области отечества нашего. Следуя советам любимого наставника своего, о. Павла, Вы в беседах с глаголемыми старообрядцами раскрывали подробно учение Православной Церкви. Во всеоружии знания Священного Писания, Творений Святых Отец и книг полемических, Вы мощным словом обличали неправоту раскола. Господь видимо благословлял Ваши труды: многие сотни людей введены Вами в общение с Святой Церковью. Злые враги её претворились в друзей, сыны противления – в сынов света и наследников вечных благ. Благодаря Вашей неустанной ревности сколько сооружено святых храмов в ближних и дальних областях. В храмах этих ныне приносится бескровная жертва, и сотни людей бывают участниками трапезы Господней. Как же Вам не благодарить Господа за все Его милости, явленные людям, сидящим во тьме и сени смертной.

Желая спасать погибших, Вы постоянно забывали думать о себе. Проводя большую часть года в утомительных разъездах, Вы терпели и холод, и голод, и всякие невзгоды, страдали на тряских телегах, томились, плавая на плохих барках, часами мокли под дождём, в метель изнемогали в пустынных степях, под сугробами снега. Чёрствый хлеб был часто Вашей единственной пищей. А сколько понесли Вы труда, беседуя нередко по десяти и более часов, без отдыха, в душных помещениях, перед тысячным собранием людей, с противниками, всегда готовыми хитрым оборотом мысли смутить собеседника. Вы твёрдо верили в Христа и в правоту Его Святой Церкви и многих научили веровать во Христа и верить Ему.

Как самовидец многих Ваших трудов, с искренней любовью приветствую Вас в знаменательный для Вас день и мысленно переношусь в родной Вам благословенный Поим. Мне живо представляется Ваш, благоукрашенный Вами храм, и как отрадно Вам возносить в нём благодарение Господу с Вашими присными и со многими Вас окружающими духовными детьми, усердно молящимися Вседержителю о здравии и спасении Вашем. К ним мысленно присоединяю и я моё искреннее пожелание Вам долголетнего здравия и многоплодных трудов во славу Божию.

Прошу Ваших молитв.

Ваш искренний Владимир Саблер.

Приветствие от редакции журн. „Мисс. Обозр.“.

Редакция «Миссионерского Обозрения» Синодальному миссионеру, протоиерею Ксенофонту Никифоровичу Крючкову – радоватися!

Высокочтимый о. Протоиерей Ксенофонт Никифорович. 29-го дек. с. г. исполняется 25-летие Вашего миссионерского служения Св. Православной Церкви. И наш миссионерский орган считает своим приятным долгом приветствовать Вас с этим знаменательным в вашей жизни событием. Внимание всей нашей миссионерствующей братии теперь, по поводу Вашего юбилея, невольно останавливается на Вас и Вашем деле. Быв вызваны Благодатью Божией на подвиг благовестия спасительной истины, из поморской юдоли лжи, „подвигом добрым“ подвизались Вы четверть века на поприще святого дела вразумления и спасения заблудших братий. И подвиг Ваш не остался „тощ“; Тысячи обращённых Вами на спасительный церковный путь из погибельных дебрей отступничества и отечески-заботливо потом охраняемых Вами от новых заблуждений и духовной нужды, более сотни воздвигнутых Вашим миссионерским радением единоверческих церквей с их миссионерствующими причтами и церковными школами, и целые дружины ваших учеников-миссионеров, клириков и простецов – вот памятник Вашего 25-летнего благовестнического подвига.

В истории нашей внутренней миссии Ваша миссионерская деятельность займет не одну страницу. Там же в подробностях будут отмечены и заслуги Вашего труда. Теперь же, пока Ваша благовестническая пропойедь продолжается, пока Вы ещё не „скончали“ своего „течения“ и не сказали последнего „аминь“ к своей проповеди, мы не дерзаем вникать в отдельные её составы, оценивать ее в частях и подводить ей итоги в целом.

В настоящий раз, чтобы оттенить подвижнический характер Вашего 25-летнего миссионерского труда, мы хотели бы остановить своё и других внимание на том, при каких условиях приходится работать нашему миссионеру. Миссионер – это доброволец в великом деле насаждения свято-церковной истины среди стихийного невежества, заслоняемого ископаемыми богословами раскола, среди терний всевозможных заблуждений, больных для Церкви и вредных для государства. „Обувши ноги в готовность благовествовать мир“, взявши „щит веры, шлем спасения и меч духовный, который есть слово Божие“ (Еф.6:15–17), он идёт и посылается в неприятельский лагерь „благовременно и безвременно“. „Вменяя вся уметы быти“, да приобрящет заблудших, он идёт к последним всегда и при всяких неблагоприятных для путешествия обстоятельствах. Для его благовестнической проповеди нет срока и быть не может: упусти миссионер благоприятный момент для вразумления колеблющегося в вере или отпадшего, не отгони он вовремя отступнического волка от церковного стада, для Церкви и Царства Божия пропала душа, которой „не стоит целый мир“. И вот сегодня миссионер прибыл из одной своей поездки, завтра „нудится“ ехать в другую. Неудобства пути и атмосферических перемен он не имеет права признать: „буран“, холод, дождь, слякоть, пр. под. – ему не должны быть известны. И он тащится на деревенской кляче с своими мешками и сундуками, набитыми старопечатными книгами, из деревни в деревню, из хутора в хутор, по рвам и буеракам, со словом любви, мира и вразумления. В страшную пургу и холод доводится ему отыскивать и дороги в чистом поле, посреди ночной тьмы, и ночлега в убогих лачугах, „вертепах и пропастях земных“; доводится удовлетворяться и ночлегом рядом с четвероногими...

А обстановка бесед?.. Хата битком набита народом. Овчина и дёготь „затыкают душу“. Миссионер, обливаясь потом, ворочает книги и вычитывает из них слово вразумления заблудших. Выступает полуграмотный и фанатичный наставник. Он выкрикивает разные „еретичества никонианства“ и всяческой бранью поносит миссионера. Миссионер, которому оскорбляться из-за человеческого самолюбия тоже не подобает, хочет мирным словом направить своего собеседника с разнопредметной брани на определённое собеседование, благополезное и удобопонятное для слушателей. – „Да ты, нет, не вертись улищать-то⁶⁰ нас, ты покажи-ка нам, о чём тебе говорят, кричит наставник, ты за это деньги получаешь, покажи!“ И вот со скрежетом зубовным вопит он: „проклят ты от св. отец, и слушать-то тебя, проклятого, не след“. Ему вторят десятки фанатичных голосов. И никто ведь не слышит этих словесных ударов в самое сердце миссионера, мало кому ведомы эти муки миссионера! И такое „прение“ с невежеством длится часов 10–12. Весь в поту, измученный, с головной болью миссионер идёт на свою квартиру, часто холодную, сырую, затхлую, где ждёт его чёрствый кусок хлеба и редко чай из нелужёного самовара, и надо опять готовиться к такому же „прению“ или на этом- же хуторе, или ехать со своими мешками на другой.

На „прениях“ с „выписанными“ начётчиками нравственных терзаний для миссионера ещё больше. – В своей продажной болтливости, лукавстве, наглом обмане, в „угрызании писаний“ и подтасовке понятий подобные начётчики (в роде Швецова, Усова, Мельниковых, Перетрухина, Худошина, Черчимцева, Пичугина и др.) рассчитывают на впечатление только. До истины им нет дела: деньги берут они только за внешний шумливый успех. Внимательный миссионер обличает наглый подлог начётчика; в своей же ответной речи начётчик с вопиющим бесстыдством учиняет другой подлог и т. д. Миссионер терзается заведомой лживостью собеседника, боится за слушателей, а собеседник, сам, несомненно, сознавая всю свою ложь, красноглаголет к „почтенным слушателям, смиренно вопиет к их суду“, бранно язвит миссионера и с адвокатской развязностью ратует за то, во что и сам не верит. И такие прения тянутся иногда по неделям.

Да, избранные только могут выносить эту подвижническую работу, сознавая при этом, что служба их „не от мира сего“. Воистину „слава и честь тем, кто на сём поприще работает, воюет с мрачным невежеством и, скажем словами поэта, „не падал духом, рабски унывая, не бросал щита перед лицом врагов“!

А Вы, Ксенофонт Никифорович, так именно и работали, и работали с знанием своего дела и способов для наилучшего его воздействия на отступников, а главное, и знанием народного духа – „среды“, в которой Вы родились и выросли, с самоотверженной энергией. Вы вышли из народных недр и потому знаете дух, характер и нрав народа. Вы рождены в беспоповщине и возросли, воспитаны в поморском уповании, и Вам известна подноготная, беспоповского жития и учения; посему то Ваша беседа всегда народно-простая, бесхитростная, безораторственная, выражающаяся „не в препретельных⁶¹ человеческие премудрости словесех, но в явлении духа и силы“, и приносит плоды обращений. Отступнические массы понимают Вас, как знаете, и Вы их. Вы говорите с народом языком его понятий, и Ваша проповедь проникает в душу простонародья: и отступники обращаются ко Св. Церкви, а православный народ укрепляется в своей вере. Вы с цельным „неподступным“ характером миссионер-самородок из народа и для народа, Вас ни оценить, ни понять премудрым века сего – интеллигентам. Хотя... по силе того же обстоятельства – оставления Вами раскола л выступления на обличение его – сколько Вам пришлось перенести „бед от сродник“? Сих „бед“ становилось тем больше, чем более известной становилась Ваша противо-отступническая проповедь и расширялся район Вашего миссионерствования. С 1889 г. районом Вашего миссионерского внимания и служения делается пространство всей русской Церкви. Как Синодальный миссионер, Вы изъездили со словом миссионерского благовестия великую Русь во всех направлениях: от востока до запада, от севера даже до юга. Знакомы Вам и дебри сибирского раскола и западных краёв; известен Вам раскол и северной столицы, и побережья Чёрного моря и гор Кавказа! О внутренних губерниях уже не говорим. Вы – живая история нашей противо-раскольничьей миссии за последние десятилетия, хотя, правду сказать, история не всем известная, поскольку она не печаталась. Не можем при этом не помянуть и того, что Вы выступили на поле противо-раскольнической брани в то время, когда наша противо-отступническая миссия была ещё в младенческом возрасте: и Вам многое приходилось создавать и оправдывать самостоятельно. Уповаем, Ксенофонт Никифорович, что Ваше имя будет занесено на скрижалях истории нашей противо-раскольничьей миссии в число первых, после приснопамятного о. Павла Прусского, апостолов нашего противо-отступнического благовестия. Ещё раз приветствуем Вас с юбилеем! В день Вашего – знаменательного для миссии юбилея, Редакция вкупе со своими сотрудниками и читателями молит Творца веков и времён даровать вам здоровья и многих лет! Да споспешествует Вам Господь Иисус Христос, „не хотяй смерти грешнику, но еже обратитися и живу быти“, своими великими и богатыми милостями в нашем дальнейшем миссионерском служении и благостной отечески-участливой попечительности о своих со-труженниках-миссионерах.

Редактор В. Скворцов. Помощники редактора Н. Гриняких, Н. Чукчин. Секретарь Диакон Смолин.

(Окончание следует.)

Нынешней зимой в Нижнем-Новгороде есть новость, которая радует жителей и даёт возможность массе населения удовлетворять своим духовным потребностям. Мы говорим о духовно-нравственных беседах, ведущихся теперь в доме, возникшем на архиерейской земле.

В 1901 году епископ Назарий был назначен епископом нижегородским и арзамасским, а в январе 1902 года состоялась закладка громадного трёхэтажного здания с часовней, с целью – религиозно-нравственного просвещения народа в г. Нижнем-Новгороде. Первоначальным денежным фондом для этой постройки послужили 13,000 руб., оставленные по духовному завещанию бывшим нижегородским епископом Владимиром. По составленной смете строительным комитетом, по прекрасному проекту архитектора гражданских инженеров А. К. Никитина, здание это, должно было обойтись гораздо более 50,000 руб. На пополнение столь значительной суммы, 10,000 руб. пожертвованы потомственной почётной гражданкой Μ. И. Бочкаревой; несколько тысяч отпущено попечительством о народной трезвости, Оранским монастырём и другими жертвователями, и благотворителями. С разрешения преосвященного Назария для постройки этого дома уступлена часть местности на архиерейской усадьбе, на Малой Печерской улице. В нынешнем 1903 г. 23 ноября уже состоялось освящение этого прекрасного здания. Торжество было полное. При этом религиозном празднике присутствовала многочисленная толпа народа. Вечером этого же 23 ноября состоялись чтения: первое было посвящено памяти святителя Митрофания по случаю 200 л. дня его кончины; а второе памяти св. бл. в. к. Александра Невского.

Составленная преосв. Назарием комиссия ведёт ревностно собрания по устройству чтений в этом новом здании. Находятся и светские люди с образованием и талантом, готовые послужить делу просвещения и благочестия. Дом этот отдан в заведывание братству св. благ. кн. Георгия и будет носить его имя.

Народу на чтения притекает множество. Большой зал всегда полон, в талантливых чтецах нет недостатка.

Епископ Назарий, будучи епископом в Петрозаводске, и там создал такой же дом с читальней и библиотекой. Честь и слава просвещённому попечительному о духовных нуждах паствы архипастырю.

* * *

2 февраля исполняется 30-ти-летие миссионерской деятельности Минского Епархиального миссионера, известного противо-раскольничьего писателя священника Константина Попова.

* * *

Пятницкий А. Опровержение. С. 393–394

Милостивый Государь, г. Редактор!

Не откажите, Милостивый Государь, напечатать в „Миссионерском Обозрении“ нижеследующие строки по поводу тяжких обвинений г. Стаховичем сельского священника.

В № 347 „С.-Петербургских Ведомостей“ помещена статья А. Стаховича (Елецкого уездного предводителя дворянства?) „Невероятный случай насилия в деревне“, в которой он сообщает неверные и тенденциозно изложенные сведения об истязании 16-ти-летней служанки священника Михеева, заподозренной в краже у него 15 рублей, и указывает на самого Михеева, как на „вдохновителя“ крестьян, истязавших заподозренную в воровстве девушку. Обстоятельства этого дела, оглашённые в печати г. Стаховичем и перепечатанные многими либеральными газетами, подали повод к усиленным нареканиям на духовенство. А между тем по имеющимся в Орловском епархиальном управлении официальным сведениям дело это изложено г. Стаховичем не в том виде, как оно было в действительности: 1) прикосновенность священника Михеева к делу об истязании отрицается самими обвиняемыми по делу крестьянами, а также и родственниками потерпевшей – отцом и бабкой; 2) священник Михеев к производившемуся в уголовном суде следствию не был привлечён и не привлекается, а сообщённое в газете „Русь“ (№ 27) тем же Стаховичем якобы „по достоверным сведениям“ известие, что священник Михеев по распоряжению из Петербурга арестован, прямо вымышлено, как вымышлено и сообщение, что пропавшие у священника 15 рублей, будто бы, были найдены в кроватке ребёнка Михеева; 3) преступные действия крестьян, истязавших заподозренную в воровстве девушку, – преувеличены.

Священнику Михееву предоставляется право самому возбудить дело о А. Стаховиче за клевету в печати.

Орловской духовной консистории секретарь Александр Пятницкий.

* * *

Р. S. Долгом считаем обратить особое внимание наших читателей на общеполезное распоряжение маститого Орловского архипастыря, епископа Иринея, касательно тем и характера проповедей подведомого ему духовенства в течении предстоящей св. четыредесятницы.

Являясь среди современных архипастырей нашей Церкви, после приснопамятного архиепископа Амвросия, самым опытным и мощным, по силе истово-церковного и догматического слова поучения, проповедником, епископ Ириней делает достойный всякого внимания почин руководительства пастырей в жизненном проповедовании, а вместе и опыт в упорядочении относительно тем и характера сельской церковной проповеди, которая, обычно, несётся по волнующемуся житейскому морю, как утлая ладья, без руля и ветрил.

Давно пора! Помоги Бог! Миссия скажет великое спасибо за этот благой почин просвещеннейшему, неутомимому в заботах о духовных нуждах преемственно вверяемых ему паств, Орловскому архипастырю.

Ещё считаем также не лишним обратить внимание читателей на Орловское же опровержение печатных напраслин, если не сказать хуже, напраслин, взведённых г. Елецким предводителем дворянства А. Стаховичем на свящ. Михеева по делу истязания девушки-прислуги о. Михеева, заподозренной в воровстве денег у жены этого священника.

Г. уездный предводитель дворянства в своей «инкриминируемой» газетной статье, подхваченной всей печатью, наводил в этой скверной история, проделанной сельскими башибузуками, сильные тени на священника.

Когда читаешь эту статью г. А. Стаховича, то так и слышишь, „оцуканье“ не предводителя благородного дворянства, а опытного охотника печатной травли: „а-цу его, – иерея Петра Михеева, „совершавшего литургию, когда мучили девочку“, это он – закулисный вдохновитель... Забрать его первого под арест... Таково получалось впечатление. И нам тогда думалось: либо о. Михеев действительно, невозможный пастырь и с этой стороны хорошо известный г. Стаховичу, которого надо и убрать, и пробрать, раз г. предводитель дворянства решился и даже более – потщился так освистать, печатно распять о. Михеева в глазах всей читающей России.

Либо г. Елецкий предводитель дворянства большой ненавистник духовенства вообще и рад был выпавшему случаю подчеркнуть, каковы-де, у нас в сёлах пастыри-то, полюбуйтесь, – на что они способны, раз вдохновляют тёмную сельскую власть, подобно, о. Петру Михееву, на издевательство и варварство... Если предположить, что сердце гуманного орловского предводителя г. А. Стаховича (того самого г. Стаховича, который – кажется в Харькове, на сельскохозяйственной выставке в интересах поднятия прибылей от животноводства предлагал отменить посты!) так болезненно поражают тёмные стороны местной церковно-общественной жизни, то, спросим мы г. Стаховича, почему он также печатно не восплакал и ещё об одной скверной истории, совершившейся в Орловской же округе: мы имеем в виду, не мало наделавшую шуму, историю с расщеплением школьной иконы учителем N-й земской школы? А ведь об ней тоже всякие дознания и следствия были, и она не менее нам показалось позорной историей, чем истязание девочки. Конечно, возмутительно истязать не только заподозренного, но и действительного вора, но возмутительно также и такое грубое кощунство со стороны воспитателя детей народа.

Интересно бы прочитать подробности и этого достойного всякого сожаления Орловского приключения. Воля ваша, а учитель, сельский иконоборец, топором уничтожающий школьную икону – явление достойное внимания даже и предводителя дворянства.

В. Скворцов

Желаете ли, православные, знать, что я думаю о Льве Толстом? А я вот что думаю и говорю: он объявил войну церкви православной и всему христианству. И как денница и сатана отторгнул своим хребтом третью часть звёзд небесных, т. е. ангелов и сделал их единомышленниками с собой, так наш Лев, сын противления, носящий в себе дух его, своим «рыканием и хвостом» своим отторг тоже едва ли не третью часть русской интеллигенции, особенно из юношества, в след себя, в след своего безбожного учения, своего безверия. – Его безбожные печатные сочинения свидетельствуют о том.

Разве собирают с терновника виноград и с терния смоквы. По плодам их познаете их, говорит Господь. Терновник России и всего христианского мира есть русский граф Толстой, бывший романист, а потом самозванец богослов, нимало не смыслящий в богословии, нарядившийся в одежду мужика, чтобы вдоволь насмеяться над ним и Россией и удобнее привлечь его и всякого русского или иностранца недальновидного на свою сторону, к образу своих мыслей и удобнее излить свой еретический яд в души их.

Есть ли какой отец, говорит Господь, в пример, который, когда сын его попросит рыбы, подал бы ему скорпию. – Толстой именно это и делает. Он подносит змею вместо рыбы и своему семейству, и всей России, и христианам всех стран и языков. Он хочет вырвать у всех веру в Спасителя, веру в Троицу, в церковь и во все спасительные истины, в которые веровать научила нас св. церковь, и без которых невозможно жить ни одному здравомыслящему человеку.

Так, по выпущенной Львом Толстым (в Лондоне) в начале ноября 1902 г. безбожной статье, озаглавленной: «Обращение к духовенству», виден истый русский романист, способный писать только романы с метким анализом обыденной людской жизни и страстей человеческих; но в тоже время до мозга костей пропитанный самомнением и гордостью, барской спесью и ненавистью ко всему, что носит печать веры во Христа и в церковь, с диавольской злобой к духовенству. Всё сочинение состоит из предвзятых ложных мнений о духовенстве и его деятельности. Толстой хочет разрушить веру во всё святое, жизненное, в то, чем человек живёт, спасается, утешается, укрепляется духом и телом; всё, что носит печать истины непреложной: – веру в Бога Троичного, в сотворение мира, в искупление человечества Сыном Божиим, всё это отвергает, как сказку, подвергает осмеянию и хочет все христианские догматы переиначить по-своему, верить только в свой ум, себе одному приписывает истину и себя только признаёт истинным учителем. Все положения у него ложны, а потому ложны и все заключения.

* * *

Толстой думает, говорит и пишет на почве безбожия и полного отрицания всего святого, всего, что носит в себе печать истины, думает и пишет преднамеренную и злонамеренную ложь, гордость, самомнение, самообожание, презрение к Самому Богу и церкви, – вот его первооснова; другого основания у него нет. перед нами – софист, и несведующих в истинах веры, не испытавших в себе спасительности веры Христовой легко может он отвлечь от веры и ввести в неверие.

В оклеветании церкви Толстой хочет найти себе самооправдание, похвалу, как истого героя правды, – и хочет всех отвлечь от церкви, как сатана отторг от Бога треть ангелов. Прежде чем писать опровержение на это сочинение Толстого, нужно знать (проанализировать) то состояние души Толстого, в котором он пишет свою заведомую ложь, которой он усиливается придать вид истины.

Под живым впечатлением отлучения от церкви он решился забросать её, сколько можно, грязью, и всё священное писание Ветхого и Нового Завета, всё богослужение, все таинства и особенно духовенство всех церквей. Толстой, исказив смысл Евангелия, исказил смысл Ветхого Завета и искажённые события передаёт в насмешливом тоне, подрывая в читающих всякое уважение к святому писанию; над всем, что дорого для христианина, на что он привык смотреть с детства с глубоким благоговением и любовью, как на Слово Божие, он дерзко насмехается.

Толстой переносит свои поругания на духовенство, на церковь, на св. писание В. и Н. завета и на Самого Господа, и говорит: была ли такая вредная книга в мире, наделавшая столько зла, как книга В. и Н. заветов... Это прямо относится к толстовским сочинениям, не было вреднее их; Ренаны, Бюхнеры, Шопенгауеры, Вольтеры, – ничто в сравнении с безбожным Толстым. Написанное Толстым в «Обращении» – с точки зрения христианской – одно безумие.

* * *

Можно ли говорить с человеком умопомешанным, потерявшим здравый смысл, здравую веру, отрицающим общепризнанную живую и животворную истину, отрицающим, что А есть А, или – дважды два четыре, не признающим Альфы и Омеги, – с человеком, признающим разум человеческий, отуманенный и извращённый грехом, за исходную точку веры и познания? Невозможно. Таков именно и есть граф Лев Толстой, отвергающий откровенное Слово Божие – Библию и Евангелие и свой близорукий извращённый разум, ставящий исходной точкой всех знаний, высшим Библии и Евангелия, Библию и Евангелие считающий за сказку, как и жития святых.

Толстой в области религии показывал всю свою умственную тупость, всё своё пресмыкательство по земле, всю умственную мелочность, не могущую подняться ни мало на высоту религиозного созерцания. «Аще не уверуете, ниже имате разумети», говорит Господь. Толстой, отвергнувший веру в откровение, в Бога, действительно лишился возможности разуметь дела Божией премудрости.

Как мог Лев Толстой написать своё последнее грязное сочинение против истинной, святой, апостольской, спасительной, богопрославленной неисчетными знамениями и чудесами, и доселе прославленной от Него церкви? Да, – мог, но только при совершенной потере христианской совести.

В сочинении Толстого «Обращение к духовенству» – всё ложь и клевета беззаветная, беззастенчивая, наглая, и из основных ложных положений выводятся ложные заключения; словом, в сочинении Толстого истина извращена, высочайшие догматы, непререкаемые, спасительные, представлены в тоне насмешливом, ироническом; Толстой не верит в истины, открытые Самим Богом и необходимые для спасения всякого человека, а верит только в человеческий разум и в совершенствование человека собственными силами, без благодати Божией.

* * *

Надобно, чтобы всякий, даже не верующий во Христа и Св. Троицу и в таинства христианской веры, обращался с лицами и предметами веры честно, потому что вера есть сердечное, драгоценное сокровище бесчисленного множества людей всякого языка, наций, всякого звания, и состояния, а не по свински, как Лев Толстой, и кто из христиан равнодушно относится к тому, кто хулит Христа, или Св. Троицу, искренно почитаемую избранными людьми всех веков, всяких наций, звания и состояния, – тот недостоин звания человека, а таков именно Толстой и толстовцы, обращающиеся с неоценённым, дражайшим Именем Господа Иисуса Христа, Св. Троицы, Богоматери, и с досточтимыми их изображениями и всех Святых. Скажет кто-нибудь, что печатно ругать человека, которому дана свобода слова и печати и который пишет и печатает, что придёт ему на ум, неприлично и не следует. А я скажу и Толстому, и его клевретам: поносить высочайшие Имена Троицы, Христа, Богородицы и Святых, Св. Чудотворные иконы и мощи и соблазнять народ православный и не православный, – по вашему можно. Да, – какому бы наказанию по закону должен подлежать и богохульный язык Толстого и его рука, пишущая богохульные словеса? По писанию: кто чем согрешает, тот тем и мучится, Толстой же безнаказанно богохульствует, да ещё и чтится, как старец знаменитый, как писатель, как родовитый граф, и Львом Николаевичем зовётся; какой он Лев Николаевич? Он имени христианского не стоит. Потерпел ли бы еврей, искренно верующий в Иегову, того, кто стал бы в слух его относиться недостойно к этому Св. Имени; или магометанин – того, кто в слух его стал бы поносить Магомета, хотя Магомет и не то, чем и кем его почитают? А Толстой невозбранно поносит христианскую веру и её истинное святое и спасительное учение и её святые и животворящие таинства; – о, злодейство, достойное казни! Иудейские и римские законы казнили богохульников, и евреи кричали Пилату: «по закону нашему Христос должен умереть. Он Себе Сына Божия сотвори» (хотя он и действительно Сын Божий), а Толстой перед всем русским народом и перед всей христианской Европой хулит Христа, Который открылся Сыном Божиим в силе, по духу Святыни, от воскресения из мёртвых; веровался в мире, оправдался в духе, проповедался в мире, вознёсся во славе (Римл. I).

«Устами твоими буду судить тебя, лукавый раб», говорит Господь в Евангелии, и я скажу: отрицаниями твоими отрину тебя, Лев Толстой, и хулы твои обращу на тебя.

(Продолжение следует).

На стр. 1464-й № 20 Миссион. Об. за 1903 год, помещено письмо священника Самарской губ. Ф. О., который просит разъяснить вопрос «о хлыстовских скаканиях». «Культ плясок сектанты стараются основывать на тексте св. Писания и практике церкви православной, её песнопениях. Прежде всего указывают на пример царя Давида, плясавшего перед ковчегом (2Цар. 6:14–33). Мелхола, осудившая его за это, терпит наказание. Церковь в пасхальных песнопениях похваляет Давида за это и приглашает «весёлыми ногами» идти и хвалить Пасху вечную. Указывается обычно ещё на пример хромого, по исцелении скачущего и хвалящего Бога» (Деян.3:8).

Думаю, что следующее место из Влад. Соловьева может вести к разъяснению недоуменного вопроса.

Приведя 2Цар.6:1–3,13–23, Владимир Сергеевич, замечает: «Не для одной дочери Сауловой, но также и для современной библейской критики Давид, изо всей силы, скачущий и пляшущий перед лицом Ягвэ (Иеговы), представляет соблазнительное зрелище. Эта поверхностная критика, останавливаясь на одной видимости, готова вполне отожествить скакание Давидово с исступлёнными и бесстыдными плясками языческих корибантов⁶². Это значит за сходством во внешних чертах, за общностью видимых форм забывать о специфическом различии в самом религиозном содержании того и другого культа. Такая критика, которая во всём отыскивает и видит одно и тоже, одну и ту же материальную подкладку, – по необходимости остаётся бесплодной». И у Миколи (Мелхолы) дочери Сауловой – не было у неё детей до дня смерти её».

Мы знаем, что на первичных степенях развития все органические формы очень похожи друг на друга, а для поверхностного взгляда и-вовсе не различимы. И если, однако, из одного зародыша выходит крот, а из другого – конь, то мы имеем полное основание заключать о важном и коренном различии происхождения и специфического характера этих двух зародышей, несмотря на всё их кажущееся сходство. Пускай древняя религия евреев представляет нам разительные черты сходства с теми или другими натуралистическими культами. Но так как мы достоверно знаем, что не из сих последних, а именно только из одного еврейского богопочитания произошла путём непрерывного развития всемирно-историческая религия человечества, то мы в праве заключить, что и на Низших стадиях своего возрастания религия эта уже отличалась специфически от сходных с ней языческих культов. Скакал и прыгал Давид перед лицом Ягвэ, скакали и прыгали также какие-нибудь жрецы Аписа или Адониса; Давид выражал всецелую преданность своему Божеству, то же самое выражали и они. Но так как их божество было слепой природной силой, то, отдавая себя ему, они теряли свою личность и свободу; Давид же через полную преданность своему духовному (хотя и облечённому в природные формы) Богу приобретал полноту свободы и нравственного самоопределения. «И сказал Натан царю: всё, что в сердце твоём, иди делай; ибо Ягвэ с тобою (2Цар.7:3). Не пропало человеческое начало, отдавшись истинному Богу, не исчезло в Нём, а осталось с Ним; отдавались истине, оно получило свободу. Не внешнюю, не чужую волю исполняет служитель истинного Бога: поскольку его сердце предано Богу, он может свободно и самостоятельно действовать по желаниям своего собственного сердца, человеческое начало в нём освобождается и уполномочивается в силу богочеловеческого сочетания. «Грядущий с тобой (Ягвэ иммак) – это слово, сказанное ветхозаветному помазаннику Божию, уже содержит в себе новозаветное имя Христово: «С нами Бог» (Имману-эл). И тут, и там единая истина Богочеловечества, только на разных степенях своего осуществления. Религия Давида отличается от христианства не сущностью, а только формой, с языческими же религиями, напротив, при одинаковости форм, она представляет внутреннюю, существенную противоположность.

Языческие жрецы, в исступлённом оргазме предаваясь своему Божеству, спускались ниже человеческого сознания, возвращались назад в область стихийной до-человеческой жизни природы. Служитель еврейского Бога, отдаваясь в своём вдохновенном изступлении Ему, этому Грядущему Богу, поднимался над обычным человеческим сознанием, переступал его вперёд, предварял грядущие судьбы человечества».

Полагаю, что из этого отрывка не трудно сделать надлежащий вывод, т. е., такой, который отвечал бы на поставленный Самарским батюшкой вопрос. Вот этот вывод:

Пляска хлыстов и скаканье Давида – две вещи разные. Отожествлять их это значит: «за сходством во внешних чертах, за общностью видимых форм забывать о специфическом различии в самом религиозном содержании того и другого культа». Не требуется большой вдумчивости, чтобы заметить существенную разницу в душевных переживаниях Царя-Пророка и хлыстов, переживаниях, внешним выражениям которых является скаканье. Для этого достаточно, думаю, сравнить псалмы Давида с песнопениями хлыстов. Тому, кто непосредственно знаком с этим секретом, тем легче почувствовать и понять указанную разницу. С некоторыми ограничениями и пояснениями к хлыстам можно отнести всё то, что Влад. Соловьев говорит о языческих корибантах, о жрецах Адониса. Как тут, так и там потеря личности и свободы, как тут, так и там исступление приводит к тому, что люди спускаются «ниже человеческого сознания, возвращаются назад в область стихийной жизни природы». – Этим я и ограничиваюсь в своём отклике на запрос досточтимого иерея. Я хотел только указать исходный и опорный пункт, которого, кажется мне, следует держаться при решении данного вопроса, т. е., при оценке явлении в хлыстовстве сходных с теми, которые наблюдаются в области религии Богооткровенной.

Детальное развитие этой мысли и практическое приложение её – дело миссионеров-практиков.

Феодул

БОЖИЕЮ ПОСПЕШЕСТВУЮЩЕЙ МИЛОСТИЮ,

МЫ, НИКОЛАЙ ВТОРЫЙ,

ИМПЕРАТОР И САМОДЕРЖЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ.

Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсонеса Таврического, Царь Грузинский, Государь Псковский, и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский, и Финляндский; Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Корельский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новогорода низовские земли, Черниговский, Рязянский, Полотский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский, и всея Северные страны Повелитель; и Государь Иверский, Карталинские и Кабардинские земли и области Армейские; Черкасских и Горских Князей и иных Наследный Государь и Обладатель; Государь Туркестанекий; Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голстйнский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский, и прочая, и прочая, и прочая.

Объявляем всем Нашим верным подданным:

В заботах о сохранении дорогого сердцу Нашему мира, Нами были приложены все усилия для упрочения спокойствия на Дальнем Востоке. В сих миролюбивых целях Мы изъявили согласие на предложенный Японским Правительством пересмотр существовавших между обеими Империями соглашений по Корейским делам. Возбуждённые по сему предмету переговоры не были однако приведены к окончанию, и Япония, не выждав даже получения последних ответных предложений Правительства Нашего, известила о прекращении переговоров и разрыве дипломатических сношений с Россией.

Не предуведомив о том, что, перерыв таковых сношений знаменует собой открытие военных действий, Японское Правительство отдало приказ своим миноносцам внезапно атаковать Нашу эскадру, стоявшую на внешнем рейде крепости Порт Артура.

По получении о сём донесения Наместника Нашего на Дальнем Востоке, Мы тотчас же повелели вооружённой силой ответить на вызов Японии.

Объявляя о таковом решении Нашем, Мы с непоколебимой верой в помощь Всевышнего и в твёрдом уповании на единодушную готовность всех верных Наших подданных встать вместе с Нами на защиту Отечества, призываем благословение Божие на доблестные Наши войска армии и флота.

Дан в Санкт Петербурге в двадцать седьмой день января, в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот четвёртое, Царствования же Нашего в десятое.

На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано:

„НИКОЛАЙ“.

Психология и философия войны, – Отклики печати.

Мы в долгу у вас, дорогие читатели. Издательские заботы доселе лишали нас досуга взяться за новогодние наши «Скрижали сердца», которыми мы обычно начинали новогодний наш обзор состояния миссионерского дела в истекшем году и характеризовали известные нам новогодние настроения и чаяния наших со-работников на миссионерской ниве.

В настоящей беседе мы решили было поделиться с вами мыслями о том, с какими чувствами и чаяниями наша внутренняя миссия вступила в новое лето своего служения Церкви и Отечеству.

И вот в момент работы по данному вопросу, наше сердце, как и всякого верного сына своей дорогой отчизны, поражено, ум подавлен разразившимся, из давно нависших свинцовых туч с дальнего востока, страшным ударом неслыханного вероломства и политического оскорбления России со стороны мнимо цивилизованных азиатов-японцев! Вчера сообщено о разрыве дипломатических отношений, а сегодня – о внезапной атаке наших лучших броненосцев с причинением им повреждений! Без объявления войны начали кровавое и страшное дело хищные азиаты язычники, у которых своя варварская этика, своя разбойничья политика. Можно ли в такой исторический момент думать, говорить, читать, заботиться о чём-либо другом, кроме переживаемых отечеством военных событий? Война великое народное бедствие, попущенное Провидением. Неисповедимы пути Промысла Божия! Куда ведёт он нас, что несёт он Руси святой? Не есть ли эта война с жестокими язычниками – мера Божьего смотрения, воспламеняющая наш, многими забытый под тлетворным влиянием Толстовских мудрований, патриотизм? Ну-ка, Яснополянский проповедник антимилитаризма, космополитизма и эгоистического непротивления злу, что вы чувствуете сейчас со своей философией, когда благородное миролюбие нашего гуманнейшего из монархов Царя-Батюшки так попрано и оскорблено? По вашей теории, что надлежит делать, когда предательски, вероломно минируют наши броненосцы? Как, по вашей антимилитаристской теории, без оружия выйти из нынешнего положения? Хорошо, тепло и уютно вам празднословить в Ясной Поляне, – пойдите-ка в Порт-Артур и там на месте, – de facto – на собственной шкуре испытайте плоды вашей теории...

Тяжёлый томительный день 27 января, когда все русские люди находились под давлением печальных известий с дальнего востока, когда площадь у Зимнего дворца переполнена была народом, пламеневшим самоотверженным желанием всё принести на алтарь оскорблённого отечества, до жизни своей включительно, – мы закончили посещением прекрасной миссионерской беседы Д. И. Боголюбова в зале религиозно-просветительного общества – и вот там один простец из последователей Толстого, очевидно мучимый в своей душе, спрашивал как быть ему, – началась война, он присягал на верность Царю и Отечеству, теперь уразумел, по Слову Божию, что воевать нельзя, как теперь быть ему?.. И нашёл же минуту для раздумья! А ведь многие так теперь мучатся душой! Вот они плоды Толстовства!

Много подобных вопрошений встретят и пастыри, и миссионеры, и от простецов, и от премудрых века сего, и надо будет давать ответ, который бы был согласен с Словом Божиим, с философией и психологией войны.

На страницах «Мисс. Обозр.» не раз трактовалась война с точки зрения богословской, будут об этом отклики и впредь, а в настоящий раз мы считаем полезным познакомить наших читателей с этой второй стороной жгучего для настоящего момента вопроса о войне. Пользуемся для этого как всегда глубоко интересной и вдумчивой статьёй Μ. О. Меньшикова, напечатанной в № «Нового Времени» от 25 января. Достойно внимания, г. Меньшиков сам был некогда непротивленцем.

* * *

Тяжёлые, мучительные дни. Будет война или не будет, пишет г. Меньшиков.

Неужели все победы наши только в прошлом? Неужели эпоха подвигов похоронена. Но чувствую, что великие испытания уже не медлят, «сроки близятся». Где-то в складках времени и пространства, может быть в мистических многомерных «измерениях», вне нашего сознания определяется жребий событий. Земной шар окутан электрическими токами, которые так сродни нервным. Может быть назревают над нами и в нас самих напряжения, которых встреча готова разрешиться всплеском энергии, и он неожиданно решить, что делать. Ни война, ни мир, если вдуматься в них post factum, не похожи на результат обдуманных размышлений. Всё складывается как-то само-собой, под давлением непредвиденного, непредотвратимого...

Мне кажется, в эпохи, когда долгий мир ломается войной, народ вдруг как бы просыпается от какого-то сна, от самозабвения и начинает чувствовать себя как некое многовековое историческое существо, как нацию, отдельную от других. Мир есть состояние благословенное для тела народного, но для духа наций, для высшей индивидуальности масс мир гибелен. Во время мира народы обмещаниваются, духовно мельчают; они растворяются в подражании один другому. Англичане заимствуют у французов, те у англичан и т. д. Устанавливается однообразное, космополитическое общество, где мода, вкусы, законы, правы, идеи – всё общее. Продержись мир триста лет – границы между государствами, пожалуй, стёрлись бы. В эпоху вечного мира – эти границы были бы совсем нелепостью. Только война поддерживает раздельность стран. Но это было бы прелестно, – воскликнет читатель, – если бы совсем никаких границ! Наступило бы царство Божие – одна семья. Чего же лучше, если бы все люди сделались похожими друг на друга? Если бы один был как все, все как один?

Я не знаю, хорошо ли это было бы. Иной раз мне кажется, это было бы чудесно, иной раз страх берёт от такого идеала. Если все как один, какой смысл существовать всем, кроме одного? Теперь, когда каждый народ отличается хоть какой-нибудь чертой, единственно ему присущей, есть оправдание каждому; я прибавляю в мир нечто, чего никто дать не может. Если же все будут как все, мир страшно обеднеет; из бесконечно-богатого, разнообразного музея он превратится в гигантский склад всё одной и той же вещи. Не будет человечества, останется в сущности один человек. Ведь сколько бы ни отливали копий Геркулеса Фарнезского, остаётся в сущности одна статуя.

Что такое Царство Божие – вопрос очень спорный. Может быть это Царство не в будущем, а в настоящем, может быть оно есть мир, существующий как он есть, со всеми красками и тенями, с борьбой и покоем, с вечной любовью и вечным гневом. Может быть сущность христианства – в признании высшей воли, как она есть: «Да будет воля Твоя». Не мне входить в замыслы природы, но раз есть начало, поддерживающее вражду, я хотел бы понять, для чего оно? Для какой цели Небо терпит жгучую злобу, кровь и раздор? Я думаю, что борьба не существовала бы, если бы была только гибельна. Она давно в этом случае испепелила бы мир. Следует допустить, что страшные жертвы войны выкупаются какой-то огромной пользой, хотя бы для нас неясной. В старину эта польза почти сознавалась. В старину думали, что война – прекрасное дело, что умереть за отечество – высший смысл жизни. Умереть на своей постели считалось позорным, одинаково и у греков, и у варягов. Отечество, государство (у римлян) – вот некое высшее существо, питавшееся войной. Войну вели только благородные богатые классы; бедняки не принимались в армию. Войной отстаивали нечто священное, что дороже жизни. Что же именно?

* * *

Мне кажется, то, для чего существует международная злоба, раздор, война есть расовая индивидуальность, стремление жизни отстоять богатство форм, всю роскошь творческого замысла. Мир путём всеобщего подражания, проникающего всю природу, – сглаживает все индивидуальности, все отличия, мир все формы претворят в одну. Война разбивает сходства, разъединяет, позволяет творческому процессу искать новых возможностей и работать по тысяче направлений. Поэтому войны, ведущиеся с незапамятной древности, не вносят ли они в мир то начало, которым поддерживается его разнообразие и богатство? Меч, как резец скульптора, не отчеканивает ли из глыбы человечества характерные черты наций? Так как подражание предписывается и государственным законом, и обычаями каждой страны, то в ней устанавливается рано или поздно общий человеческий тип вроде фиалки или ландыша, совсем особый. Войной он защищается от искажающих его условий и приобретает более прочную обеспеченность. Если данный тип одряхлел – он теряет способность сопротивленья, он вытесняется иными, более энергическими. Война в этом смысле есть великий экзамен расы, проверка её документов на право существования. Победителям война даёт первенство в мире, побеждённых обрекает на гибель. Но если они действительно дряхлые, гнилые, то гибель их не есть ли благо в общей экономии природы? Не есть ли их гибель – благодеяние для них самих? Бывают нации, которым не хочется защищать свою ослабленную индивидуальность, как неизлечимо-больным – свою испорченную жизнь. Такие народы, будучи побеждёнными, быстро ассимилируются. Подобно рептилиям они линяют, сбрасывают кожу и в национальности завоевателей обновляют и тело, и дух свой. Так онемеченные славяне сделались бравыми пруссаками, более немцами, чем сами тевтоны. Наоборот, многие немцы в России более патриоты, чем сами русские. Война вносит в человечество раздор, нищету, злобу, – но может быть эти жёсткие элементы духа необходимы – подобно жёсткой клетчатке – для разграничения национальных клеток, в которых только и возможна жизнь. Некоторые древние народы Богом считали своё национальное «Я»: Ассур было имя бога и имя народа. Основная заповедь: «Я есмь Господь Бог твой» евреями на практике понята так: «Господь Бог твой есть Я, – да не будут тебе иные Боги, кроме твоего Я». Отсюда тот ужасающий народный эгоизм, который проявил древний Израиль. Евреи все народы отгородили «чертой осёдлости», они обрекли их на лютое истребление, которое было не выполнено только за недостатком сил. своё избранничество евреи понимали, как нечто купленное человеческой кровью. Мессия, которого они до сих пор ждут, должен покорить им все народы. Теперь мечта эта – чистое сумасшествие: евреи уже не любят войны, но в своё время это помешательство на своём «Я» позволило евреям – одним из всех античных сверстников – отстоять на протяжении двух тысяч лет свою расу. Чтобы довести национальную идею до мании, потребовались пятисотлетние войны от Моисея до Давида включительно. Воинственные народы – как правило – долговечнее мирных, так как раса их путём непрерывного сосредоточения на своей личности слагается породистее и крепче.

Все эти рассуждения прошу принять лишь как догадки, не более. Я не проповедую войны, как и её уничтожения. Война до такой степени явление древнее, что похожа на естественный факт органической жизни. Война похожа на пищеварение, на обмен соков внутри тканей человечества. Если это физиологическое отправление, то как вы его станете отвергать? Я не считаю себя разумнее природы. Уклоняясь от войны, как от холеры или чумы, я не смею назвать даже холеру и чуму бессмысленными и совсем-таки ненужными в общем хозяйстве природы. Кто знает, может быть, как молния, зажигающая девственные, полумёртвые леса, освежает их, сжигая сухостой и гниль, – так и великие бедствия человеческие: они играют роль очищающих перунов. Бедствия нужны, чтобы здоровое отделить от больного, слабое от сильного, чтобы высвободить живые клетки от облекающей их слизи мёртвых. В бедствиях отковывается совершенство:

... тяжкий млат.

Дробя стекло, куёт булат.

Нет холеры, нет чумы – общества дряхлые изобретают сами несчастия, не менее страшные: например, пьянство, опий, разврат. Любопытно, что после эпох ужасающего пьянства в Англии, Германии, Швеции следовал не упадок, а подъём их энергии. Цивилизации зацветали всюду после великих войн. Ангел смерти разнообразными стрелами поражает то, что недостойно жизни, и только это поддерживает вечную её свежесть.

Войны были; вероятнее всего, они будут. Но когда окончательно установятся человеческие породы, может быть война будет не нужна, и как всё ненужное исчезнет. Когда типы людей будут так же определённы, как тополь, пальма, роза, незабудка, установится в человеческом обществе то же немое прозябание, полусознательное, неподвижное, как в лесу. Творческий, взволнованный, полный мечты и страсти процесс будет закончен: изменявшиеся и оживавшие под резцом Художника модели человеческого типа будут Им наконец оставлены, как готовые. Создание перейдёт в вечное повторение, и это будет вечный мир.

Вы спросите – неужели ошибаются проповедники мира? Вовсе нет. Проповедники мира уже принадлежат к законченным человеческим породам. Как отдельные ветки дерева, они выдвинулись и созрели раньше других. К сожалению, мне неизвестен ни один искренний проповедник мира: все они воюют, хотя бы на словах. Мир действительный – полное молчание, как в лесу, – ибо когда мы достигнем полного согласия, к чему будет служить обмен мысли и сама мысль? Есть движущиеся растения, – возможно, что все они некогда были животными, т.-е. двигались и говорили, и лишь после бесконечной борьбы отстоялись в окончательные формы, которым пришлось смолкнуть. Истинные друзья мира – отшельники – усваивают себе этот идеал. Древние, законченные народы неподвижны и молчаливы: таковы народы Востока, за исключением, впрочем, евреев. Но не примесь ли европейской крови делает последних болтливыми и полными суеты? Китайцы, арабы, турки, египтяне степенны, они сидят дома. Их мысль перешла если не в молчание, то в стереотип. Воинственность мелких племён – курдов, бедуинов и т. п., как и воинственность англосаксов поддерживается пестротой крови, беспрерывным смешением пород между собой, порчей типа. Примесь чужой крови вызывает брожение, которое отдельных людей ведёт к гениальности, отдельные народы – к победам и культурному расцвету. Восстановление расы, как цель достигнутая, возвращает её к покою. Так как всё в природе естественно, то и война естественна; на неё смотреть следует как на морфологический процесс, разрушительный для слабых и созидательный для сильных.

* * *

Я прочёл в одной русской заграничной газете, что «отечество» есть «ненавистное суеверие», которое «оскотинивает» людей и порабощает слабых сильным. «Всякая низость, жестокость, всякие нечистые дела, всякие лживые обещания прикрываются этим словом, как девизом». И вообще, говорит газета, «пора покончить с этой зловещей комедией!» Легко сказать! Мне кажется, покончить с тем, что создал Бог, не так-то просто. Космополитизм возможен в мечте, в идее. Я допускаю, что есть искренние космополиты, но они люди 50-го века; породы, завершившие свою эволюцию. Для них отечество может быть и комедия, но огромному большинству людей отечество ещё дорого, и даже дороже своей личности. Мы породы молодые, формирующиеся, нам страшно дорог органический идеал наш потому, что он не достигнут. За своё я, за независимость народного духа, за державную власть в черте страны нам ещё хочется воевать, хочется жертвовать жизнью. Отечество едва ли «комедия» – скорее оно трагедия, – так много ужаса, крови благородства и героизма вплетается в его узор. Говорят: война не согласна ни с разумом, ни с совестью. Я спрошу: с чьим разумом? С чьей совестью? Так как все народы воюют с тех пор, как свет стоит, то очевидно война согласна и с совестью, и с разумом человеческого рода. Война не отвечает разуму некоторых великих людей. Это правда. Геродот, Плутарх, Платон, Цицерон, Сенека, Ювенал ещё до христианства осуждали войну. В новейшее время Эразм, Монтэнь, Монтескье, Вольтер, Руссо, Гёте, Ренан, Милль, Толстой высказывают презрение к войне. Она – с их точки зрения – заслуживает презрения. Странно было бы представить между людьми такой породы, каковы Сенека и Лев Толстой, физическую борьбу, умерщвление друг друга. Если бы человеческий род состоял из законченных психологических типов, каковы вот эти великие люди, – то стоял бы вечный мир. О войне, может быть, не было бы понятия, как в народе исчезло понятие о людоедстве. Но человечество состоит из самых разнообразных душ, в огромном большинстве совсем не похожих на Монтэня или Толстого. Даже из великих людей подавляющее большинство было за войну. От Гомера до Баяна Вещего, от того же Плутарха до того же Льва Толстого все поэты воспевают то благородство, какое война обнаруживает в людях вместе с низостью. Бэкон, Гоббс, Гегель, Гумбольдт, Прудон, Достоевский и пр., защищают войну; Кант считает её неизбежной, Ницше возводит в высшую добродетель. Пушкин и Байрон хотели лично участвовать в войне. Привожу первые попавшиеся имена, чтобы показать, что даже среди заведомо великих людей война не противоречит совести и разуму очень многих. Человек столь сильного ума, как гр. де-Местр, договаривался даже до мысли, что «назначение человека заключается в уничтожении себе подобных». По его словам, «война есть исполнение Высшей Воли. Она божественна по существу, так как она мировой закон». Де-Местр думал, что последствия войны недоступны человеческому уму, но таинственный ореол войны, обаяние славы и необъяснимое влечение к ней доказывают её божественность. Вся цивилизация, по мнению де-Местра, есть плод пролития крови. Не менее восторженно относится к войне Прудон: «Война, говорит он, – божественное явление, справедливое, добродетельное, нравственное, святое, особый вид религиозного откровения». Этого восторга перед войной я лично совершенно не понимаю, но, как видите, даже великие люди не столковались об этом явлении, столь загадочном и грозном. На-днях я читал в «Новом Крае» сцену, как русский отряд ловил хунхузов. Едва хунхуз открыл рот, офицер всадил ему в рот кинжал... Прочёл я это и содрогнулся. Какой – хуже всякого кошмара – ужас: Несколько дней этот кинжал не выходил у меня из головы: вот она, война... Но с другой стороны, когда тут же рядом читаешь о том, что никакие истязания, ни пытки, ни смерть не могли вынудить у сотника Петропавловского и его казаков нескольких слов измены, – опять говоришь себе: вот она, война. Возможен ли в мирное время подобный подвиг? Нет. Война – смесь яркого света и чёрной тьмы. Война – возвращает творение к хаосу, она делает маленькие вибрации нашей жизни огромными. Война роняет дух человеческий до самых тёмных бездн преступления и поднимает его до совершенного отречения от своей личности. В то время, как мир держит гражданина всё на одной и той же моральной ноте, захватывая лишь ближайшие, – война исчерпывает все октавы, все регистры – и в этом, может быть, обаяние войны. Война есть сгущённая жизнь, это озон, которым дышать так приятно и вместе смертельно. За десятки лет обеспеченной, благополучной жизни во время мира вы не переживёте тех биений сердца, как в один час боя. Часто слышишь фразу: «Хочется сильных ощущений» – это не каприз. Как ребёнку хочется двигаться, – хотя бы скакать на одной ноге, – очень многим людям – даже великим, и целым нациям хочется острых и страстных чувств. Япония не воевала, например, сотни лет – и вот ей хочется пережить смертельную опасность, не какой-нибудь, а сатанический гнев, не обычную вялую, а лихорадочную надежду. Хочется волнений кипучих, доведённых до предела. Кто знает, может-быть эта всенародная встряска столь же необходима для роста души, как движение для роста тела. «Есть упоение в бою и мрачной бездны на краю»... Война есть способ привести все силы человека в наивысшее напряжение. Это напряжение, становясь привычным, закрепляется как рост души. Война до такой степени была потребностью свежих рас, что, когда не с кем было воевать – ходили на охоту, вступали в единоборство со львами и медведями. И до сих пор охота – этот сурогат войны считается благородным развлечением. Война возбуждает национальный эгоизм, разрушая личные. Ощущение этого массового стихийного чувства почти недоступно в мирное время. Ощупью, безотчётно, народы доискиваются условий, чтобы после долгого мира иметь роскошь повоевать. Не материальный выигрыш – он бывает ничтожен, а вот эти немые и тёмные потребности строящейся души, в них вся суть.

Итак, свершилось! Рука предателя нанесла удар чести и достоинству России, и грозного возмездия оскорблённого народа ничто уже не в силах остановить!

Пусть будет тяжела борьба. Нам она не страшна. Русский солдат умеет умирать. Где не развевались победоносно знамёна русской армии? И каких бы страшных жертв ни стоила России не ею начатая борьба, но не кончится эта борьба, пока русское оружие не увенчают новые лавры.

Божией поспешествующей милостью, Русский Царь уповает на единодушную готовность всех верных своих подданных встать вместе с ним на защиту отечества.

Горячий отзыв найдёт это упование в сердцах русского народа. С беспредельной готовностью всякий из сынов России отдаст свою жизнь и своё достояние за честь и славу родины.

Грядущее от нас сокрыто. Но, призвав вместе с Царём благословение Божие на доблестные войска армии и флота, русский народ с твёрдой верой будет ждать славного конца возгоревшейся борьбы. (Русь).

Глубоким спокойствием духа, верой в Бога, покорностью велениям Его неисповедимого Промысла, уверенностью в любви народа и тесной с ним связи преисполнен Высочайший манифест.

Миролюбивый христианский Монарх, Государь наш, приложил все усилия к предотвращению военной борьбы с Японией. Но борьбы этой искала сама Япония. Пуст же и пожнёт она плоды начатого ею столь коварно дела.

Объявление Высочайшего манифеста точно гору сняло с груди каждого. Вчера ещё все знали, что манифест подписан, что Царь во храме своих чертогов коленопреклонённо молит Господа Сил о даровании воинству Российскому одоления над врагом. Но манифеста ещё не читали, Царского гласа ещё не слыхали. Ныне раздался глас этот, прочитаны всеми столь ясные и простые слова, обращённые Царём к народу и душевное равновесие восстановлено.

Слово «война» не сказано в манифесте. Повелено «вооружённой силой ответить на вызов Японии». Россия войны не искала, но ответить насильнику она умела всегда.

Задорная Япония даже не предполагает, какую пропасть она изрыла себе своим разбойническим нападением. Русские никогда не были коварны. В них всегда жил богатырский завет Святослава, – говорить врагу «иду на вас» перед нападением.

Тем больнее отзывается в сердцах русских коварство и лукавство противника. Во враге, как и в друге, мы привыкли чтить храбрость, искренность, устойчивость и привыкли презирать обман, действия исподтишка, разбойничество.

Царь, знающий сердце своего народа, не сомневается в его единодушии. Чувства эти уже проявляются в выражениях верноподданнических чувств в готовности теперь же нести материальные жертвы.

Чутко будут прислушиваться русские люди к вестям с Дальнего Востока, но ни смущения, ни трепета они не проявят, как бы ни складывались судьбы войны.

Ныне жребий брошен и будет так, как Богу угодно. Вера поведёт нас к победам, вера же спасёт нас от уныния при неизбежных временных испытаниях и неудачах.

Бодрость духа и крепость любви к отечеству были всегда природными русскими свойствами. (Свет).

вают и помышления чистые, чувства и стремления и дела добрые, не без примеси греха; весь человек вне Богомерзок, противен Ему, как проникнутый злым ядом и тлёй греха, и без очищения от этой мерзости греха он не может соединиться с Богом, от Которого он получил жизнь по образу и подобию Божией простоты, Божией святости и благости, и которую утратил. Чтобы очистить человека, и, так сказать, переплавить его, и совершенно омыть от греха, Господь, как мудрый Создатель и Врач, очищает его водой и Духом Святым таинственным образом, Ему одному, как премудрому Врачу, свойственным. Для этого, Он Сам, святейший и безгрешный, крестится в воде Иордана, освящает Собой воды для всех веков и родов человеческих, для омовения тела от скверны греха, освящая воды, а душам крещаемых сообщая благодать Духа Святого очищающую, освящающую и возрождающую; для согрешающих же после крещения сообщая благодать прощения грехов в покаянии и благодать освящения и богообщения в причащении Пречистого Тела и Крови Его. Таким образом, без огня и горнил Господь, как искусный Ваятель и Художник, – как бы переплавляет и очищает своё премудрое создание от крайней нечистоты и скверны греха и возводит его к первобытному совершенству и святости под условием повиновения человеку новым заповедям Его, как сказано: заповедь новую даю вам, да любите друг друга, как Я возлюбил вас (Ин.13:34). И это премудрое промышление Божие о возрождении падшего и умерщвлённого грехом человека – оправдано всеми чадами Божиими (Мф.11:19), последовавшими в простоте и усердии сердца Божиим повелениям, ибо бесчисленное множество святых, чудным образом возродилось в новую жизнь и наследовало царствие Божие. Плотский, мирской, недуховный человек не может понять этого премудрого промысла Божия и духовно востязуется и по своему высокоумию отвергает благодать крещения, как наш русский ересиарх – Лев Толстой, и, таким образом, как древние фарисеи и книжники, он и его последователи отвергают мудрый Совет Божий о спасении человека, и в своей гордости, неверии, лукавстве погибают, ибо без крещения и покаяния никто не может видеть Царствия Божия.

Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся. говорит Апостол. Что значат эти слова? Они означают, что человек, по вере своей или восприемников крещённый во Христа и во имя Св. Троицы, облекается духовно во Христа, т. е., в Его святость и правду, в Его кротость, смирение, самоотвержение, воздержание, терпение, послушание, в Его любовь и милосердие, – вопреки ветхому, некрещённому, невозрождённому от Бога человеку, который внутренне, тайно весь облечён в диавола, в его гордость, лукавство, злобу, самолюбие, самоугодие, любостяжание, зависть, в блуд и всякую нечистоту, противление и неповиновение закону Божию, в неверие, своенравие, леность к благочестию, и в стремление ко всякому нечестию и нечистоте. Вот что значат слова: елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся; т. е., все крещёные во Христа, облеклись, оделись Христом, – т. е., всякой добродетелью, между тем, как некрещённые одеваются невидимо, как одеждой, – всяким грехом, и живут одним духом с диаволом. А отсюда вытекает непременная обязанность для всякого христианина понуждать себя стремиться усердно ко всякой добродетели, и бороться усердно и самоотверженно со всяким грехом, со всякой греховной страстью, греховными навыками, похотьми, по слову Божию: те, которые Христовы, распяли плоть со страстями и похотями (Гал.5:24).

Нынешний праздник называется ещё Богоявлением Господним, потому что при Крещении Господа Иисуса Христа в Иордане явилось людям безначальное Триипостасное и Трисиятельное Божество – Отец безначальный, возгласивший с небес и наименовавший Крещаемого Сыном возлюбленным; Сын со-безначальный и Творец всех, крестившийся по человечеству в Иордане и со-безначальный Дух Святой, Коим всяка душа живится, очищается и освящается, и утверждается. Таким образом, в крещении Иисуса Христа во Иордане открылось великое таинство христианского богословия, через которое мы все научились веровать в Троицу безначальную, единосущную, Отца и Сына и Св. Духа – во едином Божестве. Это – самое главное, и спасительное учение нашей веры, и без веры во Св. Троицу никто спастись не может. Шедше научите вся языки, заповедал Христос Своим ученикам, крестяще их во имя Отца и Сына и Св. Духа (Мф.28:19). Иже веру имет и крестится, спасен будет, а иже не имет веры, осужден будет. – Лев Яснополянский со своими последователями не веруют в Св. Троицу по своему высокоумию, противятся слову Божию и не признают его за таковое, – хотят найти в своих потёмках какого то другого, безличного бога, какое-то другое начало всех начал и нашли его в виновнике всех мировых зол – в духе злобы, действующем в сынах противления, и впали в лапы первого богоборца и отметника от Бога – диавола. Но Бог поругаем не бывает. (Гал.6:7). Аминь.

Протоиерей Иоанн Сергиев

Благослови, Господи, венец лета благости Твоея.

С новым годом приветствую вас, возлюбленные братья и сёстры о Господе! По церковному положению уже с вечернего часа мы вступили в пределы нового лета благости Божией, и сей венец лета св. матерь наша Церковь уже освятила теми вечерними и утренними молитвами своими, которые мы с вами только что вознесли Господу Богу. Но, идя на встречу желанию чад своих освятить для них молитвами и гражданское новолетие, наступающее с сего полночного часа, св. Церковь в лице нас, служителей своих, спешит вознести вместе с вами молитвы свои к Творцу времён и веков (Евр.1:2,11:3). О чём же мы с вами будем возносить моления в сей час вступления своего в двери нового, неизвестного нам лета? Если бы взоры наши проникали во всю таинственную глубину наступившего лета, если бы они видели всё ожидающее нас от сделанного входа в него до будущего выхода, если бы мы видели и грядущее к нам благополучие и наступающие на нас бедствия, болезни, а может быть и саму смерть, то мы видели бы, конечно, о чём нам следует молиться; но теперь мы, для которых грядущие дни и часы покрыты завесой глубокого мрака, не знали бы, о чём молиться, как должно, если бы Сам Дух не ходатайствовал за нас воздыханиями неизреченными (Рим.8:26). И это ходатайство за нас Св. Духа вы услышите сейчас в молитвах матери нашей Церкви.

Приникнем же вниманием своим к этим молитвам. Св. Церковь прежде всего по заповеди апостольской возносит общие моления свои за вся человеки: за царя и за вся, иже во власти суть, за град наш, за всякий град и страну и верою живущих в них. Св. Церковь делает так, ибо это хорошо и угодно Спасителю нашему Богу (1Тим.2:2–3). – Затем св. Церковь первым долгом благодарит Господа за те благодеяния, явленные и неявленные, которые все мы изобильно получали от щедрой руки Его в прошедшем лете и просить Его Отца небесного, благодарения эти в пренебесный свой жертвенник прияти и благоутробна помиловати нас. И как не благодарить нам Отца нашего, как не припадать к Нему с гласом хвалы и славословия за жизнь, которой мы пользовались в мимошедшем лете, за благодать Его, которую неоскудно получали к своему вечному спасению в Его таинствах, за небесную пищу Тела и Крови Спасителя нашего, которую принимали во исцеление души и тела, за хлеб насущный, который получали от щедрой руки Создателя, за здравие и благополучие, которыми пользовались, за сами болезни и бедствия, которыми вразумлялись, очищались от грехов и избавлялись от наказания вечного. Неблагодарность Богу за благодеяния свойственна лишь людям крайне нечестивым, и св. апостол появление неблагодарных людей относит к числу признаков тяжких времён последних дней (2Тим.3:1–5), к числу признаков того, что тайна беззакония уже в действии (2Фес.2:7). Да не будет же, чтобы мы увеличили собой число беззаконных людей и содействовали тайне беззакония: возблагодарим гласом велиим Творца своего и Благодетеля! – Затем св. Церковь просит простити нам и всем людям своим вся согрешения вольная и невольная, в мимошедшем лете зле нами содеянная; не помянути бесчисленные беззакония и лукавая наши деяния в мимошедшем лете бывшая и не воздати нам по делом нашим, но в милости и щедротах помянути нас. И опять, как ни просить у Господа прощения согрешений наших: не каяться в грехах, не сокрушаться о них, не молить Господа об изглаждении их есть опять-таки дело людей, совершенно отрёкшихся благочестия, утопающих, по выражению писания, во грехах, без всякого желания освободиться от сети диавола, который уловил их в свою волю (2Тим.2:26). Не допустим, братья и сёстры, такого окаменения и ожесточения сердец своих, припадём к престолу милосердия Божия со слезами сокрушения, да отвратит от нас весь гнев Свой на ны грех ради наших движимый. – Вместе с тем св. Церковь молится Господу отгнати от нас все душетленная страсти и растленныя обычаи; подати же мир, твёрдую и не лицемерную любовь и добродетельное житие; сотворити нас спешних к деланию добрых дел и исполнению всех заповедей. Помышление сердца человеческого, по слову Божию, зло его от юности (Быт.8:21), и из него, по слову Спасителя, исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления (Мф.15:19). Сами по себе мы и помыслить не можем что-либо доброго, но способность наша на это от Бога (2Кор.3:5). Как же нам, удобопреклонным ко злу и косным на всё доброе, не молить Господа сил, да вспомоществует нам Своей всесильной благодатью к очищению нашего сердца от душетленных страстей, к провождению нового лета благости Божией в добродетельном житии, в исполнении заповедей Божиих.

Молится затем св. Церковь о том, чтобы укрепить нас в православной вере. Св. православная вера наша, которая служит предметом не только благоговейного почитания многих миллионов людей её исповедующих, но и тщательного изучения добросовестных учёных Запада, предметом усердного стремления к ней многих тысяч, так называемых, старокатоликов, англикан и американцев, в последнее время подвергается наглому глумлению и ожесточенным нападениям не только всегдашних врагов своих, которые с изуверством и всякой злобой встретили само появление её в мире, но и многих братий или, правильнее сказать, лже-братий, антихристов, как называет их, апостол Иоанн, которые, – говорит он, вышли от нас, но были наши (1Ин.2:19). Эти антихристы, как лютые волки (Деян.20:29–30), стараются растерзать православную веру, разрушить сам оплот, ковчег, веры православной – Церковь Господа и Бога, которую Он приобрёл себе Кровью Своею (Деян.20:28). Среди них есть и учёные, и писатели, и художники. Возглавляемые таким злобным и сатанински ожесточённым врагом Христа Бога, пришедшего во плоти, и Церкви Его святой, как известный всему миру граф Лев Толстой, они напрягают адские усилия, чтобы низложить Христа, низвести его в ряд простых людей, чтобы «в клочья изорвать» основанную Им Церковь. Они со всей свирепостью дракона, древнего змия, называемого диаволом и сатаной (Апок.12:9), действуют против тех, которые от семени св. Церкви, которые сохраняют заповеди Божии и имеют свидетельство Иисуса Христа (Апок. гл. 12). Но верно слово Спасителя нашего: создам Церковь Мою и врата ада не одолеют её (Мф.16:18). Тем не менее вознесём горячие молитвы свои к Спасителю нашему о о еже помянути Церковь святую свою и укрепити, утвердити же, расширити и умирити, и невредиму адовыми враты, и всеми наветы видимых и невидимых врагов непребориму во веки соблюсти. Не для Церкви это нужно, неодолимой и несокрушимой, по обетованию Спасителя, а для того, чтобы с помощью Божией устоять в ограде ея, не быть обольщёнными хитростью и кознями злых врагов ея, показать перед самым лицом их свою беззаветную преданность и любовь к своей матери Церкви. Ей, вседержавный Владыко, молимтися, услыши и помилуй! – Вместе с молитвой о благосостоянии св. Церкви и укреплении веры православной, мы молимся Господу о еже низложити вся ереси и отступства и насадити всюду правоверие и благочестие, и обратити всех отступивших от правые веры к познанию Своея истины и соединити их святей своей православной Церкви. С самого основания Церкви Христовой в ней появлялись лжеучители, сеявшие пагубные ереси и вводившие разделения и расколы (Гал.1:7,3:1,4:17). И сколько было разных ересиархов и ересей, расколо-учителей и разделений: не достало бы нам времени повествовать о них. Но все они навлекли на себя скорую погибель (2Пет.2:1), а Церковь стоит непреложно! И в наши времена восстали лжеучители, которые вводят и поддерживают не только раскол, но и штундизм, баптизм, молоканство, духоборство, толстовство, хлыстовство, скопчество и другие пагубные, душетленные, скверные ереси и лжеучения. Не удивляйтесь сему, верные братья и сёстры, ибо ещё апостол Павел предсказал, что будет время, когда здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху, и от истины отвратят слух и обратятся к басням (2Тим.4:3–4). Суд и современным нам лжеучителям готов и погибель их не дремлет (2Пет.2:3). Но, по чувству братской любви, помолимся и за этих отпадших братий наших, не даст ли им Бог покаяния к познанию истины (2Тим.2:25); а если не так, то, по крайней мере, да сокрушит их смертоносное жало, направленное к уязвлению неопытных и колеблющихся чад Церкви, дабы ни единого не отторгнули лестию своею от союза веры, от полноты Церкви. – Из всех лжеучений особенный вред принесло Церкви агарянское нечестие, т. е. мусульманство, под рабством которого и доселе стонет множество православных христиан, в поругании у которого находится св. София и колыбель христианства – святый Иерусалим. В великой жалости к этим священным местам и к братиям, порабощённым исламом, св. Церковь возносит особое моление о еже искоренити и угасити все агарянское нечестие и царство их скоро разрушити и правоверным предати. Ей, милостивый Господи, услыши и помилуй! Далее св. Церковь молится о избавлении нас в грядущее лето от огня, меча и нашествия иноплеменников. В настоящее новолетие, когда языческая Япония собирает все враждебные нам силы, дабы ополчиться на нас, особенно благовременно с усердием помолиться, да избавит нас всесильный Господь от ужасов войны и от пролития крови. Но если бы эти ужасы оказались неизбежны, если бы кровь христианская оказалась необходимою для полития языческой нивы, да взойдёт на ней семя учения Христова, то да венчает Господ благочестивейшего Государя нашего оружием благоволения, да осеняет над главой Его в день брани, да возвысит Его десницу, да покорит Ему вся варварские языки, брани хотящие, и да дарует Ему вместе с победой глубокий и неотъемлемый мир.

Ещё молится св. Церковь да избавит нас милосердный Господь от всякие вражды, нестроения и междуусобной брани и да даст нам внутренний мир и безмятежие. В настоящее время, когда столь многие восстали на Господа и на церковь Его святую, столь же многие восстают и на Помазанника Его (Пс.2:2) и вообще на все богоустановленные власти. И как ожидать от тех, которые стараются свергнуть с себя власть Царя небесного, чтобы они остались покорными наместнику Его – царю земному? Вот почему, чем более умножается число предсказанных апостолами наглых ругателей, поступающих по своим похотям, ропотников, ничем недовольных, которые отвергают начальства и злословят высокие власти (2Пет.3:8; Иуд.1:8), которые с адской настойчивостью стремятся к ниспровержению существующих властей и порядка и даже самого трона.

Здесь опять, как и против религии, соединились многие учёные и мнимо-учёные и даже учащиеся люди, безбожные писатели, подпольная и продажная печать, отступники от христианства и природные исконные враги его, аспиды и василиски. Они всеми средствами, самыми бесчестными и самыми преступными, стараются мятежный дух крамолы влить в тёмные массы рабочих и простого народа. Много они внесли ядовитой заразы в наше отечество, не мало взволновали мятежных страстей. Но живущий на небесах посмеётся, Господь поругается им (Пс. 24). Мы же, смиренные рабы Господни и верные слуги Царёвы, если не ежедневно, то в наступающий день новолетия с особенным усердием помолимся, да сохранит Господь под кровом Своей благости от всякого злого обстояния благочестивейшего Государя нашего Императора Николая Александровича, да оградит его на всех путях Его святыми Своими ангелы, да ничто же успеет враг на Него и сын беззакония не приложит озлобити Его. Да исполнит Его Господь долготою дней и крепостью сил, дабы помазанник наш, не смущаясь злобой мятежных сынов погибели, вся совершал во славу Божию и во благо народа Своего. Помолимся, да даст Ему Господь наступить на аспида и василиска, попереть льва и дракона (Пс.91:13) и поразить жезлом железным всех возмутителей общественного порядка и сокрушить их, как сосуды горшечника (Пс.2:9). Да сохранит благочестивейшую Супругу Его Государыню Императрицу Александру Феодоровну, Матерь Его Благочестивейшую Государыню Императрицу Марию Феодоровну, Наследника Его Благоверного Великого Князя Михаила Александровича, Его Державное Семейство и весь Царствующий Дом; да умножит дни живота Их в непоколебимом здравии и во всех добродетелях преуспеяние Им да дарует, да в тишине Их и мы тихое и безмятежное житие поживём.

Наконец, св. Церковь испрашивает всем и каждому из нас и личных благ – здравия, долгоденствия, избавления от всякия скорби, беды, гнева и нужды, и наипаче спасения и во всём благопоспешения.

Так св. любвеобильная матерь наша Церковь, вдохновляемая Духом Святым, объемлет все наши нужды и о всех них ходатайствует перед престолом Божиим воздыханиями неизреченными. Присоединимся же, братья и сёстры, к этим воздыханиям нашей св. матери и освятим полночный час сей хвалою Богу и, вместо растленного обычая встречать его объядением, пьянством и пляской, встретим его св. молитвами к Богу Спасителю нашему, да благословит Он венец лета благости Своея. Услыши нас, Боже, Спасителю наш, упование всех концов земли и сущих в мори далече и милостив, милостив буди, Владыко, о гресех наших и помилуй нас!

(О ПОЖЕРТВОВАНИЯХ НА ДЕЛО МИССИИ).

Священник Дмитрий Троицкий.

«Несть Еллин, ни Иудей, ни раб, ни свобод, несть мужеский пол, ни женский, – вси бо едино о Христе Иисусе. Гал.3:28.

Когда Илия пророк, кончая поприще своей земной жизни, возносился на небо, то ученик его Елисей в горести мог только восклицать: «Отче, Отче! Колесница Израилева и конница его!» Этим восклицанием пророк выражал ту мысль, что Илья был лучшей охраной Израильского народа, – заменял для него целое войско, был его колесницей и конницей.

Почему же так высоко ценил Елисей Илию? Потому, что Илия поддерживал чувства благочестия в Израильском народе, охранял его единство веры, единство мысли и духа, единство целей и стремлений в жизни; был строгим блюстителем тех нравственных устоев жизни, которые составляют главную силу каждого народа. После Илии иностранные влияния рекой хлынули во внутреннюю жизнь народа, – расшатали все её основы, и Царство Израильское пало и больше никогда уже не восстановлялось.

Какой урок здесь всем народам земли и, в частности, нам – русским. Вот отечество наше раскинулось на необъятное пространство по земному шару; все соседние народы с недоумением следят за его необычайным ростом и в то время, как одни взирают на этот рост с упованием и отрадой, – в других он возбуждает страх и злобу; последние заранее заключают между собой союзы, чтобы общими усилиями остановить наше развитие и сломить нашу силу. Но попытки эти приводят обыкновенно только к тому, что после них, Россия каждый раз делается обладательницей новых стран и новых народов. И всё это совершается, как бы, помимо её воли и желания; мы как будто влечёмся какой-то невидимой силой к особым, неведомым ещё нам целям жизни и не знаем, какой будет конец всего этого. А между тем, если внимательно присмотреться ко всем событиям нашей истории, то тайна развития могущества нашего государства объяснится довольно просто. По всему длинному пути жизни русского народа проходит одно и то же неизменное явление везде, куда бы ни ступила нога русского человека, – он строит свой православный храм, в коем славословит Пресвятую Троицу, с верой и надеждой просит в нём Господа о всех своих нуждах, изливает скорби и со смирением исповедует перед Господом свои грехи. Русский человек всегда и везде помнит Бога, ходит перед Господом и творит дело Божие. В разбойничьи страны, где царили только произвол и насилие, – он вводит Божию правду, водворяет законность, порядок и мир, – и там, где до тех пор рыскали только шакалы да тигры, начинают спокойно пастись стада домашних животных; где топтала бесплодный песок только нога степных кочевников, там пошёл плуг землевладельца, – и «безводная прежде пустыня превращается, по слову Пророка, в источники вод, – расцветает как нарцисс, радуется и торжествует» (Ис. 35). Где водворяется русское владычество, там буквально исполняется слово Пророка о мирном и кротком царстве Христа: «и раскуются, говорил он, мечи на орала и копия на серпы». Те народы, которые были побеждены мечом, – в конце концов побеждаются Крестом и Евангелием, – становятся с нами един дух, сливаются во едино тело о Христе, – и тут уже пропадает всякое различие между еллином и иудеем, – между русским и башкиром, японцем и бурятом. Вглядитесь в русскую историю, и вы увидите, что где были чудь, мордва, чуваши, – где наводили ужас на мирное население разные дикие половцы и печенеги, – там везде ныне, за немногими лишь исключениями, живут одни только русские православные люди. Откуда же их взялось такое множество, когда 1000 лет тому назад всю Русь составляла сравнительно небольшая горсточка людей, живших по берегам больших юго-западных рек и озёр, да в центре России? Их родила общая наша мать св. православная Церковь! Всякий инородец, принявший крещение, становится в то же время и по душе русским человеком. Многие из современных русских именитых княжеских родов имеют предками своими выходцев из татарской орды.

Замечаете ли теперь, какое громадное значение во внешнем и внутреннем развитии нашего отечества имеет св. православная Церковь. Эта истинная мать нашей земли, её стена, столп и утверждение! Говорить ли теперь о том, как мы должны дорожить этой своей народной святыней, этим небесным покровом и ограждением?! Если мы силой оружия покорили Хиву, Кокан, Ташкент и прочие страны Средней Азии с диким разбойничьим населением, не дававшим покоя нашим границам, то, чтобы обуздать местное население и сделать его мирным, – мы должны строить там уже не крепости и цитадели, не войска содержать и артиллерию, – а прежде всего воздвигать храмы Божии и высылать туда целые армии православных веро-проповедников, и дикие орды азиатов сделаются нашей плотью и кровью, составят едино тело во Христе, будут нашим оплотом и ограждением.

Эти задачи и преследуют разные миссионерские общества. Они проповедуют всюду то Имя, кроме Которого нет иного Имени под небесем, о Нём же подобает спастися, Имя Иисуса Христа-Спасителя Нашего. Сами борясь с разного рода иноверием и язычеством, они приглашают и нас всех принять участие в этой борьбе, особенно – с современными врагами Церкви и Христа – исламом, буддизмом и язычеством. В этой борьбе заключается весь смысл нашей истории, в этом – задача всей нашей государственной жизни; ради этой цели – просвещения седящих во тьме и сени смертной, – Промысл Божий хранит и крепит наше царство. Русский народ служит именно в руках Провидения орудием распространения Царства Христова на земле. И до тех пор, пока он будет неуклонно идти по этому пути, – будет исполнять это своё мировое назначение, стоять сам твёрдо в вере православной и других ревностно приводить ко Христу, – до тех пор ему нечего бояться. Все его враги, яко дым, исчезнут и растают, яко воск от лица огня, – ибо с нами и в нас будет Бог!..

Братия! среди нас, православных людей, есть добрый обычай – не отказывать никому, особенно бедным людям, когда приглашают кого-нибудь в кумовья и кумушки. А эта обязанность, как известно, сопряжена всегда бывает с известного рода расходом. Самому бедному куму и куме он обходится в несколько десятков копеек, – богатому стоит рублей. Представьте же теперь, что вас всех пригласили в кумовья и кумушки к тем новокрещённым язычникам и магометанам, которых ежегодно сотнями и тысячами приводят ко Христу наши православные веро-проповедники. Ведь вы не отказались бы купить им по крестику, сшить по рубашке, заплатить за свечи при св. купели. Вы не отказались бы дать им свою лепту и на построение храма Божия, как даёте её каждому сборщику на строение церковное. Сделайте же это теперь, – положите каждый по своему усердию на блюдо, которое обойдёт теперь вас всех в пользу распространения и утверждения православия между язычниками империи, – положите, кто что может, по любви и усердию к Иисусу Христу и меньшей своей братии! Помните, что так некогда трудились и жертвовали и для нас другие православные люди; и мы с вами, или по крайней мере отцы и деды наши, – были также язычниками, неведущими истинного Бога, – но Промыслом Божиим и любовью добрых христиан мы приведены во свет Христовой истины и из сынов тьмы и гнева сделались чадами света и наследниками Царствия Божия. Наш долг платить теперь и другим тем же. Но это и не долг только, а прямая наша польза. Каждый новый крещённый человек – это лишний наш друг, – это все увеличение нашей силы и безопасности. А поэтому, если хотим наслаждаться благами земли, – если желаем видеть добро и расположение к себе от разных новопокорённых иноверных народов, то сами должны принести им наперёд благо духовное, – дать им залог чистой, святой и мирной жизни – веру Христову. «Вся, елика хощете, да творят вам человецы, и вы творите им такожде», сказал Господь Иисус Христос. Аминь.

(О ПОСОБИИ МИССИОНЕРСКОМУ ОБЩЕСТВУ).

Священник Дмитрий Троицкий.

„Отче наш, иже еси на небесех, да святится Имя Твое”. (Мф.6:10).

Вот о чём прежде всего Иисус Христос заповедал нам молиться Отцу Небесному! «Да святится Имя Твое», т. е. да будет ведомо, известно Имя Твоё, Отец Небесный, всем людям, да будет оно у всех народов предметом почитания, благоговения и прославления. Пусть и христиане Тебя всегда помнят и твёрдо веруют в Тебя; пусть и язычники познают, что Ты – Бог единый, вездесущий, всемогущий, всеправедный, всеблагий, премудрый. Да будет Имя Твоё у всех свято и прославлено.

Почему же этого так надобно желать и просить? Потому, – что от этого зависит наша вечная жизнь. «Се же есть живот вечный, да знают Тебе единого, истинного Бога, и Его же послал еси Иисус Христа». (Ин.17:3). В познании Бога заключается мир, тишина и спокойствие всего мира, благоденствие всех народов, счастье и радость всякого человека.

Там, где нет Бога, т. е. где люди не знают, забывают, не помнят Его, – там мрак, ложь, там гордость, злоба, зависть, коварство, всякого рода нестроения, междоусобия и непримиримая ненависть, – а конец всего – гибель – духовная и телесная. Так именно погиб допотопный мир. Так погибли Содом и Гоморра. Так исчезло с лица земли много сильных и славных народов древности.

Откуда же можно познать Бога?

Мир Божий – вот та великая книга, из которой прежде всего можно почерпать познание о Боге. «Небеса поведают славу Божию, и о делах рук Его возвещает твердь. День дню предаёт речь, и ночь ночи открывает знание. Нет языка, и нет наречия, которым был бы непонятен голос их. По всей земле проходит звук их, и до пределов вселенной слова их». (Пс.18:2–5). Рассматривая творение Божие, везде можно увидеть премудрость, всемогущество и благость Божию (Римл.). Правда же Его, милость и истина открываются опять в Его промышлении о мире, в судах над народами, в управлении жизнью царств и каждого из нас. Но этот способ Богопознания, как показал опыт веков, для многих оказался недостаточным.

Люди, осуетившись помыслами, «славу нетленного Бога изменили в образ, подобный тленному человеку, и птицам, и четвероногим, и пресмыкающимся. Они заменили истину ложью, и покланялись, и служили твари вместо Творца (Рим.1:23–25). Не мог сообщить людям истинного боговедения и положительный закон, данный Богом на Синае, потому – что греховный человек не мог вместить полноты откровения воли Божией, да и сам закон хранился в тесной семье еврейского народа, который в добавок, окружённый отовсюду язычниками, и сам часто