Декабрь

—177—

всех, в Нем и с Ним и извергла всех: все мы были во Христе, ради нас и за нас умершем и воскресшем. А с упразднением греха разве не необходимо принять, что упразднена и явившаяся из него и по причине его смерть? Со смертью корня разве уже могла бы уцелеть отрасль из него? По какой причине мы должны будем умирать, когда уже уничтожен грех? Посему мы торжествуем заклание Агнца Божия и говорим: где пря твоя, смерте? где остен твой, аде (Ос.13:14; 1Кор.15:55); ибо всякое беззаконие, как сказал в одном месте Псалмопевец, заградит уста своя (Пс.106:42), будучи уже не в силах обвинять согрешивших по своей немощи. Ведь Бог оправдаяй, кто осуждаяй (Рим.8:33–34)? – Христос ны искупил от клятвы законныя, быв за нас клятва (Гал.3:13), дабы все мы избегли проклятия греха.

(Ин.1:30). Сей есть, о Немже (аз) рех

Приводит слушателям на память свои слова и уступает Христу первенство в славе, совершая дело не любви, но более истины или даже необходимости; ибо должно подчиняться Творцу, даже если бы и не желало сего, творение, – Владыке – рабы, Подателю – получающие. А каким образом позади был Иоанна Христос, но впереди стал, потому что первый был, как он исповедует, – о сем мы уже достаточно сказали в предшествовавшем рассуждении.

(Ин.1:31). И аз не ведех Его: но да явится Израилеви, сего ради приидох аз водою крестя

В утробе матери своей взыгравший при гласе Святой Девы, еще чревоносившей Господа (Лк.1:41), –

—178—

пророк прежде своего рождения, – ученик (находясь еще) в состоянии зародыша – говорит о Спасителе, что он не знал Его, – и истину говорит, не лжет. Бог знает все Сам по Себе и без научения, тварь же – чрез научение. Вселяющийся во святых людей Дух восполняет в них недостающее и дарует человеческой природе Собственное благо, разумею ведение будущего и знание сокровенных тайн. Посему и блаженный Креститель, говоря о своем неведении Господа, отнюдь не лжет, поскольку это относится к свойству человечества и подобающей творению способности, но усвояет всеведение одному только Богу, чрез Духа Святого, световодствующему человека к восприятию сокровенного. И весьма благополезно указывает на то, что он не знал Христа сам собою, но что пришел, однако же для того собственно, чтобы соделать Его явным Израилю, дабы не казался самовольно пришедшим для свидетельства, ни считался кем-либо за служителя собственных пожеланий, но деятелем божественного Промысла, слугою Вышней Воли, открывающей ему Агнца, вземлющего грех мiра. Итак, дабы Иудеи легче пришли к вере во Спасителя Христа и имели о Нем достодолжное понятие, он и говорит, что не знал Его. В виду этого они должны были наконец понимать, что открыл это Сам Бог, – ужасаясь вышнего суда, принимать слово о Нем, – и, видя такого (великого) слугу, соответственно соразмерять достоинство Владыки. Ведь если говорит, что пришел для того, чтобы явным соделать Его Израилю, то разве не указывает на подобающее рабу служение?

—179—

Глава I. О том, что не по причастию и не как произошедший присущ Сыну Святой Дух, но существенно и по природе пребывает в Нем

(Ин.1:32–33). И свидетельствова Иоанн, глаголя, яко видех Духа сходяща яко голубя с небесе, и пребысть на Нем. И аз не ведех его, но Пославый мя крестити водою, Той мне рече: над него же узриши Духа сходяща и пребывающа на нем, той есть крестяй Духом Святым.

Сказав в предшествующих словах о своем незнании Его, считает теперь нужным подробнее изложить и открыть божественную тайну, объявляя, что Бог Отец указал ему Его, и сообщая самый способ этого указания. Всячески старается о пользе для души слушателей и, говоря людям о том, что тайну о Христе он узнал от Бога, тем самым супостатов своих являет врагами Вышней Воли и дерзкими противниками верховного определения Отца. Таким образом он убеждал их отказаться от своей суетности и принять Пришедшего по благоизволению Отца для спасения всех. Итак, свидетельствует, что и Духа видел сходящего с неба, в виде голубя, и что Он пребыл на Нем. Потом, кроме того, говорит, что он самолично слышал от Пославшего его на крещение водою, что Тот есть крестяй Духом Святым, на Ком пребудет нисходящей Дух. Вот – достоверный Свидетель, сверх естественное знамение, показавший его Превышний Отец.

Это, конечно, так. Но склонный к обвинениям еретик может быть возразит с насмешкою: что

—180—

же опять, любезнейшие, вы скажете нам на это или какой придумаете способ для перетолкования этих слов Писания? Вот говорится, что Дух нисходит на Сына. Вот помазуется от Бога и Отца, то есть получает очевидно то, чего не имеет, как свидетельствует о сем и Псалмопевец, как бы говоря к Нему: сего ради помаза тя Боже Бог твой елеем радости паче причастник твоих (Пс.44:8). Каким же образом мог бы быть в единосущии с совершенным Отцом Сын, который не таков (несовершен) и потому помазуется?

На это, полагаю, надо сказать извратителям честных догматов Церкви и правильного смысла Писаний: утрезвитеся пиянии от вина своего (Иоил.1:5), дабы могли вы, узрев пресветлую красоту истины, вместе с нами воскликнуть к Сыну: воистину Божий Сын еси (Мф.14:33). Ведь если вполне веруешь, что Он есть Бог по природе, то как Он может не иметь совершенства? Вам поэтому надо нечествовать и на Самого Отца, ибо откуда Он, как говоришь ты, по необходимости будет иметь совершенство и каким образом не должен будет снизиться соответственно утверждаемому вами несовершенству и умалению Сына, если раз будет принята возможность несовершенства божественной сущности в Сыне, по вашему невежественному и неразумному мнению? В самом деде, не можем же мы ту великую и несложную Природу разделять так, чтобы в одном отношении, например, она являлась несовершенною, а в другом совершенною, когда и определение человечества остается единым во всем и равным во всех нас. Разве бывает кто менее (другого) человеком, поскольку он человек? Но и более другого не может быть мыслим. Так

—181—

же и один ангел, думаю, ни в чем не отличается от другого по отношению к бытию тем, что суть ангелы²⁸⁰⁵, кои, принадлежа к одному виду бытия, имеют все одну природу. Каким же, поэтому, образом божественная и все превышающая Природа по своим качествам может оказаться ниже тварных бытий и допускать то, чего не допускает тварь? Как она будет и простою, и несложною, если ей окажется присущим совершенное и несовершенное? Она будет слагаться из того и другого, так как несовершенное не подобно совершенному; ибо если подобно и между ними нет никакого различия, то все совершенное безразлично будет и несовершенным, как и несовершенное – совершенным. Посему и в Сыне не будет никакого недостатка, хотя бы в нашем уме Он не являлся имеющим совершенство, – но также и Сам Отец, хотя совершенство Его и несомненно, не будет превосходить Сына, и таким образом опять разрешается вопрос. Если же великое различие есть между совершенным и несовершенным и божественная природа допускает в себе вместе то, и другое, то она окажется сложною и не простою.

Но быть может скажет кто, что действительно не могут существовать вместе в одном предмете противоположности, как, например, одно и тоже тело не может быть вместе и белого и черного цвета. Прекрасно, любезнейший, – ты вполне подтвердил наши слова. В самом деле, если божественная природа едина и кроме нее нет другой, то каким образом, скажи мне, она могла бы допустить в себе противоположности? Как в одном и том

—182—

же предмете может совмещаться неподобное одно другому? Поэтому если Отец есть Бог по природе, то и Сын есть Бог по природе, – ничем, следовательно, Он не различается по совершенству от Отца, как рожденный из божественной Его и совершеннейшей сущности. Разве не необходимо быть всесовершенным Тому, Кто от Совершенного Родителя, если Он есть Его точный образ и начертание ипостаси, как написано (Евр.1:3)? В этом, думаю, всякий должен согласиться с нами, или же пусть опять ясно выскажет пред нами, каким образом будет точным начертанием Сын, не имеющий в Своей природе совершенства бытия, по неразумному учению некоторых? поскольку же Он есть начертание и образ, то, следовательно, совершен и Он, как и Тот, Кого есть Он образ. Но видел, сказано, Иоанн Духа, с неба сходящего на Сына, следовательно, получает освящение и приемлет, очевидно, как не имеющий. Таким образом очевидно должен называться Он творением, едва отличающимся от других малым преимуществом, наравне с прочими тварями посвящаемым, и освящаемым и получающим подаяние благ. И в таком случае не окажется ли Евангелист говорящим ложь в словах, что от полноты Его мы есть приняли (1:16)? Каким образом Он будет полным в Своей природе, если Сам получает от другого? Или как Бог может быть мыслим Отцом, если Единородный Сын есть творение, и не более? Лжеименным будет, если это так, и Сам Отец, не окажется истинным и Сын, имея в Себе подложное достоинство и наименование (Сына) на одних только словах. Все тогда обратится у нас в ничто, если Отец не есть Истинный Отец, ни Сын.

—183—

не будет по природе таковым, как называется. Если же Бог есть Истинный Отец, то без сомнения имеет Того, Кого Он есть Отец, то есть Сына, сущего из Него (Отца).

Потом: каким образом святое по природе Божество может породить из Себя то, что лишено святости, и произвести Свой плод, не имеющим присущих Ему свойств? Ведь если Он получает освящение, как болтают те еретики, то им предстоит вся необходимость, даже и против воли, вместе с тем признать, что Он не всегда был свят, а сделался таковым впоследствии, когда сошел на Него Дух, как говорит Иоанн. Но каким же образом в таком случае Сын был свят и прежде воплощения, как славословили Его Серафимы, трижды подряд произнося «свят» (Ис.6:3)? А если был свят и прежде вочеловечения, даже более – всегда пребывал с Отцом, то как мог нуждаться в Освящающем, и это в последующие времена, когда стал человеком? Удивляюсь, как и это ускользнуло от их внимания, хотя они и очень любят изыскания. И разве не необходимо мыслить, что Сын мог бы, пожалуй, и отвергнуть освящение, если Он не имеет святости по самому существу Своему, но получил ее, как и мы и другая какая-либо из разумных созданий? Таким образом не неизменным окажется Сын и выскажет ложь Псалмопевец, вопия в Духе, как бы к Нему: Ты же тойжде еси (Пс.101:28).

Кроме сказанного должно обратить внимание и на следующее, сходное с предыдущими, рассуждение. Необходимо, без сомнения, признавать, что сообщаемое есть по природе нечто другое отличное от того, чему сообщается. В противном случае, то есть если то

—184—

и другое ничем не отличается между собою и есть одно и то же, то получающее что-либо будет получающим само себя, что нелепо даже и мыслить только, ибо каким образом кто-либо мог бы быть мыслим причаствующим себе самому? Если же, то и другое имеет различную между собою природу и необходимо разделять это, то пусть увидят дающие Духа Сыну по причастию, в какое нечестие они незаметно впадают. Ведь если Сын имеет Духа по причастию, а Дух свят по природе, то Сам Он не будет свят по природе, но едва оказался таковым чрез причастие к Другому, преобразовываемый по благодати к лучшему состоянию, чем в каком был сначала. Но пусть опять видит богоборец, в какое нечестие впадает он чрез это. И во-первых, в Сыне должно будет оказаться, как уже ранее сказал я, некое изменение и превращение, а изменившись, по вашему мнению, и достигши лучшего состояния, Он есть не то чтобы меньше Отца, но уже должен оказаться и как бы ставшим больше. Но скажем это словами божественного писания. Божественной Павел говорит о Нем в одном месте: сие мудрствуйте²⁸⁰⁶ каждый в вас (себе) самих, еже и во Христе Иисусе: Иже, в образе Божии, сый, не восхищением непщева быти равен Богу, но Себе умалил²⁸⁰⁷, зрак раба приим, в подобии человечестем быв и образом обретеся²⁸⁰⁸ якоже человек: смирил Себе (Флп.2:5–8). Когда таким образом и прежде воплощения был во образе и равенстве Отца, а после времени воплощения, полу-

—185—

чив Духа с неба, был освящен, по учению их, то лучшим и вместе большим Себя Самого Он является по этой причине, то есть превосходит наконец и меру Родившего. И если Он, получив Духа, возшел в превосходящее Отца достоинство, то, следовательно, Дух есть выше и Самого Отца, как дарующий Сыну превосходство пред Ним. Кто не ужаснется и пред одним только слышанием этого? Поистине, тяжело даже и выражать это в словах. Но ведь иначе невозможно отклонить вред от нечестия их. Посему опять скажем им: если, когда стало человеком Божие Слово, тогда и освящается, прияв Духа, а прежде вочеловечения было во образе и в равенстве Отца, еще не освященное, по их учению, то им необходимо будет дерзостно говорить, что Бог и Отец не свят, как скоро всецело сообразное и во всем равное Ему Слово не было в начале свято, но едва стало таковым в последующие времена. И еще: если собственно Само Слово Божие принимает Духа и освящается в Своей природе, то пусть противники наши скажут нам, стало ли Оно больше Себя, или меньше, или же осталось при этом тожественным Себе? Если Оно ничего большого не имеет от Духа, но остается тем же самым, каким было, то нечем соблазняться тебе, когда слышит, что Он (Дух) сошел на Него. Если же чрез приятие (Духа) Оно потерпело вред и стало меньше, то ты должен будешь признать Слово подверженным недостаткам и обвинять сущность Отца, как более причиняющего вред, чем освящающего. Если же с приятием Духа Оно оказалось лучшим, а ведь Оно было во образе и равенстве с Отцом уже и до своего улучшения, как утверждаете вы, то Отец не дости-

—186—

гает последней вершины славы, но будет находиться в тех же пределах, в каких был сообразный с Ним и Ему равный Сын, достигший (в приятии Духа) высшего состояния. Посему почитаю благовременным сказать к невежественным еретикам: вот народ глупый и бессердечный, очи у него, а не видит, – уши у него, а не слышит (Иер.5:21), ибо действительно ослепил бог века сего разумы неверных, во еже не возсияти (им) свету благовесвования славы Христовы (2Кор.4:4). Их скорее должно оплакивать, чем гневаться на них, ибо не понимают, что читают.

А что мы говорим истину, это будет ясно также и из нижеследующего, хотя уже и в прежних рассуждениях мы дали не маловажное доказательство. Возьмем опять изречение Павла: сие мудрствуйте, говорит, каждый в вас самих, еже и во Христе Иисусе, Иже, во образе, Божий сый, не восхищением непщева быти равен Богу, но Себе умалил, зрак раба приим, в подобии человечестем быв и образом обретеся, яко человек: смирил Себе (Флп.2:5–8). Вот здесь он очень удивляется Сыну, как равному и сообразному Богу и Отцу, отнюдь не похитившему это по любви к нам, а исшедшему в унижение чрез образ раба, уничиженному ради человечества. Но если, любезнейшие, прияв Духа, Он освятился более, когда стал человеком, и по причине этого освящения оказался выше себя Самого, то в какое же унижение увидим Его нисшедшим? Как могло быть унижением это возвышение? Как могло быть нисшествием это освящение? Или как могло оно не быть скорее восшествием и возвышением к лучшему? Может ли быть каким-либо уничижением исполнение Духом? Как вообще мог бы

—187—

быть мыслим вочеловечившимся ради нас, если получил от сего столь великую пользу для Самого Себя? Каким образом обнища ради нас Богатый (2Кор.8:9), обогатившийся ради нас? Мог ли быть богатым и до пришествия (на землю) Тот, Кто получил в нем (воплощении), по учению их, то, чего не имел, то есть Духа? И не должен ли, напротив, Сам Он по справедливости воздавать нам благодарения за то, что получил пользу Себе ради нас? – Ужасеся, по написанному, небо о сем и вострепета по премногу зело, глаголет Господь: два бо и зла действительно сотворил народ (Иер.2:12:13) иномыслящих, не уразумев ни яже глаголют, ни о нихже утверждают (1Тим.1:7), и не почитают тяжким безрассудно обращаться с столь важными предметами. В противном случае и сами они, проливая горькие слезы из глаз и испуская к небу великий глас, обратились бы с такими словами: положи, Господи, хранение устном моим и дверь ограждения о устнах моих: не уклони сердце мое в словеса лукавствия (Пс.140:3:4). Поистине, словеса лукавствия суть речи их, причиняющие величайший вред слушателям. Мы же, изгнав из сердца своего их пустословие, обратимся к правому учению веры, памятуя слова Писания: помышления низлагающе и всяко возношение взимающееся на разум Божий, и пленяюще всяк разум в послушание Христово (2Кор.10:5). Подчиним же свой разум, пленяя его в предложенных нами умозрениях, славе Единородного, благоразумно относя все (толкуемое изречение), к послушанию Его, то есть к образу вочеловечения, ибо богат сый, обнища ради нас, да мы Его нищетою обогатимся (2Кор.8:9).

Можешь также принять, если угодно, и далее нами

—188—

предлагаемое доказательство, предоставив нашим словам терпеливое внимание. Божественное Писание свидетельствует, что человек сотворен по образу и по подобию сущего над всеми Бога. Так, составивший нам первую книгу Библии, Моисей, знаемый Богу паче всех (Исх.33:17), говорит: и сотвори Бог человека, по образу Божию сотвори его (Быт.1:27). А что он был отпечатлен во образ Божий посредством Духа, этому также научил нас в словах: и вдуну в лице его дыхание жизни (Быт.2:7). Дух вместе и жизнь вложил в тварь и боголепно отпечатлел в ней Свои черты. Так создав разумное на земле животное, Верховный Художник Бог даровал ему спасительную заповедь. И пребывал в раю, как написано, еще продолжая сохранять данное и украшаясь божественным образом Творца чрез вселенного в него Святого Духа. Но когда, соблазненный лестью диавола, презрел Создателя и, поправ определенный ему закон, оскорбил Благодетеля и отверг данную ему благодать, тогда созданный для жизни впервые услышал: земля еси и в землю отъидеши (Быт.3:19), тогда же чрез привзошедший грех исказилось уже и подобие с Богом и черты (образа Божия) стали уже не светлыми, но как бы потускнели в нем и потемнели по причине преступления. Поскольку же род человеческий стал распростираться до весьма великого множества, а между тем всеми владел грех, разнообразно пленяя душу каждого: то природа (человека) лишалась (все более) изначальной благодати, Дух отступает всецело, и разумный человек впадает в крайнее неразумие, не знает даже Самого Создателя своего. Но Творец всего, долготерпев продолжительное время, умилостивился на-

—189—

конец над погибавшей вселенной и, будучи благ, поспешил снова собрать блуждавшее по земле стадо. Он благоволил снова преобразовать человечество в прежний образ посредством Духа, ибо иначе невозможно было воссиять в нем божественным чертам такими же, какими они были и прежде.

Что же совершает для сего Бог, как даровал нам преизобильную благодать, или как снова вкоренен был в людях Дух и каким образом природа человеческая преобразована была в прежнее состояние, – обо всем этом следует сказать. Первый человек, будучи перстен и от земли (1Кор.15:47), обладая находившимся в его власти свободным выбором добра и зла и будучи господином влечения к тому или другому, увлечен был горькою лестью и, склонившись к непослушанию, падает в ту мать-землю, откуда произошел, подвергается уже тлению и смерти и передает эту порчу всему роду. А с возрастанием в нас и умножением зла и при постоянном нисхождени нашего ума все к худшему, царствовал грех и таким образом природа человеческая оказывалась наконец лишенною вселенного в нее Святого Духа: Святый бо Дух премудрости²⁸⁰⁹ отбежит льстива, как написано, и не обитает в телеси повинным греху (Прем.1:5:4). Когда таким образом Первый Адам не сохранил дарованной ему от Бога благодати, то Бог и Отец определил нам с неба Второго Адама (1Кор.15:45) и посылает в подобие с нами Своего неизменного и непреложного по природе Сына, совершенно не ведевшаго греха (2Кор.5:21), дабы как чрез непослушание Первого мы подверглись боже-

—190—

ственному гневу, так чрез послушание Второго мы и клятвы избегли и упразднились бы бедственные последствия ее (Рим.5:19). Поскольку Слово Божие стало человеком, то и приемлет Оно Духа от Отца, как один из нас, не для Себя собственно получая что-либо, ибо Само Оно было подателем Духа, – но, чтобы, прияв как человек, сохранить это для нашей природы, и чтобы Неведавший греха снова внедрил в нас отошедшую благодать. По сей-то, полагаю, причине святой Креститель и присоединил благополезно слова: яко видех Духа сходяща с небесе и пребывающа на Нем. Он отлетел от нас по причине греха, а Неведавший греха стал как один из нас, дабы Дух непрестанно пребывал в нас, не имея никакого повода к удалению или уменьшению в Нем.

Итак, для нас получает чрез Себя Духа и обновляет в нашей природе прежнее благо. Так и обнищавшим ради нас называется Он (2Кор.8:9), ибо, как Бог будучи богат и не нуждаясь ни в каком благе, Он стал нуждающимся во всем человеком, к коему весьма хорошо говорится в одном месте: что бо имаши, еже неси приял (1Кор.4:7). Как, будучи жизнью по природе, Он умер по плоти ради нас, дабы победить смерть за нас и совоскресит с Собою всю природу, ибо все мы были в Нем, поскольку Он стал человеком: так и Духа приемлет ради нас, дабы освятить всю природу, так как не для Своей пользы пришел, но дабы соделаться для всех нас дверью, началом и путем небесных благ. Ведь если бы Он не явил Себя приемлющим (Духа) как человек, или и страждущим как один из нас, то как бы мог оказаться уничижившим Себя? Или

—191—

каким образом в Нем сохранен бы был зрак раба, если бы о Нем не было написано чего-либо свойственного рабу? Да не подвергается же поэтому порицанию премудрое домостроительство, коему и сам божественный Павел справедливо удивляется, восклицая так: дабы стала известною ныне началам и властям на небесах чрез Церковь многоразличная премудрость Бога, по предвечному предопределению, которое совершил во Христе Иисусе Господе нашем (Еф.3:10:11). Поистине, премудростью и притом божественною оказывается великая тайна вочеловечения!

Такое представление о Спасителе надлежит, по моему мнению, иметь нам, избравшим благочестие и любящим правильность догматов. Отнюдь не снизойдем (вместе с ними) и мы до такого неразумия, чтобы утверждать, что Дух по причастию присутствует в Том, Кто есть Сын по природе, – а не наоборот – существенно пребывает в Нем, также, как без сомнения и в Самом Отце. Как Отца, так и Сына есть Дух Святой, как прочли мы о сем в божественных писаниях: пришедше в Мисию, сказано, покушахуся в Вифинию поити: и (но) не остави (допустил) их Дух²⁸¹⁰ Иисуса (Деян.10:7).

Если же кто из любви к спору станет возражать против этих рассуждений и опять будет утверждать, что Дух присутствует в Сыне по причастию, или Он (Дух), прежде в Нем не бывший, только тогда соединился с Ним, когда был крещен, во время вочеловечения, – тот пусть снова посмотрит, в какие нелепости впадет он. И во-

—192—

первых, Спаситель говорит, что в рожденных женами не возста болий Иоанна Крестителя (Мф.11:11). И истинно слово это. Но вот он, достигши вершины славы и свойственной нам доблести, чтит Христа несравненными достоинствами, говоря: Я недостоин, чтобы, наклонившись, развязать ремень обуви Его (Мк.1:7). Посему не нелепо ли, даже более – уже не нечестиво ли относительно Иоанна веровать, что от чрева уже матери своея он исполнился Святого Духа, как это написано о нем (Лк.1:15), – а о Владыке и Господе его (Предтечи), даже более – (Господе) всех, – думать, что Он только тогда впервые получил Духа, когда крестился, хотя свят ой Гавриил и говорил к Святой Деве: Дух Святый найдет на тя и сила Вышняго осенит тя, темже и раждаемое свято наречется Сын Божий (Лк.1:35). И пусть любознательный обратит внимание на глубочайший смысл этих слов. Об Иоанне сказано, что «Духа Святаго исполнится», ибо был данным в нем, а не по существу, Святой Дух. А о Спасителе говорит уже не «исполнится», но – «раждаемое свято», не прибавляя "будет», ибо всегда было таковым по природе как Бог.

Но как нам надлежит отовсюду уловлять полезное, то, раз приведши слова Архангела, порассудим теперь о них несколько. Дух, говорит, Святый найдет на тя и сила Вышняго осенит тя, темже и рождаемое свято наречется Сын Божий (Лк.1:35). Пусть же теперь скажет нам восстающий по великому невежеству своему на правые догматы Церкви: Слово Бога и Отца было ли Сыном уже и до вочеловечения, или же Оно имело это достоинство только по одним именованиям, а на самом деле было неистинным (Сыном) и лжеименным?

(Продолжение следует).

—33—

слыханное. Но не следует склоняться пред их угрозами и падать духом, а напротив нужно воодушевляться, ибо для войны у нас есть помощь: враги истины подобны тем, которые стараются плыть против течения стремительной реки: как эти, усиливаясь двигаться вперед, против воли рекою относятся назад, так и те, сколько бы ни болтали против истины, даже невольно соглашаются с ней. Истина непобедима, всесильна и во всем имеет решающее значение: она умеет увенчивать всегда достойных и поражать везде врагов; с нею неуязвим и безоружный; без нее легко победим и тяжеловооруженный. Примером для сказанного являются те, против которых я говорю: не заботясь об истине, они оказываются посмешищем даже в глазах школьников, ибо впадают в противоречия и уподобляются безумным, которые бьют свои тела».

40. Сказав кратко это и надев на плечи священное одеяние²⁸¹¹, со всем церковным собранием отправился он во дворец. Царь не приветствовал его, по обычаю, рукою и лобзанием, как выражениями искреннего расположения, а бросив гневный и яростный взгляд, прошел и сел на царский трон, а праведнику предложил второе место около трона. О чем он говорил в то время с царем один на один и как он засыпал царя изречениями из божественного Писания, так как уже настало время, сейчас будет рассказано. Думал этот обуреваемый нечестием раб одолеть святого, если сразится с ним одним и безоружным. И так, начинает он, в то время как гнев поджигает

—34—

его ум, как бы из сокровеннейшей глубины, говорит следующее:

«Ради чего вы возбуждаете смуту, даже более – неразумное возмущение против царской власти? Ведь всякий, кто без нашего дозволения пытается устраивать собрания, внушать разномыслие с нами и вымышлять молитвы к Богу, является врагом общественного блага. Если бы наша власть решалась предпринять что-либо для уничтожения православных догматов и старалась, как утверждаете вы, поколебать их древность, то каждый имел бы и время, и средство подвергать нас порицаниям и обвинять в ереси. Но когда мы выказываем любовь свою к православию, стараемся устранить всякие раздоры и добиваемся всех привести к единению в вере, почему же оказываемся несправедливыми в этом, желая умиротворить церковь? Разве ты не знаешь, что не малая часть народа волнуется и отделяется от церкви ради того, что в ней воздвигаются и пишутся иконы, и ссылается на веления Священного Писания касательно их воспрещения? Если эти выражения будут оставаться без исследования, то ничто не препятствует согласию веры разрешиться в разделения и потом уже никогда не прийти к единству православия. Поэтому мы убеждаем вас без всякого промедления иметь относительно их беседу с сомневающимися и решили убедить или убедиться, чтобы, познав правду, быть на ее стороне и ей доставить содействие. Если же вы не согласитесь сделать это и пожелаете молчанием добиться правды, то вы знаете, как пойдут ваши дела».

41. Выслушав, светоносец истины Никифор отвечал: «не виновники мы, государь, разделения и

—35—

смуты и не в качестве оружия против твоей власти воздвигли мы нашу молитву, ибо молиться за царей, а не зложелательствовать им научаемся Писанием. (1Тим.2:1–2). И здравое учение веры мы не направляем к недугу иноучения; с такими нам воспрещает обмениваться даже приветствиями вождь истины (2Ин.10–11). Мы знаем также и пред вами, знающими это, возглашаем, что мир есть высшее благо по признанию всех людей, у которых есть хотя немного разума, и что всякий нарушитель его причиняет беды не только соседям, но и соплеменникам и родственникам своим. Лучшим царем оказывается тот, который умеет избежать войны и прийти к миру. Ты же, когда дела церкви обстоять благополучно, сумел вызвать войну с нами без повода и, когда правые догматы, в коих проповедуется крест Христов, блещут, – ибо ни восток, ни запад, ни север, ни юг не стоять вне этого света, – ты решился, однако ж воздвигнуть против них какое-то темное учение людей погибельных. Разве Рим, первозванная кафедра апостолов, согласился с вами в отвержении честной иконы Христа? С нами же он сотруждается и сонаслаждается в почитании ее. Разве Александрия, священный удел евангелиста Марка, отказывалась когда-либо чтить плотское материальное подобие Богоматери? С нами же она в этом случае поступает и мыслить согласно. Разве Антиохия, славная кафедра первоверховного Петра, допускает поругание изображений святых? С нами же она содержит их древнее почитание. Разве Иерусалим, славная кафедра брата Господня, единомысленна с вами в упразднении отеческих преданий? Кто из Иереев, пребывающих под вашей державой, сле-

—36—

дует за вами и соглашается с вами добровольно, без насилия? Какой из вселенских соборов, которыми под водительством божественного Духа составлен чистый символ веры, говорит об этом согласно с вами? Между тем, кто не соглашается с ним, тот не может ткать покрова догматов для церкви. Итак, государь, не подавай руки ереси, во прахе лежащей и осужденной на приличествующее ей молчание, не внушай вопля против церкви. Да исчезнет она с ее изобретателями, да будет попрана и обесчещена. Несравненное же великолепие церкви да пребудет навсегда. Ни одна часть вселенной, как сказали сейчас ваше величество, не решается опечалить ее из-за священных икон, ни одна не умышляет смятения против прочного ее порядка, ибо, обладая миром и твердостью, она одолевает бури, волнения и самые врата ада. Не пускайте этих новоизобретенных учений против нашего древнего предания, ибо они наставляют говорить не то, что угодно Господу, и суть извержения чревовещателей. Если же кто-либо из иномыслящих поколебал ваш правый образ мыслей, ибо знаем, что до коронации ты прилежал непорочной вере, – и учение, способное осквернить слух, коснувшись вашего уха, переубедило и породило у вас недоумение: то, если хотите найти разрешение его, мы с помощью Божией решаемся представить вам это разрешение. Это наша обязанность и самая важнейшая из всех обязанностей – уничтожать при помощи Божией то, что причиняет вам соблазн. Открывать же уста и вместе исследовать духовное с людьми, чуждыми духа, мы не считаем себя обязанными, какая бы крайность не побуждала нас к этому, и не согласимся с изречениями, набранными

—37—

ими из книг Писания и отеческих, ибо, давно уже разъясненные многими отцами, они потеряли силу».

42. Царь, прерывая его, сказал: «но неужели тебе кажется, что Моисей относительно их (икон) изрек неправду? Неужели ты можешь сомневаться, что слова Моисея суть слова Бога, Который запретил делать идолов и изображения не только людей, но всех вообще и неограниченно (живых существ), летающих по небу в воздухе, живущих на земле, плавающих в воде? Зачем же вы, делая иконы, воздаете им почтение, когда это запретил законодатель?

Патриарх. Как бы в глубокое и беспредельное море спора влечешь ты нас, государь. По нему многие часто плавали, но никто, насколько нам известно, не достигал гавани. Одни, считая иконы неразумным обычаем и остатком эллинского заблуждения, не давая себе ясного отчета в душе, клевещут на них и присоединяются к обвинителям. Когда же доходит до дела, дают задний ход и поступают противно тому, как думают, ибо имеют иконы у себя и в церквах, и на площадях, и в домах, а некоторые даже держат их при себе, как неотлучных спутников на суше и на море. Другие же, склоняясь пред трудностями, тотчас при первом столкновении, бросая духовное оружие, показывают противнику тыл, – и не почитают икон пророков, ни изображений апостолов и мучеников, но строят храмы, лишенные всего этого, без фигур и образов, и возносят свои молитвы к невидимому и бестелесному Богу. Впрочем, если угодно, мы не откажемся от изыскания и не забудем выхода, чтобы нам, не делая кругов, но идя словом по

—38—

следам истины, уловить ее сетями. Итак, выслушан учение мудрое и истинное, которое ты примешь и одобришь, если действительно любишь правду и стремишься к истине.

43. Не знаешь разве, какое заблуждение относительно Божества некогда владело душами Египтян, и как низведши несотворенную и нематериальную славу Бога в материи и форму, почитали ее в человеческом образе? Каковы были те Озирис, Тихон, Орос, Изида и сонм других богов-людей, жизнь которых выказывает и изобличает невоздержание, войны-жадность, смерть-природу? И разве только до этого они низвели Божество, разве они не изображали Божество в виде неразумных животных и в формах бессловесных? И они поклонялись, как богу, собаке, воспевали быка-Аписа, козла-Гермеса, рыбу-Афину, неразумных неразумно считали богами. Соединив же этих друг с другом, измыслили они и других богов многообразных и многовидных, одного вообразив с козлиными ногами (это был Пан), другому приставляя морду собаки (этот назывался, кажется, Анувисом), – который не признавался ни за полного человека, ни за полную собаку. Говоря это, я, по твоему мнению, ошибаюсь или близок к истине?

Царь. Ты говоришь правду.

Патриарх. Когда законодатель, выводя преданный ему Богом народ из Египта, хотел стереть глубоко въевшиеся в душу его нечистоты и очистить его, чтобы он не представлял Божество человекообразно или под видом животных, то увещевал и давал следующие заповеди: не делайте так, как в Египте; да не будет среди вас, неразумно учившихся у них, изображения Бога под видом тва-

—39—

рей, летающих в воздухе, живущих на земле и плавающих в воде. Это все не Бог, хотя Египтянам и кажется это, и нельзя изображать того, что не может быть видимо. Божество не имеет вида и очертаний, оно не видимо и не есть ничто из того, что является и познается человеческим зрением. Оно может быть созерцаемо только умом, если это кому по силам. И если Он творец всего, то не может быть чем-нибудь из этого всего; если Он обнимает все, то не может быть заключен в одном. Таким образом законодатель во имя единого Бога запретил делать изображения. И что это так, он показывает сам тем, которые желают правильно понимать им написанное, ибо, говоря о Боге и к Нему единому относя речь, он прибавляет: да не поклонишися им, ниже послужиши им: Яко Аз есмь Господь Бог твой, Бог ревнив (Втор.5:9). И будет нечестивым, легкомысленным и нелепым замыслом, если кто Бога, превысшего всякой природы, сущности и разумения, Которого никто не видел и видеть не может, осмелится представить себе, взяв форму и образ Его из мiра явлений. На это нечестиво дерзали Эллины: ища Бога, они не горе устремляли взор души своей и, не над воздухом и небом возносясь мыслью, там искали желаемое, но склонялись к земле и материи и, внизу истощив всю свою мудрость, объявили Богом явления. Если кто-либо, чествуя царя, или прославляя вождя, или преклоняясь пред героем, делает их портреты, то, я думаю, он не поступает несправедливо, изображая красками тех, кем он восхищается и кого он видел своими глазами, – только тварь отнюдь не должна чествоваться сообразно их (Эллинов) глупой болтовне, как Бог, ибо вот такое-то почи-

—40—

тание и запрещает Моисей, отвергает христианский закон и не дозволяет Бог: славы моея, говорит, иному не дам (Ис.42:8). Кто так понимает изречения законодателя, тот сохраняет чистым свой духовный взор и, созерцая неизменно Чуждого изменения, разумеет, что Его не обнимает ни образ, ни краска, ни время, ни место и ничто из того, что свойственно телам и что привлекает к себе ум чрез посредство глаз. И опираясь на Того, Кто чужд телесности, он пребывает твердым и стойким в добродетели, сохраняя и дела свои незапятнанными и чистыми. Кто же иначе понимает это и в душе своей страдает недугом головокружения относительно невидимого и духовного, тот, удаляясь от мысли о Боге, спускается в долину Леты, пресмыкаясь около тел и земли.

44. И так что же? Если понимать заповедь Моисея согласно с твоими неопределенными рассуждениями, то разве не пришлось бы тебе признать, что и все святые мужи, которые руководились наставлениями Моисея, не соблюли закона, ибо не избегали делать изображения того, что на небе, земле и в море?

Царь. Почему и каким образом?

Патриарх. Неужели не слышал ты, государь, что Соломон, строя храм, внутри двора устроил медное море, в котором священники омывали руки, замаранные кровью и грязью? На чем он водрузил его? Не отлил ли он из меди двенадцать волов и, подставив их, распростер над ними море? Каким же образом соблюл он закон, допустив подобие волов в том, что посвящал он Богу? В них, я думаю, он предуказал равночисленный сонм апостолов, которые, как мудрые пахари слова, поднимая море, то есть мiр, на высоту возделыва-

—41—

нием благочестия, очищали и водою учения омывали оскверненные кровью жертв руки священников, чтобы они, прекратив те (жертвоприношения), приносили бескровную жертву Господу (3Цар.7:23; сл. и 2Пар.4:2; сл.). Разве он, изготовив изукрашенные и многоценные престолы, не поместил в них изображения львов – верхних, приставив к рукоятям, а нижних, расставив на ступени? Сделаны же были эти львы из слоновой кости (3Цар.10:18–20 и 2Пар.9:17–19).

45. И зачем говорить о других, когда возможно доказать, что и сам законодатель, если так судить, не следовал собственным постановлениям? Разве ты не знаешь, что он сделал из чистого золота очистилище (крышку), положил его над золотым кивотом и, как говорит Павел, считал это очистилище образом Спасителя и Господа нашего (Евр.9:4; ср. Рим.3:25)? И потом не поставил ли он над сим очистилищем двух херувимов, которые распростертыми крыльями осеняли его и покрывали и безгласно и молча проповедовали тайное и непостижимое божество Явившегося на земле? Неужели ты не признаешь, что существуют эти одаренные разумом силы, вверху небесных светоносных сфер окружающие и славящие Бога, наслаждающиеся миром и полнотой ведения, которое они имеют о том, к чему стремятся. Каким же образом законодатель, запретивший по-твоему, изображения, сделал изображения херувимов? Видя также некогда народ Израильский, умирающим в пустыне (смерть же причиняли змеи, незаметно подползавшие и впускавшие свои смертоносные жала в путешествовавших), сделал он медного змея и повесил его как знамение, взирая на которое враждебный силы-

—42—

змеи умирали, а незаметно укушенные вдруг исцелялись от ран. И это, как говорят, предуказывало и предзнаменовало моего Иисуса, при виде Коего висящим на крестном древе те (силы враждебные) тотчас цепенеют, становятся бездыханными и вотще извергают, и испускают накопленный ими против людей яд зла; мы же, взирая на Него, становимся или совсем невосприимчивыми к причиняемым ими воспаляющим укушениям или пораженные выздоравливаем. Начальник же змей дракон, сознавая силу Висевшего на древе и помня устремленные на него оттуда стрелы, убегает прочь в страхе от прежнего поражения, оплакивая еще и новое свое попрание. Видишь ли, как не безопасно толковать так безрассудно и неосновательно то, что сказано законодателем?

46. Может быть, припомнишь, государь, и то, за что некогда законодатель вознегодовал на народ Израильский?

Царь. Знаю, что (негодовал) часто; но какой случай напоминаешь ты, не знаю.

Патриарх. – Тот, когда справедливо гневался на них за то, что сделали голову золотого тельца. Забыв чудеса в Египте, переход через море, внезапное избиение первенцев, изменение стихий, они, пока законодатель находился на горе, голову тельца объявили богом. Неужели в этом погрешившими они должны представляться тебе, и законодатель разве обвиняет их именно за то, что они безрассудно отлили тельца?

Царь. Почему?

Патриарх. Потому что если мы будем порицать за это, то должны будем обвинить и Соломона за то, что он поставил волов. Итак, и мы обви-

—43—

няем евреев и законодатель вменил им в преступление именно то, что они объявили тельца Богом и нечестиво приписывали ему спасение в Египте. Поэтому не просто только подобие запретил он делать, но подобие Бога. Посему и Писание говорит, что, взяв золотые серьги у женщин, они сделали золотую голову тельца, прикровенно указывая, кажется, на то, что уши этих людей, восприняв правильное учение о Боге, а потом впав в заблуждение, обнажились и лишились украшений. Но законодатель, как говорит тоже Писание, растер тельца и, размешав его в воде, напоил ею народ. Что означает это? Видя, как думаю, что народ не сознает своего заблуждения относительно идолов и не понимает громадности проистекающего отсюда вреда, он учил его, давая точное и ясное понятие о нем (заблуждении), поил народ и внедрял в сердца, чтобы впредь не овладевало им так легко неведение нечестия.

47. Теперь я хочу сказать еще вот что.

Царь. Чтό именно?

Патриарх. Не принято ли у людей делать изображения свирепых львов с страшным взглядом, или диких ощетинившихся вепрей, или как бы в горах и долинах скачущих лошадей, или разных птиц, представляемых поющими так (живо), что (зрители) нередко готовы бывают слушать голос их? И это люди изображают одни на стенах, другие вышивают на одеждах, а некоторые даже, изваяв из меди и золота, для услаждения и украшения ставят их в домах или на площадях. Неужели же это оскверняет людей и человеческую жизнь, если только они по нечестивому эллинскому пустословию не называют сделанного Богом? Если

—44—

же кто-либо по неразумию, следуя демонскому заблуждению, будет считать что-либо из этого Богом, то не забросаем ли мы тотчас камнями, не сожжем ли огнем, не ввергнем ли в свирепые пасти зверей?

48. Итак, есть только один путь, государь, справедливо решить (вопрос) – это узнать и признать, что законодатель запретил и возбранил нам делать изображения одного только Бога. И если мы утверждаем это, то уже ни древних, живших под законом, не можем осуждать, ни мы христиане не погрешаем, изготовляя иконы мучеников и других святых людей и посредством видимого образа обозначая то, что невидимо в них. И если согласятся со мной сторонники благочестия, предмет этот надо разделять и определять таким именно образом и рассматривать с двух сторон, которые извращать и смешивать невозможно.

Царь. Как и в каком отношении?

Патриарх. Так, что не должно делать изображений Бога²⁸¹², а если кто дерзнет на это, то как последователь эллинского учения подлежит самому строгому наказанию. Но можно изображать людей святых, прославленных близостью к Богу и чистотой жизни, являющихся посредниками между Ним и нами, возносящих к Богу прошения и приносящих нам от Бога даруемое. Ведь не одно и то же, не одно, государь, те, которые приступают к Богу, и те, которые прославлены Им. Близость к Богу соразмеряется с жизнью и за делами следует соответствующее воздаяние. Бог вечен и

—45—

не происходит; все же невинное и происшедшее во времени получило свое бытие от Существующего.²⁸¹³ И на этом основании можно называть служебным в отношении к Богу все то, что происходит, ибо произведение по справедливости считается служебным в отношении к производящему. Но по степени приближения к Богу и по различию обусловливаемой этим славы для приходящих к Нему полагаются разные наименования. Кои из страха наказания воздерживаются от грехов, тех можно называть слугами Божиими, по истине нерадивыми рабами, имеющими нужду в бичеваниях, заключении и угрозах, чтобы не грешить. Другие, стремясь к добродетели в надежде на будущие блага, не могут быть названы домочадцами, но суть наемники, так сказать, Бога, ради выгоды и награды, исполняющие долг. Но есть наконец, и такие, кои, превосходя этих, искренно и бескорыстно предаются добру и стремятся к нему не из страха грядущих наказаний и не в надежде будущих благ, а делают добро ради самого добра. Обладая истинными сокровищами мудрости, они по справедливости могут быть названы сынами Божиими, как наследники Божии и сонаследники Христа. Они, хотя и люди, однако усердно молят Бога всяческих и ходатайствуют за людей уже во время пребывания в этой скитальческой и беспорядочной жизни, но особенно тогда, когда, скинув отрепья, сбросив остов и обременяющий прах, возвратив материи материю, чистые чисто восходят к благому и милостивому Господу.

49. Царь. Так что же? Неужели по твоему не яв-

—46—

ляются общниками эллинских учений делающие изображения, как сказал ты, таких святых людей?

Патриарх. Нельзя так, без всяких оснований, обвинять их, но должно рассмотреть и исследовать это.

Царь. Зачем же христиане приготовляют эти изображения, зачем пишут?

Патриарх. Неужели, государь, они наделяют свои изображения неизреченною и божескою Сущностью?

Царь. Никаким образом.

Патриарх. Разве чтут их, как причастных существу первой и высочайшей Причины?

Царь. Конечно, нет.

Патриарх. Считают ли их смертными людьми?

Царь. Да.

Патриарх. За что же порицать нас, если, видев их, как людей, мы как людей и изображаем их. А имя Божие, как исключительное, к сотворенным природам неприложимое, мы оставляем для Сущности, превосходящей все, как Ему одному подобающее, которую (сущность) мы не должны изображать, ибо как изображать то, чего мы не видали глазами? Напротив, мы должны употреблять иконы мучеников и других святых мужей, почитая их не как богов (да не преступим этим должного), а как верных слуг Божиих, чтобы воздать им за их мужество, и чтобы то, что мы сами, обремененные грехами, не можем просить у Царя, они, как царские оруженосцы, лично испрашивали за нас.

50. Если угодно, свою речь я поясню примерами из человеческой жизни. Не согласишься ли ты, что Творец мiра, как добрый кормчий, заботясь о спокойствии плавающих в нем, поставили на земле

—47—

царя, как бы образ Себя Самого, чтобы гонимые людьми не претерпели в волнах жизни участи корабля, лишенного груза?

Царь. Да.

Патриарх. Он же, – не будучи Богом, но желая подражать Богу, насколько это возможно для человека, поскольку он (царь) ограничен и есть просто только человек, – посредством назначения других начальников наполняет государство своим присутствием, чтобы и в отсутствии быть пред всеми и, находясь далеко, наводить страх на подданных. Так неужели же потерпит он, если мы поставленных им правителей станем называть царями и присвоить им его достоинство?

Царь. Нет.

Патриарх. Но будет ли он порицать нас, если мы станем обращаться и просить поставленных им и согласно его воле ведущих дела начальников и чрез них представлять ему прошения, которых представить не можем мы сами?

Царь. Отнюдь нет.

Патриарх. Так, государь, нужно думать и о Боге: Он гневается, если божескую честь мы воздаем другому, и похваляет и радуется, если мы желаем чтить слуг его.

51. И мудрейший Павел оказывается близким к этому воззрению, когда в послании к Римлянам не просто осуждает иконы и не укоряет за одно только употребление икон, но именно за то, что они изменили славу нетленнаго Бога в образ, подобный тленному человеку (Рим.1:23). Действительно, дерзки и безрассудны те, кои не видели ни образа, ни вида Бога и не в состоянии представить их (как земнородные и грубые, как рабы чувствен-

—48—

ности, как плоть, как лишенные духа и движения, как бессильные нематериально устремляться к нематериальному и не могущие переступить природу видимого, чтили, как Бога, только то, что видели. И здесь должен ты весьма подивиться намерению Апостола: словом изменили он указывает и внушает, что насажденный в душах понятия о Боге и начальные предания первых людей знали только единого истинного Бога, но любители земной мудрости, при помощи нефилософской философии и неразумного разума дерзко вырвав корни благочестия, изменили их и извратили и, посеяв многобожие, утеряли истину, которою обладали, усвоив Богу подобие человека, птиц и проч., ведь изменяет то, что прежде имел, предпочитающий несуществующее у него пред существующим, а чего кто не имел, того он никогда и не захотел бы изменять.

52. Царь. Следовательно, ты утверждаешь, что заповедь законодателя должна быть относима только к Богу и запрещает писать только Его иконы?

Патриарх. Да, я это утверждаю и утверждать никогда не престану.

Царь. Но разве ты не исповедуешь Христа истинным Богом?

Патриарх. Конечно, исповедую.

Царь. А разве ты не допускаешь икон Христа?

Патриарх. Допускаю.

Царь. Каким же образом, исповедуя Христа истинным Богом, ты допускаешь иконы Христа, если писать иконы Бога запретил законодатель?

Патриарх. Благо да будет тебе, государь. Выдвигаемый тобою вопрос сделает истину яснее. Скажи же, исповедуешь ли ты Христа истинным Богом и истинным человеком?

(Продолжение следует).

—547—

Не я первый вхожу на эту кафедру, чтобы предложить Вашему просвещенному вниманию труд, касающийся жизни и деятельности великого Апостола языков. Труд этот по своему характеру представляет из себя только продолжение или, точнее, завершение появившихся раньше исследований о проповеднической деятельности Апостола во время второго и третьего путешествий.²⁸¹⁵ Это обстоятельство, надеюсь, освобождает меня от необходимости говорить здесь, как это почти принято, о значении предлагаемого труда, его пользе и т.п. Говорить об этом значило бы повторять уже не раз сказанное. Значение подобного рода трудов доказывалось, польза выяснялась. Впрочем, и то, и другое достаточно очевидно, раз дело касается личности великого Апостола и истолкования священного повествования о его деятельности. Нам кажется, что наше положение среди предшественников, или, вернее, положение нашего исследования среди однородных, появившихся ранее, как завершения или, говоря описательно, последнего камня в

—548—

здании жизни Апостола, как благовестника языков, указывает нам другой предмет для речи, невольно призывает нас оглянуться назад, дать отчет в сделанном, как бы проверить себя. Если это будет поздно для нас, то, смеем надеяться, не бесполезно для других, ибо мы никак не считаем свой труд окончательным.

Правильно ли созидалось здание жизни Апостола; вызывается ли действительною необходимостью научная разработка священно-исторического материала о его проповеднической деятельности; соответствуют ли сущности дела те приемы, которые прилагались к разработке этого священно-исторического материала, достаточно ли оправдываются те разнообразные элементы, которые введены нами в содержите сочинения для уяснения различных сторон благовестнической деятельности Апостола, – вот вопросы, выяснению которых мы желали бы посвятить теперь несколько минут. Тех, кто сочтет эти вопросы созданными искусственно и примет их за результат излишней мнительности, на почве научной неопытности, можем уверить, что они создаются не столько нами, сколько или, вернее, почти всецело тем отношением, которое проявлено со стороны людей богословского круга к раннейшим моего, но совершенно однородным исследованиям.

Прошел достаточный промежуток времени с появления в печати этих исследований, – достаточных для того, чтобы всмотреться, прислушаться и определить отношение к ним читателей богословского круга, – и нельзя сказать, чтобы это отношенье было особенно лестным и ободрительным. Приходилось читать, а большие того слышать, такие отзывы о подобного рода трудах, в которых обнаруживается довольно критическое отношение к этим последним, переходящее иногда в совершенное отрицание всякой значимости их и даже законности их появления. Это критическое отношение простирается как на экзегетическую сторону такого рода исследований, так – и особенно – на тесно связанную с экзегетической-историко-археологическую и географическую.

Выставлялось на вид, что рассказ Деяний о благовестнической деятельности Ап. Павла настолько прост и понятен, что, по-видимому, здесь не остается и места для

—549—

какой-либо экзегетики, что чрез применение различных экзегетических приемов теряется непосредственность впечатления от повествования священного историка, что чрез все эти экзегетические тонкости совершенно затушевывается личность великого Апостола и проч., и проч. Нам кажется, что все рассуждения такого рода имеют своим источником некоторое смешение точек зрения. Чисто научное отношение к предмету в данном случае незаметно переходит в требования назидания и нравственной пользы. С точки зрения этих требований, разумеется, многое в экзегетических изысканиях является совершенно излишним и даже вредным. Но нужно ли говорить о том, как мало может иметь места эта точка зрения в суждениях о сочинениях более или менее научных, или, по крайней мере, написанных для получения научной степени. Понятно также, что такая точка зрения, последовательно проводимая, способна отнять всякое значение, разрушить научную ценность весьма многих трудов.

Впрочем, мы далеки от того, чтобы совершенно отрицать всякое увлечение в области приложения экзегетики к священному тексту. Мы лично против таких экзегетических приемов, когда истолкователь борется с им же самим выдуманными препятствиями и затруднениями, когда он как нарочно везде видит Гордиевы узлы, призывает все научные данные, чтобы доказать то, что само по себе понятно, и раскрыть то, что и так до ясности очевидно. Увлечения везде возможны, но они не дают еще достаточных оснований для отрицания разумной, вызываемой действительною необходимостью и существом дела, стремящейся к удовлетворению действительных запросов научно-богословской мысли, экзегетики. И нельзя сказать, чтобы для такой экзегетики не оставалось места в священном повествовании Дееписателя о миссионерской деятельности Ап. Павла. Не говоря уже о чисто текстуальной стороне дела, установлении сравнительно правильного чтения текста Деяний, а также уяснения подлинного смысла каждого места, все ли в самом содержании рассказа Дееписателя так ясно и просто, чтобы оно не вызывало необходимости, истолкования; дает ли это содержание ответы на все те вопросы, которые законно и естественно должны предъяв-

—550—

ляться со стороны научно-богословской любознательности. Рассказ Дееписателя краток и сжат. Он одними, напр., только словом «мужи разумный» характеризует проконсула Кипра Серия Павла; между тем непосредственное впечатление от рассказа самого же Дееписателя внушает мысль, что этот язычник, его обращение занимает важное положение в осуществлении Апостолом своего призвания, почему, может быть, оно только и отмечено в истории пребывания Апостола в Пафе. Понятно ли будет это обращение, хотя и совершенное при постредстве чуда, если экзегетика не вскроет ту глубину религиозно-нравственного настроения, то неодолимое влечение души к своему Первообразу, которое скрывается за этой краткой характеристикой? Чудо ослепления волхва не привело бы проконсула к вере, если бы он не хотел веровать. Вспомним, что и чудеса Спасителя не всегда и не всех приводили к вере (Мк.3:22, 30; Лк.11:15). Далее. Не вызывает ли вполне законных вопросов печальное обстоятельство отделения Иоанна-Марка в Пергии, о котором Дееписатель делает только самое краткое упоминание, или перемена имени Апостола со времени события в Пафе? Не вызывает ли подобных же вопросов постоянное обращение Ап. Павла, апостола языков с своею проповедью к иудеям, вопреки, по-видимому своему провиденциальному назначению? Нет нужды следить дальше за рассказом Дееписателя, отмеченного довольно, чтобы поколебать мысль, что в рассказе Дееписателя не остается места для научной экзегетики, – тем более, что критическое отношение в такого рода исследованиях вызывает не столько экзегетика сама по себе, сколько связанные с последнею уклонения в сторону общеисторических, археологических и географических предметов и рассуждений, который занимает почтенное место и в предлагаемом Вашему вниманию труде. Обычно смотрят на такого рода места как на излишнюю роскошь или даже ненужный балласт; появление их объясняют обилием исторического материала, легкостью его собирания, излишним увлечением западными популяризаторами, в роде Фаррара и комп. Выдуман даже особый термин «фарраровщина», которым обзывают все подобного рода места. Нарекания тяжелые способные обесценить

—551—

добрую половину нашего и подобных ему исследований. Правда, исторические сведения и указания обильны, только не в том отношении, в каком это необходимо в данном случае. У древних историков можно найти обильные, даже слишком обильные, сведения о враждебных столкновениях народов, указания на внешний политический строй государству описание занятий их жителей и т.п., но они мало знают человека, мало интересуются тем, во что верил древний человек, чем жил, что любил, к чему стремился. Здесь приходится иметь дело с краткими указаниями, отрывочными сведениями, косвенными намеками. В изображении духовной жизни древнего человека, в частности ее религиозно-нравственной стороны, приходится по одним неясным штрихам догадываться о характере стиля. Здесь представляется трудная работа мозаики, чтобы из отдельных камней образовать цельный и гармоничный рисунок. И мы только должны просить извинения, что, при скудости исторических и археологических указаний и нашей неискусности, эти рисунки вышли у нас недостаточно полными и рельефными. Впрочем, в данном случае дело не в том, сколько затруднений представляет эта работа и как она исполнена; для нас важнее уяснить, насколько она необходима. Достаточно ли оправдываются и вызываются ли существом дела те многочисленные исторические и археологические справки, который касаются духовной жизни, в частности религиозных верований, посещенных Апостолом местностей, и которые мы предпосылаем изъяснению священного рассказа о проповеди в этих местах?

Нам кажется, что потребность такого рода экскурсы! в область религиозно-нравственной жизни языческих народов с необходимостью вытекает из твердого усвоения той истины, что спасение человека во Христе Иисусе совершается при: свободном участии собственных сил человека, а мы смотрим на свой труд только как на страничку в раскрытии тайны Домостроительства нашего спасения, – именно – той его стороны, которая касается усвоения этого спасения со стороны людей, и того момента, когда, по планам Божиим, наступило время, по словам Апостола, «и язычникам быть сонаследниками, составляющими одно

—552—

тело, и сопричастниками обетования Его во Христе Иисусе посредством благовествования» (Еф.3:6).

Нигде в такой мере и полноте не обнаружилась премудрость Творца, как в тайне искупления человека. Эта премудрость нашла такое средство, которыми принесено совершеннейшее удовлетворение правде Божией, истреблена человеческая греховность и совершено воссоздание человека без нарушения его свободы. Возрождение человека, как и вообще облагодатствование его, совершается не только без разрушения, возрождаемого и облагодатствуемого, как выражается св. Григорий Богослов²⁸¹⁶, но и без всякого стеснения человеческой свободы. Отсюда целый ряд веков, в которые Господь Бог «попустил всеми народам ходить своими путями» (Деян.14:16), чтобы человек, предоставленный самому себе в удовлетворение своих религ.-нравственных потребностей, познав, как действенна сила греха, разъединившая его с Богом и как недоступно его собственными силами примирение с Богом и возвращение в блаженное общение с Ними, сознательно и свободно устремился к святости и Богообщению. И только тогда, когда язычество, в лице многих из своих представителей, приходит к мысли о непостижимости Божества и недостижимости последней цели человека его естественными силами, к сознанию немощи человеч. ума в деле богосозерцания и воли человеческой в уподоблении Божеству, или в деле добродетели, а отсюда – к ясному сознанию в необходимости Божественной помощи и для ума, и для воли – в Иерусалиме воссиявает Свет языков, и Апостолы получают заповедь: «шедше, научите вся языки, крестяще их во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа» (Мф.28:19). Бог открыл благодать свою не прежде, как объявились во всей силе и полноте слабость и бессилие человека, когда последний сам возжелал Его помощи, исполнился чаянием, ожиданием этой помощи. Такими образом, спасение явилось как ответ на запросы, как удовлетворение потребностей обессиленного в искании Бога и борьбе с грехом, погрязшего в заблуждении, но не потерявшего образ Божий, человека.

—553—

Но если так, то законно ли будет в наследовании, касающемся истории усвоения спасительной истины со стороны людей, опустить из виду, вычеркнуть эти запросы, эти потребности, – все тὸ, к чему пришло и во что выродилось религиозно-нравственное чувство язычества во время продолжительного «хождения своими путями»? Если благодать, хотя и совершает все («Бог ешь действуяй в нас и еже хотити и еже деяти», говорит Апостол, Фил.2:13) в деле спасения, но непременно внутри сознания и свободы человека, то будет ли прав исследователь внешней истории спасения, пред требованиями истории, опуская из внимания здесь такой фактор, как воля и сознание человека? Не нанесет ли существенного вреда для дела? Не будет ли утерян чрез это настоящий ключ к пониманию и доступному для человека уяснению отдельных моментов в истории внешнего и внутреннего роста церкви Христовой, многоразличных форм, в которых выражалось восприятие спасения, всех тех изменений, которые можно наблюдать в образе понимания, усвоения и осуществления вечного и неизменного слова истины со стороны людей? Достаточно ли ясным будет для нас без этого и характер благовестнической деятельности служителя слова Божия – Апостола языков, – те внешние приемы, которым следовала его проповедническая ревность, а наиболее – внутренние особенности его проповеди и то благодатное действие, которое производила она на сердца его слушателей? По-видимому, и сам Апостол намечает нам именно такой путь к уяснению его деятельности, когда свидетельствует, что он в своей пастырской деятельности «ища пользы многих, чтобы они спаслись» (1Кор.10:33), иногда – «чтобы спасти некоторых» (1Кор.9:22) «для иудеев был как иудей, для чуждых закона как чуждый закона, для немощных как немощный…» (1Кор.9:20–22). «Сие же делаю для Евангелия – прибавляет Апостол. В отношения к проповеди Евангелия это означает, что Апостол в этой проповеди не пренебрегал теми внутренними идеалами, запросами и потребностями, которые присущи были его слушателям. Апостол проповедовал, имея в виду всегда наличные потребности и действительное духовное содержание, к удовлетворению, которых стремились и ко-

—554—

торым обладали его слушатели. Своими богопросвещенным взором он проникал в их внутренней мiр, извлекал из этого внутреннего мiра лучшие стремления и мысли и возводили их к евангельским откровениям и заповедям. В своей проповеди он всегда стоял на почве присущих людям идеалов. Отсюда его учение являлось для слушателей «не как чуждое благо, по выражению Златоуста, но как их собственное».²⁸¹⁷ Он восстановлял только тот свет истины, которые никогда не оставляли человека (Ин.1:5), хотя и тускло, но всегда светил в его внутреннем сознании. Итак, пренебрежем ли мы этими идеалами, запросами и потребностями язычества, если сам Апостол не пренебрегал их, если он, находясь в Афинах, «проходил и осматривал их святыни», по рассказу Дееписателя, и за это нашел жертвенник с надписью: «неведомому Богу» (Деян.17:23); если он и в заблуждении Листрян видит стремление к «Живому Богу», к которому и обращает затем их сознание (Деян.14:15)?!

Но религиозное чувство, заложенное Творцом в природу человека, ища своего исхода, выродилось у различных народностей в многоразличные формы. Чтобы уяснить себе религиозные верования древности, является необходимым иногда отметить те внешние и внутренние условия, при которых они образовались. К ним принадлежат как национальные особенности известных народностей, так и чисто внешние причины – от разнообразных культурных влияний до географического положения включительно. Здесь получают свое основание те указания нашего исследования, которые касаются истории известной народности в ее главных моментах, взаимных отношений, места их поселений и проч., который мы нередко предпосылаем раскрытию релит. – нравственных особенностей в жизни посещенных Апостолом местностей. По возможности мы старались отметить здесь только такие моменты и факты, которые оказали то или иное влияние на склад духовной жизни известной народности.

Надлежит особая нужда сделать несколько замечаний по

—555—

поводу географического элемента нашего и однородных с ним наследований. Элемент самый ненавистный для читателей. Одни относятся к нему совершенно отрицательно, другие смотрят на него как на некоторого рода терпимое зло, третьи утверждаются в каком-то иронически-снисходительном отношении к нему, – вообще же – и те, и другие, и третьи спешат скорее пробежать страницы, исполненные им, если они по ошибке оказались разрезанными. Признаемся, мы и сами не чужды были раньше такого отношения к нему, но теперь, после исследования вопроса на месте, как говорят, мы совершенно изменили свое отношение к нему и готовы признавать его совершенную полноправность наравне с другими элементами исследования. Мы не будем доказывать это относительно тех географических указаний и справок, которые вытекают, так сказать, из существа дела, обусловливаются самым характером сочинения и требованиями экзегетики. Даже в учебниках по Свящ. Писанию точное представление, знание тех мест, где происходили известные события, наравне с хронологией, считается необходимым для ясного и отчетливого усвоения священно-исторических событий, – и конечно, не трудно догадаться, что вышеуказанное отношение простирается на такого рода географии. Оно создается теми географическими указаниями, которые касаются определения пути Апостола, тех городов и местностей, которые лежали на пути между упоминаемыми в тексте Деяний городами. Правда, все эти определения по большей части гипотетического характера за краткостью рассказа Дееписателя и за отсутствием каких-л. археологических данных. Мы и выдаем их за таковые. Но ведь никто не станет отрицать известного значения и за гипотезами. Еще великий немецкий поэт и мыслитель (Гёте) сказал, что мы и вообще восходим в царство истины по лестнице гипотезы. Уповаем, что, хотя некоторые из каких гипотетических соображений получат впоследствии свое оправдание. Теперь же мы хотели бы указать, какие данный лежат в основе этих соображений о пути Апостола.

Во всей истории апостольского века, как и вообще в истории Домостроительства нашего спасения, мы видим премудрое взаимодействие божеского и человеческого начал,

—556—

при котором человек, служа орудием для выполнения высоких планов божественного Домостроительства, в то же время остается совершенно свободным в избрании тех средств и способов, которые служат к осуществлению этих планов. То же можно наблюдать и в истории проповеди Апостола. Кроме тех случаев, когда сам Дух Св. указывал место деятельности (Деян.16:6–7), Апостол оставался свободным при избрании таких мест и руководствовался соображениями и чисто человеческого характера. Это подтверждают некоторые места его собственных посланий (см. напр., Рим.1:13, 15; 1Сол.2:17–18). Общий обзор всех путешествий Апостола показывает, что Апостол избирал местами своей проповеди по преимуществу такие, где жили иудеи и находились их синагоги. Свою проповедь он начинал в таких местах с этих синагог. Это обусловливалось как принципиальным взглядом Апостола на промыслительное назначение народа иудейского, так и желанием сделать более успешной свою проповедь среди язычников. Последнее будет понятно, если мы вспомним все религиозно-просветительное значение иудейских синагог в языческом мiре. Таким образом при определении пути Апостола между указанными в рассказе Дееписателя пунктами всегда является возможность отдать предпочтение тому, на котором находились иудейские поселения, а следовательно – и синагоги. Иудейские же поселения сосредоточивались по преимуществу в таких городах древнего мiра, которые обладали или природными богатствами, или выгодами торгового пути или правами римских колоний. Здесь получают свое оправдание наши указания (которые мы старались сделать, по возможности, краткими) относительно географ. и топографического положения известных городов, его богатств, политического положения и т.п.

Св. Златоуст говорит о посланниках благодати – св. Апостолах: «многое они делали и по человеческому рассуждению; ибо не были камнями и древами».²⁸¹⁸ Отсюда не имеем ли и мы права предположить, что Апостол относился не совсем безразлично к известным внешним удобствам

—557—

избираемого пути. Мы думаем, что Апостолы в большинстве случаев следовали древнеримским путям, проложенным правительством по всем провинциям римского государства; это тем более вероятно, что здесь личные удобства Апостолов вполне совпадали с успешностью того дела, которому они служили: избавляя их от излишних и не необходимых опасностей, следование по древнеримским путям могло предоставлять им много поводов и лишних случаев для проповеди Евангелия. Не забудем и того, что города с значительным иудейским населением были расположены по большей части по этим путям. Здесь получают свое основание и оправдание наши изыскания относительно древнеримских искусственных путей, соединявших собою города и провинции римского государства.

Мы чувствуем, что наше слово переходит в какое-то самооправдание. Спешим предупредить наших судей, что мы вовсе не имели в виду сообщить ему такой характер и не принадлежим к притязательным подсудимым. Мы совершенно далеки от мысли считать свое исследование окончательным и почитали бы себя вполне удовлетворенными, если бы оно, по собранным в нем материалам и по некоторому освещению их, хотя бы несколько облегчило труд будущих жизнеописателей Ап. Павла. А теперь мы совершенно довольны бы были приговором, который сказали бы нами: «да, виновен, но заслуживаем снисхождения», или: «виновен, но при смягчающих обстоятельствах».

Иван Артоболевский

—558—

(Из лекций покойного профессора Московского Университета, А.С. Павлова)

История общего церковного права²⁸¹⁹.

Период III. От издания Фотиева номоканона до падения византийской империи

§ 19. Источники церковного права в этом периоде: постановления патриаршего синода и канонические ответы и трактаты отдельных иерархических лиц.

Появление Лжеисидоровых декреталов на западе и издание Фотиева номоканона на востоке знаменуют собою эпоху глубокого, хотя еще не окончательного, не формального разделения обеих половин христианского мiра. С этой эпохи обе церкви в развитии своего права идут уже врознь, каждая своей дорогой. Мы будем теперь следить только за явлениями, какие представляет нам история церковного права на востоке, так как это именно право составляет главный предмет нашего изучения.

На востоке, с эпохи издания Фотиева номоканона, развитие общего церковного права если не вовсе прекращается, то весьма заметно ослабевает Константинопольский собор 879 года в храме св. Софии был последним, правила которого, с значением общецерковных канонов, внесены

—559—

были (патриархом Фотием) в состав канонического кодекса восточной церкви. Самые соборы периодические на востоке теперь вовсе прекратились. Место их заступил постоянный собор или синод (σύνοδος ἐνδημοῦσα) при кафедре константинопольского патриарха, который фактически, вследствие того, что другие три восточные патриархата не входили уже в состав византийской империи, а находились под властью мусульманских государей, сделался теперь главою всей восточной церкви. Постоянное присутствие в Константинополе митрополитов и епископов, проживавших в столице, по делам своих церквей, иногда весьма подолгу, давало возможность патриарху во всякое время привлечь их к соборному рассмотрению, под своим председательством, того или другого вопроса. Этот собор или синод патриарший составлял последнюю инстанцию для решения вопросов церковно-судебной и административной практики. Он же был главным органом и церковного законодательства на востоке. Деятельность его в этом отношении отличалась в высшей степени консервативным характером. Он не задается мыслью творить право с таким же авторитетом, какой принадлежал прежними соборам вселенским и поместным. В среде византийской иерархии и всего византийского православного общества установляется теперь такой взгляд, что число вселенских соборов исполнилось в священном числе семи, уже бывших, и что дальнейшая задача церкви относительно вероучения и дисциплины состоит только в верном и неизменном хранении того, что предано древнею Вселенскою церковью. Под влиянием такого взгляда, который с эпохи формального разделения церквей получили особенную силу, движение канонического законодательства на востоке ограничивалось преимущественно распространительным толкованием и казуистическими применением древних канонов, содержавшихся в синтагме Фотия. Таковы все постановления патриаршего синода (ψῆφοι συνοδικαί, sententiae synodales), составляющая теперь главный практический источник церковного права. Было бы, однако, совершенно ошибочно представлять себе состояние этого права в настоящем периоде состоянием полного застоя. Условия и внешний порядок церковной жизни теперь во мно-

—560—

гих отношениях изменились, и эти перемены естественно вели к образованию новых церковноправовых норм. Такими образом, и от настоящего периода мы имеем несколько весьма важных источников церковного права. Особенного внимания заслуживают источники брачного права, которое теперь на востоке окончательно сделалось церковным. В греческой церкви эти источники до настоящего времени вполне сохраняют свое практическое значение, а у нас действие их ограничено только в начале настоящего столетия. Решения патриаршего синода по брачным и другим церковным делам, если они вводили что-нибудь новое, рассылались провинциальными духовными властями для руководства в представляющихся случаях; если же, сверх того, получали санкцию и от императоров, то делались и государственными законами. Некоторые из них получили во всей восточной церкви такую же важность, как и каноны соборов предыдущего периода. Таков именно соборный акт, изданный в 920 г. патриархом Николаем Мистиком под именем «Тома соединения» (τόμος ἑνώσεως) и утвержденный императорами Константином X и Романом. Этим томом впервые безусловно запрещен четвертый брак. В нашей печатной Кормчей этот акт составляет 52-ю главу, на основании которой четвертый брак объявляется недействительным и в наших гражданских законах. В той же Кормчей мы имеем от настоящего периода и другие синодальные постановления константинопольских патриархов по делам брачными, именно: 1, том патриарха Сисинния (996 г.), содержащий в себе запрещение брака в 6-й степени свойства (гл. 51); 2, решение патриарха Алексея Студита (1038 г.) по делу о браке, заключенном без согласия родителей невесты (гл. 51); 3, решение того же патриарха о браке в 7-й степени кровного родства (гл. 51), состоявшееся в том смысле, что такой брак вообще запрещается, но уже заключенный не подвергается расторжению. Не исчисляя других, относящихся сюда, источников церковного права, сделаем о них одно общее замечание. В XIV в., если не прежде, принято было за правило вносить все подобные акты патриархии в особый кодекс, который хранился в патриаршей канцелярии (хартофилакии) для необходимых

—561—

справок. От XIV столетия до нас дошел полный кодекс таких актов, изданный в двух томах Миклошичем и Мюлером.

Не редко патриарх и его синод давали ответы на вопросы, с какими обращались к ним провинциальные епископы и другие лица в разных случаях церковной практики, не предусмотренных в источниках действующего права. Ответы эти были, так сказать, сепаратными постановлениями патриарха и его синода и формально были обязательны только для тех лиц, кому они давались. Тем не менее некоторые из них получили общее признание и в греческой и в русской церкви. Таковы, например, ответы патриарха Николая Грамматика (конца XI и нач. XII в.) на вопросы афонских монахов, принятые и в нашу печатную Кормчую (гл. 53). Важность их для церковной практики своего времени доказывается уже тем, что знаменитейший из толкователей канонического кодекса восточной церкви Феодор Вальсамон написал и на них свои толкования (Σύντ. V, р. 417).

От настоящего периода до нас дошла еще значительная масса канонических ответов и трактатов, принадлежащих отдельным иерархическим и другим лицам, славившимся между современниками своими познаниями в каноническом праве. Некоторые из памятников этого рода находятся и в нашей печатной Кормчей, именно: 1, два безыменные отрывка из сочинений Димитрия Синкелла, митрополита кизического (XI в.) по брачному праву (гл. 51); 2, ответы Никиты, митрополита ираклийского, жившего в конце XI в. (гл. 54); 3, отрывки из ответов, надписанных в нашей Кормчей именем Иоанна, епископа китрского, жившего в первой половине XIII в., но на самом деле принадлежащих другому современному и более знаменитому греческому иерарху, именно Димитрию Хоматину, архиепископу болгарскому²⁸²⁰ (гл. 58). Значение всех подобных памятников – чисто историческое. Они служат свидетельством церковной практики и канонической юрис-

—562—

пруденции своего времени. Сами по себе они никогда не были источниками церковного права в собственном смысле.

§ 20. Законодательство императоров по делам церкви.

Что касается до государственных законов по делам церкви, то они по-прежнему остаются весьма важным источником церковного права, так, как и отношения императорской власти к церкви оставались те же самые, какие установились в предыдущем периоде. Говоря вообще, эти отношения были благодетельными для церкви. Сама духовная иерархия, признавая императора «верховными блюстителем церковного порядка» (ἐπίστημονάρχης τῆς ἐκκλησίας), призывала его к участию в ее законодательной, судебной и административной деятельности. С своей стороны императоры открывали своими законами широких простор влиянию церкви на жизнь общества. Большая часть государственными законов по делам церкви, изданных в настоящий период, принадлежит императорам из династии Македонской и Комнинов, из коих первая занимала престол от второй половины IX до конца XI века, а последняя от конца ХI и во все продолжение XII века. Особенно важны для церковного права новеллы императоров Льва Мудрого и Алексея Комнина. Законами этих именно императоров брачное право окончательно преобразовано было в особую ветвь права церковного. Три новеллы императора Алексея Комнина о церковном обручении и венчании брака, как conditio sine qua non его действительности, помещены и в нашей печатной Кормчей (гл. 43). Впрочем, справедливо замечает Чижман, что не многие новеллы византийских императоров настоящего периода носят на себе характер оригинальности. Одряхлевшая восточная империя уже не была способна проявлять творческую силу в образовании права. Инициатива новых юридических норм по церковным делам обыкновенно исходила от самой церкви. Что же касается до светских законодателей, то они большею частью дожидались какого-нибудь синодального постановления, чтобы потом в вычурной и многоречивой новелле сказать, что так именно и должно быть для общего блага.

Таковы были в настоящем периоде источники церковного права государственного происхождения. Как относи-

—563—

лись они к таковым же источникам предыдущего периода, т.е. к законам Юстиниана, принятым в церковный номоканон? Не подлежит сомнению, что законодательством византийских императоров настоящего периода и самою жизнью современного общества создавалось уже новое, собственно-византийское право, во многих отношениях отличавшееся от Юстинианова права. В юридических воззрениях и обычаях византийских греков, которые продолжали величать себя ромеями (т.е. римлянами), но на самом деле представляли пеструю смесь разных национальностей с решительным преобладанием славян, уже в конце предыдущего периода произошел существенный переворот, выражением которого служит знаменитая Эклога императоров – иконоборцев Льва Исаврянина и Константина Копронима, изданная около 740 года. Это – своего рода греко-варварские институции, которые во многих отношениях отменяли Юстинианово законодательство, преимущественно в сфере землевладения, брачного, семейного и наследственного права. Но наряду с Эклогою в руках византийских юристов-практиков продолжали еще обращаться разные частные компиляции из источников Юстинианова права, кое-как приспособленные к изменившемуся юридическому быту византийского общества. Подлинные же законные книги Юстиниана были давно позабыты и оставались недоступными для понимания современных юристов. Эти обстоятельства побудили императора Василия Македонянина предпринять новую кодификацию источников гражданского права с целью – устранить из Юстиниановых законов все устарелое и негодное для практики, все же прочее, что осталось в силе, издать вновь, присоединив сюда разнообразную и разрозненную массу позднейшего законодательного материала и приняв новые нормы обычного права. Исполняя эту сложную и трудную задачу, Василий Македонянин, во 1-х, издал (около 870 года) так называемый Прохирон, т.е. ручную книгу законов, которая, как сказано в ее предисловии должна была вытеснить из употребления «законодательство нечестивых иконоборцев», то есть Эклогу, но которая на самом деле дословно повторяет многие постановления Эклоги, так как последняя отвечала потребностями жизни; во 2-х, велел

—564—

собрать в один сборник отрывки Юстинианова законодательства, потерявшие практическое значение; в 3-х, дал новую редакцию тем Юстиниановым законам, которые оставались в действии или, по крайней мере, должны были служить коррективами к действующему праву, под именем «Ревизии законов» (Ανακάθαρσις τῶν νόμων). Первая из этих законодательных работ – Прохирон еще при том же императоре (около 883 года) издана была в новом виде и под новым названием Эпанагоги, в составлении которой необходимо предположить участие духовного лица, так как в ней содержится много постановлений, касающихся духовной иерархии и, между прочим, целый титул (3-й) о патриархе, содержащий в себе совершенно новые постановления; в позднейших византийских юридических компиляциях этот титул не без основания приписывался патриарху Фотию. Впрочем, эта новая редакция Прохирона едва ли была официально обнародована; во всяком случае она не вытеснила из употребления прежней, которая до самого падения Византийской империи оставалась главною ручною книгою законов у юристов – практиков и послужила основанием для множества новых частных компиляций этого рода, между прочим – для известного Шестокнижия Арменопула. В отношении к церковному праву Прохирон важен, как преимущественный источник, из которого позднейшие канонисты (напр., Матфей Властарь) черпали определения гражданского права, относящиеся к церкви. Не позднее XI в. Прохирон переведен был и на славянский язык, и в продолжение многих столетий входил в состав славяно-русских Кормчих под именем «Градского закона» (Νόμος πολιτικός). В печатной Кормчей они составляет 48 главу. Вторая из кодификационных работ Василия Македонянина, содержавшая в себе устарелые Юстиниановы законы, не дошла до нашего времени, понятно, потому что не было надобности ее переписывать; но третья и важнейшая работа – «Ревиз1я законов» сохранилась (только не вполне) в позднейшей редакции, какую дал ей сын и преемник Василия – Лев Мудрый. Последнему принадлежит издание громадного кодекса в 60 книгах, известного под именем Баэилик, т.е. царских книги (τὰ βασιλικὰ).

—565—

§ 21. Пересмотр канонического кодекса и его толкователи: Аристин, Зонара и Вальсамон.

Описанные нами кодификационные работы императоров Василия Македонянина и Льва Мудрого имели весьма близкое отношение и к церковному праву. Они указывали на необходимость пересмотра гражданских источников церковного права, которые содержались в номоканоне Фотия. Здесь, как мы уже знаем, помещены были отрывки из Юстиниановых законных книг. Но многие из этих отрывков не вошли в Базилики, значит – потеряли законную силу. И вот уже в XI веке предпринимаются опыты материальной переработки номоканона, состоящие в сравнении принятых сюда извлечений из Юстиниановых законов с соответственными местами из Базилик. Такая именно работа над Фотиевым номоканоном совершена была в 1090 г. каким-то Феодором Бестом по поручению государственного сановника (логофета) Михаила. Вскоре после того, именно в 1107 году император Алексей Комнин в своей новелле, данной тогдашнему патриарху Николаю Грамматику и его синоду, горько жалуясь на несоблюдение церковных правил (и законов) при избрании и поставлении на церковно-иерархические степени, предписывал прочитать в синоде весь номоканон с тою целью, чтобы одни из содержащихся здесь правил, совершенно необходимые для церкви, были восстановлены и соблюдаемы во всей своей силе, а другие, менее важные, были бы представлены ему, императору, для совместного суждения о них купно с синодом.²⁸²¹ Было ли что сделано патриархом и его синодом по этой новелле, мы не знаем. Но несомненно, что самая жизнь требовала полного пересмотра источников церковного права, унаследованных настоящим периодом от предыдущего. Действовавшее теперь церковное право во мно-

—566—

гих отношениях было уже не то, что прежде. Поэтому настояла потребность установить отношение древних церковных канонов и законов, содержавшихся в синтагме и номоканоне патриарха Фотия, к современному порядку жизни церковной и общественной. Этой потребности и старались, удовлетворить толкования на синтагму и номоканон, написанные по распоряжению императоров и патриархов тремя авторизованными греческими канонистами XII века: Алексеем Аристином, Иоанном Зонарою и Феодором Вальсамоном.

Алексей Аристин, в правление Алексея и Иоанна Комнинов, был диаконом великой, т.е. Софийской церкви в Константинополе и вместе – ее великим экономом и хартофилаксом (т.е. секретарем). Около 1130 года, по поручению императора Иоанна Комнина, он написал краткие толкования на известный уже нам канонический синопсис. Источником этих толкований служили для Аристина частью полный текст правил, который толкователь излагал в собственном свободном перифразе, частью древняя анонимная схолия. Метода толкователя – строго догматическая. Он изъясняет буквальный грамматический смысл канонов, не входя в казуистические тонкости, но в виду современной практики отмечает правила, утратившие свою силу или измененные в позднейших церковных правилах (см. его толков, на 14 и 85 ап. правила; 19 халкид.; 31 труд.; 6 сард.; 9 и 18 Василия В. и др.): по местам Аристин исправляет изъясняемый текст синопсиса, если в нем неправильно передан был смысл полного текста правил (см. его толков, на 72 и 75 апост. прав., и на 19-е анкир. собора). Но где сокращенный текст был ясен и правилен, там толкователь приписывает только к синопсису слово σαφής, т.е. правило ясно само по себе. Нужно заметить, что в руках Аристина был такой список синопсиса, в котором передавалось не все содержание синтагмы Фотия: именно – в этом списке не было еще сокращенного текста двух Фотиевых соборов (861 и 879 г.), а из канонических посланий св. отцов находились только три послания Василия Великого. Если же списки синопсиса с толкованиями Аристина представляют нам в сокращенном тексте и все остальные правила, входящие в

—567—

состав синтагмы Фотия, но только без всяких толкований: то это нужно понимать так, что такое дополнение синтагмы принадлежит самому Аристину. Для нас синопсис и Аристиновы толкования на него в особенности важны потому, что они составляют главное содержание первой (канонической) части нашей печатной Кормчей.

Более широкую и трудную задачу выполнил в своих толкованиях современники Аристина, Иоанн Зонара. В правление Алексея и Иоанна Комнинов Зонара занимал высшие государственные должности: он был великим друнгарием виглы, т.е. начальником дворцовой стражи, и вместе вице-председателем императорского трибунала и первыми секретарем империи. Но потом, наскучив придворными интригами и удрученный горем о потере жены и детей, они удалился в монастырь и принял монашество. Вероятно, в первые годы продолжительного правления Мануила Комнина (1142–1181) и по его непосредственному приказанию, Зонара, уже монах, взял на себя труд написать толкования на полный текст канонов, содержавшихся в синтагме Фотия. Приступая к этому делу, Зонара избрал такой список канонического кодекса, в котором правила изложены были не в хронологическом порядке, как у Фотия, а по их относительной важности, именно – на первом месте стояли правила всех семи вселенских соборов, на втором – правила соборов поместных или областных, а на третьем – канонические послания св. отцов. Над правилами каждого собора Зонара поместил исторические сказания о присутствовавших на нем иерархах, а также о времени и цели его собрания. Самые толкования Зонары состоят в изъяснении смысла правил с трех точек зрения: исторической, догматической и практической. Так как в синтагме содержался канонический материал, образовавшийся в продолжении многих столетий, то здесь было многое уже непонятно для греков XII века или получило на практике совсем другой смысл. Таким образом, толкователю нужно было изъяснять первоначальный, исторический смысл правил и тех или других канонических терминов и указывать обстоятельства, вызвавшие данное правило. Конечная цель толкований Зонары состоит в том, чтобы чрез снесение правил, от-

—568—

носящихся к одному и тому же предмету, извлечь из них общее положение, как каноническую догму. Если между изъясняемыми правилами оказывались в чем-нибудь несогласия, то Зонара или примиряет эти несогласия, как только кажущиеся, или, в случае невозможности такого примирения, решает вопрос о действующей канонической догмой по относительной важности источников и по их хронологической последовательности, так что определение вселенского собора получает перевес пред правилом собора поместного или пред единоличным правилом св. отца; определение собора позднейшего отменяет норму равного ему собора предыдущего, по правилу; lex posterior derogat priori. Кроме того, при равенстве авторитетов, разновременно издавших об одном и том же предмете не вполне согласные правила, Зонара отдает преимущество тому правилу, которое отличается большею мягкостью или, по выражение толкователя, «более человеколюбиво». Установляя таким образом каноническую догму, Зонара не редко в своих толкованиях обращается к современной церковной практике и показывает, насколько она согласна или не согласна с этою догмою. Общий характер толкований Зонары состоит в высоком уважении к церковным канонам и в независимости суждений о явлениях современной жизни, несогласных с духом или прямым смыслом канонов. Так в смелых и сильных выражениях отзывается он о церковной власти своего времени: «царская власть, замечает он в толковании на 28-е правило халкидонского собора, перешла в тиранию, а сенат стеснен и потерял свое значение». В толковании на 3-е правило халкидонского собора он замечает: «и доныне это зло (занятие духовных лиц морскими делами) бывает, и никто оного не пресекает, ни патриарх, ни царь, ни епископ; в пренебрежении оставляется толикое число правил, и с лицами, подлежащими в силу этих правил извержению, вместе служат и имеют общение патриархи и епископы». В толковании на 7-е правило неокесарийского собора, воспрещающее пресвитеру участвовать в брачном пире двоеженца, говорит: «но так на письме; а мы видали и патриарха, и различных митрополитов, пиршествовавших с царем, вступившим во второй брак».

—569—

Имея дело собственно с синтагмою, а не с номоканоном, Зонара в своих толкованиях не входит в разрешение вопроса об отношении церковных канонов к государственным законам и только в редких случаях цитует эти последние, если они оказывались согласными с канонами. Но главную свою задачу, т.е. объяснение канонов с указанных трех точек зрения, Зонара исполнил так блистательно, что позднейшая греческая духовная иерархия отдавала ему предпочтение даже пред самим знаменитым Вальсамоном, может быть потому, что этот последний в своих толкованиях на синтагму весьма часто дословно повторял толкования своего предшественника.

Последними по времени, но первым по своему авторитету толкователем источников церковного права на востоке были Феодор Вальсамон. Они жили в правление Мануила Комнина и Исаака Ангела и умер в начале XIII века. При Мануиле Вальсамон, в сане диакона, занимал высшие церковные должности, именно был номофилаксом и хартофилаксом великой церкви; потом, при Исааке Ангеле, поставлен в патриархи антиохийские, впрочем, оставаясь в Константинополе, так как Антиохия находилась тогда в руках западных крестоносцев и след., под властью пап, которые поставляли туда своих латинских патриархов. Еще до своего патриаршества Вальсамон получил от патриарха Михаила Анхиала поручение написать комментарий на обе части Фотиева номоканона, т.е. и на номоканон в тесном смысле этого слова и на синтагму церковных канонов. В толковании на номоканон Вальсамон должен был точно отмечать, какие из находящихся здесь законов Юстиниана приняты в Базилики и каше не приняты, – следовательно, какие остаются в действии и какие должны быть признаны потерявшими свою силу. Поводом к этой работе послужил один случай, подробно рассказанный самим Вальсамоном в толковании на 9-ю главу 1-го титула номоканона. Именно: амасийский митрополит Лев в продолжение целого года не замещал одну епископскую кафедру, находившуюся в его округе, не смотря на троекратное внушение со стороны патриарха. Тогда последний, на основании одного места из 123 новеллы Юстиниана, приня-

—570—

того в номоканон (именно в 9-ю гл. 1 тит.), счел себя в праве наименовать и рукоположить нового епископа, помимо митрополита. Но ему стали возражать, что это место номоканона не принято в Базилики и, след., не имеет законной силы. Патриарх отвечал, что номоканон, почитаемый в церкви за священную книгу, не может потерять силы ни в одной своей букве. Дело дошло до императора, который с своим сенатом высказался против патриарха. Тогда этот последний увидел необходимость пересмотра Фотиева номоканона, т.е. сравнения содержащихся в нем Юстиниановых законов с Базиликами, впрочем – без всякого посягательства на целость первоначального текста номоканона, что и было поручено Вальсамону.

Сообразно с этою задачею, Вальсамон в своем комментарии на номоканон делает следующее: 1) отмечает, как устарелые и потерявшие силу, те гражданские законы номоканона, которые не вошли в Базилики; 2) указывает, где именно находятся в Базиликах законы, тожественные с законами номоканона; если же между текстом Юстинианова закона, находящегося и в номоканоне, и в Базиликах, оказывалось какое-либо несогласие в отдельных выражениях, то Вальсамон обыкновенно выписывал целиком текст действующего кодекса, т.е. Базилик. Если, наконец, закон Базилик был разъяснен, изменен или вовсе отменен каким-либо позднейшим законодательным актом (императорскою новеллою или постановлением патриаршего синода, утвержденным императором): то Вальсамон в своем комментарии приводит вполне текст этого нового закона. Как патриарший харатофилакс, т.е. начальник архива патриархии, Вальсамон имел под руками все нужные материалы для такой обработки номоканона.

Что касается до толкований Вальсомона на каноническую синтагму, то здесь он, как выше замечено, весьма часто почти дословно повторяет Зонару. Но он становятся вполне оригинальным в тех случаях, когда нужно было установить отношение церковных канонов к государственным законам и примирять встречающиеся несогласия между теми и другими, или разрешить какой-нибудь казуистический вопрос, возникавший в современной церковной практике. Исполняя первую задачу, Вальсамон в тех слу-

—571—

чаях, когда противоречие между канонами и законами оказывалось непримиримым, высказывать принцип, что «законы должны уступать канонам, так как последние имеют двоякую санкцию от церковных соборов и от самих императоров, а первые – только от императоров. Разрешая казуистические вопросы современной церковной практики, Вальсамон обыкновенно приводит и критикует мнения других или, если вопрос решен законодательным порядком, т.е. в постановлении патриаршего синода или в императорской новелле, приводит самый текст этих актов.

В противоположность Зонаре, который, как выше замечено, в своих толкованиях твердо стоит на точке зрения древних канонов и прямо указывает на отступления от них в современной церковной практике, как на явления ненормальные, антиканонические, Вальсамон в подобных случаях пытается оправдать церковную практику, т.е. доказать, что она не противоречит древним канонам, которые в принципе признавались неизменными, или что она имеет свои уважительные основания (например – долговременный обычай, противоположный канонам. См. его толк., на 31 прав апост.; ср. на 12 прав. сард. соб.). С этой точки зрения Вальсамон оправдывает все действия императорской власти в делах церковного управления, хотя бы они прямо противоречили древним канонам (толк. на 16-е, по старому счету, прав. карф. соб. или на 23 – по нов. счету; срав. толк. на 12 прав. ант. соб.). Точно также он является жарким защитником прерогатив константинопольского патриарха сравнительно с другими патриархами, хотя по древним канонам все патриархи, по правам власти, ровны между собою (толк. на 31 апост.: ср. 12 сард.; на 10 прав. VII всел. соб.; на 26 гл. 1 тит. ном. и на 2-ю гл. тит. 8-го; на 18 прав. 1 всел. соб.). Но эта самая тенденция Вальсамона сообщала его толкованиям высокую практическую важность. Он являлся апологетом действующего права византийской церкви, и это доставило ему, во мнении современников и отдаленного потомства, первенство между всеми толкованиями каноническая кодекса восточной церкви. Уже в XIV в. константинопольский патриарх Филофей называл его искуснейшим канонистом,

—572—

голос которого решает самые трудные и запутанные вопросы церковной практики. Даже светские юристы пользовались трудами Вальсамона, в особенности его толкованиями на номоканон, откуда они брали многие места в свои компиляции по гражданскому праву, например, – в так называемый «Дополненный Прохирон», составленный в XIV веке. Сколько известно, один только голос на востоке отозвался о нашем канонисте не совсем одобрительно, укоряя его в некоторой непоследовательности и даже противоречиях. Это – Димитрий Хоматин, архиепископ болгарский, автор значительной массы канонических ответов и трактатов, младший современник Вальсамона. И нельзя не сознаться, что приведенный упрек имеет свои основания. Так, наприм., в толкованиях на номоканон Вальсамон отмечает один и тот же закон то как принятый в Базилики, то как не принятый (Геймбах, История греко-рим. права, стр. 314; ср. 335). Равным образом в толкованиях на синтагму он не всегда следует своему принципу, что каноны должны иметь преимущество пред законами, и нередко отдает предпочтение этим последним (см. его толков. на 58-е прав. лаод. собора и на 90 и 146-е карфаг.).

§ 22. Алфавитная синтагма Властаря и Ἐπτομὴ τῶν κανόνων Арменопула.

Толкования Аристина, Зонары и Вальсамона, принятые высшею церковною властью, как необходимое руководство для правильного понимания и приложения к современной практике древних церковных канонов, сделались как бы необходимою принадлежностью канонического кодекса восточной церкви. Можно сказать, что на практике они ничем не отличались от самых правил. Поэтому позднейшие составители практических руководств по церковному праву не редко приводили текст толкований вместо текста самых правил. Два таких руководства заслуживают особенного рассмотрения по их употребительности в церковной практике. Это – 1) Алфавитная синтагма церковного права, составленная в первой половине XIV века (в 1335 г.) афонским монахом Матфеем Властарем, который до монашества, несомненно, были юристом – практиком. Труд Властаря есть превосходный реальный словарь церковного права, назначенный для скорейшего при-

—573—

искания источников этого права как канонических, так и гражданских, относящихся к тому или другому предмету. Автор предпослал своему труду обширное предисловие (προθεωρία), в котором исторически обозревает те и другие источники и, между прочим, сообщает несколько весьма важных фактов из истории древнего римского права. Самая Синтагма состоит из 24 отделов по числу букв греческого алфавита; каждый отдел подразделяется на главы, сообразно числу канонических или чисто юридических терминов, начинающихся с той или другой буквы. В каждой главе сначала излагаются определения канонического права, а потом – гражданского. Но есть и такие главы, в которых исключительно приводятся или одни канонические источники (наприм., лит. А, гл. 11), или – одни гражданские (наприм., лит. А, гл. 4; лит. В, гл. 5). При изложении канонических источников Властарь весьма часто пользуется почти дословно толкованиями Зонары и Вальсамона, не называя, впрочем, их по имени. Равными образом, он не указывает источников, из которых берет гражданские законы; исключение делается только для новелл Юстиниана и Льва Мудрого. Но из сравнения с известными уже нам законными книгами византийской империи оказывается, что Властарь всего чаще пользовался Эклогою, Прохироном, Эпанагогою и разными частными компиляциями из Базилик. В конце своей Синтагмы Властарь поместил несколько приложений, более или менее важных для современной церковной практики, именно: 1, сокращение уже известного нам покаянного номоканона или епитимейника Иоанна Постника; 2, канонические ответы Никиты митрополита ираклийского (конца XI в.); 3, правила константинопольского патриарха Никифора (IX в.); 4, канонические ответы Иоанна, епископа китрского (XIII в.); 5, каталоги чинов константинопольской великой церкви; 6, роспись архиерейских кафедр, подчиненных Константинопольскому патриарху и 7, список латинских юридических речений (λέξεις νομικαὶ), употреблявшихся без перевода в источниках византийского права.

Синтагма Властаря вскоре после ее составления, сделалось у греков самым употребительным руководством к познанию церковных канонов и законов. Это доказы-

—574—

кается громадными количеством списков ее, из коих некоторые современны самому автору. Удобства, представляемые ею для практики, побуждали позднейших переписчиков дополнять ее выписками из толкований Аристина, Зонары и Вальсамона, так что эта новая редакция канонического кодекса греческой церкви до некоторой степени заменяла собою на практике номоканон и синтагму Фотия с названными толкованиями. В XIV же веке Синтагма Властаря переведена была на сербский язык и в этом переводе быстро распространилась по всем славянским церквам. С XV века она, как увидим, делается известною и в России.

2) Современник Властаря Константин Арменопул, номофилакс и судья в Солуни, автор знаменитого Шестокнижия или руководства к познанию гражданских законов, составил также краткое изложение источников канонического права под названием Ἐπιτομὴ τῶν κανόνων.²⁸²² Оно состоит из 6 отделов (τμήματα), подразделяющихся на титулы. Первый отдел содержит в себе правила о епископах, второй – о пресвитерах, диаконах и иподиаконах, третий – о низших клириках, четвертый – о монастырях и монахах, пятый – о мiрянах вообще, шестой – о женщинах в особенности. Этот сборник, вскоре после его появления, снабжен был краткими схолиями или примечаниями, из коих некоторые надписываются именем современного Арменопулу константинопольского патриарха Филофея, но большая часть других, анонимных схолий, по всей вероятности, принадлежит самому Арменопулу. В тех и других схолиях содержатся иногда довольно важные, свидетельства о тогдашней канонической практике. Подобно Синтагме Властаря, сборники Арменопула был переведен на сербский язык (список этого перевода XVII в. имеется в Пуб. Биб. в Погод. Древлехр. № 238).

—575—

Период IV. От завоевания Константинополя турками в 1453 г. до настоящего времени

§ 23. Источники церковного права в этом периоде.

Завоевание Константинополя турками и падение Византийской империи ничего не изменили в состоянии церковного права у покоренных христианских народов, принадлежащих к греческой церкви. Собственный интерес завоевателей побуждал их оставить неприкосновенною религию новых подданных и далее наделить духовную иерархию их разными привилегиями, каких не имела она при прежних христианских императорах. Уже покоритель Константинополя султан Мухаммед II признал тамошнего патриарха духовным главою всех райев, т.е. христианских подданных оттоманской империи без различия национальности. Двор патриарха или по-турецки «патрика» сделался для них верховным судилищем не только в делах чисто-церковных, но и в гражданских, поскольку эти последние имели отношение к религии, каковы дела семейные, брачные и наследственные. Кроме того, патриарху предоставлено право третейского суда между христианами, и даже между христианами и мусульманами, и по другим гражданским делам, если обе стороны соглашались принести свой спор на решение патриарха. Для решения чисто-церковных дел при патриархе по-прежнему оставался постоянный собор или синод (σύνοδος ἐνδημοῦσα), в состав которого входили теперь не только архиереи, но и знатнейшие из представителей греческой нации (т.н. фанариоты). Синод по-прежнему отправлял функции не только судебной и административной, но и законодательной власти. Основанием деятельности синода во всех этих направлениях служили древние каноны и законы, содержавшиеся в номоканоне и синтагме патриарха Фотия. Но в преимущественном употреблении находилась Алфавитная синтагма Властаря, переведенная теперь, именно в 1498 г., в помощь духовенству, уже плохо понимавшему древний греческий язык, на новогреческий или общенародный (κοινὴ γλῶσσα). Автором перевода был юрист

—576—

Николай Куналис-Критопул. Основатель для решения дел чисто-гражданских, предоставленных ведомству духовной иерархии, служило упомянутое раньше Шестокнижие Арменопула. Оно также переведено было на новогреческий язык и в этом переводе нисколько раз было издаваемо в Венеции греками, поселившимися там после завоевания Константинополя (именно – в 1744, 1766, 1777, 1820 гг.).

Законодательная деятельность константинопольских патриархов и их синода в настоящем периоде была довольно обширна и разнообразна. Мы укажем здесь только важнейшие памятники этой деятельности, и притом такие, которые касаются исключительно дел церковных и послужили источниками канонического права не только для греческой церкви, но и для других автокефальных церквей православного востока. Таковы: 1) синодальное постановление, под председательством константинопольского патриарха Иеремии II, об учреждении в России патриаршества (Σύντ. V, 149); 2) синодальное определение того же патриарха 1593 г. о новом римском (григорианском) календаре, как несогласном с преданиями восточной церкви; 3) грамоты констант. патриарха Иеремии III и антиохийского Афанасия о признании учрежденного Петром Великим синода органом духовной власти, равным с патриархами; 4) синодальное определение патриарха Кирилла V от 1756 г. о недействительности крещения католиков и лютеран (ibid. 614–616); 5) синодальное постановление патриарха Григория VI (1834–1840) о препятствиях к браку, вытекающих из понятия о различных видах родства (ibid. р. 164–175); 6) синодальный акт 1850 года, при патриархе Анфиме, о самостоятельности церкви греческого королевства (ibid. р. 177–184).

§ 24. Новые практические руководства к познанию и применению источников церковного права.

Выше мы заметили, что в настоящем периоде греческая духовная иерархия в решении дел, предоставленных ее ведению турецким правительством, руководилась преимущественно двумя законными книгами, образовавшимися еще в предыдущем периоде: Алфавитною синтагмою Властаря и Шестокнижием Арменопула, переведенными теперь на новогреческий язык. Первая

—577—

служила основанием для решения дел и вопросов чисто-церковных, последняя – для решения дел гражданских, поскольку они состояли в ведении церковной иерархии. Но эти книги не устраняли потребности в составлении новых практических руководств по церковному праву, более приспособленных к современному состоянию этого права и к общему уровню образования тогдашнего греческого духовенства, который, надобно заметить, быль очень невысок. Такие руководства стали появляться уже в начале настоящего периода. Одни из них представляют опыты частной кодификации всего действующего церковного права, другие обнимают только отдельные, наиболее важные составные части этого права. К первым относится Номоканон или Νομικόν Мануила Малакса, нотариуса в Фивах, составленный в 1561 году сначала на древнегреческом языке, а потом переведенный самим автором на новогреческий. Обширное употребление этого номоканона доказывается множеством списков его, хранящихся в разных библиотеках востока и запада. Источниками, из которых Малакс черпал свой материал и которые большею частью прямо указаны им при каждой главе своего сборника, служили: номоканон и синтагма патриарха Фотия с толкованиями Зонары и Вальсамона, алфавитная синтагма Властаря, шестокнижие Арменопула, синодальные определения константинопольских патриархов настоящего периода, сочинения современных автору канонистов (например – трактат хартофилакса о степенях родства, о котором будет речь дальше), наконец – обычаи и практика, которые Малакс приводит, как «мнения церковных учителей». Сборник разделяется на главы, последовательно обозначенные цифрами и содержащие в себе известное число выписок из источников. Система сборника такова: сначала идут статьи о праве и справедливости вообще, потом – о патриархах, епископах, низшем духовенстве и монахах, далее – о богослужебных действиях, наконец – о браке и других предметах, подлежащих ведомству церковных судов. Списки Малаксова сборника чрезвычайно разнятся между собою как по составу, так и по числу и порядку глав. Это служит новым доказательством обширного употребления этого сборника. Каждый пере-

—578—

писчик старался чем-нибудь дополнить свой оригинал, сделать его более пригодным для практики. Во многих рукописях сборник является в соединении с другими каноническими сборниками, не принадлежащими Малаксу, например, с епитимийным номоканоном, о котором будет речь дальше, но при этом счет глав продолжается, так, что по одним рукописям насчитывается 200 с небольшим, глав, а в других – более 700. Где позднейшие перемены, прибавки и приложения были особенно многочисленны, там переписчики считали себя в праве выдавать труд Малакса за свой собственный. Так, в некоторых рукописях XVII века автором Малаксова номоканона называют себя другие лица (Фома Риццес, священник Стилиан, монах Кирилл и др.). В заключение заметим, что сборник Малакса почти целиком вошел в состав румынской Кормчей, конечно – в переводе на румынский язык.

Из практических руководств настоящего периода, обнимающих только отдельные ветви церковного права, заслуживают особенного внимания по их значению в истории нашего русского канонического права следующие два:

а) Покаянный номоканон или епитимейник, составленный, вероятно, в конце XV века, во всяком случае – после взятия Константинополя турками. Это видно, между прочим, из того, что в нем содержится правило, запрещающее христианам приглашать турок в кумовья, т.е. в восприемники своих детей от купели крещения (см. пр. 22). Он составлен большею частью на новогреческом языке и дошел до нас, подобно Малаксову сборнику, во множестве списков. Не позднее первой половины XVI века он переведен был на славянский (именно – сербский) язык и по одному из множества списков этого перевода напечатан был в Киеве в 1620 г. За этим изданием следовал ряд других, частью киевских, частью – московских. Первый был делом частных лиц, монахов киево-печерской лавры. Последние имеют официальный характер, так как в них номоканон является в виде приложения к одной из важнейших церковных книг – Требнику, издаваемому от лица высшей церковной власти в России. Таким образом, этот номока-

—579—

нон формально сделался источником русского церковного права. Но в своем отечестве, т.е. в Греции, он давно уже вышел из употребления и ни разу не был там издаваем в печати. Греческий подлинник его, с пролегоменами и историко-критическими примечаниями, впервые издан мною в 1872 году в Одессе, почему Цахариэ-фон-Лингенталь в своем исследовании о греческих канонических сборниках времен турецкого владычества над греками и называет этот номоканон моим именем.²⁸²³ Значение этого номоканона в ряду источников действующего русского церковного права будет указано нами в своем месте.

б) Трактат о степенях родства, препятствующих браку (περὶ τῶν τῆς συγγενείας βαθμῶν), составленный по распоряжению патриарха Иоасафа I (1520–1543) хартофилаксом патриаршей церкви Мануилом Ксанеянином. Это – замечательный памятник греческой канонической юриспруденции. По простоте и ясности изложения дела, всегда затруднявшего и греческое, и наше духовенство, трактат хартофилакса Мануила превосходит все прежние руководства по этому предмету. В 1564 г. он напечатан был, с разными дополнениями, священником греческой церкви в Венеции Захариею Скордилием, по прозванию Марафарà. Издание Скордилия вскоре переведено было на славянский (сербский) язык. Списки этого перевода всего чаще встречаются в рукописях, содержащих в себе такой же, т.е. сербский перевод вышеописанного покаянного номоканона. Независимо от этого перевода, в 1646 г. в Киеве вновь переведены были некоторые извлечения из книжки Скордилия, вошедшие в состав статьи «о тайне супружества», помещенной в Требнике киевского митрополита Петра Могилы. Отсюда статья эта принята в первопечатную Кормчую, изданную при всероссийских патриархах Иосифе и Никоне (в 1649 и 1653 гг.), и удержала свое место во всех позд-

—580—

нейших изданиях этой книги, составляя в ней вторую часть 50-й главы. Статья эта до сих пор служит у нас единственным официальным руководством для счета степеней родства и свойства, составляющих препятствие к браку. Подробности о ней – в моем сочинении: «50-я глава Кормчей книги, как исторический и практический источник русского брачного права» (М. 1887).

§ 25. Новые частные и официальные издания древнего канонического кодекса греческой церкви.

Нужно заметить, что составители описанных нами практических руководств по церковному праву, говоря вообще, были люди очень невысокого образования; они пользовались своими источниками без всякой критики, а между тем в этих источниках, наряду с подлинными правилами древних соборов и отцов церкви, обращалась масса правил апокрифических, подложных, которые подчас поражают странностью своего содержания. Таких правил не мало находится у Мануила Малакса и у неизвестного автора того покаянного номоканона, который, как выше показано, издается в конце нашего Требника. Само собою понятно, что это явление свидетельствует о малом знакомстве греческих канонистов первой половины настоящего периода с подлинным текстом и составом древних правил, содержащихся в синтагме патриарха Фотия. Но с конца XVII столетия на востоке делаются известными западные печатные издания канонического кодекса греческой церкви и позднейших дополнений к нему, состоящих в постановлениях патриаршего синода и других памятниках церковного права предыдущего периода. С особенным уважением приняты были на востоке уже известные нам два издания: Леунклавия – Jus graeco-romanum и Беверегия – Συνοδικὸν sive Pandectae canonum ecclesiae graecae. Первое из них, как более редкое и, пожалуй, более нужное для тогдашней церковной практики, употреблялось даже в рукописных копиях и называлось книгою Арменопула на том основании, что оно начинается каноническими синопсисом этого византийского юриста. Но издания Леунклавия и Беверегия почти все разошлись на западе, и лишь очень немногие экземпляры того и другого попали в библиотеки греческих монастырей и в руки высших иерархов восточной церкви. Знакомство

—581—

с названными изданиями побудило и самих греков заняться делом издания канонического кодекса своей церкви – с целью сделать эту важную книгу, по возможности, общим достоянием своих единоверцев и соплеменников. Первые из этих изданий появились в конце прошлого столетия. Они были делом частных лиц и по своим достоинствам стоят гораздо ниже подобных же западных изданий. Из них заслуживают быть упомянутыми следующие два: 1) издание афонского монаха Агапия, вышедшее в 1787 г. в Венеции под заглавием: Συλλογὴ πάντων τῶν ἱερῶν καὶ θείων κανόνων. Издатель в своем предисловии, говоря о необходимости знакомства с подлинным текстом и составом канонов древней Вселенской церкви, между прочим, резко порицает современников за употребление разных рукописных номоканонов, содержащих в себе не подлинные, а мифические каноны. В издании Агапия находится вся синтагма патриарха Фотия на древнегреческом языке, но без толкований авторизованных канонистов XII века – Аристина, Зонары и Вальсамона, изданных Беверегием; зато издатель дополнил состав синтагмы правилами патриарха Никифора Исповедника (IX в.) и Иоанна Постника (конца VI в.). – 2) Издание афонского же (иверского монастыря) монаха Христофора, вышедшее в 1800 году в Константинополе из патриаршей типографии и посвященное патриарху Неофиту VII-му, под заглавием: Κανονικόν, ἢτοι οἱ θείοι κανόνες τῶν ἀγίων καὶ πανσέπτων Ἀποστόλων, τῶν τε οἰκουμενικῶν καὶ τοπικῶν συνόδων καὶ τῶν κατὰ μέρος θεοφόρων πατέρων. По содержанию и языку это издание сходно с предыдущими, т.е. в нем содержится синтагма патриарха Фотия на древнегреческом языке с теми же дополнениями (и с прибавлением еще канонических ответов патриарха Николая Грамматика – XI в.), но текст правил изложен здесь в сокращении самого издателя и снабжен его примечаниями, заимствованными большею частью из изданий Леунклавия и Беверегия. В этих примечаниях, между прочим, делаются ссылки на толкования Зонары и Вальсамона. – Оба названные издания вытеснены были из употребления официальным изданием канонического кодекса греческой церкви, вышедшим в одном году с издани-

—582—

ем монаха Христофора. Инициатива этого официального издания принадлежит вышеупомянутому монаху Агапию и афонскому же иеромонаху Никодиму. Еще в 1793 г. они представили патриарху Неофиту VII полный текст синтагмы Фотия по изданию Беверегия, но в переводе на новогреческий язык. К тексту правил присоединены были тоже на новогреческом языке, толкования Зонары, Вальсамона и Аристина, сопровождавшиеся собственными (подстрочными) примечаниями переводчиков. Рукопись Агапия и Никодима, по распоряжению патриарха и его синода, отдана была на предварительное рассмотрение особой комиссии и только чрез семь лет была одобрена к печати, с тем, однако ж, чтобы общепризнанные церковные каноны изданы были на их оригинальном, т.е. древнегреческом языке. Дело печатания и корректуры поручено было монаху Феодориту и совершено не в патриаршей типографии, а в Лейпциге, потому, вероятно, что здесь можно было издать книгу и лучше, и дешевле. Издание, как выше замечено, вышло в 1800 году под заглавием; Πηδάλιον, что совершенно равно русскому названию: Книга Кормчая. Это название взято с символического изображения церкви в виде корабля, управляемого среди волн житейского моря правилами св. Апостолов, соборов и отцов церкви. Символ этот, встречавшийся уже в христианских катакомбах II и III столетий и объясненный в известных Апостольских Постановлениях (lib. III, cap. 58), изображены также и на обороте заглавного листа книги – с подробным объяснением. Когда книга получена была в Константинополе, то в ней найдены были разные прибавки, сделанные выше упомянутым корректором ее Феодоритом, – прибавки, которые патриарх Неофит признал частью неуместными, частью противными уставам и преданиям восточной церкви, о чем и дал знать по всем епархиям окружною грамотою, с точным указанием страницы, где находились эти прибавки, и с предписанием вычеркнуть их из текста. В Пидалионе синтагма Фотия является с теми же дополнениями, какие находятся и в выше отмеченных частных изданиях, т.е. с правилами Иоанна Постника и Никифора Исповедника и каноническими ответами Николая Грамматика. Кроме того, в конце книги помещены: 1, руковод-

—583—

ство к определению степеней родства, препятствующих браку, и 2, формы разных церковных актов, как то ставленых грамот, бракоразводных и т.п. В 1841 году вышло 2-е, а в 1864 г. 3-е издание Пидалиона, исправленные согласно с указаниями выше упомянутой патриаршей грамоты, которая и помещена теперь в самом начале книги. Пидалион до сих пор составляет официальный канонический кодекс греческой церкви, признающий над собою власть константинопольского патриарха. Такого значения не потеряла эта книга и после издания знаменитой афинской Синтагмы канонов, предпринятого и совершенного, по распоряжению синода церкви греческого королевства, двумя учеными греками Ралли и Потли. Афинская Синтагма, начатая печатанием в 1852 и оконченная в 1859 г., состоит из 6 частей. В первой содержится номоканон Фотия с толкованиями Вальсамона; во второй, третьей и первой половине четвертой – синтагма Фотия с толкованиями Зонары, Вальсамона и Аристина; затем во второй половины четвертой части – канонические ответы патриарха Николая Грамматика, правила Никифора исповедника и Иоанна Постника, канонические ответы и трактаты Вальсамона и Зонары; в пятой – синодальные грамоты и постановления константинопольских патриархов, законы византийских императоров, канонические ответы и трактаты разных церковно-иерархических лиц и формы церковно-юридических актов; в шестой, наконец, алфавитная синтагма Властаря, с подробным алфавитным указателем ко всему изданию. Большая часть содержания афинской Синтагмы взята из готовых западных изданий, преимущественно – из Бевериджа и Леунклавия; но ученые издатели воспользовались также, для исправления и пополнения текста, превосходною каноническою рукописью XIV в., найденною в Трапезунте, и кроме того – богатыми пособиями, находящимися в Венской Императорской Библиотеке. Все это, конечно, возвышает научное достоинство издания, которое, действительно, с большим уважением принято, как в греческой, так и в русской церкви. Но на практике, в качестве официального канонического кодекса, остается для всей греческой церкви все-таки Пидалион, который поэтому и после появления в свет афин-

—584—

ской Синтагмы, именно в 1864 г. вышел – как уже замечено ранее – новым (третьим) изданием, и при том опять-таки в пределах не константинопольского патриархата, а независимой церкви греческого королевства – в Закинфе.

А. Павлов

—585—

II.

Девятнадцатое столетие завещает двадцатому неразрешенный конфликт между богословием и науками естественными, историческими и философскими. Конфликт между учением веры и различными научными вопросами имеет различную давность: в одних случаях мы имеем перед собою многовековую историю спора, в других столкновение возникло на наших глазах. Несогласие религии и науки по различным вопросам имеет и различную популярность. Естественнонаучные возражения известны всего более: об обезьяне и Дарвине слыхал всякий; о том, что существует какая-то рационалистическая критика библейского текста, подозревают очень немногие. Наибольшая давность, понятно, принадлежит возражениям философским: существенные вопросы веры с древнейших эпох человеческой истории решались рационалистически многими философами. Наибольшую наглядность и убедительность в настоящее время приписывают возражениям естественно-научным: эти возражения, говорят, утверждаются на фактах, а нет ничего неотразимей и убедительней факта. Мы начнем наше обозрение пунктов разногласия между религией и наукой с того, где торжество неверия над верою мыслителям рационалистического направления пред-

—586—

ставляется имеющим наибольшую наглядность и кончим обозрением тех возражений против веры, которые имеют наибольшую давность.

Говорят, что между богословием и естествознанием существуют разногласия в представлении: 1) системы мiра, 2) истории этой системы и 3) взаимоотношения существ в этой системе и в этой истории.

Анализ библейского текста и его понимания у древнейших толкователей, по мнению исследователей рационалистического направления, раскрывает, что христианская вера представляет землю центром мiроздания и человека его венцом. Все светила мiра – солнце, луна, звезды, кометы вращаются вокруг земли, все они служат земле во знамения и во времена и, чтобы освещать и согревать ее. Все вне земли существует только для земли, и земля существует только для человека. Он – истинный и единственный владыка вселенной. Таков, говорят, смысл христианской космологии. До XVI столетия эта космология была всеобщей, но в половине ХVI века гениальный каноник из Торна навеки сокрушил ее своею книгою De revolutionibus orbium coelestium (1543 г.), которая произвела истинную революцию в мiропредставлении человечества. Он высказал, что земля только ничтожная точка в безграничной вселенной, что она – один из сравнительно незначительных спутников солнца, которое само вовсе не представляет собою особо грандиозного мiрового тела, солнце, это – только песчинка, плавающая в океане вселенной. Близорукость и слабость человеческого зрения в течение тысячелетий не могла рассмотреть мириадов мiров, находящихся за пределами той системы, центром которой была эта песчинка. Люди не догадывались, что маленькие предметы вблизи кажутся больше больших, находящихся в отдалении. Вследствие этого их картина мiра была совершенно ложною. Коперник принял во внимание оптические свойства нашего глаза, стал на новую точку зрения, и мiр оказался совершенно иным. Но это изменение в представлении мiра, говорят, вместе с тем было крушением религиозных верований. Прежде мiропредставление утверждалось на авторитете божественного откровения, теперь вместе с падением этого мiропредставления пал и этот авторитет. Что

—587—

значение смелой гипотезы скромного каноника было действительно таково, это, говорят, ясно открывается из последующих обстоятельств. Книга Коперника была занесена в index (в 1616 г.), и с идеями этой книги католическая церковь вела долгую и упорную борьбу, и она заставила Галилео Галилея стоя на коленах произнести перед священной конгрегацией Рима следующую присягу: «я был сильно подозреваем в еретическом мнении, что солнце стоит не подвижно в центре мiра, а не земля, которая движется. Поэтому желая изгнать из мысли ваших преосвященств и всякого католика такое сильное, но справедливое против меня подозрение, с чистым сердцем и искреннею верою, я отрицаюсь, проклинаю и ненавижу вышеупомянутые ереси и заблуждения, и вообще всякое заблуждение, противное учению св. римско-католической церкви; я клянусь, что впредь не скажу и не буду утверждать ни словесно, ни письменно ничего могущего возбудить против меня подобные подозрения, и если узнаю о каком-либо еретике или подозреваемом в ереси, то донесу о нем сему святому судилищу инквизиции или инквизитору того места, в котором буду находиться». Устами Галилея римская церковь назвала новую космологию ересью, она упорно боролась с нею, но наука победила, и церкви пришлось уступить. Однако, да не подумает кто, что по вопросу о представлении мiра между учеными и верующими установился мир. Нет, и на западе до последнего времени нет да нет какой-нибудь ревностный католик выскажет, что земля стоит, а солнце движется (наприм., недавно Делетр) и на востоке немало таких религиозных геоцентристов. В некоторых изданиях и из частных бесед с сведущими людьми приходится узнавать о существовании лиц, бесспорно, очень образованных, которые или прямо отрицали теорию Коперника или уже в течение десятилетий собирают против нее доводы. Что показывают эти факты? Как будто то, что в глубине своей души они надеются, что в один прекрасный день явится новый каноник или аббат и сокрушит своими доводами систему Коперника, как некогда Коперник сокрушил Птоломея. Сила вещей, говорят, заставила богословов принять новое учение и заявить, что и Библия учит именно так, как учит

—588—

новая астрономия, но в глубине души они сознают, что Библия учит не так, и ждут, что новое – хотя бы научное – откровение обличит некогда ложь астрономической доктрины.

Перемещение центра вселенной, по мысли ученых, непременно влечет за собою развенчание человека. Если земля – не центр, то человек – не владыка мiра. На бесчисленных мiрах вселенной должны существовать бесчисленные обитатели, и поскольку эти мiры более величественны, громадны и прекрасны, чем земля, постольку их обитатели должны быть выше земных. Житель Сатурна должен быть гораздо выше, чем человек, и житель Сириуса должен стоять неизмеримо выше сатурнианца. В «микро-мегасе» Вольтера мы находим беседу гражданина Сириуса с гражданином Сатурна, о сущности и цели бытия. Местом разговора была земля, и в него вмешались земные мыслители. Тогда маленькое животное в черной шапочке, высокомерно вмешавшись в спор, заявило, что оно знает всю тайну бытия и что раскрытие ее находится в «сумме» (summa theologica) св. Фомы. Маленькое животное хотело смотреть сверху вниз на обоих небесных обитателей, оно заявило им, что они, их мiры, их солнца, звезды, все это создано единственно для человека. Это – нельзя сказать, чтобы скромное – представление о человеке вызвало неудержимый смех в жителях небесных мiров. Но такое заявление, говорят, и теперь идет со стороны религии и вызывает законный смех в людях науки. В апологетических трактатах подробно раскрывается, что во всей неизмеримой вселенной только одна земля устроена так хорошо, что на ней возможна жизнь и притом разумная жизнь. Когда миланский астроном Скиапарелли выступил с своею теорией обитаемости Марса, подтверждаемою будто бы присутствием на Марсе искусственных каналов, богословы явно обнаружили, что они живо заинтересованы в том, чтобы эта гипотеза оказалась ложною. В апологетических журналах и книгах скромному спутнику солнца стали оказывать преувеличенное внимание. Все сообщения наблюдателей Марса, опровергающие Скиапарелли, заносились тщательно на приход защитниками христианской веры. Линии каналов, оказалось, перемещаются; отсюда вывод,

—589—

что, значит, они – не искусственные водные сооружения. Материки Марса окрашены в красный цвет. Эта окраска по-видимому должна быть вследствие присутствия на Марсе большого количества одноокиси железа. Если бы на Марсе была растительность, то она бы перевела одноокись железа в двуокись, имеющую черную окраску; значить, на Марсе нет растений, а если нет растений, то нет и животных. На все эти рассуждения апологетов ученые отвечали, что мы не знаем ни состояния других мiров, ни того, при каких условиях возможно там развитие жизни. Жизнь может там существовать совершенно при иных условиях, чем на земле. Мы не знаем всех возможных типов, в которые может отлиться жизнь, и мы имеем все основания думать, что они не ограничиваются теми, которые мы знаем. Если бы мы не знали, что в воде живут рыбы, мы бы думали, что в воде жизнь невозможна. До последнего времени отвергали возможность жизни на больших глубинах (считая препятствием для нее страшно высокое давление воды), глубоководные исследования отвергли это предположение. Мы не знаем всех условий, при которых возможна жизнь; не знаем условий, в которых находятся мiры вселенной; не знаем о существовании бесчисленного количества мiров, находящихся вне тех пределов, до которых может достигать наш глаз, смотрящий на небо в сильнейшие телескопы. Та пустота, которую мы представляем во вселенной, есть только пробел в нашем знании. Не зная ничего о мiре, мы наивно воображаем, что он представляет собою пустыню. Но телескоп, вычисления и размышления во всяком случае приводят к признанию неразумности такого представления и к предположению, что кроме человека в мiровом пространстве живет немало существ, которые стоят неизмеримо выше человека. Эти предположения науки, говорят, стоят в противоречии с положениями религии с учением о земле, творении и падении человека, о спасении человека чрез боговоплощение, о имеющем быть втором пришествии, о воскресении тел, вообще со всею религиозною доктриною, которая делает землю ареной всемирной истории, ареной, на которой как бы исключительно развивается деятельность Самого Божества.

—590—

Конфликт между религией и наукой в деле представления системы мiра восходит к ХVI столетию. Вследствие того, что он имеет давность почти в полтысячи лет, он утратил свою силу и остроту. Они замалчивается, дети в христианских школах одновременно заучивают и истины религии, и представления новой астрономии, и при помощи некоторого фиктивного примирения оба ряда представлений мирно укладываются в их юных головках. Гораздо позднее – всего лишь со второй половины XVIII столетия – возник конфликт по вопросу о представлении истории мiра, и так как от возникновения конфликта до настоящих дней протекло сравнительно не много времени, то он еще не улажен, богословы не пришли еще ни к какому окончательному соглашению. Вообще говоря, богословы чувствуют, что придется уступить, но пока остается малейшая возможность не делать роковой уступки, они ее не делают. Согласно учению, признаваемому откровенным, человек думает, что мiр существует очень недавно. До человека он существовал всего пять дней с небольшим и со времени появления на земле человека еще не прошло восьми тысячи лет. Человек думает, что безусловно истинное описание этой истории он имеет на страницах Библии. Наука последнего столетия идет решительно против этих представлений, возникли космогония и историческая геология, которые сообщают нам о прошедшем мiра нечто совершенно иное, чем то, что мы вычитывали на страницах священных книг. Теперь исполнилось ровно сто лет, как стала разрабатываться теория образования солнечной системы, к которой принадлежим мы. В своих подробностях эта теория различными учеными представляется различно, но в своей сущности она неизменно содержит следующие утверждения: 1) пространство, занимаемое солнечною системою, прежде все было наполнено разреженною материей; 2) эта материя постепенно в течение миллионов лет сгустилась и сконцентрировалась в нескольких отдельных пунктах, каковые местные концентрации дали рождение солнцу, планетам и кометам (Лаплас допускал, что кометы пришли в солнечную систему из другого мiра, но теперь это представление вообще оставлено). Во время процесса этих частных концентраций, совершавшихся с край-

—591—

нею медленностью и постепенностью, образовалась и земля. Она явилась не сразу совершенною и готовою к жизни, растения не покрыли ее поверхности в течение 24 часов, птицы, рыбы и млекопитающие не явились в ней сразу по одному волшебному мановению. Нет, исследование земной коры, в которой погребена вся прошлая история земного мiра, показывает, что земля явилась сначала в раскаленном огненно-жидком состоянии, что долго в течение многих и многих веков она, как огненный метеор, носилась по небесному пространству. Нужно было много веков, чтобы на ней создались условия, делающие возможною жизнь.²⁸²⁵ Никто еще

—592—

не заключил в хронологические рамки истории, пережитую землей, но если приложить хронологически расчет только к самым последним эпохам существования земли, то легко можно убедиться, что здесь мы имеем дело с миллионами лет. Мы знаем, как изменяется рельеф суши теперь, как перемещаются море и земля, постепенно обра-

—593—

зуются возвышенности, передвигаются ледники. Во времена, непосредственно нам предшествовавшие, процесс этих изменений должен был совершаться подобным образом, как он совершается теперь. Исследование явлений выветривания, размывания, образования наносов, явлений сейсмических и вулканических показывают нам, что изменения на поверхности земли происходят медленно и постепенно, что катастрофы, вообще говоря, почти не влияли на эти изменения, они были редки и имели слишком ограниченные размеры, чтобы их можно было принимать в расчет, как важные геологические факторы. Но если изменения в прошедшем совершались также медленно, как в настоящем, то спрашивается, сколько же тысячелетий было нужно для того, чтобы море от Парижа передвинулось к Диеппу и Гавру и чтобы море, покрывавшее некогда московскую и тульскую губернию, замкнулось в те тесные границы, которым мы теперь называем Каспийским морем? Хронологически масштаб, которого требует от нас геология, очевидно, несовместим с теми скромными датами, которые мы извлекаем из священной истории. Затем, последовательность появления существ, которую рисует нам геология, пестрота жизни и постоянная смена форм жизни утверждаемая ею, – как все это не похоже на тот порядок творения, о котором повествует Библия.

Конфликт между наукой и библией в вопросе об истории мiровой системы и земли падает главным образом на первую половину XIX столетия. К концу этой половины он, если не совсем, то все-таки был смягчен. Явились гипотезы соглашения, которые хотели примирить новую науку с старой верой. Но в это время в естествознании возникло новое учение, которое должно было положить конец этим попыткам примирения, которое давало совершенно новую философию мiровой жизни и которое во вторую половину века крайне обострило отношения между богословием и естествознанием. Явилось учение, которое всю много-тысяче вековую смену флор и фауну, начинающуюся с возникновением монеры и кончающуюся появлением человека, попыталось истолковать генетически, как развитие одного древа жизни, как истории в сущности одного рода, в котором последующее члены были высшими типами по

—594—

отношению к предыдущим. Согласно этому учению в природе происходили не смена одних геологических и палеонтологических эпох другими, не смена флор и фаун, а непрерывный процесс развития. Лошадь не сменила собою гиппариона – животное очень близко подходившее к лошади, но имевшее не один, а три пальца на ноге, – но произошла от гиппариона. Существуют некоторые факторы, рычаги в природе, которые производят, что последующие поколения не повторяют своих отцов, но представляют изменение их типа в общем в прогрессивном, иногда в регрессивном направлении. Процесс развития органической жизни совершался таким образом. Сначала путем постепенного преобразования из неогранической материи образовалось органическое вещество, затем явились организмы без органов (монера, амеба), под воздействием различных внешних условий первичные организмы дифференцировались, из них в течение может быть миллионов лет, или веков образовались различные типы беспозвоночных (мы говорим о развитии только животного царства): кишечнополостные, губки, насекомые, ракообразные, моллюски, черви. Явились асцидии – тип, приближающийся и к червям, и к моллюскам, от них, полагают, произошли первые позвоночные (простейший тип – ланцетик). Затем, путем развития явились рыбы от рыб земноводные, от земноводных летающие и пресмыкающиеся, сумчатые млекопитающие, лемурныя, обезьяны, чедовек. Современная наука не претендует на то, что она может вполне объяснить этот процесс развития и происхождения организмов, но она утверждает, что она может доказать, что он был таков. В сущности, мы, ведь, не можем объяснить, как происходит то, что из зародышевого яйца образуется человеческий зародыш, как из маленького ребенка вырастает взрослый человек. Еще менее мы можем объяснить, как из монеры или из какого-либо ящеро-подобного существа каменноугольного периода явился род homo. Но за всем тем в человеке говорят найдены несомненные следы его животного происхождения (рудиментарные органы, явления атавизма и т.д.). А главное – найдены палеонтологические предки человека. Последняя такая находка была сделана в конце 1894 г. врачом

—595—

голландской службы Дюбуа на острове Явы. Именно, он нашел несколько костей, который по мнению антропологов не принадлежат ни высшим обезьянам, ни низшим человеческим расам. Существо, которому принадлежали найденные кости, они назвали Pithecanthropus erectus – прямоходящей обезьяна – человек и признали его промежуточным звеном между человеком и обезьянами подобными ныне существующим антропоидам (чимпанзе, горилла, орангутан). Генеалогия человека вообще считается теперь твердо установленною. Эта генеалогия в противоположность библейской устанавливает связь человека не с Богом, а с животными. Первые человеческие предки согласно этой генеалогии, не были существами, созданными по образу и подобию Божии; нети, это были горилло-подобные существа, который бродили по лесам Борнео, Суматры и Явы, боролись при помощи зубов и когтей и, благодаря силе, хитрости и ловкости, постепенно становились царями положения. Они не были совершенно подобны современными антропоидами. Современным человекообразный обезьяны носят на себе печать вырождения и близкой смерти. В зоологических садах Европы (их привозят очень немного, в Берлине умер в мае этого года орангутанг, прожив там около пяти лет) эти обезьяны производят на посетителей чрезвычайно тяжелое и грустное впечатление. Родившийся под экваториальным небом Суматры и умирающий в холодном и туманом Берлине оранг с своими человеческими ухватками, с грустною ласковостью, с навертывающимися порой на глазах слезами, должен были заставлять думать посетителей, что ради них его лишили свободы, во имя науки оторвали от братьев, семьи и перевезли с благодетельного юга на убивающий его север. Во имя науки уничтожать и всех его собратий. В ряду предков человека не могло быть такого вымирающего рода, но за всем тем этот род близкородственен его предкам. Но человек поднялся над родственными типами, однако он поднялся, как выскочка, как parvenu. Отличительное свойство всех выскочек – лиц низкого происхождения своеобразным путем, достигшим высших степеней, что они усердно стираются порвать связь с своим прошлым, замести и уничтожить следы своего происхождения.

—596—

Бессознательно или сознательно, но так поступали люди с самого первого времени своего существования: расы более культурный выживали и губили расы низшие, а расы низшие вытеснили и победили антропоидов. В конце концов исчезнут и антропоиды, и дикари. Не по закону и праву человек занял то положение, которое имеет теперь, он занял его, благодаря насилию и силе, но со временем некое état de force majeure победит и его. Солнце станет менее давать тепла земле, земля будет менее производить питательных и нужных веществ для человека, за процессом культурного развития начнется период падения, эпоха декаденса, которая кончится смертью человечества. Человечеству принадлежит только момент мiровой истории, оно построило свое – относительное – благополучие на костях своих предков и родственных им существ. Но если так, то, значит, человеку нечего и претендовать на какую то религию и высшую мораль. Для своего временного благополучия он может создать условно-временную мораль, право, полицейский устав, но все это не имеет отношения к абсолютным идеалам, к Высшему Существу, и человек не имеет никаких сношений с этим Существом.

Так, новое учение о происхождении и судьбе человека устраняет религиозные воззрения на его существо и назначение. Новое учение самоутверждается исключительно на данных естественно-исторических, но вместе с тем оно своим содержанием связывает естественно-исторические науки с чисто историческими, сообщает последним метод первых и от этих же первых берет руководящие и освящающие идеи, которые и поставляются последними во главу угла. История человечества, но новому учению, является только частью, правда, важнейшего, но все-таки частью истории животного мiра. Антропология неразрывною связью связывается с зоологией. Говорят, что в третичный геологический период было на земле какое-то существо, о котором трудно решить – было ли оно животным или человеком? Оно употребляло камни, как орудия, по-видимому иногда даже пользовалось огнем, но, полагают, не владело членораздельною речью. В четвертичный период человечество прошло много стадий в своем развитии: эпохи – шеллийскую, мустьерскую (геологически, в

—597—

ледниковую эпоху: последующие стадии – в современную), солютрийскую, магдаленскую (все это продолжительное время называется периодом оббитого камня, которым пользовался тогда человек для своих нехитрых целей), затем робенгаузскую (эпоха, когда человек стал употреблять полированный камень) и затем, пройдя этот длинный ряд стадий (наглядно-археологически – эта история происхождения и развития человечества представлена в с.-жерменском музее национальных древностей близ Парижа), человек вступил в период исторический (эпоха металлов). Так, истории, по новому учению предшествовало в жизни человечества долгое и темное прошлое. С религиозной точки зрения в жизни человечества не было доисторического периода. Первый человеке Адам всецело принадлежит истории. Создание человека – это великий акт, занесенный в назидание и поучение человечеству на страницы библии, за творением вскоре последовало падение и немедленно обетование о спасении. После этого начинается история домостроительства человеческого спасения, история человеческих преступлений и божественных милостей. Человек стремится непрестанно удаляться от Бога, и Бог непрестанно призывает его к Себе. Бог выделяет из среды человечества один наиболее надежный род авраамов для хранения божественной истины, дает закон, посылает пророков, наконец посылает своего единородного сына, человечеству подаются дары Духа Святого. Так представляем мы основные моменты мiровой истории: творение, падение, искупление. Вместе с этим мы думаем, что мы владеем и подробностями этой истории в богодухновенных повествованиях Библии. С нашей точки зрения история человечества есть собственно история церкви. Все, что было светлого и доброго на земле, стремилось подниматься к небу, к Богу и ко всему, в чем только теплилась искра добра и света, нисходил Бог, из этих двух совместных процессов – восхождения конечного и нисхождения бесконечного и слагается все то, что есть светлого в истории человечества. Мы представляем себе, что бытие человечества имеет цель, что эта цель – в Боге, и что история человечества должна быть рассматриваема с точки зрения этой цели – воплощения Логоса в человечестве. Со-

—598—

временная историческая наука рисует и рассматривает судьбы человечества совершенно иным образом.

Из темного и безвестного состояния человечество направляется к знанию и свету. Историческому состоянию человечества предшествовали долгий и темный доисторический период. Человечество раздробилось на резко различающиеся между собою расы, образовались разнообразнейшие языки, формы общежития сменялись и дифференцировались, а люди все еще не предавали памяти и письмени то, что переживали. За несколько тысячелетий до Р.X. на берегах великих рек Нила и Тигра, и Евфрата создались наконец государства и явились письмена, искусства, религии. Религии, как и искусства, всецело создание человека. Все народы имеют их и при всем кажущемся разнообразии у всех народов они проходят некоторые весьма сходные фазы в своем развитии. Наиболее подробно по многим причинам изучены теперь религиозные судьбы еврейского народа. Их представляют таким образом. Евреи – южная ветвь северных семитов. Как и все народы, они начали свою религиозную жизнь с натурализма, анимизма, фетишизма, идололатрии и политеизма. У людей в древнейшую эпоху, говорят, никаким образом не могло быть монотеистических представлений, потому что у них безусловно не было даже мысли о единстве существующего. Евреи в древнейшее время почитали священные камни (matsébah). Таким священным камнем стал для Иакова тот, который служил ему изголовьем, когда он увидел свой чудесный сон. Иаков полил камень маслом, совершил на нем возлияние и назвал его Вефиль – дом Божий. Камень – место обитания Божества. Теперь высказывают предположение, что в ковчеге помещались священные камни – метеориты, из чего и возникло сказание о двух каменных скрижалях, на которых были написаны божественные заповеди. Почитали евреи священные деревья (все равно как в глубокой древности греки почитали додонский дуб). На это указывает сказание о древе жизни в раю, на это указывают названия некоторых деревьев, начинающиеся с êl (Бог). Почитались священные источники, вода которых называлась водою живою (Быт.24:19; Лев.14:3, 50; Песн.4:15), и

—599—

в позднейшую эпоху церемония очищения прокаженных соединялась с обрядом закалывания жертвенной птицы над живою водою. Почитались у евреев высоты (bamoth). Все это равно почиталось и у других хананейских народов. Все они думали и верили, что в почитаемых ими местах и предметах живет Божество. Культ мертвых и предков, распространенный у всех некультурных, а частью и культурных рас, был распространен и у евреев. Так Самуил, вызванный из гроба аэндорской волшебницей для Саула, называется ею êlohim (богом). Существование культа мертвых у евреев усматривают еще из того, что гробы наиболее почитаемых предков находились у них в самых важнейших местах их религиозного культа. Так, в Хевроне был гроб Авраама, Сарры и Иакова. Около Вефиля под священным дубом была погребена Девора, кормилица Ревекки, в Кадесе-Мариамь, сестра Моисея, в Сихеме находились кости Иосифа, Офра служила погребальницей для семейства Гедеона; останкам дочери Иеффая ежегодно оказывалось четырехдневное религиозное чествование, Наконец, евреи имели идолов. Об этом говорят терафимы Рахили и терафимы Мелхолы. Человеческие жертвы (жертвоприношение Авраама, разрубление Самуилом Агага пред Господом, жертвоприношение дочери Иеффая), натуралистические праздники (праздники пасхи – агнец с горькими травами) вообще все, что было у древних окрестных народов, находят и у евреев. Но постепенно у евреев над почитаемыми ими божественными существами начали возвышаться один Бог – Иегова. Первоначально, полагают, Иегова имел характер божества натуралистического. Его представляют являющимся Моисею в огненном пламени и в горящем кусте. При странствованиях евреев по пустыне Он открывается ими днем, как столп облачный; ночью, как столп огненный. На Синае – месте Его обитания – он является среди громов, огней, облаков и дыма. Вся гора была, как раскаленная и как потрясаемая печь. Бог назывался огнем поядающим. Сначала Иегова мыслился как единый Бог евреев, но вовсе не как единственный Бог вселенной. К этому последнему монотеистическому представлению евреи окончательно пришли уже в эпоху пророков, которые устано-

—600—

вили единство Божества и Его этический (вместо прежнего натуралистического) характер. Эпоха пророков была эпохою религиозного расцвета Израиля, никогда впоследствии он не поднимался до таких возвышенных и благородных представлений о божестве и универсальных воззрений на человечество, как во дни Исаии, Иеремии, неизвестного пророка, которым написана последняя часть книги Исаии, и др. Неблагоприятные политические условия последующего времени сделали то, что евреи впоследствии замкнулись в своем национальном эгоизме и своей национальной обособленности, они создали закон, связав его с именем Моисея – закон узко национальный, в котором на место универсализма стал иудаизм и на место требования милости и послушания стали жертвы и тук овнов. Но не все захотели понести это неудобоносимое иго закона. В Израиле образовались секты: фарисеев, саддукеев, ессеев и терапевтов, из которых одни стремились усилить значение буквы, другие заботились о духе. Неизвестно, каким образом – исторически может быть даже и не связанным с последними учениями – явилось учете Иисуса о поклонении Богу в духе и истине, о любви к ближнему, о том, что все люди наши ближние и о том, что должно прощать обижающих, а не преследовать их. Семена этого возвышенного учения, брошенные на палестинскую почву, быстро были разнесены по всему мiру. История его возникновения и распространения, вообще история христианства в первый век христианской эры считается темною и неизвестною. Начиная со второго века, христианство развивается уже при свете истории. Происходить постепенная амальгама этической доктрины Иисуса с религиозными учениями востока и философскими запада. Первые опыты такого соединения оказываются преждевременными и неудачными и отвергаются общехристианским сознанием, как гностические ереси, но потом процесс слияния начинает совершаться. В христианстве является учение о Логосе, заимствованное из александрийской философии, мiровая душа платонизма преобразуется в личный Св. Дух, языческие мистерии изменяются в христианские таинства. Статуи и изображения языческих богов создают христианскую скульптуру и христианскую иконогра-

—601—

фию. Вместо языческих жрецов явилась христианская иерархия, и на место pontitexa maximus’а в Риме явился папа. Вступившее в союз с языческою религией и философией христианство, далее, вступает в союз с правительством, к прежним заимствованиям из чуждых учений, заимствованиям, совершавшимся бессознательно, присоединились сознательные компромиссы с требованиями власти, христианское учение осложняется, и в христианстве происходят разделения.

Относительно того источника религии, которым в представлении религиозных судеб человечества верующие руководились в течение тысячелетий, – относительно Библии наука утверждает, что ее происхождение было совершенно иным, чем представляет это верующее сознание, и что ее содержание в значительной степени заслушивает очень небольшого доверия. Христиане привыкли думать, что в Библии древнейшая часть – первые пять книг (Бытие, исход, левит, числа, второзаконие), что все содержание их безусловно истинно, и что они написаны Моисеем. Все это, говорят, совершенно ошибочно. Эти книги составлены из разнообразных, древнейших записей путем спайки и переработки многими лицами и окончательную свою редакцию получили к очень позднему времени. В них, полагают, ясно можно различать иеговистический источник IX столетия до Р.X. и элогистический источник VIII века (написан в пророческом стиле: нравственные увещания, мессианские надежды), священнический кодекс (книга левит, написан между X и V веками, в окончательно редактированном виде принесен Ездрою в 458 г.), второзаконие (при первосвященнике Хелкии в 622 г. до Р.X.). Первоначально эти книги никто не считал моисеевыми, но так как с именем Моисея издревле связывалось представление о законодателе, то в синагогах при чтении писаний постепенно вырабатывался обычай предварять чтения священного отрывка словами: «Моисей пишет, Моисей говорить», хотя бы дело шло даже о погребении Моисея, о котором он не мог ни писать, ни говорить. В христианской литературе бл. Иероним первый назвал пять первых книг Библии моисеевыми, и затем вскоре это мнение приобрело значение догмата. На самом деле, литература евреев, говорят,

—602—

не восходит к эпохе более древней, чем время судей. Сначала эта литература, как и у всех народов, была исключительно поэзией. В песне Деворы, победившей Варака, видят образчики этой древней поэзии. Были какие-то книга песен и книга браней господних, но они не сохранились до нашего времени. Характерный и древнейший памятник еврейской литературы, это – первоначальный декалог (Исх.34:10–27), в котором формулируется сущность завета Иеговы с Израилем. Израилю приказывается не вступать в союз с хананеянами, не иметь общения с ними в жертвах, не заключать с ними браков, далее запрещается делание богов литых, запрещается варить козленка в молоке его матери, все первородное предписывается посвящать Богу, повелевается соблюдать субботу, и праздновать праздники опресноков, праздники начатков жатвы и т.д. Около времени возникновения древнейшего декалога, писал иеговист, затем явился декалог классический и произведения элогиста. Затем, писания пророков. Древнейшие: Амоса, Осии, Исаии (первые 39 глав не в полном составе), Михея. За ними следуют Софония, Иеремия, Наум, Аввакум. Б эпоху вавилонского плена писали Иезекииль. В это время в первый раз было сделано собрание священных книг, начиная с книги бытия и кончая четвертою книгою царств, за исключением священнического кодекса и некоторых других текстов, составленных позднее. В конце вавилонского плена, когда уже начал свое завоевательное движение Кир, писал анонимный пророк, пророчества которого соединили потом с пророчествами Исаии, но деятельность пр. Исаии падает на время Езекии (VIII в. до Р.X.), а последние 27 глав книги пр. Исаии написаны по поводу событий, происходивших в последнюю половину VI века. После эпохи Ездры и Неемии являются книги Руфь, Ионы, пророчества Иоиля, составляются хроники или паралипоменон. Возникает особый род литературы – учение премудрости. В этом духе и в это время написаны притчи, премудрость Сираха, книга Иова, Екклезиаст, позднее – премудрость Соломона. В маккавейскую эпоху делается собрание псалмов (большею частью после-пленного происхождения) и была написана песнь песней. Тяжелые политические обстоятель-

—603—

ства создали тогда апокалипсическую литературу, т.е. литературу, в которой события описываются и подаются утешения под условными образами. В таком духе написана книга пр. Даниила (составлена между 167–165 гг. до Р.X.). Таково происхождение нашей ветхозаветной Библии. Новый Завет, говорят, написан в конце I-го и первой половине II-го века. Большая часть авторов считаются неизвестными. Только некоторые послания ап. Павла (к римлянам за исключением двух последних, глав, к коринфянам, к галатам) считаются несомненно подлинными, но в общем имена авторов новозаветных писаний псевдонимы. Подозрения их подлинности одновременны с их появлением. Так, Маркион уже в половине II века признавал, что в посланиях ап. Павла допущена широкая фальсификация. Об авторе послания к евреям с самых первых веков велись горячие споры, и эти споры разрешились не в пользу принадлежности послания ап. Павлу. О синоптических евангелиях полагают, что они написаны после разрушения Иерусалима, ибо в них описывается это разрушение; значит, они написаны лет чрез пятьдесят после смерти основателя христианства. Евангелие Иоанна, полагают, написано позднее и под влиянием александрийской философии. Книгу деяний считают составленною из различных документов, которые соединены вместе, конец книги утерян. Соборные послания все неподлинны, последнее из них так называемое послание Иуды явилось не ранее 125 года. В эпоху образования новозаветного канона имела широкое распространение анонимная литература: для придания авторитета тем или другим положениям послания или книги называли автором послания или книги апостола, вообще лицо авторитетное. Это эпоха характеризовалась еще надеждою, что второе пришествие Христово имеет быть очень скоро, и этою надеждою проникнуты многие послания. Этою надеждою проникнуть и апокалипсис – произведение неизвестного автора (может быть пресвитера Иоанна) совершенно аналогическое книге пр. Даниила.

Изучение содержания, как ветхозаветных, так и новозаветных писаний, показывает, что они заключают в себе многочисленные противоречия, несогласованность, грубые ошибки, они вообще носят на себе ту же печать, как

—604—

и произведения других народов, в них обнаруживается широкий полет фантазии, в них раскрываются героические представления юного народа, слышатся несбыточные мечты, видно наивное представление действительности. Особенность библейских книг в сравнении с другими произведениями древности заключается в том, что рука позднейших редакторов пыталась сгладить и ослабить в них противоречия различных мест и сообщить содержанию их более возвышенный и более духовный характер. Так поступали редакторы, так поступали и переводчики, перевод LХХ, говорит, одухотворили образ Бога Израилева, Который в еврейском подлиннике представляется очень чувственно и очень человекообразно

Христианское учение, полагают, относится к учению Библии так, как учение браманов относится к ведам. Многие гимны ведь явились ранее, чем у индусов создалось представление Бога Брамы, и, однако браманисты пытаются представить, что веды во всем их объеме и во всех частях говорят о Браме. Так, говорят, христиане поступают с Библией. Для получения из Св. Писания всего того, что получить из него было желательно, что на самом деле в нем не заключалось или даже прямо ни отвергалось, к писанию прибавили предание. К теории писанного Слова Божия присоединилась теория Слова Божия неписанного –устного. Исторически христианство создалось не на развалинах только еврейства, но на развалинах философских и религиозных учений всего древнего мiра. Теория неписаного Слова Божия делала весьма внесение в христианство новых и чуждых элементов. Неоплатоники, переходившие в христианство, переносили в него почти всю свою систему. Это в значительной мере, говорят, случилось с блажен. Августином. Римские юристы вносили в христианскую догматику термины и понятая римского права. Это приписывают Тертуллиану. Так, в течение первого тысячелетия христианской эры создалась христианская догматика не как раскрытие высших истин и божественных определений о человеке, а как результат взаимодействия самых различных религиозных и философских концепций при самых различных исторических условиях.

—605—

В представлении исторического процесса религия, оказывающаяся в несогласии с историческими науками, вступает в несогласие и противоречия с науками историко-философскими и философскими. Дело в том, что религия придает в истории важное значение таким факторам, которые с точки зрения философии безусловно в ней отсутствуют и совсем не существуют. Таково учение о свободе воли. Религия провозглашает человека существом свободным. Свобода воли – термин не совсем точный. Воля есть способность желаний, стремлений. Свобода есть способность решаться на действия независимо от силы мотивов. Философы различно определяют термин «свобода», но в обычном и непосредственном его понимании не существует разногласий. Способность человеческой свободы представляют таким образом. В душе человека постоянно толпятся различные мысли, чувствования, желания. Последние не представляют собою чего-либо самостоятельного, они суть нечто выводное из того, что имеется сейчас в наличности и разума, и чувства. За мыслями, чувствованиями и желаниями стоит способность решаться на деятельность, способность санкционировать то или другое из имеющихся желаний или намерений, желания же могут простираться и на мысли, и на чувствования. Я могу желать удалить из своей главы те или другие мысли, подавить в своем сердце те или другие чувствования. Способность выбирать для осуществления из толпящихся в душе желаний одни какие-либо и подавлять другие и есть присущая человеку свобода воли, она имеет для себя причину в человеческом «я» и ни в чем более. Самый акт свободного выбора таков. В уме имеются представления возможных действий a, b, c, d, e, f, воля желает действий h, g, i, k, l. Свободное самоопределение решает произвести какое-либо действие д, с которым в душе вовсе не было связано желание его осуществления. Вообще у человека есть идея долга (сознание, что он должен действовать таким-то образом независимо от личных выгод) и стремление к приятному, к тому, что доставляет наслаждение его чувственной природе, его сердцу, его уму, все равно. Человеку таким образом часто, – почти постоянно, – приходится выбирать между должным и приятным, ибо в те-

—606—

перешнем греховном состоянии человека должное и приятное обыкновенно не совпадают. Об этом говорит апостол: «по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием: но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих» (Рим.7:22–23). Свобода выбора у человека не безгранична, ибо он сам существо ограниченное, ограничена она способностью желаний и способностью действовать. Затем, действия человека несомненно подчинены некоторому закону, по которому им свойственно однообразие, и человеку всегда присущи тот или другой характер. Но хотя свобода человека признается очень ограниченной, религия решительно утверждает факт ее существования. Признавая человека творением Божиим, религия в то же время утверждает, что человек есть и сам собственный творец, содержание собственной нравственной личности он создает путем собственных усилие. На признании в человеке такой творческой силы зиждется нравственная ответственность человека, на нем утверждается завет Божий с человеком, возможность для человека вступления в царствие Божие, которое силою берется и употребляющие усилие восхищают его.

Философия отрицает свободу воли. Свобода воли, говорят философы, стоит в противоречии с законом причинности. Всякое явление имеет свою причину. Сущность тезиса заключается в следующем. Всякое явление, которое нам кажется возникающим вновь, в сущности существовало всегда. Поясним этот тезис примером. В телескоп мы можем рассмотреть на небе туманность Андромеды. Она имеет определенную форму, она по представлению астрономов есть скопление пылеобразных и вообще разреженных частиц, удерживаемых силою тяготения в определенных взаимоотношениях. Атомы, из которых состоят эти частицы и эта туманность, существовали от вечности, от вечности они обладали известными свойствами и известными запасом движения и двигались неизменно по прямому направлению. Столкновения, притяжения изменяли их путь, изменяли их взаимоотношение, такими образом, изменяли картину и форму лира, но не изменяли его содержания. В мiре существует бесчисленное коли-

—607—

чество атомов, рассеянных на неизмеримом пространстве, но сущность явлений, происходящих в мiре та же, как если бы в пространстве одного кубического метра было заключено два десятка атомов. Представим себе куб, сторона которого равна одному метру, куб, имеет восемь трехгранных углов и двенадцать ребер, положим в вершине каждого угла и по средине каждого ребра помещено по атому и им сообщено движение внутрь куба, положим, что они обладают силою взаимного притяжения и отталкивания, обозначим на расстоянии единицы силу притяжения через а, силу отталкивания чрез б, притяжение обратно пропорционально квадрату расстояния, закон действия отталкивания неизвестен (не все и признают отталкивания изначальным свойством, но наш пример схематический или условный: цифры, величины и отношения могут быть другими; для нас важно только, что бесспорен и несомненен факт функциональной и безусловной взаимной зависимости этих величин и отношений). Зная скорости атомов и их взаимодействие, мы можем вычислить, что случится с взаимоотношением этих атомов чрез миллионы лет. Закон причинности заключается в том, что всякое последующее есть математический результат предыдущего. 2+3=5. Но в математике результат (сумма, произведение) уже дан в слагаемых или множителях, он уже существует; так и по закону причинности все то, что будет существовать, уже существует, ибо в результате, в той сумме, которую представляет собою мiр, не может быть больше того, что есть в слагаемых, в тех элементах, из которых этот мiр образован. Это считают безусловно справедливым как по отношению к физическому, так и психическому мiру. Только психический мiр более сложен и менее изучен. Но в сущности весь процесс мiровой жизни может быть выражен алгебраическим уравнением. Обозначим пространство чрез V, его элементы l, l₁, l₂, р, р₁, р₂, v, v₁, v₂ (элементы одного, двух и трех измерений), время чрез Т и его элемент чрез t, t₁, t₂, материю чрез М и ее элементы через m, m₁, m₂, движение чрез D и его элементы чрез d, d₁, d₂, и т.д. Эти четыре рода величин, взаимоотношение которых определяется очень простыми

—608—

законами (формулы всех открытых законов очень несложны), и представляют собою весь физический мiр. Психические явления еще не разложены на первоначальные, их образующее элементы. Но в некоторых отдельных случаях установлено их взаимоотношение с физическими или физиологическими актами (ощущение есть логарифм раздражения), их отношение ко времени и пространству, в некоторых случаях сложные психические акты разложены на простейшие. И здесь царствует закон единообразия отношений. Между элементами психических актов существует связь необходимости. Утверждаясь на этих основаниях, философия заключает, что наше представление самих себя свободными есть иллюзии. Независимо от соображений, опирающихся на данные психологии и положительных наук, далее, что этот характер иллюзии представлению свободы должен быть приписан a priori, ибо изучение действительности, изучение физического мiра и человеческой истории может утверждаться только на признании безусловной и всеобщей значимости принципа причинности. Но если этот принцип имеет действительно такую значимость, какую придает ему философия, то тогда, очевидно, религиозные требования от человека самодеятельности, имеющие своим источником иллюзии, не могут быть признаны разумными. Новейшая философия не отрицает этики, не проповедует безнравственности, но она утверждает, что процесс нравственного развития в человечестве совершается по некоторым законам необходимости, а не есть свободное самосоздание человечества. Есть в мipe некоторые законы, такие же суровые и необходимые, как и закон тяготения, по которым действует человек. Стоики уже до Р.X. отрицали свободу воли и были строгими детерминистами. У Зенона, главы стоической школы, его раб – заметно хорошо усвоивший учение своего господина, украл некоторые вещи Зенон, уличив его в воровстве, стал бить его палкой. Раб тогда сказал: «мне суждено воровать», на это Зенон ответил: «а мне суждено бить тебя за это палкой». Таким образом, если по закону необходимости совершаются преступления, то по закону необходимости постигает и возмездие за эти преступления. Эти и подобные законы произво-

—609—

дят то, что то, что мы называем нравственностью, может возвышаться или понижаться в человеческом роде, в людях может вырабатываться благородная или низкая настроенность. Но сами люди здесь ни причем, они только материал, над которыми действуют, и орудия, при помощи которых действуют законы судьбы.

Принцип причинности отрицает собою идею цели. Количество вещества, движения, психической энергии и пространство, и время остаются неизменными. Принципы причинности состоят собственно в отрицании происхождения, в утверждении, что все существующее существовало всегда только под иными формами и будет существовать вечно. Жизнь вселенной представляет вечный круговорот, но если так, то не может быть речи о цели существования человечества и не может быть речи о средствах для достижения этой цели «Цели нет передо мною», сказал русский поэт, и новейшие философы, как и философы старого времени, посвящают громадные трактаты доказательству этого тезиса. Религия намечает человечеству, как цель, новое небо и новую землю, дает указания и повеления, как идти к этой цели, и утверждает, что всеблагое провидение непрестанно содействует человеку и поддерживает его в этих его возвышенных стремлениях. Религия утверждает факты существования промысла. Человек, как существо свободное, может не только идти к указываемой ему цели, но может идти и от нее. Такие возвратные движения с его стороны, удаление от лица Божия, оставление земли обетованной ради «страны далече» влекут расстройство мiрового порядка, и Промыслы непрестанно сверхъестественными образом исправляет этот расстраивающийся порядок, Премудрая и Высочайшая свободная Воля Божества непрестанно исправляет печальные последствия неразумного употребления свободы ограниченными существами. Философия отрицает это утешительное учение. В мiре нет целей, нет свободы, следовательно, нет и не может быть никакого промысла. Образы Божества, промышляющего и пекущегося о человечестве представляется современными философами наивными и детскими. Корень и источники этого учения видят в наклонности человека истолковывать все существующее по анало-

—610—

гии с собою. Человек заботится о своей семье, о своем хозяйстве, он удаляет от своих детей злые влияния, поправляет расстраивающийся хозяйственный инвентарь, заботится о своих садах и животных. Расширяя этот свой узкий мiрок, он представляет, что мiр – это хозяйство Божие, что в нем тоже все клонится к упадку и расстройству, и что Бог, хозяин вселенной, непрестанно противоборствует тенденции мiра к падению. Такое представление о мiре и Боге философия отрицает в лице большинства своих представителей решительным образом. В мiре все течет по неизменным и вечным законам и над мiром нельзя себе представить никакого премiрного Владыки. В мiре все связано связью необходимости. Идея причинности отрицает возможность свободных отношений, отрицает возможность существования Бога вне мiра и над мiром. Все существующее есть одно целое, и поэтому если есть нечто, что должно быть названо Богом, то это нечто имманентно мiру. Если говорить, что Бог есть причина мiра, то, ведь, причина неотделима от следствия, и мiр такими образом неизбежно должен выходить из Бога, и причина далее уже не может влиять на свое следствие, как вчерашнее состояние погоды, раз сказавшись на ее нынешнем состоянии, не может уже вносить в атмосферу никаких новых изменений и являться свободными фактором. В представлении свободно действующего Бога, вообще говоря, заключается масса противоречий. Если есть абсолютно-совершенное Существо, то и Его действия должны быть абсолютно совершенны, но абсолютно-совершенный образ действий может быть только один. Здесь не может быть множественности выбора, следовательно, здесь нет места и свободы. В представлении Божества личным человекообразным существом, поправляющим мировые непорядки тоже, говорят, заключается много противоречивого. Личность всегда ограничена. «Я» непременно предполагает собою «не-я»; мыслит себя, как «я», значит мыслить границы своего существа. Личное Божество, это – безграничность, заключенная в границах, это, следовательно, нечто невозможное. Отсюда философия делает вывод, что нет того Бога, Которого мыслит христианское сознание, присутствие Которого близ себя ощущает верующая совесть, к

—611—

Которому живущее верою человечество ежедневно обращается с благодарениями и с молитвами о своих нуждах. Такого Бога нет, и никакого Бога не в силах представить себе ограниченный человеческий разум. Ничто не промышляет о мiре, и человеке, и ни к какой цели не направляется человечество.

Таковы положения современной философии, они безусловно противоречат тому образу мыслей, чувствований и действия, который можно назвать общечеловеческими. Но философия расходится с христианской религией не только в конечных выводах и результатах, она безусловно отрицает те начала, на которых утверждается религия и исходит из отрицания этих начал. Религия утверждается на авторитете; человеку говорят: написанное в Библии есть божественное откровение, и ты обязан верить, что это – истина, хотя бы это казалось тебе соблазнительным, странным, нелепым. Религия налагает табу (запрещение) на многие предметы исследования и своими ответами о происхождении и сущности мiроздания она заграждает человеку путь к самой возможности исследования. Человек спрашивает себя, как произошли альпийские горы? Он видит, что в них происходят изменения; он подметил, что расположение их подчинено некоторому закону, его уму предносится мысль о возможности объяснения, как земля образовала эти грандиозные складки. Может быть совершенно подобно тому, как образуются складки на воздушном шаре, содержимое которого уменьшилось. В земной коре, содержимое которой вследствие охлаждения уменьшается в объеме, точно также образуются складки, т.е. горы, как в полотне шара. Натуралист, занятый этою мыслью, исследует, изучает горные цепи. Он хочет поделиться своими наблюдениями и выводами с богословом, излагает свои догадки о далеком прошлом нашей земли, о том, как зарождались и поднимались могущие альпийские кряжи. Но богослов уже имеет непоколебимое учение о происхождение Альп: «той рече и быша», он не хочет знать никакой истории, никакого процесса, никакой науки. Философы не могут примириться с этою фаталистическою покорностью незнания. Они ищут знания и признают безграничную свободу исследования, они отвергают всякое табу, не

—612—

хотят рабства веры, они хотят только свободы знания. Человеческий разум есть для них высший авторитет, который принимает и отвергает учения. Его авторитет обязателен и только его одного. И этот разум, мы видим, привел человека к отрицанию веры, промысла, человеческой свободы, на место священной истории этот разум поставил историю естественную, он осветил мiр новым светом и указал нам в нем новое место. Этот разум назвал себя наукой и противопоставил себя вере, вверяющейся не науке, а религии. «Духовное рабство, невежество, обскурантизм», вот какие слова наука часто ставит рядом с словом «религия», и не без сожаления люди этой науки смотрят на людей веры.

Вот положение дела в настоящее время. На обязанности людей науки лежит довести путем доказательств и разъяснений истинность своих тезисов до такой очевидности, чтобы люди религиозной веры сознали несостоятельность своих верований и перешли под знамя не знающей никаких богов науки. Пусть они трудятся над этим! Мы искренне желаем, чтобы они как можно более старательно поработали над выяснением и обоснованием своих доктрин. Почему так? Может быть спросят нас. Поточу что мы убеждены непоколебимо, что их выводы – грубое и вредное заблуждение, и что если они будут заниматься тщательно и усердно их разработкой, они в конце концов сами убедятся, что то, к чему они призывали все человечество, как к новой истине, было только жалкою и пустою химерою. Мы верим, что их попытки разработать свое учение будут работою саморазрушения. Судьба всех ошибочных и ложных учений такова, что они погибают по мере того, как развиваются. Правильно сделанные выводы из ложных положений приводят ad absurdum и разрушают свои основания. Такова наша вера. Но эта вера не может слагать с нас обязанности бороться с заблуждениями. Нет, во всяком случае в том факте, что есть атеизм, что существуют безбожники, несомненно, виновны не один только атеисты, не одни безбожники. Виновны также и те, которые, владея религиозною истиною, не заботились о том, чтобы показать другим, что она истина. Показывать и выяснять это нужно жизнью и словом.

—613—

Конечно, жизненный пример несравненно могущественнее самой ученой книги: скромный и не книжный святой обратит к Богу несравненно больше людей, чем самый талантливый ученый. Однако, нужен не только пример, но и слово. Между современными неверующими мыслителями и христианскою религией стоят idola логического характера, стоят, по представлению ученых, научные факты, на самом деле – научное обсуждение фактов. Устранять эти idоlа должно путем научного наследования, путем рассуждений, т.е. при помощи того же оружия, которое употребляют враги. Самое лучшее средство для разоблачения заблуждений – это выяснение причин их возникновения. Постараемся не упускать этого из вида при дальнейшем рассуждении.

С. Глаголев

—614—

28.

Берлин 1–13 февраля 1831 г.

Ваше Сиятельство!

Достопочтеннейший и любезнейший Друг!

Михаил Владимирович!

Вижу, как Вы тотчас делаете ироническую мину, и говорите: ну, хороша же дружба! сто лет не писавши, все еще объявляет притязания на дружбу! – Так, любезнейший Михаил Владимирович! и сто лет не писавши, или по крайней более года, – все еще не отказываюсь я от этого дорогого притязания, потому что (если Вы не имеете отвращения от юридических терминов) хотя движимые вещи (и то по древним Римским законам) и теряются давностью одного года, но я не причисляю дружбы к движимым вещам; да думаю, что в этом и Вы подобного мнения. Однако – оставлю пустую игру слов…

О действиях холеры, о числе умирающих и оживающих, во всех городах, читаем мы (я хочу сказать, читали) всегда в газетах. При упоминании о холере – хотя я предполагаю лучшее из возможного – однако ж желал бы узнать, как Вас Бог хранил среди опасности. Пишут вообще, что более простой и бедной народ, не имеющий средств, был подвержен ее нападениям, но этого очень недостаточно к успокоению в рассуждении лиц, к нам драгоценных. Кажется, Немцы тоже много занимаются толкованием о холере, и между прочим одному солдату – ко-

—615—

торый конечно много ломал голову над этим какой-то дух, явившись во сне, открыл верное средство против холеры; этот вскочивши, побежал в аптеку, но забыл имя лекарства, и не мог отыскать его. На другую ночь, опять является дух, и, побранивши солдата за забывчивость, – повторил откровение. Солдат бежит в аптеку, находит лекарство (только я не умею назвать его), сообщает об этом врачам, – доходит дело до знаменитого Гуфеланда²⁸²⁷, – которой отозвался, что средство это в самом деле может быть полезно, и наконец сообщают обо всем этом в Петербург – по крайней мере для опыта. Удивляюсь, что у Вас – в Руси, духи так недеятельны, тогда как они заботятся о холере и являются здесь, где не верят никакими духами, ни добрым, ни злым. – Однако я с сожалением вижу, что написали уже так много, и ничего дельного! Хорошо! даю себе обещание не писать по крайней мере далее пустяков, сколько возможно. – Начну, хотя для порядка, с политических дел. О возмущении в Польше вероятно доходят до Вас также известия, как и до нас, или по крайней мере, важнейшие. Манифеста Польского Правительства, коими оно объявляет свету о причинах восстания, не удалось мне прочитать доселе. Ныне наименованы Сеймом Члены верх. Правительства, именно Президентом Адам Чарториский²⁸²⁸, и еще 4 члена, в числе коих Лелевель²⁸²⁹, известный Профессор и писатель. Замечательно, впрочем, что Президент, при вступлении в сие звание, говорил речь, в коей выражался одобрительно о влиянии России, о союзе с Россией, с уважением о Императоре Александре, и объяснился, что он только для того принимает участие в общественном деле, чтобы

—616—

не отделяться от нации. Известно, что Хлопицкий²⁸³⁰, бывший диктатор, сложил с себя сие звание, объявив, что при настоящем состоянии Польши вести войска против России, значило бы изменять Польше, ввергать ее в погибель. Оба пользуются или последний по крайней мере пользовался – не ограниченною доверенностью народа. Однако, в целом, продолжают вооружение с чрезвычайным жаром; и 25-го Января нового стиля Сейм объявил Польский Престол упразднившимся. Большая часть Французов, (т.е. как частных людей) принимают самое живое участие в делах Польских – едва могут воздержаться, что бы сей час не сломить себе головы вместе с Поляками; образовалось в Париже общество для вспоможения Полякам всеми возможными способами, для доставления им оружия, и пр. коего душой Лафайэт²⁸³¹, – и в Камере депутатов говорили многие Члены о войне с Россией: однако Правительство (т.е. Министерство) обещает стараться всеми возможными способами сохранить мир, т.е. не начинать войны (ибо Россия конечно не думает начинать ее против Франции): однако ж, тем не менее хочет оно действовать, и начало уже действовать чрез переговоры для той же цели, для поддержания Поляков – успех не упователен! От войны удерживает их уже одна Пруссия, которая конечно не имеет охоты пропустить их войск, – и по этой и подобным причинам нападают французские журналисты, – кои теперь никого выше себя не знают – с равною наглостью на Прусского Короля, как и на Императора Николая. – Некоторые действительно доходят до непонятной наглости. Нет сомнения, что проехавший недавно к нашему Двору французский чрезвычайный Посланник Мортемар²⁸³² имеет поручения по сему предмету – французы

—617—

жалеют только, что они несколько опоздали с переговорами; думаю, они всегда бы опоздали. Бросим взгляд на …²⁸³³ других земель, в рассуждении Белгии, Конференция Лонд. (5 держав) почти признала уже независимость Белгии, только за исключением Люксембурга, который должен принадлежать к Немецкому Союзу, и Королю Нидерландскому – но возбудила неудовольствие обеих сторон: Король жаловался в сильных выражениях, что уполномоченные отнимают у него его области, не известно по какому праву, и объявил намерение, защищать своя права оружием; Белгийский Конгресс с своей стороны протестовал против исключения Люксембурга. Наконец, после долговременных споров и колебаний между Герцогом Лейхтенбергским (сыном Евгения, пасынка Наполеонова) и Герцогом Немурским – младшим сыном Короля французского решено предложить белгийскую корону последнему; на избрание первого никак не соглашалась Франция – по какому праву? Неизвестно – на избрание последнего, если и согласится французский Король – что сомнительно – то восстанет против этого прежде всех Англия, а вероятно и другие Державы. Как бы то ни было, однако уже отправлена Депутация к (16-летнему) Герцогу Немурскому в Париж; ответа, какой она получит, дожидаться теперь не буду. – В Великобритании дело идет о двух важных пунктах: обещаемой реформе Парламента, – что откроется с ожидаемым нетерпеливо на сих днях открытием Парламента; и об отделении Ирландии от Англии, коего домогается весьма сильная партия в Ирландии, но коего не хочет Англия. – О политических новостях не нахожу более ничего сказать. – Перейду к моим собственным и притом очень старым новостям. Целой прошедший месяц Сентябрь я путешествовал, и притом – подивитесь! – не только на лошадях, но и пешком, – и именно, в сложности прошел думаю не менее 100 верст пешком. Где же я шатался? – начиная от Магдебурга, ходил я пешком по Гарцовским горам, и около их – они были одним из главных предметов моего путешествия и из них высочайшая Брокен – (а, впрочем, все они не высоки), но

—618—

на Брокене, на которой все путники тащатся, был я по несчастью, в такое время, когда не видно было почти ничего, кроме облаков под ногами – ну! но крайней мере я видели облака под ногами! Все места около Гарца, отличные своими видами, долины, горы, замки, городки – исходил я пешком; еще наименую Рвеетранне²⁸³⁴ – дикие утесы, на кои я не мог наглядеться, и коих никогда не забуду! В Андреасберге – подле Брокена – спускался я в серебряные рудники до 80 сажен в глубину. Гёттингеном окончили свое пешеходство, и проехал оттуда в Кассель. (Забыл упомянуть о важном открытии в Винценгероде, в библиотеке тамошнего Графа, нашел пречудную и преузорочную Русскую Рукопись какого-то Плещеева-Скоропина, из времен Феодора Алексеевича – содержания, впрочем, совсем не значится). В Касселе, осмотрев разные достопримечательности этого красивого городка и столицы Курфирста Кассельского – поворотил назад к востоку, и проехали чрез Готу, Ерфурт, Веймар (где наша В.К. Мария Павловна), Лейпциг (где тогда была ярмонка, впрочем, не многолюдная) – в Дрезден. Здесь пробыл я не столько времени, сколько бы надлежало, как по истощению моего кошелька, так и самой бодрости, – дня в три осмотрели город, славную картинную галерею, (где стоит пресловутая Мадонна Рафаелева, и Ночь Корреджиева), зеленую кладовую с собранием драгоценностей, и пр. и два дня – только два дня – употребили на то, чтоб посмотреть на (так называемую) Саксонскую Швейцарию, по коей тоже ходили пешком, с руководством одной карты. До Касселя ходил и ездил я с одним товарищем (Петербургским), а от Касселя – один. Могу сказать, что насмотрелся в сытости прекрасных видов; здесь недоставало только без сомнения таких высоких гор, как в настоящей Швейцарии, – высочайшая, на вершине коей я был, не выше 1.600 футов от подошвы (не от поверхности морской). Из Дрездена возвратился в Берлин, где я теперь сижу и пишу к Вам, и уже так усиделся, что теперь почти не верю моему прежнему путешествию. В то же

—619—

время ездили другие мои товарищи в Дрезден, и оттуда в Прагу. Двое из них, А.А. Благовещенский²⁸³⁵, и мой земляк Богородский²⁸³⁶, имели удовольствие быть в Дрездене свидетелями буйства народного, когда он жег Полицию и все Полицейские бумаги, – на автодафе, – с торжеством и дурачествами малых детей – последствия известны. В Касселе, Лейпциге, Брауншвейге, Иене, и т.д. были подобный явления около того же времени. И в Берлине – когда мы были в поездке – вышло нечто в этом роде, –собственно карикатура на революции, – т.е. дня по два, или по три, собирались ремесленники пред замком на площади, шумели, – и наконец несколькими выстрелами были рассеяны. В это время – курьёзно! – выставлена была картинка, на коей «служанка просит свою барыню, отпустить ее на четверть часика – на революцию!» Действительно эта зараза революция, – которая кажется хуже холеры, обратилась во всеобщую моду – как электрический удар, пробежал этот дух по всем малым звеньям рассыпающегося немецкого союза; только сильная Пруссия и Австрия стоят спокойно: за то их бранят. – В это время, когда мы ездили, потеряли мы, к общему прискорбию, одного из наших товарищей – Пешехонова²⁸³⁷, родом из Твери – которой уже с полгода томился от чахотки. В тоже опять время, когда мы уезжали, приехал в Берлин Михаил Михайлович Сперанский, возвращаясь из Карлсбада, – он застал здесь одного Константина Алек.²⁸³⁸, который и ходил к нему почти каждый день в продолжении недели, им здесь проведенной. По ложным слухам и расчетам мы были уверены, что Михаил Михайлович уже проехал в Петербург прежде, и потому не дожидались его. Он говорил между прочим, что мы здесь будем жить не более двух годов, – (следовательно, до следующей осени) а потом на полгода должны ехать если не в Париж (что теперь совсем не вероятно), то в какой-нибудь другой Германский Университет впро-

—620—

чем, все это еще не совсем решено. Что мы теперь делаем? – спросите Вы. Мы слушаем в этот семестр – во-первых, опять Римское право, именно Пандекты у Савиньи (теперь только еще у Савиньи!), далее Немецкое Право в его историческом развитии, Уголовное Право, – кроме этого я по своей охоте, также как оба мои Московские товарищи слушаем у Гегеля Философию Истории – отчета обо всем этом сообщить Вам не дозволяет более место – и наконец имеем еще все так называемые privatissima, – о коих я кажется писал прежде, – и кои теперь не обинуясь называю ученым шарлатанством: весь результат его есть: минус в наших карманах=плюс в кармане г. Профессора; самое простое уравнение 1-й степени. – Я хожу очень редко в театр – не имею охоты – что же делать? он нагоняет на меня скуку; на этих днях посетил было представление Девы Орлеанской, от коего ожидал чего-то особенно хорошего, но не нашел; все кажется мне напряженным, неестественным, – и я начинаю дремать. – Рапортую наконец о погоде: зима была теплая, Шпре совсем не думала замерзать; вдруг в половине Января наступили морозы, продолжались недели две, впрочем, не поднимались выше 12 градусов, в начале февраля все начало таять, и теперь не увидишь снежинки в Берлине – начало просыхать: погода весьма теплая. Читаю известия, что в России приказали долго жить два поэта, и три журнала (и старик В.Е.) в Москве, – за то вышла на свет новая Трагедия, и новый Журнал, М. Телескоп; вероятно, как Антителеграф: и то и другое возбуждает чрезвычайно мое любопытство и участие. Так наши неутомимый борец – Надеждин²⁸³⁹ – выходит еще с новыми силами на сцену, весьма желал бы я знать что-нибудь об этом Телескопе и надеюсь что-нибудь узнать от Вас – если будете писать. Рапортую наконец о себе, что я здоров. – Примите в заключение всего уверение в моем искреннем почитании и сердечной дружбе, и желание Вам здоровья, успехов и всего доброго, которое свидетельствует от всего сердца душевно Вам преданный

Василий Знаменский.

—621—

Забыл сказать, что наше число увеличилось: двое обучавшееся в Дерпте, очень хорошее студенты, тоже по Правоведению, – приехали в январе, – на тех же самых положениях, как и мы, на казенный счет, и пр. Один из них – Редкин²⁸⁴⁰, бывший некогда студентом Московского Университета.

29.

Любезнейшей друг

Михайло Владимирович!

Христос воскресе!

Прежде всего спешу поздравить вас (и вашу маминьку, сестрицу и бабиньку) с светлым праздником Воскресения Христова. Желаю вам и всем вашим провести его в светлой и невозмущаемой радости. А меня поздравьте со вступлением на поприще авторской славы, если только перевод может быть – выражусь так – прагом храма авторской славы. Я перевожу с немецкого сочинение покойного профессора Дерптского университета Еверса²⁸⁴¹ и некоторые статьи моего перевода, для ознакомления публики с занимательностью творения, помещены мною в С.О. и С.А. Я думаю, что вы читали их; они находятся, начиная с 12 № до 15, где и припечатано имя мое, под рубрикою: Российская история. Надеюсь к Пасхе кончить работу и в непродолжительном времени выпечатать, если только не затруднюсь в способах для напечатания, требующего, по крайней мере, 2.000 рублей. Излишним считаю при сем обещать вам экземпляр книги; вы имеете непререкаемое право на оный, как на свое достояние. Причем прошу таить от своего Университета под печатью молчания имя переводчика; вы знаете, что книга, по крайней мере, на первый раз, рекомендуется не столько внутренним ее до-

—622—

стоинством, сколько известностью переводчика; а я что еще за тварь в литературном мiре?

Благодарю вас за приглашение – избрать дом ваш квартирою на время приезда моего в Москву. Это для меня самое приятнейшее, избраннейшее по всей Москве место жительства. Но, друг любезнейший вы ожидали меня к Марту месяцу; но он уже протек, а мы всё на одном месте. Да! Михайло Мпхайлович²⁸⁴² думал было послать нас к Пасхе в чужие края; но политические обстоятельства заставили отложить отправление наше до Сентября и мы теперь сидим почти вовсе без дела; ибо лекций не дают, и экзамена не производят. Таким образом вы сами можете видеть, что приезд наш в Москву должен быть не раннее Июля месяца – времени каникулярного, которое должно еще более благоприятствовать удовольствию моего свидания с вами.

Вы спрашиваете моего мнения о перемене вашей политического факультета на медицинский. Вы без сомнения позволите мне быть откровенным и в сем случае, как и всегда я был откровенен пред вами. Признаюсь, мне странною кажется такая перемена и вовсе несообразною с тем назначением, к которому определяло вас рождение. Граф и – лекарь, признаюсь, сих двух понятий никак я согласить не могу. Обыкновенно медицинский промысел избирается теми, которые рождением поставлены в низком, бедном состоянии; я уверен, что вы между своими сотоварищами не много, а может быть ни одного не насчитаете графа. Да и что вам за нужда будет мыкаться по больным, когда вы обеспечены со всех сторон? Вам, по моему мнению, предлежал бы другой карьер, на котором могли бы вас поставить одни политические пути. Но я не понимаю, почему вам кажется сухим и бесплодным политический факультет. Напротив, по мне, политический факультет должен быть гораздо питательнее и плодовитее медицинского; я сам занимаюсь сим предметом и знаю его занимательность. Что на пр. может быть не говорю полезнее, приятнее, как заниматься исследованием хода нашего права, причин его изменения? и пр. и пр. Что за-

—623—

нимательнее Политической Экономии? Может быть, профессора ваши преподают сии предметы сухо; но вы сами могли бы растворить их своими изысканиями; в заключение скажу, что политические науки долженствовали бы быть вашим существенным предметом, а медицинские, если имеете к ним охоту, придаточными.

И. Платонов.

12-го Апреля.

30.

Любезнейший друг,

Михаил Владимирович!

Наконец путешествие наше по долговременном мучительном ожидании определено и теперь остановка состоит только за министром финансов, который медлит выдачею нам требующейся на дорогу суммы денег. Если не на сей, то на первых днях следующей недели отправимся в путь. Наше начальство сперва предполагало послать нас морем и наши имена внесены уже были в книгу в конторе пароходства барона Штиглица; но после найден этот путь неудобным и требующим больших издержек. Я не стану входить в подробное объяснение сего неудобства и требования большой суммы; скажу только, что положено ехать нам сухим путем в дилижансе, разумеется, туда же, где находятся и наши предшественники, которые, впрочем, чрез год оттуда возвратятся. Срок нашего пребывания за границей полагается три года; времени довольно! и я по возвращении своем из далеких чуждых стран увижу может быть вас уже не студентом, но на службе. Сколько воды должно утечь в это время! И так прощайте, любезный друг! напутствуйте меня всеми благожеланиями, каких я могу ожидать от вашей дружбы, не забывайте верного Платонова, который и за границу повезет ту же любовь, какую питал к вам доселе, и не оставляйте меня письмами вашими, которые кроме обыкновенной приятности, сообщаемой им силою дружбы будут тогда для меня иметь еще сладость отечественной вони; адрес же ко мне я напишу вам при первом письме, которым не замедлю, как скоро очнусь и осмотрюсь хорошенько на новом месте жительства моего. Прощайте, любезный друг!

—624—

дай Бог нам увидаться опять по добру по здоровью. Остаюсь

искренно любящий вас

Иван Платонов.

1831 года

Окт. 14 д.

Р.S. Если читаете С.О. и С.Д., то пожалуйста не браните творца переводной статьи, помещаемой в теперешних номерах сего журнала: о Поэзии в Праве; она – я знаю – вам кажется слишком утонченным произведением германской учености; переводчик сей статьи – я. Вы знаете, что я люблю Поэзию²⁸⁴³ и что предметом настоящих моих занятий поставлено Право; посему я и хотел заняться – в каникулярное время, в дни свирепствования холеры в Петербурге – таким делом, в котором бы удовлетворялось тому и другому требованию вместе. Вот причина, расположившая меня к переводу такой статьи; впрочем, Греч²⁸⁴⁴ меня очень благодарил за такой труд.

31.

Берлин. 15–3 дек. 1831.

Ваше Сиятельство!

Любезнейший и почтеннейший Друг!

Михаил Владимирович!

Поверите ли, до чего я наконец дожил с своим (или общим нашим) молчанием: я почти не знаю, как начать, – почти не знаю, в каком тоне писать: в том ли же простом и откровенном, как писывал прежде?…

Вы, может быть, уже оскорбляетесь подобным сомнением и отвечаете нетерпеливо: да, разумеется! – и Вы имеете право оскорбляться; если бы я стал, не шутя сомневаться в Ваших дружественных расположениях – однако ж, когда я подумаю о переменах, которые с Вами случились, и протекших между тем двух годах, – то не имею ли я основания предполагать и перемены в Вас – пере-

—625—

мены, коей Вы сами может быть вовсе не замечаете – так как человек и обыкновенно мало их замечает, или замечает только гораздо позднее. – Возвратимся к делу: Вы уже более года в Университете – и странно показалось бы, если бы я вздумал теперь поздравлять Вас с поступлением в Университет; но и теперь, думаю, еще не поздно будет уверить Вас, что я радовался и рад тому, что Вы в Университете – важный шаг, который оставляет назади детство, и приближает к жизни общественной – период, составляющий приготовление к жизни практической, – где расходятся разные дорожки и большие дороги общественной деятельности человека, где человек начинает уже смотреть вперед, вдаль, – следственно оглядывается и назад, – вообще начинает осматриваться вокруг себя с сознанием, с вопросами самому себе, с саморазмышлением – начинает вступать во внутреннее совершеннолетие (прошу вспомнить, что я юрист, и следств. принимаю это понятие не слишком строго: не за нравственную зрелость, к которой мы приближаемся во всю жизнь). Не разумею и того, чтобы Университет сам по себе уже приносил все это с собой, – но он подает к этому решит. случай, вызов, он требует этого от человека это переход от семейства к обществу гражданскому. – Особенно я предполагал уже совсем за верное, что нас вызовут в С.-Петербург в сию осень, – да и писал об этом наш Мих. Андр.²⁸⁴⁵ решительно к Савиньи; однако ж, на деле-то это было не решительно. Нас оставили еще на год за границею – на полгода в Берлине, и это правда не велика радость – но я радуюсь чрезвычайно тому, что другие полгода назначили нам для путешествия по Германии (причем не мудрено уже завернуть и в Италию – не говорю уже о Швейцарии – а может быть позволят заглянуть и в Париж, только мало надежды). Главным предметом при этом путешествии должно быть посещение Университетов и друг. ученых заведений, причем конечно, мы должны обращать внимание на часть юридическую – это так написано в письме к нам, и об этом должны мы, попросив совета у Савиньи, составить план и представить Мих. Андреичу. Но вы пой-

—626—

мете, что этим не все сказано: с одной стороны кратковременное посещение Университетов не много может прибавить сведений по науке (а основательно и вовсе никаких), разве только доставить сведение о самых Уннверсит., об образе преподавания, о профессорах, и т.п., что касается до формы учения; но за то с другой стороны польза путешествия и не ограничивается этим одним – не говорю уже об удовольствии, – оно в придачу, – видеть житье-бытье чужих народов на месте, своими глазами – хотя и проездом, если тут любопытство хотя сколько-нибудь приправлено желанием наблюдать – разве это ничего не значит? Но крайней мере несравненно более, нежели вычитывать все это из книг. А Альпы, а берега и долины Рейнские? – Хотя это относится кажется к удовольствию, однако ж, я не знаю, можно ли даже подобного рода удовольствие быть отделену от пользы? Это удовольствие высшего рода. – Но что если все это не сбудется? – Я мечтал напрасно! ну, это еще не велика потеря. Между тем мне кажется, что нас оставили даже в Берлине на зиму только для того, чтобы мы могли потом сделать путешествие; – потому что для пребывания нашего в Берлине не назначено никакого определенного предмета, ни цели – писали уже прежде, что нужные и назначенные нам необходимо науки мы слушали; а теперь оставили на наш выбор слушать, что хотим (совет Савиньи предполагается всегда, хотя для формы – потому что он и не даль нам собственно никакого). Мы слушаем все – сказать теперь мимоходом – Политику, – Греч. Древности, – Вексельное – и – Морское Торговое Право; – сверх того порознь, – я хожу на Санскритский язык, другие на другие лекции. Холера здесь почти совершенно прекратилась – и осталось после ее только то разве в воспоминание, что все еще встречаешь везде людей на улицах с сигарками во рту, что представляет, особенно в вечеру, довольно забавный вид, когда людей нельзя разглядеть, а только горящие сигарки. Надобно Вам в объяснение сказать, что при появлении здесь холеры разрешено было здесь курить (для предохранения) табак на улицах, и вообще вне домов, что прежде запрещено было под известным штрафом – и эта либеральность остается еще и теперь. Холера здесь вообще действовала не сильно, и

—627—

Правительство не предпринимало совет почти никаких стеснительных мер, убедившись, с одной стороны, что холера распространяется более чрез воздух, нежели чрез сообщение, – а с другой, что строгие меры по своему невыгод. влиянию на народ, более приносят вреда, нежели пользы; – и сделало очень умно: все оставалось здесь во все время действия болезни очень спокойно – даже театры и проч. увеселения не прекращались. Не смотря на это – один из наших товарищей, Петербургский, – (Орнатский²⁸⁴⁶ по прозванию) уехавши после окончания лекций прош. лета из Берлина, – тогда как холера подходила к Берлину – и в той уверенности, что нам не оставаться уже более в Берлине, – ожидал решит. вызова в П.Бург в местах около Геттингена и Касселя – и когда получили мы приказание (в нач. окт.) остаться в Берлине, и сообщали ему – никак не мог решиться возвратиться в Берлин, чрезвычайно боясь холеры (и не совсем без причины, потому что имеет расстроенный желудок) – (и потому что – чрезвычайно боится) – и так он испросил позволения от М. Андр.²⁸⁴⁷ провести зиму в Университете Гайдельбергском, – и теперь живет там. Итак, из нас старожилов осталось здесь только четверо, т.е. мы трое выходцы Московской Академии, и мой земляк – Богородский. Потом двое приехали год тому назад из Дерпта, между ими один – Редькин²⁸⁴⁸, обучавшийся в Моск. Универ., – и наконец недавно приехавшие наши товарищи, в числе семи человек, (седьмой из них Русский Немец, которой с ними жил); трое из них – Московские – Вам знакомы, и довольно близко. Наше общество чистых Русских – из 12-ти человек состоящее, живет по-братски, – хотя каждой на особой квартире. Забыл упомянуть о Петерсоне²⁸⁴⁹, но потому что он не принадлежит к нашему обществу по настоящему, а только по форме. Новоприезжие поручены также Савиньи, а сим также посланы с privatissima к Рудорфу²⁸⁵⁰, (от коих мы на силу per fas nefas отби-

—628—

лись), – но на след. семестр они также намерены отбиваться от них. Вот кажется все, что я мог сказать вообще о нашем положении. К здешним новостям принадлежит то, что кончил жизнь Гегель, патриарх новейшей философии, так называемой всемiрно-исторической, – которой здесь учил до последних дней; и я слушал у него одну часть – Философию истории, – в прошлую зиму; двое из моих товарищей записались было к нему и на эту зиму, на Историю философии, как смерть позвала его, в такое место, о коем его философия ничего не знает. Но Богу суд! – Он был за 60 лет; его здешний последователь Ганс²⁸⁵¹ объявил в его некрологии, что он не оставил по себе преемника, (хотя много учеников), потому что с ним философия совершила (fürs erste) свое поприще, и впереди ей идти более некуда! (Не соблазняйтесь тем, что мы его слушали – наше правило есть: вся испытуйте, – доброе держите, – коему мы по крайней мере стараемся следовать) Говорили, что на его место зовут Шеллинга²⁸⁵², не знаю, верно ли это, и не знаю: пойдет ли он сюда, если верно. Еще принадлежит и то к здешним же новостям, (или как угодно назовите) что здесь более недели уже стоит необыкновенно теплая погода, и притом довольно ясная, – так что я большею частью не велю топить комнаты. Еще есть новость болезненная… о коей я желал бы лучше почти умолчать, но Вам сообщаю с надеждою, что Вы не будете рассказывать её, кому не нужно – Захар Петров, бывший священником при Русской колонне в Потсдаме, в Сентябре кончили жизнь, и самым несчастным образом, от неумеренного употребл. крепких напитков, – бывши уже с некоторого времени в самом жалком положении, так что смерть почти может казаться благом. Как он постепенно дошел до этой крайности, нами мало известно – впрочем, смерть его жены была первым поводом к этому, – потом одиночество, скука и т.д. Возвращусь несколько назади, хотя и потеряю

—629—

связь; говоря о философии, которая будто бы кончила свой круговорот с Гегелем, – я забыл – а надобно было хотя двумя словами упомянуть – об одном новом, хотя скромном философе, который учит также здесь – его имя Бенеке²⁸⁵³, – молодой еще человек, хотя с 1820 года доселе выдал уже в свет довольно сочинений, – мало имеет известности, мало слушателей (но скоро ли и Кант получил известность), впрочем, направление его совершенно самостоятельное, противоположное всем новейшим спекулятивным (извините выражение) системам; – я очень мало еще знаю содержание его философии – но его начало есть внутренний опыт (след., начало эмпирическое – если угодно), – потому она называет себя Seelen-Erfahrung-Lehre говорит, – чего уже с давнего времени не бывало – здравому смыслу, и сознанию человеческому, – и образ изложения есть понятный для здравого смысла, что также есть редкость в новейшей философии. Не знаю, как далеко он дошел на этом пути – я слушал у него только критику – очень основательную – Кантовой философии, слушаю теперь только набегом Психологию; (постоянно не могу, потому что его часы сходятся с другими, кои для меня нужнее). Скажут, что это направление уже слишком старое, пошлое, что это эмпиризм и пр. Но ни общие названия подоб. рода, ни сходство направления с прежними ничего не решают – старое никогда не возвращается опять в том же виде, на той же степени совершенства, – если оно является опять, то является уже новым (разумею: в произведениях человеческой деятельности); а эмпиризм? – я думаю, этого и надлежало ожидать, – после того, как ряд выспренних филос. систем уже должен был утомить, вывести из терпения здравомыслящих искателей истины, непременно должно было возникнуть противоположное направление, ранее пли позднее, или что тоже – должен был начаться новый круговорот философии (следственно, я соглашаюсь в этом смысле с Гансом, чтобы тот круговорот кончился с Гегелем – я буду даже рад этому) и кто знает? – может быть с этим молодым скромным мыслителем он и начнется. – Довольно об этом. Может

—630—

быть, Вы с нетерпением ожидаете от меня каких-нибудь новостей политических, или хотя просто газетных – а я именно для того довел до послед. страницы, чтобы для них не осталось места, потому что – нет никаких; – никаких, разумею я, которые бы обращали общее внимание, – или они по крайней мере только еще приготовляются. Напр., в Палатах Парижских все еще хлопочут о решении вопроса, должны ли быть Перье²⁸⁵⁴ наследственными; – что они должны быть выбираемы королем, это уже решено, и пр., все это конечно важно, но в таком роде, что только политики этим занимаются. – Настоящим покоем (хотя совсем несовершенным – а Лионский мятеж?) все, однако же одолжена Франция, и довольно уже долгое время (для французов) Министерству Казимира Перье, который с честью держится и держит столь крепко бразды управления, сколько это возможно во Франции. – О Лионском возмущении рабочего класса, я думаю, Вы читали. В Англии все еще ожидают – в чрезвычайном напряжении ожидают – открытия Палат²⁸⁵⁵ и новых совещаний о преобразовали нижнего Парламента – о преобразовании, существенном для всей Англии. На Юге – что делается между дон Мигуэлем²⁸⁵⁶ и дон Педром²⁸⁵⁷ – мудрено и понять; по крайней мере еще ничего не сделалось. Один трясется на карточном престоле, другой или не отваживается, или не умеет оттолкнуть его решительно. Еще мудренее разгадать отношение Голландии и Бельгии – и отношение обеих к пяти державам, – это не война, и не мир – но которое наконец перевесит – это вопрос еще будущего времени. В небольших Южно-Герман. конституционных государствах тоже происходят споры о политич. вопросах, да немногие этим занимаются, что напр., в Бадене две Па-

—631—

латы почти ссорятся или бранятся об отменении десятины, – или что все духовные (католические, след., безженные) вздумали просить от Палат, чтобы им всем разрешено было жениться – что еще кажется не решено; в Баварии часть народа в каком то брожении; в Касселе успели верные подданные совсем вытеснить Курфирста от правления, и заставили уступить его сыну – но и тут все что-то не спокойно, – недавно еще было какое-то буйное стечение народа, – причем солдаты не могли разогнать его без того, чтобы не было нисколько человек ранено и убито – а чего он хотел, кто его знает? В Пруссии и Австрии все тихо – водой не замутите. Турция помалу управляется с своими возмутит. пашами – следственно, не пришло еще время ей развалиться – и если она теперь устоит, то кажется должен для нее начаться нынешним султаном новый период – преобразования. – Вот видите ли, Ваше Сиятельство! я занял этим полстраницы, – а ничего дельного не сообщил – где же было взять его?

В заключение желаю Вам, любезнейший Михаил Владимирович! радостно встретить и провести праздник Рождества Христова, в кругу радостного семейства и друзей семейства.

Василий Знаменский.²⁸⁵⁸

В. Протопопов

—632—

Вакканай

3–15 сентября. В семь часов утра выехали на «Сей-риумару» (Голубой дракон) на север в Вакканай. Наш голубой дракон давно уже плавал по морям, что-то более тридцати лет, и теперь ему осталось очень немного: и для судов, ведь, есть предельный возраст, особенно для построенных, как наше, пополам из дерева. Дул сильный северный ветер, было холодно и сыро на верхней палубе, а внизу сидеть тошно, пароход покачивался. В каюте только и ехал я один. Около полудня пристали к Ягисири, небольшому островку, чтобы только кое-как сдать туда почту. Место совершенно открытое, волны бушуют свободно. Островок не очень высокий, покрыт уже оголенными серыми деревьями, сквозь который странно зеленеет непосохшая трава. По берегу маленькие избенки, рыбацкие поселки, должно быть и в них теперь холодно и сыро, только в «ирори» горят толстые дрова, наполняя все своими едким, удушливым дымом.

Часов в пять подошли к острову Рисири (при входе в Лаперузский пролив) и, заслонившись им от ветра, остановились там ночевать, что уже было совсем не интересно.

Здешние холода паси приводили в отчаяние: теплой одежи не было никакой, а погода сибирская. Отец Николай во-

—633—

спользовался своей стоянкой в Масике, чтобы сшить себе важное «хаόри» и «кимоно» (первое – по значению – сюртук; напоминает нисколько греческую полуряску: широкое платье с такими же рукавами и с расходящимися полами, длиной оно немного выше колени. Кимоно – в роде халата, который на глухо запахивается и стягивается, поясом). Но для меня ничего сшить нельзя было, так как европейского портного здесь не сыскать

4–16 Сентября. Утром часа в три с половиной пошли далее. В Ониваке (небольшой поселок на юго-западном берегу Риспри) пароход кое-как продержался на якоре в совершенно открытом рейде. Идем по восточному берегу до довольно хорошей небольшой пристани Оситомари на северной стороне. Место весьма характерное, чтобы его не запомнить. Остров этот почти круглый, поднимается высокой конической горой, очень напоминающей знаменитую Фузи (здесь ее и зовут маленькими Фузи; но около Оситомари к острову как-то приклеен крючкообразный мыс, низменный и безлесный, только зеленая трава и покрывает его гладкую поверхность. На конце же этого мыса совершенно неожиданно поднимается одиночная скала, точно искусственный монумент. На этой скале примостился беленький маяк. Мыс образует хорошую пристань и в ней не мало судов спасается во время бурных ветров, часто посещающих этот в общем обездоленный край.

Мы потом переходим залив и пристаем к острову Ревун. На юго-восточном берегу находится поселок Кайсё домов в 200, скромно приютившийся у заросшей лесом горы. Городок, конечно, новый и едва ли имеющий постоянное население, однако на горе сквозь лес виднелась характерная, дыбящаяся крыша тера (буддийского храма); на наиболее красивых местах краснели «тори-мон» (ворота особой формы) непременная принадлежность «мия», синтоистического храма. Говорят, что японцы в общем безрелигиозны. Может быть, это и правда в очень многих случаях; но огульно так говорить было бы преувеличением. Народ несомненно верует, только вера его ограничивается лишь детскими суевериями, серьезно же задумываться над верой ему не приходилось. Он чувствует, что есть что-то выше этого мiра, чувствует и не-

—634—

обходимость для себя помощи свыше. Между тем малейшего прикосновения разума к тонкой паутине известных ему религий достаточно было, чтобы эта паутина разлеталась пылью. Что ему оставалось делать? Или не трогал разум, не пользуясь им, кланяться кваннон или инари, рассуждая вполне дальновидно, что, если все это ложь (как говорить ему разум), то от такого поклонения особенного вреда не будет; если же правда, тогда инари-сан, может быть, и пользу прпнесет и во всяком случае не будет иметь оснований посылать каких-нибудь бедствий. Отсюда суеверное почитание кумиров с внутренним сознанием глупости, неосновательности такого почитания. Человек же, привыкший немного размышлять, конечно, перейдет к прямой безрелигиозности, хотя иногда в минуту уныния или бедствия, тем более смерти, и он может захлопать руками пред той же глупой инари. Неверие и суеверие, ведь, очень часто и очень мирно уживаются в одной и той же голове.

Из Кайсе четыре часа ходу до Вакканай, города лежащего на западном берегу залива Романцова. Это самая северная оконечность Езо и, можно сказать, всей вообще Японии (если не считать, конечно, самых северных из Курильских островов). Остров Езо и здесь кончается развилкой, восточный рог которой составляет мыс Соя. западный же – Носяпу; на этом последнем и лежит Вакканай. Берега Езо все время видны были вправо от нас, когда же стали подходить к Лаперузскому проливу, налево, на севере тоже показались горы. Это наш Сахалин, уголок родной России, правда, уголок такого сорта, что никто туда не захочет попасть даже и после многолетнего отсутствия из России.

Наконец, мы обходим длинный, ступенями срезанный к морю мыс Носяпу и останавливаемся против города. Залив совершенно открыт и, когда дует восточный ветер (накаямасе, как его называют здесь), поднимается сильное волнение и на рейде никакое судно стоять не может, не говоря уже о сообщении с берегом. Тогда пароходы бегут или в Оситомари, или же укрываются под мысом Соя, на противоположной стороне залива. Пароход наш стал очень далеко от берега и на лодке ехать при-

—635—

шлось утомительно долго. Волны ходили совсем большие, наш баркас так и нырял. На берегу встретили нас нисколько христиан с катехизатором Иоанном Кодзу-кури (сын словоохотливого Иакова) во главе. Катехизатор – человек еще молодой, неженатый; на вид какой-то зябкий, точно больной. Он, говорят, и на самом деле постоянно сидит около хибаци, кутаясь во всевозможные пледы, и на стужу выходить крайне не любит. Как-то он будет действовать в Вакканай, месте холодном по преимуществу? Переселился он сюда всего с месяц тому назад, поменявшись с Поликарпом Исии из Ицикисири.

Христиане взяли наши вещи, и мы отправились в церковный дом по многолюдным торговым улицам. Город – довольно большой, домов более тысячи, и, кажется, обещает быть и еще более, потому что рыбный лов здесь всегда есть; выстроен он в несколько порядков вдоль мыса, под лесистой горой. Наш церковный дом находится в самой центральной части города, напротив него почтовая контора, невдалеке городское управление, рядом лучшая в городе гостиница, в которой и отвели помещение для нас. Место, очень выгодное для проповеди и притом не особенно шумное, так как торговли по близости нет.

Сейчас же по приезде начали вечерню: служил я, а катехизатор с двумя христианами пели. Из последних одна – сама хозяйка этого дома: в задней половине дома живут сами они (муж, жена и двое детей), а переднюю отдают под церковь, беря за это только половину обычной цены. Для неженатого катехизатора такой удобной квартиры и не найти: хозяйка ему готовит пищу, да кроме того, в семейный дом никому, даже и женщинам, ходить не стеснительно. Хозяева люди, весьма привязанные к церкви, приняли крещение уже давно и везде до сих пор отличались своим усердием. Муж и теперь, когда дома (при нашем приезде он был в отстутствии, в Тоокео), служит церкви едва ли не меньше катехизатора: он и метрику ведет сам, и при Богослужении поет, и читает, да и о других верующих, об их вере и пр. не меньше катехизатора заботится. По характеру, он человек

—636—

особенный, не как прочие: с женой у него постоянные конфликты из-за денег и имущества. Сколько уже пропало у них всего, благодаря его крайней доброте, его постоянной готовности выручить из беды нуждающегося человека и изумительной доверчивости к людям в делах денежных. Сколько раз его самым наглым образом проводили, но он нисколько не унывает и ведет свою линию. Деньги нужны-де не для нас одних, и другим нужно помогать, с нас хватит. Жена стремится собирать, он упорно раздает. Притом, судя по рассказам, происходит это не от простой распущенности, халатности, а сознательно, из его убеждения. Они, впрочем, и до сих пор еще люди очень состоятельные и много делают для церкви. Зовут его Павел Наканиси. Как видите, и у нас здесь есть рабы Божии.

По этому поводу, не могу рассказать здесь другого такого же примера христианской последовательности. В одной из самых центральных наших церквей (едва ли не в самом Тоокео) года два тому назад принял крещение один, так называемый, «сὸси», в роде здешних анархистов или попросту громил, только на политической подкладке. Вербуются они из недоучившихся молодых людей, студентов, к т.п. Девиз их – крайний японизм, непременно сопровождающийся ревнивым обереганием чести японского государя и государства от иностранцев. Отсюда разные выходки против иностранцев и японцев, которые вздумали бы слишком уступать иностранцам. Теперь, впрочем, эта сторона деятельности если не совершенно устранена из программы соси, то во всяком случае стушевалась, – в настоящее время соси попросту за деньги терроризируют богатых людей или политических деятелей, заставляя их подавать голоса в пользу того, кто нанимает соси. Так вот один из таких довольно беспринципных и распутных молодых людей и принял крещение, предварительно, конечно, подробно выслушавши учение. Вера так глубоко запала в его широкую натуру, что он сразу же переменился и из соси стал искренним последователем Христа. Чтобы порвать всякую связь с прежней своей жизнью и товарищами, он ушел на север, в Аомори и там начал жить по-новому. Занятие себе он избрал разносную

—637—

торговлю, разносили по домам материю и пр. Но это было скорее только поводом, говорить язычникам о Христе или находить труждающихся и обремененных, которым бы можно было помочь. Придя в какой-нибудь бедный дом, наш христианин или оставлял им часть своей выручки или же, если было нужно, даром отдавал часть товара. Однажды, приходит он в дом, а там жена с малыми детьми сидит и плачет над только что скончавшимся мужем. Денег у нее ни гроша, нечем обрядить покойника, нечем заплатить за могилу и похороны. Тогда Алексей достал свой единственный ен, купил на него, чтὸ было нужно, заплатил, куда следует. Сам сделал гроб, сам выкопал могилу и сам же снес и похоронил покойника. Потом продав товар, собрал кое-какие деньги, и отправил вдову с детьми на ее родину, к отцу. Воскресный день свято им соблюдался, равно как и приезд священника. В таких случаях он бросал свою торговлю и всего себя предоставлял в распоряжение церкви. Пел и читал за Богослужением, ходил со священником по домам христиан, исполнял разные поручения и пр. Жизнь его и кончилась по-христиански. Простудившись он схватили тиф и, напутствованный св. Тайнами, тихо скончался. Нечего и говорить, с какой скорбью рассталась с ними наша маленькая церковь в Аомори.

После вечерни я сказал поучение на текст: «блаженны очи ваши, что видите, потому что многие пророки и цари хотели это видеть» и пр. Говорилось о нашем призвании ко Христу лишь по одной милости Божией, без всяких заслуг с нашей стороны; отсюда необходимость тщательно беречь этот незаслуженный дар, предпочитая веру и спасение всему на свете. Народу собралось человек 15. Всех верующих в Вакканай 28 человек с детьми, но из этого числа пятерых в городе не было. В метрике записано 35 крещений; из них 13 умерло или перешло на жительство в другие места, а четверо неизвестно, где находятся. В общем церковь хорошая, хотя, по словам отца Николая, некоторые христиане заметно заснули, причиной этого служить, конечно, неумение катехизатора хорошенько обходиться с такими людьми, или неспособность вообще влиять на людей, а также и отдаленность Вакканая:

—638—

море часто неспокойно, пароходы ходят иногда неправильно, не по расписанию, и отец Николай бывает только раз в год. Конечно, этого слишком мало для молодых христиан, да еще в таком торговом месте. Поэтому, некоторые христиане тут же при мне стали жаловаться на редкие посещения симпу и просить его приезжать хоть дважды в год. Хорошо также, если бы катехизатор поменьше сидел около хибаци и побольше ходил по христианским домам; тогда и задремавшие, может быть, проснутся.

5–17 сентября. Посетили здешних христиан, были в девяти домах. Вполне христианских семей только три (с Накасима четыре), остальным или наполовину христианские, или просто единичные христиане. В одном доме нестарый еще вдовец с малюткой-сыном, жена не особенно давно умерла христианкой, а мать-старуха до сих не слушается убеждений сына. Сын усердный христианин, за Богослужением любит прислуживать, читать, хотя петь не в состоянии. Хочется ему и мать свою сделать христианкой и говорит он ей о православной вере, разубеждает в ее Кваннон-сан и пр.; но старуха только отмалчивается, а во Христа не верует. Он к нам обратился с просьбой поговорить со старухой, и во время беседы не сводили глаз с ее лица, надеясь очевидно увидеть хоть след интереса к вере и, печалясь, что старуха только улыбается и поддакивает. Для просвещения такой слушательницы, должно быть, необходима такая же старая обаасан, которая и могла бы ей изложить учение со своей особой точки зрения. Посетили лачужку одного старинного христианина; его жена и двое детей все христиане, хорошо крестятся и в церковь приходят довольно исправно. Не смотря на свою бедность, он выбран, как старший и один из лучших христиан, в «ги-юу» (увы, и у нас стараются выбрать богатых, невольно такими образом, воздавая дань духу мiра сего). Есть еще хороший дом Сасаки: два брата живут вместе, жена старшего – дочь одного очень старинного христианина из Хакодате, доктора Яманака. Она рассказывала нам из своего детства, как тогда семья Яманака терпела за христианство. Умерла ее сестренка, негде было хоронить: на городское кладбище не пускали, а од-

—639—

нажды вместе с другими христианами, они должны были поспешно скрыться из Хакодате от официального преследования и убежали на русском военном судне на западный берег Езо, высадились недалеко от того места, где теперь стоит Отару.

В 8 часов вечера служили всенощную: завтра – воскресенье. Я служил, а отец Николай говорил проповедь. Собралось человек 18, из них шесть язычников (некоторые, кажется, из тех, что склоняются к слушанию). Поэтому и предметом проповеди о. Николай избрал необходимость для человека Богопочитания, потому что только с Богом человек может иметь вечную жизнь и свое истинное блаженство. Буддисты и синтоисты стремятся совершенно к тому же самому, что и мы, желают вечной, блаженной жизни в царстве небесном, – думают, что нирвана и есть именно это царство небесное, которого требует их душа. Между тем, нирвана не более, как внутреннее состояние человека, совершенно не имеющее отношения к загробной вечной жизни, синтоистический же рай, по точному исследованию ученых, только столица, местопробывание императора. Спрашивается, этого ли хотят верующие души? Говорил очень последовательно и умно, притом довольно просто, применяясь к слушателям.

Потом долго шла общая беседа; рассуждали. Назавтра мы собирались посетить христиан и в ближних селениях. Нужно было ехать на самую оконечность мыса Соя, в деревушку Сири-усу в 8 ри (верст 30), и в Коетои 2 ри отсюда. Христиане взяли на себя труд заказать нам верховых лошадей, причем о. Николай, не привыкший ездить на европейском седле, старательно подчеркивал, что лошади требуются смирного нрава и без дурной привычки бежать рысью.

В виду Сахалина

6–18 сентября. В 9 часов отец Николай служил обедницу, а я говорил поучение на дневное евангелие и апостол (кая заповедь большая в законе? Пример же любви в апостоле Павле, который спасение своих братьев ставил выше собственного спасения).

—640—

В 11 часов поезд наш тронулся. Впереди, по обыкновению, «анко» (на этот раз пожилой, седеющий мужичок), потом мы на наших торжественно выступавших конях. Выбор был действительно достойный: они, кажется, органически не были способны ни шагу пробежать рысью. Как на грех, разгулялся ветер, знаменитый «ямасе» (восточный), дувший прямо в лоб и до костей пронизывающий наши майские костюмы. Прикрыться нечем, так как дорога все время лежит по песчаному берегу, у самого моря. А оно бушевало и пенилось, дико бросалось на низменный берег, белые гребни волн забегали далеко на песок под самые ноги лошадям. Этим, впрочем, ужо все было равно, даже и бояться они разучились за свою долгую жизнь. Ехать было бы очень интересно, пожалуй, и картина была из редких, но так холодно, что нам только и виднелось одно Кое-тои, где можно было согреться. Два ри (семь с половиной верст) пропутешествовали мы целых два часа, душевно благодаря наших искусных выбирателей. Остановились обедать у Онодера, – главный христианский дом в этом селении. Самого хозяина, не было дома, но и без него было кому нас принять и согреть. На втором этаже у них очень чистая, опрятно убранная комната, с образами, молитвенным столиком, трех-свечником и Богослужебными книгами. Здесь катехизатор, а без него и сам Онодера, совершает Богослужение по праздникам. В этой комнате дали приют и нам. Как было приятно присесть к хибаци, наполненной красными углями!

Пообедав, стали собираться дальше, приходя в ужас при мысли, что предстоит ехать по ветру целых шесть ри, а к вечеру обещало быть еще холоднее. К счастью, наши страхи в большей своей части оказались напрасными: переправившись чрез довольно широкую реку на пароме мы поехали дальше уже под горой, возвышенность мыса скрыла нас от ветра и было уже не так холодно, по крайней мере, до костей ветер не прохватывал. Проезжаем нисколько поселков, везде стоят мия (буддийских храмов что-то не видать). По берегу рыбные промысла, теперь бездействующие. Стоят большие рыболовные суда, вытащенные на берег и забранные соломой и тростником;

—641—

издали их не скоро отличишь от хижины. Недалеко от берега печально прижался какой-то небольшой пароход: подойти к Вакканай нельзя, а в открытое море идти у него сил не хватает. Но вот и маяк, а с ним вместе и самая северная оконечность Японии. По ту сторону пролива ясно виднелись горы Сахалина, до него всего тридцать верст. По рассказам, почти ежегодно оттуда сюда перебираются на лодках арестанты. Однажды, приплыла партия человек в тридцать. Их, конечно, тут же на берегу арестуют и отправляюсь в Хакодате или в Екохаму к русскому консулу. Тот их держит до удобного случая в японской тюрьме, а потом отправляет via Владивосток опять на Сахалин.

За маяком под горой протянулась в один порядок деревушка Сири-усу. Православных здесь четверо: дом Мацумото (муж, жена и сын) и еще школьный учитель Лука. Все они приняли крещение далеко в старой Японии и переселились сюда по службе, Мацумото уже несколько лет, а Лука не так давно. Живут они здесь совершенно одни, даже священник до сих пор не посещал их из-за здешних ветров и холодов.

Мы долго тянулись чрез деревушку к правлению, в котором служил Мацумото. Там же оказался и Лука, который потом и проводил нас назад почти к самому въезду в деревню, где стоял новенький домик, место собрания здешнего общества трезвости. Домик этот стоял пустой (так как собирались раз в месяц, а в деревне не было ни одного члена), в нем наши христиане и приготовили нам ночлег. Внутри домик представлял просторную продолговатую комнату, устланную новыми татами, но, конечно, без всякой мебели, если не считать небольшого шкафа (он же кафедра для оратора), да двух не крашенных ящиков для угля. Принесли тотчас же две хибаци, разожгли уголь, и нам стало тепло и уютно, хотя ветер и проникал сквозь тонкие стены и плохая рамы по-европейски сделанных окон.

Хозяйка соседнего постоялого двора взяла на себя все хлопоты по нашему продовольствию и ночлегу. Не успели мы хорошенько отойти от холода, как она уже принесла обед, истощив на нем все свое кулинарное искусство.

—642—

Даже соленого китового жиру приготовила с каким-то кислым соусом. Нельзя было, разумеется не почтить такого старания и не поесть, хотя, признаться, китовый жир не так хорош для пищи, как для смазки сапог или отопления. Лука сидел все время с нами, угощая нас и разговаривая. Человек он лет тридцати с небольшим, несомненно искренно верующий, только мягкий, как воск, и потому иногда увлекающийся примером других. С ним что-то случилось, и теперь он был под епитимией священника (здесь на этот счет строго). Разговорившись с симпу, наш Лука размяк (были основания подозревать, что они в правлении сидели не только за чаем) и даже заплакал, прося позволения исповедаться и причаститься. Но симпу отложил это до следующего раза. После ужина пришла семья Мацумото, и мы решили все вместе помолиться. Тотчас же Мацумото принес из дому свою икону в моте, шкаф заменил алтарь; на него положили евангелие, крест и пр. Отец Николай, облачившись в фелонь стал служить вечерню, а я заменял собою хор (так как из христиан никто петь не умел). Богомольцы наши молились усердно и радостно: им так давно не приходилось ни слышать, ни видеть своего Богослужения. Кроме нас никого не было, да и совне никто не мог слушать: совне только ветер завывал, по временам колебля наш временный приют.

7–19 сентября. До полудня пробыли в Сириусу. Лука провел нас по всей деревне, кажется больше для того, чтобы показать нас всем своим знакомым. Были у него в школе. В его маленькой комнатке висит иконка, но она задернута занавеской: начальство запретило всякое оказательство христианства, хотя, конечно, отлично знает, что Лука христианин. Ученики уже собрались в классы и с любопытством заглядывали в дверь. Лука показал нас и им. Надев свои «хакамà» (широкие шаровары, который надеваются поверх халата), без них в классы и вообще на службу войти не полагается, – Лука ввел нас в классную комнату и скомандовал ученикам встать и сделать поклоны. По его словам, все здесь в деревне сильно заинтересованы нашим приездом. Несколько времени тому назад приезжал сюда какой-то генерал, потом был не-

—643—

давно адмирал Ито; оба они внимательно осматривали все эти места, на случай войны с Россией. После них появился я; ну, стало быть, и этот приехал с той же целью, только разумеется, уже со стороны России. Нужно было поэтому ходить по деревне, чтобы все заметили, что никаких особых планов у нас нет. Такая нелепая подозрительность начинает уже надоедать.

Зашли и в правление с визитом к начальнику. Это был просто здешний же крестьянин, довольно состоятельный в свое время, ему правительство и поручило держать здесь почту и исполнять другие официальные обязанности. Человек он особенный, стремящийся к известности. При его деятельном участии завелось и поддерживается здесь общество трезвости, хотя сам он ничего с трезвостью общего не имеет. Поговорили с ним о христианстве и о России, советовал я ему почитать о христианстве (впрочем, он об этом часто слышал и от Луки с Мацумото). Может быть, впоследствии и отнесется он к этому более серьезно, хотя мало надежды: человек, увлекающийся пустотой.

В три с половиной часа вечера мы были уже опять в Кое-тои в доме Онодера. На этот раз хозяева уговорили нас остаться ночевать, кстати на завтра был праздник: вместе можно помолиться, совершить праздничную службу. Зять Онодера, Василий, заменял отсутствовавшего хозяина. Он тоже видимо хороший христианин, заботящихся и о распространении веры. Это, впрочем, так и естественно: быть одному среди языческого общества, конечно, тяжело, невольно явится мысль поискать и других, с кем можно бы разделить свою веру и упование и находить взаимную поддержку и ободрение.

В настоящее время в Кое-тои десять человек православных христиан: семь человек – дом Онодера (в том числе два мальчика сироты после брата), двое супругов и еще один 16–17 летний мальчик, сын язычника. Но из этого числа на лицо были только шесть человек, прочее в отлучке (в Тоокео, Саппоро и пр.). Кроме того, в доме Онодера временно квартировал архитектор, строивший чрез ближайшую реку мост. В свое время был он катехизатором и кончил нашу семинарию (знает доста-

—644—

точно и русский язык). Теперь он вместе со своей молодой женой (дочерью Абе Григория из Саппоро) уже давно жил у Онодера. Есть здесь и еще одна христианка, за мужем за язычником. Она дочь одного из самых первых христиан, по фамилии тоже Онодера, даже и родилась, кажется, в христианстве. Но на ее христианское воспитание не обратили достаточного внимания (катехизаторы тогда воскресных школ не заводили, занятые обращением новых верующих), и вот теперь, после смерти своего отца, она совершенно отстала от церкви. Давно живет здесь, но ни разу не приходила в этот христианский дом, не смотря на многократные приглашения и оповещения о Богослужении. Пред нашим приездом ее также известили, посылали за ней и в этот раз, но ответ все тот же: «занята домашними делами, не могу прийти, а если угодно, что сказать, так я пришлю мужа, ему передайте». Вот, как опасно оставлять христианских детей без должного научения среди языческого общества.

По возможности служили праздничную всенощную: завтра Рождество Богоматери. Служил я, и даже импровизировал величание, не совсем может быть гладко переводя славянскую речь по-японски и довольно свободно воспроизводя напев. Пели архитектор, его жена и домашние. Я потом говорил поучение о добродетельной и согласной семейной жизни Иоакима и Анны; согласие достигается тем, что оба они выше и дороже всего считали Бога и всегда помнили, что ходят пред Его очами.

Кроме наших православных, за Богослужением присутствовал и один язычник, вместе с Онодера самый старый поселенец этого места. Он пришел со своим маленьким сыном п довольно долго потом говорил с нами о христианстве. Благодаря влиянию Онодера, очевидно, и в его душе пробудился глубокий интерес к вере. Он выразил уже желание регулярно слушать учение; с помощью Божией, придет и в церковь. Вообще деревня Кое-тои подает большие надежды в будущем. Народ все здесь прибывает, значение поселка поднимается, со временем же сюда должна пройти железная дорога, тогда эта деревушка перегонит Вакканай. Народ здесь становится более оседлым и в то же время по-прежнему сво-

—645—

боден от преданий старой Японии; для проповеди и церкви образуется замечательно благоприятная почва. Оподера замышляет построить здесь и квайдоо, тем более что от правительства можно даром получить участок земли (под условием непременно и тотчас же на нем что-нибудь построить, в противном случае земля отбирается). Только бы усердствовал катехизатор, слушатели всегда будут.

8–20 сентября. Отслужили обедницу и напрасно прождавши, не прекратится ли дождь, опять верхом отправились в Вакканай. Ветер был прежний, море еще более ярилось, обдавая, нас брызгами, и сверх всего этого ливмя лил дождь, скоро промочивший все, что было на нас надето. Путешествие совсем перестало быть приятным, а мы ехали по вчерашнему шагом. Только с половины дороги я наконец не выдержал и оставив своего спутника, о. Николая, ускакал вперед: мокнуть больше было на мне уже нечему. Дома в гостинице тоже не сладко. Ветер качает самый дом и поднимает столбом золу с нашей хибаци. Холодно и неуютно. На улицах все вымерло. Хуже всего было то, что о пароходе нечего было и думать, а вместе с ним и об отъезде отсюда. Получалось таким образом, Фукукава вторым изданием. Нужно было сидеть, в буквальном смысле у моря и ждать погоды.

9–21 сентября. Сидим. Весь день дождь и ветер. Море по-прежнему ревет, все белое от пены.

10–22 сентября. Сидим. Дождь перестал; ветер как будто тише, но море прежнее. Наконец, около двух часов на рейде показалась наша знакомая «Сейриу-мару». Мы поспешно собрались, но около часу еще пробеседовали с пришедшими христианами о церкви, о необходимости ее самим им содержать, о приискании слушателей для катихезатора и пр. Распростившись со всеми на пристани, мы с отцом Николаем сели на большой баркас и долго-предолго прыгали по волнам: пароход на этот раз стоял еще дальше, чем прежде. В четыре часа вышли. Заходили опять на Ревун и в Оситомари, где и остановились ночевать.

11–23 сентября. Сегодня на рассвете сдали почту и около 7 часов были уже в Ониваки. («они» – дьявол, «вáки – бок), а в 8 часов отправились дальше. Дул сильный

—646—

противный ветер, волны – огромные, море все более и более расходилось. Я побыл некоторое время на палубе, да и в каюту, на койку, по восточной пословице: «лучше сидеть, чем стоять, и лучше лежать, чем сидеть». Но вот скоро качка стихла; за полчаса пред обедом я поднялся на палубу: солнце светило сзади, волны попутные. Что за притча? Идем вдоль какого-то знакомого берега. «Это Яги-сири?», спрашиваю у капитана. – «Нет, Рисири; сейчас придем в Оситомари». Вернулись, следовательно, откуда вышла сегодня утром. Так, конечно не далеко уедешь.

В Оситомари с нами вместе стояло еще несколько маленьких пароходиков, в том числе и один русский, беленький, который совершает рейсы около Сахалина. Все мы боязливо прижались за оригинальной скалой Оситомари, и снова ждали и без дела сидели.

Отару

12–24 сентября. Ранним утром опять снялись и пошли. На этот раз все обошлось благополучно, хотя пришлось снова последовать премудрой восточной пословице. В 11 часов были в Масике. Во втором часу оттуда вышли и, обошедши величественный мыс Вофуй (Мелеспина) направились по заливу Строгонова почти прямо на юг в Отару. Погода скоро поправилась, ветер стих и, несмотря на вечер, становилось теплее. Немного раньше восьми часов были в Отару. Совсем уже стемнело, на рейде и в городе горели огни. Неизменные раньше в своих пестрых костюмах, не заставили себя ждать, и мы спускаемся при их помощи в лодку и в потемках едем на отдаленный берег, минуя смутно чернеющие и сверкающие редкими огнями массы многочисленных судов. На берегу нас уже ждали христиане (была послана телеграмма из Вакканай), они разобрали наш багаж и потом долго вели нас по темным улицам города. Наконец, мы поворачиваем в переулок, и слышим наше православное пение: в молитвенном доме шла воскресная всенощная. Двери стояли открытыми, над ними в темноте рисовались скрещенные флаги (по случаю праздника), пред дверьми стояло человека два, очевидно, посторонних. Мы входим в весьма

—647—

обширную комнату, где собралось человек 40 христиан, многие, особенно старики, сидели по-японски на полу; небольшой хор с катехизатором во главе довольно стройно пел: «Воскресение Христово видевше». Молельня устроена в виде храма: есть и престол, и жертвенник, даже нечто похожее на иконостас, т.е. темная голубая завеса отделяет алтарь от остального храма. Мы прошли прямо в алтарь. Отец Николай облачился и стал продолжать службу, я же по окончании обратился к христианам с приветственным словом на текст «Мир вам» (человек, обретший Христа, обретает вечный благодатный мир, за будущее он не боится, в настоящем видит всюду промыслительную Десницу Божию, его душа покоится в неизменном уповании, искать или стремиться ему более уже не за чем Пускай мiр волнуется, пycκaй он ополчается на праведника, не может он взять из души его этого покоя в Боге. Вот этот-то мир возвещать и ниспосылать и заповедал апостолам Господь).

Поговоривши потом с христианами и познакомившись с каждым из них, я просмотрел метрику. Церковь эта существует еще не давно, всего лет семь. До тех же пор верующие, жили порознь, храня свою веру у себя в семьях, но не обнаруживая ее публично (многие даже не знали друг друга). Многие из них и иконы прятали, на видное место ставя идолов; все это страха ради язычников. Все знали, что в Отару живут христиане, но кто именно и где, было неизвестно. Разве случайно кто-нибудь из верующих заметит в чужом доме православную икону и поймет, что пришел к единоверцу. Так завязалось знакомство между прежде неизвестными собратьями по вере. И та, и другая сторона, конечно, бывала рада встретить единоверца, и иногда собраться, и вместе помолиться. Впрочем, было и одно очень печальное исключение: один из православных пришел в фотографию сниматься и, по принятому между нашими христианами обыкновению, повесил на грудь поверх платья свой нательный крест. Только уже много лет после, когда открылась здесь церковь и поселился катехизатор, этот христианин узнал, что и фотограф был православный. Боялся, стало быть признаться в своей вере. Лет семь тому назад объез-

—648—

жали церкви преосв. Николай с о. Арсением. Тогда и решено было дать Отару особого катехизатора, каким и переведен был Павел Мацумото из Саппоро. Когда пришел он сюда, первыми делом его было собрать рассеянных овец в одно стадо. Это их всех ободрило, – соединившись вместе, они уже не боялись язычников, открыто собирались со своим сенсеем на молитву, на собрания, посещали друг друга. Церковь стала жить своей жизнью, и как такая, стала привлекать к себе и новых членов из язычников. За эти семь лет в Отару крещено 75 человек, из них 30 – умерло или переселилось в другие церкви, 5 – рейтан, 3 – неизвестных, а двое оказались и совсем отпадшими. Крещены всего во 2-м месяце этого года. Когда же успели отпасть?! Катехизатор конфузится, но додже ни признаться, что отпали почти тотчас по крещении. У них говорит, родственники очень сильные и все злые язычники, новокрещенные же (мужи и жена) люди простые, неученые, поэтому и не устояли. Вот вам печальный пример поспешного крещения! Путем их не испытали, кое-как довели только до согласия принять крещение и, тут кстати приехал редко бывающий священник, их и окрестили. Сердце их было совсем не готово, может быть, подобно Симону волхву, ожидали от крещения какого-нибудь волшебства (напр., помолодеть или разбогатеть), а то и просто денежной подачки: и такие случаи в миссионерской практике бывали. Виноват, конечно, катехизатор и восприемники, не постаравшиеся хорошенько определить душевного настроения крещаемых.

Ви настоящее время в Отару 88 человек православных; из них причастников в год бывает человек сорок с небольшим, к Богослужению собираются весьма мало, самое большее 20, обыкновенно же – пять или немного более. Воскресной школы нет главным образом потому, что нет между христианами человека, который бы мог помогать в этом деле катехизатору. Внешнее впечатление как видим, от этой церкви получилось самое неблагоприятное, какой-нибудь ревнитель, пожалуй, усомнился бы в искренности обращения ко Христу и всех здешних христиан… Нет, такое заключение было бы несправедливо:

—649—

здешние христиане не приучены к церковному порядку, но они веру православную содержат твердо и, по-своему, ко своей церкви усердны. Каждый из них по мере возможности что-нибудь жертвует на церковь, они готовы всегда откликнуться на всякую церковную нужду; точно также и катехизатора своего не оставляют без помощи: кто принесет новое платье для него или для детей (а детей у него очень много), кто обувь, а кто и просто рису или рыбы к празднику. Даже в других, по внешности более исправных, церквах нет такой отзывчивости. Правда, и здесь отзывчивыми являются преимущественно те, кто и к Богослужению ходит исправно.

13–23 сент. Воскресенье. о. Николай служил обедницу, а я говорил проповедь на дневное евангелие (Ин.3:13–18), «о Христе – едином нашем Спасителе и Исцелителе от всех уязвлений диавола (между прочим, о необходимости причащения)». Народу было столько же, что и вчера, только лица все новые: вчерашние, должно быть, домовничали. Между прочим, была одна христианка Мария, которая украдкой от мужа убежала в церковь. Муж ее человек состоятельный и даже образованный, но до крайности не любящий христианства и потому всячески препятствующий своей жене быть христианкой. Она, однако, до сих пор выдерживает его нападения и от веры не отрекается. Поддерживают, ее и христианки, посещают, приглашают к себе в дом, этим обходным путем попадает она и в церковь: и в этот рази отпросилась у мужа с одной христианкой. Ей хотелось исповедаться и причаститься, но ко всенощной сегодня прийти она не могла, муж не отпустит завтра к обедне. Делать нечего, пришлось ее освободить от всенощной: лучше причаститься, хотя бы и без всенощной, чем совсем остаться без причастия. Притом, еще неизвестно будет ли она в состоянии причаститься в следующий приезд о. Николая. Для русских покажется, может быть, очень необычным такое причастие без приготовления, но не везде можно требовать всего, здесь в Японии вообще нет обычая говеть, т.е., ходить ко всем церковным службам неделю или около того, да и службы ежедневной нигде нет. Причащаются, когда приедет священники, и все говение ограни-

—650—

чивается только всенощной накануне причастия. Но, как видите, и это малое оказывается неисполнимым при наших особенных условиях жизни.

Вечером служили с о. Николаем торжественную всенощную с выносом креста (чего не приводилось раньше видеть и самому о. Николаю, не говоря о христианах). Потом я говорил поучение об обретении св. Креста и о значении для нас этого осязаемого свидетельства Христовых страданий (дондеже свет имате)… Народу было до 30 человек, в том числе четверо взрослых, готовящихся назавтра ко крещению.

14–26 сент. Утром окрещено шесть человек, в том числе 2 младенца (дочь катехизатора). Трое взрослых – все из одного дома: отец, мать и младший брат одного из лучших здешних христиан, Бориса Оно. Сам Борис, его жена и все многочисленные дети их давно христиане, все к вере замечательно усердны, всегда готовы и к пожертвованиям. Просветить светом Христовым и своих престарелых родителей, и брата, которые живут с ними вместе, было давнишним их желанием. Слава Богу, теперь это желание осуществилось, весело было смотреть на эту дружную семью, теперь еще более объединившуюся. Четвертый крещаемый – сын христианина Матфея Сайто, молодой человек лет 20, которому сегодня же после обеда предстояло венчаться с христианкой.

После крещения соборне служили обедню. Все вновь просвещенные причастились св. Таин. Вместо причастного, катехизатор извлек какие-то пожелтелые фолианты и по ним начал назидать присутствующих, излагая историю обретения Креста. Отмечаю эту бросившуюся мне в глаза особенность потому, что японцы вообще большие охотники до говорения и способны говорить во всякое время и сколько угодно, не особенно даже стесняясь и отсутствием содержания. Говорить по тетрадке, тем более пожелтевшей, вообще не принято, да еще старому катехизатору. Народу набралось опять, по здешнему, порядочно, было много детей, которые ради праздника даже в школу правительственную не пошли, что для наших христиан уже является большим пожертвованием.

В два часа должно было начаться венчание, поэтому

—651—

почти все наши Богомольцы остались ждать в церковном доме, собравшись в кружок около хибаци и беседуя между собой и с новокрещенными. Скоро явился жених, разряженный в пух и прах, в широчайших хакама, с большими белыми гербами на спине и на рукавах. Невеста была в длинном кимоно, полы которого волочились по земле. Кимоно, а тем более пояс, пестрели яркими цветами, а волосы на голове убраны были самым причудливым образом, как только японцы могут убирать. Венчание совершалось, конечно, также, как и в России, даже странный обычай не надевать венцов, а только держать их над головами брачующихся, каким-то образом привился здесь и распространился (хотя тот же о. Николай выражал мне свое недоумение по поводу этого обычая). Замечательное совпадение: в японском языческом свадебном обряде есть тоже общая чаша, только там новобрачные пьют ее девять раз, а у нас три. Лет чрез 500, может быть, найдется ученый, который объяснить такое совпадение заимствованием… Много хлопот доставил обычай взаимного поцелуя: долго пришлось толковать новобрачным, как нужно сложить губы, что с ними делать; и священник и катехизатор, сложив и вытянув губы, пресерьезно держали молодых за затылки и старались свести их лица для поцелуя, а молодые, не понимая, чего от них хотят, наивно пятились один от другого. У японцев, ведь, нет поцелуев, даже родители не целуют своих детей.

Кончив венчание, о. Николай минут сорок говорил поучение о значении и свойствах христианской семьи, образ и идеал которой дан нам в союзе Христа с Церковью (Христос положил жизнь свою за Церковь, и эта последняя, с своей стороны, не перестает полагать жизнь свою за Христа: мученики, подвижники и пр.). Говорил он очень назидательно и красноречиво, а в заключение пожелал, чтобы от этого союза произошли замечательные люди на пользу церкви и японского государства.

Поздравивши молодых, христиане стали расходиться домой, а мы с о. Николаем, катехизатором и четырьмя свидетелями приглашены были в дом жениха праздновать

—652—

свадьбу. Комната была убрана к торжеству, постланы новые, блестящие «татами», расставлены золочения ширмы, на стенах дорогие «какемонό», на почетном возвышении красуются уродливые деревца-карлики, новая хибаци наполнены белой золой. Мы сели в два ряда на круглых «забутонах», сели и родители и сам молодой, а его новая хозяйка стала подавать нам кушанья и угощать. Люди они самые простые, ремесленники, но ради свадьбы сына принарядились и они, половина вещей, украшавших комнаты, наверное, взята у соседей и пр. добрых людей на этот день.

После обеда о. Николай отправился прямо на вокзал: ему нужно было зачем-то ехать в Саппоро, катехизатор же повел меня, пока не темно, по домам христиан. Прежде всего были у фотографа, о котором я упоминал выше. Фотограф он очень хороший, едва ли не второй в Японии, но христианин далеко не лучший, в церковь никогда не появляется, даже на пасху, – икон в его доме не видно, да и к благословению подходит как-то неохотно. По словам катехизатора, есть какая-то особая причина такой отчужденности от церкви, чуть ли даже не удален он. Зашли к недавно крещенному плотнику Иову: дома его не было, жена-язычница; в лавке на почетном месте висит икона, хотя и закрыта она от посторонних глаз занавеской. Следующий дом – доктора Сибуя; сам он, жена и три дочери – все усердные посетители Богослужения, девочки и поют в церковном хоре за главных, точно также и в пожертвованиях на церковные нужды этот дом теперь идет впереди других. А между тем было время, когда в этом самом дому, страха ради иудейска, стояли идолы, а христианство всячески пряталось и предписания церкви не исполнялись, и так было до самого прихода в Отару катехизатора. Этот пример показывает, как нужно не спешить ставить крест над христианами нерадивыми, по-видимому, забывшими свою веру и обеты крещения. Кто знает, может быть, и они, под воздействием обстоятельств, т.е., промысла Божия, снова оживут и будут «сосудами в честь». Четвертый посещенный дом, – Такезава: муж, жена и ребенок, бедные люди, но хорошие христиане, хотя поденный труд и мешает им быть исправными в церкви.

—653—

15–27 сент. Обошли остальные 5 домов к Отару, и между прочим были у Бориса Оно. Самого его дома не было, но нас с не меньшим радушием приняла его жена Серафима, очень разговорчивая, хозяйственная женщина, отличная христианка. Она, по-видимому, и держит на себе весь церковный строй своей семьи, потому что муж часто отсутствует. Четверо ее маленьких детей, все истово крестятся, прекрасно помнят свои христианские имена, даже самый маленький из них знал, что его «тόццян» («ото-тсан», папа) в церкви называется Борисом. Серафима тотчас же засыпала сенсея (катехизатора) разными поручениями: заказать ей в Тоокео хорошую икону, достать молитвенников, по дороге сообщила нам и все церковные новости, которые она только что вычитала в нашем Православном Вестнике и которые мы давно уже знали. Немного спустя пришел и старик – отец Бориса, вчера крещенный: он тихо радовался своему просвещению, от которого с таким упорством долго отворачивался. Пред самым обедом пришлось видеть и другую картину: муж упорный язычник-синтоист, или скорее позабывший все ради наживы. Думая, что инари-сан всегда даст ему хороший барыш, он и держится за эту инари-сан и не хочет слышать ни о чем. Катехизатор говорит ему о Боге, о вечном спасении души, а тот только плутовато улыбается: может быть, все это и так, да не так выгодно, имей мя отреченна. Жена – старая христианка, очень хорошо знающая веру; с охотой сходила бы она и в церковь помолиться, послушать проповедь, но муж даже и дома не дает ей молиться по-христиански. Особенно же нехорошо, что и воспитанника своего, мальчика-христианина лет 15–16, этот язычник всячески старается отучить от христианства: в церковь не пускает, к христианам тоже, да и жене не дает говорить ему что-нибудь о христианстве. И вот катехизатору приходится увиваться около этого грубого, разъевшегося мужика, чтобы как-нибудь поддерживать с ним знакомство и таким образом хоть изредка посещать своих пасомых. Мы посидели с четверть часа, говоря любезности нашему чванившемуся хозяину и всячески стараясь уговорить его быть снисходительнее к вере жены и воспитанника, по крайней мере

—654—

хоть дома не мешать им быть христианами. Грустно и тяжело было на душе, когда мы вышли из этого дома.

После обеда отправились в Темия. Прежде это был отдельный город, но теперь совершенно слился с Отару, даже административно, хотя и лежит уже в другой провинции. Оба города вытянулись непрерывно вдоль морского берега, сжатые между морем и окружающими его горами. Народ все прибывает, промышленность и торговля здесь все развиваются, жить становится тесно. Немного лет пройдет, и здесь будет едва ли не самый многолюдный и богатый город на всем Езо. У нас в Темия 9 христианских домов. Года два тому назад был у них и особый молитвенный дом, причем катехизатор но очереди совершали всенощную и обедницу в том и другом. Но потом такой порядок признан был неудобными, да и дорого было содержать для сравнительно небольшой церкви два молитвенных дома. Теперь все собираются вместе.

За немногими исключениями, все христиане были дома и, все радушно приняли нас. Дома два-три приняли крещение еще в Хакодате в самом начале японского христианства и, что особенно важно, всегда были верны Христу, хотя и жили вдали от церкви, среди язычников. По ходатайству этих домов и решено быть в Отару катехизатору и отдельной церкви. В одном из этих домов христиане приготовили для нас с сенсеем ужин, во время которого занимали рассказами про их первые дни в Отару, как они жили здесь, не зная друг друга и прячась (правда не все) от язычников. Хозяин был ги-юу, т.е. старшиной в церкви, естественно разговор перешел на церковные дела. Христианам хотелось как-нибудь поторжественнее обставить похороны своих единоверцев: буддисты хоронятся весьма торжественно, синтоисты тоже, а у наших христиан ничего подобного нет, ни пышной гробницы, ни флагов, ни фонарей. Когда провожает священник, по крайней мере хоть они идет в облачении, несут запрестольный крест и пр. Но священники бывает не всегда, без него же идет один катехизатор в обыкновенной одежде, гроб несут на простых носилках, к довершению всего кто-то в Тоокео сказал им, что без священника выносить крест не по-

—655—

добает, молено только фонарь, так они и делали, конечно, сами недоумевая, причем тут фонарь, когда нет креста. Им очень хотелось все это как-нибудь устроить, чтобы язычники не зазирали наших похорон, не говорили, что мы отправляем своих покойников точно какой товар. У них уже куплен хороший покров, есть выносной крест, фонарь, я посоветовал им устроить хорошие носилки с украшениями, с сенью, обещал похлопотать в Тоокео, чтобы их катехизатору разрешили в таких случаях надевать стихарь. В России, может быть, такие заботы показались бы суетными, здесь же, при китайском мiровоззрении, уже целые столетия царящем во всех слоях общества, вопрос о похоронах совсем не пустой вопрос: многие и очень многие будут судить о вере потому, как верующие относятся к своим умершим, тем более, что почти только в похоронах та или другая вера и выступает открыто пред глаза неверующих. Поэтому и враги христианства весьма часто распускают разные нелепости о нашем погребении (напр., будто бы христиане своих покойников распинают). Жаловались христиане и на то, что симпу (священник) редко их посещает, хотя езды от Саппоро всего 2 часа, и притом никогда не служит у них литургии, довольствуясь обедницей, а говеющих причащая запасными дарами. Нужно сознаться, что такое злоупотребление запасными дарами, действительно, сильно здесь вкоренилось. Прежде это было вполне естественно и извинительно: где тут думать о неопутстительном совершении литургии, когда и муки-то не везде можно было достать, не говоря уже о том, что и месить и печь (в кастрюле на жаровне) приходилось самому служащему литургии? Но благословная вина эта теперь сделалась отговоркой: теперь почти во всяком порядочном городке есть хлебопек, который после некоторой практики, обыкновенно, очень недурно научается печь и просфоры. Нужно только заранее заказать. Но… служить обедницу легче, поэтому невозможность приготовить просфоры и с достаточной торжественностью совершить литургии невольно выдвигается на первый план, и верующие причащаются запасными дарами. Это большое покушение, свойственное именно миссионерскому служению, и как легко ему поддаться, тем более

—656—

что услужливый разум всегда найдет подходящий резон для оправдания таких поблажек. И вот литургия будет совершаться только в главной квартире миссионера, потом только тогда, когда у него есть причастники; а потом и этих причастников можно причастить запасными дарами, литургию же совершать только тогда, когда запас истощится, т.е. раз десять в год, а то и того меньше. Нечего и говорить, какой это урон для духовной жизни человека, тем более священника, да и для церкви вред большой: где нет евхаристии всенародной, там собственно говоря нет и церкви, там причащение становится исключительно делом личным, частным, совершаемым, когда мне нужно и без всякого отношения к моим живым и умершим собратьям по вере. Кроме того, где нет литургии, там нет и причащения младенцев, а этим причащением справедливо хвалится наша Церковь, исполняя этим заповедь Господню. Помня это, христиане наши всегда скорбят, что младенцы их лишены величайшего из таинств, и всегда желают хотя бы пред смертью напутствовать младенца. Приходится, таким образом, отказывать христианам в самой законнейшей просьбе. Отказывать, конечно, тяжело, и вот отсюда новое злоупотребление: в неосвященное красное вино пускают частицу запасных Даров и вином приобщают младенцев, иной раз далее произнося: «Честныя Крови"… Конечно, этого терпеть нельзя, потому что это не Кровь Христова, а простое вино. И так всегда: на каких-нибудь весьма основательных резонах допущено небольшое отступление, оно скоро становится признанным фактом, за ним идет злоупотребление, за ним другое и т.д. Неслужение литургии весьма резонно можно оправдать желанием сказать получше проповедь, объяснить какой-нибудь догмат или евангельскую заповедь. А между тем, подкрепившись молитвой, причастием, возвысившись духовно, священник и проповедь скажет гораздо лучше, убедительнее, потому что будет говорить из сокровища своего сердца, а не из книг и проповедей, которые ему приходилось когда-нибудь читать по данному вопросу. Поэтому и приходится всячески уговаривать наших священников совершать литургию чаще и, по возможности, везде, не оправдываясь отсутствием

—657—

благолепного места: всякий молитвенный дом почти всегда чист и приличен для совершения литургии (у всякого священника есть переносный антиминс).

Поговорив достаточно с христианами и поблагодарив их за угощение, мы пошли дальше и чрез несколько домов зашли к одиночному христианину Исидору Катахира. Крещен он еще недавно и после долгих откладываний, потому что за ним был какой-то непростительный для христианина недостаток. Теперь он в рейтане: в церковь не ходит, даже иконы не видно у него в комнате. Первая причина такого нерадения была на лицо в виде свирепо поглядывавшей на нас супруги, но этим одним всего не объяснить. Катехизатор и я стали его убеждать относиться внимательнее к своей жизни, помнить о крещении, супруге внушали послушать учение. Но все было как к стене горох, наши слушатели только довольно холодно кланялись, а Исидор сверх того все настаивал, что он ничего не знал о моем приезде и потому не мог присутствовать в церковном доме при встрече и за Богослужением. Сцена вышла довольно тяжелая, и потому мы ее не затягивали по возможности. Катехизатор обещался зайти скоро еще, и мы, кое-как простившись, со стесненными сердцем отправились восвояси.

16–28 сент. Утром получили письмо от вчерашнего Исидора: «Так как я и прежде плохо служил Богу и так как не удостоился чести присутствовать при молитве с симпу, и по другим соображениям – я оставляю веру. Прошу сообщить это всем христианам». Начинаю настоятельнее выспрашивать катехизатора, и тот должен сознаться, что Исидор у них находится давно как бы в забросе: христиане его чуждаются за нарушение супружеской верности, сам катехизатор давно его не посещал, а симпу и совсем никогда не был; даже крестный отец перестал о нем заботиться, поэтому и о моем приезде никто Исидора не известил. Конечно, не потому Исидор уходит из церкви, что обиделся на это неизвещение, а все же нехорошо, что дань лишний повод. Если бы посещал его катехизатор и священник, если бы, как следует позаботились о нем, – может быть, Исидор и уцелел бы; неожиданное же мое посещение, конечно, могло только его

—658—

рассердить. Катехизатор усиленно обещался непременно позаботиться об Исидоре и, если возможно, опять возвратить его в церковь. Всякое исправление очень трудно, но, Бог даст, будет в силах и Исидоре порвать путы греха и снова прийти ко Христу, в которого он когда-то искренно уверовал.

После полудня посетили оставшиеся два дома, побывали на кладбище, раскинувшемся над городом по скату горы, полюбовались оттуда чудным видом на город и рейд. В городе проходили мимо протестантских молитвенных домов. В Отару их два: методистов и, так называемой, церкви Христа. Католиков здесь за исключением, может быть, отдельных личностей нет. Катехизатор уверял меня, что и методисты не имеют успеха. Впрочем, таким уверениям нужно верить небезусловно.

Возвратившись в церковный дом, нашли о. Николая, только что приехавшего из Саппоро. Для нас объяснилась, и таинственная причина его экстренной поездки! он привез себе теплое кимоно (и не одно), теплое хаори, драповое пальто-крылатку с меховым воротником и сверх всего меховую эскимосскую шапку с ушами. Это значит серьезно приготовиться к дальнейшему путешествию. В Отару все уже было кончено, поэтому мы стали собираться в путь, кстати вечером же выходил пароход. о. Николай, имевший такое же предубеждение против морского путешествия, как и против верховой езды, начал нас пугать разными морскими страхами: и пароход совсем маленький, и удобств на нем никаких нет, да и не выйдет он сегодня, только завлекают пассажиров, не в пример лучше переночевать здесь ночку, а утром отправиться в дилижансе, правда проедем целый день, за то многим вернее. Но времени и без того пропало у нас много, да и перспектива трястись целый день по пыльной дороге в каком-то рыдване далеко не была привлекательна, поэтому мы все-таки предпочли и на этот раз непостоянное стремление вод.

В 6 часов вечера собрались кое-кто из христиан, помолились все вместе, попрощались, и потом отправились в темноте всей толпой на пристань. Ночь была лунная, ясная, море – зеркальное, мы сели в шлюпку и поплыли на свою

—659—

«Сири-биси мару», а христиане махали нам с берега своими фонарями, и долго в ночной тишине доносилось нам вслед их «саё-нара».

Пароход оказался, действительно, очень маленьким, всего тон в 70–80, отдельных кают на нем не было, только в корме отведено было общее помещение для «чистой» публики, к которой согласились отнести и нас с симпу. Это была полукруглая каюта с узкими плетеными диванами кругом; кто пришел раньше и не боялся упасть во время качки, поместился на диване, прочие же, менее счастливые или менее смелые, располагались на полу по-японски на татами. Я постлал свою рясу, о. Николай байковое одеяло, рядом с нами в ногах и в головах, поперек и вдоль каюты занимали места другие «чистые», и скоро тесная каютка напомнилась возлежащими. Скоро стало душно, но собственно этим и ограничились наши неудобства; лежать было можно, хотя и не просторно. Правда, случись качка, нам бы пришлось испытать положение крупы в сите. Вышел было на палубу полюбоваться прекрасной ночью и видом на Отару, но не долго нагулял: пароход был выстроен, должно быть по образцу какого-нибудь большого, и только пропорционально уменьшен; если на том для парусинного тента стояли столбики в сажень вышиной, то на этом поставили в два аршина. В общем выходило, может быть, очень пропорционально, но моя голова высовывалась наверх, и ходить мне нужно было согнувшись низко и поминутно боясь стукнуться о перекладины. Поневоле бросил и луну, – и живописное Отару испустился в свой муравейник, коротать бессонную ночь. Часов в 10 или около того, Сири-биси-мару, вопреки застращиваниям о. Николая, снялась с якоря и полегоньку пошла в море; завтра утром будем в Иванай.

Архимандрит Сергий

—660—

Подвергнув критике принципы, методы и результаты эмпирической психологии, Н.Я. переходит к разбору современной физиологической и экспериментальной психологии, понятия которых он пока отождествляет.

Если эмпирическая психология исследует душевные состояния только в их взаимной связи, то современная физиологическая и экспериментальная психология ставит своею задачей изучить их в связи с «параллельными» им телесными процессами. Если для эмпириков основною идеей служить понятие психического «явления», то для психофизилогов такою идеей служит понятие «параллелизма» психических и физиологических явлений. Теоретический принцип психофизиологов, очевидно, сводится к тому же феноменизму, только с тем различием, что они исследуют не один ряд «явлений», как эмпирики, а два параллельных ряда; но их постановка психологических задач, по-видимому, гораздо глубже. Они не хотят ограничиваться простою классификацией душевных процессов и формулировкой их эмпирических отношений они желают объяснить эти процессы, – объяснить из сопровождающих их физиологических перемен. Однако, так ли это на самом деле? Идея психофизиологического параллелизма заимствована из геометрии, и сама по себе представляет не более, как метафору. Но для того, чтобы метафора могла

—661—

служит сколько-нибудь удовлетворительною научной формулой, она должна сколько-нибудь соответствовать выражаемым ею действительным отношениям. Психическая и физиологические явления можно было бы сравнить с двумя параллельными линиями, конечно, лишь в том случае, если бы они протекали в одной плоскости и никогда не встречались друг с другом. Но где же общая плоскость для этих явлений и где границы, способные их отделять? Назвать общею их плоскостью сознание, в котором они одинаково отражаются, можно было бы только в шутку, а допустить, что они никогда не встречаются, нельзя уже потому, что все физические явления мыслятся нами в терминах психических и принадлежать в той форме, в какой мы их знаем, лишь к области наших представлений. Душевные явления сопровождаются физическими переменами во внешней среде и физиологическими процессами в организме, – что это значит? Это значит только то, что, наблюдая свои представления, мы во многих случаях замечаем, что восприятия внутренних перемен в душевных состояниях сопровождаются восприятием известных изменений в тех представлениях, которые мы добываем из внешнего опыта. Таким образом, мы имеем здесь дело не с параллелизмом двух разнородных групп вещей, а с взаимодействием двух по существу однородных групп восприятий или представлений. Вопрос об отношении психических и физиологических явлений может быть разрешен не на почве геометрических аксиом, а лишь на почве психологических и теоретико-познавательных принципов: это вопрос об отношении самосознания и сознания, опыта внутреннего и опыта внешнего.

Но допустим, что идея психофизиологического параллелизма правильно выражает взаимное отношение душевных и телесных явлений можно ли согласиться с тем, что она объясняет его? Если мы будем понимать эту идею в том смысле, в каком принципиально желали бы понимать ее психофизиологи, т.е. будем видеть в ней только формулу для чисто феноменальных отношений то она, конечно, ничего не объясняет нам. В этом виде она только констатирует факт, что две группы известных «явлений» существуют совместно друг с другом, что одна из

—662—

них неизбежно сопровождает другую. Но что значит их совместное существование, почему психические явления сопровождаются физиологическими или наоборот, – это остается загадкой. Чтобы объяснить взаимное отношение этих «параллельных» явлений, нужно поставить их в причинную связь, т.е. показать, что одни из них суть продукты или действия других. Между тем, установить причинную связь, между душевными и телесными явлениями значит выйти за пределы чисто феноменальных отношений и превратить идею психофизиологического параллелизма из эмпирической формулы в метафизическую гипотезу. Все метафизические решения вопроса о связи души и тела сводятся к следующим четырем гипотезам: 1) материализму, с точки зрения которого психические явления суть продукты физиологических процессов; 2) спиритуалистическому монизму или панпсихизму, с точки зрения которого, наоборот, физиологические явления суть продукты психических процессов; 3) дуализму, с точки зрения которого психический и физиологические явления суть продукты двух по существу разнородных начал, связанных постоянным взаимодействием; 4) пантеистическому монизму или «спинозизму», с точки зрения которого эти явления суть продукты одного и того же, по существу безразличного принципа, обнаруживающегося в двух различных феноменальных формах, – духовной и материальной. К какой же из этих гипотез примыкает идея психофизиологического параллелизма? Сама по себе она, без сомнения, может быть истолкована в смысле каждой из них. Будут ли психические и физиологические явления продуктами двух различных начал или одного начала, будет ли это начало материальным, духовным или безразличным по существу, они, как явления, во всех случаях могут быть параллельны друг другу. Но если в принципе идея параллелизма допускает все возможным метафизические истолкования, то на деле она понимается в одном и совершенно определенном смысле: она есть не что иное, как замаскированный материализм. Правда, современные психофизиологи не хотят открыто сознаться в своих материалистических тенденциях; но их методы достаточно ясно разоблачают сущность их взглядов. Какие бы область психофизиологиче-

—663—

ских исследований мы ни взяли, везде мы видим попытки сведения психических фактов к физиологическим. Сознание для психофизиологов есть только «эпифеномен» или (по толкованию Н.Я.) второстепенное проявление физиологических состояний: процессы ощущения, мышления, апперцепции, внимания, памяти, наследственности, творчества, наконец, чувства и воли, по их мнению, также обусловлены взаимодействием физиологических причин. Современная экспериментальная психофизиология всецело основана на убеждении в возможности объяснить душевную жизнь из физиологического механизма и применить к ее исследованию те самые методы и приемы, какие употребляются при изучении физических явлений. Даже конечная задача психологического исследования совершенно отождествляется с задачами физиологии и физики, т.е. полагается в том, чтобы измерить душевные явления и свести их к математическим формулам механизма. Правда, психофизиологи измеряют душевные явления не как пространственные, а как временные величины; но считая время общею формой психических и физиологических процессов, они делают это различие чисто фиктивным. Ведь, время есть только мера движения в пространстве, мера преодолевания расстояния и сопротивлений пространственных и материальных тел. Поэтому признать время формою и мерилом душевных явлений значит отождествить их с пространственными и материальными телами. Однако, можно ли материалистически объяснить душевную жизнь? Научные итоги материализма в настоящее время уже подведены и обнаружили полное его банкротство. Материализм не объяснят душевные явления, а попросту уничтожает их, превращая эти явления в призрачные формы физических процессов. Между тем, на деле все существующее познается нами в виде наших восприятий, представлений психических актов, и, опираясь на эту теоретико-познавательную аксиому, можно скорее доказать, что физические процессы суть призрачные формы душевных явлений, чем наоборот. В действительности душевные явления не сводимы к физиологическим процессам, а физиологические процессы не сводимы к душевным явлениям, и психофизиологии, делая материализм своим теоретическим прин-

—664—

ципом, точно так же противоречат фактам, как и защитники противоположного взгляда, – спиритуалистического монизма или панпсихизма. Отсюда, приемы и методы их психологических исследований представляют сплошное недоразумение. Психофизиологи хотят понять законы душевной жизни, изучая при помощи сложных экспериментов ее физиологический механизм; но они не спрашивают себя, откуда исходят действия этого механизма, не являются ли сами они продуктом духа, идей, чувств и волн экспериментаторов и экспериментируемых субъектов? Они опускают из виду, что физиологические процессы, может быть, суть только звенья во взаимодействии духовных сил между собою. Заключая о зависимости душевных явлений от предшествующих им физиологических процессов, они мыслят по образцу тех поверхностных и некритических умов, логика которых исчерпывается соображением: post hoc, ergo propter hoc. Что касается в частности их попыток измерить душевные состояния, то теоретически эти попытки так же мало обоснованы, как и остальные их взгляды. Психофизиологи утверждают, что время есть форма психической жизни, наравне с материальным бытием; но доказан ли этот взгляд? Категория времени требует внимательного исследования и результаты этого исследования могут быть совсем не в пользу психофизиологических теорий. Если бы оказалось, что эта категория вовсе не приложима к психическим явлениям, а ограничивается только областью физических и физиологических процессов, то психометрические исследования были бы невозможны в принципе: тогда физиологи должны были бы признать, что они измеряют не время душевных состояний, а только время сопутствующих им физиологических процессов.

Итак, современная экспериментальная психофизиология кажется Н.Я. Так же бесплодной, как и эмпирическая психология. Ее теоретические принципы не способны объяснить душевную жизнь или могут дать ей только ложное материалистическое объяснение; ее результаты ничтожны и имеют скорее физиологический, чем психологический интерес.

Можно ли согласиться с этими безотрадными выводами?

—665—

Также не вполне. Приемы и результаты современной экспериментальной и физиологической психологи, без сомнения, очень спорны и требуют серьезного критического пересмотра. Попытки такого пересмотра предпринимались уже не раз, и Н.Я. отчасти лишь повторяет те аргументы, какие приводились ранее его другими.²⁸⁶¹ Но, к сожалению, он повторяет и те ошибки, в какие впадали его предшественники. Поэтому, как бы ни были ценны его критические замечания, они требуют некоторых существенных поправок. Прежде всего Н.Я. не верно отождествляет понятия «экспериментальной» и «физиологической» психологии. Первое понятие гораздо шире второго, потому что психология может быть (да фактически и бывает) экспериментальной, не будучи физиологической, т.е. не прибегая для экспериментального изучения душевной жизни к физиологическим средствам. Впрочем, как увидим, Н.Я. вскоре сам убедился в этом различии. Даже самое понятие «физиологической психологии» требует более точного определения. Под этим широким понятием в настоящее время разумеются три различных дисциплины или три особых направления психологического исследования: «психофизиология» в тесном смысле слова, изучающая физиологические условия душевной жизни и главным образом нервную систему; «психофизика», изучающая психические процессы путем искусственного изменениях физических и физиологических условий, и «патопсихология», изучающая душевные процессы при помощи патологических наблюдений и экспериментов и сосредоточенная преимущественно на исследовании гипнотизма. Эти три направления решают разные проблемы, применяют различные методы и потому требуют различной критической оценки. Далее, если Н.Я. разумеет под фенологическою психологией не вульгарные теории физиологов par sang, а исследования психологов, пользующихся физиологией, как вспомогательным средством, то он не совсем правильно понимает ее задачи. Он упрекает психофизиологов (бу-

—666—

дем называть их этим не вполне точным, но общепринятым именем) в том, что их идея параллелизма не объясняет отношения душевных и телесных явлений, по существу. Это, конечно, правда; но дело в том, что психофизиологи научного типа и не ставят себе этой задачи. Они хотят объяснить не субстанциальное отношение душевных явлений к физиологическим, а эмпирическое отношение душевных явлений друг к другу при помощи взаимного отношения параллельных им физиологических процессов. Другими словами, их цель состоит не в том, чтобы вывести психические явления из свойств материи, а в том, чтобы сделать известные опытные заключения об изменениях психических явлений на основании сопровождающих их физиологических перемен. Эти две задачи не всегда ясно формулируются и потому нередко смешиваются, но в действительности между ними существует громадное различие. Если в первом случае между душевными и физиологическими явлениями предполагалась бы причинная зависимость, то во втором между ними допускается только общепризнанное отношение совместного существования и взаимодействия. Если в первом случае между этими явлениями устанавливалась бы функциональная связь в биологическом значении этого слова, то во втором случае функциональное отношение их понимается лишь в математическом смысле; обе группы явлений рассматриваются как две параллельно существующие переменные величины. Если в первом случае идея психофизиологического параллелизма действительно превращалась бы в метафизическую гипотезу и была бы замаскированным материализмом, то во втором она остается только эмпирическою формулой, имеющею исключительно методологическое значение. Поясним это различие примером. При помощи известных экспериментальных приемов психофизиолог вызывает ряд постепенно возрастающих раздражений в области какого-нибудь органа чувств и наблюдает соответствующие этим раздражениям ощущения. На основании многочисленных наблюдений такого рода он формулирует закон, что если интенсивность раздражения увеличивается в геометрической прогрессии, то интенсивность ощущения возрастает в арифметической прогрессии

—667—

или, короле, ощущение возрастает как логарифм раздражения. О чем идет тут дело? О том ли, чтобы объяснить природу ощущения из природы физиологического раздражения? О том ли чтобы показать, что ощущение есть не более, как продукт материи? Разумеется, нет. Дело идет только о том, чтобы проследить изменения ощущения в связи с параллельными изменениями раздражения. Или возьмем хотя бы те психометрические исследования, на которые так нападает Н.Я. Когда психофизиолог измеряет продолжительность волевой реакции, различения или ассоциации посредством тех промежутков времени, которые отделяют движения руки экспериментируемого субъекта, пускающие в ход и останавливающие электромагнитный механизм хроноскопа, то разве это значит, что он сводит данные психические факты к физическим движениям и электромагнитным процессам? Он только заключает о продолжительности первых по продолжительности последних на основании их условной связи, подобно тому, как это мы делаем на каждом шагу в обыденной жизни. Психофизиологи не разделяют мнения Н.Я, что время есть мера только пространственных и материальных движений. Они наравне с остальными людьми думают, что время есть мера всяких изменений вообще, как физических, так и психических, и, измеряя продолжительность физических перемен, считают себя в праве сделать вывод, что такова же продолжительность и тех психических состояний, который начинаются и оканчиваются одновременно с этими переменами. Под именем «объяснения» Н.Я. понимает непременно лишь метафизическое объяснение, т.о. выведение душевных явлений из телесных причин, или наоборот. Психофизиологи же допускают только эмпирические объяснения, т.е. простые выводы о соотношении психических причин и действий на основании параллельного соотношения физиологических и физических причин и действий. Они рассуждают так: психические состояния иногда, а может быть и всегда, сопровождаются физиологическими изменениями, и обратно. Что значит эта связь, мы не знаем: объясняется ли она тем, что психические явления суть продукты физиологических или тем, чти физиологические явления суть продукты

—668—

психических, или каким-нибудь другим способом, этот вопрос не разрешим для науки. Но признавая факт, как он есть, мы получаем средство заключать о соотношении психических явлений на основании соотношения параллельных им физиологических процессов. Вот все. Насколько далеко простирается в действительности параллелизм душевных и физиологических явлений, насколько целесообразны те методы, при помощи которых психофизиологи изучают факты этого параллелизма, и насколько ценны те результаты, к которыми они приходят, это, конечно, другой вопрос, и вот на этом именно вопросе должно быть сосредоточено внимание их критиков. Мы нисколько не сомневаемся в том, что беспристрастная критика современной физиологической психологии обнаружила бы в ее методах немало ошибок, а в ее результатах много бесполезного хлама; но мы не думаем, чтобы эта критика показала, что все методы психофизиологов безусловно ошибочны и все их результаты ничтожны. Если современная психофизиология мозга бродит в потемках, оперирует с шаткими гипотезами и не столько объясняет психологические факты из физиологических наблюдений, сколько выражает физиологические наблюдения в психологических терминах, то психофизиология органов чувств, психофизика и патопсихология успели обогатить нас множеством очень ценных открытий. Достаточно констатировать тот факт, что теперешняя психология ощущений почти всецело создана основателями физиологической психологии, Гельмгольцем, Фехнером и Вундтом. Физиология в настоящее время является для метафизиков таким же «жупелом», как метафизика для физиологов и эмпириков; но они забывают, что призраки страшны не в действительности, а только в воображении. Злоупотреблять можно всем на свете, в том числе и физиологией, но можно всем и воспользоваться для благих и разумных целей. Все зависит оттого, как посмотреть на дело и в какую сторону его направить.

В чем Н.Я. снова безусловно правь, так это в том, что наша мысль не может удовлетвориться одним исследованием феноменальных отношений между душевными и физиологическими процессами и что вопрос о субстанциаль-

—669—

ном отношении их так же не устраним для психофизиолога, как и для психолога-эмпирика. Чем объяснить параллелизм душевных и телесных явлений, как понять тот факт, что одни из них сопровождаются другими и изменяются в связи между собой, – эта неразрешимая для опытной науки метафизическая проблема остается в виде неизбежного осадка после всех психофизиологических исследований и настойчиво требует какого-нибудь гипотетического разъяснения Н.Я. с замечательною ясностью формулировал те четыре метафизических гипотезы, которые являются единственно возможными в данном вопросе, и совершенно справедливо признал, что идея психофизиологического параллелизма может быть истолкована в смысле каждой из них. Но справедливо ли он утверждает, что на деле психофизиологи допускают только одну из этих логически мыслимых гипотез, – материализм? Вот мнение, с которым мы опять не могли бы согласиться. Что в мiросозерцаниях чистых физиологов, не мудрствующих лукаво, материализм до сих пор широко процветает, это факт, не подлежащий ни малейшему сомнению; но, чтобы тех же материалистических взглядов держались и все психологи филологического направления, это не верно. Ни Гельмгольца, ни Фехнера, ни Вундта, ни Штумпфа, ни Эббинггауза, ни Мюнстерберга, ни Джемса, ни даже Рибо нельзя назвать материалистами, а некоторых из них нужно признать даже решительными врагами материализма. Все это люди с слишком глубоким критическим умом и с слишком серьезным философским образованием, чтобы поддерживать гипотезу, теоретическая невозможность которой в настоящее время так очевидна. Есть психофизиологи, которые открыто защищают дуализм (наприм., Джемс и Флурнуа); другие же, и, пожалуй, громадное большинство, прпмыкаютъ к той гипотезе, которую Н.Я. называет пантеистическим монизмом или спинозизмом, а мы предпочли бы назвать «психофизическими монизмом». По этой гипотезе, ведущей свое начало от Спинозы и Шеллинга и воскрешенной в новейшее время Фехнером, основа душевных и телесных явлений не материальна и не духовна, а представляет нераздельное единство духовного и материального, психофизическое тожество.

—670—

Душевные и телесные явления суть только две стороны этой единой первоосновы, две формы ее эмпирического обнаружения, два способа ее восприятия Удовлетворительна ли такая гипотеза? Мы не думаем этого. Напротив, было бы не трудно показать, что она не выдерживает критики ни с эмпирической, ни с чисто логической точки зрения. Но какова бы ни была эта гипотеза, она так же далека от материализма, как и от других метафизических решений рассматриваемого вопроса.

Вопросы, выдвинутые Н.Я. в его критике эмпирической и физиологической психологии, так интересны, важны и современны, что мы невольно остановились на них значительно долее, чем этого, может быть, требовала наша прямая задача. Возвратимся к дальнейшему изложение его взглядов.

Один из доводов, выставленных Н.Я. против физилогической психологии, состоит, как мы видели, в том, что время, которое психофизиологии считают общею формой душевных и физиологических процессов, в действительности есть философская проблема, которая может быть решена совсем не в их пользу; если бы оказалось, что время не свойственно психическим состояниям и служит лишь мерой физических движений тогда никакие психометрические исследования, не были бы возможными. Но значение проблемы времени не ограничивается только этим частным вопросом: по мнению Н.Я., от того или иного решения ее зависит вся будущая судьба психологии и метафизики. В самом деле, современный взгляд на время, как форму сознания, с одной стороны, «дает опору той эмпирической и ассоциативной психологи, которая ошибочно думает, что в душевной жизни изучению доступны только явления, – ряды событий во времени, а вневременная сущность душевной жизни непознаваема», с другой, – «подрывает учение о вечных и необходимых нормах чувственного познания, мышления, рассудочной деятельности, нравственной и эстетической оценки, – вообще все истинные основы психологии, логики, этики и эстетики, как наук о сверхвременных формах и законах нашего духовного бытия. Если мы предположим, что время не есть форма душевной жизни, то такая основная идея метафизики, как

—671—

идея бессмертия души, была бы доказана сама собою; напротив, если мы допустим обратное положение, вера в бессмертие становится невозможною, а вместе с нею теряет всякую почву и вера в вечную духовную основу всего существующего, вера в Бога. Под влиянием всех этих соображений Н.Я. предпринимает специальную работу О времени, в которой пытается построить это понятие на новых началах.²⁸⁶²

Современное учение о времени обязано своим происхождением Канту. В своей «Критике чистого разума» Кант хотел реформировать человеческое познание и примирить эмпирические задачи с метафизическими идеалами; но он не мог вполне освободиться из схоластических сетей метафизики Вольфа и создал немало искусственных схем и ложных понятий, внесших страшную путаницу в умы его эпигонов. К числу таких ложных понятий принадлежит его идея времени. Несмотря на свою схематическую ясность, эта идея, по мнению Н.Я., полна глубоких противоречий. Кант определяет время, как «воззртънге» и форму внутреннего опыта и противополагает его пространству, как форме внешних восприятий; но в то же время он анализирует его, как простое понятие, допускающее все отношения логического подчинения и соподчинения. Спрашивается, как возможно примирить эти два противоположных взгляда? Ведь, если время есть форма внутренняя опыта, то оно не может быть простым понятием: в этом случае оно является руслом, чрез которое течет вся душевная жизнь, включая сюда и сферу понятий. Если же время есть понятие, то оно не может быть формой внутреннего опыта: тогда оно представляет собой лишь один из бесчисленных элементов нашей мысли, подчиненных ее общим законам и формам. Рассматривая пространство и время, как понятие, Кант, без сомнения, мог усвоять им лишь субъективное значение; но, объявляя их воззрениями и формами внешняя и внутреннего опыта, он неизбежно их объективирует. Ведь, формы опыта не могут быть исключительно субъективными идеями: наряду с субъективным элементом в них должно быть объек-

—672—

тивное содержание, и если это объективное содержание таково, что оно укладывается в рамки времени и пространства, то оно, очевидно, само по себе должно иметь временную и пространственную природу. Таким образом, время, по мнению Канта, есть, с одной стороны, только субъективная мысль, с другой – не только субъективная мысль, но и объективное явление. Как может быть мыслимо понятие, в котором соединяются такие противоречия? Кант называет время и пространство априорными категориями и считает их предшествующими всякому опыту. Но можно ли понимать априорность в таком безусловном смысле? Априорная категории, данная ранее всякого опыта, есть совершенно немыслимая вещь. В самом деле, чем могла бы быть такая категория? Понятием? Но понятие есть уже эмпирическое обнаружение сознания: оно представляет собой известный опыт мысли. Эмпирическою формой? Но эмпирическая форма невозможна без эмпирического содержания и неизбежно предполагаешь какой-нибудь заполняющей ее опыт. Какой это опыт, понятно само собою. Так как априорные категории предшествуют внешнему опыту, то им самим может предшествовать только внутренний опыт, т.е., наше сознание с прирожденным ему содержанием. Таким образом, время априорно лишь по отношению к внешнему опыту. Что же касается внутреннего опыта, то он сам априорен по отношению к времени. Психическая жизнь должна мыслиться и существовать ранее этой идеи и независимо от нее. Наконец, Кант опустил из виду одну совершенно очевидную вещь. Он считал время формой психических процессов, а пространство формою внешних, физических явлений; но он забыл, что все, существующее во времени, существуешь вместе с тем и в пространстве, и все, пребывающее в пространстве, протекает также во времени. Какой бы временный процесс вы ни взяли, при ближайшем анализе вы всегда найдете в нем смену пространственных состояний, а каждое пространственное состояние вы можете разложить на временные моменты. Время и пространство неотделимы друг от друга. Таким образом, получается следующая дилемма, если психическая жизнь существует во времени, то она существуешь и в пространстве; если же она существует

—673—

за пределами пространства, то она должна быть и за пределами времени. Для Канта нет выхода из этой дилеммы, и чтобы разрешить ее, необходима новая теория времени.

Все объективные процессы мы воспринимаем в форме наших субъективных состояний и актов. По своей природе от и состояния потенциально присущи сознанию и наш опыт есть не что иное, как постепенная реализация их под влиянием взаимодействуя сознания с окружающим мiром. Время и пространство не составляют исключения из этого всеобщего и безусловная закона: они суть наши субъективный представления, в которых мы воспринимаем объективный воздействуя материи на нашу душевную энергию. Пространство есть субъективное представление или восприятие материи в покое, время есть субъективное представление той же материи в движении. А так, как и материя, и движение познаются нами лишь чрез посредство наших органов чувств и нервной системы, то можно также сказать, что пространство есть субъективное восприятие изменений нервной системы при взаимодействуй сознания с материей в покое, а время есть субъективное восприятие тех же физиологических процессов при взаимодействии сознания с материей в движении. Но если пространство и время являются субъективными представлениями или восприятиями физиологических изменений и состояний покоящейся и движущейся материи, то они, очевидно, не могут иметь объективного существования: они выражают такие объективные феномены, которые не имеют никакого сходства с ними. Таким образом, идея времени, как и идея пространства, имеет исключительно субъективный характер. Правда, мы можем допустить для нее известный объективный коррелат; но, во-первых, этот коррелат совершенно разнороден с нею, во-вторых, он существует не в области внутреннего опыта, а только во внешнем мiре, – в системе материальных движений, под влиянием которых именно и образуется эта идея. Вот почему объективною мерой времени всегда служит какая-нибудь единица пространственного и материального движения. Там, где мы имеем дело с фактами непространственного и нематериального порядка, мы воспринимаем их помимо

—674—

представления времени; а так как время есть только форма представления действительности, а не форма ее бытия, то там, где нет представления времени, не может быть и самого времени. Такою именно сферой непространственных и нематериальных процессов является наш душевный мiр. Ни одно из психических состояний не имеет пространственных форм, и ни одно из них само по себе не имеет временной продолжительности. Мы находим в нашем внутреннем опыте множество «элементов» сознания, но этим элементами нельзя указать ни места, ни пространственных границ в психической среде. Равным образом, мы находим здесь множество «моментов» сознания, но эти моменты связаны между собой не временными преемством, а независимыми от всякого времени психологическими, логическими, эстетическими и этическими отношениями. Временная продолжительность и временное преемство свойственны не психическими процессами, а теми физиологическим переменами и физическими движениям, в связи с которыми они совершаются и воспринимаются нами. Поэтому, усвояя время психическим процессам, мы только бессознательно переносим его из материального мiра в наш душевный мiр, – подобно тому, как мы переносим самые психические явления за пределы сознания и локализируем их во внешнем пространстве Время п пространство душевных состояний не действительный, а только кажущиеся: это – «псевдо-время» и «псевдопространство». Сама по себе душевная жизнь совершается, абсолютно за пределами этих представлений, и в ней открывается нами истинная природа всякого духовного бытия – сверхпространственная и сверхвременная природа.

Учение Н.Я. о времени, равно как и его критика Канта, представляют немало своеобразного и еще более спорного. Мы не будем входить в подробную оценку его воззрений, потому что это завело бы нас слишком далеко. Ограничимся только одними замечанием. В основе теорий Н.Я. лежит тезис, что все, существующее во времени, неизбежно существует также в пространстве, и наоборот. Но доказан ли им этот тезис? Собственно говоря, нет. Как это ни странно, мы здесь имеем дело с чисто догматическими положением, которое приходится принимать на

—675—

веру вследствие его мнимой «очевидности». Мало того: этот догматический тезис и не может быть доказанным. В самом деле, мы совершенно не знаем, существует ли время в пространственном мiре, насколько он мыслил за пределами наших душевных состояний; между тем, время непространственных душевных состояний есть очевиднейший факт нашего внутреннего опыта. Не может подлежать никакому сомнению, что наши психические процессы сменяют друг друга, что их смена совершается быстро и медленно, что их отделяют длинные или короткие промежутки. И эта временная смена психических состояний наблюдается не только в связи с физиологическими и физическими изменениями, но и совсем независимо от них. О физиологических изменениях, сопровождающих душевные процессы мы можем ничего не знать, а параллельные физические перемены могут отсутствовать или ускользать от нашего внимания; и тем не менее временное течение душевных событий всегда ясно сознается нами. Конечно, мы измеряем время психических, равно как и физических, процессов посредством пространственных движений; но разве отсюда следует, что время существует только в пределах пространства? Ведь, кроме объективного, пространственного измерения время имеет субъективную, непространственную меру: как показывают психологические наблюдения, мы субъективно определяем его на основании чувства усилия, сопровождающего известную психическую работу. Чем заметнее это чувство усилия, тем продолжительнее кажется нам работа сознания; чем оно слабее, тем психическая работа представляется быстрее и короче. Эта субъективная оценка времени не только не зависит от объективных измерений, но даже не всегда совпадает с ними. Когда нам приходится с трудом преодолевать какие-нибудь препятствия или бороться со скукой, время, как это всем известно, тянется для нас бесконечно медленно; напротив, когда препятствия побеждаются легко или, когда наша мысль занята сменой приятных впечатлений, не требующих никаких умственных усилий, время летит почти незаметно. Не свидетельствуют ли эти факты о том, что время есть неизбежное свойство психических процессов, что оно является только субъективным эквивалентов работы сознания, для которого

—676—

объективные измерения служат лишь искусственными и условными рамками? Таким образом, основное положение Н.Я. не выдерживает критики, а вместе с ним должна пасть и вся его теория.

Как мы видели, учение Н.Я. о времени возникло из критических и метафизических побуждений. Он хотел в нем, с одной стороны, опровергнуть феноменизм современной психологии, с другой создать основу для построения некоторых метафизических идей и прежде всего идеи бессмертия. Насколько эти задачи действительно оправдывали его предприятие, – это, конечно, вопрос. Психологический феноменизм едва ли стоит в тесной связи с проблемою времени и, как превосходно показал сам Н.Я. в своей критике эмпирической психологии, его можно опровергнуть, не касаясь этой проблемы. Идея бессмертия также не требовала радикальной реформы общепринятых представлений о времени. Ведь, если бессмертие есть только вечное существование человеческой души, то это вечное существование может быть мыслимо как бесконечное время. Если же бессмертие есть не только вечное, но и безвременное бытие духа, то трансцендентная безвременность нисколько не противоречить временному характеру душевной жизни в пределах опыта. Как бы то ни было, Н.Я. руководился этим и именно мотивами. Разрушить современное феноменистическое мировоззрение и построить на его развалинах метафизическую теорию действительности, – вот цель, к которой он стремился. Он отдавался этой задаче со всем свойственным ему увлечением, и казалось, что он останется верен ей до конца. Почва для метафизических построений была им расчищена, элементы для них были даны в его прежних сочинениях; оставалось только переработать эти элементы и объединить их в цельную систему. Однако на деле вышло иначе. Именно в это время Н.Я. пережил новый умственный кризис, совершенно изменившей: его настроение и идеи.

Изучая современную психологии в критических и метафизических целях, Н.Я. неожиданно для себя самого очутился в плену у того врага, которого он считал побежденными. Чем более он знакомился с новейшими психологическими исследованиями, тем более он убеж-

—677—

дался, что они далеко не так бесплодны, как это ему казалось. Он увидел, что современная психология чужда тех схоластических приемов, в которых он ее упрекал. Она не только обогатила нас целым рядом очень важных эмпирических наблюдений, но выработала новые методы исследования и стала экспериментальною наукой. Целесообразное применение эксперимента в области душевных явлений обещает психологии блестящую будущность, а достигнутые этим методом результаты уже теперь проливают новый свет на законы психической жизни. Мало того: Н.Я. нашел, что современная психология не противоречить даже тем метафизическим идеалам, к которым он стремился. Как мы видели, критика психологического феноменизма привела его к тому заключению, что в душевной жизни нет границы между сущностью и явлением. В психических явлениях мы непосредственно познаем их сущность, а психическая сущность непосредственно открывается в своих явлениях. Но если так, то какая же разница между эмпирическим и метафизическим изучением душевной жизни? Если старая метафизическая психология изучала душевную сущность, то не значит ли это, что она изучала вместе с тем и душевные явления? И если современная опытная психология исследует душевные явления, то не выходит ли отсюда, что она исследует в то же время и душевную сущность? Чтобы уничтожить всякое различие между ними, нужно только устранить из психологии двусмысленное понятие явления. Психолог должен изучать не психические явления и сущности сами по себе, а живые, конкретные психические факты, от которых абстрагированы эти идеи. Так именно и понимает дело, но мнению Н.Я., современная экспериментальная психология. Она не делить психические процессы на абстрактные элементы, а рассматривает их в том цельном виде, как они совершаются на самом деле; и этим она не только уясняет их эмпирические отношения, но и пролагает путь к познанию их истинной метафизической природы. Придя к таким выводам, Н.Я. совершенно изменяет свое отношение к современной психологии. Если ранее он был искренним ожесточенным противником этой науки, то теперь он становится таким же искренним и горячим

—678—

ее другом. Вместо того, чтобы продолжать разработку метафизических вопросов, он круто поворачивает на дорогу опыта и ставит своею задачей уяснить методы и принципы психологических исследований. Правда, метафизические идеи, и в особенности идея бессмертия, не утрачивают для него всякого интереса; но это скорее платонический, чем действительный интерес.

Если психологии суждено стать точною наукой, то ее методом должен быть тот, который она применила с выдающимся успехом в последнее время и которым уже давно пользуется естествознание, – т.е. эксперимент. Что же такое психологический эксперимент и насколько он в действительности возможен? Вот вопрос, который Н.Я. хочет разрешить в своей статье Основания экспериментальной психологии.²⁸⁶³ Одним из очень распространенных предрассудков нашего времени является мнение, что психологический эксперимент совершенно противоположен старому методу самонаблюдения и совпадает с методами современной психофизиологии и психофизики. Происхождение такого взгляда легко понять. С одной стороны, самонаблюдение было так дискредитировано старою психологией и подвергалось таким нападкам со стороны ее противников, что найти в нем какое-нибудь сходство с научным методом психологического исследования представлялось наперед невозможным. С другой стороны, психофизические и психофизиологические опыты были первым применением экспериментального метода к изучение душевных явлений и потому естественно казались единственно возможною его формой. Однако в действительности этот взгляд совершенно ошибочен. Связь психологического эксперимента с самонаблюдением в настоящее время уже признана самыми выдающимися психологами экспериментального направления. В самом деле, психологический эксперимент есть не что иное, как наблюдение душевных процессов при искусственно измененных условиях. Между тем, наблюдать душевные

—679—

процессы мы можем только тогда, когда они одновременно с этим до некоторой степени переживаются нами самими. Каждое психологическое наблюдение должно пройти через горнило нашего внутреннего опыта, чтобы сделаться вполне понятным для нас: каждое психологическое наблюдете есть в основе самонаблюдение. Психологический эксперимент отличается от простого самонаблюдения только тем, что здесь наблюдаемые явления возникают не сами по себе в их случайной связи, а вызываются искусственно, изменяются намеренно, изучаются зараз несколькими лицами и истолковываются на основании тщательной и многократной проверки. Это – самонаблюдение методическое, коллективное и обставленное научными гарантами. Менее очевидным представляется различие психологического эксперимента от психофизиологического и психофизического. Как ни кажется странным, эти методы смешиваются даже такими психологами, которые считают самонаблюдение основой психологического эксперимента. Так, наприм., Вундт решительно убежден, что экспериментальное изучение душевной жизни невозможно без помощи физики и физиологии. Того же взгляда, как мы видели, держался ранее и сам Н.Я.: подвергая критике современную физиологическую психологию, он разумел под нею экспериментальную психологию в широком смысле этого слова. Теперь он отказывается от этого ошибочного мнения. Допустим, что психологический эксперимент действительно невозможен без физических и физиологических средств: разве это дает право отождествлять экспериментальную психологию с психофизикой и психофизиологией? Ведь, не называем же мы химию «психологией» из-за того, что химические анализы невозможны без психических актов ощущения, представления, внимания, мысли. Характер научного метода определяется не столько теми средствами, которые он применяет, сколько теми задачами, которые он должен разрешить. Психолог можешь ставить себе три экспериментальных задачи: 1) он может исследовать связь психических процессов с окружающею нас физическою средой; 2) он можешь исследовать связь их с физиологическими процессами в нашем организме; и, наконец, 3) он может изучать связь этих явлений между собою. Если в первых двух

—680—

случаях он будет наследовать психофизические и психофизиологические проблемы, то в последнем случае он имеет дело с чисто психологическою задачей. Поэтому, каковы бы ни были средства, при помощи которых он станет решать эту задачу, его метод всегда будет психологическим. Но действительно ли психологических эксперимент невозможен без содействия физики и физиологии? В сущности, этот предрассудок уже давно опровергнут и практическою жизнью, и наукой. Если психологический эксперимент состоит в наблюдении психических процессов при искусственно измененных условиях, то он есть вещь, самая обычная в мiре. Им постоянно пользуются педагоги, юристы и врачи в своих профессиональных целях; им пользуемся на каждом шагу все мы, когда нам приходится намеренно вызывать в себе или других новые душевные состояния. Правда, эти житейские эксперименты не имеют научного характера и не предназначены для психологических целей; но им можно дать иную, научную постановку. Попытки применения чисто психологического эксперимента в научной форме в настоящее время уже сделаны. Если мы рассмотреть лабораторные опыты современных психологов, то мы найдем, что многие из них не имеют ничего общего с психофизикой и психофизиологией. Наприм., новейшая экспериментальные наследования ассоциации, воображения и памяти обходятся без всяких физических и физиологических аппаратов и производятся при помощи таких простых средств, которые всем доступны; между тем, результаты этих исследований настолько ценны, что лишь педанты могли бы ставить их ниже психофизических и психофизиологических наблюдений. Для плодотворности психологических экспериментов требуется только одно условие: они должны производиться одновременно несколькими лицами и подвергаться многократной и тщательной проверке. Вот почему являются необходимыми психологические кабинеты или лаборатории как центры коллективной и правильно организованной психологической работы. Такие кабинеты в настоящее время существуют уже почти всюду в Европа и в Америке, и Н.Я. настоятельно рекомендует учредить их также при русских университетах.

—681—

Экспериментальный метод дает психологу могущественное средство научного исследования; но сам по себе он еще недостаточен для того, чтобы превратить психологию в точную науку. Кроме научного метода психология должна обладать еще научными принципом, который мог бы объединить ее исследования в одной всеобъемлющей идей, дать ей основу для безошибочных выводов и сблизить ее с остальными отраслями точного знания. Без такого принципа экспериментальная психология не может претендовать ни на какие широкие обобщения; она неизбывно будет теряться среди изменчивого разнообразия изучаемых ею фактов и ограничиваться частными и мелкими задачами. Но где найти ей подобный принцип? Ответом на этот вопрос является интересная статья Н.Я. Понятия духа и психической энергии в психологии.²⁸⁶⁴

По его мнению, экспериментальная психология должна усвоить себе тот же теоретический принцип, на котором покоится всесовременное естествознание, – закон сохранения энергии. Она только тогда объяснит нам изменчивые явления душевной жизни, когда будет рассматривать их как формы психической энергии, которая входит в систему превращений физических энергий и остается вместе с ними постоянной среди всех своих метаморфоз. До сих пор закон сохранения энергии считался исключительно законом материального мiра и применение его к психической жизни казалось совершенно немыслимым. Между душевными явлениями и физическими процессами лежит целая пропасть и ввести психическую энергию в круговороты материального движения значит противоречить ее своеобразной природе. Так думать ранее и сам Н.Я. Однако, теперь он считает этот взгляды значительно поколебленным. Коренная разнородность физических и психических процессов основывается на теоретической противоположности понятий материи и духа; между тем в последнее время даже сами естествоиспытатели начинают изгонять понятие материи из круга своих научных представлений. Так, знаменитый Лейпцигский химик Оствальд открыто заявил, что это понятие может

—682—

быть вполне заменено идеей энергии к которой сводятся все известным нам явления физического мiра. Если Оствальду, может быть, и не удалось вполне устранить материи, как теоретически необходимый субстрат физических энергии то все-таки остается несомненным, что в области эмпирических отношений этот субстрат не играет никакой роли. В опыте мы имеем дело только с различными видами физической энергии или работы; а переход от физической работы к психической мыслится совершенно иначе, чем переход от материальной субстанции к духовной: это переход не от причины к причине, а от действия к действию. Если нам удастся подчинить психические явления общему понятию энергии, то мы без труда можем распространить на них и те же эмпирические отношения, какие свойственны всякой энергии. В этом понятии физические и психические процессы будут соединении в одну общую систему, подчиняющуюся одному общему закону эквивалентности и сохранения. Одновременно с Оствальдом немецкий философ Лассвиц сделал попытку применить метод энергетики к объяснению физиологического раздражения. По его мнению, нервные процессы, из которых слагается физиологическое раздражение, непонятны с точки зрения молекулярной или атомистической теории. Эти процессы представляют собой особый вид энергии, и так как при современном состоянии наших знаний эта своеобразная форма энергии несводима к энергиям физическим, то Лассвиц называет ее «психофизическою» энергией. Различный «потенциал» или различная интенсивность этой психофизической энергии служит физиологическим коррелятом ощущений, и задача науки состоит в том, чтобы найти такие же корреляты и для остальных психических процессов. Сам Лассвиц считает возможным объяснить при помощи энергетических коррелятов возникновение чувствование удовольствия и страдания, колебания которых, по его мнению, зависят от повышения и понижения психофизической энергии мозга. Взгляд Лассвица на природу удовольствия и страдания напоминает Н.Я. его собственную теорию чувствований, как эквивалентов траты и накопления энергии в организме; но идея психофизической энергии кажется ему противоречивой и

—683—

мало полезной для психологических целей. Ведь, если Лассвиц понимает под «психофизическою энергией» нервные процессы, то в ней нет никакого психического элемента: это энергия физическая, или, если угодно, физиологическая. С другой стороны, если эта психофизическая энергия не превратима ни в физические, ни в психическое процессы, то она не может служить для психолога теоретическим принципом, объединяющим его исследования и мiросозерцание. Не подчиняясь сама закону сохранения энергии, она вместе с тем не позволяет распространить этот закон и на психическую жизнь. Между тем, в этом именно и состоит величайшая задача современной психологии.

Чтобы решить, насколько применим закон сохранения энергии в области душевных явлений, нужно рассмотреть три вопроса: 1) существует ли психическая энергия в том смысле, в каком мы говорим о физических энергиях? 2) возможен ли переход психических энергий друг в друга, в физические энергии и обратно?, и 3) возможно ли допустить количественное постоянство психических и физических энергий при качественном превращении их в пределах известной системы элементов? Исследуя эти вопросы, Н.Я. на все их отвечает утвердительно. Существование психической энергии есть факт, не требующий собственно никаких доказательств. Под именем энергии наука разумеет способность какого-нибудь деятеля или элемента производить работу, которая может быть потенциальною или кинетическою и которая в том и другом случае подлежит количественной оценке. Но что такое вся наша душевная жизнь, как не непрерывная работа? Мы говорим о работе мысли, о работе воображения, о работе чувства, о работе воли, и это не переносные выражения, так как во всех этих случаях мы преодолеваем препятствия и чувствуем духовный усилия и напряжения. Даже самый термин «энергия» заимствован из области психологических понятий в его основе лежит понятие волевой энергии. Все эти формы психической энергии или работы могут быть потенциальными, как душевный способности и скрытые воспоминания, или кинетическими, как душевные деятельности и душевные движения.

—684—

Наконец, они могут иметь все те количественные степени, какие мы обыкновенно различаем в дарованиях и талантах людей, в силах их ума, чувства и воли. Переход психических энергий друг в друга и превращение их в физические энергии и обратно также не подлежат сомнению. Ощущения, испытываемые нами под влиянием внешнего мipa, становятся представлениями; представления преобразуются в понятия; понятия переводятся на язык чувства, а чувство выражается в волевых хотениях. В свою очередь, волевые хотения порождают ряд новых ощущений, представлений идей, чувств, волевых актов, и т.д. Что такое этот психический круговорот, как не процесс превращения нашей душевной энергии из одних ее форм в другие? Но психические метаморфозы не ограничиваются этим внутренним обменом душевных элементов: они выходят за его пределы и сливаются в общим круговоротом природы. Все мы знаем, что наши душевные состояния выражаются во внешних действиях и движениях, и этот факт служит самым простым и убедительным примером перехода психической энергии в физические формы. Все, что человек воплощает в слове и действиях, все, что он создает в окружающей его материальной среде, есть лишь вещественный эквивалент его психической работы. Когда мы говорим о трате и истощены наших душевных сил, то, о чем идет здесь речь, как не о превращении нашей психической энергии в физиологические и физические энергии организма и среды? Психическая энергия не исчезает и не может исчезать бесследно: она преобразуется в эквивалентные ей формы органической и неорганической работы, который становятся ее заместителями. С другой стороны, мы на каждом шагу можем наблюдать случаи обратного перехода физических энергий в психические. Ведь, те внешние впечатления, на почве которых вырастает наш духовный мiр, имеют чисто физический характер; между тем, вступая в область сознания, они превращаются в психическую работу. Мы тратим свою душевную энергию в усилиях мысли, в движениях чувства, в актах воли, в борьбе с самими собой, с другими людьми и с природой; но откуда же берется вновь

—685—

эта истраченная энергия? Она получается нами из организма и среды путем питания и дыхания, под действием света, теплоты, электричества и даже механических толчков. Значение сна в нашей жизни в том именно и состоять, что здесь путем молекулярной работы организма восполняется исчерпанный запас физической и психической энергии. Влияние природы, климата и окружающей обстановки на склад ума, чувства и воли людей есть, но что иное, как непрерывный переход физических энергии в психические. Но если все это так, то не становится ли в высшей степени вероятной гипотеза, что количество психической энергии во всех этих превращениях остается таким же постоянным, как и количество физической энергии в ее метаморфозах? Факты показывают, что есть известные пределы для увеличения и уменьшения душевной энергии в каждом человеке. У отдельных людей эти пределы могут быть очень различны, но в них всегда наблюдается определенное равновесие между «кинетическими» формами психической работы, т.е. наличными душевными деятельностями, и «потенциальными» ее запасами, т.е. скрытыми душевными способностями. Если мы видим у человека преобладание умственной или волевой деятельности, то оно обыкновенно уравновешивается ослаблением чувствительности; напротив, сильное развитие чувства нередко сопровождается понижением умственных интересов и волевой энергии. Развитие памяти часто происходить на счет развития воображения или сообразительности, и наоборот. Сопоставляя эти психологические плюсы и минусы, мы получим среднюю психологическую величину, которая сильно колеблется у различных людей, но очень мало изменяется у одного и того-же человека. То, что мы, называв м личностью, характером, темпераментом, умственным типом людей, есть не что иное, как равнодействующая различных психических энергий, который, при всех своих метаморфозах, сохраняют известное равновесие. Если их равновесие слишком сильно нарушается, то мы убеждены, что имеем дело с патологическим случаем. Таким образом, в каждом нормальном человеке существует количественный баланс психических энергий. Эти энергии могут находиться в потенциальном состоянии

—686—

или обнаруживаться актуально; они могут принимать различные формы и развиваться одни в ущерб другим, – но общее количество их продолжает оставаться у каждого индивидуума приблизительно одинаковым. Такой же количественный баланс должен существовать и при переходе психических энергий в физическая или обратно. В каких бы явлениях ни выражалась работа, – в физических или в психических, – она всегда остается равной себе, и все ее формы эквивалентны друг другу. Человек получает от своего организма и среды столько же психической энергии, сколько отдает им, и отдает столько же, сколько получает. Вместе с организмом и окружающею средой он составляет психофизическую систему, в которой общая сумма психических и физических энергий, при всех возможных превращениях их друг в друга, сохраняется постоянной. Такова гипотеза, которая должна стать, по мнению Н.Я., основным методологическим принципом всех будущих исследований душевной жизни. Эта гипотеза оправдывается как теоретическими соображениями, так и фактами, и чтобы сделаться научным законом, требует только математического обоснования и проверки. Если удастся найти точные физические и физиологические эквиваленты психической работы и выразить их в точных математических величинах, то мы получим возможность объяснить все явления душевного мiра и все формы его взаимодействия с окружающею средой. Первыми шагами в этом направлении являются современные попытки измерить термодинамические и электродинамические условия деятельности мозга, нервов и мышечной системы. Но полное исследование механических эквивалентов психической энергии составляет задачу будущего, и разрешить эту задачу должны уже не столько психологи, сколько физиологи и физики.

Теория психической энергии навлекла на Н.Я. упреки в материализме. Ведь, если он допускает превращение физических энергий в психические, то не значит ли это, что он рассматривает душевные явления, как продукта материи? А если так, то что же остается от идей души, свободы воли, бессмертия, для доказательства которых он потратил так много усилий и пролил так много чернил?

—687—

Н.Я. решительно протестовал против такого истолкования его взглядов. Его можно было бы назвать материалистом, если бы он решал метафизический вопрос об отношении души и тела и разуметь под превращением энергий преобразование материальных процессов в духовные, по существу. Но его точка зрения совершенно иная. Оставляя в стороне метафизическую оценку душевных и телесных явлений, он хочет уяснить только их эмпирические отношения. Термин «энергия» он употребляет в современном научном смысле, т.е. понимает под ним не силы или сущности, а только работу этих предполагаемых сущностей и сил. Поэтому, говоря о превращении физических энергий в психические, он имеет в виду лишь замену физической работы эквивалентным ей количеством психической работы. Что значит такая замена по существу, это другой вопрос, которого Н.Я. здесь не касается. Но если бы он поставил себе этот вопрос, то он, конечно, решил бы его не в материалистическом смысле, а в духе тех идеалистических начал, философскому обоснованию которых посвящены его прежнее труды. Ведь, чтобы понять отношение физических и психических энергий по существу, нужно уяснить себе природу тех деятелей, которые лежат в их основе. Но единственным средством для этой цели является анализ содержания нашего сознания. Так как сознанию непосредственно известен только один деятель в природе, – наше собственное «я» или субъект, то мы можем законно думать, что и все другие деятели в природе суть своего рода "я» или субъекты. И так как наш субъект, как носитель духовной энергии, мы называем душой или волей, то тем же именем можно было бы назвать и остальные субъекты или носители энергий во вселенной. Нужно только помнить, что в пределах опыта под такими субъектами разумеются не метафизическая субстанция, а известного рода логико-алгебраические знаки для выражения эмпирически воспринимаемых свойств субъектов – «быть источниками сознательного действия и носителями необходимых для него энергий». Как велика сумма потенциальных энергий нашего субъекта или воли, мы в точности не знаем. Факты заставляют нас допустить ее ограниченность; но эта ограниченность общей

—688—

суммы психических энергий, способных проявиться при данных условиях, по мнению Н.Я., еще не решает отрицательно вопросов о свободе воли и бессмертии личного сознания. «Будучи продуктами сложной эволюции природы, человеческие организмы могут считаться такими значительными запасами потенциальных психических энергий, которые не могут быть истощены всею нашею жизнью и не могут находить в среде таких абсолютных противодействий, которых бы они не могли преодолевать при переходе своем в кинетическое состояние. В этом смысле воля может быть относительно свободна, а субъект, как деятель, неистощим в своей внутренней потенциальной энергии, которая может быть переведена в работу не только извне-физическими толчками, но и изнутри –самосознанием». Что становится с нашею психическою энергией после смерти? Рассеивается ли она в мире, или может сохраняться в своей индивидуальной форме? На этот вопрос мы пока не имеем ответа. Но так как в природе всякая энергия может переноситься из одной системы или среды в другую, то мы имеем основание предполагать, что и психическая энергия после смерти может быть перенесена во всем своем целом и со всеми своими индивидуальными свойствами (с сознанием и самосознанием) из разрушенного тела в другую систему элементов. Такого системой может быть эфирная среда, которая некоторыми современными учеными считается сферою действия психической энергии даже в самом организме, – в нервной системе. "Душа человека, в прежнем значении слова, может быть, и есть эта эфирная нервная среда, вместе с ее особыми психическими энергиями? Если тепловая энергия переходит из одного тела в другое, а электрический ток или энергия переходит по проволоке из одного аппарата в другой, то почему (a priori) психический ток не может перейти чрез эфирную среду в другие тела или пространства? На почве энергетизма учение о бессмертии личного сознания, может быть, со временем найдет себе новое, научное оправдание».

Мы не думаем, чтобы Н. Я. принимал очень серьезно эту гипотезу «эфирного бессмертия»: она слишком напоминает нам фантастическую болтовню Камилла Фламмариона.

—689—

Природа эфира известна нам несравненно менее природы души, и вводить это новое неизвестное в проблему бессмертия – значит только запутывать ее. Впрочем, подобный способ решения этой метафизической проблемы ложен в самом принципе. Ведь, мiр бессмертия лежит за проделами нашего опыта: следовательно, идея бессмертия не может быть обоснована на почве эмпирических начал. Нужно допустить позади известных нам явлений трансцендентное бытие и в нем искать оснований для философского построения этой идеи. А признать трансцендентное бытие философ должен даже и в том случае, если бы он захотел понять эмпирические отношения душевных и физических явлений с точки зрения энергетики. Н.Я. сам настаивает на необходимости отделить метафизические вопросы от эмпирических; но разграничивая эти вопросы, не нужно смешивать и методы их решения. Не более удачна и попытка Н.Я. связать с своею теорией психической энергии идею свободы воли. Превращение физических энергий в психические и обратно он признает таким же механическим процессом, как и переход физических энергий друг в друга. Поэтому для нас является совершенно неожиданным его заявление, что потенциальные энергии организма могут быть переведены в психическую работу не только внешними механическими толчками, но и внутреннею деятельностью нашего «самосознания». Разве механический круговорот энергий допускает свободное вмешательство субъекта? И разве свободные акты субъекта делают возможными чисто механическая превращения? Н.Я. мог бы примирить идею свободы с своею теорией лишь в том случае, если бы он допустил, что процессы превращения энергии по существу имеет не механический, а произвольный характер, что не только в пределах нашего сознания, но и в природе этот процесс обусловливается действием свободных и разумных сил, что его механизмы есть только призрачное явление, скрывающее от наших глаз действительный мiр умопостигаемой свободы. И раз он не решился на такой метафизический шаг, ему нельзя было говорить о свободе воли. Но если Н.Я. не удалось оправдать идеи свободы и бессмертия с точки зрения своей энергетики, то его протесты против обвинений в материа-

—690—

лизме имел свои основания. В самом деле, если Н.Я. остается в границах опыта и понимает под «энергией» только работу каких-нибудь агентов или сил, то его мысль о превращении физических энергии в психические и обратно еще не ведет к материалистическому объяснению душевной жизни. Понятие работы имеет такой же общий и отвлеченный характер, как любой алгебраический знак: оно обозначает только сумму известных действий, которая всегда может быть заменена равною ей суммой других действий и которая остается при этой замене одною и той же, каковы бы ни были ее слагаемые. Это однородная по своему значению потенциальная или актуальная величина, подлежащая качественной и количественной оценке и допускающая все формы качественного и количественного замещения. В этом смысле превращение физической энергии или работы в эквивалентную ей форму психической работы есть не что иное, как замещение какой-нибудь суммы действий состоящей их физических единиц, другою такою же суммой, слагающейся из психических единиц. Ведь, и превращение физических энергий друг в друга в природе не идет с точки зрения опыта далее такого чисто математического отношения. Всякий эквивалент энергии, каков бы он ни был, в эмпирическом смысла есть только ее заместитель, субститут. О метафизическом претворении одних сил в другие в пределах чистого опыта не может быть речи. Если же Н.Я. (как это отчасти и есть на самом деле) выходит за границы опыта и разумеет под энергией не только работу, но и силу, которою производится эта работа, то философское истолкование его тезиса о превращении физических энергий в психические зависит оттого, как он смотрит на природу физических сил. Если он считает эти силы материальными, то он материалист; если же он усвояет им идеальную или духовную природу, то он не материалист, а идеалист или спиритуалист. Для того, чтобы допустить теоретическую возможность перехода физических сил в психические, вовсе не нужно быть непременно материалистом; для этого достаточно быть только монистом, т.е. признавать эти силы формами какого-нибудь единого начала. Какова природа этого единого начала, – материальная или духовная, – это в дан-

—691—

ном случае безразлично. Спиритуалистический монизм не только мыслим на ряду с материалистическою гипотезой, но даже имеет все теоретически преимущества перед нею. Ведь, существа материи мы абсолютно не знаем; мы знаем ее только в форме наших собственные ощущений и представлений. А так как правилом всякого научного объяснения должно быть выведение неизвестного из известного, то мы должны объяснять не психические процессы из свойств матери, а материю из свойств психических процессов: мы должны прийти к выводу, что так называемая «материя» и действующие в ней физические силы суть только феномен, выражающий в своеобразной форме взаимодействие чисто духовных элементов и сил. С этой точки зрения вся природа превращается в царство духа, а материя становится простым миражем, обманывающим наши чувства, или теоретическим предрассудком, обманывающим наш ум. Какова же точка зрения Н.Я.? Что он не материалист, это, действительно, доказывают все сочинения его метафизического периода: он не только в принципе отвергал материалистическое объяснение вселенной, но и пытался построить свое мiросозерцание на идеалистических началах. Правда, судя по его прежним работам, Н.Я. нельзя назвать также и последовательным спиритуалистическим монистом: постоянно колеблясь между монизмом и дуализмом, приближаясь то к одному, то к другому из них или пытаясь объединить их в какой-нибудь средней примиряющей формуле, он не успел прийти к определенному взгляду на основные принципы действительности. Но спиритуалистические монизм во всяком случае гораздо более соответствует общему духу его философских воззрений, чем материализм. Вот почему теперь он прямо становится на точку зрения этой гипотезы, когда говорит, что единственным средством для уяснения природы физических сил является анализ нашего сознания, что все деятели природы суть по своему «субъекты» или «я», что каждый из них может быть назван «душой» или «волей». При всей осторожности своих выражений он делает здесь решительный шаг к одухотворению вселенной, и мы нисколько не сомневаемся, что позднее, при последовательном развитии его взгля-

—692—

дов, он пришел бы к полному монизму на чисто спиритуалистической основе.

Но если Н.Я. действительно мог преодолеть все эти философские затруднения, то следует ли отсюда, что его теория психической энергии имеет твердую почву и может служить руководящим принципом будущих психологических исследований? Дело в том, что кроме философских или метафизических затруднений, она встречается еще с трудностями чисто научными. Если в настоящее время закон сохранения энергии считается законом исключительно физического мiра, то этот взгляд имеет не только теоретически, но и фактические основания. Доказано фактами, что сумма физических энергий остается в пределах известной системы элементов постоянной и может быть вычислена математически. Поэтому, ввести в такую систему элементов еще психическую энергию, значит прибавить к сумме физических энергий плюс, который решительно некуда девать. Если физические энергии (как таковые) сохраняются неизменными, то они, конечно, не могут превращаться в психическую энергию, потому что в этом случае их количество должно уменьшаться; если же они подвергаются этой метаморфозе, то они не могут сохраняться. А так как сохранение физических энергий есть несомненный факт, с которым связаны все выводы современной физики, то о превращении их в психическую работу, по-видимому, не может быть речи. Таким образом, помимо всяких философских соображений, теория Н.Я. противоречит тех эмпирическим данным, на которых утверждается закон сохранения энергии в его современном смысле, и последовательное проведение этой теории могло бы поколебать самые жизненный основы естествознания. Однако, допустим, что Н.Я. удалось бы каким-нибудь образом устранить даже это противоречие: его теория психической энергии остается все-таки бесполезной для психологии, по крайней мере в настоящее время. Ведь, для того, чтобы создать руководящих принцип для научного исследования, недостаточно признать только его общую теоретическую возможность; нужно сделать его эмпирическою истиной и показать возможность его практическая применения. Как философская гипотеза, закон со-

—693—

хранения энергии был высказан еще Декартом и Лейбницем; но в естествознании он не играл ни малейшей роли до тех пор, пока Ю.Р. Майер, Гельмгольц и Джауль не дали ему первоначального эмпирического и математического обоснования. То же условие требуется и для применения этого закона в психологии. В конце концов сам Н.Я. сознает, что энергетическое объяснение душевных процессов и их взаимодействия с окружающею средой возможно только тогда, когда мы найдем для них точные механические эквиваленты и выразим эти эквиваленты в точных математических величинах. Но он, по-видимому, опускает из виду, что в этом-то именно и состоит вся задача, до разрешения которой мысль о подчинении душевной жизни закону сохранения энергии останется лишь бесплодной мечтой. Разрешима ли эта задача? В настоящее время нет никаких данных, который позволили бы нам ответить на этот вопрос утвердительно. Те исследования термодинамических и электродинамических процессов в нервной системе, на который указывает Н.Я. пытаются определить не эквиваленты душевных явлений, а только их корреляты, т.е. соотносительные или параллельные им физические изменения. Считать эти изменения эквивалентами психической работы нельзя уже потому, что они, по современным научным воззрениям, происходят одновременно с душевными состояниями. Притом, отношение данных процессов к параллельным психическим состояниям совсем не поддается математической формулировке. Единственное психофизическое отношение, которое до сих пор удалось выразить математически, и то лишь с приблизительною точностью, есть отношение интенсивности ощущений к интенсивности соответствующих им раздражений. Но математическая формула этого отношения (Веберов закон) не только не подтверждает мысли об эквивалентности психической и физической работы, а прямо опровергает ее: она показывает, что интенсивность ощущения изменяется лишь как логарифм раздражения. Отсюда, нет никаких оснований надеяться, чтобы эта проблема могла быть разрешена и в будущем.

Предоставив будущему научное оправдание своей теории

—694—

психической энергии, Н.Я. сосредоточился на другом вопросе. Если психическая энергия подчиняется закону сохранения, то как примирить с этим законом факт мирового прогресса? Ведь, прогресс есть не что иное, как постоянное возрастание духовной энергии во вселенной. По мере того, как человечество движется вперед по пути своего развития, дух одерживает все большие и большие победы над материей, расширяется сознание и самосознание людей, возрастает нравственная ценность их жизни, увеличивается их мощь в борьбе с природой, умножаются их средства для достижения идеальных целей, накопляется умственное богатство поколений. Возможно ли понять эти явления, допуская количественное постоянство энергии? Н.Я. отвечает на этот вопрос утвердительно. Он находит, что его психологическая энергетика не только не противоречить идее прогресса, но, напротив, дает ей совершенно новое и более глубокое освещение. В самом деле, прогресс был бы действительно непонятным, если бы Н.Я. считал душевные процессы замкнутою в себе системой и говорил о сохранении одной только психической энергии, независимо от физических энергий организма и окружающей среды. Но он рассматривает психические явления только как элемент известной психофизической системы, а духовный мiр вообще, как часть в целой системе природы. Поэтому он допускает сохранение психической энергии лишь вместе с физическими, которые, при количественном постоянстве энергии вообще, постоянно переходят в новые по качеству, психические формы. Другими словами, по его мнению, сохраняется неизменной только общая сумма психической и физической энергии в каждой психофизической системе и в целой вселенной; но в то же время в пределах каждой системы и в недрах целой вселенной совершается непрерывная трансформация низших, физических энергий в высшую, психическую работу, и в этой-то именно трансформации состоит прогресс. Если в результате прогресса количество психической энергии возрастает, то это происходит лишь на счет уменьшения физических энергий; но уменьшение физической работы и возрастание психической уравновешивают друг друга и общий баланс энергии в

—695—

мiре остается всегда один и тот же. Такие именно идеи лежат в основа последней статьи Н.Я., Критика понятия прогресса.²⁸⁶⁵

Несмотря на то, что Н.Я. назвал эту статью «критикой», в ней очень мало критического элемента. Она представляет собою скорее дедуктивное и по существу догматическое построение понятия прогресса, имеющее целью примирить противоположные формулы «объективистов» и «субъективистов». Как известно, социологи объективного направления хотят устранить из этого понятия все субъективные элементы и факторы и отождествляют прогресс с чисто механическою эволюцией, обусловленной слепым взаимодействием сил природы. Личные человеческие усилия, стремления, цели и идеалы являются, по их мнению, не причинами этого механического процесса, а только следствиями его. Напротив, социологи-субъективисты именно и считают эти личные факторы главными двигателями прогресса. Различая прогресс от эволюции или простого развития, они рассматривают его не как механический, а как телеологический процесс, создаваемый преимущественно стремлениями, идеями и целями личности. Когда Н.Я. в первый раз исследовал вопрос о прогрессе (в 1883 г.), он, как мы видели, стоял на точке зрения Спенсера и защищал объективный метод. Применяя в области социологии одну из механических аксиом естествознания, он определял прогресс, как «экономизацию энергий природы, которая ведет в конце концов к возрастанию суммы удовольствий человека и уменьшении суммы его страданий». Но он не заметил, что в этой объективной и механической формуле уже заключался субъективный и телеологический элемент, так как возрастание удовольствий и уменьшение страданий людей есть, по его представлению, не что иное, как субъективная цель или конечная причина прогресса. Припоминая теперь эту формулу, Н.Я. находит, что невольная уступка субъективизму, которую он в ней сделал, была вызвана необходимостью. Дело в том, что и субъективисты, и объективисты по-своему правы и их взгляды не только не исключают друг друга,

—696—

а напротив, взаимно дополняют. Прогресс имеет, конечно, объективную и механическую основу: будучи общим выражением не только человеческой, но и мировой жизни, он неизбежно подчиняется тем же законам, которым подвластны все отдельные явления мiра. Но в то же время невозможно отрицать и той громадной роли, какую играют в нем субъективные и телеологические факторы: на почве механических законов природы вырастает царство духа, разума и воли, и свободная деятельность этих высших сил подчиняет объективное развитее вещей субъективным идеалам и целям. Таким образом, в прогрессе нужно различать двоякую сторону, и правильная формула этого явления должна быть синтезом объективизма и субъективизма. Дать такую именно синтетическую формулу прогресса Н.Я. и ставить своею задачей. Опираясь на свою теорию психической энергии, он определяет теперь прогресс следующим образом: «прогресс в жизни вселенной есть увеличение нравственной ценности этой жизни, происходящее от роста в ней самосознания, которое зависишь от превращены мiровых энергий из низших форм в высшая чрез их экономизацию и накопление». Эта формула состоит из двух частей, тесно связанных между собой и взаимно предполагающих друг друга. В первой части выражается цель прогресса («увеличение нравственной ценности жизни») и его ближайшее условие («рост самосознания в мiре»), а во второй части определяются его последние причины и основы («превращение мiровых энергий из низших форм в высшие путем их экономизаци и накопления их свободных запасов»). Мысль, что целью прогресса должно быть увеличение нравственной ценности жизни во вселенной, есть исторический и этический постулат. Вся история человечества есть не что иное, как постепенное осуществление этой нравственной задачи. По мнению Н.Я., достаточно только сравнить состояние дикарей с жизнью современных цивилизованных обществ, чтобы убедиться, как возросла и продолжает расти нравственная ценность жизни в мiре. Нельзя ставить целью прогресса увеличение человеческого счастья на земле, как хотят социологи-субъективисты и как хотел ранее сам Н.Я.: не говоря уже о том, что эта эвдемонистическая

—697—

цель слишком узка, она противоречит основной идее нравственной деятельности человечества, – идее долга. Но есть все основания думать, что вместе с возрастанием нравственной ценности жизни сама собой увеличится и сумма человеческого счастья. В том, что ближайшим условием увеличения нравственной ценности жизни является развитие сознания и самосознания в людях, едва ли кто-нибудь усомнится. Ведь, только человеческое сознание и самосознание может оценивать вещи, и нравственная ценность жизни есть прежде всего сознание этой ценности. Вот почему развитие сознания и самосознания в человечестве идет параллельно с развитием его нравственного идеала. Постепенный рост этих духовных сил есть закон не только человеческой истории, но и всей природы. Вся эволюция природы, по современным воззрениям, является лишь средством для развития сознания и самосознания во вселенной. Но как происходит рост сознания и самосознания в мiре? Ответ на этот основной вопрос дает вторая часть формулы. Сознание и самосознание суть виды психической энергии, а психическая энергия есть вид энергии вообще. Энергия в природе подчиняется закону количественного сохранения и качественной трансформации. По мере накопления ее свободных потенциальных запасов в организмах, она превращается из низших, физических форм в высшие, психические, т.е. становится сознанием и самосознанием. Путем такой метаморфозы природа блистательно разрешает задачу: достигать наибольших результатов при наименьшей трате сил. Заменяя грубую физическую работу более совершенною деятельностью психических факторов, она создает на почве механического развития вещей духовный прогресс, руководимый субъективными идеалами и целями. Такими образом, если целью прогресса служит возрастание нравственной ценности жизни в мiре, а его ближайшим условием является развитее сознания и самосознания во вселенной, то его последняя основа заключается в превращении физических энергий в психические благодаря их экономизации и накоплению. Первая часть этой формулы выражает субъективную или телеологическую сторону прогресса, а вторая его объективную или механическую сторону. Рассматривая

—698—

субъективные и объективные моменты прогресса как цепь тесно связанных причин и действий, эта синтетическая формула вполне исчерпывает его понятие и разрешает все споры объективистов и субъективистов.

Вопрос о прогрессе был последним этапом философских скитаний Н.Я. Подчиняя прогресс этическим целям, Н.Я. отождествлял этот вопрос с общею проблемой «о назначении и нравственном смысла нашей человеческой и мировой жизни» и называл его «узлом, в котором сходятся все нити философского мiросозерцания человека и человечества». Поэтому он хотел посвятить ему целый ряд статей, в которых намеревался всесторонне разработать свои взгляды и защитить их от различных возражений. Но преждевременная смерть не позволила ему осуществить этих намерений. Полный широких замыслов и планов, Н.Я. умер от паралича сердца, неожиданно для других и неожиданно для себя самого.

Если мы бросим общий взгляд на философское развитие Н.Я., то мы можем найти в нем три эпохи, совершенно различающихся по своим основным принципам. В первый период Н.Я. был чистым позитивистом. Он безусловно отрицал метафизику, как познание действительности, и считал философию своеобразным искусством, идейною поэзией, которая может удовлетворять известные субъективные запросы, но не имеет никакого научного значения. Во второй период, начинающийся с появления книжки Джордано Бруно и пантеизм в 1885 г., он становится чистым метафизиком. Придя после многих колебаний к признанию метафизики, как науки, он посвящает теперь все свои усилия философскому оправданию идей Бога, души, свободы воли, долга и бессмертия. В то же время он обрушивается с страстною критикой на современную психологию, отвергая ее феноменизм, ее механический взгляд на душевную жизнь, ее методы и результаты. В третий период, открывающийся статьей Основания экспериментальной психологии в 1895 г., Н.Я. стремится примирить позитивное исследование с метафизическими и этическими идеалами. Становясь на точку зрения того самого механического мiровоззрения, которое он

—699—

только что резко оспаривал, он хочет, с одной стороны, обосновать методы и теоретические принципы психологии, с другой – разрешить на почве этих принципов вопрос о прогрессе. Но в то же время он не забывает и своих прежних метафизических идей, стараясь до некоторой степени согласить их с своими новыми взглядами. Таким образом, Н.Я. переменил три совершенно разных мiросозерцания, которые в свою очередь значительно колебались и изменялись в течение каждого периода.

Как понять эту своеобразную философскую эволюцию? Было бы несправедливо думать, что она объясняется просто неустойчивостью мысли Н.Я., его чрезмерною умственною впечатлительностью, его легкомысленною склонностью менять свои взгляды под влиянием чужих идей. По нашему мнению, она имела другие и более глубокие причины. В Н.Я. постоянно боролись две противоположных и вечно враждебных стихии души человеческой, – скептический ум и жаждущее идеала сердце. Воспитанный на позитивных идеях Конта и Спенсера, Н.Я. привык считать единственною действительностью мiр чувственных явлений, и все сверхопытные и сверхчувственные идеалы казались его уму пустыми иллюзиями. Но его сердце протестовало против такого безотрадного мiросозерцания. Оно говорило ему, что человеческая жизнь превращается в пустую и глупую шутку, если за пределами чувственного мiра нет другой, высшей действительности, что наши представления о нравственном долге и наши мечты о счастье только тогда получают смысл, когда они озарены и согреты верой в неземные идеалы. И вот, смотря по тому, какая из этих двух стихий одерживала верх в его душе, он становился позитивистом или метафизиком, эмпириком или идеалистом. В эпоху скептической юности он шел исключительно по дороге опыта, не видя ничего позади тех чувственных явлений, которые непосредственно открывались его взору. Позднее, в более зрелую пору, пробудившиеся этические потребности и запросы сердца заставили его свернуть с этой дороги и увлекли в волшебную страну метафизических идеалов. Наконец, в последние годы жизни он вновь вышел на путь позитивного исследова-

—700—

ния, вспоминая иногда те чудные видения, которые он созерцал в сверхчувственном мiре. Н.Я. не был жалким философским хамелеоном, готовым по произволу менять свои убеждения. Это был симпатичный и искренний философский скиталец, искавший в мiре идей приюта для своей пытливой мысли и тоскующего сердца. В этом заключается маленькая трагедия его жизни, и в этом же лежит разгадка его капризного философского развития.

В лице Н.Я. Грота русская философия потеряла несомненно одну из самых выдающихся своих современных сил. Замечательно талантливая натура, Н.Я. соединял в себе свойства выдающегося мыслителя и блестящего писателя. Его смелый, своеобразный и удивительно гибкий ум был почти одинаково способен как к аналитической, так и в синтетической философской работе и умел найти выход из всевозможных логических затруднений, а его талантливое перо умело облекать самые трудные вещи в простую, ясную и привлекательную форму. Он обладал способностью ткать из себя тонкую паутину идей и создавать из них, правда не всегда прочные, но замечательно стройный и красивые построения. Там, где у него под ногами была твердая идейная почва, он умел быть логически последовательным, и ему принадлежит очень милый афоризм: «бояться логики логически мыслящему существу по меньшей мере не логично». Но там, где логика не могла оказать ему своих услуг, он не боялся также парадоксов и противоречий. Ему не всегда удавалось быть убедительным, но он почти всегда умел быть интересным. Вот как характеризовал Н.Я. в свое время его философский противник, Архиепископ Никанор: «Он действительно философ необычайно способный, необычайно разнообразный, отлично подготовленный, замечательно обильный, замечательно ясный в изложении, даже строго логичный в выводах из расположенных начал. Философская эрудиция его огромна.²⁸⁶⁶ Он знаком с философами не только новейших времен, но и глубокой эллинской классической древности в их подлинных творениях. Замечательно знакомство его и с выводами совре-

—701—

менной естественной науки, без которого ныне нельзя строить философию… По моему искреннему убеждению, основанному на разностороннем знакомстве с сочинениями его, столько же и лично с их автором-философом, эту юную, широко подготовленную, в высшей степени способную для работ на высшем поприще философского мышления, свободно поворачивающую в сторону философствования наиболее благонадежного и желательного, умственную силу следует всеми способами сохранить и поддержать, содействуя ей к более и более широкому саморазвитию, хотя отчасти, по возможности незаметно, и ограничивая ее в ее увлечениях на сторону чужеродных научных веяний, в увлечениях, которые могли быть вредны как для нее самой, так и для круга, где действует ее влияние».²⁸⁶⁷ И становится искренно жаль, что эта богатая умственная сила, которую так хотели сохранить люди, не была пощажена преждевременною смертью.

Н.Я. был замечательно плодовитый и разнообразный философский писатель. В настоящем очерке мы рассмотрели большинство его сочинений, но мы не исчерпали их всех. Так, мы совсем не касались его работ по истории философии²⁸⁶⁸ и статей, написанных на разные злобы дня.²⁸⁶⁹ Как мы видели, он затрагивает в своих работах почти все области философского мышления и рассматривает самые разнообразные вопросы. И нельзя сказать, чтобы он где-нибудь повторялся в них. Даже там, где он, по-видимому, перепевает старые песни, он вносит в них новые мотивы, совершенно изменяющие их характер. Его сочинения отражают в себе самые разнообразные умственные влияния. В них можно заметить следы идей О. Конта,

—702—

Спенсера, Дюринга, Альб. Ланге, Джордано Бруно, Платона, Канта, Шопенгауэра, Дюмона, Зигварта, Джемса, Оствальда, архиеп. Никанора, гр. Л. Толстого, Влад. Соловьева, и др. Но подчиняясь, как и всякий мыслитель, влиянию чужих взглядов, он не был ни компилятором, ни подражателем. Это был творческий ум, способный самостоятельно мыслить и создавать из своих и чужих идей оригинальные философские построения. Мы подвергли критическому разбору многие их этих построений и нашли, что они далеко не всегда могут удовлетворить мысль. Но если мы взяли на себя этот труд, то лишь в убеждении, что они стоят критического разбора. В них много идей, иногда глубоких и своеобразных, и даже в тех случаях, когда эти идеи ложны, они поучительны и интересны. Они могут будит мысль, рождать новые идеи, наталкивать на новые вопросы. Вот почему сочинения Н.Я. имели такое большое влияние на философское развитие русского общества и, без сомнения, будут его иметь впоследствии. В настоящее время Московское Психологическое Общество по поручению вдовы Н.Я. намеревается издать полное собрание его сочинений. В интересах русской философии мы от души желаем полного успеха этому изданию.

Н.Я. был не только мыслителем, но и выдающимся деятелем. Московское Психологическое Общество обязано ему своим процветанием, а русская философия первым специально философским журналом. Основанное в 1885 г. проф. М.М. Троицким, Московское Психологическое Общество в первые годы существовало почти только по имени. Но его жизнь совершенно изменилась, когда во главе его стал Н.Я. Из незаметного и малолюдного учреждения оно превратилось в один из самых значительных умственных центров Москвы. В нем собирались люди самых разнообразных убеждений и профессий, – метафизики и позитивисты, философы и врачи, психологи и математики, натуралисты и историки, юристы и педагоги. И Общество достигло таких результатов главным образом благодаря личным усилиям Н.Я. Нужно было его увлечение философией, чтобы внушить интерес к ней таким разнообразным и противоречивым элементам, и нужен был его организаторский талант, чтобы съютить и объединить их.

—703—

В настоящее время, когда журнал Вопросы философии и психологии существует уже десять лет, его основание может показаться очень простым и естественным делом. Но не таким оно представлялось в самом начале. Русское интеллигентное общество мало понимает философию и интересуется ею только тогда, когда она отвечает на известные злобы дня и бывает приправлена известными практическими тенденциями. В нем еще нет почвы для чисто философской работы, направленной на вечные проблемы знания и чуждой партийных целей. Вот почему, когда А.А. Козлов предпринял в 1885 г. издание своего Философского трехмесячника, он не нашел себе ни сотрудников, ни читателей, и его журнал сам собой прекратился после четырех выпусков. Когда Н.Я. задумал издавать Вопросы философии и психологии, некоторый газеты прямо называли его намерение химерой и пророчили ему неминуемую неудачу. Нужно было большое мужество, чтобы решиться при подобных условиях на такое рискованное предприятие, и нужно было много умения и любви к делу, чтобы благополучно осуществить его. И действительно, если Вопросы философии и психологии возникли, имели успех и существуют до сих пор, то мы обязаны этим преимущественно личной энергии Н.Я., его усилиям объединить сотрудников всех направлений, его терпимости к чужим взглядам, его умению ладить с людьми, его способности заинтересовать публику, его готовности бескорыстно жертвовать для общего дела своим временем, своими трудом, даже своим самолюбием. Этой его заслуги история русской философии не забудет.

Все лично знавшие Н.Я. Грота сохранят о нем самое светлое воспоминание. Это были один из тех истинно симпатичных людей, которые привлекают к себе с первого же раза. Живой, отзывчивый, общительный, мягкий и благородный, он были как бы созданы для того, чтобы примирять окружающих и объединять их для одной общей цели. Встретиться с такими людьми на жизненном пути редкое счастье; терять их – большое горе.

П. Соколов

—704—

IX.

Fritz Schultze. Stammbaum der Philosophie Tabellarisch-schematischer Grundriss der Geschichte

der Philosophie von den Griechen bis zur Gegen

wart. Zweite umgearbeitete und vermehrte Auflage. Leipzig 1899 SS. XVI+Taf. Ι-XXX. In folio.

«Из одного только этого ««Родословного дерева философии»», говорить автор в предисловии к 1-му изданию, никто не может изучить истории философии во всех ее частностях; но этот труд будет полезен тем, кто слушает лекции по истории философии или штудирует крупные произведения. Эта работа подобна путеводителю: никто не черпает оттуда своих воззрений на страну, но при случае его краткие указания оказываются драгоценными и даже неизбежными» (S. VI). Совершенно справедливо сказано, изучать истории философии по этому атласу нельзя; но ориентироваться относительно положения в истории любого философа, равно как и отдельных пунктов его учения, можно превосходно. Читатель здесь найдет и биографические, и библиографические данные о каждом философе, и общую характеристику его направления, и ход его исторического развития, и краткий обзор всех частей его системы, с точным указанием логического отношения как между этими частями, так и между элементами каждой

—705—

из них. При этом точно указывается исторический баланс каждой системы, – что она получила от других и что дала сама. Наконец, замечательна и полнота в обзоре представителей философской мысли: не только корифеи, но и самые ничтожные последователи отмечены на подобающем месте. Приложенный к книге перечень имен, – с точным указанием, где какое найти, – содержание в себе 1.700 имен. И все это богатство указаний дано лишь на 30 таблицах! Самое расположение материала в таблицах в высшей степени удобно для всякого рода быстрых справок.

Вот общий план издания:

—706—

—707—

Чтобы видеть характер предлагаемых автором очерков философских систем в их исторической обстановке, мы приведем по одному образцу изложения – из древней философии, из средневековой и из новой. Из древней мы берем часть схемы первого периода (табл. I), из средневековой – третьего периода (табл. IX) и из новой – начало схемы развития рационализма 17 в. во Франции и Нцдерландах, систему Декарта.

«I период греческой философии (6 и 5 вв. до Р.Х.)

Досократовская натурфилософия (догматическая, гилозоистическая, реалистическая, материалистическая).

—708—

—709—

В. Учения о многих началах (все философы предполагают многие принципы)

…

Далее подобным же образом схематически представлены учения Эмпедокла и Анаксагора, – как учения, признающие многие принципы различного рода, – и учение Левкиппа и Демокрита, признающее многие однородные принципы.

Давая эти схемы, автор не стремится сказать что-либо новое и оригинальное. Он придерживается признанных в науке авторитетов. Так для древней философии он опирается на Целлера («Philosophie der Griechen» и «Grundriss der Geschichte der griechischen Philosophie»). Его цель – дать конспект или, точнее сказать, repetitorium. И этой цели, – надо отдать ему справедливость, – он прекрасно достигает. Но переходим к другим намеченным примерам. Вот схема третьего периода средневековой философии.

«Время упадка схоластики. 14 в. Эпоха номинализма.

Universalia sunt post rem

Связь веры и знания, богословия и философии нарушается. Церковное учение и Аристотель не сходятся в истине. Церковные догматы сохраняют значение не подлежащих сомнению, но недоказуемых из разумных оснований истин. Более основательное изучение Аристотеля приводит к познанию его истинных взглядов, отклоняющихся от того, что в них вкладывать Фома. Поворот к изучению природы

—710—

2) Обоснование номинализма Вильгельмом Оккамом (францисканец. † 1347. Doctor invincibilis, venerabilis inceptor)

—711—

3) Судьба номинализма

Томисты и скотисты (Фома Брадвардин Кентерберийский и Вальтер Охфордский) полемизируют с номинализмом. В 1339 г. за прещение Парижского университета читать по руководствам Оккама. Многие францисканцы, доминиканцы (Арманд Бове † 1340 и Роберт Голькот † 1342) и августинцы (Фома Страсбургский † 1357, Григорий Ри-

—712—

минский) следуют новому учению. Эдикт Людовика XI в 1473 г. клятвенно обязывает всех профессоров Парижского университета держаться реализма 1481 г. – начало терпимости к номинализму в Париже. Выдающиеся номиналисты 14 в.: Иоанн Буридан (Supra summulos, pons asini gen.), Марсилий Ингенский. Номиналисты, наскучив стеснением умов, стремятся к основанию новых университетов Буридан и основание Венского университета в 1865 г. Марсилий соучастник в основании Гейдельбергского университета (1392 г.). Последний номиналистической схоластик Габргель Биль в Тюбингене Его Коллекториум отпечатан в 1512 г.».

Схемы философского развития в средние века составлены автором по Эрдману (Grundriss der Geschichte der Philosophie) и Прантлю (Geschichte der Logik im Abendlande). Переходим к последнему намыленному примеру из новой философии.

«Рационализм во Франции и Нидерландах. 17 столетие.

Общие данные: Ничтожное развитие реформации во Франции. Кальвинизм и Янсенизм. Большое влияние сочинений Августина. Религиозный индифферентизм и светский скептицизм. Громадное влияние математики на философию.

—713—

в) Гносеологическое обоснование системы: Dubito de omnibus. Не практическое, а теоретическое сомнение. Отвыкание от самообмана. Привыкание к правдивости Cogito, ergo sum=самодостоверность. Как я прихожу от самодостоверности к достоверности вещей.²⁸⁷¹ Существуют ли в нас представления, которые удостоверяют нам существование какого-либо находящегося вне нас существа? Чувственный представления не доказывают бытия вещей, потому что ощущение – только неотчетливое и неясное познание. Существует ли представление, для которого мы не составляем ни causa formalis (причина и действие равны), ни causa eminens (причина больше, чем действие)». Представление о Боге (=Существе бесконечном, абсолютно совершенном) не происходит из нас существ конечных и несовершенных. Следовательно, оно происходит только от самого Бога. След., Бог существует. Бог – правдив и нас не обманывает. След., наши представления – истинны, когда мы их созерцаем в свете нашего разума Заблуждение=самообман=ложное суждение вследствие свободы воли.

—714—

3) Судьба Картезианства. Чрезвычайный успех. Борьба католических и протестантских ортодоксалов против основоположений снободного наследования разума. Борьба из-за картезианства в голландских университетах. Враги – иезуиты, друзья – янсенисты поррояльского аббатства (Арно и Николь, логика Art de penser 1662). Чрез Port-Royal– влияние на эстетику Буало и французский класицизм Картезианцы: Клауберг (1625–1665, logica vetus et nova 1657), Луи-де-ля-Форж (Traité de I’ esprit humain 1661) и Кордемуа (Le discernement de I’ áme et du corps en six discours 1666) – намечают уже окказионалистическую проблему, Бальтазар Беккер (1634–1698 betoverde weereld 1691; de philosophia cartesiana admonitio Candida et sincera 1668); борьба против суеверий и процессов ведьм с точки зрения картезианского дуализма, по которому дух не может действовать на тело.

Схемы развития новой философии составлены автором по Куно Фишеру, Эрдману, Целлеру, Виндельбанду и Ибервегу-Гейнце.

Из приведенных образцов изложения мы видим, какое обширное богатство материала дает автор в своем

—715—

«родословном дерева философии». Необходимо отметить и чрезвычайную наглядность, в какой пред читателем выступают исторические взаимоотношения систем и их частей. Для самостоятельного ученого, разумеется, эта книга не будет очень полезна; но для преподавателей в средних школах, – напр., для наших семинарских учителей, – и для студентов высших учебных заведений это незаменимое пособие. Оно полезно как для повторения проштудированных отделов истории философии, так равно и для беглых справок о положении и направлении того или иного мыслителя пли писателя философского, даже из малоизвестных. Пособия, по которыми Шульце составили свое «Stammbaum», бесспорно, принадлежать к лучшим руководствам по истории философии. Поэтому для не-специалиста положиться на почерпнутые отсюда справки безусловно возможно.

В заключение своего обзора не можем не высказать одного пожелания. У нас и сильно развивается теперь ученая и учебная переводная литература. В числе переводимых книги есть и такие, польза которых дов. проблематична. Если бы нашлись охотники перевести рассмотренные таблицы, то это было бы в высшей степени полезно как для русского учащегося юношества, так и для многих преподавателей, так и вообще для любителей философии в нашем образованном обществе.

П. Тихомиров

—97—

1863 г.

будут обременены порицаниями? – естественно, уменьшение ко всему и ко всем уважения, доверия, надежды. И так, созидает ли дух порицания, или разрушает?

Летят с разных сторон стрелы порицания и на наше знание. Примем их бронею правды (Еф.6:14) и постараемся отвечать на справедливые порицания, по возможности, исправлением, на несправедливые – терпением.

Прискорбно, что даже внутри стана явились Гоподие стреляний (Быт.49:23) которые иногда против братий своих наляцают лук, в повременных изданиях и в книгах. Вы братия, не допускаете и не допустите подобного. Не забудете слов премудрого: кроткий муж сердцу врач (Прит.14:30), так как и напротив, жестокое слово не врачует, а прилагает к болезни болезнь».²⁸⁷²

18-го ч. получил я из Петербурга от директора духовно-учебного управления при св. Синоде, князя С.Н. Урусова отношение от 13-го сентября за № 6715 следующего содержания:

«По выслушании ходатайства вашего преосвященства касательно рассылки в некоторые духовно-учебные заведения изданных вами палеографических снимков с рукописей Московской Синодальной библиотеки, св. Синода, признавая приобретение означенных снимков для духовных академий и семинарий полезным, определением от ⁷/₂₁ минувшего августа положил: приобрести для библиотек духовных академий и семинарий по одному экземпляру сих снимков на счет духовно-учебного капитала.

Сообщая Вашему Преосвященству о таковом определении св. Синода имею честь покорнейше просить вас, милостивый государь и архипастырь, сделать распоряжение о доставлении в контору Московской Синодальной типографии 54-х экземпляров, изданных вами упомянутых палеографических снимков и уведомить о причитающейся за них сумме, для отпуска оной из духовно-учебного капитала».

На другой же день препроводил я требуемое количество

—98—

1863 г.

экземпляров моего издания в контору Московской Синодальной типографии; а 21-го ч. писал князю Урусову:

«В следствие отношения вашего сиятельства от 13-го текущего сентября (№ 6715) коим уведомляя меня, что св. Синод определением ⁷/₂₁ минувшего августа положил приобрести для библиотек духовных академий и семинарий по одному экземпляру изданных мною палеографических снимков с рукописей Моск. Синод. библиотеки, требуете от меня сделать распоряжение о доставлении в контору Моск. Синод. типографии 54-х экземпляров означенных снимков и уведомить о причитающейся за них сумме, – имею честь сообщить вашему сиятельству, что о доставлении 54 экзем., изданных мною палеографических снимков в контору Моск. Синод. типографии 19-го сего сентября, сделано мною распоряжение и что за означенное количество экземпляров, полагая за каждый экземпляр по 4 р. 50 к. причитается суммы двести сорок три (243) рубля».

Деньги эти получены были мною 11-го октября.

23-го ч. день памяти матушки преосвященного Леонида, Анны Ивановны Краснопевковой, скончавшейся в 1857 г. По этому случаю преосвященный пишет мне:

«Не благоволите ли пожаловать ко мне откушать? Соберутся родные ради дня памяти матушки. В начале 2-го вероятно возвратимся с кладбища».

Я воспользовался, конечно, этим братским приглашением, но чрез день именно 25-го числа, преосвященный снова приглашает меня к своей трапезе, по случаю праздника преп. Сергия. На это я отвечал:

«Усерднейше приветствую вас и присных ваших с светлым праздником Сергиевой Лавры и всея России, но простите великодушно, если я не окажу на сей раз послушания вам в рассуждении трапезы. Сегодничную ночь я очень худо провел вовсе почти без сна, и потому имею нужду в отдохновении».

28-го ч. получил я от преосвящ. Леонида записку следующего содержания:

«Извольте решить:

Если вам угодно служить в Успенском соборе – уступаю, если неугодно – я с охотою отслужу, если благоволит Бог. В Успенском соборе служить мне утешительно».

—99—

1863 г.

По какому случаю предполагалось на другой день архиерейское служение в Успенском соборе, не помню.

1-го октября, в день моего ангела, достопочтенный преемник мой по академии, протоиерей А.В. Горский почтил меня от лица всей академической братии посланием такого содержания:

«Приветствует вас со днем вашего ангела вся академия, собравшаяся ныне праздновать день своего открытия, и так еще недавно соединявшая свое торжество с именем вашим. Кратковременно, но благоплодно было ваше управление ею, и она никогда не может забыть тех благодеяний, которыми ущедрена при вас, и того нравственного укрепления, которое почувствовала от благоразумной твердости вашей. Первосвященник Великий, Господь И. Христос да укрепит вас в настоящем служении вашем и да соделает вас источником новых и обильнейших даров своих для св. своей церкви.

Соединяя с благожеланиями молитвы, просим и на нас низвести благословение свыше».

2-го ч. писал я ректору Московской духовной академии А.В. Горскому:

Ваше высокопреподобие,

высокопочтеннейший отец ректор!

Приношу вам и всему академическому братству усерднейшую благодарность за вашу добрую о мне память и за ваше приветствие и благожелание.

Прошу верить, что и я в свою очередь сохраняю в сердце моем самое признательное воспоминание об академии и о почтенных моих сослуживцах.

Ваш благосклонный отзыв о моем кратковременном управлении академией слишком лестен для меня. Но позвольте сказать вам без лести: если и случилось мне сделать что-либо полезное для академии, особенно в нравственном отношении, то академия обязана этим не столько мне, сколько вашим добрым и всегда благонамеренным советам. Моя заслуга только в том, что я неуклонно следовал этим советам.

Поручая себя вашей любви и святым молитвам вашим, имею честь быть…

—100—

1863 г.

8-го ч. писал мне из Киева бакалавр д. академии Ф.А. Терновский²⁸⁷³, ученик мой по Московской академии:

«Возвращаю вам с глубокою благодарностью Рожнец духовный. Сколько мог и как умел я обработал эту рукопись и результаты своей работы послал в редакцию Православного Обозрения. Быть может на страницах этого журнала вы увидите мой труд, возможностью совершить который я обязан исключительно вам.

Преподайте мне, преосвященнейший владыко, свое архипастырское благословение и примите выражения искренних чувств глубокого к вам почтения и преданности ученика вашего Филиппа Терновского».

Рукопись: Рожнец духовный (№ 333), которую брал у меня для своих ученых занятий г. Терновский и которую возвращал мне при своем письме, оказалась единственным экземпляром как удостоверяет автор письма в своей статье, напечатанной Православном Обозрении 1863 г., ноябрь стр. 199. Рукопись эта принадлежала князю Петру Шелешпанскому, как видно из его собственноручной подписи на первом листе; но от кого мною получена, не помню.

Высокопреосвященный митрополит, находясь в Троицкой Лавре, куда он отправится на праздник преп. Сергия прислал мне перевершенное им консисторское дело о диаконе Лебедеве при следующем письме от 9-го числа:

«Вашему преосвященству мир.

Посылаю вам решение дела о диаконе Лебедеве, полагая не излишним, чтобы вы видели оное, прежде нежели отдадите в консисторию. Если мое решение строго, убедите меня в сем, и научите кротости. Мне же думается, что есть ли от нас потребуется ответ за строгие решения, то едва ли не более за слабые; в следствие чего же человек осужденный, наказанный, и вновь виновный в оскорблении священнослужения, продолжать будет порочную жизнь и умножать соблазны. Примите сие к соображению без неудовольствия. Вам нужно собирать опыты правильные для причинения, а неправильные для осторожности».

—101—

1863 г.

На другой же день, т.е. 10-го числа, писал я в ответ его высокопреосвященству:

«Приношу вашему высокопреосвященству сыновнюю благодарность за ваше отеческое вразумление. Благоволите и впредь не лишать сего мою малоопытность в делах нового для меня служения.

Против справедливого решения вашего высокопреосвященства относительно диакона Лебедева я не смею сделать ни малейшего возражения. Но если я согласился на этот раз с мнением консистории, то, во-первых, единственно по снисхождению к молодым летам диакона Лебедева, а во-вторых, и потому что в делах подобного рода, без предварительного личного объяснения с вашим высокопреосвященством, идти вопреки мнению людей, более меня сведущих и опытных, считаю не безопасным. Если же в настоящем деле я поступил неосмотрительно, то испрашиваю вашего милостивого снисхождения».

В тот же день писал я в Иваново к родным:

«Усердно благодарю вас за ваше приветствие со днем моего ангела и добрые пожелания. Новый год моей жизни, по милости Божией, начал я благополучно. В праздновании моих именин, нынешний год, особенность была та что меня посетил на этот раз высокопреосвящ. митрополит Киевский²⁸⁷⁴, случившийся здесь мимоездом в Петербург.

Поздравляю вас с новым архипастырем.²⁸⁷⁵ Я очень рад за Владимирскую епархию, что Бог послал ей такого благочестивого, доброго и благонамеренного владыку. Я его лично знаю.

Дошедший до вас слух о моем якобы перемещении на Костромскую епархию едва ли основателен. А если бы это была и правда, то радоваться тут много нечему. Я пока так доволен настоящим местом своего служения, что не желал бы никакого другого. Впрочем, да будет во всем не моя воля, но воля Божия!

Наконец путешествовал, я и по епархии. Мое путеше-

—102—

1863 г.

ствие продолжалось две недели, с 21 августа по 3-е сентября. Везде встречали меня с усердием и любовью; но в моем престольном граде – Можайске я принят был как первый епископ сего града, с неописанным восторгом. Утешительно было и для меня поклониться здесь чудотворному образу Святителя Николая, коего точную копию привык я благоговейно чтить с юных лет в одном из храмов моей родины, и коего священное изображение в том же самом виде приял я из рук умирающей моей матери, как бы в предзнаменование моей настоящей судьбы. Вообще много отрадных впечатлений получил я во время моего двухнедельного путешествия. Теперь занимаюсь составлением отчета о всем, виденном мною на пути.

Нужно было бы что-ниб. послать вам на ваши нужды, но, извините, теперь я очень небогат деньгами; в последнее время было у меня очень много расходов. Потерпите не много: может быть скоро разбогатею, тогда не замедлю прислать вам, что будет возможно».

12-го ч. получил я благодарственное письмо из Владимира от врача семинарской больницы и преподавателя медицины в семинарии, Митроф. Иван. Алякринского.²⁸⁷⁶ Он писал мне:

«Вследствие вашего представления о произведенной вами ревизии по здешней семинарии объявлено мне благословение Св. Синода. Относя это не столько к действительным моим заслугам, сколько к тому благосклонному снисхождению, с каким Вы обращали внимание на мои занятия по семинарской больнице и по преподаванию медицины, приношу вам искреннейшую благодарность за полученную мною эту награду, которую я ценю по ее высокому, духовному значению, превыше всякой вещественной награды, веруя, что это благословение Св. Синода, как высшего представителя у нас Христовой церкви, сообщить мне столь необходимую для меня твердость против малодушия, в которое по временам впадаю, не встречая в своих учениках того настроения, которое бы соответствовало моему усердию и старанию приготовить их в медицинском от-

—103—

1863 г.

ношении быть полезными для будущих их прихожан, будучи глубоко убежден в величайшей пользе, какую медицинские их познания могут доставить обществу и им самим.

Обязанным также себя считаю принести нижайшую благодарность вашему преосвященству за награждение помощника моего по больнице Горского (он теперь уже священником), стараниям которого я так много обязан в успешном лечении по семинарской больнице, где годичная смертность по милости Божией, не выходила за две или за три единицы.

Поручая себя архипастырским святым вашим молитвам, честь имею быть с глубочайшим высокопочитанием и душевною преданностью"…

17-го ч. преосвящ. Леонид запиской извещал меня о следующем:

В 8 часов Государь наследник приехал, завтра, в половине девятого, отправится в Лавру, слушает молебствие, к четырем возвращается, обедает один и, по отдыхе, следует далее, до колпинской станции, откуда сворачивает в Царское Село.

20-го ч. скончалась после кратковременной тяжкой болезни, на 63 г. жизни, благочестивая и образованная вдова генерал-адъютанта, Анна Борисовна Нейдгарт. Она оставила мне на память очень древнюю икону Тихвинской Б. Матери. Мы отпевали ее соборне с преосв. Леонидом в приходской церкви.

7-го ч. ноября писал мне ректор московской дух. академии, прот. А.В. Горский:

«Обращаемся к вам с покорнейшею просьбою. Старец наш Петр Спиридоныч²⁸⁷⁷ очень недугует. Давно уже гнездящаяся в теле его водяная болезнь начинает одолевать его организм. По свидетельству доктора она есть уже и в груди. И наша медицина в недоумении пред решительными мерами. Ей нужно более опытности, более авторитета.

Поэтому просим вас покорнейше, не благоволите ли приложить ваше убеждение к нашей просьбе, чтобы скло-

—104—

1863 г.

нить Осипа Васильича Варвинского²⁸⁷⁸ к посещению нашего больного. Может быть, есть еще средства помочь ему. Посещение чем скорее, тем лучше. Железная дорога сокращает расстояние».

Просьба о. Горского была охотно мною исполнена; я убедил г. Варвинского посетить болящего ученого старца, Петра Спиридоновича Делицына. И вот что за тем писал мне об этом посещении о. Горский от 12-го числа:

«Приносим вам глубочайшую благодарность за то, что вы так близко к сердцу приняли нашу просьбу за больного и сами потрудились расположить опытного врача к облегчению его немощи. Свидетельство Осипа Васильича, правда, не много обещает нам утешительного, но предложенные им советы, может быть; задержат на время развитие болезни.

Поздравляю вас с утешением видеть благоуспешное окончание ваших забот о благолепии храма Господня. Радуюсь красоте дома Божия: но видеть ее позвольте уже на святках; к празднику нужно, будет явиться с проповедью.

И у нас в соседстве, говорят, готовится вскоре освящение – именно двух престолов в приделах новопостроенной церкви в Вифании, между ними один кажется, во имя Платона мученика.

А мы скитаемся по чужим храмам!²⁸⁷⁹ Просил было я ныне Святителя отслужить с нами в 1-е октября, сначала он не отказал вполне, напротив подал надежду; – потом указал на неудобство служить в трапезной церкви, когда должен быть крестный ход. Наконец – святитель не служил нигде, проведши этот день, по немощи, в скиту. – Не знаю, что будет и с будущим нашим юбилеем?».²⁸⁸⁰

Храм о возобновлении коего упоминает, между прочим, Горский, – это теплая церковь в высокопетровском мона-

—105—

1863 г.

стыре, во имя преп. Сергия с двумя приделами. При вступлении в управление монастырем, я нашел эту церковь в неблаговидном состоянии: мрачная, душная, запыленная. Сооруженная по повелению Петра I, в благодарность за избавление его, в 1689 г., в Сергиевой обители от злодейского умысла стрельцов, церковь эта была первоначально устроена в два света; но потом, вероятно, для сохранения большего в ней тепла в зимнее время, она преграждена была потолком, от чего естественно сделалось менее светлою, а при многолюдном стечении богомольцев душною. Я рассудил потолок разобрать и восстановить церковь в первоначальном виде. При этом вот что случилось: когда стали в верхних окнах разбирать кирпичи, коими они были заложены, из-за них посыпались тонкие серебряные пластинки. Пластинки эти, как после оказалось по соображениям, сняты были, при нашествии в 1812 г. неприятелей, с местных икон Сергиевской церкви и заложены были в верхних окнах между кирпичами. Весу в серебре оказалось около 13-ти фунтов, и я при возобновлении церкви, употребил его на украшение царских врат. Возобновленная Сергиевская церковь оказалась очень благолепною. Главный престол во имя преп. Сергия освящен был преосв. митрополитом совместно со мною; прочие два были освящены мною одним. На возобновление храма употреблено было мною из монастырских сумм около 25 т. р.

8-го ч. писал я ректору Московской дух. академии А.В. Горскому:

Ваше высокопреподобие,

высокопочтеннейший отец ректор!

Очень прискорбно слышать о болезненном состоянии достоуважаемого вашего старца. Да, сохранит его Господь и да восставит от одра болезни.

С письмом вашим тотчас по получении его, я сам отправился к г. Варвинскому; но, к сожалению, не застал его дома. Оставив письмо, я просил передать Осипу Васильевичу мою просьбу, чтобы он поспешил оказать помощь недугующему старцу.

В прошедшее воскресенье и потом в понедельник, в день годовщины моей хиротонии архиерейской, Господь да-

—106—

1863 г.

ровал мне освятить два придела в обновляемом теплом храме. В непродолжительном времени надеюсь Божией помощью освятить и главный престол. Просим покорно жаловать к нам на церковное новоселие. Всякий раз, когда вхожу теперь в церковь, радуюсь сердцем о благолепии дома Божия.

С искреннейшею к вам любовью и преданностью имею честь быть…

Академической братии усерднейше кланяюсь».

Еще в 1859 г. я распорядился снять некоторые наиболее примечательные предметы, хранящиеся в московской патриаршей ризнице, и в 1863 г. издал их на XV таблицах в 4–^о с присовокуплением прежнего текста, тщательно пересмотренного и значительно дополненного, более или менее важными подробностями. Текст был рассмотрен членом цензурного комитета, инспектором Моск. д. академии, архимандритом Михаилом²⁸⁸¹ еще в августе 1862 г., а в ноябре я посылал ему на рассмотрение краткое предисловие к своему новому, 4-му изданию Указателя для обозрения Московской патриаршей ризницы. Возвращая эту последнюю рукопись, о. Михаил писал мне от 13-го числа:

«Имею честь вместе с сим возвратить сейчас мною полученную и немедленно скрепленную рукопись.

Здоровье старейшины нашего цензурного собора²⁸⁸² возбуждает сильные опасения. Осип Васильич на днях был здесь и не утешил; делать операцию выпуска воды положительно запретил, как крайне опасную для старческого организма, думает, что приостановить несколько развитие болезни можно употреблением молока и – только. Крайне жаль будет, если он не доживет до своего юбилея. Впрочем, надежда на Бога. Старец сам еще не очень духом: от него скрывают серьезность его болезни».

Между тем, как досточтимому старцу – наставнику моему по академии, протоиерею П.С. Делицыну только еще угрожала смерть, один моих товарищей по академи-

—107—

1863 г.

ческому воспитанию сделался уже жертвою ее. Я говорю о священнике Московской Николозаяицкой церкви Василии Ивановиче Лебедеве. Он скончался после тяжкой болезни 10-го ноября, а 14-го числа совершено было мною отпевание над его телом. При погребении усопшего произнесено было известным уже тогда в Москве проповедником, священником Казанской, у Калужских ворот, церкви Алексеем Осиповичем Ключаревым²⁸⁸³ слово, в котором он, изъяснив значение «чести» какой, по слову Ап. Павла (1Тим.5:17) должны сподобляться добре прилежащии пресвитеры, изобразил нравственные качества почившего иерея Василия. Не могу не выписать здесь из этого назидательного слова следующие примечательные строки.

«Как дорога любовь епископа для доброго пресвитера, мы это видели в последние дни жизни ныне оплакиваемого нами новопреставленного раба Божия, иерея Василия. За неделю до своей кончины, приняв таинственное освящение св. елеем, он отозвал в свою уединенную комнату одного из друзей своих и высказав, какое глубокое уважение он питает к нашему архипастырю, поручил ему просить владыку, чтобы он воспомянул его страждущего в своих молитвах. Надобно было видеть, как он был утешен, получив извещение, что владыка скорбит об его болезни и с любовью исполнит его желание. Ему легче было страдать и отраднее приготовляться к исходу под покровом святительских молитв. Как любезен и для епископов добрый пресвитер, мы об этом можем судить теперь по присутствию епископа, пришедшего вознести свои святительские молитвы о почившем и воздать ему последнюю священную почесть».²⁸⁸⁴

Вот некоторые биографические сведения о преждевременно почившем добром товарище моем.

Василий Ив. Лебедев вступил в Московскую дух. академию вместе со мною, в 1846 г., из воспитанников Рязанской семинарии. Он отличался сколько умственными дарованиями, столько же и крепостью физических сил. Последние сохранялись у него в полном цвете, до по-

—108—

1863 г.

следнего года академической жизни, а пред окончанием курса они заметно ослабели, и вот по какой причине. Ему для последнего, так называемого курсового сочинения, дана была, по указанию Преосв. митрополита, тема: «исследование о Шведенборге и его учении». – Но так как в академической библиотеке по этому предмету не было некоторых, необходимых для Лебедева, книг, то нужно было выписывать из-за границы; а между тем время уходило и окончание курса приближалось. Когда же получены были книги и даны в руки Василию Иванычу, он с таким усердием, принялся за свою ученую работу, что ни днем, ни ночью не давал себе отдыха, и вследствие таких напряженных занятий скоро ощутил расстройство в своем здоровье. Между тем, памятником его трудолюбия осталось его обширное и обстоятельное исследование, хранящееся в числе рукописей академического архива.

По окончании, в 1850 г. академического курса с степенью магистра (под № 2), В.И. оставлен был при академии преподавателем логики и истории философии. Плодом его ученых занятий на этой должности было: 1) обширная критическая статья на книгу М.Н. Каткова о древнем периоде греческой философии, напечатанная в Москвитянине 1854 г. и 2) жизнь св. Иоанна Златоуста. В 1857 г. В. Ив. оставил академию и был рукоположен во священника к помянутой Николозаяицкой церкви.²⁸⁸⁵

Вслед за моим товарищем, скончался 15-го ч. мой новый почтенный знакомый сенатор И.И. Давыдов.²⁸⁸⁶ Я также отпевал и его. После него осталась жена и двое детей.

От умерших возвращаюсь к живым.

27-го ч. писал мне из Петербурга Т.И. Филиппов:

«Дошли до нас слухи, по-видимому, достоверные, что, по благословению Московского святителя, открыты в Москве, именно в Пятницкой охотного ряда церкви, состязания православных с раскольниками. Если это справедливо, то

—109—

1863 г.

да воздаст Господь Бог его высокопреосвященству за решение уз, доселе лежавших на слове, и за избрание величайшего и самого прямого и церкви достойного пути к умиротворению духовной распри, разделяющей народ наш с давних пор. Нет сомнения, что владыка не имеет недостатка в людях, способных защищать церковь от раскольнических нареканий, но полагаю также, что новый какой-либо искусный борец, был бы в Москве не лишний. Есть в Невской лавре иеромонах Иларион, которого я знал еще мирянином в Москве и который с 14-ти летнего и до 64-х летнего возраста постоянно был углублен в изучение вопроса о разностях, разделяющих нас с раскольниками. На Успенской площади, где мы и познакомились с ним в 1850 г., он не имел ни одной встречи, из которой не вышел бы победителем, так что раскольники боялись вступать с ним в словопрения. Молва о его искусстве достигла до покойного митрополита Григория²⁸⁸⁷, который и пригласил его к себе, советовался с ним о новом издании своей превосходной книги (Истинная древняя… церковь) и склонил его вступить в монашество, в намерении посылать его на проповедь и обличение в те места своих епархий, которые особенно заражены расколом. По смерти высокопр. Григория, братство Невской Лавры не оставило без отмщения близости и дерзновения, которое о. Иларион имел к отшедшему архипастырю, и эта месть, выражающаяся в беспрерывных мелких оскорблениях, не престает доселе. Но для доброго старца эта скорбь была бы еще сносною, если бы его не оставляли в полном бездействии по отношении к расколу. Видя, что время жизни его уже сокращенно и что через несколько лет его телесные силы могут изменить ему, он с радостью принял мое предложение похлопотать о переводе его в Москву, где открывается для него такое поприще и где вообще не пренебрегают дарованиями, умея отдавать им должную цену и направлять их к общеполезной цели.

Если ваше преосвященство изволите найти достойным внимания изложенное мною, то могу ли я надеяться, что

—110—

1863 г.

вы милостивый государь и архипастырь, возьмете на себя труд повергнуть мое ходатайство на благорассмотрение его высокопреосвященства? Считаю излишним беспокоить ваше преосвященство покорнейшею просьбою о том, чтобы ради безопасности о. Илариона письмо мое, а следов., и его намерение, не было оглашено до времени. Сгораю нетерпением побывать в Москве и взглянуть на дорогие мне лица, но до сих пор все возбраняет мне сатана».

Когда я прочитал это письмо преосвящ. митрополиту, владыка, вероятно, уже имевший о рекомендуем г. Филипповым иеромонахе сведение, сказал мне: «Иеромонах Иларион стар и слеп; имеет при себе родных, о которых ему нужно будет заботиться и в случае перемещения в Москву; а в Москве средств для сего он может иметь меньше, чем в Петербурге».

Т.о. ходатайство Тертия Ивановича осталось без последствий.

29-го ч., препровождая в цензурный комитет узаконенное число экземпляров, вновь изданного мною Указателя Патр. Ризницы, я писал при этом своему шурину, студенту академии Царевскому²⁸⁸⁸:

«Препровождаемые при сем книги на имя ценз. комитета потрудись, друг мой, доставить тотчас же Петру Симоновичу²⁸⁸⁹, как секретарю сего комитета. Вместе с тем вручи ему прилагаемое у сего письмо, в котором я прошу его распорядиться выдачею билета на выпуск из типографии напечатанной книги моего Указателя. Билет этот получи от Петра Симоновича и передай подателю сего – иеродиакону Савватию.

При сем посылаю тебе денег на нужды и на путешествие твое в Переславль. Желаю тебе благополучного пути и радостно провести праздник».

30-го же числа писал мне ректор академии, прот. А.В. Горский:

«Лазарь друг наш успе. Почил старец наш²⁸⁹⁰ и от трудов, и от болезней. Сегодня в начале шестого часа отошел ко Господу.

—111—

1863 г.

Господь сподобил накануне и приобщиться св. тайн и принять таинство елеосвящения. Старец почти до кончины говорил. Не вхожу в подробности, потому что думаю о. эконом передаст вам все, что знает.

К вам есть у нас просьба, преосвященнейший владыко, от всей братии академической. Не найдете ли возможным пожаловать к нам на погребение прежнего своего сослуживца, которого вы так любили и чтили? – Я не пишу об этом ныне ко владыке, не зная, на что вы решитесь. Но вы сами, преосвященнейший владыко, если не встретится неудобства, благоволите объяснить святителю, как было бы это утешительно для всех нас, как ваше служение соединило бы нас при совершении последнего долга доблестному старцу.

Похороны далее понедельника откладывать нельзя. Следовательно, вашему преосвященству можно было бы отправиться завтра с вечерним поездом, который отходит из Москвы, кажется, в 4 часа.

В надежде, что желание наше может исполниться, прошу покорнейше ваше преосвященство пожаловать прямо в свои прежние покои. Мы до приезда вашего и всенощного бдения не начнем. Иподиаконов и прочего, думаю, не нужно будет брать с собою…

Лишь только написал я это, как получил сведение, что ваше преосвященство завтра отправляетесь на служение на Перерву. Это затруднит наши предположения. Нельзя ли будет пожаловать в самый понедельник с утренним поездом, который в 20 минут 10-го часа? Впрочем, все как Бог устроит! По крайней мере, ваше преосвященство видите как мы все вам преданы"…

Прискорбное послание это получено было вечером после всенощной в Николо-Перервинском монастыре, когда я послан был владыкою – митрополитом для малого освящения возобновленной теплой церкви. По возвращении на другой день 1-го декабря в Москву, я поспешил явиться к владыке, чтоб испросить его соизволение на поездку в академию, для погребения умершего профессора, протоиерея Петра Спиридоновича Делицына, и вместе с тем поздравить его высокопреосвященство со днем его

—112—

1863 г.

ангела, – причем я поднес высокому имениннику экземпляры своего нового издания.

2-го дек. утром отправился я в Троицкую Лавру и со станции железной дороги заехал в квартиру ректора академии только лишь за тем, чтобы переменить дорожное платье.

Я пришел в конце 10-го ч. утра в трапезную монастырскую церковь, когда было вынесено уже из дома тело умершего о. протоиерея. Тотчас началась литургия и затем отпевание: все было совершено с подобающею торжественностью. Могила была приготовлена близ алтаря Успенского собора; в нее опустили массивный гроб с телом многоученого старца на вечный покой, а душа его воспарившая на небо к престолу Бога разумов, не престанет жить в благодарных воспоминаниях многочисленных учеников его и сотрудников на ученом академическом поприще.

Петр Спиридонович Делицын, первый магистр первого курса Московской д. академии (в 1818 г.) и во всю многолетнюю жизнь свою (он скончался на 69-м году от рождения) остававшийся на службе при академии, оставил по себе в летописях академии почтенную память. В продолжении 45-ти лет он преподавал в академии математические науки и оставил по себе не мало письменных работ по этим наукам. Оценка этих работ принадлежит специалистам, но нельзя не ценить всякому сыну православной Русской Церкви его великих трудов на другом поприще. Известно, что с 1843 г. начато было при Московской д. академии «издание творений Св. отцов в русском переводе». – В этом издании участвовали, по возможности, все наставники и преподаватели академии, но главный труд, и окончательная редакция переводов лежала на покойном о. протоиерее. Под его редакцией, в продолжении 20-ти лет, издано 42 тома отеческих творений: цифра весьма почтенная! «Труд громадный, – скажу словами автора некролога почившего протоиерея, – труд драгоценный для церкви Православной! Это незыблемый, несокрушимый памятник его ученого трудолюбия, его глубокого терпения. Русь Святая! Читая творения Отцов, поминай имя отца Петра, любителя Отцов».²⁸⁹¹

—113—

1864 г.

3-го ч. утром возвратился я в Mocкву и дал oтчeт владыке о своей поездке в Лaвpy.

20-гo ч. писaл мне peктop М. академии, пpoт. А.В. Горский:

«Приношу вам усерднейшую благодарность за приглашение к участию в вашем церковном торжестве и душевно рад воспользоваться вашею благосклонностью. Я предполагал выехать отсюда в воскресенье, теперь постараюсь все дела окончить к полудню завтрашнего дня и отправиться c часовым поездом. Правда, я не получил еще разрешения от святителя ехать в Москву, но, имея обязанности явиться к празднику c проповедью, должен бы был отправиться, если бы и не пришло в свое время разрешение. Думаю, что ускорением приезда не погрешу против святителя.

В ожидании завтра принять благословение ваше лично c душевным уважением и преданностью остаюсь"…

В 1864-м г. моя жизнь и мои служебные занятия шли прежним заведенным уже порядком. Не изменялись и не прекращались с родными и знакомыми и мои частные отношения.

Так, 8-го янв. получил я от наместника Троицкой Лавры, архим. Антония, благодарственное письмо следующего содержания:

«Чрез отца Игнатия²⁸⁹² я получил драгоценный от вас дар – «Указатель Московской патриаршей ризницы».

Приношу глубочайшую мою вашему преосвященность благoдapнocть, и рaдyюcь, что тpyд ваш, с помощью Божиею, выполнился великолепно.

Teкcт и pиcyнки – oднo дpyгoмy соответствуют, и oбoи весьма интepecны.

Cepдeчнo блaгoдapю вac».

Таким образом y меня снова началась щeдpaя раздача моего нового apхeoлогичecкогo издания. Как сам я всего более любил и люблю книжные пoдapки, так и дpyгих вceгдa yщeдpял и ущедряю ими, eсли толькo есть у меня лишний экземпляр какой бы тo ни было книги.

В тoт жe день, как пoлyчил я oт o. Наместника

—114—

1864 г.

благодарственное письмо за книгу, я послал экземпляр своего указателя преосвященному Феофану²⁸⁹³, епископу владимирскому, при следующем письме:

«Приятным долгом поставляю препроводить при сем к вашему преосвященству экземпляр мною составленного и вновь изданного указателя м. патр. ризницы. Приложенные при этой книге снимки с замечательнейших вещей ризницы напомнят вашему преосвященству о том, что некогда вы видели в действительности. Благоволите принять от меня это малое приношение, как дань моего глубокого уважения к вашему преосвященству. С тех пор, как имел я удовольствие видеться и лично познакомиться с вашим преосвященством, я сохранил и сохраняю о вас самое приятное воспоминание. Настоящее же ваше назначение возбуждает во мне еще большую приязнь к вашему преосвященству, как архипастырю той паствы, к которой я принадлежу и по рождению, и по первоначальному служению в сане священническом. Даруй Бог чтобы и Владимирская паства потщилась заслужить от вашего преосвященства такую же любовь с какою вы оставили Тамбовскую».

13-го ч. почтил меня кратким посланием высокопр. Исидор²⁸⁹⁴, митрополит Новгородский и С.-Петербургский. Он писал:

«Приношу вашему преосвященству усерднейшую благодарность за присланную книгу – Указатель Московской Патриаршей ризницы, и, поручая себя святым молитвам вашим с совершенным почтением и братскою о Христе любовью пребываю"…

Еще в декабре минувшего 1863 г. произошло в моей мирной высокопетровской обители происшествие немирного свойства по поводу назначения для братии общего духовника. Об этом прискорбном происшествии я довел до сведения преосвящ. митрополита сначала словесно, а затем и письменно. Вот что писал я его высокопреосвященству от 14-го января:

«Минувшего 1863 г. декабря 12 дня, после вечерни, объ-

—115—

1864 г.

явлено было чрез казначея братии высокопетровского монастыря о назначении на место умершего монастырского духовника иеромонаха Платона общим духовником для братии иеромонаха Евтихиана, как более других исправного и благонадежного. Ризничий иеромонах Сергий, а за ним и некоторые другие из братии объявили при сем, что они не желают иметь духовником иеромонаха Евтихиана, а просят назначить им иеромонаха Никанора. Вслед за тем составлено было письменное о сем прошение и представлено мне чрез иеродиакона Савватия; впрочем, некоторые из подписавших сие прошение на другой день принесли раскаяние в необдуманном поступке и письменно выразили согласие иметь своим духовником помянутого иеромонаха Евтихиана, прочие же, как то: иеромонахи Сергий и Августин, свящ. Платон Молчанов, иеродиаконы Савватий и Константин, остались непреклонными в своем намерении.

Имея в виду 158 и 162 ст. XIV т. свода законов (о предупрежд. преступлений) из коих первою статьей прошения скопом или заговором воспрещаются, а второю учинившие таковые прошения отсылаются к суду, я приказал казначею иером. Иосифу произвести дознание о сем деле, взяв от каждого из подписавших означенное прошение показание о том, кем и как, составлено и подписано было прошение. Большая часть дали сии показания; иеромонах же Августин, свящ. Платон Молчанов и иерод. Савватий с упорством отказались дать требуемые показания.

Из соображения взятых показаний и частью словесных объяснений открывается следующее: 1) мысль составить письменное прошение о назначении другого духовника вместо иеромонаха Евтихиана подана иерод. Савватием, который и принес для сего лист бумаги в келью свящ. Молчанова; 2) прошение составлено было в келье свящ. Молчанова, в присутствии иеродиаконов Савватия, Константина и Петра; 3) прошение писано со слов свящ. Молчанова иеродиаконом Константином.

Таким образом главными виновниками настоящего противозаконного действия должны быть признаны: свящ. Платон Молчанов, иеродиаконы: Савватий, Константин и Петр;

—116—

1864 г.

но из них более прочих оказывается виновным иерод. Савватий, во-1-х, потому что он первый внушил мысль и доставил лист бумаги для написания прошения; во-2-х, он явился ко мне с сим прошением и притом в нетрезвом виде, и, в-3-х, с упорством отказался дать требуемое от него показание.

Посему, для предупреждения на будущее время подобных беспорядков и для сохранения в обители спокойствия, полагаю: 1) иерод. Савватия, как более других виновного в настоящем случае, удалить из монастыря с помещением его в один из загородных Московских монастырей; 2) свящ. Платону Молчанову и иерод. Константину сделать выговор в присутствии всей братии; 3) иерод. Петру, хотя также участвовавшему в составлении прошения, по принесшему в том раскаяние, положить в церкви 40 земных поклонов; 4) прочим, подписавшим прошение, внушить чтобы они впредь остерегались легкомысленных и противозаконных действий».

На этом докладе последовала такая архипастырская резолюция от 19-го числа (№ 69):

«Иерод. Савватия перевестт в Старо-Голутвин монастырь²⁸⁹⁵ с запрещением священнослужения на месяц и настоятелю предписать, чтобы по наблюдении над ним в течение некоторого времени донес, будет ли он соблюдать должное монашеское послушание; 2) поскольку решительное неповиновение начальству не должно быть допущено, то иеромон. Августину и свящ. Молчанову, не давшим требованного от них письменного показания, запретить священнослужение, доколе не окажут в сем должного послушания; 3) на прочее соглашаюсь».

Духовник их Величеств, протопресвитер В.Б. Бажанов²⁸⁹⁶ благодарил меня за присланный ему экземпляр моего Указателя от 14-го ч. в следующих выражениях:

«Приношу благодарность вашему преосвященству за присланный мне экземпляр составленного и вновь изданного вами указателя Московской патриаршей ризницы и поль-

—117—

1864 г.

зуюсь cлyчaeм свидетельствовать вaм coвepшeннoe мoe почтение».

Tогo жe 14-ro ч. писал мне из Петербурга А.Н. Муравьев:

«Чyвcтвитeльнo вaм блaгoдapeн зa вaш пpeкpacный пoдapoк. Я ceйчac жe пpoчeл вcю вaшy книгу и c большим интересом. Teпepь тoлькo вполне описана ризница и у мeня мнoгo пpибaвилocь к eе яcнoмy разумению. Всякий, кто пpoчтeт вaшe oпиcaниe, c толком будeт ocмaтpивaть ризницу, и вы тем oкaзaли вeличaйшyю услугу, которую бы дoлжны оценить и нaши apxeoлoги и тeoлoги в белых и чepныx клoбукax, дa у ниx peвнocти церковной недостает, и все мимо ушей и очей прогуляется.

Уговорите пpoтoпpecвитepa coбopногo²⁸⁹⁷ тоже сделать и для Уcпенской ризницы, кoтоpaя совсем неизвестна. Для ниx жe будет выгоднее, ecли чaше будут посетители eе ocмaтpивать«…

15-го ч. писал мне из Петербурга присутствовавший в Св. Синоде пpeocвящeнный Филофей²⁸⁹⁸, архиепископ Тверской:

«С дyшeвным утешением пoлyчил oт вaшeгo преосвященства препровожденный ко мне экземпляр изданных вами палеографических снимков с рукописей и указателя Московской Патриаршей ризницы, приношу вашему пpeocвяшeнcтвy искреннюю мою благодарность за ваш драгоценный для меня дар.

Поручая себя вашим молитвам, с истинным почтением и преданностью имею честь быть»…

В тoт жe дeнь пиcaл мне и oбеp-пpoкуpop Св. Синoдa, А.П. Аxмaтoв:

«Получив пpи письме вaшeгo пpeocвяшeнcтвa oт 10-го текущего января экземпляр составленного вами и вновь изданного указателя Московской патриаршей ризницы, долгом поставляю принести вам милостивый архипастырь, искреннейшую благодарность за обязательное доставление мне сего издания».

—118—

1864 г.

16-го числа писал я в Муром теще П.С. Царевской: «Усердно благодарю вас за поздравление меня с новым годом; взаимно и вас приветствую, и сердечно желаю вам в наступившем лете всяких благ от Господа.

Вместе с сим посылается вам на ваши нужды небольшая сумма денег (25 р.) За недостатком многого, прошу принять с любовью и малое, но усердное приношение. Между тем известите меня, сколько и кому вы состоите должною и в какой срок обязаны уплатить долг. Если не в один раз, то по частям я постараюсь с помощью Божией, погасить ваш долг и тем освободить вас от тяжелого и неприятного бремени.

С преосвящ. Феофаном я начал письменные сношения; в начале текущего месяца писал я к нему, между прочим, о Хотимльских родных моих, но ответа не получал еще, и не знаю, как принято будет мое ходатайство. Если благосклонно, то это поощрит меня обращаться с ходатайством к его преосвященству, в случае нужды, и за вас».

16-го ч. писал мне из Петербурга присутствовавший в Св. Синоде преосвящ. Платон²⁸⁹⁹, архиеписк. Рижский:

«Приношу вашему преосвященству искреннюю мою благодарность за экземпляр вновь изданного вами указателя Московской патриаршей ризницы, посланный ко мне при письме вашем от 10-го числа сего января. Господь да подкрепит силы ваши и поможет вам преуспевать в трудах на пользу св. церкви и духовного просвещения».

17-го ч. писал мне шурин, студент Моск. Академии В. Царевский:

«По Вашему поручению списал я раскольническую рукопись, которую о. ректор обещался переслать сам. Сегодня утром я ходил к о. ректору и передал ему, что есть верный случай для отправления посылки, и он намерен отправит ее с подателем сего письма.

Чрез неделю мне хочется, побывать в Москве у вас. Побуждает меня к этому, между прочим, то, что в одной Московских больниц находится в настоящее время

—119—

1864 г.

земляк мой Алексий Соловьев.²⁹⁰⁰ Сильно расстроил он, бедный, свою грудь! О. ректор²⁹⁰¹, по своей доброте, посылал к нему доктора, своего племянника²⁹⁰², и он советовал Соловьеву по крайней мере с полгода ничем не заниматься. Отправляясь из Лавры, Соловьев не мог взять с собою никаких книг, а ведь довольно трудно человеку, привыкшему работать, сидеть без дела, и он просил меня доставить что-нибудь для чтения».

О какой раскольнической рукописи идет здесь речь, объяснено в письме от того же 17-го числа о. ректора академии, А.В. Горского. Он писал:

«Препровождаю к вам список «апологии» мною прочитанный. Есть недостатки в знаках, но не препятствуют разумению.

По изъявленному Святителем нашим заключению, чтобы написан был ответ по крайней мере на некоторые пункты этой апологии, я занялся разбором некоторых частей ее, именно из начала и из конца ее. Особенно занял меня вопрос о приложении к раскольническим архиереям постановления Никейского собора о Мелетии. Чтобы уяснить себе дело, нужно было рассмотреть его по источникам; нужное для первоначальной работы перешло и в замечания, потому может казаться и излишним, но для желающего уяснить себе вопрос может быть небесполезным. Замечания свои думаю представить Святителю, который, может быть, и с вами будет говорить о том. Не оставьте сообщить в свое время.

Что еще сказать вам? Думаю, скажу вам приятное, что наш Виктор Дмитрич²⁹⁰³ решился покрепче привязать себя к академии, купив себе землю и намереваясь строиться. Дом себе хочет строить недалеко от станции железной дороги».

«Апология», о которой пишет о. Горский составлена Московскими раскольниками в конце 1863 г. в опровер-

—120—

1864 г.

жение разбора, сделанного игуменом Гуслиицкого монастыря Парфением на «окружное послание» известного раскольнического лже-епископа Антония (Шутова). Но о. Парфений не оставил без опровержения и этой апологии. Опровержение это напечатано им под заглавием: «Меч духовный на поражение раскольнической апологии», М. 1864 г.

21-го ч. скончался после кратковременной болезни на 61-м году от рождения, Московский генерал-губернатор Павел Алексеевич Тучков. На другой день 22-го ч. пишет мне преосвящ. Леонид записку:

«Его высокопреосвященство предоставляет вам совершить по Павле Александровиче панихиду завтра, в четверг, 23-го января, в час пополудни.

Я употреблял облачение черное, платье шерстяное; можно ограничиться панагией. Перводиакона возьмите своего».

Отпевание усопшего градоначальника столицы назначено было 26-го числа, в Алексеевской церкви Чудова монастыря. Я сопровождал тело от дома до церкви. Литургию совершал митрополит с преосвящ. Леонидом, а на отпевание облачался и преосвящ. архиепископ Евгений²⁹⁰⁴, управлявший Донским монастырем; участвовал также и я. Из Чудова монастыря тело понесено для погребения, в Новодевичий монастырь, по особому, Высочайше утвержденному, церемониалу. Мы с преосвящ. Леонидом сопровождали тело – он от Чудова до Троицкой на Арбате церкви, а я от этой церкви до Новодевичьего монастыря.

Неожиданная кончина Павла Алексеевича глубоко огорчила Москву. Москва любила и уважала его как доброго, честного и благородного своего градоначальника. Поэтому она приняла на свой счет все издержки при его погребении; а вдова умершего Елисавета Ивановна, уступив Москве грустные заботы о похоронах мужа ее, те деньги, которые могла бы употребить на это, предназначила на богоугодное заведение.²⁹⁰⁵

—121—

1864 г.

Возвращусь назад.

23-го числа писал я в Петербург графу Дм. Никол. Блудову:

«Долгом поставляю препроводить к Вашему Сиятельству, как помощнику председателя Императорского Археологического общества, коего я имею честь быть членом-корреспондентом, экземпляр мною составленного и вновь изданного Указателя М. патриаршей ризницы.

Благоволите принять от меня это малое приношение, как дань моего глубокого к Вашему Сиятельству уважения.

При сем не могу не выразить моего сердечного сожаления о том, что я не имел удовольствия видеться с Вашим Сиятельством в бытность вашу прошедшим летом в Москве.

Ее Сиятельству, графине Антонине Дмитриевне²⁹⁰⁶ долгом поставляю свидетельствовать мое усердное почитание».

На письмо это я не получил ответа, так как оно нашло графа Дмитрия Николаевича на болезненном одре; а чрез месяц, именно 22-го февраля, он скончался оставив по себе незабвенную память, как об истинном христианине, высокообразованном человеке и пламенном патриоте.²⁹⁰⁷

Того же 23-го янв. и также в Петербурге писал я Изм. Ив. Срезневскому²⁹⁰⁸:

«Имею честь препроводить при сем к вашему превосходительству 6-ть экземпляров мною составленного и вновь изданного Указателя М. патр. ризницы. Из них один экземпляр покорнейше прошу вас принять от меня, как должную дань моего душевного к вашему превосходительству уважения. Затем благоволите принять на себя труд доставить по экземпляру в библиотеки академии наук и Археологического общества; один экземпляр его превосходительству Дм. Вас. Поленову²⁹⁰⁹, остальные же предо-

—122—

1864 г.

ставляю на ваше благорассуждение: кому из гг. членов академии или Археологического Общества найдете приличным и благопотребным вручить, тому и извольте вручить от моего имени. Но простите Бога ради, что я позволяю себе обременять вас такими поручениями.

Отдавая на ваш справедливый беспристрастный суд мое настоящее издание, я должен сказать, что если бы и удостоилось это издание благосклонного внимания почтенных экспертов, вся честь должна принадлежать художнику Шелковникову²⁹¹⁰, который с большою добросовестностью исполнил принятый им на себя труд переведения фотографий на камень; моя же заслуга здесь ограничивается только материальными издержками, которые, впрочем, очень значительны и которых я почти не имею надежды возвратить, по крайней мере, в скором времени».

27-го ч. писал я ректору Московской дух. академии А.В. Горскму:

«Приношу вам усерднейшую благодарность за доставление мне «апологии».²⁹¹¹ Да поможет вам Господь должным образом изобличить ложь этого неблагонамереного произведения. Впрочем, и сам ревнитель православия и изобличитель раскола Парфений, против которого направлена эта апология, не пребывает в молчании: он написал уже против этой апологии, как говориил мне целую книгу, которая без сомнения вызовет против себя новую апологию.

С душевным к вам почтением и сердечною любовью имею честь быть"…

1-го февраля писал мне из Петербурга Измаил Иван. Срезневский, в ответ на мое письмо 23-го января:

«Приношу вашему преосвященству искреннюю благодарность за доставление нового издания вашего Указателя Патриаршей Ризницы. Это великолепная драгоценная вещь, для археолога русского книга необходимая, настольная. Он мог бы пожелать пока только одного – листка с показанием размеров уменьшения подлинников на рисунках. Из числа памятников по древности меня в отношении к письме-

—123—

1864 г.

нам особенно заняла панагия (IV:21): насколько мог я всмотреться в рисунок букв и в правописание, она кажется XIV в. Так ли? Пиша это, я вздумал вот что: если у вас сохранились фотографические снимки этой панагии, то нельзя ли было бы прислать их мне для снятия с них снимка в увеличенном размере.

Позвольте мне с своей стороны просить вас благосклонно принять посылаемую книгу памятников древнего языка и письма²⁹¹², пока только одну; собрание снимков еще не отпечатано, и потому доставлено будет позже. Кроме вашего экземпляра я посылаю еще три: 1) для А.В. Горского, 2) для К.И. Невоструева и 3) для архим. Амфилохия²⁹¹³, бывшего Воскресенского. Сделайте одолжение, потрудитесь им доставить. Примите книгу мою благосклонно, снисходительно и, насколько вам досуг ваш позволит, почтите вниманием. Иными словами, если удосужитесь заметить в ней какие-ниб. неверности, пропуски, недостатки, то сделайте милость сообщите мне ваши замечания. Я бы мог ими воспользоваться при выдаче палеографических снимков. Попросите от меня о том же и тех, кому я посылаю экземпляры. Самому мне ошибки мои, может быть и многие не видны.

Поручая себя и семейство мое молитвам вашим и прося вашего благословения, еще раз свидетельствую вам искреннюю благодарность издание».

Получив письмо это и книги 8-го ч. Я писал Измаилу Ивановичу от 22-го ч.:

«Долгом поставляю принести вашему превосходительству глубокую благодарность за доставление мне экземпляра вашего дорогого и многоученого издания. Не лишаю себя вместе с тем приятной надежды и на получение дополнения к этому изданию – собрания снимков.

—124—

1864 г.

Присланные мне вами экземпляры вашей книги на имя А.В. Горского, К.И. Невоструева и о. архим. Амфилохия немедленно доставлены мною по принадлежности.

Ваш лестный отзыв о моем указателе, весьма утешителен для меня; по вашему замечанию, недостает только при нем листка с показанием размера уменьшения подлинников на рисунках. Но эти размеры показаны в тексте, при описании каждого предмета с коего сделан, рисунок.

Фотографический снимок с панагии (IV: 21) которая обратила на себя особенное ваше внимание, при сем препровождаю к вам, покорнейше прося возвратить его мне, так как это единственный у меня экземпляр; и я намерен сохранить в особом альбоме все оригинальные снимки. – При первом взгляде на посылаемый к вашему превосходительству снимок, естественно заключить, что снимки сделаны не совсем удачно; и действительно так, за исключением немногих. Но это зависело от того, что снимки деланы были на месте в самой Ризнице, где освещение не довольно было благоприятно для фотографических работ. К счастью, при переводе снимков на камень, я имел возможность неясное на снимке восполнять подрисовкою с натуры и от того в моем издании все рисунки вышли весьма отчетливы».

7-го ч. мною представлено было преосвящ. митрополиту по делу о некоторых раскольничих, часовнях мнение следующ. содержания:

«На представленном вашему высокопреосвященству от 23-го октября минувшего 1863 г. священником Покровской в селе Запонорье церкви Иоанном Порфирьевым Глаголевым донесении, при коем приложена копия с произведенных сим священником обще с судебным следователем Богородского уезда 1-го участка Терновским осмотров и описей раскольнических часовен в 10-ти деревнях того участка, – последовала резолюция вашего высокопреосвященства, коею требовалось от меня прочитать оную копию и предложить, что будет усмотрено.

По прочтении мною помянутой копии оказалось следующее: 1., в дер. Сенькине существовавшая издавна часовня, в недавнее время, возобновлена в некоторых частях; 2., в

—125—

1864 г.

дер. Барышеве выстроена часовня вновь с иконостасом в 3 ряда; 3., в дер. Иванищеве из 2-х часовен одна, по-видимому, недавней постройки; 4., в дер. Цаплине выстроена часовня вновь; 5., в дер. Столбунове часовня существует не далее как с 1856 г., с иконостасом в 4 яруса и с иконами, размещенными: по другим местам; 6., в дер. Заволинее, кроме указной, как сказано в постановлении судебного следователя, часовни, находится сарай, приспособленный к часовне. В этом сарае, принадлежащем крестьянину Сидору Константинову, совершается, по показанию самого Константинова, в праздничные дни, общее моление стариками означенной деревни, для чего некоторыми из сих стариков приносятся сюда из домов иконы, а по окончании моления большею частью разносятся по домам.

Как законом (ст. 62, 14 том, св. зак. о пред. и пресеч. прест.) воспрещается раскольникам строить вновь что-либо похожее на церкви, или переделывать или возобновлять старые подобные здания и как местным гражданскому и духовному начальствам предписывается (там же ст. 64) иметь строжайшее наблюдение, чтобы крестьянские избы (тем паче сараи) не были обращаемы в публичные молельни, то полагаю не благоугодно ли будет вашему высокопреосвященству отнестись к г. начальнику губернии с тем, чтобы приняты были надлежащие меры к закрытию исчисленных выше часовен и молелен, и чтобы находящиеся в сих часовнях иконы и другие, какие окажутся церковные принадлежности, были отобраны и представлены на рассмотрение духовного начальства».

10-го ч. писал мне К.И. Невоструев:

«За отдельный оттиск памятников Измаила Ивановича, хотя текст его и имею уже в Известиях Академии, приношу покорнейшую благодарность, и долгом считаю поднести вашему преосвященству – один из двух, на днях мне презентованных о. архим. Макарием Новгородским²⁹¹⁴, – «сборник церковно-исторических и статистических сведений о Рязанской епархии».

—126—

1864 г.

Я приготовил было к министру народного просвещения Александру Вас. Головнину²⁹¹⁵ письмо такого содержания:

«Имею честь препроводить к вашему превосходительству два мною составленные и изданные сочинения: 1., палеограф. снимки с греч. и слав. рукописей Моск. Синод. Библиотеки и 2., указатель для обозрения Московской же патриаршей (ныне синодальной) ризницы. Это запоздалые плоды моих археологических и палеографических занятий еще в бытность мою на должности синодального ризничего. Покорнейше прошу благосклонно принять от меня это малое приношение.

Вместе с сим позвольте обратиться к вашему превосходительству с следующею покорнейшею просьбою. Поскольку такие специальные издания, как мои и по содержанию и особенно по ценности своей не для многих доступны, и потому нуждаются в особенном покровительстве просвещенного правительства, посему не благоугодно ли будет вашему превосходительству оказать благосклонное содействие к распространению моих изданий по учебным заведениям, состоящим в ведомстве министерства народного просвещения. Такое содействие со стороны вашего превосходительства принято будет мною за особенный знак вашего просвещенного внимания к моим археологическим и палеографическим трудам».

Но прежде, чем послать это письмо, я обратился за советом к А.Н. Муравьеву, прося его вместе с тем содействия к распространению моих изданий. И вот какой совет получил от его превосходительства:

«Посылаю, – писал мне Андрей Николаевич из Петербурга от 8-го февраля, – на поклон вашему преосвященству вновь отпечатанное житие святителя Тихона и мою книжку о спиритизме, а о ваших книгах буду хлопотать чрез князя Урусова²⁹¹⁶, а не чрез прегордого голиафа Ахмета-Хана золотой орды.²⁹¹⁷ К министру просвещения обращаться не советую, чтобы не вышло молвы, а переговорите с попечителем Московского округа – он это

—127—

1864 г.

лучше устроит. Да обратитесь искренно и прямо к Владыке, испросите его написать от себя к хану (т.е. Ахматову). Когда же духовные перестанут между собою церемониться? – Эта просьба совершенно законная, ибо книги необходимо полезны».

11 ч. писал я ректору Московской д. академии А.В. Горскому:

«Измаил Иванович Срезневский посылает вам чрез меня в дар книгу, прося при том сообщить ему ваши замечания, если встретите в этой книге какие-нибудь неверности, пропуски и недостатки. Автор книги обещает, как мне, так, без сомнения и вам, выслать вслед за сим палеографические снимки, которые еще не совсем отпечатаны.

Не располагаетесь ли побывать на сырной неделе в Москве: просим покорно.

С искренним к вам почтением и преданностью имею честь быть"…

20-го ч. я имел счастье получить от имени Его Императорского Величества драгоценный дар – изданную в Лейпциге на иждивение нашего правительства профессором Тишендорфом синайскую рукопись Библии, под заглавием: Bibliorum Codex Sinaiticus Petropolitanus, ed. Const. Tischendorf, vol. I–IV, Petropoli, 1862, in folio». – Это редкое издание препровождено ко мне при печатном отношении от 14-го декабря 1863 г. за № 8156 от директора духовно-учебного управления, князя Сергея Николаича Урусова.

Получив столь важный и драгоценный во всех отношениях дар, я поспешил выразить чувства своей живейшей благодарности Августейшему виновнику дара. Я писал князю Урусову от 29-го того же февраля:

«Честь имею уведомить ваше сиятельство, что препровожденный ко мне при отношении вашего сиятельства от 14-го декабря минувшего года назначенный для меня с Высочайшего соизволения экземпляр синайской рукописи Библии, изданной в Лейпциге профессором Тишендорфом, имел я счастье получить 20-го сего февраля.

Монарший дар сей, как знак всемилостивейшего ко мне внимания, я принял с глубочайшею благодарностью.

В чувстве таковой благодарности приемлю и я смелость

—128—

1864 г.

всеподаннейше принести пред лицо Его Величества плод моих археологических трудов.

Покорнейше прошу ваше сиятельство принять, на себя из числа 3-х, препровождаемых при сем экземпляров, мною составленного и вновь изданного Указателя М. П. Ризницы, – один экземпляр под № 1-м поднести от моего имени Его Величеству Государю Императору, другой экземпляр благоволите представить также от моего имени Ее Величеству Государыне Императрице, а третий – Его Высочеству Государю Наследнику престола».

22-го ч. писал мне ректор М. академии, прот. А.В. Горский:

«Отпуская юношей в Москву и сам думаю воспользоваться предстоящим каникулярным временем, чтобы побывать у святителя и получить от него по разным делам разрешение. Посему прошу покорнейше дозволения остановиться в обители вашей дня на три-на четыре. Если святитель дозволит, то думаю выехать в полдень во вторник.

За присланную вами книгу, изданную И.И. Срезневским, приношу усерднейшую благодарность. Это вещь очень полезная, хотя в некотором отношении и странная. Какое напр., значение может иметь этот памятник русского письма и языка: написание жребиев и печати новгородского посадника» в конце XIV в., и то не сохранившийся, но только упоминаемый в летописи. Как будто это первый случай, – как будто только и сохранилось памятников посаднической письменности. … Но – что до того? весьма много и полезного! – Даже иное и дважды к ряду напечатано напр., патерик скитский и пандекты Никона под 1296 г.: это одна и та же рукопись».

1-го марта, в сырное воскресенье, Московская синодальная типография, основанная в 1564 г., праздновала трехсотлетие своего существования в древней столице России. По приглашению директора типографии Н.П. Гилярова-Платонова²⁹¹⁸, мною соборне с ректором моск. дух. академии, прот. А.В. Горским, синодальным ризничим архим. Фео-

—129—

1864 г.

досием²⁹¹⁹ и др., совершено было в одной из зал типографского здания молебное пение с водоосвящением, за которым читан был апостол по первопечатанному здесь изданию 1564 г. После обычного многолетия, провозглашена была вечная память основателям печатного дела в Москве – царю Ивану Васильевичу и всероссийскому митрополиту Макарию, первым книгопечатником нашим – Гостунского собора диакону Ивану Федорову и Петру Тимофееву. По окончании молебствия, мне предложили осмотреть некоторые древние предметы, хранящиеся в типографии и, между прочим, печатный станок Петра Великого. На этом станке тут же при мне оттиснуто было следующее приветствие: «станок Петра великого приветствует преосвященного Савву с исполнившимся трехсотлетием московского книгопечатания, 1-го марта 1864 года в час пополудни». – Этот оттиск сохраняется у меня и до сих пор.²⁹²⁰

В октябре 1859 г. бывший директор канцелярии св. Синода И.С. Гаевский полу-официальным письмом предложил отставному профессору петербургской дух. академии И. Ростиславову, проживавшему тогда на своей родине, в Рязани, сообщить свои замечания и соображения о переменах к улучшению духовных училищ как в учебном, нравственном, так и в экономическом отношениях. Ростиславов охотно принял это предложение и чрез 9-ть месяцев представил Гаевскому обширную записку. Но Гаевский чрез несколько времени возвратил эту записку ее автору с отзывом, что «записка, по своему направлению, не может получить дальнейшего хода». Ростиславов, не желая, чтобы труд его пропал бесследно, передал свою рукопись М.П. Погодину²⁹²¹, покровителю всех протестующих против существующего порядка вещей, особенно в церковном мире. Рукопись Ростиславова, по распоряжению Погодина, напечатана была в 1863 г., в Лейпциге, в двух частях, под заглавием: «Об устройстве духовных

—130—

1864 г.

училищ в России».²⁹²² Когда это неблагонамеренное сочинение контрабандою проникло в Россию и сделалось известным св. Синоду, Синод поручил рассмотреть оное московскому митрополиту Филарету, а митрополит передал это сочинение на предварительное рассмотрение нам с преосвящ. Леонидом. Мне достался второй том сочинения. Прочитав со вниманием этот том, я сделал на него несколько замечаний и представил их 1-го марта 1864 г. митрополиту.

21-го ч. писал, мне, в ответ на мое письмо от 8-го января, преосвящ. Феофан²⁹²³, епископ владимирский:

«Приношу мою благодарность за книжку. Покорнейше прошу принять и моих изданий экземпляр. Извините – без переплета. Владимир знаменитый и переплетчика не имеет.

Прошу смиренно святых молитв ваших о мне многогрешном».

Препровожденные при письме издания следующие: 1) Слова С.-Петербургской дух. академии Ректора, архимандрита Феофана, Спб. 1859 г. 2) Слова к Тамбовской пастве Спб. 1861 г. и 3) Письма о христианской жизни Спб. 1860–62 г.

29-го ч. получено было мною из Петербурга от Директора духовно-учебного управления при св. Синоде, князя С.Н. Урусова официальное письмо от 26-го числа за № 1830 следующего содержания:

«Доставленные вашим преосвященством при письме от 29 минувшего февраля три экземпляра Указателя московской патриаршей ризницы, согласно вашему желанию, были препровождены г. обер-прокурором св. Синода для представлeния Государю Императору, Государыне Императрице и Государю Наследнику Цесаревичу.

Получив ныне уведомления о поднесении сих книг, с объявлением Высочайшей благодарности от имени Их Императорских Величеств и Его Высочества, имею честь уведомить о сем вас, милостивый государь и архипастырь, прилагая копии с полученных по сему предмету отношений».

—131—

1864 г.

В марте прибыл в Петербург из Америки делегат нью-йорской конвокации, пастор Ионг (Ioung), с полномочием от некоторых тамошних епископов вступить в сношения с старейшими русскими иерархами по делу соединения церквей. Из Петербурга Ионг приехал в Москву, чтоб видеть здешнего митрополита Филарета, которого катехизис, переведенный на английский язык Блакмером, сделался популярною книгою в Америке. В Москву Ионг приехал 27-го марта и прежде всего, явился к преосв. Леониду с рекомендательным письмом от князя С.Н. Урусова.

Вот как описывает в своем дневнике Ионга преосв. Леонид: «человек лет 35-ти, невысокий, легкий станом, русый, с бородкой, без усов, с веселым взглядом, в однобортном коротком черном сюртуке с стоячим воротником; по небрежной позе – республиканец, в слове он осторожен как англичанин, хотя и говорлив как француз».

Преосв. Леониду Ионг предъявил граматы от некоторых епископов американских к епископам восточной церкви; грамоты писаны по латыни, на печатях латинские митры. Содержание грамат: желание мира и союза с уважаемою церковью восточною.

29-го ч., в воскресенье, в 6-ть часов вечера, назначено было у митрополита собрание, в котором были, кроме Ионга, два викария²⁹²⁴, граф А.В. Бобринский²⁹²⁵ и М.М. Сухотин²⁹²⁶ – обыкновенный руководитель англичан в Москве. Предметом беседы были: 39 членов англиканской церкви, приложение в символе веры слова – filioque, догмат о иконопочитании, перевод англиканской литургии на русский язык, и пр. … Беседа длилась до 8½ часов.²⁹²⁷

—132—

1864 г.

На 2-е ч. апреля назначено было вторичное собрание на Троицком подворье. Между тем владыка поручил нам с преосвящ. Леонидом извлечь из 39 членов несколько определенных вопросов для обсуждения в предстоящем собрании. Мы употребили на это дело утро 1-го апреля, и у нас вышло 12 вопросов, но, когда эти вопросы представлены были митрополиту, он сказал: «не надо вдруг озадачивать их (т.е. американцев); я извлеку несколько и может быть иначе их выражу». – И он составил следующие пять вопросов:

1) Как можно достигнуть того чтобы известные 39 членов не были препятствием к соединению церквей? – 2) Как может быть соглашено учение американской епископальной церкви об исхождении св. Духа с учением восточной церкви? – 3) Вполне ли доказана непрерывность апостольского иерархического рукоположения в американской церкви? – 4) Достоверное церковное предание признает ли американская церковь вспомогательным руководительным началом для изъяснения св. Писания и для церковных чиноположений и дисциплины? – и 5) Какое воззрение американской церкви на учение церкви восточной о седмеричном числе таинств?

В собрании 2-го числа Ионг давал предварительные ответы на эти 5-ть вопросов. Беседа продолжалась до 10-го часа.

3-го ч. Ионг, совершенно довольный приемом митрополита оставил Москву и возвратился в Петербург.²⁹²⁸

18-го апр. писал мне из Владимира инспектор дух. училища И.Г. Соколов²⁹²⁹:

От всей души приветствую вас радостным христианским приветствием: Христос воскресе! И от всего сердца желаю вам в совершенном здоровье и полной радости, провести светлый праздник.

—133—

1864 г.

В старом Владимире нет особенных новостей. Все известные вам лица живы и здравствуют. Очень жаль, что о. Р.²⁹³⁰ становится, кажется, раздражительнее. Он разошелся уже и с этим владыкой.²⁹³¹ Я ему от души всегда желал добра, но он и со мной поступил странно. Дело состояло вот в чем. Когда он в прошедшем декабре, на место покойного Ушакова²⁹³², представлял учителя Архангельского, я, в предостережение от ошибки, говорил ему, что Архангельский странен до помешательства, и два брата его померли помешанными. Опасно давать ему преподавание катехизиса. «Это вам так кажется» – о. Р. и Архангельский был определен. В прошедшем марте Архангельский в классе дошел до совершенного помешательства (стоял на коленях пред учениками, говорил глупости, даже бранился площадно и стягивал себе шею веревкой). Я посылал за Федором Михайловичем²⁹³³, и мы вынуждены были донести правлению семинарии. Репорт был короток. На словах рассказывая о. ректору подробно, прибавил, что напрасно в декабре не сделано было вероятия моим словам: теперь бы таких хлопот не было. (Помешательство в Архангельском стало усиливаться с переменою предметов). «У вас с Архангельским личности», – при этом сказал о. ректор. У меня никаких личностей не было с Архангельским, и Господь сохранил меня говорить и действовать по личностям против кого бы то ни было. Мне странно было услышать о личностях после всего случившегося, и мне очень прискорбно было слышать о них, как о моей недобросовестности. Но я промолчал, чтобы не возбудить большего раздражения. И этим дело не кончилось; нам сделан был в предписании странный запрос; почему мы прежде не доносили об Архангельском. На это нам было легко ответить, и наш ответ, при всей деликатности и сдержанности; показывал, что не мы виноваты во

—134—

1864 г.

всем этом происшествии. Наш ответ неловко было пропустить в журнал; но на нем о. Р. написал, что у одного из училищного начальства есть личности с Архангельским и что этот репорт при будущей ревизии иметь в виду. И о. Р. теперь уже говорит, с приметной угрозой, что он будет ревизовать нас в будущем июне.

Умоляю вас простить меня, что не утерпел рассказать. У меня на душе стало легче, и я уверен, что мой рассказ не будет известен и не произведет нового раздражения».

24-го числа писал мне из Петербурга граф С.Г. Строганов²⁹³⁴:

Экземпляр указателя патриаршей ризницы, присланный вами в подарок, получил я с особенным удовольствием. Отрадно видеть, что просвещенные любители отечественных древностей во всех концах России воспользовались фотографическим искусством для приведения в общую известность драгоценных предметов нашей старины и этим путем содействуют развитию вкуса к родным памятникам, древности. Вашему новому изданию принадлежит, бесспорно, значительнейшая доля участия в этом благом деле.

Благодарю вас искренно за память и поручаю себя впредь вашему вниманию и молитвам».

30-го числа писал мне ректор М. академии, прот. А.В. Горский:

«Прежде всего, приношу вашему преосвященству усерднейшую благодарность за ваш радушный прием в обители вашей. Родственным участием всегда вы встречаете и провожаете бездомовного пришельца. Господь да воздаст вам Авраамову мзду в своих обителях.

Возвращаю вам тетрадь, случайно захваченную из Москвы, с выпискою из епархиальных отчетов и благодарю от всей души за сообщение тех страниц, на которых особенно выразилась святая ревность о доме Божием маститого Архипастыря. Да не будет этот вопль воплем бесплодным в пустыне.

Вчера мы встречали и принимали у себя высокую посе-

—135—

1864 г.

тительницу.²⁹³⁵ Необыкновенно была она внимательна к академии. Не смотря на сырую погоду, приехала к нам и провела у нас около часа беседуя с нами о разных предметах, до духовного образования относящихся, частью тех же, о которых она говорила со мною у себя во Дворце, частью других. Приметно, что ей нравится заниматься учеными вопросами и возбуждать умы к новым движениям. – Ныне отправляю донесение к владыке. Желательно бы знать, преосвященнейший владыко, имели ли случай вы представляться ей, и как она посетила нашего Архипастыря».

2-го мая писал я ректору Московской дух. академии А.В. Горскому:

«Поздравляю вас с посещением высокой гостьи. Очень приятно слышать, что она была так внимательна к академии.

У первосвятителя нашего великая княгиня изволила быть в понедельник 27-го числа, в два часа пополудни, и провела целый час. На предлагаемые ею вопросы выслушивала от старца ответы без всяких возражений. Собеседники остались взаимно довольны друг другом. Владыка, по своей немощи, до сих пор не был у ее высочества с визитом и, кажется, не будет; а вместо того хотел сегодня послать к ней письмо, или поручить отправиться вместо себя преосвященному Дмитровскому²⁹³⁶; между тем преосвященный сегодня же к часу пополудни приглашен к ее высочеству для беседы, между прочим, о конвиктах семинарских.

Вчера был у великой княгини протоиерей А.О. Ключарев²⁹³⁷ и беседовал с ее высочеством, между прочим, о епископах из белого духовенства.

На днях приглашен был к великой княгине г. Катков²⁹³⁸ и имел с нею продолжительную беседу, но вот какой странный результат был этой беседы. Вечером в

—136—

1864 г.

тот же самый, или на другой день, у ее высочества назначено было довольно большое собрание разных чинов, по преимуществу, разумеется, ученых и литераторов. В списке приглашаемых на этот раз был помещен и Катков, но ее высочеству почему-то угодно было исключить его имя из списка. Это многих очень удивляет.

Я не имел чести представляться ее высочеству; до меня видно не дошла еще очередь да, вероятно, и не дойдет.

Препровождая вам при сем два выпуска Энциклопедического Словаря Герцога, сообщаю приятное известие, что Г. Кунт, от которого получаются мною немецкие книги и который по милости Русского колокола заключен был в крепость, ныне, наконец освобожден к утешению Капитона Ивановича²⁹³⁹, от сего заключения.

Поручая себя вашим святым молитвам, и доброму расположению, имею честь быть

вашего высокопреподобия

покорнейшим слугою"…

4-го ч. преосвящ. Леонид запиской приглашал к 4-м часам, чтобы вместе ехать на художественную выставку. Я охотно воспользовался таким приглашением.²⁹⁴⁰

30-го ч. писал мне из Киева А.Н. Муравьев:

«Преосвященнейший и высокопетровский владыка!

Убедительно прошу принять милостиво подателя сего письма Иеромонаха Сергиевой пустыни Палладия, странствовавшего по востоку и занимающегося наукой церковного пения. Он надеется, с помощью князя Одоевского²⁹⁴¹, издать свой приходский обиход. У вас же просит в обители крова (аще возможно есть) чтобы быть ближе к ставропигии вашей. Если же для братии стеснительно будет, то откажите; но во всяком случае скажите о нем доброе слово нашему владыке и совикарию такожде.

Блаженствую на юге, спасайтесь на севере. Хотел бы

—137—

1864 г.

от вас иметь весть и подробное сведение о болезни Киевского владыки²⁹⁴², который держится все в узах чудовских».

Об иеромонахе Палладии будет речь впереди.

Что касается до Киевского митрополита Арсения, то вот что с ним приключилось. Выезжая в половине мая из Петербурга в Киев, он повредил себе ногу, ударившись ею ночью об острый угол сундука. Сначала он не обратил на это внимания, но дорогою от Петербурга до Москвы болезнь так усилилась, что воспрепятствовала ему продолжать путь, и он должен был остановиться в Москве. Болезнь задержала его на несколько недель в Чудовом монастыре, где он имел пребывание и где не раз мы посещали его с преосвящ. Леонидом.

7-го июня писал мне из Владимира преосвященный Феофан²⁹⁴³:

«Податель сего письма о. Моисей желание возъимел побеседовать с уклоняющимися в раскол. Был принят и слушан. Уклоняющиеся желают видеть своими очами в старопечатных и писанных книгах до патр. Никона указания напр., имени Господа Иисуса, – аллилуиа трижды…, так, как содержит православная церковь, … а не как они думают, – и под сим условием готовы будто не отступать. – Они обещались прислать своего начетчика и вместе с о. Моисеем проводить его в Москву смотреть старые книги. Чтобы это было удобнее тогда сделать для них, посылаю предварительно о. Моисея к вашему преосвященству и покорнейше прошу поруководите его, как новичка, доставьте доступ в библиотеку Патриаршую и укажите, в каких книгах есть что в опровержение раскола. Просмотревши предварительно, о. Моисей будет тогда смелее с раскольниками вести речь и указывать.

Господа ради, не откажите помочь нам. – Это начало. Если благословит Господь сие начало может быть дело обращения и пошире разовьется. А беда! – Соборы раскольничьи в Москве много зла творят. Целыми деревнями начинают отпадать.

—138—

1864 г.

Всех вам благ от Господа желаю».

Просьба его преосвященства охотно была мною исполнена; иеромонаху Моисею открыт был доступ в библиотеку. Но были ли затем в Москве раскольники и осматвивали ли под руководством Моисея рукописи этой библиотеки, не помню.

10-го ч. получил я от преосвящ. митрополита записку следующего содержания:

«Некоторый вопрос желал бы призвать ваше преосвященство ко мне сегодня в половине шестого часа вечера».

Вопрос этот касался предстоящей ревизии Московской дух. академии. Св. Синодом предписано было митрополиту или самому произвести эту ревизию или поручить другому кому он рассудит. Владыка рассудил поручить мне это важное дело, и в этом смысле дал резолюцию на отношении к нему товарища обер-прокурора Св. Синода.

Получив приказание от владыки, я поспешил уведомить об этом Конференцию академии. 13-го ч., за № 924, я послал оной предложение следующего содержания:

«г. Товарищ обер-прокурора Св. Синода князь Сергий Николаевич Урусов отношением от 9-го сего июня (№ 3619) сообщил его высокопреосвященству высокопр. Филарету митрополиту Московскому, что, по случаю наступающего окончания учебного курса в Московской дух. академии, Св. Синод, признавая нужным обозреть сие учебное заведение, определением от 13-го текущего июня возложил исполнение сего на его высокопреосвященство, с предоставлением ему, в случае, если признает нужным, таковое обозрение поручить кому-либо из подведомственных ему лиц, известных своею опытностью и способностью, с тем, чтобы о последствиях ревизии Моск. академии, по окончании оной, сообщены были надлежащие сведения.

На сем отношении 12-го сего же июня последовала таковая резолюция его высокопреосвященства: «по болезненному состоянию моему, нахожусь в необходимости предоставить сие преосвященному можайскому. Полагаю, что он начнет истребованием конспектов для усмотрения порядка и полноты преподанного».

Каковую Архипастырскую резолюцию конференции Москов-

—139—

1864 г.

ской духовной Академии долгом поставляю сообщить к сведению и подлежащему исполнению».

Вместе с тем, частным письмом уведомил я о своем назначении и о. ректора академии.

13-го ч. писал я прот. А.В. Горскому:

«Из препровождаемой при сем на имя академической конференции бумаги изволите усмотреть, что я, согласно вашему желанию, еще раз буду иметь утешение видеть любезную мне академию и добрых моих сослуживцев.

Позвольте надеяться, что вы не откажете мне в крове на время пребывания моего в академии.

Предполагаю, если Бог благословит, выехать из Москвы завтра, 14 числа, в четыре часа, чтобы 15-го приступить к делу, возложенному на меня волею архипастыря».

о. ректор, получив сие письмо тотчас пишет мне:

«Письмо ваше и предложение конференции пришли к нам в такое время, когда начинали недоумевать, что нам делать. Уже я решился в воскресенье с часовым поездом отправиться к святителю и представить на разрешение некоторые бумаги и просить его распоряжения касательно богословских экзаменов. Прочие экзамены почти уже кончены. Со вторника, по расписанию, должны начаться испытания по б. догматическому, нравственному и пастырскому и по учению о вероисповеданиях. Но, если бы потребовало того здоровье святителя, мы могли бы еще подождать его, не приступая к богословским экзаменам день или два. Той порой студенты занялись бы экспромтом, который прежде обыкновенно святитель сам назначал. Вот с этими предложениями намеревался я предстать святителю, как письмо ваше дало нашим мыслям иное направление. Теперь я остаюсь здесь, чтобы ожидать ваше преосвященство по милостивому выражению вашему, под кров академии, и как будущего судию академии. Благословен грядый во имя Господне!

Радуемся вашему посещению, но желали бы видеть здесь скорее и самого первосвятителя; ваша помощь была бы для него полезна и в таком случае, но мы были бы спокойны, когда бы могли видеть его среди себя, хотя на краткое время. Сколько здесь ожиданий и толков от неизвестности.

—140—

1864 г.

Прошу покорнейше, преосвященнейший владыко, прямо пожаловать в ваши прежние покои. Они готовы к принятию своего прежнего хозяина».

По получении этого письма, отправился я в академию и пробыл там до 27-го числа.

Частные испытания студентам высшего отделения (XXIV курса) произведены были мною только по богословским предметам, а именно: по догматическому, нравственному и пастырскому богословию и по учению о вероисповеданиях.

Воспитанников низшего отделения экзаменовал я только по метафизике и истории философии.

Сверх сего, студентам старшего выпускного курса даны были мною, для классного сочинения, след. темы:

1., Как должно рассуждать о непогрешимости вселенской церкви при мысли об удобопогрешимости отдельных членов ее.

2., Свобода религиозных убеждений, требуемая некоторыми из современных мыслителей, освобождает ли пастыря православной церкви от обязанности изобличать неправомыслие?

3., Почему спасающая благодать Божия в возрожденном человеке не истребляет совсем склонности ко греху?

24 и 26 ч. происходили открытые (публичные) испытания студентов, под моим председательством.

Для этих испытаний назначены были следующие предметы.

I. по классам богословских наук:

1. Из догматического богословия – о спасении рода человеческого.

2. Из нравственного богословия – об обязанностях христиан в состоянии домашнем.

3. Из пастырского богословия – о пастырском служении вообще.

4. По классу чтения Св. Писания – о подлинности четвероевангелия.

5. Из учения о вероисповеданиях и расколах – римско-католическое учение о папе, как главе вселенской церкви.

6. Из истории русского раскола – о лжеепископах в секте поповщинской в XIX в.

—141—

1864 г.

7. Из церковного законоведения – a., o браках лиц православных с нeпpaвocлaвными и с не-христианами, и б., o необходимости благословения брака церковью.

II. Пo классам нaук цepкoвнo-иcтopичecкиx:

1. Из истории церкви ветхозаветной – история народа Бoжия в царствование Давида и Соломона.

2. Из истории церкви новозаветной – отделение западной цepкви oт вocтoчнoй.

3. Из истории Российской цepкви – oб учpeждeнии в Poccии пaтpиapшecтвa.

4. Из новой церковной иcтopии – o cвoбoднoй Шотландской церкви.

5. Из церковной археологии – о пении священных песней и пoучeнии при Бoгocлужeнии.

III. Пo клaccaм филocoфcких наук:

1. Из лoгики – oб определении.

2. – психологии – о языке.

3. – метафизики – об общем смысле, как начале философской достоверности.

4. – иcтopии филococфии – иcтopия филocoфии в Риме.

5. – иcтopии нpaвcтвeннoй филocoфии – oб ифике Платона.

6. – иcтopии нoвoй филocoфии – o Баконе.

IV. По классу вceoбщeй словесности:

1. Из истории красноречия – последние историки древней Греции.

2. Из иcтopии русской cлoвecнocти – o зacлугax Лoмoнocoвa для pусской cлoвecнocти.

V. По классам гражданской истории:

1. Из истории всеобщей – Карл великий.

2. Русской истории – Монголы.

VI. По классу физико-математических наук:

1. Из тригонометрии – о разрешении треугольников.

2. – Физики – об электромагнетизме.

VII. По классу языков – еврейского, греческого, немецкого, французского и английского.

По окончании открытых испытаний, я обратился к студентам, окончившим курс, с следующею краткою речью:

—142—

1864 г.

«Настоящий день, как заключение и венец многолетнего и немалотрудного периода вашего образования и воспитания, есть день, без сомнения, радостный для вас.

Сочувствуем вашей радости и приветствуем с нею.

Но для полноты вашей настоящей радости недостает вам сравнительно с вашими предшественниками одного – личного присутствия между вами нашего великого архипастыря, под мудрым и отеческим покровительством коего вы совершили последний четырехлетний круг высшего духовного образования. Не по недостатку отеческой любви, а единственно по своей немощи он не мог быть теперь здесь, чтобы преподать вам последнее напутственное благословение на новую, более самостоятельную жизнь и на предстоящее вам общественное служение. По его архипастырской воле, исполнение священного долга в отношении к вам возложено на меня.

И так от лица архипастыря призываю вам, возлюбленные о Господе, Божие благословение на предстоящую вам деятельность ко благу православной Христовой церкви».

В свободное от занятий по ревизии академии время, я занимался с соизволения просвящ. митрополита, обозрением церквей Сергиева посада и некоторых ближайших оному сел.

В Сергиевом посаде 6-ть приходских и 3 кладбищенских церкви: Из них более примечательные:

1., Введенская²⁹⁴⁴, сооружена в 1547 г. При ней придел с престолом во имя Равноапостольных царей Константина и Елены. На престоле антиминс полотняный, освященный в 1729 г. Игнатием (Смолою), митрополитом Коломенским и Каширским, 25-го декабря 1730 г. лишенным сана и сосланным в Свияжский, а оттуда 30-го дек. 1731 г. в Николо-Корельский монастырь, где он и скончался 25-го дек. 1741 г.

2., Христорождественская, построенная в 1736 г. – В ней найдены мною следующие примечательные предметы: 1., рукописное евангелие, неизвестно, какого века, и 2., на-

—143—

1864 г.

престольный крест с надписью: «архим. Дионисий» († 10-го 1864 г. мая 1633 г.).²⁹⁴⁵

3., Успенская что в Клементьеве 1769 г. В алтаре этой церкви над престолом изображена кругообразно надпись: «Бог, Dens и Θεός». – В приделах, на престолах, сохранились полотняные антиминсы 1743 и 1747 г., освященные епископом Львом (Юрловым).²⁹⁴⁶ В ризнице хранится рукописное евангелие – апракос, на пергамине в 4-ю д., неизвестно, какого века.²⁹⁴⁷

В 1787 г. родился при этой церкви у священника Стефана Алексеева сын Николай, впоследствии Никанор²⁹⁴⁸, митрополит Новгородский и С.-Петербургский. В 1856 г. преосвящ. Никанор, присутствовавший в Москве на торжестве священного коронования Государя Императора Александра Николаевича, посетил свою родину и принес в дар своему родному храму следующие священные предметы: 1., напрестольное евангелие; 2., сребропозлащенный ковчег и 3., такие же священнослужебные сосуды. с чеканною на всех надписью: «от преосвященного Никанора, митрополита Новгородского и С.-Петербургского в 1856 г., в церковь Успения Божией Матери, что в Клементьеве».

В 4-х верстах от Троицкой Лавры находится село Деулино, известное в Русской истории по миру, заключенному 1-го дек. 1618 г. с Поляками, по которому Владислав отказался от своих требований на престол русский, а родитель державного Михаила митрополит Филарет

—144—

1864 г.

возвращен из плена. В память этого мира в селе Деулине воздвигнута тщанием Троицкой Сергиевой Лавры, деревянная церковь во имя преп. Сергия в 1620 г. На престоле антиминс 1759 г., освященный Тимофеем (Щербацким), митрополитом Московским († 18 апр. 1767 г.).

27-го ч. возвратился я в Москву и поспешил словесно передать владыке митрополиту все, что мною найдено было в академии. Письменный же отчет был представлен впоследствии.

30-го ч. получил я от своего доброго друга и товарища, абакумовского священника Михаила Дмитриевича Граменицкого²⁹⁴⁹ последнее, предсмертное письмо. – Вот что он писал мне от 25-го ч.:

Ваше преосвященство,

преосвященнейший архипастырь!

Крепость моя оскудевает, чувствую, что не много остается мне быть в сем мире, поэтому в последний может уже раз желаю побеседовать с вами. Да, трудная болезнь обдержит меня: дыхание самое тяжелое, одышка сильная, ноги раздуло как бревна, ходить не в силах, сидя задыхаюсь, а лежать совсем нельзя. Буди воля Божия! Все мое внимание устремлено на приготовление к исходу из сей жизни. Все мирское потеряло свой блеск и свою славу в глазах моих. Только сильно скорбит сердце о детях, которых я оставляю целое полчище неустроенными.

Молю вас, преосвященнейший владыка, помолитесь обо мне Господу Богу: сильна ваша святительская молитва пред Богом, не даст ли мне Врач небесный сколько-нибудь облегчения. Если же изыдет дух мой от мене, воспомяните у св. жертвенника мое имя.

Вот еще мысль тяготит меня: не знаю какие мысли вложит Бог нашему архипастырю²⁹⁵⁰ распорядиться моим местом после моей смерти. Нам желательно оставить место до совершеннолетия 14-ти летней моей дочери – Лизы, препоручив исправление должности нашим двум священникам до ее возраста, но что если преосвященный приш-

(Продолжение следует).

—97—

нику, а по старинному русскому переводу, сделанному притом не с греческого подлинника, а с латинского перевода, – напр., стр. 10, 21, 22, 25: Евкера вм. Акера, и др. Также псалмы Соломона автор цитует по немецкому переводу у Strack-Zöckler’a Kurzgef. Komm., а не по подлиннику, хотя бы в издании Swete The old Testament in Greek, vol. IΙΙ, p. 756 sq. и др.

4) При ограниченности предмета сочинения, не несправедливо было бы потребовать от автора более подробных филологических и текстуально-критических справок касательно каждого изречения данной главы евангельского текста, – вообще более широкого текстуально-филологического изучения предмета, чем какое находим в книге о. Мозолевского, особенно, напр., относительно 3, 8, 14 и 37 стихов (стр. 48 дал., 69 дал. 89 дал. 177), а также славянского текста и русского перевода.

5) Есть в сочинении о. Мозолевского не мало сомнительных положений, слабо обоснованных суждений, натянутых толкований, бездоказательных или даже неверных утверждений и неточностей. Так на стр. 48-й термин «все – πάντα» ст. 3-го (в изречении Господа: вся убо, елика аще рекут вам, соблюдайте и творите) автор принимает в буквалистическом знании внешнего объема содержания предмета: «несомненно, утверждает он, Христос убеждает народ слушать и исполнять все, решительно все, что говорят ему его вожди». Но такому толкованию противоречит: а) то обще-принципиальное соображение, что Христос не мог давать своим последователям такого повеления, ибо фарисеи и книжники учили многому безнравственному, напр., о клятве, недозволительности дел милосердия в субботу, – а также и свои безнравственные дела всегда основывали на схоластике своего теоретического учения: ведь по их учению и Христос, как лжемессия, богохулитель и чудотворец при помощи князя бесов, был повинен смерти – следовательно народ должен бы был слушаться их и в этом (ср. Mф.12:14; 26:57; 27:41); – б) Сами Господь Иисус Христос не только не исполнял всех заповедей и постановлений фарисейских и не только дозволял нарушать их своим учениками, но и прямо обличал эти заповеди, как самовольные измышления человеческие, противоречившие заповедям божественным (ср.

—98—

Мф.9:11, 14; 12:2, 24; 15:3:6); – в) авторитет Златоуста, ограничивающего термин только нравственною стороною Ветхого Завета: «когда слышишь слово «вся», не разумей здесь всего закона, как напр., постановлений о пище, о жертвах и тому подобном: ибо как Он мог говорить теперь о том, что отменил еще прежде? Но под словом «вся» разумеет Он предписания, служащие к исправлению нравов, улучшению образа жизни, согласные с правилами Нового Завета и освобождающие от ига Закона», – таким образом отнюдь не самоизмышленные книжниками заповеди и учения, но только Ветхий Завет, и притом по той его стороне, которую не нарушить пришел Господь, но исполнить (Мф.5:17); – г) наконец на всех языках, как и на библейском, термин «весь» не всегда без исключения употребляется в значении внешнего объема или собирательной полноты, но иногда и в значении идейной полноты и для выражения идеальной, главнейшей или преимуществующей стороны предмета, когда он умопредставляется таким, каким он должен быть по этой именно своей стороне или идее, как напр., мы говорим: все люди имеют разум, все люди имеют дар членораздельной речи, все христиане веруют во Христа и под., – так и в (Рим.11:26): «весь Израиль спасется», то есть не каждый, конечно, еврей, как особая личность и числовая единица в собирательном представлении Иудейского народа, но Израиль, каким он умопредставляется по своей главнейшей стороне или идее, как народ богоизбранный, идеальный и истинный, ибо истинный Иудей не тот, кто въяве таков, но кто в тайне Иудей, по сердцу и духу (ср. Рим.2:28–29), – ср. Рим.9:17; Исх.9:10; Рим.10:18; Пс.18:5; Мф.26:52, 56; (не бежал и Христа не оставил Иоанн), – Мф.4:8 и паралл. Лк.4:5; ср. у Филона паралл. Втор.34:1 сл.: «показав Моисею всю землю (πᾶσαν τὴν γῆν), говорит, что я показал, глазам твоим, но туда не войдешь (Dе migratione Abrahami, ed. Vendl 2. 247), – таким образом в словах Господа: «вся убо, елика аще рекут вам, соблюдайте и творите: по делом же их не творите: глаголют бо и не творят» разумеется отнюдь не каждый без исключения книжник-фарисей и отнюдь не без исключения все, чему бы вздумал

—99—

учит каждый раввин, – но только учение их, в качестве истинных заместителей Моисея, вечными и непреложными истинами, содержащимся в Ветхом Завете, т.е. именно тому, что исполнить пришел Господь (Мф.5:17). На стр. 15-й автор бездоказательно утверждает, что будто бы уже самое название «фарисей» было насмешливыми прозвищем. Стр. 21: вера в воскресение и загробное воздаяние в царстве Мессии ясно выражена уже в книге пророка Даниила (где же? – не указаны цитаты) Стр. 53: равины придали своим мелочным постановлениям величайшее значение, не только равное, но даже большее, чем самому закону (но приведенный цитат из Wünsche, Neue Beiträge zur Erläuterung der Evangelien aus Talmud und Midrasch, s. 43 не подтверждает автора). Ib. Мишна обнимает четыре тома фолиантов по 400 страниц каждый (по какому же это счету и изданию?!). Стр. 55: иго Христа для учеников Его благо и бремя Его легко (Мф.11:30) потому, что Он Сам несет то бремя, которое предлагает взять на себя и Своим учениками (но конечно не по этому только одному: положение автора требовало пояснения). Стр. 58: название «тефиллин» происходить от еврейского слова, означающего «молитва» (но производство это спорно, есть и другие – см. Levy Targum. Wörterb. 2. 549 и Wtb. über Talm. und Midr. 4. 659–660). Стр. 59: не имели (цитат Riehm 458. 1. не верен, надо: 271. 1 и Hamburger 2. 1204, т.е. предыдущий цитат автора) у себя обычая носить филактерии – тефиллины самаряне и саддукеи, не держатся его и (существующее ныне) последователи саддукеев караимы (по это можно утверждать только о современных караимах, а о древних самарянах и саддукеях неизвестно). Стр. 61: термин οτολή автор неточно суживает значением только «длинной одежды мужей заслуженных, царей, свящеиников», в которую стали одеваться и книжники с фарисеями (как будто они самовольно присвоили себе такую одежду, не имея на то права, между тем как термин означает и вообще торжественное, праздничное, важное одеяние, которое мог носить каждый – ср. напр. Лк.15:22). Стр. 69: в доказательство того, что фарисеи и книжники считали себя «людьми исключительно святыми, чистыми, учеными и даже богодухновенными» автор приво-

—100—

дит (Лк.18:11), где, однако же нет указания на то, чтобы приточный фарисей считал себя «ученым и даже богодухновенным». Стр. 72–73: вопреки штундистам, отрицающим иерархию в христианской церкви на основании ст. 8–10, автор указывает только на термин «больший» ст. 11-го, не приводя других доказательств, напр., избрания и полномочий Двенадцати Апостолов. Стр. 74: «Царство Божие – это внутренняя настроенность человека, определяемая с одной стороны любовью к Богу и желанием стать в возможно близкие отношения к Нему, а с другой – сознанием своего великого недостоинства не только приблизиться к Богу, но даже возвести очи к Нему», – такое определение «Царства Божия» конечно верно, но неполно. Стр. 79: «книжники и фарисеи достигли полного совершенства (?) в отношении формального выполнения закона». Стр. 82: «речи Христа о Его предвечном существовании (и равенстве с Богом Отцом) книжникам и фарисеям казались какими-то бреднями, не имеющими никакого отношения к царству Мессии и Мессисанскому призванию (Ин.8:52–59)»: но этот цитат ничего не доказывает, – идея предсуществования Мессии и Его вечного бытия не совсем была чужда (ср. между прочим даже и Ин.12:34) фарисейско-раввинскому сознанию, – для них блазнителен был только противомессианский, с их точки зрения, образ явления Христа, – вообще раввинско-мессианские воззрения у автора почти совсем не раскрыты, он касается их весьма поверхностно. Стр. 83: словами Шюрера автор говорит: «официальное, так сказать (что же это за официальное?), толкование 53-й главы пророка Исаии допускает, что вообще эта глава относится к Мессии за исключением только тех стихов, в которых говорится о страданиях раба Божия», но такого исключения нет, ибо все стихи 53-й главы Исаии говорят о страданиях Праведника за грехи людей (это положение может иметь смысл только по отношению ко всему отделу пророчества Исаии о рабе Божием), – притом идея «страждущего Мессии» была не вполне чужда иудейско-раввинскому сознанию, и потому автор обязан был дать более обстоятельные разъяснения относительно этого предмета. Стр. 113: для объяснения того, почему фарисеи-книжники клятву золотом храма и даром

—101—

на жертвеннике считали выше клятвы самим храмом и жертвенником, автор хотя и привлекает взятую у Ольсгаузена «очень пикантную сторону», но этим не достигает в своем объяснении ни ясности, ни простоты. Стр. 120–121: понятие «веры» ст. 23-го автор должен был бы яснее раскрыть в знамении веры и послушания воли Божией, как нравственному идеалу правды, начертанному в богоподобном духе человеческом (закон совести – ср. Рим.1–2 глл.) и выраженному в писанном законе Моисеевом (ср. Ин.5:45; 7:19; 8:44), – что необходимо мыслить в нераздельном единстве веры в Бога и истинной, а не фарисейски–лицемерной, праведности, как видим это в Аврааме (Быт.15:6; ср. Рим. 4-ю главу). Стр. 149: «у евреев существовало предание или верование, что «змий имел дело с Евой», или «осквернил ее». Отсюда «порождения ехиднины» – выражение более, чем только образное: оно указывает на прямое происхождение от змия или диавола, и в этом отношении представляет собою прямую параллель и даже тождество с другим выражением Христа, сказанным тем же книжниками и фарисеям: «ваш отец диавол (Ин.8:44)»: – считая эти выражения больше, чем только образными, и такими образом усвояя Христу нелепое поверие, автор впадает в явное противоречие с библейской историей, по которой все евреи произошли от Авраама и Сарры, – а, следовательно, в применении к фарисеям и книжникам это выражение может быть только, и отнюдь не более, как образным; – если бы сочинение автора было представлено в рукописи, мы посоветовали бы ему воспользоваться замечанием Шеттгена, который, приводя это нелепое поверие иудейское, говорит: sed mollem exinde rationem hujus denominationis (т.e. змии, порождения ехиднины) deducere, quod tamen virum quendam doctum fecisse miror. Стр. 153–176: при толковании 34–35 стихов автор недостаточно исследовал личность Захарии сына Варахиина и не со всею обстоятельности рассмотрел те основания, по коим можно видеть здесь, упоминаемого Иосифом Флавием, знатнейшего Захарию сына Варуха (βαρουχου, др.: βαρεις, βαρισκαιου), вооружившего против себя зелотов своим свободолюбием, отвращением ко злу и лукавству и богатством, который открыто обли-

—102—

чал нечестивцев и которого они умертвили ἐν μέσω τῷ ἱερῶ (Bell jud. IV, 5 4. Niese р. 390–392). Стр. 168: желая в Захарии сыне Bapaхии видеть упоминаемого во (2Пар.24:20–21), Захарию сына Иодая, автор вслед за Вегштением, предполагает здесь преднамеренную замену имени «Иодай», именем Bapaхия»: «первая часть слова Иодай, говорит автор, есть название божетва – Иегова, и по-еврейски оно произносится Иегойяда. Евреи же послепленные, как мы замечали раньше, очень боясь нарушать третью заповедь, всеми силами избегали произносить имя Божие. По тем же причинам избегали они произносить, как думает Ветштениус, и те имена, в которые входило, в качестве составной части, имя Божие. Вероятно, поэтому св. Матфей опускает в родословной имя Иоакима. По той же вероятно причине и ученики Христовы предпочитали апостола Иуду называть Фаддеем. Не то же ли имеешь место и в данном случае? т.е., что по вышеуказанной причине здесь слово Иодай было заменено другим». В этом рассуждении что ни слово, то неверность: 1) объяснять евангельский текст суеверием иудейским противоречит основному началу православного экзегеса: – 2) суеверие послепленных иудеев о сокровенности или непроизносимости четырехбуквенного имени JHVH (Иегова) было выражением деистического учения раввинов о самозаключенности Верховного Существа и Его недоступности для ничтожной и нечистой твари, откуда возникло учение о Слове – Мемре, как посреднике между Богом и мiром, и человеком, – между тем как совершенно наоборот – Библия вообще, Новый Завет и Евангелие в частности, имеет теистическое представление о Верховном Существе и учит о непосредственной близости Бога к людям, как Небесного Отца к Своим земным детям; – 3) если бы в данном случае мы имели дело с влиянием вышеуказанного иудейского суеверия, то всего естественнее было бы встретить это влияние в арамейской редакции евангелия Матфея, коей пользовались Назареи, стоявшие под сильным влиянием иудаизма и раввинизма, а не в греческом переводе, предназначавшемся для христиан из язычников: межу тем наоборот, в евангелии назареев по свидетельству Иеронима, стояло имя «Иодай», т.е. с непроизносимым JHVH

—103—

в качестве составной части; – 4) но ведь и то имя, которое, по гипотезе, заменило собою библейское Иодая, также имеет это JHVH в качестве составной своей части, ибо: βαραχίας – ברכיהי (Зах.1:7), или ст. 1: ברביה ср. (1Пар.6:24; 15:17; 2Пар.28:12) – состоит из двух слов: כרך и יה или יהוה=יהר; – 5) объяснение это требовало бы и имя Захария заменить каким-либо другим, ибо и оно имеет JHVH своею составною частью, состоя из וכר и יה или יהןה=יהז; – 6) что послепленные иудеи не избегали произносить имена, в кои имя Божие Иегова входило в качестве составной части, видно из встречающихся в Новом Завете, у Иосифа Флавия и в Талмуде имен: Иоанн или Иоаханан (Предтеча, Апостол, Марк, раввин и др.), Захария (Отец Предтечи, а также упоминаемый Иосифом Флавием сын Варуха или Варискея др.), Иисус Иуст (Кол.4:11), раввины с именем Иосуа, Bapиисус (Деян.13:6), Маттафия (Лк.3:25:26), Матфий (Деян.1:23 и у Иосифа Флавия – учитель во времена Ирода Великого) и др. мн.; 7) хотя все известные, опущенные в родословии Господа у Матфея, имена (Охозия, Иоас, Амасия, Иоаким, Федаия) имеют JHVH (что неудивительно в виду многочисленности еврейских имен с этою составною частью), – но что опущены они не под влиянием вышеупомянутого суеверия, это явствует из того, что: а) ученик Христа, учившего о Боге, как Небесном Отце всех людей, не мог разделять такого суеверия, – б) не опускает же евангелист в родословии и не заменяет другими имена Иофама и Иехонии, – в) древняя иудейская вообще и раввинская в частности письменность не подтверждает мысли, что иудеи времен первохристианства заменяли другими или же избегали произносить и писать библейские имена с составною частью JHVH; – 8) что ученики Христовы не «по той же вероятно причине» и не «предпочитали» апостола Иуду называть Фаддеем, это видно из следующего: а) в состав имени Иуда не входит имя Божие Иегова (ср. Быт.29:35; 49:8), следовательно предпочитать имени Иуда имя Фаддей ученики Христовы не могли именно «по этой вероятной причине»; – б) имя Фаддей в Новом Завете употреблено только у (Мк.3:18) и не во всех у (Мф.10:3) (Тишендорф в VIII major не читает),

—104—

а имя Иуда встречается четыре раза (именно: Лк.6:16; Ин.14:22; Деян.1:13; Иуд.1), следовательно, ученики Христовы отнюдь не «предпочитали апостола Иуду называть Фаддеем». Нельзя наконец одобрить следующего, по-видимому разделяемого и самим автором, рассуждения некоторых ученых (стр. 169): «слова Христа (ст. 35) таким образом, как бы имеют в виду цельный период времени, как бы всю ветхозаветную историю (содержащуюся в первой и последней книгах ветхозаветного канона). «Это остроумное предположение не невероятно, так как именно так смотреть на убийство Захарии и вообще так понимать священную историю было бы совершенно в духе современного Христу раввинства, не любившего считаться с действительностью и в то же время никогда не пропускавшего ни одного случая для какого бы то ни было сопоставления, даже и в области священной истории. В данном же случае дело было как нельзя быть более ясно: об убийстве Захарии говорится в последней книге Библии, следовательно, оно последнее в истории евреев. Христос мог (?) употребить в отношении книжников и фарисеев их метод трактовать историю». Опять это, протестантско- рационалистическое, применение, недостойное ни апостола-евангелиста, ни тем более Самого Христа!

6) Не должно быть не только в строго-ученом, но даже и в литературно-популярном издании также следующих, хотя и не существенных и частных, но все же требующих исправления, недостмотров и погрешностей: стр. 1–2, примеч.: Tichendorf: – не указано издание творений Иеронима, – Против Акидона (надо: Апиопа) – De synagoga veterae, – Richm (везде и далее так, надо Riehm), – Sleusner (надо: Schleusner). Стр. 9 примеч.: Sack и пр. (не указана страница). Стр. 11 примеч. Xasara (надо: Nazara). 15. 1: auf (надо: Art.). 16 2 и 4: Hieronimi operum t. VI-VIII, p. 48, – Op XIII, 5, 9. Стр. 20. примеч. 2: Sancliedrin (н далее, надо: Sanhedrin) XL 3 (не указано: Мишна ли цитируется?). Стр. 24: Александре Линее (?), – 25: Александр Линей, то же стр. 26, а на стр. 141: Иоанн Анней, и стр. 160: Александре Яннее (надо: Александр Ианай или Ианней). Стр. 35. примеч. 1: Maschchirin, надо, Machschirin. Стр. 36. примеч. 5: Edajoth (и далее нередко),

—105—

надо: Edijoth. Стр. 37. примеч. 2 и 3: Pirke u Pirke Aboth, как будто это разные трактата. Стр. 37: дословный цитат из Мишны, Пирке Авот, 1, 4 приведен не точно: вместо «школой» надо: «домом собрания для мудрецов» и вместо: «с жадностью внимай» надо: «и будь пиющим с жаждою». Стр. 38: Pirke Aboth III, 11 (15): «кто толкует закон вопреки преданию, тот не имеет участия в будущей жизни, хотя бы он отличался познаниями и добрыми делами», в подлиннике так: «кто открывает лице (или с бесстыдным лицом поступает) против закона, как не подобает», чти Маймонид, на основании гемары, толкует так: «кто публично преступает закон» (Surenhusius, Mischna, р. IV, раg. 441, – но Wünsche: «кто Тору в незаконном (еретическом значении объясняет (II. 3. 5. 453). Стр. 41. примеч. 2: Haggada, S. 267 (что за цитат? И почему он не исправлен автором, между тем как предыдущая цифра и цитат в 1-м примечании исправлены в опечатках?) Ib. примеч. 3: Pirkae (тоже почему не исправлено)? Стр. 51. примеч. 4: setze, надо: letzte. Стр. 53. примеч. 1: Maschirin, надо: Machschirin, и прим. 2: Wünsche. S. 43 – не содержит подтверждения мысли автора. Стр. 56: thefilim, 57 и др. о тефиллинах, тефиллин, по мнению раввинов, носит Сам Бог, – 58: заповеди о тефиллин, – 120: о тефиллине. Стр. 59 примеч. 3: ложный цитат, надо предыдующий Стр. 60 cycith. Стр. 67: цитат из Pirke Aboth IV. 12 (15) приведен не полно, опущены слова: «честь твоего ученика должна быть для тебя так же дорога, как твоя собственная», – также и VI. 4–6 в полном и точном виде читаются так: «вот путь к торе (закону): ешь хлеб с солью, и воду ней в мере, и спи на земле, веди бедную жизнь и трудись над законом. Если так будешь делать, то блажен ты и благо тебе: блажен ты в сем веке и благо тебе в будущем веке. Не ищи себе величия и не стремись к славе более, чем сколько подобает тебе. Трудись, не направляй желание твое к столу царей, ибо твой стол выше, чем их стол, и твой венец выше их венца. И верен Господь дела твоего, Который воздаст тебе награду за дело твое. Закон (тора) выше, чем священство и царство, ибо царство приобретается посредством тридцати, священство двадцати четырех совершенств, а тора (закон) приобре-

—106—

тается чрез сорок восемь предметов: чрез учение, слышание ухом, упорядочение уст, внимание сердца, страх, сотрете, чистоту и пр. Ib. прим. 6: – неверно. Стр. 75. 101. 115 в тексте стихов 13. 15 и 23. опущено слово: лицемеры. Стр. 76: matchul. Стр. 75. 83: Исайя, Исайи. 88: αφίεσαι. 89. примеч. 2: Вебера (? что такое?). 109: не приведен цитат из Филона, – и примеч. 3: анметк (надо: Anmerk). 110: Е (надо J). 115: «мята, апис и тмин принадлежат к так называемым пряным кореньям (?). 116: сынам Левии (?) 127: Зевул (? Зевув?) 135: Прим. 1: нет точных цитат. 161 прим. нет цитата. 174 прим.: Wetsthenii. Даже в таблице опечаток и поправок имеются ошибки; sophar, anm, moreh (неизвестно для чего поправлено Nasi). Lightfoofii.

7) Не желательны наконец некоторые, хотя и очень редкие, неясности выражения и вульгаризмы, приличные разве только баснописному языку, но отнюдь не научно-богословскому, каковы: язык… проникнутый иронией (по отношение ко Христу – хотя и в цитате из Кейма, – стр. 4), – маленькую колонию (?) евреев (12) – уж ровно никакой (17) – втереться в доверие (28) – евангелисты зачастую ставят (30) – Божественный промысел (48) – как раз посреди синагоги (64) – Христос запрещал думать о себе, как о действительном источнике учения (не хорошо выражено – стр. 70) – кто хоть и хочет единения с Богом (74) – жгучая потребность искупления (79) – такого рода удовлетворению (? 80) – это выражение для выражения мысли (90) – втираются в доверие (93) – моментально были дочиста обираемы (100) – такого важного пункта, как проповедь иудейства среди язычников (103) – спрыскивали себя кровью его (113) – чутья истины (114) – проделывать все те предписания (123) – сверкали (побеленные известью гробы) своей белизной (137) – в какое бешенство привели эти обличения Христа фарисеев (148) – о Себе, как о каком-то третьем лице (157) – крест, который мы видим в нашем религиозном обиходе (160) – народом, сшедшимся поглазеть (162) – убитого пред разрушением храма, в этом последнем месте (166) – не ставало, как только «Слава Божия» удалялась (179) – ваш храм отныне будет опустевшим зданием домом без жильцов (180).

—107—

Для правильного суждения о вышеуказанных недостатках сочинения о. Мозолевского должно принять во внимание:

1) сочинение печаталось без предварительной проверки того академического наставника, по предмету коего (Священное Писание Нового Завета) оно написано, и даже, как по всему видно, без авторской корректуры, под редакцией журнала «Bеpa и Разум», оттиски из статей коего за 1896-й год и представляет собою книга о. Мозолевского; – 2) многие из вышеуказанных недостатков имеют характер несущественный, частный и случайный, – почти вей они легко могут быть устранены, например, при втором изданы книги. Таким образом недостатков, помеченных в § 6-м, не было бы в книге о. Мозолевского, если бы ее корректировал сам автор. А почти все другие, выше помеченные, недостатки были бы устранены тем наставником, по предмету коего писано сочинение, и коему на предварительное рассмотрение оно, по правилам, должно быть представлено (что дозволяется делать авторам даже и в рукописи), – а отчасти и самим автором, по указаниям академических рецензентов, при печатании сочинения. Вина автора – в том, что он поторопился напечатать свое сочинение без предварительной академической цензуры и без самоличной корректуры.

При таком характере вышеуказанных недостатков труда о. Мозолевского, отсутствие их, даже полное, конечно улучшило бы книгу, но только количественно, так сказать, и частью, а не качественно и, по существу. Эти общие качества остались бы в сочинении о. Мозолевского существенно те же самые, какие имеет оно и в своем настоящем виде, – именно:

1) В совершенно достаточной, по моему мнению, для магистра богословия мере автор извлек научный материал из тщательно изученных им пособий и источников, древних (Ориген, Гиларий, Златоуст, Иероним, Феофилакт, Евфимий Зигабен) новых экзегетических (Кнабенбауер, Ольсгаузен, Мейер, Кейль, Блекк, Де Ветте, Вейсс, Ебрард, Штир), библейско-исторических (Кейм, Гаусрат, Иост, Евальд, Ланген, Шюрер, Люттербек, Гфрёрер), археологических (Витринга, Евальд, Кейль, Эальшютц, Гофманн, словари: Винера; Рима и Гамбургера), филологи-

—108—

ческих (Тишендорф VII изд. Вилький, Шлейсиер) и пособий для изучения первоисточников в переводах и извлечениях (Ветштений, Лайтфут, Шеттген, Вюнше, Рабе переводи Мишны, Иосиф Флавий в русском переводе и лексикон Буксторфия к раввинско-талмудической литературе). Все эти добросовестно изученные автором и тщательно использованные им труды представляют, по своему объему, весьма внушительных размеров библиотеку наилучших пособий по предмету сочинения о. Мозолевского, благодаря чему резко не бросается в глаза и слишком большим вредом не сопровождается незнакомство автора с вышеуказанными другими новейшими пособиями по тому же предмету.

2) Извлеченный из указанных источников и пособий экзегетический, филологический и историко-археологический материал автор весьма умело применил к изъяснению обличительной речи Господа против книжников и фарисеев, – особенно в том, что относится к характеристике отрицательных и темных сторон фарисеизма. Вообще все существенное и необходимое для толкования речи Господа у автора есть, и экзегетическая сторона его сочинения могла бы быть улучшена, повторим, только количественно, а не качественно.

3) По местами (особенно, напр., на 111-й странице) автор весьма искусно избегает огульного порицания всех фарисеев и держится в суждениях о фарисеизме благоразумного беспристрастия там, где учение некоторых наилучших представителей фарисеизма сходствует с учением Христа, повсюду при этом выдерживая общее строго православное направление в своем экзегесе и умея примирить свои беспристрастно-правдивые суждения о фарисейских учителях с требованиями истинного нравственно-религиозного чувства христианина.

4) Столь же умело автор пользуется и древне-отеческими авторитетами, всецело руководствуясь ими в области нравственно-богословского экзегеса, в коей они действительно стоят на недосягаемой для новейших ученых высоте, не в научно-филологической, археологической и исторической, в коей неизбежен прогресс науки.

5) Но особенное внимание обращает на себя искусство ав-

—109—

тора, доходящее иногда до художественности, в общем освещении предмета, в умении посредством сжатых историко-археологических справок как бы оживотворить историческую обстановку речи Господа, в наглядном восстановлении исторического фона картины и художественно-живом изображении на ней тех лиц, против коих говорил Свою речь Господь Иисус Христос, – сюда же мы должны присоединить ясность, доходящую до художественности, живость и наглядность, а также сосредоточенность, краткость, отчетливость, стройность и уравновешенность изложения: – качества, благодаря коим книга автора читается с большими удовольствием и кои все реже и реже начинают появляться в современных ученых сочинениях, а потому и должны заслуживать особенного одобрения и поощрения в молодых ученых писателях.

Принимая во внимание, во-1-х, что недостатки рассматриваемого сочинения имеют частный характер, коих отсутствие существенно не увеличило бы качеств сочинения, – во-2-х, что качества эти, и при указанных недостатках, достигают значительной высоты и заслуживают полного одобрения и даже подражания, – и, в-3-х, что это пока первый и единственный в русской богословской литературе опыт специального, всесторонне-научного филологического, археологического, исторического и нравственно-богословского объяснения обличительной речи Господа против книжников и фарисеев: нахожу возможным, и без переиздания и исправления книги соответственно указанным недостаткам ее, признать священника Мозолевского достойными степени магистра богословия.

6) Экстраординарного профессора Академии по кафедре патристики Ивана Попова:

«Сочинение свящ. Мозолевского состоит из введения и собственно толкования ХХIII-й главы Евангелия Матфея. Введение разделяется на две неравных части. В первой говорится об отношении текста обличительной речи Господа, данного в Евангелии Матфея, к тексту других Евангелии (стр. 1–7). Во второй сообщаются сведения о происхождение истории и общем характере фарисейской партии (стр. 7–42). Главная часть сочинения представляет собою постишное объяснение 23 гл. Ев. Мф. (стр. 42–182).

—110—

Тема, избранная автором для своей диссертации, не велика по объему и не трудна для выполнения, так как обличительная речь Господа в силу своего нравственного, жизненного характера не представляет тех трудностей для истолкования, который нередко бывают свойственны местам Св. Писания с догматическим содержанием. В виду этого от автора естественно ожидать полноты и тщательности исследования. Ближайшее знакомство с книгой не вполне, однако оправдывает эти ожидания.

Неполнота исследования выражается прежде всего в том, что автор почти не касается вопросов, связанных с критикой Евангельского текста. Так взаимное отношение Евангелий в их повествовании об обличительной речи Господа выясняется лишь в общих чертах. Между тем подробное сопоставление частностей могло бы служить более убедительными и наглядным обоснованием мысли автора. Следуя примеру своих пособий, автор в первой половине своей диссертаций старается, хотя в общих чертах и не всегда убедительно, оправдать избираемое им чтение, но во второй ее половине он уже вовсе не обращается к вопросам этого рода.

Самый комментарий 23 гл. Ев. Мф. составлен автором на основании всех известнейших иностранных сочинений, посвященных истолкование Евангельского текста. Литературу этого рода автор собрали в значительном количестве, удовлетворительно изучили ее и воспользовался ею добросовестно. Нельзя того же сказать о святоотеческих толкованиях на Евангелия, которые собраны не в достаточной полноте и приводятся довольно случайно.

Самостоятельность автора выразилась главными образом в освещении слов обличительной речи Господа данными библейской археологии и талмудической литературы. С этою целью он много говорить о фарисеях, их происхождении и отличительных чертах их партии. Характеристика фарисеев, верная в общем, в частностях не всегда справедлива, расходится иногда с свидетельствами источников и содержит в себе некоторые исторические ошибки и неясность.

Против объяснения Евангелия при помощи данных талмудической литературы, конечно, возражать нельзя. Важность

—111—

изучения древне-иудейской литературы для правильного понимания Св. Писания Нового Завета стоит вне всякого сомнения. Но талмуд есть энциклопедическое произведение, которое росло и развивалось в те чеши целого ряда веков и слагалось под самыми разнородными религиозными, литературными и политическими влияниями, которые испытывали на себе его творцы. Отсюда ясно, что не все, содержащееся в талмуде, может годиться для характеристики бытовой и религиозно-нравственной жизни евреев времени проповеди Евангелия. Необходим известный метод и критика. В книге автора такого отношения к данным талмудической литературы мы не встречаем. Он пользуется материалами, собранными в известных изданиях Ляйтфута, Шёттгена и Вюнше, не входя в их обсуждение и оценку. Отсюда, пробегая книгу о. Мозолевского, читатель все время остается под впечатлением неуверенности и сомнения в том, действительно ли во времена Христа Спасителя фарисеи отличались теми чертами, который приписывает им автор. Впрочем, этот недостаток можно извинить автору. Занимаясь частной и ограниченной темой, он не мог, конечно, изучать для нее всю громаду талмудической литературы, а критическое изучение талмуда есть дело будущего. Автор не имел под руками сочинений, который могли бы дать ему руководящие нити для оценки имевшихся у него талмудических материалов.

Языки исследования правильный, изложение отличается живыми, ясными и общедоступными характером. Нельзя, впрочем, не отметить, что иногда оно становится слишком развязным и получает оттенок, не вполне соответствующий серьезности задач труда. К числу недостатков сочинения, производящих особенно неприятное впечатление на читателя, следует отнести крайнюю небрежность издания. Внешнее разделение книги на части и отделы не ясно вследствие отсутствия соответствующими знаков; масса неверных или непроверенных цитат (стр. 14, 32, 73, 109, 111, 128:164), фамилии цитуемых авторов пишутся неверно часто на протяжении всего сочинения (напр., везде Richm), часто не указывается том цитуемого издания или приводится ссылка сразу на несколько томов и одну страницу неизвестно, какого именно тома (напр. Hieronymi operum t.

—112—

VI-VIII р. 48), немецкие слова набраны русским шрифтом (стр. 106), множество опечаток.

Таков характер диссертации священника Мозолевского. Как уже было сказано выше, некоторые недостатки ее можно извинить. А в виду того, что сочинение автора содержит в себе довольно полное и правильное объяснение обличительной речи Господа и пополняет нашу если не ученую, то популярно-богословскую литературу, я с своей стороны признаю возможным допустить его до защиты представленной диссертации».

Определили: 1) Предложить кандидату богословия священнику Григорию Мозолевскому перепечатать его магистерскую диссертацию, исправив оную согласно указаниям, сделанными в отзывах рецензентов. 2) Суждение о коллоквиуме иметь по представлении священником Мозолевским Преосвященному Ректору Академии 50 экземпляров перепечатанной диссертации.

IV. Заявление Ректора Академии Арсения, Епископа Волоколамского, о том, что помощник столоначальника Хозяйственного Управления при Святейшем Синоде, кандидат богословия, Михаил Сменцовский, магистерская диссертация которого под заглавием: «Братья Иоанникий и Софроний Лихуды. (Их жизнь и деятельность). Опыт исследования из истории церковного просвещения и внутренней церковной жизни в конце XVII и начале XVIII веков» допущена была к печатанию по определению Совета Академий от 15 декабря минувшего 1898 года, представил ему один экземпляр напечатанной диссертации с просьбою выслать билет на выпуск книги в свет. – По рассмотрении диссертации, имеющей в печатном виде заглавие: «Братья Лихуды. Опыт исследования из истории церковного просвещения и церковной жизни конца XVII и начала XVIII веков». С.-Петербург, 1899 г. оказалось, что из девяти приложений к диссертации, занимавших в рукописи 604 страницы, пять под заглавиями: 1) Слово похвальное преп. Варлааму Хутынскому, 2) Слово торжественное о Софии, Премудрости Божией, 3) Книга Православного Исповедания, вкратце собранная… о пресуществлении Тела и Крови Христовы трудолюбием преосв. Афанасия, архиеп. Холмогорского, 4) Послание Семена Денисова Митрополиту

[Пропуск страниц 113, 114]

—115—

3) Сахаров. Исследование о русском церковном песнопении СПБ. 1849 г. (№ ¹⁴/₃₈₉) и 4) Martinus Gerbertus. De cantu et musica sacra. T. I-II. (№³⁸/₁₈₆; Б. 1378), покорнейше прося о получении их не оставить уведомлением».

Определили: Книги и рукописи сдать в фундаментальную академическую библиотеку, а г. Прокурора Московской Святейшего Синода Конторы о получении оных уведомить.

IX. Записки ординарного профессора г. Воскресенского, экстраординарных профессоров А. Шостьина и А. Введенского, преподавателя М. Никольского и библиотекаря К. Попова о выписке книг, которые они считают нужными приобрести для академической библиотеки.

Определили: Поручить библиотекарю Академии Константину Попову выписать для академической библиотеки, по справке с ее наличностью, означенные в записках книги и о последующем представить Правлению Академии.

X. Прошение студента III курса Александра Левитского:

«Покорнейше прошу Совет Московской Духовной Академии разрешить мне держать экзамен по метафизике, вместе с первым курсом, взамен гомилетики. Как известно Совету Академии, экзамен по гомилетике мною был выдержан удовлетворительно в Казанской Академии в 189⁶/₇ учебном году, метафизику же в этой Академии я не изучал».

Справка: В ведомости об успехах и поведении студента Левитского за I курс, присланной при отношении Совета Казанской Духовной Академии от 24 июля 1897 года за № 1056, познания его по гомилетике отмечены баллом 5.

Определили: Освободить студента III курса Александра Левитского от сдачи экзамена по гомилетике, предоставив ему, взамен того, держать испытание по метафизике вместе с студентами I курса Академии

XI. Прошение на имя Преосвященного Ректора Академии студента I курса Димитрия Спиридонова:

«Честь имею почтительнейше доложить Вашему Преосвященству, что я не могу явиться к годовым испытаниям. Посему покорнейше прошу Вас о том, чтобы Вы продлили мне отпуск до 1-го сентября сего 1899 года с оставлением меня на второй год на первом курсе и оставили

—116—

за мною стипендию, на которую я поступил по приемным испытаниям. При сем представляю медицинское свидетельство за № 52».

Справка: По § 81 лит. а, п. 5 устава духовных академий «перевод студентов из курса в курс и оставление на том же курсе» значится в числе дел, окончательно решаемых самим Советом Академии.

Определили: 1) Студента Димитрия Спиридонова, в виду засвидетельствованного врачом болезненного состояния его, оставить в первом курсе на второй год. 2) Суждение о назначении Спиридонову стипендии на будущий учебный год иметь в июньском собрании Совета Академии.

ХII. Занимались составлением расписания переводных и выпускных испытаний студентов Академии в текущем 189⁸/₉ учебном году.

Определили: Расписание испытаний студентов Академии представить на Архипастырское благоусмотрение и утверждение Его Высокопреосвященства.

На сем журнале резолюция Его Высокопреосвященства: «1899 г. Апр. 22. По ст. V. г. Покровскому разрешается переработать его кандидатское сочинение на соискание степени магистра. Прочее смотрено и утверждается».

8 июня 1899 года

Присутствовали, под председательством Ректора Академии Арсения, Епископа Волоколамского, Инспектор Академии Архимандрит Евдоким и члены Совета Академии, кроме профессоров: П. Попова, уволенного в отпуск, и С. Глаголева, находящегося в заграничной командировке.

Слушали: I. а) Доклад секретаря Совета Николая Всехсвятского: «Честь имею представить при сем Совету Академии табель баллов по устным и письменным ответам, а также и по поведению, полученных за истекший 1898–99 учебный год студентами I курса».

По рассмотрении табели оказалось, что из 59 студентов I курса:

1) Не держали устных испытаний студенты: Дмитрий Спи-

—117—

ридонов, Георгий Сорокопуд, греческие уроженцы – иеродиакон Дионисий (Марангудакис) и Савва Теолакис – по всем предметам I курса (все четверо, кроме того, не представили семестровых сочинений и проповеди); Владимир Валюженин и Владимир Воробьев – по еврейскому языку и древней гражданской истории и Александр Померанцев – по библейской истории, еврейскому языку, древней гражданской истории и греческому языку.

2) Поведение 18-ти студентов обозначено баллом 5, 2-х – баллом 5-, 34-х – баллом 4, 2-х – баллом 4-, 2-х – баллом 4= и 1-го – баллом 3-.

3) Неудовлетворительные баллы имеют студенты: Буркович Томо (сербский уроженец) – на устном испытании по греческому языку – 2– и на семестровом сочинения по словесности – 2½; священник Горбаневский Филипп – на устных испытаниях по словесности и метафизике и на семестровом сочинении по словесности – 2½; Иокич Лука (сербский уроженец, оставленный в I курсе на второй год) – на устном испытании по греческому языку – 2– и на семестровых сочинениях: по словесности – 2, метафизика – 2– и библейской истории – 2+; иеродиакон Мефодий (Макариев, болгарский уроженец) – на устных испытаниях: по греческому языку – 2– и французскому языку – 2½; Саввич Симон (сербский уроженец) – на устных испытаниях: по еврейскому языку – 2½ и греческому языку – 2-; Ступаревич Николай (боснийский уроженец) – на устных испытаниях: по библейской истории – 2, метафизике – 2½ и на семестровых сочинениях: по словесности – 2½ и библейской истории – 2-.

б) Прошения студентов I курса:

1) Георгия Сорокопуда: В 189⁸/₉ году я, выдержав вступительные экзамены, был принят в число студентов 1-го курса Московской Духовной Академии. Но вследствие болезни (воспаление легких) должен был оставить занятия и по предписанию академического врача уехать для лечения домой. Так как болезнь моя продолжилась до настоящего времени, то я уже не могу подготовиться к экзаменам, необходимым для перехода на 2-й курс. Посему покорнейше прошу Совет Московской Духовной Академии оставить меня на 1-ом курсе на второй год».

—118—

2) Иеродиакона Дионисия Марангудакиса: «Прибыв в Россию, когда учебные занятия в Академии уже начались, и не успев, как следует, усвоить русский язык, я не мог подать к сроку семестровые сочинения и подготовиться надлежащими образом к экзаменам. Посему я, нижеподписавшийся, покорнейше прошу Совет Московской Духовной Академии разрешить мне остаться на первом курсе на второй год».

3) Саввы Тсолакиса: «Представляя при сем свидетельство врача о своей болезни, требующей моего пребывания в Москве для лечения, и не имея возможности потому держать курсовые испытания в назначенное время, имею честь покорнейше просить Совет Академии разрешить мне отложить испытания на август месяц».

4) Владимира Валюженина: «Имею честь покорнейше просить Совет Академии разрешить мне, вследствие болезни, держать устные испытания по Еврейскому языку и Древней Гражданской Истории в августе месяце текущего года. При сем прилагаю медицинское свидетельство академического врача за № 19».

5) Владимира Воробьева: «Под влиянием симптомов мигрени, а в соединении с нею ослабления памяти и невозможности сосредотачиваться на одном каком-либо определенном предмете я не имел возможности готовиться и держать экзамен по еврейскому языку, а также и дальнейшая подготовка к следующему экзамену – по древней гражданской истории, является для меня делом невозможным, а потому покорнейше прошу Совет Академии разрешись мне отложить экзамены еврейского языка и древней гражданской истории до августа месяца. – При этом прилагаю медицинское свидетельство о состоянии своего здоровья, выданное мне академическими врачом».

6) Александра Померанцева: «Имею честь покорнейше просить Совет Академии допустить меня к испытанию в Августе месяце сего года по тем предметам (библейской истории, древней гражданской истории, еврейскому и греческому языкам), по которым я не мог держать экзамен в назначенное для того время вследствие болезни. – Медицинское свидетельство академического врача при сем прилагается».

Справка: 1) Студент I курса Дмитрий Спиридонов по

—119—

определению Совета Академии от 8 апреля текущего года, утвержденному Его Высокопреосвященством, уже оставлен в I курсе на второй год. 2) По §§ 132–134 устава духовных академий «По окончании испытаний на каждом курсе составляется Советом список студентов по успехам и поведению. «При определении сравнительного достоинства студентов и составлении списка их принимаются во внимание сочинения, устные ответы и поведение. Примечание. При составлении списка новые языки в общий счет предметов не вводятся. – В случае неуспешности, зависевшей единственно от болезни, студенты могут быть оставляемы, с разрешения Совета, на второй год в том или другом курсе, но один только раз в продолжении четырехлетнего академического курса». – 3) Правил касательно значения неудовлетворительных баллов по ответам и сочинениям студентов Академии § 4-й: «О студенте, получившем балл ниже 2 по одному предмету, или два балла ниже 2½, или, наконец, балл 2½ по трем предметами, доносится Совету Академии, который, приняв в соображение все имеющиеся о данном студенте сведения, входит в суждение о том, оставить ли его в Академии или уволить по неуспешности». 4) Определением Святейшего Синода от ^{11 марта}/_{1 апреля} 1869 года, согласно с Высочайшим повелением, постановлено: «поставить в известность начальства всех духовно-учебных заведений, чтобы они поступающим в эти заведения иностранцам оказывали возможное снисхождение как на приемных и выпускных экзаменах, так и во время прохождения наук, не стесняясь требованиями уставов сих заведений». б) По § 81 лит. а пп. 4–5 устава духовных академий «составление списков студентов после испытаний и перевод студентов из курса в курс» значится в числе дел, окончательно решаемых самим Советом Академии». 6) Указом Святейшего Синода от 16 января 1891 года за № 212 Совету Академии вменено в обязанность дозволять студентам перенесение устных экзаменов на после-каникулярное время только в самых уважительных случаях и не иначе, как с особого в каждом отдельном случае разрешения Его Высокопреосвященства.

—120—

Определили: 1) Принимая во внимание сравнительное достоинство сочинений, устных ответов и поведения студентов I курса, перевести их в следующий, II-й, курс в таком порядке: 1) Пограницкого Николая, Онтлика Константина, Троицкого Ивана, Войцеховича Митрофана, 5) Высоцкого Петра, Чернявского Василия, Челака Александра, Лебедева Николая, Тихомирова Алексея, 10) Егорова Владимира, Белоусова Стефана, Колмакова Сергея, Снегирева Вячеслава, Павлова Михаила, 15) Попова Леонида, Повольни Бронислава, священника Островского Феодосия, Пискарева Николая, Успенского Владимира, 20) Ансерова Петра, Третьякова Петра, Сенцова Михаила, Спасского Георгия, Григорьева Владимира, 25) Яницкого Трифона, Знаменского Николая, Бурцева Александра, Драчева Николая, Остроумова Николая, 30) Платонова Александра, Юдина Николая, Афанасьева Сергея, Беневоленского Николая, Филипповича Григория, 35) Лебедева Сергея, Артоболевского Сергея, Кедрова Сергея. Покровского Андрея, Баженова Дмитрия, 40) Зернова Семена, Плотникова Виссариона, иеродиакона Виктора Нисянчева, Никольского Алексея, иеродиакона Мефодия Макариева, 45) священника Горбаневского Филиппа, Давидовича Светислава, Фогопулоса Константина, Саввича Симона, Мачкича Иована и 50) Бурковича Томо. – 2) Студентов – Геория Сорокопуда, иеродиакона Дионисия Марангудакиса и Савву Тсолакиса оставить в 1 курсе на второй год. 3) Сербского уроженца Луку Иокича и боснийского уроженца Николая Ступаревича уволить из числа студентов Академии по малоуспешности. 4) В виду засвидетельствованного академическим врачом болезненного состояния студентов Владимира Валюженича, Владимира Воробьева и Александра Померанцева, дозволить им сдать устные испытания: Валюженичу и Воробьеву – по древней гражданской истории и еврейскому языку, а Померанцеву – по библейской истории, еврейскому и греческому языкам и древней гражданской истории – после летних каникул, в августе месяце сего 1899 года. 5) Постановления, изложенные в пп. 3 и 4 сего определения, представить на Архипастырское утверждение Его Высокопреосвященства,

II. а) Доклад секретаря Совета Николая Всехсвятского:

«Честь имею представить при сем Совету Академии та-

—121—

бель баллов по устным и письменным ответам, а также и по поведению, полученных за истекший 1898–99 учебный год студентами II курса».

По рассмотрении табели оказалось, что из 50 студентов II курса:

1) Не держали устных испытаний студенты: Сергей Гапонов – по всем предметам II курса (не представил также и третьего семестрового сочинения по общей церковной истории и греческий уроженец Евангел Саргиани – по библейской археологии. – Не представил второго семестрового сочинения по Священному Писанию Ветхого Завета студент Вениамин Олесницкий.

2) Поведение 6-ти студентов обозначено баллом 5, 2-х – баллом 5-, 33-х – баллом 4, 5-ти – баллом 4-, 1-го – баллом 4= и 3-х – баллом 3.

3) Неудовлетворительные баллы имеют студенты: Габараев Константин и Покровский Михаил – на семестровом сочинении по общей церковной истории – 2-; Любимский Александр – на устном испытании по истории философии – 2½ и на семестровом сочинении по общей церковной истории – 2– и Кастратович Иван (сербский уроженец) – на устных испытаниях: по библейской археологии – 2, общей церковной истории – 2+, французскому языку –2½ и на семестровом сочинении по общей церковной истории – 2-(кроме того в свидетельстве, выданном от Совета Киевской Духовной Академии, познания Кастратовича по истории философии и психологии, читаемым в Московской Духовной Академии на II курсе, отмечены также баллом 2).

б) Прошения студентов II курса:

1) Евангела Саригиани: «Не имев возможности по болезни явиться на испытание по предмету библейской археологии, имею честь всепокорнейше просить Совет Академии разрешить мне подвергнуться таковому в начале будущего учебного года».

2) Вениамина Олесницкого: «Задолго до подачи второго семестрового сочинения я заболел инфлуенсой и вынужден был остаться в больнице до конца первой трети учебного года, т.е. до самого срока подачи этого сочинения. Я просил Правления Академии об отсрочке, приложивши к прошению свидетельство о болезни. Мне была дана отсрочка

—122—

до 20-го января. С тем я и уехал домой. Но дома моя болезнь еще более усилилась, так что я не мог работать и явиться к назначенному сроку, о продлении которого до выздоровления я и обратился с прошением в Академическое Правление, прислав вместе с тем и свидетельство пользовавшего меня врача. Поправившись несколько, я в начале Марта отправился в Академию и принялся за писание третьего семестрового сочинения, так как до срока подачи его оставалось уже немного времени. Работа по этому сочинению, а также скоро наступившие экзамены настолько утомили меня, что я положительно не мог приняться за написание второго семестра, чтобы успеть подать его к концу учебного года и иметь право на перевод в следующий курс. – Вследствие этого честь имею всепокорнейше просить Совет Академии позволить мне подать сочинение в конце каникулярного времени. Надеюсь, что благоприятные условия деревенской жизни укрепят меня и дадут возможность написать это сочинение».

Справка: По определенно Совета Академии от 8 апреля текущего 1899 года, утвержденному Его Высокопреосвященством, студенту Сергею Гапонову разрешено, вследствие болезни, сдать устные испытания по всем предметам II курса и представить третье семестровое сочинение по общей церковной истории после летних каникул, в августе месяце сего 1899 года.

Определили: 1) Принимая во внимание сравнительное достоинство сочинений, устных ответов и поведения студентов II курса, перевести их в следующий, III-й, курс в таком порядке: 1) Коновалова Дмитрия, Мишина Александра, Бенеманского Михаила, Постникова Петра, 5) Попова Павла, Яворского Василия, Левитова Павла, Сахарова Сергея, Виноградова Михаила, 10) Высоцкого Николая, Краснопевцева Алексея, Златова Гавриила, Триумфова Александра, Лавровского Федора, 15) Богданова Александра, Голубева Виктора, Невского Михаила, Гординского Феодора, Виноградова Анатолия, 20) Чистилина Дмитрия, Добромыслова Павла, Грота Иустина, Троицкого Ивана, Титова Михаила, 25) Зорина Петра, Дмитриева Николая, Алфеева Аркадия, Афанасьева Матвея, Романова Виктора, 30) Кантова Владимира, Отрезова Ивана, Соловьева Ивана, Покровского Василия,

—123—

Холмогорова Дмитрия, 35) Покровского Михаила, Евстратиадиса Феодора, Овчинникова Василия, Горского Дмитрия, Доброгаева Павла, 40) Габараева Константина, Покровского Сергея, Горского Михаила, Моисеева Николая, Поспелова Николая, 45) иеромонаха Платона и 46) Любимского Александра; 2) Сербского уроженца Ивана Кастратовича уволить из числа студентов Академии по малоуспешности; 3) Дозволить студентам: греческому уроженцу Евангелу Саригиани сдать устное испытание по библейской археологии и Олесницкому Вениамину – представить семестровое сочинение по Священному писанию Ветхого Завета – после летних каникул, в августе месяце сего 1899 года; 4) Постановления, изложенные в пп. 2 и 3 сего определения, представить на Архипастырское утверждение Его Высокопреосвященства.

III. а) Доклад секретаря Совета Николая Всехсвятского:

«Честь имею представить при сем табель баллов по устным и письменным ответам, а также и по поведению, полученных за истекший 1898–99 учебный год студентами III курса».

По рассмотрении табели оказалось, что из 46 студентов III курса:

1) Не держали устных испытаний студенты: Павел Лесницкий – по всем предметам III курса (не представил также семестровых сочинений и проповеди); Василий Зеленцов – по педагогике, гомилетике, церковному праву, истории и разбору западных исповеданий, и латинскому языку и болгарский уроженец Иван Пампулов – по гомилетике.

2) Поведение 5-ти студентов обозначено баллом 5, 4-х – баллом 5-, 1-го – баллом 5=, 28-ми – баллом 4, 7-ми – баллом 4– и 1-го – баллом 4=.

3) Неудовлетворительные баллы имеют студенты: болгарский уроженец Иван Пампулов – на устном испытании по истории русского раскола и на семестровом сочинении по церковной археологии и литургике – 2½ и на семестровом сочинении по Священному Писанию Нового Завета – 1½; сербский уроженец Савва Попович – на устных испытаниях по педагогике и гомилетике – 2½ и на семестровом сочинении по Священному Писанию Нового Завета – 1-.

—124—

б) Прошения студентов III курса:

1) Павла Левицкого (на имя Преосвященного Ректора Академии):

«Честь имею смиреннейше просить Наше Преосвященство дозволить мне в будущем учебном году продолжать учение во вверенной Вашему Преосвященству академии с оставлением меня на повторительный год на третьем курсе по болезни. Для поправления расстроенного здоровья, по совету врачей, я должен был прервать занятия в академии и провести год дома в деревне. В настоящее время я успел укрепиться настолько, что надеюсь, по истечении летних каникул буду в состоянии продолжать учебные занятия. Поэтому покорнейше прошу Ваше Преосвященство оставить меня на повторительный курс по болезни с оставлением за много прежней моей казенной или же какой-нибудь полной стипендии, так как воспитываться на свои средства я не имею никакой возможности, будучи лишен родителей и имея самые скудные средства для жизни. – При сем прилагаю свидетельство земского врача о состоянии моего здоровья».

2) Василия Зеленцова: «Сего мая месяца 1899-го года, вместе с прочими студентами третьего курса, я держал экзамены для перехода на четвертый курс – 4-го числа по Священному Писанию Нового Завета, 10-го числа по Русской церковной истории и 15-го числа по Истории русского раскола. Расстройство здоровья вынуждает меня временно оставить учебные занятия. – Прошу Совет Академии дозволить мне держать остальные экзамены в августе месяце сего года. При сем представляю свидетельство академического врача о моей болезни».

3) Ивана Пампулова: «Не имев возможности по болезни явиться на испытание по предмету гомилетики и истории проповедничества, имею честь покорнейше просить Совет Академии разрешить мне подвергнуться таковому в начале будущего учебного года».

Определяли: 1) Принимая во внимание сравнительное достоинство сочинений, устных ответов и поведения студентов III курса, перевести их в следующий, IV-й, курс в таком порядке: 1) Малинина Алексея, Платонова Александра, Минина Петра, Попова Иосифа, 5) Максимова Васи-

—125—

лия, Нарского Николая, Смирнова Алексея, Зерцалова Григория, Бондаря Семена, 10) Федоровского Всеволода, Приклонского Николая, Фаминского Николая, Рудакова Ивана, Румянцева Николая, 15) Стыранкевича Виталия, Смирнова Сергея, Успенского Павла, Бугославского Петра, Артамонова Петра, 20) Арбекова Николая, Червинского Агафона, Алексинского Феодора, Третьякова Василия, Левитского Александра, 25) Купленского Александра, Шипулина Владимира, Грацианского Дмитрия, Бутомо Павла, Суворовского Александра, 30) Ивановского Михаила, Сильвестра иеродиакона, Любомудрова Георгия, Беляева Владимира, Протопопова Петра, 35) Лилеева Михаила, Федорова Ивана, Грузинова Парфения, Соболева Александра, Шувалова Дмитрия, 40) Другова Александра, Величкина Николая и 42) Пиотуховича Евстафия. 2) Студента Павла Левицкого оставить в III-м курсе на второй год. 3) В виду засвидетельствованного академическим врачом болезненного состояния студентов Василия Зеленцова и Ивана Пампулова, дозволить им сдать устные испытания: Зеленцову – по педагогике, гомилетике, церковному праву, истории и разбору западных исповеданий и латинскому языку, а Пампулову – по гомилетике и истории проповедничества – после летних каникул, в августе месяце сего 1899 года. 4) Применяя к Ивану Пампулову и Савве Поповичу, как студентами-иностранцам, требования, изложенные в определении Святейшего Синода от ^{11 марта}/_{5 апреля} 1869 года, дозволить им после летних каникул, в августе месяце сего 1899 года, вновь сдать устные испытания и представить новые семестровые сочинения по тем предметам, по которым у них имеются неудовлетворительные баллы, после чего и иметь суждение о переводе их в IV курс. 5) Постановления, изложенные в пп. 3 и 4 сего определения, представить на Архипастырское утверждение Его Высокопреосвященства.

IV. а) Доклад секретаря Совета Николая Всехсвятского:

«Честь имею представить при сем Совету Академии ведомость об успехах и поведении студентов настоящего IV курса за все четыре года академического образования».

По рассмотрении ведомости оказалось, что из 51 студентов IV курса:

1) 8 студентов имеют в среднем выводе по ответам

—126—

и сочинениям за четыре года академического курса балл не менее 4½, 38 – не менее 4 и 5 не менее 3.

2) 10 студентов – Богданов Николай, Масин Павел, Остроумов Николай, Пшеничников Николай, Разумеев Феодор, Соколов Александр, Соколов Виктор, Цисарь Иосиф, Шаповаленко Григорий и Якубовский Полиевкт – не представили кандидатских сочинений.

3) Неудовлетворительные для степени кандидата баллы за четыре года академического курса имеют студенты: Германиди Иван (греческий уроженец) – на семестровом сочинении по истории и разбору западных исповеданий – 2; Кириако Евстратий (греческий уроженец) – на семестровом сочинении по библейской истории – 2; Коханович Феодор – на семестровом сочинении по истории и разбору западных исповеданий – 2+; Кушевич Ксенофонт (македонский уроженец)– на семестровом сочинении по библейской истории – 2-; Масин Павел – на семестровом сочинении по истории и разбору западных исповеданий – 2+; Мелиссара Стефан (греческий уроженец) – на семестровых сочинениях по церковному праву и педагогике – 2 и на устных испытаниях: по метафизике 2, истории и разбору западных исповеданий – 2+, истории философии, истории и обличению русского раскола, педагогике и нравственному богословию – 2½; Остроумов Николай – на семестровом сочинении по педагогике – 2; Предтечевский Василий – на семестровом сочинении по истории и разбору западных исповеданий – 2+ и Разумеев Федор – на семестровом сочинении по педагогике – 2. Не вполне удовлетворительный балл (2½) на семестровом сочинении по истории и разбору западных исповеданий при среднем балле ниже 4, имеет студент Богданов Николай.

4) Поведение за истекший 1898–99 учебный год у 10 студентов отмечено баллом 5, у 4-х – баллом 5-, у 27-ми – баллом 4 и у 10-ти – баллом 4-.

б) Отзывы преподавателей Академии о кандидатских сочинениях 41 студентов LIV курса:

1) Ординарного профессора Митрофана Муретова о сочинении студента иеромонаха Александра (Григорьева) на тему. «Соборное послание Святого Апостола Иакова, брата Господня»:

—127—

«Обширный (902 стр.) труд о. Александра состоит из: а) введения, посвященного объяснению термина καθολικὴ ἐπιστολή, – определению личности писателя послания, его читателей, повода к написанию, времени и места написания, – выяснению характера послания по его содержанию и изложению и отношения к учению Апостола Павла о вере и, наконец, решению вопроса о подлинности послания; – б) последовательного толкования послания, которое (толкование) автор делит на 24 параграфа с указанием общего содержания каждого параграфа, напр., § 1: радость в страданиях (1 гл. 2–4 ст.), § 2: молитва о мудрости (1, 5–8), § 3: ничтожность богатства (1, 9–11) и т.д. до конца послания; – и в) приложений, содержащих в себе примечания, преимущественно текстуально-филологические, к тексту послания.

Как по своему главнейшему содержанию, так и по методу толкования, плану и изложению, сочинение о. Александра стоит в тесной зависимости от труда католического богослова Тrenkle, Der Brief des heiligen Iacobus, Freibug im Breisgau, 1894, – чего отнюдь и не скрывает наш автор в своих постоянных и многочисленных цитатах из этого труда. Но это основное пособие в сочинении о. Александра с одной стороны значительно сокращено и освобождено от ненужного для православной богословской науки материала, а с другой – существенно дополнено текстуально-филологическими и экзегетическими справками из новейших научных пособий и источников, особенно из Корбейской, ныне хранящейся в Санкт-Петербургской Императорской Публичной Библиотеке (у Тишендорфа-Грегори: fi¹), рукописи латинского текста послания, в новейшее время переизданного и обследованного Wordsworth’oм и Sanday’ем в Studia Biblica-Essays in biblical archaeology and criticism, ло1. 1, – Oxford, 1885). Но главным образом самостоятельность о. Александра по отношению как к Trenkle, так и другим иностранным пособиям выразилась: во-1-х, в общей переработке их согласно духу православного экзегеса; – во-2-х, в многочисленных и обширных цитатах из восточно-православных толкователей и экзегетов: Златоуста, Кирилла Александрийского, Дидима, Исидора Пелусиота, Андрея Критского (по изд. Фаворского в Прав. Палест. Сборнике, 1891 г.), Икумения, Феофилакта, Зи-

—128—

габена (по катенам Крамера) и др.; – и, в-3-х, в критической проверке славяно-русского текста и перевода, для чего автор специально изучил перевод Св. Алексия по изданию Высокопреосвящ. Леонтия. Язык краткий и ясный. В некоторых случаях автор дает весьма удачные экзегетические разъяснения терминов, понятий и истин, содержащихся в послании Иакова, поставляя их в связь: а) с индивидуальным характером личности Св. Иакова, брата Господня, б) с другими соборными посланиями (Ап. Петра) и в) нагорною беседою Господа. Конечно связь эта (особенно с другими соборными посланиями) могла бы быть уяснена гораздо глубже и шире, чем как это сделано в сочинении о. Александра, – можно бы также пожелать от автора более широкого изучения новейших иностранных пособий как исагогических, так и экзегетических, – самостоятельной проверки по подлинникам, приводимых, большею частью по Trenkle, цитат из классиков, Филона, Иосифа Флавия и иудейско-раввинской литературы (последней хотя бы по авторитетным переводам). Но и в настоящем своем виде труд о. Александра вполне удовлетворителен для кандидатской степени».

2) Доцента Ивана Андреева о сочинении студента Блешенкова Герасима: «Деятельность Преподобного Феодора Студита в пользу иконопочитания»:

«Деятельность Преп. Феодора Студита в пользу иконопочитания была двоякая: практическая – вся его жизнь и литературная. Отсюда сочинение г. Блешенкова распадается на две части. Первая предназначается для биографии Феодора, а вторая для обзора тех словесных орудий, с которыми он нападал и защищался против иконоборцев. – В небольшом введении (стр. 1–7) г. Блешенков высказывается в том смысле, что деятельность Феодора практическая стоит выше его деятельности литературной, и полагает, что во втором периоде иконоборческих смут жизнь предъявляла спрос больше на первую, чем на вторую.

Первая часть г. Блешенкова далеко не окончена. Она распадается на четыре главы, из коих первая содержит краткий критико-библиографический обзор источников и пособий; во второй излагаются взгляды на иконоборчество

(Продолжение следует).