Часть III. 1891–1895. Старательный студент Духовной Академии

11 августа 1891 года, в воскресенье, простясь с родными, корпорацией и знакомыми, получив благословение епископа Павла, Николай Чуков пароходом отправился в Петербург. Вместе с ним поехал поступать и Виктор Петрович Крохин, только что окончивший семинарию.

«В девятом часу утра 13 августа мы были уже в Петербурге, – пишет в своих воспоминаниях Владыка Григорий. – На извозчике проехали мы в здание Академии⁷⁹ (за Невской Лаврой). С чувством какого-то страха вошли мы в здание, где встретил нас швейцар Лаврентий, импонировавший нам своей формой; с завистью смотрели мы на независимо разгуливавших по вестибюлю студентов; с особенным почтением взирали на каждого солидного или пожилого человека, предполагая видеть в нем профессора... Нас отвели в комнаты студентов, где мы и расположились на время экзаменов, предварительно заявившись к инспектору (тогда иеромонаху Михаилу Ермакову, впоследствии Митрополиту Киевскому) и уплатив эконому 8 руб. 50 коп. за полумесячное содержание в Академии.

В первый же день я побывал в Соборе Лавры у обедни, а затем мы оба не утерпели, чтобы пройти по Старому Невскому до Николаевского вокзала и посмотреть на железную дорогу, которой мы никогда не видели.

Экзамены начались лишь 19 августа и потому все время до этого мы занимались, штудируя учебники для предстоящих испытаний. По старой привычке, за отсутствием студентов, еще не приехавших, я попал в церковные прислужники в Академическую церковь, и в день Успения Б. М. – 15 августа – при служении Преосвященного ректора еп[ископа] Антония (Вадковского, впоследствии Митрополита), я держал у него служебник. 18 августа в Лаврском соборе происходила хиротония архимандрита Владимира во епископа Бийского. Служил Митрополит Исидор с четырьмя архиереями. Наш ректор еп[ископ] Антоний должен был участвовать, и я опять сопровождал его в качестве чиновщика и так[им] обр[азом] впервые видел всю церковную церемонию архиерейского посвящения. Во время „причастного“ ректор послал меня получить благословение 92-летнего старца Митрополита „на благополучную сдачу экзаменов“, как он и выразился»⁸⁰.

Начались приемные экзамены. Сначала шли письменные: 19 августа – по Священному Писанию (тема: «В каком смысле заповедь о любви к ближним названа в Евангелии Новою Заповедью? (Ин.13:34)»); 20 августа – по логике (тема: «Роль воли в логических процессах») и 21 августа – по латинскому языку (задание: написать на латинском языке сочинение на тему: «О промысле Божием»). Затем устные: 23 августа – по основному богословию, 26 – по русской церковной истории (о преп. Ниле Сорском), 27 – по греческому и 28 – по немецкому языку.

Рисунок 22. Епископ Антоний (Вадковский). Ректор СПб. ДА

Экзамены прошли удовлетвори-тельно, Николай их выдержал. Но на казенное содержание можно было принять по конкурсу только 36 человек из 88 поступивших, а Николай поступил 48-м. Начались тревожные дни. Уезжая из Петрозаводска, Николай говорил с купцом С. Л. Леонтьевым, поставщиком съестных припасов в Духовное училище, о заимообразной помощи ему для взноса в академию в случае непоступления на казенное содержание. Но определенной договоренности не было. Как только выяснились предварительные результаты экзаменов, Николай сразу же написал письмо Леонтьеву с просьбой одолжить ему для взноса на первое полугодие 162 р. 50 к. и сообщил об этом матери, думая, однако, вернуться в Петрозаводск, если бы Леонтьева не оказалось дома. Последнее так и случилось: Леонтьев был в отъезде. Что делать? Надо было немедленно решать вопрос – оставаться в академии или нет, так как начальству нужно было знать количество остающихся в общежитии студентов, и ректор уже призывал его к себе по этому поводу. Николая поддержал его прежний одноклассник по гимназии, только что окончивший филологический институт, Николай Константинович Ядрышев. Он уговорил его во что бы то ни стало остаться в академии, изыскав потом средства. А так как к 1 сентября необходимо было сделать уже единовременный взнос в 50 рублей, то товарищи студенты, еще почти незнакомые ему, собрали эту сумму, и он внес ее почему-то уверенный, что Леонтьев не откажет.

Юношеский оптимизм не обманул Н. К. Чукова: С. Л. Леонтьев действительно прислал необходимую сумму.

Так, после разного рода беспокойств и треволнений – сначала с экзаменами, а потом с вопросом о содержании – Николай Чуков, наконец, окончательно утвердился в академии. За два года, что он пробыл на службе в духовном училище, он уже привык к известной самостоятельности и положению в некотором роде «начальства». Теперь опять приходилось стать учеником, хотя и студентом...

Лекции еще не начались. Первокурсники осваивались. Со своим товарищем по гимназии Ядрышевым Н. Чуков осмотрел соборы и памятники тогдашнего Петербурга. Неоднократно посещал Лавру, заходил и в лаврский собор – к мощам св. Александра Невского. Побывал неподалеку от академии, в Скорбященской часовне на Стеклянном, где икона Божией Матери «с грошиками»⁸¹.

Перед началом лекций Чукову нужно было выбрать одно из двух отделений – историческое или словесное. Так как желающих записаться на первое было очень много, то начальство само «уравняло» и он попал на словесное отделение. Соответственно выбору, студентов распределили по комнатам, занятным и спальням. Словесники первого курса помещались в крыле академического здания, которое выходило окнами на Лавру. Комнаты для занятий были на верхнем, третьем, этаже, а спальни – этажом ниже. В занятных комнатах каждый имел определенное место за одним из двух больших столов, рассчитанных на шесть человек каждый. Тут же стояли два платяных шкафа для одежды, две большие этажерки для книг, два дивана, стулья.

В одной комнате занималось 12 человек, сидевших за столами в алфавитном порядке. Товарищами Николая по столу на все четыре года оказались Н. В. Туберозов, П. М. Фиников, И. Г. Холмский, Е. И. Хигуци и П. М. Шайтанов (впоследствии Кремлевский).

Для обеда и чаепития студенты спускались в столовую, находившуюся на первом этаже. Здесь же была студенческая библиотека и приемная для гостей, а также находились кабинеты инспектора, двух его помощников и эконома.

Аудитории располагались на втором этаже: две – около академической церкви; рядом с ними был актовый зал и Церковно-археологический музей; третья и четвертая – на правой стороне здания (к Обводному каналу) и пятая – на левой, к Лавре. Самая большая аудитория была третья. В ней обычно читались лекции для двух курсов совместно. На втором этаже около третьей аудитории помещалась и студенческая читальня, куда поступало большое количество периодической литературы. Академическая библиотека находилась в особом здании, в саду. В этом же здании были квартиры: ректора, библиотекаря, помощника библиотекаря и секретаря Совета академии.

В бытовом отношении студенты Духовной академии были обеспечены несравненно лучше студентов других учебных заведений, вынужденных ютиться по частным квартирам, обедать в столовых и т.п. Здесь все было под руками, к услугам студентов. Жилые комнаты большие и светлые, стол хороший, одежда в совершенно достаточном количестве, громадная библиотека для занятий, большой сад для прогулок. Можно было целиком отдаться занятиям, никакие посторонние заботы не отвлекали студента. Только в одном отношении Николай находился несколько в особом положении: он должен был заботиться о содержании матери. Но и здесь ему удалось пока устроиться: вместо пальто, которое выдавалось одно на четыре года, и сюртучной тройки – на два года, он взял у портного деньги и отослал матери. Таким образом на первое время денежные дела были улажены.

Как и везде, студенты поначалу очень аккуратно посещали лекции. Но потом энтузиазм проходил, и только некоторые профессора привлекали студентов; у других лекции посещались средне, а у иных и совсем мало, особенно когда подходило время подачи семестровых сочинений и студенты усиленно занимались ими у себя в академии или в Публичной библиотеке.

В системе академического курса семестровым сочинениям придавалось большое значение. Наряду с углубленным изучением предмета студенты учились на них методам научной работы. Потому и балл по сочинениям при общем годовом зачете экзаменационных оценок принимался в удвоенном значении. Из нескольких предложенных тем студенты выбирали наиболее интересную для себя; подбирали по ней необходимый материал, много читали, делая выписки советовались друг с другом, проверяя свои взгляды и выводы.

В тот год первое семестровое сочинение на первом курсе было дано по общей церковной истории. Серьезность предмета, личность профессора В. В. Болотова, известного ученого, да и сам факт, что это была первая академическая работа – все это импонировало студентам. Н. Чуков же придавал этому первому сочинению еще и особое личное значение.

«Выдержав вступительные экзамены в Академию средне и не поступив на казенное содержание, – пишет он, – я задумывался над научной целесообразностью моего поступления в Академию и потому смотрел на первое сочинение, как на пробный камень вообще моей учебы в Академии.

Такой темой для своей работы я выбрал „Апостольские церкви и их значение в истории“. Тема довольно простая, но для исполнения требовавшая экскурса по всей древней истории, так как фактический материал для соответствующих выводов разбросан по разным периодам церковной истории и по разным ее отделам»⁸².

Срок написания был определен в два с половиной месяца (первый семестр длился с сентября до половины ноября).

«Я занимался очень усердно, написал сочинение в 37 страниц и получил высокий балл – 4 и ½. Это меня успокоило, и я уже с большей уверенностью принялся за следующие семестровые сочинения: с ноября до января по истории русской литературы на тему „Поучение Новгородского архиепископа св. Ильи-Иоанна как памятник древнерусской литературы и языка XII в.“, за которое получил у проф. Ламанского 4½, и с января до марта по истории философии на тему „Недостатки Аристотелева учения о добродетели“, за которое получил у проф. М. И. Каринского 4¼.

Лекции я посещал более или менее исправно. Хотя должен сказать, что одно слушание лекций без параллельного прохождения курса по тем или иным пособиям мало полезно: незакрепленное в памяти домашними занятиями, выслушанное на лекции естественно забывается, и к экзамену приходилось учить все это как совершенно новое. Тем не менее интересное чтение некоторых профессоров привлекало студентов, и аудитории таких профессоров, как В. В. Болотов, М. И. Каринский, И. Ф. Нильский, Н. В. Покровский, Н. Н. Глубоковский, обыкновенно бывали переполнены»⁸³.

В это период, как, впрочем, и в последующее время, Н. Чуков был постоянным и неизменным посетителем студенческого читального зала академической библиотеки, куда, кроме газет, поступали духовные и много светских журналов. Обыкновенно сразу после обеда он направлялся в читальню и просиживал там все послеобеденное время до чая, а иногда и после него, когда не нужно было срочно готовиться к сочинениям. Это чтение за четыре года академической жизни, разумеется ему очень много дало. Оно познакомило его со всеми текущими вопросами богословско-философского и педагогического характера, дав большой толчок не только к развитию личности, но и выработке собственного мировоззрения. По привычке, установившейся еще на семинарской скамье, он постоянно делал выписки или заметки по поводу прочитанного, что делало чтение более осмысленным и глубоким.

Знакомых в столице у него не было, поэтому, кроме Публичной библиотеки, Лавры и прогулок в академическом саду, он почти нигде не бывал. Только однажды на святках Ядрышев пригласил его к их общему знакомому Арсению Никитину, тоже бывшему олонецкому гимназисту, отец которого служил на дровяной бирже Громова за Невской заставой. Там собралась молодежь, и вечер провели в беседах и играх. Это было единственное развлечение Николая в течение всего первого года его академической жизни.

«Если у меня не было знакомых в Петербурге, зато я широко поддерживал переписку с Петрозаводском, со своими друзьями и бывшими сослуживцами по Духовному училищу. Писал Преосвященному Павлу (правда, только по праздникам)»⁸⁴.

Еще за несколько лет до поступления Н. Чукова в академию ее студенты начали проводить внебогослужебные беседы на фабриках и заводах Петербурга от имени «Общества распространения религиозно-нравственного просвещения в духе православной церкви»⁸⁵. В тот год в районе за Невской заставой заведовал этими чтениями товарищ Н. Чукова по семинарии, бывший уже на третьем курсе академии, П. С. Туманов. Он пригласил Николая к участию в них, и 4 февраля 1892 года, в день своих именин, он пришел на свою первую беседу на суконную фабрику Торнтона (ныне комбинат им. Тельмана). Тема беседы была «Удельный период русской истории». И с тех пор вплоть до выпуска из академии он стал постоянным и усердным участником таких бесед, отдавая этой работе почти каждый воскресный день с четырех до девяти часов вечера, а потом беседовал с рабочими-трезвенниками за чаем в чайной. Так было положено начало духовно-просветительской деятельности Владыки Григория (Чукова).

Материальное положение Николая Чукова в это время оставляло желать лучшего. Он периодически высылал деньги матери, рублей по 10–12. Сначала это было трудно, но с Рождества благодаря Н. К. Ядрышеву ему удалось найти небольшой заработок (репетиторство с гимназистом 2-го класса), и это несколько вывело его из безденежья. Но впереди предстояло лето, и нужны были деньги на дорогу домой и на жизнь в Петрозаводске. И тогда он задумал написать статью «Начало христианства в Олонецком крае» для «Олонецких губернских ведомостей».

«Среди прямых занятий я занялся этой статьей и, написав, отправил ее своему знакомому К. Ф. Филимонову, работавшему в Губерн[ском] Статистическом Комитете и близкому к редакции газеты. Статья, конечно, не давала ничего нового и была составлена исключительно на основании печатных материалов, представляя из себя скорее ученический труд, хотя и снабжена была „ученым аппаратом“ – ссылками на летописи и т. п... Ее приняли в редакции и отпечатали в летних номерах газеты, уплатив мне за нее 30 рублей и снабдив меня несколькими экземплярами оттисков. Это обстоятельство тоже очень устроило меня в денежном отношении»⁸⁶.

Первый курс Николай Чуков окончил девятнадцатым в разрядном списке. Живя летом в Петрозаводске у матери, он много читал, закрепляя приобретенную в академии привычку к чтению. Особенно увлекался сочинениями публициста-народника Н. В. Шелгунова, а также историко-литературными очерками М. О. Меншикова.

Так прошел первый учебный год, а за ним и летний отпуск Николая Чукова, теперь уже студента второго курса С.-Петербургской Духовной академии.

В 1892 году в Петербурге свирепствовала холера, поэтому каникулы в академии были продолжены до половины сентября.

С началом нового учебного года снова встал вопрос о казенном содержании. Хотя Николай окончил курс хорошо (из поступавших на свое содержание даже первым), но казенной вакансии не было. Могла она открыться только случайно – вследствие смерти или выхода из академии кого-либо из казеннокоштных студентов данного курса. Обычный порядок был таков, что тот, кто поступал вначале на казенное содержание, как бы потом ни учился, оставался казеннокоштным до конца академического курса. В таких случаях надежда была только на получение стипендии от «Общества вспомоществования недостаточным студентам академии»⁸⁷. Поэтому по приезде в Петербург Чуков подал инспектору академии, архимандриту Михаилу (Ермакову), прошение на имя правления Общества. Отец Михаил обещал поддержать его ходатайство, и действительно, через несколько дней Правление приняло его на содержание Общества и назначило полную стипендию – 225 рублей в год. Таким образом, вопрос о содержании на оставшиеся три года был решен.

Возобновились занятия, и снова начались семестровые сочинения. На втором курсе они были по гомилетике («Что такое проповедь по учению Православной Церкви»), по пастырскому богословию («Учение Иисуса Христа о благожелании как руководительный закон для пастырей») и по библейской истории («Внутреннее состояние царства Израильского по книге пророка Амоса»). Семестровыми сочинениями Николай занимался так же усердно, как и в предыдущем году. По-прежнему много читал.

«Моими любимыми журналами, – вспоминает он, – были „Вопросы философии и психологии“⁸⁸, „Вестник воспитания“⁸⁹, обыкновенно целиком прочитывал и „Исторический вестник“⁹⁰, много читал из общих обзоров „Русского обозрения“⁹¹. Прочитал я в этом году Щапова „Социально-педагогические условия умственного развития русского народа“, кое-что из Леонтьева, Хомякова, Аксакова, познакомился с Чернышевским. Я нарочно расширил круг своих интересов от представителей левого направления (как Чернышевский и Щапов, а ранее Шелгунов) до Аксакова и „Русского обозрения“ вправо, чтобы не быть односторонним в выработке своего мировоззрения»⁹².

На втором курсе Николай стал уже задумываться о выборе темы для кандидатского сочинения. Сначала он остановился на проповеднической деятельности первого Олонецкого архиепископа Игнатия (Семенова) и начал подбирать материал, но потом мысли его направились в сторону пастырства и педагогики, и темой он наметил «Пастырско-педагогические принципы пророков по их книгам». Он и раньше много думал на эту тему и в конце года обратился за советом к профессору С. А. Соллертинскому. Тот одобрил его выбор, хотя ограничил тему обработкой одного пророка Иезекииля, порекомендовав летом проштудировать толкование на эту книгу Розенмюллера (на латинском языке). Однако товарищи, и особенно Н. П. Полубинский, студент четвертого курса, тоже писавший сочинение Соллертинскому, отговорили его. Тема давала возможность слишком субъективного подхода, и на этой почве могли выйти разногласия с профессором, который к тому же был очень придирчив и вполне мог провалить. Николай оставил пока мысль о кандидатской, занявшись текущей работой.

Он окончательно включился в число прислужников академической церкви и до конца академического курса пономарил в ней. Помощником его был студент 1-го курса С. А. Тихомиров. Участвуя в церковном служении, Николай Чуков сблизился с монашествующими студентами, особенно с о. Гермогеном (Цолганевым), о. Константином (Булычевым), о. Мефодием (Великановым). С последним их сблизили еще общие занятия еврейским языком. Филолог по образованию, Великанов напечатал как-то брошюру «К вопросу о слове „паперть“» и подарил ее Чукову с громкой надписью «Отечественному гебраисту». Чуков часто проводил время у монашествующих. Они жили в том же академическом здании, но в особых кельях. Это общение начало было затягивать его, и он стал подумывать о монашестве, даже говорил об этом со своею матерью. Но дальнейшие обстоятельства академической жизни удержали его от этого намерения, и мысли о монашестве окончательно развеялись.

Как и раньше, он усердно продолжал вести религиозно-нравственные чтения на фабриках, избрав преимущественно фабрику бр. Варгуниных и Обуховский завод. Иногда проводил беседы при храме «Общества распространения религиозно-нравственного просвещения» на углу Николаевской и Стремянной улиц, а однажды, 8 ноября 1892 года, вел беседу даже в зале Городской Думы. Вот что он писал об этом матери:

«...народу было очень много, более 400 человек; обстановка торжественная; публика больше среднего класса. В такой обстановке еще первый раз пришлось вести беседу, но ничего, не струсил и сказал довольно хорошо»⁹³.

Еще до начала занятий в академии, 7 сентября 1892 года скончался митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Исидор в возрасте 93 лет.

«Я приехал, – вспоминает Владыка Григорий, – в период всяких слухов об епископских перемещениях, причем непременно называлось имя нашего ректора Преосвященного Антония Вадковского, о котором говорили, что он вообще на виду, что ему покровительствует императрица Мария Федоровна (он имел от нее панагию как подарок за наблюдение за преподаванием Закона Божия в учебных заведениях „Ведомства учреждений императрицы Марии“). Слухи эти подтвердились. Некоторое время спустя прежняя Петербургская, объединявшая три епархии (Митрополит носил титул Санкт-Петербургского, Новгородского и Финляндского) была расчленена. Петербургским и Ладожским Митрополитом был назначен архиепископ Палладий, Экзарх Грузии, на Новгородскую кафедру был перемещен архиепископ Владимирский Феогност, а на Финляндскую назначен наш ректор с возведением в сан архиепископа и с присутствованием в Синоде; на должность же ректора нашей Академии был назначен ректор Киевской семинарии архимандрит Борис Плотников»⁹⁴.

Новый ректор приехал осенью.

«Это был высокого роста худощавый на вид монах, с устремленным куда-то вдаль взором, по-видимому, живший больше в мире отвлеченностей, чем реальном (он был специалистом по метафизике), очень скромный, без малейшего намека на какую-либо рисовку, далекий от каких-либо подслуживаний к начальству с карьерными целями, человек чрезвычайно мягкий и деликатный. Новый Митрополит, Преосвященный Палладий (Раев) любил торжественные, „обстановочные“ богослужения и для этой обстановки привлекал к своим служениям и ректора Академии. По обязанности алтарного прислужника (пономаря) я сопровождал нового ректора на эти митрополичьи служения в Исаакиевский, Казанский или Лаврский соборы, чтобы держать митру, одевать мантию и т. п. О. Борис очень тяготился этими митрополичьими служениями, где он участвовал „для обстановки“, и не раз, когда мы ехали с ним на такое служение, он откровенно сетовал, что его отрывают от академической семьи, заставляя маршировать по громадному собору... Даже в Пасху он не мог служить у себя в Академической церкви, а должен был быть в Лавре с Митрополитом, хотя там вдоволь было и своих архимандритов лаврских. Для о. Бориса служение с Митрополитом действительно было нелегко. Очень серьезный, живший в мире идей, он совершенно не обращал внимания на внешний ритуал и не знал его, а между тем „обстановочность“ требовала внимания к каждой мелочи, каждому шагу, поклону и т.п, В этом случае мне приходилось выручать его. Зная все детали архиерейского служения с отроческих лет, стоя сзади о. Бориса при богослужении, я предупреждал его о тех или иных действиях, какие ему, как старшему в служении, надо было совершать, и он не раз благодарил меня потом за это.

Со студентами о. Борис держался просто, деликатно, внимательно. По субботам, за полчаса до всенощного бдения, дежурные каждого номера (комнаты) студенты (около 20 с лишним) со всех четырех курсов обыкновенно являлись к ректору в зал заседаний Совета с заявлениями о различных студенческих нуждах и всегда встречали с его стороны полное внимание, полное сочувствие и содействие. О. Борис был человек без всякой дипломатии, совершенно открытый, и студенты скоро узнали его и относились к нему с большим уважением. Помню, как однажды перед 17 февралем (днем нашего академического акта) мы, дежурные студенты, по обычаю собрались в зал заседаний.

После выслушивания разных наших заявлений о. Борис обратился к нам по поводу предстоящего праздника. Он знал, что в прежние годы в этот день студенты устраивали в здании Академии громадные кутежи, не всегда благополучно сходившие для оконных стекол и даже целых рам на академических коридорах, на окнах которых стояли в большом количестве горшки с цветами, нередко оказывавшимися потом выброшенными во двор... О. Борис просил нас передать товарищам, чтобы этот академический праздник мы провели возможно спокойнее, „потому что, – добавил он, – всякий инцидент будет поставлен на счет мне, так как при назначении меня сюда на должность ректора Митрополит Иоанникий в Синоде сказал, что о. Борис распустит Академию“. Это прямое обращение к сознанию студентов сделало то, что в академический праздник было так тихо и спокойно в Академии, как, кажется никогда и в обыкновенное время» ⁹⁵.

Время Николай Чуков проводил по-прежнему исключительно в занятиях. По воскресным дням, обыкновенно в четыре часа, он направлялся на беседу на какую-нибудь фабрику или, оставаясь в академии, занимался в читальне. Наконец наступили экзамены. Пришлось очень много работать, зато они прошли так же хорошо, как и в минувшем году. Он получил пять чистых пятерок.

Окончились экзамены 24 мая, а 27 мая, студентом III-го курса, Николай был уже дома. Лето в Петрозаводске прошло так же, как и в предыдущие годы – в отдыхе, чтении. Новым, пожалуй, стало сближение с семьей Любецких. Это сближение завершилось тем, что дочь Д. И. Любецкого Валентина, ученица епархиального женского училища, через несколько лет стала его женой.

23 июля Николай Чуков присутствовал на отпевании инспектора Олонецкой Духовной семинарии И. В. Орфинского и перед выносом гроба из церкви сказал прощальное слово⁹⁶.

Каникулы 1893 года, как и предыдущие, затянулись, но теперь из-за ремонта зданий академии. Учебный год начался только с половины сентября. 17-го перед началом занятий был молебен, а с 18-го сентября начались лекции.

Олонецкая семинария прислала на казенный счет студента Василия Павловича Казанского, хорошо знакомого Чукову еще по семинарии, впоследствии митрополита Петроградского и Гдовского.

Однако поступление его в академию оказалось не совсем легким: он получил по сочинению на вступительном экзамене 2¼, но все-таки был принят.

Опять начались занятия, беседы на фабриках... На третьем курсе сочинения были по русской церковной истории – «Церковно-исторический материал в церковных уставах свв. Владимира и Ярослава», по догматическому богословию – «Сознаваемы ли были и в какой мере ветхозаветными Священными Писаниями прикровенные предуказания Божественного Откровения на тайну Троичности Лиц в Боге?» и по метафизике – «Значение наследственности в вопросе о духовном и нравственном развитии человека». Если первые две темы были довольно сухи, то последняя была безусловно интересна Николаю, потому что относилась к вопросам педагогики, к которой он имел особую склонность. Готовился Н. Чуков очень серьезно. Перечитал Дарвина («Происхождение человека и половой отбор»)⁹⁷, Ломброзо («Гениальность и умопомешательство»)⁹⁸, Смайльса («Самостоятельная деятельность»)⁹⁹, Спенсера («Основания нравственности»)¹⁰⁰, Струве («Самостоятельное начало душевных явлений»)¹⁰¹ и особенно тщательно проштудировал Рибо («Наследственность душевных свойств»)¹⁰². За это сочинение он получил четыре.

В отношении бесед на фабриках, в этом году он оказался в особом положении: на него было возложено заведование тем районом за Невской заставой, где он преподавал. Пришлось составлять программы бесед, подбирать сотрудников, наблюдать за исполнением. Как постоянного посетителя студенческой читальни его избрали в число заведовавших ею, и в этом звании пришлось в декабре много сноситься с редакциями газет и журналов. С иногородними – почтой, а с петербургскими – лично. Обращаться с просьбами: где о бесплатной высылке, где о скидке стоимости издания. Обычно редакции шли на уступки студентам. Только «Новое время»¹⁰³ А. С. Суворина, имея большой тираж, не уступало ни копейки, поэтому приходилось за два экземпляра газеты вносить полностью по 17 рублей из бедных студенческих карманов...

В ноябре 1893 года в академии вновь сменился ректор. Архимандрита Бориса перевели настоятелем посольской церкви в Константинополе. Новым ректором был назначен петербургский викарий епископ Нарвский Никандр (Молчанов) – «человек не блестевший ученостью, но державший себя с спокойным достоинством и с полной благожелательностью в отношении студентов»¹⁰⁴.

Студенты академии очень тепло провожали о. Бориса, поднесли ему золотой наперсный крест с украшениями, картину (копию «Моления о чаше» Ф. А. Бруни) и адрес. Н. К. Чуков принял близкое участие в организации проводов. В день отъезда о. архимандрита студенты явочным порядком отменили лекции, уйдя все на вокзал...

На третьем курсе Н. К. Чуков, кроме прежних петрозаводских корреспондентов, часто писал еще своей будущей невесте Валентине Любецкой, главным образом, давая ей советы в том, что читать, как читать, а также делиться с ним мыслями о прочитанном; высылал ей книги, знакомил ее со своими академическими интересами и впечатлениями.

Оканчивался третий курс. Надо было брать тему для кандидатского сочинения. Профессора уже представили темы в Совет, каждый по своему предмету. Чуков остановился на предложенной профессором И. Г. Троицким теме: «Образ Мессии по таргуму Ионафана, сына Узиелова», так как библейской археологией и еврейским языком он особенно усердно занимался в течение всех трех лет. Перед отъездом домой он побывал у профессора Троицкого, чтобы спросить у него указаний относительно подготовки к кандидатской работе во время каникул. Троицкий посоветовал прочесть за лето книгу Л. Цунца «Die gottesdienstlichen Vortage der Juden»¹⁰⁵ и затем составить план предполагаемой работы и представить ему осенью по приезде в академию.

Лето 1894 года Чуков снова провел дома, занимаясь главным образом переводом указанной Троицким книги и штудированием халдейского языка, на котором написан таргум. Его знание немецкого языка было не очень свободным, поэтому пришлось много заниматься переводом. К осени перевод в основном был сделан и план составлен.

И снова, как и в прошлые годы, занятия в академии начались позднее обычного, 20 сентября 1894 года.

Лекционных занятий на четвертом курсе было меньше: вместо десяти предметов, как на первых двух курсах, только шесть. Все свободное время отдавалось написанию курсового кандидатского сочинения.

«26 сентября вечером я был у проф. Троицкого И. Г. и представил ему план своего сочинения, составленный довольно широко. Он значительно сузил его, указав мне только проштудировать таргум, выделить мессианские места и на основании их уяснить представлявшийся таргумисту образ Мессии.

Я принялся за работу. Таргум – это арамейский перевод пророческих книг Ветхого Завета, сопровождаемый по всем местам объяснениями и дополнениями. Текст его помещается в нескольких полиглоттах, из которых я пользовался полиглоттою Вальтона. Полиглотта представляет из себя собрание разных текстов Библии (еврейского, греческого перевода LXX, латинского Вульгаты, сирийского Пешито, арабского и др., а также таргумов). Каждый из этих текстов в полиглотте Вальтона сопровождается латинским переводом. Мне предстояло прежде всего прочесть латинский текст таргума, выделить мессианские места и их перевести уже с подлинного халдейского текста. Этим я и занялся. Дело пошло успешно: я переводил с латинского листов по 10 в день... Однако перевод всех пророческих, а особенно мессианских мест с халдейского занял все-таки довольно много времени. Я проработал над ним до 2 ноября. Выделив мессианские места в таргуме, я должен был сравнить их текст с еврейским текстом Библии, чтобы уяснить все филологические разности и малейшие оттенки таргума сравнительно с библейским текстом. Весь полученный материал я расположил по отделам (время явления Мессии, Его личность и самое дело Мессии, причины и цели Его пришествия, Образ Его явления, место деятельности и Его служение). Затем следовала сводка материала в каждом отделе и, наконец, изложение. Нужно было еще исследовать вопрос о самом таргуме, его происхождении, характере, о личности автора, степени принадлежности ему таргума и его значении.

Пришлось посмотреть много пособий по всем этим и соприкасавшимся с ними вопросами, причем некоторые книги (Frankel'a¹⁰⁶ и др.) пришлось просить библиотеку Академии выписать из-за границы, так как их не было ни в Академической, ни в Публичной библиотеках.

К новому году я уже подготовил материал и начал писать сочинение, закончив его вчерне в половине марта.

До 10 апреля я еще окончательно отделал его, затем переписал и 5 мая подал. Вышло 78 листов (311 страниц)»¹⁰⁷.

Работал Чуков очень усердно, да иначе было и нельзя: как видно уже из его слов, все исследование надо было произвести на точном конкретном материале – на основе тщательного филологического анализа текста. Без него на такую тему не напишешь ни строчки. Во время работы он не решался советоваться с профессором, даже виделся с ним только однажды, когда надо было просить о выписке книг из-за границы. План работы профессор И. Г. Троицкий указал ему достаточно точно, но несмотря на это он все-таки не удержался и самостоятельно расширил его, для ясности сравнив мессианские представления таргумиста с изображением Мессии в Ветхом Завете и с воззрениями современных Христу евреев, как это выявлено в Евангелиях. Но как он ни торопился с работой, последний раздел о Царстве Мессии пришлось все-таки сократить из-за недостатка времени.

Параллельно с этими занятиями он по-прежнему вел беседы на фабриках. Слушатели так привыкли к ним, что еще до приезда Николая из Петрозаводска приходили в академию справиться о начале бесед.

Общие сведения о студентах-проповедниках даны в отчете о состоянии Санкт-Петербургской Духовной академии за 1894/95 год:

«Кроме исполнения требуемых уставом обязанностей, некоторые из студентов разных курсов, с разрешения Его Высокопреосвященства, вели внебогослужебные собеседования вне Академии, а именно:

В церкви Общества распространения религиозно-нравственного просвещения в духе Православной Церкви, на углу Николаевской и Стремянной улиц (четвертого курса Кочуров Иван, Никольский Петр, Софийский Сергей, Сперанский Николай: третьего курса Рудинский Николай, второго курса иеродиакон Феофилакт), в Адмиралтейском соборе (четвертого курса Богданов Николай, Чуков Николай, второго курса Казанский Василий), в церкви Обуховского завода в селе Александровском (четвертого курса Богданов Николай, Попов Иван, Чуков Николай; третьего курса Афанасьев Владимир, Тарунтаев Павел, Тихомиров Сергей; второго курса Казанский Василий, Рождественский Александр, Тихомиров Виктор), в церкви Рождества Христова, что в Песках (четвертого курса Гидаспов Дмитрий, Рункевич Николай, Софийский Сергей; третьего курса Рудинский Николай, Тарунтаев Павел; второго курса Рождественский Александр; третьего курса Тихомиров Сергей; первого курса Успенский Александр), в церкви Святой Троицы, что в Галерной гавани (третьего курса Афанасьев Владимир, Миролюбов Михаил, Михайлов Иван, Тарунтаев Павел, Тихомиров Сергей, Тогатов Дмитрий; второго курса Абрамович Дмитрий, Рождественский Александр), в церкви св. Михаила Архангела в селе Михайло-Архангельском на Чугунном заводе (четвертого курса Софийский Сергей), в столовой при сей церкви (четвертого курса Кибардин Николай, Софийский Сергей; третьего курса Тарунтаев Павел; второго курса Казанский Василий, Рождественский Александр), в школе при фабрике бр. Варгуниных (четвертого курса Богданов Николай, Болдырев Григорий, Попов Иван, Чуков Николай; третьего курса Тарунтаев Павел, Тихомиров Сергей; второго курса Казанский Василий, Рождественский Александр), в зале на фабрике Торнтона (третьего курса Тихомиров Сергей, второго курса Абрамович Дмитрий), в помещении Путиловского общества трезвости за Нарвской заставой (четвертого курса Кибардин Николай, Светлов Яков, Софийский Сергей, Сперанский Николай), в доме гр. Мусиной-Пушкиной на Кирилловской улице (бывш. четвертого курса иеродиакон Гавриил; четвертого курса Софийский Сергей; третьего курса Тарунтаев Павел; второго курса Дав Петр, Казанский Василий, Рождественский Александр, Догуревич Тихон; первого курса Егоров Иван, Медведь Ярослав), в первом ночлежном доме по Шлиссельбургскому проспекту (четвертого курса свящ. Каменский Алексей; второго курса Дав Петр, Казанский Василий, Новиков Николай, Петрович Милан, Рождественский Александр, Тихомиров Виктор, иеродиакон Феофилакт; первого курса Попов Стефан, Груздев Владимир), в тюремном замке для женщин (четвертого курса свящ. Добромыслов Лаврентий, свящ. Дьяконов Иван, свящ. Землянский Михаил, свящ. Каменский Алексей; третьего курса свящ. Вологодский Дмитрий, иеромонах Леонид; второго курса иеродиакон Феофилакт; первого курса свящ. Ильинский Александр, иеромонах Дионисий, диакон Дьяченко Алексей), в зале Городской Думы (четвертого курса Софийский Сергей) и на городской бойне – четвертого курса Рункевич Николай. Содержание бесед состояло в объяснении евангельских чтений в связи с празднуемыми событиями, Символа веры, святых таинств, молитвы Господней, евангельских блаженств и десяти заповедей закона Моисеева, в изложении празднуемого события или жития святого»¹⁰⁸.

В начале учебного года состоялось собрание студентов-проповедников на квартире инспектора Н. В. Покровского, на котором были намечены места проведения бесед. Н. Чуков стал вести беседы в школе при фабрике братьев Варгуниных и в церкви свв. апостолов Петра и Павла при Обуховском сталелитейном заводе в селе Александровском. Его отчеты об этих беседах были опубликованы в отчете Общества за 1894–95 год¹⁰⁹. Кроме того, Н. Чуков 15 и 22 января прочитал две беседы в Адмиралтейском соборе: «Патриаршество в России; патриархи Иов и Гермоген»¹¹⁰.

В школе при фабрике бр. Варгуниных беседы начались 2 октября. Они велись по воскресеньям с четырех до пяти часов вечера. Слушать их обычно собиралось 80–100 человек – преимущественно члены местного общества трезвости, рабочие фабрик Торнтона и бр. Варгуниных.

«Перед началом и по окончании беседы всеми присутствующими пелись общеупотребительные молитвы: „Царю небесный“, „Достойно“, „Богородице Дево“, „Спаси Господи“, „Отче наш“, Символ веры, „Правило веры“ и др.»¹¹¹.

Почти после каждой беседы несколько человек присоединялось к обществу трезвости, которое насчитывало около 200 человек и было открыто в 1890–1891 году совместными стараниями местного священника, о. Иоанна Любимова, и студентов. О. Иоанн служил молебен святителю Николаю – покровителю общества, трезвенники пели, а затем о. Иоанн наставлял вновь вступающих.

Студентами-проповедниками была устроена небольшая библиотечка из книг, пожертвованных Обществом распространения религиозно-нравственного просвещения.

«Книжки, большею частию, все ходят по рукам и читаются фабричными с интересом, – отмечал Н.К. Чуков. – Трезвенники выписали для своей библиотеки еще „Вестник трезвости“»¹¹².

Беседы в 1894/95 году были посвящены преимущественно изъяснению (в общих чертах) православного христианского богослужения. Студент четвертого курса Николай Чуков провел на фабрике бр. Варгуниных шесть бесед: 2 октября – на тему «Страх Божий как основа всякой добродетели», 16 октября – «О богослужении вообще, его характере в Ветхом Завете и в век апостольский», 6 ноября – «О начале христианства на Руси» (с туманными картинками), 11 декабря – «О Литургии вообще и о проскомидии», 26 декабря – «Фабиола» – рассказ из первых веков христианства» (с туманными картинками), 5 февраля – «О частном богослужении – таинства крещения и миропомазания», 3 апреля – «О воскресении Иисуса Христа». Кроме того, 6 декабря он участвовал в празднике фабричного общества трезвости. В тот день о. Иоанн Любимов отслужил молебен с акафистом святителю Николаю и

«...перед молебном сказал поучение „о необходимости и пользе воздержания для личной, семейной и общественной жизни“. После шестого икоса предложил поучение студент Н. Богданов «о необходимости для каждого христианина подражать в своей жизни тому из святых, черты жизни и характера которого наиболее сходны с его собственными, в частности для трезвенников – святителю Николаю, „воздержания учителю“». В конце молебна студент Н. Чуков предложил беседу „о вреде пьянства, его последствиях, причинах (у фабричного люда) и наиболее действенных способах борьбы с ним“»¹¹³.

За эти три года рабочие привыкли к беседам Н.К. Чукова и полюбили его. Они решили поднести ему в день ангела икону покровителя общества – святителя Николая. Но именины приходились на субботу, и торжество было перенесено на воскресенье, 5 февраля. О. Иоанн Любимов отслужил молебен и в краткой речи отметил плодотворность проповеднической деятельности именинника, а слушатели бесед преподнесли ему образ в серебряной ризе, адрес и стихотворение, написанное одним рабочим.

«Мы, члены Свято-Никольского общества трезвости, собрались поздравить вас со днем вашего ангела, – говорилось в адресе. – По своей простоте не можем выразить вам нашу благодарность, как следует. Одно скажем: от всей души благодарим вас за ваши труды и усердие...¹¹⁴.

„Это был первый знак внимания ко мне за общественную работу, и я с понятным удовольствием храню его до сих пор“, – писал Владыка Григорий 40 лет спустя»¹¹⁵.

На Обуховском сталелитейном заводе Н. Чуков прочитал шесть бесед: 9 октября – «О богослужении вообще, его характере в Ветхом Завете и в век апостольский», 13 ноября – «О литургии вообще и проскомидии», 1 января – «О том, что должен желать себе христианин при наступлении нового года», 8 января – «О праздниках вообще и богослужении праздничном», 12 февраля – «О богослужении таинства елеосвящения», 26 марта беседа была на текст «радуйтеся всегда о Господе», 23 апреля – «Уроки деятельности апостолов по распространению христианства».

Появились еще и другие занятия. Заведующая владимирской Воскресной школой для взрослых Софья Соломоновна Старынкевич обратилась к инспектору, профессору Н. В. Покровскому, с просьбой дать ей двух студентов для преподавания Закона Божия в Воскресной школе. Это поручили Николаю Чукову и И. Г. Холмскому и не напрасно: слушатели потом отзывались о них одобрительно. В это же время староста академической церкви, профессор И. С. Пальмов, дал ему работу по составлению церковной описи. Пришлось заняться и этим, к тому же за составление описи платили, а деньги, конечно, были очень нужны дня дома.

Все эти занятия, разумеется, отнимали много времени. Вставал Николай обыкновенно в седьмом часу утра и после чая занимался до обеда. Потом до вечернего чая работал в читальне и снова принимался за работу до ужина. В 10 часов вечера уже спал. И так все дни, кроме праздников, когда утром шел в церковь, а вечером на беседу на фабрику.

«Свободного времени имею так мало, – сообщал он в это время матери, – что совсем некогда даже писать письма»¹¹⁶.

В октябре и ноябре много времени отнимали церковные службы по случаю смерти Александра III, последовавшей 20 октября 1894 года в Ливадии.

«В ноябре мы, студенты, были выстроены около здания Университета во время процессии перенесения тела покойного Государя с вокзала в Петропавловскую крепость, где видели всю царскую фамилию и всю церемонию. А в один из следующих дней мы были в самой крепости, куда собрались студенты и студентки разных учебных заведений: предполагалось пропустить всех их в собор для поклонения телу покойного Государя. Но вышла какая-то задержка, кто-то из высокопоставленных лиц приехал в эти же часы, и студентов попросили прийти в один из следующих дней. Мы было объяснились, и я в том числе, с градоначальником фон-Валем, но ничего из этого не вышло. Так в соборе и не были...»¹¹⁷.

Царствование Александра III осталось памятным для академии в связи с делом ее выпускника М. В. Новорусского, о котором студенты, хотя и далекие в то время от политики, все же иногда вспоминали. На квартире М. В. Новорусского народовольцы, члены группы А. И. Ульянова, готовили динамит для организации покушения на царя. 3 марта 1887 года Новорусский был арестован. По делу 1 марта 1887 года приговором Особого Присутствия Правительствующего Сената 15–19 апреля 1887 года за попытку «ниспровергнуть путем насильственного переворота существующий государственный и общественный строй» народовольцы и все, помогавшие им в «злоумышлении» на жизнь Священной Особы Государя Императора, были присуждены к лишению всех прав состояния и приговорены к смертной казни через повешение»¹¹⁸. Это наказание некоторым было заменено: одним – ссылкой на каторжные работы, другим – бессрочным заключением в Шлиссельбургской крепости. К числу последних относился и М. В. Новорусский.

На святках студенты решили устроить вечер. Один из них, Е. С. Швидченко, был большой любитель пения: он регентировал академическим хором и прекрасно его поставил. На спевки его хора собиралось множество студентов. Это и навело на мысль показать пение «внешним». На вечере было прекрасно исполнено несколько номеров светского хорового пения, была художественная декламация (А. А. Хотовицкий читал отрывки из «Записок сумасшедшего» Гоголя, П. М. Фиников – «Два беса» Майкова) и другие номера. Вечер, на который пришло много приглашенной публики, очень удался.

Кроме того, студентом Н. Чуков познакомился и со столичной сценой:

«Несмотря на массу работы я в нынешнем году сумел еще побывать в театре. Как и в прошлом году, мы, несколько человек, взяли ложу в Мариинском театре на оперу „Дубровский“ (10 февраля), и я впервые услышал оперное пение, притом таких артистов, как Н. Н. Фигнер, Стравинский, Тартаков и др[угие]...»¹¹⁹.

Итак, наступили выпускные экзамены последнего четвертого года пребывания Николая Чукова в Санкт-Петербургской Духовной академии. Прошли они успешно. Общий балл за весь курс оказался 4,580.

12 и 13 июня 1895 года происходили заседания Совета, подводились итоги. Н. Чуков окончил курс четырнадцатым по списку, получив степень кандидата богословия с правом получения степени магистра без нового устного испытания. Его кандидатское сочинение было удостоено премии.

«Работая над ним серьезно, я, конечно, не сомневался в его удовлетворительности. Но все-таки был очень обрадован, когда проф[ессор] Н. Н. Глубоковский, придя с заседания Совета в квартиру инспектора, где мы, студенты-проповедники, были тоже на своем годичном собрании, поздравил меня с хорошим отзывом о сочинении. Отзыв же профессора И. Г. Троицкого о моей работе заключался в следующем: указав задачу, метод и содержание моего сочинения, Иван Гаврилович отзывался, что благодаря сравнительному методу мое «исследование довольно часто выступает из пределов, указанных темой, и касается многих вопросов библейского богословия вообще, библейской христологии, в частности. Но с другой стороны, благодаря этому же предмет темы раскрывается в нем гораздо глубже и детальнее, нежели в том случае, когда бы не было подобной параллели»¹²⁰.

«В общем, – писал профессор, – г. Чуков весьма хорошо выполнил задачу своего исследования. Он дал полный и ясный очерк образа Мессии по таргуму Ионафана, в параллель с которым для большей рельефности и удобопонятности изображения представил образ Мессии библейского, – как он начертан в пророческих книгах Ветхого Завета и – как исторически реализовался в лице Христа Спасителя. Как общие контуры, так равно и отдельные штрихи этих образов в исследовании г. Чукова подтверждаются цитатами из таргума и книг Св. Писания. При этом г. Чуков обнаруживает хорошее знакомство как со Св. Писанием, так и вообще с богословской литературой на русском языке. Изложение сочинения – ясное и раздельное, язык – точный и обработанный. Для степени кандидата богословия сочинение г. Чукова вполне удовлетворительно»¹²¹.

Так успешно закончились его академические труды.

Днем 13 июня был молебен. Ректор епископ Никандр обратился к выпускникам академии с напутственной речью, подчеркнув, что «в настоящее трудное время <...> носителям духовного просвещения нужно бодро стоять на страже вверенной им истины» ¹²².

Прежде чем студенты разъехались по домам, профессор Н. В. Покровский предложил желающим принять участие в археологической экскурсии¹²³ в Новгород на средства, отпущенные для этого митрополитом Санкт-Петербургским Палладием (200 рублей). Собралось около 20 человек во главе с самим Н. В. Покровским и университетским профессором А. И. Соболевским. Был среди них и Н. Чуков, которого вместе с В. Я. Колачевым избрали заведовать хозяйством экскурсии. Продолжалась она пять дней. Смотрели старинные церкви Новгорода, Софийский собор, тогда реставрировавшийся¹²⁴, музей в Кремле, Юрьев и Антониев монастыри, замечательные фрески Спаса-Нередицы...

По возвращении в Петербург Николаю понадобилось несколько дней для ликвидации всех дел, связанных с академией, и в начале июля он, наконец, приехал домой к несказанной радости матери, давно с понятным нетерпением ожидавшей его.

«Я сделал необходимые визиты: побывал у первой своей учительницы Ольги Васильевны Воскресенской, открывшей мне, так сказать, „первые двери в храм премудрости“, и поблагодарил ее. Посетил Преосвященного Павла, побеседовал с ним о месте и стал ждать назначения»¹²⁵.

Рисунок 23. 1897 год. Н.К. Чуков – епархиальный наблюдатель церковных школ Олонецкой епархии