Слово на день Преображения Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, говоренное в Херсонском соборе 1863 г.

И преобразися пред ними. Mф. 17:2.

Кто преобразился и перед кем? Преобразился Господь наш, Иисус Христос перед избраннейшими из своих учеников: Петром, Иаковом и Иоанном. Где преобразился? На одной из галилейских гор, которая, по общему свидетельству отцов Церкви, есть святой Фавор, радующийся, по словам Давида, о имени Господнем, вместе с Ермоном (Псал. 88:13). – Для чего преобразился? Для того, чтобы поименованным ученикам показать свою божественную славу, что и составляет первую и ближайшую цель празднуемого ныне события. Остановимся здесь, братия, и посмотрим, как достигнута эта цель, – как показана ученикам слава Единородного Сына Божия?

Слава Божия, как совокупность и проявление божественных совершенств, незрима бренными очами земнородных: не бо узрит человек лице мое (славу мою) и жив будет (Исх. 33:20), говорит Сам Господь славы. Чтобы уверить Моисея, что он обрел благодать пред тем, который говорил с ним в купине и облаках (Исх. 33:17), Господь Бог благоволил показать ему свою славу и показал, но какую славу? – Не внутреннюю, так сказать, и трисиянную, а внешнюю, состоящую, как бы, в отблеске и отражении славы самоначальной, – показал не само лице, а только обличие славы своей (Исх. 24:17): узриши задняя моя, лице же мое не явится тебе (Исх. 33:23).

Слава Единородного от Отца, также, как и Самого Отца, незрима по существу своему. Но обитая во Иисусе Христе вместе с божеством телесне, она незрима была и потому, что была сокрыта под покровом плоти. Сию-то славу благоволил Господь явить ученикам своим на Фаворе и явил. В чем и как она выразилась? Она выразилась так. Когда Сын, соприсносущий Богу Отцу, вступил с Ним в молитвенно-духовное общение, свет славы Отчей, всегда почивающий на сыне, любве своей, теперь отразился и на внешнем покрове Его, и как бы вызвал изнутри и ту Его славу, которая скрывалась под покровом человечества. И вот все это, соединившись, проявилось, первое, на лице Богочеловека, которое заблистало, как солнце, потом же и на самих одеждах Его, которые сделались светлы и белы, как снег. Впрочем, иначе и быть не могло: потому что теперь из всего тела Его¹¹, по объяснению одного из богопрославленных Отцов Церкви, «истекла слава божества Его, и во всех членах Его сиял свет Его». И просветися лице Его, яко солнце; ризы же Его быша белы, яко свет (Mф. 17:2).

Само собой следует, что и эта слава, виденная Апостолами, не была слава Божия полная, самосущая и самосиянная, во-первых, потому, что она явлена была не непосредственно, как на небе, в сиянии того неприступного света, на который и премирные силы без изумления и трепета смотреть не могут; но при посредстве внешнего покрова плоти и одежд, которые просвечивая и как бы пропуская ее, вместе с тем и задерживали и умеряли блеск ее. Во-вторых, эта слава проявлена была на столько, на сколько бренность нашей человеческой природы могла выдержать и стерпеть ее светозарность. Так соразмеряется пламень огня со свойством сосуда, служащего для расплавки металлов.

Однако же, не смотря на эту прикровенность славы в самом ее проявлении, слава, явленная на Фаворе, была слава, в собственном смысле, святая и богоданная, и в такой степени божественна, что сердца созерцавших ее тотчас же исполнились радости и наслаждений святых и небесных, а дух их возвысился до видения в Преобразившемся, и как бы до осязания в нем Слова животного (1Иоан. 1:1).

Но чтобы более возвысить и возвеличить святое зрелище славы боголепной, к явлению славы Господа, Иисуса Христа, привходят еще два обстоятельства, как бы для восполнения того, чего в ней недоставало против истой славы божественной.

К Преобразившемуся Христу сходят два богопрославленных небожителя, Моисей и Илия и являются пред Ним, как пред своим Господом и Владыкой, во славе; являются, – один, как верный слуга Его, в дому (Евр. 3:5) Церкви ветхозаветной, а другой, как основание пророков и второй предтеча Его пришествия (Троп. Прор. Илии).

Смеем ли здесь приостановиться, чтобы коснуться тайны более, чем касаются ее святые Благовестники? Смеем ли испытать, для чего являются ко Господу, на горе святей (2Петр. 1:18), эти представители закона и пророков? Не для того ли же, для чего в последствии являлся Ему и Ангел с небес на другой горе, на горе Елеонской (Лук. 22:44)? Не для того ли, чтобы засвидетельствовать перед Ним, что предстоявшие Ему страдания и крестная смерть, которых Он, как человек, не мог не ужасаться, и о которых быть может, и теперь молился ко Отцу своему, составляли сущность и цель всех проречений закона и пророков, и что кроме страданий, не оставалось для Него другого пути войти в ту славу, которая была определена Ему, яко Богочеловеку (Лук. 24:26; Mф. 28:18)? Как бы то ни было, но во всяком случае, Моисей и Илия глаголаста исход Его, его же хотяше скончати во Иерусалиме, (Лук. 17:31).

И лишь только святые небожители кончили эту скорбную беседу, среди продолжавшейся славы Спасителя: как вдруг явилось над горой облако, и осенило пристрашных Апостолов. Из облака послышался глас Бога Отца, относящейся к Преобразившемуся, и именующий Его Сыном возлюбленным, подобно, как это было и при крещении, на Иордане. Это свидетельство Родителева гласа о Сыне своем было весьма важно для учеников Христовых: потому что, видя неизреченную славу своего учителя и Господа, засвидетельствованную законом и пророками, и ясно подтвержденную гласом, пришедшим от славы велелепныя (2Петр. 1:17), они удостоверились духом и истинной, что видят славу Его, славу яко Единородного от Отца (Иоан. 1:14).

Но зачем Господу угодно было теперь Самому явить ученикам славу свою, когда он всячески избегал и той славы, которую иногда замышляли воздать Ему люди? Ответ на это дает нам святая Церковь, воспевая в честь и славу Преобразившегося так: «да егда тя узрят распинаема, страдание убо уразумеют вольное». То есть, Господь показал ученикам славу свою для того, чтобы им, как самовидцам Слова животного не соблазниться о Нем, тем паче, не отпасть от веры в Него в ту скорбную минуту искушения, которая ожидала их на Голгофе. И вот, вторая и последняя цель славного Преображения Господа Иисуса Христа! Чтобы все это понять яснее, вникнем в состояние духа, в коем находились тогда ученики Христовы.

Нет сомнения, что Апостолы искренне веровали, что Господь и Учитель их есть во истину Христос Спаситель мира. Несмотря на это, вере их угрожало испытание тяжкое и опасное. Приготовляя их к Голгофскому событию, Спаситель уже предрекал им, что Ему надобно умереть и воскреснуть (Мф. 10:21). Не привыкши веровать в него, как в сына Давидова, имевшего восстановить скинию Давидову падшую и воцариться в дому Иаковли во веки (Лук. 1:33), святые ученики никак не умели понять Его предречений о смерти, тем паче не могли совместить их с тем понятием, которое в них уже было о Христе, имевшем пребывать во веки. При таком состоянии духа Апостолов, легко могло статься, что это малое стадо, служившее основанием для собрания всех чад Божиих во едино (Иоан. 11:52), само, в минуту поражения пастыря, могло распудиться и рассеяться навсегда; могло статься, что и избраннейшие из учеников, предназначенные для утверждения в вере прочей братии (Лук. 23:32), при виде Голгофского позора, сами могли соблазниться и навсегда, отпасть от Того, на которого столько надеялись, яко сей есть хотя избавити Израиля (Лук. 24:21).

И вот Голгофскому страшному позорищу предшествует многознаменательное видение Фаворское. Могло быть, что и оно не было понято вполне, но оно не могло не запасть в незлобивое сердце самовидцев славы и не оставить в них навсегда ощущений самых сильных и благотворных, для того, чтобы ободрить и укрепить дух их в приближавшуюся бурю сомнений, страхов и соблазнов. Предсказание во всяком случае отнимает силу соблазна у предсказанного, но предсказание, подкрепленное видением, тем паче. Исход земной жизни, ожидавший Христа в Иерусалиме, был предметом разговора на Фаворе. Ученики не могли не слышать его, и не вынести из него, по крайней мере того глубоко внедрившегося в них чувства и убеждения, что возлюбленному Учителю их, хотя и предстояло что-то непонятное, но, чтобы ни случилось с Ним, во всяком случае Он от Бога исшел (Иоан. 8:42), и есть Христос Божий, избранный. Ужасные события на Голгофе могли омрачить и сильно потрясти это чувство, но не могли всецело исторгнуть его, тем паче, что и сами они должны были мало-по-малу ослабевать в очах Апостолов, и принимать иной вид, по мере того, как стали оживать в них обумершие припоминания, что о страдании, которое претерпел Господь их, и о кресте, на который теперь вознесен Он, они слышали, многократно, и даже на Фаворе, – слышали в ту самую минуту, когда видели славу Его, и внимали свидетельству о нем Самого Отца, и что вследствие сего, страдание, которое Он терпит, не есть страдание человека, Богом отверженного, но страдание вольное, страдание Сына Божия возлюбленного, полагающего душу свою за живот мира, о себе (Иоан. 10:18), т. е. потому что, Сам он восхотел сего, вследствие неисповедимых о Нем определений Бога Вседержителя.

Так, братия, видение Фаворское могло служить к предохранению веры в Апостолах, и к ограждению их от тех искушений и соблазнов, которые неудержимо лились с вершины Голгофской, и сильным потоком приражались к глубоко-тревожным сердцам их! Не один Петр горько плакал в это время среди осиротевшей святой семьи. И весь единонадесятый лик Апостольский не без слез и воздыханий проводил дни страха и болезнования, – дни не многие и незначительные по времени, но самые знаменательные и великие из всех дней мира, по совершившемуся в них таинству. Могли ли же они, при невозвратной, как казалось, потере всех надежд и чаяний, – могли ли пораженные скорбью ученики Христовы, для взаимного ободрения друг друга в вере и уповании, не воспоминать отрадного Фаворского видения, когда один из них, и всю остальную жизнь свою, не преставал памятовать о нем, не преставал возвещать силу и пришествие Господа Иucyca Христа, неухищренным баснем последуя, но будучи самовидцем Его величия на горе святей (2Петр. 1:16,17)?

Что же, возлюбленные, не желать ли и нам, чтобы это славное Преображение Господа и Спаса Нашего повторилось перед нашим взором? Не правда ли, что наш век, так сильно навевающий с запада духом противления Евангельской истине, чуть ли не по преимуществу, есть век сомнений, неверия, соблазнов? Не правда ли, что в наше время, вера и благочестие столько встречают повсюду камней претыкания, что и избранные Божии могли бы преткнуться и пасть, если бы благость и премудрость Божия не вела их особыми путями. Итак, не желать ли, говорю, чтобы Преображение Господне, так или иначе повторилось среди нас, как средство чрезвычайное к предохранению нас от соблазнов мира лукавого и к утверждению духа нашего в вере православно-спасительной? Сколь ни странным представляется вопрос сей, однако, братия моя, преображение, в самом деле, желательно, и не только желательно, но и необходимо для нас в деле спасения, только не преображение Господа перед нами, что, впрочем, и немыслимо, а преображение наше перед Ним, чего требует от нас и святой Апостол (Рим. 12:2). В чем же состоит это последнее?

Преображение наше состоит в том, чтобы нам отложить, сбросить с себя ветхого человека, как загрязнившуюся одежду, оставить преступную жизнь со всем ее внутренним греховным настроением, – со всеми устаревшими порочными началами, привычками и стремлениями, – со всеми нечистыми помыслами и чувствами, и облечься в нового человека (Еф. 4:22–24.), начать жизнь святую и богоугодную, восставить в себе потемневший от грехов образ Божий, и всемерно поддерживать его делами светлыми и благими. Кто не согласится, что такое преображение наше, такое преобразованиe, претворение, перерождение, совершающееся в нашем духе силой и действием Духа Божия, и объемлющее наш ум, нашу волю, наше сердце и всю нашу жизнь, для нас крайне необходимо. Жизнь преобразованная и направленная по духу Христову есть конец, цель нашей веры в Господа Иисуса Христа, но она же есть лучшее и надежнейшее средство и к предохранению нас от неверия и увлечения духом века сего. Чтобы мы ни делали для поддержания и укрепления в себе духа веры, чтобы ни делал с нами Сам Бог, чтобы предохранить нас от искушения и соблазнов мира, но если не будет в нас жизни по вере, то наша вера, как бы ни казалась крепкой, изнеможет и омертвеет, тем паче не возрастет в ту веру спасительную, которая и на будущее смотрит, как на настоящее, и в невидимом уверяется, как в видимом (Евр. 11:1), и которая одна может нас оправдать перед Богом. Bеpa без жизни есть слово без мысли, мысль без доказательства, тело без души. Аминь.