Отделение 1. Слова на праздники Господни и на воскресные дни

И отверзше сокровища своя, принесоша Ему дары, злато, и ливан, и смирну. (Матф. 2:11)

Мудрецы восточные, под водительством чудной звезды в Вифлеем пришедшие, воздали родившемуся Христу поклонение, как Богу, и поднесли Ему богатые дары, по чувству своего усердия.

Что же мы принесем Ему? ибо ради всех нас родился Он на земли. – Да руководит нас в этом деле пример мудрецов, почтивших Господа дарами.

Принесенное ими злато не было только свидетельством о богатстве их дома и страны. Быть может, многие видели чудесную звезду; но только трое узнали в ней указание свыше, и решились последовать за нею в неизвестную им страну, на поклонение царю, также для них неведомому. Они могли ожидать, что увидят царя в великолепии. Между тем звезда остановилась над беднейшею хижиною, в которую вошедши, они нашли смиренную Матерь, простого Старца, Кроткого Младенца, среди окружавшего их убожества. Но вера пришельцев не поколебалась: они, падше, поклонишася младенцу.

Много в жизни и для нас знамений укрепляющих веру в Воплотившегося Господа. Но как быстро движущийся путешественник и предметов великих может не рассмотреть, потому что они мгновенно пред ним исчезают, а он неудержимо несется вперед; так есть люди, увлекающиеся вихрем современности, которые не хотят, или уже не могут остановить внимание на событиях, требующих размышления, на предметах, возвещающих нам Христа Бога. Мудрецы восточные, если б не оставили своей страны, не пришли бы в Иерусалим, не нашли бы в Вифлееме родившегося Царя-Христа. Подобно им люди, ищущие Христа, находят в событиях жизни своей и общественной следы Его благого промышления; не удаляясь ближних сердцем, оставляют обычаи удаляющие от благочестия; встречаясь с недоумениями, разрешают их по смыслу Божия закона, который, подобно чудесной звезде, есть для нас неугасимый светильник; чтут внешние церковные обряды, в которых заключены высочайшие истины. Такие христиане безбоязненны среди опасностей жизни и, как волхвы в Иерусалиме прямо открыли Ироду цель своего пришествия, они открыто говорят, в Кого веруют и Кого ищут, доколе не придут в ту незримую страну, в которой не нужно будет спрашивать: где есть рождейся царь Иудейский? Это злато веры и есть тот дар, который, по свидетельству Апостола Петра, выше злата гибнуща, так или иначе удоботеряемого (1Пет. 1:7).

Мудрецы восточные принесли Христу ливан, так как обыкновенно воскуряется фимиам пред Богом.

Будем приносить Богу фимиам благодарности и хвалы. Нынешний праздник – общее для всех к тому побуждение: сего 6о ради Бог на землю сниде, да тс на небеса возведет. К стыду нашему, человек в счастии подумать не хочет, откуда ему счастье, а в несчастии повергается в уныние. Посему, наоборот, тем чище будет дар нашей признательности, если и в дни скорбные, при неустройствах семейных, при потерях невозвратимых, не забудем благодарить Спасителя за те утешения, какие Он дает нам в святой Своей церкви, и за те благодеяния, какие неожиданно получали в прежней нашей жизни. С этой точки зрения, прекрасно учреждение, нынешний день повсюду в православной России исполняемое. Уже пятьдесят лет¹, как Бог избавил ее от врагов, в средину ее вторгшихся; были, по грехам нашим, после того потери и скорби для отечества нашего; но не забыло оно чудной помощи Божией: благодарное за нее молебствие возносится ежегодно, возбуждая и каждого из нас не роптать в горести, а благодарить Бога за милости.

Третьим даром, который был принесен восточными мудрецами Спасителю, была смирна. Это есть драгоценное вещество, истекающее из аравийского дерева. Ея свойство предохранять тела от гниения: потому и умащали ею мертвых. Христу, как Богу, этот дар не был бы приличен: но он был предзнаменование, что Христос, как человек, подвергнется смерти. По выражению песни церковной, волхвы, «как мертвецу, принесли смирну бессмертному» (Стих. праздн. на стих. 3).

Никакого погребального вещества нельзя принести Христу, не только родившемуся, но уже и воскресшему. Но есть смирна духовная, которою мы можем предохранить нашу веру в Него от мертвенности, и которую каждый может приносить, как приятный Ему дар. Что Мне множество ваших жертв? – взывал некогда Бог к лицемерным иудеям. – Научитесь добро творить (Ис. 1:11,17). Явно, что никакой дар не будет Богу приятен, никакая жертва наша не будет жертвою живою, без нашей готовности добро делать людям, служить обществу. Мертво растение без листьев и плодов, мертвы будут наши праздники в честь Божию, если не будем оживлять их благотворениями ближним. Послушаем, чему учит нас один святой отец в праздник Рождества Христова. «В этот день, Господь пришел к рабам: да снисходят и начальствующие к своим подчиненным. В этот день нас ради Всебогатый обнищал: да соделает же и богатый бедного участником своих излишков. В этот день получен нами свыше дар: будем же подавать и мы милостыню неимущим. День сей отверз горнюю дверь мольбам нашим: отверзем и мы дверь свою тем, которые нанесли нам обиду и умоляют о прощении». (Тв. Ефр. Сир. ч. VI, стр. 310).

Итак, веровать в Спасителя, Его благодарить, делать добро ближним, – вот что мы можем приносить Ему в дар. Не нужно быть мудрецом, чтобы все это иметь и приготовить; но тот не ниже никаких мудрецов, кто действительно сии дары Богу будет приносить. Аминь.

И пастырие беху в той же стране, бдяще и стрегуще стражу нощную о стаде своем. (Лк. 2:8).

Чудное совершилось ныне событие, и чудным образом оно возвещено. Ныне Слово явилось во плоти, и первое слово о рождении Его приносит на землю вестник небесный.

Но к кому обращается ангел Господень с благовестием о рождестве Спасителя? Е пастырям стада бессловесного. Что же сие значит? Ангел послан благовествовать радость, яже будет всем людем, а благовествует только пастырям немногим.

Нет сомнения, что простота и смирение пастырей привлекли к ним небесного вестника. Но есть сему причина и в том обстоятельстве, что пастыри, по свойству занятий своих, в ту ночь не предавались сну: беху бдяще и стрегуще стражу нощную.

Пример пастырей Вифлеемских приводит нас к мысли о нужде и важности духовного бодрствования в отношении к вере и христианской жизни.

Бодрствование души есть такое ее состояние, в котором она наблюдает за движениями своих сил и чувств, отверзает свой духовный слух к приятию внушений только истинных и чистых, в то же время охраняя себя, чтобы не вкралось в ум какое-либо лжеучение, а в сердце что-либо нечистое.

Истины веры открыты для всех. Но как лишившиеся зрения, и при сиянии солнечном, ничего не видят, или как иные намеренно смежают очи, чтобы не видеть того, чего не хочется им видеть: так бывают несчастные, которые при свете веры погружаются во тьме духовного неведения. Само Слово присносущное и вечное в мире бе и с человеки поживе: но только очи немногих, видящих, Его истинно видели (1Ин.1:1); между тем как весьма многие свои Его не прияли, мир Его не позна (Ин.1:10,11). Где же причина такого ослепления? – Прежде всего, в недостатке духовного бодрствования.

Рождается Спаситель мира, – и благовестие о рождестве Его принесено с небеси пастырям; а мир оставался глухим к сему великому событию, хотя Спаситель не несвидетельствована Себе остави.

Не говорим о язычниках, которых сон духовный простирался до омертвения, которых апостол назвал мертвыми по преступлениям, безбожными в мире (Еф. 2:5,12); самый даже народ избранный, несмотря на многие знамения близкого пришествия Христова, не познал времени посещения своего. Наставники закона не ведали судеб Господних, и, почивая на законе, остались глухи к указаниям его. Фарисеи, думавшие о себе, что им невозможно не узнать Мессию, впали в самообольщение, которое и воспрепятствовало им узнать Его. Бодрствовал, по-видимому, Ирод, смутившийся слухом о рождестве Христовом. Но его смущение не было ли подобно беспокойству человека нечестивого, когда он, возбужденный от сна грозным сновидением, не знает сам, что делает?

От сих явлений невнимательности перенесем взор на состояние Вифлеемских пастырей, не только бодрствовавших телом, но не воздремавших и душою. Они конечно могли слышать гласы пророческия, по вся субботы чтомыя (Деян. 13:27), и о Христе Спасителе возвещавшие. Когда явился ангел, они хотя убоялись, но боязнь сия усилила их внимание в явившемуся. Возвестив им о рождении Спаса Христа, ангел научает их, как найти Его; но указывает им такое знамение, которое души рассеянные и слабые могло бы привести не к вере, а к сомнению: вот вам знамение: обрящете Младенца, лежащаго в яслях! Надлежало пастырям утвердиться в детском доверии, чтобы, по указанию ангельскому, узреть славу божественную в облачении крайнего убожества и уничижения. И когда окончилось чудесное видение, они не престают бодрствовать над расположениями своего сердца и как бы слыша еще глас, призывавший их к Спасителю, побуждают друг друга спешить к указанному месту. Прейдем до Вифлеема, и видим глагол сей бывший, егоже Господь сказа нам. И приидоша поспешшеся, и обретоша Младенца, лежаща в яслех. Так бдительность пастырей удостоила их слышать небесного вестника; та же бдительность отверзла их сердце к принятию благовестия, утвердила в желании видеть Благовествуемого, и увенчалась вожделенным успехом, – поклонением рождшемуся Господу.

Без сомнения не одна только тайна рождения Спасителя требует от нас смиренного внимания; и другие предметы веры уразумеваются по мере духовного бодрствования, при утрате которого люди не видят истин очевидных. Зряще узрите, и не имате видети (Мф. 13:14), – обличал Господь слепотствовавших иудеев, и неоднократно указывал пагубу душевного усыпления. Хощет ли Он показать безуспешность в некоторых евангельского слова? Он между прочим изъясняет ее тем, что у иных сердце бесчувственно, как камень, у других усыплено печалию века сего. Вопрошают ли Его, как лжеучения появились в роде человеческом? Он ответствует, что спящим человеком, прииде враг, и всея плевелы (Мф. 13:25). Что означает это многократно повторяемое в Евангелии воззвание: имеяй уши слышати, да слышит, – как не прямое и сильное возбуждение к тому, чтобы мы со вниманием недремлемым и изощренным принимали учение Христово? Ежели в слушании человеческих наставлений потребно удаление от развлечений: то тем более сие требуется для уразумения внушений веры, которые, при всей простоте, заключают много и такого, к чему стремится сердце, но мысль с трудом подняться может.

Бодрствование духовное есть необходимое условие правильной и доброй жизни.

Жизнь христианская есть жизнь благодатная. Благодать спящему душевно человеку взывает: востани спяй (Еф. 5:14). Как ангел устрашенным пастырям сказал: не бойтеся, и указал им путь ко Христу; так и благодать Божия, когда грешник, пробудившись, содрогнется от своего недостоинства, успокаивает его своим миром, и чувством внутреннего удовлетворения. Но нужен тонкий слух, чтобы слышать неизглаголанные внушения Святого Духа: иначе душе не будут слышны благие и спасительные звуки. Благочестивые и святые мужи неусыпным бодрствованием над собою стяжавали непогрешительное уразумение всякой внутренней в себе перемены.

Жизнь христианская есть поприще добрых дел. Но надобно смотреть за собою, чтобы не остановиться оком самолюбия на том, в чем Господь помог нам успеть, чтобы спешить горящим духом к тому, что еще ожидается от нас на пути добра, и совершение чего требует усилий. Только недремлющее око души испытует предприемлемые дела, по-видимому, даже и чистые: не будет ли в них или после них чего-нибудь такого, что может болезненно подействовать на совесть. Ибо в мире все смешано: и милосердие иногда проникается тщеславием, и добрые речи о ближнем могут исходить из сердца не искреннего, и бережливость служит у иных рабынею любостяжанию. И если облачение добрыми делами есть лучшее украшение души: то блажен бдяй и блюдый ризы своя, да не наг ходит, и узрят срамоту его (Откр. 16:15).

Жизнь добродетельная есть путь небезпечальный, и кто воздремет, тот близок к опасности. Бдите, говорит Спаситель, и молитеся, да не впадете в напасть (Мф. 26:14). И, в другом месте (Мф. 24:43) изъясняет необходимость бодрствования тем, что если бы хозяин знал, когда придет тать, то не дал бы подкопать храмины своей. Храмина есть душа, и нужно нам стоять на страже, чтобы враги благочестия не вторгнулись в нее и не произвели в ней опустошения. Большая часть бедствий в роде человеческом суть плод неосторожности и беспечности. Кто в себе самом пресекает поток нечистых мыслей и желаний, тот избавляет себя от многих в жизни неприятностей, и непоколебимо готов, при помощи Божией, противостать несчастиям, которых в сем мире и невинность не всегда может избегнуть, и предусмотрительность предотвратить.

Век нынешний нельзя упрекнуть в недеятельности: многие полезные начинания совершились; все направляется к развитию. По-видимому, это признаки возникновения от сна и бодрствования. Но Спаситель, уча бдению, указывал на времена, когда люди предавались сну беспечности и нечестия, несмотря на возбужденную внешнюю деятельность, несмотря на то, что не только ели и пили, но покупали, продавали, садили и строили (Лк.17:27). Предостерегая учеников, Он давал вразумление всем векам и народам: яже вам глаголю, всем глаголю: бдите (Мк. 13:37). Надобно и нам углубиться в себя, чтобы решить: бодрствуем ли мы бдением духовным? Очами ли веры испытуем знамения времен и событий, и верно ли постигаем их дух и направление? Пользуемся ли внушениями, какие дает нам приснобдящий над всем Промысл? Ныне воспоминает церковь страшную годину, какую испытало отечество наше. Чуждые народы видели наказавшую и помиловавшую нас Божию десницу. Но памятуем ли мы, сыны отечества, те добрые примеры, те христианские черты, какие явились в жизни наших отцов и соотечественников во дни приснопамятной брани? Храним ли приверженность к православной вере; или судим о ней не выше тех убеждений, которые так же можно переменять, как изношенную одежду? Чтим ли память наших предков подражанием их благочестию; или легкомысленно платим смехом и презрением их простодушию? Любим ли ближних любовию истинно христианскою; или только любим рассуждать об условиях благоденствия царств и народов? О сынове света и дне! Да не спим, якоже и прочии; но да бодрствуем и трезвимся (2Сол. 5:5,6). Аминь.

Се лежит Сей на падение и на востание многим во Израили, и в знамение пререкаемо. (Лк. 2:31)

Когда Иисус Христос, как первенец, был в четыредесятый день по рождении в храм Иерусалимский: туда же пришел благочестивый старец Симеон, и, приняв в свои объятия Божественного Младенца, предсказал о Нем Марии, Матери Его, что Он соделается для многих предметом противоречий.

Что же значит печальное предсказание сие? Спаситель в мир пришел, да чада расточенная соберет во едино (Ин. 11:52); чтобы каждый Его учением мудрствовал, Его жизнию дышал. Для кого же и для чего Он – предмет противоречий?

Для людей гордых, лукавых, развращенных и соблазняющихся.

По рождении Спасителя, между тем как ангелы пели славу в вышних Богу, пастыри покланялись и дивились рожденному Младенцу, и мудрецы несли Ему дары: в то время уже смущался Ирод с своими единомышленниками, и готовил смерть Тому, Кто соделался невинным предметом беспокойства и ненависти для мрачной души его.

Когда начат Иисус творити же и учити (Деян. 1:1), одни обратились в Нему, другие вооружились против Него; одни Его слушали и поучались, другие искали уловить нечто от уст Его (Лк. 2:54). Кто же были сии недоброжелатели? – Книжники и фарисеи, которые выше себя никого не ставили, а сами были низкими рабами страстей, от истины свой слух закрыли и вникнуть в нее не хотели. Они повсюду преследовали Христа и распространяли в народе клевету, будто Он льстец и силой веельзевула творит чудеса.

Уже Спаситель был на кресте, но не умолкли и тогда пререкания о Нем. Один разбойник молился Ему; другой – злословил Его. Сотник взывал: воистину Сын Божий бе Сей; а книжники и старейшины, ручаясь, говорили: иныя спасе, Себе ли не может спасти (Мф. 27:42,54).

По вознесении Спасителя учредилась Его церковь; но не перестал Он быть предметом противоречий. Одни приняли Его учение, и за истину стояли до крови; другие не хотели вникнуть в сущность христианства, и считали суеверием то, чего понять не могли и не умели. Очевидные чудеса люди ожесточенные приписывали волхвованию. Христианство распространилось, а между тем отец (Диоскор), язычник, отсекал главу дочери (Варвары), христианки, и домашние вели родных на мучение. Так исполнилось слово Спасителя: не приидох воврещи мир, но меч. «Я пришел разделить человека с отцем его, и дочь – с матерью ее, и невестку – с свекровью ее» (Мф. 10:34,35).

И ныне вера во Христа не производит ли разделение в семействах? Одни ли православные убеждения господствуют в обитателях одного дома и членах одного семейства? Не мыслит ли сын уже иначе, нежели как мыслил и веровал отец? Истинные христиане духом и истиною покланяются Богу; иные, напротив, смотрят на божественный лик Спасителя, как на изображение простого человека. Одни с благоговением стремятся к чудотворным иконам, к святым мощам, своими глазами удостоверяясь, что и в наши поздние дни не пресекся ток чудес; другие или невежественно повторяют, будто ныне православной церкви нет на земле и благодать взята на небо, или в надмении односторонней учености непостижимые предметы веры согласны изъяснять всем, чем угодно, только не тем, чем должно.

И в этот век противоречий и сомнений, быть может, не одна полная священной ревности душа воздыхает и взывает: О, всемогущий Господи! Отчего не являешься Ты в громах и молниях, или в иных поразительных знамениях божественной Твоей силы, чтобы всех привлечь к истине, всех обратить к вере? – Для того, ответствуется нам, яко да открыются многих сердец помышления (Лк. 2:34); для того, чтобы до скончания мира имел силу вопрос: кого Мя глаголют человецы быти (Мф. 16:13)?

Действительно, хотя нам объяснено, в чем истинная вера, и чего нам держаться; но нужно для нас испытание: так ли мы веруем, как должно, и веруем ли, или хочем все постигать умом? Свойство откровенного Богом учения таково, что всегда в нем есть нечто неудобопонятное и таинственное. Какое бы это было учение веры, если бы кто сказал: верьте, что огонь жжет, а вода сверху вниз течет. Это видит малое дитя, любя играть на воде; это оно легко узнает, однажды прикоснувшись в огню. Но когда нам говорят, что силою Божиею люди ходили по водам, и из огня выходили невредимы; здесь уже начинается испытание, настолько ли мы веруем в могущество Божие, чтобы такие чудеса почитать действительно бывшими, и такие происшествия истинно чудесными. В прикровенных предметах веры есть пища для ума, ибо если бы в ней все было ясно, то не о чем было бы ему размышлять; есть сладость для сердца, ибо оно ищет, где действует Бог, творяй чудеса; есть основание заслуги, ибо человек на пути веры, побеждая сомнения, обнаруживает твердость души. Мзду получит не тот, кто видит, чего нельзя не видеть; а тот, кто верует, не оскорбляя неверием предметы, превышающие ум. Не с человеком советовался Господь, предопределив спасти его; но ведет его ко спасению при добровольном его согласии. Посему Он дал нам такую веру, в которой может всякий найти новой своему духу, но которая имеет и столько таинственности, что чрезмерная и легкомысленная взыскательность может на уме пытливом образовать кору, его ослепляющую. Но это вина самого человека, и вина непростительная: ибо на Святого Духа истины хулившему не оставится во веки (Лк. 12:10. Мк. 3:20). Таковы были упорные иудеи: силе нечистой приписывали они чудеса Христовы, уклоняясь вникнуть в сущность дела и понять, что не станет враг добра творить и ложных своих чудес для блага людей, не будет древний лжец посредством каких-либо знамений направлять неведущих к истине.

Христос Сам сказал: «блажен, кто не соблазнится о Мне» (Мф. 11:6). Посему блажен тот из нас, кто, подобно праведному Симеону, силой веры приобретет дерзновение, отходя ко Господу, сказать: «видели очи мои спасение Твое!». Аминь.

Видесте очи мои спасение твое, еже еси уготовал пред лицем всех людей. (Лк. 2:30, 31)

Как в благозвучном пении голоса, то разделяясь, то сливаясь, исполняют одну стройную песнь, проникающую не только в чувство слуха, но и в сердце; или как струны, ударяемые руками искусными, издают различные и в то же время согласные между собою звуки, которые, переливаясь, уносят душу в иной не земной мир: так в православных храмах богослужебные действия то различаются между собою по различию дней и событий священных, то сближаются и даже иногда сливаются одни с другими, от чего бывает, что совершенно разнородные между собою обстоятельства воспроизводятся чином Богослужений в один или два близкие между собою дня. Ныне святая церковь воспоминает, как Спаситель, еще младенцем, принесен был, по закону, в храм Господень, и встречен был там праведными Симеоном и Анною; завтра чин Богослужения, песнопений и особенно смысл дневного Евангелия возведут нас к представлению, как нам неизбежно всем сретить Господа, грядущего судить живых и мертвых.

Не просто такое сопоставление воспоминаний церковных о сретении Иисуса Христа и страшном суде Его. Сближая в Богослужении сии события, чин церковный дает нам ту мысль, что сретением Господа, некогда бывшим в храме, предвозвещается иное сретение того же Господа при конце сего мира; внушается нам необходимость сего торжественного сретения. Спасение уготовано пред лицом всех людей; и все люди некогда должны явиться пред лицом своего Спасителя и Судии.

Иисус Христос, давший на Синае закон Моисею, Сам, в исполнение этого закона, ныне в храм приносится. Он ценою и жертвою выкупается, как первенец: потому что евреи, в память избавления из Египта чрез избиение первенцев, искупали у Господа своих сынов перворожденных. Для чего же Спаситель показал пример такого строгого исполнения закона? Для того, чтобы нам внушить важность его исполнения и нравственную необходимость взыскания за его нарушения. Христос дал нам Свой новый закон; нет сомнения, что потребует и ответственности за него. Как не призрачно, но существенно явился Он в храме, с самых первых дней жизни Своей земной уча людей исполнять закон: так несомненно и торжественно снова явится Он, чтобы обнаружить пред всеми, кто как исполнял закон. Жизнь земная есть время испытания нашего, и когда сама земля прейдет и кончится возможность жить и грешить на ней, тогда явится и Мздовоздаятель.

Многие любят в Евангелии те умилительные, успокаивающие душу картины, в которых является Спаситель кроткий, милующий, исцеляющий, и боятся тех изображений, в которых Он угрожает нам, как всемирный Судия, страхом будущего Своего суда. Но в Евангелия нельзя верить одному, чтобы не верить и другому; все в нем писано, чтобы мы веровали. Иисус, кроткий младенец, приносится в храм, и тут же сказано, что этот младенец, лежащий в объятиях старца, лежит на падение многих (Лк. 2:34). В сем выражении уже заключается мысль, что Господь осудит тех, которые не хотели верить Его делам и слову. Так было возвещено в начале земной Его жизни; то же открылось и в конце. Когда с горы Елеонской Он стал возноситься на небо, явились ангелы изумленным ученикам Его и сказали им: «Что стоите и смотрите? Сей Иисус, Который возносится от вас, опять придет, в той же славе, в какой идет теперь на небо» (Деян. 1:11). Зачем же придет? Конечно не для второго страдания; следовательно для открытия праведного Своего суда (Рим. 2:5).

Спасение, которое видел старец Симеон, соделал Господь посреде земли, пред лицом всех народов. Все стихии потрясены были Божиим пришествием; весь мир поражен был новым учением. Однакож неверующие и сомневающиеся были и будут до скончания мира: ибо дело веры есть дело свободы. А где свобода, там и ответственность. Нужно посему торжественное обнаружение мыслей каждого, причин маловерия и неверия, зависевших от свободной воли человека. Вера христианская есть вера всемирная, для всех стран ни народов учрежденная Христом; посему и всякое оскорбление, ей неверием нанесенное, всемирного требует изобличения. Было время, когда приходил Искупитель, Который среди людей жил, с грешниками беседовал, больных исцелял, за всех нас пострадал и умер; будет время, когда Он явится как всемирный Судия, Который скажет заблуждавшим: «Я звал вас, и вы не послушали; простирал слова Мои в вам, и вы не внимали» (Притч. 1:24).

Если б не так ясно открывалось из Евангелия, что младенец, принесенный ныне в храм и принятый во объятия Симеоном, есть наш единый законоположник и судия: то потребности души нашей, самая жизнь наша на земле требуют мздовоздаяния на небе.

Человек ищет совершенства и всегда боится ответа за себя. Его гордость ему не позволяет, или не вполне позволяет воспользоваться средствами, которые предлагает ему вера христианская. Между тем, падая, чувствует нужду исправить то, в чем погрешает; но видит, что жизнь многих оканчивается не успехами, а падениями. Потребность ответственности за себя, возмездия за протекшую жизнь, так глубоко во всех нас положена, что иные, в своей неготовности к ответу, мечтают, по смерти телесной, или снова возвратиться в жизнь земную, или поселиться на одном из светил небесных, воображая, что души грешные будут просвещаться там, но совершенно забывая, что даже в солнце, как были от начала темные пятна, так и доныне остаются в нем. Не внушает ли это, что никакое светило не просветит нечистой и темной души? не исправит ее по смерти ничто, если пятна пороков исказили ее? Как из земли взято тело и туда возвратится; так жизнь в этом теле есть время испытания для души. В каком теле она грешила, в том же, по воскресении, должна дать ответ: лежит человеку единою умрети, потом же суд (Евр. 9:27).

Далее, чувство правды неизгладимо в нас; а оно постоянно оскорбляется. Как бы ни был человеческий суд совершен: полной правды не будет на земле. Лицемерие, лукавство, ложь, клятвопреступничество, клевета, пристрастие, мщение, корыстолюбие – все это такие враги правосудия, против которых не может с полным успехом бороться самый благонамеренный судия. Господи, – утомленный взывает он, – когда же будет конец всем неправдам человеческим? Когда виновные перестанут более называть себя невинными? Когда неправое дело потеряет возможность казаться законным? – Но этот голос уже давно раздается в целом мире, как в пустыне, и только тогда найдет себе отголосок, когда труба архангела позовет всех на суд.

Какова на земле правда, таково и счастье. Чем заслужил его один, и чем не заслужил другой, часто совсем бывает закрыто завесой Божиих судеб. Видим только, что и невинные страдают, и порочные благоденствуют. Стара эта истина, но не перестает проповедывать она, что должно быть не все кончится так, как начинается, что придут некогда в равновесие и добродетель и блаженство. Тогда развяжутся узлы, которыми скреплены были сети жизни человеческой; тогда спадет с очей наших завеса, и несчастная мать узнает, отчего она преждевременно лишилась сына, поверженный в нищету поймет, за что лишился богатства, неудовлетворенный в своих желаниях уверится, как многие предприятия его были легкомысленны и вредны. Тогда будет воздано каждому свое.

Некто пришел к одному пустыннику, и просил у него наставления. Старец² ему сказал: «В темнице преступники с трепетом спрашивают, когда и как их будут судить. Обличай и ты себя, говоря: как я предстану на суд Христов, и чем буду оправдываться пред Ним? Если об атом будешь помышлять, можешь спастись». Аминь.

И бе ему обеща̀нно Духом Святым не видети смерти, прежде даже не видит Христа Господня. (Лк. 2:26)

Это было обещано праведному Симеону. Почему же ему дано было такое обещание?

Если скажем потому, что он чаял утехи Израилевой, что был Дух Святый в нем, сим еще вполне не разрешится вопрос. Ибо мнози пророцы, в которых несомненно был Дух Святый, и царие восхотеша видети Христа и Его дела, и не видеша (Лк. 10:24), и многие из ветхозаветных, послушествовани бывше верою, не прияша обетования (Евр. 11:39), – жили верою в грядущего Христа, но не сподобились Его видеть на земле телесными очами.

Умолчанное в Евангелии дополняется преданием, которое, заимствуя из древности, сообщает нам святой Димитрий Ростовский³. По его сказанию, праведный Симеон принадлежал к числу ученейших людей своего времени. Когда, по повелению Египетского царя Птоломея, предпринят был в Александрии перевод книг закона Моисеева и пророческих с еврейского языка на греческий, тогда в число седмидесяти двух толковников, на это дело избранных, включен был и Симеон. Трудясь над переводом книги Исаии, он дошел до сих пророческих слов: Се дева во чреве зачнет, и родит Сына, и нарекут имя Ему Еммануил (Ис. 7:14).

Конечно, слова сии и прежде Симеону были известны, но необычайный внутренний их смысл, побеждавший законы естества и требовавший веры безусловной, поверг толковника в сомнение. Он до того поколебался, что уже близок был к решимости совсем исключить эти слова в своем переводе. Тогда ангел является ему, и говорит: «Верь написанному. Ты сам увидишь исполнение сих слов, и не умрешь, пока не узришь Христа Господа, рожденного от чистой Девы».

Чтобы видеть Спасителя, Симеону дано было достигнуть необыкновенного в то время долголетия. Переживая своих сверстников, он понимал причину, почему как будто забывала его смерть. Отсюда, между прочим, объяснить можно и то особенное чувство, с каким он воскликнул: Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко! Чтобы спокойно умереть, ему только недоставало увидеть Спасителя. Ожидание исполнилось; препятствие устранено, и Симеон, веру сохранив, скончался.

Случай, указуемый преданием в жизни сего праведника, внушителен для нас. Всякому человеку свойственно сомнение, но опасно упорство, чтобы не остаться в нем, и нужно размышление, чтоб выйти из него. Дерзко поступил бы тот, кто стал бы требовать видений и чуда, чтобы в вере утвердить себя. Ежели сомневающийся путем рассудительности захочет выйти из сомнения, для него достаточно исследовать, как Иисус Христос жил, чему учил, и что Он делал. Дела Его, можно сказать, суть продолжающиеся чудеса; а кто не хочет верить им, для того бесполезны будут новые. Усомнившемуся Симеону сказал голос свыше: «Верь написанному». Но что такое для всех нас есть Евангелие, как не голос свыше, который сердцам нашим говорит: Сия писана быша, да веруете (Ин. 20:31)?

Сорокадневного младенца Иисуса приносят в храм. Для чего это было нужно? – Для утверждения нас в том, что Христос, – как выражено в песнопениях нынешнего праздника, – «явился мирови не мнением, ни привидением, но истиною». «Давый древле на Синаи закон Моисею, днесь Младенец видится, и закон исполняя в храм приносится»⁴.

Так углубляясь в смысл и прочих евангельских событий, каждый сомневающийся сам открыл бы себе путь к убеждению, что Христос есть истинный человек, в законе ветхозаветном родившийся, и ему повиновавшийся, и вместе есть Бог, творяй чудеса, из которых важнейшее есть чудо нашего спасения. Такое углубление в сущность предметов веры и знаменательных событий не только может уничтожать наши сомнения, но и служить оружием против проповедников неверия, которые самое существование Спасителя покушаются поставить предметом сомнения, и не знают никакого Бога, кроме своего ума.

Встретился апостол Филипп с Нафанаилом, и говорит ему: «Мы нашли Мессию; это сын Иосифа, что из Назарета». Нафанаил возражает: «Из Назарета может ли быть что доброе?». Филипп на сие ответил: прииди, и виждь (Ин. 1:46). Во всеуслышание мы говорим: «Мы нашли Мессию; веруем в Господа нашего Иисуса Христа, истинного Бога и человека». Но нас уже не Нафанаилы, хотя сомневающиеся, однакож, правдолюбивые спрашивают, а решительные безбожники встречают насмешкою: «Из Палестины может ли быть что доброе от людей хитрых, каковы евреи, от общества первых христиан, которые поставили себе задачею навязывать всем свои убеждения?» – «Приидите, и посмотрите», – ответим и мы. Вникните в связь и сущность событий: за что Иисус Христос безгрешный пострадал? Какая цель Его чудес неложных ни в своей действительности, ни в своем величии? Говорил ли когда язык человеческий так чисто и духовно, как учил Христос, заповедавший нам даже врагов любить? Какую надобность имели апостолы следовать за Христом, когда их никто не принуждал к тому? Какие были у них средства распространять Его учение, когда во всем они терпели нужду, и не оставили никому никакого наследства, кроме духовного всему миру сокровища? Можно ли помыслить о малейшем с их стороны обмане, когда они апостольским трудам своим пожертвовали своим земным счастием и самою жизнию? Что подвигло мучеников, между которыми было немало людей образованных и ученых, запечатлеть своею кровию свою ко Христу приверженность? Что, наконец, заставляет и нас любить православную веру, как не сердечная уверенность в чистоте и превосходстве этой веры, в которой да сподобит нас Господь скончать свои дни и, подобно Симеону, умирая, сказать: видят очи наши спасение Твое, еже еси уготовал не потаенно, а пред лицем всех людей. Аминь.

И яки скончашася вся по закону Господню, возвратишася в Галилею. (Лк. 2:39)

Так написано об Иосифе и Марии Богоматери. Они не прежде отправились из Иерусалима в свое местопребывание, как совершив все по закону Господню.

Что же такое они совершили? Принесли младенца Иисуса в сороковой день по рождении в храм Иерусалимский, поставити Его пред Господем.

Закон требовал, чтобы родители, как скоро рождался у них сын, посвящали его Богу, и чтобы каждая мать, – потому что каждая во гресех рождает, – в сороковой день по рождении младенца приносила жертву об очищении своем.

Спаситель, как Богу Отцу единосущный и совечный, не имел нужды в сем обряде посвящения. Его Матерь, как Приснодева, нетленная и пречистая, не имела нужды ни в каких средствах очищения.

Для чего же Она над Собою, и над Божественным Своим Сыном исполнила закон? – Для того, чтобы матерям христианским и всем нам показать важность церковного закона, и нашу обязанность соблюдать его.

Сорокадневный младенец Иисус принесен был в храм по обычаю законному. Сам безгрешный, Он повиновался сему закону, чтобы наше грешное естество очистить и Богу посвятить. Таким образом, нам даны право и пример, чтобы каждый христианский младенец был Богу посвящаем. Это и бывает, когда мать приносит в церковь свое сорокадневное дитя, и когда священник, подобно Богоприимцу Симеону, с молитвою и крестным знамением приемлет младенца, приближает его к святыне Господней, и сим обрядом воцерковляет его, вчиняет его в число членов церкви православной.

Обряд знаменательный и великий! Но как он над нами совершен, того мы не помним; как совершается над другими, редко кто заботится быть свидетелем.

Все младенцы христианские, как первенцы в духовном смысле, посвящаются Богу. Закон ветхий требовал, чтобы в память избавления от смерти первенцев израильтян, в то время, как погибли первенцы египтян, каждый первенец в семействе израильском посвящаем был на служение Богу, а впоследствии, когда составилось сословие левитское, они были искупаемы священною ценою. Соответственно сему, все христиане, ценою крови Христовой купленные, и с младенчества Богу посвященные, уже не свои (1Кор. 6:19), не на рабство страстям осуждены, но в свободу жизни чистой изводятся и призываются Бога прославлять в телесах своих и душах своих. О Спасителе сказано: отроча, после принесения в храм Господень, растяше и крепляшеся духом, исполнялся премудрости (Лк. 2:40): так и в нашем воцерковлении дан был нам залог укрепления духовного, просвещения от света благодатного, возрастания в вере и добре. «Ты ведешь его, новопросвещенного крещением, – говорит св. Иустин мученик, – в собрание наше, в церковь, где совершаем общее моление, чтобы и ему и нам быть добрыми гражданами и исполнителями заповедей». Итак, воцерковление есть введение всякого крещенного в Общество верующих, церковь составляющих, чтобы он исполнял то, чего требует она, чтобы повиновением святому закону служил Богу.

Совершается обряд, но теряется его значение. Исполняется буква закона, но не проникает в душу нашу дух его, и мы не хочем поглубже размыслить: к чему обязывает нас наше состояние по вере, и к чему мы призваны?

Оканчивает девица свое воспитание, и мать вводит ее в общество. Юной посетительнице собраний внушено, что ей нельзя избегать их и что в них нужно держать себя прилично; и она не простила бы себе, если б в каком-нибудь движении, во взоре, случайно брошенном слове, отступила от уроков матери и от требования приличия. Воцерковляется христианская душа: ей внушается, чтобы она уважала и хранила правила, на которых учредилось и существует православное общество. Что же, соблюдает ли она, чего требует дух христианского приличия? Верна ли урокам своей матери – церкви? Старается ли быть угодною, уже не людям светским, а небесному Жениху? – Каждый, кто делается членом какого-либо общества, спешит понять устав его, чтобы действовать в пределах этого устава. А человек, принадлежащий к церкви православной, считает как будто себя в праве нарушать ее уставы. Или иной скажет, что в православие записан в детских летах? – Детская и насмешливая отговорка! Во-первых, Православная Церковь не принуждает никого, чтоб именовался православным лицемерно и притворно; во-вторых, наше православное общество основано на таких чистых, безукоризненных и незыблемых началах, что нет на земле выше чести, как именоваться и быть истинно православным. Какая же более общая причина, что члены одного и того же христианского общества не одинаково смотрят на закон церковный, а иные и совсем им пренебрегают? – О сем святой Василий Великий так рассуждает: «В иных художествах и науках большое примечаю я согласие между теми, которые, как должно, ими занимаются; в одной только церкви Божией увидел я чрезвычайное у людей разногласие. В недоумении, какая бы причина сего зла, пришло мне на память изречение из книги Судей: Всяк, еже угодно пред очима его, творяше, яко в тыя дни не бяше Царь во Израили (Суд. 21:25). Не от того ли, думал я, и между членами церкви Божией несогласие, что отступают от учения единого Царя Христа, и собственные мысли и положения выдают за истину, и хотят лучше властвовать над умами других, вопреки Господу, нежели быть под властию у Господа»⁵.

Если б только по слабости человеческой нарушаемы были заповеди церковные, это было бы не так опасно. Хуже то, когда смотрят на них презрительно.

Православным заповедуется ходить чаще в храм, и особенно в праздничные дни. «Можно, – говорят, – молиться дома!» – Можно и дома, но должно и в храме: потому что храм – Сам Бог назначил и назвал домом молитвы (Мф. 21:13. Ис. 56:7).

Заповедует церковь соблюдать посты. Спрашивают: «для чего это?» – Для подвига, для очищения духа. Но поверить этому и испытать это не хотят, а спрашивают, чтобы только уклониться от поста.

Требует церковь, чтобы люди неопытные не читали книг еретических и вольномысленных. Иной православный спросит с удивлением: «ужели есть такая церковная заповедь?» – Не только есть, но если б соблюдалась, меньше бы ходило в нашем обществе заблуждений, и молодые нравы не клонились бы к упадку.

Так люди нынешнего века только то считают законным, что пред очами их угодно, а что церковь есть духовное царство, где Царь – Христос, и в уставах ее святой закон Его, – о том и не думают.

Но есть между нами мнительные души, которые хотя и уважают заповеди и уставы церковные, однако так боятся их тяжести, что считают их почти неудобоисполнимыми для себя в оковах суеты житейской. Им хочется соблюдать закон церковный, но по обстоятельствам домашним и общественным нередко и невольно нарушают его, и от того впадают в уныние.

Эти люди действительно требуют доброго участия, и их может поддержать совет, данный одним великим старцем своему ученику, который обратился к нему с сердечной печалью и такою мольбою:

«Отец мой святый! Испроси ты мне у Бога силу. Что я заповедую себе, будучи один, того не исполняю, когда схожусь с другими, и боюсь, чтоб мне не привыкнуть, согрешая, только раскаяваться, а не исправляться».

Старец на это отвечал: «Делай должное по силе твоей, храня заповеди отцов твоих. Если увлечешься: постарайся управить себя. Такому человеку не обратится в привычку падать, и не одолеет им нерадение. Не ослабевай, но, доколе имеешь время, делай, смиряйся, будь послушен, повинуйся, непрестанно говори: Иисусе, помоги мне! И поможет тебе Бог, дающий смиренным благодать»⁶. Аминь.

И та вдова, яко лет осмдесят и четыре, яже не отхождаше от церкви, постом и молитвами служащи день и нощь. (Лк. 2:37)

Между лицами, которые находились в храме Иерусалимском, когда сорокадневный младенец Иисус принесен был туда, упоминается Анна, прозванная пророчицею, потому что в то время говорила о Христе и будущих действиях Его, как Спасителя мира.

Ее достоинство евангелист поставляет в том, что она не отходила от церкви, постом и молитвами служа Богу день и нощь.

Что пребывание в храме и в молитве угодно Богу, – против этого едва ли станут спорить и ленивые молиться. Но как служить Богу посредством поста, – это не совсем ясно понимают многие и из тех, которые сами соблюдают посты.

Если, по установлению церкви православной, праздник Сретения Господня каждогодно сближается с великим постом, а ныне совершается даже в преддверии его: то не бесполезно и очень прилично теперь заняться вопросом: как христианин постом своим служит Богу?

Когда смеются над постящимися, то защитники устава церковного спешат оговориться, что истинный пост состоит не в лишении пищи, или худом качестве ее, а в обуздании страстей и делах богоугодных. В такой защите есть односторонность. Правда, церковь приглашает: «постяся, братия телесно, постимся и духовно»⁷. Но от этого напоминания не теряет значения тот строгий пост, под которым должно разуметь или совершенное и довольно долгое неядение, или весьма воздержное вкушение сухих и малопитательных снедей. Такой, буквально принимаемый пост важен и как прямая жертва Богу, и как пособие к тому, чтобы другими святыми делами угождать Ему.

Верный воин несет изнурительные труды, готов на всякие лишения, иногда по целым дням не пьет, не ест, особенно если видит, что и начальник его разделяет с ним тяжесть военной службы. Все это по долгу присяги земному царю. Не тоже ли касается всех нас христиан, которые вписаны в службу небесному Царю? Лучшим свидетельством нашей верности Ему служат труды и лишения, если подъемлем их, последуя заповедям Его и примеру. Он сорок дней постился, и нам заповедал: «смотрите за собой, чтоб сердца ваши не отягчались объядением» (Лк. 21:34). Вкушая Сам с учениками пищу, Он однако же дал предуказание, обязательное для Его последователей: егда отъимется от них Жених, и тогда постятся (Мф. 9:15). Теперь наступает время воспоминаний о том, как Он чрез страдания и смерть разлучен был с друзьями Своими. Пойдет ли на ум пища, когда оплакивается кончина близкого, любимого родного? Простительно ли, чтобы воспроизведение дней поста Христова, последних событий земной жизни Спасителя, сопровождали христиане пресыщением и веселием, а не печалью и постом? Когда человек живее способен вспомнить Бога, – тогда ли, когда голоден, или когда пресыщен? По крайней мере, в Писании встречаем прямую жалобу на сластолюбивый народ иудейский, который, слепо и жадно предавшись чревоугодию, забыл о Боге Промыслителе: яде Иаков, и насытися, и отвержеся возлюбленный; уты, утолсте, разшире; и остави Бога, сотворшаго его, и отступи от Бога Спаса своего (Втор. 32:15). Подобное предсказано и о последних временах, когда будут человецы, между прочим, невоздержницы паче, нежели боголюбцы (2Тим. 3:1 и след.). По правилу святых апостолов 69-му, подлежит отлучению, кто не постится в святую Четыредесятницу. Следовательно, тот не есть вполне православный христианин, в строгом смысле сего слова, кто не по немощи телесной, а по своеволию не соблюдает великого поста.

Скажут: «можно и постной пищи много есть, и за скоромным столом соблюдать воздержание».

Что ж из этого? – Церковь, узаконив пост, не покровительствует многоядению, а назначая пищу растительную и сухую, указывает в ее малой питательности двоякую пользу, – именно укрощение страстей и пособие к занятиям духовным.

У святых отцов есть прекрасное сравнение. Когда полководец хочет взять неприятельскую крепость, прежде всего ищет, нельзя ли удержать воду и съестные припасы, и неприятель, побуждаемый голодом, скорее сдается. Так бывает и с плотскими страстями. Когда держат пост: они слабеют и умолкают⁸. Напротив, кто пресыщает свое чрево, и однако ж мечтает победить чувственные страсти, тот подобен человеку, который погасить хочет пожар маслом⁹. Посему в самый первый день четыредесятницы нам возвещается в храмах: «Прииде пост, мати целомудрия». Неправильно было бы считать такое укрощение страстей боязливым и невольным. Человек тем и отличается от животных, что благоразумно и свободно может управлять своими склонностями, уравновешивать естественные потребности, подчинять низшие высшим и слепые благородным. Чревоугодник подобен тяжело нагруженной ладии, которая глубоко в воде сидит: он близок к опасности погибнуть в греховных волнах. Могут быть и у постника свои тонкие страсти; но только тогда, когда он не понимает значения поста и налагает его на себя самонадеянно. Несмотря на то, остается несомненным, что постящийся освобождается из рабской зависимости от вожделений чувственных, и потому более способен в делам чистым и богоугодным.

Возьмем простой пример. Отчего судии и делопроизводители, а также люди ученые и учащиеся являются в свои места утром, и, занимаясь, иногда до позднего часа, остаются без пищи? – Ответ незатруднителен: всяким важным, сложным, требующим умственной работы, делом, лучше заниматься до обеда, не после обеда. Блаженный Иероним сказал: «От сытого чрева не жди чистого ума»¹⁰. Если же так на службе гражданской и в деятельности ученой: дела ли наши христианские, обязанности ли церковные до того неважны, чтоб для их выполнения успешного не нужно было нам прибегать к воздержанию? – Когда молиться легче, и молитва чище: тогда ли, как сытость клонит ко сну, или когда чистота желудка, и тихое, неразгоряченное движение крови успокаивают воображение, и даже помогают душе ощущать сладость священного умиления? Кто сам добровольным неядением смиряет свое тело, тот по своему опыту может вернее судить, как тяжело нищему поневоле терпеть голод. И тогда как пресыщенный голодного не разумеет, постящийся щедрую милостыню расточает бедным. Так, при посредстве поста, приучаемся служить и угождать Богу добрыми делами.

А для тревожно жизнелюбивых и малодушно боящихся смерти не излишне напомнить, что Анна пророчица хотя жизнь вела в посте постоянном, однако же более восьмидесяти лет жила. И это не единственный пример. Ясно, что если кто воздержен и постится ради Бога, получить может в награду долголетие и дожить до глубокой безболезненной старости. Аминь.

Бе повинуяся има. (Лк. 2:51)

Евангелист Лука, повествуя о принесении Иисуса Христа во храм и умалчивая о бегстве Его в Египет, бывшем после того, замечает вообще, что Иосиф и Мария имели жительство в Назарете, и что там, пребывая с ними неразлучно, возрастал отрок Иисус.

Какое же там было Его воспитание? – На этот вопрос тот же евангелист отвечает кратко: бе повинуяся има.

Итак все Его воспитание было повиновение, – и кому же? – Мнимому отцу и смиренной Матери. Какой урок нынешнему времени, когда средства воспитания расширяются и умножаются, а повиновение детей родителям со дня на день слабеет!

Действительно, не составляют редкость ныне молодые люди, которые смотрят на отцов своих не более, как на своих предшественников в общем нарождении и вымирании рода человеческого. Для них ничего нет внушительного в том, что их родители предупредили их на дороге жизни; по их мнению, чем люди старше, тем больше они отстали от духа и выгод современности. Незрелый юноша в присутствии родителей не стыдится говорить о таких предметах, о которых и думать ему бы рано; с пренебрежением и скукою выслушивает отца и матерь, и не щадит их, если замечает слабости за ними.

Для христиан высочайший пример есть Иисус Христос, который Сам благоволил прожить на земле тот возраст, когда люди особенно подвергаются преткновениям и ошибкам – именно возраст младенческий, юношеский и отчасти мужеский. По силе Своего божества, Он двенадцати лет удивил ученых Своей премудростью и разумом (Лк. 247); а как Сын бедных родителей, Он подчинился условиям простого семейного быта. Иосиф, занимавшийся ремеслом плотничным, в те же занятия ввел Иисуса Христа, и есть предание, что божественный Архитектон, по смерти Своего мнимого отца, еще продолжал труды древоделия, по желанию пречистой Своей Матери, оставаясь с ней. Для чего же все это, как не для того, чтобы Своим примером освятить и поддержать древнюю заповедь: «Чти отца твоего и матерь»?..

Никакое воспитание невозможно без послушания. Когда человек учится, непременно кого-нибудь слушает – учителя, книгу, собеседника. Где же дитя лучше может навыкнуть послушанию, как не в сближении с своим отцом и в объятиях своей матери? Это первая, по обнаружению, добродетель человека. Никто не учит младенца слушаться отца и матери: а первые движения его развивающегося ума и невинного сердца выражают именно его доверие, любовь и покорность к ним. Посему, кто не оставляет навыка слушаться родителей, тот легко делается нежным семьянином и человеколюбивым деятелем в обществе. Трудно, напротив, ожидать добра от такого юноши, который в дерзостях, какие делает родителям, находит удовольствие, и в насмешках над ними изощряет свое остроумие.

Обязанность повиновения родителям, по своему столь важному значению, и в Священном Писании нередко напоминается детям: чада, послушайте своих родителей во всем: сие бо угодно есть Господеви (Кол. 3:20). Чада, послушайте своих родителей о Господе (Еф. 6:1). Объясняя сии апостольские слова, святой Златоуст поучает: «Какое твердое основание для жизни в почитании родителей! Они для нас после Бога главные виновники жизни; они же первые имеют право на наше уважение. Если кто непочтителен к родителям, тот будет ли когда-нибудь таковым в отношении в сторонним лицам?».

В извинение себя иные говорят, что отказывают родителям в послушании за неосновательность их требований, в уважении – за их слабости и недостатки. Что касается исполнения требований, то действительно нужно повиноваться о Господе, то есть, доколе они не противны прямой воле Божией. А уважать отца и матерь не потому только должно, что они нравственно хороши, но и просто потому, что они родители. – Всем сердцем твоим почитай отца твоего, и матерних болезней не забуди. Помяни, яко тема рожден еси, и что има воздаси, якоже они тебе? (Сир. 7:29,30). Если иным нравится душевные действия изъяснять силами природы и законами вещества, то почему же такие умствователи ленивы соблюдать тот закон природы, который нудит нас почитать родителей? Ибо к ним привязанность есть чувство, всем врожденное, и оно столь сильно в нас, что мы расположены и о тех животных лучше думать, которые продолжительнее и яснее выражают свою любовь к родившим их. Но в роде человеческом связь между родителями и детьми ближе, прочнее, разумнее и священнее, так что бесславие отца падает и на сына, по замечанию Премудрого: «Не ищи славы в бесчестии отца, и обесславленная матерь – детям позор» (Сир. 3:10,11). Посему, не осуждать родителей за их слабости, а снисходить к их недостаткам – свойственно детям. Если Хам дурно поступил, что не покрыл наготы отца телесной, то не более ли низки и бесстыдны те дети, которые намеренно открывают нравственное безобразие своих родителей? Каковы бы они ни были, им власть над детьми Богом дана. Ибо сказано: «Господь поставил отца над детьми, и дал матери суд над сыновьями» (ст. 9). (Сир. 3:2)

Много хвалится нынешний век образованностью и человеколюбием. Но это не мешает взрослым детям напомянуть совет древней и священной мудрости: «Чадо! Не отвергни в старости отца своего, и не оскорбляй его в животе его. Если и разумом оскудеет: снисхождение имей, и не презирай его в полноте твоей силы» (Сир. 3:12,13). Аминь.

И еже дати жертву, по реченному в законе Гостодни, два горличища, или два птенца голубина. (Лк. 2:24)

Закон Господень требовал, чтобы мать после рождения сына, в сороковой день, приносила в храм жертву очищения, состоявшую из одного ягненка и молодого голубя, или горлицы, а в случае бедности, только из двух горлиц и двух голубят. И сам новорожденный, если он первенец, посвящаем был Господу.

В исполнение сего закона Иисус Христос, в четыредесятый день по рождестве Своем, принесен был во храм Иерусалимский, что воспоминается нынешним праздником.

Какое же значение для нас имеет закон о жертвах, которому подчинялся сам Христос?

Жертвы ветхозаветные сами по себе не имели бы никакого значения, если б не указывали на искупительную жертву Христову. Иначе осталось бы непонятным, как пролитие крови животных и сожжение их может способствовать очищению грехов человеческих. Святой Златоуст рассуждает: «Не сами по себе жертвы были приемлемы, но были приятны ради первообраза. Ибо на всех их печатлеется образ Христа. Закалался ли овен? Он был образом заколения Христова. Телец, юница, голубь, горлица, или другое что приносимо было в жертву, все имело отношение к Спасителю»¹¹. Чрез свое по закону жертвоприношение люди выражали и сознание своей греховности, и свою веру в Искупителя, Который Един может очищать грехи.

Для чего же сам Христос подчинился жертвенному закону? – Конечно, не для Себя. Родившись безгрешно, Он не имел нужды, как и Его Пречистая Матерь, в очищении. Но Он исполнил, по реченному в законе Господни, все ради нас грешных, чтобы взять на Себя наши грехи, понести наши немощи, и подать нам пример строгого повиновения закону.

Один святой отец сказал: «Жертвы ветхозаветные и всесожжения были преобразованиями душ, желающих спастись и принести себя в жертву Богу»¹².

Не приносится ли как жертва Богу новорожденное дитя, когда мать, в сороковой день по рождении его, приносит его в храм Господень, и когда священник, воцерковляя его, возглашает о нем в молитве: «Господи, Боже наш, в четыредесятый день во храму принесенный от Марии, и во объятиях праведного Симеона носитися изволивый! Сам и сего Младенца, принесенного явитися Тебе, благослови и на всякое дело благое его возрасти».

Что в младенчестве сделано с нами, по вере и благочестию родителей, то с возрастом должно быть усвоено нами добровольно и с убеждением сердечным. Апостол Павел внушает всем христианам: «Представьте тела ваши в жертву живую, святую, благоугодную Богу, для разумного служения вашего» (Рим. 12:1). Вся жизнь христианина должна быть единым разумным служением Богу. Как принадлежностью богослужения ветхозаветного были жертвы кровавые; так жизнь богоугодную христианскую составляют жертвы духовные. Они суть все те наши действия и подвиги, в которых мы, из уважения к евангельскому закону, преломляем свою волю, препобеждаем греховные свои желания. Ибо как в ветхом завете для жертвоприношения закалалось животное; так в христианстве, для жертвоприношения духовного, закалается в природе нашей все чувственное и страстное. Посему напоминается нам в Писании: Умертвите уды ваши, сущия на земли, – страсть, похоть злую (Кол. 3:5). Жертва Богу дух сокрушен (Пс. 50:19), – дух покаяния, от греховных помыслов и увлечений очищенный.

Если каждый верующий в ветхозаветной церкви обязан был приносить жертву; то мудрость Законодателя предусмотрела и устроила, чтобы ни для кого не было затруднительно приобретать нужное к жертвоприношению животное. Никакой нищий не был лишен этого утешения. Много ли надобно, чтобы купить двух горлиц, или двух птенцов голубиных? Так и христианские жертвы духовные столько же для души верующей обязательны, сколько для нас удобны, чтобы каждый мог приносить их Богу, как собственность свою. Кому, например, неизвестны кротость горлицы и чистота голубя? Не нужны деньги, чтобы приобрести эти прекрасные качества и другие добродетели. Нужна твердость воли, потребно теплое усердие, чтобы приносить те духовные жертвы, которыми благоугождается Бог (Евр. 13:16).

Итак, настоящий праздник побуждает и нас дати жертву, но по реченному не в законе Моисеевом обрядовом, а в евангельском, где сам Христос нам сказал: Аще любите Мя, заповеди Моя соблюдите (Ин. 14:15). Аминь.

Не входящее во уста сквернит человека, но исходящее изо уст, то сквернит человека. (Мф. 15:11)

Ныне праздник Сретения празднуется на сырной неделе, приготовительной к великому посту. И самый этот праздник наводит на нас мысль о нашей обязанности поститься. Сему поучает нас Анна пророчица, которая при других своих подвигах служила Богу и посредством поста. Иисус Христос, принесенный ныне во храм, как четыредесятодневный младенец, когда пришел в возраст, сорок дней постился в пустыне; в память чего и учрежден у нас великий пост.

Но как лукаво чревоугодие! Примеру постившегося Спасителя оно хочет противопоставить Его учение; в Его словах старается уловить предлог к уничтожению постов. Сказал Господь: «Не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что исходит из уст, оскверняет человека». Из сего заключают, что все можно есть во всякое время, только бы душа была чиста.

Такое заключение противно смыслу изречения Христова. У евреев строго соблюдаем был обычай умывать руки пред вкушением пищи. Апостолы от сего обычая нередко отступали не намеренно, а случайно¹³. Замечая это, книжники и фарисеи спросили Христа: зачем Его ученики нарушают предание старцев, и не умывают рук, когда едят хлеб. Апостолы не запрещенную пищу ели, иначе бы фарисеи не умолчали, а дозволенную. Посему вопрос возбужден о нарушении не закона относительно пищи, а предания об умовении рук пред вкушением ее. Спаситель, обличив вопросивших, как сами они лицемерно извращали важнейшие заповеди, сказал во всеуслышание народу: «Не то, что входит в уста, оскверняет человека», – не то, что употребляется в пищу, само собой делает его нечистым, но то оскверняет его, что исходит из его уст, а из уст исходят дурные сердечные помышления. Господь сими словами касается не нравственного или церковного различения пищи, не разборчивости в ней, заповеданной законом, но только самого ее вещества, входящего в наше тело для его питания. Чисто ли пища приготовлена, или неопрятно, умытыми или черными руками берет ее человек, – это неважно. Если бы нечистота рук и пристала к ней, то не приразилась бы к душе, и самая пища, как дар Божий, не теряет своего достоинства от нечистого ее приготовления и принятия. Кому не случалось видеть, как земледельцы летом в поле едят свой хлеб, держа его в руках, замаранных землею? Мало ли таких работ и ремесл, что люди трудящиеся совсем и не могут отмыть своих рук? Разве это вменяется им в грех? Нисколько. Но если бы кто из них замышлял худое, стал бы сквернословить, обижать других; чрез сие он бы изобличился, что у него душа нечистая и порочная. «Ибо, – говорит Спаситель, – из сердца исходят злые помыслы, убийства, кражи, любодеяния, лжесвидетельства, хуления. Сие оскверняет человека, а есть неумытыми руками не оскверняет человека» (Мф. 15:19, 20).

В сем именно смысле наставление Спасителя о пище поняли ученики Его, и потому продолжали держаться законной разборчивости в ней. Уже по вознесении Господнем, апостолу Петру было видение, образно внушавшее ему принимать в новозаветную церковь всяких язычников. С неба спустилось полотно, на котором были животные четвероногие, птицы и пресмыкающиеся. Апостол слышит голос: Петре! Заколи и яждь. Но он усомнился и сказал: «Господи! Ничто скверное или нечистое никогда не входило в уста мои» (Деян. 10:5 и след.). Если бы Спасителем было совсем отменено нравственное различение пищи, и каждому во всякое время не предосудительно было есть что угодно; почему же апостол Петр не решался вкусить то, чего прежде не вкушал, и для чего свидетельствовался совестию, что ничего нечистого никогда не ел?

Последуя учению Христову, апостол Павел говорит: Брашно нас не поставляет пред Богом, само чрез себя не приближает нас к Нему. Ниже бо, аще ямы, избыточествуем; ниже, аще не ямы, лишаемся (1Кор. 8:8). Кто, например, имеет всегда хороший стол с дорогими яствами, ничего не приобретает чрез это для своей духовной жизни; и тот, кто довольствуется пищею простою и дешевою, ничего не лишается в стяжании благ духовных. Но далее предостерегает апостол, как бы свобода в пище не повела нас ко греху. Все зависит от мысли каждого, от того значения, какое придает совесть предлежащему роду пищи. В природе нет ничего нечистого; но делается что-либо нечистым по недоброму намерению и преслушанию человека¹⁴. От того и пища позволительная может оказаться законопротивною. Сам апостол связал о себе: Аще брашно соблазняет брата моего, не имам ясти мяса вовеки (1Кор. 8:13). Он изъявляет готовность отвязаться от употребления вещи позволительной, чтобы только не соблазнить ближнего, и указывает на мясо потому, что оно было (1Кор. 8:7; 10:28) и может быть предметом греха и соблазна. Следовательно, когда мясо вкушать, и когда не вкушать, это зависит от христианской совести, которая должна руководиться законом евангельским и церковным.

Когда Христос говорил, что не входящее в уста сквернит человека, Он восставал не против только брезгливости в употреблении пищи, но и против лицемерного пощения. Постился фарисей два дня в неделю; однако же он осужден. Какая и ныне польза тому, кто стал бы соблюдать церковные постановления о пище, чтобы только казаться благочестивым? Пост назначен быть пособием истинному благочестию; он «есть узда греха»¹⁵. По мере того, как человек лишает себя утучняющей пищи и разгорячающего пития, порывы страстей слабеют. Осажденный город сдается, если жители его терпят недостаток в съестных припасах. Так и плотские страсти, если человек подвизается в посте, теряют свою силу¹⁶.

Последуем же гласу матери нашей церкви: «Постом очиститися потщимся от скверны прегрешений наших, да нас мучительствующую плоть поработивше, достойни будем причастия Агнца, за мир закланного Сына Божия»¹⁷. Аминь.

По нужди и закону пременение бывает. (Евр. 7:12)

Слова сии мы ныне слышали в апостольском чтении. Какое же они имеют отношение к нынешнему празднику, и какое употребление у нас в общежитии?

Апостол Павел говорит о перемене закона обрядового, а не какого-либо другого. Под именем обрядового закона разумеется состав постановлений относительно ветхозаветного жертвоприношения, – кто, когда и что должен был приносить, и какие были обязанности священников и левитов. Чтобы объяснить евреям, как утратил значение этот обрядовый закон, апостол указывает на его зависимость от священства. Священники, начавшись от Аарона, поставляемы были, еже жречествовати, и доколе они преемственно существовали, дотоле и самое жертвоприношение могло продолжаться. Прелагаему же священству, по нужди и закону пременение бывает. Переменилось священство: возстал иной Первосвященник не по чину Ааронову, а Мельхиседекову, Архиерей великий, Иисус Сын Божий. Он учредил новозаветную церковь и дал ей апостолов и пастырей, от которых по преемству рукоположения происходят и поныне архиереи и священники. При появлении новозаветного священства, переменился и закон о жертвоприношении. Прежде назначались в жертву даже и животные, ныне хлеб и вино; прежде жертва кровавая, а ныне бескровная; прежде огонь и сожжение, а ныне Святого Духа наитие. Христос на тайной вечери Свою литургию совершил, и при новом священстве Христовом невозможно было старым жертвам оставаться. Так, с переменою священства надлежало быть перемене и закона.

Когда Христос родился, закон обрядовый имел еще свою силу. В том законе предписано, чтобы первый у родителей сын посвящаем был Богу (Исх. 12:2). Хотя Христос – сам законодавец, но сему установлению подчинился, чтобы нам дать пример повиновения закону. Он «законным повинуется велением, нас ради, и закон исполняя, в храм приносится»¹⁸. От матери, в сороковой день но разрешении, требовалась жертва очищения, – две горлицы, или два голубиных птенца (Лев. 12:8), – что исполнила и Божия Матерь, хоть и пречистая. Но пoелику священство изменилось; то не требуется ныне никакая жертва от матерей-христианок. Каждая христианка, в сороковой день по рождении своего дитяти, приносит его в храм для воцерковления: священник вчиняет его в общество верующих для служения Богу, а родившую благословляет участвовать в церковных молитвах. Так, с переменою священства ветхозаветного на новозаветное, необходимо было перемениться и закону об очищении.

Между тем словам: по нужди и закону пременение бывает, дают совсем иной смысл, а именно: будто бы нужда сильнее закона и отменяет его. Что же происходит от такого превратного толкования?

Уличается вор в краже. Его спрашивают: что понудило его нарушить закон? Он отвечает: «Нужда заставила; есть нечего; одеться не во что. По нужде и закону пременение бывает».

Иной в тесных обстоятельствах прибегает к обману, дает обещания, которых исполнять не станет; просит в долг, никогда не думая отдавать его; рассказывает о несчастиях, которых не было, чтобы только выпросить себе пособие. Ему говорят, что так поступать бесчестно, а он объясняется, что нужда побуждает прибегать к хитрости: «по нужде и закону пременение бывает».

Есть, которые любят рассуждать о различии яств и о степенях поста по церковному уставу; а как скоро приходится им быть в веселом обществе, на гостеприимном пиршестве, легко забывают и умеренность, и различие блюд постных от скоромных, и после извиняют себя тем, что связями с добрыми людьми надобно дорожить, – что «по нужде и закону пременение бывает».

Нет, – повторять, что нуждой отменяется закон, значит тоже, как если бы кто сказал, что по нужде можно быть и бессовестным. Основные требования закона начертаны в нашем сердце, хранятся в нашей совести. Если б и никто человека не учил, сама совесть напоминает ему: «не проливай крови ближнего, не бери чужого, не обманывай, не делай никому, чего себе не хочешь». Нужда может иногда смягчать виновность преступлений, но не уничтожает силы закона. «Не спускают, – сказано в Писании (Притч. 6:30), – и тому вору, который крадет, да насытить душу свою алчущую», но гораздо большего заслуживает взыскания, кто делает большие кражи, чтобы этим способом вести жизнь роскошную и развратную. На таком различии виновности и основывается различная мера церковных и гражданских наказаний за преступления. Но если бы за иной грех и не могло быть взыскание по суду, и если б он допущен был по нужде: то нет такой нужды, которая бы избавляла нашу совесть от упреков за него. Мы молимся, чтобы Господь очистил грехи наши не только вольные, но н невольные, в которые впадаем внезапно против желания, но неведению и неосмотрительности (Числ. 15:27. Евр. 12:1). Грехи невольные потому и тяготят душу, потому и требуют очищения исповедью, что закон Господень непреложен, и ему ни по какой нужде пременение не бывает, и не будет до скончания мира. Аминь.

И благослови я Симеон. (Лк. 2:34)

При сем евангельском упоминании возбуждается вопрос: как же старец Симеон мог благословить Матерь Божию, которая выше херувимов? – Без всякого прекословия меньшее от большаго благословляется (Евр. 7:7).

Есть предание, что этот Симеон был священник; почему и в песнопениям церковных он называется иереем, священником, святителем: «Неискусобрачная Матерь младенца – Законодавца принесе старцу-святителю; подаяше рукам старца-иереа»¹⁹. Посему он имел право священнически благословить и Деву Марию, как всякую дщерь иудейскую.

Откуда же получили священники право благословлять, и какое имеет значение их благословение?

Еще в ветхом завете учредил сам Господь иерейство людей, и дал сим лицам право служити Ему вкупе и священствовати, и благословляти люди Его именем Его (Сир. 45:8,9). Как Аарон и его преемники должны были благословлять народ, – это также было определено самим Богом. Сице благословите сыны Израилеви, глаголюще: да благословит тя Господь, и сохранит тя. Да просветит Господь лице Свое на тя, и помилует тя. Да воздвигнет Господь лице Свое на тя, и даст ти мир. И да возложат имя Мое на сыны Израилеви, и Аз Господь благословлю я (Чис. 6:23,27).

Христос Спаситель, дав пастырей, даровал им и право благословлять верующих. Видимый знак Своего благословения Он показал на детях, когда возложь руце на них, благословляше их (Мк. 10:16). Потом при вознесении, окруженный верными Своими последователями, Господь воздвиг руце Свои, и благослови их (Лк. 24:50). Так стали благословлять апостолы и их преемники; только руковозложение вскоре заменилось знамением крестным. Сей образ благословения доныне сохранился, по непосредственному преданию. Святый Василий Великий замечает: «благословляем воду крещения и елей помазания, еще же и самого крещаемаго, – по преданию умалчиваемому и тайному» (О св. Д. гл. 27).

Пастырское благословение имеет свое духовное значение. Христос, благословляя апостолов, изрек им: приимете силу, нашедшу Духу Святому на вы (Деян. 1:8). Так и пастырь, благословляя именем Божиим, призывает на благословляемых силу Божию, освящающую, помогающую, охраняющую и утешающую. Как действует сия сила, то зависит от веры приемлющего благословение. Но примечательно, что издревле народ неудержимо стремился к лицам священным, чтобы осениться крестным знамением от их рук. «Цари и князи, – свидетельствует святой Амвросий Медиоланский, – удостоивали преклонять свои выи пред священниками, и целовали их руки, в надежде оградить себя их молитвами» (О дост. свящ. гл. 2). Кто подходит под благословение, тот очевидно делает это из уважения к сану. А почтение к священному сану неразрывно и с благоговением к Богу. В Писании сказано: всею душею твоею благоговей Господеви и иереи Его чти (Сир. 7:31). Поясняя сие, Златоуст говорит (на 2 Тим. бес. 2, отд. 2): «Кто почитает священника, тот будет почитать и Бога; а кто стал презирать священника, тот мало-помалу дойдет и до оскорбления Бога. Хотя бы священник был и неблагочестив, но Бог, видя, что ты из благоговения к Нему, почитаешь даже и недостойного чести, Сам воздаст тебе награду». Аминь.

Вознесоста Его во Иерусалим, поставити Его пред Господем, якоже есть писано в законе Господни. (Лк. 2:23)

В евангельском повествовании о Сретении Господнем неоднократно говорится, что обстоятельства сего события соответствовали требованиям закона. Иосиф и Мария «введоста» в храм «Отроча Иисуса, сотворити има по обычаю законному о Нем»; дали «жертву очищения, по реченному в законе Господни»; и тогда только возвратились в свое местопребывание, когда «скончашася вся по закону Господню».

Закон, об исполнении которого теперь упоминается, был обрядовый, церковный. Иисус Христос, как безгрешный, не имел нужды в очищении жертвенном. Но Он повиновался обычаям законным, чтобы нам внушить уважение к ним.

Утратил силу закон обрядовый ветхозаветный, но существует закон церкви Христовой, постановления которого мы обязаны неуклонно исполнять.

Закон церковный не только определяет чин и порядок богослужений, но и предписывает христианам правила взаимных отношений их, как членов одного духовного общества, их поведения и суда, и те наружные действия, по которым сына церкви православной можно отличить от иноверца. Например, почему мы полагаем на себя крестное знамение, делаем пред иконами поклоны поясные и земные? Потому что это и подобное предписано уставом церковным.

Церковный закон важен по самой древности своей. Не ныне установлено то, что ныне нами соблюдается; остается непреложным чрез несколько веков то, что служит правильным выражением нашей православной веры. «Древние постановления, – замечает Василий Великий²⁰, – всегда внушают благоговение, представляя в самой древности своей, как бы в некоей седине, досточтимый вид».

Но церковные законоположения еще более для нас важны потому, что в самом происхождении своем священны и святы. Седьмой Вселенский собор (прав. 1) оставил нам пример уважения к ним, так изъяснив высоту их происхождения: «Начертанные правила несокрушимы и непоколебимы. Посему мы со услаждением приемлем оные, и всецелое содержим постановление сих правил, изложенных от всехвальных апостол, от шести Вселенских соборов, и поместно собиравшихся для издания таковых заповедей, и от святых отец наших. Ибо все они, от единого и того же Духа быв просвещены, – полезное узаконили». Мы веруем в Духа Святого, действующего в соборной и апостольской церкви. Как же дерзнем отказывать в уважении тому, что они под осенением Святого Духа законоположили?

Замечательно выражение: «полезное узаконили». Заповедали нам отцы воздержание во дни поста от утучняющих брашен: сие одобряют иногда и врачи; сего требует само наше тело, не перенося невоздержания и пресыщения. Повелевается чаще ходить в церковь, и никогда на бесстыдные и душевредные зрелища: всякий благомыслящий поймет, что в храме покой и утешение душе, а «в селениях грешничих» соблазны и крушение духа. Закон церковный более благоприятно действовал бы на народное наше объединение и благосостояние, если б строже соблюдался. Возьмем во внимание народ еврейский. Утратил он чистоту верований, но остался верен преданиям, – что для всех приметно в строгом хранении субботы. Эта приверженность к обычаям законным служит причиною, что евреи хотя за христоубийство по всем странам скитаются, но ни с одним народом не смешиваются, и везде свою вековую особенность сохраняют. Если так у евреев, у которых осталась буква закона, а духа нет, то несравненно благотворнейшее может иметь на нас влияние наш закон церковный, который «есть духовен» (Рим. 7:14), и нам предан богоносными отцами. По мере того, как проникает он в жизнь, он дает своим последователям высокий нравственный, православный облик: «ибо о Христе Иисусе несть иудей, ни еллин, но вси едино» в Нем (Гал. 3:28). Посему долг родителей словом и примером утверждать в детях уважение к учреждениям и правилам церкви православной. Для сей цели и сам Христос, от дней младенчества, являл Себя строгим исполнителем закона. «Не приидох, – говорит, – разорити закон» (Мф. 5:17).

Указывают однакож затруднение в том, что церковные постановления не всегда удобосовместимы с требованиями жизни общественной. Один юный христианин спросил старца²¹, опытного советодателя: «Если закон Господень повелевает одно, а закон мира определяет противное: что должно делать? Помысл говорит мне, что так как по законам мирским устроено общество, то несправедливо поступит, кто их станет нарушать». Старец отвечал: «Закон Божий важнее; ибо он говорит о спасении души. Закон же мирский, будучи плотян, говорит людям плотским». «Посему уставы церкви и определения отцев надлежит исполнять, как неизменную заповедь»²². Так и поступали истинные ревнители закона церковного. «Мы готовы лучше умереть, – говорили Маккавеи, – нежели преступить законы отеческие» (2Мак. 7:2). «Хвалю я вас, братия, – писал апостол к коринфянам, – что вы все мое помните, и держите предания так, как я предал вам» (1Кор. 11:2). Притом неудобоисполнимость постановлений церковных часто бывает только кажущеюся, а недействительною. Довольно указать на церковное назначение настоящей сырной недели. Зная, как для иных трудно переходить от пищи мясной к великопостной, святые отцы умыслили сделать эту неделю сыроястною, чтобы миряне, постепенно отставая от утучняющих и льстящих вкусу яств, тем охотнее возложили на себя узду великого поста²³. Как обыкновенно проводится сырная неделя, – это можно примечать повсюду в наших городах и весях, в домах и на стогнах. А между тем не составляет особенного труда соблюсти устав церковный; ибо никто не обязывается бывать на гульбищах, участвовать в пиршествах и возбраняемых церковью увеселениях. Напротив, честь и хвала христианину, если он в сии дни, вопреки укоренившемуся обычаю ходить на конские ристалища и зрелища, посещает храмы Божии, и свободное время отдает на безгрешные и питательные для души занятия в кругу своих семейных и родных.

«Отложим убо дела темная» (Рим. 13:12). Мы в «преддверии поста»²⁴, воспользуемся хотя последними днями недели «предочищения»²⁵, чтобы в добром расположении душевном вступить на поприще святой четыредесятницы. Аминь.

И та, в той час приставши, исповедашеся Господеви. (Лк. 2:38)

Когда христианская вера сделалась господствующею, тогда праздники наши начали совершаться открыто, а главные из них и торжественно. Сретение же Господне, хотя и было воспоминаемо в сороковой день после праздника Рождества Христова, но без торжественности.

В шестом веке, при императоре Юстиниане, появилась в Константинополе и его окрестностях страшная моровая язва; люди умирали тысячами, и по местам «многих богатых человек телеса бяху не погребена: измершим бо слугам, не бе кому самих господ погребати». Тогда одному из богоугодных было открыто и чрез него внушено, чтобы установлено было праздновать Сретение Господне, как и прочие великие праздники Господни. Приспело второе число февраля; празднество совершено было величественное, со всенощным бдением и исхождением со кресты. «Абие в тот день отъяся язва смертная, и всеконечно мор преста»²⁶. О сей Божией милости в песнопении настоящего праздника возглашается: «И ныне спасл еси нас, Христе Боже!»²⁷.

Хотя нельзя прямо поставлять таинственною причиною попущения бывшей язвы то обстоятельство, что не был совершаем с подобающею торжественностью праздник Сретения Господня; но несомненно как то, что в день первого его празднования «мор преста», так и то, что общественные бедствия навлекаются грехами, в которых обнаруживается упадок народной нравственности и к которым относится непочитание церковных праздников, их оскорбление. Сам Господь назначил народу Своему праздники; их хранения, с обетованием награды, Сам требовал не только от него, но и от других народов, обращающихся к истинной вере (Ис. 56:4, 6); угрожал страшным наказанием за нарушение и осквернение праздничных дней (Иез. 20:13, 24).

Если теперь напомнить: «наблюдайте праздники»; то многим покажется, что об этом нечего и говорить. Народ их знает и соблюдает. Но как соблюдает? – Разве тем только они чтутся, что бывает для празднующих полная свобода от будничных занятий и от работ? Разве праздность есть отличительная черта праздника? Или в том еще праздничный день узнается, что одни с утра нетрезвы, другие сходятся на игры, отправляются на зрелища, а те, которым нельзя отлучиться, придумывают дома какое-нибудь легкомысленное или даже греховное времяпровождение? «У всякого, – говорит святой Григорий Богослов²⁸, – свой способ торжествовать. Празднует иудей, но по букве. Празднует еллин, но телесно, в удовлетворении страстей, в угождении демонов. А нам праздновать должно духовно».

Скажут: «Торжественность праздника зависит от церковных распорядителей». Правда, что они ее устроители и предначинатели, но и простые христиане должны быть в ней участники. Путие Сиона некогда рыдали, яко несть ходящих по ним в праздники (Плч. 1:4); так и храмы наши приняли бы вид не торжественный, а унылый, если дорога к ним забыта, если миряне не будут ходить на праздничное богослужение. – Принесение младенца Иисуса во храм было действие обычное, требованное законом. Но когда оно получило вид торжественный, когда святая Матерь поставлена была на месте дев, когда праведный Симеон хвалебно стал благословлять Бога; тогда и старица Анна, в той час приставши к сему священному сонму, исповедашеся Господеви, стала прославлять Его и пред всеми окружающими говорить о Нем, как о Спасителе. Так и ныне все могут содействовать торжественности праздника: один, прислуживая в храме, другой, кто способен, участвуя в чтении и пении, третий, принося пожертвования на церковное украшение, а все вместе, соединяясь в чувстве благоговейного умиления, подобно тому, как некогда в храме Иерусалимском все множество людей бе молитву дея (Лк. 1:10). Это праздничное настроение духа добрые христиане из храма износят с собою. Оно побуждает их после богослужения искать духовного собеседования и назидания, посещать страждущих, утешать скорбящих, благотворить бедным. Можно сказать, что чем больше праздник, чем глубже проникает в христианскую душу его благодатное влияние, тем она более бывает расположена благотворить ближним.

Да празднуем, сказано, не с закваскою злобы и лукавства, но в безквасии чистоты и истины (1Кор. 5:8), «удаляясь от всякого зла и устремляясь к предметам духовным; ибо в этом состоит истинный праздник»²⁹. Аминь.

Якоже есть писано в законе Господни. (Лк. 2:23)

В ветхозаветном храме Иерусалимском молитвенные действия и жертвоприношения совершаемы были по точным указаниям обрядового закона. Посему старец Иосиф и Мария Богоматерь, пришедши туда и принесши младенца Иисуса, в сороковой день по рождестве Его, все там исполнили так, как было предписано в законе Господни.

Вместо храма иудейского – у нас храмы христианские; вместо закона обрядового ветхозаветного – у нас свой закон церковный, богослужебный.

Мы, чада церкви православной, обязаны согласовать все свои действия в храме с сим церковным законом.

К этому дает нам побуждение и нынешний праздник. Божия Матерь, как пречистая и нетленная, не имела нужды в очищении, но она принесла очистительную жертву, показуя пример, чтобы и мы были верны своим обрядовым установлениям. Единородный Сын Божий ценою выкупается, как первенец, по реченному в ветхозаветном законе, чрез сие внушая нам повиноваться всему, установленному в Его новозаветной церкви.

Наш закон церковный есть Его закон. Он учредил Свою церковь и в ней священноначалие. Апостолам и их преемникам изрек Он: слушаяй вас, Мене слушает (Лк. 10:16); и чтобы они правили и законополагали в церкви, даровал им благодать Святого Духа. Святые соборы и богоносные отцы «все, от тогожде единого Духа быв просвещены, – полезное узаконили»³⁰. Под их руководством и в их направлении действует и ныне церковная власть.

Всякое общество имеет свой устав и обязуется не отступать от него. Мы, как члены православной церкви, строго ли исполняем ее установления, собираясь в храм, соблюдаем ли здесь во всем ею требуемую благопристойность?

Чтобы ближе судить об этом, возьмем несколько примеров.

В церкви не должно не только смеяться (хотя бы внезапно и оказалось что-либо, возбуждающее смех), но и разговаривать. Здесь требуется благоговейное молчание. Допустившим беспорядок в священных собраниях апостол дал упрек: или о церкви Божией не радите (1Кор. 11:22). Приведя сии слова, святой Златоуст³¹ продолжает: «Позвольте и мне сказать тем, которые здесь разговаривают: разве вы не имеете домов для пустословия? Или нерадите о церкви Божией, и развращаете желающих сохранить спокойствие? – Церковь не есть место для разговоров».

В древние времена мужчины, женщины, девицы и дети за богослужением помещались отдельно³². Если ныне не везде это соблюдается, то церковный порядок непреложно требует, чтобы всякий оставался на своем месте и не переходил на другое. Между тем для иных как будто скучно стоять на одном месте.

Не та же ли скука и совсем некоторых уводит из храма, прежде окончания службы? – Быть может, выходить из церкви они не считают и грехом. А какое строгое дано святыми апостолами правило: «Верных, входящих в церковь, но не пребывающих в молитве до конца, яко безчиние в церкви производящих, отлучати должно от общения» (Прав. 9).

Бывают даже набожные действия, однако с порядком церковным несогласные. В великие праздники коленопреклонения в храме отменяются³³. Несмотря на то, иные молящиеся, в чувстве покаяния, даже и на пасхальных службах повергаются долу и стоят на коленах. Или еще: целование икон есть святой обычай, но прикладываться к иконам, кто когда захочет во время богослужения, запрещается³⁴. Надобно это делать или прежде, или после службы.

Если отступление от церковного порядка происходит по неведению, в простоте сердечной, то оно простительно. Нужно только, чтобы и неведущие старались узнавать, что в храме позволительно, и что нет. Но когда кто из предстоящих презирает приличие церковное и в храме держит себя почти так же свободно, как и у себя дома, то это уже неизвинительно, ибо служит признаком, что недостает в душе страха Божия. Пишется в книге Судей израилевых, что в тыя дни не бяше царя во Израили: муж, еже угодно пред очима его, творяше (Суд. 21:25). Не так ли своевольные поступают в храме, как угодно пред очима их? Но да помыслят бесстрашные, разве не присутствует здесь сам небесный Царь, разве не зрит на их сердца Его всевидящее око?

Не так держат себя в храме люди благоговейные; в своем внешнем поведении они сохраняют полное приличие, ни на одно мгновение не забывая, где находятся. Святой Григорий Богослов говорит о своей матери Нонне: она чествовала святыню молчанием, никогда не обращала хребта к досточтимой трапезе, не плевала на пол в Божием храме»³⁵. Будем остерегаться и мы всего, чем могли бы мы нарушить благоприличие церковное. В священных собраниях, по заповеди апостольской, «все должно быть благопристойно и чинно» (1Кор. 14:40). Аминь.

Видев же Иисус веру их, глагола разслабленному: чадо, отпущаются тебе греси твои. (Мк. 2:5)

Удивительный опыт веры предложен нашему вниманию в нынешнем Евангелии. – Спаситель в Капернауме, в одном доме, имел беседу с народом; вошедших было так много, что сделалось тесно. Приносят расслабленного, но войти было нельзя. Однако веру принесших не остановило это препятствие. Они взошли на верх, и раскрывши кровлю дома, спустили одр с больным на то место, где находился Спаситель. Видя их такую веру, Он отпустил грехи расслабленному, и исцелил его.

Этот случай весьма внушителен для нас. Он наводит на мысль, что и ныне ходатайство пред Богом одних за других может увенчаться успехом.

Апостол Иаков прямо говорит: Молитесь друг за друга, яко да исцелеете (Иак. 5:16). Чем бы человек ни страдал, – угрызениями ли совести, болезнию ли телесною, унынием ли от несчастных в жизни обстоятельств, – во всякое время молитвы ближних за него могут быть для него благотворны. Поэтому и сам Спаситель учил нас молиться не о самих себе только, но и о наших ближних, и такие ходатайственные к нему обращения милостиво исполнял. Он исцелил слугу сотника, дочь жены хананеянки; Он осушил слезы Марфы и Марии. Апостол Петр изведен был ангелом из темницы, потому что верующие прилежно о нем молились Богу (Деян. 12:5). Апостол Павел неоднократно приписывал свои успехи и свою безопасность молитвам за него многочисленных учеников его.

Иной подумает, что тут действовала молитва людей благочестивых также за благочестивых и святых; но поможет ли людям грешным молитва таких же грешников за них, как и они сами? Ибо давно замечено, что грешников Бог не слушает (Ин. 9:31). – Правда, много может усиленная молитва праведного (Иак. 5:15); однако же, при своих известных условиях, не осуждена на безуспешность и молитва души грешной. Тут нужна вера, что Бог всякий грех простит и всякую болезнь исцелит; нужно покаяние, вводящее в душу благодать прощения; нужна любовь. Вы представьте себе, с какою пламенною неотступностью, покорностью, с каким самоотвержением молится сестра о брате, жена – о муже и мать – о сыне. О такой смиренной молитве и сказано, что она проходит облака (Сир. 35:17). Святой Григорий Двоеслов рассказывает об одном человеке, который, быв взят в плен, томился в оковах. Жена его молилась за него и делала в храм приношение. Когда он избавился от плена, то говорил, что в иные дни спадали с него оковы сами собою, и оказалось, что это были дни, когда она делала за него жертвоприношение. Конечно, не святая молилась за святого, а грешная – за грешного. И сам апостол Павел у всех верующих просил молитв себе, а между ними были и грешные, и свое избавление от опасности смертной приписывал молитвам таких людей, которых иногда сам же обличал (2Кор. 1:10,11).

Притом кто желает, чтоб за него молились, должен сам несомненно веровать в силу такого ходатайства. Расслабленный сам имел веру ко Христу; иначе не позволил бы, чтоб несли его туда, где Он, и спускали чрез кровлю дома. А у нас, напротив, не оказывается ли выражением обыкновенной, только несколько благочестивой учтивости просить у других молитв за себя, или поручать себя молитвам лиц духовных?

Итак, снимем кровлю маловерия, которая нас иногда отделяет от Христа, и повергнем сами себя пред Ним в глубине смирения. Споспешествуйте и мне, – скажу словами апостола, – в молитвах о мне к Богу (Рим. 15:30). Блажен, кто имеет теплых за себя молитвенников, чтобы хотя при помощи их услышать некогда благодатный голос: Чадо, отпускаются тебе греси твои. Аминь.

Мне же да не будет хвалитися, точию о кресте Господа нашею Иисуса Христа. (Гал. 6:14)

Настоящая неделя называется крестопоклонною, потому что бывает поклонение кресту. Какую же имеет цель это церковное учреждение?

Великий пост, в точном значении своем понимаемый, есть подвиг немалый. Он есть лишение утучняющих яств; он требует малоядения, а иногда и продолжительного неядения. При таком лишении нельзя не чувствовать утомления. Для подкрепления постящихся проще казалось бы разрешение на вся. Но святая четыредесятница не допускает такого перерыва; ибо учреждена в честь сорокодневного поста Христова. Посему нам в постном подвиге церковь предлагает иное, не телесное, а духовное подкрепление. «Якоже долгий и трудный путь проходящий, аще где древо благосеннолиственное обрящут, мало седше, упокоятся; тако и в постное время насадися посреде от святых отец живоносный крест, ослабу и прохлаждение нам подаваяй, благомужественны же и легки к прочему труду устрояя»³⁶. Когда мы вспомним, что крестом Христовым низложены невидимые враги наши, эта мысль вливает освежающую бодрость в душу нашу. Крест есть сила непобедимая. От него исходит благодать, укреплявшая подвижников, в постничестве просиявших, как например, Марию египетскую, которая, «древу животному поклонитися сподобившись», много лет провела в пустыни, где не имела другой пищи, кроме трав и кореньев. Посему издревле учители церковные внушали, что эта «средняя седмица, предлагающая крест для поклонения, делает постящихся более мужественными и готовыми к совершению остального поприща поста»³⁷.

Но пост, кроме воздержания в пище, требует еще обуздания страстей, пожеланий и даже ограничения невинных удовольствий и привычек. Все это сопряжено с ощущением горести, к которой еще присоединяется скорбь о грехах, столько приличная нынешним дням покаяния. Чтобы эти горькие чувствования усладить для унылого духа нашего, учреждено поклонение кресту. «Горькому источнику подобна есть четыредесятница, сокрушения ради, и сущия нам от поста печали. Якоже убо Моисей в горький источник древо вложи и услади его; тако и древо креста услаждает горесть пощения»³⁸. Чем же услаждает? – Тем, что возбуждает в нас надежду достигнуть веселия духовного. Крест ныне пред нами «проявляет зарю востания Христова»³⁹; он образно напоминает нам, что Христос страданиями Своими и смертию искупил нас и отверз нам врата рая, и что если мы терпеливо переносим свои скорби, делаясь участниками Его страданий, то Он соделает нас общниками Своего прославления, и даст нам полнее вкусить сладость всерадостной пасхи. Апостол Павел, за слово крестное быв подвергаем порицаниям и гонениям, крестом только и хвалился: им облегчал свои горести, им оживлял свои радости. Так и ныне «крест нам есть похвала; крест нам радодование».

Для иных, и может быть, многих, которые не соблюдают поста, в нем конечно нет никакой ни тяжести, ни горечи, а потому и поклонение кресту не составляет особенного утешения. Но церковь пишет и дает свои уставы не для тех, которые только по имени кажутся или значатся православными, а для тех, которые стараются быть верными ее чадами. Чтобы чувствовать сладость праздников церковных, не должно уклоняться от трудов духовных. Известно, что и пища бывает приятнее и вкуснее, если пред ее принятием чувствовался некоторый голод. Так и утешения среди поста и самая радость праздника пасхи тем более могут быть для нас ощутительны, чем прилежнее мы постимся. Что привлекательного в разрешении пасхальных яств, если бы кто и в великую субботу позволил себе их употреблять? – Церковь смотрит на святую пасху, между прочим, как на награду за воздержание. Правда, в день пасхи будет приглашать она и не постившихся, чтобы «возвеселились» тогда. Но каких именно? Не тех, которые, пресыщаясь и упиваясь, насмехаются над самыми правилами о посте; но тех, которые по болезни, или даже по слабости воли не постились, и скорбят о том.

Итак, «приступим очищеннии воздержанием, тепле лобызающе древо креста» и взывая к нему: «воздержания подаждь воздаяние рабом Твоим»⁴⁰. Аминь.

И приведоста жребя ко Иисусовы: возложиша на не ризы Своя, и вседе на не. (Мк. 11:7)

Ныне воспоминаемый вход Господень во Иерусалим именуется царским: ибо во всем событии были черты встречи царской.

Народ, движимый чувством не только любопытства, но и благоговения, сретает Спасителя и сопровождает; громогласно называет Его Сыном царя Давида; в восторге восклицает: «Осанна», что равносильно тем кликам радости и надежды, какими приветствуют царей; стелет по пути одежды и пальмовые ветви, подобно как и ныне пред царями и лицами их дома бросают полотна, траву и цветы, чтобы по ним прошли они.

Но все это черты величия земного, и если ими почтен был Спаситель, то не потому, чтобы Он был владетель какой земной страны, а потому, что Он был, есть и будет Царь вечный неба и земли. Чудесами был предшествуем, и ими сопровождался вход Его в Иерусалим. Его силой воскресает Лазарь, которого разлагавшееся тело могли видеть и смердящий запах ощущать самые враги Иисуса, чудесам Его верить не хотевшие, но Его, как Чудотворца, невольно боявшиеся. – Торжественное шествие Спасителя направлено было к храму, где всегда было много хромых, слепых и иных недужных. Господь, как Царь жизни и природы, всех их исцелил. Все совершалось так очевидно и несомненно, что самые завистники Христовы не могли не признать всемогущей силы, и видя чудеса, яже сотвори (Мф. 21:15) Иисус, вознегодовали.

К числу необыкновенных обстоятельств, отличавших вход Его в Иерусалим, принадлежал и самый способ Его путешествия. Он входил, седя на жребяти, которое не знало ни ярма, ни седока. В сем обстоятельстве нельзя не видеть чудесного исполнения древнего предсказания. Утешая свой несчастный народ, пророк Захария воззвал: Скажите дочери Сионовой: се Царь твой грядет, сидя на жребяти осли (Зах. 9:9). Если б было только сказано: «придет к тебе царь», – это было бы согласно с верой и ожиданием народа Божия; если б было прибавлено, что придет на коне, – и это естественно и неудивительно. Но когда решительно было предуказано, что Он придет, сидя на младом жребяти, на неже никтоже николиже от человек вседе (Лк. 19:30): в этом видна черта боговдохновенного пророчества, превышавшего порядок обыкновенных событий и житейских обстоятельств. К сему ветхозаветному пророчеству присоединилось и в точности исполнилось предсказание самого Спасителя. Посылая двух учеников взять и привести жребя, Он ободряет их: если спросит кто, зачем отвязываете, скажите: «оно надобно Господу», – и тотчас отпустит (Мк. 11:3).

В том, что Господь возсел на животное еще дикое и несом был, покоясь на нем, как на постеле, иль на троне, святые отцы видят указание на ту силу веры Христовой, которая укротила и покорила себе умы и нравы язычников. Эта всемощная сила гонителей претворяла в мучеников, вольнодумных и безбожных – в защитников истины и добра, сластолюбивых и чувственных – в людей, одухновленных целомудрием и страхом Божиим.

Но эта сила не воздействует в нас, если мы далеки от готовности повиноваться ей. Когда хозяева узнали, что для Господа ученики отвязывали их жребя, беспрекословно пожертвовали своим животным. Так ли усердно мы служим Господу своим достоянием, или осмеливаемся думать, что к нам не посылал Господь что-либо требовать у нас?

О, Царь неба и земли! Устами Твоих духоносных посланников Ты давно уже сказал, чего требуешь от нас. Пошли нам искру Твоего света, чтобы увидеть мрак наших ложных убеждений и своекорыстия!

В Писании глаголет Господь Вседержитель: Мое есть сребро и Мое злато (Агг. 2:9). Но так ли украшены наши православные храмы, чтобы даже в тех, которые почитаются богатыми, были в полном достатке богослужебные вещи и все соответствовало славе имени Господа и велелепию святыни Его?

Сказал Христос о Своих учениках и их преемниках: иже вас приемлет, Мене приемлет (Мф. 10:40). Но во всех ли православных домах поддерживается такая заботливость о служителях алтаря, чтобы общее усердие и почтение к ним приближено было к достоинству пославшего их?

Обещал Христос в лице бедных и несчастных принимать благотворения. Не забываем ли мы сие обещание? Умножается ли в нашем обществе достояние нищих? Помним ли, что чем больше будет между нами тайных благотворителей, тем меньше будет около нас явной нищеты?

От ваий, которые держали в руках, примем окончательный урок. Если эти ветви будут брошены: они увянут и засохнут; если будут посажены в землю: дадут рост, и в свое время зацветут. Укореним наши души в почве христианской веры и добродетели, – и они процветут в жизни не только бессмертной, но и блаженной. Аминь.

Слышиши ли, что сии глаголют? (Мф. 21:16)

Когда Господь, торжественно вошед в Иерусалим, приближался к храму, то и малые дети, вместе собравшись, стали восклицать Ему: «Осанна». Вознегодовав на это, книжники с насмешкою заметили Ему: «Слышишь ли, что они говорят?» Велика Тебе честь, что несмысленные дети прославляют Тебя? – Христос ученым отвечал: «А вы разве не читали: из уст грудных детей совершил ты мне хвалу?»

Ответом Своим Христос ясно показал, что поступок детей был приятен Ему, и приятен не потому только, что был предсказан, но еще более потому, что дети действовали без предубеждений, бесхитростно, чистосердечно.

Это может служить для нас теперь побуждением, вместе и ключом к разъяснению: в чем же состоит достоинство той простоты, которая так приметна и любезна в детях и которую, к сожалению, многие совсем теряют, выходя из детского возраста?

Очевидно, простота здесь принимается не в дурном смысле, не как малодушие, или слепота в действовании, но как доброе качество, противоположное лукавству, – целость души, чистота ее, доверчивость, искренность.

Детская простота есть необходимое условие веры, ее принадлежность. – Мы не знаем неверующих младенцев. Неверие есть следствие неблагоприятных потрясений души, превратных направлений ума. До таких крайностей доходит человек уже с летами. Детское сердце питается верою, с тонкою проницательностью отыскивает оно сродную себе духовную пищу, и претворяет ее в жизненный сок, потому что не знает сомнения и недоверия. Дети иерусалимские в домах своих слышали уже о Христе. Если Самарянка говорила: «знаю, что придет Мессия и возвестит нам все» (Ин. 4:25); то другие, более православные и более нравственные иудеянки, конечно, не только сами это лучше знали, но и в сердцах детей своих крепче насаждали ожидание пришествия Христова. Посему слух, что пришел Христос, Царь, исцеляющий больных, милующий грешных, благословляющий детей, – скоро собрал иерусалимских отроков в один хвалебный лик, и побудил их не по слепому подражанию, а по сердечной вере петь «Осанна». Ученые книжники хвалились богопознанием, но пренебрегли предостережением Премудрого: в простоте сердца взыщите Господа (Притч. 1:1). Потому Господь тайны веры утаил от премудрых и разумных, и открыл их младенцам (Мф. 11:25), то есть таким людям, которые, и пришедши в мужеский возраст, хранят детское простосердечие. Пагубно умствовать, где нужно веровать; опасно отказывать сердцу в том, к чему оно стремится по своей, благодатию крещения очищенной, природе. С особенною выразительностью сам Христос внушает нам: «Кто не примет царствия Божия, как дитя, тот и не войдет в него» (Мк. 10:15). Сие внушение блаженный Феофилакт изъясняет так: «Кто примет проповедь Божественную, как отроча, то есть нисколько не раздумывая и не допуская в себе неверия, тот войдет в царство небесное и наследует те блага, которые верою приобрел. Дитя не бежит от матери и, хотя бы рубище она носила, предпочитает ее царице: так и добродетельно живущий предпочитает мать свою, разумею церковь, всему, к чему влекут его житейские соблазны»⁴¹. Сын Сираха говорит: Лукавство не есть премудрость (Сир. 19:19); и не приблизится ко Господу никто с раздвоенным сердцем (Сир. 1:28).

Сердце раздвоенное есть злохитрое, а простое бесхитростно. Простосердечный говорит, что чувствует; его мысль и слово не расходятся к целям противоположным. Его действия благонамеренны и чужды лукавства, которое всегда вредоносно. Простосердечный чего себе не желает, того и другим не делает, и что для себя находит желательным, то советует и старается доставить и другим.

Кто не оценит такую простоту? И как счастливо было бы наше общество, если бы все обходились между собой бесхитростно! Никто бы не боялся от своих друзей тех советов и услуг, которые, по-видимому, мягки и обязательны, но в существе столь тонки и зыбки, что на них можно подломиться, как на льду. Не нужно было бы опасаться потаенных и двусмысленных действий, которыми человек хитрый вредит всякому, кто неосторожно доверяет ему. Посему сближение с простосердечными дороже больших связей в обществе: ибо лучше есть убог, ходяй в простоте своей, нежели богатый строптив устны своими (Притч. 19:1). Благословенна душа простая (Притч. 11:25).

Согласимся, что простота бывает иногда жертвою обмана. Но лучше быть невинно обманутым, нежели хитрым обманщиком. Впрочем, с чистосердечием совместны меры предосторожности, и оно должно держаться в пределах благоразумия. Можно и не быть откровенным с тем, кто хочет от нас получить сведения, чтобы чрез них нанести вред нам и ближним. Спаситель, желая, чтобы мы были просты, как голуби, советует нам и мудрость змеиную (Мф. 10:16). И апостол Павел пишет христианам: Хощу вас мудрых убо быти во благое, простых же в злое (Рим. 16:19).

Как с малого начинают и до какой высоты доходят люди простосердечные, – это показал нам Павел препростый. Отдался он в руководство Великому Антонию, и чего тот ни требовал, все делал. Велит плести корзину, – он плетет; велит ту же самую расплетать, он, молча, расплетает. Раз Антоний, сидя с ним за трапезой и видя его строгое воздержание, предлагал ему есть несколько больше. Павел в простоте спросил его: «А ты сам что мало ешь?» – Антоний отвечал: «Я – монах; с меня довольно». – Павел на это заметил: «И с меня довольно, потому что и я хочу быть монахом». Так Павел и на трапезе подражал апостолам и первым христианам, о которых пишется, что они вкушали пищу в простоте сердца (Деян. 2:46). За сию простоту стяжал он дух силы и прозорливости апостольской. Однажды между входившими в церковь он заметил человека, у которого лицо почернело, как уголь. После службы он увидел, что тот же человек выходил из церкви с лицом светлым и сияющим. Проникнув в его душу, Павел при всех спросил его: что это значит? – Тот объяснил: «Я человек грешный, и готов был на всякие бесчестные дела. Но ныне за службой тронули меня слова Господни: Измыйтеся, и чисти будете, отъимите лукавства от душ ваших (Ис. 1:16). Отныне я решился больше не лукавствовать, жить беспорочно, честно и чисто⁴².

Так высоко и так могущественно достоинство простоты сердечной. На опыте оправдывается замечание премудрого Соломона: Кто ходит просто, а не кривыми путями, ходит надеяся (Притч. 10:9). Аминь.

Во утрий день народ мног, пришедый в праздник, слышавше, яко Иисус грядет во Иерусалим, прияша ваиа от финик и изыдоша в сретение Ему. (Ин. 12:12,13)

Наружная особенность нынешнего праздника та, что во время всенощного бдения в наших храмах православный народ держит в руках ветви с горящими свечами.

Обычай этот, восприявший свое христианское начало от входа Господня в Иерусалим, чрез ряд веков свято был соблюдаем. Святой Амвросий Медиоланский говорит: «Многие из пришедших в Иерусалим, для празднования Пасхи, сретили Господа с финиковыми ветвями в руках. Отселе произошло обыкновение в настоящий праздник, во время славословия, держать в руках ветви». Другой древний святитель, в слове в неделю ваий, присовокупляет: «Свещи наши светлы возмем и ветвие понесем»⁴³.

Но если мы соблюдаем такой обычай древний, то обязаны знать и духовное значение его.

Утрий день, когда народ иудейский вышел навстречу Христу, был другой день после вечери, на которой Мария помазала Господа миром. Утрий день для нас есть все время нашей земной жизни, которое дано нам, чтоб мы служили Господу.

Иудеи пришли в Иерусалим на свой праздник, когда суждено было им сретить Христа. Для человека жизнь в христианстве есть тот праздник, когда можем сретать Спасителя, и, напротив, состояние язычества не только нельзя именовать праздничным, но едва ли можно назвать днем. Жизнь земная есть ноль, не светлая для неверных; надежное же прибежище для человека только в сладости словес Христовых. Как в праздник чувствует себя каждый спокойнее, довольнее, веселее, забывает неудачи житейские, отдыхает от трудов: так в вере православной душа может успокоиться от тревожных мыслей, отдохнуть от горестей, почувствовать сладость радостей духовных.

Однако ж это дается не вдруг. Народ, когда уже услышал, яко Иисус грядет, тогда поспешил Ему навстречу. Так каждого душа должна приготовить свой духовный слух, чтобы уразуметь, яко Иисус грядет. Где же, и как сие слышать? В евангельском учении, в котором приближается к нам Спаситель, как Торжественный Учитель; в событиях земной Его жизни, которые для сердца живого и чувствующего в такой увлекательной естественности изображены, что как бы пред нами они совершались; в святых таинствах, в которых душа, по мере веры, может ощущать наитие благодати; в чудесных событиях, которых и наши поздние дни не лишены. Все это верующему сердцу так доступно, что оно, на сих путях сретая Господа, восклицает в восторге, объявшем некогда детей иерусалимских: Осанна! спасение свыше, от Сына Давидова! – Быть может, найдутся и ныне, как тогда, люди, защищающие свободу мысли и дерзость неверия, которые гласом гордого совета готовы Господу сказать: «Слышиши ли, что сии глаголют? (Мф. 21:16). Уйми своих учеников; останови своих, одно и то же повторяющих, проповедников». – Но если б перестали говорить те, которые, одушевляясь младенческою верою, прославляют Господа, то возопили бы самые камни. Ибо что такое означают многовековые успехи борьбы христианства с язычеством и вольнодумством, величайшие доблести мучеников, терпение пустынных подвижников, высочайшая чистота христианских нравов и правил, благоустройство на них основанных обществ, – что все это, как не камни, которые постоянно, хотя безмолвно вопиют и проповедуют о Христе-Царе кротком, спасти последователей Своих пришедшем?

Воспламени же, дщерь духовного Сиона, светильник твоей веры. Вот Царь твой грядет, кроткий и спасающий. Он приближается к тебе, чтобы в твоих нравах утвердить мягкость и любовь, чтобы положить в твоем мятущемся сердце надежду успокоения и спасения. В знамение этой веры, вчера брали мы в руки горящие свечи, но не забудем и того, что достаточно было одного дуновения наших уст, чтоб эти свечи угасли. Остережемся же; отвсюду ходит холодный ветер, который враждебно дышит на душу и легко может угасить светящуюся в ней веру. Оградим этот светильник основательным разумением внушений евангельских, строгим испытанием мыслей противных, и тогда вера наша будет неугасима, как лампада, которую чувство благочестия умеет возжечь и на открытом воздухе, где-нибудь над святыми вратами.

Народ и дети, неся масличные и финиковые ветви, шли за Христом, входившим в Иерусалим. Буда же направил стопы Свои Спаситель? Он пошел прямо в храм, где приступили к Нему слепые, хромые, недужные, – и Он всех исцелил (Мф. 21:14). Святые и полезные дела требуются и от нас, сретающих Спасителя. Правда, мы берем в руки не те ярко зеленеющие ваии, которые свойственны стране, не знающей зимы, но ветви, на которых едва обнаружились признаки жизни и цветения. Идем за Спасителем, и видим, что Он творил чудеса, а мы что сделать можем? – От ветвей и ваий возьмем притчу в научение наше. Приходит время, что обнаженные ветви и здешних дерев со дня на день станут показывать новые признаки жизни: так и наши, обнаженные от всякого добра, души постепенно будут оживать в жизни духовной, если поставим себя под теплые лучи любви и истины Христовой. Спаситель не требует, чтоб ты исцелил больных, но пролей целительную влагу теплого участия в страдающую душу, но дай средства, которыми бы могло врачеваться и подкрепиться болящее тело бедного ближнего твоего. Ты не возвратишь зрение слепому, но из множества людей, в невежестве слепотствующих, просвети хотя одному очи его умственные, введи его в познание света Христова, дай полезное наставление, научи чему-нибудь доброму. Тебе не исправить хромых, но постарайся, чтобы тот, кто около тебя хромлет одною мыслию, ради тебя не хромал другою; располагай так поведение твое, чтобы каждый твой поступок побуждал видящих не к осуждению и соблазну, а к назиданию и подражанию.

Достоинство гостеприимства заключается не в наружном только, а в сердечном радушии хозяина. Благо той душе, которая сретает небесного Посетителя душ наших с искреннею верою и любовию к Нему. Раньше или позже и в этом доме духовном услышится Его благодатный глас: Днесь спасение дому сему бысть (Лк. 19:9). Аминь.

Видевше же архиерее и книжницы чудеса, яже сотвори Иисус, и отроки, зовуща в церкви и глаголюща: осанна Сыну Давидову, негодоваша. (Мф. 21:15)

В спасительных чудесах, какие совершал Христос, и в невинном проявлении хвалы, какую возглашали Ему даже младенцы, при входе Его в Иерусалим, что могло быть предметом негодования? Однако же нашлись люди, которые и на это вознегодовали, – люди, считавшиеся лучшими в народе иудейском, первосвященники, фарисеи, книжники.

Какая же причина побудила их негодовать на то, что достойно удивления, и на Того, пред Кем подобает благоговеть? – Зависть.

Они почитали себя вождями народа иудейского, потому не могли они простить Иисусу Христу, что весь мир по Нем идет (Ин. 12:19). Они восседали на Моисеевом седалищи, присвояя себе важность учителей народных; но народ, не понимая, какое поражение им наносит, отзывался об Иисусе Христе: николиже тако глаголал есть человек, яко сей человек (Ин. 7:46). Они казались благочестивыми, а Он действительно был Святым и всех их спрашивал, к их стыду: Кто от вас обличает Мя о гресе (Ин. 8:46)? Он совершал чудеса по любви к страждущему человечеству, а они думали о себе, что если б они были чудотворцы, не стали бы нарушать субботу (Мф. 12:10). Таким образом зависть их быстро возрастала и, наконец, превратилась в негодование и преследование, столь явное, что его не мог не заметить язычник Пилат, который, когда старейшины иудейские требовали от него судить Христа, ведяше, яко зависти ради предаша Его (Мф. 27:18).

Зависть есть печаль о благополучии, успехах и преимуществах ближнего. Чувство это каждому знакомо: ибо можно ли на свете прожить, чтобы кому-нибудь не позавидовать? Но это чувство черное и вредное, и потому всемерно должно быть искореняемо.

Зависть в мир проникла прежде всякого иного зла. Завистью диаволею Адам и Ева были изгнаны из рая, и смерть вниде в мир (Прем. 2:24). Это порождение духа тьмы заразило и людей. Что внушило Каину убить брата Авеля? – Зависть. Что возбудило родных братьев продать в рабство Иосифа? – Зависть. Что понуждало царя Саула враждовать против кроткого Давида? – Зависть. Так было в древности, так бывает и ныне. Златоуст называет зависть «причиною всех зол», имея в виду то, что с нее начались, и ею на земле поддерживаются несчастия, преступления, пороки.

И в жизни каждого человека эта страсть обнаруживается прежде, нежели какая-либо другая. Блаженный Августин указывает опыт, что когда мать, имевшая двух близнецов, одного кормила грудью, другой в те минуты бледнел от зависти⁴⁴. И кому не случалось замечать, как между малыми детьми ничтожная вещь, пустая игрушка легко делается поводом к ссоре? Начинаясь с колыбели, эта страсть не оставляет человека и до гроба; умирая, он жалеет, отчего не дано ему дожить, как живут иные, до глубокой старости, от чего не удалось насладиться благами, какими наслаждаются другие.

Апостол Иаков замечает: Идеже зависть, ту нестроение (Иак. 3:16). Сие замечание объясняется прекрасным выражением одной песни церковной: «зависть не весть предпочитати полезная»⁴⁵. Эта слепая страсть не умеет выбирать что полезно, и все клонит ко вреду. Она ненавидит, что есть доброго, и любит то, что уничтожается, если ей не достается. Когда разрушается чье-либо благосостояние: зависть, как сытая змея в ущелье, кроется в черном сердце, и спит. Но как скоро дела ближнего получают успешный оборот, завистник беспокоится, как будто сам чего лишается. Чужие действия полезные и богоугодные его раздражают: он не доволен, зачем не он их виновник, и посему в том, что само в себе неукоризненно и похвально, он старается найти черту невыгодную, чтобы только подвергнуть порицанию человека, заслужившего уважение и признательность. Нередко завистник теряет выгоду свою, чтоб ничего не досталось и другому; препятствует общеполезному предприятию, чтобы повредить тому, кем оно придумано. Зависть не щадит и своих; расстраивает семейства, и близких родственников делает непримиримыми врагами. Она – зло постоянное: ибо благополучие ближнего дает пищу этой страсти, и чем счастливее он, тем сильнее возгорается против него злобная зависть. От того сладкие слова завистников уподобляются яду змеиному, и есть старинное поверье, что их взгляд не хорош. Еще в свое время Василий Великий так рассуждал о значении этого поверья: «О завистливых иные думают, что они наносят вред даже своим взором, и на кого они взглянут, у того чахнет тело, исчезает полнота. Я отвергаю такое раз суждение, потому что оно простонародно, и старыми женщинами поддерживается в женских теремах; но утверждаю, что ненавистник добра – диавол, когда находит в людях свойственные ему произволения, пользуется ими, почему и глаза завистливых употребляет на служение своим козням»⁴⁶.

Кто же согласится, завидуя ближнему, быть орудием диавола? – Но эта страсть не вдруг приметна и тому, кто ею одержим, а не приметна потому, что льстит самолюбию. Все мало завистнику, чем обладает он, и – много, что принадлежит другим. Завидует, а ему кажется, что он только желает добра себе. Правда, свойственно человеку искать себе лучшего, но не может один все присвоить себе. Не дал и Бог все дары одному, но разделяет между людьми по Своему усмотрению. Итак, завидовать значит роптать на Творца, почему другим дал, чего нам не дал. Но если б человек все имел на свете: на долго ли это? – Жизнь его так скоротечна, что прежде достижения он утомляется исканием, по приобретении – пресыщением, а за пресыщением, часто даже прежде, и болезни начинают предвещать ему неизбежную разлуку с тем, что любил, чему завидовал и что стяжал. Если смотреть на все, нас окружающее с этой точки зрения, потеряет цену многое, что могло бы служить предметом желаний. Одно на свете прочно, для всех доступно, и ни от кого неотъемлемо. – Это – добродетель. Кто живет благочестиво, – ни к кому не почувствует зависти. Ибо духовного богатства Христова для всех с преизбытком достаточно, и оно Божие, а не наше. Да не бываем убо тщеславни, друг другу завидяще (Гал. 5:26). Аминь.

И аще вама кто речет что, речета, яко Господь ею требут; абие же послет я. (Мф. 21:3)

Известно, что пред страданиями Своими, Господь входил во Иерусалим, «седя на жребяти осли».

Способ, как сие жребя было приобретено, удобен только для Того, Кто всеведущ и всемогущ; а как оно отдано, это для всех нас поучительно.

Обыкновенно Иисус Христос ходил пеший. За шесть дней до Пасхи шел Он из Вифании. Навстречу Ему собирался народ, удивленный слухом, что Он воскресил мертвого человека, Лазаря. До Иерусалима оставалось весьма недалеко. Вдруг Спаситель подзывает двух учеников, и говорит: «Идите в это соседнее селение, там на перекрестке привязана ослица, и с нею осленок: отвяжите и приведите. Если кто вам скажет что-нибудь: отвечайте, что они надобны Господу, – и тотчас их отпустит». Все так и было. Ученики, привыкшие повиноваться, пошли, и нашли, что нужно. Но когда стали отвязывать и уводить животных, хозяин спросил: «зачем это делаете?» Они отвечали, что – по повелению Господа, и тот беспрекословно отдал свою собственность.

Вот случай, по-видимому, простой, из сельского быта взятый и без всяких украшений евангелистами рассказанный, но как ярко он изображает божественную силу нашего Спасителя! Кто, если не всеведущий, мог знать, что на перекрестке деревни привязана ослица, которая в ту минуту могла там и не быть, и что тут же стоит сам хозяин? Кто, разве только всемогущий, мог обещать посланным, что хозяин отдаст им животное по одному слову: «Господь его требует?».

В сем и подобных указаниях на божественное величие небесного Законодателя заключается для нас весьма сильное побуждение к исполнению Его закона. Богу, Который сказал: «да будет свет», – и бысть свет, должны мы внимать, когда Он говорит, да будет так, а не иначе в нашей жизни и делах. Посему, как пророки, объявляя израильтянам Божии определения и требования, присовокупляли часто: «Сия глаголет Господь, тако глаголет Господь»; как апостолы, уча верующих жить по-христиански, внушали, что сия есть воля Божия (1Сол. 4:3): так и сам Спаситель полагал в Своем божественном достоинстве незыблемую опору Своих требований: Аз глаголю вам... И действительно, для почтительного сына, чтобы исполнить, желание отца, довольно узнать, что это говорит, этого хочет отец. Так для неиспорченного сердца, чтобы следовать велениям Христовым, непреложно обязательную силу имеет то самое, что их изрек Творец и Спаситель наш.

Из сего открывается вся важность той жертвы, какую Господу, входившему в Иерусалим, принес хозяин осляти. Для простого поселянина великое лишение, когда берут у него рабочее животное. Житель веси Вифсфагии, вероятно, земледелец и человек, конечно, бедный смотрит, как у него перед глазами люди, быть может, неизвестные ему, отвязывают и уводят его ослицу и осленка: и однако ж не останавливает, не прекословит. Чем объяснить такое терпение, повиновение, пожертвование, оказанное бедным человеком? – Только тем, что Господь требует, Господь повелевает. Едва ли когда видел этот поселянин Господа; равно как едва ли знал учеников Его, и едва ли они Его знали. Иначе Спаситель, посылая их, не сказал бы: Аще вам кто речет что... Такой оборот речи больше употребителен о людях, между собою незнакомых. Но конечно этот сельский житель слышал об Иисусе Христе, как Божественном Учителе и Чудотворце, и благоговея пред Ним, расположился пожертвовать Ему свою собственность.

Святой Златоуст по сему случаю замечает: «Это самое, что люди, незнакомые Господу, и не видавшие Его, отдают Ему свою собственность без всякого противоречия, служило не малым обвинением против иудеев, которые, быв свидетелями стольких Его чудес, не верили Ему»⁴⁷.

Увы! В чем изобличились иудеи, то падает и ныне на многих, которые, именуясь христианами, знать не хотят христианства: которые имеют средства убедиться, что Христос есть Бог и Его веления Божественны, но любят лучше темноту неверия; которые слышать могут, какими жертвами благоугождается Бог, но также крепко закрывают свой слух, как и те влагалища, где хранятся их стяжания.

«Мы не видим, – говорят, – Христа, и не знаем, в чем бы Он надобность имел». Не видел Его и тот сельский житель, который поспешил отдать Ему осля свое. Но как же не знать, чего требует Христос? Не нам ли внушает Он: «Что вы сделаете для нищих, для братий Моих меньших, то сделаете Мне» (Мф. 25:40)? Неизвестно нам Его славное жилище на небе, но не отверсты ли пред нами земные Его храмы, где Он таинственно пребывает? И тот, кто несет сюда не только свою драгоценность, но и свою лепту, не лишится своей мзды, по примеру благословенной евангельской вдовицы. Не может никто дать покрывало для осляти, на которое некогда возсел Христос, ни бросать одежд Ему под ноги, но можно, следуя совету Златоуста, «подавать одежду тем, которые Христа носят» – священнослужителям, которым, в лице апостолов, Он сам сказал: приемляй вас, Мене приемлет (Мф. 11:40).

Так всяким благотворением, всею жизнию, можем служить Господу. К сему именно мы призываемся, когда при богослужении часто слышим воззвание: «Сами себе, и друг друга, и весь живот наш Христу Богу предадим». Аминь.

Множайшии же народи постилаху ризы своя по пути. (Мф. 21:8)

Удивительную преданность показал иудейский народ Христу Спасителю, с царским величием в Иерусалим входившему. Вышедшие к Нему навстречу расстилали по дороге свои одежды, чтобы прошло по ним то жребя, на котором восседал Он. Этим действием народ хотел воздать Иисусу Христу не только величайшую почесть, но и свою посильную жертву. Конечно, не мало тут было людей бедных, которые бросали, быть может, единственную одежду свою, не жалея, что она будет потоптана, разодрана и замарана землей. Невозможно не думать, что такая почетная встреча сделана была от неподдельного восторга, от чистого усердия.

Но засим немного дней, и какая резкая противоположность! Тот самый народ, который так восторженно встречал Иисуса Христа, и взывал к Нему: «Осанна», как своему Спасителю, стал упорно желать смерти Его, и преизлиха пред Пилатом вопиял: распни Его. Тот самый народ, который своими одеждами устилал путь Христу, не отказался от возмутительного зрелища, как суровые воины, приготовляясь распинать Спасителя, снимали с Него одежды и делили.

Почему же в столь короткое время народ показал такое ужасное вероломство?

Причиною сего было двоедушие тех людей, которые по своей мнимой праведности, по своему положению общественному, имели сильное влияние на народ иудейский. Книжники и фарисеи не любили Иисуса Христа: ибо Он строго восставал против их лицемерия, и прямо их поражал в их порочное сердце. Но не могли они явно отказать Ему в своем уважении: ибо с того времени, как Он, двенадцатилетний, сидел и беседовал среди их в храме, должны были дивиться разуму и ответам Его (Лк. 2:47), а потом и силе чудес Его. Посему они и умыслили действовать против Него двулично, соединяя наружное к Нему уважение с тайною против Него злобою. В лицо звали Его учителем, повторяли: вемы, яко истинен еси и пути Божию воистину учиши (Мф. 22:16): а между тем подготовляли обвинение, будто Он развращает народ (Лк. 23:2). Верили, что мог Сей, отверзший очи слепому, сделать, чтобы и Лазарь не умер (Ин. 11:37), и сами соглашались, что человек грешный не может творить такие чудеса (Ин. 9:16): несмотря на то, людей простых и суеверных уверяли, что Он творит чудеса силою бесовского князя (Лк. 11:15); ложными слухами, будто Он запрещает давать дань кесарю и делает Себя царем, старейшины наконец наустиша народы, да испросят Варавву, Иисуса же погубят (Мф. 27:20).

Если же двоедушие восторжествовало на суде над невинным Спасителем, Который никакого греха не сотворил: можно ли определить весь вред, каким сопровождается оно в наших грешных обществах, где невинность и виновность нередко затемняются стечением странных и двусмысленных обстоятельств? Опасность этого вреда еще больше увеличивается от того, что не всегда и не везде двоедушие почитается пороком.

Говорят: «жизнь в обществе есть игра; если в игре лучше успевает тот, кто искуснее умеет держать противника в заблуждении, то почему ж и для успеха в жизни, для веселия в обществе, не рассчитывать на ошибки и недальновидность людей, более способных обмануться?» Что ж от такого хитрого умствования происходит? – Является начальник, держась на высоте своих законных требований. Пред ним подчиненные расстилают свои льстивые речи, как одежды по пути: «ты, говорят, справедлив, не заботишься об угождении кому-либо, – не зриши на лице человеком» (Мф. 22:16). Но те же самые подчиненные в кругу своих знакомых считают удовольствием подшутить над своим начальником, представить в смысле превратном его слова, в виде искаженном – действия его. Не подтачивается ли таким двоедушием, как червем, общественный порядок? – Или, кому из нас не случалось слышать, как наследники иного богатого родственника со всем видимым усердием желают ему многолетнего здравия, тогда как в действительности с нетерпением ожидают, скоро ли придет его кончина? – Также между лицами, занимающимися куплей и продажею, как нередко слышатся взаимные уверения с честности! – и, несмотря на то, сколько в этом сословии погибло жертв корыстолюбивого вероломства! И чем же хотят извинить себя? Одним, – будто в торговле нельзя обойтись без обмана.

Если еще все это не преступно, то вникнем в самую сущность двоедушия: насколько оно отвечает достоинству человека и христианина? Смешно бы было, если б кто, на свое непривлекательное лицо надев красивую личину, стал уверять, что это его собственная приятная наружность. А двоедушные так именно и поступают, только с большим искусством. На свою черную душу они надевают личину хитрости, окружают себя блеском тонкого и находчивого обращения со всеми. «Такой человек, – по изъяснению преподобного Дорофея, – лжет самою жизнию своею. Это не простой человек, но двойственный: ибо иной он внутри, и иной снаружи, и жизнь его двойственна»⁴⁸. Раздвоение мысли и слова, чувства и дела, если б и не сопровождалось вредом, никак недостойно нашего звания христианского. Чье мы имя носим? – Того, Кто сказал о Себе: Аз есмь истина (Ин. 14:6). Аз на сие родихся, и на сие приидох, да свидетельствую только истину (Ин. 18:37). А отсюда следует, что верующие во Христа и именующие себя христианами должны быть и в слове, и в деле прямосердечны и правдивы. Темже, заключает апостол, отложше лжу, глаголите истину кийждо ко искреннему своему (Еф. 4:25). Верный этому призванию, один святой подвижник (авва Анувий), с чувством внутреннего довольства, при конце своей жизни, сказал о себе: «С того времени, как наречено на мне имя Христа, ложь не выходила из уст моих»⁴⁹. Понятно, почему христиане честные так дорожили правдою: по изъяснению апостольскому, – лукавая скрытность свойственна только делам постыдным (2Кор. 4:2).

Так действовали и так учили истинные христианские учители. Не только в делах важных они имели добрую совесть, но и в вещах самых обыкновенных и домашних они старались соблюдать искренность и прямоту. Однажды, когда Феодор Освященный сидел в худой одежде подле келлии своей, пришел к нему мирянин принять благословение. Ученик хотел ему дать одежду получше, но преподобный отослал ее назад, и остался рассуждать с пришедшим о предметах духовных. Когда гость ушел, ученик сказал преподобному: «Что ты, авва, делаешь? Он приходил назидаться, а не соблазняться?» – «Я свое дело сделал, – отвечал Федор. – Кто хочет мной пользоваться, пусть пользуется. Как меня застанут, так и встречаю приходящих. И тебе советую сказывать всем обо мне настоящую правду. Если я сплю, говори, что сплю; если я ем, говори, что ем. – Того нельзя назвать совершенно честным в душе своей, кто имеет причину скрываться»⁵⁰. Аминь.

Глаголаше Иисус к веровавшим Ему иудеом: аще вы пребудете во словеси Моем, воистину ученицы Мои будете. (Ин. 8:13)

Когда Господь, по воскресении Лазаря, входил в Иерусалим, народ восклицал: «Осанна». В сем приветствии выражалась общая всех приверженность ко Христу.

Но какое превращение человеческих мнений! Еще немного дней, и тот же народ, который взывал: «спасение Сыну Давидову», яростно требовал смерти Иисусу Назарянину.

Причина такого непостоянства, между прочим, заключалась в обманутых предрассудках и ожиданиях евреев. Не столько чудеса побуждали народ искать Христа, сколько земные мечты и те хлебы, которыми неоднократно Он насыщал его в пустыни (Ин. 6:26). С победными знамениями иудеи встречали Господа, входившего в Иерусалим, потому что еще не теряли надежды увидеть в Нем своего земного, славного Царя, но как скоро приметили, что этот Царь не оставляет Своего уничиженного вида, не прекращает Своего обличительного слова, не дает пищи мечтам честолюбивым, они переменили мнение о Нем, – и из последования за Ним перешли в погибельную вражду против Него. Предвидя это, Господь говорил им: ищете Мене убити, яко слово Мое не вмещается в вы (Ин. 8:37); а тех, которые уверовали в Него, предупреждал, зная, что и их вера не тверда: «если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики» (ст. 31) (Ин. 8:31).

В сем предупреждении заключается и для нас признак, по которому можем испытывать себя, так ли мы постоянны в православной вере, чтоб никогда не изменять ее духу и закону? так ли чисты, чтобы к нашим верованиям не примешивали никогда наших ошибочных мнений и житейских расчетов? Есть такие между нами, которые, доколе все идет по их желанию, веруют, что есть Отец небесный, и молятся Ему; а как скоро постигнет их несчастие, обида, – повергаются во мрак уныния, как будто нет Бога Промыслителя, как будто свет утешений веры есть только призрак, а не свет. О сих слабоверных сказано, что они во время, для них благополучное, веруют, и во время напасти отпадают (Лк. 8:13). Встречаются такие последователи Христовы, которые, когда против них не возражают, любят рассуждать о высоком достоинстве православия, о соблюдении обрядов церковных, но те же самые лица устыдятся крестное знамение на себя положить в присутствии людей насмешливых, улыбка которых дает им знать, что это несовременно, и боясь упрека в отсталости, не решатся слова произнести в защиту предметов священных, легкомысленно порицаемых. Это ли постоянство веры? Это ли ее твердость, к которой общество верных возбуждал пророк: не бойся, дщи Сиона: се Царь твой грядет (Ин. 12:15; Зах. 9:9).

Постоянство есть необходимое условие веры и добродетели. Буди верен до смерти (Откр. 2:10), вещает каждому таинственный глас Божий. «А кто поколеблется, не благоволит к тому душа Моя» (Евр. 10:38). Постоянство убеждений вообще означает человека порядочного. Даже самая сила страсти выражает в себе нечто внушающее, если на ней лежит черта твердости. Но пoелику православная вера выше всего земного не подлежит закону изменяемости, то неизменна должна быть и наша приверженность к ней. Много на свете морей глубоких и бурных: но искусно построенный корабль, ведомый сведущим кормчим, величаво несется по необозримой поверхности волн. Много умом человеческим составлено учений, разлились повсюду волны мудрований: но корабль церкви православной, руководимый всеведущим Кормчим, возвышается над свободными разлияниями мысли человеческой, и несет к небесной пристани души, вверившиеся ему. Остается нам самим крепко держаться за якорь нашего спасения. Символ нашей веры есть символ неизменяемости. По установлению отцов, он останется один до скончания мира. Он да слышится из уст наших один, и не иной какой-нибудь, до конца нашей жизни. Прияв крещение, мы каждодневно исповедуем едино крещение, и в последний день жизни как отрадно произнести последние слова символа веры: «чаю воскресения мертвых и жизни будущего века!» Быстро ныне человек развивается; но не догматы веры, не заповеди Христовы он призван усовершать (ибо совершенное не требует усовершенствования), а свои действия должен им подчинять.

Между добром и злом средины нет: иже не собирает, расточает (Мф. 12:30). Некто из святых сказал: «думай о хорошем, чтобы не думать о дурном». В дополнение к этому совету можно присовокупить: «старайся делать всегда доброе, и отвыкнешь делать не доброе». Этому постоянству в добродетели не воспрепятствует неизбежность нашей греховности. Можно ли сказать о путнике, что он не постоянен, если он претыкается и падает, но востает и, ободряясь, простирается вперед? Доброе направление выкупает случайные уклонения от долга. Грехопадения кто уразумеет (Псал. 18:13)! И мы, свергая заминающий нас грех, с терпением должны проходить предлежащее нам поприще (Евр. 12:1). Закон усовершенствования не терпит в хорошем намеренной примеси дурного и перехода от лучшего в худшему. Не тот совершен, кто хорошо начал, а тот увенчается, кто непостыдно кончит. Какая польза, если кто ныне молится, постится, делает пожертвования, а потом предается страстным влечениям, как будто хочет дни лишений вознаградить разнообразием жертв необузданному невоздержанию? Одного подвижника вызвал из келлии голос: «поди, я покажу тебе дела человеческие». Старец, вышедши, между прочим, увидел, что какой-то человек стоит у колодца, и черпая воду, льет ее в пробитый сосуд, из которого она опять утекала в колодезь. Таинственный голос объяснил смотревшему: «Этот, черпающий так воду, изображает того, кто хотя и делает добрые дела, но примешивает к ним худые, и чрез то губит добрые дела свои»⁵¹.

От пальм, всегда зеленеющих, брали ветви те, которые сретили Христа, входившего в Иерусалим. Попечемся, чтоб наша жизнь постоянно цвела живою верою и добрыми делами. С сими только знамениями неосужденно мы можем сретить Господа, когда Он опять приидет, и во вратах горнего Иерусалима воскликнуть: «Осанна!» Аминь.

Учителю, запрети учеником Твоим. (Лк. 19:39)

Когда Господь входил в Иерусалим, Его последователи, объятые чувством удивления к Нему, стали во всеуслышание хвалить и прославлять Его.

Не понравилось это фарисеям. Некоторые из них подошли к Спасителю, и под видом предостережения предложили Ему, чтоб Он воспретил ученикам хвалить Его.

Бывают на свете такие люди, для которых не только сказать, но и услышать о ближнем что-нибудь похвальное так же больно, как если бы кто уколол их в самое сердце. Где причина такого нежелания похвалить того, кто достоин похвалы?

Причина сего в слепоте самолюбия. Чтобы похвалить другого, надобно признать его заслуги. Обыкновенно свое и малое нам представляется великим, и свое не совсем чистое нам кажется чистым, а когда приходится судить о чужих трудах, наше самолюбие подсказывает нам, чем уменьшить их важность, или поколебать самую их несомненность. Если же их достоинство и не подлежит сомнению, то встречается новое затруднение. Признать за другим преимущество, надобно укорить себя. Когда другой лучше нас делает и больше успевает, мы должны сознаться, что для подобных успехов в нас недостает ни искусства, ни усилий. Но каждый ли из нас захочет укорить себя, чтоб похвалить другого? Если порицают ближнего, самолюбивый самодовольно утешает себя: несмь, якоже прочие человецы (Лк. 18:11), или как этот, которого все осуждают. Если же при самолюбивом других хвалят, зависть, как змея, уязвляет его сердце.

Эта черная страсть есть печаль о благе ближнего. Завистливому все мало. Он недоволен, почему все достохвальное, что делают другие, не ему принадлежит. Оттого он не может слышать равнодушно, когда при нем кого-нибудь хвалят. Если б было возможно, он заглушил бы все, что к чести и хвале человека достойного говорится в обществе. Входит Спаситель торжественно в Иерусалим; далеко слышны хвалебные в честь Его восклицания. Фарисеи почти в отчаянии; ненавистных хвалений остановить нельзя; унылые, они между собою говорят: «ничего мы не успеваем; весь мир за Ним идет» (Ин. 12:19). Но зависть находчива, когда по-видимому теряется. Под видом благожелательства некоторые из них обращаются к Спасителю с советом, чтоб Он сам остановил похвалы, по их мнению, не скромные и опасные. Дело в том, что сопровождавшие Христа громогласно называли Его царем. Фарисеи поставили на вид Ему, что если такое провозглашение дойдет до сведения римского начальства, то всем худо будет. Но Он отвечал им что если ученики замолчат, то камни возопиют (Лк. 19:40). Ничего не успев угрозой, завистники стали действовать насмешкой. Христос приблизился к храму, и там, – как выражено в одной песни церковной, «являются похваляющии дети, Емуже завидят отцы»⁵²; грудные младенцы восклицают: «осанна» Сыну Давидову. Книжники насмешливо вопрошают Христа: слышиши ли, что сии глаголют? Смысл насмешки такой: «Велика похвала, что несмысленные дети хвалят Тебя!» Завистники хотели уничтожить значение детских восклицаний, а Спаситель объяснил, что они предсказаны за тысячу лет (Мф. 21:16; Пс. 8:3). По какому побуждению восставали против Христа книжники и фарисеи, это понял даже Пилат-язычник: ведяше бо, яко зависти ради предаша Его (Мф. 27:18).

Такие своекорыстные расположения души препятствуют ей принимать участие в радостях ближнего и в одобрительных отзывах о нем. Более наклонно сердце человеческое к состраданию. «К сему, – замечает Златоуст, – влечет нас сама природа и нет такого каменного человека, который бы не поскорбел при виде несчастного. Но чтобы, видя счастливого, ему не завидовать, и о нем порадоваться, на это нужна душа очень благородная»⁵³. Посему, конечно, апостол дал нам особенную заповедь о том, чтобы радоваться с радующимися (Рим. 12:15). Сорадование есть качество ангельское, а злорадование есть дело бесовское. Не только о великом праведнике, не только о полезном церкви и обществу человеке, а даже и о кающемся грешнике бывает радость на небе у ангелов Божиих (Лк. 15:10); между тем, как злые духи радуются тогда, когда душа грешит и погибает.

«Если видишь, – поучает святой Златоуст, – что брат твой пользуется доброй славой, не говори: «ведь слава принадлежит ему: чему ж мне-то радоваться?» Так может сказать не брат, а враг. Если твой ближний приобрел похвалу или словом своим, или тем, как держит себя с другими, или благородными поступками; разделяй с ним и ты его добрую славу. Сим участием ты заслужишь награду за твою любовь к нему. Когда ты хвалишь достойного хвалы: значит, ты победил в себе зависть, подавил недоброжелательство. Но мал и твой подвиг» (На посл. к Кол. бес. 11, стр. 182 и след.).

«Будем возлюбленные, – заключает святитель, – иметь это в виду, и мы сами возможем приобрести себе похвалу от благомыслящих людей и славу от Бога». Аминь.

И приведоста жребя ко Иисусови: возложиша на не ризы Своя, и вседе на не. (Мк. 11:7)

Празднуемый ныне вход Господень во Иерусалим хотя был царский, но без всякого великолепия. Не было ни колесниц, ни всадников: Христос восседал не на богато убранном коне, а на жребяти осли. Какая же сему причина?

Если скажем, что так предсказано было пророком Захариею, который за четыреста лет возвестил Иерусалиму: Се Царь твой грядет, всед на подъяремника и жребца юна (Зах. 9:9); то недоумение сим не решается, ибо рождается вопрос: почему же так было предопределено и так было предсказано?

Царство Иисуса Христа не мирское; потому Он и не хотел окружать Себя великолепием царей земных и при Своем царском входе в Иерусалим. Он входил как победитель, но победитель не каких-либо внешних врагов, а темных сил и зла, господствовавшего на земле. Он входил, как возвеститель и начальник мира (Ис. 9:6), но не того, который победитель даст побежденным, а того мира благодатного, которым умиротворяются поработившиеся страстям души, успокаиваются возмущенные грехами совести. Спасителю, которому все повиновалось, мог бы быть доставлен и богато убранный конь. Но это животное издревле почиталось воинственным, необходимою принадлежностью войны. В священной книге Притчей замечено: конь уготовляется на день брани (Притч. 21:31 ). Для храбрых витязей «сесть на коня» иногда значит то же, что идти на войну. Посему Господь восхотел сести не на коне, а на жребяти осли. Это животное для войны не употреблялось; оно служило знаком мира, пособием в тихих житейских занятиях. Но при сем опять была своя особенность. Жребя ослее, на котором восседал Господь, не знало ни ярма, ни узды, на немже никтоже николиже от человек вседе (Лк. 19:30). Хотя само по себе это животное кроткое и смирное, но как оно было молодо и к езде не приучено, то легко могло испугаться и сбросить сидевшего на нем. Для чего же Господь избрал такое полудикое животное? «Гадательственно⁵⁴, то есть прикровенно, знаменоваше жребец сущия ны от язык люди». Нравы язычников были звероподобны; их страсти необузданны, как дикие порывы у животных. «Стропотное языков (их развращенную, непокорную волю) седалище жребца прообразование, из неверия в веру претворяемое»⁵⁵. Неудобно было сидеть на осляти, хребет которого покрыт был только одеждою, но Господь восседал на нем неколеблемо, предзнаменуя тем, что укротит язычников и приведет их к вере. «Обрати внимание, – приглашает Златоуст, – и на послушание осленка: как он, вовсе необученный и не знавший узды, не помчался быстро, но шел тихо и спокойно. Это служило предзнаменованием будущего, выражая покорность язычников и скорую их перемену к благоустроенной христианской жизни»⁵⁶. Сие предзнаменование чрез несколько дней уже начало сбываться. Лонгин сотник, бывший в числе распинателей, видев трус и бывшая, уверовал во Христа и воскликнул: воистину Божий Сын бе Сей (Мф. 26:54); а впоследствии и мученическую кончину принял за Него. «Заметь же, как превратился порядок. Иудеи умерщвляют, а язычники исповедуют»⁵⁷. Учение Спасителя, сначала неприметное, потом презираемое, наконец гонимое, победило царей, царства и народы. Его благодатная сила из львов соделала агнцев, из гоните лей – защитников, из мучителей – мучеников, из сынов противления – возлюбленных чад Божиих. Так «на жребя младо всед Христос, безсловесную идольскую прелесть разрушити и неудержанное стремление уставити всех язык прииде»⁵⁸.

Мир языческий покорился Христу. Но не бывает ли в христианстве, что замечалось в язычестве? Не слышатся ли у нас, православных, убийства, татьбы, лжесвидетельства и другие проявления страстей и злобы? Или благодатная сила Христова ныне менее действительна? Нет, святая церковь и ныне воспевает: «Возсед на жребя, Благоутробне, в безсловесныя страсти умовредно приникшия, то есть погруженныя, словесныя содеваеши»⁵⁹. Но жребя не волею было приведено к Нему, а чтобы подвести себя под иго Его закона, нужно наше свободное произволение. Пристрастный к разгорячающим видам пищи и пития не хочет оставить их, хотя и знает, что они вредны ему; привыкший жить в жилище душном и нечистом, не хочет выйти, чтобы подышать свежим воздухом. Так и в жизни духовной. Учение Христово пред всеми открыто; благодать окружает нас, как чистый воздух. Однако ж мало ли таких, которые именуют себя христианами, а отвращаются от всего священного и церковного, ищут пищи для души в предметах суетных и вредных, любят жить в злосмрадии страстей? Казаться христианином, и быть христианином – это не одно и то же. «Благодать, – научает святой Златоуст⁶⁰, – хотя и есть благодать, но спасает желающих, а не тех, которые отвращаются от нее». Обратитеся ко Мне, и обращуся к вам, глаголет Господь сил (Зах. 1:3). Аминь.

Кротость ваша да будет разумна всем человеком. (Флп. 4:5)

Торжественный вход Иисуса Христа во Иерусалим совершился по пророчеству, в котором Он назван Царем кротким. «Скажите дщери Сионовой: вот Царь твой грядет к тебе кроток» (Мф. 21:5).

Кротости требует Он и от нас: научитеся от Мене, яко кроток есмь (Мф. 11:29). Та же заповедь напоминается нам и в нынешнем апостольском чтении: «кротость ваша да будет известна всем человекам».

Что же однако произошло чрез несколько часов по вступлении Иисуса Христа в Иерусалим? Вошедши во храм, Он показал Себя совсем иным, выгнал продающих и покупающих, опрокинул столы меновщиков и скамьи торжников, с таким грозным упреком: «Дом Мой вы сделали вертепом разбойников» (Мф. 21:13). Чему же подражать: кротости ли Спасителя, или строгости Его?

Кротость есть качество, при котором человек никого старается не раздражать, но со всеми обходится уступчиво, любовно и снисходительно; равно и сам не раздражается, когда видит что-либо противное своему желанию, подавляет в себе чувство неудовольствия, оскорбления переносит благодушно, смягчая и извиняя виновность обидевшего, спокойно и охотно исполняет все, что клонится к миру. Кротость противоположна злобе и мстительности. Если бы все были кротки, то в обществе господствовало бы совершенное спокойствие, не было бы раздоров и взаимных оскорблений. Господь, называя кротких блаженными, обещает, что они наследят землю (Мф. 5:5), то есть, жизнь спокойную и в этом мире, и землю новую, где вечная правда и безопасность. Чтобы побудить к этой добродетели, Он указал в Себе пример, и из Евангелия мы видим, какую любовь Он во всем являл, как снисходителен был к согрешающим, и многотерпелив к оскорбляющим Его. Внушая и нам терпеливость, апостол Петр напоминает нам, что сам Спаситель, укаряемый противу не укаряше, страдая не угрожал (1Пет. 2:23). А апостол Павел хочет, чтобы кротость наша известна была всем человекам. Это такая добродетель, которую надобно показывать и нельзя скрывать; ибо в обществе, в обращении с людьми она и имеет только место. Как в древности язычники удивлялись кротости христиан, так и ныне кто хочет быть истинным христианином, тот должен быть кротким.

Однако и эта ангельская добродетель встречает иногда ограничения. Припомним, когда Христос показывал строгость. Грозно Он упрекал фарисеев за то, что они обижали и соблазняли народ. Дважды изгонял Он торжников из храма, угрожая даже им бичом от вервий. Почему же ревность Его проявила себя в таких резких чертах? – Потому что чрез этот торг не только поругаема была святыня, и оскорблялось чувство благочестия, но и хулилось имя Божие во языцех (Рим. 2:24). В отделение храма, где была торговля, могли входить и язычники; храм Мой, говорит Христос, наречется храм молитвы всем языком (Мк. 11:17). Что же могли подумать они, видя какой в нем беспорядок, какое безобразие? Посему Господь и употребил чрезвычайную меру, чтоб очистить храм. Апостолы и святые отцы также с поразительною строгостью восставали против хулителей веры и возмутителей церковного общества. Было бы и ныне не честно, если б кто стал слушать равнодушно насмешки над святыней, терпеть, когда что-либо делают вредное против общего спокойствия, попускать беспорядки, которые сам же обязан пресекать, молчать, когда клевещут на невинного. В подобных случаях кротость есть или робость, или бесчувственная холодность. Святой Василий Великий замечает: «и заботящимся о кротости прилично благовременное негодование. И кроткому можно разгорячаться с разумом, но не повреждать в себе совершенства кротости. Оставаться же неподвижным, или не показывать негодования, когда должно, есть признак недеятельной природы, а не кротости»⁶¹.

Теперь посмотрим, так ли бывает у нас в ежедневной жизни. К беспорядкам, против которых должно бы восставать общественное мнение, мы терпеливы; к насмешкам над верой православной многие равнодушны, как бы сами принадлежали к иному вероисповеданию, а в том, что не нравится их самолюбию, не в меру раздражительны. Одно неосторожное слово, какая-нибудь двусмысленность бывает нередко причиной непримиримой вражды, подобно как от одной искры воспламеняется великий пожар. И сбывается то, что предсказал апостол: люди, христиане, угрызают друг друга (Гал. 5:15), как звери. Сильный поднимает руку на слабого; родители и попечители истязают детей за ничтожные проступки; ремесленники поступают жестоко с своими учениками. Правда, закон наш милостивый не позволяет насилий, но кто читает ежедневные всенародные листы, тот знает, как часто в них печатаются известия о подобных истязаниях. Есть у нас общество покровительства животным, которого дело препятствовать жестокому с ними обращению, останавливать людей грубых, когда они их мучают. Не более ли все наше православное общество должно заботиться о том, чтобы между его сочленами не было проявлений жестокости, чтобы между нами сохранялось обращение кроткое, благородное, безобидное? Кротость ваша да будет разумна всем человеком. Аминь.

И вниде Иисус в церковь, и изгна вся, продающия и купующия в церкви. (Мф. 21:12)

После как Иисус Христос совершил Свой царский вход во Иерусалим, между первыми действиями Его всемогущества было очищение храма от неприличной купли и продажи. В церковных притворах, близ самого святилища, происходила торговля не только жертвенными, но и другими, не священными предметами. Изгоняя оскорбителей святыни, Он грозно упрекал их: «Дом Мой – дом молитвы, а вы сделали его вертепом разбойников».

Дважды Господь изгонял торжников из храма. Какое Он имел к сему побуждение, – это ученики Его объяснили словами псалма: жалость дому твоего снеде Мя (Ин. 2:17). Святой и Божественный, Он не потерпел, чтобы святыня оскверняема была мерзостью злоупотреблений. Виновные безчинники тотчас повиновались, и уходили. Но коварные фарисеи, всюду наблюдавшие за Христом, и старавшиеся уловить Его словом, спрашивали у Него: коею властию сия твориши? «Каким знамением докажешь ты нам, что имеешь власть так поступать?» Христос отвечал им: Разорите церковь сию, и треми денми воздвигну ю. Он глаголаше о церкви тела Своего (ст. 18–20) (Ин. 2:18–19), и в сем Своем ответе указал на их злоумышление против Него, на Свою готовность принять смерть за то, чему учил и о чем ревновал, и на Свое воскресение, в котором основание нашей веры и церкви.

Такова ревность истинная: она одушевляется силою, но и проникнута самоотвержением. Писал апостол Павел к Коринфянам: Ревную по вас Божиею ревностию (2Кор. 11:2). Заметив неприличные пиршества в местах богослужения, он властно обличал нарушителей порядка: Еда домов не имате, во еже ясти и пити (1Кор. 11:22); видя козни лжеучителей, убеждениями и запрещениями отклонял своих верных учеников от них; угрозы и гонения не останавливали его святой ревности; за нее безбоязненно преклонил он под меч и главу свою.

Такою же ревностию прославились и многие пастыри церкви. Из них укажем, для примера, на просветителя славян, иже во святых отца нашего, архиепископа Мефодия, в честь которого, чрез три недели, будет совершено празднование во всей России и в прочих славянских странах, по случаю исполняющегося тысячелетия со дня его кончины. Ревность его об утверждении славян в вере православной восставила против его множество врагов, которые достигли того, что заключили его в темницу, и держали в ней около трех лет, нанося ему не только душевное томление, но и телесное озлобление. Однако же это не ослабило его пламенной ревности, и освободившись от уз, он с прежней силой действовал в пользу православия, а одного из своих сильных противников, под видом помощи вредившего святому его делу, неустрашимо и всенародно предал отлучению.

Иной подумает: «все это касается пастырей церковных, а не мирских людей». – Нет. По выражению одного святого отца, «ревность есть ограда веры»⁶². В этой ограде все православные призваны стоять на страже, – утверждать друг друга в послушании святой церкви, остерегаться и остерегать от лжеучителей и соблазнителей, иметь готовность, чтобы потерпеть насмешки и неприятности за свое чистое исповедание. Наконец все мы обязаны быти ревнители добрым делом (Тит. 2:14). А это так важно, что еще древние учители церкви о своем времени говорили: «Если бы все христиане жили, как христиане, то не осталось бы между нами ни одного язычника» Аминь.

И вси пришедшии народи на позор сей, видяще бывающая, биюще перси своя, возвращахуся. (Лк. 23:48)

То самое зрелище, которое смотреть выходил некогда народ из Иерусалима, открыто ныне пред нами. Пред нашими очами Иисус Христос так преднаписан, так изображен, как бы у нас Он был распят (Гал. 3:1).

Евангелие повествует, что все, приходившие на сие зрелище, биюще перси своя, возвращахуся. Что же, и мы пойдем от сего зрелища, биюще себя в перси? Не сего ожидает от нас распятый Спаситель наш. Прискорбен был для Него час, когда ученики Его разошлись кийждо во своя, и Его единого оставили.

Посему надобно нам помыслить, какая требуется от нас верность Ему, чтобы нам неложно носить имя и не лишиться награды учеников и последователей Его.

Не отвергал Господь и внешних знаков усердия к Нему. Одни служили Ему от своих имений, другие ублажали Его словом, чтили Его поклонением. Даже среди страданий, Он милостиво принимал знаки сострадания к Нему. Тот, Кто един понес неизмеримое бремя грехов наших, позволяет, чтобы бренный человек подал Ему помощь в несении креста. Видит жен иерусалимских, рыдающих о Нем, и обращает к ним благосердный взор и слово, показуя, что их чувство сострадания не неприятно Ему.

Но были и возмутительные опыты участия, даже почтения к Спасителю. Не говорим ни об Иуде, который дал лобзание Учителю, но тем же лобзанием предал Сына человеческого, ни о Пилате, который многократно выражал свое усердие избавить невинного от смерти, но был столько слаб, что сам осудил Его на смерть: посмотрим, что делает народ, который потом от Голгофы возвращался в ужасе. Какой это народ? Тот самый, среди которого Спаситель жил, учил и чудодействовал; его слепцов Он просветил, его прокаженных очистил, его больных исцелял, и мертвецов возвращал к жизни. Но какой народ, к удивлению всего мира, испросив у Пилата жизнь убийце, жаждал крови и убиения Начальника жизни (Деян. 3:51)? Какой народ, мимоходя у креста, хулил Спасителя, и потом воздвиг первое гонение на учеников Христовых? Опять тот же самый народ, который теперь, видя кончину Спасителя, оплакивает Его, терзается горестию. Если нельзя не согласиться, что знаки умиления, в некоторых иудеях, были выражением их раскаяния, предначатием их обращения к Христу, то несомненно, что в других этот частый переход от изъявления участия пред Спасителем к ожесточению против Него был свидетельством того непостоянства, которым нередко себя посрамлял отверженный Богом народ.

Сии происшествия несколько объясняют нам, на чем должна держаться наша верность Господу. Кто строит здание, тот не на поверхности земли полагает первый камень. Так не на внешних действиях держится истинная верность Господу, но во глубине души, в расположении сердечном. Приступила к Господу, в доме Симона, жена грешная, и начала омывать ноги Спасителя слезами, отирать их власами главы своей и мазать миром. Другие видели в этом только дерзость грешницы, прикоснувшейся к святыне, но Серцеведец судил иначе, и наградил жену по тому ее чувству, которое подвигло ее принести жертву: отпущаются греси ея мнози, яко возлюби много (Лк. 7:47). Кого из грешных не вразумит сей пример, что нужно прежде возлюбить Спасителя, чтобы послужить Ему? – Видел Он и другую жену, которая, подошедши к церковному хранилищу, опустила туда две только лепты, – и сказал о ней, что она положила больше всех богатых (Мк. 12:41,43). Ясно, что не по внешней ценности оценил Господь приношение вдовицы, а по тому великому усердию, по которому она принесла в жертву Богу все, что имела. Определил Господь восстановить Петра в подвиге апостольства, но не прежде сие сделал, как пламенный ученик троекратным уверением засвидетельствовал, что сердце его, горьким искушением очищенное, уготовилось наконец в сосуд неизменной любви к Пастыреначальнику.

Спросим же и мы себя: во глубине ли сердца нашего лежит основание нашего служения Богу? – Матерь Божия, любившая Сына Своего, как ни одна из земнородных не может любить детей своих, видевшая всю силу человеческой неблагодарности к Нему, стоит безмолвно у креста, и не говорит самовидец, чтобы Она показывала какие-либо поразительные знаки своей глубокой печали. Ужели Она меньше других поражена скорбию? – Нет. Но как Она слагала все глаголы Сына Своего в Своем сердце: так и теперь втайне приносит Ему жертву терпения, преданности и упования. Зрители и по вере участники Христовых страданий! Сокрыт ли в нас тот потаенный сердца человек (1Пет. 3:4), которого Богоприятный образ живописуется в нетлении кроткого и молчаливого духа, в чертах любви и радости, мира и долготерпения (Гал. 5:22)? Когда Промысл нас ведет по стопам крестоносного Подвигоположника: чужды ли мы ропота, как безропотная Приснодева, у креста стоявшая? храним ли хотя часть того спокойствия, терпения, каким преисполнена была Она? – Слышим ныне пение лика: «приидите, ублажим Иосифа приснопамятного...» Но, ублажая сего мужа, подражаем ли его подвигу, стяжали ль верою Распятого за нас, положили ль Его, как Иосиф во гробе, в любви нашего сердца, лобызаем ли, повиваем ли плащаницею чистого усердия ту живоносную Его мертвенность, которая, умерщвляя наши страсти, дает жизнь благим нашим начинаниям, успех духовным трудам? – Мы ныне покланяемся Христовым страстям: но там ли наше сердце, где вечное сокровище наше? О, да не приидет на нас это обличительное слово нашего Спасителя и Судии: «приближаются ко Мне люди сии устами своими, а сердце их далеко от Меня» (Мф. 15:8)!

Правда, мы желаем, чтобы наше служение Господу было искренне и чисто. Но не случается ли, что иногда в человеке, вовсе неблагочестивом, раздаются чувствования раскаяния и умиления? Удивительно ли, что сердца иудеев разверзлись к сетованию о кончине Спасителя, когда и нечувственные камни разселись, открывая в себе место тому ощущению ужаса, с каким сострадала вся природа своему Создателю? Не тех проявлений благочестия ожидает от нас Господь, которые так же естественно возникают, как и скоро исчезают. Он требует от нас постоянства в последовании Ему. «Пребудьте в любви Моей», – заповедал Он нам пред Своею кончиною (Ин. 15:9). Высоко ценится и между людьми постоянство, так что человек непостоянный в своих мыслях и расположениях встречает в обществе недоверчивость, а нередко и презрение. Как же было бы недостойно непостоянство в служении Спасителю, который Сам един и тойже во веки, и возлюбль сущия своя, до конца возлюбил их (Ин. 13:1), и не изменяется? Утреннюет ныне душа наша к Истощившему Себе непреложно: но тверда ли воля наша в исполнении заповедей Его? Когда певец поет: на недвижимем, Христе, камени заповедей Твоих утверди мое помышление: мы близки к решимости держаться на этом незыблемом основании. Но не бывает ли, что как только стопы наши двинутся за камень прага церковного, наша добрая решимость погрязает в блате дел житейских и влечений порочных? Ублажается ныне усердие и святых жен, верно послуживших Спасителю. Но сии жены не тогда только Ему служили, когда Его слава, сквозь завесу уничижения, просиявала в Его учении и чудесах; напротив, по мере того, как скрывалась сия слава во глубине Его истощания, возрастала их приверженность к Нему, – и в час Его распятия, они стали сначала среди народа зряще (Мф. 27:55) Господа своего, потом приблизились к кресту Его, наконец, зрясте, где Его полагаху (Мк. 15:47) во гробе, и не просто взирали, но для того, чтобы ароматами и мастями воздать Ему погребальную почесть. – Кто из нас оставит Спасителя, доколе Он благословляет нас дарами благоденствия? Но бывают времена в нашей жизни, когда щедрая десница Его скрывается под завесою таинственных для нас судов Его. Душа наша ищет Господа, как дитя нуждается в ласках матери; жаждет утешений, в которым привыкла, и которых не знает чем заменить; смотрит, смущенная, в свое будущее, и видит там непроницаемый мрак, в безмолвии которого слышится ей отдаленный гром новых, угрожающих бедствий. Еще немного, – и действительно, возвеяли ветры, наступили напасти. Господь близ (Флп. 4:5); а мы Его не узнаем. Его светлый ангел бдит над нами, и внушает: не ужасайтеся; а мы малодушествуем, мятемся, и хотя делаемся подобны мироносицам, но только в том их состояния, когда имяше их трепет и ужас, и оне никому же ничтоже реша: бояхубося (Мк. 16:8).

Но как нам пребыть верными Господу, когда и лучшие ученики Его, в годину напастей, оставили Его? – В их же судьбе дан нам урок, чтобы избегать непостоянства. Неукрепленные Святым Духом, они так были слабы, что глас рабыни был страшен для них; но как скоро осенила их сила свыше, ничто не возмогло разлучить их от Христа. Во всех нас положено семя сей духовной силы, под печатью дара Духа Святого, и от нашего усердия зависит возрастание крепости духовной. Растение, произникнув из семени, укрепляется и дает от себя новые отростки: и наша духовная жизнь, начинаясь от семени благодатного, укрепляется, при усердии самого человека, так что душа его, как плодородная нива, никогда не будет оскудевать плодами верного служения Христу. Вопрошали некогда апостолы Господа: Се, мы оставихом вся, и вслед Тебе идохом, что убо будет нам (Мф. 29:27)? – Быть может, не все мы оставили Для Господа; однако же твердо решаемся не оставлять Его, и желаем знать: что убо будет нам? Будет то, чем увенчалось усердие святых жен. Ища Господа близ погребальной пещеры, они от минутного страха перешли к надежде увидеть Его – и се Иисус срете я, глаголя: радуйтеся (Мф. 28:9). Если и мы не только тогда не оставим Господа, когда Он является нам в дарах Своей благости, но не престанем искать Его и тогда, когда, по-видимому, Он сокрывается от нас за мраком испытующих нас несчастий: то постоянство наше не останется без утешений в нашей жизни, и когда приблизимся мы к своей погребальной пещере, сам Иисус сретит нас, глаголя: радуйтеся! Аминь.

И Аз завещаваю вам... царство, да ясте и пиете на трапезе Моей. (Лк. 22:29)

Это говорит Умирающий, смерть и погребение Которого мы теперь воспоминаем. Никакой мудрец, никакой учитель, никакой обыкновенный смертный не говорил, и не мог так сказать: ибо как бы ни был велик и славен человек, умирая, он мог своим родным, знакомым, ученикам оставить свое имущество, свое учение, свои предсмертные желания, но не в состоянии всем им завещать свое царство, так чтобы всегда они ели и пили на трапезе его. Такое завещание мог дать Своим ученикам и апостолам, и всем верным Его последователям только этот человек, умиравший и умерший, но и вместе Бог, вечно живущий.

В чем же состоит Его завещание? Какое Он царство оставил нам?

Неземное. Ибо если б все были царями, над кем бы стали они властвовать? И самое завещание Свое Спаситель произнес тотчас, как изобличил в Своих учениках мысль о превозношении.

Он, как Бог, видящий наше будущее, хочет сделать блаженным наше бессмертие. Совокупность того, что удовлетворяет чистым стремлениям души, составляет блаженство, которое, под образом пищи и пития, обещает Христос даровать Своим верным последователям, в Своем небесном царстве. Подтверждение сего обещания, и именно в этом смысле, последовало еще на кресте благоразумному разбойнику: днесь со Мною будеши в раи!

Но прежде нежели соберутся все достойные в это царство небесное, по воле Того же завещателя и по силе крестной жертвы Его, существует среди нас царство благодатное, духовное, которое устроил Он, чтобы оно служило на земле преддверием неба. Царство, о котором речь, есть церковь святая; о ней сам Спаситель сказал: созижду церковь Мою (Мф. 16:18), – и создав ее, покровительству ее Он нас также поручил, как возлюбленному ученику со креста указал новую Матерь: се мати твоя. Господь учредил сие благодатное царство, чтобы мы ели и пили за трапезой Его, причащались святых Таин Его. В сем заключается залог нашей счастливой будущности, по слову самого Завещателя: «ежели не будете есть плоти Сына человеческого, и пить крови Его, то не будете иметь жизни в себе» (Ин. 6:53).

Воля всякого умершего священна, тем больше обязательна воля Божественного Завещателя. Как же мы исполняем ее?

Не говорим ни о тех, которые, подобно начальникам иудейским и воинам римским, насмехавшимся над Христом, будто мнимым царем, – считают мечтою царство Христово; ни о тех, которые, присоединяясь к обществу фарисеев и книжников, спрашивавших Спасителя: «Ты ли Христос?» – отрицают Его божественность; ни о тех наглых, но вместе и робких предателях, которые, так или иначе, то в двусмысленных сочинениях, то в беседах с юношеством, прикровенно или открыто, пускают стрелы хуления и насмешки против веры христианской, в лицо церкви православной, хвалясь, где можно, своим постыдным подвигом, как некогда люди грубые, дерзавшие «Иисуса, закрыв Ему глаза, ударяли Его по лицу, и спрашивали Его: отгадай, кто Тебя ударил»? (Лк. 22:64).

Не будем говорить о врагах, взглянем на себя, – на нас, которые в числе верных, которые недалеки от того, чтобы к себе отнести этот сладкий привет Спасителя: вы друзи мои есте (Ин. 15:14).

Есть присловие: «живи, не как хочется, а как Бог велит». Оно имеет смысл тот, что непреложны пути промысла Божия, по которым течет наша жизнь, и должны мы довольствоваться тем, что свыше от Бога нам посылается. Если это так в обстоятельствах житейских, тем более так в делах веры. Между тем, нередко случается, что свои личные мнения, свои прихотливые желания мы стремимся внести в ее область, в то святилище, пред вратами которого надлежало бы нам оставить свои житейские расчеты. Учрежден пост; иные не постятся, а толкуют: зачем он велик? Идет служба; хотя иной и в храме не бывает, а глубоко озабочен недоумением: зачем она продолжительна? – Все это затем, что так приняли мы от отцев; отцы наши – от святых отцев; те – от апостолов; апостолы – от Христа.

Таких примеров много найдет каждый, кто захочет пред этим гробом дать отчет в своих мыслях и словах. Довольно, в заключение, обратиться к обстоятельствам вчерашнего дня. Многие желают в тот день причащаться. Желание само в себе прекрасное. Нельзя без умиления сердечного вспомнить, как Спаситель наш провел вчерашний день с учениками Своими, как Он трогательно с ними беседовал, как возлежал с ними на вечери и преподал им в пищу и питие Свое тело и Свою кровь, как с ними прощался, как молился... Но нынешние причастники тайной вечери входят предварительно в условие со Христом. Когда зовут их куда-либо на трапезу, они поставляют долгом учтивости повиноваться назначенному сроку, и даже за несколько минут до него, являются к радушному хозяину, хотя бы назначенное время трапезы было и не то, к которому они дома привыкли. А когда они, в великий четверг, решаются приступить к трапезе Господней, спрашивают и сетуют, зачем так поздно начинается литургия. Знают ли они, в каком часу Христос совершил, в тот день, Свою тайную вечерю? Церковь это знает, и с теми часами сближает свое воспоминательное богослужение. Иные защищают себя слабостию, будто не могут говеть до полудня, сохранить душу в удалении от греха. Раскройте книгу сего Божественного Завещателя, и читайте ответ: тако ли не возмогосте единаго часа побдети со Мною (Мф. 26:40)?

О, безгрешный Страдалец, за нас пострадавший! Даруй нам видеть наши прегрешения, которыми нарушаем мы Твое завещание, и, наше покаяние, нашу веру вместо добрых дел вменив, помяни нас, егда приидеши во царствии Твоем! Аминь.

Язвою Ею мы исцелехом. (Ис. 58:6)

Не удивительно, если на суде человеческом осуждается невинный: здесь и судьи не всеведущи, и преступники очень хитро умеют скрывать свои преступления, а по совпадению обстоятельств иногда неправый кажется виновным.

Но вот что удивительно, и даже не вполне постижимо: Сын Божий, совершенно праведный, пострадал, как неправедный, и определение о сем только изречено на суде человеческом, а низошло оно от судеб Божия всеведения.

О сем любомудрствуя, Исаия возгласил: Той язвен бысть за грехи наша и мучен бысть за беззакония наша; язвою Его мы исцелехом.

Сомневающийся спросит: для чего эти язвы, и всегда ли дается при помощи их исцеление?

Неверующий скажет: какого людям искать исцеления? Все идет естественным путем, и идет к совершенству.

Но когда младенец родится слабым, едва дышущим: сомнительно, что это так и должно быть. Нет, это знак, что в болезнях мать рождает свое болезненное дитя, а болезнь не есть явление естественное, законное. Это образ, что как младенец нуждается в помощи матери, или кормилицы: так в духовном развитии нужен для всего человечества руководитель и воспитатель.

Встречаем дерево кривое: никто не скажет, что оно должно расти кривым; всякий согласится, что оно было бы красивее, если бы было прямее. Никакое земное воспитание не в силах избавить род человеческий от кривых путей, от заблуждений и страстей. Самый взгляд на искусство воспитания сколько породил предположений, которые на деле так не тверды, что скоро оказывается нужным закрывать их действие! Умножаются изобретения; но еще не изобрел человек искусства, чтобы все около него были добры и счастливы. Обогащаемся познаниями; но заглянем в образованную душу: кто в ней водворит покой, кто заживит раны совести?

Нет, нам нужно исцеление, – и язвою Его исцелехом.

Но зачем такая чрезвычайная жертва? Разве для Бога не могло быть удобно средство иное?

Затем пришел Врач с неба, что не было, и по роду болезни быть не могло врача на земле. Нужен изнемогшему человечеству восстановитель, а восстановить его мог только Господь природы. Для совести нашей нужен примиритель, – и Господь говорит душе грешной: Я тебя не осуждаю (Ин. 8:11). Нужен законодатель, – и нет, и не будет в мире выше и чище закона Христова. Нужен Спаситель, – и Он до того благ и так объемлет все любовию, что даже разбойнику сказал: будешь со Мною в раю!

Но душа слабая и мятущаяся продолжает недоумевать: если дано исцеление, от чего ж оно не так явственно? зачем остаются болезни, и люди, как прежде, впадают в грехи?

Правда – как то, что с греха начались болезни, так и то, что сила его не совсем уничтожена, и нет человека, кто бы не ощущал влечения в нему. Но победитель ада хочет, чтоб мы явились победителями греха. Ради чести, дарованной человеку, Спаситель оставил нечто нашей собственной власти, чтобы каждый был ратоборцем за свое спасение. Где нет места свободе, и ничего не оставляется на свободный выбор: там нет и добродетели, дела не имеют цены, заслуги лишаются похвалы; не за что было бы осуждать невоздержание, и хвалить целомудрие. А посему, ежели видим, что жизнь человеческая, несмотря на врачевание, в язвах Спасителя заключающееся, не престает оскверняться грехами: это не должно приводить нас в уныние и сомнение, будто врачевство не вполне действительно, но возбуждать к рассудительности, осторожности и к подвигу. Связавший крепкаго (Мф. 12:29), до времени оставил ему некую ослабу, чтобы мы испытали свои силы в ратоборстве с ним. Убивший страсти не сделал нас во плоти бесстрастными, чтобы мы сами, боряся с своими плотскими влечениями, могли достигать и венцев бессмертия. Один святой отец о сем так рассуждает: «Когда змей получает смертельный удар в голову, вместе с головою не вдруг умирает влачимое им тело; но хотя голова уже мертва, однако же хвост еще одушевлен началом жизни, и не лишен жизненной силы. Такова и сила греха: получив смертельный удар, он еще беспокоит нас своими остатками»⁶³. С ними нам и предоставлено бороться. Конечно, эта борьба не без трудов и преткновений: но она облегчена тем, что смертию Христовою притуплено смертоносное жало греха, а мы покрыты бронею благодати, воссиявшей от живоносного гроба нашего Спасителя. И доколе не затмится в нас грешных свет веры в распятого Господа: дотоле с нами Его помощь, и средство, как обновлять нам наши душевные силы, и врачевать наносимый нам страстями нашими вред.

Итак, истина от нас не сокрыта, и жертва за нас принесена. Но какое страшное слово сказал нам апостол: «Ежели мы, получив познание истины, произвольно грешим: ктому о гресех не обретается жертва» (Евр. 10:27)! Если мы добровольно и упорно будем подклоняться под иго греха, то не спасительна для нас смерть Христова. Если в этих язвах мы, больные душой, не найдем врачевания: нет более для нас спасения. Станем же твердо против сомнений и против греховных влечений, и как бы ни казалась нам томительна с ними борьба, да не позволим себе, чтобы умолк в нашем сердце этот спасительный глас измученного, но благоразумного разбойника: Помяни мя, Господи, во царствии Твоем! Аминь.

Ничтоже тебе и праведнику тому. (Мф. 27:19)

В пятницу утром Иисус Христос был осужден на смерть. Прежде нежели произнесен был смертный приговор, и Пилат находился в нерешимости – осудить ли Христа, или отпустить Его, жена сего римского правителя присылает сказать ему, чтоб он не делал ничего оскорбительного преданному на суд Праведнику.

В ту ночь она видела страшный сон. Что именно видела, в Евангелии не изъяснено; но что сон был знаменательный, то показывают обстоятельства. По римскому обычаю и закону, жены судей не должны были вмешиваться в должностные дела мужей. Какого необыкновенного Узника Пилат судит, жена его едва ли знала. Но вдруг во сне узнает она, что пред ее мужем, в числе подсудимых, предстоит Величайший Праведник, и что за Его осуждение страшная постигнет участь Его беззаконных судей и кровожадных врагов. В ужасе проснулась она, и разведав, Кого именно Пилат судит, тотчас послала мужу тайное предостережение: «Не делай ты ничего Праведнику тому; я ныне во сне много пострадала за Него».

Вместо того, чтобы делать догадки, какие были подробности этого мучительного для жены Пилатовой сновидения, лучше спросим: зачем оно было дано, и не имеет ли для нас какого значения?

Пилатовой жене страшное видение дано было для предостережения ее мужа, чтобы он удержался осудить Иисуса Христа на смерть. Достигло ли предостережение своей цели? – Для нас очевидным и выразительным ответом на этот вопрос служит перенесение плащаницы, которое нами теперь совершено в воспоминание тех великих и трогательных минут, когда тело Христово, по снятии со креста, перенесено было для погребения в пещеру, изсеченную в каменной скале, у Иосифа Аримафейского в саду. Пока совершался суд над Христом, во всем Иерусалиме никто не возвысил голоса в Его защиту. Только в самый день Его смерти, и только одна женщина, – жена Пилатова, – решилась просить за Него, и та безуспешно: Пилат осудил Его на крест.

Несмотря на это, сон, ей свыше данный, имел свою цель, и достиг ее. Его дальнейшая цель была та, чтобы Пилат знал, Кого осуждает, и принял на себя ответственность за свой беззаконный приговор. Хотя Сын человеческий шел, якоже есть писано о Нем (Мф. 26:24), ибо тако подобаше пострадати Христу (Лк. 24:26): но горе тем, кем Он предан и от которых пострадал. Участвовавшие в судебном о Нем деле, имели все средства узнать невинность Его, и даже сознавали ее: однако же, против совести своей, Его осудили. Народ не только не искал Его смерти, но за несколько прежде хотел сделать Его царем своим. Иуда сознавался, что предал кровь неповинную (Мф. 27:4). Старейшины тоже покушались сложить с себя ответственность, говоря: нам недостоит убити никогоже (Ин. 18:31). И их вождь, Каиафа, как выражено в одной песни церковной⁶⁴, «не волею пророчествует», что лучше, да един человек умрет за люди (Ин. 11:51). Его невольное пророчество было приличным заключением тех чудесных предсказаний, которые о Христе за несколько веков изречены были богодухновенными пророками, и которые тем удивительнее исполнились, чем более участники суда над Христом имели случаев и предупреждений, чтобы они не исполнялись. Пилат говорил: аз не обретаю в Нем вины (Ин. 19:6). Следствие отсюда прямое: не надобно было и осуждать человека, в котором нет вины. Несмотря на то, он отдал Христа на пропятие, и только умыл руки пред народом, чтобы несколько успокоить свою совесть и засвидетельствовать свою безответственность. Но действительно ли он остался безответен? – Нет, даже по своему языческому взгляду, он был не прав. Римляне, язычники, большое давали значение снам, и особенно снам женщин. Жена Пилатова была женщина с нравственным достоинством. Святая Прокла, – так ее имя, – впоследствии уже не во сне, а наяву сделалась мученицей за Христа. Известие, ею присланное мужу, должно было произвести на него впечатление, тем более сильное, что сон ее был не простой, а мучительный и знаменательный. Но Пилат не последовал сему внушению свыше, и не потому, чтобы настолько не имел власти. Если, несколько лет спустя, только тысяченачальник римский мог и успел спасти апостола Павла от рук разъяренных иудеев (Деян. 21:13 и сл.): что же препятствовало правителю целой области иудейской освободить Христа? Если он отъявленного злодея отдал иудеям, по их желанию: то, конечно, мог невинного спасти из рук их силою своею. Потому действия Пилата неизвинительны, за что и на земле понес он достойное наказание: заточенный в ссылку, он кончил жизнь самоубийством.

Какое же значение имеет для нас предостережение, посланное Пилату женою его?

Раннее, поверхностное и превратное развитие ума ныне делает многих дерзкими, и они, почитая себя вправе осуждать и то, что веками признано и чтимо, садятся на судищи Пилатовом и делают Вопросы самому Христу: Убо царь ли еси Ты (Ин. 18:37)? Откуду еси Ты (Ин. 19:9)? И что есть истина (Ин. 18:38)? Судии, подобные Пилату, на царство Христово смотрят насмешливо, в божественном достоинстве Спасителя сомневаются, ищут истины только в науке, принимая ее решения за безошибочные во всех, волнующих душу, вопросах. Когда таким путем ум легкомысленный и гордый приближается к неверию, совесть, хотя, окруженная мраком вольнодумства, и сама спит, но раньше, или позже пробуждается, – потому что она по природе христианка, – и обращает свое кроткое предостережение уму: «не делай оскорблений Праведнику сему; не суди, чего не знаешь; не восставай на Того, Кто явился в мире, чтобы только свидетельствовать истину; удержись насмехаться над тем, что служит средством спасения людей, – над учреждениями церкви Христовой».

С вольнодумством дружелюбно живет и разврат. Вдаваясь в пороки, порочный еще хочет извинить себя. Свои постыдные страсти он старается представить в виде естественных увлечений человеческой природы, для которой требования Евангелия будто бы чрезмерно строги и неудобоисполнимы. А когда на пути порочном встречают его неудачи, горести, несчастия: он мало душно ропщет на Того же Законодателя, зачем Он не сделал нас счастливыми, зачем еще угрожает нам вечными наказаниями, не давая будто силы избегнуть их. В эти минуты ропота, совесть говорит грешнику: «Ничтоже тебе и Праведнику сему. Его закон свят, и заповедь праведна и блага (Рим. 7:12). Не огорчай Его упреком, как прогневляешь пороком. Оставь хулу и обратись к покаянию».

Такое действие совести выразилось в покаянии благоразумного разбойника. Припоминая, как он вразумился сам и вразумлял другого распятого, который хулил Спасителя, позаботимся сдерживать свой ум, свою волю и друг друга. Убоимся Бога, пока еще есть время веровать в Него. И если что приходится нам терпеть в этой жизни, вспомним, что мы справедливо, по грехам нашим, осуждаемся; Сей же ни единаго зла сотвори (Лк. 23:11), а за нас зло претерпел. Почему, когда нам тяжело, воззовем в Нему: Помяни нас, Господи, во царствии Твоем! Аминь.

Бысть первый человек Адам в душу живу, последний Адам – в дух животворящ. (1Кор. 15:45)

Кому из христиан неизвестно, как изображается крест, и на нем Христос распятый? Но все ли мы обращали внимание на то, что в православной церкви есть обыкновение изображать под крестом, или на подножии его, череп головы человеческой?

Что обычай этот правильный, в том не может быть сомнения: ибо церковь наша потому и православная, что ложного ничего не приняла. Но на чем он основывается, и какое имеет значение, – это разъяснить не излишне теперь, когда сама церковь живописует пред нами кончину Спасителя и обстоятельства, к ней относившиеся.

Череп, который изображается внизу под распятою плотию Спасителя, есть голова Адамова. Существует предание, что тело первого человека погребено было на том месте, где возвышается гора Голгофа, от чего она имеет сие название, еже есть сказаемо, лобное место (Мк. 15:22). Ибо, как гласит предание, ко времени страдания Христова, от тела Адамова оставалась только твердая, лобная часть, и ту землю, под которой она лежала, омочила кровь Спасителя нашего.

Такие мысли мы находим не у второстепенных только писателей церковных, но и у великих отцов и вселенских учителей. Предание о главе Адама святой Василий Великий излагает так:

«Есть сказание, сохранившееся в церкви по неписанной памяти, будто Иудея первым обитателем имела Адама, который по изгнании из рая поселен был в сей стране, для утешения в своих потерях. Потому она первая приняла и мертвого человека, когда над Адамом исполнилось осуждение. Жившим тогда показалось новым это зрелище – головная кость, на которой распалась плоть; и они, положив череп на том месте, назвали его лобным местом. Вероятно же и Ною не был неизвестен гроб началовождя всех человеков, и потому после потопа предан был им этот слух. Почему Господь, изыскав начатки смерти человеческой, приял страдание на так называемом лобном месте, чтобы там же, где тление людей получило начало, началась жизнь царствия, и чтобы смерть, как стала сильною в Адаме, так и обессилела в смерти Христовой»⁶⁵.

Сие предание согласно и с священным Писанием, где указано соотношение судьбы Адамовой с воплощением и распятием Христовым. Апостол Павел рассуждает: «Был первый человек Адам душею живою, последний Адам – Дух животворящий». То есть: первый человек, ко греху удобопреклонный и душевно-телесный, по внешней жизни принадлежал к кругу животных: Христос имеет силу животворить и мертвенныя телеса (Рим. 8:11), давать тварям жизнь, и дыхание, и вся (Деян. 17:25). Первый человек от земли перстен, плотян привязан к настоящему: вторый человек Господь с небесе (1Кор. 15:47), принесший нам в Себе жизнь небесную и силу благодатную. Как в Адаме все умирают: так о Христе все оживут (ст. 22) (1Кор. 15:22). Это значит: «Первый человек потерял жизнь: второй – возвратил ее; первый – пал, послушав жену: второй, родившись от Девы, восстановил падшего»⁶⁶.

Соответственно прямым указаниям Писания, усматриваются и другие черты сближения жизни Адамовой с распятием Христовым. Первый человек создан был в шестой день творения мира, и по преданию, пал в шестой час дня: Спаситель был распят в Шестой день недели и в шестой час дня, чтобы воссоздать падшего. Из ребра Адамова взята была жена, родоначальница нас грешных: из ребра Христова истекла кровь, очищающая нас от всякого греха (1Ин. 1:7). В раю вкушение сладкого, но запрещенного плода: на кресте вкушение противного и горького оцта. Древо райское послужило гибелью непослушному Адаму и его потомкам: «древом крестным, разбойник в рай вселился», и спасение всему человечеству. Итак, заключает один учитель церкви, «если, по преданию отеческому, в горе Голгофе погребен был Адам: то в соответствие сему распят на Голгофе и Господь, врачующий падение и смерть Адама, дабы там же последовало и разрушение смерти, где было начало ее»⁶⁷.

Когда мы смотрим на изображенные под распятою плотию Христовою останки главы Адамовой, то с грустью и невольно должны вспомнить грозный закон, обращенный в каждому из нас: земля еси, и в землю отъидеши (Быт. 3:19). Но как скоро возведем очи наши к самому Распятому, унылый дух наш оживляется от того обетования, которое Он произнес, указывая, какою смертию умрет: аще Аз вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе (Ин. 12:32).

Каких же всех? Это разрешает Апостол, говоря, что крест для спасаемых сила Божия есть (1Кор. 1:18), то есть для всех тех, которые спасения себе желают, и ищут его в учении о кресте, в вере во Христа. Адам из глубины веков уверовал в Него, что таинственно засвидетельствовал, назвав Еву жизнию, матерью живущих, как прародительницу Искупителя. А мы имеем несравненно больше средств и побуждений к вере во Христа: ибо Его жизнь, дела, страдания преднаписаны пред нами, и в Евангелии, и в последствующих знамениях (Мк. 16:20), и в богослужении, и в священных изображениях. Но хощем ли идти по Нем, чтобы Он нас привлек к Себе на небо? – Не довольно скончаться только с именем, а не с оправданием христианина; недостаточно, чтобы над нашей могилой поставлен был крест, по подобию того, как он воздвигнут был над главою Адама. Да положит каждый свою гордую, но пока еще живую главу, при подножии креста, преклонившись долу в смиренном убеждении, что нет иного нам Спасителя, нет иного прибежища спасения. Да плачет каждый о своих грехах пред сим живоносным гробом, доколе сердце наше еще способно дышать чувством умиления, доколе слезы очей наших еще могут быть слезами покаяния.

«О Ты, Который в шестый день и час на кресте пригвоздил дерзновенный в раю Адамов грех! И согрешений наших рукописание раздери, Христе Боже, спаси нас!» Аминь.

Помяни мя, Господи, егда приидеши во царствии Твоем. (Лк. 23:42)

Эта молитва всем нам известна: мы ее слышим в церковном богослужении; ее произносим, когда приступаем к святому причащению.

К сожалению, этою молитвою, которая разбойника в рай ввела, вводят иные себя в самообольщение. Имея в виду пример покаявшегося разбойника, они думают, что для спасения достаточно только устного исповедания веры во Христа и, проводя беспечно жизнь греховную, воображают, что еще не поздно, если и последнее их дыхание будет вздохом их покаяния, что если при конце жизни успеют сказать: «помяни мя, Господи, во царствии Твоем», то и действительно будут там.

Не так легко достигнуть рая, как это кажется беспечным, и пример благоразумного разбойника, ободряя нас, возбуждает вместе и опасение, как бы нам не обмануться.

Разбойник этот умирал мучительною смертью. Но пороптал ли он? – Обыкновенно, злодеи пред казнию падают духом. А он в твердом сознании осуждал сам себя, – говорил, что страдает за дела свои по правде. Это первая его заслуга. Самоосуждение есть очищение души.

Несмотря на боль телесную, разбойник ищет Бога; умирая, хочет жить по смерти. Видит подле себя Страдальца, над Которым насмехались, будто над царем без царства: но он сохранил в себе настолько благоразумия, чтобы, не увлекаясь голосом толпы, вникнуть в сущность дела, познать в этом страдальце Бога Спасителя, – и приносит Христу в жертву все, что имел тогда. У него только и были свободны – сердце и уста. Сердцем он уверовал во Христа; устами исповедал: помяни во царствии Твоем! Это уже подвиг. Никто из нас не испытал, как тяжко мученичество; но кому не случалось впадать в маловерие и малодушие, даже и при легких житейских неприятностях?

Сам в томлении предсмертном, разбойник обнаруживает любовь к ближнему; он заботится о своем сверстнике, остерегает его от гибельного богохульства и добродушно упрекает: ни ли ты боишися Бога? – Что бы оценить эту высокую черту благоразумного разбойника, надобно перенестись в современное нам общество, где, при полной свободе, когда случается, что кто-нибудь кощунствует, смеется над учреждениями святой церкви и над ее обрядами, другие не только не останавливают хульника, а еще способствует его смеху поощрительными словами, двусмысленными улыбками.

Наконец, относительно покаявшегося разбойника есть мнение, что как ни притуплена была его совесть, имел он однако ж и добрые дела, которые, облегчив ему раскаяние, были причиною его помилования. Об одном из таких дел записано в древнем предании. Когда от гонения Иродова Дева Мария с младенцем Иисусом, в сопровождении Иосифа обручника, спасалась бегством во Египет, на них напали разбойники, и хотели отнять у них малое их имущество и осла, на котором оно было положено и на котором иногда садилась сама Богоматерь. Один из сих разбойников, удивившись красоте отрочати Иисуса, воскликнул: «если бы Бог принял на себя тело человеческое, то не был бы прекраснее этого младенца!» Затем он уговорил своих сообщиков не делать путникам никакого зла. Тогда Мария сказала ему: «Помни, – Отрок сей воздаст тебе воздаянием благостынным!» Это был тот самый разбойник, который впоследствии распят со Христом и с Ним вошел в рай.

«Слыши, – замечает по сему обстоятельству один святитель (Димитрий Ростовский), – слыши каковым подается при кончине покаяние и прощение».

Чтобы воспользоваться примером благоразумного разбойника, надобно отложить гордость, осуждать себя, а не других, и когда встречаем неприятности, неудачи, оскорбления, говорить, что мы достойная по делам нашим восприимлем. Но и среди глубокого мрака печали и скорбей да не забываем, что Господь близ (Флп. 4:5), подобно как в часы Его распятия, – тма бысть во всей земли, а свет спасения с Его креста уже изливался в сердца уверовавших. Как бы ни были сильны увлечения греховные, как бы ни были глубоки наши падения, не должно оставаться ни в унынии, ни в ожесточении, и пренебрегать случаями, чтобы придти в чувство, оказать ближнему милость и любовь. Конечно, грешить упорно, и предумышленно заготовлять, для покрытия грехов, добрые дела было бы то же, что черпать воду и лить ее в пробитый сосуд. Но с другой стороны ожесточение души в злобе, огрубение в разврате, есть омертвение ее. Против сего постепенного омертвения и нужно принимать меры. Иногда плодовитое дерево совсем кажется засохшим; между тем остаются, на нем еще живые ветви, которые при должном попечении разрастаются, так что дерево снова принимает полный вид, и бывает способно приносить плод. Так добрые проявления, хотя бы случайно, от сердечных расположений истекающие, служат и в порочном человеке залогом его духовного оживления и исправления. Господь видит искру добра, и льна курящегося не угасит (Мф. 12:20). Не обидлив Бог забыти доброго дела вашего, – ободряет нас апостол (Евр. 6:10).

Доколе есть грешнику время и не наступила для него сень смертная, да стремится он от мрака греховного к свету Христову, и с желанием исправления да вопиет к Распятому: «Разбойника благоразумного во едином часе рая сподобил еси, Господи! – И мене древом крестным просвети, и спаси мя». Аминь.

Прииде же, и взять тело Иисусово. (Ин. 19:38)

У Иосифа, богатого человека, происхождением из города Аримафея, было собственное место с садом, подле самой горы Голгофы. Как весь Иерусалим стоит на горах, то и в саду Иосифа было несколько каменистых холмов. В одном из них находилась пещера, прилично отделанная, до которой от Голгофы около ста шагов. В той пещере рассудил он положить тело Иисуса, которого был тайным учеником. Испросив позволение у Пилата, идет он с Никодимом на Голгофу, снимает тело со креста, переносит в свой сад и в пещеру, которая была так высока и удобна, как комната, или малый храм, покрывает тонким полотном, и с благовониями, по обычаю иудейскому, погребает.

Это самое действие воспроизводим мы теперь. Предложив лик Спасителя, изображенного бездыханным, как бы пред нами был Он распят, сняли мы сие изображение с престола, как с Голгофы и с креста, принесли в близкую в сей таинственной Голгофе эту церковь, которая при здешнем доме устроена, как пещера при доме Иосифа, вместо благовонных мастей окружили божественный Лик вонею фимиама, вместо пелен, которыми обвито было тело, будем покрывать язвы Христовы благоговейными лобзаниями, и оставим плащаницу здесь, как в погребальной пещере, до первой минуты праздника Воскресения.

Но должно признаться, что ни для кого из нас не составило труда то, в чем мы теперь подражали Иосифу. Коснулась ли нас трудная сторона его действий? Отыщется ли в нашей жизни то, в чем именно выразилось его усердие в Спасителю? Это вопрос, наводящий на размышление.

Иосиф был верный, хотя и потаенный, ученик Христов. Почему потаенный, – сие объяснено в Евангелии словами: страха ради иудейскаго (Ин. 19:38). Быть может, не столько робость заставляла его таиться, сколько желание быть полезным Иисусу в верховном совете иудейском, где, как член, заседал. Пoелику же злоба старейшин восторжествовала над невинностию Спасителя; то он, один против всех, ничего не успел, и только, по замечанию евангелиста Луки, не бе пристал совету и делу их (Лк. 23:51) . Но вместо того, чтобы исследовать, ради чего Иосиф был потаенным учеником Спасителя, подумаем лучше о себе: какие мы ученики Христовы? Такие ли потаенные, что боимся быть явными, как бы передовые люди нашего общества не назвали нас благочестивыми христианами? Или такие явные, что только по наружности христиане, а когда посторонние нас не видят, ведем себя так, как бы и совсем не было Христа и Его над нами закона? – Хорошо, по апостолу, хранить таинство веры в чистой совести (1Тим. 3:9), и чистоту совести беречь от тщеславия; но если примечаем, как люди неверующие и легкомысленные восстают против того, что учреждено Христом и соблюдается в церкви православной, не обязаны ли мы заградить им уста? А если не в состоянии это сделать, по крайней мере, покажем себя настолько явными учениками Христовыми, чтобы никак не приставать к совету и делу их.

Не могши ничего сделать для Иисуса при жизни, Иосиф решается воздать Ему умершему последний долг. Это однако ж была смелость: дерзнув, вниде к Пилату, – замечает евангелист Марк (Мк. 15:43). Пилат осудил Христа, как будто лживого царя иудейского: посему и Иосифа, просившего о погребении осужденного, мог подвергнуть суду, как бы участника в возмутительных замыслах. С другой стороны, старейшины иудейские, узнав о таком поступке своего сочлена, могли отмстить ему. Иосиф всеми опасностями пренебрегает: идет к Пилату, и просит тело Иисусово. Ничего такого мы не можем сделать для Христа, ибо Его уничиженное состояние прошло: воцарися Бог над языки (Пс. 46:9); воцарися Господь во век, Бог твой Сионе, в род и род (Пс. 145:10). Но сколько бывает невинно гонимых за правду и напрасно привлекаемых к суду? Кому из людей, в обществе значительных, не открывался случай пойти в суд, или к судие и именем Божиим засвидетельствовать, что известный подсудимый страдает напрасно, что его теснит другое сильное лице, и подводит ложные обстоятельства к его обвинению? Какому отцу, или матери семейства не случалось слышать о невинной, обстоятельствами угнетаемой молодости, и кому приходило на сердце, чтобы взять ее, спасти ее добродетель от поругания, душу от смерти порочной? – Хладнокровие к чужой гибели и боязнь, что скажут наши знакомые, останавливают от такой решимости.

Иосиф Аримафейский немалое сделал пожертвование. Иудеи дорожили тем, чтобы свои кости сложить в Иерусалиме, соединяя с сим священным местом могилы надежду пребывания на лоне Авраамовом, участия в благах Мессии, и готовности к общему, последнему суду Божию. Иосиф, по должности, почти постоянно жил в Иерусалиме и, как человек с достатком, приготовил для себя погребальную пещеру, из цельного камня иссеченную и небедно украшенную. Это свое последнее убежище, с которым соединялись самые священные его желания и надежды, он отдает своему распятому Учителю, никак не думая, что на третий день оно останется пустым, а только сделавшись исполнителем предсказания, которое изрек Исаия о Христе: «с нечестивыми назначили гроб Ему, но у богатого могильный памятник Его» (Ис. 53:9). Мы знаем, кто тридневно почил в саду у Иосифа; мы чтим пещеру гроба Господня. Но чем мы сами пожертвовали Христу? Обрел ли Он себе место в пещере нашего сердца? Во всех ли нас возбуждено усердие жертвовать чем-либо, если не на погребение Его, что уже не нужно, – то на украшение священных храмов, где все земное бытие Спасителя живописуется пред нами? К сожалению, бывают подражатели Иуде, которые смотрят на эти пожертвования, как на издержки излишние и, сами малой даже лепты не подавая в храм, смеются над его украсителями, как будто имеют право распоряжаться чужим достоянием и чужим усердием. Иосиф, при участии других преданных Спасителю лиц, обмыл изъязвленное Его тело, и обвил дорогим полотном. Чьи язвы мы обмыть не погнушались, чьи душевные раны потрудились облегчить? Чью к грядущему празднику покрыли наготу? И если дела должностные, или домашние мешали нам искать бедность: помогли ли, по крайней мере, той, которая приходила к дверям нашим?

О, погребенный и вечно живущий! Приими усердие наше, в ком оно есть, как некогда приял еси вдовицы две лепты, а дом сей, образно представляющий ныне место погребения Твоего, сохрани, да обретается в нем правда для обидимых и помощь для беспомощных, да покрываются Твоею живоносною благодатию все, живущие в нем и с миром в него входящие. Аминь.

Прииде же и Никодим, пришедый ко Иисусови нощию прежде, нося смешение смирнено и алойно, яко литр сто. (Ин. 19:39)

Кто был этот Никодим, и по какому побуждению он пришел на погребение Христово?

Это был один из начальников иудейских и из членов синедриона, высшего иудейского судилища. Он хотя принадлежал к обществу фарисеев, но не разделял с ними их недостатков и пороков. Как только Христос начал проповедывать и творить чудеса, он желал войти в беседу с Ним, но боясь своих собратий, приходил к Нему ночью; сделался потаенным Его последователем, и остался верным Ему до конца. Он с силою восставал против своих сочленов, защищая Иисуса Христа. Однажды, когда фарисеи злобно рассуждали о том, как взять Его и убить, Никодим возразил им: Еда закон наш судит человеку, аще не слышит от него прежде, и разумеет, что творит (Ин. 7:51). Никодим таким образом требовал предварительного и правдивого исследования, что преступного сделал Иисус; ибо знал, что кроме безгрешного и доброго ничего Он не делал. Но что мог успеть Никодим в синедрионе против своих сочленов, которых было семьдесят? Какая сила человеческая могла разрушить столп богопротивной злобы, которая через полгода потом и восторжествовала, предав Христа смерти неповинной? В сии дни беззаконного суда над Ним Никодим уже не принимал никаких мер, частию потому, что не надеялся успеха, а частию из боязни быть отлученным от сонмища; ибо это наказание было не легкое: такой отверженный не только не был допускаем в общественные собрания, но лишен был даже всякого сношения с домашними и посторонними, на определенный срок. Несмотря на все это, когда Господь умер на кресте, Никодим преодолел свой страх и пришел воздать Ему последний долг. Что же побудило Никодима к такой решимости? Отнюдь не искание чести и славы; ибо какую почесть мог он получить от умершего позорною смертью учителя, который и никогда не потворствовал любочестивым видам своих учеников? Также и не корысть, ибо тот, на чье погребение пришел он, хотя оставил наследство, но не имущественное, завещал царство (Лк. 22:29), но не земное. Наконец даже и не сила веры в Его божество; ибо и на погребение Его принес Никодим такие вещи, какие употребительны для предохранения тел от гниения; следовательно он не знал, что погребается Святой, которому, по предсказанию, не дано увидеть тления (Деян. 2:27). Очевидно, к погребальной пещере Спасителя привлекла Никодима только неизменная и благодарная приверженность к Нему. Любовь в последние и решительные минуты пренебрегает и опасностью. Воспоминая об Иосифе и Никодиме, свят. Златоуст заметил⁶⁸: «Они совершают великолепное погребение, потому что все еще думали о Христе, как о простом человеке. Они приносят такие ароматы, которые преимущественно имели силу надолго сохранять тело, чтобы не предавалось тлению. Это показывает, что они не представляли во Христе ничего великого; тем не менее однако ж видна их великая любовь к Нему».

Что Никодим так думал о Христе, это извинительно. Ибо до воскресения, и прочие думали, что все ожидаемое кончилось. Мы же надеяхомся, яко сей есть хотя избавити Израиля, думали ученики, шедшие в Еммаус (Лк. 24:21). И мироносицы заботились тело досточтимое предохранить от тления ароматами. Но то в Никодиме заслуживает великого удивления, что он, почитая Христа за простого человека, пребыл верен Ему, несмотря на опасности. В этом для нас и упрек, и урок. Божество Иисуса Христа, по воскресении Его, торжественно открылось, и вера христианская у нас есть господствующая. По-видимому, нет надобности быть потаенным учеником Спасителя; всякий беспрепятственно может объявлять себя верующим в Него. И что же, разве нет между нами христиан, потаенных не по нужде, а по ложной стыдливости, потаенных не страха ради иудейского, но того рабского и постыдного, который на малодушных нападает от духа времени и из мрака светских предрассудков? Не на простых этот страх действует, ибо их вера безбоязненна, а на образованных. Возьмем во внимание прежде всего то, что в великий пост у нас обычно, – обязанность говения. Иной образованный стыдится показать пред своими знакомыми, что он начал готовиться к причастию, потому что они считают говение делом ныне несовременным; находясь в церкви среди говеющих, такой стыдливый чувствует себя как будто не на своем месте; он нетерпеливо ждет конца служб, как бы тяготясь иметь свидетелей своего говения, и тогда только приходит в свое любимое развязное положение, когда долг исполнен. А когда потом этому причастнику случится быть в собрании, где о Христе и Его церкви отзываются кощунственно, возвысит ли он свой голос в защиту правды и святыни, скажет ли, подобно Никодиму, что и у нас суд правый, никого не осуждающий без исследования дела? Нет, он даже побоится и сознаться, что он последователь Христа, обязанный защищать свое исповедание. Правда, это не так видно, ибо кроется в кругу домашних и знакомых. Посмотрим опять, что́ в храме. По-видимому образованный должен подавать простым пример. Как же здесь иной светский человек исполняет то, что прежде всего отличает православных; как он кладет на себе крестное знамение? Увы, это даже и не есть никакое знамение; только видится пред лицом молящегося странное содрогание правой руки его! А положить истово на себе знамение крестное его удерживает стыд перед знакомыми, как будто это несовременно и свойственно только старообрядцам. Призываемся мы теперь к поклонению страстям Христовым. Но не говорит ли в иных стыд, будто поклон земной есть унижение, чего Бог не требует? Не хотят понять гордые, что не полотну мы покланяемся, но распятому за нас и воскресшему, подобно как мироносицы ястеся за нозе Его и поклонистеся Ему (Мф. 28:9).

Пишется о Никодиме, что он принес на погребение Христово состав различных аромат, яко литр сто. Это было очень ценное приношение. Такое пожертвование сделал тайный ученик Спасителя: что же принесли мы, явные Его последователи? Правда, Христос ктому не умирает (Рим. 6:9), и в погребальных принадлежностях не нуждается. Однако же первые христиане умели Никодиму подражать. Они в эти дни делали более значительные приношения в храмы и священнослужителям; более щедрую давали милостыню бедным; старались не опускать ни одной службы церковной. Не говорим о пожертвованиях и о милостыне: это есть тайна доброхотного и негласного усердия. Укажем на то, что видим. Ныне богослужебные действия – самые умилительные: в них Спаситель так изображен, как бы пред нами был Он распят (Гал. 3:1). Что же, полны ли наши храмы? Столько ли приходит на погребение Спасителя, сколько иногда собирается на пышные похороны богатого покойника? Малочисленность ныне присутствующих в храме не напоминает ли немногих, бывших при погребении Спасителя? Чем заняты отсутствующие? Ответ один: приготовлением к празднику. Но если и похвально приготовление к нему домашнее, то не более ли важно церковное? Не достойны ли осуждения отвлечения хозяйственные, как скоро они мешают нам «неосужденно достигнуть», при молитвах церковных, чтобы «поклониться святому воскресению»?

Если мы не подражали Никодиму, и ничего не принесли Христу; то воспользуемся остальным временем, и с ароматами добрых дел и святых чувств поспешим ко гробу Жизнодавца, подобно мироносицам, да и вожделенное «радуйтеся» услышим с ними от Него, воскресшего. Аминь.

Христос пострада по нас, нам оставль образ, да последуем стопам Его. (1Петр. 2:21)

Как Христос пострадал, это нам известно из евангельских сказаний, и чем окончились Его страдания, видите на предложенной пред очи ваши плащанице.

Но пострадав, Он оставил нам пример, чтоб мы шли по следам Его. Что же, надобно ли и нам идти за Ним на страдания, на мученичество, на Голгофу, на смерть?

Мученичество не для всех, а страдания для всех. Тот истинный мученик, кто, ведомый Провидением, полагает душу за веру, за правду, за ближних. Изуверное же самосожигательство, или тому подобное незаконное мученичество не спасительно, а гибельно.

Страдания для всех: ибо нет человека на земле, который бы не испытал ничего болезненного, ничего страдательного. Начинается жизнь его плачем и слезами; оканчивается томлением души и предсмертным страхом. Не напрасно говорят, что «счастье улыбается»; оно и самому счастливому только улыбается. Как оно вероломно, выразительно заметил святой Григорий Богослов: «больше можно доверять ветру, или писанному на воде, нежели прочности благоденствия человеческого»⁶⁹. – А злополучие на каждом шагу ожидает и грозит. Один имеет достаток, но утратил любимых сердцу или несчастлив в семье; другой семьей своей доволен, но сам терпит бедность, болезни, неудачи в предприятиях; третий мог бы назвать себя удовлетворенным, но вдруг подвергается клеветам, оскорблениям, обидам. Кроме наших домашних, сколько бедствий общественных! Неурожаи, заразы, губительные действия огня и воды и изменнические убийства целую страну одевают в печальный вид, и целый народ из глубины верующих, но воздыхающих сердец, взывает ко Господу: напитал еси нас хлебом слезным, и напоил слезами в меру (Пс. 79:6). Еда во веки прогневаешися на ны? Или простреши гнев Твой от рода в род? (Пс. 84:6).

Для чего же в жизни неизбежны горести, для чего попускаются такие напасти? – Для того, чтобы низложить нашу самонадеянность, чтобы испытать нашу верность. Человек в почести, в довольстве, в славе, в счастии мог бы забыться. Был у Господа возлюбленный народ, малочисленный и слабый, как червь (Ис. 41:14); Сам Он сделал этот народ победоносным, указал ему землю, текущую медом и млеком, даровал ему благоустройство семейное, хозяйственное, гражданское, церковное. И отвержеся возлюбленный: уты, утолсте, разшире, и остави Бога (Втор. 32:15). Что было с народом, то может быть с человеком. У счастливого возникают помыслы о своей независимости, силе, о своем пред другими превосходстве; но находит туча бедствий, и он видит, как он беспомощен, как ничтожен и бессилен, чтоб отвратить от себя неприятности, избавить душу от страданий. Не все то золото, что блещет. Есть пробный камень, есть огонь, чтобы узнавать, подлинное ли оно, или поддельное. Так превратность судьбы и огонь искушения способствуют, как в Иове, к раскрытию истинных качеств души.

Если же в жизни неизбежны страдания, то научимся переносить их по примеру Иисуса Христа. Он, укоряемый, не укорял; страдая, не угрожал. Так и мы в трудных обстоятельствах будем вести себя терпеливо, при незаслуженных огорчениях безропотно. Злопостражди, добрый воин Христов (2Тим. 2:3). Как воины единодушные и потому сильные, будем поддерживать друг друга и охранять. И Христос всемогущий не отвергнул помощи Симона Киринейского, который помог Ему понести крест Его. А когда видим, что умножаются скорби, то «во время бури вспомним о кормчем»⁷⁰. Бдит над нами всевидящий Кормчий, в житейском нашем плавании нами управляющий. Сам искушен быв, Он близ нас, чтоб нам искушаемым помощи (Евр. 2:18) . Если б и замедлилась помощь свыше, не забудем главное: страдая терпеливо, мы участвуем в Христовых страданиях. Но понеже, заключает святой апостол Петр, приобщаетеся Христовым страстем, радуйтеся, яко да и в явление славы Его восторжествуете, веселящеся (1Пет. 4:13). Аминь.

Вси бо, приимшии нож, ножем погибнут. (Мф. 26:52)

Судебное дело, которое окончилось крестною смертью Иисуса Христа, начато было взятием Его под стражу, по указанию Иуды предателя. Он привел в сад Гефсиманский, где Христос молился, немалый отряд воинов римских и служителей иудейских. Когда они приступили к Спасителю, чтобы связать Его и вести, пламенный в своей ревности апостол Петр ударил ножом одного из служителей, Малха, и отсек ему ухо. Быть может, этим ножом он закалал пасхального агнца; по крайней мере, когда Христос и ученики Его после вечери шли в сад, говорили Ему, что у них есть два ножа. Но дело не в том, откуда нож взялся, а в том, что Спаситель не похвалил Петра за его отважный поступок. Он объяснил ученику, что ревность его была неуместная, и что если б нужна была защита, явились бы с неба более ста тысяч ангелов. Како убо сбудутся писания? – Исцелив отрезанное ухо Малха, Христос показал и свое всемогущество и то, что Он идет на смерть добровольно, по реченному, по писаниям А в предостережение не только ученикам, но и грядущим поколениям, припомянул эту известную евреям в виде присловия угрозу: «все, поднявшие меч, мечем погибнут».

Присловие это есть, выражение того древнего закона, который объявил Бог Ною и его сыновьям: «кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека» (Быт. 9:6). Это бываешь так даже по естественному, хотя вполне животному, влечению природы. Обида вызывает чувство самосохранения, обороны и защиты. В древности обиженный уполномочен был сам защищать себя, почему и дан был закон: око за око, и зуб за зуб (Исх. 21:24). Хотя суровый закон этот Христос заменил своею заповедью о терпеливости и кротости, – «не противься обижающему» (Мф. 5:39); но заменил не для поощрения людям дерзким, а потому, что сам есть защитник гонимых и слабых. Соответственно сему и апостол нам советует: «не мстите за себя, возлюбленные, но предоставьте это гневу Божию» (Рим. 12:19) . – Однако не все, взявшие нож, от ножа погибают? – На это надобно заметить, что гнев Бога-отмстителя открывается не всегда и не везде одинаковым образом; не было предсказано, что каждого преступника, по совершении им преступления, тотчас покарает видимое действие Божия суда. Но ни один злодей не избежит его. Погибель Иуды известна; не остались безнаказанными и те, которые купили его предательство, и все, восставшие на безгрешного Страдальца. Как поразительно исполнился над ними приговор, который они сами против себя произнесли: кровь Его на нас и на чадех наших (Мф. 27:25)! Иерусалим был разрушен; многие пали под его развалинами; другие погибли от римских мечей.

Почему же Господь воспретил преследовать обижающего? – Потому что это было бы самоуправство; а самоуправство в обществе – величайшее зло. Посмотрите вы на уличных, худо воспитываемых детей. Нет у них ни справедливости, ни уступки; тот между ними правее и страшнее, кто сильнее. И ходят они, покрытые ранами и синими пятнами, которые взаимно друг другу наносят. Нечто более печальное происходило бы и в обществе, если бы сила заменяла закон и каждый увлекался чувством личного мщения. Не безопасно жить там, где начинают господствовать страсти. Необходимое условие спокойствия в обществе есть уважение к власти и закону. Из уважения к ним и Спаситель, предавая себя на страдания, воспретил ученикам самоуправство. «Ведяше бо, яко архиерее рекут: не добре закон слышаше и учаше. Возбраняет убо Петру, яко не добро есть послушнику сущу духовнаго мужа, меча употребляти»⁷¹. Тоже возбранено и нам, Его последователям. Если б сами исполнители закона потребовали чего Незаконного, всякий монет прибегать с жалобой к установленному суду. Если же не всегда и не во всем удовлетворителен не непогрешимый суд человеческий; то не должно забывать, что есть над нами Судия всеведущий, праведный и всемогущий. «Мое отмщение. Я воздам, говорит Господь». Аминь.

И изшед вон, плакася горько. (Мф. 26:75)

Иисус Христос, после как был предан, первоначально приведен был во двор первосвященников иудейских. Туда последовал за Ним и апостол Петр, но стараясь скрыть себя. Здесь то служанки, то слуги стали делать ему вопросы – не ученик ли он Иисуса Назорея. Петр отрицался, уверял, что не знает сего человека, и говорил неправду. Но вскоре запел петух; по сему признаку он вспомнил, что предрек ему Спаситель, и, удалившись, оплакивал горько свое грехопадение.

О сем обстоятельстве повествуют все четыре евангелиста. Для чего же это? Почему нужно было, чтобы для христианского мира сохранилось сказание о грехопадении верховного апостола?

Надобно было нам это знать, чтобы видеть силу Божию и немощь естества человеческого. Петр, увлекшись самонадеянностью, впал в искушение; а когда покаялся, тогда возвратилось к нему благоволение Христово. Так его судьба поучает нас, как самонадеянность пагубна и какая нам нужна осторожность, чтобы не падать в вере.

Не упустим из внимания главную причину падения Петрова. Во дни страданий Спасителя всем последователям Его угрожала страшная опасность, как Он сам им предсказал: «Когда поражен будет пастырь, рассеются овцы» (Мф. 26:31). Стоило показать только вид приверженности к Нему, чтобы быть отлученным от сонмища; а это у евреев и поныне весьма важно. Услуга, оказанная Христу, навлекала на послуживших преследование и насилие. Посему души, преданные Ему, объял тогда трепет и ужас (Мк. 16:8); все ученики Его бежаша, когда Он взят был на суд. При том было у них недоумение, что будет с Его учением и обществом после Его смерти. «А мы надеялись, – говорили некоторые из них безнадежно, – что Сей есть хотяй избавити Израиля (Лк. 24:21). При таких мрачных обстоятельствах последовало и отречение Петрово.

Теперь же, когда от креста и гроба Спасителя воссияла жизнь, когда Его воскресением утвердилась незыблемо наша вера православная, когда она у нас является не гонимою, а господствующею, чего нам, верующим бояться? Между тем многие, если прямо не отрекаются Христа, ибо нет к тому и повода, то стесняются открыто показывать, что они с Ним, что они Его неизменные почитатели.

Разве нет христиан, у которых почти не выходят из рук разные печатные листы, и которые боятся в руки взять Евангелие? Боятся потому, что слуги светской современности могут насмеяться. «И ты с Ним; ибо беседа с этой книгой яве тя творит».

В великие праздники чувствуется потребность быть в Божием храме. Но иной малодушный не идет туда: ему надобно быть у знакомых с праздничным приветствием, сделать обязательные посещения. Иначе какой-нибудь праздноходящий наблюдатель может упрекнуть его ханжеством, подобно как Петра изобличил один из слуг: «Не я ли видел тебя с Ним в саду Гефсиманском».

Сын, которого еще юного мать, умирая, благословила образом, женившись и устроив свой дом, ставит иконы в почетных местах. Но молодая госпожа дома, а вместе рабыня сего века, замечает ему: «И ты один из них, то есть иконопочитателей. Вынеси это отсюда, это несовременно». И боязливый раб повинуется рабыне.

Зовет один другого во время поста на пиршество, и конечно, без молитвы и крестного знамения предлагает скоромную пищу. Гость смущается, но скоро уступает, слыша насмешливый вопрос: «Ужели и ты соблюдаешь посты?» А это подобно вопросу: Ужели и ты с Иисусом Назореем? Ибо Он – верховный постник и установитель поста, указавший нам потребность поститься (Мф. 6:17; 9:15).

И сколько найдется случаев, когда христиане косвенно отрекаются От Христа и от того, во что должны веровать, и что соблюдать! Так или иначе, иногда незаметно для себя, мы повторяем грехопадение Петрово; но подражаем ли Петру в покаянии? Оплакав свой грех, он пришел с верою ко гробу Спасителя; потом Ему, явившемуся, подтвердил: Господи, Ты веси, яко люблю Тя (Ин. 21:16). Мы что принесли б этому гробу? Слезы ли раскаяния, или только исполнение внешнего долга, по приличию нынешнего великого дня? Воспламенился святым чувством Петр, когда тотчас по падении приметил, что взглянул на него Господь (Лк. 22:61); воодушевим себя и мы желанием исправления, ибо смотрит на нас этот всевидящий Лик. Аминь.

Не сердце ли наше горя бе в нас, егда глаголаше нама на пути? (Лк. 24:32)

Лука и Клеопа, на пути в Эммаус, несколько часов шли вместе с Спасителем, и не узнавали Его. Уже только в час вечернего отдохновения и преломления хлеба они Его узнали; но как скоро узнали, Он стал им невидим, и они с сожалением сказали друг другу: «не горело ли в нас сердце, когда говорил Он с нами на пути?»

Каждому из нас свыше предназначено то место селения, в котором день нашей земной жизни склониться должен к вечеру. Но каждый, прежде нежели придет на место упокоения, должен совершить более или менее долгий жизненный путь. Спросим же и мы себя: не горит ли наше сердце таящимся светом того ощущения, что сам Господь идет с нами и нам глаголет на пути?

Как можно, говорят, увлекаться чувством сердца? – оно может ошибаться: надобно следовать уму. – А ум не может ошибаться? Путники эммаусские от того именно и впали в заблуждение, что они предались суетным соображениям рассудка, под влиянием мысли об Иисусе Христе, как Царе земном. Обманутые в своих соображениях, не хотевшие поверить чувству сердца, они впали в обман своих очей, и не узнали Того, Кого искала их душа, и Кто потом, несмотря на их силу рассудительную, назвал их несмысленными. Не случается ли нечто худшее с людьми, надменно преданными построениям своего ума? В напряжении мысли, стараясь стать выше себя, опередить, если б можно было, свой век, они часто не видят и того, что у них перед глазами, не узнают предметов самых знакомых. Сколько было опытов, когда рассудок являлся врагом веры, а сердце приводило к вере! У древних образованных афинян много было богов и много капищ: все известные им божества у них были собраны и были ими чтимы; но, не удовлетворившись тем, что имели, они создали храм «неведомому Богу» (Деян. 17:23). Что же их побудило к сему? Потребность сердца, которое не успокоилось, почитая идолов, и стремясь к богу иному, опасалось и стыдилось, что он останется без храма. Во всех людях есть врожденное влечение к вере христианской, и дотоле сердце не может успокоиться, доколе не сделается христианским. Не по сухим, безжизненным, отвлеченным построениям рассудка хочет веровать сердце; но рассудок наш, должен вникать и уяснять, чего ищет оно. И если оно горит жаром той уверенности, что сам Господь глаголет нам на пути нашей жизни: то наша обязанность узнавать, как Он глаголет.

Нет в том и сомнения, что Господь близ (Флп. 4:5). Он сам нас уверяет, что Он всегда с нами: Се Аз с вами семь во вся дни (Мф. 28:20). Пребывая с нами, Он неумолчно простирает к нам Свой сладкий глас, – в святых таинствах, которые принимая достойно, христианин входит в ближайшее единение со Христом; в учреждениях церковных, где каждое действие, каждый священный обряд служит не только живым напоминанием того, что Господь на земле для нас сделал, но и верным средством Его таинственного приближения к молящейся душе и чистого ее умиления; наконец, простирает глас Свой в Своем евангельском слове, о котором сказано: близ ти глагол сей во устех твоих, в сердце твоем (Рим. 10:8).

Быть может, скажут: нужно веровать, чтобы слышать этот Божественный глас. Правда, что верою отверзается слух и сердце, подобно как от упражнения изощряются наши чувства внешние. Но несомненно и то, что вера от слуха, слух же глаголом Божиим. Нужно без предубеждения слушать, чтобы несомненно веровать. Прислушаемся к самому гласу природы: не есть ли он глас Божий? Успокаивается взор наш на картинах природы: но от красоты созданий Родоначальник их познавается, и этот стройный состав природы, особенно во дни весеннего ее оживления, так много говорит сердцу, что оно как бы хочет излететь от земли, из здешней, временной родины своей вознестись туда, где истинное и вечное отечество наше. С другой стороны мы привыкли называть мир суетным, жаловаться на его соблазны. Но вместо напрасных и бесплодных жалоб, не лучше ли вникнуть: чему учит суета его, не слышится ли даже из среды ее некий таинственный, но близкий к нам голос, зовущий к себе? Был ли на свете человек, который бы искренно сказал: желать мне больше нечего? Напротив, не чувствует ли каждый, после своего последнего удовлетворенного, еще много новых желаний, отнимающих у него довольство и покой? Если же мир дает менее, нежели сколько желает душа: не зовется ли она туда, где есть довольство, но нет недостатка? Посему многие, обременяясь и скучая тою пустотою, которую всегда вслед за собою производит в душе суета светских удовольствий, почитали за несравненно лучшее наполнять опустошенное сердце молитвенною беседою с Христом, и до того услаждались этой беседою, что убегали совсем мира и его соблазнов, искали себе покоя в какой-нибудь мирной обители, подобной скромному селению Эммаусскому, и в ней из глубины сердечного умиления взывали к своему Божественному Спутнику: облязи с нама; приклоняется к вечеру нашей жизни день.

Но всякому свой путь и свое призвание. Одному говорит Господь, как Великому Арсению: «бегай людей»; другому вещает, как ветхозаветному пророку: иди к людем сим. Во всяком случае то несомненно, что и на стогнах града нам сшествует Господь, и в наших домах нам соприсутствует, напоминая нам всегда о себе, то в дарах счастия, то в ударах несчастия.

Стыдясь называть благополучие плодом случая, люди придумали присловие, что всякий сам есть художник своего счастия. В сем есть некоторая доля правды;

но не бывают ли в жизни обстоятельства, против которых не устоит никакое благополучие, и оно разрушилось бы, если б рука промысла не охраняла его. Богатство, по выражению Писания, течет; обилие благ временных иногда притекает, подобно обильному дождю, неожиданно, без всяких с нашей стороны стараний, орошающему землю. Если б даже и таланты человека помогали его счастию, то спрашивается: где он взял эти таланты? Нечего сказать на этот вопрос, кроме того, что таланты от Бога, а не от нас самих, даже не от наших родителей, потому что рожденное от плоти только плоть есть (Ин. 3:6).

Пути Промысла положены и в самом злополучии человека. Видя, как разрушается благополучие земное, самоуверенный употребляет все усилия ума, чтобы остановить разрушительное влияние, пресечь неблагоприятные обстоятельства: но несмотря на все усилия, счастье земное так быстро исчезает, как весенняя вода, которая иногда вдруг утекает недоведомо куда. Ужели все это просто случай? И почему же мудрый, многовидящий ум человека не может противиться случаю слепому? Нет, в самых несчастиях близок к нам Тот, Кто мертвит и живит, и Кто нежных гласом вещает несчастному: ты несчастлив; призови Меня в день твоей скорби!

Научимся же среди всех обстоятельств нашей жизни внимать вещаниям сопутствующего нам промышления Божия: тогда и мы сподобимся от воскресшего Господа, подобно верным Ему женам-мироносицам, услышать вожделенный глас: радуйтеся! Аминь.

Уне есть вам, да Аз иду. (Ин. 16:7)

Когда Господь возносился на небо, апостолы смотрели вслед Его в недоумении и безмолвии. Еще они не могли привыкнуть к мысли о разлучении с Ним, освободиться от сожаления, зачем Он не остался с ними, чтоб устроить царство Израилево, как ожидали они.

Не приходит ли иногда и в нашу душу недоумение: для чего Господь вознесся на небо? для чего не остался навсегда на земле? – Неверующие и сомневающиеся, видя Его, могли бы тогда вразумиться; бедствующие и плачущие уже счастливы были б от того, что могли бы придти к Нему, и поведать Ему печаль свою; страдающие неисцелимыми недугами имели бы надежду исцеления, если бы среди нас был Он, – всемогущий врач душ и телес.

Предвидел Христос недоумение Своих учеников и наше маловерие, и пред Своею кончиною, воскресением и вознесением сказал в утешение нам: упе есть вам, да Аз иду.

Почему же лучше для нас, что Спаситель восшел на небо, а не остался с нами на земле?

«Господь вознесся на небеса, да послет Утешителя миру»⁷². Ниспослание Святого Духа зависело от прославления Христова. Евангелист прямо о предшествовавшем времени замечает: не у бе Дух Святый, яко Иисус не у бе прославлен (Ин. 7:39). Дух Святой был, и в пророках глаголал; но не было еще Его торжественного явления в мире, Его излияния на всех верующих. Когда же вознесся Христос, и вниде в славу Свою, вскоре затем и Дух Святой явился в виде огненных языков, умудрил апостолов, поставил епископов, в таинствах изливается на верующих, научает на молитву и на всякую истину, благодатно утешает скорбящих, оживляет душевно умирающих.

При условиях нашей земной жизни странно даже желать, чтобы Господь видимо среди нас всегда находился. Он сам сказал, что царство Его не от мира сего (Ин. 18:39). И наше истинное житие не здесь; вместе с святым апостолом Павлом мы должны сказать: «находясь в теле, как в хижине, воздыхаем под бременем, в жилище наше небесное облещись желая» (2Кор. 5:2,4). Итак лучше для нас, чтобы Господь в Своем телесном виде и в Своей славе пребывал не там, где мы сами кратковременные пришельцы, а там, куда стремится душа наша, и где вечно жить надеемся. Вознесение Иисуса Христа есть исполнение утешительного для верующих Его обетования: иду уготовати место вам (Ин. 14:3). Праздник вознесения Его напоминает нам, что и наше житие на небесех есть (Флп. 3:20).

Когда Спаситель пребывал на земле, не все вразумились Его учением и примером, не все исправлялись Его обличением, и сам Он соделался жертвой клеветы и злобы. Доколе мир стоит, будут появляться люди недобрые, будет потемняться истина неправдою, будет продолжаться борьба добра со злом. Где же утешение для верующих? Где возмездие для обидимых? – Нужно воссоздание мира, чтобы восторжествовала правда. Нова небесе, и новы земли чаем, в них же правда живет (2Пет. 3:13). К утверждению сего чаяния, при вознесении Господнем, ангелы сказали апостолам: Сей Иисус... такожде приидет, им же образом видесте Его, идуща на небо (Деян. 1:11). Такожде: торжественно, и с тем же телом, с которым страдал и вознесся. Для чего же приидет? Чтобы воздать каждому по делам его (Откр. 22:12). Наше настоящее положение подобно тому, как если бы отец, оставив сына своего где-либо в отдаленном месте воспитания, надолго удалился от него, и потом возвратившись, потребовал от него подробного отчета, как он жил, с кем знакомился, чем занимался, и какие сделал успехи. Так Господь, вознесшись, а нас оставляя на земле, на месте нашего воспитания и испытания, некогда приидет, чтобы всемирно открыть, как мы прожили свой век и пользовались данными нам талантами, обличить не только дела наши, но и мысли, и воздать, кто чего заслужил.

Итак, возлюбленные, – поучают нас апостолы, – ожидая сего, потщитесь явиться пред Ним неоскверненными и непорочными (2Пет. 3:14). Вышних ищите, идеже есть Христос, одесную Бога седя (Кол. 3:1). Аминь.

Изведь же их вон до Вифании, воздвиг руце свощ и благослови их. (Лк. 24:50)

Благословение было последним действием Спасителя, в минуты Его вознесения. Есть предание, что для сего Он употребил знак креста, и крестообразным движением рук осенил всех, Его тогда окружавших⁷³.

Это действие Его послужило началом, основанием, образцом того благословения, которое преподают всем чадам церкви пастыри ее.

Чтобы понять лучше духовное значение благословения священнического, по внешнему виду очень известного, надобно уяснить себе силу благословения, которое получили апостолы от возносившегося Христа.

Он их любил, и с ними разлучался. Но чтобы в видимой разлуке утвердить духовную, неразрывную с ними связь, чтобы выразить им Свое благоволение за их к Нему приверженность, чтобы предупредить печаль, какую могли чувствовать апостолы, расставаясь с Господом, Он оставляет им Свое Божественное благословение. Это было видимым залогом того обетования, которое дал им Господь, за несколько прежде: Се Аз с вами есмь во вся дни (Мф. 28:20).

Апостолы готовились на подвиг всемирного проповедничества; им нужна была сила свыше. Обетование этой силы, ее начало и зерно, заключалось в благословении, какое получили они от возносившегося Господа. Если б Он не вознесся, Утешитель бы не снисшел. Если б не благословил учеников, не осенил бы их Дух Святой. С Своим благословением Христос соединил, и им запечатлел Свое утешительное для них предсказание: Приимете силу, нашедшу Святому Духу на вы, и будете Ми свидетели (Деян. 1:8).

Итак в благословении Спасителя апостолы приняли не только свидетельство благоволения Его к ним, но и залог надежды, что их трудное служение будет сопровождаться успехом. Посему и возвратились они с Елеона в Иерусалим не с печалию, а с радостию великою (Лк. 24:52).

Примером благословения Христова объясняется значение благословения священнослужительского. Христос сказал апостолам: Якоже посла Мя Отец, и Аз посылаю вы (Ин. 20:21). От апостольских преемников перешло и к нам право, еже служити Богу, и священствовати, и благословляти людей Его именем Его (Сир. 45:19).

Благословляя, священник призывает имя Святой Троицы и употребляет знамение креста. Сим выражается, что с верующими всегда пребывает благодать Божия и сила крестная. Восшедши на небо, Господь не оставил земли; воздвигши руки Свои на горе Елеонской, чтобы благословить первых Своих последователей, Он чрез руки Своих священнослужителей благословляет верующих и ныне, всех и всюду. Вознесся Он, «никакоже отлучаяйся, но пребывая неотступный, и вопия любящим Его: Аз есмь с вами, и никтоже на вы»⁷⁴.

На сем обещании утверждается сила благословения священнослужительского. Она, если приемлется с верою, приносит благословляемым духовную пользу и от напастей защиту. Спит младенец сном спокойным, под осенением благословляющей матери: так душа верующих успокаивается в своем будущем, быв ободряема благословением церкви, чрез служителей алтаря Господня. Их благословение святой Златоуст называет «оружием духовным, которое делает христианина безопасным со всех сторон, и непобедимым»⁷⁵. И действительно, не только в делах важных, и в предприятиях, с опасностями сопряженных, благословение лиц духовных содействовало успеху, но и в обыкновенных житейских занятиях являло иногда знаменательную силу. В монастыре святого Венедикта строили здание. Нужно было поднять большой камень. Когда работавшие, несмотря на то, что созвали многих на помощь, ничего не сделали: попросили на место преподобного игумена. Как только он, сотворив молитву, дал благословение: камень был поднят, будто вовсе не имел тяжести⁷⁶.

Скажут: такая сила принадлежит святым; а обыкновенное благословение священническое ничего подобного не показывает. – Правда, мы имеем бесконечно больше побуждений, нежели апостолы, говорить о себе людям мирского состояния то, что они заметили некогда жителям города Листры: и мы подобострастны есмы вам человецы (Деян. 14:15). Посему, каждый смиренный священнодействователь молится, чтобы Господь очистил его недостоинство. Но и сомневающимся в силе священнослужительского благословения не следует забывать, что знамения веровавшим последуют (Мк. 16:17).

Какой могут ожидать себе пользы те, которые подходят к священнику под благословение из одного приличия, только потому, что так принято отдавать ему почтение при встрече, а не потому, что он есть орудие Господней благодати? Каков бы он ни был, но он совершает дело Божие, на которое свыше поставлен. «Велико имя Святыя Троицы», а рука бренная ничто. Правда, нужно и не по внешности только, руке благословляющей быть чистою, чтобы избегнуть осуждения за недостойное служение святыне. Но разве не должна очищать себя и та душа, которая ищет принять дар духовный? Если чистую воду влить в грязный сосуд: она утратит свою сладость и прозрачность. Так вода благодати скрывает свою освящающую и живительную силу, если приемлется в нечистую душу. Посему надлежит нам хранить веру апостольскую, мысль благоговейную, незлобие сердечное, да благословение наследим (1Пет. 3:9), которое в святой своей церкви оставил Иисус Христос, вознесшись на небо. Аминь.

Поклонимся на место, идеже стоясте нозе Его. (Пс. 131:7)

Вершина горы Елеонской было то место, на котором в последний раз в земной жизни Спасителя стоясете нозе Его. Там, когда Он благословлял учеников в четыредесятый день по воскресении, Он отступил от них, и вознесся на небо. Это последнее Его на земле стояние и торжественное от нее подъятие неизгладимо осталось отпечатленным на горе Елеонской. На голом камне, с которого вознесся Он, доныне видны два ножных углубления, следы святых стоп Его.

Как же мы должны пользоваться таких необыкновенным знамением в неодушевленной природе? – Так же постоянно, как она хранит его неизменно.

Скала Елеонская, подобно мягкому воску, приняла отпечатление от пречистых стоп Спасителя, и доныне ясно виден этот отпечаток. С младенчества наречено на нас имя и звание Христово, и наша обязанность сохранить эту божественную печать на себе.

Палестинские поклонники, рассматривавшие на горе Елеонской следы стоп Иисуса Христа, по направлению их заключают, что лицо Его, в минуты вознесения, обращено было к северу. Следственно и благословляющие Его руки простерты были туда же. Если позволительно гадать, что это было предзнаменованием распространения христианства в царствах греческом и русском, которые находятся на севере от Иерусалима: то отсюда нетрудно также заключить, что самое направление стоп Его, как отпечатлелись они на горе Елеонской, дает нам, жителям севера, особенное побуждение хранить сокровище веры, нам вверенное. Когда Господь, благословляя учеников, возносился на небо, тии поклонишася Ему (Лк. 24:52). Уже нет Его там. Но, подражая им, и мы должны покланяться на место, идеже стоясте нозе Его. Это мы можем делать и не путешествуя в святую землю, что удобно для немногих. Еще задолго прежде призывал всех к сему псалмопевец: «Внидем в селения Его; поклонимся подножию ног Его». Будем ходить в храмы святые, и там покланяться престолу Его.

Однако же сие поклонение не должно быть только внешнее. Взирая на возносившегося Спасителя, апостолы удивлялись событию, но и не хотели с Ним разлучиться. Уже облако взяло Его из виду их, а они продолжали смотреть на небо, куда, как они тогда почувствовали, возносилось их блаженство, куда удалялось их все. Именуясь христианами, так ли мы ко Христу привержены, чтобы стремиться душою за Ним и к Нему? – Смотрят и ныне люди на небо; но, увы, многие без всякой мысли, иные только любопытствуя узнать, что за пределами высоты воздушной, а другие усиливаясь предугадывать, будет ли погода благоприятствовать их летним прогулкам, или хозяйственным предприятиям.

Так легко забываются незабвенные слова, которые ангелы сказали апостолам: «Что вы стоите, и смотрите на небо? Сей Иисус, Который от вас вознесся на небо, придет таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо» (Деян. 1:11). Он придет всемирно всех изобличить указанием на то, какие нам даны были признаки, по которым каждый мог узнавать Его, какие кто получил побуждения веровать в Него, насколько мы были внимательны к святым заповедям евангельским, и наконец, кто какие делал дела, чтобы каждому воздать по делам его. Аминь.

И тии поклонишася Ему. (Лк. 24:52)

В евангелии повествуется, что когда Господь возносился на небо, все, бывшие тогда при Нем, поклонились вслед Ему. Это поклонение не могло быть обычным знаком прощания; не путника земного они провожали, но, быв изведены своим Божественным Учителем на гору Елеонскую, внезапно увидели, что Он возносится от земли, и, дивяся чуду, взирали на небо, идущу Ему (Деян. 1:10). Их поклонение было началом священного обряда, который доныне и мы соблюдаем.

Молясь Богу, мы творим поклоны. Какое же их значение, какая сила?

Люди издревле кланяются друг другу в знак общительности, уважения, зависимости, просьбы. То же, но в высшем смысле, совмещает в себе положение поклонов по церковному уставу. Мы кланяемся, егоже вемы (Ин. 4:22), Богу, Которому духовно служим, и Его святыне. Покланяемся, ибо от Него во всем зависим, о Нем бо живем, и движемся, и есми (Деян. 17:28); покланяемся, ибо у Него «добрых и полезных душам нашим просим» и, получая, благодарим; покланяемся, ибо Ему единому согрешаем и пред Ним во грехах каемся. Такое поклонение не есть, как некоторые горделиво думают, унижение человеческого достоинства. Поклоны молитвенные служат признаком справедливого нашего самоуничижения, нашего верного взгляда на себя. «Каждым коленопреклонением, и каждым восклонением от земли мы на самом деле показываем, что чрез грех пали мы на землю, и человеколюбием Сотворившего нас воззваны на небо» (Вас. Вел. ч. III, стр. 335).

Неправильно бы кто возразил: «мы Бога не видим: для чего же наружные поклоны?» – С этим обрядом мы соединяем поклонение духовное, при котором видим Бога очами веры сердечной, принимаем благодать Его в таинствах, взираем на иконы, воздавая почитание изображаемым на них, ибо дивен Бог во святых Своих (Пс. 67:36). И апостолы уже тогда, когда облако воспрепятствовало им видеть возносившегося Господа, когда ангелы возвестили им о будущем втором пришествии Его, поклонишася Ему и возвратишася во Иерусалим.

Сила остается та же, если мы покланяемся Невидимому, как видимому. Чтобы понять эту силу, расскажем случай, о котором свидетельствуют древние христианские писатели⁷⁷. Римское воинство было на войне; во время бездождия, находясь в безводной местности, оно не имело что пить. Воины Мелитинского легиона, изнуренные также жаждою, но одушевленные верою, преклонили колена на землю и обратились с прошением к Богу. Вдруг явилась страшная молния, обратившая врагов в бегство, и пролился дождь, ожививший войско. Так сильна оказалась молитва, соединенная с поклонением внешним.

Посему, какие бы ни случались с нами перемены, во всех наших нуждах житейских и общественных, всегда в верою и неленостно да будем послушны священно-служебному гласу, нас призывающему: «Приидите, поклонимся Цареви нашему Богу». Аминь.

Ныне в апостольском чтении слышали мы, как апостол Павел, идя в Рим, прощался с ефесскими пастырями; причем предсказал им, что восстанут люди, которые будут говорить превратно (Деян. 20:30).

Вскоре предсказание это стало сбываться, и одним из злейших еретиков оказался некто Арий, которого низложил ныне в храмах наших воспоминаемый и чтимый первый вселенский собор. Этот еретик лжеучил, что Сын Божий не есть Бог, а творение Божие. Когда ересь его начала распространяться, Петр архиепископ александрийский обратился к Богу с молитвою, прося вразумления. И было ему чудодейственное видение. Ему представилось, что Христос в возрасте младенца стоит на престоле, в одеянии, сверху донизу раздранном. Он осмелился спросить: «Господи, кто Твою ризу раздра?». И Господь отвечал, что Арий. Получив такое вразумление свыше, Петр отлучил его. Но пoелику еретик этот не переставал совращать православных; то собрался против него в Никеи вселенский собор и составил символ веры, который мы и поныне ежедневно читаем и по которому веруем в Сына Божия несотворенна и единосущна Отцу. На этом соборе Арий был совершенно низложен, и хотя лицемерно выражал желание обратиться в православие, но за его богохульство вскоре постигла его злая смерть: шел он по улице; вдруг утроба его расторглась, внутренности вышли, и он в мучении извергнул свою нечестивую душу. Так иногда Господь наказывает еще и здесь еретиков и богохульников.

Посему ныне мы, прославляя вознесшегося Господа за то, что Он «светила на земли отцы наши основал, и теми к истинней вере вся ны наставил», должны неуклонно следовать их учению и руководству. Уложили святые отцы исповедание веры: его мы должны держаться, и все, с ним несогласное, отвергать, как раскольническое и еретическое. Предали они нам обряды богослужебные: поревнуем с полным усердием и благоговением посещать православные храмы. Дали они нам душеполезные заповеди, как например, о постах, о поминовении усопших и различных видах благотворительности: будем хранить эти заповеди, как добрые дети свято исполняют завещания своих отцов. За ослушание учителям церкви угрожает гнев Божий, а повиновение им есть якорь нашего спасения. Ибо к ним относится то, что сказал Господь апостолам: слушаяй вас Мене слушает (Лк. 10:16). Аминь.

И дано бысть ей облещися в виссон чист и светел: виссон бо оправдания святых есть. (Откр. 19:8)

Ныне праздник всех святых. Почему же он учрежден, почему в этот день совершается, и что нам внушает?

Апостол Иоанн Богослов в откровении видел таинственный брак Агнца, небесного Царя Христа, и жену сего Царя, то есть святую церковь, которая облеклась в одежду виссонную. Виссон – драгоценная ткань светлого цвета. Тайнозритель сам изъяснил, что эта одежда есть праведность святых. Их подвигами и кровми Христова церковь яко багряницею и виссом украшается (Троп. праздн.). Утешаясь сим украшением, чествуя праведность угодников Божиих, она многим из них учредила отдельные празднества, и почти нет в году дней, когда бы не воспоминалась память каких-либо святых. Но так как еще больше тех, которых имена совсем неизвестны, ибо тысячами умерщвляемы были за Христа, а иные в уединении подвизались, или после смерти открывались по чудесам, а не по именам, – то отцами церкви установлено совокупное празднество в честь всех святых, чтобы никто из них не был оставляем без должной почести. День же нынешний, первый воскресный после праздника Святого Духа, избран для такого чествования потому, что Его благодатною силой люди грешные делались святыми. Благодать Божия их, нам подобострастных, освятила, умудрила, укрепила и возвела на степень ангельского бесстрастия. Посему православная наша церковь, совершивши праздник сошествия Святого Духа, теперь нам указывает, какие плоды принесло оно⁷⁸.

Тот же тайнозритель видел, как ангел возложил множество фимиама на жертвенник пред Богом (Откр. 8:3). Этот фимиам означал молитвы святых (Откр. 5:8). Уповая на них, церковь вопиет Христу: «Людем твоим щедроты твоя ниспосли» (Троп. праздн.).

Потщимся и мы, с своей стороны, быть достойными Божиих щедрот. Поревнуем пребыванию небожителей, да тихое житие поживем (1Тим. 2:2). Конечно, не можем мы сделать землю небом и наш многобедный век беспечальным. Но вместо того, чтобы мечтать о невозможном, о равном для всех благополучии на земле, – почему ныне люди неразсудные и увлекающиеся стремятся даже средствами преступными достигнуть несбыточных целей, – не лучше ли нам перенести в наши сердца и нравы некоторые доступные для подражания черты из жизни небожителей? На небе правда живет (2Пет. 3:13); там ненарушаемый порядок, единодушие, любовь, мир и радость о Дусе Святе (Рим. 14:17). Будем и мы правдивы в словах и делах; сохраним полное подчинение закону и порядку; оставим разномыслие, ведущее к раздору; постараемся, сколько возможно от нас, иметь мир со всеми человеки (Рим. 12:18), не делая другим того, чего себе не желаем. Поживем праведно и благочестно (Тит. 2:12); и сподобимся опытно познать сладость и действительность ангельского пения: Слава в вышних Богу и на земли мир (Лк. 2:14). Аминь.

Освящается бо словом Божиим и молитвою. (1Тим. 4:5)

Сейчас вы видели священнодействие, которым освящены виноград и плоды. Но для чего они приносятся и освящаются, и почему в праздник преображения Господня?

Приносятся, из благодарности к Богу. Все, что Им создано, что употребляется нами в пищу, все зависит от Его воли. Человек сеет, насаждает, обрабатывает; но еще не уверен, что насаждениями своими воспользуется. Их может побить град, погубить засуха, повредить излишество дождей. «Насаждающий есть ничто, а все возращающий Бог» (1Кор. 3:7). Когда же произведения земли, для пищи потребные, начинают созревать, и приходят в руки трудившегося делателя, то первое его чувство есть сознание явленной ему милости Божией, и созревшие начатки несет он в церковь, «во благодарение Подателю плодов», как заповедано в соборном правиле (VI вс. пр. 28). Приносятся они только как выражение благодарности, а не как жертва Богу, ибо не приемлет Он никаких вещественных жертв. Впрочем, приношение винограда имеет свое особенное значение. В одной церковной книге замечено: «Гроздие в церковь паче всякаго инаго овощия изряднее приносится; понеже от того бывает вино, на совершение безкровной жертвы приемлемо» (Слав. кормч.).

Издревле учреждено, что приносимые в храм начатки плодов земных, здесь были освящаемы. Что не благословляется церковью, то не полезно и для души, и для тела. Например, преждевременное, или неумеренное ядение плодов не дозволяется церковным уставом, а вместе оно весьма вредно и для здоровья. Освящаются же приносимые сюда плоды словом Божиим и молитвою. На них призывается спасительное имя Божие, и в молитве, над ними произносимой, мы просим, чтобы вкушение их было во здравие и в безгрешное удовольствие вкушающим.

А почему они приносятся именно в праздник Преображения, объясняется тем, что к этому времени по нашим местам одни из них приходят в совершенную зрелость, другие начинают созревать. Можно указать и духовное сему обычаю основание. Плоды, когда еще растут весною, бывают мелки, зелены и некрасивы; затем, при содействии солнечного света, теплоты и влаги приходят в зрелый вид, принимают полноту и красоту, совсем преображаются. Так земная жизнь для человека то же, что время созревания для плодов; здесь он должен воспитать себя, для своего будущего преображения. Сам по себе он не чист и греховен, и потому не благообразен; но если он пользуется светом слова Божия, согревается теплотою умилительных священнодействий, орошается и освящается таинствами, он духовно созревает, и как пшеница зрелая, во время пожатая (Иов. 5:26), приемлется в житницу небесную. Потщимся же воспользоваться данными нам средствами благодатными, и Господь Иисус Христос преобразит уничиженное тело наше так, что оно будет сообразно славному телу Его (Флп. 3:21). Аминь.

Поминай последняя твоя. (Сир. 7:39)

Этот совет, который мы читаем в Священном Писании, касается всякого из нас. «Помни кончину твою, и то, что последует за нею».

Но напоминать и говорить о таком печальном предмете позволяет ли нынешний праздник, когда сама церковь, приглашая нас светло сретить Христово преображение⁷⁹ восклицает: «наста день божественного веселия»; когда мы в светлых ризах и радостных песнопениях совершаем торжественное богослужение; когда свежие плоды, принесенные сюда для благословения, напоминают не о смерти, а о пользовании благами настоящей жизни?

Примечательно, что воспоминаемое ныне событие наводит отчасти на размышление о смерти. Христу преобразившемуся предстояли Моисей и Илия. Они не молчали; и о чем же рассуждали? Глаголаста исход Его, егоже хотяше скончати во Иерусалиме (Лк. 9:31), то есть о Его крестной смерти. Если о сем говорено было на святой горе, где лице Спасителя просветися, яко солнце (Мф. 17:2), и «из плоти Его лучи божества исхождаху»⁸⁰, где апостолы, увидев славу Его, ощутили, что «хорошо быть там»; то здесь, на нашей грешной и плачевной юдоли можно ли указать день, в который бы мы имели право забывать о своем смертном часе, когда видим, что одному случается умереть в будни, а другому – в праздник, и забывать теперь, когда даже ежедневно издаваемые для чтения всех листы, которые не любят напоминать о смерти, наполнены известиями том, каким количеством своих жертв она напоминает о себе по разным городам и селениям?⁸¹

Итак, помни кончину твою, и то, что последует за нею. Для чего же это, и какая от того польза?

Есть люди, которые и подумать не хотят о смерти и уверены, что ничего не последует за нею. Живут они, чтобы пить, есть, веселиться, и обрекают себя на вечное уничтожение. Какой же человек благомыслящий захочет подражать им? Бывали опыты, что сами неверующие с ужасом встречали смерть свою; они чувствовали, что не все оканчивается, что за гробом ожидает их нечто недоведомое, таинственное, мрачное; они хотели бы уверовать, но не знают, во что, ибо все отвергали; хотели бы засвидетельствовать свою веру, изменить свою жизнь, но уже поздно, ибо пришел ее конец. Если же вера дает утешение при смерти, то наоборот и память о смерти утверждает душу в истинном вероисповедании. «Положено человеку однажды умереть, а потом суд» (Евр. 9:27). Кто помышляет о своей кончине, тому естественно помыслить, в каком веровании предстать на суд, который последует за нею. То несомненно, что на сем суде неверующий будет осужден, яко не верова в единороднаго Сына Божия (Ин. 3:18). Но и неправоверующий разве может там оправдаться? В ответ на это предложим краткую повесть. Некто, державшийся ереси Несторианской, пришел к преподобному Кириаку для духовной беседы. Старец сказал ему: «Нельзя спастись, если не обратишься к святой церкви». Но тот отвечал: «Все ереси тоже говорят, что если ты с нами не будешь, то не спасешься». Тогда старец стал молиться о нем. На другой день этому колебавшемуся было видение. Ему явился кто-то по виду страшный, привел его в темное и смрадное место, и там в огне показал ему Ария, Нестория и других еретиков. Пораженный этим видением, услышал он голос: «Если не хочешь прийдти сюда, обратись к святой церкви, к которой принадлежит наставлявший тебя старец. Я говорю тебе: хотя бы человек все добродетели сотворил, но не будет право веровать, прийдет в это место». После сих слов он пришел в себя, немедля принял православие, и прожив несколько лет, в мире скончался⁸². К этому можно прибавить, что и в наше время боязнь предстать на суд Божий еретиком привела не одного заблудшего в недра православной церкви.

Если память смертная отводит от душепагубных учений, то еще заметнее от грехов. Поминай последняя твоя, и во веки не согрешиши. Чтобы понять силу сего изречения, представим себе, что в доме покойник. Его родным и всем в том доме пойдет ли тогда какое веселие на ум? Так, когда каждый внимающий себе, вообразит, что и он сам будет в таком же положении, что и его некогда положат в гроб и будут хоронить; тотчас от одного этого воображения, почувствует в себе силу противоборствовать греховным влечениям. И действительно, люди, по природе пылкие, сами свидетельствовали о себе, что охлаждающая память смерти погашала в них пламень сладострастия. В пресыщение, многопитие не вовлечется тот, кто знает и не забывает, что тучное тело есть лучшая пища могильным червям. Не ослабеют ли порывы честолюбия и тщеславия, когда кто внимательно рассудит, что не возьмет с собой туда в загробную жизнь никаких знаков отличия, хотя и будут лежать они около его гроба? Не войдет ли в границы жадность землеприобретения, когда любостяжательный чаще будет помышлять, что скоро все оставит, что ему нужно весьма малое протяжение земли, которая сделается его неотъемлемою собственностью так же, как и погребенное его тело ее собственностью, по непреложному закону: Земля еси, и в землю отъидеши (Быт. 3:19)?

«Какая же, – скажут, – это жизнь, если каждый день думать о смерти? От одного страха можно умереть». Нет, это будет жизнь правильная, нравственная, воздержная, и при таких условиях может быть продолжительная. Те, которые сами помнили и другим внушали помнить смерть, вообще жили долго, иные более ста лет. Памятование о кончине не приблизит ее, и забвение о ней не отдалит ее. Помяни, яко смерть не замедлит (Сир. 14:12), присовокупляет священный советодатель. Он не сказал, что смерть сейчас придет; он хочет только вразумить нас, что неизвестен ее день и час, и потому должно готовиться к ней, готовиться честным, непорочным житием и добрыми делами. Бог уставляет времена смерти. Ему предадим свою судьбу, и, внимая ежедневному приглашению церковному, будем усердно молиться, да сподобит нас «прочее время живота нашего в мире и покаянии скончати». Аминь.

Слово крестное погибающим убо юродство есть, а спасаемым нам сила Божия есть. (1Кор. 1:18)

Крест, на котором распят был Христос, около трехсот лет оставался в земле, и обретен был царицею Еленою. Когда удостоверились, что это есть настоящий крест Христов, то патриарх поставил его на видном месте, и все воздали животворящему древу подобающее поклонение. Сие поднятие и поставление называется воздвижением. Почему же чтится оно, как великий, дванадесятый праздник?

Потому что обретение креста Христова, его воздвижение послужило, и на все грядущие времена служит к утверждению нашей православной веры.

Слово о кресте, проповедь о нем начали апостолы и продолжали их преемники. Но где самый тот крест, на котором был распят Христос, никто не мог указать, и никто не мог знать; ибо все три голгофские креста (Христов и двух разбойников) находились под развалинами города Иерусалима. Когда же был обретен и воздвижен подлинный крест животворящий, он явился осязательным, для всех очевидным доказательством распятия Христова. Святой Кирилл Иерусалимский говорит: «Если дерзнешь отрицать, что Христос был распят; обличит тебя блаженная Голгофа, на которой видим теперь древо крестное»⁸³. Оно и узнано было по чудодейственному признаку: возложено было на умершего, и мертвый воскрес. Чудес потом было так много, что священный песнопевец восклицает: «кто слышана сотворит действия твоя, миролюбезный кресте, силы и чудеса, и умерших востание?»⁸⁴. Вскоре по обретении животворящего креста и вера христианская объявлена господствующею, и всюду стала распространяться. Хотя люди неверующие, и потому погибающие, считают юродством, занятием неприличным говорить о кресте, смотрят на него с пренебрежением, подобно язычникам, которые глумились над ним, как над орудием казни, и признавали безумием покланяться ему; но для христиан спасаемых, ищущих спасения, крест Христов, сказание о нем, учение крестное есть Божия сила, явление Божией премудрости. Посему животворящий крест и величается в песнопениях, как «основание благочестия, церквам благолепие, верным держава, благочестивых хранитель»⁸⁵.

Отцы шестого вселенского собора правилом (73-м) постановили: «Пoелику животворящий крест явил нам спасение; то надлежит нам всякое тщание употребляти, да будет воздаваема подобающая честь ему. Посему мы и мыслию, и словом, и чувством поклонение ему приносим». – Сему святому примеру, сей отеческой заповеди потщимся и мы при всяком случае последовать. Когда видишь крест, малый или великий, простой или украшенный, перенесись благоговейною мыслию к подножию того креста, на котором Христос за нас был распят, и который по обретении воздвигнут снова па Голгофе для поклонения. Когда молитвенно творишь на себе крестное знамение, остерегись делать это рассеянно. Вспомни, что если б не было животворящего крестного древа, то не было бы для нас потребности и пользы полагать на себе рукою изображение креста. Знамение крестное заимствует свою силу от спасительного креста Христова, который исцелял болящих, воскрешал мертвых, и поныне не престает быть чудодейственным. С сею верою и в благополучии, и в скорби и болезни, устремляя к нему сердечное моление, будем взывать словами песнопения церковного: «Спаси ны, кресте, силою твоею, просвети ны светлостию твоею, укрепи воздвижением твоим»⁸⁶. Аминь.