II. Ольга Сергеевна Голубцова

11/24.07.1867 – 20.05.1920

Наше описание жизни А.П. Голубцова будет неполным, если мы не посвятим несколько страниц незаурядной личности Ольги Сергеевны Смирновой, ставшей подругой жизни Александра Петровича и матерью его детей. Ольга Сергеевна Голубцова (1867 – 1920) была дочерью ректора Московской Духовной Академии протоиерея Сергия Смирнова, у которого было 8 детей.⁶⁰ Ольга Сергеевна получила хорошее воспитание и образование в одном из частных московских пансионов, о чем будет сказано далее.

В традиционно церковной семье Голубцовых было 12 детей, из них двое умерло младенцами. Четверо затем посвятили себя служению Церкви – протоиереи Николай и Серафим, Наталия (монахиня Сергия) и Павел (архиепископ Сергий). Потеряв в 1911 году мужа и кормильца семьи, Ольга Сергеевна очень тяжело переживала свое раннее вдовство. Опору она нашла в духовнике Смоленской Зосимовой пустыни схииеромонахе Алексии (Соловьев; ск. 2 октября 1928), который был родственником Смирновых⁶¹. По словам отца Алексия, О.С. Голубцова «была самой преданной его дочерью, отличавшейся смирением и кротостью». Все силы она отдавала воспитанию своих детей, посильней заботе об осиротевших племянниках со стороны мужа, а в Тамбовской губернии⁶² еще и уходу за больными крестьянскими детьми.

Образ Ольги Сергеевны ярко встает перед нами, когда знакомимся с «Воспоминаниями о маме» ее сына Павлика, написанными вскоре после ее смерти, и с трудом архиеп. Сергия Голубцова (того же «Павлика»), составленным на основе дневников и писем его матери⁶³. Вместе с тем перед нами вырисовывается эпоха 60–70-х годов, отмеченная высокими нравственно-социальными устремлениями молодежи. Приведем некоторые выдержки.

Как сейчас передо мною стоит образ моей мамы. Она была среднего роста, худая, с лицом загорелым от солнца и покрытым морщинами. Несмотря на свои 53 года, она была совершенно седая. Преждевременная старость была вследствие того, что ей пришлось перенести на своем веку много забот и волнений.

Моя мама была очень религиозная. Она никогда не пропускала праздника, чтобы не сходить в церковь, а придя оттуда, читала божественные книги.

Кроме того, она была очень смиренная и добрая. Кто бы на нее ни сердился, она всегда молчала и кто бы к ней не приходил с какой–нибудь просьбой, всегда уходил удовлетворенный. Мама была очень вежливая и за всякое сделанное ей одолжение благодарила.

Всем этим она служила нам, детям, хорошим примером для жизни.

Она очень не любила, когда кто–нибудь из них ссорился, и всегда спешила примирить ссорившихся. Если мы не хотели мириться, мама очень огорчалась и заставляла это делать насильно, говоря, что, если мы сейчас не будем жить в мире и согласии, то что же будет потом, когда мы будем большими.

Каждый праздник она водила нас в церковь и заставляла там стоять, не зевая по сторонам, а молиться Богу. Если же кто–нибудь из нас заболевал, она ходила за ним со всем усердием любящей матери. Мы же, маленькие и глупые дети, а порой и грубые, всего этого не понимали и часто огорчали горячо нас любящую маму.

В 1918 году мы (по случаю голода) поселились в селе Чашине, Тамбовской губернии. Первый год нам там жилось хорошо, но зато последние полгода для мамы были очень тяжелые. Причиною этого тяжелого времени были: отъезд Коли и его тяжелая жизнь в тыловом ополчении, Ванина командировка и его болезни в Уфе и, наконец, арест Наташи. Кроме того, ей пришлось перенести за это время и много неприятностей с квартирной хозяйкой. Самое неприятное время дня было для мамы утро, когда приходилось топить печку. В это время она очень волновалась. Как сейчас помню: мама зачем–нибудь придет в нашу комнату и только начнет здесь делать, что ей нужно, как из кухни раздается голос матушки (хозяйки): «Ольга Сергевна, идите чугунки ставить! Услышав это, мама бежит поспешно в кухню ставить чугунки. Очень часто матушка, когда бывала не в духе, пилила маму за всякие пустяки. Все эти нападки мама переносила очень терпеливо, так что даже крестьяне удивлялись, видя ее терпение.

Да! Много терпения надо было для того, чтобы все это переносить. Для того, чтобы переносить все эти несчастия, надо иметь твердое упование на Бога и его милосердие. Не будь этого у мамы, едва ли бы она смогла перенести все несчастия, выпавшие на ее долю. Особенно тяжелым временем были для мамы месяцы февраль и март. В феврале стояли заносы, и поэтому она очень долгое время не получала писем от своих детей. Кроме того, она очень беспокоилась за Ванину болезнь. Тоже очень много беспокойств ей пришлось перенести за Наташу. Только на Пасхе ей доставил большую радость Ванин приезд. Ваня, приехав, предложил нам всем возвратиться на родину, тем более, что нам было отказано в квартире. Мама, конечно, согласилась, и мы начали спешно приготовляться к отъезду. Целую неделю мы сушили картошку, так что под конец она нам очень надоела. Кроме того, мы все время отправляли посылки. В пятницу 10–го апреля Леля, Ваня и я пошли с посылками в Мучкап и с нами пошла мама. В этот день было очень ветрено, а так как мама была легко одета, то ее сильно продуло. Еще за два дня до этого ей нездоровилось, но она никому про это не говорила, а тут как ее еще раз продуло, она совсем заболела и слегла в воскресение в постель. Вечером у нее сделался сильный жар и ее лихорадило. Сперва мы думали, что у нее тиф, но, как потом оказалось, у нее открылась оспа. С начала болезни ей было очень тяжко, только несколько дней спустя температура спала. Сыпь высыпала очень сильная, так что не оставалось живого места на теле. Изо рта выделялось много (мокроты) слизи и поэтому приходилось менять по нескольку платков в день. Неделю спустя, а то и больше, Ваня решил везти ее больницу, потому что он боялся как бы мы не заразились, так как мы жили в одной комнате. Мама согласилась ехать в больницу и, по ее желанию, перед отъездом ее причастили и пособоровали. Но везти в больницу маму не пришлось, потому что не могли найти лошади (все были заняты на полевых работах). После того Ваня хотел отнести маму в больницу на носилках, но ей в это время сделалось лучше и это предложение было отменено. К концу мая сыпь на лбу превратилась в сплошную рану, от которой шел очень тяжелый запах. Кроме того, эти язвы совсем закрыли глаза, так что в последнее время она не могла видеть. За все время болезни она говорила очень тихо, а в последнее время могла только еле слышно шептать. За день до смерти из ее шепота можно было расслышать слова: «Батюшка, прости!», «Господи, помилуй!». Эти слова были произносимы с таким страданием, что я не мог их переносить без слез. На другой день, в девятом часу утра, она скончалась (27 апр. ст. стиля).

Всю ночь она провела спокойно и ни разу не звала Ваню, хотя он несколько раз к ней вставал. Ваня рассказывал, что она как будто бы хотела утром его благословить, может быть, это была и правда. (Когда выносили из дома ее гроб, я нес крышку ее гроба и всю дорогу горько плакал.)

В среду ее похоронили, по нашей просьбе, в церковной ограде. Народу было очень мало, так как вообще знакомых крестьян у мамы было немного...

С одной стороны, лучше, что она умерла, так как ей не придется больше страдать, а с другой – она оставила нас круглыми сиротами, у которых всегда была надежда когда–нибудь опять соединиться в одну целую неразлучную семью, центром утешения которой была наша дорогая мама. Но, как видно – «человек предполагает, а Бог располагает», так случилось и с нами и мы, по примеру нашей мамы скажем: «Господи, да будет воля Твоя!»...

Спасибо тебе, дорогая и бесценная мама, за то, что ты всегда направляла нас на тот путь, который нам указал Господь! и да упокоит Он твою душу там, где царит вечный покой и блаженство!

Июнь 1920 г.

Павлик Голубцов.

«...В своих дневниковых записях,⁶⁴ – пишет ар-хиеп. Сергий, – О. Смирнова выступает перед нами как человек, интересующийся современной ей литературой, преимущественно иностранной. Ее, в частности, занимают английские моралисты, она подчастую цитирует выдержки из их сочинений, иногда их критически осваивая, делает свои выводы и замечания, этим самым обнаруживая самостоятельность своих суждений. Тем не менее усматривается и несомненное влияние на нее прочитанных произведений.

Круг ее интересов, судя по приводимым авторам, очень обширен. О. Смирнова про себя говорит: «Чтение для меня необходимо: как пища, питие и воздух для жизни тела, так чтение и размышление Ольга в 12 лет для души» (24 с.)

Здесь мы встречаемся с английским писателем Самуилом Смайльсом (†1816 г.), который составил себе имя популярно–моральными сочинениями, имевшими близкую связь с его практической деятельностью. Он редко поучает отвлеченными рассуждениями; свои мысли он доказывает примерами из жизни и биографии выдающихся деятелей.

О. Смирнова использует его произведения, переведенные на русский язык в 1867 и 1881 гг. под названием: «Самодеятельность» и «Бережливость». Она, например, цитирует его мысли о самоуправлении человека над самим собой: «Способ внешнего человека, – пишет он, – имеет сравнительную важность: все зависит от умения человека управлять самим собой». Она на это возражает, говоря: «как–то странно, мне кажется, что тут все приписывается силе человеческой, забывая, что «без Бога ни до порога», сила человека состоит в силе непреклонного его желания сделать что–нибудь, во власти, в умении владеть самим собой, но самое действие всегда требует Божией помощи, – в этом одного человека недостаточно» (1 с.)

О. Смирнову все время занимают мысли о выковывании в человеке характера, целеустремленности. Она пишет: «Нужно прочесть книги Овена «Об образовании человеческого характера», «Книгу нового нравственного мира», потом о религии, о браке, о личной собственности, о народном воспитании, о занятиях работников, социологию Спенсера» (27 с). Она снова обращается с вопросами становления характера к иностранным писателям и с этой целью цитирует Гуго Миллера, который говорит, что единственной школой, которой его учили, была та обширная школа жизни, где «труды и лишения были суровыми, но лучшими наставниками», далее она приводит слова Ламенье, который говорил одному веселому юноше: «Вы теперь в таком возрасте, в котором должна сформироваться решительность характера» (4 с). Умением вы – Девушка с виноградной лозой ковывать свой характер ее наставляет (из рисунков О.С. Смирновой) Бекстен, который был твердо убежден, «что молодой человек очень легко может сделаться тем, чем захочет» (5 с).

Она делает выписки из книги Шелгунова о нравственности и его критикует (31 с); соглашается с мнением Франклина, который говорит: «Я жил долго, и опыт заставлял меня часто изменять свое мнение по вопросам серьезной важности, я считал себя правым, но лучшие сведения и более глубокое изучение вопросов показывали мне, что я ошибался. Вот почему, чем становлюсь я старше, тем более я начинаю сомневаться в верности своего суждения и получаю большее уважение к мнению других». При этом О. Смирнова от себя добавляет в скобках: «Я тоже самое скажу про себя» (33 с). Ее в не меньшей степени интересует русская публицистическая литература. На нее сильное впечатление произвела книга Н.Г. Чернышевского «Что делать», которую она читает вместе со своим женихом А.П. Голубцовым. Она пишет ему также о своем впечатлении, которое произвела на нее книга Добролюбова: «Я теперь читаю Добролюбова, все о забитых личностях, о темном царстве: нечего тебе и говорить, что это все имеет для меня неподражаемую прелесть и большой интерес, сколько затрагивает самых близких вопросов и заставляет постоянно задумываться над их разрешением» (10 с). О. Смирнова цитирует отрывок из книги Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» (49 с).

Цель, которую ставит О.Смирнова перед собой: «Найти идеалы не только в личной христианской жизни, но и в общественной». Поэтому ей не чужды социальные проблемы устройства человеческого общества.

Так, она высказывает мнение, что в идеале могло бы быть общество, построенное на трудовом основании, не исключая людей умственного труда. Она по этому поводу пишет: «По–моему, надо–бы переменить совершенно весь строй общественной жизни, чтобы искоренить множество недостатков. Необходимо, чтобы каждый человек имел какую–нибудь физическую работу, которой он мог бы существовать. Наука и искусство не должны быть продажными, не должны приносить ни гроша денег самому производителю за его труд; ими человек должен заниматься в минуты отдыха от физической работы, которой он зарабатывает себе на кусок хлеба» (27 с). О себе самой она говорит следующее: «Труд физический, умственный и нравственный – вот, что должно наполнять мою жизнь, труд не цель жизни, а дорога, путь, который меня приведет к цели, к исполнению моего назначения» (18 с).

О. Смирнову также интересует вопрос о роли женщины в человеческом обществе. Она утверждает, что женщина, хотя физически и слабее мужчины, но есть дела, которые она может исполнять лучше мужчины, и дела эти по важности не уступят мужским. Женщина может служить в конторе, на телеграфе, быть учительницей, сестрой милосердия, врачом, портнихой и т.п. (19 с). В том и заключается эмансипация женщин, говорит она, «чтобы открыть им должности, которые они способны занимать. Поэтому общее образование они должны получать наравне с мужчиной, интересоваться политикой, законами и т.п.» Самое важное назначение женщины, заключает она – «это быть женой, матерью. Тут она имеет большое значение для человечества, т.к. в детском возрасте кладет прочный фундамент, от которого зависит прочность последующего воспитания – влияния школы и жизни» (19 с).

Больше всего О. Смирнову волнуют вопросы социального неравенства, материальных излишеств у богатых и недостаток таковых у бедных; она даже хочет подвести под это нравственный закон, что так судил Бог, чтобы богатые могли делать добро.

Она мечтает дожить до того времени, когда «не будет ни чинов, ни сословий и классов, когда все равно будут граждане и все будут равноправны, когда войны будут явлением ненормальным» (24 с).

Из всего вышеизложенного⁶⁵ заключаем, что Ольга Смирнова была девицей обширного ума, глубоких возвышенных душевных и нравственных качеств, исполнена углубленного самоанализа.

Оканчиваются ее дневниковые записи вопросом, ее также особо волнующим, неотвязчивым, казалось, по ее словам пустяшным; но... затрагивающим слишком не пустяшнее – цель жизни, «без чего моя жизнь, – пишет она, – невозможна, немыслима» (62 с). Это вопрос об открытом и небоязненном исповедании своей религии пред всеми людьми. Ему посвящено 8–9 страниц. К чему же она пришла?

О.Смирнова хочет строить свою жизнь на твердом основании, что только Божия воля истинна и справедлива, что только ее нужно исполнять, отвергнувши всякую другую волю: «Я должна в жизнь мою воплотить слова: «возлюбиши Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею мыслию твоею, а ближнего твоего, яко сам себе». Жизнью я должна исповедывать Господа, так чтобы, судя по ней, можно было прямо назвать меня истинною слугою Господа» (63 с). В чем же она видит помеху в этом стремлении?

Находит ее – в трусости, боязни открытого исповедания истинного Бога в среде, заедающей человека, и находит выход в самопожертвовании всей своей жизнью, если того потребует истина и служение Богу.

В этом твердом убеждении она находит ободрение и верит, что Господь мало помалу довоспитает ее. «Или люби Бога, или не люби Его, середины не существует» (68 с). Истинная любовь предполагает полнейшую отдачу себя любимому Существу, полнейшего самопожертвования, самоотречения»...

Поступив после предварительной домашней подготовки⁶⁶ в 3–й класс Пансиона и проучившись в нем 5 лет, она вскоре же, в начале 1885 г., сдает экзамен на звание Домашней учительницы, блестяще его выдерживает, о чем свидетельствует соответствующий документ.

Остающееся время до замужества Ольга Смирнова посвящает приготовлению к предстоящей ей новой поре семейной жизни, но, в то же время, ее не оставляют мысли: выходить ли ей замуж, или остаться одинокой в качестве сельской учительницы, или поступить в монастырь, отчего ее удержал жених А.П. Голубцов. Об этой мучительной борьбе она пишет в дневнике следующее: «Сколько раз во время этой мучительной борьбы у меня мелькает мысль, что невозможно спастись в миру, замужем, занимая определенное, не последнее место в обществе; сколько раз я думала уйти в монастырь или в сельские учительницы, но Сашечка меня всегда удерживает» (48 с). -–Останавливает ее от этого шага мысль, что она полюбила его, сама еще того не сознавая. Об этом она пишет следующее: «Ведь не даром же Бог послал мне его, так что я сильно полюбила его сердцем, не узнав хорошенько рассудком, предалась ему почти бессознательно, разве могло это быть без воли Божией?' И вот опять является в результате окончательное решение примирить все идеалы и стремления: «и жить с Сашечкой в обществе и исполнять все заповеди Божий».

Ее дневниковые записи, полные пространных и кратких рассуждений по многим религиозным и нравственным вопросам, свидетельствуют не только об обширной начитанности и знакомстве с разными авторами по социальной и нравственно–моральной тематике и даже с вопросами религиозной догматики, но и о способности вести рассуждения и дискуссии на эти темы. Это говорит о том, что в лице 19–летней Ольги Смирновой выпускник Академии Алексей Петрович обрел достойного товарища, верного друга и единомышленника.

Приведем, в заключение, черновой набросок ее письма своему жениху,⁶⁷ подтверждающий это.

«Мне что–то так весело, легко, хорошо. Я не скучаю по тебе, но не от того, что охладела к тебе, не думаю о тебе, нет, напротив, нынче ты весь день у меня в голове, но я знаю, что мы расстались ненадолго, что вся жизнь перед нами впереди, ты, главное, Сашечка, набирай себе здоровья в продолжение этого месяца, гуляй больше, ешь, пей, спи, как следует, приезжай бодрым, свежим, здоровым. Я пишу тебе у открытого окна, из которого так и дышит все свежестью, здоровьем: только сейчас пролил сильный дождь, была гроза, и все освежилось, и так пахнет березками и так хорошо после засухи, как будто после долгого примирения. Знаешь, Сашечка, когда ты возвратишься к нам, мы пойдем как–нибудь в Торбеево, конечно отдельно, как мы уговаривались, я туда принесу Чернышевского, и мы вместе, где–нибудь в чаще, чтобы нас никто не нашел, прочтем его статью «Что делать»; она близко нас касается. Я чувствую, что для тебя я должна быть так же необходима, как ты должен быть необходим для меня, ты для меня – и брат, и товарищ, и друг – а вообще человек, во всем гармонирующий со мной. В то же самое время я повторяю свое: ни я для тебя, ни ты для (меня – А.С.) не должны быть целью жизни; мы заключаем братский союз, даем друг другу руку, чтобы легче было исполнять обязанности, как от нас требует общество, цель нашей жизни прежде всего общественное благо, а как мы сами члены этого общества, то и на нашу долю перепадет часть общественного блага и мы сами для себя незаметно, работая для общественной пользы, будем способствовать в то же время и нашему взаимному счастью.

Дорогой мой Сашечка! Я читаю Чернышевского статью: «Что делать» и она меня ставит в приятнейшее расположение духа: мне так весело, легко, хорошо, свободно, я так довольна своей судьбой, конечно, идеальной, как рисуется в моем представлении; я так довольна, что мы сошлись с тобой. Знаешь, мне недавно пришлось слышать такой отзыв: а ведь Казанский⁶⁸ лучше Голубцова. Я сейчас приняла это к сведению, конечно не затем, чтобы самой склониться на это мнение, а чтобы определить решительно, как я сама лично должна смотреть на это, шить беспристрастно, кто для меня лучше, ты или Мишель. Я и раньше, конечно, сравнивала вас, но не серьезно, не доискиваясь окончательного решения. Теперь я думала долго, смотрела на вас с разных точек зрения и конечно было, что какой–нибудь из них Мишель оказывался лучше тебя; но с других точек зрения, имеющих для меня наиболее значения, ты выигрывал перед Мишелем. Да, я очень, очень рада, что соединяю судьбу свою именно с тобой; мы с тобой заключаем братский союз и мы подаем друг другу руку, чтобы идти дружно всю жизнь, годы жить единодушно, принимая полнейшее участие в жизни друг друга. Помнишь, ты говорил, что понимаешь брак, как постоянные уступки с той и другой стороны, я тогда поддакнула тебе, хотя совершенно несознательно, просто по необходимости ответить что–нибудь, потому что этот вопрос раньше никогда не подымался в моем уме. Теперь я выяснила себе взгляд на брак благодаря Добролюбову. Он говорит, что брак – это постоянная гармония воли, убеждений, взглядов, понятий с той и другой стороны, и я признаю это вполне верным. Мне теперь: как–то странно сказать: ты мой и я твоя, мне странно сказать, что я принадлежу тебе и ты мне; мне гораздо более подходит выражение: дадим друг другу руку и так рука об руку пройдем всю жизнь, мне нынче пришла в голову мысль, как и раньше мне часто приходила, – это мысль – нам с тобой стараться попасть на место в Москву; в настоящую минуту мне ужасно хочется жить с тобой в Москве; но про это мы, конечно, поговорим с тобой подробнее, при личном свидании. Вообще же, я не могу преследовать личные мои цели, не принимая во внимание твоих стремлений: у нас во всем должна быть взаимность, гармония по возможности: я тебе буду высказывать свои цели, стремления, желания, ты совершенно свободно и самостоятельно – свои и тогда с общего согласия примем наилучшие и наиболее , подходящие; мы не должны угождать друг другу; если мы подходим друг другу, то незаметно сами для себя во всем будем удовлетворять себя взаимно, – не подходим – нечего и угождать, все равно ничего не выйдет; всегда во всем поступать друг пред другом честно, прямодушно, откровенно, самостоятельно, независимо, свободно, непринужденно, уважая в каждом достоинство человека...

Я теперь читаю Добролюбова, все о забитых личностях, о темном царстве: нечего тебе и говорить, что это все имеет для меня неподражаемую прелесть и большой интерес, столько затрагивает самых близких вопросов и заставляет постоянно задумываться над их разрешением. Меня по поводу этого чтения долго занимал вопрос: как надо относиться к людям и в чем состоит законное самоунижение, смирение? Мне кажется, что мы должны решительно всех людей любить одинаково, как совершенно равных с нами существ, независимо от их достоинств и недостатков: это не должно ни прибавлять ничего к нашей любви, ни убавлять; за доброе дело, за хорошие стремления мы должны благодарить не самого человека, а Бога, Ему воздавать хвалу и молиться пред Ним за этого человека, за каждое злое дело и за злое желание опять не должны осуждать человека, а молить Бога, чтобы Он помиловал этого человека, направил его на путь истинный, и сами должны стараться содействовать этому. Далее, из равноправности всех людей следует, что никто из нас не должен смирять себя, унижать себя перед другим, какие бы недостатки у него ни были. Каждый человек должен сознать свое ничтожество перед Господом, смирять и унизить себя только перед Ним; точно также человек может чувствовать свое недостоинство перед каким–нибудь хорошим человеком, но не непосредственно перед личностью, перед существом человеческим, а перед превосходством души этого человека, совершенно в том же смысле, как он унижает себя перед Богом, перед Его Божественными свойствами, так и перед свойствами души, которые тоже божественны, так (как) заключают в себе те же качества, что и Божественного свойства». , , , ,

Дано cиe деви РБ Ольге Сергеевне Смирновой в том, что она, как из представленных документов видно, подданная Российской Империи, дочь Протоиерея, родилась 11–го июля 1867 года и крещена в веру Христианскую. Православного исповедания; образование получила в Москве в частном учебном заведении г-жи Дюмушель, от которого есть одобрительное свидетельство об успехах в науках и о поведении. Вследствие поданного ею прошения о желании вступить в домашние учительницы и по рассмотрении представленных ею удостоверительных свидетельств которые найдены удовлетворительными, допущена была к испытанно в Испытательном Комитете Московского Учебного Округа и показала в русском языке отличными математике (арифметике и геометрии) отличные сведения и, сверх сего, в присутствии испытателей с успехом дала пробные уроки: из русского языка: «Разбор Остромирова Евангелия»; из математики: 1) «Умножение простых чисел», 2) «Сумма углов треугольника и многоугольника». А потому ей, Смирновой, дозволено принять на себя звание ДОМАШНЕЙ УЧИТЕЛЬНИЦЫ с правом преподавать вышеупомянутые предметы со всеми выгодами и преимуществами, присвоенными означенному званию, покилику оные к оной относиться могут. В удостоверение сего дано cиe свидетельство за надлелгащим подписанием и с приложением печати Канцелярии Попечителя Московского Учебного Округа. ^^^.,,л ^ дня 1885 года.

Попечитель Московского Учебного Округа Действительный, Статский Советник у ^»

Правитель Канцелярии

Свидетельство на звание домашней учительницы

(1907–1920 гг.)

1. 1907 г. 14 февр.

/Дорогая Манюша!

Мы с папой надумали предложить тебе приехать домой раньше масленицы, именно 16–го или 17–го февраля, вследствие таких соображений. В понед. – 19–го праздник, 20–го учения не будет, в субботу у тебя и без того занятий не бывает, а на масленице трудно и предположить, чтоб у вас были лекции; так что из-за каких-нибудь трех дней тебе не стоит сидеть в Москве, а мы будем очень рады видеть тебя поскорей. К тому же папа не на шутку все собирается на родину на масленой поехать, так что ваш приезд быть может скорей его к этому подвигнет. Желаем, чтоб и Ваня приехал вместе с тобой, – заниматься вы можете и дома. Сходи к нему и выскажи все наши соображения....

Приписка отца: 18 февраля студенты наши устрояют в клубе в честь Шевченко концерт малороссийский с какою–то труппой. Вы можете сходить. А.Г.

NB. Сочинением можно заняться и дома. Немного поможете нам и с детьми заняться. Я не знаю, будут-ли у меня лекции в Училище. Можете подождать меня, можете приехать и меня не дожидаясь. ^

2. 1909 г., м–ц не обозначен. Дорогая Манюша!

Ты говорила, что тебе нужны туфли и перчатки, лента и цветочек для свадьбы. Постарайся сама все купить....Папа не поехал сегодня на урок, потому что чувствует себя не совсем хорошо, все боли у сердца; вероятно, и в воскресенье просидит дома, так как боится и детей оставить одних, да и лекции на другой день – очень тяжело... Пока досвиданья, крепко все тебя целуем.

Люб. тебя п[апа]. и м[ама]. А. и О.Г. [Ал-др и Ольга Голубцовы].

Приписка отца:

На свадьбах–то не увлекайся до самозабвения. Твой отец А.Г.

3. 1911 г., 26 нояб.

...Крепко целую тебя и Сержика и благословляю. Будьте здоровы и во всем благополучны. Храните свои сердца от чуждых учений, вроде Толстого; молитвы и Церкви не оставляйте, а пуще к ним прилежите в годину скорби нашей. Остаюсь любящая вас м.в. О.Г. [= мать ваша, Ольга Голубцова].

4. 1911 г.,? (и число не обозначено, вероятно, осень) Милые и дорогие мои детки Маруся и Сержик!

Спасибо вам за ваши письмеца. Рада, что вы, слава Богу, здоровы, но жалею, что работы утомляют вас. Будьте, пожалуйста, осторожны и умеренны, берегите свое здоровье, через–чур то не зар...[?] Мы все, по милости Божией, здоровы. Девочки учатся по–прежнему, без сюрпризов, а Коля уже имел три таковых; эту неделю, кажется, не приносил их. Петя по–прежнему пасется на лугу, т.е., или ничего не делает, гуляет в саду или занимается сам с собой. Возила его к доктору, чтобы взять кстати свидетельство от него для подачи прошения об освобождения от платы; доктор нашел улучшение со стороны цвета лица и с правой стороны сердца, но расширение еще не прошло, и он снова подтвердил, что ему этот год учиться не следует, а надо лечиться. Леля похаживает к Петру Ивановичу, но все за ним приходится смотреть – и как урок приготовил, и что задано... .»

Посылаю тебе, Маруся, по твоей просьбе три простых экз. некролога и 1 [один] веленевый. Говорят, что на месте папы [в МДА] будет Протасов, не знаю, насколько это верно... Тетя Катя прислала письмо на счет дома бабушкиного, советует продать Марье Владимировне за 100 или за 125 р. и 100 р. положить на помин души, а 25 р. употребить на памятник бабушке. Еще ничего об этом не надумали. Скажи Сереже, чтобы он старался попроще преподавать и заставил бы ученика себя полюбить добрым обхождением...

5. 13 окт. 1911 г.

Милая и дорогая Маруся!

Ты, наверно, ждала меня 10–го; я сама тоже думала поехать, да потом и раздумала: серьезной причины ехать не было, а детей оставлять опасаюсь и была бы душой не покойна. Из–за этого колебания и Евл[ампия] Ив. с тетей Соней не поздравила, просила Ваню хоть по телефону поздравить, но он успокоил меня тем, что вы с Сережей наверно будете там и поздравите. А вот от Вити⁷⁰ узнала, что вы и не были, и вышло неловко.

Вам бы надо сходить, хоть не надолго, особенно тебе, не забывай, что он крестный более половины числа детей наших, и что мы ему должны воздавать должное. Тетя Соня к тому же прислала с Витей узел старых вещей, все хороших, для наших родных. Буду ей сегодня писать и благодарить. Сегодня же пошлю Александру Елисеевичу⁷¹ – дедушке, а часть оставила для Нины⁷², которая что–то не отвечает мне, есть ли у нее шуба; пока подожду отсылать до ее письма... Я в прошлую субботу, 8–го окт. ездила в Зосимову пустынь и исповедывалась у о. Алексия, а причащалась в воскресение за ранней обедней в Лавре. Всегда у него много народу и не приходится все сказать, что хочется. Он говорит, что он свободнее бывает в ночь с пятницы на субботу, но мне неудобно приезжать и ночевать и не с кем, а одна я боюсь. Думаю выписать тетю Катю к 23–му ноября, тогда, вероятно, опять с ней съездим к нему. Отнесла ли ты некролог Марье Влад.?⁷³ Насчет папиного портрета еще ничего не предпринимали; Ваня к Платонову⁷⁴ не идет, мне тоже что–то не хочется, а все жду Сашу.⁷⁵ Узнай, не приехал ли он; тогда сходи к нему, и поговори.... О. Иоанафан⁷⁶ прислал для креста образок Спасителя в терновом венце, писанный масляными красками на цинке; я уж отдала его врезать, а о. Иоанафану послала в благодарность некролог и баночку землян, варенья......За последнее время часто приходится читать, а иногда и слышать о том, что не далеко всему конец и близко пришествие антихриста, а также о грядущих страшных переворотах в жизни. Как это серьезно примешь, так очень на сердце тревожно становится. Держись, Маруся, за Христа крепко и за Церковь и не открывай ушей и очей и сердца на враждебное им, ибо много всего этого теперь развелось в мире и трудно блюсти себя. Крепко тебя целую и благословляю. Любящая тебя м. О. Голубцова.

6. 11 ноября 1911 г.

Дорогие мои детки Маруся и Сержик!

Все собиралась вам написать, да время не изловлю никак, все куда–то улетает. У меня постоянно, как на товарной станции, залежи грузов – целые узлы починки и масса всякого другого дела, которое никак не дождется своей очереди... Насчет папинаго портрета я тебя убедительно прошу поговорить сперва с Сашей все подробно, и если он возьмется как–нибудь нам сделать портрет – фотографический или живописный на основании тех фотографий, какие у нас есть, то напиши поскорее мне, и я пришлю нужные карточки. Сергей Иванович [Смирнов, проф. МДА] все еще не печатает группы с Ключевским, говорит, что у него бумаги нет. О частных уроках, по-моему, тебе нечего и мечтать, и так дела не мало. Та неделя была очень трудная: четверо лежали с кашлем и в жару, хотя не все дни, именно: Петя, Леля, Павлик и Симочка, а потом свалилась Аннушка, да так сильно, что я испугалась; теперь и дети, и она встали, но еще кашляют, а у Симы что–то желудок расстроился. Два дня сама стряпала, а чугуны втаскивал и вытаскивал Ваня; потом уж я взяла Таню, дня на три. Наташе Ал. Емел.⁷⁷ задал нынче сочинение: «Характеристика протоп. Аввакума по русской литературе; велел читать его произведение. Как тебе кажется, что–то очень это ладно. Про смутное время она подала; мне показалось, написано порядочно, сколько ей поставят за него: она очень уж старалась и много читала. Все учатся пока без сюрпризов... Завтра Ключевскому полгода, пойду к обедне вероятно. Кажется, писать больше нечего... Пока до свиданья, крепко вас обоих целую и благословляю и желаю здоровья. Все дети вам кланяются. Кланяйтесь от нас тете Варе и Константину Ивановичу.⁷⁸ Остаюсь люб. вас м[атъ]. в[аша]. О. Голуб.

7. 4 дек. 1911 г.

Дорогие Маруся и Сержик! Не печальтесь, что я не приехала – тетя Варя вам скажет почему. На душе непокойно, тяжело мне ехать и вам я буду не в радость. Трудно оставлять детей, точно от живого мяса приходится отдирать. И хоть бы они вели себя дружелюбнее, а то все дерутся, да ссорятся, да шалости разные глупые затевают. Вот об этом все и будет думаться, да и глаз Лелин безпокоит, как бы хорошо–то все прошло, без следа. Папин портрет, если можно, пришлите мне с тетей Верой, а я обратно перешлю с кем-нибудь. Писать больше некогда, а то не поспею. Крепко вас обоих целую и благословляю. Будьте здоровы. Пишите. Остаюсь любящая вас мать ОТ.

8. 1912 (?)п, 14 марта⁷⁹

Милая и дорогая Марусечка! Очень я все безпокоюсь из–за книжки тети Сони. Прошу тебя усердно с Сережей ее везде поискать и, если найдется, тотчас же отнести; в противном случае надо узнать, как возместить потерю – другой ли какой книгой или деньгами и в каком количестве и заплатить. Мне эта история в высшей степени неприятна, да и стыдно перед родными за твою неаккуратность. Постарайся, сколько можешь, реабилитироваться и впредь таких вещей не допускай...

14 марта, день Феодоровской Костромской ик. Бож. Мат[ери].

Приписка на конверте карандашом: Милый Сережа, советую тебе уроки твои оставить и все время употреблять на собственные занятия, как и папа всегда желал.

9. 27 июня 1912 г.

Моя милая и дорогая Марусечка! Ты, наверное уж заждалась письма, а нам все хотелось сперва получить от тебя, ибо и писать то особенно было нечего на первых днях. В воскресенье вечером, когда мы все были у бабушки (Софьи Мартыновны Смирновой. А. С.Г.), туда пришла от тети Вари телеграмма, что тетя Анна Мартыновна скончалась и похороны во вторник. Бабушке сказали в успокоительном тоне об этом и она очень, сравнительно, благодушно приняла это известие, без всякой истерики, только все крестилась. Во вторник мы с тетей Верой ездили (а бабушка не ездила) на похороны; отпевали ее в приюте, а похоронили в Дорогомиловском кладбище, рядом с ее мужем⁸⁰. Служил [ее брат] Феодор Мартынович [Ловцов, свящ–к ц. Успения на Могильцах]... Тетя так в гробу изменилась – узнать нельзя, лицо маленькое и точно не ее. Ее причастили и соборовали; без сознания была только 2 часа и скончалась от разрыва сердца, от старости; болезни определенной, кажется, не было... Тетя Катя сегодня прислала письмо, тебя целует, пишет, что все болит у нее голова и слабость какая–то, да и нога что–то болит. На 4–е [июля] пойдет в Ильинское служить по папе обедню, как я просила ее. К нам на этот день все собираются, многие накануне; Евлампий Ив [Троицкий, муж Софьи, сестры Ольги Серг.] и дядя Сережа⁸¹ хотят служить на кладбище; а в Академии новый инспектор архим. Анатолий [Грисюк] уже распорядился отслужить всенощную и обедню... Пиши почаще, хоть этим горечь разлуки услаждай; хотелось бы всех видеть около себя и здоровыми, и возможно счастливыми, и спасающимися. Будь во всем умница; в школу хорошую попала, внимательно ко всему присматривайся, хорошему подражай, а дурное пропускай мимо. Учись держать себя тактично, скромно, сдержанно, приветливо ко всем и вежливо и услужливо; воли языку не давай и необдуманно не болтай. Старайся поправиться за лето, не увлекайся работой во вред здоровью.... Пиши все откровенно, это для меня всего дороже, знаешь, мы не болтливы и на сторону от нас мало перепадает. Ну, будь здорова, не сетуй на нравоучения, они от материнского любящего тебя сердца. Крепко тебя целую и благословляю и желаю всего лучшего. Дети все тебя целуют.

Любящая тебя м. т[воя]. О. Голубцова.

10. 10 июля 1912 г.

Милая и дорогая Марусечка! Как–то ты поживаешь? Здорова ли, весела ли? Что–то мне все о тебе тоскуется и думается. Все ли у тебя благополучно? Пиши пожалуйста, все откровенно, ведь я никому никогда ничего не скажу о детях своих, чего другим знать не полагается, да и самим детям друг о друге не скажу, чего не следует говорить. Меня часто мучает мысль о вашем (разумею вас троих старших) отношении к религии, хочется чтобы она у вас была на первом плане и в чистом виде, без примеси модных учений, в роде толстовства; чтобы не было неверия, равнодушия к вере, холодности, чтобы не считали христианство отжившей свой век стариной, ибо это несправедливо в отношении к религии вечной жизни; хочется чтобы вы интересовались Тем, в Кого уверовали и старались ближе и глубже вникнуть в Его простое и высокое учение, ведущее к вечной жизни, чтобы не стыдились исповедовать Распятого, пролившего на кресте Свою кровь за вас, чтобы избавить вас от вечной смерти. Конечно, ваша жизнь только еще начинается, и о вашей религии еще ничего нельзя говорить, ибо она не испытана жизнию, но мне хочется, чтобы она с самого начала вам освещала жизненный путь, как мрак в темноте океана, чтобы вам благополучно проплыть житейское море и пристать к тихой пристани вечного спасения. Об этом больше всего молюсь и об этом больше всего болит сердце и горько бывает всякое уклонение в сторону с вашей стороны. Дай Бог, чтобы вы все трое радовали меня в этом отношении; ничего так сильно не желаю я, и все остальное для меня не имеет такой важности и бледно в сравнении с этим. Прошу тебя, не пренебрегай изучением твоей религии, уделяй ей место среди других занятий, хотя бы по праздникам; начни хоть с крупиц – немного евангелия, немного углубленного размышления о прочитанном и о том, что интересует в делах веры, и почаще молитвенное воззвание к Богу за папу – и это будет очень хорошо. А главное – «сыне, даждь Ми сердце! II– старайся всем сердцем любить Бога и Господа нашего Иисуса Христа больше всего на свете, ибо Он больше всех достоин такой любви в сравнении со всем миром. Прости, если докучаю тебе наставлениями, но к этому побуждает меня сильное желание вам жизни не кончающейся в этом мире, а вечной связи с радостию. Если найдешь нужным и возможным, дай и Ване с Сережей прочитать эти строки, ибо я только на письме могу изъяснять свои желания и мысли, а на словах не речиста и не находчива. Еще раз прошу тебя и всех вас быть со мной откровенной, ибо ваши откровения дальше меня никуда не пойдут, а я все–таки жизни уж много прожила, и при случае могу помолиться, когда буду знать, о чем молиться, могу и помочь иногда каким–нибудь словом.

Мы все, слава Богу, здоровы. Ваня вчера ездил в Москву; купил себе кастору черного на брюки и жилет, хочет перешить себе папин сюртук... Завтра придется праздновать [свои] именины дома и кой–чего постряпать, конечно, для родных. Тетя Катя сегодня уж прислала поздравительное письмо, пишет, что деньги, кот[оторые] я послала еще 2–го июня, она не получила и только 1–го июля ей дали повестку, а 9–го поедет за ними. А я посылала ей как раз на заупокойные обедни 13–го июня и 4–го июля, и она служила уж на свои деньги. Дела очень много накопилось, шить надо и одежду и белье к учебному сезону. Учиться с детьми и не знаю как угораздиться... Ну, пока до свиданья, моя дорогая доченька, крепко тебя целую и обнимаю и желаю здоровья. Дети все целуют. Пиши почаще. Остаюсь любящая тебя твоя мать О. Голубцова.

11.18 июля 1912 г.

Дорогое дитя!

Ты уж наверно заждалась письма, а мы с делами–то все никак не присядем за писание: то кройка и шитье, то варенье, то гулянье – все и некогда. А к вечеру так устанешь, что мотаешься. Жара днем порядочная, а ночью такая духота, что не спится от жары; дети все раскидаются, Сима весь потный, так что и рубашка и наволочка сырые. Привез Паня⁸² от тебя весточку – спасибо за письмо; он очень доволен поездкой к вам и все нам обо всем рассказывал, помешал мне кроить гимназические пары для Пети и Коли, и я, выслушавши все главное, попросила их перейти из моей комнаты в залу доканчивать рассказы, чтобы продолжать прерванную работу (кройку)...

12. 19–го июля.

Дописываю в Серафимов день – именинник у нас Сима и причастник... Письмо твое, присланное по почте еще до Паши я получила и очень была рада, прочитав его: ты мой дух успокоила. Молю Бога, чтобы любовь твоя к Господу Иисусу Христу и к Пречистой Его Матери с годами делалась все крепче и сознательнее и проходила бы в жизнь и приносила бы плод во славу Божию и мне на утешение и ближним на пользу. На счет изучения веры ты меня не поняла, вероятно, я не точно выразилась. Я бы желала, чтобы вы интересовались с сердечным сочувствием всем, что касается Бога и религии, чтобы изучали историю внешней и внутренней жизни Церкви, старались узнать, чего от нас требует звание христианина (христианки), как надо понимать то или другое требование христианской религии, как прежде и до нашего времени и теперь проявляется христианская жизнь в людях и т.п. С познанием своей веры не может в важности и жизненности сравниться никакая наука, ибо всякая наука останавливается и становится не нужна перед могилой, и все ею добытое, оставляется в этом мире; а познание веры и тут освещает жизненный путь и утешает и ободряет и указывает единую истину и смысл жизни, и в потустороннем мире проливает свет на потемки будущего и много приносит утешения скорби и утверждает душу. Конечно, я разумею не одно голое познание, но непременно соединенное с верой и любовью к Богу, которые и должны к нему человека двигать, утверждая в нем добрую надежду. А вера без дел мертва есть. Вот как все друг с другом связано!.. Ну, до свиданья, моя дорогая, деточка, пора нести письмо, а то опоздаю к обедне, в Ильин день, в который приходится кончать письмо... Крепко тебя целую и благословляю и желаю всяких благ небесных и земных. Любящая мать твоя О. Голубцова.

13. 2 августа 1912 г. Милое мое, дорогое дитя!

Очень мы все сочувствуем тебе в твоих тесных обстоятельствах и неприятностях, но в то же время просим тебя не расстраиваться всем этим, а думать так, как ты и пишешь, что, м.б., это все к лучшему. Уходить из училища, нам кажется, не следует, пока у тебя нет другой штатной службы, да и ничего еще не видя, чего подниматься? надо сперва посмотреть, что за люди новые–то, и какие теперь настроения; все это выясниться может только со временем. В Москву тоже ехать пока незачем; прозанимайся до приезда графини, а потом приезжай к нам; пропустить в Музее дня два, хотя бы и с начала занятий, я думаю, нисколько не предосудительно в виду уважительной причины. Нам так хотелось помочь тебе в твоих занятиях и ободрить тебя в неожиданно затянувшемся одиночестве, что мы было решили с Ваней и Сережей, что они сегодня же в ночь отправятся к тебе в Поречье и, погостивши у тебя денька два, помогут тебе окончить все к сроку. Но вдруг приехал Н.Н. Раввинов⁸³ и испортил все дело. Уедет он, вероятно, завтра. Навез по обыкновению горы конфект – ирис, карамельки и т.п. Соберутся ли уж теперь братцы к тебе – не знаю. Ваня колеблется из–за недосуга. Я все никак не кончу гимназические пары, мало приходится шить. Отправляя к тебе Ваню и Сережу, я отчасти имела в виду, что они помогут тебе пособить и советом или каким указания особенно Ваня, а также была и цель – чтобы они проехались с приятностью и пользой. Положение сиротства все более и более начинает пониматься и иногда бывает очень тяжело. Но Господь человеколюбно все строит глубиною мудрости и полезное всем подает – и надо скреплять сердце и покоряться: видно так надо!

Ну, пока до свиданья, моя дорогая Марусечка, будь здорова и спокойна, понапрасну не расстраивайся, а больше надейся на милость Божию: ведь Бог – Отец сирот и не даст вас в обиду, только вы за Него крепче держитесь и будьте Ему верны. Крепко тебя целую и обнимаю и благословляю и желаю всего лучшего. Любящая тебя м. твоя О. Голубцова.

Братья и сестры тебя целуют и давно уж ждут. Петя что–то очень похудел, а Леля опять закашлял. Все это меня сокрушает.

14. 18 сент. 1912 г.

Дорогая Марусечка!

Ты уж наверно заждалась от нас письма, а я все никак не собралась раньше тебе написать. Эти дни – 17–е и 18–е все была с родными и мало сидела дома. Приезжали Люба [сестра], Соня Уварова и Лиза [племянницы Ольги Серг.]. Время провели хорошо вместе, ходили к Черниговской и вместе с Верой, которая подоспела из Москвы. Дети все здоровы, кроме Павлика и Лели, которые кашляют и потому сидят дома. А Павлик еще ногу испортил – налетел на крюк у своей постели и вырвал клочек мяса, теперь ходит с забинтованной голенью. Но это ни мешает ему шалить и везде лазать. С Лелей занимаюсь пока сама... Жаль мне тебя; наверно очень тебе досталось за это время. Устроилась ли с расписанием в Училище? Перешла ли к Щепкину? Как Сержик подвизается? Пишите все. Ты на меня, наверно, разобиделась, что я тебе в открытке попеняла, что уходишь не сказавшись; хотела зачеркнуть, да жаль было открытку пачкать, да отчасти подумала: «Дай испытаю ее смирение!»

Нового у нас ничего нет. Писем от родных ни от кого не получали. Дети учатся пока без сюрпризов; Петя едет на тройках, иногда с двумя возжами, боюсь, что до пары очень близко, а мне будет его жаль – он очень старается и долго сидит по вечерам... В ближайшей перспективе – стирка, затыкание окон, уборка летней одежды и рубка капусты, а также безконечное хождение по портнихам, красильням и т.п... А теперь пока до свиданья, крепко вас обоих целую и благословляю и желаю всего лучшего. Кланяйся тете Варе и Константину Ив–чу [Богоявленким]⁸⁴. Остаюсь любящая вас мать ваша О. Голубцова.

15.– 1912 г.

Милая и дорогая Марусенька!

Поздравляю тебя со днем рождения твоего и желаю тебе всяческих благ, небесных и земных. Крепко, крепко целую тебя при этом. Много воспоминаний бегает в голове. В трудное для нас обоих время родилась ты; впечатления от твоего младенчества у меня связаны с впечатлениями болезни папы, холода, сырости, материальной скудости и т.п. Дай Бог, чтобы ты до конца была нашей радостью рожденной в скорбных обстояниях, нашим утешением во всех отношениях. Будь всегда здоровой и умницей во всем... Я было хотела эту неделю поговеть и съездить в Зосимову пустынь, но сегодня что–то прихворнула, – все знобило, так что пришлось принять хины и отложить всякие мысли ехать куда–нибудь. Повышение небольшое, 37,6 вечером, но из осторожности придется посидеть дома... Еще прислал письмо мой крестник Петя Ильинский⁸⁵ из села; лишен вместе с прочими 100 учениками казенного содержания и получает на квартиру 4 р. в месяц из семинарии, а стол свой, рубля на три. Это, конечно, не особенно приятно... Сержику, наверно, досталось в морозы–то, в легкой–то шинели? Вперед будет слушать добрых советов. Теперь пока до свидания, дай Бог, скорого; крепко вас обоих целую и обнимаю. Остаюсь любящая вас мать ваша О. Голубцова.

Приписка: Скажи Сереже, чтобы он сдержаннее выражался в открытках о своих профессорах: «удрал и остался с носом» – это не очень ладно. Спасибо за освобождение от платы.

16. 13 дек. 1912 г.

Милая моя Марусенька!

Очень меня беспокоит твое ухо, как бы чего не было. Компресс едва ли удобно ставить, ведь ты каждый день должна выходить и легко можешь хуже еще простудиться. Давно бы тебе сходить к доктору; запускать эти вещи не следует. Мне помогало теплое масло деревянное или камфарное или теплый глицерин (капли в ухо), причем после надо затыкать ухо ватой, когда выходишь на улицу... Боюсь, не за субботние ли концерты тебя Бог наказывает. Очень мне было неприятно, что ты на них записалась, не почтила воскресения Христова; они совсем не идут к церковному празднику. Зашла бы из музея в Пантелеймоновскую часовню на Никольской и взяла бы на 5 к. маслица из лампадки св. угодника и ватки, да и мазала бы в ухе, а концерт твой перед Святками пусть пропадает и приезжай скорее домой. Рядом с часовней Афонская книжная лавка – купи там себе хоть листочков, какие понравятся, чтобы хоть немного дать душе пищу, а то в суете Бога и вспомнить некогда, и душа томится... Как поживает Сержик? Поцелуй его от меня. Приезжали бы вы оба поскорее. За твое здоровье я особенно всегда опасаюсь, а ты к нему спустя рукава относишься... Ну, пока до свиданья, дорогая Марусенька, крепко целую тебя и Сержика и обоих вас обнимаю и благословляю, будьте оба здоровы и во всем благополучны.

Остаюсь любящая вас мать ваша О. Голубцова.

Приписка карандашом: Помни, что будущность (конечно, не земная) принадлежит истинным последователям Христа и держись крепко за Церковь избегай гордости и всяких обольщений ума и сердца.

17. 15 янв. 1913 г.,

открытка, в которой О.С. Голубцова просит дочь Марию купить для нее чего–нибудь из музыкальных церковных произведений Турчанинова: «Догматик» или «Задостойник». – «Буду очень благодарна» – пишет она.

18. 7 марта 1913 г.

Дорогая Марусечка!

Спасибо тебе за письмецо. Беспокоит меня несколько твой стол: как бы тебе получше устроить? Посылаю тебе пока маленькое подспорье – сливочного масла; могу, если хочешь, и лепешек напечь... Посылаю тебе платье зеленое (а лучше бы ты на концерт–то не ходила)... Среди маленьких книжек попалась мне случайно одна с рассказом о твоей святой, которой имя ты носишь. Посылаю ее тебе по праву. Прими ее от меня, как материнское благословение, и прижми ее к сердцу, ибо благодатная она. Если тебе в духовной твоей нищете эти Троицкие копеечки [книжечки ?] полюбятся, я буду тебе их иногда присылать, но с тем, чтобы непременно их прочитать, хотя бы с неменьшим вниманием, как мое к тебе письмо; мне приятно будет думать, что ты хоть изредка будешь питаться духовной пищей, хотя бы ради того, чтобы сделать мне удовольствие, а лучше, из собственного влечения к духовному. Ну, до свиданья, дорогая моя дочурка, крепко тебя целую и обнимаю. Дай Бог тебе счастья! Помнишь –сказала я тебе? и теперь от души повторяю это желание. Поцелуй Сержика за меня. Кланяйся тете Варе и Конст. Ив. Мир на Израиля! Остаюсь любящая тебя твоя мать О. Голубцова.

19. 18 марта 1913 г. Милая и дорогая Марусечка!

Очень мне не хотелось бы, чтобы ты на Крестопоклонной неделе ела мясо, нельзя ли тебе как–нибудь эту неделю устроиться на постной пище? Или походить опять к тете Варе, или покупать белуги, судака или наваги и просить Машу тебе варить и жарить, а также варить рис и есть с миндальным молоком, которое можно купить в аптеке в порошке и разводить – это и сытно, и приятно, и здорово; конечно с сахаром. Денег я тебе на рыбу могу дать, а за стол уж эти деньги не платить. Если уладишься так и понравится, может и остальные недели так просуществуешь? Я бы этого очень желала. Жаль прежнего доброго порядка и полезного не только душе, но и телу, ибо перемена необходима. Если послушаешь меня, то будешь доброй дочкой. Поговори с хозяйкой – может, она согласится тебе устроить постный стол, хотя бы за более дорогую плату. У нас в пятницу чуть было не случилось ужасное несчастье. Сима упал в речку, которая вскрылась уже и быстро довольно текла, и если бы не Наташа, которая была близко, он бы мог быть снесен течением и утонуть. К великому моему счастью, Бог помиловал нас. Симочка по пояс ушел в воду, холоднейшую, весь взмог, но не упал, не захлебнулся; Наташа на крик его прибежала и насилу вытащила, сама чуть с ним назад не упала, так он был тяжел в намокшей зимней одежде. Мы с Ваней скорей его раздели, закутали в байковое одеяло, растерли водкой, дали горячего чаю с вином и приставили к ногам горячую бутылку, навалили всяких одеял и шуб – он согрелся и вспотел и все, слава Богу, прошло благополучно. Уж не знаю как Бога благодарить за избавление от такой опасности Симочки и меня от такой ужасной скорби! И удивительно, что и я, и Ваня вспоминали об этом несчастном проломе [в заборе, отгораживавшем садовый участок от ручья – Корбухи], что надо его заколотить, но я как вспомнила тотчас же забыла, а Ваня только хотел надеть пальто и идти, а он в это время и упал, бросавши комки снега в речку вместе с другими ребятами. Теперь уж, спустя пору, забили накрепко проход; сам Симочка все просил, чтобы Ваня забил его. Зайди как–нибудь к Иверской Божьей Матери, поблагодари за Симочку и поставь свечечку. У Пети вышла «2–ка» по физике, 18–й ученик; а Коля – вторым при двух тройках. Сига⁸⁶ Каптерев принес девочкам вчера издание Каллаша о Смутном времени; там есть статья Ник. Фед–ча Каптерева, вероятно, потому и книга эта у них... Милая Марусечка, мне было очень прискорбно слышать от Вани, что вы с ним ходили в театр. Это в великий то пост, посвященный страданиям Христа, Которого вы оба любите. Как же это одно с другим вяжется? Любите и оскорбляете? Дай Бог, чтобы это было как бы недомыслие, о котором бы вы пожалели в душе и не пожелали бы уже его повторения... Желаю, вас видеть христианами истинными, а не по имени только. Любящая вас мать ваша О. Голубцова.

20. 30 апр. 1913 г.

Милая и дорогая Марусечка! Спасибо за письмецо; почаще подавай о себе весточку, и хорошо бы –каждый раз добрую, особенно в отношении твоего здоровья и сил, за которые я очень беспокоюсь, а ты, словно нарочно, о них и не заикнулась; прошу на будущий раз удовлетворять мое, быть может, надоедающее тебе любопытство. У нас все бы, кажется, ничего, пока благополучно: сочинения пишутся, задачи решаются; только Петя, кажется, сел на русском сочинении. Тема была о высших классах общества по произведениям Державина; а он и не повторил их, т.е. оду, по которым надо было писать, и написал очень мало и наверно очень плохо, так что учитель ему велел основательнее готовиться к устному... Приносили подписной лист для заявления желания смотреть Царя в Лавре. Мы подписались и вас записали... Сегодня ночью на Нижней улице был пожар, сгорело 5 домов и много сараев; сгорели, между прочими, дома Кафтанникова и Кубышкина; только один дом оставался до домов Сафонова. А мы проспали. Ну, пока до свиданья, дорогая моя деточка, крепко тебя целую, обнимаю и благословляю, также и Сережу, и желаю вам обоим доброго успеха во всех ваших занятиях и благополучной сдачи всех экзаменов и пребывании в добром здоровье. Остаюсь любящая вас мать ваша О. Голубцова.

21. 14 июля 1913 г.

Милая и дорогая Марусечка!

Получила твои три письма и сразу на все отвечаю. Спасибо за поздравления и пожелания; мне пришлось их прочесть только 13–го вечером, ибо 11–го с утра я со всеми детьми, кроме Вани, конечно, и с двумя прислугами уехала в Зосимову пустынь, и там мы оставались до 13–го вечера; все, кроме Симы, поговели и причащались. Погода была все время чудная, народу не очень много, время провели хорошо, – все гуляли, собирали грибы и ягоды, которых там очень много; брали один номер в 5 кроватей и спали по две и заплатили за двое суток с пищей 3 р. Дети были очень все довольны... В тот же день по нашем приезде, Ваня в 12–м часу ночи уехал с компанией: Ал. Емел. Захаров и Тонин муж и еще, кажется, кто–то – в Ростов и далее, хотел проехать в Кострому. У нас теперь еще стало теснее; залу и кабинет оклеили газетами, завтра будут оклеивать обоями, а мы ютимся в занятной и на террасе, и еще в моей спальне кровати поставлены. Линолеум привезли, лежит еще не распакованный в ящике. Печку в кухне без нас прожгли без всякой пожарной трубы, теперь не дымит. Мы и уехали–то отчасти потому, что к печке нельзя было подойти, пола не было и три–четыре дня не стряпали. Ваня без нас ходил обедать к тете Вере... Что–то уж очень много нанесли без нас просфор и прислали писем; не знаю уж, как мне и отплачивать... Уж как ты устроишься с дачей – не знаю; пожалуй, мудрено это будет сделать по добровольному соглашению... Действуй как подсказывает совесть. На счет Сережиной квартиры я думать пока не буду, подожду решения тети Вари, а то она может обидиться, если Ник. Ник. получит место с квартирой и Сережа уйдет, а мне всячески хочется ее беречь, ибо она много мне добра сделала, и я вам советую не косотыриться и не ставить ей всяко лыко в строку, а пропускать все мелочи сквозь пальцев и помнить главное ея добро, да и своих недостатков не забывать и других не осуждать. Жду не дождусь, скоро ли мы приведем квартиру в порядок: столько везде пыли, и грязи, все скучено, разборки не оберешься... Писала ли я тебе, что Цветковы открыли женскую прогимназию – Приготовительный и 1–й классы, так что мальчиков теперь по неволе придется дома готовить. Может быть, это к лучшему. Ну, пока до свиданья, дорогая моя Марусечка, крепко тебя целую, больше всего желаю, чтобы ты отдохнула и окрепла нервами, буду ждать от тебя письма насчет твоего житья-бытья. Дети все тебя целуют. Остаюсь люб. тебя м.т. О.Г.

22. 28окт. 1913 г. Дорогая Марусечка!

Поздравляю тебя со днем твоего Ангела [29 окт.] и от души желаю всего лучшего для души и тела – спасения и здоровья и во всем благопоспешения. Дети тоже тебя поздравляют, а Леля с Павликом даже сами взялись писать и все спрашивают – что писать. Симочка теперь с тетей Катей играет в карты и гуляет, так что реже уж подходит ко мне с вопросом: «мама, что мне делать?». Вчера нам была большая неприятность: Коля принес бальник с поведением 5 – и там же написано, что этот балл ему поставлен за безпокойное поведение в классе и на переменах. Я очень расстроилась и просила Ваню наказать его, и теперь не знаю, что мне с ним делать, как заставить его вести себя хорошо, какие меры принять. Он и учиться стал хуже: 4 тройки в четверти –по Закону Божию, по латыни, по математике и по французски – седьмым учеником. У Наташи по всем 4. У Нюры по русскому 3... Крепко все тебя целуем и обнимаем; нашу дорогую именинницу – будь во всем благополучна. Остаюсь любящая тебя мать твоя О. Голубцова.

23. 1914–й год. 19 апреля.

Дорогая Марусенька!

Меня очень обеспокоило твое неожиданное отбытие в Петербург без предварительного отпуска из Музея. Я боюсь, как бы из этого не вышло для тебя какой неприятности. Мне кажется, ты слишком вольничаешь, так сказать, поступаешь попросту, без затей, как тебе понадобится, а со службой так нельзя обходиться, не все на это обхождение посмотрят твоими глазами, а многие – своими. Прошу тебя написать мне, как все это у тебя обошлось... Тетя Аня прислала очень приличное пальто, но Нюре узко, а Наташе очень хорошо впору, так что я напрасно поторопилась покупкой... Большую часть вещей отослала сегодня дяде Геннадию, прибавив кой–что своего. Себе оставила немного... Я все–таки испортила себя своим путешествием в Москву и к Черниговской на другой день в один конец пешком, сердце опять вышло из берегов и весь день 17 и 18 ч. все было непокойно, пришлось больше лежать, вздыхать и зевать. Сегодня был у нас пр. Савва Сторожевский – носили его икону по домам, и мне весь день лучше, уже не лежу и сердце успокоилось. Тетя Варя приезжала 17ч., приходила к нам с тетей Верой, а к ним я по нездоровью не могла прийти ни в тот день, ни на другой и безпокоилась, что тетя Варя обидится... Крепко целую вас с Сержиком и желаю обоим здоровья и всего лучшего. Остаюсь люб. вас м. О.Г.

24. 19 мая 1914 г.

Дорогая Марусечка!

По поводу предложения тебе должности инспектриссы я думаю то же, что и ты и молода ты, и не по тебе такая должность; тут нужна Елеонская, насколько я ее себе представляю, а нам с тобой нечего и соваться туда. Ваня говорит, что у тебя обеспеченности сейчас никакой нет, придется с будущего года искать штатной должности, уроков... Ну, там, что Бог даст; конечно, забывать этого не надо и заранее об этом хлопотать. Только я всегда против должности не по себе: – ни себе, ни месту не принесешь пользы, а только вред, и иногда непоправимый. Выбирай епанчу по плечу – чай, помнишь диктовки у Красногорскаго.

Мое здоровье точно барометр, то ясно, то переменно, то вовсе к дождю; сейчас чувствуется что–то не очень, а вчера было очень хорошо. Начала шить чехлы на мебель в зале – радуйся... Хотелось бы купить нот Пасхальных песнопений – «Плотию уснув», «Да воскреснет Бог» и т.п. простых обычных напевов, не удастся ли тебе как это сделать? только непременно наших напевов, а незнакомых лучше совсем не надо. Еще «Разбойника Благоразумного» хотелось бы. Наташа все еще кашляет. Ребята несколько кисли с повышением температуры, теперь ничего. Я начала лечить зубы, два раза уже ездила к Быковской. Поцелуй за меня Сержика. А тебя крепко целую и обнимаю и желаю здоровья и всего лучшего. Остаюсь любящая тебя мать твоя О. Голубцова. Всем родным и твоим хозяевам от меня кланяйся.

25. 9 сент. 1914 г.

Милая и дорогая Маруся!

Не балую я тебя письмами – никак что–то времени не выберу написать, уж на меня не сердись за такую редкую корреспонденцию... Очень грустно мне нынче отпускать Ваню из нашего семейного круга в обстановку, сказала бы безнравственную, холостого человека, живущего с кем–то. Не знаю, насколько это чувствует сам Ваня. А мне было бы гораздо приятнее отправлять его в такую же нормальную семейную обстановку – собственную, т.е. хотелось бы, чтобы он сам уже выбрал себе хорошую невесту и женился бы – уж 27 лет исполнилось, папа в эту пору уж , был отцом. Боюсь, как бы та обстановка, в которой ему теперь приходится жить, не повлияла бы на него незаметно в дурную сторону; б. может, лучше бы перейти куда на другую квартиру. Что–то мне очень жаль Ваню. Он был какой–то скучный, хотелось бы видеть его веселым и довольным. – Как ты себя теперь чувствуешь, как твое здоровье? Мне не нравится, что вы со мной очень не откровенны, все скрываете от меня, что с вами делается, чего вам хочется, и т.п., как будто я кому разболтаю ваши тайны, а между тем сколько бы, может быть, ошибок можно было избежать, если бы вы матери высказывали свои скорби, неудачи и т.п., да и легче гораздо высказаться, чем таить про себя; я, ведь, никогда никому про своих детей ничего не скажу, так что меня стесняться нечего и удивить меня трудно, всего приходилось видеть и слышать. Так, пожалуйста, прошу тебя и Ваню и Сержика быть со мной совершенно откровенными в ваших обстоятельствах, каковы бы они ни были; быть может, и я иногда на что–нибудь могу быть годной, хотя бы ради пожилых своих лет. Я подозреваю, что ты в сердце скорбишь, а ничего не выскаживаешь и ужасно вредно для твоего некрепкого здоровья. И мне вас очень жалко, а я не знаю что делать, что подумать. Отчего вам просто по–детски не выложить, что на сердце: ведь я не враг, а мать, которая любит и жалеет вас, как может. Как Ване желаю найти добрую подругу жизни, так и тебе желала окрепнуть здоровьем и вдвоем построить тепленькое гнездышко; я бы тогда спокойнее могла бы думать о смерти, которая неизвестно, когда подойдет. Но да будет во всем воля Божия, которой предаю и вас всех и себя – в ней покой моей душе: как Господь устроит, так, значит, и хорошо.

Мое здоровье сейчас ничего себе – учусь с ребятами, немного шью, гуляю. Дети учатся. Наташа шьет на раненых и Вера Николаевна тоже. Сегодня получила второе письмо от Голубцовых семинаристов⁸⁷ – просят денег на одежду для непринятого на казну брата. Думаю завтра послать 8 рублей, тете Кате подожду посылать до того месяца. Милая Маруся, напиши пожалуйста, Николаю Ивановичу чай, уж забыла? Какие отношения у Вани с Милей и у тебя с Никол. Ник. Приоровым⁸⁸ или никаких? Меня все это безпокоит. Скажи Сержику спасибо за письмецо. Желаю ему успешно заниматься в Архиве. Экземпляр издания «У Троицы в Академии» предназначенное тебе, остался пока у нас – приедешь, возьмешь, а я пока почитаю; Аббас–Туман⁸⁹ то в Швейцарии ты поместила. Напрасно нам не дала предварительно прочесть, избегла бы таких ошибок. Ну, прости за все, что я тебе наговорила, не сердись, а будь простой откровенной дочкой избегай отчуждающей скрытности и вредного деликатничанья с матерью; попроще, попроще, пооткрытее, подоверчивее, поближе к матери – от этого нам всем будет лучше. Я сама очень страдаю какой–то глупой стеснительностью; иногда чувствую, что надо бы сказать, спросить, ан язык прилипнет к гортани и добрый порыв так и останется порывом; это мой грех, – молчу, когда надо говорить, и иногда говорю, когда надо молчать. Ну, будь здорова, приезжай с Сержиком на Воздвиженье, поменьше занимайся, дай лошадке–то отдохнуть, не заганивай. Крепко вас обоих целую, обнимаю и благословляю и желаю всего лучшего. Остаюсь любящая вас мать ваша О.Голубц. Дети все вас целуют. Поклон всем Пономаревым.

Приписка: Милая Маруся, пожалуйста, ничего не позволяй вольнодумного против всякой святыни, царя и начальства, всячески учись держать язык за зубами, в сердце крепко храни православную чистую веру без всяких примесей толстовства, протестантизма, неохристианства и т.п. Очень прошу серьезно к этому относиться и бегать легкомыслия.

26. 6 окт. 1914 г.

Милая Марусечка!

Сейчас только получила письмо от тебя и от Вани. Очень беспокоюсь за Ваню, что так много ему занятий и всяких волнений, очень он устает, как бы не захворал нервным расстройством. Уж хоть бы он в Архиве повольготнее работал и отдыхал. Сима выздоровел, дети учатся ничего, Павлик ходит к учительнице, – кажется, строгая. Сегодня собираемся рубить капусту, а завтра ждем прачку. Что–то никак не войдем в мирную колею и не наведем какой–нибудь относительный порядок – все суета и какое–то нагромождение дел и забот, и страшно плывут деньги из рук. Ну, пока до свиданья. Наташа торопится застать Паню, чтобы отправить тебе платье и книжку. Целуй Ваню и Сережу – напиши еще.

Остаюсь люб. тебя мать твоя ОТ.

Целую, обнимаю благословляю. Сегодня служили обедню заупокойную – вчера [5/18 окт. – святителей московских] были именины деда и брата.⁹⁰ Здоровье мое ничего, вчера ходила сама за капустой и захромала, а нынче отошло.

27. 27 окт. 1914 г. Дорогая Марусечка!

Поздравляю тебя со днем твоего ангела⁹¹ и желаю тебе от всего сердца доброго здоровья, спокойствия, счастья и всех благ душевных и телесных. Сегодня прочла в газетах скорбную новость о Косте Смирнове,⁹² и у меня как–то пропала совсем охота ехать в Москву на именины; лучше как–нибудь после приеду, а буду вас всех ждать в субботу 1–го ноября... Я уже ездила в Зосимову Пустынь и внесла 60 р. на вечное поминовение за нас с папой, и заняла их у Аннушки. Денег своих нет сейчас ни гроша, придется сколько–нибудь призанять у Аннушки пока до 1–го числа. Ничего поэтому не покупаю – ни шапки Нюре, ни шерсти и т.п., а сижу у моря и жду погоды. Коля 3–м учеником II разр., а Леля 1–м тоже II разр. Пете еще не выдали бальника. Скажи Ване, что я слышала, будто у вдов старших сыновей не берут в военную службу, и что надо ему подать прошение и его перечислят во II разряд по случаю перемены в семейном положении... Павлик что–то неважно учится, больше все на тройках едет; особенно меня беспокоит арифметика... Ну, пока до свиданья, не дают ребята писать, все осаждают с уроками, и голова у меня путается. Крепко тебя целую и Ваню, и Сержика, и всех вас обнимаю и благословляю. Остаюсь любящая вас мать ваша О. Голубцова.

28. 15–го ноября 1914 г. Дорогая Марусечка!

Спасибо тебе за письмецо. Ты писала и ничего не знала, что мы и Ваня безпокоились об его участи, как бы его не забрали на днях и теперь еще не успокоились потому что ничего не знаем, зачислили ли его в штат; скажи ему, что у нас объявления о призыве еще не расклеены, думают, что получат указ к 20–му числу, а извозчик Павел Благовещенский сказал, что в народе говорят, будто 98 и 97 гг. не возьмут почему–то. Я так себя стараюсь настроить, что «пусть во всем будет св. воля Божия» и чтобы мне ей предать совершенно и себя и детей; это доставляет мне необходимое для сердца моего спокойствие. Желаю и вам всем также предаться в волю Божию, иначе невозможно успокоиться хоть сколько–нибудь при теперешних условиях жизни. Сегодня была в Ильинском приходе на отпевании матери Серг Ив Смирнова, умершей еще 11 ноября. Отпевал брат ее, еписк. Муромский Митрофан [Загорский]. Сестре его (СИ.), слышала я, стало лучше, а то она 11 ноября тоже была почти при смерти, дышала кислородом. Я от них посылала на молебен пред иконой Божией Матери «Умиление» в Ростов. Себя я что–то неважно чувствовала в церкви, голова кружилась и сердце билось, должно быть, было душно Леля все просит купить ему ножик перочинный, а Сима сказку с крупными буквами. Ну, пока до свиданья, дорогая Марусечка, крепко тебя целую, обнимаю и благословляю. Остаюсь любящая мать твоя О. Голубцова.

29. 1915–й год, 9 янв. Память свят. Филиппа митр. Дорогая Марусечка!

Посылаю вам всем троицкую книжку, которую примите, как мое письмо к вам и прочтите всю от начала до конца; если даже и не все вам будет по вкусу, не бросайте чтения до конца и серьезно обо всем размыслите, усердно вас всех троих оо этом прошу и Милю также, если она не против очень. Если послушаетесь меня и примете к сердцу назидание, хорошо вам будет... Я себя чувствую хорошо. Все три дня праздновала милость ко мне Божию. Теперь надо приниматься за дело. Вам всем желаю всяких успехов в делах и доброго здоровья душевного и телесного. Крепко вас всех целую и обнимаю и благословляю. Остаюсь любящая вас...

30. 15 янв. 15 г. Дорогая Марусечка!

Спасибо за письмецо, пришедшее ко мне вместе с Ваниным и Сережиным. Долгонько не было, а тут сразу три. Я думала – очень велик вам кусок послала (книжку–то), все жуете, никак не разжуете, оттого и не пишете, а должно быть кроме тебя, никто и не прочел; но я не теряю надежды, что когда–нибудь прочтут. Да Ване и донельзя некогда. Дай Бог ему крепости душевной и телесной! Жаль мне его но кроме молитвы за него, ничем больше не могу ему помочь. А тебе спасибо что не презрела моей просьбы, дай Бог тебе это прочтение на пользу душевную Сержик недоумевает, держать ли ему экзамен госуд. или нет по случаю взятия его на исполнение воинской обязанности 1–го июня. Конечно, хороший духовник и хороший бы дал совет, а что я знаю? Сердце клонится больше к старому порядку ибо грядущее не в наших руках, а можем распорядиться только настоящим Ответила ему в этом роде. – Неприятно, конечно, тебе дутье на тебя музеиских барышень, да ты, ведь, в этом неповинна. У нас дела идут по–старому, поучиваемся по–немножку. С Симою начали уж по книжке читать и писать элементы букв карандашом. Он, как будто, эти дни выглядит лучше обычного. Девочки теперь уроки музыки до лета не будут брать, Наташа играет одна, разбирает. Вяжет все твою фуфайку и шарфы. Сегодня с Аннушкой мы ходили в лавку и купили сковород на масленицу, одну – тройную, сразу на три блина. Вероятно, на той неделе придется мне ехать в Москву, тогда, б.м. зайду к тебе в Музей или на квартиру, смотря по времени. А теперь пока до свиданья, пишу сразу три письма вам всем и потому запас истощился и я должна кончить письмо. Крепко тебя целую, обнимаю и благословляю и желаю благ душевных и телесных. Дети все целуют. Остаюсь любящая тебя мать твоя О.Голубцова.

31. 24 янв. 15 г.

Здравствуй, дорогая Марусенька!

Насилу собралась тебе писнуть малую толику – все некогда: бабушка у нас болеет. Собственно ничего у нее не болит, но довольно сильный кашель, слабость, потеря аппетита и очень плохая работа головы, иногда и язык коснеет, еле поймешь, что говорит, на ногах небольшие отеки, с постели мало встает, почти все время лежит. Постоянно кто–нибудь приезжает из Москвы, и мне часто приходится уходить из дому, отчего и ученье ребят и белье находятся в плохом состоянии. Хотелось мне навестить вас в Москве, но, вероятно, не придется – боязно бабушку оставить. В пятницу вечером ее соборовали – наш Красюковский батюшка с рождественским причтом, она соборование хорошо провела, молилась и просила батюшку за нее молиться и на другой день очень была благодушна, пела священные песнопения. Рождественский батюшка Ал–др Петр. [Константиновский] не был потому на соборовании, что сломал себе ребро сзади со стороны спины – его извозчик наехал с размаху на тумбу и вывалил и сам вылетел. Теперь ему полегче, как забинтовали и посадили, а то была сильная боль, не давала пошевелиться. Дней 5 будет и спать сидя, а потом хотят спустить на пол. У тети Веры что–то очень болит спина, и она часто ложится. Были тетя Варя и тетя Соня, а тетя Маша еще не приезжала. Тетя Варя недовольна, что Сережа у нея еще не был после праздников, и мне это совсем не нравится, скажи ему, чтобы съездил. Она что–то очень плохо выглядит, опять жалуется на нос, говорит, точно и операции не было, и очень хандрит. Поздравляю тебя с медалью; дай Бог и впредь являть усердие к службе, только не в ущерб здоровью. Как оно теперь у тебя? в порядке ли?... Про доктора Приорова тетя Вера от тети Вари слышала, что он женится на какой–то сестре милосердия... Ну, будет с тебя пока, да, кажется, и нечего больше писать. Не забудь – Дивеевская часовня на 2–й Мещанской. Ну, до свиданья, дай Бог, скорого. Что–то очень душа безпокоится о Ване и Сереже. Храни их Господь от всякого зла! Все время о них у меня сердце болит. Крепко тебя целую, благословляю и обнимаю, также и их. Дети целуют. Остаюсь любящая тебя м. твоя О.Голубцова.

32. 10 февр. 15 г. Милая Марусечка!

Спасибо за письмо и поздравление. Съездили мы ничего, благополучно, только много было народу и очень мало пришлось видеть о. Алексия, а Наташа свой билет уступила больной женщине, которая никак не могла достать билета, и осталась со знакомыми на воскресенье... Сереже батюшка советует так поступить, как он и сам писал мне ранее, т.е. не держать экзаменов, а писать кандидатское, а с 1–го июня поступить в военное училище, взявши из Унив. выпускное свидетельство, и всячески не хитрить и не отлынивать, а то, говорит он, после совесть замучит,

лучше отдаться в волю Божию. В таком духе я ему и написала. Пусть будет во всем воля Божия! И вы его уж не разговаривайте. Все собиралась написать тебе, да забывала, хотя Ване и Сереже говорила передать тебе... Сейчас получила сразу два письма – открытку от Сережи и письмо от Вани. Что пишет Сережа об отбывании воинской повинности, то совершенно совпадает с тем, как хотел сделать ранее Сережа и как благословил о. Алексий – экзамены с 1–го апр., подготовиться он не успеет, а выпускное свидетельство сами пришлют, если не возьмет. У Вани очень «тяжелая обстановка жизни и соответствующее ей настроение. Дай Бог, чтобы просветлел ему горизонт и солнышко радости разогнало пасмурные тучи. Жаль, что он не чувствует интереса к делу, которым занимается; это очень отягощает труд, тогда как увлечение делом значительно облегчает и всегда умеет находить светлые стороны в нем... Пришлось прервать письмо – Наташа заболела – 39,6 и очень болит голова, очень я расстроилась. Если лучше не будет, позову доктора. Сейчас поставила ей горчичник. Поэтому пока до свиданья; крепко тебя целую, обнимаю и благословляю, также Ваню и Сережу. Ване напишу после. Дети все целуют. Будьте здоровы. Остаюсь любящая Вас мать Ваша О. Голубцова.

33. И марта 1915 г., (открытка). Дорогая Марусечка!

Спасибо за письма мне и Нюре. Ты спрашиваешь, не нужно ли нам чего к празднику? Кажется, все есть; но если милость будет, купи нам пожалуйста «Всенощное бдение» Рахманинова, если есть для рояля, будем за это тебе очень благодарны... Наташа, Нюра и Петя с батюшкиными двумя старшими уезжают в 3[осимову] пустынь в субботу, чтобы на Страстной готовиться к экзаменам... собирают на подарки солдатам, послала сейчас девочек купить разной мелочи. Мое здоровье ничего себе, сижу все дома, потому–что сильный насморк. Дети, слава Богу, все здоровы. Пока до свиданья, крепко тебя целуем, также и Ваню и Сержи-ка. Остаюсь в ожидании вас всех. Люб. в. м. в. О. Голубцова.

34. 27 апр. 15 г. Христос Воскресе! Дорогая Марусенька!

Сегодня уж отмечаю на полученное мною вчера письмо твое, ты удивишься такой борзости... У Петра завтра французский, а после завтра немецкий и конец. Наташа все возится с цветами, сделала в палисаднике две клумбы, насажала в разных коробках и картонах цветочных семян, устраивает разные заграждения от кур, и ребята ей деятельно помогают. Аннушка возится по обычаю с огурцами и с разными семенами. Хотела было я всерьез заняться прислужьим вопросом, рассчитать Настю, как лишнюю (Аннушка тогда бы одна, вероятно, не осталась), и взять одну Секлетею [Синклетикию]; но оказалось не так легко и просто, как я думала; привычка к ним и к известному порядку и налаженности дела пустила во мне такие глубокие корни, что я в большой тяготе провела несколько дней раздумья вследствие такого намерения, и, кажется, если бы дольше и дальше мои раздумывания продолжались, я бы могла заболеть: как–то у меня вся душа этому противится и язык не поворотится (разве только во гневе) отказать им. И решила я лучше иногда и потерпеть на пользу своей же души, чем поднимать такую гибельную для меня ломку домашнего устроения. И как решилась на это, так сразу и повеселела, и от сердца отлегло, и на радостях тебе пишу с легким сердцем. И вот еще что хочу сказать тебе, милая Марусенька. Когда Нюра кончит, не тащите, пожалуйста, ее на курсы и ничего ей о них не говорите, потому что я уже решила на курсы не пускать, они могут принести ей вред вместо пользы, развеять ее доброе и чистое настроение, потому что всякого там есть направления подруги; а потом, я уверена, что самая учеба ей не полезна, она более подходит для семейной жизни и мне бы хотелось, чтобы Господь послал ей доброго человека, и вы все мне не препятствуйте в этом моем желании и Нюру ничем не смущайте, прошу и молю об этом, если вы ее любите и жалеете и желаете ей здоровья и счастья. Конечно, чтобы об этих моих вам словах Нюра ничего не знала,– я думаю, что вы будете настолько благоразумны. Любя Нюрочку и желая ей всяческого добра, я так поступаю и вы примите это всем сердцем с любовью.

Напиши мне, пожалуйста, какие отношения у Вани с Милей, почему они, как жених с невестой, сидят одни в комнате; как это понимать? Я очень этим смущаюсь. Если что–нибудь между ними договорено, то сказали бы мне на ушко, только одной мне (конечно же, я ни единой душе не скажу) и я тогда буду покойна, а то очень меня это безпокоит; ведь, ответственность на мне перед родителями Мили; подумали бы они об этом серьезно – Ваня с Милей. Прости, что я такие вещи затрагиваю, но это мой материнский долг. И как бы я желала, чтобы в этих вещах вы бы от меня ничего не таили, ведь я одного вам добра всегда желаю и ваши тайны все для меня святы, не стала бы я их на ветер в народ пускать; а меня чего вам стесняться, когда вы все из утробы моей вышли с помощью Божиею? Это просто какое–то недоразумение, и, дай Бог, чтобы оно рассеялось, как дым. Скажи все это Ване, Миле и Сереже. Я думаю, тебе не стоит обращаться к Чумилович, а шей в Москве, я и посылать не стану. К столяру Наташа завтра сходит. В субботу Наташа с Петей и Маня батюшкина с женихом и с Лидой идут в Зосимову П. говеть; б. м., я пущу с ними Настю, Колю и Павлика. Погода стоит чудная... Немцы то противные! Уж Любаву у нас отняли, что–то будет, что–то будет! Как бы Сережу то раньше не потянули. Пожар то все разгорается. Ну, пока до свидания, крепко тебя целую и Ваню и Сержика и всех вас обнимаю и благословляю. Дети все целуют. Будьте здоровы и благополучны. Остаюсь люб. вас мать ваша О. Голубцова.

35. 4 мая 15 г.

Дорогая Марусечка!

Так тяжело и прискорбно мне стало, когда вы уехали, что я решила сегодня же и черкнуть тебе несколько слов, чтобы высказаться. Ты, наверно, заметила, что я только тебя перекрестила, а с ними только поцеловалась и мне самой от этого стало очень тяжело. А почему так вышло, я и сама хорошенько не могу дать себе отчета. Милю я просто постеснялась перекрестить, так как еще никаких особенных оснований не имею проявлять к ней материнские чувства, как это видно из твоего письма; а Ваня и Сережа стояли один в шляпе, а другой в картузе и у меня как–то рука не поднялась перекрестить их: сколько раз я просила их не быть в шляпах в комнатах, тем более при прощании даже сама всегда стаскивала, хотя они и сердились, а на этот раз стащить постеснялась и перекрестить не решилась за их непослушание и непочтение и перед крестным знамением и перед лицом матери. Ведь я не лично себе почтения требую, я, может быть, ничтожнейшая и недостейнейшая изо всех; но мне хочется, чтобы вы свято соблюдали пятую Божию заповедь и чтили во мне мать, ведь со всякой знакомой дамой считается невежливо здороваться или прощаться со шляпой на голове; отчего же к матери, хотя простой вежливости не соблюдать? Не в обиду, и не с обидой совсем это говорю, а как чада моя возлюбленная наказую – поступайте во всем по Божьи, по христианскому православному закону, не смотря на современные от него отступления. И мне всегда, не знаю, верно ли, кажется, что Ване и Сереже очень неприятно, что я осеняю их крестным знамением, и они так только терпят, чтобы меня не обидеть. Напиши мне, как ты на это смотришь и как поступать бы надо по–вашему? Я боюсь, что если мне от этого так стало тяжело, то и им, наверно, было неприятно, и прошу простить, что я им причинила огорчение. Пошла с тугой сердечной в собор и опоздала служить обедню по папе – было без четверти десять; пришлось отложить до завтра.

5–го мая. Вчера не успела дописать письмо, кончаю сегодня... Наташа с Петей приехали очень веселые и довольные. Боюсь, не пришел бы к нам Раввинов, будто его затылок в соборе видела, но лица не видала хорошенько, но наверно он. Вот еще неприятность–то! Милая Марусечка, вот вы, особенно Ваня и Сережа, все думаете, что я на мелочи обращаю внимание, на внешнее, на обряд, а не на суть дела, не на внутреннее содержание души, когда желаю, чтобы вы постились, носили на шее крест, снимали шапку в доме и т.п. Но ведь это потому, что во 1–х, человек состоит из души и из тела и должен прославлять Бога душей и телом, а во 2–х, заставить телесно проявлять Богопочтение для меня гораздо доступнее, а в области духовной я никак не могу подействовать, как только молитвой, увещанием и своим примером. Молиться о вашем спасении и добром христианском поведении и настроении я всегда молюсь, но увещать и беседовать устно очень не горазда, легче гораздо изъясняюсь на бумаге, что делаю иногда, хотя, м.б. вам и надоедаю своими наставлениями, прося вас соблюдать христианские обычаи. Я вовсе не хочу, чтобы вы останавливались на них, а сердце свое не исправляли, напротив, желаю, чтобы вы хотя легчайшее сперва исполнили, стараясь в то же время достигнуть и труднейшего и молясь о помощи в этом к Богу. Уж одно ваше послушание св. Церкви есть добродетель, которая неминуемо за собой приведет и другие, из которых главная есть отвращение от гордости и прилепление к смирению, которое одно без других добродетелей, сильно спасти человека от вечной смерти. И я ведь что вам говорю, говорю не свое лично, а церковное – за этими словами сонмы отцов и учителей церковных, с которыми я во всем всей душой согласна, а вы во многом не соглашаетесь, считая устарелым, несовременным и т.п. Но разве истина может стареть? Апостол велит не сообразоваться с духом времени; Господь говорит, что на суде Он постыдится того, кто Его теперь постыдится в роде сем прелюбодейном и грешном. И вот вы так все мои верования и взгляды унижаете, а свои считаете верными, а вдруг на суде у Господа вы и сами увидите, что вы были не правы. Как ведь вам тогда станет стыдно и страшно! Избавь вас Господи, от такого положения! А вот если крепко за Церковь будете держаться и все ее вероучение целиком принимать, ничего не считая пустяком или устарелым, или выдумкой, тогда застрахованы будете от возможности такого положения. Вы как будто стараетесь во всем подражать папе, но папа – человек и мог ошибаться, этого не надо забывать, проверить у вас есть по чему, учение христианское вы должны знать. Итак, желала бы я, чтобы вы прозрели своими духовными очами, а не паче ослепли от гордой учености. Ваня не верит, кажется, в существование диавола, а он как раз и старает(ся) его убедить в этом, ибо ему выгодно в мутной воде рыбу ловить. Пожалуйста, будьте осторожны в своих взглядах и всячески смотрите, не ошибаетесь ли. Изучайте основание христианской веры, а то не зная путем Св. Писания и творений св. отцев, вероучения Св. Церкви, нельзя ничего отвергать: надо основательно сперва изучить, да на опыте испытать, тогда и говорить. Ну, прости меня Христа–ради и ты, и Ваня, и Сережа, и Миля за все, чем я вас когда либо огорчила. Дай это письмо прочитать Ване и Сереже, да чтоб они на меня не сердились. Крепко всех целую и благословляю. Люб. вас мать О.Г.

36. 19 мая 15 г.

Милая Марусенька?

Вы, наверно, все на меня сердитесь и потому прошу простить мне все, чем я вас огорчила или обидела. Сегодня у нас радость. Петю признали негодным на военную службу по случаю плохого сердца и отпустили совсем, без всякой отсрочки. Странно, приходится как будто радоваться ненормальному здоровью сына. До 4–х часов пополудни промучились и он, и мы от ожидания всяких страхов, потому что военный доктор, по слухам, очень сердитый и всех забирает, – и с грыжей, и с ревматизмом, и т.п. В субботу утром к нам приехал Петя Голубцов⁹³ – мой крестник, который хочет поступать волонтером в Академию. Гостит сейчас и уедет на днях. Собираемся с ним идти к Черниговской. Он приехал из Больших Солей, где его дожидаются мать и сестра, чтобы ехать домой. Собирает справки об экзаменах и учебниках, ходил за программой в канцелярию академическую... Пришлось за Сережу мне платить 5 р. штрафу за безбилетный тогда проезд. Я никак не ожидала, думала, все прошло... Все думаю, как бы разсчитать Настю, все–таки была бы экономия, да и ребята бы меньше болтались, да боюсь тронуть Аннушку, мне ее жаль и не хотелось бы отпускать; и не знаю, на что решаться. Как ты думаешь на этот счет? Напиши пожалуйста. Секлетея [Синклитикия] согласна бы поступить, только насколько она прочна – не знаю. Ну, пока до свиданья, дорогая Марусенька, крепко тебя целую, обнимаю и благословляю, также Ваню и Сережу и Милю. Будьте здоровы и пишите нам. Остаюсь любящая вас мать ваша О. Голубцова. Дети все целуют и Петя также. Москву ему думаю показать, когда выдержит, Бог даст, экзамен.

37. 4–го сент. 1915 г. Милая и дорогая Марусечка!

Пожалуйста на меня не сердись, что так долго тебе не пишу: напали на меня дела и никак за письмо не присяду... Скажи Ване, что взнос уж сделан в гимназию, и за квартиру нам платить будет нечем, также и за Нюру внести 50 р. на курсы не из чего. Последним не надо торопиться – как бы Нюрка не раздумала: она очень обескуражена, что обе ея подруги – Солопова и Тихомирова не попали на курсы и чуть ли не жалеет, что и она не осталась за бортом. Видела Успенского⁹⁴ просила его как–нибудь принять Нюру, чтобы мне успокоиться, что она ничем особенно не болеет; он, хотя с трудом – по недостатку времени сейчас совсем не принимает –велел зайти утром в воскресенье. Наташа с 1–го числа хворает жабой с жаром до 39,1, так что еще не вступала в исполнение своих обязанностей в качестве классной дамы у Цветковых, а только была на молебне. Сегодня встала уж с постели и завтра собирается выйти. Оба Петра сегодня в первый раз ушли на лекции, вчера почему-то не было лекций... Все ужасно становится дорого, уж как и жить будем!.. Целуй за меня Ваню, скажи, чтобы не сердился на меня, что я тогда уехала говеть, оставивши его: мне не хотелось очень откладывать, так как уж я неделю говела нарочно. Ну пока до свиданья, дорогая Марусечка, крепко тебя целую, обнимаю и благословляю и желаю успехов в делах. Дети все тебя целуют, а девочки благодарят. Остаюсь любящая вас мать ваша О. Голубцова.

38. 8–го ноября 15 г.

Милая и дорогая Марусенька!

Спасибо тебе за письмецо; очень уж во–время пришло: только мы с храмового праздника из церкви от обедни – и твое письмо подают: спасибо тебе.

Только вот безпокоит меня твое лечение ушей и твое легкомысленное заявление: «хуже не будет». Сохрани тебя Бог так говорить; возьми, пожалуйста, эти слова назад. А потом, уши ведь твои были в порядочном состоянии, – какая нужда была тебе их лечить? Такая это нежная вещь, что малейшая ошибка иногда влечет к потере слуха. Сохрани тебя Господи от всякого вреда; прошу тебя всячески быть осторожной и не легкомысленничать, чтобы не каяться, когда уж будет поздно... Мое финансовое положение меня приводит чуть не в отчаяние: давно ли получила пенсию, а знаешь ли, сколько у меня на первых же днях осталось? 27 р. 77 к. А сто рублей отложила за долг, ибо все ресурсы были истрачены – 30 р. + 35 р. Петиных, 25 р. Наташиных и 10 моих орденских... Что–то за октябрь несметно много вышло – на 150 р. больше против пенсии! И не знаю, как вести дела, как съежиться! И добро бы большой запас сделала вперед! А то 2 мешка муки стоят (на 26 р, почти), да пуд сахару (7 р. 60 к), да пуд муки крупчатой (3 р. 80) и больше ничего. Меховых вещей на 22 р. 50 к., да шинель Петке 15р., валенок на 10 р. слишком – итого на 75 р. Так стала дорога жизнь, что, чувствую, малости завести чего–нибудь на пенсию не могу, сейчас дефицит. А Аннушка все ахает, что мы очень много есть стали, что никак на нас не напасется хлеба, картошки, каши – все мигом истребляется без остатка. Сколько раз папу добром помянешь! Чтобы я стала, без процентов делать теперь? А бывало, как не по мысли была его бережливость и выговоры за лишние траты! Да и мало еще в чем приходится каяться! И ты смотри, не финти деньгами то, даром на пустяки не трать, от роскоши, как можно, дальше держись, и не обезьянничай у окружающих, которых приходится встречать, не забывай нашей посадской простоты и скромности и не презри их в своем обиходе. Чем меньше избалованности, изнеженности, чем больше к себе строгости, тем потом лучше будет при всех обстоятельствах жизни. – Дети все собираются тебе коллективное послание писать, да еще не собрались... Поцелуй от меня Ваню и Сержика: желаю им здоровья и успеха в занятиях. Тебя также крепко целую, обнимаю и благословляю; будь здорова и во всем благополучна. Дети всех вас целуют, Петя кланяется. Остаюсь любящая тебя мать твоя О. Голубцова.

Приписка: Завтра Колю Всехсвятского⁹⁵ отправляют на войну. М.Н. плачет, в соборе ее Наташа видела. В Академии больше 20 человек подали в монахи.

39. 1916–й год, 16 февр. [открытка] Дорогая Марусечка!

Прошу тебя купить для Павлика транспарант с косыми линейками: учительница хочет его приучать писать в одну линейку для экзамена, а здесь у нас нет... Бабушке [† 10.02.1916] на могилку повесили лампадочку и образочки, как у нас, и два венка. Сегодня поминали дедушку [С.К.Смирнова, † 16.02.1889]. Тетя Маша [сестра Ольги Серг., Богданова, вдова] распродает мебель. Я купила божницу себе в спальню и маленький столик о 4–х ножках за 10 р. Круглый большой стол из залы еще не продан: не купить ли нам? Как ты думаешь? Он раздвигается и доска вставляется. Дети целуют. Ост. люб. т. м. т. О. Голубцова.

40. 17–го марта

Милая и дорогая моя Марусечка!

Мое бедное дорогое дитятко!

Крепко–крепко целую тебя и обнимаю сердечно за твои дочерние ко мне чувства, которых я совершенно не стою, за твою откровенность, к прискорбью действительно очень редкую, и болезную сердцем вместе с тобой о твоем печальном одиночестве. Чем бы я тебя могла в этом утешить? Мне бы хотелось при личном свидании хорошенько обо всем переговорить. Я так это время вся расстроена из–за Вани и Сережи и из–за Павлика, что просто измучилась душой, и теперь на меня напала какая–то апатия, какое то душевное расслабление. Я просто не знаю, что делать, что будет с нами? «Вси согрешихом, вси неключими быхом». Так горько, так горько все это! А Павлику все нет настоящего улучшения, и не знаю, что за болезнь. Обещал завтра Успенский зайти. Дела все у меня встали, ничего не делается, масса белья и всякого шитья. Из–за Нюрки тоже расстраиваюсь – как я ее отпущу на Курсы, где возьму денег на ее содержание, когда и без этого уж все проценты уходят? М.б., вы ее как–нибудь на себя возьмете, ведь надо рублей 500, если не больше, а где я возьму? Съежиться не знаю в чем, ничего, кажется, лишнего себе не позволяем; квартира у нас против других очень дешевая, прислуга одна, стол вполовину постный, белье чиним до последней крайности, гостей почти не бывает, а деньги плывут и плывут. И дождемся ли мы когда–нибудь окончания такой ужасной дороговизны? И зачем это Сережа вздумал строить свое счастье на несчастье брата своего? Ох, это счастье на глиняных ногах! О, как это все тяжело, как скорбно, как постыжусь я перед родными, когда все это откроется! Оскудел в нас страх Божий, в(озгор) дели мы – и пали! Господи, помилуй нас всех и устрой нас во спасение! Я думаю, что я меньше бы скорбела, если бы Сережа прошлый год ушел на войну, чем скорблю теперь? Тогда было бы утешение в сознании приносимой жертвы за родину, – а теперь какое утешение? Расстройство всей семьи, камень на сердце, большое сомнение к будущему. Царица Небесная, Матушка Благодетельница, покрой нас честным Своим Покровом и избави нас от всякого зла! Вот какие чувства наполняли это время мою душу и не идет у меня из сердца никакого утешения. Но я не теряю надежды на милость Божию, что Он все устроит к лучшему. Надо терпеть, ждать, верить, надеяться. Это и к тебе приложимо. Прости за все Христа–ради. Крепко–крепко тебя целую, обнимаю и благословляю и желаю всего лучшего. Остаюсь любящая тебя мать твоя О. Голубцова.

41. 9–го июня 1916 г.

Дорогие детки Маня, Сережа и Нюра!

Сегодня получили ваши оба письма, одно утром, другое – вечером, и очень благодарны за весточку. Жаль, что погода стоит все холодноватая и сырая, погулять то вам будет мешать. Дай Бог, вам погостить везде и другим и себе в радость и удовольствие. Не забудьте отслужить везде на родных могилах панихиды – и в Ильинском, и в Атове⁹⁶, и побывать за церковной службой. Хорошо бы дать чего–нибудь дьячихам и слепому сторожу Федору, по старой памяти от папы. От меня низко кланяйтесь: и усопшим, и живым всем, а Соню, Лизу, Петю и ребятишек перецелуйте, также и тетю Катю. Наши болящие еще болеют, у Павлика только немного спустилась температура – до 38 вечером, а утром 37,5. Доктор через день хотел придти, думает мушку поставить. Глаза значительно отошли, уж немного синевы, но белки еще залиты кровью. Кашляет гораздо реже и рвет меньше. Серафим уж не лежит, понос прошел, температура утром 36,6, а вечером все 37,2. Один глаз чистый, другой затек. Наташа все плачет по батюшке о. Алексие. Он 7–го июня, в половине второго в понедельник совсем ушел в затвор и мирян никого не будет принимать, а только братию три раза в неделю, и академических монахов, которых воспринимал при постриге, напр. о. Игнатия Садковскаго. Будет только в 1–й день Пасхи служить, а то никогда не выйдет. Наташа мне в 12 ч. ночи прислала телеграмму, и я поехала в Зосимову П. в 4 ч. утра, а в 9 час. утра уж вернулась, успевши проститься с батюшкой. Наташа и Петя оставались до конца, слышали, как один батюшка из Москвы говорил о. Алексию прощальную речь, и как отвечал батюшка ему, и как все ужасно плакали; подносили, сложившись между собою, ему икону Смоленской Божьей Матери и служили молебен напутственный ему. Очень все были расстроены, батюшка кланялся им в ноги, прося прощения, а они все ему; и пока шел в келью по дорожке, все благословлял, а Наташа тут близко была, – ей сказал: «Наташа, деточка моя!» и прислал всем детям благословение свое и заочно осенил их иконочками Федоровской Божией Матери, которые Наташа там купила. А меня благословил книгой – «Свет незримый». Так расстались мы навсегда с батюшкой. Уж и говорить нечего, как нам горько это сиротство. Наташа часто о нем плачет. Барановы тоже ужасно расстроены. Хорошо, что письма ему будет можно писать, только без ответа, как и прежде. Новенького у нас ничего нет, все больше дома сидим с больными. Колюнька нынче все возится с умывальником бабушкиным, замазывает, хочет красить; а я убирала кой–какую одежу, и свою шубу меховую, которой немножко коснулась моль. Ну, пока до свиданья, крепко, крепко вас всех целую, обнимаю и благословляю, дорогие мои деточки, поправляйтесь, гуляйте, отдыхайте, будьте живеньки, здоровеньки. Все ребята вас целуют. Остаюсь любящая вас мать ваша О.Г. Не забудьте, справьтесь о Насте, письма от нее все нет.

42. 26 и 27–го окт. 16 г. Милая и дорогая Марусечка!

Поздравляю тебя со днем твоего Ангела [29 окт.] и от души желаю тебе всего доброго на свете, особенно хорошего душевного устроения и хорошего здоровья, желаю тебе быть богатой всеми христианскими добродетелями, которые на воде не тонут и на огне не горят. Из них, по апостолу, всех больше любовь, а она без смирения не истинная, а смирения без терпения не добудешь – и пойдет звено за звено цепляться. Ничего так не желаю в отношении к тебе, как видеть тебя богатеющую этими добродетелями. При этом тебя крепко, крепко обнимаю и горячо, горячо целую, как мою старшую дочку и главную мою помощницу с малых лет. Спасибо тебе за все, большое, большое спасибо. Пожалуйста не оставь Нюрку, потерпи ее, иногда, м.б., тебе и изрядно надоедающую. Распушила я вчера Сержика под горячую руку за Сигу Каптерева, которого позвал к себе, а сам ушел к тебе. Скажи ему, чтобы не сердился на меня, а главное, чтобы виду недовольства не показать Каптеревым. Пусть будет, яко бы ничего не бысть. Тетя Вера собирается 6–го ноября в Москву. Сегодня неожиданно получаю из Вологды от протоиерея Рукина 10 р. ребятам на гостинцы за присланные дедушкины книги. Я, конечно, не взяла, а с тетей Верой мы решили эти деньги отдать в Убежище препп. Сергия и Никона за упокой дедушки от Н... Ну, пока до свидания, крепко тебя целую, обнимаю и благословляю, моя умница; также Нюру, Сержика и Милю. Желаю всем веселого доброго настроения. Остаюсь люб. вас мать ваша О. Голубцова. Дети все поздравляют и целуют. ?

43. 18 ноября 1916 г. [Открытка]. Дорогая Маруся!

К нам приехала вчера рано утром тетя Катя, пробудет до 2–го декабря. Предлагаю на ваше общее обсуждение вопрос о поминовении: не лучше ли вам всем приехать на 20 и 21 и справить день рождения папы 20–го на кладбище, а 23–го уже не приезжать, мы одни можем справить, а вы в Москве помяните, а то мне жаль, что Вани не будет, и большой праздник вы будете с нами. Как надумаете и как вам удобно, так и сделайте. Тетя Катя привезла лепешек и кор. масла и малины. Подсолнечного масла [не] привезли. Надеюсь достать. Муки мало крупич. Очень рада за Нюру, что нашлась ей хорошая подруга. Крепко целую. Дети тоже. Люб. в. м. в. О. Голубцова.

44. 1917–й год. 17 января. Дорогая Марусечка!

Спасибо тебе, что хлопочешь о нашем продовольствии... Павлик все без перемены к лучшему, температура гуляет от 37,5 до 39,2 без всяких правил, а как ей вздумается, то утром понизится, то вечером. При вздохе чувствует боль в левом подреберьи, но небольшую; говорит, что эта боль была у него всю осень, пока ходил в класс. Придется ли Павлику учиться в этом году – для меня вопрос большой; по–видимому, болезнь затяжная; вот уже 3–я неделя, как он почти не выходит из 38 с хвостиком – до 39 часто.

Еще одна вещь меня очень смущает: зачем Милина бабушка с Олей должны уходить на квартиру из–за того, что Сережа с Милей будут жить у родителей? Разве всем–то места не хватит? Мне очень жалко бабушку и Олю; нельзя ли их не тревожить? Не знаешь ли ты, как бы это устроить? Напиши мне. Конечно не мое дело вмешиваться в это, но мне хотелось бы, чтобы из–за молодых никто бы не пострадал... Финансы мои очень плохи этот месяц. Сейчас пока существую на Наташино жалованье, да долгу имею 56 р., да взнос еще не сделала за гимназистов... От молодых, кроме одной открытки из Питера еще ничего не получала. Писали ли они тебе? Ну, пока до свиданья, дорогая Марусечка, крепко тебя целую, также и Нюрочку; обеих обнимаю и благословляю. Остаюсь любящая вас м. ваша О.Голубцова.

45. 15–е марта 1917 г.

Милая моя, дорогая Марусенька!

Вчера получила твое письмо, но не звонила тебе, потому что раздумала насчет Сережи и Мили, чтобы с ними видеться в Посаде. Думаю, отложить все до Пасхи, когда будут петь «и ненавидящим нас простим» и «друг друга обымем», «рцем, братие?», и тогда как–нибудь постараемся примирить Ваню с Сережей и Милей, чтобы все прощено было и забыто с обеих сторон, якоже не бысть, ради распятаго за нас и воскресшаго Господа. Если бы дело касалось язычников, то нельзя было бы, пожалуй, так на этом настаивать и надеяться на возможность совершенного забвения и примирения, вследствие немощи человеческой и преобладания страстей, но так как дело идет о православных христианах, которые во св. таинствах церкви получили и получают силу преодолевать человеческую немощь и господствовать над страстями, то я и дерзаю надеяться на их полное примирение силою благодати Божией, Которою мы можем прощать кровные обиды и оскорбления и даже любить врагов и делать им добро. Все это, конечно, возможно при условии доброй воли; а кто не захочет быть христианином в такие светлые дни или не поверит в силу божественной благодати или в действительную сообщаемость этой благодати всякому православному христианину, приемлющему св. Таинства, тот пусть поступает по своей воле, но пусть знает, что это воля богопротивная и ведет не ко спасению. Мне в высшей степени хочется видеть семью всю сплоченной, не расколотой, связанной братскою любовью. Я смотрю на дело так: Сережа с Милей чисты в этом деле, оба поступили честно; Сережа давал во–время Ване дорогу, сам отстранялся, как младший, хотя и имел чувство к Миле с самого начала, и хотел незаметно уйти в военную службу. Миля не могла идти, не имея чувства. Если она и была в чем виновна, то в невольном доставлении Ване скорби, но это невольный, ненарочный поступок, который уже наверно давно исповедан и разрешен батюшкой. На что же и на кого Ване сердиться и за что? Насильно мил не будешь – разве за это можно сердиться? Разве мир клином сошелся, и для него у Бога не найдется хорошей подруги жизни! Надо только не давать воли своему самолюбию, трезвее взглянуть на дело, строже отнестись к себе и стараться не поддаваться различным худым мыслям и чувствам. Так вот как ты думаешь, дорогая Марусечка, дождусь я светлого этого праздника – примирения братьев, – после целого слишком года скорби, очень подавляющей? А ты пишешь, что я, наверно, больна, что мне надо лечиться. Не больна я, а давят меня скорби. Не хочешь ли, перечислю главнейшие из них? 1) вот этот разлад братьев, о котором сейчас писала, 2) болезнь Павлика (я ужасно всегда тяжело переношу детские болезни), 3) переворот государственный сокрушил мое сердце и терзает душу мрачными ожиданиями, 4) мысль о Нюрочке, что она на курсах не очень на месте, лучше бы ей замуж выйти, жить бы в семье, 5) батюшка ушел в затвор, 6) Ваню вот–вот возьмут на фронт,., а там масса повседневных забот и огорчений. Насчет Павлика скажу тебе откровенно – я не и хочу его отправлять в Крым, летом ему и у нас будет хорошо, а на осень – там видно будет. Ему, по моему, стало значительно лучше, температура 37–37,5 и даже 37,3 веч. бывает. Чего же нам еще? На ногу не жалуется, привык к гипсу. Уколы скоро кончатся – через неделю. Нюра со мной что сделала: «рецепт на мышьяк взяла, а мышьяка не шлет; у нас завтра последний истратится и взять негде, если она сегодня или завтра не пришлет. ...Хотя я тебе это письмо написала, но мне бы хотелось, чтобы ты его дала прочесть и Сереже с Милей и Ване. Спроси Ник. Ник., привозить ли Павлика на осмотр в Москву и когда, или не надо? Лепешки фосфорлактин он обе коробки съел. Очень хорошо ел Сережину ветчину; теперь пополнел и порозовел; только вчера был флюс со свищом и температура поднялась до 38,2... Целуй Сережу с Милей и Нюрочку. Тебя крепко целую, обнимаю и благословляю и желаю всего наилучшего. Стало очень тепло, 8– 9 гр. в тени. Павлик качается в гамаке. Записали его в библиотеку. [Профессора Митрофана] Дмитр. Муретова вчера похоронили рядом со Спасским [на академич. кладбище]. Все время лежал очень хорош в гробу, точно спал, только в церкви уже стало расплываться лицо. Ну, будь здорова и благополучна. Остаюсь люб. т. м. т. О. Голубцова. Дети все целуют.

46. 16 марта (год не указан). Дорогая Марусечка!

Очень хотелось прислать тебе к Благовещению письмецо и все что–то не собралась во–время. Хоть поздно, поздравляю тебя и Сержика с этим Светлым и дорогим сердцу праздником. Да сохранит вас Матерь Божия под Своим Покровом! Мое здоровье ничего, даже один раз дошла до рынка. Дети тоже здоровы, только Наташа все еще покашливает. От тети Кати получила письмо; жалуется на ноги, все пухнут и болят. Хочет в мае прислать нам груздей и меду на тетю Варю и спрашивает ее адрес. Радуюсь твоим успехам, только не хвались и не возносись, помни, что все это Божие дарование, а не твоя собственность; желаю тебе и Сержику во всем всякого благополучия и доброго здоровья. Крепко вас обоих целую и обнимаю. Дети все целуют вас. Миле привет от всех нас. Остаюсь любящая вас мать ваша О. Голубцова.

Приписка. Ждем вас в субботу. Может быть, купишь чего–нибудь из духовной то музыки? Только непременно знакомого, обычного, хорошего.

47. 24 апр. 17 г.

Милая и дорогая Марусечка!

Спасибо тебе за твое письмецо и за твое обо мне опасливое попечение, за твое безпокойство о моем здоровье и силах. Я все это принимаю в расчет, и не думай, что решение остаться без прислуги мне далось очень легко: я с этой думой носилась не одну неделю, и также, как ты, страшилась и опасалась, и все–таки в конце концов решила расстаться с Аннушкой ради блага детей своих, для обучения их хозяйству, насколько я могу: это мой прямой долг, которого я при прислуге никак не могу выполнить, и который летом не должен мне доставить таких трудностей, как зимой. Решаюсь на это, призывая Господа на помощь. А там, что вперед загадывать? что Бог даст, то и будет, христианам грех так нежничать и слабодушничать, тем более в теперешнее трудное время. Аннушка, к моей радости, приняла известие о моим решении очень спокойно, так что и я успокоилась. Говорят, она перетаскивает – к Ашиткову. Доживет ли она до 1–го мая, как ей сказала, не знаю...

Мне кажется, Сереже с Милей надо же ему визит–то сделать (К.В. Вознесенскому) – скажи им. Да и к родным–то, которые были на свадьбе, надо сходить, а то невежливо будет. Назначили какой–нибудь день, да и (сходили) везде бы и побывали, чем тянуть. Скажи им, что мое положение без кухарки нисколько не будет им мешать приехать к нам на лето, а Миле и полезно будет стать ближе к хозяйству, чему никто не будет препятствовать. А ты устраивайся, как тебе лучше: хочешь к тете Кате уезжай – она зовет, хочешь у нас оставайся, мы можем тебя совсем не привлекать к хозяйству, – и без тебя много помощников... Коля и Леля перешли с наградой II ст. У Коли 3 пятерки, кроме поведения, а у Лели все четверки – в годовом выводе... Ну, пока до свиданья, дорогая Марусенька, крепко целую тебя, Сережу и Милю и всех вкупе обнимаю и благословляю и желаю всяческого благополучия. Марии Аре. и Ал. Никан. низко кланяюсь, также и Вас. Конст. со всей семьей. Что, Александра] Никанор. [вероятно, мать Мили] была именинница в воскресенье? Поздравили ли ее от меня? Дети все вас целуют. Нюрочка зубрит. Остаюсь люб. вас м. в. О. Голубцова.

48. 28 сент. 1917 г. Дорогая Марусечка!

Спасибо тебе за масло, кот. нам принес Воронков, а главное за добрую весточку о Нюрочке, от которой встрепенулось мое сердце радостью и ободрилось благою надеждою на ее выздоровление. Думаю, в этот ваш приезд послать ей жареного цыпленка (одного из наших петухов), а другого отдать тебе, чтобы не кормить их даром больше, а то корму нет... Собираюсь завтра идти на исповедь, потому прошу у тебя Христа–ради прощения, также у Сережи с Милей и у Нюрочки... Купи Нюрочке яблоков–то на Покров. Крепко ее за меня поцелуй и перекрести. Тебя тоже крепко целую, обнимаю и благословляю, а так же и Сережу с Милей. Будем вас ждать ко всенощной, если успеете. Дети целуют. Любящая вас м. в. О. Голубцова.

49. 1918-й г. 26–го сент.

Милая и дорогая Марусечка!

Вот уже три дня сегодня, как мы приехали на место нового нашего жительства⁹⁷ и как раз Ванины именины, которые празднуем после обедни и молебна ржаным пирогом с картофельной начинкой. После дороги и по случаю перемены и обилия пищи все еще не все хорошо себя чувствуем: дорогою Павлик страдал расстройством желудка с болями, потом здесь уже Серафим, а сегодня Леля все лежит со вчерашнего дня – жар, слабость, кашель и боль в горле, думаю, что настудился в вагоне. Я и Коля и Ваня здоровы. Погода стоит чудная, теплая и сухая; уже с месяц дождей не было и все хорошо успели убрать. Картофелю собрали массу и очень хорошего качества, пожалуй, даже лучше ростовского... Главное наше безпокойство в том, что нас еще не приняли в состав населения и хотя дали позволение на покупку 2–х пудов муки, но совсем еще не выписывают, велят чего то обождать; а между тем в уездном городе Борисоглебске на днях было волнение, а в Кирсановском уезде выселяют всех приезжих, и боюсь, как бы это движение не проникло в наш край, тогда и нас выгонят. Нам хочется для закрепления своего поскорее пристроить Колю к какому–нибудь месту; кстати же есть теперь три места в роде письмоводительских. Если он будет тут служить, то и мы, как его семья, находящаяся на его иждивении, будем приняты в состав населения и получим продовольственные карточки. Вот это несколько нам связывает руки и не дает устраиваться попрочнее на месте... Здесь беженцев гродненских живет до 400 человек с начала войны, а теперешних, вроде нас, 2–3 семьи. Матушка нам сдала только 2 комнаты, а третью занимает ее жиличка девушка, а сегодня в ночь приехал ее сын Павел и м. б. пробудет здесь с месяц, так что нам будет не мало сожителей, матушка нам очень нравится и относится к нам хорошо, кормит нас своими молочными продуктами; ребята просто объедаются с голоду и страдают животами; грызут с утра до вечера подсолнухи, возятся с собаками и кошками, с поросятами, и телятами и очень боятся, как бы нас отсюда не выселили; хлеба даем им досыта, около 1–1.5 ф. на каждого; стряпает больше матушка сама одна или с приходящей прислугой, иногда и я помогаю. Она встает очень рано, иногда часа в 4 утра. Ложимся мы очень рано, раньше 9–ти часов, так что я сплю более чем достаточно. В школу еще не хлопотали определять детей. Учение начинается здесь после Покрова, а в Мучкапе уже учатся. Думаю, Симу с Павликом посылать в сельскую школу, а Лелю устроить в Мучкап в гимназию, чтобы его возили, если это будет недорого; в противном случае пусть учится дома под руководством Коли. Напиши мне, поступила ли Наташа на место, желает ли она к нам приехать или жить в Посаде? Какие желания у Аннушки и как она себя ведет по отношению к Наташе и к хозяйству. Целуй Милю с Сережей и кланяйся Крестовым. Крепко, крепко тебя целую, обнимаю и благословляю и желаю всего лучшего. Остаюсь люб. тебя мать твоя О. Голубцова. Всех родных крепко целую, тетю Варю, тетю Любу и Соню и Маню.

50. 1919 год. 3–го февр. Милая и дорогая Марусечка!

Как ты поживаешь? Письма от тебя давно не получала, уж не пропало ли? Пишу тебе пока на Посад, в надежде, что ты еще дома. Мы все, слава Богу, здоровы, только у Павлика больная нога что–то не в порядке сделалась и притом как–то сразу, думаем, что тяжело поднял, а главная причина, я думаю, узок стал гипс, нога потолстела и сделался застой крови от этого: вверху, тотчас после паху, какая–то припухлость мягкая, точно жила припухла, а внизу, под гипсом точно золотуха раскидалась – краснота и болячки с гноем, так что мы это место обвязали содовым компрессом, по совету матушки; а вверху делали массаж и тоже стало лучше. Видя такие явления на ноге, я решила снять ему гипс, не дожидаясь разрешения врача, и когда сняли, то еще под гипсом две болячки оказалось, чего прежде я никогда не замечала. Компресс опять положила и всю ногу забинтовала фланелевым бинтом и велела пока ему лежать, а завтра, думаю, ему сделать легкий массаж всей ноги. Очень мало он гуляет, все везде снегу целые сугробы, выйти некуда и ни за что их не выгонишь гулять, сидят все дома за книжками или за рисунками... Пока до свидания, Коля уходит и забирает письма.

Крепко тебя целую, обнимаю и благословляю и желаю всякого благополучия. Целую всех ребят. Любящая тебя м. т. О. Голубцова.

51. 20 марта 1919 г. Милая и дорогая Марусечка!

Долго что–то нет от тебя письма. Вчера сокрушило мое сердце известие о смерти тети Сони,⁹⁸ полученное мною от Нюрочки (в самый день ее рождения – 11 марта). Этого я уж никак не ожидала, и никогда и не думала. С нетерпением жду подробностей об ее болезни и кончине. Сделайте милость – поскорее мне пришлите. Слава Богу, что она получила напутствие св. Тайн. Видно, так для нее лучше, что Бог ей послал кончину в это время и в этот месяц, вдали от родных и от семьи. Дай ей, Господи, вечный покой! Она была добрая и смиренная сердцем, а таких Господь не отвергает. Будем надеяться, что примет ее Господь в Царствие Свое... Пишу – тороплюсь; сейчас уходят на почту. Крепко, крепко всех вас целую и благословляю. Пиши про все и всех. Люб. вас м. ваша О. Голубцова.

52. 31–го марта 19 г.

Милые и дорогие моему сердцу чадца мои! Христос Вескресе! Поздравляю вас всех с светлым праздником праздников – со днем Христова Воскресения [7 апр], заочно христосуюсь с каждым из вас и крепко каждого обнимаю и желаю всем радостного и мирного душевного настроения и сердечной благодарности Богу за все – и за то, что нам нравится, и за то, что не нравится, потому что все Господь к нашему же благу устрояет Своею премудростию и человеколюбием. Дай Бог нам всем сподобиться воскресения в жизнь вечную, святую. Этого больше всего желаю каждому из вас, равно как и себе. «Воскреснут мертвии и восстанут сущий во гробех, и вси земнороднии возрадуются!» Эта песнь меня всегда очень трогает, когда я ее играю на рояле и пою. Теперь я не могу этим пользоваться; так вы за меня поиграйте и попойте: это великое духовное наслаждение. (Это в ирмосах «Волною морскою»). Кто тогда выразит радость восстающих из гробов в жизнь вечную и их благодарность Богу? Да сподобит нас всех Господь этой неизреченной радости! Молитвами Пресвятой Богородицы и всех святых. «Мне же зело честни быша друзи твои, Боже!» «К святым, которые на земле, и к дивным Твоим – к ним все желание мое.» Второй текст по–славянски, слыхала я, в церкви поется так: «Святии, иже суть на земли, сотвори Бог в них вся хотении своя.» Совсем другой смысл. Отчего такая разница в переводах – хотелось бы мне знать. Но мысли обе верные. Итак, славьте Бога во святых Его!.. Погода сегодня чудная, совсем летняя. Жаворонки и скворцы утешают нас своим пением, а в доме уж пищит цыпленок, высунувший головку из скорлупы, но еще не вылезший совсем, мычит теленок, на дворе лает щенок, крякают утки, кудахчут куры. Петух петуху глаз выклевал – так дрались. Пишите про себя. Очень уж приятно от вас получать письма! На праздниках то нас почаще балуйте. Крепко вас всех целую, обнимаю и благословляю и желаю всего лучшего. Христосуюсь с Аннушкой и с тетей Верой. Остаюсь любящая вас м. в. О. Голубцова. Дети христосуются со всеми вами.

53. И мая 19 г.

Милая и дорогая Марусечка!

Спасибо тебе за письмецо, которое на днях получила. Вчера мы вечером ездили в Мучкап и отправили вам 3 посылки: 1 с сухарями (17 1/2 ф.) на имя Вани на Мясницкую от меня; 2 картофельные по пуду...

Целуй за меня Ваню, Сережу с Милей и Натащу...

Пожалуйста, ты не считайся с Сережей и Милей из–за стола – ведь Сережа нам постоянно деньги дает на содержание. Сохрани тебя Бог с них что–нибудь спрашивать. Вообще всем вам моя просьба: всеми мерами храните взаимный мир – он дороже всего в семье. Братолюбие между вами да пребывает – по Апостолу. Ну, еще раз крепко целую и остаюсь люб. т. м. т. О. Голубцова.

54. 27–го дек. 19 г. Милая и дорогая моя Наточка!

С праздником! Большое спасибо тебе за твое утешительное ко мне письмецо. Утешь тебя Господь всяким утешением! Меня разобрало до слез, тем более, что я с утра была очень расстроена: матушка выселила меня из моей комнатки в общую проходную, а мою комнату отдала новой жиличке, кт. приехала в тот же день (сочельник). Так мне не хотелось уходить из моей темной комнатки, кт. была нашим убежищем и утешением. Теперь ни переодеться, ни помолиться наедине –везде народ и всегда на виду; захочется полежать – как при всех растянешься? И если кто из вас приедет, где вас успокою с дороги? И цена осталась та же – 300 рубл., а за две комнаты заплати 1000 р.; да вообще матушка нашла, что слишком жирно для нас 2 комнаты, будет и одной для 4–х человек. Теперь я примирилась, да и куда пойдешь зимой в метель и вьюгу, как нынче?... Очень утешно мне было читать, что ты видела батюшку и говорила с ним; только хотелось бы больше слышать, что он тебе говорил... Как теперь Нюра и Аннушка? Очень жду известий от вас. Спаси Господи Нюру! Вчера читала письма о. Амвросия: он находит сумашествие из зол и бедствий самым легчайшим и лучшим и советует такого больного сводить к Черниговской, отслужить там молебен пред чудотворной иконой Божией Матери и найти хорошего духовника, чтобы после молебна исповедаться этому больному, а потом и приобщиться. Говорит, что у Черниговской много было случаев исцеления от сумашествия. Если Нюра поправится настолько, что можно будет ее взять домой, то не сводить ли ее к Черниговской и отслужить там молебен и м. б. и не один раз сходить? А на счет исповеди и приобщения – как надумаете. Очень жалко мне Николушку: бедный, бедный мой мальчик, дорогой работник! Дай Бог ему хорошенько устроиться. Сколько ему пришлось пережить!.. Ну, Господь с тобой! Крепко, крепко тебя целую и благословляю!

55. 1920 год. 7–го янв.

Милые и дорогие мои детки!

Посылаю вам две посылки с сухарями, одну на Наташу в Посад от меня, другую на Маню от Настинаго имени. Идут Леля с Павликом, и матушка хотела ехать на могилу мужа. Василий Ив. (Колин начальник) освобожден от службы на 2 месяца, и я надеюсь через него еще посылки вам прислать. Мы пока все, слава Богу, здоровы. Телеграмму об Аннушкиной болезни (роже) Настя получила. Ехать, конечно, и думать нечего, да и помощи она ведь никакой оказать не может, будет только лишним голодным ртом в Посаде. С нетерпением ждем еще от вас известий, кроме Аннушки, и о Нюрочке и о Коле, да и о Ване ничего не знаем, как он в Уфе поживает: последнюю открытку от него получили из Самары. В телеграмме мы немножко не поняли конец: приезжай Настя велела Голубцову? (последнее слово на месте подписи). Мы решили, что Аннушка просила Ваню за ней заехать, а впрочем не знаем. Вчера я причащалась и матушка тоже – в самое Крещение. Ходили на реку, еще темно было (служба началась в 2 ч. ночи) и все попадали в сугроб и падали, дороги совсем не видно. Живем пока все в мире. Жиличка хорошая, матушка ее на «ты» называет и относится к ней хорошо. Она не стряпает ничего, матушка вместе готовит с собой; один раз она пол в кухне вымыла, метет комнаты. Александра Ивановна часто у нас привитает и помогает матушке. Настя вяжет второй платок за 400 р. Одну спицу мы ей сделали из толстой печной проволоки, другую матушка привезла из Богадеевки – прут от старого зонтика. Нового у нас ничего нет, все старое. Отношения с матушкой пока хорошие. Привезли еще сажень дров из леса. Свою печку (в зале) топим уж не лузгою (скорлупой от подсолнухов), как прошлый год, потому что ее уже нет, а сучками и дровами, а русскую печь сучками и мелким навозом. Сучки приходится сушить в печке, кладем их на под, как только загребем, и все стены стали мокрые от сырости. Очень хотелось бы поскорей услышать от вас о получении вами посылок через красноармейца на тетю Машу, а потом на Потапова Ал. Ник. Пишите почаще о Нюрочке и о Коле, нам их очень жалко. Как то Аннушка перенесет вторичную болезнь! Письма от вас очень долго идут. Зима нынче у нас теплая, метели и морозы (очень) редки, не так как прошлый год. Очень рада, что вам из Костромы пошли посылки. Хорошо бы Мане устроиться в Посаде, очень я была бы рада. Очень болею сердцем о Коле. Дай Бог, ему хорошенько устроиться в тылу. А Нюра как? Что говорят доктора? Замечается ли прочное улучшение? Писал ли вам Ваня из Уфы? Жду от вас писем. А пока до свиданья, крепко целую вас, обнимаю и благословляю и желаю всего лучшего. Ребята всех вас целуют. Остаюсь люб. в. м. в. О. Голубцова.

56. 12–го янв. 20 г.

Милые и дорогие мои детки!

10–го янв. получили от вас скорбную весть о кончине Аннушки, которая нас поразила неожиданностью: мы почему–то думали, что она перенесет и рожу, кг. уже у нее была однажды, а так как после той телеграммы, кг. извещала нас об ее вторичной болезни (роже) долго не было никаких известий, то мы и успокоились совсем. О приезде в Посад Насти (кт. очень плакала), конечно, и думать нечего. Будем по–прежнему пока с ней здесь жить и поминать Аннушку по мере сил. Здесь сорокоуст стоит 1500 р.; для Насти это очень дорого, особенно потому, что деньги нельзя из рук выпускать, чтобы не впасть совсем в безденежье. Мы решили с ней так сделать: Дать 40 р. на просфоры (каждый день по просфоре, кт. теперь у нас по рублю), за нее ежедневно будут выниматься частицы, и Настя будет ходить каждый день за обедню. А потом дадим 100 р. в год за поминовение. А Наташу просим заказать сорокоуст здесь, где она найдет сходнее и удобнее (в счет долга нашего Аннушке), очень Настя об этом просит; ей хочется помянуть мать, как следует, не жалея средств, кт. она же сама наживала. Удивительно, что она за день до ее кончины видела мать во сне, будто она ее угощает блинами, а Настя все отказывается; а Аннушка ей и говорит: «Да ешь, глупая, ведь тебя больше некому будет кормить». Она пришла к нам и рассказала. Я тогда же подумала, что это что–то неладно, а потом и вылетело из головы. Мы с нетерпением будем ждать от вас известий подробных об ее кончине: причащали ли ее, был ли кто из вас у нее, или к ней не пускали, наказывала ли она что–либо Насте и т.п.; как умерла – в сознании или без сознания, очень ли страдала? Где похоронили? Поставили ли крест над ее могилой? – Как вы теперь с прислугой устроитесь? Согласится ли Таня все время прислуживать и на каких условиях? Стоит ли у нее кто либо на квартире? Очень рада была узнать, что Нюре лучше: дай Бог ей совсем поправиться! Так хочется все поскорей о вас узнать – а писем все нет и нет... Где Ваня? Приехал ли из Уфы? Ни одного письма из Уфы от него не получили. Что это значит? И о Коле вы ничего не поминаете: где он теперь? Назначен ли куда? и как себя чувствует? У меня просто кровью сердце обливается, как о нем подумаю! вот как мне его жаль просто ужас. И ничем ему помочь не могу, кроме молитв за него. Неужели и Лелю также у меня возьмут? Не дай то, Господи! Пощади, Господи! Пишите мне все, все, до последней мелочи, хоть письмами душу отвести. Как Маруся, Сержик с Милей, Наточка?

Приписка: Мы не получали от вас извещения о 9–ти посылках: 4 – через красноармейцев (пшено и чечевица), 2 – хлеб с сушкой – Ваня послал, 30 ф. сушки, 2–е сухарями по 20 ф. Ждем с нетерпением о них. Сушится 2–й пуд сушки. Мы все, слава Богу, здоровы, живем по старому. Купила 11 мер картофеля по 45 р. очень грязный и несколько пророс; еще мыло 2 1/2 ф. по 85 р. очень порядочное. Леля делает санки сам. Мечтаю сама заниматься с Серафимом и чинить белье. Эти два дня страшная вьюга, совсем засыпало. Крепко, крепко вас всех целую, обнимаю и благословляю. Люб. в. м. в. О. Голубцова.

57. 20–е янв. 20 г. (продолжение)

Целую неделю пролежало письмо – не было случая и возможности послать: метели и страшные холода совсем отрезали нас от мира. Павлик немного прихворнул, д.б., простудился, теперь здоров; матушка тоже немного похворала. Завтра Леле 16 лет исполняется и сердце мое сжимается от страха, чтобы его не взяли в военную службу: уж где брали 16–летних. Только надежда, что из–за его сердца его не возьмут так рано. Так давно от вас не имеем никаких известий и очень беспокоюсь о Ване, Коле и Нюре, и посылаю вам о них телеграмму, не надеясь на письма. Мы все пока здоровы, живем по прежнему. Занятия идут плохо. Леля совсем для себя не занимается, все отрываться приходится на разные дела, только читает книги из библиотеки. Павлик один занимается, иногда Лелю или меня спросит что–нибудь. А с Симой я все хочу как следует заняться, и все не дойду до этого, а только кой–что спрошу или немного задачами займемся, а правильных занятий нет. Нынешний год у нас холоднее в квартире, потому что топки меньше. Купили пшена меру за 500 р. у Наумыча, хотим еще меру взять. За стирку просят уже 200 р. Деньги советские почти все, скоро останутся только керенки, кт. хотим тратить иногда на соль. Картофеля придется еще мер 10 взять, а то и больше. Все сильно дорожает. Ну, будьте здоровы и пишите почаще. Люб. в. м. в. ОТ.

Приписка: Милая Наточка! Напиши батюшке о. Алексию, чтобы помолился за Аннушку и за моих Ваню, Колю и Нюру и за всех нас. Запиши Аннушку в Зосимовой на сколько–нибудь! Записан ли Петя где–нибудь на поминовение? Напиши об этом пожалуйста.

58 8–го февр. 20 г.

Милая и дорогая моя Марусечка!

Давно, давно не писала я вам писем, потому что почта не ходила вследствие заносов и недостатка топлива. Большое тебе спасибо за телеграмму обо всех, но почему ты просишь писать тебе на Москву? разве ты редко бываешь в Посаде? Я, не получив еще в руки телеграммы и не зная хорошенько ее содержания (она странствовала 6 дней в Мучкапе и Коростелеве и мне ее содержание передали вперед на словах, но не дословно), послала вам телеграмму на Наташу в Посад о присылке мне денег. Вы, наверно, удивляетесь такой просьбе: давно ли был Ваня, всего купил и еще 7000 р. оставил. Но происходит это оттого, что продукты очень дорожают и приходится их запасать во избежание еще большей дороговизны, когда еще прежние запасы не вышли. Керенки мы уже почти истратили, хотя Ваня велел их беречь: казаку теперь не придется ими платить – его давно угнали, а здесь всякие деньги берутся. У нас на руках только Николаевские и немного Керенских: Мука стала 700 р., пшено едва найдешь по 500 р., просят 600. Взяли пока 2 п. муки (1 1/2 п. в долг) себе и 1 п. Насте, кт. заплатила своими деньгами, купили мыла по 120 р. 7 ф. не очень важного, да матушка своего дала 2 1/2 ф. по 100 р. – это очень хорошее. Пшена 2 меры по 500 р. За стирку (1 п. 7 ф.) отдала 235р. За сушку картофеля просят уже 150 р. на пуд. Валенки Симе починила за 150 р. Деньги летят все сотнями. В церкви на тарелку и на панихиды все стали рубли класть, марок почти не видно. Заупокойная обедня 50 р. Сегодня справила память по бабушке и дедушке (вм. 10 и 16 февр.) и 40–й день Аннушке (тоже вм. 10 ф.) и все ходили к обедне. Заказали ли вы по ней сорокоуст? Настя все об этом беспокоится. Напишите об этом. Деньги Настины есть на нас – мы должны сколько–то Аннушке, Ваня знает; из них и надо заплатить за сорокоуст. Видел ли кто Аннушку во сне? Наказывала ли она чего Насте сказать? Расспросите нянек обо всем подробнее и нам напишите. У нас вчера схоронили Ник. Григ. Кобозева – умер от тифа; скажите Коле. Ездил за солью и простудился. Жена только год, как умерла, тоже от тифа. Осталось 7 круглых сирот, есть и маленькие; бабушка с дедушкой живут с ними. Матушка все не с нами: то в Коростелеве была у сирот по случаю болезни их стряпухи, то ушла в Мучкап прощаться со всеми перед постом. Агния Николаевна почти никогда не бывает. Мы хозяйничаем с Александрой] Ив[анов–ной]. Настя тоже у нас пока живет, ее старухи совсем бедствуют от недостатка топки. Жиличка пока еще живет, все ссорятся они с Ал. Ив. На днях должна отелиться корова. Блины уже три дня пекли из пшеничной муки, очень порядочные выходят и печет все Ал. Ив. А пока до свиданья. Крепко, крепко тебя целую, обнимаю и благословляю, также Сережу с Милей, Колю, Наташу и Нюрочку; кланяюсь Тане и благодарю ее за службу. Целую тетю Веру и ребят ее. Кланяюсь всем знакомым и родным. Пишите по мере возможности. Остаюсь люб. тебя мать твоя О. Голубцова. Ребята всех вас целуют.

59. Продолж. письма от 8–го февр.⁹⁹ 1920 г.

...Очень беспокоюсь о посылках; их уже 9 накопилось и все еще от вас нет известий об их получении; а до тех пор нам посылать новые рискованно – уж не пропали ли они? Если получите сколько–нибудь, известите телеграммой. Ване в Уфу посылала 2 или 3 письма, а от него из Уфы ни одного не получила, и очень беспокоюсь об его здоровье и как он там поживает. О Коле тоже очень хочется узнать все подробно, давно от него ничего не получала. О Нюре тоже жду подробных известий; что говорят врачи об ее болезни? Надеются ли они на ее выздоровление? Где она сейчас? Все ли в клинике? На каких условиях она там? Про Наташу и про Сережу с Милей тоже давно ничего не имею известий. На Сережин приезд мало надеюсь: трудно очень проехать и холода стоят лютые. Хоть и страсть как хочется кого–либо из вас увидеть и обо всем поговорить, но так страшит дорога, что уж лучше бы он сидел дома: очень много привозят замерших и отмороженных. Все сердце изболело от ожидания от вас известий. И как получила телеграмму – жди Сережу – все к окошку лезется и смотрится, никак не отстану, хотя и чувствую всю несбыточность такого нетерпеливаго ожидания. Здорова ли Наташа? и Таня? все ли она у нас? и как управляются они с делами? Есть ли дрова? Чай, в Москве страшно все мерзнут? Все ли мои родные живы–здоровы? Наведайтесь у тети Маши и у Потаповых о наших посылках для вас – не пришли ли они? Получили ли вы наши письма, писанные после Вани? Настя связала и 2–й платок и получила за него 30 ф. пшена; теперь принесли вязать варежки, обещали еще за небольшой платок 1/2 п. пшена и чулки шерстяные. У нас и у матушки она чинит белье, и Лидия Ник. снабжает худыми чулками (для починки). Пиши про свое здоровье, как ты себя чувствуешь и как кормишься. Ты хворала на Рождестве, а мы и не знали. Зачем все скрываешь свои злоключения? Разве не хочешь, чтобы за тебя поусерднее помолились? А скорби так полно сердце, что никакой скорбью не удивишь: Ваня, Коля, Пюра – эти трое в особенности из сердца не выходят и жаждешь постоянно о них что–нибудь узнать. Что Коля делает на вокзале? Мерзнет на часах? Часто ли имеете известия от Вани? Что он там делает и когда вернется домой? Удалось ли тебе устроиться в Посаде на службе или в отпуске? Как здоровье Мили и ее родителей? Кланяйся им и по возможности с ними ради Мили и Сережи. Мы живем в тепле и сыты. Хлеб стали меньше есть. Хватает пуда муки на две недели. В родительскую субботу столько надавали блинов, что мы ели их три дня; блинчики так съели, а из блинов 2 дня ели караваи с начинкой из капусты и каши. Завтра прощальное воскресение и мы все у вас у всех просим прощения Христа–ради, и вас да простит Бог. Я бы очень хотела поговеть на 1–й недели. В церкви у нас очень холодно, руки коченеют и очень зябнут ноги и в валенках. В Камышине дают пуд соли на две катушки, мы с матушкой послали 4 катушки в обмен на соль; надеемся получить по 20 ф. каждая, а пуд тому, кто поедет, за труд. Не знаю, удастся ли нам наше предприятие. Думаю шить белье детям в пост. А пока до свиданья. Крепко, крепко тебя целую, обнимаю и благословляю (конца письма не сохранилось).

60. 21 февраля 1920 г. (ст.ст.)

Милая и дорогая моя Наточка, драгоценная ты моя дочка!

Что ж это за несчастье¹⁰⁰ с тобой случилось? Или нельзя и грешно это называть несчастьем? Может быть, это великая милость Божия, великая честь? Или, вернее, это испытание и горькое лекарство для нас грешных. А так как истина в смирении, то я и склоняюсь к последнему: это горькое лекарство для пользы и тебя, и меня, и всех нас. А как дети от горечи отвращаются и плачут, плачем и терзаемся и мы, кричим от терзания сердца. Дорогая ты моя! Да что ж я буду теперь делать, чем помогу тебе за 600 верст. Молюсь, молюсь с сердечным болезнованием Господу и Пречистой Его Матери, преп. Сергию и всем святым. Жаждет душа моя читать «Плач Богородицы при кресте», кажется, так бы все дни и читала, и читала. Очень боюсь, чего бы с тобой не сделали враги, не затянули бы дело, сохрани Господи! Ведь какое нелепое обвинение поставили! Очень бы хотелось мне от тебя подробное письмо обо всем получить и узнать, каково твое самочувствие, что переживаешь, как переносишь эту небывалую с нами скорбь. Подкрепи тебя, Царь небесный! Да будет над тобой Покров Божией Матери. Да умолит за тебя Господа преп. батюшка отец наш Сергий!

Приводи себе на память места из свящ. Писания, утешающия в скорби: «Сын мой! Не пренебрегай наказания Господня и не унывай! и т.д. «Вы еще не до крови сражались, подвизаясь против греха»; Послушлив был даже до смерти, смерти же крестной». Взирай на Начальника веры и Совершителя ИИСУА. Он не даст искуситися паче силы, но пошлет и облегчение, чтобы могли мы понести, ибо ищет не погибели нашей, но спасения; не мстит нам за грехи, а желает исправления и покаяния, наказует и милует, как любящий отец. «Наказанием наказа мя Господь, смерти же не предаде мя». «Не умру, но жив буду и повем дела Гоподня». «Благо ми есть, яко смирил мя еси». Смирение, смирение и смирение – на первом плане. Терпение, терпение и терпение – неразлучно от него. А затем крепкое упование на милость Божию и всецелое предание себя Его святой воле – вот покой, который никто не может разрушить. А драгоценная наша вера, сокровище наше! Как за нее Бога благодарить! Это как высокий и крепкий маяк, обуреваемый морскими волнами и в темноте светящий бедствующим в плавании. Цены нет этому нашему сокровищу в бедствиях наших и всегда за нее надо Бога благодарить: «Слава Тебе, показавшему нам свет! А святая Церковь? А св. таинства! Вот какими сокровищами снабдил нас Господь, чтобы нам благополучно проплыть море житейское. А молитвы церкви небесной и церкви земной? Не великое ли это всем нам утешение и поможение? Итак, нет нам дороги унывать! скажем вместе с преп. Серафимом, кг. при этом топал ногой. «Аще и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла, яко Ты со мною еси. Жезл Твой (св. Крест, думаю) и палица твоя – Та мя утешиста и чаша Твоя упоявающа мя, яко державна. Господь просвещение мое и Спаситель мой, кого убоюся!..»

Дают ли тебе читать, молиться? Как кормят? Холодно ли у вас? Грязно? Пиши откровенно. Посылаю о тебе и о злополучном моем Николушке письмо батюшке о. Алексию, чтобы помолился за вас. Ну, пока до свиданья, крепко, крепко тебя целую, обнимаю и благословляю и желаю поскорее избавиться от этого скорбного обстоятельства. Ребята все жалеют и целуют. Мы все, слава Богу, здоровы, живем по–прежнему. Нового у нас ничего нет. Павлик учится чинить калоши, а Леля сплел гнездо из соломы, как продают на рынке, сделал хорошие санки, плетет простые корзины. Мучаюсь неизвестностью о Ване, кт. совсем не пишет. А Нюра написала письмо почти нормальное – слава Богу, стала поправляться. Ну, будь здорова и благополучна; дай Бог, чтобы письмо мое застало тебя уже дома всем свободной и здоровой. Целую всех детей. Остаюсь любящая тебя крепко м. т. О. Голубцова.

6.03.20.?¹⁰¹ Село Чащино, Тамбовской губ. ж/д ст. Мучкап.

61. 14–го февр. 1920 г. [открытка, получена 18–го марта в Сергиевом Посаде] Дорогие Наташа и Марусечка! Узнала, что пришла нам от вас телеграмма и лежит у Лид. Ник. в Мучкапе. Посылаю за ней Павлика и кстати телеграмму вам, чтобы прислали денег: задолжала мельнику больше тысячи и керенки почти все истратила; соль стала дороже 200 р. Очень все время беспокоились за Ваню, Колю и Нюру; писем больше месяца не было от вас; вчера только получила Настя письмо от Мани от 4–го янв. Ждем с нетерпением от вас известий. На приезд Сережи мало надеемся. Настя очень просит заказать сорокоуст по Аннушке. Пишите о вашем здоровье все. Известите тотчас, как получите посылку от нас: очень за них беспокоимся и не решаемся пока больше посылать. Все пока здоровы. Всех крепко целуем. Люб. вас мать ваша О. Голубцова.

62. 2–го марта 20 г.

Моя милая и дорогая Марусечка!

Пишу тебе наспех несколько строк, потому что сейчас берут у меня письмо на почту. Передай Наташе и Нюрочке письмеца мои. Большое спасибо тебе и Сереже за присланные деньги, которые тотчас же пошли шибко в ход: 1850 р. отдала мельнику за муку, 3 меры картошки по 100 р. купила и еще ищу купить на 1000 р., матушке за квартиру и долг 360 р., за хлебы и сухари 140 р., за сушку картоф. 75 р., за посылку 58 р. и т.д. Все мы, слава Богу, здоровы. Учимся, как когда придется. Ничего особенного, кажется, нет у нас нового. Напиши мне, что думает Сережа делать – поедет ли к Ване, приедет ли к нам? Я что–то очень давно от него ничего не получала. Как вы устроились с топливом? Это меня очень беспокоит – напиши, пожалуйста, как твое здоровье теперь? Ты все еще кашляешь? Как управляешься с деньгами? Наверно у нас долгу пропасть? Сколько мы всего должны Аннушке? Нельзя ли сосчитать и написать мне; если что знаешь по этому вопросу. Есть ли какая надежда на освобождение Наташи? Постарайся, пожалуйста, что можешь сделать. От Вани все ничего нет. Что с ним делается? Послала на тебя 37 1/2 ф. сушеной картошки на Москву и еще скоро надеюсь прислать сухарей 20 ф. и м.б. хлеб с сухой картошкой. Пока до свиданья, крепко, крепко тебя целую, обнимаю и благословляю и желаю всего наилучшего. Ребята целуют. Спасибо тебе большое за все твои труды и хлопоты о нас. Остаюсь люб. т. м. т. О.Г.

63. 9–го марта 20 г.

Милая и дорогая моя Марусечка!

Спасибо тебе за все твои хлопоты о Наташе, Нюре и Коле. Дай Бог, чтобы Наташу поскорее освободили, чтоб не подверглась она какому насилию, обиде, притеснению; чтобы не послали ее еще куда дальше. Содрогается сердце мое, когда только подумаю об этом. Сохрани ее Господь от всякого зла! Верно ли все то, что она пишет? М.б. это только для виду пишется, ибо письма все прочитываются? А что между строками надо разуметь? Напиши мне, видишь ли ее, разговариваешь ли с нею без свидетелей? Как она выглядит? Есть ли какая надежда на ее освобождение? И как насчет Вани надо думать? Грозит ли ему то же самое? Напиши мне, что узнаешь. Как только отправила ему письмо с запросом, почему он так долго молчит, получила от тебя телеграмму (за кт, большое тебе спасибо), что он перенес сыпной тиф. Что это нашло нынче на нас? Поистине едет беда на беде, беда бедою погоняет. Страдает каждый член семьи так или иначе и даже дом не оставлен в покое. Видно, достойное еже делахом восприемлем: лучше здесь накажи, Господи! Очень опасаюсь за Ванино сердце – как бы оно не стало еще хуже после тифа. Очень хочется знать подробности об его болезни, и как он теперь себя чувствует. Денежный вопрос тоже меня ужасно беспокоит – как мы будем теперь жить при такой дороговизне? Как посылать вам посылки, когда каждая будет теперь стоить около 1000 р. Где набраться на все денег? А долгов то, наверно, масса! и как с ними расплатимся? Так все это тревожит: думаешь, думаешь и все ничего не придумаешь. И учение детей страдает, года уходят... А там Лелю гляди возьмут – еще нож в сердце воткнут... Хотелось бы хоть Сережу дождаться, обо всем поговорить. А то я не знаю, что принять (предпринять) и всякое дело у меня из рук валится, какая то растерянность, уныние одолевают. Нюрочку придется к нам переправить, как ее выпишут из клиники; но как это сделать и с кем ее послать – подумайте между собой. Если бы Наташу освободили, ее непременно надо будет тоже взять к нам. Напиши мне, как все это можно устроить. Мы все, слава Богу, здоровы. Сейчас послала Павлика в Мучкап отправить посылку на имя Александры Никан. Крестовой – сухари с сухой картошкой. А тебе прошлую неделю послала 21 ф. сухарей на Москву. Надо ли еще сушить картошку или свежей можно посылать? Очень все избегают сушить картошку, много с ней возьни и просят уж 150 р. за пуд сухой карт. Мешки все вышли, посылок не в чем посылать; пришлите скорей их обратно. Спичек у меня осталась только одна коробка и взять негде. Говорят, по 2 р. одна спичка стала. Соли тоже еще нет, обещали на две катушки привести. Мыло по 200 р., но денег на него нет, нужно картофель покупать. Он стал теперь 150–200 р. Спасибо тебе и Сереже за деньги...

Остаюсь любящая тебя м. т. О. Голубцова

Приписка: нельзя ли прислать вязальных спиц – чулочных и для платков длинные бабушкины и еще крючок для шерстяных вещей; толстых иголок нет. Катушки почти все вышли. Передай Наташе письмецо.

64. 9–го марта 20 г.

Милая и дорогая Нюрушка!

Поздравляю тебя со днем твоего рождения и желаю тебе быть здоровой и во всем благополучной. Посылаю письмо со случаем прямо в Тамбов и думаю, что ты скоро его получишь. Хочется знать, как теперь твое здоровье, пускают ли тебя гулять, что ты читаешь? Мы все, слава Богу, здоровы. Погода у нас сырая и снежная. У матушки сегодня набивают погреб; в этом деятельное участие принимают Леля и Сима с Герасимом; а Павлик уехал в Мучкап отправить посылку на имя Александры Никаноровны – сухари с сушеной картошкой. Еще он повез с собой кровать для Марусиной куклы, за кт. уже получил ведро чечевицы; делал ее перочинным ножичком (у кт. отломил кончик) в течение 4 1/2 дней. Симушка выучился вязать на спицах и вяжет теперь варежки себе из той шерсти, кт. мне прислали в посылке. Павлик выучился чинить калоши и несколько уже починил, еще пока не отстали заплаты. А Симушка сучит нитки на самопрялке, на кт. постоянно прядет Авдотья: она у нас теперь прислуживает и перебирается на другую квартиру, очень близко от нас. Леля плетет кошелки для матушки за картошку. Дрова они все по временам рубят (сучки). Таким образом дела постоянно у всех много. Павлик еще поминания делает за черный хлеб. Нам нужны для этой цели троицкие образочки–листки, за кт. я прежде платила по 1 к., а теперь почем они? Хорошо бы еще прислать акафист преп. Сергию – здесь нет: скажи об этом Мане. А пока до свиданья, крепко, крепко тебя целую, обнимаю и благословляю и желаю всего наилучшего.

Остаюсь люб. т. м. т. О. Голубцова.

65.9–го марта 20 г.

Мой милый и дорогой Николушка!

Большое спасибо тебе за твои письма, присланные Леле, Павлику и Симе и за твои братские им наставления. Дай Бог, чтобы они все их приняли к сердцу и усердно им следовали на деле. Такими письмами ты оказываешь мне большую нравственную поддержку в деле воспитания этих троих оставшихся на моих руках. Очень боюсь, что Лелю скоро выхватят у меня из рук и не знаю, как уберечь. Без него нам будет очень плохо, и матушке мы будем не нужны, так что всего придется ожидать, вплоть до выселения на другую квартиру. Этот вопрос меня очень беспокоит. Мне бы очень хотелось поскорее узнать, как и где ты устроился писарем и хорошо ли тебе теперь? Слава Богу, лютая зима проходит, и ты уж не будешь теперь от холода страдать. С нетерпением жду от тебя письма. Павлик сегодня уехал с Кобозевым в Мучкап – отправить посылку Крестовым (скажи им, чтобы ждали), сухари с сухой картошкой; также повез кровать для Марусиной куклы, за кг. ему уж дали ведро чечевицы... Сегодня у матушки набивают погреб, и Леля у нее ел блины, вместе с рабочими... Стирку к Пасхе мне будут стирать за 6 ниток бус и еще просят в прибавку 50 р. Просто обдирают меня все, кому не лень! Уж уговорились за 6 ниток, а теперь еще припрашивают. И ничего не поделаешь: придется отдать, а то сиди с грязным бельем на праздник, никого больше не найдешь. Не найдет ли Маня где соды – для мыла или для питья и не пришлет ли нам с мешками? Алекс. Ивановна постоянно просит соды и обещает дать картошки, а у меня очень мало осталось и не из чего дать. Спички тоже на исходе, одна коробка осталась. А на мыле я страшно налетела, купила 7 ф., а усохло чуть не до двух фнт., а платила по 120 р. за фунт. Пшена 2 меры выменяла на фунт чаю; очень грязное дали пшено, в 5–ти водах приходится мыть. Масла постного осталось на донышке – подонки, тратим его только по воскресениям, а то все без масла едим. Кашу не каждый день, а через 2 дня; а то чечевицу варим или тушеную картошку делаем. За картошку уж просят 200 р. за меру. Деньги, присланные Маней и Сережей, скоро уж все выйдут, если удастся купить картоф. мер 5–7. Соли заняли у матушки, ждем, что привезут в обмен на катушки. Пока до свиданья, крепко, крепко тебя целую, обнимаю и благословляю и желаю всего наилучшего. Пиши, как позволит служба; ваши письма ободряют меня и оживляют. Нельзя ли нам как–нибудь пристроиться к железной дороге, чтобы получать паек и жить вместе, чтобы можно было детям учиться? Если это угодно Богу, то это устроится, а не угодно Богу, значит, и не нужно к этому стремиться – не полезно это нам. Ну, будь здоров и благополучен. Целую всех здешних. Остаюсь люб. т. м. т. О.Г. Ребята целуют тебя и шлют тебе письма. Передай Нюрочке письмо.

66. 13. III. 20 г. [Открытка].

Дорогая Марусенька!

Пишу тебе в Мучкапе на почте. Получила по двум повесткам деньги: – на себя от тебя 1500 р., очень, очень благодарю и на Лелю от Сережи 3000 р. Послала сейчас и посылку на твое имя – сушеный картофель 37 1/2 ф. Очень рада что, наконец, одну посылку вы получили. Получила от Наташи, Коли и Барановых¹⁰² письма. От Вани ничего нет. Спасибо за все. Здоровы. Твоя м. О. Г.

67. 15–гo марта 20 г.

Мой милый и дорогой Николушка!

Очень обрадовалась я, узнавши из телеграммы, что ты где–-то устраиваешься писарем. Дай Бог, чтобы тебе было хорошо на новом положении! Чтобы, наконец, утолились сколько–нибудь твои и мои скорби! Думаю, что письмо мое придет к тебе не раньше Святой, поэтому говорю тебе от души радостное Христос Воскресе!, поглощающее своей вечной радостью все временные наши земные печали и скорби. Дай Бог тебе в добром здоровье, в радостном и мирном настроении встретить и провести этот великий христианский праздников праздник. Жду с нетерпением от тебя письма с извещением о твоем устройстве. Но Наташа, моя бедная девочка!.. Что мне делать? Как мне ей помочь? Кажется, такой раны сердцу моему еще я не испытала и не знаю, как мне ее избыть. С нетерпением каждый день жду о ней известия, все в тайне надеясь, не услышу ли чего лучшего о ней. Это великая милость Божия, что она не одна, а с Наташей Верховцевой: дай Бог, чтобы их не разделили. Очень боюсь, не из–за Вани ли она сидит, вроде заложницы. Напишите мне об этом. От Вани получила письмо уже после болезни и удивляюсь, как Господь сохранил его среди массы неблагоприятных условий. Получили ли вы от него хотя одну посылку? Он их уже 4 отправил: 2 п. пшена и 2 п. муки. Цены там на все немного ниже наших. Удивляюсь, отчего Сережа не пишет ни строчки: я от него ужасно редко получаю письма, а теперь уж несколько месяцев он не писал, и не знаю, почему это? Боюсь, не хворает ли он там, в Рязанской губ. на подобие Вани? Мы все, слава Богу, здоровы. У меня всю зиму ужасный насморк, а теперь и кашель пристал, уж больше месяца, вроде бронхитного. Матушка говорит, что до Пасхи потопит, а потом, пожалуй, и на таган перейдет, и мы останемся при пиковом интересе.

Ну, да там увидим. Относится она пока ничего, Авдотья все время у нас находится, и ей не так трудно. А раньше была Алекс. Ив, У нее в столовой (около кухни) сидят теперь гусыня и утка на яйцах, в кухне телка и картошка из погреба, теснота ужасная, и бывает вонь изрядная.... Стоит ли сушить картошку, если будут принимать несушеную? Ну, пока до свидания, храни тебя Господь и Царица Небесная! Крепко, крепко тебя целую, обнимаю и благословляю и желаю тебе всего, всего лучшего. Ребята целуют. Остаюсь люб. тебя м. т. О. Голубцова.

Приписка: Пиши о себе все подробно. Удалось ли поговеть? Поздравь от нас с праздником всех Крестовых. Посылаю все письма на них, п. ч. не знаю, где вы будете на Пасхе.

68. 15–го марта 20 г. Христос Воскресе!

Милые и дорогие мои детушки! Марусенька, Нюрушка и Миля! Поздравляю вас всех с светлым праздником Воскресения Христова и желаю вам в радости и мирном настроении встретить и провести этот торжественный и радостный праздников праздник и торжество торжеств. Большое спасибо Марусе за телеграмму, что Коля устраивается. Ваня прислал письмо, уже перенесши болезнь. Я прямо в ужас пришла, в каких невозможных условиях он находился в такой болезни! Как Господь его сохранил! Пишу вам общее послание, потому что не успею порознь написать – скоро у меня возьмут письмо в Мучкап; Наташе и Коле посылаю отдельные письма по Крестовскому адресу. Надеюсь, что Нюрочка теперь уже дома и жду от нее письма об ее здоровье. Удивляюсь, что от Сережи который уже месяц ни строчки не получаю. Очень боюсь, не хворает ли он, как Ваня. Писать ему не знаю куда. Напишите, дорогая Миля, мне о нем все подробно, он, наверное, вам оттуда уже писал. Поедет ли он к Ване или к нам, что там он делает? Скоро ли думает вернуться домой? Очень рада я, что вы, наконец, стали получать наши посылки; ждем от вас обратно мешков, а то не в чем посылать. Нам обещали соли привезти за 2 катушки чуть не 13 ф., а дали только 4 и больше не дают, говорят, корма очень подорожали. Вероятно, придется скоро отставать от соли. Денег у нас останется уже совсем немного, р. 500. Купили картофелю 8 мер за 1100 р., а за 9–ю еще не отдавали. За 8 шт. содовых лепешек Алекс. Ив. дала сегодня меру. За калину сушеную дали 6 ф. пшена и еще обещали дать. Все мы пока, слава Богу, здоровы, только меня насморк и кашель одолевают, платков не напасешься, а ночью иногда беспокою других своим кашлем. Везде лужи, навоз, но снегу еще много... не знаю приедет ли к нам Ваня? Он в последнем письме обещал заехать и кой чего нам привезти. Очень бы хотелось мне найти отдельную квартиру, но из–за топки и обстановки невозможно и мечтать об этом. Да и здесь, матушка говорит, что потопит только до Пасхи, а потом стряпай как хочешь. Этот вопрос меня очень беспокоит. Топка здесь самое больное место – нигде ее и за деньги не достанешь. С нетерпением жду от вас писем обо всех ваших обстоятельствах. Спасибо большое Марусе за все ее труды и хлопоты. А пока до свиданья, крепко, крепко целую вас и обнимаю и благословляю и желаю всяческих благ. Ребята целуют. Остаюсь люб. вас м. в. О.Г.

69. 29–го марта 20 г.

Христос Воскресе!

Милая и дорогая моя дочка Марусечка!

Вот и Пасха наконец и от всей души приветствую тебя с этой неземной радостью – вечной жизни провозвестницей – и крепко, крепко тебя целую и обнимаю при этом, дорогая моя девочка, сердечная о всех нас печальница! Да воздаст тебе Господь сторицею за все твои труды и хлопоты о нас, и особенно за Наташу и Нюру. Крепко поблагодари за меня всех, кто принимал деятельное участие в Нюрочкиной болезни – и доктора, и фельдшерицу. Все у доктора расспроси, как обходиться с Нюрой и где ей лучше жить. Крепко жалко мне Наташу...[опущенный фрагмент см. на с. 90 !]

И потому блаженна тетя Люба,¹⁰³ которую Господь взял из этого мира скорбей, болезней и всякой тяготы. Я пролила слезы утешения и умиления, читая в твоем письме об ее кончине, о просветлении лица ее по смерти. Нелегкая была ее жизнь, такая она была, по народному выражению, «потерпельница»! А была простая, бесхитростная и добрая душа; всех ближе из сестер она мне была и по сердцу и по возрасту. Дай Бог ей вечный покой в царствии Небесном! А тебе большое спасибо за то, что написала мне о ней. Но мне ужасно хочется подробно знать обо всем ее житье в Хотмыжске¹⁰⁴ и о последних ее днях и речах. Если есть возможность, доставь мне это утешение, узнай все и напиши мне. А если Наташа живет все там же по старому адресу, как в прошлом году, то извести меня, и я ей сама напишу. Адрес ее у меня есть (кв. Поддубной). Очень утешилась, что Коля выздоровел и в слабосильной команде находится; здесь, наверно, ему полегче будет; а там, м.б., как–нибудь устроится мой страдалец–солдатик. Он очень утешает меня своими письмами ко мне и к братьям: спаси его, Господи! Все удивляюсь, отчего Сережа ничего мне очень давно мне не пишет. Боюсь, не обидела ли я его чем–нибудь. От Мили получила письмо и очень ее благодарю; скоро отвечу, надеюсь. Большое спасибо тебе за присланные тобою 2000 р., котор. еще лежат на почте, не успела сходить в конце Страстной, а сейчас почта заперта. Коле спасибо за телеграмму. За квартиру матушке пока должна. У нас опять неприятная новость: матушка нам отказывает от квартиры и после Святой недели нам надо уходить на другую, а мы еще не нашли, да путем еще и не искали. Она говорит, что ждет Павла Ник. (а он только в мае обещал приехать) и комната нужна. Надоели мы ей, думаю. Есть на примете отдельная хатка, но очень холодная зимой и неизвестно, дадут ли топку. С 3–го дня придется начать поиски квартиры. Матушка за последнее время все что–то нами недовольна и точно все сердится, не знаю за что. Отношения все были натянутые. Но на Пасху дала нам творогу, сметаны, 2 яичка – сделать пасху. И кулич мы испекли из разной смеси, ничего вышел, только крут, и пирог с сухими яблоками сделали из того же теста. А мясо еще Ваня нам купил, а Лидия Никол, дала бутылочку свиного рассола и оно сохранилось у нас хорошо. Сегодня оба батюшки были у нас с образами и взяли у меня Серафима и Павлика ходить по приходу – носить евангелие – все яичек дадут. Ждем от вас посылки – мешков; вероятно, только картошку будем присылать... Соли выдали по одному фунту – 4 ф. получили. Сахару дали сколько–то золотников¹⁰⁵ на 2 ф 70 к. – положили в пасху. Очень беспокоюсь о квартире: хочется отдельную комнату с хозяйской топкой и в хорошей семье – найдется ли здесь таковая? Напиши мне, как думаете устраиваться на лето! Хорошо бы нам попала хорошая квартира, всем бы можно тогда приезжать и отдохнуть и покормиться от лютой холодной и голодной зимы. Пиши про Ваню, что узнаешь, также, если будет что нового с Наташей. Не скрывай от меня ничего – в этом нет ничего хорошего, и я очень этого не люблю. Говорят, проезд теперь довольно свободный. Два дня в конце Страстной недели ребята Леля и Павлик ходили к одному крестьянину вытаскивать картошку из погреба и выкачивать из него воду и резать резку, обещали заплатить пшеном. О. Иоанн дал 3 меры картошки за такую же работу. Жалко нам расставаться с своим отдельным погребом, кт. нам сделал Коля и кг. только что набили снегом и картофелем (мер 40 еще есть). Ну, пока до свиданья, дорогая моя деточка, крепко, крепко тебя целую, обнимаю и благословляю и желаю всего лучшего. Ребята целуют.

Остаюсь люб. т. м. т. О. Голубцова.

Приписка: Пиши к тете Кате, она все плачет о нас.