«Твой я, Господи!..»

Дорогой читатель! Перед вами история жизни одного из замечательных подвижников Русской Православной Церкви ХХ века – Дмитровского епископа священномученика Серафима (Звездинского). Ревностный архипастырь, духоносный старец, учитель веры и наставник благочестия – «святитель Серафим, принадлежит к тем великим личностям, память о которых обязан благоговейно хранить народ. Такие люди являются украшением отечественной истории, они – духовное богатство русского народа»¹.

Основой повествования стали воспоминания келейницы епископа Серафима схимонахини Иоанны (Патрикеевой), может быть уже известные читателю: один из вариантов² был опубликован самостоятельным изданием³. Поскольку это единственное наиболее полное, живое и подробное воспоминание о Владыке, перед составителем возник вопрос: перелагать ли многие сюжеты своими словами или оставить их такими, как они описаны схимонахиней Иоанной, не перегружая текст многочисленными кавычками. Составитель избрал второй путь. Кроме того, воспоминания келейницы епископа Серафима значительно дополнены сочинениями Владыки, воспоминаниями современников, документами государственных архивов и архива Федеральной Службы Безопасности, архива Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета и личного архива самой матушки Иоанны. Поскольку человеческая память несовершенна, в изложении воспоминаний немало неточностей и ошибок. Во всех случаях, где этого требовало соблюдение исторической достоверности, текст был уточнен и дополнен, а при необходимости – исправлен.

Значительная часть помещенных здесь писем, бесед и проповедей епископа Серафима дошла до нас потому, что их сберегла матушка Иоанна. Она с глубоким благоговением относилась к Владыке, сделала все, что могла, для того чтобы память о нем сохранилась.

Автор искренне благодарит потомков духовных детей владыки Серафима А.Д. Шадееву и И.В. Коротееву; заведующую ЦИА Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета И.И. Ковалеву, исследователя и помощника по сбору свидетельств современников описываемых событий С.И. Федорова, сотрудников отдела Новейшей истории Русской Православной Церкви ПСТГУ и всех, кто оказал помощь и принял посильное участие в подготовке этой книги.

С глубокой признательностью вспоминаю почившего выдающегося ученого профессора В.Н. Щелкачева. Владимир Николаевич был близок к кругу духовных детей епископа Серафима, а духовная дочь Владыки исповедница инокиня Параскева (Матиешина) по его благословению стала духовной матерью Владимира Николаевича. Автор готов был без конца слушать рассказы Владимира Николаевича – рассказы очевидца, который, дожив до весьма преклонного возраста (98 лет), сохранил прекрасную память и ясность ума.

Начало свое Звездинские берут от рода Бонифатьевых, известного в истории своей ревностью к неизменным церковным порядкам, старинным церковным уставам и богослужебным книгам. Реформы патриарха Никона встретили в их лице непоколебимый отпор и непримиримость.

В XIX столетии потомки тех адамантов, раскольники­беспоповцы, поборники старины и старой веры, проживали близ города Солигалича Костромской губернии. Илларион, родоначальник, имел сына Гавриила, твердого и умного начетчика, зоркого воспитателя своих сыновей Василия, Александра, Иоанна и дочери Марии. Супруга Гавриила Илларионовича, Екатерина, характера мягкого и сердечного, была нежной и заботливой матерью.

Как жили братья Василий и Александр, занимавшиеся портновским ремеслом, неизвестно. Но известно, что младший, Иоанн, всем сердцем стремившийся к просвещению, недоступному под строгим надзором отца, не находил покоя в родном доме.

Босой, имея несколько копеек, пешком он отправился в Петербург, где, как он слышал, были единоверные ему земляки. В дальнейшем мы находим его в приходе храма на Волковом кладбище. Этот единоверческий приход был создан при церкви под влиянием митрополита Платона (Левшина), и многие раскольники присоединились к нему. Имея единую с Православной Российской Церковью иерархию и сохраняя в неприкосновенности богослужебные уставы и книги, какими они были до патриарха Никона, а также свои старинные распевы, старообрядцы находили удовлетворение и успокоение. Среди них и был юный Иван Гаврилович Бонифатьев, изменивший древнему раскольническому настроению предков. Вскоре он подал прошение на Высочайшее имя о своем причислении в единоверие к Российской Православной Церкви и Высочайшим соизволением был принят с новой фамилией. Имея в виду его полное отторжение от раскола, возможно предвидя в нем восходящую звезду, гражданская власть высочайше повелела ему именоваться не Бонифатьевым, но Звездинским. Церковная же власть, присоединив в единоверие, дала ему должность чтеца при храме на Волковом кладбище в Петербурге, где у него обнаружились редкие музыкальные способности и чудный голос.

Узнав об измене древнему благочестию, Гавриил Илларионович сильно прогневался. Горе усилилось еще и тем, что два других сына, Василий и Александр, тоже вскоре перешли в единоверие, переменив фамилию. Мать их, также склонная к единоверию, таила свое настроение. Не выдержал ревнитель старой веры и предал проклятию сыновей до третьего колена⁵. Нелегко пережил Иоанн проклятье отца, даже заболел.

В Петербурге он женился на дочери единоверческого священника Евдокии Васильевне Сланской, мягкие и нежные черты лица которой освещались сокровенной красотой ее кроткого духа. Женившись, Иоанн Гаврилович принял духовный сан и получил место священника в Ржеве. Известно, что там у него родился сын Михаил, старший из его детей, а младенцы Константин и Ольга отошли ко Господу.

С начала восьмидесятых годов он уже в Москве... В столице центр единоверия находился на Новоблагословенной улице⁶. Здесь, трудясь при Троице-Введенской церкви, отец Иоанн Звездинский вскоре заслужил огромную популярность, любовь и уважение за молитвенное истовое служение и прекрасный певучий голос. Московские богачи старообрядцы, обращенные им в единоверие, видели в нем дар небесной благодати и милости Господней к ним. Мудрое слово, подвижническая жизнь, отеческая любовь к чадам из заблудшей раскольнической среды привлекали раскольников к истинной Церкви и спасению. В Москве открылись еще три единоверческих храма. Число единоверцев быстро росло. Наставником их стал отец Иоанн Звездинский, назначенный благочинным всех московских единоверческих церквей.

В трудах отец Иоанн был неутомим. Он не только принимал всех, приходивших к нему, но и сам искал заблудших, не страшась посещать городские трущобы. Смелости, мужеству и безбоязненности его изумлялись. Он же все терпел, «всем бысть вся, да всяко некия спасет»⁷ по слову святого апостола Павла. Порой угрозы сыпались со всех сторон, негодование же раскольников настигало его даже дома, где часто били окна, заплевывали их, а не раз и самого отца Иоанна. Но, утвердившись в вере истинной, он оставался непреклонным.

7 апреля 1883 года, на шестой неделе Великого поста, в четверг, день недели, посвященный памяти святителя Николая, у него родился сын, будущий епископ Серафим, и был наречен во святом крещении Николаем. Святитель Николай от рождения младенца стал его небесным покровителем и обрел в нем усердного подражателя в ревности о чистоте веры и в самоотверженной любви ко Христу и Его Церкви.

Уже будучи епископом Серафимом, владыка часто вспоминал слова из Триоди Постной, которые читались в день его рождения за церковным богослужением: «Даждь Ми, сыне, твое сердце, очи же твои Моя пути да соблюдают»⁸, – он видел в них пророчество о своем монашестве.

Семейство отца Иоанна ненадолго увеличилось рождением второй дочери, названной в честь матери отца Иоанна Екатериной. Но с рождением Кати в семью отца протоиерея пришла и глубокая скорбь: после родов, 17 ноября 1886 года (по другим данным, 1885 года), незадолго до престольного праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы, скончалась совсем молодая жена отца Иоанна. Перед выносом гроба горячо любивший ее отец Иоанн в великой скорби распростерся на земле и предал себя и осиротевших детей всеблагой воле Божией.

Катенька же прожила всего шесть лет.

Николай, Колюня-Малюня, как его звал отец, остался без матери в возрасте двух или трех лет. В женском Всехсвятском единоверческом монастыре, возле храма, слева от алтаря, над могилой жены отца Иоанна Евдокии Звездинской стоял памятник белого мрамора: аналой с лежащими на нем крестом и Евангелием. И, навещая могилу матери, ходил маленький Коля вокруг каменного аналоя... Теплая встреча и ласка ждали мальчика в покоях игумении Маргариты⁹; в дни памяти матери горячий чай; цветы, птички – все радовало Колю, обо всем сохранил он добрую память на всю жизнь.

Воспитанием Коли занимался отец, а уход и заботы о нем были поручены няне, Анне Мартировне, дальней родственнице. По нежной любви отец Иоанн был не только отцом, но и матерью; всегдашняя его теплота и ласка не давали ощущать Коле, что он сирота. «Отцу не раз Святейший Синод предлагал принять монашество и епископский сан, – говорил Владыка. – Но он, озабоченный воспитанием детей, не принимал предложения».

К старшему брату Михаилу Коля относился с почтительным уважением. Очень любил он свою сестру, Анну Ивановну. Она была его воспитательницей и учительницей: готовила к школе, дарила книги, возила в город, показывая достопримечательности, водила в театр и знакомила с жизнью.

Рассказывая о детстве, Владыка обязательно отмечал, что его, маленького, неопустительно будили в Церковь к ночной службе под праздники. Утреня по единоверческой традиции совершается ночью. И в холод, и в непогоду вели в храм, где он часто засыпал, но присутствие считалось необходимым для воспитания. По его словам, «лучше быть в храме, хотя бы спать, – но все же в храме». Отец приучал любить храм, богослужение, пение и чтение. На клиросе читал Коля четко и охотно. Чтобы он мог видеть лежащий на аналое Часослов, подставляли скамеечку.

В алтаре отец Иоанн давал сыну запивать теплоты; в ожидании и эту милость, что я пошел по пути служения Церкви Божией». В алтаре его поражали изображения Страстей Христовых: Гефсиманской сын трепетно внимал молитве священника. «Видно, папа за меня молился в то время, – говорил Владыка. – Может быть, он испросил у Бога молитвы, несения Креста на Голгофу и Воскресшего Господа. Однажды маленький Коля вошел в алтарь через царские врата. Невольные свидетели сказали уверенно, что дитя станет служителем престола Божия.

А дома его любимым занятием было брать кадильницу и кадить. Для этого приспособили старенькую лампадочку на цепочке – сестра хранила ее до его архиерейской хиротонии.

Великим постом готовился Коля ко Святому Причащению. Исповедовался у отца Григория, старого священника, который требовал, чтобы исповедник знал наизусть псалмы Давидовы, и в наставление приводил слова Священного Писания: «Мужа льстива гнушается Господь»¹⁰. А в полумраке храма, при множестве мерцающих лампад он видел, как тянулись вереницы к отцу Иоанну за разрешительной молитвой и слышалось: «Чадо... прощает тя Христос невидимо... и аз грешный...» – и опять: «Чадо... прощает тя Христос невидимо... и аз грешный…» Долго в тишине движется очередь исповедников.

С радостью встречал Коля Святую Пасху, стоял около отца, принимавшего поздравления.

Характер у Коли был мягкий, и дети любили его, но шалуны обижали и дразнили за то, что ворот на рубашке широкий, не по шее: «Видно, нет матери, а шила нянька».

Семи лет Коля тяжело заболел – камни в почках. Отец отвез его в больницу святого равноапостольного князя Владимира близ Покровской общины. Плакал отец, плакал и Коля, оказавшись на руках чужих людей. Однако вскоре камни вышли, и он вернулся домой.

Учиться Колю отдали в церковное училище при единоверческой церкви. Особенно ему не давалась арифметика, из-за нее он остался на второй год. Трудно давался счет после двадцати. «Как быть, – говорил Владыка, – когда пальцев не хватало ни на руках, ни на ногах?!»

Окончив приходскую школу, он перешел в Заиконоспасское училище¹¹ на Никольской улице. Няня будила рано. Трудно вылезать из теплой постели, а впереди долгий путь от Новоблагословенной до Никольской улицы. «Как я завидовал кошке, которая лежала у теплой печки, и ее никто не тревожил», – вспоминал Владыка.

Сын единоверческого причетника из Троице-Введенской церкви был товарищем Коли; вместе шли в школу. В классе было еще два друга: Всеволод Красновский, сын священника церкви Святителя Алексия на Николо-Ямской улице, впоследствии епископ Клинский Гавриил, и Николай Кудрявцев, сын священника церкви Святителя Николая Большой Крест на Ильинке, будущий епископ Богородский Никанор, единоверческий викарий Московской епархии.

До школы заходили в часовни, молясь о ниспослании помощи Божией в учении. На деньги, данные на завтрак, ставили свечи пред чтимыми образами, особенно когда предстояло отвечать. Учился Коля старательно и успешно; шалунов, которые нападали на слабых (в том числе и на него самого), не любил – те отнимали завтрак.

Радостно возвращение из школы! У Ильинских ворот оживленная торговля. Тетка Татьяна на баке с горячей грибной лапшой, «грешники»¹² (гречневики) продают копейка пару. Продавцы в кафтанах с ящиком пирогов и пышек. «С рисом, яйцами, вареньем», – предлагают они мальчуганам свой товар. Что выбрать? Всего так много! Случалось, что ученики, замечтавшись, не замечали, как у них срезали ранцы.

Приятно идти мимо булочной, владельцы которой – духовные чада отца Иоанна. Дочь хозяина Шура, завидев Колю, награждала сладким ломом или пряниками. Однажды Коля передал ей (от себя) благословение отца Иоанна. Отец узнал, и ему попало, но Шура не перестала снабжать на дорогу лакомствами.

На Маросейке дети оглядывались – не идет ли кто на «простяночках», нельзя ли подъехать, еще так далеко... Пройдя Земляной Вал, проверяли силу мороза, прикасаясь, языком к железному забору железнодорожного моста.

Однажды друзья, накопив денег, решили попробовать вина. Буфетчик Курского вокзала решительно взял их за воротники и выставил, навсегда отбив любопытство к недозволенному.

Один прихожанин пообещал Коле подарить карманные часы (оставшиеся после смерти сына). Коля думал, что не дожить ему до счастливого дня. «Что было бы со мной, если бы он раздумал?» – вспоминал Владыка. Но наступил день ангела – и часы у Коли в руках. Благодарным сердцем никогда не был забыт в молитве добродатель.

В дни ангела родных Коля покупал подарки сам. Фаянсового зайца-копилку, его дар, Анна Ивановна хранила до конца дней. В именины отца Иоанна – 19 октября – он просил денег и покупал ему кондитерского лома. Обижался, если видел потом свой пакет на кухне.

Старший брат Михаил окончил университет с медалью, получил ее из рук великого князя Сергея Александровича за сочинение о митрополите Филарете Московском. Коле хоте­ лось что-нибудь позаимствовать из его учености. Обидно было, когда его, как маленького, не оставляли в гостиной во время разговоров взрослых, а отправляли в детскую.

Памятны Коле были беседы с придворным иконописцем Гурьяновым, во время торжественных богослужений надевавшим парадный мундир. Он много рассказывал о царском дворе. Коля слушал с замиранием сердца.

– Хочешь, возьму тебя во дворец?

– А что я там буду делать?

– Будешь пажом у царицы.

«Большего желания у меня не было, так был я восхищен этой мыслью, – вспоминал Владыка. – Вот Господь и привел меня служить Царице всех цариц, Царице Небесной, а не земной».

В те годы часто приезжал к отцу Иоанну настоятель Никольского единоверческого мужского монастыря у Преображенской заставы известный антираскольнический миссионер архимандрит Павел (Леднев), как и отец Иоанн, перешедший в единоверие из старообрядчества. Расспрашивал Колю:

– Ну, здравствуй, Коля, как живешь? Что поделываешь?

– Учусь, батюшка.

– А что учишь?

– Стихи Пушкина.

– Какого там Пушкина-Лягушкина? Вот царя-пророка Давида, его изучай, Колюня, – наставлял ревнитель древнего благочестия.

После школы – годы учения в Московской духовной семинарии. Совет отца Павла, видимо, был по сердцу Коле. «Из всех наук я любил одну лишь науку – богословие, – вспоминал Владыка. – Если изучать, то Бога: это единственно святое, драгоценное и нужное». В семинарии он выучил оду Державина «Бог».

В комнате Коли висел образ святителя Николая во весь рост, перед которым ежедневно молился он о даровании способности говорить поучения и проповеди. И Господь «мерою доброю... переполненною»¹³ наградил его этим даром. В семинарском храме воспитанник Николай Звездинский произнес первые проповеди на тему Святого Причащения.

Посвящение в чтеца и иподиакона совершено было за богослужением в храме Христа Спасителя Можайским епископом Парфением (Левицким), еще недавно бывшим ректором Московской семинарии.

На третьем году учения в семинарии, когда Коле было восемнадцать лет, он заболел гнойным лимфаденитом (или гидроденитом) – гнойным воспалением желез, болезнью тяжелой, в то время неизлечимой. Одновременно заболел еще один из семинаристов, и врачи посоветовали ему сделать операцию. Но после нее юноша скончался. Никакие средства и лекарства не давали облегчения и Коле. Страдания были так велики, что он грыз подушку, чтобы сдержать стоны. Врачи старались подготовить отца Иоанна к роковому концу.

Но случилось так, что как раз в это время прибыл в Москву по делу обращения раскольников настоятель Саровской пустыни игумен Иерофей (Мелентьев), друг и почитатель отца Иоанна. Он привез с собой и подарил отцу Иоанну образок старца Серафима, еще не прославленного в лике святых. «Отец протоиерей, не теряй надежды, не скорби чрезмерно, – сказал он отцу Иоанну. – Старец Серафим творит предивные чудеса, с верой к нему обращающимся дарует исцеления бесчисленные и преславные, и нет для его молитвы ничего невозможного. Проси его, он исцелит и твоего сына».

Отец Иоанн вручил Коле образ отца Серафима и сказал:

«Вот, Коля, тебе истинный врач, проси его, он исцелит». Со слезами принял Коля нежданный дар, прикладывал его к больному месту, прося помощи и облегчения; железы особенно воспалились под правой рукой. В слезах уснул... Проснулся – боли нет, тихо... Лишь лампады мерцают. Постель вся мокрая, но так легко и сладко на сердце. «Что это? Нет ни малейшей боли, ни неловкости – ничего, кроме радости».

– Папа, Нюша, няня, идите скорее, я исцелен!

– Это милость Божия к нам! – восклицал отец. – Благодари, Коля, своего исцелителя. Если бы не его дивная помощь, мы бы тебя потеряли.

Удивлены исходом болезни врачи: рана от прорвавшегося гнойника глубока, и объяснить, как это получилось, они не могли.

Отец хотел сразу же писать в Саров. Но брат Михаил убеждал всех: «Зачем писать в Саров о чудесном исцелении? Прорвался гнойник – вот и все... Так этому и быть». Через несколько дней врачи встревожились: «Отец Иоанн, исход болезни неизвестен. Благополучным течением не можем вас успокоить – организм крайне истощен, гнилость раны велика, опасность не миновала и грозит роковым исходом».

После радости о милости Божией – снова смертельная печаль. «Боже мой! – плакал отец. – Ты справедливо наказываешь нас за неверие». И тотчас послал в Саров по телеграфу сообщение о чудесной помощи старца Серафима больному сыну и просьбу помолиться о болящем Николае у гроба чудотворца. В течении болезни наступил перелом; Коля стал быстро поправляться и вскоре совсем окреп.

Гражданская власть и саровское духовное начальство запросили документированные доказательства, подтверждающие чудо. Под присягой перед крестом и святым Евангелием было составлено письменное свидетельство об исцелении Николая Звездинского по молитвам старца Серафима Саровского от гнойного воспаления желез, грозившего неизбежной смертью. Бумагу подписали широко известные лечившие Колю врачи: аллопат, специалист по гнойной хирургии А.И. Спассокукотский и гомеопат Дмитрий Петрович Соколов, лечивший протоиерея Алексия Мечева, его семью и прихожан церкви Николы в Кленниках.

Отец Иоанн написал письмо и игумену Иерофею:

«Имею честь сообщить Вашему Высокопреподобию следующее событие в моем семействе: сын мой Николай, 18 лет, воспитанник III класса Московской духовной семинарии, прошедшего января 12 сего 1902 г. заболел опухолью железы под правой мышцей (воспаление лимфы). Врач советовал сделать прокол и выпустить гной, но больной на это не соглашался. 25 января Вы осчастливили меня Вашим посещением; в это время я сообщил Вам о болезни и страдании моего сына. Болезнь его с часу на час усиливалась, больной сильно изнемогал, стали делаться обмороки; так продолжалось до 28 января.

В этот незабвенный день через посланного Вашим Высокопреподобием в 6 часов вечера я получил книгу «Житие старца Серафима» и образок его на белой жести; я этот образок принес к страждущему сыну, попросил его перекреститься и с верою приложиться к образу преподобного; он с трудом перекрестился, поцеловал образ и приложил к больному месту... О дивное чудо! Болезнь утихла, страдания прекратились, больной успокоился. Ночью, сидя в постели, он молился и несколько раз целовал образок. В 5 часов утра он впал в забытье и уснул; через час просыпается и приглашает сестру, говоря: «Я весь мокрый, должно быть сильно вспотел», – но она увидела, что нарыв прорвался, белье и постель вся покрыта гноем, которого вытекло весьма много. В настоящее время сын мой совершенно поправился.

Таковое милосердие Божие, оказанное моему сыну Николаю за молитвы святого старца Серафима, свидетельствую я и дети мои своею подписью и приложением именной печати.

Вашего Высокопреподобия сердечно благодарный сомолитвенник и покорный слуга протоиерей Иоанн Звездинский, благочинный единоверческих церквей, Московской единоверческой Троицкой церкви. Июля 30 дня 1902 года».

Образок кроткого старца стал семейной святыней и почитался как икона, хотя изображение святого было без нимба.

Семинаристом Николай Звездинский был призван на военную службу. В городской управе бросили жребий – Коле выпал «белый билет», освобождение. Его зачислили в ратники второго ополчения, и военного обучения он не проходил.

Рядом с церковными домами, близ единоверческих храмов была фабрика Филипповых. Таня Филиппова, ровесница Коли, росла с отцом и няней. И думалось Коле, что чище и прекраснее ее никого нет. Она казалась Коле ангелом. Но о любви он никому не говорил; летом ежедневно смотрел с колокольни Троицкой церкви, как она шла в школу, а в праздники – в церковь.

Любовь Коли и глубокая привязанность к ней Тане были непонятны, она оставалась холодна и безучастна. Отец ее считал себя выше протоиерея, их знакомство не шло дальше учтивых поклонов и обмена любезностями.

Сердце тосковало. Грустные мелодии и стихи, одинокие прогулки, слезы перед Распятием... Чувство это длилось всю юность, захватило и молодые годы. Собираясь поступать в Духовную академию, Коля думал: «Получу высшее образование, мое положение в обществе изменится, может стать, и Таня будет благосклоннее ко мне». Старец Зосимовой пустыни Алексий (Соловьев) говорил: «Господь нарочно привязал сердце его к сей девице, дабы возвышенной любовью оградить от увлечений более грубого характера, свойственных юношам».

Когда к Владыке, в бытность его епископом, приходили на откровение юноши и говорили: «Вы монах, не можете понять сердечных страданий», он отвечал: «Понимаю. И я переживал и страдал».

В 1903 году, незадолго до поступления в Духовную академию, будучи еще воспитанником Московской семинарии, Николай Звездинский стал свидетелем и участником торжественного и незабываемого события – прославления преподобного Серафима, Саровского чудотворца, и открытия его мощей. Исполненный благодарности за исцеление сына, отец Иоанн с радостью исполнил поручение Святейшего Синода написать к этому дню службу Преподобному. Стихиры, канон, тропарь и кондак написаны им, Акафист написал священномученик митрополит Серафим (Чичагов).

В Саров Николай приехал вместе с отцом. Товарищ обер-прокурора Святейшего Синода Владимир Карлович Саблер оказывал составителю службы внимание во все время пребывания на торжествах. Сын находился с отцом, разделял его радость. «Мне обер-прокурор, – замечал, улыбаясь, Владыка, – подал тогда только два пальца при рукопожатии, удостаивая еще не полной чести, как воспитанника семинарии».

За всенощным бдением в день открытия святых мощей Преподобного над его гробом читал канон сам отец Иоанн, утешая Государя, его семейство и тепло молящийся народ не только трогательными словами, но и задушевной красотой голоса. «Я стоял всенощное бдение у самой раки, позади Государыни, – вспоминал Владыка, – и когда она пожелала приложиться к мощам, то, обращаясь ко мне, сказала: «Возьмите стюль». Так я оказался пажом и слугой Императрицы, исполнив ее повеление».

Торжества завершились парадным обедом. Государь, об­ ходя праздничный стол, подошел к отцу Иоанну Звездинскому и наградил его за службу Серафиму Саровскому наперсным крестом, украшенным бриллиантами, и собственноручно подписанной иконой Преподобного, молящегося на камне.

После открытия святых мощей отец Иоанн увидел наяву преподобного Серафима; подробности и смысл явления не раз­ гласил, но со слезами говорил сыновьям: «Вы так уже не поживете, как я живу. Нет. Вам так не пожить...» Он очень изменился: рыдал, и вся грудь была мокрой от обильных слез. Много слез пролил он и в последующей жизни в молитвах к Преподобному.

Ревнители древнего благочестия косо смотрели на участие их единоверческого пастыря в прославлении Серафима Саровского, обличителя старообрядческого раскола, но уважение, доверие и почтение к отцу Иоанну превозмогли, и они не воспрепятствовали ему внести образ преподобного Серафима в единоверческий храм.

Отец Иоанн издал много трудов, которые печатались в единоверческой типографии, принадлежавшей Троицко-Введенской общине. Он собрал и издал древние Прологи: совсем забытые поучения и редкие, никому не известные, старинные сочинения – получились огромные книги в дорогих переплетах с золотым тиснением. Невиданные по объему издания приводили в восторг, вызывали удивление. Саблер пожелал, чтобы единоверцы поднесли свое произведение лично Государю. В назначенный день во дворце в Царском Селе их угостили завтраком и вскоре пригласили к царю. С низким поклоном единоверцы поднесли ему издание.

– Вот какой вы испекли пирожок, отец протоиерей, – ласково сказал Государь отцу Иоанну и, обращаясь ко всем, добавил: – Благодарю вас за труды.

В ответ все низко поклонились. Но неожиданно попросили:

– Видели мы тебя, батюшку Царя, покажи нам и матушку Царицу!

Искренность и простота пришедших покорили Государя, и он согласился.

– Видели мы матушку Царицу, покажи нам и батюшку Царевича, наследника твоего!

Исполнено и это прошение. Растроганные посетители, низко кланяясь, с прижатыми к сердцу руками пятились к выходу, не желая поворачиваться к Государю спиной. Вдруг раздался грохот – вдребезги разбилась нечаянно кем-то задетая ваза. Огорчение гостей трудно передать.

Годы шли... Здоровье протоиерея Иоанна пошатнулось, врачи нашли диабет. Ухаживала за отцом дочь Нюша: читала, возила на прогулку в город на извозчике, смотрела за хозяйством, так как отец Иоанн не мог распорядиться. Последние годы он не священствовал. Благодетели, любившие протоирея Иоанна и желая его выздоровления, устроили его в санаторий «Надеждино» на станции Поваровка. Сюда Коля не раз приезжал повидать больного отца. «Тяжелый камень был у меня на сердце, когда я видел его в светской обстановке. Сердце сжималось от невыносимой грусти и боли при разлуке. Он провожал меня, и долго виднелась его маститая фигура в белом подряснике; опершись на пастырский посох, прощальным взором он провожал меня», – скорбно вспоминал Владыка.

Семинарию Николай Иванович окончил одним из лучших учеников и среди первых был послан в Московскую духовную академию. «Помолившись у раки преподобного Сергия, направился я в Академию, чтобы подать прошение. В коридоре сел, дожидаясь. Вдруг вошел инспектор, священноархимадрит Иосиф (Петровых). От неожиданности и смущения, подходя к нему, я надел шляпу на голову, чтобы освободить руки к принятию благословения. Как было неловко, что голова моя не обнажена», – сокрушался много позже епископ Серафим.

Академия предоставляла стипендиату полное содержание: и питание, и одежду. Но чтобы стать стипендиатом, нужно было пройти конкурс. Коля считал необходимым добиться стипендии и этим успокоить отца, потому что отец Иоанн был болен и не служил, хотя все еще проживал как настоятель в доме Троице-Введенской единоверческой церкви. Много горячих молитв излил Коля перед ракой преподобного Сергия, умоляя принять под свое покровительство. И по предстательству Преподобного Бог устроил его путь, Николай Звездинский отлично выдержал испытание.

Перед началом занятий в полной академической форме Коля посетил родителя. «А, святая Академия», – встретил отец Иоанн. И в дальнейшем, когда в восторге от своих успехов Коля приезжал домой, отец Иоанн, видя его самодовольство, говорил ему во смирение: «А, тень-тень-претитень – выше города плетень!» Еще в детские годы воспитывал он сына примерами. Как-то позвал он его в переднюю, где на вешалке висело два пальто: одно заношенное потертое, другое блестело качеством сукна и атласом подкладки. «Как думаешь, Коля, кто важнее из обладателей этих пальто?» Коля указал на блестящее. «Ты ошибся. Это потертое пальто профессора Московской консерватории Василия Ильича Сафонова, мировой известности человека. А это – приказчика, человека невысокого положения. Василию Ильичу не нужен лоск, своими способностями он представляет великую особу, а сему труженику надобно выказать себя. Не от пальто зависит положение в обществе».

Товарищами Коли в Академии был одноклассник по Заиконоспасскому училищу Николай Кудрявцев и новые друзья: Виталий Ставицкий (будущий епископ Аляскинский и потом Смоленский Филипп), Владимир Либерман, окончивший Академию иеромонахом Христофором, Полиевкт Назаркевич, Виктор Машковский (будущий епископ Тульский Ювеналий), Гавриил Богоявленский (будущий Новоторжский епископ Феофил), Илья Гумилевский (в будущем протоиерей храма Христа Спасителя в Москве), Илья Четверухин из церкви Святителя Николая в Толмачах, принявший священнический сан в Академии, Владимир Троицкий (будущий епископ Верейский Иларион) и другие.

Первым по своим дарованиям был Николай Павлович Кудрявцев, строго настроенный, умный. Отец Иоанн, любивший благонравных и трудолюбивых, советовал Коле держаться тезки. Учился Коля успешно, хотя первым учеником никогда не был. Занимался серьезно и усердно, очень много читал, делал выписки; малые крохи из этих юношеских записей сохранились:

«Кто тщеславится, тот и не мирствует с самим собою и с другими.

Тщеславие – ржавчина в добром деле. Тщеславие – червяк, разъедающий самые корни добродетелей.

Тщеславие сушит сердце настолько, что сердце становится не восприимчивым ни к сладости молитвы, ни к тихой радости, происходящей от чтения слова Божия.

Тщеславие – вихрь диавольский, угашающий в душе искру благодатной теплоты, от чего душа делается ко всему духовному холодной, как лед.

Никифор Каллист (XIV в.): «Вот изображение Господа нашего Иисуса Христа, сколько мы узнали от древних и какое только можно сделать в описании, всегда несовершенном. Лицо Его отличалось красотою и выразительностью. Рост Его был около 7 фальял (5 футов) 4 дюйма и 2 линии. Волосы имел Он долгие. Никогда ножницы не восходили на главу Его, никакая рука человеческая не касалась их, разве рука Матери во время Его детства. Голову носил Он несколько наклонно, стан несколько согбенный, и это делало рост Его не таким высоким. Он казался старше своих лет. Пятидесяти лет, не менее. Цвет лица Его походил к цвету пшеницы. Лицо было ни кругло, ни продолговато и много походило на лицо Матери, имело умеренный румянец. Вид Его выражал важность, мудрость, кротость, милосердие. (Персты долгие, голос звучный, речь сладкая, – весьма Он приветливый, кроткий, великодушный, терпеливый – Иоанн Дамаскин). Наконец, Он во всем походил на Божественную и Непорочную Свою Матерь.

...Уверяют, что Публий Лентул, названный проконсулом Иудейским при Ироде, писал к римским сенаторам письмо. «В настоящее время явился у нас и теперь еще живет человек весьма добродетельный по имени И. Х., народ называет Его великим пророком, а ученики Его – Сыном Божиим. Он воскрешает мертвых и исцеляет всякие болезни и недуги. Он имеет высокий и стройный стан, вид Его важен и выразителен, так что, смотря на него, нельзя не любить Его и вместе не бояться Его. Волосы на голове отлива виноградного, до ушей без блеска и гладки, от ушей до плеч идут светлыми волнами и спускаются ниже плеч, на голове разделяются на две стороны по обычаю назореев. Чело гладкое и чистое, на всем лице нет никакого пятна. Ланиты покрыты негустым румянцем. Вид благообразный и приятный. Нос и уста правильные, бородка довольно густая и одинакового цвета с волосами, разделяется надвое с подбородка. Глаза голубые и весьма блестящие, в выговорах и укоризнах страшен, в наставлениях и увещаниях ласков и любезен. Взгляд удивительно приятен и вместе важен. Никогда никто не видал Его смеющимся, но видали плачущим. Рост высокий, руки длинные и прямые, плечи совершенные. Речь Его ровна и важна, и Он говорит мало – это прекраснейший из всех человеков». (Из рукописного Евангелия Иенской библиотеки около XV века)».

По отзывам преподавателей, в сочинениях Николая Звездинского «собраны из святых отцов поучения, как бриллианты, рассыпанные всюду, – все воедино».

Вскоре в академическом храме прославился Николай своими проповедями, отличавшимися глубиной и редкой образностью. «Идем в Академию, сегодня будет говорить студент Николай Иванович Звездинский», – собирались и жители Посада, и братия монастыря. «Какие же блестящие и интересные проповеди стал он говорить, еще будучи студентом Академии! Какой красивый голос у него, какая прекрасная дикция! Мне довелось слышать его только один раз за всенощной под праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы, но до сих пор словно звучит в моих ушах его голос», – вспоминала Е.Л. Четверухина¹⁴. Почтенный иеромонах Свято-Троицкой лавры отец Евфросин, умилившись проповедями Николая Ивановича, пригласил его к себе в учителя. Теплое гостеприимство отца Евфросина восполняло студенту лишение домашнего уюта. Урокам юного учителя иеромонах внимал с почтением. И не один отец Евфросин удивлялся: «И как это вы, Николай Иванович, научились так говорить? Как заслужили от Господа сей великий дар?» Некая старушка, умилившись сердцем, подарила ему носочки своей вязки, которые он принял с благодарностью. Это было первое проявление признательности слушателей ревностному проповеднику.

Внимание отца ректора, архимандрита Евдокима (Мещерского), остановилось на скромном даровитом студенте. Он доверил Коле церковный ящик, сделав как бы старостой академического храма, а после своей епископской хиротонии (в 1908 году) благословлял Колю сослужить ему иподиаконом.

В годы учения в Академии познакомился Николай со старцем Алексием (Соловьевым), руководителем монашествующих. В Зосимову пустынь привез его Илья Четверухин, и в этой тихой обители душа Коли успокоилась. С любовью принял старец под свое руководство нового духовного сына. Рассказывал Владыка, как старец Алексий, прильнув челом к его голове, точно выжег благодатным огнем все страсти его плоти.

Воспоминания о старце не раз изливались в стихах:

Вот снова с открытой душою пред старцем стою дорогим,

И вновь говорит он со мною, и взором ласкает своим.

Глубоко мне в сердце больное тот пристальный взор устремлен,

И мнится: все грешное, злое, как в книге, читает там он.

...Сидит он с поникшей главою и думой святой на челе,

В тот миг его нет уж со мною, его уже нет на земле.

В то время ненужными станут все блага житейские мне,

И ум занимать перестанут, и радовать душу оне.

Земное покажется ложным, короткой забавой пустой,

И важное станет ничтожным пред старческой думой святой...¹⁵

Лавра звоном, благолепием, опытом тайных подвижников призывала Колю на иноческий путь... Три друга объединились в любви к монашеству и стремлении к нему: Николай Звездинский, Виталий Ставицкий и Полиевкт Назаркевич. Четвертым и самым молодым из них был кроткий юноша Дмитрий Успенский, приехавший из Чернигова.

У раки преподобного Сергия, прося его помощи в исполнении избранного ими пути, друзья дали торжественный обет принять монашество. Первым должен был постричься Виталий Ставицкий, затем Николай Звездинский, а третьим Полиевкт. Учась в Академии, они старались больше молиться и свою жизнь сделать подвижнической; читали аскетическую литературу, старались следовать духовным советам святых отцов. Трудно было молиться уединенно. Порядки в Академии строгие, весь день проходит на людях, в классных комнатах. В спальни заходить не разрешалось. Но, случалось, Коля пробирался туда под предлогом забытого платка и стоял с четками на молитве. «Что выделаете здесь в неурочные часы?» – замечал инспектор. Коля прятал четки и принимал вид озабоченного делами студента.

Годы его учения в Академии пришлись на время смутное, брожения умов, когда под влиянием настойчивой революционной агитации дух вольнодумства, недовольства всем и вся широко распространился в учебных заведениях. Духовные школы вовсе не составляли исключения. Многие студенты Академии заражены были модными тогда идеями и настроены против казавшихся им косными православных традиций, церковных уставов, монашества, почитания святынь, благодеяний и благотворителей и т. п. К «ревнителям православия» относились крайне неодобрительно, они им были как бы не свои: «Отказать им в рукопожатии, не приветствовать успехи!»

«Академисты» желали всего нового, свободы и самочиния. Изучение Священного Предания не привлекало их. Напротив – в стенах Академии процветали самые разнообразные кружки, не всегда легальные¹⁶, члены которых стремились подавить волю остальных студентов.

И руководство не оберегало юные умы от вредных влияний. Некоторые профессора Московской духовной академии также не любили студентов, стремившихся к духовной жизни, видели в них будущих монахов, архиереев (т. е. априори консервативно настроенных церковных деятелей) и откровенно им не симпатизировали, называли карьеристами, незаслуженно снижали отметки.

– Хватит и тройки. Вам нужно смирение. В монахи готовитесь, – следовал холодный приговор.

Но Коля с друзьями только больше утверждались в верности православным уставам, научились чутко замечать в них искажения и непримиримо относиться к ним. Позже, в 1907 году, отец ректор, архимандрит Евдоким, пригласил в Сергиев Посад Николая Николаевича Неплюева, устроителя в Черниговской губернии очень большого (до 500 человек) Крестовоздвиженского трудового братства и питавшего надежды на то, что создание братств может «спасти Русскую Поместную Церковь». Он был автором поданного в Священный Синод устава Всероссийского православного трудового братства, с энтузиазмом рассказывал о своем опыте и проповедовал свои идеи и в России, и за границей. Будучи создателем Братства, охотно взял на себя обязанности не только административного, но и духовного руководителя.

Неплюев был аристократом по происхождению и образу жизни и очень богатым барином. По собственным словам, он «был влюблен во Христа» и, во исполнение евангельской заповеди о любви к ближнему, посвятил жизнь и дал средства для помощи «несчастным детям русского народа»: сиротам, оказавшимся на самом дне общества.

Прожив всю жизнь на Украине и в Европе, Николай Николаевич усвоил православие и благочестие, так сказать, на «западный манер»: сильно деформированное протестантским влиянием.

Остановился Неплюев в посадской гостинице, и академисты были приглашены познакомиться с ним. Пришли самые способные и ревностные. Была пятница, на столе стоял молочник с молоком.

– Что это? – вопросил Неплюева Володя Троицкий. – Сегодня пятница, а у вас молоко на столе?

– Да, – отвечал Неплюев. – Пост состоит не в этом.

– Вот как! – возмутился юный обличитель. – Значит, вы не православно учите, а мы – студенты православной академии!

И, встав из-за стола, направился к выходу, а за ним и все остальные.

В 1905 году волны бушующего житейского моря докатились до стен Троице-Сергиевой лавры. С криком ворвались агитаторы, призывая студентов к бунту: «Университет в Москве перешел на нашу сторону, сбросил с себя иго начальства!» За всех ответил Володя Троицкий: «Что нам университет? Мы не овцы. Если они пошли, куда не нужно, то и нам за ними?» Академия устояла и дальше держалась отдельно от других высших учебных заведений. Но расстаться с нею в эти дни все-таки пришлось: из опасений по приказу свыше студентов на время распустили. Со страхом, тревожно Коля с Николаем Кудрявцевым добирались до Москвы. Сам вид студентов вызывал в людях ненависть: в них видели мятежников.

– А! Студенты... – подходили с кулаком к лицу, но, встречая кроткий взгляд, отступали.

– Бейте студентов! – слышалось кругом.

– Это «академики»?

– Кто их знает, бей!

Ехали на лошадях, железная дорога не работала. Особенно тяжело было в Мытищах. И в Москве извозчик злобно упрекал: «Притворились тихими, знаем мы вас, студентов... Кто все натворил? И еще учат вас в Духовной академии. Ладно-ладно уговаривать».

Хранимый Богом, Коля благополучно добрался до отца. Но с родными пробыл недолго: надо было возвращаться. Предстояли трудные экзамены, оценки влияли на дальнейшее учение.

Как-то, готовясь к экзамену, прохаживались по саду, заучивая вслух отрывки из текстов. Шли группой, встретили плохо одетого инока, низко им поклонившегося и учтиво спросившего: «Как пройти к отцу ректору?» – «Не поступать ли вздумал? Не выдержишь конкурса. Не под силу будет», – ответили свысока и покровительственно. Инок все же попросил указать дорогу и, еще раз поклонившись, пошел, куда указали, – к черному входу, а не к парадному.

Вскоре запыхавшийся келейник позвал студентов к ректору: «Вас просят явиться поскорее. Прибыл ректор Петербургской академии».

Студенты подтянулись: они готовились к монашеству, священному сану, хотелось явиться пред очи профессора, ректора столичной Академии в самом приглядном виде. Каково же было их смущение, когда в сидящем на диване человеке они узнали смиренного инока, которого так высокомерно поучали. Преосвященный Феофан ничем не выдал своей с ними встречи.

Каникулы Коля проводил дома. Некоторые студенты ездили с ректором в Рим и Бари, но Коля не решился обременять больного родителя расходами. Второе лето он сопровождал архимандрита Евдокима в недавно открывшийся женский монастырь. В самой обители – неустроенно и бедно. В лесу жил старец юродивый, его и навестили. Дорога шла через Меленки Владимирской губернии. Добрую и долгую память оставило посещение этого городка, через много лет избранного епископом Серафимом своим пристанищем.

Прибыв домой на рождественские каникулы 1906/1907 года, Коля нашел отца совсем ослабевшим. «Готовьтесь к роковому исходу, – предупредил профессор. – Ваш родитель доживает последние дни. Помочь ничем не можем. Отравление организма наступает мерно и неудержимо».

Коля возвращался от врача домой, душили слезы; не разрыдался только потому, что на улице было много народа. «Я до сих пор помню это место на Мясницкой близ почтамта, – говорил Владыка. – Как мне было скорбно, не могу выразить словами».

Дома Михаил Иванович и Нюша ожидали его с нетерпением, не принесет ли слово утешения и надежды. Но нет, приговор окончательный и рассчитывать не на что.

Отец Иоанн тихо лежал, не разговаривал, спал и спал... Дни шли за днями, жизнь его догорала. Дети сидели около него по очереди. Был сочельник праздника Крещения Господня.

– Папа скончался, – услышал Коля зов сестры. В это время ударили ко всенощной в большой колокол. Наступал праздник, народ собирался к богослужению.

– Отец Иоанн приказал долго жить, – слышалось среди молящихся.

– Протоирей Иоанн отошел с ударом колокола, – говорили другие.

Закончил жизненный путь дивный труженик Христов, многих раскольников приведший в единоверие с Православием. «Для всех бых вся, для подзаконных как подзаконный... да всяко некия спасу»¹⁷, – гласит надпись на могильном камне. Отца Иоанна облачили, надели камилавку, закрыли лицо воздухом, зажгли свечи и стали читать Евангелие. Вечный покой касался души. Тишина и мир у гроба. На погребение прибыл преосвященный Анастасий Серпуховской. Рыдали прихожане, провожая в вечный покой покровителя, учителя и отца. Последним прощался Коля. Смерть, разлучающая с родными, тяжка. Казалось, сердце на части рвется. Тяжко, больно, страшно, горько! Склонился над гробом: «Прощай, папа, до свиданья. Не прощаюсь надолго, не навеки разлучаюсь, но как разлучался временами, когда ты был на лечении или я уезжал в Академию, и снова виделись. Так и теперь: прощай, до свиданья, увидимся... До «увидимся» в невечернем дни Царствия Божия».

Еще раз отслужили литию. Преосвященный прочитал Евангелие от Иоанна: «Лазаре, гряди вон! И изыде умерый...»¹⁸ И мнилось – встанет отец протоирей и поклонится Владыке.

Дети пришли в осиротевший дом, теперь уже не принадлежащий им; дом настоятеля Троице-Введенской церкви переходил к заместителю покойного. Прихожане предлагали дочери отца Иоанна, Анне Ивановне, согласиться на брак с ним и остаться в родительских стенах. Но Анна Ивановна выбрала другого, мирского человека, готовилась к переезду на квартиру, где родился Коля и где скончалась их мать. Старший сын, Михаил Иванович, предложение принять священство и заменить отца не принял.

Тогда единоверцы обратились к митрополиту Московскому Владимиру (Богоявленскому) с просьбой уговорить молитвенно настроенного Николая принять сан и настоятельство в храме отца. Но Владыка, видя в способном студенте многие духовные дары и нуждаясь в помощниках, просьбу отклонил.

Новое настроение, новые чувства и думы наполнили сердце Коли: надо окончательно определиться, начинать самостоятельную жизнь и служение. Оставшись без дома и отца, он фактически оказался на пороге монашеской жизни, но, с исключительной ответственностью относясь к этому шагу, никак не мог решиться на постриг. Много молился, страдал, но не чувствовал в себе силы порвать с миром. В лице затворника отца Алексия Господь ниспослал Николаю второго отца и попечителя. Старец научил его молитве о воле Божией: «Господи, аще угодно есть пред Тобою, да послужу Тебе в сане иноческом, ими же веси судьбами, приведи меня к иночеству, облеки меня в этот сан великий, удостой недостойного, сопричти меня к лику избранных Твоих. Аще ли же ни, аще не угодно сие пред Тобою, скажи мне, Господи, путь в оньже пойду, устрой меня, яко же хощеши, да будет воля Твоя!» Николай так «молился неотступно и утром, когда вставал, и вечером, когда отходил ко сну, а иногда среди дня становился с этой молитвой перед иконой, кладя поклоны... И так всегда хорошо, мирно, тихо становилось... После этой молитвы, душа переставала смущаться, покорно, тихо начинал он ожидать, что речет... Господь, куда приведет»¹⁹.

С благословения отца Алексия Анна Ивановна вышла замуж, а когда стала говорить о браке Коли, старец сказал:

– Я ему приготовил невесту – высокую, красивую, стройную брюнетку, глаз не оторвешь.

– Где же, батюшка, ваша невеста?

– За дверью, – указал он на висевшую мухояровую мантию.

В год смерти отца, то есть в 1907-й, летние каникулы Николай проводил в опустевшей Академии. В холодных коридорах было одиноко и тоскливо. «Нам часто казалось, что в нижнем полуподвальном этаже пахнет покойниками с расположенного у стен Академии кладбища», – вспоминал Владыка общежитие. По слабости здоровья ректор перевел его повыше, в комнату близ больницы, поместив с больным студентом. Сосед по комнате метался, мешая и противодействуя молитве; Коля с кротостью успокаивал его, но молитвы не прекращал.

На последнем году учения в Академии Николай Иванович познакомился с архимандритом Чудова монастыря Арсением (Жадановским). Вместе со студентами и сестрой, знавшими архимандрита, пошли в Чудов на всенощную. Народ пел припевы к Акафисту Иисусу Сладчайшему стройно и умилительно. После Акафиста архимандрит Арсений раздавал молящимся на благословение образки Иоанна Предтечи с изображением его усеченной главы. Потом благословил студентов. Илья Николаевич Четверухин представил Николая Ивановича архимандриту: «Сын отца Иоанна Звездинского… – «Слышал, слышал об отце Иоанне, очень рад», – отвечал отец Арсений. Вскоре Николай стал частым его посетителем. Отец Арсений полюбил скромного, духовно одаренного студента. Беседовал как с равным и другом, живо интересуясь его жизнью.

В Чудове познакомились и с отцом Герасимом (Анциферовым), чтимым старцем, имевшим послушание стоять у раки святителя Ионы в Успенском соборе. В дальнейшем Николай часто навещал его. Келия старца была уютна, тепла и чиста. Моленная комнатка без окна, вся увешанная иконами, освещалась множеством лампад, благоухавших деревянным маслом. Старец просил Николая Ивановича: «Почитайте Акафист Иисусу Сладчайшему», а по окончании: «Еще Пресвятой Богородице, а теперь Животворящему Кресту Господню, целителю Пантелеимону, святителю Николаю, «Нечаянной Радости», «Всех скорбящих Радости», святителю Алексию» ... Наконец, насладившись пищей духовной, приглашал чтеца и гостя к чаю:

«Давайте теперь, Николай Иванович, чайку попьем». И рыбкой угостит, и апельсинчик достанет, а после чая, что есть на столе, завернет в салфетку и скажет: «Берите, гостинец вам, что Бог послал». Однажды отец Герасим взял его в гости к духовным чадам, которых у старца было множество. Пришли, отец Герасим отрекомендовал сопровождающего студента: «Я привел вам нашего чудовского архимандрита».

– Отец архимандрит, – говорил отец Герасим и отцу Арсению, – это наш будущий настоятель, архимандрит Чудовский.

Рукоположение в священный сан старец принял от рук митрополита Филарета Московского. Когда Высокопреосвященнейший владыка читал молитву «Благодать пророчествует», волосы посвящаемого вспыхнули от архиерейского трикирия. Видевшие воспринял и это как знак благодати Божией, почившей на отце Герасиме. В Москве старца очень почитали, что и засвидетельствовали, поставив, по его кончине в 1911 году, на Даниловском кладбище надгробный памятник с надписью: «Дорогому нашему отцу и молитвеннику».

Последний год в Академии... Товарищ Коли Виталий Стефанович Ставицкий принял монашество с именем Филипп, исполнив данный у раки преподобного Сергия обет. А намерения Полиевкта изменились: обет казался ему необдуманным. Он решил жениться и просить о рукоположении во священника. Летом 1908 года Полиевкт отдыхал в Киеве, где собирался и обвенчаться. Назначили день свадьбы. Все готово: жених одет к венцу, осталось зашнуровать ботинки, но... внезапный приступ болезни остановил его. Невеста в церкви ждет, смотрит на открывающиеся двери: вот войдет жених. А вместо жениха ей приносят весть об отмене венчания. Полиевкт оказался в больнице. К нему приехал его духовник, архиепископ Волынский Антоний (Храповицкий). Он рассказал, сколько на его памяти было случаев, когда студенты, нарушившие обет пострига, скоропостижно умирали. Но Полиевкт не внял предостережению Владыки и не вернулся к намерению пойти по монашескому пути. Дней через семь-десять после этого разговора, 30 июля 1908 года, он умер. Невеста его, посвятив себя Богу, исполнила монашеский обет своего обручника.

Событие поразило Академию. В годовщину кончины Полиевкта преосвященный Антоний написал в академический журнал «Христианин» статью «Господь есть Бог Ревнитель»:

«Итак, Бог взял к Себе уклонившегося от всецелого посвящения себя Богу. Он... преставляет к вечной жизни, «да не злоба изменит разум его или лесть прельстит душу его». Отнимая жизнь у боязливых, Он, как бы против их воли, отнимает их от мира, лежащего во зле. Страшно прогневать Бога слабой жизнью в монашестве, но не менее страшно уйти от его призвания, как Иона»^20.

Внимание сосредоточилось на Николае Звездинском, которому надлежало исполнить свой обет. Настало время напряженных раздумий и колебаний, окончательного выбора жизненного пути, духовного борения. Нелегко дался ему этот шаг. Вспоминая события и переживания, предшествовавшие постригу, Николай писал брату:

«<...> внутреннее решение быть иноком внезапно созрело и утвердилось в душе моей 27 августа. 1 сентября я словесно сказал о своем решении Преосвященному ректору, оставалось привести решение в исполнение. Решение было, не было еще решимости – нужно было подать прошение. И вот тут-то и началась жестокая кровная борьба, целая душевная трагедия. Подлинно был «силен я и трясыйся», за этот период времени до подачи прошения. А еще находятся такие наивные глупцы, которые отрицают существование злых духов. Вот если бы пришлось им постригаться, поверили бы тогда! Лукавый не хотел так отпустить меня. И, о, что пришлось пережить – не приведи Бог! Ночью неожиданно проснешься, бывало, в страхе и трепете. «Что ты сделал, – начнет нашептывать мне, – ты захотел быть монахом? Остановись, пока не поздно». И борешься, борешься: какой-то страх, какая-то непонят­ная жуть сковывает всего, потом в душе поднялся целый бунт, ропот, возникла какая-то бесовская ненависть, отвращение к монахам, к монашеским одеждам, даже к Лавре. Хотелось бежать, бежать куда-то далеко-далеко. Борьба эта сменялась необыкновенным миром и благодатным утешением – то Господь подкреплял в борьбе. Эти минуты мира и благодатного утешения я и назвал в письме к тебе «единственные святые, дорогие, золотые минуты». А о минутах борьбы и испытания я умолчал тогда.

6 сентября я решил поехать в Зосимову Пустынь к старцу, чтобы испросить благословения на подачу прошения. Что-то внутри не пускало меня туда, силясь всячески задержать и остановить. Помолился у Преподобного и поехал. Беру билет и только хотел садиться в вагон, вдруг из одного из соседних вагонов выходит Таня Филиппова и направляется прямо навстречу мне. Подумай, никогда, кажется, не бывала у Троицы – индифферентка, а тут вот тебе, приехала, и именно в такой момент! Я не описываю, что было со мной, целый рой чувств и мыслей поднялся в душе, хотелось плакать, одна за другой стали проноситься светлые нежно-ласковые картины семейной жизни, а вместе с тем и мрачные, страшные картины монашеского одиночества, тоски, скуки и уныния. О, как тяжко, тяжко было! И был момент, когда я хотел (с болью, покаянным чувством вспоминаю об этом) отказаться от своего решения, подойти к ней и поговорить. И, о, конечно, если бы не благодать Божия поддерживающая, я отказался бы от своего решения, ибо страшно было. Но нет – лукавый был посрамлен. Завидя, что Таня Филиппова подходит по направлению ко мне и так, словно участливо, посматривает на меня, я поспешил скорее войти в вагон и там скрылся, сел так, чтобы нельзя было видеть ее. Поезд тронулся. В Зосимовой пустыни старец много дивился и не велел больше медлить с прошением. «Иначе, – сказал он, – враг и еще может посмеяться"».

Постриг назначили на 26 сентября 1908 года. По дороге в Сергиев Посад он попросил Зосимовского игумена Германа (Гомзина) сказать наставление. «Будь воином Христовым, чувствуй себя всегда стоящим в строю перед лицом Начальника твоего – Спасителя Бога. Не видишь, а сердцем чувствуй, зри Его близ себя. Весь будь в струнку, всегда неопустительно. Знаешь, солдат стоит в строю, начальник отошел... воин не видит его, но чувствует его присутствие и стоит начеку, так и ты не забывай, что Бог всегда с тобой!» – сказал отец Герман.

Постриг совершен. Анна Ивановна спешит известить брата Михаила:

«<...> Воистину нашел он то, к чему стремился, рвался, страдая! 26 сентября за всенощным бдением совершился обряд пострига. И не стало у нас брата Коли – остался смиренный инок Серафим. Надо было видеть его лицо, когда после пострига подходили к нему монахи, спрашивая: «Что ти есть имя, брате?» Каким небесным миром сияло оно... Итак, совершилось... Есть у нас теплый молитвенник – брат наш Серафим.

После отъезда брата Серафима мы еще долго беседовали с отцом ректором, и он рассказал, что ночью был у брата и спросил его: «Ну что, как чувствуешь себя, отец Серафим?» – «Слышу, как бы ангелы поют кругом, Владыка!» Ректор сказал: «Не всякому дано – особая благодать почила на брате Серафиме"».

31 октября новопостриженный инок Серафим послал из Сергиева Посада письмо брату Михаилу Ивановичу:

«Дорогой, родной мой брат! Христос посреди нас!

<...> Как выражу я то, что переживала и чем теперь живет моя душа, какими словами выскажу я то, что преисполнило и преисполняет мое сердце. <...> Монах я теперь, как это странно, непостижимо и страшно. Новая одежда, новое имя, новые, доселе неведомые, никогда неведомые думы, новые, никогда не испытанные чувства, новый внутренний мир, новое настроение, все, все новое, весь я новый до мозга костей. О, какое дивное сверхъестественное действие благодати. Всего переплавила она меня, всего преобразила.

Пойми ты, родной, меня, прежнего Николая (как не хочется повторять мирское имя), нет больше, совсем нет, куда-то взяли и глубоко зарыли, так что и самого маленького следа не осталось. <...>

Умер я и перешел в другой мир, хотя телом я еще здесь. Что чувствовал, что пережил я, когда в монашеском одеянии стоял перед образом Спасителя у иконостаса с крестом и свечой, не поддается описанию. Всю эту ночь по пострижении провел в храме в неописуемом восторге и восхищении. В душе словно музыка небесная играла, что-то нежное-нежное, бесконечно ласковое, теплое, необъятно любвеобильное касалось ее, и душа замирала, истаивала, утопала в объятиях Отца Небесного. <...>

Кратко сказать тебе, родной мой, о моей теперешней жизни, скажу словами одного отца Церкви – инока: «Если бы мирские люди знали все те радости и духовные утешения, кои приходится переживать монаху, то в миру никого бы не осталось – все ушли бы в монахи; но если бы мирские люди наперед ведали те скорби и муки, которые постигают монаха, тогда никакая плоть не дерзнула бы принять на себя иноческий сан, никто из смертных не решился бы на это». О, какое счастье, глубокая правда, великая истина, и какой в то же время великий и долгий подвиг. <...>

Слава Богу за все!»²¹

По уставу новопостриженному полагалось безвыходно пробыть в Гефсиманском скиту три дня и три ночи, но так как в Академии был престольный праздник, его оставили на пять дней и ночей. Находясь в храме Успения Пресвятой Богородицы, инок Серафим вкушал только просфору по ежедневном причащении Святых Христовых Тайн. Навещая его, гефсиманский монах спрашивал: «Жив ли ты, отец Серафим? А то ведь здесь новопостриженные и умирают».

«Пережил здесь я, – говорил Владыка, – и рай и ад. Неожиданно в душе поднялся ропот, ужас, страх и отчаяние: что я сделал?! Зачем стал монахом? Потерял все. Заживо себя похоронил. На душе холод, бесчувствие, что делать? Куда деваться, сердце рвалось на части, душа металась – готов об стену биться. И вдруг грохот – все зашаталось, иконостас с грохотом провалился, и адский сатанинский хохот раздался под церковными сводами. То было диавольское наваждение, его адское стреляние и омрачение. Но Христос Спаситель рассеял его Своей благодатью. Свет, мир, тишина и сладостная радость наполнили сердце, и все вокруг утихло: иконостас стоит на месте, кругом благоухание... Слава Тебе, Христе Царю, слава Тебе... Христос моя сила, Бог и Господь, – честная Церковь боголепно поет, взывающи...»²²

По прошествии семи дней старец Ипполит, прочитав молитву, снял с него клобук, который резал уши, и завершил обряд пострижения.

Новопостриженный инок ходил на исповедь и откровение к старцу, следил за собою строго. Видя сокрушение и страх Божий, отец Ипполит ободрил: «Э, дитя, дитя, твои-то бы мне грехи».

В день иконы Казанской Божией Матери, 22 октября 1908 года в академическом храме ректор посвятил монаха Серафима в иеродиакона. А 8 июля, на Казанскую следующего года, совершилось посвящение во иеромонаха.

5 июня 1909 года принял постриг и Дмитрий Успенский с именем святого великомученика Пантелеимона. Он был всегда одним из лучших учеников, увлеченным ученым-богословом и крайне строгим аскетом. После окончания Академии иеромонаха Пантелеимона оставили в ее стенах ради ученых занятий и преподавания патрологии. Он рано заболел чахоткой и умер в 1917 году. Спустя много лет епископ Серафим вспоминал о своем сокурснике и горячо любимом, незабвенном друге, молодом профессоре Московской духовной академии: «Он откопал их [гимны Симеона Нового Богослова] в рукописях на Афоне. Чего стоило ему разобраться в этих рукописях греческих! Перевел и сам перешел в страну живую. Весь-то он был изможденный многими подвигами, как свеча, горел пред Господом, пока не сгорел. Любил я этого строгого монаха-аскета и сам содействовал монашеству его. «Мылий» звали мы его, ибо он, как малоросс, где «и», выговаривал «ы», а где «ы» – «и». Когда он писал в Академии эти гимны, то нередко, приглашая меня выслушать то или иное замечательное особенно место из этих гимнов, он говорил: «Вот, мылий, послушай...» – и дальше с великим умилением, с лицом, яко ангела, читал выдержку... созерцал... рассуждал, забывая все и вся на земле...

Скончался он кончиной преподобных на Афоне, куда уехал по болезни»²³.

Образование завершено в 1909 году. По окончании курса отец Серафим написал работу на соискание степени кандидата богословия. Темой он выбрал «Учение Иоанна Златоустого о спасении». «Крупное достоинство труда отца Серафима, – писал в отзыве заслуженный ординарный профессор Академии Александр Беляев, – полная самостоятельность в его сочинении. Все, что он написал, ничего и ни у кого им не заимствовано, за исключением только слов самого Златоуста. Другое достоинство его сочинения – документальность. Чуть не на каждой странице он говорит словами Златоуста. Но в этом достоинстве заключается и слабая сторона сочинения, та именно, что автор сочинения уж слишком отступает на задний план, систематически излагая мысли Златоуста, но мало их изъясняя и оценивая. Должно отметить, что автор сочинения с таким высоким почтением относится к творениям Златоуста, что, может быть, даже не считал себя вправе подвергать оценке учение его о спасении.

Автор сочинения вполне достоин степени кандидата богословия»²⁴.

Вскоре отец Серафим получил назначение, какого не ожидал: преподавать историю Церкви в Вифанской семинарии, находившейся близ Спасо-Вифанского монастыря, неподалеку от Лавры и Москвы.

В семинарии он покорил сердца учащихся и словом, и примером подвижнической жизни. «Я молился за каждого своего ученика, – вспоминал Владыка. – Вынимал за каждого частицу на проскомидии, и это, видимо, чувствовали они своими душами».

На престольный праздник Иоанна Богослова приезжал в Вифанию служить литургию Московский митрополит Владимир (Богоявленский). Какое чудное было пение, какой молитвенный подъем и какое было у всех торжество на душе! За запричастным стихом иеромонах Серафим говорил проповедь об апостоле Иоанне Богослове, стоявшем у Креста Господа, зревшем Его раны, текущие кровь и воду, и «виде, и свидетельствова»... Какое великое избрание Божие: все бежали, а он сто­ ял у Креста! Иеромонах увещевал не бежать от страждущего Христа, но стоять на божественной страже. Утешенный словом молодого пастыря, митрополит выразил ему одобрение.

Жил отец Серафим, уединившись от всех, по-монашески строго. Постился, обедал так: супа 8 ложек, по числу слов молитвы Иисусовой: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго». Маленькие порции второго делил пополам. Из келии без дела не выходил, ночами молился:

«Душе окаянная, бедная, душе моя страстная, грешная! Возстани! Воспряни! Что спиши? Конец ведь уже приближается, смутиться ты имаши! Возстани! Воспряни! От сна пробудись! Душе окаянная, бедная, душе моя страстная, грешная! Обратись, возстени, возопий: «Сердцеведче, ущедри меня! Сердцеведче, помилуй меня! Сердцеведче, спаси Ты меня!»

Душе окаянная, бедная, душе моя страстная, грешная! Грехи твои тайные, мысли, от взоров сокрытыя, Бог назирает, Бог знает. Убойся! Покайся! Обратись, возстени, возопий! «Сердцеведче, ущедри меня! Сердцеведче, помилуй меня! Сердцеведче, спаси Ты меня!""

«Приходится мне порою очень и очень трудно, – писал он брату, – изнемогаю и прямо сознаюсь, если бы не помощь Божия, если бы не причащение Святых Таин Христовых, я совсем бы умер. Враг и грех, внутри живущий, исказил бы вконец всю душу, трудности преподавания окончательно обессилили бы меня. Господь помогает, и я жив. И даже иногда весел и радостен, чувствую себя необыкновенно счастливым.

Да, мой милый, трудно порвать с миром, и тот, кто порывает с ним, кто становится монахом, тот чудо содевает, невозможное творит. А без Бога бывает разве истинно чудесное? Помощь Божия сугубо потребна здесь, и без помощи Божией, действительно, ничего не сделаешь».

Однажды, войдя в свою комнату, отец Серафим увидел высокую фигуру монаха возле аналоя, где всегда совершал правило. Позвал ректора. Когда вошли – никого.

Опасаясь чрезмерного подвижничества молодого иеромонаха, отец ректор, архимандрит Филипп (Гумилевский), уговаривал его хотя бы изредка оставлять келию ради совместной прогулки. И на каникулы по благословению старца Алексия отец Серафим переехал в Гефсиманский скит. Поселили его близ фельдшера, с ним ходил в лес за корнем валерианы. Чтобы найти растение, брали с собою кошку.

В скиту все напоминало о вечной райской жизни. «Свят, свят, свят Господь Саваоф...» – пелась поздняя литургия. И думалось: «Неужели это на земле?»

Из гефсиманских старцев особенно запомнился ему скитский садовник. Трудился он здесь со времени святителя Филарета Московского, о котором много рассказывал. Выращивал в утешение ему ягоды виктории, а малину и цветы – для обители. Подвиг совершал втайне, перед Богом. Стал он собеседником и отца Серафима.

В сентябре 1912 года молодого преподавателя перевели в Московскую семинарию читать курс гомилетики и соединенных с ней предметов. Московские семинарии более развиты, склонность к житейскому у них сильнее, вкусы разборчивее, суждения строже. Жизнь все время на виду, на миру, с его суетой и шумом. Но проповеди отца Серафима, его благоговейное служение, жизнь подвижника не укрылись от глаз семинаристов и снискали ему почтительное уважение.

Здесь Господь послал ему и сильнейшие искушения. В марте 1913 года ректора, назначенного настоятелем посольской церкви в Риме, сменил архимандрит Сергий (Новиков). Он оказался человеком либеральных взглядов, отпускал воспитанников по их желанию на все четыре стороны. Его раздражала любовь учащихся к смиренному преподавателю. «Знаю я! – говорил архимандрит Сергий отцу Серафиму. – Хотите за взятку занять мое место и стать ректором!» Положение еще более осложняла немка, баронесса Филькерзам, выдававшая себя за близкую родственницу Александра II. В надежде завоевать особое расположение отца Серафима, подносила ему подарки: то корзину ландышей, то наперсный крест, усыпанный «стильным» жемчугом «от Оловянишникова». В восторге от его проповедей навязчиво поджидала и в церкви и у дверей дома. Старец Алексий подношения принимать запретил, их возвращали через прислугу. А крест отец Серафим передал гостившему у него другу, теперь уже архимандриту Аляскинскому Филиппу (Ставицкому).

Со времени пострига еще ближе стал отцу Серафиму Чудов монастырь, его настоятель и святыни. Бывая в Москве, всегда посещал его. Весной 1912 года архимандрит Арсений предложил иеромонаху Серафиму сопутешествовать ему в Иерусалим. Дорога оказалась нелегкой: очень страдали от морской болезни. В Константинополе побывали в Святой Софии и во Влахернской церкви, осмотрели достопримечательности. На Святой Земле служили у Гроба Господня, со слезами молились у святынь. Поднялись на Елеонскую гору, побывали в Вифлееме, отправились на Иордан, в Назарет. Трогательно было слышать священные названия: Аримафея, Лидда, Иерусалим...

В пути отец Серафим заболел малярией. «Я потрогал кактус рукою, и вонзилось множество игл», – вспомнил он. По мнению местных жителей, именно иглы кактуса и стали причиной болезни. Паломник был при смерти. Помощь пришла в Магдале. «Я лежал в жару, – рассказывал отец Серафим, – почти без сознания. Подошла ко мне сердобольная старица, обслуживавшая путников: «Что это ты, батюшка, заболел лихорадкой-то, нетрудно тебе и поправиться. Вот я сварю тебе питья, напьешься и тут же поправишься». Сварила бальзам, напоила густым ароматным питьем. На другой день я чувствовал себя совершенно здоровым».

У берегов Александрии гребцы угрожали ножами, требуя денег, чудом отступили. Афон видели лишь с корабля: сойти на берег не смогли из-за карантина.

По Высочайшему повелению от 24 мая, 13 июня 1914 года архимандрит Арсений был хиротонисан во епископа города Серпухова. А 1 4 июня исполнилось давнее предсказание отца Герасима: помощником наместника Чудова монастыря с возведением в сан архимандрита был поставлен иеромонах Серафим. Епископ видел в нем сомолитвенника и друга, братия – пример монашеского жития, прихожане – пастыря и учителя.

И здесь отец Серафим стал известен своими проповедями: его называли «московским Среброустом». Говорил он проповеди каждое воскресенье, и слово его согревало сердца людей любовью к Богу и Церкви. Одна из прихожанок Чудова монастыря писала об этом времени: «Дорогая сестра, твоими молитвами ныне паки Господь приводит меня к описанию дорогих моему сердцу воспоминаний... Каждое праздничное богослужение [отца Серафима] соединялось с горячей проповедью о любви ко Христу, о Его страданиях, о Его вечной всепрощающей любви к роду человеческому. Помню проповеди о том, что Антоний Великий, уязвленный Христовой любовью, «оставил мир и яже в мире», о том, что всепрощающий Христос Спаситель имеет на каждой язве своих распятых рук «прощаю, разрешаю». Помню грозное обличение неверных, помню хвалу родившемуся Богу, Его угодникам, Его Божественному Промыслу, Его милосердию...»

Новый настоятель был строг к себе и другим в соблюдении монашеского устава. Братья, высказывавшие недовольство и нетерпение, не находили у него поддержки, он строго им выговаривал: «Миряне несут тяготу на фабриках, заводах и трудах, поэтому монахам должно со смирением являться на молитвенное бдение в урочный час». Начальствуя в монастыре, управление братией и делами отец Серафим согласовывал с волею и мнением епископа Арсения: «Как Владыка, так и я». Жизнь потекла тихо и мирно. «Свете тихий» – говорил о нем владыка Арсений. Старец Алексий Зосимовский благословил архимандрита Серафима никого не брать на исповедь, «самому крепить дух».

Источником смуты вновь стала экзальтированная женщина. Она поджидала всюду, во время богослужения становилась рядом – и на величании, и у амвона, передавала записки через братию, просила даже владыку Арсения. Когда ничто не помогло, кинулась к высшей церковной власти, обвинив епископа Арсения и архимандрита Серафима в сектантстве и хлыстовстве. Власти оставили доносы без последствий.

Началась война. Некоторых из братии благословил старец Алексий идти на фронт, иные, постригшись, вышли на брань духовную и подвиг молитвы. В годы войны, не ограничиваясь проповедью, отец Серафим написал несколько произведений на темы, близкие ему и особо отвечающие в тот момент духовным потребностям народа – прежде всего и всегда о верности Христу, о церковном Предании, об аскетическом подвиге, о соблюдении церковных канонов, о страданиях Господа Иисуса Христа. Опубликованы они были в журналах «Душеполезное чтение» и «Голос Церкви». В 1915 году увидели свет «Ангелы. Ангельский мир по учению Православной Церкви», «Иноческий быт в описании преподобного Нила Синайского»; в 1916 году- «Покаянный плач» и «Страничка из жизни Чудова монастыря при митрополите Филарете»; в 1917 году- «Страдания Господа нашего Иисуса Христа по благочестивым сказаниям святой старины».

В эти же годы отец Серафим стал свидетелем приезда Государя, его молитвы за отечество у святых алтарей. Он стоял у раки святителя Алексия, когда наследника поднесли приложиться к его небесному покровителю. Грустный, ясный взор поднял царевич на отца Серафима, потрогал его бороду. Запомнился сумрачный Распутин близ светлой фигуры Государя, больной царевич, веселящиеся на трапезе князья... Все наводило на печальные размышления. Щемило сердце. Чувство страха и неуверенности за грядущее отчизны сковывало душу.

2 (15) марта 1917 года Николай II отрекся от престола. Шла святая Четыредесятница 1917 года, на вынос Животворящего Креста все пропели: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас», а нужно бы: «Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое...» Россия осталась без царя.

На Поместный Собор, созванный к Успению 1917 года, съехались архиереи. В митрополичьих покоях – гости Чудова монастыря, делегаты Всероссийского Собора: митрополит Петроградский Вениамин (Казанский), архиепископ Гродненский Михаил (Ермаков), архиепископ Новгородский Арсений (Стадницкий), епископ Белостокский Владимир (Тихоницкий). Прибыл из Зосимовой пустыни уже слепой старец иеросхимонах Алексий. Архимандрит Серафим окружил его вниманием. В часы отдыха старец слушал фисгармонию: «Тебе, одеющагося светом, яко ризою» и другие песнопения Страстной седмицы.

Чудов жил своей жизнью. Но... осенним вечером военные потребовали настоятеля: «Дайте свечи. Электричества, возможно, не будет. Большевики хотят взять Кремль. Будем отражать нападение. Победа за нами!» Не кончилась всенощная, как в храм Святого апостола Андрея Первозванного принесли убитого юнкера.

С 27 октября (9 ноября) загрохотали орудия, выстрелы сотрясали вековые стены. Келейник старца Алексия, иеромонах Макарий (Моржов), зайдя в этот день в покои настоятеля, увидел преподобного Серафима Саровского, который вышел в соседнюю комнату, где был его образ. Архимандрит Серафим, пораженный рассказом, понял присутствие угодника Божия как знамение, обещавшее сохранить келию, и не покидал ее. Действительно, ни одна пуля не попала в окно.

В ночь со 2 на 3 (с 15 на 16) ноября начался последний, ужасный удар по Кремлю. Пробит купол Успенского собора, гробница св. патриарха Гермогена засыпана осколками камней. Снаряд пробил мощную стену митрополичьих покоев. Обломки мебели смешались с грудами камней, а образ Божией Матери взрывом отодвинуло, но не повредило, даже стекло киота и лампада остались невредимы.

Солдаты стреляли в кресты Чудова монастыря. Жутко и страшно видеть лики святых, простреленные пулями и пронзенные штыками. Особенно чтили богомольцы распятие, из которого истекла кровь, когда снарядом оторвало руки у распятого Христа.

Храм, где покоились мощи святителя Алексия, не так пострадал: там выбиты только окна. Один снаряд упал возле раки святителя и не разорвался. Мощи святителя с начала обстрела перенесли в деревянном гробе в пещерную церковь, где они хранились до 23 декабря 1917 года (5 января 1918 года). Здесь, под низкими сводами пещерного храма, где 300 лет назад томился в заключении священномученик патриарх Гермоген, под нескончаемый грохот орудий денно-нощно молились о России архимандрит Серафим со всею братией и гостями монастыря.

После штурма явилось новое начальство – «Мир хижинам, война дворцам». Поначалу с монахами обходились доброжелательно, но издали указ: вход в Кремль только по пропускам. Богомольцам их выдавали за подписью настоятеля.

21 ноября (4 декабря) 1917 года, в праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы, в Успенском соборе состоялась торжественная интронизация патриарха Тихона. В соборе холод, главный свод пробит снарядами, но светло было на душе. После богослужения Патриарх объезжал Кремль, кропя его святой водой.

В начале марта 1918 года, опасаясь наступления германских войск на Петроград, Совет народных комиссаров (СНК) решил в обстановке полной секретности перенести столицу в Москву. 11 марта СНК и ВЦИК прибыли в Москву. Разместить правительство, исходя из соображений безопасности, решено было в Московском Кремле. Уже 12 марта в Кремль въехал В.И. Ленин, но в здание Сената вселился позже. Высшее руководство страны приняло решение о выдворении духовенства, монашествующих и мирян из всех помещений Кремля. Комендантом Кремля был назначен П.Д. Мальков – первый комендант Смольного.

23 июня 1918 года епископ Арсений с архимандритом Серафимом служили Божественную литургию в Никольском храме на Берсеневке, близ Каменного моста, около Якиманки. После литургии отец Серафим сказал в проповеди, показывая рукою на пока еще стоявший в целости храм Христа Спасителя: «Вижу, вижу: строят башню, хотят ею до неба достать, но нет, не будет этого!»

18 июля «управлением Чудова и Вознесенского монастырей получено от коменданта требование, чтобы живущие в этих обителях в недельный срок выселились из них: при этом им разрешено взять из монастырей лишь частное имущество, «общественное» же достояние, как говорится в уведомлении, не исключая церковного имущества, вывозить запрещается». В Чудовом монастыре на время разместили охрану Кремля – латышских стрелков. Затем планировалось вселить туда какие-то учреждения. Осложнилась внутренняя жизнь насельников. 21 июля архиепископ Арсений, архимандрит Серафим и братия монастыря отправили донесение члену Всероссийского Собора Н.Д. Кузнецову, извещая, что покинуть монастырь без главной святыни – мощей святителя Алексия – невозможно. Но вынести святые мощи из Кремля власти не позволили.

По требованию коменданта в список монахов, обязанных незамедлительно выехать из монастыря, был внесен архимандрит Серафим. 26 июля, в день празднования Собора Архистратига Гавриила, епископ Арсений и архимандрит Серафим навсегда покинули Чудов. В этот день ушла в невозвратимое прошлое вся их предшествующая жизнь.

Погостили в Зосимовой пустыни, помолились на престольном ее празднике Смоленской иконы Божией Матери. Не видя возможности задержаться здесь на сколько-нибудь длительное время, владыка Арсений и архимандрит Серафим переехали в августе 1918 года в Серафимо-Знаменский скит к схиигумении Фамари (Марджановой), любящей духовной дочери Владыки, безбоязненно приютившей их и самоотверженно им служившей. Матушка окружила изгнанников тишиной и покоем; в лесу близ скита имелся маленький домик, там она устроила киновию, где ни одна душа не беспокоила их. Лишь назначенная сестра убирала келии в отсутствие насельников, так что никто ее не видел. В полном уединении они молились. Отец Серафим читал Священное Писание по правилу преподобного Серафима: за неделю – четыре Евангелия, Деяния Апостолов и Послания. Тогда же он написал Акафист сестре Господней по плоти, Фамари блаженной, жене мироносице праведной, и предварил его следующим посвящением: «Сей Акафист сестре Господней по плоти, Фамари блаженной составлен в 1919 году в киновии, в Неделю Жен Мироносиц, и вручается его составителем сестрам Серафимо­Знаменского скита с горячим молитвенным пожеланием, да будет каждая из них сестрою, по духу, Господа Иисуса Христа. А будете вы сестрами Господа Иисуса Христа тогда, когда будете любить друг друга, ибо в сем-то и заключается воля Божия, выраженная в законе Божием, как говорит апостол: «Весь закон в одном слове заключается: люби ближнего твоего, как самого себя».

Итак, любите, сестры, друг друга – через взаимную любовь станете вы исполнителями воли Отца Небесного, и, как таковых, Господь Иисус Христос каждую из вас наречет сестрою Своею, по реченному Им в Евангелии: «Иже бо аще творит волю Отца Моего, Иже есть на небесех, той брат Мой, и сестра, и мати Ми есть"» [выделено о. Серафимом].

Акафист начинается словами: «Праведная Фамарь возжигает в сердце любовь к Сладчайшему Господу Иисусу Христу». И далее – свидетельство о ее посещении Гроба Господня вместе с другими женами мироносицами.

«Ангела, яко молнию, седяща на камени, видела еси, святая и праведная жено Фамаре, егда со другими Женами Мироносицами утру глубоку предстала гробу Живодавца, сего ради похвальная вопием ти сице:

Радуйся, видением Ангела обрадованная. Радуйся, сладчайшею вестию о Воскресении Христовом утешенная. Радуйся, утешение сие, яко миро благовонное, апостолом принесшая. Радуйся, яко крепко веровати Воскресению Христову всех нас научающая. Радуйся, праведная жено Фамаре, мироносице и сестра Господня».

Отдыхая, иноки наслаждались красотой природы. Епископ Арсений занимался живописью. Трогательна была любовь отца Серафима к птицам. «Наделав у окна кормушек, он ежедневно приготовлял им в тарелках пищу, а вычитав у Брема, что зимой для поддержания в теле тепла птицы особенно нуждаются в жирах и даже с охотой глотают кусочки сальных свечей, стал прибавлять к пище и этого снадобья».

Совместное полуторагодовое пребывание в обители матушки Фамари стало одной из светлых страниц тех лет для обоих изгнанников. «Вместе они исходили все лесные тропинки, ведя разговоры о высоких духовных предметах, вместе и дома, в тишине вечеров, при свете лампы, много беседовали, делились своими переживаниями, облегчая тем душу и сердце. Вместе они, что всего дороже, молились и ежедневно сообщались со Христом Спасителем в Божественной Евхаристии». Литургию служили в киновийном храме во имя святителя Иоасафа. Владыка Арсений «считал для себя незабываемыми дни и часы, проведенные с другом... явившим собой пример молитвенника, благонастроенного монаха, даровитого и мягкого человека <...>

Хотелось бы никогда не разлучаться с другом, но пришло время, когда по воле Божией последний был призван на святое делание – пасти стадо Христово».

Кончилось лето 1919-гo. Однажды, когда отец Серафим рубил сучья, прибыл в скит бывший иеродиакон Чудова монастыря Вениамин (Патанов), теперь проживавший в Москве на Троицком подворье, и вручил отцу архимандриту письмо от Святейшего патриарха. Святейший приглашал приехать к нему на прием. Уезжая, отец Серафим сказал: «Мне ничего не жаль. Я на все готов и все оставляю спокойно, только с тобой расставаться в такое скорбное время тяжело и больно, милый мой Арсений». Помолившись, проводил Владыка своего друга и брата в Москву.

Патриарх объявил, что желает видеть его в епископском сане. Архиепископ Нижегородский Евдоким (Мещерский) просил поставить архимандрита Серафима во епископа Арзамаса. Для посвящения нужно было ехать в Нижний Новгород или Арзамас. Пропуск для поездки получить не удалось. Видя в этом Промысл Божий, Святейший оставил отца Серафима в Москве викарным епископом, предоставив кафедру города Дмитрова.

Старец Алексий благословил отца Серафима на архиерейское служение. Из Новоспасского монастыря привезли подарок епископа Арсения – архиерейское облачение, голубое богородичное, и панагию с образом Владимирской иконы Божией Матери.

Хиротонию назначили на 21 декабря 1919 года (3 января 1920 года), день святителя Петра Московского. Накануне в епархиальном доме архидиакон Розов провозгласил наречение архимандрита Серафима во епископа богоспасаемого града Дмитрова. Собрались чудовские почитатели, родственники матушки Сергии и другие. Трогательны и торжественны переживаемые минуты. Подойдя к архиереям, отец Серафим низко поклонился и сказал слово, пророчески предопределившее предстоящий ему исповеднический и мученический подвиг.

«<...> не на этой чести и славе, ни на этих встречах, поклонениях, ни на этих ликах, ни на этой внешней, видимой всем стороне архиерейства, останавливаюсь я своим вниманием. В наши скорбные и тяжкие дни виднее для меня становится вторая, далеко не всеми видимая сторона архиерейства, второй тернистый путь. И вижу на нем то же, что видел некогда ветхозаветный пророк и, видя, со страхом воскликнул: «Кто сей, исходящий из Эдема в червленых ризах от Восора, столь величественный в одежде Своей, выступающий в полноте силы Своей?"» – «Аз есмь, изрекающий правду, силен еже спасати». – «Почто убо червлены ризы Твоя и одежды Твоя, как от топтания в точиле?» – «Аз, – глаголет, – един истоптах точило, и из народов никого не было со мною»²⁵. За Сим, от Эдема исходящим, за Сим Архиереем Великим, прошедшим небеса²⁶, и следует сейчас мысль моя, сердце мое, все существо мое, дабы видеть истинный, подлинный путь архиерейский, Сим Архиереем Великим проложенный. «Владыка мой Господи, Архиерею преславный, Учителю, где живеши?» – вопрошаю Его с Андреем и Иоанном и слышу ответ Его: «Прииди и виждь»²⁷. Се по глаголу Твоему прихожу и хочу видеть архиерейство Твое: кое оно, кое величие его, кая слава его, кая честь его?

Нарекаемый ныне во архиерея, хочу видеть наречение Великого Архиерея Иисуса: како и где бысть оно? Облекаемый ныне в светлый чин архиерейский, хочу видеть и светлость Архиерея Иисуса, встречу, Ему оказанную, облачение Его Архиерейское... Хочу слышать: «Да возрадуется душа Твоя», «Ис полла эти деспота», – Ему петые, кое все это есть. Восходя ныне на кафедру архиерейскую, xoчy видеть и ту кафедру, на нейже стоясте нозе Сего Великого Архиерея Иисуса... Хочу видеть и первую Архиерейскую резолюцию, Сим Архиереем начертанную... хочу видеть Его благословляющим десницею и шуйцею...

Хочу видеть – и что же вижу? О, смущается дух, трепетом священным объемлется, исполняется и преисполняется сердце... Вижу прежде всего наречение Его. Глубокая ночь... весь Гефсиманская... дремлющий масличный сад... Петр, Иаков, Иоанн... и яко «вержением камене»²⁸ Иисус, от них отошедший. Да, святители Божии, здесь именно в Гефсиманской веси свершилось первое наречение Новозаветного Архиерея, здесь, именно в Гефсиманском саду, десница Отчая ткала первый архиерейский омофор и возлагала омофор сей – заблуждшее, яко овча, человечество, грехи всего мира – на плещи Архиерея Искупителя… О, посмотрите, сколь тяжел, сколь невыносим омофор сей для Самого Богочеловека. <...>

Таинственное страшное наречение! Наречение «с воплем «крепким и со слезами»²⁹; наречение с мольбою: «Отче Мой, аще возможно есть, да мимоидет чаша сия»³⁰ , наречение, потребовавшее явления ангела с небеси, укрепляющего Нарекаемого, – се наречение Архиерея Иисуса!

Хочу видеть и первую встречу, оказанную Сему Архиерею, Гефсиманский омофор на Себя подъявшему. «Прииди, – глаголет, – и виждь!» Что же вижу? < ...>

Какая торжественная пышная встреча Архиерею архиереев: Иуда... слуги архиерейские и фарисейские... народ мног... светилы и свещи – се дикирий и трикирий Архиерея Иисуса!. Оружия и дреколья – се рипиды Его! Что же? И под руки, в знак чести, взяли Его, как обычай есть оказывать честь архиереям. Да, взяли: «они же возложиша руце свои на Него и взяша Его... Емше же Его ведоша»³¹. Се встреча архиерея Иисуса!

Хочу видеть и митру, и посох, и облачение Его. «Прииди, – глаголет, – и виждь». Что же вижу? Вижу, «яко воини, сплетше венец от терния, возложиша на главу Его, и трость в десницу Eгo»³². Трость... Какой драгоценный посох в руках Архиерея Иисуса! Багряная риза... Какое великолепное на Нем облачение! Терновый венец... Какая блестящая митра на Главе, Главе Церкви небесной и земной – митра, вместо бриллиантов каплями крови украшенная!..

Хочу слышать, како пели и «Да возрадуется душа Твоя» вслух Архиерея Иисуса. Что же слышу? Слышу: «И поклоньшеся на колену перед Ним, ругахуся Ему, глаголюще: Радуйся, Царю Иудейский!»³³. Се «Да возрадуется душа Твоя», Архиерее Иисусе! Хочу слышать: «Ис полла эти деспота», Ему петые. Слышу их: «Егда же видеша Его архиерее и слуги прилежаще гласы великими, излиха возопиша глаголюще: распни, распни Его«»³⁴. Какое дружное единодушие, какое громогласное «Ис полла эти деспота» Архиерею Иисусу!

Хочу далее видеть и ту кафедру, на нейже стоясте пречистеи нозе Его.»Приди, – глаголет, – и виждь». Что же вижу? Вижу две кафедры, на них же стоял Архиерей Иисус. Одна, на которой стоял Он, в архиерейское Свое облачение облаченный; другая, на которой стоял Он, совсем разоблаченный. <...>

Вторая кафедра, о которой пишется еще: «И пришедше на место, нарицаемое Голгофа, еже есть краниево, лобное место»³⁵. Лобное... краниево место... Голгoфa – се вторая кафедра, где разоблачили Архиерея Иисуса, «разделиша ризы Его, вергше жребия»³⁶. На сей Голгофской кафедре вижу Архиерея Иисуса благословляющим люди Своя десницею и шуицею, на кресте распростертым... Се на сем алтаре крестном вижу Архиерея Иисуса, Кровию Своею пишущим и первую архиерейскую резолюцию: «Отче, отпусти им, не ведят бо, что творят»³⁷. Се благословение и резолюция Архиерея Иисуса!

Святители Божии! Се путь архиерейский, Архиереем Великим указанный и проложенный! Три главные стези на пути сем видны. Первая стезя, на которой написано: самоотвержение; вторая стезя, на которой написано: крестоношение; третья стезя, о которой вопиет евангельский Иоанн Богослов: «возлюби Своя сущия в мире, до конца возлюби их»³⁸ – любовь необъятная. Из самоотвержения, крестоношения и любви сотканы и все одежды архиерейские Архиерея Иисуса; из сего же и в сем же состоит и вся слава, и честь, и великолепие, и величие архиерейства Его. <...>

Аз ли немощный, малодушный и слабый, не убоюся, восходя ныне на сию завидную, но опасную высоту архиерейства! Аз ли не ужаснусь, вступая на путь Христов тернистый и тесный! <...>

О, святители Божии, ангелы Церквей Христовых, предстаньте, явитесь мне ныне святыми молитвами вашими, яко же Архиерею Иисусу, при наречении Его в саду Гефсиманском «явися Ангел с небесе, укрепляя Его»³⁹, и егда прострете преподобные руки ваша, да ими низвести на меня огнеобразную Духа благодать, вознесите тогда единодушно о мне ко Господу глас ваш молебный, да не буду я в архиерействе своем подобен тому Петру; «тогда начат ротитися и клятися, яко не знаю Человека сего»⁴⁰, но да буду подобен тому Петру, иже с дерзновением рек тем, кои прещением запретили ему с Иоанном проповедовать и учить о имени Иисусовом, рек: «Судите, справедливо ли пред Богом слушать вас более, нежели Бога?.. Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам»⁴¹. Облеките меня самоотвержением Иисусовым, да возмогу и аз с апостолом взывать: «Злословят нас, мы благословляем, гонят нас, мы терпим, хулят нас, мы молимся... Мы отовсюду притесняемы, но не стеснены, мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся... низлагаемы, но не погибаем»⁴². О! Укрепите меня крестоношением Иисусовым, да возмогу и аз с Павлом восклицать: «Мне же да не будет хвалитися, токмо о Кресте Господа нашего Иисуса Христа, имже мне мир распяся, и аз миру»⁴³. О, вдохните в меня Духом Святым, возжгите в сердце моем любовь огнепламенную к Богу и будущей пастве моей, да во огне любви сей горя и пламенея, огненный гимн апостольский выну и устами и сердцем моим пою и воспеваю: «Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч? Как написано: за Тебя умерщвляют нас всякий день, считают за овец, обреченных на заклание»⁴⁴. Но все сие преодолеваем силою Возлюбившего нас. «Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе на шем»⁴⁵, Которому со Безначальным Его Отцем и Пресвятым, Благим, Животворящим, Единосущным и Сопрестольным Его Духом слава, честь, держава, великолепие и поклонение во веки вся неисчетная – во веки веков. Аминь.

Пророческое слово отца Серафима скорбью и болью отозвалось в сердцах его чад: «Батюшка, что это вы так много страшного предрекли?» – «Так и будет», – ответил он.

В этот же день, после всенощного бдения, по благословению отца Алексия нареченный епископ отслужил панихиду по своим родителям, испрашивая их молитв и благословения. А наутро 3 января 1920 года небольшой храм Троицкого подворья был полон народа. Святейший патриарх Тихон совершил епископскую хиротонию архимандрита Серафима, в сослужении митрополита Владимирского Сергия (Страгородского), архиепископа Харьковского и Ахтырского Нафанаила (Троицкого), епископа Вяземского Никандра (Феноменова,) епископа Аляскинского Филиппа (Ставицкого) и архимандрита Герасима, настоятеля Даниловского монастыря. Пел хор монахинь Новодевичьей женской обители. Святейший в белом облачении посреди храма встречал новопосвящаемого. Архидиакон Розов, ведя его за собой, провозгласил: «Приводится богоизбранный архимандрит Серафим поставлятися во епископа богоспасаемаго града Дмитрова»... «Обещаваешися хранити святыя каноны и уставы Святыя Православныя Церкве?» – следовал положенный чином вопрос. «Обещаваюся даже до смерти быти верным святым каноном и уставом Православныя Церкве!»

Вручая посох новопоставленному епископу, Святейший сказал: «Господь призвал тебя быть епископом и сподобил сего великого сана в день празднования первого святителя Московского Петра. Сказано в тропаре сему святому, что он был утверждением граду Москве. Желаю, чтобы ты был для града Дмитрова тем же, чем был святитель Петр для Москвы. Будь и ты утверждением граду Дмитрову. <...> Иди путем апостольским... где придется пешком – пешком иди. Нигде ничем никогда не смущайся. Неудобств не бойся, все терпи. Как ты думаешь, даром разве кадят архиерею трижды­по-трижды? Нет, не даром. За многие труды и подвиги, за исповеднические его болезни и хранение до крови веры православной».

Во время праздничного обеда митрополит Сергий (Страгородский), взяв свою столовую ложку, заметил: «Советую, Владыка, запастись ложкой, придется вам в тюрьму идти. Не забывайте этого предмета, он там будет вам очень нужен». После обеда пешком возвращались в Данилов монастырь. Лошадей не было, трамваи не ходили.

На второй день Рождества Христова Владыка служил в больничном храме Марфо-Мариинской обители, где его встретили с великой радостью: не раз уже здесь звучало его слово. Сейчас он говорил, что зосимовский старец Алексий видел на небе войну: небесные силы воевали с духами тьмы злобы поднебесной, шла брань. Небесный Вседержитель еще не вынес своего праведного приговора. И ждет его наша родная земля.

Получив назначение в Дмитров, Владыка вспомнил давнее знамение. Еще в 1915 году, когда во время германской войны встал вопрос о предоставлении какого-либо монастыря беженцам-монахиням из Западного края, он был послан сопровождать епископа Арсения в Пешношскую обитель, большой мужской монастырь, находящийся к северу от Дмитрова. Поездка была предпринята с целью установить возможность переселения сюда игумении Турковицкоrо монастыря Магдалины с сестрами, просившими об этом. До Дмитрова добирались на поезде, дальше, до Пешноши, – на лошадях. Посетив обитель и побеседовав с настоятелем и братией, вернулись в Дмитров. Не имея намерения задерживаться в городе, ехали прямо к вокзалу. Но около собора лошади встали и не сходили с места. Пришлось выйти из экипажа. В соборе епископ Арсений и архимандрит Серафим приложились к главной святыне города Дмитрова – Животворящему Кресту. Встречал их протоирей Александр Фелицын. Тогда владыка Арсений заметил архимандриту Серафиму, что остановка, видимо, не случайна, но есть в ней указание на какое­то Божие изволение.

И 12 (25) января 1920 года, в день святой мученицы Татьяны, в сане викарного епископа прибыл владыка Серафим в свой Богом данный удел. По приезде в Дмитров он прежде всего отслужил благодарственный молебен. Два послереволюционных года, известные анархией и кровавыми расправами с населением и священнослужителями, прошли в Дмитровском уезде спокойнее, чем в других областях России, и жители города радостно встретили своего архипастыря. Последующие три года, проведенные Владыкой в Дмитрове, стали для них годами сплошного торжества и праздника. Огненная молитва, приобщение отпавших, взыскание заблудших, утешение старцев, воспитание подростков, непрестанное поучение словом Божиим – таким было его служение.

Дар образной, доступной пониманию любого человека проповеди раскрылся в эти годы во всей полноте. Епископ Серафим проповедовал очень много, и каждая проповедь – неповторимый образ, всегда новый, научение покаянию, вере, верности Христу...

«Когда светит солнце, в комнате тепло и светло. Но можно завесить окно, и будет темнее; если легкой занавеской закроешь, солнышко будет светить, но тускло; если черной – еще темнее; ставню поставить – совсем темно, разве в щелочку проникнет луч. А если еще сверху завесить тяжелым ковром, и луч солнечный не пройдет. Так можно насидеться в темной комнате, что решишь, что солнца нет: станет темно, сыро, нехорошо. А за окном солнце по-прежнему светит и греет, люди ходят и пользуются светом и теплом.

Так и душу можно закрыть от солнца благодати Божией, от первых, главных лучей этого Солнца – Плоти и Крови Господа Иисуса Христа, от служб, канонов, молитв, можно закрыться так, что и не вспомнить.

Начинается с легкой занавески – нерадения: велика ли беда пропустить раз правило? Господь не взыщет, вычитаю половину. Скоро захочется лежа молиться, оправдываясь, что и великие люди лежа молились. Или заменить четками, что легче.

Скоро явится леность – черная занавеска. Затем ставня из двух половинок – ожесточения и нечувствия – закроет благодать почти совсем и погрузит душу в полную тьму поверх забвения.

Трудно душе сдернуть сии занавески и снова освежиться солнцем благодати. Не дай нам, Господи, такого состояния.

В аду стоит громадная помойка с человеческими грехами – бес помелом брызгает оттуда на людей. Конечно, не в равной степени, но почти на каждого человека попадают адские брызги. Главные из них три. О них упоминает евангелист Иоанн в послании: «Три господствуют в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская».

Похоть плоти – всякого рода нечистота. Похоть очей – тщеславие, когда человек тщеслави тся или все делает напоказ, забывая, что Господу известны все тайны сердечные. Наконец, гордость житейская – гордыня, самовозношение. Подобно тому как мы, чтобы очистить грязь и пятна, берем тряпку или веник, иногда мягкую щетку, иногда жесткую, так и Господь употребляет разные способы очищать сердце человека от адских пятен. На каждое пятно особая щетка. На пятно нечистоты, похоти плоти – болезнь. Человек изнуряется, нечистые пожелания спадают и совсем исчезают. На пятно тщеславия Господь отнимает то, чем человек тщеславится: красотой – отнимается красота, тщеславится талантом – отнимается дарование и т. д. Для пятен гордости употребляет Господь особо жесткую щетку: ставит человека в положение, где его все время укоряют, упрекают, считают за ничто. <...>

Итак, осенняя темная ночь... В непроглядной тьме идет путник. Вдруг под ногами разверзается ров, и он упадает туда. Жутко и темно, холодно, сыро. Гады во рву, змеи. А путник спадает все ниже, до самого дна. Страшно! И вдруг видит: протягиваются к нему руки, выносят наверх, уводят к свету, на воздух, на дорогу. Как не ухватиться путнику за эти руки, как утопающий хватается для спасения? Конечно, ухватиться, дать вывести себя из ужасного рва.

Путник, о котором я говорю, други мои, это – мы, люди. Мы бредем во тьме ночной, которая в наше время особенно темна и мрачна. Ров, куда падает путник, вы знаете, что такое. Я постоянно говорю о страшном, этом ужасном и мрачном рве. Ров – это безбожие. Безбожие, вот наш страшный, невыразимо жуткий ров! Безбожие отцов и матерей, безбожие учителей и учительниц, воспитателей и воспитательниц. И самое страшное, ужасное, уродливое – безбожие детей. Да, детей, которые подражают взрослым.

Вот ужасный ров, вырытый дьявольским заступом под ногами людей самим сатаною. И падают люди в адский ров, все ниже и ниже скатываются туда, где находится вход в самый ад. На дне гады, змеи. Страсти наши, возлюбленные мои, страсти – вот эти гады. Неужели отвергнем спасающие нас, протянутые к нам руки Христа? Сегодня Он снизойдет долу, до самого праха спустится. Возлюбленные мои други, паства моя, ухватитесь за эти руки, крепче держитесь, как держится погибающий! Сейчас, когда будут петь «Господи, помилуй!», я недостойный, но по благодати Божией ваш архипастырь, буду воздвигать и ниспускать Крест Живоносный. Не я буду это делать, а Сам Спаситель сойдет к нам, низко, до праха спустится, чтобы вы могли взять Его простертые крестообразно спасающие нас руки.

Паства моя, дмитровцы мои родные! Молю Господа я, архипастырь ваш, чтобы вы избегли страшного рва сатанинского, крепко держались за простертые к вам руки, чтобы всем нам воспевать: «Слава Тебе, показавшему нам свет!""⁴⁶.

Служил епископ Серафим в соборе или в храме, где был престольный праздник. А городских церквей в Дмитрове было много: Успенский собор, Благовещенская церковь, тюремная Елизаветинская, Пятницкая, Тихвинская, Троицкая, Спасская, Преображенская, Василия Великого, Ильинская, Введенская кладбищенская, Казанская, Сретенская, Никитская, храмы Борисоглебского монастыря.

«Сделавшись епископом Дмитровским, Владыка так привлек к себе свою паству, что, когда служил, собор был переполнен народом, и были разительные случаи обращения закоренелых грешников к праведной христианской жизни»⁴⁷: те, кто никому не мог довериться, открывал душу епископу как сердобольному отцу.

Дмитровцы полюбили вдохновенное служение Владыки и не пропускали возможности с ним молиться. И туда, где Владыка служил и говорил проповедь, устремлялись все верующие.

«Люблю я, други мои, когда в храме возжжено много лампад, люблю их тихие огоньки! Вспоминается мне, когда я был в Палестине и зашел помолиться гробу Матери Божией, в пещере сверкало много-много лампад, больших и маленьких, золотых и серебряных. Все они горели тихими огоньками, напоминая бесконечные миры, которые движутся в небесном пространстве, подчиняясь неизменным законам. И в светлом Царстве Божием есть сверкающие лампады, дивно горящие.

И самая ценная, горящая елеем всепрощения и любви – лампада нашего спасения – Царица Небесная, Матерь Божия, радость человеков, ангелов удивление, архангелов поклонение, восторг херувимов, красота серафимов. Она горит пред Престолом Господним для нас светом Своея благодати и любви, озаряя наши души. И другие лампады – пророки, мученики, преподобные – горят в небесных чертогах, освещая нам путь к Господу.

И вы, дорогие мои, – лампады Божии. Вы мои лампады, данные мне на хранение. Тело ваше – сосуд, душа – огонь, всаженный Божией рукой, а елей, которым питается этот огонь, – Животворящая Кровь Господа Иисуса Христа. И пока душа питается Живоносным чудным елеем, она горит тихим огнем лампады Божией. Кто не причащается, отвернулся от Христа, оттолкнул от себя Божественную Чашу, ушел из Церкви Божией, тот не Божия лампада, а факел сатаны. Потому что есть Божия лампада и есть факел диавола. Сатана знает эту разницу, почему и подымает ужасающую бурю, чтобы затушить Божии лампады, лишить душу благодатных Таин Животворящих.

Горите же, мои лампады, горите ярко пред Богом, чтобы, когда я оставлю вас, возлюбленные, и предстану на Суд Небесный, не отвратила Владычица Своего светлого лица от меня за то, что я не учил вас, мою паству, спасению, не звал к Животворящей Чаше. Горите ярче, мои возлюбленные, чтобы я мог сказать: «Господи, вот мои лампады, не затушил их огня вихрь сатаны и не иссяк елей их""⁴⁸.

После окончания службы духовные чада ожидали своего архипастыря и, когда Владыка садился в экипаж, держались за колеса и шли толпою по улицам с пением молитв, провожая его до дома. Вечерами после всенощной, в темноте, стоя на высоком крыльце, подолгу не расставался Владыка со своими чадами, продолжавшими пение Акафистов и молитв. И спустя много лет, находясь в изгнании, вспоминая время своего служения, писал епископ Серафим дмит ровцам:

«Чада мои, зело о Господе возлюбленные, с ними же разлучен телом, но соединен духом в молитве, премного благодарствую за Ваше приветствие моего недостоинства с 10-летнего моего странствия. Премного вспоминал вас всех, больших и малых, когда читал житие святителя Григория Акрогантийского, – в сем житии про вас написано: когда епископ вышел из церкви, весь бывший у утрени народ пошел за ним, ибо у акрогантийцев таков был обычай – всегда провожать своего епископа от храма до самого дома. Дошедши до своих дверей, святитель Григорий обращался к своим провожавшим, давал им разныя наставления и благословлял их.

Когда прочитал я эти слова в житии, так и вспомнилась мне служба в подлипецком храме, как вы меня всегда провожали до дома и я своими грешными руками благословлял Вас всех.

Так и теперь издалека благословляю вас всех сим библейским благословением. Да благословит вас Господь. Да сохранит вас. Да просветит Господь лице Свое на вас и помилует вас. Да воздвигнет Господь лице Свое на вас и да даст нам мир. Аминь.

1930 год, Меленки».

Главным архипастырским попечением стало обустройство полноценной (насколько возможно) церковной жизни во вверенном ему викариатстве. Он чувствовал себя ответственным перед Богом за спасение порученных ему человеческих душ, молился о своей пастве, говорил удивительные проповеди, наставлял клириков.

«Благословляю собрать пастырское собрание... – писал он 25 сентября 1920 года, – благодарю о. благочинного свящ. Сергия Уклонского, что он заботится о сем собрании. Предлагаю на пастырском собрании обсудить непременно вопросы о церковной проповеди, о преподавании Закона Божия, об обеспечении вдов и сирот и вообще бедствующих лиц духовного звания. При обсуждении пункта второго придерживаться уже изданного распоряжения епархиального начальства об единообразном чине богослужения для приходских храмов.

Еп. Серафим».

И это все предполагалось осуществлять после декретов советской власти, отделивших Церковь от государства и запрещавших всякое ее участие – и делом и словом – в жизни народа!

Кроме того, по благословению епископа Серафима образовалось в Дмитрове братство Животворящего Креста Господня, собравшее тех, кто в молитвенном единении под кровом главной святыни города хотел созидать свою жизнь по заветам Иисуса Христа, тех, кто и жизнью своей хотел послужить Христу и во Христе, и ради Христа – ближнему.

«Крест – наш якорь, – говорил Владыка, – и в наше время нужен больше, чем когда-либо, людям. Корабль наш, Церковь нашу, обуревают страшные волны, угрожая потопить совсем. Волны своими солеными струями проникли внутрь корабля и угрожают окончательно потопить его. Крепко нужно держаться нам за наш якорь. Радуюсь, что понимаете значение его, любите и доказали свою любовь. Но мало иметь хороший якорь, надежный, ибо без цепи корабль не может удержаться во время бури. Цепи могут быть разные: золотые, серебряные, медные и др. Наша цепь – вера православная, вера в Церковь нашу. Православная Церковь – золотая цепь. Одна принадлежность к ней спасает. Чудные звенья составляют ее: первое – Сама Пречистая Богородица, далее Иоанн Предтеча, пророки, апостолы, мученики, преподобные и многие-многие святые. За нею идут другие цепи: серебряная – католическая, медная – лютеранство, железная – прочие церкви, а потом веревки гнилые – секты разные. Вы держитесь пока за золотую цепь. Смотрите, чтобы ее не подменили.

Будьте внимательны, други! Страшное переживаем время, и пока я с вами, считаю долгом предупреждать, потому что сказано: «Две будут молоть, одна возьмется, другая оставится». Недавно был у старца своего, он сказал: «Я боюсь за спасение своей души!» Подумайте, други, старец боится за спасение души! Страшное время наступает, может быть, мы стоим уже при дверях, может быть, уже грядет час Суда. Многие из предзнаменований исполняются: страшная, бессмысленная, братоубийственная война, голод доводит людей до людоедства, тяжелые смертные болезни, мор – по древним предсказаниям. Откровение Иоанна Богослова говорит о появлении зверя, борющегося с Агнцем Божиим. Говорится о Жене, надлежащей родить Сына, которого преследовал страшный, низверженный с неба дракон. Но Жена скрылась в пустыне. По толкованию святых отцов, Жена – Церковь Христова. Они предсказывали, что придет время, когда снова верующим придется уходить в подземелье, скрываться в пустыню. Не наступает ли оно теперь? Будьте крепки духом, внимательны. В последние дни, говорит Писание, восстанут лжепророки, чтобы, если можно, прельстить и избранных. Крепко держитесь золотой цепи – веры православной и установлений святых отцов и апостолов. Крест Животворящий да утвердит вас. Утверждение на Тя надеющихся, утверди, Господи, Церковь Твою, юже стяжал еси Честною Твоею Кровию»⁴⁹.

Чуткое руководство епископа Серафима помогало клииру избавиться от неурядиц, разрешить конфликты, устранить искушения, провоцировавшиеся богоборцами разных мастей, которыми изобиловала в то время церковная действительность. Канцелярия Владыки сохранила его решения по множеству злободневных вопросов. И в каждом из них слышен голос скорбящего и любящего отца.

«1921 г. сент. 24 / окт. 7. Скорблю всею душою из-за происходящих в соборном причте несогласий по поводу дележа хлеба. Очевидно, несогласия эти превращаются у соборян в какую-то хроническую болезнь. Лечили ее, лечили. В Москве лечили, в Дмитрове лечили... Но болезнь все не проходит. Странные люди соборяне. Ведь резолюцией Святейшего Патриарха уже установлено и разъяснено соборному причту, чтобы хлеб, получаемый от хождения с Животворящим Крестом, делить по едокам. Так, стало быть, и надо делить. О чем спорить?

Кто смеет самочинно отменять резолюцию Его Святейшества? Считаю это оскорблением Священной Особы Патриарха и проявлением крайнего непослушания Его резолюциям и распоряжениям. Благочинный объявит настоятелю собора, вкупе со всем причтом, чтобы немедленно прекращен был ими позорный торг и спор из-за хлеба, – спор для кормильца их –

Животворящего Креста – незаслуженный, для Христа печальный, для жертвователей обидный, для самих соборян унизительный, а для меня до боли тягостный. Предписываю соборянам, яко же и Святейший предписал, делить хлеб по едокам.

Епископ Серафим

1921 г. февраля 11/24. За повенчание брака Григория Озимова, обязанного законным супружеским союзом, церковною властию законно не расторгнутым, священник тюремной г. Дмитрова церкви Димитрий Копытин, совершивший таковое венчание вполне сознательно и с ведома о канонических препятствиях к венчанию, по указаниям церковным должен подлежать лишению сана, как повинный в поругании таинства брака и в тяжком оскорблении священного сана. Но, принимая во внимание слезное его покаяние в совершенном грехе, о. Копытин для очищения совести своей запрещается впредь, до особого распоряжения, в священнослужении, без отрешения от места, с возложением эпитимии в Пешношском монастыре нести послушание, по усмотрению настоятеля монастыря.

Еп. Серафим

1922 г. 19 февр. / 4 марта. Христос Спаситель в святом Евангелии заповедовал: «Если принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой»⁵⁰. Таким образом, диакон Сергий Богословский по сему постановлению Господа, как не примирившийся с теми, кого он оклеветал, не может приступать к служению у престола Божия, на котором возносится Бескровная Жертва мира и любви – запрещается в священнослужении впредь, пока не примирится.

Еп. Серафим"

Владыка награждал священнослужителей за усердное служение Церкви Божией, но запрещал домогаться сана кандидату, лишенному мужества и исповедничества. Печалью и болью отзывалось сердце его на всякое нестроение церковной жизни, насаждавшееся богоборческой властью: самовольные собрания против священника либо старосты, дерзость благочинному, провоцирование некоторыми священниками (позже ставшими обновленцами) раздоров среди прихожан. Архипастырь утверждал мир, кротость, смирение в их сердцах, гасил вражду. Как-то «поехал Владыка в одно село служить литургию. Собралось множество народа. А в этом селе священник и диакон находились в старинной и закоренелой вражде. Вместе служили, а не разговаривали друг с другом. Перед самой службой Владыка узнает об этом и отказывается служить литургию у них и вместе с ними. Время идет, народ волнуется, Владыка не начинает богослужения. Смущенные священник и диакон уговаривают разгневанного Владыку, обещают помириться. «Нет, вы не здесь, не в алтаре, вы при народе миритесь, при всех друг у друга и у народа просите прощения, что молились и вместе совершали таинство и преступали великую и важнейшую заповедь любви. Сколько народа вы ввели в искушение своим поведением». И заставил их каяться при народе и так горячо говорил, что раскаявшиеся священник и диакон и многие из народа плакали»⁵¹.

Паству свою епископ Серафим окормлял усердно, в Дмитрове знал каждый дом. Всегда и всем был доступен. Народ толпился удверей его дома, очередь скорбящих, притекающих за утешением, возрастала с каждым днем. Часто, возвращаясь поздно, он тем не менее заезжал к своим чадам. «Владыка, вот огонек, не нас ли ждут? Не всех успели объехать», – говорил келейник.

Квартиру епископу вначале приготовили недалеко от собора, у вала, в доме Сычевой, из одной комнаты в одно окно, но его нынешний хозяин не расставался с папиросой. В дальнейшем архиерейским стал дом священника села Подлипичья на высоком холме, по строенный Елизаветой Семеновной Ляминой. В большой комнате устроил Владыка домашнюю церковь в память преподобного Серафима Саровского. Ежедневно совершал он литургию при закрытых дверях в находившейся напротив его дома Казанской церкви, приносил Бескровную Жертву за свою паству.

У епископа было два келейника из Пешношского монастыря: иеродиакон Валентин и иподиакон Аристарх, который читал, пел, был за псаломщика и подавал на стол. Отец Аристарх был человеком простым. Владыку он любил как милостивого отца, а иеродиакона Валентина боялся: «Отец Валентин, пожалуйте кушать! А ты, Владыка, иди ешь, а то остынет», – говорил спроста.

В феврале 1921 года епископ Серафим тяжело заболел: стоя в соборе на кафедре, простудился: из-за множества молящихся входные двери были раскрыты настежь. Крупозное воспаление легких уложило надолго в постель. Усердный уход главврача С.Н. Ивановского и медсестры Софьи Степановны Кузьминой помогли поправиться и на Пасху служить.

Объезжая вверенные его управлению приходы, архипастырь непременно навещал монастыри. Их было три в Дмитровском викариатстве. Древний мужской Николо-Пешношский монастырь, основанный в XIV веке преподобным Мефодием, учеником      преподобного      Сергия      Радонежского, известный строгостью духовной жизни своих насельников. Епископ Серафим часто посещал обитель, любил и настоятеля отца Ксенофонта (Чернышева), подвижника и молитвенника, к которому обращалась за духовной помощью вся округа. Владыка возвысил его до чина священноархимандрита, а в день великомученика Георгия Победоносца, 23 апреля (6 мая) 1921 года постриг отца Ксенофонта в схиму с именем Онуфрий. Отец Онуфрий был по духу близок своему епископу и, почитая его, все дела обители решал по его совету.

Когда епископ Серафим приезжал в Пешношский монастырь, отец настоятель с любовью заботился о нем. Но однажды случилось недоразумение. Летней ночью Владыка не мог уснуть в архиерейских покоях от нашествия клопов. Утром любезное приветствие настоятеля:

– Как почивали, Владыка святый?

– Батюшка, клопы измучили, не отдохнул ни часа, не мог заснуть.

– Что ты, Владыка, что ты, у нас клопов нет: старцы запретили им находиться в наших кельях.

И отец настоятель прочитал запретительные молитвы.

– Ну, теперь, Владыка святый, ни один клоп не придет и не потревожит тебя.

И действительно, с того часа ни одного клопа епископ в обители не видел.

История Пешношского монастыря знала периоды горя и разорения, даже упразднения, знала периоды тишины и благополучия. С конца XVIII века усердием настоятелей и братии обитель была приведена в цветущее состояние, стала одной из самых благоустроенных. «В моей епархии Пешношь – вторая Лавра», – говорил о ней митрополит Платон (Левшин). Бывал в Пешноши и митрополит Филарет (Дроздов). Основой жизни обители был дух старчества; из Пешноши вышли двадцать настоятелей, наставников духовной жизни мужских монастырей. Пешношские старцы обновили своим настоятельством Оптину пустынь, Екатерининскую, Голутвинский монастырь и другие.

В ХХ веке начался новый период притеснений монастыря. На взгляд гонителей, он выглядел твердыней. Братия была настроена очень решительно и самоотверженно. В 1918 году вооруженному отряду красноармейцев, прибывшему в обитель с целью ограбить ее под видом описи всего имущества, она оказала сопротивление, вошедшее в историю под названием «Рогачевское восстание»⁵². Ко времени приезда епископа Серафима обитель, конечно, потеряла лучших, старших, наиболее опытных и влиятельных монахов, арестованных и репрессированных властями. Владыка помогал отцу Онуфрию в окормлении братии. Устно и в письмах наставлял он насельников монастыря, говорил о цели монашеского пострига и подвига: «Что такое монашество? Монашество есть чистым сердцем пребывание человека в Боге и Бога в человеке. Или: монах есть тот, чье сердце поглощает Христа и Христос сердце, или: чье сердце обнимает Христа и Христос в сердце»⁵³. Святитель Феофан говорит: «Монах – это человек, исчезающий в Боге. То есть не теряющий свою личность, свою волю, но предающий всего себя Богу»⁵⁴. Епископ Серафим говорил даже: «Монах есть жертва, обреченная на заклание»⁵⁵. Как и в Чудове монастыре, архипастырь строго требовал исполнения монашеских древних уставов и канонов. Все Николо­Пешношские монахи, ревностные защитники Православия, своего Владыку уважали и считали его епископом истинно христианским⁵⁶. Отец Онуфрий, хранитель и продолжатель духовных традиций обители, по представлению епископа Серафима и распоряжению Святейшего патриарха Тихона был награжден митрою.

Значительной женской обителью Дмитровского викариатства был Спасо-Влахернский монастырь. Хотя утвержден он был поздно, в 1861 году, но в начале ХХ века насчитывал уже более ста тридцати насельниц. Епископ Серафим особенно ценил чинность, благообразие и стройность богослужения, отличавшие обитель, приезжал туда во все престольные праздники. Он сам установил праздник в честь чудотворного образа Спасителя, называвшегося в обители «Беленьким».

Здесь подвизалась болящая схимонахиня Серафима (Кочеткова), известная высокой духовной жизнью. Матушка жила в затворе. Она была парализована и двадцать лет лежала в очень маленькой келье, непрестанно творя Иисусову молитву. В монастырской книге за 1913 год о ней единственной сделана запись: «неусыпная молитвенница и великая постница»⁵⁷.

В монастыре матушку Серафиму считали прозорливой. Ее чтили как старицу епископ Трифон (Туркестанов), архимандрит Серафим (Битюгов), протоиерей Владимир Богданов, сами бывшие молитвенниками и прозорливыми старцами.

Настоятель Николо-Пешношского монастыря схиархимандрит Онуфрий перед смертью передал своих духовных чад матушке Серафиме.

Глубоко почитал и часто посещал схимонахиню Серафиму и епископ Дмитровский Серафим. Он знал о ней (а возможно, и посещал ее) задолго до того, как стал епископом и Спасо­Влахернский монастырь оказался в его викариатстве. Владыка рассказывал⁵⁸, как в 1918 году вместе с епископом Арсением (Жадановским) он, еще в сане архимандрита, гостил у митрополита Макария (Невского) в Николо-Угрешском монастыре. Митрополит Макарий рассказывал им, как тяжело переживает он восставшую брань духа уныния: «Помолитесь обо мне, трудно, тяжко, совсем никну, дух безнадежья полнейшего томит меня». Но они ничем не могли его утешить, никак. Просили о нем матушку Серафиму. Она молилась о митрополите Макарии, и отошел от него этот дух уныния и никновения.

Но на нее он напал! И напал тaк, что она в голос кричала молитву Иисусову: «Иисусе, Иисусе!!! Иисусе! Христе! Иисусе Христе, Господи, Господи, Господи, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, Сыне Божий, Господи! Иисусе Христе, помилуй, помилуй, помилуй мя, грешную!» И с помощью Божией справилась с ним. Позже она писала обэтом штурме души сатаною⁵⁹.

Ее молитвенный подвиг в значительной степени определял духовную атмосферу обители.

Была в монастыре еще одна подвижница – слепая схимонахиня Мария (Буторова), стяжавшая дар умной молитвы. Она жила здесь с раннего детства и имела особый дар духовного зрения, так что приходившие к ней посетители не замечали, что она слепа. Матушка говорила, что у нее глаза только внешне закрыты, а так она все видит, и это неоднократно подтверждалось. Бывало, она называла вошедших в келью или встретившихся в монастыре по имени; часто заранее говорила келейнице или находившимся рядом людям, кто сейчас подходит к дому; иногда предупреждала вопрос ответом.

Матушка Мария никогда не унывала, пребывая в радости о Духе Святом. С глубоким сердечным участием и состраданием встречала всех, обращавшихся к ней. В наступившее время великих бедствий для очень многих стала утешительницей в скорбях.

И в монастыре и в миру ее также считали прозорливой старицей. До самой кончины епископа Серафима матушка Мария сохранила с ним связь. Она знала о глубоком желании Владыки принять постриг в великую схиму и в 1936 году выслала свою схиму в Ишим – ему в дар. (Ниже будет говориться, что он «выписал схиму из Дмитрова»)

Еще одной подвижницей этой обители быласхимонахиня Рафаила (Вишнякова Марина Архиповна), ранее насельница Красностокского Рождество-Богородичного монастыря вблизи Гродно. Во время Первой мировой войны монастырь был эвакуирован в Москву и размещен в Александровском дворце Нескучного сада. Матушка стала духовной дочерью игумена (затем архимандрита) Троицко-Серrиевой лавры Варфоломея (Ремова). Игумен Варфоломей счел возможным постричь ее, тридцатилетнюю монахиню, в схиму, дав имя Рафаила. Когда в 1918 году насельницы Красностокского монастыря были распределены по монастырям Московской епархии, схимонахиня Рафаила, по благословению отца Варфоломея, поступила в Спасо-Влахернский монастырь. Здесь она обрела духовную мать – схимонахиню Серафиму. Ее опыт и повседневное руководство были необходимы монахине Рафаиле, только начавшей подвиг схимы. Десятилетнее общение со старицей Серафимой заметно повлияло на формирование духовного строя схимонахини Рафаилы, а также на ее оценку событий церковной жизни и выбор церковной позиции. Уже через пять лет к духовной помощи схимонахини Рафаилы стали прибегать и монахини и миряне. Как оказалось позже, к ней обращались и многие москвичи.

Письма дмитровцам из Бутырской тюрьмы епископ Серафим часто завершал благословением схимницам Спасо­Влахернской обители Серафиме, Марии и Рафаиле и просил их молитв. Как заботливый отец наставлял Владыка насельниц женских монастырей:

«Духовная жизнь требует к себе большого внимания: самый незначительный проступок способен разрушить внутренний строй. Она подобна нежному цветку, который от грубого прикосновения моментально закрывает свою благоухающую чашечку. <...>

Что значит корень духовной жизни? Постоянное хождение перед Богом, или память Божия, не отходящая от человека. Все подвиги, молитвы, поклоны – только пути к единственной цели. Правило молитвенное, которое читаем, – путь. Но если пути не доведут до цели, они предприняты тщетно. Если путник пойдет в дорогу и не дойдет до города, в который собрался, к чему было идти. Так и в духовной жизни: если не дойдет человек до цели – внедрить в себя память Божию, добиться, чтобы постоянно ходить перед Господом, значит, тщетны были его молитвенные подвиги и другие труды. Надо уподобиться царю Давиду, воспевшему: «Предзрех Господа предо мною выну, яко одесную мене есть»⁶⁰. Тогда только и может исполниться то, о чем ежедневно несколько раз молимся в церкви: «Дне сего совершенна, свята, мирна и безгрешна у Господа просим». Когда постоянно будем помнить, что Господь близ и наблюдает за нами, видит каждое дело, слышит каждое слово, знает всякую мысль и, даже, когда спим, над нами есть недремлющее око, тогда только мы перестанем грешить, так как спасительный страх Божий поселится в сердце. Ведь подвиги – только пособия к достижению единой цели»⁶¹.

«Человеческое сердце никогда не пустует: в нем живет или Господь или дьявол. Пустоты быть не может. Человек работает или Господу или диаволу. Когда приходится встречаться с человеком, работающим демону, чувствуется, что близ него кто-то виден, кто-то глядит в его глазах. Особенно у бесноватых. Что нам делать, чтобы вселился в нас Господь?

Главное, с утра помнить о Господе. Спящего всегда сторожит бес-предводитель, который стремится схватить первую мысль проснувшегося. Только откроешь глаза, осени себя истово крестным знамением. Так призывается Господь: жест, установленный Святой Церковью, чтобы приблизить, призвать к себе Господа Иисуса Христа. Нам, родившимся в православии, привыкшим к крестному знамению, оно так обычно, что мы не обращаем внимания на чудодейственную силу креста. Но вновь обратившиеся и крещенные свидетельствуют о великой его силе и помощи. Истово перек рестившись, встань с постели и сделай несколько земных поклонов с молитвою Иисусовой. Сколько можешь, по силе. Прочти, не спеша, утреннее молитвенное правило и иди в церковь или на послушание. Этот прием, исполненный со всем усердием, много приносит помощи»⁶².

«Нечистая жизнь препятствует уразумению высоких истин, говорит св. Иоанн Златоуст. Познавательные способности изменяются в зависимости от внутреннего состояния. Очищать душу и тело надо не меньше, чем усваивать теоретические истины, говорит св. Григорий Богослов. Это требование ко всем членам Святой Церкви, а для богословствования нужно пламенное стремление к познанию Бога. Бог хочет, чтобы «искали Бога, не ощутят ли Его и не найдут ли; хотя Он и недалеко от каждого из нас: ибо мы Им живем и движемся и существуем»⁶³. Познание Бога тесно связано не с одними мыслительными способностями, но со внутренним состоянием познающего Его сердцем. Познание Бога есть не одно убеждение разума в Его существовании, но совершенно особое ощущение бытия Его и близости».

Имея особое духовное видение, Владыка умел облечь важнейшие мысли в самую неожиданную и трогающую сердце форму. Вдохновением и даже поэзией дышат слова «Письма Жениха, грядущего к невесте Своей»:

«Невеста Моя! Невеста Моя! Что же ты забыла Меня?! Жду письма Я от тебя – сердца чистого, молитвою слезною написанного! Се, уже полночный час бьет... Се, уже полночь настает... Се, Жених грядет!»⁶⁴

Личные советы отдельным новопостриженным сестрам были конкретны, иногда довольно жестки:

«<...> Инокиня не должна злиться, не должна браниться. Молчание дает мир, многословие приносит душе брань. Гневливая и бранчливая дева из чертога Христова изгнана будет, как Ева. Позавидуешь – ангела Христова от себя отгонишь. Сердце блюди, очи храни, молитву Иисусову чаще твори. Тогда ты в чистоте себя соблюдешь, когда о плоти всей вознебрежешь.

Ешь – не объедайся.

Пей – не опивайся.

Спи – не обсыпайся.

Говори – не завирайся.

Языком своим будешь болтать – бес тебя будет мотать.

Обидишь, так света Божиего не взвидишь.

На кого наплетешь, так сама заревешь.

Хорошенько кайся – легко на душе будет.

Высоко не заносись, будь смиренна, и Бог тебя не забудет.

Молись усердней, а лень гони.

Каждый день будь прилежной.

Очи свои береги. Молчи, больше молчи»⁶⁵.

Владыка не опускал необходимых по случаю обличений, но, зная духовную немощь некоторых монахинь, при этом писал:

«Сестры дорогие, я говорю это вам по любви к вам. Я сам монах и люблю монашество. Монашество – это дорожка, протоптанная святыми подвижниками и подвижницами. И как отрадно идти по ней. Пусть же не будет ничего, что бы отделяло сердце наше от Господа. Ничто не должно стоять в середине: ни отец, ни мать, ни сестра, ни брат... Христос и твое сердце – и больше ничего в мире. Мы жалуемся, что нет у нас молитвы, смирения, нет чистоты, – это значит, что сердце наше не любит Христа больше всего, чем-нибудь посторонним оно занято. Забываем мы, что Христос – Жених душ наших, вся полнота жизни нашей. Любовь Христова такая могучая сила, которую ничто не победит!»⁶⁶

В 1921 году епископ Серафим постриг (без изменения имени) в иночество свою духовную дочь послушницу упраздненного Турковицкого монастыря Холмской епархии Параскеву (Матиешину). В числе насельниц обители она приехала в Дмитров во время Первой мировой войны в связи с эвакуацией при занятии немцами Западного края России. Монахинь поселили в помещениях мужского Борисоглебского монастыря. Находившихся там монахов переселили в Николо-Пешношский монастырь. В 1919 году, после окончания войны, монастырь возвратился в Турковичи, а послушницу Параскеву оставили для отправки монастырского имущества вслед за уехавшими. Некоторое время она еще жила в келии Борисолебского монастыря вместе с женской общиной матушки Сергии. Вскоре пришло известие о том, что Турковичский монастырь не смог продолжить прежнюю жизнь, поскольку власти передали его помещения католикам, и в том же 1919 году прекратил свое существование. А имущество, оставленное для пересылки и хранившееся в сарае, сожгли. Так Параскева осталась в Дмитрове.

В 1921 году в Борисоглебскую обитель поселили изгнанных большевиками насельниц зарайского Богородицкоrо монастыря Рязанской епархии вместе с игуменией Софией. Параскева сняла квартиру за городом, в селе Подлипечье, и стала петь в храме Казанской иконы Божией Матери.

После приезда в Дмитров епископа Серафима послушница Параскева, строгая подвижница, скоро стала его близкой духовной дочерью. Благоговея перед Владыкой, она высоко ценила его водительство. Приходилось слышать, что вел он ее сурово, но другим говорил о ней с уважением. Ее не надо было уговаривать не обижаться на духовного отца. В дневнике матушки сохранилась такая запись: «Молитва ми святого Старца моего, доброго окормителя и мудрого водителя на многоволненном пути житейского моря я теперь благодушествую и пою: утвердися сердце мое во Господе. Теперь Господь показал мне, как мудро вел меня от тьмы к свету отец мой. Радуюсь и благодарю Бога, давшего мне столь мудрого Авву, благодарю Старца своего, что вел меня так, а не иначе, хотя признаюсь, весьма было трудно и болезненно, когда Господин мой Старец так беспощадно лишал пищи мое самолюбие. Сколько муки и борьбы тогда было в моем беспокойном, самолюбивом и лукавом сердце. Теперь я опытом познала, как тяжела и упорна битва, когда борются самолюбие и любовь. И теперь я радостным взором смотрю, как любовь и преданность Старцу низложили самолюбие, саможаление и самоцен, и вижу сих бездушных истуканов разбитыми, которым так недавно я все еще поклонялась. Я со многими слезами благодарным сердцем многократно лобызаю стопы моего мудрого старца, этого второго кроткого Давида, так просто и метко поразившего во главу моего Голиафа. Теперь я смотрю, как трудно остаться верным чадом отцу своему, духовному окормителю, когда он с корнем вырывает самолюбие, когда он распинает или умерщвляет ветхого человека: на этом пути не выдержит ни один падший сын Адамов, если не поддержит Десница свыше молитвами Старца»⁶⁷.

После пострига инокиня Параскева была определена в Спасо-Влахернский монастырь. К этому времени она руководила большим церковным хором местных девочек. Пришлось оставить хор и преподавание Закона Божия. Но по просьбе родителей ее учениц, желавших продолжения занятий, 12 (25) июля 1921 года епископ Серафим написал такую резолюцию:

«Согласно усиленной просьбе крестьян, в целях укрепления веры и [во славу] имени Божия, инокиня Спасо­Влахернского монастыря Параскева Матиешина за святое послушание вызывается из обители для миссионерской работы в деревне, числясь в то же время в числе сестер Спасо­Влахернского монастыря. Надеюсь и уверен, что матушка игумения и сестры отпустят инокиню Параскеву из обители без тени какого-либо ропота или недовольства и с радостию благословят ее на великое Божие дело, памятуя тяжкое время неверия, ныне переживаемое, памятуя, как преп. Сергий из своей обители отпустил двух иноков на защиту Церкви Святой от нападения вражеского. О сем канцелярия не замедлит поставить в известность игумению с сестрами.

Еп. Серафим"⁶⁸.

27 ноября 1921 года инокиня Параскева была посвящена Владыкой по древнему чину в диакониссы, на алтарное служение. С этого времени она стала прислуживать в Казанской церкви села Подлипичье, в которой очень часто служил епископ Серафим и напротив которой он жил. Ведя ее к духовному совершенствованию путем строгим, мудрый наставник считал Параскеву одной из наиболее близких своих духовных дочерей. «Мир тебе, родная дочь моя Параскева», – писал ей Владыка из тюрьмы 17 апреля 1923 года.

В дмитровской Борисоглебской обители по завету своего духовного отца Владыка служил молебны князьям­страстотерпцам, почитая их помощниками в нервных болезнях. Обитель переживала тяжелые времена: ни одной монахини, старенькие послушницы и девочки-подростки. Наставлять их игумении было трудно. Достатка никакого, кроме матушкиного имущества. К тому же красноречивый миссионер-проповедник Дмитровского уезда и настоятель церкви при монастыре протоиерей Николай Терновский­Розанов вознамерился подчинить обитель себе. Много скорби перенесла с ним игумения Сергия, терпеливая и великодушная, строгая ревнительница православия...

Труды архипастыря не могли остаться незамеченными представителями новых порядков. Совсем не безмятежным было самоотверженное служение Владыки, и не только духовными детьми окружен был епископ Серафим, не только их любовью и почитанием. В уезде, как и по всей России, набирало силу богоборчество. Церковь признавалась главным врагом революции и коммунизма. Разрушение старого мира подразумевало уничтожение Церкви. В газетах печатались

«программные» статьи, например, такого рода:

«Мне кажется, нельзя понимать так, что раз Советская власть дает свободу религиям, то не должна запрещать никакие обряды, хотя бы они были опасны для граждан. Ведь не допустит же Советская власть, чтобы из-за религиозных предрассудков убивали, жгли и калечили людей!

Так почему же она не запретит очень вредного и опасного обряда – причастия? Причастие служит, без сомнения, распространителем заразных болезней, так как одна и та же ложка из одной чаши вливает во рты верующих содержимое чаши. Призываю всех сознательных граждан, врачей, ученых и интеллигенцию заявить свой протест против вредного обряда. Кузнецов"⁶⁹.

«На делегатском собрании Яхромской фабрики, на котором присутствовало 15 коммунистов и 50 беспартийных, единогласно постановлено ходатайствовать перед соответствующими органами о закрытии церкви и о приспособлении ее для культурных работ. В случае закрытия колокола будут употреблены на электрификацию казарм.

Чтение резолюции сопровождалось бурными аплодисментами и закончилось пением революционных песен»⁷⁰.

•

На таком фоне личность и энергичная деятельность Дмитровского епископа, утверждавшего противоположные ценности, очень мешала и выглядела откровенным вызовом строителям нового земного «счастья». Тем более что влияние его было огромным. Коммунистам приходилось иногда с горечью констатировать «старорежимные» явления:

«... Граждане села Орудьева отнеслись, к сожалению, весьма скептически к совету агронома и вместо рытья канав пригласили попа и отслужили молебен. Такое явление не редкость у нас...»⁷¹

Травля епископа началась, в сущности, с момента его приезда в Дмитров и велась с двух сторон. Клевета, грубая ложь и угрозы сопровождали служение Владыки. Уже 26 ноября 1921 года в газете «Серп и молот» (№ 7) появилась статья А. Холмогорова «Архипастырский аппетит». В ней говорилось:

«На паек епископа Серафима за его служение в яхромской церкви верующие Яхромской волости собрали 10 пудов хлеба и один миллион денег. Необъятное архипастырское чрево поглощает такое количество хлеба, которое Советскому государству хватит для прокормления 25 детей в течение месяца. Пусть верующие Яхромской волости призадумаются над этим фактом». Откровенная примитивная агитация, бесстыдно и безмерно искажавшая действительные факты, находила единомышленников. О том, что они собой представляли, свидетельствуют анонимные листовки, подбрасывавшиеся в церкви – безграмотные, невежественные, по-хамски злобные. Одна из них так и называется: «О епископе Серафиме и его подлой жизни»⁷². Автор пишет

«по-простому», «не очень обожает интеллигентные слова» ...

< ... >Читатель. Вы знаете Дмитровского епископа Серафима.

Начиная рисовать ему надгробную эпитафию,

Я слегка опишу отца Серафима биографию.

Пожилой блондин, немного с проседью волосы,

Он обладает, так сказать, жеребячьим голосом.

Я бы написал, что он совсем седой,

Но тогда его можно поминать за упокой.

А он все еще продолжает по Дмитрову болтать

И старается кое-кого смущать. <...>

Из достоверных источников сообщаю вам, братья родные,

Что епископа в больнице ругают почти все больные.

Даже некоторые посылали его к черту на куличики,

А он похлопывает глазами и снова: «Вы мои овечки».

Черт его знает, делает ли он это от скуки,

Вообще он пускается на подлые штуки.

Облачившись, как полагается, в духовный сан,

Епископ Серафим отправляется в больницу сам...

Конечно, ему можно ходить в больницу беседовать,

Даже на его речи можно сытому пообедать. <...>

А теперь пусть кто-нибудь спросит,

Для чего епископ на груди крест носит.

С одной стороны, он верующих баб к себе притягивает,

А некоторых до глубины души возмущает. <...>

Довольно, отец Серафим, Вам <...> свои имена,

Ведь град выпал и побил все Ваши семена.

Довольно Вам выступать со своим докладом,

Ведь в Вашей речи нет никакого ладу.

А вот лучше бы Вы сняли с себя толстый крест,

Да отправились в те места,

Где люди с голоду мрут,

И от Вас, лукавого пастыря, помощи ждут.

Тогда бы, глядишь, в какой-нибудь рощи

Лет через триста остались бы твои мощи.

А то уж твоя речь в ушах, видать, как пустая.

Конец и точка.

Читатель, над этим подумай всерьез

И в голову больше возьми,

Епископ облачается в духовный сан,

А нас считает за навоз.

А в том же 1922 году все в той же газете «Наша правда» появилась статья «Не пора ли убрать?». Но автором ее был уже не полуграмотный строитель новой жизни, а обновленец.

«Группа Живой церкви, – писал он, – ведет энергичную борьбу за обновление церковной жизни. Высшее Церковное Управление производит крупную перетряску в высшем составе церковной иерархии, удаляя на покой наиболее консервативных митрополитов, архиепископов и епископов. Но почему-то до сих пор не вспомнило про Дмитровского епископа Серафима. Того Серафима, который был основателем реакционного общества «Животворящего Креста» и при помощи его обрабатывал неокрепшие души юного поколения. <...>

Не пора ли Высшему Церковному Управлению убрать с нашего горизонта эту двусмысленную фигуру? Кстати, не пора ли «Живой церкви» вообще подумать об упразднении [сана] епископа, этого мрачного пережитка церковного средневековья».

А пока меры прещения готовились, в Дмитровском викариатстве начались провокации, сначала в Борисоглебской обители, потом в Николо-Пешношском монастыре.

16 июля 1922 года настоятель Пешношского монастыря схиархимандрит Онуфрий скончался. Нужно было выбирать нового. Епископ Серафим отслужил молебен у раки преподобного Мефодия, молясь с братией, да укажет преподобный, кого он желает поставить в игумены своей обители. Братья подавали записки с именами тех, кого желали избрать. Записки клали на раку. Избранником стал иеромонах Варнава (в миру Сергей Жуков). Он поступил в обитель в 1905 году и был духовным сыном и ближайшим послушником старца отца Ксенофонта. После серьезного искушения (оставшегося неизвестным) тогдашний настоятель монастыря игумен Савва для обновления духа послушника тайно постриг его в мантию с именем Варнава, что значит «сын утешения». Девять лет никто не знал о постриге. В 1914 году, когда по летам, прожитым в обители, пришло время пострижения в монашество, архиерею сообщили, что инок уже тайно пострижен. Тогда епископ распорядился облечь его в мантию открыто. После кончины игумена Иувеналия настоятелем монастыря был избран и возведен в сан игумена казначей монастыря и духовник братии иеромонах Ксенофонт⁷³. Отец Варнава помогал настоятелю в управлении обителью. Теперь пришла его очередь руководить жизнью монастыря.

Тревожно напутственное слово, сказанное отцу Варнаве епископом Серафимом:

«Возьми жезл. Прими его. Буря поднимает волны, море волнуется, тебе вручает Господь свой корабль, Пешношскую обитель. Управляй кораблем как добрый кормчий, веди его со всем вниманием и осторожностью. Вот и подводные камни, смотри, не сел бы на мель твой корабль, не разбился бы. Подводные камни – сердца братии обители, тебе врученной. Смотри зорко, зорко смотри... О, если быты знал, какие скорби ждут тебя, ты бы сейчас отдал мне посох обратно, убоялся бы. Но нельзя этого сделать. Ты выбран братией и самим преподобным Мефодием. Прими посох. Но еще раз скажу: не повреди свой корабль».

Пророческие слова пронзили сердце отца Варнавы, он пал к ногам Владыки: «Не по моим силам, Владыко святый, даешь мне послушание. Я простец и невежда, и силы мои немощны». Архипастырь трижды осенил его святым крестом со словами:

«Господь да укрепит тебя, Господь да помилует тебя».

Вскоре пророчество сбылось. Когда епископ Серафим был уже в ссылке в далеком Зырянском крае, явилась в монастырь некая особа (как потом выяснилось, Анастасия Молодцова⁷⁴), переодетая мужчиной. Она выдавала себя за высокого изгнанника, даже наследника престола, якобы присланного от патриарха Тихона в его обитель. Отец игумен по простоте нрава, не подозревая обмана, принял «изгнанника», приблизил к себе. Никто не мог разубедить игумена в заблуждении. Старшие из братии стали предупреждать: «Отец игумен, кого ты взял в келейники – это не послушник, как ты думаешь, но странная особа. Удали ее из обители». Долго не мог поверить игумен, что не Святейший прислал послушника, а самого не спросишь: патриарх Тихон в Донском монастыре, доступа к нему нет.

Когда же и ему стало очевидно, что «послушник» женского пола, отец игумен сказал: «Уйди из обители, зачем ты пришла к нам? Обманула меня? Уйди». – «Поздно, – ответила она. – Я жду младенца и всем скажу, что ты отец». Уйти из обители она отказалась, грозя позором и обвинением в незаконном сожительстве, требуя воспитания будущего младенца.

Игумена заключили в Дмитровскую тюрьму, ее – рядом с ним. Оскорбления, насмешки, укоры братии, статьи в газетах... Наконец публичный суд. Позорное судилище! Отец Варнава несколько раз терял сознание. Но Господь не оставил его до конца. Медицинское освидетельствование выявило, что еще до прихода в обитель она была непраздна и не могла не знать, что ждет младенца. Отца игумена оправдали. Он вновь был избран настоятелем монастыря, и Владыка утвердил их решение. Вроде все отошло – но сердечные приступы остались у игумена навсегда. Вскоре отец Варнава принял схиму с именем небесного покровителя обители преподобного Мефодия.

Приезжая в Зосимову пустынь к своему старцу отцу Алексию, Владыка сокрушался: «Батюшка, я очень одинок в Дмитрове. Нет близкого человека. Пока с чадами своими – я не один, а дома совсем, совсем один». Старец сказал:

«Монах – значит «один», так и должно быть». Благословил его тем но-красным, как кровь, крестом и прочитал тропарь священномученический: «И нравом причастник, и престолом наместник апостолом быв, деяние обрел еси богодухновенне, в видения восход; сего ради слово истины исправляя, веры ради пострадал еси даже до крове». Часто спрашивал у старца Владыка совета и за своих чад, иногда и самих чад посылал к нему.

В один из приездов в Зосимову пустынь, 17 июля 1922 года, накануне дня преподобного Сергия, исповедавшись у отца Алексия и побеседовав с ним, епископ Серафим вышел из келии. Здесь обратились к нему старшие из братии с поклоном и просьбою: «Владыка святый, отец настоятель, наш старец, схиигумен Герман, ослаб, управлять почти не может, просим заменить его. Желаем отца Феодорита настоятелем. Хороший хозяин, растит овощи на сельскохозяйственную выставку». – «Забыли, – ответил архипастырь,– что отец Герман пришел в дремучий лес, воздвиг обитель, в которой вы живете. Все создано его трудами и заботами: собор, колокольня, вся обитель. Он великий за вас молитвенник, его молитвами все живете здесь. Но скажу вам: как только охладеет рука схиигумена Германа и не будет перебирать с молитвою четки, все вы рассыпетесь, и никого здесь не останется. Господу ваша капуста не нужна».

На праздничной всенощной все ждали епископа, но после этого разговора с братией он уехал в Дмитров.

Скончался схиигумен Герман (Гомзин) 17 января 1923 года. Отпевал его архиепископ Варфоломей (Ремов). После отпевания духовные чада старца пошли в гостиницу. У святых ворот – две тройки. Братия беспокойно бегала...

– Что случилось? – спросили богомольцы.

– Приехали, грозят пустынь закрыть... Приказано всем оставить обитель. Поскорее бы зарыть могилу отца Германа⁷⁵.

1922 год... Голод в Поволжье. Всем страхам грядущего голода епископ Серафим противостоял незыблемой верой:

«<...> Не унывайте, не ослабевайте вы, Христу служащие, за Христом потекшие, – иноки, инокини, христолюбцы, в миру находящиеся! Не отходите от Христа, приседите Ему. Не бойтесь, что голод настанет, голодать будете! Нет! Если Христу вы действительно приседите, не будете голодать, хотя бы и голод был всюду. Христос о вас Сам позаботится, и о вас также Он скажет, как сказал о тех, кои три дня находились при Нем, слушая сладчайшее паче меда и сота, учение Его: «Жаль Мне их... они приседят Мне... и нечего им есть...» И накормит вас <...> напитает, насытит чудесно: хлеб явится ко всем оттуда, откуда вы и не предвидите и не ожидаете получить его. Только сами вы позаботьтесь искренно, от всего сердца, усердно служить Христу, а Он непременно о вас позаботится. Если же вы все заботы ваши, все попечения ваши, все усердие ваше направите только на то лишь одно, как бы хлеба себе достать, o Христе совсем забудете, служить Ему, молиться Ему не будете, и вспоминать о Нем в заботах ваших о хлебе насущном вам будет некогда: «Не до Христа нам, – скажете вы, – хлеба у нас нет, хлеб добывать надо...» Поверьте, тогда, хотя все силы свои вы напряжете, все уменье свое приложите – хлеба все равно не будет у вас, голодные будете.

Может случиться, что и много хлеба повезете, да до места не довезете, а до места довезете, да с места-то у вас завистливые, злые люди унесут, а если и не унесут, на месте своем хлеб лежать будет – сами можете так занемочь, так тяжко заболеть, что и малого-то кусочка привезенного вами хлеба не проглотите...

Как только сами о себе начнете вы всецело заботиться, сейчас же почувствуете, как Христос Господь о вас заботиться перестал. Мука одна да горе горькое будет!»⁷⁶

Под предлогом помощи голодающим началась кампания по насильственному изъятию церковных ценностей. В связи с этим в своем послании от 28 февраля 1922 года Святейший патриарх Тихон писал:

«<...> после резких выходок в правительственных газетах по отношению к духовным руководителям Церкви 13/26 февраля ВЦИК для оказания помощи голодающим постановил изъять из храмов все драгоценные церковные вещи, в том числе и священные сосуды и прочие богослужебные церковные предметы.

С точки зрения Церкви, подобный акт является актом святотатства, и мы священным нашим долгом почли выяснить взгляд Церкви на этот акт, а также оповестить о сем верных духовных чад наших.

Мы допустили, ввиду чрезвычайно тяжких обстоятельств, возможность пожертвования церковных предметов, не освященных и не имеющих богослужебного употребления. Мы призываем верующих чад Церкви и ныне к таковым пожертвованиям, лишь одного желая, чтобы эти пожертвования были откликом любящего сердца на нужды ближнего, лишь бы они действительно оказывали реальную помощь страждущим братиям нашим, но мы не можем одобрить изъятие из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской Церкви и карается ею как святотатство – мирянин отлучением от нее, священнослужитель – извержением из сана»⁷⁷.

В течение ближайших дней в Дмитрове, как и повсюду, прошел ряд собраний, на которых читали послания патриарха. На церковно-приходском собрании членов приходских советов и групп верующих при церквах 1-го благочиннического округа Дмитровского уезда, состоявшемся в дмитровском Успенском соборе 2 марта 1922 года (ст. ст.) под председательством благочинного протоиерея Иоанна Муравьева была принята такая резолюция:

«Председателем собрания было доложено о целях созыва настоящего общего приходского собрания, а именно: обсуждение а) способов помощи голодающим в Поволжье и б) по поводу декрета Советской власти об изъятии из храмов священно-церковных предметов для оказания помощи голодающим.

О[тцом] председателем было прочитано распоряжение Советской власти об отобрании ценностей из храмов, а также, в связи с этим, два воззвания Св. Патриарха Тихона. Собрание единогласно вынесло следующую резолюцию: «Не отказываясь от помощи голодающим в Поволжье деньгами или чем-либо другим, мы постановили ни в коем случае не допускать изъятия из всех церквей 1-го благочиннического округа Дмитровского уезда священно-церковных предметов и вообще каких-либо ценностей, считая это святотатством».

Настоящий протокол представить в двух экземплярах: один – в местный Дмитровский исполнительный комитет, а другой – в Московский Центральный исполнительный комитет»⁷⁸.

6 мая 1922 года Святейший патриарх Тихон был заключен под домашний арест. Обновленцы рвались к церковному управлению. Верным чадам Церкви грозили ссылки и тюрьмы.

Дмитровские обновленцы трудились не напрасно. На Пасху епископа Серафима вызвали в исполком. Народ собрался и ждал его возвращения, требовал: «Отдайте нам нашего Владыку!» Власти разрешили ему выйти на балкон, однако и после этого народ не успокаивался. Тогда Владыку отпустили. Народ с торжественным пением «Христос воскресе» вернулся в собор со своим пастырем.

Но события развивались своим чередом. В июне 1922 года было произведено первое изъятие церковных ценностей из Николо-Пешношского монастыря, после чего как монастырь он был упразднен. Братия образовала сельскохозяйственную артель. Все работали в этой артели, в остальном строй монастырской жизни временно оставался прежним. Та же участь постигла и Влахернскую обитель. Епископ Серафим понимал, что сопротивление действиям властей губительно для верующих и совершенно бесполезно для дела. Потому никаких распоряжений препятствовать изъятию он не давал.

А в декабре пришла повестка: Дмитровского епископа вызывали в Москву. Ясно было, что это означало арест. В день Знамения Пресвятой Богородицы, 27 ноября (10 декабря) 1922 года, Владыка в последний раз совершил торжественное богослужение в Дмитрове, в Васильевском храме.

12 декабря, прибыв в Москву, в доме Патрикеевых⁸⁰ сообщил, что идет на Лубянку. Горестно, тревожно, мучительно текли часы этого дня. Вечером отправились на Лубянку. Встречая выходивших сотрудников, спрашивали: «Где наш Владыка? Он ушел к вам утром голодный. Уже вечер, а его нет!» Ответа не получили. В комендатуре сказали прийти через три дня...

А в Лубянской тюрьме заранее, еще 25 октября, был допрошен священник дмитровского собора Георгий Богословский, «прогрессивных взглядов», позже перешедший к обновленцам, который дал такие показания: «Епископ Серафим работает в гор. Дмитрове с 6 января 1920 года. Пользуется большой любовью, популярностью и влиянием на верующих. Особенно сильно это влияние на женщин. Очень хороший проповедник. К изъятию церковных ценностей относился отрицательно. По поводу изъятия говорил проповедь в соборе, в которой указывал, что предметы культа, равно как иконы, ризы, священны для верующих, а потому неприкосновенны. Изъятие их он считал бы кощунством. А потому предлагал заменить их добровольными сборами пожертвований»⁸¹. Этого было достаточно для подготовки обвинения. Сразу же в день его ареста, 12 декабря, провели первый допрос. Следствию необходимо было установить, какую роль играл епископ Серафим в появлении, обна родовании и обсуждении воззваний патриарха Тихона в Дмитрове. Владык а объяснил ее так:

«Когда я: получил воззвания патриарха, архиепископ Никандр [Феноменов] мне говорил, чтобы с этими воззваниями я обращался осторожнее, на что я просил его разрешения воззвание это в церквах не читать, а прочитать группе верующих, во избежание могущих возникнуть волнений.

Я в Дмитрове раздал благочинным и священникам всего 4–5 воззваний, указав им при этом, чтобы оглашалось воззвание как можно осторожнее. Исполнялось ли это мое предписание, не знаю.

Когда я вернулся из одной из моих поездок по служебным делам, я узнал post factum о бывшем в соборе собрании, где читались все воззвания патриарха Тихона. По-моему, ведший в данном случае собрание благочинный Муравьев проводил мою линию поведения, действуя очень дипломатично и осторожно, смягчив 3-е воззвание патриарха оглашением предыдущих»⁸².

На следующий день, 13 декабря, был второй допрос, на котором Владыка определил свое отношение к воззванию:

«Я считаю воззвание отвечающим мистической стороне моих религиозных убеждений, т. к. все предметы совершения таинства Причащения имеют в силу своей с означенным таинством связи особое для моей души значение.

Ссылка на каноны в воззвании, по-моему, не совсем правильна, т.к., например, епископ Никодим⁸³ Милаш толкует те же каноны в смысле допустимости употреблени я церк[овных] сосудов для удовлетворения нужд голодающих [неразб.] продажи их»⁸⁴.

По словам настоятеля Успенского собора протоиерея Александра Фелицына, «сам епископ проводил такую линию поведения: ценности принадлежат мирянам, как отданные им на хранение. Пусть миряне решают, как хотят. Хотят, отдают, хотят – не отдают»⁸⁵.

14 декабря был третий допрос и постановление об «избрании меры пресечения» – арест. После этого приняли передачу – вещи. Радость была большая, когда епископ Серафим ответил записочкой, что все получил, благодарил, назвал своих певчих птичками.

Самочувствие Владыки сильно ухудшилось. В письме дмитровцам он писал, что дух его бодр, а плоть немощна, и просил помолиться за него.

В тюрьме пришло к Владыке великое утешение. Сам он рассказал об этом так:

«Боясь по завету отеческому прелести, не принимаю того, что видел в сонном бдении – легком сне на Лубянке, когда валялся, яко скот (какой и есть в действительности), на нарах, в грязи, табачном дыму, боюсь принимать это без старца яко истинное видение какое. Вхожу в какой-то глубокий темный подвал, подземелье, сыро, жутко, овладевает уныние, отчаяние невыносимое, чувство брошенности. Вдруг светлая полоска... Вглядываюсь – все светлее... светлее. Вижу изумленными очами седалище, а на нем возседает Христос. Но такой, как изображается Он беседующим с самарянкой, весь в белом-белом одеянии, якоже белильник не может выбелить на земли. Лицо Его такое же, как на картине Плацгорта. Благословляет Он ее. (Помнишь, мы вместе любовались ею в красках, она у Сани есть?) Увидав это, я остановился, и обрадованный, и пораженный, изумленный и устрашенный. Дух захватило мой: хотел говорить, молиться Ему – не мог. Не отверзая уст своих, яко нем стоял; Господь, тако узренный мною, посмотрел на меня всепрощающим взором. «Если, – подумал я, – сейчас такой взор Его проницательный, каков же будет Он на Страшном Суде?» Так я и не вымолвил ни слова, в изумлении будучи. Посмотревши на меня, Господь простирает руку Свою, указывая ею горе, и быстро встает, идет из этого подземелья решительной, быстрой походкой, я стою в страхе и трепете, и, продолжая идти, рукою зовет меня за собой. исполненный уже не только страха, но и неизреченной радости, я пошел за Ним, удивляясь необыкновенной белизне Его ризы и как бы ослепленный блеском ее. Господь подходит к высокой винтовой лестнице, поднимается быстро-быстро вверх – лестница крутая, узкая. Я опять остановился. Тогда Господь обернулся в мою сторону, воззрел на меня, окаянного, а так как я стоял внизу и не входил еще ни на одну ступеньку, то Господь дал мне знак рукою Своею, – решительно-властно сделавши сие мановение. Сам остановился, ожидая, когда взойду к Нему. И так мне было сладко, когда я стал подниматься. Вывел Он меня на широкую площадку и светлую. Здесь от избытка сердца я, упавши ниц, воскликнул: «Господь, Господь, Господь!!!» Но Господь скрылся от взоров моих. Очнувшись, я почувствовал великое умиление. Это было в 4 часа утра. Смотрю... кругом все сияет, вверху меня дремлет человек... Встал в углу, прочитал молитву наизусть, причастился... Потом все встали, начался шум, гам, песни, ругань, всякие неистовства. У меня «тишина велия», будто один хожу, тяну четки, радость неизреченная. Дивно. Сознание, что на груди Святые Дары, ободряет и всякий страх отгоняет. И понял я тогда, что написано в Книге псалмов: «расширил еси сердце мне – в тесноте Ты дал мне простор». Слава Тебе, Господи!»⁸⁶.

Вскоре Владыку перевели в Бутырскую тюрьму. Шествие заключенных из Лубянской тюрьмы до Бутырок видел дмитровский священник Димитрий Копытин.

Допросы продолжались. 25 февраля в добавление к прежним показаниям епископ Серафим сказал: «3-е воззвание Патриарха я лично не читал [с амвона], а потому считаю себя виновным перед Патриархом в невыполнении своего прямого долга»⁸⁷.

В Бутырской тюрьме сложил епископ Серафим Акафист Господу Иисусу Христу, Терноносному и Крестоносному, страждущему Христу Спасителю. Измученный заключением, у Него одного искал Владыка помощи и укрепления:

«Господи мой, Господи, в молитве Отцу Твоему сице воззвавый: «Отче Мой, мимо неси от Мене чашу сию», – се, припадая Ти, молюся аз, во искушении тяжцем сый: умилосердися надо мною, мимо неси от Мене чашу испытаний моих, да вера моя не оскудеет во мне. Иисусе мой, сладчайший Иисусе, в молитве Гефсиманстей волю Свою в волю Отца всецело предавый, тако моливыйся: «Не якоже Аз хощу, но якоже Ты, обаче не Моя воля, но Твоя да будет», – услыши мя, слабаго и непостояннаго, в час испытания моего и невзгод моих, сице молящагося Ти: «Боже мой и Господи мой, аще угодно сие есть пред Тобою, да скорби, нужды и искушения обдержат мя отовсюду; аз грешный, всякия казни достойный, не смею противовещати Ти, но смиряюся под крепкую руку Твою: буди воля Твоя; не якоже аз хощу, но якоже Ты. Да будет воля Твоя, благословен еси Господи! Христе мой, Пресладкий Христе, от туги тяжкой Гефсиманстей весь изнемогающий в молитве, но николиже ослабевающий, но неотступно прилежно в подвизе молитвенном пребывающий, даже до пота, каплями крове каплющаго на землю. Ты вдохни в мя, нерешительнаго, молюся, решимость подвигом добрым даже до смерти подвизатися, да не ктому себе живу, но Ты, Жизнь Бесконечная, да живеши во мне, да и аз в Тебе. Сыне Божий Единородный, от молитвы ко учеником Своим возвративыйся и обретый их спящими от печали, бяху бо очи их отяготели, се и аз отяготех от печали моея, страх и трепет nрииде на мя, и покрыла мя есть чуждая тьма, окаяннаго, возбуди мя спящаго, воодушеви мертваго, помози беспомощному. Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, в несении креста спасительнаго, десницею Твоею мне ниспосланнаго, укрепи мя, вконец изнемогающаго""⁸⁸.

Возможно, тогда же или при последующих испытаниях был написан им и «Акафист Господу Иисусу Христу, Искупителю и Спасителю грешных, Сладчайшему, в нашествии горчайших искушений и бед» с молитвою:

«Господи, спаси мя, погибаю, се кораблец мой бедствует от искушения волн житейских и близ потопления есть. Но Ты, яко Бог Милосердный и сострадательный немощем нашим, властию бо Твоею всесильною запрети волнению бедствий, хотящих погрузити мя и низвести во глубину зол, и да будет тишина, яко ветры и море послушают Тебе»⁸⁹.

В тюремную камеру обильным потоком потекли передачи. А вместе с ними записки: «Милый дорогой Владыка, солнышко наше! Простите нас Христа ради и благословите. Горячо, безмерно любящие Вас дети: Миля, Рая, Нюра, Шура, Таша, Люба». Как хотелось им повидать духовного отца! Но никак не попасть к нему: «Как жаль, что мы не баночки, как жаль, что не коробочки, хотя бы быть бы ящичками иль посланной корзиночкой!»⁹⁰

Всем, что получал, епископ Серафим делился с другими заключенными. Утешал соузников словами сострадания, молитвой, любовью. Совершал здесь Божественную литургию, исповедовал тех, кто никогда не был на исповеди, причащал, ободрял, утешал отчаявшихся и безнадежных. На стене камеры хлебом прикрепил он образ Божией Матери «Скоропослушница», к Ней взывал в своем заточении.

Начались сердечные приступы. Тело Владыки, изъеденное вшами, настолько покрылось струпьями, что вызванный врач не мог приложить трубку: приходилось подкладывать бумагу. 12 января 1923 года духовные дети написали заявление в приемную Калинина на имя Смидовича с просьбой «об освобождении... Николая Ивановича Звездинского от ареста, арестован ГПУ за Живую Церковь, здоровье его очень скверное, но если можно, взять его на поруки до суда»⁹¹. Заявление было оставлено без удовлетворения, но Владыку перевели в «околоток», где был полубольничный режим, больше воздуха, прогулки и духовные друзья – клирики храма Христа Спасителя: священники Илья Зотиков, Александр Хотовицкий, Илья Гумилевский, Иван Арсеньев.

•

Трогательно относился к Владыке молодой индус, образованный промышленник, женатый на русской аристократке, обвиненный в шпионаже⁹².

Но вот приехал прокурор и, увидев у кровати Владыки образы Скоропослушницы, преподобного Серафима и других святых, тут же приказал перевести его обратно в общую камеру.

Владыка писал из тюрьмы⁹³:

«Благодарю вас, благодарю, друзья мои, детки мои, за ваши заботы о мне, грешном. Baшa любовь ко мне – солнце, ваши заботы о мне – лучи этого солнца, горячие, нежные. Темно в камере моей. От этих лучей светло стало. Да утешит всех вас Господь, как вы меня утешаете. Я духом бодр, крепок, телом занемог, но теперь поправляюсь. Христос и в тюрьме есть, сладко беседовать с Ним можно и здесь. Библию не передали мне... Молюсь за вас, родные мои, молитвенно с любовью приветствую вас всех с праздником Рождества Христова.

Янв. 3. 1923 г., Бутырская тюрьма, камера 51.

...Радости мои, бесценные и драгоценные, мир вам всем, всем из темницы, из заключения моего. Благодарю вас от всего сердца за все дары любви вашей, за все заботы о мне, грешном. Только беспокоюсь, что вы так много на меня тратитесь. Передатчицы мерзнут, руки, ноги отмораживают. Господь вам воздаст за все заботы обо мне и Сам позаботится о вас. «В темнице был и пришли ко Мне». Спаси вас Господи. <...> Благодарю за память отца Димитрия Копытина, и от него получил письмо. Сухарики, платок от матушки Евхаристии⁹⁴ получил. Через передатчицу тюремную было передано.

Е. Серафим.

Друзья мои дорогие, детки мои милые, много, много хотел бы сказать вам, так много, что сердце разрывается. Но нельзя, нельзя, нельзя. Благодарю вас за любовь вашу, благодарю и московских друзей моих, не забывающих меня....

Благодарю моих деточек за счастливого страдальца, за дорогую картинку⁹⁵. Благовестником утешаюсь. Мудрые вы уменя. Ваши надписочки на посылках – звездочки денные для меня: я всякий раз по получении представляю их Солнцу Христу.

Нафталин, гвоздичное масло помогли мне, я в первый раз получил возможность заснуть. За стаканчик, ложечку и блюдечко⁹⁶ благодарю.

Будьте добры, Христа ради милость сотворите... Мой сосед инок разут и раздет, помогите мне помочь ему. Пришлите мою теплую жилетку и какую-нибудь обувь ему. Господь да хранит вас. Духом и сердцем с вами...

Е. Серафим

Кто со слезами

Свой хлеб не едал,

Кто никогда,

От пелен до могилы,

Ночью на ложе своем не рыдал,

Тот вас не знает, Небесные силы.

Это поют у нас».

Из тюрьмы Владыка продолжал руководить своими духовными детьми. Инокиню Параскеву он благословил создать из певчих маленькую общину монашествующих девушек и быть среди них старшей, как бы игуменией. На одной фотографии церковного хора подлипической церкви у матушки Параскевы маленький крестик на груди поверх одежды. За ее спиной стоят ученицы-певчие. На головах трех из них белые платки повязаны так, как носят черные платки послушницы монастыря. Они и стали этой общинкой. Но недолго она просуществовала. Годы были уже другие. В деревне на девушек все обращали внимание, смеялись. Кроме того, сестра Паша⁹⁷ давала им послушание читать над покойниками. Но одной из девушек что-то показалось ночью, другая испугалась, третьей мама не позволила. Они не стали читать и платочки вскоре сняли. Родители запретили носить их. Так что благословение Владыки исполнить не удалось.

22 марта 1923 года в Бутырской тюрьме было оформлено обвинительное заключение по делу о сопротивлении изъятию церковных ценностей в Дмитрове. Заканчивалось оно следующим предложением:

«Принимая во внимание все вышеизложенное, а также что данных для предания суду Звездинцева⁹⁸ и Муравьева в достаточной мере не добыто: [выделено мною. – И.М.] полагал бы, Звездинцева Николая Ивановича и Муравьева Ивана Васильевича выслать административным порядком на основании декрета ВЦИК от 10/8–22 года, как социально опасных лиц, первого в Зырянскую область сроком на 3 (три) года, а второго в Архангельскую губернию сроком на один год (1) под надзор местных органов ГПУ, за преступления, предусмотренные 119 ст. Уг[оловного] Кодекса». Предложение было согласовано с Е. Тучковым, и 30 марта постановлением Комиссии НКВД по административным высылкам определено было выслать епископа Серафима в Зырянскую область сроком на два года под надзор ГПУ.

Живоцерковники, видимо внимательно следившие за ходом следствия, были в курсе вынесенного приговора и со своей стороны решили местом ссылки Владыки избрать Тульскую губернию. Приезжал к нему в тюрьму внук Льва Толстого, тоже Лев, и предлагал уехать на год в его тульское поместье. Епископ Серафим отказался, обновленческим постановлениям он не подчинялся. И власти не поддержали такую замену места ссылки, поскольку Владыка остался верен «контрреволюционному» главе Церкви, как тогда называли патриарха Тихона. Перспектива ссылки и предстоящих лишений не вызывала скорби в сердце епископа Серафима. «Бодр я, по Вашим молитвам, – писал он матушке Фамари, – бодр и радостен внутреннею радостию, скажу словами преподобного Феодора Студита: «Не со слезами и скорбию мы переносим кажущееся изгнание, но радуемся и веселимся по поводу того, что мы, хотя и недостойны неба и земли, удостоились потерпеть это изгнание за Господню заповедь""⁹⁹.

По окончании следствия и вынесении приговора разрешили свидание.

В Бутырках даже уголовники полюбили Владыку. Кротостью, неосуждением и сопереживанием побеждал он их ожесточенность, порой побуждая к покаянию. «Не могу, отец Серафим, мимо товара пройти, не удержусь никак – обязательно украду», – исповедовался один из них. «Отец Серафим, – говорил другой, – я твоим чтимым скажу о тебе, когда ты будешь бедствовать».

В апреле епископа Серафима перевели в Таганскую тюрьму. Перед отправкой уголовники наставляли: «Как ты, отец Серафим, войдешь в камеру, тебе и постелят чистое полотенце, а ты не обходи его, встань, да ноги оботри – все поймут, что ты милость оказал, и никто тебя не тронет».

Отправление этапа назначено было на 14 мая. Духовные чада просили власти разрешить епископу Серафиму ехать без конвоя, но им отказали. Прощаясь, он писал дмитровцам:

«Родные, бесценные, драгоценные дмитровцы, весна моя и московские друзья. Зная, что настал час отойти мне от вас, только теперь вижу, как люблю вас, до конца возлюбил вас. Скажите, чтобы умер за вас, умру. Пусть дмитровцы возносят молитвы при богослужении за своего законного епископа.

<... > Только тело мое с одеждою на нем перевезут в Зырянский край, а сердце мое останется во граде и весях Животворящего Креста. Этим оком – сердцем – я вижу всех вас. Храни вас всех покров Пречистой.

Е. Сер.

Родные и бесценные дети и детки мои! Из камеры пересыльного поезда шлю вам всем свое благословение. Еду не один, а со всеми вами, ибо увожу вас с собою в сердце моем, вас любящем и о вас горячо молящемся.

Е. С. Д."

Вечером 13 мая 1923 года у ворот Таганской тюрьмы духовные дети ожидали выхода епископа Серафима для отправки его этапом на вокзал. Ворота отворились, конвоиры окриками разгоняли людей. Владыка вышел с перламутровой панагией на груди, панагией от Гроба Господня с образом Воскресшего Господа. Рядом шли епископы Афанасий Ковровский (Сахаров) и Николай Петергофский (Ярушевич) – в нарядной рясе и блестящей плюшевой скуфье; старейшие протоиереи Петербурга: отец Александр Беляев, отец Петр Ивановский и другие.

Провожающие опустились на колени прямо на мостовую. Среди них были девочки, певшие у Владыки в домашней церкви и везде ему сопутствовавшие: Рая Минина, Люба, Шура и Нюта Клятовы, регент Миля Пелевина; учительница Екатерина Павловна Анурова, медсестра Софья Степановна Кузьмина, ухаживавшая за ним во время болезни; Чуфаровская Клавдия; Александра Михайловна Глухова – мать трех сыновей, служивших епископу – кто посошником, кто книгодержателем и держателем митры, – все его духовные дети.

Послушницу Анну Патрикееву епископ Арсений Серпуховской и схиигумения Серафимо-Знаменского скита матушка Фамарь благословили следовать за ссыльным епископом. Послушницу Клавдию Ляшкевич настоятельница Борисоглебского монастыря игумения Сергия благословила быть второй помощницей преосвященного Серафима.

В двенадцать часов ночи, под праздник в честь иконы Божией Матери «Нечаянная радость», с Ярославского вокзала по направлению к Вологде тронулся «столыпинский» вагон с зарешеченными окнами. Неостановимо рыдали чада. Одна из духовных дочерей, Мария Николаевна Анурова, упала ничком на землю, крестом раскинув руки, кланяясь своему отцу. Поезд скрылся, а она все лежала, плача и молясь о нем. Вспоминая расставание с Владыкой, одна из его духовных дочерей написала стихотворение, которое оказалось созвучным переживаниям очень многих людей¹⁰⁰:

... Мы грустно сидели пред мрачной тюрьмою,

Решетками окна глядели на нас,

И сердце сжималось тяжелой тоскою,

И слезы невольно катились из глаз.

...Но вот стук замка, и раскрылись пред нами

Тяжелые створки железных ворот.

И узники вышли пред нами рядами,

Толпясь, расступился пред ними народ.

...Кругом восклицанья, и вопли, и слезы:

«Прощай наш святитель, наш пастырь родной!»

Напрасно суровые слышны угрозы,

Напрасно толпу отгоняет конвой.

О, дайте взглянуть на страдальца Христова,

Пустите поближе к нему подойти,

Услышать его заповедное слово,

И с болью сказать ему наше: «Прости!»

... Оставьте винтовки, не бойтесь восстанья,

Поверьте: ваш узник от вас не уйдет,

Не сам ли внушал он всегда послушанье,

Не сам ли смиренью учил он народ.

...Он Господа молит за паству родную,

Он молит за всех, за врагов и друзей.

Хотел бы он каждую душу больную

Согреть и утешить любовью своей.

Иди же, невинный святитель-изгнанник,

Твой путь незнаком, и тернист, и далек,

Но, Бога слуга и достойный избранник,

Не будешь ты с Ним никогда одинок.

Да будет с тобою всегда Он незримо,

Иди же, Христу уловляя людей,

И чудное имя нося Серафима,

Небесной любовью, как он, пламеней.

Будь яркой звездою в далеком изгнанье,

Как здесь ты светил, так свети же и там.

Но верим, настанет конец испытаньям

И снова во славе вернешься ты к нам.

Этап в Усть-Сысольск¹⁰¹. Говорили, что путь лежит через Вятку. Некоторые духовные чада отправились тем же поездом. Утром остановка в Ростове. У арестантского вагона увидели Владыку, измученного, в рваном подряснике. Он ласково всех благословил. Поздравили именинника епископа Афанасия.

Теплым майским днем этап прибыл в Вятку. Ссыльных ввели во двор НКВД. Далее должны были отправить на Котлас. Наутро жители Вятки принесли узникам пироги и кашу. Епископ так обносился, что заключенные смеялись: «Владыка, ваш подрясник вороне на гнездо не годится». А в Бутырках у него было все: и белье, и три подрясника. Но он их раздал. Анна и Клавдия сшили из сурового полотна летний подрясник, который он надел.

Чтобы не пропустить этап на Котлас, девушки караулили поезда и днем и ночью. Однажды, в ночь под пятницу, увидели колонну заключенных, в ней шел чудовский игумен Филарет (Волчан). Увидев Анну, обрадовался: «Аннушка, золото, – и ты тут!» При отправке епископа Серафима послушницы успели подсесть в поезд. Анна (на рукаве у нее был красный крест) попросила начальника конвоя допустить их в арестантский вагон. Тот разрешил. Поместились в отделении с конвоем, и Владыка был рядом. Его сопровождали два конвоира. Принесли заключенным чаю, кипятку, послушницы помыли посуду.

Утром прибыли в Котлас. До Усть-Сысольска путь пароходом. Арестантов – бежать некуда – расконвоировали. Впервые за полгода Владыка вдохнул «свободы» и радовался, словно дитя. Была Троицкая суббота, и духовенство решило пойти в церковь. Три епископа: Серафим, Николай и Афанасий – вошли в храм. Переговорив, ссыльные архиереи вышли: оказалось, храм обновленческий.

Теплая погода, чувствуется наступление Троицына дня: благорастворение воздухов, аромат, свежесть воды, белая церковь на берегу и звон...

От Котласа до Усть-Сысольска епископы Серафим и Николай (Ярушевич) оказались в одной каюте парохода «Тарас Шевченко». Владыка Серафим утром вычитывал все правило, причащался, а днем приходил к духовным чадам беседовать и обедал. Увидев у отца Александра Беляева во рту дымящуюся папироску, вместе с мундштуком из слоновой кости выбросил ее за окошко в воду. Отец протоирей не оскорбился: курение было для него тяжкою болезнью – и поблагодарил.

Дорогой время проводили на палубе. Разлив, лес стоит в воде – берегов не видно. Город Усть-Вымь украшен церквами. Проплыли Сольвычегодск.

На третий день пристали к Усть-Сысольску. Здесь жили святители зырянские, почивающие на берегу реки. Земля освящена их стопами. Настроение радостное. Вышли все и собрались вместе. Берег Усть-Сысольска высокий, крутой. Вдруг из багажных вещей епископа Серафима выпала корзиночка со священными сосудами и покатилась с берега вниз. Тут же один отважный студент бросился в воду и достал ее. Владыка был глубоко тронут его самоотверженностью.

Прежде всего ссыльные архиереи отметились в ОГПУ.

Все слышали, что в Усть-Сысольске отбывают ссылку митрополит Казанский Кирилл и московский священник Николай Дулов. Направились к владыке Кириллу. В белом подряснике, бодрый, величавый, он принял гостей радушно. Пили чай при хлопотах матери Евдокии, постоянной его спутницы.

Вскоре нашли квартирку. У Владыки светлая комната – три окна в сторону реки Сысолы. Тут он служил первую литургию в день святителя Алексия, митрополита Московского (чудовский праздник 20 мая/2 июня). Не было просфор, для литургии взяли чистую постную баранку.

Здесь же пребывала и семья Фудель – Сережа и сестра его Маруся. Они были рады приезду епископа Серафима, им очень хотелось чаще его видеть. Но, приходя к Владыке, не всегда заставали его дома и огорчались, думая, что послушницы ограждают его от посетителей.

7 июня, едва Владыка пришел с прогулки, вошла, запыхавшись, знакомая ссыльная из анархисток, Сарра Моисеевна: «Скорее собирайтесь, – говорит, – Владыка, отец Филарет и отец Иван¹⁰², вас троих сейчас на пароход требуют для отправки в Визингу. Вот и бумажка».

Сняли с веревок белье, увязали узлы, компот перелили в чайник. По приказу пароход «Северолес» взял четверых ссыльных, которых отправили в трюм. Послушниц на борт не пустили: на них приказа нет. Ждать пассажирского парохода две недели. Когда все-таки упросили начальство, пароход уже собирался отчаливать. Вдруг – нечаянная радость! Сарра Моисеевна узнала, что пароход задерживается, так как берет груз. Матросы стали загружать соль, а инокини тайком проникли в трюм. Ссыльные всплеснули руками: «Как вы нас нашли? Опять вместе?» Отец Филарет воскликнул: «А я уж говорил! Что ж ты, святитель Николай, вез, вез, да не довез нас с нашими спутницами вместе?»

То сотворили Владыкины молитвы.

Утром на третий день высадили. Чудесная солнечная погода, на горе белые храмы, отсюда проповедовал просветитель зырян Стефан Пермский. Расположились на берегу, закусили, открыв баночку консервов, попили кипятку. Хотелось поскорее устроиться на постоянное место. Вскоре всех позвали в ближайшую деревню и предложили чаю.

Пришел с лошадью уполномоченный. Владыку посадили в повозку с плетеными сиденьями, инокини бежали рядом и рвали желтые весенние розочки. Владыка спросил у кучера­зырянина, знавшего русский язык, как называются овечки, которых множество паслось вдоль дороги. «Бальки», – ответил извозчик. «Бальки, бальки», – повторил Владыка, обращаясь к девушкам. Впоследствии он часто называл своих духовных чад «бальками» – овечками.

Таким образом быстро «проехали» четырнадцать верст. «Где же нам остановиться?» – спрашивали возницу. Остановились было у дома священника; но кто-то шепнул, что отец Стефан – обновленец; лучше спросить отца диакона: он не красный, больше подойдет. Перешли в садик отца диакона. Хозяин – молодой, светловолосый, в очках, в подряснике и шляпе с широкими полями – посадил в саду за стол и подал молоко. Объяснили, что нуждаются в пристанище. Он, как знающий все в городе, взялся помочь.

Узкая улица, по обеим сторонам деревянные дома. Голубой дом с мезонином – больница, дальше чайная. Посреди площади белый храм. Домики чистенькие, но никто не хотел пустить. Думали, что перед ними люди преступные, а близко закрома с хлебом, опасно таких поселять. «За поры у нас плохие, не можем», – отвечали.

Отец диакон предложил: «На расстоянии версты село Средний Кольель, там у Афанасия большой дом, может быть, пустит». Пошли в Средний Кольель... Дом большой, три окна наперед, три сбоку, передняя холодная, без печки. Афанасий Семенович чесал затылок: «Теперь деньги не нужны, купить здесь нечего, если будут платить мукой, то пущу». Надеясь на помощь Божию и любящих чад, Анна пообещала. Хозяин дал лошадь, под вечер привезли Владыку. Это стало здесь событием. Зырян в избу набилось множество, особенно детишек.

У образа Казанской Божией Матери Владыка отслужил молебен. Чувствовал, что прибыл на место своего «спасительного изгнания» – так назвал он свое пребывание в Кольеле. Налево от входа устроил уголок для Божественной литургии. Инокини рады были пристанищу, отзавесили себе уголок в проходной комнатке; началась новая жизнь. Отец благочинный Иван и игумен Филарет поместились неподалеку. Вскоре хозяин стал добрым почитателем Владыки; видя, что некуда убирать облачения, сам заказал широкий шкаф с полками. Хозяйка часто угощала шаньгами, а иногда предлагала (по-зырянски): «Пойдем в церковь Богу молиться». Сын ее, Федя, запрягал лучшую лошадь, украшал праздничною уздою и говорил: «Завтра, Владыка, новым телегам поедем в город». Владыка был обязан через каждые пять дней являться в учреждение на отметку.

На первый месяц денег и продуктов хватило, дальше пришлось обменивать что было. Но к этому времени и дмитровцы узнали, что их архипастырь прибыл на место. Снарядили посланницу Таню. 14 сентября она приехала. Радости не было конца. Связь с дорогими, горячо любимыми чадами, родною паствою обрадовала и Владыку, и отцов, и келейниц. Всем утешение: Владыке письма от чад, Клавдюше – от матушки Сергии; Анне – от схиигумении Фамари. Владыка написал матушке Фамари, что Анну оставляет при себе; она поможет читать и петь. Матушка благословила. Доволен был этим и епископ Серпуховской Арсений.

В любых обстоятельствах, и в тюрьмах, и в ссылке, епископ Серафим неизменно оставался дмитровским архипастырем, не слагая с себя заботы о Богом вверенном ему уделе. Он был в курсе происходивших событий, поддерживая переписку с духовными детьми, которые присылали исповеди и вопросы, рассказывали о своей жизни, радостях и бедах. Владыка молился о них и отвечал. Вот немногие из сохранившихся писем:

«Родные мои, дорогие Христа Господа любящие и Христом Господом любимые дмитровцы, паства моя верная! Помню вас всех, в сердце моем ношу вас. Далекое расстояние, реки, озера, леса дремучие не отделили вас от меня, не скрыли вас от очей духа моего. Телом далеко от вас, духом с вами присно. Молюсь за вас, нужды ваши, печали и скорби пред Господом милосердным всегда представляю, да укрепит Он вас силою своею в вере православной, да утешит вас утешением Своим благодатным в скорбях ваших, да оградит Вас терпением страданий своих в несении безропотном креста своего, каждому по силе его Господом ниспосланного. Молитесь за меня, Архипастыря вашего, с вами пред Крестом Животворящим молившагося.

Люблю вас любовию Христовою. Благословение Господне на вас – Его благодатию и человеколюбием всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

С любовию во Христе Е. Серафим. 1923 г. 12– 25 сент. Визинга.

Миp сердцу твоему, мир мыслям твоим, мир всем силам души твоей – тот мир, о котором воспели Ангелы: «Слава в вышних Богу и на земли мир». Миp этот изобильным источником течет в Церкви Православной, во всех таинствах ея чудных, во всех ея уставах, повелениях светлых. В них части тьмы не единыя, веет этот мир гласом хлада тонка – веянием тихаго ветра во всех ея молитвах, пениих и песнях духовных, а наипаче в пренебесной, предивной, Божественной чудодейственнейшей страшной Литургии. Мир тебе сей, Кровию Христовою нам добытый, Анечка, радость моя! Да даст тебе сладчайший Иисус, Господь и Бог и Жених душ наших, восчувствовать, коль сладко есть любить Его – Любовь вечную. Темна жизнь, детка моя, без света Любви этой, холодна без огня ея, неуютна без гармонии сей Любви, нестройна, беспорядочна, а без красоты ея безобразна, уродлива... Спаси тебя Господи за розы твоей любви. Сереженьке милому благословение. Очень вкусны его крендельки. Маме твоей благословение. Побереги ея душу и приласкай во Христе. Всем помнящим меня, недостойнаго, – благословение и привет мира. У нас морозы в 20° и обилие снега. Храни тебя Господь.

Твой богомолец Е. С. Визинга 1924. XII–20.

И за бумагу и за все сладкие сладости, за укрепляющее мой организм толокно и за всю твою любовь благодарю весьма»¹⁰³.

Можно представить, с какой болью выслушивал он новости. В его любимом Николо-Пешношском монастыре, превращенном в сельскохозяйственную артель, 14 августа 1924 года Дмитровским уисполкомом было проведено обследование. Артель была образцовой, ее урожаи намного превосходили урожаи окружающих хозяйств, и поставки государству выполнялись своевременно. Несмотря на это, 25 июля 1924 года Президиум Дмитровского уисполкома постановил: «Принимая во внимание, что артель не является производственной с/хоз. единицей, так как... при 110 едоках оправдать себя не может, а по-прежнему продолжает быть монастырем... признать дальнейшее      существование Николо-Пешношской       с/хоз. артели ненужным и вредным, в силу чего просить МОЗО воздержаться от заключения с артелью арендного договора».

В церквах Дмитрова и уезда часть священнослужителей перешла в обновленчество, провоцируя конфликты с приходами и отбирая храмы у «тихоновцев». Обеспокоенный церковными событиями, епископ Серафим писал из Зырянского края в Дмитров:

«<...>      Относительно Георгия Бог[ословского]¹⁰⁴ моя резолюция следующая: «1923 г., сент. 12/25. Если православная община на собрании своем постановит отрешить Г[еоргия) Б[огословского) от занимаемой им должности священника означенного собора – постановление мною утверждается.

Георгию Бог[ословскому] архиерейскою властию, от Господа и Бога Спаса нашего Иисуса Христа мне данною, запрещаю священнослужение во всех православных, вверенной моему управлению епархии, приходах, остающихся в канонической верности мне, как своему Архипастырю». < ...>

И чтобы верные люди «не принимали запрещенного мною в священнослужении в домы свои со богомолием и вообще дабы не имели с ними никакого молитвенного общения"».

Жизнь протекала мирно и для ссылки относительно благополучно. Божественную литургию епископ Серафим совершал ежедневно (все для службы у него было), а также вычитывал утреню и весь круг богослужебный неопустительно. Приходил чудовский отец Филарет.

Днем Владыка уединялся на молитву в ближний лес. Вековые хвойные деревья, ковер из брусничника и мха: серого, светло-зеленого, темно-зеленого, темно-красного, ярко­красного; сушь хрустит под ногами, а рядом дорога. Ходит лишь скотина редко, да кто за ягодами и грибами. Здесь у Владыки были пустынька и круглый холмик-кафедра. Выложили из белых камушков бордюр с надписью: «Ис полла эти деспота». Корень дерева раздвоен, как сидение, все залито солнцем и неумолкаемое пение птиц. Покой... Взглянешь на темный лес: «Где-то там, далеко-далеко наша родная сторонушка, за лесами, за реками». Молитвенный мир восполнял все.

Вскоре прибыла вторая партия ссыльного духовенства: протоиерей Петр Баженов, настоятель Тульского собора, отцы Сергий и Николай из села Промзина Симбирской области, где чудотворная деревянная скульптура святителя Николая славится во всей округе. Священники пришли к Владыке за благословением. Хотели устроиться неподалеку ради общения и совместной молитвы. Стали их устраивать... Скоро все привыкли друг к другу.

В праздники – архиерейское богослужение, четыре сослужащих протоиерея, игумен и священник. Епископ читал за всенощной канон и неслужащим стоял на архиерейском месте. Сделали ковер с орлом, митру, панагию с камушками, дикирий и трикирий деревянные, работы зырян. Они приходили в умиление: «О Господи, о Господи», – говорили по-русски и прикладывали руки к груди.

Келия Владыки стала церковью во имя Божией Матери Скоропослушницы, во имя Ее был у него антиминс и образочек на бумаге, висевший в изголовье все время заключения в Бутырках.

Уединенная жизнь текла тихо и однообразно.

Но как-то, посещая больного ребенка в Визинге, Анна заразилась дифтеритом. Врач зырянской больницы сказал:

«Я сейчас без лошади. Завтра приеду и заберу ее в больницу. Заболевание инфекционное, дома оставить не могу».

Владыка, видя высокую температуру и скорбь Анны, беспокоился: «Завтра пораньше, до приезда врача, пособорую тебя и причащу». Пришел и чудовский отец Алексий, вместе с Владыкою пособоровал послушницу. Владыка причастил. Через несколько часов приехал врач, измерил температуру – нормальная. Осмотрел горло: «Теперь незачем увозить, дома будет поправляться». Вскоре она совсем выздоровела.

Радостные события – приезды дмитровцев: всем от всех весточки и подарки. Добрые дмитровцы – Анисия подмошенская и ее мать – жертвовали хозяйке свои наряды: то красный цветистый сарафан, то вязаную белую шаль, а хозяину сапоги. Все удовлетворены и радостны.

Несколько раз приезжала в ссылку к епископу Серафиму его духовная дочь инокиня Параскева. «Не умею выразить словом, как многополезна, утешительна моя последняя поездка к моему Господину Старцу, – писала она в дневнике. – Мир, радость, спокойная совесть, освобожденная от пленниц греха, просветление ума и сердца, перемена во всем существе моем, словно я другая. Господи, какое благо даровано падшему – покаяние. Какая великая власть дана св. апостолам вязать и решить. Благословен тот час и день, когда Господь приводит предстоять честнейшему лицу святого Старца и принимать столь непостижимые Тайны. О, глубина премудрости! О, бездна милосердия! Я, маленькая песчинка, теряюсь в этой бездне: ничтожная, скверная, преступная, оплеванная, изувеченная, изнуренная и изможденная грехом, растерзанная и изможденная своим неразумием. Опять оживленная, успокоенная, исцеленная, поднятая, очищенная, одетая. Видя такие дары, туне даваемые лишь по единому милосердию Божию, что можно сказать или как возблагодарить? Нет слов. Тут бренные уста смыкаются. Да молчит всякая плоть и да стоит со страхом и трепетом. О, если бы и всегда пред очами Божьими ходить со страхом и трепетом, но как грустно, обидно, но вместе и преступно, получая такие дары и такую милость, паки опутываться пленницами греха, как страшно, как страшно за свою немощь и непостоянство. Боже мой, Боже мой, как же мне быть: я так слаба, так непостоянна, так грехолюбива. О, поддержи, подкрепи, не дай мне пасть, затвори хляби греха и положи предел, да не прогневляю Тя больше и да хожду во Истине Твоей молитвами Старца моего и всех святых»¹⁰⁵ .

После приезда чад устраивали обыски. Напрасно: ничего недозволенного не было.

Постом говели, в Пасхальную ночь молились вместе. Для торжественности сын хозяев стрелял в двенадцать часов, даже соседи приходили, но власти скоро запретили посещать богослужение ссыльных. Каждый праздник хозяйка приносила поднос «шаньгов» и пиво.

По четвергам все шли на регистрацию, батюшки очень тяготились ею. А отец Иоанн вздумал не идти: «Я им не мальчик. Да, не мальчик!» Но вскоре явились с винтовкой – и увели.

Школьники, встречая на дороге епископа Серафима, кричали: «Тихон, Тихон» – Владыка казался им Святейшим патриархом. Часто ребятишки прибегали «полечиться», а на самом деле за конфеткой к Владыке. Матери подносили младенцев под благословение. Мужчины в нетрезвом виде боялись пройти мимо окон. «Тише, Владыка услышит», – говорил хозяин своему другу. Но молился редко: «Робить куда легче, чем у тебя молиться. Как я тебя поминать-то буду?! Такого плательщика у меня уже никогда не будет».

Однажды был такой случай. Утром 6 сентября 1924 года, в субботу накануне дня святителя Петра Московского, епископ Серафим по обыкновению пошел в пустыньку: «Приду пораньше, отдохну перед всенощной, а то отцы придут». К обеду его нет. И в пять часов... Все дорожки обежали, в пустыньку сбегали, кричали, в океане лесном раздается эхо, а кругом мертво. Что случилось, не лежит ли он где без памяти? Больное сердце... Уже темно. «Завтра надо народом искать на лошадях», – говорит хозяин. «Святитель Николай, выведи его», – молились послушницы. И вдруг – Владыка идет. «Я пошел по дороге вглубь, – говорит, – а она кончилась. Перешел на другую. И та кончилась. Больше дорог нет – болота, кочки. На кочку ступишь – тонет. Нашел пустые избушки на поляне для сенокоса (в восемнадцати верстах, пояснил хозяин). Взмолился Богу и святителю Николаю. Слышу: колокольчик – корова. Подхлестываю ее, все равно к дому пойдет. Она и вывела на дорогу, иду весь день. Слава Богу, дома. Не пришли мне святитель Николай корову – не вышел бы из леса».

Под равноапостольную Марию Магдалину молились в лесу. У подножия холма, в невысоком лесочке Владыка вдруг сказал: «Здесь будет женский монастырь во имя святой Марии Магдалины».

На Рождество 1925 года пришел с иконой зырянский священник отец Степан.

– Вы к какой Церкви принадлежите, к православной?

– Да, Ваше Преосвященство, к «Живой православной церкви».

– Как это? – спросил Владыка. – Одно дело – к православной, другое – к «живой».

– Вам, должно быть, известно.

– Если хотите, чтобы я вас принял, должны отказаться от ложной церкви, покаяться и присоединиться к Православной Церкви вновь. Желаете?

– Желаю, Ваше Преосвященство, – и убеленный сединами протоирей дал обет перед крестом и Евангелием быть верным православию.

Зыряне сердцем чувствовали недоброе в живоцерковничестве и в вере были как дети. Русского языка не понимали, тропарей не разумели, молились сердцем и душою, повторяя знакомые слова: «Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума».

Пришла весна 1925 года. Исполнился срок ссылки. Настал день Благовещения Пресвятой Богородицы. Поздно вечером Владыка уединился на молитву; видно было, как он кладет поклоны под сводом звездного неба. Подошел отец Иоанн: «Владыка! Пришла бумага о нашем освобождении. Можем ехать домой». Господи, слава Тебе!

Утром получили телеграмму о кончине патриарха Тихона. Владыка срочно направил письмо в Дмитров.

«Всем, всем, оставшимся верным дмитровцам. Мир вам, утешение в скорбях ваших, исцеление в болезнях ваших, терпение в долгой разлуке нашей, родные мои, возлюбленные о Господе Иисусе, дорогие приснопоминаемые в недостойных молитвах моих, дмитровцы мои, Бога любящие и Богом любимые чада мои, мир и благословение.

Давно не видал я уже вас, давно не молился с вами, давно не причащал вас Чашей вечной Жизни, давно не беседовал с вами усты ко устам, лице к лицу, давно... Паства моя любимая, потом моим политая, трудами моими вспаханная, в болезнях немалых засеянная. Блюди убо, зорко смотри, да не плевелы греха, неверия или расколов покроют тебя.

Да цветешь ты присно цветами веры православной, апостольской, святительской, да благоухаешь надеждою на всеблагой и премудрый Промысл Божий, скорбями и испытаниями грехи наши очищающий, да не увянет в тебе присно любовь христианская, все покрывающая, прощающая, немощи немощных носящая, а не себе угождающая.

Дмитровцы мои верные, дмитровцы мои родные, скорбит мое сердце вместе с вашим сердцем и за Ангела Хранителя нашего, веси, нивы наши благословлявшего всегда. Не стало его, ушел он. Словно не выдержало сердце его всей горечи, всей боли, всей скорби, всей неправды, измены Евангельской правде церковной. Не выдержало, разбилось.

Помоги вам, Господи, это лишение с терпением понести и утерянное сокровище паки увидать. Умоляю вас, яко детей своих родных: бойтесь волков в овечьей шкуре, живцов. Они полны дьявольской гордыни, самочиния, бесчиния, они сладко говорят, но горько их слушать, на языке у них мед, а на сердце лед. Яд аспидов под устами их, гроб отверст – гортань их, и, когда они говорят, говорят ложь, яко чада отца лжи – диавола. Блюдитесь от них, не молитесь с ними. Они лишают души спасения. Храни вас Господь в вере православной тверды и незыблемы – о сем ежедневно молитвы мои к Пастыреначальнику Христу возсылаю.

Благослови вас Господь, укрепи, утверди. Видеть вас хочу, беседовать, петь Господу вместе хочу, стосковался уж по вас.

Болящие, не унывайте, ибо болезнями спасаетесь, бедные, не ропщите, ибо нищетою богатство нетленное приобретаете, плачущие, не отчаивайтесь, ибо утешение ожидает Духа Утешителя вас.

Не гневайтесь, не сетуйте друг на друга, не злобьтесь, не бранитесь, не гневайтесь, а злобьтесь только на грехи, на беса, к греху влекущего: гневайтесь на еретиков, с ними не мирствуйте, а между собой верными в мире, в любви, в согласии живите.

Имущие, помогайте неимущим, богатый, больше давай, убогий, по силе своей милосердствуй... По сему уразумеют все, яко мои ученицы есте, аще любовь имате между собою.

Мир посылаю вам, мир Христов даю вам. Благодать Господа нашего Иисуса Христа и любы Бога и Отца и причастие Святого Духа буди со всеми вами. Аминь.

Отец"¹⁰⁶ .

Начались сборы. Бумаги дали на Дмитров, следовало явиться в дмитровское ОГПУ. «Но два часа я все же побываю в Дмитрове», – говорил Владыка.

Было время весенних разливов, навигация еще не началась. Пасху встретили в Кольеле, а 26 апреля (9 мая), в день просветителя зырян святителя Стефана Пермского тронулись в путь.

Весна, все цветет. Радость и надежда. Местные жители провожали епископа Серафима со слезами. Кланялись в ноги, крестились и целовали как отца. Женщины с детьми на руках бежали за повозками до большой дороги. Ребята кричали с верхнего этажа школы: «Тихон, Тихон!»

Отъехали восемнадцать верст. В лодках переправились на другой берег. В соседней деревне нашлись возчики, которые возили почту и хорошо знали дорогу. Справляя «Степана Великого», все они были навеселе. Наняли три подводы. Владыка Серафим, отец Иоанн и послушницы сели в кибитки возчиков. Дорога лесом, кругом вода, разливы реки, суровая растительность, круглая луна... На постоялом дворе отдыхали на полу.

В путь тронулись рано, въехали вглубь дремучего леса. Как-то пустынно кругом, тоскливо. Неожиданно нагнала тройка лошадей, в ней сотрудники ГПУ. Остановив возчиков, долго убеждали по-зырянски, достали бурак с водкой и стали их угощать. «Что они говорят?» – спросила Анна. «Велят вас бросить в лесу, а мы не хотим. Мы честные, много всего возим и почту столько лет. Бросить вас на съедение волкам и медведям мы не согласились». Беда была в том, что всех мужиков напоили водкой, и один только Василий, везший Владыку, не пил. Возчик отца Иоанна не стоял на ногах.

Тройка укатила. Путники остались в лесу одни в руках нетрезвых людей. «Господи, спаси нас и Владыку! Святитель Николай, спаси нас!». Для безопасности Анна попросила Василия взять топор из кибитки отца Иоанна и спрятать в сене. Пьяный возчик потребовал вернуть топор и, не получив его, разъяренный, погнал лошадь. Кибитка моталась вправо-влево и вдруг свалилась в канаву. Возница жалобно застонал: перелом плечевой кости правой руки – на него было жалко смотреть. В Усть­Сысольске отвезли его в больницу.

Путников принял настоятель собора отец Клавдий. Неожиданно прибыл митрополит Кирилл, тоже получивший освобождение. Положение его было чрезвычайно тяжелым. По завещанию Патриарха он – первый законный его заместитель. Его возвращения в Москву ждала вся Православная Церковь. Митрополит и епископ Серафим во всем единодушны, и они долго беседовали.

Перед тем как явиться за бумагами в ОГПУ, пели молебный канон Божией Матери «Многими содержимь напастьми...». В ОГПУ Владыке дали направление в Дмитров, а митрополита Кирилла задержали, лишив возможности вернуться в Москву. «Видел я сон, стою на берегу бушующей реки, а мне надо следовать по ней. Вдруг огромная льдина преградила путь, я остался в ожидании. Видно, мне сейчас закрыт путь на Москву; а что будет дальше – Богу известно», – сказал он. Когда все были уже на пароходе «Степан Разин», митрополит Кирилл в белом подряснике стоял на берегу, провожая в новый путь епископа Серафима.

Пока находились на палубе, подошло начальство: «Граждане, идите с вещами в каюты». Обыск. У Анны нашли бумажку с греческим текстом молитвы «Достойно есть», написанным русскими буквами, и обвинили в том, что она везет шифрованное послание. Очень долго разбирались, угрожали снять с парохода.

15 мая прибыли в Великий Устюг. Епископ Серафим пожелал помолиться у святых мощей устюжских чудотворцев – блаженных Прокопия и Иоанна, Христа ради юродивых. Храмы для него открыли. Утешительно молиться под древними сводами у раки угодников Божиих. Далее путь в Усть-Сысольск.

В Усть-Сысольске мать Евдокия, ехавшая из Москвы к митрополиту Кириллу, сообщила, что после Патриарха Церковью управляет митрополит Петр Крутицкий. Владыка принял весть спокойно. Митрополита Петра знал с детства – еще мирским чиновником бывал он у Звездинских.

Пересели       на трехпалубный волжский пароход «Карл Маркс» (бывший «Скобелев»). Уже перед самым отплытием на палубе вдруг появились шесть человек; один в форме, остальные в штатском, самоуверенные, коренастые, крепкие. Ночь прошла спокойно. Икона Архистратига Божия Михаила на столике прислонена к окну.

Днем Владыка исчез. Поиски ни к чему не привели. Вдруг идет по палубе, в руках книжонка. «Где вы, Владыка, были?» – «Да, – сказал он задумчиво, – я сам беспокоюсь... Вы видели этих пассажиров? Один из них, в форме, обнимал меня и говорил, что напоминаю его отца. Они знают, как я был в храмах в Устюге. Им все известно. Просил прочитать книжку и дать отзыв. Я не хотел. Силой завел в каюту и сказал, чтобы прочитал и вернул».

Вечером в одиннадцатом часу в дверь каюты епископа Серафима застучали. Затем голоса и шаги, удаляющиеся по коридору. Анна побежала следом за ними. Дверь не заперта. В каюте разъяренный полупьяный военный, на столе бутылка водки, револьвер и черный платок, напротив – Владыка, склонившийся над книжкой. Анна попыталась его освободить, но разъяренный офицер встал и не дает выйти: «Что мешаете? – заревел Анне. – Уходите!» Из соседней каюты выглядывают граждане из его компании. В чьих оказались руках? Никто не знает. «Владыка, идемте скорее, – взмолилась Анна, – скорее! Отцу Ивану плохо...» И военному: «Я подниму тревогу, если вы не отпустите». Под руку Владыку и – из каюты. Вернулись в свою каюту и заперлись, но боялись, что «граждане» употребят силу и выломают дверь. Обошлось, Бог сохранил. Утром они вышли.

Перед Москвой епископ Серафим сошел с поезда в Сергиевом Посаде повидаться со старцем Алексием, который после закрытия пустыни жил со своим келейником на квартире духовной дочери. Владыка исповедался, от первого дня в тюрьме и до последнего.

В Москве Клавдия приготовила комнату в Даниловом монастыре. Но тут у Владыки начались приступы каменной болезни печени. Несмотря на боли, необходимо было срочно явиться в дмитровское ОГПУ. Утренним поездом прибыли в Дмитров. Явились. Начальство объявило: «Ошибка! Немедленно на Лубянку! Срочно уезжайте в Москву!» До поезда два часа. Вместе с отцом Иоанном отслужил Владыка панихиду на моrиле своей сестры Анны Ивановны, похороненной в Борисоглебском монастыре. На вокзал провожали чада, встречавшие пастыря.

Епископ Серафим возвратился в Данилов монастырь и почти все время болел. Ходил на Лубянку. А на Лубянке: «Придите завтра», «послезавтра», «через пять дней», – и так в течение двух месяцев. «Значит, можно не ходить», – решил Владыка.

Обновленцы делали все возможное, чтобы в Дмитров епископа Серафима не допустить. Действительно, деятельность обновленцев в Дмитрове была не слишком успешной. В период ссылки епископа Серафима обновленческое епархиальное управление увольняло или запрещало в служении православных священников и заменяло их своими кадрами. В ответ верующие не пускали обновленцев в дома, когда те ходили со святой водой и миром, советовали восстановить каноническое общение с епископом Серафимом, возражали против проведения крестных ходов обновленческими священниками, называли их еретиками и безблагодатными... Епископ Серафим по-прежнему, как и из ссылки, продолжал руководить своими духовными детьми – по аттестации прежнего священника Успенского собора, ныне обновленца, Георгия Богословского, «бабами и дмитровскими подонками». Отец Георгий написал донос в обновленческое Московское епархиальное управление, что в Дмитрове «сживают с лица земли последнего обновленца» – его самого: «)Жертвой его [епископа Серафима] чудовищного монашеского мщения, его подпольной агитации через слепо (к несчастью) преданное ему – фанатику – злобному, мстительному изуверу – духовенство города Дмитрова – пал я, после 10­летней службы в дмитровском соборе; меня, многосемейного человека с больною женою, «поклонницы Серафима» выбросили за борт, сократив штат притча в соборе. Причем жребий по сокращению выпал именно на меня как на «обновленца». <...> Выбрасываются за борт заслуженные, образованные священники, беспорочно и долго служившие Церкви Христовой, пользовавшиеся уважением прихожан, выбрасываются за борт лишь за свою принадлежность к «обновленческому церковному движению», за свою твердую и стойкую борьбу против контрреволюционной «Тихоновщины», против старого, реакционного, черносотенного монашеского засилия. <...> В дмитровском соборе стали поминать за службою Серафима как правящего Дмитровского епископа, хотя он в Дмитрове не живет... Допустить его в Дмитров – значит погубить все обновление и сделать явный поворот к прежнему... Московское епархиальное управление пусть обратит свое внимание на все это и примет меры к... искоренению «серафимовщины», столь вредной для обновления»¹⁰⁷.

Епископ Серафим так и не получил разрешения на возвращение в Дмитров. Игумения Аносинского женского монастыря Алипия, которую Владыка знал, еще будучи архимандритом, предложила пожить в их обители. Матушка была заботлива, приветлива и сама искала себе и сестрам своим духовной поддержки. Под праздник Тихвинской иконы Божией Матери, вечером 25 июня (8 июля) 1925 года прибыли в Аносину пустынь. У святых ворот встретили сестры. В одиннадцать часов ночи, тайно от всех, Владыка совершил службу и всю ночь молился. В дальнейшем он ежедневно совершал Божественную литургию в храме Великомученицы Анастасии наедине с псаломщицей Анной.

Возобновились приступы каменной болезни, случавшиеся по два раза в месяц. Жизнь в опасности каждую секунду. Врач-гомеопат Дмитрий Петрович Соколов, свидетель чудесного исцеления Коли Звездинского, неотступно находился при больном, но помочь ничем не мог: морфий лишь задерживает прохождение камней, и к тому же Владыка не хотел принимать наркотики. Еще в 1924 году епископ Серафим писал Екатерине Ануровой о своем отношении к болезням:

«<...> Кажется, говорил я тебе мой взгляд на болезни: через них дух сотрясает стены своей темницы, разрушает ее, чтобы удобнее и легче потом было выйти из нее. Тайна – человек, тайна – жизнь его, тайна – вход сюда... тайна – исход его отсюда. И как близок, как близок тот мир безболезненный, беспечальный, безвоздыханный! Мы ближе к нему, и он ближе к нам, чем самые близкие – одноверстое или полуверстое расстояние от земли»¹⁰⁹.

В Аносиной пустыни Владыка в этот раз прожил недолго. В сентябре 1925 года он переехал в Москву. Местоблюститель Патриаршего престола митрополит Петр (Полянский) желал видеть его ближайшим своим помощником. Митрополит Петр недавно принял монашество и сан и потому многим маститым иерархам и пастырям Москвы не внушал доверия. Владыка Серафим одним из первых принял его как достойного заместителя Патриарха, зная, что такова была воля Святейшего. Поддержав Местоблюстителя, он помог московскому духовенству сориентироваться в неожиданных и сложных обстоятельствах: если епископ Серафим с митрополитом Петром – никто не усомнится быть там же, где он.

Поселился Владыка возле Яузского моста, у Лосиковых, дальних родственников его келейницы Анны Патрикеевой (сама Анна из-за начавшегося туберкулеза легких и болезни сердца не могла постоянно находиться при нем, но приходила изредка), неподалеку от Местоблюстителя, и ежедневно в канцелярии принимал духовенство по делам правления.

Но 9 декабря 1925 года митрополита Петра арестовали. 6 декабря, предвидя неизбежность заключения, он оставил распоряжение, которым назначал епископа Серафима председателем Совета преосвященных московских викариев для временного управления Московской епархией. Канцелярия, однако, была закрыта, сейфы с делами опечатаны. 10 декабря 1925 года распоряжением митрополита Сергия (Страгородского) временно управляющим Московской и Коломенской епархией назначен епископ Петр (Зверев), а епископ Серафим отстранен от исполнения обязанностей.

Владыка вновь возвратился в Аносин монастырь, вспоминая первые времена христианства, когда епископы не имели никаких учреждений, но управляли паствой. Московское духовенство было уверено в бескомпрмиссности епископа Серафима, и, когда его отстранили, в Аносино явилась делегация.

– Владыка, вас поставил митрополит Петр на время своего отсутствия, нас поручил вам. Ради Бога, не оставляйте нас.

– Нет, митрополитом Петром поставлен Заместителем Местоблюстителя митрополит Сергий, я не могу ему противиться.

И не согласился ослушаться митрополита Сергия.

В Аносиной пустыни Анна умирала от туберкулеза. Горько ей было, что не сможет более ни сослужить своему отцу и Владыке, ни помогать по хозяйству. Но Владыка ежедневно ее причащал, и болезнь чудом отступила.

Зимой в монастыре прекратились богослужения, церковь не отапливали. Епископ Серафим переехал в скит, на хутор близ Кубинки. Пустынька в дремучем вековом лесу. В этих местах некогда умирали наполеоновские солдаты, бежавшие из Москвы. Бездорожье: сестры в село и церковь добирались на лыжах. Здесь и непроходимые овраги, и следы волчьи у самых домов. Волков зимой встречали часто.

Три пустынницы – манатейная монахиня мать Рафаила, старшая на хуторе, мать Доминика и скорбная матушка Татиана – жили в задней части дома, возле коровы с теленком. Владыку устроили в передней; там же, за тонкой перегородкой – храм с полотняным, прекрасно расписанным иконостасом, освященный в честь преподобного Саввы Сторожевского. Служба ежедневная: литургия, вечерня, утреня – по уставу.

Однажды, когда епископ Серафим служил, налетели вороны и стали бить в оконное стекло возле престола домовой церкви. Матушки пустынницы не знали, что и предпринять, – закрыли окно соломой, покрыли солому рогожей. Но черные птицы, не замолкая, кричали и бились в окно... Рядом были два других окна, а в задней стене – еще три, но вороны набрасывались только на алтарное. И думалось: не выносит диавол молитв епископа... Года через два этот дом по приказу властей сожгли.

Владыка любил молиться и отдыхать в лесу, зимой ходил на лыжах. На зимнего Николу спускался он с горки, а волк у берега воду пьет. Владыка не удержался и покатился прямо на волка, но тот увидел и поспешил скрыться в глуши.

В лесу у епископа Серафима были свои названия мест: были «горки-уморки». Он часто говаривал: «Под горку-то нам всем легко идти, а к добродетели стремиться трудно, в горку идти, по пути благоугождения Богу». Была и «роща-бороща». Кто знает, может быть, она была свидетельницей сокрытой от всех его душевной борьбы в нелегком выборе пути.

В декабре Владыка приезжал в Москву на Влахернское подворье, на Малую Дмитровку, чтобы встретиться с епископом Гавриилом (Красновским) и московским духовенством. Обсуждали текущие церковные дела.

Не задерживаясь в Москве, возвращались в пустынь. Стояла необычная оттепель, до плюс четырех градусов, кругом вода. Отъехали от станции Кубинка. Лошадь, всегда смирная и послушная, вдруг рванулась – и на дыбы, лопнули вожжи. Волки близко, глаза блестят. Лошадь проваливается; волки кидаются навстречу. Спички отсырели, огонь зажечь нельзя. «Волк за нами!» – кричит Доминика. С виду волк как крупный пес, голову держит вниз и бежит неспешно. Закричали – волк с дороги в кусты. Тревожно, жутко! Тьма и лес, минута -за час... У поворота к пустыни треснула оглобля. Владыка вышел из саней, пошли пешком. Бог милостив – добрались до дома.

Рождество Христово... Утреню отпели, как в вертепе: теленочек в избе, солома, точно Господь здесь родился. Крещенским утром в полном облачении епископ Серафим ходил на реку освящать в проруби воду.

Зимой у Владыки возобновились боли в печени и почках. (25) февраля 1926 года, утром в день свт. Алексия, начался сильнейший приступ. Думали, что он умирает, и вызвали из Аносина монастыря мать Антонию. Владыка долго был без памяти, затем стало легче. Положили грелку, прикололи бинты английскими булавками. Сестры вышли и через полуоткрытую дверь прислушивались к дыханию больного. Вдруг он громко спросил: «Кто сейчас прошел по моей комнате в алтарь маленькой церкви за перегородкой?"- «Никто не входил». – «Это святитель Христов Алексий посетил меня, снимите грелку, встану». Оделся – и за перегородку в домашнюю церковь в честь Саввы Звенигородского. К общему удивлению, на престоле в алтаре горела лампада. Владыка надел малый омофор и начал служить молебен святителю Алексию. При последнем возгласе лампада вдруг сама угасла, в ней не было ни капли масла.

Великим постом переехали из скита в Аносино. Весной туда к Владыке приезжал второй московский викарий, епископ Серпуховской Алексий (Готовцев), и настойчиво предлагал ему по болезни отстраниться от дел, чтобы принять управление епархией самому. Но епископ Серафим отказался.

На Пасху 1926 года епископ Серафим посвятил пешношского иеродиакона Аристарха в иеромонаха. Постом он постриг в рясофор посланницу Таню и других сестер, а в Светлую ночь причащал всех сам. На Светлой седмице – ежедневное торжественное богослужение.

В Аносин монастырь приезжали к Владыке дмитровцы: духовенство и духовные чада. Отец Павел из Влахернского монастыря привез образ «Беленького Спасителя». Приезжали и сестры этой обители. В двадцатых годах монастырь тоже переименовали в артель, все они жили в тревоге. «Владыка, – говорили сестры, – со дня на день надо ждать, что нас всех выселят». – «Нет, – отвечал он, – пока матушка схимонахиня среди вас и молится, монастырь не закроют». Но через два года, во вторник 13 июня 1928 года, схимонахиня Серафима скончалась. На отпевание съехалось множество монахов и священников из Москвы, Дмитрова, Сергиева Посада, окрестных сел и деревень. А после отпевания в монастыре вспыхнул пожар. Разбушевавшееся пламя долго не могли погасить; зазвонил набатный колокол. Такое грозное знамение поразило всех.

И в тот же час запечатали собор и приказали сестрам идти, куда кто сможет. Тело почившей матушки Серафимы похоронили не на монастырском кладбище – со дня ее кончины уже ничто не принадлежало обители. Так исполнилось слово Владыки.

На Петра и Павла 1926 года епископа Серафима вызвали вновь на Лубянку. С утра он служил Божественную литургию на Влахернском подворье и сказал в слове о святых первоверховных апостолах:

«Петр, отрекшись трижды, получил право и первенство отверзать вход в рай. Отрекшийся может простить отрекшихся, как и сам был прощен Господом за горькие слезы покаяния, и Павел гонитель и затем страдалец за Христа, да всех гонящих и покаявшихся приемлет».

На следующий день Владыка отправился на Лубянку. Все молились. В полдень вернулся на Влахернское подворье: «Требуют выезда из Москвы. Предложили Новгород, я попросил Дивеев. Получил назначение выехать на шесть месяцев в Дивеев или Саров. Сказали: «Будем организовывать Синод, а Вы помешаете"».

Еще после Зырянского края игумения Александра (Траковская), родственница Анны, звала епископа Серафима пожить в Дивееве. Приехали туда 18 июля 1926 года. Совсем не радостно приняла Владыку монахиня Мария, будущая дивеевская игумения. Там уже находился епископ Тамбовский Зиновий (Дроздов)¹¹⁰, второй архиерей был как бы не нужен. Смущение и холодность «страха ради иудейска» матери Марии, надеявшейся охранить существование Дивеевской лавры, недоверчивость духовенства и сестер, недобрые взгляды епископа Зиновия встретили Владыку. Много месяцев ему не разрешали служить в храме. После его упорных просьб мать Мария смилостивилась – распорядилась очистить подвальный храм во имя иконы Божией Матери «Утоли моя печали» под Тихвинской церковью. Здесь епископ Серафим стал ежедневно служить раннюю литургию. На нее собирались жители и некоторые монахини Дивеева и окрестностей, приезжали из Дмитрова духовные дети. Обычно Владыка старался успеть все закончить, прежде чем начнется служба наверху, и служил литургию в четыре часа утра. Выходил затемно; зимой и осенью его всегда провожала Анна – боялась, не обидел бы кто.

Спокойно и тихо совершалось богослужение. Пели двенадцать дивеевских певчих. Сосредоточенно молились, благоговейно и трепетно причащались духовные чада.

В Дивееве епископ Серафим произнес двадцать две проповеди о Божественной литургии. Он рассказал об истории этого богослужения, о его чине, последовательности и содержании молитв, объяснил значение каждой молитвы и каждого возгласа. Целью проповедей, несомненно, было желание раскрыть исключительное значение происходящего во время Евхаристии, с тем чтобы участие молившихся на Божественной литургии было осмысленным и сердечным. Но слова Владыки o литургии стали больше, чем объяснением, – ярким свидетельством, исповеданием его глубокого благоговения, переполнявших сердце ответной горячей любви ко Христу и сопереживания его страстям, преклонения перед жертвой, любовью Божией ради спасения рода человеческого принесенной. «Она – радость, восторг, крепость, жизнь моя!» – восклицал епископ Серафим.

«Я уже неоднократно свидетельствовал, – говорил он, – что если еще живу, дышу, окаянный, грешный, если не сгнил еще от язв греховных, то только потому, что дышу чудным ароматом литургии Божественной, что мои уста омочены Живоносною Кровию Господа Спасителя моего. Божественная литургия – соль, сохраняющая меня от греховного гноения. Она – роза моя, услаждающая меня своим ароматом небесным. Она – посох мой, поддерживающий меня от падения. Она – якорь мой, спасающий меня от потопления. Она – солнце мое, освещающее мрак бездны грехов моих...

Здесь я только начинаю Божественную литургию, а закончу ее там, на небесах, с теми чадами моими, которые останутся верными мне, которые здесь со мною посещают Божественную литургию, любят ее, питаются из этого благоуханного, животворного источника.

<...> Taкоo возлюбил Бог мир, что Сына Своего Единородного отдал, да верующий в Него не погибнет. Други мои, возлюбленные мои, паства моя, понимаете ли вы эти слова?

Возлюбил Бог мир, и Сын Его, полный той же любви, сошел на землю, принял зрак раба, принял всякое унижение и, наконец, умер позорною смертию.

И мало того, Он, Сын Единородный Бога, Единосущный Ему, на Вечери взял хлеб, преломил его и дал, говоря: «Приимите, ядите», – и чашу потом подал, говоря: «Пийте от Нея вси». Причастив так своих учеников, Он этот драгоценный дар передал и нам, верующим в Него. Мы вкушаем Тело Его, мы пьем Кровь Его, Ею мы омочаем наш язык и уста, нечистые, скверные. Этот дар Божественный проникает все существо наше, проходит во все составы наши. Он дал нам литургию Божественную, во время которой каждый раз таинственно приносится страшная Жертва любви за грехи наши. И эта Жертва так велика, любовь Бога к нам так бесконечна, что она простирается на весь мир, на все твари, даже на природу.

Только потому, что приносится эта Жертва, земля дает свои плоды. <...> И пока это делается, пока совершается Божественная литургия, я ничего не боюсь: ни голода, ни червей, ни града, ни засухи – я знаю, что хлеб нужен для литургии, и земля даст его. И если бы небо стало медным, если бы земля высохла и окаменела, я не боялся бы, что мы погибнем. Нет, Жертва приносится, священник возглашает: «Твоя от Твоих». И земля даст то, что нужно вознести при произношении этих слов. Не боюсь ничего, надеюсь на Бога, тако возлюбившего мир.

Но горе, если перестанет совершаться Божественная литургия, горе, если прекратится Бескровная Жертва – тогда погибнет мир! Земля не даст плода, потому что она проклята и живет только благодаря неизреченной любви Бога и Ему служит хлебом. Солнце не даст света, потому что он нужен для произрастания хлеба для литургии Божественной. Все мы умрем, потому что мы живы только Христом нашим. Но я верю, что не прекратится совершение литургии и серафимы будут вместе с людьми вечно воспевать: «Свят, свят, свят. Господь Саваоф».

Пока мы пользуемся благодатным благоуханием Божественной литургии, пока мы Христовы, мы и сами благодатные, хорошее даем другим, мы носим на себе печать любви Божией, мы родственны Святому Духу Утешителю и можем другим давать утешение. Отвернемся от Христа, не будем посещать Божественной литургии, потеряем этот дар Божий – и сейчас же получим другой дар, но не от Христа, а от сатаны. <...>

Даруй, Господи, Свою благодать и любовь тем чадам моим, которые любят Твою литургию, и сподоби и там, где я буду ее оканчивать, быть им со мною.

Моими устами, только что принявшими Пречистое Тело, моим языком, омоченным Живоносною Кровию, моим сердцем, исцеленным Святыми Таинами, взываю я к тебе, несчастный, скорбный друг мой, грешный, слабый, погрязший в страстях, изнемогающий в борьбе с искушениями! Приди сюда, к Святой Чаше и укрепишься, потому что здесь – сила. Приди сюда и возродишься, потому что здесь – жизнь. Приди сюда и просветишься, потому что здесь – свет. Приди сюда и выйдешь из пропасти ада, даже если бы ты был в самих когтях сатаны. Только приди сюда, потому что здесь – спасение»¹¹¹.

После литургии епископ Серафим шел на «канавку», обходя ее по завету преподобного Серафима, читая полтораста раз «Богородице, Дево, радуйся». Заходил в ближнюю пустыньку преподобного Серафима, перевезенную из Capoвcкого леса в Дивеево. Потом молился у алтаря Преображенской церкви и шел мимо игуменского корпуса. Здесь нередко епископ Зиновий и игумения Мария из своих окон за ним наблюдали. «Часто я завидовал ему, – вспоминал потом владыка Зиновий. – Помолился, отслужил, а мы за кофе садимся, только встали»¹¹².

Отдохнув, читал Новый Завет. Летом уходил в лесочек, где совершал свое молитвенное правило. Однажды известный местный коммунист, решив проверить, что архиерей делает в лесочке, спрятался в кустах: «Приходит, – рассказывал, – смотрю, встает на колени и кладет поклоны. Час, другой, все кланяется, поклоны кладет. Устал я, вышел на опушку, жду. Архиерей, нарядный, чистый такой, идет обратно. Пригласил его отдохнуть со мной. Сел он, а я спрашиваю: «Скажите что-нибудь простое и понятное мне». Говорит: «Да, вниз легко спускаться, а в горку весьма трудно, сил не хватает». Говорил со мной так, как никто никогда, и ответил так, как никто».

19 июля (1 августа) 1926 года, в день прославления преподобного Серафима, епископ Серафим вместе с епископом Зиновием ездили на торжество в Саров. Народу было множество. После литургии крестный ход. Гудел могучий колокол, архиереи обносили раку со святыми мощами вокруг собора. Злоумышленники пытались опрокинуть святой гроб, но Господь поругания не допустил.

На Ильин день утром архиереи вернулись в Дивеево.

На престольный праздник Успения Пресвятой Богородицы Владыка вновь, уже один, молился в Сарове. Это было последнее торжество в Сарове и последнее архиерейское служение епископа Серафима. Когда он возвратился в Дивеево, приехал представитель нижегородского ОГПУ и обь явил: богослужение разрешается только в Дивееве, в Саров въезд запрещен. Еще одну только зиму простоял Саров.

Эту зиму Владыка жил в комнатах Елены Ивановны Мотовиловой, вдовы Николая Ивановича Мотовилова, собеседника и сотаинника преподобного Серафима Саровского, многолетнего попечителя Серафимо-Дивеевского монастыря. Ее дом находился за «канавкой». Игумения Александра успокаивала: «Живите спокойно, большевики не тронут этого места. Преподобный Серафим говорил, что канавка станет стеной от земли до неба, и антихрист не перейдет за нее». – «Вы не так понимаете слова Преподобного, – отвечал Владыка. – Он учил читать полтораста раз «Богородице Дево, радуйся» и говорил: кто исполняет это правило, душой того антихрист не овладеет никогда».

Здесь епископа Серафима часто посещала мать Анатолия, дивеевская схимонахиня. С блаженной Марией Ивановной делился Владыка скорбями. Сетовал, что брат Михаил все собирается принять священство, но ему это не удается. «Так дьячком и помрет», – ответила блаженная; так и случилось. Беспокоило Владыку и то, что нету них с матерью игуменией Мариeй надлежащего духовного общения. «На одной лошади из Дивеева вывезут», – заметила Мария Ивановна. И это слово ее тоже сбылось при закрытии обители. Часто приезжала к епископу Серафиму как к старцу монахиня Таисия (в миру Татьяна Александровна Арцыбушева, урожденная Хвостова)¹¹³. Она была дочерью министра внутренних дел (и министра юстиции) России А.А. Хвостова. В сентябре 1930 года была выслана из Москвы в Муром, работала медицинской сестрой, сыновья учились в городской школе. В ее домике нашли приют несколько монахинь Дивеевского монастыря, а в одной из комнат была устроена тайная церковь. Здесь священники из Мурома и Москвы тайно служили литургию.

В Москве монахиня Таисия окормлялась у протоиерея Сергия Мечева и в Дивееве оказалась без духовного отца. Ее познакомили с епископом Серафимом, и после мучительных колебаний¹¹⁴ она решила обратиться к нему за духовной помощью. Владыка принял ее. «Много любви и забот я видела от него, – вспоминала она. – Он говорил: «Ты пришла ко мне с сердцем, а я отдаю тебе кусочек сердца моего с кровью""¹¹⁵.

Владыка «учил, что «кто искренно предает себя в послушание духовному отцу, тот каждое слово его считает словом Божьим. Духовный отец по отношению к такому чаду ничего не делает и не говорит без внушения Божьего». <...> Владыка говорил, что в истинном отношении к отцу не может быть ни зависти, ни ревности, ни обиды, так как все принимается как от руки Господа. Если есть что-либо подобное – значит, нет настоящего отношения. Он говорил, что чем откровеннее духовное чадо с отцом, чем глубже открывает он раны свои, тем ближе становится ему духовный отец. Подобно тому, как для матери самое неудачное, убогое дитя дороже здоровых. «Никогда не стыдись открывать грехи, – говорил он, – чем безжалостнее будешь обличать себя, тем больше будет облегчение»¹¹⁶. <...>

О старчестве он говорил как об особом даре Божьем. Не каждый духовный отец является старцем для чад своих. Бывает так, что у духовного отца много чад духовных, а старцем он – для одного-двух. Это дается Богом. «Я не умею объяснять, почему это так,– говорил Владыка. – Ты хочешь знать эту тайну, ты ходишь кругом да около старчества, но еще не проникла в эту тайну. Когда ты получишь старца, ты будешь его чувствовать около себя всегда»¹¹⁷.

На важные вопросы Владыка никогда не отвечал сразу. Помолчит, а потом ответит, и уже решительно, как будто получил внутреннее указание. Эта решительность очень успокоительно действовала на душу¹¹⁸. <...>

Он любил говорить образами, торжественно, часто мистически таинственно. Иногда необыкновенно сильно, иногда отечески ласково. Иногда обличал и говорил: «Я навожу на тебя прожектор, чтобы ты видела, какая ты должна быть и какая есть». Иногда он поражал меня вопросом: «Что ты делала в таком-то часу; я слышал то-то и то-то» – и так именно и было.

Однажды я забыла ему сказать один грех, он долго просил меня подумать, вспомнить, нет ли еще чего, затем встал, накрыл мою голову епитрахилью и сказал: «Ну, повторяй за мной, прости меня, Господи, за...» – и назвал мой грех со всеми подробностями.

«Мне велено тебе сказать«», – часто говорил он, и от этих слов делалось жутко. <...> раз он вышел из алтаря с сияющим лицом и, подойдя ко мне, сказал: «Ликуй, Таисия, ликуй, пой «Христос Воскресе!» – мне был голос о тебе, что ты спасешься!»"¹¹⁹.

В день ангела епископа Серафима в Дивееве совершили торжественное архиерейское богослужение. Много лет спустя сын Татьяны Александровны Алексей Арцыбушев вспоминал об этом событии: «Второе января, день его ангела, торжественная служба в Тихвинском храме монастыря. Он на кафедре – я рядом с посохом, он в алтаре – я с посохом у царских врат справа. Вот он торжественно с дикирием и трикирием в руках стоит на солее: «Воззри, Боже, и виждь, и посети виноград сей, его же насади десница Твоя», а монастырский хор отвечает ему: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас».

Его службы были торжеством. Так, как служил Владыка, я нигде больше не видел и не слышал. Это было неповторимое состояние моей ребячьей души. А после литургии – крестный ход по всей канавке, а она длинная-предлинная. Январские морозы сковали снега, осыпали искрящимся инеем ветви кладбищенских берез, лип и всю Владыкину серебряную бороду; превратили дыхание хора певчих в облака белого пара, сквозь который слышно: «От юности Христа возлюбил еси, блаженне, и Тому Единому...» Владыка идет с посохом, я впереди него со свечой в тяжелом бронзовом подсвечнике, руки застыли окончательно, они хоть и в перчатках, но словно прилипли к бронзе, я силком разжимаю их и... Свеча и подсвечник падают у ног Владыки. Он нагибается, поднимает свечу, несет ее, а мне, улыбаясь, показывает, чтоб я дул на руки...»¹²⁰

«Я хорошо помню... его самого... его светлое-светлое лицо, добрые и необыкновенно лучезарные глаза и голос»¹²¹.

Накануне игумения Александра поднесла епископу Серафиму копию иконы Пресвятой Богородицы «Умиление», перед которой скончался преподобный Серафим. Образ утешал Владыку в изгнаниях. Перед ним утром и вечером читал он 150 раз «Богородице Дево, радуйся», «Царице моя преблагая, надеждо моя, Богородице, зриши мою беду, зриши мою скорбь... разреши ту, яко волиши, окорми мя, яко странна...». Владыка Зиновий подарил блюдо с изображением Сарова и надписью: «Ты же, рабе Божий, держись правды».

14 февраля 1927 года, после всенощной под Сретение, которую совершали дома в келии, Владыка вдруг бросился к окну, к одному, к другому, с молитвенными восклицаниями. «Пречистая Дева Богородица идет по канавке, – сказал он послушнице Анне. – Не могу зреть пречудной Ее красоты и неизреченной милости!»

Пасху 1927 года встречали в Тихвинском храме. Большими хлопьями падал снег. Громадное впечатление произвело чтение Владыкой святого Евангелия.

Саров переживал тяжелые дни. 30 марта 1927 года мощи преподобного Серафима увезли в город Темников и далее... Камушек, на котором тысячу дней и ночей: молился преподобный Серафим, и гроб чудотворца делили на части. Скорби и скорби...

Утешением был Онисинька, блаженный Онисим, дитя по развитию. Чувствуя Владыкину ласку, бежал к нему, «к Сафиму». Во время службы архипастыря Онисим ликовал: «Наша Сафима служит». Постилал ему орлец. «Птичку Сафиме», – требовал упослушниц.

– Видели мы Господа, – рассказывал Онисинька Владыке.

– А как ты его видел?

– Душенька, пожар... пожар, думали. Смотрим, Господь... И Матерь Божия, душенька. Сказали: «Монашки замуж не ходить, а то одни мослы останутся»... И спрятались, – поведал Онисинька о видении Господа, повелевшего сестрам хранить обручение с Ним.

Особенно возмущали Онисима нарушители поста. «Сафима, московка рыбу ест», – жаловался он.

– А, душенька, не ужинали? – спрашивал у причастников.

– Нет, душенька, не ужинали.

– Покорно благодарим.

Владыкины чада привезли ситцевую рубашку в цветах, которая нравилась Онисиму. «Сорвем у Онисиньки цветочек», – шутили сестры.

Июль 1927 года памятен появлением «Послания Синода ко всем верующим» – Декларации Заместителя Патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) о лояльности Церкви по отношению к разрушавшей ее государственной власти, о «сорадовании» ее успехам, об обязательстве (данном за всех священнослужителей и православных христиан) стать солидарными с политикой советского государства, поддерживающими его мероприятия (по-видимому, уничтожении Церкви тоже). Теперь верующие, не желавшие исполнять обязательства лояльности, навязанные им Декларацией, подлежали прещениям церковным и преследованиям гражданской властью. Этот документ не мог не вызвать протеста у епископа Серафима, который позже превратился в полное отвержение новой церковной политики.

Осенью 1927 года в Дивеево нагрянули власти, объявили о закрытии обители. Пришли к Владыке. «Куда хотите выехать?» – спросили. «На место своего служения – в Дмитров. И больше никуда». Последние слова были поняты так, что из Дивеева выезжать епископ не хочет. Непрошеные гости зачастили. Святыни пришлось убрать, поделили частички от келии Преподобного, от лычка, от его вещей. Мать игумения передала епископу часть мощей преподобного Серафима, часть от главы.

Как-то во время всенощной зарыдал Онисинька: «Об обители плачу, душенька!» Блаженный увидел обитель закрытой. Последние месяцы он все подтаскивал листы железа к забору и домику Владыки. «Что это ты делаешь, душенька?» – «Околачиваем, душенька. Околотить надо».

8 (21) сентября, Рождество Пресвятой Богородицы, престольный праздник обители, прошел благополучно. Но в ночь под девятое разразилась буря. И в эту ночь вооруженный конвой, ворвавшись в келии, отправил в арзамасскую тюрьму епископов Серафима и Зиновия, матушку игумению Марию, всех старших сестер и духовенство. Сестры чувствовали, что все кончилось. Так и сбылось слово блаженного: по отъезде Владыки корпус заколотили со всех сторон. Онисинька плакал: «Сафиму взяли в холоду», то есть в холодную тюрьму.

22 сентября духовные чада поехали за епископом. Насквозь промокшие под сильным дождем, догнали арестованных на постоялом дворе. К ночи должны быть в Арзамасе. Сбылись слова блаженной Марии Ивановны: Владыка выехал из Дивеева в тарантасе, на одной лошади с игуменией Марией, за кучера – владыка Зиновий и милиционер.

В городе горят огни, в уютных комнатах видны картины на стенах, цветы... А послушницы, промокшие и продрогшие, но свободные, – вновь каждый день у стен тюрьмы, чтобы хоть немного облегчить участь страдальцев.

Сохранились две записочки, переданные Владыкой из арзамасской тюрьмы в сентябре 1927 года.

«Все получил. Благодарствую с молитвой. Пришлите две ладанки с нафталином и камфарой. Белых сухарей можно, пожалуй что, и прислать. Захочется поесть с чаем. Здоров. Белье завтра вышлю.

Е. Серафим

Получил все. Благодарствую с молитвой. Посылаю полотенце. Какао посылать подождите. Можно посылать поменьше.

Е. С."

13 (26) сентября, вечером под Воздвижение, когда во всех храмах выносили Животворящий Крест Христов для поклонения, Анна Патрикеева и Анюта Баринова стояли у ворот тюрьмы в ожидании: готовился этап всех дивеевских заключенных в Нижний Новгород. Ворота отворились, узников привели в контору. Девушкам разрешили взять в городе извозчиков, чтобы довезти заключенных до вокзала. В поезде посадили в обычный вагон, очистив соседние купе. Мать игумения попросила перебинтовать отекшие ноги. Вдруг брат временно служившего в Дивееве священника, некто Николай Арсеньевич, также арестованный, осыпал епископов и игумению ругательствами и поношениями. Узники молчали, молясь. А одна из сестер увидела, что сам преподобный Серафим присутствовал среди изгнанников, благословляя и сопровождая их.

На Воздвиженье Креста Господня с утра по улицам Нижнего Новгорода потянулось, шествие на шести извозчиках. Народ, видя в каждой повозке духовное лицо и конвоира, говорил: «Саров закрыли, Дивеево закрыли...»

Сначала привезли на Дивеевское подворье. Старшая на подворье матушка Манефа встретила узников с почтением: комфортабельное помещение, водопровод, ванна.

Напротив подворья раньше жила сестра епископа Серафима Анна Ивановна, скончавшаяся в 1923 году. У всех о ней осталась добрая память. Соседка по дому Анна Алексеевна Никашарова с дочкой Валей бывали у Владыки в Дивееве. Они радушно приняли духовных его чад, вспоминали Анну Ивановну, читали ее письма к брату и его к ней.

Затем – опять ОГПУ: дежурные венгры пересчитали арестованных, позвонили по телефону и увели в камеры.

Скоро дошли из тюрьмы известия, что у владыки Серафима вновь начались приступы каменной болезни. Анну вызвали, предложили: «Хлопочите об освобождении больного. Сегодня всю ночь требовали в камеру врача. Он умирает от приступов сердца и камней в почках». В управлении ОГПУ она стала просить, чтобы отдали больного на поруки. Долго мытарили, предлагали доносить...

Наконец согласились: «Завтра к десяти часам освободим. Приходите». Выдали документы обоим владыкам и матушке игумении. На следующий день действительно освободили. Владыка не мог поверить от радости.

Но 17 октября 1927 года епископов Серафима и Зиновия неожиданно вызвали в Москву. Когда в Москве они искали пристанище, Владыка сказал: «Легче упокоиться навеки, чем так скитаться». На Влахернском подворье их приняли, обогрели и утешили.

На другой день епископы отправились в ОГПУ. Предвидя предстоящие изменения в церковных порядках, решили идти за штат. Их пригласил Тучков; принял вежливо. Предложил: «Кого будем вам посылать для посвящения – посвящайте. Вот вы, епископ Зиновий, и вы, епископ Серафим, поезжайте, управляйте епархиями. Побывайте у митрополита Сергия, приходите, договоримся и поедете».

– Я морально не могу, – отвечал владыка Зиновий.

– Я монах, при посвящении во епископы давал обет управлять по каноническим правилам, – сказал епископ Серафим.

– Тогда в 24 часа выезжайте из Москвы подальше.

– Я – в Муром, – решил епископ Зиновий.

– А я – в Меленки, – сказал владыка Серафим.

– Ну что же, езжайте, только живите тихо, – предостерег Тучков.

Митрополиту Сергию епископ Серафим подал прошение освободить его от управления Дмитровским викариатством. Такое же прошение подал и епископ Зиновий. «Что это? – спросил митрополит Сергий. – Протест? Несогласие с Синодом? Нежелание договориться? А знаете, что митрополит Петр за свою несговорчивость поехал на остров Хе, в Заполярье, а вы будете не в Хе, а в хе-хе-хе». «Ну, что бы там ни было, а морально мы не способны на что-либо другое».

Более подробный рассказ об этой истории записан архимандритом Хризостомом (Блашкевичем) со слов собеседника епископа Серафима: «При встрече епископа Серафима с митрополитом Сергием (Страгородским) речь шла... о возлагавшемся на него митрополитом Сергием обязательстве прочесть своим пасомым Декларацию и тем самым солидаризоваться с ней. Вот это-то требование и вызвало ссылку епископа Серафима на невозможность поступать вопреки своей совести и обманывать своих пасомых... Тогда же вызван был к митрополиту Сергию и архиепископ Тамбовский Зиновий (Дроздов), присутствовавший также при этой беседе. <...>

После требования, предъявленного им обоим митрополитом Сергием, оба вынули (из рукавов ряс, как ... говорили) уже заранее ими на этот случай заготовленные прошения об уходе на покой. Тут и последовало упоминание о полярном круге и об острове Хе¹²², на котором уже находился митрополит Петр в ссылке. По-видимому, после этого им еще было предоставлено некоторое время на раздумье. <...> Епископ Серафим спросил совета у одного старца. Тот ответил: «Поезжай в город Меленки, будешь Богу миленький""¹²³.

Существует свидетельство, что в 1927 году Владыка тайно побывал в Дмитрове¹²⁴. Это могло произойти только тогда, перед отъездом из Москвы, когда краткое время, отпущенное на выбор места высылки, он оставался «свободным». Епископ Серафим молился в Николо-Пешношском монастыре и говорил проповедь, в которой советовал прятать ценности как святыню¹²⁵. Удалось ли монахам предпринять что-нибудь для сохранения святынь, неизвестно. Но 12 апреля 1928 года (во вторник Страстной седмицы) один из древнейших православных монастырей – Николо-Пешношский – был окончательно ликвидирован. Все церковное имущество изъято. Большинство монахов разошлись кто куда. В 1929 году с территории монастыря были изгнаны последние монахи.

Так вскоре епископ Серафим оказался в Меленках. Дмитровцы, узнав новое местопребывание своего епископа, поспешили к духовному отцу. Приезжали пастыри, и дмитровские и московские, монашествующие и бельцы, старцы, девы, отроки. Неостановимый поток. Извозчики, выезжая за архиерейскими гостями, указывали его пристанище. Шли пешком странники, богомольцы, детки епископа Серафима, и «никтоже тощ и неутешен отыде». Бывали и высокие гости, и старушки с фабрики, и крестьяне – все вместе, родные под сенью отца. Владыка много исповедовал. Все выслушает, утешит, напишет близким – никого не отошлет по усталости, не выговорит, не упрекнет. Трапеза общая. Ел с гостями, беседуя со всеми. Духовные чада через несколько дней приезжали опять, готовые поселиться близ, а Владыка похлопает по плечу, посмеется да пошутит...

Любил гостить в Меленках Михаил Иванович: помолится, побеседует с любимым братом. Из батюшек часто приезжал из Дмитрова отец Александр Фелицын с певчими и духовными чадами, преданными ему душой. За духовным руководством и по вопросам церковного управления приезжали пешношские иеромонахи и дмитровский благочинный отец Иван Муравьев.

Приезжали монахини Спасо-Влахернского монастыря. Рассказывали, что с 1928 года, после упразднения их «трудовой артели», началось разрушение обители. И 29 апреля 1929 года Президиумом Моссовета было принято два решения: о закрытии Каменной Дмитриевской кладбищенской церкви-часовни и приспособлении ее под электростанцию и об установке на колокольне Спасской церкви водонапорного бака вместимостью 3000 ведер...

Приезжала к нему из Мурома и духовная дочь монахиня Таисия (Арцыбушева). Много скорбей переживала она в это время, искала у Владыки духовной помощи и совета. Она не знала еще, что спустя совсем недолгое время уже не сможет его видеть¹²⁶. И словно предчувствуя это, словно в напутствие и утешение, епископ Серафим пророчески приоткрывал ей завесу будущего. «Как-то раз в Меленках я была у Владыки, – вспоминала мать Таисия, – и он сказал мне: «Знаешь, я видел тебя. Вижу, будто подхожу я к воротам Царствия Небесного. У входа стоят экспресс, почтовый поезд, автомобили, рысаки и среди них старая белая кляча, запряженная в таратайку. Подивился я, иду дальше, вхожу, и что же я вижу? Тебя, ты сидишь и облизываешься – видно, уже наелась. «Здравствуйте, Владыка», – говоришь ты мне. А я тебе: «Как ты сюда попала?» А ты отвечаешь: «А вы видели у ворот старая белая кляча в таратайке стоит, так вот я на ней и приехала».

После я спросила Владыку: «Владыка, вот вы часто даете мне надежду, что я спасусь. Как это будет? Ведь я все время столько грешу? Неужели я изменюсь?» Он не сразу ответил, а долго молчал, глядя на меня. Потом сказал: «Ты спасешься покаянием... Грешить ты будешь до самой смерти... Но покаяние тебя спасет».

Другой раз в Меленках он в полном облачении после службы сказал мне, при этом правая рука у него была на сердце: «Даю тебе слово, что перед смертью ты будешь каждый день причащаться... Я упросил Господа об этом для тебя. Поверь мне, это так будет""¹²⁷

Приезжавшим духовным детям Владыка в утешение дарил Акафист Благодарственный по причащении Святых Христовых Таин, составленный им в ссылке. Один экземпляр этого Акафиста в 1930 году он подарил монахине Таисии и надписал словами из 6-го икоса:

«Для Божественной литургии и солнце светит, и луна, и звезды тихий свет свой посылают, и земля дает плод свой, да будет Святой Агнец на престоле. Весь смысл жизни сей земной не в чем ином, как в постоянном приготовлении себя к принятию Святых Таин Христовых, в молитвенном подвиге, воздержании, чистосердечном покаянии. В таком приготовлении к Святым Таинам и в самом причащении Святых Животворящих Таин Христовых заключается весь смысл жизни христианина. Христианин должен причащаться наивозможно чаще».

«В этом была основа его руководства – «Каждую минуту своей жизни помни, что ты готовишься к принятию Святых Таин. Что бы ты ни делала, делай с мыслью, что ты скоро будешь причащаться. Надо почувствовать себя черной тучей, чтобы озариться молнией Святого Причащения""¹²⁸.

Кончается Акафист восторгом благодарности Господу Иисусу Христу:

«О! Иисусе мой, Хлебе Живый, Хлебе Небесный, Хлебе Сладчайший, Хлебе превожделенне, Тобою питаются ангели на небесех преизобильно! Благодарю Тя, яко и аз, странник и пришлец на земли сей, насытился ныне Тобою! О, Пище моя крепкая, Питие неисчерпаемое, Источниче безсмертия и жизни Подателю! О, Пасха таинственная, Пасха всечестная, Пасха непорочная, Пасха великая, подавай мне истее Тебе причащатися в невечернем дни Царствия Твоего! Подавай мне пети Тебе в веки неисчетныя песнь великую, в вышних трегубо песнословимую: Аллилуиа. Аллилуиа. Аллилуиа»¹²⁹.

•

Дмитровцы переписали Акафист от руки во многих экземплярах. Их потомки до сего дня как святыню хранят старенькие тетрадки с рукописным текстом этого молитвословия.

Епископу Серафиму говорили, что начальству не нравятся частые посетители, как бы его не забрали. «Пусть поездят, все равно ведь заберут», – отвечал Владыка. В день Похвалы Пресвятой Богородицы его неожиданно вызвали в Муром. Но на этот раз все обошлось.

Поначалу власти разрешали служить в городских церквях, и на Рождество Владыка служил в меленковском соборе. Торжество было редкое для Меленок.

На первой неделе Великого поста епископ Серафим просил никого не приезжать. Уединялся в келии, с домашними до пятницы не говорил. К пище не притрагивался, даже, причащаясь каждый день, не запивал теплотой.

На Страстной седмице утреня в пять часов, часы с полным чтением Евангелий, литургия Преждеосвященных Даров – так до четырех часов дня без перерыва. И Владыка словно не устает, но светится и будто не по земле ходит.

Ночью в два часа полунощница, пели с зажженными свечами в руках: «Се, Жених грядет в полунощи».

Иногда случалось среди ночи, когда Владыка читал правило, дверь келии распахивалась от ветра. Послушницы подходили, полагая, что он отворил дверь сам, приглашая убрать келию. Заглянув, видели владыку Серафима, в молитве повергшегося ниц перед иконами, крестообразно раскинув руки.

Благовещение Пресвятой Богородицы в 1928 году совпало с Лазаревой субботой. Во время полунощницы епископ постриг в рясофор послушницу Анну. Еще 31 января он отслужил молебен святому Никите Новгородскому и велел ей позаботиться о брачной одежде. Сам дал денег для начала. Ряска была сшита в Дивееве, шапка и наметка матушки схиигумении Фамари, четочки – владыкиными руками сделанные. От Владыки благословение – образ Симеона Верхотурского, особенно почитаемого зырянами.

9 июля 1928 года постригал в рясофор диакониссу Таню. Третий постриг, тоже в рясофор, близкой духовной дочери Владыки Екатерины Павловны Ануровой. Учительница гимназии, светски воспитанная, вольнодумно настроенная, под влиянием епископа Серафима стала ревностной христианкой. Владыка говорил: «Она, как губка, впитывает все наставления». Екатерина Павловна преподавала историю в средней школе Дмитрова. Урок начинала с молитвы и крестного знамения, безбоязненно исповедовала веру в советской школе. В 1920 году ее арестовали и заключили в Бутырскую тюрьму. Через пять месяцев освободили¹³⁰. Но в 1922 году она вынуждена была оставить школу, так как от учителей требовали проповеди атеизма. Екатерина Павловна посещала все службы, записывала проповеди Владыки. В соборе причащалась Святых Таин у своего духовного отца. Постриг ее Владыка в праздник Успения Пресвятой Богородицы 1928 года и причислил к Серафимо­Знаменскому скиту; благословил образом преподобного Серафима Саровского, скончавшегося в келии у стола, на котором лежало пасхальное яичко.

В последние дни перед смертью она письменно исповедовалась Владыке. Причастившись Святых Таин запасными дарами, тихо отошла в день памяти святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, учителей словенских, бывши сама христианской учительницей многих детей.

На десятый день после своей смерти, в день памяти святителя Алексия 2 (15) июня, Екатерина Павловна явилась Владыке перед его пробуждением: «С праздником святителя Алексия, старчик. Я ведь жива, жива, жива», – радостная, в свете нескончаемой жизни.

Четвертый постриг – ее матери, Марии Николаевны, той самой, что крестом распростерлась на перроне Ярославского вокзала, провожая отъезжавшего в ссылку архипастыря. Постригал ее Владыка в день преподобного Серафима на всенощной, под свои именины 2 (15) января. И также причислил ее к скиту матушки Фамари. Духовные дочери Владыки любили Марию Николаевну, и он сам называл ее мамой. «Поминаю нераздельно, как маму, так и Катюшу, хотя одна из них уже преставилась, – говорил Владыка, – никак не могу их разделить».

После кончины дочери Мария Николаевна каждый день ходила на могилу читать «полтораста» «Богородице Дево, радуйся». Теперь обе инокини – и мать и дочь – лежат под одним крестом на кладбище в Малоярославце.

Был и постриг в мантию инокини Леониды из Влахернской обители, председательницы артели, как водилось в то время в обителях. Старшая в артели, она отвечала перед властями, а в обители была матушка и игумения. Владыка вручил ее святителю Николаю и дал свое мирское имя. «Святитель Николай помощник всем, утопающим в волнах морских, да будет и тебе помощником в житейской буре и треволнениях». Благословил образом «Иудино лобзание». Мать Николая, принадлежа к непоминающим, городские сергианские храмы посещала редко; сестры митрополита Сергия поминали и ее не понимали. Владыка наставлял: «Изредка (все же) в церкви ходи, чтобы не обратили внимания». Но Святые Таины советовал принимать у непоминающих¹³¹.

В остальном тихо текла жизнь в Меленках. Каждый день уставная служба. После Божественной литургии Владыка весь сиял. Затем читал по четкам Иисусову молитву. Пить чай выходил радостный, веселый и полный любви. После чая отвечал на письма, иногда уединялся в садик со Священным Писанием. За обедом беседовал с гостями, шутил.

Перед всенощной выходил около шести часов. Читали правило – три канона и Акафист. Исповедь, всенощная по уставу: одна кафизма нараспев на глас и на два клироса «Господи воззвах», «Положи, Господи, хранение устом моим», кафизма вторая на утрени, «Хвалите», оба псалма на два клироса, величание. Все стихи нараспев, иногда «Непорочны» на три статии, 5-й и 3-й глас. Канон на 14. Хвалитные стихиры всегда пели.

В Меленках епископ Серафим не выходил за ворота дома. У окна – полка для птичек. Владыка сыпал пшено, другие зерна, прилетала туча голубей. Если он отдыхал в саду, то о возвращении домой оповещали голуби, летевшие впереди, к полке у окна. Хромой голубь хотел себе всех подчинить, забавно было наблюдать за ним. Голуби «пешком» ходили через большую комнату Владыки из одного окна в другое. Слепой голубок жил у него под кроватью.

Черненького петушка прозвали «крестник»: Владыка вынул его из надколовшейся скорлупки и крестным знамением благословил жить. Петушок из рук его выбирал белый хлеб, а не черный, задумчиво глядя на накрытый стол: чем бы еще полакомиться? Погиб от мальчишек, поймавших его в петлю.

Размеренной жизни в Меленках было отпущено около пяти лет. С 1930 года поднимается новая волна арестов в Москве. Власти стали искать, через кого можно было бы добывать сведения и о епископе Серафиме. Принуждали дочь хозяйки, Марию Лаврентьевну, то уговорами, то угрозой тюрьмы. Зимой 1931 года приехал с новостями встревоженный Николай Дулов, бывший священник, снявший с себя сан. Чувствовалось: близок арест.

В декабре 1931 года нагрянули с обыском, арестовали Марию Лаврентьевну. Епископу велели явиться в ОГПУ. Владыка заболел, пошла вместо него Анна. Допросили и отпустили. А Марию Лаврентьевну в полночь увезли в Иваново. Через два месяца она вернулась. В разговорах намекала, что всех ждет та же участь – тюрьма.

Духовные чада предлагали Владыке переехать куда-нибудь, чтобы обезопасить себя и Марию Лаврентьевну, но власти опередили: вновь вызвали в ОГПУ и взяли подписку о невыезде. В ответ на тревоги окружающих он раскрыл Евангелие и прочел: «И послал двух учеников пред Собой уготовати Пасху¹³²... Истина свободит вы¹³³».

Наступила Лазарева суббота. Дома прибрались к празднику. Окончилась всенощная с «вайями и ветвями», с возгласом: «Благословен грядый во имя Господне!» Встречая Господа, грядущего на страсти, и себя готовили к страданиям.

За ужином – стук. Вошли трое. Придирчивый обыск. «Дайте паспорта»... Ранним утром в Вербное воскресенье 11 (24) апреля 1932 года послушниц повели в ОГПУ. Бледный от болезни Владыка просил следователя, когда уводили инокинь: «Не обижайте их, и вас Господь помилует. Не забудьте моей о них к вам просьбы, а я вас не забуду». Из раскрытого окна благословлял он арестованных девушек архиерейским благословением. Клавдию поместили в кладовой, Анну – в кабинете начальника. После продолжительных допросов убеждали ее «строить народное счастье» и «делать людям добро». «С Богом ли?» – «Нет, без Бога». – «Без Бога нет счастья людям. Чем дальше они от Бога, тем несчастнее будут».

Повезли в Ивановскую тюрьму. В Муромe заперли на вокзале с ворами. В Ивановском ОГПУ допрашивал главный следователь Мельников, молодой человек, сын протоиерея: «Так-так, Владыку в Москву, а вас сюда повезли». Допрашивали ночью двенадцать раз. Бог молитвами Владыки подавал твердость духа и такую радость, что следователи удивлялись. Владыка на прощание сказал: «Нюра, даю тебе с собою Святые Таины». Они хранили и ограждали в страшные минуты.

После ареста послушниц, не дожидаясь окончания приступа желчной колики, в Ивановскую тюрьму увезли и епископа Серафима. Тюремный врач, осмотрев Владыку, написал справку: «4 апреля 1932 года осмотренный мною Звездинский Серафим Иванович, 60 лет, страдает камнями печени, воспалением желчного пузыря, неврастенией, в настоящее время отмечается процесс обострившийся. Следовать на лошади может. Желательно два-три дня дать покой на месте, чтобы стихли обострившиеся боли». Покоя, конечно, не дали и больного Владыку вскоре отконвоировали в Москву. Но в сопровождении фельдшера из больницы.

При аресте епископа Серафима в Меленках хозяев дома не было. Видя, что святыни остаются в пустом доме и желая их сохранить, Владыка взял с собою мощи и образ преподобного Серафима, его исцеливший. Теперь он должен был везти их в Москву.

По дороге фельдшер рассказывал, что строится и хочет достроить дом, чтобы жить в нем. Епископ Серафим попросил его: «В Москве, в ОГПУ, у меня отберут святые мощи. Возьмите их вы, сохраните и отвезите в Меленки. При первой возможности я пришлю к вам за ними. Если исполните мою просьбу, достроите дом и будете в нем хорошо жить, а если нет – не обещаю». Фельдшер взял мощи и расстался с Владыкою. Но, решив угодить начальству, половину святыни отдал в московское учреждение, объяснив, что получил от епископа. Другую половину сохранил, отвез в Меленки и передал хозяйке дома, где жил Владыка. Немного времени спустя, когда фельдшер поехал выбирать строевой лес для недостроенного дома, одно дерево неожиданно раскололось пополам и отколовшейся половиной ударило его по голове насмерть...

Опустел дом в Меленках, где Владыка пять лет служил Божественную литургию. Не стало в нем пения и молитвы, садик зачах, голуби разлетелись, собачка Шельма померла. Пришла лишь блаженная Саша и стала жить во дворе на открытом воздухе, подвизаясь незримыми миру подвигами.

В Москве епископов Серафима и Арсения (Жадановского) отправили на Лубянку. Владыку Арсения вскоре отпустили, а епископ Серафим остался в заключении. Одновременно арестовали духовенство Меленок, саровского иеромонаха отца Александра и духовных чад Владыки: Катюшу Анурову, Владимира Николаевича Максимова с сыном, Наталью Федоровну, Николая Ивановича Кейса – врача-гомеопата, лечившего епископа. Хозяйку и дочь ее Марию Лаврентьевну арестовали тоже, но вскоре отпустили.

На следствии Владыку обвинили в принадлежности к «антисоветской организации» церковников «Истинно Православная Церковь» и руководстве московскими приходами непоминающих церквей: Никольской на Маросейке, церкви Сербского подворья, Николы Подкопай, Николы в Котельниках и Николы Большой Крест. Утверждалось, что «Истинно Православная Церковь» «представляет собой церковно­монархическую организацию, ставящую своей задачей борьбу с Соввластью под флагом борьбы с безбожием, используя в этих целях как легальные возможности (церковь), так и нелегальные в виде организации подпольных образований»¹³⁴. «Звездинский... после легализации Церкви ушел формально на «покой», фактически возглавив антисоветский церковный элемент, противников легализации, видевших в этом соглашение церкви с безбожной Соввластью»¹³⁵.

•

«Серафим Звездинский формально пребывал на «покое», переехав в Меленки в 1928 г., т. е. вскоре после издания известной декларации м. Сергия. Серафим Звездинский вполне определенный законченный монархист. Свою работу по возглавляемой организации Серафим Звездинский осуществлял крайне конспиративно, не оставляя никаких письменных следов, практикуя личные беседы с приезжавшими к нему руководителями отдельных групп и ячеек»¹³⁶.

Конечно, священники непоминающих церквей Сергий Мечев, Дмитрий Крючков, Александр Ильин, Илья Амбарцумов, Михаил Шик, Владимир Щербаков и Григорий Горюнов, а также Сергий Лебедев и Александр Гомановский (контрреволюционная связь с которыми вменялась в вину епископу Серафиму) были хорошо знакомы Владыке, некоторые из них ездили к нему в Меленки. Они были единомышленниками и нуждались во взаимном общении и пастырстве, советах, духовной помощи. Но их дружеские отношения не имели политической подоплеки. Отделение от митрополита Сергия было продиктовано исключительно нежеланием участвовать в церковно-государственной политике. Потому на допросе все обвинения следствия Владыка отверг. Но сказал: «По своим взглядам я сторонник т. н. феократии, т. е. чтобы земной правопорядок являл собой копию небесного»¹³⁷.

25 мая 1932 года в Особую инспекцию при Коллегии ОГПУ и в Общество помощи политическим заключенным поступило заявление «гр. Звездинского Михаила Ивановича, проживающего в гор. поселке Чернь Тульского округа Московской области, по делу следственно-заключенного гр. Серафима Ивановича Звездинского, моего родного брата.

Он был взят из г. Меленки Владимирской губернии Муромского уезда приблизительно 23–25 апреля c/г. и помещен в Бутырскую тюрьму. Хотя он и служитель культа, но уже более 10 лет, как человек больной, ни в каком общественном служении, как гражданском, так и церковном, никакого участия не принимал, сам никуда не ездил и даже из дверей своей квартиры в Меленках никогда не выходил, даже на улицу.

Все это побуждает меня просить об освобождении моего брата, как больного болезнью образования и последующего мучительного прохождения печено-желчных камней, так и активно ни в чем себя не проявившего.

М. Звездинский"¹³⁸

Такое ходатайство стало подвигом братской любви, так как назвать себя братом епископа, да еще находящегося в заключении (значит, врага соввласти), в те годы, да и вообще при советском режиме, было очень опасно. Можно было и самому угодить под арест за такое родство, и уж наверняка лишиться работы. Как правило, родственники священнослужителей не упоминали об этом, прятались, уезжали как можно дальше, в Сибирь, на Кавказ, где о них не было сведений, меняли фамилии. А Михаил Иванович сам назвался братом Владыки.

Но никакие аргументы ОГПУ не приняло во внимание, никакие ходатайства не помогли, и 7 июля 1932 года Особое совещание при Коллегии ОГПУ постановило: выслать Звездинского Н.И. в Казахстан на 3 года сроком от 25 апреля 1932 года. Отправить этапом¹³⁹. Избавиться от этапа помогла Екатерина Павловна Пешкова, председатель Красного Креста, много утешала и в тревоге подавала надежду. Достали два билета. Один Владыке, второй – для Анны.

В июле с Лубянки Владыку перевели в Бутырскую тюрьму. Там разрешили свидание с братом. «Ты поедешь не по этапу, с тобой поедет Нюра», – утешил он. «Прощай, брат Миша».

«Как будто надолго-надолго, навсегда», – заметил Михаил Иванович после свидания. Так и случилось: на земле они больше не повидали друг друга. Владыка уехал в ссылку, откуда в Центральную Россию уже не вернулся, а Михаил Иванович в день празднования Боголюбской иконы Божией Матери, 1 июля 1936 года, скончался.

Образ, от которого епископ Серафим в юности получил исцеление, пропал в Бутырской тюрьме. При аресте Владыка взял его с собою. В Бутырках все отобрали и до отправления в Алма-Ату поместили в камеру хранения. Перед отходом поезда среди своих вещей он мечтал увидеть образ преподобного Серафима (на металлической дощечке размером в два с половиной вершка длины и два вершка ширины). Не найдя святыни в своих вещах, заявил о пропаже. Ответили, что разбираться нет времени, надо торопиться – поезд отходит. И не стали больше разговаривать.

Новый изгнаннический путь. Скоро почувствовали казахстанскую жару. Пыль, кругом пустыня; на земле соль, незнакомые птицы в небе. На третий день показались горы. В дороге у Анны началась тропическая малярия. Головная боль, температура сорок. Маленькая станция Алма-Ата. Город перенаселен. Еще в Москве советовали найти в Алма-Ате Лушу, принимавшую сосланных священнослужителей. Поехали к церкви. Монашки указали улицу, на которой она живет. Луша, девушка лет тридцати, сразу поняла – перед ней архиерей, поклонилась: «Владыка, вот вам мой чуланчик. В доме у нас милиционер с семьей. А на терраске чуланчик, здесь кроватка, поживите».

Через пять дней вызвали в ОГПУ.

В Алма-Ате епископу Серафиму все время было очень плохо. Разреженность воздуха действовала на сердце, вызывая тяжелые приступы. Чуть ли не каждые два дня бегали за врачом: иногда казалось, что Владыка умирает.

Ссыльные знакомые старались, чем могли, помочь. Иногда навещали другие ссыльные Скитская мать Серафима (Ганя) то помидорчик принесет, то кусочек хлеба. Соня Булгакова дивеевская прибегала, приносила свой паек хлеба.

Отец Луши собирал милостыню. Вернувшись домой, доставал лучшие куски и прянички из мешочка, делился с Владыкой. Епископ брал и благодарил: «Спасибо, дедушка». – «Богу Святому спасибо, а не мне». Когда же Владыка давал ему московский гостинчик, дедушка говорил: «Ах, Боже мой! Сами старички, самим нужно», но все же брал. Ему нравилась рисовая каша, раньше он никогда ее не пробовал.

Однажды Лушин чуланчик навестил Алма-Атинский епископ Герман (Вейнберг). Епископ Серафим принял его радушно. Побеседовали и чайку попили. Владыка угощал вареньем из виктории и рисовой кашей. Епископ Герман приглашал к себе. Владыка не обещал, а спутницам сказал: «К себе принял, а сам не пойду»¹⁴⁰.

8 октября в Алма-Ате выпал снег. На террасе жить стало невозможно: от мороза у Владыки пошли нарывы, обострился ревматизм коленей, началась зубная боль, возобновилась малярия. Через два дома от Луши нашли отдельный сарай. Оби ходили. Крыша над головой, не верилось: тепло, чисто, уютно и нарядно. А через неделю приехал сын хозяйки, военный. Стал гнать ссыльных. Начали искать новое пристанище – но 10 ноября 1932 года Владыку вызвали в ОГПУ и приказали отправиться в город Гурьев, до которого окольными путями предстояло преодолеть семь тысяч верст: прямой дороги туда не было.

Опять в пути. Холодно, сыро и грязно. Грипп настиг всех троих, у всех температура. Приехали в Сызрань совсем больные, разбитые – пересадка в поезд до Пензы. Сильный холод. Поезд будет только утром, на вокзале толпа, не войдешь. Владыка решил переночевать в гостинице. Там дали комнату (правда, без отопления), но он не ложился: помолившись, причастился; причастил и Анну во укрепление душевных и телесных сил. В Пензе такой же водоворот. Дальше – поезд до Саратова.

В Саратове обошли город, осмотрели собор и другие места, памятные для Анны. Переехав Волгу в Покровской слободе, ночью сели в поезд до Уральска. Первый раз за неделю ели горячее. В вагоне рядом с ссыльными ехал военный комиссар Гурьева. Рассказывал, как добираться дальше: «пятьсот верст автомашиной, дорога трудная».

Уральск встретил вьюгой и морозом. У Анны высокая температура. Владыка писал в ОГПУ: «Оставьте меня здесь. Зачем отправлять в Гурьев? Очень трудное сообщение». Но ничего менять не стали.

В ожидании машины остановились в гостинице. Приняли радушно, но комнату опять дали нетопленую. Заведующая предупредила, что не ручается, можно ли будет прожить там дольше суток. Из Уральска епископ Серафим успел послать своим чадам письмо:

«Всем, всем моим о Христе Иисусе Господе нашем возлюбленным чадам, ихже имена в сердце моем ношу, мир, благодать и Божие благословение.

Свершаю длинный и долгий путь с пересадками, утомительными стоянками. Но весь этот путь от Меленок до Москвы, от Москвы до Алма-Аты, от Алма-Аты до Уральска, предстоящий от Уральска до Гурьева на Каспийском море, есть путь длинный и незабвенный. Кратко сказать, это есть путь чудес от чтения 150 «Богородице Дево, радуйся!"». Порой думается, что Господь нарочито и послал меня этим путем, чтобы воочию показать мне, сколь сильна пред Ним молитва Пречистой Его Матери и сколь действенно приносимое Ей с верою архангельское приветствие «Богородице Дево, радуйся!». Верую и исповедую, яко аз познах, как никогда еще на совершаемом мною сейчас пути, все тепло, всю защиту, весь покров чудного приветствия сего «Богородице Дево, радуйся!». Это воззвание в самых непроходимых местах пролагало мне углаженную дорогу с верными моими спутниками, в безвыходных обстоятельствах давало выход, располагало не расположенных ко мне, злые сердца неоднократно умягчало, а не смягчавшиеся обжигало и посрамляло. Яко исчезати им, яко дым.

Архангельское приветствие «Богородице Дево, радуйся!» при полной беспомощности подавало неожиданную помощь, и притом с такой стороны, откуда и невозможно было никак ее ожидать. Не говорю уже о внутреннем мире среди бурь, о внутреннем устроении при окружающем неустройстве; сие приветствие архангельское праведно движимый гнев Божий от главы нашей отстраняет и самый приговор Судии Сердцеведца отменяет. О, великое дерзновение! О, страшное заступление! Из огня страстей изымает, со дна падения горе к небесам восхищает. Ограждайте же себя чаще и усерднее сею стеною нерушимою, оградою сею неразоримою: «Богородице Дево, радуйся!» С сею молитвою никак не погибнем, в огне не сгорим, в море не потонем. Если же сатана, ненавидящий нас, и запнет нас на пути нашем и сшибет нас, то и тогда, архангельское приветствие воссылая, воспрянем, восстанем добре, затемненные просветимся, больные душой исцелимся, загрязненные грехом очистимся и убелимся, яко снег, чистотою «Высшей небес и Чистейшей светлостей солнечных». Мертвые, убитые страстьми, воскреснем, оживем и в восторге духа возопием: «Христос воскресе! Воистину воскресе!""¹⁴¹.

Епископ Серафим неизменно взывал к Божией Матери во всех скорбных обстоятельствах жизни своей, с твердой верой и надеждой просил о помощи и получал ее. Молитва его сложилась в каноны Пресвятой Богородице: «Мати милосердая, не отрини, приими, прости, благослови» и «Канон Владычице Пресвятой Богородице, поемый в безнадежии»: «Пречистая, Преблагословенная, вем Тя, страстей отгнание, грехов разрешение и всяческих болезней исцеление, темже и припадаю Ти, моляся: болезни моя исцели, грехи прости, страсти моя вся искорени»¹⁴².

Накануне дня Архистратига Михаила Владыка отслужил в холодном номере уральской гостиницы всенощную. Автомашина пришла только через три дня; на билет Анне ушли последние деньги. Клавдия отправилась в Москву собирать копейки.

До Гурьева ехали пять дней. Ночью грузовик остановился в деревне. Была суббота, служба 6-гo гласа; про себя пели всенощную. В избе сели у стола, рядом – сопровождающий конвой. Хозяйка позвала Владыку в свою комнату, упала в ноги: «Батюшка, ты как ангел, как Агнец незлобливый среди зверей. Посмотрю на тебя, а у тебя лик ангельский, и жалко мне тебя. Помолись обо мне, благослови дом мой!»

Двинулись дальше. В последний раз остановились утром. Было воскресенье. Хозяйка напекла пирожков, угощала и спросила об Анне: «Батюшка, это дочка твоя?» Анна смешалась, хотела отрицать, но Владыка сказал: «Да, да, дочка моя». «То-то, вижу, одна печаточка», – добавила хозяйка.

К пяти часам вечера добрались до Гурьева. У храма встретили женщину: «Сюда не ходите: церковь обновленческая, вам не помогут. На кладбище старые церковники». В красной кирпичной церкви служба, старушки окружили, взялись помочь. Анна Степановна приняла на одну ночь, накормила, а наутро проводила к знакомой старушке-вдове. Стефанида Порфирьевна пустила ненадолго и при условии, чтобы ссыльные купили ей дрова. Через две недели диакон кладбищенского храма предложил квартиру у своих родственников. Хатка была тесная, но хозяева – люди добрые, ничем не обижали. 20 декабря возвратилась Клавдия с подмогой, стало легче. В сочельник 1933 года получили багаж, достали облачение. Первый раз совершил Владыка литургию.

Зима прошла в скудости и нищете. Цены высокие: хлеб триста рублей пуд, картошки нет ни за какие деньги. Анна рисовала и вышивала, Клавдия продавала ее изделия – этим и кормились. Почтовое сообщение прервано с ноября до мая. Вдруг на «Живоносный источник» – милость, Божия: телега посылок, сразу двадцать две. Обрадовались и сухарям и крупе.

Хозяева решили приобрести новый дом, собрались переселиться, звали с собой Владыку. Но он не благословил покупать; не послушались и лишились всего – и старого дома, и нового. Завистливые люди донесли на них, и пришлось им уезжать из города подальше, за Уральск.

18 июля 1933 года, когда епископ Серафим служил литургию, явился представитель ОГПУ- немец, точный и холодный, и приказал немедленно собираться в дорогу. У Владыки сердечный приступ и боли в печени. Умоляли оставить его дома до отправления парохода – невозможно. Забрали в тюрьму. В полдень вывели к Анне, на нем не было лица: «Поместили в камеру без окон, сорок пять градусов жары, чуть не умер от духоты».

На пароходе каюта с конвоиром. Река Урал несудоходная, путь преграждали наносы песка, садились на мель. Пассажиры в унынии. Заболел тифом матрос и умер у Владыки на руках. Началась паника. Плыли шестой день. Пройдя от Гурьева триста километров, совсем остановились.

Конвоир раздобыл лошадь, посадил епископа, Анна пошла пешком за лошадью. Прибыли в какую-то деревню, провели в ней сутки. Дальше – на машине в Лбищи. В Лбищах владыку Серафима увели в ГПУ. Жара невыносимая. Когда он от усталости уснул на лавке, разбудил конвоир: «Отец, я тебе хлеба принес». Сам хотел порадовать и, добудившись, торжественно отдал краюху. «Очень благодарен, очень», – отвечал Владыка. Проявили участие и другие сотрудники органов. Юноша вынес стул, его мать принесла кусочек ватрушки за упокой мужа Александра, бывшего здешнего бухгалтера, умершего от туберкулеза.

«Царство ему Небесное. Господи, упокой его душу».

Начальник в бинокль издали разглядывал узника.

Ночевать оставили под навесом – в помещении нечем дышать. Дали две телеги вместо кроватей: одну епископу, другую – Анне. Стерегли четыре конвоира. Анна заснула сразу же, но вдруг кто-то в бок толкает. Оказалось, огромные свиньи... После двух таких ночей приехал грузовик – повезли в Уральск на жительство. «Как на жительство? И там оставят?» – не верили изгнанники. «Да, вас переводят из Гурьева в Уральск».

В час ночи подъехали к ОГПУ Уральска. Утром начальник, важный, в белом кителе, распорядился: «Проживаете на вольном поселении, являетесь к нам каждые пять дней»...

19 июля (1 августа) 1933 года, в день памяти преподобного Серафима, началась в Уральске новая жизнь. Маленькая хатка с перевернутым кверху дном чугуном вместо трубы – улица Сталина, дом 151.

Келия-церковь обустроилась: служба, пение и непрестанная к Богу молитва. В Уральск перевели дмитровского священника отца Александра¹⁴³, надеясь иметь осведомителя: «Епископ Серафим вам доверяет, должны нам все о нем сообщать».

– Я на это не способен, – ответил духовный сын.

Каждую регистрацию отец Александр встречался с Владыкой и провожал до дома. На ходу исповедовался, делился своими недоумениями, просил совета. За отказ быть осведомителем его уже осенью отправили в ссылку на Каспийское море, на мыс Жилая Коса, где вода только соленая, а пресная очень дорога. Испытание на верность он перенес и со временем вернулся в Москву.

В ГПУ епископа Серафима предупредили: «Не знаем, оставят ли вас здесь». К непрочности положения привыкли: с1932 года – четыре города...

Пасху 1934 года встретили уединенно. Каждый год с весны в Уральске начиналась малярия. Когда она была в разгаре, на кладбище несли до двенадцати гробов в день, и все мимо окон Владыки. Вскоре тяжко заболел и он. Хина не помогала, страшные приступы повторялись каждый день. Владыка часто терял сознание и только спустя несколько часов приходил в себя. Состояние было настолько тяжелым, что лечащий врач, уходя домой, обычно говорил Анне: «Боюсь, что не переживет ваш отец этой ночи, может быть смертельный исход». По совету врача подали прошение переменить место ссылки, но ответа не последовало.

10 (23) июня, в день святителя Иоанна Тобольского, после двух месяцев изнурительной болезни Владыка внезапно исцелился: в этот день впервые не было приступа, и они больше не повторялись.

Наступила зима 1934–1935 года. Рамы одинарные, лед на окнах, снег и темнота... Собирали опавшие листья и палочки в государственном саду – на дрова, и верблюжий навоз – для самовара. В долгие зимние вечера Владыка читал книги: вслух прочитали всего Достоевского, Мельникова­ Печерского...

Ему подарили беленького щенка. Он заботливо растил мелкую дворняжку, полюбившую его всей душой, назвал Полканом. Полкан приходил в дом, Владыка клал кусочек хлеба и даже сахарку на стул. Маленькая собачка с усилием доставала гостинец. Этого Полкана было украли, а он убежал, на Рождество вернулся – услышали, как скребется лапой в дверь.

По городу сопровождал епископа ученый пес Муська, входил с ним в кабинет следователя, становился на задние лапы, ожидая, когда Владыка отметится. «Занятная у вас собачка», – говорили в НКВД.

Голодно, высокие цены, средств нет.

Собрали в полях зеленый капустный лист и нарубили маленькую кадочку капусты. Хотелось хлеба и картофеля. Александра Михайловна Глухова присылала из Дмитрова сушеной картошки и сухарей. Дни получения посылок – праздник, чувствовали помощь Божию и любовь духовных чад. Однажды пришла долгожданная посылка из Дмитрова, все надеялись поесть хлеба, сухарей, картошечки. А вместо хлеба – лук. Анна заплакала от разочарования, но Клавдия нашлась: «Лук здесь дорог, продадим на базаре и купим картошки. Нужен и от цинги». Слава Богу за Его милость. Изредка приезжали из Москвы духовные чада Владыки, привозили продукты и деньги.

В Крещенский сочельник епископ Серафим готовился к водосвятию. Вдруг резкий стук. Отворили. Стоит человек в форме. «Вам повестка – в двадцать четыре часа отправляют в Омск». После болезни Владыка чувствовал постоянное недомогание, на улицу не выходил. На просьбы отложить отъезд – ответ: «Мы организация военная. Задержитесь – отправим военным порядком».

22 января 1935 года в тридцать пять градусов мороза выехали из Уральска, но, к счастью, через Москву. После трехлетнего отсутствия – проездом в Москве! На Павелецком вокзале встретили духовные чада. Наутро все собрались причаститься. Помолившись и утешившись, слушали Владыку, который поучал отечески тепло и любовно. А вечером провожали в Омск с Ярославского вокзала, принесли на дорогу денег и гостинцев, очень поддержали...

28 января прибыли в Омск. Мороз, темно. Все номера в гостинице заняты. В одной церкви ответили: «Вы староцерковники, а мы – обновленцы, содействовать не можем». В другой то же... Старичок возле храма посоветовал: «Идите на угол Гусарской и Сиротской улиц и спросите Анну Митрофановну, она приютит». Приветливая старушка предложила комнату с двумя иконостасами: «Это Владыке. Годится для такого лица?» – «Очень хорошо», – радостно побежали послушницы за Владыкой, но у церкви его не нашли. Искали – нет нигде. Оказалось, он был в гостях: одна женщина, выйдя утром за водой, увидела епископа Серафима, в одиночестве стоявшего на улице, и пригласила попить чайку. Согрелся сам и всех согрел своей любовью.

Всего пять дней пробыли в Омске. Пришло распоряжение немедленно выехать в Ишим. Прибыли туда 3 февраля1935 года ночью. До окончания срока оставалось три месяца: с февраля до конца апреля.

Дом с палисадником, квартира на втором этаже. Хозяин, старичок Александр Павлович, не торговался, не смутился, что ссыльный архиерей, и пригласил на жительство. «Горницею устланною, яко красная палата» показалась всем комната. Первая забота – обустройстве домашней церкви. Столик треугольный в уголке, над ним иконы: лик страждущего Христа Спасителя в терновом венце, «Умиление» Пресвятой Богородицы...

Молитва утром. Божественная литургия, чай, отдых, чтение Священного Писания, чай, всенощная, небольшой ужин, вечерние молитвы и – затворялся Владыка для молитвы и чтения до утра.

Вcкоре приехали духовные чада.

Прошла Пасха 1935 года. Наступило лето. Срок закончился, но освобождения епископ Серафим не получил. Только осенью пришли бумаги. На вопрос о выборе места жительства (минус шесть городов) – а переезды связаны с затратой сил, здоровье расстроено, города переполнены, свободных мест нет – Владыка ответил, что решил остаться в Ишиме. Здесь ему дали паспорт.

Местным покровителем почитался святитель Иоанн Тобольский, писавший о Божественном Промысле. У Владыки был большой его образ, верилось, что святитель по воле Божией все устроит. Радостно было петь ему тропари.

Духовенство города, хотя и не встречалось с епископом Серафимом, но уважало его. Протоиерей Константин на праздник присылал благословенный хлеб.

Духовные чада добирались в Ишим без пересадок, неблизко, но доступно. Приезжали каждый месяц, привозили исповеди от всех и вопросы. Владыка отвечал всем. Везли гостинцы и деньги, так и питались понемножку. В день ангела епископа Серафима после многолетия дмитровцы прочитали ему приветствие:

Родной отец, зело любимый, Прими с днем ангела привет.

Се Дмитров-град, твоей молитвою хранимый,

Тебе шлет много лет!!!

И ныне пламенно он молит,

Да тя Господь во здравии хранит

И в день и час, егда изволит,

К священной славе возвратит.

Владыка поправил: «Не к священной славе, а к любимой пастве возвратит».

Жизнь текла тихо: молитва, уединение в недалеком лесочке, и летом, и зимой. Для чтения брали книги в библиотеке. История древних веков... Увидев новое издание Пушкина, Владыка тут же велел вернуть из-за богохульного стихотворения.

Во время частых болезней и сердечных приступов он говорил: «Умираю, прощайте, мои дорогие. Кто-то меня отпевать будет?»

18 июня (1 июля) 1936 года, в день Боголюбской иконы Божией Матери, – смерть брата Михаила. «Я остался один из семьи, моя очередь», – сказал Владыка и даже отслужил сам себе отпевание. Неделей раньше, 23 июня, скончалась игумения и благодетельница матушка Фамарь.

В конце 1936 года епископ Серафим думал о схиме. «Уйду в схиму, в затвор, и никого не буду принимать и видеть, даже любимых чад». Схиму Владыка выписал из Дмитрова: ему подарила ее влахернская схимонахиня Мария. Но еще в Уральске он получил письмо от священника села Даниловско¹⁴⁴ отца Николая Федорова, который писал: «Владыка, Ваша схима – ваши болезни».

В Ишиме Анна вновь заболела тропической малярией. Врач Назаретский сказал, что такая форма болезни смертельна. Три дня Анна была без сознания, температура – выше сорока. Владыка ее причастил, температура быстро снизилась, стала нормальной и больше не повышалась. Только тогда ей сказали, что состояние считали безнадежным.

Осенью 1936 года игумения Аносинского монастыря Алипия прислала к Владыке свою воспитанницу Таню Фомину, дочь московского профессора. Таня жила в Аносиной пустыни и теперь, по настоянию игумении, приехала для пострига: матушка при своей жизни хотела обручить ее Христу. Постригать епископ Серафим не хотел, но, уступая просьбе, согласился. 2 ноября 1936 года в домашней церкви он постриг Таню с именем Магдалина, тоже по желанию матушки.

4 ноября, в день празднования Казанской иконы Божией Матери и своего посвящения во диаконы, после литургии Владыка благословил своих послушниц инокинь готовиться к постригу в мантию и позаботиться об облачении и всем остальном. Постом 1937 года они стали готовиться к постригу, но исполнить задуманное епископ Серафим тогда не смог: не было требника с чинопоследованием пострига. Таня привозила его с собой, Владыка велел книгу оставить, но она увезла. Возникли искушения и у Анны – огорчилась она при виде ветхого облачения, присланного ей для пострига. «Мне не дано постричь тебя в монашество, хотя я бы и сам этого желал», – сказал ей Владыка.

Наступил 1937 год. С Рождества в Москве арестовали многих пастырей. Всюду скорби. Всю зиму владыка Серафим повторял:

«Вот в какое время живем: и вещи будут все, а тебя не будет. Буду жив, а обо мне ничего знать не будете». Каждое воскресенье, произнося отпуст, добавлял: «Воскресый из мертвых Христос, истинный Бог наш... помилует и спасет нас. Слышишь: не только помилует, но и спасет, непременно помилует, непременно спасет».

Владыка духом чувствовал приближающееся бедствие, хотя подготовка и организация всенародного террора проводилась властями строго секретно. 2 июля 1937 года Политбюро ВКП(б) единогласно приняло решение о проведении всесоюзной чистки, целью которой было тотальное искоренение инакомыслия и любого, не приемлющего власти, «антисоветского» элемента, в категорию которого автоматически попадало «тихоновское» духовенство. В порядке оперативного приказа № 447 Народного комиссариата внутренних дел Союза ССР от 30 июня 1937 года органам госбезопасности на местах предписывалось «с 5 августа во всех республиках, краях и областях начать операцию по репрессированию бывших кулаков, активных антисоветских элементов». Масштаб преследований, их жестокость, бесчеловечность истязаний, выпавших вскоре на долю в том числе огромного множества невинных жертв воинствующего безбожия, превзошли все гонения, когда-либо случавшиеся во всемирной истории.

В Духов день после литургии Владыка читал Священное Писание. «Нюра, пойди сюда. Дивные слова открылись мне у премудрого Соломона: Премудрость вечна, премудрость сотворила человека, человек рождается с плачем, плач через все житие его... Это гимн премудрости, надо его заучить. А вот я и тебе открою: «Услышит тя Господь в день печали»¹⁴⁶, – вот тебе открылось».

С начала лета хозяина обязали сообщить, если заметит сборы. Последнее время шагу нельзя было ступить без присмотра – все какие-то лица. Потом хозяина вызвали в Ишимское НКВД.

– Скажите, архиерей питался, наверное, лучше, чем другие?

– Я высчитывал, – сказал старичок, – сколько дней в году он не ест молочного. Каждую неделю – среду и пятницу, семь недель Великого поста, потом Петров пост, Успенский и шесть недель Рождественского. О мясе нечего и говорить – никогда не ел, он монах. Думаю, ни один рабочий не согласится на такой стол.

10 (23) июня – день памяти святителя Иоанна Тобольского, покровителя Сибири, Ишима, а теперь и ссыльных в Сибирь. Заканчивая литургию и принимая Святые Дары, епископ Серафим, как всегда, отдавал свечу с жертвенника; но обычно он отдавал ее горящей, а последние три дня гасил сам и отдавал погасшей. Было ясно, что не случайно он делает это, но как некоторое знамение. После чая Владыка вышел в садик, возвращаясь, пропел дома «вечную память». После всенощной беспокоился о детях хозяина, чтобы голодные не легли спать, – хозяин пьян. Окончив вечерние молитвы, ушел к себе.

По палисаднику, видимые в открытое окно, шли сотрудники НКВД. Владыка был готов. Начался обыск, проверили все. Святыни не коснулись, она стояла в стороне. На крики Анны предупредили: «Если не замолчите – заставим». Вызвали лошадь, и в пять часов утра 24 июня 1937 года Владыку увезли в Ишимскую тюрьму.

Никаких оснований для ареста епископа Серафима, как и остальных заключенных, не было. В страшную скорбную ночь с 23 на 24 июня 1937 года в городе арестовали всех, носящих или ранее носивших духовный сан. Всего семьдесят пять человек: и сергианцы, и обновленцы, и расстриженные. По очереди водили на допросы.

Епископа Серафима обвиняли в том, что «проживая в г. Ишиме и имея тесную связь с духовенством тихоновской ориентации по Ишимскому р[айо]ну, вдохновлял и учил последних развертывать активную деятельность среди населения за укрепление религии – оживление и восстановление церквей. По заданию Звездинского священник Протопопов давал задания приближенным к духовенству и церкви лицам ходить по домам граждан и агитировать последних крестить детей обязательно в церкви. По инициативе Звездинского и его заданию попом Протопоповым устраивались сборы денежных средств в пользу осужденных за к/р деятельность священников»¹⁴⁷.

25 июня епископ Серафим отвечал следствию на вопросы о своем проживании в Ишиме, его причинах, местных знакомствах. Он сказал:

«После окончания срока ссылки в г. Ишим Ноябрь (?) 1935 года я не выехал из г. Ишим и остался на местожительстве в г. Ишим временно по следующим причинам. Первое в силу материальных и бытовых условий, так как я не имел средств для проезда, и вторая причина: поскольку мне было запрещено свободное проживание в 12 режимных городах, в силу чего я не мог избрать подходящий для проживания мне город. Решил временно остаться жить в г. Ишим.

Из числа духовенства по г. Ишиму я никого не знаю. Ни с кем никогда не встречался. Протокол записан верно, мне прочитан, в чем и расписываюсь»¹⁴⁸.

28 июня был допрошен обновленческий священник Никольской церкви г. Ишима Моисеев Иосиф Маркович, давший требовавшиеся следствию показания: «<...> Епископ Звездинский Николай проживает в Ишиме примерно с 1933 г. Отбыв ссылку за к/р деятельность, остался на постоянном жительстве в г. Ишиме. Проживая в г. Ишиме, Звездинский распространял свое влияние на окружающее население путем внушения и благословения, как у себя на квартире, так и при встречах с верующими на улице. Так, например, в январе-феврале месяце 1937 г. гр[аждан]ка дер. Димковой Ишимского р[айо]на, фамилии я не помню, мне рассказывала, что она восхищена силой святого человека епископа Звездинского Николая, который якобы путем благословения исцелил ее дочь от болезни, после чего она сразу же вышла на работу. Таким путем – путем шантажа – Звездинский заработал себе славу святого человека, который прошел якобы все пытки от соввласти и остался верен Богу и Церкви. <... >

В разговоре со мною 28.06.37, сидя вместе в камере, мне Звездинский говорил: «Я в епископы посвящен лично патриархом Тихоном и православию не изменил, поэтому совесть моя чиста. Новая конституция не улучшила наше положение, а ухудшила«». Из всего этого поведения и разговоров Звездинского видно, что последний является убежденным монархистом и к советской власти относится враждебно.

Моисеев»¹⁴⁹.

На следующий день следователь допрашивал Владыку о прежних судимостях:

– Следствие предлагает Вам рассказать, за что Вы были осуждены и высланы?

Ответ. В апреле 1932 года я был осужден Особым совещанием Коллегии ОГПУ по ст. 58–11 УК за принадлежность к иосифовскому течению так называемой к/р организации «Истинно-Православная Церковь», возглавляемой митрополитом Иосифом в г. Ленинграде. В действительности я никогда к этому иосифовскому течению не принадлежал и в ленинградской организации «Истинно-Православная Церковь» никогда не состоял и ему не сочувствую.

Вопрос. Расскажите, какие политзадачи ставила себе в основу к/р организация «Истинно-Православная Церковь», возглавляемая митрополитом Иосифом в Ленинграде?

Ответ. О политических задачах, [которые] стави[ла] перед собой к/р организация так называемая «Истинно­Православная Церковь», возглавляемая митрополитом Иосифом в Ленинграде, я совершенно не знаю, т. к. я в этой организации не состоял и осведомлен о ней совершенно не был.

Вопрос. Вы следствию даете неправдивые показания (ложные). Следствием установлено, что Вы состоите членом к/р организации «Истинно-Православная Церковь». Следствие предлагает Вам правдиво рассказать об этом.

Ответ. К к/р организации «Истинно-Православная Церковь», возглавляемой митрополитом Иосифом в Ленинграде, я не принадлежал и членом ее никогда не состоял. В период создания этой организации с митрополитом Иосифом я не встречался. В Ленинград в этот период я не ездил и не мог выехать, потому что находился в ссылке в г. Меленки¹⁵⁰.

1 июля допрос проводился уже в другом тоне:

Вопрос: В своих предыдущих показаниях Вы от следствия скрыли вашу принадлежность к к-р. организации так называемой «Истинно-Православной Церкви», возглавленною митрополитом Иосифом в г. Ленинграде. Следствие требует от вас правдиво рассказать об этом.

Ответ: Мои предыдущие показания являются совершенно правдивыми. Я и сейчас следствию еще раз заявляю, что я к к-p. организации «Истино-Православной Церкви», возглавляемой митрополитом Иосифом, не принадлежал.

Вопрос: Вы следствию лжете, даете неправдивые показания. Следствием установлено, что Вы, будучи активным членом к-р. организации «Истино-Православной Церкви», занимали там руководящую роль, за что и были судимы в 1932 году. Будете ли Вы еще следствию лгать?

Ответ: Свою принадлежность к к-р. организации «Истинно-Православной Церкви» я категорически отрицаю. Дать ясную четкую формулировку, за что я был судим в 1932 году я не могу, как не получивший юридического образования. Прошу внести поправку, в данный ответ добавить «юридическую формулировку».

Вопрос: Следствие предупреждает Вас о том, что Вы обязаны следствию правдиво и четко отвечать на вопросы. Требую рассказать, за что Вас в 1932 году судили Особым Совещанием Коллегии ОГПУ?

Ответ: В1932 году мне обвинение было предъявлено в принадлежности к к-р. организации так называемой «Истинно­Православной Церкви». В действительности я к этой организации никогда не принадлежал, и во время предъявления мне обвинения я сделал оговорку в этом постановлении в том, что я к организации «Истино-Православной Церкви» не принадлежу.

Не имея оснований, да и желания, выдумывать новые «преступления», следствие повторно осуждает епископа Серафима по обвинению, предъявленному при прошлом заключении. Следствие лишь ограничивается утверждением, что Владыка «продолжал» свою «контрреволюционную деятельность» и работу в «контрреволюционной организации Истинно-Православная Церковь» (ИПЦ), хотя к 1937 году аресты по делу ИПЦ закончились, пожав огромную жатву. И теперь следователи, видимо, даже не знали, что означает употребляемый ими термин: в деле 1937 года они писали всюду «Истина Православной церкве».

Согласно материалам следственного дела, на последнем допросе Владыке был задан вопрос: «Признаете ли Вы себя виновным в предъявляемом Вам обвинении по ст.58 пп. 10, 11 УК Р.С.Ф.С.Р.?» В ответ епископ Серафим сказал:

«В предъявленном мне обвинении по ст. 58 пп. 10, 11 УК Р.С.Ф.С.Р. я виновным себя не признаю и все мотивы предъявленного мне обвинения полностью отрицаю. Членом к-р. организации «Истинно Православной Церкви», возглавляемой митрополитом Иосифом в г. Ленинграде, я никогда не состоял, никакой связи с той организацией и ее членами я не имел и не имею. Никаких средств для существования я от них никогда не получал. С духовенством Ишимского района я никакой связи не имел, и за период моего проживания в г. Ишим и раньше я ни с кем из них не встречался и даже никого в личность не знаю, поэтому вести с ними какие-либо разговоры я не мог, следовательно, я не мог быть членом их к-р. группировки. Никакого влияния над населением я не имел, никого никогда не исцелил религиозными обрядами. За исключением один-два раза я при встрече на улице с неизвестным мне лицом, в порядке вежливости, то есть ответа, произвел благословения. В разговорах с Моисеевым я говорил только то, что я посвящен в епископы Патриархом Тихоном. И я посвящен Патриархом быть не в политике. Поэтому я контрреволюционной [деятельности] вести не мог и не вел. Разговор этот происходил у меня с Моисеевым в КПЗ, когда я был доставлен и сидел с ним в одной камере. Больше показать ничего не имею, протокол записан с моих слов верно, мне прочитан, в чем и расписываюсь»¹⁵¹.

Допросы продолжались до 8 июля. 9 июля составлено обвинительное заключение, согласно которому «11. Звездинский Серафим Николай Иванович <...> обвиняется в том, что:

а) отбывая срок ссылки в г. Ишиме и после отбытия не прекратил свою к/р деятельность, систематически поддерживая связь с членами к/р организации так называемой «истинно православной церкви», возглавляемой митрополитом Иосифом в г. Ленинграде, и получал от них материальную помощь;

6) вошел членом в к/р группу духовенства, возглавляемую Моисеевым и Протопоповым в г. Ишиме, полностью разделяя их к/р взгляды, и активно проповедовал религиозные идеи среди населения;

в) подвергал критике и высказывал к/р клевету на новую Сталинскую конституцию, т. е. совершил преступление, предусмотренное ст. 58 п.п.10, 11 УК. Виновным себя в предъявленном ему обвинении не признал, но достаточно изобличается показаниями обвиняемых и свидетелей. <...>

Полагал бы <...> вышеперечисленных обвиняемых, содержащихся под стражей в КПЗ Ишимского РОМ, этапировать в Омскую тюрьму и перечислить содержанием под стражей за спецколлегии Омского областного суда»¹⁵².

Владыка еле жив, вновь сердечные приступы. Добавилось кишечное заболевание, температура сорок градусов. В ответ на передачи писал дрожащей рукой, прося помощи. Как и всех арестованных 24 июня, его отправляли в Омск. Власти говорили, что высокая температура не избавляет от этапа...

18 июля разрешили свидание: «Прощайтесь навсегда. Больше никогда его не увидите». 28 июля Анна и Клавдия принесли передачу. Во дворе тюрьмы перекличка. Заключенные стоят рядами. Пересчитали всех. Владыку с вещами посадили в повозку. «Прощайте, мои дорогие, больше не увидимся». – «Владыченька, мы с вами поедем в Омск. Мы вас не оставим»... У вагонов конвой. Обыскали заключенных, посадили в вагоны. Душно, как перед грозой. Узники просили пить. Послушницы умоляли конвоиров дать воды, но те отказали: нет разрешения, воду можно передать только кипяченую и с печатью врача. Епископа Серафима поместили в товарном вагоне.

Когда уходил поезд из Ишима, родственники заключенных бежали по рельсам за вагонами, увозившими отцов, мужей и детей. Владыка перед отправкою трижды перекрестил и осенил по-архиерейски, обеими руками, плачущих сирот.

«Никто из наших попов не перекрестился, – заметили жители Ишима, – а епископ Серафим сам перекрестился трижды и всех нас благословил».

На следующий день Анна и Клавдия встречали поезд на железной дороге близ Омского вокзала. Нашли поезд и вагон. «Где Звездинский?» – «Еще в вагоне, бегите скорее!» – «Вот началась моя схима, – сказал Владыка. – Как я буду скучать обо всех, уж очень всех вас люблю...» Подал Анне платок, весь мокрый от слез, – последний его подарок. Взамен нашелся сухой. Заключенные кричали, прося воды, – сутки без питья в июльскую жару 1937 года. Клавдия принесла ведро воды, всех напоила; неизвестно, когда бы они получили хоть каплю. Отдали владыке передачу. – «Деточки, покушайте сами, угоститесь чем-нибудь». Он отдал им деньги и часы: отберут. Говорили, что в тюрьме всем остригают волосы, и он просил Анну похлопотать, чтобы его не стригли. Анна побежала в прокуратуру. Там распорядились: московского архиерея не стричь. Возвращалась бегом, но проститься не успела.

Стражники выводили духовенство и сажали в «черный ворон». Ослабевший от болезни епископ Серафим с трудом дошел до машины.

Омская тюрьма – большой белый камень. В набитой камере зловоние невыносимое – испражнялись в белье. Политических вывезли на кирпичный завод, превращенный в лагерь. Большие сараи поглотили многочисленных узников. Вышедший на волю киргиз говорил, что был рядом с епископом Серафимом: «Мы там, как собачки, на земле лежали». Передач не брали. Справок не давали: «У нас такого нет». Служащие признавались: «Хотя он и здесь, но иначе говорить не приказано. Находится там, куда передачи не принимаются».

В Омской тюрьме епископ Серафим пробыл в камере­одиночке предварительного заключения девять дней, затем к нему подсадили обновленца Моисеева из Церковного Управления, уже свидетельствовавшего против Владыки на допросе. И снова слова епископа о том, что он верен отечеству и вере православной, тот передал и так перетолковал, что Владыку перевели в переполненную камеру. Там были обновленцы, духовенство, снявшее с себя сан, и уголовники. Один бандит особенно обрадовался архиерею, ждал передачи, в надежде, что епископ поделится с ним. Действительно, ему досталась баночка варенья от хозяйки ишимского дома. При переводе бандита в другую камеру его пришлось уносить: не хотел уходить от Владыки.

Владыка страдал от камней в почках: отравление организма, боли... Едва стал поднимать голову, около него на пол положили заключенного, избитого уголовниками до полусмерти. Епископ Серафим утешал его, поил, кормил. Несчастный растрогался: «Никто не жалел. А вы, сам больной, ухаживаете за мною». Владыка ответил: «Есть душа, которая еще больше меня страдает».

В одной из записочек епископ Серафим написал: «Я светел, бодр и радостен. Господь подкрепляет и окрыляет сознанием своей правоты, несмотря на тяжкие условия...

26 августа 1937 года епископ Серафим, в Ишиме «почитавшийся верующими за святого человека», был расстрелян.

Ничего не подозревавшие инокини продолжали еще долго и бесплодно добиваться вестей из тюрьмы, разрешения на передачи и свидания. Ответа не было.

4 сентября Анне позволили повидаться и поговорить с епископом Серафимом через забор. Она пришла, ждала и видела в глубине двора группу арестованных, выведенных на «прогулку». Внезапно на нее напал такой страх, что верная и самоотверженная духовная дочь Владыки убежала. К этому дню Владыки уже неделю не было в живых, и вполне вероятно, что стражники спланировали провокацию с целью застрелить и Анну: подходить к забору категорически запрещалось. Другой смысл в организации этого «свидания» усмотреть трудно. И возможно, это ангел-хранитель, принудив Анну к внезапному паническому бегству, спас ее жизнь по молитвам любящего духовного отца. После этого случая никаких вестей из тюрьмы они больше не получали.

В конце концов девушкам сообщили, что епископу Серафиму вынесен приговор «10 лет концлагеря» и что его отправляют на Колыму. «Могу ли я следовать за ним?» – спросила Анна. «Хлопочите, когда доедет и напишет». Они не знали, что этот приговор означал расстрел, не могли такого представить. Но чувство невосполнимой утраты вдруг охватило их. Никогда не забыть им сердечной муки, которую тогда пережили. Перед глазами стоял Владыка, больной, одинокий, без еды и питья... И они не в силах помочь ему.

Все кончилось. Жизнь будто оборвалась, впереди неизвестность. Они возвратились в Ишим. Растерялись. Что делать дальше? Бросили жребий, выпал – вернуться на родину. Потекли годы ожидания и поисков. Жили надеждой и – легендами...

В марте 1938 года пришло письмо из Ишима: кажется, видели дмитровского священника отца Константина Пятикрестовского, значит, они еще в Омске. Снова – в Омск. На Страстной седмице пришли в НКВД. Там навели справки: «Ваш отец в марте выбыл в восточные лагеря. Переписка, возможно, не будет разрешена».

Иеродиакон пешношский в апреле 1938 года передал:

«На этапе я заболел и лежал в больнице Читинской области. Со мною был отец и начальник всех. Владыка вспоминал, как и у кого бывал... Оба с водянкою на одних нарах, накрывались одной одеждой. Не чаяли в живых остаться. Я падал духом, он ободрял. 16 апреля его взяли. Горько при расставании плакали. Он обещал писать, но больше писем я не получил. Думается, в апреле 1938 года Владыку отправили на Дальний Восток. Был ли на Колыме – Господь весть».

6 июля 1944 года, на праздник Владимирской иконы Божией Матери, получили известие: епископ Серафим содержится в дальневосточных лагерях, освободить по отдельному разрешению не могут. Вернется по окончании срока. Кто нарушал запрет и пробовал писать, тому срок заключения прибавляли вдвое.

Вернувшийся мирянин рассказывал, что был в лагере вместе с епископом, возможно владыкой Серафимом, и там все заключенные старались к нему подойти. Подходил и он. Тоже был осужден сроком на десять лет. «Тебя отпустят, – говорил Владыка, – а меня нет». Заключенный был из дмитровского района, и Владыка сказал: «Если кого увидишь из моих знакомых, скажи, я всех помню, тоскую по духовной службе, и мне не разрешено писать».

Писали в дальневосточные лагеря. Ответ один – «не находится». Но вот – справка от 8 октября 1938 года из НКВД: «Ваш отец Николай Иванович Звездинский находится на Колыме, г. Магадан, бухта Нечаева, п/я № 3». В октябре получили по телеграфу разрешение отправить телеграммы, деньги, посылки... Отправили. Навигация кончается в ноябре и начинается в апреле. Зиму напряженно ждали ответа. Весной вернулись письма, переводы и посылки: «Адресат не найден».

Каждый год справлялась Анна, жив ли ее отец. До1943 уверяли, что «жив и работает»...

В 1962 году в ответ на очередной запрос получили из омского ЗАГСа свидетельство: «Ваш отец Серафим (Николай Иванович Звездинский) скончался от приступа грудной жабы 13 июля 1943 года, смерть зарегистрирована в Загсе гор. Омска 6 декабря 1946 года, актовая запись № 687».

Через тридцать лет, 7 февраля 1997 года на имя директора музея-заповедника «Дмитровский Кремль» И.В. Кишкина пришла справка из Регионального Управления ФСБ РФ по Тюменской области:

«В ответ на Ваше заявление в адрес РУФСБ РФ по Тюменской области за № 587–80–13 от 14.01.97 г. сообщаем следующее:

Звездинский Николай (Серафим) Иванович, 1871 года рождения, русский, гражданин СССР, уроженец г. Москвы, проживал в г. Ишиме Тюменской области. На момент ареста не работал. Вместе с ним проживала приемная дочь – Патрикеева Анна Сергеевна, 32 года.

Арестован 24.06.37 г. органами НКВД. При аресте вещи и ценности не изымались.

Обвинялся в том, что «находясь в ссылке и на жительстве в г. Ишиме не прекратил своей контрреволюционной деятельности, вошел в состав к/р группы, возглавляемой духовенством, принимал активное участие в ее работе...».

23.08.37 Тройка УНКВД по Омской области приговорила Звездинского Н.(С.)И. по статье 58 п. 10, 11 УК РСФСР к расстрелу. 26.08.37 г. приговор приведен в исполнение в г. Омске. В материалах архивного уголовного дела данных о месте захоронения нет, однако, документально подтверждено, что массовые захоронения в г. Омске проводились на территории, прилегающей к концу улицы имени 20-летия РККА, которая до настоящего времени не сохранилась, попав в зону застройки.

21 мая 1960 года Патрикеевой А.С. сообщалось о смерти Звездинского С.И. от грудной жабы, смерть зарегистрирована в Центральном ЗАГСе г. Омска 6 декабря 1946 г., актовая запись № 687. Данные сведения не соответствуют действительности.

Тюменский областной суд Звездинского Н.(С.)И. реабилитировал 15.09.56 г.»¹⁵³.

Закрыто последнее «Дело», заведенное на епископа Серафима органами НКВД. Мученической смертью завершилась жизнь святителя. Место захоронения Владыки установить невозможно. Согласно полученной справке, массовые захоронения в Омске производились на территории, прилегающей к концу улицы имени 20-летия РККА. В современном Омске эта улица все еще существует, и близ ее конца до сего дня сохранилась незастроенной территория старейшего омского Казачьего кладбища. Когда-то оно удивляло порядком, ухоженностью могил, красотой цветников и памятников. Недалеко от входа стояла Всехсвятская церковь. Но с начала ХХ века кладбище стало утрачивать свой благостный вид, началось его разрушение и осквернение. Затем, с 1925 года до начала Отечественной войны, происходило разграбление всего ценного – памятников, оград и пр. Кладбище пришло в полное запустение и в таком виде послужило местом захоронения священнослужителей, расстрелянных в омской тюрьме в 1937 году. После окончания эпохи массовых расстрелов и, соответственно, захоронений, в 1939 году Омским горисполкомом было принято решение о закрытии кладбища, а в 1966 году – о его ликвидации. Часть территории была перепахана. В 1975 году уничтожены последние могилы и храм, закрытый с 1938 года, был снесен.

В начале XXI века на части кладбищенской территории построена детская больница. Обнажившиеся кости изъяты из земли и развезены по другим кладбищам... Так что отождествить место захоронения кого-либо из расстрелянных узников омской тюрьмы никакой возможности нет.

В бытность свою в Дмитрове владыка Серафим сам составил надпись¹⁵⁴, которую хотел бы видеть на кресте своей могилы: «Ныне успокоихся и обретох ослабу многу, яко преставихся от истления, и приложихся к жизни: Господи, слава Тебе». Но могилы – нет.

В 2005 г. вместо разрушенного Всехсвятского кладбищенского храма построена одноименная церковь, в которую перенесены отреставрированные чтимые иконы, находившиеся в прежнем храме.

31 марта 1999 года на заседании Священного Синода Русской Православной Церкви под председательством Патриарха был заслушан доклад Преосвященного митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия, председателя Синодальной Комиссии по канонизации святых, по вопросу о святительском служении и мученической кончине Преосвященного Серафима (Звездинского), епископа Дмитровского. Доклад был одобрен, и принято решение о представлении материалов на Архиерейский Собор для решения вопроса о канонизации епископа Серафима.

Юбилейный Архиерейский Собор Русской Православной Церкви, происходивший 13–16 августа 2000 года, определил: «Прославить для общецерковного почитания в лике святых Собор новомучеников и исповедников Российских ХХ века... включить в Собор новомучеников... епископа Дмитровского Серафима (Звездинского)».

Тропарь сщмч. Серафиму, еп. Дмитровскому, гл. 4

Господу нашему подобяся, преобразившемуся пред ученики, небесную красоту и свет любви Божия непрестанно являл eси, озаряя cим светом паству твою; чистотою души и любовию Серафимам уподобился ecи, служение архипастырское добре совершил ecи, с кротостью и смирением крест свой бестрепетно до конца понесл еси, и кровию своею обагрился ecи, непорочно за Христа до смерти пострадав; темже и нашу немощь духовную и телесную посети, и от всякия скверны греховныя сердца наша очисти, священномучениче Серафиме, отче наш.

14 (27) апреля, Великая Среда,

литургия, Дмитров, село Подлипичье

Во имя Отца и Сына и Святого Духа!

Евангелие, которое слышали мы ныне, чудный, призывный звон колокола для всякого грешника. Нигде в Евангелии нет такого образа милосердия Божия к кающимся, такого образа возрождения, как в рассказе о грешнице. Злые страсти держали душу ее, как бы в плену демонском, много душ погубила она, разбивала и нарушала мир в семьях. Наконец, жизнь ей такая стала тяжела, тоска вселилась в душу, победы не давали радости. Вдруг она услышала о великом пророке. Видит Его среди учеников, слышит Его учение, на ней остановился Его взор. Много глаз смотрело на нее с любовию, но в них читались только страсть, чувство звериное, а в этом взоре она прочитала осуждение всей своей жизни, но и неизреченную доброту и всепрощение. Этого взора не могла забыть, хотелось еще раз увидеть Учителя, услышать, попросить прощения.

Долго она искала Его. В одни дома войти не осмеливалась, в другие трудно попасть, ибо ее, как презренную, отталкивали от дверей. Наступил вечер, когда узнала она, что Христос в Вифании, в доме Симона прокаженного. Сюда и решилась войти, т.к. можно было всеми презираемой женщине переступить порог этого дома, чтобы исповедовать всенародно свои грехи. Самыми отверженными были прокаженные, им которым запрещалось даже оставаться в городе; к ним в дом боялись входить. Побежала ко Христу в одежде кающейся, не боясь, что будут думать и говорить люди.

Захватила только флакон нарда, драгоценнейшее, купленное страшной ценой позора, чудное, благоуханное миро. Настолько ценное, что его держали в дорогих хрупких сосудах с узким горлышком, чтобы миро вытекало из флакона по каплям. С этим сосудом вошла в дом. Не испугало презрение и негодование, с которым встретили ее гости, видела только чудного Учителя. Заметила, что приняли Его не с должным почтением, не оказали обычного гостеприимства, не омыли ноги, не помазали голову маслом, как принято на Востоке.

Привлекаемая какою-то силою, грешница осмелилась подойти к ложу Христа (на Востоке вкушают пищу в полулежачем положении). Взглянув в лицо Учителя, поняла, что ей нечего рассказывать, вся жизнь ее известна Ему. Но не испугалась, напротив, поняла, что если кто и может простить, только Он, Который все понял. Бесконечная благодарность, пламенная любовь к Милосердному охватили ее душу. Со слезами раскаяния упала к ногам Его. Они были в пыли, но слезы ее смыли пыль; волосы грешницы от резких движений распустились, и она ими отерла омытые ноги. Не смутили насмешки и негодования, верила, что спасение здесь. Схватив бесценное сокровище – флакон, стала возливать миро на голову, для чего хозяин пожалел масла. Миро вытекало медленно, по капле. Тогда она разбила хрупкий сосуд, и благоухающий нард полился струей, и на голову, и на одежду, и на ноги возлежавшего Христа. Все принесла она к ногам дивного пророка: свою гордость, свою известность, не побоялась насмешек. Не флакон, но душу свою разбила она, потому что бесконечная любовь загорелась в ее душе, и всю себя принесла в жертву. И не была отвергнута: «Прощаются тебе грехи твои многие за то, что ты возлюбила много». Упала к ногам Христа неизреченная грешница, а встала равноапостольная Мария Магдалина, ибо по преданию это была именно она.

16 (29) апреля, Великая Пятница, Дмитров

У Гроба Христа, взирая на Его прободенные руки и ноги, на рану в ребрах, что сказать? Хочется спросить, за какое преступление, за какую вину Он был так мучим? За что предан на смерть странный, не имевший, где главу преклонити, Сын Человеческий? Взирая на Него, лежащего пред нами, вспоминаю путы, которыми Он был обвит. Много было их на Нем, но выделяются три, возложенных на Спасителя тремя людьми: Иудою, Каиафой и Пилатом.

Посмотрим, за что же возложил свои путы Иуда. Ведь он один из любимых двенадцати, кому Господь открывал все тайны Своего учения, ему дал дар чудотворения, и все-таки Иуда предал Его, Учителя своего и Господа. Почему? Всматриваясь в характер Иуды, отметим самую яркую особенность: Иуда – материалист. В общине апостолов охотно исполнял роль казначея, а святой евангелист Иоанн прибавляет, что даже среди своих был не вполне честен. На вечере при виде дара грешницы Иуда негодует: зачем позволила себе непозволительную трату. Предавая Учителя, спрашивал врагов Его: «Что дадите мне, и я предам Его?» Материализм и оттолкнул его от Христа. Он примкнул к ученикам Господа в надежде, что явился Мессия, устроитель могущественного царства здесь на земле, царства народа Израилева, где ученики займут подобающее место первых помощников царя. А Учитель проповедует нищету, обещает Своим последователям гонения, скорби, лишения. Говорит, что Царство Его не от мира сего, – понятно и разочарование Иуды. Он уже из казны, которую собирал для Христа, стремился что-то утаить. Евангелист прямо указывает, что он был вор. Вероятно, указывали и остальные апостолы, возможно, и Сам Учитель, что озлобляло Иуду. Разочаровавшись в мечте стать помощником Царя Иудейского, решился отомстить, предав Его врагам. Но и в них обманулся. Думал предательством Спасителя заслужить благодарность князей еврейских, извлечь выгоду, но враги Христа, использовав его, с презрением швырнули ему сребренники и отвернулись. Так Иуда сам наказал себя, оставив общество апостолов, был оттолкнут и синедрионом.

Как похожи на него современные материалисты, которым понятны только земные блага, рай только на земле, а все, что недоступно внешним чувствам, ими осмеивается, гонится, отрицается. Как Иуду, обманывает их мир, не дает того, чего они ждали. Это ведет к раздражению, отчаянию, иногда к самоубийству.

Второй враг Христа – Каиафа. Посмотрим на него: видный деятель, заботится о своем народе, боится, что придут римляне и завладеют их царством. Потому открыто решается сказать: «Лучше пусть один человек погибнет, нежели весь народ». Каиафа – рационалист, предшественник Ренанов, Толстых и им подобных. Гордым своим умом он не может принять учения Христа, его возмущают просто верующие, про которых презрительно говорит, что они прокляты в законе. даже чудо воскресения Лазаря не убеждает его. Как похожи на него наши современные умники, которые гордо заявляют, что могут принять Христа как великого учителя, но не как Бога; что учение Его не Откровение Божественное, но обычное человеческое, в которое другие могут вносить поправки и изменения. В результате появилось евангелие Толстого – безобразно грубое, полное земных мыслей.

Теперь посмотрим на Пилата. Он не прочь принять Христа и решается Его открыто исповедовать. Как похожа на него наша современная интеллигенция, хромающая на оба колена, и как жалки такие неустойчивые, колеблющиеся умы.

Но не этих трех видим мы у драгоценного для нас Гроба: безбоязненного Иосифа достославного, дерзновенно просившего у Пилата тело Иисуса Христа и с честью похоронившего, не боясь угроз и злобы синедриона. Никодима, принесшего умершему Учителю дорогой дар любви: смирну и алоэ. Вижу и сотника, искренно исповедовавшего: «Воистину Он Сын Божий».

Возлюбленные мои, пусть среди вас не будет материалистов, променявших дар апостольства на мишуру мира, на 30 сребренников, пусть не будет гордых умников, Каиаф и Пилатов пусть не будет среди вас. Будьте подобны смелым исповедникам Христа – сотнику и Иосифу, принесите лежащему во Гробе миро-смирение и алоэ-любовь, обвейте Его чистою плащаницею добрых дел, чтобы быть достойными узреть Его воскресшим из Гроба.

17 (30) апреля, Великая Суббота, Дмитров

Замечали ли вы, дорогие мои, что в природе все совершается постепенно и умеренно. Возьмите момент смены ночи и дня. Не бывает, чтобы ночную тьму сразу сменил ослепительный свет солнца. Сначала за мраком наступает переходное время, сумерки предрассветные, и только тогда, когда привыкнет глаз к свету, появляется яркое солнце. Так устроено для того, чтобы подготовить глаз к восприятию ярких лучей, иначе он может пострадать. Так устрояет Господь и в жизни духовной. Теперь, в последние дни Страстной седмицы, мать наша – Церковь готовит нас к восприятию светлой весны Воскресения. Сквозь печальный плач о страданиях Спасителя светит надежда на победу над смертью. Прислушайтесь к песнопению, присмотритесь к символам богослужения. Вчера видели лежащего во Гробе, сегодня носили погребать Его.

В Евангелии на утрени говорилось, что Христа сняли со креста, положили во гроб, привалили ко гробу камень и даже приложили печать. Но у гроба мы слышали песнь: «Не рыдай Мене Мати ... восстану бо и прославлю верою и любовию Тя величающих». У этого Гроба мы читали и пели песнопения и псалмы, которые создают картину отпевания, но сейчас, во время литургии, слышим радостную песнь победы: «Поем Господеви, славно бо прославися». Настроение усиливается другим песнопением: «Господа пойте дела и превозносите Его вовеки». Наконец перед самым Евангелием слышим могучий торжествующий призыв: «Воскресни, Боже, суди земли, яко Ты еси наследиши во всех языцех».

Во время пения этой песни спадают со священнослужителей одежды скорби, и они облекаются в блестящие, белые. Само Евангелие говорит уже о Воскресении, только эта радость воспринята ангелами, а люди, за исключением мироносиц, еще не знают о нем. Но узнала природа, которую освятил погребенный и воскресший Спаситель. Он освятил землю возлежанием во гробе, растения, допустив погребение Свое в саду Гефсиманском. Освятил воздух Своим восхождением к Отцу, солнце, лучи которого озарили Его Воскресение. И за радость обновления и победы вся вселенная возносит благодарность Восставшему.

Обычно, когда в какой-либо праздник хотят почтить и порадовать виновника торжества, приглашают хор, приветствуют речами, стихами и пением. Сегодня я слышал божественно дивный хор, которым Святая Церковь почитала Искупителя мира. Громадный хор, голос его могуч, музыка исполнена чудной гармонии, воспевая несмолкаемо: «Господа пойте дела и превозносите Его во веки». Кто это поет? А вот послушайте: «Благословите, ангели Господни, небеса Господня, Господа пойте и превозносите Его во веки». Вот чья первая арфа звучит в этом хоре. Ангелы, небеса небес прежде всего несмолкаемо поют чудную песнь. К ним присоединяют свои гимны воды, яже превыше небес, вся силы Господни (читает всю песнь). К хору небесных сил присоединяются голоса святых пророков, провозвестивших Искупителя, апостолов, хоры победные мучеников, мучениц, страстотерпцев, исповедников, хоры преподобных, тесным путем, тяжелою борьбою с собою, со своим «я», достигших светлых чертогов; хоры всех праведных воспевает песнь. На весь мир звучит победная арфа, согласно, гармонично звучат ее струны. Разве расстроится дивный хор, если порвется маленькая струночка? Нет!

А потому, друг мой, ты, который скорбишь, что среди хора на земле есть такие, которые не хотят петь гимн и пытаются своими ничтожными слабыми голосами прервать победную песнь, не бойся. Жалкие голоса даже не слышны в громадном хоре: струн порвавшихся не заметят торжествующие певцы. Воспрянь духом, подыми скорбно поникшую голову и слушай, как хор в честь Воскресения наполняет небо и землю, спускается в самый ад, куда несется весть Воскресения и прощения. И в твоей душе грешной, скорбной, унылой звучит этот гимн; прислушайся к нему и присоедини свой голос к хору Воскресшего.

11 (24) мая, день равноап. Кирилла и Мефодия,

Николо-Пешношский монастырь. Литургия.

Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!

Поздравляю вас, возлюбленные мои, и радуюсь, что вы сегодня и вчера подходили к Животворящей Чаше. Теперь вы соединились со Христом. Его святейшая Кровь течет в вашей крови. Он Сам вошел и освятил каждую частичку вашего тела. Теперь вы – дети Божии, родные детки Божии, и вот на прощание мне хочется сделать вам подарок. Хочу вам подарить от преподобного Мефодия драгоценную цепочку из золотых колечек, пусть будет у вас на сердце, пусть хранится в нем.

Цепочка драгоценная имеет семь прекрасных золотых колечек. Вот они, запомните их. Первое колечко – память Божия. У кого есть, тот постоянно, каждую минуту помнит о Боге, видит Его пред собою. Второе колечко тесно связано с первым – страх Божий. Кто помнит Бога, не сделает дурного, потому что побоится, не захочет обидеть Господа, Которого пред собою зрит. А если есть страх Божий, то должно быть и третье колечко – покаяние, ибо страх Божий покажет все ошибки совести. С покаянием тесно связан самоконтроль, наблюдение за собою – это четвертое колечко цепочки. Кто искренне раскаивается в грехах, всегда будет следить за собою, избегать всего, что может оскорбить Христа. Пятое колечко, самое драгоценное, усыпано бриллиантами и называется смирение. У кого есть первые четыре, тот имеет и пятое, потому что ему некогда превозноситься над людьми, нечем гордиться, он занят лишь своими грехами, внимательно следит за собою и своими поступками. А кто помнит и боится Бога, кается в грехах и контролирует себя, наблюдает за собою, у кого есть смирение, тот обрел мир совести, мир души – шестое колечко. Седьмое вы сами мне подскажете: у кого светло и мирно на душе, тот не станет сердиться и обижать других, ибо у него есть седьмое колечко – мир с людьми, и он любит людей. Чудная цепочка преподобного Мефодия. Повторяю: память Божия, страх Божий, покаяние, самоконтроль, смирение, мир совести и мир с людьми. Возьмите же сей подарок, сберегите его и отнесите в свои дома.

4 (17) июня, пятница перед Пятидесятницей,

Успенский собор г. Дмитрова

Поздравляю вас, возлюбленные мои, с большим праздником нашего города, с днем, в который Крест Животворящий, наша святыня и драгоценность, приплыл к нам по водам реки нашей. Когда отец сделает подарок своим детям, то они дорожат им, любуются, ценят. Нашим предкам, а с ними и нам Господь даровал чудный подарок – Свой Крест, который столько милости Божией явил нашему городу. И я, приехав сюда, полюбил сей Божий дар, много раз получал от него утешение и исцеление в моих немощах. Посмотрим, что рассказывает он.

Крест – наш якорь и в наше время нужен больше, чем когда-либо, людям. Корабль наш, Церковь нашу обуревают страшные волны, угрожая потопить совсем. Волны своими солеными струями проникли внутрь корабля и угрожают окончательно потопить его. Крепко нужно держаться нам за наш якорь. Радуюсь, что понимаете значение его, любите и доказали свою любовь. Но мало иметь хороший якорь, надежный, ибо без цепи корабль не может удержаться во время бури. Цепи могут быть разные: золотые, серебряные, медные и др. Наша цепь – вера Православная, вера в Церковь нашу. Православная Церковь – золотая цепь. Одна принадлежность к ней спасает. Чудные звенья составляют ее: первое – Сама Пречистая Богородица, далее Иоанн Предтеча, пророки, апостолы, мученики, преподобные и многие-многие святые. За нею идут другие цепи: серебряная – католическая, медная – лютеранство, железная – прочие церкви, а потом веревки гнилые – секты разные. Вы держитесь пока за золотую цепь. Смотрите, чтобы ее не подменили.

Будьте внимательны, други! Страшное переживаем время, и пока я с вами, считаю долгом предупреждать, потому что сказано: «Две будут молоть, одна возьмется, другая оставится». Недавно был у старца своего, он сказал: «Я боюсь за спасение своей души!» Подумайте, други, старец боится за спасение души. Страшное время наступает, может быть, мы стоим уже при дверях, может быть, уже грядет час Суда. Многие из предзнаменований исполняются: страшная, бессмысленная, братоубийственная война, голод доводит людей до людоедства, тяжелые смертные болезни, мор – по древним предсказаниям. Откровение Иоанна Богослова говорит о появлении зверя, борющегося с Агнцем Божиим. Говорится о Жене, надлежащей родить Сына, которого преследовал страшный, низверженный с неба дракон. Но Жена скрылась в пустыне. По толкованию святых отцов, Жена – Церковь Христова. Они предсказывали, что придет время, когда снова верующим придется уходить в подземелье, скрываться в пустыню. Не наступает ли оно теперь? Будьте крепки духом, внимательны. В последние дни, говорит Писание, восстанут лжепророки, чтобы, если можно, прельстить и избранных. Крепко держитесь золотой цепи – веры православной и установлений святых отцов и апостолов. Крест Животворящий да утвердит вас. Утверждение на Тя надеющихся, утверди, Господи, Церковь Твою, юже стяжал еси Честною Твоею Кровию.

14 (27) июня, день преп. Мефодия, игумена Пешношского,

Николо-Пешношский монастырь, литургия

Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа!

Поздравляю вас, други мои, с дорогим всем нам именинником, потому что сегодня день тезоименитства преподобного Мефодия, покровителя нашего. Отовсюду собрались сегодня сюда люди, чтобы помолиться: с севера и юга, с востока и запада нашего края. Ни далекий путь, ни другие неудобства не остановили сердца, полные любви к преподобному. И сейчас, когда столько народу собралось здесь, я вспоминаю о том, кто же был на именинах у преподобного Мефодия в то время, когда он жил на земле. Приходил преподобный Сергий, его учитель, чтобы поздравить своего ученика и побеседовать. Приходили поздравить и дикие звери, с которыми делился святой кусками хлеба, да разве еще ангелы Божии сходились к нему, потому что преподобный был собеседником ангелов. А теперь пришли вы к нему на именины.

Имениннику приносят обычно подарки. Когда я шел сюда, чтобы принести Бескровную Жертву, возгласить: «Твоя от Твоих», зашел ко гробу преподобного Мефодия, и он сказал мне о ваших драгоценных подарках. Вы, как волхвы Христу, принесли преподобному Мефодию три дара: светлое золото – вашу веру, ладан благоуханный – молитву и чудную, драгоценнейшую из даров ароматную смирну – вашу любовь. А еще показал мне преподобный ваши дары, и я видел их всюду – ими осыпана его рака, они сверкают на ступенях ее, на полу, вокруг гробницы. Дивные, сверкающие дары, чудные бриллианты – слезы ваши. Много их: слезы матерей, слезы сирот, бедных, бездомных. Все сверкающие бриллианты показал святой и приказал: «Ступай и скажи всем им, детям моим, что я видел их дары, принял их и посылаю мой мир им и в домы их».

Дети мои, родные детки батюшки преподобного Мефодия, сегодня через мои руки дает вам благословение сам преподобный Мефодий. Он и утешит всех, кто пришел, не боясь труда, ко гробу Его.

18 (30) августа, Спас Нерукотворный, Дмитров

18 августа празднуется святая икона Господа Иисуса Христа, называемая Нерукотворенным Спасом. Господь, как известно, отпечатлел образ Свой на убрусе и послал больному князю Авгарю. И у нас есть убрус, на котором отпечатлевается или образ Господа, или же врага его дьявола.

Убрус – наша душа.

Рассмотрим, как бывает изображен на нем дьявол. У него два главных свойства, отличительные особенности, и когда душа являет их в себе, то сейчас же на ней отпечатывается изображение диавола. Когда душу наполняет дьявольская гордость, тщеславие, самовозношение, самодовольство, знай, на убрусе души твоей начертана гордая голова дьявола. Дьявол всегда немирен, бунтует, ропщет, мятется, и если душа наполняется не миром, ропотом, бунтом, то значит, на полотне души изображено и сердце дьявола, бунтующее и мятежное.

Таковы главные отличительные признаки дьявольского образа в душе, но есть и другие. Дьявол постоянно завидует, ревнует, гневается. Глаза его исполнены зависти и гнева. Завидовал он Богу, завидовал блаженству первых людей и погубил их, завидует и нам, если имеем что доброе, всячески стараясь уничтожить, погубить семена добра. Завидует всем, кто получает то, чего у него нет.

Когда зависть и гнев в нас, это признак, что обозначилась не только голова дьявольская, но и глаз его завистливый и гневный. Когда клевещем, тогда и уста дьявольские, всегда осуждающие, укоряющие, клевещущие, обрисованы на убрусе нашей души. Ухо дьявольское любит слушать осудительные, укорительные речи. Когда мы слушаем с услаждением, еще и сами вставляем словечки, без сомнения начертано у нас в душе и ухо дьявольское. Весь же облик начертан в душе. И голова гордая, и глаза завистливые и гневные, и уста, полные осуждения, укоров и клеветы, уши, услаждающиеся слушанием осудительных речей, сердце бунтующее, и весь облик дьявольский, нечистый и срамной.

Надо как можно скорее стереть это изображение и начать писать образ Господа. Стирается дьявольское изображение слезами покаяния и исправлением.

Образ Господа совсем иной: глаза и голова опущены долу, как знак беспредельного смирения, глаз кроткий и радующийся чужому счастию и удаче; уста, никогда никого не осуждающие, наоборот, благословляющие; уши, никогда не слушающие греховных речей; сердце, полное безграничного мира и покорности. Весь облик исполнен чистоты.

Святые начертали образ Господа в душе своей, а изображения дьявольского или совершенно не имели, или стерли. Не сразу удается стереть дьявольское изображение. Подобно тому как художнику, который старается стереть прежний рисунок, чтобы написать новый, это полностью не удается, так и нам, когда подвизаемся, каемся, плачем, стараемся, но не сразу можем стереть дьявольский облик. Бывает: сотрешь главу, наполнишь душу смирением, смиряешься перед обидящими, а сердце еще бунтует и ропщет.

Не унывай: как удалось стереть главу дьяволу, так с помощью Божией сотрешь и сердце. Сотрешь сердце, но тревожишься еще помыслами нечистыми, значит, облик дьявола еще в тебе. Не унывай: можешь подвигом и слезами стереть и его. Мало-помалу сотрешь все изображение, и с Божией помощью напишется в душе твоей образ Господа.

13 (26) сентября, всенощная под Крестовоздвижение.

Успенский собор г. Дмитрова

Среди песнопений, посвященных Кресту Господню, есть одно, где говорится: «Из рова...»

Итак, осенняя темная ночь... В непроглядной тьме идет путник. Вдруг под ногами разверзается ров, и он упадает туда. Жутко и темно, холодно, сыро. Гады во рву, змеи. А путник спадает все ниже, до самого дна. Страшно! И вдруг видит: протягиваются к нему руки, выносят наверх, уводят к свету, на воздух, на дорогу. Как не ухватиться путнику за эти руки, как утопающий хватается для спасения? Конечно, ухватиться, дать вывести себя из ужасного рва.

Путник, о котором я говорю, друга мои, это – мы, люди. Мы бредем во тьме ночной, которая в наше время особенно темна и мрачна. Ров, куда падает путник, вы знаете, что такое. Я постоянно говорю о страшном, этом ужасном и мрачном рве. Ров – это безбожие. Безбожие, вот наш страшный, невыразимо жуткий ров! Безбожие отцов и матерей, безбожие учителей и учительниц, воспитателей и воспитательниц. И самое страшное, ужасное, уродливое – безбожие детей. Да, детей, которые подражают взрослым.

Вот ужасный ров, вырытый дьявольским заступом, под ногами людей самим сатаною. И падают люди в адский ров, все ниже и ниже скатываются туда, где находится вход в самый ад. На дне гады, змеи. Страсти наши, возлюбленные мои, страсти – вот эти гады. Неужели отвергнем спасающие нас, протянутые к нам руки Христа? Сегодня Он снизойдет долу, до самого праха спустится. Возлюбленные мои други, паства моя, ухватитесь за эти руки, крепче держитесь, как держится погибающий!

Сейчас, когда будут петь «Господи, помилуй!», я недостойный, но по благодати Божией ваш архипастырь, буду воздвигать и ниспускать Крест Живоносный. Не я буду это делать, а Сам Спаситель сойдет к нам, низко, до праха спустится, чтобы вы могли взять Его простертые крестообразно спасающие нас руки.

Паства моя, дмитровцы мои родные! Молю Господа я, архипастырь ваш, чтобы вы избегли страшного рва сатанинского, крепко держались за простертые к вам руки, чтобы всем нам воспевать: «Слава Тебе, показавшему нам свет!»

14 (27) сентября, Крестовоздвижение, литургия.

Успенский собор г. Дмитрова

Св. апостол Павел в послании к Галатам говорит: «Я не желаю хвалиться, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа, которым для меня мир распят, и я для мира» (Гал. 6:14). Каждый христианин должен распинаться миру, быть распятым на кресте. Есть у него и гвозди: четыре гвоздя, которыми он пригвождается ко кресту; есть и копие, которым прободается его сердце. Что же это за крест христианина? Крест этот называется мироотречение. Мира нужно отречься; не мира, в котором светит яркое солнце, где цветут прекрасные цветы. Нет, через этот мир мы только и можем познавать Творца, прославлять Его. От другого мира нужно отречься, который апостол Иоанн называет «мир прелюбодейный и грешный». Мир, движущийся на адской колеснице, у которой три колеса, о которых тоже говорит святой апостол. Колеса суть: «похоть плоти, похоть очей и гордость житейская». Ими колесница мира и движется прямо в пропасть адову, в царство сатаны.

Первое колесо – похоть плоти. Кто живет в нечистоте, кто нарушает узы брачные, что, к великому горю, в наше время случается часто; кто обещал хранить девство, а потом нарушает его, тот держится за первое колесо страшной колесницы. Похоть очей – второе колесо. Похоть очей – когда грешат взором, очами нарушают чистоту души. На пример, когда любуются чужою красотою, не Бога прославляя, а самоуслаждаясь, с нечистыми помыслами и желаниями. Всякое зрелище, которое действует на страстную сторону души – тоже похоть очей. На дверях театра нужно сделать надпись: «похоть очей». Когда любуются танцами – идут за вторым колесом.

Гордость житейская – когда человек все хочет сделать сам, по-своему, и раздражается, если возражают. «Я ошибаюсь? Да быть не может!» Часто хватаемся мы за третье колесо. Вот на какой колеснице едет прелюбодейный и грешный мир. И когда человек пойдет по пути мироотречения, адская колесница обязательно попадется навстречу, чтобы соблазнить, заставить идти за собою, пересечь путь, остановить его, и таким образом получится крест. Колесница пойдет в одну сторону, а человек, отрекшийся от мира, в другую.

Каждый христианин должен быть распят на кресте мироотречения. Не монах только отрекается от мира, но всякий, носящий имя христианина, потому что не может любить миpa, ни яже в мире.

Есть у христианина четыре гвоздя, которыми он пригвожден ко кресту.

Первый – самоотвержение. Десную руку пронзает этот гвоздь, потому что правая рука главным образом творит, действует. Ее-то действующее начало и пригвождает гвоздь самоотвержения. Что значит отвергнуться себя? То же, что и отвергнуть ближнего: не обращать внимания, не замечать, бранят ­ не огорчаться, хвалят – не радоваться, как будто не о нас речь.

Второй гвоздь – терпение. Им пригвождается левая рука, потому что левая сторона считается символом злого начала, протеста.

Правую ногу христианина прибивает гвоздь бдения молитвенного, стояния молитвенного. «Непрестанно молитесь», – говорится в слове Божием. Нужно, чтобы, когда тело спит, отдыхает, душа бодрствовала, молилась.

Четвертый гвоздь, которым пронзается левая нога христианина, – труд молитвенный. Неправильно говорят, что молитва легка, что молитва радость. Нет, молитва – подвиг.

Святые отцы говорят, что, когда человек молится легко, с радостью, не сам он молится, а ангел Божий молится с ним, вот ему и так хорошо! Когда молитва не ладится, устал, хочешь спать, когда не хочется молиться, а все же молишься, вот тогда-то и дорога для Бога твоя молитва. Потому что тогда молишься сам, трудишься для Бога. Он видит твой труд и радуется твоему усилию, работе для Него. Многие говорят: «Я сегодня не пойду в церковь, не хочется» – или: «Я не молился сегодня утром, настроения не было». Так может говорить только христиански необразованный человек. Когда у тебя нет настроения, тогда-то и иди в храм, становись на молитву, чтобы ноги были, как пригвожденные ко кресту. Распятый никуда двинуться не может, пусть и твои ноги будут пригвождены молитвостоянием и молитвенным трудом.

На главе христианина всегда возлежит терновый венец – наши помыслы. Христианину они постоянно дают знать о себе. И, как терн, больно жалят. Стоит он на молитве –      помыслы набегают и смущают. В храме, даже перед Чашей Животворящей, беспокоят. Часто бывают ужасные, пугают человека, и он должен их вырывать. Больно от них делается.

Копие, которым прободается сердце христианина, – любовь горящая, пламенная, серафимская ко Христу. У кого есть любовь, тот всегда видит перед собой Сладчайшего Господа. У кого есть любовь, у того не сходит с уст: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя». Такому человеку некогда думать о мире, о мирском, его мысли всегда заняты образом Спасителя, ему некогда судить других, разбирать их поступки, он судит только себя, чтобы не обидеть возлюбленного Господа. Святой Игнатий Богоносец взывал ко Христу: «О, любовь моя...»

Паства моя, возлюбленные мои во Христе! Я, ваш архипастырь, молю Бога, чтобы никто никогда не воссел из вас на колесницу мира. Чтобы ни одно колесо не коснулось вас, чтобы всегда вы были пригвождены к Кресту, носили раны Спасителя. Господи Иисусе Христе, молю Тя, сподоби нас сораспинаться и спогребаться Тебе, чтобы и воскреснуть для вечной жизни с Тобою!

30 сентября (13 октября), всенощная под Покров.

Успенский собор г. Дмитрова

Радуйся, Радосте наша, покрый нас от всякаго зла честным твоим омофором.

И сказал Господь: «Аще веруеши, все возможно верующему». – «Верую, Господи, помоги моему неверию».

Были два города, один на горе, другой в низине. Назывались они: горний – на высоте, в низине – дольний. Дольний не мог существовать без горнего, между ними была связь через золотой провод. Когда дольнему было что-нибудь нужно, жители подходили к золотому проводу, брались за него и давали знать горнему, что они нуждаются в его помощи. Жители дольнего города очень страдали от двух бед. Первая беда – мгла. Город был расположен в низком месте, где поднимались испарения, которые были так сильны, что затемняли свет. Тьма особенная: люди видели друг друга, но видели не такими, какими были на самом деле, а представлялись окружающим в виде диких зверей. Другая беда дольнего города – жажда; источники его все были соленые, и жители чем больше пили, тем больше хотели пить.

В бедах своих дольний город находил помощь у горнего. Когда облегала тьма, мрачный, страшный туман окутывал, жители приходили к золотому проводу и давали знать горним: «Помогите, тяжело, темно у нас». И немедленно из горнего города посылались снопы ярких, блистающих и возрождающих лучей, разгоняющих страшную тьму. Когда жителей дольнего мучила жажда, они шли к золотому проводу и давали знать в горний: «Помогите, изнемогаем от жажды!» И из горнего города посылались источники чистой, благодатной, освежающей и целительной воды, которая возрождала жителей дольнего. И пока оставался на месте золотой провод, спокойно жилось жителям нижнего города.

Но вдруг порвался золотой провод, связь прервана. Некоторое время жители дольнего города могли еще жить, потому что остался запас светлых лучей, сохранился некоторый запас живой воды. Но когда потухли яркие лучи, высохли водоемы светлой воды, страшно стало в дольнем городе. Мгла окутала его, и неоткуда было получить света, потому что порван золотой провод, по которому жители обращались за помощью. Мучила жажда. Жители шли от одного источника к другому, от другого к третьему, четвертому, пятому, но не утолялась их жажда, потому что в источниках соленая вода.

Вы догадались, возлюбленные, что за города, о которых говорю. Дольний – наша земная жизнь. Не можем мы жить без верхнего города, не может наша воинствующая Церковь жить без Церкви торжествующей, нам нужна поддержка святых небожителей, святых угодников Божиих. Провод, по которому сообщаемся, золотой, сверкающий, драгоценный – вера наша, которая связывает с Царством святых. У кого есть этот провод, тот всегда получает помощь от горнего града Божиего, видит еще здесь на земле жителей светлого Царства святых, как видел святой Андрей Пресвятую Владычицу с сонмом ангелов и святых. У кого не порван провод, тем не страшна мгла страстей, потому что будет разогнана тихим светом Христа, лишь только попросит человек небесной помощи. Ему не страшна жажда души, потому что утоляется из живоносного источника Христова.

Но горе, у кого порвался провод веры! И как много теперь таких! Охватывает их страшная мгла страстей, ужасная тем, что неполною тьмою окружает, а только мешает видеть других в их настоящем виде. Вместо людей видят злых зверей, которые заставляют их страдать. Дети видят в родителях врагов, мешающих им жить. Родители не понимают детей, негодуют на их непослушание, не дают развернуть свои силы. Братья и сестры вместо любви ненавидят друг друга и презирают. Мужья и жены забывают о своих обязанностях, и царит между ними злоба, потому что темные страсти, разгул, измена царят там, где порван провод веры.

Жажда томит души, потому что солены те источники, из которых хотят утолять ее. Устает наша душа. Но разве покой и тишину несут зрелища и празднества, которыми заполнена жизнь современных людей? Много в наше время кинематографов, бежит в них толпа, и вы не проходите мимо, не задумываясь. Вся современная жизнь похожа на кинематограф. Спешно бежит, одно сменяет другое, но ничто не утоляет жажду души. Разве может утолиться душа, полная страстей, наживой? Все больше и больше хочется получить. Разве утолит жажду наслаждение?! Ведь от одного из них человек переходит к другому, а не лучше на сердце, все мятется душа.

У вас, други мои, не порван этот золотой провод, вы веруете в светлый Град Небесный. Попросим же все нашу Заступницу: «Радуйся, Радосте наша, покрый нас от всякаго зла честным Твоим омофором». Владычица наша, Царица Небесная, Тебя просим, сохрани нашу веру и восстанови порвавшийся наш золотой провод веры, чтобы призывать Тебя, Помощницу нашу. Светом Твоим разгони мглу страстей наших, дай видеть в людях своих братьев. Покрый нас, как покрывала Ты Своим покровом Греческое царство, да все возопим: «Хвалите имя Господне!»

1 (14) октября, Покров Божией Матери, литургия.

Успенский собор г. Дмитрова

Люблю я, други мои, когда в храме возжжено много лампад, люблю их тихие огоньки! Вспоминается мне, когда я был в Палестине и зашел помолиться гробу Матери Божией, в пещере сверкало много-много лампад, больших и маленьких, золотых и серебряных. Все они горели тихими огоньками, напоминая бесконечные миры, которые движутся в небесном пространстве, подчиняясь неизменным законам. И в светлом Царстве Божием есть сверкающие лампады, дивно горящие. И самая ценная, горящая елеем всепрощения и любви – лампада нашего спасения – Царица Небесная, Матерь Божия, радость человеков, ангелов удивление, архангелов поклонение, восторг херувимов, красота серафимов. Она горит пред Престолом Господним для нас светом Своея благодати и любви, озаряя наши души. И другие лампады – пророки, мученики, преподобные – горят в небесных чертогах, освещая нам путь к Господу.

И вы, дорогие мои, – лампады Божии. Вы мои лампады, данные мне на хранение. Тело ваше – сосуд, душа – огонь, всаженный Божией рукой, а елей, которым питается этот огонь, – Животворящая Кровь Господа Иисуса Христа. И пока душа питается живоносным чудным елеем, она горит тихим огнем лампады Божией. Кто не причащается, отвернулся от Христа, оттолкнул от себя Божественную Чашу, ушел из Церкви Божией, тот не Божия лампада, а факел сатаны. Потому что есть Божия лампада, и есть факел диавола. Сатана знает эту разницу, почему и подымает ужасающую бурю, чтобы затушить Божии лампады, лишить душу благодатных Таин Животворящих.

Горите же, мои лампады, горите ярко пред Богом, чтобы, когда я оставлю вас, возлюбленные, и предстану на Суд Небесный, не отвратила Владычица Своего светлого лица от меня за то, что я не учил вас, мою паству, спасению, не звал к Животворящей Чаше. Горите ярче, мои возлюбленные, чтобы я мог сказать: «Господи, вот мои лампады, не затушил их огня вихрь сатаны и не иссяк елей их».

2 (15) октября, воскресная всенощная.

Пятницкая церковь г. Дмитрова

Иисусе воскресший, воскреси души наши! Жил старец, святой подвижник, в пустынной келье. Другие отшельники, обитавшие в близлежащих келиях, проходя мимо, слышали постоянно стоны и плач. Огорчал их плач, и они советовались, как утешить старца и чем помочь. Однажды решили постучать и, когда пустынник отпер, спросили: «О чем ты так горько плачешь и стонешь?» Старец отвечал: «Я плачу потому, что у меня есть дорогой, близкий покойник». Пустынники ушли: «Какой у него покойник? Отец у старца давно умер, мать тоже, братьев и других родственников он давно оставил. Кто дорогой и близкий ему покойник?» И опять к старцу. Постучали и, когда открыл: «Скажи нам, кто у тебя покойник, о котором так горько плачешь?» –      «Душа моя – покойник мой, о ней, умершей, плачу».

Други мои, умирает не одно тело, но и душа иногда. Святой Симеон Новый Богослов говорит, что, когда умирает тело, его покидает душа, и всякая деятельность его уничтожается: очи перестают видеть, уши – слышать, ноги и руки – двигаться. То же бывает и когда умирает душа. Покидает ее дух – божественная часть нашего существа, и в это время наши внутренние очи перестают видеть чистые лики небожителей, слышать и понимать святые песнопения Церкви, обонять и воспринимать благодать Божию, ноги наши перестают двигаться по путям Божиим, руки действовать на прославление Господа. И наша Церковь хорошо знает о смерти души, потому что в своих песнопениях говорит об этом. В Великий пост поется: «Душе моя, душе моя, востани, что спиши?» Каждый понедельник и вторник, которые по уставу полагается посвящать покаянию, она тоже говорит в своих чудных песнопениях о покаянии. И как страшно для нас мертвое, разлагающееся, зловонное, пожираемое червями тело – мы спешим сбросить его в землю, зарыть его безобразие землею, – так отвратительна для ангелов и для нашего ангела-хранителя: мертвая душа, покрытая червями-страстями.

В древнее время у восточных деспотов, особенно в Персии, существовали отвратительные казни. Одна состояла в том, что к казнимому привязывали разлагающийся труп так, что его руки плотно обхватывали шею преступника. В глаза постоянно глядели провалившиеся очи мертвеца, он всегда обонял зловонье разлагающегося тела; шел – за его плечами страшная ноша, садился – с трупом. Лечь спать не мог, не чувствуя страшных объятий. В другой казни осужденного, обнажив, клали на доску и крепко привязывали руки и ноги. Потом на живот клали мышь, накрывали ее глиняным горшком, а на горшок – раскаленное железо. Сосуд нагревался, мышь задыхалась от жары и, не находя выхода, прогрызала живот казнимого, забиралась во внутренности и причиняла страшную боль.

Други мои, в наш век культуры и цивилизации, в век великих открытий, сохранились и та и другая казни. Многие из нас носят за плечами страшный труп мертвеца нашего времени – безбожие. Оно же и есть гад, который грызет внутренности. С этими ужасными ношами ходят люди нашего времени, потому что страшный палач – диавол творит над нами казнь. О, какая отвратительная, невыносимая пытка! Если бы, други мои, все похороненные на кладбище встали из могил и окружили вас, бродили бледными тенями вокруг, не дрогнуло ли бы ваше сердце? Не захотелось бы разве вам убежать? А мы часто ходим среди живых мертвецов. Разве неверующие не мертвы? Но и мы должны заглянуть в свои души, не мертвы ли они? Не приложимы ли к нам слова Апокалипсиса Иоанна Богослова: «Ты думаешь, что ты богат, а я говорю тебе, что ты нищ и убог, и мертв».

Так и нам кажется иногда, что мы живы, а на деле душа мертва от грехов, потому что грехи умерщвляют дух Божий. Вот почему всем нам нужно взывать: «Иисусе воскресший, воскреси души наша!»

3 (16) октября, литургия.

Пятницкая церковь г. Дмитрова

Иисусе воскресший, воскреси души наша!

Вчера, други мои, я беседовал с вами о смерти души, о том, что она может умереть и сделается пищей червей. Вот о червях и хочу говорить сегодня, возлюбленные мои. Черви, терзающие душу, – страсти наши и грехи, бесконечно много их на душе: и словом, и делом, и мыслью – все согрешаем. Как говорит Псалмопевец: «Беззакония превзыдоша главу мою» – множество у нас грехов.

Но главных грехов святые отцы считают восемь, остальные – только языки этих восьми змей, ядовитые их зубы. Назову сначала змей, а потом и детенышей их. Первая – чревообьядение. Больно кусается она. Вторая страшная, отвратительная, развернулась на всю землю Русскую и больно кусает – любодеяние. Третью змею отцы святые называют сребролюбием. Четвертая – гнев, пятая – печаль, шестая – уныние. Седьмая, от которой не освобожден почти никто, – тщеславие. Восьмая, самая страшная, – гордость.

Вот восемь змей, которые нападают на душу, отравляя ее ядом. Рассмотрим подробнее змей, их зубы и языки.

Первая – чревообъядение, излишества в пище и питье, объядение, пьянство, лакомство. У этой змеи много языков и зубов, очень тонких и малозаметных. Всякого рода заботы о плоти, самоуслаждение – языки ядовитой змеи. Но самый главный – себялюбие, когда человек думает и заботится слишком о себе, о своем покое. Самая отвратительная из змей, охватившая нашу землю в настоящие тяжкие дни.

Вторая змея – любодеяние, о зубах ее и говорить, по словам апостола, «срамно есть», но по долгу архипастыря назову и покажу. Один из них блуд, нарушение целомудрия, чистоты небрачной; второй – прелюбодеяние. Зуб этот разрывает хитон супружества. Когда муж нарушает верность жене или наоборот, знайте, это действие зуба второй змеи. Но у нее есть зубы еще – противоестественные пороки. О них мы говорить не будем, ибо срамно есть. Отвратительны зубы змеи. К тем, которые отдаются в их власть, апостол обращается со словами: «Разве вы не знаете, что вы Христовы есть и тело ваше храм Божий есть». Кто отдает себя во власть второй змеи, тот разрушает и оскверняет этот храм. У второй змеи есть и более тонкие зубы, о них сказал Христос: «Всякий, кто взглянет на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею». Строго относится к чистоте Христос и труднее нет борьбы, как с злыми детенышами страшной змеи. Нужно просить небесной помощи у Пречистой Девы Марии, Честнейшей херувим и Славнейшей серафим, Чистейшей светлостей солнечных.

Третья змея – сребролюбие. Любовь к деньгам, страсть наживы. У человека, одержимого ею, не остается в душе места для Христа, некогда подумать о спасении, потому что он всегда в смятении, тревоге, как бы не упустить какого сокровища. У змеи этой есть очень острый зуб, который теперь часто делает укусы: многопопечительность. Что я буду делать в будущем году? Как я проживу? Как придется под старость? Не думают люди, что Господь прежде нашего прошения знает нужды наши.

С третьей змеей тесно связана четвертая – гнев. Много зубов у нее. Первый – раздражительность. Не согласятся с нами – мы гневаемся, кричим, укоряем. Раздражение, усиливаясь, заставляет браниться отвратительными словами. Мы забываем, что за всякое слово гнилое воздадим ответ в день Суда. Бывает и хуже, не только браним своего брата, но и ударяем, а то и убиваем или действуем словом и взглядом. Да, други мои, и взглядом можно убить. Тяжко, когда в душу вонзится зуб этой змеи, мрачно делается на душе, холод охватывает, радость оставляет душу человека, находящегося в гневе.

Пятая змея – печаль. Есть печаль по Боге, которая заставляет сокрушаться и плакать о грехах, печаль святых угодников Божиих. Но есть и другая – о благах мира сего. Два острых зуба у сей змеи – ропот и тоска. Всем живется хорошо, только мне тяжело; вот и ропот, и печаль. Еще страшнее зубы тоски, которая доводит до отчаяния в милости и силе Господа. Отчаяние – грех Иуды Искариота.

Уныние – шестая змея, которую можно назвать параличом души. При параличе тела отдельные члены теряют способность действия: глаза не смотрят, уши не слышат, ноги не ходят, руки не действуют, почти прекращается жизнь. То же и при параличе души. Вся жизненная сила оскудевает: молитва не ладится, работать над собою не хочется, душа как бы впадает в тяжелый сон.

Могущественна седьмая змея, многочисленны ее детеныши, удивительно тонки зубы. Тщеславие – имя ей. Почти нет человека на земле, который мог бы сказать о себе: «Я не тщеславен, потому что знаю, что я хуже всех». Тщеславие – тщетная, напрасная слава. Тщеславится человек умом, талантом, красотою лица, богатством одежды и обстановки, знанием, ученостью. Ужаснее всего, что даже великие подвижники от этого страдали, ибо можно превозноситься и подвигами. Вдруг скажет во время молитвы сам себе: «Люди видят, какой я молитвенник». Превознесся и – укушен змеей тщеславия. Даже великие подвижники не были свободны от помыслов, правда, помыслов только, как преподобный Серафим. Когда он отказался оставить Саровскую обитель, принять сан игумена и возвратился в убогую келейку в пустыни, тo почувствовал, что возникает тщеславный помысел. За это великий, полный смирения старец жестоко наказал себя. Молился тысячу дней и ночей.

Забывает тщеславный, что все, что он имеет – не его, а Создавшего его. С пренебрежением часто относится к другим, с раздражением встречает противоречие. Осторожно, смотрите, как опасно ходите.

Восьмая змея – гордость. Грех самого сатаны, который ведет ко многим грехам, страшнейший из них – безбожие, за которым наступает смерть души.

Мы рассмотрели восемь змей нашей души. Грехи смертные, ибо душа, одержимая ими, умирает медленною смертью. Слишком затянулось мое слово к вам, други мои, а потому скажу кратко: если есть в душе змеи, то там же растут и небесные цветы, которых змеи боятся. Первая змея – чревообъядение – боится цветка воздержания. Любодеяние не выносит крошечной росинки с цветка целомудрия, чистоты. Сребролюбие боится милосердия. Гнев убивается чудным цветком кротости. Печаль – неизреченною, неизглаголанною радостью о Духе Святом. Уныние – цветами терпения. Тщеславие не выносит небесной красоты смирения. Что касается последнего небесного цветка, малейшая росинка которого, как страшный яд, убивает гордость со всеми ее змеенышами, то имя ему – любовь.

Любовь ко Христу – самый дивный, прекрасный цветок души. У кого расцвел он, тому не страшны никакие змеи – всегда радость. Чтобы найти его, трудятся подвижники, отрекаясь от всех благ мира, проливают кровь святые мученики. Кто понимает, как прекрасен этот цветок, тот ничего не пожалеет на приобретение его, но отдаст все силы души. Один подвижник тридцать лет взывал ко Христу: «Дай мне каплю любви». И через тридцать лет молитву его Господь услышал. Старец впал в тяжелую болезнь, и во время тяжелых страданий упала в его сердце чистейшая капля с небесного цветка, и такое блаженство охватило душу, что он благословлял свои страдания.

Господи, и мы Тебя умоляем, урони каплю любви и в наши души, зажги в них огонь с цветка Твоего Божественного!

4 (17) октября, всенощная,

день святителей Московских, Дмитров

Сегодня мы празднуем память святителей Петра, Алексия, Ионы и Филиппа. Их нет теперь с нами, они ушли в затвор, зарыли двери своего дома.

Но мне вспомнилось время, когда были открыты двери святого Кремля и в нынешний день много собиралось богомольцев, чтобы проводить святителя Алексия, когда он пойдет в гости к трем своим друзьям в Успенский собор.

Вот как это происходило. В 4 часа дня монахи Чудова монастыря совершали торжественную вечерню, во время которой большой образ святителя Алексия стоял у его гроба. После вечерни и молебна икона с крестным ходом переносилась в Успенский собор, где оставалась на всенощную, а на другой день, после литургии, также торжественно, святитель Алексий возвращался домой.

Теперь Кремль закрыт, святитель в затворе. Но у каждого из нас есть свой кремль, о чем и поговорим сегодня. У каждого, говорю, други мои, есть свой священный кремль, Божественною силою воздвигнутый, кремль души нашей, необходимый, чтобы охранить от врагов внутреннее духа. У кремля нашего священного, как и у всякого, четыре стены. Первая, обращенная к внешнему миру, самая большая, называется смирение. Вторая – самоукорение. Если первая учит не превозноситься, считать себя хуже всех, то вторая гласит: «Что бы ни случилось, помни, ты виноват во всем один». Третья стена – страх Божий. У кого она воздвигнута, тот будет избегать греха, чтобы не оскорбить Господа. Четвертая стена – память Божия. Когда она есть, человек ни на одну минуту не забывает, что ходит пред лицем Бога, Который видит дела его, мысли. Но, кроме стен, Божественный кремль защищают четыре стража, по одному у каждой стены. У первой страж – внимание: следит за входящими и допускает только тех, кто имеет билет добродетели, остальных не допускает. У второй стены сторож, на долю которого выпало очищать кремль, если врагам все же удается проникнуть, – покаяние. У третьей на страже ревность по Боге. Страж грозный, избивает врагов, которые проникли в кремль. И четвертый страж бичом изгоняет и поражает всех врагов, которые спрятались от первых стражей. Имя четвертому – молитва Иисусова. Так укрепляется кремль, и в него не проникнуть никаким врагам, потому что их не допустят стражи: каждый смотрит, в порядке ли стены. Не обрушились ли? На месте ли стража? Если так, будь спокоен за дом души своей. Кремль охранит ее, и дом этот станет жилищем Самого Бога, а кремль подобен дому, построенному на камне. Ни бури, ни волны житейские не обрушат его. Святители Российские да помогут вам, возлюбленные мои, построить прочно ваш кремль.

На прощание, после пения стиха «Господи мой, Господи...», сказал: «Идите с ангелами, спите с архангелами, встаньте завтра с херувимами и идите встречать мученика Трифона с серафимами. Сохрани вас Господь!»

9 (22) октября, воскресная всенощная.

Успенский собор г. Дмитрова

Отец, умирая, призвал детей своих и отдал им ящичек, а в нем драгоценный камень и сказал: «Вот, я ухожу от вас, и на прощание оставляю вам ящичек и камень. Не простой камень, а чудесный талисман. Когда на пути жизни, которым вам суждено идти, постигнет вас болезнь, возьмите талисман, и получите исцеление. Если скорбь наполнит душу, возьмите его в руки, и скорбь превратится в радость. Когда лишения и другие невзгоды придут на вас, возьмите талисман, и выйдете из невзгод спокойными и крепкими, так как камень не просто драгоценный, но в нем скрыта великая сила».

Умер отец, дети получили в наследство ящичек с камнем. По-разному отнеслись они к дару отца. Разбились на четыре группы.

Первая не только не радовалась подарку, но отнеслась к нему с насмешкою, издевательством, и говорили: «Смешно, что отец придавал камню такое значение. Разве может он оказать какую-нибудь помощь? Не можем мы, люди культурные, образованные, поверить в силу камня, глупо это». И с пренебрежением отвергли. Некоторые пошли далее: стали плевать на ящик, ударять по нему топором, поносить ящичек и камень. Но вот случилось чудо: плевки обратились в бриллианты, рубцы топора – в сверкающие лучи.

Вторая группа детей стала изучать камень, рассматривала его со всех сторон, клала под микроскоп, проводила исследования. Было высказано мнение: «Камень ничем не отличается от целого ряда так их же камней, даже не слишком драгоценный». Наконец, некоторые сказали, что попытаются сделать точно такой, и вот появилось много подделок, похожих на талисман. Вторая группа гордилась своими успехами.

Дети третьей группы отнеслись к камню с величайшим равнодушием: ни разу не заглянули в ящик, не полюбопытствовали, что в нем.

И только дети четвертой группы отнеслись к подарку отца с величайшим вниманием, искали утешения и радости в силе талисмана и получали их.

Возлюбленные мои, отец в этой притче – Христос. Уходя от апостолов, Он оставил Церковь Свою, и в ней драгоценный талисман, утешающее и укрепляющее нас Божественное Свое Евангелие. Но люди, как и дети из притчи, по-разному относятся к дару своего Спасителя. Есть такие, что не только отвергают святое Евангелие, но и стараются уничтожить, насмехаются над ним. Таковы Нерон и другие гонители. Но гонения их достигли противоположного: плевки превратились в бриллианты, рубцы топора – в блистающие лучи. Мученики наши – сверкающие лучи Церкви Христовой.

Есть среди нас похожие и на вторую группу детей, испытующих, умствующих, подменившие Евангелие Христово своим. Разве не сделал такой подмены Толстой? Таковы Ренан, Штраус и др. Много в третьей группе людей, равнодушных к евангельским словам. Наконец, есть и четвертая, искренне и горячо верующих детей Христовых, которым дорог дар нашего Господа.

Паства моя, крепче держи в руках Евангелие. Пусть не выпадет оно из рук твоих, ибо в нем сила обновляющая, оживляющая, утешающая.

31 июля (13 августа) всенощная, Дивеево

Есть могучий орел, который высоко парит в небе и прямо смотрит на солнце. У него могучие крылья и сильные ноги.

Но вот приходит малый отрок, совсем малый отрок; в руках у него веревка, он примеривается и накладывает ее на ноги орла, потом связывает их, связывает и крылья сильные; орел, опутанный веревкой, теряет свое могущество и, бессильный, остается в полной власти отрока. Иногда тот распускает веревку, немного освобождает орла, тот освобождает крылья, взвивается ввысь, но только взовьется вверх, отрок потянет за веревку, которою спутаны ноги орла, и сильная птица падает на землю. Так и забавляется отрок, потешается над могучим пленником: то даст ему свободу, то снова заставит почувствовать неволю. Иногда орел, собрав силы, вырывает веревку и поднимается с большим или меньшим концом веревки на ногах; но стоит только орлу спуститься ниже, как отрок ухватывает конец веревки и снова возвращает орла. Однако бывает и так: орел освобождается от веревки и, радостный, свободный, поднимается к самому солнцу. Малому отроку уже не за что ухватить орла, но он не оставляет своих происков, пытается снова набросить веревку на ноги орла или просто ухватить его за самые ноги, если птица низко спускается к земле.

Орел – наша душа, отрок малый – леность, нерадение, это, действительно, малый отрок. Ничтожна сама по себе, но у нее есть веревка – та или другая наша страсть, ею и спутывает леность крылья орла-души и не дает подняться к Солнцу Вечному, Христу. Иногда орел как бы освобождается от веревки, страсть в душе ослабевает, и как будто душа совсем освобождается от нее, но часто это только кажется. Смотришь, страсть опять проснулась, и человек очутился у нее в плену. Большими усилиями человек понемногу все уменьшает и уменьшает власть страсти над собою, но пока остается хотя бы только крошечный кончик, душа опять может очутиться в плену. И лишь с великим трудом освобождается от неволи. Но это недостижимо одними человеческими силами: нужна помощь Божия. И особенно нужно просить Пресвятую Деву, чтобы Она, свободная от всяких страстей, Чистейшая ангельских сил, освободила нас от той или другой веревки – страсти, мешающей нам подняться к Солнцу правды.

1 (14) августа. Происхождение древ Креста Господня,

литургия, Дивеево

Один человек попался разбойникам. Они посадили его в яму и держали в оковах. Если пленник был спокоен и молчал, его не трогали, даже ослабляли оковы. Но если, стосковавшись в неволе, начинал кричать, звать на помощь, пытался освободиться из мрачной пропасти, разбойники прибегали и начинали бичевать его. Пленник кричит: «Помогите, я погибаю в неволе, освободите меня!» Он слышит движение людей, рвется и зовет, а разбойники бичуют немилосердно и приказывают: «Не кричи, молчи». Под ударами пленник смолкал и опять оставался в неволе, чтобы при следующей попытке освободиться – снова подвергнуться бичеванию. Но один раз он кричал все громче и громче, пока его не услышали проходившие путники и не освободили.

Странник – это мы, люди, разбойники – наши страсти. Пока мы покорно находимся во власти страстей или одной из них, пользуемся относительным покоем, но стоит нам попытаться побороть ту или иную страсть, вступить на путь спасения, как страсти забунтуют в нас, начнут мучить. Не оставляют ни днем, ни ночью, иногда все вместе, иногда какая-нибудь одна: гордость, зависть, нечистая плотская страсть. Что бы мы ни делали, куда бы ни шли, не уходит; даже в храме, пред Страшною Чашею со Святыми Таинами, за литургией чувствуем ее бичевания.

Измученный борьбою, человек ослабевает, перестает бороться – ослабевает и страсть; пойдет путем подвига – снова бичует. Не бойтесь этого бичевания. Знайте, если особенно борет какая-нибудь страсть, если не дает покою ни во время молитвы, ни в храме, если нет от нее отдыха и за святой литургией, даже пред Чашею Животворящею дерзает вас колоть – вздохните облегченно: близок конец борьбы, значит, победили вы вашу страсть: это ее последние укусы, она умирает. Не бойтесь, кричите громче, особенно зовите на помощь Пречистую Деву Богородицу и вашего ангела-покровителя, потому что он особенно заботится о вас по особому устроению Божию. Господь так устроил, чтобы святой, имя которого мы носим, особенно заботился о нас. И к Пречистой Деве взывайте, чтобы Она Своею силою помогла нашей немощи.

Как трудна борьба, мы видим из житий святых: один бросился в пасть змея, чтобы лучше умереть, чем пасть в борьбе со страстью. Другие принимали на себя страшные подвиги: одевали власяницу, восходили на столп. И Господь приходил к ним на помощь, за их борьбу возводил на вершину такого бесстрастия и такого мира духовного, что они разливали его вокруг. Наш батюшка преподобный Серафим достиг такого светлого мира за то, что 1000 дней и 1000 ночей молился на камне.

21 ноября (4 декабря),

Введение во храм Пресвятой Богородицы, Дивеево

Праздник Введения есть праздник в особенности монашествующих. Матерь Божия – Покровительница всего рода христианского, но монашествующие находятся под особым Ее покровом. Пресвятая Дева, можно сказать, держит всех христиан в шуйце, а монашествующих – в деснице Своей.

Она положила начало монашеству, первая из всех людей, живших до Нее, дала Богу тот обет, который дали и все мы: обет девства. Девства до Пресвятой Девы Марии мир не знал. Язычество жизнь плотскую ставило выше всех жизней. Иудейство брак, чадородие считало наивысшей добродетелью. При ветхозаветном храме воспитывались многие девицы, но все они, как только вырастали, – выходили замуж. Когда Пресвятой Деве Марии исполнилось четырнадцать лет, и она также должна была по закону выйти замуж. Она сказала: «Я обещала Богу сохранить Свое девство». Это было тогда настолько необычайно, что Ее для видимости обручили мужу Иосифу, которому было 80 лет. Он и был хранителем Ее девства. Когда Антоний преподобный молился: «Господи, укажи мне, как жить, чтобы спастись», ему явился ангел, который плел корзины, потом молился, потом опять плел корзины. И Пресвятая Дева, живя в храме, проводила истинно монашескую жизнь: Она занималась рукоделием, молитвою и чтением слова Божия; Сама вышила омофор епископу Лазарю, воскрешенному Господом. Много делала Она для храма Божия – мыслию же всегда возносилась к Богу. 25 марта, когда Пресвятая Дева была в доме Своего обручника Иосифа, было Ей благовещение. Архангел Гавриил явился Ей, неся в руке райскую ветвь – белоснежную лилию, и сказал слова, которые и мы часто повторяем: «Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою». Эту ветвь, принесенную Архангелом, Пресвятая Дева хранила всю Свою жизнь до успения. Сохранилось предание, что, когда Пресвятая Дева вернулась с Голгофы, исполняя закон субботы, в дом Иоанна Богослова, которому Ее вручил со Креста Сам Господь, Она принесла с Собой терновый венец Господа. Лилия предвещала Ей радость – «радуйся, Благодатная!», а терновый венец, который Она принесла в Своих руках с Голгофы, Она обливала слезами. Когда было успение, Иоанн Богослов нес белую лилию, принесенную во второй раз Архангелом Гавриилом, перед гробом Пресвятой Девы. Иоанн Богослов – не кто иной, как девственник-монах.

Что же стало с этой лилией после успения Божией Матери? Завяла она? Нет. Пресвятая Дева рассадила лепестки этой лилии, и из них произросло монашество. Где бы ни возникали обители иночествующих – Матерь Божия являлась всегда Покровительницей их. Она Сама избрала гору Афон, обратила живших там язычников ко Христу и благословила там монашество. Все вы, начиная с вашей матушки до последней послушницы, – лепестки с лилии Божией Матери.

Бывает, что белоснежная лилия начинает покрываться пятнами. Есть два пятна, которые особенно не любит Пресвятая Дева, которые Ее особенно огорчают.

Первое пятно – это ропот. Матерь Божия была безропотна. Живя при храме, Она с покорностью делала все, что Ей говорили священники, под руководством которых Она находилась. Она говорила про Себя: «Я раба Господня, Господь призрел на смирение мое». Читая в слове Божием: «Се, Дева во чреве приимет, и родит Сына» (Ис. 7:14), Матерь Божия думала: «Как бы я хотела быть последней рабой у Той Девы». И когда Она так размышляла, предстал Ей ангел и сказал: «Радуйся, Ты и есть Та Самая Дева». Вот какое у Нее было смирение. И потому ропот монашествующих Ей особенно больно слышать.

Другое пятно – нечистота, когда мы не боремся с нечистою страстью, когда без боя отдаемся во власть этому тирану. За последнее время пятна эти особенно ярко выступили на белоснежной лилии монашества. И Пресвятая Дева, скорбя и заботясь о ней, делает то же, что делаем мы с засоренным полем. Мы перепахиваем его. И Матерь Божия как бы говорит Сыну Своему: «Господи, срой все обители, пусть удобрится земля скорбями, изгнанием и потом на этой земле опять возрастет моя лилия и зацветет еще пышнее».

Сестры, вы сейчас живете под особым покровом Матери Божией. Когда бушующее море потопило уже многие большие корабли, ваша ладья все еще плывет и борется с волнами. Вы чудом сейчас живете!! Это чувствуют все, кто прикладывался к Тихвинской иконе Божией Матери, кто лобызал образ Успения. Я сам испытал на себе прикосновение руки Божией Матери от Ее образа Тихвинской. Каким же усердием, каким трудом должны вы поливать эту белоснежную лилию!! Да поможет вам Пресвятая Дева Мария предстательством Своих родителей – донести ее чистою даже до Страшного Суда Божия. Аминь.

Во второй главе Евангелия святой евангелист Лука повествует о том, как Пречистая Дева Мария с праведным Иосифом пошли на праздник в Иерусалим, взяв с Собою двенадцатилетнего отрока Иисуса. И, возвращаясь, не нашли Его.

Сначала они не беспокоились, думая, что Он ушел вперед с другими, и лишь на стоянке после дневного пути увидели, что Его нет. С великой тревогой вернулись за Ним в Иерусалим. Обойдя весь город в поисках Его, наконец в храме увидели отрока Иисуса, беседовавшего со старцами. Все удивлялись глубокой премудрости Его и разумным ответам. Пресвятая Дева сказала: «Чадо, что ты сделал с нами? Вот отец Твой и Я с великою скорбью искали Тебя» (Лк. 2:48). И сии слова Богоматери сделались основой христианства и монашества.

Господь Иисус Христос достигается только ищущим Его с болью. Надо поболеть, пострадать, чтобы обрести Его. Как с болью сердечной Его Пречистая Матерь искала, так и желающим получить Господа надо поболеть. Господь не дается просто, чему в Евангелии много примеров.

Жена хананеянка просит, умоляет исцелить ее дочь. Господь идет, будто не слышит. Она забегает спереди и тут не сразу получает. Он испытывает ее, называет псом, и лишь после неустанной молитвы она обретает просимое.

Ученики после крестной смерти Господа, встретив Его на пути, дойдя до селения, просили Его зайти вечерять с ними, но Господь, как будто не слыша, шел дальше. И как сказано в Евангелии: «они понуждаша Его».

Примеров много. Те, кто ищет молитву Иисусову, долго должны работать, принудить себя к ней, чтобы получить. Неустанно, без промежутков, без расслабления. Должна словно болячка образоваться в сердце; даже физическая боль чувствуется у подвижников – только тогда дается Господь. Это должно помнить всем, ревнующим обрести Господа и внедрить в сердце свое молитву Иисусову.

На все праздники Пресвятой Богородицы читают Евангелие о том, как Господь был принят сестрой Лазаря Марфой. Она хотела служить Ему, а сестра ее Мария села у ног Господа и слушала слово Его. Марфа, недовольная, просила Господа сказать Марии, чтобы помогла ей. В Евангелии не сказано, что ответила Мария. Можно догадаться, что по смирению и послушанию встала, и Господь, отвечая Марфе, остановил ее: «Марфо, Марфо, печешися и молвиши о мнозе, едино же есть на потребу; Мария же благую часть избра, яже не отнимется от нея» (Лк. 10:41–42).

И нам можно и должно всегда сидеть у ног Господа. Только сидеть надо на маленькой скамеечке, очень тесно и неудобно, но иначе нельзя. Скамеечка эта – смирение. Четыре ножки скамеечки: послушание, безгневие, безропотность и терпение. Трудно их приобрести, но спасительно, и, если имеешь такую скамеечку, безотходно будешь у ног Господа. Надо знать, что если не у ног Господа сидишь, то непременно у лап дьявола. Другого места человеку нет.

У ног Господа тесно, тяжело, скучно. А у ног дьявола просторно, мягко: не скамеечку подставляет, а кресло – высокое, мягкое, на больших ножках. Кресло – гордость, ножки – непослушание, гнев, ропот и нетерпение. Сидящий у лап дьявола творит лишь свою волю, оттого постоянно гневается, если не по его что-либо делается. Всегда ратует и внутренне кипит, так как полон нетерпения. Дай Бог нам всегда сидеть у ног Господа, как Мария, – это единственный путь ко спасению.

«Иисус же, призвав учеников своих, сказал им: «Жаль Мне народа, что уже три дня находятся при Мне, и нечего им есть; отпустить же их неевшими не хочу, чтобы не ослабели в дороге» (Мф. 15:32).

Какая нежная отеческая забота! «Жаль мне народа ... нечего им есть ... отпустить неевшими не хочу, чтобы не ослабели в дороге». Отрадные слова для всех служителей Божиих, для всех Христу приседящих. Не унывайте, не ослабевайте вы, Христу служащие, за Христом потекшие, – иноки, инокини, христолюбцы, в миру находящиеся! Не отходите от Христа, приседите Ему. Не бойтесь, что голод настанет, голодать будете! Нет! Если Христу вы действительно приседите, не будете голодать, хотя бы и голод был всюду. Христос о вас Сам позаботится, и о вас также Он скажет, как сказал о тех, кои три дня находились при Нем, слушая сладчайшее паче меда и сота учение Его: «Жаль Мнe их ... они приседят Мне ... и нeчего им есть ...» И накормит вас... напитает, насытит чудесно: хлеб явится ко всем оттуда, откуда вы и не предвидите и не ожидаете получить его. Только сами вы позаботьтесь искренно, от всего сердца, усердно служить Христу, а Он непременно о вас позаботится. Если же вы все заботы ваши, все попечения ваши, все усердие ваше направите только на то лишь одно, как бы хлеба себе достать, о Христе совсем забудете, служить Ему, молиться Ему не будете, и вспоминать о Нем в заботах ваших о хлебе насущном вам будет некогда: «Не до Христа нам, – скажете вы, – хлеба у нас нет, хлеб добывать надо...» Поверьте, тогда, хотя все силы свои вы напряжете, все уменье свое приложите, хлеба все равно не будет у вас, голодные будете.

Может случиться, что и много хлеба повезете, да до места не довезете, а до места довезете, да с места-то у вас завистливые, злые люди унесут, а если и не унесут, на месте своем хлеб лежать будет – сами можете так занемочь, так тяжко заболеть, что и малого-то кусочка привезенного вами хлеба не проглотите...

Как только сами о себе начнете вы всецело заботиться, сейчас же почувствуете, как Христос Господь о вас заботиться перестал. Мука одна да горе горькое будет! И выйдет тогда то, что говорит апостол Божий: «Желаете – и не имеете; убиваете и завидуете, и не можете достигнуть; препираетесь и враждуете, и не имеете, потому что не просите» (Иак. 4:2).

Пресвятая Госпоже, Пречистая Дево, Богородице Мария, Мати Божия, помози мне записать о Тебе то, что поражает ум мой, возносит мысль и переполняет сердце любовью к девственной и неизреченной чистоте Твоей.

Пречистая Дева, как ниспосланный Дар Божий, святыми родителями Ее была с трех лет отдана на воспитание в храм Божий. При Иерусалимском храме было устроено помещение, где жили отданные на служение Господу девы. С трех лет и до 14-летнеrо возраста жили они при храме, воспитываясь там и учась слову Божию и рукоделию. Пресвятая Дева, отданная родителями Первосвященнику Захарии, сподобилась быть введенной им во Святая святых. Пророк Захария был как бы в исступлении, и ему Духом Святым было открыто, чтобы он ввел Пресвятую Деву во святилище, ибо это Та Самая, Которая и есть Само Святая святых, и Ковчег завета, и Скиния. И все служило лишь только прообразом Той, Которая ввелась наконец Первосвященником туда, куда никто не смел входить, кроме Архиерея, и то лишь единственный раз в году. Из священников никто не дерзал переступать священную завесу, и вот сие чудо – Дева-отроковица вошла внутрь святилища. «Ангелы удивишася, человецы недоумеша», кто Сия есть, что сподобилась такой чести?

Живя при храме, Святая Дева получила разрешение, когда ей угодно, входить и молиться за завесой, чего никто из прочих дев не смел делать. Почти все время Дева Мария проводила в чтении Священного Писания, богомыслии и молитве. Меньшая часть дня уходила на рукоделие, которому Она научилась с большим успехом и которым впоследствии, уже будучи Матерью Царя Христа и Бога нашего, добывала пропитание. Здесь же научилась Она ткать хитоны; хитон Спасителя, как говорится, был не сшитый, но тканый весь сверху. Своими руками соткала Она его Своему Божественному Сыну.

Возрастая телом, Пречистая Дева возрастала умом, росла и духом. К четырнадцати годам Она достигла такой духовной высоты, какой никто из подвижников не достигает до конца своей жизни. Пречистая Дева Мария была настолько чиста, что не только никогда не грешила, но никогда и не мыслила ни о чем скверном.

Ни разу за всю Свою жизнь Она не подумала и о браке, но первая из всех людей обручила Свое девство Богу. До тех пор никто еще никогда не помышлял о девстве, ибо у иудеев брак считался выше девства.

Пришло время Пресвятой Деве покидать храм. Родители Ее уже умерли. Как прочие девы отдавались в замужество, так и Ее Первосвященник и священники хотели выдать за достойного Ей мужа. Но Пренепорочная Пресвятая Мария открыла им, что дала обет отдать всю Себя на служение Богу и хранить до смерти девство. Видя твердое желание Марии остаться Девою, отдали Ее в дом дальнего родственника, старца Иосифа, с тем чтобы он берег Ее и хранил Ее девство. По обряду и ради близких, Первосвященник обручил Иосифу Пречистую Отроковицу. Удивлялись все и недоумевали, как Мария, столь прекрасная духом и телом, вышла замуж за старца, ибо никто не знал, что Пресвятая Дева дала обет Господу остаться Девою на всю жизнь.

Тихо жила святая Юница в доме Иосифа в Назарете. Смирение и непрестанная молитва были неотступно с Нею. Однажды читала Она слова пророка Исаии: «Се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил, что значит: с нами Бог» (Ис. 7:14; Мф. 1:23). Пораженная тайной слов, Она преклонилась смирением Своим и молила Господа, чтобы Ей удостоиться служить чудной этой Деве. Когда Она помышляла и была погружена умом и сердцем в высоту сего таинства и святость, явился Ей Архангел Гавриил, открывая Совет Предвечный. Тайна воплощения Сына Божия была так сокрыта Богом, что никто не знал о ней – на небе только Архангел Гавриил, вестник Божиих тайн. На земле, после, только Иосиф, Елизавета, Захария и Иоанн Предтеча знали, что Христос – воплотившийся Бог. Ибо должно быть сокрыто, чтобы не узнал об этом Сатана, враг спасения человеческого. Святому Архистратигу было поручено возвестить Пречистой Деве, что от Нее благоволит воплотиться Сын Божий, но так открыть, чтобы не смутить Ее, не испугать и получить согласие от Божественной Девы стать Матерью Творца и Бога.

Господь не насилует нашу волю. И здесь требовалось согласие Отроковицы Девы для воплощения от Нее Творца неба и земли. Явившись с белою лилией, знаком чистоты и святости, Архангел Гавриил размышляет, как начать открывать ему сию тайну. Как сказать Ей, Деве Непорочной, Деве Святой, о рождении, чтобы не смутить Ее девственного и чистого помысла и сердца? Представ перед Ней, возгласил: «Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою! Благословенна Ты между женами!» Смутилась смиренная Отроковица, говорит евангелист Лука: «Смутися и размышляше, что значит сие целование». Смутилась и ответила, изъясняет св. Иоанн Златоуст: «Как можешь называть Меня ты благодатной, как приветствуешь Меня благословенной? Никто из людей не благодатный, ибо мы – падшие люди и правосудием Божиим лишены благодати. Не прельщаешь ли Меня лестию? Кто ты, что так дерзаешь называть отвергнутого Богом человека?» – «Я – Гавриил, посланный благовествовать Тебе радость. Не бойся!» Дева в большом смущении: от Бога ли, не гордость ли, не лесть, что Ее называют Благодатной? «Не бойся, Мария, ибо Ты обрела благодать у Бога: зачнешь во чреве и родишь Сына и наречешь Ему имя Иисус». Мария сказала: «Как будет это, когда Я мужа не знаю? Я – Дева и до смерти обещала Богу хранить Свое девство, не изменю обету Своему, как же ты говоришь, что Я рожу Сына?» Успокаивая, Архангел говорит: «Не смущайся, рождение от Тебя Сына будет особенным: Дух Святый найдет на Тебя, и Сила Вышнего осенит Тебя, поэтому и рождаемое Свято будет и наречется Сыном Божиим». В доказательство говорит, что и Елизавета неплодная также родит, «ибо у Бога не остается бессильным никакое слово» (См.: Лк. 1:28–37).

Тогда, говорится в Евангелии, узнав, что рождение будет свыше от Духа Свята, Она успокоилась и сказала: «Се, раба Господня, буди Ми по глаголу Твоему» (Лк. 1:38). С каким трепетом ждала земля Ее согласия, как замирало все в ожидании, слыша разговор Пресвятой Девы и слетевшего к Ней Ангела, возвещающего Совет Предвечный... И вот наконец смиренное согласие: «Се, раба Господня, буди Ми по глаголу Твоему». Н конец произнесено роковое слово «буди – фиат», которым творил Бог небо и землю, повелевая и говоря: «Буди!»

Как только изрекли Ее пречистые уста: «буди Мне по глаголу Твоему», канула в Нее благодать Божия и зачался в утробе Бог Слово. Как дождь на руно, снисшел Сын Божий в девическое чрево, спасения нашего ради. О, чудо чудес! О глубина! О, тайна, умы превосходящая! О, любовь безмерная и неизреченная!.. С трепетом предстоял Архангел перед Той, в Которую уже вместился Спаситель мира и Бог безначальный, и, ужасаясь, взывал к Ней, как поется в Акафисте: «Радуйся, Ею же Радость возсияет, ... радуйся, падшего Адама воззвание, радуйся, слез Евиных избавление». И, приветствовав Ее, отошел. Никогда не покинул бы он Святую Деву и Матерь, Ту, в Ком видели его бесплотные очи своего Начальника и Бога и Творца, но отошел, ибо исполнил все, что было поручено от Господа, получив согласие Святой Отроковицы.

Предание говорит, что Марии было всего четырнадцать лет. После сего, повествует Евангелие, Мария с поспешностью пошла к Елизавете. Зачем пошла к ней, как не поделиться Своею радостью, ибо кому могла бы еще сказать об этом и кто бы поверил сему чуду? Златоуст останавливает внимание на психологии Святой и Пренепорочной Отроковицы и Девы, и Матери. «Что, – говорит, – должна была переживать Святая Дева? Никто не знал о Ее тайне, никто не понимал Ее переживаний».

Наступил пятый месяц, каково положение Марии? Она видит тревожный взгляд Иосифа, смущение его. Как выйти Ей на улицу? Священники знают, что Она дала обет девства. Девы, жившие с Ней при храме, что подумают те? Как быть, что сказать Иосифу? Сказать, что воплотившийся в Ней есть Сын Божий, – смирение не дозволяет открыть, что Ангел являлся Ей, – как говорить о таком чудесном зачатии человеку? Что должна была пережить Пречистая и Пренепорочная Матерь, какое страдание! Знать Свою невинность и чувствовать подозрение, и в чем? В самом тяжелом преступлении, которое по закону каралось смертию. Иосиф не знал, что делать: сказать священнику – значит подвергнуть Ее побиению камнями. Не говорить – боялся Бога и, в горести жалея кроткую, смиренную и молитвенную Марию, решил тайно отпустить Ее, чтобы шла, куда захочет... Но ангел, когда он помыслил сие, явился к нему и открыл тайну воплощения Сына Божиего, повелев хранить Матерь Бога Творца и Господа Слова, Матерь столь жданного Искупителя, Мaтepь Спасителя всего человечества.

Предание хранит и Святая Церковь в песнопениях передает нам, что переживала Матерь Господа, пока носила во чреве Своем Богомладенца. В умилении, не помня ничего, кроме того что в Нее вселился Сам Господь, ушедши вся в Себя и ощущая в Себе живущего Бога, молитвенно взывала: «Како вселился в Мя еси, како ношу Тя, Боже Мой, како воплощаешься от Меня, сотворивший Меня Самое, како родиться хощеши, сотворивый все Собою?!»

Все девять месяцев, со дня зачатия и до дня рождения Сына Божия, Пресвятая Дева ничего не вкушала и даже, когда ангел приносил Ей пищу, отказывалась и не принимала. Поэтому и Рождественский пост установлен в память поста Пресвятой Матери Господа нашего Иисуса Христа.

Изображение «Умиление» Божией Матери показывает Ее в то время, когда Она молится Сыну Своему, воплощенному в Ней.

Только девство способно было дать Богочеловека.

Без сомнения [Иосиф] сто раз закрывал глаза, чтобы не видеть этого, сто раз хотел думать, что он обманывается, но каждый день приносил ему новое мучение, подтверждал с большею ясностию его подозрение».

Оказалось: итак, не простирайся далее, не требуй ничего более сказанного и не спрашивай, каким образом Дух образовал младенца в Деве, ибо если при естественном действии невозможно объяснить способа сего рождения, то как можно объяснить сие, когда чудодействовал Дух.

По закону Моисееву жена, родившая младенца, по окончании дней очищения своего должна была за родившегося принести однолетнего агнца во всесожжение и молодого голубя или горлицу в жертву за грех. Если же она не в состоянии была привести агнца, то могла ограничиться двумя горлицами или двумя молодыми голубями: одного отдать во всесожжение, а другого в жертву за грех (См.: Лев. 12:6–8).

Пречистая Дева Мария в сороковой день по рождении Богомладенца принесла Его в храм Иерусалимский, чтобы «поставити Его пред Господем» (Лк. 2:22). При этом агнец во всесожжение Богоматерию принесен не был, а лишь два птенца голубиных. Почему так? Неужели так бедна была Она, что не нашла «рука Ея довольнаго на агнца» (Лев. 12:8)? Конечно, нет. Тут сокрыта великая тайна: Пречистая принесла истинного Агнца Божия, Которого те жертвенные агнцы служили только прообразом. Она принесла Сего Агнца во всесожжение за падший род человеческий. И еще прежде Голгофского алтаря Крестного над Сим Агнцем занесен был уже нож жертвенный праведным Симеоном Богоприимцем в день Сретения, когда Богоматерь услышала из уст праведного старца: «Се, лежит Сей на падение и на восстание многих в Израили и в предмет пререканий, и Тебе Самой оружие пройдет душу» (Лк. 2:34).

Есть заметная разница между изображениями всех других икон Царицы Небесной и изображением Казанской иконы Божией Матери. Также канон Казанскому образу отличается от других. 8 (21) июля и 22 октября (4 ноября), два дня в году, от нас требуется как бы присяга в верности Пресвятой Богородице как Царице и Воеводе христианской. При чтении канона постоянно слышатся слова: «Поклоняемся Пречистому образу Твоему», «поклоняемся», «поклоняемся», а в икосе после 6-й песни произносят страшные слова: «Поклоняемся образу Твоему, а кто не поклоняется, тому анафема».

Царица Небесная в Казанском Своем образе является Воеводой христиан. Державной Водительницей, и как таковой Ей требуется поклонение, присяга. И изображается Она с младенцем Христом особенно: Господь стоит во весь рост, подняв благословляющую руку. Он как бы принимает поклонение Своей Державной Мaтepи и встал для защиты Ее. В других изображениях и канонах Матерь Божия является Помощницей, Покровительницей, Утешительницей, Радостью скорбящих, Взысканием погибших, Матерью сирот. Здесь же – Воеводой и Царицей.

Взявшимся за творение молитвы в сердце, надо начинать с устного произношения Сладчайшего имени. Раньше всего все старание должно прилагать не к тому, чтобы умом или сердцем творить, но приучить уста непрестанно взывать: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную». Когда же уста навыкнут сами повторять непрерывно сию молитву, что достигается как можно частым повторением ее, тогда ум уже сам будет прислушиваться, и внимать молитве, и доводить ее до сердца. Другие же способы весьма опасны, так что не следует никаким иным путем достигать внутренней непрестанной сердечной молитвы. Имя Иисуса Христа так сильно, что нет сильнее сего оружия на врага ни на небе, ни на земле.

«Молитва Иисусова требует чистоты сердца, т. е. борьбы со страстями огня благодатного, иначе говоря: деяния нужны прежде, [а] дает восход – лестницу видения – благодать. Злом за зло отвечать, хотя мыслию, или словом, или делом, крайне убийственно для души и тела: палит, давит, мучит. Никто, связанный злобою, да не дерзает приступить к престолу Бога любви. Любящий Господа как может допустить здесь в свое сердце и тень злобы? Да умрет в нас всякая злоба, да умастится [сердце] благоуханием незлобия. Молясь, мы должны непременно взять в свою власть сердце и обратить его к Господу. Надобно, чтобы оно не было холодно, лукаво, неверно, двоедушно. Не будем стоять с душевным расслаблением, но да горит каждый духом своим, работая Богу. Бог хочет нашего сердца: «даждь ми, сыне (дочь), твое сердце» (Притч. 23:26). Потому что сердце – главное в человеке, жизнь его, больше – сердце есть самый человек. Кто не молится и не служит Богу сердцем, тот все равно что не молится, потому что тогда молится тело его, которое само по себе, без души – то же, что земля. Враг мешает, борет ум и сердце – самый источник нашей жизни, самое чувствительное место. Мы главным образом грешим помышлением, а затем словом и делом, если мысль переходит в слово или дело. Посему должно стараться о святости своих помышлений. Если греховных мыслей не будет, то не будет и грехов словом или делом, ибо помышления суть начало, от них – слова и деятельность. Все беды от невидимой нашей мысли и от невидимого сердца. Похоть заченши от мысленного вражьего воображения греха. Похоть – мать, греховное воображение от внушения диавола – отец, и рождается мысленный грех, а грех, соделанный на деле, словом или делом, убивает душу, делает рабами диавола; чем больше грешим, тем труднее наше обращение. У людей, старающихся провождать духовную жизнь, бывает самая тонкая и самая трудная война – через помыслы. Каждое мгновение жизни – война духовная. Надобно быть каждое мгновение оком светлым, чтобы замечать втекающие в душу помышления от лукавого и отражать их. Сердце свое должно иметь всегда горящим верою, смирением, любовию. В противном случае в нем легко поселится лукавство диавольское, за лукавством – маловерие или неверие, а затем – всякое зло, от которого скоро не отмоешься и слезами. В этой невидимой войне и нужен нам Спаситель, вводимый верою, чрез сердечную молитву, в сердце. Если жив Бог в сердце, жива душа наша. Без Бога не может быть ни одного движения нашей мысли и сердца. Молитва Иисусова избавляет от невидимых врагов наших, ранящих наш ум и сердце и убивающих источник нашей жизни в самом чувствительном месте.

Худо нам без Христа. О, да не пребудем одни, без Жизнодавца. Мысленными очами можно видеть, как мысленно вдыхаем в сердце наше Христа, как Он входит в него и вдруг упокоевает и услаждает его. Как дыхание необходимо для тела и без дыхания человек не может жить, так без дыхания Духа Божия душа не может жить истинною жизнию. Посему цель жизни – стяжать благодать Святого Духа чрез непрестанную молитву: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, [грешного].

От нерадения, если не возгревать в сердце теплоту веры, совсем может погаснуть в нас вера, может как бы совсем помереть дело Христово, со всеми его таинствами. Враг о том только и старается, чтобы погасить веру в сердце и привести в забвение все истины христианства. Оттого мы видим людей, которые только по одному имени христиане, а по делам совершенные язычники.

Настоящая жизнь есть изгнанничество: «И изгна его (Адама), – сказано, – Господь Бог из рая сладости» (Быт. 3:23) – и мы все должны усиленно стремиться чрез покаяние и дела, достойные покаяния, к своему Отечеству. Владыко! Вожделенное отечество подаждь ми, рая паки жителя мя сотворяя. Настоящая жизнь есть тесный путь, путь скорбей, лишений, болезней. Чем теснее этот путь, тем убедительнее, вернее, что мы стоим на истинном пути; чем шире – тем несомненнее, что мы близки к погибели. Настоящая жизнь есть ежедневная жестокая, горчайшая война с врагами нашего спасения, особенно с невидимыми духами злобы поднебесными, не оставляющими нас ни на день в покое, но непрестанно коварствующими, возжигающими в нас разные страсти и уязвляющими нас. Не время покоиться, развлекаться в этой жизни, данной для приготовления к будущей, не до удовольствий нам, но скорее до слез. Положи в душе своей твердое намерение крепко ненавидеть всякий грех, особенно мысли: без мысли не пройдет в слова, из слов – в дела. Когда будет искушение ко греху, противостань ему мужественно и с чувством ненависти к нему. Грех ненавидь всем сердцем, [но] остерегайся ненависти на лицо ближнего; грех ненавидь всем сердцем, а сестру, брата жалей. Если бы ангелы-хранители не охраняли нас от козней злых демонов – о, как часто бы тогда мы падали из греха в грех, как бы мучили нас демоны, услаждающиеся мучениями людей, что и бывает, когда Господь попускает на время отступить от нас ангелу-хранителю и кознодействовать над нами бесам. Попускает, если дела Божии исполняем сердцем раздвоенным, так, что одна половина принадлежит Богу, а другая – плоти своей. Ревность Господа не потерпит твоего лукавства, твоего саможаления, предаст Он тебя диаволу, и диавол не даст покоя сердцу твоему – за пренебрежение к Тому, Кто есть истинный покой твоего сердца и Кто будет всегда так делать для твоей пользы, для того чтобы удержать твое сердце в близости к Богу. Не жалей себя для сердечной молитвы, даже тогда, когда ты весь день провела в трудах, смотри, не ставь плоть выше Бога, а пренебреги для Него и покоем телесным.

Каждая неисправная молитва удаляет сердце от Бога и вооружает его на самого человека, и, напротив, каждая искренняя молитва приближает сердце человека к Богу и делает его присным Богу. Неужели будем самую молитву свою небрежную делать средством удаления от Бога и Бог ли не возревнует об этом? Ведь Ему жаль и нас, и наших трудов прежних. И вот Он хочет заставить нас непременно обратиться к Нему опять от всего сердца. Он хочет, чтобы мы всегда принадлежали Ему. Задача нашей жизни – соединиться с Богом, а грех мысленный совершенно препятствует этому, поэтому бегайте греха как страшного врага, как убийцу души, потому что без Бога – смерть, а не жизнь. Поймем свое назначение, будем помнить непрестанно, что общий Владыка зовет нас к соединению с Собой. Христианам особенно потребно иметь чистое сердце, потому что сердечными очами нужно зреть Бога [и] нужно зреть состояние души своей, особенно грехи свои. Сердце нечистое, т. е. занятое пристрастием к земному, питающее в себе похоти плотские, [похоти] очес и гордость житейскую, не может видеть ничего этого. Молитва есть возношение ума и сердца к Богу. Очевидно, не может молиться тот, кого ум и сердце крепко привязаны к чему-либо: деньгам, чести – или кто имеет в сердце страсти: ненависть, зависть. Страсти парализуют сердце, связывают, в то время как Бог, напротив, расширяет его, доставляет ему истинную свободу; где Бог, там свобода – где грех, там плен. Сердце наше нередко спит на молитве, хотя внешний человек молится, а внутренний – нет. Часто мы льстим только языком на молитве. Многострастное сердце наше любит услаждение и спокойствие, не терпит горечей, скорбей, не любит делать что-либо для других. А Господь не знал покоя на земле при служении нашему спасению, и апостолы тоже. Сердце простое, наученное Богом, знает, умеет сочетаться с Богом и не имеет никакого общения с диаволом. Господь так свят – одна святость. Диавол – одна греховность. А человек тоже одно – или добро, или зло, но не одновременно. Человек переменчив: из злого – в доброго, из доброго – в злого, но Бог и диавол не изменчивы. Господь так свят, так прост в святости Своей, что один помысел лукавый или нечестивый лишает нас Его сладкого и пресладкого мира и света души. Отсюда святые все – свет, все – единое благоухание, [все –] как свет солнца, как самый чистый воздух. Господи, даждь нам сию простую святыню. Враг, зная это, обыкновенно вселяется в нас, кто не внимает сердцу, не трезвит ум, не творит молитву Иисусову сердечно, чрез один лживый помысел, или мысль ложную, или вожделение греховное и потом действует в нас, беспокоит нас – так он прост. Не паче ли Господь Бог духов вселяется в нас чрез единую сердечную мысль, любовь истинную и святую и с нами бывает, и в нас действует, и бывает для нас всем.

Итак, молись без сомнений, чисто, просто, без тени греховных помыслов, в безмолвии ума и сердца, в простоте сердца, т. е. без примеси в уме и в сердце. Как мыслить легко, так и молиться должно быть легко, т. к. диавол прост по существу, одна злоба, без примеси добра, а Бог – без примеси зла, а в нас­то беда – примесь, вот с ней и борьба чрез молитву, откровение, покаяние. Так как говорим: диавол прост – то в одно мгновение, с единым помыслом может приразиться к нам весь и войти в наше сердце. Отражать его надобно также мгновенно, одним, но сильным словом сердца (от всего сердца), заключающим в себе всю силу истины как полное противоядие вражьей лжи. Будьте мудры, говорит Спаситель, яко змии, как этот змий, быстро, метко, с адскою мудростию всегда на нас нападающий; соображающий, когда всего легче ему напасть и опрокинуть нас; выглядывающий, какие в нас слабые стороны и привычки, и большею частию наносящий удар свой наверняка. В то же время будьте в цели – одно добро, без примеси зла, т. е. просты и незлобивы. Только одну мудрость и заимствуйте у змия, но сердце ваше да останется простым, чистым, нерастленным, целым, нераздвоенным: не предавайтесь гневу, раздражительности, соблюдайте себя от всякия скверны плоти и духа. Душа наша, как существо духовное, деятельное, активное, не может оставаться праздной: или она делает добро, или зло. Она проста, но не одновременно, [а] одно что-либо из двух: или в ней растет пшеница, или плевелы. Но [так] как всякое добро от Бога, а средство получить всякое благо от Бога есть молитва, то молящийся усердно, из глубины души, искренне получает от Господа благодать веры, а те, которые не молятся, естественно, остаются без дарований духовных, добровольно лишая себя их, по своей небрежности и охлаждению к духовному. И как в сердцах усердно молящихся и работающих Господу растет пшеница добрых помышлений, расположений, намерений и дел, так в сердцах немолящихся растут плевелы всякого зла и заглушают малое количество добра, которое в них осталось от благодати Крещения, Миропомазания, потом Покаяния и Причащения. Поэтому весьма тщательно нужно смотреть за нивою сердца своего; чтобы не росли в нем плевелы зла, лености, неги, роскоши, безверия, любостяжания, скупости, зависти, ненависти и прочее, ежедневно [нужно] полоть ниву сердца своего, по крайней мере, на вечерней и утренней молитве, освежать ее спасительными вздохами слезами, как дождем – ранним и поздним. Кроме того, всеми мерами нужно внедрять в ниву сердца своего семена добродетелей: веры, надежды на Бога, любви к Богу и ближнему – удобрять и оплодотворять ее молитвою, терпением, добрыми делам и, иначе, не оставаться в совершенной праздности и бездействии, ибо во время праздности и бездействия враг усердно сеет свои плевелы. «Спящим же человеком, прииде враг его и всея плевелы посреде пшеницы и отыде» (Мф. 13:25). Надо помнить притом, что без принуждения, без усилий нельзя делать добрых дел. Царствие Божие после вольного нашего грехопадения уже не иначе берется, как силою, и только употребляющие усилие восхищают его (См.: Мф. 1:12). Отчего узкий путь и тесные врата ведут к жизни? Кто суживает путь избранных? Кто делает тесными врата? Миp теснит избранных, диавол теснит, плоть теснит – она суживает путь наш к Царствию Небесному. Когда диавол в нашем сердце, тогда необыкновенная, убивающая тяжесть и огонь в груди и сердце, душа чрезвычайно стесняется и помрачается, все ее раздражает, ко всякому доброму делу чувствует отвращение, слова и поступки других по отношению к себе криво толкует и видит в них злоумышление против себя, против своей чести и потому чувствует к ним глубокую, убийственную ненависть, ярится и порывается к лишению. «От плод их познаете их» (Мф. 7:20). Бывают дни, когда злой дух меня тревожит. Люди впали в безверие, оттого что потеряли совершенно дух молитвы или вовсе не имели и не имеют его – короче, оттого что не молятся.

Князю века сего простор для действия в сердцах таких людей, он господин в них. Молитвою они не испрашивают и не испрашивали себе у Господа росы благодати Божией, а только просящим и ищущим подаются дары Господни. И вот сердца, испорченные по природе, без живительной росы Духа Святого пересохли и от крайней сухоты наконец запылали адским пламенем неверия и различных страстей, а диавол знает только воспламенять страсти, поддерживающие и этот ужасный огонь, и торжествует при виде погибели несчастных душ, искупленных Кровию Того, Кто попрал его державу.

Молитва утренняя: «Боже! Творче и Владыко мира, призри милостиво на создание Твое, украшенное Твоим Божественным образом, в сии утренние часы! Да оживит, да просветит Твое око, тьмами тем крат светлейшее лучей солнечных, мою душу темную и умерщвленную грехом. Отыми от меня уныние и леность, даруй же мне веселие и бодрость душевную, да в радовании сердца моего славлю Твою благость, святость, Твое беспредельное величие, бесконечные Твои совершенства на всякий час и на всяком месте.Ты бо еси Творец мой и Владыка живота моего, Господи, и Тебе подобает слава от разумных созданий Твоих на всякий час, ныне и присно, и во веки веков. Аминь».

С тех пор как человек по своей воле отпал от Бога, он, как животное, бывшее некогда домашним, но потом одичавшее в дремучих лесах, неохотно смотрит на место прежнего жительства своего, любит больше мрак леса, т. е. здешнего мира, чем свет прежнего места, т. е. рая Божия, трудно соединяется с Богом и по соединении часто отпадает от Него, трудно искренне верует в Бога и во все, что Он открыл ему, не заботится постоянно о сохранении в сердце небесного дара веры.

Что мешает соединению с Богом?

«Студных помышлений во мне точит наводнение тинное и мрачное, от Бога разлучающее ум мой, еже изсуши, о, заступниче мой!» (Канон ангелу-хранителю, песнь 1). Молимся посему об этом ангелу-хранителю и Богу Отцу на вечерней молитве: «очисти, Господи, смиренную мою душу от всякия скверны плоти и духа. <...> И избави мя, Господи, от помышлений суетных, оскверняющих мя, и похотей лукавых». И Божией Матери в конце утренних молитв: «Пресвятая Владычице моя Богородице, святыми Твоими и всесильными мольбами, отжени от Мене, смиреннаго и окаяннаго раба Твоего... вся скверная, лукавая и хульная помышления от окаяннаго моего сердца и от помраченнаго ума моего». Еще ангелу-хранителю: «Ума моего погрешения, заблуждения, пленения, лютости и студомыслия нечистых и скверных помышлений, обращаяй в добрыя мысли не престай, предстателю мой, во благая помышления умиления разжженныя родители» (Канон ангелу-хранителю, песнь 9). «Ныне, яко пчелы сот, невидимо окружают мя богомерзцыи губителие демони яко хищницы птицы» (Канон ангелу­хранителю, песнь 8).

Когда сердце твое уклонится в помышления лукавствия и лукавый начнет подмывать твое сердце с камня веры, тогда скажи себе внутренне: «Господи, знаю свою духовную нищету, свое ничтожество, только Тобою живу, без Тебя я давно был бы жертвою самой лютой скорби [и] отчаяния. Именем Твоим только живу, и упокоиваюсь, и веселюсь, [и] распространяюсь. Без Тебя – мертв душевно. <...> Христос, введенный в сердце верою, восседает в нем миром и радостию. Не даром говорится: Свят еси и во святых почиваеши.

Внимание, и внимание и работа о внутреннем человеке, о чистоте ума и сердца.

На молитве человек большею частию не сын свободы, а раб необходимости и долга, невольник-богомольник.

Взгляните на какого угодно человека, хотя бы на священника. Многие ли молятся с свободным, пространным сердцем, с живой верою и любовию? Только утром, по пробуждении, выглянет свободнее внутренний человек, из-под суеты мира, из-под мрака плоти своей, несвязанный искушениями лукавого, как рыба, выбрасывающаяся иногда на поверхность воды. Все остальное время он покрыт почти непроницаемою тьмою. На очах лежит болезненная повязка, скрывающая от него истинный порядок вещей духовных и чувственных. Ловите утренние часы – это часы как бы новой, обновленной временным сном, жизни.

Они указывают нам отчасти то состояние, когда восстанем, обновленные, в общее утро невечернего воскресения или когда разрешимся от этого смертного тела. Чтобы провести день весь совершенно мирно, свято и безгрешно – для этого единственное средство – самая искренняя, горячая молитва ([как] самовар разведенный) утром, по восстании от сна. Она введет в сердце Христа со Отцем и Духом Святым, т. е. даст силу и крепость душе против приражений зла, только надобно хранить сердце, т. е. подбавлять угольки в разведенный утром молитвенный «самовар». На горячий самовар мухи (помыслы) боятся садиться, а только как остынет. Читал жития подвижников XVIII и XIX веков, некая <...> ложилась спать в 10 часов вечера и в 2 часа ночи вставала (так и в святых обителях делали), но больше не ложилась, только после 12 часов дня. Иначе сон убивает то чувство, достигнутое на молитве ночью, что на себе испытал. Если с 2-х часов помолюсь, а после усну, то весь самовар загаснет и снова надо разводить. Так и после обедни, если не хранить духовного чувства, то можно легко [его] потерять. Посему преподобный Серафим после причастия шел молча до своей пустыни, и народ не мешал ему в сем.

Можно ли молиться с поспешностью? Можно тем, которые научились внутренней молитве чистым сердцем. Не стяжавшим сердечной молитвы надобно молиться неспешно, ожидая соответствующего отголоска в сердце каждого слова молитвы. А это не всегда скоро дается не привыкшему к молитвенному созерцанию. Поэтому редкое произношение слов молитвы для таких должно быть положено за непременное правило. Ожидай, пока каждое слово отдастся в сердце свойственным ему отголоском. У многих бегло читающих образуется совершенно ложная молитва устами: как будто молятся, зришь их аки благочестивых, а сердце спит и не знает, что уста творят, себя не слышит. А как Бог его услышит?

Когда человек молится наружно, но бегло вслух, тогда ему не всегда можно уследить за всеми сердечными движениями, которые слишком быстры. Оттого что торопятся и не размышляют сердцем о том, что произносят, читая, слова не доходят до сердца и лишаются чрез это теплоты сердечной от святых, благодатных слов.

Господь твой – огонь; не будь же холоден сердцем, но гори верою и любовию! Господь твой есть любовь, люби Его и в Нем всех людей как чад его во Христе. Господь твой есть свет; не ходи во тьме и не делай ничего в темноте разума, без рассуждения, понимания или веры. Господь твой есть Бог милости и щедрот; будь и ты для ближних источником милости и щедрот, и улучишь спасение со славою вечною.

Кто поспешно, без сердечного понимания читает молитвы, побеждаемый своею леностию и сонною плотию, тот служит не Богу, а плоти своей, самолюбию своему и ругается Господу своим невниманием, бесчувствием своего сердца в молитве. Преодолевай себя, не щади себя, отвергнись себя, да будет дар твой для Господа совершен, дай Богу твое сердце. Во время молитвы каждое слово нужно произносить сердцем с тою силою, какая содержится в каждом из них, как и лекарства принимаются обыкновенно с данною им от Творца силою, соответствующею каждому из них. Если выпустить силу, или эссенцию, лекарства, тогда оно не будет действенно и набьет только оскомину; так точно, если в молитве будем произносить слова без силы их, не чувствуя их истины сердцем, мы не получим пользы от молитвы, потому что истинная плодотворная молитва должна быть в духе (благодатна) и истине (с верою). Как аптекари берегут силу составов лекарств, держа их крепко закупоренными, так [и] мы должны хранить крепко силу каждого слова в своем сердце, [и] не иначе [его] произносить, как с соответственною ему силою. Молясь, всемерно старайся о том, чтобы чувствовать сердцем истину или силу слов молитвы, питайся ими, как нетленною пищею, напояй ими, как росою, сердце свое, согревайся, как благодатным огнем. На молитве необходимо намеренное, обдуманное крайнее смирение. Надо помнить, кто говорит и что говорит, трепетать словес сих. Смирение разрушает козни вражии. Ах! Как много в нас тайной гордости. Говорим: это я знаю, это лишнее для меня, в этом я не грешен. Сколько своего мудрования! Против разных вражьих помыслов и разжжений, когда молишься, говори: «Я сама не могу ничего сделать, ничего стерпеть, превозмочь, победить. Он – сила моя, Господь – все для меня». Так [и] при нападении страстей, при всяких прилогах вражьих, в болезнях, скорбях, бедах, напастях говори: «Все для меня Господь». Вот бесценное сокровище, это изречение, полное живого упования и чудной успокоительной силы, во всяком состоянии: при богатстве можно быть щедрым, в бедности – богатым и с людьми любезным; с коим и по согрешении нельзя потерять упования. А для сего откажись от исполнения своей растленной воли, страстной, прелестной. Не знай своей воли, знай одну волю Божию, говори: «Не моя воля, но Твоя да будет. Все для меня Господь Бог: Он – моя вера, упование, любовь, крепость, сила, мир, радость, богатство, пища, питие, одеяние, жизнь – словом, все мое». Так, человече, все для тебя Господь. Словом, если заменить все, и ты будь всем для Господа Бога: дай Ему твое сердце, твою волю, что есть – все твое сокровище. Чрез одну веру постоянно спасаемся от всякого зла, равно и творим дела правды тою же верою. Нечем нам гордиться. Нам должно быть легко молиться, только враг стужает. Да что его стужения, если сердце наше утверждено в Господе! Вот беда, если мы не в Боге, если веры твердой в нас нет, если пристрастиями житейскими связали себя, если разум наш горд и кичлив, тогда и в святейшем служении Богу диавол будет сильно запинать нас. Будь как можно кротка, смиренна, проста в обращении со всеми, считая себя нелицемерно ниже всех, т. е. грешнее и немощнее по душевному состоянию. От гордости [обращаемся] холодно, без всякой искренности с теми, которые ниже нас и которые для нас без пользы. Душа человеческая так быстро может давать иной вид своему лицу, так сильно изменяет его грех, страсть, диавол, в одно мгновение из светлого – в мрачное, из доброго – в злое. Говорят: нет охоты, так не молись. Лукавое мудрование, плотское. Не стань только молиться, так и совсем отстанешь от молитвы: плоть того хочет. Царство Небесное нудится, без самопринуждения к добру не спасешься. Доколе стоим на усердной молитве, дотоле спокойно, и легко, и светло на душе – оттого что тогда с Богом и в Боге; а как с молитвы долой, так и пошли искушения, разные смущения. О, блаженное время молитвы! Чем заняты наши сердца? ум? Бог, испытующий сердца и утробы, видит, что у всех нас бывает на сердце. Если б дал Господь видеть всю глубину сердец человеческих, то очи наши с ужасом отвратились бы от такого скопища всякой нечистоты. Люди в продолжение всей земной жизни всего ищут, кроме Христа Живодавца, оттого не имеют жизни духовной, оттого и преданы всяким страстям; только при конце жизни ищут Христа в причащении, и то по вопиющей необходимости и как бы по принятому обычаю. Всякая скорбь и теснота от маловерия или какой-либо страсти, кроющейся внутри, или от другой какой-либо нечистоты, зримой Всевидящим, – значит, оттого, что в сердце диавол, а Христа нет в сердце. Христос – покой, свобода души и свет неизреченный. Непрестанно молись, призывая имя Святой Троицы, ибо среди сетей ходим все мы каждый час, каждую минуту жизни. Да будут на страже каждый час, каждую минуту сердечные очи твои, да будет сердце твое бодрствующим не только днем, но и ночью, по слову: «аз сплю, а сердце мое бдит» (Песн. 5:2).

Так воистину бывает, что да подаст тебе Господь и Царица Небесная. Аминь».

Напало на ученика смущение, он просил старца помочь ему. Старец спросил его: «Как ты думаешь, если бы ты сидел в комнате своей под вечер и услыхал бы шорох или шум около тебя, что бы ты стал делать?» Ученик говорит: «Я насторожился бы. Да, насторожился бы и притаил дыхание – ведь бывает так, что мы притаиваем дыхание и слушаем, уж не разбойники ли идут?» – «Вот и сей час, притаи дыхание, твори Иисусову молитву, ведь, в самом деле, уж не мысленные ли это разбойники напали на тебя, хотя расточить сокровище сердца твоего».

Как комнату можно проветривать и открывать окно, впустив свежего воздуха, так и душу можно освежить.

Когда нападает тоска, окаменение, уныние, чувствуешь, что не можешь молиться, нет умиления, любви в душе – это знак, что плохой воздух в комнате. Надо скорее открывать окно и впускать свежий воздух. Какой?

Воздух души – чтение Евангелия и молитва. Тяжело, тоскливо, безвыходно – возьми святое Евангелие, особенно Иоанна Богослова, почитай 14, 15, 16 главы, прощальную беседу Господа с учениками, о крестных страданиях Господа и увидишь, душа разогреется. Или канон Спасителю, обычный канон, читаемый накануне причащения. Или, советовал епископ Феофан, начни класть поклоны с молитвой Иисусовой и увидишь, не успеешь протянуть четку, как воздух души сделается иной.

Но иногда откроешь и окно, а воздух за окном плохой. Тогда хоть целый день открыта форточка, в комнате еще тяжелее воздух.

Так и душа: если при состоянии тоски, уныния еще и согрешишь самолюбием, не потерпишь укора или сама укорила, не уступила, раздражилась, то, как ни молись, ни читай Евангелие, толку будет мало. Надо омыть себя слезами покаяния, очистить чистосердечным исповеданием и примириться. И пошлет Господь пользу от молитвы и даст главное – мир душевный.

Когда нападут на тебя помыслы, то не старайся победить их противоречием, ни запрещением, но непрестанною молитвою, которою легче всего победить лукавых демонов. Вся жизнь монаха есть искание сердечной чистоты, все подвиги направляются к этой цели. Монах одинок, ограничен, поставлен в такие условия, что он уже лишен всего, чем живут здесь люди на земле, он мыслит и дышит лишь небесным, и поэтому смерть для истинного монаха ничто – как разрешение уз, сковывающих его и стесняющих его дух.

Часто после усердной молитвы бесы нападают на нас с большой силой, как бы желая отомстить нам. Мало того, они даже после приобщения с величайшим ожесточением стараются вселить в нас нечистые мысли и пожелания, с тем чтобы отомстить нам за сопротивление и победу над ними и с тем чтобы уменьшить в нас веру, стараясь как бы доказать, что нет нам никакой пользы от Святого Причащения, а наоборот, еще хуже бывает борение. Но не должно унывать от этого, понимая коварство врага – побеждать его верой и упорством в борьбе с ним.

Слепец, сидя при дороге, услышал, что идет Господь Иисус Христос, – долго и упорно взывал: «Иисусе, Сыне Давидов (Божий), помилуй меня». [Окружающие запрещали ему]. Господь позвал его и спросил: «Чего ты хочешь от Меня?» Слепец же отвечал: «Господи, да прозрю!». Этот евангельский случай повествует нам о делании молитвы Иисусовой. Всякий, взявшийся за молитву, на первых же шагах услышит внутри себя всякие помыслы, говорящие ему: «Молчи, перестань, не занимайся молитвой». Появится тяжесть озлобления, но, говорит Писание, ты не ослабевай, стой на своем и взывай все громче и усердней: «Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя». И Он, видя подвиг твой и труд, призрит на тебя с небесной высоты и спросит: «Что вопиешь ко Мне?» Изболевшая душа, полная любви и стремления к Сладчайшему Иисусу откроет Ему все страдания, всю боль сердца своего: «Господи, чтобы мне прозреть» – и дастся душе сей прозрение, подобно как евангельскому слепцу-молитвеннику. Аминь.

Из всех животных, по свидетельству святых отцов, Господь избрал себе овцу. Агнца кроткого и незлобливого. В виде голубя сошел Дух Святый на Господа при Крещении. Из всех цветов избранный – лилия, ее принес Архангел Гавриил Пречистой Деве Марии.

Точно так же из всех молитв есть избранная у Господа. Молитва – огненный океан милосердия Божия, нам надо всегда пребывать в нем, но по немощи нашей не можем, поэтому святые отцы взяли капли из огненного молитвенного океана и заповедали монашествующим всегда принимать их.

Три главные капли, три канона: Сладчайшему Иисусу, Царице Небесной и ангелу-хранителю. Все монахи должны ежедневно читать, не дерзая пропускать. Это капли огненного океана или, лучше, цветы из Райского сада.

Молитвы, любимые Господом: «Отче наш», принесенная Им Самим, и «Богородице Дево, радуйся», – архангельское приветствие Пречистой Деве – капли того же океана. Третья капля – «Символ веры». Они чаще всего повторяются в богослужении, и их часто надо повторять.

Есть и воздух для души, без которого она жить не может, и с каждым дыханием он должен входить в нее. Это имя Сладчайшего Господа нашего Иисуса Христа, Иисусова молитва: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго». При постриге каждому монаху заповедана она при вручении четок. Непременно надо повторять молитву Иисусову. Есть люди, которые каждое дыхание соединили с сею молитвой. Значит, можно достигнуть, захотеть и понять, что без этого нет воздуха, нет жизни для души, и начать работать над собой. И по мере работы придет помощь Божия и благодать внедрит в сердце Сладчайшее имя Спасителя нашего Господа Иисуса Христа.

Есть 8 драгоценных камней, на которые можно купить дивную золотую цепочку с восемью золотыми звеньями. Эти камни следующие:

1 Господи

2 Иисусе

3 Христе,

4 Сыне

5 Божий,

6 помилуй

7 мя

8 грешнаго.

Или, лучше сказать, это один драгоценный камень; а вот и золотая цепочка с 8-ю звеньями:

Хождение пред Богом.

Страх Божий.

Самоконтроль.

Покаяние.

Смирение.

Мир душевный.

Мир со всеми.

Рай в душе, правда, мир и радость о Дусе Святе.

Ложась на ложе свое, отходя ко сну, твори непрестанно молитву Иисусову устами лишь, ибо иначе уже невозможно от утомления, но твори ее устами до тех пор, пока не погрузишься окончательно в глубокий сон.

Просыпаясь, старайся, чтобы самая первая мысль твоя была молитвой к Богу, ибо бес стремится и сторожит твою первую мысль, стараясь овладеть ею, и тогда весь день будешь в его власти. Как проснешься, не оставайся лежать на ложе твоем, но немедленно вставай, чтобы не нагнал на тебя бес какого мечтания или мыслей неподобных.

«Тогда Он, войдя в лодку, переправился обратно и прибыл в свой град» (Мф. 9:1). Какие же это были счастливые, блаженные люди, которые со Христом Спасителем вместе и в лодке по водам Генисаретского озера совершали плавание, и сквозь сеяния путь с Ним творили, и смотрели на Пречистое Лицо Eгo и внимали сладчайшим паче меда и сот словесем Его! Если уж одно имя Его – Иисус Христос – так сладко, что подвижники никогда не могут расстаться с сим именем, непрестанно повторяя его и сердцем, и мыслию, и устами, то сколь же сладостно и пресладостно было лицезреть Самого Сладчайшего! Да! Воистину рек Ты, Господи, ученикам Своим: «Блажени очи видящии, яже видите, глаголю бо вам, яко мнози пророцы и царие восхотеша видети, яже вы видите, и не видеша, и слышати, яже слышите, и не слышаша» (Лк.10:23–24).

«Войдя в лодку»... Вот и вся наша жизнь – что иное, как не море, море безбрежное, непостоянное, бурное? Недаром и поется в одной церковной песни: «Житейское море, воздвизаемое зря напастей бурею, к тихому пристанищу Твоему притек, вопию Ти: возведи от тли живот мой, Многомилостиве!» Море – жизнь наша... Волны на море то прибьют к берегу, то снова отхлынут... всплеснут – уйдут, вспенятся – исчезнут...

Так и в жизни: одно поколение придет – уйдет... Другое его место займет ..."Род проходит, и род приходит...» (Еккл. 1:4). Непогода, скорби сменяются ясными днями – радостями. И все мы плывем по этому морю житейскому. Каждому из нас дана ладья – тело наше. А в ладье находится пассажир, в очах Божиих наидрагоценнейший, дороже всей вселенной – это душа наша. Пассажира этого обязаны мы в целости и сохранности доставить на другой берег – в потусторонний мир, где уже нет бурь, нет волн, нет непогод, где «тишина велия» (Мф. 8:26). Для того чтобы доставить туда невредимым пассажира – душу, необходимо во все время плавания зорко наблюдать за нашей ладьей – телом. Наблюдать, чтобы ладья эта была всегда чистой, плотской нечистотой не оскверненной, иначе может завестись духовная гниль, ладья накренится, затонет, ко дну бездны увлечет за собой и пассажира. Наблюдать надо, чтобы ладья была хорошо просмоленной воздержанием, покрыта была всегда покровом целомудрия, с большой осторожностью обходила всегда четыре главных подводных камня, могущих вконец разбить ее: первый камень – нега, второй – роскошь, третий – праздность, четвертый – леность. Наблюдать надо, чтобы два паруса ладьи – руки наши –      чаще поднимались горе к небу с горячей мольбой о помощи свыше, а особенно, чтобы правый парус – десница наша – чаще слагалась бы в истовое крестное знамение.

Да! Трудно, трудно плавание. Много потребно умения, бдительности, осторожности при управлении этой до крайности сложной ладьей. Не управиться одним нам, никак не управиться ... Кормчего в помощь звать надо – не доплыть нам одним. О, Господи Иисусе, прииди, поспеши на помощь, «приближися, приближися нам, везде Сый» – прииди и Сам управляй нами! Сам через волны житейского моря веди и приведи нас во Свой град – Иерусалим Небесный, «идеже празднующих глас непрестанный, и бесконечная радость зрящих Твоего лица доброту неизреченную»¹⁵⁷.

[Тот,] кто спорит, по словам старцев Варсонофия и Иоанна, «или лучше знает, [чем] о[тец] д[уховный], или [бывает] поруган бесом». А где заповеди Божии? Будьте как дети. Детям что говорят, то [они] и делают. Без дитячей веры нельзя попасть в Царство Небесное. А вера – от смирения. А смирение – это две картины двух: себя и ближних или себя и Бога. Если себя возвышаю, свою картину, то другую понижаю, и наоборот: если брата возвышаю, то себя понижаю. Мера отношения к Богу: «не любяй брата своего, егоже виде, Бога, егоже не виде, како может любити» (1Ин. 4:20). Не ведают себя, как ничтожны, ограничены и внешним миром, по телу, зависимы от природы, и по душе зависимы от Духа Святого. Без воздуха, пищи, солнца не может жить тело, и без благодати будет – живой мертвец.

«Святым Духом всяка душа живится» – это забывается. Земные отношения людей – пробный камень и мера нашего отношения к Богу. Если верен в малом, то верен и в большом. <...>

Кто чтит родителей, тот способен подобающим образом чтить и Бога. Гордость сердца – первая причина неверия. А смирение – первая причина послушания и благоговения пред величием Божиим. Кто мы? Ничто. Но, может быть, и нечто – в связи с Богом. Скажет, например, лживое, непостоянное сердце: какая нужда в Боге? Мы все имеем от себя, от своего благоприобретения, от своих сил. Но забывает, как пред людьми себя поведем смиренно, если нужда случится: просим у них милостей, бываем большей частью смиренны и искренни, доверчивы, иногда со слезами на глазах просим у них милости. А пред лицем Божиим холодны, недоверчивы, неискренни. Отчего так неверны Богу? От гордости сердца. Нет живого чувства совершенной зависимости нашей от Бога во всех потребностях жизни духовных и телесных и сердечного желания иметь то. Но как иметь, если забываем, что ничего своего не имеем по природе?

По слову: «что же имаши, егоже неси приял» (1Кор. 4:7). Все имеем от Бога; человек должен быть как дитя у Бога. Без смирения не может быть искренней веры, [а] без такой веры невозможно угодить Богу: «аще не обратитеся и будете яко дети, не внидете в Царство Небесное», – говорит Спаситель (Мф.18:3). Боже, Боже наш, Господи, Иисусе Христе! Даруй нам быть дитятей верой, простыми, доверчивыми. Дети так просты, что им ни скажут, тому они верят. Таковы должны быть люди по отношению к слову Божию. Неверующий не хочет признавать сердечно, всей душею, во всех отношениях Превосходнейшего, чем он, Существа – Бога. В тайном сердечном неверии скрывается гордость сердечная. При смирении не может быть неверия, только гордость смеет не верить. Как же много нужно заботиться о чистоте сердца! Страшно проникнут человек злом. Люди рождаются от испорченного корня, являются в мир нравственный или в мир людей также испорченных. С кем поживешь, с тем и наберешь. Как испорчены у нас ум, сердце и произволение! При исправности мы свободно, без «спутников», могли бы проникать в мир духовный – к Богу, как апостол Павел, до третьего неба, к чистейшим духам и нашим земным праведникам, с невидимыми беседовать, как с видимыми, и в этой беседе находить источник животворной радости. Но, увы, по своей испорченности едва подъемлемся горе, а большей частью остаемся долу, сделавшись дольниками, земными, грубыми, нечистыми. Бывают минуты света, вдохновения, но эти минуты не значат ничего в сравнении с другими минутами тьмы.

Я ловлю, говорит о. Иоанн Кронштадтский, эти минуты Божии во мне света и свет этот стараюсь запечатлеть на бумаге, чтобы был для меня светочем в мрачные часы моей жизни и памятником Божией ко мне милости. О, Боже, исправь, укрепи очи мои, душевные силы.

В таких душевных скорбях требуется терпение, и вообще во всей духовной жизни: и в начале, и в середине, и в конце. Без сего терпения и преданности воле Божией, Его благому промыслу появляется злоба, хула, ропот при неудачах, которые суть следствие наших же, кроющихся внутри, глубоко в сердце, слабостей: то гордости, то самолюбия. При смирении пред Богом говорят себе самому: по грехам моим стою я еще не этого, а гораздо большей тесноты душевной или неудачи. Терпение и смирение необходимы на каждом шагу; терпение – потому что с нами случаются часто неожиданные и непонятные неприятности. Если кажется, что тебя отвергают, скажи: буди святая воля Божия, видно, недаром отвергают, смирюсь, и Он примет меня опять в милость свою, по слову: «смирихся, и спасе мя» (Пс. 114:5–6). Держи себя на свободе бесстрастия, и будет тебе всегда хорошо. Страсти изгоняют из сердца Христа и Духа Святого, потому всеми силами нужно стараться не допускать их в сердце. Учиться надо не ожесточаться при душевных скорбях или неудачах, не прилагать ран к ранам. Если ожесточаемся при сердечных скорбях или при искушениях, то прилагаем раны к ранам.

Христос терпел и нам всем велел терпеть. Если будем терпеть Христа ради, будем легко терпеть, нас подкрепит Христос, и на сердце не будет тяжело внутренне, не будем мучиться при внешнем кресте. А если не будем терпеть, а будем на все раздражаться, тогда потребуется другое терпение: адское, мучительное – [и] внешний, и внутренний крест. Внутренне будем разрываться от гнева и досады, диавол увеличит наш гнев в десять раз, что называется, доведет до белого каления. Прощай тогда спокойствие душевное, прощай любовь к окружающим и прочим людям, мирное, дружеское собеседование с ними. Прощай свет головы, или мысли: адская темнота покроет душу, и как бы исчезнет тогда светозарный мир Божий для человека, и будут внутренние мучения. Да избавит нас Господь, дабы не поколебаться в вере (истине) или добродетели (духе). Вера и добродетель для нас чудотворны, а неверие и грех – губительны.

По вере, добрым мыслям, словами и делами я близок Богу. Я Божий. А когда свой (самость), т. е. когда удаляюсь [от Бога] сомнением, неверием, недобрыми мыслями, желаниями и делами, тогда худо мне, скорбь и теснота бедной моей душе. Как же до сих пор не научиться мне самой живой вере в Бога и жизни по Его святой воле, так ясно мне открываемой, и каждую минуту не быть убежденным этому от всего сердца, говорит о. Иоанн Кронштадтский. Наибольшая часть людей не знают, как должно знать, Спасителя. Он не составляет для них необходимой приятной потребности их сердца, как для малых детей потребность – родители. Вот вам задание: привить и развить эту потребность, чтобы жить Спасителем и гнаться за Ним, как дитя за оставляющею его матерью. Дитяти больно, когда мать намеренно оставляет его за какие-нибудь шалости. И ей (душе) должно быть больно, когда Спаситель оставляет нас, оскорбленный или холодной молитвой, или сердечным неверием; Который хотя всегда при нас по вездеприсутствию Его, но часто и находясь при нас, как бы нет Его при нас, потому что маловерием, неверием, гордостью, пресыщением или другими грехами преграждаем путь Ему Чистому к нам нечистым. Который каждую минуту, как струя окружающего нас воздуха, готов при нашей готовности (если есть такая налицо) наполнить нас, наше сердце, пролить сладость во внутренность нашу, как действительно часто наполняет (когда достойны мы) вдруг, мгновенно разливая в душе животворную теплоту, свет, мир, сладость, радость. К Которому когда бы ни воззвали с верою, всегда воззовем в уши Его, и никак не мимо. Который непостижимо, но истинно и существенно действует на умы и сердца всех земнородных, и чрез Святые Таины невидимо, но осязательно для душ снисходит в души с верою причащающихся христиан; но к Которому без ключа веры нельзя подойти и соединиться. Который верующему дает все и от не имеющего веры отнимет и то, что мнится иметь. Который стоит всегда при дверях сердца каждого человека и толчет в него, ожидая отверзти я его ключом веры, надежды и любви. Не надо выпускать из мысленных очей Господа, всегда надо иметь в уме Его, иначе плохо бывает, читай: Рим. 1:21–32. Господь наш Бог распространяет всюду добро и радость, когда мы прилепляемся к Нему верою. Кто, отведав сладкого, захочет горького»? Учитесь быть в любви у Господа, бежать в объятия Его сладостной, животворной любви от горечи прилогов диавольских, от яда угрызений злого духа, полагать во Господе упование спасения нашего. Всегда душа будет торжествовать, когда будет представлять (иначе, зреть сердцем и умом) всегда одесную себя [Господа], готового помогать нам по нашему слову, по нашему искреннему желанию – отец Иоанн Кронштадтский.

Духовная жизнь требует к себе большого внимания: самый незначительный проступок способен разрушить внутренний строй. Она подобна нежному цветку, который от грубого прикосновения моментально закрывает свою благоухающую чашечку.

У каждого дерева есть корень, ствол и ветви. Важнейшая часть дерева – корень. Если обрубить ветви, дерево живо, если срубить ствол, от корня пойдут новые побеги.

Моток ниток мотают на основу, не будь основы, ниткам не на чем держаться, и моток выйдет некрепкий, нитки рассыпятся.

И в духовной жизни есть свой корень, основа, без которой ее не может быть.

Что значит корень духовной жизни? Постоянное хождение перед Богом, или память Божия, не отходящая от человека. Все подвиги, молитвы, поклоны – только пути к единственной цели. Три канона, которые читаем, – путь, правило молитвенное – путь. Но если пути не доведут до цели, они предприняты тщетно. Если путник пойдет в дорогу и не дойдет до города, в который собрался, к чему было идти? Так и в духовной жизни, если не дойдет человек до цели – внедрить в себя память Божию, добиться, чтобы постоянно ходить перед Господом, значит, тщетны были его молитвенные подвиги и другие труды.

Надо уподобиться царю Давиду, воспевшему: «Предзрех Господа предо мною выну, яко одесную мене есть» (Пс. 15:8). Тогда только и может исполниться то, о чем ежедневно несколько раз молимся в Церкви: «Дне сего совершенна, свята, мирна и безгрешна у Господа просим». Когда постоянно будем помнить, что Господь близ и наблюдает за нами, видит каждое дело, слышит каждое слово, знает всякую мысль и даже, когда спим, над нами есть недремлющее око, тогда только мы перестанем грешить, так как спасительный страх Божий поселится в сердце.

Лучшее средство для достижения этого, по свидетельству святых отцов, – молитва Иисусова. Повторяй ее все время, как открываешь глаза, и весь день, чтобы ты ни делал: ходишь ли, сидишь ли, лежишь ли, работаешь – не переставай повторять. Имя Господа Иисуса, постоянно повторяемое, будет напоминать нам близость Господа.

Вначале молитва будет внешним действием, повторяться механически, но после внедрится в сердце, а с нею неразлучно придет и память о Господе – корень духовной жизни. Ведь подвиги – только пособия к достижению единой цели.

Замечательно житие преподобного Михаила Малеина. Он поставил целью жизни вселить в себя Господа Иисуса Христа, к чему употребил все силы. В его каноне сказано, что он проводил жизнь, полную подвигов и молитвы. Еще при жизни так утончил свою плоть, что после его смерти червям нечего было есть.

О вселении Господа в человека особенно подробно писал Симеон Новый Богослов. Он имел дерзновение говорить, что все, что ни делает, делает в нем Христос. Святые достигали того, что Господь вселялся в них и никогда не оставлял. И нам надо ставить это целью жизни.

Человеческое сердце никогда не пустует: в нем живет или Господь или дьявол. Пустоты быть не может. Человек работает или Господу или диаволу. Когда приходится встречаться с человеком, работающим демону, чувствуется, что близ него кто-то виден, кто-то глядит в его глазах. Особенно у бесноватых. Что нам делать, чтобы вселился в нас Господь?

Главное, с утра помнить о Господе. Спящего всегда сторожит бес-предводитель, который стремится схватить первую мысль проснувшегося. Только откроешь глаза, осени себя истово крестным знамением. Так призывается Господь: жест, установленный Святой Церковью, чтобы приблизить, призвать к себе Господа Иисуса Христа. Нам, родившимся в православии, привыкшим к крестному знамению, оно так обычно, что мы не обращаем внимания на чудодейственную силу креста. Но вновь обратившиеся и крещенные свидетельствуют о великой его силе и помощи. Истово перекрестившись, встань с постели и сделай несколько земных поклонов с молитвою Иисусовой. Сколько можешь, по силе. Прочти не спеша утреннее молитвенное правило и иди в церковь или на послушание. Этот прием, исполненный со всем усердием, много приносит помощи.

А у нас так делается обычно: встаем нехотя, без креста, молитв прочесть некогда, или совсем не читаем, или на ходу. Голова и сердце заняты помыслами всякого рода. В церковь с ними войдем и простоим, как истуканы, и, придя домой, отдаем себя бесу. Сперва празднословие, а там осуждение, за осуждением раздражение. Бес раздражения, насмеявшись над нами, передаст бесу нечистоты, а там бесу уныния. Нападает тоска и отчаяние; не знаешь, что с собой делать. Приходится слышать жалобы на уныние, тоску, плохое настроение, а если спросить, как начато утро, окажется, что без креста, без поклонов и молитв. Надо помнить, что Господь не терпит празднословия, осуждения и самолюбия. Грехи эти перестали нами считаться тяжелыми, кажутся обычными мелкими промахами, а они изгоняют Господа из сердца.

После литургии особенно должно следить за собой. Не можешь по немощи целый день промолчать, так хотя бы четыре часа, возможно дольше помолчи, чтобы не впасть в празднословие и осуждение. Всеми силами подавляй в себе самолюбие. Укорят, обидят – промолчи, попроси прощения, отойди, соблюди себя четыре часа после литургии без греха. В полиелейные дни прибавь еще два часа, в большие праздники – еще два. В обычные дни, начав с четырех часов молчания, прибавляй понемногу, по полчаса или по пятнадцать минут, и так с Божией помощью привыкнешь весь день быть настороже.

Господь в целях обучения подвижника самоисправлению даст почувствовать сладость общения с Ним и отойдет. Пустота, тяжесть, мертвенность, руки опускаются, молиться не хочется. Отчего? Подвизающийся начинает вспоминать, что он делал, чем прогневал Господа: празднословил, осудил или разгневался. Кается, дает обещание следить за собою и еще больше боится упасть, когда почувствует, что прощен. Господь опять с ним.

Приходится встречать людей, которые живут как бы ощупью, говорят медленно и все время с мыслью – не согрешить, не прогневать Господа. Никогда не забываются. Таков был покойный митрополит Макарий. Господь в него вселился обильно и никогда не оставлял, он боялся прогневать Господа. Сидит за столом, разговаривает с гостями, но чуть коснутся кого-нибудь, насторожится: «А мы не осуждаем? Не осуждение? Лучше переменить разговор». Так и надо поступать. Нетрудно взять себя в руки и начать следить за собой, призывать к себе Господа и беречь Его. Если не удержишь – бывает тяжело.

Есть люди, которые знают свои страсти, хотят исправиться, всеми силами стараются, но не исправляются. Дают обещания не делать того или другого, или сами, или в таинстве Покаяния, (всякая исповедь есть обет исправления), но нарушают обеты, не говоря о постоянном нарушении обетов Крещения. Будто нитка греховная тянется, тянется; вдруг оборвется в таинстве Покаяния и снова покажется, так без конца. Нет у человека сил к исправлению: один грех за другим. Он впадает в уныние, не хочет больше обещать, боясь, что худший грех совершает, и может впасть в отчаяние.

Один старец, после размышления об этом, читал канон пятого гласа октоиха на пяток. И в шестой песни нашел необычайно утешительный стих: «Присно обещаваюся дел злых отступити, но всегда лгу и прогневляю Владыку моего. Пресвятая Владычице, Ты ми даждь исправление».

Вот откуда может прийти избавление. Пресвятая Богородица всем людям присная помощница, сильна исцелить всякую греховную язву. Подвизающийся и желающий исправиться пусть заучит эту коротенькую молитву и почаще повторяет с надеждою, что, чего он сам достигнуть не может, – может совершить в нем Царица Небесная.

У Церкви Христовой есть прекрасная, боготканая одежда, чистая и светлая. Одежда, сотканная из подвигов святых угодников Божиих, убелена их молитвами, омыта их слезами. В этой одежде Церковь, как невеста, предстанет на брак Агнца, когда будут новое небо и новая земля. Вот будет праздник, вот торжество!

Видел торжество это и брак Агничий святой апостол Иоанн Богослов в откровении, видел он и невесту – Церковь Христову – на браке в брачных одеждах ее, слышал он и песни хвалебные, здесь воспевавшиеся; и виденное и слышанное записал в своей книге Апокалипсис. Перед тем как открыться Агничвему браку, пишет апостол, «голос от престола исшел, говорящий: хвалите Бога нашего все рабы Его и боящиеся Его, малые и великие». Потом, продолжает апостол, «слышал я как бы голос многочисленного народа, как бы шум вод многих, как бы голос громов сильных, говорящих: аллилуия! ибо воцарился Господь Бог Вседержитель. Возрадуемся и возвеселимся и воздадим Ему славу; ибо наступил брак Агнца, и жена Его приготовила себя. И дано было ей облечься в виссон чистый и светлый; виссон же есть праведность святых» (Откр. 19:5–8).

О, Господи! Хотя бы издали мне, грешному, посмотреть на брак сей таинственный, дивный, хоть издали послушать песней его сладких, гимнов, свыше вдохновенных; хотя издали мог бы созерцать я сей «виссон чистый и светлый», в который облечется Невеста Твоя – Церковь Святая!

Представим путника, решившего пойти в чудный город, где ему обещано полное обеспечение и исцеление от всех болезней. Путь далекий, но так заманчиво, что ожидает! Он берет необходимое для дороги в сумку, посох в руки и идет. Вначале все благоприятствует: солнце греет, но не печет, дорога ровная, среди мягкой зелени. Но чем дальше, тем труднее: дорога становится не такой ровной, солнце печет сильнее, иссякли ручейки, и прохладные рощи не попадаются. Дальше труднее идти: то горы, то обрывы, болота, наконец, чаща непроходимая. Он употребляет все усилия, чтобы пробраться: то раздвинет сучья, то подлезет под упавшее дерево; вынимает и топорик из сумки и рубит ветки. Если болото встретится, посохом ощупывает глубину или кочку, куда ступить. Если зверь нападет, надо успеть спрятаться или отразить нападение. Приходится и раны получать, но, несмотря ни на что, идти вперед. Нападает отчаяние на путника, думает, что не дойдет, но набирается сил и идет снова. Наконец выходит из леса на поляну, откуда виден город.

Путник – каждый из нас. Чудный город – Иерусалим Небесный, обещанное нам Царство Небесное, где не будет скорбей, болезней и воздыханий. Путь монашествующих очень тяжелый, но и награда велика. По свидетельству святого Иоанна Лествичника, если бы миряне знали, какую награду получают монахи, все бы бросились в монастыри. Но если им открыть тяжести и трудности монашеского подвига, то ни один человек не пошел бы в монахи.

Вступившему на духовный путь все благоприятствует. Господь услаждает путь его, рвения много, желание служить Господу бесконечное, ручейки молитвы так и струятся. Не подступают враги спасения и страсти, подобно как на горячую сковородку не садятся мухи и гады. Но чем дальше, тем труднее становится путь. Рвение охлаждается, теплота исчезает, молитва идет труднее, и препятствий на дороге все больше и больше. Надо все старание приложить, чтобы не повернуть назад; не дать врагу восторжествовать, а видеть перед собою одного Жениха Господа Иисуса Христа и к Нему стремиться.

Надо посох-молитву крепко держать в руках и им отражать нападение или ощупывать дорогу; необходим и топорик-смирение, чтобы подрубать хлещущие ветки. Смирение в пути особенно важно. Иногда надо нагнуться и поползти, чтобы не остановиться. Страсти, как звери, нападают со всех сторон, болото помыслов на пути: гнев, зависть, нечистота, скверные пожелания, чувства и мечтания. Все надо с Божиею помощью преодолеть.

Святые от юности, идя по этой дороге, дошли до Господа быстро и не очернили белоснежной одежды своей, ни один зверь не дерзнул им нанести раны или язвы.

Нам же, грешным, не надо смущаться тяжестью пути и нападениями врага. И раны получим, и удары, и в болото не раз попадем. Иди, не унывай, рану залечишь, из болота как-нибудь выйдешь и опять иди, устанешь – отдохни немного и опять – встань и иди. Как-нибудь дойдешь. Только бы совсем не упасть, не быть убитому насмерть. Кончится путь, дойдешь до Господа. Ничего, что израненный и грязный. Все же дошел. Придешь, скажешь: «Господи, Ты видишь, как труден был мой путь, я, слабый, падал каждую минуту, но все же вставал и шел к Тебе, Господи. Я Твой, приими меня!» И Господь приимет. Повелит ангелам дать новую, чистую одежду, новый перстень обручальный, взамен потерянного в болоте, и отвести в место покоя.

Представьте двух путников, идущих к городу. Один пошел окружной дорогой, встретились ему горы и болота, приходилось их обходить или взбираться. Падал, утопал в болоте, барахтался в реке. Другой пошел прямой дорогой и дошел легко и быстро. При входе в город оглянулся, где спутник, и увидел его в реке, борющегося с волнами. Удивился, что не выбрал товарищ дорогу, по которой пришел он. И вошел в город.

Город – Царство Небесное. Трудный окружной путь к нему – путь подвига, борения, самоисправления, поста, молитвы, бдения. Сколько искушений и труда!

А путь прямой – неосуждение. В Отечнике известна история святого отца, причисленного к лику преподобных. Вел он не очень ревностную жизнь, не отличался молитвенным подвигом, даже в церковь не часто ходил. Но, умирая, улыбался неземною улыбкою. Братья, знавшие его нерадивую жизнь, удивлялись и укоряли, что перед самою смертью не ужасается за участь души. А он, продолжая улыбаться, повторял: «Радуйтесь, пророки, радуйтесь, апостолы, радуйтесь, святители!» – будто он их видел и приветствовал, а затем обратился к братиям: «Простите меня, братия, я вел нерадивую жизнь, не нес подвига молитвенного, но с того дня, как я поступил в монастырь, ни разу никого не осудил». И с этими словами скончался.

Велико неосуждение, оно без труда доводит прямым путем к Царствию Небесному. Будем стараться идти им. Хочется осудить – замкни уста и удержи осудительное слово. Внутренне не осудить трудно – это плод величайшего смирения, доступный немногим. Но удержать слово в нашей власти, и мы все обязаны работать над собой.

У одного человека было 100 пудов хлеба. Он пошел и променял весь хлеб на лохмотья, лохмотья взял себе, а хлеб отдал тому, у кого взял лохмотья. Как назвать поступок такого человека? Безумным, конечно. Но так же безумно вечную жизнь менять на суету удовольствия, а что такое по сравнению с вечностью театры, увеселения разные (танцы), не лохмотья ли?

Мы все знаем, что такое бинокль. С одной стороны два больших стекла, с другой – два поменьше. Если смотришь в маленькие стекла, то все далекое видишь близким. И обратно, если смотришь в большие, все, что рядом, кажется отдаленным.

У врага нашего спасения тоже есть бинокль, который он приставляет к глазам людей и дурачит их. Отдаляет от нас все Божие, все необходимое для спасения представляет очень отдаленным и даже иногда совсем невидным, приставляя к глазам два адских стекла – бесстрашие и нерадение. Человек, смотрящий в них, перестает думать о смерти: он ответит после нее за все свои дела, слова и мысли. И если ему случайно напомнит кто-нибудь об этом, допускает хульный помысл: «Да уж есть ли будущая жизнь? Ведь только пишут, а на самом деле никто не знает». Или: «Я молод, успею подумать о покаянии, можно пожить, повеселиться, а покаяться всегда успею». И прирастут ужасные стекла к глазам, да так, что никак не отдерешь.

Бывает и наоборот: что неважно и незначительно – враг представляет близким и страшным, переворачивая дьявольский бинокль другой стороной и представляя глазам страх вражий и окаменение. Смотрит человек в него и теряет способность молиться, думать о спасении, одолевают помыслы житейские, страх за жизнь, имущество как сохранить. Думает: «Что я буду делать, если заболею или состарюсь? Кому нужен, кто меня будет кормить?» В таком состоянии, если кто и посоветует доброе, толку не бывает, на все есть возражение: «Хорошо говорить, сохраняй мир, а попробовал бы жить с теми, с кем я». Или: «Говоришь: «Молись, молитву Иисусову держи», а мне немыслимо, столько дел: печку топить, дров принести, то и то сделать. Какая уж молитва? Хорошо говорить тому, кто ничего не делает».

Уставы святых отцов, способы спасения – кажутся неподходящими: «Тогда другое время было, а в наше не подходит. Как правило исполнять, когда надо думать о насущном хлебе?» И будет рассуждать так бедный человек, пока не стряхнет адского бинокля, все Божие удаляющего и приближающего вражие, пустяки делающее страшным.

У беса есть три адских пятна, которыми старается он запятнать наше сердце. Чтобы бояться этого, нужно представлять картину, как падают на нас они и как, с помощью Божией, изглаживаются.

В аду стоит громадная помойка с человеческими грехами – бес помелом брызгает оттуда на людей. Конечно, не в равной степени, но почти на каждого человека попадают адские брызги. Главные из них три. О них упоминает евангелист Иоанн в послании: «Три господствуют в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская».

Похоть плоти – всякого рода нечистота. Похоть очей – тщеславие, когда человек тщеславится или все делает напоказ, забывая, что Господу известны все тайны сердечные. Наконец, гордость житейская – гордыня, самовозношение. Подобно тому как мы, чтобы очистить грязь и пятна, берем тряпку или веник, иногда мягкую щетку, иногда жесткую, так и Господь употребляет разные способы очищать сердце человека от адских пятен. На каждое пятно особая щетка. На пятно нечистоты, похоти плоти – болезнь. Человек изнуряется, нечистые пожелания спадают и совсем исчезают. На пятно тщеславия Господь отнимает то, чем человек тщеславится: красотой – отнимается красота, тщеславится талантом – отнимается дарование и т. д. Для пятен гордости употребляет Господь особо жесткую щетку: ставит человека в положение, где его все время укоряют, упрекают, считают за ничто.

Если не понимать, что все способы посылаются Господом, чтобы очистить адские брызги, убелить душу, озолотить ее, то нет возможности терпеливо перенести. Если понимаешь, чувствуешь пользу, благодетельную руку Божию, можно перенести не только терпеливо, но и с радостью.

Господь не перестает пещись о душах, употребляет все, чтобы освободить душу от власти дьявольской, убелить душу, ввести ее в Свое Небесное Царствие. А мы не только не помогаем Господу, но всеми силами противимся, затрудняем дело Божие и увеличиваем тяжесть жизни.

Когда светит солнце, в комнате тепло и светло. Но можно завесить окно, и будет темнее; если легкой занавеской закроешь, солнышко будет светить, но тускло; если черной – еще темнее; ставню поставить – совсем темно, разве в щелочку проникнет луч. А если еще сверху завесить тяжелым ковром, и луч солнечный не пройдет. Так можно насидеться в темной комнате, что решишь, что солнца нет: станет темно, сыро, нехорошо. А за окном солнце по-прежнему светит и греет, люди ходят и пользуются светом и теплом.

Так и душу можно закрыть от солнца благодати Божией, от первых, главных лучей этого солнца – Плоти и Крови Господа Иисуса Христа, от служб, канонов, молитв можно закрыться так, что и не вспомнить.

Начинается с легкой занавески – нерадения: велика ли беда пропустить раз правило? Господь не взыщет, вычитаю половину. Скоро захочется лежа молиться, оправдываясь, что и великие люди лежа молились. Или заменить четками, что легче.

Скоро явится леность – черная занавеска. Затем ставня из двух половинок – ожесточения и нечувствия – закроет благодать почти совсем и погрузит душу в полную тьму поверх забвения.

Трудно душе сдернуть сии занавески и снова освежиться солнцем благодати. Не дай нам, Господи, такого состояния.

Зеркало, если его не протирать, пылью покрывается, загрязняется, так что ты не можешь уже с ясностью видеть в нем свой образ и, если никогда зеркало не очищать, то оно настолько запылится, что ты и совсем не увидишь в нем себя. И душа подобна зеркалу: ее покрывают пыль и грязь – помыслы суетные, нечистые. Если их не очищать, т. е. не открывать чистосердечно, то душа настолько запылится и загрязнится, что сначала будет отражать в себе образ Божий – небо небесное, духовное – тускло, слабо, смутно; а потом запылится пылью худых помыслов и совсем потеряет свою небесную духовную прозрачность, будет как доска какая или камень.

Тщательно прочищай исповедью свое зеркальце – сердце, тогда в него будут смотреть Господь, Пречистая Дева, ангелы, души святых, небо; а не будешь прочищать это зеркальце, загрязнишь, запустишь – смотреть будет в него и отражаться в нем диавол, ад, зло и всякая мерзость.

Как на земле и на вещах бывает пыль, так и в душе человека есть она. Пыль души – это греховные помыслы и пожелания. Если обыкновенную пыль смочит дождь, она превращается в грязь, и греховные помыслы, приведенные в действие, образуют грязь в душе. Грязь души – греховные дела. Но пыль и грязь можно вычистить. Загрязненную вещь, можно отчистить, высушив ее на солнце. Можно и прогладить, и будет как новая.

Так и душу, запыленную и загрязненную помыслами и грехами, можно очистить и убелить. Для этого нужно просушить ее солнцем смирения, омыть слезами покаяния и выгладить чистосердечным исповеданием. Помоги, Господи, всем нам так делать, но не дай Бог иметь в душе ужасный вид грязи болотной. Когда долго не просушивает солнышко грязи, а, наоборот, один дождь льет за другим, то грязь делается непроходимой, болотной: ни пройти, ни проехать нельзя. Так и душу можно довести до того, что ее очистить почти невозможно: когда согрешишь день, два, неделю – и не каешься, снова каждый день те же грехи. Старые, нераскаянные, забываются, новые накапливаются. И нет ни солнца смирения, ни слез покаяния, ни исповедания; такие души освободить от болота греховного стоит великого труда и часто невозможно. Спаси, Господи, всех от этого.

Выражение из псалма: «Глас Господень, пресецающий пламень огня», относится к Страшному Суду. Огонь, как известно, обладает двумя силами: силой света и силой жжения. В день Страшного Суда, после изречения над людьми последнего приговора: «Приидите, благословеннии Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам» и «Отойдите от мeнe, проклятии, в огонь вечный», люди разделятся: одни пойдут в Царство света с ангелами, другие – в преисподнюю с диаволом и слугами его. И тогда Господь пресечет пламень огня, т. е. разделит его: весь свет уйдет в Царство Небесное, а сила жжения – в ад. В аду не будет света, а лишь жжение бесконечное.

В Дивееве проповеди епископа Серафима записывались его духовными детьми. Большая часть их со временем была утрачена. То немногое, что осталось и помещено здесь, принадлежит в основном монахине Татиане (Арцыбушевой). Текст воспроизведенный со слуха, содержит неизбежные неточности, но сохраняет особенности живой эмоциональной устной речи владыки Серафима.

Сегодня я побеседую с вами, как обещал, о Божественной литургии.

Христос говорит: «Приимите, ядите, сие есть Тело Мое...» И дальше: «Пийте от нея вси, сия есть Кровь Моя Нового Завета...»

Много на небе светлых звезд, этих искорок ризы Божией, но всех их краше, светлее, ярче – солнышко. Много чудных, душистых цветов на пажитях и нивах, но всех их лучше, прекраснее, благоуханнее – роза. Много ярких прекрасных камней хранится в недрах земли: там есть сапфиры, изумруды и яхонты, но всех прекраснее, чище, ярче сверкает бриллиант. Много рек, ручьев, речек бежит по лицу земли, и все они сходятся, сливаются в безбрежном, огромном, безмерном, огромном океане.

И в духовном мире есть и звезды, и камни драгоценные, и цветы на пажитях духовных. Много чудных звезд – песнопений, святоотеческих творений хранится в Церкви Православной, но все они сходятся в солнце Церкви нашей – Божественной литургии. Много чудных цветов растет на пажитях церковных, но всех их прекраснее роза – Божественная литургия. Дивные, драгоценные камни Церкви нашей – обряды, но всех их ярче блистает бриллиант – Божественная литургия. Все источники, все ручейки и реки – таинства наши – сливаются в глубочайшем, святейшем таинстве – в Божественной литургии.

У нас в Церкви есть руки Христовы, уста и очи Его, есть также и сердце Его Божественное. Руки Его – обряды Церкви, язык уст Христовых – Евангелие святое, очи Его – таинства святые, через которые Он заглядывает в наши души. Сердце же Его – Божественная литургия.

Все отцы Церкви с восторгом говорят о ней. Блаженный Августин, святой отец Западной Церкви, так восклицает: «Твоя Премудрость могла бы сотворить, могла бы создать для человека еще более чудные цветы на нивах, но Твою любовь Ты исчерпал до конца в Божественной литургии. И вот почему: в литургии Христос отдает Себя верным – Тело Свое и Кровь Свою Животворящую».

Святой Иоанн Златоуст говорит, что Божественная литургия есть великий, чудный дар. Ангелы Божии, если только можно выразить это на нашем человеческом языке, завидуют нам, людям, которым даровано счастье вкушать Божественное Тело и Кровь. Они мириадами слетаются там, где приносится Бескровная Жертва, с трепетом предстоят пред Святым престолом, закрывая лица и в славословии прославляя великую тайну, совершающуюся здесь. Вот как святые отцы говорят о Божественной литургии. Вот как благоговели они пред нею!

Древние христиане хорошо понимали, какое счастье дано людям в таинстве Причащения, они каждый день приступали к Святой Чаше – так чиста была их жизнь. Когда они ехали в далекий путь, они брали с собою Святые Таины, вместе с крестом хранили они их на груди. Наши предки свой день всегда начинали с посещения литургии; только отстояв ее, они начинали свои дела житейские. Вот как люди, христиански настроенные, ценили Божественную литургию.

Много названий дано ей. Первое – Пасха называли ее древние христиане и отцы Церкви. Святой Иоанн Златоуст говорит: «Кто бывает за Божественной литургией, тот уподобляется возлюбленному наперснику Христову, потому что литургия есть Тайная Вечеря, и мы, вкушая Святые Таины, как бы к сердцу Христову припадаем, слышим Его биение».

Второе название – трапеза, потому что здесь предлагается нам Небесный Хлеб – Тело и Кровь Христовы Животворящие. Третье – Евхаристия (Благодарение). Четвертое – общение; вот еще одно название литургии, потому что мы в таинстве Причащения вступаем в величайшее общение со Христом. Через таинство это Он проникает во все частицы нашего тела. Пятое – обедня. Так называют литургию у нас в том же смысле, что и название трапеза. Обедня – обед, пир, на который Господин зовет своих рабов через слуг своих.

Рабы – это мы, и как много среди нас таких, которые на зов Царя отказываются идти, уходя то на торжище, то на поле, или не желают оставить дом, потому что «жену поят».

Слуги Господа – aархипастыри и пастыри – зовут, но зова их не слышат, как не слышат и звона церковного, и зова Христова – святого Евангелия. Мало того, что не слышат, но и другим мешают ходить: смеются над ними, издеваются, глумятся. Не видят эти люди, как они нищи и убоги, жалки, наги, несчастны, окаянны. Солнца Божия лишают они себя, бриллиант драгоценный топчут они в заблуждении своем.

Дорогие мои, паства моя богодарованная! Любите Божественную литургию! Берегите эту благоуханную Розу Божию! Просвещайте свои души светом солнца Божественного; считайте потерянным днем своей жизни тот, когда вам не удалось быть за Божественной трапезой. Пусть среди вас не будет толстовцев, штундистов, адвентистов и других сектантов, отвергающих Святую Чашу, глумящихся над нею. Пусть очи ваши видят всегда Божественную Чашу, пусть уши слышат всегда: «Приимите, ядите». Благодарите Бога за этот величай ший и святейший дар, пред которым трепещут ангелы. «Хвалите имя Господне, хвалите, раби Господа!»

Сегодня я продолжу беседу о Божественной литургии.

Вчера я сказал, что ангелы завидуют нам, что мы имеем такой чудный дар, такое сокровище, перл многоценный, золото драгоценное – Животворящее Тело и Кровь Христа Спасителя, что мы присутствуем за Божественною трапезою. Сегодня я покажу вам, как Церковь ветхозаветная, – святые пророки, праотцы, святые ветхозаветные – предчувствовали только, воображали только, стремились только к этому величайшему дару.

Христос сказал: «Блаженны очи, видящие то, что вы видите, блаженны уши, слышащие, что вы слышите». Это сказал Он ученикам. Как же блаженны мы, вкушающие Тело и Кровь Его! Ветхозаветные люди, пророки и праведники, этот наш дар видели только в гадании, видели в образах только – и то, в какой трепет повергались души их, в какой восторг приходили они.

Пророк Моисей, пася стадо, увидел купину, терновый куст, который горел и не сгорал. Он хотел приблизиться, но услышал голос: «Моисей, сними обувь с ног твоих, ибо земля, на которой ты стоишь, свята». Купина, по толкованию отцов Церкви, означает Пречистую Деву, в Которую вселился Бог Слово, огонь Божественный, и оставил нетленной и непорочной. Но купина означает и Таины Божественные, которые, как огонь, попаляют наши страсти, не сжигая нас. И Моисей, предчувствуя эту тайну, полный благоговейного восторга, снял обувь с ног своих, показывая нам пример того святого страха, с которым мы должны приступать к Святым Таинам. И еще более знаменательные слова говорит Господь Моисею: «В скинии (это первоначальный храм) положи предо Мною хлебы предложения и полагай их во все дни жизни». Эти хлебы предложения лежали неделю, а в субботу потреблялись священниками. Эти хлебы были прообразом Святых Таин.

Соломон говорит: «Премудрость создала себе дом, обтесала семь столбов eгo, приготовила у себя трапезу; послала слуг своих звать... «Приидите и ешьте хлеб мой и пейте вино, мною растворенное». Видите, здесь повторяются те слова, которые мы слышим каждую литургию. Соломон говорит здесь о Божественной Премудрости – о Христе. Семь столбов – семь таинств Церкви Православной. Трапеза – это Божественная литургия, во время которой предлагаются Хлеб Небесный и Вино жизни – Тело и Кровь Животворящие. Слуги – это архипастыри и пастыри, не престающие звать всех верующих на Вечерю. Звон колокола церковного – тот же зов на Трапезу. Хлеб и вино прообразуют в притче те Хлеб и Вино, которые здесь в храме прелагаются страшным, чудесным образом в Животворящее Тело и Кровь Христовы.

Так царь Соломон только предчувствовать мог святейшую тайну Божественной литургии.

Пророк Исаия, говорится в Библии, видел дивное видение: увидал он Господа, сидящего на Престоле высоком. Престол окружали серафимы, имевшие шесть крыл, два служили им для летания, двумя они закрывали ноги и двумя стрепетом закрывали лица, непрестанно вопия: «Свят, свят, свят Господь Саваоф!» С ужасом благоговейным воскликнул пророк: «Горе мне! Погиб я! Ибо я человек с нечистыми устами». И сказал Господь: «Не бойся!» И полетел серафим, в руке у него клещи, и он взял ими горящий уголь от жертвенника Божия и коснулся им уст Исаии. В этом видении клещи, по толкованию святых отцов, руки Пречистой Девы, восприявшей Сына Божия. Эти руки протягиваются к нам, уголь же пылающий – Святые Таины, пламенем своим попаляющие наши беззакония.

Так учат и предугадывают пророки. А мы не умеем дорожить этим сокровищем, среди нас есть такие, которые не идут к Чаше. Про таких людей сказано: «Царица Южская восстанет на суд с родом сим и осудит его, потому что с далекого юга пришла она послушать мудрости Соломоновой, и вот, здесь больше Соломона. Ниневитяне восстанут на суд с родом сим и осудят его, потому что они покаялись от проповеди Ионы, и вот, здесь больше Ионы». Так и в Ветхом и в Новом Завете говорится о великом даре Божественной литургии.

Иоанн Кронштадтский говорит: «Прослушав Божественную литургию, пади ниц и благодари Господа, сподобившего тебя такого великого счастья».

Други мои! Помните правила святых отцов: «человек, три воскресенья подряд не побывавший у литургии, лишается христианского погребения». Не пропускайте этих трапез Господних. Считайте потерянным тот праздничный день, в который вы не слышали Божественной литургии.

Скажу притчу: один крестьянин имел сто пудов хлеба и променял его на лохмотья. Скажите, разумно ли он поступил? Нет, не разумно. Как же еще более неразумно поступает тот, кто меняет Хлеб жизни небесной на лохмотья жизни земной. Господь зовет его на Вечерю Тайную, а он отвечает: «На торг нужно идти, огород не убран, полоса не досеяна». Не знает он, несчастный, что зерно, которое бросает он в землю во время литургии, выйдет больным, чахлым, не принесет ему плода.

Други мои! Давайте помолимся все со мною: «Господи, благодарим Тебя за дар Твой, благодарим Тебя за то, что сподобляешь нас слушать литургию Божественную и вкушать Пречистое Тело Твое и Животворящую Кровь Твою. Молим Тя, и тех, которые ушли от Святой Чаши Твоей, не хотят найти утешение в Таинах Твоих спасительных. Ты вразуми и приведи к Себе, чтобы и они были с нами в Церкви Твоей!»

Хочу я сегодня, други мои, побеседовать с вами о том, кто и когда в первый раз совершил Божественную литургию и где она была совершена в первый раз.

Есть на небе ясное солнце, но есть и еще Солнце правды вечное, никем не сотворенное, самосветящееся и разливающее превечный Свет. Солнце это – Бог Отец, от этого Солнца пресветлого исходит Божественный, такой же, как и Солнце, бесконечный и превечный Луч, все творящий и укрепляющий. Луч этот – Сын Божий. Этот-то Луч Божественный, Луч Света дивного зажег на земле чудную лампаду, наполнив и преисполнив ее не елеем, не маслом, а наполнив ее Своею Божественною чистою Кровию. Эта лампада, дорогие мои, есть Божественная литургия. Эту лампаду зажег Сын Божий, превечный Луч, превечного Солнца – Отца, зажег Он ее в последние дни Своей земной жизни. Впервые загорелась эта лампада в Сионской горнице, в час совершения Тайной Вечери. Вот, Кем и когда впервые была совершена Божественная литургия.

Святые евангелисты и отцы нашей Церкви так описывают первую литургию. Девять священнодействий совершил Тот, Кто был и Жертвою и Служителем этой первой литургии. Спаситель омыл ноги ученикам и возлег с ними. Далее говорится: Христос взял хлеб. Нет, не хлеб взял Он в Свои пречистые руки, не хлеб, а тебя – душа грешная, тебя взял Своими чистейшими, святейшими руками. Взяв хлеб, Он возвел очи, поднял их к небу, к Отцу. Хвалу воздал Отцу, показал Ему взятую грешную душу, как бы говоря: «Я беру эту душу, покупаю ее не за золото, не за бриллианты, покупаю Я ее Кровию Своею, мукою крестною». Потом сказано, что Христос благословил хлеб, вероятно ожидая Свою крестную смерть. Он сделал на хлебе знамение креста. Затем Господь возблагодарил, преломил хлеб, нет, не хлеб Он преломил, Плоть Свою раздробил Он. После этого Христос раздал хлеб ученикам. При этом Он сказал те слова, которые повторяются каждый раз во время литургии: приимите, ядите ... пийте от Нея вси»... Сказав эти слова, Христос Спаситель прибавил совет нежный, любвеобильный: «Сие творите в Мое воспоминание».

Этот завет, установленный Христом, великую радость внес в жизнь людей. Вкусив Тела и Крови Христа, люди приобщились Божественному естеству, впервые вошел в дом их души Господь. Душа людей стала храмом Божиим. О какое это бесконечное, великое счастье!

Первые последователи Христа не забывали завета Его: «Сие творите в Мое воспоминание». И вот уже 19 веков на земле приносится Бескровная Жертва! Не было ни одного дня, в который не совершалась бы Божественная литургия! И не прекратится она, пока существует мир, земля наша пока существует. Никакая сила вражия не потушит лампады, зажженной Лучом Божества. Сатана поднимал бури, воздвигал жесточайшую брань, заставлял бушевать волны страстей. Все это для того, чтобы потушить светлую лампаду, литургию Божественную, но не удалось ему это и не удастся. С пришествием антихриста снова начнется гонение на литургию, снова придется скрываться ей под землею, как во времена первых христиан. Но и во времена антихриста будет совершаться литургия. И в последний день мира, когда ангелы соберут на суд всех людей, и живых, и восставших из гробов, и в этот день будет совершена Божественная литургия, только на небе совершена она будет.

Други мои, берегите эту Божию лампаду, любите литургию Божественную, старайтесь насытиться из этого источника жизни, считайте потерянным день, когда вы не будете слышать литургию.

Церковь всех зовет на этот пир Божий; темже, кто остается дома по нужде, матерям семейств, старается Церковь ударами колокола к «Достойно» напомнить, что в храме в этот момент совершается Божественная, страшная литургия.

Продолжим нашу беседу о литургии. Из нашего современного храма перенесемся, други мои, в языческую далекую Антиохию первых времен христианства. Воздвигнуто гонение на христиан, их схватывают, заключают в страшные тюрьмы, а потом в амфитеатрах отдают на съедение зверям или, обернув просмоленной паклей, зажигают, так что христиане изображают живой факел.

То же и в Антиохии происходило, и гонителями захвачен был священник Лукиан со своею паствою. Они уже были приговорены, и паства с грустью сказала Лукиану: «Отец наш, как же мы причастимся Святых Таин?» Лукиан неподвижно лежал на помосте, ноги его были скованы, встать не мог. «А есть ли у вас хлеб и вино?» – спросил он. «Добрые люди принесли все это, – ответили ему, – только как же совершать ты будешь литургию, даже и престола нет у нас». – «Принесите хлеб и вино, положите их на грудь мою, пусть она будет живым престолом для Пречистых Таин Господа», – воскликнул заключенный священник. И принесли хлеб и вино, и на груди Лукиана совершена была литургия Божественная, во время которой причастился сам Лукиан и все остальные христиане.

Так древние христиане совершали литургию. Не было у них установленных молитв и обрядов; литургию во время гонений совершали под землею, в катакомбах. С вечера начиналась служба и с восходом солнца кончалась, но не потому, что уставали верующие молиться, а потому что опасно было жить христианам. В разных местах языческого мира совершалась литургия, но не везде каждый день. В одних местах – четыре раза в неделю, как говорит о своей пастве святой Василий Великий; в более раннее время христиане собирались каждый день, но особенно в день воскресный, который они звали День Солнца и День хлеба, в память воскресения Христова, Солнца правды, и в память хлеба – Святого Причащения.

Служба начиналась с чтения святого Евангелия и посланий апостолов, затем говорилось поучение, а потом начиналась молитва. Говорились и читались молитвы не по молитвеннику, а из сердца; молитва была пламенная, импровизированная. Сердца, возгретые благодатью Духа Святого, издавали дивные гимны и песнопения.

Почти не сохранилось ни этих молитвословий, ни поучений; только в отрывках более поздних времен находим мы указания, что некоторые из наших молитв в литургии повторяют песнопения древних христиан. Так, наш возглас: «Возлюбим друг друга» – сейчас только хладные слова, тогда же он был полон глубокого смысла, тогда чувствовали люди, находящиеся в подземной церкви, что они действительно любят друг друга, близки один другому. И в знак этой любви и братства с произнесением этих слов присутствующие в храме целовали друг друга: мужчины целовали мужчин, женщины – женщин; священнослужители давали тоже святое лобзание друг другу. И звуки гимнов сменялись в храме другими звуками любви – лобзанием. От этого обычая остался лишь слабый след: священнослужители теперь в это время целуют друг друга в плечо, а диакон целует крест на ораре.

Точно так же, когда у нас теперь возглашается: «Горе́ имеем сердца», только хор холодно отвечает: «Имамы ко Господу». А тогда все от всей души произносили эти слова, потому что первые христиане, действительно, пребывали душою с Господом, не замечая времени, не чувствуя усталости, и только заря заставляла верующих, которые сошлись на молитву вечером, из осторожности разойтись по домам. Так долго молились они. О долгой службе говорит римский правитель Плиний. В Деяниях святых апостолов тоже видна продолжительность их молитвы. Об этом говорится в том месте, где описывается чудесное спасение от смерти отрока, упавшего во время проповеди апостола Павла из окна. Так пламенна была молитва и вера первых христиан, что они не замечали времени.

После долгой молитвы начиналось причащение всех верующих. Древние христиане причащались каждый день, и мужчины, и женщины. Позже причащались реже, но не менее одного раза в неделю. Для принятия Святых Таин верующие подходили прямо к престолу, потому что тогда иконостас не отделял алтаря от храма. Сначала причащались все мужчины, потом женщины; больным или занятым службою людям Святое Причащение диаконы носили по домам. Так чиста была жизнь первых христиан, что они могли каждый день быть готовыми к святому причащению. Вот какова была литургия в древнее время.

Если вас теперь спросят, други мои, что такое литургия Божественная? Отвечайте, что она – завещание Спасителя нашего, Он Своими словами: «Сие творите в Мое воспоминание» – оставил нам как бы завещание совершать литургию и вкушать Его Животворящие Тело и Кровь. Скажите, что литургия – это бриллиант дивный, подарок Христа; литургия – это река освежающая, укрепляющая, истекшая из ребра распятого Иисуса; литургия – это мост золотой, по которому только и можно прийти к вечной жизни со Христом.

Любите же литургию, этот бриллиант неоценимый, эту реку, несущую нам жизнь; помните завещание Христа, идите этим золотым мостом, который спасет вас от пропасти ада. Не слушайте, возлюбленные, тех людей, которые бегут от литургии, бегут от Чаши, это несчастные, заблудшие, жалкие люди; они не видят блеска бриллианта, задыхаются от жажды, вдали от реки Христовой, они падают в пропасть, избегая моста... Вы же зовите всегда: «Хвалите имя Господне...»

Сегодня я только немного скажу вам о Божественной литургии. Я уже назвал вам ее в прошлый раз лампадою Божией, рекой животворной, бриллиантом драгоценным. Но река эта не была окружена берегами, бриллиант был без оправы. Литургия Божественная не имела ни установленных постоянных молитвословий, ни постоянных обрядов. По преданию, со времен апостольских служили литургию, которую называли литургией апостола Иакова, брата Господня (ее и теперь совершают в Иерусалиме раз в год, в день памяти апостола Иакова), а также литургии апостола Марка и апостола Петра, но это не были обязательные для всех чины литургии. До четвертого века порядок совершения литургии и песнопения ее устанавливал каждый епископ для своей паствы.

Вы уже знаете, что древние христиане так были сильны духовно, так пламенно молились, что их молитва продолжалась всю ночь; они не знали, что такое усталость во время моления. Но постепенно охладевала огнепламенная молитва, верующие стали тяготиться целонощной молитвой, пропускали литургию. И вот тогда, снисходя к их немощи, святой Василий Великий составил более краткий, чем древний, чин литургии; ее у нас совершают десять раз в году. Иоанн Златоуст еще убавил песнопений и составил более краткий чин литургии. Бриллиант получил драгоценную оправу, реку ввели в прекрасные, цветущие берега, лампада получила оправу светлую.

О том, как Василий Великий составил чин Божественной литургии, свидетельствуют святые Пров и Амфилохий. По словам святого Амфилохия, Василий Великий готовился долго к святому делу: он молил Христа Спасителя открыть ему волю Свою, благословить его на составление чина литургии. Молитва его была услышана, Господь открыл ему, что святой Василий может приступить к работе. Шесть дней молился святой Василий, постился, наконец после этих молитвенных подвигов встал пред престолом и в пламенных песнопениях воспел литургию, чин которой потом и записал. С тех пор литургия не изменяется, VI Вселенский Собор постановил ничего не прибавлять и не убавлять в молитвословиях, которые составили два великих отца Церкви.

Зачем же нужно было установить этот постоянный чин литургии? Затем, чтобы не угасла лампада, чтобы река текла прямым путем, чтобы на бриллианте не было царапин. Постоянный чин нужен был, чтобы не было внесено чего-нибудь неправильного, еретического в чин литургии, тем более что в IV веке стали в христианской Церкви появляться ереси. Таким образом, святые Василий Великий и Иоанн Златоуст ввели в русло реку. Пусть они помогут и вам, возлюбленные, понимать и любить Божественную литургию, про которую отец Иоанн Кронштадтский, пламенный совершитель литургии, говорит: «Упади ниц и благодари Господа, сподобившего тебя быть на Своей страшной, святой литургии».

Сегодня я буду говорить с вами, други мои, о храме. Всякий храм строится по определенному плану, вот и наш собор построен по тому же древнему плану. Собор состоит из трех частей: притвора, средней части и алтаря.

Притвор в древнее время служил местом молитвы для оглашенных, то есть людей, готовящихся к принятию Крещения, и припадающих: так назывались люди, за большие грехи лишенные права стоять со всеми верующими. Припадающими они звались потому, что кланялись каждому входящему в храм и просили: «Помолись за нас, мы много согрешили».

В средней части храма стоят молящиеся. Эта часть храма не отделялась раньше [от алтаря] тою плотною перегородкою, которая называется иконостасом. Он появился только во время Василия Великого. В его житии так описывается причина того, что святитель устроил иконостас. Василий принял Крещение уже взрослым, купелью ему послужил священный Иордан, где крестился и Господь Иисус Христос. Пред крещением Василия блеснула молния, и из нее вылетел голубь, спустился и всколыхнул воду. В память чуда над престолом того храма, где служил епископом Василий, висел серебряный голубь, сделанный для святителя одним ювелиром. Василий всегда пламенно молился в храме, и Господь ему за это каждый раз посылал чудо: во время преложения Святых Даров голубь трепетал крыльями, как живой. Однажды Василий, произнося слова: «и сотвори убо хлеб сей...», заметил, что голубь остался неподвижен. Смутился святитель, упал на колени и стал молить Бога открыть ему причину немилости. Народ стоял в недоумении, видя прекращение службы. Долго молился Василий, и Господь открыл ему причину Своей немилости: пред престолом стояли диаконы, чтобы отгонять от Святых Даров насекомых, которых так много на востоке. И видит Василий, что один из диаконов засмотрелся на красивое женское лицо. Возгорелся ревностью о славе Божией пламенный Василий, изгнал диакона – отрешил его от службы, и после этого Господь опять явил свое чудо. С того времени и ввел святой Василий иконостас, чтобы не развлекались священнослужители во время молитвы.

Сначала иконостасом служила легкая завеса, потом появилась легкая перегородка и уже позже современный наш иконостас.

В алтаре находятся две святыни: святой престол и жертвенник. Престол поставляется в алтарь с особыми священнодействиями. Прежде всего, его несколько раз тщательно моют, затем одевают на него «срачицу» – белую, льняную одежду – и перевязывают его крестообразно поясом. Потом надевают на престол блестящую одежду из парчи и после этого покрывают его покровом.

Все, что я описываю, имеет глубокий смысл. По толкованию святых отцов, с одной стороны, в трех частях храма изображается троичность Божества, с другой – притвор изображает нашу землю, средняя часть храма – видимое небо, алтарь – небеса Небес, а престол изображает Престол Божий. Всюду Святая Церковь напоминает нам о Божественной Троичности, везде Господь проявляет Себя как Троицу Единосущную. Наша душа тоже говорит нам об этом: наш ум свидетельствует о Божественном Уме, сотворившем весь мир, – Боге Отце; наше сердце свидетельствует о Божественной Любви – о Сыне Божием, Единосущном Отцу; наша воля – есть образ Божественной воли Святого Духа.

Если мы всмотримся в одежды святого престола, то и здесь найдем для себя много образов. Святой престол омывают, чтобы он стал местопребыванием Господа, и человек тоже омывается в воде крещения, чтобы стать «храмом Божиим», по свидетельству святого апостола. Белая одежда престола напоминает крестильные одежды, а крестообразное опоясывание говорит о кресте, полученном нами при крещении. Блестящая одежда престола говорит о блеске славы Божией, которую не могут выносить огнепламенные серафимы. Они, предстоя Престолу Царя славы, закрывают лица свои и ноги крылами, чтобы не опалиться. С каким же трепетом должны мы предстоять Престолу Божию!..

Вторая часть храма изображает небо, и мы, верующие, должны, как звезды на небе, гореть нашими душами в молитве.

Святой престол поставляется на мощах мучеников в память того, что первые христиане молились в катакомбах, причем престолом для них иногда служили гробницы святых мучеников. Он должен освящаться епископом, но теперь, когда епископу не всегда возможно поехать на освящение храма, он освящает только антиминс. «Антиминс» в переводе значит «вместопрестолие»; это шелковый или полотняный плат, в котором зашиты мощи. На плате изображаются «положение во гроб» и четыре евангелиста и делается надпись о том, когда и при каком епископе дан этот антиминс. Антиминс обычно завертывается в особый покров, а во время литургии развертывается, и на нем полагаются святые дискос и Чаша. Без антиминса не может совершаться литургия, на антиминсе можно приступить к служению ее в обыкновенной комнате, в палатке, на обычном столе вместо престола. Антиминс – переносной престол. Кроме антиминса на святом престоле полагаются святое Евангелие, крест и дарохранительница, где сохраняются Святые Дары запасные. Вот почему на престоле не только невидимо, но и видимо: в святом Евангелии и Святых Дарах присутствует Сам Господь.

Жертвенник ставится в левой стороне алтаря, на нем совершается проскомидия, а в древности на него полагали верующие хлеб, который они приносили для совершения Божественной вечери. Вот краткое описание храма, в котором мы бываем с вами за Божественною службою.

Всюду и все говорит нам о присутствии Бога; с каким же благоговением должны мы стоять здесь, пред Престолом Господним, пред которым с трепетом предстоят ангелы, которым мы и уподобляемся в храме, воспевая славословие. И как жалки, как несчастны люди, которые не любят храма Божия, которые меняют службу Божию на ветошь мира сего, которых житейские заботы лишают возможности посещать храм. Други мои, любите храм, это постоянное местопребывание Бога, спешите сюда, особенно в праздник, старайтесь уподобиться ангелам, воспевающим непрестанно хвалу Господу.

Господь сказал: «Аз есмь хлеб, сшедый с небесе». Хлеб этот – Божественное Тело и Честная Кровь Его, Святое Причащение Его, нас укрепляющее, оживляющее, очищающее. Причащение – это Солнце правды, освящающее нашу жизнь, согревающее нашу душу!.. У этого Солнца три луча; этот бриллиант Божий вложен в ковчег с тремя отделениями. Божественная литургия состоит из трех частей. С древнейших времен подразделяется так эта служба, даже первая литургия в Сионской горнице состояла из трех частей.

На Тайной Вечери прежде всего было приготовление. Господь сказал ученикам: «Идите и приготовьте нам горницу». Затем Господь возлег с двенадцатью учениками, но Иуда не досидел до конца трапезы, исшел, как исходили оглашенные (не имеющие Крещения). Наконец, по уходе Иуды, Господь начал священнодействие: под видом хлеба и вина дал ученикам вкусить Плоти Своей и Крови Своей. И в Божественной литургии имеются эти три части.

Первая называется проскомидия; слово это греческое, потому что и вся Божественная литургия заимствована нами от греков. Проскомидия – значит приношение. Нужно отметить, что еще во времена Моисея Господь заповедал, чтобы «верующие не приходили к нему тщи», без жертвы. Это правило строго соблюдали первые христиане; вместо животных, которые служили жертвою во времена Моисея, они приносили хлеб и вино.

Алтарь в древности разделялся на три части – собственно алтарь и две боковые части. Из них первая – ризница, по­нашему сосудохранилище, потому что там хранилась утварь храма. Здесь же облачались диаконы. По-гречески она называется «диаконник» С другой стороны находился жертвенник, или предложение, – где и теперь жертвенник. Там стоял стол, на который верующие полагали хлеб и вино; вот откуда получила наименование просфора, которая означает приношение. Эти жертвы так были распространены, что святые отцы говорили: «Да будет стыдно людям, имеющим достаток, причащаться чужим хлебом». Из хлебов священник выбирал лучший, хорошо выпеченный, и употреблял для причащения, а так как тогда причащались почти все верующие, то приходилось употреблять несколько хлебов и несколько чаш. В литургии апостола Марка так и просится у Господа «ниспослать Духа Святого на хлебы и чаши сии».

Хлеб для причащения должен быть пшеничный, квасной; форма круглая. Пшеничный круглый хлеб берется в память того хлеба, который употребил Спаситель наш при совершении первой литургии. Круглая форма хлеба напоминает динарий, монету, как бы говорит, что мы выкуплены Христом Спасителем, Который отдал Себя за нас. Хлеб этот называется «просфора», т. е. приношение, в память того, что верующие приносили его в храм для святой литургии, как и мы теперь приносим свечи, масло и т. п.

Кроме того, он должен состоять, из двух частей. Две части просфоры говорят о двух естествах Сына Божия – человеческом и Божественном. Этот динарий, которым мы искуплены, эта Жертва, которая была добровольно принесена за нас, – Богочеловек, Сын Божий и Сын Девы.

Совершается литургия на пяти просфорах. «Почему?» – скажите вы мне. Взгляните на Крест – в память пяти язв Господа нашего Иисуса Христа.

Теперь приступлю к объяснению самой литургии. Я уже говорил вам, что она состоит из трех частей. Первая называется проскомидия. Она вся посвящена воспоминанию рождества Христова. И так как Христос родился в безвестности, о Нем ничего почти не знали до 30 лет, когда Он явил Себя миру, то проскомидия совершается в алтаре, при задернутых завесою царских вратах. Во время совершения проскомидии вспоминаются и страдания Христовы, но как бы в предвидении, в грядущем, как видел их праведный Симеон Богоприимец.

Перед совершением литургии священник, сознавая свою немощь, свою греховность, чувствуя священный трепет пред тою великою службою, к которой он приступает, обращается к Господу с молитвою о помощи. Вот почему он, прежде чем приступить к Св. Трапезе, как бы в страхе, беспомощный, останавливается перед иконостасом, чтобы подкрепить себя обращением ко Господу. Уже с вечера готовится он к служению, и теперь, приходя в храм, священник должен прежде всего мысленно примириться со всеми, простить всем и все.

Часто говорят о недостойных священниках; некоторые заявляют, что они потому не ходят в церковь, что не уважают священнослужителей, потому что те недостойно себя ведут. Какое недомыслие, какая религиозная безграмотность! Да разве есть разница в Чаше, которую держат руки совершенного, как ангела, или недостойного священника? Господь говорит: «На Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи, все, что они вам говорят, делайте и исполняйте, по делам же их не поступайте». Даже о таких грешных, развращенных и озлобленных до мозга костей священниках, Господь так говорит. Святитель Иоанн Златоуст говорит, что нужно человеку только благодарить Бога, что Святое Причащение дают ему руки немощного священника, потому что если бы литургию совершал ангел Божий, то он не допустил бы грешника к Святыне. Со страхом, сознавая свою немощь, священник взывает к Господу о помощи, читая пред царскими вратами начальные молитвы: Царю Небесный, Трисвятое, Пресвятая Троице, Отче наш. В сознании своей греховности он смиренно читает: «Помилуй нас, Господи, помилуй нас...», «Господи, помилуй нас...» Здесь он просит Бога благоутробного простить беззакония его, священника, по бесконечной милости и еще потому, что мы «людие Его». Далее просит Пречистую Деву открыть «милосердия двери», потому что Она – спасение рода христианского.

Прочитав эти молитвы, священник поклоняется образу Спасителя у царских врат, целует его, читая: «Пречистому Твоему образу»; затем также с поклоном целует икону Богоматери, произнося молитву: «Милосердия сущи источник, милости сподоби нас». Далее он целует иконы иконостаса, читая тропари им. Это поклонение святым иконам совершается для того, чтобы испросить небесную помощь Богоматери и святых угодников ему, немощному и грешному, при совершении страшной литургии. С другой стороны, этим священник свидетельствует, что Православная наша Церковь, исполняя постановление VII Вселенского Собора, чтит святые иконы.

Затем, наклонивши голову пред царскими вратами, священник читает молитву: «Господи, ниспосли руку Твою...» Испросив благодатной помощи, все еще не решается священник приступить к совершению литургии и еще раз испрашивает Божией помощи в том, чтобы неосужденно предстать страшному престолу и совершить бескровное священнодействие. Эта молитва как бы укрепляет его, и он решается наконец войти в алтарь, но предварительно просит молитв и прощения у собравшихся верующих, и у них ища поддержки своей немощи.

С молитвою «вниду в дом Твой» входит он в алтарь, три поклона пред святой трапезой и целует лежащие на ней крест и Евангелие, как бы Самого Господа, сидящего на Престоле славы. Положив три поклона на восток, священник начинает облачаться. Облачение означает, что священник совлекается всего земного и облекается благодатию Божиею. Облекаясь в стихарь, священник произносит: «Да возрадуется душа моя о Господе, облече бо мя в ризу спасения и одеждею веселия одея мя, яко жениху возложи ми венец, и яко невесту украси мя красотою». Далее, с соответствующими молитвами одевает он и прочие части облачения. Во всех этих молитвах призывается и восхваляется укрепляющая сила благодати Божией.

Облачившись, священник умывает руки, говоря: «Умыю в неповинных руце мои...» Нужно сказать, что в древнее время омывали руки пред входом в церковь и все верующие; для этого у входа висел умывальник. Святой Златоуст говорит, что верующий два раза умывает руки: один раз при входе в храм, другой раз при выходе, давая милостыню. Я помню, когда был мальчиком, при входе в старый храм, где бывала наша семья, умывал руки из кувшина, висевшего здесь по древнему обычаю.

Отходя затем к жертвеннику, священник в облачении в последний раз с молитвою об очищении обращается к Богу, вспоминая искупительную Жертву – Христа. Полагая три поклона, он читает: «Боже, очисти мя грешнаго и помилуй мя». «Искупил ны еси от клятвы законныя...» Затем возглашает: «Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков» – и приступает к совершению проскомидии.

Но об этом я расскажу вам в другой раз, а теперь еще раз напомню вам, други мои, чтобы вы любили этот бриллиант Божий, Божественную литургию, и со страхом и благоговением присутствовали при совершении ее. Помните, как я говорил вам, что сами ангелы завидуют тому, что нам дарован такой драгоценный дар. Чтобы присутствовать при совершении литургии, они покидают небесные чертоги. Присутствие ангелов видел преподобный Серафим; ученики преподобного Сергия видели сослужащего ему ангела, и о других святых имеются такие же свидетельства. Как же нам не оставить все житейское, чтобы вкусить от этого Божьего источника жизни?

Если вас спросят, други мои, кто вы такие, как вы ответите? (Отвечают: «христиане»). Да, христиане – вот почетное имя. За это имя не жалели жизни своей первые христиане, за это имя мученики приняли жестокие мучения, даже смерть. Что же отличает звание христианина от всякого другого? Чаша Животворящая!

Христианин, один из людей всего мира в таинстве Причащения воспринимает от Божественного естества Христа Спасителя. Причащается христианин за Божественной литургией, вот почему и нужно так дорожить ею. Опять повторяю вам: считайте потерянным день, в который вам не удалось побывать за этою Божественною службою. Это Божия лампада, зажженная Христом Спасителем, бриллиант, купленный Его Кровью.

Мы уже начали говорить о проскомидии – первой части литургии. Сделав возглас: «Благословен Бог...», священник берет просфору, приготовленную для Агнца, в левую руку, а правою копием трижды знаменует верхнюю часть просфоры, произнося: «В воспоминание Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа». Затем водружает копие в правую сторону печати, произнося: «Яко овча на заколение ведеся». Затем надрезает левую сторону со словами: «Яко агнец непорочен, прямо стригущаго его безгласен, тако не отверзает уст Своих». Делая надрез верхней части просфоры, священник говорит: «Во смирении Его суд Его взятся...» Прорезая нижнюю часть просфоры, произносит: «Род же Его кто исповесть?»

Эти четыре изречения пророческие все относятся ко Христу Спасителю, Который действительно пред врагами своими был кроток и безгласен, как агнец пред своим хозяином, распоряжающимся его жизнью.

Третье изречение особенно знаменательно. Оно гласит, что Христос Спаситель был так смиренен, что даже не требовал законного суда. Только одну ночь разбирали его дело в Синедрионе, что нарушало все правила [судопроизводства], но Спаситель не протестовал против этого беззакония.

Четвертое изречение, наоборот, указывает, что смиренный, как агнец, Богочеловек особого происхождения: Его рода, Его происхождения нельзя узнать, потому что оно Божественное.

После того как сделаны четыре надреза, священник влагает копие [в просфору] с правой стороны, вынимает вырезанную четырехугольную часть просфоры со словами: «Яко вземлется от земли живот Его». Вынутую часть священник кладет на дискос книзу печатью и надрезает ее крестовидно, говоря: «Жрется Агнец Божий, вземляй грех мира...» Эта первая частица, положенная на дискос, называется Агнцем, она изображает Иисуса Христа и во время совершения Евхаристии превращается в Тело Его. Затем, обратив частицу вверх тою стороною, на которой изображен крест, священник прободает копием правую сторону части и говорит: «Един от воин копием ребра Его прободе...» Произнося слова: «и абие изыде кровь и вода», он вливает в Чашу воду и вино и благословляет Чашу.

[Первая] – Агничная – просфора изображает Пресвятую Богородицу. По толкованию святых отцов, отделение от нее Агнца прообразует рождество Христово. Священник изображает Духа Святого, чрез наитие Которого совершилось воплощение Сына Божия; диакон напоминает Архангела Гавриила, вестника вочеловечения Иисуса Христа. Полагая Агнца на дискосе, священник преобразует положение Иисуса Христа в яслях, – дискос напоминает ясли и вертеп, но он же напоминает здесь гроб новый, где положили Иисуса Христа Иосиф с Никодимом.

Взяв вторую просфору, священник говорит: «В честь и память Преблагословенныя Владычицы нашея Богородицы...» – и, вынув частицу, полагает ее по правую сторону Агнца, говоря: «Предста Царица одесную Тебе...» Эта частица изображает Пречистую Деву Марию, молитвы Которой и призывает священник, потому что Матерь Божия непрестанно молится за мир пред Престолом Божиим.

Третья просфора называется девятичиновной (девятичинной), потому что из нее вынимают девять частиц в честь святых Божиих угодников. Ангельское воинство разделяется по учению Церкви на девять чинов. Точно так же и святые, Торжествующая Церковь Христова, разделены на девять чинов. Вот в честь этих девяти чинов и вынимаются частицы из третьей просфоры. Этой просфоре придается особое значение, так как священник особенно долго молится над нею. Святые, призываемые при вынимании частиц из третьей просфоры, как бы дают свою благодать ей. Вот почему эту просфору обычно дают больным, страждущим, всем, кому нужно укрепление духовных сил.

Взяв эту просфору, священник произносит: «Честнаго славнаго пророка, Предтечи и Крестителя Иоанна», вынимает частицу, начиная первый ряд [на просфоре], и полагает ее по левую сторону Агнца [на дискосе]. Затем, вынимая вторую частицу первого ряда, произносит: «Святых славных пророков, Моисея и Аарона, Илии и Елисея, Давида и Иессея; святых триех отроков и Даниила пророка, и всех святых пророков» – и полагает вынутую частицу рядом с первою. Вторая частица посвящается всем пророкам, провозвестившим при­ шествие Христа. Третья частица первого ряда служит воспоминанием святых апостолов и полагается рядом со второю. Так кончается первый ряд.

Первая частица второго ряда служит воспоминанием святителей. Первыми поминаются великие святители: Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, а затем и другие святители, вселенские и русские. Вынимая вторую частицу второго ряда, священник воспоминает святых мучеников и мучениц. Шестая частица посвящается памяти преподобных отец и матерей, этою частицею кончается второй ряд.

Первая частица третьего ряда служит воспоминанием святых бессребреников и чудотворцев. Восьмая частица полагается в честь святых богоотец Иоакима и Анны, послуживших делу спасения чрез Пресвятую дочь свою, Деву Марию. Вынимая эту частицу, священник вспоминает святых, которые празднуются в этот день; святого, в память которого создан храм, и всех святых. Последняя, девятая частица посвящается памяти Иоанна Златоуста; ею заканчивается третий ряд. Таким образом, на дискосе появляются девять частиц, напоминающих нам о наших ходатаях пред Господом.

Взяв четвертую просфору, священник поминает патриарха, вселенских патриархов и местного епископа и, вынув частицу, кладет ее ниже Агнца. Далее он вынимает частицы за живых, повторяя: «Помяни, Господи!», и кладет вынутые частицы ниже первой.

Пятую просфору посвящают умершим. Поминая их имена, священник повторяет: «Помяни, Господи!» Вынутые частицы он полагает ниже частиц, вынутых о здравии.

Последнюю частицу священник вынимает [вновь из четвертой просфоры], поминая свое недостоинство.

Таким образом, четвертая просфора служит для поминовения всех членов Церкви живущих, а пятая – умерших. Это поминовение на проскомидии имеет великое значение, потому что в конце литургии священник опускает все вынутые частицы в чашу со Святыми Таинами и молится: «Отмый, Господи, грехи зде поминавшихся Кровию Твоею Честною...» Всех, кого он поминал на проскомидии, священник просит Господа очистить от грехов, омыть Кровию Животворящею.

Вот почему так важно для умерших помянуть их на проскомидии. Частица, вынутая за них, будет омыта Кровью Искупителя, и этим таинственно облегчается тяжесть грехов усопших наших близких. Если вы любите своих умерших родных, поминайте их; сами не имеете возможности – попросите других подать за них на проскомидию. Лучшего подарка вы не сможете сделать для дорогих умерших.

На Афоне существует древний обычай: кости умершего инока на [третий] год отрывают, и если они чисты и белы, то их с честию складывают в усыпальницу, радуясь тому, что брат угоден Богу. Потому что чистые белые кости считаются знаком того, что и душе этого умершего хорошо за гробом. Если же отрытые кости темны, то монахи усиленно молят Господа об умершем, потому что темные кости указывают на тяжесть его грехов. И только когда кости посветлеют, братия прекращает свои молитвы об умершем, которого Господь очистил от грехов.

Вот как важно поминовение, вот как помогает оно усопшим. Не упускайте случая помянуть их, чтобы и они помолились за вас. Они не могут помочь себе за гробом, но нам помогают, потому что лучше нас видят нашу жизнь и то, что нам нужно, и молятся за нас, особенно, когда мы сами их поминаем на молитве.

Закончив поминовение, священник берет кадило и говорит: «Кадило Тебе приносим, Христе Боже...» Затем, покадив звездицу, он полагает ее на дискос, читая: «И пришедше звезда, ста верху, идеже бе Отроча». В этот момент вспоминаются рождество Спасителя и появление при этом чудесной звезды. Фимиам означает веяние Духа Божия, а священник и диакон изображают небожителей, со страхом узревших рожденного Спасителя мира. Потом священник, покадив, покрывает покровом святой хлеб и дискос со словами: «Господь воцарися, в лепоту облечеся...» Другим покровом он покрывает потир, говоря: «Покры небеса добродетель Твоя...» Наконец, воздухом, покадив его, священник накрывает Чашу и дискос, произнося: «Покрый нас кровом крилу Твоею...» Эти покровы изображают в одно и то же время пелены, которыми был повит Богомладенец, и погребальную плащаницу, которою повит был Христос, снятый со Креста. Так в проскомидии одновременно воспоминаются два величайших события: рождество Христово и Его крестная смерть.

Страдания Его вспоминаются как бы в предвидении. В проскомидии Церковь говорит нам: «Родился Христос, а для чего? Для того чтобы страданиями Своими нас спасти».

Главным же образом в проскомидии вспоминается рождение Спасителя. И в то время как священник кадит покрытые воздухом дискос и потир, он как бы в сонме ангелов видит рожденного Сына Божия и в восторге три раза восклицает: «Благословен Бог наш, сице благоволивый, слава Тебе». Благословен Бог наш так благоволивший, до такой степени изливший Свою милость, что решил принять человеческий образ. Здесь изображается изумление ангелов пред неизреченною тайною человеколюбия Божия. Сами ангелы поражены рождением Богочеловека.

Затем священник трижды с благоговением поклоняется пред жертвенником, как бы пред яслями Богомладенца, и читает удивительную, чудную молитву предложения, которую отец Иоанн Кронштадтский не читал никогда без слез умиления: «Боже, Боже наш, Небесный Хлеб, пищу всему миру, Господа нашего и Бога Иисуса Христа пославый...» Этою молитвою священник свидетельствует свое недостоинство, он как бы исповедует пред Богом свою немощь и просит допустить его неосужденно священнодействовать ради Сына Божия, благословляющего и освящающего людей Своих. Не на свои силы надеется священник, приступая к страшной Божественной литургии, а на небесную, укрепляющую его помощь Божией благодати.

Далее следует отпуст. По отпусте священник [а если служит диакон, то этот последний) кадит жертвенник и святую трапезу (престол) крестообразно, говоря: «Во гробе плотски, во аде же с душею яко Бог <...> и на Престоле был еси, Христе... » Далее оба священнослужителя, сознавая всю свою греховность, прибегают к милосердию Божию, прося прощения и очищения грехов. Они прежде всего произносят пятидесятый псалом царя Давида, являющийся образцом покаяния. Затем, в умилительной молитве Духу Святому, они просят Его прийти и очистить их от всякой скверны и немощи человеческой.

Это молитвословие заканчивается гимном ангелов в честь рождества Христова. Очистившись от своих грехов и уповая на милость Божию, священнослужители как бы приобщаются к сонму ангелов, поющих славословие пришедшему в мир Сыну Единосущному: «Слава в вышних Богу и на земле мир, в человецех благоволение», – восклицают в восторге Небесные Силы, а с ними и священнослужители. В этот момент они изображают ангелов. Как небожители, узрев рождение Спасителя, возвестили эту радость людям, так и священнослужители, поклонившись во время совершения проскомидии рождеству Христову, подготовляются возвестить о Нем всем стоящим в храме верующим. Священник, читая «Слава в вышних Богу...», воздевает руки, которые изображают веющие крылья ангелов светлых, пораженных, изумленных чудом воплощения Сына Божия! «Господи, устне мои отверзеши...» – молится священник, как бы охваченный священным трепетом небожителей. С благоговением целует священник святое Евангелие на престоле, диакон – самый святой престол, приветствуя Самого Царя царей, сидящего на святом Престоле.

Затем диакон, склонив голову, подняв конец ораря вверх тремя пальцами правой руки, говорит священнику: «Время сотворити Господеви, Владыко, благослови». На это священник, знаменуя его, отвечает: «Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков». Диакон просит его: «Помолися о мне, Владыко святый!» Священник говорит: «Да исправит Господь стопы твоя». – «Помяни мя, Владыко святый», – еще раз просит диакон. «Да помянет тя Господь Бог во Царствии Своем всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь», – отвечает священник.

Этот разговор священника с диаконом глубоко знаменателен. По толкованию святых отцов он изображает сговор Небесных Сил, которые возвестили людям радостную весть о рождестве Христовом. Как ангелы со страхом, с трепетом священным и сами узрели это великое чудо, так и людям возвестили они о нем в страхе священном. Тем с большим трепетом приступают к провозглашению этой вести священнослужители; ведь они люди, немощные и грешные, еще менее достойны говорить о рождении Спасителя. Потому-то и просит так усиленно диакон священника помолиться о нем, ведь диакону придется первому принести людям великую весть. Читая славословие ангелов, священнослужители как бы призывают их на помощь себе. В древнее время, когда алтарь был открытый, переговоры священника с диаконом были на середине храма, как и теперь при архиерейском служении. Вот каким чувством священного страха должны быть полны души и священнослужителей, и верующих, присутствующих при совершении проскомидии.

Этим сговором Сил Небесных заканчивается проскомидия и начинается литургия оглашенных, вторая часть Божественной литургии.

Вторая часть Божественной литургии носит название литургии оглашенных. Так называется она потому, что при совершении ее могли присутствовать, во-первых, оглашенные, т. е. те, которые только готовились ко Святому Крещению. Во вторых, кроме них, здесь могли быть и евреи, и язычники даже, если они хотели послушать службу. В древнее время вся эта часть литургии происходила на средине храма. Молитв установленных тогда не было, из уст молившихся лились пламенные вдохновенные гимны и краткие молитвенные воздыхания, из которых составились позже наши песнопения и ектении.

Подготовившись к провозглашению радостной вести о рождестве Христовом, диакон выходит через северные двери пред царские врата и делает три поклона, говоря про себя: «Господи, устне мои отверзеши...» Потом громко возглашает, подняв орарь правою рукою, наподобие крыла ангела, которого он изображает в этот момент: «Благослови, Владыко!» Священник из алтаря отвечает: «Благословено Царство Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков». На это народ торжественно отвечает: «Аминь» – истинно, правильно ты говоришь. Пред этим возгласом священник, взяв в руки святое Евангелие, знаменует им крестообразно святой престол. Глубокий смысл имеет это действие: святое Евангелие – символ Самого Господа Иисуса Христа. Крест – орудие нашего спасения. Делая знамение креста святым Евангелием, священник как бы говорит, что Господь наш Иисус Христос путем крестным, смертию Своею спас нас, открыл нам благословенное Царство, которое воспоминается в последующем возгласе.

Посмотрите, какой глубокий смысл! Воспоминая крестные страдания Спасителя, о рождении Которого только что согласились возвестить священнослужители, священник провозглашает о Царстве Сына Божия, в Троице поклоняемого: «Благословено Царство...» В самом начале литургии провозглашается Царство, но не земное, не царство, основанное на насилии, на гнете – нет, провозглашается Царство мира, благословенное Царство Отца и Сына и Святого Духа. Царство земное преходяще, Царство, о котором возглашает священник, пребывает во веки веков. Об этом Царстве возвестили миру ангелы, когда пели: «Слава в вышних Богу». Теперь в литургии их изображают священнослужители, один из которых – диакон – является пред людьми, как ангел пред пастырями.

Весть о рождении Христа принесла радость всему миру, и древние христиане на возглас священника о наступлении Царства благословенного отвечали пламенными гимнами. У нас за возгласом следует великая ектения, но в древности ее не было, она здесь не на месте, вот почему ее не сопровождает молитва священника, как обычно бывает. Здесь в древнее время лились только ликующие песнопения.

После великой ектении начинают петь антифоны. Слово антифон по-русски значит противогласник. Так называются эти песнопения потому, что их поют попеременно: то один, то другой клирос, как бы перекликаясь. Антифоны теперь часто поют очень сокращенно, на одном клиросе. Это неправильно, и в древнее время, конечно, так не было. Нужно и нам восстановить древний обычай попеременного пения антифонов. Чаще всего как первый антифон поют «Благослови, душе моя, Господа...», вторым: «Хвали, душе моя, Господа...» Пение антифонов является воспоминанием пророков, предрекших нам Христа Спасителя. Ангелы поклонились Рожденному в первой части литургии; теперь на поклонение Ему спешат пророки. Здесь в храме приходят гремящий Илия и Елисей, здесь находится пламенный Исаия, этот ветхозаветный евангелист, возвестивший Эммануила, так ярко изобразивший страдания Его; как бы своими глазами видел пророк страдания Христа. Прославить с ними Родившегося приходит царь, пророк и поэт Давид-песнопевец с мудрым Соломоном. Давид особенно много говорил о Христе: Его рождение, страдания, смерть и воскресение описаны с необыкновенною точностью и яркостью. Кажется, что все это произошло пред очами пророка, хотя он умер за много лет до появления в мире Спасителя. Каждый антифон сопровождается тайною молитвою священника. Первый антифон отделяется от второго малою ектенией. «Паки и паки миром Господу помолимся», – начинается она. Царство мира, провозглашенное ангелами, призывается и в нашу человеческую среду.

«Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию». Четыре вида благодати Божией испрашивается здесь. Без благодати сами мы ничего не можем сделать и вот мы обращаемся за благодатною помощью к Самому Источнику благодати, Богу.

«Заступи» – это значит: огороди, закрой, предохрани нас благодатию. Кругом искушения, кругом козни врага, «огороди, заступи».

«Спаси!» Как Петр закричал среди волн: «Спаси, погибаю!», так и мы просим не только огородить, закрыть нас, но и спасти, если мы уже попали в бурю напастей: спаси – вырви, исторгни нас из пучины бед.

«Помилуй» – это уже третий вид помощи. Если мы не смогли скрыться за забралом Твоей помощи, если мы не удержались среди бурь искушений, не схватили руки Твоей, а впали в искушение, то прости нас, помилуй, будь милосерд к немощи нашей.

«Сохрани» – нам мало благодатной помощи теперь, в минуту искушений, – и впредь сохрани нас, потому что только под охраною Твоею [можем мы прожить без падений]. Тебе мы предаем и себя, и всех своих, и всю нашу жизнь. Вот смысл прошений этих, глубоко умилительных.

В день памяти пламенного служителя алтаря Господня святого Митрофана я продолжу свое объяснение Божественной литургии и разберу с вами, други мои, вдохновенные, чудные по глубине мысли и по силе пророчества псалмы Давида, которые вы поете за литургией, так называемые антифоны. Я уже говорил, что антифоны – это песнь пророков, пришедших поклониться Родившемуся, который избавит их от мрака ада.

Первый псалом царя-пророка и певца начинается возгласом восторга и умиления: «Благослови, душе моя, Господа». Посмотри, душа моя, какое пред тобою радостное чудо, Сам Господь пришел тебя спасти, благослови же Его. Далее еще усиливается этот восторг: не только благослови Господа душа, но и «вся внутренняя моя», все силы мои, внутренние, духовные, – все благословите Господа. Какое знаменательное пророчество, разве не благословляем мы теперь всеми силами души нашей, обновленной во Христе, нашего Господа и «имя святое Его»? О каком имени говорит пророк? О том, которое провозвестил ангел, об имени, которое с трепетом произносит весь мир, – Иисус Спаситель – вот какое имя предугадывает Давид.

«Благослови Господа и не забывай всех воздаяний Его»: даров Его не забывай; они бесконечно велики; Он очищает нас силою Своею от всех беззаконий наших. Разве не очищены мы Кровию Иисуса Христа от лежащих на нас, мучающих нас грехов? Он исцеляет все болезни – недуги твои и далее, предсказывает псалмопевец, «избавляет от тления жизнь твою», Он, воскресший и нас воскресивший, Он увенчает тебя Своею милостью и щедростью, исполняет добрые пожелания твои.

Как орел, обновится, воспрянет юность твоя. «Щедр и милостив Господь, – возглашает дальше пророк, – долготерпелив и многомилостив». Посмотри Его милость, Он простер ее над тобою: Он не гневается до конца так, как заслуживаешь ты этого. Больше того, Он не поступает с тобою так, как ты этого заслуживаешь по своим беззакониям. Он не воздал, не поступил с тобою так, как заслуживают твои грехи. Нет, милость Его так бесконечно велика, как велико пространство между небом и землею. Мало того что Он простер милость Свою, Он удалил от нас беззакония наши, как восток удален от запада, т. е. совершенно удалил. Как щедр отец к сыновьям, так щедр Господь к боящимся Его. Потому что, опять предзрит пророк: «Той позна создание наше». Через воплощение познал Он нас, создание Свое; вспомнил, что мы земля, что человек проходит в жизни как трава, как цветок полевой, так короток его путь земной. «Господь на небеси уготова Престол Свой», – говорит царь Давид и призывает всех благословить имя Божие: – «Благословите Господа, все ангели Его, сильные крепостию, творящие волю Его...» Еще с большею силою далее призывает он благословить Господа: все силы Его, все дела Его, – и в восторге священном заканчивает: «На всяком месте владычества Его благослови, душе моя, Господа!»

Весь этот псалом проникнут благодарностью пред щедростью Господа и восторгом священным пред Его величием.

Второй антифон выражает еще больший восторг царя пророка. Уже не благословить Господа призывает он душу, но восхвалить, излить свой восторг так же, как выразил его сам Давид, про которого сказано, что он в священном восторге пред престолом (ковчегом) «скакаше, играя».

«Хвали, душе моя, Господа», – возглашает он и сам отвечает: – «Восхвалю Господа в жизни моей, пою Богу моему, пока я существую» – «дондеже есмь». На людей нечего надеяться, в них нет спасения, потому что выйдет, оставит его дух его и он превратится в землю. Но кому помощник Бог Иаковлев, тот блажен, потому что Бог, Творец всего, дает суд, защитит обидимых. Все скорбящие находят у Него защиту: алчущим дает пищу, окованных, плененных «решит» освобождает, умудряет слепцов, возводит низверженных, хранит пришельцев, сирот и вдовиц. И заканчивает свой псалом Давид торжественным восклицанием: «Воцарится Господь в род и род».

В то время как поют антифоны, священник читает молитвы, в которых, если можно так выразиться, резюмируется все то, о чем поется в антифонах: «Господи Боже наш, егоже Держава несказанна и слава непостижима, егоже милость безмерна и человеколюбие неизреченно... сотвори с нами и молящимися с нами богатыя милости Твоя...» Здесь, как и в псалме 102, прославляется безмерная милость, неизреченное человеколюбие Бога и призываются Его щедроты на молящихся. Во второй молитве призывается благословение Божие на Церковь и достояние Его. Второй антифон заканчивается песнею, составленною Юстинианом Великим: «Единородный Сыне...» Ангелы славословили Спасителя, пророки воспевали Его, теперь, в лице Юстиниана, прославляет Его весь род человеческий и взывает: «Спаси, спаси нас!»

Часть Божественной литургии от «Единородный Сыне...» до малого входа изображает земную жизнь Господа Иисуса Христа до явления Его народу, жизнь Его, проведенную в неизвестности Назарета. Малый вход изображает Крещение и начало проповеди Спасителя. В песнопении [«Единородный Сыне»], сложенном Юстинианом, императором Византии, вспоминается поклонение пастырей и с ними всего рода человеческого Господу Иисусу Христу родившемуся. Явление Его народу предваряется пением заповедей блаженств. Они прежде всего рисуют нам образ Самого Господа Иисуса Христа, каков Он был в Своей земной жизни. В то же время эти заповеди указывают нам, кто может воспринять учение Спасителя, какими духовными качествами должны обладать последователи Иисуса Христа.

При малом входе выносят свечу, за нею Евангелие, и дальше идет священник. Свеча обозначает Предтечу Господа Иоанна, Евангелие – самого Иисуса Христа. «Господу помолимся», – возглашает диакон, несущий Евангелие. Он воздвизает его вверх, во славу Святой Троицы, явившейся при Крещении Господа Иисуса Христа. Остановившись в царских вратах, диакон возглашает: «Премудрость, прости» – и делает Евангелием знамение креста. Этот момент – воспоминание Крещения Господа. Слово «премудрость» напоминает нам, что тайна эта – тайна Богоявления – недоступна нам, разуму человеческому. Словом же «прости» установлено призывать всех ослабевших, лениво, небрежно стоящих к внимательному, благоговейному слушанию литургии.

После малого входа поются тропари и кондаки празднику. В этот момент мы, обращаясь с нашей молитвой к явившемуся в мир Господу, призываем празднуемых святых как ходатаев за себя. Вслед за этим воспевается «Трисвятое» – песнь ангельских сил пред Престолом Божиим. Святую Троицу прославляет эта песнь, о происхождении которой Святая Церковь рассказывает так: в Царьграде случилось землетрясение, народ был в ужасе от этого страшного бедствия. В это время вихрь поднял малютку-мальчика высоко-высоко и опустил обратно на землю. Ребенок рассказал собравшемуся около него народу, что, поднявшись вверх, он услышал пение ангелов: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный». «Помилуй нас», – стал прибавлять народ к этой молитве. Во время пения этого молитвословия землетрясение прекратилось. И молитва вошла в число песнопений Божественной литургии и других церковных служб.

Следующее за «Трисвятым» чтение Апостола является воспоминанием проповеди учеников Господа, а чтение Евангелия – проповеди Самого Иисуса Христа.

Когда Господь явился на землю, что услышал и увидел Он? Стоны несчастных, слезы и горе, мольбу об исцелении больных, страждущих от нечистых духов. «Помилуй нас, спаси нас» – вот с каким воплем обращались к Нему прокаженные, слепые.

Жена кровоточивая молча прикоснулась к краю ризы Христа Спасителя, хананеянка в скорби припала к ногам Его. Плач, стенания слышал Господь наш, проходя по городам и весям Палестины.

Отзвуки этой скорби долетели до нас. В Божественной литургии слышатся тоже стоны несчастных, больных, обремененных. Они долетели до нас, как эхо, отголосок в некоторых песнях. Эхо звучит особенно громко, повторяя иногда много-много раз одно и то же слово. И в Божественной литургии после чтения Евангелия: много-много раз повторяют: «Господи, помилуй» в сугубой ектении.

Чтение Евангелия есть как будто проповедь Самого Господа, потому что Евангелие есть слово Самого Господа Иисуса Христа Спасителя. Он Сам говорит устами священнослужителя. Поэтому перед чтением Евангелия священник, благословляя диакона, молится: «Бог... да даст тебе глагол, благовествующему силою многою» – не своею силою, а Божественною силою Господа Иисуса. Древний обычай, оставшийся кое-где и теперь, подводить детей к амвону во время чтения Евангелия объясняется тем же взглядом на Евангелие, как на Самого Христа. Диакон, читающий Евангелие, есть как бы труба, через которую возвещает слово Свое Спаситель наш.

На Востоке, в Греции, чтение Евангелия происходит особенно торжественно и умилительно: там во время пения ангельского славословия «Аллилуиа» Евангелие обносится вокруг всей церкви, чтобы все могли поклониться явившемуся в мир Сыну Божию. Одни из молящихся падают на колени перед грядущим Христом, другие склоняют головы пред Ним. Обойдя храм, диакон поднимается высоко на возвышение, обычно имеющееся в греческих храмах у северных врат. Там устроен орел парящий, и на распростертые крылья его полагает диакон Евангелие при чтении.

Чтение Евангелия – проповедь Спасителя, который для спасения людей явился в мир. Поэтому вслед за чтением Евангелия вспоминаются чудеса и исцеления Христа. Слепые кричали: «Спаси нас, Сыне Давидов», хананеянка просила: «Помилуй дочь мою», а кровоточивая жена молча прикоснулась к краю одежды Спасителя. Все шли к Нему, все взывали о помощи. И в Божественной литургии после чтения Евангелия возглашается особенно усиленная молитва – сугубая ектения, так как «Господи, помилуй» поется по три раза.

Чтением святого Евангелия заканчивается литургия оглашенных и начинается литургия верных. Так называется она потому, что эту часть литургии могли слышать только одни верующие, принявшие Крещение. Все остальные: иноверцы, оглашенные, то есть готовящиеся к принятию таинства Крещения, кающиеся, оставляли храм. Вот почему перед началом этой части литургии возглашается ектения об оглашенных. Во время нее в тайных молитвах священник просит для молящихся оглашенных оставления грехов и соединения с Соборной Апостольской Церковью и «да и тии с нами славят пречестное и великолепное имя Твое, Отца и Сына и Святаго Духа...».

После ектении раздается с амвона восклицание: «Оглашенные, изыдите». В древнее время все оглашенные при этом возгласе оставляли церковь.

Теперь этот возглас имеет для нас другое значение, им мы приглашаем заглянуть в свое сердце: все ли там приготовлено к принятию грядущего Господа, к самому торжественному моменту литургии. «Оглашенные, изыдите» для нас значит теперь требование изгнать все помыслы, все земное, чтобы встретить Царя славы. Помыслы постоянно владеют нами: одни устраивают в нашей душе куплю-продажу, вносят в нее шум, смятение, как на рынке, другие устраивают собрания и совещания, выносят те или иные решения. Третий разряд – мысли, набежавшие случайно, незаметно. Все эти мысли нужно изгнать. Проверить, верны ли мы Христу, не оскорбили ли Его, не ушли ли от Него.

Вслед затем оставшиеся верные подготовляются усиленною молитвою к наступающему торжественному моменту богослужения.

После возгласа: «Оглашеннии, изыдите», в то время как молящиеся слушают малую ектению, священник тайно благодарит Бога Сил, сподобившего его предстать святому жертвеннику и припасть к щедротам Его с мольбой о своих «гресех и о людских неведениих». Для себя же просит: «И удовли нас, ихже положил еси в службу Твою сию, силою Духа Твоего Святаго, неосужденно и непреткновенно, в чистем свидетельстве совести нашея призывати Тя на всякое время и место. Да, послушая нас, милостив нам будеши во множестве Твоея благости».

Во время произношения ектении, в которой испрашиваются мир и спасение душе, мир всего мира, благосостояние Божиих церквей, священник читает вторую молитву: «Яко да призрев на моление наше, очистиши наша души и телеса от всякия скверны...». Испросив себе помощь, священник про­ сит: «Даруй же, Боже, и молящимся с нами преспеяние жития, и веры, и разума духовнаго». Заканчивает он эту молитву возгласом: «Яко да под державою Твоею всегда храними, Тебе славу возсылаем...»

После этого начинается трогательная торжественная песнь «Иже херувимы» – то есть, мы, которые таинственно изображаем херувимов, трисвятую песнь припеваем животворящей Троице, оставим всякие житейские попечения; «яко да Царя всех подымем, ангельскими невидимо дориносима чинми». Последние слова вот что значат. В древнее время царей и вождей воины носили на щите, который поднимали высоко на копьях. «Дориносима» и означает несомого на таком щите. Ангельские силы Владыку своего несут так торжественно для того, чтобы нам, молящимся, Он явился в виде Жертвы Бескровной.

Все вы, други мои, верно заметили, что Херувимская песнь всегда имеет мотив печальный, в ней слышится какое­то страдание, тоска. Почему? Потому что композиторы, написавшие музыку к этой церковной песне, знали хорошо, какой смысл имеет этот момент богослужения. Божественная литургия есть живая фотография земной жизни Господа Иисуса; в ней отпечатывается каждый шаг Его жизни. Херувимская песнь является воспоминанием величайшего момента страданий Христовых, Его гефсиманской ночной скорби. Вот почему грустно звучит напев песни. В музыке хотели отметить картину бесконечной душевной муки Богочеловека. Так, каждый звук, каждое движение изображает перед нами тот или другой момент жизни Христа, потому-то и зову я вас посещать литургию Божественную, черпать силы из этого источника милости Божией.

Други мои! Был страшный момент в жизни нашего мира, когда решался вопрос, быть или не быть ему, когда положена была на чашу весов его судьба; когда решался вопрос его спасения. Этот момент относится ко времени земной жизни Христа Спасителя, вопрос о судьбе мира, о спасении его решался ночью в тишине сада Гефсиманского. Тогда на одну чащу весов положено было спасение мира, на другую – Божественная любовь и преданность воле Отца. Этот момент есть величайший в жизни мира!

Единородный Сын Божий, воплотившийся от Девы Марии ради спасения людей, 33 года проповедовал Евангелие, исцелял всякий недуг и муку, утешал, воскрешал, призывал грешных к покаянию. Учеников Своих Он предупреждал о грядущих страданиях, которые уже предвидел. Наконец, после торжественного входа в Иерусалим, после Вечери Тайной наступило <...>

В этот момент Его человеческое существо изнемогло; Спаситель мира поколебался: ужас страдания, [понесения] наказания за грехи мира охватил Христа. Наступил час посвящения Великого, Вечного Архиерея. Бог Отец протянул омофор, чтобы возложить его на плечи Сына возлюбленного, а Сын в трепете склонился в мольбе: «Отче, если можно, да мимо идет чаша сия». Возьми назад этот омофор, избавь меня от грядущих мук, пощади Сына Твоего. Покорность правосудному завету Отца, бесконечная любовь к грешному миру вступили в страшную, полную несказанной муки борьбу между собой. Мука была тяжелее наступивших потом крестных страданий. Те были мучительны физически, но дух уже успокоился; здесь были муки духа, муки решения. Решиться страдать, заставить себя отказаться от себя – тяжелее этой муки нет. Вот почему в Евангелии говорится, что пот кровавый, пот бесконечной тяготы выступил на челе Спасителя. Мир небожителей ужаснулся этой муке и послал одного из серафимов укреплять изнемогающего. Три раза начиналась борьба и три раза слабость естества побеждалась крепостью покорности воле Отца и любви. «Отче, да мимо Меня идет чаша сия!» Но Отец молчит, Отец не хочет снять омофора с выи Сына, Отец не хочет освободить Его от жертвы. И Сын каждый раз свою бесконечную, мучительную борьбу заканчивает словами: «Обаче не Моя воля, но Твоя да будет!» Воля Отца гласила, что безгрешнейший и Единородный Сын должен принести себя в жертву искупления [за грехи рода человеческого]. И Сын покорился воле Отца.

Вот что происходило когда-то в саду Гефсимании.

Божественная литургия есть, как я говорил, живая фотография земной жизни Христа. Гефсиманская мука отобразилась в Херувимской песне. Священник изображает здесь скорбящего Спасителя, диакон – ангела, посланного укрепить изнемогающего Богочеловека. Молитва священника с троекратным возведением рук – образ троекратной молитвы Христа Спасителя к Отцу.

Вспоминая неизъяснимые страдания Господа Иисуса Христа в саду Гефсиманском, верующие должны стоять с особым благоговением, к чему призывают их и слова Херувимской песни, и в этот момент особенно нужно припадать ко Христу тем, у которых мятется дух от скорби, кому кажется непосильно тяжел посланный ему жизненный крест. Святые отцы говорят, что молитва таких людей в это время непременно дойдет до Господа.

Священник тоже творит тайно молитву, исполненную глубокого смысла и напоминающую молитву Спасителя. Как Христос Спаситель умолял Отца своего удалить от Него Чашу, так священник, припадая престолу святому словами молитвы, как бы отказывается приносить Бескровную Жертву, его охватывает ужас перед этою службою: «Никтоже достоин от связавшихся плотскими похотьми и сластьми приходити, или приближатися, или служити Тебе, Царю славы: еже бо служити Тебе – велико и страшно и самим Небесным Силам...»

Далее, воспоминая перед Господом Его путь архиерейский и первое священнодействие, он молит уже Господа очистить сердце и душу, [чтобы силою Духа Святого] священнодействовать. Затем, как бы успокоившись надеждою на Бога, священник молится словами Херувимской песни. Диакон с чтением молитвы совершает каждение алтаря и образов иконостаса. Священник, закончив молитву, и диакон, закончив каждение, вместе поклоняются престолу. Священник целует Евангелие и антиминс, диакон – край святой трапезы, и затем священник и диакон переходят от престола к жертвеннику. При этом воспоминается путь Христа на Голгофу; вот почему пламенный совершитель Божественной литургии отец Иоанн Кронштадтский в этот момент всегда громко возглашал: «И иде на место, глаголемое Лобное, неся крест Свой». У святого жертвенника оба они трижды произносят: «Боже, очисти мя, грешнаго». Затем, тихо произнося: «Возьмите руки ваша во святая и благословите Господа», священник возлагает на голову диакона дискос, а сам берет в руки потир и через северные двери оба они выходят на амвон (великий вход). Стоя на амвоне, священнослужители поминают патриарха, епископа своей епархии и всех христиан. Если пение Херувимской напоминает нам о Гефсиманской ночи, то перенесение Святых Даров изображает уже самый момент распятия.

Други мои, не Чашу и дискос вы видите в этот момент перед собою, а самого Спасителя, распростертого на Кресте. Усильте в этот момент молитвы ваши, вспоминая Его неизреченную любовь, приведшую Его на Крест.

После поминовения всех христиан священнослужители входят в алтарь, и священник полагает дискос и Чашу на антиминс. Царские врата закрываются и задергиваются завесой. Этот момент изображает положение во гроб и запечатание камня. Священник читает в алтаре песнопения: «Благообразный Иосиф...», «Во гробе плотски...», «Яко живоносец, яко рая краснейший...» Возложенные на святом престоле Чашу и дискос священник покрывает покровами с тем же молитвословием «Благообразный Иосиф...» и затем трижды кадит, читая заключительные слова 50-го псалма: «Ублажи, Господи, благоволением Твоим...» Затем священник и диакон просят друг друга помолиться за себя. Верующие в это время, предстоя пред задернутыми завесою царскими вратами, изображают апостолов и мироносиц, плачущих у запечатанного гроба, скорбящих по возвращении от гроба своего Учителя.

Следующая за Херувимской ектения и изображает эту скорбь, потому-то многие композиторы припев к этой ектении положили на печальную, тихую музыку. Следующий момент литургии уже изображает воскресение, но об этом скажу потом.

А теперь, как всегда, добавлю, други мои, любите Божественную литургию, она – фотография жизни Христа, она полна глубочайшего смысла, и счастлив тот, кто черпает из этого источника радости, жизни и мудрости Христовой.

В прочитанном сейчас Евангелии говорится, что женщины, следовавшие за Христом, Мария Магдалина, Саломия и другие, после погребения Христа приготовили ароматы, чтобы на следующий день помазать пречистое тело Господа.

Други мои, возлюбленные мои, паства моя! Эти ароматы сохранились до наших дней, благоухание их и мы обоняем, целительную силу их и мы испытываем. Эти ароматы – Божественная, тайная, великая, неизъяснимая, чудная, прекрасная, драгоценнейшая, святейшая литургия. Вот какие ароматы подарили нам первые последователи Господа. Вот что получили от них мы в наследие. Этот дар исцеляет наши раны, очищает проказу души, угашает всепожирающий пламень страстей. Если бы не было этого дара, мы погибли бы в этом мире, полном нечистоты и всякой скверны, мы заживо сгнили бы в нем, задохнулись бы в его злосмрадии.

Я уже неоднократно свидетельствовал, что если еще живу, дышу, окаянный, грешный, если не сгнил еще от язв греховных, то только потому, что дышу чудным ароматом литургии Божественной, что мои уста омочены Живоносною Кровию Господа Спасителя моего. Божественная литургия – соль, сохраняющая меня от греховного гноения. Она – роза моя, услаждающая меня своим ароматом небесным. Она – посох мой, поддерживающий меня от падения. Она – якорь мой, спасающий меня от потопления. Она – солнце мое, освещающее мрак бездны грехов моих. Она – радость, восторг, крепость, жизнь моя!

Здесь я только начинаю Божественную литургию, а закончу ее там, на небесах, с теми чадами моими, которые останутся верными мне, которые здесь со мною посещают Божественную литургию, любят ее, питаются из этого благоуханного, животворного источника.

В произведениях литературных писатели не сразу открывают свою мысль, иногда нужно долго читать, чтобы понять, что хочет сказать автор. Так же поступили святые отцы при составлении святой литургии. Они долго подготовляют чувство верующего к восприятию важнейшей части ее.

Призвав христиан к вниманию, священник в алтаре возглашает: «Благодать Господа нашего Иисуса Христа и любы Бога и Отца и причастие Святаго Духа буди со всеми вами». Архиерей делает этот возглас на амвоне, при свете дикирия и трикирия. В этих словах объявляется тема Божественной литургии, здесь кратко выражается весь смысл ее.

Что такое литургия? Она есть благодать, милость, подарок Иисуса Христа.

Подумайте, дорогие мои, какое счастье получить благодать Христа Спасителя, милостивый дар Его. Значит, мы благодатные, овеянные милостию Господа нашего Иисуса Христа.

«И любы Бога и Отца!» – вот еще что такое литургия Божественная, она – любовь, знак любви Бога Отца. «Бог так возлюбил мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную».

Бесконечную любовь Божию свидетельствует литургия, потому что она прежде всего являет эту величайшую жертву. Как же не дорожить ею, как не идти на эту вечерю любви Божией? Как несчастны те, как болит душа моя за тех, кто не ценит, не чувствует сердцем своим этого дара бесконечной, неизреченной любви Божией.

«Причастие Святаго Духа буди со всеми вами» – не содрогается ли в трепете священном душа ваша, слыша эти слова? Вы – причастники Духа Божия, вы родственны Ему, составляете часть Его Существа. О, какое наслаждение, какой ароматный бесценный дар имеем мы в Божественной литургии, если через нее делаемся близки, родственны Духу Святому Утешителю!

Не теряйте же этого дара Бога вашего, берегите его, старайтесь, чтобы аромат этого дара обвевал душу вашу, всю жизнь вашу. Пренебрежете этим благоуханным цветком Божиим – сгниете в беззакониях ваших. Вы думаете, случайно нас постигло несчастье, небывалый червь ест наш хлеб и нашу озимь? Нет, не случайно. Крестьяне забыли об аромате Христа – о Божественной литургии. В праздники вместо церкви они идут на рынок, в поле, берутся за топор, за косу. Я не удивлюсь, если ничего не останется на полях, так прогневали мы Господа небрежением к Его дару.

Пока мы пользуемся благодатным благоуханием Божественной литургии, пока мы Христовы, мы и сами благодатные, хорошее даем другим, мы носим на себе печать любви Божией, мы родственны Святому Духу Утешителю и можем другим давать утешение. Отвернемся от Христа, не будем посещать Божественной литургии, потеряем этот дар Божий – и сейчас же получим другой дар, но не от Христа, а от сатаны. Потому что где нет Христа, там не просто пустота, а [сатана и] воздаются дары сатаны, но он не благодетель, а злободатель. Злобу, вражду влагает он в сердца своих последователей. И не светлая любовь Бога Отца, а мрачная ненависть диавола воцаряется над нами, и мы делаемся причастными не Богу, а сатане. Горе тем, кто допустит его даже близко к себе.

Вот почему я непрестанно зову к Божественной литургии. Она – благо, милость, любовь Божия, близость Духа Святого. Некоторые не берегут этого дара Божия и считают не очень важною бедою пропустить без особенной нужды службу Божию. А не знают они, что раз пропустишь, два, а там можно привыкнуть к этому лишению, и тогда мало-помалу вместо благодатных, родных Духу Святому, они сделаются злободатными, родными духу тьмы. Вот почему Древняя Церковь отлучала пропустивших три воскресные литургии.

Даруй, Господи, Свою благодать и любовь тем чадам моим, которые любят Твою литургию и сподоби и там, где я буду ее оканчивать, быть им со мною.

Други мои, дорогие мои!

Была на свете бездна, пропасть страшная, ужасная. Она была темна, потому что во мрак ее не проникало ни одного луча солнца. Она была душна, потому что воздух в ней не освежался ни одною струйкой чистого ветерка. Она была полна всяких гадов, змей, зловония. И в этой бездне томились заключенные, томились полные тоски и скорби. И вдруг в эту пропасть слетел чудный могучий орел. Он распростер два крыла и воскликнул: «Все вы, томящиеся в этой бездне заключенные, тоскующие, задыхающиеся! Возьмитесь за мои крылья, держитесь за них крепко, и я вынесу вас на высоту, к солнцу».

Поверили заключенные орлу. Крепко ухватились за эти крылья. И могучий орел понес их из бездны. Все выше и выше поднимался он и те, кто держался за его крылья. Вот уже показалась земля, но орел не останавливался. «Мы уже видим дорогой нам свет: спасибо тебе, куда же ты еще нас несешь», – говорили они орлу. «Только держитесь крепко, я понесу вас выше, к самому солнцу». И он стал возноситься все выше и выше. Миновал небо, блистающее лучезарными светилами, пролетел второе небо, достиг третьего, небесе небес. Но и здесь не остановился, а поднялся к самому Престолу Вечного Солнца. И здесь, пред лицом Всемогущего, сложил свою ношу.

Други мои! Этот орел – Христос Спаситель наш, а бездна, откуда он вывел заключенных, – ад, преисподняя, где в цепях и узах сатаны томились ветхозаветные люди: пророки, праведники и все другие умершие. К ним-то, скорбным, слетел орел, потому что Орлом называет Его текст Священного Писания. К этим-то страждущим сошел воскресший Господь, когда на земле еще никто не знал о Его восстании. Когда там еще только загоралась заря Воскресения.

Я уже говорил, что возгласы: «Щедротами Единороднаго Сына...», «Мир всем», «Возлюбим друг друга...» – означают первую проповедь о воскресении во аде.

Пение Символа веры изображает восторг тех, кому принесена была эта весть. Возглас: «Горе имеем сердца» – изображает момент появления в аду Самого Избавителя. Он появился – и рассеялся мрак адской бездны, Он явился – и упали врата вечные. Он явился, и спали узы с заключенных там людей. Воскресший стал на этих вратах, попирая их и узы ногами, как изображено это на иконе Влахернского храма.

Первого Господь воззвал Адама, тот схватил могучее крыло, руку Спасителя, и прильнул к ней в восторге благодарности. С другой стороны – Ева. Она не смеет даже взглянуть на Избавителя и упала ниц. Дальше пророки и другие ветхозаветные праведники идут «веселыми ногами, Пасху хваляще вечную».

Итак, изведение из ада умерших вспоминает возглас: «Горе имеем сердца».

Но и теперь есть ад, страшный, мрачный, ужасный, – непереносимо тяжелый ад души. Это когда душу охватывает тоска одиночества, когда кажется, что ты всеми забыт, оставлен, когда душа погружается в бездну страстей, этих гадов, змей жизни нашей. И в эту бездну отчаяния и греха слетает Орел – Спаситель, чтобы на своих могучих крылах вознести бедную душу к Солнцу незаходимому. Эти крылья – Пречистое Тело Христово и Чистейшая Животворящая Кровь Его. Кто не знает этого ада, кто не переживал этих минут полного отчаяния, полной оставленности, и кто после причащения Животворящих Таин не получал благодатной помощи и исцеления? А ведь эти всеисцеляющие Таины Святые мы получаем за Божественной литургией.

Как же должны мы быть благодарны Господу за эту жемчужину, дарованную нам. Святой Иоанн Златоуст говорит, что если бы мы никогда даже не вкушали Святые Таины, а только могли бы видеть, как Их износят пред наши очи, и тогда мы должны были бы благодарить Господа, а мы сподобляемся и вкушать Их.

Моим и устами, только что принявшими Пречистое Тело, моим языком, омоченным Живоносною Кровию, моим сердцем, исцеленным Святыми Таинами, взываю я к тебе, несчастный, скорбный друг мой, грешный, слабый, погрязший в страстях, изнемогающий в борьбе с искушениями! Приди сюда, к Святой Чаше и укрепишься, потому что здесь – сила. Приди сюда и возродишься, потому что здесь – жизнь. Приди сюда и просветишься, потому что здесь – свет. Приди сюда и выйдешь из пропасти ада, даже если бы ты был в самих когтях сатаны. Только приди сюда, потому что здесь – спасение.

Только не медли, не пренебрегай величайшим Даром Божиим. Сокрушенно воззови: «Помилуй мя!» Верь, что ты здесь будешь услышан. Только поднимись от земных забот, от суеты мира, полного похоти и нечистоты. Вознесись «горе́» сердцем, возьми два спасительных крыла, иди к чистому источнику Божественной литургии.

Святые отцы знали великую силу Божественной литургии и исповедывали свое благоговение пред нею. Батюшка преподобный Серафим, когда ему сказали, что трудно ему больному ходить к литургии, ответил: «Да я на четвереньках приползу, если уж совсем не будет сил ходить».

«Горе́ имеем сердца». Горе́ – к высоте, выше земного имеем сердца. Этот возглас призывает нас вознести свое сердце выше всего дольнего, земного, подняться вверх мыслию пред важнейшим моментом в литургии. Хотя бы на это время забудь все мелкое, земное, забудь суету и заботу повседневной жизни. Будь как ангел, полон мыслию только о Боге и служении Ему. Ведь здесь сейчас Он присутствует и благословляет тебя.

Преподобный Серафим видел, как Господь Иисус Христос, окруженный тьмами Сил Небесных, от западных дверей шел к восточным, Своими распростертыми руками благословляя молящихся, покрывая их этими руками, как крыльями. Видели Его и другие святые. Видели и чувствовали присутствие Его древние христиане. Только мы своими кротовыми сердцами, никогда не поднимающимися ввысь, не видим Его. Но стоит только немного подняться над нашими заботами о земном, и уже ощущаем мы Его близость.

Вот почему на призыв вознестись «горе́» древние христиане – все, сколько их ни было в храме, возглашали: «Имамы ко Господу» – имеем сердца, вознесенные ко Господу. У нас теперь отвечают так только певчие.

Призыв «горе́ имеем сердца» подготовляет нас к торжественной части Божественной литургии, которая начинается возгласом: «Благодарим Господа», а заканчивается словами: «И даждь нам едиными усты...»

Часть эта называется Евхаристическим каноном, или еще Евхаристиею протяженною. Слово греческое «евхаристия» означает благодарение; «Канон» значит правило, образец. Таким образом, эту часть называют образцом благодарения. Потому что эта часть Божественной литургии именно и служит благодарением Господу за Его величайшие дары. Евхаристиею протяженною названа эта часть, потому что она отличается очень протяженным пением, во время Которого священник тайно читает длинные, умилительные молитвы.

Евхаристический канон – важнейшая, самая трогательная, самая страшная часть Божественной, таинственной, чудной, великой, неизъяснимой, священнейшей литургии. Это ядро ее. И замечательно, что эта часть сохранилась до нас так, как установил ее Сам Господь Иисус Христос на Вечери Тайной, как составили святые апостолы: Иаков, первый записавший чин Божественной литургии, Павел, принесший в нее молитвословия, услышанные им от ангелов, и тайновидец Иоанн Богослов.

Проскомидия, литургия оглашенных, литургия верных – все они со временем претерпели многие изменения, сокращения, но Евхаристический канон остался без всякого изменения. Рука позднейшего писателя Святой Церкви не коснулась богодухновенных молитвословий его.

Во всем христианском мире, в церквах всех вероисповеданий этот канон тот же, что и у нас, поются те же песнопения, читаются те же молитвы. Евхаристический канон делится на шесть частей: прославление Бога, Серафимская песнь, Возношение, благословение Святых Даров, поминовение святых, всех умерших и живых, окончание канона, заключение.

Первая часть Евхаристического канона – прославление. Мы прославляем, благодарим Господа за милость Его к нам.

«Благодарим Господа», – возглашает священник в алтаре, а архиерей на амвоне, осеняя молящихся свечами дикирия и трикирия. В ответ верующие поют «Достойно и праведно».

В это время священник в тайной молитве читает: «<... > Ты еси Бог Неизреченен, Недоведом, Невидим, Непостижим, присно Сый, такожде Сый, Ты, и Единородный Твой Сын, и Дух Твой Святый...» Как видите, здесь указываются свойства Божии: Бог неизречен. Особенно замечательно наименование Божие «Сый». Это таинственное, великое имя Господь Сам Себе нарек в Ветхом Завете, когда Моисей у купины горящей спросил: «Как я назову Тебя, когда меня спросят о имени Твоем?» – «Скажи, что Я Иегова, – ответил Бог, – потому что Я – Господь твой». «Сый, Сущий» – по-еврейски «Иегова».

Велико значение этого имени. Оно значит, что истинно существует всегда, вечно только Бог. Мы же, если живем, действуем, движемся, то только потому, что Он соизволяет нам это. Без Него мы – ничто, не было бы Его, не было бы и нас, и земли нашей, и всего мира.

«Сый, прежде Сый» – клятвою звучит это выражение. Оно показывает, что мы признаем это свойство Божие как незыблемую истину. И этого-то Бога Сущего далее благодарит священник: «О всех сих благодарим Тя, и Единороднаго Твоего Сына , и Духа Твоего Святаго о всех, ихже вемы и ихже не вемы, явленных и неявленных благодеяниих <...>

Вот за что благодарим мы Господа Иегову, благодарим, наконец, и за то, что Он принимает служение у Чаши наше человеческое, тогда как Ему предстоят тысячи и тьмы Сил Небесных. Но не их искупил Своею Кровию Сын Божий, не для них приходил заклатися, а для нас, грешных, слабых.

Это благодарение еще лучше выражено у святого Василия Великого, литургия которого гораздо продолжительнее литургии Иоанна Златоуста. По немощи человеческой, чтобы всем дать возможность побывать за литургией, сокращалась она постепенно. Литургия Василия Великого теперь совершается только десять раз в году.

Вот молитва, которая читается за этою службою: «Достойно, яко воистинну и праведно, Тебе хвалити, Тебе пети, Тебе благословити, тебе кланятися, Тебе благодарити, Тебе славити Единаго воистинну Сущаго Бога ... » Вот как прославляется Господь в первой части Евхаристического канона, вот о чем должны мы возносить свои молитвы.

«Горе́ имеем сердца» – чтобы благодарить, прославлять Господа. И я слабый, паче всех грешный, снова и снова зову вас, други мои, чада мои возлюбленные, зову устами, омоченными Божественною Кровию. Идите к литургии. Поймите, что сделанное вами в тот час, когда совершается Божественная сия служба, сделанное не по нужде, не по приказанию, а потому что вам не хотелось пойти, не будет вам во благо, оно уже сгнило в самом начале, лишено благословения Божия.

В прошлый раз я объяснил вам, дорогие мои, первую часть Евхаристического канона, называемую «Прославление». Вторая часть носит название «Серафимская песнь».

Други мои! Произведениям знаменитых писателей мы посвящаем много внимания, изучаем их долго, тщательно. Если творениям гнилого, всегда несовершенного, ничтожного человеческого ума мы уделяем так много внимания, то как же усердно, тщательно, подробно должны мы изучать произведения и творения ума, просвещенного Духом Святым!

И какой благоговейный восторг, какой священный трепет должен охватывать нашу душу, когда произносят название «Серафимская песнь». Песнь серафимов, которые ближе всего предстоят Престолу Вседержителя, которые пламенеют огнем любви Божественной, как говорится в одном тексте священном: «любовь серафимов, пламенно горящая». И эти огнепламенные служители Господа несмолкаемо славословят Его, неустанно восторженно воспевают: «Свят, Свят, Свят Господь Саваоф, исполнь небо и земля славы Твоея».

Други мои! Кто же слышал эту дивную песнь, какой композитор передал нам небесную музыку? Пять человек, возлюбленные мои, слышали это небесное пение. Пять композиторов воспроизвели славословие огнезрачных серафимов – три человека в Ветхом Завете и два в Новом. Слышал пение серафимов божественный Исаия, восторженно провозвестивший Божественную литургию в Ветхом Завете. В шестой главе своей книги он рассказывает так: «В трепете закрывали серафимы лица своя, не дерзая взирати на лице Божие». Как же мы должны трепетать, когда Он сподобляет нас не только взирать, но и принимать Его устами нашими в таинстве Святого Причащения. Подумайте, други мои, какая великая милость Божия является нам в это время!

Второй, слышавший пение серафимов и видевший их, был богодухновенный Иезекииль. Он узрел Престол Господа, поддерживаемый четырьмя животными, которых теперь изображают около святых евангелистов. В память этих животных произносятся в Божественной литургии слова: «Поюще, вопиюще, взывающе и глаголюще». Поющий – орел, вопиющий – телец, взывающий, или, по-гречески, рыкающий, – лев, глаголющий – человек. При произнесении этих слов диакон звездицею ударяет по диску четыре раза в память голосов этих животных, поддерживающих Престол Господа Саваофа.

Третий, видевший славу Божию, муж желаний – пророк Даниил. «Ветхий деньми воссел на Престоле, и тысячи тысяч, тьмы тем служили Ему. Реки огненные протекали пред Ним».

В Новом Завете видел Господа пребожественный Павел, который был вознесен до третьего неба и слышал глаголы, которые человеку нельзя пересказать. Наконец, Иоанн Богослов, тайновидец-апостол, на острове Патмос видел Господа в образе величавого Сына Человеческого и описал это видение в своем Откровении. Вот кто пересказал апостолу Иакову и другим творцам литургии Божественной «Серафимскую песнь».

Вы подумайте только, други мои, чью песнь воспевали мы – серафимскую, ангельскую. Одно название уже освящает наши уста, ибо не думайте, что ничего не значит, когда вы произносите имена ангелов, святых, сладчайшее имя Господа Иисуса, Пресвятой Богородицы. Нет, эти имена не просто произносимые нами слова. Если они произносятся с должным вниманием и благоговением, они освящают нас и призывают на нас благодатную милость и помощь тех, чье имя мы произносим.

«Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных», «Пресвятая Богородице, спаси нас», – произносимые сначала устами, они потом переходят в сердце. Только мы не произносим их как должно, вот почему и не чувствуем благодатного воздействия на нас этих слов. Если бы мы призывали их, хотя бы как зовем скот, который не идет долго к нам, то и тогда почувствовали силу имени святого. Но у нас и этого нет. Холодны наши уста, не поднимаются наши слова молитвы к святым, не связывают нас с ними.

«Свят, свят, свят», – непрестанно день и ночь вопиют серафимы, двумя из своих шести крил закрывая лица. Так благоговеют они перед Всемогущим, что не дерзают себя считать достойными взирать на светлый лик Господа. Двумя крилами закрывают ноги и на двух крилах летают.

В то время как в храме верующие повторяют славословие серафимов, священник тайно молится: «С сими и мы блаженными силами, Владыко Человеколюбче, вопием и глаголем: Свят еси и Пресвят Ты и Единородный Твой Сын и Дух Твой Святый... В этой молитве объясняется, почему мы должны благодарить Господа, почему Ему несмолкаемые песни поют серафимы. «Свят и пресвят» Он потому, что «мир <...> тако возлюбил еси, якоже Сына <...> Единороднаго дати, да всяк веруяй в Него, не погибнет».

Вот причина такого восторга на небесах, трепетного благоговения. Господь, Творец мира и их, светлых духов, Господь Всемогущий, Страшный, на Которого небожители не смеют взирать, Он тако возлюбил мир грешный, нечистый, полный зла и похоти, этот мир Он так возлюбил, что отдал Сына Своего Едино родного за спасение его.

Подумайте, дорогие мои, отдал Сына Своего, и Этот Сын пришел, проповедуя мир и любовь, но те, для кого Он пришел, вознесли Его на Крест, осудили на нестерпимые муки, предали на смерть.

Содрогнулись небеса, восколебалась самая земля, серафимы в трепете, херувимы в недоумении, подвиглись престолы, господства, власти, начала, архангелы и ангелы в страхе, в смятении... Сын Единородный, пред Которым они в трепете предстоят, – Он, униженный, изнемогающий, умирает на Кресте.

Знаменитый художник Васнецов изобразил это на картине, которая носит название «Тако возлюбил Бог мир». Небо покрыто темными тучами, кажется, что слышатся раскаты грома, зигзаги огненных молний прорезывают тьму, покрывающую землю, и освещают крест, на котором умирает Сын, а выше туч на Престоле Ветхий деньми взирает на землю. Пред Ним серафимы испуганные, изумленные. Один из них простер к Нему руки, как бы вопрошая Его об этой тайне, непостижимой для его светлого разума. Другой прильнул к плечу Саваофа, полный трепета, замолкла на время его торжественная песнь. Два серафима поверглись ниц пред Престолом, утопают в облаках, как тонет парящий орел в синеве неба.

Тако возлюбил Бог мир, что Сына Своего Единородного отдал, да верующий в Него не погибнет. Други мои, возлюбленные мои, паства моя, понимаете ли вы эти слова? Возлюбил Бог мир, и Сын Его, полный той же любви, сошел на землю, принял зрак раба, принял всякое унижение и наконец умер позорною смертию.

И мало того, Он, Сын Единородный Бога, Единосущный Ему, на Вечери взял хлеб, преломил его и дал, говоря: «Приимите, ядите», и Чашу потом подал, говоря: «Пийте от Нея вси». Причастив так своих учеников, Он этот драгоценный дар передал и нам, верующим в Него. Мы вкушаем Тело Его, мы пьем Кровь Его, Ею мы омочаем наш язык и уста, нечистые, скверные. Этот дар Божественный проникает все существо наше, проходит во все составы наши. Он дал нам литургию Божественную, во время которой каждый раз таинственно приносится страшная Жертва любви за грехи наши. И эта Жертва так велика, любовь Бога к нам так бесконечна, что она простирается на весь мир, на все твари, даже на природу.

Только потому, что приносится эта Жертва, земля дает свои плоды. Ведь земля проклята была, она должна была приносить только тернии. И если мы едим хлеб, если земля дает этот хлеб, то потому только, что он нужен для Божественной литургии, что он каждый день возлежит на жертвеннике и престоле в память Агнца закланного, каждый день служит тайной страшной Бескровной Жертве.

И пока это делается, пока совершается Божественная литургия, я ничего не боюсь: ни голода, ни червей, ни града, ни засухи – я знаю, что хлеб нужен для литургии и земля даст его. И если бы небо стало медным, если бы земля высохла и окаменела, я не боялся бы, что мы погибнем. Нет, Жертва приносится, священник возглашает: «Твоя от Твоих». И земля даст то, что нужно вознести при произнесении этих слов. Не боюсь ничего, надеюсь на Бога, тако возлюбившего мир.

Но горе, если перестанет совершаться Божественная литургия, горе, если прекратится Бескровная Жертва – тогда погибнет мир! Земля не даст плода, потому что она проклята и живет только благодаря неизреченной любви Бога и Ему служит хлебом. Солнце не даст света, потому что он нужен для произрастания хлеба для литургии Божественной. Все мы умрем, потому что мы живы только Христом нашим. Но я верю, что не прекратится совершение литургии и серафимы будут вместе с людьми вечно воспевать: «Свят, Свят, Свят, Господь Саваоф».

Сегодня я подробнее хочу остановиться на второй части Евхаристического канона – Серафимской песни. Что значат слова этого небесного песнопения, которое пророк Исаия услышал в своем дивном видении: «Свят, Свят, Свят Господь Саваоф... »? Эти слова, думаю, всем понятны; понятно и тo, почему они повторяются. В Ветхом Завете мы встречаемся часто с указанием на Три Лица Пресвятой Троицы. Песнь Серафимская исповедует этот наш величайший догмат.

Слово же «Саваоф» требует объяснения. При переводе с еврейского имя Саваоф буквально значит «Господь воинств». Велико это наименование, если вы вдумаетесь в него. Бог называется Господом воинств. Это, прежде всего потому, что Он есть Творец воинств небесных, но еще значит такое имя то, что Господь особенно благословляет, особенно охраняет всех тех, кто воинствует во имя Его или борясь со своими страстями, с диаволом, с миром сим прелюбодейным и злым, или встает на защиту имени Господа, против врагов Его.

Не любит Господь слабых духом, робких, вялых. Он требует от нас мужественного, стойкого исповедания Его. Церковь Божия прославляет святителей, праведников, преподобных, но особенно высокую награду обещает Господь мученикам, которые испытали физические, телесные муки за Него, или тем, которые переносят насмешки, гонения, преследования, клевету за исповедание имени Его.

Этих особенно прославляет Господь. И нас учит, чтобы мы без боязни крепко стояли на страже Его Церкви, не боясь страданий и преследований, защищая ее уставы, ее установления и догматы; мужественно переносили всякие искушения и напасти от врагов, особенно слуг князя тьмы, стойко боролись и настойчиво с грехом и со страстями своими.

Таких борцов, крепких, особенно Своею милостию покрывает Господь, промышляет о них особенным вниманием, ласкою Его пользуются они. Как земной полководец заботится о своих воинах, знает каждого в лицо, знает нужду каждого, так и Господь воинств, Господь – Полководец Небесный заботится и знает в лицо каждого из Своих воинов.

Все Его пророки, все апостолы Его были в то же время и воины Его. Все они вынесли тяжелую борьбу и понесли подвиг мученичества за исповедание имени Его. И какою любовию, заботою, защитою обнимал Господь всех этих служителей – воинов Своих.

Вот, дорогие мои, в то время, когда поют «Свят, Свят, Свят», молитесь, чтобы Господь дал вам мужество в борьбе с грехом, чтобы укрепил вас бодро стоять на страже имени Его, мужественно прославлять Его. Когда поют эти слова, загляните в себя, посмотрите: кто вы? Воины ли Царя Небесного, смело, отважно идущие на врага, диавола и слуг его, или вы дезертиры, покинувшие поле битвы, позорно убежавшие от знамени своего полководца? Не забудьте крепко держать меч Господень – Крест Его. Знамением Креста Его поражайте врагов видимых и невидимых. Оденьтесь, по слову апостола, во всеоружие спасения. Мужественно стойте, защищая Церковь Божию и святое имя Господне. И Господь воинств, пребывающий в сонме мучеников и подвижников – борцов со страстями, ниспошлет вам Свою особую милость.

Дальнейшие слова возгласа: «Исполнь небо и земля славы Твоея» понятны вполне. Они значат, что небо и земля полны славы Божией. Весь мир являет Его славу.

Следующее слово «осанна» я хочу пояснить вам. «Осанна» – по-еврейски «гошианна». По-гречески «осанна» означает приветствие: здравствуй, привет тебе, пусть тебе будет хорошо – вот как можно перевести это слово. Каждый народ высказывает свою радость, свой привет при встрече своих видных деятелей, например вождей, особым восклицанием. Евреи выражали это словом «гошианна». В ветхозаветной Церкви праздновался так называемый День кущей. Когда евреи выходили в поле, устраивали палатки, убирали их зеленью и там проводили весь праздник. Дети еврейские, взяв в руки ветки, бегали по полю и при встрече помахивали ветвями и кричали друг другу: «Гошианна», т.е.: «Приветствуем вас, здравствуйте, да будет радость». Этим же восклицанием встретили дети входившего в Иерусалим Христа Спасителя. Наше пение: «Осанна в вышних, благословен грядый во имя Господне» – выражает привет грядущему Христу.

Серафимы, видя Его бесконечную любовь к людям, видя Его, грядущего на жертву, с трепетом приветствуют Его, и весь мир вторит им. Вся природа, все окружающее восхваляет Его. За что мир приносит хвалу Господу? Разъясняет нам это тайная молитва священника. Когда в храме поют песнь Серафимскую, иерей молится: «... Иже пришед и все еже о нас смотрение исполнив, в нощь, в нюже предаяшеся, паче же Сам Себе предаяше за мирский живот, приемь хлеб во святыя Своя и пречистыя и непорочныя руки, благодарив и благословив, освятив, преломив, даде святым своим учеником и апостолом, рек: Приимите, ядите, Сие есть Тело Мое...»

Вот то величайшее благо, которое даровал нам Господь в Божественной литургии. Вот почему слетаются в храме тьмы тем трепещущих серафимов. Трепещущих, потому что эти силы, всегда предстоя так близко Престолу Господа, находятся в состоянии трепета, восторга, любви. А мы, люди, которым дается это благо, – мы уходим от него. Нам некогда пойти к литургии, мы меняем ее на рынок, на заботы земные.

Други мои! Бойтесь потерять благо, дарованное нам: потеряем его, потеряем все, потому что оно – источник нашей жизни; ось, на которой вращается жизненное колесо.

Вот пока то, что я хотел вам сказать в сегодняшней беседе. А теперь мне еще хочется остановиться на Евангелии, которое вы сейчас слышали и которое меня всегда так умиляет.

Евангелие рассказывает о явлении Христа двум апостолам, шедшим в Эммаус. Сначала они не узнали Учителя, и только когда Он, взяв хлеб, благословил, преломил и дал им – открылись очи их. И они узнали Господа. Это явление Господа говорит нам о Божественной литургии. Здесь тоже Господь не является открыто, а под видом хлеба и вина. И только в таинстве Святого Причащения открывает нам Себя. Самые действия, которые совершал Господь, повторяются в литургии, где тоже хлеб и вино благословляются, раздробляются и даются причащающимся.

Только в преломлении хлеба узнали ученики Господа, только в Божественной литургии мы можем познать Его. «Не горело ли сердце в нас, когда Он беседовал с нами?» – спрашивали себя апостолы, когда оставил их Господь. И наше сердце загорается от огня Святого Причащения. Любите же литургию святую, страшную, потому что в ней отображается Свет Тихий – Христос. Любите, потому что только в литургии вы можете узреть, почувствовать Христа.

Жили, дорогие мои, две семьи. Помещались они в необъятно большом доме. Но в жизни этих двух семейств была очень большая разница.

Одна семья помещалась в светлой половине дома, другая – в темной. У первой семьи были большие, светлые окна, через которые проникал к ним яркий свет, чудный, чистый воздух, открывался для глаз прекрасный вид. Помещение, благодаря свету и воздуху, было сухо, тепло, чисто. Люди, живущие здесь, были всегда здоровые, жизнерадостные.

Другая половина дома не имела окон, там было мрачно, темно, холодно – всюду поднимались вредные испарения и зловония, потому что дом был расположен в низкой болотистой местности. Люди постоянно болели, были бледны, вялы, мрачны.

Други мои! Дом – это мир наш. Светлые окна первой половины – Божественная литургия. И я, грешный, дерзаю сказать, что в этой святой службе, в это окно открывается мне такой дивный, прекрасный вид блаженства вечного, что сердце, кажется, не может вместить чувства величайшей благодарности к Господу, ниспославшему таковой дар.

Живущие в первой, светлой половине люди – это те, которые веруют во Христа, которые посещают Божественную литургию, дышат благоуханным дыханием благодати Божией, изливаемой в этой великой службе, пользуются теплотою любви и светом Солнца правды. Эти люди здоровы духом, светлы, мирны, потому что на них распространяется исцеляющая сила Духа Святого.

Живущие в темной половине – это те, кто не хочет быть со Христом, кому не дорога священная литургия. Бедные люди не испытывают тепла благодати Христа Спасителя, жизнь их полна зловония и гнили, потому что испарения болота страстей проникают в их душу. У них нет окна, вентиляции, чтоб очистить свои души от этой греховной гнилости, а потому так порой темна, мрачна жизнь этих людей.

Потому я и зову вас, возлюбленные мои, посещать Божественную литургию, потому и хочу я. чтобы вы понимали и любили ее, что она – свет, озаряющий самые темные бездны греха, она тепло, согревающее самый лютый холод души, она любовь, радость и жизнь.

Сегодня я вам объясню 3-й член Евхаристического канона, возношение Святых Даров. Но сейчас остановлю ваше внимание еще раз на Серафимской песни, именно на тайной молитве священника в этот момент за литургиею Василия Великого. Эта молитва – всеобъемлющий, огнепламенный гимн Господу Творцу, Промыслителю, излившему на людей свои неисчислимые милости. Здесь каждое слово полно смысла, каждое выражение является творением глубочайшей мудрости и благодати.

Недаром святой Василий Великий постом и долгим молением готовился к составлению Божественной литургии. Однажды, в пламенном молитвенном экстазе, повергшись пред престолом, создал он свои дивные молитвословия и записал их.

Молитва второго члена Серафимской песни, вероятно, заимствована святым Василием у самих серафимов, которые сослужили этому дивному мужу: «С сими блаженными силами, Владыко Человеколюбче, и мы, грешнии, вопием и глаголем: Свят еси яко воистинну и Пресвят...» Обратите внимание: опять слово «воистинну», опять клятвенное заверение в истинности того, что исповедуется здесь: «Пресвят, и несть меры великолепию Святыни Твоея... » И далее объясняется это великолепие, т. е. красота великая Божия...

И затем рассказывается о создании человека, о его блаженстве, о грехопадении, обещании спасения: «... создав бо человека, персть взем от земли... изгнал еси его праведным Твоим судом, Боже, от рая в мир сей... устрояя ему еже от пакибытия спасение в Самом Христе Твоем... » Обратите внимание на эти слова: «спасение, в Самом Христе Твоем» – основной камень нашей веры.

Далее перечисляются все виды милости Божией, явленные грешному роду человеческому до последних времен. «Егда же прииде исполнение времен, глаголал еси нам Самем Сыном Твоим... на земли явися и человеком споживе... Истощи Себе, зрак раба приемь..., да нас [сообразны] сотворит образу славы Своея». Здесь говорится, как видите, о Христе, и далее посмотрите, какое исповедание подробное, глубокое смирение и снисхождение Богочеловека, цели пришествия Его в мир: «И пожив в мире сем... стяжав нас Себе, люди избранны, царское священие, язык (то есть народ) свят».

Слышите, кто мы, благодаря искупительной Жертве Христа? Царское священие, народ святой. Диавол куплю совершил, купил нас грехом, а Христос, смотрите: «...сошед крестом во ад... <...> путь сотворив всякой плоти». Орел, как я говорил, слетел во ад, поднял всех, путь сотворил всякой плоти воскресением из мертвых.

Далее говорится о вознесении и грядущем Суде. Так кратко, но ярко, точно, глубоко излагается вся история человеческая от сотворения и до Последнего Суда. Какое совершенство исповедания!

И наконец словами заключительными: «Остави же нам воспоминания спасительнаго Своего страдания сия» – переходим к третьему члену Евхаристического канона – возношению Святых Даров.

В литургии Иоанна Златоуста этот переход совершается словами: «Иже пришед и все еже о нас смотрение исполнив...» Дальнейшие слова – «Приимите, ядите» – священник или архиерей произносит громко. И их нужно принимать как слова Самого Господа нашего Иисуса Христа. Он Сам призывает нас каждый день святейшими, драгоценнейшими словами, которые произнес Он в ночь Своих страданий.

Неужели мы останемся глухи к этому Божественному призыву? В то время как в храме отвечают на это воззвание Христа Спасителя двукратным «аминь» (то есть, истинно, верно), священник тайно читает: «Поминающе убо спасительную сию заповедь...» и заканчивает эту краткую молитву возглашением – «Твоя от Твоих Тебе приносяще о всех и за вся». В литургии Василия Великого в начале молитвы прибавляются слова: «Сие творите в Мое воспоминание».

В архиерейском служении более наглядно, нежели в священническом, подчеркивается та мысль, что слова «приимите, ядите» произносит Сам Господь Иисус Христос. Вы замечаете, что пред чтением Евангелия омофор с архиерея снимается. Я объяснял вам, что омофор – самая любимая одежда Спасителя. Это заблудшее овча, которое Пастырь Добрый берет на плечи Свои. Снимая омофор, архиерей является простым служителем престола Божия, потому что предполагается, что Господь не через него, а иным образом, через Евангелие, вещает людям. Но пред возношением Святых Даров на плечи архиерея снова возлагается малый омофор. Он уже не служитель алтаря, смертный, грешный, немощный – нет, пред престолом стоит Сам Господь. Его Святейший образ изображает архиерей. Его голос зовет вас: «Приимите, ядите...» Внимайте словам Спасителя со страхом и благоговейно слушайте их, хотя на это короткое время забудьте все мирские дрязги, всякие раздоры и житейские заботы.

Словами «приимите, ядите» начинается третий член Евхаристического канона – возношение Святых Даров. Воспомянув божественные слова Божественного Учителя на Тайной Вечере произнесенные, священник берет в руки Святую Чашу и дискос и, поднимая их горе́, ввысь, возглашает: «Твоя от Твоих Тебе приносяще о всех и за вся». На клиросе поют: «Тебе поем, Тебе благословим, Тебе благодарим...»

Объясняю слова возгласа «Твоя от Твоих». «Твоя» – произносит священник, указывая Господу на хлеб и вино и как бы говоря: «Твоя – Твои дары, плоды земли Твоей, данные нам, приносим мы Тебе». Потому что, повторяю, как неоднократно говорил я вам, земля только потому и приносит плоды: хлеб, виноград, – потому только она вознаграждает нас за труд, что хлеб и вино каждый день приносятся на святом престоле при совершении Божественной литургии. Не нам, не для нас, грешных, покрытых язвами греха, не для нас дает земля свои плоды. Не стоим мы их, она дает их для Бескровной Жертвы и будет давать, доколе совершается на земле страшная святая литургия.

«Твоя от твоих», то есть от Твоих рабов, от Твоих людей, «Тебе приносяще» – Тебе приносим «о всех и за вся». «О всех» можно объяснить так: о всех грехах, о всех беззакониях. Какие великие, какие благодатные слова – за всех, за все грехи приносится эта Жертва, всякие беззакония омываются пролитою за нас Кровию. Грешник бедный, грехами покрытый, как проказою, грешник, упавший в пропасть страстей, восклони голову, укрепись надеждою, потому что и за твои грехи, и за твои неправды возносится Жертва Тайная любви бесконечной Бога к человеку. Вот какое обещание радостное, какой дар имеем мы в Божественной литургии. «И за вся» – этими словами выражается благодарение Господу за все его милости к нам. Мы приносим Тебе дары Твои, Твоей земли, от Твоих рабов в искупление за все их прегрешения и в благодарность за все Твои великие милости и благодеяния. Вот что говорит этот возглас священника.

Теперь посмотрите, как держит священник Святую Чашу и святой дискос. Вознося их горе́, он держит руки сложенные крестообразно. Поднимая приносимые Дары, он как бы закрывает себя знамением креста. Какой здесь глубочайший смысл! Священник – человек, он грешен, как и все, а может быть, даже грешнее всех, и он осмеливается приносить эту страшную Жертву, пред Которою трепещут сами серафимы, самые первые из чинов ангельских, предстоящих Престолу Божию. Он осмеливается приблизиться к Святому Престолу, на котором вот сейчас, по освящении Даров, будет возлежать Господь славы, Господь воинств небесных. Да как же осмеливается этот бедный, немощный грешник быть так дерзновенен? Как молния, как огонь небесный не сожжет его, не испепелит его?! И трепеща за свою немощь, ужасаясь своей службы, священник, поднимая руки, сложенные крестообразно, как бы говорит: «Нет, Господи, не я, не мои руки нечистые возносят эти Дары, на Кресте Твоем я возношу их Тебе, Крестом Твоим покрываюсь я, на Крест Твой надеюсь я, совершая эту страшную, Божественную службу.

Это знамение Креста останавливает огонь небесный, это знамение Креста очищает священника от всякой скверны и страсти. И, покрываясь этим крестом, он безбоязненно предстоит пред лицом Того, пред Которым серафимы закрываются крылами.

Но это знамение Креста имеет и еще смысл. «О всех» возносится Жертва, о всех грехах. Но как же это мы смеем просить отпустить грехи наши, чем заслужили мы эту милость? Тем, что на каждом шагу забываем заповеди, что каждую минуту служим своей самости, своим страстям? Как можем надеяться на прощение? Да, можем надеяться. Получаем прощение, получаем милость Божию, потому что Жертва за наши грехи возносится на Кресте. Он покрывает все, все наши беззакония. Этот покров простирается над всем миром грешным, прелюбодейным, во зле лежащем.

«Господи! Мы не стоим Твоей милости, мы полны всякой скверны, но у нас есть крестные муки Христа Твоего, мы на них указываем Тебе, мы этими язвами закрываемся, мы во имя Крови Сына Твоего просим простить нас!» Вот что говорят эти крестообразно сложенные руки, вот почему дерзновенно осмеливаемся мы надеяться на прощение. И это прощение получаем мы в Божественной литургии. Она – ось всего мира. Как колесо может двигаться, только утвердившись на оси, так наш мир, наше колесо жизни может двигаться, только имея Божественную литургию, во время которой приносится бескровная Жертва.

И знайте, что она приносится за всех. Пусть не превозносятся те, которые сидят во тьме дома Божия и не хотят заглянуть в окно святой литургии. Топчут в безумии драгоценнейшую жемчужину. Пусть, говорю, они не мнят, что могут жить без Божественной литургии. Если они еще живут, если едят хлеб, если источники дают воду, если солнце им светит и луна восходит на небе, то только потому, что совершается Божественная литургия. А без нее за наши беззакония давно попалил бы нас огонь небесный, давно сгнили бы мы в пропасти наших страстей, задохнулись бы в пучине житейских треволнений. Крест – вот наш якорь. Крест – вот наш покров. Заслуги крестные, вспоминаемые каждый день за литургией, спасают мир от окончательной гибели. «Иже крестом ограждаеми греху противляемся... »

О чем может говорить путник, который в знойной пустыне утолил мучительную жажду? О чем может говорить человек, нашедший драгоценную жемчужину? О чем говорит больной, получивший исцеление от тяжелой смертельной болезни?

Путник будет говорить об источнике, утолившем его жажду. Нашедший сокровище не перестанет говорить о полученном сокровище. Исцеленный будет прославлять врача, давшего ему чудодейственное лекарство. Так и я, о чем могу говорить, получив несказанную милость Божию в Божественной литургии, как не об этой литургии святой, таинственной, великой, прекрасной.

Сегодня я скажу о четвертом члене Евхаристического канона – об освящении Святых Даров. Скажу немного, потому что об этом можно столько говорить, что жизни человеческой не хватит, чтобы все рассказать. Да и невозможно даже, нашим немощным, бедным, жалким языком, говорить о том, что и для ангелов – предмет удивления, что с трепетом созерцают серафимы, чего не могут вполне понять самые херувимы. Эта страшная тайна – преложение Святых Даров, то есть превращение хлеба в Пречистое Тело Христово, а вина в Честнейшую Кровь Его.

Нужно сказать, что этого четвертого члена Евхаристического канона не выделяет Католическая Церковь. Там признают, что с момента произнесения слов «приимите, ядите» на святом престоле уже возлежит Сам Господь.

Наша Православная Церковь считает, что пресуществление Святых Даров происходит в то время, когда священник произносит слова: «И сотвори убо хлеб сей Честное Тело Христа Твоего...» Дальнейшие святые слова и составляют четвертый член Евхаристического канона. В то время как в храме поют: «Тебе поем...», священник, вознеся Чашу горе с возглашением: «Твоя от Твоих», так молится в тайной молитве: «Еще приносим Ти словесную сию и безкровную службу, и просим, и молим, и мили ся деем...» Замечательно одно слово этой молитвы: «мил и ся деем», то есть делаем себя милыми Господу, близкими, дорогими. Вот как бесконечно велико милосердие Божие. Он позволяет нам считать себя милыми Ему. Затем священник три раза читает: «Господи, иже Пресвятаго Твоего Духа, в третий час апостолом Твоим низпославый...» Затем, знаменуя крестным знамением хлеб, он говорит слова: «И сотвори убо хлеб сей Честное Тело Христа Твоего»; знаменуя вино, говорит: «А еже в Чаши сей, Честную Кровь Христа Твоего» и, наконец, благославляя и дискос, и Святую Чашу, произносит: «Преложив Духом Твоим Святым. Аминь, аминь, аминь».

Произнесение этих трех молитвословий и есть именно страшный момент пресуществления. По учению Церкви, с этого момента на святом престоле возлежит уже не хлеб и вино, а Самое Пречистое Тело Христово, и священник повергается ниц пред этою Святынею. С каким трепетом, с каким благоговением должны предстоять мы в этот момент пред Лицом Самого Господа. Подумайте только, возлюбленные мои, ведь ни кто-либо из святых, ни ангелы даже, а Сам Господь возлежит. Пред Ним Самим возносим мы молитву нашу. Пред этим чудом с трепетом предстоят самые серафимы, на него взирают в изумлении херувимы. Тьмы тем Сил Небесных сходят к святому престолу, чтобы только взглянуть на этот дар, полученный людьми от неизреченной любви Божией. Этот момент Божественной литургии – основа всей жизни мира, это ось жизненного колеса. Как без оси колесо не может двигаться и падает, так и наш мир, страстный, грешный, весь сгнивший от нечистоты и беззакония, погиб бы, разрушился бы, уничтожился бы, если бы не освящался этим великим таинственным, страшным явлением Божественного Искупителя на престоле в храме.

В этот момент освящаются самый престол, и храм, и все молящиеся. Освящаются вся площадь вокруг храма, все дома прихода и живущие в них, освящаются их имущество, их труды и плоды их трудов. Освящается земля, дающая хлеб и вино для Бескровной Жертвы, освящается самый воздух. Природа служит человеку, дает ему необходимое для жизни только потому, что для него возлежит Святой Агнец.

Господь наш Иисус Христос на дискосе и в Чаше под видом хлеба и вина. Страшный это момент: все существо человека – все его чувства, мысли, – все должно в этот миг повергаться ниц пред этим явлением человеколюбия и милости Искупителя. И мир наш грешный, беззаконный будет существовать таким же, как и теперь, и земля будет производить плоды на пищу людям и животным, и солнце, и луна, и звезды дадут свет до той поры, пока на земле, на поверхности ее будет совершаться Божественная литургия.

Когда же с пришествием антихриста верующие принуждены будут уйти под землю, там совершать Божественную литургию, там возносить Бескровную Жертву, тогда погибнет наш мир, померкнут и сдвинутся светила небесные, иссохнут источники, засохнет земля и не даст плодов. Тогда наступит то страшное время, о котором сказано, что будут просить горы и холмы: «Покройте нас».

Но пока в храмах возлежит Пречистое Тело, пока поклоняются Ему люди, не страшны им никакие беды, никакие невзгоды жизни. Не страшен самый ад с князем его, не страшна смерть, потому что, взирая на возлежащего Иисуса Христа, мы дерзновенно надеемся на избавление. Господь, дающий нам Самого Себя, не может не услышать нас, когда мы к нему взываем в момент появления Его на святом престоле.

Перед началом литургии священник, облачившись, умывает руки со словами из двадцать пятого псалма: «Умыю в неповинных руце мои». Что это значит? Если понимать буквально, то священник и все присутствующие, особенно причастники, должны быть кристально чисты, так чисты и невинны, чтобы в этой невинности омывались бы дела их, иначе нельзя приступать к приношению Бескровной Жертвы. Возможно ли это? Кто свободен от греха? Кто чист помыслами настолько, чтобы иметь дерзновение читать эти слова? Если понимать их буквально, надо священнику первому, а за ним и всем бежать из церкви. Но Святая Церковь, зная немощи наши, утешает нас иным объяснением. Слова «умыю в неповинных руце мои» означают непорочность Царицы Небесной. Чаша изображает Матерь Божию, в чистоте Которой очищаются и священник, и причастники, и все присутствующие. Одной капли чистоты Царицы Небесной достаточно, чтобы все дела наши омыть в ней. Оттого хорошо перед литургией молиться Богоматери, чтобы дала Она нам частицу Своей чистоты. Хорош обычай накануне принятия Святых Таин, исполнить правило «полтораста» «Богородице Дево, радуйся».

Нет на земле ничего драгоценнее Божественной литургии. Если собрать драгоценности всего мира: выкопать все золото, драгоценные камни, достать со дна морского весь жемчуг и положить на одну чашу весов, а на другую – литургию, совершенную простым священником в самом бедном сельском храме, то чаша весов с Божественной литургией перетянет. Только человек не понимает, какой драгоценностью он обладает, не сознает, пока это счастье не отнимется от него. К сожалению, человеку свойственно не ценить то, что он получает без труда.

Не ценит он солнце, воздуха, которым дышит. И только если отнимется от него солнце и воздух, наступит темнота, нечем ему будет дышать – тогда оценит и поймет, чем обладал и чего лишился.

Так и Божественная литургия: совершается она ежедневно, человек имеет возможность ежедневно бывать в церкви и не ходит, а если ходит, часто стоит невнимательно, рассеянно, внося с собой житейские попечения и заботы. Почему? Оттого что не вдумывается он, что такое литургия, не понимает всю глубину, всю важность совершаемой службы. Между тем из всех чудес самое величайшее, непостижимейшее, предивнейшее чудо есть Божественная Евхаристия. Ради Божественных Таин и солнце на небе светит днем, и луна ночью, и звезды небесные тихий свет посылают, и земля дает хлеб – да будет Святой Агнец на престоле! Только ради Божественной литургии дает земля плод свой. Хлеб, которым мы питаемся, – это крохи от Трапезы Господней. Не будь литургии, солнце померкло бы, земля перестала бы производить плоды. В Апокалипсисе святой Иоанн Богослов описывает видение: Жену, облеченную в Солнце правды. Из бездны выходит змий и старается пустить в реку яд. Жена бежит от него в пустыню. По объяснению всех святых отцов, Жена, виденная святым Иоанном, есть Церковь, облеченная в Солнце правды – Христа. В последнее время воздвигнется такое гонение на Церковь, что скроется она в пустыне. Божественная литургия будет совершаться под землею. Не будет Божественной литургии на земле, померкнет солнце, и земля перестанет давать хлеб.

Божественная литургия есть точный снимок – земная жизнь Спасителя. От Вифлеема, куда Пресвятая Дева пришла для переписи и где родился Господь, до Иордана; от Иордана до Гефсимании, от Гефсимании до Голгофы; от Голгофы до Воскресения; от Воскресения до Елеонской горы – все видим в литургии. И хотя мы не принадлежим к числу тех блаженных, которые жили во времена пребывания Господа на земле, кои имели величайшее счастье видеть Его лицом к лицу; но, обладая драгоценнейшим даром, оставленным нам Господом, мы почти так же счастливы, как и они. Как мать иногда ведет дитя за руку, иногда сидит около и наблюдает за ним, а иногда берет его в свои объятия, ласкает, лелеет и питает, так и Господь во всех службах церковных и домашней молитве как бы держит нас за руку, наблюдает за нами издали, а в Божественной литургии Он берет нас в Свои объятия, сажает с Собою за стол и питает от Своей Трапезы. На всех службах, кроме литургии, мы говорим с Господом как бы по телефону, сообщаемся с Ним по телеграфу, а в Божественной литургии непосредственно говорим свои нужды Господу лицом к лицу, лично благодарим Его и молимся Ему. Оттого молитва за Божественной литургией действеннее, чем за какой-нибудь другой службой. Потому за усопших установлено молиться за литургией, особенную отраду вносит она в их души.

Божественная литургия – окно, прорубленное Господом в грешном, неверующем, прелюбодейном мире, в которое входит свежий воздух; не будь этого окна – верующие задохнулись бы. Божественная литургия есть единственное верное основание, на которое мы должны наматывать нить своей жизни. На что иное намотаешь? На славу? Но это основание гнилое. На богатство? Основание непрочное, и что ни назовешь – все непрочно, все гнило. Единственное основание истинное, единственно крепкое – Божественная литургия.

Христиане первых времен ежедневно присутствовали при Божественной литургии и приобщались Святых Животворящих Христовых Таин. Тогда настолько свята и непорочна была жизнь христиан, настолько жили они всегда в Боге, что жизнь их являлась постоянным приуготовлением себя к принятию Святых Таин, и не требовалось особой подготовки. Если же приходилось христианину отлучаться или путешествовать, то безразлично, раб или господин, мужчина или женщина, брали с собой в небольшом сосуде Святые Таины и приобщались одни. У каждого христианина был обычай носить с собой три драгоценности: крест, святое Евангелие и сосуд со Святыми Таинами.

За Божественную литургию, которая преследовалась язычниками, христиане проливали кровь свою, их мучили, распинали, жгли, нередко убивали в самом храме, самих катакомбах при совершении Евхаристии. В древности был обычай совершать литургию на гробах замученных христиан в знак того, какой большой ценой куплена литургия. Теперь в церкви осталась память от этого: в святые антиминсы зашивают частицы мощей святых.

Размышления о значении Божественной литургии окончим рассказом о видении одного старца-подвижника. Видел он огненное море. Волны вздымались и бурлили, представляя собой страшное зрелище. На противоположном берегу стоял прекрасный сад, оттуда доносилось пение птиц, неслось благоухание цветов. Подвижник слышит голос: «Перейди через это море! Но перейти не было возможности. Долго стоял он в раздумье, как перейти, и слышит снова голос: «Возьми два крыла, которые дала Божественная Евхаристия: одно крыло – Пречистая Плоть Христова, второе крыло – Животворящая Кровь Его». Без них, как бы велик ни был подвиг, достигнуть Царствия Небесного нельзя. Оттого Мария Египетская, подвизавшаяся сорок семь лет, достигшая того, что поднималась при молитве на воздух, просила старца Зосиму приобщить ее Святых Животворящих Таин. И подобных примеров в истории Церкви много.

Святитель Серафим был аскетом, строгим подвижником и вдохновенным молитвенником. Его можно назвать даже молитвенником-поэтом, так как имел он дар составления молитвословий. Молитвы рождались в обстояниях тяжелых, в напряжении сил духовных, когда в полном изнеможении взывал он к Богу – и Господь утешал и укреплял избранника Своего. Рождались молитвы и тогда, когда, исполненный ликования и благодарности, святитель славил Христа за милости Его – и бывал услышан.

«Поет душа моя, Тобой вознесенная!» – восклицал он. Своим духовным чадам епископ Серафим говорил, что Бог близок призывающим Его всем сердцем, и потому (добавлял, шутя) – когда молишься, кричи громче: до Heгo километра полтора...

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стра́стная, грешная! Возста́ни! Воспряни́! Что спиши? Конец ведь уже приближается, смутиться ты и́маши! Возста́ни! Воспряни́! От сна пробудись!

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стра́стная, грешная! Обратись, возстени́, возопий: «Сердцеве́дче, ущедри меня! Сердцеве́дче, помилуй меня! Сердцеведче, спаси Ты меня!»

Душе ́ окаянная, бедная, душе́ моя стра́стная, грешная! Помни, помни всегда, что ожидает тебя час Господня Суда! Скорей же, скорее к Иисусу гряди́, со слезами своими к Нему припади́, греховные язвы Ему покажи, обратись, возстени́, возопий: «Сердцеведче, уще́дри меня! Сердцеведче, помилуй меня! Сердцеведче, спаси Ты меня!»

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стра́стная, грешная! Грехи твои тайныя, мысли, от взоров сокрытыя, Бог назирает, Бог знает. Убойся! Покайся! Обратись, возстени́, возопий: «Сердцеведче, уще́дри меня! Сердцеведче, помилуй меня! Сердцеведче, спаси Ты меня!»

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стра́стная, грешная! Уподоблю кому я тебя, злая творя́шу всегда?

Уподоблю ль блуднице тебя? Но та при Христову ногу́ со слезами сложила греха тяготу́. Ты же... не плачешь, ко Христу не идешь, у ног Его слезы не льешь, блудницы ты хуже, ты хуже!

Мытарю́ ль уподоблю тебя? Но тот, во смирении перси́ бия́, «Боже, будь милостив мне!» вопил, прощенье от Бога себе получил. Ты ж не смиряешься, не сокрушаешься, только гордынею ты надмеваешься, мытаря́ хуже ты, хуже!

Разбойнику ль я уподоблю тебя? Но тот, на кресте со Иисусом вися, возопил: «В Царствии Твоем помяни Ты меня!» Ты же, живя на земле, предаешься всегда нерадению зле, разбойника хуже ты, хуже!

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя страстная, грешная! Уподоблю кому я тебя? Обратись, возстени́, возопий: «Сердцеведче, уще́дри меня! Сердцеведче, помилуй меня! Сердцеведче, спаси Ты меня!»

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стра́стная, грешная! Как лю́ты деянья твои, сколь ме́рзки пред Богом они! Воистину, па́че ты всех согрешила: очи́ма свои́ма лукаво взирала, слухом своим клевета́м ты внимала, язы́ком ты всех осуждала, кори́ла, на ближняго в сердце ты злобу питала, грехом ты все тело свое запятнала...

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стра́стная, грешная! У́бо что сотворишь? Ответ какой дашь? Обратись, возстени́, возопий: «Сердцеведче, уще́дри меня! Сердцеведче, помилуй меня! Сердцеведче, спаси Ты меня!»

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стра́стная, грешная! Се, покаяния время: покайся! Се, чи́ста де́ланья время: очнися! Се, время светлаго дня: све́тла соде́лай дела! Тьмы страстей ты бежи́, злаго уныния сон отжени́, да Света Божественна будешь причастна.

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стра́стная, грешная! Обратись, возстени́, возопий: «Сердцеведче, уще́дри меня! Сердцеведче, помилуй меня! Сердцеведче, спаси Ты меня!»

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стра́стная, грешная! В Божием слове читала ли ты, как верой, молитвой и доброю жизнию дре́вле львы Даниил укротил? Веруй и ты, молись и трезвись, во Христа, как в броню, облекись! Видишь: демон коварный, как лев, рыка́ет, раскрыл уж свой зев, объять, поглотить тебя хочет. Веруй, молись и трезвись!

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стра́стная, грешная! Обратись, возстени́, возопий: «Сердцеведче, уще́дри меня! Сердцеведче, помилуй меня! Сердцеведче, спаси Ты меня!»

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стра́стная, грешная! Познай, познай, какого ты рода: дыхание уст Самого ты Бога! К отечеству ты зовешься нетле́нну: зачем же телу работаешь тле́нну? Как, скажи, неразумная, худшее побеждает всегда в тебе лучшее? Го́рния части еси́! Тщи́ся же горних ты достига́ти, а земна́го всего избега́ти.

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стр́астная, грешная! Обратись, возстени́, возопий: «Сердцеведче, уще́дри меня! Сердцеведче, помилуй меня! Сердцеведче, спаси Ты меня!»

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стр́астная, грешная! Все ты скорбишь, унываешь, от скорби покоя не знаешь... Воззри́ на терпение И́ова: все козни, прило́ги лукаваго, как прах разлетались о твердость его. Сему ты ревнуй, сему подражай, в любых скорбя́х никогда ж унывай!

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стр́астная, грешная! Обратись, возстени́, возопий: «Сердцеведче, уще́дри меня! Сердцеведче, помилуй меня! Сердцеведче, спаси Ты меня!»

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стр́астная, грешная! Как мне не плакать, как о тебе не рыдать: ты доброе любишь, а злое творишь; ты зло ненавидишь, добра же бежишь. Рвешься ты к небу, стремишься все к Богу. На самом же деле ползешь по земле. Бывает, возникнешь, поднимешься... В порыве взлетишь ты горе́. Потом же... еще глубже низри́нешься, глубже в греховной валяешься бездне... Как это страшно, тяжко как, больно!..

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стр́астная, грешная! Птице подобна ты, птице, попавшейся в сети!.. Враг эти сети расставил, грех тебя в сети запутал. О, обратись, возстени́, возопий: «Сердцеведче, уще́дри меня! Сердцеведче, помилуй меня! Сердцеведче, спаси Ты меня!»

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стр́астная, грешная! Спишь ты все... спишь... И Божияго света не видишь. Не видишь ты и своей наготы. Одежда белая, царская, Кровью Христовою купленная одета была на тебя при крещеньи твоем. Теперь же... посмотри на себя: одежду ты ту во что обратила? Греховною скверною ее запятнала, пороком ее разодрала... И лежишь ты... нагая! С Неба на тебя Господни очи смотрят, с Неба наготу твою Ангелы видят, а ты не стыдишься, спишь все и спишь!..

Обратись же скорей, возстени́, возопий: «Сердцеведче, уще́дри меня! Сердцеведче, помилуй меня! Сердцеведче, спаси Ты меня!»

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стр́астная, грешная! Какими слезами оплачу тебя? Рыданьем каким над тобой возрыда́ю? Когда я над жизнью твоей размышляю, вижу – нет истины в ней, вся она злобы, лукавства полна́, затмил ее тьмою своей сатана. Вижу – твой град бесовский полк окружает, вижу – греховный смрад сердце твое изсушает. И стала подобна ты древу засохшему!..

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стр́астная, грешная! Боюсь я, боюсь твоего посечения! Обратись, возстени́, возопий: «Сердцеведче, уще́дри меня! Сердцеведче, спаси Ты меня! Сердцеведче, помилуй меня!»

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стр́астная, грешная! Вспомни ты, вспомни Давида царя: к Богу молитвой усердной горя́, от ве́ждей своих отревая всяк сон, о двух грехах как плакал он! Вспомни! Как омочал он слезами посте́лю, как с плачем свое питие́ растворял, как злую, порочную волю постом он до праха смирял. Вспомни: с пеплом вкушал он даже и хлеб, отри́нув заботы, веселье и смех.

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стр́астная, грешная! Ты же тьмами грешила, слезы ж ни единой пролила, смеешься, не плачешь... Поста, воздержанья не знаешь. Обратись, возстени, возопий: «Сердцеведче, уще́дри меня! Сердцеведче, помилуй меня! Сердцеведче, спаси Ты меня!»

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стр́астная, грешная! Время твое скончавается. При дверях последний исход... Недолго... Уже приближается и к Богу Судье твой восход. Пока не затворятся двери, покаянья скорей плоды принеси, обратись, возстени́ и зови: «Сердцеведче, уще́дри меня! Сердцеведче, помилуй меня! Сердцеведче, спаси Ты меня!»

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стр́астная, грешная! Вспомни ты древняго Хама... Ему ты по жизни подобною стала: над отцом своим тот посмеялся и рабом стал у братьев скитаться. Убо что сотворишь, окаянная, страстей и грехов всех раба? Небеснаго ты не стыдишься Отца, Его оскорбляешь своими грехами, над Ним ты смеешься своими страстями...

О, обратись, возстени́, возопий: «Сердцеведче, уще́дри меня! Сердцеведче, помилуй меня! Сердцеведче, спаси Ты меня!»

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стр́астная, грешная! Помнишь ты древняго Каина, убил как он, в зависти, Авеля? Ты и Каину стала подобна деяньми: сластолюбьем, грехами, страстями... Не иного кого – себя самое ты убила, благодать ты Божию в себе погубила...

О, обратись, возстени́, возопий: «Сердцеведче, уще́дри меня! Сердцеведче, помилуй меня! Сердцеведче, спаси Ты меня!»

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стр́астная, грешная! Вспомни Иакова, вспомни Исава – воздержаньем Иаков первенство при́нял, невоздержаньем Исав старейшинство о́тдал. Смотри ж и учись: коли́ко зло невоздержанье и коль вели́ко воздержанье! От первого беги, второе бери... Беги подобия злу, подражай всегда лишь добру.

Обратись, возстени́, возопий: «Сердцеведче, уще́дри меня! Сердцеведче, помилуй меня! Сердцеведче, спаси Ты меня!»

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стр́астная, грешная! Скажи: рабой ты зовешься кого? – Бога. – Скажи: к чему ты забыла Его, Преблага́го, Преми́лостива? Слышишь... стучит Он к тебе? «Отвори, отвори скорей Мне!» Ты же двери пред Ним затворила. На погибель свою греху их открыла. Стала усердно греху ты работать... Рабой тебя Божией как же назвать? Обратись, возстени́, возопий: «Сердцеведче, уще́дри меня! Сердцеведче, помилуй меня! Сердцеведче, спаси Ты меня!»

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стр́астная, грешная! Видала ты труп разложившийся, добычу могильных червей, труп, всякого вида лишившийся, без плоти, без кожи – покрова костей. Труп страшный, зловонный... видала? Знай же: грехами своими, страстями своими этому трупу подобна ты стала. Где красота, скажи, твоя вы́шняя: смирение, кротость, любовь, чистота? Истлела, истлела во страсти она! И Божий образ все больше теряя, смерди́шь ты... тлеешь все... тлеешь... О, неужели навеки погибнешь!

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стр́астная, грешная! Жутко как, страшно! Моли же, проси обновления у Христа Иисуса Безсмертнаго, во чрево нетленное вшедшаго. Обратись, возстени́, возопий: «Сердцеведче, уще́дри меня! Сердцеведче, помилуй меня! Сердцеведче, спаси Ты меня!»

Душе́ окаянная, бедная, душе́ моя стр́астная, грешная! Опомнись, опомнись, что ты сотворила? Льстивым глаголам врага зачем ты так сладко внимала? Знаешь... льстивый от Бога украл ведь тебя, соделавши снедь для себя!

Обратись, возстени, возопий: «Сердцеведче, ущедри меня! Сердцеведче, помилуй меня! Сердцеведче, спаси Ты меня!»

О, лейтеся, лейтеся слезы, из очей моих лейтеся вы. Подобно слези́вшей блуднице, вы ноги Христовы омыть дайте мне. Обнять эти ноги... обнять и лобзать, плакать над ними... рыдать все... рыдать, к язвам пречистым устами прильнуть и их горячо-горячо целовать! О, лейтеся, лейтеся слезы, из очей моих лейтеся вы!..

О, горе мне... горе мне! Увы мне... увы мне! Как омрачился умом, как согрешил я Тебе: во мне, окаянном, самом жить восхотел Ты, Христе: Ты Кровью Своею меня напоил, в пищу мне Плоть Свою дал. Пришел, просветил, обожи́л, обновил... Что ж, окаянный, Тебе я воздал? За любовь Твою, е́ю же мя возлюбил, я, Господь мой, Тебе изменил... Сердцем моим от Тебя я отпал, сластью плотскою Тайны Твои оскорбил и Тебя от себя страстями прогнал...

О, Спаситель, Спаситель, мой Бог, Искупитель! Прости мне, прости и па́ки причастника Таин Твоих укрепи! Спаси мя, спаси мя, Господи, Боже мой! Гибну я, гибну я в пучине греховной! Страстей жестокая буря смущает меня, беззаконий тяжелое бремя погружает меня. Рукою помощи и крепкою рукою Твоею всесильною удержи меня, как Петра, над волнами греха.

Господь мой! Творец мой! Создатель мой! Царь мой! Услыши! Услыши! Мне тяжко, мне больно: я скован цепями – моими страстями; лежу на земли́, нет силы, нет воли воспря́нуть к Тебе! Разбей эти цепи, греховныя узы сними, покаяньем меня Ты свяжи, да славлю Тебя, хвалю, воспеваю, пою и ныне [и присно,] вовеки, всегда!

Господь мой! Творец мой! Создатель мой! Бог мой! Боюсь, боюсь Суда Твоего! Нет там свидетелей: без них обличаюся. Нет там су́дей: без них осуждаюся. Книги раскроются со́вестныя, мысли и чувства узнаются тайныя пред взором Твоим всепроница́ющим. Ничто не укроется, все обнажится... О, прежде чем пред Тобою предстану с соде́янным мною, очисти мя, Боже! Спаси и помилуй! По деяньям безместным, прегрешеньям безумным вертепом разбойников стал я. Но Ты, в вертепе убогом рождейся, добродетельми храмом Твоим покажи мя! Умертвил, убил меня льстивый страстьми0301ч, но, о Жизнода́телю, мертваго мя покаянием Ты оживи!

В самое сердце уя́звлен оружьем страстей я тлетворных, пору́ган, низве́ржен, уни́жен, низло́жен, от повелений отторгнут Твоих животворных. Нет уже силы... Отчаянья ров совсем поглотить меня уж готов... Господь мой, Владыка, не презри! Обращенья бы́лиьм меня исцели! Прости мне, помилуй, спаси! О, что сотворю, Христе мой, Царю! Закон Твой – Небесный, святой, отверг я, безумный, я грешный, преступный, отверг... и боюся Суда Твоего! Помилуй, помилуй, молюся, помилуй раба Своего!

Ночь греха безотрадная. Ночь глубокая, темная, мрачная мысль мою, ум мой окутала, в сердце, в душу проникла. И темно... темно кругом. И совесть заснула тяжелым уж сном... О, мое Солнце, Христе, свет возсияй покаяния мне, зол моих ночь прогони, всего меня светом Твоим озари!

Древнему безумцу подобясь фарисею, вознесся высоко я мыслью своею, надми́лся, кичился, гордился и, о, как жестоко, как люто ниспался! Окаянный! Лежу теперь до́лу, и за пылью греховною умному взору Тебя уж, Сладчайшаго Света, не видно... И злостно-презлостно, зря это, льстивый надо мною смеется, о паденьи моем веселится. Спасителю, Царю мой Христе, смири́вый врага на Кресте, смирившася ныне уще́дри меня!

Братья! Земля у нас есть драгоценная, нами забытая, нераспаханная – сердце земля та зовется! Ея́ умиления дождь не орошает, и засыхает она... засыхает... Терновник колючий, волчцы́ уже в изобилье на ней возросли́. Выходят оттуда хулы́, рвение, зависть, татьбы́, гнев, вожделение, всякая ненависть, грех всякий, всякая страсть...

Возьмемся ж за ра́ло Христова познания, им ниву сердечную вспашем. Засеем пшеницей ее покаяния, да правды плоды о Христе мы покажем.

Леность мою, нерадение враг увидел коварный. Подметил мое разслабленье, как змий подполз ко мне льстивый... Ядом злосмрадным, тлетворным своим всю душу мою отравил... Грех показался мне сладким, зло за добро я принял и... низко, как низко я пал!..

О, мой Господь, возставь, подними, причащением Таин Твоих Пречистых, святых, дорогих горечь греха услади́, помилуй, помилуй, спаси! Спаситель! Христе мой! Te6e я молюсь: приди! Помоги: в суете я кружусь, ум мой разсеян, нечист и безплоден, сердце безчувственно, оледенело... О, как Петру, мне дай покаяние! Как мытарю́, мне дай воздыхание! Слезы блудницы дай мне! Да ве́лиим гласом взываю Тебе: Благи́й, Святы́й, Милосердный Боже, спаси! Боже, помилуй!

Се Жених гряде́т! Со свеща́ми зажже́нными – деяньми добрыми – навстречу изы́дем Ему. Светлый, царский уж виден чертог. Слышите... Сам Бог призывает к нему! Скорей же, скорее, одежды укра́сим верой, надеждой, любовью, молитвой, да доброй душою и чистой Спасителя Господа сре́тим.

Господь мой и Царь мой! Лжец я, обманщик какой пред Тобой: молитвою многой Тебе я служу, хвалебныя песни Тебе приношу, но... лишь устами молитву творю, только языком и песни пою. Ум же мой безме́стная мыслит, а сердце все бьется земным. О, мой Христе! Мою душу исправи, сердце и ум, уста и язык согласно направи на славу, мольбу, пенье, хвалу одному лишь Тебе!

Никому Ты не хочешь погибнуть, Милосердый Господь мой, Создатель, – всех падших Ты хочешь воздвигнуть, зовешь всех к спасенью, Спаситель. О, Боже мой, Боже, воззри: от грехов я, страстей погибаю! Приди же, приди... помоги – в скорби к Тебе я взываю!

Путь спасительный, крестный, путь тернистый и тесный, Ты, Господи, в Слове Своем показал мне, чтобы, идя тем путем, скорее достиг я к Тебе. Я же... путь тернистый оставил, на путь пространный, греховный, вступил. Иду... все иду, иду по нему... И остановиться уже не могу. К са́мым вратам подошел уже смертным... О, мой Господь! Моя Жизнь! Удержи! Удержи! Запрети мне идти по пространну пути, на путь Твой возврати, помилуй, помилуй, спаси! Христе... Христе мой... Царю́!

Отверз глухому Ты некогда двери... Прошу... прошу... Тебя и молю: помилуй, заглох слух моей души, глаголам Твоим не внемлет она, Твоих повелений не слышит, глухая... О, слух мой отве́рзи! Была чтоб слы́шна душе Твоя воля святая, благая!

Суровою, страшной пустынею, Десницею крепкою, Вышнею, древний Израиль води́м был, жгучею жаждой томим. Боговидец, великий пророк Моисей, из глубины души своей к Тебе, Господь, тогда воззвал́... И Ты молитве его внял: повелел... сказал, – и в скалу жезло́м он ударил. О чудо! Живая вода из скалы потекла... Потоки собой наводнила... Воду из камня Израиль ту пил и жгучую жажду свою утолил.

Господь мой! Господь мой! Создатель! Подобно как древний Израиль, пустыней суровой, безплодной иду я, жаждой греховной весь изнуренный, весь истомленный... О Боже, Спасителю мой! Ты – Камень живой, копьем, как жезло́м, прободенный. И не вода лишь одна, но и Кровь истекла из ребра Твоего. О, этим безсмертным питьем изнывшую душу напой, да в сердце усталом моем восчу́вствую Твой я покой.

Без гроба – в гробу бездыханен лежу, грехами убитый, в могилу зарытый, зловонный, растленный, всеми презренный... Спаситель! Спаситель! Надежда моя, Ты мой Искупитель, дыхание, жизнь Ты моя! Дыханьем Твоим Ты меня оживи, как Лазаря, словом всемо́щным Твоим из могилы греха подними! Помилуй! Помилуй! Спаси!

Плачу я, се́тую го́рце: какими очами воззрю́ на Христа моего, когда взойдет Он, как яркое солнце, в час последний Суда Своего! Взойдет и осветит всю душу мою, всякую тайну объя́вит, ничто от Него не сокро́ю, ответа от дел не имею... Вина моя тяжка... Молить уж не смею... Участь последняя горька... О, Господи, прежде Суда Страшнаго, прежде пожатия смертнаго, прежде осужденья конечнаго, скрежета зубовнаго, огня неугасимаго – помилуй! Помилуй! Спаси!

Бесо́в полки ополчились на мя, в свои силки́ уловляют меня, низводят во адову пропасть. Уже раскрыла она свою страшную пасть, поглотить мою душу готова. Господь мой! Рукою Твоею всемо́щною защити, сохрани, бесо́в отгони! Помилуй! Помилуй! Спаси!

О Господи, Господь мой, Создателю и Бог мой! Грешу я... грешу... Перестать не могу! Возстану – и снова лежу, снова усердно греху я служу... И нет от греха восклон́енья, душе моей нет исправленья! Грех меня бьет, грех меня хлещет, бьет по сердцу, уму. Бьет по всему существу моему! Весь я в грехе, как в одежде какой! О, тяжко мне, трудно, Спасителю мой!

О, кто на суде судии́ не боится? Здоровья желая себе, врача кто когда сторонится? А я... и Тебя, Господь мой, боюсь и злу навсегда предаюсь. Хочу исцелиться я от греха и от Тебя убегаю, Врача... Господь мой, Спаситель! Мой Бог, Исцелитель! На немощь мою снизойди! Помилуй! Помилуй! Спаси!

На одре я лежу согрешений моих. Сном тяжелым я сплю... И глаголов Твоих свет померк для меня. Тьма непроглядная... мрак от очей моих скрыли Тебя. И подходит к душе коварный мой враг... О Господь мой, Господь мой, приди! Приди, подними, разбуди! Помилуй! Помилуй! Спаси!

О, окаянный и бедный я человек! Безсловесным, постыдным страстям усердно работаю весь я свой век. Нечистым мирским похотям я душу и сердце продал. На погибель мой ум от Тебя удалил, все дары я Твои в блуде разбросал, богатство Твое все ижди́л. О, скорее, скорее меня призови, как блудного сына прими. За милость Твою объятья Твои распростри. Помилуй! Помилуй! Спаси!

Заповедь всякую уничтожил я истинную, страх Твой отринул святой. Духом не нищ я, паче же гордый, и... слез не найти у меня. Не кроткий, задорный, гневливый, правды не жажду, не алчу. Милость... давно ее черствость изгнала. Чистоту мою похоть растлила... И не только поношений, гонений, злословий не выносит надменное сердце мое – нет! Но и от малейших каких замечаний, внушений тотчас в раздраженье приходит оно. Почему и боюсь я... трепе́щу, боюсь Суда Твоего; посему и молюся, прошу: спаси мя, помилуй раба Своего!

Дела, что я в житии совершил, суть лю́та... лукава... Всякую мерзость я пред Тобой сотворил... И стыжуся... стыжуся Тебя, Божия Сло́ва, стыжусь: безсловесным скотам подобен по жизни я стал... О Боже мой, Боже, Христе мой, Христе, покаяние искреннее даруй Ты мне! Прииди! Помоги! Помилуй! Помилуй! Спаси!

О, что сотворю, что сотворю, какую мольбу я Тебе принесу!.. Скажу ли: прости! Но паче прощенья мои прегрешенья... Скажу ли: смилуйся – я человек! Но... паче грешил человека, как никтоже от века. Укажу ли на немощь моего естества... Но выше, выше естества грехопаденья мои! О, что сотворю, что сотворю, какую мольбу я Тебе принесу!..

Повешен Ты на Кресте, Царю́ мой... Царю́ мой, Христе, весь Ты изъя́звлен, изранен. Па́че сынов человеческих Ты обезчещен. Тихо... тихо склонилась глава... Очи закрыты... Сомкну́ты уста... Дла́ни святы́я гвоздями прибиты... Железные, острые гвозди жестоко впились и в пречистыя ноги... И са́мое сердце Твое нещадно пронзило копье! От па́лицы в язвах чело́ все Твое и Кровь... драгоценная Кровь на проклятую землю струится... О, что ж за бесценную эту любовь, что воздам я Тебе, Царю́ мой... Царю́ мой Христе!

О, как хотел бы я плакать... плакать... Дабы прегрешенья мои слезами омыть и прочее время жизни моей в покаяньи скончать и Тебе, мой Господь, угодить! Но... увы! Враг меня льстит, враг меня кружит, тяжкою борет борьбою бедную душу мою... О Господи, прежде даже до конца я не погибну от врага, помилуй! Помилуй! Спаси!

В страстях я телесных весь погружен. От Тебя, мой Царю, я грехом удален. Надежда моя исчезает, унынье ко мне подступает... О, Господь мой, Творец мой! Даждь ми умиление, злых отчуждение, жизни моей исправление. Приими мя, приими! Помилуй! Помилуй! Спаси!

Ве́трилом усердия все мы впери́мся, к пристани спасения все устремимся. Смелее, смелее, без всякой боязни: с нами ведь Кормчий – веленья Господни!

Пусть буря бушует и море волнует, свирепо пусть ветры шумят... Они корабля не пото́пят: с нами ведь Кормчий – веленья Господни! Смелей же, смелее, без всякой боязни!

Спа́се мой Иисусе, И́же блуднаго спасы́й, Спасе мой Иисусе, плач блудницы прие́мый, Спасе мой Иисусе, воздохну́вша от сердца мытаря́ оправдавый, и меня, по́лна всяка греха, согрешивша без числа, прости... прости... приими! Помилуй! Помилуй! Спаси!

О Господи, Све́те мой, Господи, Радость моя, не отлучайся, побу́ди со мной, не покинь, не остави меня в тяжкой скорби моей! С Тобою и скорбь походит на радость, без Тебя же и радость – одна только скорбь! О Господи, свете мой, Господи, радость моя, побуди... побуди со мной!

О, Господь мой, Господь мой... Тишина моя, мир мой, покой!.. От бури жестокой, от бури греховной пришел я к Тебе... Устал... изнемог я в борьбе, и силы уж нету во мне! Бедная тонет ладья моя, тонет... О, верю: десница Твоя поддержит меня, спасет, защитит, сохранит!

О, Господь мой, Господь... Тишина моя, мир мой, покой!.. Снедает, Господи, душу мою, как вещь сухую, злобный огнь. Снедает и жжет, покою мне не дает. И знаю: будущий огнь за сие меня ждет. О, Господи Человеколюбивый, Господи Долготерпеливый, росою милости Твоей огнь сей Ты угаси! Помилуй! Помилуй! Спаси!

Крыла́ есть два: крыло одно – молитва, любовь – крыло другое. И чудо дивное: едва ты их себе возьмешь, как на земле уже не будешь. На высоту они тебя поднимут, на небеса с собою унесут.

В разбойники лютые впал я, Христе. От них я уя́звлен, изранен, раздет... Раны гноятся... больно от ран мне, и... помощи нет... исцеления нет!.. О Спасителю, Врач мой, скорей покаянья вино и елей Ты, Всещедрый, Милосердый, на раны больныя и струпы возлей! О Боже, Царю́ мой Христе́, как я предстану Тебе на грозном и страшном Суде, весь непотребен, весь грешен, весь скверен! Руки мои я к Тебе простираю, благость, любовь я Твою умоляю: пощади меня, Боже, прости! Помилуй! Помилуй! Спаси!

О, тихий мой Свете, Царю мой, Христе, по деяньям безме́стным скота́м безсловесным стал я подобен, Тебе не угоден... О, образ Твой во мне святой Ты, Господь мой, обнови! Помилуй! Помилуй! Спаси!

Смоковницей безплодной стал я, Господь мой. Пожди́... еще пожди́... Не посеки́... Слезами напой мою душу, да плоды принесу покаянья Тебе, Царю мой... Царю мой Христе!

Владыка и Боже Всещедрый, и́миже ве́си судьбами страх Твой спасительный в сердце моем Ты уста́ви. Дай, чтоб далеко от меня были деянья лукаваго. Дай возлюбить мне Тебя от всей души, помышленья всего, творить мне дай волю Твою благу́ю, спасительную: Ты бо ведь Бог наш, милость Твою изливаешь на нас, Ты бо ведь Бог наш, рекий: «Прос́ите – приими́те!» «Аз, – глаго́леши, Господи, – рех: вы есте́ бо́зи». А я... беса́м стал смех, праведным слезы... Ангелам плач... человекам попранье... себе сам палач, греху отдав себя на поруганье. Стал я возду́ху скверна, земли и водам. Стал я хуже неверна, по деяньям своим и грехам.

О, увы мне... увы мне... Боже, Царю мой Христе! Согрешил, согрешил я, прости! Помилуй! Помилуй! Спаси!

Новый блудник я явился, скверно живя на земле, сла́стным стремлениям весь поклонился и... от Тебя удалился, Христе! О, помилуй! Помилуй! Воззови! И спаси!

О, безсовестный я: за плотсќея хоте́нья, чтоб услаждали меня, Твои, Христе, повеленья презрел я... отверг, на землю все их поверг! И... се боюсь мучения, пламеннаго трепе́щу томления! От негоже, Господи, мя избави, милость Твою мне проба́ви. Помилуй! Помилуй! Спаси!

Господи! Господи! Ни умиления нет у меня, ни источника сле́знаго, чтоб оплакать себя, ни сокрушенья сердечнаго, ни мытаре́ва смирения, ни блудницы, ни блуднаго во мне нет покаяния... О, ту́не помилуй унылаго! Ту́не уще́дри! Прости и спаси!

Кондак 1

Возбра́нный Воево́до и Господи Иисусе Христе, Сы́не Бога Жива́го, мене́, грехом умерщвленнаго, мене́, тьмою страстей помраченнаго, просветити и оживити хотя, приклонив небеса, снизшел еси ко мне даже до смерти, смерти же кре́стныя. Пред сим неисповеди́мым величием любви Твоея́ Божественныя преклонялся, пред Крестом Твоим Честны́м, потоками Животочныя Крови Твоея́ изобильно напое́нном, ниц распростираяся, со благодарением многим, со умилением теплым, с молением слезным, с сердцем горящим, вопию Ти песнь сицеву́ю, мольбу Ти приношу таковую: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, в несении креста спасительнаго, десницею Твоею мне низпо́сланнаго, укрепи мя, в конец изнемогающаго.

Икос 1

Ангелов Творче и Господи Сил, Ангел предста Ти, в саду Гефсима́нстем, укрепляя и утешая Тя, егда бремя тяжкое грехов моих толи́ко отяготе́ на ра́мех Твоих, яко скорбе́ти Ти зело́ и ужасатися. В сию́ скорбь Твою Гефсиманскую со благоговением, со страхом и трепетом великим проникая, от души взываю Ти си́це:

Господи мой, Господи, учеником Твоим в скорби реки́й: «Молитеся, да не вни́дите в напасть», – се на́йде на мя напасть ве́лия, се пости́же мя скорбь лютая, молитвою неотступною удержи мя, молю, от отчаяния, молитвою слезною удержи мя, прошу, от роптания. / Иисусе мой, Сладчайший Иисусе, Петра и обо́их сынов Зеведеевых, Иакова и Иоанна, в глубь Гефсима́нии взя́вый с Собою, да будут свидетелями вопля Твоего кре́пкаго, воздыханий неизглаго́ланных, слез молитвенных, возьми и мя, люто страждуща ныне, с Собою и соделай созерцателем честны́х страданий Твоих, да своя страдания с терпением перенесу аз малодушный. / Христе мой, Пресладкий Христе, в Гефсима́нстей веси скорбевший, ужасавшийся и туживший, при́зри на мя, яко скорблю, яко ужасаюся, яко тужу́; скоро услыши мя, вонми́ души́ моей и избави ю от туги́ сея́ горча́йшия. / Сыне Божий Единородный, нося́й всяческая глаголом силы Своея́, в молитве за грехи моя пады́й лицем Своим Пречистым на са́мую землю, подыми мя падшаго, воззови до́лу поникшаго. / Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, в несении креста спасительнаго, десницею Твоею мне низпо́сланнаго, укрепи мя, в конец изнемогающаго.

Кондак 2

Ви́жду Тя, Господи Боже мой, в вертоград Гефсиманский вшедшаго, на верже́ние камня от апостол отошедшаго, ви́жду, о Спасителю мой, колена прекло́ньшаго, молящагося, и со удивлением благоговейным вопию Ти: Аллилуиа.

Икос 2

Разум изумева́ет пред глубиною богатства премудрости и разума Твоего, Боже Спасителю мой: воистину неиспы́таны суды Твои и неизсле́дованы пути Твои в деле спасения па́дшаго человека. Темже взываю Ти, Благодетелю моему, гласом мольбы сицевы́я:

Господи мой, Господи, в молитве Отцу Твоему си́це воззвавый: «Отче Мой, мимо неси́ от Мене́ чашу сию́», – се, припа́дая Tи, молюся аз, во искушении тя́жцем сый: умилосердися надо мною, ми́мо неси́ от Мене чашу испытаний моих, да вера моя не оскудеет во мне. Иисусе мой, Сладчайший Иисусе, в молитве Гефсиманстей волю Свою в волю Отца всецело преда́вый, та́ко моли́выйся: «Не якоже Аз хощу́, но якоже Ты, оба́че не Моя воля, но Твоя да будет», – услы́ши мя, слабаго и непостояннаго, в час испытания моего и невзгод моих, сице молящагося Ти: «Боже мой и Господи мой, а́ще угодно сие есть пред Тобою, да ско́рби, нужды и искушения обдержа́т мя отовсюду; аз грешный, всякия казни достойный, не смею противовеща́ти Ти, но смиря́юся под крепкую руку Твою: бу́ди воля Твоя; не я́коже аз хощу́, но я́коже Ты, да будет воля Твоя, благословен еси, Господи! / Христе мой, Пресладкий Христе, от туги́ тя́жкия Гефсима́нския весь изнемогающий в молитве, но николи́же ослабевающий, неотступно прилежно в по́двизе моли́твенном пребывающий, даже до пота, каплями кро́ве каплющаго на землю, Ты вдохни в мя, нерешительнаго, молюся, решимость по́двигом добрым даже до смерти подвизатися, да не кто́му себе живу, но Ты, Жизнь Безконечная, да живеши во мне, да и аз в Тебе. / Сыне Божий Единородный, от молитвы ко учеником Своим возвративыйся и обреты́й их спящими от печали, бя́ху бо очи их отяготе́ли, се и аз отяготе́х от печали моея́, страх и трепет прииде на мя, и покрыла мя есть чужда́я тьма, окаяннаго; возбуди́ мя спящаго, воодушеви мертваго, помози́ безпомо́щному. / Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, в несении креста спасительнаго, десницею Твоею мне низпо́сланнаго, укрепи мя, в конец изнемогающаго.

Кондак 3

Сила моя во мне оскуде́, Господи, Всемогущий Господи, се утрудихся зовы́й, и́зсше гортань мой, истоми́лися суть очи мои от ожидания Тебе, Христе мой, Христе мой! Се поношения поносящих Тя нападо́ша на мя: аз заключе́н и не могу выйти, изнемо́же крепость моя, се жду соскорбя́щаго и – несть, и утешающих и – не обретаю, нищ и боля́й есмь аз... Услыши мя, Иисусе, услыши, мене ради обнищавший, укрепи мя, мене ради изнемогший, спасение Твое, Боже, да прии́мет мя, да от души исцеленныя вопию Ти: Аллилуиа.

Икос 3

Имея пред очи́ма мои́ма, Иисусе, Спасе мой, преднапи́санный Божественными Евангелистами образ Тебе страждущаго, всего уя́звленнаго, се прихожду́ к Тебе аз страждущий, с неисцельными гноящимися язвами сердца моего стра́стнаго и, веруя несомненно, яко язвы Твоя – исцеление мое и болезни Твоя – здравие мое есть, си́це вопию Ти:

Господи, мой Господи, от беззаконных уст оплева́емый, безче́ствуемый, унижаемый, умилосердися, воззри́ на мя: страсть греховная душу мою безсмертную – дыхание уст Твоих – безчестит, унижает: исхити́ти мя от плена страсти сея́ потщися, погибаю. / Иисусе мой, Сладчайший Иисусе, венча́яй землю цветами, тернием острым увенча́нный, виждь, коли́ко острых терний, нелепых помышлений, неподобных мечтаний терзает главу́ мою: исто́ргни их, молю, и цветами благих мыслей, святых чувствований украси́ мя. / Христе мой, Пресладкий Христе, одея́йся светом яко ризою, в ло́жную багряницу от области темныя облаченный, ризу мне подаждь светлу, яко лежу наг пред враты́ Твоими и срамля́юся, стыждуся плоти своея́. / Сыне Божий Единородный, на небесе́х от Ангел с трепетом священным и любовию огнепла́менною присно окружаемый, на земли́ же страха ради всеми оставленный, исполни всего мя дерзновения и мужества, да никоего́ же убоюся страха человеческаго, ники́я муки, самыя люте́йшия, да дерзновенно Тя исповедаю, Твое величие пропове́дуя: / Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, в несении креста спасительнаго, десницею Твоею мне низпо́сланнаго, укрепи мя, вконец изнемогающаго!

Кондак 4

Буря страстей в сердце моем возшуме́, се внидо́ша воды до души моея́, углебо́х, приидо́х во глубины́ морски́я... се сни́де дождь и приидоша реки, и возве́яша ветры греховнии, и нападоша ныне на хра́мину мою! Спасителю мой, бурь Ути́шителю, рцы бу́ри моей, повели волнению моему: «Молчи́, преста́ни», – и по глаголу Твоему бу́ди тишина ве́лия, да в тишине сей благодарно зову Ти: Аллилуиа.

Икос 4

Слы́ша Петр, отве́ргийся Тебе, обличительный глас але́ктора и, изше́д вон, пла́кася горько. Плачу ныне и аз го́рце, зря себе удале́нным от Тебе́, Источника всякия радости, Света, Утешения, и в плаче моем сице восклицаю Ти:

Господи мой, Господи, от зако́нник о учении Твоем истязу́емый, не истязу́й совесть мою о содеянных мною злых, яко безотве́тен есмь; аще беззакония на́зриши, кто постои́т? / Иисусе мой, Сладчайший Иисусе, от Каиа́фы лжесвиде́тельствуемый, оклевета́емый, како аз воззрю́ на Тя, егда́ возводи́мыя на мя клеветы́ и напра́слины терпети не могу, смущаюся, раздражаюся. Твоим долготерпением мое нетерпение покры́й, Долготерпеливе, Христе мой, Пресладкий Христе, от Ирода поругаемый и уничижаемый, / что реку́ Ти и что возглаголю, егда на кийждо час зрю себе превозносящася, гордящася? Уничижением Твоим, смирением Твоим, победи, молю, ничи́м не победи́мую гордыню мою. / Сыне Божий Единородный, от Пилата неправедно судимый и зле осуждаемый, кий ответ Тебе дам, яко бервно́, еже во очеси́ моем, не чую, суче́ц же, сущий во о́це брата моего, всегда ви́жду, себе не сужду́, иных же всегда осуждаю. О, Судие́ мой, научи мя всею душею, всею жизнию исполняти великую заповедь Твою: не судите, да не суди́мы будете! / Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, в несении креста спасительнаго, десницею Твоею мне низпо́сланнаго, укрепи мя, в конец изнемогающаго!

Кондак 5

Богото́чную Кровь Твою, на Кресте излиянную, в Божественней литургии дал еси мне, А́гнче Божий, яко утешение превеликое во всех ско́рбех моих, яко сладость пресладкую во всех го́рестех моих, яко силу непобедимую во всех не́мощех моих, яко источник безсмертия в смертности моей. За сию́ милость Твою неизреченную, за сей дар безценный, за сию́ любовь Твою неизмеримую от всея́ души благодарныя вопию Ти: Аллилуиа.

Икос 5

Видев Пилат величие Твое в уничижении Твоем и невинность Твою в проти́ву Тя обвинениях, Боже Спасителю мой, восхоте́ отпустити Тя, ко жестоковыйному народу глаголя: «Кого хо́щете от обою́ отпущу вам: Варавву ли или Иисуса, глаго́лемаго Христа?» Аз же, повинный весь, припадая Ти, Судии моему и Творцу моему, взываю Tи та́ко:

Господи мой, Господи, от народа неблагодарнаго, Тобою облагодетельствованнаго, слышавший глас неблагодарный, на вопрошение Пилатово ответствовавший: «Не Сего, но Варавву». / Коли́ко много и аз неблагодарный забывах благодеяния Твоя, на мне недостойном, яко дождь благодатный изобильно излиянный, и сего ради тако много уныва́х. / О, научи мя, Учителю Благи́й, присно па́мятовати прежния милости Твоя, да памятованием сим ободре́нный, николи́же унываю в злостраданиях моих. / Иисусе мой, Сладчайший Иисусе! К распятию крестному криком беззаконных: «Распни, распни Его!» влекомый, распни волю мою мятежную, злую, яко несть мне мира от нея, несть покоя, несть отрады, / но да будет во мне присно воля Твоя благая, совершенная, мир, покой и радость всей жизни моей дающая. / Христе мой, Пресладкий Христе! Нося́й терновый венец и багря́ну ризу, Пилатом народу тако изведе́нный, даруй мне с радостию, и веселием, и благодарением носити поношение Твое, уничижение за Тебе. / Сыне Божий Единородный, Пилатом нареченный «Се, Человек», оком благосердным воззри́ на мя, се аз яко человек согреших, Ты же, яко Бог щедр, помилуй мя, видя немощь души моея́. / Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, в несении креста спасительнаго, десницею Твоею мне низпо́сланнаго, укрепи мя, в конец изнемогающаго.

Кондак 6

Проповедуют мне громогласно славу Твою небеса Твоя звездоо́кая, Создателю мой, творение же руку́ Твоею возвещает твердь, о любви Твоей безсмертной язвы Твоя пречистыя всегда со Креста вещают. Славлю славу Твою, величаю дивная творения Твоя, воспеваю любовь Твою, за мене распятую, поя Ти: Аллилуиа.

Икос 6

Возсияй, Свет сый Христе, от присносущнаго Света Твоего душе́ моей, страстьми́ оскверне́нней, горестию омраче́нней, да во свете Твоем узрю́ свет избавления, спасения и возстания моего, и возмогу пети и молитися си́це:

Господи мой, Господи, на суде ответа судии неправедному не давый, яко агнец кроткий молчавый, се молчу, благоговею, ныне безмолвствую пред непостижимыми судьба́ми Твоими, скорбя́ми, яко путе́м верным ко спасению мя ведущими. Иисусе мой Сладчайший, Иисусе, Пилату реки́й: «Не и́маши власти ни еди́ныя на Мне, аще не бы ти дано́ свыше», научи мя в каждом шаге, в каждом слове жизни моея́ познавати вышнюю волю Твою, да под крепкую руку Твою всегда аз смиряюся. / Христе мой, Пресладкий Христе, егда бе пято́к Па́сце, час же яко шесты́й, от Пилата народу иудейскому провозглашенный: «Се, Царь ваш», молю Тя, Царю́ Небесный, / царствуй в уме моем до́льнем, да мудрствует всегда го́рняя; царствуй в сердце моем хладном, да Тобою, Огнем пояда́юшим, в любви Божественной воспламеняется; царствуй в воле моей непостоянной и слабой, да будет крепкой и постоянной в хождении пред Тобою. / Сыне Божий Единородный, народом Своим пред Пилатом с криком безумным: «Не и́мамы царя́, токмо ке́саря» отве́рженный, се аз, аще и изменяю Ти на всякий час, но Царем моим признаю Тя, Господом и Богом моим исповедую Тя, / темже и дерзаю просити Тя в скорби моей, в туге́ моей тя́жцей: «Не отвержи мене, не остави до зела́, яко отец мой и мати моя оста́виста мя, Ты же восприими мя». / Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, в несении креста спасительнаго, десницею Твоею мне низпо́сланнаго, укрепи мя, в конец изнемогающаго.

Кондак 7

Хотя мно́гажды путе́м заповедей Твоих ходи́ти, Господи Боже мой, мно́гажды па́ки совраща́хся с пути Твоего, па́дая и возстава́я, крепя́ся и изнемогая, моля́ся и леня́ся, подвиза́яся и ослабевая. О, окаянный аз человек, вем со Апостолом, яко не живет во мне, сире́чь в плоти моей, доброе, ибо хощу доброе и сие не творю, не хощу́ злое и сие соде́ваю. О Милостиве, Сам мя, Спасе, спаси от Мене сама́го, да выну взываю Ти: Аллилуиа.

Икос 7

Дивлюся, Спасителю мой, видя, яко неся́ Крест Свой, изше́л еси Ты на глаголемое Ло́бное место, еже глаголется еврейски Голго́фа. О, снизхождения Твоего безмернаго, Создателю мой, о, долготерпения Tвоегo неизреченнаго, Владыко мой! Со страхом и радостию целуя стопы́ Твоя на Голгофском шествии Твоем, си́це взываю Ти:

Господи мой, Господи, под тяжестию Креста толи́ко изнемогавший, яко во́ином обрести некоего человека Кирине́йска и́менем Си́мона, ему́же и заде́ша понести́ Крест Tвой, сподоби и мя малодушнаго крест жизни моея́, яко малую ладию́ к Твоему Кресту, яко великому кораблю, присоединити, да силою се́ю по волна́м носи́мый, безбе́дно преплыву́ пучину моря житейскаго. / Иисусе мой, Сладчайший Иисусе! Дщ́ерем иерусалимским, плакавшим по Тебе, рекий: «Дщери иерусалимския, не плачите обо Мне, но плачите о себе и о детях ваших», услыши, услыши ныне плач мой сей: се бо плачу, о себе плачу, о убожестве моем, наготе моей, скудости моей плачу, о страстности моей, греховности моей. / Христе мой, Пресладкий Христе, к злодеям причте́нный, со беззако́нными вмене́нный, не вмени́ мне во грех малодушия и уныния моего. / Сы́не Божий Единородный, надписание над главою Своею на Кресте от Пилата сицево́е име́вый: «Иисус Назорей, Царь Иудейский», напиши во мне имя Tвoe, паче меда и сота сладчайшее, да на всяк день и час уста моя исповедуют имя сие, ум мой мыслит именем сим, сердце чувствует жизнь и сладость имени сего. / Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, в несении креста спасительнаго, десницею Tвоею мне низпо́сланнаго, укрепи мя, в конец изнемогающаго.

Кондак 8

Стра́нен был еси Ты, Иисусе мой, не имея, где главу подклонити, дóндеже, стра́нствуя, на Голго́фу возшел еси, идеже на Кресте главу Свою преклонил еси, силам небесным со удивлением поющим Ти: Аллилуиа.

Икос 8

Всего Себе, Спасе, истощи́л еси, всего Ся преда́л еси, всего любовию объя́л еси мя, в страданиях Своих до конца возлюбивый мя, Иисусе мой, Любы́ неизреченная! Се́ю огненною любовию Твоею сердце мое воспламене́нное молитвенную песнь сицеву́ю приносит Tи:

Господи мой, Господи, о егоже одежде воины мета́ша жребий, кто что во́змет, в руку́ Твоею жре́бии мои суть. Научи мя, како взяти иго благое и бремя Твое легкое и сия́ терпеливо носити. / Иисусе мой, Сладчайший Иисусе, пречи́стыя ру́це Твои, и́миже созда́л мя еси, простры́й на Кресте, приими́ возде́яние руку́ моею, яко жертву вечернюю, во облегчение тяжестей многих грехопадений моих. / Христе мой, Пресладкий Христе, но́зе Свои, слезами грешных орошенныя, имый гвоздьми пригвожде́нныя, направи стопы́ моя, во еже тесным тернистым путем Твоим неуклонно шествовати к вечному Царствию Твоему. Сыне Божий Единородный, от единаго от воин копием в ребра Своя прободе́нный, живым и действенным Словом Своим, остре́йшим па́че всякаго меча обоюдоо́страго, пронзи́ душу мою огрубевшую. / Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, в несении креста спасительнаго, десницею Твоею мне низпо́сланнаго, укрепи мя, в конец изнемогающаго.

Кондак 9

Все естество ангельское, Небеса и вся Силы, со страхом и трепетом к распятому Ты на Кресте принико́ша слышати молитву Твою, еюже молился еси, глаголя: «Отче, отпусти им, не ведят бо, что творят». Изумившеся толи́цей любви Твоей, взываху Ти: Аллилуиа.

Икос 9

Вети́я, проповедник дивный всепрощающия любве́ Твоея́ явися разбойник благоразумный, егда на кресте с Тобою, Иисусе, уязви́вся, помоли́ся Ти: «Помяни Мя, Господи, во Царствии Твоем», Ты же, отвеща́в, рекл еси: «Аминь глаголю тебе, днесь со Мною бу́деши в раи́». И аз Ти глас сицевый приношу:

Господи мой, Господи, разбойнику рая́ двери отве́рзый, отве́рзи ми двери милости Твоея́. Се толку́ в них, не затвори, Ты бо рекл еси: «Толцы́те и отве́рзется вам». Иисусе мой, Сладчайший Иисусе, ошу́юю ху́лимый, одесну́ю благословляемый, наполни уста мои моления Твоего, яко да пою славу Твою, весь день благословляя Тя, мене Крестом благословляющаго. / Христе мой, Пресладкий Христе, и на Голгофе милующий, среди страданий благодеющий, вразуми мя во всех страданиях и бедствиях моих милость Твою познавати, благодеяния Твоя воспети. / Сыне Божий Единородный, на все вопли безумных не отвещавый и со Креста не сошедый, но на Кресте вся муки до конца претерпевый, стыждуся малодушия моего, яко от нетерпения мно́гажды устремляхся сойти со креста моего, прости мя, Долготерпеливе. / Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, в несении креста спасительнаго, десницею Твоею мне низпо́сланнаго, укрепи мя, в конец изнемогающаго.

Кондак 10

Спасти мя хотя́, Спасителю Боже, изшел еси на искание мене, на землю пришел и тамо не обре́те, и даже до ада снизшел еси. Слава Тебе, Искупителю мой, пою Ти: Аллилуиа.

Икос 10

Царю́ Превечный, превозносимый отцев Боже, во веки благословенный, от рабов на Крест вознесенный, мысль мою и сердце к Тебе, Искупителю моему, возношу, вопия Ти молитвенно си́це:

Господи мой, Господи, Солнце правды сый, на запад Голгофы заше́дый и последний луч любве Своея́ Божественныя Пречистей Матери и возлюбленному ученику посыла́яй, / посли́ свет Твой и истину Твою, да та мя наставита в го́ру святую Твою, яко да во свете лица Твоего пойду́ и о имени Твоем возрадуюся вове́ки. / Иисусе мой, Сладчайший Иисусе, со Креста к Деве Благословенной, плакавшей и рыдавшей, во утешение воззвавый: «Же́но! се, сын Твой», и ученику: «Се Ма́ти твоя», / омофо́ром пречистым Богоматере, из страданий Голгофских Ея сотка́нным, слезами Ея́, яко жемчужинами драгоценными украше́нным, покрый мя от всякого зла. / Христе мой, Пресладкий Христе, страданьми Твоими основания земли восколеба́вый, камни сокруши́вый, сокруши окамененное сердце мое, безчувствие мое, да с царем-пророком предзрю́ и чувствую Тя всегда близ мене́, да не подви́жуся. / Сыне Божий Единородный, Страстию Твоею омрачивый свет солнечный, яко быти тме по всей земли от шестаго часа́ до девятаго, помрачи пред очесы́ моими вся скоротеку́щия красоты́ мира сего су́етнаго, / да николиже ви́жду их, яко сор и прах да вменяю их, да умом, сердцем моим Тя всегда созерцаю, Единую Вечную Красоту. / Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, в несении креста спасительнаго, десницею Твоею мне низпо́сланнаго, укрепи мя, в конец изнемогающаго.

Кондак 11

Пение мое, кре́посте моя, спасение мое, ра́досте моя, избави мя от обыше́дших мя, Иисусе Сладчайший, скорое и известное даждь утешение рабу Твоему, прибли́жися мне, везде сый, да и аз возмогу с псалмопевцем воспети песнь сию: «Аще бо пойду́ и посреде́ с́ени сме́ртныя, не убоюся зла, яко Ты со мною еси». Аллилуиа.

Икос 11

Светоподательный светильник Твой, Све́те тихий безсмертнаго Отца Небеснаго, глас Твой, Слове Божий, Предтеча «покайтеся!» вопиет людем «и предочи́ститеся, се бо предстоит Христос, Агнец Божий, взе́мляй грех всего мира». Се и аз покаянным гла́сом Тебе зову:

Господи мой, Господи, в девятом часе́ гласом ве́лиим возопивый: «Или́! Или́! лама́ савахфани́», еже есть: «Боже Мой! Боже Мой! вску́ю Мя еси оставил». / Молюся Ти, не остави мене́, не отступи от Мене́, прииди, да не оты́ду и ктому́ не бу́ду, прииди, да до конца не погибну, спаси мя. / Иисусе мой, Сладчайший Иисусе, зноем страданий пали́мый, «жа́жду!» возгласивый, возбуди́ во мне жажду общения с Тобой, Источником воды живы́я, да упию́ся от потока сладости Твоея́, от прободеннаго ребра Твоего истекшаго. / Христе мой, Пресладкий Христе, о́цтом и же́лчию напое́нный и по сем воззва́вый: «Соверши́шася», соверши во мне дело спасения Твоего, / всего мя обнови, возроди, ветхаго человека совлеки́ и в новаго, не по плоти, но по духу ходящаго, облецы́. / Сыне Божий Единородный, Дух Свой Отцу со Креста преда́вый, реки́й: «Отче, в ру́це Твои предаю́ дух Мой». И сия рек, главу преклони́ и и́здше. / Се, главу мою пред величием Твоим преклоняя, аз вручаю Ти, Промыслителю, дух мой, всю жизнь мою веди́ мя, ка́мо хо́щеши, твори́, ка́ко во́лиши. / Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, в несении креста спасительнаго, десницею Твоею мне низпо́сланнаго, укрепи мя, в конец изнемогающаго.

Кондак 12

Благодать превеликая от Креста Твоего, Иисусе, изобильно подается всем, с верою поклоняющимся Кресту Твоему и с любовию лобызающим Его. Та́кожде благодатию ве́лиею облекается всяк, иже благоговейно крестным зна́мением себе ограждает, есть бо сие оружие непобедимое, демонов трепет, Ангелов присно радование, хвала православным, вопиющим: Аллилуиа.

Икос 12

По́я страдания Твоя, поклоняюся и тридневному погребению Твоему, восхваляю и светоносное Воскресение Твое, ве́рую со всеми мытаря́ми и грешниками, благода́тию Твое́ю спасе́нными, яко имея Тебе́, Спасителя моего, николиже погибну, аще и быша были грехи мои, яко багря́ное. Ты же, яко во́лну, их убели́ши, аще и умно́жися во мне грех мой, преизобилует во мне благодать Твоя. Та́ко жива́ будет душа моя и восхва́лит Тя, и судьбы́ Твоя́ помогут мне. Сего ради и устам моим не возбрани́, во еже звати Ти:

Господи мой, Господи, чрез созерцание страданий Твоих сотника к познанию Тебе, Премудросте Божия, приведы́й, во еже воскли́кнути ему: «Воистину Божий Сын бе Сей», / се и аз, созерцанием страданий Твоих умиленный, исповедую Тя с первоверховным Петром купно: «Ты еси Христос, Сын Бога Живаго». / Иисусе, Сладчайший Иисусе, от Иосифа благообразнаго и Никодима, ученика Твоего потае́ннаго, плащаницею чи́стою пови́тый, со благоуханьми во гро́бе но́ве положе́нный и боголепно погребенный, да будут беды моя и скорби жертвою благоуханною пред Тобою, и сле́зы моя́, яко миро на Гроб Твой, приими. / Христе мой, Пресладкий Христе, печатию, яко сокровище безутешное¹⁵⁸, во гро́бе запечатанный, вем, яко вся невзгоды и тяготы́, Тобою мне низпосылаемыя, печать Твоя святая суть. / Благодарю Тя, яко сею болезненною печатию Твоею запечатлева́емый, да тако запечатленный не уте́рян буду от Тебе, непрестаннаго Искания сердца моего. / Сыне Божий Единородный, к егоже живоносному Гробу жены́-мироносицы с миром течаху, плачущия горько и вопиющия: «Сия Суббота есть преблагословенная, в нейже Христос, уснув, воскреснет тридневен». / Се с ними и аз, а́ще ленив сы́й, оба́че во след Тебе теку, аще и зело́ не́мощен сый, оба́че в путь Твой ше́ствую, а́ще и малодушен сый, оба́че крест мой несу, Тебе моляся, вопию: / Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, в несении креста спасительнаго, десницею Твоею мне низп́осланнаго, укрепи мя, в конец изнемогающаго.

Кондак 13

О, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, се предстою пред Тобою со страхом и радостию, страхом убо недостоинства ради, радостию же милосердия ради, и из глубины души моея вопию Ти: «Не отвращай лица Твоего от Мене́, Господи мой, Господи, поне́же по грехо́м и ме́рзостем моим достоин отвращения сего, но образ есмь неизреченныя Твоея́ славы, аще и язвы ношу согрешений». Грешен есмь, но Твой есмь аз, спаси мя, заступи, сохрани, защити, помози, укрепи, в се́ни крил Твоих от зноя бед и страстей мя укрой, да Тобою хранимый, Тобою спасаемый, взываю Ты с воинствами Ангельскими, вопию Ти со пророками, возглашаю Ти со апостолами, проповедую Тя со страстотерпцами, молюся Ти от всего сердца со преподобными, поя́, вопия, взывая и глаголя во веки неисчетныя: Аллилуиа, Аллилуиа, Аллилуиа.

Этот кондак читается трижды, затем первый икос и первый кондак.

У сего Акафиста в кондаках и икосах краестрочие: весь от страстей безмерных, яко во огне, сгораю аз, помилуй мя! Акафист сей поется на 6-й глас, и в кондаках припев: «помилуй...» глаголется трижды тако: первый раз возглашает читающий сей припев и поют тойжде людие, такожде и вторый и третий.

На каждый припев: «помилуй...» творити подобает метания.

Кондак 1

Возбра́нный Воеводо и Господи, нас ради в ад сше́дый и Собою вся воскресивый, се ныне, во а́де страстей моих весь сгорая, из глубины сердца моего взываю Ти: Иисусе, ада Победителю, победи ад души моея́, воскреси́ мя, умерщвленнаго страстьми́.

Икос 1

Еврейским отроко́м, в пещь огненную вве́рженным, и к Тебе, Дивному во святых, воззвавшим, Ангела Твоего посла́вый и тем огнь в росу преложи́вый, вонми́ ныне воплю души моея́, услыши стенание мое, во искушении бо зе́льнем болезненно Ти взываю:

Иисусе мой, Христе Многомилостиве, посли́ ми Ангела мирна, да ути́шит бурю страстей моих лютых. / Иисусе мой, Подателю просящим, подаждь ми Ангела верна наставника, да наставит мя на путь правый, в конец заблудившагося. / Иисусе мой, Христе Многомилостиве, приста́ви ми Ангела хранителя души и тела моего, да сохранит мя от конечнаго падения, се бо уже низвергаюся в бездну греховную. / Иисусе мой, Ангелов слава, огради мя ополчением Ангелов Твоих, всего от бес́ов расхищаемаго. / Иисусе, ада Победителю, победи ад души́ моея́ и воскреси мя, умерщвленнаго страстьми.

Кондак 2

Сыне Божий, Сыне Девы, Един Сый Святыя Троицы, спрославляемый Отцу и Святому Духу, помилуй мя, помилуй, помилуй падшее создание Tвoe, имене ради святаго Tвоего, ce бо с Давидом в покаянии Тебе зову: помилуй мя, Боже, помилуй мя.

Икос 2

От дел моих несть спасения, Спасителю Боже мой, ибо вся дела моя сту́дна, неч́иста, ме́рзка, гни́ла: вера моя вместо дел да вменится мне. Се верую, яко услышиши мя окаяннаго, и взываю Ти си́це:

Иисусе мой, Христе Многомилостиве, терпети не могу уже де́монскаго стреляния, ускори́ избавити мя, Твой есмь аз. / Иисусе мой, искушенный по-всячески, помози́ ми, искушаемому искусителем лукавым, не́мощен бо есмь аз. / Иисусе мой, Христе Многомилостиве, повелевый апостолом именем Твоим бе́сы изгоня́ти, исцели мя, беснующагося неистовством греховным, грехолюбив бо есмь аз. / Иисусе мой, сатану, яко молнию, с небесе спа́дша ви́девый, угаси молниеносныя разжженныя стрелы его, всего мя разжигающия, стра́стен бо есмь аз. / Иисусе, ада Победителю, победи́ ад души моея́ и воскреси мя, умерщвленнаго страстьми́.

Кондак 3

Страстию Твоею, Христе, омрачи́вый солнце, помрачи́ предо мною всю призрачную светлость и сладость греха, да узрев мрачную и горькую тьму его, очи сердца моего к Тебе всегда возвожу́, Солнцу Праведному, в покаянии взывая: помилуй мя, Боже, помилуй мя.

Икос 3

Ей, Господи Царю, из мертвых воскресы́й и сущим во гробе́х живот даровавый, при́зри на мя и услыши мя, вопию аз к Тебе такова́я:

Иисусе мой, Христе Многомилостиве, во гробе лежаща отчаяния моего, возбуди мя глаголом силы Твоея́ к надежде спасения. / Иисусе мой, Жи́зне вечная, оживи мя, мертвеца, Твоею жизнию. / Иисусе мой, Христе Многомилостиве, возсмерде́ша раны моя, согни́ша вся стр́упы моя, повели́, да отвале́н будет камень грехопадений моих. / Иисусе мой, Лазаря Воскресителю, гласом ве́лиим воззови́ уму моему, в могиле нечистых помысло́в поверженному: «Гряди́ вон». / Иисусе, ада Победителю, победи́ ад души́ моея́ и воскреси мя, умерщвленнаго страстьми.

Кондак 4

Безмерных страстей моих проказа ве́лия порази мя лю́то, тело осквернися, ум окаля́ся, сердце острупи́ся, воля разврати́ся, несть во мне ме́ста чи́ста, весь прокази́хся: всего от верху́ и до ногу́ объят язва гноящаяся. И что сотворю, Господи и Избавителю и Заступниче уповающим на Тя, а́ще не к Тебе паки возвращуся и постеню́, и яко прокаженный воззову́: «Господи, а́ще хо́щеши, можеши мя очистити». Се бо в покаянии Тe6e молюся: помилуй мя, Боже, помилуй мя.

Икос 4

Яко волны морския возсташа на мя беззакония моя, бездна последняя грехов обыде́ мя, и се корабле́ц мой близ потопления есть, Ио́не подражая, вопию Ти:

Иисусе мой, Христе Многомилостиве, да будет по глаголу Твоему тишина ве́лия в волнующемся сердце моем. Иисусе, Кормчий спасения моего, простри́ ми руку, яко Петро́ви, и спаси мя, утопающаго. / Иисусе, ада Победителю, победи ад души моея́ и воскреси́ мя, умерщвленнаго страстьми́.

Кондак 5

Во огни́ пламенном предстоят Тебе, Господи, Серафими и многоочи́тии Херувими, пламенногоря́щии, шестокрыла́тии, и вся Силы Небесныя. Ди́вны огненных уст хвалы и песни, велеле́пной Славе Твоей возноси́мыя. Но, о Боже Савао́фе, что Тебе аз принесу от моих бренных нечистых усте́н, ко́е возмогу́ хваление, блудный и прескверный душею и телом, како славословити Тя дерзну́? То́чию сию песнь Давидову в покаянии Ти воспеваю: помилуй мя, Боже, помилуй мя.

Икос 5

Смотря́я пророк пришествие Твое, Христе, провозгласи: «Положил еси к нам твердую любовь, Господи: Единороднаго бо Сына, Благий, очищение в мир послал еси». Смотряя и аз милость Твою неизреченную и любовь безмерную ко грешником падшим, не отчаява́юся во спасении своем, окаянный, но си́це с надеждою Ти взываю:

Иисусе мой, Христе Многомилостиве, аще и пался есмь аз падением лютым, но па́мятую глагол Твой: «Аще паде́ши, возстани и спасешися», се ныне возстаю́, поддержи мя, изнемогающаго. / Иисусе, дру́же мытар́ей и грешников, от нихже первый есмь аз, приими и мене́, кающагося. Иисусе мой, Христе Многомилостиве, с мытари и грешники яды́й и пия́й, сподоби мя неосужденно Плоть Твою я́сти и Кровь Твою Животворящую пи́ти во оставление всех грехов моих. / Иисусе, Судие́ Праведнейший, блудницу, слези́вшую у ног Твоих, не осуди́вый, не осуди́ и мене́, паче блудницы блу́днейшаго. / Иисусе, ада Победителю, победи́ ад души моея́ и воскреси мя, умерщвленнаго страстьми.

Кондак 6

Гряди́, душе́ моя, гряди́, не бойся: Господь мимохо́дит, зовы́й тя на покаяние, яко не́когда Адама всеродна падшаго зовый: «Ада́ме, где еси?» Возстани, что спиши? Иди, воззови к Отцу твоему: «Отче мой, согреших на небо и пред Тобою, несмь достоин нарещися сын Твой, приими мя возвращающагося, яко единаго от наемник Твоих, в покаянииТи вопиющаго: помилуй мя, Боже, помилуй мя».

Икос 6

Окаянный аз человек, разбойнику по злодейством своим упод́обихся. Храм телесный, о немже Апостол Христов глаголет: «Не ве́сте ли, яко храм Божий есте́ и Дух Божий живет в вас; аще кто растли́т храм сей, того покарает Бог», храм сей аз, разбойник, растли́х, оскверни́х, обезче́стих, разори́х, расхи́тих, опустоши́х. И ныне кары Твоея́ пра́ведныя, Боже Правосудный, ожидая со страхом и трепетом, яко преступник, Царю моему вопию:

Иисусе мой, Христе Многомилостиве, пощади, пощади мя, много Тебе согрешившаго. / Иисусе мой, разбойника благоразумнаго во едином часе́ ра́еви сподо́бивый, помяни и мене́, разбойника неблагоразумнаго, егда прии́деши во Царствии Твоем. / Иисусе мой, Христе Многомилостиве, молитвами рождшия Тя Приснодевы Марии, милостив и благоуве́тлив бу́ди мне, Суда Твоего праведнаго трепе́щущему. / Иисусе мой, милости неизсле́димая пучина, отврати гнев Твой, на главу́ мою праведно дви́жимый, изба́ви мя от належа́щаго праведнаго Tвоего прещения и помилуй, помилуй, помилуй мя, тяжкаго преступника повелений Твоих. / Иисусе, ада Победителю, победи ад души́ моея́ и воскреси́ мя, умерщвленнаго страстьми́.

Кондак 7

Разруши́л еси смертию Твоею смерть, отверзл еси разбойнику рай, отве́рзи и мне милосердия Твоего двери, в темнице злых страстей заключенному, разруши́ твердыни греха, яко крепость обдержа́щия душу мою, Тебе бо согреших, но от Тебе не отступих, в покаянии моляся: помилуй мя, Боже, помилуй мя.

Икос 7

Юность мою всю во гресе́х ижди́х, в тине сластей и похоте́й плоти моея́ валяяся, омрачихся бо помышлением от младенчества даже и до ныне, никогдаже восхоте́х сотворити волю Твою святую, весь диаволу после́довах всегда, смех и поругание де́монов бых. Я́коже отсюду, не видя себе спасения, с воплем крепким вопию Ти, Спасителю моему, исповедуя грехи моя:

Иисусе мой, Христе Многомилостиве, кий вид греха не сотворих аз, кое дело демонское не содеях? Кое дея́ние сту́дное и блудное не с преимуществом и тщанием соверших? Отврати́ убо лице́ Tвoe от грех моих. / Иисусе мой, пленным Освободителю, всякий уд окаянныя моея́ плоти служите и работати греху аз прода́х, свободи́ мя от работы сея́ вражия. / Иисусе мой, Христе Многомилостиве, кто не возрыдает мене́ окаяннаго? Кто не восплачет мене́ осужденнаго? Аз бо един лукавое пред Тобою сотворих, превозше́д и препобеди́в вся от века грешники, несравненно прегрешивый и непроще́нно, не отве́ржи у́бо мене́ от лица Твоего и Духа Твоего Святаго не отыми́ от Мене́. / Иисусе мой, нагих одея́ние, наг и обнажен пред Тобой предстою́, одей мя в ризу спасения Твоего. / Иисусе, ада Победителю, победи ад души моея́ и воскреси́ мя, умерщвленнаго страстьми́.

Кондак 8

Аще беззакония на́зриши, Господи, Господи, кто постои́т? Не постою́ и аз пред Судом Твоим праведным, прежде Суда осужденный моею совестию. Но поне́же человеколюби́в еси и ожидаеши человеческаго обращения, се, якоже пречистым Твоим ногам касаяся, из глубины души в покаянии Ти взываю: помилуй мя, Боже, помилуй мя.

Икос 8

Зрю себе́, Господи, близ погибели суща́, ибо, яко пче́лы сот, обыше́дше обыдо́ша мя ду́си нечи́стии, и несть мне ослабления, несть мира, несть покоя, несть отрады от стуже́ний и борений лютых, поне́же бо мно́зи борют мя с высоты, мнбзи возстают на мя, мнози глаголют души моей: «Несть спасения ему в Бо́зе его». Темже в борении сем находяся, яко безпомо́щен, взываю Ты о помощи: «Приими оружие и изостри́, и возста́ни в помощь мою»:

Иисусе мой, Христе Многомилостиве, силою Креста Твоего запрети духу гордости и тщеславия, духу ненависти и злопа́мятования, духу зависти и лести, возмущающим мя. / Иисусе мой, сила моя, силою Креста Tвoeгo запрети духу нечистому, сластолюбивому, злосмра́дному, любоде́йному, блудному, оскверняющему мя. / Иисусе мой, Христе Многомилостиве, силою Креста Tвoего запрети духу уныния, тоски, боязни, духу безнадежия и отчаяния, томя́щему мя. / Иисусе мой, Христе Многомилостиве, именем Твоим Божественным да угаснет всякое разжжение и движение плоти моея́, от диавольскаго действа возбуждаемое. / Иисусе, ада Победителю, победи ад души моея́ и воскреси́ мя, умерщвленнаго страстьми́.

Кондак 13

Помилуй мя, Святый Боже, яко образ есмь неизреченныя Твоея́ Славы, аще и язвы ношу прегрешений. Помилуй мя, Святый Крепкий, яко не токмо не́мощен есмь, но и Твое есмь создание. Помилуй мя, Святый Безсмертный, яко прах есмь и пепел, земля есмь и по глаголу Твоему в землю пойду́, от нея́же взят бых. Темже прежде, нежели во́змеши мене отсю́ду и оты́ду, и к тому не буду, прежде конца моего устнам моим не возбраню́, во еже взывати в покаянии Ти всегда: помилуй мя, Боже, помилуй мя!

Этот кондак читается трижды, затем первый икос и первый кондак¹⁵⁹.

Господи, спаси мя, погибаю, се корабле́ц мой бедствует от искушения волн житейских и близ потопления есть. Но Ты, яко Бог Милосердный и сострадательный не́мощем нашим, властию убо Tвoeю всесильною запрети волнению бедствий, хотящих погрузити мя и низвести́ во глубину зол, и да будет тишина, яко ветры и море послушают Тебе.

Кондак 1

Возбра́нный Воеводо и Господи, Святыми Таинами Твоими Ты ад в душе моей победил еси ныне. Святыми Таинами Твоими Ты тяготу греховную с совести моея́, Непостижиме, ныне снял еси. Се аз, причастник Таин Твоих недостойный, похвальная воспису́ю Ти та́ко: Иисусе Сладчайший, Хле́бе Живы́й, Хле́бе Небе́сный, Хле́бе Сладча́йший, благодарю Тя за Тайны Святыя Твоя!

Икос 1

Ангели Божии, Серафими шестокрила́тии, Херувими многоочи́тии, Престоли огнезра́чнии, Госпо́дствия, Силы, Власти Божественныя, Нача́ла, Архангели, Ангели вси! Вы ли́ца своя закрываете пред Христовыми Страшными Таинами, на Чашу с Боготворящей Кровию взираете со страхом великим и трепетом. Аз же, смрадный и грешный, к Чаше сей ка́ко дерзну́х приступи́ти, вами, о́гненнии служи́телие Божии, невидимою силою не отри́нутый? Сего ради, немо́лчным песнопениям вашим подражая, Божественному снисхождению удивлялся, Господу моему долготерпеливому благодарно вопию:

Иисусе, Серафимами яко Любы́ пламенно горящая та́инственно зри́мый, благодарю Тя, яко мене недостойному любве Твоея́ безмерныя насладитися преизобильно в Пречистых Таинах ныне даровал еси. / Иисусе, Херувимами, яко Премудрость, выну светящаяся, созерцаемый, благодарю Тя, яко пречистыми Твоими Таинами ум мой к зрению неви́димыя бе́здны судеб Твоих подвигл еси. / Иисусе, на Престо́лех огнезрачных стра́нно почива́яй, благодарю Тя, яко во мне непотре́бнем Святыми Твоими Тайнами, яко на Престоле, почиваеши. / Иисусе, Го́рними чина́ми невидимо дориноси́мый, благодарю Тя, яко мне до́льнему носити Тя во мне само́м ныне благоволил еси. / Иисусе, всех Воинств Небесных непрестаю́щее удивление, благодарю Тя, яко милости Твоея́ неисче́тныя на мне ныне удиви́л еси. / Иисусе, Хле́бе Живы́й, Хле́бе Сладча́йший, благодарю Тя за Тайны Святы́я Твоя.

Кондак 2

Вижу аз ныне, яко святыми Таинами Твоими иску́плен есмь от проказы души моея́, сего ради, прокаженному самарянину подо́бясь, падаю ниц при ногу́ Твое́ю, Иисусе Искупителю мой, со гласом ве́лиим хвалу Тебе вознося: Аллилуиа.

Икос 2

Разум ники́йже, ни го́рний, ни до́льний, пости́гнути может, како Невместимый Небом Небесе́ Святы́ми Таинами Своими вмещается весь в мя. Сего Та́инства несказа́ннаго не постигая, то́чию Тебе, Господа моего, в себе ныне ощущая, со трепетом взываю Тебе сицева́я:

Иисусе, в Вифа́нии в дом Марфы и Марии вше́дый, благодарю Тя, яко в дом души́ моея́ па́дшия ныне премилостивно вшел еси. / Иисусе, с Мари́ею о еди́нем на потребу бесе́довавый, благодарю Тя, яко со мною ныне сла́дце и пресла́дце беседуеши и се́ю сладкою беседою мене унылаго те́пле утеша́еши. / Иисусе, Лозо́ истинная, благодарю Тя, яко мене, розгу дикую и от Тебе отпадшую, паки к Себе приви́л еси. / Иисусе, Источниче бессмертия, благодарю Тя, яко мене, жаждою греховною исполненнаго, Кровию Твоею Честно́ю ныне напоил еси. / Иисусе, от блудницы лобза́нный, благодарю Тя, яко мене блудному в Святых Твоих Таинах дал еси Тя целовати не то́чию устна́ми, но душе́ю и сердцем и все́ю моею мыслию. / Иисусе, Хлебе Живы́й, Хлебе Небесный, Хлебе Сладчайший, благодарю Тя за Тайны Святыя Твоя.

Кондак 3

Си́лою кре́пкою всего мя исполнил еси, малодушнаго, причастием Таин Пречистых Твоих, си́ми тако на враги моя ви́димыя и невидимыя укрепле́нный, победно пою Тебе: Аллилуиа.

Икос 3

Имеяй неизсле́димую милосердия бездну, с мытари́ и грешники ял и пил еси, и аз ныне, подобный им, Трапе́зы Твое́я Та́йныя странно насыще́нный, Тебе, моему Благодетелю, умилением восклицаю:

Иисусе, дру́же мытар́ей и грешников, благодарю Тя, яко мене́ грешнаго на Ве́чери Твоей Тайной, яко друга Твоего, с Собою спосадил еси. / Иисусе, у Закхе́я мытаря́ милостивно вита́вый, благодарю Тя, яко во мне ныне окаянном преми́лостивне вита́еши. / Иисусе, тельца́ упита́ннаго Отцем блудному сыну закла́вый (и сие) в при́тче изобрази́вый, благодарю Тя, яко мне блудному Сама́го Себе́ в пищу ныне заклал еси. / Иисусе, во Евангелии Твоем реки́й: «Не требуют здра́вии врача, но болящие», благодарю Тя, яко мене́, всего боля́ща, язвами греховными изъя́звлена, ныне Таинами Твоими чудесно исцелил еси. / Иисусе, Пастырю добрый, благодарю Тя, яко мене́, овча́ заблуждшее, ныне на ра́мена Твоя пречи́стыя милостивно подъя́л еси, руками Твоими те́пле объя́л мя еси́. / Иисусе, Хлебе Живый, Хле́бе Небе́сный, Хле́бе Сладчайший, благодарю Тя за Тайны Святыя Твоя.

Кондак 4

Буря страстей мою душу смуща́ше, Ты же, Господи, во Святых Твоих Таинах вшед в мя, яко некогда морю волнующемуся, бу́ре сей душевной запретил еси, глаголя: «Молчи, преста́ни». И се ныне тишина ве́лия, се ныне мир Твой во мне, всякий ум превосходящий. Темже душе́ю умире́нною Тебе вопию: Аллилуиа.

Икос 4

Слышу аз, Господи, ныне Пречистыя Твоя Тайны прия́вший, глас Твой сладчайший в сердце моем, безгла́сне гласящий всякую истину, всякую правду. Сего ради аз дерзаю тако возглашати Ти:

Иисусе, Учи́телю Благи́й, благодарю Тя, яко Таинами Твоими Пречистыми учи́ши мя ныне смирению, кротости, любви, состраданию. / Иисусе, Плоть Твою, ко Кресту пригвожденную, в пищу мне да́вый, благодарю Тя, (яко) се́ю пищею плоть мою со страстьми и похотьми́ распинати мя укрепля́еши. / Иисусе, со Крестом Твоим на Голгофу изшедый, благодарю Тя, яко мене́, причастника Таин Твоих, за врагов моих моли́тися призываеши. / Иисусе, Тело Tвoe и Кровь Твою пода́вый мне во оставление грехов, благодарю Тя, яко сими заповедуеши мне ныне оставляти вся прегрешения, вся обиды ненавидящим и обидящим мя. / Иисусе, Хле́бе Живы́й, Хлебе Небесный, Хле́бе Сладчайший, благодарю Тя за Тайны Святыя Твоя.

Кондак 5

Боготворящую Кровь Твою Иоанн, ученик Твой возлюбленный, видев из прободеннаго ребра Tвoeгo исте́кшую, свидетельствует о сем я́ве во Евангелии. И аз ныне, видев сей источник безсмертия, во все существо мое истекший, свидетельствую о сем благодарственною пе́снию: Аллилуиа.

Икос 5

Ви́девше Тя Боговидцы Божественнии Моисей и Илия́, ов убо ка́мением, ов же ми́лотию со страхом и трепетом себе покрыва́ху, аз же окаянный, в себе ныне Тя созерцая, чим покры́юся? Разве токмо безмерною милостию Твоею, та́ко взывая:

Иисусе, пророками дале́че прови́денный, благодарю Тя, яко зре́ти Тя близ мя сподобил еси во Святых Твоих Таинах. / Иисусе, апостолами пропове́данный, благодарю Тя, яко за Литурги́ею Божественною слух мой огласил се́ю безсмертною Твоею проповедаю: «Придите, яди́те, сие есть Тело Мое, е́же за вы ломи́мое во оставление грехов. Пи́йте от нея вси, сия есть Кровь Моя Новаго Завета, я́же за вы и за мно́гая изливаемая во оставление грехов»! / Иисусе, му́чениками исповеданный, благодарю Тя, яко и мене пред чашею Твоею сице удостоил еси Тя испове́дати: «Верую, Го́споди, и исповедую, яко Ты еси воистинну Христос, Сын Бога Живаго». / Иисусе, преподобными в молитвах присно призва́нный, благодарю Тя, яко и во мне ныне, о чесо́м моли́тися не ве́дущем, Сам мо́лишися воздыха́нии неизглаго́ланными, взывая: «А́вва Отче!». / Иисусе, святи́телями и иере́ями на алтаря́х святых в Жертве Безкро́вней приноси́мый, благодарю Тя, яко мене́ сама́го Алтар́ем Твоим странноле́пно соделал еси. / Иисусе, Хле́бе Живый, Хле́бе Небесный, Хле́бе Сладчайший, благодарю Тя за Тайны Святыя Твоя.

Кондак 6

Пропове́дую, Господи, Твою благодать, испове́дую милость Твою, не та́ю благодеяний, ихже обильно ныне излиял еси на мя в Святых Твоих Таинах, пою и вопию Тебе: Аллилуиа.

Икос 6

Возсия́ во мра́це души́ моея́ солнце пресветлое от приятия ныне Пречистых Таин Твоих. Сим светом Небесным озаре́нный, взываю Ти:

Иисусе, Свете Тихий, благодарю Тя, яко во тьме моей све́тло све́тиши, и тьма моя Тя не объят. / Иисусе, Сияние Славы О́тчия, благодарю Тя, яко во свете Tвoeм зрю Свет Отца, Свет Духа Святаго. / Иисусе, простры́й небо яко кожу, благодарю Тя, яко во мне самом небо та́инственно ныне простерл еси. / Иисусе, егоже пое́т солнце, егоже славит луна, Емуже молятся звезды, благодарю Тя, яко Святыми Таинами Твоими всего мя подви́гл еси пети, сла́вити Тя, моли́тися Тебе. / Иисусе, Женише́ Красне́йший, в полу́нощи мудрыми девами со светильники горящими срета́емый, благодарю Тя, яко светильник сердца моего погасший паки возже́гл еси. / Иисусе, Хле́бе Живый, Хлебе Небе́сный, Хле́бе Сладчайший, благодарю Тя за Та́йны Святы́я Твоя́.

Кондак 7

Хощу́, Господи, во Святых Твоих Таинах Тебе ощути́вый, николи́же уже ́от Тебе разлуча́тися, всегда Тобою наслажда́тися, всегда в Тебе пребывати, всегда благода́рне Тебе воспевати: Аллилуиа.

Икос 7

Ди́вны, чу́дны, непостижимы Тайны Твоя Пречистыя, Господи! Мертв быв душе́ю, ныне же сих причастившися, живу аз всем существом моим! Тебе же, Воскресителю моему, с ве́лиим благодарением вопию́:

Иисусе, Лазаря четверодне́внаго из гроба воззв́авый, благодарю Тя, яко и мене́, грехом возсмерде́вшаго, из гроба моего смра́дного ныне воззва́л еси. / Иисусе, Источниче приснотекущий вечныя жизни, благодарю Тя, яко мене́, нерадением от источника сего бе́дне отторгшагося, ныне па́ки с ним чу́дне возсоединил еси. / Иисусе, поток сый неизъяснимыя сладости, благодарю Тя, яко сладостию се́ю вся внутренняя моя ныне наполнил еси. / Иисусе, Небесных чино́в присное ра́дование, благодарю Тя, яко Святыми Твоими Таинами, всего мя, печалию подавленнаго, радости духовной и веселия Божественнаго наполнил еси и тако согбе́ннаго поднял мя еси. / Иисусе, скорбящих утешение, благодарю Тя, яко мене́, ско́рбию всего соугнете́ннаго и стесне́ннаго, на простор Твой широкий благодатный ныне извел еси. / Иисусе, Хле́бе Живы́й, Хле́бе Небесный, Хлебе Сладчайший, благодарю Тя за Тайны Святы́я Твоя́.

Кондак 8

Стра́нно ныне, Христе, по глаголу Твоему во мне пребываеши, и аз пребываю в Тебе. Странно, я́коже Симеон праведный, ныне держу́ Тя! О Господи, мой Господи! Что есмь аз, яко та́ко помниши мя! Что есмь аз, яко та́ко посещавши мя! Таково́ю сла́вою и честию от Тебе венча́нный, благодарне Тебе восклицаю: Аллилуиа.

Икос 8

Весь яко железо раскале́нное, огнем проника́юся, ныне проникнут, наполнен, насы́щен Тобою, Господи Боже! Ныне познах́, яко воистину Твой есмь аз, и сего ради си́це воспеваю:

Иисусе, Имже благодать и Истина бысть, благодарю Тя, яко от исполнения Tвоего и аз ныне прия́х благодать возблагода́ть. / Иисусе, У́ме предвечный, благодарю Тя, яко Святыми Твоими Таинами ум [мой] го́рняя мудрствовати возбудил еси. / Иисусе Прекрепкий, благодарю Тя, яко волю мою, грехом разслабленную, дивно ныне укрепил еси. / Иисусе, обновителю душ наших, благодарю Тя, яко мене́, безместными деяньми обветшавшаго, чу́дне ныне обновил еси. / Иисусе, Хле́бе Живы́й, Хле́бе Небе́сный, Хлебе Сладчайший, благодарю Тя за Тайны Святыя Твоя.

Кондак 9

Все естество мое, Господи Иисусе Христе, от посещения Твоего милостивого ныне ликует, празднует, веселится, величает Тя и поет Тебе песнь победную: Аллилуиа.

Икос 9

Вити́йствовати не может язык человеческий, ниже́ ангельский, величия Таин Пречистых Твоих, Господи, како под видом хлеба Телом Твоим Пречистым напитал мя еси, ка́ко под видом вина Кровь Твою боготворящую по́дал еси мне пити. О, Господи Живый, со трепетом Тебе вопию:

Иисусе, творяй чудеса Един, благодарю Тя, яко во мне само́м чудо ныне преве́лие сотворил еси. / Иисусе, исполняющих волю Твою сродниками Твоими именова́вый, благодарю Тя, яко мене́ приятием Тайн Твоих сокро́вным и сотеле́сным Тебе ныне соделал еси. / Иисусе, Боже Непостижимый, благодарю Тя, яко мне даровал быти ныне о́бщником Божественнаго естества. / Иисусе, со апостолами Твоими в го́рнице Сио́нстей вечеря́вый, благодарю Тя, яко в душе моей убогой го́рницу Себе ныне устро́ил еси. Иисусе, но́зе ученико́м на Ве́чере умы́вый, благодарю Тя, яко Таинами Твоими всего мене́ от скверны плоти и духа омы́л еси. / Иисусе, Хле́бе Живы́й, Хле́бе Небе́сный, Хле́бе Сладчайший, благодарю Тя за Тайны Святыя Твоя.

Кондак 10

Спасителю Богу, Тайны Своя́ Пречи́стыя в пишу мне даровавшему и си́ми мя обожившему, пою: Аллилуиа.

Икос 10

Царю́ Небесный, смири́выйся смирению моему, хвалебную песнь Тебе́ недостойный аз приношу́: Иисусе, егоже Царство – Царство всех веко́в, и владычество во вся ро́ды и ро́ды, благодарю Тя, яко Царствие Твое внутрь мене́ ныне устро́ил еси. / Иисусе Великодарови́тый, благодарю Тя, яко правду, мир и радость Царствия Твоего восчу́вствовати сердцем моим ныне даровал еси. / Иисусе Всещедрый, благодарю Тя, яко щедроты Твоя, яко дождь благодатный, обильный, на мя ныне в Таинах Пречистых излиял еси. / Иисусе, сокровище на Небеси иска́ти повеле́вый, благодарю Тя, яко сокровище истиннейшее – Святыя Тайны Твоя – прия́ти ныне мене́ сподобил еси. / Иисусе, от волхвов поклонение и дары прия́вый, благодарю Тя, яко мне дал еси ныне поклонитися Тебе во Святых Твоих Таинах. Иисусе, Хле́бе Живы́й, Хле́бе Небесный, Хле́бе Сладчайший, благодарю Тя за Тайны Святыя Твоя.

Кондак 11

Пение та́инственное, сокровенное, сладкое, ангельское слышу аз ныне в душе моей, Господи! Пое́т душа моя, Тобою исцеленная! Поет душа моя, Тобою вознесенная! Поет душа [моя], Тебе приявшая! Поет Тебе песнь: Аллилуиа.

Икос 11

Света Подателю и веков Творче, Господи, во свет Твой мя ныне призвал еси, сы́ном света странноле́пно мя ныне соде́лал еси. Тебе, Свету мира, светло вопию́ аз:

Иисусе, одея́йся светом, яко ризою, благодарю Тя, яко ризу Твою светлую мне омраченному ныне по́дал еси. / Иисусе, на горе́ Фаво́рстей во Свете преобрази́выйся, благодарю Тя, яко всего мя ныне чу́дно преобразил еси. Иисусе, с Моисеем и Илие́ю на Фаво́ре бесе́довавый, благодарю Тя, яко со мною недостойным сла́дце и пресла́дце ныне беседуеши. / Иисусе, о́блаком пресветлым народ Свой древле води́вый, благодарю Тя, яко мене́ Таинами Твоими привел ныне в покой Твой желанный. / Иисусе, праведныя Твоя просвеща́яй, яко солнце, благодарю Тя, яко мене́ просветил еси ныне к зрению всего убожества и ничтожества моего пред величеством неприступныя Славы Твоея́. / Иисусе, Хле́бе Живы́й, Хле́бе Небесный, Хле́бе Сладчайший, благодарю Тя за Тайны Святыя Твоя.

Кондак 12

Благодати Пресвятаго Духа, великия, пречудныя, преславныя, непостижимыя, от Даров Святых исходящия, грех ради моих не возбранил еси посети́ти мя! О Боже мой, благодать сию́ туне мне да́вый, приими́ от Мене песнь сию: Аллилуиа.

Икос 12

Поюще любовь Твою неизмеримую, во Святых Таинах мне ныне явле́нную, благодарною мыслию, благодарным же сердцем, благодарными удесы́ мои́ми души́ и тела́ моего поклоняюся, величаю и сице славословлю Тя, Боже мой:

Иисусе, учеником Твоим по Воскресении явивыйся, благодарю Тя, яко и мене́ окаянному во Святых Таинах Твоих ныне явился еси. / Иисусе, апостолам Твоим мир препода́вый, благодарю Тя, яко всю душу мою миром неизреченным ны́не исполнил еси. / Иисусе, Лукою и Клеопою в преломлении хлеба позна́нный, благодарю Тя, яко и мне недостойному в Святых Твоих Таинах дал позна́ти сладость Твою, милость Твою, снизхождение Твое стра́нне. / Иисусе, Фомо́ю осяза́нный, благодарю Тя, яко мене маловерному дал ныне осязати Тя в Святых Твоих Таинах, осязати ребра Твоя, но́зе Твои, ру́це Твои. / Иисусе, Фомою Господом и Богом испове́данный, благодарю Тя, яко вся душа моя, все сердце мое, вся чувства моя, все существо мое, Тобою ныне объятое, с верою несомненною Тебе восклицает: «Господь мой и Бог мой!». / Иисусе, Хле́бе Живы́й, Хле́бе Небесный, Хле́бе Сладчайший, благодарю Тя за Тайны Святыя Твоя.

Кондак 13

О! Иисусе мой, Хле́бе Живы́й, Хле́бе Небесный, Хле́бе Сладчайший, Хле́бе превожделе́нне, Тобою питаются Ангели на Небесе́х преизобильно! Благодарю Тя, яко и аз, странник и пришле́ц на земли́ сей, насытился ныне Тобою! О, Пи́ще моя кре́пкая, Питие́ неисчерпаемое, Источниче безсмертия и жизни Подателю! О, Пасха Та́инственная, Пасха всечестна́я, Пасха непорочная, Пасха великая, подавай мне и́стее Тебе причащатися в невечернем дни Царствия Твоего! Подавай мне пети Тебе в веки неисче́тныя песнь великую, в Вы́шних трегу́бо песносло́вимую: Аллилуиа, Аллилуйя, Аллилуйя.

Этот кондак читается трижды, затем первый икос и первый кондак.

Высшей Небес и Чисте́йшей св́етлостей солнечных, Всемилостивейшей Владычице, Пресвяте́й Госпоже, Пречи́стей Деве Марии, Матери Божией, от человека кающагося, но не исправляющагося, бори́маго страстьм́и и побороти страсти никак не могущаго, присно побеждаема, и отсюду беднаго, унывающаго и близ отчаяния сущаго.

Глас 3-й

Песнь 1

Ирмос: Чудо чудес, Благодатная чудо сотвори на непотребнем рабе Твоем, паче надежды спаси мя, треволнением отчаяния обуреваема, в покаянии же от души вопиющаго Ти и глаголюща: милостива буди мне, грешнику.

Пресвятая Богородице, прости, помози, возстави и спаси мя, грешника!

И что реку́, и что возглаголю Тебе, Мати Пречистая Сло́ва Превечнаго? Ку́ю песнь воспою Тебе, Дево Всепетая? Свя́заны грехо́м имею устн́е, и песнь моя умолче́! И слова несть у мене́. Безответен, бездерзнове́нен, молчай пред Тобою предстою и то́чию гласом мытаре́вым Ти вопию: милостива бу́ди мне, грешнику!

Пресвятая Богородице, прости, помози, возстави и спаси мя, грешника!

Согреших! Согреших, Нескверная, сосуду плоти моея́ люто досади́х, помышленьми скверными ум оскверних, вожделеньми нечистыми сердце растли́х, душу мою всю погубих, но в покаянии мя приими́, согрешивша прости́, вопиющаго Ти: милостива бу́ди мне, грешнику!

Слава: Ты бори́мых еси помоще, Владычице, падших возстание, крепость всех изнемогающих, се изнемогох аз в конец, укрепи мя, падшаго! Се от юности моея́ мно́зи бо́рют мя страсти, помози́ ми, в покаянии Тебе вопиющему: милостива бу́ди мне, грешнику!

И ныне: Аще зело́ грешен есмь, Дево Пресвятая, аще и всегда неиспра́влен пребываю, всегда побежден бываю, оба́че спастися желаю, темже и мытаре́вым гла́сом Тебе от сердца взываю: милостива бу́ди мне, грешнику!

Песнь 3

Ирмос: Яко камень краеугольный, Христа в ложесна́х Твоих носила еси, Богородице: на ка́мени Христовых заповедей коле́блемое страстьми́ сердце мое утверди́, несть бо у мене́ иныя помощи, ни ины́я надежды, разве Тебе, Владычице!

Пресвятая Богородице, прости́, помози́, возста́ви и спаси мя, грешника!

Человек есмь, Богородительнице, и человек немощны́й, слабый: волю имы́й, яко трость при́сно ветром коле́блемую; темже на всякий час согрешаю, возстаю́ и паки па́даю: исправление обещаю и обет свой зде́же нарушаю, спасаюся и паки погибаю. Но помози ми, несть бо у мене́ ины́я помощи, ни иныя надежды, разве Тебе, Владычице!

Пресвятая Богородице, прости́, помози́, возста́ви и спаси мя, грешника!

И мене́ не остави, Милосердная Мати, яко не оставила еси многих подобных мне блудников, блудниц и грешников, к чистой жизни сих призвавши. Исправление им низпославши и мя, неисправимаго грешника, исправи, помилуй, спаси. Несть бо у мене́ ины́я помощи, ни ины́я надежды, разве Тебе, Владычице!

Слава: Скоропослушницею благоволила еси нарещ́ся, Дево Обетова́нная, да никтоже из подобных мне закосне́лых грешников в спасении своем отчаява́ется. О, Скоропослушнице! Пришел есть конец мой, прии́де час погибели моея́, отчаянием обдержи́мь весь от соде́янных мною лютых. На помощь мою ускори́: несть бо у мене́ иныя помощи, ни ины́я надежды, разве Тебе, Владычице!

И ныне: Темная туча бесо́вская ныне душу мою покрывает, света Христова лишает, светильник сердца моего угашает... Неугасимая Лампадо, тьму мою просвети, тучи разгони, светильник мой возжги́. Несть бо у мене́ ины́я помощи, ни ины́я надежды, разве Тебе, Владычице!

Песнь 4

Ирмос: О, Всепетая Мати, пра́отцы прообразова́нная, проро́ки предзри́мая, Давидом в Псалтири воспетая, слава Тебе, Препрославленная!

Пресвятая Богородице, прости, помози́, возста́ви и спаси мя, грешника!

Твой образ, Владычице, с Предвечным на руку́ Твое́ю держи́мым Младенцем, пред очи́ма мои́ма имея всегда, взирати на лик Твой чистейший, Ангелом сладостный, человеком спасительный, не смею, страшуся, стыжду́ся... Како у́бо воззрю́ на Тя, Чистейшая све́тлостей солнечных? Аз же нечист есмь, про́дан под грех, скверен, пресквернен отовсюду. Но не возгнушайся моея́ смрадности, песнь Тебе приносящаго: слава Тебе, Препрославленная!

Пресвятая Богородице, прости́, помози́, возста́ви и спаси мя, грешника!

Уже́ терпе́ти не могу де́монскаго стреляния. Се разжже́ныя стрелы лукаваго сердце мое уязвиша, глубины́ водны́я до души моея́ проидо́ша, огнем по́хоти все тело мое воспали́ша; несть бо во мне целаго места, весь в язвах есмь, весь в стру́пиях греховных гноящихся. Исцели́ мя, Целительнице благая, да и аз, исцеле́нный, пою́ Тебе: слава Тебе, Препрославленная!

Слава: Де́во Пречистая, Красотою Девства Твоего го́рния умы изумившая, Небеса возвеселившая, всю землю просветившая, молю́ Тя: от солнца Твоея́ красоты безобразию сердца моего единый луч удели́, огнем Твоея́ чистоты нечистоту мою всю потреби́, да чистым сердцем, очище́нными усты́ воспою Тя: слава Тебе, Препрославленная!

И ныне: Анна неплодная изволением Божиим Тя, Дево Пресвятая, яко райскую ветвь возрасти. Ты же, Благодатная, Плод Благословенный, Христа, на спасение грешником вельми́ израсти́ла еси. От сего Плода́ во Святых Тайнах вкушая, и аз, гла́дом греховным истаява́емый, дивно насыщаюся, разслабленный укрепляюся, темный просвещаюся, прокаженный очищаюся. Сего ради со благодарением зову Ти, Богородице: слава Тебе, Препрославленная!

Песнь 5

Ирмос: Живоносный источник вем Тя, Пресвятая Дево, во́ды целъбоносныя присно источающий, темже молюся: Ты изсохшему греховным пламенем сердцу моему каплю от вод животочных ука́ни¹⁶², да зно́я страстей избежав, Архангельский глас вопию Ти: радуйся, Благодатная!

Пресвятая Богородице, прости́, помози́, возста́ви и спаси мя, грешника!

Диавол, враг прелукавый, лютыми напа́стьми томи́т мя, на ки́йждо час мне стужает и бо́рет воспоминаниями нелепыми, помышлениями неподобными, и от Бога мой ум разлучает: зе́льно мне всегда досаждает, и неудержимым стремлением ко греху мя влечет. Сию жалобу Тебе, Помощнице бори́мых, аз приношу на борю́щаго мя, победы прошу: да не возмо́жет враг надо мною, да не во́зьмет и мя погуби́т. Помози́ ми, Архангельский глас Тебе возношу: радуйся, Благодатная!

Пресвятая Богородице, прости́, помози́, возста́ви и спаси мя, грешника!

Мати Всемогущаго, десницею Твоею всемо́щною вра́жию бурю страстей в душе моей укроти, свирепыя волны всякия злобы, ненависти, вражды во мне угаси, да Архангельский глас в тишине вопию Тебе: радуйся, Благодатная!

Слава: Испо́лнихся грехопадений многих и лютых, тягото́ю сляко́хся безчинных страстей в ве́дении и неве́дении, в разуме и неразумии, в нощи́ и во дни согреши́х, в кал греховный впадо́х, вышнюю красоту погуби́х: се грехи за мною, смерть предо мною, Судия́ надо мною. О, Владычице, помози́, еще потерпи. Твоею милостию мене́ обрадуй, обрадованная гласом Архангельским: радуйся, Благодатная!

И ныне: Блуднаго бе́са, всегда ум и сердце мое оскверняющаго, волю мою насилующаго, тело мое разжжением по́хотным разжигающа, срамом срамля́юща, далече от мене отжени́, Возбранная Воеводо, огненным мечем молниеносныя молитвы Твоея́, да Архангельский глас в чистоте вопию Тебе, Чистая: радуйся, Благодатная!

Песнь 6

Ирмос: Обы́де мя последняя бездна, потопы страстей и воды искушений до души мое044F внидоша. И лю́то погружаюся согрешеньми моими, и несть избавляяй; подаждь убо и мне, Госпоже, ру́ку помощи, якоже Петро́ви Сын Твой, и из смертоносныя глубины возведи мя.

Пресвятая Богородице, прости́, помози́, возста́ви и спаси мя, грешника!

Раб есмь греха, Мати Христова, пленных душ Свободительнице, темже с болезнию сердца взываю Тебе: свободи́ мя от работы сея́ греховныя, горькия, ну́ждныя, постыдныя и из смертоносныя глубины возведи мя.

Пресвятая Богородице, прости́, помози́, возста́ви и спаси мя, грешника!

Исповедую Тебе грехи моя, Дево, лицу Твоему студ представляю: весь бо от безмерных страстей содержуся, вся чувства моя уязви́х. Нечистым воззрением олюбоде́йствовах очи, осудительных речей слушанием окаля́х ушеса́, словесы́ праздными язык оскверни́х и вся имею сту́дна, нечи́ста, ме́рзка и страшу́ся, да не поя́ст мен́е меч ярости Господни, но кающагося не презри мене́, Благая, и из смертоносныя глубины возведи мя.

Слава: Молюся Тебе, Владычице, с болезнию и плачем сердца колена преклонь пред Тобою, и из глубины души моея́ стенания моя Тебе приношу; каюся, рыдаю, взываю: услыши глас мой болезненный, Дево, облегчи тяготу́ мою́, уста́ви болезнь мою нестерпимую и из смертоносныя глубины возведи́ мя!

И ныне: О, коли́ка туга́ обдержи́т мя от стреляний бесо́вских, сколь вели́ка скорбь, и стенание, и безнадежие, и отчаяние, и уныние: к Тебе взираю в беде моей. Заступнице моя усердная, Твоей помощи прошу: из смертоносныя глубины возведи мя!

Песнь 7

Ирмос: Моих страстей те́рния пред очи Твои предлагаю, Владычице, с несумненною верою, яко вся сия потребиши: Ты бо огнезрачный Престол еси, огненных чинов Творца на руку́ Твоею неопально носившая.

Пресвятая Богородице, прости, помози, возстави и спаси мя, грешника!

Угасе́, Пречистая, от бури страстны́я огнь молитвы в сердце моем, и се, хлад лютый пости́же мя, окаяннаго. Возжги́, молюся, во мне огнь молитвенный, спасительный, Дево Святая, да от мучительнаго о́наго хлада согре́юся. Ты бо огнезрачный Престол еси, огненных чино́в Творца на руку́ Твое́ю неопально носившая.

Пресвятая Богородице, прости́, помози́, возста́ви и спаси мя, грешника!

Тело мое, храм Духа Всесвятаго, люто аз оскверних, Пречистая. Но обнови сей храм, подыми́, возста́ви, очисти огненным очищением огнеобра́зной благодати Божия, да чистым жилищем Божиим будет. Ты бо огнезрачный Престол еси, огненных чинов Творца на руку́ Твоею неопально носившая.

Слава: Явя́тся егда́ мысли, наме́рения, дела сокровенная коего́ждо я́ве, тогда, Всемилостивая Богородице, Ты мя оправдай, защити́, заступи́, спаси и вечнаго неугасимого огня исхити́. Ты бо огнезрачный Престол еси, огненных чино́в Творца на руку́ Твоею неопально носившая.

И ныне: Жизнь Ипостасную родила́ еси, Владычице! Темже всего мя изгни́вша от гно́я страстей, смердящаго мертвеца, оживи и камень нечувствия, на могиле сердца моего лежащий, огнем Твоим растопи. Ты бо огнезрачный Престол еси, огненных чинов Творца на руку́ Твоею неопально носившая.

Песнь 8

Ирмос: К Тебе, Пречистей Деве, Заступнице усердной, в болезни моей аз прибегаю, в скорби моей си́це взываю: Владычице, помози́, от страстей погибаю!

Пресвятая Богородице, прости́, помози́, возста́ви и спаси мя, грешника!

Обыше́дше обыдо́ша мя скорби многая, напасти злыя нападо́ша на мя, болезни же лютыя и греси́ тя́жцыи одержаша мя, окаяннаго. Темже, Пречистая, в горести души́ моея́ си́це Тя молю, Владычице: помози́, от страстей погибаю!

Пресвятая Богородице, прости́, помози́, возста́ви и спаси мя, грешника!

Соодолева́емь при́сно законом плоти, безмерная делаю беззакония: всестрастный, всегда оскверняюся, страстьми безче́ствуюся, студа́ безмернаго исполняюся и не смею возвести око мое к Тебе, Чистая, то́чию взываю, Владычице: помози́, от страстей погибаю!

Слава: Тя знаю, Дево Пресвятая, Взыскание погибших: взыщи́ мя, в непроходимых де́брях греха блуждающаго и в безсилии своем к Тебе со слезами многими взывающаго: Владычице, помози, от страстей погибаю!

И ныне: Разреши мя, Разрешительнице клятвы Адама, от уз и пут железных, имиже на руку́ и ногу́ скова́ мя всего страсть моя неисцельная; разреши, свободи, с воплем крепким Тя умоляю: Владычице, спаси, от страстей погибаю!

Песнь 9

Ирмос: Ангели немолчно в вышних славят Тя, Херувим Славн́ейшую, Небеса небес превозносят Тя, Небеси́ Творца на руках Своих носившую. И аз Тя, Заступницу мою, Милосердную Матерь, бре́нными усты́ ублажаю, хвалю́, благодарю́, величаю́.

Пресвятая Богородице, прости́, помози́, возста́ви и спаси мя, грешника!

Согрешающаго видела еси мя, Всевидящее Око родившая, но и кающагося ныне зриши мя, и се ве́рую, яко грех мой прости́ши, сего ради Тя, Заступницу мою, Милосердную Матерь, бренными усты́ ублажаю, хвалю, благодарю, величаю.

Пресвятая Богородице, прости́, помози́, возста́ви и спаси мя, грешника!

Тьма преходит, егда солнце восходит; се верую, яко тьма души моея́ вскоре разсеется, егда Ты, Владычице, Заря Божия, в сердце моем Свой свет возсияеши, да и аз Тя, Заступницу мою, Милосердную Матерь, бренными усты ублажаю, хвалю, благодарю, величаю.

Слава: Мир Сына Твоего глубочайший, тишайший и всякий ум превосходящий, подаеши Ты, Владычице, душе́, измученной борьбою и в веселии своем к Тебе прибегающей, и борьбу утиша́еши, тишину в сердце водворяеши. За сей мир, за сию тишину аз Тя, Заступницу мою, Милосердную Матерь, бренными усты́ ублажаю, хвалю, пою, величаю.

И ныне: И ныне, и присно, и во веки веков, ради всех Твоих благодеяний, милостей, щедрот, бывших на мне, ради покрова Твоего небеснаго, от юности моея́ давно покрывающаго мя от конечныя погибели греховныя, Тя, Заступницу мою, Милосердную Матерь, бренными усты́ ублажаю, хвалю, пою, величаю.

Богу нашему слава!

Глас 8-й

Песнь 1

Ирмос: Воду прошед яко сушу и египетского зла избежав, израильтянин вопияше: Избавителю и Богу нашему поим.

Пресвятая Богородице, спаси нас!

Ты еси, Владычице, неоскудный источник милости, сего рад и молю Тя, хотя каплю едину милости Твоея́ ука́ни в изсохшее грехом сердце мое.

Пресвятая Богородице, спаси нас!

Пристанище сущим в беда́х Ты, Владычице; от бед всяческих избави мя, молю Тя.

Слава: В молитвах неусыпающая Богородице, облегчение Твоя молитва есть всем, грехами обремененным. Облегчи́ бремя тяжкое, греховное души моея́ стра́стныя, молюся.

И ныне: Пречистая, Преблагословенная, вем Тя страстей отгнание, грехов разрешение и всяческих болезней исцеление, темже и припадаю Tи, моляся: болезни моя исцели, грехи прости, страсти моя вся искорени.

Песнь 3

Ирмос: Небесного круга Верхотворче Господи и Церкве Зиждителю, Ты мене утверди в любви Твоей, желаний кра́ю, верных утверждение, едине Человеколюбце.

Пресвятая Богородице, спаси нас!

Ты еси, Пречистая, земнородным всем помощь, покров и прибежище. О Владычице, темже и молю Тя: покрый, соблюди мя от всякаго зла и помощь Твою низпосли ми, безпомо́щному грешнику.

Пресвятая Богородице, спаси нас!

Мно́зи мытари́, блудницы и грешницы от уз страстей своих и прегрешений свободу улуч́иша Тобою, Богородице Дево. Разреши, молю Тя, Пречистая, у́зы и моих бесчисленных согрешений.

Слава: Воистину Тя Матерь Божию и Деву Пренепорочную православно исповедую, Богоневесто, Зиждителя бо и Господа родила еси, Девою пребыла́ еси едина. От дел ми несть спасения, Владычице, вместо дел вмени мне исповедание сие православное.

И ныне: Тишина Ты еси, Богородице, Божественная, беззаконий моих лютыя потоки и сердца моего свирепыя бури и волны тишиною Твоею укроти́, ути́ши, Преблагословенная.

Песнь 4

Ирмос: Услышах, Господи, смотрения Твоего таинство, разумех дела Твоя и прославих Твое Божество.

Пресвятая Богородице, спаси нас!

Честнейшая Херувим и Сла́внейшая без сравнения Серафим, много может ходата́йство Tвoe пред Сьшом Твоим и Богом: темже молю Тя, да хода́таиствуеши к Рождшемуся от Тебе о мне, непотребном рабе Твоем. О, Владычице мира, бу́ди мне ходатаица.

Пpecвятая Богородице, спаси нас!

Храм Тя Божий вем, Богородице, невместимаго Бога вмест́ивый, сего ради молю Тя: бывша мя вертеп разбойников и всякой нечистоты вместилище, храм Божий соделай.

Слава: Одева́ющаго небо о́блаки, безсеменно рождшая Мати браконеискусная, ризу мне подаждь све́тлу, тьмою страстей омраченному.

И ныне: «Радуйся, Благодатная!» – великий Гавриил Тебе с небесе́ провозгласи, Дево Мати Марие. Темже радости исполни мое сердце, ядом горчайшим змииным преогорченное.

Песнь 5

Ирмос: Просвети нас повелении Твоими, Господи, и мышцею Твоею Высокою Твой мир подаждь нам, Человеколюбче.

Пресвятая Богородице, спаси нас!

О Дево, Мати Пречистая, в недове́домом Рождестве Твоем Сына Божия милость и истина срето́стеся, правда и мир облобыза́стася; сего ради молю Тя, Владычице, милость Сына Твоего излей на стра́стную мою душу. Истиною Истины ве́чныя лукавое сердце мое исправи, правдою Превечнаго Бога ко страху Божию пригвозди мя всего и миром тишайшим Сладчайшаго Иисуса сердце мое умири́.

Пресвятая Богородице, спаси нас!

Низпосли́ Божественный свет рабу Твоему, во тьме греховней сущему, Светоносная Се́не Небесная, Неискусобрачная, рождшая Бога, изве́дшаго свет от тьмы, Чистая.

Слава: Моление теплое, Богородице, молитвы Твоя яко кадило благовонное к Богу всяческих восходят: темже злосмра́дие греховное благоуханием молитв Твоих от души моея́ отжени́, молю́ся Ти.

И ныне: Избавление нам родила еси без семене, Христа Спасителя, Пречистая: от вечныя погибели спаси мя, Владычице, от вечнаго пламене избави мя, Милосердная Мати.

Песнь 6

Ирмос: Молитву пролию́ ко Господуи Тому возвещу печали моя, яко зол душа моя исполнися и живот мой аду прибли́жися, и молюся, яко Иона: от тли, Боже, возведи мя.

Пресвятая Богородице, спаси нас!

За премножество нечистоты́ моея́ не отрини мене́, Пречистая, за премножество скверны моея́ не лиши мя покрова Своего Небеснаго, едина Нескверная.

Пресвятая Богородице, спаси нас!

Бу́ди ми, Владычице, заблуждшему Путеводительница, потемненному страстьми́ – свет, умерщвленному грехом – жизнь.

Слава: О́ком милостивым при́зри на мя, Всемилостивая, взирающаго со страхом, и радостию, и надеждою на образ Твой пресвятый: виждь неисцельныя язвы души моея́ и исцели я́.

И ныне: О Богородице, Мати Света, да будет Евангелие Сына Твоего светильник нога́ма мои́ма, свет стезя́м моим да будут заповеди Его ве́чныя.

Песнь 7

Ирмос: От Иудеи дошедше отроцы, в Вавилоне иногда верою Троическою пламень пе́щный попраша, поюще: отцев Боже, благословен еси.

Пресвятая Богородице, спаси нас!

Мати неизследи́мыя Божия Мудрости Христа, умудри мя, молю Тя, да присно ум мой богомыслием спасительным преисполняется.

Пресвятая Богородице, спаси нас!

Благость Твою, Владычице, молю: и еще потерпи на мне, потерпи неисправность мою и Сама благодатию Твоею помози ми положити начало благое.

Слава: Пады́й, Владычице моя Богородице, падением лютым, ниц лежу аз, возстави мя падшаго, Возстание наше рождшая.

И ныне: Грех содева́я, Владычице, не стыдяхся, ныне же в чувство пришед и наготу свою зря, стыждуся; покры́й мя, обнаженнаго, молюся, покровом Твоим, грешников кающихся от вечнаго срама покрывающая.

Песнь 8

Ирмос: Царя Небесного, егоже поют во́и Ангельстии, хвали́те и превозноси́те во вся веки.

Пресвятая Богородице, спаси нас!

Владычице моя, благ всяких Подательнице, даруй мне едино высочайшее благо, еже Сына Твоего и Тебе всегда пред собою предзрети, в страсе Божием пожити, пред Богом ходити и та́ко непорочну быти.

Пресвятая Богородице, спаси нас!

Неизглаголанно, Чистая, млеко́м питала еси Дающаго пишу всякой плоти: егоже убо моли, да даст ми, алчущему, достойно вкушати пищи вечныя Плоти Его, моли, да не в суд ми будет, жаждущему, питие вечное, Кровь Его Пречистая, Честна́я.

Слава: Тебе припа́даю, Благая, духовно ногам Твоим пречистым касаяся, от сердца всего молюся: помилуй мя, Владычице, коснися десницею Твоею всеисцеляющею души моея́ болящия, да исцелеет.

И ныне: Чистая А́гнице, Дево Мати, Отроковице чистая, соделай мя чи́ста от страстей телесных, да чистым сердцем узрю́ в себе Сына Твоего и Бога.

Песнь 9

Ирмос: Воистину Богородицу Тебя исповедуем, спасеннии Тобою, Дево Чистая, с безплотными лики Тя величающе.

Пресвятая Богородице, спаси нас!

Надеждо моя, Богородице, крепко надеюся на Тя аз окаянный, яко взирая с молитвою и верою на образ Твой пречистый, никогдаже погибну, но спасуся всенепременно.

Пресвятая Богородице, спаси нас!

Разслабленным Ты еси сила, Владычице, болящим исцеление, мертвым оживление. Всем вся Ты еси, Пречистая; буди и мне, нищему, богатство, слава, сокровище, жизнь, едина радость, помощь, заступление, свет, сила, крепость, ограда, утешение, вся подавающая мне, Благая, еже к животу моему и благочестию.

Слава: Твой Божественный видя образ, Владычице, зрю в нем Тя, якоже я́ве мне присутствующую. Сего ради, ненавидя безумие еретико́в на земли́, отвергаюпщх почитание честна́го образа Tвoeгo, покланяюся святейшему зраку Твоему.

И ныне: Исцелений бездну и благодати пучину зрю Тя, Чистая: темже николи́же унываю, аще и зело́ грешен есмь, веруя, яко вся грехи моя, яко песчинка малейшая, исчезнут в пучинах и бездне благодати Твоея́. Аминь.

Кондак 1

Избра́нному Царем Славы и освященному крестною смертию Искупителя мира, чудодейственную силу им́ущему Древу составим, вернии, похвалу и радостно возопиим: Радуйся, Честно́е Древо, на нем бо совершися таинство всемирнаго искупления.

Икос 1

Ангельския силы, яко Божии служители о́крест Креста Господня невидимо предстояще, ужасахуся и поносную на земле смерть Иисусову на Небеси воспеша. Мы же, недостойнии, зна́мением Честна́го Креста Господня освящающеся, радостно взываем:

Радуйся, Честно́е Древо, Кровию Богочеловека освященное. / Радуйся, Честно́е Древо, прославившееся послушанием Христовым. / Радуйся, Честно́е Древо, свободившee нас от ада. / Радуйся, Честно́е Древо, низложение демонских полков. / Радуйся, Честное Древо, возглашение силы Иисусовой. / Радуйся, Честное Древо, на немже совершися таинство всемирнаго искупления.

Кондак 2

Видяще Тя на Кресте ви́сяща, вся Силы Небесныя лица закрыва́ху, хва́ляще, поюще Твое величие, Жизнодавче Христе. Мы же на земли со страхом и трепетом, пред святым Твоим Крестом предстояще, воспеваем радостно песнь: Аллилуиа.

Икос 2

Разум неразуме́нный, знанием Честнаго и Животворящаго Креста Господня дивно просвещающийся, со страхом и любовию покланяется святому Древу и непрестанно воспевает си́це:

Радуйся, Честны́й Кре́сте Христов, мертвыя воскрешающий. / Радуйся, Честны́й Кре́сте Христов, проявляющий истину. / Радуйся, Честны́й Кре́сте Христов, на нем бо Иисус волею распя́ся и гвоздьми́ бысть пригвожден. / Радуйся, Честны́й Кре́сте Христов, Древо всесильное. / Радуйся, Честно́е Древо, на немже совершися таинство всемирнаго искупления.

Кондак 3

Силою Честна́го Животворящаго Креста Господня бесы низлагаются, очищается нечистое житие́ наше. Того ради, с верою творя крестное зна́мение и с благоговением взирающе на изображение Страстей Христовых, поем Богу: Аллилуиа.

Икос 3

Имуще всегда пред очи́ма н́ашима Крест Святый, осеняющий и освящающий святыя храмы христианския, охраняющий Святыню Господню, со слезами благодарения воспеваем сице:

Радуйся, Честн́ое Древо, источниче благ вечных. / Радуйся, Честно́е Древо, освященное Плотию и Кровию Богочеловека. / Радуйся, Честно́е Древо, Древо чудодейственное. / Радуйся, Честно́е Древо, Древо Треблаженное. / Радуйся, Честно́е Древо, Древо жизни и спасения. / Радуйся, Честное Древо, на немже совершися таинство всемирнаго искупления.

Кондак 4

Бурю страстей лютых си́лен угасити святый и всечестны́й Крест Христов, той бо есть меч духовный, щит верных, оружие всесильное и зна́мение всепобеждающее: сего ради и мы недостойнии в веселии взываем Богу: Аллилуиа.

Икос 4

Слышаще учение Христово, веруем в Тайну спасительнаго Искупления, покланяемся Страсте́м Христовым, лобызаем Крест всесильный и радостно взываем си́це:

Радуйся, Честны́й Кре́сте Христов, угасивший ярости пламень. / Радуйся, Честны́й Кре́сте Христов, поразивший богоотступников. / Радуйся, Честны́й Кре́сте Христов, победивший полчища вражия. / Радуйся, Честны́й Кре́сте Христов, отсекший главу зми́еву. / Радуйся, Честны́й Кре́сте Христов, торжество веры и надежды христианския. / Радуйся, Честно́е Древо, на немже совершися таинство всемирнаго искупления.

Кондак 5

Боготочный источник исцелений бысть нам Крест чудодейственный, на нем бо Христос во́лею пострада нашего ради спасения и Божественныя длани Своя распростер, любовию Отчею с Голгофы объят всю вселенную. Сего ради возопиим Ему, Богу нашему, песнь: Аллилуиа.

Икос 5

Видевше вси язы́цы величие славы Креста Господня и чудодейственную силу изображения и зна́мения его, увероваша в Святую Живоначальную и нераздельную Троицу и поклонишася Кресту Всечестному; сего ради взываем радостно:

Радуйся, Честн́ое Древо, силою своею на добро нас вразумляющее. / Радуйся, Честно́е Древо, силою своею нас от болезней исцеляющее. / Радуйся, Честно́е Древо, славою своею вся вражия силы в бегство обращающее. / Радуйся, Честно́е Древо, славою своею венценосных царей прославляющее. / Радуйся, Честно́е Древо, величием своим их царство возвышающее. / Радуйся, Честно́е Древо, на немже совершися таинство всемирнаго искупления.

Кондак 6

Проповедником богоносным явися Честно́е Древо, из негоже сооружен бысть Крест Христов, Крест четвероконечный: его бо земля чудодейственно израсти́ нетленно и зело благоухающе. Крест явися покров безпомо́щным, на немже Христос волею закла́н бысть. Ему у́бо, Спасителю мира, приносим песнь: Аллилуиа.

Икос 6

Возсиял еси, яко солнце правды, Всечестный Кре́сте Христов, в недрах земли сокровенный, бездушными каме́ньми яко сокровище сберегаемый, и на радость всему миру обрете́нный, емуже велегласно возопиим:

Радуйся, Честны́й Кре́сте Христов, молитвами и усердием благочестивыя царицы Елены на́йденный. / Радуйся, Честны́й Кре́сте Христов, на высоту патриархом Макарием воздвигнутый для поклонения всем языком. / Радуйся, Честны́й Кре́сте Христов, посрамивший идолопоклонство и неверие. / Радуйся, Честны́й Кре́сте Христов, призвавший хулителей к покаянию. / Радуйся, Честный Кресте Христов, яко ты еси Древо чудодейственное и христоносное. / Радуйся, Честно́е Древо, на немже совершися таинство всемирнаго искупления.

Кондак 7

Хотя́й прояви́ти милосердие Свое Спаситель мира к роду человеческому, волею приемлет поношение, присуждается к позорной смерти, к Кресту пригвождается и крестною смертию смерть попирает, тем убо и мы поем Ему: Аллилуиа.

Икос 7

Дивное зрелище является ми́рови: Богочеловек распинается, ру́це и но́зе пригвождаются, ре́бра Его прободаются, страданием и уничижением Его раны греховнаго человечества очищаются, и тако Крест Христов Славы Божия торжество и победы знамение являет; сего ради взываем сице:

Радуйся, Честно́е Древо, смирения о́бразе. / Радуйся, Честно́е Древо, апостолов похвало. / Радуйся, Честно́е Древо, преподобных утверждение. / Радуйся, Честно́е Древо, мучеников крепосте. / Радуйся, Честно́е Древо, пустынножителей ограждение. / Радуйся, Честно́е Древо, на немже совершися таинство всемирнаго искупления.

Кондак 8

Странное чудо, позорный крест превратися в Древо Жизни и Спасения, той бо вразумляет, освящает и от болезней душевных и телесных исцеляет с верою и любовию непрестанно вопиющих Богу: Аллилуиа.

Икос 8

Все греховное житие наше очищается чудодейственным Крестом Спасителя мира, послужившим к примирению Божества с преступным человечеством. Сего ради мы благодарно возопиим:

Радуйся, Честный Кре́сте Христов, являющий нам любовь и долготерпение Божие. / Радуйся, Честны́й Кресте Христов, имже совершися призвание язы́ков. / Радуйся, Честны́й Кре́сте Христов, явление благости благоуповающим. Радуйся, Честный Кре́сте Христов, глубино́ упования душ, любящих Господа. / Радуйся, Честны́й Кре́сте Христов, сило и радосте всех христиан. / Радуйся, Честно́е Древо, на немже совершися таинство всемирнаго искупления.

Кондак 9

Всякая житейская буря сокрушается силою крестных страданий Богочеловека Иисуса, искупивших весь мир, тем убо и мы, честву́юще Всечестнаго Креста Господня святое зна́мение, смиренно приносим Богу любве́ и славы радостную песнь: Аллилуиа.

Икос 9

Вити́йствующий язык не может изрещи́ достойныя похвалы Древу Всечестно́му, из негоже составлен бысть чудодейственный Крест Христов, благоухающий любовию Страдальца Иисуса Христа. Сего ради и мы, недоумеюще достойно его восхвалити, со слезами вопием:

Радуйся, Честно́е Древо, торжество Це́ркве Христовы. / Радуйся, Честно́е Древо, освящение всех путей жизни на́шея. / Радуйся, Честно́е Древо, всем христианом вспоможение. / Радуйся, Честно́е Древо, всех немощны́х сило и подкрепление. / Радуйся, Честно́е Древо, на немже совершися таинство всемирнаго искупления.

Кондак 10

Спасти хотя́ мир, длани Своя пречистыя Христос на древо вознесе́, и древо преслуша́ния заменися Древом Сыновняго Богу Отцу послушания. Рука невоздержания низв́ерже Адама, руками Богочеловека, на Кресте распростертыми, Отец Небесный соединяет Своею любовию все концы мира, темже и мы торжественно взываем победную песнь: Аллилуиа.

Икос 10

Стена еси, ограждающая нас от всех бед и напастей, Кре́сте Всечестный, цельбоносный источниче спасения всем язы́ком, осеняющий всех святым твоим зна́мением во имя Отца и Сына и Святаго Духа, сего ради с веселием взываем:

Радуйся, Честны́й Кре́сте Христов, Кровию Богочеловека обагре́нный. / Радуйся, Честны́й Кре́сте Христов, цветами райскими благоухающий. / Радуйся, Честны́й Кре́сте Христов, лучами веры нас озаряющий. / Радуйся, Честны́й Кре́сте Христов, лучами надежды нас подкрепляющий. / Радуйся, Честны́й Кре́сте Христов, лучами любви нас согревающий. / Радуйся, Честно́е Древо, на немже совершися таинство всемирнаго искупления.

Кондак 11

Пение похвальное приносим ти, Божественное Животворящее Древо Креста Господня, верных осеняющее и всех нас ограждающее от всякаго врага и супостата, сего убо ради вопием песнь: Аллилуиа.

Икос 11

Поюще твоя чудеса, всесильный Кре́сте Христов, с верою и благодарением преклоняем колена се́рдца нашего, со слезами лобызаем святыя но́зе Страдальца, покланяемся Страсте́м Христовым и тако вопием:

Радуйся, Честно́е Древо, ски́петре царей христианских. / Радуйся, Честно́е Древо, державо всей вселенной. / Радуйся, Честно́е Древо, основание благочестия. / Радуйся, Честное Древо, вода́м освящение. / Радуйся, Честно́е Древо, полям и садам плодоносие. / Радуйся, Честное Древо, на немже совершися таинство всемирнаго искупления.

Кондак 12

Благодать Твою всесильную, Господи, являет нам Древо Треблаженное, той бо осияет ум наш, вразумляет и научает пети непрестанно победную песнь: Аллилуиа.

Икос 12

На гору Голгофскую водруже́н бысть Крест Честный, и Ты, Создателю мира, вознесен был еси на нем, яко в позор ми́рови. Мы же, вернии, лобызаем пречистыя язвы Твоя, покланяемся Честно́му Кресту Твоему, си́це взывающе:

Радуйся, Честны́й Кре́сте Христов, предназначенный Богом для Таинства искупления. / Радуйся, Честный Кре́сте Христов, яко ты еси радостное зна́мение нашего спасения. / Радуйся, Честны́й Кре́сте Христов, зна́мение нашего освобождения. / Радуйся, Честны́й Кре́сте Христов, страстей наших умерщвление. / Радуйся, Честны́й Кре́сте Христов, совести на́шея успокоение. / Радуйся, Честно́е Древо, на немже совершися таинство всемирнаго искупления.

Кондак 13

О Пречистое, Божественное и Животворящее Древо Креста Господня, чудодейственною твоею силою огради мя грешнаго, осеняющаго с верою чело мое, пе́рси моя и вся составы и у́ды моя святым твоим знамением, во имя Отца и Сына и Святаго Духа, во славу Святыя Троицы во Еди́нице прославляемыя, благодарственно воспевающаго ти победную песнь: Аллилуиа.

Этот кондак читается трижды, затем первый икос и первый кондак.

Дивный чудодейственною силою четвероконечный и трисоставный Кресте Христов! У подножия твоего в прахе распростертый, поклоняюся ти, Честно́е Древо, отгоняющее от нас всякое демонское стремление и свобождающее от всех бед, скорбе́й и напастей. Ты бо еси Древо Жизни, ты бо еси очищение возду́хов, освящение святаго храма, ограждение нашего жилища, охранение одра́ моего, просвещение ума моего, се́рдца и всех моих чувств. Tвoe святое зна́мение ограждает мя со дня моего рождения, просвещает мя со дня моего крещения. Оно со мною и на мне во вся дни живота моего, на суше и на вода́х, оно же сопровождати мя будет до могилы, осени́т прах мой. Святое знамение возвестит всей вселенной о часе всеобщаго воскресения мертвых и последняго страшнаго и праведнаго Суда Божия.

О, Кре́сте всечестны́й, осенением твоим вразуми, научи и благослови мя недостойнаго, всегда несомненно верующаго в непобедимую силу твою, огради мя от всякаго врага и супостата и исцели вся недуги моя, душевныя и телесныя. Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, силою Честнаго и Животворящаго Креста Твоего помилуй и спаси мя грешнаго. Аминь.

О, Пречудный свете Михаиле, Небеснаго Воинства безплотный Архистрати́же! В высоте недове́домой, среди све́тлостей ангельских, яко солнце сияющий, верный служитель тайны Троических суде́б, неусыпный хранитель мира христианскаго, сохрани мя благодушна и богопокорна до последняго издыхания моего среди тяжких искушений в суетной и многомятежной жизни. Не остави беспо́мощна во всех путе́х живота моего и даруй помощь сохранить память о покаянии, о последнем смертном часе́, о Страшном Суде и вечных муках, ожидающих нераскаянных грешников во аде, и о блаженстве праведных во Царствии Небесном. В час кончины моей прииди с ликом Ангелов на исход души моея́.

Кондак 1

Избра́нной от рода Давидова и званием сестры по плоти Господа Иисуса Христа почтенной, и во след Его с любовию текшей, и от всего сердца Ему послужившей, Фамари блаженней, сице со умилением ныне вопием: Радуйся, праведная жено́ Фама́ре, мироно́сице и сестро́ Господня.

Икос 1

Ангела, яко молнию, на камени сидяща, видела еси, святая и праведная жено́ Фама́ре, егда с другими жена́ми мироносицами у́тру глубоку́ предстала гробу Живодавца. Сeгo ради похв́альная вопием ти си́це:

Радуйся, виде́нием Ангела обрадованная. / Радуйся, сладчайшею вестию о Воскресении Христовом утешенная. / Радуйся, утешение сие, яко миро благовонное, ап́остолом принесшая. / Радуйся, яко крепко веровати Воскресению Христову всех нас научающая. / Радуйся, праведная жено́ Фамаре, мироносице и сестро Господня.

Кондак 2

Ви́дя издале́че твое жительство, Фама́ре блаженная, сестру тя прия́т Христос, премудрый Провидец, Емуже со ангельскими лики зове́ши: Аллилуиа.

Икос 2

Разум изумевает от премножества любве́ Божия, на тя излиянней, Фамаре праведная: како Бога присносущнаго, братом своим по плоти имела еси; како беседовала Ему, егоже непрестанно славословят Ангели; како зрела лице́ Его, на Негоже многоочитии серафими зрети не могут? О суде́б! О чудес Божиих! Все сие на тебе видяще, со страхом зовем ти:

Радуйся, Господу Иисусу те́пле споследствовавшая. / Радуйся, глаголы жизни вечныя из уст Его пречистых слышавшая. / Радуйся, добро́ту лица́ Его вы́ну неизреченную созерцавшая. / Радуйся, от Господа Сама́го тайнам Царствия Небеснаго науче́нная. / Радуйся, праведная жено́ Фама́ре, мироно́сице и сестро́ Господня.

Кондак 3

Сила Божественная во учении Христовом де́йствоваше, иудеи же ожесточеннии блажня́хуся о Нем, в ослеплении своем сице друг друга вопрошая: «Не Сей ли есть тектонов сын? Не Мати ли Его нарицается Мариам, и братия, и сестры́ Его не вся ли в нас суть: откуду убо Сему сия вся?» Мы же купно с сестрою Господнею Фамарию славною исповедуем Христа, Божию Силу и Божию Премудрость, благодарно зовуще Ему: Аллилуиа.

Икос 3

Имущи ГосподаИисуса Христа братом по плоти своим, ты и Пречистую Пресвятую Деву и Преблагословенную и Славную Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию материю своею называла если, Фамарь блаженная. Мы же, таковой милости Божией неизреченной, на тебе бывшей, удивляющеся, вопием ти:

Радуйся, от Царицы Небесной дщерью именова́нная. / Радуйся, Царицу Небесную материю своею звавшая. / Радуйся, на объятиях Ея Превечнаго Младенца держимаго видевшая. / Радуйся, Питателя жизни нашея, от Пречистыя Девы питаемаго, сла́дце созерцавшая. / Радуйся, праведная жено́ Фама́ре, мироно́сице и сестро́ Господня.

Кондак 4

Буря помышлений сумнительных смущаше некогда отца твоего, целомудреннаго Иосифа, егда узре́ Деву Пречистую, во чреве имущую, и бракоокра́дованную помышляя Ю, уве́дев же зачатие Ея от Духа Свя́та, рече́: Аллилуиа.

Икос 4

«Слыши, Дщи, и виждь, и приклони́ ухо Tвoe, и возжелает Царь добро́ты Твоея́», – тако возопи иногда Давид, пра́отец твой, Деву Марию предзря́. Мы же вопием ти, Фама́ре блаженная:

Радуйся, Иосифа Обручника дщи преславная. / Радуйся, Семейства Святаго отрасль пречестна́я. / Радуйся, святую Саломи́ю, матерь Иоанна Богослова, сестрою имевшая. Радуйся, возлюбленнаго ученика и наперсника Христова сро́днице ближайшая. / Радуйся, праведная же́но Фам́аре, мироно́сице и сестро́ Господня.

Кондак 5

Семизвездие святое, семизвездие пречудное, семизвездие пресветлое, у́зрим вернии на тве́рди родств́а Иисусова, четвери́цу апостолов, братьев Господних по плоти: Иакова, Иоси́ю, Иуду, Си́мона и троицу святых жен-мироносиц, сестер Господних по плоти: Есфирь, Фамарь и Саломию, с ними Христу вопиим: Аллилуиа.

Икос 5

Видевшую Господа нашего Иисуса Христа лице́м к лицу, Фамарь блаженную песньми тако почтим:

Радуйся, яко мно́зи пророцы восхотеша видети, яже ты видела еси, и не ви́деша. / Радуйся, яко мно́зи ца́рие вожделеша слышати, яже ты слышала еси, и не слы́шаша. Радуйся, Солнцем правды осия́нная. / Радуйся, светом Христовым озаренная. / Радуйся, праведная же́но Фама́ре, мироно́сице и сестро́ Господня.

Кондак 6

Проповедницы богоноснии Воскресения Христова явишася праведнии жены́-мироносицы, с Фамарию блаженною, апостолом глаго́лаху: «Христос Воскресе! Пойте Ему: Аллилуиа».

Икос 6

«Возсия паки Солнце праведное, зашедшее иногда во Гроб», – в радости вопияла еси с другими женами мироносицами, Фама́ре праведная, воскресшаго видевши Господа. Мы же песнь воспеваем тебе сицеву́ю:

Радуйся, лик мироносиц, яко сестра Иисусова, собою украси́вшая. / Радуйся, на Небесех с ними присно веселящаяся. / Радуйся, со ангельскими Силами вечно ликующая. / Радуйся, со всеми святыми о нас грешных молящаяся. Радуйся, праведная же́но Фама́ре, мироно́сице и сестро́ Господня.

Кондак 7

Хотя́ спасти род человеческий, Господь Иисус Христос, нося́ Крест Свой, изыде на место, глаголемое Лобное. Ты же, Фама́ре блаженная, со иными дще́рьми Иерусалимскими, со слезами многими, во след Его текла еси. Обращься же Иисус рече: «Дщери Иерусалимския, не пла́читеся обо Мне, оба́че себе плачите и чад ваших». О, даруй и нам, твоими молитвами, же́но святая, плач покаянный, да пла́чем себе о гресе́х наших, да прощение от Господа получивше, вопием Ему: Аллилуиа.

Икос 7

Новое чудо и боголепное сподобилася еси зрети, Фама́ре мироно́сице: камень отвале́нный; гроб истоще́нный; тлю, Животом попра́нную; ад низве́рженный. Сего ради воспои́м ти песнь хвалебную:

Радуйся, чудес Божиих свидетельнице верная. / Радуйся, премногих исцелений Иисусовых зрительнице блаже́нная. Радуйся, милосердием неизреченным Господа к людям умиле́нная. / Радуйся, светлаго Воскресения Христова провозвестнице пресла́вная. / Радуйся, праведная же́но Фама́ре, мироно́сице и сестро́ Господня.

Кондак 8

Стра́нна Бога, плотию страдавша, и погребенна, и воскресшаго в третий день по Писанию, исповедуем, славословим, благодарим, вопиюще Ему с Фамарию песнь ангельскую: Аллилуиа.

Икос 8

Весь тре́пета священнаго и радости неизреченныя исполнися отец твой, приснопамятный Иосиф Обручник, егда в Вифлееме таинство славное и преславное ви́де: небо – вертеп, престол херувимский – Деву, ясли – вместилище, в нихже возлеже невместимый Христос Бог! Таковаго блаженнаго отца имевшая, приими от нас песнь сицеву́ю:

Радуйся, дщи благословенная. / Радуйся, Богом избра́нная. / Радуйся, благословение семейства благословеннаго на себе присно носившая. / Радуйся, Божие благословение тебе с верою молящимся низпосылающая. / Радуйся, праведная же́но Фама́ре, мироно́сице и сестро́ Господня.

Кондак 9

Вся́кия утоли́ болезни, печали и скорби наша, Христом Воскресшим уте́шенная мироно́сице праведная, да с тобою зовем Ему: Аллилуиа.

Икос 9

Вещавшая с иными мироносицами апостолом радоватися о Воскресении Христовом, исполни радости сея́ и нас всех, воспевающих тя:

Радуйся, пред Престолом Божиим призывающих тя, поминающая. / Радуйся, дерзновение ве́лие пред Господом Иисусом имущая. / Радуйся, о наших гресе́х милосердие Его умоляющая. / Радуйся, к любви Его сладчайшей всех нас зову́щая. / Радуйся, праведная же́но Фама́ре, мироно́сице и сестро́ Господня.

Кондак 10

Спасение нам, в бездне греховней погибающим, испроси у Спасителя Бога, Фамаре праведная, да с тобою вопием Ему: Аллилуиа.

Икос 10

Стена твердая бу́ди нам, жено́ святая, от враг видимых и невидимых лю́те напа́ствуемым, да зовем ти си́це:

Радуйся, уте́шительнице душ скорбящих. / Радуйся, умири́тельнице сердец смятенных. / Радуйся, кре́посте малодушных. / Радуйся, бо́дросте унылых. / Радуйся, праведная же́но Фамаре, мироно́сице и сестро Господня.

Кондак 11

Пение ангельское в го́рних высота́х на Небесе́х ныне слышиши, мироносице праведная, еще на земли́ прежде, при Гробе Господнем сподобившаяся видети Ангелов, и с ними воспевати Воскресшему Христу: Аллилуиа.

Икос 11

Светоприемную свещу́, Деву Пречистую, у Креста Сына Своего предстоящую, видела еси, Фама́ре блаженная, егда́ с ины́ми жена́ми-мироносицами на Голгофе была еси и из уст Пренепорочной глаголы сия горькия слышала еси: «Увы Мне, Чадо Мое, увы Мне, Свете Мой и Утробо Моя возлюбленная. Симеоном бо предреченное слово днесь сбы́стся: оружие сердце Мое пройде!». Сего ради во умилении сердечном взываем ти:

Радуйся, Матери Божией в скорби Ея Голгофской спострадавшая. / Радуйся, от оставленнаго всеми Господа Иисуса Христа ника́коже отступившая. / Радуйся, словеса́м Господним, со Креста глаго́ланным, со слезами внимавшая. / Радуйся, молитву покаянную разбойника благоразумнаго: «Помяни мя, Господи, егда́ прии́деши во Царствии Твоем», – слышавшая. / Радуйся, праведная же́но Фама́ре, мироно́сице и сестро́ Господня.

Кондак 12

Благодать Господню вели́ю ощути́ в сердце своем сродник твой Клеопа апостол, егда с другим вкупе апостолом Лукою во Еммау́с шествоваху, и Воскресший Господь идя́ше и бесе́доваше с ними и посем позна́н бысть и́ма в преломлении хлеба. Тогда возопи́ста оба друг другу, глаголюще: «Не сердце ли на́ю горя́ бе в на́ю, егда глаго́лаше на́ма на пути и егда ска́зоваше на́ма писания?» Да ощути́т и наше сердце Сладчайшаго Господа Иисуса молитвами твоими, Фама́ре славная, да от избытка сердца глаголят и наша уста Ему победную песнь: Аллилуиа.

Икос 12

Поюще родство твое по плоти с Господом Иисусом Христом, восхваляем и любовь твою пламенную, еюже миро свое благовонное растворила еси, на Гроб Христа принесши, и взываем ти си́це:

Радуйся, с мудрыми девами светильник свой ел́еем любве́ возжегшая. / Радуйся, Христа от Гроба, яко жениха, от чертога исходяща, сре́тившая. / Радуйся, со Христом на брак небесный вшедшая. / Радуйся, сладость пребывания во Христе Иисусе присно вкушающая. / Радуйся, праведная жено Фамаре, мироно́сице и сестро́ Господня.

Кондак 13

О, святая и праведная же́но Фамаре, мироно́сице и сестро́ Господня, ми́ро пламенныя любве́ своея́ Христу принесшая! Даруй и нам возлюбити Сладчайшаго Господа Иисуса Христа от всего сердца нашero, да во Христе Иисусе и друг друга возлюбим, в любви и согласии поживем, да едиными усты и единым сердцем славим и воспеваем пречестно́е и великолепое Имя Господне, поюще Ему: Аллилуиа, Аллилуиа, Аллилуиа!

Сей кондак глаголи 3, посем паки икос 1. ¹⁶⁴

О, святая и праведная жено, мироносице Фамаре блаженная: услыши нас, в час сей молящихся тебе! Ты сподобилася еси быти сродницею, сестрою Господнею по плоти: даруй и нам твоими молитвами, да и мы духом нашим и сердцем нашим тако сроднимся с Господом Иисусом Христом, яко пребывати Ему в нас присно, и нам в Нем та́кожде присно пребывати. Да насыщаемся, да исполняемся и преисполняемся непрестанно сладостию Иисусовою, Его благодатию, Его светом, Его миром глубочайшим, Его жизнию вечною, яко розга́ преисполняется соком от лозы́ своея́. О, сро́днице Господня избра́нная, твоими молитвами даруй нам тако сроднитися с Господом Иисусом Христом, та́ко возлюбити Его, нас ради распятаго, страдавшаго, погребеннаго и воскресшаго, яко да кроме́ Сладчайшаго Иисуса никоея́же да восхо́щем сладости, никоея́же возжела́ем красоты́, никоея́же да и́щем утехи, или славы, или чести мира сего. Но вся сия ради Господа Иисуса Христа в сор и прах да вменяются нами, да Его Единаго приобрящем, ниже́ сама́я смерть да возможет нас разлучити от любве́ Его! Да та́ко на земли́ с Господом нашим Иисусом Христом сроднившеся, и на Небесе́х лице́м к лицу Его у́зрим и воспои́м и прославим со Безначальным Его Отцем, и Пресвятым и Благим и Животворящим Его Духом во веки веков. Аминь.

Сестра по плоти Господа Иисуса была еси, Фама́ре блаженная; во след Его яко мироносица с любовию теплою текла́ еси. Тем же молим тя: огнем Христовы любве́ и наша сердца возгрей, да в путь заповедей Господних усердно течем.

Величаем тя, Фама́ре блаженная, же́но мироно́сице праведная, и чтим святую память твою, ты бо миро благовонное на гроб Жизнодавца принесла еси.