1833 г.

Осенью 1833 года приехал в Шую, по случаю, кажется, закладки новой каменной церкви в Спасском приходе, ректор Владимирской семинарии, архимандрит Неофит. Само собою разумеется, что он посетил наше училище. Когда он вошел в высшее отделение, ученики хором пропели: «Salutamius» (т. е. приветствуем). Затем я произнес латинскую речь, сочиненную учителем низшего отделения, священником Я.И. Холуйским. Вот в каких выражениях заключалась эта речь.

«Non ita natura laetatur instante vere, quam maxima ob Tunm nobis jucundissimum adventum pectora nostra afficiuntur laetitia. Tunc enim temporis calor solis mortuas seminum radices resuscitat: nunc vero benevola Tua praesentia in animas nostras, quae se laturas esse nonnunquam fructus promittunt, vehementem impetum ad ulterius promovendas ac excolendas litteras inspirat. Wenias igitur, musarum Protector optime! vtnias, ut revivificentur corda nostra, quae ad excipienda salutaria Tua institutf, semper promta sunt».

To есть: «Не столько радуется природа при наступлении весны, сколько наши сердца восхищаются сильнейшим восторгом при Твоем приятнейшем для нас пришествии. Ибо там теплота солнечная оживотворяет помертвевшие корни семян: здесь благосклонное Твое присутствие вдыхает в наши души, обещающие принести некогда плоды, сильное стремление к продолжению и изучение наук. Гряди убо, благостнеший Покровитель муз, гряди, да наши сердца, всегда готовый к приятно Твоих спасительных наставлений, оживотворятся».

Долго ли пробыл в нашем классе высокопочтенный посетитель и что он делал, не помню; помню только, что он напутствован был другой речью – греческой, составленной инспектором Певницким и произнесенной моим товарищем Иваном Аменицким. К сожалению, я не могу передать здесь содержание этой речи; но в моей памяти сохранились только последние слова оной: ςυτά ηεόφυτα (новонасажденные леторасли), удачно примененные к имени посетителя: Неофит.

В 1833 году производилась, по распоряжению Правительства, народная перепись. Мне поручено было смотрителем переписать ревизскую сказку для дедушки, соборного протоиерея A.И. Никитского. Когда я принес переписанную мной сказку и вручил самому о. протоиерею, этот 87-милетний ученейший старец обласкал меня и вступил со мной в разговор. О чем была речь, я теперь уже не помню, но в моей памяти врезались следующие слова старца: «вот, Тихомиров, как я учился в Москве: и в академии, и в университете я окончил курс первым студентом. Учись и ты так».

В то же время смотритель о. Василий Цветков поручал мне переписать составленную им для его прихожанки, богатой купчихи Болотовой, ревизскую сказку; и когда я переписал, он велел мне отнести ее к Болотовой. За этот труд она дала мне несколько аршин ситца для сорочки.

В 1833 году я взят был в певческий хор купца Киселева и пел тенором, хотя голос у меня был не очень завидный. Эта новая профессия доставляла мне некоторые выгоды: я получал и одежду и небольшое денежное жалование; сверх того имел доступ в богатые купеческие дома, где видел всякого рода роскошь, и, следовательно, более или менее изощрял свой эстетический вкус. Но, с другой стороны, немало видел и худых примеров.