Глава VI. Святитель Тихон Задонский и его подвиги

Содержание. Детство и юность Св. Тихона. Аскетическая настроенность и духовное созерцание. Служение Св. Тихона в должности учителя, ректора семинарии и настоятеля монастыря. Епископское служение Св. Тихона. Религиозно-нравственное состояние Воронежской паствы. Высокий взгляд Святителя на жизнь и строгие требования к себе и пасомым. Распоряжения Святителя, направленные к упорядочению церковной жизни, и равнодушие к ним духовенства. Заботы Святителя о просвещении духовенства, и постигшие его неудачи. Обличения нравственных нестроений паствы. Распоряжения, направленные к упорядочению строя монастырей. Общий обличительный тон поучений и распоряжений Святителя. Неудовлетворенность его епархиальною деятельностью. Болезнь Святителя и удаление на покой. – Жизнь на покое в Толшевском и Задонском монастырях. Аскетические подвиги и постоянное молитвенное настроение. Духовные созерцания и духовная радость. Кротость и снисхождение к ближним – начало нового периода общественной деятельности. Нравоучительные сочинения Святителя. Любовь к заблуждающимся в вере. Отношение к крестьянам и помещикам. Любовь к детям. Благотворительность Святителя.

Монастыри Донской Украины до средины XVIII в. не выдвинули сколько-нибудь значительных подвижников. Являясь выражением традиционной потребности в уединении и подвиге, они по своему внутреннему укладу были показателями средних нравственных сил местного населения. Если исторически записи и предания и сохранили отдельные имена иноков, особенно основателей обителей, то и эти имена местному населению не принадлежат, а служат лишь проводниками подвижнических преданий то киевского, то московского монашества. Таковы выходцы с юго-запада Ксенофонт и Иоасаф, с именами которых соединяется основание Дивногорского монастыря с его пещерами, этого подражания Киевским пещерам. Таковы выходцы из Московского Сретенского монастыря Кирилл и Герасим, основавшие за Доном Сретенский Тешевский монастырь, перенесшие сюда и Владимирскую икону Богоматери (копию), чудесною помощью которой спаслась Москва от татарского нашествия (Тамерлана). На берегу Дона, столько раз подвергавшегося опустошительным набегам татар, эта св. икона являлась как бы оплотом Донской Украины против татарского владычества. Так сплетались здесь два подвижнических течения, конечно, без борьбы, формируя монашеские настроения окраинного населения.

Строитель церковного уклада жизни придонского населения – Св. Митрофан был также выходцем из московской или – точнее суздальской Руси, и также – продолжателем московского влияния. И он старался ввести в строй придонских монастырей те же порядки, какие испытал сам, будучи настоятелем двух великорусских монастырей. Его задача состояла не в том, чтобы распространить среди монахов строго-аскетические идеалы полного отречения от мира, а в том, чтобы в монастырях ввести то «изрядство» в жительстве тот порядок, который он вводил и в другие стороны церковной жизни этого края.

Преемники Св. Митрофана по Воронежской кафедре для придонского монашества почти не имели положительного значения, – по крайней мере ни откуда не видно, чтобы они имели положительное влияние на монашествующих. Сохранившиеся письменные памятники скорее говорят обратное: епископы Пахомий, Лев, Феофилакт, своими заботами о материальном благосостоянии кафедры, задевавшие имущественные интересы монастырей, вооружали против себя монашествующих и иногда вносили расстройство в обычные порядки монастырской жизни.

Но вот на Воронежскую кафедру вступает Св. Тихон, и в жизни придонского монашества пробивается новая, свежая струя. Святитель является вторым строителем Придонья. Но это строительство касалось не столько внешнего порядка и благочиния, сколько внутреннего подъема, аскетической настроенности иноков. С именем Св. Тихона не только в жизни местного, придонского, но и всего вообще русского монашества, соединяется нарождение особого направления.

Св. Тихон был сын дьячка Саввы Кириллова из с. Короцка, Новгородской губернии. Он родился в 1724 г. и назван Тимофеем. Таким образом и второй Воронежский Святитель был духовного происхождения, а по месту рождения и воспитания принадлежал коренной Великороссии с ее православными преданиями и обычаями. Это необходимо отметить в его жизнеописании, так как это было очень важно для пастырского и аскетического влияния Святителя на население Придонья.

Но еще важнее то, что семья Св. Тихона жила простою жизнью русского крестьянина и давала своим детям тот целостный уклад жизни, то целостное мировоззрение, которое воспитало многочисленные сонмы русских подвижников.

В младенческие годы, лишившись отца, Тимофей вместе с матерью своей Домникией жил в доме старшего своего брата. Здесь же жил еще третий брат его и две сестры. Старший брат отправлял должность дьячка. Семья жила в «великой бедности», так что с трудом добывала и дневное пропитание. Поэтому вдова-мать сильно горевала, не зная, как поставить на ноги детей. Маленький Тимоша полюбился богатому бездетному Короцкому ямщику. – Отдайте мне Тиму, говорил он не раз матери: я его вместо сына воспитаю и все имущество мое – его будет. Жаль было матери отдать мальчика, и она отказывала ему. Но крайний недостаток в пище принудил ее отдать сына, и она уже повела его к ямщику. Старшего брата в это время дома не было. Пришедши домой, он спросил у сестры, где мать. – Повела Тиму к ямщику, ответила та. Брат выбежал из дома и быстро догнал мать. Упавши перед нею на колени, он спросил: «Куда вы ведете брата?! Ведь, ямщику отдадите, ямщиком он и будет, я лучше с сумою по миру пойду, а брата не отдам ямщику: постараемся обучить его грамоте, – и тогда он может к какой-нибудь церкви определиться в дьячки или в пономари». Эти слова подействовали на мать, и мальчик вместе с нею и братом возвратился домой

Вот первое, глубоко запавшее в душу маленького Тимы, воспоминание детства. Здесь и крайняя бедность, и материнская скорбь о голодающем мальчике, и горячая любовь к нему старшего брата. Но главное – этот брат-дьячок, живущий впроголодь, ни во что ставил материальный достаток сравнительно со своим званием церковнослужителя. Он готов отдать последнее, готов идти по миру с сумой, чтобы только сделать маленького брата человеком в лучшем смысле этого слова. В такой семье, полной самопожертвования, любви и церковности, воспитывался маленький Тима, и понятно, что под такими могучими и светлыми впечатлениями детства не страшна была ему бедность.

А бедность доходила до нищеты. В доме есть было нечего, и маленький Тимоша по целым дням у богатого мужика боронил пашню, чтобы только богатый мужик хлебом накормил. Но настроение мальчика было высокое. «Детских игр он обыкновенно избегал и любил говорить только о божественном, при чем его отзывчивая душа горячо воспринимала всякую беду людскую, и лихую болезнь, и нищету непроходимую. В воскресные дни и праздники маленький Тимофей, разрядившись в новенькие лапотки, раньше всех являлся в Короцкую церковь и бывал очень счастлив, если ему удавалось или как-нибудь услужить священнику в алтаре, или что-нибудь прочитать или пропеть в церкви»⁴⁵⁹.

Так прожил Тимофей до 14-летнего возраста. В 1737 г. мать повела его в Новгород, чтобы определить в Семинарию. Но почему-то не вдруг удалось ему поступить туда, и его уже предназначили исключить из духовного звания и определить в военную арифметическую школу. Спасла опять любовь брата, бывшего тогда причетником в Новгороде. Он упросил начальство принять брата в семинарию, обещая помогать ему в содержании. 11 декабря 1738 г. Тимофей был записан в семинарию с фамилией Соколова. Вскоре умерла его мать. Для приобретения дневного пропитания Тимофей нанимался к огородникам копать гряды. И хотя потом Тимофей был определен на казенный счет, но терпел и после того великую нужду. Из казенного хлеба, который он получал, только половину он оставлял себе на пропитание, а другую продавал и покупал свечу, – путем лишения себя в пище он мог заниматься по вечерам. И при таких тяжелых условиях, Тимофей Соколов усиленно занимался, что вызывало насмешки со стороны сверстников. Богатые товарищи, проводя время в играх, подходили к Тимофею и, махая на него отопками лаптей, говорили: «величаем тя». Впоследствии, когда Св. Тихон, уже посвященный во епископа, приехал в Новгород, эти же товарищи пришли к нему для принятия благословения. Святитель сказал им: «вы, братцы, смеялись надо мной, когда мы были в семинарии малолетними детьми, и отопками на меня махали, теперь же и кадилами будете кадить». А они сказали: «прости, владыка святой»! Он же сказал им: «я шутя вам говорю, братцы».

Обучение Тимофея Соколова в семинарии было довольно продолжительно: начавшись в 1738 г., оно окончилось только в 1754 году. Это объясняется исключительно тем, что Новогородская семинария, во время обучения в ней св. Тихона, не была еще полной семинарией. Так, он четыре года просидел в риторике, так как до 1745 г. еще не было в семинарии философского класса; затем четыре же года Тимофей Соколов просидел в философии, так как богословский класс был открыт только в 1748 году. А потом, вследствие смерти учителя этого класса и неимения другого подходящего учителя, богословский класс был прикрыт, ученики же снова обращены в философский класс, где пробыли до 1750 г. В 1750 г. св. Тихон снова стал слушать Богословский класс, который окончил в 1754 году. Но уже в 1750 г. он, будучи еще семинаристом, определен был учителем греческого языка, который и преподавал до окончания семинарии, после чего был определен учителем риторики.

Таким образом, Тимофей Соколов окончил семинарию уже в 30-летнем возрасте, вполне сложившимся человеком, с определенными убеждениями и привычками. Какими желаниями был проникнут Тимофей Соколов во время продолжительного обучения? Его старший брат когда-то мечтал сделать из него служителя церкви Божией. И обстоятельства сложились так, что эта мечта Короцкого дьячка бедняка должна была осуществится: его младший брат был на прямом пути уже не к дьячковству, а к священству. А отличные успехи могли зародить в его душе и более заманчивые мечты – о епископстве. Рассказывают, что родственники просили его принять сан священника и нашли ему невесту, но Святитель решительно отказался и от того, и от другого, от священства из благоговения к нему, от женитьбы – из презрения ко всему мирскому. Но Тимофей Соколов воспитал в себе мечты другого рода. Жизнь в Боге в полном уединении – вот к чему стремился он, по окончании семинарского курса. «Я никогда не мыслил о сем важном сане, чтобы мне быть епископом, а у меня мысли были непременно куда-нибудь удалиться в пустынный монастырь, поступить в монахи и проводить уединенную жизнь»⁴⁶⁰. Даже впоследствии, в сане епископа, он не оставлял этой мысли: «если бы можно было, я бы и сей сан с себя сложил, и не токмо сан, но и клобук и рясу снял с себя, и сказал бы о себе, что я простой мужик, и пошел бы себе в самый пустынный монастырь и употребил бы себе в работу, как-то: дрова рубить, воду носить, муку сеять, хлебы печь и проч., но тая беда, что у нас в России сего сделать не можно»⁴⁶¹.

Так нравственные порывы юноши далеко переросли благие желания его брата. Тимофей Соколов принадлежал к тем избранным натурам, которые ранее общественной деятельности имеют потребность в уединении, самособранности. И хотя внешние обстоятельства его жизни, сложились так, что в скором времени по окончании семинарского курса вывели его на широкую церковно-общественную деятельность, но созревшее еще в юности желание уединиться в пустынной обители никогда не покидало его, и оно-то привело его «на обещание» сначала в Толшевский, а потом в Задонский монастырь. Но и ранее, занимая разные церковно-общественные должности, он жил истинным иноком. Чтение назидательных и богословских книг, размышление о вопросах веры и молитва – вот в чем проводил он свои досуги. И еще будучи светским, он поднимался иногда на такую высоту религиозного созерцания, что удостаивался видений. «Когда я был учителем, я и тогда имел привычку и любил ночное время без сна провождать, а занимался либо чтением душеполезных книг, либо душеспасительными размышлениями. В месяце мае ночь была весьма приятная, тихая и светлая: я вышел из келии на крыльцо, которое на северную сторону было, и стоя размышлял о вечном блаженстве. Вдруг небеса разверзлись и там такое сияние и светлость, что бренным языком сказать и умом понять никак невозможно; но только сие было кратко, и паки небеса в своем виде стали, и я от того чудного явления более горячее желание возымел к уединенной жизни; и долго после оного видения чувствовал и восхищался умом, да и ныне, когда вспомню, то ощущаю в сердце моем некое веселие и радость»⁴⁶². Однажды Тимофей Соколов был в квартире у своего товарища Симона Лаговского (впоследствии епископа Рязанского). «Ночною порою, вышедши на крыльцо, и стоя на оном, размышлял он о душеполезных материалах; взглянув на небо, украшенное звездами, вдруг видит на восточной стороне, на подобие больших дверей, отверсты небеса, сияющие таким светом, что глаза у него померкли; а оное-де отверстие продолжалось около четверти часа, потом помалу как бы двери затворились. Небесное отверстие это и в Воронежской епархии повседневно ему воображалось, так что беспрерывно побуждало его, оставил трудное, важное и опасное правление пастырской должности, идти, для лучшего и удобнейшего получения вечного блаженства, на жизнь уединенную»⁴⁶³.

При таком настроении, Тимофей Соколов оставался в миру только по просьбе родных, которые, естественно, смотрели на него как на свою опору. Его сестра-вдова бедствовала в Короцке и пробивалась кое-как тем, что мыла полы у зажиточных людей. Сделавшись, по окончании семинарии, учителем риторики, он взял ее к себе в Новгород и содержал ее на свой счет.

О внешних обстоятельствах жизни молодого учителя семинарии за это время почти не сохранилось сведений. Одно только поразительно событие впоследствии передавал Святитель, как дело особого Промыслительного о нем попечения. «Когда я еще учителем был, во время вакации, просил нас, учителей Александровского (Свирского) монастыря архимандрит к себе в гости; Так мы и отправились к нему. По приезде в монастырь, я один из любопытства пошел на колокольню осмотреть положение места округ монастыря, подлинно прекрасное, и, не опробовав перил, оперся на них, а они вдруг и пали на землю, а меня будто кто назад толкнул, я к колоколам на пол затылком и упал полумертв, едва опомниться мог, и чрез великую нужду сошел с колокольни и мог дойти до архимандричьей кельи. Но они стали мне говорить: «что ты видом изменился, Тимофей Савельевич? Посмотри, братец, в зеркало, ты мертвому подобен». Я им сказал: «пожалуйте чашку чаю, после вам скажу причину моего изменения». Напившись чая, я повел их к колокольне, и смотрели на перила, кои в дребезги разбиты лежали. Я им сказал: «на сем месте и мне бы быть так разбитому»⁴⁶⁴.

Так прожил Тимофей Соколов около четырех лет. В 1758 году он подал прошение вновь назначенному тогда Архиепископу Новогородскому Димитрию о пострижении в монашество вместе со своим товарищем по учительству Стефаном, в монашестве Симоном, Лаговским. 10 апреля 1758 года он был пострижен ректором Новгородской духовной семинарии Парфением Сопковским и наречен Тихоном. А в Фомино воскресенье Тихон посвящен в иеродиакона – в Петербурге, затем летом того же года – в иеромонаха. В скором времени после того Симон Лаговский был определен ректором Новогородской семинарии, а его место – учителя философии 27 августа занял иеромонах Тихон; затем 13 января 1759 года – определен префектом семинарии. И в этой должности молодой иеромонах пробыл только полгода. По просьбе Тверского Архиепископа Афанасия, 26 августа 1759 года иеромонах Тихон был уволен в Тверскую Епархию «к определению, по рассмотрению тамошнего Преосвященного, к лучшему пред сим, в коем он находился, послушанию». Первоначально Тихон был определен Архимандритом Желтикова монастыря; но в скором времени, в том же 1759 году, был переведен в Отроч монастырь, с определением ректором семинарии и учителем богословия. В этой должности он прослужил около года.

Как учитель богословия, Св. Тихон положил начало новому, живому, направлению в русской богословской науке. В противоположность своим предшественникам и современникам, дававшим схоластические системы на латинском языке, Св. Тихон излагал богословский курс на русском языке, заботясь более всего о воздействии на сердца слушателей. Поэтому он не вдавался в диалектические тонкости при изложении богооткровенных истин, а раскрывал их на точных основаниях откровения, при посредстве святоотеческих писаний.

Свободное от семинарских трудов время Св. Тихон проводил в своем монастыре. Его душа по-прежнему жаждала уединения, и он намеревался здесь выстроить себе уединенную келью. Но он был уже ярко светящим светильником, и ему невозможно было скрыться. Правящая церковная власть признала, что пора ему стать «на свещнице», чтобы светить миру. И Промысл Божий ясно предуказывал на его архипастырское служение.

В пасхальную неделю 1761 года члены Св. Синода избирали епископа (викарного) в Новгород. Написаны были имена семи кандидатов, и хотели приступить к выбору епископа посредством жребия. Но Смоленский Епископ Епифаний просил еще написать имя Тверского ректора Тихона. «Он молод», заметил первоприсутствующий Член Митрополит Димитрий Сеченов. Однако имя его написали. После того три раза метали жребий, и каждый раз выпадал жребий Тихона. «Верно, Богу так угодно, чтобы он был Епископ», промолвив Митрополит и прибавил: «не туда я мыслил его назначить»⁴⁶⁵.

В этот же день Св. Тихон служил литургию вместе с Архиепископом Афанасием в Тверском соборе. Пред великим выходом, когда архиепископ у жертвенника вынимал частицы о здравии, Тихон, по обычаю, подошедши к жертвеннику, сказал: «помяни мя, Владыко святый». Вместо того, чтобы сказать на это: «священно-архимандритство твое», Архиепископ сказал: «епископство твое да помянет Господь Бог во царствии своем». Заметив ошибку, он улыбнулся и сказал: «дай Бог вам быть Епископом». Впоследствии Святитель сам признавал в этом особое действие Промысла Божия: «Всевышнего судьбе угодно так, что есмь недостойный епископ»⁴⁶⁶.

О состоявшемся избрании в Епископы св. Тихон узнал при следующих обстоятельствах. Однажды, в субботний день, он был в монастырской вотчине близ Твери, наблюдая за работою монастырских крестьян, мостивших мост через речку. Услышавши благовест к вечерне, он приказал заложить коляску и поехал в монастырь к вечерне; пришел в церковь и стал на своем месте. В скорости пришел к нему от архиерея сторож и говорит: «отец ректор, пожалуйте к его преосвященству». Я ему сказал: «вот отслушаю вечерню, тот час же и явлюсь к его преосвященству». Но посланный не успел с монастыря выйти, в туже минуту приходит другой сторож и говорить мне: «извольте скорей ехать». И я, не дослушав вечерни, поехал в архиерейский дом; но, дорогою едучи, чувствовал в сердце своем и печаль, и радость; ибо некоторые были из архиерейского дома, как то эконом и прочие, недоброжелательны мне, и думал: нет ли от них каких-либо клевет на меня архиерею. По приезде же я вошел к нему с торопливостью в переднюю келью, и говорю келейному: доложи пожалуй его преосвященству, что я приехал. Но в туже минуту вышел преосвященный и говорит мне приветственно: прошу покорно, отец ректор, и зараз сказал: поздравляю вас епископом, и дал мне синодальный указ; сам же заплакал: «жаль де мне, говорит, расстаться с вами. Вы не медлите, сдайте монастырь, говорит мне, и отправляйтесь в Петербург».

13 мая 1761 года св. Тихон был посвящен в Петропавловском соборе в епископа Кексгольмского и Ладожского, викария Новгородской епархии – на 37 году от рождения. В управление ему был дан Новгородский Хутынский монастырь. Скоро отправился св. Тихон и в Новгород, и с почестями был встречен новгородскими жителями, которым было известно, что новый епископ местный уроженец и воспитанник, а потом и учитель новогородской семинарии. Среди народа находилась и родная сестра Святителя, которая вдовствовала в крайней бедности и только благодаря брату стала жить безбедно. На другой день утром Святитель послал за ней колясочку. «А она, рассказывал Святитель, приехавши, и не смеет взойти ко мне в келью; я, отворя двери, говорю ей: пожалуй, сестрица; а она, войдя в келью, вся слезами залилась; я говорю ей: что ты плачешь, сестрица? Я плачу, говорит, от великой радости, братец; вспомните, в какой мы бедности при матушке воспитывались, – что, бывало, временем и дневной пищи лишались мы; но теперь я вижу вас в таком высоком сане! Я вчера была между народом и видела, как и встречу вам делали! Я говорю ей: сестрица, ты почаще посещай меня, теперь есть на чем вам приехать ко мне, у мене есть услуга, лошади и коляска для вас. А она сказала: благодарствую, братец, но иногда и наскучу вам частым приездом. – Нет, родная, сказал я ей, я никогда не наскучу твоим посещением; я сердечно тебя люблю и почитаю (поскольку она большая мне сестра была). Но по приезде моем в Новгород, сестра моя один только месяц пожила и скончалась; сам я и погребал тело ее. По образу архиерейской службы, приложился я к св. иконам, пошел ко гробу, открыл покрышку и осенил тело ее, а она будто улыбнулась на мене. Бог один знает о том, что сие вообразилось в глазах моих (однако неутвердительно говорю о сем). Я же сам, едучи дорогою к погребению, также и всю литургию и погребалень, едва мог отслужить от горчайших слез, и как вне себе был от великой жалости; но только она (сестра) жизни хорошей была»⁴⁶⁷.

Но и в Новгороде Святитель Тихон пробыл немного более года. В августе 1762 года Св. Синод, по случаю коронования императрицы Екатерины , отбыл в полном составе в Москву. В Петербурге на это время была образована Синодальная Контора. Для председательствования в Конторе был вызван из Новгорода Св. Тихон. Через пять месяцев Святитель получает новое назначение – на самостоятельную Воронежскую кафедру. Следует при этом отметить, что Св. Синод на эту кафедру представил кандидатами – Архимандрита Донского монастыря Варлаама, и Кирилло Бедоозерского архимандрита Симона. Но Государыня своею рукою написала 3 февраля 1763 года: «быть Епископом Воронежским Викарию Новгородскому». Как и при возведении в викарии Новгородские, Св. Тихон избирается вопреки расчетам и предположениям людским.

Итак на 39-м году своей жизни Св. Тихон делается епархиальным Архиереем. Это рано для самостоятельного епископства; но для духовно созревшего Архипастыря это назначение не было преждевременным. От лет детства преданный Св. церкви, молодой епископ явился в Воронеж в полном расцвете сил, с пламенным желанием работать над возделыванием нивы Христовой.

Однако не забудем, что его душа всегда тяготела более не к административной деятельности, а к созерцанию и богомыслию в уединении. И эти необычайно частые перемещения с одной должности на другую, из одного города в другой – человека духовно рассеянного могли окончательно развлечь, сделать чиновником–карьеристом, человека же, от юности само собранного и сосредоточенного на размышлении о Боге и вечности, напротив, делали еще более равнодушным ко всему внешнему, случайному. «Вода мимотекущая» – вот чем представлялась Св. Тихону внешняя жизнь с ее постоянными переменами Усматривая в этих частых передвижениях волю Божию и «за совесть» исполняя всякое возложенное на него дело, Святитель научился ценить лишь вечное в этом быстром передвижении. Его мысль по-прежнему не была привязана к внешнему служебному положению, а была прикована к тому, что есть единого на потребу.

С такими чувствами и расположениями приехал Св. Тихон в Воронеж. Мы не можем здесь подробно излагать его административную деятельность в качестве епархиального архиерея, – это составило бы задачу особого исследования. Нам необходимо рассмотреть эту деятельность, лишь как новую ступень аскетического развития.

Воронежская Епархия занимала тогда громадную площадь, охватывая современную нам Воронежскую и Донскую Епархии и части Епархий: Орловской (Елецкий, Ливенский уезды), Тамбовской (Лебедянский, Липецкий уезды), Тульской (Ефремовский уезд), Харьковской и Екатеринославской. Население этой громадной области исчислялось в 800 тысяч жителей⁴⁶⁸. Прошло более полустолетия со времени кончины первого Воронежского Епископа Святителя Митрофана, но начатое им дело церковного устроения края еще не пришло к концу. Во всех сторонах церковной жизни ощущался недостаток сил духовных и средств материальных. Плохо поставлена была консистория, не было духовно-учебных заведений, духовенство не знало самых элементарных сведений относительно своего служения, монастырская жизнь находилась в упадке. Понятно, что религиозно нравственное состояние паствы было еще ниже. А при таких обстоятельствах открывалось широкое поле развитию раскола и сектантства – с одной стороны и религиозно-нравственного огрубения с другой⁴⁶⁹. Если бы преемники Св. Митрофана с его настойчивостью и последовательностью продолжали насаждать дух и порядки церковности, то население не испытывало бы таких церковных нестроений. Но далеко не все Воронежские Епископы были так настроены, как Св. Митрофан. А некоторые из них, как, напр. Пахомий и Феофилакт, своими крутыми и иногда неразборчивыми распоряжениями способствовали не устроению, а расстройству в церковной жизни.

И вот в эту полудикую область вступает молодой, исполненный высокого пастырского воодушевления епископ. До сих пор он работал более всего не в практической сфере, не среди необразованной паствы, а или в тиши келии-кабинета, в живом общении с Богом и в умственном общении с великими умами и сердцами христианских мыслителей и подвижников, или среди учащегося юношества, насаждая и укрепляя его в святых мыслях и чувствах. Теперь ему предстояло встретиться с самою серою и неприглядною народной массою, с ее низким религиозным и нравственным уровнем. Здесь была глубокая разница между двумя Святителями Воронежскими. Первый вступил на кафедру шестидесяти лет от роду, после служения на приходе и продолжительного игуменства в монастырях. Шестидесятилетний житейский опыт привез он с собою в Воронеж и потому стал работать здесь последовательно, камень за камнем полагая в дело церковного строительства. Ему было очевидно, что в этой украйне немыслимо ожидать быстрого и высокого подъема религиозно нравственной жизни, и потому он поставил своей задачей внести хотя начала порядка и законности в жизнь населения. Его нравственная философия есть философия здравого смысла. Умеренность, воздержание и удаление от зла – вот руководящие начала его административной деятельности. Св. Тихон вступил на кафедру, еще недостригши и 40-летнего возраста, и без значительной подготовки собственно к епархиальному управлению. И потому он предъявил к своей пастве высокие требования, вытекавшие из тех возвышенных воззрений, какими был проникнут сам. А так как состояние паствы резко расходилось с этими требованиями, то он поставил своей задачей поднять паству, не делая уступок ее слабости.

Все люди – граждане неба, хотя обитают на земле. Жизнь на земле только временное странствование, это даже ссылка, из которой человек должен стремиться в небесное отечество. Но возвратиться в это отечество можно только «узким путем смирения, послушания, терпения, кротости» и самоотвержения. Противоположный путь гордости и самолюбия ведет к гибели. Поэтому все человечество разделяется на царство Христово и царство сатаны. Средины между ними нет. Кто не за Христа, тот против Христа. Между сынами двух царств не может быть ничего общего, а есть только постоянная, нескончаемая война. Перемирия между воюющими сторонами не бывает, а бывает только переход из одного царства в другое: в царство Христово переходят те, которые внимают призывающему голосу Христа и соединяются с ним в таинстве крещения, как уды с главой; в царство сатаны переходят те, которые живут недостойно христианского звания. Чтобы удержаться от совращения в царство сатаны, необходимо всю жизнь вести борьбу с тремя врагами спасения: с греховною плотью, с прелестями греховного мира (богатство, честь, слава, роскошь и сласть) и с главным врагом-сатаною, который «везде коварством своим окружает нас». Чтобы вести эту войну, необходимо человеку постоянное напряжение сил, благодатная помощь и руководительство со стороны богоучрежденных пастырей церкви⁴⁷⁰. Пастырь есть «свет мира», «соль земли», «свеча, горящая в нощи и освещающая путь». Недостаточно ему указывать путь спасения пасомым, необходимо охранять их и предводительствовать ими, а самому быть всегда и во всем примером. Пастырь – не столп на пути стоящий и указывавший путь в город, а сам не движущийся с места, но вождь, и указывающий путь, и сам впереди идущий, и ведущий за собою других.

Таковы были теоретические воззрения Святителя на жизнь вообще и пастырскую деятельность в частности. Эти воззрения он и проводил прежде всего в своей личной жизни. «Он был человек преимущественно живого, практического направления, у которого мысль и дело не расходились, который не мог успокоиться на одних только идеях, но неудержимо старался воплотить их в живой практике»⁴⁷¹.

И его жизнь была действительно непрестанным подвигом, борьбой с царством сатаны. Ни минуты праздности, вот правило его жизни, так как «кто живет в праздности, тот постоянно грешит». Через праздность, как через дверь, проходит искуситель. Святитель «никогда не был празден, и когда по пастырству требовались какие либо приготовления, то часто проводил даже целые ночи без сна. Поутру, обыкновенно, занимался он рассмотрением епаршеских дел. После обеда, по кратком сне, упражнялся почти всегда до полуночи в сочинении поучений, наставлений и увещаний своему духовенству и народу»⁴⁷². «Спал он в каждый сутки не более четырех часов, а нередко и целые сутки вовсе без сна проводил»⁴⁷³. За трудами по управлению епархией шли занятия богословские, за ними богомыслие и молитва. Мысль о Боге и молитва для монаха столь же необходимы, как для каждого живого существа необходим воздух, думал Святитель. И это постоянное богомыслие доводило его до забвения всего окружающего, до духовного восторга и созерцания небесных радостей и блаженства. Святитель в таком состоянии удостаивался видений Богоматери, апостолов Петра и Павла и др.⁴⁷⁴.

Постоянно занятый делами правления и молитвою, Святитель не имел досуга для продолжительных бесед с посетителями. Если же вступал в беседы, то речь его касалась пастырского назидания. Он учил миролюбию и незлобию. Напр., одному обиженному и желавшему отомстить врагу он писал: «Как молиться будете Богу: остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим, – если сами не оставляете? Брат наш, такой же как и мы, – он словом обесчестил нас, оскорбил, а мы, черви, земля и пепел, грязь смрадная, Бога Создателя своего на всякий день сто раз прогневляем. Вот посылаю вам пресвятой образ Спасителя моего и твоего; чрез сие имя молю вас»⁴⁷⁵. Но если святитель мало уделял времени обычным посетителям, то для бедных и нищих к нему был свободный доступ. А по великим праздникам Пасхи, Рождества Христова, в прощеное воскресенье и в дни заговенья он рассылал милостыню в богадельни и в острог. Иногда и сам в вечернее время в эти дни приезжал к бедным, одетый в простое монашеское одеяние и, объявивши, что он послан от Архиерея, раздавал милостыню и утешал бедствующих. Когда его стали узнавать во время этих посещений, он прекращал их, а посылал милостыню чрез монахов. Нищих он называл Христовою и своею братией.

С таким святым настроением прибыл и жил Св. Тихон 14 мая 1763 г. на Воронежской кафедре. Но он должен был отдать свои силы и все свое время внешнему и внутреннему устроению епархии, везде находя страшную запущенность и встречая постоянное равнодушие со стороны власть имущих и подчиненных к своим начинаниям.

«По прибытии моем в Воронеж, писал Святитель Св. Синоду, я нашел, что архиерейский дом cтpoeниeм не окончен, как и судейская при консистории камера, и около дома ограда каменная на 111 саженях да семинарские училищные покои, сенные здания обветшали и требуют починки, также в соборной архиереопрестольной Благовещения Пресв. Богородицы церкви иконостас, св. иконы и ризница весьма обветшали; притом же колокол в 300, второй в 120, третий в 15 пудов в пожарный случай разбиты. А чем бы оное все исправить, таковых сумм в оном архиерейском доме не находится, ибо с имеющихся за тем архиерейским домом вотчинных крестьян (1361 душа) никаких денежных сборов никогда не бывало и ныне нет, а состоят те крестьяне на пашне, сенокосе и на заготовлении дров и на прочих работах». При таких недостатках, Святитель просил разрешения употребить на все эти нужды оставшиеся после смерти его предшественника Преосвящ. Иоанникия 6000 р., тем более что сам Иоанникий предназначил из них более 3000 р. на поправку архиерейского дома. Но просьба Святителя осталась без ответа. В 1766 году он повторил ее, и опять ответа не получил. Более успеха имело его обращение к благотворителям касательно устройства теплого Архангельского собора. Уже в 1765 г. он заложил теплый собор, а в 1767 году он был построен; только освящение его совершил в следующем году преемник Святителя преосвящ. Тихон .

Но это внешнее не благоустройство было не так печально для Святителя, как страшные беспорядки в содержании приходских храмов, в совершении богослужения и в жизни духовенства. Узнавши об этом, Святитель уже 11 июля 1763 г. пожелал выяснить размеры зла и с этою целью предписал закащикам и поповским десятоначальникам каждому в своем ведомстве освидетельствовать лично: правильно ли совершаются утреня, литургия и вечерня, и если окажутся незнающие, то присылать их при доношении к нему на дом. Ответы получались неутешительные.

Вот, напр., что нашел сам Святитель в 1765 году во время поездки по церквам Сокольского, Романовского и Белоколодского уездов.

В соборной церкви г. Сокольска «на св. престоле... крест серебряный черн, в запасных св. дарах воск и около его пристола много мелких крупиц, во св. мире воск⁴⁷⁶, церковное вино скислое, над жертвенником и по всему алтарю, и на стенах, и в церкви во иконостасе на св. образах паутины много, в церкви ж и трапезе на помосте сору и перьев много, и книг устава нет. На паперти близ самых дверей скотского калу много. В церкви с. Воскресенского: на престоле одежда кумачная, сверху окапана много воском и местами изпробита, на ней пыли много, в запасных св. тайнах една часть мало сплесневала. Потир оловянный мал и черн, дискос оловянный, от ветхости агнца мало видно, тарелочки черны, вино церковное скислось». В с. Крутом: «во оной церкви на св. престоле одежда спереди кумачная, а со сторон крашенинная, ветха, на ней пыли и сору много, литон кумачный, на нем крупиц много, покрывало крашенинное ветхое, на нем пыли и сору много, ковчег оловянный нечист, в нем святые запасные тайны все избиты шашлом и в них два живые черва; а оные св. тайны по закладывании иссушает на солнце, а не на престоле как устав повелевает, а в дароносице одна часть, и та без положенной бумажки, дискос, звезда и копие весьма черны, потирная губа мала и черна, на жертвеннике одежда крошенинная ветха, и на ней пыли и сору много, елея не имеется, у царских врат завеса холщовая, риз двое и то ветхие, в церкви на св. образах и по стенам пыли и паутины много, во оной церкви мирских образов клетками по полкам весьма много... преждеосвященных литургиев не служивал и служить не умнет». Такими отметками испещрена вся ведомость о посещенных Святителем церквах. Подобное же отмечал Святитель и при других поездках по Епархии⁴⁷⁷ постоянно убеждаясь в том, что священники, поставленные на страже Церкви Христовой, не знают самых начальных правил своего служения, не умеют совершать важнейшие богослужебные чины и с преступным равнодушием относятся к святыне. «Являются ко мне, писал он, многие священники и диаконы, которые крайне не знают Евангелия и Апостола чести. От сего видно, что они или не имеют у себя Нового Завета, или и имеют да не читают, и так как о своем, так и о порученных спасений не радеют». Поэтому Святитель предписывает своему духовенству иметь и читать Новый Завет (9 авг. 1763 г.).

Идя на помощь духовенству, Святитель написал руководство священникам под названием: «Должность священническая о седми Святых Таинствах»⁴⁷⁸ и разослал ее по епархии для раздачи духовенству. 3 февр. 1764 г. Святитель рассылает по епархии «Реестр, что требуется от священника для благочиния церковного» и приказывает его прибить в алтарях на пристойном месте. В руководство к совершению исповеди он рассылает книжку «О тайне покаяния (13 окт. 1764 г.). Затем он составляет «Наставление или образец увещателям» подсудимых, «Инструкцию о совершении браков», «Книжицу, сочиненную в десяти пунктах, в которой некие примечания из Св. Писания, возбуждающие грешника к покаянию, прописаны и к концу увещание к покаянию».

Затем следует целый ряд указов, побуждающих духовенство исполнять свои пастырские обязанности, о неотлучном пребывании священников на своих приходах (10 дек. 1763 г., 9 авт. 1766 г.), о совершении ими преждеосвященных литургий в среды и пятницы великого поста (9 окт. 1763 г.), о нехождении духовных лиц в кабаки (августа 28 и 2 сентября 1763 г.), о содержании в чистоте св. алтарей (27 августа и 2 сентября 1763 г.), церквей (22 дек. 1764 г.), церковной ризницы (1 окт. 1763 г.), запасных св. даров (28 августа и 2 сентября 1763 г., 1 июля 1768, 6 окт. 1763 г.), о хранении чистого вина для совершения литургии (12 мая 1765 г.).

Все эти и другие распоряжения, свидетельствуя о страшной запущенности в разных сторонах пастырской жизни и деятельности духовенства, в тоже время говорят о необычайной, кипучей административной деятельности Св. Тихона. Всюду Святитель является наставником пастырей, своими указами давая им правила священнослужения, коих они не знали и не могли узнать иначе, по свой необразованности и небрежению.

Но духовенство холодно относилось к распоряжениям Святителя. Его инструкции и наставления рассылались консисторией, но часто даже и не вывешивались в надлежащих местах и не прочитывались. Убеждаясь в этом равнодушии, Святитель однажды даже выдал 40 р. переписчикам инструкций, с тем чтобы раздавать ее бесплатно, лишь бы она дошла по назначению. Равнодушие пастырей очень огорчало Святителя, и он являлся не только обличителем, но и карателем этого небрежения. Выходя из высокого взгляда на пастырство, он отменил телесное наказание священников. Но возмущавшие его проступки их заставляли его прибегать к суровым карам, а по отношению к причетникам и к телесным наказаниям⁴⁷⁹. И так продолжается во все время его святительства, так как он не видел улучшения в общем положении дела, не находил, чтобы его мероприятия достигали цели.

Видя, что духовенство не знает своих обязанностей и не умеет даже совершать богослужение, Святитель был озабочен открытием семинарии, закрытой его предшественником. Но первые его распоряжения об открытии духовных училищ в Ельце, Острогожске и Черкасске натолкнулись не только на равнодушие, но и на противодействие со стороны духовенства и духовных правлений. И святитель опять вооружился против них карами и прещениями, отрешая от должностей и штрафуя влиятельных священников и игуменов⁴⁸⁰. Правда, Святителю потом посчастливилось учредить в Воронеже семинарию; но плодов этого своего дела он тоже не дождался.

Если таково было состояние духовенства, то еще более печально было состояние паствы: она не знала христианского вероучения, а жизнь проводила во многом языческую. Святитель озаботился введением катехизического обучения в епархии, и прежде всего при кафедральном соборе, и сам пишет краткие наставления и увещания относительно обязанностей каждого христианина⁴⁸¹, краткое увещание о должности христианской, и распорядился, чтобы оно было повешено в церквах в трапезной церковной, чтобы все могли читать, а желающие списывали бы по домам (10 мая 1764 г). Но опять его постигла неудача. Его увещания мало читались по церквам, а на катихизическое учение при соборе почти никто не приходил⁴⁸².

Нравы паствы также глубоко возмущали Святителя. Здесь он находил полное противоречие своим высоким взглядам на звание христианина и никак не мог снизойти до низких нравов жителей. И он обличал паству и за разные виды хищения, и за разнузданность нравов, и за языческое провождение праздников. Один раз, во время народного праздника Ярилы, сопровождавшегося гульбищами, плясками, пьянством, драками и сквернословием, Святитель пошел в толпу и своею обличительною речью пристыдил народ. Гульбище прекратилось: одни ушли, устыдившись Святителя, другие поняли, что совершают великий грех, участвуя в этом празднике. Но Святитель не только умолял и обличал. Он властно повелел превратить игрище и разломать воздвигнутые для него постройки, угрожая в противном случае отлучить от Церкви непослушных. Не ограничиваясь этим, на другой день, 31 мая, Святитель призвал к себе в загородный Троицкий дом всех городских священников и именитых граждан и, разъяснивши им все безобразие этого праздника, взял с них обещание, – что более этого праздника не будет. И этим не ограничился Святитель. В следующее воскресение он призвал жителей в кафедральный собор и обратился к ним с увещанием отказаться от этого языческого праздника.

«В горести и болезни сердца моего, обращаю слово мое ко всем живущим в граде сем и с плачем молю: истребите зло сие от среды вас. Священницы! Пастыри словесных овец Христовых! Стражи дому Господня! Ангелы, возвещающие волю Отца небесного! по своей должности настойте, умолите, запретите; пощадите души, порученные вам от Пастыреначальника Иисуса Христа, кровию Его искупленные, за которые вы в день судный страшному Судии имеете отдать ответ; отвращайте вы их от сего нечестия десными и шуими Господа командующии, которым от благочестивейшие монархини поручен меч на устрашение злодеев нечествующих! Устрашайте мечем сим и пресекайте бесчиния и соблазны людей, противящихся слову истины. Честные отцы и матери! удерживайте от того детей своих всяким образом, но паче воспитывайте их в страхе Божии и во всяком наказании, да не и за них истязаны будете в день судный. Господа! воспрещайте продерзость рабов своих. Честною сединою и житием непорочным красящиися граждане: советуйте благообразным советом. Всех вообще молю: веси поступитеся единодушно впредь сему нечестия сонмищу и прочим подобным нехристианским игрищам быть не допущать»⁴⁸³. Слово Святителя сильно поразило слушателей. Все собрание рыдало, так что плач слушателей иногда заглушал слова Архипастыря. В тоже время слово это было прочитано по приходским церквам. Жители приходили к Святителю и просили у него прощения за причиненную ему скорбь. Святитель и на этом не остановился. 6 июля 1765 г. он приказал переписать участников игрища и обязал их подпиской впредь не делать такого бесчиния, угрожая, в противном случае, архиерейским запрещением и отлучением.

Но как ни пламенны были обличения Святителя, как ни поразительно было действие его горячего слова, – оно простиралось главным образом на непосредственных слушателей Святителя. А за ними стояла сельская паства, насчитывавшая до 800 тысяч православных жителей. Существенно изменить к лучшему нравственную жизнь этой паствы Святитель мог лишь продолжительным пастырским влиянием, вместе с приходским духовенством, а этого в большинстве случаев не было. И здесь не достигши исправления паствы, Святитель прибегает к наказаниям. Так, напр., узнавши, что несмотря на пастырские увещания, многие неблагочинно стоят в церкви, он приказал штрафовать таких, не выпуская из церкви, – по рублю с человека на церковные потребности, для чего во всех церквах сделать железные ящики в удобном месте на виду для народа (15 янв. 1765 г.)⁴⁸⁴.

Между тем среди этой паствы почти невозбранно распространялся раскол и сектантство. Для искоренения их Святитель учреждает особую следственную миссионерскую комиссию. Но последняя наталкивается на множество неодолимых препятствий. Оказывается, что расколу сочувствуют некоторые священники, и ему же покровительствует Донская войсковая канцелярия. Святитель и здесь с горестью мог только убедиться в развитии зла и в невозможности скоро победить его⁴⁸⁵.

При такой постоянной нравственной неудовлетворенности, аскетически настроенный Святитель мог бы находить утешение среди иноков Придонья, в духовном общении с ними. Но и здесь он встретил невысокие нравы. А так как при нем совершилась имущественная реформа в положении монастырей – отобрание у них земельных вотчин и закрытие некоторых монастырей, то Святителю и в этой области пришлось отдать свои силы и заботы внешнему устройству монастырей и монахов. Вместо близкого духовного общения с иноками, вместо молитвенного единения с ними, пришлось считать монастырские доходы, чтобы определить, возможно ли дальнейшее существование монастырей, или потребуется закрыть часть их и перевести монахов в другие монастыри. Ранее мы излагали эти мероприятия Святителя, вызванные требованием Правительства закрывать наиболее бедные монастыри.

Но низкий уровень в жизни монахов еще более озабочивал Святителя-аскета. И он издал целый ряд распоряжений, направленных к поднятию благочестия в монастырях. Вскоре по прибытии в Воронеж, он разослал по монастырям «Зерцало иноческого жития». Затем, он предписал каждому грамотному монаху иметь у себя Новый Завет и изучать его. 17 декабря 1764 года он издает новое распоряжение: «По всем монастырям послать указы, чтобы чин пострижения читаем был в трапезе братии в один день седмицы понедельник, тут же присовокуплять и Зерцало иноческого жития, которое в прошлом 1763 г. разослано, дабы во всегдашней памяти содержали, что обещались, чем обязались, и так бы обеты своя исполнять тщались, и преступившие свои обеты каялись бы и исправляли себя по своим обетам. А настоятелям всей братии крепко смотреть, яко слово имеющим воздать Страшному Судии за всех порученных». Так как среди монахов было развито бродяжничество по мирским домам, то Святитель предписывает положить конец этому злу. 17 мая 1765 г. он запрещает монахам ходить на поминовенные обеды; если же кто из светских людей пожелает устроить такой обед, то пусть делает его в монастырской трапезной; исключение допускалось только для настоятеля с одним из диаконов. 16 декабря 1765 г. Святитель предписывает: «монахов не отпускать из монастырей без крайней надобности, самим настоятелям не отлучаться, не получив предварительного разрешения от Архиерея». 22 августа 1767 года, т.-е. в самом конце своего правления, Святитель издает более строгое предписание. 1. «Если кто из монахов будет упиваться день, такого посадить в келью под крепкое наблюдательство на трое суток и давать ему хлеба умеренную порцию, а квасу или воды сколько потребует; если же в пьянстве пребудет два или три дни, то за оные два дни содержать неделю, а за три дни полторы. 2. Кто после сего не исправится, о таковом представлять нам с полным жития его показанием. 3. Таковым монахам жалованья и доходов не давать, а нужное для них, по усмотрению настоятеля, покупать казначею».

Таким образом, и жизнь монахов, поражавшая Святителя несоответствием иноческому званию, вызвала его на ряд распоряжений о наказаниях и штрафах виновным. Итак во всех отраслях архипастырской деятельности Св. Тихона наблюдается одинаковая последовательность мероприятий. Везде Святитель начинает с того, что отмечает вопиющее церковное нестроение и тотчас же спешит искоренить его увещанием или приказанием. А так как и то и другое далеко не всегда исполняется, то за ними следует угроза, денежный штраф или другое, более сильное, наказание. Изумительна по своей полноте и разносторонности эта пастырская деятельность Святителя, из которой мы изложили только наиболее существенное, и то в общих чертах. Осуществить все предначертания Святителя, достигнуть всех намеченных в них результатов возможно было только медленным, но последовательным путем. И все последующие воронежские Архипастыри могли бы только иметь пред собою программу, предначертанную Св. Тихоном, чтобы исполнить свое высокое призвание. Но высокое настроение Святителя в связи с его горячим пастырским настроением не выносило нестроений, требуя быстрого их искоренения. Это делало Святителя не только строгим к преступлениям, но и опальчивым. Мы уже видели, что он в своем гневе на беззакония не останавливался пред отлучением грешников от церкви. И неудивительно, что люди, привыкшие к порочной жизни или злоупотреблявши своею властью и положением, считали Святителя не в меру строгим, а некоторые даже обвиняли его пред Св. Синодом в несправедливости⁴⁸⁶. Расследование дел показывало всю неосновательность таких обвинений; но все же они очень важны для уяснения характера архипастырской деятельности Святителя. Еще более важно мнение о Святителе его современников – Воронежских жителей. Убеждая друг друга исполнять наставления и приказания Архипастыря, они прибавляли: «Он Богу пожалуется». Паства Святителя запомнила один поразительный случай такой «жалобы Богу». В 1764 году, в осеннее время, Святитель ехал чрез село Хлевное для погребения какого-то помещика. Здесь Святитель попросил у старосты лошадей. Но жители не только отказали ему в этом, но и наговорили ему грубостей: «ты ведь не губернатор наш, чтоб скоро собрать лошадей», сказали они Святителю. – «Да я вам пастырь: вы и меня обязаны сочесть не менее губернатора, и послужить мне, как пастырю своему». – Да ты пастырь над попами да дьяками, отвечали мужики.

Эта грубость сильно опечалила Святителя и он просил их, чтобы они побоялись Бога и не мучили его. Долго прождал он лошадей, хотя платил с лихвою прогонные деньги. Наконец в печали выехал он в дальнейший путь. Спустя 16 лет чрез тоже село проезжал келейник Святителя. «Между разговорами слышу от мужичка и от прочих собравшихся к нему стариков просьбу ко мне, чтоб истребовал я от преосвященного всем того села жителям прощение. Пересказывая мне прошедшую свою вину и все то приключение, они говорили, что от того времени, как сей архиерей наше село проклял, ни у кого не стоят лошади доныне, но у всех хорошие лошади мрут: старики говорили, что прежде у них довольное количество было весьма хороших лошадей, а теперь многие в лошадях и хлебе недостаток претерпевают, а паче из тех, которые так грубо отвечали архиерею. Я советовал оным мужичкам самим явиться к пастырскому его лицу. По совету моему, они и приезжали к нему в Задонский монастырь. Когда ж я докладывал о тех мужичках и о всех случившихся им обстоятельствах, то преосвященный, вспомня тотчас о тех приключениях скорбных, все то подробно пересказал мне, как я от тех мужиков слышал. «Но проклинать их, говорил он, я не проклинал, но за непочтение и оскорбление пастыря наказует их Бог». По болезни Святитель не мог тогда принять мужиков, но заочно, чрез келейника, простил их⁴⁸⁷.

Такова была архипастырская деятельность Св. Тихона на Воронежской кафедре. Проводя подвижническую жизнь, хорошо понимая цели пастырского служения, издавая многочисленные распоряжения, клонившиеся к благу церковному, Святитель не был еще знатоком человеческого сердца: он являлся более обличителем недостатков, чем врачом духовных болезней. А это происходило оттого, что ему, постоянно занятому работами по управлению, не было времени близко подойти к сердцу пасомого, побеседовать с ним с глазу на глаз и понять все обстоятельства, поведшие ко греху и преступлению. Поэтому и сам Святитель, горевший любовью к Богу и людям, не был правильно понят пасомыми, которые исполняли его повеления более из страха пред обличителем, чем из сыновней любви к нему. Неудивительно после этого, что 4-летнее пребывание Святителя на кафедре ему самому казалось неуспешным. Историк должен сказать, что этот период имел все же большое положительное значение, но он был менее успешен, чем время пребывания его на покое. «Святитель, выражаясь образно, только расчищал тогда почву для посева и насаждал, не получая плода; второй период, более успешный, представлял из себя сплошную жатву. Первый период пастырского служения Святителя окончился его удалением на покой и смирением; второй период – достижением высокой степени духовного совершенства и прославлением»⁴⁸⁸.

Не видя успехов своей деятельности, Святитель сильно тяготился ею. В тоже время он испытывал и сильное физическое недомогание. Последнее привело его к мысли проситься на покой еще при самом вступлении на Воронежскую кафедру. 7 августа 1763 г. он писал в прошении св. Синоду. «Как из Москвы выехал болен, так и ныне в той же болезни нахожусь еще и паче, которую как внутрь себя, так и в голове чувствую, чего для и литургии служить и прочих дел по должности и званию отправлять не в состоянии: ибо почасту, как кроме служения, так и в служении обморок находит, о чем как служащий со мною, так и прочие засвидетельствовать могут». Поэтому Святитель просил уволить его от епархий, «а определить в келью по близости в Троицкую Сергиеву Лавру. Но св. Синод посоветовал Св. Тихону обратиться за помощью к врачам, указывая на то, что в его молодые годы еще возможно освободиться от болезни. И Святитель, как мы видели, не сложил рук, а с головою погрузился в тяжелую работу епархиального управления. Между тем болезнь не оставляла его, а еще более усиливалась. А к этому теперь прибавилось еще более тяжкое сознание безуспешности работы. 16 марта 1766 года Святитель подал в св. Синод второе прошение об отставке. «И доныне в той болезни нахожусь и уже в крайнюю пришел слабость, так что по своей должности и отправлять дел, которых по здешней епархии много, и трудные, и мне, по немощи моей, несносные, и служить не могу». Здесь уже указывается не одна болезнь, а трудность и не посильность дел правления. Но Св. Синод даже не ответил на это второе прошение. Не дождавшись ответа и чувствуя себя еще более слабым, Святитель 23 августа 1767 года просит об увольнении на покой самое Имп. Екатерину II. Здесь же Святитель просит разрешения жить ему в каком-нибудь монастыре Воронежской Епархии и назначить пособие на содержание. Вследствие троекратной просьбы, Св. Синод 15 октября 1767 года сделал доклад Императрице об увольнении Св. Тихона на покой и о назначений ему пенсиона. 17 декабря последовало согласие Императрицы на увольнение, с выдачею ему ежегодно по 500 р. и с разрешением избрать для жительства какой угодно монастырь Воронежской Епархии. 3 января 1768 г. Святитель получил указ об увольнении, а 8 января сдал все дела и вещи Архиерейского Дома и удалился на покой.

Святитель удалялся на покой в полном убеждении, что его общественная деятельность кончена. Далее открывалась полная возможность посвятить себя совершенному уединению. Так исполнялось его заветное желание. И он действительно избрал мужицкий монастырь – Толшевский, где мог подвизаться, как обыкновенный монах-простолюдин. Но не мог исчезнуть с церковного небосклона светильник Божий, так как свет его прорезывал тьму и далеко разносился, несмотря на то, что был поставлен под спудом. И таково вообще действие истинного подвижничества. Величайшие отшельники были и величайшими светильниками мира. В полном уединении они созревали в меру возраста совершенна и делались нравственными притягательными центрами, к которым неудержимо тяготели и иноки, и священники, и вельможи, и простолюдины. «Покой» в Боге и уединение Св. Тихона завершились таким же образом. Он сделался истинным светильником Русской церкви и пожал богатую жатву подвигами уединения, о которой тщетно воздыхал в сане епархиального епископа. И эта жатва была собрана им не административными приказаниями, не штрафами и наказаниями, а тихими и бесшумными нравственными средствами. Свет, исходивший из кельи отшельника-епископа, разливался в души человеческие и производил в них духовный переворот.

Еще до прибытия в Воронеж, молодой епископ был в душе подвижником. На кафедре, отвлекаемый делами правления, он воздыхал об уединенном подвижничестве и строго выполнял в своей жизни обеты иночества. И уже тогда разнеслась молва о его святой жизни. О святой жизни молодого епископа знали не только в Твери, Новгороде и Воронеже, но и в глухих местах Саровской пустыни.

Там, со времени основоположника обители иеросхимонаха Иоанна (†1737 г.) развивалось истинное подвижничество. В Саровских лесах жили люди, действительно отрекшиеся от прелести мира и безбоязненно шедшие на смерть за имя Христово; но в тоже время – любившие людей, искупленных кровью Спасителя и несшие им свет Евангельского учения⁴⁸⁹. Во времена Св. Тихона там с новою силою засияло это направление в строительство иеромонаха Ефрема⁴⁹⁰. И вот это то пустынное братство из глуши лесов, затерявшихся среди полумордовского полуязыческого населения, разглядело свет, исходивший от нового Воронежского Епископа и обратилось к нему с приветственным письмом. Нам трудно даже и представить, как могло произойти это чудо духовного общения праведных душ на таком далеком расстоянии, при тогдашних путях сообщения. Но тем ценнее в истории монашества это общение. Саровская братия в своем послании приветствовала Св. Тихона, как архипастыря-подвижника. Это видно из ответного письма Святителя: «Преподобнейшие отцы, отец строитель и прочая о Христе братия! За писание ваше благодарствую. Что же изволите в письме мне приписывать, того я, ей, недостоин. А и люди откуда предприняли мене хвалить пред вами, я не знаю; понеже я им ничего достойного, что до пастырская дела надлежит, не показал» (14 апреля 1765 года). Духовное общение Святителя с Саровской братией продолжалось в течение всего пребывания Св. Тихона на кафедре. Во втором письме, от 16 марта 1766 г., читаем подпись – «ваш любитель недостойный Епископ Тихон». Последний раз братия отправила свое письмо Святителю чрез иером. Пахомия. Святитель в ответном письме рекомендует о. Пахомия братии, «яко честна и ищуща спасения»⁴⁹¹ (От 15 апреля 1767 г.).

Святитель подвижник и среди подчиненных ему монахов придонских монастырей умел находить праведные души и с ними вступал в духовное общение. Таков был схимонах Задонского монастыря Митрофан. Он был из елецких купцов Голощаповых, был женат, но потом, по взаимному соглашению, они с женою оставили мирскую жизнь и разошлись по монастырям – Михаил – в Задонский монастырь, жена его в Елецкий, что на Каменной горе. Впрочем Михаил, принявший имя Матвея (в схиме Митрофан), поселился не в самом Задонском монастыре, а вне стен его и проводил подвижническую жизнь. Его то и называет Св. Тихон братом и с ним ведет переписку, несмотря на то, что Матвей был человек необразованный. К нему «в сожительство» он посылает «ново пришедшую овцу Христову» – послушника из купцов, который под руководством Матвея, действительно, сделался опытным в духовной жизни, почему и избран братией в духовники⁴⁹². Ему же Святитель посылает полтораста рублей. «Их дали два жителя Воронежские для раздачи на милостыню, и просили мене раздать их. Я их тебе посылаю, чтобы ты раздал, а именно так: или сам поезжай в Ливны город и раздай погорелым, самым бедным, или доброму и верному человеку поручи, чтобы раздал, ничего не утаив. Потрудись не отрицайся: будет тебе в пользу души. И никому о том не сказывай, от кого посланы. А чтобы они розданы были погорелым Ливенским бедным: так приказано»⁴⁹³.

Схимонах Митрофан, нуждаясь в общении со Святителем, просил его приехать к нему в Задонск⁴⁹⁴. Но Святитель призвал его к себе в загородный Троицкий дом. «Ко мне приезжай немедленно, чтобы повидаться, пока с миром сим не распрощаюсь, понеже крайне слаб»⁴⁹⁵. Это было 17 апреля 1767 г. Ушедший на покой в Толшевский монастырь, Святитель не прерывал письменного общения с Митрофаном и другими благочестивыми «приятелями», утешая их в том, что, с удалением на покой, он не может лично беседовать с ними. «Не скорби, что я отлучился от вас. Дух мой всегда с вами неотлучно»⁴⁹⁶. С переселением Святителя в Задонск восстановилось и личное общение его с Митрофаном.

Во время же пребывания на кафедре Святитель полюбил благочестие елецких граждан. С тех поре Елец сделался любимым его городом. Особенно ценил он купца Козьму Игнатьевича Студеникина, у которого Святитель и останавливался при посещении Ельца⁴⁹⁷.

Отказавшись от кафедры, Святитель мог наконец предаться тому совершенному уединению, о котором мечтал с молодых лет. Он избрал для этого наиболее глухой – Толшевский монастырь, расположенный в дремучем лесу и мало посещаемый богомольцами. И братия монастыря почти исключительно состояла из мужиков. Казалось ему, что и здоровье его восстановится в лесной местности. Но не прошло и года, как Святитель почувствовал, что ему нельзя дольше оставаться в Толшах. Низкая болотистая местность, среди которой расположен этот монастырь, и гнилая вода речки Усмани не укрепляли, а еще более расшатывали его здоровье. А нравы монастырской братии стояли очень не высоко. Настоятель монастыря иеросхимонах Серафим был заражен расколом и относился к Святителю неприязненно. Поэтому, как ни любил Святитель Толшевское уединение, пришлось ему променять Толши на Задонский монастырь. Только впоследствии, в 1771 и 1776 годах он на некоторое время наезжал в этот монастырь и ставил его выше Задонского, находя здесь успокоение от тех испытаний, какие выпадали ему в Задонском монастыре.

Весною 1769 года Святитель переселился в Задонский монастырь и здесь прожил до своей кончины, т. е. около 15 лет, если не считать его отлучек в Толши и в с. Липовку.

Он поместился в каменной, двух-этажной келии, прилегавшей к монастырской колокольне. Здесь же помещались его келейник и повар. Святитель жил своим хозяйством, на отпущенную ему 500 рублевую пенсию.

В монастырскую трапезную в Задонском монастыре он совсем не ходил. Но из своего имущества наиболее ценное он продал, и обстановка его дома была очень скудная. Вместо перины, он спал на ковре, набитом соломою; вместо одеяла он покрывался шубою, покрытой китайкой. Одеянием его служила камлотовая ряса, обувался в коты и толстые шерстяные чулки, подвязанные ремнями. Дома он ходил в течение двух зим в лаптях, находя эту обувь очень покойною. Но для выхода в церковь и приема посетителей переобувался в коты. Для поездок он имел кожаную кису. В нее он клал книги и гребень. Святитель долго отказывался принять от Преосвящ. Тихона III шелковую рясу. Наконец, после настойчивой просьбы этого своего почитателя, он принял ее и надевал, когда выходил в церковь. Но когда келейник, снявши ее со Святителя, по приходе его из церкви, думал ее сложить, Святитель рассердился и, бросив рясу на пол, воскликнул: «это бредня, братец, давай на стол скорее, я есть хочу». В келии его не было никакого убранства. На стене висело только изображение страстей Христовых. Другая картина изображала лежащего во гробе седого старца в черном одеянии; тут же у кровати стоял деревянный аналойчик, на котором лежали книги. Он часто смотрел на эту картину и из глубины сердечной воздохнет и скажет: «скажи мне, Господи, кончину мою, и число дней моих кое есть». Эта свобода от вещей указывала на истинного подвижника и напоминала первого Воронежского Святителя Митрофана, жившего при подобной обстановке на кафедре.

Стол Святителя был очень простой, а великим постом даже очень скудный. Верный монашеским заветам, Святитель с 1771 года совсем не мылся в бане, а только изредка сам мыл себе голову. При одевании и раздевании он не позволял себе прислуживать, а все делал сам. Он любил работать в монастырском саду, а в зимнее время иногда сам рубил себе дрова. Таковы были внешние черты жизни Святителя на покое.

Но гораздо важнее внутренняя сторона этой жизни. Со всем жаром религиозного одушевления Святитель отдался подвигам и молитвам. Раннее утро встречало его на молитве. Почти каждый день ходил он в церковь и в будничные дни там читал и пел на клиросе; в праздничные дни становился в алтаре. «Стоя с умиленным видом и благоговейным воображением, с восторгом внимал святейшему и душепитательнейшему таинству, сокрытому, под покровом христианской веры в святейшей Евхаристии. «Пойте Богу нашему, пойте разумно», говаривал он. Священнодействовать же не разрешал себе во все свое, по посвящению себя уединению, пребывание. Когда же ему нужно было приобщиться св. животворящих Таин Христовых, приступал в св. алтаре к святому престолу, облачась токмо в мантию с омофором, а под ноги подкладываем был орлец. В первые же годы своего пребывания, на первый день Христовой Пасхи в показанном облачении служивал заутрени, и в высокоторжественные дни государственных праздников отправлял молебствие»⁴⁹⁸. «Во время слушания Божественной литургии он иногда столь углублялся в размышления о любви Божией к роду человеческому и о искуплении оного непостижимым таинством воплощения Христа Сына Божия, о страдании Его и о Таинстве Евхаристии, что иногда при многолюдном собрании плакал, рыдал даже. И когда замечал, что во время призывания Св. Духа священником на спасительные Дары стоящие во храме не молятся купно со служащим священником во время пения «Тебе поем», – не обинуясь всем делал выговор и побуждал всех к должной молитве». В воскресные и праздничные дни он следил за тем, чтобы на литургии читались Синодские проповеди и побуждал к тому, если замечал уклонения⁴⁹⁹.

Часто Святитель приобщался св. Таин, обыкновенно за ранней литургией, в ризах священнических; когда же находился в уединении, то приносим был монахом потир со св. Тайнами к нему в келью, а когда уже на одре лежал, еще чаще преступал к св. Тайнам, и с толикою верою, что не точно с плачем, но и с великим рыданием приступал, но после уже целые те сутки вельми весел и радостен бывал. Пришедши к нему, я иногда слышал от него речи таковые: «Иван! Я пьян»⁵⁰⁰.

В утренние же часы Святитель занимался богословскими трудами, составлявшими только выражение его религиозных размышлений и созерцаний⁵⁰¹.

Во время обеденного стола он имел обычай слушать св. Писание, которое читал ему келейник. И здесь он часто так углублялся в смысл читаемого, что забывал о пище и проливал умилительные слезы. Особенно сильно трогало его чтение пророка Исаии, которое он заставлял повторять. И почти всякий день, садясь за стол, он говорил: «слава Богу, вот какая у мене хорошая пища, а собратья мои – иной, бедный, в темнице сидит, а иной нуждную (скудную, с трудом добываемую) пищу имеет, а иной без соли ест», и скажет: «но горе мне окаянному!».

После обеденного стола имел он краткое отдохновение, час, иногда и более; вставши, читал жития святых отец и прочие книги. В летнее же время прохаживался в монастырском саду и за монастырем; на случай же крайней надобности к нему, он приказывал (келейнику): «когда тебе крайняя надобность ко мне, не доходя покашляй, чтобы я оглянулся». Так и делал я, пишет келейник Чеботарев. Но однажды случилось, когда он был в саду, я, не подходя к нему, много кашлял, но он в таком глубокомыслии был, что ничего не чувствовал, сам же на коленях стоял лицом на восток, руки поднявши к небесам. Я подошел и сказал: ваше преосвященство! Он так испугался, даже пот пошел из него, почему и сказал мне: «вот сердце у меня как голубь дрожит ведь я тебе давно говорил, чтобы, не доходя до мене, покашлял»; скажешь, что я кашлял, «но я не слыхал», скажет.

Никуда и никогда не ходил и не ездил он без псалтыря, но всегда при себе имел за пазухою маленькую псалтирь. Он знал ее наизусть. Ее он читал в дороге, иногда и пел из нее и изъяснял ее келейнику.

Святитель остерегался празднословия; его разговоры были о вечной муке, о вечном блаженстве, о пороках и добродетелях. И каждую мысль свою он подтверждал текстами из св. Писания и примерами из житий святых⁵⁰².

В вечернее время келейник читал ему из Нового Завета, а Святитель объяснял ему малопонятные места. «Ночи он имел привычку провождать без сна, а ложился на рассвете. Упражнением его в ночное время были молитвы с поклонами, но притом не хладные его молитвы были, но самые горячие, так что иногда и гласно вопил он: «Господи, помилуй»! «Господи, пощади»! «Кормилец, помилуй»! Сам же главою ударял об пол. Святитель оставил после себя особый покаянный псалом. «К Тебе прибегаю, Иисусе Сыне Божий, мене ради окаянного рабий зрак приемый, предстательством бесплотных Твоих помилуй мя. К Тебе припадаю, Избавитель мой, молитвами Предтечи Твоего и всех Твоих Святых пророков и праотцев, помилуй мя. К Тебе воздыхаю. Человеколюбче, грешников едино прибежище и надежда, спасе всех моленми учеников Твоих, Тебе Спаса нам проповедавших, помилуй мя. К Тебе воздею руце мои, пострадавый за грешников, Сыне Божий, молитвами мучеников Твоих, кровь свою Тебе ради излиявших, помилуй мя»⁵⁰³.

Среди ночи он тихо и умиленно пел псалмы святые. Замечательно, когда он был в мрачных мыслях, тогда пел псалом: «Благо мне, яко смирил мя еси»; когда же в ведренных (радостных) мыслях, пел псалом: «Хвалите Господа с небес» и др. утешительные псалмы, и всегда с умилительными слезами и сердечным воздыханием»⁵⁰⁴.

Так жил Св. Тихон на покое в Задонске. Это была жизнь в Боге в точном смысле. Все земное так незначительно было в глазах угодника Божия, что он иногда совершенно забывал о земле. При такой само собранности духовные созерцания вещей невидимых часто переходили в чудесные видения. Так, однажды в 1770 году, «лежа на кровати и как бы в некоем восторге бывши, слышит он над собою ангельское пение, которого приятность он не в состоянии был изъяснить языком, и что было пето, кроме множества голосов согласных, не понимал. Это продолжалось более 10 минут; потом, как бы по удару в небольшой колокольчик, пение то тотчас окончилось, и он очувствовавшись встал в великом прискорбии, что малое время продолжалось то пение⁵⁰⁵. Об этом видении сам Святитель пишет так: «Одному на сей неделе послышалось в нашем монастыре, когда он в самой полночи забылся только, легши спать, а именно, послышал такое пение над верхом себе, что сердце его, от радости и сладости, как воск, таяло; и как только окончилось пение тое, он проснулся, и тую радость и сладость чувствовал в сердце своем, которая несколько времени была у него, и скоро отошла; и потом нашла великая на него печаль, что тая радость отошла от него»⁵⁰⁶. В 1779 году, тоже «в тонком сновидении, видел он Богоматерь, сидящую на воздухе, и около нее стоящие некие лица. Он упал на колена, и видел – вокруг него также упали на колена 4 человека, облеченные в белое одеяние, – просил Ее о каком-то человеке, чтобы от него оный не отдалялся по смерть его, о чем ему от Божией Матери и сказано тако: «будет по просьбе твоей». По обещании том: он как бы от сна воспрянул в радостном духе. – В 1778 году тоже во время сна он видел Богоматерь, сидящую на облаках и около нее стоящих апостолов св. Петра и Павла; а он, стоя перед Нею на коленях, просил о продолжении Божией милости всему миру и слышал гласом громким взывающа апостола Петра сии слова: «егда рекут мир и утверждение, тогда нападет на них внезапу всегубительство». От страха оного апостольского гласа, восстав, видит себя трепетна в слезах». – В 1770 году, при написании книги «Об Истинном Христианстве – он размышлял о страдании Христа Сына Божия. Это вообще было излюбленное размышление Святителя, страсти Христовы были изображены у него и на картинах. Угодник Божий сидел на кровати, против которой на стене была прибита «страстная» картина – распятия Христа, «снятия со креста и положения во гроб. «И в глубоком том размышлении, как бы вне себя будучи, увидел с той картины, аки с горы Голгофы, с самого креста идуща к нему Христа, всего израненного, всего уязвленного, измученного, окровавлена. От великой радости при таком чудном видении и от соболезнования сердечного, бросившись к Спасителевым ногам, с тем чтобы облобызать их, выговорил он гласно слова таковые: «и Ты ли, Спасителю мой, ко мне идеши?» – чувствуя себя, аки у ног Спасителевых. От того часа он еще более начал углубляться в размышление о страданиях Его и об искуплении рода человеческого»⁵⁰⁷.

За два года до кончины, Святитель, входя в уединенную келию, увидел в ней необычайный свет. Так как это было уже по захождении солнца, то он, позвавши к себе келейника, спросил, нет ли тучи с молнией? Но небо было ясное со всех сторон. С тех пор такое осияние нередко являлось ему и днем и особенно вечером, то во всю келию, то в каком либо углу ее⁵⁰⁸.

Иногда Святитель, сидя в своей келии, вдруг падал на колена, прижимал руку к сердцу, возводил очи горе – и лице его просиявало особенною радостью и чистотою. И когда приходили такие состояния, долго оставался на лице его отсвет небесной радости, а его живое, радостное расположение духа и желание делиться своими чувствами с другими показывали, что душа Святителя была полна восхищением и невольно открывалась, чтобы излить полноту духовного утешения.

Эта духовная радость была завершением подвигов Святителя. На пути к ней он испытал множество физических лишений и еще более духовных испытаний. Избранный им для уединения Задонский монастырь не мог дать ему полного удовлетворения. Прежде всего он не мог здесь найти того уединение, которого жаждал от юности, и скорбел, «что у нас в России сего сделать не можно». Он любил поэтому беседовать об афонском уединении «Тамо де многие наши братья, епископы, оставя епархии, живут по монастырям в уединении». Когда же проездом бывали у него из афонской горы греческие архимандриты, он много с ними разговаривал о их монастырях и о монашеской жизни и с великим вниманием слушал их; когда же выходили от него, то он благословит их и скажет: «прощай, возлюбленне, вот мой низкий поклон святым отцам, живущим во афонской горе, и прошу тебе, чтобы ты усердно попросил их, дабы они в своих святых молитвах поминали мое окаянство»⁵⁰⁹.

Задонский монастырь доставлял ему много огорчений духовных. Его оскорбляли монастырские власти и огорчали низкие нравы монашествующих. Над ним смеялись монастырские служители, называя его ханжею⁵¹⁰.

Все это побуждало Святителя хотя на время удаляться из Задонского монастыря. Чаще всего он выезжал версты за две от монастыря на источник и там, на лоне природы, предавался благочестивым размышлениям⁵¹¹. «Здесь, говорил он, место святое и весьма приятное; как я приеду сюда, ощущаю живость. Это место утешает дух мой радостью точно рай земной». Святитель сам вырыл здесь колодезь, который сделался святыней для основанного потом на этом месте монастыря. Иногда Святитель отъезжал дальше, еще версты за три, где в настоящее время находится Тихоновский скит. Но несколько раз он оставлял Задонский монастырь и на более продолжительное время. Так, в 1771 и в 1776 годах он удалялся в Толшевский монастырь. В этом монастыре он чувствовал себя спокойнее и веселее. Он ежедневно ходил на богослужение и пел на клиросе, а по воскресным дням, в праздники и во всю светлую седмицу в трапезу ходил и с монахами кушал (а в Задонском монастыре не кушал в трапезной ни разу). В полночное время он ходил вокруг церкви и пред всеми дверьми с коленопреклонением молился и горячие слезы проливал. Прислушаешься бывало, пишет келейник: он читает «Слава в вышних Богу» и проч., также и псалмы святые. Пред западными же дверьми с полчаса и более маливался. Там Святитель больше утруждал себя и физическою работой⁵¹². Еще более любил Святитель бывать в с. Липовке, отстоявшей в 15 верстах от Задонского монастыря. Там был господский дом почитателей Святителя дворян Бехтеевых; но господа не жили там. Туда-то иногда месяца на два и более и выезжал Святитель⁵¹³. Здесь проживал диакон Филипп, племянник Святителя, прежде служивший у него келейником. Но главное, что привлекало его здесь, – это полное уединение. «По моему мнению, писал он приятелю, искавшему уединения, нет тебе лучшего места, как Линовка. Там и особливая келья для тебя готова, и уединенное место, способное к чтению, размышлению, молитве и сочинению умного всякого дела. Я бы, ей, там неисходно жил. Так мне место оное нравится! Но люди, особенно враги мои в этом находят повод к клевете на меня, когда я там живу. Сего ради в монастырь себе заключил, и чуть ли куда без крайней нужды выеду»⁵¹⁴.

Из приведенного письма, равно как и из свидетельств келейников, делается очевидным, что и на покое Святитель подвергался клеветам и гонениям от людей и в монастыре терзался от низких нравов братии. Важно проследить, как он сам относился к своим врагам и вообще к людям нравственно недостойным. Выше мы видели, что Святитель оставил кафедру, не вынесши того мрака, среди которого ему пришлось работать. Всевозможные настроения болезненно настроили душу его и результатом этого явилась та ипохондрия, о которой говорил его современник. Она выражалась не только в мрачном настроении духа, но и в болезненной раздражительности, нетерпимости к людским слабостям. В Толшевском уединении Святитель не нашел покоя: и нравы братии должны были волновать его, и грубое обращение игумена, приверженного к старым обрядам, действовало раздражающим образом. Неспокойное состояние духа продолжалось и в Задонском монастыре. Так как «мир» теперь прямо не касался Святителя, то оно отражалось только на его келейниках. За малую погрешность он наказывал келейника поклонами с коленопреклонением. Не вынося его раздражительности, келейники, служившие ему из усердия, уходили от него. «Сознавая чрезмерную свою горячность, начал он просить и молить Бога, дабы посетил его какою-либо болезнью, чтобы таким путем ему можно было обучиться смиренномудрию и кротости, и получил желаемое. Видит он раз в сонном видении: якобы входит он в церковь, навстречу к нему идет священник из алтаря царскими дверьми и на руках несет младенца, покрытого тонкою кисеею. Будучи привержен к младенцам любовью (каковых сам Христос принимал приходивших к Нему), сам подошел к тому младенцу, лежащему на руках священника, и спрашивает его, как его звать? Священник отвечал: Василий (значащий с греческого – царь). От любви к младенцам, отложив с лица его то белое покрывало, он поцеловал младенца в правую щеку; младенец же ударил его десною рукою по левой щеке и так сильно, что от удара того он пробудился; встав чувствует и видит у себя левую руку трясущуюся и ослабление левой ноги. Рассуждая знаменование виденного сна, благодарил он Бога за таковое отеческое посещение. От того времени начал он кротости и глубочайшему приобучаться смиренномудрию, и так приобучился оному, что и за правильный выговор последнему келейнику из простых и грубых мужиков, повару, если увидит его оскорбившегося на него, кланялся об руку, испрашивая прощения»⁵¹⁵.

В таком настроении Святитель писал одному иноку: «слышал я, что ты скучаешь от ненависти и озлобления живущих с тобою, и хочешь от того места отойти, и пойти в един от московских монастырей. Когда подлинно тебе люди ненавидят и озлобляют, то сие есть козни диавола, который ненависть и озлобление людское на благочестивую душу возбуждает, чтобы ее низложить и от доброго пути отвратить. Знай точно, что где ни будешь, везде он будет тебе беспокоить чрез людей и чрез самого себе. В тишине будешь жить, и добр покой иметь, когда все, что ни приключится тебе от него самого и от людей, с молчанием и без ропота претерпишь. Житие монастырское и черное платье есть смирение и покаяние. Разве дотоль монах бывает, доколь постригается? Разве черная риза и обеты монахом делают, а не самое дело? От христиан всех требуется, чтобы шли узким и тесным путем, но паче от монаха и от монахинь⁵¹⁶.

Кротость есть высшее проявление христианской любви к ближнему, так как она свидетельствует, что кроткий видит в каждом человеке брата и любит его, ненавидя грех. «Любовь его ко всем была нелицемерная: он сказывал, что я де временем в мыслях своих чувствовал, что всех бы людей обнимал и целовал, а иногда бывало ощущал в себе отвращение от всех; искушение сие и нередко чувствовал⁵¹⁷. Но эта раздвоенность должна была исчезнуть по мере достижения кротости и успокоения. Любовь Святителя к человеку ярко выразилась в его отношении к иноверцам. Борец за православие, оберегавший и на покое простонародье от совращения в раскол, Святитель говорил: «не точию раскольнических сект придержащимся, как простым и заблудшим от Христовой ограда овечкам, но и самым Туркам и прочиим неверующим во Христа Сына Божия Спасителя нашего, и самим хульникам Божия имени желал бы я, чтобы спасены они были, и в вечность блаженстве все бы находились»⁵¹⁸. Эти слова высочайшего милосердия и любви ставят Задонского Отшельника наряду с величайшими христианскими аскетами, вдали от людской злобы, воспитавшими в себе любовь ко всем людям, и добрым и злым⁵¹⁹. На этой ступени духовного совершенства Святитель был уже не тем, чем был на кафедре. Священная ревность, не терпящая слабостей людских, ревность пророка Илии, уступила место кротости Христовой, не угашающей курящегося льна и не губящей надломленного тростника. И это высшее совершенство достигнуто на покое, в тиши уединенных размышлений о Боге и его любви к человечеству, в неустанной работе над собою, в умерщвлении плоти и в подавлении самолюбия. Так священный огонь веры и любви, ранее, во время архипастырского служения Святителя, ярко светивший, но часто ослеплявший и опалявший слабые сердца маловерных людей, теперь, менее омрачаемый смрадом людской злобы, стал гореть ровным большим пламенем, ярко разносящим свет из стен Задонского уединения.

При таком высоком совершенстве снова началось общественное служение Святителя. Но это служение существенно отличалось по своему характеру от его служения на епископской кафедре. Оно явилось именно неизбежным выражением нравственного совершенства Угодника Божия.

Деятельная работа Святителя не могла заключиться в полном отрешении от мира. Уже в первый год своей жизни в Задонске «он испытывал скуку и уныние: представлялось ему, что не туне ли получает он от короны пенсию. Целый год боролся он с мыслями своими. Честь и слава, а особенно польза общества христианского влекли его назад к пастырской деятельности. Он томился от таких мыслей и по целым дням не выходил из кельи. Только и слышан был голос молитв и хождение его по кельям. Святитель укорял себя в кратковременном служении церкви, для коей принял сан пастырства; в нетерпеливом и добровольном оставлении своего звания, к которому опять увидел себя способным». Его сокрушало, что многие из его начинаний на кафедре не докончены и могли вовсе уничтожиться. Он укорял себя даже в погибели, может быть, многих душ, его попечению врученных от воззвавшего его Промысла Божия⁵²⁰. Однажды, уже пробывши год в Задонском монастыре, он раздумывал над своею жизнью и скучным уединением. Борьба с соблазном снова возвратиться на епархиальное служение была так сильна, что он был облит обильным потом. Вдруг Святитель встал с постели и громко воскликнул: «Господи! Хоть умру, но не пойду». С тех пор испытание кончилось: Святитель успокоился, окончательно решившись жить на покое. Между тем в минуты испытания он уже поведал свою скорбь Петербургскому митрополиту Гавриилу. Последний предложил ему в управление Иверский Валдайский монастырь или другой какой угодно монастырь Новогородской епархии⁵²¹. Но предложение пришло в то время, когда колебания кончились, поэтому Святитель не принял предложения. Он остался на покое до конца дней своих. Но этот покой оказался самым плодотворным служением его Церкви и народу.

Плодом духовной зрелости человека служит слово и дело. Мудрое слово, как и дело, неизбежно произносится в назидание другим, хотя бы человек всю жизнь провел в уединении. И Задонский Отшельник повторил бесчисленные опыты древних подвижников. Руководясь в своей жизни Божественным Откровением, он вдумывался в каждый мельчайший шаг своей жизни, в каждое свое настроение, даже в каждое мимолетное чувство и мысль. И то, что для мирянина, развлекаемого внешними событиями, ускользает, как незначительное и неважное, в его сознании имело глубокий смысл и значение. А плодом этих размышлений явились его многочисленные сочинения. Если бы Угодник Божий ничего не сделал и не оставил нам, кроме этих сочинений, то и тогда он стоял бы в ряду Учителей Церкви. И до сих пор пред его назиданиями, рассеянными в разных сочинениях, бледнеют его архипастырские труды на епископской кафедре. Тогда Святитель был предстоятелем и учителем своей Воронежской паствы, теперь – на покое и по смерти – он сделался Отцом Русской Церкви, так как его книги сделались любимейшим чтением для русского народа.

Уже в 1770–1771 году Святитель трудится над большим нравоучительным сочинением – «Об истинном Христианстве», составившим 6 томов⁵²², излагая истины христианские в удобопонятной форме. Это сочинение Святитель писал собственноручно, а озаглавил» так, подражая Арндту, книгу которого: «Об Истинном Христианстве» он читал и любил. Книга: «Об Истинном Христианстве» имеет цельный, законченный вид. В тиши уединения Задонский Отшельник хотел оставить в назидание верующим и такие свои размышления, которые касались отдельных вопросов веры и жизни. И он заносил их в свои «Письма келейные»⁵²³. Ни к кому эти письма не были посланы, но чтение их убеждает, что Святитель как бы имел пред собою многолюдных слушателей разных степеней развития и пред ними раскрывал истины христианские. Это лучшее доказательство того, как неизбежно духовное совершенство изливается на ближних, несмотря на уединение подвижника. Но любимейшим чтением для народа сделалась книга Святителя «Сокровище духовное от мира собираемое». Это сочинение составлено в 1777–1779 годах. Здесь писатель пользуется каждым случаем жизни, каждым предметом и явлением природы для духовного назидания⁵²⁴. Святитель сам не писал, а диктовал келейникам это сочинение, при чем переписчики с трудом могли поспевать записывать его слова. Иногда он останавливался и задумывался; отославши келейника в свою келью, он, став на колена или крестообразно распростершись, молился со слезами Богу о ниспослании Вседействующего (Духа Святаго). Затем опять призывал келейника и продолжал быстро дописывать свои мысли. Так создалось любимейшее чтение для народа, наиболее известное из всех его сочинений. Кроме этих крупных сочинений Святитель писал много писем в назидание частным лицам по разным случаям их жизни⁵²⁵.

Все эти сочинения были плодом не только богопросвещенного ума Угодника Божия, но и его любвеобильного сердца, желавшего всем спасения. Святитель видел, как мало знает о вере простой народ, и шел к нему со своими знаниями и трудом. Часто он говорил о том, что надо дать в руки простому народу удобопонятный текст Библии и желал бы сам взять на себя труд перевода Нового Завета с греческого на русский язык, «дабы простолюдинам было внятно, и чтобы для полезного чтения многих выпечатано было на одной стороне по-славянски, а на другой – внятным переводом». Он опасался только, что этим можно произвести соблазн в черни, а особенно среди «многоразличных сект раскольничьих. Однако он думал сообщить о своих желаниях Новогородскому митрополиту Гавриилу, и только по слабости здоровья не привел в исполнение это свое желание⁵²⁶. И в желании дать перевод св. Писания, и в опасении произвести этим соблазн опять отпечатлевается душа истинного христианского пастыря, вместившего в своем сердце весь немощный христианский народ. Он видел, что этот народ совершенное дитя по вере, и оберегал его от совращений в заблуждения именно такими средствами, какие были действительны для духовных детей. Когда он узнавал, что паломники из Задонского монастыря идут на «поклонение куда-либо св. мощам, всегда в предосторожность внушал, дабы не подпадали какому либо искушению; а особенно остерегались различных сект расколо-держателей, и бегали таковых, как злохитрых волков, своими прельщениями, противными нашей святой церкви, смущающих простые сердца. В случае же какого-либо разговора с этими волками, одетыми в овечью кожу, и неповинующимися святой церкви, как своей матери, и блуждающим по путям гибельным, подобно овцам заблудившимся без пастыря, – Святитель советовал отражать их вопросы таким ответом, какой только возможен для неученых людей: «я верую так, как содержит и приказует мать наша св. церковь». – А церковь ваша как содержит и приказует, вопросят? – «Так, как мы веруем и содержим». Таким ответом, прибавлял Святитель, всякий раскольник, как пес от палки, отженется от вас, а вы соблюдете свою приверженность и должное повиновение св. церкви; как верные чада матери своей, пекущейся о спасении душ ваших и благосостоянии вашей жизни. Он говаривал: кто повинуется церкви святой и воздаст ей подобающую честь, и уважение ее пастырям, установленным от Самого Великого Архиерея Иисуса Христа, тот повинуется Самому Господу Богу. Ибо в раскольнические секты, как рыболов рыбу, уловляет и запутывает в свои сети никто иной, как враг нашего спасения». Отпуская и благословляя во св. путь шествующих, в напутие им он произносил такие слова: «Господь Иисус Христос, Спаситель наш, да сохранит и избавит вас от сетей оных вражеских, яко истинных сынов церкви святые и соблюдет от всяких душевредных искушений»⁵²⁷.

Эти наставления Архипастыря неубедительны для многих мало верующих людей. С точки зрения этих сомневающихся в вере церковной, а тем более отпадших от церкви раскольников, ответы, рекомендуемые Святителем, не доказательны. Но они совершенно убедительны для отца, наставляющего верующих, но малопонимающих детей. Сам же Отец-наставник так глубоко веровал в учение церкви, что для него вся жизнь была в руке Божией, а загробная жизнь была уже предметом не обыкновенной веры, а созерцания⁵²⁸.

«Он горько оплакивал заблуждения многоразличных сект раскольнических и не мог терпеть их ожесточения». Но и здесь произошла существенная перемена в его отношениях к ним. Будучи на кафедре, он действовал против раскола распоряжениями административными, снарядивши против них особую следственную комиссию. Теперь раскольники сами шли на беседы к Задонскому Отшельнику и искали его наставлений: и для них Задонская обитель сделалась нравственным притягательным центром. Сохранилось известие, что раскольники «отправляли из Москвы к Преосвященному Тихону Воронежскому одного Саратовского купца с прошением, не согласится ли он к ним? но он отозвался, что, оставя епархию, к чему приступить? вы-де и сами пусты»⁵²⁹. Святитель стремился не к тому, чтобы сделаться раскольничьим архиереем, а к тому, чтобы сами раскольники пришли в ограду церковную. И его желание частью исполнилось. В 1778 или 1779 году раскольники вместе со священником Аксайской станицы Василием приехали к нему с целью присоединиться к Св. Православной церкви. «Веруя и повинуясь увещаниям пастыря, которого и они чтили, соединились они св. церкви и хотели возвратиться обратно на Дон в свои дома. Но преосвященный, для лучшего удостоверения их, присоветовал им съездить в Св. Синод и к Гавриилу митрополиту Новогородскому. Священник с ними и ездил. Возвратясь оттуда с совершенною приверженностью к св. церкви, изъявляли они ему свою благодарность. И как скоро повидел он их у себя, то, взяв начальника той раскольнической секты в свои святительские объятия, со слезами и радостным духом возгласил так: «наш еси, Исаакий! Да возрадуется душа о Господе: яко обретохом овцу погибшую и... яко сей мертв бе и оживе: изгибл было и обретеся. Слава Богу о всем, слава Богу за Его благость к нам и человеколюбие»! Преподавши им наставление и благословение, он снабдил их своими сочинениями⁵³⁰.

С наибольшею любовью Святитель относился к простонародью. Крестьяне имели свободный доступ к нему и получали от него и духовное назидание, и материальную помощь. Но особенно трогательно было его отношение к детям. Он благословлял их, учил вере и оделял деньгами. Заметив его ласку, узнавши о его подаяниях, дети почти ежедневно начали толпою приходить в монастырскую церковь к обедне. Идет Святитель из церкви в свои келии, идут за ним толпою бедные и неимущие из мужичков, идут и малые дети толпою. Прямо за ним смелым лицом войдут в зал. Положат все по три земных поклона и все разом громко скажут: «Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе»! А он скажет им: «дети, – где Бог наш»? Они также единогласно и громко скажут: «Бог наш на небеси и на земли»! «Вот, хорошо, дети», и погладит рукою всех по голове, даст по копейке и по куску белого хлеба, а в летнее время по яблоку оделит их⁵³¹. Которые посмышленее, читывали Иисусову молитву, а кои годов по три, по четыре и по пяти были, те что есть сил кричат, творя молитву с земными поклонами так: «Господи помилуй! Господи, пощади! Пресвятая Богородица, спаси нас! Вси святии, молите Бога о нас»! Когда же, по слабости своего здоровья, Святитель не бывал у обедни, то дети придут в церковь, посмотрят – нет его в церкви, они и уйдут вон. «Когда же, пишет келейник, я приду к нему от обедни, то он спросит: были ли дети в обедне?» «Скажешь, что входили в церковь, посмотрели, что нет вашего преосвященства в церкви, и ушли по домам. Он улыбнется и скажет – это беда: они, бедные, ходят к обедне для хлеба и копеек. Что ты их не привел ко мне? Я весьма радуюсь, что они ходят к обедне»⁵³².

Так оглашались начатками христианской веры крестьянские дети. Это совершенно другой прием сравнительно с катихизическими беседами в Воронеже. Там беседы при соборе по всем правилам школьной науки, но на них нет слушателей, несмотря на увещания ревностного епископа. Здесь разговоры с детьми ласкового батюшки, оделяющего гостинцами. Последнее обстоятельство как будто смущало Святителя; но в нем видно знание детской души. И эти дети, с трех лет молившиеся в келье отшельника-епископа, до могилы не могли забыть ни своих детских молитв, ни ласки Пастыря, бывшего живым примером веры и благочестия. Здесь припоминается другой – древнерусский проповедник христианского благочестия – св. Леонтий, Епископ Суздальский. Убедившись, что взрослое языческое поколение города Ростова остается глухо к его учению, он удалился из города и стал беседовать о вере с малыми детьми. А чтобы они охотнее шли к нему, он кормил их кашей. И Св. Леонтий насадил веру в Ростове, скоро сделавшемся христианским городом.

С простым народом Задонский Святитель любил беседовать в одежде простого инока, чтобы народ чувствовал себя свободнее. Он расспрашивал крестьян об их работах, заводил речь со стариками о былых временах, о крестьянских нуждах, порядках и повинностях. Узнавши их нужды, он утешал их, ободрял малодушных, увещевал быть терпеливыми. Узнавши таким образом нужды крестьян, он помогал им прежде всего из своих личных средств, употребляя на это почти всю свою пенсию. То он раздавал деньги погорельцам, то покупал скот крестьянам, разоренным своими помещиками, прохожих крестьян он кормил и лечил в своей келье, другим посылал пищу и лекарства на квартиру.

Не ограничиваясь личным благотворением крестьянам. Святитель нередко являлся за них печальником пред помещиками, когда узнавал о дурном обращении их со своими крепостными. Кроткими и смиренными речами он успевал убедить помещиков в их неправоте и жестокости и заставить их по-человечески обращаться с крестьянами.

Вообще общественная неправда вызывала в Святителе решительное и безбоязненное обличение. Этими неправдами он объяснял тяжкие народные бедствия, в роде войны или моровой язвы. «Как посмотрим на дела наши, то увидим великий стыд наш и великую пред Богом неправду. Клятву, учиненную пред Богом и св. Евангелием, нарушить за шутку ставиться у нас; судебные места, где суд Божий отправляется, торжищем и куплею сделались; правда и правосудие с престола своего ниспровержены, и вместо того мамона сидит, и голос свой издает. К суду без денег не ходи: ничего не сыщешь. Помещику с единого крестьянина взять пять или шесть рублей в год в Украине, где хлеб дешев, а деньги дороги, за ничто почитается; за малое почитается три дни в седмицу на помещика выработать, кроме других работ; с них же подушное берется. Великая неправда и самолюбие! Такими оброками и работами обремененному, откуда себе сыскать потребное? Откуда жене, детям и прочим домашним? Откуда хлеб, пищу, одежду, обувь и дом? Когда еще упокоятся, яко плоть немощная? Подобная неправда в купечестве, в крестьянстве, во всяком чину… Перестанем Бога праведного раздражать и благость оскорблять. Судии, храните правду, как зеницу ока. Священницы, не забывайте звание ваше, кто вы и на что избраны. Господа, пощадите бедных крестьян своих Приказные, пишите и не разоряйте и довольствуйтесь оброками от Монархини вам определенными, и не простирайтесь к чужому добру. Купцы, делайте куплю без обид, без лжи, без неправды. Все прочие, не творите того ближним, чего не хотите себе»⁵³³.

Такие правдивые обличения общественных неправд по своей букве напоминали суровые прещения Св. Тихона в бытность его Воронежским епископом. Но теперь они принимались теми, к кому были обращены с чувством смирения, а не страха, потому что все видели в Святителе любящего отца печальника о народных нуждах. И обличаемые сами шли к нему со своими думами и болезнями. Не одни обездоленные крестьяне, но и духовенство, и купечество, и дворянство привыкло находить в его уединенной келье утешение в скорбях, разрешение сомнений и материальную поддержку. Благотворительность Святителя не знала пределов. Раздавая свои деньги обездоленным крестьянам он болел сердцем за бедняков, оказывавшихся в исключительно тяжелом положении во время разных бедствий. Когда в Ельце случился пожар, он сам ездил в Воронеж и Острогожск для сбора пожертвований на погорельцев. В г. Ливнах он устроил при церкви св. Георгия богадельню. Неоднократно (в 1770, 1772, 1774 гг.) он посылал деньги для раздачи бедным на своей родине. «В Деяниях Апостольских написано, говорил он келейнику, что в Антиохии первенствующие христиане собрали милостыню и отправили в Иерусалим к бедным христианам, и я хочу послать тебе в село Короцк к брату моему Ефиму с деньгами, ибо там, в нашей стороне, очень бедные люди живут. Обще с братом вы там раздайте, а тебе за послушание будет мзда от Господа». Но замечательно, что родственникам которые сами могли добыть пропитание, он поручил дать одному пять, другому десять рублей. «Пусть братья сами трудятся, а на меня не надеются». Отправляя келейника в путь, он прикажет затворить келейную дверь, сам преклонит колена и келейнику прикажет сделать тоже, и прочтет псалом: «Боже, в помощь мою вонми», потом «Достойно есть» и малый отпуст скажет, потом благословит, в уста и голову поцелует и скажет: «Ангел хранитель да спутешествует с тобою. Вот я тебе приказываю: ты, братец, дорогою идучи, прочитывай псалмы святые, также и молитвы, какие знаешь, а от того дорогою тебе веселее будет».

Однажды келейник, возвратившись из Короцка, прожил дома только две недели, и снова Св. Тихон отправил его в Петербург пешком. Он узнал, что его преемник пр. Тихон II отдал безвинно двух сыновей вдовы дьячихи в военную службу. И вот, подвинутый сожалением, Задонский Отшельник отправляет келейника в Петербург с письмами к синодальным членам и с просьбою вдовы в Синод. И сыновья дьячихи были возвращены из военной службы и по-прежнему были определены в церковные причетники⁵³⁴. В 1773 году он послал 150 р. священнику с. Едрова, Новгородской епархии, отстоящего в нескольких верстах от Короцка. «Человек, здесь живущий, писал он при этом, дал на раздачу убогим денег полтораста рублей. Оные здесь раздать, ради некоторой причины, не так полезно, как в вашей стороне. Сего ради я, ведая вашу душу и сердце доброе, посылаю их к вам и прошу тебя любовью Христовою о сем деле потрудиться. А именно так делать в раздачи: 1) как в вашем селе, так и в окольных деревнях, проведай самых бедных вдовиц и прочих, которые платят подушнину или оброки, или которых под караулом за подушнину или оброки держат: 2) проведавши всякого бедность и сколько их есть, смекни деньги, посланные сполна, сколько по чему достанется, на бумажке напиши у себя дома; 3) так учинивши раздай всякому, смотря по нужде его; 4) раздавая же не говори, что от меня присланы, когда спрашивать будут понеже деньги сии не мои; и сродники мои, познавши, будут на меня гневаться и бранить, что им не прислал, а только говори, что от человека присланы убогих ради. О сем тебе именем Христовым прошу; 5) людям, хотя и бедные будут, но запивают или ленятся работать, таким ни копейки не давай: б) нищим, которые ходят по улицам и под окна с шалгунами, отложи рублей десять, и собравши их раздай, смотря по бедности; 7) что кому отдашь тое напиши на сей тетради, которую я тебе с письмом посылаю, и тое тетрадь с сим письмовручителем пришли ко мне, как он с С.-Петербурга будет ехать сюда; 8) себе за труды три рубля, а если мало покажется, пять рублей возьми из сих денег, когда хочешь. Прошу покорно потрудиться Христа ради, Который тебе за труды воздаст Своею милостью. Брату на Короцке и прочим сродникам моим ничего, понеже деньги сии не мои»⁵³⁵.

В близ лежащий Елец Святитель по делам благотворения ездил сам. Он любил этот город за благочестие и любовь к храмам елецких жителей, за их кротость, согласие и приверженность к Православной церкви, – в Ельце не было раскольников. Елецкие жители полюбились ему своим послушанием еще в то время, когда он был на кафедре: под влиянием его увещаний там прекратились кулачные бои и другие бесчиния во время народных праздников. Граждане провожали его толпою в Задонск, и он с любовью благословлял эту вышедшую за ним ниву Божию, чтившую в нем истинного Пастыря. Отъехавши версты за три от города, он останавливался, выходил из повозки и кланялся елецким церквам. Он называл Елец Сионом. И отчасти из любви к этому городу, раздумал, переехал в Новогородскую Епархию. «Мне жаль расстаться с этим городом, точно я в нем родился». В Ельце Святитель лично помогал бедным. Так, он посещал заключенных в остроге, снабжал их деньгами и прочим. Часто он бывал в Ельце тайно. Оставивши повозку за р. Сосною, он пешком приходил в тюрьму. Приветствовал заключенных, как детей своих, садился с ними, каждого расспрашивал о причине его заключения. Он утешал их в постигшем несчастье, убеждал к раскаянию и терпению. Уходя, он оделял их милостынею, а содержащимся за долги давал выкупные деньги. Затем, посетивши богадельни и раздавши там милостыню, он незаметно уходил обратно. Знакомые узнавали о его посещении тогда, когда он уже был далеко за городом⁵³⁶. Тоже он делал и в Задонске, когда там, с учреждением города, была помещена в монастырских зданиях тюрьма. Он даже содержал острожников на свой счет⁵³⁷. В Елец же он посылал своего келейника для тайных подаяний. Посетивши богадельни, он останавливался на базаре, расспрашивал мужиков об их нуждах и, узнав бедность и нищету, приторговывал у них хлеб и дав половину денег в задаток или и всю цену, скрывался от них⁵³⁸. Однажды, во время посещения Ельца, пришла к нему бедная Елецкая мещанка Вера Петрова с четырьмя мальчиками и одною девочкою. – Откуда ты, раба Божия? спросил Святитель. – Здешняя, Ваше преосвященство. Пришла просить Вашей Архипастырской милости. Я несчастная вдова, а эти мои несчастные дети. У меня нет куска хлеба, ни одежды, ни копейки денег. Утратила с ними свою силу». Св. Тихон прослезился и взял двух сыновей с собою в Задонск для воспитания, а вдове с остальными детьми дал денег. Вера плакала, кланялась и благодарила. Плакали и дети, падая в ноги милосердному Святителю и целуя его руки. В другой раз Святитель сам заехал к Вере в Ямскую слободу. Но не нашедши ее дома, он положил на стол денег и уехал. Пришедши домой и нашедши деньги, Вера недоумевала, откуда они. Когда же соседи рассказали, кто был у ней, она вышла за ворота дома и, кланяясь в след Тихону, говорила: «благодарю тебя, Архипастырь, кланяюсь тебе, Преосвященный Владыко, почитаю тебя. Святитель Тихон»⁵³⁹.

В отношении к состоятельным людям благотворение Святителя было духовное. Оно состояло в назидании их к благочестивой жизни и в советах при затруднительных обстоятельствах жизни. Двери его кельи были открыты и для богатых людей, искавших у него наставления. Но он очень неохотно беседовал с посетителями, когда замечал, что они пришли к нему из пустого любопытства. Особенно не любил он разряженных женщин, самыми нарядами показывавших свою пустоту душевную. «Кто печется о телесном украшении, тому недосуг пещися о душевном. Украшение щегольское показует сердце, желающее суетной чести. Украшение сие без обиды ближнего быть не может. До нищих ли тому, у кого суета сия в сердце место свое имеет? Большая еще суета и срам Христианству есть, что жены белилами, красками и мастьми лица свои намазуют».

Ради духовного назидания и утешения Святитель сам ездил к помещикам незваный и обыкновенно в такие дни, когда его присутствие было особенно нужно. Его встречали, как посланника небес, лобызали как друга и благодетеля и внимали ему, как отцу и наставнику. Ему на суд отдавали домашние распри и несогласия, и кого он признавал виновным, тот беспрекословно подчинялся его приговору. Он не выезжал из такого дома, пока не примирит всех между собою и не водворит согласия. Тогда его радость была совершенна и, оставляя дом, он призывал на всех благословение Божие. Миротворение он считал выше милостыни. «Милостивии только сами помилованы будут, а миротворцы сынове Божии нарекутся»⁵⁴⁰.

Высочайший пример милосердия Святитель показал в отношении к одному помещику. Это был человек вспыльчивый и зараженный неверием. Беседуя в его доме о вопросах веры, Святитель своим тихим тоном довел его до такого исступления, что тот ударил его по щеке. Святитель пал ему в ноги и просил помещика простить его за то, что ввел его в искушение. Такая любовь победила гнев и гордость помещика. Он зарыдал, упал в ноги Святителю, прося его о прощении. И с той поры помещик сделался верующим христианином⁵⁴¹.

За три года до смерти Святитель, почувствовавши ослабление сил, затворился в своей келье. Он стал принимать к себе только в исключительных случаях, и то на короткое время. Но он не забыл мира с его нуждами; только приходил с ним в общение путем письменных наставлений; а бедным, приходившим к нему, высылал милостыню чрез келейника. Только острожников он посещал лично. За неимением особого здания для острога в только что открытом городе Задонске, острожники были помещены в монастырском здании. Сюда то и приходил милосердый затворник в ночное время. Он беседовал с ними и оделял их милостыней, утешал и целовал в дни Св. Пасхи и др. праздников⁵⁴².