Глава IV. Перемены в положении придонских монастырей, происшедшие под влиянием Петровских преобразований (1695–1764)

Содержание. Отношение к донским монастырям правительства Петра I и его преемников. Ограничение их имущественных прав. Прекращение выдачи жалованья, отобрание угодий. Несение государственных повинностей. Воспрещение постригать монахов. Соединение малобратственных монастырей.

Положение вновь возникших монастырей. Азовский-Донецкий монастырь. Мигулинский, Кременецский, Усть-Медвдецкий монастыри. Отношение к монастырям донского казачества. Отношение к ним Воронежских епископов. Светские экономы монастырей Войска Донского.

Земельные споры монастырей с окрестным населением. Земельные владения монастырей. Монастырские вотчины и их управители. Доходы и расходы монастырей.

Внутренний быт монастырей. Положение настоятелей и права братии. Отношение монастырей к просветительным запросам времени. Невысокий средний уровень монашества. Неблагоприятное влияние эпитимийцев. Недостаток достойных кандидатов на иеромонашеские и иеродиаконские места. Численный состав монастырей, как показатель их уровня. Оскудение и закрытие некоторых монастырей до 1764 года.

До конца XVII в. монашество в России представляло учреждение, покровительствуемое государством. Хотя правительство по временам пыталось утилизировать это учреждение, но в общем оно признавало монашество, как и церковь вообще, независимым. Со времени Петра I происходит крутой перелом в самых взглядах правительства на церковь и монашество. Их самостоятельное значение сначала практически, а потом и теоретически отрицается, и в глазах правительства они получают лишь служебное значение для государства. И церковь вообще, и монашество в частности должны нести службу государству, – в противном случае существование их, как учреждений с имущественными правами, не имеет оснований. В частности, существование монастырских земель и вотчин совершенно незаконно, если монастыри не несут государственных повинностей, – тогда имущества монастырей являются «тунегиблемыми», тогда монахи «поедают чужие труды».

Выходя из таких взглядов. Петр I привлек русские монастыри к отправлению государственных повинностей и запрещал приобретение монастырями новых земельных владений. С наличных земель монастырям было положено определенное жалованье, с тем, чтобы остальные доходы шли на государственные нужды, а для контроля над монастырским хозяйством в 1701 году был восстановлен Монастырский Приказ. В течение первого десятилетия своего существования (1701–1710) Приказ произвел в церковных имениях подворную перепись²⁴⁴, установившую норму доходов и расходов монастырей. Результатом этой переписи была «Табель 1710 г.» Богатые монастыри после этого получают из своих доходов определенное жалованье²⁴⁵, а бедным, к которым причислены и придонские монастыри, оставлены их вотчины.

В 1715 г. на убылые порции монахов велено помещать не имеющих пропитания отставных и увечных военных чинов, раскольников, сумасшедших и преступников; Монастырский Приказ ведает богадельни, типографии, школы и проч.

В конце своего царствования Петр выразил свой утилитарный взгляд на монастыри в известном – «Объявлении, когда и какой ради вины начался чин монашеский и каковой был образ жития монахов древних и как нынешних исправить?». Здесь монастыри признавались только, как места уединения и как школы для приготовлений избранных монахов к высшим духовным должностям.

Под влиянием такого взгляда, монашество и монастыри должны были сократиться количественно. Указом 1723 года запрещалось даже пострижение новых монахов, а на убылые места повелено было помещать в монастыри инвалидов, нищих, калек. В том же году издано повеление упразднить «малобратственные» монастыри, сводя их вместе – так, чтобы в каждом монастыре было не менее 30 монахов. Монахи обязаны были заниматься каким-нибудь трудом. 24 января 1724 года Петр В. дал Св. Синоду собственноручный указ: «надлежит перво ведать во всем государстве, сколько остается денег и хлеба, за осмигривенными, у монастырей, дабы по тому разложить где сколько содержать нищих и сирот и монахов, им служащих и для службы Божией, также училища, яко семинарии и прочие»²⁴⁶.

Учреждение Св. Синода не улучшило положений монашества, так как и Синод, как учреждение прежде всего государственное, обязан был следить за проведением в жизнь монастырей новых правительственных взглядов. И в Духовном Регламенте были проведены те же взгляды, какие выработались у Петра ранее учреждения Синода. После Петра I началась было реакция против его реформ, и в этой реакций видное участие приняли монахи, желавшие повернуть монастыри к их прежнему привилегированному положению; но эта реакция была кратковременной и потому ничего существенно нового в положение русских монастырей внести не могла. Следует разве отметить отмену закона 1723 г. о сведении малобратственных монастырей. С воцарением Анны Иоанновны взгляды правительства на монастыри сделались еще более неблагоприятными, чем при Петре I. Во главе церковного правительства стоял Феофан Прокопович, автор «Объявления» и «Духовного Регламента». В главе светского правительства стоял Бирон, с его полною нетерпимостью и презрением к Православной церкви вообще и монашеству в частности. Монастырям снова было запрещено приобретать каким бы то ни было способом землю (25 окт. 1730 г.). Вновь воспрещается постригать в монастыри кого бы то ни было, кроме вдовых священников и отставных солдат; наличных монахов повелено переписать (1732) и постриженных вопреки указам – расстригать и отдавать в солдаты. Положение монастырей сделалось настолько затруднительным, что в 1740 г. Синод выразил опасение, что при дальнейшем применении этих указов монашество и совсем может прекратиться на Руси. После Анны Иоанновны (†1740) монахи должны бы были почувствовать облегчение, так как набожная имп. Елизавета Петровна любила посещать монастыри и лично оказывала им разные милости. Но утилитарный взгляд на монастыри настолько прочно утвердился в правительстве, что эта личная благосклонность императрицы, при ее общем невмешательстве в правительственную политику, не принесла монашеству существенной пользы. И в это именно царствование уже подготовлялась та реформа, которую осуществила Екатерина II, – секуляризация церковных и монастырских имуществ²⁴⁷.

Эти общие правительственные распоряжения могли бы не быть особенно чувствительными для придонского монашества, так как земельные владения донских монастырей, говоря относительно, были очень малы. Но так как сам Преобразователь некоторое время прожил в Придонье, то от его внимания не ускользнули и эти бедные монастыри. Отличительная особенность Петровских распоряжений – их практический характер. Петр действовал не по заранее начертанной программе, а по мере нужды, – программа же вырабатывалась уже после, как вывод из ряда практических распоряжений. И в данном случае, еще задолго до выработки программы, уже в первые годы своего единоличного управления, Петр столкнулся с донскими монастырями и привлек их на государственную службу. Это была горячая пора судостроительства и азовских походов. От Ельца, мимо Тешевского монастыря, на Воронеж потянулись ратные люди, царские посланцы и приближенные. Здесь же неоднократно проезжал сам Царь. Монастыри приютившиеся близ большой московской дороги, не мигли не почувствовать этого нового движения: они должны были помочь ему своими средствами или угодьями. Далее – Воронеж. Здесь кипела напряженная работа. У стен древнейшего Успенского монастыря устроена корабельная верфь. Близ нее по склону горы скоро возникли немецкие слободки с кирками. Старый уклад русской жизни встретился с новым – «немецким». Суета строительной работы, шум и брань мастерового люда, презрение «немцев» к русскому благочестию вообще и к монашеству в особенности – должны были совершенно выбить из привычной колеи успенских монахов. Здесь уже не могло быть компромиссов, резкий разрыв был неизбежен. С другой стороны этот небогатый монастырь с его городской и заречной слободками могли казаться совершенно неуместными царю. Место, занятое монастырем, было так нужно для разных практических построек и для квартир царской свиты, что вопрос об упразднении обители возникал сам собою²⁴⁸. Другой – женский монастырь Покровский был расположен неподалеку на склон горы и потому тоже был неудобен, и его пришлось хотя не упразднить, то переселить на противоположную часть города. А затем и этот женский монастырь и мужской Алексеевский были привлечены к отбыванию повинности, связанной с корабельным строительством. Далее, на пути из Воронежа по Дону лежавшие монастыри привлекаются к той же повинности. Их вольности, значительно уменьшенные в церковном отношении деятельностью Св. Митрофана, в гражданском отношении упраздняются этой близостью царского шатра в Воронеже и постоянною нуждою царя в деньгах, требовавшею все новых и новых налогов на имущества, кому бы они ни принадлежали. Только на нижнем течении Дона не сказалась эта общая политика Петра. Монастырь Донецко-Азовский даже получает новые привилегии; но это тоже вызывалось практическою нуждою, – после Булавинского бунта, наказавши мятежников, нужно было создать надежный оплот государственности. Привилегии монастырям здесь были практическим средством утвердить русскую государственность. Здесь выразился именно практический характер мероприятий Петра I, как и в пожалованиях Св. Митрофану, не как епископу-монаху, а как сотруднику Царя: преемники св. Митрофана уже не пользуются этими привилегиями.

После этого становятся понятными приводимые ниже официальные данные о материальном состоянии монастырей при Петре.

Прежде всего, монастыри лишаются хлебного и денежного государева жалованья, определенного им ранее Официальной отмены этого жалованья они не знают, а только в своих отчетах утверждают, что жалованье им перестали платить. Это случилось, по Переписным книгам 1702 года, около 1695–1696 г.²⁴⁹ Остался на жалованье только один Коротоякский женский монастырь; но у этого монастыря не было никаких других доходов, тогда как другие пользовались и пашенною землею, и угодьями, и потому, с правительственной точки зрения, являлись бременем для казны. Но так как и прежде на хлебном и денежном жалованье было только четыре монастыря (Толшевский, Усманский, Острогожский женский, Коротоякский женский), то прекращение выдачи жалованья не так резко бросается в глаза, как лишение монастырей доходных угодий, в роде рыбных ловель, перевозов и мельниц. Такое лишение началось со времени прибытия Петра в Воронеж. Рыбные ловли и перевозы, по-видимому, отбирались «без волокиты», быть может, по одному словесному приказу царя. В тоже время монастыри, стоявшие на большой Московской дороге, должны были ставить подводы под служилых людей, а Воронежский женский – содержать казенных рабочих лошадей до первого требования.

Древнейший Успенский монастырь, лишившийся своей мельницы на р. Девице, отданной св. Митрофану, больше всего надеялся на доход с перевоза через р. Воронеж против города. «С того перевозу в прошлых годах до азовской службы собиралось в год рублев по 30 и больше. А как началась азовская служба и по указу великого государя на Воронеже учинилась корабельная пристань, и с того времени с того перевозу приход малой, в год рублев по 15 и по 16, для того что на том перевозе переезжают ратные и рабочие и плотники и всяких иных чинов люди, которые бывают у того корабельного дела во всяких работах, без перевозного платежа, и промеж тех людей и иные посторонние многие всяких чинов люди проезжают безденежно»²⁵⁰. Значительный доход монастырю доставляла мельница на р. Воронеже на Инютином протоке, на которой «посацкие люди малывали всякий хлеб в донской отпуск подрядом на деньги. А ныне с той мельницы денежного приходу стало малое число, потому что с прошлого 1701 году с сентября месяца, по указу великого государя, построена под г. Воронежем его великого государя мельница на р. Воронеже да две ветряные жерновые мельницы, и те хлебные подряды Воронежских посацких людей мелют на тех великого Государя мельницах». Прекратился и доход с рыбных ловель под Воронежем, «потому что учинилась корабельная пристань и в тех озерах ловят рыбу ратные всяких чинов люди и чинится толока великая». А так как земля почти не давала монастырю дохода, то монастырь лишался, т. о., почти совсем средств содержания. Одновременно с этим самое существование его было признано неудобным, по близости к верфи. Поэтому, конечно, Петр и издал распоряжение упразднить его, переведши монахов в Алексеевский монастырь.

Воронежский Покровский монастырь жаловался на стеснения другого рода. В 1697 году «взяты у них на государевы работы к корабельному делу бобыли и с лошадями и с того числа и по се число (29 августа 1698 г.) работают без съезду и лошадями опали и обмерли». В 1698 г. «отданы на прокорм до его, великого государя, указу беглых людей, которые бежали от государева стругового дела из бору с пристаней,... 34 лошади самые худые и скорбные и старые, и с того числа тех лошадей мы кормили с великою нуждою, и в нынешнем году пало 15 лошадей, а попадали те лошади от великой скорби, потому как отданы нам из бору были самые худые и старые, скорбные и выбитые»²⁵¹. Кормить и караулить этих лошадей некому, «а ныне с великою нуждою кормят и караулят у них в деревне малые ребята и жены их» (?). Поэтому монастырь просил «для их скудости перевести (лошадей) к иным к кому пристойно», соглашаясь оставить на работе своих бобылей. Просьба о переводе лошадей была уважена²⁵². Но в скором времени монастырь испытал беспокойство более серьезного характера. Вероятно, по тем же соображениям, по каким был упразднен Успенский монастырь, а отчасти и вследствие тесноты монастырской усадьбы близ «города», монастырю в 1702 г. разрешено было перейти на другой конец города²⁵³, где он находится и теперь. – Семилуцкий монастырь лишился своих лучших рыбных ловлей как на Дону, так и в девяти принадлежащих ему озерах. «В тех озерах они себе про монастырский обиход рыбы не ловят, потому что в тех озерах, «по указу великого государя по памятям из приказу адмиралтейских дел ловят рыбу вживность на великого государя». – Толшевский монастырь потерпел ущерб на перевозе под селом Ступиным, которым пользовался с 1675 года. С 1698 года «денежного сбору с того перевозу ничего нет, для того что на той Ступинской пристани стоят великого государя корабли и на том перевозе возят государевы всякие лесные припасы и ездят работные люди все безденежно». Та же участь постигла перевоз Тешевского монастыря: «на тот перевоз надлежит проезжая большая московская дорога и через тот перевоз переезжают едучи с Москвы на Воронеж и с Воронежа к Москве со всякими великого государя полковыми припасы и служебные всяких чинов люди, а перевозного с них не емлют, а меж служилых людей и промышленные многие люди переезжают безденежно». Даже беднейший Елецкий монастырь на Каменной горе испытал близость государева двора и его мастеровых: в 1688 г. ему был дан на р. Быстрой Сосне мост, с которого монастырь получал рублей по 15–16 в год дохода. Но в 1702 году елецкий воевода «монастырю от моста отказал для проезду государевых всяких полковых припасов и ратных всяких чинов людей». Белоколоцкий монастырь потерпел убыток на мельнице: «потому что сверху той мельницы на той же речке Бель-Колодезе построены заводы железные, и к делу пушечного литья и молотового дела тое воду на тех заводах на плотине набирают и во время пушечные и всякие железные работы пущают вдруг, и от того той их монастырской мельнице чинится поруха великая, прорывает плотину в месяц по-дважды и по-трижды»²⁵⁴. Несколько позже ограничения коснулись Дивногорского монастыря. В описи монастыря 1715 года уже не упоминаются мельницы при впадении р. Тихой Сосны в Дон и на речке Мерине, а о самой доходной Песковатской мельнице в г. Острогожске опись 1715 года прямо говорит, что «та мельница взята на великого государя»²⁵⁵. Коротоякская мельница в 1707 г. была отобрана на имя гр. Ф. М. Апраксина²⁵⁶, а впоследствии за нее монастырь вынужден платить оброку по 50 р. в год²⁵⁷.

Таким образом о 12 монастырях Придонья известно из официальных данных, что они подверглись стеснениям и материальным лишениям вследствие наплыва военных и мастеровых людей, наводнивших Придонье по приказу Петра и для устройства флота.

При таких стеснительных условиях монастыри с трудом могли поддерживать свой прежний строй. Между тем им предстояло испытать еще новые испытания. В начале 20-х годов произошла первая ревизия монастырей. В 1722 г. Св. Синод потребовал от монастырей точных справок о времени оснований их. Требование это мотивировалось тем, что в между патриаршество (1700–1721 г.г.) было настроено много монастырей без указов и без нужды, почему такие монастыри подлежали закрытию. В северном Придонье таких монастырей не было. Но монастыри Придонья поплатились по другому случаю. Они принимали в свои стены «пришлых людей», не показанных в подушном окладе. За них монастыри в 1722 г. обязаны были уплатить восьмигривенный подушный оклад. Азовская губернская канцелярия требовала такой уплаты даже с малолетних и бежавших из монастырей. А так как в 1723 г. было запрещено постригать в монашество «не из указных чинов» (согласно Духовному Регламенту), то монастыри, не выполнявшие это распоряжение, подверглись чувствительному штрафу и за таких монахов. С постригавших за каждого постриженного «не из указных чинов» бралось по 10 р. штрафа, а кому нечем было платить штраф, тех, лишив начальства и иеромонашества, ссылать под начал в другие монастыри. Сохранились сведения о Толшевских строителях Никифоре и Корнелии: первый в 1728 г. постриг 4 монахов, второй – в 1732 г. трех; кроме того в 1724 и 1732 г. пострижены две монахини Усманского монастыря Толшевским иеромонахом Пахомием. Иеромонах Никифор в 1737 г. за пострижение трех монахов уплатил 30 р. штрафу²⁵⁸. Донецкий архим. Иоасаф уплатил 140 р.²⁵⁹. Когда для расстрижения монахов не из указных чинов приехал в Донские монастыри Дивногорский архимандрит Варфоломей, это вызвало протест со стороны Донского Войска. Атаман Флоров, старшина и все Войско Донское просило не расстригать монахов: некоторые из них пострижены в монастыри из заслуженных, престарелых и раненых отставных казаков казачьих городков, с общего отпуска станиц; о недаче им отпусков для пострижения в чернецы запретительных указов они ни от кого не имели и не имеют; поименованные монастыри состоят на пропитании их ведомства, и наконец Высоч. указом 28 янв. 1723 г. на убылые места в монастырях велено постригать именно отставных солдат, а не иных лиц. Результат этого ходатайства неизвестен²⁶⁰.

Но особенно тяжело должен был отозваться на строе монастырей указ 1723 г. о соединении малобратственных монастырей. Почти каждый из придонских монастырей, по смыслу этого указа, должен был бояться за самое свое существование, так как среди них не было таких, в которых было бы 30 братий. Мы имеем сведения, что Семилуцкий монастырь велено было перевести в Толшевский. Но, по просьбе Семилуцкого строителя Дамиана с братией, это распоряжение было изменено: Семилуцкой братии разрешено было перейти в Дивногорский монастырь. Монастырскую же церковь с утварью и ризницей отдать приходскому Семилуцкому попу, определивши ему «монастырской пашенной земли по его сказке неоскудно, а остатную пашенную того монастыря землю и сенные покосы, рыбные ловли и мельницу и проч. угодья, кроме строительских и братских келий и скота и лошадей, птиц, пчел и пастьбы, за дальностью от Дивногорского монастыря, приписать к Преображенскому монастырю, что в Толшах»²⁶¹.

В тоже время должен был соединиться с Толшевским и Белоколоцкий монастырь. В 1724 г. Толшевский строитель Никифор явился в Белоколоцкий монастырь, описал все имущество и все его взял, а затем и братию перевел в Толши. Тогда на защиту Белоколоцкого монастыря выступили окрестные жители. Указавши на то, что Белоколоцкий монастырь «из древних лет построен был обещанием и вкладом дедов и отцов их и ими просителями», что в этом монастыре «строитель и братия в пище и во одежде никакой нужды не имели (понеже земель, сенных покосов, рыбных ловель, хлеба и скота и пчел во оном монастыре имелось довольство), и что наконец монахи Белоколоцкого м-ря желают возвратиться на старое место, а из Белоколоцких жителей есть желающие постричься в прежнем монастыре, – жители просили Воронежского епископа восстановить Белоколоцкий монастырь. А так как в 1726 году Св. Синод отменил указ 1723 г., поручивши надзор за монастырским благочинием «рассмотрению» архиереев, то в 1732 году Преосв. Иоаким дал указ о восстановлении Белоколоцкого монастыря²⁶².

Между тем опасность закрытия грозила и Толшам. После переведения Белоколоцкой братии, в Толшах оказалось только 29, а не 30 монахов. Чтобы достигнуть узаконенной нормы, следовало перевести в Толши и братию Воронежского Алексеевского монастыря. Но это не так легко было сделать, как с братией Белоколоцкого монастыря. Настоятель Алексеевского монастыря, живя в Воронеже, вероятно, имел вес в епархиальном управлении и потому не только сумел отстоять свой монастырь, но даже посягнул на существование Толшевского монастыря. Несмотря на то, что в Алексеевском монастыре было только 7 братий, епархиальное начальство отменило свое прежнее постановление и распорядилось перевести в Алексеевский монастырь всю братию Толшевского монастыря. Не надеясь на свою силу пред Воронежским архиереем, строитель Никифор обратился с челобитьем в Московскую Синодальную Канцелярию. Изложивши в прошении ход дела, он указывал на то, что положение Акатова монастыря чрезвычайно неудобно, «понеже стоит среди града и торжища и в стене монастырской имеется Его Императорского Величества кабак, и в том Акатове монастыре церковь Божия одна и служат в ней советские попы и дьяконы и дьячки и пономари советские ж и жительство имеют оные попы и дьяконы и дьячки и пономари в домах своих с женами своими и детьми, понеже к оной церкви прихожан имеется купеческих и разных всяких чинов людей града Воронежа дворового числа с полтораста дворов». Напротив того, Толшевский монастырь стоит в весьма удобном месте, от мира удален, наделен всякими угодьями, имеет две церкви, в которых служат три иеромонаха и два иеродиакона. И хотя монастырь не получает казенного жалованья, однако своею землею и трудами братии может прокормить до ста человек²⁶³. Монастырь остался на месте – не вследствие приведенного ходатайства, а вследствие общего Синодального распоряжения от 9 мая 1726 г., которым управление монастырями и решение вопроса об их упразднении или оставлении в прежнем виде предоставлено было епархиальной власти, которая и не дала хода начатому соединению малобратственных монастырей²⁶⁴. – По силе того же указа 1723 г. в Лебедянский Троицкий монастырь был переведен Веневский монастырь в 1725 г.; но затем 23 февраля 1727 г. снова выведен на свое место²⁶⁵. Вероятно по силе указа 1723 г. о малобратственных монастырях, был упразднен Вознесенский Коротоякский монастырь, а ризница и прочее имущество его передано в близ лежавшую Лысогорскую пустынь²⁶⁶.

Мы не имеем сведений о том, как отозвался указ о малобратственных монастырях на других обителях Придонья. Но по аналогии с рассказанными случаями можем заключать о том переполохе, какой он возбудил во всех монастырях, оказавшихся «малобратственными».

В течение второй четверти XVIII века придонские монастыри не испытали существенных перемен ни к лучшему, ни к худшему. А при скудости сохранившихся о них архивных сведений, нет возможности определить и то, как применялись к ним общие распоряжения правительства о монастырях. Суровые распоряжения правительства Анны Иоанновны должны были особенно стеснить монашествующих. Мы уже видели, что взыскания за нарушения указа 1723 г., воспрещавшего постригать не из указных чинов, стали применяться в это царствование. Всего с 1732 по 1737 г. в Воронежской Епархии подлежало расстрижению 57 монахов: из них 3 игумена, 40 иеромонахов, 14 иеродиаконов. По многочисленности подлежавших расстрижению Воронежская Епархия занимала четвертое место (после Киевской – 157 монахов, Синодальной области – 87 и Белогородской – 69). Впрочем, исполнение этого указа опять затянулось, и неизвестно, сколько в действительности было расстриженных²⁶⁷.

Приведенные сведения касаются придонских монастырей, уже существовавших до Петра I. Эти монастыри теперь испытывали наибольшие стеснения со стороны светского правительства. Но кроме них за рассматриваемое время возникло несколько новых монастырей, которых указанные стеснения или не касались совсем, или касались только отчасти. Это монастыри среднего и нижнего Придонья.

Со времени св. Митрофана привилегии донского казачества в пределах его епархий уничтожаются. Но за пределами Воронежской Епархии они еще остаются. И там правительство пока еще бессильно ввести строгую регламентацию в церковные порядки. Население само заботится об удовлетворении своих религиозных нужд. Само же оно организует монашеские общины и наделяет их средствами содержания. Так возникли и некоторое время существовали монастыри – Донецкий, Мигулинский, Кременский и Азовський. Из них Азовско Донецкий возник при деятельной помощи правительства, а Мигулинский и Кременский – усердием казацкого населения.

Донецкий монастырь возник в самом конце XVII в. (одновременно с Троицким Битюцким). Строителем его был иеромонах Иоанн. В 1698 году, по благословению Св. Митрофана началась в пустыни постройка Успенской церкви. Но так как в след. 1699 г. местность, занимаемая пустынью, отошла в Тамбовскую Епархию, то освящение новой церкви произошло по благословению Тамбовского епископа Игнатия²⁶⁸.

Почти одновременно с Донецкою пустынью возник монастырь в Азове. Еще ранее, в 1593 г., была попытка устроить некоторое подобие монастыря в Черкасске, для воинов-инвалидов. Теперь естественно было ожидать, что и в ново завоеванном Азове явятся русские люди, для которых монастырь есть традиционное обнаружение благочестия. А правительство сочтет нужным поощрить это дело и в религиозных, и в политических соображениях.

«Монастырь основан был в 1696 году во взятой у Турок Петром В. 1696 г. июля 19 крепости Азове, при находившейся там издавна церкви Иоанна Предтечи, или достовернее сказать, во имя найденного там по взятии сей крепости образа Иоанна Предтечи; ибо по сему образу заключено, что там исстари были христиане и имели церковь²⁶⁹. Е. Болховитинов утверждает, что монастырь был «построен Петром Великим». Это наводит на сопоставление Азовского монастыря с Воронежским Успенским – «строением царя Бориса». «На одном большом колоколе, находившемся в сем монастыре до 1747 года, была след. надпись: «колокол лит 7204 года ноября в 1 день, во славу Всемогущего в Троице Святей славимого Бога повелением Благочестивейшего Великого Государя Царя и Великого князя Петра Алексеевича всея великия и малыя и белыя России Самодержца и многих Государств и земель восточных и западных и северных Отчина и Дедича и Наследника и Государя и Обладателя, вылит сей колокол и при нем прочие шесть колоколов в завоеванной Его Великого Государя города Азова, которой от войск Его Великого Государя взят из под владения Салтана Турецкого Мустафы в прошлом 7204 году июля 19. В монастырь Честного Славного Предтечи и Крестителя Иоанна, в честь имени Его Святого, во благочестие же и радость православным христианам, а на посрамление нечестивым Магометанам» (Болховитинов. Описание Воронеж. Губ., стр. 175). И в дальнейшем покровительство светской власти Азовскому монастырю было необычайное. 25 февраля 1697 года строитель обители старец Алексей с братией получил из Пушкарского Приказа хлебное (по 25 четвертей ржи и овса) и денежное (по 30 р. в год) жалованья²⁷⁰. В 1700 г. (13 марта) монастырю был отдан остров «промеж рек Каланчи и Кутермы под сенные покосы и р. Кутермы для рыбной, птичьей и звериной ловли. Среди самого города был отведен участок земли «среди торгу под часовню» (66×55 саж.), а под загородный двор и на огород место в устье р. Дона (73×45 саж.), место для конского двора²⁷¹. Не смотря на протест донского атамана Фрола Минаева, просившего «не учинять обиды казакам» отпискою на монастырь р. Кутермы, угодье это, по указу государя, было укреплено за монастырем²⁷². Земля, прилегающая к р. Каланче и Донцу, в количестве 325 десятин, также отдана монастырю; а так как эта земля была неудобна для хлебопашества, то монастырь исходатайствовал себе соседнюю удобную землю, в размере 217 десятин (1040×500 саж.²⁷³). В 1700 г. братия ходатайствовала пред царем о новой милости. Указывая на недостаток 30 рублевого жалованья 30 братьям монастыря, архимандрит Иоасаф просил пожаловать монастырю две вотчины – одну деревню Орловку в Донковском уезде, другую – деревню Титову в Перселавском (Рязанском) уезде, в первой – 280 четвертей земли, во второй 265 ч. в поле, с крестьянами и угодьями²⁷⁴. В 1700 г. к Азовскому монастырю был приписан монастырь Святогорский. Но эта приписка не состоялась. В 1709 г., по указу царя, велено отдать Азовскому монастырю, вместо Святогорского монастыря, землю и всякие угодья на Северном Донце из казачьих пустых юртов Новоборовской юрт на запольной речке Боровой. Здесь «доброй земли» было две тысячи четвертей в поле, сена на 6000 копен (т. е. 600 десятин), да негодной пашни и песчаной земли 23050 четвертей в поле, лес строевой и дровяной и всякие угодья²⁷⁵. Наконец, в 1700 г. монастырю было разрешено построить часовню в Москве на Каменном мосту, у Всесвятских новых ворот в каменной стене²⁷⁶.

Таким образом в короткий срок Азовский монастырь получил очень крупные владения. При этом, по указу патриарха Адриана, «пошлин имать с монастыря не велено»²⁷⁷. И все это сделано по желанию царя, а не по ходатайству местного населения. Последнее в одном случае даже выразило протест против владельческих прав монастыря. Ясно уже отсюда, что Азовский монастырь, пользовавшийся необычными милостями царя Петра, призван был служить государственным видам в ново завоеванном городе. Некоторым подтверждением этого служить тот факт, что уже в 1700 г. на имя архимандрита Азовского монастыря стали присылаться царские указы, касающиеся церковной жизни края, а не одного только монастыря.²⁷⁸ В 1701 же г. была учреждена Азовская епархия. Назначенному туда 21 июня 1701 г. митрополиту Азовскому Парфению (Небозе), на жительство определен Азовский монастырь, – монастырь таким образом сделался Архиерейским Домом²⁷⁹. Впрочем, Парфений, не побывав в Азове, 3 дек. 1703 г. переведен в Холмогоры. А после него на Азовскую кафедру, просуществовавшую, номинально, около четырех лет, уже никого не назначали²⁸⁰. Но Донецкий архимандрит продолжал быть церковным администратором. В 1708 году он писал Царю Петру жалобу на Азовских и Таганрогских попов, что они начинают литургисать, не явившись предварительно к нему. Опасаясь, что они не имеют благословенных архиерейских грамот, он отсылал их многажды к Государю к Москве, но они не слушали его; а азовские полковники их принимают и велят им служить. Архиман. Иосаф при этом указывал, что еще в 1700 г., по грамоте из Патриаршего Дух. Приказа, ему «велено в Азове и по Дону, в донских казачьих городках всякие духовные дела ведать и в церковном благолепии надсматривать и между священниками во всяких их ссорах чинить расправление»²⁸¹.

В 1702 году, по челобитью монаха Успенской Донецкой пустыни Романа, к Азовскому монастырю была приписана Донецкая пустынь. Для управления ею из Азовского монастыря были посланы иеромонахи-строители Иоанн и Герман. Но когда в 1710 г. из Азовского монастыря в Донецкую пустынь прибыл для управлений строитель иеромонах Гавриил, то войсковой атаман Петр Емельянов с товарищами послали сказать монахам, чтобы они не принимали Гавриила и не слушали распоряжений Азовского архимандрита Иосафа, а приказали «тое пустить ведать Троицкому (Мигулинскому) строителю Капитону». При этом казаки повторили то же, что раньше произошло относительно Боршевского и Воронежского Покровского монастырей, «говорили они казаки, что таких указов (от Азовского архимандрита) не слушают, а слушают указы из Посольского Приказу»²⁸². 37 марта 1711 г. из Патриаршего Казенного Приказа последовал указ Войску Донскому, чтобы оно не вступалось в управление Донецкого монастыря, «потому что Успенская пустыня стала ныне не в казачьих дачах»²⁸³.

Азовский Предтечьев монастырь существовал недолго. После несчастного Прутского похода 1711 г. Россия должна была возвратить Азов Турции. Этим предрешался вопрос об упразднении Азовского монастыря. Действительно братия удалилась из Азова и получила разрешение занять приписную к Азовскому монастырю Донецкую пустынь. Местность, занимаемая этой пустынью, лежала среди казачьего населения, неблагонадежного в политическом отношении. Лежавшая по соседству с пустынью Донецкая станица принимала участие в Булавинском мятеже. Поэтому после усмирения Булавинского бунта Петр В. приказал разорить и сжечь Донецкий юрт. А его земля, покосы и рыбные ловли со всеми угодьями были отданы во владение переведенной сюда братии Азовского монастыря²⁸⁴. Но не скоро примирилось окрестное казацкое население с этим правом монастыря на Донецкий юрт. Казаки Казанской станицы не признавали этого права. Уже в 1726 году, когда земля Донецкого юрта была обмежевана как монастырская, казаки Казанской станицы изрубили и разметали поставленные на межах столбы. А когда в 1727 г. для восстановления меж прибыл капитан Бирев с командою, атаман и старшина из Черкаска предъявили ему грамоту, писанную в 202 году. Бирев грамоты не принял и, пригласивши сторонних людей, начал межевать земли. Тогда старшина «в собрании при нем человек с триста с ружьем и с копьи и с дубьем» заявили, что межевать юрта они не позволят, вследствие чего Бирев уехал, не исполнивши данного ему поручения²⁸⁵.

Во главе Азовского, а потом и Донецкого монастыря долгое время стоял архимандрит Иосаф. Этот энергичный и самостоятельный архимандрит настоятельствовал в монастыре около 40 лет, переживши много перемен и испытавши много невзгод вместе со всею братией монастыря, о чем речь будет ниже.

Вскоре после завоевания Азова в нем возникла и женская обитель. Сведения о возникновении этого монастыря сохранились за 1705 год²⁸⁶. Азовские монахини Магдалина и Пахомия просили об отводе им места под постройку монастыря, – очевидно, община монахинь уже возникла до 1705 г. Но дальнейшая судьба этой общины неизвестна. Во всяком случае, это было недолговечное учреждение, так как после Прутского похода и этот монастырь должен был прекратить свое существование.

На Мигулинском урочище, расположенном на берегу р. Дона, иеромонахом Капитоном был основан Троицкий Мигулинский монастырь. Основание монастыря относится к 1688 г. После восьмилетнего одиночного здесь пребывания Капитон собрал вокруг себя братию и чрез войскового атамана Фрола Минаева просил патриарха Адриана разрешить ему построить церковь во имя св. Троицы. В конце XVII в. (в 1696 или 1700 г.г.) была построена деревянная церковь, а в 1704 г. освящена; в 1727 году было разрешено Воронежским Архиерейским Приказом устройство каменной церкви.²⁸⁷ В скором времени монастырь получил во владение соседний лес. А когда этим лесом стали пользоваться жители соседней Новотишанской станицы, то строитель Капитон подал челобитье к Войску Донскому о воспрещении въезжать в монастырский лес соседним жителям. В 1706 году последовала в Новотишанскую станицу грамота Войска Донского, воспрещающая пользование монастырским лесом, под угрозою «войсковой пени без пощады»²⁸⁸. Когда же за участие в Булавинском бунте была разрушена Старотишанская станица, строитель Капитон просил Войско Донское отдать его монастырю рыбные ловли, сенные покосы и всякие угодья на р. Тишанке и два озера за р. Доном – Капустное да Низовское (челобитье 20 декабря 1709 года). И эта просьба монастыря была уважена.²⁸⁹ Наконец, во время похода в 1711 году строитель Капитон лично обратился к Петру Великому с просьбою отдать монастырю пашенные земли, сенные покосы и лесные угодья Старотишанской станицы – по р. Дону с крымской стороны до Решетовского юрта да по р. Тишанке по обе стороны вверх до разоренного Новотишанского городка. Государь дал указ, утверждавший за монастырем названные угодья.²⁹⁰ Таким образом у Троицкого Мигулинского монастыря были значительные владения пашенной земли и сенокосу на 10 верст длины, по крымскому берегу р. Дона, и на 1 версту ширины; дровяного лесу на 2 версты длины и на 1 версту ширины; (всего 1250 десятин), два рыбных озера – Капустное (100×50 с.) и Низовское (500×50 саж.). При монастыре возникла слободка на р. Тихой (Тишанке?), на той же речке монастырь устроил две мельницы.²⁹¹

Около 1693 года возник Вознесенский Кременский монастырь на берегу р. Дона. Но настоящая организация монастыря относится уже к 1711 году. В 1712 году, по ходатайству строителя монаха Никанора, разрешено местоблюстителем патриаршего престола устроить в монастыре храм во имя Вознесения Господня деревянный²⁹². В том же году монастырю даны были рыбные озера и сенные покосы на 1 версты; лес на острове р. Дона на 3 версты длины и менее версты ширины. Наконец, у монастыря было две мельницы на р. Иловле и на р. Черной. Близ монастыря возникла небольшая слободка²⁹³. По смерти первого строителя Никанора начались столкновения между монастырем и соседнею Кременской слободою из-за угодий. Новый игумен Иеремия жаловался на Кременских священников и старшину, которые – будто бы – захватили 300 р. денег и войсковую грамоту о земле и угодьях 1712 г., после чего монастырь лишился возможности восстановить свои права на угодья, захваченный – будто бы – Кременской станицей. Но жители Кременской станицы отрицали справедливость этой жалобы, а со своей стороны жаловались на игумена Иеремию «в обидах и утеснениях, – «в потравлении собаками немалого числа казачьих жеребят и телят». Но особенно они указывали на вреде от построения на устье Зимового ерка хутора, «который немалой проход рыб отнял». Войсковое управление в данном случае стало на сторону Кременской станицы, приказали монастырю немедленно сломать хутор близ Зимового озера (27 окт. 1743 года)²⁹⁴.

Прежде (в 1652 г.) основанный Устьмедведицкий Преображенский монастырь по-прежнему пользовался особым покровительством войскового управления. В 1688 г. за ним утверждена «пустовая» мельница на р. Медведице в Глазуновской станице²⁹⁵. В 1694 г. 10 сентября строитель Антоний просил утвердить за монастырем «пустовой» Карповский юрт на р. Медведице²⁹⁶. В 1712 г., по челобитью игумена Феодосия за монастырем утверждены рыбные ловли на р. Дону от Усть-Хоперского рубежа до Хованского перелаза²⁹⁷. Жители соседней Островской станицы ежегодно снабжали монастырь сенными покосами, о чем у них было заключено условие еще со строителем Антонием. В 1716 году монастырь купил у Островского попа Симеона мельницу, которая в 1717 году была утверждена за монастырем Войском Донским²⁹⁸. В тоже время и угодья, лежащие близ этой мельницы, отошли к монастырю; другие угодья были уступлены жителями Островской станицы. По челобитью игумена Игнатия, 10 сентября 1729 года эти угодья были утверждены за монастырем Войском Донским²⁹⁹. В общем монастырь владел очень значительным участком земли – в 37 верст длины и 17 верст ширины, что составит около 65500 десятин. На этой земле были луга, лес, преимущественно дровяной, 8 рыбных ловель, три мельницы, Монастырю же принадлежало 359 крестьян в сл. Рахиной³⁰⁰.

Благоволение Донского Войска к монастырю объяснялось тем, что Войско считало монастырь своим, родным. И монастырь оправдывал такое о себе мнение Войска. Он принимал в свои стены преимущественно казаков, и при том пожилых, очевидно, нуждавшихся на склоне лет в успокоении. В табели о монашествующих 1739 года из 19 братий –15 казачьего происхождения, из них 12-ти было больше 50 лет, при чем двоим по 68, троим по 76, одному 78 лет³⁰¹. Служа своего рода инвалидным домом для служилого казачества, монастырь благотворил населению в минуты особых нужд. Так, после Булавинского бунта, когда множество казаков были казнены, а многие города и станицы разорены и сожжены, монастырь принял к себе на пропитание осиротевших детей, приведенных родственниками из разоренных станиц³⁰². И вообще, по преданию, обитель помогала осиротевшим казацким семьям. «Обедневшие вдовы приводили сюда своих сыновей-казаков, которых сами не были в состоянии снарядить на царскую службу. Предание говорит, что монастырские сараи были наполнены для этой цели седлами и прочими вещами, необходимыми казакам в походе. Монахи облегчали участь несчастных, и с пастырскими благословением провожали на войну молодых воинов. А утешенные матери возвращались домой, прославляя Бога и рабов Его, и горесть разлуки с детьми была для них менее тягостна. Монастырь возвращал миру то, что от него принимал, благотворениями платя ему за благотворения»³⁰³.

Родственные отношения между казачеством и монастырем особенно сильны были при строителе Антонии, умершем в 1711 году. После него обстоятельства изменяются к худшему. С одной стороны, во главе монастыря становятся люди малоизвестные войсковому правительству и даже чуждые казачеству, присылаемые Воронежскими епископами. С другой стороны, окрестное население из-за экономических интересов нарушает старинные права монастыря, забывая его значение и услуги. Отсюда неизбежные столкновения. – Игумен Феодосий был избранником Антония, который «при кончине своей приказывал ему быть строителем». Просьба о проставлении Феодосия была подана Войску в Черкасске и им была удовлетворена³⁰⁴. При этом игумене и начались столкновения монастыря с населением. Игумен жаловался, что «малые люди – рыбалки Устьмедведицкой станицы чинят обители обиды, посуды всякий сымают и с мест сбивают и всюду им обиды чинят немалые»³⁰⁵. Войсковой Круг, как указано выше, защитил монастырь от этих обид³⁰⁶. Но после Феодосия (†1719) и его преемника Иллариона (до 1729 г.), при игумене Игнатии отношения между монастырем и казаками Островской и Глазуновской станиц опять обостряются. При этом войсковой атаман пошел против монастыря: в 1733 г. он приказал казакам при разводе земель, начатом еще с 1729 году, столбы (межевые) повырыть и отказать монастырю во владении сенными покосами, отчего монастырь пришел «в великую скудность». Тогда игумен Игнатий отправился в Петербург и добился восстановления прав монастыря на спорные владения: указом Императрицы Анны от 28 февраля 1734 года предложено возвратить монастырю его владения, по старым грамотам войсковых атаманов и сделать это «сущею правдою без всякого посягательства». Вместе с этим последовал запрос, «отчего прежнее межевание оставлено, и столбы вырыты, и земля отнята³⁰⁷. После этого было произведено следствие и 18 августа 1734 года выдана новая войсковая грамота, утверждающая границы монастырских владений³⁰⁸, правда значительно урезывающая их сравнительно с грамотами 1716, 1717 и 1729 годов³⁰⁹. Игумен Игнатий умер в 1738 г. (в схиме Иаков).

Столкновения однако продолжались и после того. После кратковременного правления игумена Иоакима (†1741, в схиме Иларион) и Евфимия, вскоре по назначении переведенного в Елецкий монастырь, столкновение и тяжбы возобновились при игумене Лаврентии (по предположение, с 1742 г.) управлявшем монастырем до 1775 года († 8 янв. 1775 г., в схиме Лазарь). В это время монастырь, не получая помощи от соседних станиц, обращается к Войску даже по незначительным нуждам и там терпит отказы, напр., в лесе на поправку ограды, в рыбном лове, в сложении подушных денег за умерших «трудников». Теперь же возникает дело о возобновлении старых граней в Карповском юрте, вследствие обид монастырю от Етеровских казаков. Дело с 1740 г. тянется до 1749 года³¹⁰. После Лаврентия монастырем управляют – архим. Порфирий Рахинский, перешедший в Мигулинский монастырь, игумен Стефан, ранее живший в Воронеже и назначенный членом Воронежской консистории, переведенный из Троицкого Мигулина монастыря, но через месяц ушедший, Зотик, посланный, как донской уроженец, из Акатова Воронежского монастыря, Феофан, из того же монастыря, не пожелавший остаться в Устьмедведицком монастыре и возвратившийся снова в Акатов монастырь, и наконец Павлин (с 1781 г.) из вдовых Устьхоперских священников (Петр Евтихиев), постриженный уже в 1784 году, за год до преобразования Устьмедведицкого монастыря в женский (1785 г.³¹¹).

При быстрой смене этих случайных настоятелей, при отсутствии игумена хозяина, монастырь, особенно в хозяйственном отношении, стал приходить в упадок: «многие доходные статьи были запущены; на монастырской земле казаки ставили хутора и отнимали сенокос; соседи вторгались в монастырские владения»³¹².

Таковы сведения, характеризующие положение монастырей, возникших среди казацкого придонского населения. Общая характеристика положений этих монастырей дана 9 ноября 1769 года Воронежским епископом Тихоном II, на запрос о них св. Синода, «вышеобъявленные монастыри построены в Войске Донском издавна для престарелых из казаков, постригающихся в монахи, и те монастыри снабжены и снабжаются подаянием от жителей Войска Донского, а не от других мест, и на землях войсковых им хлебопашество, а на речках построение мельниц к их пропитанию иметь дозволено, при чем от настоятелей о монашествующих и ведомости приложены, по коим значится тех монашествующих в пострижении более из казаков, нежели из других чинов»³¹³. «Сии обители воздвигнуты были предками Войска Донского... и земли им войсковые даны, на тот единственный конец, дабы дряхлые и израненные на службе Его Имп. Величества старшины и казаки, равно и престарелые их жены (?) по разным каждого обетам посвящающие остатки дней своих уединенной монашеской или послушнической жизни, по болезни, также и по старости лет могли пользоваться в оных в последние дни, среди своих единородцев и с призрением ближних своих спокойною жизнью»³¹⁴.

В церковном управлении монастыри среднего и нижнего Придонья в XVIII в. пережили то же переходное состояние, в каком находились монастыри северного Придонья в XVII веке. Казацкое население считало монастыри своими и, пользуясь неузаконенным правом патроната, оказывали сильное влияние и на избрание должностных лиц в этих монастырях, и на их хозяйство. В тоже время церковная власть считает себя в праве не только поставлять настоятелей монастырей и контролировать их деятельность, но и пользоваться их доходами. Наконец, и высшее гражданское правительство в подчинении монастырей церковной власти и в уничтожении патронатских привилегий окрестного населения видит залог политической благонадежности монахов. Отсюда становятся неизбежными столкновения монастырей с церковною властью. Изложение этих столкновений лучше всего выясняет разницу точек зрения заинтересованных сторон.

Местность лежащая по бассейну р. Дона ниже г. Павловска и по притокам р. Дона – Донцу, Бузулуку, Медведице, Айдару, в церковном управлении не была точно регламентирована. Так как учреждение Азовской епархии было очень кратковременным (вследствие возвращения Азова Турции), то эта местность числилась в Патриаршей области. Отдаленность местоблюстителя патриаршего престола делала невозможным здесь правильное церковное управление. А это давало повод не только к обычному произволу местного духовенства и населения, но и к укрывательству здесь раскольников, бежавших из центральной России. На эти обстоятельства и указывал Воронежский митрополит Пахомий в своем доношении царю. «В казачьих донских городках при церквах, монастырях и часовнях во многих местах есть укрывающиеся от воровства расстриженные и не посвященные старцы и попы, и чинят многие расколы и возмущение, а иные перешли к вору Некрасову на Кубань. А ведомы вышеупомянутые церкви и монастыри и часовни в области патриаршей и за дальностью от Москвы таковых смотреть и наказывать невозможно». В виду этого царским указом 10 марта 1718 года повелено было «церкви и монастыри по Дону и по другим (выше названными рекам ведать в Воронежской епархии и смотреть накрепко и освидетельствовать ставленные грамоты и впредь посвящать в попы и дьяконы достойных» Воронежскому епископу «по своему рассуждению». «И на Дон к войсковому атаману объявительный указ о сем послан же»³¹⁵.

Руководствуясь этим указом, митрополит Пахомий, а затем и следующие епископы, особенно Лев (1727– 1730) и Феофилакт (1743–1757) стали не только управлять указанными областями, но и пользоваться с них доходами. Последнее и обостряло, особенно взаимные отношения. Нужно заметить, что Воронежские епископы считали себя вправе распоряжаться монастырским имуществом, и такой порядок продолжался до конца периода. Так, по словам архим. Корнилия, преосв. Феофилакт в 1744 г. взял якобы на сохранение в архиерейский казенный приказ 1000 р. Когда в 1758 г. архимандрит просил возвратить эти деньги на восстановление обветшавшей церкви, – денег не оказалось³¹⁶.

Наиболее яркую страницу в этом отношении составляет положение Донецкого монастыря. Во главе его стоял влиятельный архимандрит Иоасаф. Еще в 1698 г. (4 февраля) он был переведен из Успенского Гремячего монастыря Лихвинского уезда настоятелем Азовского Предтечева монастыря. В 1700 году он произведен в архимандрита с шапкой. Когда г. Азов отдан в Турецкую область, Иоасаф переведен в Успенский Донецкий монастырь. Указ 10 марта 1718 года, отдававший в введение Воронежского епископа области южного Дона, он к себе и своему монастырю не относил, так как в указе Донецкий монастырь не упомянут. Воронежский митрополит Пахомий, напротив, считал Донецкий монастырь подведомым себе – на том основании, что он упомянут «в приложенном к письму (гр. Апраксина на имя м. Стефана, от 8 марта 1718 г.) ведении». Поэтому м. Похомий скоро наложил свою тяжелую руку на монастырь и его имущество. Уже в 1718 г. он посылает в монастырь 2 иеромонахов и протопопа для описи монастыря. Прибывши в монастырь, эти посланцы, вероятно, встретили здесь сопротивление, почему прибегли к силе. Они «заперли в пустую келью казначея Феодосия, иеромонаха Гавриила, иеродиакона Кириака и монаха Нафанаила, отняли у казначея ключи и ходили в архимандричьи кельи и казенный амбар, потом выпустили их порознь, иерод. Кириака раздевали и хотели бить, а крестьян били батогами и, написав сказки и не прочет, что написано, под неволею велели приложить руки и взяли монастырских денег 90 р., 5 коров, пуд воску, 2 войлока, 3 полсти и 100 аршин сукна». Архимандрит Иоасаф в то время был в Москве. О случившемся в монастыре поехал сообщить ему казначей Феодосий. Обидевшись за насилие, и, очевидно, не ожидая скорого улучшения дела, архимандрит уехал в Нижнеломовский Казанский монастырь. Когда возвратился обратно из Москвы казначей Феодосий и явился к преосв. Пахомию, бывшему на поминках у дворянина Веневитинова в с. Животином, митрополит встретил его побоями, велел посадить его на цепь и держать под караулом, а потом отправил в Донецкий монастырь с колодкой на ноге. Из монастыря Феодосий бежал тоже в Нижнеломовский монастырь. Митр. Пахомий вообще считал Донецких монахов неблагонадежными, «чернецы люди прихожие и непостоянные и в великих подозрительных делах имеющиеся»³¹⁷.

Вместо Иоасафа Пахомий поставил настоятелем Донецкого монастыря иером. Исаию, а потом архимандрита Питирима, ранее «изверженного за убийство на Ельце»; после Питирима, которому монахи были «во всем непослушны», так что он «с немалым бесчестием возвратился» назад³¹⁸, Пахомий поручал управление монастыря Павловскому протопопу и наконец назначил настоятелем архим. Иоасафа (11-го), который переводился уже в пятый монастырь.

В тоже время Пахомий просил почему то государыню приписать монастырь «за непостоянство» к «дому Пресвятой Богородицы», т. с. Архиерейскому дому, с его деревнями, часовней и церк. утварью³¹⁹. Хотя эта просьба не была удовлетворена Пахомий брал из монастыря и деньги, и скот, и разное другое монастырское имущество. В своем ответе на эти обвинения Пахомий в сущности подтвердил их справедливость, только отрицал разные подробности обвинения³²⁰.

По смерти Пахомия строитель Донецкого монастыря Епифаний и братия просили назначить к ним настоятелем бывшего при митр. Пахомии казначеем архимандрита Варсанофия. Но так как этого Варсанофий был отрешен от казначейства по следствию о м. Пахомии, то Синод 18 мая 1725 г. сделал запрос Московской Дикастерии, за что именно он был отрешен. В тоже время Синод предложил Дикастерии назначить настоятеля в Донецкий монастырь по своему усмотрению. Дикастерия назначила архимандритом Иоасафа, «изгнанного Пахомием в Нижнеломовский монастырь». Архим. Иоасаф возвратился в свой монастырь. Желая выстроить каменный храм во имя Усекновения Главы Иоанна Предтечи на свои деньги, он подал епископу Льву прошение о благословенной грамоте. Преосв. Лев грамоту выдал; но спросил, где хранятся у архимандрита деньги и ризница. Узнавши, что он находятся на хранении в Павловске у соборного диакона Дионисия, преосв. Лев сначала послал своего приказного человека Трофима Попова описать то и другое, а потом поехал в Павловск сам и взял 1500 р. денег и разные церковные вещи. В тоже время он послал в монастырь казначея иером. Антония и Павловского Соборного протопопа описать и запечатать архимандричьи кельи.

На запрос по этому челобитью Св. Синода, пр. Лев отвечал, что деньги и монастырское имущество описаны и взяты им для лучшего хранения, так как они находились в г. Павловске в частном доме. Св. Синод распорядился все принадлежащее монастырю и отобранное при преосв. Пахомии и Льве возвратить в монастырь. 3 сентября 1731 г. преосвященный Воронежский Иоаким доносил Св. Синоду, что вещи и деньги возвращены архимандриту Иоасафу.

После низложения преосв. Льва (1730 г.) архимандрит Иоасаф вошел в Синод и с другим ходатайством. Он пишет здесь, что после Пахомия и «прочие Воронежские архиереи содержат их (монахов) потому ж и чинят им обиды несносные, а именно: в архиерейский дом берут из оного монастыря деньгами и конями и прочим скотом и всякою рухлядью и посудою медною и рыбою и пчелами». Во избежание таких стеснений, архимандрит просил Синод причислить Донецкий монастырь к Синодальной области. Синод не удовлетворил этого ходатайства вполне, но не признал и прав за Воронежскими епископами пользоваться монастырским имуществом. 4 июня 1730 г. Синод распорядился, что Донецкому монастырю в Воронежской епархии «быть в ведомстве по-прежнему; но токмо ведать (Воронежским епископом) тот Донецкий монастырь одним надсмотрением в духовных, принадлежащих к благочинию церковному делах; а крестьянами и прочими служителями и вещьми и деньгами, землями и проч. ни под каким видом не интересоваться и никакого разорения отнюдь не чинить»³²¹.

Отстоявши экономическую независимость монастыря, архимандрит Иоасаф мог теперь приступить к устройству новой каменной церкви, которая и была закончена в 1835 году. В эту церковь был перенесен иконостас, принесенный братией из бывшего Азовского монастыря. Здесь же была помещена монастырская святыня – чтимый образ Иоанна Предтечи. Возвращенная епископом Иоакимом в 1731 году церковная утварь освободила монастырь от необходимости делать новые затраты на этот предмет. Утварь эта была очень ценна³²². Архим. Иоасаф умер в 1737 г. После его смерти имущество его было взято в Архиерейский Дом Пр. Иоакима³²³, – знак, что взгляд воронежских епископов на Донецкий монастырь не изменился.

Другие монастыри, расположенные среди казацкого населения, до 1718 года находились номинально в Патриаршей области, но высшее ими управление фактически сосредоточивалось в Войсковом Круге. С 1718 года, по ходатайству Воронежского митрополита Пахомия, среднее и низшее Придонье вошло в состав Воронежской Епархии. После этого Воронежские епископы стремятся подчинить казацкие монастыри своему непосредственному влиянию. Оно обнаруживается не только в посвящении священнослужителей и утверждении настоятелей, но и в назначении последних. Это последнее обстоятельство давало возможность епископам с большим удобством делать сборы с монастырей на содержание архиерейского дома. Но такая зависимость была тяжела для самих монастырей и неприятна для войскового управления, власть которого этим парализовалась. Поэтому и после 1718 г. Войсковой Круг вмешивался в церковное управление краем и в частности в управление монастырями. На это жаловался Воронежский епископ Иоаким и 5 янв. 1741 г. из Государственной Военной Коллегии на имя войскового атамана Данила Ефремова дан был новый указ, повелевающий, Войску Донскому «ни в какие духовные дела не вступать и до чина духовного ничем не касаться», а исполнять распоряжения Воронежских епископов³²⁴. Назначение настоятелей из Воронежа было иногда вредно для внутреннего благосостояния монастырей: чуждые не только братии, но и местному малороссийскому населению, настоятели не пользовались авторитетом среди тех и других. По сообщению войскового атамана Иловайского, «по неблагочинному поведению и житию определяемых из Воронежской епархии настоятелей время от времени все тех монастырей экономии пришли было в совершенный упадок, так что и обители умалились, а вновь никто почти не вступал»³²⁵. Вышеприведенные факты из истории Устьмедведицкого монастыря, где настоятели по назначению сменялись очень часто и вели монастырь к упадку, подтверждают это заявление. Лучшим выходом из такого положения было бы правило – назначать в настоятели казацких монастырей местных уроженцев – из вдовых казацких священников. Но, по заявлению того же атамана Иловайского, «оные священники опасаются вступить в монастыри и воспринять монашеский чин, потому что по временам как настоятели, так и монахи из сих монастырей по власти епархиальных архиереев переводятся в другие монастыри и тем самым лишаются своей отчизны»³²⁶.

Ради контроля над такими чуждыми населению настоятелями, а вместе и для упорядочения и улучшения монастырского хозяйства, «войсковое правительство приняло предосторожность, определивши в монастыри светских надежных экономов»³²⁷. Имея опись монастырского имущества и запись поступающих доходов, эконом с согласия настоятеля, излишки отдает в продажу, записывая на приход деньги в приходную книгу за печатью настоятеля. Из этих денег эконом расходует на нужды монастыря и только на «мелкости» отпускает настоятелю. Расход также записывается в книгу, выдаваемую от настоятеля. Эконом же получает доходы от доброхотных деталей в церкви и расходует их с согласия настоятеля. Ему же передаются настоятелем подаяния на монастырь. «По окончании каждого года должен эконом отдавать обо всем верный отчет монастырю и доносить о том обстоятельно к войсковому правительству, а монастырь обязан таковым же донесением по своей команде. Эконом состоит в введении войскового правительства, а кроме оного не от кого другого не зависит, в рассуждении чего о всех случающихся монастырских нуждах и недостатках повинен он представлять правительству, а оное обязуется по тому доставлять монастырям всякое вспоможение и защищение».

При таких правах светского эконома, братия не только отстранялась от заведывания монастырским хозяйством, но н лишалась права на денежное жалованье. «Денежного жалованья настоятель, монахи и все монастырские послушники (кроме наемных работников) как прежде не получали, так и впредь получать не должны, да и нужды в оном им нет, поскольку пропитанием зависят они от монастырской экономии, одежда ж, приличная их чину, приобретается из снимаемой с овец волны, а прочее все принадлежащее к одежде вещи покупаются из общей экономической суммы, кои во время надобности эконом и должен доставлять не отменно и без всякого отлагательства».

Таким образом, настоятели монастырей отстранялись совершенно от монастырского хозяйства. Лишь по временам они могли контролировать деятельность экономов, проезжая по монастырским владениям и «напоминая о поправлениях оного эконому», а в случае неисправности последнего давая знать правительству, которое «по тому и не преминет взять надлежащие меры». Власть настоятеля сосредоточивается исключительно на внутренней жизни монастыря. Здесь он совершенно независим от эконома, а подчинен только епархиальному архиерею.

Когда именно выработаны были эти правила, мы не знаем. Мы заимствовали их, как уже готовые, давно сложившиеся, из дела 1779 года³²⁸. Практически они вырабатывались, конечно, постепенно и имели большое значение в жизни донских монастырей. Известно, что в Устьмедведецком монастыре светские экономы назначаются с начала сороковых годов XVIII века. Таков был старшина Себряков. Круг деятельности Себрякова изображается так. Он «является постоянно посредником между монастырем, окрестными жителями и Войсковым начальством. Он облекается полным доверием от Войска, – оно, можно сказать, на все смотрело его глазами, во всем требовало его мнения: нужно ли проверить справедливость доношений монастыря о ветхой ограде, осмотреть речную перебоину, оценить притязания на монастырские урочища, восстановить старые грани, даже произвести дознание об украденных монастырских лошадях, – все это и подобное поручается Себрякову, как человеку, на компетентность и правдивость которого можно вполне положиться»³²⁹.

Понятно, что при таком резком двоевластии в монастырском управлении неизбежны были и прямые столкновения между настоятелями и экономами, а натянутые отношения между теми и другими были даже неизбежны. В то же время назначение экономов умаляло права епархиальных епископов, почему последние недружелюбно смотрели на эту должность. Впрочем, так как утверждение приведенной инструкции произошло только в конце 70-х годов XVIII века, то определенно можно говорить о нерасположении к этой должности Преосвящ. Тихона III³³⁰. Испытывая стеснения и ограничения со стороны светской и церковной власти и со стороны покровителей-казаков, монастыри постоянно должны были считаться и с соседним населением. Еще казацкое население южного Придонья выступало в роли покровителя своих родственных монастырей, хотя это покровительство иногда и тяжело отзывалось на братии. Но и здесь покровительство шло сверху, от Войскового круга; соседи же казаки часто нарушали владельческие права монастырей, как это мы видели относительно Мигулинского и Кременского монастырей: здесь на первый план выдвигались узкопрактические интересы пропитаний и на задний план отходили возвышенные религиозные побуждения. В жизни монастырей северного Придонья такие отношения сделались обычными, за которыми уже не видно религиозного порыва и даже только симпатии со стороны населения. Конечно, отсутствие данных об этих добрых отношениях еще не доказывает, что их совсем и не было. Но в архивных документах только интересы растительной жизни определяют отношения монастырей к населению. В этом отношении монастыри XVII века стояли выше. Тогда при заметной розни придонского населения, по крайней мере, одна часть населения, родственная монастырской братии по племени, являлась его защитницей. Теперь, когда все эти разношерстные элементы населений были нивелированы в общих нравах и бесправии, у монастырей, в их владельческих правах, уже не было покровителей, а были соседи, для которых каждое монастырское угодье, каждая полоса удобной земли была приманкой, портившей добрые соседские отношения. С другой стороны, и монастырское начальство очень ревниво оберегало свои владения. Отсюда постоянные споры, тяжбы и открытые столкновения. Случаи таких споров и тяжб закреплены в архивах относительно Донецкого, Алексеевского, Толшевского, Лебедянского монастырей. Спор Донецкого монастыря с Казанской станицей изложен выше.

Алексеевскому Акатову монастырю, как известно, в 165З году был отдан на откуп Белый Затон. Это богатое угодье в нынешнем Павловском уезде, по течению р. Дона до р. Богучара. В средине XVII века здесь было «дикое поле». К началу XVIII века сюда идет население из северных уездов Придонья. И вот является ряд просителей об отдаче Белого Затона за больший оброк, чем платил монастырь. Одна из таких попыток едва не увенчалась успехом: 19 июня 1702 года в Монастырский Приказ явился певчий Воронежского Архиерейского дома Еремей Попов с просьбой отдать ему на оброк Белый Затон за 23 р. (монастырь платил 13 р.). 24 июня его просьба была уважена. И только по ходатайству акатовского архимандрита Никанора, Затон снова отдан монастырю. Гораздо опаснее оказалось для монастыря поселение близ его земли и частью на его земле крестьян, образовавших слоб. Мамон. После переписи 1722 г., на угодья Белого Затона просили позволения перейти жители из Битюцкого и Воронежского уездов. Пионерами явились дьячок и пономарь с. Шестакова, которым «за излишеством в церковных дьяках по указу быть не велено», также и из села Хлевного 18 однодворцев, имевших недостаточный земельный надел. Они указывали в своем прошении, что местность в 20 верстах за р. Середою (г. Павловском) и ниже до р. Толучеевой «порозжее», почему и просили разрешения перейти на эти земли, именно на устье р. Мамони и Дону. Елецкая Канцелярия свидетельства душ, поверивши просителям, разрешила им занять просимое место. Это было в 1723 г. Так возникла слобода Мамон. Впоследствии также на дачах Белого Затона возникла однодворческая слобода Гороховка. Алексеевский архимандрит Антоний протестовал против этого незаконного захвата земли. 22 июля 1734 года Воронежская губ. Канцелярия, разобравши дело, утвердила угодья за монастырем, запретивши владеть ими Мамонцам. Но этот запрет не имел силы. И 19 февраля 1747 акатовский архимандрит Ефрем просит уже духовную консисторию о восстановлении прав монастыря на Белый Затон. Неизвестно, сделала ли что-нибудь консистория по этому прошению. Следующий архимандрит Сампсон стал действовать на месте. Ссылаясь на вышеуказанные указы, утверждавшие Белый Затон за монастырем, он решился «обывателей и однодворцев» с. Мамона всех без остатка с места сослать, для того что того с. Мамона все жители построились и жительство имеют не на своей земле», а на монастырских дачах. Как жаловались мамонцы, архимандрит Сампсон желал их «поселение ломать» и чинил им обиду и разорение и грабительство. Мамонцы нашли себе ходатаев в своих односельчанах – солдатах Ланцмилицкого Воронежского полка, за которых с духовной консисторией вошел в сношение полковник этого полка Чичагов. Началась с 13 января 1755 г. продолжительная тяжба, продолжавшаяся еще и в 1759 году³³¹. Результата этой тяжбы мы не знаем. Но так как в 1764 г. монастырь лишился своего угодья и юридически, то дельнейшие споры были невозможны. Силою вещей победителями из этой тяжбы вышли жители сл. Мамона.

Толшевский монастырь вел постоянную борьбу из-за земли с жителями с. Малой Приваловки, а особенно с потомками патронов монастыря – помещиков Паренаго. Малоприваловцы производили порубки в монастырском лесу. А Паренаго в 1737 году захватили монастырскую землю и поселили на ней своих крестьян. В 1751 г. для расследования о спорной земле был послан из губернской канцелярии прапорщик Н. Княжнин. Но одновременно с ним явились все обыватели с. М. Приваловки, во главе с отставным подпрапорщиком М. Хатунцевым, «с дубьем и дрекольем» и не допустили мерить землю, а Княжнина «хотели дубьем бить до смерти», и он «с немалою трудностью отошел от них³³². В 1754 году какой-то сержант Никита Каверин пробрел – будто бы – купчие от разных лиц на монастырские земли и предъявил на эти земли свои права³³³. А в 1760 г. около монастыря поселился отставной прапорщик Петр Савельев, сначала на так наз. Воронежской сторон р. Усмани, но потом перешел на Монастырскую землю, которую ранее захватил Пареного, выстроил здесь поселок и поселил на нем своих крестьян³³⁴.

Лебедянский монастырь испытал стеснение другого рода. Лебедянский воевода Домогацкий в 1709 году «мощью своею» стал брать на работы в своем имении монастырских крестьян и брал даже с них деньги, отчего монастырские крестьяне разбежались³³⁵.

Особенно тяжело было положение Вознесенского Коротоякского монастыря, восстановленного в 1741 году. Главной статьей его дохода была мельница на р. Девице. Но за нее теперь монастырь должен был платить ежегодно по 23 р. 45 коп. оброку. Так как доходы с мельницы были недостаточны, то для уплаты этих денег монастырь должен был продавать своих лошадей, коров и овец. В 1751 г. разливом реки мельница была разорена, а плотина прорвана. Платить оброк стало еще труднее и за 10 лет за монастырем оказалось 234 р. 55 к. недоимки. Хотя в 1761 г. мельница была снова устроена, но осилить такой долг монастырь не мог. Между тем в 1755 г. из Воронежской губернской канцелярии велено Коротоякской воеводской канцелярии взыскать недоимки, «не приемля никаких отговорок». За неимением денег, монахи «почасту содержались в Коротоякской воеводской канцелярии под караулом без выпуску»³³⁶.

Но как ни тяжелы были для монастырей разные стеснения от властей и населений, все же имущественное положение их в общем не изменилось к худшему. Это зависело оттого, что земельные владения оставались те же, что и прежде. И хотя монастыри лишились многих угодий и оброчных статей, но зато успели привлечь на свои земли крепостных крестьян, а этим увеличили площадь посевов и обеспечили себя даровыми работниками. В XVII в. крестьян имели монастыри – Тешевский (с. Тешевка), Троицкий Елецкий, Успенский и Покровский Воронежский. В XVIII веке их имеют, кроме того, монастыри Лебедянский Троицкий (253 двора – 603 д. м. п. и 306 ж. п.), Дивногорский (слоб. Селявная – 100 дворов), Донецкий (д. Боровенки и Мостки), Алексеевский (Клементьевка и Отрожки), другие монастыри настоящих населенных крестьянами вотчин не имели, а имели по нескольку дворов крепостных крестьян для разных услуг. Работы крестьян на монастыри были разнообразны, завися от свойства самых монастырских угодий. В общем повинности были натуральные, состоявшие в обработке монастырской земли и в снабжении монастырей предметами молочного хозяйства. Земельные владения монастырей были значительны. Особенно крупны были земельные владения монастырей – Донецкого и на 37 верст в длину и 17 в. в ширину), Устьмедведицкого (на 50 в. в длину и 20 в. в ширину) и Архиерейского Дома (Боршевская, Копанишевская и Карачунская вотчины на десятки верст). У Донецкого монастыря, кроме подмонастырского владения была Рязанская деревня Титова, Мостки и Новоборовской юрт (или Боровенки) в Бахмуцкой провинции. Владения Устьмедведицкого монастыря были сконцентрированы вокруг монастыря, на 1000 квадратных верст было много и земли удобной для хлебопашества, и сенных покосов, и рыбных ловель Выгодное положение занял Битюцкий монастырь, окруженный дремучим лесом и обширными степями, на которых так удобно было заниматься скотоводством. Владения Покровского девичьего монастыря занимали около 86000 десятин земли, или около 826 кв. верст весьма плодородного чернозема. Не менее выгодное положение занимал Лебедянский Троицкий монастырь с его скотными дворами, обширным полевым хозяйством и фруктовыми садами. Другие монастыри владели более скромными земельными участками, но во всяком случае стояли в ряду мелких помещиков. И только женские монастыри не имели или почти не имели земельного обеспечения.

Но при обилии земли монастыри для своих нужд обрабатывали очень немного в 1740 г. всего 217 десятин на все монастыри, с которых собиралось около 6000 четвертей, т. е. в среднем на каждый монастырь, имевший землю, приходилось по 16 д. и по 440 четвертей разного хлеба в год³³⁷.

Естественно, что эти земельные участки продолжали привлекать к себе вольных людей, искавших оседлости. К прежним монастырским слободкам теперь присоединился ряд других. Состав этих деревень был очень разнообразен: тут были и лишние люди из духовенства, записавшиеся в подушный оклад, и казаки, и переселенцы из Подмосковных уездов, и беглецы от соседних помещиков, и черкесы, и даже поляки³³⁸. Монастыри не облагали их определенными денежными сборами, а довольствовались их работами на монастырских участках да другими натуральными повинностями по содержанию монастыря.

На полевое хозяйство и управление крестьянами должна была уходить масса времени у настоятелей. Но даже при упорном труде они не могли знать все, что происходит в их деревнях и полях. Являлась нужда в особых наместниках – управляющих. И они были. В Лебедянском монастыре они были известны под именем «приказных людей», жавших на особых монастырских подворьях, расположенных в монастырских селах. В других монастырях они не имели определенного названия. Но они были – и из монахов (управляющий, напр. Рязанской деревней Титовой) и из мирян (Покровский женский монастырь). Там же, где монастырская деревня лежала вблизи монастырских стен, дело управлений лежало на настоятеле монастыря. Каковы были права и обязанности этих управителей, об этом можно судить по двум сохранившимся инструкциям, данным управителям вотчин Воронежского Архиерейского дома (1753 и 1755 г.). Управитель 1, описавши и принявши при свидетелях все монастырское имущество в вотчине, 2, переписывал всех крестьян и ведал их судом и расправою, охраняя их от обид посторонних людей, смотря, чтобы между ними не было ссор и драк; за продерзости наказывает их при всенародных собраниях, а об остальных преступлениях доносит в казенный приказ. 3. Следит за рабочими без всякого послабления ослушников «наказывает нещадно, дабы и другим на то смотря чинить было неповадно» 4. Смотрит, чтобы не было в вотчине драгун, солдат, матросов и беспаспортных, – последних присылать в архиерейский приказ. 5. О нуждах крестьян в городе управитель имеет неленостное смотрение. 6. Подушные оклады он отсылает к платежу. 7. Рекрутов выбирает сущею правдою 8. Ухаживает за скотом. Скопы делают жены скотников: самого доброго и чистого масла в дом архиерейский с коровы по 30 ф. в год. 9. Управитель строит нужные постройки; обо всех приплодах и скоте представляет ведомости. 10. Следит за косьбой сена. 11. Сообщает, если крестьяне впадают землею без оброку. 12. Следит за умолотом хлеба. 13. Следит, чтобы не было разбойников и воров и, если окажутся, ловить их. 14. Для надзора за беспаспортными следят, кроме того, выборные люди – десятники, пятидесятники и сотники. 16. За корчемства и заповедную соль и др. непотребства доносит в Воронеж – в казенный приказ, чтобы подвергнуть наказанию и штрафу таковых. В прочем поступать по законам, ища во всем пользы архиерейскому дому. 18. О тайных делах не писать партикулярных писем, а чинить по указу о сем 13 янв. 1724 г.³³⁹.

Нельзя сказать, что эта инструкция была обязательна для монастырей во всех своих частностях. Но в общем обязанности «приказных» людей и у правителей были те же, что и изложенные в приведенной инструкции. Их совпадение тем более вероятно, что настоятели монастырей весьма часто назначались из крестовых иеромонахов и иногда даже прямо из управителей монастырских вотчин.

Монастырская пахотная земля обычно разделялась на два участка: меньший обрабатывался собственно на монастырь, больший отдавался крестьянам, которые со своего земельного участка и уплачивали подушные деньги и другие повинности. Для монастырских работ на каждый день отделялась часть крестьян, а другая оставалась дома или на своем поле. Опять образец деления крестьян можно видеть в порядках Архиерейского Дома. Из 400 сделочных крестьян «наряжать на работы благопристойно, а именно, когда бывают большие работы, пашенная, паровая, сенокосная, жатвенная, молотильная, дроворубная, возка сена и возка дров или какая большая постройка – тогда наряжать крестьян для поспешения тех работ половину, а другую половину оставлять в домах их; когда же тех больших работ нет, то в такое время наряжать только четвертую часть – 100 человек и распределять с рассуждением, а три части оставлять в домах их для их домовых крестьянских работ, наблюдая во всем добрую благопристойную экономию, без всякого излишнего отягощения»³⁴⁰. Кроме обработки монастырской земли и исполнения разных других хозяйственных работ по монастырю, с крестьян делался сбор разных продуктов напр., молочного хозяйства – натурою.

Пользуясь даровыми рабочими силами, монастыри получали всегда чистый доход в виде хлеба, сена, рыбы, масла, меда и проч. Благодаря тем же рабочим силам, они имели порядочное количество скота, который при нужде продавался, давая хороший денежный доход монастырю.

Монастырские деревни, дававшие материальное довольство монастырям, не были только рабочею силой. Они имели свое влияние на строй монастырской жизни. Крестьяне принимали участие в выборе настоятелей. В случаях ссор и недоразумений с настоятелями из-за работ и повинностей, они обращались с жалобами к епархиальным епископам. Не говорим уже о том, что они иногда прибегали к самосуду над монастырскими властями. Сохранились сведения о столкновениях такого рода в Задонском монастыре с архимандритом Варсонофием в 1752 г.³⁴¹ в Алексеевском монастыре 1762 г.³⁴², и в Донецком монастыре. В этом монастыре после продолжительного управления архим. Иасафа (†1737 г.) и кратковременного настоятельства архим. Питирима (†1739 г.), не почетную славу снискал архим. Петр – из казначеев Воронежского Архиерейского Дома. Большую часть жизни он проводил вне монастыря, в разъездах по монастырским вотчинам и в Москве на подворья, иногда без разрешения епископа. Главною причиной таких отлучек он выставлял хлопоты по восстановлению нарушенных владельческих прав Донецкого монастыря. Преосвящ. Феофилакт, считал его сутягой и нетрезвым человеком, только растрачивающим монастырское имущество. Между прочим, в один переезд из Москвы в рязанскую вотчину у него из саней выкрали все документы на монастырские земли³⁴³. Проезжая в 1747 г. по епархии и не заставши на месте архимандрита, преосв. Феофилакт увидел, что главные заботы по монастырю и по вотчинному хозяйству лежат на благочинном монастыря архим. Феодосии. «Точию как видно, что полной власти над братией и над вотчинными крестьянами, опасаясь помянутого по приказом бродячего архимандрита, иметь не смеет, – того ради приказал оному благочинному иером. Феодосию отныне как по Духовному Донецкому Правлению, так и по монастырю Донецкому в указных отправах и прочих текущих делах именоваться и писаться старостою поповским и келарем того монастыри без всякого от того архимандрита Петра опасения»³⁴⁴.

Но такое назначение не понравилось монастырским крестьянам. 11 октября 1747 г. они пришли в монастырь к келарю иером. Феодосию, кричали на него, называли разорителем монастыря, говорили, что «им якобы в работе учинил отягощение, и едва в тот час бить не хотели, и сказали: ты де, келарь, отныне над наши власти не имей, у них де есть кроме тебя свой казначей иероcхимонах Феодосий, того де будем слушать, а ты де, келарь, знай только одну церковь»³⁴⁵.

Когда в 1750 году, после увольнения архим. Петра, в Донецкий монастырь настоятелем был перемещен из Битюцкого монастыря Вениамин, отношение к нему крестьян было тоже враждебное. В 1750 г. Донецкий архимандрит Вениамин доносил, что монастырские крестьяне в его отсутствие, без ведома братии, избрали двух человек и послали их в Москву «незнаемо о каковых нуждах». Когда, по возвращении этих выборных из Москвы архимандрит потребовал прислать их к нему, в монастырь пришли 22 человека «и пришед к настоятельским кельям со многим невежеством кричали все: «на что ты, архимандрит, за ними посылаешь? ездили они в Москву с нашего общего совету для проведания архимандрита Петра» Архимандрит взял за плечо одного крестьянина, чтобы допросить его в братской трапезной; но остальные два раза вырывали его из рук архимандрита и закричали великим воплем: «или ты хочешь их бить? Нас много, а ты один, и бить нас никогда не будешь»³⁴⁶.

По словам Задонского архимандрита Варсонофия, самовольство монастырских крестьян было систематическим и выражалось в варварских формах. Они напали на архимандрита Питирима, вытащили его из настоятельской его кельи за волосы за монастырь и там били его немилостиво. Следующего настоятеля игумена Евфимия они даже хотели убить, игумен кое-как вырвался от них, но они успели в клочья изодрать его ряску. Зачинщики были нещадно наказаны плетьми присланным из архиерейского дома казначеем. При архим. Варсонофии резкие столкновения крестьян с монастырскими властями, однако снова повторились. Один из зачинщиков напал во время ярмарки на иеромонаха Ефрема, следившего, чтобы крестьяне не продавали монастырского сена, избил его, драл его за волосы и бороду, так что с трудом удалось отнять его.

Судить о содержании монастырей можно по отчетам об их расходах. Воспользуемся сведениями, касающимися монастырей со средним достатком – Толшевского и Задонского.

Содержание первого монастыря к 50 годам выражалось в след. цифрах³⁴⁷.

Около того же времени расходы хлебные Задонского монастыря выражались в след. цифрах.

Общая сводка о содержании монастырей к концу периода выразилась следующими датами за 1 января 1762 г.³⁴⁸.

За Архиерейским Домом в вотчинах крепостных м. п. 1357; с вотчин собирается денег – 135 р. 42 к., хлеба – 2355 чт. 1 чк. За 20 монастырями, при 187 монашествующих, крепостных м. п. 982; с вотчин собирается денег 234 р. 29 к., хлеба – 1740 чт. 2 чк. Из 23 Архиерейских Домов, о которых представлены сведения, Воронежский Архиерейский Дом, по количеству крепостных, занимает 20-е место; по количеству денежных сборов – последнее место, по количеству хлебных сборов – девятое место. Монастыри Придонья, по количеству крепостных, занимают последнее место, по количеству денежных сборов с вотчин – предпоследнее место, по количеству хлебных сборов – двадцатое место. На каждого монаха в среднем приходилось из денежных сборов по 1 р. 25 к. и по 9 четвертей хлеба. Относительная бедность придонских монастырей открывается из следующего сопоставления их с центральными монастырями³⁴⁹.

Из приведенных данных очевидна не только относительная, но и абсолютная скудость доходов с вотчин придонских монастырей. Ясно, что для этих монастырей вотчинное владение не составляло главной статьи содержания. По-прежнему монастыри Придонья были бессильны использовать крепостными или собственными силами свои природные богатства. И потому по-прежнему же они извлекали большую выгоду из таких своих естественных богатств, которые давали доход без особых хозяйственных затрат и при малом количестве рабочих рук. А те из них, которые не имели или лишены были таких естественных богатств, питались подаянием христолюбцев.

Переходя к характеристике внутреннего строя монастырей, мы должны прежде всего остановиться на положении настоятелей. В общем оно не выделялось из обычного положения их в Русской церкви за рассматриваемое время. Юридически настоятели сильно были ограничены в своей власти. В экономическом отношении de jure они являлись скорее управляющими монастырских вотчин, чем их хозяевами. Но de facto очень многие из них умели быть властными хозяевами.

Порядок избрания, права и обязанности настоятелей излагались в особых инструкциях, выдававшихся епархиальными архиереями при назначении настоятелей.

Обычно после смерти настоятеля братия избирала из своей среды или из посторонних монахов нового настоятеля, об утверждении которого просила епископа. «На праздные (настоятельские) места велеть тех монастырей и монашествующим и служителям и вотчинным крестьянам выбрать из духовных иеромонашеских, иеродиаконских и монашеских первых людей благонравных и свидетельствованных, добре ведущих разум писания и устав жития монастырского и монашеского, которых с заручными монашествующих и служителей и вотчинных крестьян выборами для произведения представлять Его Преосвященству немедленно» (Указ преосв. Вениамина 1743 года)³⁵⁰.

Вступая в свои права, новый настоятель должен был по описным книгам принять при всей братии «церковное и монастырское строение, также посуду и всякий завод и рухлядь и всякие крепости и письмо». Затем, сдать имущество казначею, скрепить и сдать ему же приходорасходные книги. При этом приходорасходные книги вести «с ведома общего, чтоб монастырского в похищении и в утайке отнюдь ни от кого не было». Присмотр за монастырским хозяйством, пашней, сенокосом и «всякими заводами» возлагался на самого настоятеля, который должен понуждать братию и трудников, чтоб всякий порученное ему дело отправлял неленостно».

Собственно пастырские обязанности настоятеля определяются довольно кратко. «А будучи вначале (начальником?) самому в церковь Божию ходить и служить и других к церковной службе и келейному правилу обучать и подтверждать неленостно. Братия должна почитать, слушать настоятеля и отдавать ему достойную честь. Настоятель с братией должен иметь общую трапезу. По отношению к ослушникам и нарушителям монастырского устава настоятель должен действовать со всею строгостью. А которые из братии в монастырском послушании явятся противники или учнут пьянствовать и творить монашескому чину неприличное, и таковых наказывать ово словом и цепью, а иных смотря по вине и наказанием при братии, дабы о том ведали и смотря на то никто того не творил. А ежели которые явятся весьма противны и непокорны, с которыми управится (настоятелю) невозможно, и оных при отписках присылать к нам (к епископу) на Воронеж. Пришлых же монахов, также и которые вновь похотят принять монашеский чин, и оных без свидетельства и не разыскав об таких подлинно и без ведома нашего отнюдь принимать не позволяется под опасением немалого наказания»³⁵¹.

Изложенная инструкция показывает, что братия не только участвовала в выборе настоятеля, но контролировала расходование сумм, т. е участвовала в монастырском хозяйстве. Но фактически эти права попирались и епархиальным начальством и многими настоятелями. Епархиальное начальство склонно было проводить в настоятели известных ему монахов Архиерейского Дома: многочисленные случаи «выборов» монастырских настоятелей из казначеев и ризничих Архиерейского Дома делают это несомненным. Тоже подтверждает и приведенная выше жалоба Войска Донского на обычай переводить в далекие монастыри чуждых им настоятелей. В ведомости о монастырских настоятелях за 1752–3 гг. из 15 настоятелей мужских монастырей 7 «избраны» из казначеев, ризничих и крестовых иеромонахов Архиерейского Дома, 4 переведены из настоятелей других монастырей³⁵² и только 4 – из своей братии³⁵³. Выше приводились некоторые сведения из жизни Донецкого монастыря. Первый его архимандрит Иоасаф, радея об интересах обители, был однако очень властным настоятелем, чем возбудил против себя недовольство части монахов. Но в данном и многих других подобных случаях власть настоятеля клонилась к благу монастыря. Иоасаф – тип игумена-приобретателя. Это, по-видимому, самый распространенный тип. Таких мы наблюдаем и в Толшевском, и в Дивногорском, и в Алексеевском и в др. монастырях. Иного характера были игумены, избранные братией из чужих монастырей. Этим не дороги были имущества, скопленные предшественниками, и они являлись расточителями, вызывавшими сильный ропот среди братии. Таков был в Дивногорском монастыре архимандрит Лазарь Богославский.

Он не был избран братией, а был вызван преосв. Иоакимом из Вятки для устройства в Воронежской епархии семинарии. А родом он был из Черкас и до переезда в Вятку был игуменом Костянско-Почановского монастыря. Преосвящ. Иоаким в 1742 году определил его архимандритом Дивногорского монастыря и «повелел ему в Острогожске основать семинарию в Дивногорском монастырском подворье»³⁵⁴. Поставленный в Дивногорье с такою специальною целью, Лазарь на настоятельство смотрел, как на дело второстепенное, он и жил не в монастыре, а в Острогожске на подворье. Здесь же у него проживали и помощники по школе. Собирателем он быть не мог. При нем даже не хватало обычных монастырских доходов, почему архимандрит стал переводить на деньги часть монастырского хозяйства. В два года своего настоятельства он продал 626 четвертей ржи, 135 чт. пшеницы, 73 овцы, воск, мед, масло и вино. Между тем на монастыре за его время увеличились недоимки³⁵⁵. Естественно было сильное недовольство братии на этого пришельца. Недовольство усиливалось тем, что самая цель назначения Лазаря – заведение семинарии простецам – монахам не могла быть симпатичной. Пробывши в Дивах три года, ученый архимандрит перепросился в Черниговскую епархию (16 января 1745 г.³⁵⁶).

В другом виде вырисовывается личность Семилуцкого настоятеля – Засимы. Из вдовых диаконов архиерейской вотчины с Боршева, он поступил в число монахов Архиерейского дома, затем перешел в Кременский монастырь, был ризничим Архиерейского Дома, игуменом Семилуцким, Задонским и Дивногорским. И везде он вел немонашескую жизнь и хозяйничал для себя. В Семилуках у него было 20 своих лошадей. В Дивах он на своих лошадей тратил монастырский корм, чем поморил монастырский скот. Это был хозяин, но хозяйничал лишь в свою пользу, в подрыв монастырю, почему св. Тихоном и был определен на покой в Дивногорский монастырь³⁵⁷. После его смерти (1768) оказалось у него много векселей от разных лиц³⁵⁸.

Но особенно любопытные факты, характеризующие положение настоятелей, происходили в Толшевском монастыре. В 1731 году, после пострижения в схиму одного из самых усердных собирателей строителей – Никифора³⁵⁹, братия избрала в настоятели иеромонаха Казанского Тамбовского монастыря Корнилия, уроженца г. Козлова, из дворян. На такой выбор чужанина братию склонил тоже чужанин – монах Исаакий, убедивши, что при нем «обитель ваша весьма не оскудеет». Сам Корнилий соблазнил монахов обещанием дать монастырю «людей гнезда три» с крепостью на них. Приехавши в монастырь, новый строитель забрал к себе монастырские описи, приходорасходные книги, ключи от кладовой, ледника, от монастырской казны и всю посуду. Так нарушены были все права братии, а особенно казначея. Через полгода настоятельства Корнилий объявил, что забранные им вещи – его личная собственность. Впрочем, одновременно он объявил, что если братия будет ходатайствовать о посвящении его в сан игумена, а потом архимандрита, то он даст подписку, что ни в чем не будет утеснять братии и ничего не будет брать из монастырского имущества. Монахи опять поддались на обещания, и Корнилий был посвящен в игумена. Но теперь он пошел еще дальше в своем произволе. «Безвременно напиваясь», он в нетрезвом виде издевался над монахами, считая их невежественными и гордясь тем, что он уже двадцать лет состоит попом. «А мы нижайше, писали о нем братия, признаваем его не токмо попом или диаконом, ниже пономарем». Корнилий забрал к себе ризницу, «помял, поломал и взмочил, а иные из них и дегтем облил весьма, который смолою и дегтем облитые места мелом обсыпал». Но особенно тяжело было его настоятельство тем, что «в запойственном состоянии» он ругал и бил «не токмо прочих монахов, но иеромонахов и иеродиаконов». «Есть и такие, которые от его богопротивного и мерзкого запойственного состояния и весьма продерзкого нападения и бою пострадали даже и до кончины»³⁶⁰. Только смерть Корнилия (19 августа 1733 года) положила конец монастырскому нестроению.

После следующих трех игуменов – Лаврентия, Мисаила и Павла братия избрала себе настоятелем иеромонаха Сергия – из воронежской купеческой семьи Елисеевых. В 1747 г. он постригся в Толшевском монастыре и определен на послушание в хлебню. В 1749 г. взят в архиерейский дом и посвящен в иеродиакона, а 15 февраля 1750 г. – в иеромонаха, 16 февраля 1750 г. он уже возведен в сан игумена – настоятеля Толшевского монастыря. Это был человек еще молодой для игуменства: ему было только 34 года. Быть может, на его избрание отчасти повлияло происхождение из видного купеческого семейства. Род Елисеевых со второй половины XVIII в. выдавался своим благочестием и даже книжностью³⁶¹. А сам Сергий своею последующею жизнью доказал, что он был достоин избрания. Уже наружность его производила внушительное впечатление. Высокого роста, плечистый и сутуловатый, с кудрявыми светло-русыми волосами на голове и бороде, греческим носом и большими глазами, но с тихою степенною речью, он и в молодых годах должен был производить впечатление зрелого мужа.

Вступивши в управление монастырем, Сергий старался поддерживать порядки общежития и действовал с общего братского совета и согласия. Монастырь был беден. Правительственные поборы и стеснения, расхищение монастырского имущества Корнилием, а может быть и какие-нибудь другие причины привели монастырь к такому оскудению, что даже его «церковь стояла много без пения»³⁶² при предшественниках Сергия. Несмотря на это Сергий – сам и по совету братии – задумал устроить каменную церковь на место прежней деревянной. И он успел уже заготовить строительные материалы – железо, камень и известь, – Сергий уже просил преосв. Феофилакта разрешить ему постройку церкви. Но разрешение получил уже его преемник, так как в начале 1752 года Сергий заболел и, не надеясь на выздоровление, отказался от настоятельства и пожелал «сподобиться великого ангельского образа», т. е. принять схиму. В ночь под 25 декабря 1752 года иеромонахом Пaxoмиeм совершено пострижение Сергия, с наречением ему имени Серафима.

На место Сергия братия избрала постриженика Толшевского монастыря, иеромонаха архиерейского дома Михаила, из Воронежского купеческого рода Аносовых. Новый игумен не походил на своего предшественника. Он явился в монастырь с желанием бесконтрольной власти. Братия, привыкшая участвовать в управлении монастырем, дававшая ранее советы своим настоятелям, была поражена, когда новый игумен все стал делать «сам собою, без общего братского совета».

В монастырь на игуменство Михаил явился с гостями и отпраздновал вступление в должность пиром. Узнавши, что прежний игумен сохранил в песке вино для церковного употребления, он приказал его принести, и, решивши, что оно «к службе Божией неспособно», выставил его для угощения гостей и братии. И все вино, которым «церковь Божия весь год удовольствовалась бы, он игумен в один день с гостями стаканами и бокалами все до капли выпил, а бокалы покупает пару по сорока алтын и пьет на колокольне с звоном и бокал с пойлом нарочно мечет с колокольни на землю». За таким необычным вступлением последовал ряд распоряжений, еще более нарушавших мирное течение монастырской жизни. Новый игумен решил обращать монастырское имущество на наличные деньги, чтобы пользоваться ими. Он стал распродавать монастырский скот, бить пчелу, продавать воск и мед и бесконтрольно распоряжаться выручкой. Протест братии не смутил его. На их заявление, что от такой бесхозяйственности ухудшится их содержание, он говаривал им, «что монаху не подобает сладко брашно имейти, но подобает хлеб с водою ясти». «А сам, жаловались монахи, в трапезе и в своей келии что ни лучшее брашно отбирает и един съедает»³⁶³.

Как чувствовал себя в это время иеросхимонах Серафим? Игумен Михаил, не слушавший никого, не думал чтить и бывшего настоятеля. Возможно даже, что к нему он относился с особенным недоброжелательством, слыша от монахов нелестное для себя сравнение со своим предшественником. И вот Серафим задумал бежать из монастыря. Но куда бежать? Это было не в XVII веке, когда легко было найти пустыню по всему течению Дона: теперь прежняя пустыня уже прочно была связана с правительственным центром, и о каждом беглеце, монахе и крестьянине, рассылались подробные запросы в монастыри и присутственные места государства, с подробным описанием их примет³⁶⁴. Нужно было миновать всю населенную придонскую область и искать пустыни дальше, к югу, за Доном. Серафим впоследствии показывал, что он «для избрания на уединение к пустынному житию места бежал за Дон». Товарищами его были монах Иоаким и трудник Евтихий Пономарев. Первый был нужен Серафиму, как человек опытный в такого рода деле; второй для услужения, в качестве работника.

Личность Иоакима не менее интересна, чем самого Серафима. Тоже купеческий сын – уроженец Воронежа, Иоанн Матвеев был с 1734 года архиерейским певчим, в 1737 г. определен послушником Толшевского монастыря; в 1740 г. пострижен в монашество с именем Иоакима. В 1743 году он просил у игумена Мисаила отпустить его на поклонение св. мощам в Киев. Не получивши разрешения, он ушел тайно, без паспорта. Возвратившись через несколько лет в Воронеж, он явился в консисторию, но там был признан беглецом. Однако он попытался оправдаться и с этою целью показал, что проживал все время близ Киева – в Китаевской пустыни, с ведома наместника иеросхимонаха Пахомия, Но справка обнаружила, что там не было не только монаха Иоакима, но и наместника Пахомия. Вследствие этого Иоаким был забит в цепи, но бежал из заключения. Впрочем, как человек тихий и скромный, он был потом принят в братство Толшевского монастыря, но здесь прожил опять недолго.

Заранее сговорившись о побеге, заготовивши для пропитания себе сухарей и пшена, что было возможно сделать чрез трудника Евтихия, они ждали только удобного случая для побега. 1 марта 1753 г., за недостатком служителей, игумен Михаил послал в Воронеж для разных закупок монаха Иоакима, как человека честного. В тот же день, часов в 5 утра, во время утренней службы из монастыря тайком выбрался и иеросхимонах Серафим вместе с трудником Евтихием, который воспользовался для этого своею лошадью и санями. Соединившись за монастырем с Иоакимом, они на двух подводах и отправились в путь вниз по Дону. На пути они останавливались в Павловске в подворье Битюцкого монастыря и ночевали там у иеромонаха Никифора, сказавши ему, что едут по монастырским нуждам в Троицкий Мигулинский монастырь. Из Павловска они отправились дальше, миновали Мигулинский монастырь и добрались до речки Ольховатки. Но нигде не удалось найти им места, удобного для уединенного жития. Поэтому они решились возвратиться назад – в свой монастырь.

Игумен Михаил встретил их, как беглецов. «За неимением желез (т. е. железных цепей), он забил каждого из них в две колодки и послал за крепким караулом» в духовную Консисторию. Сергий вскоре по прибытии в Воронеж был отдан на время судопроизводства на поруки купцам Елисеевым, а потом был возвращен в монастырь без особого наказания³⁶⁵. Между тем Иоаким опять успел бежать из консисторской тюрьмы. «И бежав, – давал он впоследствии показание, – пришел в град Киев для поклонения св. мощам и быв в том городе дня с два, а потом нашел себе от того города Киева верстах пяти в лесу уединенное место и там жительство имел с пришедшим в тот лес прежде из-за границы – монахом Амвросием в землянке». 26 ноября 1756 года он снова направился в Толшевский монастырь. Здесь 27 февраля 1757 года с него была взята подписка, что он будет неисходно пребывать в монастыре до разбора своего дела³⁶⁶. Для полноты характеристики этой неугомонной натуры расскажем о его последнем бегстве. В апреле 1768 года он бежал в пределы нынешней Орловской губернии. «Шед и дошед в Севскую епархию в Брянский уезд, в непроходимой лесной пустыни обрел пустую келию монашескую ветху, водворися ту. А чья дача оная, и о том не знаю. И живши в той лесной пустыни и кельи, пропитание имел от рукоделия своего ложечного и потребу нужную получал от приезжающих в те леса из степей, разных городов и уездов для взрубки надобного леса, и кто они таковы, сказать не могу, но токмо вем, что курские и рыльские. Ныне в себе пришед и рассмотрев, что оные мои самовольные из монастыря исходы и отлучки для пустыни пустый и несть на пользу души моей, но токмо на вред, никакой не соделав страстей плотских: келья же моя, в ней же обитах, от ветхости падеся, аз же грешный воспомянух преступление свое, еже обещахся в пострижении моем Богу пред Св. Евангелием, и явися тать и преступник обета своего, воспомянув же паки и грозное Судии прещение, убояхся и вышед из помянутой пустыни и обратихся на свое обещание; шед же паки исходя по дорогам, яко заблудшее овча, ища пастыря своего. И пришед зде ко граду Воронежу, аки ко отечеству своему, и обрел доброго пастыря, пад на землю, милости прося, дабы соблоговолено было мене нижайшего за прогрешности мои и за самовольные от монастыря отлучки архипасторством своим простити и быть на обещании в своем монастыре в братстве при келии»³⁶⁷.

Теперь возвратимся к иеросхимонаху Серафиму и игумену Михаилу. В монастыре Серафим встретил те же нестроения, от которых думал бежать на Дон. Игумен продолжал тратить на себя монастырские деньги и сбывать ценные продукты, в роде меду и воску. Недовольные монахи роптали. Ропот раздражал игумена, и в результате – несколько резких столкновений. Естественно, что эти столкновения чаще всего происходили между игуменом и казначеем Савватием, как блюстителем монастырских интересов. Однажды, призвавши к себе казначея ночью, игумен заперся с ним в своей келье и стал бить его «вязовою палкой нещадно и смертно». Вырвавшись как то из кельи, Савватий с криком побежал к Серафиму, а последний, узнавши, в чем дело, побежал на колокольню и ударил в набат. Встревоженные монахи прибежали в настоятельские покои; туда же явился и Серафим и «учинил говорить (игумену) необычные и противные слова». Настоятель прогнал его вон и, по рассказу братии, в гневе сильным ударом раскровянил ему рот. На другой же день игумен уехал в Воронеж. Проживая там на чреде³⁶⁸, он продолжал брать для себя монастырские деньги, воск и мед, не давая в том отчета братии. А когда возвращался в монастырь, принимал гостей, которые проживали у него подолгу. Самоуправство, грубость и насилие настоятеля сделались невыносимыми для братии, но им некуда было деваться. Бежать? Но беглецов ждали цепи и судебная волокита. В ином положении находились наемные работники и монастырские послушники. Их было всего 10 человек, и они все «сошли» из монастыря. Наконец не выдержали и монахи. В 1757 году они подали архиерею жалобу с перечислением всех проступков» и незаконных деяний своего игумена³⁶⁹. «Того ради, заключали они свою жалобу, мы нижайшие и убогии раби Твои, но и колена преклоньшие, падше пред честные стопы ног Ваших, умильно и слезно просим Вашего Архипасторства и отца нашего премилосердного, заступити и покрыти нас своим милосердием от сея напасти и не допустити нас в великую волокиту и хлопоты, чтобы наша св. обитель не пришла в великое ущербление и конечное разорение³⁷⁰. В ответ на это челобитье был назначен «безволокитный» суд, а монастырем временно было поручено управлять монаху Варлааму. Самому игумену было предложено «очистить каждую речь» челобитья «от слова и до слова». Но его длинный оправ дательный репорт в общем подтверждал обвинение, а не опровергал его. Вероятно, сознавая свою неправоту, игумен в заключение просит уволить его от игуменства «за прежестокою глазною болезнью»³⁷¹. А в тоже время казначей Савватий писал архиерею, что братия осталась как овцы без пастыря, и просил назначить им игуменом иеросхимонаха Серафима, если не найдется кого-либо другого³⁷².

Но преемником Михаила³⁷³ был определен не Серафим, а Антоний (1757) из ризничных и казначеев архиерейского дома, а после него – Евфимий (1757–1759), тоже из казначеев архиерейского дома, назначенный с титулом «игуменского наместника»³⁷⁴. И только после него, 5 декабря 1760 года, игуменом снова определен Серафим. Его вторичное игуменство (1760–1774) совпало с двумя крупными событиями. Первое общецерковное – отобрание монастырских вотчин в казну, второе местное – на это время (1764–1768) пало правление св. Тихона. В виду этого дальнейшую деятельность Серафима следовало бы излагать в последующих главах. Но для цельности обрисовки этой довольно крупной фигуры настоятеля-радетеля монастыря мы закончим с его настоятельством в настоящей главе.

Серафиму досталось неблагоустроенное хозяйство. Разорительное игуменство Михаила, постройка каменной церкви (освящена в 1759 году), посягательства на лес жителей с. Малой Приваловки и дворян Пареного, – все это расшатывало благосостояние монастыря. Весь денежный расход (на церковь, братию и трудников) исчислялся в 351 р. 15 к. и 188 четвертей разного хлеба³⁷⁵. Между тем монастырь, с реформой 1764 г., мог потерять и свою землю. Ему удалось доказать, что собственно вотчины он не имеет. Но оберечь свои угодья от захвата было трудно. И вот Серафим ходатайствует о разрешении поселить на монастырской земле экономических крестьян (т. е государственных – бывших монастырских) «к обережению монастыря», предлагая им за обережение ¾ монастырской земли³⁷⁶. Ответа на эту просьбу мы не нашли. Но сохранилось сведение, что около того времени на монастырской земле была деревня «ново поселенный поселок» казенных крестьян, которые, по собственному их желанию, потом, в 1786 г., были переведены отсюда в Богучарскую округу, а бывшая в их владении земля (121 десятина) отдана в оброк³⁷⁷.

Что же сделал Серафим для благоустройства монастыря?

Братия теперь знала, конечно, за кого она вторично в 1756 г. просила епископа. Серафим был противоположностью Михаилу. Он жил интересами своего монастыря и игнорировал, по возможности, все то, что клонилось к подрыву этих интересов. Так, он мало внимал тем постоянным указам и запросам сверху, на которые не скупилось правительство в царствование Екатерины II. Так как он уклонялся от ответов на эти запросы, то следовали запросы повторительные о том же, с присоединением новых – почему игумен не отвечал своевременно? Вынужденный в таких случаях отвечать, он не соблюдал обычных форм ответов, полных выражений почитаний к начальству. Его ответы прямы до грубости. Так, получивши в 1762 году белые приходорасходные книги для записи в них монастырских доходов и расходов и для отсылки их в Коллегию Экономии, он не выполнил этого приказа. В 1764 г. он получил снова такие же книги и после этого вынужден был объяснить свое молчание. Сказавши, что монастырь не иметь вотчин и не обрабатывает земли, он так закончил свое объяснение: «в оные шнурозапечатанные книги денежного и хлебного приходу и расходу записывать нечего, кроме доброхотного подаяния никаких доходов в оной монастырь не имеется. И затем означенные шесть книг белые от монастыря отосланы в Воронежскую духовную консисторию при доношении, с тем, чтобы за выше прописанными обстоятельствами и впредь таковых книг в тот наш монастырь не присылать и о том Коллегии Экономии сим всенижайше и рапортую»³⁷⁸. Так же он отвечал на запрос, почему он не рапортует о монастырских колодниках³⁷⁹. Даже и ведомости о монашествующих он посылает не по форме, почему они высылались назад для исправления³⁸⁰. Даже к своему епархиальному епископу Серафим относится с тою же грубоватою простотой. В 1764 году в монастырь была прислана при указе копия с сочинения св. Тихона – «О должностях священников и прочего духовенства». Игумен выслал эту рукопись обратно в консисторию, которая, впрочем, снова препроводила се в монастырь³⁸¹. Ниже мы увидим еще более решительное подтверждение той же черты в характере настоятеля.

О благе своего монастыря игумен Серафим прилагал все старания. Ему нужно было позаботиться об упорядочении монастырского строя, пошатнувшегося при игумене Михаиле, который теперь опять явился в монастырь на соблазн братии. Соблазн увеличивался тем, что монастырь издавна, еще со времени св. Митрофана, был местом заключения для провинившегося духовенства, очень неисправных монахов и тяжких преступников из мирян до колодников включительно. Нечего и говорить, что большинство этих штрафованных лиц, поневоле проживавших в монастыре, не только тяготилось этим пребыванием, но часто своими поступками роняли монастырь в глазах окрестного населения. Особенно трудно было справиться со штрафованными настоятелями монастырей, которые не признавали власти игумена. Если на приходское духовенство игумен Серафим в нужных случаях не стеснялся налагать железные цепи, то относительно архимандритов и он находил это не совсем удобным. Между тем эти лица, недовольные строгим игуменом, жаловались на него преосвященному и последний, естественно, делал по этому поводу соответствующие запросы настоятелю. Два сохранившиеся ответа на такие запросы рисуют нам и личность Серафима, и отношение его к епархиальной власти, и – что особенно важно – тогдашнее состояние монастыря. Поэтому мы приводим их здесь полностью.

1. «Великий Господин Преосвященнейший Тихон Епископ Воронежский и Елецкий – мой высокомилостивый отец и архипастырь.

Изволите Ваше Преосвященство писать ко мне нижайшему рабу твоему, будто я конюха (архиерейского), в подначал присланного, своими руками бил в сердцах в нос, по щекам и топтунами. Оного конюха я нижайший хотя и наказывал, не своими руками, но послушником при всей братии единым шелепом и то во всем платье, ибо мне и монастырю моему учинилось весьма противно: но и теперь пишу к Вашему Преосвященству, аще и не хотел по своему монашеству, но нужда ми есть против писания Вашего Преосвященства объявить, послышел я или паче рещи и усмотрел, что оного конюха жонка входит в келию ко архимандриту к Антонию (из Битюцкого мон., бывшему на эпитемии), упившаяся валяется по кельям, еще же и на скотской двор к той жонке таскаются по ночам яко-то знатные монахи и чтоб не было монастырю подозрительства, казначею своему игумену Михаилу (а Михаил со оными едино согласие имеет, того ради к Вашему Преосвященству возмутили на мене) велел, чтоб тую жонку вскоре отвести на Воронеж, чтоб испразднилось то злое, и неоднократно посылал, и так мне от того Михаила сказано, что конюх де пьянствуяй не слушает. Почему я, призвав его, учинил с ним вышеописанное наказание, чтоб в нашем в монастыре не было чрез таковых бесчестия, на что от мене нижайшего Вашему Преосвященству подано было и доношение на таковых и названы они в том доношении…….., а более хотел их из монастыря вывесть, чтоб никому о том необидно было, так не могло скрыться (?)³⁸². Только я отъехал к Нашему Преосвященству для благословения, а они возмутились и с того времени монастырь наш в городе Воронеже, так и в окрестностях наших всюду поносим есть, даже и доселе не утихает. А сего бедного иеромонаха (речь идет об известном нам Иоакиме) также напрасно злословят иные, потому что он от них уклоняется, с ними не согласуется: и только теперь один иермонах в монастыре моем остался да белый поп, однакож служение в св. церкви может и теми исправиться, но другая нужда есть: против присылаемых от духовной консистории указов, ведомостей, репортов и всяких посменных дел, кроме его иеромонаха исправить некому, еще же строений каменного здания, от Василия Максимовича строенного, присмотреть некому: почто Владыко святый презрел прошение мое бедного старца, не просил ли Вашего Преосвященства о сем иеромонах, дабы был в Толшевском монастыре: а ныне в указе Вашего Преосвященства написано, что и впредь де о возвращении его иеромонаха в наш монастырь просьбами Ваше Преосвященство отнюдь не утруждать, почему мне, яко гнев велик есть ко мне нижайшему, однако прошу тя Владыко святый прости мя за грубость мою – не утруждал бы столько Ваше Преосвященство, аще бы не нужда моя была, ей неким исправится, и так се окончив, остаюсь в печали и в горести своей – раб твой, Владыко, недостойный.

К прошению .. Генв. 28 дня 1765 года»³⁸³.

Другое отношение игумена Серафима поступило уже на имя Преосвящ. Тихона II – в сентябре 1773 г. – по поводу пребывания в монастыре на покое бывшего Задонского архимандрита Варсонофия, переселившегося в 1772 г. в Толши из Троицкого Лебедянского монастыря «по недовольствию в том монастыре разных съестных и прочих припасов». «Я, пишет игумен Серафим, реченного архимандрита Варсонофия почтенно принял и дал ему для пребывания жительства его свою настоятельскую келью: и хотя в указе того и не дозволено, однако любви ради Христовой дозволил ему по желанию его для вышеописанных съестных и прочих припасов ходить в братскую трапезу и во все обилие, яко же довольствуется братия, и выше братии почтил его в трапезе, и в келью его чего потребует невозбранно, также и служителем при нем имеющимся по два и по три человека пища была общая с монахами монастыря по самой отъезд его в Ростов. Только он архимандрит в прожитии своем находился

почасту в пьянстве и не только что сам упивается, но и которые от консистории для воздержания от пьянства присылаются, от которых великую досаду приемлем пьянства их ради, то он с таковыми людьми и пьет: а когда у него архимандрита в келье вина не будет, то он из монастыря ходит и берет с собою из монахов и из бельцов по два и по три человека без ведома нашего за речку по деревням и приходит пьяный, и в пьянстве чинит ссоры и драки и сквернословии, чем подает всему монастырю большой соблазн, и братия, смотря на то, говорит, что де у нас в монастыре завелось чудовище: что же в том пьянстве от него происходят какие непорядки, то тех и писать срамно, от чего монастырю чинится великое бесславие, и вселилось пьянство в монастырь. А с его архимандрита в Ростов отъезда и без него в монастыре пока поспокойнее и стала быть тишина: того ради всепокорно просим Вашего Преосвященства нас нижайших своим архипастырским благословением отечески заступить и от таковой напасти избавить, и дабы благоволение было Вашим Архипасторством его архимандрита по приезде его из Ростова от нашего монастыря отрешить» (сент. 1773 г.)³⁸⁴.

Управление монастырем игумена Серафима продолжалось до 9 июля 1774 года. Отпросившись в Киев для поклонения св. мощам, он уже не возвращался в свой монастырь. О судьбе его неизвестно. Архим. Димитрий утверждает, что он ушел на Ветку к старообрядцам. Но на чем основано это мнение, нам неизвестно. Лишь из записок Ивана Ефимова узнаем, что игумен Серафим был заражен расколом³⁸⁵.

Для характеристики монастырей важно отметить их отношение к просветительным предприятиям духовной и светской власти. Обладая полным кругом богослужебных книг и располагая сборниками святоотеческих проповедей и толкований, монастыри Придонья в XVIII веке были религиозно-просветительными центрами, при убожестве церковных библиотек и при низком образовательном уровне духовенства. Епископы Воронежские отсылали в монастыри духовных лиц не только для покаяния, но и для обучения неопытных и новичков совершению богослужению. Но и только. Далее этого просветительное значение монастырей не шло, так как сами монахи в лучшем случае были только грамотны и начитаны в богослужебных чинах. Но они совершенно не могли понять таких новшеств, как учреждение семинарии. Поэтому, когда преосв. Иоаким послал из Воронежа иером. Порфирия Крестопольского в Острогожск, поручивши ему выбрать хорошую келью на подворье Дивногорского монастыря и открыть там семинарию, то иером. Порфирий не нашел себе приюта на подворье, а – в доме приходского священника. Когда потом следующий епископ преосв. Вениамин приказал архим. Лазарю завести семинарию на подворье Дивногорского монастыря, то встретил противодействие со стороны братии, почему (отчасти) Дивногорско-Острогожская семинария и не имела успеха. Еще ранее, в 1738 г., преосвященный Иоаким доносил Св. Синоду, что «на школы хлеба с монастырей части с 1730 года не было и не имеется, понеже в Воронежской епархии монастыри и пустыни весьма состоят убогие, и не только монахи, но и сами настоятели всякую монастырскую работу работают и от того пищу и одежду получают». В ответ на это донесение Св. Синод потребовал представить ведомость с определением хлебных доходов монастырей; 21 июля 1740 г. ведомость была представлена и в ней часть была определена в 48 четвертей 5 чк. Но потом эта цифра несколько повысилась. Когда в 1745 г. семинария была учреждена в Воронеже, все монастыри обязаны были платить на содержание ее часть с хлебных доходов. Первый указ об этом был дан из архиерейской канцелярии 10 июня 1745 г., второй – 15 ноября 1745 г. Но до 5 ноября 1746 г. ни один монастырь не высылал на содержание семинарии ни зерна. Следуют новые подтвердительные указы о высылке ч. хлеба и новые отказы платить на школы. Так, Дивногорский монастырь отказался платить на том основании, что не имеет хлеба «ни в скирдах стоячего на гумнах, ни в закромах молоченого»; питается же братия хлебом, собираемым с двух мельниц. Коротоякский девичий монастырь заявляет, что «прокормление имеет подаянием богомольцев и посторонних да прошением милостыни». Туже причину выставлял Острогожский девичий монастырь. Шатрищевский отказался платить «за сгоранием в прошлом 744 г.»³⁸⁶. Не платил до 1749 г. Покровский монастырь³⁸⁷. Толшевский игумен Павел в 1745 г. писал: «у нас нижайших вотчин и крестьян монастырских не имеется, – кто что за здравие свое и о уповании родителей своих подаст, и то единым хлебом по мешку и по два, и кормимся с самою великою нуждою и ныне только имеется ржаной муки 2 чт., да крупы гречные одна осмина, а больше того не имеется»³⁸⁸. Монастырь ничего не высылал до 1752 г., когда пр. Феофилакт потребовал выслать часть под угрозою штрафа³⁸⁹.

Когда в 1762 г. семинария была закрыта, монастыри должны были принимать для обучения причетнических детей. Вступивший в 1763 году в управление Епархией Св. Тихон Первый бедных сирот рассылал для обучения по монастырям³⁹⁰. Несмотря на то, что при Толшевском монастыре, как гласит ведомость 1764 г., «школ и учителей и учеников не имеется и наперед сего не бывало»³⁹¹, школьники и неграмотные искатели причетнических мест присылались и сюда. Здесь даже явился учитель, о котором знал сам Св. Тихон. Это был старожил монастыря – 70-летиий монах Илларион, который умел только читать. Уже неспособный к черным послушаниям, он должен был посвящать свои досуги обучению отроков. В монастырском архиве сохранилось даже собственноручное письмо Св. Тихона к игумену Серафиму по данному вопросу³⁹². – Дети высылались не в один Толшевский, а и в другие монастыри. Иногда они переводились из одного монастыря в другой, если в первом обучение шло неисправно. Так, в 1766 г. обнаружилось, что в Усть-Медведицком монастыре трех таких детей, вместо обучения, употребляли в разные монастырские работы. Консистория, оштрафовав 10 рублями настоятеля с братией, послала сирот в Толшевский монастырь, отдавши на содержание их штрафные деньги. Впрочем, на этот раз Св. Тихон изменил распоряжение консистории: «Понеже, писал он, как видно церковники сами нарядят о учении, отослать в консисторию, прописав мою резолюцию. А малого отдать Далматову диакону³⁹³ ради научения русской грамоты»³⁹⁴. Та же практика продолжалась и при преосвящ. Тихоне II. Последний однажды приказал выслать в монастырь необученного грамоте мальчика вместе с отцом – диаконом Косьмою, «с темь, чтобы держать в том монастыре до тех пор, пока обучит оного сына грамоте», запретивши отцу не только отлучаться из монастыря, но даже на полгода лишивши его священно служения за небрежное отношение к обучению сына³⁹⁵. Помещение в монастыри детей для обучения продолжается, по-видимому, до 80 г.г. XVIII столетия включительно³⁹⁶.

Можно почти безошибочно думать, что эти сироты были тяжелою обузой для монастырей, особенно если они содержались на монастырский счет, что было обычно³⁹⁷. Вместе с штрафованными духовными лицами они составляли пришлый, чуждый элемент и, требуя забот, трудов и расходов, вносили мирские интересы в жизнь простых, неученых монахов, мало интересовавшихся обще-епархиальною жизнью и духовным образованием. Конечно, прямо восставать против присылки сирот игумену было неудобно. Все, что он мог сделать, это поскорее освободиться от них, что и делал напр., игумен Серафим. Так, о двух сиротах, которых указано было выслать в Консисторию «по совершенном обучении», игумен доносил: «хотя оные сироты в твердость и не обучены, однако псалтырь и запевы воскресные и дневные и тропари святым чтут, а Фектист и апостол читает и может пропеть...³⁹⁸ и ежели бы ему еще год продержаться, то б совершенно мог исправить, оные ж сироты Вашим Преосвященством в стихарь посвящены; а понеже находятся они не при местах и имеют о том печаль, как бы им не остаться за действием (?) безместным и того ради просят меня отпустить их для милостивого рассмотрения и распределения по местам к Вашему Преосвященству и с тем оные сироты от мене при семь доношении и посланы»³⁹⁹. Иногда консистория делала монастырю выговоры за плохое обучение детей: 3 апреля 1773 г. она писала, что «если бы за дьячковским сыном Андреем Ульяновым прилежно надсматривать, натвердиться (ему) было бы возможно»; поэтому консистория внушала игумену снова отдать мальчика для обучения более опытному монаху⁴⁰⁰.

Внутренний строй монастырской жизни, конечно, только отчасти характеризуется приведенными эпизодами. Дать полную характеристику этого строя мы не можем по скудости достоверных фактов. Несомненно только, что в этой жизни не произошло заметного подъема. Если же судить по общим характеристикам русского монашества за первую половину XVIII в., изложенным в Духовном Регламенте, Объявлении о монашестве и последующих официальных документах, то придется признать даже низкий уровень этой жизни. Из истории придонского монашества это явление подтверждается распоряжениями преосвящ. Иосифа 1726 г. и св. Тихона. Первый засвидетельствовал вообще «не исправления по должности в Воронежских городских монастырях и счел нужным предписать всем настоятелям монастырей края, чтобы они устраивали монастырскую жизнь по Духовному Регламенту. В частности, указ отмечает безвременное бродяжничество монахов по улицам и по дворам. В тоже время белое духовенство, венчая браки и отправляя другие требы в монастырских церквах, вносило чуждый, мирской, дух в стены обителей⁴⁰¹.

Последнее явление отчасти служило наследием еще старых порядков XVII в., когда монастыри, обладавшие значительными подмонастырскими деревнями, были и приходскими храмами. Отчасти это обмирщение вызывалось недостатком священнослужителей-монахов: припомним, что, напр., в Алексеевском монастыре церковные службы отправляло белое духовенство. Но особенно обмирщение монастырей зависело от состава монастырского начальства и священнослужителей. При недостатке образованных монахов и при трудности пострижения из податных сословий, ряды монахов пополнялись белым духовенством, вдовыми священниками и диаконами. Хотя указы, подвергавшие их запрещению в священнослужении в случае не поступления в монастыри, и были отменены, но создавшаяся традиция толкала их на этот путь. Понятно, что эти монахи поневоле, монахи случайные не могли повысить общий монастырский уровень. А между тем, как люди по своему времени книжные, они часто становились руководителями прочей братии.

Следует также помнить, что обычай присылать в настоятели монастырей крестовых иеромонахов, живших ранее в Воронеже и ведших полумирскую жизнь, лишь усиливал этот полумирской строй монастырской жизни. К тому же, настоятели часто и подогу проживали в Воронеже на подворьях «на чреде служения»⁴⁰², а также на подворьях в Москве (Донецкие настоятели), Острогожске (Дивногорские) и Павловске (Битюцкие). Здесь монастырский строй поддерживался еще менее, а в тоже время и братия, надолго оставляемая без пастыря, жила без надзора и руководства.

Обычай посылать в монастыри «на покаяние» монахов и мирян действовал также разлагающим образом на братию, мало помогая самим эпитемийцам. Особенно в этом отношении не посчастливилось Толшевскому монастырю, который со времени св. Митрофана сделался обычным местом ссылки для преступников из монахов, белого духовенства и мирян. Колодник, обвиненный в убийстве жены⁴⁰³, колодник – поп, убивший в безумстве жену⁴⁰⁴, пьянствующий архиерейский конюх с женой, соблазняющей монахов⁴⁰⁵, просто безумный⁴⁰⁶ и т. п. – все это расшатывало и без того не высокий строй монастырской жизни. Когда в 1765 г. затребованы были сведения об эпитимийцах, то они оказались в 8 монастырях Епархии, причем в Семилуцком монастыре их оказалось 7, в Коротоякском 3⁴⁰⁷. И это при составе братии из 6–7 чел.

В другие монастыри эпитимийцы из белого духовенства и мирян не посылались. Но монахи, а особенно настоятели монастырей, вместо штрафа, часто переводились и в другие монастыри, внося и в их жизнь тоже нестроение, за которое высылались из своих прежних монастырей.

Тот же невысокий уровень монастырской жизни подтверждается недостатком в монастырях достойных кандидатов на иеромонашеские вакансии. Нужда в таких монахах часто была крайняя, и монастыри, чтобы не оставаться без священников, должны были брать вдовых священников с сомнительными достоинствами. Вот несколько фактов. «За оскудением иеромонахов» в Толшах туда послан вдовый поп с. Стюденого, Романовского уезда, для священнослужения⁴⁰⁸. В 30-х годах в Лысогорском монастыре совсем нет иеромонахов, и священнослужение отправляет один эконом Протасий. А так как одному постоянно нельзя служить, то церковь остается без священнослужения. Между тем в епархии имеются вдовые священники. Из них Протасий и просит определять в монастырь⁴⁰⁹. В 1749 г. Акатовский архимандрит Ефрем указывал, что после назначения иеродиакона Иоасафа в игумены Вознесенского Кременского монастыря, в Акатовом монастыре совсем не стало иеродиаконов, почему он просил определить в монастырь вдового диакона Входоиерусалимской церкви Логина Яковлева. Последний, узнавши об этом, подал в консисторию челобитье о разрешении ему женитьбы вторым браком («ибо монашеского чина принять не желаю и снести по младости моей не могу»). На это челобитье последовала резолюция преосв. Феофилакта, «диаконского чина лиша и остригши на голове и бороде волосы и одев на него свецкое платье, отослать для положения в подушный оклад в Воронежскую губернскую канцелярию». После такой резолюции диакон Яковлев оставил свое намерение вступить во второй брак и был определен в Алексеевский Акатов монастырь в надежде пострижения в монашество⁴¹⁰.

Последним и самым выразительным показателем состояния монашества на Дону с конца XVII в. и до 1764 г. служит численный состав его. Мы видели, что при всех имущественных ограничениях монастыри могли еще содержаться. Поэтому на численное уменьшение монахов могли повлиять не столько эти ограничения, сколько указы, запрещавшие поступать «не из указных чинов» и даже – при Анне Иоанновне – вообще вновь постригать в монахи. Первый указ не произвел большого опустошения в монастырях: в начале 30-х годов монастыри были довольно многолюдны, – насчитывали по 20, 40, даже 69 монашествующих. Это объяснялось тем, что указ, как мы видели, не исполнялся. Но 30-е годы оказались очень неблагоприятными для монастырей: численный состав их очень сильно понизился и уже после того монастыри оскудели братией до конца периода. В 50-х годах мы насчитываем в трех монастырях по 2 монаха, в четырех – по 3, в восьми – от 6 до 10 и только в 7-ми более 10 братий. Многолюдными же остались только монастыри донского казачества. В общем в 23 монастырях (считая и Архиерейский Дом) в 50-х годах было от 239 до 230 монахов, т е. средним числом по 10 братий, считая здесь и настоятелей и вдовых непостриженных священников. Накануне 1764 года дело мало подвинулось вперед. Битюцкий, Лысогорский, Дивногорский монастыри имели по 4 монаха (вместе с настоятелями), Шатрищевский – 5, Елецкий и Коротоякский Вознесенский – по 6, Семилуцкий – 7, Богородицкий Елецкий и Усманский Успенский – по 9. Сравнительно многолюдными оставались опять монастыри донских казаков (Устьмедведицкий – 31, Мигулинский – 34 и Кременский – 33). При этом в Дивногорском монастыре не было служащих иеромонахов, а в Шатрищевском и Коротоякском было только по одному.

При невысоком нравственном уровне и небогатых средствах, монастыри Придонья перестали пользоваться покровительством окрестного населения. Случаи нападений и избиений настоятелей со стороны обывателей говорит о недостатке к ним уважения. Еще более говорит об этом случай разграбления Битюцкого монастыря.

29 августа 1762 года после обедни в монастырь ворвалась разбойничья партия из 27 верховых и 14 сидевших на 7 телегах. Они были в казацком одеянье, ружьями, копьями, большими ножами, пистолетами, бердышами и саблями. Въехавши в монастырь, они приблизились к казенной келье, где жил казначей иеромонах Митрофан с крестьянином-ключником Григорием. Бесчеловечно избивши их плетьми, они связали им руки и ноги и, повесивши на рычаги, «жгли огнем без милосердия мучительски». Этими пытками они вымучили у них 1580 р., собранных прежними настоятелями и бывшим тогда архимандритом Варсонофием (проживавшим в Воронеже) на строение и возобновление монастыря, кроме того серебряную, медную и оловянную посуду и прочее имущество. Не довольствуясь этим, они сбили с церковных дверей замок и, вошедши в церковь и разбивши сундук, взяли сборные от богомольцев 50 р. денег. На произведенный этим нападением и грабежом шум сбежалась братия (иеромонах Феодосий да монах Никита и Кирион). Разбойники связали им руки и ноги и посадили под караул. Иеромонах Феодосий успел бежать. Монахов же Никиту и Кириона разбойники жгли на огне «и все их келейное иждивение вымучили без остатку, и оставя оных всех едва живых, пограбленные деньги и пожитки взяв с собою, из того монастыря бежали». По дороге они напала на монастырскую слободу Тишанку. Здесь они сожгли два двора, пограбивши из них имущество. Когда же на пожар сбежались другие жители слоб. Тишанки, разбойники бежали, отстреливаясь из ружей, причем нанесли дротиком две тяжелых раны монастырскому труднику Моисееву. Иеромонах Митрофан от истязаний умер 13 сентября, монахи Кирион – 17 и Никита – 19⁴¹¹. От братии остался в живых только бежавший из-под караула иеромонах Феодосий да проживавший в Воронеже архимандрит Варсонофий.

После такого разгрома монастырь оскудел окончательно и средствами, и братией. Поэтому через два года начавшаяся реформа в экономическом строе монастырей повела к закрытию этой обители.

Шатрищевский монастырь незадолго до той же реформы сгорел, сгорела и его деревянная церковь. И хотя потом церковь была выстроена, но подняться из состояния бедности монастырь не мог.

Убожеством отличался и Вознесский Коротоякский монастырь. В 1763 г. строитель иеромонах Тихон показывал, что монастырь «за всеконечным убожеством» не имет средств возобновить свою мельницу, «понеже за тем монастырем крестьян и заводов никаких не имеется, а имеется в оном только один игумен да два монаха, и те пропитание имеют поданием милостыни»⁴¹².

Монастырь Белоколоцкий, восстановленный в 1732 г., не просуществовал и до 1764 г., так как он уже и не упоминается в числе монастырей, подлежавших реформе 1764 г. Также закрылся до реформы монастырь Казанский Коротоякский и Лебедянский девичий.

Ведомость о численном составе монастырей