Глава III. Положение донских монастырей при Святителе Митрофане (1682–1695)

Содержание. Общее замечание о значении административной деятельности св. Митрофана для Донского края. Личность Святителя. Отношение его деятельности к распоряжениям светского правительства – Важнейшие административные распоряжения о монастырях из времени правления Св. Митрофана: 1) закрытие или приписка к Архиерейскому Дому монастырей: Успенского, Карачунского, Боршева и Даншина; открытие монастырей Елецкого на Каменной горе, Коротоякского Вознесенского и Битюцкого. Монастыри Придонья, не вошедшие в Епархию Св. Митрофана. 2) Борьба Святителя со своеволием монастырей и с незаконными притязаниями на управление ими со стороны местного населения: факты из истории Толшевского, Покровского и Боршева монастырей. 3) Стремление Святителя ввести строгую отчетность и правильное распределение монастырских сумм: факты из истории монастырей – Покровского, Успенского и Дивногорского. 4) Заботы Святителя о материальном благосостоянии монахов и монастырей. Его грамоты Усть-Медведицкому и Лысогорскому настоятелям относительно поддержания внутреннего монастырского строя. – Состояние монастырей к концу правления св. Митрофана (1702 г.): их внутренний строй, их материальное обеспечение и монастырское хозяйство.

Управление Воронежской Епархией св. Митрофана составило эпоху не только в церковной, но и в гражданской истории Донского края. Это было время, когда неустойчивая, зыбучая этнографическая почва, состоявшая из служилых людей, высланных сюда правительством, беглых крестьян, спасавшихся от московских стеснений, воровских и не воровских казаков и днепровских черкас, не вынесших польского гнета, – постепенно подводилась под общие устои московской государственной жизни. Пора обособленности, раньше законная, вызывавшаяся украинским положением Придонья, кончалась, так как Придонье переставало быть Украйною. Конец XVII века и оказался концом этой особности. Конечно, прежде всего, над этим трудилась гражданская власть; но и церковная шла согласно со светскою. Самое учрежденние Воронежской епархии было вызвано частью церковными, частью гражданскими соображениями, и инициатором в этом деле был царь, желание которого было выполнено Московским собором 1681–2 года. Деятельность первого Воронежского Святителя, в церковной сфере, и была направлена к урегулированию местной жизни, искоренению ее анти канонических порядков и смягчению грубых нравов полудикого населения. Так продолжалось до конца жизни Святителя.

Его детство и юность протекли в царствование Михаила Феодоровича; но первая половина его зрелой, сознательной жизни и деятельности падает на царствование Алексея Михаиловича. Родиной его была Владимирская епархия, где он выступил сначала на общественное служение в качестве приходского священника; овдовевши, лет сорока он поступает в общежительную Золотниковскую пустынь, а затем, после трехлетнего пребывания в ней, назначается настоятелем Козьмина-Яхремского монастыря, по желанно братии и крестьян последнего. Отсюда, спустя 10 лет, он переводится на место настоятеля в Макарьев Унженский монастырь, уже по изволению патриарха Иоакима. Вот сухой формуляр Святителя, который можно несколько оживить только вспомнивши «смуту» тогдашней эпохи, ознаменовавшейся возникновением раскола, московскими соборами, народными политическими волнениями. Священник, монах, а потом игумен в центральной русской епархии не мог безучастно относиться к этой смуте: если он не принимал в ней заметного деятельного участия, то она постепенно вырабатывала из него того деятеля, каким он явился впоследствии. Но то обстоятельство, что в Унженский монастырь он переведен по изволению патр. Иоакима, дает основание, если не утверждать, то предполагать, что Яхремский игумен уже выделился из ряда других своею жизнью и административною деятельностью.

Макариев Унженский монастырь во вторую половину XVII века был одним из выдающихся. Имея земли и крестьян в 81 поселении, он, кроме того, привлекал богомольцев своею святынею, останками своего основателя, тогда еще не канонизованная, преп. Макария Унженского и Желтоводского Чудотворца. Эта святыня привлекла к нему внимание новой царствующей династии, благотворившей обители н интересовавшейся ее жизнью. Последнее обстоятельство, в связи с зависимостью монастыря непосредственно от патриарха, а не от местного епархиального архиерея, – выдвигало Унженского игумена, делая его известным лично и царю, и патриарху. Настоятельство игумена Митрофана все протекло в царствование Феодора Алексеевича. Молодой государь не только интересовался обителью, но собирался лично посетить ее, чтобы поклониться мощам новоявленного тогда чудотворца. Болезненность царя делала немыслимою эту продолжительную поездку; но она хоть отчасти возмещалась неоднократными приездами из монастыря братии и игумена со святою водой от мощей преп. Макария. Такие приезды должны были иметь важное значение для монастырских властей и, прежде всего, для самого игумена. Становясь лицом к лицу с представителями государства и церкви, игумен мог убедиться в высоких нравственных качествах последних царей, а вместе с тем ознакомиться с теми неодолимыми препятствиями, какие они встречали на пути своей созидательной работы. Придворные интриги, раскольническая смута, экономические неурядицы, – все это не могло не оказать влияния на игумена, заявившего себя выдающимся администратором двух монастырей. Современные события должны были воспитать в нем убеждение, что для успеха созидательного дела необходима авторитетная власть, и что подчинение власти необходимо для блага народного, каков бы лично ни был представитель этой власти.

Но вот макарьевский игумен вызывается на московский собор 1681 года, т. е. на тот самый, который обсуждал меры к устранению церковных нестроений. Школа церковно-государственного воспитания для него продолжается, теперь опытный игумен должен был принять непосредственное участие в обсуждении общенародных вопросов. Царь Федор, по меткому выражению Соловьева¹⁸⁸, как бы спешил со своими реформами, будто предчувствуя близкую смерть. Он умер 27 апреля 1681 года, наметивши, но не осуществивши своих мероприятий. После него обстоятельства сложились так, что государственные нестроения выразились в открытой и весьма резкой смуте, ознаменовавшейся кровавою борьбой Нарышкиных и Милославских, жестокими стрелецкими волнениями, открытыми бунтами раскольников, добившихся публичного состязания с православными в Грановитой Палате. В это время игумен Митрофан только что был возведен в сан первого Воронежского епископа, но проживал в Москве и был очевидцем всех этих волнений. Официальные записи упоминают сухо, что во время коронации он подносил патриарху корону для возложения на главу молодого царя Петра и присутствовал на состязании с раскольниками в Грановитой Палате, вместе с известным Афанасием, тоже только что возведенным в сан епископа Холмогорского. Но эти сухие даты легко оживить, припомнивши те ужасы тогдашней московской жизни, которые делали невозможным спокойное, а тем более равнодушное, к ним отношение. Даже теперь, перечитывая рассказы об этих ужасах, содрогаются или от негодования, или от сострадания, – что же должны были чувствовать современники? Если мальчик-царь Петр, бывший очевидцем стрелецкой резни, обрушившейся на его родичей, на всю жизнь получил нервное потрясение¹⁸⁹, то что должны были испытывать убеленные сединами московские обыватели, видевшие лучше и понимавшие вернее всю опасность переживаемого момента.

Да, тяжелое это было время: но оно воспитывало убежденных сторонников гражданского порядка, верноподданных, понимавших, что без единой священной власти царя русская жизнь может быть только делом случая, а общественное благополучие – только игрушкой своекорыстных людей. И св. Митрофан за все свое 20-летнее правление Донскою Украиной был неизменным борцом за власть гражданскую и церковную, как за верное ручательство мирной жизни и благотворной деятельности.

Сын великороссийской церкви, получивший подготовку к административной деятельности в выдающемся монастыре, св. Митрофан посвятил свою деятельность на практическое осуществление «чина» в церковной жизни, употребляя для этого обычные средства. Уставное богослужение при кафедральном соборе, в соединении с постоянными заботами об украшении собора¹⁹⁰, и неустанная церковно-строительная деятельность¹⁹¹ в связи со строгим отношением к епархиальному духовенству, – вот эти меры, которые на протяжении всей русской церковно-исторической жизни оказывали самое могущественное действие на народную массу, влияя сильнее учительного слова, мало доступного простолюдину. Но помимо церковного строительства, Святитель завел при своей кафедре тот уклад жизни, который являлся олицетворением старорусского идеала.

Лично для себя Святитель довольствовался самым необходимым. Его свитки шились из синей крашенины, одеяло – из овчин, крытых пестрою крашениною, подушки в крашенинных наволоках, теплая ряса из черных курпяков. Его келейная столовая посуда – «оловянные стаканы», «зеленые горшечки» и т. п. Его стол самый невзыскательный, почти без всяких прибавлений к обычному содержанию монашествующей братии. За три года, 1699–1703, вино покупалось кроме царских приемов, только два раза, но и то делалось для «архиерейских столов», т. е. для приема гостей¹⁹². И несмотря на такую скромность и даже бедность домашнего обихода, Святитель не оставил после себя сбережений, о чем заявил и в своем «Духовном Завещании», «а келейных моих денег у меня нет»¹⁹³. Отсутствие личных сбережений при скромности домашнего обихода объяснимо только в том случае, если допустить расходование сбережений на дела благотворительности. Народная молва действительно сохранила память о св. Мнтрофане, как о щедром благотворителе, помогавшем и нищей братии, и острожникам, и бедным монахам. Праведный епископ, благотворивший по-христиански, не оставил никаких записей о своих личных даяниях. Характер его благотворительности можно восстановить на основании любопытных записей о расходах архиерейского дома. Кроме постоянных записей о раздаче денег нищим из средств архиерейского дома, записей, говорящих о привычном подаянии, есть много весьма любопытных записей, свидетельствующих, что святитель близко входил в нужды нищеты, которой так много было в Донской Украине. В своей архиерейской Крестовой Палате святитель устраивал для нищих «столы», во время которых трапезовавшим раздавались деньги¹⁹⁴. Ежегодно для воронежской голытьбы на средства архиерейского дома покупались тулупы, зипуны, кафтаны и холстина на рубахи. «Служилым неимущим людям и нищим» раздавался зерновой хлеб¹⁹⁵. Но особенно трогательна забота святителя об усопших. Опять-таки эта забота прочно засела в народной памяти и занесена была в житие Святителя по преданию. Теперь же и эта черта находит яркое подтверждение в документальных данных. В сознании праведного Святителя не было резкого разграничения живых и усопших в вере: все они вызывали в нем чувство любви и пастырского попечения, выражавшегося в молитве пред Творцом живых и мертвых. «Помяни Господи, читаем мы в «Синодике», сохранившемся от его времени в кафедральном соборе, – помяни Господи души и тех, в ново построенной воронежской епархии при первопрестольном преосвященном Митрофане, епископе Воронежском, скоропостижною смертью умерших, преставльшихся и утопших без покаяния и без причастия, без отцов духовных, которые имена их написаны в казенном Архиерейском Приказе в челобитной родственников их, такожде которые написаны ж в той епархии в городех скоропостижною смертью преставльшихся и утопших без покаяния и без причастия и без отцов духовных, и сотвори им, Господи, вечную память и подаждь им царство небесное и оставление грехов»¹⁹⁶... Но усопшие вызывали в милосердом святителе не одни только молитвенные чувства. Иногда их не на что было и похоронить. Тогда святитель снабжал их последним пристанищем и одеянием, так же как бедняков живых оделял рубахами и зипунами: святитель покупал целые партии гробов (иногда до ста) «в раздачу неимущим», или холста «на саван умершему» или вообще давал деньги на погребение¹⁹⁷.

Почти рядом с архиерейским домом стояла тюрьма. Это соседство вызывало особый род благотворительности Святителя. В великие праздники он лично посещал тюремных сидельцев и раздавал им милостыню. Воронеж в этом отношении представлял особенно широкое поле для благотворительности: в воронежских тюрьмах сидели не одни только местные преступники, так как воронежская тюрьма была этапным пунктом, в котором временно содержались ссыльные из других городов в низовые донские города, особенно в Азов. И среди этих «седельцев» Святитель был известен своею благотворительностью, и потому они обращались к нему с челобитьями о помощи. Такие челобитные иногда покрывались многочисленными подписями¹⁹⁸. Вот одна из таких челобитных «Государю Преосвященному Архиепископу бьют челом бедные и беспомощные заключенные тюремные сидельцы солдаты Яков Калмык, Семен Дуров. Посланы мы, государь, по указу великого государя с Москвы в ссылку в Азов, а ныне, государь, сидим мы на Воронеже в остроге в тюрьме, и правят братией на нас влазная и бьют за влазная нас на правеже беспрестанно, а влазнова нам заплатить нечем и помираем голодной и холодной смертью: платья никакого у нас нету. Государь, милосердый Преосвященный Архиепископ Митрофан! Будь милостив и жалостлив до нас до бедных и невольных заключенных, окупи нас, государь, влазным, чтоб нам с голоду и с холоду напрасно не помереть, а мы, государь, за тебя о душевном спасении твоем вечные богомольцы. Государь, Преосвященный Митрофан, смилуйся!»¹⁹⁹. Так как посещения тюрем и раздача «сидельцам» подаяния были обычным делом святителя, – они входили, так сказать, в расписание праздничного его времени, – то необходимо предположить, что они соединялись со словом увещания и назидания. Можно представить себе значение этих «праздничных визитов» для тех многочисленных партий ссыльных, которые уходили на далекий Азов с благодарной памятью о милосердом Святителе и разносили эту молву по Украине: эти деньги на «влазное», эти алтыны и рубли в праздничные дни «сидельцам» были красноречивейшею проповедью христианского милосердия, привлекавшею население к первому украинскому Святителю более, чем разные административные распоряжения.

Но и этим не ограничивалась благотворительность св. Митрофана: он не забывает о нищей братии и во время обозрений епархий: «взято в келью архиерейскую, читаем мы в приходо-расходных книгах, казенных денег сто рублев (по нынешнему счету около 1700 р.) для раздачи в милостыню погорелым и по тюрьмам и по богадельням и по приказам, и нищим, убогим и ссыльным всякого чину людем и в раздачу ж в шествие архиерейское мужских и женских монастырей монахам и монахиням, где архиерей епархии своей в городех бывает»²⁰⁰.

Но этот милосердый Святитель был и выдающийся администратор. Он подготовился к архипастырскому служению не только своим священническим служением, но и монашеским послушанием и настоятельством в монастырях. Он жил в царствования Алексея и Феодора, когда окончательно сложился идеал в Руси, в борьбе с разными ее врагами и отщепенцами. Он был очевидцем кровавой стрелецкой смуты 1681–2 г.г., и вышел из нее убежденным сторонником московской государственности, как условия общественного благоденствия. Поэтому он и явился на Дон неуклонным проводником этого порядка. Но его строгие распоряжения не волновали народную массу, так как шли рядом с его любвеобильною благотворительностью. В этом отношении Воронежский Первосвятитель повторял деяния великих Московских Святителей. Донская Украина XVII в. дождалась, таким образом, своего устроителя, и первый Воронежский Святитель с таким же правом может считаться строителем Украины, с каким усвояется имя строителей Русской земли Свв. Митрополитам Петру, Алексию и Ионе. И эти последние не блистали ученостью, не боялись свои послания составлять по старым образцам, лишь приспособляя эти образцы к нуждам своего времени. Таков был и св. Митрофан. Это был не глубокомысленный теоретик, поражавший высотою своего богословствования, а трезвый практик, сознававший, что его епархия нуждается в той золотой средине, которая называется мировоззрением здравого смысла. «Изрядство», «жительство в чистоте, святыни и покаянии», – вот его заветы пастве: «мудрии бо мужи подобственне на сие вещаша всякому человеку:

Употреби труд, храни мерность, – богат будеши.

Воздержно пий, мало яждь, – здрав будеши.

Твори благо, бегай злого, – спасен будеши.

И сицевым образом в правду всякому в души и телесе спасение от Господа Бога готово, временное и вечное, имство благополучное и продолжение лет во здравии».

В частности, такой администратор должен был принести громадную пользу придонским монастырям. Со своим практическим тактом первый Воронежский Святитель хорошо мог понять и оценить особенности местных монастырей. Теоретик посмотрел бы на них очень мрачно и начал бы крутую, но бесполезную ломку их своеобразного уклада. Архипастырь-практик, напротив, не посягнул на общий полумирской характер монастырей. Он не увидел беды в том, что монастыри были и приходскими церквами, и инвалидными домами, что в них не выдерживались ни строгое общежитие, ни особножитие. Он только постарался ввести в монастырской жизни строгий порядок, чин жизни и уничтожить такие особенности, которые решительно вредили не одним монастырям, но и мирянам.

Таким образом, монастыри и при нем оставались полумирскими в том смысле, что их обитатели не были вполне отшельниками из мира, но они постепенно освобождались от гнета мирян и подчинялись законной административной власти Воронежского епископа.

И при Св. Митрофане местные монастыри подвергались стеснениям от своих соседей – посадских людей, помещиков, полковых казаков и черкас и вступали с ними в тяжбы. Так, Семилуцкий монастырь подвергся преследованиям от новых соседей-черкас сл. Ендовища. Они захватили часть монастырской земли, называвшейся Гнилым Логом, а когда в 1688 г., по жалобе строителя Аарона, предположено было новое размежевание старых земель, то черкасы не только не пошли на межеванье, но не допустили и межевщиков.

Собравшись в количестве 200 человек «нарядным делом» с ружьями, пищалями, пистолетами, саблями, копьями, с дубьем и цепами, они, после выслушания государевой грамоты о межевании, заявили, что побьют межевщиков до смерти, если те приступят к делу. Не мирными стали отношения к монастырю и соседних полковых казаков, которые раньше были покровителями монастыря. Спор начался из-за перевоза через р. Дон. «Тот перевоз, говорили полковые казаки, построили прадеды и деды и отцы их и изстари на их казачьих землях для перевозу в город на караул и смотров и для служилых людей и скорых гонцов. И на том перевозе по воеводским памятям для беглых людей на Дон и для заповедных товаров стоят они на карауле по 12 человек»²⁰¹. В 1688 г. этот перевоз, по челобитью строителя Аарона, отдан монастырю. Вместе с этой передачей должно было пасть сторожевое значение перевоза. А между тем обязанности полковых казаков были прежние. Новый владелец перевоза, конечно, стеснял их. «И как они казаки бывают на Воронеже для великих государевых дел, и перевозчики их не перевозят для своих прихотей и стоят они на берегу многое время, и за то им от воевод чинятся убытки большие». В виду этого казаки просили правительство возвратить им перевоз. Но так как они не могли подтвердить своих прав на него, так как по писцовым книгам 1643 г. прилегающая к перевозу земля и сенные покосы принадлежали монастырю, так как, наконец, казакам дано достаточное количество земли, – то они получили отказ. Только перевозить их по служебным делам приказано безмездно.

Продолжалась тяжба у Покровского и Боршова монастырей с коротоячанами, урывчанами и костенцами. Начались распри между коротоячанами и Дивногорским монастырем.

Эти бытовые явления, не представляющие по существу чего-либо нового сравнительно с предшествующим периодом, не подлежали епископскому суду, и мы не знаем, как относился к ним св. Митрофан. Только в одном случае он выступил открыто защитником монастырских интересов. Это было по поводу земельных столкновений Алексеевского Акатова монастыря с жителями г. Орлова.

Власть епископа простиралась на церковное положение монастырей, и в этом случае св. Митрофан имел для донских монастырей большое значение.

Прежде всего, он не мог не обратить внимание на малолюдность монастырей. Стоя на формальной только почве, выполняя предписания соборов 1667 и 1681 г.г., он должен был закрыть едва ли не большую часть их, сведши монахов в немногие, но многолюдные монастыри. Но св. Митрофан этого не сделал. Оставивши малобратственные монастыри в прежнем положении, он закрыл лишь те из них, которые совсем не отвечали своему назначению. Такими он признал Карачунский монастырь и Даншину пустынь. Не раз закрывавшийся и раньше, Карачунский монастырь ко времени вступления св. Митрофана в епархиальное управление оказался совсем без братии: «Карачунский монастырь – место пустынное, писал о нем св. Митрофан, – а в том монастыре один старец». Имеет в виду, с одной стороны, это запустение, а с другой стороны – указывая на бедность своего Архиерейского Дома, Святитель исходатайствовал у патр. Иоакима в 1683 году приписку этого монастыря «в доме Пресвятыя Богородицы, в домовую всякую нужду и ему епископу с домовыми людьми на пропитание»²⁰².

В 1686 г. упразднен был таким же образом Боршев монастырь. Мысль о приписке этого монастыря к Архиерейскому Дому была высказана еще до учреждения Воронежской Епархии, в 1678 году, когда вырабатывалась «Роспись городам и монастырям с означением, где быть епископом, в которых монастырях жить»²⁰³. Кроме этого, Боршев монастырь тоже оказался без монахов, после разгрома его, последовавшего за самоуправство казаков и монахов (о чем речь ниже).

В конце XVII в. закрыта Даньшина пустынь. Ее, впрочем, не было и вначале правления св. Митрофана. Только в 1696 году на запустевший монастырь обратил внимание архимандрит Московского Донского монастыря Антоний. Он подал челобитье великому государю о пожаловании Даньшина городища Московскому Донскому монастырю под строение монастыря и под селитьбу беглых их крестьян, что ныне живут за разными помещики в Елецком уезде». В тоже время внуки строителя монастыря Авраамия, считавшиеся естественными владельцами городища, заявили, что они «о той земли не челобитчики». В виду этого Даншино городище в августе 1696 года царской грамотой было передано во владение Донского монастыря. Богатый монастырь, очевидно, думал основать здесь своего рода колонию, для распространения своих вотчинных владений. Быть может его соблазнял пример Троице-Сергиева монастыря, который уже имел в Елецком уезде свои вотчины²⁰⁴.

Восстановление монастыря пошло быстро. Уже в следующих 205–206 (1697–1698 г.г.) пустынь существовала. В строители был прислан из Донского монастыря от архим. Антония старец Дамаскин. В скором времени около него стала собираться братия. В 1698 г. постригся в пустыни старец Филарет; в 1699 г. сюда перешел из Козловского монастыря старец Филипп, «для того что в том Троицком монастыре вкладу было дать нечево»; в 1698 г. вступил в братство старец Вассиан, родом из Ельца, посадского отца сын; в том же году – старец Нифонт, родом из Елец. уезда, «с версту от той пустыни, из дворян», – старец Евфимий – из Лебедянской Яблоновой пустыни, «для того что было ему в той Яблоновой пустыни вкладу дать нечего». Сюда же пришел из с. Ксизова трудник Артюшка Лукьянов, прослуживший 30 лет в военной службе. Наконец, в Даншину пустынь пришел в феврале 1699 г. трудник Исачко Ефремов Платонов из приписного в Донскому м. Шаровского монастыря Белевского уезда, с. Стряпнова крестьянский сын; а из галичских крестьян приписного Железноборовского монастыря из дер. Лукиной был прислан начальством Донского монастыря конюх Ивашко Федоров сын Федоров. Таким образом, на монастырском погосте поселилось всего 9 человек. Кроме того, уже в 1699 году на монастырской земле оказалось 17 дворов крестьян. «А те де крестьяня на тое их землю приходили и селились из разных городов, а сказывались вольными, а крепостей на тех крестьян в пустыне и на Москве в Донском монастыре у архимандрита Антония никаких нет». Итак расчёт Донского монастыря вполне оправдался: в каких-нибудь два года маленькая монастырская колония уже успела стянуть к своим владениям значительный поселок.

Самая пустынь помещалась на городище, т. е. на возвышенном берегу р. Дона. Здесь старец Дамаскин устроил часовню в две сажени длины и покрыл ее досками «пошатровому». «А в ней Божия милосердия сброз Преображение Господне штилистовой в створном киоте, на правом затворе оброз Рождества Пресв. Богородицы, а на оброзе и на затворах 13 венцов серебренных вызолоченных, а тот оброз и затворы писаны на золоте. Оброз Преображение Господне писан на золоте штилистовой, невокладе, оброз Рождество Пресв. Богородицы писан на золоте штилистовой. Да церковной утвори: крест животворящей благословенной писан на кипарисе, ризы отласные цветные, травы красные по белой земле, оплечье камка красная... кругом того оплечья обложены круживом, одно серебренное плетеное згородами, другое золотое гладкое, круг подолу обложены красным отласом. Патрахиль лудановая, песочной цвет, ветха, с круживом шелковым. Кадило медное резное кубчатое зеленой меди. Чаша медная луженая, что светят воду. Да книг – св. Евангелие московской печати укрыто цветным отласом, травы красные по белой земли, евангелисты черные, триод цветная черниговской печати, шестоднев московской печати, часослов большой московской печати, ермологии, служебник, печатные ж, книга житие и служба Александру Свирскому вполдесть писана полууставом, книга житие и служба преп. отцу нашему Феодору, иже во обители св. Савы, вполдесть, писана полууставом».

Около часовни были расположены братские келии. Строитель Дамаскин и старец Вассиан занимали по отдельной келье; старцы Филиппе, Нифонте и Евфимий жили в одной келье. Трудники проживали в хлебне, к которой был прирублен пристен для скота. Против хлебни помещался погреб с погребницей, а над погребницей была устроена клеть с досчатым чуланом; позади погреба – двойной сарай в 4 сажени (длины и ширины). Здесь же на городище была устроена конюшня (2×1½ саж.).

Таким образом, усадьба пустыни была застроена незатейливыми постройками, удовлетворявшими невзыскательную братию на первое время. В будущем предстояло еще много строительной работы. Прежде всего, нужно было выстроить церковь. И эта постройка была уже начата: для церкви был подготовлен сруб в 16 венцов (3×3 саж.), но он еще стоял непокрытым. Пустынь была обнесена кругом деревянной оградой, состоявшей из 41 прясла, по полутретьи сажени в каждом, след. в окружности она имела 103½ сажени. В ограде было трое ворот: одни – святые «створные» большие, другие около них – об одном затворе, эти ворота выходили в сторону, противоположную от реки. Третьи ворота большие задние выходили к р. Дону. Такова была Даншина пустынь в 1699 году.

В 1699 году последовал запрос великого государя, по какому указу устроена эта пустынь. Неизвестно, сам ли Петр обратил внимание на пустынь во время одной из своих поездок по большой московской дороге, проходившей близ монастыря, или ему указали на нее другие. Но весьма вероятно, что первый напомнил ему о пустыни св. Митрофан, который, нуждаясь в средствах содержания архиерейского дома, просил расположенного к нему государя пожаловать ему вотчинные земли. Ответом на это прошение послужила приписка к Воронежскому Архиерейскому Дому монастырей Боршевского, Карачунского и Даншина. О дальнейшем состоянии пустыни нужно искать сведений в связи с историей Архиерейского Дома. Здесь можно лишь заметить, что пустынь не составляла сколько-нибудь значительной вотчины. В нашем распоряжении есть подробная ведомость о монастырях и их вотчинах Ворон. Епархии за 1702 г. Вотчина Даншиной пустыни там даже и не упоминается, – знак, что фактически ее и не было.

Если Святитель считал нужным закрывать монастыри, не отвечавшие своему назначению, то он прилагал все свое старание к поддержанию монастыря в том случае, когда считал его нужным для своей паствы. Особенного внимания заслуживает отношение Святителя к Елецкому женскому монастырю.

В самом начале своего правления, еще по дороге из Москвы в Воронеж остановившись в Ельце. Святитель обратил внимание на бедственное положение подошедших к нему под благословение черниц. Удивленный их присутствием в Ельце, в котором он не предполагал существования женского монастыря, он стал расспрашивать их об образе жизни и средствах содержания и узнал, что они живут по мирским домам, питаются мирским подаянием, а на Божественную службу ходят в монастырь Рождества Пресвятой Богородицы, т. е. в скит мужского Елецкого Троицкого монастыря. Видя, что они живут «не по иночески, с великою нуждою», «волочась по разным церквам», Святитель решил дать их общине правильное монастырское устройство. Но так как «строить монастырь было негде», то он признал законным отделить часть земли от угодий мужского монастыря. Обративши внимание на то, что монастырский скит (Рождественский, или Знаменский) на Каменной горе, церковь которого часто посещали черницы, стоит в лесу, он решил отдать его под новый женский монастырь, тем более, что здесь проживало монахов «человек по два по три, а иногда за скудостью скит бывал впусте». Мотивы для упразднения скита были те же, которые привели к приписке Карачунского монастыря: пустота монастыря – с одной стороны и нужда в его угодьях (для Архиер. Дома или для женского монастыря) – с другой. Итак, упразднивши скит и повелевши скитским старцам «быть в братстве в Ельце в Троицком мужском монастыре», Св. Митрофан «велел старицам быть в общем жительстве на Ельце в монастыре Пресвятой Богородицы». Новому же монастырю Святитель отдал и скитскую землю в количестве 10 десятин. К этому еще следует прибавить одну справку из постановлений Московского собора 1681–1682 годов: «Женского пола, который бесчинно постриглись вне монастыря, в домах своих, и теперь ходят по мирским домам и садятся по улицам и переулкам, просят милостыню, для таких стариц каждый архиерей должен построить по монастырю насчет какого-нибудь мужского монастыря с вотчинами (потому что девичьих монастырей мало с вотчинами и прокормиться без вотчины в монастырях нечем), и выбрать к ним из женщин стариц добрых, кому над ними начальствовать»²⁰⁵. И новизна соборного постановления, и новизна епископствования Св. Митрофана, и сходство самых выражений собора и Святителя относительно стариц, ходящих по мирским домам, и наконец основание женского монастыря насчет мужского, – все заставляет думать, что Св. Митрофан в этом своем распоряжении явился проводником соборного решения. 3 авг. 1685 г. грамотою на имя Елецкого воеводы Н. Р. Городецкого, за монастырем утверждено 30 десятин земли (по 10 д. в поле), принадлежавших Троицкому м-рю, с тем однако, чтобы «вместо той земли Троицкого м-ря игумену с братией 20 же четвертей дать в Елецком уезде из порожних земель где приищется. Но мужской Елецкий монастырь не думал считать епископское распоряжение законным. Указывая на то, что епископ упразднил скит и основал вместо него женский монастырь «собою», «без указу великих государей», игумен Троицкого монастыря Иоасаф с братией из того монастыря их, стариц, сбивал и не давал им владеть землею». Тогда на защиту женского монастыря опять выступил Св. Митрофан. В 1689 году когда Св. Митрофан был в Москве, игумения Иулита «приволоклась» к Москве бить челом о своих монастырских нуждах и просила Святителя подать их челобитье о земле в. государям. Святитель подал и свою и монастырскую челобитные великим государям, прося утвердить за монастырем 10 десятин в поле земли (всего 30 лес.) «на прокормление попам и причетникам и им старицам, чтобы им из того монастыря врознь не разбрестись». 3 мая 1689 года земля утверждалась за монастырем.

Почти одновременно с Елецким Богородицким возник женский монастырь в г. Усмани. Об участии в основании этого монастыря Св. Митрофана мы не имели сведений. Вероятно, он возник так же, как другие женские городские монастыри. К 1690 году монастырь собрал до 50 сестер. И тогда же, по челобитью строительницы Марины, монастырю дано было жалованье – ржи и овса по чети на человека, да попу две четверти, дьякону полторы четверти, пономарю да сторожу по чети, – из наличного сборного хлеба.²⁰⁶ Но по росписи 1691 г. состав монастыря был менее людный: в монастыре были: священник Стефан, строительница Марина, казначея Елена, 10 стариц, 6 вдов, пономарь и сторож²⁰⁷, – всего сестер 18 и причта – 3 лица. В 1699 году монастырю была отведена земля под г. Усманью – в количестве 9 десятин, из которой в чети положены только по 2 чети в трех полях, т. е. всего 3 десятины. Тогда же монастырю дана земля рядом с усманскими сенными покосами по р. Усмани – в количестве 40 четей в поле, т. е. всего 60 десятин.²⁰⁸

В начале своего правления Св. Митрофан, быть может, не простирал своего влияния на жизнь Усманского женского монастыря: припомним, что Усмань был спорным городом, принадлежавшим не то к Рязанской, не то к Воронежской епархии, и именно усманцы со своим духовенством отрицали власть Св. Митрофана. Но к концу своего правления Св. Митрофан, несомненно, имел в своем ведении Усманский женский монастырь. Между

прочим, он приказал в 1703 г. 14 ноября, т. е. за несколько дней до своей кончины, чтобы строитель Толшевского монастыря Антоний еженедельно или раз в две недели посылал черного священника в Усманский женский монастырь для исповеди и причастия Св. Тайн болящих монахинь²⁰⁹. Святитель знал бедность монастыря и лично помогал ему. В «Книге расходной всякому домовому архиерейскому хлебу» за 1702 г. мы находим следующие отпуски: «выдано Усмони города строительнице с сестрами четверть ржи»; в другом месте: «по приказу преосвященного епископа, послано в Карачунской монастырь осьмина овса, а тот овес из того монастыря послать на Усмонь в девич монастырь.²¹⁰

В конце XVII века возник монастырь Битюцкий на устье р. Тойды. Земля, на которой возник этот монастырь, была отдана в оброк землянцам Сергею и Петру Плотниковым с товарищами. Основателем монастыря был черный старец Иоанн. Братия первоначально не имела даже часовни. Им хотелось устроить монастырь на р. Битюге во имя Живоначальной Троицы, а так как эта земля отдана была названным землянцам, то иноки и обратились к их покровительству. Плотниковы с товарищами «поступились» им «на строенье монастыря» местом у устья р. Тойды в борку, да на пропитанье им землею и сенными покосами вниз по р. Тойде – 5 десятин, на что «дали за своими руками крепость». Не ограничиваясь этим, Плотниковы выступили ходатаями за черных старцев пред Св. Митрофаном: они просили у него разрешения «церковь Божию воздвигнуть и монастырь построить». Благословенная грамота на то и другое («монастырь заводить вновь и на церковь Божию лес ранить и строить церковь Божия новая во имя Живоначальныя Троицы») дана Св. Митрофаном 11 февраля 7207 года²¹¹.

Как устроен монастырь, каков был его состав и внутренний быт, у нас нет сведений.

Местности, лежащие в верховьях Дона, не вошли в епархию Св. Митрофана. Но мы должны отметить положение в них монашества, так как, не входя в Воронежскую епархию, они составляли часть Донской Украины. В гл. II сказано о возникновении Троицкого Лебедянского монастыря.

В каком году этот монастырь приписан к патриаршему дому неизвестно; но, по-видимому, в патриаршество Иоакима. Монастырь потерял самостоятельное значение, а стал патриаршею вотчиной. В тоже время владельческие права московского патриарха распространились и ниже по Дону. Именно 11 февраля 7194 (1688) года патриарху Иоакиму была отказана пустошь, что был починок Студенецкий, с землею, мельницей и всякими угодьями.²¹² Владения Лебедянского патриаршего монастыря теперь сливаются с новыми владениями патриаршего дома. Кроме пожалованной Студенецкой дачи, они увеличиваются частною сделкой с боярскими детьми Радугиными и Ореховыми, уступившими патриаршему дому 147 четвертей земли.²¹³ Студенецкая дача, населенная крестьянами, получила название села Патриаршего (ныне в сев. части Задонского уезда. Воронеж. губ).

Одновременно с началом вотчинного владения на Дону московского патриарха и Троице Сергиев монастырь приобретает земельные участки на северном Дону. Монастырь в конце XVII и начале XVIII в. приобретает деревни Озерки, землю в с. Ищеине на 25 четвертей (за р. Мечею), село Копыл, деревню Колыванову, мельницу на речке Сласке, села Манаенки, Красное, деревню Слободку – Возгривая тож, Логутнну – Медведево тож и Чусмову – с пустошами.²¹⁴

В начале 90-х годов в г. Лебедяни возник женский Красногорский Преображенский монастырь. История возникновения этого монастыря совершенно такая же, как и, монастырей Елецкого, Коротоякского и Острогожского. До построения монастыря неподстриженные монахини «скитались меж дворы и питались Христовым именем от мирского подаяния, а иные жили в мирских домах у своих свойственников». В 1692 г. все лебедянцы просили патриарха Адриана дать благословенную грамоту на построение монастыря. По благословению патриарха монастырь построен во имя Преображения Господня. Но на первых порах монастырь был очень беден «По премногой скудости св. икон и всякой церковной утвари, книг, риз и колоколов строить было нечем и покупать не на что», и монахиням на пропитание хлеба и одежды взять негде и из монастыря для сбора подаяния на прокормление выйти не в чем». Строительница Марфа просила в. государя отдать монастырю сбор с г. Лебедяни и с уезда оброчных окладных денег с р. Дону по 12 рублей по 3 алтына по 2 деньги, да с лавок и с полок и с кузниц по 2 р. 14 алт. Монастырь согласился сверх того еще уплачивать по 3 алт. по 2 деньги оброку. Просимые оброчные статьи даны были монастырю.²¹⁵

Перейдем теперь к мероприятиям Святителя относительно строя монастырей епархии. Эти мероприятия сводятся к борьбе с самочинием монахов и мирян в отношении к монастырям и подчинению монастырей епископской власти. Расскажем несколько случаев из жизни Толшевского, Покровского и Боршева и Алексеевского монастырей.

Когда Св. Митрофан вступил в управление Воронежской епархии, то между другими духовными лицами явился к нему строитель Толшевского монастыря черный поп Авраамий с благословенной грамотой рязанского митрополита Иосифа на устроение монастырской церкви 188 (1680) года, при чем Толшевский монастырь был помечен в Воронежском уезде. И явка Авраамия, и запись монастыря в Воронежском уезде (особенно, конечно, последнее обстоятельство) оставляли вне всякого сомнения, что монастырь должен подчиняться св. Митрофану. Когда Авраамий скончался, то по заручной челобитной всей монастырской братии Св. Митрофан поставил в настоятели той же пустыни старца Антония. Но такое подчинение монастыря Воронежскому епископу не нравилось некоторым из братии; не угодно было оно и усманцам, которые привыкли считать монастырь как бы своим. Особенно восставал против подчинения монастыря Св. Митрофану усманский кабацкий откупщик дьякон Фома Годовиков со своим отцом новопостриженным в Толшевском монастыре старцем Питиримом. К ним присоединились и некоторые другие монахи, «хотя жить не по мирскому и не по иноческому чину, и ездить бы им на Усмонь из той пустыни по своей воле к детем своим беспрестанно, и чтобы быти и отписатца в Резанскую епархию к Усмани городу, а в Воронежской епархии не быти для того, что от Воронежа самое близкое место, только от Воронежа в пятнадцати (?), а от Резани Усмонь в пятисоте верстах». Вместе с усманским поповским старостой и с усманскими жителями Фома явился в монастырь и объявил, что по указу преосвященного Павла Рязанского пустынь со всем строеньем велено отписать в Рязанскую епархию; за Воронежского епископа Митрофана Бога молить и слушать его они ни в чем не велели. При этом происходили ругательства и бесчиния в монастырской ограде, брань скверными словами, направленная против не поддавшихся на эти речи, продажа лошадей в монастырской ограде, пьянство и т. п. Против этих посягательств на власть Воронежского епископа восстал строитель Антоний: но его протест не только не имел значения, а лишь раздражил бесчинников. Однажды, приехавши в монастырь, они схватили строителя, связали его, положили в телегу и увезли неведомо куда. Теперь бесчиние в монастыре усилилось. Монахи умирали без покаяния, начальства не было. Старец Питирим, забравший теперь власть в свои руки, отобрал у казначея ключи от монастырской казны. А Фома Годовиков со многими усманцам наезжали в пустынь «нарядным делом с ружьем и с бердыши и по кельям ходили и монастырскую и братскую всякую рухлядь пограбили и у строительской кельи кровлю разломали и братию с монастыря всех разогнали и скитаютца они на Воронеже меж дворы». Так как Св. Митрофану было известно, что рязанский архиепископ действительно продолжает считать Толшевский монастырь подчиненным ему, а не Воронежскому епископу, то решить возникшее недоумение и положить конец беспорядкам своею властью он не считал возможным, а обратился за таким разрешением к московскому патриарху²¹⁶. Последний решил дело в пользу Св. Митрофана, и после того Святитель ведает эту пустынь наряду с другими Воронежскими монастырями, не встречая никакого противодействия своей власти. Так как беспорядки в монастыре происходили во время конской ярмарки, и, в частности, вышеупомянутый Годовиков был «кабацкий откупщик», то Св. Митрофан запретил торговлю вином около монастыря во время торга²¹⁷. К концу своего правлений Св. Митрофан вполне подчинил монастырь своей власти. И г. Усмань уже находился в его введении. Св. Митрофан посылал туда в девичий монастырь очередных духовников из Толшевского монастыря. Однако он не требовал от монахов строгого общежития. Старые предания о свободном монашестве еще не вымерли. К концу XVII в. монахи уходят из монастыря за подаянием в Воронеж, а более пустыннолюбивые удаляются в уединение. И, по-видимому, местом уединения таких монахов продолжают служить пчельники²¹⁸.

Покровский девичий монастырь, как уже выше сказано, испытывал затруднения частью от нарушения порядков общежития, частью от вмешательства в его жизнь донских казаков. Произвол настоятельниц раньше приводил монастырь почти к полному упразднению²¹⁹. При Св. Митрофане этот произвол обнаруживался в бесконтрольном распоряжении монастырскими доходами. В 1699 году монастырский поп Петр бил челом Св. Митрофану, что вклады в монастырь, рубля по три и по четыре с каждой вновь постригаемой, «игуменья Ирина с сестрами промеж собою делят по кельям, а в церковь Божию ничего не дают; да также кои старицы мрут, а их кельи остаются, и они отдают свойственникам их, а иные сами продают, и те деньги по себе ж берут, а записки никакой приходу и расходу не записывают исстари и ныне не хотят; да также кои вотчинные угодьи отдают на откуп, из тех денег не дают же на церковное строение». Между тем в 1699 году монастырь устроил за городом, за Пятницкими проезжими воротами, часовню для сбору всякого подаяния, и при прежних порядках представлялся новый повод для личного обогащения игуменьи с сестрами и для подрыва общего благосостояния монастыря, церкви и причта. Поэтому о. Петр просил Святителя завести в монастыре приходорасходные книги²²⁰. В ответ на эту челобитную последовал указ Св. Митрофана об учреждении должности монастырской казначеи, которая должна назначаться по общему выбору сестер, «и ей казначее примать сборные всякие и часовничные и вотчинские деньги с запискою»²²¹. Этот указ епископа почти совпал по времени с государевым указом о представлении в Приказ Большого Двора приходо-расходных книг «по вся годы» (1700 г.). Игуменья Ирина в ответ на этот последний указ обратилась с челобитной к великому государю, в которой просила освободить Покровский монастырь от представлений приходо-расходных книг на том оснований, что у них «за скудостью великою и книг приходных и расходных нет, а которые деньги дают им на милостыню, и те деньги дают им по рукам». Грамотой великого государя монастырь освобождается от представления приходо-расходных книг только в том случае, если за ним нет крестьянских и бобыльских дворов, оброчных статей и никаких доходов; в противном случае указ об обязательном представлении приходо-расходных книг сохранял свою силу и для Покровского монастыря²²². А так как и крестьяне и угодья числились за монастырем, то приходо-расходные книги были вытребованы, и таким образом мероприятие епископа, подтвержденное светскою властью, возымело силу.

Еще гораздо ранее этого дела Святителю пришлось обратить внимание на порядки управления в Покровском монастыре по поводу вмешательства в это управление донских казаков. Мы расскажем это дело со слов монахинь, заинтересованных в обелении своих порядков, – такой рассказ покажет нам, чего сами они не могли отрицать в строе своего монастыря. В 1685 году после Светлой недели игуменья Ульянея послала старицу Каптелину да с нею свою родную сестру старицу Домнику на Дон в Войско к казакам для милостыни на церковное строенье, с ведома преосвящ. Митрофана. Да с ними же старицами игуменья (уже, очевидно, без ведома епископа) послала челобитную великим государям, что де их вотчиной – Форасанью – завладели коротоячане и чинят им обиды. Эту челобитную игуменья велела подать в Войске атаманам и казакам для того, что великие государи их казаков жалуют и по их войсковому челобитью спорные земли Боршева и Чернеева монастыря разведены (в пользу монастырей). Игуменья просила или защитить монастырь от коротоячан, или взять вотчину на себя, государей, а им в монастырь давать ругу. Содержание челобитной было подсказано игуменье самим войсковым атаманом, незадолго перед тем бывшим в Покровском монастыре, в свой проезд с Москвы на Дон. Посланные на лодке отправились по Дону и с верхнего Донецкого городка до Черкасска по городкам с иконою собирали милостыню. Поданная ими в Черкасске челобитная к войску вызвала челобитье со стороны войска к великим государям о защите монастыря от обид коротоячан. Но последнее вызвало резкий ответ из Москвы. В грамоте войску великие государи требовали, чтобы донское войско «впредь в такие дела не вступалось, потому что такие дела им не надлежат и наперед сего атаманы и казаки старые никогда в такие дела не вступались, а буде какое дело есть того монастыря у старице и они б били челом им, великим государям, на Москве сами и против их челобитья в чем пристойно их, государевой, указ учинен был». «А об игуменье того монастыря и о тех старицах, которые из того монастыря были по Дону в войску, послать великих государей грамоту на Воронеж к воеводе или на Коротояк, велеть их тотчас прислать к Москве с провожатыми на их подводах». После допроса, игуменья Ульянея была сослана в Новогородский Тихвинский монастырь с тем, чтобы «держать ее в том монастыре и кормить монастырскою пищею против рядовых стариц, а с монастыря ее никуда не пускать»²²³.

Как видно из изложенного, рассматриваемое дело носило, прежде всего, гражданский характер; это был эпизод из истории казацких привилегий. Когда-то, в начале и в средине XVII века, донское казачество пользовалось большою свободой в своих челобитьях, и его заступничество за монастыри Чернеев, Боршев и Покровский увенчивалось полным успехом: труды и раны этого казачества на защиту стенной окраины были очень памятны, и правительство находило полезным поощрять казаков, чтобы тем усилить их служебную ревность. Теперь времена изменились. Если Черкасск и весь нижний Дон еще продолжал быть окраиной государства, то нынешняя Воронежская губерния вошла в состав обычных провинций государства и подчинялась общим узаконениям, ведаясь в правительственных учреждениях наравне с другими частями государства. С этой точки зрения челобитье донского войска за Воронежский монастырь являлось преступлением противогосударственным. Но параллельно с этим в нем был и элемент противоцерковный: монастырь должен был возбуждать ходатайство пред московским правительством чрез своего епархиального архиерея, а не чрез светские органы власти, даже если бы они пользовались особыми правами. Таким образом, резкая отповедь донскому казачеству, будучи выражением торжества московской власти и уничтожения привилегий донского казачества, в тоже время служит утверждением прав епархиальной власти Воронежского первосвятителя.

Судя по сохранившемуся документу, содержание которого мы только что изложили, ничего нельзя сказать о личном участии Св. Митрофана в рассмотренном деле. Можно считать несомненным лишь то, что он сочувствовал правительственному решению. Это особенно ясно из отношения Святителя к другому монастырю, пользовавшемуся покровительством донских казаков, – к монастырю Боршевскому. К изложению взаимных отношений между этим монастырем и епархиальною властью мы теперь и перейдем.

29 сентября 1683 года строитель Боршева монастыря Савватий Картавцев подал Св. Митрофану челобитную, в которой доносил, что в Боршеве монастыре живут донские казаки три человека и, будучи в монастыре, у коротоякских детей боярских села Верхней Голышовки скотские стада отогнав, им же, детям боярским на выкун давали, а иную скотину себе оставили и овец стригли сами и дьячков заставливали и многим боршевским жителям ту скотину отдавали. – 7 ноября того же года подал Св. Митрофану челобитную Петрушка Митрофанов. В 1677 году он женился во двор к боршевскому крестьянину к Потапке Тарлину на дочери его девке Анютке. При этом он провел к тестю и свои «животы». Но тесть выгнал его с женою со двора «без животов». Н он, Петрушка, толкался межи дворов три года, после чего снова пришел к тестю и прожил у него один год. Теперь тесть прогнал его одного «без животов» и без жены. Обиженный просил, чтобы Св. Митрофан велел «тестя его и с дочерью, а с его женою, поставить и в том допросить». Святитель для разбора дела послал к игумену Корнилию пристава – «о высылке того крестьянина». Но пристав, возвратившись обратно, донес епископу, что игумен Корнилий без ведома строителя и донских казаков того крестьянина с дочерью «отдать не смеет», а донские казаки, восставшие против высылки крестьянина, угрожали ему побоями, если он пойдет на суд к епископу. В тоже время обнаружилось, что подсудимый, бросивший свою жену, живет с другой беззаконно. На требование Святителя к игумену представить виновного на суд, «января 11 донские казаки Василий Иванов, Иван Степанов, Иван Афанасьев, которые в то число в том монастыре жили, того крестьянина приставу не дали, а дали ему приставу сказку за рукою, что де они донские казаки без войскового указу и до приезду с Москвы войскового атамана Ивана Семенова того крестьянина с дочерью отдать не смеют». – В 1685 году пошел на Дон в казачьи городки в дощенике из того монастыря казначей старец Иосиф без ведома епископа. Этот факт повел к последнему столкновению епископа с монастырем и его заправилами. В отсутствие казначея игумен Корнилий, нуждаясь в свинце «для церковного строения», взял его из кельи бывшего строителя Савватия, ключ от которой хранился у вышеупомянутого казначея Иосифа. Это и послужило поводом к волнениям в монастыре. Игумен говорил, что он разбил окно в келье Савватия с братского совета. Но братия отрицала верность этого показания и восстала против самоуправства игумена. Против игумена восстали и казаки, приезжавшие в монастырь, по дороге из Москвы, в отсутствие игумена. Во главе с Иудой Ивановым, они заставили монахов писать на игумена челобитную донскому войску. Угрожая побоями, они приказали писать челобитье дьячку Ваське Попову. Вот текст этой любопытной челобитной: «Государем атаманом молодцем, Фролу Минаеву и всему великому войску донскому бьют челом – извещают богомольцы ваши Воронежского уезда Троицкого Боршева монастыря казначей старец Дорофей и вся братия (старцы: Дионисий, Аврамий, Никодим, Киприан, Симон, Антоний, Авдей, Иев), трудники бельцы (Афонька Иванов, Илюшка хлебник) – того ж монастыря на игумена Корнилия да на старца Филагрия да на бывшего коротояцкого подьячего на Павла Сергеева. В прошлом, государи, во 193 году он игумен Корнилий с ними старцем Филагрием да с Павлом Сергеевым выбили окно у Саватеевой комнатки и были в ней троя и побрали в ней всякие письма и рухлядь, а что они брали за письма, и мы того не ведаем. Государи атаманы молодцы, Фрол Минаевич и все войско Донское! пожалуйте нас богомольцев своих, велите, государи, челобитье наше и извет записать, чтоб нам от такова их умыслу и разоренья в конец не погибнуть Государи, смилуйтесь». Игумен Корнилий, приехавший уже после отбытия из монастыря Иуды Иванова, увезшего челобитье, узнал о происшедшем от дьячка, писавшего челобитье, который поспешил подать «изветную челобитную» Св. Митрофану. Со своей стороны жаловался на монахов и игумен Корнилий со старцем Филагрием, утверждая, что они не брали никаких писем из кельи Савватия, а только взяли свинец «для церковного строенья». Наконц, к Св. Митрофану обратился с челобитьем и монастырский вкладчик Павел Автомонов Сергеев: он написал, что казначей старец Дорофей «учинился великих государей указу противен и непослушен и говорил за трапезою, будто он Павел (получивший указ великих государей и благословение Св. Митрофана на пострижение в Боршевском монастыре) написал указ своею рукою. 10-го сентября 1685 года Святитель отправил в Боршев монастырь игумена Воронежского Алексеевского монастыря Иоасафа, Рождественского (г. Воронежа) попа Гаврила, Коротояка города Предтеченского попа Герасима про все статьи разыскать и допросить вправду». Во время допроса обвиняемые показывали следующее. Дьячок Васька Попов: «написал он челобитную к донскому войску по веленью старцев казначея Дорофея, Дионисия и Иева да по велению донских казаков Юды с товарищами, а заставили его написать челобитную старцы и казаки, сильно угрожая боем, а велели они ему в той изветной имена написать всех старцев и бельцов поименно, которых в то число и не было, а что в той челобитной написано, он не упомнит, а слово в слово такую ж черную изветную его руки челобитную взял у него игумен Корнилий. А как он игумен Корнилий и старец Филагрий и Павел Автомонов в Саватееву келью ходили, а его в то число не было, и что из той кельи взяли, не видал и не ведает. И тое изветную челобитную за руками взял атаман Юда Иванов на Дон, а к той изветной прикладывали руки того монастыря черный пон Боголеп вместо себе, а старец Киприан вместо себе ж, а дьячек Еремка Лукьянов вместо себя и вместо бельцов Афоньки Иванова, Илюшки хлебника». Старцы – казначей Дорофей, черный поп Антоний, старцы Дионисий, Киприан, Антоний Никодим и Иев на допросе порознь показали. В сентябре 1685 года игумен Корнилий спрашивался у казначея с братией, чтобы пойти бывшего строителя Савватия в келью за свинцом на церковное строение, а они ему ничего не сказали. И 9 сентября в тот монастырь приезжали донские казаки Юда Иванов с товарищами и велели они казаки старцам с угрозою написать изветную челобитную..., и они старцы все и те казаки заставили написать челобитную дьячка Ваську Попова атаману Фролу Минаеву с товарищами, что де без братского ведома в строителя Саватея келью, отбив окно, сажали дьячка Микишку Васильева и он де Микишка тое келью отпер и в той кельи они (игумен, старец Филагрей и Павел Автономов) были и вынесли полпуда свинцу, и тот свинец исшел на церковное строение...., а иных никаких писем кроме того не видали. Кроме показанного они ничего не ведают, что есть в келье Савватия: «потому что та келья приказана старцу Иосифу, который ныне на Дону». Послали же челобитную к казакам, а не к великим государям «потому, что они (казаки) тот монастырь называют своим строеньем». Непослушания он, казначей, не чинил и в трапезной таких слов не говорил, что будто Павел Автономов указ написал своею рукою. – Старцы Арсений, Авраамий и Никодим показали, они ничего не ведают о деле, писать челобитную и руки вместо себя прикладывать не велели, потому что Арсений был на пасеке, Авраамий и Никодим не выходили из кельи за старостью. – Дьячек Еремка Лукьянов показал: «угражая боем», казаки велели ему подписаться под челобитной вместо всех бельцов-трудников «безымянно». Трудники подтвердили последнее показание. – Ознакомившись со следствием, Св. Митрофан решил довести о деле до сведения великих государей, а пока «вышеперечисленных старцев и дьячков велел дать на поруки с записьми, чтоб им до указу великих государей никуда не съезжать и не бежать». «А ведомо мне учинилось, писал в заключение своей челобитной к великим государям Св. Митрофан: с того числа, как подал того монастыря игумен Корнилий изветную челобитную, и того, государи, монастыря братию и монастырских крестьян во всяких духовных и челобитчиков делах от донских казаков мне, богомольцу вашему, ведать невозможно». В ответе на это челобитье Св. Митрофана последовал строгий указ великих государей, определявший наказания всем, замешанным в подачи челобитной. Относительно старцев: казначея Дорофея, Боголепа, Антония, Дионисия, Авдея, Иова, Антония, Киприана и Никодима определено: «учинить им монастырское смирение – бить плетьми или шелепы нещадно и сослать их в вологоцкие монастыри под начал безповоротно и держать их в тех монастырях в монастырской работе, кто какую понести сможет. А дьячку Еремке Лукьянову за его воровство, что он вместо монастырских работников руку приложил без их ведома, учинить наказание – на казле бить кнутом нещадно и сослать в ссылку на Холмогоры с женою и с детьми на вечное житье и написать в стрельцы. И тех старцев из тех монастырей не выпускать и для монастырских дел по селам никуда их не посылать, также и дьячка Еремку с Холмогор никуда не отпускать и для дел не посылать, а для ссылки прислать с Воронежа к Москве с приставы и с провожатыми. А бывшего строителя Савватия в кельях рухлядь его всю переписать, а писем пересмотреть, нет ли каких причинных писем, и той рухляди роспись и причинные письма прислать к Москве в Розряд за руками тех людей, кто у того дела будет. А казначея старца Иоасафа, который поехал с Воронежа на Дон без его епископа ведома, как он с Дону на Воронеж приедет, и его потому ж прислать к Москве в Розряд с приставом и с провожатым. А донских казаков Ваську Иванова, Ивашку Степанова, Ивашку Афанасьева из Троицкого Боршева монастыря выслать на Дон, и впредь в том монастыре донским казакам никому не быть. А дьячку Ваське Попову, который тое челобитную писал, сказать, что он за такое свое воровство повержен смертные казни и великие государи пожаловали на милость положить смертью его казнить наказанья ему учинить не велели, для того, что он про тое воровскую челобитную известил сам, и дать его на поручьи, что ему впредь таких и иных никаких воровских писем не писать, и отослать его, Ваську в Севеск с женою и с детьми и быть ему в съезжей избе в подьячих, будет его приказное дело будет, а будет столько его не будет, и ему писать ни площади и кормитца тою своею работою». Осмотр рухляди строителя Савватия не подтвердил предположения о «причинных» письмах. На представленную опись имущества Савватия последовал приказ великих государей: книги отдать в монастырскую соборную церковь, рухлядь продать и деньги передать игумену с братией²²⁴.

Так произошел почти полный разгром Боршева монастыря, в котором остались только игумен Корнилий, старец Филагрий и Павел Автономов, покорные Воронежскому епископу и противники власти донских казаков. Однако этим дело не кончилось. 9 февраля 1686 года последовала память из Розряду в Государственный Посольский Приказ о приписке в доме Пресвятые Богородицы Воронежской епархии Троицкого Боршева монастыря. Естественно рассматривать эту приписку монастыря, как следствие вышеизложенных событий: монастырь, оказавшийся при трех братьях, включая сюда и игумена, уже терял значение монастыря, а остававшиеся при нем вотчины могли только служить приманкой для казаков, если бы монастырь сохранил к ним прежнее отношение. Такая причина приписки монастыря прямо указывается в Дневнике Гордона 1696 г.: «Монастырь этот принадлежал прежде донским казакам, но за какую-то их провинность, случившуюся за несколько лет пред тем, был у них отобран, причем монахам оставлено пожизненное содержание по прежнему окладу. Теперь монастырь этот принадлежит к епархии Воронежского епископа»²²⁵. Так закончил свое существование этот монастырь, а вместе с ним закончилось в Воронежском крае и законное влияние донских казаков – на дела епархиального правления. Впрочем, в грамоте о приписке монастыря к Архиерейскому дому отношение к казакам более снисходительное, чем в только что изложенном приказе, определявшем: «впредь в том монастыре донским казакам никому не быть». В новой грамоте мы читаем: «а донских казаков за их многие верные давние службы, которые по желанию своему похотят в том монастыре постритца пожаловали мы, великие государи, велели их в тот монастырь принимать и постригать и кормить братскою пищею против того ж, как напред сего было, также которые похотят по обещанию своему в тот монастырь дать какой вклад на церковное и на монастырское и на всякое строенье, принимать и записывать то в кннги впредь для ведома, чтоб родственникам их и иным казакам было на память. А которые казаки приедут с Дону в тот монастырь для молений, и их в том монастыре потому ж покоить и поить и кормить, а больше трех дней в монастыре никого казаков не держать»²²⁶. Смысл последних слов особенно ясен при сопоставлении с предшествующим делом.

В дополнение к изложенным фактам следует отметить распоряжения Святителя относительно правильного распределения денежных доходов между братией в Ворон. Успенском монастыре²²⁷ и ведения правильной отчетности в приходе и расходе Дивногорского монастыря²²⁸.

До сих пор мы излагали такие события из истории донского монашества, в которых обнаружились заботы Св. Митрофана о водворении в монастырях правильного устройства, когда монастырский строй нарушался или самими монахами, или мирянами. Но наш очерк был бы односторонним, если бы мы не отметили деяний и мероприятий Святителя, доказывающих, что он был не только представителем закона и власти, но и любвеобильным пастырем, входившим во все, даже мелкие, нужды тех монастырей, которые своими внутренними нестроениями вызывали его нерасположение.

Приходо-расходные книги архиерейского дома при Св. Митрофане сохранили характерные рубрики расходов, среди которых читаем между прочим: «взято в келью архиерейскую казенных денег сто рублей» для раздачи в милостыню погорелым и по тюрьмам и по богадельням и по приказам и нищим, убогим и ссылочным всякого чина людям, и в раздачу же в шествие архиерейское мужских и женских монастырей монахам и монахиням, где архиерей епархий своей в городах бывает»²²⁹. Черное духовенство обращалось лично к Св. Митрофану за помощью в разных своих нуждах: 10 марта 1700 г. дано Усман. дев. монастырю 3 алт. 2 д. «на новокупленную книгу»; 20 анр. 1703 г. – 8 алт. «на книги»; 29 окт. 1702 г., по указу Святителя, дано старицам Острогож. Пятн. мон. 5 р. «на погорелое место»; 26 авг. 1703 г. 5 р. «на церковное погорелое место и на пропитание»; 13 сент. 1703 г. 3 р. «на монастырское строение и на городьбу» Корот. дев. монастырю, ради их скудости²³⁰. Таже черта – забота о материальном довольствии монахов и монастырей – подтверждается тем, что большая часть царских жалованных грамот монастырям падает на его правление епархией. Наконец, эта же забота выражается в некоторых частных отписках Святителя. Так, в июне 1684 года Святитель писал игумену Лысогорского монастыря Серапиону: «били челом нам, преосвященному епископу, Покровского девича монастыря игуменья Ульянея с сестрами: «по указу де великих государей и по грамоте велено стольнику и воеводе Осипу Алексеевичу Нормацкой»²³¹.

Более общий характер имеют те грамоты Святителя, в которых он дает уроки иноческой жизни. В настоящее время известны две такие грамоты: Устьмедведицкому игумену Исаии и Лысогорскому игумену Серапиону. Вот извлечения из этих памятников. «Благословение преосвященного Митрофана, Епископа Воронежского, Межигорской пустыни, Преображенского монастыря игумену Исаии с братией – благодать, милость, мир от Бога Отца нашего, Иисуса Христа и помощь Пресвятой Богородицы и всех святых молитвы и нашего смирения благословение с вами да есть и буди». «А жить бы вам между собою в любви и в церкви Божией, всяка Божественная служба служити по правилам святых апостол и св. отец и по уставу, и петь единогласно и не мятежно; а забывателей закона Божия и богохульников и раскольников св. Церкве отнюдь вам не слушать»²³². Во второй грамоте (уставной) наставления изложены несколько подробнее. «И тебе б, строителю, читаем в этой грамоте, смотреть чтоб черные старцы и трудники монастырские к церкви Божией, к вечерням, к утреням и к литургиям и ко всякому церковному пению приходили без лености по вся дни, а наипаки в воскресные дни и в господние праздники; также и в кельях своих монахи молитвы и поклоны, елико по силе своей, творили и в год по вся посты, чтоб они постили и к покаянию приходили по вся посты»... «Да ему ж строителю смотреть, чтоб из оного монастыря монахи были неисходны и иных монастырей монахов никого к себе не принимать разве великия каковы ради нужды, с писанием того монастыря начального, из которого он пришел»²³³.

Таковы были взаимные отношения между первым воронежским Святителем и подчиненными ему придонскими монастырями. Требование подчинения епархиальной власти и введение самых элементарных правил монастырского общежития, – вот основные требования Св. Митрофана от монастырей. Повторяем – введение элементарных правил общежития, а не строгого общежительного устава, к выполнению которого донские монастыри не были подготовлены предшествующей историей. Полумирской характер монастырей, выражавшийся в поступлении в них инвалидов и нуждающихся вдов, а также определение государевой руги не только на монастыри, но и на отдельных монахов, почти неизбежно делали в это время монастыри особножитными. Монахи сходились вместе в церкви на молитву. Но трапеза по-видимому была общею уже не во всех монастырях, а только в тех, где монахи не получали лично денежной и хлебной руги или почему либо лишались доходов. Мы воспользуемся в подтверждение этой мысли с Переписными книгами Воронежской Епархии монастырским вотчинам 1702 года», хранящимся в делах Монастырского Приказа²³⁴. Время составления этих книг совпадает с концом правления Св. Митрофана, и потому этот документ может быть показателем состояния монастырей при этом Святителе.

В Алексеевском монастыре братия получала жалованье рубля по 2, по 3 на человека в год. «А как стали строить каменную церковь, и с того времени братии жалованья давать не стали за скудостью и за малым денежным доходом. Питаются за общею трапезою». В Успенском и Покровском монастырях, как уже указано выше, монашествующие получали жалованье, и забота Святителя была направлена не на его отмену, а на правильное распределение между монашествующими. Требование вкладов при поступлении в Покровский монастырь свидетельствует о том же особножитии. Наконец, о том же говорит упоминание «Переписных книг», что монастырские крестьяне привозят дрова только в хлебню, «а сестры дрова покупают в свои кельи на свои келейные деньги и на подаянные милостинные деньги», хотя дальше и сказано, что в 1702 г. «денежного жалованья сестрам годового ничего нет, питаются за общею трапезой». Братия Семилуцкого монастыря «годового жалованья получают по полтине человеку, строителю рубль». В Троицком Елецком монастыре «жалованья братии нет, питаются за общею трапезой», но дрова возят крестьяне своею развыткою в хлебню и на квас, «а по кельям братия дрова покупают от своих трудов и что мирские люди дают в милостыню». В Тешевском монастыре жалованья «из монастырской казны идет: игумену 2 рубля., 2 черным попам по 40 алтын, дьякону 20 алтын, 10 монахам по полтине, 5 монахам да 3 трутникам по 10 алтын. Хлебного жалованья нет, питаются за общею трапезой. В Коротоякском Казанском монастыре в 192 году положено государева жалованья: игуменье полтина денег, ржи и овса по 3 четверти (всего 6), 24 старицам по полу-полтине и ржи и овса по 2 четверти (4). В Острогожском Пятницком монастыре дрова в кельи покупают на свои деньги. В Белоколодском Преображенском монастыре «братии годового жалованья по 2 гривне». О жалованьи Усманскому девичьему монастырю нет упоминания в Переписных книгах, но оно было определено жалованною грамотою великих государей 201 (1693) года – ржи и овса по четверти. Таким образом, официальный документ 1702 г. дает прямые указания на то, что из 15 монастырей края в 10 монашествующие получали жалованье и исправляли свои келейные нужды на келейные же деньги, т. е. в них не соблюдалось основное требование монастырского общежития. О других монастырях или прямо говорится, что жалованья братии в них нет (Елецкий женский, Лысогорский), или оно определено монастырю вообще, а не лично каждому монаху (Толшевский, Дивногорский). Но из этого еще нельзя заключать, что в этих монастырях господствовало строгое общежитие; быть может, и в этих монастырях братия получала жалованье, но домашним способом, не заявляя об этом официально. И за этот период обращает на себя внимание тот факт, что при исчислении многочисленных статей монастырских угодий нет речи о том, чтобы монахи сами общими силами извлекали из них выгоды, – везде, напротив, говорится, что монастыри и распахивают землю, и косят сено, и возят дрова и т. д. частью наемными работниками, а главным образом своими монастырскими крестьянами и бобылями. Единственное исключение составляет Толшевский монастырь, о котором сказано, что монахи кормятся своими трудами, что они сами пашут землю и косят сено.

В материальном отношении большинство донских монастырей и в это время были обставлены далеко не блестяще. Деревянные церкви с самою простою утварью, деревянная изгородь вместо каменных стен вокруг монастыря, самые незатейливые избы кельи – вот обычные черты, повторяющиеся в описании донских монастырей этого времени. А между тем эти монастыри располагали такими естественными богатствами, при которых могли считаться солидными вотчинниками. Им принадлежали большие пространства и земли и лугов по Дону, многочисленные рыбные ловли и в реках и в озерах, леса, мельницы, перевозы, пчельники, воскобойни. Мы попытаемся изобразить в таблице эти естественные богатства монастырей к концу XVII века.

Конечно, эта таблица дает далеко не полное представление об имуществах монастырей. Сюда совсем не вошли леса, которые были во владении 8 монастырей. Рыбные ловли указаны только количественно, но каковы они были по своему качеству, таблица сказать не может. А между тем некоторые ловли были очень значительны, да и не одни только ловли. Дон в своем верхнем и среднем течении и его притоки: Сосна, Воронеж, Усмань, Девица, Потудань, Форасань и др., на десятки верст был занят угодьями монастырей. Однако и вышеприведенная таблица будет достаточно выразительна, если мы сопоставим ее с другою, определяющею количественный состав монастырской братии за то же время. 11154 четверти, т. е. 5577 десятин земли на 215 монахов, это средним числом дает одной земли 53 четв. или 26 десятин на одного монашествующего. Если прибавить сюда minimum 2600 копен сена, т. е. 260 десятин луга, 13 мельниц, 31 рыбных ловель, 7 перевозов и 124 крестьянских двора, а также денежное и хлебное жалованье, то можно будет признать донские монастыри если не богатыми, то состоятельными. И однако, как сказано выше, обстановка их была очень не прихотлива и часто скудна. А если верить постоянным челобитьям самих монашествующих к великим государям, то придется признать их нищенствующими. Последнее, конечно, нужно принимать с очень большими ограничениями, однако, в общем бедность монастырей несомненна.

Не должно забывать, что все перечисленные земли и угодья утверждены были за монастырями юридически, но далеко не все находились в их фактическом владении. Служилое население и в конце XVII века продолжало смотреть на монастырские земли и угодья, как на «дикое поле», и потому «насильством» захватывало их, это испытали монастыри: Алексеевский (с Успенским), Покровский, Семилуцкий, Троицкий, Богородицкий, Тешевский, Лысогорский, Острогожский, Пятницкий. Насколько сильно тормозили эти посягательства соседей хозяйственное дело монастырей, об этом хорошо свидетельствует один факт. Покровский монастырь dе jure продолжал владеть вотчиною на Дону, при впадении в него речки Форасани, и этою последнею на всем ее течении²³⁵. Однако, нескончаемые тяжбы с соседями были так тяжелы и разорительны, что монастырь просил всероссийского патриарха сделать монастырь приписным, т. е. выражал желание лучше потерять свое самостоятельное существование и обратиться в вотчину патриаршего дома²³⁶. А когда в этом было отказано²³⁷, то он просил уже великого государя взять его вотчину «на себя», заменивши ее обычным хлебным и денежным жалованьем²³⁸. Но и в этом монастырю было отказано.

Относительная бедность монастырей будет еще более понятна, если мы обратим внимание на то, что их богатства были естественными, но не возделанными. Их земля и к концу XVII в. была «диким полем». Разница состояла лишь в том, что теперь монастыри определяют количество «доброй» земли. Но полевое хозяйство было в зачаточном состоянии. Собственно на все монастыри распахивалось только 120 четвертей в трех полях, что составит немного более одного процента всей земли, принадлежавшей монастырям. Правда, значительная часть земли распахивалась монастырскими крестьянами для их собственных нужд, хотя далеко не все монастыри владели крестьянами. Но, во всяком случае, в этом уже не выражалось собственно монастырское хозяйство. Однако и за вычетом этой крестьянской земли, «дикого поля» оставалось еще очень много. Напр., у Толшевского монастыря, не имевшего крестьян, такой земли оставалось 1215 четвертей или 607 десятин в трех полях. А о земле Дивногорского монастыря сказано, что из нее распахано 2 десятины, причем прибавлено: «хотят заводить хлеб сеять». Можно бы эту фразу, с некоторыми ограничениями, сказать и обо всех донских монастырях: владея значительными земельными участками, они владели почти мертвым капиталом, еще только «хотели заводить хлеб сеять»²³⁹.

Не видно в этом отношении заметного движения вперед, в смысле расширения площади землепользования. У некоторых монастырей не было для этого рабочих рук. У других были в распоряжении монастырские слободки; но состав их постоянно колебался, часто крестьянские и бобыльские дворы пустовали. В украинном месте сбродное население легко переменяло места жительства, и нужно было явиться хозяину-капиталисту, чтобы привлечь к себе постоянное крестьянское население. Таким хозяином явился Патриарший Дом, овладевший целым рядом сел и деревень. Бедные украинные монастыри и в конце XVII в. не могли связать с собою прочными связями крестьянское население, и понятно, что монастырские слободки населялись крестьянством, малопригодным для постоянной крестьянской работы. Перечитавши списки крестьянских дворов Тешевсвого монастыря, С. Н. Введенский приводит из него любопытные фамилии: Васька Кривобок, Данилка Воров, Панька Голошуб. Это донская голытьба. Пусть это только часть монастырского крестьянства, но и она вносила разлагающее влияние на крестьянский быт.

Насколько плохо шло полевое хозяйство, это хорошо выяснил С. Н Введенский относительно Тешевского монастыря, на основании «Сказки Тешевского игумена Трифона» 1702 г., Приходо-Расходных Книг монастыря 1704 г. и выписи на монастырскую вотчину 1696 г. Его выводы мы и приведем полностью, так как они приложимы и к другим Придонским монастырям.

«Из 30 десятин ежегодно засевались рожью 10 д., в яровом поле 7 д. шли под овес и 3 под гречу. Рожь давала в ужине с десятины по 6 копен, а в умолоте из копны средним числом по осмине. Овес становился по 9–10 копен на десятине, на умолоте, по четверику (?) из копны: гречиха – в ужине по 6 копен, а в умолоте по осмине из копны. Подводя теперь общий итог хлебных поступлений за год в монастырь, мы получаем 30 четвертей ржи, 63–65 четвертей овса, 9 четвертей гречихи. Чтобы определить чистый доход, из этой суммы надо исключить затраченные семена. По имеющимся сведениям о сельском хозяйстве в Елецком уезде конца XVII в. густота посева ржи на десятину равнялась 1 четверти ржи и 3 четв. овса²⁴⁰. Соответственно этим цифрам, монастырь должен был затратить на посев около 15 четвертей ржи и 28 четв. овса. Относительно густоты посева гречихи точных сведений мы не имеем, а потому можем руководствоваться современной практикой степной полосы России, где на десятину засевается гречи приблизительно осмина²⁴¹. На три десятины получаем 1четв. гречихи, а из 9 четв. умолота–7четв. чистых. Итак, в пользу монастыря оставалось всего 15 четвертей ржи, 35–37 четв. овса и 7четв. гречи. Если взять эту цифру хлебного дохода в отношении к общему количеству земли за монастырем, то придем к выводу, что полевое хозяйство давало монастырю очень бедный результат. Чтобы получить указанный сейчас хлебный доход, монастырь должен был отдать в руки своих крестьян около 100 десятин земли, или приблизительно по 30 д. в каждом поле. Следовательно, обработка каждой десятины земли при своих семенах обходилась монастырю приблизительно во столько, сколько стоили ему 3 десятины. По местным ценам в 1702 г. четверть ржи стоила 16 коп.; овес стоил столько же²⁴². По этому счету мы получим за 15 четвертей ржи 2 р. 50 к., за 35 четв. Овса – 5 р. 60 к. Цены на гречиху в то время нам найти не удалось. Но если даже в виду слабой урожайности гречихи (в общем) мы приложим ее по цене в 3 раза выше ржи, то за 7четв. получим 3 р. 60 к.. Складывая эти цифры (2 р. 50 к. + 5 р. 60 к. + 3 р. 60 к. = 11 р. 70 к.) и переводя стоимость денег того времени на наши деньги, получаем около 100 р. Если теперь предположим, что монастырь для получения такого дохода не засевал бы землю, а всю сдавал бы внаймы, то на 130 д. всей распашной земли получим очень низкую арендную плату, около 10 к. или около 1 р. на наши деньги за десятину. Ясно, что при невозможности извлекать из полевого хозяйства достаточную выгоду, монастырь ценил свою «добрую землю» очень низко».

При более правильной постановке сельского хозяйства, могли бы получиться и другие результаты. За то же время, когда бедные монастыри почти не могли извлечь пользы из своих земельных владений, Боршевская и Карачунская вотчины Архиерейского Дома давали последнему следующее количество хлеба. Боршевская: ржи – 8 четв., ржаной муки – 233 четв. 2 чк., ситной муки – 50 четв. 4 чк., решетной муки – 3 четв., ржаных сухарей – 6 четв., ситных сухарей – 8 четв. и чк., решетных сухарей – 2 четв., ячменю – 96 четв., ячного солоду – 8 четв., овса – 19 четв. 4 чк., овсяной муки – 16 четв., гречных круп – 11 четв., гречной муки – 4 четв., хмелю – 50 четв., всего 604 четв. 3 чк. Карачунская: ржи–170 четв. 4 чк., ржаных сухарей – 6 четв., пшена–8 четв., овса – 332 четв. чк., ячменю 36 четв., ржаных сухарей 6 четв., всего 565 четв. и чк.²⁴³. Но ни один еще монастырь не получал таких хлебных доходов. Все они ценили, поэтому гораздо более другие источники содержания, дававшие доход и при небольшом количестве рабочих рук. Мельницы, торжки, перевозы – вот что давало чистый доход бедным придонским монастырям. Но на эти доходные статьи в конце XVII и начале XVIII в. была наложена тяжелая рука царя Преобразователя.