3. Осанна Христу

Удручённый ношей Крестной,

Всю тебя, земля родная,

В рабском виде Царь Небесный

Исходил, благословляя...

(Ф. И. Тютчев)

В начале своей предсмертной болезни о. Амвросий Оптинский велел одной монахине читать вслух книгу Иова. В этой книге говорится о многих невинных страданиях праведного Иова.¹⁷ А ещё говорится в этой книге о том, что от смрада и ран больного Иова бежала даже его жена. Этим примером старец Амвросий предсказывал, что и от его тела по смерти будет исходить такой смрадный запах, что многие разбегутся. Действительно, вначале от тела почившего старца исходило мертвецкое зловоние. И о. Амвросий ещё при жизни говорил своему келейнику о. Иосифу: «За многие незаслуженные почести, которые мне воздают люди в жизни, по смерти от меня будет исходить зловоние». Но затем, на вторые сутки, от тела старца стало исходить такое благоухание, что люди никогда в жизни не знали подобных благовонных запахов.

А ещё задолго перед смертью о. Амвросий заказал иконописцу написать икону Богоматери, которую назвал «Спорительница хлебов». Матерь Божия стоит на облаках и благословляет снопы на сжатом поле. Отец Амвросий установил день празднования этой иконы – 15 октября. Это потом был день его кончины...

Она благословляет снопы на сжатом поле... Все праведники Божии – Оптинские старцы, Глинские старцы, Почаевские старцы, Троице-Сергиевы старцы, Киево-Печерские старцы, Печерские старцы – повторяют в своей жизни судьбу невинных страданий праведного Иова Многострадального. И когда колос их жизни становится зрелым, его пожинает невидимый Божественный серп. Снопы кладутся в скирды на сжатом поле...

И Она их благословляет... А Небо за это поёт Богу «осанна».

«...После сего я взглянул, – пишет св. апостол Иоанн Богослов, – и вот великое множество людей, которого никто не мог перечесть, из всех племён, и колен, и народов, и языков, стояло перед Престолом и перед Агнцем в белых одеждах с пальмовыми ветвями в руках своих, и восклицали они громкими голосами, говоря: спасение (осанна) Богу нашему, сидящему на Престоле, и Агнцу...» (Откр. 7, 9–10).

Да, Спасителю мира Господу нашему Иисусу Христу, искупившему род человеческий от вечной гибели, искупившему людей ценой Своих невинных и добровольных страданий и смертью поносной, по преимуществу достоит «осанна».

Когда Он, наш Спаситель и Господь, ещё сходил с Неба на землю, чтобы воплотиться от Пречистой Девы Марии, тогда Он сказал: «Вот, Отче, Я иду, чтобы исполнить волю Твою...» И Небо небес огласилось гимном «осанна» Христу. Когда же Он маленьким беспомощным младенцем возлежал на соломе в холодных скотских яслях Вертепа Вифлеемского, уже воздух огласился Ангельским пением. Они пели: «Слава в вышних Богу и на земле мир». Это было второе «осанна» Христу, воспетое небожителями уже ближе к земле. Земля ещё молчала. Люди никто не знали о Христе и не умели ещё Ему петь «осанна». Из земных только одна Пречистая Дева, Матерь Господа, да частично старец Иосиф, мнимый отец Иисуса, ведали великую тайну Воплощения. Только одни они знали, что на земле родился и живёт (видимо) Бог. Конечно, в какой-то степени догадывался и сатана, начальник бесовских сил. Он чувствовал, что против его тёмного царства началась какая-то тайная, но активная и сильная борьба. Всевышний будто уже послал Сына Своего на землю, чтобы низложить его господство и его силу. Поэтому исконный и злейший враг рода человеческого стал употреблять усилия, чтобы как можно скорее раскрыть эту Божию тайну и убить Сына Божия, пока он ещё не вырос. Отсюда сатана успел уже вложить в сердце царя Ирода убить младенцев Вифлеемских, т.е. как бы распять Иисуса ещё в младенческом возрасте. Потом же это ужасное «распни, распни Его» громогласно закричит весь народ Иудейский, требуя смерти Христовой.

«Осанна», хотя и не так громко, звучало во весь период проповеди Спасителя, когда Он ходил по градам и стогнам Святой Земли. Им искупленные, Им воскрешённые, Им прощённые и оправданные, Им обрадованные и обвесёленные люди – все говорили Ему «осанна», все хвалили Его, искренне благодарили Его и прославляли. Настоящее же «осанна» народ Иудейский пропел Христу, когда Господь наш Иисус Христос последний раз входил в Иерусалим...

Св. Евангелист Марк повествует об этом так. Когда приближались к Иерусалиму, к Вифании, Вифании и горе Елеонской, Иисус посылает двух учеников Своих и говорит им: пойдите в селение, которое прямо перед вами; входя в него, тотчас найдёте привязанного молодого осла, на которого никто из людей не садился; отвязавши его, приведите. И если кто скажет вам: «Что вы это делаете?» – отвечайте, что он надобен Господу; и тотчас пошлёт его сюда. Они пошли и нашли молодого осла, привязанного у ворот на улице и отвязали его. И некоторые из стоящих там говорили им: «Что делаете? Зачем отвязываете ослёнка?» Они отвечали им, как повелел Иисус, и те отпустили их. И привели ослёнка к Иисусу, и возложили на него одежды свои; Иисус сел на него. Многие же постилали одежды свои по дороге, а другие резали ветви с дерев и постилали по дороге. И предшествующие, и сопровождающие восклицали: «Осанна! Благословен Грядущий во имя Господне! Благословенно грядущее во имя Господа царство отца нашего Давида! Осанна в вышних!» (Мк. 11, 1–10).

Это последнее «осанна» живому Христу Иисусу было провозглашено во святом граде Иерусалиме. Последнее, за которым ещё сильнее, ещё дружнее раздалось ужасное и желчно-озлобленное «распни, распни Его...»

Почему такое резкое изменение: от безмерно радостного «осанна» сразу ненавистное, убийственное «распни»?

Вот в одной книге рассказывается, как в далёкой Африке священник-миссионер читал маленьким ученикам-неграм закон Божий. Он говорил им о Христе, Который приходил спасти весь род человеческий, спасти от рабства диавола и вечной смерти. Вдруг из учеников встал маленький мальчик-негр и спросил: «Господин пастор, а почему Иисус Христос не придёт ещё и не избавит нас от английских колониалистов? Ведь нам жить с ними очень и очень трудно. Мой папа и моя мама не имеют хлеба, чтобы накормить нас, малых детей», – говорил этот ребёнок и вдруг осёкся, весь побледнел, как полотно, пошатнулся и упал ничком на пол...

Не успел пастор ответить маленькому негру, почему Христос не избавляет Африку от колониалистов, но, вероятно, он потом классу объяснил, что Христос Спаситель приходил на землю устроить не земное царство, которое сами люди должны устраивать по своему вкусу и по своему желанию. А Христос Спаситель приходил разрушить царство сатаны и спасти людей не от временного владычества царей и правителей, а от вечного владычества диавола, темной и злой силы его.

Народ Иудейский кричал восторженно «осанна» Христу тоже по этим мотивам. Он страстно желал, чтобы Иисус как Мессия избавил их, весь народ Еврейский, от ненавистного им владычества Рима. Очень уж трудно им жилось под сапогом римского Цезаря. Вот они и думали, что пришёл долгожданный момент: пришёл обещанный Царь Израилев и освободит Свой народ от иноземного ига. Тем более, что Христос так любит народ Иудейский, так жалеет его, так много исцелил его больных, прокажённых, просветил очи слепым, кормил голодных, защищал беззащитных. Он – истинный Мессия, Он – Царь Израилев.

Вот маленький мальчик бежит вместе с другими впереди Иисуса. В руках у него пальмовая веточка как символ свободы и мира. Мать его, бедная вдова, та самая, которую Иисус похвалил в храме, что она больше всех положила в сокровищницу, а она тогда положила всего две лепты (больше у неё не было). Эта самая вдова, услыхав, что в Иерусалим идёт Иисус, послала его, своего маленького Рувима встретить Мессию. Она тоже ведь надеялась, что Мессия даст её сыну новую жизнь. Что он будет жить в свободном царстве Давидове. Посылая вперёд себя мальчика, она дала ему пальмовую веточку и сказала, чтобы он бежал вместе с другими детьми впереди Пророка и громко кричал «осанна».

Вот теперь Рувим, не помня себя от радости, бежит с другими еврейскими детьми впереди едущего на осле Иисуса и громко кричит: «Осанна Сыну Давидову, осанна, осанна!» И делает это Рувим совсем не как другие дети. Нет. Он не просто резвится по-детски, как другие, он осмысленно кричит это «осанна». Время от времени он оглядывается на Мессию, радостно при этом озаряется его красивое детское личико. Машет Ему пальмовой веточкой и, вновь обернувшись, сливается с общей толпой. И хотя Рувим сегодня ничего ещё не ел (съестного в доме у вдовы не было уже три дня), однако он очень бодро и радостно чувствует себя в этой ликующей толпе.

А что же Пророк? Он, кажется, плачет!..

Св. Евангелист Лука пишет: «И когда приблизился к городу, то, смотря на него, заплакал о нем. И сказал: о, если бы ты хотя в сей день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих. Ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами, и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне за то, что ты не узнал времени посещения твоего» (Лк. 19, 4144).

Один из современных богословов говорит, что народное ликование при входе Спасителя в Иерусалим – одна из страшных трагедий израильского народа. Народ израильский фактически был «обманут». Он с нетерпением ждал от Иисуса, что вот Он войдёт в Иерусалим и сядет на Престоле Давидовом. Кончится Римское засилье, и начнётся счастливая независимая жизнь. Но Иисус этого не сделал. Хотя бы и вполне мог это сделать. Он совсем «не заинтересован» его национальной самостоятельностью. Пусть-де «пожирает» его Рим, пусть-де ещё «помучается»...

Может быть, люди в этом безразличии Иисуса к участи Своего народа видели трусость и нерешительность? Или просто они обвиняли Его, что Он продал Свой народ римлянам? Потому книжники и фарисеи и называли Иисуса перед Пилатом «обманщиком»: «Он обманывает народ...», и прочее. Поэтому не будем больше кричать Ему «осанна», а требуем со всей настойчивостью и законностью: «Распни, распни Его...»

Не так ли вот и ныне есть иные люди, и даже христиане, которые с неохотой поют «осанна» Христу Спасителю. А некоторые совсем не хотят петь, ропщут на Него и говорят: «Почему Христос не избавляет нас от иноверного засилья? Почему Он не защищает Свою Церковь и Свой новый Израиль от инославных ересей и расколов?.. Почему Он молчит? Почему не накажет виновных? Почему Он так безразличен к страданиям Своего народа?» – и прочее другое говорят.

О, это ничто иное, как чаяние маленького Рувима.

– Мама, а мама, – назойливо вопрошал он свою мать, – скоро ли придёт наш Мессия?

– Скоро, бедный сын мой Рувим, скоро.

– И Он всех римлян прогонит, да, мама?

– Да, Он воцарится на престоле Давидове.

– И нам тогда будет хорошо, да, мама, да?

Кажется, шум какой-то на улице, народ кричит.

– Это Мессия едет, да, мама? – и маленький Рувим, как мы уже знаем, с пальмовой веточкой выбежал навстречу Иисусу, Пророку из Назарета, и кричал Ему вместе с другими «осанна».

Слово «осанна» означает не только торжественное «слава», но – и это более – вопль о спасении. «Осанна» значит и «спаси нас»! «Сын Давидов, – как бы так кричал народ еврейский, – спаси нас! Спаси же нас, сын Давидов, от этих римских варваров! Ведь Ты видишь, как нам трудно – так спаси же нас скорее, пока мы, народ Твой, не погибли...»

Но Христос Спаситель не спас Иерусалим от римского ига, но Он спас народ Свой от ига более страшного: ига бесовского. Так и ныне Он спасает нас от этого ужасного ига бесовского, оставляя, между тем, Церковь Свою Святую страдать во многих скорбях и лишениях.

И вот, перенося все эти скорби и невзгоды, Церковь Божия и мы все, её верные чада, как новый Израиль, все-таки не «срываемся» в ропоте и отчаянии на Спасителя нашего. И не кричим Ему гневное: «Распни Его!», а терпеливо и покорно не перестаём говорить: «Нет! Наш Господь и Спаситель, как нам ни трудно, как нам ни скорбно, а «распни» не будем кричать. Будем лучше все-все терпеть и говорить с благодарением: «Осанна Тебе, Господи, осанна!»».

– Какое невежество! – возмущался брат на свою родную сестру. – Ты совсем не умеешь читать.

– Как! – волновалась та ещё больше. – Да я же кончила 10 классов, да ещё ВУЗ!

– ВУЗ, ВУЗ, – твердил брат, – а вот совсем малограмотная.

Они оба вышли в сад. Природа дышала повсюду красотой и величием, ликовала жизнь и воздавала славу Богу.

– Ну, вот читай, – предложил брат сестре, – читай лучше.

– Что читать, – недоумевала девушка, – книгу?

– Да, книгу – Великую Книгу природы. Хотя вот эти две страницы: земля и небо...

– Ну и что? – не соображая, в чем дело, спрашивала сестра.– Читай же, говорю, если ты уж так сильно грамотна.

Но бедная девушка была в большом недоумении и беспомощности. Она враз поняла, что можно быть очень образованным и культурным, но в то же время и быть большим невеждой, неучем, недоучкой, неудачником.

Философы однажды спросили преподобного Антония Великого, откуда он так много всего знает, не учившись. Св. Антоний улыбнулся и сказал, указывая на небо и землю: «Есть две страницы Великой Книги создания Божия: одна страница – небо, другая – земля. Вот я и изучал эти две страницы. Из них я научился уму-разуму...»

О, какое невежество, – говорим мы вместе с тем молодым человеком, – знать так много в жизни, так много учиться в школе, так много испытать, даже знать о Боге, о Его великой любви к людям, о Его безмерной жертве за род человеческий, знать о пророчествах, о конечных судьбах мира и Церкви – словом, знать кое-что существенное, кое-что немаловажное, даже, может быть, много молиться Богу, видеть Его умозрительно в Священном Писании, видеть Его далеко-далеко в небесах, но при всем этом – какой ужас! – не видеть Бога рядом, над своей головой, прямо перед собой, в былинках перед своими ногами...

Как жаль, что многие из нас не умеют «читать» Книгу природы. Даже вот неверующие, Бога не любящие – так и те больше нас умеют читать эту Книгу. Они по-своему любят природу, наслаждаются её благами, её красотой и невольно этим самым воздают славу Богу. Нам же, верующим в Бога, разве так надо ценить природу, как мы её ценим; разве так надо её любить, как мы её любим? Иные из нас много читают книг духовных, канонов, акафистов, но вот «читать» Книгу природы и непосредственно в ней видеть любимого Господа – это, наверное, ещё больше и спасительнее.

Немолодая монахиня целый вечер читает своё правило, которое ей дал духовный отец. Хотя она и не очень спешила, но или привычные слова, или усталость – она ничего молитвенного в сердце не почувствовала. Окончив своё правило, она вышла на крыльцо.

«Ох, какая прескверная погода», – были её первые слова «благодарности» Богу. Действительно, на улице лил дождик. В темной ночи он был как-то особенно таинственен. Тихий шум равномерно падающих миллионов капелек вызывал чувство какой-то святой непостижимой тайны. Не видно было ни неба, ни облаков, ни крыш домов, ни вершин деревьев – все тонуло в ночной тьме и только тёплый дождичек моросил, булькая в маленьких лужицах и обдавая лицо влажной прохладой ночи.

Сколько красоты, сколько величия во всем этом! А сколько благой любви Божией к обожжённой солнцем земле, к грешным, недостойным людям. Нет! Монахиня не поняла всего этого. Она не сумела «прочесть» это явление природы и благости Божией. Она как в правиле своём не почувствовала Бога, так и здесь Его не увидела.

«Ох, какая прескверная погода», – сказала она. Нет прескверной погоды – есть только прескверное настроение. Есть неблагодарная душа, которой ничем не угодишь. А погода у Господа всегда прекрасная. И все, что Он посылает нам по Своей неизреченной милости – все во благо, все на общую пользу.

– Что ты все, барыня, гуляешь да гуляешь, – журила пожилая женщина свою дочку, – ты уж прямо помешалась на своём гулянье.

– Да нет, мамочка, я ведь так люблю природу, так люблю дышать чистым воздухом, так мне нравятся цветы, зелень, просто умираю, мамочка, без этого.

Так ли надо любить природу и находить в ней Бога? Вовсе не так. Это сластолюбие, а не польза души. Не пристращаться надо к красоте внешней природы, не прельщаться её пользой, а надо благоговейно умиляться её премудрым устроением и за каждый цветочек, за каждую былинку петь Богу «осанна».

Велик Ты в Небесах на Троне,

В былинках на земле велик!

(И. С. Никитин)

Святитель Тихон Задонский написал целую книгу под названием: «Сокровище духовное, от мира собираемое». И здесь, в этой книге, он описывает, как можно и нужно в каждой видимой вещи, в каждом отдельном деревце, цветочке, в каждой былинке и букашке видеть духовный смысл и узнавать любовь и премудрость Божию.

А как святые отцы и пустынники Божии любили природу Божию и умели беседовать с ней! Находясь в трудных условиях зимы, голода, жары, наводнения или просто в ссылке за святую веру, они никогда не унывали и не скучали. Не имея с собой ни единой книжки, они читали Книгу природы и в ней беседовали с возлюбленным своим Богом. И всегда они были веселы, всегда настроены, всегда довольны и всегда Господу благодарны.

Но Вы спросите: как же научиться «читать» эту Книгу природы, чтобы видеть в ней Бога и быть всегда с Ним?

Для этого прежде всего нужно иметь веру и разум: как мы учились читать буквари, начиная с алфавита, так и здесь нужен свой Алфавит. Помните, начиная с букв «п» и «м», мы учились читать «папа» и «мама». Усваивая букву, например, «к», мы слагали: «ко-ро-ва», «ка­ша»... картошка, корзина, капризная девочка и прочее. А здесь? И здесь так же.

Вот мы выходим в сад, в котором всякие фруктовые деревья, овощи, цветы, ягоды и прочее. Я Вам начинаю читать Алфавит сначала. Первая буква «А» – арбуз, например, и я говорю Вам:

– Видите вон арбуз?

– Да, – отвечаете.

– Какой он красивый, да? – говорю Вам.

– Обыкновенный, – отвечаете Вы.

– Да нет. Вы только посмотрите внимательнее, – настаиваю я. – Арбузы ведь очень красивые. Да и цветов они разных, и запах свой имеют, разумеется, арбузный.

– Да нет, ничего красивого в Ваших арбузах нет, – упорствуете Вы, – что, разве мне в первый раз их видеть. У нас бахча была своя, и целые горы арбузов-то накатывали.

– Ну нет же, подождите со своей бахчой, – говорю я, – подумайте только, как это из маленьких семечек вырос такой огромный и такой сладкий арбуз?

– Вырос, потому что поливали, – философствуете Вы. – А говорите, сладкий – Вы ещё его не пробовали, быть может, его и в рот не возьмёте.

– Ну, поливали – не поливали, – говорю я, – а все же вырос. И вырос не огурец, не тыква, а вот именно арбуз.– Вот чудак! – улыбаетесь Вы. – Да ведь семечко-то брошено было в землю не тыквенное и не огуречное, а арбузное, как же это вырастет тыква!

– Конечно, семечко арбузное было. Ну как же все-таки из такого маленького сухого зерна вырос такой большой полосатый арбуз? Неужели это Вас не удивляет?

– Нисколько! – отвечаете равнодушно. – Из семечки – росток, затем листок, потом цветочек, плети, завязь маленького арбузика – и вот уж большой арбуз. Чего же здесь удивительного и чудесного?

– Ну хорошо. Говорите: нет здесь ничего чудесного, – снова говорю Вам. – Но как же все-таки из семечки произошёл росток, из ростка – листок, из листка – цветочек, потом маленький арбузёнок, да и не один, а сколько их будет на плети, может быть, более десятка. Ну как все это происходит? Как это объяснить? Неужели это для Вас очень просто? Неужели нет здесь ничего достойного внимания?!

Вы задумываетесь, потом говорите:

– Да, как же все-таки это интересно. Раньше я совсем об этом не думала.

Так мы по слогам прочитали первую букву Алфавита. Раскрыли, хотя далеко не совсем, арбузную тайну и... конечно, дошли до восклицания, удивления пред премудрым Божиим устроением.

О Боже! Как премудро Ты все устроил. Тебе слава! Осанна!¹⁸

Вторая буква Алфавита «Б». Это мы все прекрасно знаем и читаем её в книжках быстро и ясно. Ну, а в Великой Книге природы? Здесь читаем эту букву также очень и очень плохо. Просто по буковке, по слогам. Ну вот давайте начнём читать вместе со мной. Я говорю Вам:

– Буква «Б» в Книге природы может означать, например, бананы.

– Ну что Вы, ведь бананы у нас совсем не растут.

– У нас не растут. Так где-нибудь растут же?

– Конечно. В Африке, например... может быть, в Индии, не знаю.

– Хорошо, пусть в Индии. Так бананы имеют свою чудесность или нет?

– Я совсем не знаю, как они растут. В Индии я не была.

– Ну ладно. А виноград видели, как растёт?

– Да, и ела даже, он очень сладкий. Есть белый и чёрный.

– Вот и прекрасно. Виноград происходит от третьей буквы Алфавита – «В». Что Вы можете сказать о нем?

– Ничего. Ела, да и только. Он мне очень нравится.

– Ну, а думали все-таки, какое это предивное создание Божие, какая красота, какое изящество форм, цветов, видов?

– Ничего не думала, а просто ела побольше, потому что мне мама говорила, что в нем глюкоза.

– Конечно, и глюкоза, но и все прочее – красота, изящество, изобилие; например, на одной маленькой веточке сколько виноградинок бывает иногда – несколько десятков! Да так они рядом одна к другой, как дружная многолюдная семья, спаянная общей любовью. Вот когда Вы будете иметь в сердце чувство несогласия, вражды с кем-либо, вспомните про виноград. Какая красота в этой святой стеснённости, в этом полном единстве. Недаром Господь наш Иисус Христос говорил Своим ученикам: «Я есть виноградная лоза, а вы – гроздие. Как гроздья не могут расти, не будучи на лозе, так и вы не можете существовать, приносить пользу другим, если не будете на лозе». Как ягодки винограда растут и спеют вместе, тесно прилепляясь одна к другой, так и вы будьте спаяны одной любовью. – Ну вот теперь и смотрите. Имеет ли виноград свою прелестную красоту и даже глубокий нравственный смысл или не имеет? Как Вы теперь думаете?

– Теперь думаю, что имеет.

– Удивительное это создание Божие или нет?

– Очень удивительное и предивное.

А теперь вот дальше можно так читать Книгу природы. Да сами уж начинайте читать, вот как мы с Вами читали по Алфавиту.

Например, следующая буква «Г». Грибы. Да, да, грибы, не смейтесь. Грибы имеют тоже свою глубокую пречудесную тайну.

Мне не верите, так прочитайте целый ряд статей о грибах современного писателя В. Солоухина. Он человек умный, верующий, прекрасно понимает в искусстве. В одном из современных журналов за 1968 год (не помню только название этих журналов) Солоухин пишет изумительно мастерски, и научно, и красиво, и увлекательно, и главное, очень поучительно, о грибах. Вот потрудитесь найти и прочесть эти статьи. А потом и сами хорошенько поразмыслите, как эти грибы растут дружной семьёй, маленькие грибки покрыты старыми, больных лечат, слабых поддерживают. Как они избирают себе «шатёр», крышу где-либо под ёлочкой, да в тёплой почве, да куда проникает тепло солнышка. Ну словно живые грибы. Точно вот думают да соображают.

– А грибы я тоже люблю, – замечаете Вы своё, – особенно белые, солёные, да с укропом или чесноком – очень люблю.

– Ну вот видите, у Вас совершенно особая манера подходить ко всему этому. Вы все сводите к желудку, да к телесной пользе. А я Вам говорю ведь о большем: чтобы Вы умели славословить и благодарить Бога.

Так вот прошу Вас очень убедительно: подумайте о Вашей недоразвитости. Научитесь, пожалуйста, «читать» уроки природы. Хотя вот так по Алфавиту, как я Вам указал. И Вы узнаете Господа своего Спасителя и Творца ещё лучше. Ещё больше Его полюбите. И везде, где бы Вы ни находились, что бы Вы в природе не увидели: плоды, фрукты, ягоды, цветы, травку, былинку, – во всем этом Вы увидите Бога.¹⁹ Он будет всегда с Вами, и Вы будете неразлучно с Ним. И уверяю Вас, что тогда Вы очень легко выполните завет святого апостола Павла о непрестанной молитве. Умилённое Ваше сердце, восхищённое премудростью и добротой Божией ко всему, само взмолится, само запоёт Господу Христу «осанна», и Вы от всей души скажете: «Слава тебе, Господи наш, слава Тебе во веки!..»

Отец Иоанн Кронштадтский однажды шёл ранним утром к больному и бедному человеку на дом. С вечера ему сказали, что в таком-то доме и на такой-то улице лежит человек в безнадёжном состоянии. Так как с вечера было уже невозможно посетить этого больного (слишком поздно было), то о. Иоанн спозаранку и пошёл. Чтобы сократить путь, он пошёл через городской парк. Аллеи в парке были все пусты, и нигде не было видно ни одного человека. Но проходя мимо одной затенённой скамейки, он вдруг увидел на ней небольшую женскую фигуру. Отец Иоанн остановился. Он сердцем сразу почувствовал, что здесь приютилось большое горе. Она была так удручена своим горем, что совсем не обращала внимание на подошедшего человека. И как ни спешил отец Иоанн к больному, он не мог пройти мимо этого человека. Тихонько подсев на скамейку, он кротко спросил:

– Вы, видимо, очень больны или у Вас большое горе?

К нему повернулось молодое, но измученное горем лицо с заплаканными глазами.

– Вам очень тяжело? – участливо и кротко снова спросил отец Иоанн.

Ответа не было. На отца Иоанна глаза смотрели с недоверием и каким-то ужасным отчаянием. Было очевидно, что эта бедная девушка потеряла всякое доверие к людям. Она обманута самым близким и дорогим для неё человеком. Она теперь потеряла веру ко всем. Нет правды в людях, нет правды на земле. И если над ней надругался самый дорогой и любимый человек, которому она верила, которого любила, которому отдала своё сердце, то что здесь посторонние? Кто может помочь ей? Да и зачем ей эта помощь? Ни в ком она теперь не нуждается. Никто ей не нужен. И этот прохожий... Что ему от меня надо? Своим елейным голосом хочет влезть в доверие? Да ещё, кажется, священник. Ну что ему от меня нужно? Пусть бы шёл к себе, к своей матушке, а не лазил по паркам в такую рань...

– Вас, кажется, сильно и незаслуженно обидели, – кротко глядя на девушку снова сказал отец Иоанн. – Близкие люди убили в Вас всякую веру в человека.

Глаза, полные недоверия и даже насмешки, смотрели на отца Иоанна.

– Вы меня извините, но я от Вас уйти не могу, – ска­зал пастырь.

– Что Вам от меня нужно? – вдруг гневно вырвалось у девушки. – Вы ищите заблудших? Нет, нет. Я все равно жить не буду. Вы мне не нужны. Уходите. Я Вас совсем не просила. Идите своей дорогой. Здесь нечего Вам совсем делать.

Источив поток гневных слов, вылив всю желчь наболевшей души, девушка обмякла. Закрыв лицо обеими руками, она так зарыдала, что в течение 15–20 минут не могла успокоиться. Вся её хрупкая фигура тряслась от нервного возбуждения. Слова её трудно было разобрать из-за сильного расстройства, и отец Иоанн только мог расслышать отрывки её фраз:

– Я не хочу жить... Я никому не нужна... Я всех ненавижу, всех кляну, я лишняя на земле...

Несколько успокоившись, она замолкла. Отец Иоанн все сидел и тихо молился об этой погибшей душе. Вдруг он заметил совсем маленькую букашечку, которая ползла по песку. Она чем-то была озадачена, потому что спешила.

– Смотрите, смотрите, – тихо сказал он, указывая девушке на маленькую букашечку. Та нехотя отняла руки от лица и посмотрела на песок. – Вот эта маленькая букашечка – и та не лишняя у Бога. Она очень и очень маленькая, как видите, но и эта малость любима Творцом.

И начал пастырь добрый тихо говорить этой заблудшей душе, что и она у Бога не забыта, что и её Господь любит. Он для того и приходил на землю, чтобы спасать грешных, падших и заблудших. Он и мытаря привёл в число Своих учеников, и грешницу оправдал, и блудницу помиловал и защитил от смерти. Он вот и к тебе, бедной, скорбной и милой душе, пришёл в моем образе. Он ведь и теперь все ходит по улицам, и закоулкам, и паркам, ища оскорблённых и обиженных. Долго ещё говорил отец Иоанн бедной девушке. Она слушала каждое слово. Потом тихо заплакала. Отец Иоанн больше не беспокоил её, а только незаметно про себя молился. Больного, к которому он шёл, он поручил воле Божией. Он твёрдо верил, что Господь послал его сюда. Здесь большая нужда.

Прошло ещё несколько минут, пока девушка совсем успокоилась. Подняв свой просветлённый взгляд на отца Иоанна, она кротко сказала:

– Я Вам полностью доверяю. Если можете, то скажите, что мне теперь делать?

Отец Иоанн посоветовал ей прежде всего не отчаиваться. Затем дал адрес «Дома трудолюбия», где её от его имени примут. Так как девушка не имела своего угла и занятия, то отец Иоанн заверил её, что там она найдёт все, что нужно ей для жизни. Наконец, добрый пастырь сказал ей:

– Особенно прошу Вас, начните с этой минуты новую жизнь. Там же, куда я Вас направляю, найдёте священника такого-то. Поисповедуйтесь у него, причасти­тесь Святых Христовых Таин.

– Могу ли я видеть Вас ещё? – робко спросила девушка.– Бог даст, увидимся. Я часто захожу в «Дом трудолюбия».

Он встал, встала и она. Положив тихо руку свою на её голову, он ласково отечески на прощание сказал: «Крепитесь, дорогое моё дитя, Бог даст Вам новую жизнь и новую радость. До свидания».

Отойдя в конец аллеи, на повороте он оглянулся. Она стояла и смотрела ему вслед. Он в пояс поклонился ей. Она упала ниц. Видимо, девушка была затронута до глубины души нежным и отеческим отношением к ней.

Когда отец Иоанн скрылся за поворотом, она встала и тихо пошла туда, куда звал её Христос...Так маленькая букашка может содействовать великим делам. И если неодушевлённая природа (цветок, былинка, лепесток) славит Бога, поёт «осанна» Христу, то что сказать о природе одушевлённой. Здесь святой пророк Давид прямо говорит, что «всякое дыхание да хвалит Господа». Значит, всякая маленькая букашечка, всякий мотылёк, бабочка, птичка, всякая маленькая или большая зверушка, все, что само движется и дышит – все по-своему хвалит Бога и хвалит непрестанно.

За что они хвалят Бога? И что даёт им это хваление?

Однажды ранним утром я вышел в сад. Дорожка, земля, трава омывались утренней росой. Нагнувшись, я увидел маленькую дырочку в земле. Это была норка маленького червячка. Осторожно поковыряв, я нашёл самого «хозяина» этого «светлого» жилища. Он лежал в сырой землице и, скорчившись, видимо, отдыхал от своих земных трудов.

Подняв голову, я вдруг увидел нечто совсем противоположное. В высоком светлом небе летали птички. Это, видимо, были ласточки. Но как они ликовали! Как радовались! Их звонкие восторги доходили и до меня. Они не только летали. Нет! Они прямо «молнией» носились в небе, опережая одна другую. То вдруг раскрыв крылышки, парит, как планер, над землёй, то повернувшись боком, промчится стрелой далеко в сторону, то воспарит в высь голубого неба, то сложив вместе крылышки, камнем упадёт к земле. Ну невозможно передать всей этой дивной «симфонии» птичьего праздника, этой светлой свободы и необъятного раздолья!

– Боже, – вырвалось недоумение из моей груди, – что же это так несправедливо, так неравно даётся жизнь?.. Одни всю свою жизнь роются в земле, копают сырую землю, не видя ни света, ни солнца (у некоторых пресмыкающихся даже нет глаз). А другие, им же подобные, летают в небе, купаясь всю жизнь в лучах тёплого солнца, наслаждаясь радостью быстроты полёта и созерцанием красоты видимой природы. Какая огромная разница в судьбе и условиях жизни! И если птичке есть за что хвалить Господа, её создавшего, то за что же хвалить Бога этому червяку, который, бедненький, и вольного-то света никогда не видит. Всегда-το он роется и хоронится в сырой землице. И только покажись он наружу, как птичка подлетит и – нет червячка в живых! За что же ему, червячку-το, хвалить Бога? Это за такую-то «земляную» жизнь и за полную беззащитность? Кто только захочет, любой склюёт его. И он, бедненький, не имеет чем и защититься. Счастье его, если успеет уползти и зарыться в землю! И как редко это удаётся.

И вот, несмотря на такую жизнь, червячок тоже непрестанно хвалит Господа. И хвалит по-своему. Мы не слышим его хвалы, не можем понять его славословия Бога, не умеем увидеть его ликования и радости от «червячной» жизни. Но она ведь есть. Непременно эта радость есть. Иначе великий пророк Давид не сказал бы, что всякое дыхание да хвалит Господа. Ведь вот хвалит же!

Двое ребят – мальчик и девочка – сидели на траве и читали книжку с картинками. Мальчик уже учился в школе. Девочка ещё нет.

– Коля, а Коля, – спрашивала девчурка, – а чего это у тебя на книжке?

По листу белой бумаги ползла, да так быстро и оживлённо, малюсенькая-премалюсенькая букашечка. Её даже трудно было увидеть простым глазом. И только острое детское зрение заметило маленькую букашечку, ползущую сверху листа вниз.

Мальчик недоумевал, что бы это могло быть на его книжке. Он даже не мог заметить этого малюсенького насекомого.

– Вон, вон, – указывая пальцем на букашечку, скороговоркой проговорила девочка.

– Э, да я её!.. – и он хотел раздавить малютку пальцем.– Стой, стой, стой! – запротестовала соседка. – Я её сейчас на мостик возьму.

И девочка подвела к букашечке кончик былинки. Увидев препятствие, букашечка остановилась, подумала, что бы это значило. Вроде бы все было чисто и глад­ко, только ползи да ползи, как вдруг эта вот былинка. «Нет, – думает козявочка, – здесь не все благополучно». И быстро повернувшись, она побежала обратно.

-Да что ты с ней, Галька, – нетерпеливо сказал мальчик. – Я вот её... и все.

– Нет! Нет, постой, Коля. Я ещё с этой стороны, – и девочка подвела кончик травинки опять навстречу «беглянке». Та опять, увидя пред собой препятствие, разом остановилась, задумалась. Что же ей все-таки делать? «Куда ни побегу – и все на пути вот эта былинка, да та­кая большая-преболышая. Вот если бы забраться мне на неё, – думает козявочка. – Нет, здесь что-то неладное...» И вдруг она снова, круто повернувшись, побежала в сторону. Девочка ещё раз попыталась забрать букашечку на «мостик». Она опять подставила травку «под нос» беглянке. И на этот раз та решилась – была не была! – забралась на былинку и по ней совершила уже все дальнейшее путешествие.

– Ба! – закричал Коля, – да вот она и надумала забраться на мостик теперь.

– Надумала... – с расстановкой сказала Галя. – А что, Коля, и она ведь думает, а? Малюсенькая букашечка тоже думает. У неё есть ум, да, Коля?

– Вот дура! Ну да: есть и ум, и сердце есть, и лёгкие есть, и печёнка есть – все у неё есть.

– Даже и сердце есть! – ужаснулась девочка. – А какое же оно у неё, малюсенькое-премалюсенькое наверное?

– Какое «малюсенькое»? Самое настоящее сердце!

– Как у меня? – не отставала Галька.

– Ну да, как у тебя, чуть, может быть, поменьше...

Да, если великие вещи удивляют нас премудрости Божиего творения, то малые и премалые вещи ещё больше вызывают удивление.

Ведь есть же и такие малые живые существа, которых можно увидеть только через увеличительное стекло, а так их совсем не видно. И сколько их? Много-много, гораздо больше, чем мы видим. И вот все они имеют свой организм, свою сложную внутреннюю организацию. И всякая из этих «живых молекул» по-своему хвалит Господа.

Может быть, Вы спросите: а для чего всякое дыха­ние хвалит Господа, какой в этом личный смысл?

В этом радость. Да-да, в славословии Бога, в постоянном Его хвалении мы находим неисчерпаемый источник радости. Здесь особая тайна.

И разве Вы не знаете, что святые отцы советуют славить чаще Бога тем, кто страдает унынием, безрадостностью жизни? Вот говори чаще: «Слава Тебе, Боже! Слава Тебе, Боже, слава Тебе!» – и ты будешь жить, как в раю. Среди скорбей и болезней будешь, как в раю. Такое у тебя будет чувство радости, что и сам не сумеешь понять, откуда оно. А оно оттого, что ты славишь Бога за все.

Так вот что даёт твари славословие Бога. Оно даёт невыразимую радость. Веселье. Полноту жизни. А не хваление Бога даёт твари тоску, муку, горесть... безрадостность, уныние. Вот почему теперь и увеличились способы увеселения для всех, особенно для молодёжи. Люди Бога потеряли и перестали Его хвалить и почитать, и вот, чтобы они не впали в бездну уныния, отчаяния, сатана измыслил всякого рода увеселения, удовольствия, чтобы только закрутить голову людям и не дать им возможность опять вернуться к Богу.

«Всякое дыхание да хвалит Господа...»

Так будем же относиться ко всякой малюсенькой букашке, червячку с любовью и уважением. Будем хранить их и не давить своими руками, ногами. Идёшь, видишь: ползёт по дорожке червячок – не наступи на него, стань ногой на другое место, не раздави малютку, пусть и она живёт, пусть и она славит Господа по-своему. Раздавишь – тебя жизнь раздавит. Пожалеешь – тебя Господь пожалеет.

Правда, есть вредные насекомые, которые кусают человека. Ну, к примеру, такие, как вши, блохи, клопы, комары, мухи и прочие. Их можно убивать, а то ведь заедят совсем.²⁰ А вообще следует относиться с большой любовью к любому маленькому существу, особенно любить пчёлок, муравьёв, как великих тружеников, с которых надо брать пример.

Жизнь есть сугубая тайна. И эта тайна сокрыта в Боге. Кто ценит жизнь, тот чтит Бога. Кто жизнь не ценит, тот хулит Бога. Господь сказал: «Я есть путь, истина и жизнь».

Жизнь есть великий, бесценный дар Божий. Тем более, что за жизнь даётся ещё жизнь. Спросите: как это? А вот так. Если эта земная жизнь бывает прожита Вами по-Божьи, то за эту земную жизнь Господь даёт жизнь Небесную. А кто эту земную жизнь как дар Божий проживёт не по-Божьи, а по-сатанински, тот получает не жизнь вечную, а вечную смерть.

В шестидесятых годах нашего столетия²¹ в экваториальной Африке умер человек. Он был немецкого происхождения. И тогда, когда немец Гитлер ненавидел жизнь, убивал, давил, жёг, морил, вешал, расстреливал, этот немец Г. Швейцер (так его имя) жил иначе. Он выдвинул совершенно обратный принцип, божественный – «благоговение перед жизнью», т.е. он потребовал в противоположность нацизму, чтобы любая жизнь: белой расы, чёрной расы, жёлтой и проч. – имела полное право на своё счастливое существование.

И отсюда Швейцер абсолютно против атомного оружия. Он против всякого вида оружия массового уничтожения людей. Он стоит за жизнь, за права и свободу каждого человека. К тому же Швейцер ценит жизнь не только людей, но и в целом всего живого: зверей, животных, птиц, рыб, пресмыкающихся, букашек всяких.

Будучи доктором,²² он из Германии вместе со своей женой отправился вглубь Африки, чтобы там жить, тру­диться и лечить бедных африканцев безвозмездно.

Когда наши советские и другие корреспонденты спрашивали его, что заставило его уехать в Африку и жить там в таких плохих условиях, он отвечал: «Я свою жизнь захотел сделать аргументом. Показать не на словах, а на деле, что я благоговею перед жизнью, т.е. уважаю жизнь всех людей. И даже животных, зверей...»

А когда его спрашивали, как у него уживаются вместе глубокая учёность и глубокая религиозность, улыбаясь, он отвечал: «Это моя тайна. Истинно учёный не может быть нерелигиозным».²³

И вот эта теория «благоговения пред жизнью», выдвинутая доктором Швейцером, является ничем иным, как исполнением евангельского идеала.

Господь сказал: «Любите ближнего своего, как самого себя (и даже больше)... любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас, молитесь за обижающих вас и гонящих вас».

Сатана говорит: «Нет! Это неверно. Нельзя любить врагов. Нельзя их прощать. Иначе их много разведётся, и они же тебя задушат. Врагов надо уничтожать безжалостно». Ну и конечно, чтобы эта мораль не казалась слишком зловредной, прикрыть её надо личиной гуманизма и снисхождения к слабым.

«Варваризация» – это совершенно противоположное «благоговению перед жизнью». Человек человеку волк! Значит, надо грызть друг друга, одному другого уничтожать. Одному другого бояться. Одному другому не доверять, одному другого перехитрить, одному другого пережить, одному другого преодолеть...

Европеец спросил однажды негра:- Что Вы скажете о нашей культуре, наших городах, высотных зданиях, нашей технике, нашем искусстве?

– Я думаю, – ответил тот, – что всем этим теперь руководит человек, потерявший сердце.

– Как, – взвинтился европеец, – вы, негры, не признаете европейской цивилизации?! Вы нас унижаете, осмеиваете.

– Мы вас признаем, – ответил тот, – но вас совсем не узнаем...

В одной книге рассказывается, как мишка косолапый повадился таскать скот из одного монастырского стада. Погонят ли стадо в лес – там обязательно пропадёт овца или козлёнок, а то и корова. Ночует ли скотина в монастырском дворе – все равно за ночь куда-то денется овечка или козочка. Что за напасть такая? Братия, игумен, пастухи прямо голову потеряли. Куда это девается Божия скотинушка? Будто сам леший крадёт её. И сколько ни караулили, обнаружить «вора» никак не могут. А скотинушка все тает и тает в монастырском стаде. Главное, братия только и жила-то стадом, другого дохода для их жизни совсем не было. Выкормят овечек, козочек, тёлочек, да и продадут на базаре, а на деньги купят хлеба, соли, масла, свечей, одежонки себе. А тут напасть свалилась. Пропадает скотина у монахов. И так-то у них хоть шаром покати, нет ничего и ни у кого. Даже у игумена – и у того есть стало нечего.

И вот зовёт игумен своего келейника и говорит ему:- Сходика, брат Софроний, к нашему схимничку Михаилу, что живёт там на опушке леса, да и скажи ему, что-де, отче, скотинушка у братии запропадает. Пусть он помолится за нашу скотинку.

Келейник о. Софроний пришёл к старцу Михаилу. Тот на лежанке лежит.

– Отче, – сказал келейник, – меня послал к тебе наш игумен сказать: что-то скотинка наша запропащается. То овечка, то козочка, а то и целая коровушка пропадёт. Нешто сам лукавый крадёт?

Послушал схимничек келейника, да повернулся на другой бочок и как крякнет:

– Ох, Мишуха, Мишуха.

Больше ничего и не сказал. Келейник подумал, что он это себя так назвал, постоял-постоял, да и пошёл ни с чем к игумену.

– Ну и что? – спрашивает тот.

– Ничего, – ответил келейник.

– Сказал схимничку?

– Да.

– А он что?

– Сказал: «Мишуха, Мишуха», – да и все.

– Ну и ладно, – сказал игумен.

Не успели они так поговорить, как вбегает в келию игумена молодой иеромонах о. Никита весь перепуганный.

– Медведь, медведь!– Что медведь? – спрашивает его игумен.– Пришёл за скотиной.

– Да полно тебе, это днём-то?– Да, да! А какой большой-то да страшный, ой!

Дверь келии открылась. Входит, кряхтя, схимничек Михаил, да прямо в ноги игумену.

– Прости, отче, на дух пришёл...

– Да за что простить-то тебя?

– Не меня, а мишку косолапого.

– Какого это косолапого?

– Что скотинку таскал у вас.

– Медведь, медведь! – снова испуганно закричал мо­лодой иеромонах. – Ой, большой да страшный!

– А где же он сам-то?– Да вот стоит у ворот монастырских.– Виноват, значит, на дух пришёл, каяться?

– Да, отче, прости его. Сюда не смеет идти.

– Ну ладно, – сказал игумен. – Тогда пусть он потрудится у нас во дворе. Дрова возить будем. А тады отпустим.

Так святые люди Божии ценили жизнь и скотинушки, и зверей, и всех-всех живых существ Божиих.

А преподобный Сергей Радонежский разве не кормил медведей кусочками хлеба? А преподобный Серафим Саровский и другие? Святые люди Божии любили всякую живую тварь Господню. Питали её, сколько могли, дорожили ею – дорожили её жизнью.

Если хотите наглядно видеть и научиться, как относиться надо к животным и всем тварям, посмотрите на малых невинных детей. Как они нежно любят животных и по-детски внимательно относятся к ним. Они с ними разговаривают, как с человеком. И те слушают их больше, нежели нас, взрослых людей.

Почему так?

Да потому, что дитя ещё святое и не осквернённое грехом. Потому звери и животные охотно им подчиняются и их слушаются, как все звери и животные слушались Адама и Еву, когда они ещё были без греха. А как только согрешили перед Богом, так звери и не стали их слушаться, а даже стали нападать на человека. Человек стал враг всех. Грех его отчуждил от Бога и всей Его твари.

В Индии и Африке малые дети пасут целые стада слонов, этих огромных чудовищ. Часто дети их и приручают. Из диких слоны делаются домашними, послушными. Дети же выполняют на слонах большие и тяжёлые работы. Например, перевозка леса, погрузка, разгрузка тяжёлых грузов, обработка земли и проч.

Так вот, если Вы хотите, чтобы Вас слушались звери и скотина повиновалась Вам, меньше грешите. Меньше Господа оскорбляйте. Чаще кайтесь, чаще причащайтесь Святых Христовых Таин. Больше жалейте всякую живую малость – и Вас пожалеет Господь Бог. Вражды тогда у Вас меньше будет с животным миром. Гармония и согласие взаимной услужливости, взаимного охранения, взаимной дружбы будет сильнее в нашей жизни, и «осанна» хвалы Христу вознесётся стройным гимном к небу от всего мира органического во веки.

г) «Осанна» от человека

Святой Иоанн Златоуст сказал: «Горе нам, что мы христианами рождаемся. А они (христианские мученики) христианами делались».

«Слава Тебе, Христе Боже, упование наше», – поёт Святая Церковь Господу нашему Иисусу Христу.

«Христе, Свете истинный, просвещаяй и освящаяй всякого человека, грядущего в мир...»

«Христос, истинный Бог наш...»«Слава Отцу и Сыну и Святому Духу», – все эти песнопения и возгласы суть немолчная хвала и слава Богу истинному, Троице Единосущной и Нераздельной: Богу Отцу, Богу Сыну, Богу Святому Духу.

Когда на грозной Голгофе страдал за род человеческий Сын Божий, когда Кровь Его ручьём лилась на грешную землю, человек впервые воскликнул в лице благоразумного разбойника: «Помяни мя, Господи, когда приидешь во Царствие Твоё...» Это был первый клич хвалы от человека земли, хвалы Христу Богу, умирающему за людей.

Этот первый крестный «гимн» был потом подхвачен первыми мучениками. Они пошли во множестве страдать за Сына Божия, пошли умирать, не щадя своей личной жизни и личного земного счастья.

«Слава Христу Богу нашему», – был предсмертный клич святых страстотерпцев Христовых.

«Ему одному слава, ибо Он искупил нас Своей Кровью».

«Я христианин! Я христианин!» – кричали буйной толпе святые мученики, заглушая этим победным именем рёв зверей, шум машин, пытавших и колесовавших их, злобные крики многочисленной толпы, не меньше зверей яростно жаждущих христианской крови.

Затем этот победный гимн хвалы Христу подхватила вся святая христианская Церковь. Распространяясь с быстротой молнии, она на крыльях веры несла гимн

Христу во все концы Вселенной. И на протяжении двух тысяч лет Церковь Христова не перестаёт славить и величать Христа Спасителя, как истинного Бога, создавшего и искупившего мир.

Восхваляя и славословя Христа, Церковь Божия прославляет и славословит всю Святую Троицу: Отца Собезначального, Сына Соприсносущного, Духа Святого Сопрестольного – Троицу Единосущную и Нераздельную.

Поэтому христианин и делается неприступным для сатаны, когда он полагает на себя знамение Животворящего Креста Христова, благоговейно говоря: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа».

Поэтому никакая злая сила (и бесовская, и человеческая) не может войти в дом и повредить живущим в нем, если двери и окна этого дома запечатлены знамением победного Креста Христова: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа».

Поэтому никакое зелье, никакой смертоносный яд, никакое колдовство, ни что-либо подобное не повредит верующему христианину, если он что-то из этого по неведению или злому умыслу других выпьет, но с крестным знамением и со словами: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь».

Святая печать Троичности Божества лежит на всем творении мира. Все бесчисленные звезды, великие и малые, созданы из трёх основных элементов. Наша земля, на которой мы сейчас живём, составлена также из трёх основных элементов: воды, земли и воздуха. Человек, как наипрекраснейшее создание из всех тварей, состоит из трёх сущностей: тела, души и духа. Растительный мир имеет также трёхсоставное единство: корни, ствол, листья. Печать Троичности Бога лежит буквально на всем творении Божием. Поэтому мы и славим: Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

– Мамуня, милая, – говорит курчавая девочка лет 7–8 своей матери, – а почему вот я, кажется, Господа Иисуса Христа больше люблю, а Отца Его и Духа Святого меньше люблю? Почему это, а, мама? Ну почему так, или так надо, а, мамочка? Я Господа Иисуса Христа больше всех люблю. Помнишь, мама, как ты мне рассказывала про детей, как их Иисус Христос любил и по головкам Своей ручкой гладил? Я тогда слушала и плакала.

– Да, милое моё дитя. Мы всю Святую Троицу любим и чтим Её, но Господь Иисус кажется нам ближе.

– А почему это, мама?

– Это потому, что Он приходил к нам на землю видимым образом, был Человек, как и мы все: ходил, уставал, голодал, скорбел, плакал.

– А ещё почему, мама, Господь Иисус к нам ближе?

– Он питает нас Своею Святой Плотью и Кровью. Вот ты была маленькая, питалась мамочкиным молоком – и жила. А Господь Иисус питает нас Самим Собой. Мы принимаем Его в себя, Его пречистое Тело и Животворящую Кровь. Вот нам и кажется, что любим Его больше.

– Мама, а мама, а Отец Небесный и Дух Святой не обидятся, что мы Их, кажется, меньше любим?

– Нет, милая, не обидятся. Потому что Отец, Сын и Дух Святой – одно.

– А как это, мама?

– Это нам непонятно, деточка. И никому этого не понять. Нам только надо молиться Отцу и Сыну и Духу Святому – и нам будет хорошо на душе. А понять нам этого – никогда не понять. Да и много другого нам не понять.

– Мама, – сказала кротко девочка, – я буду всегда молиться Святой Троице и Господу Иисусу Христу и буду Их всех любить…

О, Святая и благая

Троица любимая,

Отче, Сыне и Душе, –

Тайна необозримая...

Святой Августин ходил по берегу моря и думал великую думу. Как это в Святой Троице одно Существо и Три Лица? Ну как это понять? Как осмыслить, как соче­тать? Думал, думал блаженный Августин и ничего не мог придумать. Голова его «шла кругом», болела от чрезмерного напряжения мысли, но никак не мог понять святой отец великую тайну Святой Троицы.

Вдруг он заметил на берегу не совсем спокойного моря дитя. Оно чем-то было занято. Что оно делало? Как необыкновенно это дитя! Как оно красиво, лучезарно, сияюще.

Но как могло такое малое дитя оказаться на берегу моря? Ведь жилища далеко. Подойдя поближе к малютке, блаженный Августин увидел необычайное. Маленький отрок с необыкновенно красивым лицом, вьющимися белокурыми волосами небольшой раковиной переливал море в небольшую ямочку. Он делал это так старательно, так серьёзно, что будто и не заметил подошедшего к нему человека.

«Простая ли это детская игра или что большее?» – со страхом подумал святой Августин. Сам необыкновенный ребёнок внушал ему непонятный трепет и полное недоумение. Решившись и сдерживая волнение, он спросил:

– Дитя моё, что ты делаешь? И зачем напрасно трудишься?

– Я хочу море перелить вот в эту маленькую ямочку, – ответил отрок, смотря на старца серьёзно своими умными, глубокими глазами.

– Да это же невозможно, – воскликнул Августин. – чтобы ты этой раковиной перелил все море в ямочку!

– Скорее я это сделаю, чем ты своим человеческим умом сможешь постигнуть тайну Святой Троицы, – ответил тот.

Но что это? Где же отрок? «Я с ума схожу!..» – блаженный Августин пошатнулся, закрыв лицо руками. В ушах ясно, как молотом, выбиваются слова: «Скорее я это сделаю, чем ты сможешь постигнуть тайну Святой Троицы».

Открыв глаза, он увидел грозно бушующее море, выражающее собой великую тайну...

Шумит Средиземных морей исполин

И плещется пеной седою,

На береге влажном святой Августин

Поникнул седою главою...

Так вот, милый друг, когда будешь читать молитву и говорить: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа», – вострепещи. Вспомни, с какой непостижимой тайной ты соприкасаешься. Какое Имя произносишь своими грешными устами. Кого прославляешь. Кого призываешь себе на помощь.

Иисусе Сладчайший, спаси мя,

Иисусе, Свете святый, облистай мя,

Иисусе, каменю драгий, просвети мя,

Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя!

Сколько неописуемой святой любви, сколько нежной детской привязанности, сколько глубокой благодарности выражено Святой Церковью в акафисте Господу нашем) Иисусу Христу! Кажется, ни одно песнопение, ни одна молитва, ни одна стихира не выражает столько нежных волнующих чувств души человеческой к Господу нашему Спасителю, как этот акафист. И с каким глубоким чувством, с какой любовью надо нам читать его!.. Особенно же юным душам, посвятившим себя девственной чистоте, посвятившим себя целомудрию и святой безбрачной жизни. Как нам всем надо гореть пламенем любви при одном только произношении Имени Господа нашего Иисуса Христа, при одном только воспоминании о Нем.

О, Сладчайший мой Спаситель,

Дай Свою мне благодать,

Девства моего хранитель,

Будь Ты мне отец и мать...

Не забыть мне большого недоумения одного старого профессора богословия, которого один из его учеников однажды спросил: «А почему, профессор, акафист Спасителю загружен почти одним и тем же обращением, например:

Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя,

Иисусе Сладчайший, спаси мя,

Иисусе, Свете святый, облистай мя, и т. д.

Одно и то же имя занимает почти пол акафиста. Так надоест его произносить».

Почтенный профессор не сразу нашёл, что ответить вопрошающему. Слишком уж странный был вопрос. Как он говорил о нелюбви к Спасителю того человека, который задал его. Поняв сущность настроения студента, профессор затем сказал: «Думаю, дорогой мой, чьё сердце любит Господа Иисуса, оно никогда не устанет произносить это вожделенное Имя, хотя бы вся книга была занята им...»

...Растопить полюса, обратить их в цветущий сад, согреть и оживить угасающие светила, освоить небесные тела, навсегда разрешить проблему голода в мало­развитых странах, уничтожить страдания от неравномерного распределения богатств и физической одарённости... О Великий Боже! Какая сила может разрешить эти мировые и сверхмировые проблемы?

Иисусе, Свете тихий,

Сила беспредельная,

Ты – вершитель всех миров!..

Да, только это Великое Имя Иисуса Христа, Имя возлюбленного нашего Господа Спасителя имеет силу творчески разрешать все земные и сверхземные, космические и сверхкосмические проблемы. А когда сердце человеческое мертво, как глыба камня, когда оно темно, как холодная могила, то Великое Имя Иисуса не осияет его лучом Своей радостной теплоты, и само такое сердце не найдёт в Иисусе Христе ничего, кроме обыкновенного слова и простых сочетаний звуков.

– Быть смиренным?.. Да это же сущая глупость, даже невежество, даже безобразие, даже, если хотите, подлость! – так говорил, горячась и негодуя на кого-то, молодой человек. С виду он был довольно внушителен, красноречив и вызывал к себе немалое доверие.

– Ну хорошо, – оппонировала ему студентка-девушка, смотря своими умными глазами в лицо молодому человеку. – Смирение, говорите Вы, глупость, но а как же тогда кротость, целомудрие, жертвенность, взаимная любовь и преданность, ну, например, мужа к жене и наоборот? – при этих последних словах она заметно смутилась и потупила свой взор к земле.

– Кротость, кротость, – подхватил собеседник, – это уже настоящая старая ветошь. Да какой же смысл ныне быть кротким? Да тебя совершенно заклюют, обберут, обманут и жить тебе отведут в старом и тёмном подвале. Кротость! Это уже перестало быть идеалом, а скорее недостаток, особенно для нашего молодого поколения.

– Ну, как же, – настаивала девушка, – ведь Христос сказал: «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю».

– Христос это говорил две тысячи лет назад. Это ведь, милая моя, не два года назад и не двадцать лет назад, а целых две тысячи лет назад. Две ты-ся-чи лет, – протянул он с расстановкой. – И за эти две ты-ся-чи лет не устареют ли и слова Христа?

– Ну, а честность, целомудрие, верная любовь и другие евангельские добродетели – тоже, скажете, все устарели? – спокойно спросила девушка.

– Конечно, – совершенно равнодушно отпарировал молодой человек. – Видите ли, – сказал он, понизив голос, – теперь новые времена, старое кануло безвозвратно. Прежние идеалы устарели, как и весь старый мир устарел в своих основах, подгнил он, скоро совсем рухнет, да-да, рухнет безвозвратно, как рыхлый деревянный домик. И вот тогда-то на этом старом пепелище создастся совершенно новый мир, новые идеалы, новые люди.

– Ну, а когда это будет, скоро ли?

– Когда из этой жизни уйдёт Христос.

– А кто же Его заменит?

– Иной, ничем неподобный Ему, – последнюю фразу собеседник произнёс как-то торжественно и вели­чаво.

– Но ведь мир-то весь Христов, – стояла на своём девушка. – Христос из мира не уйдёт. Он его купил Своей Кровью.

– Э-э-э, – протянул собеседник, – миру теперь другая цена, весь мир куплен теперь не кровью, а золотом, деньгами.

– Ну хорошо. Если Христос и уйдёт из мира, но Он ведь снова придёт судить мир непослушный?..

– Посмотрим, придёт или не придёт!

– Все говорят, что придёт!

– Нет, не все.

– Но многие.

– Их все меньше.

– Если я и одна в мире верующая останусь, буду Его ждать! – эти слова она чуть не выкрикнула. Затем встала и, сдерживая волнение, тихо сказала:

– Прости меня, Коля, но об этих вещах я не могу говорить так, прости...

Чтобы воздать Христу Спасителю нашему достойное «осанна», необходимо сохранить святую веру наших милых и доблестных предков. Сохранить любовно все то, чем жили и чем дорожили наши отцы, деды, прадеды. Чем они были богаты? Святой верой, любовью, правдой, смирением, кротостью, терпением, милосердием, дружелюбием, взаимовыручкой, святой простотой, безыскусственностью, необыкновенной добротой, миролюбием, состраданием даже к врагам своим. Вот венок из живых цветов, который украшал повседневную трудовую, но радостную жизнь наших добрых и благочестивых предков. И как они были просты в обращении друг с другом, как искренны, как взаимодоверчивы! Сколько было любви христианской в их добрых сердцах, сколько заботы друг о друге, сколько теплоты и нежности! Ведь замков-то совсем почти не было в жизни у наших добрых дедов. Двери-то ведь не закрывались. И не только двери домов, сараев, амбаров, но и двери горниц, опочивален, сундуков были открыты. Ну скажите, что же это за жизнь, когда люди только и думают о том, чтобы как можно крепче отгородиться от другого человека, даже своего родного, кровного, домашнего? Только и мечтают о том, как бы найти и купить такой замок, который бы никто уж не открыл и ни один в мире человек не подобрал под него ключ. И какая же стоит задача перед конструкторами, чтобы изобретать все новые и новые виды замков и запоров. Какая проблема в замках! Видимо, дело доходит до того, что скоро будут вешать большие замки даже на все карманы пальто, костюмов, брюк, платьев и т. д. И скоро мы доживём до нового общества, до новой жизни, когда все будет общее, все открыто, все довольны, все потребности оделены, удовлетворены.

«Драгоценные камни»! Да, наши святые евангельские идеалы: смирение, терпение, кротость, милосердие, чистота, целомудрие, справедливость, воздержание и прочее – это «драгоценные камни», из которых создавалась святая, благодатная жизнь наших святых предков. А строители этой жизни и есть святые Богоносные отцы и благочестивые предки наши.

13 ноября святая Церковь Православная чтит память святого Иоанна Златоустого. Блаженная его кончина была страдальчески-крестная. Он умер на суровом пути в ссылку. Умер со словами муки и хвалы. «Слава Богу за все», – были его последние слова.

Мир наименовал святого Златоуста «устами Божиими», мы называем его великим строителем Церкви Божией. Он строил её из тех «драгоценных камней» – добродетелей христианских, которые оспариваются ныне, как отживший старый щебень, негодный к созиданию.

Драгоценные камни образуются в глубинах земли действием подземного огня, а драгоценные добродетели: смирение, терпение, кротость и проч. образуются в глубинах человеческой души путём долгих и тяжёлых покаяний. Как для тех, так и для других нужна долгая закалка, чтобы твёрдость их стала неразрушимой. О святых наших отцах и предках Златоуст говорит такие слова: «О, если бы возможно было отворить двери их сердца и увидеть души их и всю красоту внутреннюю, то невозможно было бы вынести сияние красоты их душ, светлости внутренних одежд и блеска их совести...»

«От Небес приял еси Божественную благодать и твоима устнама вся учиши покланятися в Троице Единому Богу, Иоанне Златоусте, всеблаженне, преподоб­ие...» (Кондак).

Как дитя поддаюсь я обману,

Расцветая надеждой новой, –

Я забыл уже старую рану,

Опыт жизни изжитой, суровой...

(Морозов)

О, как сильна, красива и пребогата святая старина вечными идеалами!

Вера

– Да ты что это, Максимыч, али умирать уж собираешься? Чай поживи ещё хоть малость, – сочувственно говорила Спиридоновна старенькому старичку, сидящему на завалинке. Максимычу, действительно, стало что-то худо. Он подолгу закашливался, хрипел, потом, когда у него от груди немного «отваливало», ласково всем улыбался и виновато, будто прося прощения в чем-то, долго смотрел в лицо собеседнику, как бы прощаясь навсегда с ним.

Посмотрев на Спиридоновну добрыми глазами и виновато улыбнувшись, Максимыч не спеша ответил:

– Да што ж, соседка-наседка, пора, знать, мне принаряжаться домой.

– Ай, ай, Максимыч, да ты еще енералом глядишь.

– Нет уж, старая, намедни на духу у о. Симфония (Софрония) был – говорит, пора те, Максимыч, «до дому» прибираться.

– Ай, Максимыч, а то и вправду пора.

– А то как же – знамо, пора, Спиридоновна, о. Симфоний понапрасну не скажет. Оно ведь вот хоть и ты, Спиридоновна, – рассудил старик, – ходишь, бродишь, как кривая кочерга, да глядишь уж совсем согнулась.

– Ой, Максимыч, и вправду, что кривая кочерга. Намедни вот так захватило дух, думала и не выживу. Да окромя вот серого кота в хате никого и не было. Одна милость – Царица Небесная отходила. Взглянула я этак на Неё да и сказала: «Матушка Ты наша, Кормилица, нешто и мне уж помирать?» А Она так посмотрела на меня, да будто и промолвила: тебе, мол, Спиридоновна, ещё не время. Но скоро. О Царь Ты наш Небесный, – здраво рассудила Спиридоновна, – все мы пойдём к Тебе на ответ, – и старушка при этом набожно перекрестилась размашистым широким крестом.

– Знамо, все будем там, – согласился Максимыч. – Оно ведь так-то лучше.

– А как это, Максимыч? – переспросила, недослышавши, Спиридоновна.

– Да вот с ответом-то, говорю, жить-то лучше и умирать-то спокойнее.

– Ой, Максимыч, я дюже боюсь умирать-то. Ой, как боюсь, ответ-то какой дам Батюшке Отцу Небесному?

– А нешто не страшно, старая? Да вот Отец-то Небесный премилостивый такой, а кабы нет, тогда была бы всем погибель вечная. Ну, покуда прощай, Спиридоновна, – как-то мягко и даже нежно сказал Максимыч, – я уж пойду.

– А што это, нешто совсем, Максимыч?– А то как же, скамья деревянная ждёт меня.

Немного подумав, Максимыч добавил:- Там-то, чай, увидимся скоро...Он тихо встал, в пояс поклонился Спиридоновне и ушёл в хату. А утром Спиридоновна уже причитала о Маскимыче-покойничке. А он лежал на деревянной лавке в переднем углу. На нем была надета белая холщёвая рубаха. Выражение лица его было спокойное и светлое.

– Ушёл, ушёл наш Максимыч, – причитала Спиридоновна, – ушёл наш кормилец, отмучился, сердечный. К Отцу Небесному ушёл в объятия вечные...

О, надзвёздные края! Только там доступно успокоение душам Божиим. Лишь там человеческие души могут слиться любовью воедино в блаженстве вечного счастья.

Один русский художник это небесное единение в надзвёздном мире изобразил в виде двух Ангелов, совершенно неземной красоты. Они реют в пространстве над живописными очертаниями небесного залива, окружённого скалами, над яркими, доступными их крыльям, звёздами, отражающимися в спокойном зеркале вод...

Только ты, святая и живая вера, на своих могучих крыльях можешь вознести человека в надзвёздные края. Только с тобой человек, странник и пришелец на земле, может быть истинно счастлив. Только ты, святая вера, можешь назваться вечным нестареющим идеалом в роде человеческом. Ты, святая вера, открываешь нам Небо. Ты, святая вера, проносишь нас через бездну могилы, ты, святая вера, молнией уносишь наш дух в таинственные надзвёздные дали, ты, святая вера, нам, смертным, даёшь право на бессмертие.

Святой мученик Иоанн (память 30 июля) жил в тяжёлое время, когда римский император Юлиан открыл жестокое гонение на христиан. Не зная, что Иоанн христианин, император посылает его с отрядом воинов на истребление христиан. Прибыв на место назначения, святой Иоанн вместо того, чтобы мучить христиан, тайно покровительствует им. Освобождает их из темниц, доставляет все необходимое к жизни, утешает их. Юлиан быстро узнал об этом. Ему донесли, что Иоанн не выполняет его повелений. Не только не мучает христиан, но освобождает и защищает их. И вот святой Иоанн как государственный преступник доставляется в Рим. Юлиан был в походе. До его возвращения святого исповедника Христова бросили в темницу. И что он здесь претерпел?

В сырой, лишённой света темнице подступает к нему дух злобы и искушает огненным искушением. В душу святого узника готов уже проникнуть мертвящий дух уныния, малодушия, отчаяния. Но Иоанн, помня слова Спасителя, что только с Ним вечная правда и вечный покой (Мф. 11, 28), преодолевает все эти козни лукавого.

Отступник Юлиан был неожиданно убит персами. На его престол взошёл Иовиан – христианин. Новый император освободил всех христиан из тюрем. Был освобождён и святой Иоанн. Теперь он отдаёт уже все свои силы на помощь бедным и обездоленным, пострадавшим во время гонения.

Скончался святой мученик Иоанн Воин в глубокой старости. Затем его святые останки были открыты, и от мощей его многие получили исцеление.

Святой мученик Иоанн имеет благодать от Бога помогать людям в бедах, особенно он сохраняет воинов от внезапной смерти на поле брани. Он также хранит и укрепляет истинную веру в сердцах людей.

Матери, жены, проводившие своих сыновей и мужей на войну, особенно должны молиться мученику Иоанну Воину. Просить его за сохранность жизни и веры своих дорогих.

В последнюю мировую войну (1941–1945 г.г.) много было поразительных случаев, когда по молитвам близких и родных их воины, находясь в ужасных смертельных опасностях, оставались целыми и невредимыми. Рядом с ними падали десятки, сотни солдат, поражённых губительным огнём противника, а они, охраняемые силой святого Иоанна Воина, оставались живы и здоровы.

Святый мучениче Иоанне Воине, моли Бога о нас!

Так святая вера в Господа нашего Иисуса Христа является великим сокровищем для каждого человека. Она никогда не может стать «старой ветошью» для людей. Наоборот. Она – вечно юная сила, священная сила, которая, будучи сама вечно юнеющим идеалом, вечно освежающей нравственной силой, обновляет и освежает и тех, кто её хранит в своём сердце, кто ценит её, как источник настоящей и вечной, будущей жизни.

Христос Спаситель сказал: «Верующий в Меня не постыдится!..»

Нужно отметить, что вера в Бога вот за это последнее XX столетие в особенности низко пала. Люди нашей эпохи находят возможным обходиться без Бога. Они говорят, что-де в Бога веровали раньше, когда человечество было на низком уровне своего развития. А теперь люди стали более образованными, более сведущими во многих сферах жизни. Причём говорят, что вот, мол, без Бога дела теперь идут лучше, чем люди раньше жили и в Бога верили. Какая теперь стала техника, какие достижения, какой высокий уровень общественно-бытовой жизни!

А раньше что было? Как жили наши отцы, предки? На чем они ездили? И что видели? Ходили в лаптях да рыли землю-матушку лопатой – что они знали? И много ли их было грамотных? Эх, темнота, темнота! Русь древняя, Русь неучёная...

Действительно, все это было так. Русь наша, да и в целом все человечество, было далеко не таким, каким видим мы его теперь. С каждым годом, с каждым десятилетием люди идут далеко вперёд, наука и техника гигантскими шагами, стремительными темпами форсирует и осваивает все новые и новые высоты жизни. Кажется, недалёк момент, когда человек, создав на земле новую жизнь, устремится устраивать её по своему вкусу и на других планетах, а то и на звёздах небесных. Какой грандиозный замысел, какие огромные неисчер­паемые перспективы!...

И вот эти все великие дела человеческие постигаются без веры в Бога, без молитвы к Нему, без должного Ему поклонения.

«К чему веровать, – говорит современный человек, – ведь сами видите, как прекрасно и без веры у нас все дела спорятся. Да ещё лучше и талантливее получается, нежели у тех, кто верит да молится Богу». И это верно. Для очень многих это именно и является великим соблазном, что неверующие более успевают, нежели верующие.

В Священном Писании сказано, что сатана будет вести войну со святыми и победит их... Конечно, эта победа мыслится в земном плане, т.е. временная, видимая победа, а не действительная, не настоящая победа. Ибо Бога и Его святых победить невозможно. Но вот в плане земных дел, в делах, так сказать, житейских, диавол «победит» святых. Он развернёт свои гениальные силы до максимального предела. Он изострит свой ум до чрезвычайно изумительных постижений «чудес времени». Он постарается, как говорится, вытянуться в ниточку, чтобы только доказать свою силу и способность конкурировать с Богом на первенство власти и чести среди людей. И не только конкурировать, но и «пересилить» Бога. Это диавол достигает теперь в сердцах людей. Его борьба за «живой алтарь» (сердце человека) имеет большой успех в наше время.

Но при всем этом необходимо иметь в виду то, что Бог – Творец миров и всякой твари – положит предел диаволу, через который он переступить не сможет. Диавол хотел бы погубить весь род человеческий, но Господь не допустит сбытия этих зверских замыслов сатаны. Господь устроит так, что при любом положении дел, при любой его «победе» на земле, все же верующие в Бога будут жить, будут существовать, хотя и в необычайно трудных условиях. Поэтому внешний прогресс, развитие науки и техники вызовет подъем культурно-бытовой жизни людей, обеспеченное и комфортабельное устройство их телесной жизни, но по душе, по духовным качествам человек будет все хуже и хуже. Нравственно он будет опускаться все ниже и ниже. С высоты достоинства полноценного человека он уже опустился по своим духовным качествам до положения «культурного животного» с принципами: ешь, пей, ибо завтра умрём, а там ответа никакого не будет, ибо Бога нет, нет вечной жизни и вообще жизнь только до могилы, а за ней – полное небытие.

О, какое было бы богатство для людей, если бы они вместе с развитием науки, развивали бы в своём сердце и веру в Бога живого! Какое бы это было достижение! Какая умная согласованность и гармония жизни! И тогда богатство и счастье человека росло бы и рас­цветало и с внешней, и с внутренней стороны.

Христос, вторично придя, едва ли найдёт веру на земле! Куда она денется?

Угаснет, как гаснет светильник в ночи... и тогда нравственный мрак при всеобщей повсеместной элек­трификации будет ещё сильнее. Но самое страшное для людей земли будет то, что угасание веры (духовного света) на земле, повлечёт за собой угасание света физического. В этом особая закономерность.

В Священном Писании сказано, что тогда солнце померкнет и луна не даст света своего, звезды спадут с неба и силы небесные поколеблются.

Крушение веры непременно повлечёт за собой крушение законов природы. И теперь уже говорят, что Солнце наше «стынет» с каждым днём. Оно делается темнее. На нем все чаще и чаще происходят страшные взрывы, от которых мир приходит в недоумение.

Наша советская газета «Известия» за 1963 г. сообщала, что учёным удалось сделать поразительный фотоснимок крупнейшего взрыва в одной из галактик, когда-либо наблюдавшегося в природе. Общая масса затронутого взрывом вещества равна массе пяти миллионов солнц. До получения этого фотоснимка большинство астрономов считало маловероятным, что подобные взрывы могут происходить в таких огромных масштабах.

Взрыв наблюдался в галактике, находящейся на расстоянии примерно 10 миллионов световых лет от Земли. На более ранних фотографиях видно, что там происходит нечто хаотическое. Учёные заявили, что на снимке видно, как огромные выбросы вещества, простирающиеся на миллиарды миллионов миль, исходят из ядра галактики вверх и вниз. Вещество движется со скоростью около 20 миллионов миль в час...

Расшифровывая это сообщение, некоторые авторитетные астрономы говорят, что подобные взрывы на так называемых «сверхзвёздных» объектах вполне вероятны. Они не могут не оказать какого-то влияния и на нашу солнечную систему. Они говорят о какой-то мировой космической катастрофе. Учёные также питают надежду, что с освоением Луны и других планет на их поверхности можно будет создать более мощные аппараты наблюдения, и тогда тайны Вселенной будут раскрываться более ярко и правдоподобно.

Учёные наблюдали немало «взрывов» и в нашей солнечной системе. В частности, и на самом Солнце. Эти космические «беды» о чем-то говорят нам. Хотя они и раньше наблюдались во Вселенной, однако не в та­ких огромных масштабах, как теперь.

Мы говорим об угасании на земле Света веры Христовой, с которым связано угасание светил небесных, угасание света физического, нарушение, а то и полная катастрофа всей Вселенной.

Это в космосе. А на земле?

У нас на земле тоже наблюдается много нового и необычного. Именно в физическом её устроении. Вот в журнале «Неделя» за 1966 год помещена небольшая статейка, говорящая об очень важном.

Новое открытие советских учёных. Применение атомных часов, этого своеобразного эталона времени, которые могут «убежать» или «отстать» всего на секунду за многие сотни лет, позволило открыть новые капризы во вращении Земли вокруг своей оси. Наши учёные доказали, что с 1956 г. по 1966 г. вращение нашей планеты (Земли) трижды внезапно замедлялось, а затем снова ускорялось.

Совсем недавно пришлось случайно видеть молодую женщину из Баку.

– Почему Вы так худы, – спросили её сочувственно родные, – или больны чем серьёзно?

– Таю каждую минуту, – отвечала та. – У нас в Баку совсем стало трудно жить. Климат стал ужасный. Пошли снега, которых раньше совсем почти не было. Морозы какие! А то дожди проливные, а то жара захватит невыносимая – что стало с климатом? Не знаем. Хочу в Россию переезжать. Там жить совсем становится невозможно...

Действительно, учёные стали замечать, что атмосфера около нашей планеты стала иной. Климат во многих краях изменился. Где были вечные снега да вечные морозы, там наступает жара. Где, наоборот, была вечная жара и солнце, там морозы, холод и снег. Словом, природа «мятется» катастрофически. Неизменный в ней порядок и гармония стихий нарушается, приходит в какое-то замешательство и, видимо, взрывы в космических глубинах будут ещё более и более учащаться. И движение планет, в частности нашей (Земли), будет все более и более подвергаться странным изменениям. А это – начало мировой катастрофы! И вот основные мотивы всего этого порядка, как говорят люди разумные, – это угасание на земле веры. Крушение закона нравственного вызывает за собой крушение законов физических. Отказ от Бога, измена Ему, охуление Его вызывает «волны» Его праведного гнева на всю Вселенную.

Отсюда вера в Бога, как таковая, имеет космическое значение. Её увеличение или, наоборот, умаление на земле налагает печать благоденствия или катастрофы на всю Вселенную. Она является такой благотворной «стихией», при обилии которой Вселенная и род человеческий расцветают, а при умалении её среди людей все увядает, умирает.

Таким образом, Вера – это Божественная добродетель, она не просто случайная привычка, она не такое явление, без которого можно жить-поживать, себе счастье наживать.

Вера – вечный идеал. Незаменимый. Всегда юный, нестареющий.

Взмах могучих крыльев веры

Обнажает небеса,

Дух питает наш без меры,

Творит дивны чудеса...

Надежда

Великий апостол языков сказал: «Ныне пребывают сия три: вера, надежда и любовь...» (1Кор. 13,13).

Поэтому если вера в нашем понятии является вечно живущим и вечно полезным идеалом для человечества и если только через истинную веру воздаётся «осанна» Христу, то надежда не является ли таковой?

Да, Надежда, как и вера, – вечный идеал. Если без веры невозможно спастись, то без надежды также спасение для человека немыслимо.²⁴

Надежда, как бесценный идеал христианского упования, как сокровище будущей вечной жизни, является неотъемлемой ценностью для всякого человека. Без надежды не живёт ни один человек.

Земледелец, бросая в землю семя, надеется, что это семя произрастёт и принесёт ему обильный плод. Мореплаватель, пускаясь в дальнее плавание, надеется, что достигнет тихой пристани и успокоится на берегу от бурных волн океана; авиатор, танкист, автомобилист, подводник и прочие, пускаясь в опасные рейсы, надеются возвратиться домой живыми и здоровыми.

Всякий человек, делая какое-либо дело, надеется его сделать, совершить, исполнить. Без надежды не делается никакое дело, никакое мероприятие, никакое занятие. И что ни серьёзнее, ни опаснее это мероприятие – больше, сильнее требуется надежда. Надежда вселяет уверенность, даёт силы, поддерживает вдохновение на любое трудное дело.

И вот, исходя из этого, судите сами, как важна, как нужна надежда для человека в жизни.

Но это значение надежды в жизни обычной, мирской, житейской. Что же сказать о жизни духовной? Нужна ли здесь надежда? Нельзя ли жить духовной жизнью без надежды? Нельзя ли без надежды вообще спастись и наследовать жизнь вечную?

Если вера символически знаменует собой крест, то надежда – якорь.

Один молодой человек пустился в лёгкое плавание. Он просто захотел прогуляться вдоль берега на своей лодочке-рыбалочке. Лодка была оснащена небольшим парусом. На ней была пара весел. Был небольшой якорь. Очень интересно было плыть по зеркальной воде. Вдали виднелись берега, небольшие домики, местами зеленели деревья, высокая трава, тростники, камыши, белели песчаные отмели. Хорошо было юноше путешествовать вдоль морского берега: было безопасно, и весело, и довольно красиво. Но юность всегда очень любознательна и романтична. Захотелось и нашему путешественнику уйти дальше в море. Его манили к себе голубые морские дали. Хотелось туда, где вода соединяется с голубым горизонтом неба. К тому же подул попутный ветерок. И как было бы хорошо прокатиться под струями легкого морского ветерка, управляя лодкой кормовым веслом, и осматривать взором бескрайние морские просторы! Недолго колебался юноша перед таким соблазном. День у него был совершенно свободный, погода отличная, да и лодка, кажется, была в полном порядке. Быстро натянув парус, молодой человек помчался в открытое море... Он любовался простором водной стихии. Нравилась ему и быстрота движения. Его юное сердце наполнялось и гордостью самодовольства, и личной храбростью безбоязненного геройства. Совсем недолго так плыл он, как заметил, что берег давно уже скрылся и водная гладь открывала всюду необъятные дали голубых картин. Юноше было очень хорошо и очень весело, как вдруг он почувствовал в сердце какую-то чуть уловимую тревогу. Ему показалось, что ветерок как-то коварно искоса подхлестнул его белый парус, и лодка дала небольшой крен. Но ведь это так часто бывает на море, что совсем не следует обращать внимание на подобные вещи. Но вторичный удар ветра заставил юношу искоса посмотреть на якорь. «О, в случае чего, – подумал он, – встану на якорь. Глубина здесь не ахти какая». Действительно, якорный канат был у него настолько длинным, что мог держать лодку на довольно значительной глубине.

Спустя две-три минуты на море «играл» уже приличный ветер, причём дул он все время от берега и гнал лодку с большой скоростью все дальше и дальше в море. Юноша разом спустил парус, сел за весла, развернул лодку и попытался было грести обратно, но противный ветер не давал ему и на метр продвинуться вперёд. Промучившись так с полчаса, он решился на последнюю возможность. Разобрав якорный трос, он бросил якорь в море. Долго-долго шёл якорь ко дну. Юноша с замиранием сердца все смотрел: неужели якорь не достанет дна? Неужели трос окажется коротким? Тогда все погибло. Последняя надежда на спасение рухнет. Лодку унесёт бурей в открытое море, а там вмиг перевернёт её вместе с пловцом и... поминай как звали.

Но вот трос натянулся, как струна, и лодка остановилась на волнах. Якорь достал дна моря и своими лапами врылся в грунт. Теперь была надежда – переждать сильный ветер, стоя на якоре, а потом, как стихнет, добраться до берега.

«Кто в море не бывал, тот и горя не видал», – говорит народная пословица.

Ветер все сильнее и сильнее дул с берега. Лодку все выше и выше бросало волнами. Небо все темнее и темнее становилось, пока не стало черным, и мрак, как змея, незаметно закрыл весь горизонт. Ночь. Коварная, тёмная, бурная ночь спустилась над морем... А как тревожно было на душе у юноши! Сколько пробушует этот коварный ветер? Рассеется ли тьма с появлением утренней зари? Выдержит ли канат, на конце которого якорь «ухватился» за грунт и удерживает лодку с живым человеком, яростно бросаемую страшными волнами моря. И неужели ни один корабль не заметит его здесь и никто не подаст ему руку помощи? Или может быть даже хуже: во тьме ночи налетит на его лодочку какое-нибудь судно и разобьёт в щепки все, что ни есть... Хорошо бы хватились его на берегу и кинулись бы на поиски. Но кто же пустится в открытое море в такую погоду и при такой буре? Кто?..

Всю ночь бедный юноша не сомкнул глаз. Дремота донимала его, но, казалось ему, стоило бы только на одну минутку задремать, как порыв ветра выбросил бы его из лодки, и море, как какой-то ужасно разъярённый зверь, поглотило бы его своей пастью навеки.

Рёв ветра и шум ночных бушующих волн совсем оглушили юношу. К тому же он сильно ослабел без пищи, без питья. Сухой ниточки не было на его одежде. От брызг волн и дождя он весь измок. Но ещё держался. Якорь спасения крепко ухватился за морское дно, и жизнь несчастного юноши ещё теплилась, не обрывалась. Стоило оборваться тросу, или сорваться якорю, или обломиться его лапам, как юноша погиб бы неминуемо.

Целых трое суток «бился» несчастный с бушующим морем. Трое суток не свежело небо, не унимался ветер. Не один раз юноша терял сознание от бессилия и усталости. Не один раз он отчаивался в своём спасении, но всякий раз, как только он устремлял свой взор на натянутый трос, на котором был якорь, он немного успокаивался. В его душе всякий раз оживала надежда от сознания, что якорь не сорвётся, что трос выдержит и он будет спасён какими-либо моряками.

Действительно, на четвертые сутки проходящее морское судно заметило маленькую лодочку, кидаемую ветром на волнах в разные стороны.

– Гибнет человек, – сказал капитан, указывая рулевому на маленькую точку в море.

– Даю курс вправо на 80 градусов.

– Полный ход!– скомандовал капитан в машинное отделение.

Судно вздрогнуло, развернулось и понеслось в ту сторону, где была лодка. Подойдя ближе к лодке, люди сначала никого в ней не увидели. Трос был сильно натянут. Лодку бросало, как щепку на волнах.

– Спасательную шлюпку! – скомандовал капитан.

Четверо дюжих моряков мигом очутились в шлюпке и устремились к лодке. Спустя 5–6 минут с моря, преодолевая шум волн, донёсся звучный голос:

– Человек без сознания.

– На корабль!– скомандовал в рупор капитан.

Так был спасён юный пловец, доверившийся своим неопытным сердцем коварству моря. Так надежда – якорь спасения – сохранила его юную жизнь от неми­нуемой гибели.

О, не так ли гибнут неопытные души и на море житейском?! Не так ли оно коварно, это море? Да, ещё более коварно и обманчиво. Оно пленяет своей волшебной красотой неопытные человеческие души. Оно обманывает их своим ложным спокойствием и заманчиво тянет в глубь своих удовольствий.

О, сколько милых бедных душ погибло и ныне гибнет в волнах внешне красивого изысканно-культурного житейского моря! Кто их восхитит от пасти вечно ненасытного дракона лживых удовольствий мира сего?

НАДЕЖДА! Да, святая Надежда на Бога. Надежда на помощь Матери Божией; надежда на святых Божиих праведников; надежда на помощь и заступление Ангелов-Хранителей наших; надежда на молитвы и ходатайство за нас духовных отцов, матерей, родителей наших, братьев во Христе и прочих.

Вот эта святая надежда, не на свои добрые дела, не на своё строгое воздержание, надежда не на милостыню, которую Вы много делали и делаете другим, не на молитву Вашу и слезы, которые льются из Ваших очей при молитве, надежда не на что-либо человеческое, а надежда нерушимая исключительно на любовь и силу Божию может спасти Вас, как якорь, от потопления греховного, от всей силы вражией.

– Ну, Господь не оставит. «Надеющиеся на Господа, как гора Сион, не подвижутся», – говорит почтенный старичок молодой женщине.

– Да, – соглашается та, – но а грехи-то, грехи? Как много их у меня.

– Надейся и старайся, верь и молись, Господь не хочет смерти грешника.

И вот человек надеется. Якорь надежды держит его ладью на волнах житейского моря. Держит крепко, уверенно, хватаясь, как за грунт, за милосердие Божие, и... надежда не постыжает!..

Так надежда спасла от гибели много-много великих грешников: Марию Магдалину, мытаря Закхея, разбойника на кресте, Марию Египетскую, священномученика Киприана, Нифонта, епископа Никодимийского и много-много других.

О надежда! Как славно твоё имя. О великая христианская добродетель! Сколько в тебе красоты, сколько светлого упования, сколько нерушимого спасения!

Святая христианская надежда! Опора грешных, упование немощных, отрада погибающих. Вот пишу эти строки на высоком обрыве большого-пребольшого озера. С этого обрыва, поросшего молодым сосняком, открываются вдаль просторы водной глади. Прямо от меня, совсем рядом, может быть, с километр, на острове стоит, как опороченная дева, разрушенный монастырь. Как печален и уныл его вид! Как молчаливы и безжизненны его стены!

Вот смотрю и плачу. Точно моя жизнь: униженная, окраденная, обездоленная. Точно она! Бесцветная, бесплодная...На высоком обрывистом берегу...

О Боже мой! Какая же перспектива на дальнейшее? Какой смысл всех этих разнообразных, разновидных переживаний?! И вот здесь душа хватается обеими руками за якорь надежды. Сам Господь Спаситель, святые Апостолы, святые Отцы Церкви велят надеяться и не изнемогать.

Не видя за душой решительно ничего доброго, ничего достойного помилования или спасения, все-таки надеешься, что Господь не оставит, что Господь не покинет. Что Он спасёт по молитвам других. И лучик радости озаряет душу. Слезы благодарности текут по ланитам. Ещё не все потеряно. Есть надежда. Есть она, милая, святая надежда. Поэтому пою Богу моему Иисусу Христу «осанна». Пою – и не умолкну никогда-никогда!

Многострадальные

Она была супругой благоверного князя Тверского Михаила. Имя её – Анна. С самых юных лет она была воспитана в страхе Божием, любила уединение и больше всего заботилась о том, как бы побольше сделать добра бедным и убогим. Став невестой, она была отдана замуж за доброго умного князя Михаила. С первых же дней супружества Бог стал посылать им скорби за скорбями. То пожар вдруг начисто истребил все их княжеское поместье, то разгульный набег татар лишил их родни и дворни, то сильный мор людей и скота опустошил все их владенья.

А страдания народа русского? Как близко князь Михаил и княгиня Анна принимали их к сердцу!

– Пусть я умру пред ханом, – говорил князь,– но вымолю волю своему княжеству. Народ, народ мой тяжело страдает!..

– Если так, – мужественно говорила Анна, – то блажен ты будешь, не бойся мучений, будь верен Господу до смерти...

И честный и мужественный князь Михаил пострадал. По клевете изменника, родного племянника Георгия, князь Михаил был осуждён на казнь. Скованный по рукам и ногам, он претерпел много унижений и оскорблений от татар. Наконец, весь избитый, был повешен за цепь на шее, а потом брошен наземь. Тут слуга Георгия пронзил его большим ножом в правый бок и, вращая ножом туда и сюда, вырезал, наконец, самое сердце князя-мученика...

А княгиня Анна? Она с четырьмя малютками все ждала князя домой. Все ждала... и не дождалась. Спустя полмесяца в г. Тверь привезли гроб с истерзанным телом князя Михаила. Он лежал спокойный, величавый.

Но что было с княгиней Анной? Кто мог измерить глубину её безутешных мук и страданий? Да, она сильно страдала как мать, как женщина, оставшаяся с четырьмя малыми детками. Но смотрите, какова её надежда.– Мой князь, – говорит она, плача, – взлетел на высоту. Он увенчался венцом мученика за Христа, за друзей своих. Скорбно мне, сердце моё рвётся на части. Но надежда моя – вновь видеть орла моего князя там, на небе – исполнится.

Она пошла и постриглась в монастыре с именем Евфросинии. И кто исчислит её подвиг? Кто измерит печаль молитвенную за народ русский? Десять лет Евфросиния подвизалась в святой обители. Она несла тяжёлые физические труды вместе с другими инокинями. Пилила дрова, таскала воду, рыла лопатой землю, ухаживала за больными и престарелыми.

Но скорби! О, они и здесь её не оставляли! Подросши, дети стали вести дело своего отца. Они ревностно защищали интересы своего народа. Они отдавали жизнь свою юную за братьев своих. И почти всех деток княгини Анны постигла участь их мученика- отца. Одного хан сжёг в огне. Другого вместе с маленьким сыном зазвал в Орду и обоим отрубил головы. Третьего тоже постигла страшная участь. Мать, получая вести одну за другой, только говорила:

– Буди воля Твоя, Господи, на нас, якоже уповахом на Тя.

На 65-том году своей жизни она приняла великую схиму с именем Анны и скончалась в Кашинской обители. Память её чтится 2 октября (по старому стилю).

О святая надежда! Ты делаешь жён великими, сла­бых делаешь сильными....

Стоял я, – пишет А. М. Горький, – на пригорке над озером и смотрел: все вокруг залито народом и течёт темными волнами тело народное к воротам обители, бьёт, плещется о стены её. Нисходит солнце, и ярко красны его осенние лучи. Колокола трепещут, как птицы, готовые лететь за песней своей. Везде обнажённые головы людей краснеют в лучах солнца, подобные махровым макам.

У ворот обители – чуда ждут. В небольшой тележке молодая девица лежит неподвижно. Лицо её застыло, как бледный воск. Серые глаза полуоткрыты, и вся жизнь её в тихом трепете темных ресниц.

Без рук, без ног²⁵ лежит она четвёртый год. Великая, немая жалоба застыла на белом, полумёртвом лице. Тысячи глаз смотрели вдаль, и вокруг меня плывёт, точно облако, тёплый и густой шёпот: «Несут, несут!»

Тяжело и медленно поднимается в гору народ, словно тёмный вал морской. Красной пеной горит над ним золото хоругвей. Брызгая снопами ярких искр и плавно качаясь, реет, подобно огненной птице, осиянная лучами икона Богоматери...

Помню, – остановилось все вокруг, около меня возникло смятение. Очутился я около тележки больной, помню крики и рокот: «Молебен, молебен». Было великое возбуждение: толкали тележку, и голова девицы немощно, бессильно качалась, большие глаза её смотрели со страхом. Десятки очей обливали больную лучами, на расслабленном теле её скрестились сотни сил, вызванных к жизни повелительным желанием видеть больную вставшей с одра. И невыразимо хотелось мне вместе со всеми, чтобы встала она... Как дождь землю влагою живой, насыщал народ иссохшее тело девицы этой силой своей – шептал он и кричал мне и ей:

– Вставай, милая, вставай! Подними руки-то, не бойся. Ты вставай! Вставай без страха. Болезная, вставай! Подними, милая, ручки-то и вставай...

Сотни звёзд вспыхнули в душе её, и розовые тени загорелись на мёртвом лице, ещё больше раскрылись удивлённые радостные глаза, и, медленно шевеля плечами, она покорно подняла дрожащие руки и послушно протянула вперёд...Тогда все вокруг охнуло, словно земля – медный котёл, и некий Святогор ударил в него со всею силою своей; вздрогнул, пошатнулся народ и смешанно закричал: «На ноги! Помогай ей! Вставай, девушка, на ноги! Поднимайте её!» Мы схватили девицу, приподняли её, поставили на землю и держим легонько, а она сгибается, как былинка на ветру и вскрикивает: «Милые! Господи! О Владычица! Милые!»

«Иди, – кричит народ, – иди!»

Помню только лицо в поту и в слезах, а сквозь влагу слез повелительно сверкает чудотворная сила – вера...

Тихо идёт среди нас исцелённая, доверчиво жмётся телом своим к телу народа, улыбается, белая вся, как цветок, и говорит: «Пустите, я – одна!..»

(А. М. Горький, «Исповедь»)

И здесь святая надежда на милостивую помощь Владычицы подняла к жизни эту полумёртвую девицу. Многострадальная душа её нашла себе опору в народной молитве за неё и милосердии Заступницы рода христианского.

Великая твоя сила – христианская надежда! Ты вправе быть идеалом вечной ценности, и тобой да звучит «осанна» Вечному Христу Богу нашему.

Нет, нет! Вера вместе с надеждой не могут быть вычеркнуты из круга жизни человечества. Эти христианские добродетели являются не только силой, но и величайшим украшением жизни людей, их духовным комфортом, их подлинным счастьем. Без веры и надежды жизнь становится слишком узка и бесцельна. Слишком нелепа, безвидна и бесперспективна.

Если хотите, то вера и надежда – это два больших окна, раскрытых в вечность. В них мы смотрим и видим иные дела, иные, более обширные, просторы, в них мы видим сверхземные, даже сверхкосмические горизонты реальной жизни.

* * *

Дух зла, взяв душу преступной девы,

Летел по небу к пределам ада;

Им были слышны небес напевы,

Душа лишь девы была не рада.

А вслед за ними с тоскою нежной

Шли тихо тучки толпой бродячей,

Луна сияла с выси безбрежной,

Купались звезды в воде стоячей.

Во мгле туманной внизу глубоко

Во власти ночи земля лежала;

Души желанье было далеко...

В объятьях духа она дрожала.

В глазах безумных и горя полных

Был страх и ужас перед грядущим;

Летел угрюмый в туманных волнах

Дух зла в молчаньи немом, гнетущем.

* * *

В высоком небе дорогой звёздной

Другой Дух – света – и вестник Рая

Летел, сияя над темной бездной,

Была с ним тоже душа – святая.

Душа святая безгрешной девы,

Но с грешной девой умершей разом;

И к ней неслися небес напевы,

Глаза горели святым экстазом.

Смотрели звезды им вслед любовно,

Забыв про лоно воды стоячей,

Луна в восторге глядя, безмолвно

Сказала: «Стойте!» – толпе бродячей.

В полночном небе два сильных духа,

Летели, души неся в объятьях;

Одной – блаженство, другой для слуха –

Одни лишь стоны, одни проклятья...

Бедный мой друг! Дорогой мой читатель! Да горит же светлая надежда в твоих очах. Да окрыляет она тебя и радует, веселит и красит твою жизнь.

Грешен ты, много ошибок, много преступлений сделано тобой пред Творцом. Много ты нарушил заповедей Творца. Не унывай, мой бедный друг, не теряй свя­той надежды на лучшее. Окрыляйся верой, утешайся надеждой, пламеней святой любовью.

Нет у тебя надежды, мой бедный друг? Мрак грехов и злых твоих дел заглушили её светлый лик в твоей душе? Опять не отчаивайся. Вспомни милости Божии к бывшим великим грешникам. Вспомни любовь Христа Спасителя к таким же падшим, как и ты; вспомни силу материнской защиты падших и грешных Матери Божией; вспомни, что Бог создал тебя, мой бедный и грешный друг, но не на погибель, а на спасение – вот вспомни все это – и святая надежда затеплится в твоей измученной душе. Она зажжёт новый светлый огонёк жизни в твоём сердце. Она омолодит твою дряхлую истерзанную грудь. И вспомни слова поэта:

Ты Един моя надежда,

Всей душой к Тебе стремлюсь!

Ты покров мой и одежда,

В скорбях я Тобой живлюсь...

Любовь

Обе маленькие фигурки – мальчик и девочка – сидели у колодца, колодец тоже был маленький, как эти дети. Девочка – она была побольше ростом, но такая худенькая – черпала стаканчиком зеркальную воду из родничка-колодца и пила водичку. Потом она давала пить мальчугану. Я смотрел на них с высоты обрыва озера и любовался красотой и простотой обстановки, в которой были эти дети. Напившись холодной и прозрачной водицы, они стали подниматься наверх. Но песок был сухой и сыпался под ногами – нога ступала, вязла, и человек снова скатывался книзу. К счастью, мой приятель был у моторной лодки и возвращался на утёс. Он взял мальчугана за рукав и вытянул его наверх за собой. Девочка сама выбралась наверх.

– Вот какой я большой, – вымолвил Андрюшка (мальчика звали Андрюшей), – сам влез на гору.

– Где же сам, – возразила девочка, – дядя тебя вытянул.

Андрюшка больше ничего не сказал, но видно было, что замечание сестры было ему не по вкусу. Обращаясь ко мне, девочка сказала:

– Андрюша, увидев Вас на обрыве, сказал: «Дядя – шпион».

Погладив по голове мальчугана, я сказал мягко:

– Здесь, Андрюша, нет шпионов. Вот садись с нами и ешь ягоды.

Спустя три минуты, две детские головки склонились над ягодами и выбирали ручонками, которые покрупнее. Они при этом доверчиво рассказывали один перед другим, как Андрюша вместе с папой свалились с самодельного стула в лесу и всю кашу пролили на себя.

О святая детская простота. О любовь небесная и большая. Чьи эти малые детки? Кто их отец и мать? Какой они веры или какого они неверия? Но почему они так милы и родны сердцу? Почему их так сразу можно полюбить? Почему они – эти две маленькие души, совсем, кажется, чужие, незнанные – разом стали бесконечно милыми и бесконечно драгоценными?..

Есть сила вечно святая, вечно юная, вечно живо­творная. Это – ЛЮБОВЬ. И блажен человек, кто умеет много любить. Любить своих, любить чужих, любить неверующих. Любить желающих тебе добра, любить делающих тебе одно зло – любить всех и все!.. Счастлив тот, кто умеет много любить! Но кто много любит, тот много и страдает. Страдает он в лучах любви. Страдает от тех, кого он любит, страдает от тех, кто от него бежит, как от чумы; страдает обо всех и за всех; страдает страдальчески и не имеет себе покоя ни днём, ни ночью.

О, если бы в нем не было ни капли любви святой, все ему были бы чужие. Даже родные и близкие не были бы ему милы и вожделенны. Все чужие и все чуждо, все далеки и он сам непреступен. Эгоцентризм – вот имя этому человеку.

Любовью к ближним пламенея,

Народ смиренно Он учил...

Он все законы Моисея

Любви закону подчинил...

«Я есмь Пастырь добрый, Пастырь добрый душу Свою полагает за овец Своих» (Ин. 10, 11).

Древний философ Тертуллиан говорил: «Мы – люди – провинились перед Богом. Нас надо было бы жестоко наказать, казнить нас надо, прибить до смерти. Но Сын Божий сказал Отцу: «Отче, Ты их не карай, Я умру за них один. Позволь Мне это сделать». Отец благословил. И Кровь невинного и безгрешного Искупителя нашего Господа Иисуса Христа обагрила Вселенную...»

Это предел любви – умереть Невинному за виновных. Праведнику – за неправедных, святому – за очень грешных. Если хотите, то вот Вам мой вывод о любви: любовью мы дышим. Нет, не воздухом, а великой любовью – любовью одеваемся, любовью согреваемся, любовью питаемся, любовью насыщаемся, любовью даже грешим, любовью и прощаемся, любовью очищаемся, любовью совершенствуемся и любовью достигаем святости. Нет! Больше. Любовью достигаем вечной блаженной жизни. Это предел широты любви, святой любви Божественной. Но любовью же достигаем и глубины ада...

Есть любовь к добру. Есть любовь ко злу. Первая возносит до необъятных просторов. Вторая низвергает до ужасных предельных адских темниц...

У выдающегося русского художника В. А. Катарбинского есть пречудная картина «Добро». В виде светлого Ангела неземной красоты Добро приковано над миром на высокой скале. Лик этого Ангела скорбен и бесконечно кроток. Белые крылья Добра распростёрты, бледные руки кровоточат. Они пронзены острием мечей. У ног Ангела плывут черные тучи, поднявшиеся от земли, удушливые туманы (грехи), вышедшие из бездн жизни. Добро выше всего этого, выше зла, но оно пригвождено. Оно живёт, оно прекрасно. И тот, кто сумеет преодолеть опасности узкой горной тропы и подняться на недоступные слабым душам высоты, тот увидит лучистый образ Добра. Тот поймёт его красоту и... решится умереть за Добро......

Две маленькие детские головки – мальчика и девочки – доверчиво склонились над белым платком с ягодами и... выбирают, что поспелее и покрупнее, шушукаясь между собой...

Чьи это дети? Кто их родители? Какой они веры или какого неверия? Одно знаю, что малого зовут Андрюшей, а девочку, она немного побольше, но такая щупленькая, тоненькая-тоненькая, зовут Ира. У них папа с мамой ушли «по грибы», скоро придут...

Но и что тут особенного? Придут папа с мамой, и детишки с радостными криками бросятся к ним навстречу. Но почему же они, эти две маленькие головки, так милы, так дороги, так близки сердцу? Ну почему?

Ну скажите мне, ради Бога, почему? Да, да, почему и отчего ещё текут вот эти слезы?...

«...видя город (детей, кричащих Ему «осанна»), плакал горько...» (ср. Лк. 19, 41).

Кто много может любить, тот должен много страдать. И больше – тот должен в этих страданиях умереть..., таков предел святой Христовой любви.

Любовь – вечный идеал! Любовь – вечное страдание. Любовь – вечная жизнь с Богом. Любовь – вечная смерть с диаволом.

– Я люблю гордых, – сказал один человек.

– А я ненавижу смиренных, – повторил другой.

– Я страстно люблю порок, – сказал третий.

– А я желчно ненавижу добродетель, – вторил четвёртый.

– Мы безвозвратно полюбили разврат и сладострастие, – гудят уже несколько безумных голосов.

– А мы, мы, – гремит почти все человечество, – мы не с добром и не с Богом. Нет! Мы обожаем и любим зло и его изобретателя. Вот кого и чего мы всем сердцем и всей душой, и всем помышлением любим.

– Да здравствует зло!

Да, есть преступная любовь, которая низвергает до глубин ада, до самого тартара. Это любовь ко злу. Да избавит нас Господь от такой любви! Любви к разврату, любви к сладострастию, любви к пресыщению, любви плотской к кому бы то ни было (См. Мф. 10, 37; Лк. 14, 26) – все это в целом любовь и пристрастие ко злу.

Цветы души человеческой

«Если ты хочешь сделать душу свою жилищем, достойным Бога, – пишет святой Иоанн Златоуст, – то вспоминай чаще о Страшном Суде, на котором все дадим ответ Богу-Судии. Там грехи наши объявлены будут пред целым миром. И все наши действия, которые даже забыты нами, откроются. Мы увидим огненную реку, и червя неусыпающего, и книги разогнутые. Если же это будет ужасно, то мы, христиане, каковы должны быть? Вместе с пророком нам остаётся воскликнуть: «Кто даст главе моей воду и очам моим источник слез» (Иер. 9, 1).

Слышите, что спросит нас на Страшном Суде Спаси­тель-Судия? Накормили ли голодного? Напоили ли жаждущего? Приняли ли странника? Одели ли раздетого? Посетили ли больного? Пришли ли к заключённому?

Вспомним хотя бы Закхея-мытаря. Лишь взглянул он пристально на Господа, прочёл в Его взоре любовь, милосердие, во всем Лике Его отражение Божественной красоты – тотчас захотел мытарь творить добро. Корыстолюбец – обещает вознаградить вчетверо обиженных им, жадный – половину имущества раздать бедным!

Другой жестокий мытарь Пётр с досады бросил хлебом в бедняка в ответ на его неотступные просьбы о помощи. Вскоре потом смертельно заболел Пётр, и Господь послал погибавшей душе видение. Пётр узрел весы: на левую чашку их бесы клали его злые дела, а правая была пуста, так как добрых дел у него не было. Ангелы грустно смотрели, как левая чашка перевесила правую чашку. Тогда один Ангел положил на правую чашку хлеб, брошенный Пётром в нищего, и правая чашка быстро перетянула левую...

Очнулся Пётр от этого видения. «Господи, – сказал он умилённо, – если невольно соделанное доброе дело угодно Тебе, то сколько же прекрасны и плодотворны дела милосердия от чистого сердца сотворённые?!» С тех пор не стало более жестокого и жадного мытаря Петра, а зажил вместо него доброй жизнью великий подвижник Пётр.

...Молодая богатая девушка, – повествуется в Луге Духовном, – гуляла по своему роскошному саду и заметила, как неизвестный человек готовил себе петлю, чтобы удавиться.– Добрый человек, не губи себя! – умоляюще воскликнула девушка, схватившись за верёвку.

– Оставь меня одного, уйди! Тебе какое дело?! – весь дрожа от ярости, мрачно ответил незнакомец. – Ты ли мне помощь, когда бремя долгов задавило меня?

– Умоляю тебя, возьми все это, – сказала девушка, бросая к ногам несчастного бумажник, туго набитый деньгами, – только не губи себя!

Незнакомец удивлённо взглянул на девушку и со сле­зами бросился ей в ноги.

Прошло полгода. Добрая девушка впала в тяжёлые грехи. Не нашлось около неё доброго человека, чтобы поддержать её во дни бурной юности. Всеми брошенная, обиженная, одинокая, блудная, она оказалась на больничной койке. Здесь-το только, среди телесных и душевных страданий, она с ужасом вспомнила, что ещё некрещёная, а смерть приближалась. Пламенно пожелала она креститься. Увы! Даже восприемником никто не хотел быть у этой падшей души. Люди все забыли её, бросили её, как отъявленную презренную блудницу. И вот тут-то Сам Господь послал Ангелов Своих в образе неизвестных граждан, чтобы восприняли её от купели крещения.

Очистилась блудница водою крещения и тихо-тихо скончалась...

Да, и грешному сердцу доступно добро творить. Так глубоко вложил Творец в душу каждого человека любовь – источник всякого добра.

Добрые дела совершаются человеком из любви к Богу и людям – это истинные цветы, живые цветы души человеческой. Цветёт древо – значит, жив его корень, бегут по стволу свежие соки – значит, будут на нем и плоды добрые. Просты на вид эти цветочки (добрые дела). Что особенного: накормить голодного, напоить жаждущего, заглянуть в больницу, подать путнику чашку холодной воды? Но как прекрасны эти «простые дела», как они выражают собой настроение души человеческой!

Кто от сердца покормит, напоит ближнего? Очевидно, тот, у кого чрево не обременено излишними яствами, у кого голова чиста от вина, кто не раб своей плоти и потому не жаден.

Кто спешит одеть посинелого от стужи или принять путника к себе, ради него потесниться в своём уголке? Тот, кто и чужого братом своим почитает.

Кто заглянет в больницу и подойдёт к смрадному, не боясь сам от него заразиться? Тот, чьё сердце исполнено жалости любовной.

Кто, наконец, в тюремную дверь постучится и добьётся с великим усилием и трудом, чтобы его передачу отнесли заключённому? Тот, очевидно, кто вдумчив в судьбу человека, кто не судит ближнего суровым судом фарисея, кто и в преступниках, точно добрый отец в детях своих, надеется увидеть возвращение погибшего сына.

О, да цветут духовные цветы в наших садах! Да цветут они, душистые и неувядаемые...

Спаситель сказал: «Огонь Я принёс на землю и хочу, чтобы он скорее возгорелся...» И когда Христос, как яркая свеча, Сам воспламенился и «сгорел» в пламени страданий на Голгофе, тогда и «огонь» этой Божественной любви, как великий спасительный пожар, распространился по всей земле и заполнил собою миллионы сердец.

А теперь... теперь в наш отдалённый от первых веков христианства двадцатый век жар Божественной любви все больше и больше слабеет, страшно сказать – он тухнет! Он даже силой гасится в сердцах людей. А ещё ужаснее – пламень Божественной спасительной любви заменяется пламенем страстной блудной похоти, тем пламенем, который наполняет ад, который жжёт неугасимой и ненасытной жаждой страстных, плотских наслаждений, которые в аду удовлетворить невозможно.

Вот этот-то адский пламень гнусной похоти и заменяет теперь в сердцах людей пламень Божественной любви. И... ад выходит из своих темных глубин и разливается, ширится по всей земле...

О, как бы нам не сгореть в этом адском мировом пламени?! И не им ли воспалился весь мир? Не он ли будет причиной мировой, даже космической катастрофы?!

Праздная, пирующая толпа, истомлённые, пресыщенные буйным веселием лица, красноватый огонь светилен, зеленоватые волны моря, базы массивных колонн и пропитанные влагой мраморные ступени пристани, на которые брошены бледные поруганные розы..., и над всей роскошью пиршества, над всем красивым позором вакханалий – обличительный, непобедимый свет нарождающегося юного дня. Ощущение нравственной тошноты от всей этой развращённой картины жизни, картины духовного растления, нравственного гниения душ человеческих.

Обнажённое зло

Яд всегда прислащивается, чтобы пить его было не так страшно и, главное, чтобы этой прислащенностью, этой приятностью обмануть человека и... погубить его навсегда.

Змий всегда старается казаться красивым, чтобы этой своей изумрудностью, многоцветной лучистой чешуёй, извивом всего своего тонкого красивого тела усы­пить чувство предосторожности в человеке и смертельно уязвить его в самый неожиданный момент.

Противник всегда старается быть незаметным для своего врага или умышленно казаться слабым и неопытным, чтобы ослабить бдительность его и поразить насмерть именно тогда, когда тот совершенно ничего не ожидает.

Так зло обычно действует прикровенно и прикрыто, замаскировано, облекаясь часто в одежду полуправды, полудобра и тем самым нравясь людям и вживаясь в их плоть и кровь.

Настал момент, когда зло сбрасывает с себя все маскировочные покровы и выступает, как оно есть, во всей своей мерзости и наготе.

Смотрите, блудник и блудница совсем не стыдятся своего разврата, а во всеуслышание хвалятся им.

– Что это ты, Галинка, все «дрожишь» над своим целомудрием? – озорно говорит девушка своей подруге. – Прошло то время, когда это было в моде, теперь другое – живи, делай, что тебе хочется. Теперь в моде не целомудрие твоё, а вот моя сладкая блудливость. – И бедной Галинке приходится краснеть за свою честность. Ей неудобно, что она не такая, как её ретивая и развратная подруга.

– О, да ты все на честность и по правде, – ухмыляется рабочий бригадиру, – так нам с тобой придётся умирать с голоду. Теперь не обманешь – не проживёшь, не припишешь – не получишь. По правде-το разве живут теперь? Это раньше – другое дело, а теперь, брат, другие времена.

Молодой человек хвалится перед своими товарищами тем, что он сумел очень ловко залезть в карман колхозника-мужика и вытянуть пачку денег. «Наверное старуха завоет теперь, – зло хихикает он, – привезёт старик гостинцев внучатам!..» А ведь знает, подлец, что, действительно, привезёт старик слез горьких и старухе, и внучатам. Ведь целый год они всей семьёй собирали старика на базар с семечками, и вот поехал и запродал воз семечек в карман подлецу-шарлатану.

Да, зло уже не прячется теперь, как раньше, например, 50–60 лет назад. Оно гордо и властно поднимает свою красивую ядовитую голову все выше и выше и всюду пожирает, уничтожает добро.

А разве мы с тобой, читатель, не привыкли так много лгать, обманывать, говорить явную неправду своим ближним, родным, знакомым, начальникам, даже священникам на исповеди?! «Нельзя сказать правду, – говоришь, – потому что получится ещё хуже». Ну кто давал право узаконить ложь в жизни? Говорить на каждом шагу неправду своим, чужим, все равно! И, главное, на исповеди об этом нимало не сокрушаться?..

Святой Апостол говорит: каждый истину говори ближнему своему. А у нас наоборот: каждый говорит ложь искреннему своему, а правду? Правду боимся сказать?

«Боюсь Единого, Живущего там!» – ответил узник Патриарх Гермоген на все угрозы врагов своих. Он поднял свою исхудалую руку к небу и свидетельствовал Живущим Богом... Каменный мешок – каземат – сдавил на время вопли святителя. На родной земле слышан был гордый голос его врагов. Но от Бога и народа вопли и стоны мученика не затаила сырая темница. Бог спас страну Православную, за которую слёзно молился мученик-Патриарх.

Но вот двери темницы совсем замыкаются наглухо. Мрак, холод, сырость наполняют каземат. Сноп гнилой соломы и кувшин воды – вся пища великого страдальца. Холод, голод, как червь, вползает в его тело, томит, изнуряет его. Но крепится святитель Гермоген среди этих лютых страданий. Он знает, что силен Бог в Своей правде. Силен народ православный в своей молитве святой...Холодная зимняя ночь. Страшно, мрачно в городе... Патриарх томится в заключении. Холодеют его члены, смыкаются уста, тухнут очи, костенеют все члены. Могила чёрную пасть открывает. Но слова молитвы, плод веры святой, льются из великой души свт. Гермогена. Жизнь свою земную, краткую, он посвятил Богу, людям. Он стал жертвой за правду святую. Умер он, как свеча яркая догорела.

Но этот священный огонь не угас, не потух. Нет! Он перебросился в другие сердца. Тысячи, миллионы честных сердец зажглись огнём правды Божией, и... пламень запылал ещё сильнее прежнего...О святая правда Божия! Рази же ты ложь бесовскую, рази её под самый корень. Жги её огнём священной ис­тины, пали её пламенем веры и пожаром ревностной любви Христовой.

«Огонь Я принёс с неба, – сказал Господь, – и как хочу, чтобы он скорее возгорелся...»

Итак, Любовь святая, как идеал вечной красоты и вечной ценности, не может быть угасима никакой силой. Не может быть она и заменена никакой другой лжелюбовью. И если любовь Христа, принесённая с Неба, обогатила мир всеми радостями жизни, то лжелюбовь сатаны, выхваченная со дна ада на землю, приносит только одно сладострастие, гнусную оргию скотских наслаждений и, наконец, как закон, эгоцентризм, т.е. любовь к себе и самоуничтожение.

Любовь обывателя к своему желудку привела его, наконец, под колеса несущегося паровоза.

Любовь сладострастника к своему телу и телу женщины убивает медленно, но неизменно его жизнь, делает его ходячим трупом.

Любовь Иуды к деньгам толкнула ученика на предательство неповинного и святого Учителя, а потом повлекла его, несчастного, на виселицу.

Таково свойство любви преступной или любви сатанинской, лжелюбви, противной любви Христовой как истинному и вечному идеалу.

Если хотите узнать, в чем свойство истинной любви, любви Христовой, то вот: свойство истинной любви – в страдании. В страдании за правду, за своих ближних и за чужих. Даже за врагов своих. Это – отличительное свойство истинной любви.

Император Антонин воздвиг страшное гонение на христиан. Он всех принуждал принести жертву языческому Богу Юпитеру. Но девица Гликерия не хотела выполнять приказ императора. Она – христианка и бесу не может принести жертвы, а только истинному Богу.

Она была дочерью знаменитого сановника. Возвысив голос, она сказала:- Я хочу первая принести жертву Богу, дозвольте мне сделать это.

– А где же твоя лампада, которой ты зажжёшь жертву? – спросил её жрец.

– А вот на моем челе лампада, – сказала Гликерия, при этом она поспешно сняла покрывало со своей головы, и на нем был изображён крест. – Господи, Боже мой, – сказала она, – да погибнут все боги лживые. Ты один Бог истинный.

Раздался страшной силы удар грома, послышался треск металла, и... идол распался на части. Язычники перепугались, но, опомнившись, забросали святую мученицу камнями. Однако, ни один камень не причинил ей вреда. Заключив её в темницу, мучитель надеялся, что утром Гликерия принесёт жертву идолам. Но святая девица сказала:

– Зачем мне приносить жертвы ложным богам. Я себя приношу в жертву истинному Богу Христу, Которого люблю больше всего на свете.

Её предали страшным мукам: повесив за волосы, строгали тело её железными когтями, били палкой по лицу, морили голодом, бросали её в раскалённую печь. Содрали с её головы кожу и заперли в темницу.

– Невеста Христова, – послышался голос Ангела в темнице, – я пришёл исцелить тебя, не бойся.

Сторож темничный уверовал в Христа, но мучитель ещё больше рассвирепел. Он велел бросить святую Гликерию голодным зверям, но звери ласкались у её ног.

Помолившись, мученица сама мирно предала душу свою Господу. Память её празднуется Церковью 13 мая (по старому стилю).

Так святая девица Гликерия предпочла лучше умереть, чем пойти на ложь и поклониться тому, кто этого поклонения совсем недостоин.

А мы вот, говоря ложь другому, этим самым приносим жертву богу лжи и унижаем истину Христову. Да не будет больше этого с нами!

– Ты любишь Бога, а Он тебя ненавидит, – смеясь, говорили молодые люди больной парализованной девушке. – Вот ты же вся больна и вся скрючена, на тебя жаль смотреть. Что ж тебя Бог не пожалеет?

Девушка вся просияла от радости и уверенно сказала:- Потому и больна, и скрючена, что Господь меня любит сильно и дал мне эту тяжёлую болезнь.

– У тебя просто самовнушение, – сказали молодые люди, с сожалением глядя на больную.

– Нисколько, – ответила та. – Я в этом уверена не потому, что уверяю себя, а потому, что чувствую любовь Христову к себе в своём сердце.

– Вы, девушка, ненормальная, – заключили собеседники, – так сильно несчастны и говорите, что Бог любит Вас.

– Вы сильно ошибаетесь, я счастлива с моим Богом.

– О, нет! Не надо нам такого счастья, – ответили те.

– А я бы вам его пожелала, кроме вот этих моих недугов, ведь истинное счастье – в страдании, – закончила она, – и мой Господь даёт мне его в полноте.

О, как трудно это понять людям, не просвещённым верой в Бога, не познавшим тайны святой Божественной любви!

О друг мой! Если нет в твоём сердце этого вечного огня, святой любви Христовой, то будем просить его у Бога. Ведь «всяк дар совершён свыше есть, сходяй от Отца Светов...» (Иак. 1:17). Будем просить и мыслить, осмысливать, обдумывать все дела Божии и наши человеческие дела в плане Божественной правды, Его любви к миру нашему грешному, Его любви к каждому человеку, Его неизреченной любви к каждой твари и вещи во Вселенной.

И тем более необходима нам любовь к Господу и всему Его созданию, что этот святой идеал будет вечно жить в сердцах и на Небе. Святой Апостол Павел говорит, что вера и надежда упразднятся, а любовь будет вечно. И вот от степени этой любви умножится и степень нашего блаженства.

Смирение

«Смирил Себе... даже до смерти, смерти же крестныя» (Флп. 2, 8).

Самое трудное писать о том, чего нет у тебя в сердце. Ну как вот писать о смирении, которого нет в моей душе? А писать надо, потому что смирение как таковое – вечный идеал. Причём, идеал святой, совершенный, идеал спасительный, не земной идеал, а небесный.

На земле его воплотил в совершенстве опять Господь наш Иисус Христос. Добровольно сойти с Небесного Престола и родиться в скотских яслях. Добровольно, ради других, скитаться как Странник, по земле, не имея где главы подклонить. Добровольно отдаться «врагам» и мучителям и умереть в страшных муках на кресте!.. Иметь великую силу Божественную – и не воспользоваться ею для Своей личной защиты и защиты бедных Своих учеников.

Обездоленный, избитый,

Он на стогнах пострадал, –

Гвоздьми острыми прибитый

Муку крестну испытал...

Нет! Так из смертных никто не сможет поступить, никто. «Смирил Себе до смерти...» А мы? А я? Я не могу смирить себя не только до смерти, но и до маленькой неприятности нет сил смирить себя.

Почему, спрашивается, так необходимо смирение? Неужели без смирения нельзя было спасти, искупить мир? Неужели только одно смирение имеет силу созидательно-спасительную? Да. На смирении зиждется мир. На смирении он процветает, на смирении он совершенствуется. И, наоборот, гордость имеет силу не созидательную, а разрушительную. Мотивируясь гордостью, человек не может совершенствовать себя, тем более, целый мир.

«Блажени нищии духом», – сказал Господь наш Иисус Христос. Нищие, т.е. смиренные, имеют наследовать Царство Небесное. Смиренным на земле очень мало достаётся. Зато им много достаётся там, в Царстве Небесном, а не земном. Им достаётся целое Царство Небесное, потому что Царство Небесное исключительно для смиренных, там господствует дух смирения.

У Шнейдера есть картина, на которой изображён страдающий Спаситель, на Кресте распятый. Лицо выражает ужасные муки, все тело трепетно подёргивается от нервных болезненных приступов. Над крестом страдающего Господа стоит сатана в виде чёрного бородатого великана. Он стоит над Крестом выше его и зло смеётся. Победил Сына Божия...

Но что это? Крест, кажется, задвигался, заколебался. Да, да. Крест оторвался от земли и вместе с Распятым на нем Христом медленно двинулся на сатану. Тот в страхе и смятении. Христос, им побеждённый, идёт вместе с Крестом на него – «победителя», идёт все быстрее и решительнее. Очи Спасителя широко смотрят на сатану и выражают бесстрашие, выражают что-то Божественное, страшное. Но откуда ещё этот свет? Свет сияющий! Весь Крест Христов и Пригвождённый к нему Христос в ослепительном страшном сиянии... О, как боится сатана, начальник тьмы и ада, этого блистающего света. Победный свет, как огненно-радужная туча, вместе с Крестом, Распятым, неудержимо движется на сатану...

В руках у сатаны большая кость, которой Каин убил своего родного брата Авеля. Сатана бьёт, убивает этой костью, как братоубийца, всякого православного и истинного христианина. Это его оружие – оружие, которым он разом убивает невинных...

Замахивается сатана этой большой костью на Христа, что движется вместе с Крестом на него, яростно ревёт в бессильном бешенстве, хочет окаянный душегубец добить Распятого, прикончить Его.

Но нет! Поднятая буйная длань сатаны беспомощно, как подстреленная, опускается, кость падает в сторону... Вопль бесовской побеждено, злобы рвётся из лживых сатанинских уст. Вопль бесконечного поражения, поругания... и сатана бежит, бежит, бежит...

А Крест сияющий с Распятым, вечно живым Богом Христом победно движется, уже несётся в просторы мира, Вселенной, сияя всюду, неся свет победы и радость спасения.

Великий Псалмопевец сказал: «Обратится болезнь его на главу его, и на верх его неправда его снидет...»

Когда Вы встретите где-либо в Белоруссии или Закарпатье встречного человека и скажете ему приветственное «здравствуйте», то он Вам ответит: «Слава Иисусу Христу!» Какое это дивное приветствие! Какая светлая и яркая «осанна» Господу нашему Спасителю! И вот эта немеркнущая слава Сыну Божию достигнута Им не силой оружия, не силой богатства и разума, а исключительно смирением, и смирением настоящим, смирением полным, смирением до конца...

В вечерней молитве, обращённой к Господу нашему Иисусу Христу, говорится: «...Ты бо еси Бог мой от чрева матери моея, сподоби мя, Господи, ныне возлюбити Тя...»

Вот когда подумаешь глубже об этом необыкновенном, об этом непостижимом, об этом невыразимом смирении Иисуса, Царя Небесного, в образе раба ходившего по нашей грешной земле, невольно слезы текут из глаз, и хочется так любить Господа Спасителя, как никого другого на свете...

Мир смиренных

Когда Господь Своим смирением поразил гордого сатану, мир весь как бы приник, потрясся, пристыдился от этого великого смирения Христа. Потом он был пленён этим смирением, захвачен его неземной красотой, величием, силой. Пустыни, горы, ущелья, села, города стали быстро населяться смиренными рабами Божиими. Небо как бы слилось с землёй воедино. Светлые смиренные небожители сошли вслед за Христом на землю и смешались с людьми в единую святую смиренную Христову Церковь.

Лествица, которую пророчески видел во сне патриарх Иаков за две тысячи лет до нашей эры, проявилась реально с пришествием Христа на землю. Ангелы и Архангелы и все небесные жители действительно стали сходить на землю и восходили обратно на небо постоянно, видимо и невидимо для людей.

«Отче наш... да приидет Царствие Твоё, да будет воля Твоя, яко на Небеси и на земли», – молимся мы теперь.

И вот это Царствие Божие, Царство Христа, осуществилось по всей земле, но не так, как царствуют земные владыки, а больше. Он стал царствовать в человеческих душах, царством праведным, духовным.

– Я раба Христова, – громко и радостно кричала молодая девушка перед пытками и муками её истязателей. Её ужасно и бесчеловечно били, резали, пилили, топили, рубили голову – она радостно отдавала свою юную жизнь за Христа, Которого возлюбила до смерти.

– Не поклонюсь я вашим богам: они – бесы, – смело говорил юноша в глаза цезарю. – Хоть убейте меня, но я не изменю Христу моему, Которому только одному и кланяюсь, и служу. А что ваши боги? Они идолы, как и вы, которые служите им.

– Ты горд, юноша, своей молодостью и учёностью и надмеваешься над богами отцов наших. Не тебе ли юному прилично более смиряться и благоговеть, как и все мы?

– Нет! – отвечает юный христианин. – Я смиряюсь пред возлюбленным моим Спасителем и падаю пред Ним в прах, а ваших демонов-лжецов ненавижу.

Умирает и он как истинный раб и свидетель Христов.

-...Ты уже стар и умудрён летами жизни, – говорит правитель почтенному епископу Иакову, – не тебе ли прилично поступить более мудро и правильно? Почти память богов наших, как чтил их твой отец, и твой дед, и прадед. Похули Христа, Он ведь распят и умер, как все прочие...

– Да, правитель, я хочу поступить мудро, – отвечает почтенный старец епископ. – Хотя мои дни сочтены, но я ещё хочу жить. По твоему совету я хочу принести жертву...

– Скорее кадильницу! – кричит обрадованный деспот. – Дайте ему в руки больше фимиама, наденьте лавровый венок на голову его!..

– Постойте, – говорит старец, – дайте мне одну только минуту подумать.

Он встал на молитву... «Боже наш и Господи Иисусе Христе, – шептали бледные уста епископа, – доколе они не ведают вожделенного и спасительного Имени Твоего? Яви силу Твою, да разумеют неведающие чудеса Твоя...»

Раздался страшный подземный удар, земля заколебалась, люди схватились за головы и попадали на землю. Когда опомнились, все увидели ужасное: идол валялся на земле, разбитый на мелкие кусочки. Самое место, где он стоял, опалилось Божественным пламенем. Правитель рассвирепел.

– Так ли, обманщик, ты поступаешь с нашими богами?! – воскликнул он гневно. – Распять его так же, как и его Христа, и тело бросить собакам!

Когда старец был поднят на крест и изнемогал от страшных болей в суставах, над ним издевались язычники и смеялись. Когда же он предал дух свой Господу, вдруг от места распятия разнеслось дивное благоухание. Люди стояли и не могли промолвить ни слова, все были поражены приятностью благовоний, которое наполняло местность целую ночь.

– Благоухание Христово, – тихо промолвил молодой юноша, стоящий недалеко от места казни.

– Приятная жертва Богу нашему Иисусу Христу, – сказал другой постарше. – Как хорошо умирать за святую правду Божию!

Они тихо сошли в толпу от места казни, а когда совсем стемнело, подкупив стражу, поспешно сняли святого мученика с креста и скрылись во тьме ночной.

Смирение, как живительная теплота, разлилось по Вселенной, как дивная струя Божественной силы, покоряло гордые сердца людей и приводило их к подножию распятого Господа Спасителя.

И как прекрасно было то время, те первые века христианской эры! И как счастливо было человечество тех веков, когда мир наполнялся смиренными рабами Христовыми, как Ангелами земными.

Но поражённый во главу змий вселукавый снова воспрянул от своей раны. Своим коварством и хитростью он вызвал у людей интерес к земным ценностям и постепенно отвёл их от смирения Христова. Упуская Небесное и увлекаясь земным, мир снова встаёт или уже встал на путь противления смирению Христову. Гордыня демонская все больше и больше поражала организм человечества. Люди все дальше и дальше отходили от Господа Иисуса Христа, и вот настал момент, когда люди открыто заявили, что Христа никакого не было и смирение – сплошная глупость.

Мир гордых

В одном месте была очень грязная конюшня. Её не чистили много-много лет. Да и вычистить её уже было невозможно. Нужно было вывозить сотни тонн грязи, глины, скотского навоза. Все тонуло в нечистоте, конюшня была уже хуже всякого болота или отхожего места. Хозяин пытался было чистить конюшню, нанимал лучших работников, давал им большие деньги, но никто не смог убрать место так, чтобы оно было чистое.

Наконец нашёлся человек, который сказал: «Я очищу конюшню так, как никто, только дайте время мне подумать». Ему дали время. Он обошёл всю местность, где стояла эта большая и очень-очень грязная конюшня, изучил всю обстановку и, наконец, сказал: «Через две недели конюшня будет неузнаваемая». Все недоумевали, что будет делать этот человек? Как он сможет справиться с этой большой работой? А человек этот стал вот что делать. Он нанял более ста землекопов, которые в течении десяти дней прокопали ему большой канал от реки. Затем он прорыл перешеек, сдерживающий воду, и направил эту воду в конюшню. Поток воды устремился в нечистое место, поднял весь навоз и всю грязь и унёс все это в лощину, что была далеко за конюшней. Когда хозяин пришёл к конюшне, то увидел всюду идеальную чистоту. Вода все очистила и вымыла так, как не смогли бы сделать никакие руки...

– Почему это так, – спрашивает один ученик у учёного старца, – кажется, что диавол со своим темным полчищем «побеждает» Бога со всем Его воинством. Христос-Спаситель принёс на землю любовь и смирение и водворил эти святые добродетели на земле. Но вот прошло немного столетий, как опять наступает на землю господство гордых. Неужели Богу трудно спра­виться с гордыми?

– Нет, – ответил старец. – Богу очень и очень легко справиться с гордыми. Но Он как Творец и Владыка уважает свободу разумных существ и даёт им полное право развиваться совершенно свободно.– Но вот гордые же преуспевают над смиренными и подавляют их! – горячо возражал ученик.

– Нет, совсем не так, – сказал кротко старец.

– Смиренных победить невозможно, потому что с ними Бог. Таков спасительный план Божий. Он со Своими рабами кажется на земле побеждённым для того, чтобы неожиданно открыть Свою полную победу и восторжествовать над злом уже навсегда. Здесь – терпение и вера святых, – закончил старец.

И вот в этом-то «побеждённом» смирении Христовом человек и находит истинное счастье.

Один учитель, знаменитый своими знаниями, долго и усердно молил Бога показать ему такого человека, путь которого к Богу был бы самым прямым и верным. И был ему голос, говорящий: «Иди к притвору церковному и там найдёшь такого человека, какого ищешь».

Вышел мудрец к дверям церковным рано утром и вот видит: лежит человек, весь израненный язвами. Проходя мимо него, учитель сказал ему обычное приветствие:

– Добрый день, старец Божий!

– Не помню, – ответил тот, – чтобы какой день был для меня когда недобрым.

Учитель остановился и, как бы исправляя своё первое приветствие, снова промолвил:

– Я желаю, чтобы Бог дал тебе счастья.

– А я несчастлив ещё никогда не был, – снова ответил тот.

Удивился учитель и подумал, что, видимо, старец уже глуховат, не расслышал приветствия. Подойдя ближе, он снова сказал – громче обычного:

– Я желаю тебе, чтобы ты был благополучен.

– Я ещё злополучен не был никогда в жизни.

Думая, что старец многоречив, и желая испытать его, учитель опять сказал:

– Желаю тебе того, чего ты сам себе желаешь.

– Я ни в чем не нуждаюсь, и имею все, что желаю, и не ищу себе временного благополучия.

– Да спасёт же тебя Бог, – сказал учитель. – Однако ж, скажи мне, неужели ты счастливее всех людей на свете? Ведь Иов сказал: человек рождён от жены малолетен, и жизнь его наполнена бедами (Иов 14, 1). Не понимаю, как ты один сумел избежать несчастий?

– О-о, – протянул старец. – Боязнь счастья и несчастья опасна только тому, кто их боится. А я не так. Голоден ли я – благодарю Бога, унижаем ли – радуюсь, смеются надо мной – я веселюсь, бьют ли меня – мне приятно. Таким образом, все приятное и неприятное, сладкое и горькое принимаю я как от руки Божией. Воля Божия свята и совершенна, я ей доверяю, на неё уповаю – и мне хорошо.

– Ну, а если бы Бог послал тебя в ад, принял бы ты это с радостью или нет?

– Богу послать меня в ад? – воскликнул старец. – Но я бы ухватился за Него с двойной силой. Одна сила – смирение, другая – любовь к Богу. Я бы обнял Бога этими руками и повлёк бы за собой. И для меня лучше было бы быть вне Небес с Богом, чем на Небе – без Него.

Весьма удивился учитель и понял, что кратчайший путь к Богу – исполнять Его святую волю. Однако, желая ещё более испытать премудрость старца, учитель спросил:

– Откуда ты пришёл сюда?

– От Бога, – ответил тот.

– Где же ты нашёл Бога?

– Там, где оставил мирское.

– А где ты слышишь Бога?

– В чистой совести своей.

– Кто ты сам?

– Кто бы я ни был, но я доволен своим положением, так что не променял бы его ни на какие царства земные, ибо каждый человек, владеющий собою и повелевающий своими мыслями, есть царь.

– Значит, и ты – царь? Но как же эти вот гнойные раны? И где же твоё царство?– Там, – ответил старец, указывая на небо.

Так учитель, умудрившись в беседе с нищим, возвратился к себе, хваля Бога, что Он утаил это счастье от премудрых и разумных и открыл младенцам (Мф. 11,25).«Мир мног любящим закон Твой, и несть им соблазна» (Пс. 118, 165).

Вот такой путь смиренных на земле. Они часто ничего не имеют или имеют очень мало, но в этом их неимении все их имение и полное счастье. А гордые все берут, все хватают, все улучшают, совершенствуют свою жизнь, а истинное счастье – Христа – теряют или сознательно Его отвергают.

«Камень, Его же отвергли строители, сей бысть во главу угла. От Господа бысть сие и дивно во очию вашею».

Да, теперь мир по преимуществу следует назвать миром гордых, непокорных, непослушных, самочинных, миром свободных людей – свободных от Бога и Его святого закона, но порабощённых страстям, грехам, порокам, покорных сатане.

Мир гордых цветёт, внешне совершенствуется, преуспевает. И смиренные служители Христовы в этом мире – люди третьего и четвёртого разряда. Скоро они будут людьми самого последнего достоинства. И чем меньше их будет, тем им будет труднее и труднее. В этой затерянности их в мире – их подвиг и венец...

Но Спаситель сказал: «Взявшийся за плуг и озирающийся назад неблагонадёжен для Царствия Небесного...»

Таким образом, нам, уже немногим и верным слугам Христовым, нет иного пути, как только вперёд. Идти в сторону или совсем возвратиться назад – равносильно смерти, т.е потере всей вечной жизни. Вечной разлуке со Христом и всеми святыми...

Мир гордых красив в своём великолепии и славе, красив он в своей грандиозности и достижениях, красив во всем блеске мысли и разуме. Но как жаль, что конечным и решающим его финалом будет восстание на Бога.

Великий бунт

Отказ от смирения – разрыв с Богом. Принятие вместо смирения гордости – переход на сторону сатаны.

– Какого сатаны? – говорят неверующие. – Никакого сатаны или беса совсем и нет, и никогда не было.

А мы говорим: если гордость есть, то и сатана есть. Если смирение есть и сознательно отвергается – и Христос есть, но Его не хотят, потому что Он учит смиряться.

Мир гордых, отвергая смирение и Христа – Учителя смирения, не успокаивается на одном том, что отвергает закон смиренных. Он явно идёт штурмом на самого Учителя смирения – Христа. Явно объединяется против Бога. Он не только отвергает Бога и Его смирение, Его вечные идеалы, но хочет большего. Мир гордых, предводительствуемый сатаной, хочет, мечтает «препобедить» Бога и тогда вместо царства смиренных восстановить полное господство гордых.

Одним словом, назревает на нашей планете Земле открытый великий бунт против Бога. Библия говорит, что подобные «восстания» на Бога были и раньше в истории человечества. Так, например, древний допотопный мир уже не захотел считаться с законами Иеговы: «Сыны человеческие поработили сынов Божиих». И сказал тогда Бог: «Не может Мой Дух обитать в людях сих, потому что они – плоть...»

Ной строил Ковчег 100 лет и все стучал в сердца людей: «Опомнитесь, очнитесь, уже Ковчег наполовину выстроен, осталась только половина. Жизнь на волосочке... Ну хватит же вам бесноваться, перестаньте «шутить» с Богом. Опасно...»

Говорил Ной, кричал, стучал топором о бревна, стучал в сердца людей, а они смеялись над ним, злились и говорили: «Что это он все стращает нас казнью, расправимся с ним скорее». Но Ной все стучал и стучал. И когда Ковчег был готов, он вошёл со своей семьёй и животными внутрь Ковчега. Полил страшный дождь. Разлилась всюду вода, затопила самые высокие горы и... древний мир, возгордившийся мир, взбунтовавшийся, весь утонул. Погиб.

Господь сказал: «Если не покаетесь, все так же погибнете». Новый мир идёт в этом же направлении. Его дальнейшая участь зависит от него самого. Христу Богу и Создателю он гордо говорит:

Ты – Тот, Кто учит отреченью?

Не верю Твоему ученью;

Моё надежней и верней.

Меня смутить не мысли ныне,

Один скитавшийся в пустыне,

В посте проведший сорок дней!

Лишь наслажденьем я влекомый,

С постом, молитвой незнакомый, –

Я только верю красоте.

Служу я славе с вожделеньем,

Уйди от нас с Своим ученьем!

Твоей смеюсь я чистоте...

Ты создал нас, но вот мы сами

Гордимся, славимся умами, –

И ум теперь для нас – свой бог...

Есть некое образное повествование, в котором говорится, что Господь наш Иисус Христос по Своём вознесении на Небо в Своих Небесных чертогах часто останавливается у оконца, из которого видна маленькая Земля... Кругом блеск и слава, стены сияют радужным светом, мягко струящимся сквозь воздушное пространство сверху и по сторонам от ярких гигантских звёзд... Вдали синь беспредельная, и тихо колышутся там великие и малые планеты, словно золотые яблочки…

Светло и весело в Господних чертогах; точно птички весной в утренний час летают ангелы с беленькими, как у голубочков, крылышками, и поют так сладко, так весело, словно меды курятся в полуденных цветочных лепестках... С Господом пребывают святые, и входят сонмы их, как звёздные скопления.

Воздух кристально чист, как хрусталь горного родника, и пахнет розами и фиалками.

А Господь ходит все по Своим светлым чертогам – и снова подойдёт к тому оконцу, из которого видна маленькая Земля. Долго-долго смотрит туда Господь, и напрасно в это время обвевают Его своими белыми крыльями святые Ангелы, курят ароматы, поют особенно тихие и сладкие песни.

Господь объят великой скорбью, великой тоской... Потом обернётся и пристально посмотрит на небожителей и скажет: «Подойдите сюда те, которые пришли с Земли». Выйдут апостолы, мученики, святители, все праведники – и все в белых лучистых одеждах. Лики святых блаженны и сияют, как солнце. И поникнет опять главою Господь, и опять тихо ходит по Своим чертогам, и опять подходит к заветному окошечку. Отсюда видно, как в беспредельной дали, там далеко предалеко внизу, среди больших и малых звёздочек, мерцает малая точечка – словно картинка, наша Земля... Она почти незаметна, и иногда кажется, что её совсем нет на свете. И по ней, по этой маленькой точечке, затерявшейся посреди Вселенной, тоскует в Своих небес­ных чертогах Господь.

А в годовщину Своего Воскресения Господь снисходит на землю. Ангелы поют и летают, звезды струятся огнями. А Он, невидимый, тихо отворит дверцу Своих чертогов и спускается на Свою маленькую и печальную Землю. А когда коснётся земли, тихо и любовно благословит её...

Всю тебя, Земля родная,

В рабском виде Царь Небесный

Исходил, благословляя...

(Ф. И. Тютчев)

Но что Он слышит в ответном приветствии? Вместо любви и привета со всей Земли слышится какой-то ропот недовольства, гневные крики, зловещий шум и сигналы тревоги. Слышатся взрывы и воинственные крики и вопли дерущихся и умирающих людей. Гасятся последние огни Воскресения, и Земля вновь погружается в непроглядную ночь...

Говорят, что роса в лесах и степях в утро Воскресения – светлые слезы Господа, плакавшего над Своей грешной, непослушной Землёй.

Христос Господь! Где Ты, сияющий лучами

Бессмертной истины, свободы и любви?..

Взгляни – Твой храм опять поруган торгашами,

Повинными в страдальческой крови...

(С. Я. Надсон)

Когда Господь наш Иисус Христос в Первое Своё пришествие ходил по земле, зло, нечистота, порок, встречаясь с Ним, не могли устоять пред Его лучистой святыней. Гордясь своим мнимым всемогуществом над сердцами людскими – здесь перед взором Христа зло изнемогало в своём бессилии и невольно повергалось к ногам Спасителя мира.

В одной книге рассказывается, как Иисус Христос воздействовал Своим взором и Своей всепрощающей неземной силой на великую грешницу.

Она сидела в собрании гулящих людей, которых было довольно много. Красота этой юной блудницы настолько была пленяющей, настолько широко известной, что многие богатые и славные люди съезжались в тот город, чтобы только полюбоваться ею или иметь с нею преступные сношения. Она же сильно гордилась своим положением, и вместо того, чтобы стыдиться гнусного разврата своего, она дерзко бросала вызов всякому учению, которое обличало порочную блудную жизнь.

Сидя в средине этой гулящей праздной толпы, она заражала всех своим весельем. А изяществом наряда и одежд, золотом и жемчугом, драгоценными камнями и серьгами затмевала их умы и сердца и всецело порабощала своему ненасытному позорному пороку.

В толпе послышался разговор о новом Галилейском Учителе, Который силою Своего слова и неведомой таинственной властью покоряет Себе сердца всех, кто только повстречается с Ним. Он делает порочных целомудренными, неверных – правдивыми, потерян­ных – чистыми.

Юная блудница, слыша эти разговоры о Христе, надменно рассмеялась. Она делала вызов Учителю из Галилеи. Она гордо презирала Его учение о чистоте и воздержании. Она смело выдвигала против добродетелей Христовых – скромности, невинности и чистоты – силу своего соблазнительного разврата, надеясь успешно осмеять, унизить им высокое учение Сына Божия.

Гордыня пробудилась в ней,

И говорит хвастливым взором:

«Я власти не страшусь ничьей!

Заклад со мной держать хотите ль?

Пускай предстанет ваш Учитель,

Он не смутит моих очей!»

Вдруг в открытые настежь двери скромно входит человек. Он весь сияет необыкновенной красотой. Юность его прекрасна и целомудренна. Восторженный взор горит пламенем. Вид дышит неотвратимой властью и достоинством. К земным утехам в его очах нет участия. Взор его смотрит далеко в будущее. Он совсем не похож на остальных. Печать особого избранничества лежит на всем его виде. Он светел, как Божий Архангел. Он – неземной...

Увидев его, собрание смолкло. Все затихли. Невольное уважение захватило сердца всех присутствующих. Нечистая дева, увидев сего мужа, смутилась. Но, вспомнив недавний свой вызов, она бодро встаёт, выпрямив свой гибкий юный стан. Смело выступив вперёд, она с дерзкой улыбкой подаёт юному пришельцу фиал с шипящим вином.

– Я не верю твоему учению, – говорит она. – Оно пригодно для очень немногих. Я признаю одно наслажденье, и все его хотят. Твоё воздержание сурово, и отказ от всех утех и сладостей мира – совсем нелепый.

Она смело глядела в чистые очи незнакомца и чувствовала, что умело и ловко унижает его. Он же спокойным взором глядел на её причудливые украшения, и ни тени какого-либо отвращения или пренебрежения не чувствовалось в светлом и чистом лике его.

Ещё хвастливая речь блудницы звучала над толпой, ещё лёгкая пена вина, шипя, играла в бокале, как вдруг она услышала разговор, что она ошиблась. Пред нею стоял совсем не Учитель Галилейский, а только Его ученик Иоанн. Но вот подходит к дому Некто другой.

В Его смиренном выраженьи

Восторга нет, ни вдохновенья,

Но мысль глубокая легла

На очерк дивного чела...

Поверх хитона, упадая,

Одета риза шерстяная,

Простою тканью, стройный рост,

В движеньях скромен Он и прост.

Ложась вкруг уст его прекрасных

Слегка раздвоена брада,

Таких очей, благих и ясных,

Никто не видел никогда...

И пронеслося над народом,

Как дуновенье тишины,

И чудно-благостным приходом

Сердца гостей потрясены.

Замолкнул говор. В ожиданьи

Сидит недвижное собранье,

Тревожно дух переводя, –

А Он, в молчании глубоком,

Обвёл сидящих тихим оком

И, в дом веселья не входя,

На дерзкой деве самохвальной

Остановил Свой взор печальный...

Блудница сразу почувствовала, как холод овладевает ею. Она не могла смотреть в глаза Учителя. Она только чувствовала, как Он читает её преступную совесть, как пред Ним все открыто, все её мерзкие и тайные дела. И хотя она давно уже не стыдилась своих гнусных дел, а более хвалилась ими, теперь ей стало как-то не по себе. Напускное хвастовство разом оставило её. Ею овладел непонятный страх и ужас. Она первый раз в жизни поняла, какая гадкая, гнусная, преступная её жизнь.

Вдруг в тишине раздался звон павшего на пол из её рук фиала с вином. Одновременно с этим из стеснённой груди блудницы вырвался стон...

Бледнеет грешница младая,

Дрожат открытые уста –

И пала ниц она, рыдая,

Перед святынею Христа...

(А. К. Толстой)

Это было тогда, когда мир видел Христа ходящим по земле. И Он безбоязненно обличал порок, бичевал огненным Своим словом ложь, неправду, обращал на путь чистой и честной жизни блудниц и разбойников. Не щадил Он лицемерия и фарисейства начальников и духовных правителей народных. Нелегко им было жить под огненным взором Галилейского Учителя. Они взбунтовались против Иисуса. Взяли Его, неповинного, пригвоздили ко Кресту, убили. Это был бунт частный, местный, свой бунт, семейный.

«Пришёл к своим, и свои Его не приняли...» (Ин. 1, 11).

Теперь бунт против Христа мировой, повсеместный, общечеловеческий. И хотя Спаситель мира открыто теперь не ходит по земле... О, если б Он ходил?! Давно бы Его снова и снова распяли...

Он – на Небе, а на земле – невидимо, благодатно Он в Таинствах Церковных. И все равно мир готов Ему кричать не «осанна», а гневно-яростное «распни, распни Его снова, распни!»

Как тогда, так и теперь Он кроток и смирен; как тогда, так и теперь Он учит нас быть кроткими и смиренными. И эта кротость и смирение Христа бесят людей мира. Они задыхаются в злобе своей и говорят: «Нет никакого смирения, нет никакой кротости. Смирение – глупость, закрепощение слабых. Кротость – тупость, бездейственность, нерешительность. Вредны нам эти идеалы. Заменим смирение гордостью, кротость – дерзостью, и мир, человечество зацветёт в новых достижениях и новом счастье».

И не только против идеалов Христовых, но и против Самого Христа бунт. Бунт против Бога?!

Но ведь «Его совсем и нет». Так против Кого же бунтовать? Хотя «и нет», но Он Своим ученикам сказал, что скоро опять придёт. Так объединимся. Придёт – встретим!..

Померкло небо, звезды пали,

И люди в прахе

Ему с проклятием взывали,

В великом страхе.

Огонь из недр земных пролился,

Как кровь, багровый,

И над морями дым клубился

Ужасный, новый.

Казалось, всадники толпами

В доспехах медных

С молниеносными мечами

В десницах бледных

Как вихрь носились и разили

Мир обветшалый

И огненных коней поили

Волною алой.

А в небесах, пустынных, мрачных,

На крыльях смелых,

Как дым клубящийся, прозрачных

И в ризах белых

Летел Дух пламенный и мстящий

С огнём во взоре,

И глас Его взывал, гремящий:

«Живущим – горе»...

(Ясинский)

Но следует знать всем, что вызов Христу делается не только открыто, явно, во всеуслышание, но и тайно, прикровенно, незаметно. Всякий сделанный грех, всякое соделанное беззаконие, всякое нарушение заповедей Христовых есть вольный или невольный бунт против Господа нашего Иисуса Христа. Поэтому ужаснися, христианин! Ты ведь тоже восстаёшь на Бога своего. Господь сказал: «Не греши», – а ты грешишь без страха и совести.

Он заповедал любить ближних и врагов, а ты не только врагов, но и своих домашних, родных-то не любишь. Он сказал: «Не прелюбы сотвори», а ты блудишь и духом, и сердцем, и плотью. И сколько, сколько грехов делаешь ты, христианин, вольно или невольно, поступая по своему греховному хотению, а не по воле Божией.

О друг мой по вере. А мы с тобой ещё больше восстали на Бога своего и Господа и своей злой волей гоним Его из нашей жизни и наших сердец. И получается точно, как у Иуды: ходим за Христом, считаемся Его учениками, носим на себе печать Апостольства, а сами делаем против Него. Да ещё что? Предаём Господа, как Иуда. Говорим: не знаем никакого Иисуса. Подстраиваемся под неверие, предавая опять Господа своего на страдания...

О, как страшен этот бунт! Как он мерзок, как вероломен!

Восстание на своего Бога Спасителя! И это делаем мы, верующие во Христа, ходящие в церковь молиться, причащаться св. Таин Христовых...

И вот это восстание на Бога, т. е. разложение Его св. закона изнутри, особенно страшно и преступно. А все сваливаем на безбожников. Говорим: вот, они хулят Бога, ломают престолы, оскорбляют верующих и прочее. А за что же нас, верующих, ценить-то? Ведь мы – самые первые обманщики. Обманываем на работе, обманываем дома, обманываем в пути, даже в церкви обманываем, друг друга и священников обманываем. А священники, духовные отцы, нас обманывают, своих духовных детей. Да что – обманываем! Страшно сказать, ужас один – ведь предаём друг друга! Духовенство предаёт своих духовных детей, духовные дети предают своих духовных отцов. Так за что же нас ценить? За что давать премии, награды, похвальные листы, вешать на доску почёта?... Разве, правда, за то, что изнутри помогаем разрушать Церковь Христову, за то, что изолгались все? За то, что боимся и скрываем свою веру, и тем самым увеличиваем армию неверующих. За это разве ценить нас?..

А уж если говорить о смирении, то мы первые его противники. Не хотим смириться. Ни за что не хотим сознаться, что мы хуже всех. Изумляемся смирению Христа, но тут же говорим со злостью: «Что же Бог не наказывает хулителей? Что это Он все молчит? Что это Он не защитит верующих?» Хотим жить совсем свободно. Хотим, чтобы нас хвалили и ценили, как и всех.

Что же это такое? Где тут правда Божия?..

Вот оно и смирение наше. Вот оно, какое истинное-то. И получается опять то же, что в Иерусалиме, во дни Входа Господа во Святый Град. «Осанна, осанна», – кричали Христу восторженно иудеи, т.е. «спаси нас, спаси же от этих безбожных римлян». Но Христос Спаситель не касался внешней власти. Ему как бы и дела не было: римляне, или филистимляне, или другие язычники господствуют над «народом Божиим». Он пришёл спасать людей от большего, от господства диавола и его вечной тирании.

Увидев себя обманутыми, иудеи переменили свои мысли и вместо «осанна», закричали «распни, распни Его». Ну, и распяли своего Мессию.

Как бы не получилось и с нами то же, что с древним Израилем. Мы – «Новый Израиль». И вот живём под властью «неверных». Смотрите – все Восточные Церкви: Иерусалимская, Константинопольская, Антиохийская – живут под гнетом турок-магометан. Наша русская Православная Церковь живёт в атеистическом государстве.

«Осанна, осанна!» – кричим мы Христу Спасителю нашему, т.е. «спаси нас, спаси же нас, Господи, от этих язычников. Почто они не чтут Тебя и презирают закон Твой?» Но Господь не спасает нас от них. Он оставляет нас жить вместе с ними и велит ещё повиноваться им во всех делах жизни.

Не видя избавления, некоторые христиане уже вместо «осанна» кричат Христу: «Распни Его, распни! Он не истинный. Он не жалеет нас, людей Своих, Он нас не защищает».

Где же тут смирение? Где подражание Христу Спасителю нашему?

О мои дорогие и милые братья и сестры, дети духовные. Как много мы восстаём на своего Господа, сами первые своими грехами, своим ужасным не смирением, страшным непослушанием поднимаем бунт против Него.

Нет! Мы не можем, как другие, вместо «осанна», сказать – «распни, распни Его!» Пусть Он, наш милый, Прелюбезный и Сладчайший Спаситель, ведёт нас самым суровым путём жизни. Пусть Он отдаёт нас и наших детей под любое человеческое подчинение, под любую человеческую власть. Лишь бы Он избавил нас от коварных страстей, от власти бесов, от власти сатаны. И Он избавит нас от этих темных демонов. Мы верим в это. И вот за это избавление мы приносим Христу Господу нашему Спасителю в смиренном духе вечное «осанна».

Слава Христу и Его вечному смирению! Аминь.

Кротость

«Блажени кротции, яко тии наследят землю», – сказал Господь наш Иисус Христос. Сказал и Сам показал на самом деле. Кротость – великая христианская добродетель. Кротость – великая сила.

...Он был в суровой пустыне. Ему предстоял тяжёлый морально-физический подвиг. Ради людей Он готов был все переносить, лишь бы избавить мир от насилия диавола. Отец Небесный послал Его на землю, дабы победить силу и козни сатаны. Если бы Он пришёл, как сын Божий, во всей славе и могуществе, тогда совсем легко было бы Ему сразиться и победить диавола. Но Он пришёл в образе человека. Не применяя в свою защиту силу Всемогущего Бога. Он должен был сразиться с сатаной как Человек. И это было чрезвычайно трудно.

Спаситель наш Господь Иисус Христос после Крещения от Иоанна находился в суровой пустыне. Он постился и молился Отцу Своему, чтобы Он – Отец Небесный – укрепил Его на великое дело искупления.

Спаситель совсем не боялся сатаны. Он не страшился его коварной силы и лести. Но Ему было больно слушать ложь из уст Своего создания. Ему было нравственно-мучительно видеть напряжённое и злобное усилие диавола, идущего на такую дерзость – искусить Сына Божия. Нравственно Спаситель страдал о людях, о всем мире человеческом, который диавол поработил своей коварной злобе.

Св. Евангелист Матфей говорит, что диавол приступил к Иисусу Христу и стал искушать Его (Мф. 4 гл.)

Как это было? В одной книге автор пытается коснуться всех подробностей искушения нашего Господа и этим показать, насколько эти искушения были трудны для Спасителя мира, насколько они были сильны и гениально построены сатаной. И каким оружием победил эти искушения Господь наш Иисус Христос.

Когда Иисус Христос уже изнемогал в молитве и посте, потому что Он постился уже сорок дней и сорок ночей, неожиданно Ему показалось, что кто-то стоит позади Него... Господь оглянулся. В ночной темноте вырисовывалась фигура с темным лицом и сверкающими глазами. Неизвестный пристально вглядывался в Иисуса и молчал. Иисус знал, кто это, но тоже ждал, когда он начнёт. Тот медлил, потом подошёл ближе и, глядя каким-то леденящим взглядом на Иисуса, начал с жаром говорить Ему, что Иисус творит необыкновенные дела. Этим делам удивляются простые люди, но не книжные и учёные. Иисус утоляет боль, но ведь эта боль снова вернётся. Он утирает слезы, но ведь новые слезы накопятся на глазах людей. Иисус поднимает слабых, но ведь они снова упадут под бременем своей жизни. Народ страдает и ждёт. Ждёт Его – Мессию. Иисус – пастырь. Но почему же не напитает Он Своё стадо? Зачем Он и Сам голоден, и народ Его тоже?

Иисус могуч. Он однажды сказал слово – и смоковница засохла. Так скажи только слово – и камни эти будут хлебом, и на бесплодных деревьях будет много плодов. Люди насытятся и перестанут бунтовать. Они будут совершенно счастливы, совершенно довольны. Что Ты Сам томишься и томишь народ Свой? Все пойдут за Тобой, если дашь им сытость и довольство. Хлеба, хлеба они все хотят. Так дай им этого хлеба вдоволь...

Спаситель закрыл лицо руками. Он как Бог не метал громы и молнии на сатану. Нет! Он тихо, но решительно сказал:- Уйди от Меня. Знаешь же, что не одним хлебом будет жив человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих.

Тот замолк. Но стоял на месте.

– Уйди, – повторил Иисус, – не мучь Меня. Прочь!

На горизонте показался красный рог месяца. Окрестность приняла ещё более мрачный вид. Тут Иисус внутренне возмутился и обратил к искусителю Свой взор. Втянув голову в плечи, враг быстро повернулся и скрылся во мраке.

Передохнув, Иисус медленно пошёл по пустыне, дер­жа путь в сторону Иерусалима. Он шёл медленно, усталой походкой. Внутренне все время думал о народе Своём. Как жаль Ему народ! Как страдают они от недостач ка внутреннего покоя! Как ложно ведёт их диавол к земным удовольствиям и телесной сытости! Но разве в еде и питии найдёт человек счастье? Разве не захочет он большего и ещё большего? Разве дух человека может удовлетвориться земным?.. Рассуждая так, Иисус все шёл. Уже заря светилась из-за Иудейских гор, и утро медленно рассветало. Он приблизился к св. Граду Иерусалиму. Всюду было много народа. Большой праздник был в городе. Иисус, не замеченный никем, прошёл к храму. Как здесь было многолюдно! Поднявшись выше, Он увидел огромные здания крепости Антония. Римские легионы спокойно господствовали над народом Божиим. Всюду была печать римского засилья и порабощения. «Народ, народ!.. Как жаль тебя», – думал напряжённо Иисус.

Он поднялся ещё выше, на самый портик храма, откуда виден был весь город. Народ, многочисленный народ окружал Святилище Иеговы...Иисус прислонил Своё лицо к стене, и слезы потекли из Его глаз. И тогда прозвучал над Ним зловещий шёпот:

– Ты не послушал меня. Не поверил моим словам. Ты не пожалел Свой народ. Не дал ему хлеба и довольной жизни.

Иисус узнал пришедшего искусителя, но не повернул к нему головы. А тот продолжал:

– Видел Ты дворец римского наместника? Видел стражу его? Как они довольны и счастливы. А народ Твой? А наши жилища? А бедный страдающий народ? Чего же Ты не поможешь им?

Иисус насторожился. Напряжение Его росло. А шёпот все усиливался:

– Ещё десять тысяч нищих пойдёт за Тобой. Ещё другой десяток тысяч калек протянут к Тебе руки свои. А дальше что будет? То же рабство. То же засилье. Тот же голод и законное возмущение народа...

Иисус повернул Свою голову в ту сторону, откуда доносился шёпот и посмотрел. В тени колонн стоял искуситель и смотрел на Него сверкающими глазами:

– Бросься вниз, Ангелы подхватят Тебя и понесут. Народ хочет чуда... Все пойдут за Тобой...

Иисус кротко сказал:

– Написано: «Не искушай Господа Бога Твоего».

Но тот не уходил. Он старался выдержать взгляд Иисуса, но не смог. Опустив свои сверкающие глаза, он быстро повернулся к ступеням и исчез.

Спаситель вышел из города. Пустыня снова охватила Его. Он шёл, не поднимая головы. Изнеможение Его было крайнее. Поднявшись на какую-то высокую гору, Он остановился, чтобы перевести дух. Была уже ночь. Месяц открыл весь свой диск. Свет его залил пустыню до самого горизонта, на котором чернел пальмовый лес.– Я говорил с Тобой два раза, и Ты не послушал меня, – неожиданно раздался позади громовой голос. – Может быть, теперь Ты понял все. Посмотри на все, что Ты видишь: города, леса, горы, долины – все это моё.

Тут искуситель устремил свой взор, сверкающий холодным огнём, на Спасителя, простёр обе руки вдаль, воскликнул:

– Смотри, смотри на все эти города, крепости, войска, толпы народа, нагого и одетого, богатого и убогого... Смотри на эти хижины и дворцы. Все это будет Твоё, если падши поклонишься мне.

Христос поднялся во весь рост.

– Я все это дам Тебе, все, все. Будь заодно со мной. Будь только мне послушен!

Но Иисус уже устремил на него Свой взор. Поднял высоко руку и сказал:

– Уйди от Меня, враг. Ты владыка голода и жажды. Ты начальник лжи и обмана. Ты недостоин поклонения. Написано: «Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи»...

И Иисус остался один на вершине горы…

…На горе первозданной стояли они:

И Один был блистательней неба,

Благодать изливалась из кротких очей,

А другой был мрачнее Эреба,

Из глубоких зениц вылетали огни,

На челе его злоба пылала

– Падши ниц, поклонись, и отдам все сполна

Я Тебе, – говорит искуситель.–

Отойди от Меня, враг людей, сатана! –

Отвечает Небесный Учитель...

Спрашивается, чем победил сатану Господь наш Иисус Христос? Он победил его Своей Божественной кротостью и силой слова Божия.

Не так ли и мы, христиане, должны поступать? Вооружившись непобедимым оружием – кротостью, мы тоже призваны бороть не только искушения, но поражать и самого искусителя-сатану. Отсюда кротость – вечный идеал. Идеал жизненно необходимый, практически полезный для счастья и спасения людей. Кроткий человек не может быть назван тупоумным или недоразвитым, как это делают иные. Абсолютно нет. Кротость не есть недостаток человека, а наоборот, кротость – достоинство человека, его ценность, его благородство, его духовно-культурность. Обычно теперь говорят, что кроткие – недалёкие люди, они обречены на подчинение, на послушание, на вечное рабство. Так ли это?

Если Сам Господь наш Иисус Христос заповедует учиться у Него Самого кротости, если Он кротких называет блаженными (счастливыми), то какой может быть разговор о ценности или бесценности этой добродетели?

Конечно, если Христос возвышает кротость, то унижать кротость и смеяться над кроткими может только сатана и его верные слуги. Ему именно кротость ненавистна. Он просто не выносит кротости. Она его палит пламенем невыносимым. Поэтому теперь, в наши дни особенно, кротость следует размножать, увеличивать, иначе земля сделается скоро обиталищем «волков и зверей лютых». Возникнет закон взаимного пожирания существ. Без кротости «голубиной» мир вообще не может существовать. Люди загрызут друг друга зубами, зацарапают ногтями. И никакая совершенная цивилизация не спасёт мир от братоубийственного самоуничтожения.

Если Господь наш Иисус Христос заповедал Своим Апостолам побеждать древний языческий мир преимущественно кротостью, то как нужна кротость современным нам апостолам и проповедникам правды Христовой. Без этого оружия, особенно пастырям Церкви Христовой, да и каждому христианину, совершенно невозможно проповедовать Христа. Невозможно носить имя христианина.

Кротость следует назвать основой человеческого счастья. Если Спаситель обещал мир и покой только кротким сердцем, то можно ли говорить о мире и счастье в жизни нового мира без кротости Христовой?

Кто духом нищ, кто слезы льёт,

Кто правды алчет, правды жаждет,

Кто кроток есть и незлобив,

Кто сердцем чист, миролюбив,

Кто от людей невинно страждет,

Кого поносят в клеветах

И злобным словом оскорбляют,

Кого за правду изгоняют –

Им будет мзда на Небесах!

* * *

Отвсюду толпы матерей

Несли к Спасителю детей.

И вот детей, порою строго,

К Нему Его ученики

Не допускали до порога.

И, негодуя, им сказал,

Что в Царство Божье в целом свете

Войдут лишь те, кто был, как дети,

Страстей не зная за собой,

Был кроткий телом и душой.

(А. Лавров)

«Кроткие наследуют землю», – сказал Господь. Это значит, кротким принадлежит владычество в этом мире и мире том. Злые должны уступить превосходство кротким. Им принадлежит космическое и сверхкосмическое владенье.

Таким образом, кротость – не просто выдумка заинтересованных лиц, чтобы легче порабощать людей и эксплуатировать, а она есть вечная сила Божественная, небесная красота, достоинство наилучших сынов человечества.

Но как трудно быть кротким! Как нелегко приобрести себе это святое качество! Научиться кротости может только тот, кто горячо и преданно любит Христа Спасителя.

Когда доброе дитя любит свою мать, оно будет подобным ей. Дитя унаследует все добрые качества своей матери.

Когда мы полюбим беззаветно Господа Христа, мы будем подобны Ему в какой-то степени. Он кроток – и мы будем кротки. Он смирен – и мы. Он милостив – и мы. Он чист и любовен – и мы будем такими же.

Но кто хочет быть кротким, распростри руки твои, да тебя пригвоздят! Да, кротким много страданий. Преимущественно на земле страдают они – кроткие, так как они безответны и на них все «валят». Их во всем обвиняют, на них более всего клевещут. Их более всего поносят. И вот этим страданием кроткие «осоляют» мир.

Господь сказал: «Вы – соль земли, вы – свет мира!..»

Кротость утоляет страдание, она, как струя воды, тушит пожар....

У суровой тюрьмы двое малых деток. Больший подсаживает меньшего. Тот тянется ручонкой к высокому тюремному окну с решёткой. В маленькой детской ручке цветы...

Художник изобразил только руку узника, которая тянется из окна тюрьмы к цветам. Лицо заключённого, бездна его страданий сокрыты от детей. Но они чувствуют своим детским сердцем это страдание и, чтобы сколько-нибудь его утолить, приносят цветы.

Так, кротость чувствует страдание злых. Она не от­вечает им злом, чтобы это страдание не удвоить. Она отвечает кротостью – и мятущееся злое сердце успокаивается.

Таким образом, в кротости сокрыта великая тайная сила – строить мир новый, совершенный, мир кротких и великодушных, мир совершенно счастливых.

Да здравствует кротость! Да живёт она в людях вечно. Да славится через кротких Христос. Ему – осанна!

Сила кротости

К одному священнику пришла образованная молодая женщина. Она робко постучала в дверь.

– Мне батюшку.

– Я и есть священник. Что Вам угодно?

Долгий изучающий взгляд. Наконец, нерешительно:

– Мне исповедаться...

– Пожалуйста, заходите.

Он надевает нужные священнические одежды. Кладёт Св. Евангелие и Крест на стол, читает исповедные молитвы.

– Нет! Подождите, – говорит взволнованно исповедница.

– Я исповедоваться у Вас не буду.

– Но, позвольте, почему же?

– Нет, нет! Ни за что не буду у Вас исповедоваться. Я Вас вижу первый раз, а мне кажется, что знаю Вас уже давно. Грехи Вам не могу открыть. Простите, я ухожу, ухожу...

И она решительно повернулась, чтобы уйти. Видя явное искушение от диавола, батюшка пошёл на невинную хитрость.

– Ну, хорошо, – кротко говорит он. – Я у Вас и грехи-то не буду спрашивать. Вы только стойте и молчите, а я буду называть грехи. Если Вы повинны во грехе, который я назову, то стойте и молчите, а если невиновны, то скажите: нет. Вот и все. Ну, так сможете?

Стоит, молчит.

– Ну, я начинаю.

Священник стал называть грехи один за другим. Девушка молчит.

– Нет! – заявляет она снова решительно.

– Я у Вас не буду исповедоваться все равно.

– Ну, почему же? – снова кротко недоумевает батюшка.

– Вы не истинный пастырь, Вы – продажный, Вы – волк и разбойник.

– Ну хорошо, – немного смущаясь, говорит священник.

– Может быть, я разбойник, но ведь Христос-то здесь невидимо стоит и Сам принимает Ваше исповедание. Разве это не так? – кротко спрашивает он исповедницу. Она снова молчит, недоверчиво смотрит ему в лицо.– Я Вам не доверяю. Вы грубиян.

– Ну, а чем же я Вас обидел или что плохого Вам сделал?– Я совсем ни во что не верю. Я не буду исповедоваться.

– Ну, ведь Вы ко мне сами пришли, значит, верили тогда?

– А сейчас нисколько, обманщик.

– В чем же я Вас обманул? Вы меня немного обижаете. Пришли исповедоваться, а теперь не хотите.

– Я думала и мне сказали, что Вы хороший, а вот теперь вижу, что Вы не совсем хороший.

– Ну, ладно, Вы только не волнуйтесь, – снова кротко говорит батюшка.

– Исповедоваться Вы у меня не будете. Я очень худой священник. Но вот, я Вас об одном прошу. Если сможете, встанем вместе на колени пред образом Спасителя и постоим молча.

Пастырь тихо опустился на колени. Ему было больно видеть это крайнее ожесточение души. Своей главой он прильнул к полу. Он слёзно просил Господа, чтобы Господь Сам Своей всесильной благодатью смягчил сердце этой девушки.

Она с минуту стояла, как изваяние, не решаясь встать на колени. Гордость и ещё какое-то смутное, тяжёлое чувство леденили её. И стыд, такой упорный, непримиримый, удерживал её. Она то смотрела на икону Спасителя, то на пол, то на склонённого священника. И вдруг ей стало как-то жаль этого человека. Ради чего он так унижается? Почему он вот теперь склонился на пол и замер в таком унижении? А она стоит, как судья над подсудимым. «Нет! – молнией несётся в её сознании. – Здесь не ложь, здесь не обман и не какие-либо корыстные расчёты. И какой бы другой человек так кротко и терпеливо добивался её исповедания? И зачем она ему вообще нужна – совсем чужая, незнакомая, такая своенравная девчонка?»

Краска стыда залила лицо девушки. Добро взяло верх над ожесточённым злом. Кроткая молитва пастыря совершила подлинное чудо.

Он ещё молился, не поднимая своего лица от земли, как услышал тихий вскрик подавленной груди, и около него опустилась исповедница...

Когда он поднялся с пола, то увидел, как она склонилась (может быть, первый раз в жизни своей) на пол и тихо плакала. Тело её вздрагивало от глубокого нервного переживания. Она изливала пред Богом всю горечь своего душевного состояния. Весь стыд за себя, за своё упорство и неблагодарность. Пред нею открылась как бы какая завеса, закрывавшая ранее истинное, греховное, состояние её души. Будто луч светлого солнца проник неожиданно в потёмки её сердца и осветил всю нечистоту и неприглядность её жизни. Она никогда не была блудницей телесной. Она никого не убила, никому, кажется, не сделала ни малейшего вреда. Но духовный, умственный блуд? Блужение духа и его восстание на правду Божию. Умственный вред другим, убийство их веры неразумным словом, советом, личным примером... О! Как она во всем этом виновата против истины! И почему ей так хорошо плакать вот сейчас, склонившись на полу? Ей совсем не стало стыдно или неудобно. Только одно сладкое чувство невыразимого умиротворения, успокоения она испытывает в своём сердце. И откуда оно, это неведомое ей ранее, такое блаженное умиротворение? Кто его дал ей? Кто послал её душе? Неужели это простое физическое расслабление? Неужели это неведомое ещё науке какое-либо свойство природы?!

И когда исповедница тихо поднялась с пола, услышала душевно-отеческий голос священника:

– Сам Господь Бог послал благодать Свою и утешение в Ваше мятущееся сердце. Да простит Он все Ваши согрешения, вольные и невольные...

И когда девушка на второй день причастилась Св. Христовых Таин, она никогда не была так счастлива, так радостна, как теперь.

Вот что делает святая кротость с душами человеческими. Она способна людей буквально воскрешать из мёртвых. Она сильна не только нравственно воссозидать души, но и коренным образом перерождать их. Это ещё труднее, чем воскрешать мертвеца. Воскресить человека злого, каким он был раньше, мало. Он и будет злым. Он и будет жить да людей губить снова, а то и с большим остервенением. Но вот нравственно воскресить человека и духовно его перевоссоздать, переродить... Из злого, например, сделать добрым, из убийцы – благодетельным, из хищника – милостивым, из гнусного, смердящего блудника – чистым, свежим, вечно юным; из несчастного пьяницы – доброго здорового человека, полезного для честного и благородного труда. Кто, спрашивается, может справиться с такой великой и трудной миссией, делом перерождения человека?!

Из вышесказанного примера можно видеть, что святая кротость, овеянная благодатью Божией, может делать такое. И никакое гениальное остроумие, никакая изящная дипломатика, способность убеждения – ничто подобное не может сравниться со святой кротостью. Она сильнее. Она могущественнее. И это потому, что кротость – Божественная добродетель. Она принесена на землю Господом нашим Иисусом Христом. Она – достояние Бога. Спаситель Сам воплотил в Своей жизни святую кротость и призвал всех нас, любящих Его, подражать Ему в этой кротости.

«Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирён сердцем».

Преподобного Серафима Саровского ныне обвиняют в слабости или даже трусости. Когда в лесу на него напали трое разбойников и избили его почти до смерти, говорят, что преподобный Серафим мог бы вполне защитить себя. В его руках ведь был лесной топор. Он рубил дрова в лесу, и в ту пору как раз на него напали эти злые люди. И хотя их было трое, а он один, однако, обладая большой физической силой, преподобный мог бы легко их победить и разогнать. «Вот ударю топором одного, потом другого, а третий сам убежит от страха...», – так подумал бы на его месте обычный человек.

Но угодник Божий вспомнил возлюбленного своего Господа Спасителя, Которого распинали, убивали – и Он не захотел воспользоваться Своей всемогущей си­лой, а отдался весь на муку.

Вот св. Серафим и вспомнил в ту минуту страждущего Спасителя на Кресте и... опустил свой топор. Он восхотел, чтобы с ним злодеи делали все, что хотели. Но так как денег не было у батюшки Серафима, то его со зла били ещё больше. А когда он уже лежал на земле весь окровавленный и не проявлял никаких признаков жизни, его бросили и ушли.

Но святая кротость не исчерпывается никаким злом. Разбойники были найдены властями и представлены к суду. Но что делает преп. Серафим?

– Если Вы не отпустите их на свободу, – сказал он судье, – убогий Серафим не простит Вас.

– Но ведь они снова будут грабить и убивать, – сказал, растерявшись, судья.

Но преподобный стоял на своём. И вот злодеев, избивших невинного почти до смерти, отпускают на свободу! Вот что делает кротость, святая Божественная кротость. Но что же дальше?

Дальше чудо кротости продолжается. Поражённые любовью преп. Серафима, его полным всепрощением, трое убийц разом бросают своё постыдное ремесло и уходят подвизаться в монастырь.

Мы сказали, что кротость не только воскрешает, но и возрождает нового человека. Она как таинство делает его лучшим, совершеннейшим.

Спаситель сказал: «Кроткие наследуют землю».

И этот закон Христов исполнился. Земля наша управляется «кроткими», т.е. христианами. Все великие державы в основном христианские и с христианским управлением.

Но вот когда эта святая кротость Христова стала заменяться змеиной хитростью, когда эти мировые христианские державы, оставив кротость, стали нападать на слабых и порабощать себе малоразвитые народы, тогда власть над миром стала теряться. Со своей хитростью и насилием они морально и политически стали слабеть (Англия, Франция, Испания, Португалия). Христос от христианских народов стал отнимать власть над «землёю» и отдавать её не кротким, а сильным мира сего. И в этом опять исполняется пророчество Господа Спасителя. Раз святая кротость оскудевает в сердцах христиан, они уже не могут наследовать землю, а будут только в подчинении и порабощении у других.

Да, святая кротость как вечный идеал имеет свои великие тайны. Кротость не может быть охулена. Она не может быть ничем другим заменена. Никакой новый идеал не может совершенно вытеснить кротость с земли, тем более из сердец верных чад Христовых.

Проповедники юродства

Да, кротость истинная – юродство для людей мира сего.

Когда на молодого человека, идущего по городу, ребятишки бросали тухлые яйца и гнилые помидоры, а взрослые лили из окон домов на его голову помои, он шёл и улыбался им, приветствовал даже их, мирно кивая им головой.

– Юродивый, – говорили одни.

– Нет! Он совсем глупый и недоразвитый, – поясняли другие сочувственно.

– А он ведь, говорят, из сановных, – тихонько шептали третьи.

– Да, да, из Царьграда будто явился здесь...

В действительности, он был сыном видного и богатого сановника. В день своей светлой свадьбы, которую отец сыграл ему с богатой и красивой невестой, он ночью в рубище вышел тихонько из дома и скрылся в темноте... Уехав далеко от родного богатого дома, он стал добровольно скитаться на чужбине, перенося голод, жажду, насмешки, побои. И все это с великой кротостью, терпением.

И так – не один десяток лет. Всю свою жизнь. «Боже! – скажем мы теперь, – да как же это возможно?»

Да, если для св. Алексия, человека Божия, это было возможно, то почему же для нас стало невозможно? «Да не побросать же нам свои дома и свою работу и ски­таться по всему свету, питаясь милостыней, как это сде­лал св. юноша Алексий?»

Совсем и не следует все бросать и бродить без дела где попало. Этого Господь от нас теперь не требует. А вот снести кротко обиду, помолиться от доброго сердца за своего клеветника, посетить в больнице или темнице своего недоброжелателя и врага – это от нас всех Бог требует. И если мы этого не сделаем, Он будет нас праведно судить.

Да, мы проповедуем юродство, т.е. проповедуем не то, что проповедует мир. Обратное. Мир говорит: «Виновных жестоко наказывать». Мы говорим: «Их надо уметь прощать. Это наилучший метод исправления». Мир говорит: «Ударили тебя – дай сдачи, да посильнее, чтобы не было повода ему на будущее». Мы говорим: «Ударили тебя в одну щеку – подставь кротко другую, и этим победишь зло». Мир говорит: «Наклеветали на тебя напрасно – пойди, оправдайся, и накажут по правде клеветников твоих». Мы говорим: «Оклеветали, даже незаконно, засудили – кротко потерпи. Не бойся, что зло совсем подавит истину. Не думай, что этим подорвётся вера в истину Божию. Истина непобедима. Но этой беззащитностью ты только ещё раз подтвердишь силу своей кротости. И в знак награды почувствуешь в своей оскорблённой душе великий мир Христов и бла­годатное духовное наслаждение».

Ну почему теперь мало стало истинно кротких рабов Божиих? Потому, видимо, что теперь много стало учёных и просвещённых людей. Получив образование и кое-какое знание, люди теряют святую кротость и делаются гордыми и весьма умными.

Тогда, выходит, что и учиться совсем не надо? И образование, и знание никакое не следует приобретать, чтобы сохранить святую кротость и не отпасть от простоты Христовой?

Совсем не так! Если Вы не будете в какой-то степени учёными, над Вами будут смеяться, как над профанами, невеждами, неудачниками. И тогда наша святая вера будет охулена, поругана. Могут сказать, что верующие все безграмотные или малограмотные люди, они недалёкие, тупоумные и проч.

А возможно ли быть кротким, и в то же время иметь большое образование?

В одной книге рассказывается следующее. Многодет­ная семья умирала с голоду. Отец, бедный, бился, как рыба об лёд, силясь хоть как-то обеспечить жену и малых де­ток. Вот уже не один день в доме не было и крошки хлеба. Питались кое-чем. Тяжело заболела маленькая Машенька. Отец, уволенный с работы, бродил по городу, ища где-либо наняться и заработать на кусок хлеба. Измученный физически и морально, поздно вечером пришёл он домой. Он не сказал жене ни одного слова, она ему не задала ни одного вопроса. Они поняли друг друга по тому отчаянию, которое прочли друг у друга в глазах.

Минут десять никто не произнёс ни слова. Вдруг отец быстро поднялся и подошёл к двери.

– Куда ты? – тревожно спросила его жена.– Все равно, сидением ничему не поможешь, – хрипло ответил он.– Пойду ещё... Хоть милостыню попробую просить.

Выйдя на улицу, он пошёл бесцельно вперёд. Он ничего не искал, ни на что не надеялся. Просить милостыню? Он уже пробовал это средство сегодня. Безрезультатно...

На дворе был морозный вечер. Незаметно для себя он очутился в городском саду. Пройдя длинную аллею, он опустился на низкую садовую скамейку.

«Вот лечь бы и заснуть,– думал он,– и забыть о жене, о голодных детях, о больной Машеньке». Просунув руку под жилет, он нащупал верёвку, служившую ему поясом. Мысль о самоубийстве совершенно ясно встала в его голове. Он уже хотел встать, чтобы исполнить своё страшное намерение, но в это время к скамейке подошёл пожилой человек и, слегка дотрагиваясь до шапки, спросил:

– Вы позволите здесь присесть?

Отец, будучи вообще-то спокойным человеком, теперь грубо, с какой-то злобой накричал на незнакомца. Он ожидал, что после его озлобленного крика незнакомец уйдёт, но ошибся. Тот ответил дружелюбно и серьёзно:

– Подождите... не волнуйтесь! Расскажите мне, что у Вас за беда. Может быть, вместе мы придумаем что-нибудь.

Лицо незнакомца было до того спокойное и внушало доверие, что несчастный отец без утайки, страшно волнуясь и спеша, передал свою историю. Он рассказал о потере места, о болезни ребёнка – обо всех своих несчастьях. Незнакомец внимательно слушал и вдруг быстро вскочил со скамейки.

– Едем! Едем скорее!.. Ваше счастье, что Вы встретились с врачом.

Минут через десять они подошли к тёмному низенькому зданию. Открыв незапертую дверь, оказались в сыром подвальном помещении. Пахло сыростью и гнилью.

– Где больная? – взволнованно спросил доктор.

В тёмном углу заколебался маленький огонёк коптилки. Пожилой человек кинулся туда. У больной малютки был сильный жар и полное истощение сил. Доктор на клочке бумаги написал нужный рецепт.– Сейчас же, – сказал он, обращаясь к отцу, – сию же минуту в дежурную аптеку. Вот рецепт.

Он положил его на стол. Потом, вынув из кармана что-то, он подсунул под рецепт и прижал краем лампы.

– Желаю быстрого выздоровления, – сказал док­тор и быстро вышел за дверь.

Отец взял рецепт. «О! Боже! – воскликнул он неожиданно, – да что же это такое?» Под рецептом лежала крупная сумма денег, оставленная добрым доктором.

Отец рванулся к двери, выбежал в тёмный двор, на улицу – неизвестный доктор как в воду канул. Вернувшись в дом, он снова взял рецепт в дрожащие руки и, потирая глаза, медленно прочёл подпись: «проф. Пирогов».

Вот, как видные учёные люди, даже с мировым именем, свою большую учёность сочетали со святой кротостью. Людям умным большая учёность придаёт большую скромность. Что ни учёнее человек, то более скромен и кроток. И наоборот бывает, что ни глупее человек, чуть-чуть нахватавшись верхушек знаний, становиться дерзким и гордым. Он думает о себе очень высоко, попирает кротость, гордится и превозносится над простыми людьми, и тем самым показывает свою глупость и своё крайнее невежество.

Мы проповедники юродства. Мы возвышаем смирение, воздержание. Ценим, как наивысшую ценность из ценностей св. веру, надежду, любовь святую, превозносим кротость и другие христианские добродетели. Поэтому мир считает нас юродивыми или даже безумными, и по слову св. Апостола Павла, мы для мира ничтожны, как мусор при дороге.

Кротость особенно присуща теперь духовному сословию. Им кротость нужна, как воздух. Архиерей, священник или диакон без святой кротости – это волк, разгоняющий стадо Христово.

Монашествующим, девствующим, вдовствующим, особенно юным девам, кротость нужна также, безусловно. Без святой кротости мы все окажемся на Страшном Судище Христове «ошуюю», в числе козлищ рогатых. Ибо козлища и есть образ людей некротких, которые бодают своими рогами всех, кто только их тронет или даже не тронет. Все равно они никого не пропустят мимо, чтобы не задеть рогами или хотя не попугать своей храбростью.

О, как трудно быть кротким! Как трудно все терпеть, особенно терпеть незаслуженно. Так и хочется ответить обидчику «круглым словечком», так и хочется обрезать его словом обличения и вразумления.

О, святая кротость! Как ты прекрасна и велика! Как ты спасительна и благодатна. Как много в тебе благородства и чистой мудрости. Приди к нам, святая кротость, и обогати наши сердца своей небесной красотой. Пусть тебя считают глупостью. Пусть говорят, что кроткому не прожить, задавят, заклюют. Пусть говорят, что кротость бездеятельна, пассивна, ведёт к застою, «окислению» и прочее. Пусть все-все говорят, что только хотят.

Мы тебя, святая кротость, любим. Мы тебя превозносим. Мы поем тебе «осанна».

Да здравствует святая кротость на земле так же, как она господствует на небе! Тебя нет только во аде, святая кротость. А где тебя нет, там смертельный хаос. Где нет кротости, там вечное взаимопожирание существ, вечное самоуничтожение.

Так полюби же, мой друг, святую кротость. Не бойся беззащитности, обездоленности, безответности кротких. Кротких защищает Сам Бог. Ему слава и держава во веки!

Русская душа, Бога взыскующая, горем вспаханная, слезами политая, возлюби вновь святую кротость, и ты будешь по-прежнему счастлива навечно.

Царственная кротость

Святая кротость всегда сострадательна, даже царственная кротость и та сочетается со страданием.

Если кротость Богочеловека Господа нашего Иисуса Христа была крестной, мучительной, даже кроваво-смертельной, то что же нам остаётся – Его последователям?

...Он шёл, окружённый своими верными военачальниками и слугами. Имел он царственную власть и величие. Ему были подвластны народы и города. Его слава и сила страшили многих врагов. Но он был кротким владыкой. А кротости суждено страдание...

На его царский престол посягнул его беззаконный сын, и отец-царь спасается бегством с немногочисленными приближенными. И вот, когда он шёл беглецом, изгнанником из своего родного города, люди поносили его злыми словами. Один человек по имени Семей хватал камни и даже бросал их в него.

– Государь, – взволнованно обратился к царю один из военачальников, – позволь, я пойду и сниму ему голову (т.е. обезглавлю этого злодея).

– Оставьте его в покое, – кротко сказал царь, – он исполняет волю Иеговы.

Слыша это, приближенные дивились кротости и унижению своего владыки.

Дивимся и мы этой святой кротости великого человека и вместе с Церковью говорим: «Помяни, Господи, Давида и всю кротость его».

«На кого воззрю, – говорит Господь, – только на кроткого и молчаливого, трепещущего словес Моих...»

Если святая кротость страдательна, то она и очистительна. Кротость покрывает множество грехов. Кротких Господь прощает. Злых карает. Кротких милует, ожесточённых наказывает. Кротость приятна Богу, как благовонный фимиам, восходящий на небо.

– Мам, а мам, – приставал к молодой женщине шестилетний мальчик, – ну, зачем наш папа Боженьку сжёг в печке?

Мать сидела на кровати и смотрела на пустой передний угол Вдруг она закрыла лицо своё руками и зарыдала... Ребёнок ещё ближе прижался к ней и своими большими умными глазами смотрел на свою плачущую мать. Он, бедненький, уже привык видеть свою маму часто-часто плачущей и вот теперь он знает, что мама плачет за Боженьку, Который был в переднем углу их спальни. Этого Боженьку он, Ваня, много-много раз целовал. Вместе с мамкой и ещё малюсенькой Иркой они часто молились пред Ним, стоя на коленочках. Ирка- то все играла с куклой своей и заставляла больше её кланяться на пол, а сама-το Ирка любила сидеть на полу и баловаться. Ведь она ещё маленькая. А вот, он, Ваня уже большой. Он, бывало, все поклоны клал вместе с мамой. Она кланяется, и он тоже. А какой Боженька был хороший, такой тихий, ласковый, глаза у Него были голубые, лицо светлое. Правой рукой Он всегда благословлял их всех. Мама говорила, что Боженька сильно любит детей маленьких и приходит к ним с лаской Своей, когда они спят или когда тихо сидят и не балуются.

О, как он, Ваня, любил своего Боженьку, больше чем папу, да и маму с Иркой. Папа-то его ведь часто наказывал, особенно когда видел, что он молился перед Боженькой. А мама ругала его, когда он забывал креститься перед едой. А Боженька-то добрее папы и мамы. Боженька никогда Ваню не наказывал. Даже и тогда Боженька не наказал его, когда он уронил лампадку с маслом, и разбилась она тогда о пол. Мама ругала его сильно, даже завтракать ему долго не давала, Ирке дала, а ему нет. А папы тогда дома не было. А Боженька тогда не обиделся на Ваню, Он все ласково смотрел на него и рукой все благословлял. Вот какой добрый и хороший Боженька.

– Мам, ну, мам, – снова затеребил за платье малыш свою мать, – ну скажи, где теперь наш Боженька? Он улетел на небо, да мам?

Мать молчаливо кивнула печальной головой.

– А папе что за это будет? Боженька его накажет?

Мать не ответила, а только ниже опустила свою голову. Ребёнок ещё ближе втиснулся матери в коленки и внимательно заглянул ей в лицо. Видно было, что ему жалко и папу своего, которого Боженька может больно наказать за то, что он с руганью бросил Его в печь. В ту минуту Ване так было страшно, что он вместе с матерью криком кричал. А Ирка схватила свою любимую куклу и залезла на полати.

Боясь, чтобы мать не сказала что-нибудь страшное, Ваня предупредил её в ответе. Продолжая смотреть матери в лицо, он ещё ближе прижался всем своим маленьким телом к матери, будто хотел себя всего отдать ей, и тут тихо сказал:

– Да ведь Боженька-то кроткий, Он пожалеет нашего папу...

О, царственная кротость!.. Где предел Твоему терпению?.. И не думайте, что подобное бывает только с грубыми «папами». Такое же случается и с нами, когда мы, служащие Христу, почитающие Его имя, жжём Его святые образа в раскалённой печи страстей, особенно блудных. И образ Божий, тихий, кроткий, любвеобильный сгорает, как в горящей печи, в страстном нашем сердце.

О, как это страшно! Как кощунственно, как гибельно!

Дивный танцор

Молитву кроткого сердца Господь принимает в любом подвиге: в поклонах, посте, молчании, пении, чтении, милосердии, даже в...

В один монастырь пришёл неизвестный молодой человек. Он просился у игумена принять его в число братии.

– Что Вы можете делать? – спросил его игумен.

– Решительно ничего, – ответил тот.

– А как же Вы будете служить Богу и братии, если ничего не можете делать?

Юноша молчал.

– Чем Вы занимались в миру?

– Я был жонглёром.²⁶

– Вы были жонглёром, а теперь хотите в монастырь?

– Я хочу в монастырь.

– Один Бог знает, что Вы будете делать здесь.

– Я буду служить Богу и Владычице, как умею и чем могу.

– Но ведь Вы жонглёр – не будете же у нас выступать на сцене?

– Я послужу тем, чем Бог дал.

Видя искреннее желание просителя, игумен взял танцевальщика на испытание в обитель и поручил ему нести общее послушание. С этого дня в монастыре стали видеть молодого юношу, тихого, кроткого, во всем покорного братии. Никто никогда не слышал его голоса. Не видели от него и ничего предосудительного. Это был красивый и стройный юноша с опущенным долу лицом, исполняющим всякое послушание с первого же слова. Когда он бывал в храме, то стоял позади всех. Обливаясь слезами, он горячо всегда молился. Иноки заметили, что он всегда становился перед образом Божией Матери «Всех скорбящих радость» и молча, склонив голову, молился Ей.

Его пытались научить чтению и пению на клиросе. Посылали на другие церковные послушания – везде он был бесполезным и совершенно лишним, так как ничего ему не давалось. После каждой неудачи научить его хоть чему-нибудь, бедный юноша становился более задумчив и печален. Перестал он регулярно посещать и трапезу, а затем редко стали видеть его и в храме. Как только начиналась служба, так жонглёр куда-то пропадал, и никакая сила не могла его найти. Когда служба заканчивалась, он сам приходил в братский корпус. Но приходил такой измученный, измотанный, бессильный и беспомощный. Где бывал жонглёр? Куда он уходил во время службы? Может быть, нечистая сила мучила его тогда, когда другие спокойно молились в храме Божием? Что за тайна кроется за этим?

По монастырю поползли тревожные слухи. Говорили, кто что придумает, кто лучше сочинит. Но более всего утверждали, что бывший жонглёр связался с темной бесовской силой, вот, эта бесовская сила теперь мучит его. Как раньше, в миру, он на сцене радовал бесов своим жонглёрским искусством, так вот и здесь, в св. обители бесы не отступают от него. Они за ним ходят. Не дают ему ни есть, ни пить, ни спать, и тем более, быть вместе со всеми в храме на молитве.

А один рыжий монах, который всегда больше всех знал, даже с клятвой утверждал, что сам своими глазами видел, как жонглёр беседовал с самим сатаной. Только образ сатаны не мог обрисовать, так как было слишком темно. Но явно слышал шипенье его слов.

На бедного юношу полились всевозможные кляузы, издевательства, насмешки, а то и побои. Он все это переносил с изумительной кротостью и терпением. Даже замечалось необычайное. Когда особенно жестоко поносили бедного юношу, он был заметно счастлив, и лицо его светилось каким-то блаженным сиянием.

Наконец, игумену донесли: бывший жонглёр в явной бесовской прелести. Старец забеспокоился о бедном юноше. Учинил за ним своё наблюдение и посто­янно имел его в поле своего зрения.

К великому огорчению настоятеля подозрения подтвердились как нельзя лучше. Игумен сам видел, как во время службы жонглёр будто тень, удалялся в сырой подвал колокольни, и там, из абсолютной почти темноты слышался какой-то топот ног, тяжёлое дыхание и жалобные, сдавленные выкрики.

На увещания юноша все молчал, и когда ему говорили о прелести, он только ниже опускал свою голову и глубоко вздыхал. К тому же все стали замечать, что юноша совсем ничего не вкушает. Живёт одной просфорой в день и принимает несколько воды. Вид его был измождённый и худой, можно было думать, что он не проживёт и десяток дней.

Действовать нужно было решительно и умело. И почтенный игумен решился... Когда служба ещё не начиналась, он с двумя старцами заранее тихо пробрались под колокольню и здесь спрятались под лестницей, ожидая жонглёра. Осмотревшись, игумен увидел большую икону Матери Божией, которая стояла в углу. Лик её плохо был заметен. Очевидно, это было «Умиление», так как Богомладенца не было на руках Пречистой. Кроме этой старой иконы в подвале ничего особого не было. Два-три маленьких огарка были прилеплены к иконе снизу. Кроме этого старцы не могли не заметить, что земляной пол был чисто выметен, и ни одной палочки или камушка не было видно на его поверхности.

«Что же делает здесь бедный юноша? – думал про себя старый игумен. – Не совершает же здесь он какие-нибудь мистерии или какие языческие кощунства? Если да, то его немедленно следует судить духовным собором и предать анафеме, на измождение сатаны, да дух спасётся, как велит св. апостол Павел. Как жаль этого юношу – неопытного мальчика!»

«О, Владычица, – внутренне взмолился, смотря на икону Богородицы, игумен. – Если он кощунственно оскорбляет Твою святыню, то Ты Сама его накажи и приведи к покаянию, да не погибнет бедная душа его».

Вдруг послышались тихие, еле уловимые шаги. Явно, что в подвал опускался жонглёр для своего таинственного дела.

Вот он появился в темных полуоткрытых дверях, нерешительно и боязливо осмотрел помещение, затем тихо прихлопнул дверь и закрыл её железным ключом. Потом бесшумно, как могильная тень, проскользнул к иконе, и слился с земляным полом... Его не было видно, так как он, видимо, распростёрся на сырой земле, но слышны были его истерические рыдания. Две-три минуты неутешно плакал, потом, успокоившись, заговорил:

– Пречистая, я ничем не могу Тебе послужить, как другие. Но душа моя рвётся к этому. Не возгнушайся, Владычица, моего таланта, приими и мою жертву, какую я могу только Тебе принести. – Голос его дрожал во мраке, было как-то страшно, таинственно.

Вдруг юноша резко вскочил на ноги. В подвале раздался тихий приглушенный визг. Как-то странно припрыгнув, жонглёр пустился танцевать пред старым образом... И что он только, бедный, выделывал?! Он припрыгивал высоко над землёй, совершая самые сложные акробатические номера; раздвинув обе руки, он как бы стремительно летал по сырому подземелью. Его тощая тень билась во мраке так странно и таинственно, что, казалось, какой-то тёмный дух, заключённый в темнице ада, бился на своих крыльях, стремясь вырваться на свободу.

Совершив ряд сложных вариантов пред образом, жонглёр вдруг высоко подпрыгнул и... как подкошенная острым серпом трава, упал на землю.

Водворилась страшная тишина. Слышалось только тяжёлое и частое дыхание танцора. Это убеждало, что юноша жив, что его недвижимое тело, распростёртое на сырой земле пред иконой Владычицы, не безжизненно, но продолжает дышать.

Спустя две-три минуты, он снова, как ребёнок зарыдал. Лёжа на полу, он стал биться, как в смертельных судорогах. Извиваясь точно на горящем костре, он продолжал плакать и что-то говорить. Разобрать можно было только одно слово «Владычице, Владычице», которое чаще всего повторял бедный юноша. Затем снова все стихло. Могильная жуть наполнила подземелье...

Старцы нетерпеливо задвигались на своих местах. Было ясно, что двое из них, кроме игумена, крайне возмущены и озлоблены на подобное поведение жонглёра. Они видели святотатственное издевательство над святыней и ничего больше. Танцевание и кручение юноши до полного изнеможения напоминало им пресловутое сектантство и крайнее изуверство. Они ждали только знак от игумена, чтобы сорваться со своих мест и схватить безумца, связать его по рукам и ногам. Но игумен молчал и, кажется, был растроган всем виденным. Он глубже чем кто-либо проникал в тайну странного юноши и медлил со своими выводами.

Вдруг снова раздался вопль, который вывел игумена из глубокой задумчивости. В подземелье снова, пуще прежнего, металась тёмная тень бедного жонглёра. Он теперь крутился и прыгал ещё сильнее. Часто как камень падая пред образом Владычицы, он быстро, подобно вихрю вскакивал и снова пускался в странные и трудные виртуозы. На этот раз жонглёр, казалось, отдал все свои силы, все своё искусство, все умение, всю любовь к Пречистой, выраженную в этом странном подвиге. Крутился и вертелся он очень долго. Наконец, издал тихий жалобный стон и... упал на землю. На этот раз не слышно было и его тяжёлого дыхания. Только будто ветер пронёсся в подземелье и одновременно на колокольне раздался звон всех колоколов.

««Хвалите имя Господне» поют в храме», – подумал игумен. Немного ещё помедлив, он встал, двинулся к жонглёру, остальные пошли за ним. Подойдя к лежащему юноше, он слегка тронул его рукой. Но тот был недвижим.

«Неужели мёртв?» – молнией пронеслось в голове.

Зажёгши один огарочек, он поднёс его к лицу юноши. Малый свет свечи осветил худое, измученное, покрытое потом лицо жонглёра. Юноша был мёртв. На лице отразилась тихая, блаженная улыбка. Постояв немного около мёртвого тела юноши, старцы медленно вышли из подземелья...

«Владычица! – плакал игумен, взывая к Матери Божией, когда остался один в своей келии. – Неужели Ты не примешь подвига любви даже до смерти этого бедного жонглёра? Он служил Тебе, чем мог и как только мог. Другого он, бедный, не мог ничего делать. Дивны Твои тайны, Богородице...»

Долго так молился старец в своей келии, стоя на коленях пред образом Пречистой Девы. Было уже далеко за полночь, когда он улёгся отдохнуть на свой бедный одр. Не успел он смежить свои старческие очи, как явилась к нему Царица Небесная и ласково сказала: «За кротость, терпение и любовь юноши принимаю его душу в лоно святых».

Так награждается кротость всех людей, что бы они ни делали, какие бы звания не имели. Из какого бы сословия не состояли.

Кроткие наследуют землю. И не только землю, но и вечное Царство Небесное. Вечная радость и блаженство ожидает их. Святые отцы наши, богоносные праведники и преподобные, возлюбив святую кротость, увенчались венцами неувядаемой славы на небесах. Их святой подвиг кротости не забыт у Бога.

И ты, мой друг, читающий эти строки, оцени святую кротость, как высшее, благодатное качество, как наивысшую вечную ценность. Без кротости мы не спасёмся. Без святой кротости нас не пустят в блаженный край святых.

Уничтожим, с Божией помощью, в своей душе ярость, злобу, превозношение, вражду, ропотливость и приобретём св. кротость, а с нею приобретём и кроткого возлюбленного Христа Господа нашего Иисуса, Которому вечная «осанна» да будет как на небе, так и на земле.

Милосердие

Теперь, как никогда, каждая человеческая личность общества, в целом весь мир, нуждается в милости от Бога. Потому что грешим безумно, нарушаем святые заповеди Божии бесстрашно, оскорбляем и раздражаем Его ужасно. И как-то жить становится страшно на земле. Вот проломится земля, всех и все поглотит, или обрушится само небо, и в хаосе и столкновении светил небесных разом сгорит, как спичка, вся наша планета и люди...

Но нет! Живём, крутимся снова с раннего утра и до позднего вечера. Ссоримся, негодуем, что трудно жить. И все-таки живём.

О, долготерпелив и многомилостив Господь. Не до конца прогневается, ниже во век враждует...Но ведь и долготерпению бывает конец?

Вот в начале сентября 1968 г. сообщали в газетах, как одним разом погибло несколько тысяч людей от землетрясения в Ираке. Несколько тысяч погибло совсем. А сколько осталось калек: без рук, без ног, без глаз, без родных, без крова? – несколько десятков или сотен тысяч. Так это гибель целой народности! А дети? Невинные малютки. Да чем они виноваты?

– Мама, мама, – звал ребёнок свою мать, – а где наш папа?

Ковыряя маленькой ручкой камни, ребёнок плакал. Один глаз его был завязан платком матери. В глаз ударил осколок кирпича, и он весь вытек. Поднимая высоко свою головку к матери, он смотрел теперь на неё одним глазом.

– Мама, а мама, – плакал ребёнок, – а папа где наш?

– Дома остался, – грустно ответила мать, а сама размазала на своём лице слезы грязным платком.

– А где наш дом, мама? – не унимался мальчик.

Но их дом был совсем рядом. Куча развалин и обломков высилась пред ними. Вот под этими обожжёнными пламенем пожара кирпичами и остался их папа с маленькой Мери и семилетним Мао...

О, Боже великий! А сколько таких ужасных картин гибели знает теперь наша бедная, старая и многогрешная земля...

Трагедия в Сицилии (Италия)

Так озаглавлена статья в одном современном журнале и написано далее:

«Тяжелейшая катастрофа (землетрясение) постигла жителей острова Сицилия. Землетрясение самое сильное после Мессианского в 1908 году, превратило в руины города и деревни. Без крыши над головой остались тысячи и тысячи людей; число установленных жертв буйства природы перевалило за пятьсот».

Приводится снимок одного города. В нем ни одного уцелевшего здания. Горы развалин. Ужасающее зрелище. Леденеет кровь от трагедии гибели невинных детей, стариков, несчастных бедняков.

Жертвы землетрясения получили помощь из-за границы. С Московского аэродрома стартовали самолёты, гружёные продуктами, медикаментами и прочими необходимыми вещами.

(Журнал «Огонёк», 1968 г.)

Мир, люди настоятельно нуждаются в милости, если эта милость от Бога не продлится – все погибнем, как мухи от мороза. И никто за нас не затупится.

«Блажены милостивии, яко тии помиловани будут», – сказал Господь.

Да, милосердие – всемогущая добродетель. Даже если человек совсем неверующий, но если он милостивый к нуждам других – Бог его приведёт ко спасению и избавит от страшной смерти. Милосердие, как никакая другая добродетель, сильна спасти и ленивого, и блудливого, и ропотника, и хулителя, и даже отступника от Бога, от Церкви.

Милостыня спасает от смерти не только временной, но и вечной.

Римский сотник Корнилий был некрещёный, но добродетельный и милостивый. И Господь послал в его дом св. апостола Петра, дабы крестил его и весь дом его.

Богач Пётр со зла бросил бедному каравай хлеба, ибо тот неотступно шёл за ним и просил у него хлеба, чтобы утолить голод свой. И вот этот единственный каравай, брошенный в бедного человека, может быть, с тем, чтобы больно ударить этой буханкой; этот хлеб на воздушных мытарствах спас душу несчастного жадного богача от вечной гибели. Ибо когда на весы был положен хлеб его, то перетянул все грехи этого злого человека.

А Евстафия Плакиду, знаменитого римского полководца, разве не милосердие к бедным спасло также от вечной смерти? Сам Христос Спаситель в знамении Креста явился тогда полководцу и сказал:

– Зачем ты гонишь Меня, Евстафий?

– Кто Ты, Господи? – в великом смущении ответил Плакида, как некогда гонитель Савл.²⁷

– Я – Иисус, – ответил голос из луча яркого света Креста.

Ефстафий крестился после этого видения и стал ещё милостивее к ближним.

О, святое милосердие! Кто и что может сравниться с тобой? Ты побеждаешь гордыню людей, ты склоняешь гнев на милость, ты, милосердие, укрощаешь праведный гнев Божий, ты поднимаешь погибшие души со дна адова и возносишь их на могучих крыльях к Богу.

Мёртвые души

У знаменитого русского писателя Н.В. Гоголя есть в «Мёртвых душах» рассказ, как один чиновник, обладавший необыкновенно чёрствой душой к ближним, жил исключительно для себя. Он ел, пил, спал и больше ничего не делал. А когда он съедал какую-либо пищу, например, арбуз или дыню, или тыкву, или ещё что подобное, то, до конца насытившись, он садился чинно за письменный стол, брал записную книжку, перо и медленно, с расстановочкой, выводя каждую буквочку, писал: «Сия дыня или тыква (пареная, конечно) съедена мною такого-то числа, во столько-то часов, столько-то минут, и столько-то секунд, и конечно, такого-то года, съедена эта дыня». Написав, он долго любовался этой своей летописью, чуточку улыбался. Потом, погладив свой живот обеими ладонями, он расписывался под всем этим «событием».

«Мёртвая душа» – так назвал великий Гоголь этого человека и ему подобных.

«Мёртвая душа» – так называем и мы подобных людей, которые живут только в своё удовольствие, ни­мало не заботясь о других.

А сколько подобных мёртвых душ из верующих людей, которые оправдывают своё «любостяжание» и жадность разными благовидными мотивами?– Подавать нищим? Да что вы, разве это возможно? Нищие теперь все воры да пьяницы. Лучше я соберу какую-то сумму, да отошлю в бедную обитель какую. Это вот будет доброе дело... – это говорит неживая, а полумёртвая или совсем мёртвая душа.

– А я рассуждаю вот как, – говорит другой живой мертвец. – В обители свв. отцы пусть сами поработают, а я лучше подкоплю деньжонок, да и куплю домик. Умру – добрые люди жить в нем будут и меня грешного поминать в своих молитвах...

А третий «ходячий труп» ещё лучше философствует:

– Эх вы! Поминать вас да вечную память вам петь!.. Да к чему вся эта затея?! Бросят в землю, зароют. Сгниёшь как червяк. Поминай, хоть не поминай – все равно. А вот лучше я здесь поживу, как мне хочется и как любо мне. Буду есть, пить, веселиться день и ночь. Буду наслаждаться жизнью, все брать от жизни, что она может дать мне. А там – могила тёмная. Это самая лучшая философия. Другой нет подобной.

– Эй, брат, наливай полнее, будем есть, пить и веселиться, ибо завтра умрём – и всему конец. Крышка, – вот это уже не только мёртвая душа, но и заживо сгнившая, разложившаяся вконец. Она сравнялась в одну линию с неразумным животным и уже мыслить-то здраво не может, бедная.

«Мёртвые души» – все, кто прячет копейку от родной своей семьи. Дочь от матери, сын от отца, отец от своих детей. Подруга от своей товарки. Друг от своего друга. Прячет и старается пожить или поесть за счёт другого.

Если кто собирает на так называемый «чёрный день» или «на свои похороны»:

– Кому-де я буду нужна? Бросят, как собаку в яму и не помянут, как надо. А это хоть на мои деньги похоронят по-человечески... – кто говорит так, это те же мёртвые души, заживо себя похоронившие и зарывшие себя в сырую землю.

– Нет! Я не мёртвая душа, – говорит с жаром молодая монахиня. – Я с каждым поговорю, каждому отвечу, да и каждого спрошу... да, да, спрошу, что мне надо. Я отзывчивый человек. Не могу утерпеть, чтобы не сходить к соседке в келью, узнать, кто болен, кто здоров. О, а как я люблю дела милосердия – сказать скорбящему «доброе» слово, наставить неведущего. Я живая душа, люблю, чтоб было все живо, правдиво, открыто и любовно...

Вот здесь, кажется, нам как раз и открывается настоящая «мёртвая душа», которая в суетной, внешне благодетельной жизни смердит делами мнимо-добрыми, находя себе удовлетворение в постоянной житейской духовной суете и упуская самое главное – беседу с Богом наедине в глубине своей души. О, как это необходимо в наши суетные времена. Как важно для самопознания и постижения Бога. Хорошо, конечно, и позаботиться о больных, о немощных, престарелых, сиротах. Все это надо делать, как можно больше. Но считать это выше и дороже уединённой молитвы, это ересь. Вздор и сущая ложь.

Ничто не может заменить нам БОГА, даже и добрые дела, делаемые ради Бога, и любовь к ближним. В искренней молитве к Богу Вы всего «добьётесь». Когда Вы встретитесь с Ним лицом к лицу в своём маленьком уголочке, или в храме, или даже в общежитии, или где-либо в электричке, трамвае, когда Вы мигом воззовёте к Нему о помощи себе и о людях, Вам дорогих и милых, Вы сделаете больше, чем если бы Вы сами побежали туда и сюда, разрываясь в душе на части, не зная, к кому скорее идти, кому лучше помочь.

Нельзя, конечно, сидеть в комнате, сложа руки, и говорить: «О, Господь – милосердный, Он Сам знает, кто нуждается в помощи. Только Он силен всех утешить и обогреть, а я сама еле-еле держусь. Лучше уж дома посижу, да помолюсь о всех и святые книжечки почитаю».

Так делать тоже преступно. Так сказать может только «мёртвая душа». Есть силы, есть время – сходи, понаведай болящего, утешь немощного, но без всякой суетности, беготни, болтовни, трескотни и рисовки.

Мёртвая душа всегда способна кичиться, хотя в тайне своего сердца (а то и явно, «скромненько», между прочим) своими добрыми делами. Нет уж. «Если что сделала хорошего ближним, то не я сделала, а сила Божия через меня, недостойную. Действует во всем Бог, а мы только маленькие винтики в механизме Промысла Божия».

О, святое уединение! Оживи наши убитые суетой души! О, тихая тайная беседа с Богом, обнови силы немощных людей...

Люблю бывать по временам,

Где скрыта тайна жизни нашей,

Где, может быть, сокроюсь сам

Вслед за испитой смертной чашей.

Здесь я минуты провожу,

Томим уныньем неисцельно,

И здесь отраду нахожу,

Когда душа скорбит смертельно

Смолкает здесь житейский шум,

И вместо мыслей горделивых

Приходит ряд суровых дум

Судей нельстивых, справедливых.

Передо мной убогий храм

Наполнен смертными костями;

Они свидетельствуют нам,

Что мы такими будем сами.

Не много лет тому назад,

Как жили те земные гости,

И вот ушли они в свой град,

Оставив нам лишь эти кости.

Не в силах были и они

Владеть собой в иную пору,

И между ними, как людьми,

Бывали ссоры из-за сору.

Теперь довольные судьбой,

Лежат друг другу не мешая,

Они не спорят меж собой,

Своя земля или чужая...

Бессильны нежности друзей,

Ничтожны ценности имений; –

Они не могут жизни сей

Продлить хоть несколько мгновений.

Хладеет грудь и тухнет взор,

Все чувства рабски умолкают

И нас, как будто некий сор,

Поспешно в землю зарывают.

Один момент – и жизнь мечта,

Зачем же столько треволнений?

Зачем вся эта суета?

И масса мелких наслаждений?!

Мы забываем тот урок,

Который смерть нам повторяет,

Что жизнь дана на краткий срок,

И детство дважды не бывает.

И недалёк уж этот срок

И эта к вечности дорога,

Припомни мудрый ты урок:

«Познай себя – познаешь Бога»

Познай, откуда ты и кто?

Зачем пришёл, куда стремишься?

Ведь ты велик и ты – ничто;

Зачем бунтуешь и гордишься?!

Живые души

Однажды мне пришлось побывать в небольшом подмосковном городке. «Боже мой, – думаю, – как это люди сильно привязались к сырой земле! Ну словно червячки мокрые и не могут жить без сырой землицы». Конечно, земля наша – Мать родная. Мы из земли взяты и в землю пойдём. Она нас теперь питает, укрывает, веселит, а когда успокоимся от дел житейских, она нас не оставит, но возьмёт в свои материнские объятия навсегда, «навечно», до самого Второго Пришествия Христова.

Все это верно и хорошо. Но все-таки зачем так прилепляться к земле, что никак не оторваться от её поверхности? Точно магнитом тянет она нас к себе. Вот бросьте камень кверху, он обязательно сразу опять летит к земле. Да так быстро летит к земле, так спешит, точно ребёнок в объятия своей родной матери.

Хотите сами хоть немного отделиться от земли, подпрыгните на сколько можете, ну хоть на полметра, ну на двадцать сантиметров. И Вы к небу совсем не полетите, а скорее опять на землю, земля тянет Вас. И как Вам хочется подпрыгнуть повыше, но мать-земля опять скорее зовёт Вас к себе.

А яблоко с яблони? Ведь не летит же к небу, вверх или куда в сторону, например. Ведь нет. Оно обязательно падает на землю. И его мать-сырая земля тянет в свои объятия.

Вот ведь какие тайны материнской любви – сырой земли к нам грешным. Любит нас мать-сырая землица, не хочет она расставаться с нами ни на минуту. Любит, сильно любит.

А мы? О, мы любим её ещё больше. Даже до безумия любим свою сырую землю. Так любим её, что жизнь свою единственную, земную, отдаём за неё в жертву.

Смотрите. Отчего войны? Народные бунты? Братские кровопролития? Междоусобицы (Вьетнам, Ближний Восток и проч.)? За землю. За клочок сырой земли и обладание им.

Отчего крестьянин-земледелец вилами озлобленно тычет в спину своего брата? Тот бежит, а этот догоняет и – раз в спину вилы. Тот падает с вилами в спине и больше уже не встаёт. За землю, и обладание ею.

А отчего соседи в любом селе, деревне, хуторе, а то и в городе, отчего они денно и нощно спорят между собой, живут немирно, не глядят друг другу в глаза, не здороваются друг с другом, клевещут друг на друга, судятся друг с другом? Даже родные, кровные братья, родные сестры, племянники. Из-за чего более всего они теряют покой свой, треплют и рвут свои нервы, теря­ют рассудок, умирают даже трагически? За землю, за квадратный метр комнаты, огорода, переулка, берега ручья, колодца.

Ох, бедные люди, как вы много умеете любить землю. Мать свою, кормилицу... Но святая ли это любовь? Правильная ли? И не святая, и не правильная, а безумная.

В Св. Писании сказано:«И возвратится персть в землю, а дух возвратится к Богу, Иже и даде его».Так если же завтра, а может быть, сегодня ночью, а то и ранним утром, может быть, придётся неожиданно, быстро и нечаянно возвратиться душой на небо к Богу, чтобы дать ответ за дела свои, то какой же смысл в нашей безумной любви к земле?

И если земля нам мать, так как временно питает нас, одевает, хоронит, то небо – разве нам мачеха? Ког­да оттуда все спасение, вся любовь, вся радость, все духовное питание. Оттуда сошёл к нам наш возлюбленный Господь Иисус Христос и опять туда вознёсся, что­бы там нам приготовить «вечные кровы».

Так небо, разве, не мать для нас и притом такая Мать, которая навечно успокоит нас в себе!

«Кто взыдет на гору Господню, или кто станет на месте Святем Его?..» – «Неповинен рукама и чист сердцем».

Но, думаю, есть ли такие теперь?.. С указанными печальными мыслями я подошёл по адресу к большому дому.

– Здесь живёт Анна Петровна? – спрашиваю у прохожих.

– Да, это её дом, – отвечают.

– Ну, – думаю, – и дом, здесь жить только министру какому-нибудь, а не Аннушке Петровне. Тем более, что я знал эту рабу Божию, как бескорыстную особу, которая мало чем привязана к земному. А тут вдруг такой домище! Ужас!

Ну, а где же вход в этот дом? Я буквально тычусь во все углы забора в поисках ворот, ну хотя бы калиток каких. Наконец, совсем в стороне увидел ворота и направился в них, чтобы зайти в этот дом.

– Вы, наверное, не туда пошли, – послышался голос.

– Анна Петровна, да это ты?

– Ой, батюшка, нешто сон какой! – всплеснув руками и вся загоревшись, зачастила женщина.

– Да где же вход-то в твой дом?

-А вот он, батюшка, вот, – и Анна открыла при этом совсем крошечную калитку и впустила нас (мы были вдвоём с проводником) в узенький-преузенький коридорчик.

Этот проходик из высоких досок тянулся вдоль всего огромного дома прямо к небольшой двери в сенях. Пришлось буквально идти боком по этому проулочку, чтобы добраться до сенных дверей.

– Да что же это за проулок у тебя? – спрашиваю мимоходом Анну.

– А мне хватит.– Ну ведь узкий-το какой. Ничего не пронести. Вязанку дров ведь не протащишь. Ведро воды не пронесёшь.

– Широкий был, да соседи себе отгородили.

– Ну а как же ты?– Пускай их, у них семья.

– Ну, а тебе в дом свой входить-то надо же?

– Я редко хожу. Утром и вечером, на работу и с работы обратно, ну когда в церковь.

– Но ведь это же незаконно так делают соседи?

– Мне советовали судиться с ними.

– А Вы что же?

– А как я буду судиться, когда я им сама отдала?

– Ну, они и довольны?

– Да, – благодушно протянула Анна, – они говорят: хватит тебе, Аннушка, как-нибудь бочком пролезешь. Ладно, говорю, хоть совсем меня загородите, в окно буду лазить.

Войдя в сени, мы прошли в крошечную комнату с одним окошком. Внутри было не убрано, так как хозяйка совсем нас не ожидала.

– Ой, ой, – извинялась она, – да Вы, батюшка, простите меня, как у меня здесь грязно, да думала ли я, что Вы придёте ко мне.

Прочитав молитву, я огляделся. Почти тюремная камера. Только решётки не было в окне, да икон было много в углу, не как в тюрьме.

– Ну, ничего, Анна, – успокаиваю её, – не беспокойся.

– Сам же про себя думаю: наверное, в других комнатах почище и попросторнее. Там я и отдохну хорошо. Ведь дом-то же её, какой огромный. Сколько тут про­сторных комнат.

– А Вы, батюшка, раздевайтесь, да отдохните, – говорит приветливая хозяйка.

– Что? – изумлённо протягиваю я, – да, может быть, в другую комнату, – подсказываю осторожно ей.

– Нет, нет, – настаивает Анна,

– Вы, батюшка, не стесняйтесь, будьте, как дома.

– Дома-то дома, – бормочу я, – да на дом-то это не похоже совсем. Хлевушек для теленка, ясли Вифлеемские и те, наверное, были просторнее.

– Ремонт в доме-то у тебя, – говорю, – или полы выкрасили только?

В это время за стеной что-то сильно загудело. Раздался стук какой-то страшный, не то крик какой-то или плач.

– Ой, бедные, опять дерутся, – пояснила Анна.

– Муженёк-то у неё не просыпается совсем. Чуть глаза продерёт, приказывает: «Давай, жена, похмелиться, а не то, опять отдеру за волосы». Намедни, так разошёлся, так разошёлся, что весь дом ходуном ходил – бил все её. Дети плачут, мне стучат в стену, помоги мол, тётя Аня, папа убьёт нас всех. А он её все сапогом, сапогом по голове, всю голову ей разбил. Но и она не дура, дала же ему правильно. Вот с неделю лежит весь обвязанный, как будто с фронта пришёл, с немцами бился.

– А что они, живут что ли у тебя? Квартиранты? – упавшим голосом спрашиваю я. А сам думаю: ну, вот тебе и отдохнул в другой комнате. Там жильцы, да ещё какие!

– О, дорогой батюшка, – спохватилась пояснять Анна, – да у меня весь дом занят. За стеной племянница с мужем и детьми живёт. Да стена-то очень тонкая, весь их тарарам слышно. А там, в другой комнате, зять живёт с семьёй. А в угловой-то – дальний родственник с семьёй. И вот ещё просится золовка с семьёй. Да куда же я её возьму-то, и так, как муравейник раскопанный.– Ну как же ты здесь живёшь-το, ведь и помолиться толком нельзя?– Какая там молитва, батюшка, только бегаю да мирю их.

– Ну, слушаются тебя?

– Ой, где там, говорят, выбросим тебя из окна, что­бы не мешала нам жить спокойно. Хотим подраться, порядок навести, а ты лезешь со своим носом.

– Платят они тебе?

– Ни гроша. Я и сама с них не хочу брать. У них дети. Вот, намедни, зятёк-то так меня стукнул кулачищем, что я месяц лежала после этого.

– Жаловалась в милицию на него?

– И прямо. Пусть хоть убьют, а жаловаться никуда не пойду. Соседи говорят: дура ты, Аннушка, дура. Сама пустила их в дом без копейки, и они же тебя колотят. Ладно, говорю, а вам какое дело до нас, живём, и ладно. В суд, говорят, надо тебе подавать на них. И на вас, говорю им, всю землю у меня отгородили. Смеются. О Господи! – взмолилась Анна. – Ты все видишь, Кормилец Ты наш. Ведь рада бы все людям отдать, лишь бы жили по-человечески. Не дрались, не таскали друг друга, не калечили, ведь мучают-то как! Разве это жизнь такая? Вот и жалко всех, – закончила хозяйка.

Так и пришлось мне отдыхать в этой каморке за большим шкафом. Головой упираться в печку, а ноги просунул за шкаф.

Чтобы угостить нас, Аннушка картошку варила где-то у соседей, а потом принесла её, завёрнутую в полотенце, чтобы не остыла.

Когда мы покидали этот дом, я ещё раз обернулся, чтобы посмотреть на него. А затем не мог не сказать с восхищением: «О, какой большой и красивый дом! Но душа Анны Петровны ещё красивее. Это живая душа! Настоящая, христианская, жертвенная... Узенький у тебя проход в келейку, зато в Царство Небесное откроются тебе широкие, золотые врата. И как хорошо, что тебя, милая душа, земля не тянет к себе так безумно. Твои мечты и надежды – на небе...»

Далеко за пределами Московской епархии служит священник. Его личные и богослужебные качества позволяют ему вполне служить в храме или даже соборе любого города. Но вот этот скромный батюшка нашёл себе для службы такой приход, в который вряд ли кто другой согласится ехать.

Прежде всего, деревня, где стоит его храм, очень бедная и не многолюдная. Люди всегда заняты полевыми работами. Посещать храм им совсем некогда. И не сказать, чтобы народ был там неверующий. Нет, люди верующие. Но вот в храм ходить им или лень, или просто нет времени. И часто бывает, особенно среди лета или осенью, когда работ полевых особенно много, люди заняты. Батюшка служит Всенощное Богослужение или Литургию почти совсем один. Ну, пять-шесть старушек стоят сзади, это хорошо. А то и не одной. На клиросе псаломщица-женщина поёт, читает и сама регентует. Батюшке самому приходится в алтаре разжигать кадило, зажигать семисвещник, свечи, а зимой, которая в той местности очень суровая, топить печь в алтаре, носить дрова и проч.

И вот батюшка все делает сам.

Уходит он из дома «чуть свет» и до самого вечера находится в храме, окна ремонтирует, двери налаживает, киот поправляет, пол заделывает – словом, все, что требует его рук. Бывший до него священник буквально «разорил» весь храм и приход. Никто совсем не ходил молиться.

Во-вторых, к этой деревне подъехать очень трудно, особенно весной, осенью или зимой. Дороги ужасные. Чуть пройдёт дождичек – только на тракторе или на ло­шади по грязи.

Ну как же добраться в район за продуктами или в епархию за свечами, ладаном и просто по разным церковным делам? Пешком, или на вездеходе, или на попутной подводе. Но как редко случается батюшке с кем- либо подъехать. И вот он идёт пеший, закутанный в поношенный плащ, в резиновых сапогах, выбирая, где меньше воды, поменьше грязи. И так часто бывает в такую пору, что сапоги невозможно вытащить из грязи, и после неимоверных трудов и усилий о. Николай чуть живой добирается до окраины соседней деревни, чтобы отогреться, переночевать, а наутро раненько снова идти таким же образом.

А что бывает зимой, в пургу, в снег? О Боже! Да это передать невозможно. Такие там ветры, такие метели! Точно звери голодные ревут, точно все силы ада обрушились на этот клочок земли. Идёшь, а ничего не видно. Днём, как среди ночи: темно, страшно, холодно. И сколько бы Вы не одели на себя всяких одежд: тулупов или дублёных пиджаков, непродуваемых плащей, – Вас пронизывает, как будто Вы идёте в одной рубашке или исподнем белье. А уж если ночью попадёте в пургу – живым не останетесь.

Вот такие там дороги, такие условия.

В третьих, дом где живёт батюшка (а живёт он с семьёй) каменный и весь валится. Внутри холод и сырость. Подпорок наставили под стены, а он все равно валится. Пол не деревянный, а земляной. Там так уж принято. Почти во всех хатах пол земляной. Но как плохо больному человеку жить в таком помещении! Кутаются в одеяла. Под ноги кладут листы фанеры, надевают валенки, чтобы ходить и читать правило. А встанешь на колени, сразу же леденеют ноги, как в холодильнике. И для того, чтобы не окоченеть, больше всего лежат на койке. Особенно слабые. Чуть времечко свободное – на койку под одеяло, согреются и опять за дело.

Вот такая жизнь. Прямо, что ссылка. А требы? Треб много и в разное время. Зимой, осенью, ранней весной: в грязь, мороз, пургу снежную. Батюшка только что отслужит, например, Литургию²⁸ – тут уж приехали за ним две-три подводы – причащать или соборовать на дому больных. Уже ждут подводы прямо у храма, лошадки жуют сено, а извозчики хлопают рукавицами рука об руку и спрашивают, скоро ли батюшка освободится.

Не заезжая домой согреться чаем, о. Николай садится в розвальни со Святыми Дарами на груди. Натянув поглубже шапку-ушанку, он велит ехать. Мужичек или молодой парень, а то и женщина, хлопнув лошадку вожжами, оживлённо трогаются в путь.

– Далеко ехать-то? – спрашивает батюшка возницу.

– Да не, батюшка, ось вот почти рукой подать.

– А ну, ты, ленивая, пошёл, – кричит он на лошадку и добавляет, – да вот заболела, знать, чуточку она и плохо тянет...

И вот это «рукой подать» едет батюшка добрый час, а то и два не евши, не пивши после службы.

– Да скоро ли доберёмся? – нетерпеливо снова спрашивает он кучера.

– Ось уж верхушки хат видно, – неуверенно отвечает тот.

Ещё едут, или вернее, «ползут» по снегу добрых полчаса, и уже вконец замороженный, переутомлённый приезжает о. Николай к месту назначения.

Здесь поисповедовав, причастив старушку-две, он едет дальше. В другом доме, сделав то же, его везут в третье место.

– Да что это вы! – недоумевает батюшка, – собрались бы в одно место, и я вас сразу всех бы поисповедовал и причастил, а то вот нате – собирай вас по одному в разных домах.

– И то правда, батюшка, твоя, – отвечают те. – Но охота нам, чтобы ты побывал в наших домах, да освятил нас всех, ведь живем-το как худо, прямо горе горе­мычное.

– Оно так-то так, но ведь мне-το каково с вами.

– Знамо, нелегко Вам с нами, кормилец наш, – сядь вот на минуточку, да чайку хлебни, притомился ты...

Но о. Николай мало когда садился за стол в чужом доме. Он так уж «заправил» себя, что нарушать этого не хотел. Тем более, что до него был батюшка такой, что никогда не выходил из домов, чтобы не выпить «чарку». И его часто привозили к себе домой «в стельку», сваливали с саней и тянули по снегу в хату. А вот теперь о. Николай, наоборот, глотка не хотел брать в чужом доме, не только «горилки», но и горячего чаю, чтобы этим не вызвать порицания на святое дело. Зато возвращался он домой всегда почти полуживой, обессиленный, измученный. Есть уже не хотелось. Он валился скорее на постель и два-три часа лежал недвижным, а потом, немного отдохнув, ел картошку с луком или чайку стаканчик выпивал.

О внутренней жизни о. Николая я писать не смею, она является большой тайной. Ведь «кто весть от человек, яже в человеке, – говорит Слово Божие, – точию Дух Божий, живущий в нем...» Могу сказать только одно, что духовная жизнь его высока. И это можно судить по его словам, его отношению к своему делу, его внешней жизни.

Например, был такой разговор с ним.

– Батюшка, – спрашивал я его, – а ведь Вам бы слу­жить где-нибудь в городском приходе. Ведь у Вас есть все данные к этому.

– О, нет, – отвечает он искренно, – куда уж мне. Вот здесь я на своём месте.

– Ну, а если бы переменить приход Вам, чтобы хоть подъехать к Вам поудобнее?

– А как же я их-το могу оставить?²⁹– Но ведь сюда дадут священника другого.

– А я куда побегу от них?

– Да туда, где больше принесёте пользы.

– Нет уж, я здесь с ними умирать буду.

– Но ведь здесь может справиться самый простой батюшка?– Вот я и есть самый простой.

– Вам уже надо носить митру.

– А зачем мне митра, мне и так хорошо.

– Для большей славы Божией.

– Она не от митры, а от доброй жизни.

– Ну, ведь живете Вы, как настоящий монах.

– О, до монашества мне далеко.

– Но все-таки живете Вы один, без матушки.

– Ну и что ж, и бесы живут по одному.

– Читаете каждый день правило.

– И бесы его слушают внимательно.

– Ну, ведь бесы креста-то иерейского не носят?

– Э, все они носят.

– Но ведь креста-то они бояться?

О. Николай улыбается. Больше ему, кажется, нечем возразить. Но он ещё не сдаётся.

– Ну, а если бы Вас епископ перевёл на другое место?

– Тогда другое дело.

– Поехали бы с охотой?

– Ну, не с охотой, а пришлось бы поехать.

– А «их-το» как оставили бы?– Господь им пошлёт другого батюшку.

– Но такого-то у них уже не будет?

– А, может, и лучше будет.

– И Вы бы служили на другом приходе?

– Служил бы, конечно.

– А «этих» не жалко?

– Конечно, жалко.

– А сами не хотите?

– Конечно, не хочу.

– Ну, а все-таки искушения бывают, хочется получше приход?

– Конечно, хочется, дороги здесь плохие.

– И Вы боретесь с этим искушением?

– Конечно, борюсь.

– Ну, да будет на все воля Божия.

– Конечно, это самое главное.

Весь склад этих мыслей батюшки показывает, что он живёт высокой духовной жизнью и во главу угла ставит не свои личные интересы, а волю Божию.

Поистине, это «живая» пастырская душа, которая готова переносить все неудобства жизни ради своих пасомых, готова с ними даже умереть, если на то будет воля Божия.

О, как хочется чтобы у нас побольше было таких вот батюшек, которые не гонялись, например, за московской пропиской, не выбирали бы себе хороших приходов, с шоссейной дорогой, да богато обставленной квартирой. Которые не копали бы друг под друга «ямы», чтобы другого батюшку сместили, а его поставили. Как это все низко и подло в глазах служителя Престола Божия. Например, клевещут, пишут неправду на другого священника с тем, чтобы занять его место.

Да будет раб тот неключимый,

Извержен сам и брошен в огнь,

Кто мстит собрату, нетерпимый,

Наследит тартар вечный он...

«Живые души!» Дай Бог, чтобы вас было как можно больше в нашей жизни. Чтобы эти «живые» служители Престола Божия «оживляли», «воскрешали» мёртвые души к новой жизни, чтобы они были «благоуханием» Христовым везде и всюду, как говорит об этом св. апостол Павел. Ибо только живая душа может прославить Господа нашего Иисуса Христа и везде – в горе, радости, тоске, стеснении, достатке, нужде, муке, страдании, самой смерти – сказать Спасителю: «Тебе, мой Господь, осанна».

Итак, милосердие, как вечный идеал, как Божественная добродетель, как ценность, без которой жизнь на земле была бы бойней, самоуничтожением, самопожиранием. Отсюда, милосердие должно умножиться в людях, расти, увеличиваться, особенно в нас, христианах, оно должно сиять, благоухать, цвести в сердцах наших, как цветок абсолютной ценности, абсолютной красоты.

Милостивых Господь обещал помиловать на Страшном Суде. И будет так!

Чистота

Пришлось слышать рассказ одного священника. Он отпевал 13-летнюю девочку.³⁰ Она пыталась перебежать шоссейную дорогу, по которой одна за другой шли на быстром ходу автомашины, мотоциклы и проч. Девочка, видимо, спешила домой к матери или, может быть, наоборот, мать послала свою дочь по какому-нибудь срочному делу. Словом, бедная девочка, выждав момент, когда стало меньше машин на дороге, быстро бросилась через дорогу. Вот тут-то и случилось ужасное, чего она, малютка, не ожидала... Из-за машины на полном ходу выскочил мотоцикл с коляской и... ударил девочку так, что она больше не встала с дороги...

Теперь она лежит в гробе. Её принесли в церковь отпевать. Маленький гробик утопал весь в цветах. Провожать её пришла вся школа, где она училась: мальчики, девочки, учителя, родители, родные, – словом, храм был полон народа.

Но что поразило священника, а, может быть, и всех стоящих в храме? Покойница улыбалась. Её лицо сияло какой-то тайной радостью.

Как! В такой ужасный момент пред лицом страшной смерти оставить на лице свет неземной радости! Наоборот, не чувство ли невыразимого страха должно бы исказить лицо покойницы, когда она неожиданно увидела пред собой грохочущую машину? Может быть, девочка перебегала дорогу с какой-то неожиданной радостью в сердце, которую она несла своей маме?

Но ведь страшный момент встречи с машиной разве не мог мигом изменить её настроение?

Нет! Здесь другое. Здесь какая-то тайна. Здесь, видимо, была у девочки какая-то «иная» встреча. Встреча, которой никто другой, кроме неё, не видел...В самый трагический момент смерти к ней слетел Ангел чистоты, слетел с неба и тихо ласково ей улыбнулся. И вот эта святая небесная улыбка, как откровение нового, дивного радостного бытия запечатлелась на детском личике девочки. Она увидела разом то, что мы называем «встречей» с Ангелом. И только эта встреча с небожителем (и ничто другое) могло заглушить страх у девочки пред ужасом смерти и оставить на её лице чувство какого-то приятного удивления, нежного легкого смущения и тихой счастливой загадки.

Когда родные и все школьники подходили прощаться с трагически погибшей девочкой, один мальчик спросил учительницу:- Анна Петровна, а почему Лида лежит и смеётся?

– Да это так... – ответила она задумчиво.

– А что, Анна Петровна, ей не страшно было тогда?

– Она разом умерла. Ударило её, и все.

– О, какая бесстрашная была, я бы и то перепугался, – заключил мальчик.

Да, и здесь немногие поняли эту тайну...

Господь сказал: «Блаженни чистии сердцем, яко тии Бога узрят» (Мф. 5, 8).

Девочка была дочерью верующих родителей. Она была крещёная. Она была чистая душой и телом. Вот она и увидела Посланника Божия, прекрасного и предоброго Ангела чистоты, который взял её чистую душу и вознёс на небо.

А сколько душ гибнет совсем, когда мы рассеянно перебегаем дорогу жизни?!

А вот другой случай, взятый из письма.

В начале сентября 1968 года в одном подмосковном городе умерла девушка лет 38. Она была крепкой и бодрой, и никто даже не думал, что через короткое время она умрёт. Вдруг она заболевает неведомой болезнью и попадает в больницу. В течение двух-трёх месяцев её лечат. Но с ней делается все хуже и хуже. Видя, что улучшения нет, девушка поняла инстинктивно, что её дни сочтены. Хотя близкие не открывали ей, что у неё рак, однако как христианка она стала готовиться к иной жизни.

Характерно, что будучи ещё молодой, она по душе была мудрой рабой Божией. Всю свою жизнь она доверила Господу Иисусу Христу и была любящей Его невестой. Ещё больше её сердце доверилось Господу, когда люди не могли ей помочь в болезни. Она сильно страдала. Боли в правом боку были невыносимы. С неохотой она принимала болеутоляющие уколы. Но и те притупляли боль лишь на короткий промежуток времени. Страдания вновь обострялись с ужасной силой...

– Как зверь когтями рвёт мои внутренности, – говорила она тихо, кто её спрашивал об этом.

Действительно, рак как лютый хищник, безжалостно рвал и жадно «ел» её организм. Впадая от боли в бессознательное состояние, больная тихо шептала одни и те же слова: «Господи, уменьши мои страдания». Когда приходила в сознание, её спрашивали: «тебе очень больно?»

– Нет! – отвечала больная, – у меня ничего не болит. Господь очень милостивый.

Но были минуты, часы, когда она мучилась «огненным» мучением. Видимо, Господь очищал её душу до Ангельской чистоты.

Вот её последнее письмо, писанное одному священнику уже из больницы. Привожу почти дословно.

«Простите, – пишет она, – за все простите меня. Никак не могу написать Вам. Никак моя болезнь нейдет на улучшение. Сейчас ещё распухла нога до таза. Вызывали хирурга. Вот лежу совсем недвижима, не только бок, но и никак не повернуться. Иной раз от болей не хватает терпения и бывает ропот. «Господь неумолим», – бывают мысли. А после самой на себя горько, что нетерпелива. Лежу около двух месяцев, и все то же. Сестра плачет обо мне. Не знаю, получали ли Вы, Вам писала давно. Батюшка, прошу Вашей помощи. Врач, который лечит (женщина) на меня раздражается, потому что я верующая, несколько раз упрекала меня. Поэтому помощи мне от них мало. Особенно, конечно, не надеюсь – как Господь. Пишу лёжа, простите за все, помолитесь.

Недостойный. А.»

Это письмо, написанное карандашом, неровным, больным почерком, выражает чувство глубокой веры в Бога, чувство большого страдания, «безответной» молитвы и, в конечном счёте, надежды, что Господь все-таки не оставит.

Эта девушка умерла в 9 часов вечера. Её пособоровали перед смертью и причастили Святых Христовых Таин.

В другом городе, более чем за сто километров от больной, была её подруга. И вот в час её кончины подруга, утомлённая, прилегла на диван отдохнуть. Видит как бы в полусне два светлых юноши ведут маленькую девочку по воздуху. Одновременно слышится тихое заунывное пение.

– Куда её ведут? – спросила подруга.

– Венчать, – был ответ.

– Но почему поют так заунывно?

Очнувшись, подруга недоумевала, что бы значил этот сон. Вскоре ей сообщили, что её подруга А. тихо преставилась ровно в 9 часов вечера. Вот её-το душу, ведомую Ангелами, она и видела во сне как раз в эти часы.

Поразительное совпадение. Но, главное, что и здесь святая тайна смерти. За девять часов до смерти больная говорила, что ровно в девять вечера за ней придут. Так ей сказали.

«А какая она красивая лежала в гробу», – пишет в письме очевидец. Почему красивая? Сто двадцать дней и ночей страдания разве не могли сделать её страшной и уродливой телом? Да, очевидцы говорили, что А. сделалась неузнаваемой. Из полной, стройной девушки сделался «труп». Но отчего лицо оставило на себе печать такой красоты и невысказанного сокрытого блаженства? «Лежала в гробу, как живая. Будто уснула. Будто вот-вот что-то скажет!»

Да, и здесь Ангел чистоты невидимо для других, тихо сошёл с неба и осиял страдалицу в момент её смерти. Оттого печать неземной красоты и тихого радостного покоя легла на лицо усопшей Невесты Христовой. Огонь страданий очистил её душу от греховных дел и освятил Ангельской чистотой горней непорочности.

Где ты сейчас, земная страдалица и небесная сожительница? Какая честь и слава, какая радость и блаженство, какой пресветлый сад или чертог принял тебя, Божия раба А.? Ушла ты от нас, своих земных друзей в область вечного света и вечной радости. А мы все ещё здесь томимся тревогами жизни и ноем, вопием под тяжестью своих грехов. Для тебя кончились земные испытания. Все осталось позади. А ведь было, что и ты «мучилась» земным странствием. Вот твои слова, написанные также из больницы в форме четверостишья :

Добрых слов как мало в мире,

Холодеет в нем душа,

Только радость в Божьей силе

Окрыляет нас всегда...

Мучилась так же, как и мы мучимся, страдала, переживала в мире, как и мы теперь. Холод и неправда жизни страшили тебя, но теперь все позади. Где ты сейчас, наш вымученный ангел? Выстраданная чистота! Забудешь ли нас, своих земных друзей? И как многие твои подруги завидуют теперь тебе!..

Кстати припомнить, что больная всегда просила Матерь Божию, чтобы ей умереть на праздник Успения. Очень уж она любила этот праздник. И вот ведь выпросила! Цитирую письмо подруги: «Цветов ей принесли много живых, гроб украсили хорошо астрами и гладиолусами.³¹ А когда я приехала к ней в последнее воскресенье, она лежала без памяти, головка набок висела, дыхание, как в кипящем чайнике, а сердце стучало, что даже чрез рубашку видно было, и на шее пульс прыгал. Вся потная, все лицо в каплях.

А потом открыла глаза, узнала меня да как обхватит руками:- Милая, да ведь ты знаешь, я умираю. Как хорошо, что я ещё вижу тебя...

– Хочется тебе поскорее увидеть Господа? – спросила её подруга.

– Нет! Как Сам сподобит, положилась в Его волю, страшно будет предстать пред Господом. Суд впереди, не знаю, что меня ждёт, но как-то я не боюсь его, целиком положилась на Господа. Ведь какой Он милостивый во всю мою жизнь, даже сейчас вот так я благодарна за все Ему.

Плакать не велела. Жалеть, говорит, совсем нечего, молитесь Господу, и вас не оставит...»

Так вот она выпросила у Матери Божией, чего хотела.«...Когда вносили её в церковь, читали часы пред Литургией. Чтец читал кондак Успению: «В молитвах неусыпающую Богородицу...», батюшка шёл кадить...»

Святая чистота – бесценное сокровище! Ангельская жизнь, украшение земнородных. Как многие желают тебя иметь! Как многие плачут о тебе, зовут тебя к себе. Но ты там живёшь, где слезы о грехах, где смирение, где любовь святая, где мир и самоотвержение, где самозабвение до смерти...

Если другие духовные ценности (выше указанные) представляют вечное достоинство, как идеал добра, то чистота в особенности. Её девственный лик ярко воплощён в Иисусе Христе, Сыне Божием, и в Деве Марии. Это идеальные носители высокой чистоты и святого целомудрия. И вот чьё сердце особенно жаждет чистоты, жаждет, потому что истомилось, измучилось, исстрадалось в нечистоте, тот чаще «докучай» Ей – Деве Пренепорочной. Плачь перед Ней, умоляй Её.

И как бы ты глубоко ни пал в своей нечистой жизни, не унывай, не отчаивайся. Она все равно тебя не отринет. Не оттолкнёт. Не оговорит. Как Дева и Мать, Она скорее пожалеет твою смрадную грешную душу и обнадёжит Своей помощью.

Затем следует молиться усердно непорочным девам и жёнам, достигшим чистоты большим трудом и многими слезами. Вот они: святые великомученицы Варвара, Екатерина, Анастасия Узорешительница, святые Мария Магдалина, Мария Египетская. Девственникам – апостолу Иоанну Богослову, великомученикам Пантелеймону, Георгию Победоносцу. Также молиться святым Ангелам-Хранителям своим.

Почему чистота особенно прославляет Христа и воздаёт Ему «осанну»? Потому что в ней залог вечной жизни. В ней красота и сила. В ней удивление и восхищение добрых и зависть и коварство злых.

Чистота может быть многовидна.

Чистота дев непорочных, чистота жён замужних. Чистота естественная от природы. Чистота выстраданная, очищенная огнём многих слез. Чистота девства. Чистота юности святой. Чистота иноческая. Чистота священническая. Чистота мысли, чистота слова, чистота жизни. Но она одна чистота. Единственная. Неделимая. Святая и простая.

О ней вот и поёт бедный слепец, грустно склонив свою тёмную голову:

Зайду ли я на гору высокую,

Узрю ли я бездну глубокую, –

Где я на свете не тоскую,

Тебя лишь, чистота, взыскую...

Гробик ты мой, гробик,

Ты мой вековешный домик,

Желты пески – постеля моя,

Камни остры – соседи мои,

Черви злые – друзья мои,

Сырая земля – матерь моя.

Матерь ты моя, матерь,

Прими меня в вечный покой,

Измучился я весь – сын твой...

Господи, помилуй!

Да, святая чистота вожделенна. Но как высоко она стоит от нас. На какой высокой горе её светлый образ!.. И вот иной страдалец как много трудится, чтобы добраться до этой чистоты. Карабкается он по утёсам, пролазит по ущельям, добирается до каменистых тропин и... вдруг срывается, летит вниз. О, ужас! О, несчастье! Благо, если он совсем не разобьётся об острые камни. Оправившись, он снова карабкается в гору и, оступившись, снова летит вниз. И так не один год, даже годы. А то и всю жизнь.

Особенно трудно вот в наши дни, когда соблазнов для ищущих чистоты, как змей ядовитых в омуте. Что ни шаг, то искушение, что ни минута жизни, то бесовское нападение.

– Что это, или мода такая пошла ныне, – входя в дом, говорит человек средних лет своей жене.

– А что такое?

– Да вот, видишь ли, в городе все женщины ходят почти в чем мать родила. Идут и не смущаются, что так; мне, мужчине, и то стыдно смотреть на них, а им хоть бы что.

– А это французские блузки пошли такие.

– На что нам французские, мы-το ведь русские?

– Ну и что, зато экономно, легко и красиво.

– Что? Красиво? Эх ты, старая дура, и тебе, знать, нравится.

– А вон Безумова Ольга Карловна куда старше меня, и та носит уже такую «сорочку».

– Безумова, Безумова, – вспылил муж, – все вы, бабы, безумные, скоро совсем будете ходить нагие.

– И будем, если выйдет такая мода.

– Ну уж тогда... – неловко замялся муж и не мог подобрать что-либо для ответа. Его честное сердце возмутилось до предела. Он повернулся и вышел из дома.

«Горе миру от соблазнов», – сказал Господь. И ещё: «Невозможно не прийти соблазнам, но горе тому человеку, чрез которого соблазн приходит...»

Будущий век

Да, если хотите, то это один из серьёзных соблазнов нашего времени. Один из писателей (Роман Беллами) написал книгу «Будущий век», где он весьма основательно берётся решать вопрос, есть ли вообще вечная жизнь. И, конечно, писатель решает этот очень важный вопрос для всех людей, всего человечества по- своему.

«Пожалуйста, – говорят ему люди более сдержанные, – судите об этом, как Вам заблагорассудится, как Вы считаете нужным, но учтите, что здесь есть что-то такое, которое и Вас лично касается непосредственно. Не признавая вечной жизни (будущего века) как абсолютно реального бытия, Вы сами себя исключаете из этой жизни, и Вам придётся довольствоваться только... минутной земной жизнью. Однако и это не все. Если Вы исключаете «Будущий век», т.е. считаете его несуществующим совсем, а другой, подобный Вам, принимает этот будущий век как реальное духовное бытие, то ещё неизвестно (по крайней мере, для некоторых), кто из вас прав и кто не прав. А вдруг (допустите это хоть на минуту), что Ваш оппонент абсолютно прав, тогда Вы чего лишаетесь? Вечной жизни. Очень многого Вы лишаетесь, даже безмерно многого».

И если мы на земле боремся за каждую минуту нашей жизни, особенно наука медицина, боремся за каждого человека, кто бы он ни был; хотим, чтобы человек как можно дольше прожил на земле, то жизнь вечная разве не стоит того, чтобы о ней говорить, думать, её искать, её суметь почувствовать, в ней убедиться.

О, какой великий соблазн нашего времени – оспаривание вечной жизни. Будущего века!..

Чувствуя в себе этот «великий спор», поэт пишет:

Сумрак тот, там спор и крики, –

Я брожу, как бы во сне,

Не хочу тех воплей диких,

Жажду, Ты чтоб был во мне...

Настоящая периодическая литература все громче и громче говорит «о бессмертии». Журналы, газеты, брошюры помещают статьи различных писателей, в которых слышан отчаянный «вопль» души человеческой.

– Хочу жить вечно! Зачем так мало я живу на земле? Дайте мне бессмертие! Дайте вечную жизнь!

И вот учёный мир усиленно «изыскивает» пути к бессмертию человека. Причём, «бессмертие» не только как бессмертие дел человека, сделанных для блага общества, но желание личного бессмертия, т.е. такого же, какое оно есть на земле – личной жизни со всеми пятью чувствами: зрением, слухом, обонянием, вкусом, осязанием.

Как раз такую жизнь за гробом даёт нам святая вера в Бога. Но дело в том, что человеку дано полное право верить или не верить в Бога, а отсюда значит, верить или не верить в будущий век. Вот тут-то и начинается, как говорят, «тарарам» в душе человека. Если верить, что говорит Библия о вечной жизни, о Боге, – слишком просто, даже нелепо, ненаучно. Если одним махом все это отрицать, – слишком опасно, тогда может получиться так, как говорил простой мужичек учёному студенту – своему сыну:

– А ты, сынок, смотри, не отгребай вечные-то муки, а то как бы самому в них не попасть.

– Да очень уже, папа, глупо и жестоко. За такую малую земную жизнь и вечно, бесконечно мучиться!

– Хотя, по твоему разумению, может быть, жестоко, но вот по моему разумению справедливо.

– Да как же это?

– А вот как. Если ты почитаешь жестоким вечно гореть в огне за какие-то 70–80 лет греховной жизни на земле, то как расценивать поступок человека – жестокий он или не жестокий, – если он по своему суемудрию и гордости топчет кровь Сына Божия, которая пролита именно за него? Ведь кровь любого невинно пострадавшего человека священна. А тут мы топчем, хулим Священную Кровь Самого Бога.

Да, очень много страшных соблазнов на пути спасения. Ну вот, например, оспаривание девственной жизни.

– Что это ты, Сашенька, все болеешь да хиреешь? – спрашивает молодая соседка встречную девушку.

– Да уж, Алла Пигасиевна, так надо, наверное.

– Нет, – лукаво мигая, говорит Алла П., – не так надо, а вот выходила бы ты замуж и была бы здорова.

Девушка от неожиданности порозовела. Её бледное лицо залилось румянцем.

– Нет уж, не от этого я болею, – тихо, но внятно ответила она.– Как раз вот от этого и болеешь. Вон Парашка Грязнова также все болела, а как расписалась с Гришкой Барахловым, так и на человека похожа стала.

Больно было слушать Саше эти рассуждения пустой женщины, она поклонилась и пошла.

– Знать опять потащилась в церковь, все молится, поклоны бьёт, – возбуждённо рассуждала позади Алла Пигасиевна...

А вопросы пищи, одежды, жизни, разве не являются большим искушением для людей? Одни говорят, что все можно есть, все Бог создал для человека, и ничего поганого нет. Пища нас не приближает к Богу. Так и апостол Павел учит. А то посты выдумали в среду и пятницу...

А другие говорят:

– Жизнь даётся один раз. Поэтому жить надо с разумом, а не так, как учит Церковь. Как зарядит с детства, так и до самой старости – молитвы, посты, поклоны. Вон как раньше жили бояре, князья да цари разные. Они наслаждались жизнью. Жили в чертогах да теремах, с жёнами, детьми, слугами. Разъезжали на тройках в разряженных каретах. Ели так, что столы ломились от всякой всячины. А уж пили-το! Ой! Ка­ких только вин у них не было: и индийских, и грузинских, и молдавских и всяких-всяких. А под старость, да что под старость, накануне самой смерти они обычно принимали схиму и оказывались в числе святых. Вот сколько их в календаре-το: цари, патриархи, князья, бояре, военачальники всякие, а простых-то мирян совсем нет.

И все соблазны, все искушения! Да, видимо, будущий век не даром даётся.

Господь сказал: «Горе миру от соблазнов».

А вот ещё, человек загорелся желанием исправиться от порока осуждения, обмана, самоблудия и прочее. Но как он ни старается воздерживаться от того или иного порока, вдруг опять согрешает. Плачет, укоряет себя, томит голодом, поклонами. «Не буду больше, не буду этого делать». Но вот прошло несколько дней, и опять приступ страсти, опять этот грех кажется сладким, опять его хочется сделать. Разом забыты все обещания, забыты слезы, клятвы, – все забыто и... грех опять повторился. О Боже, что делает человек! Рвётся, мучится, томится, но уже поздно. Он снова грубо согрешил, оскорбил своего Господа, обманул Матерь Божию, Которой обещал больше этого не делать.

И вот так повторяется несколько раз. Наконец человек говорит: «Все равно мне не исправиться. Нет, нет! Все! Нет для меня спасения. Мне и Бог-то не помогает. Рвусь, как ниточка, натянутая до предела, а Бог молчит. Не пошлёт сил стоять. Или Ему все равно? Или Он такой жестокий?³² Буду жить, как жила. Как все. Есть, пить, блудить. Или замуж пойду. Или ещё что сделаю. Все равно я погибшая. Никому не нужная...»

Вот такие и подобные искушения строит диавол на пути к чистоте и будущему веку. И преодолевать их надо молитвой, постом, исповедью, причащением и терпением.

Диво истории

До нас дошёл латинский перевод замечательного письма. Письмо написано Иоанну Богослову святым Игнатием Богоносцем. Иоанн Богослов был приёмным сыном Матери Божией – Деве Марии. И вот святой Игнатий просит в этом письме апостола Иоанна приехать вместе с Девой Марией к ним.

«Есть и здесь много женщин наших, – пишет он в письме, – жаждущих видеть Марию Иисусову... Она ведь исполнена всякой благодати, чистоты и всех добродетелей, как дева. И как говорят, в преследованиях и скорбях Она весела, в нуждах и недостатках не жалуется, оскорбителям признательна, на докуки радуется и не медлит прийти на помощь. Смиренным же предана и для преданных ещё смиреннее смиряется. И давно всеми возвеличенная, хотя книжники и фарисеи поносят Её.

Кроме того, многие говорят о Ней. И мы верим, что в Марии Иисусовой с человеческим естеством сочетается естество ангельской святости и чистоты. И нам хочется видеть это Небесное диво и священнейшее чудо.

Так же (Иоанн) постарайся удовлетворить наше желание и будь здоров. Аминь».

А вот письмо святого Игнатия Богоносца, написанное прямо к Деве Марии.

«Христоносице Марии Ея Игнатий.

Тебе надо было бы укрепить и утешить меня, новообращённого, ученика Твоего Иоанна. О Твоём ведь Иисусе я узнал то, что дивно сказать, и поражён слышанным. А от Тебя, всегда бывшей близкой и связанной с Ним, и сведущей в Его тайнах, от души желаю получить извещение о слышанном. Я писал Тебе ещё в другое время и спрашивал о том же самом. Будь здорова, и новообращённые, которые со мною, от Тебя и чрез Тебя и в Тебе укрепляются. Аминь».

Пречистая Дева получила это письмо. Прочла, обрадовалась. Видимо, села за стол, оправила Свои одежды и Своими руками написала Игнатию ответ. Это просто чудо. Оно заставляет нас плакать от радости и умиления. Как это Она – наша Матерь Божия писала письмо. И как мы счастливы, что есть у нас эти любезные сердцу благоуханные строки.

Вот Её ответ:

«Игнатию, вселюбезному соученику, смиренная Мария, прислужница Иисуса Христа.

Об Иисусе что слышал и узнал от Иоанна, истинно. Верь тому, держись того и принятый на себя обет христианства храни непоколебимо. И привычки, и жизнь сообразуй обету. Что до Меня, то Я приду вместе с Иоанном посетить тебя и тех, кто с Тобой. Стой в вере и поступай мужественно. И да не беспокоит тебя суровость преследования; но да будет сильным и да радуется дух твой в Боге спасительном твоём. Аминь».³³

Могучее и неизгладимое впечатление, которое производила на очевидцев Дева Мария, изображено яркими словами в замечательном письменном памятнике, известном под названием «Письма святого Дионисия Ареопагита к апостолу Павлу».

«Исповедую пред Богом, о, славный учитель и путеводитель наш, что ещё невероятным казалось, чтобы могло быть ещё существо так обильно исполненное Божественной силы и дивной благодати, кроме Самого Великого Бога. Но я видел не только душевными, но и телесными очами то, чего никакой ум человечес­кий постигнуть не может. Да, да! Я видел собственными очами Богообразную и выше всех духов небесных святейшую, Матерь Христа Иисуса нашего. Я удостоился этого по особой благодати Божией, по благоволению верховного из Апостолов и по неисповедимой благости и милосердию Самой Пречистой Девы. Ещё и ещё исповедую пред всемогуществом Божиим и пред преславным совершенством Девы, Матери Его, что когда Иоанн, верховный Апостол и высший пророк, сияющий в земной жизни своей, как солнце на небесах, ввёл меня пред лицо Богообразной Пречистой Девы, то меня озарил не только извне, но и изнутри столь великий и безмерный свет Божественный, и кругом разлились столь дивные ароматы и благоухания, что ни тело моё немощное, ни даже дух мой не могли вынести столь чудных знамений и начатков вечного блаженства. Изнемогло сердце моё, изнемог дух мой во мне от Ея славы и Божественной благодати. Свидетельствуюсь Самим Богом, рождённым от Её Девичьей утробы, что если бы не были твои божественные наставления и законы ещё так свежи в моей памяти, то почёл бы Её истинным Богом и почтил бы Её поклонением, какое должно воздавать одному истинному Богу. Она поистине Диво истории – Дева Пречистая, Матерь Бога...»

О внешнем виде Пречистой Девы Марии пишет историк Никифор Каллист.«Она была роста среднего или, как нынче говорят, несколько более среднего; волосы златовидные, глаза быстрые, с зрачками как бы цвета маслины, брови дугообразные и умеренно-черные, нос продолговатый, уста цветущие, исполненные сладких речей, лицо не круглое и не острое, но несколько продолговатое, кисти рук и пальцы длинные...»

По преданию, передаваемому св. Амвросием Медиоланским, «Она была Девой не только телом, но и душой, смиренна сердцем, осмотрительна в словах, благоразумна, немногоречива, любительница чтения, трудолюбива, целомудренна в речи. Правилом Её было – никого не оскорблять, всем благожелать, почитать старших, не завидовать равным, избегать хвастовства, быть здравомысленной, любить добродетель. Когда Она, хотя бы выражением лица оскорбила родителей? Когда была в несогласии с родными? Когда погордилась пред человеком скромным? Посмеялась над слабым? Уклонилась от неимущего?

У Неё не было ничего сурового в очах, ничего неосмотрительного в словах, ничего неприличного в действиях; телодвижения скромны, поступь тихая, голос ровный, так что телесный вид Её был выражением души. Олицетворением чистоты. В беседе с другими Она сохраняла благоприличие, не смеялась, не возмущалась, особенно же не гневалась. Совершенно безыскусственная, простая, Она нимало о Себе не думала и, далёкая от изнеженности, отличалась полным смирением.

Относительно одежд, которые носила, Она довольствовалась естественным цветом их, что ещё и теперь доказывает священный головной покров Её.

Коротко сказать: во всех Её действиях обнаруживалась особенная благодать...»

Прекрасная Мария, – восклицает в восторге святитель Амвросий Медиоланский, – представившая нам образ священного девства и поднявшая ко Христу святое знамя непорочной чистоты!..»

Во всем мире Одна Ты нам Богом дана,

Христианское наше спасенье!

Благодатью полна, для хвалы создана,

Ты нам грешным всегда утешенье.

Ты всю жизнь отдала, а любовь сберегала;

Велико Твоё было терпенье!

Этот царский венец Тебе дал наш Отец

За любовь Твою и за смирение.

Постоянно в скорбях все о наших грехах,

Научаешь всему нас благому!

Ты нам светишь всегда, путевая Звезда!

И к пути нас приводишь святому.

Да в любой нам беде помогаешь везде,

Защищаешь от всех нас напастей!

Угоняешь врагов от убогих домов

И спасаешь от всяких несчастий.

Для простых Ты сердец есть источник чудес;

Направляешь на путь их пригожий,

Руководишь судьбой и ведёшь их с Собой,

Пред Престолом приводишь их Божьим.

На земле, в небесах Ты творишь чудеса!

Ты Собою весь мир наполняешь!

Благовонный елей Ты любовью Своей

В наши души больные вливаешь.

Для любви и чудес Ты нам Бога с небес

Привела и опять проводила,

Ты всегда без конца за нас молишь Отца,

Ты весь мир, как Сам Бог, возлюбила.

Ты на грешной земле не оставь нас во зле

Береги нас от сонмищ лукавых,

Не оставь нас в беде и на Страшном Суде

Приведи нас на сторону правых.

Освяти нашу мглу, не отвергни хвалу,

Ты безмерную честь заслужила!

Всей душой в чистоте преклоняемся все,

Тебе, Мать и Царица Мария!

– О, как я люблю Матерь Божию, как я люблю Её, – тихо шептала умирающая юная монахиня.

– А за что ты Её любишь? – спросила осторожно сестра.– Я и сама не знаю, – ответила та.

Потом, немного подумав, сказала:

– Наверное за то, что Она дала нам Господа Иисуса.

– А ещё за что?

– За то, что Она чистая-чистая, как солнышко.

– А ещё за что?

Умирающая не сразу ответила. Только на её закрытых глазах по бледному лицу одна за другой побежали горячие слезы... Потом тихо, совсем тихо, из мертвен­но-бледных уст раздался слабый почти детский лепет:

– А ещё за то л-ю-б-л-ю М-а-т-е-р-ь Б-о-ж-и-ю, ч-т-о с Н-е-й л-е-г-к-о и с-л-а-д-к-о у-м-и-р-а-т-ь !..

Это был последний гимн на земле, гимн любви к Деве Марии от нежно любящей Её девственной души. А уж там-то на небе она стала неразлучно с Владычицей мира навечно. И в какую только светлую одежду чистоты облекла Владычица Свою любимицу. И по каким только садам и цветистым лугам водит Она – Матерь любви чистых дев, возлюбивших Её на грешной земле любовью великой!..

Голубицы

В одной книге рассказывается про некую девушку Ираиду, которая в немецкую оккупацию была взята гитлеровцами и подвержена пыткам. Она служила на оккупированной Украине в одном бедном храме псаломщицей и помогала средствами одной бедной и многодетной семье. А эта семья была связана с партизанами, которые укрывались в лесу. Ираида знала все это и даже сама чем могла помогала им. И вот её арестовали, когда она была дома и читала Псалтирь.

В комнату, где она жила с бабушкой, ночью неожиданно постучались. Стучался сосед. Она открыла. Но вместо соседа вошли трое вооружённых немцев. Было ясно, что пришли её арестовывать.

– Вы Ираида Петровна будете? – спросил её офицер на ломаном русском языке.

– Я, – ответила девушка.

– Вас мне приказано арестовать.

– По каким причинам?

– Здесь разговор нет, какой причин, одевайтесь!

Девушка быстро оделась, простилась с бабушкой.

Та начала рыдать. Её грубо оттащили в сторону. Перекрестившись на свои иконки, которые она так любила, Ираида вышла из дома. На дворе была грязь. Шёл дождь.

Её повели по темным улицам городка. Наконец, пришли к большому мрачному дому, в подвальных окнах которого чуть горел свет. И вот здесь-το начались пытки для бедной девушки. Её допрашивали сразу несколько человек. Требовали от неё признания в деле содействия партизанам. Били по столу кулаком. Наставляли пистолет в лицо. Грозились расстрелять и бросить собакам, как гадину. Ираида внутренне молилась и только одно и говорила: «Я ничего не знаю, мне ничего не известно». Её пытали, морили голодом и жаждой, таскали за волосы по земляному полу подвала. Девушка тихо молилась и призывала на помощь Господа Иисуса Христа.

Так продолжалось несколько дней и ночей. Наконец, решили испытать ещё одну пытку для Ираиды, чтобы вынудить её признаться в преступлениях, ей приписываемых.

В камеру, где она находилась, вошли двое: немецкий офицер и солдат. Девушка стояла на коленях и молилась.

– Молитесь, а говорите неправду!

– Спаситель велел полагать душу свою за ближних.

– Мы тоже ближний.

– Нет! Вы оккупанты.

– Мой бог тоже есть.

– Гитлер!

– Молчать, собака!

Её повели внутрь подвала. Девушка уже не могла идти. Она так ослабла, что еле шла. Её взяли под руки. В одном тёмном месте на повороте она споткнулась о камень и повисла на руках конвоиров. Её тащили волоком. Спускаясь по каким-то грязным ступенькам вниз, она сильно ударилась головой о каменный угол стены и потеряла сознание. Её положили на сырую землю. Девушка тяжело дышала. Из пробитой головы струилась кровь. Белый простой платок, которым она была повязана, весь был омочён вязкой кровью. Слабый подвальный свет скупо освещал её бледное исхудавшее лицо. В бессознательном состоянии она что- то говорила, читала отрывки из псалмов, потом открыла глаза...

– Вставать изволите, – полунасмешливо сказал офицер.– Я умираю, – тихо, но внятно сказала девушка, – а вас всех п-р-о-щ-а-ю, так велел Христос...

Она медленно закрыла глаза, тихо потянулась, и душа её – чистая и верная Богу и ближним – отлетела на небо.

Это ныне, в наши дни, в XX веке.

А вот это – далеко в прошлом, IV век нашей эры.

Казалось бы, что слабые жены, нежные девы не могут переносить муки и противостоять непреклонной воле мучителей. Между тем святоотеческая история предлагает нам рассказы о великом мужестве при страданиях святых подвижниц и мучениц. Слабость пола не останавливала их ни пред какими угрозами и пытками. И даже казалось, чем ни слабее было существо, тем сильнее оно укреплялось Всемогущей силой Христовой. Такова была и великомученица Евфимия.

Она происходила из Халкидона. Правителем был тогда жестокий Приск. Он разослал повеление о собрании всех жителей на праздник Марса – языческого бога. Язычники все явились с жертвами. Христиане – нет. Приск узнал об их местонахождении и велел арестовать. Всех было 49 человек, между ними была и Евфимия. Приказ правителя никто не хотел исполнять. Их заключили в темницу. Потом их мучили разными муками. Многих убили, иных сожгли в огне, иных утопили, иных закололи ножами.

Евфимию Приск хотел соблазнить ласками и подарками. Она была красива телом и душой. Видя непреклонность невесты Христовой, правитель пришёл в ярость и приказал растянуть мученицу на колесо с гвоздями и острыми ножами. Но Господь сокрушил это орудие, а слуги, исполнявшие эту работу, пали на землю. Потом святую Евфимию жгли на костре, но она осталась невредимой. Затем её тело строгали острым железом, после чего бросили в ров, где были ядовитые змеи и гады. Пилили пилой, жгли на сковороде, но ничто не могло поколебать веры святой мученицы Христовой. Наконец, на святую Евфимию выпустили голодных зверей.

– Господи, Иисусе Христе Боже мой, – взмолилась святая дева, – приими дух мой!

Одна медведица откусила ногу мученице. Истекая кровью, святая Евфимия предала свой чистый дух Господу.

* * *

Мученица Рипсимия, память которой Церковью празднуется 30 сентября, решилась лучше лишиться жизни, чем нарушить обещание девства.

Римский царь Диоклетиан послал отыскать себе красивую невесту. Ему указали на святую девицу Рипсимию, которая спасалась в одном монастыре. Царь приказал привести её к себе. Рипсимия не соглашалась. Она говорила, что посвятила своё девство Христу Богу. Диоклетиан пришёл в исступление и приказал мучить невесту Христову. У неё отрезали язык, её обнажили, растянули и привязали к четырём столбам. И так жгли огнём. Затем распороли чрево, выкололи глаза и рассекли всю на части. Такой же участи подверглись и другие девицы, которые были с Рипсимией. Они также не согласились нарушить своё девство.

– Моё девство принадлежит Господу, – говорила свя­тая Рипсимия.

– Ты будешь царицей, – уговаривал её Диоклетиан.

– Я невеста Христова и не хочу быть женой нечестивого царя.

– А я заставлю тебя муками.

– С моим Христом муки мне не страшны.

– Христос Сам умер на кресте. Так пишут наши историки.

– Он воскрес и поныне жив.

– Ты безумствуешь, Рипсимия.

– Ты сам безумец, царь, заставляешь кланяться бесам. Я им не поклонюсь, мучьте меня как хотите...

Она умерла за Господа, за чистоту своего девства. Умерла за святую правду и верность Христу.

О, сколько подобных «голубиц» нетленной чистоты поступили вот так же, как и святая Рипсимия. И нельзя говорить, что теперь нет подобных «Христовых невест», которые были бы Ему верны до смерти. Есть они и теперь, будут они и после нас, и до скончания века ими будет украшаться наша грешная земля.

А кто ныне несёт подвиг борьбы за чистоту и святость жизни, тот пусть ободрится. Пусть не унывает в этой тяжкой борьбе. Даже и тогда пусть не отчаивается, когда змий блуда опутает душу и ежечасно ведёт от одного болота в другое. Силен Бог спасти нас!

Крепись, бедная душа. Твёрже держись за ризу Христову, как ребёнок держится обеими руками за платье родной матери.

Для всех нас, верующих, терпящих, но доверяющих и любящих Господа,

Незримая уже звучит и веет

Дыханьем вечности грядущая Весна.

Гимн чистоте

О чистота, где ты живёшь? Не в царских чертогах, не в палатах у вельмож, а там, кто очистил себя от скверны плоти и духа и ходит в непорочности. О чистота, имеющая сиянье паче солнечного света. О чистота, кто тебя познает, тот ни на что тебя не променяет. О чистота, не ты ли для девственников источник радости? О чистота, не ты ли ангельское дело и херувимское одеяние? О чистота, святых слава и красота вечная святых!

О возлюбленные братия и сестры, девственники и девственницы, возлюбите чистоту, и она вас сделает святыми и милыми навсегда Богу.

О пречистая Дева Мария, Ты из пречистых Пречистая, из святых Святейшая, прости нам нашу нечистоту. Если Ты простишь нас, то уже никто нас не осудит на Страшном Суде. Прости же, Владычица, и помоги стать на путь непорочности. Аминь.

Письмо к ревнующим о чистоте

Что вам напишу, возлюбленные девственники и девственницы. Посмотрел я на вас – и почудился, рассмотрел – и удивился. Блаженны вы, девственники. Христос на вас радуется, и вы возрадуетесь о Нем. Блаженны вы, что вы отвергли земные утешения ради небесных. Блаженны вы, что возненавидели плоть и кровь, а возлюбили Христа. О, воистину премудры, воистину преблаженны. Кто наставил вас на путь сей? Кто ведёт по нему? – Христос. Он же и утвердит вас на этом пути.

О чудный полк, вы чуть-чуть пониже Ангелов. Они безплотны, а вы во плоти. Они не искушаются теперь, а вы ежеминутно терпите искушения. Не моими устами хвалить вас и не моим словом сплетать вам венцы! Ангелы, видя вас, чудятся. Демоны, взирая, трепещут. Трепещут и зло-тихо шипят:

– Что это за люди и кто их породил такими? Или Мария их всех породила, или Иисус их всех создал? Почему они возненавидели сласть плоти и зачем мыс­лят о другом?

О демоны нечистые, не понять вам сладости девственной чистоты.

Но, возлюбленные, не всех я девственников хвалю и не о всех радуется сердце моё. Восхвалю ли тех, которые девство сохранили, но смирение потеряли? Восхвалю ли тех, которые облекли своё тело одеждами чистоты, а душу осквернили и сквернят сладострастными делами и мечтами? Восхвалю ли тех, которые уста не закрывают от многословия, которые чрево переполняют сладкими яствами, руки – стяжаньем, ум – сребролюбием? Восхвалю ли тех, которые очи потупят к земле, а гневные и злые речи мечут, как стрелы, при свете и во мгле?

О возлюбленные сестры!

Не достанет у меня слов, чтобы поругать вас и похвалить. О вас ведь скажет Сама Дева Мария Сыну Своему:

«О Сын Мой возлюбленный! Сии Мне подруги Мои и дети Мои, пусть они будут со Мною неразлучно и служат Мне...»

Скажет Она это Господу – и Он все это исполнит.

О возлюбленные, вы далеко от мирских. У них грязь ведь на голове, а у вас под ногами. Все вы хотите соблюсти девство; блаженны; как день лучше ночи, так девство лучше женитьбы.

Но не все ещё я сказал о девстве. Есть ведь девы, которые в девстве или с ранней юности потеряли свою невинность. Потеряли по насилию других, или по своей глупости, или уж по своей страстности. Что сказать таким «девам»? Девы они или не девы? Блудницы ли они? Или не блудницы? Христовы ли они невесты или бесовские наложницы? О, как трудно об этом решать нам. Но надо.

Скажу вам, бедненькие бедняжки, скажу вам всю такую правду. Скажу вам страшное и удивительное. Но скажу и заплачу от... радости!

Ведь и вы Христовы. Вы только заблудшие овчата. Но Он вас ищет пуще, чем неосквернённых. Он вас жалеет больше, чем необременённых. Скажу больше, Он за вами только и пришёл на землю. Пришёл и сказал: «Я пришёл не праведников спасать, но грешников: не здоровые имеют нужду во враче, но больные. Милости хочу, а не жертвы».

Но ты все-таки спрашиваешь, бедняжка:

– Покаюсь, Господь спасёт меня, но девою-то я буду или нет?

– Конечно, нет! Но святою ты будешь, если потрудишься усердно, как и Мария Египетская, и Мария Магдалина, и многие другие. А разве это не чудо, что святая будешь из грешниц? А больше тебе ничего и не надо. Святые будут с Господом, там же, где девы, но в каком- то другом месте. Не знаю.

– Как же спасаться всем нам?

– А вот как. Дева ли ты чистая или полудева нечис­тая – все равно, оставайся как есть и ищи Господа, а не ищи больше сладострастных наслаждений. Живи с Богом, а мужа не ищи. Вот тебя гонят из одного города – иди свободно в другой. Тебя не принимают дома – говори с улыбкой: «Я уже давно не нуждаюсь в нем». Тебя теснят везде – скажи: «Господь мой и вся земля моя». Тебе внушает враг: «Все равно погибнешь!» – отвечай ему смело: «Погибну для ада, а небо все равно будет моё». Диавол говорит тебе: «Ты не дева» – отвечай ему: «Хотя и не дева чистая, но дева очищенная...»

«Вкусите и видите, яко благ Господь». Аминь.

* * *

Поздним вечером в дверь вдруг постучали.

– Кто там?

Ударил ветер в стекло, и дождь залил стекла. Ах, это буря на дворе. Иду в свой угол. Вдруг через минуту в дверь опять застучали. Открываю:

– Кто здесь?

– Это я, батюшка, можно ли к Вам?

– Пожалуйста, что так поздно?

– Я давно здесь, стою, стучу, но, знать, ветер заглушает, не слышите.

Входит новопостриженный монах, лет тридцати шести.

– А, брат Николай!

– Нет, я уже Никодим.

– Тем лучше, поздравляю.

– Спасибо, батюшка, мне страшно.

– Что, дождя напугался?

– Нет, у меня чудо.

– Что за чудо?

– Двадцать лет назад я ещё мальчишкой был у одной старицы, она сказала на меня: «Этот монах будет».

– Какой из него монах, – ответили ей, – озорник он.

– Нет, нет! Будет монах. Никодим будет.

– Так что же здесь страшного? – спрашиваю.

– А как же, батюшка, вот постригли меня и назвали Никодимом.– Это и все чудо?

– Все, батюшка, но мне страшно как! Ведь за двадцать лет сказала-то!

– А старица жива ещё?– Недавно был я у неё до пострига, говорит: «Не забыл, как тебя звать-то?» – «Да как, – говорю, – Николай». – «Нет, – говорит, – Никодимом будешь». А потом дала стакан и в нем шесть – семь ложечек, говорит: «Греми сильнее». – «А зачем?» – говорю. «Узнаешь, – говорит, – сам скоро». И вот это было за две недели до пострига. А теперь назначают трапезным – это возиться там, значит, с чашками-ложками.

– Ну и что, – говорю пришедшему, – за чудо? Слава Богу, а ложки и чашки мой чище, да не бойся, не то увидишь ещё; с любовью и терпением все это делай.

– Благословите, батюшка, – улыбаясь говорит Никодим.

– Бог тебя благословит и укрепит, спасайся с Богом.

Уходит.

Дивны дела Твои, Господи, как все у Тебя и с Тобою премудро!...

Вышеуказанные добродетели (идеалы): вера, надежда, любовь и прочие, нами раскрытые, прославляют Христа Спасителя нашего. Они, как по лестнице, ведут человека ко Христу, ведут его на небо. Добродетели – это ступени, поднимающие человека все выше и выше.

Лествицы

Господь наш Иисус Христос начертал во Святом Евангелии десять ступеней «Заповедей Блаженства» (Мф. 5, 3–12), которые возводят душу к Богу.

Вот они:

1 – нищета духа,

2 – плач,

3 – кротость,

4 – алчба и жажда правды,

5 – милосердие,

6 – чистота сердца,

7 – мир душевный,

8 – поношение за правду,

9 – страдание за верность Христу,

10 – вечная радость и блаженство.

Эта духовная лестница, начертанная нам Спасителем. По этой лестнице мы должны идти, начиная со смирения и кончая страданием за Господа.

Есть и другие лестницы у святых отцов с большим числом ступеней (преподобный Иоанн Лествичник – 33 ступени) и меньшим числом (преподобный Антоний Великий – 4 ступени). Но это совсем не значит, что если меньше ступеней, то скорее войдёшь в Царство Божие. Совсем и не так. А это значит только то, что святые отцы, приняв в основу «лествицу» Спасителя (Заповеди Блаженств), шли к совершенству несколько особыми (индивидуальными) путями, в зависимости от их склада характеров, учёности, взгляда на вопрос спасения. Они не отвергали и «лествицы» другие и не гово­рили, что «вот только моя «лествица» правильная, а ваша неправильная» – совсем нет. Но они, принимая во вни­мание другие «лествицы», сами шли таким путём, ка­кой им особо указал Бог.

Таким образом, помимо «лествицы» Спасителя есть «лествицы» святых отцов. Вот они:

1) лествица преп. Антония Великого

Лествица преп. Антония Великого построена всего из четырёх ступеней:

1 – страх Божий,

2 – покаянный плач,

3 – мужество,

4 – любовь.

Преп. Антоний говорит. «Если кто пожелает стяжать любовь Божию, тому сначала должно возыметь страх Божий. Страх же родит плач, плач родит муже­ство. Когда все созреет в душе, то Бог даёт любовь и привлекает душу к Себе». (Преп. Антоний)

2) лествица из Добротолюбия

Она распределена на пять ступеней:

1 – вера,

2 – страх,

3 – упование,

4 – бесстрастие,

5 – любовь.

Верующее сердце и знающее Господа непременно возымеет к Нему должный священный страх. Страх не рабский или наёмнический, а страх сына, боящегося оскорбить своего отца, которого он бесконечно, нежно любит.

Святой страх же, в свою очередь, рождает упование (надежду). Упование на Господа, как на Отца всех лю­дей, Который все, абсолютно все может сделать, и нет для Него ничего невозможного. И как хорошо тогда человеку уповать на Бога, с Которым ему возможно победить все страсти, победить всех врагов спасения; от­сюда является четвертая ступень – бесстрастие.

Бесстрастие – победа над своими страстями, пороками, дурными привычками. Это состояние «покоя», тишина, страсти убиты или хотя приглушены. Зло молчит. И вот здесь, на этом вспаханном поле бесстрастия, когда все терния греховные подрезаны с корнем и высохли, рождается дивный и святой плод любви.

Это состояние счастья, пламенение духа и сердца к Богу. Постоянной думы о Нем, постоянной святой мечты – быть к Нему ближе, сделать Ему приятное, соединиться с Ним навсегда. Любовь как венец украшения, вершина всех подвигов, вершина счастья для человеческого сердца. Со святой любовью каждый час, минута, мгновение жизни – радостная пасха, начало, середина вечной жизни, реальное ощущение невыразимого вечного ликования о Боге.

3) лествица Аввы Филимона

Эта лествица состоит из семи ступеней:

1 – безмолвие,

2 – подвиг,

3 – плач,

4 – страх,

5 – смирение,

6 – прозрение,

7 – любовь.

Их непосредственная связь: безмолвие рождает подвиг, подвиг рождает плач, плач по Боге и о грехах рождает страх, страх пред Всемогущим Богом рождает смирение, смирение истинное производит прозре­ние, прозрение растит любовь. (Авва Филимон).

4) лествица преп. Максима Исповедника

Спасительная лествица преподобного Максима Исповедника состоит из восьми ступеней, возводящих к Богу:

1 – вера,

2 – страх Божий,

3 – воздержание,

4 – терпение,

5 – великодушие,

6 – упование,

7 – бесстрастие,

8 – любовь.

5) лествица преп. Иоанна Лествичника

Эта лествица самая многоступенчатая. В ней насчитывается до 33-х ступеней, по числу лет земной жизни Спасителя. Преп. Иоанн Лествичник в основание своей лествицы полагает «отречение от мира». Это самый твёрдый камень, на который упирается лествица, на котором она стоит. Вершина Лествицы – любовь. Любовью Лествица достигает в самое небо. Она подводит человека к Престолу Божию – Богу Любви.

* * *

Теперь вот для нас имеется целый ряд лествиц, ведущих от земли на небо. Пусть каждый выбирает себе какую угодно. И пусть не говорит, что небо для него далеко, что туда трудно взобраться. Патриарху Иакову, когда он видел во сне лествицу, простирающуюся от земли на небо, было сказано: «Не бойся, Я Бог Авраамов, Бог Исааков, Бог Иаковль» – не Бог мёртвых, но живых! Эта виденная им лествица означала Матерь Божию; Она нашу грешную землю связала с небом. И вот теперь нам проложен путь «от земли на небо».

«Радуйся, Лествице, юже Иаков виде...»

Однажды рано утром Глинские старцы видели, как душа преп. Серафима поднималась «по лествице» от земли на небо. Эта «лествица» была вся осияна дивным светом. Она представляла как бы дивную реку, уносящую батюшку Серафима все выше и выше. Старцы Глинские (игумен Филарет и другие) видя это, ужасались и трепетали от радости. Так, восходя по этой «световой» лествице, душа батюшки Серафима возносилась в Горний Иерусалим жить с Богом в вечной радости и блаженстве.

О, какая радость ждёт истинного христианина! Какой светлый путь от земли на небо!

Кончина дитяти

(Из письма матери)

...Закатилось солнышко моё красное. Моя радость, моя гордость, моя тайная надежда.

Скончался Митя...

Сколько, настрадался, как измучился он. За пять дней до смерти тело его как бы уже умерло, не работало, а глазки, глазки смотрели ясно-ясно... И все говорил, говорил, а сам уже на пятый день был холодный, как лёд, губки синие-синие. Только глазки были ещё ясные, будто неземные такие. А тело все страдало и страдало, дыхание так участилось, что трудно было говорить ему. Но милый наш Митя все хотел говорить с нами. Только часто стал впадать в забвение и как во сне тихо говорил: «Тише, тише, а то улетит». Ему все виделось, будто соловей, красивый-прекрасивый, сел ему на головку и поёт свою дивную песню. Или голубь в золотой короне, или канарейка маленькая, вся сияющая прилетела и уселась на подушке рядом с его больной головкой.–

Не подходите, – шепчут его синие губки, – тише, а то улетит...

Видимо, Господь посылал Ангела Своего в виде красивых птичек, чтобы облегчить страдания невинного крошки.

Я почти не отходила от его постельки ни днём, ни ночью, все боялась, как бы Митя не умер без нас. Но вот 3-го ноября мы все обедали, и он сидел с нами за столом, конечно, ничего не ел, а когда подавали борщ, он захотел глотнуть бульону немножечко. Вдруг, повернувшись ко мне, Митя сказал:

– Мама, побудь со мной, не уходи никуда.

Я, конечно, осталась, взяла его за головку, а он мне и говорит: «Мама, распутай нитки у меня, тут их много-много» – и провёл рукой по своей груди. Я и говорю: «Хорошо, Митя, мой дорогой сыночек, сейчас я распутаю тебе нитки» – и стала гладить своей рукой по его груди.

– Так, так, мамочка, вот стало лучше мне, – только уже глазочки стали закрываться совсем, ручки упали на колена, а головка ко мне на грудь...

Отец сидел тут же, а бабушку я вскоре позвала. Она принесла зажжённую страстную свечечку, с которой Митя ходил на «страсти» – и душенька его тут же стала отходить от нас ко Господу.

...Дитя моё драгоценное! Отлетело ты от меня на веки... Что делалось с моим сердцем? Оно то сжималось, то замирало, то страшно билось, готовое будто вырваться из груди...

Четвёртого хоронили Митю четыре батюшки в облачении, пел хор певчих, а народу, детей со всего села сколько было! Погода была ясная-ясная, как Митины глазки. Гробик был красивый, а покойничек был такой нарядный и большой...

В ограде похоронили его рядом с Верочкой...

Когда получите моё письмо, подайте Митино имя на проскомидию. Он в самый день смерти в забытье говорил:

– Мама, а ты отослала дяде Павлу и дяде Косте, и Санюшке, и Лиде письмо?

Я сказала: «Конечно, Митя, отослала, уже на почту повезли». А конверт, что Вам посылаю, сам Митя надписывал, но марки на нем не было. Он хотел, чтобы его письмо обязательно скорее послали...

Это путь на небо невинного дитяти... И какая лествица возвела его на высокое светлое небо? Наверное, самая короткая, всего две ступеньки на этой лествице:

1 – чистота,

2 – невинность,

всего только две...

е) начало мрака

...Солнце закатывалось, закатилось. День кончился. На деревьях вороны стаями собирались устроиться на ночь. Небо переливалось перламутром, расцвечено было красным, жёлтым, словно затканное множеством слоистых облачков. А края их были нежно-фиолетовые, аметистовые. На огненном поле пылающего неба чётко виднелись верхи колоколен соседних сел, башен обители. Ветром проносило спелые запахи зрелой ржи. Вспоминалось что-то знакомое, вечно знакомое, вечно родное, дорогое и задушевно-зовущее.

Но небо блекло и выцветало, как уста умирающего дитяти. Небо умирало, и с ним умирала вся надежда на лучшее будущее. Меркли и выцветали, как ланиты умирающей, все благие порывы и ожидания. С края небосвода едва-едва ветром доносились частушки:

Последний раз, последний час,

Последнее свиданьице,

Мы скоро не увидим вас,

И близко расставаньице...

– Господи, – сказал я тихо, – и тут все тоска. Тоска и разбитое о камень сердце человеческое.

Чёрная непроницаемая туча покрыла небо и нависла как тяжёлая завеса над всем горизонтом. Потемнело. Оставалась только неширокая полоска ультрамаринового после закатного неба, упиравшаяся в землю тоненьким золотым ободком. Полоска сужалась и бледнела. Наконец, тяжёлый, точно срезанный, край плотной тучи прихлопнул этот последний просвет. Как крышка гроба...

Порвалась последняя нить с землёю. На грудь навалилась могильная плита. Все всё равно. Потянутся дни серые, безнадёжные... Нет ни одного просвета. Нет ни одного луча. Все померкло...

Раньше жил надеждой. Она одна давала силы все перенести. Она была источником жизни. Теперь же нет ничего.

Пошёл по кладбищу. Прочитал мимоходом при восходящем свете луны горящие слова на каком-то кресте могильном:

Покойся, прах души священной

Под сей обителью святой,

Ударит колокол Вселенной,

И мы увидимся с тобой!

Прах души священной?! Господи, и тут мёртвая душа, ждущая воскресения. Дальше, дальше к краю кладбища, к валу с темнеющими берёзами и ко рву.

Дальше, навстречу надвигающейся темной, как сама могила, ночи...

– Господи, – шепчут снова холодеющие уста, – когда же все это кончится. Ну, когда же будет конец-то? Стой! – с гневом топнул я ногой. Неужели тебе не стыдно, несчастный человек? Ноешь о своей судьбе. Неужели не можешь оторваться от себя и подумать о других? Забудь же о себе. Думай о них... О, позор! Как все равно умученный ребёнок. Несчастный, жалкий, глупый! Ты хнычешь и жалуешься: трудно лишь тебе. Кто-то обязан удовлетворять твои потребности. Кто-то должен все защищать тебя, сочувствовать тебе. Да, ты не можешь жить и без того и без сего, тебя теснят и преследуют. Тебя хотят выжить из родного тебе места. Ну что ж! Умирай, истекай кровью, а все думай о «них», о тех, которых дал тебе Бог, не сходи на презренное самосохранение, не ищи себе условий жизни, облегчения. Живи для Бога и Его людей. Будь твёрд, закались, как сталь меча. Закались в этих скорбях, тебе данных. На тебя восстали твои же дети. Помни: Христос Спаситель сказал: «Враги человеку домашние его...» Вот тебе и урок. Потерпи. Так надо. И тем более, что этим терпением даёшь урок другим. Ведь учишь других быть терпеливыми. Учишь студентов быть опытными, сведущими в священном деле. Все это слова. А вот и дело. Покажи сам прежде твоё терпение. Пусть они увидят, что твои слова с делом не расходятся.

Эх, ты, учитель! Сам роешься в земле вместе с курами и валяешься в грязи вместе со свиньями. Стыдно!

…На огненном поле пылающего неба чётко вырисовывались верхушки деревьев рощи. Ночь все темнее и темнее охватывала и завладевала всеми. Чем дальше, чем глубже, чем дальше, тем темнее...

Стоп! Опять под ногами могила. Свежая землица насыпана бугорком. Луна совсем перестала светить.

– Господи, что же это так темно? Таких ночей я не видывал за всю жизнь. Или это светопреставление? Или ещё что? Ведь только-только было светло, можно было хотя бы рассмотреть куда идёшь, направление. Но что теперь? Или адова тьма рушилась на землю, или...

Что это? Будто кричат? Будто эхо какое-то снизу, точно из под земли подымается. Пока далеко-далеко. Как много голосов. Будто подземное море заговорило. Господи, что же это за крик такой? Да в абсолютной то темноте? Как он страшен! Как зловещ! Вот дальше слова можно разобрать. Да, да, различить можно, что поют:

«...c-л-а-в-а, с-л-а-в-а м-и-р-у,

с-л-а-в-а, с-л-а-в-а с-а-т-а-н-е!»

Как? Новые боги явились? Новая эра? В голове мутится. Тошнит. Ноги подкашиваются. Собрав последние силы, кричу: «Слава Богу, слава Христу – Живому Богу нашему!» Эхо, точно грязная бурная волна, точно яростно-гневный прибой ещё сильнее, заглушая мой крик, гремит:

«с-л-а-в-а, с-л-а-в-а м-и-р-у,

с-л-а-в-а с-а-т-а-н-е!»

Мутится сознание. Падаю на сырую землю, руки гребут песок... Чудится, что плыву, плыву по безбрежному океану. Волны, точно горы, пенясь, ярятся, ревут. Небо низко-низко спустилось, как уголь чёрное, как свинец тяжёлое-тяжёлое.

Над темной бездной моря волны ревут, повторяя новый гимн:

« с-л-а-в-а, с-л-а-в-а м-и-р-у,

о-с-а-н-н-а с-а-т-а-н-е !.. »

Когда очнулся, восходила багровая заря. Кровавый цвет залил весь горизонт с востока. Поднявшись, потёр рукой лоб, что-то соображая. Сил совсем не было. Ноги подкашивались и не хотели идти. Собравшись с силами, выбрался на большую дорогу. С великим усилием взобравшись на насыпь, прочёл на чёрном мраморе ярко горящие слова: «Новая эра!..» Пройдя дальше, увидел другую надпись: «Слава миру».