Прот. М. Помазанский († 1988 г.). Церковь Христова и современное объединительное движение в христианстве. Доклад прочитанный на XV Епархиальном Собрании.

Нас не должно бы удивлять то, что в наше время проснулось в разрозненном христианстве искание путей к объединению. Перед нашими глазами открытый и прямой поход против христианства в коммунистических странах; но в более мягкой по внешности форме поход против христианства захватил и страны т. наз. свободного мира. Предстоит борьба, и она требует сплоченности людей, верных Христу, и крепкого стояния в истине. Враги уже сегодня готовы хоронить христианство. Напрасно! Господни слова́ произнесены: «дерзайте! Аз победих мир». В наших сердцах они должны быть начертаны огненными буквами. Но борьба предстоит длительная и суровая. И кто – верующий – не пожалеет о том, что в эти грозные исторические часы такия массы христиан остаются за стенами созданной Господом Церкви? Кто – верующий – не радовался бы соединению всего христианства, разрозненного и распыленного, в единой святой соборной, апостольской Церкви?

Но страшные соблазны таятся, если самый громкий, внешне сильный объединительный процесс пойдет по обманчивому пути, а в особенности – если он, идя сам в ложном направлении, хотя бы в частичной мере затронет наше святое Православие.

Инициатором объединительного движения в наши дни объявило себя протестантство.

Чем вызвано там это движение? Побуждения были не одного рода, у разных лиц разныя.

Естественно думать, что одна из причин, добрая и оправдываемая жизнью, есть уже указанная, а именно: требование времени: приготовиться к самозащите христианства.

Можно видеть и другое побуждение. В глубине стремлений многих протестантов идут поиски давно-давно потерянной единой Христовой и апостольской Церкви. После четырехсот лет дробления протестантизм пришел к тупику. В одной Америке насчитывается более двухсот пятидесяти сект; пришла пора обратного течения, не от центра, а к искомому центру.

Но есть и иная причина, не высказываемая прямо, но дающая себя чувствовать: крайнее ослабление веры в нынешнем протестантизме. Пока протестантские низы еще живут отчасти простой верой, теологические факультеты стали проводниками позитивизма в библейской и церковно-исторической науке, метода, чуждающегося речи о чудесах и сверхестественном элементе в истории, и из религии сделали предмет «объективной науки». Верхи и руководители протестантизма, воспитанники этих факультетов, колеблются между верой и неверием в основныя истины Евангелия, о чем иной раз открыто заявляют: в Божество Господа Иисуса Христа, в Его воскресение и другия; меркнет вера в безсмертие души, меркнет в протестантстве интерес к вопросам вечной жизни. И среди побуждений к объединению подсознательно действуют поиски целебного источника для обновления веры, подобного обновлению физических организмов путем переливания крови.

Однако, если смотреть со стороны, сразу нельзя не увидеть уже в этих исканиях ряда ложных предпосылок.

Одно заблуждение – мысль, что в современном мире нет истинной хранительницы неповрежденной христианской истины, что все подразделения в христианстве дефективны. В этом главное заблуждение объединительных стремлений в протестантизме. Между тем данный ложный принцип принят в основание экуменического движения, о чем будет речь.

Другое ложное предположение, явный парадокс, что если соединить дефективныя части в одно целое, то будет достигнуто обладание полной истиной.

Третья подобная ошибка: если соединить слабыя верою, слабыя духом, слабыя влиянием на общественную жизнь христианския исповедания, то будет создана в наш век религиозного скептицизма сила, крепкая верою, способная противостать мировым антихристианским силам.

Так или иначе, стремление к объединению в протестантизме разбужено. Но как его осуществить? Чем поднять волю людей к действию? Чем заменить движущую силу веры, когда сама вера перестает двигать сердца? Нужна была новая оживляющая умы и сердца идея. И она найдена и провозглашена Экуменическим движением, и христианство призывается к ея осуществлению. Это – возрожденная старая идея, которую католический Рим пытался осуществить монархическим путем чрез папство, а ныне протестантизм пытается провести в жизнь демократическим путем экуменизма: «создание царства Божия на земле».

Что́ значит на экуменическом языке «построение царства Божия»? Это значит социальное строительство того будущего мира на земле, который должен сменить собой прежний, старый, одряхлевший, предназначенный – мол – на слом общественный строй на земном шаре. Ныне все внимание, все усилия христианства должны быть направлены к мысли не о своем спасении каждого, не о своей душе, не о будущей вечной жизни, а о построении общества на новых основаниях. Отсюда: церковь нашего времени есть «церковь служащая», «диненде Кирхе», т. е. служащая социальным целям.

Еще до организации Экуменического Совета эти идеи предносились умам деятелей протестантизма. Чтобы представить экуменическое движения в его истоках, приведем мысли двух крупных фигур протестантизма, идеологов царства Божия на земле: а) немецкого пастора, называемого среди протестантов «великим пророком современности», Христофа Блумгардта, который призывал к объединению на этой почве, хотя и не дождался его осуществления и б) краткое содержание речи нынешнего вождя экуменического движения, генерального секретаря Совета экуменического движения Виссер т'Хуфта, произнесенной в Бад Болль (Германия) в 1946 году в Евангелической Академии перед представителями прессы.

Христоф Блумгардт умер в 1919 году, еще до оформления экуменического движения, но в его призывах очень ярко выражены идеи, проводимыя в экуменизме, и на Блумгардта неоднократно ссылается Виссер т'Хуфт в своей речи в Бад Болль.

«Нам не нужно дрожать и пугаться, что старое кончается», вещал Блумгардт во время первой мировой войны. «Да, оно умирает! Все дорогое, красивое, к чему мы были привязаны, во что влюблены – мимо! На все время, навсегда – мимо! Старый мир рушился, и новый встает на его руинах. В его строительстве христианство должно принять живейшее участие» (пасхальная проповедь 1915 года). Три проблемы ставил перед христианством Блумгардт: осуществление лучшего общественного строя; затем, преодоление конфесссиональных, вероисповедных противоречий и, наконец, сотрудничество в образовании полного мирного сожительства народов, с полной ликвидацией войн между народами.

Осуществление первой проблемы, справедливого общественного строя, представляется ему в виде социализма, осуществляемого мирныы путем, с помощью христианства.

По поводу второй проблемы, уничтожения конфессиональных перегородок, Блумгардт писал еще в 1895 году: «Мы должны, наконец, отрешиться от мысли, что Господь Иисус Христос позволил бы Себя замкнуть в какой-нибудь из многих во времени появившихся церквей или сект и этою одной хотел бы осчастливить мир... Для Всемогущего Бога в Иисусе нам должно расчистить гораздо больше свободного пространства, чем может дать любая церковь... В споры церквей Христос не станет вмешиваться. Его царство гораздо выше... Теперь, в нашем столетии, не должен ставиться вопрос о символах веры и о церквах: это время прошло, это имело смысл сорок лет назад. Это все далеко от меня, это уже руины!», в пафосе восклицает Блумгардт.

Третья проблема – создание мирного сожительства народов. По Блумгардту, первым шагом для этого должно быть взаимное покаяние народов друг перед другом, а для церковного единения – покаяние церквей. Прочь антихристианский фатализм – взгляд, что войны неизбежны и что в них состоит история человечества. А для этого народ-нация должен быть готов пожертвовать своим отечеством так же, как Авраам готов был отдать сына своего Исаака и сам принести его в жертву. Как сказано об апостолах: «оставили все и пошли за Ним». Конечно не ждите исполнения этой надежды от нашего времени: оно только преддверие. «Мы, – говорит Блумгардт, – должны получить нового Духа, вступить в новую эру. Нет иной помощи, как помощь от Бога, правящего миром, и Его победа придет в Иисусе Христе» ³.

Нынешний генеральный секретарь Совета Экуменического Движения Виссер т'Хуфт подтверждает идеологическую связь Движения с настроениями, высказанными евангелическим пастором.

В речи, произнесенной в 1946 г. в Бад Болль, на родине Блумгардта, он формулирует задачи экуменизма в тех же трех пунктах, хотя и в более скромных словах, так как итоги Второй войны были слишком далеки от оптимистических ожиданий. Он призывает «церковь», во-первых, к социальному служению в мире. Он определяет задачу «служащей церкви» т. е. церкви, ставшей на служение социальным целям. «Мир говорит церкви: твое дело – частная жизнь; религия – индивидуальное дело; еще острее: религия – потусторонняя вещь, и на этой земле ей собственно нечего искать. Нет, церковь должна быть душой человечества, ея задача – служение в решающих событиях мира». Виссер т'Хуфт вспоминает призыв Блумгардта к христианству, чтобы оно вошло в мир, как созидательное начало в строении царства Божия на земле. Но для этого, говорит он, сама церковь должна обновиться: она должна пройти чрез покаяние. И это покаяние должно иметь практическия последствия. Обновленная, она имеет возможность, например, подготовлять путь к социализму. К сожалению, церкви после войны снова обнаруживают усталость, дух реставрации, социальной и политической реакции, приспособления к послевоенной ситуации; во многих странах церкви стали слишком буржуазными. Вот почему для них нужна метанойя (μετάνοια значит: перемена образа мыслей, покаяние). Он указывает на Голландию, где во время войны произошло сближение между «людьми церкви» и социалистическими партиями. Служащая церковь должна проповедывать, что Иисус Христос есть Господь не только церкви, но есть Господь мира. Библия должна стать космической книгой, т. е. служить всему человечеству; и тот вид благочестия, когда вся тяжесть кладется на спасение отдельных душ и на внутренний мир человека, представляет собой непонимание широты Библии. Христос должен проникнуть в жизнь всех людей; мы нуждаемся в христианских врачах, служителях искусства, журналистах... Итак, служение социальным задачам есть первая задача церкви.

Во-вторых, служащая церковь должна преодолеть конфессионализм и стать единой церковью. Служение ближнему есть служение, которое должно быть общим. Экуменический Совет есть Общество церквей, которыя во многих отношениях различаются, но в последнем смысле объединяются одним Господом.

В-третьих, наконец, служащая церковь есть церковь, которая, называя вещи своими именами, заявляет: мы выбрали было ложные пути; мы пошли по таким направлениям, которыя не дают нам никаких обещаний, никакого будущего, потому только, что мы по такому пути шли; и теперь не остается ничего другого, как сделать полный поворот, поворот на 180 градусов. Требуется покаяние, чтобы переменить образ мыслей и одуматься. Неужели мы до сих пор не научились понимать, что мы находимся на ложном пути? Церковь должна сделать выводы из опыта последних столетий и сказать: повернитесь, ибо царство Божие приближается! Что это значит? Что царство Божие желает войти в мир и что Иисус Христос еще сегодня хочет быть нашим Царем». В этих довольно туманных, загадочных словах чувствуется мысль о создании единого мирового государства, как царства Божия на земле (W. A. Visser t'Hooft: «Der Dienst der Kirche in der grossen Entscheidungen der Welt» – in «Zeitwende», März 1947, München).

Мы могли бы посмотреть на эти планы, выраженные двумя видными представителями протестантизма, просто как на мечтательность, как на утопию, не первую в истории социальной мысли. Но такия лица, как нынешние руководители Экуменического Совета едва ли могут быть названы мечтателями: они, повидимому, идут к реальным целям. Не может быть сомнения, что к экуменическому движению примыкают и его поддерживают, – если не сказать: руководят им, – тайныя и явныя мировыя организации, сами по себе чуждыя религиозных задач, а то может быть, и враждебныя им. Наконец, в то время, как выражается надежда противостать при помощи экуменизма наступлению безбожия и антихристианских сил в мировой борьбе, СССР посылает в Экуменический Совет и в Мировой Союз Церквей своих людей, как бы от имени Советской Русской церкви. Уже откомандирован постоянный представитель от этой церкви в Женеву, в Швейцарии, в качестве члена секретариата Мирового Союза Церквей (ныне прот. Боровой), и таким образом Советы будут контролировать все действия МСЦ. Известно, что участие представителей от советской церкви выразилось на экуменическом съезде в Нью Дэли, а равно и на православном совещании на острове Родосе, в том, что никто не имел права поднять голос о борьбе с атеизмом. Красная Москва, по Ленинскому завету, пользуется и сомнительными союзами, до тех пор пока видит для себя в этом пользу, в уверенности, что она такого сомнительного союзника легко дискредитирует, отбросит и уничтожит, когда найдет это для себя своевременным.

И вот, в мировую организацию Экуменического Совета вошли сначала отдельныя православныя лица, как бы только в виде представителей православной богословской науки, а затем уже и священнослужители и иерархи, как представители одной за другою поместных православных церквей, и сами эти церкви уже включены в связанный с экуменизмом Мировой Союз Церквей.

Православная Церковь, конечно, в экуменизме разсматривается как самый консервативный член его; однако вступление ея в эту организацию очень подчеркнуто и даже шумно приветствовалось. Почему? С одной стороны, потому, что она имеет апостольское преемство, и этим своим свойством она вносит в мировую организацию – в этот конгломерат протестантских сект – недостающий элемент, апостольскую преемственность: по экуменическому взгляду, дефективность одних частей данного целого покрывается или восполняется наличием недостававшего элемента в члене организации, этот элемент имеющем, в данном случае вступлением Православной Церкви. С другой стороны, вступление Православной Церкви пресекает возможную ея оппозицию экуменизму.

Но для поместных православных церквей вхождение их в данную надвероисповедную, выдающую себя за Церковь Христову, организацию не имеет никакого оправдания.

Этот шаг не оправдывается в смысле практическом – проповеди православия, так как в данной обстановке было бы абсолютной утопией надеяться на обращение протестантов к православной вере и к сближению с подлинной Православной Церковью. Экуменизм имеет готовое, уже раньше выработанное credo, и православные представители попадают уже в готовыя рамки, в которых им позволяется действовать.

Но еще важнее то, что в признании всех христианских исповеданий и сект частями единой церкви, к тому еще и равноценными, заключается искажение догмата о церкви: тогда не обязательны ни догматы, ни каноны соборов, ни преемство от апостолов; такое признание равносильно самоупразднению Церкви.

И вот результат на наших глазах: не то видим, чтобы православие свидетельствовалось в экуменизме; но, наоборот, небывалое в православии, экуменическое, новое учение о Церкви уже вторглось к нам и энергично проводится среди нас православными экуменистами.

Приемлемо ли в православии учение о земном царстве Христовом? Что говорит Евангелие о Царствии Божием?

У евангелиста Матфея оно прямо называется всюду «Царствием Небесным».

У евангелиста Иоанна Богослова на протяжении всего Евангелия называется «вечной жизнью».

У евангелистов Марка и Луки оно названо Царствием Божиим, но с тем же смыслом: «не ищите, что вам есть или что пить..., потому что всего этого ищут люди мира сего»; «приготовляйте себе... сокровище неоскудевающее на небесах»; «не отягчайтесь заботами житейскими»; «предоставь мертвым хоронить своих мертвецов» (Лук. 12, 29–30, 33; 21, 34; 9, 60). «Как было во дни Ноя: ели, пили, женились, выходили замуж...: пришел потоп и погубил всех; как было во дни Лота: ели, пили, покупали, продавали, садили, строили...: пролился с неба дождь огненный и серный и погубил всех: так будет и в тот день, когда Сын Человеческий явится» (Лук. 17, 27–29). Это слова Спасителя.

На суде у Пилата «Иисус отвечал: Царство Мое не от мира сего: если бы от мира сего было Царство Мое, то служители Мои подвизались бы за Меня» (Иоан. 18, 36). Вот ответ на вопрос о строении земного благополучия. Христово Царство не от мира сего, хотя блаженство жизни во Христе, не только личной отдельного христианина, но и жизни христианских общин, жизни оцерковленной, начинается уже здесь, на земле, и это безчисленными примерами святых людей испытано и проверено. О. Иоанн Кронштадтский много раз говорит о себе, о своем чувстве во время богослужения: «Где я? Я на небеси». Это чувство многих чистых душ. Здесь низведение неба на землю; но для этого нужно самим подниматься к небу, а не поворачиваться от него к земным интересам, земным планам. Евангелие зовет нас строить жизнь так, чтобы земля стала частью неба в смысле нравственном, как она является частичкой в небе в смысле физическом. Наш русский святитель Тихон Задонский подводит только общий итог всей христианской православной мысли за все века о Царствии Божием, когда пишет:

«Наше житие на небесех есть, отонудуже и Спасителя ждем Господа нашего Иисуса Христа. Христиан в мире сем житие не ино что есть, как странствование и непрестанное шествие и спешение к отечеству своему, якоже глаголет апостол: «не имамы зде пребывающего града, но грядущего взыскуем». Откуду нарицаются и суть странники и пришельцы в мире сем, якоже о Аврааме и Исааке и Иакове пишется: яко странни и пришельцы быша на земли... Христианское отечество есть небо, где слава Небесного Отца, Которому они молятся: «Отче наш, Иже еси на небесех», где преславный дом Его, в котором «обители многи суть», где «град великий святый Иерусалим, имущ славу Божию»...; оком взираем «и воздыхаем, в жилище наше небесное облещися желающе».

Какое разное понимание Царствия Божия здесь и там, в модернистском христианстве!

Вот, вот! – останавливают нас: – отдать землю слепым и злым силам, а думать только о спасении своей души! вот к чему продолжаете звать вы... – Нет, ответим. Мы продолжаем только указывать на слова Христовы: «Ищите прежде Царствия Божия и правды Его, и сия вся приложатся вам», ищите небесного, приложится земное. Начинается для христиан, уже здесь на земле, Царствие Божие, светлое, радостное, залог будущей вечной жизни, и оно освещает земную жизнь, не только личную, но и жизнь христианских общин, упорядочивает ее, облегчает ее, делает ее, как выражаются, счастливой, вносит братския отношения в общество и превращает самыя тяжелыя условия жизни в легкия, как это проверено многочисленными примерами в истории христианства. Этот земной отблеск неба, действительно, может принимать более широкие размеры, распространяться на общественную и государственную жизнь. Но для этого вера и молитва должны быть на первом месте. Ничего этого не будет достигнуто, если от неба повернем взоры к земле. Без веры и молитвы, пусть даже жизнь будет безбедной и веселой, она не будет Царствием Божиим.

Почему, ради идеи строения царства Божия на земле, экуменизм отодвигает в сторону христианское учение о спасении души? Потому что совсем ослабела, если не потеряна, вера в вечную жизнь, потому что кругозор ограничивается земной жизнью. Но разве христианское православное учение о спасении души не соединяется с мыслью о всем человечестве? Учение о душе есть учение о нравственном совершенствовании человечества, о благе всего человечества, достигаемом путем работы над собой каждого отдельного лица. И это совершенствование имеет целью не только вечность: оно необходимо и для улучшения отношений в человеческом земном обществе. Но как можно строить Божие Царство в условиях современной упадческой морали, в атмосфере безверной материалистической нравственной распущенности? И неужели можно серьезно говорить, что если люди начнут меньше думать о небе, то они станут лучшими христианами?

К сожалению, в богословских статьях православных экуменистов решительно проводится идея, что пора отрешиться от учения о «спасении души за гробом» и повернуться к заботам о строении царства Христова на земле.

Однако самым опасным для нас в настоящее время является то, что вхождение православных церквей в экуменическое движение обозначает принятие ими протестантского-экуменического представления о Церкви. Такое представление действительно проводится в устных выступлениях и в печати православными экуменистами. Между тем, с разрушением подлинно православного понятия о Церкви подрывается значение вселенских соборов, а это значит – подрывается твердость установленных ими христианских догматов, и таким образом, подрывается и разрушается Православие в его основах.

С большой осмотрительностью закладывали апостолы здание Церкви Христовой на земле и ясно определяли, кто к ней принадлежит и кто не принадлежит. Они уподобляли Церковь обычному строению. «Мы строители, вы – Божие строение», поучает апостол. Основание строения – Христос. «Строит ли кто на этом основании из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы, – каждого дело обнаружится» (1Кор. 3, 9–13). Очевидно, строений может быть и не одно: но истинная Церковь – одна. Придет некогда последний день, и истинность этой Церкви «день покажет, – как учит апостол, – потому что в огне открывается, и огонь испытает дело каждого, каково оно есть», устоит ли оно или сгорит (1Кор. 3, 13–14). Поэтому должно твердо верить в единое апостольское строение, в единую апостольскую Церковь.

Уверовавший человек входит в Церковь через крещение водою. Однако правильность и действительность крещения необходимо признать, подтвердить. Ведь, может случиться, что крестивший, совершавший крещение, был еретиком или раскольником и сам не находился в Церкви. Так было и при апостолах. Когда ап. Павел впервые прибыл в Ефес, там оказалось около 12 лиц, считавших себя учениками христианской веры и крещеными. Но при распросе оказалось, что они крещены были только во Иоанново крещение. Ап. Павел объяснил им недостаточность этого крещения и, крестивши их, возложил на них руки для низведения на них Духа Святого (Деян. 19, 1–7). Возложение рук для низведения Духа Святого, будучи таинством, являлось в то же время подтверждением правильно совершенного крещения и присоединения к Церкви; будучи таинством, оно имело и формальное значение печати принятия в Церковь. Так оно и называется у апостолов: «печатью» или «запечатлением». Таинство руковозложения, принявшее вскоре форму миропомазания, совершалось всегда самими апостолами: подавая дары Духа Святого, апостолы одновременно подтверждали принятие данного лица в Церковь. В книге Деяний разсказывается, что апостолам Петру и Иоанну пришлось предпринять путешествие из Иерусалима в Самарию, чтобы лично совершить таинство руковозложения на людей, принявших уже там крещение.

Значением данного таинства, как «печати», очевидно, объясняется то, что в послеапостольский век право совершать это таинство перешло к епископам, как начальникам и распорядителям Церкви. Когда обнаружилась невозможность приводить каждого крещеного к апостолам и их преемникам – епископам, тогда знаком епископского благословения в этом таинстве стало вручение пресвитерам мира, освященного самими епископами, – может быть, еще и самими апостолами, – для миропомазания крещеных. В «Постановлениях Апостольских», одном из письменных памятников древней Церкви, читаем: «вода – символ смерти, помазание – символ договора». Вот, как выразительно и ясно в древней Церкви определялся состав Церкви и ея объем и показывалась принадлежность к ней отдельных лиц. «Из прочих же никто не смеяше прилеплятися им», подчеркивает писатель книги Деяний (Деян. 5, 13).

Далее, от христиан, вступивших в Церковь, всегда требовалось единодушие в вере, единомыслие в учении. Апостолы увещавают «подвизаться за веру, однажды преданную святым», «стоять в вере», не принимать ничего нового, кроме того, что́ возвещено апостолами, хотя бы глашатаем новизны был сам ангел с неба. Конечно, лица, отделявшия себя от единства веры, появлялись в Церкви. Они вносили разлад и вынуждали апостолов к отлучению их от церковных собраний или даже к полному исключению из Церкви. Да и сами такия лица, чуждыя общему духу, должны были уходить от общения с Церковию. «От нас изыдоша, но не быша от нас: аще бы от нас были, пребыли убо быша с нами; но – да явятся, яко не суть вси от нас» (1Иоан. 2, 19). Это духовное единство, эту согласованность во всем и особенно единство веры апостол снова сравнивает со строгостью выполнения плана при постройке здания, восхищаясь мысленно стройностью воздвигаемого духовного храма: «все здание, слагаясь стройно, возрастает во святый храм в Господе», читаем в послании к Ефесянам.

Так это понимание Церкви как духовного стройного храма навсегда и остается в сознании Православной Церкви. Письменный памятник второго века «Пастырь» Ерма дает следующий живой образ строения Церкви. На водах, т. е. чрез крещение, строится великая башня – Церковь. Строится она из камней. Одни камни, гладкие, отесанные, все как один, идут в постройку; другие, неровные, откатываются или откладываются. Камни квадратные и белые – апостолы, учители, епископы, диаконы, непорочно ходившие в святом учении Божием. Откладываемые – это те, которые согрешили, но желают покаяться. Вот как понимала единство Церкви христианская древность: не единство разномыслия, а строгая согласованность, подобная кладке кирпичей одной и той же формы при строении.

Прочность и правильность дальнейшего, после апостолов, созидания церковного основывается на апостольской преемственности иерархии. Апостольская преемственность иерархии есть первостепенный признак Церкви. Она создает органическую тождественность Церкви всех веков; она показывает, – могли бы мы сказать в переносном смысле, – «наследственность крови», наследственность природы, подобной той, какая идет от предков к потомкам. Она поддерживает, далее, единство предания в учении, в обычаях церковных, в канонах, в богослужебном строе. Но, что важнее всего, этим путем сохраняется преемство благодати Святого Духа, полученной апостолами в день Пятидесятницы. «Не неради о своем даровании, живущем в тебе, еже дано тебе бысть пророчеством с возложением рук священничества»; «воспоминаю тебе возгревати дар Божий, живущий в тебе, возложением руку моею» наставляет апостол Павел своего ученика, епископа Тимофея. Благодать Божия пребывает, живет, преподается в апостольской Христовой Церкви. Здесь, в этом мировом, кафолическом, внешне и внутренне едином Храме, «от божественной силы Его (Христа) дано нам все потребное для жизни и благочестия» (2Петра 1, 3), и от нас, введенных в созидаемый храм Церкви, требуется в себе «хранить благодать», данную Церкви и «ею служить благоугодно Богу с благоговением и страхом» (Евр. 12, 28).

Чрезвычайно важно помнить также и то, что, передавая иерархическое преемство путем преемственного рукоположения, апостолы не оставили Церкви. Войдя в Церковь небесную, они не перестают одновременно быть участниками Церкви на земле. Между Церковию на земле и небесною Церковию есть тесная, постоянная, живая связь. «Вы приступили к горе Сиону и ко граду Бога живого, к небесному Иерусалиму и тмам ангелов, к торжествующему собору и Церкви первенцев, написанных на небесах» (Евр. 12, 22–23). Для Православной Церкви это не мертвыя слова, а подлинная жизнь, жизнь в единстве с небесной Церковию. Апостолы, святители, мученики, праведники, отшедшие в вечную жизнь не перестают быть участниками Церкви на земле. «Честную твердь церковную, яко звезды величайшия, просвещаете присно и верныя озаряете, мученицы божественнии, Христови воини». В православном богослужении (в тропарях, стихирах, канонах, кондаках) апостолы прославляются как основания Церкви, пребывающия таковыми всегда; святители именуются столпами Церкви, «пиргове», т. е. башнями, укреплениями стен ея, мученики – звездами, сияющими в куполе тверди церковной, церковного свода, простирающегося в небеса; и праведники, подвижники, преподобные – светильниками внутри Церкви. И потому, когда Церковь именуется Апостольскою, то не только в том смысле, что апостолы заложили ее, или были первыми ея строителями, не только потому, что оставили в ней евангельское учение, дали ей устройство, или даже (что главнее организации) передали ей непрекращающееся преемство иерархии: но, повторяем, еще и потому, что они продолжают пребывать в ней сами, хотя и вошли в Христовы небесныя селения. То же и о всех святых. Когда стоим перед иконой Богородицы, то разве с нами на земле только Ея икона, а не Она Сама в Церкви на земле? Когда поем: «Ныне силы небесныя с нами невидимо служат», то разве это только слова? Разве ангел хранитель не сопутствует нам в жизни нашей земной?

Эти все свойства Церкви: ея единственность; единство ея учения; преемственность от апостолов ея иерархии; признание благодати Святого Духа пребывающего в Церкви, живущею в ней; связь с небесной Церковью – как все это далеко от протестантского представления о Церкви! И как можно пренебречь таким резким расхождением ради планов «духовного единства»? И тем более: можно ли пренебречь этими свойствами Церкви ради экуменического единения?

И замечательно то, что протестантизм, порвавший с преемственно-апостольской Церковию, – можно сказать, – не претендует на то, что должно принадлежать наследственному организму апостольской Церкви в прямом смысле слова: в этом отношении он честен с самим собою. Протестантизм – по крайней мере в новых сектах, как адвентизм, баптизм – не претендует на благодатность крещения: крещение там есть только «обещание Богу доброй совести», и погружение в воду – простой символ. Признается ненужным миропомазание, печать присоединения к Церкви и сообщения даров Святого Духа, живущего в Церкви: и это логично, раз нет присоединения к преемственно идущей от апостолов Церкви. У них, в позднейших больших сектах, причащение есть, по их собственному пониманию, простое воспоминание действий на Тайной Вечери, они его понимают, как простое вкушение хлеба и вина: такое воспоминание может быть вне Церкви. Протестантизм довольствуется учительным служением мирян, потому что не имеет преемственной хиротонии, как благодатного дара, пребывающего в Церкви. У них нет общения с небесной Церковию; мало того, они отказываются от почитания Пресвятой Богородицы и сознательно унижают Ее, доходя даже до искажения Свящ. Писания (так, в немецком протестантском переводе Евангелия слова Господа: «что Мне и Тебе, Жено? Не у прииде час Мой» получили следующий смысл: «что есть общего между Мною и Тобою?»). Подвига несения духовного креста, во исполнение заповеди Спасителя, нет. Идеи достижения святости, как цели земной жизни христианина (по ап. Павлу: «святости, без которой никто не увидит Господа»), нет. И Церковь, как руководительница и как хранительница благодати Божией, становится ненужной. Если есть мечтательная вера в откровение тому или другому лицу или в озарение Духом Святым, то как индивидуальное соприкосновение с небом вне зависимости от Церкви. Христианство становится внецерковным, и само имя «Церковь» оказывается простым символом и, в конце концов, даже пустым звуком. Хочешь быть христианином в протестантском смысле – назови себя им, имей Евангелие, и это все, что требуется: ты христианин, ты уже в невидимой духовной Церкви, и если ты принимаешь крещение, то только для того, чтобы и другие признавали тебя таковым. Отсюда легкость протестантской миссии в языческих странах; легкость перехода из секты в секту: но она не ведет к присоединению к Христовой Церкви.

Экуменизм, как порождение протестантизма, носит все его черты в полной степени.

Но Церковь Христова – «твердое основание Божие – стоит, имея печать сию: познал Господь Своих» (2Тим. 2, 19). Церковь – крепость христианства в мире. Она – кремль, вокруг хоторого раскинулись свободныя поселения христианского направления и нехристианского. Она – бастион, предназначенный к тому, чтобы выдержать все напоры ада на Церковь, как об этом предвещал Спаситель и как изображено это в Откровении ап. Иоанна Богослова: ад в виде дракона, пустившего реку из пасти своей, чтобы увлечь и потопить Жену-Церковь (Откр. 12, ,15). Но ангел сохранил Церковь, и земля поглотила реку.

Спасение личное каждого – в Церкви. И спасение мира – чрез Церковь. Эту первую истину нужно согласовать со второй: с апостольским утешением для людей вне Церкви, что «Христос есть Спаситель всех человеков, наипаче же верных»; что Он пролил Кровь Свою за грехи всего мира; что «во всяком народе делающий добро приятен Ему», приятен Богу. И равным образом, должно помнить слова Господа, что «много званных, но мало избранных» и что «сыны Царствия» могут быть брошены во тьму кромешнюю.

Нам, православным, – повторим еще раз, – не следует льстить себя мыслью, что мы сумеем направить объединительное движение экуменизма в русло православия. Скорее можно думать, что когда выдохнется экуменическое движение, тогда более искренния группы протестантизма будут тянуться к тем недрам, из которых протестантизм вышел, к которым он ближе по духу, откуда он вынес и идею строения царства Божия на земле, т. е. к латинству.

Однако, если к нам обращаются, наша обязанность «дать ответ о своем уповании». Протестантизм все еще предубежден против Православной Церкви и не понимает ея сущности: но он как будто готов слушать о Православии. Но, выступая на открытом широком форуме, Православная Церковь должна быть свободна совершенно от тех пут, рамок и регуляминов, в какия ставит своих членов экуменизм, позволяя им двигаться только в предписанном направлении. Церкви надлежит выступаать независимо, стоя вне экуменизма, может быть, общаясь с ним, как с совопросником, как с членом дискуссии, но не подчиняясь ему.

Покойный блаженнейший митрополит Антоний, когда был приглашен в Лондон на торжества по случаю 1600-летия 1-го Вселенского собора и когда ему предложено было высказаться по вопросу о «соединении христианства», та́к формулировал свой взгляд. «Исполнить такое задание, – говорил он, – для меня несравненно легче, чем если бы мне предложили говорить о соединении церквей. Мы привыкли с детства веровать в единую святую соборную и апостольскую Церковь... Другое дело, если речь идет о соединении христианства... Такое соединение должно выражаться прежде всего в освобождении души нашей не только от всякой тени враждебного чувства к инакомыслящим, но и от преобладающего в нашем уме стремления их опровергнуть». Имея в виду англиканскую церковь, владыка Антоний советует приложить старание к уяснению всего того, что объединяет нас взаимно (Жизнеоп. блаж. митр. Антония, т. VII, стр. 85).

Если бы, действительно, разрозненное христианство дружественно пошло навстречу нашей Церкви, то в чем ином может состоять наше отношение к нему, как не в том, чтобы помочь ему соединиться в единой святой, соборной и апостольской Православной Церкви? Это значит: присоединить его не к «нам», не к русским, не к грекам, сирийцам или сербам; но помочь соединиться с соборной Церковию всех времен, с Церковию, где священнодействовали священномученики, как Игнатий Богоносец, и святители: Афанасий Великий, Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, где сонмы мучеников, где великие подвижники: Антоний, Евфимий Макарий, Иоанн Лествичник и другие; словом, помочь войти в это царство святости, царство благодати, царство молитвы, царство подвига, в Церковь, которая, при святости своей, есть также «столп и утверждение истины».

Наши горячия усилия заключались бы в том, чтобы 1) указать разрозненному христианству, что без общения с Церковию Небесною не может быть полноты тела Христова, не может быть истинной кафоличности – вселенскости, без этого общения нет истинной Церкви. 2) Призванием православных церквей было бы помочь получить преемственную церковную иерархию и таким образом 3) помочь начать благодатную жизнь, соединенную с 4) исповеданием соборного учения Церкви. Так должно было бы быть.

Как же поступают те православныя лица, которыя от самого начала заявили себя друзьями экуменического движения, а равно те, которыя вошли уже в это движение якобы от имени Православной Церкви?

Эти лица, увлекаясь идеей экуменизма, приспособляясь к ситуации, желая угодить модному движению, быстро изменяют учению Церкви, отвергают православный догмат о Церкви, ради мечтательной цели объединения всего христианства, и не только ложно информируют неправославную сторону, но стремятся внушить всем нам, православным, искаженное учение о Церкви, ввести, как новое откровение, как откровение Святого Духа, как веяние новой Пятидесятницы, экуменический взгляд на сущность Церкви и на ея объем, заменяя истину единства тела Церкви понятием некой духовной Церкви, обнимающей все разномыслия, противоречивыя учения и все разделения в современном и в историческом христианстве. От имени Православной Церкви выступают и принимаются как ея представители лица модернистского толка или лица, прошедшия протестантские теологические факультеты и воспринявшия их дух.

Между первой и второй войнами вышла книга, в издании YMCA под заглавием: «Христианское возсоединение: Экуменическая проблема в православном сознании». В ней находим ряд статей на русском языке православных авторов разных национальностей. Самую либеральную точку зрения проводят в ней русские богословы. Прот. С. Булгаков аргументирует экуменическое понятие Церкви тем, что, как он выражается, «мы говорим о церквах нередко в смысле различных христианских исповеданий» («мы» – очевидно, он сам и его единомышленники), и заключает: «свидетельство гения языка не может быть сведено к простой вежливости или лицемерию ради приличия и любезности перед неправославными». – Но слабая аргументация – ссылка на гений модернизированного языка!

Проф. А. Карташев в своей статье дает историческую справку, что якобы «все соединения в Церкви, после взаимных анафематствований и прещений, совершались на правах равенства, без всякого оттенка ПРИсоединения, без «унии», притом всегда без воспоминания об отлучениях и без снятия анафематствования, что показывает, что анафемы имеют условный характер». Как ни сведущ покойный парижский проф. Карташев в церковной истории, но это утверждение неверно. Конечно, если в какой-либо поместной церкви сменял еретика или раскольника епископа православный епископ, то она становилась православной: зачем же было снимать анафему с церкви? – да и вообще анафематствовались еретики и ереси, а не церкви. Но не было дороги ни одному еретику епископу без ПРИсоединения, т. е. без отказа от ереси или раскола. В актах Вселенских соборов постоянно читаем о присоединениях, например, в следующей форме: «я, такой то, покаявшись, приступаю к святой кафолической и православной Церкви Божией» или: «мы присоединились к святой кафолической, апостольской и православной Церкви» (см. Деян. 3-го Всел. Соб.). И потому как раз следует применить к проф. Карташеву слова о. Булгакова, что в такой исторической натяжке автора чувствуется любезность или лицемерие по отношению к экуменистам. Проф. Карташев ласкательно-любезно утверждает, что принадлежность к Церкви сохраняется «даже и при дефектах и искажениях в догматическом учении и в канонической и культовой практике... Даже протестантския общины – продолжает Карташев – безжалостно порвавшия с апостольским иерархическим преемством и живым священным преданием Церкви, но сохранившия таинство крещения во имя Св. Троицы, продолжают чрез эту мистагогическую дверь вводить своих членов в лоно единой невидимой Церкви Христовой и приобщать их к той же благодати Святого Духа. Все это дает основание, – говорит он, – для постановки вопроса о соединении церквей на почве их равноправия в их мистическом реализме, а не на почве униатизма, присоединяющего еретиков к православию. Возсоединение церквей должно быть выявлением и конкретным воплощением в видимости уже существующего незримо единства Церкви». – Когда прочтете эти разсуждения проф. Карташева, то невольно хочется спросить: если все протестантство состоит в Церкви, если единение уже есть, то зачем же «ВОЗсоединение»? Зачем нужны эти десятилетия упорных усилий для возсоединения? Карташев здесь идет дальше ожиданий протестантов; и его утверждения зачеркивают всю православную догматику.

В том же направлении разсуждает, правда, туманно и болгарский протопресвитер Стефан Цанков. – На точке зрения учения о духовной Церкви стоит прот. В. Зеньковский. Он пишет: «В своей всецелой историчности видимая историческая церковь естественно идет к раздроблению на различныя «исповедания»... – это раздробление не задевает единства в Церкви небесной, но, – прибавляет он, – и не исцеляется им».

В своих диалогах «На пиру богов» 1921 г. о. Булгаков говорит: «с какой то новой свежестью и пленительностью встает перед нами старый вопрос о соединении церквей, к которому зовет и нудит нас грозный исторический час, надвигающийся для всего христианства», «имеющий аналогию в эпохе гонений и катакомбном периоде Церкви»...

Так не зовет ли о. Булгаков перед этим грозным часом к разрушению крепости и твердыни христианства – апостольской Церкви, к открытию ея стен, к ея упразднению?

На первоначальных заседаниях Экуменического Совета православные его члены, повидимому, пробовали отстаивать точку зрения, что для них Православная Церковь есть Уна Санкта; но потом уступили общему течению. В Эдинбурге в 1950 году на экуменическом съезде православные делегаты дали, как выражается отчет съезда МСЦ в Торонто в том же году, «ясный ответ»: «Несмотря на все наши различия, есть у нас общий Учитель и Господь Иисус Христос, Который поведет нас ко все более тесной общей работе в созидании тела Христова». По поводу этого «ясного» ответа остается сказать, что, к сожалению, экуменическое понимание созидания тела Христова слишком отличается от понимания его Православной Церковию.

В том же экуменическом направлении и на тех же принципах проводят идею возсоединения церквей и отдельные высшие представители греческой церкви, – поскольку об этом можно судить по сообщениям прессы. Так, Архиеп. Иаков (С.Ш.А.) видит в разединенном множестве церквей одну Церковь, один организм, одно тело Христово и причиной разъединения считает одно только человеческое тщеславие. Выход он находит в том, чтобы «жить вместе и молиться вместе, не возводя никаких стен разделения, определяемых расовыми или религиозными предразсудками». Православная Церковь, по его словам, должна перестать возвещать о своем «вселенском учении» (Церк. Жизнь, 1961, май-июль).

Так происходит явное искажение догмата о Церкви и одновременно втягивание поместных православных церквей в совершенно чужой фарватер, подчиняющее их протестантизму, и притом в движение, направляемое не одной лишь идеей возсоединения, но и иными, совсем чуждыми нам социальными идеями и планами.

А в это время единственной защитницей нерушимости догматов христианства готовится объявить себя Москва, и к ней охотно будут прислушиваться, принимая ее за голос исторической Русской Церкви...

В этот тяжелый исторический момент много требуется от сохраняющих верность Православию мужества, твердости, сознательности, готовности к жертве и требуется крепкая вера словам Спасителя о непоколебимости Церкви. Нет сомнения, что в глубине каждой поместной православной церкви есть истинное понимание Православия и готовность стоять за него, и эти голоса будут подняты и услышаны. Не нужно смущаться кажущейся нынешней слабостью или малочисленностью этих голосов.

В свое время св. Григорий Богослов та́к характеризовал состояние православия Константинопольской церкви: «нива эта некогда была мала и бедна... Это вовсе не была нива, не стоила, может быть, ни житницы, ни гумна, ни серпа, а разве только малыя и незрелыя рукояти»...

Такою она была, когда св. Григорий начинал свою проповедь в Константинополе в домашней церкви св. Анастасии; но этот период окончился еще при нем торжеством Православия во всем Константинополе (см. Прощальное слово его).

В другой раз тот же святитель спрашивает: «Где же те, которые упрекают нас за бедность и гордятся богатством; признаком Церкви поставляют многолюдство и презирают малое стадо; измеряют божество (об арианах, говоривших, что Сын меньше Отца) и взвешивают людей; высоко ценят песчинки и унижают светила; собирают в сокровищницу простые камни и пренебрегают жемчужины?» (Слово 33, против ариан). Так и нашей опорой являются не протестантствующие богословы, а светила Вселенской и Русской Церкви, ея святые пастыри и учители.

Если нам не суждено будет привлечь неправославныя исповедания к единой Христовой Церкви, соборной, апостольской, православной, то во всяком случае нам нужно сохранить себя и оберечь своих братьев во Христе и по Церкви от ложных путей, от увлечения широкими целями, покупаемыми ценой измены учению Церкви. С грустью приходится признать, что у нас нет возможности достаточного обмена мнений – из-за разности языка и по другим причинам – с православным миром нерусской национальности, находящимся в странах, свободных пока еще от коммунистического гнета и, в частности, нет достаточного обмена мыслей с греческим православным миром, – и что приходится нам молча наблюдать с горечью, как легко действуют в его среде силы неблагоприятныя для Православия.

Верим, однако, что в столкновении идей истинных с идеями ложными проснутся как там, так и среди нас живыя силы и дадут отпор соблазнам; и сама вера, проверенная в искушениях, станет непоколебимой; и для многих и многих в нашей православной среде, может быть, теперь пока еще хладнокровных и почти равнодушных к вопросам Церкви и догматов ея, – эта вера, укрепленная в испытаниях, станет, как выражается первоверховный апостол, дороже тленного, хотя и огнем очищенного, золота (1Петр. 1, 7), т. е. дороже вещественных земных благ.

Прот. М. Помазанский.