Возмогай силою Возлюбившего нас

Надо благодарить Бога за то, что дает толчок к глубокому сосредоточению и к очищению души твоей ведет. Господь в помощь тебе в работе над собою! Бог поможет войти в твою истинную устроенность. Но нужна постепенность вхождения. Господь поможет потихонечку и ровненько.

Ты сама себя не знаешь. Ты не переоцениваешь себя, но неправильно определяешь, что тебе нужно. Не бери на себя рассуждения о себе. А я не от себя, а от Бога знаю и хорошее и худое в тебе.

В отношении тебя более, чем в отношении кого-либо знаю, что делаю (и всегда представляю себе); это не потому, что я что-нибудь значу, а потому что ты хорошая и по доверию ко мне, грешному. Я жалею тебя и это основной тон наших отношений. Я уважаю и ценю тебя за нежелание облегчения в трудах. Ты просишь гнуть твою выю, но и поглаживать. Благослови. Только когда я поглаживаю – ты ничего, а когда гну – ты брыкаешься. А ведь по любви ругаю. Погладить я согласен, но, если ты требуешь согласия с тем, что я признаю неправильным, то я не могу согласиться, да это и не на пользу тебе. Твое предложение говорить с тобой как с девочкой, не всегда осуществимо по твоему именно настроению, более взрослому. Я потому-то и оказываю тебе мало особого, внешнего, нарочитого внимания, что считаю, что ты из этого выросла, тебя надо утверждать, управлять.

Ты виновата и крепко – внутренно – в деле своего спасения. С моей стороны – не выпады, а твердое (без выхождения из себя) поставление тебе барьера и напоминание тебе о твоих обязанностях (не пред кем либо, а перед самой собой о Господе). И это по моей великой любви к тебе и непременному желанию твоего опасения, в котором я непреклонен и непримирим. Прости. Прошу тебя сладься со мною, а не с собою меня, я ведь не из-за себя. Я могу каждый день говорить тебе разное, и это не колеблет, а утверждает основание послушания. Разве не так? Ты опытнее меня и знаешь, что это так... Ах, мать, мать! Ты честный человек, но ты еще в муках второго рождения. Прости. Неудовлетворенное тяжелое чувство и тревога – это все мирское. Стряхни христанским чувством... После будет мирный плод праведности. Хочу, чтобы все в тебе переработалось в Божье из человеческого. Я воюю с твоим противником в тебе, а не с тобою. Я тебя и люблю, и хочу, чтобы легче тебе стало и не по мирски.

Ты не позволила поступать иначе – послабительно. Прости, что не по-твоему, ты мне благословила не так. Ты хочешь доброй оценки и доброго безпримесного поведения своего, а в него примешивается еще кое-что от недолжнаго. Ах ты, несчастная! Когда же для тебя будет безразлично отношение людей, на каковое ты должна обязательно во всех отношениях отвечать любовью. Это ведь тебе приказывает Христос! Я желаю Божия, а у тебя есть неизжитое человеческое. Смиряйся и изживай; ведь это смысл подвига жизни. мВсе шкуры будут на тебе чудом Божией силы, да сверх того одежда райская и венец за терперие. Я знаю, что ты честна, и будь честна без саможаления, с решительным отрицанием своего окаянства. Ты счастлива тем, что умеешь хорошо выходить из греховных обстояний, и что, как ни кипишь, ни страдаешь, а конец бывает ко спасению и добрый. Поэтому я тебе верю и, по окаянству, не боюсь поступать с тобой, как следует – не понижая мерок к тебе. «Изводяй честна от недостойна, яко уста моя будет» любящему Бога все содействует во благо». Ты ведь очень сильная натура и поэтому много терпишь.

Обычно тяжелое тебя не отягчает. Смирись – не всё подвиги и содержательность. Ах, ты, несчастная! камни ворочаешь, а песок и в малом количестве не перенесешь.

Слава Богу, ты нащупываешь пути правые, только, при всем моем уважении к тебе, так ясно, даже для меня, неопытнаго, что ты еще новоначальная, и не стоящая высоко, и тебя надо расценивать, не как возрастную, а как начинающую. В тебе еще идёт процесс и хоть и старая ты, да новоначальная! Годы многое открывают тебе. С этим примирись, потерпи, пока многое не станет тебе понятным просто из жизни. Я тебя не оставляю, а только предоставляю себе самой. Я учу тебя рассуждению. Иди сама, учись, возрастай; ведь Бог-то и я – тут же. Поэтому не так страшно. Только не оставить бы упования. Я буду решителен на всяий твой протест, потому что моною руководит не чувство справедливости, а любовь к тебе, которая хочет тебе спасения и знает в чем твое счастье. Ты сама просила тебя не щадить. Я и не щажу, по твоему благословению.

Хочу подлинного иночества, отхождения от мира и его духа. Терпи ради Христа, молчи, ради Господа прошу тебя, сама с собой молчи; не дай украсть у тебя лукавому венец твой. Прости! Христос да поможет вебе, родная! Я жалею тебя, но крепко ревную, чтобы твой крест был подобием Христова воистину. Посылаю тебе свой – новый – привезенный мне из Сарова. Пусть это будет мой пасхальный подарок, кстати он не тяжелый (мой и из Сарова!). Зто тебе дорого. Тебе Саров дал предначатие благословения. Но не Саров, а Преподобный, вечно живой, постоянно могущий ощущаться нами. Но это должно быть, как обоюдность – и его неоставление, и твое притяжение. Господь да ниспошлет тебе, хотя временами, Серафимову тихость! Преподобный отче Серафиме! утешь мою и твою Подвижницу.

Мира много еще в тебе, но – ничего, с Богом! По обычному ты во всем права, но по-монашески (и по Божьи) неправа. Ты протестуешь – твой ветхий человек против элементарного в нашей монашеской жизни. Я и смущаюсь и печалюсь, что ты так принижаешься, не есть ли это самое плохое, что это – не поднятие к идеальному, а счёты, может быть и справедливые (и несомненно, ты права), да не то это, не надо нам, родная, с тобой этой правды. Нужно небо, нужно нам то (другие – как хотят), что безусловно и не компромисно.

Христос ученикам своим не отвечал на многое, а однажды даже сказал, что теперь не разумеют, а уразумеют после. Потому-то я и молчу: жизнь ответит. Жизнь многому научит тебя, если (а я в этом уверен) будешь внимательна и чутка. Думаю, что и малое, что раньше тебе непонятно было, потом, Богу содействующу, станет понятно. Ты отрицаешь многое, чего не понимаешь. Это несправедливо: ведь еще не дошла жизнью. Нужно внутреннее отрешение от духа нетерпимости, особенно там, где дело тебя не касается прямо – вне сферы твоего прямого послушания. Станет много лучше, когда изменится твой подход с критического на сердечно воспринимающий. В твоем критицизме ты не вполне последовательна и это хорошо. Многое ты подвергаешь сомнению, но в существовании и действии беса убеждена. Это хорошо тем, что, значит, реально можешь знать постоянно грозящую тебе опасность. Будь осторожна: враг силен, а человек ему помогает. Разве тебе новы эти ловления врага? ведь когда побеждаешь его, как тебе легко становится!

Может быть, нам с тобой нужно теперь особенное тщание и слежение за собою – настоящая работа над собой; старайся не раздражаться, не выйти из себя, наперед уготовляй себя, душу свою к искушению. Отсечение воли и своего разума исполнения – самое тяжелое для умной, интеллигентной, пожилой, солидной, опытной, энергичной дамы; тебе приходится в старости переживать путь настоящей монашенкой жизни. Но ты ведь отвергаться себя (всего, всего) должна... Мир ти! Старайся и выработаешься, я уверен, но не сразу. Ты знаешь, (по опыту), что твои вспышки не от добра и тебе нужно во всеоружии встречать их. Ради Бога борись с собой. Нужно, чтобы ты не была взнуздана физическим и нервным самовозбуждением, и чтобы было не мирское рассуждение в твоем подвиге; а если чего не понимаешь, после поймешь. Стой на стороже и борись. Крепись, срывы для тебя самой только болезненны (да и мне тоже больно,прости!). Береги свое состояние и выравнивай его. Береги в тишине обретаемую тобой тишину. Внемли себе. Береги то немногое, что таким трудом и болезнями нажито. Ты – честный человек, но ты еще в муках второго рождения.

В тебе говорит еще ветхий человек, только наполовину изжитой. Перевернуть всю себя тебе надо, и это трудно, но иди сквозь иглиные уши и второй раз рождайся. Невозможное у человека – возможное у Бога. Помоги тебе Бог одолеть недолжное; преходящее должно прийти и остаться только вечное... Христос Сам да укрепит, просветит, успокоит и осияет тебя!

В тебе много жизненности, жизни вообще; это нуждается в сдержанности, в выдержке, а что ты не молоденькая – это затрудняет, в этом тебе большая остановка и возмущение, потому что твоей самости кажутся неправыми серьёзные взгляды серьёзных людей. Прошу тебя – будь строже к своим уловлениям и снисходительнее к другим, ведь немощь – наше общее свойство. Прости. Ой, мать, спасись, ой, ой, одолей все худое, главное, свою самость; твое красноречие – поток, ласковое слово, блестящее уменье говорить, но не во спасение: очень ты не любишь, когда с тобой не соглашаются. Не окрадывайся ради Бога, ради Христа. Ой, мать, победи себя... умоляю тебя. Ты понесла очень много жертв и подвигов великой силы, но ты не победила своей самости и, как следует, внутренно не смирилась. Это, впрочем, иногда ты и утверждаешь сама. А я хочу твоего спасения, тобою же не соблюдено это условие вхождения в него.

Ты за собой не замечаешь, а фигура ты заметная и сдерживаешься очень мало. Как мне хотелось бы, чтобы уроки жизни были тобой поняты и было усвоено, что всё учит нас с тобою смирению, воспитывает, смиряет!

Мне тоже больно, но я стараюсь учиться, понимаю, что мне надо смиряться... Родная, мы дошли с тобой до необходимости смирения. Ведь разве ты не видишь, не чувствуешь, что тут и нападение диавола, и опытная школа жизни. Нужно отбросить и победить гордость, и это очень трудно, и тебе именно трудно, потому что ты – parfaite. Но правильны и отрадны будут ощущения; когда мы смиримся. Зачем у тебя желание обязательно поставить на своем и перекрыть – сказать последнее слово? Но я надеюсь, что ты добьешься доброго – одолеешь себя и спасешься. Слава Богу, что начинаешь сознавать свою самость; это большое приобретение, раньше этого не было. В ходе жизни своей ты будешь еще проникновеннее судить себя, и в этом будет показатель твоего духовного роста. Крепись – я верю – достигнешь, переборешь. Держись, уж очень иногда внешнее и мелкое тебя взвинчивает. Ты утешаешь меня тем, что побеждаешь себя. Ты на верном пути именно теперь (ты и знаменательно! – спокойнее стала). Я даже наблюдал, что ты стала глубже и спокойнее и, главное, светлее – одолела! А что ветхий твой человек пищит и вопиет, это так ему и полагается, равно как дух должен победить. Ведь духом и доходим. Господь укрепит светлую и серьёзную душу твою. Возвеселись исполнением долга, а все твое человеческое рассуждение ни к чему. Светла будь и смирна, и смиренна, тогда ничто не возмутит твоей тишины. Тебе нужно успокоитьая и нудить себя на полное смирение – (от души все терпеть). Скрепись, молись, ни в каком случае не дай себе взорваться. Ты потверже многих, но сердце не каменное. Может быть через тебя работает враг. Но зачем ты его слушаешь? Да еще в союз с ним приглашаешь свою самость, твою любовь не признавать (или нелюбовь признавать) обвинений (не говорю самой признаваться в ошибках – это в тебе еще есть). В тебе сильно видна твоя никак не отъемлемая самость. Уж очень махровая она у тебя. Если вглядишься, увидишь совсем ненужное построение, чтобы тебе оправдаться; впрочем, охотно верю и допускаю, что это непроизвольно и несознательно; говоря так, похваляю обычную тебе тщательность в откровении. Это неотъемлемое – вплюс, но лигатура, досадная в тебе, более, чем неполезная. Желаю препобедить ее. Нам с тобою нужно зачеркнуть себя; этого тебе очень нехватает. Побеждай себя, дорогая; когда ты чувствуешь себя в прахе перед Господом, тебе лучше. Рвись! Солнца надо – Христа! Как умеешь, родная, – молись. Тебе очень нужно стараться держать себя в равновесии. Ты – сильная, и твои искушения – искушения сильной. С Богом все можешь. Бог тебя и вразумит, а потому – к Нему, к Нему в сознании немощи. Смирись и смирится тебе небо и земля. Я почувствовал твое особое душевное состояние и умилился и взывал ко Господу дать тебе умиление непрестанное, а тебе – стяжать его. Это твой дух – краткие молитвы; ведь разные люди, разные умы, разные темпераменты, и многое разное им нужно; но во всем один и тот же Христос.

Онень скорблю, что у тебя все по-другому было бы, если бы путь смирения был; пусть я не так поступаю, потерпела бы меня! Но я верю тебе, дорогая моя! Да, велик Христос, побеждающий в нас и через нас, служителей Божиих и служителей вашего спасения. От всей души радуюсь с тобою и за тебя и усердно прошу Господа не оставить зубов твоих несокрушенными в конец... Радуюсь, что ты сильная в немощи твоей побеждаешь ветхого твоего человека. В тебе так много самости и сознания собственного достоинства. Ты должна сама не мириться с нею в себе, сама побеждать себя. Уж очень ты за нее держишься: не отбросила ее, отбросив многое. У тебя столько своего – не знаю замечаемого или незамечаемого. Если не замечаемого, то что же винишь других! Ах, я хотел бы видеть в тебе одну безупречность! Прости! Ах, невеси, коего духа еси. Прошу тебя в спокойствии поставить себя пред Богом и молиться, чтобы он укрепил твою немощь вне быть снисходительной и смотреть во внутрь. Спаси тебя Христос! Молись – ведь дело в немирствии духа. Нужно волевое спокойствие, хотя – понимаю, – оно тебе дорого стоит. Но я верю тебе, что трудности пути тебе так же ведомы, как и радости, приобретаемые этими трудностями. Сохрани тебя Господь и укрепи на побеждение себя! Борись с самостью, первее трудись, послушница, а также и подкрепляй свои силы питанием. Верю, что дух превозможет и усилит укрепление тела не только фосфором, но и духовным фосфором. Я верю в силу твоего духа, в то, что ты сможешь одолеть себя, твоего главного врага. Бог в помощь!

Повышено все в тебе, родная! Лихорадочная жизнь по интенсивности твоей натуры. Да, тут очень много от силы твоей психики, от ее большой стремительности. Многое умрет, прекратится только с твоею смертью телесною. А интенсивность свою ты унесешь за пределы гроба – в ту жизнь. Это, конечно, доставляет тебе трудности, но, в конечном счёте, плохо ли это?! Мир ти! По-моему, тебе надо бросить 1) всякое рассуждение (мы буии Христа ради); тебе ведь по ходу жизни сие открывается, а ты не можешь вместить, и, 2) как лютого врага – всякое осуждение; а ты даже не противишься врагу в этом элементарном вопросе христианской жизни; на азбуке срываешься... Ах чадо возлюбленное, причина в тебе, дело в свойствах, портящих тебя и твое. Гордости берегись, вред понятен. Поднятие носа не для Христовых. Но вот открылось твое сердце,и ты восприняла полностью Божие, даже в таком скверном человеке,как я... Слава Богу за взаимное ощущение нами друг друга. Светло и глубоко твое преданное настроение. Верю тебе – Петру не в отречении и противлении, а в исповедании. Как важно эту установленность души иметь! Да, родная, научиться жертвенной любви – это по тебе, по твоей мере. Чую, что ты, как говоришь, все-таки моя дочь и всетаки только моя.

Спаси тебя Христос, родная моя! (все в этом слове). Ты должна становиться над всем земным. Тебе было бы совестнее (т.е.более по совести) не равняться обязательно на всех, а на Христа, и на свою совесть. Вооружайся на себя, особенно на осуждение. Родная моя, прости меня, но переломи себя, ради Христа, иначе ничего не достигнешь. Преодолей себя, будь той, что всегда была, смиряясь крепко. Понудь себя и не переставай понуждать. Ты начала только. Святые и подвизались и искушались больше, целыми даже не годами, а десятилетиями. Твои искушения, как я говорил, искушения сильной; ты падаешь, вот и познай, как ты ничтожна. Ты быстро ослабела, как апостол Петр, и не успела побдеть и единого часа. Ты получила ответ от св.Евангелия (Др.10,37; человекам это невозможно, но не Богу, ибо все возможно Богу), от Самого Христа непосредственно (почти), чего же тебе яснее и явнее?! Господь милосердный дал тебе сильной, обуздавшей с теми же, кто сам в хорошую минуту сознает, что это не их дело (не ваше), кто сознает, что не хочет смириться – меня грешного, служителя вашего спасения и немощных сестер твоих, дал познать твою и телесную, и духовную немощь. Да, ты чувствуешь немощь, ты сейчас немощна: зачем же ты судишь чужого раба, своему Господу стоит он или падает, и станем потому что силен Господь восставить его. Ты сейчас слаба, и сколько раз ты показывала силу в твоих протестах, залезающих в область моего духовничества. Может быть ты была не только сильна, но и по человечески права...

Но пастырь так не может рассуждать и действовать, и Господь тоже; и ты больше не будешь – ты будешь несправедливая и милостивая. Воспряни убо, да пощадит тя Христос Бог!

Восстани из глубины сердца, воззови к Богу при всей твое слабости, при всей апатии; пусть не будет безнадежности, а будет устремление сверх сил. Поверь, ведь ты искушаешься все время (Бог попускает, а ты поддаешься) и для твоего испытания искушения все сильнее; так и должно быть. Прибегни к Богу изо всех сил, даже более, чем можешь; быть может Бог судил попустить тебе это искушение, чтобы ты особенно познала твою немощь и не восставала ни на кого с такой силой, а наоборот, могла снизойти и помочь и самым ничтожным и скорбным, и даже противящимся... Не ропщи, лучше смирись. Если чувствуешь себя оставленной, значит, ты не смирилась никак, не отреклась от себя, от своей человеческой правды. Только знай, что ты ничто, и Господь придет к тебе.

Ох, дорогая, тебе нужно сделать над собой усилие к Богу, и спасена будешь. Все не так оттого,.что подход не такой, какой нужен; ведь ты на самом то деле очень много замечательного имеешь, много и хорошо; но тебе нужно драгоценность твою внутри себя хранить, и от этого светлее все в жизни будет. Свет Христов с тобою! Будем им и светлы, и сильны, хотя и душа, и плоть немощны. Дорогая моя, от твоей живой натуры, крепкой упованием на Господа, жду возмогания. Твои скорби и падение настроения, конечно, дань человеческой немощи и этим естественны, но Бог поможет, все будет преодолено с помощью Божией. Жду победы упования на Господа над унынием. Помоги и укрепи, Господи! Человеческое да не обладает тобою и временное да не занимает тебя!

Мир ти внутри себя! Душа твоя все может с Господом. Слава Богу, что он посетил тебя, и ты в смирении перед Богом. В этом – все счастье. Христос с тобою! И я радостен и спокоен за тебя, пережившую искушение и непобежденную врагом. Дай Бог, чтобы все хорошо с Ним устроилось. Да, дорогая, ты растешь и, хотя любишь и хочешь делать по-своему, но более по натуре, а сознательно, честно этим не удовлетворяешься. И это прекрасно! И вижу с умилением этот процесс в тебе победы спасаемой натуры над натурой самостной. У тебя хорошие мысли, но человеческие. Думаю, что надлежит тебе именно временами быть человеком, потому что временами ты человеческое в себе преодолеваешь (а человеком все же остаешься); а ведь и ты и я хотим, чтобы все было по-монашески и не по чьей-либо особой нашей самости.

Я могу, кажется, применять к тебе более бескомпромиссные мерки и не хочу твоего разделения со мной. Моя любовь и наказует, и не мирится с понижением твоего уровня.

Прости меня, моя дорогая, но не будь так чувствительно насторожена, так внешне монахиня должна быть менее мирской (а как Макарий Великий – быть, как мертвец), я все думаю, что ты уже совершенная. У тебя на было настоящего монашеского воспитания, а оно много значит. И это – минус. Слава Богу, что у тебя были сильные испытания здесь (хоть я ничего не умею делать), и ты их не сразу приучилась выносить. Я желаю пользоваться тобою не для житейских дел, я хочу для твоя большей внутренней устремленности и послушаний уже не физических, вернее, не внешних. Пора тебе от физических работ в храме – в храмы душ.

Делай мое дело. Очень хочу, чтобы ты помогла мне, и чтобы дело было само, а не искусственно подходила, и чтобы тут не было никакой заслуги, а было одно служение. Помогай же, мать, помогай мне творить Божье дело взаимного и личного умирения нашего. Прошу у батюшки о.Германа облегчения твоей душе и твоим немощам. Ведь ты тоже на стези старчества, ибо Господом вдохновенный, я уготовляю тебя на него (харизма старчества передается от одного старца другому, и я благословенный сам, уготовляю и благословляю тебя на это). Разрешение тебе заниматься с другими душами уже есть акт доверия, и ты должна нести данное тебе послушание (это уже послушание!) с его тяжестями, активностью и ответственностью руководства и благодарить Бога, если дает послужить чадам его.

Ты еще мала, но в фазе уединения, только с алканием его, но еще не со вхождением в стихию уединения, – подожди, потерпи несовершенство твоего состояния и вырабатывайся; произойдет болезненное, может быть, разрывание старой шкуры жизни. Постепенное уменьшение общения сведется на большую внутреннюю уединенность, а то суеты много, благодаря твоему темпераменту, который должен быть умерен, и ты сама врутренней должна быть затворницей, хотя и служить людям, /как о.Алексий/. Полный разрыв с миром и жизнь вне условий мирской общественности – большой подвиг, и для тебя идеал, может быть, недосягаемый .

Духом возвышайся и уединяйся, это – твой путь. Пребывай в Иисусовой молитве и внимании себе. Одиночествование и Христу необходимо было, и монаху. Монах должен наедине скорбеть и все переживать, тем более ты к уединению стремишься. Но абсолютное и полное уединение тебе не на пользу душе. Островки же уединения есть, хотя и мало, и трудно. Помози Господи и укрепи! ты послушная ведь и хорошая и все можешь о укрепляющем тебя Христе Иисусе.

Чего я хочу от тебя? Наибольшего и через внешнее деяние служения душам и не только определенным, но и объективно всяким; и есть у тебя участок жизни, на котором есть достижения (служение больным).

Знаю, знаю, какой ты перец или орех грецкий (прости, это я шучу, но не без смысла). Ты всегда будешь возбуждать противоположные чувства по яркоси своей натуры. Ты у нас устремленная, цельная, честная; ты способна на большие дела, а на маленькие не так. Подвиг для тебя – сама твоя работа, простой, но не менее ценный. Служба для тебя уже райское положение, потому что труд не отягощает душу. Указания тебе особенно не нужны, и потому что всего не предусмотришь, и потому что не надо парализовать твою инициативу, а надо тебя вдохновить, а тебе вдохновиться. Но не отворачивайся, в затылок ничего не дашь. Близость моей душе ты должна ощущать без слов. Умоляю Господа помочь тебе, а тебя – в смирении и сокрушении смириться со всем; только мои молитвы слабы. Молись сама из последних сил; молись и сосредоточивайся, несмотря ни на что. Деточка, молив, и успокоит тебя Бог. Господи! Ты Сам помоги! Мы же сами себя и друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим. Прекрасно, если Христос займет тебя всю, тебе все будет и легче. Когда я читал твои страницы, я ощущал тихое сияние души твоей, и мне представлялось ненужным что-либо писать. Как то ненужны казались слова, только в одном месте надписал слово и подчеркнул – согласно мыслил. А ты, конечно, поняла, с каким намерением я просил тебя написать этот нужный мне текст 2кор.13: и ибо хотя Он и распят в немощи, пожив силою Божиею; и мы также, хотя немощны в Нем, но будем живы с Ним силою Божиею в нас. Я очень радуюсь и ценю настроение твое и прошу у Господа, чтобы оно определилось не только в своей яркости, как свойственно твоей определенной натуре, но и в постоянстве, и не только в постоянстве, но и в бесстрастии; отрадно, что к этому дело идет. Ты начинаешь чувствовать то, что не высказывается и таится, и что тем сильнее, чем глубже таится от людей и видимо только Видящему сердца человеческие (и духовному отцу по Его милости). Хотя и с трудом, но ты доходишь до настоящих, подлинно спасительных мыслей: «отречение от своей воли требует примирения со всяким положением, особенно, если оно создается старцем, и спасение, может быть, именно в этом примирении, даже в той тяжести, которая остается на душе, но которая, при совершенном послушании, должна претвориться в покой – блаженство послушания». – Да, совершенно верно, это и по святым отцам также; «покой может быть и должен быть при всяких условиях жизни». – Да, верно, и не иначе: иначе – значит, еще не дошла, не на правом пути. А путь везте: «Работать со страхом и мириться со всеми недочетами и недостатками и только ждать помощи свыше; для этого – непрестанная молитва, предваряющая каждый шаг, каждое распоряжение, каждую меру, – « Да, это – большое дело! В активном состоянии вырастает мое я. Вот когда его надо сократить и дать место действовать Богу». Так, так, дорогое дитя мое, так, радость моя! «Как? вероятно молитвою». – Правильно, но не только, а всем устремлением души. Читаю твои мысли с душевным умилением и сочувствием, и чувствую страждущую душу, хотящую изыти из темницы исповедатися имени Господа. Дорого мне читать их, и я надеюсь, что ты добьешься доброго – одолеешь себя и спасешься. Тебе для удовлетворения много нужно. Ты сыта, но еще не усвоил твой духовный организм всего.

Я хочу сказать, что не приняла ты практически старчества совсем еще; ты приняла, но не совсем; твои рецидивы это показывают. Твои чувствавания могут быть созданием воображения; ты можешь очень ошибиться в оценке того, что какое значение имеет для тебя /и насколько/. Вздергивание, нервирование тебя, нервного подъема искусственного я не хочу: закваска нужна, закваска – фермент жизни. Мне нужно теперь больше молиться за тебя и больше предоставлять тебе самой справляться с собой, выравниваться. Конечно, душа выравнивается не так легко; ведь, вследствие болезненности и вывихнутости, нужен свой режим и божественная хирургия. Всем – свое. Ты своим путем спасаешься и спасешься. Это – долгий путь сосредоточения. В себя, в себя надо все обращать. Понемногу устроишься внутренно и устоишься. Усиливайся на добро, остальное сделает Бог. Очень понимаю жизненность твоей безисходности, но это близко к Гефсиманскому борению и также должно быть побеждаемо; ничего без Господа! Грустно, что ты спускаешься со свойственной тебе высоты. Молись, да просветишься, и Господь тебя не оставит; только тебе нужно вразумление не на словах, а на делах; вернее – благодать в восприятии тобой и преодолении всего жизнью твоею. Это и будет прекрасная правда любви, правда, сочетающаяся в великом синтезе с любовью. Я вхожу в твое положение, вхожу, только не так, как тебе хочется. Но я тебе понимаю. Ах, мать, одоление нужно! Ты сама себя усердно домаешь, дорогая моя! Ты очень балованный человек и все таки любишь только похвалы и согласие. Ты избалована нашим согласием. Ты человек серьёзный и честный и хочешь правого пути. В тебе много разумного, но много и субъективного. В тебе еще много жизни; но, будучи сильной, ты порой обнаруживаешь удивительную духовную слабость. Но, конечно, послае проявления человеческой слабости, ты все можешь о укрепляющем тебя Христе Иисусе. Ты имеешь струны Божии в сердце твоем. Ведь ты причастна Божеского естества и по природе и по предназначению. Ты и так близка к Богу, только побеждай все худое в себе. И жизнь твоя блаженная, если отвергнешься себя и своего разума. Ах, дорогая моя, как прекрасно возвышение духа над обычным рассуждением, во имя Господа не лакействовать умом, а возмочь сердцем, всею душею. Уж и нрав у тебя! Но пора самой его ломать, даже без моего понуждения! В тебе есть правильное настроение, но нет устойчивости, утверждения в Господе, и пойми, что ты иногда и в мелочах не выдерживаешь, хотя ты сильная. Ты перебораешь, ты еще в процессе; выработать устойчивость, это задача в настоящее время для тебя одна из главных. Ты не вполне устремленной психики человек, ты еще разносторонняя, широкая, а не только глубокая... широта осталась. С тебя всего требовать можно, но ты еще богатый юноша. Ты говоришь, как богатый юноша или как старший сын... В тебе сидит внутренний фарисей. Зачем так презрительно и заносчиво? Это от гордости-самости. Как ты себя оправдываешь и не любишь уступать, здорово держишься за свою правоту. Для меня большая радость, что ты по Христову завету добровольно не имеешь ничего; я же от всей души хочу (и больше, чем внешнего обнищания), чтобы ты обнищала и духовно, т.е. не имела уже никакой самости. Будь усердна в послушании, хотя бы оно казалось и тяжелым и бессмысленным.

За послушание все труднее; по произволу ворочают булыжниками, а за послушание и камушек труден. Страдание остается, но облегчается вносимой идеей. Все легко после представляется. Твои послушания тебе всегда не нравятся; ничего, это предусмотрено св. отцами. Соблюди обет послушания внутренне, глубоко, внутренне отречением от самости. Твой уход – 24 года – великое дело, вроде Авраамовой жертвы сына. Многие порицали и порицают. А я утешен и чувствую правду этого. Я повелительно восчувствовал, что так надо сделать.

Kaк хорошо, что сознаешь это и ты!

Конечно, самые главные твои обязанности вытекают из двух твоих обязанностей, радость моя: 1) Отвергнуться себя и «быть всем слугою» – преимущество духовно высших. 2) По должности привратника. Я благословил вообще привечать (привлекать) всех – исполнять обязанности привратника древних монастырей (главным образом назидать и утешать), о чем говорил и раньше. Равнение, значит, мать на общехристианские нормы Евангелия и на порядки первых обитателей – основоположителей монашества. Я не благословил отказываться (раздавать угощение после обедни в день Благовещения после причастия): I) ты человек не только самый толковый, но, может быть, единственно толковый, сочетающий такт, рассудительность, находчивость. 2) Почему, если ты несла эту тяготу в прошлом году, ее не понести и в нынешнем? Ясно, что трудно и жертва, значит, нам с тобою. Покой будет вообще, когда запоют «со святыми упокой» (ст.Амвросий), и отдохнем, когда не дохнем (игум.скита Гефсимании Даниил, при котором б.о.Герман был там). Бог не благословит отказываться, дорогое дитя мое... «Пребудешь ли в послушании настоятелю и ко всей во Христе братии? Ей... Богу содействущу».

Ты замечала за другими невольно и тем грешила, а теперь наблюдая за предпраздничной уборкой в храме, будешь замечать за послушание и тем уже не согрешишь.

Спасайся!

Теперь тебе надо подальше от внешних послушаний, разве в виде исключения и иногда в экстраординарных случаях. Принципиально одни больше старцы, а другие – больше администраторы. Ты уготовляешься мною на первое /и еще быть моим проводником.../.

Мне думается, что есть воля Божия на то, чтобы тебе послужить:

I) чтобы знать эту лямку ради твоих духовных детей и вообще всех, кто в тебе будет нуждаться из тянущех эту лямку, 2) твоя инвалидность и, может быть возможнось перейти на социальное обеспечение здесь выяснится, если ты будешь именно на деле /свет не без добрых людей/.

Но этот второй момент я считаю менее существенным, главным образом, имея в виду Божье дело служения Ему, если то Богу угодно.

Старец о. Митр. сказал мне кротко, что приходила к нему с жалобой на меня /я ответил, что я благословил/. А он сказал, что вчера говорил с тобой, а сегодня сам позвал тебя. Вижу, говорит, что она совсем не права – подходит не как нужно и не договаривает... Я тебя, конечно, очень жалею... Но ты не замечаешь, что во всем, что ты с жаром говоришь, являешь самость, которой должно отвергнуться.

Слава Богу, что твоя чуткость привела тебя к сознанию. Не порти своего пути, не мудрствуй, не рассуждай, а размышляй... не говори, а молчи и внимай себе...

Ты оскорбила самого Батюшку, осуждая его тихую, но мертвую систему (активное молчание). Бог простит, родная моя / I 1/2 т.к./. Я тебя отдавать на чтение не согласен. Я еще больше, чем, чтобы ты читала, желаю, чтобы ты внимала. Еще же больше, чтобы ты несла данное тебе служение.

Служи ради Бога, ради Христа.

Ты можешь утешаться: твои труды тебя не надмевают: успеха нет, но тебе результаты не важны; тебе важно сознание честно исполенного долга. Не возносись – я считаю способными к материнству не по высоте жизни. Говорить авторитетно, это – ничего, но надо, чтобы не было самоуверенности. Ах – дерево именно по тебе. Ты, я говорил тебе, им спасёшься, если в полную меру потрудишься. Это для тебя настоящий подвиг большой (больше немного твоих сил – должна понести его с помощью Божией), и свойственный тебе. Это я могу сказать тебе именно по Божьи, сочетая и милость, и истину, и Божье, и человеческое, и силу Божию, и слабость твою, для которой, по мудрости и благости Разума Божия, испытание дается всегда, чтобы оно было нелегким, чуть больше наличных сил. С точки зрения Промысла Божия о нас, я своим, убогим разумом так понимаю что Ал. есть твое испытание на аттестат духовной зрелости, потому что не Мария, конечно, не Николай, не Юлия и др. тебе испытание, опытной в воспитании и учении других. А теперь, когда ты в положении ученицы, и в положении, доходящей до предела, вот тебе итог твоей целожизненной педагогической деятельности... Да, Ал. для тебя большая трудность, но то-то и во спасение; а другие для тебя – легкое дело, наслаждение. Ал.– твой креет и ты это понимаешь. А. – конец твоего естественного прошлого и жертва от него Богу и начало, послушанием, будущего, и (в то же время) переход к божeствеиному житию в будущем. А отцы (св.) это, после такой предварительной работы – материала для строения в будущем граде, которого Архитектор, Художник и Строитель – Бог. Да, подобает сия творити (св.о.о.) и онех не оставляти (физич. и нравств.уродов), потому что с этими – тяжелыми кресты, а это – утешение. Паинек, парфетик и вундеркиндов ты сумеешь воспитать, а вот Ал. – дерево по тебе. Я хочу от всей души тебе сочувствовать (об Ал.), с тобой терпеть, но не изменять пред тобой действительности. Все-таки ты можешь много дать и богатым, и сильным, и хорошим, но это не дело милосердия. И у тебя должны бы быть испытательные моменты в жизни твоей, но растешь ты и соглашаешься все таки на первых. Да, родная моя, я сам стону от очень многого, и человеческая немощь, конечно, естественна у тебя, как ее много и у меня, – ты, конечно, сильнее меня. И оба мы сильны Богом и с Богом. А ты также послужи Богоданным детям, и не только благим, и кротким, но и ... Господи! помоги нам послужить их душам, если на то есть Твоя воля.

Радость моя! Я к этому грядущему судилищу отношусь как-то спокойно. Нужно, конечно, как Христос на суде у первосвященника и Апостолы (о чем в книге Деяний) отрицать неправильный ход дела и возражать. Больно и мне будет, если тебе придется идти, но я посмотрел бы на это, не как на справедливость, а как на Промысел Божий, проводящий тебя всяким воспитанием. Тем более, что мой собственный опыт отнял у меня здоровье, но дал мне столько и такой радости, какой я никогда не испытывал (и иначе не испытал бы) и дал послужить стольким душам и так, как никогда не послужил бы.

А ты, как не имеющая специфической внешности, еще более... (конечно, больше и по другой причине). Это я говорю не потому, что желаю тебе этого стажа, а потому, что знаю, что ничто не будет для тебя плохо, что... любящему Бога все споспешествует, содействует во благое. Очень дорожу настраивающимся твоим чувствованием, восприятием действительного и отношением к грядущему. Господь да обвеет тебя в возрастании в вечность.

Мне трудно, а сердцем, конечно, дорогая моя, ощущаю, что многим не нужен, а тебе нужен. Мать, просто ты унываешь и изголодалась по мне; ну, прости и потерпи меня (это – вместо подвига тебе) ради Господа. Слабость велика и, хотя я борюсь, но говорить обстоятельно я, как начну говорить, ведь не смогу, особенно платить старые долги. Но нам и не нужны слова общения, разве по немощи и то немного. Ты – м-я и для тебя сопереживание может быть в особых отшельнических формах. Да и для твоей натуры, для твоей духовной пользы нужно писать, а при владении тобой пером довольно искусным, не упускать этого способа взаимообщения, во многих отношениях идеального. Ты меня по большей части чутко понимаешь, из-за одной тебя можно говорить о всей души, хотя бы и другие и не слушали. Причина нашей духовной близости в том, что ты лучше стала воспринимать меня, чем, по окаянству твоему, до сих пор – более по Христову, а не по-своему, ангел мой!

Твое сознание в переживаемых мною скорбях и страданиях душевных меня очень утешает и подбадривает силою любви твоей и чуткости. Я очень счастлив, такой преданностью и ясностью восприятия меня. Очень ценю, что ты так цельно воспринимаешь меня и от полноты изливаешься во вне; это то, что нужно, хотя ты меня, конечно, преувеличиваешь. Ты милая моему убогому сердцу, дочка, меня и идеализируешь.

Мне с тобой хорошо, если ты даже и немощи несешь, но не напираешь.

Не смущайся, дитя мое! Не ответил я тебе, потому что был в изнеможении после службы (хотя и хотел сказать и молился после записки твоей). Я никогда лично не обижаюсь и другим не благословляю обижаться. Это не по-Божьи, не по-Христову. Я выслушал тебя со спокойствием и вниманием, ты это видела... А относишься ты ко мне знаю, как к самому Христу. Дорого это мне и тяжело за свое окаянство и радостно за тебя.

Я верю тебе и знаю, что ты с такой же силой, с какой отрицаешь, с такою и поклоняешься – утверждайся в постоянстве. Я утешаюсь любовью твоею ко мне, но на ревнование говорю, как Христос некогда апостолам, бывшим в таком настроении, не знаете (не знаешь) какого вы (ты) духа.

И о Христе соблазнялись, и Он сказал не ушедшим, а были и ушедшие: может быть, и вы хотите идти, уйти. Что же тут? Что же, моя дорогая и, верю крепко (как никому) родная...

Ты говоришь, мне маленький подарок, а я хочу большой – душу твою. Бриллиант в панагии далеко не последний твой подарок мне. Мне очень многое делается. Ты сама – много. Ты – мой бриллиант, ты – моя панагия.

Я уверен в твоей, и при строгости немецкой, любви и заботливости, но ты иногда деспотична в любви твоей (не оставляешь другим быть собою): это просто считаю свойством твоей натуры, для некоторых трудно приемлемым, а для многих благодетельным, кроме того ты честная и безкомпромиссная, а для некоторых это – вроде обличения без слов, – вот и могут не любить, потому что не вызывают неприязни более люди безличные, несмотря ни на что, дорогая, силься быть, сколько можешь христианкой и м-ей. (в чем да поможет тебе Господь), а на других не смотри(в чем также да поможет тебе Господь). Будь только добра, честна, деликатна, вообще будь с выдержкой всем тем, чем должна быть о Господе в отношении к людям. А чтобы было из чего жить и действовать, питай у источников Божества поток души твоей и вправляй его в правое, определенно спокойное русло внутренней в Боге христианской жизни. Таинственно течет река жизни нашей в вечность; то, что мы делаем, это случайное – по воле Божией – действование наше.

А существо – чтобы честно можно было сказать о себе пред Господом:

«течение скончах, веру ооблюдох» (2Тим. 4:7–8).

Дорогая моя, ты подмениваешь понятие любви и ее проявлений: ты во имя любви ко мне, по той любви, которая способна сказать: «Господина не будет тебе этого», – ты высказала это, в этом я с тобой согласен. С этой любовью сочеталось и формальная правда твоих суждений, и ты именно безупречна с точки зрения этой правды. Твои расуждения логичны с внешней стороны, безупречны с нравственной, но они именно страдают недостатком любви, Любви с большой буквы. Любовь в них есть, но ко мне, а не Любовь, как начало жизни, не любовь о Христе; о Христе ты явила именно правду. Я же хочу Любви, как начала общего проявления ее неограниченного, как встречи истины с милостью, лобзания правды и мира. Я очень ценю твою справедливость, ее в тебе так много; но слишком нечеловечно это иногда в тебе. Сама сильная, ты и других меришь на свой аршин; да и по свойству твоей натуры не все должно быть на месте. Люди – разные натуры; это надо учесть. А ты очень по-своему судишь. Но сердце и твое, и всякое, может все победить и создать могучий синтез даже противоречащих противоположных настроений в едином духе Христовом.

Любовь должна управлять поступками и их осмысливать. Любовь прежде всего жертва другим, и научиться ей можно, научившись (ставит делом) вообще чисто смотреть на все. Кроме видения в каждом человеке брата, надо зреть все (начиная с себя) в истинном свете – Христе.

О, как я тебя понимаю! Я так же воспринимаю службу вечерни сочельника Р.Х. и звездное небо, и осень я воспринимаю именно вот так, как ты.

Ты утешаешь меня большой работой над собой. Узнаю свою ученицу, паче же не свою, а Христову. Твои чувства приобретают цену пережитых; твоя выработанность не внешняя, и мне это дорого, также и Господу любезно (дар твой лично), и тебе спасительно. Утешаюсь, что ты нащупываешь совершенно правильный способ отношения; раньше этого не было. Помоги, Господи, дойти до совершенно Божия отношения ко всему и идти по тому совершенному пути, который ты себе избрала, путь вслед Христа.

Мне приводится готовить тебя к бурям жизни. Выдерживай испытания. Побеждай искушения, от диавола тебе пребывающие. Очень характерно, какие у тебя искушения, и это очень показывает, что тебе нужно, в каком направлении надо бороться и одолевать с помощью Божией. Удивляюсь, родная моя, как ты легко на все искушаешься; мне хотелось бы большей стойкости и способности воспринимать всё, как должное. Но, может быть, нужна дань этому, как немощи. Помоги тебе, Господи! Хочется, чтобы ты была такою, какою мне хочется и какими непременно становятся духовники, т.е. снисходительными. Очень хочу твоего вхождения внутрь при всяких обстоятельствах, – это теперь нужнее, потому что уединение может быть и недостижимо. Да и затвор еще преждевременен, а полный и не твоей психики. Земных-то интересов у тебя нет, да и земное то неземное, и во всяком случае не ради земли. Тебе ведь интереснее беседа с Богом, святыми и книгами. Бог показал тебе, как прекрасна молитва; теперь приобрети ее усилиями. Ведь это явная Божия милость к тебе за веру твою, труды и болезни, и страдания (не столько телесные, сколько душевные). Господи! Не лиши впредь таких сладостных минут для укрепления на тягости жизни. Вот он – рай в тебе! Воздержание еще здесь на земле, в тяжелых условиях жизни, дает рай – рай внутренний, который никем, ничем и никогда неотъемлем. Тебя обвиняют в старании простирать свою волю и утверждать ее. Порицания и похвалы, конечно, односторонни, и цена их в значительной степени определяется приятием или неприятием тебя, как человека. Конечно, надо не слушать, что говорят, но, если говорят правду, то поучительно. Во всяком случае лучше тебе, по отцам, не оправдываться, хотя бы было и несправедливо. Ты должна быть независима и ни к кому никаких требований.

Это твой недостаток очень большой в наставнице жизни; ты неспособна понимать некоторые психики. О A-а надо рассматривать с точки зрения его психики, а не твоей; тогда все покажется иначе, при условии непредубежденности. Прими нас со всеми немощами и покрой любовью. Помолимся, воздохнем ко Господу; Он и Его Пречистая Матерь, яже о нас управит. – Ты не понимаешь психики некоторых людей (отсюда и взаимный антагонизм, более простительный для них), результатом будет не смирение их, а ожесточение против тебя (и против подобных тебе).

К сознанию вины перед тобою примешивается впечатление твоей гордыни.

Если же не умеешь утешить, значит, не хватает еще внутри.

Простее смотри и следи за собой. Воспряни убо и бди сердцем твоим, яко не веси ни дня, ни часа, вонысе Господь твой приидет. Ты начинаешь окаевать себя по настоящему, чего раньше не понимала. Но тебе надо научиться каяться перед духовным отцом так, чтобы знать присутствие Божие и духовника не стесняться. Аз же точию свидетель есмь, хотя и велико свидетельство.

Прости меня, самое хорошее то, что моя скорбь о твоей болезни не будет простираться (пока) далеко; я очень беспокоился, что тебе очень плохо. Теперь я знаю (от о.З.), что все же большое переутомление. Это тоже меня печалит и беспокоит. Ты немощна, ангел мой, и слабость смущает, но она не страшна с Господом. Надо тебе от нашего болезненного (и у тебя, и у меня) состояния прейти к сознанию того, что «егда немощствую, тогда силен есмь» (2Кор. 12:10). Зачеркнуть болезни нельзя, но я хочу, чтобы ты была выше их.

Надо себя подкреплять, чтобы не было вреда от них никому и Божию строению тоже. Что болеть будешь, это неважно (смиряет), a вот как же дело то остановится. А к смерти надо духовно готовиться. Предайся воле Божией и живи, по вся дни умирая и просто и тихо отлетит душа в другой мир, только будь беспримесной христианкой.

Что с тобою будет, я, конечно, обеснокоен этим, но думаю, что мне надо бьггь на месте; напр. интересно, что скажет, кк. пред-це, В.А.?!

Молись, молись, все равно молись (сами себе и друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим) – ты ведь – Божия (1У-28 с-о). – Твои писания (перед У-28) о том, что «во всем, что случается с нами, я,конечно, вижу Промысел Божий – открывается планомерность событий», – я соотношу с Дальнейшими У-УIII/; Ты, по своему уму и предусмотрительности, многое предвидишь и сердцем предчувствуешь по любви мои планы, но когда пришло время, ты встретила это не так хорошо, как пишешь, и не так, как следует воспитавшейся на отцах, предвидевшей и испытанной, и моей ученице. Нет, видно, я не умею, не сумел воспитать тебя... Есть хорошее у тебя от прежнего, а я ничего тебе доброго не привил. Горе мне!

Я направляю тебя к равномерию – к неоставлению деятельности по твоей натуре, которой свойства должны служить Господу (жертва лучшего и предание Ему) в том, что Он изволит, при держании за укрепление твое и питание из резервуара духовного, при понуждении себя и при рассуждении, т.е. не отклонений от твоих предназначений.

Очень драгоценно твое чувство особенной теплоты и близости к бат. о.Герману: естественные соки хорошо могут напитать. – Твои слова о том, что «можно ли говорить в нынешних условиях жизни о созерцаниях и нам, пигмеям, суррогатствующим» – для меня дороги опытным знанием невозможности сего и именно при твоем дерзновении. Вот так и выясняется действительный путь твой – в смирении пред высотою созерцания и его необходимостью недосягаемой... Для таких, как ты, только временное удаление от людей нужно, уединение не в полную меру, иначе это будет уклонением от твоего пути, от твоего назначения. Удаление от людей нужно с большим ограничением, чтобы послужить во спасение себе, и не только себе, но и иным «малым^». Не бороться тебе надо со своей натурой, с некоторой общительностью и живостью, а вправлять все в русло должной размерности и постоянства. И не нужно спускаться к психике людей духовно несмысленных, а надо призывать Господа и смиряться... Нужно в основу полагать оздоровление души своей, чтобы не к худому было соприкосновение с тобою. С идеальной христианской и монашеской точки зрения для тебя должно быть совершенно преодолено все лишнее и личное, и должно быть особенно тщательной, чтобы случаи соприкосновения с другими (а принципиально: «знай себя и довольно с тебя») были с наименьшим уроном для тебя и для них – обычный результат наших отношений к людям, и, если Бог поможет, и Ему это угодно, – то с пользой.

Точнее – надо заботиться об избавлении от всякого зла.

Мое спадение о пути твоей жизни таково: я нахожу для тебя возможным решить дело в смысле жизни пр. Серафима в последние годы, т.е. и уединение и служение людям, с уклоном, однако, к большему смирению. Натура преподобного – созерцательнее, твоя – энергичнее. Тебе было бы насилием уклонение от деятельности и не спасительным, ненужным, вдохновение и набирание сил духовных для этого тебе нужно, отхождение от жизни, но нужно вообще использование, для спасения твоего, твоих сил и способностей. И можно, и, вероятно, нужно было и суровое испытание, наказание, и известный режим для пр. Иоанна Дамаскина, но нужны лишь временно, для воспитания. М.Сер.-у заставляли до крови свои руки изработать,но,когда увидели готовность и непрекословие полное, сказали: нет, больше на такую работу не пойдешь. Так и тут – в отношении тебя. Путь созерцания, может быть, даже и приятен тебе, но это не твой путь. Твой путь – сотворить и научить. И им иди. Но тебе не хватает терпимости и терпения, тебе надлежит очень снисходить к человеческим немощам и знать, что св.отцы настолько были скромного мнения о себе,что не добивались больших результатов и не добивались скорых (результатов), а весьма и весьма смиренно хотели самого немногого достигнуть. Не всем быть гигантами и ломать под углом в 45⁰. Большинство учит своих руководителей смирению. Приходилось мне очень умолять Господа и с трудом добиваться малых результатов, и очень жаль, что мне не помогали, а мешали: а, между тем, нужно много внимания и много работы, и, пожалуй, такие, как ты, могли бы очень много, хотя и очень нескоро сделать; думаю, что в общей экономии это было бы правильным, потому что это не должно быть моим ближайшим делом и, например, ты, в силу знания (практического) многих извилин жизни и в силу того, что ты женщина, больше и лучше можешь сделать такую значительную часть работы, облегчая и помогая мне, что впрочем, неважно, потому что мы сделаем – неважно, лишь бы спасся человек, и мы – только служители, а всё – возмогающий Бог /I кор. 3,10/.

Безусловно верно, что ты хочешь спасения. Но, родная, ты должна сознавать, что к тебе я имею долг и естественное основание быть таким (строгим), чтобы ты была безупречной: к тебе (о других не твое дело) имею право быть таким и испытывать тебя, потому что душа надеется, что ты воплотишь все мои чаяния, исполнишь мои идеалы. Поэтому я снисходителен к другим, а к тебе более неумолим, – равно как к себе...

Мир ти!