Проф. Ф. В. Вербицкий († 1971 г.) Памяти Царя-Мученика (4/17 июля).

Сегодняшний день, посвященный памяти мученической смерти Государя Николая II-го и всей Его Августейшей Семьи, является днем глубокой и неизбывной, не только Всероссийской Скорби, но и всех обитателей Вселенной, задумавшихся о судьбах мира. Чудовищным Екатеринбургским злодеянием сатанинским силам впервые удалось разрушить Великое Православное Царство, веками стоявшее каменной преградой на их путях к овладению Божьим миром.

Во веки вечные «ни вычеркнуть пером, ни вырубить топором» и не забыть пламенный вопль Венценосного Страдальца: «Кругом измена, трусость и обман», в жуткие дни пред вырванным у Него подосланными извергами актом об отречении от Престола.

Незабываемо тяжким укором прозвучал этот предсмертный стон для всех нас, и, в первую очередь, – для ближайшего окружения Трона, вплоть до Великих Князей, а, больше всего, – для лиц, вольно или невольно создававших ту обстановку, в которой уже не оставалось выхода для иных решений, тем более, что решать приходилось не только о судьбе Своей и Своей Семьи, но и о судьбе горячо любимой Родины.

На этом мрачном фоне ярко сияют имена верных царских слуг, добровольно разделивших крестный путь всей Царской Семьи. Среди этих «верных до смерти», были люди всех положений до простолюдина включительно. (К чести и гордости врачебного сословия был среди них и лейб-медик Царской Семьи Е. С. Боткин, с которым мы одновременно были доцентами нашей общей альма-матер Военно-Медицинской Академии.)

Ярко сияют имена миллионов известных и безвестных героев в рядах воинов и простых граждан («имена их Ты, Господи, веси!»), до последнего дыхания сохранивших верность Царю и Родине в эти кошмарные дни.

В стремлении сгладить свои вины и переложить их с больной головы на здоровую, утратившие правду и совесть заговорщики, толкавшие в пропасть свою Родину, изображают Царя-Мученика слабовольным и безхарактерным, не умеющим управлять Великой Державой, приписывая этому источник всех зол.

Разрушая под диктовку враждебного Православному Царству Запада вековые устои своей Родины, они старались вносить всяческое разстройство в жизнь ее, постоянно сталкиваясь с поставленными волею Монарха блюстителями порядка и правды в жизни населения.

Сатана не дремлет, и в извечной борьбе Добра и Зла даже среди апостолов нашелся Иуда. Немало – и все больше и больше – рождается предателей в соблазнах века сего; и все меньше и меньше уже в те дни оставалось в окружении Престола безтрепетных слуг его.

В союзе, а, иногда, и состоя на службе вражеских сил, обуянные гордыней, предатели Родины не останавливались ни пред какими преступлениями для достижения своих целей, и жертвами их пали тысячи и тысячи верных слуг Отечества – от оставшихся безвестными городовых и воинов до покрытых честью и славой ближайших сподвижников Царя: непоколебимо-верного министра внутр. дел Плеве; пламенно любившего свое Отечество П. А. Столыпина, бросившего с кафедры Думы, свою историческую фразу: «вам нужны великия потрясения, а нам нужна Великая Россия»; тесно связанного с Царской Семьей Вел. Князя Сергея Александровича, – дядю Государя, адмиралов Дубасова и Чухнина, ген. Сахарова и т. д. и т. д.

Для растлевания недр крепкого народа русского был создан специальный сложный аппарат из мнящих себя «солью земли» и обуянных гордыней недоучек (студентов, сельских учителей, писарей и т. под.), насаждавших плевелы для одурманивания «малых сих».

Несмотря на все эти, стоющия немало денег и жизней орудия растления, все же, все эти сеятели зла на земле оказались безсильными сломить непреклонную волю «безвольного» Царя, и обозленные неудачами изверги чудовищным Екатеринбургским злодеянием оборвали земной путь Венценосного Страдальца, оскверняя гнусной ложью, клеветой и кощунственными хитросплетениями белоснежный образ Его в глазах грядущих поколений.

На наших глазах, как крысы с тонущего корабля посыпались при крушении Великой Державы революционные гады во главе с Керенским и Гучковым, с легкой душой покидая уготованный ими «рай» для русского народа и унося с собой полные чемоданы расхищаемых народных богатств; с пустыми карманами – и кто как может – улепетывали из родных мест одурачанные «герои революции» во главе с П. Родзянко, которого я потом не раз лицезрел в Белграде в жалком положении «избеглицы».

Изучая по мере своих сил и возможностей жизнь и деяния Царя-Мученика попытаюсь представить светлый лик Его, вылитый в Его подлинных словах и в свидетельствах авторитетных лиц, находившихся в тесном соприкосновении с Ним.

В дышащем горячей любовью к Отчизне повествовании сына учительницы Царских детей, росшего и воспитывавшегося в царском дворце в условиях братского содружества со своими царственными сверстниками – будущим Императором Николаем Вторым и рано угасшим Его братом Георгием – «отрок» Николай рисуется уже в ту пору крепким и твердым в выполнении своего долга и весьма самостоятельным в своих суждениях. В условиях дворцового этикета Он рос простым, добрым и душевно близким Своим сверстникам вплоть до детей дворцовой прислуги. (И. Сургучов: «Детство Императора Николая II», Париж, 1953 г.).

Таким же остался Он и в юношеские годы, в положении Наследника Престола, готовясь к тяжелому и ответственному служению Родине.

И уже в те дни на Его долю выпало грозившее Его жизни тяжелое испытание в обстановке выполнения Своего долга при ознакомлении с восточными пределами Российской Державы. Только поистине чудесным вмешательством сопровождавшего Его греческого принца Георгия была спасена Его жизнь при покушении японского самурая.

С осложнениями и всяческими затруднениями протекали и первые годы Его царствования.

«Пробой пера» предателей, получивших заказ на русскую революцию, было возстание Кронштадтских моряков. В мемуарах мин. ин. дел Извольского описывается знаменательный эпизод из тех дней: выслушав с полным спокойствием доклад министра о надвигающейся опасности и, словно прозревая будущее Царь сказал: «все в руках Божьих. Я молюсь каждое утро: да будет воля Господня».

Вновь грозно стал вопрос об опасных осложнениях в связи с убийством Австрийского Престолонаследника в Сараево, о чем последовал доклад того же министра, в мрачных красках рисующий положение.

Приняв спокойно и этот доклад и, видя удивление на лице министра, Государь, удостоив его Своего доверия, поделился с ним Своими переживаниями:

«Если вы видите меня столь спокойным, то это потому, что судьба России, моя собственная судьба и судьба моей Семьи в руках Господа, Который поставил меня на то место, где я нахожусь. Что бы ни случилось, я склоняюсь перед Его Волей в убеждении, что никогда не имел иной мысли, как служить той стране, которую Он вручил Мне».

Значительно позже – в годы перед Первой Мировой войной – многолетний Посол Франции при русском Дворе Морис Палеолог запечатлел в своих «Воспоминаниях» следующия знаменательныя слова Государя, переданныя ему мин. ин. дел Сазоновым и Предс. Сов. Мин. Столыпиным: «Я имею больше, чем предчувствие, но полную уверенность, что я предопределен ужасным испытаниям и не получу награды здесь на земле. Сколько раз я применял к себе слова Иова (в день которого Государь родился): «Едва я почувствую опасность, она осуществляется, и все несчастья, которых я опасаюсь падают на меня».

О тяжких испытаниях, ожидавших Его на земном пути, Он знал из переданного Ему при открытии мощей преподобного Серафима Саровского письма Святого, врученного Им незадолго до смерти глубоко верующей и Богобоязненной Е. И. Мотовиловой. В этом письме, налисанном за 70 лет до этого события, «Царю, который приедет в Саров особо обо мне молиться», были ясно предначертаны судьбы нашей Родины и Самого Царя (Д. Ходнев, «Россия», 1967 г., 19 мая).

И, несмотря на все эти прозрения будущего, безгранично преданный Воле Божьей Государь уже в безпросветной революционной обстановке оставался непоколебимо твердым в исполнении Своего долга: «Быть может, нужна искупительная жертва, чтобы спасти Россию? Я буду этой жертвой. Да свершится воля Господня»... «Для России, для ея счастья Я готов отдать и трон и жизнь»... Эти слова звучали в ответ на совет быть осторожным и благоразумным при надвигающейся грозной опасности.

Непоколебимо верным Своему долгу Он оставался на протяжении всего Своего царствования.

В отеческом попечении о русском воине, до смерти стоящем на страже своего Отечества, Он счел Своим долгом самолично испытать тяготы русского солдата при несении службы и, при введении новой формы обмундирования, чтобы испытать на Самом Себе тяжесть ея, Он, облачившись втайне и от царедворцев и от Своих близких в солдатскую амуницию, с ружьем в руках и остальным прикладом, промаршировал никем не узнанным в Ялте во время Своего отдыха от державных забот.

Невольно тут приходят на ум тепло описанные нашими корифеями образы Пушкинского «кап. Миронова», Лермонтовского «Максима Максимовича», Толстовского «кап. Тушина» и без счета оставшихся безвестными, беззаветно любивших свою Родину «отцов-командиров».

Где же тут безволие, слабохарактерность и прочия черты, не подобающия Первому Воину Державы – Царю, которые приписывают Ему защищающие свою шкуру пасквилянты?!

А жертвенный порыв: в весьма безотрадной обстановке Первой Мировой Войны взял на Себя ответственность за исход ея, приняв на Себя Верховное Командование Армией?!

Если этого не понимали или не хотели понять клеветники Царя, то это сразу поняли русские простые воины, прославившие русского солдата новыми подвигами.

Переживавший всем сердцем и всей душой радости и горести этой войны ген. Лохвицкий, в ярком описании в ходе войны при переходе Верховного Командования в руки Самого Государя, – красочно свидетельствует: «чтобы Нарвских побежденных обратить в Полтавских победителей Петру Великому потребовалось 9 лет, а Верховный Главнокомандующий Импер. Николай II сделал ту же великую работу в полтора года»...

Понять это, – жертвенный порыв «безвольного» Царя, могут только крепкие духом, глубоко верующие люди, живущие не личными страстями и земными счетами и разсчетами, а в основу своего земного пути безтрепетно полагающие веления Божия. Чистый сердцем и исполненный безпредельной веры в милость Божью, без ропота и колебаний, с молитвой на устах выполнял Царь-Мученик все выпадающия на Его долю тягчайшия испытания и самую смерть, имея пред очами Своими начертанныя нам слова молитвы Господней: «Да будет воля Твоя!»

Если не сумели понять и оценить этот подвиг свои, то под диктовку от лукавого сразу почувствовали его враги Великого Православного Царства, веками стоявшего на их путях к овладению Божьим миром. Забыв даже о том, что они находятся в междуусобной жестокой борьбе на почве взаимных счетов и расчетов они – и наши враги и наши союзники – в полном единении принялись со всех сторон поджигать революцию, усердно используя наших домашних предателей, в положении «Мавров» выполнявших их гнусное дело.

Безграничной любовью к Родине и отеческим попечением о судьбах ее и о русском воине сияют строки прощального Обращения Царя-Мученика к родным войскам после отречения от Престола.

Стоном одиноко вопиющего в пустыне прозвучали Его, жгущия совесть всех нас, слова: «кругом измена, трусость и обман!»

Не укрылась от бдительного царского ока царящая в окружении Престола атмосфера и, принимая (9 сент. 1915 г.) в Царском Селе Посла Франции, Государь четко обрисовал ему окружающую Трон обстановку: «Эти миазмы Петрограда... их чувствуешь здесь, на разстоянии 22-х верст. И этот скверный дух идет не из народных кварталов, а из салонов. Какой срам! Какое ничтожество! Можно ли быть настолько лишенными совести, патриотизма и веры?!..

Эти «настроения» в кругах царедворцев описывает в своих мемуарах и английский военный представитель при Ставке ген. Вильямс.

«Один из критиков, проведя в России 24 часа, дал мне о Государе такой отзыв, что я подумал, что он эти часы провел в помойных ямах Петербурга. Иначе, он не мог нигде собрать сведений, более лживых, несправедливых и столь же ошибочных, как и злобных (П. П. Стремоухов, «Русская Летопись» т. VII).

Как бы не кляузничали; что бы не выдумывали в свое оправдание поджигавшие революцию изверги, стремящиеся очернить белоснежно-чистую пред Богом и людьми память Царя-Мученика, разсеется как дым все это в правдивой Истории тех дней, о чем свидетельствуют непреложные факты, выраженные устами наших друзей и наших врагов, принимавших участие в событиях тех дней.

«Весной 1917 г. можно было принят только одно решение: оборону на всех фронтах»... пишет в своих «Воспоминаниях» фельдм. Гинденбург; «Мы накануне катастрофы», вторит ему нач. штаба Германских Армий марш. Людендорф («Мои Воспоминания» т. 1); «Наше положение исключительно трудное и не видно выхода»...

Это признают и союзники: «В марте: Царь был на Престоле. Российская Империя и русская Армия держались. Фронт был обезпечен и победа обезпечена», пишет Премьер Мин. Англии Черчиль.

О твердости характера Государя в проведении Своих планов президент Франции Поль Лубэ говорит: «Царь имеет сильную душу и мужественное сердце, непоколебимо верное»... «Он предан Своим идеям. Он защищает их с терпением и упорством. Он имеет задолго продуманные планы»...

«Он скорее пожертвует жизнью, чем изменит Своему слову», свидетельствует долголетний Посланник Франции при Русском Дворе Палеолог.

Четко и ярко описывает положение на фронтах в те дни В. Черчиль.

«Строй, который в Нем воплощается; строй, которым Он руководил, которому Своими личными свойствами придавал жизненную силу – выиграл войну для России».

Чего только не выдумывали заморские «кудесники», а под их дудочку – и наши прихвостни, чтобы облить грязью Царскую «некультурную» Россию, но точные, чуждые человеческих страстей цифры (которые можно воочию видеть в капитальном труде, посвященном царствованию Царя-Мученика, проф. Ольденбурга) убедительно показывают огромные, а по отдельным отраслям, – и колоссальные успехи.

Ж.-дорожная сеть увеличилась на 150%; колосально возрасла обрабатывающая и добывающая промышленность: добыча нефти – на 100%; кам. угля на 430%; жел. руды на 140%; производство сахара на 400% и т. д., и т. под.

Страна богатела и быстрыми шагами шла вперед: золотой запас с 650 миллионов (в 1894 г.) возрос на 1600 милл., т. е. на 100%.

Живший в гордившейся своей демократией Англии и дважды посетивший Россию в целях изучения ея при царствовании Николая II проф. Эдинбург. Унив. Чарлз Саролэ пишет: «Русская монархия была, по всей вероятности, в те дни самым прогрессивным правительством в Европе».

Не потерял присутствие духа Царь-Мученик и в катастрофической обстановке Петербургского бунта, подогреваемого выползшими из всех щелей гадами и ширившегося вследствие недостаточной бдительности поставленных на постах «часовых», пекущихся больше о самих себе, чем о Родине.

Безпристрастное обсуждение предложенных Самим Государем и предпринимаемых с опасностью для собственной жизни мер приводит, (к сожалению, с трагическим запозданием), к заключению, что они, действительно, могли бы коренным образом изменить положение и предотвратить катастрофу.

Но, к сожалению, стоящие на ответственных постах «часовые» в кишащем вредителями «механизме» были подточены «изменой, трусостью и обманом», и «мотор» не двинулся с места. (Приказ об отмене посылки надежных частей в мятежный Петроград был издан именем Государя, но без Его воли) (Ходнев, «Россия», 1967 г., 17 марта).

Подготовка к революции велась десятками лет. Без счета гибли на своих постах верные Царю и Родине люди, и вражьим влиянием в ряды «часовых», на ключевых позициях Державы Российской, всякими правдами и неправдами втискивались недостойные элементы.

«Секретом Полишинеля» стал после революции: притон для доморощеных предателей под прикрытием дипломатической неприкосновенности и союзнического лицемерия у английского Посла Бьюкенена; густая сеть шпионов и растлителей, управляемая немцами; шипящие салоны (вплоть до великокняжеских), извергавшие потоки лжи, клеветы и грязных измышлений, мутивших мозги русского человека.

В этой обстановке покорный воле Божьей Царь-Мученик безтрепетно нес Свой тяжкий крест в неизбывной любви к Своему народу, и таким же непоколебимым остался Он и в заточении, уготованном Ему ходом событий.

Как трогательно и с какой любовью относился кроткий и добрый Царь к «малым сим», и мне, далекому от придворной жизни, воочию пришлось видеть при посещении Им Киева.

Возвращаясь в день приезда Его из Университета после лекции домой по Владимирской улице и подходя к Театральной Площади, на которую выходили окна моей квартиры, я увидел на углу Фундуклеевской улицы толпы народа, запрудившие всю улицу, и совсем близко от себя автомобиль с Государем.

Приковав свои глаза к озаренному Его незабываемой улыбкой лицу с рукой у козырька, отвечающему на все стороны на восторженныя привествия осчастливленных Его приездом русских людей, я вдруг вижу, что, отняв руку от козырька, Государь дает какие-то указания шоферу и тот замедляет ход автомобиля. Взор Государя с рукой у козырька направляется в сторону еще не вполне заполненной народом площади. Поглядев туда, куда обращен был взор Царя с Его очаровательной улыбкой, я, не без охватившего меня волнения, увидел галопом несущуюся к царскому автомобилю нашу нянюшку, держащую за руки с обеих сторон едва поспевающих за ней своих «птенцов» – моих детей (которым было тогда по 6–7 лет). Наблюдая в волнении «вне себя» эту картину, я вижу, как, ласково глядя на мчавшуюся из последних сил эту «тройку», Самодержец Всероссийский, приложил Свою руку к козырьку, тепло благодарит Своих «недозрелых» верноподданных за ярко выраженныя Ему чувства.

До смерти своей вспоминала эту встречу, скончавшаяся у нас в Белграде наша няня, ставшая навсегда нераздельным членом нашей семьи, и до смерти буду вспоминать это и я.

В те дни, когда Ленин готовил постыдный Брест-Литовский мир, слившаяся душой и телом с Россией Государыня, на которую с неистовством клеветали предатели Родины всех мастей, горячо молилась: «О, Боже, спаси Россию! Только не этот постыдный мир!..»

Терпя всяческия лишения и унижения в условиях Тобольского заточения, в ответ на поставленный Ей оставшимся верным до смерти Царской Семье лейб-медиком Е. С. Боткиным вопрос о выезде за границу, из глубины души Царственной Страдалицы прозвучали слова: «Я лучше буду поломойкой, но я буду в России!» («Воспоминания о Царской Семье» дочери Е. С. Боткина, Татьяны Мельник. Белград. 1921 г., стр. 24), а детям своим повторяла: «Нельзя вырвать из своего сердца любовь к России»... И Царевны молились за родной народ: и за друзей, и за врагов.

Ни в Истории нашего народа, ни в Истории других народов нет равного по силе и красоте примера!

Какой нетленной красотой и покорностью воле Божьей сияют последние дни на земле Венценосных Страдальцев в описании воспитателя Царских Детей швейцарца Жильяра, разделявшего с Царской Семьей ужасы заточения: «Император и Императрица предполагали умереть мучениками за Свою страну. Они умерли мучениками за все Человечество», заканчивает он свои «Воспоминания».

В предвидении грозных событий не только над Россией, но и над всем миром, Русский Царь уже задолго до Мировой Войны пытается предотвратить нависшую катастрофу, и впервые с высоты Его Престола прозвучало Обращение к народам всего мира в Гааге...

Но дышущее Божьей Правдой, оно не нашло отзвука у исповедующих не Божью, а свою, материалистическую «правду» «Великих Демократий» и было отвергнуто.

Что творится на белом свете в наш век высочайшей культуры с радио, телевизией, атомными бомбами и пр., «великими достижениями» – мы все знаем, а что нас ждет, это ведомо только Господу Богу.

Заканчивающий девятый десяток жизни я не буду видеть, но твердо верю, что, если вновь придет возстановление «на земли мира и в человецех благоволения», то это может придти только от Господа Бога через покаявшийся русский народ.

Проф. Ф. В. Вербицкий.