Глава девятая. Об откровении благости Божией в мире

Психология человеческой любви и ненависти. – Истинный смысл заповеди о самоотвержении. – Прогресс в мировой жизни и взгляд на него с эволюционной точки зрения. – Победа «кротких» над своими врагами, – Царство Божие, как цель мирового развития.

Предварительно решения заданного вопроса, необходимо обратиться к психологии любви и ненависти. Прежде всего следует заметить, что любовь не есть самоотчуждение, самоотвержение, а, наоборот, всякая любовь есть самоутверждение. Ни одно существо не может выходить из себя самого; никакое, умеющее чувствовать, существо не может любить то, что лежит вне его сферы. В качестве чувствующего существа я могу тяготеть своей волей только к тому, осуществление чего в каком-либо отношении сопровождается для меня удовлетворением; я могу любить только то, что так или иначе является для меня благом. Мать любит свое дитя. Она не могла бы его любить, если бы его благополучие и его несчастье не были ее собственными; короче: она любит ребенка, потому что чувствует его, как часть своего собственного существа. Милосердый самарянин мог оказать помощь впадшему в разбойники иудею только потому, что, несмотря на национальный предрассудок, увидел в израненном как бы плоть от собственной плоти, почему и страдания несчастного стали его личными страданиями. Господь И. Христос мог любить Своих развращенных соплеменников только потому, что лучи Его сердца проникали в их сердца, почему Он злополучие их считал Своим собственным. И Бог нас любит потому, что мы «Сего бо и род есмы». Повелительное «люби!» не может требовать психологически невозможного, – безусловного самоотвержения. Не того ищет Господь, чтобы мы отбросили позади себя свое «я», а совсем другое, – чтобы наше «я» распространялось в сердца наших собратий и, если возможно, даже до границ всечеловечества. Не в том состоит ошибка себялюбца, что он не может отвергнуться самого себя, а в том, наоборот, что его «я» оканчивается на поверхности его собственного тела, что он не имеет, так сказать, удлиненных духовных нервов, проникающих в сердца ближних.

В таком случае императив: «отвергнись самого себя» есть только не совсем правильно понятое формулирование вполне корректного предмета. Согласованное с последним, формулирование должно гласить так: «твоим лучшим „я» должно отвергаться твое худшее „я “». Будь человек единством, тогда, разумеется, заповедь о самоотвержении представляла бы чистейшую несообразность, как по форме, так и по содержанию. Но человек не представляет собой такого единства, а является двойственным или даже множественным, откуда и рождается великая нужда нашей жизни, – трудность осуществления нравственных заповедей. Некоторые нравоучители (напр., стоики) напрасно воображают, что советом- «жить сообразно с природой» – они предлагают человеку нечто чрезвычайно умное. Прилежно трудиться – значит жить в высшей степени сообразно с природой; но и жить в праздности, может быть, еще сообразнее с природой; самообладание очень природосообразно, именно сообразно с высшей, относительно юной, в нас природой; но распутство и гнев также природосообразны, именно, в отношении нашего ветхого человека; мужество весьма целесообразно, но страх и нетерпение еще более, пожалуй, природосообразны. Не в том мудрость, чтобы жить согласно с природой, а в другом, чтобы жить сообразно с «лучшей» своей природой.

Моралисты первого ранга (припомним, наприм., из древних Платона или христ. ап. Павла) ясно видели множественность нашей природы, в соображении с которой они как ставили, так и решали этические вопросы. Мы, христиане, в своей нравственной деятельности должны руководиться, прежде всего, нагорной проповедью: мы должны любить врагов, прощать, терпеть, никому не творить зла и побеждать последнее благим. Для многих заповеди нагорной проповеди, к сожалению, являются только отдаленным и безжизненным идеалом, зато некоторые, так сказать, претворили их в свою плоть и кровь. Древнему человечеству даже и не грезилось, что некогда будет провозглашено правилом нравственной жизни и деятельности то, что считалось низким и невыполнимым. Терпеливое перенесение оскорблений и обид и прощение их не значились в списках древних добродетелей, а, наоборот, там во всей силе действовал страшный закон: «око за око, зуб за зуб, ногу за ногу, руку за руку» и т. д.

Повторяем очевидное: мы-христиане, но достигнутая нами высшая (пневматическая) ступень нравственности отнюдь не означает уничтожения всех предшествовавших ступеней. К великому прискорбию, в душевной, как и в телесной, жизни мы неизбежно должны считаться с атавизмом: в нас остается еще ветхий Адам. Императив: «отвергнись себя самого» теперь проясняется в своем подлинном значении. Он обращается к новорожденному в нас духовному человеку с увещанием усиленного самоутверждения в своем положении, для чего новому человеку требуется выступить в качестве направителя жизни, отринув все то, что осталось от ветхого Адама в виде тормоза, мешающего правильному развитию в нас нравственной жизни. Короче: в нас должен утвердиться «новый Адам» вместо ветхого. А если так, то человек, любовь которого из его сердца достигает сердец его ближних, и который поэтому их радости и горе чувствует как бы своими, в своей деятельной любви, следовательно, утверждает себя самого и пригвождает ко кресту другого, в нем находящегося, человека, интересы которого не простираются дальше низкого самочувствия. – Ненавидящий также самоутверждается, но только на предшествовавшей ступени своего развития. Он утверждает свое «я», ускоограниченная область которого не ведает ни радости, ни горя ближних. Ему дорого одно личное свое благосостояние, которое ни в каком отношении не солидарно с благосостоянием других. Он даже борется с этим последним и уничтожает его в том случае, когда оно в каком-либо отношении служит препятствием его личному благосостоянию.

Любящие и ненавидящие, таким образом с психологической точки зрения, не совершенно отличаются одни от других. Первые утверждают и отрицают, ненавидят и любят так же, как и другие. Отличными друг от друга являются только сферы их любви и ненависти.

В каких же из них: в любящих или в ненавидящих открывается существо Божие? На этот вопрос можно дать точный ответ, опираясь на историю любви в роде человеческом. Господь Бог ведет Свое творение по пути развития любви, начиная с ограничивающейся чуть не одним только животным самочувствием твари и восходя до человека, стремящегося обнять своей любовью целый мир. Так, благополучие стоящих на самой низкой ступени развития животных кончается на поверхности их тела; что не касается последнего с его минутными ощущениями, то, вообще, их не касается. У более развитых животных чувство любви расширяется за границы их телесности. Радиусы их «я» пространственно удлинняются в сердца детенышей их; старшие борются и жертвуют собой за жизнь и благополучие младших. Их «я» расширяется также и временно, т. е. их интерес не ограничивается благополучием только в данный момент, а простирается и на завтрашний день. Стоящие еще на высшей ступени развития стремятся к тем большему расширению своего я» в пространственном и временном отношениях. Они простирают свои заботы на большие или меньшие стада себе подобных, обеспечивая существование не только их, но также и отдаленных их потомков. Наконец, царь творения – человек: в доисторический (после грехопадения) период своего бытия он любил только самого себя в тесном значении слова, свою жену и детей, притом в очень ограниченной, привязанной к минутным потребностям, степени. С течением времени начали удлинняться радиусы его «я»; он научился любить свое потомство и будущее его благополучие. И так, медленно расширялась и развивалась в человеке любовь до появления, наконец, того высшего типа человека, который в целом роде Адама познает и любит плоть от плоти своей, заботясь не о временном только, но и о вечном их блаженстве и помогая им к тому всеми силами и способами, даже до пожертвования своей жизнью. Пусть значительное большинство людей пребывает пока еще на низших ступенях развития; во всяком случае, фактически, появился, наконец, и такой человек, сердечные радиусы которого простираются даже до границ целого человечества, а вслед за таким человеком идут и его собратья. Несомненно одно, что эта всеобъемлющая любовь особенно ярко горит, как бы в каком, озаряющем целую вселенную, маяке, – в Лице Господа И. Христа и Его последователей. Возводя царство живых существ от ограниченной к всеобъемлющей любви, Господь этим самым свидетельствует нам, что Он хочет этой любви и Сам есть всеобъемлющая любовь. Следовательно, те из нас, которые и теперь продолжают ненавидеть, или, другими словами, простирают свои заботы только на свое тело, да на близких им людей, находятся пока еще на низшей стадии развития; они противятся глубоко заложенному в историю мирового развития началу и советам Божиим, а противящиеся Богу погибают. Так решается вышеуказанное возражение, по которому в ненависти ненавидящих будто бы проявляется соответствующее свойство Божие.

Что Бог есть всеобъемлющая любовь, это ясно из милостей, даруемых Им любящим Его. Наоборот, нет Его благословения тем, которые любят только себя одних и попирают счастье других. В самом деле, как призрачны житейские радости, например, сребролюбцев, ростовщиков и подобных им поклонников золотого тельца! Первая половина их жизни состоит в исключительном служении своему худшему «я» и в старательном угнетении ближних, а вторая – в добровольных лишениях и в самоистязании. Великие писатели довольно представили этого рода отрицательных типов, чтобы мы безошибочно могли судить о том, только воображаемом, счастье, которое становится уделом несчастных рабов страстей. Вот, наприм., выводимый Шекспиром Ричард III, которому, в ночь перед битвой при Босворте, являются души замученных и убитых им людей, а сам он трепетно подводит итоги своей порочной жизни; или вот другая, потрясающая своей трагической правдой, сцена из Макбета. Преступный Цезарь Борджия со своим счастьем хорошо представлен Burckhardt’ом в его «Kultur der Renaissance in Italien», особенно же последние дни этого беспримерного злодея, один вид которого был так страшен, что Борджия уже не осмеливался показываться на свет днем, будучи пожираем страхом и такою страстью к убийствам, что волосы подымаются дыбом. – Совсем иное видим в преданных любви: подлинно, на них почиет Божие благословение. В их душах царит мир и довольство своим жребием даже и в часы ниспосылаемых им испытаний. Нередко кровавым крещением ведет их Господь к славной победе над злом. Положение: в любви добрых людей Сам Бог открывает Себя, как, именно, любящий, – остается в полной силе. Но, в таком случае, и все, происходящее в мире, должно быть самооткровением любви Божией. Здесь уже не место слепому механизму природы, бесцельно и безотчетно там и здесь созидающему и опять разрушающему благополучие существ мира. Естественный механизм, при наличности любви Божией, может быть только послушным ее орудием для осуществления благих целей.

Теперь требуется вышеупомянутый принцип примирить с противоречащими, повидимому, ему фактами. Мир, правда, доставляет довольно радостей всем тварям и, в частности, человеку; но вместе сколько же и страданий! Отец небесный повелевает Своему солнцу восходить над благими и злыми и посредством его обеспечивает им жизнь и здоровье; но Он же позволяет солнцу также и заходить над злыми и благими и, следовательно, губить их. Он дождит на праведных и неправедных; но Его же волей посылается также и град на тех и на других. Он дает пропитание птицам небесным; но Он же попускает им и умирать с голоду. Он дивно украшает полевые лилии весною; но Он же миллионами и убивает их посредством ранних морозов. Ни одна пташка не упадет без Его воли на землю; но Его же волей и гибнут не одни пташки, но и люди, да еще в расцвете своих сил. Механизм природы дает нам здоровье, но вместе и болезни; не только живит, но также и убивает нас.

Где же, в таком случае, остается вседействующая Божия любовь? Что касается благ, то рассуждать о них легко. Обладание ими представляется нам совершенно естественным, и дарование нам их Богом – не требующим никакого разъяснения фактом. Однако, было бы психологической ошибкой торопливо проходить мимо этих благ, как самоочевидного факта, и свое внимание напряженно сосредоточивать на одном мировом зле, стараясь притом изобразить его самыми мрачными красками и представить его в необычайно больших размерах. Неправильность такого мировоззрения самоочевидна; потому необходимо внимательнее отнестись и к первой половине задачи, а именно к рассмотрению и оценке мирового добра.

В том и состоит главнейшая ошибка пессимистов, что, вместо рассматривания мира с той точки зрения, с которой он представляется благоустроенным отчим домом, они бросаются сразу в подземные клоаки и, бродя по ним, не видя дневного света и никаких радостей, составляют понятие о целом мире. Отсюда и получается такое поразительное разногласие: в то время, как трезвые мыслители славословят Подателя всяческих благ, блуждающие в клоаках восклицают в негодовании: «взгляните на этих несчастных и удрученных непосильным бременем трудов из-за куска хлеба! Как они голодны, как в их убогих жилищах никогда не светит солнца, и как рано отходят они, надорвав неравной борьбой свои силы, в лучший мир!» – Однако, из-за голодных не следует забывать также и об очень многих сытых. Мы видим, как Господь день за день «отверзает Свою щедрую руку» и из неистощимой сокровищницы природы осыпает богатыми милостями многочисленных сибаритов, хотя они за то и не думают благодарить Его. Мы знаем, что Он независтно проливает Свой живительный свет на лицо земли, но не знаем того, чтобы Он обрекал кого-либо на обитание в мрачных городских подвалах. Видим далее, что различные болезни не представляют собой, вообще, регулярных явлений на земле. Наоборот, пред нами необыкновенное чудо: каждое из миллионов колесиков телесной человеческой машины, управляемое естественным механизмом, т. е. рукою Божией, исполняет свой долг, в результате чего получается наше благосостояние. Мы видим дышащих здоровьем детей и слышим их ликования. Пред нами также и все другие возрасты, – особенно же юношеский, полный сил и здоровья, – одушевленные различными стремлениями, жизнерадостные и в целом воздающие хвалу Творцу.

Обращаясь, далее, к некоторым частностям человеческой жизни, мы видим, как она постепенно усовершается. Так, наприм., отдельные лица и целые народы употребляют неимоверные усилия к поднятию своего умственного развития. Более образованные оспаривают пальму первенства у менее образованных, завоевывают землю, захватывают себе место, с целью передать детям свои более совершенные духовные качества и пр. Этот процесс подбора более интеллигентных происходит ежедневно и должен своим результатом иметь непременный прогресс человеческого ума. – Подобное же происходит, и в волевой области. Слабая, колеблющаяся, косная воля, обыкновенно, терпит поражение: победа остается за твердой и упорной волей. Люди с закаленной волей, большей частью, господствуют над своими слабовольными собратьями. Слабые, действующие sub specie momenti, побеждаются более сильными, действующими sub specie temporis, вследствие чего сластолюбцы, будучи рабами минутных наслаждений, побеждаются более сильными соперниками. Но и эти последние, в свою очередь, должны будут уступить место еще более сильным борцам, под которыми разумеются люди вечности, действующие sub specie aeterni.

О разделении между умом и волей здесь можно говорить, разумеется, только относительно. Где ослабела воля, там ничего не сделает даже и самый сильный интеллект, и, наоборот, тщетно будет трудиться самая железная воля, когда лишена помощи здравого ума. Истинно победоносной бывает только озаряемая ясным разумом и закаленная неослабной борьбой воля. К счастью, среди людей далеко не малочисленны такие, подлинно, высокопоставленные подвижники великого дела. Так оправдывается непреложный закон о победе сильных над слабыми, в отношении к которому нравственность служит только интересной формулировкой закона силы. Это отнюдь не означает того, что, по смыслу названного закона, крепкими зубами да острыми когтями в мире обеспечивается окончательная победа имеющих эти орудия над неимеющими их. Формула выражает ясно только одно, что сильнейший, действительно, побеждает слабейшего, – и только. А как, именно, происходит самая победа, – об этом мы теперь будем говорить.

Обратимся к животным. Те ли из них одерживают верх, которые наделены крепчайшими зубами или самыми большими ядовитыми железами? Опыт доказывает совершенно противное: голуби, овцы и др. кроткие животные оказались более сильными в борьбе за существование. Слабость рождается, именно, из хищнически-животного, эгоистически-кровожадного характера. В то время, как последний бенгальский тигр и последняя гремучая змея станут покидать этот мир, овцы, голуби и подобные им кроткие животные все еще будут продолжать свое существование. Обетование, данное кротким людям о наследии земли, таким образом, распространяется и на подчиненных им кротких животных. Почему же, именно, на кротких? Потому что они приносят пользу многим и служат им. Наиболее полезные другим растения и животные поэтому и оказываются самыми крепкими.

То же следует сказать и в отношении человека. Действительно, было время, когда победа зависела от обладания сильнейшими мускулами и от беспощадно-жестокого настроения борющихся. Но люди скоро поняли, что хитрость надежнее грубой силы, как это мы и замечаем во времена Гомера. Не сила Теламонида, не храбрость Пелида, а хитрость Одиссея завоевывает город. Не Арес, бог неустрашимой отваги, а Паллада-Афина ведет эллинов к победе. Так, с общечеловеческим прогрессом, изменяется и понятие о силе. Что прежде даровало победу, то не дает ее теперь. Одно время сумма тех качеств, которые составляли римский национальный характер, признавалась за самое сильное на свете. Однако, с течением времени, римляне должны были уступить первенство другим обладателям более совершенных качеств. Но еще более сильными, по сравнению со всеми другими борцами за первенство, оказываются последователи Галилейского Учителя, пророчески увещавшего их к мужеству, потому что Сам Он «победил мир». И, действительно, в неудержимом прогрессе побеждает тот в человечестве, который в данное время наилучшим образом служит всем другим. Даже и Сам Христос, между прочим, сделался Царем человечества потому, что пришел «послужить, а не для того, чтобы Ему послужили», и, действительно, Его служение для нас высочайший идеал самопреданной любви.

Так водворяется естественная гармония между христианскою нравственностью и законом борьбы за существование. Самая мораль на любой ступени человеческого развития представляла собой не иное что, как указание к победе. Рассматриваемая с такой точки зрения даже нагорная проповедь не только не представляет собой чего-либо противоречащего закону борьбы за существование, а, наоборот, служит гениальнейшей формулой этого самого закона. Равно как и замечательные слова Христовы: «кто погубит душу свою, тот обрящет ее» непринужденно истолковываются в согласии с названным законом. Бесспорно, что лучшие люди, полагающие все свои силы на служение своим братьям, часто бывают не признаны, гонимы, умерщвляемы. В таком случае кажется, что они своим служением приведены к погибели, только отнюдь не к победе. Но это одно мимолетное впечатление; фактически же своим самопожертвованием они сделались победителями. Так, по крайней мере, говорит история своими многократными и не допускающими двух толкований событиями: не даром за страстной пятницей следовало светлое воскресенье; оно должно следовать и обыкновенно следует за ней.

Таким образом, служение ближнему рекомендуется не до известного только предела, а всегда и во всех положениях, без риска потери напрасно потраченных трудов, но с безусловно верной надеждой на их высокополезное значение, особенно для самих труждающихся: ибо последние и являются самыми сильными. Наоборот, хищнический тип в роде человеческом менее устойчив сравнительно с типом любвеобильных тружеников и потому, в конце концов, должен исчезнуть подобно четвероногим хищникам. Воспетый Фр. Нитцшем гимн «der starken blonden Bestie» представляет собой анахронизм. Прошло то время, когда названная «бестия», действительно, была сильнейшим в человечестве типом. Современем бестию вытеснил более сильный тип. Тип христианского человечества, заклейменного тем же странным мыслителем «als Inkarnation alles Gemeinen und Schwachlichen», фактически оказался тверже ненавистной «бестии»: последняя некогда жила, а теперь уже нет ее. Но имеем ли мы какое-нибудь доказательство в пользу того, что она уже не вернется более? Доказательство такое же, как то, что более уже не появятся на земле ни мамонт, ни пещерный медведь. История, как и река, не течет обратно. Населяющие теперь нашу планету животные оказались сильнее своих дилювиальных предшественников, что, несомненно, и подтверждается борьбой за существование. Все эти мастодонты, со своими страшными товарищами, не выдержали борьбы с ничтожными, повидимому, и обреченными на гибель кроткими животными, и вот последние стали первыми, ибо оказались более сильными по сравнению с ними. Сколько угодно может Нитцше называть христианство революцией рабов и низменных их инстинктов, – фактически победа перешла на сторону христианства, и никакими горькими слезами, проливаемыми философом над «чудеснейшим, что только доселе было видимо в подсолнечной», – разумеется Римская Империя, – не изменить бесповоротного положения дел, что, именно, «возмутившиеся рабы» преодолели римскую державу вместе с «добродетелью» того же имени. С той поры эти рабы, т. е. последователи Распятого, явили миру доселе невиданные в нем добродетели пламенной любви и величайшего терпения и, таким образом, воплотили в себе самый сильный тип человечества, так что, кто хочет из сильных сделаться сильнейшим, тот может достигнуть своего желания только присоединясь к обществу галилеян. Формальный закон, по которому более развитые ум и воля обеспечивают за имеющими их победу, материально выражается в том, что, напрягающая все свои силы на служение ближним, воля представляет собой такую силу самоутверждения, которая, в конце концов, преодолеет все другие силы.

Не взирая на все нужды современной стадии культуры, несомненно, что и благосостояние человечества представляет собою возрастающую величину. На первый взгляд такое утверждение кажется ложным в виду, наприм., известного положения: «кто увеличивает знание, тот увеличивает скорбь»; что, по отчетам путешественников, стоящие на низшей ступени развития, так называемые дети природы, относительно более счастливы, чем культурные народы, между которыми, особенно в последнее время, повторяющиеся случаи самоубийств отнюдь не свидетельствуют о счастливой их доле. – Однако, такие мысли могут рождаться только в головах поверхностных наблюдателей. В самом деле, сколько тупости и недомыслия в диком взгляде этих детей природы, чтобы говорить еще о возможности какого-либо у них счастья в истинном значении слова. Пусть последним неведомы глубокие скорби культурного человечества, но зато еще более не знают они и чистых радостей последнего. Кто может поверить, что те нации, среди которых Рафаэль, Тициан и Рубенс находили столь дивные образцы идеально-женственной красоты, менее счастливы по сравнению с дикими? Самая красота не служит ли неподкупной порукою счастья? Ибо, в противном случае, под гнетом непомерной нужды и душевной муки невозможно было родиться такой поразительной красоте. – Следует обратить внимание также и на тот факт: все мы ищем счастья. Душевный мир и радость, – вот что наиболее составляет предмет наших стремлений. Но кому придет в голову мысль – ближе подойти к пределу своих желаний посредством перехода с высшей на низшую ступень культурного развития? – Часто повторяющиеся случаи самоубийства среди культурных народов или, вернее, в переходной стадии нашей полуобразованности свидетельствуют только о том, что колебание маятника между величайшим счастьем и величайшим злом у нас значительно больше, чем у диких; что мы стали чувствительнее; что для одержания победы в погоне за счастьем среди культурных народов требуется гораздо более ума и воли, нежели между дикими, и что те, у которых нет означенных средств, или кто так или иначе, наприм., злоупотребляя, особенно в последнее время, развившимся питьем алкоголя, парализует свою волю, тем скорее среди культурных народов выбрасываются за порог жизни. Мы боремся из-за обладания житейскими благами, напрягая свои умственные силы на изобретения страшных орудий взаимоистребления; мы изощряемся над отыскиванием всевозможных способов эксплуатации и порабощения слабых, далеко опередив в этом отношении своих предков. И если, как сказано выше, тип хищника в человечестве не есть уже более сильнейший тип, все-таки, он еще очень силен и повсюду распространен; и далее, хотя победа не на стороне жестоких насильников, однако, они не могут добровольно уступить поля сражения своим счастливым соперникам; наоборот, с тем более утонченными средствами отточенной хитрости и маскированного насилия они дадут генеральную битву последним. Нужно заметить, что некоторые представители современной культуры достигли поразительной виртуозности в угнетении слабых и в порабощении их. Но было бы ошибочно отсюда заключать, что, благодаря росту ума и воли, люди все дальше и дальше отступают от своего счастья. Это еще можно было бы утверждать в том случае, когда бы наши наблюдения обнимали собою целое. Но этого- то, именно, и не достает нам. Если между нами стремится к своему идеалу тип насильника, то этим самым и на стороне слабых вызвана соответствующая реакция: они стали чувствовать себя солидарными и соединяться друг с другом в целях самообороны. Еще можно было бы сомневаться в победе насильников над слабыми, если бы на помощь последним не пришли сильнейшие из сильных: мы разумеем вышеупомянутый нами тип любящего и служащего человека. Где выступает он, там исход борьбы за существование уже не может более зависеть от утонченных средств человеческого самоистребления, а, наоборот, от избытка сил взаимной любви и братской помощи. А такая конкуренция не в состоянии отклонить человека от пути к благополучию; где благожелательная воля напрягается к оказанию нуждающимся возможно больших услуг, там, не взирая на временные невзгоды, человек все ближе и ближе подходит к своему благополучию. Подобно тому, как хлебные растения и домашния животные, благодаря своему неоцененному служению на пользу бесчисленным миллионам, утвердили за собой право на существование и не должны бояться одоления со стороны сорных трав и кровожадных зверей, так и служащие на пользу ближних, шаг за шагом, завоевывают почву в человеческих сердцах а, следовательно, овладевают и правят и самой землей, потому что, кто покоряет человеческие сердца, тот вместе покоряет и руки людей, и все дела и приобретения этих рук. Так, последователи Распятого, по Его же слову, «наследуют землю». Они-то, естественно, и являются носителями высшего счастья на земле, уповая на вечное блаженство на небе. Об этом с недосягаемой силой убеждения и с вдохновенным красноречием многократно засвидетельствовали особенно древнехристианские апологеты, выставляя в обличение своим гонителям тысячи мучеников и гонимых, с радостью принимавших ужасные страдания и всякие лишения за имя Христово.

Нахождение таких необыкновенных людей в мире, – это величайшее событие, совершенно не укладывающееся в обыденные житейские формы, ибо «галилеяне» не только не печалуются на свои страдания, но смотрят на них, как на верный путь к блаженной цели земного странствования, – к небесному отечеству. Пред нами носители идеально-направленного мышления, непреклонной воли и гармонически-настроенного чувства, – элементы, из которых созидается Царство Божие. Чисто эмпирически (не говоря уже о предании) достигли мы понятия о нем, как о грядущем царстве. Мы узнали, что Сам Бог ведет человечество к Своему царству путем постепенного развития. Это царство не наступает мгновенно, зато постоянно созидается оно в нас самих. Главное, что оно, действительно, растет, в чем не может быть никакого сомнения. Христовы последователи, или, еще лучше, члены Его Церкви – не мертвая масса, но живая «закваска», хотя и медленно, однако неослабно проницающая человечество и уподобляющая его себе самой. Церковь не может не расти, ибо, если люди жаждут счастья, то неизбежно они должны обратить свое внимание на то единственное в мире учреждение, в котором, действительно, достигается неполучаемое еще нигде на свете истинное счастье и, следовательно, сделаться его членами.

Если теперь Сам Бог ведет людей к истинному блаженству, то ясно, что Он в этом деле свидетельствует о Себе, как о целеполагающем Разуме и величайшей Любви.